Автор: Литвинова Л. Бунь В.
Теги: история история крыма художественная литература сборник рассказов издательство таврия
Год: 1981
Текст
ЙНГ1 ii
ажрымскиЕ
йЛаникулы
ТАВР1Я
J---------------
^КРЫМСКИЕ
ЕЯаникулы
КИНГА ДЛЯ ЧТЕНИЯ
НА КУРОРТЕ
СБОРНИК
Симферополь • Издательство «Таврия» • 1981
26 89 (2УК)
К 85
Составитель Лидия Литвинова
Художник Виктор Бунь
20904-066
М216(04)-81
28-81 1905040000
(С) Издательство «Таврия» • 1981
ВМЕСТО
ПРЕДИСЛОВИЯ
О Крыме написано немало: путеводители, геогра-
фические справочники, научно-популярные очерки о
природе, истории, археологии, архитектуре... Вряд ли
найдется такая отрасль крымского краеведения, ко-
торая не нашла бы отражения в сотнях книг и аль-
бомах, выпущенных нашим издательством за 60 лет
своего существования.
Сборник, что держите в руках, отличается от пе-
речисленных изданий тем, что он не «ведет», не пред-
лагает «посмотреть направо, налево», не дает сведений
о километрах и стоимости проезда в ту или иную
курортную местность, не сообщает о местонахождении
квартирных бюро и ресторанов, температуре воздуха
и воды в море. Авторы этого сборника — писатели,
журналисты, ученые, сотрудники музеев и библио-
тек, краеведы и путешественники, причем не только
крымские,— рассказывают о том малоизвестном или
вовсе не известном широкому кругу читателей, что
осталось за пределами путеводителей, научно-попу-
лярных очерков, альбомов. Рассказывают без оглядки
на жесткие рамки краеведческих жанров, делятся
своей любовью к удивительному краю — Крыму,
радостью общения с ним и тревогой за будущее его
уникальных, но далеко не беспредельных богатств.
Сборник задуман как оригинальная краеведческая
книга — книга для чтения на курорте: отдыхая, по-
знавай!
О ком и о чем расскажет сборник?
Известно ли вам, что выдающаяся революционер-
ка, сподвижница В. И. Ленина и Н. К. Крупской —
Л. М. Книпович — жила и умерла в Симферополе?
А что вы знаете о Советской Республике Тавриды и
ее наркомах, расстрелянных белогвардейцами? Или о
том, как воевала Севастопольская морская библио-
тека?..
На страницах этой книги вы встретитесь со зна-
менитыми учеными — в Профессорском уголке под
3
Алуштой и известным советским летчиком-испытате-
лем — в Планерском, с декабристами, бывавшими в
Крыму, и первыми учеными, открывшими на его тер-
ритории памятники мирового значения, познакоми-
тесь с крымскими страницами жизни композитора
А. Н. Серова и художника Ф. А. Васильева...
Вы прочтете о том, какой неизгладимый след ос-
тавил ({рым в душе и творчестве великого Пушкина;
с каким вдохновением артиллерийский офицер
Л. Н. Толстой сочинял солдатские сатирические пес-
ни в осажденном Севастополе; как на пустынных
берегах древнего Херсонеса зарождалась поэзия Ан-
ны Ахматовой; как были собраны новые данные о
ялтинской вилле «Ифигения», где жила и творила
великая дочь украинского народа Леся Украинка...
Северо-Крымский канал, Крымская атомная стан-
ция, заповедный Кара-Даг, «пещерные города», лоза
XXI века, ялтинский водоводный тоннель, Никитский
ботанический сад и — крупным планом — трудная
жизнь крымского леса, — об этом тоже рассказывает
книга.
Казалось бы, какая связь между историей вино-
градарства в Крыму и современным языкознанием?
Или между Алуштой и шедевром древнерусской ли-
тературы «Словом о полку Игореве»? А что общего
у полуострова Крымского с происхождением слова
«Русь»? Читатель увидит, что есть связь, прослежи-
вается общее...
Иам хотелось бы знать ваше мнение о сборнике,
предпринятом издательством впервые. Ведь можно
продолжить начатое. И возможно, кто-то из вас ста-
нет не только читателем, но и одним из авторов но-
вого сборника — расскажет о своем любимом крымском
герое, о важном для судеб мира и нашей страны
крымском событии, о научном, краеведческом, лите-
ратурном или ином открытии, имеющем отношение к
Крыму...
Издательство с благодарностью примет ваши за-
мечания, предложения, пожелания.
Анна Мищенко
НЕПОВТОРИМЫЙ ТИП
РЕВОЛЮЦИОНЕРКИ
Из опыта всех освободительных
движений замечено, что успех ре-
волюции зависит от того, насколько
в нем участвуют женщины.
В. И. Ленин
на умерла в Симферополе, когда в Кры-
му хозяйничали деникинцы. Но, не-
смотря на белогвардейский террор, ра-
бочие 12 февраля 1920 г. пришли к дому № 33 по улице
Жуковского, чтобы с почестями проводить в последний
путь Лидию Михайловну Книпович, известную среди
большевиков под партийной кличкой «Дяденька», кото-
рую ей дал Владимир Ильич Ленин. Вождь революции
высоко ценил Книпович как преданную революционерку
и талантливого конспиратора.
Вот высказывания о ней человека, знавшего ее дол-
гие годы.
«Лидия — неповторимый тип революционерки...»
«...При имени «Дяденька» встает образ горячего, силь-
ного, убежденного человека... отдавшего себя всего, без
остатка, партийной работе и в то же время как-то по-осо-
бегшому близкого товарища...»
«Человек с громадной революционной выдержкой,
строгая к себе и другим...»
«На нее можно было положиться, как на каменную
стену...»
«Она не была ни оратором, ни писательницей, зато
была незаменимым организатором...»
«К Лидии обращались за советами и по партийным
делам и по личным...»
«Без таких людей, как Лидия, наша партия никогда
не могла бы победить, стать тем, чем она есть...»
Эти замечательные слова о Книпович оставила нам
Надежда Константиновна Крупская.
Родилась Лидия Михайловна Книпович 15 декабря
1856 г. в финском селе Тюсбю Нюландской губернии в
семье военного врача. Друзьями ее детских и отроческих
лет были не только русские, но и финны, шведы, и Лидия
хорошо знала, какой трудной жизнью жили рыбаки, ра-
5
бочие, крестьяне. В Гельсингфорсе и Свеаборге, где жили
Книповичи, революционную работу в военных организа-
циях вела группа «Народной воли». Влияние народоволь-
цев П. А. Сикорского и 11. М. Рогачева не прошло бес-
следно для юных Книповичей — Николая, Лидии, Зинаи-
ды. С Николаем Рогачевым Лидия ездила в Петербург в
день казни народовольцев за убийство царя Александ-
ра II. Среди них в движущейся колеснице Лидия увидела
А. Желябова и юную С. Перовскую. Это потрясло ее.
Позже вспыхнувшие чувства овладели Николаем и
Лидией. Уезжая, он сказал, что приедет как только она
позовет. Но не суждено им было встретиться. 10 октября
1884 г. Николай Рогачев был казнен. Снова боль... и на
всю жизнь.
Приехав в Петербург, Лидия Михайловна стала ра-
ботать учительницей в Смоленской воскресно-вечерней
школе, где уже учительствовала Н. К. Крупская. Немало
рабочих из кружков, которыми руководил молодой Вла-
димир Ульянов, были учениками этой школы.
Н. К. Крупская быстро почувствовала в Лидии талант-
ливую учительницу и пропагандистку. Под влиянием
общения с передовыми рабочими в период нарастающего
рабочего движения, под влиянием выступлений В. И. Уль-
янова, его работы «Что такое «друзья народа» и как они
воюют против социал-демократов?», бесед с Н. К. Круп-
ской молодой педагог избавляется от народовольческих
иллюзий, упорно вникает в идеи социал-демократии и ста-
новится убежденнейшей социал-демократкой. Происходит
это в то время, когда, по словам Крупской, «только еще
закладывался фундамент нашего партийного здания».
Основанный Владимиром Ульяновым в 1895 г. Петер-
бургский «Союз борьбы за освобождение рабочего клас-
са» не располагал типографией. Л. М. Книпович смогла
использовать свои прежние связи с народовольцами для
печатания в их нелегальной типографии рукописей чле-
нов «Союза» При этом она сама относила рукописи в типо-
графию, разыскивала адреса, куда в корзинах доставляла
отпечатанную литературу, а затем по частям передавала
в организацию. Легко сказать, конечно: «разыскивала-»,
«передавала»! А каких это стоило трудов! Ведь надо было,
вспоминает Н. К. Крупская, «разыскать надежный адрес,
т. е. адрес человека, вполне благонадежного, стоящего вне
подозрения и в то же время соглашавшегося на такое
опасное дело, как хранение нелегальной литературы».
6
В 1896 г. царская охранка по доносу предателя раз-
громила типографию. Корзины с нелегальной литерату-
рой были конфискованы. Лидию арестовали, а после пов-
торного ареста сослали в Астраханскую губернию.
И снова революционная работа, только теперь — в
ссылке. Вновь проявила себя Лидия талантливым про-
пагандистом и блестящим конспиратором. Работа была
многообразной: участие в создании искровской группы,
нелегальная переписка как агента «Искры» с В. И. Лени-
ным и Н. К. Крупской, организация вместе с А. М. Ру-
пиной и другими социал-демократами транспортировки
ленинской газеты. Затем —- после окончания срока ссыл-
ки — Лидия участвует в подготовке и в работе II съезда
РСДРП (на нем, как известно, произошел раскол пар-
тии), объезжает ряд городов, знакомя местные комите-
ты с решениями съезда, разъясняет ошибочность и вре-
доносность меньшевистских идей.
4 августа 1904 г. Лидия Михайловна выехала из Пе-
тербурга с билетом прямого сообщения до Севастополя.
На всем пути следования за нею была установлена слеж-
ка. На допросе в Тверском губерпском жандармском уп-
равлении она назвалась сестрой С.’К. Вржосека *, цель
своей поездки объяснила тем, что едет в Крым к жене
брата, которая больна и находится в земской больнице.
Немало хлопот доставила Книпович филерам. По дан-
ным слежки, на пути от Москвы до Харькова появилась
некая Мария Логачева. А где же Книпович? С большим
трудом удается установить, что Мария Логачева и
Л. М. Книпович — одно лицо. И в Московское и Харь-
ковское охранные отделения, а затем и в Таврическое
жандармское управление летят секретные телеграммы.
О том, что Книпович 9 августа проехала через Харь-
ков с билетом до Севастополя, было сообщено также по-
мощнику начальника Таврического жандармского управ-
ления в Севастопольском градоначальстве и Евпаторий-
ском уезде. Предписывалось принять ее под наблюдение.
И тут неожиданно для охранки Книпович меняет на-
правление — едет в Алушту, к больной А. М. Рунпной
(она же Вржосек). И снова летит секретная телеграмма.
Теперь уже начальнику Таврического губернского жан-
* Вржосек С. К.— адвокат, литератор, социал-демократ. В
ссылке был членом Астраханской искровской группы, а затем
членом комитета РСДРП.
7
дармского управления. По данным слежки, Л. М. Кни-
пович была в Керчи и в Ялте.
Известно, что в эго самое время в Ялте вел не-
легальную партийную работу В. Г. Шкляревич, вернув-
шийся из астраханской ссылки *. Видимо, Шкляревич
помог Рун и ной приехать в Крым лечиться. Не исключе-
но, что и Книпович встречалась здесь с ним, а через него
с членами местных организаций.
Во время поездки в Крым Книпович не смогла послать
В. И. Лейину и II. К. Крупской ни одного письма. При-
ходилось соблюдать условия конспирации. Однако отсут-
ствие вестей вселяло тревогу. В письмах из-за границы
В. И. Ленин и Н. К. Крупская спрашивали: «Не слыхали
ли чего о Дяденьке?» «Разыщите немедля... Человек очень
ценный, совсем свой...» В октябре Книпович и Рупина
выехали морем через Севастополь в Одессу для работы
в местной большевистской организации.
Лидия Михайловна вернется в Крым лишь восемь с
лишним лет спустя. Все эти годы были заполнены напря-
женной работой. Книпович информировала В. И. Ленина
о положении дел в революционной Одессе. Только в фев-
рале 1905 г. за подписью «Чухна» ** она послала Ильичу
за границу 12 зашифрованных писем. Позднее ей как се-
кретарю Петербургского комитета поручается участвовать
в подготовке Таммерфорской партийной конференции
(декабрь 1905 г.) и IV съезда РСДРП, состоявшегося в
1906 г. в Стокгольме. На квартире Книповичей *** в Пе-
тербурге В. И. Ленин проводил нелегальные встречи и
собрания. Нередко оставался ночевать, чувствуя себя
здесь вне опасности. Он знал и ценил не только конспи-
ративное искусство «Дяденьки», но и ее находчивость,
выдержку, самоотверженность, самообладание в моменты
наибольшей опасности.
♦Шкляревич В. Г.— агепт «Искры» в Крыму, до астра-
ханской ссылки жил в Кореизе (на Южном берегу Крыма).
* * Кроме названных уже партийных кличек, у Л. М. Книпо-
вич были еще: Дядя, Дядин, Л. Мих., Лидя, Даша и др.
* ** У Лидии Михайловны не было своей семьи, и она жила
с семьей брата Николая Михайловича. В юности он принимал
участие в революционном движении. Затем пошел в науку, стал
ученым-зоологом, почетным членом АН СССР. В. И. Ленин на-
зывал его «ученым 1 ранга» и всячески помогал в организации
научных экспедиций. В 20-е годы во время исследований жизни
рыб Черного^ моря база академика Н. М. Книповича находилась
в Керчи.
8
Известен такой факт. В 1906 г. на станции Удельная
собралось заседание Петербургского комитета. Нагрянула
полиция. Не была арестована только Книпович. Помогла
мгновенная сообразительность. Она блестяще сыграла
роль домашней работницы. По-деревенски повязав пла-
ток, стала подбрасывать в печь дрова, убаюкивать ре-
бенка, села вязать чулок и при этом ворчала на делавших
обыск, что они разбрасывают вещи. На нее прикрикнули
и велели убраться вон, что она незамедлительно и сде-
лала.
После V Лондонского съезда РСДРП в 1907 г.
В. И. Ленин, больной и утомленный от работы и разго-
ревшейся тогда внутрипартийной борьбы, приехал по при-
глашению «Дяденьки» па дачу Книповичей. Была она
на финском взморье, у маяка Стирсудден. Н. К. Круп-
ская позже вспоминала: «От съезда Ильич устал до край-
ности, нервничал, не ел... Про него мне рассказывали:
первые дни ежеминутно засыпал — сядет под ель и че-
рез минуту уже спит. Дети его «дрыхалкой» прозвали.
В Стирсуддене мы чудесно провели время — лес, море...
Дяденька усиленно подкармливала Ильича яичницей да
оленьим окороцом, Ильич понемногу отошел, отдохнул,
пришел в себя». Дачу Книповичей Ленин, подшучивая,
окрестил учреждением для откармливания большевист-
ских литераторов, а маяк Стирсудден Крупская называла
маяком партийных работников.
9 февраля 1911 г. полиции удалось выследить и аре-
стовать Книпович. В заведенном на нее «деле» значится:
дочь действительного статского советника Лидия Михай-
ловна Книпович — активная работница, исполняла все
.крайне конспиративные поручения партии, поддерживала
связь с думской социал-демократической фракцией, вела
переписку с ЦК РСДРП, хранила деньги ЦК для про-
фессиональных работников партии, имела явки и явля-
лась одним из главных лиц большевистского центра.
«Железная» — такую меткую характеристику дала
охранка соратнице В. И. Ленина.
Однако на допросах не удалось доказать всех пере-
численных «преступлений» Книпович. Пришлось огра-
ничиться высылкой ее под гласный надзор полиции в
предместье Заярье города Гадяч Полтавской губернии.
В апреле 1913 г., когда срок ссылки подходил к концу,
к Лидии Михайловне приехала с семьей А. М. Рунина-
Вржосек.
В
Годы напряженнейшей подпольной работы сказа-
лись на здоровье Книпович. Обострилась базедова бо-
лезнь, усилилась глухота. И она поехала в Крым подле-
читься. Поселилась с А. М. Руниной-Вржосек в Симфе-
рополе.
Как правило, царское охранное отделение рассылало
фотокарточки поднадзорных во все места, куда они вы-
езжали. Фотокарточка Л. М. Книпович, сделанная и раз-
множенная в Петербурге при ее аресте, была прислана и
в Таврическую губернию. Не так давно этот снимок был
обнаружен в Крымском областном краеведческом музее.
В. И. Лепин, несмотря на чрезмерную занятость, на-
ходил время позаботиться о своих соратниках. Проезжая
через Мюнхен в августе 1913 г., он и Надежда Констан-
тиновне! встретились с племянником Книпович Борисом,
поговорили о Лидии Михайловне, которая уже была в
Симферополе. И Ильич тут же написал ей письмо, убеж-
дая поехать в Берн лечиться. Но Книпович не смогла
этого сделать и осталась в Симферополе. Адрес Лидии
Михайловны — улица Жуковского, 33 * — значится в
«Адресных книгах ЦК РСДРП», которые хранятся в Цен-
тральном партийном архиве Института марксизма-лени-
низма при ЦК КПСС. Есть в архиве и открытка
Н. К. Крупской, посланная Лидии Михайловне 15 апре-
ля 1914 г. по тому же адресу. Много тепла и товарище-
ской заботы в этих посланиях Ильичей (так называли
Ленина и Крупскую в эмиграции).
Любила «Дяденьку» вся семья Ульяновых,. В конце
1916 г. Книпович побывала в Петрограде, и Мария Алек-
сандровна Ульянова вскоре сообщает Владимиру Ильичу
и Надежде Константиновне: «Виделись мы несколько раз
с Лидией Ми. Она отправилась в Крым лечиться, чувство-
вала себя плохо последнее время и спешила в Крым, где
и раньше жила и чувствовала себя там особенно хорошо».
Очень пристально следили Ильичи за самочувствием «Дя-
деньки», ждали вестей о ней. На письмо сестры Марии
Ильиничны, в котором она пишет о Книпович, Ленин
тут же откликается: «Надя шлет приветы и благодарит за
вести про Лидию».
С радостью встретила Книпович Февральскую и —
особенно — Октябрьскую революции. В 1917 г. опа снова
* Ныне па этом доме мемориальная доска с портретом ре-
волюционерки.
10
едет на несколько дней в Петроград. Долго они беседо-
вали тогда с Крупской. Это была последняя встреча двух
близких соратниц.
Помнят Лидию Михайловну Книпович и Анну Михай-
ловну Вржосек те, кто жил с ними в одном доме па ули-
це Жуковского в Симферополе. Своими воспоминаниями
поделился с автором этих строк Виталий Карлович Родэ,
ныне москвич. Дружила в детстве с сыном Руниной Все-
володом Ирма Люстих, ныне Правдина Ирма Анатольев-
на, ленинградка, ветеран Великой Отечественной войны.
Они-то и помогли уточнить, в какой квартире этого дома
проживали Книпович и Вржосек. Запомнилось Ирме, как
к Лидии Михайловне приходили работницы с фабрик.
Она обучала их грамоте, большевистской грамоте — тоже.
Несмотря на все свои недуги, Лидия Михайловна много
заботилась о детях работниц, учила их, дарила книги,
одежду, устраивала новогодние елки. Единомышленни-
цей ее была Анна Михайловна. Как свидетельствует
Н. К. Крупская, Анна Михайловна занималась в Симфе-
рополе «педагогической работой с детьми», а в 1917 г. на
фабриках и в мастерских его были организованы проф-
союзы.
Все это вызывало недовольство домовладелицы. Кни-
пович она называла «проклятой большевичкой», из-за
которой ей нет покоя от проверок. А квартира была удоб-
ной для конспиративных встреч: сквозной подъезд, чер-
ный ход, ход па чердак или через двор на улицу, где
сразу начинался пустырь.
На квартире у Книпович и Руниной-Вржосек бывали
.профессиональные революционеры. Дмитрий Ульянов по-
стоянно поддерживал связь с Лидией Михайловной, со-
ратницей по совместной работе на II съезде партии и в
ЦК РСДРП в Киеве после съезда. 14. мая 1919 г. Дми-
трий Ильич пришел к Лидии Михайловне и как врач
дал ей несколько советов. По его приглашению Книпович
приняла участие в совещании, посвященном началу ра-
боты Симферопольского Совета, которое состоялось в го-
родском театре.
Большевик-ленинец Александр Сидорович Шапова-
лов хорошо знал Книпович и Рунину по работе в Одессе.
В мае 1919 г. он был послан Центральным комитетом
партии в Крым. Работая в Симферополе, Шаповалов ча-
сто бывал в доме по ул. Жуковского, 33. В июне
Л. М. Книпович, совсем больная, помогла ему укрыться
II
от деникинскои контрразведки и незаметно выехать из
Симферополя.
Часто навещал Лидию Михайловну бывший питерский
рабочий, профессиональный революционер Сергей Яков-
левич Аллилуев. Скрываясь от белогвардейской контр-
разведки, он нелегально прибыл в Симферополь осенью
1919 г.
Зимой Книпович заболела воспалением легких. У ее
постели дежурили А. М. Вржосек, С. Я. Аллилуев, ра-
ботницы, знакомые. Лидия Михайловна верила в победу
Красной Армии и вселяла эту веру в рабочих. Сама она
не дождалась освобождения. 11 февраля 1920 г. «Дядень-
ки» не стало. На смерть этой замечательной женщины,
пламенной большевички, симферопольский пролетариат
откликнулся листовкой. Хоронили ее рабочие — так она
пожелала. С песней «Вы жертвою пали...» гроб с телом
революционерки отнесли на городское кладбище. Венки
из туи были обвиты красной лентой...
Не сразу узнали В. И. Лепин и Н. К. Крупская о
кончине Л. М. Книпович. Когда же С. Я. Аллилуев при-
нес эту печальную весть, Н. К. Крупская написала для
газеты «Правда» некролог. Заканчивался он словами:
«Работа таких людей, как Лидия... огромна, без них не
было бы той сплоченности, той внутренней силы, кото-
рыми по праву гордится коммунистическая партия».
Симферополь
Владимир Джунь
ВСЕГО ДВЕ ПЕСНИ
ероем обороны Севастополя в 1854 —
1855 гг. был простой русский народ.
Л. Н. Толстой осознал эту истину сразу
же по прибытии в сражающийся город. «Дух в войсках
свыше всякого описания,— сообщал он брату.— Во вре-
мена древней Греции не было столько геройства... Чудное
время!.. Мне не удалось пи одного раза бывать в деле,
по я благодарю бога, что видел этих людей и живу в это
славное время». Тогда же в дневнике его появилась
запись: «Из начальников порядочными людьми оказыва-
ются здесь — Нахимов, Тотлебен, Истомин».
12
Горячее чувство патриота рождало взволнованные сло-
ва: «Россия в опасности. Многие, увлеченные страстями
и привычкой злоупотребления законов, препятствуют при-
мером и даже властью — людям, преданным отечеству —
оказывать ему ту пользу, которую они бы могли. Боль-
шинство равнодушно». Равнодушие тех, кто думал боль-
ше о благоволении Николая I, чем о пользе отечества,
вызывало протест в душе Толстого. В царе, в его развра-
щающем влиянии он видел основную причину военных
неудач под Севастополем. Всеми силами стремился Лев
Николаевич помочь защитникам города. «По долгу со-
вести и чувству справедливости не могу молчать о зле,
открыто совершающемся передо мною и влекущем за
собой погибель миллионов (т. е. огромного множества.—
Ре д.) людей, погибель силы и чести отечества»,— пи-
сал он в начале одного из проектов, поданных началь-
ству.
На «Проект о переформировании батарей в 6-ти ору-
дийный состав и усилении оных артиллерийскими стрел-
ками», разработанный Толстым для повышения опера-
тивности артиллерии, генерал А. И. Философов, сопрово-
ждавший в Крыму «великих князей», наложил красно-
речивую резолюцию: «... в наше время молодых офицеров
за подобное умничанье сажали на гауптвахту».
Вместе со своими единомышленниками Толстой пы-
тался начать выпуск журнала «Солдатский вестник». В
письме к брату он так рассказывал об этом замысле: «В
журнале будут помещаться описания сражений не такие
сухие и лживые, как в других журналах. Подвиги храб-
рости, биографии и некрологи хороших людей...; военные
рассказы, солдатские песни, популярные статьи об инже-
нерном, артиллерийском искусстве и т. д.» Интересно, что
в пробном номере журнала была статья под названием
«Несколько слов о ракетах». Во вступительной части ру-
кою Толстого было вписано: «Боевые ракеты, долгое
время остававшиеся в забвении, в последние годы об-
ратили на себя внимание почти всех европейских госу-
дарств... впоследствии ракеты будут составлять весьма
важное оружие».
Все начинания подпоручика Толстого были отвергну-
ты как «ненужные». Приближенные к царскому двору
генералы не желали никаких новшеств. Не на свое воен-
ное искусство надеялись они, а на суровую зиму, на бес-
конечное долготерпение и выносливость русского солдата.
13
«Дела наши в Крыму идут хорошо: кажется, исход их
для союзников будет тот же, как это было в 12-м году,—
писал генерал-лейтенант П. П. Липранди,— На штурм
они не решаются, а бомбардировкой ничего не сделают;
а между тем мрут, как мухи; погода ужасная; наши сол-
даты переносят погоду и труды как нельзя лучше; поют
песни и горя мало — построили землянки... и всем до-
вольны».
Первый рассказ об осажденном городе, который был
задуман для отвергнутого царем севастопольского воен-
ного журнала, Толстой вскоре опубликовал в «Совре-
меннике». В скупых словах короткого очерка был заклю-
чен заряд такой огромной силы, что сразу же привлек к
себе внимание общественности. Это была настоящая
правда, без всяких прикрас. Из столичной редакции в
Крым писали молодому автору, что его рассказ «Сева-
стополь в декабре» с жадностью читает вся Россия, что
все с нетерпением ждут его уже привлекшей внимание
подписи «Л. Н. Т.» Толстой ни разу еще не подписывался
полным именем, и мало кто знал, что за человек скры-
вается за этими инициалами. Еще меньше людей могло
знать о том, кто участвует в сочинении все новых и но-
вых куплетов для песни, которую охотно распевают сева-
стопольские солдаты. Написана была песня по-настоя-
щему народным языком, и каждое слово в ней било не в
бровь, а в глаз. Оттого куплеты быстро запоминались.
Их можно было услышать и в строю, и в солдатской зем-
лянке, и в кругу строевых офицеров. Впрочем, популяр-
ность естественна: в произведении, по духу своему остро-
сатирическом, высмеивались виновники тех неудач, что
выпали на долю русской армии с начала обороны до се-
редины марта 1855 г.
Многокуплетная песня эта получила особое распро-
странение с появлением Толстого на оборонительных по-
зициях. Она была своеобразным предвестником его «Се-
вастопольских рассказов», во многом перекликалась с ни*
ми резким осуждением бездарных «придворных шар-
кунов». Называлась эта солдатская песня по первой
строчке — «Как восьмого сентября...»
Зачин в песне — Альминское сражение 8 сентября
1854 г. Вину за поражение в нем главнокомандующий
Меншиков в своих рапортах царю пытался свалить на
простых солдат. Зато «истинно русскими молодцами» на-
звал он в приказе по армии сыновей царя — Николая и
14
Михаила. «Великих князей», изволивших взглянуть со
стороны на сражение, представил Меншиков к георгиев-
ским крестам. Горькой иронией полны слова песни:
Как восьмого севтября
Мы за веру и царя
От француз ушли;
И так храбро отступали,
Что всех раненых бросали
Умирать в степи.
...В то сражение большое
Было только два героя —
Их высочества.
В другом куплете о «князьках» сказано, что они «в
Севастополь приезжали, да француз не исдужали». Не-
маловажная подробность: 18 февраля — как раз в день
именин Толстого — царь Николай I, главный виновник
военных неудач, «отправился на небо», куда ему, как
утверждается в песне, «давно пора».
Один из участников обороны Севастополя вспоминал,
что в сочинении этих на редкость смелых стихов прини-
мали участие несколько человек, в том числе и Толстой.
Л вот другое свидетельство, тоже участника тех собы-
тий: «Иногда, записав с его слов стихотворения, мы по-
казывали их Толстому, а он их исправлял, а затем они
распространялись в военном обществе». Однако писатель,
признав однажды свой вклад в создание песни «Как
восьмого сентября...», по прошествии времени, в 1903 г.
заметил; «Стихотворений никаких, кроме песни «Как 4-го
числа...», не сочинял». Весьма примечательно, что
Н. А. Некрасов, писавший Толстому в Крым, просил при-
сылать в «Современник» побольше рассказов о событиях в
Севастополе и особенно хвалил его за ставшую уже по-
пулярной песню «Как восьмою сентября...»
И «Севастопольские рассказы», и куплеты солдатских
песен рождались не в кабинетной тиши, а буквально на
поле боя. Толстой вызывался добровольцем на опасные
вылазки в траншеи противника не только тогда, когда
ему довелось служить на знаменитом 4-м бастионе, но и
во время частых самовольных приездов в Севастополь,
когда батарея его стояла под Симферополем или на Бель-
бекских позициях.
Сохранился «Наградной список на поручика Л. Н. Тол-
стого», где в графе «За что испрашивается награда» за-
писано: «За нахождение во время бомбардирования на
Язоновском редуте 4-го бастиона, хладнокровие и распо-
15
рядительность для действий прогиву неприятеля». Кроме
повышения в чине, Толстой «за отличную храбрость и
примерную стойкость, оказанные во время усиленного
бомбардирования Севастополя», был награжден орденом
Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость».
Старший офицер батареи, к которой одно время был
прикомандирован Толстой со своим взводом горной ар-
тиллерии, 10. И. Одыховский вспоминал о столкновениях
писателя с «персонажами» сочиненных им куплетов. На-
чальник артиллерии Севастополя генерал Шейдеман, ко-
торый должен был затопить при отходе 90 орудий в море
так, чтобы они не достались неприятелю, но не справил-
ся с этим (затопил на мелководье), вздумал однажды
отчитать подпоручика за опоздание. «Я, ваше превосхо-
дительство, — с иронией объяснил Толстой, — переправ-
лялся через реку... Думал, затопить ли орудия?»
«Это про него (Шейдемана.— Ред.), — продолжает
Ю. И. Одыховский,— в своих стихах писал Толстой, под-
лаживаясь под солдатский язык:
А как ШейСхМан генерал
В море пушки затоплял...
Все неглубоко, все неглубоко».
Любопытен отзыв другого современника, бывшего в
дни войны в Симферополе,— Дмитрия Ивановича Менде-
леева: «Веселый батарейный командир Лев Николаевич
Толстой: и песни писал веселые, и начальства не боялся».
В письме Т. А. Ергольской в августе 1855 г. Толстой
сообщал: «Сегодня, 4 числа было большое сражение. Я
там был, но мало участвовал, сражение было проиграно.
Ужасный день: лучшие наши генералы и офицеры почти
все ранены или убиты...» Речь шла о том «решительном
сражении» на Черной речке, которое Александр II пове-
лел дать перед отходом из Севастополя. Даже вернопод-
данный князь Горчаков, командовавший тогда армией,
«считал сумасшествием начать наступление против пре-
восходящего в числе неприятеля, главные силы которого
занимают недоступные позиции». Чтобы преодолеть коле-
бания главнокомандующего, царь направил в Крым ба-
рона Вревского. Он должен был непосредственно сносить-
ся с военным министром и осведомлять его о всех
предпринимаемых войсками действиях.
«Утром 16 августа (4-го по ст. ст. — Ре5.), перед
рассветом, русские спустились с Мекензиевых высот и за-
18
няли позицию на гребне холмов, спускающихся к Чер-
ной,— писал Ф. Энгельс в конце августа в статье «Сраже-
ние на Черной», вскоре опубликованной в немецкой и
английской газетах.— Русскими войсками командовал сам
князь Горчаков». В подчинении нового князя (он сменил
Меншикова) находились генерал Реад, командовавший
правым флангом, и генерал Линранди, войска которого
стояли в центре и на левом фланге. Энгельс продолжает:
«За Черной, через которую были переброшены мосты у
Чоргуня на крайнем правом фланге сардинцев, и у та-
верны (по-русски — трактира) напротив центральной по-
зиции французов, пьемонтцы выставили боевое охранение
в количестве двух рот, а Трактирный мост прикрывался
небольшим предмостным укреплением, занятым фран-
цузами». Ф. Энгельс детальнейшим образом проанализи-
ровал сражение на Черной речке и даже составил подроб-
ный план его. Он обратил внимание на один из главных
недостатков организации русских войск — их слабую ма-
невренность, «когда обстоятельства требуют быстроты дей-
ствий и когда младшие по чину командиры должны само-
стоятельно принимать решения». В статье подчеркива-
лось, что по «сравнению с союзниками потери русских
в этом сражении были огромны» Завершалась опа сло-
вами: «И наконец, повторим то, что мы уже часто гово-
рили: храбрость солдат и посредственность генералов
являются отличительными чертами обеих сторон, уча-
ствующих в нынешней войне».
Сразу же после «дела на Черной речке» появилась
новая солдатская песня, в полном смысле — на злобу
дня. От имени простых солдат в ней рассказано о под-
робностях этой трагической операции. Сражение готови-
лось наспех, хотя ему и предшествовали штабные сове-
щания:
Собирались на советы
Все большие эполеты...
Долго думали, гадали,
Топографы всё писали
На большом листу.
Гладко вписапо в бумаге,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить...
Как и предыдущая, эта песня была написана в духе
народной сатиры, образным и ярким языком. Исполняв-
шиеся на мотив народной песни «Я цыганка молодая»,
тесно связанные и по смыслу, и стилистически, обе пес-
И
ни часто распевались народом в Севастополе, а затем и
по всей России. Многие слова из них со временем стали
крылатыми народными выражениями. Последнюю из при-
веденных выше строф («Гладко вписано...») цитировали
в своих выступлениях и статьях Г. В. Плеханов и
В. И. Ленин. Севастопольские песни долгие годы верно
служили делу революционной пропаганды.
О последнем сражении перед уходом из Севастополя
в дневнике Толстого скупая, лаконичная запись: «3 и
4 был в походе и в неудачном ужасном деле». Чувствует-
ся большая занятость офицера, назначенного командиром
отдельного горного артиллерийского взвода. Однако для
того, чтобы отблагодарить за геройство своих солдат, у
Толстого время находилось. Сохранился интересный до-
кумент — приказ о награждении бомбардира Ф. Погу-
ляева и старшего канонира М. Дмитриева по представле-
нию подпоручика Л. Н. Толстого за проявленную ими
храбрость в бою у Черной речки.
«Песня про сражение на реке Черной 4 августа 1855 г.»
(«Как четвертого числа...») — сатирический рассказ о со-
бытии, в котором сам автор принимал непосредственное
участие. Многие, в том числе и Толстой, считали весь
изначально разработанный план сражения неверным.
Князь сказал: «Ступай, Линранди»,
А Липрапди: «Нет-с, а та в де,
Нет, мол, не пойду.
Туда умного не надо,
Ты пошли туда Реада,
А я посмо'1 рю...»
Получив от главнокомандующего приказание «начи-
нать», Реад неверно понял его. Было приказано начинать
канонаду, а усердный генерал сразу двинул войска к
Трактирному мосту — под перекрестный огонь противни-
ка. Между тем уланский полк еще не успел прибыть и
фронт не был по-настоящему подготовлен.
Вдруг Реад возьми да спросту
И повел нас прямо к мосту:
«Ну-ка, на уру».
Веймара плакал, умолял,
Чтоб немножко обождал,
«Нет, уж пусть идут».
На уру мы зашумели,
Да резервы не поспели,
Кто-то неревралие
18
О штабной неразберихе в тот трагический день сохра-
нились свидетельства современников. Вот что писал пол-
ковник В. Н. Глебов: «Во время дела главнокомандующий
потребовал от нас бригаду егерей на подкрепление войск,
действовавших на Телеграфической горе; генерал Бель-
гард сам пошел с бригадой. Наконец и артиллерия полу-
чила приказание идти туда же. Но едва и с большим уси-
лием взобрались мы на гору Телеграфическую, как по-
лучено было приказание вернуться назад. Едва смогли
мы, на узкой дороге, повернуть орудия налево кругом,
едва пришли на Мокрую Луговину, как казак за казаком
стали прискакивать с извещением, что неприятель 'на-
ступает на нас в больших силах. Сначала поставили всю
артиллерию у выхода из ущелья; потом три батареи стя-
нули в ущелье, оставив на позиции, а весь отряд отпра-
вился в Юкар-Королес *, заняв там те же места, которые
занимал по 4 августа».
Естественно, при такой несогласованности действий
тщетно было надеяться на успех, тем более, что у про-
тивника — численное преимущество:
На Федюхины высоты
Нас пришло всего три роты,
А пошли полки!..
Наше войско небольшое,
А француза было втрое...
За один день Чернореченского сражения русские по-
теряли более десяти тысяч солдат, 249 офицеров и 11 ге-
нералов. На Братском кладбище в Севастополе можно
найти могилу Н. А. Реада с надписью: «Убит 4 августа
1855 г.» Вблизи Успенского монастыря под Бахчисараем
покоится прах генерала П. В. Веймарна, погибшего на
Федюхиных высотах в тот же день. Он служил началь-
ником штаба у Реада и, судя по песне, был против того,
чтобы в лоб, «на уру» брать мост. Рядом надгробие гене-
рала П. А. Вревского. Когда он увидел полный крах сра-
жения, на котором, выполняя волю царя, так настаивал,
то стал, как свидетельствуют очевидцы, сам искать своей
смерти. Его имя осталось в солдатской песне:
Барон Вревский генерал
К Горчакову приставал,
Когда подшофе:
«Князь, возьми ты эти горы,
♦ Юхары-Каралез, ныпе с. Залесное Бахчисарайского района.
19
Не входи co мною в ссору,
Не то донесу».
Вполне возможно, что Вревский послужил в какой-то
мере прототипом Вронского из «Анны Карениной». «Фор-
мулярный список... подпоручика 1рафа Толстого за
1854 г.» свидетельствует, что писатель знал этого гене-
рала еще во время своей службы на Кавказе.
Солдатскими песнями Толстой навлек на себя гнев
власть имущих. «Оказывается, что я под присмотром тай-
ной полиции»,— отмечал Толстой в черновике неотправ-
ленного письма 8 ноября 1856 г. А 10 ноября он сообщал
брату: «Константинов (начальник Толстого по службе.—
Ред.) объявил мне... что великий князь Михаил, узнав,
что я, будто бы, сочинил песню, не доволен особенно тем,
что будто бы я учил ее солдат». Нетрудно понять, что
упорно повторяемое «будто бы» явно рассчитано на цен-
зуру, которой подвергалась личная переписка Толстого
уже в то время. «Эта штука,— продолжал он,— в прош-
лое царствование пахла крепостью, да и теперь, может
быть, я записан в 3-е отделение».
В июле 1890 г. в Ясную Поляну к Л. Н. Толстому
приехал немецкий литературовед Р. Левенфельд. «В на-
шем разговоре,— вспоминал он,— мы дошли до одного
юмористического стихотворения, написанного графом под
стенами Севастополя (имеется в виду песня «Как четвер-
того числа...» (Ред.).
— Да, автор ее я,— подтвердил граф...— Она написа-
на мною в Севастополе после штурма 4 августа. Мы все
лежали вокруг костра, и кто-то предложил затянуть кру-
говую песню. Каждый офицер должен был экспромтом
придумать по одной строчке куплета, но это не удалось.
На другой день я прочел товарищам свою песню и, не-
много спустя, ее распевал весь лагерь».
Тяжелое чувство осталось на душе у Толстого после
«дела на Черной речке», ничего не принесшего русской
армии, кроме больших потерь. Не зря песня об этом
событии заканчивается соленым солдатским словечком в
адрес тех, «кто туда водил».
Интересна запись, сделанная Р. Левенфельдом, о по-
сещении Л. Н. Толстым Севастополя в 1885 г. «По ста-
рому воспоминанию,— говорил писатель,— я поехал в по-
ле, где происходила битва в 1855 году. Урусов (знакомый
писателя, известный адвокат.— Ред.) сидел в экипаже,
а я на козлах, чтобы лучше рассмотреть местность, где я
20
когда-то служил офицером. Тут, на поле, мы нашли бом-
бу. Я поднял ее с намерением взять ее с собой как вос-
поминание о путешествии. Чтобы ближе ознакомиться с
моей находкой, я обратился к Мальцеву, знатоку артил-
лерийского дела, и тот объяснил мне, что такими бомбами
стреляла только горная батарея; оказалось, таким обра-
зом, что этой бомбой произведен был здесь только один
выстрел, и этот выстрел сделан был по моей коман-
де...» *
4 августа 1855 г., сразу же после сражения, Толстой
отметил в письме: «Думаю, что надолго мы теперь ничего
предпринимать не будем». А на другой день противник
начал усиленную бомбардировку Севастополя. Силы ге-
роических защитников города были на исходе. Во время
штурма Толстой находился в Севастополе и принимал
участие в этом «главном деле... как доброволец», под
шквальным огнем командуя пятью орудиями. Это было
27 августа — в день, когда Л. Н. Толстому исполнилось
27 лет.
«Я плакал, когда увидел город объятым пламенем и
французские знамена на наших бастионах»,— писал
Л. Н. Толстой Т. А. Ергольской 4 сентября 1855 г. Он
уходил из. города в числе последних и описал это в
рассказе «Севастополь в августе 1855 г.».
«Выходя на ту сторону моста, почти каждый солдат
снимал шапку и крестился. Но за этим чувством было дру-
гое, тяжелое, сосущее и более глубокое чувство, как будто
похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый сол-
дат, взглянув с Северной стороны на оставленный Сева-
стополь, с невыразимой горечью в сердце вздыхал и гро-
зился врагам». Этими горькими словами закапчивал Тол-
стой «Севастопольские рассказы», в которых поведал ми-
ру об истинном герое Севастопольской обороны — простом
русском солдате, крепостном мужике, одетом в серую
шинель.
Под последним «Севастопольским рассказом» Толстой
впервые подписался полным именем. В Петербурге писа-
тель получил известие о присвоении ему звания поручи-
ка. Но вряд ли это его тронуло. Толстой собирался уйти
со службы, ибо твердо решил посвятить свою жизнь ли-
тературе.
* Об этом факте упоминает в своих воспоминаниях и жена
писателя Софья Андреевна.
21
Солдатские песни, прозвучавшие на всю страну из
осажденного Севастополя, долгое время считались создан-
ными самим народом. Они были запрещены цензурой и
не печатались в России. За рубежом впервые песни поя-
вились в 1857 г. в издаваемой Герценом «Полярной звез-
де». Их поместили под общей рубрикой: «Две песни
крымских солдат». В примечании говорилось: «Эти две
песни списаны со слов солдат. Они не прозведения ка-
кого-нибудь особого автора и в их складе нетрудно уз-
нать выражение чисто народного юмора». Позже Герцен
узнал, кто автор этих песен. Н. А. Тучкова-Огарева пи-
сала, вспоминая о посещении Толстым Герцена в Ога-
рева в Лондоне в 1861 г.: «Когда споры прекращались
и Толстой был в хорошем настроении, он пел, аккомпа-
нируя себе на фортепиано, солдатские песни, сочиненные
им в Крыму во время войны».
Н. А. Добролюбов (в годы Крымской войны студент
педагогического института) о севастопольских солдатских
песнях сделал весьма примечательную запись: «Не знаю,
как в Крыму, но в Петербурге эти песни имеют большой
успех. Их читают и списывают. Мне случалось встречать
офицеров, которые знают их наизусть».
А Тарас Шевченко, рассказывая о своих петербургских
встречах, выделял «две знаменитости — графа Толстого,
автора солдатской севастопольской песни, и защитника
Севастополя генерала Хрулева».
...Всего две песни. Но у песен этих прямая связь с
замечательными «Севастопольскими рассказами», а их
правдивые батальные сцепы — зародыш великой эпопеи
«Война и мир». Вот так народно-песенный источник стал
питать творчество великого писателя. Свидетельством то-
му слова самого Толстого, сказанные им уже в старости:
«Я был счастлив, что смолоду любил и преклонялся пе-
ред русским народом. Он духовно растет, идет вперед...
Он знает, нам у него надо учиться».
Симферополь
Наталия Лесина
ОКРЫЛЕННОСТЬ
Воздухоплавание занихмает в на-
стоящее время много умов. Рано
или поздно человечество откроет
себе воздушный путь. Надолго бу-
дет гордиться перед светом та стра-
на, в которой будет сделан первый
удачный опыт воздухоплавания. По-
чему бы не нашему отечеству быть
этой страной.
Надпись на могиле
Н. А. Арендта. Из книги
«О воздухоплавании, ос-
нованном на принципах
парения птиц».
излучине прозрачнейшего из заливов,
осененный могучим крылом Кара-Да-
га, живет курортный поселок Планер-
ское. Вот уже сорок с лишним лет существует он с новым
именем. Но живо и его старое доброе имя — Коктебель.
Кок-тэпэ-эль — Край голубых вершин.На одной из них
рвется навстречу ветру серебряная птица — памятник
первым планеристам страны. Это символ былой славы
воздушного Коктебеля. Здесь в предвоенные годы рабо-
тала высшая летно-планерная школа, своеобразная ака-
демия авиаспортсменов, выпустившая многих наших про-
славленных асов. А еще до создания школы, в двадцатых
годах, тут проходили первые состязания советских пла-
неристов.
Собственно, и школу открыли, и планерные состязания
устраивали не в самом Коктебеле, а на горе Узуп-Сырт,
в восьми километрах от селения. Там, где стоит сейчас
крылатый обелиск. Но именно события на горе дали но-
вую жизнь поселку, который стал колыбелью советского
планеризма, а с ним и всей нашей авиации. И велико-
лепная четверка генеральных конструкторов: Ильюшин,
Яковлев, Аптонов, Королев — тоже прошла через плане-
ры и стартовала с Узун-Сырта — с горы Клементьева. Так
был назван хребет в 1924 г. в память погибшего здесь
летчика.
С 1970 г. Коктебель стал известен как место рожде-
ния музея планеризма, созданного при турбазе «При-
морье». Этот единственный в стране и второй в мире
/
музей (первый возник годом раньше в американском го-
родке Харрис Хилл) пока невелик. Материалы экспози-
ции, собранные энтузиастами, раскрывают нам не толь-
ко историю различных конструкций планеров, но и нелег-
кие судьбы их творцов. Среди славных имен отцов
русского и советского планеризма есть и крымчане. Итак,
два портрета, две судьбы, скрестившиеся на стыке веков.
Николай Андреевич Арендт
Ныне здравствующий Алексей Владимирович Шну-
ков, которого «Правда» как-то назвала первым планери-
стом страны (оп летал еще в 1908 г.), рассказывал, что
свои первые планеры он учился делать по маленькой
книжке с длинным названием: «О воздухоплавании, ос-
нованном на принципах парения птиц». Книжка эта, из-
данная в Симферополе дважды, в 1888 и 1889 гг., сразу
же стала библиографической редкостью. Написал ее сим-
феропольский врач Николай Андреевич Арендт. Этого
человека, которого ко праву можно назвать одним из
провозвестников авиации, основателем науки о планериз-
ме, Алексей Шнуков всю жизнь считал своим учителем.
— Я родился в 1893 г., в год смерти Николая Андре-
евича, и в этом совпадении усматриваю символический
смысл,— любит повторять Шиуков.— Это значит, что са-
ма судьба сулила мне стать продолжателем его дела.
Алексей Владимирович много лет собирал сведения об
Арендте. А потом познакомился с московским скульпто-
ром Ариадной Александровной Арендт, внучкой Николая
Андреевича, и решил вместе с ней написать книгу о ее
замечательном деде.
Ариадна Александровна, сама уроженка Симферополя,
связана и с Коктебелем, где опа постоянно работает ле-
том. Она подарила музею планеризма интереснейшие вос-
поминания об ученом и его семье. Опа же вылепила мас-
ку своего деда — вы увидите ее на стенде в том же музее.
А пока?.. Несколько слов в Большой Советской Энци-
клопедии в разделе «Авиация» да несколько газетных
статей — вот, пожалуй, и все, что можно найти в печати
о Николае Андреевиче Арендте. В преддверии 150-летия
со дня его рождения мы хотим вам рассказать подробнее
о нашем славном земляке, личности поистине уникаль-
ной.
24
В семье Арендтов долгие годы хранился портрет Ни-
колая Андреевича, написанный его симферопольским
другом. Сейчас портрет находится в музее Н. Е. Жуков-
ского в Москве. В музее планеризма ученый глядит на
пас со старой фотографии: высокий лоб, патриаршья бо-
рода, глубоко посаженные глаза — внешне он чем-то по-
хож на Льва Толстого. Николай Арендт родился 1 октяб-
ря 1833 года в Симферополе, в доме № 14 по Долгору-
ковской улице, ныне улица Карла Либкнехта (здесь по
решению Общества охраны памятников должна быть
установлена мемориальная доска).
Предки Арендтов, по одной версии, были выходцами
из Швеции, по другой — из Германии. По-голландски
«арендт» означает «орел», так же переводится и древне-
германская основа «арэн». Но почему-то носители этой
орлиной фамилии все становились врачами: прадед Ни-
колая Андреевича, дед, отец — целая династия потомст-
венных медиков. Дядя Николай Федорович Арендт, воен-
ный хирург, участник кампании 1812 г., дошел с нашей
армией до Парижа. Он — главный врач русских войск,
остававшихся во Франции, позже — лейб-медик царского
двора. Но более известен тем, что лечил Пушкина после
роковой дуэли с Дантесом. В списке пациентов
Н. Ф. Арендта еще одно дорогое всем нам имя — Лер-
монтов.
Не изменил семейной традиции и Николай Андреевич.
Окончив с отличием симферопольскую казенную гимна-
зию, он поступает в Медико-хирургическую академию.
В Петербурге оп учился у Пирогова, и тот, в знак особо-
го своего расположения, подарил ему ящик с набором
хирургических инструментов.
Надо сказать, что блестящие способности Арендта вы-
деляли его с детства. Легко давались ему языки, еще
гимназистом он знал их шесть. А позднее, в зрелые годы,
изучил все наречия многонационального Крыма, так что
с каждым из пациентов мог разговаривать на его родном
языке.
До возвращения в Тавриду Николай Андреевич еще
два года проработал в Петербургском военном госпитале.
Далее поездка в Персию (он был прикомандирован к
русскому посольству). В это время здесь вспыхивает
эпидемия чумы. Врач пишет работу о болезни, ставшую
впоследствии основой для книги «Чума и ее отличия от
сходных болезней», которая выйдет в свет уже в Симфе-
25
рополе. Защитив в Петербурге диссертацию, доктор ме-
дицины Н. А. Арендт уезжает в родной Симферополь,
чтобы тридцать лет прослужить земским врачом на крым-
ской земле.
Николай Андреевич и вся его семья были людьми
свободомыслящими, духовно близкими к революционе-
рам. Жена Арендта Софья Адриановна Сонцова была
дружна с Лассалем и переписывалась с ним вплоть до
его смерти. Познакомившись в Ахене с радикально на-
строенной и европейски образованной девушкой, Ферди-
нанд Лассаль сделал ей предложение. Для нее он напи-
сал свою «Исповедь». Но Софья Сонцова не решилась
оставить Россию и отказала ему. После гибели Лассаля
их переписка и «Исповедь» опубликованы ею в
«Вестпике Европы» — в ноябрьской книжке за
1877 г.
Арендты были близки с Софьей Перовской, особенно
Софья Адриановна. В Симферополе Перовская училась
на фельдшерских курсах и одновременно работала в зем-
ской больнице, где служил Н. А. Арендт (оттуда, видно,
и пошло знакомство). Николай Андреевич не раз спасал
от полиции Андрея Желябова, пряча его у себя в лечеб-
нице под видом больного...
Не было никакого противоречия в том, что доктор
Арендт, представитель самой земной профессии, соединил
свою жизнь с мечтой о воздухоплавании. «Если человек
не мог до сих пор летать по воздуху при помощи кры-
льев за неимением достаточной силы, то почему же ему
не подражать орлу, умеющему летать без затраты соб-
ственной силы?» Так писал он в статье, опубликованной
в 1874 г. Вопреки общепринятому тогда мнению, что ле-
тательные аппараты должны быть легче воздуха (воздуш-
ные шары, дирижабли и пр.), Н. А. Арендт убедительно
доказывает, что они должны быть непременно тяжелее
воздуха...
Доктор Арендт был не просто талантлив. Многие до-
гадки его и прозрения близки к гениальности. В годы,
когда еще не были открыты бактерии, он утверждал, что
возбудители болезней — это «крошечные невидимые
существа, которые, попадая в организм, разрушают
его».
Есть ученые, которые обладают даром предвидения.
Таков был Арендт. Не зная ни работ А. Ф. Можайского
и Н. Е. Жуковского (они еще не были опубликованы), ни
26
трактата Леонардо *, он, на основании многочисленных
опытов, пришел к твердому убеждению: полет человека
без всяких механических двигателей реален. Ему, быть
может, первому в России принадлежит конструкторская
разработка планера — «летучки», «летающего снаряда».
Арендт создал несколько таких моделей. «Крылья и
корпус снаряда,— убеждал он,— должны составлять еди-
ное целое. Крылья должны быть неподвижными в том
смысле, как неподвижны они у парящих птиц. Крылья
должны быть сделаны сводом (т. е. изогнутыми, выпук-
лыми), поверхность — совершенно гладкая». За 15 лет до
немца Лилиенталя и за 10 до англичанина Филипса
II. А. Арендт доказал, что «выгнутые поверхности обла-
дают большей подъемной силой», то есть сформулировал
важнейший закон аэродинамики.
Но до этих кардинальных выводов были годы и годы
опытов, упорного труда. Николай Андреевич заморажи-
вает погибших птиц, с помощью бумажного змея подни-
мает их в небо, сбрасывает на землю, следит за траекто-
рией их падения. «Если вас кто-нибудь спросит, когда я
начал заниматься авиацией,— говорит он своим доче-
рям,— отвечайте: в 1860 году». К этому году, судя по
всему, относилась первая публикация Арендта, но она до
сих пор не найдена.
Наметив основную схему и конструктивные формы пла-
нера, Н. А. Арендт был готов его построить и в 1877 г.
предложил Главному инженерному управлению вызвать
его в Петербург, чтобы показать опыты со своим лета-
тельным аппаратом. Не получив поддержки, он через пол-
года просит военного министра отпустить ему две тыся-
чи рублей и разрешить произвести первые испытания в
севастопольском дирижабельном эллинге. На прошение
легла резолюция: «Нет никаких указаний па возможность
применения идей к делу».
«Помощь человечеству в любом виде» — таков был жиз-
ненный девиз Н. А. Арендта. Самому же ученому не от
кого было ждать помощи. В 1888 г. доктор-бессребреник
окончательно разорился, дом его был продан с молотка.
* Трактат Леонардо да Винчи «О летании птиц» (1505) по-
явился в печати только в 1893 г., в год смерти Арендта. К
чести русского книгоиздательского дела, надо отметить, что впер-
вые его опубликовали в Москве, в знаменитой типографии Са-
башниковых.
27
К тому же он был тяжко болен *. Семья переезжает в
сельцо Исары близ Ялты, в километре от водопада Учан-
Су. Здесь Арендт продолжает свои опыты. К этому вре-
мени он уже замечен учеными. Менделеев, который вна-
чале холодно отнесся к планам Арендта, теперь поддер-
живает его. В 1889 г., в связи с выходом второго издания
книги «О воздухоплавании...», Русское техническое об-
щество в Петербурге выражает полное сочувствие идеям
автора. В следующем году доклад Н. А. Арендта «Об
одном нормальном аэроплане» четырежды ставился на за-
седаниях французского Общества воздушной навигации.
Сам же докладчик не имел средств и сил поехать в
Париж.
Но он еще на что-то надеется. В 1892 г. опять подает
министру заявление с просьбой небольшой материальной
поддержки, и опять та же бюрократическая резолюция.
Пересилив себя, он даже послал прошение на высочай-
шее имя, но и здесь — отказ...
Так и не стал доктор Арендт покорителем воздуха, не
увидел человека на планере. Незадолго до смерти он уз-
нал, что его работами заинтересовался Николай Егоро-
вич Жуковский. Хотел ехать в Москву. Не успел.
14 декабря 1893 г. Николай Андреевич умер. За нес-
колько часов до смерти он еще лечил — осмотрел больно-
го мальчика... Похоронили его в Исарах, в сосновом лесу,
который он так любил. В 1978 г. прах Николая Андрее-
вича был перенесен на мемориальное кладбище на По-
ликуровском холме в Ялте. На могиле установлен бронзо-
вый бюст работы Ариадны Александровны Арендт. Еще
один бюст она подарила краеведческому музею своего
родного Симферополя, где Н. А. Арендту будет посвящен
специальный раздел экспозиции. Подобные «уголки Аренд-
та» есть в Доме авиации и космонавтики в Москве, в ме-
мориальном музее Н. Е. Жуковского.
Преподаватели Крымского медицинского института
взяли на себя инициативу поставить памятник своему
замечательному земляку. Хочется верить, что к стопяти-
десятилетию со дня рождения Н. А. Арендта—в 1983 г.—
этот памятник будет стоять в Симферополе.
* Николай Андреевич всю жизнь страдал астмой. Но страш-
нее была «болезнь всех наших изобретателей — недостаток фи-
нансов для осуществления всех своих проектов». Такой диагноз
поставит, русский журнал «Спорг» (№ 46 за 1910 г.) через трид-
цать с лишним лет после крушения всех планов Арендта.
28
Константин Константинович Арцеулов
Когда Николай Андреевич Арендт производил опыты
со своими «летучками», ему постоянно приходилось вы-
искивать места, пригодные для запуска моделей. В Сим-
ферополе таким местом были Петровские скалы. Но бо-
лее удобное оказалось под Севастополем, и Арендт спе-
циально ездил туда — на Качинские высоты. Повезло и
с южнобережной Ставри-Кая: домик ученого стоял под
самой горой. Но если бы доктор Арендт знал о воздушных
потоках Узун-Сырта, он бы непременно приехал в Кок-
тебель, а может быть, и поселился бы там. Но при его
жизни Узун-Сырт еще не был определен в этом своем ка-
честве. Открытие горы произошло в начале следующего,
двадцатого века.
Первооткрывателем второго коктебельского чуда (пер-
вое, наверное, все-таки Кара-Даг!) стал еще один крым-
чанин — друг Волошина и Богаевского Константин Арце-
улов. Но пусть об этом расскажет он сам:
— Как-то шли мы с Волошиным из Коктебеля в Фео-
досию. Наш путь лежал через гору Узун-Сырт. Я объяс-
нил Максимилиану Александровичу, как действуют здесь
воздушные потоки, и предложил ему бросить шляпу.
Невидимые струи воздуха подхватили ее и подняли вверх.
Он по-детски радовался этому открытию. Когда через
несколько лет я привез в Коктебель планеристов, нас
гостеприимно встретил Волошин. Он всячески помогал
нам в организации планерных испытаний. Тогда же
он подарил мне акварельный этюд с видом Узун-
Сырта.
Эта акварель с надписью «Дорогому К. К. Арцеулову,
зачинателю Узун-Сырта» хранится теперь в музее
М. А. Волошина в Планерском.
Константин Константинович Арцеулов — старейший
.авиатор страны, герой мальчишеских игр в первой трети
века. Ведь тогда он был знаменит не меньше, чем, ска-
жем, Петр Нестеров, сделавший в небе (и в истории
авиации) первую мертвую петлю.
У Айвазовского было четыре внука. Трое стали худож-
никами — Михаил Латри, Алексей Ганзен и Константин
Арцеулов. Двое из этих троих — просто художники, а
младший — еще и летчик.
Константин Константинович Арцеулов родился в Ял-
те в 1891 г. Он превосходно помнил своего деда, в доме
29
которого, в Феодосии, провел несколько лет. Маленький
Костя присутствовал при таинстве рождения картин (это
разрешалось только детям), и лучшая вещь— «Среди
воли» — возникала па его глазах. Костина мать, Жанна
Ивановна Арцеулова, четвертая дочь Айвазовского, меч-
тала видеть сына художником. Отец был главным кора-
бельным инженером Севастополя. Сын угодил и отцу и
матери: став курсантом Морского корпуса, он одновремен-
но посещает самодеятельный рисовальный класс лейте-
нанта Павла Павлинова, впоследствии известного худож-
ника-графика. Позже его учителями были Юон в Москве,
Бакст, Добужинский и Лансере в Петербурге. А соучени-
цей оказалась будущий скульптор Вера Мухина.
Но Арцеулов не стал морским офицером. А вместо
Академии художеств прямо из студии Лансере поступил...
рабочим в сборочный цех авиационного завода Щети-
нина.
Сегодня уже никого не удивляет, когда молодой че-
ловек из интеллигентной семьи предпочитает институту
производство. Но тогда, в 1910-м... Внук Айвазовского!
И, кроме того, сам способный художник, с хорошей шко-
лой, которого впереди ждал несомненный успех...
Для Константина Арцеулова его путь был и логич-
ным, и оправданным.
— С детства я мечтал полететь, не на самолете, ко-
нечно, которых тогда еще не было, просто полететь —
как птица... Я подолгу следил за полетом грифов и чаек,
и мне казалось, что и я могу, как они, парить в небе. Я
сделал себе деревянные крылья, обклеил их бумагой и,
разбежавшись с горки, хотел оторваться от земли...
О планере он впервые узнал из английской энцикло-
педии в библиотеке отца. Свой первый аппарат построил
тайком, когда было ему тринадцать (за четыре года до
полетов Шиукова). Пролетел немного — планер сломал-
ся на четвертой попытке, но ощущение полета осталось
на всю жизнь.
В августе 1911-го, вместо экзамена по живописи, Кон-
стантин Арцеулов, выучившись летать самоучкой, сдал эк-
замен на самолете «Фарман-IV» и получил диплом пи-
лота-авиатора Международной воздухоплавательной фе-
дерации. Номер диплома был 45-й.
А через три года — война. Сорок пятый в мире пилот
совершает двести боевых вылетов, двадцать раз вступает
в бой с немецкими аэропланами и двадцать раз побежда-
30
ет. По всему фронту шла молва об отважном летчике-
истребителе.
В одном из воздушных боев сбили наш самолет. По-
гибшего летчика нельзя было узнать. Кто-то сказал: Ар-
цеулов. На обломке разбитой машины поставили дощеч-
ку: «Прапорщик К. К. Арцеулов, 24 августа 1916 года».
Все русские газеты вышли с некрологами. Парижский
журнал писал: «Нам телеграфируют из Петрограда, что
известный русский военный летчик Арцеулов, внук зна-
менитого художника Айвазовского, нашел доблестную
смерть в воздушном бою...»
Со всего фронта съезжались летчики в Луцк, чтобы
почтить память погибшего. А на паперти собора, где шло
отпевание, их встретил живой и невредимый Арцеулов.
— Я ничем не рискую, я уже отпетый,— скажет он
через месяц под Севастополем, за пять минут до покоре-
ния «штопора». Того самого штопора, который уве-
ковечит его имя в истории русской и мировой авиа-
ции.
Никто из летчиков, собравшихся в то сентябрьское
утро на Качинском аэродроме, не верил, что «безумный
прапорщик» выйдет живым из этого полета. Но в воз-
духе произошло чудо. С высоты двух тысяч метров, с
выключенным мотором, стремительно вращаясь, «Нью-
пор» Арцеулова несся навстречу земле. И вдруг — пе-
решел в прямой пикирующий полет. И — по гигантской
параболе — взмыл вверх, чтобы снова, уже наверняка,
победить штопор. В тот же день Арцеулов подал началь-
нику Качинской авиашколы рапорт, предложив ввести
новую фигуру высшего пилотажа в программу обучения
военных лётчиков
Шесть тысяч часов провел в небе Арцеулов. Он испы-
тывал первые советские истребители. Вел аэросъемку для
Турксиба в горах Урала и Средней Азии и ледовую раз-
ведку в северных морях. Его учениками по школе воен-
летов были Михаил Водопьянов и Валерий Чкалов. И
первые портреты этих знаменитых потом летчиков сдела-
ны рукой Арцеулова.
Зимой 1921-го Арцеулов организует в Москве кружок
«Парящий полет». Их было шестнадцать, первых совет-
ских парителей, и восемь из них, в том числе Арцеулов,
стали конструкторами безмоторных аппаратов. Тоже пер-
вых в стране. Арцеулов построил планер А-5 и сам летал
на нем. Именно за него он взял первый конструкторский
31
приз па Узун-Сырте в 1923 г. А через год ему, первому
в стране, было присвоено звание пилота-парителя.
Кстати, и сами коктебельские состязания планеристов
начались по инициативе Арцеулова, возглавившего Без-
моторный центр в Обществе друзей воздушного флота.
На стенах музея планеризма в Планерском вы увидите
фотоснимки и материалы тех лет, запечатлевшие Арцеу-
лова, героя первых коктебельских слетов. Арцеулов у
своего планера А-5. Арцеулов с Юнгмейстером, поставив-
шим всесоюзный рекорд на этом планере. Ат5 в небе
Коктебеля. И наконец — историческое фото, обошедшее
все книги о Королеве. 1929 год. У планера «Коктебель»
трое: Константин Арцеулов, Сергей Люшин и Сергей Ко-
ролев. В то время Королев был еще студентом, а Кон-
стантин Константинович — прославленным летчиком.
Однако он охотно согласился облетать планер друзей. «Ну,
конструктора, волнуйтесь!» — сказал он двум Сергеям,
садясь в машину, и «Коктебель» взмыл над горой...
Здесь же в музее увидите и скульптурный портрет
Арцеулова — работу Ариадны Александровны Арендт, и
медали, изготовленные в честь Арцеулова. Одна из них —
«Первооткрывателю Узун-Сырта и покорителю штопо-
ра» — прислана в дар музею украинским медальером Оле-
гом Кошевым.
— Ну, а как же с искусством? — спросите вы. — Ар-
цеулов-авиатор поборол Арцеулова-художника?
Ничуть не бывало. В том-то и дело, что, увлекшись
авиацией, Константин Константинович не оставил жи-
вописи. Картины и рисунки Арцеулова есть в фондах
Феодосийской галереи, на стендах Дома авиации в Мос-
кве. Но известность Арцеулов приобрел как книжный гра-
фик. На его счету более сорока различных иллюстрирован-
ных изданий. Еще в 1913 г. двадцатидвухлетний Арцеулов
великолепно оформляет «Легенды Крыма» своего знамени-
того соседа по Отузам профессора Н. А. Маркса. В Отузах,
нынешней Щебетовке, жила мать Арцеулова Жанна Ива-
новна. Рядом в Русской слободке — теперь улица 14 Ап-
реля — стоял дом отставного генерала Никандра Алек-
сандровича Маркса — крупного историка, археолога, па-
леографа, собирателя крымского фольклора. Это был тот
самый «красный генерал», который в 1917-м открыто пе-
решел на сторону революции, а потом возглавил отдел
народного образования в Феодосии. Маркс и Арцеулов
дружили, несмотря на разницу лет, и оба — с Макси-
32
милианом Волошиным: до его дома тоже было недале-
ко — восемь верст по шоссейной дороге.
Маркс — не исключение. Арцеулов вообще охотно
иллюстрировал книги своих друзей или о своих друзьях.
Например, книгу М. В. Водопьянова «Военный летчик»
и книгу «Летчик Чкалов». Когда в 1962 г. Олег Констан-
тинович Антонов написал книгу «На крыльях из дерева
и полотна», иллюстрации к ней тоже делал Арцеулов. Так
через много лет после коктебельских слетов друзья вер-
нулись в свою молодость. И они снова совершили это уже
совсем недавно. В 1978 г. генеральный конструктор
О. К. Антонов переиздал для детей сборник своих рас-
сказов о планерах и самолетах—«Десять раз сначала».
Книга вышла с новыми рисунками восьмидесятисемилет-
него графика.
Все рисунки Арцеулова «на воздушные темы» отли-
чаются глубокой достоверностью, выдают мастера, знаю-
щего свой предмет. Самолет по-своему помог ему увидеть
гармонию мира, развил воображение. В авиации нельзя
не быть художником, считал Арцеулов, ибо авиация —
это призвание, это творчество, это постоянное открытие
мира. Но лучше самого Арцеулова, пожалуй, не скажешь:
— Авиация и искусство чем-то сродни друг другу.
Обе сферы требуют высокого напряжения эмоциональных
сил; говоря высоким слогом, обе эти сферы — «неземные»,
они близки друг другу своей окрыленностью, своей при-
поднятостью над житейской суетой, над будничностью
бытия.
Константин Константинович скончался в 1979 г. на
88-м году жизни. «Ушел от нас, оставив добрый след...»
Эти слова поэта вполне применимы к Арцеулову — авиа-
тору, художнику, человеку.
Планерское
2, Крымские каникулы.
Александр Поляков
БИБЛИОТЕКА-ВОИН
«26 июня 1942 г. Вчера весь ве-
чер читали вслух Пушкина. Еще
читали бы, да в горле пересохло,
а вода ограничена...»
Из дневника А. Клабу-
кова, бойца Аджимушкай-
ского подземного гарнизона
о многих музеях и библиотеках страны
можно увидеть опаленные огнем, про-
битые пулями и осколками снарядов,
обагренные кровью книги. Это книги фронтовики: они
горели, тонули, принимали на себя автоматные очереди
и падали наземь вместе со сраженными читателями. Но
есть одна, пожалуй, единственная в мире библиотека,
которая непосредственно участвовала в боях вместе с
многими тысячами книг-бойцов.
Эта удивительная библиотека выстояла две обороны,
трижды была разрушена до основания, неоднократно по-
гибала в пламени пожаров и каждый раз возрождалась
из пепла, словно сказочная птица феникс. Имя ее —
Севастопольская Морская...
История Морской библиотеки тесно связана с истори-
ей Краснознаменного Черноморского флота, славным
прошлым города-героя Севастополя и его двумя оборо-
нами.
Прежде чем рассказать о первых шагах библиотеки,
вспомним, что представлял собой Черноморский флот в
первой половине XIX в. В ту пору царское правитель-
ство смотрело на него как на своеобразное место ссылки.
Флотская служба проходила в атмосфере умствен-
ного п нравственного застоя, насаждаемого самодержа-
вием.
Журнал «Морской сборник» писал, что преобладаю-
щее большинство морских офицеров проводило время «в
совершенном бездействии...» И далее: «...береговые заня-
тия ничтожны, библиотек и даже собрания книг, несколь-
ко значительного, не имел никто; во всем городе едва ли
нашлось сотпи две томов, не относящихся до наук мате-
матических; одним словом, морские офицеры имели
34
свободного времени слишком много, а средств употреб-
лять его с пользою не находили вовсе».
В таких условиях и возникла мысль о создании в Се-
вастополе общественной библиотеки. Одним из инициато-
ров этого начинания был лейтенант’ В. Мелихов, пред-
ставивший командованию и ее первый Устав. Содержание
библиотеки предусматривалось за счет добровольных по-
жертвований и вычетов из жалования офицеров «по од-
ной копейке с рубля», а управление делами возлагалось
на выборный комитет. Так было начато «Дело о заведе-
нии в Севастополе библиотеки для флотских офицеров».
Год спустя, 21 июня 1822 г., состоялось её открытие.
Основанная на скудные средства, без поддержки ко-
мандования, библиотека размещалась поначалу, как го-
ворится в одном из отчетов тех лет, «в различных ка-
зенных зданиях и заметной роли в жизни черноморских
моряков не играла».
Положение улучшилось с начала 40-х годов. Многим
библиотека обязана командующему Черноморским фло-
том адмиралу М. П. Лазареву. Мореплаватель, ученый,
человек высокой культуры, он уделял большое внимание
чтению литературы и прививал офицерам любовь к кни-
гам, поощрял беседы в кают-компаниях о прочитанном,
добился ассигнований на пополнение книжного фонда и
строительство специального здания для Морской библио-
теки. Однако зданию этому не повезло — не просущество-
вав и года, оно погибло в 1844 г. от пожара, оставив в
память о себе только «Башню ветров», чудом уцелевшую
до наших дней.
С горечью писал о случившемся адмирал М. П. Лаза-
рев одному из своих друзей: «Ты все мечтаешь о буду-
щей славе Севастополя, по не все так делается, как хо-
чется!.. Прекрасная и благоустроенная паша офицерская
библиотека от непредвиденного случая и доселе неиз-
вестной причины — сгорела почти до основания! До слез
жаль, ио делать нечего!.. Лишились здания (лучшего
украшения в Севастополе), стоившего нам столько забо-
ты и издержек, ибо казна тут нисколько пли, по край-
ней мере, мало участвовала... Вот уже 16 лет и более,
что в Севастополе ни одного пожара не было — не сго-
рела даже ни одна дрянная хата, и надобно же было беде
этой обрушиться на самом лучшем в городе здании...
9 месяцев только что библиотека открыта и нельзя было
не радоваться тому порядку и благоустройству, которое
2*
35
в ней царствовало... Мне случалось видеть многие биб-
лиотеки, которые богатее нашей книгами, манускрипта-
ми и пр. Но чтоб видеть их в таком изящном виде, как
бывшая наша, мне не случалось... Теперь надобно начи-
нать работу снова...»
Благодаря инициативе М. П. Лазарева, его ближай-
ших учеников и последователей П. С. Нахимова и
В. А. Корнилова вскоре началось строительство нового
здания, в котором через пять лет, 2 ноября 1849 г., состоя-
лось торжественное открытие Севастопольской Морской
библиотеки. По свидетельствам очевидцев, это было одно
из лучших строений тогдашнего Севастополя.
С 1843 г. во главе комитета директоров библиотеки
стоял П. С. Нахимов, ревностно исполнявший эту обязан-
ность вплоть до самой смерти. Будущий адмирал, а тогда
капитан 1 ранга, В. А. Корнилов был избран секретарем-
казначеем библиотеки, а затем вошел в комитет дирек-
торов. Пополнению библиотеки, особенно фонда книг на
английском языке, способствовал В. И. Истомин — боль-
шой знаток иностранной литературы о флоте. Несколько
позже в управлении библиотеки принимали участие ли-
цейский товарищ А. С. Пушкина — известный мореплава-
тель Ф. Ф. Матюшкин, писатель-маринист К. М. Ста-
нюкович.
В тот период, по словам Н. Г. Чернышевского, библио-
тека была «средоточием жизни всех офицеров в Севасто-
поле». Журнал «Морской сборник», называя ее «одной из
важнейших библиотек в государстве», отмечал: «Разде-
лить ли радость или горе, сообщить ли полученную но-
вость, увидеться ли с товарищем — путь всегда лежал к
библиотеке. Каждый офицер считал непременною и при-
ятнейшею обязанностью принести библиотеке свою част-
ную лепту. Отправляясь за границу, одно из первых их
помышлений было привезти для библиотеки или редкую
книгу, или монету, или минерал».
В севастопольскую страду 1854—1855 гг. библиотека,
как мужественный воин, стояла в одном строю с русски-
ми войсками. Она обслуживала защитников города, при-
ходивших за книгами прямо с бастионов. Согласно преда-
нию, с вышки Морской библиотеки адмиралы П. С. На-
химов и В. А. Корнилов наблюдали за подходом враже-
ского флота. Отсюда же был подан сигнал к затоплению
судов Черноморской эскадры у входа в бухту, чтобы пре-
градить доступ туда кораблям противника.
36
Несмотря на ожесточенные бомбардировки, работа
библиотеки не прекращалась ни на один день. Когда на-
ступила явная угроза вторжения в город вражеских войск,
комитет директоров принял решение книжные фонды эва-
куировать в Николаев. Осуществить это ответственное
дело поручили исполнявшему в то время обязанности се-
кретаря-казначея библиотеки капитану 2 ранга Г. И. Бу-
такову, впоследствии известному адмиралу, который и
организовал перевозку книг сухопутным путем.
При оставлении Севастополя здание подожгли. Это
послужило сигналом для населения: жечь свои дома, дабы
ничего не досталось неприятелю. Вступив в город, союз-
ники разграбили оставшуюся литературу и даже ухитри-
лись вывезти в Лондон и Париж скульптуры и мрамор-
ные ступени лестниц.
На своем первом заседании в Николаеве комитет ди-
ректоров решил сохранить за библиотекой прежнее на-
звание — Севастопольская Морская. Тем самым увекове-
чивалась ее кровная связь с черноморской твердыней и
та роль, которую сыграла библиотека в обороне города.
Николаевский период — время упадка в деятельности
библиотеки. Из-за неустроенности и тесноты помещений
значительная часть фондов хранилась в ящиках пли пря-
мо на полу, холод и отсутствие вентиляции приводили к
порче книг. Резко снизилась посещаемость библиотеки
читателями.и пополнение ее литературой, участились слу-
чаи пропажи книг. За тридцать пять лет книжный фонд
увеличился всего на пять тысяч томов. Но, находясь в
Николаеве, библиотека не порывала связей с Севастопо-
лем и направляла сюда книги как отдельным читателям,
так и для создания филиала, основание которого было по-
ложено уже в 1855 г.
В 1890 г. библиотека возвратилась в родной город, где
для нее было воздвигнуто красивое трехэтажное здание.
Три года спустя комитет директоров обратился к отече-
ственным университетам, ученым обществам, учрежде-
ниям и частным лицам с просьбой оказать содействие в
пополнении пострадавшего от войны книжного фонда
специальной, особенно военно-морской литературой. Этот
призыв встретил горячую поддержку, и за десять лет от
разных лиц и учреждений в дар библиотеке поступило
свыше шести тысяч томов. В числе жертвователей были
Академия наук, Морской технический комитет, писатель
Л. Н. Толстой, художник И. К. Айвазовский, ученый-хи-
37
мик Д. И. Менделеей, адмирал С. О. Макаров и многие
другие. Дочь адмирала М. П. Лазарева передала личную
библиотеку флотоводца, насчитывавшую свыше тысячи
томов.
В конце XIX — начале XX в., несмотря па разгул
реакции и цензурные рогатки, среди поступлений были
такие издания, как «Капитал» К. Маркса, «Анти-
Дюринг» и «Происхождение семьи, частной собственности
и государства» Ф. Энгельса, работы В. И. Ленина «Раз-
витие капитализма в России», «Материализм и эмпирио-
критицизм», «Аграрный вопрос», а также произведения
Д. Писарева, Н. Добролюбова, Н. Чернышевского, В. Бе-
линского, М. Горького, Ч. Дарвина, К. Тимирязева, марк-
систские журналы и газеты, пользовавшиеся большим
спросом у читателей.
Рост запросов на политическую книгу отражал новые
настроения тогдашнего общества. Но надо помнить и
другое: если читателями библиотеки состояли такие офи-
церы, как лейтенант П. П. Шмидт, то в состав комитета
её директоров входил махровый реакционер капитан
1 ранга Голиков — командир броненосца «Потемкин», от-
личавшийся жестокостью по отношению к матросам и
убитый ими во время восстания.
Как известно, в октябре 1914 г. немецкий крейсер «Ге-
бен» обстрелял Севастополь. Сразу же было принято ре-
шение: наиболее ценную часть книжного фонда упако-
вать в ящики и спрятать в подвальном помещении. Все
годы первой мировой войны книги так и пролежали в
подвалах. Библиотека в ту пору напоминала склеп.
Из состояния застоя Морскую библиотеку вывела Ок-
тябрьская революция. Но в первые годы гражданской
войны и интервенции главные усилия работников были
направлены на сохранение книжных фондов от разграб-
ления. Тем не менее не все удалось спасти. Лишь нес-
колько лет назад в библиотеку вернулись «Путешествия
северной комиссии в Скандинавию, Лапландию, Шпиц-
берген и Фарерские острова в 1838—1840 гг.» Изданный
на фрайцузском языке, этот трехтомник с экслибрисом
библиотеки был похищен врангелевцами во время их бег-
ства из Крыма. Через сорок пять лет книги были обна-
ружены в букинистическом магазине Рейкьявика сотруд-
ником советского посольства.
7 июня 1922 г. в севастопольской городской газете
«Маяк коммуны» была помещена небольшая заметка, в
38
которой говорилось: «Морская библиотека будет открыта
для широких масс населения Севастополя со среды те-
кущей недели. При библиотеке будет открыт читальный
зал с большим выбором периодической литературы». Так
из мертвого книгохранилища, к которому имели доступ
лишь избранные, Морская библиотека превратилась в
общедоступное культурно-просветительное учреждение
флота и города.
О том, как изменилась деятельность библиотеки по
сравнению с дореволюционным периодом, говорит уже
тот факт, что посещаемость и выдача книг к 1923 г. уве-
личились вдвое. Фонды Севастопольской Морской в то
время превышали 200 тысяч томов и, по словам писа-
теля А. Малышкина, она стала «одной из богатейших
библиотек России». Частыми гостями здесь были советские
писатели-маринисты А. Новиков-Прибой, В. Вишневский,
Б. Лавренев, Л. Соболев и другие. Богатейшее собрание
редких изданий привлекало сюда исследователей, литера-
торов, журналистов.
В повести «Черное море» Константин Паустовский пи-
сал: «Два дня я работал в Морской библиотеке... Я зачи-
тывался лоцией Красного моря, хотя для моей книги это
было не нужно, рассматривал заграничные морские жур-
налы с рисунками кораблей всех стран и эпох, начиная
от Ноева ковчега и кончая последними океанскими «лай-
нерами», изучал модели корветов, развешанных по сте-
пам, и досадовал на недостаток времени. Богатство нео-
жиданных знаний было так велико, что сутки казались
пустяковым промежутком времени».
Литературные вечера и читательские конференции,
книжные выставки и библиографические обзоры, выпуск
методических пособий и оказание помощи библиотекам
кораблей и частей, организация библиотечек-передвижек
и лекционная пропаганда — таков далеко не полный пе-
речень мероприятий библиотеки, которая была активным
помощником командования в боевой и политической под-
готовке моряков-черноморцев.
К началу Великой Отечественной войны число чита-
телей достигло трех с лишним тысяч человек. В день
библиотеку посещало не менее 450—500 читателей, ко-
торым выдавалось только на дом по 600—700 книг.
Сразу же после первых залпов Великой Отечественной
Севастопольская Морская библиотека перестроила свою
работу на военный лад. Она стала действующим воин-
39
ским подразделением сражавшегося флота, достойно не-
сла боевую службу. Связи ее с моряками-черноморцами
в это грозное время еще больше окрепли.
Бывший командир прославленной 7-й бригады мор-
ской пехоты генерал-лейтенант Е. Жидилов писал: «В
Севастополе во время обороны 1941 — 1942 гг. функциони-
ровали почти круглые сутки две крупные библиотеки:
Морская при Доме офицеров флота имени Шмидта и го-
родская библиотека имени Л. Н. Толстого. И та и другая
перестроили свою обычную работу применительно к за-
дачам обороны. Были организованы передвижки для
обслуживания воинских частей, кораблей и предприятий.
К вечеру каждого дня передвижки комплектовались, при-
ходили книгоноши, бережно упаковывали книги и жур-
налы и уносили на передовые позиции и предприятия».
Ежедневно подбиралась литература для агитаторов и
пропагандистов, с участка на участок кочевала походная
читальня, велась большая справочно-библиографическая
и информационная работа. Библиотеку посещали писа-
тели, художники, журналисты, композиторы, киноопера-
торы, находившиеся в Севастополе. В ее фондах хранят-
ся ноты песни «Вдали от родимой земли», на которых
композитор Ю. Слонов оставил надпись: «Музыку этой
песни я написал, проживая в подвале Морской библиоте-
ки в январе 1942 года». Литературой по минному делу
интересовался И. Курчатов, будущий академик, ученый
с мировым именем, проводивший в составе группы уче-
ных-физиков работы по защите кораблей от магнитных
мин.
Сотрудникам библиотеки приходилось заниматься не
только библиотечными делами, но и спасать книги и иму-
щество от пожаров и разрушений. В январе 1942 г. в
здание попало несколько снарядов. Один из них угодил
в бак с водой, что грозило затоплением части книгохра-
нилища. Только благодаря самоотверженности сотрудни-
ков опасность была ликвидирована.
Начальник библиотеки офицер Н. Коренной, сотруд-
ники С. Писаренко, А. Троицкая, Б. Коган, Н. Ильинская,
И. Сумская и другие с риском для жизни спасали книги
от огня и бомбежек, замуровывали в подвалах, наиболее
ценные издания готовили к эвакуации. В один из ящиков
они вложили записку: «Когда-нибудь, когда на земле сно-
ва будет мир и эти книги попадут в другие руки, сохра-
ните их, нам был дорог каждый том...»
40
Два боевых корабля вывозили редкие издания из осаж-
денного города. Один из них не дошел до места назна-
чения...
Многие книги Морской библиотеки погибли с честью,
как воины: при артиллерийских обстрелах или в огне
пожарищ, были «казнены» врагом или вместе с потоплен-
ными кораблями встали «на вечный якорь» в черномор-
ских глубинах.
В числе последних среди культурно-просветительных
учреждений Морская библиотека покинула Севастополь.
Ее здание было разрушено врагом и сожжено.
Находясь в эвакуации, Морская библиотека продолжа-
ла обслуживать флот. В одной из записей в «Тетради
учета», сделанной в Поти, говорится: «Прочитана лекция
«Отечественная война в художественной литературе».
Здесь же отзыв с линкора «Парижская коммуна», перед
экипажем которого выступил один из сотрудников биб-
лиотеки: «Личный состав искренне благодарит Вас, то-
варищ Акименко, за прекрасно прочитанную лекцию...
Вы воодушевили личный состав на еще большие герои-
ческие подвиги в борьбе с немецкими оккупантами. Бойцы
и командиры нашего корабля просят: почаще заходите
к нам».
...И вот в освобожденный Севастополь вернулись кни-
ги-бойцы, вызволенные из огня двух войн. Постепенно
стали возвращаться и те, что числились «без вести про-
павшими». В черные дни оккупации библиотекарь Берта
Эммануиловна Коган, потеряв буквально все — и кров, и
семью, пряталась вместе с ценными изданиями в одном
из кладбищенских склепов. После освобождения города
она возвратила библиотеке ее достояние.
Что касается книг, непосредственно побывавших в бою,
то из многих назовем роман А. Лавинцева «Под щитом
Севастополя». В июне 1942 г. наши войска вели ожесто-
ченные бои за Севастополь, но фашистам удалось захва-
тить Северную сторону. Здесь продолжал держаться лишь
небольшой гарнизон Константиновского равелина *. В ко-
роткие передышки между кровопролитными боями мо-
ряки читали книгу «Под щитом Севастополя», в которой
рассказывалось об их предках — героях первой севасто-
польской обороны. Но дочитать до конца книгу морякам
не удалось. По приказу командования они оставили раве-
* Широко укоренившееся название Константиновского флота.
41
лин. Книгу, которая вместе с ними несла ратную вахту,
решили спрятать здесь же, дав друг другу клятву: «Вер-
немся в Севастополь — дочитаем!»
Так и случилось. После освобождения города моряки
пришли на Константиновский равелин, откопали дорогую
для них книгу, заново переплели ее и хранили, как ре-
ликвию. А затем один из участников описываемых собы-
тий капитан 2 ранга С. Филиппов передал роман «Под
щитом Севастополя» в библиотеку.
Это лишь одна из бесценных реликвий. Можно не
сомневаться, что она будет храниться в библиотеке вечно.
Так же, как хранится подлинник собственноручной запис-
ки Петра I о правилах ведения морского боя, как хра-
нится боевой журнал одного из батальонов 13-й Интерна-
циональной бригады имени Ярослава Домбровского, сра-
жавшейся против фашистов в Испании в 1936—1939 гг.,
как хранятся тоненькие брошюры о подвигах черномор-
цев, изданные в осажденном Севастополе и других пор-
товых городах,— «Моряки в боях за Севастополь», «Слава
Севастополя», «Истребители».
Многие километры стеллажей понадобились для уни-
кального собрания человеческих знаний, накопленных в
Севастопольской Морской библиотеке более чем за пол-
тора века ее существования. Есть издания, которые сде-
лали бы честь любой библиотеке мира. Расскажем о не-
которых из них.
Если следовать хронологии, то в число старейших по-
падают две книги петровского времени: первый русский
воинский устав, изданный в 1716 г., и первый в России
«Устав Морской о всем, что касается к доброму управле-
нию в бытность флота на море», включающий в себя
собрание морских правил, уголовных законов и морских
сигналов.
Большую научно-историческую ценность представляют
«Записки Раймунда Монтекукули» 1760 г., «История
войны 1799 года между Россией и Францией» Д. Милю-
тина, «Повседневная запись замечательных событий в
Русском флоте», составленная полковником А. Коротко-
вым, исторический очерк о жизни сподвижника Петра I,
видного государственного деятеля Лефорта, написанный
сыном курского купца И. Голиковым, книга неизвестного
автора «Записки морского офицера в продолжении кам-
пании на Средиземном море под начальством вице-адми-
рала Дмитрия Николаевича Сенявина», четырехтомная
42
«Военная история походов россиян в 18 столетии», содер-
жащая обстоятельное описание походов Петра I.
В библиотеке хранится редкое собрание старейшего
военно-морского журнала «Морской сборник», начиная с
первого номера, вышедшего в 1848 г. «Морской сборник»,
по словам А. Малышкина, служил в шестидесятые годы
XIX в. «приютом оппозиционной мысли, рупором смелею-
щей общественности», это была трибуна прогрессивных
деятелей отечественного флота и выдающихся предста-
вителей общественной и научной мысли. На страницах
журнала со статьями и очерками выступали В. Даль,
И. Гончаров, Д. Григорович, Г. Данилевский, А. Писем-
ский, К. Станюкович, А. Островский.
Обширный раздел составляет литература о Крымской
войне и обороне Севастополя 1854—1855 гг. Этой герои-
ческой странице в истории нашей Родины посвящены
несколько томов «Сборника рукописей», куда вошли вос-
поминания, рассказы, письма, дневники, записки участ-
ников обороны; «Материалы для истории обороны Сева-
стополя и для биографии Владимира Алексеевича Кор-
нилова...», собранные бывшим флаг-офицером адмирала
капитан-лейтенантом А. Жандром; «Севастопольские
воспоминания артиллерийского офицера», состоящие из
семи тетрадей; «Севастопольские письма» Н. Пирогова;
воспоминания Н. Милошевича «Из записок севастополь-
ца»; альбом П. Рерберга «Севастопольцы» в трех выпусках
и «Севастопольский альбом» художника Н. Берга изда-
ния 1859 г. с 37 рисунками автора; «Материалы для ис-
тории Крымской войны и обороны Севастополя», издан-
ные комитетом по устройству Севастопольского музея;
«Записки Петра Кононовича Меньшикова», автор которых
сорок пять лет прослужил в царской армии; книга капи-
тана 2 ранга Панферова «Защита Севастополя «с воды»
во время осады его союзными войсками в 1854—1855 гг.»,
снабженная схемами диспозиции судов русского флота
на Севастопольском рейде в разное время осады города.
В 1893 г. в Киеве были изданы воспоминания участ-
ника обороны М. Вроченского, сохранившиеся в фон-
дах библиотеки. В них помещены любопытные цифровые
данные об обороне. Заканчивая свой труд, озаглавлен-
ный «Севастопольский разгром», автор пишет: «Этот раз-
гром блистательно доказал миру геройскую стойкость на-
шей славной армии, даже при плохом тогдашнем ее во-
оружении, когда нашим войскам с их гладкоствольными
43
ружьями, приходилось состязаться с неприятелем, воору-
женным дальнобойными штуцерами... На юге России не
существовало не только железных, но и шоссейных дорог,
отсюда постоянный недостаток во всем, запаздывание под-
креплений и боевого материала, мучение раненых...; на
неподготовленном к случайностям театре войны всюду
царили «авось» да «как-нибудь»; лица, во главе армии
стоявшие, отличались крайнею нерешительностью... И, не-
смотря на всю эту неурядицу, наша многострадальная
армия, ценою неслыханных жертв, упорно и со славою
отстаивала каждую пядь своей родной земли».
На полках библиотеки есть и зарубежные издания,
посвященные севастопольской обороне. Это — книга быв-
шего генерал-квартирмейстера Крымских войск Герсева-
нова «Несколько слов о действиях русских войск в
Крыму в 1854—1855 гг.», вышедшая в Париже на рус-
ском языке в 1867 г.; рассказ одного из французских ге-
нералов «Крымская экспедиция», за который автор был
подвергнут гонениям со стороны французского прави-
тельства (рассказ издан в 1855 г.); брошюра о Крымской
войне, приписываемая принцу Наполеону, издания
1856 г.; собрание писем французского генерала Эрбе
«Французы и русские в Крыму»... Несмотря на то, что
авторы этих книг — военнослужащие вражеских армий,
все они осуждают войну с Россией, с восхищением пишут
о героизме наших войск, о подвигах защитников Севас-
тополя.
Среди библиографических уникумов можно увидеть
первые издания произведений К. Маркса и Ф. Энгельса,
иллюстрированную историю Парижской коммуны, издан-
ную в 1871 г. Ленинский фонд пополнился недавно дра-
гоценным экземпляром первого издания книги В. И. Ле-
нина «Развитие капитализма в России». Этот труд, вы-
шедший в марте 1899 г. под псевдонимом «Владимир
Ильин», подарен библиотеке полковником запаса Ф. Гур-
киным.
Многими редкостями представлена художественная
литература. Вот один из немногих сохранившихся экзем-
пляров «Слова о полку Игореве» издания 1800 г., пятый
том журнала «Современник», посвященный А. С. Пуш-
кину и «изданный в 1837 году по смерти его в пользу
его семейства», первое издание «Бориса Годунова»,
«Новые стихотворения В. Жуковского» и «Одиссея» в его
переводе, опубликованные при жизни автора. А вот из-
44
дание поистине редчайшее — первый русский перевод
«Одиссеи», который называется «Славного Гомера Одис-
сея. Героическое творение». Год выпуска 1788-й.
С книгами-ветеранами соседствуют произведения тех,
кто бывал здесь, встречался с читателями, и тех, кто с
глубоким уважением относился к прославленной библио-
теке. Нередко на титульной странице — дарственная над-
пись. Назовем лишь некоторые имена (ибо всех не пере-
честь!): С. Сергеев-Ценский, А. Твардовский, И. Эрен-
бург, М. Рыльсций, А. Корнейчук, А. Гладков, Л. Ни-
кулин, К. Симонов, С. Щипачев, П. Вершигора, А. Сте-
панов, А. Крон, В. Кетлинская, Л. Соболев, В. Кучер,
А. Зонин, А. Первенцев, А. Жаров... На первОлМ томе сво-
его собрания сочинений К. Паустовский написал: «Се-
вастопольской Морской библиотеке от автора, мечтавше-
го с раннего детства быть моряком-черноморцем».
Свыше трети миллиона томов разместилось на стел-
лажах Севастопольской Морской библиотеки. Почтенные
старцй мирно уживаются с пахнущими типографской
краской новинками, пожелтевшие от времени рукописи
с последними изданиями периодики. Среди них есть та-
кие, что побывали на многих морях и океанах, участво-
вали в ответственных боевых учениях, а другие только
готовятся в дальние походы.
Не так давно в фондах библиотеки обнаружены два
тома «Походных записок в войну 1853, 1854, 1855 и
1856 годов» пехотного офицера П. Алабина, опублико-
ванные в Вятке (нынешний город Киров). В этих запис-
ках такие строки: «Если можно с чем сравнить последний
день Севастополя, так только с «Последним днем Пом-
пеи». Как похожи группы теснящихся к мосту на те,
которые бегут из погибающего города. Но какая разни-
ца: там несли драгоценности, здесь — оружие; там — жем-
чуг, здесь — свинец; там — роскошных жен и детей,
здесь — трупы товарищей, умирающих братий; там в
сердцах было отчаяние, здесь — надежда отомстить вра-
гу пламенем за пламя, кровью за кровь».
К этому можно и должно добавить: кроме оружия,
свинца, трупов товарищей, как в первую оборону, так
и в годы Великой Отечественной войны, несли севасто-
польцы и книги.
В путеводителе, изданном в начале нынешнего века,
Севастопольская Морская библиотека названа «памятпи-
45
ком уму человеческому». Памятник этот неотделим от
города-героя. Подобно4 тому, как нельзя представить себе
Москву без Большого театра и «Третьяковки», а Ле-
нинград — без Эрмитажа и Медного всадника, точно так
же немыслимы Севастополь и Краснознаменный Черно-
морский флот без Морской библиотеки.
Выражая флагману культуры на флоте свою благо-
дарность и восхищение ее подвигом, моряки-черноморцы,
севастопольцы посылают библиотеке традиционное флот-
ское напутствие:
— Так держать! Счастливого плавания!
Москва
Владимир Широков
КРАСНАЯ ВЕСНА ТАВРИДЫ
марта 1918 г. с поезда Петроград—
Симферополь па Привокзальную пло-
щадь сошел невысокий, худощавый
человек лет тридцати двух, в темном демисезонном
пальто и шляпе. Это был посланец ЦК РКП (б) в
Крым, питерский партийный работник Нафтали Григорье-
вич Слуцкий. Товарищи по подполью звали его Антон,,
или Антон Иосифович. Член Петроградского комитета
партии, делегат VI съезда РСДРП (б), он был направ-
лен в Крым для участия в социалистическом строитель-
стве.
В губкоме партии * Нафтали Григорьевича встретил
Ян Юлианович Тарвацкий. Профессиональный револю-
ционер, делегат V (Лондонского) съезда партии от Вар-
шавской организации, Я. Ю. Тарвацкий после Февраль-
ской революции вернулся из сибирской ссылки тяжело
больным. В Крым он приехал на лечение, по время было
горячее и лечиться долго не пришлось. В Ялте Тарвац-
кий создает в 1917 г. самостоятельную организацию. На
первой губернской партийной конференции его избира-
ют кандидатом в Учредительное собрание, а на второй —
председателем губкома партии. После январского воору-
* Симферополь был тогда центром Таврической губернии в
в городе находился губернский комитет партии.
46
женного восстания 1918 г., когда власть в Крыму пере-
шла в руки Советов, Тарвацкий, активнейший участник
восстания, возглавил также Симферопольский городской
Совет рабочих и солдатских депутатов.
Это была встреча двух опытных, прошедших суровую
школу жизни революционеров. И в тот мартовский день,
когда они впервые вместе сидели в рабочем кабинете
Тарвацкого,. обсуждая положение дел в Крыму, в тот
день кто мог подумать, что судьба отмерила им так ску-
по — неполных полтора месяца жизни!..
— Представь себе,— говорил Тарвацкий,— народ буд-
то воспрянул ото сна. Сбываются его вековые мечты. Мы
уже провели ряд преобразований. Сейчас полным ходом
идет национализация промышленности, готовим проект
аграрной реформы... Но, прямо скажу, все это адски
тяжело: нет опыта, не хватает партийных кадров, в под-
полье орудуют буржуазные и буржуазно-националистиче-
ские организации. А в наших условиях, учти, условиях
особых — многонационального Крыма... Ну да ладно, сам
увидишь...
И в заключение добавил:
— Давай, Антон Иосифович, впрягайся...— Взял со
стола листок, протянул собеседнику: — Завтра день Фев-
ральской. Не забыл? Это наша листовка к годовщине...
Внешне тщедушный, с болезненным цветом лица, Тар-
вацкий произвел на Антона сильное впечатление: подтя-
нут, решителен, с горячими темными глазами, с лаконич-
ной речью. И какая несокрушимая вера в дело партии,
в победу пролетарской революции!..
Антой Слуцкий с головой ушел в партийную и со-
ветскую работу. На другой же день выступил с речью
на митинге, где говорил о буржуазно-демократической ре-
волюции и перерастании ее в социалистическую, о пер-
вых мероприятиях Советской власти. Резкими, энергич-
ными жестами он, будто вбивая гвозди, подчеркивал
главное. Речь поправилась рабочей аудитории. Антон
быстро завоевал авторитет у крымских большевиков. Да
и поспевал всюду, чем схож был, кстати, с Тарвацким,—
их обоих отличала неукротимая жажда деятельности, об-
щения с людьми.
Не избежал Антон Слуцкий и ошибок, заблуждений.
Он считал, например, что трудящиеся Таврической гу-
бернии не должны участвовать в вооруженной борьбе
Украины против немецких захватчиков, что необходимо
47
соблюдать нейтралитет. По его мысли, это могло спасти
губернию от немецкой оккупации.
Владимир Ильич Ленин озабоченно следил за событи-
ями на юге страны. 15 марта 1918 г. по его инициативе
Народный Секретариат Украины созвал в Екатериносла-
ве * конференцию, на которой предстояло решить, как вес-
ти борьбу против немецких захватчиков и Центральной
Рады. Еще накануне Владимир Ильич телеграфировал
Чрезвычайному комиссару Украины Г. К. Орджоникидзе:
«Очень прошу Вас обратить серьезное внимание на Крым
и Донецкий бассейн в смысле создания единого боевого
фронта против нашествия с Запада. Убедите крымских то-
варищей, что ход вещей навязывает им оборону и они
должны обороняться независимо от ратификации мирного
договора. Дайте им понять, что положение Севера сущест-
венно отличается от положения Юга и ввиду войны, фак-
тической войны немцев с Украиной, помощь Крыма, ко-
торый (Крым) немцы могут мимоходом слопать, явля-
ется не только актом соседского долга, но и требованием
самообороны и самосохранения. Возможно, что Слуцкий,
не поняв всей сложности создавшейся ситуации, гнет ка-
кую-либо другую упрощенную линию — тогда его нужно
осадить решительно, сославшись на меня. Немедленная
эвакуация хлеба и металлов на восток, организация под-
рывных групп, создание единого фронта обороны от
Крыма до Великороссии с вовлечением в дело крестьян,
решительная и безоговорочная перелицовка имеющихся
на Украине наших частей на украинский лад — такова
теперь задача» **.
В Екатеринослав прибыло всего три делегата из пяти.
Поэтому вместо конференции при Народном Секре-
тариате под председательством командующего вооружен-
ными силами Советской Украины В. А. Антонова-Овсе-
енко состоялось совещание. Участвовали в нем предста-
вители Донецко-Криворожской республики, Дона и
Крыма. От Таврической губернии — Слуцкий и Хацко.
Антон Слуцкий выступил на этом совещании. Он вы-
разил уверенность, что создание «дипломатического барь-
ера» (а таким «барьером» должно было послужить про-
возглашение Республики Тавриды) остановит немцев на
пороге Крыма. Было принято решение о нейтралитете
♦ Нынешний Днепропетровск.
♦* Л е п и п В. И. Прлн. собр. соч., т. 50, с. 49—50.
48
Тавриды, что не исключало, однако, создания на ее тер-
ритории добровольческих отрядов.
В середине марта 1918 г. для совета к В. И. Ленину
прибыли делегаты от Крыма — члены Таврического губ-
кома партии С. Новосельский и А. Коляденко.
Об Алексее Коляденко знаем мы только, что был он мо-
ряком-черноморцем; не установлено пока ни отчество, ни
даже инициал .отчества. Биография Станислава Петрови-
ча Новосельского известна лучше: участник революции
1905—1907 гг., член социал-демократической рабочей пар-
тии Польши, ее левого крыла. За революционную агитацию
среди люблинских крестьян подвергался преследованиям
царского правительства и был вынужден эмигрировать
в Соединенные Штаты Америки. После Февральской
революции вернулся, по рекомендации Я. М. Сверд-
лова направлен в Крым. Здесь он участвовал в вооружен-
ной борьбе за установление Советской власти, был из-
бран на пост комиссара внутренних дел Таврического
ЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских депу-
татов, а 5 марта 1918 г.— членом губкома партии.
В беседе с Новосельским и Коляденко Ильич выска-
зал мысль о том, что республику следует провозгласить
в рамках полуострова, а не губернии, т. е. без Северной
Таврии, и считать ее частью РСФСР. Предвидя ход собы-
тий, он призывал не обольщаться надеждами на то, что
это остановит немецкое нашествие на Крым, и пред-
ложил республике крепить оборону. По инициативе
В. И. Ленина в распоряжение правительства будущей
республики было выделено 20 млн. рублей.
Ленинские рекомендации легли в основу работы мест-
ных большевиков. 21 марта 1918 г. на заседании Таври-
ческого ЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьян-
ских депутатов С. П. Новосельский сообщил о результатах
поездки в Кремль. Совет Народных Комиссаров, от-
метил он, особенно обеспокоен судьбой Черноморского
флота.
На заседании было решено образовать Республику
Тавриды в рамках полуострова, а Черноморский флот
объявить принадлежащим ей. Советская социалистиче-
ская Республика Тавриды была провозглашена' на сле-
дующий день, 22 марта, и’ просуществовала до конца
апреля. В состав правительства вошли: председатель
СНК республики Антон Слуцкий, его* заместитель Иван
Семенов, нарком внутренних дел Станислав Новосель-
49
ский, нарком финансов Алексей Коляденко, нарком зем-
леделия Степан Акимочкин... Председателем ЦИК рес-
публики назначался посланец ЦК партии Жан Миллер.
В те дни предгубкома Ян Тарвацкий и члены правш
тельства новой республики почти не покидали своих ка-
бинетов. Спали тут же. Срочно был принят ряд мер, в
том числе и по обороне полуострова. 26 марта образо-
ван военно-морской комиссариат республики во главе с
Юрием Гавеном. В ведение комиссариата поступали во-
енные силы в Крыму, включая Черноморский флот. В
тот же день объявлен революционный призыв в Красную
Армию саперов, минеров, артиллеристов. 10 апреля об-
суждался вопрос об организации авиационного отряда,
для подготовки летчиков была открыта специальная шко-
ла. На Перекопе и под Севастополем шло строительство
оборонительных укреплений.
Тяжело приходилось в те дни комиссару финансов,
бывшему матросу Алексею Коляденко. Ресурсы полуост-
рова были вконец истощены, буржуазия всячески сопро-
тивлялась финансовым мероприятиям Советской власти,
под разными предлогами отказывалась от уплаты нало-
женной на нее контрибуции. Банковские работники сабо-
тировали решения паркомата. Денег не хватало даже на
уплату заработной платы рабочим и служащим, на ор-
ганизацию и снабжение отрядов Красной Армии.
Особенно трудная работа выпала на долю Я. Ю. Тар-
вацкого. Он более трезво, чем Слуцкий, относился к
созданию «дипломатического барьера» и прилагал все
силы к организации отпора немецким захватчикам. Под
его влиянием крымские большевики провели партийные
собрания, на которых обсуждался один вопрос: оборона
республики, формирование добровольческих отрядов.
20 марта коммунистический отряд из добровольцев —
под названием «конно-пулеметная батарея РКП (б)» —
создается в Севастополе. Командиром отряда стал лейте-
нант подводного флота А. С. Спличев, комиссаром член
ВЦИК третьего созыва В. А. Басенко. Вскоре отряд ге-
ройски сражался на подступах к Севастополю, сдержи-
вая наступление оккупантов.
На помощь рабочим Николаева, восставшим против
оккупантов, пришли два сформированных в Севастополе
батальона по 450 человек в каждом и Первый Черномор-
ский полк Красной Армии под командованием И. Ф. Федь-
ко. В район Херсона отправляется военный заградитель
50
«Ксения», на нем 250 черноморских моряков под коман-
дованием А. В. Мокроусова. Эти революционные отряды
в течение почти трех недель ожесточенно дрались с
вражескими бронированными войсками. «Настроение бод-
рое. Наши дерутся, как львы. Трусов нет»,— сообщал
в Севастополь А. В. Мокроусов.
Как и предвидел В. И. Ленин, армия кайзера нару-
шила условия Брестского мирного договора и вторглась
в Крым. Силы были явно неравны. Шести кавалерийским,
двум пулеметным, одному саперному полку, авиаотряду
и пяти велоотрядам противника общей численностью около
20 тысяч человек, его артиллерии противостояло едва 4 ты-
сячи защитников, кое-как вооруженных, не приспособлен-
ных к позиционной войне и — что тоже немаловажно —
недостаточно дисциплинированных.
Пользуясь превосходством сил, германские войска к
6 часам вечера 18 апреля прорвали укрепления на Пе-
рекопе, захватили перешеек и двинулись на Симферо-
поль. Правительству Республики Тавриды пришлось сроч-
но эвакуироваться через Ай-Петри в Ялту.
На экстренном заседании военно-морского комиссари-
ата был организован временный полевой штаб с дисло-
кацией на станции Альма. Во главе штаба— Юрий Пет-
рович Гавен. Членам комиссариата и военно-революцион-
ного штаба Н. К. Сапронову, Н. А. Пожарову, М. М. Бог-
данову поручено готовить флот к эвакуации.
...В ялтинской гостинице «Россия» идет жаркий спор.
Наркомы Слуцкий, Тарвацкий и Коляденко отстаивают
свои позиции, им резко возражают члены Ялтинского
Совета.
— Драться надо до последнего патрона,— говорит
один из них.
Ухватившись обеими руками за ремни на кожаной
куртке, он почти выкрикивает:
— Драться до последнего человека! Тут и наркомов
жалеть нечего. Пусть идут в бой вместе со всеми. Чего
вы приехали сюда, а не в Севастополь?
Слуцкий, как мог, оправдывал приезд правительства
в Ялту.
— Военно-революционный штаб и военно-морской ко-
миссариат в Севастополе, они организуют оборону. Что
мы сейчас можем сделать? Самое большее — дать флоту
эвакуироваться в Новороссийск. Наш приезд в Севасто-
поль положения не улучшил бы. Да, я заблуждался, ду-
51
мая, что немцы не нарушат мирный договор, не пересту-
пят Перекопа. Вы знаете, что в Севастополе обстановка
накалена предельно. Что же теперь, ехать каяться и до-
вести ее до взрыва?
В этот момент в зал вошел заместитель Слуцкого
И. Н. Семенов. Вместе с наркомом Акимочкиным они из
Симферополя ездили в Севастополь, чтобы выяснить по-
ложение дел и получить корабль для эвакуации прави-
тельства.
— Иван Никитич,— обратился Слуцкий,— какие вес-
ти?
— Ничего утешительного,— ответил Семенов.— Наши
отряды отступили, сейчас они в Альминской долине. Чле-
ны военно-морского комиссариата и штаба почти все
ушли на фронт. Ну, а в Севастополе... В Севастополе
оживились меньшевики и эсеры, провели только что пе-
ревыборы Совета... «Жовтоблакитники» * агитируют за
украинизацию флота. В общем, там не до нас...
Широкое лицо Коляденко налилось кровью. Он ре-
шительно наклонился к Слуцкому и шепнул:
— Антон, больше я не могу, я моряк и мое место
в Севастополе. Отпусти меня, ребята засмеют...
Слуцкий вскочил с места.
— Вот и он туда же... Да поймите, наконец, мы не
частные лица, мы — правительство Республики Тавриды
и эвакуация для нас не значит конец. Мы должны про-
должить свое дело в Новороссийске: обеспечивать прием
эвакуирующихся, готовить работников для подполья... К
тому же с нами документы Совнаркома и ЦИК, печати,
бланки, ценности. Нам необходимо эвакуироваться не-
медленно. Предлагаю не ждать больше эсминца, ехать
через Алушту в Керчь, оттуда переправимся -на Тамань.
Не знал Слуцкий, что в Алуште в это самое время
татарские буржуазные националисты открыто выступили
против Советской власти. Разогнав Совет, они арестовали
его председателя Тимофея Багликова, некоторых парт-
работников.
Утром 21 апреля три машины одна за другой с ин-
тервалом в два часа вышли из Ялты в Алушту. В первой
моряки Алексей Коляденко и Илья Финогенов везли
ценности республики. Финогенов сел рядом с шофером,
* Имеется в виду организация украинских буржуазных на-
ционалистов на Черноморском флоте.
52
а нарком финансов расположился сзади вместе с объе-
мистым кожаным чемоданом. Дорога петляла, слабо за-
груженную машину кидало из стороны в сторону, лихо-
радочно трясло на ухабах. Стояло тихое безветренное
утро, по дороге не встретилось ни души. У Алексея была
ручная граната, и, чтобы ненароком не подорваться, он
вытащил из нее ударник.
После небольшой остановки тронулись дальше. Про-
гревшийся мотор работал четко, дорога пошла ровнее,
и машина прибавила скорости. Коляденко задремал. Он
вскочил и опрокинулся назад, когда резко завизжали
тормоза: вынырнув из-за крутого поворота, автомобиль
чуть не врезался в поваленное поперек шоссе дерево *.
Из кюветов выскакивали и бежали к машине вооружен-
ные люди. Мелькнул золотой погон. В сердце у Алексея
похолодело: белые! Он рванул из флотских брюк круг-
лую гранату и, вспомнив в последний миг о вынутом
взрывателе, ударил ею, как булыжником, подбежавшего
офицера. Шофер гаечным ключом отбивал направленный
на него штык.
На выскочившего из машины Коляденко навалилось
двое, однако могучий матрос сгреб их и стукнул голо-
вами. Подбежал третий, с силой ударил Алексея при-
кладом по затылку. Матрос успел еще увидеть, как, ото-
рвав от лица окровавленный платок, офицер сделал им
какой-то знак, услышал его крик: «Живьем, живьем...» —
и рухнул без сознания.
Тем -временем к Биюк-Ламбату приближались две
другие машины. Слуцкий, Тарвацкий и Новосельский в
одной, Семенов, Акимочкин, Бейм и Баранов (члены Се-
вастопольского Совета) —в другой. На дороге по-преж-
нему не было ни души. На том же самом крутом пово-
роте все повторилось. Снова неожиданное нападение и
в следующий миг — на них наставлены наганы и вин-
товки. У членов правительства взято все — оружие, до-
кументы, деньги, чемоданы, затем наступает черед для
издевательств. Глумятся бандиты над всеми арестован-
ными, но особенно над Акимочкиным, поскольку в тель-
няшке и кожанке, значит — моряк. Жестоко избитого —
били наганом по лицу — втолкнули наркомзема в сарай.
Когда все собрались, Слуцкий невесело пошутил:
* Это случилось в трех километрах от деревни Биюк-Лам-
бат (ныне с. Малый Маяк).
53
— Товарищ Семенов, ЦИК и Совнарком собрались^
открывай заседание. Может, в последний раз...
— В последний... перед смертью,— уточнил непривыч-
но растерянный Новосельский.
— Ничего,— повернул к нему почерневшее от побоев
лицо Коляденко.— Ничего,— плюнул он кровью,— не мы
первые, не мы и последние. Мы погибнем, но наше дело
будет жить и после нас: революция непобедима.
— Так сразу, без следствия, без суда нас расстрелять
не посмеют,— отозвался Слуцкий.— Надо как-то дать
знать в Севастополь — вышлют на выручку миноносец.
В сарай вломились белобандиты. Скрутив руки Слуц-
кому, Новосельскому, Коляденко и Тарвацкому, они вы-
толкали их на улицу, посадили в машину, окружили
конвоем и увезли в Алушту. Перед вечером на машинах
и мажарах туда же отправили остальных. За малейшую
попытку заговорить или даже обменяться взглядами аре-
стованных избивали нагайками.
В здании бывшего исполкома Алуштинского Совета,,
а теперь штаба белых шел допрос. Люто срывали злобу
на Акимочкине.
— Ну-с, комиссар земледелия, земельки захотел? Мы
вот сейчас тебе ее дадим. Угостить его!
Всю ночь бандиты ходили к арестованным — разде-
вали, избивали всех чем попало. А с утра снова допрос....
24 апреля, около двух часов ночи, в камере, где сидели
Тарвацкий, Слуцкий, Новосельский, Коляденко, появился
конвой. А два часа спустя в глухой балке в трех кило-
метрах от Алушты четверо руководителей републики бы-
ли расстреляны.
Когда военно-революционный штаб и военно-мор-
ской комиссариат узнали об аресте правительства Рес-
публики Тавриды, в Ялту был отправлен эсминец «Фи-
дониси» с морским десантом. Объединившись с нахо-
дившимся в Ялте отрядом моряков под командованием
Басова и Одесским красногвардейским отрядом Чижи-
кова, десантники повели наступление на Алушту, уже
занятую белогвардейцами, гайдамаками и немцами. Весь
день 23 апреля и всю ночь продолжался бой. К утру 24-го»
сводный революционный отряд был под Алуштой. Эсми-
нец «Фидониси» тоже подошел к городу и открыл артил-
лерийский огонь.
Палачи заторопились кончить кровавое дело. Они вы-
толкали па улицу вторую партию заключенных, повели
54
их в ту же балку у подножия горы Демерджи и расстре-
ляли.
Последнее, что видели герои,— это яркое солнце и
голубое небо. Они слышали орудийный гул эсминца, при-
шедшего из Севастополя. Весенняя трава обагрилась их
кровью...
После расстрела чудом остались в живых И. Н. Се-
менов и С. С. Акимочкин. Акимочкин умер после четы-
рех с половиной месяцев мучений. Семенов прожил еще
восемнадцать лет. В 1933 г. в сборнике «Расстрел Совет-
ского правительства Крымской Республики Тавриды»
И. Н. Семенов поведал читателям о трагических событи-
ях, разыгравшихся под Алуштой.
Вражеркая пуля лишь задела наркома. Получив еще
и штыковой удар в грудь, И. Н. Семенов потерял созна-
ние, а когда палачи ушли, сумел добраться до окраин
Алушты. Здесь его подобрали местные жители. Он-то
и сообщил вошедшим в город десантникам о расстреле
членов правительства. Моряки разыскали тела комис-
саров, привезли их в Алушту и похоронили на берегу
моря...
Высится в городе обелиск, увенчанный красной звез-
дой — символом пролетарской революции. Под этим
скромным памятником — братская могцла комиссаров Со-
ветской Республики Тавриды. В борьбе за счастье народа
отдали свои жизни Ян Тарвацкий, Антон Слуцкий, Ста-
нислав Новосельский, Алексей Коляденко и другие пат-
риоты. Они были разными внешне и по характеру. Но их
объединяло одно: беззаветная преданность революции, пар-
тии большевиков, делу которой они остались верны до
последнего вздоха.
Симферополь
Владимир Куковякин
НОЧИ БЕЗ ЗВЕЗД
ы не в первый раз в Аджимушкайских
каменоломнях. «Мы» — это поисковая
группа из пяти человек.
Идем, кажется, целую вечность. В одном из проходов
потянуло холодом. Стены отсырели настолько, что вмес-
55
те с грязными потеками, постепенно отслаиваясь, вниз
сползало каменное крошево. На полу, в выдолбленных
лунках, тускло поблескивала вода. С потолка сорвалась
капля, и поверхность озерца покрылась рябью. Прошла
минута, и новая капля, как метроном, отсчитала время.
Я подставил ладонь и вздрогнул от холодного прикосно-
вения. Подумал о солдатах, которые собирали в котелки,
помятые ржавые банки эту драгоценную влагу, платили
жизнью за глоток в каждом прорыве к колодцу, который
был наверху, недалеко от входа, и сразу отошли в сторо-
ну все будничные заботы, какие-то тревоги, все неглавное,
мелкое, суетное, незначительное.
Кто-то предложил выключить фонарики, и стало сов-
сем темно. Так было и в далеком 42-м. И я представил
себе одну из многих ночей, которые выпали на долю ад-
жимушкайцев. Там, наверху, звезды в кулак, а здесь —
ночи без звезд...
Аджимушкай. Имя этого небольшого поселка под
Керчью сегодня известно далеко за пределами Крыма.
Сотни лет в его окрестностях камнерезы пилили в скалах
известняк. Они уходили все дальше и дальше под землю,
и вслед за ними тянулись бесконечные лабиринты.
Аджимушкай не раз становился неприступной кре-
постью. В 1919 г., когда в Керчи усилился террор ан-
гло-французских интервентов и белогвардейцев, в каме-
ноломни ушли партизаны и военнообязанные, которых
призывали в Добровольческую армию. Городской комитет
партии провел в катакомбах подпольную конференцию,
наметившую план вооруженной борьбы. Аджимушкайцьг
вместе с партизанами Старокрымских и.Багеровских ка-
меноломен проводили боевые операции. Против них была
выслана карательная экспедиция. Белогвардейцы пыта-
лись залить каменоломни водой, задушить людей газами.
Велись переговоры о поставке в Аджимушкай 50 тонн
газа. Но эти планы, к счастью, осуществить им не уда-
лось.
23 мая 1919 г. красные отряды перешли в контр-
наступление. К партизанам присоединились моряки и
крестьяне. Захвачены почта, телеграф, разгромлено сыск-
ное отделение полиции, занята главная высота города —
Митридат.
Но недолгим был успех. С помощью интервентов бе-
логвардейцам удалось подавить восстание. Многие ад-
56
жимушкайцы погибли в неравном бою, некоторых звер-
ски замучили.каратели...
Каменоломни вновь стали подземной крепостью осе-
нью 1941-го, когда фашисты оккупировали город. Отряд
бойцов возглавили Н. И. Баптыш, М. А. Майоров,
С. И. Черкез, И. И. Пахомов.
Начальник штаба партизанского отряда Николай
Ильич Бантыш вел дневник, в который регулярно запи-
сывал сообщения о событиях, боевых операциях. 26 де-
кабря 1941 г. он сделал последнюю запись. На следую-
щее утро — выход на поверхность, бой с оккупантами.
Совинформбюро сообщало: «Отряд крымских парти-
зан под командованием тов. П. атаковал отступающие из
Керчи гитлеровские части. Партизаны обстреляли нем-
цев из пулеметов и забросали гранатами. Противник в
папике бежал, оставив на поле боя 120 трупов, 6 авто-
машин, 20 повозок с имуществом и боеприпасами, авто-
бус с радиостанцией, 2 станковых пулемета, 5 мотоцик-
лов, много автомашин, винтовок и патронов».
Май 1942-го. Тяжелые бои под Керчью. Красной Ар-
мии пришлось оставить Керченский полуостров, а те, кто
не успел уйти на Тамань, ушли в каменоломни. Так на-
чался легендарный подвиг подземного гарнизона.
Если вы были в Аджимушкае, наверное, заметили, как
стерты ступени у входа. Десятки тысяч экскурсантов бы-
вают ежегодно в подземном музее, и когда они подни-
маются наверх, к солнечному свету, по их лицам замет-
но, о чем думают. Как смогли выстоять люди в таких
нечелавеческих условиях? Смогли...
С первых дней в подземном гарнизоне Больших ка-
меноломен был создан штаб обороны. Командование при-
нял на себя полковник П. М. Ягунов, его помощниками
стали подполковник Г. М. Бурмин, полковник Ф. А. Ве-
рушкин, старший батальонный комиссар И. П. Парахин,
батальонный комиссар Ф. И. Храмов.
Гитлеровцы бросили к Царскому кургану, где на-
ходились рубежи аджимушкайцев, отборные войска.
Вплотную к выходам подходили танки и, опустив стволы,
били прямой наводкой. Снаряды проносились по галере-
ям, разрушали перегородки, но большого вреда не причи-
няли. После того как аджимушкайцы подорвали несколь-
ко машин, гитлеровцы откатились назад.
Для каждого бойца девизом стали строчки приказа,
отданного командованием 21 мая 1942 г.:
57
«День и ночь блюсти строжайший революционный по-
рядок, как зеницу ока беречь воинское товарищество.
Ни при каких условиях, даже перед лицом смерти,,
не помышлять о сдаче в плен.
...Победа или смерть! Другого выхода у нас нет».
Шла неделя за неделей, а фашисты по-прежнему не
могли овладеть каменоломнями...
И вот мы снова в каменоломнях. Проверили несколь-
ко завалов. Всюду тупики.
Сегодня уходим в район «большого взрыва». Черным
слоистым козырьком нависла скала. Осколок неба за
спиной становится все меньше и меньше. Еще поворот —
и на нас обрушивается тьма. Включаем освещение.
Мертвый город. Вырубленные лабиринты тянутся один
за другим. У завала шумит куст перекати-поля, каким-то
чудом закатившийся в проход.
Весной сорок второго тем же путем уходила в глубь
каменоломен группа подполковника Бурмина. В этом рай-
оне — могила первого командира подземного гарнизо-
на П. М. Ягунова.
Для Ягунова оборона каменоломен началась с при-
каза, который гласил:
«9 ч. 50 мин. 16.5.42 г. Командарму 44-й и полковни-
ку Ягунову:... 2. В ваше подчинение передается отряд
полковника Ягунова, действующий в районе Аджимуш-
кай... 4. Отход и эвакуация вашего участка обороны по
особому приказу».
Но еще до получения приказа, утром того же дня,
было отправлено донесение:
«Командующему войсками Крымского фронта (в его
отсутствие командующему 51-й армией). 16 мая, 9.30,
каменоломня. Противник силой до 2-х рот при поддержке
16 танков овладел с. Аджимушкай. В 8.30 16 мая мною
была предпринята атака с целью выбить противника из
села. Атака оказалась неудачной ввиду отсутствия арт-
огня. Имеются убитые и раненые. Потери подсчитыва-
ются. Связь с подразделениями и частями потеряна, за
исключением подразделений, непосредственно охраняю-
щих подступы в каменоломню... Полковник Ягунов».
...Всей группой сидим в каменной комнате. Аджи-
мушкайцы, оставшиеся в живых, свидетельствуют, что
здесь находился штаб подземного гарнизона. В этой ком-
нате жил полковник Павел Максимович Ягунов. Косые
58
отблески от факелов пляшут по стенам. Фонари высве-
чивают груду камней у входа, проржавевшие гильзы...
Что здесь происходило тогда, десятки лет назад?
Трудно было командиру. С первых дней обороны
главной проблемой стала вода. Чтобы решить ее, отдан
приказ — пробить свой колодец.
Неизвестно, кому первому пришла в голову эта мысль.
Может быть, Ягунову? Ему уже приходилось попадать
в подобные ситуации. Весной двадцать третьего года мо-
лодой курсант Павел Ягунов сражался с басмачами в
•Средней Азии. Впрочем, молодым он был только по воз-
расту. До этого, в годы гражданской, участвовал в боях с
белоказаками, позже приходилось биться с белогвардей-
цами Деникина и Врангеля. Так вот, в двадцать третьем
отряд курсантов был брошен в Северные Каракумы. Сто-
яла жара. Вода во флягах подходила к концу, но бойцы
продолжали преследование басмачей. На пути встреча-
лись колодцы, но курсанты к ним не подходили. Знали:
вода отравлена. На одном из переходов отряд решил —
пробиться к воде. Тысячи котелков песка вынули бойцы
на поверхность, пока в глубине не блеснула живитель-
ная влага.
В Аджимушкае колодец сохранился поныне. Экскур-
соводы приводят сюда туристов. Здесь всегда лежат цве-
ты. Они долго не вянут — таков воздух подземелья.
Командир подземного гарнизона погиб в первой по-
ловине июля 1942 г.— разбирал гранату... Хоронили его
всем гарнизоном. На холм положили металлический лист,
на котором выбили фамилию. Ягунов до конца своих дней
был верен словам радиограммы, текст которой передали
в эфир радисты: аджимушкайцы умирают, но в плен не
сдаются.
...Первым делом мы отправились к завалу «Всадник».
Назван он так потому, что на стене нарисован всадник
с копьем. Пока мы распаковывали рюкзаки, спелеологи
начали разбирать нишу. Первые находки — стекло от про-
тивогаза, солдатский ремень. А что там дальше?
— Осторожнее, снаряды!
Под слоем тырсы лежали взрыватели к снарядам. За
тридцать с лишним лет они почти не испортились, лишь
ржавый налет тронул их бока. Пришлось пригласить са-
перов...
Основные работы мы проводили в районе «большого
взрыва». Первые находки — в «комнате Ягунова»: плот-
59
ные пачки грязной бумаги. На ней карандашные записи,
некоторые строчки подчеркнуты. Хочется росмотреть, по...
По экспедиционному правилу находки трогать нельзя —
могут испортиться. Разбором их займутся реставраторы.
Много тайн хранят каменоломни, сотни вопросов вста-
ют перед исследователями Аджимушкая. В одном из пе-
реходов мы обнаружили в стене снаряд от зенитки. Как
он попал сюда? Прикинули возможное месторасположе-
ние оружия, траекторию полета снаряда, но так и не до-
гадались. До выхода далеко, значит, стреляли с близкого
расстояния. В другом тупике нашли невесть откуда взяв-
шуюся легковую машину.
С новой загадкой мы столкнулись в районе Соленого
колодца. Двое спелеологов ушли на съемку, захватив с
собой компас. Но не прошло и десяти минут, как они
вышли к тому же месту, откуда уходили. Очень странно.
Собрали всю группу и проверили переход. На одном из
поворотов стрелка компаса скакнула вбок. Что здесь?
Залежи руды? Вряд ли. Может, огромное скопление ме-
талла или склад боеприпасов? Но где он спрятан — вез-
де глухие стены, а пол монолитный.
От центрального завала переместились правее, где
темнела перегородка из камней. В сорок втором году
она защищала людей от газа. Между глыбами заклады-
вали личные вещи...
Частенько являются сюда, в подземелье, дети, под-
ростки. Каменоломни — не место для игр, но мало кто
из керченских мальчишек обойдет их. В катакомбах мы
несколько раз находили на огромных глыбах обрывки до-
кументов. Их нашли ребята и положили на видное место
в расчете на поисковую экспедицию.
Но сказать доброе слово можно не о всех.
Сразу же после войны в катакомбах появились са-
мозванные «археологи». По селу прошел слух, будто при
расчистке колодца был обнаружен склад золотых вещей.
И поехало...
«Золотая лихорадка» быстро прошла, но вслед за этим
неорганизованные туристы -избрали Центральные Аджи-
мушкайские каменоломни местом своего паломничества.
Пробыв под землей час-другой, они потом годами ки-
чатся своим «подвигом». Путь их, конечно, недалек —
посторонний человек вряд ли разберется в сложных ла-
биринтах. Но нелепые надписи у входов с камня не сте-
реть...
60
В последние дни решили изучить район политотдела,.
Прежние экспедиции мало что здесь тронули: в двух
шагах отсюда находится выход. Известно ведь, бойцы
подземного гарнизона, спасаясь от газовых атак и об-
стрела, уходили в глубь каменоломен. Почему же так
близко к выходу располагался политотдел? Оказывает-
ся, когда фашисты пришли в Керчь, входа тут не было.
Не случайно поблизости размещался госпиталь — это*
подтвердили находки.
Копаем осторожно. Показался край плащ-палатки...
Ребята молча снимают каски. Под слоем тырсы оказались
останки погибших бойцов. Рядом проржавевшее оружие,,
осколки посуды, ложки. Причина ясна: взрыв. Сверху
рухнула огромная глыба, отколовшаяся от потолка, об-
валилась стена. Спастись не успел никто. Так они и ос-
тались сидеть — замурованными в камне...
Есть у Аджимушкая самые черные дни — 24 и 25 мая
1942 г. С утра у входов начинали суетиться фашисты,
подкатывали машины с черепами на бортах. И сверши-
лось чудовищное преступление: по переходам стал рас-
текаться удушливый дым, который заполнял постепенно'
штольни, галереи...
Вот как пишет в своем дневнике Александр Трофи-
менко:
«Человечество всего земного шара, люди всех нацио-
нальностей! Видели ли вы такую зверскую расправу, ка-
кую применяют германские фашисты? Нет! Я заявляю*
ответственно — история нигде не рассказывает нам о по-
добных извергах. Они дошли до крайности. Они начали
давить людей газами. Полны катакомбы отравляющим
дымом. Бедные детишки кричали, звали на помощь своих
матерей. 11о, увы, они лежали мертвыми на земле с ра-
зорванными на грудях рубахами, кровь лилась изо рта...
Ох, нет, не в силах описать эту картину! Пусть вам рас-
скажут толстые каменные стены катакомб, они были сви-
детелями этой ужасной сцены».
Многие встретили смерть в проходах, другие, вы-
рвавшись на воздух, попали в плен. Пришлось срочно
возводить противогазовые перегородки. Проходы забива-
ли известняком, завешивали одеялами, плащ-палатками..
У каждого подразделения была своя задача. Одни заго-
раживали брезентом проходы, другие совершали вылаз-
ки, взрывая вражеские машины с компрессорами. Были
61
построены газоубежища. Теперь гарнизон мог укрыться
от опасности.
Во главе подземных подразделений стояли коммунис-
ты. Они воодушевляли своих товарищей, рассказывали им
о делах на фронте. А узнавать об этом помогала аджи-
мушкайцам радиостанция. Регулярно проводились парт-
собрания, на которых в партию принимали новых бой-
цов, отличившихся в схватках с врагом.
Еще в первые дни блокады фашисты забросали часть
входов бревнами, деревянными щитами. «Подарок» гит-
леровцев оказался кстати. У костров бойцы грелись, по-
рой готовилГи еду. Но чаще всего есть было нечего, про-
дукты выдавали граммами.
Шло лето, жаркое, солнечное. Люди знали об этом
только по тоненьким лучикам, пробивавшимся сквозь
редкие щели. Для освещения использовали телефонный
кабель, изоляция которого неплохо горит.
Несмотря на то, что подступы к каменоломням были
опутаны колючей проволокой, заминированы, борьба не
прекращалась. Порой в атаках принимал участие почти
весь гарнизон. Одна из них — июльской ночью сорок вто7
рого — сильно напугала фашистов. Пока они опомнились,
дело было сделано: бойцы, разбив врага в пригороде, с
богатыми трофеями вернулись в каменоломни. Был взор-
ван склад боеприпасов. Всю ночь над степью стояло за-
рево.
Диверсии следовали одна за другой, и это наносило
противнику немалый урон. А как ободряли керчан ночные
вылазки аджимушкайцев! Сознание того, что на оккупи-
рованной территории есть непобежденный бастион,
укрепляло веру в победу. Подпольщица Ольга Махинина
записала в дневнике:
«21.7.42 г. — В Аджимушкае уже несколько ночей
идет и идет перестрелка. Раненых румын и немцев уво-
зят машинами...
28.7.42.— Перестрелка партизан с каждым днем стано-
вится все упорней и упорней...»
Летом сорок второго года в районе Керчи размеща-
лось пять фашистских полков. Больше половины их было
сосредоточено у каменоломен.
Об аджимушкайцах знали. Знали и не раз пытались
установить с ними связь. На соединение с бойцами ко-
мандование посылало несколько групп разведчиков. Назад
никто не вернулся...
«2
Защитники каменоломен тоже делали такие попытки.
Связаться с нашими войсками по рации не удавалось: в
эфир уходили сигналы, а ответа не было. Исправить по-
ложение могла лишь разведгруппа. Об одной из них хо-
чется рассказать подробнее.
Их было восемь. Восемь связных подземного гарни-
зона. В штабе состоялся короткий разговор:
— Вы должны пробиться к нашим. Любой ценой!
Главное — не наскочить на немцев у берега, там — за-
градительные линии... Вот пакет. Если не прорветесь —
радиокод и боевую сводку уничтожить!
Поздним вечером группа вышла в путь. Долго проби-
рались подземными лабиринтами. Миновав все посты,,
вышли к черному провалу. Холодный дождь стучал по
плащ-палаткам, но аджимушкайцы были рады и дождю,
и туману.
Наконец стальной полоской мелькнуло море. Изредка
с того берега доносился гул орудий. Лодку удалось добыть
у рыбаков, но она была настолько ветхой, что всех не
могла принять на борт. Ни для поиска, пи для выбора
времени не оставалось. В лодку сели четверо: Рожков,.
Семенченко, Мельник и Быков. Каждый, кто остался на
берегу, проводил ее взглядом.
Еще немного и можно будет возвращаться. В это вре-
мя над грловой взвилась ракета и вслед за этим ударила
трассирующая очередь. Аджимушкайцы поползли назад.
Лодка уже далеко, ее не увидят. А если увидят?
Четыре автоматные очереди ударили одновременно..
Полетели гранаты. Пусть фашисты думают что угодно —
десант, прорыв. Лишь бы уйти нашим... Сами же только^
к УТРУ ушли от преследования. И вдруг — вражеский
патруль. Бой шел недолго: убиты Суховерхов и Васильевг
тяжело ранен Ракуш, контужен Пискун...
А первая четверка все-таки добралась до сво-
их. Радиокод и донесение были переданы в штаб-
фронта.
До конца остался верным воинскому долгу С. Т. Че-
баненко, в прошлом один из первых колхозников, с 17
лет председатель сельсовета в далеком Киргизстане, отец
трех малых дочерей, большевик с 1939 г. Младший полит-’
рук, выпускник Бакинского военно-политического учили-
ща Степан Титович Чебаненко вместе с отступившими
частями остался в каменоломнях. В одной из атак сражен
фашистской пулей.
6$
«К большевикам и ко всем народам СССР.
Я не большой важности человек. Я только комму-
нист — большевик и гражданин СССР. И если я умер, так
пусть помнят и никогда не забывают дети, братья, сес-
тры и родные, что эта смерть была борьбой за коммунизм,
за дело рабочих и крестьян... Война жестока и еще не
кончилась. А все-таки мы победим!..»
Записку пашли в партбилете Чебаненко при раскоп-
ках братских могил в Аджимушкае. Ныне эта бесценная
реликвия на вечном хранении в Центральном музее Воо-
руженных Сил СССР.
Вера в победу согревала людей. На каждого из бойцов
подземного гарнизона уже было послано извещение:
«Пропал без вести». Но аджимушкайцы держались.
Гарнизон был не один. Рядом в Малых каменоломнях
тоже сражался отряд, в который входили солдаты и офи-
церы запасного полка и других подразделений. ОтрядОлМ
командовали подполковник С. А. Ермаков и старший лей-
тенант М. Г. Поважный, который остался в живых. Ос-
тался, как говорит сам, может для того, чтобы поведать
людям правду о тех, кто погиб.
В одну из наших встреч Михаил Григорьевич расска-
зал о последних днях обороны. В конце октября 1942 г.
фашисты начали прочес катакомб. Шли в открытую, не
боясь ничего,— знали, что в каменоломнях осталась ма-
лая группа. У трех последних обессиленных защитников
Малых катакомб, среди которых был и М. Г. Поважный.
не осталось уже боеприпасов...
Иссякли силы и гарнизона Центральных Аджимуш-
кайских каменоломен. На всех дорогах и тропинках бы-
ли выставлены щиты с надписями: «Внимание, партиза-
ны! Хождение по этой дороге строго воспрещается! Лица,
застигнутые на дороге, вне населенного пункта и вблизи
ее без разрешенпя немецкого командования, будут рас-
стреляны. Германское командование».
Такое кольцо прорвать было трудно. Аджимушкайцы
сражались до последнего патрона, до последней капли
крови и пали героями. 170 дней и ночей вел борьбу гар-
низон. А может, п больше? Военным историкам спустя
много лет попала в руки оперативная сводка гитлеровцев
от 14 ноября 1942 г. В ней говорится: «...Из пещеры
Аджим-Ушкай под Керчью был обстрелян пост... 20 участ-
ников сопротивления, среди них начальник штаба совет-
ский старший лейтенант, были арестованы».
€4
Последние защитники Аджимушкая спрятали доку-
менты штаба гарнизона, партийных и комсомольских ор-
ганизаций и приняли последний неравный бой.
Они сделали все, что смогли.
«А все-таки мы победим!» —писал Чебаненко. Побе-
дили.
Спустя годы в своем поздравлении трудящимся го-
рода-героя Керчи и воинам, участникам героических сра-
жений на Керченском полуострове, Генеральный секре-
тарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев отметит: «Величайший
героизм и самоотверженность, проявленные Вами в борь-
бе с фашистскими захватчиками, получили достойную
оценку. В этой награде — благодарность Родины, партии,
правительства и всего советского народа героическим
воинам, непосредственным участникам сражений на Крым-
ском полуострове, мужественному подвигу советских пат-
риотов в Аджимушкайских каменоломнях, всем трудя-
щимся города, проявившим огромную выдержку и стой-
кость, отдавшим все силы во имя нашей великой победы».
Чем дальше время, тем меньше остается в живых ге-
роев Аджимушкая, уходят из жизни участники и свиде-
тели тех событий. II все же мы узнаем новые факты, но-
вые подробности. Пропавшие без вести становятся людьми
с именами и фамилиями. Они не забыты.
Не раз опускались в черные провалы каменоломен
поисковые экспедиции. Все находки поступали реставра-
торам. И они возвращали к жизни, казалось бы, навсегда
утраченное.
Бумага часто склеена с землей, и отделить листы не-
возможно. Эти комки сначала размачивают, потом за-
крепляют в специальных растворах. Теперь до них можно
дотронуться. Но это еще не все. Иногда листы остаются
совершенно чистыми. Специалисты передают их на ис-
следование с помощью инфракрасной люминесценции,
фотографии. Поистине, ювелирный труд!..
Долго хранилось в семье Казиевых извещение: «Ваш
сын, Абдулхак Казиев, пропал без вести во время боев
за Керчь». Прошли годы, и поисковая экспедиция вписа-
ла в летопись войны его имя.
Младший лейтенант Евгений Алексеевич Розов ро-
дился в Калининской области. От него остались лишь
фотографии да пачка писем. Понадобились десятилетия,
чтобы узнать о нем правду.
3. Крымские каникулы.
65
Во время поиска в каменоломнях было обнаружено
боевое донесение лейтенанта Лапая командиру подзем-
ного гарнизона полковнику Ягунову. Кто этот боец? Ока-
залось, что Иван Денисович Лапай жив. Воевал он на
Керченском полуострове и многих других фронтах. Триж-
ды горел, в танке. Награжден орденом Ленина.
Отыскался след и Айказа Аветовича Дашяна. Неболь-
шой обугленный клочок письма, текст которого восста-
новили реставраторы, помог в поиске. Теперь мы знаем,
что в одной из атак А. Дашян погиб смертью героя.
Татарин, русский, украинец, армянин... Мы расска-
зали лишь о четырех аджимушкайцах, имена которых
стали известны благодаря поиску. Единой семьей жил
гарнизон.
Нашлись родные и многих других бойцов подземелья.
Это их сыновьям, мужьям, отцам и дедам воздвигается
мемориальный ансамбль. На двенадцатиметровом мону-
менте — фигуры воинов с гранатой и факелом в руках.
Внизу, под землей, подземный музей, траурный зал со
скульптурой Скорбящей матери.
Побывайте в Аджимушкае, прикоснитесь к зазубрен-
ным камням. Они расскажут вам о великой войне и ве-
ликом мужестве советского человека.
Ялта
Георг Гиргенс
ТОВАРИЩ ЗАЙЧИК
риятель прибежал проводить меня,
когда дверь автобуса уже захлопну-
лась.
— Ты в Керчь? — вывел он пальцем на сером про-
пыленном стекле.
Я кивнул.
— Зайди к Зайчику,— по буквам разобрал я его тре-
бовательную клинопись, которую надо было читать в
перевернутом, как в зеркале, отображении.
— К товарищу Зайчику? — крикнул я.
Конечно, он не расслышал.
— В музее...— начал писать он, и тут мы поехали.
66
Керчь — это полуостров в полуострове. Пересекаешь
Крым с запада на восток, справа у самой дороги уже ка-
чает волну неожиданное после степных километров лю-
тое зимнее море, и начинаешь думать, что скоро конец
пути. Но молчаливый водитель объявляет вдруг, что впе-
реди еще сотня километров.
Оставив чемодан в гостиничном номере, я заторопил-
ся в гору по улице, имя которой было Большая Митри-
датская лестница. Наверное, именно так поступает в
этом городе всякий приезжий.
Наверху, па каменных ступенях, выл ураган. Через
минуту мой плащ, выполощенный дождем, гремел, как
колокол. Пламя Вечного огня на вершине казалось со-
творенным из желтого льда; в клочья растерзанное вет-
ром, оно существовало отдельно от горелки — само по
себе. Орудия, установленные вокруг монумента Славы,
громыхали листами стали.
Я был здесь не один. Пожилой мужчина в истертом
до бахромы бушлате окоченевшими пальцами пытался
взвести затвор фотоаппарата. Вниз по лестнице мы ска-
тывались уже вместе, и он, человек бывалый, давал
советы:
— Тебе надо приехать сюда по теплу, весной. Лучше
всего 9 мая, когда на Митридат поднимается весь город.
Тут танцуют и плачут, а набережная пуста...
Она и сейчас была почти пуста. Под ногами редких
прохожих скрипел желтый песок; дождь, схваченный вет-
ром, летел полосами. Такой дождь делают в кино — с
помощью пожарных и авиамоторов. Но на зимней набе-
режной фильмов не снимали и не крутили, в
давно опустевшем летнем кинотеатре сиротел белый эк-
ран. Ветер ударял в него, как в парус.
На другой стороне улицы я разглядел вдруг вывеску
историко-археологического музея и вошел в подъезд. Слу-
жащая в вестибюле читала книжку.
— Можно увидеть Зайчика?
— В зале Отечественной войны,— ответила она, не
поднимая головы от раскрытых страниц. Посетителей
было совсем мало: погода! Поднявшись на второй этаж,
я натолкнулся на следы ремонта, заплутал и пустился
напрямик, сквозь какие-то проемы в стенах, скрытые
портьерами.
Но зал войны — это зал войны, в нем нельзя обма-
нуться, он даже в музее пахнет порохом, но не пылью.
3* 67
И, как бывает только в музеях, неуловимый налет оду-
шевленности сопутствовал предметам, выставленным здесь.
Постоянно подмывало оглянуться. Вы замечали: иногда
ловишь себя на мысли, что не столько сам наблюдаешь
вещи, расставленные вокруг, сколько они, безмолвно и
печально, следят за движением твоих глаз. Аккуратно
отутюженные и при полном параде форменки флотовод-
цев подчеркивали этот тихий и странный эффект при-
сутствия.
Выложенное под стеклом письмо пионеров из Бол-
гарии, отряд которых носит имя Володи Дубинина, при-
влекло мое внимание. Почти рядом с письмом лежала в
витрине детская игрушка, к ней был приложен поясни-
тельный текст. Заодно я прочел и его, этот текст, потом
перечел снова — и вдруг почувствовал, как трудно стало
в этом зале дышать, как жарко в нем натоплено и глухо
законопачены по зиме его окна.
Детской игрушкой был зайчик. Белый плюшевый
зайчик в зеленых штанишках довоенного покроя. Теперь
в такие тряпичные игрушки уж давно никто не играет.
Зал зашелестел сдержанным шепотом. Пришли школь-
ники; я не сразу их заметил. Мальчики рассматривали
регалии на мундирах военных начальников, а девочки
на цыпочках подбежали к зайчику: похоже, они были
хорошо с ним знакомы. Одна из них вдруг спросила
меня:
— Валерка говорит, будто зайчик умеет пищать. Это
неправда?
От многих керчан, старых и молодых, выслушивал
я потом историю детской игрушки, сделавшейся самой
памятью города о войне, памятью жестокой и непроща-
ющей. Ниже я перескажу ее так, как услышал от сотруд-
ников музея.
В конце декабря 1941 г. со стороны Тамани на полу-
остров высадились десантники. Писатель Павленко вспом-
нит потом: «Когда я увидел опустошенный Сталинград,
он не потряс мое воображение, ибо я до него уже видел
Керчь».
Вскоре мир узнал о злодеяниях фашистов у поселка
Багерово, где в земляном рву были обнаружены трупы
семи тысяч женщин, стариков, детей. В комиссии по рас-
следованию этого злодейства работал инструктор отдела
пропаганды политуправления Крымфронта Роман Филип-
пович Семенюк. Ему, кадровому военному, не внове было
68
разделять чужую боль и страдание. Но то, что открылось
в багеровском рву, стояло за гранью человеческого.
Женщина и девочка лет четырех были убиты одной
пулей. Когда разняли их предсмертное объятие, выскольз-
нул из детской ладошки плюшевый зайчик в зелепых
штанишках. Багряным узором по золеному цвету остался
след спекшейся крови... Из поселка Семенюк уехал не
один: детская игрушка лежала теперь в его полевой сум-
ке, потеснив бланки официальных свидетельств и актов.
Отныне зайчик повсюду был с ним неотлучно — вплоть
до тревожных дней мая 1942 г., когда наши войска по-
кидали Керчь...
— Я остаюсь,— сказал Роман Филиппович на пере-
праве жене, машинистке политуправления.— Зайчика
сбереги, отдай его нашей дочке — опа как раз той девоч-
ке ровесница...
Александра Владимировна видела своего мужа по-
следний раз. Останутся в ее горькой вдовьей памяти сдви-
путые к переносью строгие брови, от ненависти к врагу
затвердевшие скулы. Он принял решение остаться на
последней баррикаде — и ничто не вправе было это ре-
шение отменить. Он уходил сражаться и мстить в под-
земный гарнизон Аджимушкая.
В книге «УтеряннЁте победы» геперал-фельдмаршал
фон Манштейн напишет после войны пеправду. «18 мая,—
напишет он,— сражение на Керченском полуострове было
закончено. Только небольшие отряды противника под
давлением нескольких фанатичных комиссаров еще не-
сколько недель держались в подземных пещерах в ска-
лах вблизи Керчи».
Не было закончено сражение! До октября вел нерав-
ный бой с фашистами подземный гарнизон. И в октябре
же приняли в каменоломнях присягу бойцы вновь создан-
ного партизанского отряда. Что до набивших оскомину
ссылок на «фанатичных комиссаров», так ведь каждый из
аджимушкайцев имел право считать себя комиссаром, ибо
каждый был поставлен в условия, требующие ежеминут-
ного проявления героизма, в условия, в военной летописи
пи с чем не сравнимые. Но это обстоятельство опускает
фон Манштейн. Поэтому я обращусь к найденному Ьпо-
следствии в каменоломнях дневнику младшего лейте-
нанта Александра Трофименко: «Человечество всего зем-
ного шара, люди всех национальностей! Видели ли вы
такую зверскую расправу, какую применяют германские
69
фашисты? Нет! Я заявляю ответственно — история нигде
не рассказывает нам о подобных извергах. Они дошли
до крайности. Они начали давить людей газами. Полны
катакомбы отравляющим дымом» *.
В эти страшные часы радиостанция подземного гар-
низона передала открытым текстом миру: «Мы, защитни-
ки Керчи, задыхаемся от газов, умираем, но не сдаемся...»
Уже после посещения музея я побывал в поселке на
городской окраине, беседовал с педагогами школы имени
Героев Аджимушкая. Директор на полуслове оборвал свой
рассказ о том, как ребята и сегодня продолжают уста-
навливать имена защитников подземной крепости, разы-
скивая затем родственников погибших бойцов. Он ска-
зал:
— Я читаю сейчас книгу Полторака о Нюрнбергском
процессе и подолгу рассматриваю иллюстрации в ней.
Эти лица, это одно на всех лицо фашизма... Не сломив
воли Аджимушкая, они рассчитывали выиграть войну, а
сколько было у нас таких крепостей — от самого Буга!
Нет, Нюрнберг был написан фашизму на роду...
Книгу Полторака я видел и в музее, на рабочем сто-
ле сотрудников. А рядом, в узком ящичке, лежали на
столе красноармейские книжки тех, кто стоял в подзе-
мелье насмерть. Страницы этих книжек перелистывают
бережно, пинцетом. Они чисты, в них прочесть ничего
невозможно: влага, сочившаяся из камня, вытравила
чернила и тушь. Эти книжки расшифровывают в своих
лабораториях криминалисты. И однажды было прочтено
удостоверение личности, выписанное на имя Романа Фи-
липповича Семенюка.
Александру Владимировну, почти тридцать лет не
знавшую ничего о судьбе мужа, сотрудники музея ра-
зыскали в Тбилиси; она взяла билет на самолет. Ее
встретили в .аэропорту.
Вместе с фотокарточками мужа Александра Влади-
мировна привезла с собой плюшевую игрушку.
— Вот ты и дома, заяц,— сказала она, мучительно
улыбнувшись.— Тебе не придется больше уезжать от-
сюда...
...Провожая меня через тот же зал Отечественной
войны, сотрудница музея задержалась у знакомой витри-
* О дневнике и обстоятельствах трагедии читатель уже знает
из очерка «Ночи без звезд».—Ред.
70
ны. Одной ей видную пылинку смахнула со стекла...
— В довоенном ширпотребе любили мастерить игруш-
ки с секретом: если взять такую в руки, опа начинает
пищать.
— И эта? И сейчас? — с отчаянием спросил я.
— И сейчас...— сказала сотрудница, готовая запла-
кать.
Говорят верно: душу этого города приезжий поймет и
познает сполна только 9 мая на Митридате. Есть один
такой день в году. Но в любое время года можно прийти
к Зайчику.
Алушта
Евгения Львова
ТАК НАЧИНАЛСЯ КАНАЛ...
рофа, большая гордая птица, неспешно
уводит крупных птенцов в густую тра-
ву. Мад застыли в восхищении. Такое
видеть не приходилось...
Объезжаем район будущей Крымской оросительной
системы — здесь нам предстоит вести геологические ис-
следования.
Машины идут с большим интервалом: за первой тя-
нется длинный пыльный хвост, второй приходится от-
ставать. Вокруг — унылая плоская степь, без кустика,
без деревца, глазу не за что зацепиться. Редкие села
безлюдны, много пустующих домов, на всем печать тяж-
кой судьбы северных районов Крыма. Главная беда —
недостаток воды. Дожди выпадают редко. Через два-
три года — засухи. Короткие, маловодные речки часто ос-
таются сухими на все лето. Грунтовые воды солоноваты,
жестки — ими и головы не вымоешь, не то что пить. Хо-
рошая вода достается трудно: нужно бурить глубокую
скважину, ставить насосы.
Эту дорогую артезианскую воду используют и для
полива огородов. Ну, а сады... О том здесь и не мечтают—
сады есть только в долинах речек.
...Заночевали в селе Стальном, в сохранившейся ком-
нате полуразрушенного дома. Легли, оставив свечку заж-
женной. Ночью просыпаюсь от беспокойного чувства:
71
кто-то смотрит... На столе сидит огромная крыса. Я всег-
да говорю, что работать геологом человеку с нормаль-
ным характером — никакой заслуги. А вот попробуй-ка
с моим — когда боишься... ну, скажем, очень многого. А
тут — крыса!
Таковы были первые впечатления.
Не знала я тогда, что на долгие годы моя жизнь бу-
дет связана с этими грустными местами, что я полюблю
равнины Крыма, попытаюсь разобраться в их геологии,
понять^ развитие рельефа и особенности залегания и дви-
жения подземных вод...
Но все впереди. А пока мы знакомимся с местом на-
ших будущих работ — Присивашьем. Идет 1951 год.
С медалью па теле Земли сравнил Крым великий поэт
Чили Пабло Неруда. Но, как у всякой медали, у Крыма
две стороны. Одна из них — яркий, привлекательный для
курортников и ученых южный край полуострова. Здесь
пе только хорошо отдыхать, здесь все условия для серь-
езных, интересных исследований. Обнаженные обрывы
гор и речных берегов позволяют легко расшифровать гео-
логическое прошлое. Обильная растительность, представ-
ленная нередко эндемами, то есть присущими только
Крыму растениями, самобытный животный мир привле-
кают ботаников, зоологов. Богатейшую историю заселе-
ния региона человеком изучают археологи.
Совсем другое — северная часть полуострова. Что
увлекательного можна пайти на пыльных степных просто-
рах? Упылые пейзажи, скудная растительность, бедный
животный мир. А почвы плодородны — в урожайные го-
ды снимают богатые урожаи лучшей в мире пшеницы.
Но нужна вода. Много воды.
Уже в сороковые годы прошлого века стали разда-
ваться голоса ученых: Крыму может помочь Днепр. Пер-
вое слово сказал Христиан Стевен — основатель Никит-
ского ботанического сада. Однако правительство проект
отвергло — показалось невыгодным вкладывать крупные
суммы в неведомой отдаленности дело, да и уровень тог-
дашней техники пе позволял осуществить столь гранди-
озный план.
Но количество скважин все же росло. А чем больше
скважин — тем понятнее строение недр. Обнаружены ста-
рые слои древних пород, вскрыты пласты горячих под-
земных вод, следы вулканов... Уже можно представить,
72
как шло развитие края. Сначала поднялись складчатые
горы. Процессы в земной коре проходили интенсивно —
вулканы извергали лаву и пепел (их тоже вскрыли при
бурении скважин). Минули еще миллионы лет, горы раз-
рушились, земная кора погрузилась ниже уровня моря.
Морские воды заполнили образовавшиеся впадины, и в
них накапливались постепенно глина, песок, обломки
раковин — материал для будущих известняков.
И снова поднялась земля. Поверх морских осадков
появились новые — суглинки и лёссы. Это, к слову, са-
мые молодые отложения на Земле.
Так образовались равнины Крыма.
Но Земля продолжает «дышать»: медленно вздымает-
ся горный Крым. Реки, врезаясь в толщи пород, слага-
ющих горы, создают глубокие ущелья, рельеф все более
расчленяется. Так неповторимый крымский ландшафт
мало-помалу меняет свой облик.
Не осталась в покое и северная, равнинная часть
полуострова. Здесь вертикальные движения земной коры
происходят медленнее, по они непрерывны. Под их воз-
действием образовались глубокие прогибы, заполненные
осадками морских бассейнов. Осадки эти разнообразны —
плотные глины, пористые известняки, пески. А сверху —
толща пород четвертичных, или антропогеновых, самых
поздних: когда они появились, уже существовал на Земле
человек. Природа позаботилась о создании напорных бас-
сейнов подземных вод (определяющими были геологи-
ческие условия — характер залегания пород), а воды не;
могли, естественно, не повлиять на освоение равнинных
пространств.
Если геологии горного Крыма и Южного берега по-
священо огромное количество работ — всех привлекала и
живописность региона, и хорошая обнаженность пород,
то описания скудных равнин немногочисленны. В трид-
цатых и сороковых годах нынешнего столетия изучени-
ем Тарханкута п Присивашья занялись ученые Ленин-
града — геолог А. И. Дзенс-Литовский, географ и почвовед
Н. Н. Дзенс-Литовская. географ И. И. Бабков, киев-
ские геологи Г. И. Молявко и П. К. Заморий. Позже мно-
го внимания уделял равнинному Крыму московский гео-
лог М. В. Муратов. Их труды не потеряли практического
значения до сих пор.
Наконец настал и наш черед: нужно изучить геоло-
гию, подземные воды, состав и качество грунтов на тер-
73
ритории планируемого Северо-Крымского канала и оро-
шаемых площадей.
Разработки проектов канала начались еще в довоен-
ные годы. Что предусматривалось этими проектами? Вна-
чале должно быть создано водохранилище в долине
Днепра, откуда воды двинутся по каналу на юг, в Крым.
Но как осуществить переход канала через низменности
Присивашья? Предлагались разные варианты: вести во-
ду самотеком — тогда на низких отметках у Сиваша нуж-
но строить высокую насыпь, в которой будет заложен
канал. Или самотеком только до Сиваша, а затем под-,
нимать воду насосами?.. Наконец в основном вопрос
был решен: воды Днепра пойдут самотеком по насыпи
через Перекопский перешеек до Джанкоя. Далее будет
сооружено несколько насосных станций.
В 1950 г. вышло правительственное постановлёние о
строительстве Каховской гидроэлектростанции, Южно-
Украинского и Северо-Крымского каналов. За дело взя-
лись ученые — нужно было составить детальные проек-
ты крупнейших гидротехнических систем. Геологическую
часть исследований поручили специализированному гид-
рогеологическому тресту, в ведении которого находилась
и Крымская геологическая экспедиция.
Из Москвы выехало несколько крупных отрядов. Че-
тыре отряда направлялись из Симферополя. У москви-
чей был полный подбор специалистов: геологи, гидро-
геологи, геоморфологи, специалисты по инженерной гео-
логии, буровые мастера. Другое положение у нас: спе-
циалистов по одному на отряд. Квалифицированных бу-
ровых мастеров, проходчиков шурфов ни одного. Но мы
смело взялись за работу. Всех воодушевляла возмож-
ность участия в таких важных исследованиях — мы ве-
рили, что с любыми трудностями справимся.
В трех крымских отрядах начальниками были муж-
чины — И. Г. Глухов, Ф. П. Самсонов и И. Т. Поляков.
Четвертый поручили мне.
В нашу задачу входило изучение рельефа, состава
пород, в которых будут заложены канал и вся ороситель-
ная сеть, возможность фильтрации воды через породы
разного состава, условия залегания подземных вод, их
минерализация и т. д. Программа работ предусматривала
составление серии специальных карт, геологических раз-
резов, документацию разрезов шурфов и скважин — все,
74
что входит в понятие «комплексная геологическая съем-
ка».
Ядро нашего отряда составили несколько молодых
женщин, ранее уже работавших со мной. Были в нем и
совсем молодые девушки — выпускницы краткосрочных
курсов.
Вопрос с рабочими и бурмастерами решили так. На
месте теперешнего сквера Тренева в Симферополе су-
ществовал тогда базар. На углу улиц Севастопольской
и Гоголя постоянно толпились группы мужчин, ожидав-
ших какой-либо единовременной работы. Вот это и был
паш резерв рабочих рук. Конечно, не все они прижива-
лись в отряде. Но те, кто осваивал бурение, шурфовку,
следующей весной сами приходили к нам.
С трудом, далеко не сразу, но коллектив мы создали
неплохой. О том говорили и постоянные победы в соц-
соревновании, и хорошая, дружная обстановка в отряде.
До сих пор, встречаясь, все мы с удовольствием вспоми-
наем те годы. А было нелегко*
Бурили ручным способом, буровые станки были ста-
рые. О какой квалификации наших рабочих, да и мас-
теров-самоучек можно было говорить! А ведь научились
хорошо и быстро делать дело! Труднее было найти спе-
циалистов. В первый рабочий сезон большую помощь
оказала нам Е. А. Ришес, много лет изучавшая подзем-
ные воды равнинного Крыма. Геологическая съемка и об-
щее руководство отрядом — за мной. Топографов выде-
лила экспедиция. Оставался наиболее сложный участок —
организация и проведение опытов по изучению фильтра-
ции пород, составление инженерно-геологических карт
и соответствующих глав отчета. Пришлось пригласить
ученого из Москвы. Сразу скажу — толку от него было
немного.
Долго мы привыкали к новому сотруднику, но так
и пе вписался он в наш коллектив. Удивляла его ма-
нера работать, распоряжаться: мог, например, на обрыв-
ке листа написать задание шоферу о доставке воды па
опытный участок и подписать своим полным титулом —
«кандидат геолого-манералогических наук С.». Это сме-
шило. Но кое-что и возмущало. Однажды он настрелял
18 жаворонков и приготовил жаркое. Это святотатство
всех так разозлило, что ему не дали отведать своего блю-
да: ребята перевернули посуду в костер — вроде бы слу-
чайно.
75
И конец нашего с ним сосуществования был несчаст-
ливый. Когда С. принес мне 14 страниц машинописи —
свою часть отчета по инженерной геологии,— я готова
была расплакаться. Мы по договору уплатили ему поря-
дочную сумму, а в результате — филькина грамота. Ни
документации наблюдений, пи схем закладки опытов —
ровным счетом ничего! Только после вмешательства фили-
ала Академии наук СССР мы получили более или менее
удовлетворительные материалы, по которым и составили
нужные карты.
Но и это было пе все. Когда отчет по первому году
был закончен и стало очевидным, что многое было ос-
вещено впервые, С. предложил мне написать совместную
статью по результатам работ, в которых не участвовал.
Я отказалась. Тогда он заявил, что имеет право исполь-
зовать материалы отчета и написать статью за своей под-
писью. Что и сделал. Через годы, когда я подготовила
свою диссертацию и упомянутые вопросы были включены
в работу (ведь выводы сделаны мною!), выяснилось, что
первая публикация принадлежит С. Так последователь-
но развивался этот тип «ученого»... Впрочем, не о нем
речь.
Большую часть работ по съемке, наблюдению за бу-
рением, описанию разрезов шурфов и скважин, проведе-
нию опытных работ вели мои верные помощники — Катя
Попова и Тамара Галанина (прорабы), Зина Лебедева,
Полина Сифизенко, Юля Николаенко и другие. Там, где
они,— за качество работы можно было не беспокоиться.
Работалось нам весело, интересно, хотя и нелегко.
После знакомства с районом работы мы основали пер-
вую свою базу в поселке Выселки близ Джанкоя: хо-
рошая связь с Симферополем и наличие свободных до-
мов определили выбор.
Начались рабочие будпи. И тут выяснилось, как труд-
но с транспортом. Мало кто помнит знаменитые полу-
торки — главный автомобиль тех лет. Обшарпанный, чи-
хающий, бурно вскипающий и также быстро глохнущий,
оп мог довести до исступления, но был незаменим. Сколь-
ко времени, нервов, горючего сжирали эти колымаги!
Только что законченная автострада Симферополь — Моск-
ва с трудом переносила наш вид. Тогда геологи имели
форму. И водители заставляли меня в любую жару на-
девать китель. Мои четыре звездочки — инженер-геолог
76
первого ранга — всегда производили впечатление на ав-
тоинспекторов. Правда, порой и китель не помогал: все
равно останавливали. А остановка означала в большинст-
ве случаев штраф.
Машин требовалось как минимум три. Нам удавалось
получить как максимум две. Глубокой осенью (в поле
мы работали по 7—8 месяцев в году) наши машины от-
казывались нам служить — вся техника барахталась в
грязи, люди нервничали. Буровые вышки перетаскивали
на лошадях. Могла ли я тогда представить себе, что
мой младший сын, став геологом и работая в той же
Крымской экспедиции, через 25 лет — четверть века! —
будет так же мучиться с машинами.
Мне попадало тогда от всех, не только от автоин-
спекторов. В отряде нет машины — виноват начальник.
Не обеспечено питание — снова я в ответе. А из экспе-
диции знай указывают, шлют проверочные комиссии.
Сплошная нервотрепка! И все равно мы твердо держали
первенство в соревновании.
Работа шла одновременно в разных направлениях. То-
пографы намечали створы скважин и шурфов. Буровики
немедленно после топографов начинали проходку наме-
ченных скважин, а рабочие закладывали первые
шурфы.
Расставив всех по местам, я с кем-либо из девушек
отправлялась по намеченному маршруту — нужно было
набирать материал для составления карт.
В 1952 г. мы решили обойтись без «варягов». Оказа-
лось — так лучше. У нас накопился опыт, мои девушки
научились заменять друг друга. Дело пошло спокойнее.
Помогали консультанты — это были крупные московские
специалисты профессора М. В. Муратов, Г. В. Богомо-
лов и другие. Они приезжали на места проведения работ
и вникали во все подробности. Полезны были выезды
в соседние отряды — и к нашим крымским геологам, и
к москвичам, работавшим в Херсонской области.
Нас посещало много народа, особенно в первый год
(все ожидали скорого прихода вод Днепра, подъем был
попятный и всеобщий). Корреспонденты, художники, фо-
тографы, киношники... Приезжали Лев Кассиль, Макс
Поляновский, Маргарита Алигер, Сильвия Капутикян,
художник Михаил Щеглов. Я почти никого не видала:
то на маршруте, то выбиваю что-либо в Симферополе.
77
Летом выглядели мы, женщины отряда, довольно
эффектно: в Джанкое для нас сшили синие комбинезо-
ны, под них надевались светлые блузки, на головах —
косынки с козырьками. Осенью, конечно, мы блекли: брю-
ки, ватники, теплые серые платки.
В один из осенних дней нагрянула киногруппа — сни-
мать наш отряд для хроники. Мне нужно было ехать в
банк за деньгами, я вся как па иголках, а тут выходи
обязательно в кителе — позировать перед камерой. Хо-
лодина страшная. В перерывах, как истая кинозвезда,
бегу в палатку, там набрасывают на меня ватник, стуча
зубами пью чай и снова на съемку.
Вызваны все машины, построены парадной колонной—
это должно изображать нашу работу. Смех и грех! Но
спорить бесполезно...
Вечерами все съезжались на базу. Общий ужин — и
вот уже шутки, анекдоты, веселые рассказы, а то и тан-
цы.
Как-то раз решили совершить культпоход — поехали
в Джанкой в кино. Посмотрели какой-то американский
приключенческий фильм, и результат не замедлил ска-
заться: всю ночь мы с Катей и Тамарой бегали за ра-
бочим, который в свою очередь с ножом бегал за дру-
гим рабочим. Как тут не помянуть о «растлевающем
влиянии»!.. Наутро «ковбой» оправдывался: дескать, по-,
шутил!
Двое моих сыновей следовали всюду с нами (дома у
дедушки и бабушки оставалась дочь). Старший уже ра-
ботал в топографическом отряде — возил воду или но-
сил рейку топографам. Однажды нас взволновало от-
сутствие одной из машин. Всю ночь я не сомкнула
глаз — прислушивалась. К беспокойству о машине и лю-
дях примешивался еще и материнский страх: в топоот-
ряде — старший сын. Мальчику двенадцать лет.
Утром отправила машину на поиски топографов, а
сама уехала на опыты.
Приезжаю — сын дома. Рассказал, что его постави-
ли па точке с рейкой и не заехали за ним. Он сидел
до темноты, начался дождь. Спрятал рейку и пошел в
деревню. Попросился ночевать, а чуть свет отправился
пешком в Выселки. Шел голодный. Раз задержали —
топал по шпалам. Он все рассказал, его напоили чаем
и отпустили. Шел не останавливаясь. Говорит, что хо-
78
телось отдохнуть, но представил, как я волнуюсь, и шел
дальше. Ноги разбиты до крови. Вечером выяснилось,
что топографы, работавшие двумя отрядами, не согласо-
вали действия — вот и забыли о своем реечнике. На
другой день мальчик опять поехал, уже с буровиками.
Все горести забыты!
Было и трагическое. Мы остались на базе, чтобы к
вечеру подготовиться к торжеству — должны были со-
ставить рапорт правительству об успешных работах по
изучению трассы канала. Все готово, ждем наших. Но что
это? Мчится машина и водитель с ходу ошарашивает
нас:
— Авария на буровой. Ваню увезли в больницу.
Оказывается, при бурении скважины тяжело шел зме-
евик при подъеме породы. Ваня сильно нажал на руч-
ку лебедки — шестерня сломалась, ручка со страшной си-
лой ударила Ваню по голове. Неизвестно, выживет ли.
Мчимся в Красногвардейское, куда увезли Ваню, на-
шего лучшего бурового мастера и вообще хорошего че-
ловека. У него вытек глаз, трещина в черепе. Ваня остался
жив, но здоровье потерял навсегда.
Как выяснилось, один зуб шестерни был сломан и
затем приварен. Именно на этот зуб и пришелся силь-
ный нажим прп подъеме змеевика. «Прелестное» обору-
дование, ничего не скажешь!..
Стоило внимательно присмотреться к северным степ-
ным районам Крыма, чтобы понять, как интересна и не-
проста история их геологического развития. Густая сеть
шурфов и скважин позволила нам выявить многие, до-
толе неизвестные или мало изученные особенности релье*
фа, водоносных горизонтов, состава пород...
Особенно интересными оказались суглинки! Ничем,
казалось бы, не примечательны эти породы — ну,
суглинки и суглинки! Они есть повсюду: в них
закладываются фундаменты зданий, на них раз-
вит почвенный слой, в них должны быть зало-
жены и все оросительные каналы. А между тем о про-
исхождении этих невзрачных пород уже сто лет идет
спор: как они вообще образовались и чем объяснить сход-
ство их состава в разных районах планеты? Почему мощ-
ность суглинков одинакова и в долинах, и на водоразде-
лах? Почему они пористы? И так далее. Предположений
тьма. Но наиболее распространены два: первое — суглин-
79
ки отлагались водными потоками, второе — в их обра-
зовании большую роль играл ветер.
Невольно и мы включились в спор. Огромный накоп-
ленный нами материал — итог наблюдений и лаборатор-
ных исследований — помог прийти к твердому убежде-
нию: ветром перенесены и отложены верхние слои су-
глинков, залегающие на поверхности юга Украины.
В последние годы большая роль ветра в переносе и
отложении значительных масс мелких частиц подтверж-
дена наблюдениями космонавтов. Они видели, как мас-
сы песка и пыли, поднятые над пустыней Сахарой, нес-
лись по воздуху на запад — желтоватый шлейф достигал
Атлантического побережья Северной Америки.
Этот факт имеет не только сугубо научное, теоре-
тическое значение. Он немаловажен и в народном хо-
зяйстве, прежде всего при проектировании орошаемых
массивов. Суть дела вот в чем. Оросительные воды, лег-
ко проникая через пористую толщу суглинков верхнего
горизонта, задерживаются на нижележащем, более плот-
ном слое, в образовании которого принимают участие уже
водные процессы. В результате создается новый водо-
носный горизонт, что приводит порой к подтоплению и
заболачиванию земель.
Увы, временно эти процессы развились на всех оро-
сительных системах юга Украины.
Интересные выводы были сделаны о перемещении
речных долин. При бурении десятков неглубоких сква-
жин вскрыты следы древних русел рек, позже при-
крытых толщей суглинков. Приведу один пример. В Кры-
му есть река Карасу — ныне приток Салгира. Геологам
удалось проследить несколько древних русел Карасу.
Одно из них — современная сухая балка Суджилка. А
это 20—30 км от современного Салгира, который тоже
имеет несколько древних русел, теперь скрытых под су-
глинками мощностью до пяти метров.
Имеет ли это практическое значение? Оказывается,
имеет. Наличие древних речных долин надо учитывать
при строительстве канала и всей оросительной системы,
так как возможны большие потери воды: происходит
фильтрация в толщи пористых пород — песков и галеч-
ников. А ими-то и сложены древние русла.
В 1955 г. я переехала в Киев. Здесь пришлось близко
познакомиться с проектами крупных гидротехнических
80
сооружений юга Украины — Ингулецкой оросительной
системой, Каховским водохранилищем, Краснознаменским
каналом.
Ингулецкая система заложена в сходных с Присиваш-
ским районом геологических условиях. Сразу после вво-
да в эксплуатацию под верхним слоем образовалась вер-
ховодка — это было как бы моделью того, что ждет и
Северо-Крымскую систему. Но отличие было существен-
ным — Ингулецкий массив находится высоко на водораз-
деле, а Крымская система — на низменном Приси-
вашье, где и без того грунтовые воды лежат неглубоко.
Непростая судьба и у Краснознаменского канала (тог-
да был построен только магистральный канал, который
теперь является головной частью Северо-Крымского). Ка-
нал строился без всякого покрытия и возводился так,
будто не существовало Каховского водохранилища с его
фильтрующимися водами. Положение осложнялось тем,
что к югу от капала лежат Алешковские пески: атмос-
ферные осадки, проникая через толщу песков, создавали
горизонт грунтовых вод, прежде легко стекавших к морю
и в сторону равнины. Теперь, когда путь им прегражден
каналом, воды стали подниматься на участке между пес-
чаными кучугурами и каналом. Крупные села оказались
в угрожающем положении: затоплены подвалы домов,
могилы, выгребные ямы. Какой из этого выход? Много-
летние дорогостоящие работы, перенесение целых улиц
па новое место...
Мне приходилось участвовать в нескольких комиссиях,
призванных решить вопрос: что является причиной под-
топления сел Черненьки, Большой Маячки — Каховское
водохранилище или капал? Так как проектированием этих
сооружений занимались разные учреждения, спор между
ними, продиктованный желанием спасти «честь мунди-
ра», протекал в жаркой атмосфере. Однажды, когда пред-
седателем одной из таких комиссий назначили меня, я
имела возможность наблюдать, как недостойно, мягко го-
воря, вели себя десять «разгневанных мужчин», членов
комиссии, представлявших две спорящие организации. А
когда я предложила считать виноватыми и тех, и других
и предложение это приняли, мне было отказано в даль-
нейшем пользовании фондами этих учреждений.
В 1962 г. вернулась в Крым. Многократно проверена
фатальная закономерность: тот, кто прожил в Крыму хо-
тя бы год-два и уехал,— обязательно вернется.
-81
Со свежими впечатлениями включаюсь в борьбу за
облицовку строящегося Северо-Крымского канала. Я в
этой борьбе не одинока, но убеждать нелегко. В 1961 г.
боды Днепра дошли до Крыма, а в октябре 1963-го была
введена в строй первая очередь канала. Не оставалось
сомнений: последствия строительства без покрытия при-
ведут к неизбежной фильтрации через дно и стенки ка-
нала, а это — прямая угроза подтопления сел и полей.
Снова комиссии, газетные статьи, споры на совещаниях...
Многие наши предсказания сбылись: до сих пор ведь
идет борьба с фильтрацией!..
Новое дело не может обойтись без ошибок. Но в дан-
ном случае обидно то, что и Ингулецкую систему, и Крас-
нознаменский канал, и канал Северо-Крымский проекти-
ровала одна и та же организация. Казалось бы, нельзя не
использовать горький опыт предыдущих, уже эксплуати-
руемых объектов при проектировании новых! Желание
сократить расходы при строительстве привело к гораздо
большим затратам при последующих реконструкциях
канала.
Вспомним слова Энгельса: природа только на первых
этапах после вмешательства человека в ее дела дает ему
требуемое, а потом жестоко мстит. И хотя Эйнштейн счи-
тал, что «природа коварна, но не злонамеренна», утеше-
ния в этом мало. Система взаимосвязей природных явле-
ний очень сложна, и нарушение их неизбежно ведет к
пагубным последствиям. К сожалению, не учитывают
этого порой и сегодня.
За четверть века после первых наших изысканий, как
говорится, много воды утекло. Интерес мой к равнинному
Крыму оставался неизменным, в том числе и к судьбе
канала. Способствовало этому и участие в различных
комиссиях, особенно по вопросам фильтрации воды на
трассе Северо-Крымского. Вместе с Е. А. Ришес мы на-
стаивали на необходимости создания надежной защиты
от фильтрации. Часть канала к востоку от Джанкоя и
до Керченского водохранилища уже облицована на боль-
шей части своего протяжения. В этом частица и нашего
труда.
На площадях, там, где когда-то мы делали съемку,
работы были повторены и проводили их геологи все той
же Крымской экспедиции. Считалось, что за 25 лет наши
данные устарели.
82
Почему-то мне было предложено познакомиться с от-
четом о новых исследованиях только за час до его за-
щиты на научно-техническом совете. Даже такое экспресс-
знакомство позволило определить, что нового ничего не
внесено. Возражать мне на совете никто не стал. Все
наши выводы о характере залегания, составе верхних го-
ризонтов пород, перемещении речных долин — все оста-
лось без сомнений.
Зато изменения в районе огромны. Как преобразилось
Присивашье! Все зелено, масса садов, обширны вино-
градники, о которых и не мечтали. Колосится пшеница,
не боящаяся засухи. Своей стала незнаемая в Крыму
культура — рис. Построены хорошие дороги. Даже рель-
еф ныне иной: высокие дамбы, в которых заложен канал,
тянутся на десятки километров, оживляя прежде такой
однообразный плоский пейзаж. Следы благоденствия не-
сут все села, застроенные новыми домами, школами,
Дворцами культуры.
И все же тревога не покидает. К северу от канала
некоторые населенные пункты подтоплены, часто встре-
чаются обширные болота в тех местах, где прежде были
плодородные земли. Подъем грунтовых вод оказался не-
обратимым, и борьба с этим злом до сих пор отнимает
много сил и средств. Значит, надо предусмотреть любыа
отрицательные воздействия на новых площадях орошения.
Об этом нельзя сегодня не думать.
Воды Днепра дали Крыму многое. Но есть у нас и
собственные ресурсы. О них и хочу сказать несколько
слов.
В равнинном Крыму огромные запасы прекрасной пи-
тьевой воды хранятся в глубоких подземных бассейнах.
В сухих степях многие годы артезианские воды исполь-
зовались не только для питья, но и для орошения. С этим
можно было мириться, пока не пришла днепровская вода.
Но приход ее отнюдь не спас подземные воды — их снова
выкачивают для орошения, часто в непосредственной
близости от канала. Как же недальновидны люди! Ведь
недостаток пресной воды все более ощутим во всем мире.
Ученые призывают тщательно охранять подземные воды
от загрязнения, использовать их только для питья и при-
готовления пищи. В равнинном Крыму, особенно в При-
сивашье, подземные водоносные горизонты уже изрядно
истощены. И вот парадокс: чистые воды отбираются для
орошения, а загрязненные воды Днепра (они ведь во-
83
брали в себя и ядохимикаты, и нефтепродукты, и кана-
лизационные сбросы) закачиваются в артезианские бас-
сейны. Простой здравый смысл подсказывает нелепость
такого решения. Думается, что в больших масштабах
столь порочный метод не будет применен. Есть иной путь,
ого подсказывает сама жизнь: полностью прекратить ис-
пользование подземных вод для орошения.
Вспоминаешь пятидесятые годы, и ясно становится,
что это были незабываемые страницы жизни. Напряжен-
ный, интересный труд, сплоченность всей группы. Какая
забота со стороны местных партийных и советских орга-
низаций! Для нас все делали по первой просьбе. Это и
обеспечило успех изысканий. Ничего, что наша работа
понадобилась только через много лет,— она не пропала
даром!
Равнинный Крым всегда был похож на Золушку в
юбке из сурового полотна, отороченной кружевом по по-
долу — горами, лесами, пляжами. Сегодня Золушка оде-
лась в дорогой наряд: днепровская вода преобразила
край. Вот только дрофы уже не встречаются...
Симферополь
Василий Маковецкий
КАЗАНТИП
I
ятнадцать лет назад, задумав обойти
по берегу моря весь Крым, я шел и
шел понемногу в свои отпуска и од-
нажды летней порой набрел па Казантип. Я подходил к
этому полуострову с востока, со стороны Керчи. Послед-
нее впечатление, долго державшее улыбку, было от де-
ревеньки Золотой, разбросанной на скалах и холмах мыса
Чаганы. Там чуть не в каждом дворе дремал, помахивая
хвостом, или щипал под забором траву осел. Пять или
шесть животных стояло с притороченными па спине бо-
чонками у колодца посреди деревни. Босоногий, загоре-
лый подросток воротом выкручивал из колодца воду, вы-
ливал в бочонки, и, как только они наполнялись, осел
сам, без команды шел домой. И так каждый — по своей
тропинке, мимо огородов, по ложбинам и увалам,— иные
семенили километра за полтора...
84
Мыс Чаганы расположен на восточной оконечности
Казантппского залива, а сам Казантип — на западной.
В ясную погоду кажется, будто два рыбака, по грудь в
воде, тянут невод в синее море: на тридцать километров
выгнулась песчаная дуга! Шагал я по ней один-одинеше-
нек, временами забредал в воду и не мог надивиться
мягкому бархатистому песку под ногами, головастым
бычкам и стайкам кефали, разбегавшимся прочь.
Вскоре, повторяя береговую излучину, на моем пути
зазеленели вяз, ясепь, акация, сосна, берест. Меня как
раз нагонял дождь. Я спрятался под берестом и, если бы
пе его зеленый зонт, наверняка промок бы до нитки.
Сидел на рюкзаке, слушал музыку дождя и думал о лю-
дях, которые этот лес замыслили и посадили. Стало быть,
видели в этих местах перспективу. Теплое море, песок,
рапа, лечебная грязь близких соленых озер и этот лес—
где еще найдешь такое разнообразие? Пресной воды,
правда, здесь маловато. Она есть, поскольку растут де-
ревья. Но это верховодка, ею курортную зону не обеспе-
чить. Видимо, думал я, дело решит днепровская вода,
которую ведут в наши края по Северо-Крымскому ка-
налу.
Едва кончился дождь, в лесу защелкал-засвистал зяб-
лик, застонала горлинка, заквохтали дрозды. Да и ку-
кушка, никак, прокуковала?
Взойдя на Казантип, я увидел посреди скального мас-
сива большую распаханную котловину, километров до
двух в поперечнике, настоящий казан, и вспомнил свою
давнюю беседу с симферопольскими геологами. Они гово-
рили, что Казантип когда-то был островом с лагуной в
центре, наподобие тихоокеанских островов-атоллов. Тог-
да же геологи мне сказали, что бурением под котловиной
обнаружена нефть высокого качества, такая, что ею здесь
же без всякой обработки заправляли местные дизеля. За-
пасы ее, правда, невелики — скважина законсервирована...
Помню, как я удивился и еще переспросил геологов: не-
ужто можно заправляться сразу из-под земли? Но так
оно и было.
Спустившись по склону котловины и пройдя с кило-
метр по пахоте, я остановился перед железным «пеньком»,
торчащим из земли. Рядом лежали две бочки с нефтью. И
видно было, что крышка на пеньке многократно отворачи-
валась: на съезженных гайках виднелись свежие цара-
пины. А это значило, что местные механизаторы продол-
85
жали сюда заглядывать. Самоуправство? Да, самое на-
стоящее. Но я стоял над этим «пеньком» и усмехался.
Где еще встретишь такую колхозную заправочную!
Казантип удивителен. Полуостров — своего рода на-
глядное пособие по геоморфологии, изучающей происхож-
дение и строение Земли. Живые организмы, мшанки,
подняли со дна моря атолл. Затем течения нанесли пес-
ку, соединили остров с материком. Образовался лиман.
Из лимана — солевое озеро. У геолога, впервые увидев-
шего Казаптип, от волнения перехватывает дыхание. То
же случается и с биологами: на разнообразной почве
возникло богатейшее биологическое сообщество. Среди
скал — боярышник, терен, шиповник, бузина, лох. На
открытых взгорьях и вокруг распаханной котловины —
ковыли, маки, полынь, дикий лен, горошек, чабрец, маль-
ва, тысячелистник, донник... Зеленые, желтые, оранже-
вые лишайники на камнях. А внизу под горой — солонцы
с их скудной растительностью и неожиданным фиалко-
вым запахом. И в довершение всего на песках, широкой
полосой окаймляющих Казаптипский залив,— молодой
лес, посаженный человеком...
...На восточной стороне мыса Казантип возвышался
железный с фонарем наверху маячный знак. От знака
к береговым обрывам спускалась небольшая полоса об-
работанной земли — бахча. Когда я к ней подошел, из-
под огородного пугала, наряженного в драный какой-то
плащ и дырявую соломенную шляпу, выскочили и за-
прыгали вверх по склону два зайчика; в стороне зашур-
шал огуречными листьями и подался прочь ежик. А
большой толстощекий хомяк, должно быть, считавший
себя невидимкой, не переставая жевать, смотрел на меня
из-за желтой дыни и даже не думал прятаться.
Сойдя к морю, я оказался в замкнутом мирке крохот-
ной бухты. Чистур песчаную подковку с двух сторон
стерегли острые скалы. Между ними, в воде, как бы за-
мыкая полукружие, торчал большой зеленый камень.
Волны па ката омывали его осклизлые бока и шевелили
бахрому водорослей. Не бухта, а золотой перстенек с
изумрудом! Я разделся, закурил. Смотрю, в прозрачной
воде из-за каменной россыпи показалась плоская голова
большого водяного ужа. Голова эта как бы приклеилась
к песчаному дну, а тело за нею медленно выгибалось, на-
капливая пружинную силу. На кого он охотится? Агаг
на бычка. Ничего не подозревающий бычок, довольно
86
крупный, шевелил усами песчаную поверхность, как бы
шел на усах и глотал взбаламученные раковинки. Когда
между ними осталось расстояния на какую-нибудь
пядь, уж резко прянул и схватил бычка за голову. Схва-
тил, тотчас вынырнул и с добычей, бьющей хвостом на-
право и налево, поплыл к берегу. Выполз и разлегся у
небольшого камня, в полутора метрах от меня. Я замер.
Бычок продолжал вырываться и бить хвостом, но уж
держал его крепко и только сам слегка дергался вместе
с ним. Подождав, пока бычок ослабнет, уж свернулся
кольцом вокруг камня. Я вдруг увидел, что его голова
раздулась, а бычок стал вдвое короче. Такое живоглот-
ство меня покоробило. Я накинул на ужа ракушку. Ни-
какого внимания. Бросил в него камушек. Уж подпрыг-
нул, как резиновый, взлетел в воздух и, кувыркнувшись,
колесом скатился в воду. Я кинулся за ним, но он вдруг
взбурлил, сплелся в клубок и выдавил, выбросил из себя
рыбину! Можно сказать, выстрелил в меня бычком! Я
попятился и упал, подняв тучу брызг. А когда поднялся
па ноги, главного действующего лица этой сцены уже
не было. Лишь бычок недвижимо лежал на поверхности
воды, белея животом. Затем он раз-другой хватнул жаб-
рами, покачал плавниками, обретая равновесие, и по косой
линии ушел на глубину.
Лезть в воду мне больше не захотелось. Сидел на
камне и смотрел то на .диких голубей-аламанов, которые
большими стаями стремительно вылетали из расщелин
соседней бухты и уносились за скалы, то на косячки
крупной и мелкой кефали, проплывавших как по возду-
ху в прозрачной воде у самого берега.
Потом я бродил из бухты в бухту — видел совсем
близко дельфинов, бакланов, двух уток-огарей. Шагая с
подвернутыми штанами по мелководью, чуть не наступил
на морского кота — ската с ядовитым шипом на хвосте.
Еще бы побродил, да вдали начал погромыхивать гром —
собиралась гроза. Пришлось искать убежища. Нашел я
его под рассевшейся крышей единственного на весь Ка-
зантип строения — дома служителя маяка. Заброшен-
ный, нежилой, дом стоял на склоне котловины. Его раз-
валивал оползень. Сам маячник, надо полагать, жил в
Мысовом и приезжал к своему знаку на мотоцикле. В углу
валялись ацетиленовые баллончики и старые потрескав-
шиеся линзы. Из щелей деревянного пола росли и выби-
рались в пустые окна гонкие бледно-зеленые вьюнки.
87
Вечером на чердаке слышалась птичья возня, и всю
ночь под полом, царапая доски иголками, ходили ежи.
А когда утром, проснувшись, я выглянул в окно, все во-
круг было яркое, чистое, умытое дождем. Капли влаги
сверкали на ветвях старой полусухой груши, которая
росла под окнами, и на ней, как в витрине зоомагазина,
сидело на разных уровнях три птицы — сизоворонка,
сорокопут и удод. Они не ссорились, не взмахивали кры-
льями, ждали, когда солнышко подсушит травы, и сиде-
ли тихо, как-то даже задумчиво. Чтобы зря их не пугать,
я выбрался из дома с другой стороны через окно.
И потом, осклизаясь на мокрой дороге, я долго огля-
дывался на эту заброшенную усадебку и на скалы и
думал о будущем своем сыне, которого приведу сюда,
чтобы он полюбил жизнь и яркой детской памятью за-
помнил, как на просторе живут наши меньшие братья.
На гребне скалы перед спуском я остановился. От
рассыпанной внизу рыбацкой деревеньки расходилось
вширь огромное пространство. По далекому горизонту за
лесами, за причудливой плоской вязью белого от соли
Акташского озера и за возвышенностью, как бы повто-
ряющей Казантип по ту сторону солонцовой низины, еще
ходили облака и кое-где опускались дождевые завесы,
но солнце уже сливало свои светлые бродячие острова в
материки, и весь этот спокойный земной простор с запада
и востока мягко очерчивали полукружия синих морских
заливов...
Вернувшись в город к своей работе, я долго носил в
себе это впечатление и года через два издал небольшую
книжечку «Керченские километры», где описал встречу
с Казантипом и высказал, каким я его представляю в бу-
дущем. Легко попять после этого, как меня поразило из-
вестие о строительстве в тех местах атомной электро-
станции и города. Да я сперва этому и не поверил. А по-
верив, махнул рукой. Такое было чувство потери и
такое горькое недоумение, что не хотелось о том ни с
кем даже и разговаривать.
II
И вот опять Казантип... Действительно, что же там
сейчас происходит? Как складываются отношения между
стройкой и тамошней природной средой?
88
Для начала я решил встретиться с известным крым-
ским геологом, кандидатом геолого-минералогических
наук Евгенией Васильевной Львовой — поговорить с ней
па правах давнего знакомого. Она много лет занималась
в Крымском институте минеральных ресурсов проблемами
преспой воды. И, кстати, опа же руководила в институ-
те отделом охраны природы.
Мы встретились в Симферополе. Разговор о Казанти-
пе ее сильно расстроил. Оказывается, всю жизнь проведя
в экспедициях, исходивши чуть не все окраины пашей
страны, она под конец влюбилась в Казантип и считала
затеянное там строительство трагической и непоправи-
мой ошибкой.
— Вы решили туда поехать? — спросила она.
— Нет, еще не решил...
— Поезжайте непременно! Вы там недалеко живете.
Вы обязаны, в конце концов, нельзя опускать рук! Но
сперва посмотрите вот эти бумаги.— Худыми пальцами
она двинула по столу синюю потрепанную папку.— Мо-
жете их взять с собой и показать тамошнему начальству.
Да, да, я разрешаю. Буду рада, если знакомство с ними
прибавит руководству стройки хоть каплю ответствен-
ности.
Документы и вырезки в папке относились ко времени,
когда атомная станция только проектировалась. Евгения
Васильевна пыталась доказать, что Казантип не место
для такой станции — главным образом потому, что пред-
ставляет собой бесценную курортную целину. А когда
решение о строительстве АЭС было утверждено, она ста-
ла добиваться, чтобы по крайней мере не тронули лес,
бережней отнеслись к пресным подпочвенным водам, к
Акташсному озеру — ему отводилась роль водоема-охла-
дителя для турбин станции.
Отвечая на ее письмо об Акташе, один из тогдашних
руководящих проектировщиков А. Б. Сухов писал: «Озе-
ро не имеет никакого народнохозяйственного значения и
практически представляет собой болотистый участок с
глубиной воды не более 0,2 метра: в летнее время озеро
полностью пересыхает». Для автора сей отписки озеро не
имело значения, потому что он смотрел на этот «объект»
глазами строителя — и только. А видел ли он, какие здесь
бывают птичьи базары? Знаком ли с людьми, которые
избавились от своих хворей с помощью целебной акташ-
ской грязи? Да и вообще, термины «никакого пароднохо-
89
зяйственного значения» и «бросовые участки» в наше
время уже не годятся. Нет в нашей необъятной стране
таких земель. А тем более у нас на юге. Другое делог
что иногда, взвешивая потери и выгоды, приходится ид-
ти на жертвы: здесь был как раз такой случай. Однако
чересчур бодрое письмо Сухова не успокаивало, а вызы-
вало еще большую тревогу.
Кроме подобных документов, в синей папке были
вырезки и статьи по проблемам отношений атомной энер-
гетики с окружающей средой и объемистый, подробный
обзор докладов и публикаций видных ученых на эту
тему. Мне этот обзор, призывающий к осторожности, по-
казался особенно убедительным.
III
Увы, на директора Крымской атомной электростанции
Анатолия Петровича Сизина содержимое синей папки
сильного впечатления не произвело. Просматривая ее, он
время от времени вскидывал на меня взгляд — большой
грузный мужчина с ранней сединой во вьющихся волосах
и с расстегнутым воротом белой рубашки на широкой
груди. Сначала поглядывал весело. Потом нахмурился.
Потом на живом круглом лице его появилось разочаро-
вание и даже как бы сострадание к моей горькой судь-
бине. С тяжелым вздохом он достал из ящика и положил
передо мной две толстенные и тоже синие папки. При-
хлопнул ладонью:
— Здесь наши обоснования. Можете удостовериться^
что ни один из вопросов, которые волнуют вас и Евгению
Васильевну Львову, без ответа не оставлен. Если хотите,
для экономии времени я попытаюсь некоторые из них сум-
мировать. Но сперва вы, конечно, как и все крымчане,,
хотели бы узнать, какой суровой необходимостью вызва-
но строительство АЭС в Крыму, с учетом того, что Крым—
всесоюзная здравница. В самом деле, не ошибка ли это?
Начнем с того, что потребности Крыма в электроэнергии
лишь на пятнадцать-двадцать процентов покрываются era
собственными тепловыми станциями. Остальное он полу-
чает по линии передач из соседних областей. Линии эти
работают с предельной нагрузкой. Протяженность их
сравнительно невелика, но условия эксплуатации очень
сложны, особенно при переходе через Сиваш. Соль, ту-
маны! При таких громадных напряжениях туман опасен.
90
Он насыщается электричеством и становится чуть ли не
проводником. А соседи — они, конечно, помогают Крыму,
по уже начинают и ворчать: их растущая промышлен-
ность вот-вот окажется на голодном пайке. А как же раз-
виваться Крыму, его стройкам, курортам, сельскому хо-
зяйству, которое взяло курс на сплошную механизацию
и электрификацию? Дальше. Вопросы быта. Везде в Кры-
му варят и жарят на природном газе. Но запасы крым-
ского газа невелики. Значит, рано или поздно придется
ставить на кухнях электроплиты. И уже ставят. С какой
стороны ни посмотри, Крыму позарез нужна своя элек-
троэнергия. И при теперешнем придирчивом взгляде на
природу и охрану ее, в крымских условиях нет более ра-
зумного способа решить энергопроблему, чем строитель-
ство атомной станции. Это чистая станция. Кислород ей
не нужен, и окружающей среде она не грозит совершен-
но ничем. Вы хотите спросить: а радиация? Да, радиация
вещь серьезная. Однако наши атомные застрахованы
куда надежнее, чем, скажем, японские или западногер-
манские: у нас защита осуществляется по трехконтурной
системе, в то время как те строят по более дешевой двух-
контурпой. Радиация зажата в свинцово-бетонный кулак,
при малейших колебаниях радиационного фона срабаты-
вает защитная автоматика. Да что говорить! Первая
атомная у нас была построена в пятьдесят четвертом в
Обнинске, теперь их несколько. Дело проверенное, мно-
гократно себя оправдавшее. Мы с нашим главным инже-
нером Виктором Степановичем Уразовским строили вме-
сте Чернобыльскую атомную электростанцию. Да, да, уже
строили. Там у нас остались хорошие друзья. Работают,
растят детей. Не хотят никуда уезжать. Даже и в Крым
не хотят!
— Что ж, дело вкуса. Вам-то здесь как — нравится?
Лицо директора перекосилось.
— Какое там нравится! Ужасные места! — Двинув
стулом, он поднялся и заходил по кабинету.— Солонцы,
скальный грунт! Одно засыпаешь, другое надо взрывать.
В какую это влетает Копеечку, представляете? К тому
же, строить приходится с учетом повышенной сейсмич-
ности. Ужасные, ужасные места! И ведь что обидно: го-
род-то сначала был задуман и спроектирован над Казан-
типским заливом, в лесу, на песках! А на песках я уже
строил. Пески — милое дело! Вдруг — трах-бах, новость:
леса не трогать, город передвигается на запад от Акта-
91
ша, с берега Казантипского залива на берег Арабатского.
А тут геология — сам черт ногу сломит. Я за голову схва-
тился! — Он и в самом деле схватился за голову.— Что
делать? Начали мы осматриваться на новом месте. Чем
больше смотрели, тем больше вставало перед нами слож-
ностей. И в то же время, черт возьми, какой прекрасный
рельеф! Верите? Правду говорю: здесь город может по-
лучиться на заглядение всему свету. Если нам хоть часть
зданий разрешат делать по индивидуальным проектам —
ух какой красавец здесь вырастет!
Он потряс сжатыми кулаками, засмеялся.
Беседовали мы с Анатолием Петровичем в его каби-
нете, в конторе АЭС, небольшом современного облика
здании, выстроенном на окраине райцентра Ленино. Ря-
дом с конторой разворачивалась промышленная база стро-
ительства со всеми своими складами, улочками, состав-
ленными из цветных вагончиков, магазинами, столовой.
Главная же стройка находилась у села Мысового, бывше-
го Казантипа.
Новая большая стройка что молодой лес: тут вьют
гнезда в основном молодые выводки. Проблем строитель-
ных, бытовых и всяких других — уйма. В этом своем
очерке я их трогать не буду, обойду, определив свою цель
лишь одним — выяснением того, как складываются отно-
шения нарождающегося города с внешней средой, с тем
Казантипом, который мы любим и хотим сохранить.
IV
Из Мысового я хотел идти на лесной кордон к давне-
му своему знакомому леснику Николаю Моисеевичу Ива-
щенко. Спросил о нем у двух местных бабусь, стоявших
около магазина,— оказалось, что Иващепки давно уже на
кордоне не живут, уехали, должно быть, вернулись, к се-
бе на Полтавщину. Как? Почему уехали? Этого бабки
сказать не могли и посоветовали сходить к'Ивану Пав-
ловичу Кочмарову, тоже бывшему леснику,— уж он-то
наверняка все разъяснит.
— Заходите, заходите.— Хозяин вышел мне навстре-
чу и кишпул на кур, которые, воспользовавшись моментом,
пытались прошмыгнуть за мною в сени.
Желтолицый, больной Иван Павлович сидел дома по-
среди беспорядка, учиненного двумя его малолетними
внучками, чинил какую-то заводную игрушку, а его жена
92
с перевязанной щекой лежала, постанывая, на постели
в соседней комнате.
— Ну как же, помню Иващенко,— сказал он, выслу-
шав мой вопрос.— Хороший был работник, старательный.
И лес любил. Да жена его Галка в лесу не прижилась.
Глухомань, безлюдье! Из-за Галки они и уехали. Знайг
какие тут дела развернутся, они бы, я думаю, не стали
срываться...
— Как бы не так! — обозвалась из соседней комнаты
хозяйка.— Они, может, с того и уехали, что не захотели
с этой атомной кутерьмой связываться! Уехали и здо-
ровье сберегли!
— Это она за лес переживает,— усмехнулся Иван
Павлович.
— Да не я, не я! — возвысила голос жена.— Чего ты
на меня спихиваешь? Или не тебя они до болезни довели^
атомщики эти?
Все свои лучшие годы Иван Павлович Кочмаров от-
дал лесу. Работал здесь прицепщиком, трактористом, а
последние пятнадцать лет — лесником. Он и еще бы по-
работал, пе стал уходить на пенсию, если бы не «атом-
щики», которые в своих заботах смотрели на лес, как па
помеху, и наломали слишком много дров — в прямом
смысле.
— Ругался я с ними, ругался, голосу не хватало.
Прямо хоть плачь! Дорогу проложили по-над самым ле-
сом, и если на кузове какой негабаритный груз, ветви на
дорогу так и сыплются! А еще иной водитель на пово-
роте круто положит руль — от деревьев только треск
идет! Мы их, эти дубки и сосенки, руками сажали, гор-
стями песок от них отгребали: ведь они по пять да по
шесть лет в земле сидят, пока по-настоящему в рост
пойдут. А сколько усохло, сколько пришлось пересажи-
вать! Иные участки по три, по четыре раза... Старалисьг
считали свое дело делом большой государственной важ-
ности. Да и как не считать, государство столько денег
на этот лес положило! И наш секретарь райкома, покой-
ник Парельский, на протезе, больной, вместе с нами ра-
ботал на воскресниках, каждому живому ростку радо-
вался. И что же получается? Мы, значит, ерундой зани-
мались, а вот они, атомщики, действительно решают го-
сударственные проблемы?
Слишком серьезно выговаривал все это Иван Павло-
вич — игравшие на полу девочки, глядя на пего, при-
93
тихли. А меньшая, круглощекая, покарабкалась к нему
на колени: обнять и утешить деда.
— Проблема, конечно, архиважная,— продолжал он,—
никто с этим не спорит. Но и наш многолетний труд тоже
ведь не полушка. Короче говоря, заболел я и ушел на
пенсию... Хватит!
— И где они взялись на нашу голову,— включилась
в беседу хозяйка. Опа поднялась с постели, вышла в гор-
ницу и села у стола рядом с мужем, подперев рукой
перевязанную щеку.— Сами посудите! Так ведь хорошо
последнее время наладилось жить: то был у нас огород
без полива, а теперь скважину прорубили, поставили мо-
торчик, будет своя вода, огурцы, помидоры, редиска. И
что же, надо, говорят, отсюда нам съезжать! Будете, го-
ворят, жить па девятом этаже! Представляете? Да на кой
он нам ляд нужен, ихний девятый этаж! Где я буду
держать курей, скотину, где я вырву зеленого луку? Не
согласная я! Пусть приходит бульдозер рушить дом —
никуда я не уйду. Сяду посреди огорода, вытяну ноги и
буду сидеть, делай со мной что хочешь!
Иван Павлович поглядел на свою решительную су-
пругу с улыбкой.
— Что ж, Дуня, опашут тебя на огороде со всех
сторон, и будешь ты навроде памятника.
— А вот увидишь! — не сдавалась Евдокия Евгра-
фьевна.— Мне огород нужен, а не девятый этаж!
Из разговора с Иваном Павловичем и Евдокией Евгра-
фьевной, а потом и с другими сельчанами легко было
понять, что местные жители, в особенности пожилые,
плохо себе представляют будущее житье-бытье. Почему
бы руководителям стройки не поговорить с ними подроб-
ней? Разговоры о том были, но мало — осталось много
неясного, вызывающего сомнения. У строителей тьма
проблем, но надо при всем том по-человечески понимать
и местных жителей, которые не по своей воле попали
в этот переплет. Конечно, большинству из них через три-
четыре года нынешние страхи будут казаться смешными
и они возблагодарят судьбу. Но покамест им не до смеха.
Я спросил Ивана Павловича, кто теперь живет на лес-
ном кордоне вместо Иващенков.
— А никто,— сказал он.— После них жила еще одна
семья, и тоже недолго. Теперь там пусто. Никому не
хочется в лесники. Многих у нас переманила к себе строй-
ка. Вот как, к примеру, моего сына Анатолия. Или, уж на
94
что бывший наш лесничий был преданный лесу человек,
а и тот, выйдя на пенсию, подался в атомщики: стал для
какого-то там ихнего института наблюдать погоду...
V
Наблюдение погоды могло бы показаться не шибко
сложным занятием, но только не в этот день. Утро было
ясным, потом небо нахмурилось, нагнало с моря зябкий
густой туман — все в нем потонуло. И вот: скоро пол-
день, а кажется, только-только рассвело.
Дорога в Азовское, в пяти километрах от Мысового,
где живет бывший лесничий Василий Федотович Ко-
шель, тянется лесом. • Я ее бросил, пошел напрямик и
теперь, чтобы не задевать ветвей и не набраться сырости,
иду прогалинками. Щекочет ноздри грибной дух. Деревья
неподвижны. Они словно прислушиваются к шороху ка-
пель и к мягкому влажному хрусту сушняка под ногами.
Но вот впереди на выступившей из тумана пушистой
сосне сильно закачалась ветвь. Кто там? Белочка? Ну-ка,
покажись, рыжая, где ты? Подошел к дереву, начал
сквозь хвою всматриваться в вершинку. Не видно. И на
соседнем дереве тоже пусто. Когда глядь — она чуть не
рядом, в каких-нибудь полутора метрах, смотрит из-за
сучка, сама желтая, хвост серенький, глаза что черные
бусины. Интересуется, кто я таков, зачем сюда пришел.
Не большое диво увидеть в лесу зверька, тем более
что и раньше знал, по рассказам, что они тут водятся,
а увидел — идешь дальше и улыбаешься. Чему улыба-
ешься? Тому, что посмотрели друг на друга два существа,
равные в своих правах, и никто никого не обидел?.. Томуг
что очень уж она красива, эта белочка с широко расстав-
ленными цепкими лапками, с задорным своим выраже-
нием лица? Бог знает. Всегда от близости с меньшими
братьями душа человека отзывается самым лучшим, что
в ней есть.
Туман редеет. Уже можно угадать, где сквозь него
хочет пробиться, вот-вот пробьется солнце. Лес словно
пробуждается от дремы, и желтые листья, еще кое-где
оставшиеся на верхушках тополей, обрадованно лопочут.
Вдруг из-под самых моих ног, с голого почти места
срывается фазан. Остолбенело гляжу на него: никогда
еще не доводилось мне подымать фазанов с такого рас-
стояния. Чудной какой-то фазан!.. Да он и полетел как-то
95
косо, чуть не натыкаясь на ветки. Перемахнул поляну,
свалился в кусты. Неужели раненый? Я побежал к нему
и без особого труда, слегка только поцарапав руки колюч-
ками, поймал. Молодой самец с хвостом, как шпага тор-
чащим из-под перьев, с кольчугой на груди и с красными
надбровьями. Нет, пе ранен. Крови нигде не видно. Тело
под перьями горячее, сердце колотится в мою ладонь ча-
сто-часто, клюв широко раскрыт, а глаза до половины,
снизу подернуты пленкой... Видать, заболел бедняга. Что
ж, брат, ничем я тебе сейчас не помогу. Ступай, выздо-
равливай, как сам знаешь. Пустил я его, и он, вытянув
раскрытый клюв, пьяной какой-то побежкой, чертя кры-
лом землю, кинулся прочь...
С середины леса я повернул налево, чтобы выйти к
морю, обошел небольшой бугор с деревянной вышкой,
видимо, в давние времена сделанной лесником для обзо-
ра леса и теперь заброшенной, покосившейся, обогнул ее
и увидел рассыпанные на земле яркие зерна кукурузы.
Поднял пару зерен, придавил пальцами — размялись. По-
нюхал. Пахпут... водкой! Ну, тогда все ясно. Фазан,
показавшийся мне больным, был попросту пьян. Бра-
коньер, подлая душа, до чего додумался!
Бедные фазапы, сколько у них врагов! Лисы, коты,
собаки. Или те же сороки: в период кладки яиц они вти-
хомолку наблюдают наседку в гнезде и, лишь та на
минуту отлучится, сразу же разбивают и пьют яйца. И
грибники, мирные любители грибов: как раз в эту пору
целыми ватагами прочесывают лес и беспокоят, сгоняют
с гнезд наседок. Но больше всего урону фазаньему пле-
мени, конечно, от браконьеров и охотников. Лес — за-
казник. Стрелять здесь кому попало нельзя. Однако
стреляют.
В недавние годы в нашей печати появлялись призы-
вы запретить по всей стране любительскую ружейную
охоту. Слишком дорого она обходится родной фауне.
Раньше для многих семей это было подспорьем в про-
питании, а теперь что? «Спортивный» интерес?
Если удастся сохранить казантипский лес, хозяева но-
вого города не потерпят здесь ружейной охоты.
Я говорю: если лес удастся сохранить.
Удастся ли?
Выхожу из леса на открытое пространство. Тумапа
уже нет совсем. Солнце, погода! Передо мной ярко, до
«6
рези в глазах светится песок бесконечного пляжа и рас-
стилается синее, слегка взъерошенное зыбью море. Хочу
обойти кусты, сворачиваю направо и неожиданно упира-
юсь в округлый вырытый в песке бассейн. Хорошо, ус-
пел ухватиться за ветку, а то так бы и съехал в него по
крутому сыпучему берегу. Что за бассейн? Откуда он
тут взялся? Небольшой, метров полета в диаметре, ниже
уровня моря и отделен от него мощными песчаными ку-
чугурами. В бассейне, под берегом, на железных сваях
стоит большая будка — насосная станция. Она дрожит
и гудит. Глаза приковываются к глубокой воронке, ко-
торая, крутясь, словно бы раскачивается по поверхности
и время от времени причмокивает. От этого причмокива-
ния становится не по себе: попади в эту воронку — не
отпустит. Куда же гонят такую массу воды? От насосной
толстые трубы идут в сторону Акташского озера, к бу-
дущему водоему — охладителю турбин атомной электро-
станции... Скорей всего, из этого котлована гонят воду на
земснаряды, намывающие дамбу вокруг охладителя. Но
земснаряды должны по проекту брать воду из моря, а тут,
похоже, в расход идет пресная верховодка. Со всех сто-
рон из-под леса, из-под сыпучих берегов струят в кот-
лован прозрачные ручьи... Ну-ка, попробуем на вкус...
Осторожно спускаюсь к воде, зачерпываю горстью. Ни-
чего водичка. Такой была наша керченская до прихода
к нам Днепра. Чуть солонит, но пить можно... Товари-
щи дорогие, что же вы делаете с лесом? Выцедите из-под
него всю пресную воду, подойдет морская, лес начнет
сохнуть!
Это вроде бы любому школьнику понятно. Или мои
страхи напрасны? Надо поговорить со знающими людьми,
с лесоводами.
От насосной станции до поселка Азовского рукой
подать.
Вот он, поселок.
Пятнадцать лет назад, когда я сюда заходил, здесь у
ремонтных мастерских звенели молоты на наковальне,
шипела электросварка, слышались громкие голоса; перед
конторой со смехом и покрикиванием грузились в кузов
машины молодые работницы, забрасывали ведра, лопаты...
Сейчас все замерло. Длинное строение мастерских обвет-
шало, покосилось — вот-вот совсем завалится; возле кон-
торы лесничества пусто. Да и самой конторы уже нет,
4. Крымские каникулы.
97
она перекочевала в райцентр, и поселок, тридцать с не-
большим дворов, притих, как улей, из которого улетела
матка.
Василий Федотович Кошель, бывший лесничий (те-
перь он состоял на должности наблюдателя — в подмогу
проектировщикам), как раз был занят своими новы-
ми обязанностями. Принеся с моря банку воды, он в
сенях на табуретке перегонял велосипедным насосом эту
воду через прибор — стеклянный цилиндр с фильтром. Ра-
ботал не спеша. Спокойно ответил на мое «здравствуйте»,
и так же, качая насос то одной, то другой рукою, вы-
слушал все мои вопросы. Потом вынул из цилиндра бу-
мажный фильтр и положил его на полку сушиться.
— Наукой занялся на старости лет,— сказал он, про-
водя меня в комнату.— Помогаю атомщикам. Три раза
в день при любой погоде беру пробу морской воды на оса-
док, замеряю температуру, направление ветра... Вроде бы
вода как вода , ан нет, им надо знать все досконально,
чтобы потом не было никаких неожиданностей. Эти филь-
тры они чуть ли не под микроскопом рассматривают...
А лес не их забота. У леса свой хозяин — лесничество.
Ну, конечно, и мы, леспые жители...
Василий Федотович сел, выщелкнул из лежавшей на
столе пачки сигарету и начал не спеша ее разминать.
— Первый бой за лес мы выиграли. Город-то должен
был строиться здесь, на этом самом месте, вы это знаете?
Да, уже все проекты были готовы, но лесничество под-
нялось на дыбы и сумело лес отстоять. А вот сумеем ли
теперь спасти его от засолонения — вопрос сложный...
Этот котлован... Кто разрешил его вырыть посреди леса?
Не думаю, чтобы наш гослесзаг дал на это добро. Они
должны были ставить насосную в море, брать воду пря-
мо из моря, а так им, конечно, удобней. И боюсь, что это
только начало наших неприятностей. Что будет, когда
намоют дамбу и соленая вода в Акташе подымется по
проекту на полтора метра? Это очень серьезно: изменят-
ся ведь гидрогеологические условия во всем нашем рай-
оне. Тут научный прогноз нужен: все досконально иссле-
довать. Все! И защитить лес. Иначе...
Василий Федотович не сказал, что может быть «ина-
че». Но и так было ясно: произойдет непоправимое!
Пора уже было мне прощаться и уходить, когда раз-
говор коснулся еще одной важной и тревожной темы —
влияния атомной электростанции на Азовское море. Ва-
98
сплий Федотович сказал, что кто-то из гидрогеологов
обронил в разговоре цифру: пять метров кубических в
секунду — столько, мол, воды будет забирать станция из
моря для своего водоема-охладителя. Я сослался на ди-
ректора станции: тот назвал цифру иную — три. Однако
и она не успокоила моего собеседника, и, чтобы уяснить,
много это или мало, я полез в свою записную книжку —
там были выписаны на всякий случай средние годовые
расходы воды крымских речек. Вот Салгир. У села Дву-
речье Салгир пропускает 1,8 кубометра воды в секунду.
Значит, станция будет забирать у Азовского моря чуть
ли не два Салгира! Порядочно!.. Это еще больше ускорит
засоление Азова. Его соленость с 9—10 промилле под-
нялась за последние годы до 14, а у черноморской воды
18 промилле. В ближайшие несколько лет они по соле-
ности сравняются и без станции. Но, как сказал директор
Анатолий Петрович Сизин, станция могла бы хоть ча-
стично вернуть свой долг морю. Могла бы — если по-
ставить здесь мощные опреснители...
После охлаждения турбин вода в водоеме-охладителе
станет значительно теплей и соленость ее увеличится
примерно до 20 промилле. Такой она будет прогоняться
по тридцатикилометровому трубопроводу в южный Си-
ваш. Солепромыслы, которые там расположены, дали
«добро». Они надеются, что такие перемены их работе
не повредят. Но все-таки куда лучше было б, если бы
при станции соорудить опреснители. Пресной очищенной
водой можно было бы оздоровить Казантипский залив и
весь район, прилегающий к полуострову. Анатолий Петро-
вич с большим увлечением говорил мне о такой возмож-
ности.
Да, большая стройка — большие проблемы. Как ни
углубляйся в частности, как ни прикидывай, а связей
оказывается потом, спустя время, куда больше, чем пред-
ставлялось вначале.
— Об этом-то и речь,— говорил и повторял Василий
Федотович, когда мы с ним прощались.— На главных бы
направлениях не промахнуться, вот что важно!
Скрежещет под ногами ракушка, гулькает и шипит
волна, накатываясь на песок, и опять я один на всем ка-
зантипском раздолье.
Неужели один? Туман уже весь разошелся, пустын-
ный берег открыт взору в обе стороны до чуть белеющих
4*
99
в дымке скал, и никого на этом берегу не видать. Только
мартыны ходят по песку. Сейчас вода холодна, нет
купающихся, и рыбу здесь никто не ловит, и все-таки
удивительно, что еще выпадают у моря иногда такие ми-
нуты — оказаться вдруг одному на три десятка песчаных
километров!
Море чуть рябит — синее, с отчетливой линией гори-
зонта. Такое же чистое, без пятнышка и небо. И лишь
впереди, на выдвинутой в море серой скалистой громаде
Казантипа лежит плотное белое облако. Я ожидал, что,
пока дойду, это облако исчезнет вместе с остатками ту-
мана, но оно, видать, крепко зацепилось. Оно вроде бы
даже пухнет, разбухает изнутри, и уже можно заметить
как между утесов и выступов скал стекают вниз белые
пряди. То ли облако вползло в котловину и никак нё
может из нее выбраться, то ли сама же котловина и на-
дышала его? Вот уж поистине Казантип — казан: наварил,
наклубил, аж через край переваливается. Белые ручьи
и реки текут по расселинам, спадают по крутизне, как
медленные водопады, и, становясь все тоньше, прозрач-
ней, совершенно рассеиваются внизу.
Наверху промозглый белый мрак. Солнце и не про-
глядывает над головой. Тропа скатывается с гребня в
котловину, сливается с наезженной дорогой. Не та ли
это дорога, которая окольцовывает котловину изнутри?
Если так, то я, повернув направо, через некоторое время
выйду к заброшенному дому маячника — тому, где ког-
да-то ночевал. Интересно, стоит дом пустой или снова
живут в нем люди?
Прошел в тумане довольно долго, весь продрог и ни-
чего не увидел. Даже и следов усадебки не заметил. До-
рога тянется и тянется, может, я иду уже по второму
кругу?
VI
Впереди из-за увала неожиданно показался всадник на
гнедом малорослом коньке. Издали он выглядел стройным
и молодым, но подъехал и оказался в больших годах:
из-под серой кепки, надвинутой на очки, молодецки тор-
чал клок седых, совсем белых волос. В правом стекле
сильно выпуклых очков недоставало половинки, левое
стекло тоже с краю лучилось трещинками, но выражение
его глаз и всего морщинистого, чисто выбритого лица
100
было здоровым, живым и при этом не лишено хозяйствен-
ной строгости. Лет ему было наверняка уже за шестьде-
сят.
Поздоровались. Я спросил про домик из ракушечника,
стоявший на склоне котловины — куда он подевался?
— Как куда? — не очень-то приветливо ответил всад-
ник.— Я его перетащил в село — сыну дом построил. То
ж моя усадьба была, под горой.
— Так вы и есть бывший маячник?
— Ну а то кто ж! Филонов Федор Корнеевич. А вы
кто будете?
Я сказал. И добавил, что пятнадцать лет назад ходил
по этим местам, ночевал в покинутом доме под горой, а
теперь вот очутился здесь снова и — так все тут пере-
менилось, оскудело, аж душа щемит.
— Да, да,— закивал старик.— Шо ж вы хотите: здесь
теперь тысячи народа проезжают. На колеса стала ма-
тушка-Русь! На колеса стала, а ездить не научилась.—
С правой руки у него свисала плеть, он подхватил ее и
показал на обугленные стебли и кочерыжки, торчащие из
земли,— следы пожара.— Это все туристы нашкодили,
шоб им пропасть! Я тут мотаюсь, присматриваю, да раз-
ве за всеми управишься? Я от сельсовета уполномо-
ченный по охране природы...
Тут его конек, стоявший в сонном забытьи с подо-
гнутой ногой, вдруг поднял голову и совсем не сонным
взглядом очень внимательно на меня посмотрел. Ей-ей,
показалось, что, понимая разговор, он поинтересовался,
как я уразумел и оценил высокую должность его седока.
А я и вправду был очень рад встрече: с этим-то чело-
веком мне как раз и нужно .поговорить. Однако на мою
просьбу уделить часок для беседы он сказал, что се-
годня не может — занят.
— Хочешь, приходи завтра ко мне домой, буду ждать.
Я внизу живу, с этой стороны, что к лесу ближе. Спро-
сишь, где хата Змея, любой скажет.
— Хата Змея?!
— Ну да. По фамилии меня, может, знают не все,
а Змей — кого хочешь спроси.— Он усмехнулся.— Я не
сержусь. Они так меня кличут без зла, люди-то. Пускай!
Я смотрел на него во все глаза.
Позавчера, в день приезда в Мысовое, мое внимание
привлек мемориал, недавно сооруженный в честь по-
гибших сельчан,— очень внушительный, необычный для
101
сельской местности, с бюстами воинов. Постоял около не-
го, вздохнул, пошел дальше. Метрах в десяти за сквером
стояла железная будочка под замком. На железной две-
ри электросваркой размашистыми буквами было наплав-
лено: «Змей». Я подивился — гляди-ка, знать, сильно уж
досадил кто-то этому сварщику, что он не пожалел сил
и времени на такую надпись. А Змей, оказывается,—
вот он, и совсем па свое прозвище не обижается. Но,
может, он только виду не подает — привык и смирился,
а на самом деле оно его жжет и коробит?
Так и не решился я спросить старика об этой же-
лезной будке.
— Ладно, Федор Корнеевич, договорились. Завтра в
два часа ждите. Приду.
Не знаю, всерьез ли он сомневался в известности сре-
ди сельчан своей фамилии и имени, но сколько я потом
пи разговаривал с людьми: и со старыми, такими, что
надо кричать в самое ухо, и с мальчишками-пионерами,
и с рыбаками здешнего рыбоколхоза — все его знают и
по прозвищу, и по фамилии. И все его любят. Гордятся
им. В школе он — почетный пионер. В сельсовете — луч-
ший активист. Прозвище ему дано за мудрость и дотош-
ность. «Наш Корнеич до всего дойдет, все заметит и рас-
судит!»
Надпись же на железной будке появилась вот при
каких обстоятельствах.
Некоторое время тому назад военный комиссар Ле-
нинского района обследовал состояние памятников и мо-
гил, оставшихся с войны. Братская могила в Мысовом
требовала ремонта. Заботу об этом взял на себя Федор
Корнеевич. Долго ли, коротко ли — сделали мысовцы ме-
мориал лучший в районе. Разбили сквер, посадили цве-
ты, деревья. Скульптор-самоучка из рыбаков вылепил че-
тыре бюста — летчика, танкиста, пехотинца и моряка.
Поставили ажурную ограду. Даже расстарались на но-
венькие светильники. Но кусты, деревья — их надо
поливать. А рядом ни колодца, ни колонки. Федор Кор-
неевич пошел к геологам. Договорились. После смены при-
ехали они с бурильной установкой. В пробную скважи-
ну вставили трубу и кран, и сельский парень Слава Чир-
ков, работавший сварщиком на новостройке, «сшил» из
железных листов будку. Он же и вывел на дверях элект-
росваркой — «Змей». Чтобы знали люди, кто тут главный
хозяин, и зря ничего не трогали.
102
И теперь у братской могилы до поздней осени цве-
тут оранжевые астры и бело-малиновые георгины. До-
рожки посыпаны желтым песком, и у ограды на скамей-
ке сидят женщины, вспоминая о прошлом и беседуя о
нынешних своих делах. Случается, отдыхает здесь и Фе-
дор Корнеевич, но редко: у него новые заботы, сидеть
некогда.
Он председатель Общества охраны природы, нештат-
ный рыбинспектор, егерь, член уличного комитета, дру-
жинник. Не сосчитать всех его забот. Самая же боль-
шая и беспокойная — война с браконьерами.
Живет он недалеко от леса и, если слышит выстре-
лы — днем ли, вечером, тотчас все бросает и идет «выяс-
нять обстановку». Однажды ночью погнался за двумя
браконьерами и загнал одного в заросший камышом
пруд. С треском и плеском ввалился браконьер в эту
неожиданную ловушку, начал выбираться, да, знать, ис-
пугался, что его Корнеевич тут же встретит, и затих, за-
мер, будто его там и нет.
— Сидишь? — сказал в темноту Федор Корнеевич.—
Сиди! До утра буду караулить, а все равно от меня не
уйдешь!
Но в ту ночь временами налетал порывистый ветер,
камыши начинали шелестеть, и под этот шелест брако-
ньер мало-помалу подвигался к берегу. Ползком, полз-
ком по грязи он вылез на сухое, еще немного проволокся
по-пластунски и, подхватившись, кинулся бегом. Дого-
нять его, молодого, здорового, у Федора Корнеевича не
было силы.
На другой день он пришел к этому месту, надеясь
найти что-либо из вещей браконьера и таким путем опо-
знать. Ничего не нашел. Но след в камышах и в грязи
браконьер оставил знатный. Видно было, что с испугу
он зарылся в болото по самые ноздри и вряд ли ему за-
хочется повторить такую охоту.
Есть среди браконьеров отчаянные головы, но и они
трусят перед Корнеевичем. Он же страха не имет, его
ничем не остановишь и не подкупишь. Друг ты, сват,
брат,— никому нет пощады на подлом деле...
Когда в назначенное время я пришел к его небольшо-
му, аккуратно выбеленному дому, Федор Корнеевич ра-
ботал в огороде — срезал ботву с бураков. Примерно треть
огорода у него была засажена бураками, были они пря-
мо-таки необыкновенные — глыбами распирали землю,
103
а ботва, сочная, темно-зеленая, была хозяину чуть не
по пояс. Он носил ее охапками и засовывал в кроличьи
клетки, стоявшие на подпорках с краю огорода. Тут же
у клеток хрумкал зеленью и давешний гнедой конек.
— Молодец, точно пришел,— сказал Федор Корнее-
вич и воткнул нож в стенку крольчатника.
Потом снял с забора седло и водрузил коню на спи-
ну.
— Понимаешь,— проговорил он, затягивая подпру-
гу;— наш пастух-парнишка попросил меня после обеда
его подменить: ему в военкомат надо позарез. Ну, а нам
с тобой не все ли равно, где беседовать? Так что ты,
дорогой товарищ, шмаляй на Казантип во-о-он по той
дорожке, что за скалу вильнула, видишь? А я тебя на
Ваське догоню. Там наши коровы пасутся.
Что ж, пошел я на гору.
Вышел наверх, смотрю — коровы беспризорные, все
разбрелись. Одни щиплют траву в скалах у самого низа,
другие пасутся на гребне, а третьи спустились с греб-
ня к озимым в котловину, и двое или трое уже вовсю
пошли нахватывать зеленя. «Куда полезли, а ну геть!» —
закричал я, припомнив детство, и помчался наперерез.
Тут и Корнеевич вымахнул на своем гнедом коньке, то-
же заорал страшным голосом: «Так их, гадов, переймай,
переймай!». Ударил плеткой коня и поскакал заворачи-
вать самых дальних.
Довольно долго мы с Федором Корнеевичем собирали
в кучу непослушных коров. Наконец согнали их между
скал, на логу, где еще кустилась неплохая, не тронутая
пожаром трава, и он сошел с коня, бросил пиджак под
камень.
— Садись!... Ну, на чем же мы с тобой остановились?
Я уморился, дышал тяжело.
— Погодите... Дайте передохнуть. Вы прямо как Ча-
паев летаете... Сколько вам лет, Федор Корнеевич?
— Семьдесят семь.
— Семьдесят семь?!
— Ага, совсем молодой! — Он засмеялся и, приподняв
кепочку, провел пятернею по густым белым волосам.—
Очки у меня только подкачали, а так еще парень хоть
куда!
Он шутил, но маленько и гордился собою. Да и вправду
красивый был старик. Нос, рот, подбородок — все пря-
мых, твердых очертаний, без старческой рыхлости и
104
мелких морщин. Глаза под стеклами очков еще не по-
теряли синевы и задора и кажутся куда моложе, чем
поколотые и треснувшие очки.
Мы Сидели под камнем на пригреве, а вдали, за ма-
линовым ковром солончаков, расстилавшихся по низине,
совсем на таком расстоянии игрушечные, словно состав-
ленные детьми из мелких кубиков, видны были дома но-
вого города. Там жучками сновали «камазы», и всякий
раз, вывертывая из-за девятиэтажки на кольцевую доро-
гу, машина всблескивала ветровым стеклом.
О новостройке у нас и пошел главный разговор.
Мне хотелось узнать, как Федор Корнеевич к ней от-
носится, что от нее ожидает. Полагает ли он, что ка-
зантипская природа выживет и сохранится в соседстве с
новым городом и атомной станцией или ничего хорошего
от такого соседства не ждет?
Не торопя с ответом, я рассказал, какие мнения уже
довелось выслушать. Одни так отвечали: «А что, мое
мнение разве чего-нибудь изменит? Стройка уже на ходу!
Поживем, увидим, куда оно повернет — к лучшему или
худшему». Другие удивлялись: «А чего тут губить? Тут
губить уже нечего, все давно погублено». У третьих же
не было никаких сомнений и страхов. Они говорили:
«Дай бог здоровья этому строительству, хоть в люди вы-
йдем из своего захолустья. А природа — что ж, лес ру-
бят — щепки летят!»
Рассказал я Федору Корнеевичу и про то, как на-
рвался в. общежитии стройки на одного сердитого коман-
дировочного инженера. Он считал все эти разговоры о
сохранении природы дурацкой и даже вредной модой
и привел «наглядный» пример: вот, был уже готовый
прекрасный проект города в лесу, на казантипской сто-
роне, а защитники природы поднялись на дыбы, засто-
нали, заскулили, и теперь город строится на другом мес-
те, на таком, которое потребует у государства не один
миллион рублей дополнительных ассигнований. Лесу же
тому — три копейки красная цена. Не понимают люди,
в какой век живут, лопочут о какой-то ерунде!
Федор Корнеевич слушал и нервно ухмылялся, ме-
нял позу, постукивал плеткой по сапогу. Потом спро-
сил:
— Молодой инженер? В кожанке? Ну, ну! Знаю. Он
тут носится, как угорелый. Боюсь я таких! С ним не по-
говоришь, вмиг обрежет. Ему все ясно. Ты только рет
105
раскрыл, а он тебе: давай, батя, скорей телись, конкрет-
но, конкретно! Ну, да ладно, не такие здесь погоду де-
лают... Ты хочешь знать мое мнение? Скажу. С тем,
что эта новь окончательно загубит казантипскую природу,
я не согласен. Совсем наоборот! На них-то у меня теперь
все надежды, на станцию, на новый город. Да, именно...
Ты постой, постой!
Видя, как меня озадачили и насторожили эти слова,
он поднял ладонь.
— Ты высказался, теперь дай я выскажусь. Ясное
дело, при такой большой стройке быть того не может,
чтобы ничего не пострадало. Семья дом ставит и то, гля-
дишь, какого-нибудь подземного ховрашку-сусличка за-
давят или муравейник разорят. А тут вон чего творится!
Порой гляну на какой-нибудь трактор-тягач, как он жи-
вую землю скребет-выворачивает, ей-богу, аж отвернусь —
не могу смотреть. Беда! Но главная для наших мест не
эта беда. Первая наша беда и первое несчастье в коле-
сах, в той прорве машин, которые жмут на Казантип со
всего света. Глянь, что делается! Живого места нет па
Казантипе, все перехлестнуто дорогами! Где только мож-
но проехать, там и едут — куст не куст, дави его, лишь
бы пристроить в удобном месте свою драгоценную маши-
ну. Что тут может сохраниться? Какие бы они добряки
ни были, эти, которые на колесах, они в первую очередь
пекутся о машине. Пеший человек, если и шкодливый,
все-таки откровенно нарушать порядок опасается — а ну
как догонят да по шее дадут или оштрафуют! Потом, пе-
ший, он почти всегда из каких-нибудь ближних мест, и
Казантип ему дорог, как свой. А турист на колесах уже
повидал всякое, сегодня у него перед глазами одно, зав-
тра другое. Страна большая, не может он каждому но-
вому месту дарить по куску своей души — невозможное
это дело, не получится, да и души той у него осталось с
гулькин нос. Вот, к примеру, решил он остановиться с
ночевкой, порыбалить. Как тут обойтись без костра?
«Сходи, корешок, пошарь чего-нибудь на топливо». И
корешок идет, доламывает кусты, выкручивает из корней
последние живые ветки. Сырые? Ничего. Бензином плес-
нуть — загорятся. Ты говоришь, пятнадцать лет назад
ходил по этим местам? Ты должен помнить, какие здесь
по лощинкам были заросли и зеленые буераки. Где они?
Ничего нет. Голо, как на коленке. А сколько было пти-
цы! Огарь-утка, редчайшая, видел ты ее когда-нибудь?
106
Красно-коричневой масти, большая, чуть не с гуся ве-
личиной, она в наших скалах гнездилась, это ее родина.
Шабаш, нет огари. Только в Астанинские плавни, гово-
рят, когда никогда залетает... А галагаз куда подевался?
Красавец галагаз, белый, с коричневой полосой на груди.
Его же на Акташе было видимо-невидимо. Голуби-ала-
маны — те еще, правда, кое-где в скалах держатся. Но
и голубей стало в последнее время много меньше. Дерут
их нещадно, особенно в пору, когда вылупливаются птен-
цы. Иные рыболовы повадились приезжать без насадки,
и пока один закидывает удочки па какую-нибудь колба-
су, другой лезет за голубятами — режут их и на крю-
чок. Сам видел, чуть до драки не доходило с этими жи-
водерами. И еще вот что бывает. Приезжает компания.
Одни ловят рыбу, другие устраивают потеху — вылавли-
вают водяных ужей. Вроде как бы на конкурс — кто
больше. «Да что же вы делаете,— кричу им.— Прекра-
тите безобразие!» А они смеются. Подначивают: «Спя-
тил, дед? Нам награду за это надо выдать, а ты ругаешь-
ся!» Начинаешь им растолковывать. Бывает, и за плет-
ку схватишься. А что делать, если он, гривастый дурак,
выкобенивается перед тобой и не хочет человеческого
языка понимать? И это, я говорю, в основном приезжие
на машинах. Люди денежные, слишком самостоятель-
ные, нет им никакого удержу. Наш сельсовет выставлял
щиты — где можно проехать, где нельзя, где стоянка для
машин. Куда эти щиты подевались? Были и нет. Слома-
ны, вывернуты, зарыты в песок. Нашей сельской власти,
слабыми нашими силами эту машинную стихию не обуз-
дать. Вот в этом-то смысле я и толкую, что на новый го-
род да на станцию вся надежда. Они должны нам по-
мочь сохранить природу. У властей нового города хва-
тит силы навести порядок. Хочешь посмотреть Казантип
и порыбалить? Изволь — ставь машину за пять километ-
ров на стоянке и иди пешком. Поэтому я голосую за
город. Правда, с одним условием: чтобы не затягивали
строительство. Пока строят, это ведь самое опасное вре-
мя и для леса, и для зверя, и для птицы — для всей
природы!
Пока мы с Федором Корнеевичем, сидя в затишке
под камнем, обсуживали с разных сторон будущее Ка-
зантипа и нового города, коровы опять все разбрелись
и опять самые проворные спустились в котловину — к
107
озимым. Увидев это, он подхватился и заоглядывался,
ища своего коня. Засвистал, закричал: «Вась, Вась, Вась,
где ты, черти бы тебя носили?»
Из какой-то невидимой расщелины донеслось ржание.
А потом показался и сам конек. Поскубывая по пути
траву, он послушно пошел к хозяину.
— Что ж, будем прощаться,— сказал Федор Корне-
евич.— Сейчас вернется пастух, а я хочу еще к леснику
поспеть. Хочу, понимаешь ты, договориться с ним на-
счет саженцев тополей — для нашего мемориала. Ака-
ция там неплохо прижилась, но теперь, когда есть вода,
тополя тоже будут рость. Сейчас самое время для по-
садок... А этой ученой женщине, геологине, из Симфе-
рополя, передай от меня привет. Скажи, что мы здесь
рук не опускаем. Передашь?
— Передам...
Подошел конь, стал около камня. Видать, он всегда
так становился, чтобы старику хозяину легче было за-
лезть в седло. Но Федор Корнеевич на этот раз не при-
нял Васькиной услуги. Отвернул коня в сторону, вдел
ногу в стремя и хоть не залетом, а все ж таки — знай
наших! — с земли закинул наверх сухое свое тело.
Издалека он и вовсе выглядел молодцом.
Такие у меня были встречи и разговоры на Казан-
типе. Были потом и другие — с местными охотниками и
рыбинспекторами, работниками лесничества. Все они
поддерживают Корнеевича: нужно строже спрашивать с
нарушителей государственных природоохранных законов.
И нужно оградить ничем не защищенное и не приспо-
собленное к массовому отдыху азовское побережье от
наплыва автотуристов, особенно в весеннее и летнее вре-
мя, когда здесь нерестится рыба и идет кладка яиц.
Везде, по всему миру живую природу теснит научно-
техническая революция. Но все-таки какой бы огромной
важности ни вставали перед нами иные задачи, какие
бы обстоятельства ни выходили на передний план, проб-
лему защиты природы мы упускать не имеем права: она
возникла не сегодня и будет теперь наиважнейшей, по-
ка живо человечество.
Когда мы снова вернемся в этот прекрасный мир...
Вернемся — такое чувство живет в каждом из нас, в
нем нет ничего противоестественного. Ведь ощущаем же
мы прошлую свою историю, жизнь наших предков как
108
реальность. Памятью, переданной нашим потомкам, их
глазами — вернемся. Будет стоять на Казантипе юноша,
завороженный далью и видом города, сходящего к мо-
рю по уступам горы, стаи птиц будут садиться с кри-
ком и гоготом на седое от соли, местами зеленое от
тростников Акташское озеро. И эти леса, очерченные
полукружиями синих морских заливов, эти золотые пля-
жи — все останется, как есть, и глаз нельзя будет ото-
рвать от этого приволья...
Керчь
Борис Черепанов
ЗЕЛЕНЫЙ МУЗЕЙ
ели бы приехали в Крым на
отдых, вам непременно надо по-
бывать в Государственном Ни-
китском ботаническом саду. Он относится к числу са-
мых известных, посещаемых и всеми любимых мест
Южнобережья.
У сада двоякое назначение. Прежде всего это круп-
ный научно-исследовательский институт — центр южно-
го растениеводства, его ученые исследуют и 'акклиматизи-
руют ценные,' нужные народному хозяйству растения,
выводят новые сорта и формы декоративных, плодовых,
цветочных, эфирномасличных культур. Одновременно сад
представляет собою своеобразный народный университет
природы, работающий под открытым небом круглый год:
его посетители пополняют свои знания о жизни расте-
ний, учатся любить и беречь зеленых друзей. Сад хранит
огромные растительные богатства, собранные со всех кон-
тинентов нашей планеты, его по праву называют «зеле-
ной сокровищницей». У каждого, кто побывал здесь, на-
долго сохраняется радостная память от общения с жи-
вой, вечно юной природой.
Когда вы войдете в Никитский сад, экскурсовод при-
гласит вас прежде всего к памятнику Христиану Хрис-
тиановичу Стевену — основателю и первому директору
сада. В 1981 г. исполнилось 200 лет со дня рождения
ученого, прозванного «Нестором русских ботаников».
Многое он сделал как исследователь, но лучшее дело
109
его жизни — все таки сад, заложенный в 1812 г. Свое
название он получил от близлежащего населенного пунк-
та — деревни Никита (нынешнее с. Ботаническое).
Более полутора веков прошло с той поры. Сад раз-
росся и расширился, многократно увеличился объем ис-
следовательских работ его коллектива. Сегодняшний Го-
сударственный Никитский ботанический сад — результат
труда нескольких поколений ученых-энтузиастов и та-
лантливых садовников. Нет никакой возможности упо-
мянуть всех. Но несколько крупных и известных имен
мы назовем: плодовод В. В. Пашкевич, винодел
А. М. Фролов-Багреев, физиолог В. Н. Любименко, био-
химик С. Д. Львов, почвовед П. Н. Антипов-Каратаев,
плеяда ботаников — профессора Е. В. Вульф, Н. И. Куз-
нецов, С. С. Станков, Н. И. Рубцов. В течение полувека
при саде существовало училище садоводства и виноделия,
его выпускники закладывали ботанические и пло-
довые сады, виноградники и винодельни по всему югу
России. Так продолжено было доброе дело, начатое Сте-
веном.
От памятника этому замечательному ученому вы про-
йдете на партер — парадную часть сада, где расположены
административное здание, колоннада, летний амфитеатр,
декоративный бассейн. Вечнозеленая субтропическая зе-
лень окружает памятник Владимиру Ильичу Ленину.
Почти круглый год, сменяя друг друга, цветут на парте-
ре цветы.
А дальше по маршруту начнутся чудеса ботаники:
аллея дуба каменного, бамбуковая роща, многоствольный
тис ягодный, ряды строгих сумрачных'кипарисов... С поч-
тением остановитесь вы возле секвойядендрона — этого
гиганта растительного мира: его уходящая ввысь пира-
мидальная крона, медно-красный ствол, ветви, изогну-
тые, словно бивни мамонта,— все производит впечатле-
ние мощи и величия. Ваше внимание привлекут кедр
плакучий, земляничник мелкоплодный, роща кедра ливан-
ского, пальмы, бананы — мир экзотики.
В саду так подобраны виды и сорта растений, что
здесь постоянно что-нибудь цветет. По календарю еще
зима в разгаре, еще мы стараемся одеться потеплей. Но
вот наступило зимнее равноденствие, земная ось чуть на-
клонилась к югу, и день прибавился, что называется,
на воробьиный шаг. Из травянистых цветочных растений
в числе первых распускается подснежник. Этот ранний
110
вестник весны появляется на полянах и под деревьями,
где расстелены белые салфетки снега. Он очень красив,
не зря носит имя — Галантус! Белые цветки висят на
тонких стеблях, словно крупные молочные капли или
миниатюрные бра. К сожалению, существует такая дур-
ная мода: едва появятся в лесу подснежники, их соби-
рают букетами, корзинами, ими торгуют. А ведь этот
нежный первоцвет — коренной житель наших лесов —
нигде в мире, кроме горного Крыма, больше не встреча-
ется.
В конце марта — апреле распускаются тюльпаны, нар-
циссы, гиацинты. Тюльпан нельзя не заметить, даже
когда он один: такой он крупный, праздничный. Как изящ-
ные светильники на зеленых подставках-цветоносах сто-
ят тюльпаны на партере, и порою вся площадь озарена
их нежным цветом, словно иллюминацией в честь весны.
В саду собрано около 200 сортов тюльпанов, 100 сортов
нарциссов, 30 сортов гиацинтов. Цветоводы устраивают
растениям экзамены и, отобрав лучшие, размножают их,
передают в ботанические сады, зеленхозы, санаторные
парки.
Когда наступает май, в саду начинается настоящий
цветочный карнавал. Недаром говорят: «Март — с водой,
апрель — с травой, май — с цветами». Цветут декора-
тивные лианы — клематисы, цветки с большим разнооб-
разием окраски. Это растение, кажется, самой природой
предназначено для вертикального озеленения: цепляясь
усиками за проволоку, за выступ камней, клематис по-
крывает цветущей сетью стену, балкон, беседку. Сотруд-
ники сада собрали самую большую в нашей стране коллек-
цию клематисов — 200 сортов и форм. Ныне их интро-
дукцией и селекцией занимается кандидат сельскохозяй-
ственных наук Маргарита Алексеевна Бескаравайная.
Весной и летом излюбленным местом экскурсантов
становится розарий — выставочный участок роз в Верх-
нем парке. Розу справедливо называют королевой, цари-
цей цветов. Поэты всех времен и народов воспевали ее
как символ любви, красоты и нежности. В коллекциях
сада более 2000 отечественных и зарубежных сортов, в
том числе своей, собственной селекции. У некоторых из
них — примечательная биография.
Когда Юрий Гагарин покорил космос, его именем на-
рекли только что выведенную розу. Позднее, будучи на
отдыхе в Крыму, первый космонавт посетил Никитский
111
сад, и здесь ему вручили букет роз сорта Майор Га-
гарин.
В честь победы кубинской революции были названы
новые сорта розы — Фидель Кастро и Кубиночка. Са-
женцы послали на остров Свободы. Теперь крымские ро-
зы украшают улицы Гаваны и других кубинских городов.
Несколько лет назад в столице Италии Риме был ор-
ганизован Международный конкурс роз. Внимание спе-
циалистов привлекли рослые кусты с темно-зелеными
глянцевитыми листьями, со множеством крупных брил-
лиантово-розовых цветков, издающих сильный приятный
запах. Сорту присудили Диплом почета. Когда вскрыли
конверт с расшифровкой конкурсного номера, выяснилось,
что саженцы присланы из Никитского сада. Это был сорт
Климентина.
Много сил и времени отдают селекции роз кандидаты
биологических наук Вера Николаевна и Зинаида Кон-
стантиновна Клименко. Мать и дочь, они долго работали
вместе, отлично дополняли друг друга. Сейчас Вера Ни-
колаевна ушла на отдых, все заботы о розах взяла на се-
бя Зинаида Константиновна. Она уже вывела несколько
отличных сортов, устойчивых к жаре, к болезням, спо-
собных цвести долго, обильно.
Осенью в саду цветут хризантемы. Выставочный учас-
ток представляет тогда громадный, площадью с гектар,
пышный ковер, сотканный из этих цветов. Всего собра-
но около 300 сортов, и у каждого своя особая форма,
своя неповторимая окраска. В них все цвета спектра,
все оттенки, переходы и переливы от одного цвета к
другому. А какая чистота красок, сочность, интенсив-
ность! Какая неожиданно-прихотливая форма цветков!
Есть лепестки широкие, есть длинные, разделенные^ на
части; то они свисают вниз, как волнистые кудри, то
завиваются в виде трубочек, раковин, напоминают когти
птицы... Приятно побывать здесь в погожий день — солн-
це усиливает радостное звучание красок. А в пасмур-
ную погоду кажется, что сами цветы излучают свет и
тепло.
Многие сорта хризантем вывел селекционер Иван
Александрович Забелин, проработавший в саду более со-
рока лет. Мечта, Надежда, Царевна Лебедь, Плывущие
Облака, Солнечный Зайчик, Лунная Серенада — это его
сорта. Цветы полностью закрывают листву и почву, из-
далека кажется, что па земле — бархатные полотнища..*
112
Праздник осеннего цветения продолжается долго. Только
в декабре, а в иные годы в январе, зимняя стужа, спус-
тившись с гор, гасит цветочный фейерверк.
Во время экскурсии вы познакомитесь и с богатой
историей сада. С момента его основания здесь начались
работы по сбору коллекций растений, их изучению и
размножению. Отсюда стали распространяться по югу
страны экзотические породы деревьев — кедры, кипари-
сы, секвойи, пальмы, красивоцветущие кустарники. Сей-
час дендрологи сада участвуют в закладке парков в го-
родах и поселках, внедряют ценные экзоты в леса гор-
ного Крыма, занимаются озеленением промышленных
предприятий. Ученые-селекционеры вывели множество
новых высокоурожайных и зимостойких сортов плодо-
вых, субтропических и орехоплодных культур — персика,
черешни, сливы, алычи, миндаля, инжира... Результат
не замедлил сказаться: культуры эти стали возделывать
в более северных районах.
Никитский сад — родоначальник таких важных от-
раслей хозяйства, как виноградарство, виноделие, таба-
ководство, эфирномасличное растениеводство. Здесь была
собрана первая в стране коллекция сортов винограда,
началось опытное изготовление виноградных вин, были
выведены отечественные сорта табака, изучены и реко-
мендованы производству эфирномасличные и лекарствен-
ные растения.
Это в прошлом. А ныне? О масштабах деятельности
сада говорит цифра: ежегодно выращивается и переда-
ется производству около десяти миллионов саженцев и
сеянцев лучших сортов различных культур. За заслуги в
развитии южного растениеводства и в связи со 150-ле-
тием Никитский ботанический сад был награжден в
1962 г. орденом Трудового Красного Знамени.
«Наука сильна связью с практикой, с жизнью». Эти
слова — на памятной медали, выбитой в честь юбилея.
Связь с жизнью проявляется и в другом —<в приеме
и обслуживании посетителей. Их число достигло уже
700 тысяч человек в год и продолжает расти. Чтобы
уменьшить нагрузку на основной экскурсионный марш-
рут, готовится к открытию несколько дополнительных.
В ближайшем будущем вся территория сада станет за-
поведной — будет закрыт проезд туристских автобусов
и машин. Эти и другие меры позволят сохранить народ-
ное достояние для грядущих поколений. Сад ведет раз-
113
нообразную природоохранную работу, но и сам нужда-
ется в бережной охране.
Как бы под стать вековым деревьям-долгожителям в
Никитском саду есть люди, которые навсегда соединили
свою жизнь с этим уголком земли и до седых волос со-
храняют к нему юношескую любовь. Крупные ученые
работают здесь десятилетиями, продолжая исследования
своих предшественников, воспитывая учеников. В кол-
лективе сейчас 7 докторов и 98 кандидатов наук. К чис-
лу наиболее известных, всеми уважаемых ветеранов от-
носятся доктора наук профессора Иван Николаевич Ря-
бов и Александр Андреевич Рихтер.
Иван Николаевич приехал в Ялту после окончания
института в 1923 г., Александр Андреевич — тремя года-
ми позже. Первый в течение полувека заведовал отделом
южного плодоводства, второй — отделом субтропических
и орехоплодных культур. Большие трудности первых лет
Советской власти, землетрясение 1927 г., разработка и
реализация первого перспективного плана, Великая Оте-
чественная, послевоенное восстановление — все эти пе-
риоды и события в истории сада стали фактами их лич-
ных биографий.
Объем выполненной ими работы по интродукции и
селекции вызывает почтительное удивление. Иван Ни-
колаевич Рябов участвовал в выведении 400 новых сор-
тов косточковых культур, получил 26 авторских свиде-
тельств. Крупнейший специалист по селекции персика:
«рябовские» сорта занимают почти половину площадей
в персиковых садах на юге страны. Александр Андреевич
создал себе «имя» в селекции орехоплодных, он автор 37
сортов миндаля, в том числе 12 районированных. «Рих-
теровские» поздноцветущие сорта меньше повреждаются
весенними заморозками, что позволяет возделывать мин-
даль в промышленных масштабах. Перу исследователя
принадлежит 100 научных публикаций. Оба профессора
работают и по сей день, ныне — в качестве научных кон-
сультантов.
Среднее и младшее поколение ученых... Каков их
вклад в науку? Тут тоже есть о чем рассказать. Вот, к
примеру, Сергей Алексеевич Косых, старший научный со-
трудник отдела плодоводства, кандидат сельскохозяйст-
венных паук. Селекционеры знают, что вывести новый
сорт — еще полдела. Надо довести его, как говорится,
до ума, то есть до колхозного или совхозного сада. Этим
.114
хлопотливым делом и занимается Сергей Алексеевич со
своими помощниками. Не на опытных делянках, а в
обычных производственных условиях они проверяют но-
вые сорта, устраивают им долгие и строгие экзамены.
Испытательным полигоном служат опытно-производствен-
ные сады, заложенные под их руководством в двадцати
хозяйствах области на площади 600 гектаров. Сортоис-
пытатели фиксируют, обрабатывают и анализируют мно-
жество данных: состав почвы, количество удобрений^
сроки и объемы поливов, температуру воздуха, фазы
развития растений, качество цветения, процент повреж-
дения почек, урожай и т. д. и т. п. Показатели по каж-
дому хозяйству и сорту беругся не за год-два, а за пять
и больше. Так определяются самые урожайные, устойчи-
вые к заморозкам, к засухе и болезням сорта, которые
получают в дальнейшем «путевку в жизнь».
Добрую славу саду создают не только его научные
сотрудники, но и работники, не имеющие ученых степе-
ней и званий. Один из них — водитель экстракласса Ни-
колай Филиппович Шумаков, ветеран войны, награж-
денный солдатским орденом Славы. Он систематически
перевыполняет годовые и пятилетние планы перевозки
грузов, является наставником молодежи.
Рабочие строительной, парковой и других бригад вмес-
те с механизаторами круглогодично заняты благоустрой-
ством и реконструкцией сада: высаживают новые рас-
тения, строят видовые площадки, лестницы, ливнестоки.
Старые аллеи и дорожки стали теперь узкими, их по-
всюду расширяют, улучшают профиль, делают новое по-
крытие. Но исторически сложившаяся планировка сада
остается неизменной.
Говоря о саде, нельзя не сказать о таком замечатель-
ном его уголке, как урочище Мартьян. Это восточная
окраина сада — уникальный природный комплекс, где со-
хранилась средиземноморская субтропическая раститель-
ность. Ученые не раз ставили вопрос о том, чтобы ор-
ганизовать здесь заповедник. Местные власти принимали
кое-какие охранные меры. К сожалению, предупредитель-
ные таблички, установленные в урочище, помогали мало:
неорганизованные отдыхающие — пресловутые «дика-
ри» — каждое лето совершали нашествия на Мартьян,.
уничтожая его растительность. Наконец в 1973 г. Совет
Министров республики принял постановление о создании
Государственного заповедника «Мыс Мартьян». Мечта
115
никитских ученых осуществилась: заповедник был вклю-
чен в состав сада, на его базе организован отдел охра-
ны природы.
Надо было срочно спасать положение, и территорию
обнесли по периметру сеткой, организовали сторожевую
охрану. Научные сотрудники провели учет-инвентари-
зацию растительного и животного мира, составили кар-
ты, по которым в дальнейшем можно следить за измене-
ниями заповедной территории.
Площадь заповедника небольшая: 120 гектаров суши
и 120 гектаров прилегающей к ней акватории моря, од-
нако растительный и животный мир довольно богат и
разнообразен. Выявлено 500 видов семенных растений, в
том числе 14 эндемичных, то есть растущих только в
Крыму. Из древесных пород наибольшую ценность пред-
ставляют можжевельник высокий — реликт третичной
эпохи и земляничник мелкоплодный — единственное веч-
нозеленое лиственное дерево в дикой флоре Крыма. Оба
дерева и еще 19 видов растений заповедника занесены
в Красные книги СССР и УССР. Учтены и взяты под
охрану млекопитающие, птицы, пресмыкающиеся, земно-
водные, моллюски. Редким видам теперь гарантирована
сохранность.
Курортное строительство в Крыму год от года усили-
вается, число отдыхающих стремительно растет. Без спе-
циальных мер природные богатства полуострова не убе-
речь, поэтому все самое ценное надо, пока не поздно,
взять под действенный контроль. Опыт создания заповед-
ника «Мыс Мартьян» может служить в этом деле поучи-
тельным примером.
...Плывя на теплоходе вдоль крымского побережья, вы
видите, что берег почти сплошь закован в бетон: возве-
дены мощные подпорные стены, в море выдвинуты мас-
сивные буны, построены солярии, пляжные сооружения.
Но между высотным санаторием «Ай-Даниль» и прича-
лом Никитского сада береговая линия оставлена в не-
тронутом состоянии. Из воды выступают мокрые камни,
словно спины морских чудовищ, блестит на солнце чис-
тая галька, над морем нависают серые скалы, обрывы и
осыпи крутых склонов, еще выше курчавится густая зе-
лень деревьев и кустарников. Тихо, безлюдно. Плеснет
волна, крикнет потревоженная чайка, и снова покой и
дрёма. После курортного многолюдства и суеты так нео-
жиданна и отрадна эта тишина. Здесь заповедник «Мыс
116
Мартьян». Эти места — скалы, можжевеловые и земля-
ничные деревья — были такими же и’ сто, и двести лет
назад. Пусть же и для наших потомков сохранится эта
первозданная красота моря, гор, лесов и высокого неба!
Никитский сад красив в любую пору года. Конечно,
лучше посетить его весной и летом, когда он наполнен
ароматом цветов и запахОхМ разогретой хвои, когда
наперебой поют птицы, на дорожках лежат, подрагивая,
кружевные тени, а далеко внизу, в просвете между де-
ревьями, поблескивает море. Но если вы приедете в зим-
ние месяцы, в межсезонье,— не пожалеете. Сад в эту
пору имеет вид задумчивый, сосредоточенный, как чело-
век, охваченный предчувствиями, ожидающий больших
перемен... На куртинах лежит толстый мохнатый ковер
из барвинка и плюща. Желтеют песчаные дорожки, про-
мытые дождем. Деревья и низкие облака отражаются в
зеркальной глади бассейнов.
Зимой в саду становится словно бы просторнее. Ли-
стопадные деревья и кустарники сбросили свои летние
шелестящие одежды, и стало видно дальше, шире. От-
четливо рисуются хвойные, они как бы приблизились
к нам.
В бамбуковой роще, что недалеко от входа, всю зиму
царит зеленый полумрак: это растение, как и другие
вечнозеленые, листву не сбрасывает. Вплоть до весны
держатся листья дуба пушистого, коричневые и плотные,
будто вырезанные из ржавой жести. Подробно, до веточ-
ки, видна сквозная крона громадных платанов, вся их
сложная конструкция, которая летом держит зеленую
широкошумную крышу.
В межсезонье вы можете познакомиться с таким ин-
тересным явлением, как зимнее цветение кустарников.
Издалека виден лилово-розовый куст. Это абрикос муме.
Его голые ветки сплошь усеяны цветками и бутонами
нежнейшей расцветки. Среди приглушенных блеклых
красок зимы он кажется вызывающе нарядным — впрямь
розовый фламинго средь серых уток.
Другие кустарники цветут более скромно, их не сра-
зу и приметишь. Вот небольшие желтоватые цветки, ле-
пестки которых, почти прозрачные, изящной кроной ок-
ружают карминно-фиолетовую серединку. Чуть прибли-
зишься к кусту — слышен сильный приятный запах.
Кустарник называется зимоцвет ранний. Он цветет в яп-
117
варе, феврале, марте. Одновременно с ним благоухают
бело-розовые соцветия жимолости душистой, распуска-
ются белые букетики калины. Только это не та калина,
которая растет в поле у ручья и про которую поется
в популярной песенке. Калина лавролистиая (о ней
речь) — это вечнозеленый вид, цветет она с середины
осени до конца весны.
Конечно, зимние цветы по размеру и интенсивности
окраски уступают весенним и летним. Неустойчивая по-
года приучила их быть недоверчивыми, осторожными.
Вчера, скажем, было по-весеннему тепло, а сегодня на-
летел холодный ветер, закружились снежинки. Лепестки
закрываются, цветение прекращается. Но чуть проглянет
солнце и согреет пригорки, как, смотришь, в укромных
уголках опять затеплились светлячки цветов. Словно лег-
кие нарядные бабочки расселись на голых ветках...
На экскурсионном маршруте вы увидите далеко не
все растения, которые изучают ученые. Расскажем для
примера лишь об одном из них — зизифусе, очень лю-
бопытном экзоте.
Зизифус (он также унаби, ююба, чилоп, китайский
финик) был известен жителям Египта и Индии еще в
глубокой древности. В восточной медицине его плоды,
ветви, листья, корни используют при лечении самых
различных заболеваний: зизифус считают деревом бод-
рости и здоровья. Растение представляет собою кустар-
ник или деревце, у него коричневые, небольшие по раз-
меру, округлые плоды. В плодах много глюкозы, орга-
нических кислот, белка, есть натрий, калий, кальций,
железо, фосфор, кобальт, йод, ванадий — чуть ли не вся
таблица Менделеева! По содержанию витаминов этот
ботанический феномен превосходит яблоки, абрикосы,
лимоны, смородину. Зизифус — прекрасный продукт для
диетического и лечебного питания, его целебные свойства
испытывались в институтах и клиниках. Отмечен поло-
жительный эффект при лечении гипертонии, болезнях
почек, при воспалительных процессах.
В Никитском саду собрана коллекция сортов и форм
этого растения, что позволяет успешно проводить иссле-
довательскую работу. Посадочный материал передан дру-
гим научным учреждениям для организации маточни-
ков. Под руководством кандидата биологических наук
Лидии Тимофеевны Синько в нескольких хозяйствах
118
Крыма заложены первые плантации. Так что зизифус —
не только феномен, но и перспективная культура.
Много новинок увидите вы во время экскурсии. В
специальной оранжерее будут демонстрироваться тропи-
ческие растения и коллекция кактусов — несколько сот
видов и сортов. Если вахМ захочется сначала попасть к
морю, искупаться, а потом уже осматривать сад,— вос-
пользуйтесь канатной дорогой. Весь зеленый музей пред-
станет перед вами с высоты птичьего полета.
Побывав однажды в Никитском саду, вы и в следу-
ющий приезд в Крым захотите его посетить. И каждый
раз будете замечать перемены в его облике — новые
растения и цветы, новые удобства для посетителей.
Ялта
Юлий Костин
КОРОЛЕК У РЕСТОРАНА
то такое фауна, читателю вряд ли
нужно объяснять. Но есть произ-
водное от этого слова, которое,
вероятно, не всем известно,— фаунистика. Поскольку о
ней пойдет речь, внесем ясность: фаунистика — наука о
видовом составе птиц отдельных частей земного шара.
Фаунистика — азбука зоологии, наука древняя и неизмен-
но молодая.
По логике вещей, фаунистические редкости нужно ис-
кать подальше от обжитых мест и больших дорог и уж
конечно, не рядом с рестораном или в собственной квар-
тире. Все это так, но некоторые курьезные случаи, о ко-
торых хочу рассказать, подтверждают другое: у фауни-
ста бдительность и внимание к окружающему не должны
притупляться никогда.
Неожиданное, как мне кажется, фаунистическое от-
крытие сделано в теплый праздничный день 1 мая 1977 г.
в моей собственной квартире, на втором этаже дома № 40
по улице Партизанской в Алуште.
После праздничного обеда женщины с детьми вышли
подышать свежим воздухом, а мы с Федей, натуралис-
том-любителем, остались за столом, обсуждая какие-то
зоологические проблемы. Очень скоро горячий спор пре-
119
рвался: в раскрытое окно впорхнула птица, виртуозно
облетела всю комнату и в том же окне исчезла. Несколь-
ко мгновений мы сидели ошеломленные, вопросительно
глядя друг на друга. Потом, без единого слова, вскочили
и бросились на балкон. Птицы не было... Дело в том, что
ни я, ни Федя назвать вид птицы не могли, чем, вероят-
но, п объяснялось наше остолбенение.
— Так что же это было? — не выдержал Федор.
Я пожал плечами, перебирая в памяти птиц, похо-
жих на ту, которую только что видел, но ничего подхо-
дящего не припомнил. Стал рассуждать: общей окраской
она похожа на самку какой-то каменки, размер вроде
больше и, главное, крылья длиннее, хвост... Хвост без
белого основания, как у каменок, но что-то белое в нем
мелькало, вроде бы белые пятнышки.
— Ты хвост разглядел? — спрашиваю Федю.
Федя, сидевший напротив окна, видел птицу на мгно-
вение дольше и с уверенностью ответил, что на перьях хво-
ста были белые пятна, хорошо заметные, когда птица
делала крутой вираж и хвост широко разворачивался.
Я подскочил к книжной полке, взял английский по-
левой определитель с цветными изображениями всех птиц
Европы, быстро нашел нужную страницу и, ткнув паль-
цем в изображение, спросил:
— Эта?
Немного подумав, Федя ответил:
— Эта.
Я прочел латинское название — Ptyonoprogne rupest-
ris и торжествующе добавил: а по-русски — «скалистая
ласточка». Так был зарегистрирован первый залет в
Крым этого вида. А ближайшие к нам места гнездова-
ния скалистой ласточки расположены на Кавказе и в
Турции.
На окраине Ялты, в известном на весь мир своими
винами поселке Массандра, берет начало дорога, ве-
дущая в Крымское заповедно-охотничье хозяйство. Вер-
нее, одна из дорог — с юга. Вначале она проходит среди
низкорослых зарослей пушистого дуба, но вскоре вы-
бирается на крутой склон Ялтинского нагорья, покрытый
сосновыми лесами, петляет серпантином под огромными
крымскими соснами, затем вступает в узкий пояс обык-
новенной сосны и бука и выходит на Ялтинское нагорье
в урочище Красный камень. В начале века вдоль доро-
120
ги было посажено несколько сот хвойных деревьев — чу-
жестранных елей, пихт, кедров, лиственниц. Сейчас они
выглядят вполне как дома и придают местности своеоб-
разный колорит.
Этот участок дороги всегда был популярен у любите-
лей загородных прогулок, особенно в пятидесятые и на-
чале шестидесятых годов, когда в летнее время разре-
шался проезд по верхнему ее отрезку — от Грушевой по-
ляны до Красного камня. В эти же годы на Красном
камне работал ресторан того же названия, а на Груше-
вой поляне устроены были маленький зоопарк и музей.
В общем, недостатка в посетителях не ощущалось, и
в первые десять лет работы в заповеднике я, хоть и бы-
вал здесь часто по разным делам, ничего интересного не
замечал. Да и не мог заметить, будучи убежденным в
полной безнадежности поисков чего-нибудь нового в та-
ком бойком месте. Поэтому встреча с редкой в нашей
стране и совсем не известной для Крыма птицей в двух-
стах метрах от ресторана «Красный камень» солнечным
майским утром 1968 г. явилась для меня полной неожи-
данностью.
Это была одна из обычных экскурсий со студентами
по заповеднику, где мы собирали материал по птицам
различных участков леса — дубовых, сосновых, буковых.
В то утро, приехав втроем на мотоцикле, начали учет
птиц от верхней границы леса у Красного камня.
Выключив двигатель, спускаемся от ресторана, делая
остановки и прослушивая поющих птиц в течение при-
мерно минуты. Вовсю расходились зяблики, создавая на-
столько сильный фон, что трудно было расслышать других
птиц; в коротких перерывах между песнями зябликов
слышались слегка заикающиеся и от этого вроде бы роб-
кие песни зарянки; где-то на вершине сосны раскатисто
и чисто торопился со своим «чай-пить, чай-пить» певчий
дрозд, дополняли хор однообразной сухой трелью пеноч-
ки-трещотки. Записав число поющих птиц, мы через
пятьдесят метров возобновляли прослушивание.
На четвертой остановке, прямо против призывного
указателя «До ресторана «Красный камень» 200 метров»,
студентка Люда, сидевшая в коляске, занесла данные в
учетную ведомость, и только мотоцикл мягко двинулся
по асфальту, как она, подняв на меня глаза в очках с
сильным минусом, тихо спросила:
•— А что там еще тоненько пищало?
121
— Я ничего пе слышал.
— Может быть, мне показалось...— заключила Люда.
Я остановил мотоцикл, так, на всякий случай. За
две недели пребывания на практике Люда неплохо на-
училась различать песни лесных птиц. Но со всякими
писками и позывками — попробуй тут разберись! «Если
ей и не показалось,— подумал я,—то, скорее всего, я про-
пустил дальний писк какой-нибудь синицы, наверное мос- ч
ковки, здесь вполне обычной». Мы напряженно вслуши-
вались, но два ближайших зяблика пели наперебой
с таким азартом, будто старались перекричать пе только
друг друга, но и самих себя. Простояв в ожидании мину-
ты две, я решил двигаться дальше, но тут один из зяб-
ликов озабоченно пинькнул, оба замолчали, и тогда я
услышал очень тихую, несложную, тонюсенькую и совер-
шенно не знакомую мне птичью песенку. Она доносилась
откуда-то сверху, из крон окружавших нас сосен, но бы-
ла так тиха и высока по тону, что определить местона-
хождение певца казалось невозможно. Через несколько
секунд песня повторилась, как будто справа от дороги,
но уверен я не был — она звучала отовсюду, как в на-
ушниках.
— Слышали? — спросила Люда.
— Да, слышал.
Ожидая третьей песни, я уже испытывал то особен-
ное волнение, когда с минуты на минуту ждешь радост-
ного события и в то же время боишься, что оно почему-
либо не произойдет. Я даже интуитивно угадывал, кто
это поет: такая песенка могла принадлежать только ко-
рольку — одной из самых маленьких птиц нашей страны.
Оставив студентов па дороге, спустился по придорож-
ному щебенистому откосу в густую и высокую траву, за-
полнившую все пространство между редко растущими
рябинами, дубками и мелкими сосенками, среди которых
возвышались еще более редкие тридцатиметровой высоты
сосны. Оттуда, из крон сосен, казалось, и доносился писк,
по разглядеть птицу я долго не мог. Наконец заметил
перепорхнувшую с ветки на ветку крохотную птичку, в
самом деле похожую на королька. Я поднял ружье и,
боясь потерять ее снова, почти не целясь, выстрелил. Ма-
ленький комочек на мгновение замер в ветках кроны,
затем медленно, как паук на паутине, спустился к земле
и исчез в траве в пяти шагах от меня. Я бросился к мес-
ту падения, осторожно раздвинул траву руками сверху,
122
потом ближе к земле, немного правее, левее, дальше —
птицы не было!
Позвал студентов, и мы стали искать втроем, но все
напрасно. Смутное предчувствие беды постепенно смени-
лось ощущением невозвратимой утраты.
— А что это было? — спросила Люда.
— Что-то неимоверное,— уклончиво произнес я, а сам
подумал в отчаянии: зря загубил такую птицу!
Мы искали минут сорок. Утреннее учетное время ухо-
дило, дальнейшие поиски были бессмысленны. Возвра-
тились к мотоциклу и в похоронном молчании заскользи-
ли вниз по дороге. После первого крутого поворота, на
очередной остановке, когда я уже немного свыкся с мыс-
лью об утрате, совсем близко, слева, раздался теперь уже
знакомый писк. Сердце у меня заколотилось, как у охот-
ника, увидевшего вдруг рядом крупную дичь. На этот
раз все было удачно. Через минуту я держал птицу в ру-
ках и не верил своим глазам — у меня на ладони лежал
красноголовый королек.
Корольки — одно из самых маленьких по числу видов
семейство воробьиных, они близки к славкам и пеночкам.
Всего на земном шаре живет пять видов корольков, два
из них — в Северной Америке, три — в Евразии. Все
сходны по размерам: очень малы — весят в четыре раза
меньше воробья. Сходны и по окраске (кроме централь-
ноазиатского вида, именуемого расписной синичкой). Не
только биология, но и географическое распространение
корольков изучены слабо.
В Европе встречается два вида — желтоголовый и
красноголовый. К слову сказать, названия не совсем точ-
но отражают различия между видами, поскольку самцы
обоих видов имеют блестяще-оранжевую полоску на го-
лове, а самки — более блеклую,, желтую. Из-за этих «цар-
ственных» золотых шапочек птицы и получили свое наз-
вание — корольки. Золотая шапочка у обоих видов окай-
млена по бокам черными полосками. Различия — в окрас-
ке лицевой части головы. У красноголового королька —
светлая бровь и темная полоска, идущая от клюва через
глаз, а у желтоголового этих полосок нет, лицевая часть
буровато-оливковая, чуть посветлее у глаза.
До встречи с красноголовым корольком у Красного
камня крымские орнитологи не имели о нем никаких
достоверных сведений. Было ясно одно: желтоголовый
королек, гнездящийся в таежной зоне, регулярно посе-
123
щает степной Крым во время пролета весной и осенью, а
в горной части — зимует. Правда, в научной литературе
есть упоминания о гнездовании этой птицы в Крыму, но,
скорее всего, это лишь предположения. Что же касается
красноголового королька, то единственное утверждение
о том, что он «живет в Крыму», высказанное А. Д. Норд-
маном в 1840 г., не принималось всерьез, поскольку Норд-
ман не имел обыкновения обосновывать свои фаунисти-
ческие выводы — он занимался птицами попутно с
другими делами и делал много ошибок.
Желтоголовый королек — птица довольно обычная,
красноголовый — редкая, в нашей стране долгое время
он был известен лишь в Карпатах. Поздней осенью и
зимой его несколько раз видели на Кавказе, но летом
встречать не доводилось.
Вот почему я был так рад, держа в руках первый
крымский экземпляр красноголового королька, встречен-
ный к тому же в гнездовое время. На следующий год я
нашел здесь же красноголовых корольков в апреле, мае
и июне, было добыто еще несколько птиц, в том числе
две самки. И хотя гнезда найти не удалось, по целому
ряду косвенных признаков — постоянство места летнего
пребывания, активное пение самцов, состояние добытых
птиц — можно было заключить: красноголовый королек
является гнездящейся птицей Крыма. А желтоголовый
думал я, исходя из своих наблюдений, бывает только на
зимовье. Но как только я отправил об этом сообщение
в печать, начались самые интересные корольковые сюр-
призы.
Естественно, что, зная место постоянного гнездования,
я при каждом посещении Красного камня пытался обна-
ружить гнездо или выводок птенцов, чего в нашей стра-
не еще никому не удавалось. Но искать гнездо корольков,
как ищут грибы, бессмысленно. Его можно найти, следя
за птицей, особенно самкой, которая теснее с ним связа-
на и в период насиживания, и при выкармливании птен-
цов. Во время одного из таких выслеживаний, когда сам-
ка спустилась с кроны пониже и я хорошо рассмотрел ее
в бинокль, мне показалось, что лицевая часть у нее без
характерных для красноголового королька полос. Слу-
чилось это в разгар гнездового периода, а я настолько был
уверен в отсутствии здесь желтоголового королька, что
не поверил своим глазам. Выстрел, конечно, все бы решил.
Но не слишком ли дорогая цена? Надо во что бы то ни
124
стало обнаружить гнездо. Самка была какая-то взъеро-
шенная, вислобрюхая, явно только что сошедшая с гнезда.
Казалось, что я совсем у цели. Но птица призывно вык-
рикнула свое «ци-ци-ци» и стремглав унеслась бог весть
куда без видимых на то причин.
Прошло несколько дней, прежде чем я снова выбрался
на Красный камень. Как разрешить сомнения? Под во-
прос поставлены исходные данные работы. Остается од-
но — добыть подозрительную самку. И я ее добыл. Это
была самка желтоголового королька, хотя в тот же день
я видел штук пять красноголовых. Значит, половина моих
выводов в статье о корольках Крыма летела к черту, но
статья в печати и изменить ничего нельзя.
Сюрпризы на этом не кончились. В середине апреля
1978 г. здесь были добыты два королька, которые вели
себя как супружеская пара, но самец оказался желтого-
ловым корольком, а самка — красноголовым. Тогда я
вспомнил, что в Западной Европе отмечены такие случаи,
и подумал: может быть желтоголовые корольки гнездятся
у нас только в смешанных парах? Но тут же отбросил
«допущение», поскольку прекрасно понимал, что межви-
довая гибридизация у птиц не может быть правилом, и к
тому же ни одного желто-красноголового королька мне
держать в руках не приходилось. Одну из точек в этой
затянувшейся корольковой истории летом 1980 г. поста-
вил мой сын, найдя в том же месте у ресторана (теперь
уже давно бездействующего) гнездо желтоголовых ко-
рольков с пятью птенцами. Однако многоточие осталось.
Таковы превратности фаунистики. Открытия у ресторана
«Красный камень» поставили больше вопросов, чем дали
ответов. Остается утешаться тем, что кое-что все же уда-
лось выяснить. Теперь с уверенностью можно сказать:
недалеко от Ялты, в урочище Красный камень, гнездятся
оба известных в Европе королька.
И, наконец, еще одна коротенькая история. Связана
она тоже с корольками.
Случилось это 29 апреля 1977 г. на кордоне в селе
Портовом Раздольненского района (здесь находится фи-
лиал Крымского государственного заповедно-охотничьего
хозяйства — заповедник международного значения Лебя-
жьи острова). У лаборанта нашей группы Наташи был
день рождения. День, естественно, был как день, а ве-
чер — праздничный. Праздновать начали засветло — на-
125
завтра всех ждал рабочий день с очень ранним подъемом.
За столом текла пестрая беседа, за окнохм догорал про-
зрачный апрельский закат.
Сидя против окна, я смотрел на голую еще акацию,
па молодые листики шиповника в палисаднике... И вдруг...
Ох, это вдруг! Мне показалось, что в кустах мелькнул
королек. Желтоголовый королек в это время и то редкость,
но мне показалось, что лицевая часть птички была пест-
рой, полосатой. Ничего никому не говоря, схватил бер-
данку, пару патронов и вылетел во двор. Почти наугад
я стрелял в тень, мелькнувшую в сумерках. Под кустом
шиповника на ощупь я нашел упавшую птицу и, вбежав
в дом, на свет, снова, как и тогда на Красном камне, не
поверил своим глазам — у меня на ладони лежал красно-
головый королек. И это в степи, в двухстах километрах
от Красного камня! Вот и вся история.
На вопрос: «А что дает этот факт науке?» — я бы
ответил так. Конечно, если подходить вполне серьезно,
то никаких теоретических обобщений на нем не постро-
ишь, но он дает пищу для размышлений и позволяет кое
о чем предполагать. Первое — крымская популяция
этих птиц не оседла, а перелетпа. Второе — прилетают
они на места гнездовий в горный Крым не с юга, как
можно было бы предполагать, а с севера, через Перекоп
и, возможно, Сиваш. Третье — улетают они осенью тоже
не на юг, а на север, по крайней мере до границ Крыма.
И, наконец, четвертое — в Крым на гнездование красно-
головые корольки проникли тоже с севера в какие-то не-
ведомые нам времена, скорее всего, в период, когда мы,
люди, ходили в набедренных повязках из шкур и жили
в пещерах. Однако все может быть совсем не так. А вот
как? На этот вопрос дадут ответ новые, теперь уже не
столь неожиданные встречи с маленькой загадочной птич-
кой.
Алушта
Лидия Згуровская
НА КАРАДАГСКИХ ТРОПАХ
Легкий камень
егодня безветренно и жарко. Облака
зацепились за вершины гор и стоят, как
на приколе, белые, пышные, с округла
закрученными вихрами. Земля дышит зноем и душньш
запахом пересохших трав. Идем мы уже долго, часа два.
Рюкзак — как теплый пластырь на взмокшей спине, а
привязанный к нему котелок знай выводит свое: бгап-
дгаи-бган... И еще один звук, сверлящий и въедливый,—
звон цикад. У разморенного Кузи срываются с языка
прозрачные капли и безвольно свисает серпик хвоста.
Время от времени он останавливается и бросает на меня
умоляющий взгляд: «Скоро ли?» «Скоро, собака,— гово-
рю я,— скоро».
Уже третий день мы ходим с ним в горы, ищем дубо-
вую детвору, или, по-ученому, самосев. Вот куртина ду-
бов. Кузя сразу же забегает в тень и зыркает оттуда за-
мученными глазками: «Стреляй, не выйду!» «Ладно,— со-
глашаюсь я,— передохнем». Стаскиваю рюкзак и ложусь
рядом с Кузей. Он радостно взвизгивает и тут же начи-
нает устраиваться. Скребет передними лапами землю в
надежде докопаться до влажных, прохладных слоев. Да
где уж тут! Сушь великая! Второй месяц дожди обходят
Кара-Даг. Солнце движется вправо, тень под кустом тоже
ползет, и вслед за нею5 как привязанные, перекатываем-
ся и мы с Кузей. Пить хочется. Достаю термос, пью сама
и наливаю Кузе в крышку о г старой пузатой мыльницы.
Поднялись, прошли еще с часок. День на вторую по-
ловину повернул. С гор потянуло не то ветерком, не то
грядущей вечерней свежестью. Кузя среагировал сразу
же. Завернул хвост баранкой, сильно потянул носом и
взглянул на меня: «Не пора ли перекусить?» Действи-
тельно, пора. Надо развести костерок, напечь картошки,
разогреть в котелке тушенку. А без камней что за очаг!
Разметет ветер искры, займется сухая трава — беды не
оберешься. Надо три добрых объемистых камня. Один
нахожу сразу же — под изувеченным туристами кизилом.
Ветви с одной стороны ствола начисто спилены — то ли
на палки, то ли на опоры для палаток. И получилось не
127
дерево, а однобокий зеленый стяг бедствия. Камень тя-
желый. Прижимаю его к животу, ступаю редко и впере-
валку. Так легче. Иду за вторым, наклоняюсь и вдруг —
что это? За камнем, в затцшке, притулился дубок-годо-
вичок. Только-только на ножки встал, а уж вон как лихо
листочки растопырил. Не трогая камня-опекуна, огляды-
ваюсь. Вон еще дубок постарше, видать двухлетка, я вот
и парочка близнецов. Росточком в полкарапдаша, и листок
одного на листке другого, как за руки взялись. «Держись
за дубок, дубок в землю глубок», — ласково усмехаюсь
я и смотрю вверх. Откуда ж такая благодать, чьи щедрые
ветви одарили эту выжженную, трижды вытоптанную
людьми и севцами землю этакими дубовыми крепышами?
Родоначальник рядом. Круглятся среди темной листвы
лысенькие макушки желудей, а возле ствола два серых
угластых камня. Как раз хватит для очага. Хватит-то
хватит, но, пожалуй, эти потяжелее будут. Ан нет, ка-
мень вроде бы и не тянет, несу легко, дышу ровно и,
пока шла к Кузе и рюкзаку, еще несколько дубочков
приметила. Последний камень совсем легок — мигом пе-
ретащила. И хоть мне уж немало лет и поубавилось с
годами света в душе, а все-таки...
Да, не ноша тяжела человеку, а что-то совсем другое...
Восемьдесят шесть спасенных
Ну и погода! Неразбериха какая-то. Вчера выпал сне-
жок, а сегодня ветер разбрасывает мелкую сечку дождя
и крутит по балкам хвосты тягучего нагрянувшего с
моря тумана. Кузя сидит на табуретке, смотрит в окно
на потемневших от дождя воробьев. Потом, сбегав во
двор, возвращается озябший, покрытый густыми бисе-
ринками дождя. -4Вот тебе и воскресенье! Какие уж тут
горы!» — жалуюсь я Кузе, а он скучно глядит на меня,
встряхивается и опять прыгает на табурет.
В комнатах стоит какая-то сумрачная, плотная тиши-
на, и только время от времени шоркает по стеклу окна
мокрая ветка. Мы уже позавтракали, делать нам с Ку-
зей нечего. Начинаю листать журнал и так погружаюсь
в чтение, что даже не замечаю: в комнате посветлело, а
за окнами перестал частить первый в этом году весенний
дождь. Очнувшись, сразу увидела, что в прорехах изор-
128
ванных на клочки туч сквозит небо, а легкий солнечный
ветер гонит к морю от Берегового хребта остатки тумана.
Принимаем решение: не удался раз уж солидный по-
ход, значит погуляем налегке и неподалеку.
После полутемной прихожей солнце ослепляет нас, и
мы с Кузей жмуримся и ошалело моргаем глазами. Мо-
крый снег почти весь стаял и только кое-где, в прите-
ненных местах, держится тонкими ноздреватыми пласта-
ми. По разлипшей, скользкой дороге направляемся к
блйжайшему сосняку, где не раз бродили в ненастье по
каменистым террасам.
Нагулявшись вдоволь и надышавшись, присаживаюсь
на поваленный ствол старой груши, перекрывшей ручеек
талой воды. Солнце, запах нагретой земли и бульканье
крошечного водопадика так завораживают нас с Кузей,
что мы не столько сидим, сколько дремлем. Напал на нас
какой-то расслабляющий весенний морок, и я, чтобы спра-
виться с ним, хочу ополоснуть лицо. Наклоняюсь над ру-
чейком и тут же замечаю на его бережках проклюнувшие-
ся семена ясеня. Одно, еще одно, четыре, семь... Пока я
собирала их, сверху приплыли еще три, и у одного особен-
но трогательно и беспомощно торчал остренький зачаток
будущего корня. Ему бы в землю воткнуться, жизнь на-
чинать, стебелек к свету гнать. А тут несет невесть ку-
да—из ручейка в ручеек да и море-то совсем рядом. Обор-
вется несостоявшаяся крошечная жизнь, и одним ясенем в
отечестве станет меньше и на одно прекрасное дерево обед-
неет Крым. И если бы на одно. У меня этих самых семян-
зачатков уже тридцать семь. Видно, стоит где-то вверху,
у истоков болтливого ручейка, дерево, обронило оно зи-
мой себе под ноги семена и гордо надеется, что внесло
свой вклад в дело облесения продрогшей на февральском
ветру планеты. Да вот незадача! Смешал тающий снег
все карты и стал поперек священного дела.
Я прошла вверх и вниз по течению и собрала еще со-
рок девять плывших на верную погибель ясеней. Обломав
у поваленной груши сучок, отошла подальше от воды,
продавила в земле первую лунку, опустила туда семя и
тем же сучком загребла сверху землей. «Вот так, Кузя.
Одна восемьдесят шестая часть работы позади. Пристро-
им к месту еще 85 и будем считать,' что мы с тобой па
сегодня сделали все, что могли...»
Голодные ’и замерзшие, домой мы вернулись только к
вечеру. Пусть живут на Кара-Даге восемьдесят шесть
5. Крымские каникулы.
129
светлых-пресветлых ясеней, потому что очень грустно
смотреть на то, «как земля для деревьев оборачивается
чужбиной». Это не я так хорошо сказала. Это сказал
болеющий о судьбах родной природы советский писатель
Виктор Виткевич.
Grataegus Kuzinovii Zgur
Вчера выглянул на свет припозднившийся одинокий
подснежник. Не просто выглянул, а вежливо приветство-
вал мир, приподняв над головой картузик — прошлогод-
ний ржавый листок. Вот и пережили мы с Кузей зиму.
Впереди яростное цветение трав, впереди пахнущее степ-
ными ветрами и морем лето, а потом долгая и сухая
осень — лучшее время на Кара-Даге.
Так вот о подснежнике. Вырос он не где-нибудь, а у
меня в саду, рядом со старым миндалем, у спуска в ов-
раг. Воплощением хрупкости и изящества стоял он под
деревом, и я думала: каким умницей был Карл Линней,
назвавший цветок исчерпывающе и коротко — «Галантус».
Я представляю, как он держал в ладонях это милое дитя
природы, как нежно дышал на него и втягивал в себя
едва ощутимый запах свежести и весны и как мучился
в поисках того единственного слова, в котором бы разом
уместилось все очарование и кротость этого растения.
Мучился... А потом как озарение, как вспышка: «Галан-
тус! Ну конечно же Галантус!» И все!
Поздненько он что-то спохватился, явно не в срок. Все
подснежники уже отцвели, а этот из последышей, нерасто-
ропный какой-то. Вон и сосед мой—старый боярышник-
цвет набрал, а ведь он-то очередь блюдет, поперед под-
снежников не распустится, всегда после них, в мае.
Интересные у боярышника соцветия. Будто на тонких
запястьях собраны в пучок маленькие кулачки. Лист у
боярышника тоже затейливый. И хвашло же терпения у
творца, небось поморочил он себе голову, пока получился
такой вот, вычурный. А возьмите плоды! Цвета самые
невероятные: и красные, и оранжевые, и коричневые, и
почти черные, и кроваво-красные, и даже желтые.
В прошлом году зашел в лабораторию приехавший из
Киева ботаник и высыпал мне на стол пригоршню круп-
ных оранжевых плодов: «Боярышник восточный! Между
прочим, есть и на Кара-Даге». На ощупь плоды были ка-
кие-то шелковистые, с едва намечающимися по бокам реб-
130
рышками, ну а размером — с грецкий орех. На вкус их
кисловато-сладкая мучнистая мякоть оказалась приятной.
Интересно, где растет этот вид на Кара-Даге? В. ближай-
шие выходные мы с Кузей непременно его разыщем.
Субботу проходили зря. Нам встретилось по меньшей
мере три разных вида боярышника, а вот нужного пе
было. Нашли его па следующий день, в воскресенье, и
совсем неподалеку от нашего дома. Мы взобрались с Ку-
зей на склон и подошли к небольшому, ощетинившемуся
твердыми шипами деревцу. Крупные яркие плоды врос-
сыпь лежали на земле, но и на ветках их еще было мно-
го. Я протянула руку и, стараясь пе уколоться, сорвала
несколько штук. Кузя пристально посмотрел на мои жу-
ющие челюсти и выжидательно завилял хвостом. Выко-
выряв из плодов твердые семена, я протянула мякоть
Кузе. Он аккуратно слизнул, сжевал и опять заработал
хвостом. «Скажите!» — удивилась я и протянула ему еще
несколько боярышень. Он съел их и опять завилял
хвостом. «Ну, знаешь ли..«.» — и следующую порцию от-
правила себе в рог. Кузя осуждающе посмотрел на меня,
стал на задние лапы, а передними толкнул меня в бок:
«Имей совесть!» Одним словом, этого деревца на двоих
нам едва хватило. Под конец мы подобрали даже то, что
на земле лежало. И вот что интересно: Кузя ест только
этот боярышник и никакой больше. Я пыталась предла-
гать ему то один вид, то другой (благо их на Кара-Даге
еще четыре), по Кузя нюхал, отходил и косил на меня
обиженным глазом. Теперь я этот боярышник не «во-
сточным», а «Кузиным» зову. Пусть для всех он
Grataegus orientalis Pall, а для меня Grataegus Kuzinovii
Zgur.
Не действителен
Осень. Грибы пошли. Бродили мы с Кузей по горам и
долам, рыскали в грибном поиске и на первую симпатич-
ную семейку наткнулись в Тумановой балке. На отлогом
пригорке, взбугрив жухлую щетинку трав, выглянул на-
встречу нам крепенький туговичок-пуговка, будущий
гриб. Поверх белой, надвинутой на брови кепчонки сухие
травинки и комочки земли. А вот и еще один, и еще па-
рочка... От них чуть тянет приятным лесным духом. Бе-
5*
131
режпо срезаю один за другим девять шампиньончиков. На
сковородку мало, а для начала в самый раз.
Обрывистым с рваными краями оврагом пошли даль-
ше, поднялись на плато. Снова грибы, но уже не шам-
пиньоны. Старожилы зовут их однобочками. Шляпка у
них серо-бурая, а ножка гриба не к центру шляпки, а
сбоку прикреплена. Грибок как бы чуть набекрень растет,
потому и однобочка. Ну, а вкус от этого не хуже. Хорош
и для жарки, и для солки, и мариновать можно. И еще
одна особенность: прут из земли эти однобочки вплоть
до самой зимы, ночью «окаменеют» на морозе, а утром
оттают и опять в рост. Право, хорошие грибы. Да и ра-
стут где придется и сами по себе. Шибко самостоятельные.
Смотришь, вокруг и в помине нет — одна гольная осыпь
да чахлая трава кое-где, а среди камней, поодиночке, а то
и целой группкой прижались к земле тугие, поджаристые
лепешки.
Я так увлеклась поиском, что чуть не вплотную па:
скочила на двух тихо сидящих в кустах парней. Кузя то-
же растерялся и от неожиданности коротко и смущенно
гявкнул.
У парней вид вполне городской, даже щеголеватый.
Рядом с ними горбатая ножовка — из тех, которыми в
садах срезают лишние ветви,— и три спиленных кизило-
вых дерева, сплошь усыпанных крупными, почти черны-
ми ягодами. Парни преспокойно обрывают их и ссыпают
в два эмалированных ведра. А я стою как оглушенная.
Рука с крепко зажатым грибным ножом мелко дрожит.
— Поберегись, зарежет! — усмехнулся тот, что был
ближе ко мне.
— Чего уставилась? Людей не видала? Убери свою
гавкалку, нюхает тут тварь всякая! — второй пнул Кузю
ногой.
— Как вы могли! Три дерева загубили! Можно ведь
наг-г-гнуть, залезть, нак-к-копец. Неужто не жалко? —
от сильного волнения я начинаю заикаться.
— Может, слезу пустить прикажешь? В прошлом го-
ду на Береговом девять спилили! — издевается тот, что
толкнул Кузю.
— Вы же знаете, это место объявлено памятником
природы, леса тут совсем чуточку, еле-еле только склоны
прикрыты. Каждый год кострами жгут, рубят, кизила
уже почти не осталось, ветками обламывают, да еще так
вот, как вы... по-варварски. Ведь этим деревьям по 30—
132
40 лет, посмотрите па срезах, посчитайте. Если уж серд-
ца у вас нет, то хоть глаза-то есть?
Я делаю попытку приподнять ствол и показать спил
парням, с холодным любопытством разглядывающим
меня.
— Положь на место! — сказал один и придавил но-
гой ствол:— И мотай отсюда, кизиловый профессор, по-
мирному, по-хорошему.
— Здесь заповедник вот-вот должен открыться, что
же тут останется, подумайте, вы же грамотные ребята!
— Мы про этот заповедник, который «вот-вот должен
открыться», с пяти лет слышим. А теперь нам сколько,
Эдик?
— Восемнадцатый. Вполне мужчины в соку,— хохочет
Эдик, но тут же обрывает смех и грозно спрашивает: —
И вообще, кто ты такая, чтобы нам мозги пудрить, вос-
питывать? Развела тут сопли-вопли!
Я достала из рюкзака билет Всесоюзного общества
охраны природы и протянула его товарищу Эдика, кото-
рый показался мне чуть подобрее. Небрежно протянув
руку, он взял билет, заглянул в него, потом поднялся во
весь свой двухметровый рост, пригнул ветку боярышника,
наколол книжицу па шип и отпустил. Ветка резко пря-
нула вверх, и в недосягаемой для меня вышине замаячил,
засерел чистенькими корочками мой билет.
— Не действителен! Не действителен! — рычал от
смеха Эдик и катался по земле от восторга.
— Пойдем, собака,— тихо сказала я и пошла по тро-
пинке вниз, к дому. Я была уверена, что маленький Кузя
все понял. С опущенным хвостом, словно побитый, он
шел рядом и стыдливо прятал от меня глаза.
На другой день я не пошла выручать свой билет. Эга
книжица не могла защитить ни Кара-Даг от надруга-
тельств, ни нас с Кузей от пинков и обид. Если так, то
зачем она мне? Видимо, иными средствами надо вразум-
лять нарушителей закона. Не билетами, во всяком слу-
чае. А членские взносы я плачу, пе думайте...
Добрый русский обычай
Отошли на Кара-Даге кизил и грибы, холодными ста-
ли ночи, а по утрам на жухлой траве стылым бисером
виснет роса. Сегодня суббота, и нас с Кузей так и под-
133
мывает. Я толкусь на кухне и делаю вид, что не замечаю
то и дело сующуюся мне под ноги собаку. «Отстань,
бездельник,— ворчу я,— в саду дел куча, а тебе бы толь-
ко по горам шляться. Ежели мы с тобой такие лентяи,
то нечего было и «огород городить». А то насадили цве-
тов, деревьев, а они в душу смотрят, ухода требуют. Иди,
иди, нечего тут...»
Я надеваю свитер, кеды, выхожу в сад за лопатой и
тут взгляд мой останавливается на Святой. Гора стоит
осенняя, в рыжих мазках побуревших дубов, в нарядных
пятнах багряной скумпии, и на всем этом легкий розовый
отсвет нежаркого утреннего солнца. Розовеют каменистые
осыпи, розовеют серые скалы, и откуда-то издалека, крот-
ким, слабеньким голоском пикает и пикает, наверняка,
крошечная и, наверняка, розовая птичка. «Ах, чтоб те-
бя!» — я с силой втыкаю лопату в землю и бегу в дом.
Кузя вихрем метнулся за мной, и минут через пять мы
уже деловито шагаем к Святой, к ее призывному свету,
к влажной от росы багряной скумпии, к нежному, заво-
раживающему голоску неведомой птички.
Певунью мы настигли у самого подножия горы. Я хо-
тела скрытно подойти к ней, но Кузя гавкнул на зазевав-
шуюся на камне ящерицу, пернатый комочек прянул
вверх и затерялся среди ветвей.
На вершине Святой тихо и сумрачно. Тропинки* те-
ряются среди высоких, еще пе сбросивших листву де-
ревьев, а между стволами торчком стоят цветущие без-
временники. Я сажусь на корточки, осторожно трогаю
нарядный венчик, и тут что-то круглое и прохладное сва-
ливается мне за шиворот. Сую руку за пазуху и вытас-
киваю коричневую, в светлых крапинках ягоду. Рябина!
Падать ей самой еще пе время, значит кто-то обронил.
Осторожно скашиваю глаза. На дереве сойка. «Спаси-
бо!» — улыбаюсь я ей, сую ягоду за щеку и пытаюсь
раздавить языком. Тверда ягодка! Петра-Павла рябин-
ника еще ждать и ждать. Именно после этого празд-
ника, идущего еще от языческих времен, собирали наши
предки ягоды на еду и разные кулинарные нужды. И
не просто собирали, а чествовали дерево, славили доб-
рым, благодарственным словом, опевали хвалебной пес-
нью: «Выйдем на долинку, сядем под рябинку — хорошо
цветет...» Или: «Цвет ты, наша рябинушка, ты зачем
рано споташилася?» Собирая ягоду, никогда не обрывали
ее до конца, оставляли на каждом дереве изрядную то-
134
лику на зимний прокорм птицам. Особенно дрозду-ря-
биннику — отменному певуну и семьянину. Знали люди,
что летом дрозд своих ребятишек улитками и червяками
кормит, а уж осенью, всей семьей, на рябинах пасется,
силу копит для дальнего перелета. Как же птицу оби-
деть, обездолить! Существовал в пароде и еще один доб-
рый обычай: сажать рябину под окнами, во дворах. Счи-
талось это дерево у русичей символом семейного счастья
и благополучия. А в каком доме чураются таких благ!
В конце шестидесятых годов случилось мне осенью
побывать в Николаевске-на-Амуре и поразил меня этот
городок не богатым историческим прошлым, а щедрым
развесом плодоносящих рябин. Что ни двор, то и рябина,
а то и две, и три, и под ранним осенним снежком смот-
релся городок в густо-красной россыпи ягод яркой, на-
рядной игрушкой.
А вот в Крыму рябина во дворах редкость. Одно из
двух: либо мои земляки обычая не знают, либо благо-
получия и семейного счастья у них невпроворот. Послед-
нее хорошо бы... А то ведь случается и так, что живут
люди без счастья, и без особого благополучия, да еще и
без красавицы рябины. И глазу русскому нечем поте-
шиться, и птицам' в явный убыток.
Сувенирные мелочи
На скале гнул под ветром тонкую пушистую шейку
одинокий цветок. Видать, полилась здесь когда-то ка-
пелька птичьей крови, и, согласно старой легенде, про-
бился на этом месте алый мачок.
Сегодня в горах я одна (Кузя прихворнул), и мне
явно не по себе, некомплектно как-то... Цветок совсем не-
высоко, но место труднодоступное. Видно, нанесло в кро-
хотную расселину горстку земли, зацепилось за нее го-
нимое ветром зернышко, и теперь колдует на фоне се-
рых скал яркий мачок-однодневка.
И хорошо, что однодневка! Вообразите себе, что было
бы, если прекрасные мгновения взяли б да и останови-
лись по многочисленным просьбам трудящихся. На дру-
гой же день прекрасное уже совсем не прекрасное, а обы-
денное. Вот и этот цветок был для меня сейчас, именно
сейчас, единственным, неповторимым и желанным. Я не
хотела срывать его, но ничего не имела против того, что-
135
бы быть к нему поближе, и чем я больше об этом дума-
ла, тем сильнее утверждалась в своем желании. Бывает,
знаете, такая маята и тяга к удовлетворению, казалось
бы, мелких прихотей, и человек мучится и колотится с
удивительной страстью и упорством до тех пор, пока не
насытит глаз и душу. А может быть, это не из прихоти,
а во имя самоутверждения?..
Проверив, крепко ли держатся лямки у рюкзака, я за-
цепила одну из них за выступ скалы и, держась за нее,
подобралась поближе к цветку. Корешком он уходил в
расселину, забитую плотным слоем слежавшихся листьев,
а багровый, с первым донышком венчик покачивался над
самым краем громадного валуна. Казалось, будто мачок
заглядывал вниз, удивленно качал -головкой и думал:
«Вот ведь какой я сорванец, как высоко забрался». Я
хотела уже спрыгнуть, как вдруг ворох листвы зашеве-
лился и на свет божий вылез лупатый, пупырчатый ля-
гушонок. «Здрасте! — обрадовалась я.— Может, там вас
столько и еще полстолько?» Я переворошила листву, но
вместо лягушат обнаружила три лесных яблочка.
Потрогав их пальцем, я ощутила, какие они холодные,
твердые и совсем свежие. От них шел чуть слышный
яблочный дух, а на желтых тугих бочках матовым на-
летом держалась тонкая, нежная влажность. Видно, ска-
тились они поздней осенью в расщелину, прикрыло их
сверху палым листом, вот и пролежали так до сего
часа. Сама яблонька росла чуть выше и правее расщели-
ны. Она только что зацвела и была похожа на розовато-
белое, случайно задержавшееся в горах облачко. Я по-
стояла, полюбовалась ею и вспомнила роллановского Ко-
ла Брюньопа, который, увидев в цвету молодую сливку,
сказал о нейг «Боже ты мой, как миловидно это сливо-
вое деревце с белой мордочкой!»
Яблоки я принесла домой и вечером заварила их кру-
тым кипятком с медом. Чай получился на славу, и я по-
думала о том, что не было такого, чтобы лес или горы
оставили меня без подарка. И неважно, что я приносила
домой: кленовый лист или пяток промороженных ягод,
затейливый сучок или обросший лишайником камень...
Не знаю, как для других, а для меня эти лесные суве-
нирные мелочи преисполнены глубокого смысла и кра-
соты и мне искренне жаль тех людей, которые считают
все это никому не нужным хламом и о ком с таким со-
жалением написал когда-то Петр Бёль: «У берега реки
136
растущий первоцвет был для него лишь желтым перво-
цветом и более ничем».
Сердечное ненастье под Новый год
' Сегодня тридцать первое декабря. Денек какой-то си-
ротливый, пасмурный — ни снега, ни мороза. Уже неде-
лю — таков заведенный мною обычай — собираю всякие
съедобные вкусности, чтобы отправиться с ними и с
Кузей к Береговому хребту. Там, в уединенной узкой
расщелине растет стройный патлатый можжевельник. На
кара датском безлесье это вечнозеленое деревце из года в
год работает у нас с Кузей зверушачьей елкой. Кусочки
мяса, колбасы, сыра я развешиваю на проволочных крюч-
ках в кроне. Овощи для зайцев и прочих грызунов вы-
кладываю у ствола, ну а крупу — в широкую россыпь
вокруг деревца, чтобы во время трапезы обошлось у
птиц без толкотни и драки. Надо сказать, что обряжен-
ное в съедобные дары деревце выглядело не то чтобы
красиво, а забавно.
Вот и сегодня у нас все готово, мы с Кузей выходим
и направляемся в горы. На одном из подъемов встрети-
ли зайца. Он, видно, давно заприметил нас, отсиживался
в кустах, но, когда мы подошли совсем близко, не вы-
держал и стреканул вниз по оврагу. Кузя посмотрел ему
вслед и перевел усмешливый взгляд на меня: «Во дает,
дурачок!» Еще четверть часа, и будем на месте. Я иду
легко и бодро, и в голове у меня веселая мешанина из
всяких предпраздничных забот и пустячных вопросов.
Придет ли, к примеру, на нашу с Кузей «елку» тот са-
мый заяц, которого мы только что вспугнули, и, если при-
дет, то не в пустой ли след? Достанется ли ему что-ни-
будь. или нет? Думать обо всем этом легко и приятно, и
тем неожиданнее и больней открывшаяся перед нами
картина: можжевельника, стройного вихрастого красав-
ца, не было. Торчала прямая, суковатая палка. И только
на два метра от земли, там, куда не дотянулся топор,
уцелел крохотный хохолок хвои. Неподалеку от ствола —
обширное кострище и куча мусора. Так сказать, обычная
«визитная карточка» поллитровочников-турисгов. Значит,
жгли костер, а для пущего «кайфа» и запаха бросали в
огонь можжевеловые ветви. Но нашу импровизированную
елку до поры судьба миловала. И вот...
137
Я сняла рюкзак и тяжело опустилась на обломок ска-
лы. В душе горечь и пустота. Что же теперь делать?
Новый год испорчен. Какая тут радость, какой праздник!
А гостинцы куда? Не тащить же обратно. Я вываливаю
заготовленное добро прямо грудой, под куст. У меня нет
ни настроения, ни сил искать другую «елку». Это, ко-
нечно, нечестно по отношению к зверью и птицам, но я
ничего не могу с собой поделать. «Как же так? — муча-
юсь я на пути к дому.— Ведь можжевельник во всем
мире под охраной. Об этом говорят по радио, пишут в
книгах, журналах, газетах. Нет страны, которая бы не
объявила строго охраняемыми свои можжевельники, а
здесь, на территории памятника природы и будущего Го-
сударственого заповедника, так варварски, так беспощад-
но губят их. Каждый год, с весны и до осени, стоит над
Кара-Дагом пряный запах горящего в туристских кост-
рах «строго охраняемого» древовидного можжевельника,
и никому нет до этого дела. В одном из древних «Трав-
ников» написано следующее: «О кусту можжевеловом и
пелыни (полыни) не потребно писати, коим обычаем
растут, ибо опи всеми знаемы суть». Теперь о можже-
вельнике не говорить и писать приспела пора, а трубить,
более того: в рельсу бить на каждом углу! Пройдет два-
три десятилетия, и уже о нем, о можжевельнике, будет
«потребно писати, коим обычаем» рос, ибо исчезает он с ка-
тастрофической быстротой. Именно поэтому многие виды
можжевельников занесены в Красную книгу СССР, откуда
два пути: либо в «Черный список безвозвратных потерь»,
либо в «Зеленую книгу надежды». Надежды на выжива-
ние с помощью человека. Того самого, с большой буквы,—
не только разумного и деятельного, но и бережливого,
доброго.
Необходимое послесловие
Пусть не посетует читатель на сугубо деловой фи-
нал — иные слова были бы неуместны. Надо, как гово-
рится, поставить точки над «Ь>.
Предложенные здесь рассказы написаны до объяв-
ления Кара-Дага Государственным заповедником. С ав-
густа 1979 г. вход на заповедную территорию — как с со-
баками, так и без них — закрыт. Соответственно запре-
щен сбор цветов, трав, грибов и плодов растений.
138
В заключение хочу привести одну цитату из IX раз-
дела «Основных направлений экономического и социаль-
ного развития СССР на 1981 — 1985 годы и на период до
1990 года», принятых XXVI съездом КПСС. Всею не-
сколько слов, но в них главный смысл всех наших уст-
ремлений и надежд: «Совершенствовать государственное
управление и усилить контроль в области природопользо-
вания и охраны окружающей среды. Шире привлекать
общественность к охране природы».
Вот я и привлекаю общественность к охране природы
в меру своих сил — теми небольшими рассказами о ней,
с которыми вы познакомились.
Карадагская биостанция
Эдуард Левин
ПОТЕРИ
В июле...
рыгая с кампя на камень, трое парней
пробирались по дну ущелья. С утра
они карабкались по заросшим кустар-
ником косогорам и изрядно устали.
— Вот она, желанная! — Толик показал на высочен-
ную отвесную стену, похожую на старинную крепость.
Толик был местный. С детства ходил по горам и вот
сейчас, соскучившись по любимому крымскому лесу, са-
гитировал друзей на рискованную операцию, хорошо
зная, что в связи с повышенной пожарной опасностью
посещение леса запрещено. Но одно дело знать, а другое...
Толик был уверен, что обойдет лесников. Он и располо-
жение кордонов хорошо знал, и места, где можно про-
скочить незамеченными.
Пока расчищали пещеру, рубили ветки для постели
и собирали хворост, жара спала. Незаметно сгустились
сумерки. Юноши заторопились — стелили одеяла, раскла-
дывали на газете колбасу, помятые пироги и фрукты.
Костер, подымив немного, затрещал, разгораясь. Толик
разлил портвейн в подставленные кружки.
Подложили сухих веток в костер, включили транзис-
тор и улеглись, закутавшись в одеяла. Деревья и валуны
быстро теряли очертания. Темнота вскоре стала плотной,
как тушь. Напрасно Магомаев напрягал голосовые связ-
139
ки — даже гром небесный сейчас не разбудил бы путе-
шественников...
В предутренний час по ущелью загулял ветерок. Он
покачался на верхушках сосен, скользнул пр зашуршав-
шей осыпи и дунул па затухающий костер. Вспыхнули
па мгновение легкие угольки и раскатились в стороны.
Лениво задымились сухая трава и опавшая хвоя. А по-
том то тут, то там стали появляться огненные островки.
Быстро разрастаясь, опи объединились, и огонь, подгоня-
емый сквозняком, широким фронтом двинулся вдоль и
вверх по склону. Затрещал охваченный пламенем кус-
тарник. Огненные языки лизали смолистые стволы дере-
вьев...
Толик чихнул и сел, бессмысленно тараща глаза. То,
что он увидел, заставило его мгновенно вскочить на
ноги.
...Они топтали горевшую траву, били куртками по
дымящимся стволам. Обжигаясь, ломали вспыхивающие
ветви. Все было напрасно!
Осознав, что с огнем не справиться, кинулись лихо-
радочно собирать вещи. До поселка бежать пришлось
долго. Оттуда, едва переведя дух, позвонили в лесни-
чество.
— Уже знаем! — ответил дежурный.
В этот утренний час воздух был прозрачен и горы,
окрашенные в нежные чистые тона, поражали особой
торжественной красотой. Солнце всходило. Егерь запо-
ведника Сергей Афанасьевич Морозов стоял на краю
скалы и смотрел на разметавшийся внизу курортный го-
род. Отсюда, с высоты тысячи двухсот метров, он выгля-
дел неживым, и, только хорошо всмотревшись, можно
было увидеть редкие троллейбусы и автомашины, кото-
рые начинали утреннюю смену.
...Из недалекого осинника, который светлым пятном
выделялся на фоне темно-зеленого бора, послышался от-
рывистый лай. Лежавшая у ног егеря собака мгновенно
вскочила, насторожив остроконечные уши, но, вслушав-
шись, тут же спокойно легла на прежнее место. Сергей
Афанасьевич улыбнулся: Скиф хорошо различал лай со-
баки и лай косули. Человеку, незнакомому с лесом, и в
голову пе придет, что такие звуки может издавать ми-
ловидное пугливое существо. Ио Скиф, хоть и не чело-
век, а лес знает.
140
Скиф, чистокровная немецкая овчарка, попал в лес
месячным щенком. Сейчас, в свои три с половиной года,
он был грамотной служебной собакой: прекрасно хо-
дил по следу, конвоировал нарушителей, имел на счету
совместно со своим воспитателем несколько серьезных
дел по розыску и задержанию браконьеров. Сколько сил,
знания и времени было потрачено на то, чтобы вырастить
такую собаку, знает только тот, кто занимался этим сам.
Еюрь погладил овчарку по широкому гладкому лбу.
Еще раз окинул взглядом яйлу, невдалеке сложенные
копны сена для подкормки оленей, разноцветный лес,
уступами шагавший к морю, и в который раз порадовал-
ся, что работает лесником.
Солнце начинало припекать. Пора было спускаться.
Пройдя косогором несколько километров, егерь вы-
брал удобное местечко у могучего бука — оглядеться и
передохнуть. Скиф же приблизился к обрыву и, вытянув
шею, старательно ловил запахи своим чутким носом.
Сергей Афанасьевич собрался было двинуться даль-
ше, но Скиф упорно стоял все в той же напряженной по-
зе, принюхиваясь и поводя ушами. Егерь внимательно
скользил взглядом по склонам ущелья. Вдруг ветерок до-
нес занах гари.
Неужели пожар?! В груди сжалось. Проклиная себя
за то, что не заменил испорченную рацию, он ступил на
каменную осыпь, готовый спуститься в ущелье. Но в этот
миг усилившийся ветер взметнул из-за скалы черное
рваное облако и Сергей Афанасьевич понял, что ему
одному там уже делать нечего. И тогда он побежал на-
прямик к центральной усадьбе, спотыкаясь о пеньки и
ветви поваленных деревьев.
Пот заливал и щипал глаза. Взмокла форменная ру-
башка...
Наконец-то и контора лесничества.
Задыхаясь, Морозов крикнул:
—- В ущелье Трех орлов пожар!..
Вскоре стали поступать сообщения и с наблюдатель-
ных постов.
По команде лесничего егеря и пожарные бойцы поч-
ти всем составом выехали в указанный Морозовым
район.
Степану Максимовичу Бурову, проработавшему двад-
цать лег в лесном хозяйстве, было не впервой руководить
такими работами. Но на этот раз дело осложнилось тем,
111
что к месту пожара не то что на машинах, но и пешком
добраться было очень трудно. Со специальными рези-
новыми мешками, наполненными водой, с топорами и
мотопилами работники лесничества начали спускаться
по каменистому обрывистому склону. Группу вел началь-
ник пожарно-химической службы Аникин.
— А вы, Морозов,— обратился лесничий к егерю,—
садитесь в мою машину и езжайте к подвесному мости-
ку,— может, поджигатель попадется. Времени, правда,
прошло порядочно, а вдруг...
Скиф, казалось, только и ждал команды. Он пулей
влетел в машину, и весь его вид говорил, что он готов
к выполнению любого задания.
Вышли из машины и полезли вверх. Горький запах
гари уже чувствовался и здесь.
— Давай, дорогой! Ищи! Будь внимательным! — ска-
зал егерь своему помощнику.
Скиф старался изо всех сил. Его спина черным пят-
ном мелькала среди деревьев. Вот он остановился и на-
чал что-то тщательно обнюхивать. Сергей Афанасьевич
подошел и увидел небольшой плотничий топорик, лежав-
ший у поваленного дерева. Был он чистый, без единого
пятнышка ржавчины — потерянный, видимо, совсем не-
давно. На конце топорища вырезаны две буквы «П. П.».
Как выяснилось впоследствии, тсшор принадлежал То-
ликипому отцу, которого звали Петр Петрович. Егерь, не
касаясь руками топорища, завернул находку в газету и
положил в рюкзак.
— Ай да молодец! Хорошо! — поблагодарил он пса.
Теперь Сергей Афанасьевич взял собаку на длинный
поводок и указал на примятую траву:
— След!
Скиф рванулся вперед. Выписывая у самой земли
вензеля своим удивительно чутким носом, он весь ушел
в работу. Поспевать за ним было трудно... След привел в
поселок. Скиф безуспешно метался во все стороны —
след был потерял. Свесив свой огромный ярко-розовый
язык и учащенно дыша, он виновато глядел на хозяина...
Борьбу с огнем вели весь день. И только к вечеру
закопченный, уставший до предела Аникин выбрался из
ущелья.
— Кажется всё!
Почему «кажется»? Может, оставить посты на
ночь? — спросил лесничий.
142
— Нет-нет, Степан Максимович, все в порядке! — за-
верил начальник пожарно-химической службы.
— Ну что ж, тогда — спасибо! — и лесничий пожал
Аникину руку.
— Рады стараться! — вздохнул тот и, сняв фуражку,
вытер лысину грязной от копоти рукой...
Ночью невесть откуда возникший вихрь раздул огонь,
притаившийся в корнях вроде бы угасших пней. Через
несколько минут сухие смолистые пни вспыхнули факе-
лами, разогнав густую южную темноту. А через час ог-
ненный смерч гулял по ущелью...
Этой ночью Морозов долго не мог уснуть. Кашлял,
ворочался с боку на бок, прислушиваясь то к крикам сов,
то к беспокойному лаю собаки. Скифу тоже не спалось.
И когда егеря разбудил телефонный звонок, ему пока-
залось, что он только-только закрыл глаза. После разго-
вора сон отлетел — будто и вовсе не спал. Вскоре он
мчался на своем мотоцикле со Скифом в коляске к цент-
ральной усадьбе. Туда снова съезжались поднятые с по-
стелей работники лесничества и городской пожарной
охраны. Лесничий по телефону докладывал о случившем-
ся директору заповедника. Во дворе бестолково бегал
растерянный Аникин. Пронзительно взвывая, подкаты-
вали все новые пожарные машины. И хотя дороги к мес-
ту пожара как таковой пе было, решили все же проби-
ваться туда. Бороться вручную с разбушевавшейся сти-
хией было уже невозможно.
Трещали мотопилы, но их было недостаточно, и люди
топорами рубили огромные деревья, чтобы прошел тран-
спорт. Уже несколько часов без перерыва работал Сергей
Афанасьевич. Спина нестерпимо ныла.
— Афанасьич! — надрывался выскочивший откуда-то
Аникин.— Вот бери ребят — будете раскатывать
рукава.
Морозов отдал пилу одному из лесорубов и, с трудом
выпрямившись, направился к группе людей, присланных
на подмогу. Это была дружина из строительного треста.
Жители курортной зоны по призыву горсовета доброволь-
но спешили на борьбу со стихией.
Машины выстроились вдоль ущелья. Вниз по склону
зазмеились пожарные рукава. Как потом подсчитали, их,
рукавов, было раскатано более двадцати километров.
— Будьте на товсь, ребята, сейчас пойдет вода! —
предупредил егерь своих подопечных.
143
Но то, что случилось в следующий миг, трудно было
предвидеть. С колоссальным давлением вылетела струя
воды, и пять человек не смогли удержать конец рукава.
Один из них поскользнулся и покатился вниз, навстре-
чу огню. Рукав, как взбесившийся гигантский змей, ме-
тался и бился о камни.
— Колька-а! — закричал плотный парень с черными
усами и неуклюже запрыгал по склону. Жар становился
нестерпимым. Сергей Афанасьевич тоже бежал за упав-
шим человеком. Вместе с усатым парнем они вытащили
Кольку из воронки, полной раскаленных веток и хвои.
— Живее! Живее! — торопил егерь.
Пламя, ушедшее куда-то вбок, порывом ветра неожи-
данно приблизилось вплотную. Вокруг загорелись трава и
кустарник. Задыхаясь от дыма, люди едва вырвались из
огненного кольца. На усатом оплавилась капроновая ру-
башка... Обоженных строителей на машине умчали в
поселок.
Как ни самоотверженно боролись люди, справиться с
огнем не удавалось. Из низового пожар переходил в вер-
ховой. Коварный ветер расплескивал пламя во все сторо-
ны с невероятной быстротой. По склону катились горя-
щие сосновые шишки, вызывая новые и новые очаги
пожара.
К концу дня Сергей Афанасьевич еле стоял на ногах.
Не в силах подняться повыше, он сел там, где его за-
стала темнота. Привалился к стволу уцелевшего дерева и
так, не то дремля, не то бодрствуя, провел ночь. Лечь
было некуда — кругом сажа, пепел, неостывшие камни.
Скиф примостился у его ног.
Горячий ветер не принес облегчения и ночью. Пожар,
как гигантский осьминог, выбрасывал огненные щупаль-
ца, уничтожая лес сразу на сотни метров. Пламя остав-
ляло после себя черное мертвое пространство. Гонимые
страхом, неслись куда глаза глядят олени, косули и иные
звери. Все, кто отстал, погибали...
На следующий день было принято решение вызвать
па подмогу моряков, вернее морскую пехоту. Морозов
получил задание — рубить просеку и сдирать все до го-
лого камня.
С бортов крытых брезентом машин лихо спрыгивали
крепкие молодые царни. В вольном строю они шли за
Морозовым и своим командиром, громко разговаривали
и весело гоготали.
144
«Не понимают, куда идут,— думал Сергей Афанасье-
вич,— ржут, как жеребцы. Молодость!»
Через два часа пришли. Егерь любил и умел грудить-
ся, но такого он еще не видывал: за работающими ос-
тавалась широкая полоса каменистой почвы. «Бульдозер
быстрее бы не справился»,— удивлялся про себя Моро-
зов.
Обедали у речки. Пили прохладную чистую воду, умы-
вались. В жаркий день, после такой работы, это было
огромным наслаждением. Даже уставшие, люди не могли
не восторгаться окружающей их красотой. Буйные весен-
ние потоки вымыли на склоне ровную площадку, которая
летом густо заросла пыреем, расцвеченным кое-где жел-
тыми звездочками зверобоя. И только по краям речки
неширокими полосами лежала прокаленная солнцем галь-
ка. С двух сторон над поляной в несколько ярусов на-
висали скалы. А между ними просматривались зеленые
склоны гор, пересекающиеся во всех направлениях тон-
кими линиями оленьих троп.
Трое суток неистово работали моряки. Огонь из уще
лья не вышел. Но еще две недели потом более тысячи
человек продолжали ожесточенную битву со стихией.
До окончательной победы над пожаром Морозов не
доработал. Приступы кашля забрали последние силы.
Сказывалась застарелая болезнь: однажды, спасая тону-
щих людей, застудил он легкие. На девятый день его
совершенно обессилевшего отправили в больницу...
Выгорело более двухсот гектаров уникального запо-
ведного леса, в основном прекрасной крымской сосны.
Сотни людей были травмированы, обожжены. Двое по-
гибли...
Виновные будут наказаны. Понизят в должности на-
чальника пожарно-химической службы. Но возместить по-
теряннее не сможет никто.
В октябре...
Собрание окончилось.
Сергей Афанасьевич отвязал Скифа. Тот аж завин-
тился от радости. Во-первых, пришел любимый человек,
во-вторых, можно снова свободно двигаться!
Поднимались в гору мимо вольера, где содержались
некоторые обитатели заповедника. Курортники, прибыв-
145
шие сюда на автобусах, знакомились с фауной Крыма.
Вольер создавался по инициативе и руками работников
лесничества. Был он невелик по площади и несоверше-
нен в санитарном отношении. Животные за решеткой
всегда вызывали у Морозова тягостное чувство. Вспом-
нился передвижной зверинец, несколько лет назад побы
вавший в Ялте. В теспой клетке, откуда шел неприят-
ный запах, метался обшарпанный царь зверей. Огром-
ный слон дергал ногой, гремел короткой цепью. А за-
гнанный, истощенный волк пытался вжаться в стену под
взглядами любознательных посетителей. Почувствовав
прилив ярости, Сергей Афанасьевич выскочил тогда из
зверинца и долго бесцельно бродил по улицам, пытаясь
обрести душевное равновесие....
«Ох, это душевное равновесие! Как его сохранишь?
Какое, к примеру, может быть равновесие после такого
собрания? Правильно, конечно, предложил партгрупорг
лесничества Яков Захарович: лесника Лобова за убитую
им косулю, за браконьерство уволить с работы и под суд.
А Бурдылев, этот щеголь и хапуга, защищал: ударника
труда за какую-то паршивую козу и сразу взашей?! А
Сорокин молодец. Выдал хорошо: опытные лесники назы-
вается, только опыт свой, сказал, все больше на себя
обращаете! Тут петелька у вас спрятана, там капканчик.
Из-за браконьерства, да из-за свиней своих здесь и ра-
ботаете. Ай да Сорокин! Но Бурдылев и Лобов так ни-
чего и не поняли. Разве таких разговорами проймешь?
Лобов ушел — дверью хлопнул. Пригрозил: мол, попомнят
меня еще некоторые... Одним словом, мысленно заключил
Морозов, повторяя свое выступление про себя, лесник-
браконьер — браконьер вдвойне!».
Осиливая крутой подъем, Морозов шел медленно и
по привычке глядел по сторонам. Смотрел, и не мог на-
любоваться осенним лесом. На фоне вечной зелени со-
сен цвели еще не поредевшими кронами из бордовых,
красных, желто-салатных и желто-лимонных листьев дуб,
осина, клен, бук, граб.
Октябрь, как это часто бывает в Крыму, был тихий и
солнечный. Днем казалось, что лету нет конца. Но к ве-
черу, когда солнце падало за горы, ветер становился про-
хладным, пахло морозцем. Ранним утром на жухлой тра-
ве проседью выступал иней...
Над головой зацокала белка. Мысли прервались. Скиф
прибавил ходу. До кордона было уже недалеко.
146
...В заповеднике шел подсчет животных. Рано утром
и в предвечерние часы егеря выходили в обходы и отме-
чали в специальных карточках встреченных косуль, ка-
банов, лисиц, барсуков, зайцев. С оленями дело обстояло
иначе. Самец ревом подзывал самок, готовый вступить в
бой с соперником. В это время рогачи менее пугливы, чем
обычно. Задача состояла в том, чтобы осторожно подойти
к ним и подсчитать количество отростков на рогах,— это
выдавало возраст животного. Одновременно можно было
определить количество самок.
Сергей Афанасьевич поужинал и начал собираться па
подсчет.
— Плащ надень! — посоветовала жена.— Холодно! Но-
чью, наверное, мороз будет...
Морозов взял Скифа на поводок и направился к по-
ляне, где находилась кормушка. В лесу быстро темнело.
Тишину вечера разрывал мощный рев рогача. Трудно бы-
ло поверить, что это голос обычно боязливого, скром-
ного животного. Могучий олень то важно вышагивал по
поляне, то трусцой пробегал из одного ее конца в другой.
Застыли огромные сосны и буки. Возле кормушки, в су-
мерках похожей на сказочный домик, рогач останавли-
вался, вытягивал шею и издавал трубный глас.
Луна скрылась. В кромешной тьме возвращался Сер-
гей Афанасьевич домой, освещая себе дорогу фонариком.
Из темноты вспыхивали в луче света глаза Скифа. Со-
брание все не шло из головы. «Охота, думал Морозов,
идет не в ногу с нормами человеческой морали. Героизм
сегодня не в том, чтобы уничтожить, а в том, чтобы со-
хранить. Самое главное и самое трудное в жизни, подвел
итог Сергей Афанасьевич, это исполнить свой человече-
ский долг...»
Уже был слышен шум движка. В доме горел свет. Же-
на, наверное, сидит перед телевизором. «Лес и про-
гресс!» — усмехнулся Морозов. Человечество торопится.
Его толкают в загривок бесстрастные объективные силы.
Куда только?..
— Звонил Степан Максимович,— встретила его же-
на.— С тобой хотел поговорить лейтенант милиции. Се-
годня в поселке какие-то хулиганы избили Сорокина. Он
в больнице...
Круто повернувшись, Морозов зло толкнул дверь и за-
шагал к навесу, под которым в потемках тихо стоял мо-
тоцикл...
147
В январе...
Всю ночь по плоскогорью гуляла вьюга. Срываясь с
высоты, ветер носился над кордоном, ломал голые бес-
помощные вегви промерзших деревьев, Дом стоял под
скалой и был защищен от лобовых атак стихии, и все
же холод проникал в помещение сквозь, казалось бы,
плотно закрытые окна, двери и даже сквозь стены. Печь
топили и ночью.
Сергей Афанасьевич прислушивался к завыванию вет-
ра, и в памяти неожиданно прояснились картины такого
далекого детства, что брало сомнение, было ли оно на са-
мом деле. Тогда тоже выла вьюга, вот так же трещали
дрова в печи, а он, маленький мальчик Сережа, рассмат-
ривал на стеклах диковинные цветы Деда Мороза и думал,
будут ли завтра занятия в школе или отменят, как сегод-
ня. При такой погоде дети до четвертого класса в школу
не ходили.
...К утру ветер стих, но снегопад стал гуще. Сергей
Афанасьевич подошел к окну.
— Скоро изгороди видно не будет! Иди посмотри, что
творится,— позвал он жену. Картину «Зима в горах» до-
полнял Скиф. Он носился перед домом, с разгона зары-
вался мордой в пушистый верхний слой снега, замирал
на мгновение, потом, перекувыркнувшись, вскакивал, ди-
ко озирался по сторонам и снова, как заяц, занося зад-
ние лапы, пулей летал по поляне. Снег радовал его.
Вдруг Скиф перестал резвиться и по-серьезному за-
лаял. Егерь различал несколько вариаций лая. При при-
ближении к кордону оленей и косуль у Скифа переме-
жались басовые нотки с высокими, визгливыми,— он как
бы досадовал, что не может выскочить за ограду и ото-
гнать непрошенных гостей. Иногда он не то лаял, не то
выл — просто так, чтобы отвести душу. Был еще лай
злобный, предшествующий или сопутствующий нападе-
нию. Но сейчас собака, скорей всего, предупреждала о
приближении человека.
Морозов накинул полушубок и вышел на крыльцо. В
снежной кутерьме появилась фигура, в которой Сергей
Афанасьевич узнал Сорокина: весь в снегу, от головы
шел пар, шапку он держал в руках, брюки разорваны —
проглядывало голое тело.
— Я уже хотел кричать,— признался Сорокин,— еле
дополз.
148
— Заходи скорее! — торопил Морозов.— Что случи-
лось?
Переодевшись, жадно прихлебывая крепкий, на тра-
вах, горячий чай, Сорокин рассказывал:
— Понимаете, два хлопца — одному тринадцать, дру-
гому четырнадцать — ушли вчера в горы кататься на лы-
жах. Так мамаши ихние говорят. И один, младший, не
вернулся. Разошлись ребята в тумане. Ну, а к вечеру,
сами понимаете, какая завирюха началась...
Сорокин выглядел довольно комично: всклокоченный,
в хозяйских обширных брюках, с красными, как поми-
доры, носом и ушами. Но сейчас было не до смеха.
— Где они катались? — спросил Морозов.
— Да где-то в районе перевала.
— Откуда ребята?
— Из города, местные.
— Как же родители отпустили их одних в горы, да
еще в заповедник — ведь знают же, что нельзя!
— Мамаши сказали, что они, дескать, не в первый
раз.
Сергей Афанасьевич вздохнул и начал собираться в
дорогу.
— А почему тебя ко мне послали? — спросил он.—
Ты и местность еще плохо знаешь, да и погода...
— Телефонные провода порвало. Бурдылев больным
сказался,— объяснил Сорокин,— а остальные сами в раз-
ные стороны искать пошли. Еще спасатели из города при-
были — тоже ищут.
Морозов кивнул, прощаясь, и вышел из дому.
Скиф тут же подскочил к хозяину — он был готов
хоть на край света. От энергичного встряхивания набив-
шийся в его шерсть снег разлетался во все стороны.
Егерь же вскоре превратился в живого снеговика.
Пока Сергей Афанасьевич выбирался на яйлу, с пего
сошло семь потов. По плоскогорью передвигаться стало
легче, а вскоре и снегопад кончился. Природа отдыхала.
Замерли уставшие от борьбы с дикими ветрами облеп-
ленные снегом низкорослые сосны. Застыли огромные суг-
робы. И вокруг, насколько хватало глаз, простирались
утихомиренные снега.
А Бурдылев, значит, заболел, всплыли слова Сороки-
на. Сергей Афанасьевич терпеть не мог Бурдылева, как,
впрочем, и Бурдылев его. «Па первый взгляд рубаха-па-
рень, рассуждал сам с собой Морозов, и поздоровается
149
с размаху руку крепко пожмет, и рюмочку предложит.
Но если затронуть его интересы —. тут уж другое дело...
Вечно что-то предпринимает, комбинирует, чтобы набить
карман. Не брезгует ничем — и бутылки после приезда
отдыхающих соберет, и в картишки смахлюет. Он, прав-
да, и работу может выполнить добросовестно, но только
денежную. От другой найдет способ отвертеться. Уважа-
ет только себя. Эдакий бизнесмен, стесненный рамками
уголовного кодекса. Материальная польза обществу от
него, конечно, есть, подытожил Морозов, но моральный
вред во сто крат больше».
Сергей Афанасьевич шел краем глубокой балки. Пе-
ресекая чьи-то свежие следы, понял, что здесь уже ис-
кали, и решил повернуть в другую сторону. Но Скиф за-
беспокоился. Суетливо рыскпул вправо, влево. Потом ос-
тановился и, поворачивая голову, долго втягивал нозд-
рями неподвижный морозный воздух. И уже без оглядки
начал спускаться. Егерь сверху наблюдал за действиями
собаки. Проваливаясь в снег, Скиф пробирался по дну
балки и вдруг принялся энергично раскапывать сугроб —
он нашел то, что искали всем миром.
Под полуметровым снеговым слоем лежал закоченев-
ший мальчишка в кожаной шапке и меховой куртке.
Плотно закрыты глаза. Неподвижны длинные черные рес-
ницы, резко выделявшиеся на белом осунувшемся лице.
Сергей Афанасьевич приложил ухо к синим губам и уло-
вил слабое дыхание. Жив! Осторожно, как только мог,
Морозов взял его на плечи. Скользя на каждом шагу и
упираясь одной рукой в снег, он начал карабкаться на-
верх. Кое-как поднялся. Отдышавшись, Сергей Афана-
сьевич прошел несколько метров и вынужден был поло-
жить мальчика на снег. В глазах замельтешило, внутри
невидимые мучители иголками кололи грудь...
Его заметили спасатели...
Вечером Сергей Афанасьевич позвонил в больницу.
— Жить будет. Но, вероятно, останется калекой,— от-
ветили ему,— сложный перелом ноги и значительные
обморожения.
В апреле...
Ночная мгла медленно сползала на дно ущелья. Там,
внизу, по окатанныхМ гладким камням скользила невиди-
мо
мая в этот час бойкая речка. Весеннее утро было влаж-
ным и тихим. В пять тридцать в верховьях ущелья от-
четливо прозвучали подряд два выстрела, и Сергей Афа-
насьевич, торопливо застегнув патронташ и вскинув на
плечо ружье, быстро пошел косогором к подножию ска-
лы Оленьей.
Точно определить место выстрела в горах — задача не
из легких, и егерь решил прежде всего перекрыть так на-
зываемую браконьерскую тропу, которая опоясывала
ущелье и вела в поселок. Через сорок минут, осилив до-
вольно крутой подъвхМ и весь взмокнув под теплым фор-
менным бушлатом, он достиг тропы.
Впереди, останавливаясь и принюхиваясь, легкой трус-
цой бежал Скиф. Глядя на его деловую морду, на мощ-
ную холку, на ею крепкое тело, егерь проникался уве-
ренностью, что все будет в порядке, как бывало уже не
раз. Редкий, незаметный вначале дождик перешел в ли-
вень и заставил егеря укрыться на время под нависшей
над тропой скалою. Но вдруг, словно устыдившись чего-
то, дождь опять закапал мелко и редко. Егерь с трудом
двигался по узкой глинистой тропинке. Скифу же все было
нипочем. Непогода только веселила его. Довольный, что
можно свободно двигаться, он энергично обследовал кам-
ни, кусты, деревья.
Вышли на небольшую полянку, и Скиф стал внима-
тельно обнюхивать груду камней. Не сумев сдвинуть их
с места, начал скрести лапами мокрый, каменистый
грунт. Егерь отвалил несколько камней — открылись
окровавленная голова и шкура оленя. Убита взрослая сам-
ка. Завалив находку камнями и тщательно обыскав мест-
ность, Сергей Афанасьевич связался по рации с дежур-
ным на центральной усадьбе и доложил о случившемся.
После этого Морозов еще раз внимательно осмотрел все
вокруг, но ничего существенного не обнаружил. Ливень
сыграл на руку преступникам — Скиф не сумел взять
след.
Но было ясно, что к поселку браконьеры не пошли,
следовательно, спустились к речке и, очевидно, пойдут
по дну ущелья, так как подниматься в гору с грузом им
не резон. Егерь начал медленно спускаться. Скиф с со-
жалением оставил находку и вновь побежал вперед. Спу-
скаться по крутому мокрому склону всегда опасно. Но
надо! Скиф остановился и прислушался. Егерь тоже оста-
новился и тоже прислушался. Никаких подозрительных
151
звуков! Все же Сергей Афанасьевич взял собаку на по-
водок и осторожно, от дерева к дереву, продолжал спу-
скаться. Со Скифом на поводке спуск стал еще труднее.
И тут eiepb услышал близкий разговор. Вйутренне подо-
бравшись, Сергей Афанасьевич привязал к дереву собаку
и, прячась за камнями и деревьями, стал подкрадываться к
месту привала браконьеров. Скиф натянул поводок, пы-
таясь следовать за хозяином — шерсть на холке и хреб-
те стояла дыбом. Сергей Афанасьевич присел за огром-
ным валуном и осторожно выглянул. На поляне у речки
сидели у костра трое. Над костром висел чайник.
Одного из них Морозов узнал сразу. Это был бывший
рабочий совхозной пилорамы Ярков, или дядя Гриша, как
его все звали в поселке, пенсионер уже. Несколько лет
назад чуть под суд не попал за подобные дела, и вот
опять за старое. Двух других егерь не знал. Как выяс-
нилось потом, это были фельдшер медпункта и учащий-
ся профессионально-техническою училища семнадцатилет-
пий Ковтун — племянник дяди Гриши.
—- Ну и палишь же ты! Да еще в темноте! — вос-
торгался племянник дядей...
Морозов оценивал обстановку. Два ружья стояли со-
всем близко. Их он успеет схватить. Но Ярков находился
по другую сторону костра, и его ружье было под рукой.
«Да не посмеет оп сопротивляться! — решил егерь.—
Он же знает меня хорошо!»
Это верно: браконьер хорошо знал Сергея Афанасье-
вича, даже лучше, чем тот мог предполагать. Дядя Гриша
изучил каждого егеря заповедника и понимал, oi кого
что можно было ожидать при подобной встрече.
Неожиданно залаял Скиф. Браконьеры вскочили. Раз-
думывать было некогда, и Сергей Афанасьевич, прыгнув
из-за укрытия, схватил ружья.
— Спокойно, граждане! Дядя Гриша, не балуй! —
крикнул егерь, увидев, что Ярков вскинул ружье. Не-
мая сцена была недолгой: Ярков быстро пришел в
себя.
— Да не заряженное оно! — и, держа за ствол обеи-
ми руками, протянул ружье егерю. Сергей Афанасьевич
шагнул вперед, и тут произошло неожиданное: Ярков
сделал выпад и ударил егеря прикладом в живот. От бо-
ли потемнело в глазах, перехватило дыхание. Сергей Афа-
насьевич согнулся и осел на камни. Бросив полные рюк-
заки, но схватив ружья, преступники понеслись вдоль
152
речки, не разбирая дороги. Почуяв неладное, свирепо и
с подвыванием лаял Скиф.
Егерь пришел в себя, но еще долго не мог глубоко
вздохнуть. Кое-как добравшись до собаки, отвязал ее и
слабо произнес:
— След!
Скиф рванулся, и Сергей Афанасьевич не смог удер-
жать его... Через некоторое время донеслись выстрелы.
Не обращая внимания па острую боль, егерь прыгал но
камням и вдруг оступился, потерял равновесие и упал
на мокрые валуны...
Приняв донесение Морозова, дежурный доложил лес-
ничему о случившемся. Через сорок пять минут машина
с егерями подъехала к ущелью со стороны поселка и че-
тыре человека перекрыли браконьерам путь к отступле-
нию. Еще трое во главе с лесничим расположились у
скал, где пересекались верхняя и нижняя тропы, веду-
щие из ущелья в поселок. Первая группа только успела
занять позицию, как впереди послышались выстрелы. А
через час к засаде подлетел перепуганный Ковтун. Про-
тягивая навстречу егерям порванную клыками Скифа
окровавленную руку, он плакал и хрипел:
— Собака! Собака!
Вскоре приковылял бледный Ярков.
Держась за сердце, глупо оправдывался:
— Ну выпили! Ну, сдуру и пихнул Морозова.
— В кого стреляли? — спросил помощник лесничего.
— В собаку,— объяснил Ярков.— Как бросилась она
па племяша, тут Фролыч, фельдшер наш, и пальнул в
нее.
— Посадят тебя, Ярков,— сказал помощник лесни-
чего.
— А ты меня, золотце, не пужай! — огрызнулся дядя
Гриша.— Я когда начинал здесь охотиться, тебя на бе-
лом свете пе было. Мой это лес!
— Плохой ты хозяин,— вздохнул помощник лесничего.
Он и еще один егерь пошли к Морозову. Скоро встре-
тили и фельдшера. Вынырнув из тумана, весь перекошен-
ный от страха, он поминутно оглядывался: не вылетит ли
оттуда разъяренная зверюга. Он на чем свет проклинал
Яркова, себя, что соблазнился на грязное и подлое дело.
Клялся, что пять лет уже в руки ружья' не брал, хоть и
состоит в охотсоюзе. И пусть провалится к чертовой мате-
ри и Ярков, и все олени, и он сам, распоследний идиот...
153
Егерь с помощником лесничего пошли дальше —
вверх по ущелью. Неожиданно налетевший ветер разо-
гнал туман, солнце осветило ущелье, которое враз пре-
вратилось из мрачного и настороженного в сказочно-пре-
красное. Розовыми стали склоны. Заискрились мокрые
сосны.
На пологом глинистом откосе лежал Скиф. Одна ла-
па перебита, бок в крови. Он полз, преследуя врага,
сколько хватило сил. Средь камней был виден кровавый
след.
— Скиф! — склонился егерь над собакой. Не откры-
вая глаз, пес шевельнул хвостом.
— Живой! — обрадовался егерь.
— Морозов! — крикнул помощник лесничего. Не от-
рывая взгляда от собаки и, по-видимому, больше ничего
не замечая, прямо по воде шагал Сергей Афанасьевич.
Был он без бушлата, без фуражки, мокрый чуб прилип
ко лбу. Молча он снял куртку и, расстелив ее, осторожно
начал подвигать собаку. Скиф тихо повизгивал,
— Потерпи! Потерпи! — шептал Морозов. Егеря взя-
ли куртку за края и, стараясь ступать как можно мягче,
понесли собаку...
Сергей Афанасьевич повез Скифа в ветлечебницу.
Сколько времени длилась операция, он сказать не мог.
По-настоящему Сергей Афанасьевич пришел в себя толь-
ко дома. Жены еще не было — гостила в городе у матери.
Егерь глянул на часы. Без десяти минут пять. Рабочий
день кончился...
Сергей Афанасьевич сидел на полу, привалившись к
стене, рядом с тяжело дышавшей, обмотанной бинтами
собакой и молча, без слез плакал...
Ялта
Станислав Славич
СУДЬБА КРЫМСКОГО ЛЕСА
/. Обстановка: поток выходит
из берегов
ак-то утром я с удивлением заметил,
что безобразная, похожая на лишайное
пятно проплешина на горном склоне —
след лесного пожара — перечеркнута ровной и тонкой ли-
нией. Сразу подумал: «Да неужели?..» Это была примета
того, что лес начинает новую жизнь...
На следующий день линий стало две, потоки три. А
однажды я уже не смог их сосчитать: до склона, о ко-
тором идет речь, от моего дома все-таки далековато, даже
по прямой будет километров шесть, а помянутая пропле-
шина находится к тому же на высоте метров восемьсот.
Если на расстоянии эта гарь напоминает лишайное
пятно, то вблизи она просто ужасна. Да что говорить —
пожарище. Обуглившиеся пни торчат, как гнилые зубы,
ветры и воды обнажили камин и скалы, между ними по-
шли в рост колючки, бурьяны. А ведь был когда-то ве-
ликолепный высокоствольный лес.
Пожар был страшный. Случился он (лет десять назад)
в сушь, к тому же погода стояла ветреная. При тушении
погибло два человека. А причина, судя по всему,— весе-
лый и романтичный туристский костер. Лес был тогда
открыт для каждого, и каждый в нем делал, что хотел.
Лесников-то раз, два и обчелся.
Кстати говоря, это был не первый большой пожар.
Незадолго до того выгорел лесной массив у подножия
Ай-Петри. Но этот разыгравшийся на глазах у всей
Ялты пожар с человеческими жертвами потряс всех.
Если раньше обсуждались, по-видимому, какие-то вари-
анты, то теперь было принято решение: вход в лес запре-
щен. Ялтинский лесхоз стал Ялтинским горно-лесным
заповедником.
Я так и не смог привыкнуть к безобразному серому
пятну на зеленом склоне. Оно вызывает даже угрызения
совести. Право. Ведь как мы зазывали людей в лес, на
природу! Было это в конце 50-х — начале 60-х годов.
Расписывали прелести ущелий и урочищ, маркировали
тропы, расчищали источники, призывали к активному от-
155
дыху, напоминали о традициях: две лучшие у нас прогу-
лочные тропы названы де именами замечательных вра-
чей — Боткина и Штангеева. Появились энтузиасты, воз-
никли лечебные методики, рекомендованные маршруты.
И вдруг такой афронт. Накаркали.
Но наконец-то это лишайное пятно более чем наполо-
вину заштриховано. Секрет штриховки прост: бульдозе-
ром нарезаны поперек склона террасы для лесопосадок.
Прежней, естественной, полной и непринужденной, кра-
соты здесь, конечно, уже не будет, но, надо надеяться,
лет через пятнадцать — двадцать лес зарубцует все-таки
рану.
Как, однако, решились пустить тяжелые машины при
такой крутизне? Нужно бы посмотреть.
Счастливый город Ялта! Все лучшее, что есть в при-
роде — море, лес, горы, альпийские луга,— совсем рядом.
Несколько остановок троллейбуса или автобуса, и ты в
лесу. А он у нас свеж и праздничен в любую пору года.
Сезонная игра красок — тонка и изящна. Хвойные мас-
сивы то скромно тушуются на фоне яркой молодой зеле-
ни (весной), то будто высвечиваются, когда листва опа-
дает. Южнобережные леса не ждут пробуждения, они
всегда бодрствуют, вечно зеленеют — можжевельниками,
сосной, сумрачным, тисом, плющом, иглицей, заросли ко-
торой, будто кровавой росой, обрызганы ягодами. Картина
оживляется дроком, земляничником, забавным в своей
кажущейся наготе (приезжая публика называет это де-
ревце «бесстыдницей»), просто травой, наконец. Корот-
кая спячка, в которую впадают листопадные деревья и
кусты, не делает наш лес серым и унылым — он стано-
вится как бы просторнее и обозримее. Да что говорить —
лишись горы лесов, и Южный берег Крыма потеряет всю
свою прелесть... Однако — к делу.
Я не стану подбираться к этой гари снизу, а подъеду
городским автобусом к началу троп, выберу одну из них
(я даже знаю какую — древнюю Узеньбашскую тропу; она
когда-то была торговой тропой, по ней шли лошади, осли-
ки под вьюками), поднимусь на самый верх, загляну в
пещеру Иограф, попью водицы, потом часа полтора хода
по продуваемому всеми ветрами холмистому нагорью,
которое называют яйлой, и поворот в малоприметную
лощинку. Здесь поймаю другую — хорошо, кстати, марки-
рованную — тропу, она и выведет к пожарищу...
156
Я проделал этот уже более четверти века мне знако-
мый и не раз измеренный ногами путь. Вернулся в
смятении.
Конечно, то, что сделали лесники, нарезав террасы для
посадок сосны, просто здорово. Но как закрыть глаза на
все остальное, на бедственное положение, в котором ока-
зался созданный матушкой-природой Ялтинский амфи-
театр?..
Как высоко поднялась за последние годы нижняя гра-
ница леса! Не сама поднялась — отступила под натиском
человека. Да вот и в истоках тех троп, о которых я го-
ворил (здесь начинаются Боткинская, Узеньбашская, Ки-
зил-Кайская тропы), лес изрыт траншеями, склоны обе-
зображены карьерами, появляются все новые и новые
стройки. А ведь территория считается заповедной...
В свое время пробили сквозь толщу гор семикиломе-
тровый туннель для снабжения питьевой водой ялтинско-
го курорта, построили на южных склонах очистные со-
оружения, но они обросли другими постройками, служба-
ми, которые захламляют заповедный лес, загрязняют гор-
ные реки. Уже тогда шел разговор о газопроводе. Не
знаю, можно ли было разместить его в том же туннеле —
вряд ли задача была такой уж неразрешимой. Однако
недавно газопровод прошел по поверхности, и сколько же
брошено после этого в лесу ржавых труб, троса и всякого
другого металлолома! При виде этого неловко даже про-
износить слова — «горно-лесной заповедник».
Сейчас вновь оживились столетней давности разгово-
ры о железной дороге на Южный берег. Тоже, видимо,
нужное дело. Но, если дойдет до реализации проекта, хо-
телось, чтобы все время помнили: не погубить бы окон-
чательно этот удивительный горный лес.
А он испытывает непомерное человеческое давление
не только в окрестностях Ялты. За последние полтора-два
года я побывал в судакских лесах и в Новом Свете, на
Чатыр-Даге, Демерджи и Караби, в Гурзуфской котлови-
не и на Никитских отрогах, не раз — па Ай-Петринском
плато и на северных склонах в районе столь посещаемо-
го Большого каньона, в Мисхорском, Ласпинском и Ли-
менском (Голубой Залив) амфитеатрах, побывал в лесу
над Алупкой и у Чертовой лестницы, по которой 160 лет
назад поднимался Пушкин...
Почти повсюду лес отступает, за исключением несколь-
ких мест, где на бросовых землях лесники нарезали тер-
157
расы и высадили сосну. Стройки, карьеры, просеки, вы-
топтанные поляны, свалки, кострища встречаются повсю-
ду. Из этого отнюдь пе следует, что Крым превращен уже
в сплошную свалку. Но общая тенденция настораживает,
даже пугает.
Приведу только одну цифру. По данным социологов и
экспериментально-проектировочных организаций, отдыхать
в Крыму — желание 30 (тридцати!) миллионов че-
ловек.
Лишь часть из этих тридцати миллионов ежегодно
приезжает в Крым, но от сезона к сезону число приез-
жих растет, и счет здесь не на тысячи — на миллионы.
Строительство ведется, чтобы обслужить их и обеспечить
самым необходимым. Таким образом, для потока созда-
ется некое русло, по он все же выходит из берегов.
В наш динамический век люди даже на отдыхе не
желают сидеть на одном месте. Зимой, в перерыве меж-
ду периодами хоккейных матчей, они по телевизору на-
смотрелись завлекательных роликов об этом удивитель-
ном Крыме, путеводители, альбомы и открытки тоже на-
обещали немало, и теперь человек хочет собственными
глазами увидеть восход солнца на Ай-Петри, водопад
Джур-Джур, Долину Привидений, Красные пещеры, Зо-
лотые ворота и т. д. и т. п. Вполне естественное желание.
А как же иначе — быть в Крыму и не повидать Крым?
И одни наматывают сотни километров на спидометры сво-
их автомобилей, а другие отправляются в путь пешком.
В одном из южнобережных пансионатов я прочел
объявление о двухдневном походе в горы. Все обеспече-
но — ночлег, питание, походное снаряжение, обязатель-
ный осмотр каждого участника врачом. Есть опытный
инструктор, продуман маршрут. Говорят, для отдыхаю-
щих это самое запоминающееся и радостное мероприятие
(да простится мне это занудливое слово). Хозяевам пан-
сионата оно добавляет хлопот, однако отказываться не
считают нужным, хотя могли бы. Даже психологически
все рассчитали. Весной, осенью и зимой пляжи пустеют.
Куда деваться крепким, здоровым людям? Первые дни
уходят на акклиматизацию (в широком смысле). Потом
несколько освященных традицией экскурсий: в Севасто-
поль, Алупку, Ливадию, Никитский ботанический сад.
Где-то в промежутке между ними проскользнет прогулка
по Солнечной («Царской») тропе. И наконец ближе к
158
концу - это. Незабываемо! Впечатлений, разговоров,
смеха хватает на все оставшиеся дни. И главное впечат-
ление: как прекрасен этот мир!
Поскольку все в таком походе продумано и тщательно
подготовлено, он становится для каждого уроком береж-
ного отношения к природе. Любуйся, но не ломай, не
порть, не рви. Посмотри на этот ковер цветущих в январе
подснежников. Они прекрасны, но и беззащитны. Каждый
цветок напоминает потупившегося ребенка. Они бесстраш-
ны, как дети, которые не знают, что такое опасность,
и привыкли во всем верить нам, взрослым.
В принципе они и не должны—если бы даже умели—
бояться: крымский подснежник занесен в «Красную кни-
гу». Страшиться должны мы за судьбу этой красоты, по-
скольку охранные грамоты выдаются лишь исчезающим
видам... Но это — отдельный разговор о тихом — без вы-
стрелов — браконьерстве.
Вернемся к походу. Маршрут-то пересекает Ялтин-
ский горно-лесной заповедник. Как же так? А очень про-
сто. Туристы ведут себя тихо, аккуратно, придерживаются
издавна известных троп, костров не разводят, палаток не
ставят. А поскольку походы проводятся к тому же в от-
носительно безопасный в пожарном отношении период,
то стражи леса либо в самом деле ничего не замечают,
либо делают соответствующий вид — забот у них и без
того по горло...
2. Люди: опасения, надежды, планы
Возможно ли такое; чтобы овцы были целы и волки
сыты?
Олег Борисович Исаеико, дружески-насмешливо гля-
дя на меня, качает головой: нет. Весь его многолетний
опыт говорит за это. Моя формула кажется ему даже
опасным оппортунизмом.
Я узнал Исаенко сразу, никогда прежде не видя,— по
описанию. Действительно, характерная и запоминающая-
ся внешность. Но мне описывали его также упрямцем, а
я увидел убежденного человека.
— Применительно к лесу мы пользуемся понятием —
«невесомые полезности»,— говорит он.— Это влияние щ
климат, водорегулирующая роль, красота ландшафта и дру-
гое. Наша обязанность — сохранить эти «невесомые по-
лезности» в веках для всего общества, а не растратить
159
их на сиюминутные нужды ограниченного круга людей.
Парковый режим, то есть посещение людьми, строитель-
ство дорог, троп, кемпингов с коммуникациями, благоуст-
ройством приведет со временем к ослаблению и уничто-
жению наших уникальных лесов.
Мы говорим о планах создания в Крыму природного
(национального) парка.
Я рискую напомнить:
— Но раньше вы думали несколько иначе.
— Например?
— Выступали против парка, однако туристские мар-
шруты допускали, требовали закрыть лишь те, что про-
ходили по хвойным лесам, и только на пожароопасный
период.
-- Это было до...— отвечает он, и я понимаю, что име-
ется в виду: до того памятного пожара, до преобразования
Ялтинского лесхоза в заповедник.
Я вообще понимаю О. Б. Исаенко при всей противо-
речивости его позиции. Он начальник областного управ-
ления лесного хозяйства, и главная его забота — о со-
хранении леса. Вот уже которое лето подряд мы слышим
о катастрофических лесных пожарах на юге Франции, в
Испании, Италии... Крым тоже мог бы попасть в этот пе-
речень, да чуть было и не попал, но спохватились, во-
время приняли меры, и вот — бог, как говорится, ми-
лует... Так стоит ли искушать судьбу?
— Но Ялтинский заповедник существует фактически
лишь па бумаге. Заповедника как такового пет—здесь ве-
дется хозяйственная деятельность, кое-где вкраплены
здравницы, бродят люди, его пересекают дороги с интен-
сивным движением...
Может, мне и не следовало этого говорить, но надо же
взглянуть правде в глаза, а не отмахиваться от очевид-
ного. И я припоминаю все другие разговоры на эту тему,
все бумаги, которые пересмотрел за последнее время.
Сам по себе вопрос о судьбах крымского леса непрост,
но его еще и удивительным образом запутали. Начать с
того, что рядом с горно-лесным заповедником уже давно
существует заповедно-охотничье хозяйство (странное, к
слову сказать, сочетание: заповедник и охотничье хозяй-
ство) . Есть и другие заповедные места.
Не пора ли все это объединить в одно целое? Наибо-
лее подходящей формой представляется национальный
парк.. Кой у кого вызывает сомнение термин: у нас-де
160
нет частной собственности па земли и леса — причем же
здесь «национальный»? Но В. И. Ленин еще в 1921 г.
подписал декрет, в котором сказано: «Более значительные
по площади участки природы, замечательные своими па-
мятниками, объявляются заповедниками и национальны-
ми парками».
В 1969 г. X Генеральная ассамблея Международного
союза охраны природы и природных ресурсов конкрети-
зировала понятие:
«Национальный парк — это достаточно большая тер-
ритория, где: 1) одна или несколько экосистем не изме-
нены существенно деятельностью человека и виды расте-
ний или животных, геоморфологические участки и био-
топы представляют особый научный, просветительный
или рекреационный интерес либо образуют замечатель-
ный по красоте ландшафт; 2) центральные органы власти
страны приняли действенные меры по предотвращению
или прекращению (по возможности скорее) эксплуата-
ции и заселения всей территории и осуществляют эффек-
тивную охрану экологических, геоморфологических или
эстетических объектов, из-за которых создан парк; 3) по-
сетителям разрешено на особых условиях осматривать
территорию с познавательными или культурными целя-
ми».
Как видим, охрана природы поставлена во главу уг-
ла — никаких «кемпингов с коммуникациями и благо-
устройством». Так что же — Исаенко возражает из упрям-
ства? Нет. Тут дело сложнее. Олег Борисович тоже встре-
чался с людьми, слушал их доводы, читал документы, его
включили в межведомственную комиссию по Крымскому
природному парку...
Любопытная деталь: в протоколе заседания этой ко-
миссии, где перечислены ее члены, весьма уважаемые, по
порою далекие от проблемы люди, Исаенко (самый заин-
тересованный человек!) назван последним. Только ли
протокольная это оплошность?
Вообще этот протокол — наиболее полный документ
по существу дела — заслуживает внимания. Прежде все-
го тем, что во многом вызывает сомнения. Тут уместно
будет заметить, что подготовил его, как и некоторые дру-
гие документы, председатель секции ландшафтной архи-
тектуры Союза архитекторов Украины В. С. Ступаченко
(Киев), человек увлеченный, заинтересованный, но мы-
слящий несколько иными, нежели лесоводы, категориями.
6. Крымские каникулы.
161
В протоколе, к примеру, сказано: «Наряду (выде-
лено мною.— С. С.) с архитектурно-ландшафтными, инже-
нерно-техническими, строительными и экономическими
решениями в составе проекта особое значение приобре-
тают ведущие вопросы по природоохранному обоснова-
нию...»
Да ведь это же для лесников нож в сердце. Наряду,
спрашивают они, это что — стилистическая тонкость или
небрежность? Настораживает. Ведь вопросы охраны при-
роды должны главенствовать. Все остальное нужно ста-
вить не наряду, а вслед за ними. Вот такие теперь
пошли образованные лесники — все замечают.
Кстати, опять-таки спрашивают они, какие архитектур-
но-ландшафтные, инженерно-технические, строительные
и экономические решения имеются в виду? Частично от-
вет находим в том же протоколе чуть ниже: «Неповтори-
мое своеобразие живописной природы горного Крыма...
предполагается раскрыть со специально протрассирован-
ных на местности природопозиавательных троп... На этих
тропах предусмотреть элементы благоустройства и необ-
ходимых малых архитектурных форм...»
Кое-что весьма существенное добавляет к этому «За-
дание па разработку проекта районной планировки Крым-
ского природного (национального) парка», подписанное
начальником Крымской областной инспекции Госкомите-
та УССР по охране природы, но подготовленное тем же
В. С. Ступаченко: «При проектировании парка предусмо-
треть размещение дорог, баз отдыха и пионерских лаге-
рей предприятий и районов области в удалении от наи-
более ценных в природном отношении участков, чтобы
предотвратить их искажение и уничтожение при массо-
вых посещениях».
Но:
зачем специально трассировать троны, когда они дав-
но (некоторые — уже многие века) существуют? Одна из
них, к примеру, следует маршрут предложенной в древ-
ней Таврике римлянами военной дороги — via mili-
taris. По пей поднимались на Крымское нагорье еще вои-
ны XI Клавдиева легиона. О другой — Узеньбашской
вьючной тропе — я тоже говорил. О Боткинской и Штан-
геевской упоминал. Можно назвать и многие другие. Уже-
ли составители столь важных установочных документов
о них не знают? Настораживающая некомпетентность.
Далее. Нужны ли наши малые архитектурные формы
162
там, где архитектором (гениальным!) выступает сама
природа? Что, собственно, имеется в виду?
И наконец, как понимать размещение баз отдыха, за-
ведомо грозящих «искажением и уничтожением», да еще
в местности, которая и сейчас считается заповедной?..
Право, я разделяю тревоги лесников. И даже готов
присоединить к ним собственные вопросы. Почему, напри-
мер, речь идет о Крымском природном парке
(КПП) — ведь такой парк по строгости режима стоит в
природоохранной иерархии ступенькой ниже националь-
ного парка. «Национальный» упоминается иногда в скоб-
ках, но почему возникает путаница в терминах? Это ведь
не просто игра в слова — за всем стоит определенный
жесткий смысл.
Или вот место из все того же протокола: «Госстроем
УССР институту «Гипроград» с участием Никитского
ботанического сада поручено разработать проект район-
ной планировки КПП...» Но почему Госстрой и «Гипро-
град»? Правилен ли в данном случае этот акцент на стро-
ительство и архитектуру? А если все-таки решили, что
строители и архитекторы — главные у нас, в Крыму,
стражи лесных богатств и красот природы (я бы это не
осмелился утверждать), то почему проект поручей киев-
скому «Гипрограду», а не находящемуся в Симферополе
КрымНИИпроекту? Уж этот, по крайней мере, не станет
специально трассировать на местности «природопознава-
тельные тропы»...
Что касается Никитского ботанического сада, то
мысль о привлечении его конечно же верна, но без лесо-
водов все равно не обойтись. Вряд ли кто-нибудь в Никит-
ском саду знает крымские леса лучше того же Исаенко —
кандидата наук, между прочим.
Итак, налицо конфликт. Подмывает даже внести по-
следний штрих в его описание. Персонифицировать, так
сказать. Кандидат архитектуры В. С. Ступаченко, с од-
ной стороны, и кандидат своих лесоводческих наук
О. Б. Исаенко, с другой. Один «пробивает» порою непро-
думанные, сомнительные, надо признать, предложения, а
другой запальчиво, не боясь даже попасть в «ретрограды»,
отвергает их. Перетягивание каната, война нервов. А ре-
шается судьба!
Крымский национальный парк будет создан. Это пред-
решено. В том же не раз упоминавшемся протоколе есть
6*
163
ссылки на соответствующие постановления республикан-
ского правительства. Идея верна, подсказана самой жиз-
нью. Остановка за воплощением, реализацией. Но тут-то
и нужны мудрая осмотрительность, умение мыслить мас-
штабно, с перспективой. Дилетантство и легкомыслие в
этом совершенно недопустимы. Как, впрочем, и недально-
видность, ограниченность, которые не позволяют оценить
сегодняшнее истинное положение.
Хорошо, если бы Крымский национальный парк стал
единственным хозяином всех наших горных лесов — сам
лелеял и охранял их, сам решал, что можно в них, а что
нельзя, сам показывал красоты Крыма приезжим. Во всех
отношениях это окупится.
Сейчас говорят о территории от Гурзуфа до Байдар.
А остальное? Как быть с интенсивно посещаемыми леса-
ми в окрестностях Алушты, Судака, Старого Крыма? По-
ток людей усиливается.
Как-то доктор биологических наук Н. Реймерс, высту-
пая в «Правде», резонно заметил: «Если серьезно пораз-
мыслить, некоторые наши заповедники или часть их це-
лесообразно превратить в национальные парки. Не путем
их безоглядного открытия для туристов, а с сохранением
заповедного ядра и наращиванием вокруг него зон с менее
строгим режимом».
Таким ядром в Крыму может стать нынешнее заповед-
но-охотничье хозяйство с примыкающими к нему участ-
ками Ялтинского горно-лесного заповедника. Но необхо-
димо и другое: включить в национальный парк и, значит,
взять под более строгую охрану некоторые территории,
принадлежащие обычным лесхозам. Это предусматривает-
ся, но слишком уж робко.
И наконец, фактор времени. Торопливость не нужна,
однако не слишком ли затянулось — почти на десять
лет — практическое решение столь важного вопроса?
...В одной старой книге я как-то наткнулся на востор-
женно-сбивчивое описание южного Крыма: «Там тесно-
та, красота, своеобразность, неожиданность. Там реки,
леса, моря и скалы, глубокие долины и заоблачные паст-
бища. Там многолюдные богатые селения и развалины
древностей, виноград и кипарис, олива и смоковница, гру-
шевые сады и табачные плантации. Там домашний буйвол
и дикий олень, форель ручьев и устрица моря...» Одним
словом, все, все, собрано «в тесных пределах одного крым-
ского края, словно в своего рода драгоценный музей исто-
164
рических, этнографических и естественнонаучных ред-
костей».
А дальше совет: «Отправляйтесь от моря с его дель-
финами, кефалью, устрицами, крабами и полипами через
кипарисы берега, через леса шелковиц и орехов, одеваю-
щие южные скаты, через сосновый высокоствольный бор,
приютившийся еще выше, в буковые и грабовые леса Яй-
лы и потом в низкорослую поросль можжевельника, оде-
вающую вершины, в их заоблачные пастбища, с снеговы-
ми пещерами, не тающими круглое лето,— и вы воочию
познакомитесь...» Со всем познакомитесь, чем богаты ле-
са и горы, причем не сворачивая с той же уже упомяну-
той мною Узенбашской тропы.
Этому совету и сейчас, без малого век спустя, стоит
последовать. Стоит, но можно ли? Чтоб было можно и
чтобы из этого не получилось вреда, и придумали нацио-
нальные парки. Если взяться за дело по-настоящему,
Крымский национальный парк станет нашей общей гор-
достью, примером истинной гармонии в отношениях че-
ловека и природы.
Ялта
Юрий Шутов
СЕМЬ КИЛОМЕТРОВ ПОД ЗЕМЛЕЙ
ачнем с короткой справки: Ялтинский
гидротехнический туннель — инженер-
ное сооружение для подачи воды из
водохранилищ, расположенных на северном склоне Глав-
ной крымской гряды. Строился с 1959 по 1963 г. Длина
туннеля—7,2 км, наибольшая глубина от поверхности зем-
ли — около тысячи метров. Проходка велась двумя за-
боями — с севера и юга.
Каждый день глубоко в недрах гор глухо бухают
взрывы и вагонетки, отстукивая стыки, вывозят на по-
верхность черные с матовым отливом сланцы. Дремотную
тишину над селом Счастливым, на окраине которого стро-
ится туннель, время от времени нарушают резкие удары
железа по железу и шум ссыпающейся породы, затем
опять становится так тихо, что в ушах звенит. Безмолвны
стандартные беленые домики, окрестные сады и синий
лес на склонах синих гор...
165
Каждый день с ytpa я о!правляюсь документировать
обнажившиеся пласты пород. Маршрут всегда один и
идти приходится долго: на узком деревянном тротуар-
чике, который лепится к одной из стенок туннеля (по
дну его бегают вагонетки), особенно не разгонишься. В
такт мерным шагам я думаю о своей работе, о стройке,
об этой безводной каменистой земле...
Природа обделила пресной водой Южный берег Кры-
ма, и только гарантированный водный поток мог спасти
задыхающийся от жажды курортный город. Для этого
и туннель.
Идея туннеля была не нова. Еще в начале нашего ве-
ка геолог А. А. Борисяк вел изыскания по трассе проек-
тируемой тогда железной дороги и туннеля Ялта — Бах-
чисарай. Но проектировался туннель железнодорожный,
который так и не состоялся из-за отсутствия средств и
начавшейся позже империалистической войны.
Правда, для подачи воды в города Крыма строили
водоводы еще в прошлом веке. Взять хотя бы Севасто-
поль. В свое время сюда был проложен водопровод от
Черной речки к Севастопольским докам. Вернее: водо-
провод, два туннеля и два моста. По словам краеведа
В. X. Кондараки, «гигантский труд этот, стоящий прави-
тельству до 5 млн. сер., окончен был в 1853 году и декоре
затем разрушен англо-французами...»
Чем ближе к забою, тем оглушительней отбойные мо-
лотки. Впереди мелькают фигуры рабочих, свет от лам-
почек сквозь густую пыль кажется тусклым, обескров-
ленным. Поговорив со сменным мастером, приступаю к
осмотру пластов породы, которые миллионы лет были со-
крыты в глубинах горного массива и только несколько
минут назад впервые увидели свет. Правда, пока только
электрический.
В общем, день как день, обычный, рабочий. Хотя бы-
ли и не совсем обычные.
...Ровно и пронзительно гудит буровой станок. Потом
звук внезапно обрывается, и в забое мгновенно повисает
мертвая тишина. На данный момент от входа в туннель
1100 метров, над нами 200-метровая толща породы. Се-
годня участок не работает, воскресенье. В забое всего
двое — буровой мастер и я, теолог. Наша цель — прощу-
пать скважинами пространство впереди забоя, чтобы знать
наверняка, нет ли впереди больших скоплений воды и
какие породы ожидают проходчиков завтра. Наше ору-
166
жие — станок «Атлас-Копко», который бурит горизонталь-
ные и наклонные скважины на длину 35—40 м. Этого
для безопасности проходки вполне достаточно. Сам ста-
нок похож на фантастическое огромное насекомое, утк-
нувшее свое жало в блестящую грудь забоя. В неярком
свете электролампочек тусклым антрацитовым блеском
переливаются неровные грани породы. Таврические слан-
цы — так она называется. Вывезенная на поверхность
земли порода в первые дни и в самом деле очень похожа
па антрацит. Местные жители пытались даже топить ею
печи.
Мастер наращивает буровую штангу, и снова в забое
гул. Мы почти не видим друг друга в густом пыльном
облаке, а видеть должны, ибо объясняться приходится как
глухонемым — рев станка не перекричишь!
Скоро придут геофизики — они тоже должны сказать
свое слово. О лежащей впереди породе приходится уга-
дывать по мелкой крошке, которая сыплется из скважи-
ны. Более.точно о геологической обстановке скажут гео-
физики после того, как при помощи нашего станка вве-
дут в скважину датчики своих приборов, смонтирован-
ных на длинном цилиндре.
Но вот станок заглох опять, хотя новая штанга только
наполовину уползла в скважину.
— Что там? — спросил я, с удивлением глядя на встре-
воженное лицо моего напарника.
— А ты что, не слышишь, что ли?
И я тут же уловил странный шипящий звук и почув-
ствовал резкий запах сероводорода. Из скважины сочился
газ.
К этому мы совершенно не были готовы. Мы ждали и
катастрофических выбросов воды, и вывалов породы. Но
газ!.. Вообще-то было известно, что в толще глинистых
сланцев, которые лежат почти под километровой толщей
известняков Главной гряды, есть небольшие скопления
метана и сероводорода. Об этом были отдельные упоми-
нания в научной литературе. Но никто не ожидал, что
туннель может наткнуться на изрядный «запас». И как
произвести отбор газа? Ведь в нашей лаборатории нет
специальных приборов!
«Может, с помощью бутылки?» — мелькнула мысль.
Методика такого отбора очень проста. Вы вносите бутыл-
ку, заполненную крепким раствором поваренной соли, в
то место, где выход газа, выливаете воду, оставляя 100—
167
150 граммов на дне, закупориваете и переворачиваете
бутылку вверх дном. Оставшаяся вода — надежная изо-
ляция от внешней атмосферы. Теперь остается только
доставить бутылку в лабораторию, сохраняя ее, разуме-
ется, в перевернутом состоянии.
— Побегу за бутылками,— выдохнул я и повернулся,
чтобы идти на поверхность.
— И я с тобой,— как-то подозрительно быстро ска-
зал мастер.
Ну конечно, почем знать, сколько там внутри газа.
А то, что он в больших количествах ядовит,— это мы
знали превосходно!
Не теряя времени, мы ретировались из забоя. По до-
роге встретили геофизиков, у которых после нашей ин-
формации сразу же возникло горячее желание сопрово-
ждать нас к выходу на поверхность.
— Все равно станок-то стоит...— произнес один из
них.
Назад мы возвращались вооруженные бутылками с
раствором. С нами шел начальник участка, который за-
хотел лично посмотреть, как выходит наружу газ. Впро-
чем, это была его обязанность — он первый отвечал за
безопасность работ.
Когда мы подошли к забою, то вместе с облегчением
почувствовали горькое разочарование — запах газа почти
исчез. Оказывается, мы вскрыли скважиной очень не-
большой «карман», заполненный сероводородом, и, пока
бегали туда-сюда, отбирать было нечего.
Над нами еще долго посмеивались, вспоминая, как
шустро мы ринулись к выходу из туннеля, хотя я почти
искренне клялся, что бежали только за бутылками.
Впоследствии мы не раз еще встречали такие мелкие
«карманы» с газом, по относились к ним куда спокойнее.
Воздух в туннеле регулярно проверяли газоанализатором.
Данные показали, что сколько-нибудь значительных вы-
бросов газа за время проходки не было.
Вообще-то, работа «па первых километрах» была зна-
чительно легче, чем предсказывали многие ученые. Надо
сказать, что проект туннеля послужил предметом корот-
кой, но ожесточенной научной схватки. Именно схватки,
а не дискуссии, так как удары наносились не на открытых
совещаниях, а в виде разного рода докладных записок,
анонимных отзывов на проект и на саму идею такого
туннеля.
168
Некоторые весьма авторитетные ученые считали, Что
горные массивы, состоящие из известняков, пронизаны
многочисленными карстовыми каналами, пустотами и тре-
щинами и сплошь, как губка, заполнены водой. Они по-
лагали, что стоит сделать в нижней части этой «губки»
отверстие, как миллионы кубометров воды хлынут на-
ружу, заливая все па своем пути. После такого «потопа»
иссякнут источники, высохнут реки, а многострадальная
Ялта окончательно лишится воды.
Противная сторона утверждала, что в глубинах гор-
ных массивов существуют только узкие обводненные зо-
ны, питающие водой крупные источники. А так как эти
зоны расположены выше* трассы туннеля, то и опасности
здесь никакой.
Отголоски этих баталий доходили и до строителей. По-
ка туннель, как с севера, так и с юга, проходил в слан-
цах, оснований для беспокойства не было. Конечно, слу-
чались неприятности — породы-то хрупкие! Они ломали
временные’ крепления, вываливаясь из свода туннеля ог-
ромными глыбами... А это значит, что нужно было не-
медленно возводить капитальные бетонные крепления,
точнее — сплошную железобетонную облицовку. Но все
это были мелочи по сравнению с тем, что нас ждало!
Когда геологи и геофизики предупредили строителей,
что сланцы скоро кончатся и пойдут известняки — эта-
кое могучее каменное тело в глиняном «корыте» (борта
«корыта» и прогрызал в это время туннель), то смутная
тревога строителей вылилась в сооружение монументаль-
ной водонепроницаемой перемычки. Для чего спросите
вы? А для того, чтобы при случае наглухо закрыть ту,
ближнюю к забою, часть туннеля, куда могла прорваться
вода. Кстати, пасть железных ворот перемычки так ни
разу и не сомкнулась — не было причины. Но времени на
перемычку ухлопали порядочно, и потом долго на сове-
щаниях упрекали геологов за напрасную трату средств.
Но ведь нужно было принять все меры предосторожности.
А вдруг?..
. И вот настал, наконец, тот день, когда после 1400 мет-
ров проходки с севера туннель вошел в известняк. Но...
ничего не случилось. Просто порода стала значительно
крепче. И все. Выработку не заливали подземные потоки,
ворота перемычек оставались гостеприимно открытыми.
Так продолжалось первые десятки метров. Затем кое-где
из стен начали бить небольшие фонтанчики. Сначала во-
169
ды было мало, и с ней справлялись маломощные насосы,
дальше больше — стали устанавливать насосы помощнее.
Но все это не шло ни в какое сравнение с предсказания-
ми о грандиозных прорывах подземных вод.
Прогнозы об избирательном обводнении узких кар-
стовых зон в массиве блистательно оправдались. Именно
при пересечении этих зон и выходили в туннель подзем-
ные воды. Дело, правда, осложнялось тем, что туннель
имел легкий наклон к югу, к Ялте,— чтобы вода шла
самотеком по его бетонному дну. Вот этот-то наклон на
северном участке и был тормозом — вода мало-помалу
накапливалась и мешала работе. В первые дни, когда от-
качка велась нерегулярно, случалось так, что очередная
смена добиралась к забою по колено, а то и по пояс в
воде. На южном участке наклон в сторону выхода играл,
наоборот, положительную роль: вода просто-напросто вы-
ливалась наружу.
Особенно тревожно стало, когда длина туннеля достиг-
ла 1500 метров. Дело в том, что в склон горы здесь вре-
залось глубокое ущелье, а из его правого борта вытекали
воды крупного карстового источника Биюк-Узеньбаш. Но...
опять ничего не случилось. Те небольшие струйки воды,
которые появлялись на стенах и сводах туннеля, не были
серьезной помехой. Да и вода эта оказалась не узеньбаш-
ской — иной по химическому составу и температуре.
После того как был успешно пройден Биюк-Узеньбаш,
туннель десятки, а то и сотни метров шел в абсолютно
сухих породах. Все как-то расслабились, успокоились.
И тут горы показали себя.
Уже более трех километров отделяло забой от север-
ного входа. Четырехсменная работа позволяла не терять
ни минуты. Их и не теряли. Четкий ритм почти пе на-
рушался. Геологические условия не менялись. Все, что
надо было для строительства, завозили вовремя: бетон и
взрывчатку, стальные конструкции для сооружения же-
лезобетонной рубашки туннеля и товары ширпотреба для
проходчиков — область делала все возможное, чтобы ра-
бота шла без помех.
Между северным и южным участками разгорелось
соревнование за высшую скорость проходки. «Северяне»
установили рекорд — 200 метров проходки в месяц. В
районной газете появилось стихотворение одного из рабо-
чих, которое начиналось словами: «Забойщики слышат
друг друга». И хотя грохот взрывов в одном забое еще не
170
был слышен в другом — их разделяла перегородка тол-
щиной чуть ли не в два километра,— чувствовалось, что
гора поддается.
Но однажды августовской ночью, после одного из
взрывов, в забой пошла вода. Нет, не было ревущего пото-
ка, который, сметая все на своем пути, промчался бы по
туннелю. Вода поступала равномерно и вроде бы пе очень
быстро. Но те малые насосы, что стояли у самого забоя,
моментально захлебнулись. Пришлось отступить к более
мощным. Работы по проходке прекратились. Почти на
триста метров туннель был залит. У забоя глубина воды
была около двух метров.
Уже на следующий день мы начали обследовать место
прорыва. Зрелище фантастическое: черно-маслянистого
цвета вода почти неподвижна, темень сплошная. Путь
освещаем карманными фонариками. Наша резиновая лод-
ка бесшумно скользит вдоль стен туннеля, еще не покры-
тых бетоном.
Химические анализы опять показали, что вода абсо-
лютно не похожа на ту, что в источниках над туннелем.
Более того, воды с таким составом здесь вообще не дол-
жно быть. Но опа была и неопровержимо свидетельствова-
ла о том, что наши знания о гидрогеологии карстовых
массивов, скромно говоря, еще очень и очень неполны.
И это несмотря на то, что о карсте вообще написаны сот-
ни книг, тысячи научных статей, причем энная толика
их приходится и на карст горнога Крыма.
Уже через неделю, когда была подтянута к забою мощ-
ная водоотливная техника, приток в туннель неожиданно
стал уменьшаться, а через месяц прекратился совсем.
И вот опять, как прежде, иду каждое, утро к забою и
обратно. И снова есть время поразмышлять и есть о чем
подумать...
Высоко в горах над туннелем — два маленьких источ-
ника. От них берет начало небольшой звонкий ручеек,
однако вниз, в ущелье, спускается только его сухое русло;
вода же па полпути резко сворачивает в сторону перед
небольшой плотиной. Дальше она течет по неглубокой,
но очень аккуратной нагорной канаве, стенки которой
выложены отесаппым камнем. Уже пе один десяток лет
верно служит людям это небольшое гидротехническое со-
оружение. Его проложили, чтобы напоить водой склон
горы над селом в нескольких километрах от источников.
Трудно себе представить, как, пе имея точных инструмен-
171
тов, работая вручную, люди смогли соорудить это чудо.
Ведь стоило им сделать небольшую ошибку в выборе на-
правления, и вода ушла бы в сторону или, прорвав за-
пруду, ринулась в старое русло. От источников к селению
была только одна, плавно снижающаяся через ущелье и
склоны, линия, по которой могла течь вода, и эту линию
сумел на глазок определить человек, спроектировавший
канал.
Сейчас «малая» вода не в почете. Дескать, слишком
много затрачивается средств, слишком невелика отдача.
Конечно, иные времена — иные сооружения. И все-таки
жаль, что вывелись те безвестные умельцы, знатоки по-
вадок воды, по-настоящему талантливые люди. Скромна
была цель их работы — напоить отару овец, оросить без-
водный дотоле клочок земли, выбрать удачное место для
колодца, однако изящество решения, чистота исполнения
подчас диву достойны, даже в наш век реактивных дви-
гателей и направленных атомных взрывов...
Месяца через полтора-два, когда работа вошла в йри-
вычный напряженный ритм, горы еще раз кинулись в
атаку.
Снова вода! Приток немалый — 200 кубометров в час.
Опять прекращены работы, опять гудят насосы. Но хотя
воды почти вдвое больше предыдущего, резкий спад ее
начался через считанные дни. На второй день в туннель
поступало всего 152 кубометра в час, на третий 116 и т. д.
В чем же дело? Почему это происходит — нежданно-
негаданно заливает горную выработку вода и столь же не-
ожиданно иссякает? И объем внушительный — сотни ты-
сяч кубометров.
Здесь ми столкнулись с очень странным и не вполне
понятным явлением—«запечатанной» геологическими про-
цессами внутри гор громадной линзой воды. В течение
многих тысячелетий дремала эта линза, как спящая кра-
савица, под тяжелым одеялом известняковой толщи. Но
даже здесь, па полукилометровой глубине, она не была
мертвой. Сложные и длительные химические процессы
непрерывно шли в ее жилах-трещинах, менялся — да и
не могло быть иначе! — химический состав воды.
А «запечатана» линза была действительно здорово.
Когда в туннель ушла значительная часть содержащихся
в ней вод, гора начала «чудить»: взрывчатка (небольшие
цилиндры) сама собой выскальзывала из рук забойщиков
и исчезала в прорубленных отверстиях. Гора заглатывала,
172
всасывала ее в себя. А все очень просто: в замкнутом объ-
еме линзы — после спуска воды — образовалось разре-
женное пространство, в которое через пробуренные от-
верстия устремлялся воздух из туннеля. Этот гигантский
вдох длился несколько суток.
Немало сюрпризов преподнесла проходка и на южном
участке. Правда, там было легче с поступающей водой:
она просто стекала по уклону из туннеля, а затем — в
ближайший ручей.
Удивительно вот что: на расстоянии полутора-двух
километров от входа оказались минерализованные воды
сульфатного состава. Таких вод в известняках горного
Крыма никто не ожидал. Всем было давно известно, что
воды в них карстовые, т. е. пресные, не минерализован-
ные. И вот мы снова стоим перед фактом, не вмещаю-
щимся в рамки классической гидрогеологии. Лишь после
долгих споров и расчетов нам удалось объяснить этот
феномен: вода практически лишена возможности свобод-
ного стока и находится в так называемой зоне замедлен-
ного водообмена или застойного режима.
Минеральными водами, вскрытыми туннелем, заинте-
ресовались медики и даже нашли их биологически ак-
тивными. Несколько лет спустя эту воду мог пить лю-
бой желающий — достаточно было купить бутылку с на-
клейкой «Ялтинская минеральная». Да, да, ялтинская тун-
нельная — она же «Ялтинская минеральная».
К сожалению, запас ее весьма ограничен. К тому же
она разбавляется более пресными водами, которые на-
ходятся выше. Так что лечебные свойства воды уже да-
леко не те, что были в первые месяцы после появления
ее в туннеле.
Последний взрыв, разметавший топкую, двухметровую
перегородку между двумя забоями, прозвучал в самом на-
чале жаркогочлетнего дня 1963 года. Накануне было мно-
го волнений. Когда между забоями осталось метров 10—
12, с северной стороны пробурили скважину: она вошла
в породу метров на двадцать, но с южной стороны не
вышла. Поднялась тихая паника. Ведь если маркшейде-
ры, которые каждодневно (и не один раз в день) прово-
дили свои замеры, ошиблись, то два отрезка туннеля про-
йдут мимо друг друга. И тогда... Тогда снова многоме-
сячный труд...
Именно сейчас на передний план вышла внешне не-
заметная, негромкая работа маркшейдеров — этих воис-
173
типу подземных кормчих. Колдуя у своих приборов пе-
ред забоями, опи нередко мешали работе проходчиков, и
те, когда шутя, а когда всерьез, поругивали их. На сей
раз никто не сказал им ни слова, по взгляды были не^
добрые, осуждающие. Маркшейдеры держались спокой-
но, а что творилось у них в душе, понять нетрудно.
На следующий день все стало ясно. Оказывается, сква-
жина отклонилась в сторону и потому не вышла из гру-
ди южного забоя. Кстати сказать, маркшейдеры не зря
сохраняли спокойствие. Уже после «воссоединения» они
сделали контрольные промеры, результаты которых бук-
вально потрясли всех. Условные оси двух отрезков тун-
неля при стыковке отклонились друг от друга па фан-
тастически малую величину — сантиметра на полтора-
два. И это -- при работе под землей, когда очень часто
ноги прибора и твои собственные стоят в воде, на голо-
ву сыплется порода из-под временного крепления, а са-
мого тебя гонят с занятой позиции, требуя освободить
место для механизмов. Так день стыковки стал для марк-
шейдеров днем триумфа.
А пока перед последней перегородкой, разделяющей
два участка па глубине более тысячи метров от поверх-
ности по вертикали и более трех километров по горизон-
тали, собрались многие из работавших эти долгие годы
под землей. Те, кто своим трудом пробил прямой, как
клинок шпаги, путь сквозь горы.
Можно уже переговариваться с «южанами» — в пере-
городке пробурено отверстие. Идут последние приготов-
ления не только к взрыву, но и к празднику. Ведь это
действительно будет праздник для всей Большой Ялты.
Тысячи кубометров карстовых и речных вод, собранных
на северном склоне Главной гряды, живительными стру-
ями потекут по жилам водопроводных труб, утоляя из-
вечную жажду полуденного берега.
Звонко стеганул по туннелю последний взрыв. Еще не
до конца развеялась пыль, еще вентиляторы отсасывают
остатки газов, а десятки людей, прыгая через глыбы по-
роды, толкаясь в узком проходе и не замечая этого, ки-
даются навстречу друг другу. Мы обнимаем наших дру-
зей, знакомых и незнакомых, каждый что-то говорит, но
ничего не слышно в общем гуле. Взаимные поздравления,
яркий свет фотовспышек...
Наконец, все немного успокаиваются, рассаживаются
в вагонетки, в которых раньше вывозили породу (это то-
174
же входит в ритуал), и электровозы тянут такой не-
обычный поезд к южному порталу. Перед самым выходом
все покидают вагонетки и направляются в маленький
боковой штрек, бывший взрывсклад. Здесь стоят бочки
с прекрасным массандровским вином.
Отзвучал поздравительный тост, и мы выходим па по-
верхность, где нас ждут представители города Ялты и
репортеры.
С тех пор прошло много лет. Неторопливо плывут над
горными кряжами вереницы облаков, хлещут по верши-
нам дожди, зеленеют весною склоны. Веселые ручьи сбе-'
гают в долину с таинственным названием Манаготра и
вливаются в огромную голубую чашу водохранилища.
Недавно чаша стала полнее — трубопровод связал ее с
соседним водохранилищем. И вся эта вода — для Ялты.
Трудно назвать пример такого сложного комплекса,
построенного для водоснабжения, как Ялтинский гидро-
технический. И не только на Украине, но и в Союзе. Во-
семнадцатый год подряд исправно служит туннель лю-
дям. Пятьдесят тысяч кубометров пресной воды в сутки —
столько получает ее Большая Ялта из туппеля.
Симферополь
Аскольд Щепинский
КУРГАНЫ, ИСТОРИЯ, люди
Свежий насыпав кургап, разошлись
они...
Гомер, Илиада, XXIII, 259
тарики-курганы, сверстники знамени-
тых египетских пирамид, свидетели
многих бурных событий в южнорус-
ских, таврических степях... Каждый из них — страничка
истории. Большие и малые, они располагаются в одиноч-
ку и группами. Это могилы вождей и шаманов, царей и
жрецов, знатных военачальников и скромных воинов, ми-
ролюбивых оседлых земледельцев и суровых кочевников-
скотоводов.
Один из известнейших исследователей русских древ-
ностей академик П. И. Кеппен писал в 1836 г.: «Кто
видел... курганы... рассеянные по необозримой равнине,
кто видел их при рассвете, или... любовался ими при сол-
175
печном закате, тот поймет, какое впечатление должны
были производить па обитателя пустыни такие возвыше-
ния».
Издревле курганы служили сторожевыми и наблюда-
тельными пунктами, указателями дорог, ориентирами. У
их вершин находили приют и одинокий путник, и грозный
воин, и птица, и зверь.
О курганах сложены песни. Народ связал с ними ле-
генды, былины, предания. Одни рассказывали, что ви-
дели па курганах горящие свечи и бродящие тени, другие
слышали доносящийся из-под земли колокольный звон,
третьи приводят «точные» данные о зарытых в них кла-
дах, четвертые утверждают, что курганы насыпаны шац-
ками...
А как же на самом деле? Каковы факты?
«Курган,— читаем в энциклопедическом словаре, —
надмогильная насыпь из земли или камня...» Это, вероят-
но, знают все. Но всем ли известно, что в одном и том
же кургане могут быть захоронения разной древности,
разных эпох, разных племен и народов? Древнейшие из
этих погребений относятся еще к медному веку (III ты-
сячелетие до н. э.), а наиболее молодые — к позднесред-
невековому времени (XV—XVI и даже XVIII в.).
За много столетий курганы как бы вписались в степ-
ной рельеф и сроднились с ним. Для гор и лесов эти
древние сооружения не типичны; здесь они не выделяют-
ся, как в степи, а теряются, сливаясь с окружающей
местностью.
Курганами изобилуют Тамань, Северный Кавказ, Ниж-
нее Поволжье, Приуралье, на Украине — Одесская, Ни-
колаевская, Херсонская, Днепропетровская, Запорожская
области. В Крыму наибольшее количество курганов из-
вестно па Керченском полуострове и Тарханкуте. Немало
их в центральной части полуострова, а также в предгорь-
ях. Значительно реже их можно увидеть в горах и на
Южном берегу.
Современная форма кургана общеизвестна: насыпь с
относительно плоской вершиной и более или менее кру-
тыми склонами. До недавнего времени считалось, что та-
кие очертания курган имел и в древности. Но вот лет
20—25 назад, тщательно изучив строение курганов раз-
ных эпох и народов, ученые пришли к выводу, что в
большинстве случаев курганная насыпь — сложное по-
гребальное сооружение, своего рода архитектурный па-
176
мятник. По высоте они самые разные: и поистине гигант-
ские (до десяти и более метров), и едва заметные. Обык-
новенная история: неумолимое время, вода и ветер, зной
и стужа сделали свое дело.
Но сегодня, вооруженные достаточными фактами, мы
знаем: в древности курганы были значительно выше и
совсем иными внешне. Им предстояло не только вечно
свидетельствовать о знатности погребенных, но и пора-
жать воображение живущих своими замысловатыми фор-
мами, где архитектурные приемы сочетались порой с цве-
товыми эффектами.
Богатые курганы скифского времени на Керченском
полуострове, Тамани и в других местах Северного При-
черноморья на весь мир прославились замечательными ка-
менными и земляными склепами самой разнообразной
формы, найденными в них ювелирными изделиями. Это
удивительные (без всякого преувеличения) шедевры
древней архитектуры и искусства.
Многочисленные раскопки курганов на юге Украины,
в том числе и в Крыму, убедительно показали, что кон-
струкция их далеко не проста и отнюдь не единообразна.
Земля столетиями скрывала от человеческих глаз подлин-
ный облик сооружений — каменные и деревянные ящики,
склепы, мавзолеи, катакомбы, кольцевые ограды (они же
кромлехи) и многое другое. Насыпи курганов имели об-
лицовку из камней или дерева, были одеты в каменные
панцири, несли на себе широкие цветные пояса из гли-
ны, окружались глубокими рвами. Их вершины нередко
венчали большие вертикально стоящие камни — менгиры,
примитивные изваяния человеческих фигур.
Научные раскопки курганов позволили прочесть не
одну страницу древпей и средневековой истории нашей
страны. Тщательное, кропотливое, подчас многолетнее
изучение, анализ и сопоставление археологического мате-
риала позволяют восстановить образ жизни, культуру,
искусство и верования наших далеких предков.
Известно, что у каждого народа свой твердо установ-
ленный обычай погребения, форма погребального соору-
жения, ритуал захоронения, своя посуда, украшения,
оружие, свои, присущие только ему традиции в устройст-
ве жилищ и другие индивидуальные черты. Изучение
этих, порой, казалось бы, несущественных и незначитель-
ных деталей, что называется, дороже золота. И вот поче-
му: изменение обряда, появление новых форм керамики
177
и иных вещей свидетельствуют о том, что произошли ка-
кие-то исторические события, смена населения, смена
культур. Такова паука: из «мелочей», буквально из кру-
пиц строятся великие ее «палаты» (ума палаты!) А сен-
сации, «находки века» — погоды не делают.
Это современное, сегодняшнее отношение к археоло-
гии, к раскопкам курганов. В основе его — интересы нау-
ки, поиск истины. Но в прошлом, далеком и сравнительно
недавнем, раскопки сводились нередко к поискам золотых
вещей.
Имя одного из ранних (еще средневековой поры) ини-
циаторов раскопок известно — Иосафат Барбаро, итальян-
ский купец, впоследствии крупный политический деятель
Венецианской республики. В 1436 г. он приехал в Тану,
венецианскую колонию в устье Дона, жил здесь долгие
годы и написал впоследствии книгу, в которой много
ценных наблюдений над окружавшим его степным миром
Причерноморья и Крыма в частности. «Я объездил те
области, как по морю, так и по суше, старательно и с лю-
бопытством»,— пишет Барбаро. И добавляет: «Страна ле-
жит на горах, на побережьях, на равнинах, там есть мно-
жество курганов, насыпанных руками человека, они воз-
ведены как знаки погребений». В поисках клада Иосафат
Барбаро предпринял в 1437 г. раскопки большого кургана
близ Таны, оставив об этом довольно подробное описание.
Итак, для юга европейской части пашей страны пер-
вые сведения о курганах с описанием их раскопок отно-
сятся к 1436—1437 гг. Есть и иные, по более поздпие сви-
детельства, оставленные русскими и иностранными путе-
шественниками. Еще накануне присоединения Крыма к
России, в 1782 г., здесь по поручению Санкт-Петербург-
ской Академии наук побывал академик Василий Федоро-
вич Зуев. Он отметил, что «дорога была ровной чернозем-
ной степью, по которой одни только курганы в великом
множестве были видны».
Судья и литератор Павел Иванович Сумароков, по на-
туре своей человек любознательный, провел даже своего
рода первое полевое обследование. Внимание Сумарокова
привлек большой курган Алтын-Оба около Керчи. Из
описания памятника, очень подробного, приведем одну
лишь строчку — она знаменательна: «О вы, древние пред-
шественники наши! (Слова обращены к строителям. —
Ред). Всякий шаг ваш для нас драгоценен». Из этого
видно, что П. Сумароков хорошо представлял себе науч-
178
ную ценность наследия, оставленного «древними пред-
шественниками».
С годами интерес к древностям Тавриды возрастает.
Но не только интерес: возрастает и тревога за их судьбу.
В 1837 г., через тридцать с лишним лет после Сумароко-
ва, другой высокообразованный и просвещенный человек,
Анатолий Демидов, писал: «Нигде не видели мы такого
множества курганов и в таком близком один от другого
расстоянии, как в равнинах Керченских...» А далее мысли
и пожелания, к которым и сейчас следовало бы прислу-
шаться: «...Здешние курганы все были уже разрыты, обыс-
каны и оставлены полуразрушенными, так что па них
грустно смотреть. Конечно, очень хорошо было бы для
науки собрать все вещи бесполезно в курганах лежавшие
и таким образом знакомить современников и потомков с
древностью, но тем пе менее можно бы, кажется, обыскав
курган, опять закрыть его и даже поставить на нем хоть
какую-нибудь доску с надписью, в которой исчислялись
бы вещи в том или другом кургане найденные, это послу-
жило бы полезным украшением для историков и анти-
кваров, а вместе с тем сохранились бы и сами курганы,
составляющие также не только древность, но и не послед-
нюю достопримечательность здешнего края».
Прекрасные слова! Хоть и сказаны почти полтора сто-
летия назад, но актуальны и по сей день. При наших сов-
ременных темпах строительства и методах раскопок «на
снос», недалек, очень недалек тот день, когда курганов
в степи не останется. Богатые, тучные, хорошо орошаемые
поля, небывалые урожаи, благоустроенные города и се-
ла — все это отлично, спору нет. Ну, а древняя история?
Ее и сейчас здесь почти не осталось! Одиночные, затерян-
ные й полуразрушенные курганы. На них жалко смот-
реть. Сегодня, как никогда, назрела необходимость семь
раз подумать и все взвесить, прежде чем исследовать
(читай «снести») тот или иной, даже самый невзрачный
курган. Не скупясь, надо принимать все возможные меры,
чтобы кургапы были обойдены, сохранены, стали запо-
ведными местами. Это касается всех, но прежде всего
органов охраны памятников, проектировщиков, археоло-
гов и, конечно, строителей. Кургапы надо принять к серд-
цу, это частица пашей культуры, это память пашей зем-
ли. Святая для всех нас обязанность — сохранить для
потомков то, что составляет в Крыму «не последнюю
достопримечательность».
179
А теперь вернемся к началу этой грустной истории.
В тот же год, когда Анатолий Демидов путешество-
вал по Южной России, академик Петр Иванович Кеппен,
после 18-летнего сбора сведений о курганах и могильных
насыпях, скажет со всей присущей ему страстностью уче-
ного и патриота: «Сведения о курганах должны почитать-
ся общественным имуществом, и оставлять их ненапеча-
танными почти столь же непростительно, как и раскапы-
вать могилы по бессовестной корысти или по одному толь-
ко легкомысленному любопытству. Как дни минувшие,
так и самые могилы принадлежат истории, и только до-
стойные ее служители вправе обследовать прах, некогда
одушевленный».
Таковы были впечатления, раздумья, мечты лучших
сынов Отечества — путешественников, исследователей.
Были уже и исследования. И начались они в 1816 —
1817 гг.— первые в Крыму раскопки курганов, предпри-
нятые с научной целью. Проводил их человек по-своему
замечательный — Павел Дюбрюкс, археолог, исследова-
тель, если можно так выразиться, «милостью божией» *.
В последующие годы (тридцатые и сороковые) там же, на
Керченском полуострове, раскопками занимались люди,
далекие от археологии. Итог этих «работ» неутешителен:
Эрмитаж пополнился «скифским золотом», а многие важ-
ные для науки «подробности» были навсегда утрачены.
Древние захоронения с грубой посудой и каменными ору-
диями для таких «исследователей» интереса не представ-
ляли.
С середины XIX столетия на смену им пришли настоя-
щие ученые. Много сделал для изучения курганов Алек-
сандр Ефимович Люценко, директор Керченского музея,
страстный любитель древностей. Известный историк, спе-
циалист по византийскому и русскому искусству Никодим
Павлович Кондаков в 1876—1877 гг. раскопал несколько
интереснейших в научном отношении памятников у де-
ревни Эльтиген близ Керчи. Благодаря этим раскопкам
были выявлены захоронения доскифского времени.
В 1880 г. русский археолог и историк русского права
профессор Дмитрий Яковлевич Самоквасов исследовал у
Евпатории, близ Мойнакского озера, большой курган.
Вновь подтвердился вывод: уже при скифах это был
* ГГодробнее о пем в очерке Игоря Шургая «У истоков бос-
порской археологии».
180
древний памятник. А к концу столетия таких явно до-
скифских курганов удалось выявить десятки. Этим наука
обязана виднейшим русским ученым — историкам и ар-
хеологам Николаю Ивановичу Веселовскому и Юлиану
Андреевичу Кулаковскому. Их обоих с полным правом
можно назвать первооткрывателями древнейших подкур-
ганных погребений Крыма.
Так был рассеян туман, окутывавший ранний, доскиф-
ский период истории Крыма и всего Северного Причерно-
морья. Мифы и домыслы уступили место достоверным
историческим фактам.
В советское время исследование крымских курганов
связано с именами известных в стране специалистов. В их
числе Николай Львович Эрнст — историк и археолог с
широким диапазоном научных интересов, неутомимый
полевик-исследователь, Павел Николаевич Шульц — ор-
ганизатор экспедиций, автор первой классификации древ-
нейших подкурганных захоронений Крыма*.
Что дали пауке раскопки курганов, каковы итоги бо-
лее чем полуторавековых исследований? Мы знаем теперь,
что в Крыму (и шире — в Северном Причерноморье) уже
четыре тысячи лет назад первобытный человек хорошо
владел многими строительными навыками, знаем о том,
какими предметами он пользовался в быту, можем до-
гадываться об уровне его представлений о реальном мире
и мире «загробном». Значительно больше известно нам о
времени скифском и позднейшем — средневековом. Кур-
ганы дали богатый материал, характеризующий тогдаш-
них жителей Крыма всесторонне: экономика, культура,
быт, военное дело...
В дневниках, отчетах, а затем и в статьях археологов
бытует такое выражение — «погребальный обряд». И ед-
ва ли не чаще всех употрёбляют его исследователи кур-
ганов.
Погребальный обряд... За этими сухими и скупыми
словами скрывается глубокий смысл.
Уже давно установлено, что в различные исторические
эпохи люди разных культур и религий по-разному хо-
ронили умерших. Одни сооружали для покойников скле-
* Более четверти века исследованием курганов занимается
и автор очерка, кандидат исторических паук Аскольд Александ-
рович Щепинский, он — бессменный начальник Северо-Крымской
экспедиции Института археологии Академии паук УССР.— Ред.
181
пы, мавзолеи, каменные ящики или гробницы, другие ры-
ли ямы, которые могли быть прямыми, округлыми, оваль-
ными, с подбоем, с перекрытием; третьи хоронили их в
подземных катакомбах, пещерах, больших сосудах. Раз-
лично и «обращение» с покойником: кладут его в вытя-
нутом положении, скорченно на боку, на спине с поджа-
тыми ногами. Встречаются захоронения, совершенные па
животе или сидя. Известны и такие случаи: покойника
сжигают, связывают, калечат, расчленяют...
Способов погребения и обрядов захоронения сущест-
вует великое множество. Для археологов очень важно от-
метить, в какую сторону умерший положен головой, в
каком положении его ноги и руки — то ли они вытянуты
вдоль туловища, то ли сложены на груди или животе,
куда обращено лицо погребенного. Большую роль играют
найденные в могиле вещи — погуда, украшения, оружие,
кости животных. Существенно знать, в какой части мо-
гилы они обнаружены и как лежали. Только совокупность
всех данных позволяет установить, когда, кто и в к&ком
возрасте был погребен, какое положение занимал он в
обществе, чем занимался, в каких богов верил, от чего
умер... А о том, что каждое погребение сопровождалось
обрядами, часто носившими очень сложный характер, мож-
но судить не только по материальным остаткам — о том
говорят и древние письменные источники.
Свидетельства античных авторов, подкрепленные дап-х
пыми раскопок, дают нам картину погребального обряда
у ранних скифов, которые в VII —IV вв. до н. э. обитали
в степях Крыма, Подпепровья и Приазовья. Как и многие
другие пароды древности, скифы верили, что человек про-
должает жить после смерти в загробном мире. Поэтому
они клали в могилу вместе с покойником предметы быта,
оружие, украшения. Если умирал царь, похороны его
сопровождались обильными жертвоприношениями. И чем
богаче и влиятельней был умерший, тем торжественней
погребальный обряд.
Древнегреческий историк Геродот («отец истории»),
живший в V в. до н. э. и посетивший Северное Причерно-
морье, писал, что как только разносилась среди скифов
весть о смерти царя, в Геррах — особо отведенном месте,
где находятся гробпицы,— приступали к сооружению
усыпальницы. Но прежде чем царь уйдет в другой мир,
ему предстояло в последний раз объехать свои владения
в этом мире. Подготовляя его к длительному путешествию,
182
скифы «намазывают тело покойного воском, разрезают
живот, вычищают его», с помощью лекарственных и бла-
говонных растений бальзамируют усопшего. Затем царя
наряжают в дорогие одежды, сажают в деревянную, за-
пряженную конями повозку, украшенную навершиями и
колокольчиками, и кавалькада отправляется в путь. За
коляской едут родственники царя, дружинники, слуги, за
ними полчища конных воинов. Везут принадлежавшие
царю оружие, одежды, драгоценности, ведут коней, уздеч-
ные наборы которых украшены золотом, серебром и брон-
зой, гонят стада домашних животных для жертвоприно-
шений и погребального пира.
Такое шествие по скифским владениям продолжалось
сорок дней. В каждом племени, подвластном умершему
царю, траурной процессии устраивали торжественную
встречу, совершали жертвоприношения. Наконец процес-
сия, все увеличиваясь, прибывала в Герры, которые, как
полагают некоторые исследователи, находились где-то в
Нижнем Поднепровье1 и останавливалась около свеже-
вырытой могилы, состоящей из нескольких больших под-
земных камер. В наибольшую камеру «кладут труп... на
подстилке, по обеим сторонам его втыкают копья, на них
кладут доски и покрывают камышом, а в остальном про-
странстве могилы хоронят одну из наложниц царя, пред-
варительно задушив ее, а также виночерпия, повара, ко-
нюха, слугу, вестника, лошадей, по отборной штуке вся-
кого другого скота и золотые фиалы *... после всего этого
они все вместе насыпают большой курган, всячески ста-
раясь сделать его как можно больше».
Полтора столетия назад, в 1830 г., на Керченском по-
луострове был раскопан большой курган Куль-Оба, ма-
териалы которого подтвердили сведения Геродота о скиф-
ском погребальном обряде. Раскопки этого кургана вызвали
«золотую лихорадку» в Причерноморье, приведшую к ги-
бели множества ценнейших памятников.
В ходе раскопок стало ясно, что под насыпью кургана
находится каменный склеп в виде квадратной камеры с
уступчатым сводом. В склепе, в деревянном саркофаге,
был погребен знатный мужчина, во втором саркофаге, то-
же деревянном,—женщина. У задней стенки склепа лежал
скелет слуги-конюха. При погребениях в деревянных сар-
кофагах найдено много очень ценных (прежде всего в
* Чаши ритуального назначения.
183
научном смысле!) золотых украшений: гривна с изображе-
нием конных скифов на концах, браслеты с женскими го-
ловками, железный меч с золотой рукояткой, на которой
изображены борющиеся звери, оплетенная золотой лентой
рукоятка нагайки, раскрашенная фиала, подвески удиви-
тельно тонкой и изящной работы... В этом же склепе
оказались и мпогие другие предметы: железные пожи,
бронзовый шлем, наконечники копий, многочисленные
бронзовые наконечники стрел, сосуды бытового и риту-
ального назначения, бронзовые котлы с костями жерт-
венных животных, амфора для вина, блюда. В склепе был
некогда и тайник с сокровищами, к сожалению, разграб-
ленными. Не приходится сомневаться, что в этом кургане
погребен знатный скиф, возможно — царь.
Особый интерес среди находок из Куль-Оба представ-
ляет электровый * сосуд с четырьмя выгравированными на
нем сценами из жизни скифов: военачальник, выслуши-
вающий донесение воина; воин, стреляющий из лука;
скиф, лечащий зуб товарищу; и, наконец, воин, перевя-
зывающий ногу раненому. Исследователи считают, что
все изображения на этом сосуде объединены единым сю-
жетом: скифский лагерь после боя.
Археологи были приятно изумлены и обрадованы, ког-
да, спустя 80 лет после куль-обской сенсации, под Воро-
нежем, тоже при раскопках кургана, в руки их попала
позолоченная ваза, на которой также изображен скифский
военный лагерь, по теперь уже перед боем. На этом сосу-
де три сцены: бородатый скиф-воин чему-то поучает мо-
лодого скифа, протягивая ему лук; два пожилых борода-
тых хорошо вооруженных скифа, один из них что-то ожив-
ленно рассказывает другому; два сидящих скифа, также
хорошо вооруженных, мирно беседуя, как бы отдыхают
перед боем.
Изображения на обоих сосудах, дополняя друг друга,
позволяют не только воссоздать внешний облик скифов-
воинов, но и восстановить подробности их быта, описать
одежду, оружие. Относятся эти изображения к IV в.
до н. э.
Во многих скифских (и доскифских) курганах встре-
чаются так называемые впускные, более поздние погре-
бения. Иногда — несколько следовавших одно за другим
захоронений.
* Электр — сплав золота и серебра.
184
Проходили века, сменялись племена и народы, а кур-
ганы оставались — немые свидетели прошлого, далекой,
навсегда ушедшей человеческой жизни. Они видели лю-
дей меднокаменного века, слышали унылый скрип дере-
вянных колес их неуклюжих повозок, влекомых медли-
тельными священными быками. Молчаливые старики-
курганы прислушивались к незнакомому говору новых
пришельцев. На их веку произошла смена сначала камен-
ных и медных орудий труда на бронзовые, а потом брон-
зовых на железные. В это время, в начале «железного
века», по крымским степям пронеслись воинственные ле-
гендарные киммерийцы. Их сменили кочевые скифы —
суровые и гордые. Затем были сарматы, гунны, готы...
Одни племена двигались на запад, другие на восток. Сно-
ва вторгались кочевники, сначала половцы, затем татаро-
монголы...
Поверхность кургана обычно несет на себе следы за-
плывших окопов, воронок от разрывов бомб и снарядов,
остатки грозных некогда дзотов. Это зарубцевавшиеся
шрамы кровавых ран, свидетели гражданской и Великой
Отечественной войн, следы великих трагедий и великого
героизма советских воинов. Кто из ветеранов войны не
знает, не помнит эти насыпи в открытой степи! У подно-
жия курганов устанавливались орудия, маскировались
техника и люди, здесь находили укрытие связисты, стоя-
ли полевые кухни.
Курганы хранят память веков — от времен египетских
пирамид и до наших дней. Беречь бы их да беречь, как
бесценных очевидцев истории нашей необъятной страны.
И как жаль, что еще и сейчас, в наше время, в наш про-
свещенный двадцатый век находятся нерадивые руково-
дители, узколобые циники, которые направляют на кур-
ганы бульдозеры, скреперы, плантажные плуги. Очевид-
но, для них история не существует? Летят в отвалы кости
людей, быть может, героев и защитников родной земли,
чьи имена и подвиги остались неизвестными. Бесследно,
навсегда стираются страницы прошлого, гибнут произве-
дения древней архитектуры, искусства, тысячи ценней-
ших изделий человеческих рук, музейных экспонатов,
утвари, оружия, украшений...
И беднеет, беднеет история!..
Великий русский писатель Антон Павлович Чехов в
повести «Степь» писал: «Едешь час-другой... Попадается на
пути молчаливый старик курган или каменная баба, по-
185
гОроДка, называя его «Кирке» (т. е. Керчь), и утверждает,
что городок стоит на месте Пантикапея, столицы древне-
го Боспора. Перебравшись через пролив на Тамань, Ла
Мотре видит руины другого города и убежден, что здесь
в давние времена была Фанагория.
Как видим, уже самые ранние путешественники, ока-
завшиеся па Боспоре, невольно приступают, к работе, ко-
торая потом станет важным этапом в разработке истории
культуры античной эпохи в Северном Причерноморье,— к
отождествлению древних руин с древнегреческими горо-
дами, описанными в трудах античных авторов.
Европейская научная литература уже имела сведения
о городах Боспорского царства, располагавшегося по обоим
берегам Керченского пролива. Так, известный француз-
ский археолог Ж.-Ж. Бартелеми, современник Вольтера и
энциклопедистов, называет в одном из своих сочинений
в 1788 г. древнегреческие колонии, основанные в бассей-
не Причерноморья — в Пропонтиде и Понте и в.их числе
все основные города Боспорского царства. Он их пере-
числяет: Пантикапей, Феодосия, Мирмекий, Нимфей, Фа-
нагория, Гермонасса, Кепы. Но это был лишь первый
шаг — собрать данные письменных источников. Руины
предстояло еще установить, исследовать...
Естественно, что Крым, судьбы которого тесно пере-
плетались с историей России, вызывал наибольший ин-
терес у русских путешественников. И хотя на протяжении
почти всего XVIII в. русско-турецкие интересы сталки-
ваются в Крыму особенно остро, а полководцы Б.-Х. Ми-
них, В. М. Долгоруков, А. В. Суворов многократно одер-
живают в Тавриде победы над турками, гражданские лица
появляются там только после 1783 г. До этой поры мы
можем лишь упомянуть инженера Томилова, который в
1771 г. побывал в Керчи. Внимание его привлекли много-
численные курганы, окружавшие город со всех сторон.
Важно отметить одно: седая древность, хорошо видимые
следы изчезнувшей античной культуры приковывают к
себе внимание, ими интересуются...
В числе первых русских «просвещенных путешествен-
ников», побывавших в Крыму, можно назвать Павла Ива-
новича Сумарокова.
Сенатор, писатель, член Российской академии и автор
многих журнальных статей и исторических сочинений, он
посетил Крым дважды — в 1799 и в 1802 гг. Впечатления
от этих путешествий описаны в книгах: «Путешествие по
188
всему Крыму и Бессарабии в 1799 г.» (М., 1800 г.) и
«Досуги крымского судьи, или Второе путешествие в Тав-
риду» (Спб, 1803—1805 гг.).
Во время первой поездки Сумароков буквально на каж-
дом шагу встречает следы недавнего владычества турок
и русско-турецкой войны. Пустынные степи, плохие не-
проезжие дороги. Писатель отмечал, что пребывает «на
конце своего отечества, при первобытном пределе Отто-
манской Порты, и в стране, где незадолго перед сим и
звери не учреждали своего обиталища». За этим следует
историческая справка: «Сей древний город более двух
тысяч лет существует и, основанный греками из Милета,
назывался Пантикапеум». Представляют интерес наблю-
дения автора над современной ему Керчью, которая была
присоединена к России ранее, чем весь Крым,— в 1774 г.
При вторичном посещении города в 1802 г. П. И. Су-
мароков подчеркивает, что переход жителей Керчи на но-
вые места обитания (в 1778 г. христиане были выселены
из Крыма) «привел город в упадок, так что ныне счита-
ется в нем до 80. скудных дворов...» Картина безрадост-
ная: «Керчь, имея в длину не более полуверсты, состоит
из двух улиц, из коих главная вся занимается лавками,
а позади их сокрыты жилища хозяев. И так базар состав-
ляет весь город, что (служит) причиной движения народа
и обманчивого его количества... Приморское положение
почти здесь бесполезно».
Впрочем, Сумароков вскользь говорит о современной
ему действительности. Все внимание его обращено к древ-
нейшему прошлому пустынного района. Среди многочис-
ленных руин в Керчи и окрестностях он ищет древние
боспорские города, известные ему по сочинениям антич-
ных писателей. Так, по дороге из Феодосии в Керчь пи-
сатель задерживается у горы Опук, где обнаруживает,
что близ берега и соленого озера (озеро Элькен) «тор-
чат по прямой черте, в два ряда большие обделанные
каменья, которые, думать надобно, составляли какую-ни-
будь стену». Далее он пишет: «Восходя по косогору, уви-
дели мы выделанную из огромного камня для толчения
ступу, валяющиеся черепья глиняной посуды, бугры, за-
валенные ямы и обширные из камней круговины», а так-
же «осколки, походящие на бывшие укрепления», «не-
которые знаки улиц». Сумароков ошибочно считает, что
это остатки древнего города и «подозревает в нем Ним-
феум». И. П. Бларамберг в 20-х годах отметит эти руи-
189
ны как остатки античного города Киммерика. Но все же
ход мыслей П. И. Сумарокова (а ведь это первое в нау-
ке краткое описание городища) в принципе был верным.
Он рассуждает вполне научно, опираясь на Страбона и
Плиния Старшего, которые в своих сочинениях наибо-
лее крупным городом между Феодосией и Пантикапеем
называют Нимфей. Все дело в том, что П. И. Сумароков
не знал всей береговой полосы Керченского полуострова,t
а провести топографические исследования, естественно,
не мог. Впрочем, он, говоря современным языком, стро-
ит гипотезу, на которой твердо не настаивает, «поручая
суду просвещенного читателя».
Как и в первый приезд, автор снова во власти впе-
чатлений от античных древностей. «Куда сокрылись тав-
рические города Мирмекион, Ктенус, Портмион, Ним-
феум, Палакион, Неаполис?» — вопрошает он на страни-
цах «Досугов...» Нимфей, как мы знаем, он пытался
увидеть в руинах Киммерика. Но особое внимание при-
влекает древний Пантикапей — Керчь. Сумароков вы-
сказывает идею о возможных археологических раскоп-
ках столицы Боспорского царства. «Невозможно, чтобы
не осталось от знаменитой столицы Босфорской каких-
либо слабых следов ее разрушения; время их никогда
так пе заравнивает, чтобы прилежный искатель древно-
сти не открывал из них ни одной сходной черты...» Но и
без раскопок ясно: «...Не усомнимся утвердить природу
бедной Керчи от величавой Пантикапеи, которая за 500
лет до Р. X. (Рождества Христова.— Ред.) основана была
милетяпами и сделалась потом столицей Босфорской в Ев-
ропе области».
Путешественник пробует отыскать древний Мирме-
кий, отсчитывая 20 аттических стадий, переведенных им
в версты, и предполагает его при урочище «Змеиный го-
родок». За основу взят Страбон: его данные, по мнению
автора «Досугов...», внушают больше доверия. Античный
Парфений Сумароков ищет на месте крепости Еникале,
где остановился на ночлег. И хотя в этом случае он оши-
бается, поиск его научно обоснован: позднее тем же пу-
тем, но при иных исходных данных были нанесены на
карту упоминаемые древними авторами города Боспора.
В 1799 г. Сумарокову не удалось из-за непогоды пе-
реправиться через Керченский пролив на Таманский по-
луостров. Но три года спустя он все-таки добирается и
до Тамани, где не без риска разъезжает с единственной
190
целью — отыскать следы городов азиатского Боспора. Со-
знавая опасность (набеги горцев), с юмором замечает:
«...не дорого ли заплатим за любопытство? И помогут ли
нам Страбон, Плиний и Арриан в копании земли или
в присмотре за стадами?» Не исключена была и такая
возможность — оказаться ненароком в плену и пасти чу-
жих овец. Любознательный путешественник ищет исчез-
нувшие города — Фанагорию, Кепы, Ахиллий. И хотя
поиски их велись, так сказать, с переменным успехом,
заслуги П. И. Сумарокова трудно переоценить. В своих
записках он выступал как патриот и просветитель. Обе
книги, имевшие распространение и в Петербурге, и в
Москве, побуждали читателей к посещению «древних пе-
пелищ» Тавриды.
По-видимому, не без влияния Сумарокова в 1820 г.
посетил юг России И. М. Муравьев-Апостол. Если Су-
мароков дважды приезжал в Крым с правительственны-
ми поручениями, попутно осматривая и изучая крымские
древности, и па досуге, в Петербурге, написал обе кни-
ги, то Муравьев-Апостол совершил специальную двухме-
сячную поездку в южное Подпепровье, чтобы повидать
древнюю Ольвию, и в Крым для детального изучения его
античных памятников. Свои записки — под названием
«Путешествие по Тавриде в 1820 годе» * он составлял
«не на память, а па тех самых местах, которые описы-
вал». Оставив в стороне литературную форму, можно ут-
верждать, что его книга — это уже ученое сочинение,
едва ли не первое в отечественной научной литературе,
посвященное античной истории и археологии Северного
Причерноморья.
Иван Матвеевич Муравьев-Апостол был известен как
писатель и переводчик, преимущественно с древнегрече-
ского и латинского языков. Он переводил сатиры Гора-
ция и комедии Аристофана, сопровождая свои переводы
научными предисловиями и комментариями. Его знание
трудов древних авторов глубоко профессионально. В свое
время, будучи русским послом в Мадриде, оп мпого ез-
дил по Европе, изучая античные памятники Италии и
Испании. И к своей поездке по памятным местам Крыма
отнесся чрезвычайно серьезно. «...Хотя путешествие мое
по Крыму продолжалось только два месяца,— пишет он,—
но я приготовлялся к оному два года...» Было перечитано
* Опубликовано в Петербурге в 1823 г.
191
и изучено все, что имело отношение к Тавриде, поэтому
у автора осведомленность настоящего исследователя.
Много страниц в сочинении Муравьева-Апостола по-
священо понтийскому царю Митридату, трагически окон-
чившему свои дни в Пантикапее, блокированном римля-
нами. Автор по-своему воспринимает этого царя, правле-
ние которого на Боспоре нанесло огромный ущерб всему
царству. В его понимании Митридат — борец против Ри-
ма, против «тьмуглавого чудовища всеобщей монархии,
всего бича рода человеческого». Этот нелестный отзыв о
«всеобщей монархии» заставляет вспомнить, что Иван
Матвеевич —- отец трех декабристов: Сергея, Ипполита и
Матвея Муравьевых-Апостолов.
Но не только писательский пафос, навеянный осмот-
ром руин Пантикапея, привлекает внимание к книге. В
сугубо научном смысле важна для нас та ее часть, где
последовательно изложена история царства, где дана хро-
нология правления боспорских царей от Археанактидов
вплоть до конца Боспорского царства и гуннского завое-
вания. Теперь, конечно, иные представления — тогда нау-
ка о Боспоре делала свои первые шаги.
Главная ценность работы все же в другом. И. М. Му-
равьев-Апостол продолжил начатое Сумароковым отож-
дествление названий городов, упоминаемых античными
писателями, с древними руинами, которые он посещал.
«Зная наизусть 4-ю главу 7 книги Страбона, неизменного
моего путеводителя по Тавриде, первое мое замечание
было то, что, несмотря на заключение Палласа, Керчь
сто*ит на самом том месте, где был Пантикапей». Затем
ученый отыскивает руины Мирмекия: «В четырех вер-
стах на восток от Керчи я нашел развалины, весьма
древние, на небольшом мысе, образующем бухту, к югу
обращенную. Здесь, полагать надобно, стоял Мирмекион,
городок, о коем упоминает Страбон и ставит его в 20
стадиях от Пантикапея, что совершенно соглашается с
расстоянием сего места от Керчи».
Муравьев-Апостол — не холодный созерцатель, он глу-
боко обеспокоен тем, что и в Нижнем Поднепровье, в
Ольвии, и на Боспоре уничтожаются античные руины в
утилитарных целях — для добывания камня на построй-
ку домов. Наиболее реальную возможность воссоздания
истории Боспора автор «Путешествия...» видит в архео-
логических раскопках, но, «если ожидать от них успеха,
то надобно, чтобы они были методические».
192
Итак, польза от скрытых под землей древних руин
в их «методических», или, как мы сейчас говорим, си-
стематических и планомерных раскопках. И хотя до по-
добных исследований еще без малого столетие, столь серь-
езное отношение к памятникам следует считать важней-
шим итогом путешествия И. М. Муравьева-Апостола по
Крыму. По-видимому, это и определило успех его книги в
России и за рубежом: «Путешествие по Тавриде...» бы-
ло переведено на немецкий и итальянский языки и из-
дано в Берлине и Неаполе.
Необходимость археологических раскопок была оче-
видной для многих современников И. М. Муравьева-Апос-
тола. Эта мысль сквозит и в письме Александра Сергее-
вича Пушкина, который оказался в Керчи проездом и
который делился своими впечатлениями с братом (хоро-
шо известное в пушкиноведении письмо от 24 сентяб-
ря 1820 г.). Поэт взбирается на гору, господствующую
над городом, в надежде увидеть «следы Пантикапеи» и
развалины Митридатова гроба», однако его ждет разоча-
рование. Он пишет: «Ряды камней, ров, почти сравнявший-
ся с землею,— вот все, что осталось от Пантикапеи». И
далее: «Нет сомнения, что много драгоценного скрыва-
ется под землею, насыпанной веками».
Надо сказать, что к тому времени, когда И. М. Му-
равьев-Апостол и А. С. Пушкин посетили Керчь, работа
по изучению боспорских памятников уже началась. И
Муравьев-Апостол не мог этого не заметить. Сетуя на то,
что по всему югу и особенно в Ольвии местные жители
производят грабительские раскопки, ведущие к уничто-
жению памятников, он отмечает, что в Керчи дела об-
стоят несколько лучше. «Здесь... не всякий может взять
заступ: идти копать могилы». Факт, заслуживающий осо-
бого внимания: раскопками ведает ученый. «Исключи-
тельное на это право принадлежит г. Дю-Брюксу; и то
еще хорошо, что раскапывают курганы с осторожностью».
Упомянутый Муравьевым-Апостолом «г. Дю-Брюкс»
уже десять лет как жил в Керчи. В его доме путешест-
венник остановился, вместе с ним совершил поездку по
Керченскому полуострову. Многое о местных древностях
автор «Путешествия...» узнал, несомненно, от своего по-
путчика — ученого, который первым приступил к систе-
матическому изучению боспорских памятников. Деталь-
но обследовав остатки античных городов, он произвел их
точные обмеры и дал подробное описание всех видимых
7. Крымские каникулы.
193
на поверхности строительных остатков. Это были, по-
мимо Пантикапея, еще семь городищ: Мирмекий, Нимфей,
Парфе^ий, Порфмий, Нитей, Киммерик, Акра. Дюбрюкс*
сделал обоснованные попытки установить, как назывались
они в древности, то есть локализовать их по антич-
ным источникам. Не обошлось, конечно, без ошибок. К
примеру, Дюбрюкс открыл в 16 верстах (около 18 км)
от Керчи превосходной сохранности городище, определив
его как укрепленный дворец или замок боспорских царей.
Иван Павлович Бларамберг, видный знаток античных
древностей, с которым Дюбрюкс нередко проводил сов-
местные изыскания, предположил, что это Тиритака, упо-
минаемая Клавдием Птолемеем. И только в наше время,
во второй половине 30-х годов, один из крупнейших со-
ветских археологов В. Ф. Гайдукевич отождествил от-
крытое и описанное П. Дюбрюксом городище с* городом
Илуратом, также упомянутым в «Географии» Клавдия
Птолемея.
Заслуги Дюбрюкса перед наукой трудно переоценить.
Он тщательно обследовал, обмерил, снял планы и описал
города европейского Боспора, оставив археологам наших
дней точные свидетельства тогдашнего состояния памят-
ников. Им же начаты и первые археологические работы
на Керченском полуострове. В 1816 г. возле здания та-
можни ученый открыл городскую стену Пантикапея, и
приступил к ее раскопкам. Так было положено начало
боспорской археологии.
От П. Дюбрюкса до нас дошло немногое: одна боль-
шая работа, содержащая описание и обмерные данные от-
крытых им памятников. Планы древних городищ, снятые
исследователем, отличаются необыкновенной точностью:
надо ведь учесть, что работал он без помощников, с прос-
тейшими обмерными инструментами. Скрупулезность Дю-
брюкса достойна восхищения: «...планы мои я проверял до
трех раз, чтобы означить со всемозможною точностью что
именно такие-то развалины суть остатки такого-то горо-
да или укрепления...» В условиях, когда разрушение
древних городищ приняло угрожающий характер, необ-
ходимость в их графической фиксации и описаниях ста-
новилась неотложной. Дюбрюкс, конечно, понимал это,
сознавая, в чем ценность его труда. Не будь он так доб-
* Пишут фамилию по-разному — через дефис и слитно. Бо-
лес распространено слитное написание.
194
росовестен (не в пример, кстати, иным нашим современ-
никам) , мы не знали бы об исчезнувших постройках,
многих не сохранившихся до наших дней деталях постро-
ек. Данные ученого могут быть использованы при рекон-
струкции объектов или служить для лучшего их понима-
ния.
Деятельность П. Дюбрюкса не ограничивалась археоло-
гическими разысканиями. Он был инициатором основа-
ния Керченского музея, который первоначально разме-
щался в его доме. Первую экспозицию музея составила
коллекция, переданная им музею. Все те, кто в первой
четверти прошлого века интересовались южнорусскими
древностями, так или иначе обращались либо к Дюбрюк-
су, либо к его материалам и научным документам.
Поразительно, что, имея контакты с высокопоставлен-
ными чиновниками и сановными лицами Российской
империи, даже с «августейшими особами» (в 1818 г. его
хранилище древностей посетил император Александр I, а в
1820 г. в Петербурге он был принят великим князем Ми-
хаилом Павловичем), П. Дюбрюкс всегда сам оставался в
тени. Лишь однажды ему выделили на раскопки 500 руб-
лей; обычно же он их предпринимал на свои скромные
средства. Труды ученого были затеряны. Лишь много
лет спустя после его смерти вышла в свет важнейшая из
его работ. Называется она так: «Описание развалин и сле-
дов древних городов и укреплений, некогда существовав-
ших на европейском берегу Босфора Киммерийского, от
входа в пролив близ Еникальского маяка до горы Опук
включительно, при Черном море». Место и год издания —
Одесса, 1858. Работа была по частям приобретена у сына
исследователя, а перевод с французского сделан его вну-
ком. Текст снабжен несколькими случайно сохранивши-
мися обмерными планами. Большую их часть найти из-
дателям пе удалось...
Биография ученого изучена слабо. Павел (или Поль)
Дюбрюкс, француз по происхождению, в России оказал-
ся, можно сказать, случайно. Он родился в 1774 г. во
Франш-Конте в дворянской семье. Во время французской
революции вместе с отцом, роялистским полковником, и
братом сражался под началом принца Конде. С оконча-
тельным поражением монархистов семья Дюбрюкса эми-
грировала в Польшу. В дальнейшем пути его с отцом и
братом разошлись. В период консульства те вернулись во
Францию, а Поль Дюбрюкс отправился в Россию. Посту-
*7*
195
пив на русскую службу, он недолго пробыл в столице им-
перии и вскоре получил назначение в далекую Керчь на-
чальником городской таможни. Так в 1811 г. П. Дю-
брюкс с женой и двумя детьми оказался в Керчи. К
первой должности вскоре присоединилась вторая — «смо-
тритель соляных озер». Обе были столь незначительны,
что доход Дюбрюкса составлял всего 400 рублей в год.
«Появившись в крае, где все напоминает глубокую
древность, Дю-Брюкс невольно сделался археологом,—
пишет его биограф.— Он первый принялся за разрытие
курганов и познакомил с сокровищами в них скрываю-
щимися». Все то, что сделал ученый для науки, для ис-
следования руин городов, современники оценивали так:
«...Труд тем более драгоценный, что остатки и следы эти
разрушаются с каждым днем, а некоторые, как, напри-
мер, акрополя Пантикапейского, исчезли уже совершенно
в течение недавних лет». Как же сейчас мы должны‘от-
нестись к наследию Дюбрюкса, если сказанное было ак-
туально даже тогда, в первой половине XIX в.!
Первое время Дюбрюкс работал рука об руку с упо-
минавшимся нами И. П. Бларамбергом, человеком при-
мечательной судьбы. Фламандец по происхождению, он
с 1797 г. состоял на русской службе. Оказавшись на юге
России, в Одессе, увлекся античными древностями. В ши-
рокий круг его интересов попадают и боспорские памят-
ники. Совместно с Дюбрюксом Бларамберг обследует ряд
боспорских городищ. Нелишне отметить, что Дюбрюкс
охотно предоставлял ему материалы, в том числе пла-
ны: некоторые из них найдены позднее в бумагах Бла-
рамберга.
Итогом сотрудничества была и сводная карта архео-
логических памятников Керченского и Таманского полу-
островов. Она потом очень пригодилась — в последующих
археологических исследованиях. Эта карта включает в се-
бя все открытые и обмеренные II. Дюбрюксом древние
городища.
Любопытная деталь: в оглавлении карты имя титу-
лярного советника Дюбрюкса поставлено первым, а за
ним стоит имя действительного статского советника Бла-
рамберга. Современному читателю это ни о чем не гово-
рит, но в России XIX в. это воспринималось иначе: разрыв
в чинах огромен. Здесь, с одной стороны, подтверждение
приоритета, а с другой, щедрости Дюбрюкса, взявшего
Бларамберга в «соавторы», хотя львиная доля труда при-
196
падлежала ему, скромному «титулярному совет-
нику».
В Керчи Бларамберг бывал наездами: с 1808 г. он
постоянно жил в Одессе. Сменив ряд должностей, от про-
курора коммерческого до начальника таможенного суда,
в 1825 г. стал чиновником особых поручений при намест-
нике Новороссийского края графе М. С. Воронцове. Та-
ким образом, для занятий наукой Бларамберг располагал
всем необходимым — и временем, и деньгами, и другими
возможностями. Может быть, потому и судьба его счаст-
ливее, чем судьба Дюбрюкса. Перу ученого принадлежат
ценные сочинения по древнейшей географии и топогра-
фии Боспора Киммерийского, публикации отдельных на-
ходок из боспорских курганов. И. П. Бларамберг доби-
вается широкой известности в ученых кругах России,
труды его знают и издают в Париже. Он член ряда уче-
ных обществ, в том числе и член-корреспондент Берлин-
ской Академии наук.
А в это время П. Дюбрюкс с трудом сводит концы с
концами, предоставляя, результаты своих исследований и
И. П. Бларамбергу, и И. А. Стемпковскому. Биограф
П. Дюбрюкса Э. Тетбу де Мариньи писал по этому по-
воду: «Бларамберг, директор Одесского музея, Стемп-
ковский, керченский градоначальник с 1829 года, архео-
логи, сделавшиеся известными в Европе своими трудами
о древностях Новороссийского края, прибегали часто к
познаниям Дюбрюкса и пе переставали употреблять его
для новых исследований... Дюбрюкс писал записки, но ни-
когда не имел средств издавать их».
Что отличало керченского «титулярного советника»
как ученого? Прежде всего достоверность сообщаемых фак-
тов, отсутствие фантастических предположений, напыщен-
ной риторики, что обычно для многих ученых трудов той
поры. Топографические исследования, описания раско-
пок, им оставленные, позволяют говорить о точности и
объективности изложения. Вот почему наследие Дюбрюк-
са — ценный научный источник и в наше время.
Как уже знает читатель, первые серьезные археоло-
гические исследования на Боспоре, да и во всем Северном
Причерноморье, произвел П. Дюбрюкс. Начало их при-
ходится на 1816—1817 гг. Помимо оборонительной степы
Пантикапея, оп раскопал ряд курганов: у подошвы го-
ры .Митридат, к северу и западу от Керчи — вдоль Ка-
рантинного и Феодосийского шоссе. Известную помощь в
197
этих работах оказал ему граф А. Ланжерон, тогдашний
губернатор Новороссийского края: из Петербурга посту-
пили ассигнования — те самые 500 рублей, о которых
уже шла речь.
Надеясь, очевидно, получить новые средства для даль-
нейших работ, Дюбрюкс направил в Петербург, в Акаде-
мию паук, сообщение о результатах своих работ, или, как
он его назвал, «Дневник раскопок, произведенных в не-
которых керчещжих курганах по распоряжению его
сиятельства графа де Ланжерона под руководством титу-
лярного советника Дюбрюкса». Это был первый подроб-
ный и по-настоящему научный отчет о раскопках в
^Северном Причерноморье. Документ оказался в руках ака-
демика Ф. И. Круга. Тот, не зная античных древностей,
передал «Дневник» на отзыв австрийскому послу в Пе-
тербурге графу Л. Лебцельтерну, любителю-антиквару
и крупному коллекционеру антиков. И Лебцельтерн и
Круг отозвались весьма сдержанно о работе Дюбрюкса,
более того — высказали ряд высокомерных суждений о
ее литературном стиле.
«Дневник раскопок» дважды обсуждался в Академии
наук — 28 и 29 апреля 1818 г. В протоколе одного из
.заседаний («конференций», как тогда говорили) Отмече-
но: «Удивительно видеть, сколько интересных вещей дали
раскопки, на которые была ассигнована весьма умеренная
сумма в 500 рублей». Были высказаны пожелания об уве-
личении ассигнований и увеличении объема работ, о пе-
редаче наиболее ценных находок в правительственные
учреждения и т. п. Есть в протоколе и такая фраза: «рас-
копки... должны быть поручены более надежному руко-
водству». Здесь, по-видимому, сыграла свою роль «рецен-
зия» Лебцельтерна.
«Дневник» П. Дюбрюкса, побывавший в руках мно-
гих видных ученых того времени, в том числе и у
президента Академии художеств А. Н. Оленина, затем
куда-то исчез. Уже в паше время заведующая рукопис-
ным архивом Ленинградского отделения Института архе-
ологии АН СССР О. И. Бич обнаружила копию его в
фонде академика П. И. Кеппена.
К сожалению, и А. Н. Оленин, высокообразованный
ученый, превосходный знаток древностей, также не смог
оценить научные заслуги П. Дюбрюкса. Его шокирует и
язык, и стиль «Дневника раскопок», он даже приходит к
отрицанию полезности проведенных изысканий.
198
О проницательности и прозорливости тут, естественно,
ничего не скажешь. Можно лишь назвать одну из при-
чин такого неприятия: текст, связанный с описанием*
классических древностей, был непривычно деловым, пре-
дельно точным, сжатым в объеме и сухим документом,
объективно излагавшим процесс и итоги археологических
работ. Ученых читателей «Дневника», очевидно, раздра-
жало отсутствие ссылок на античных писателей, истори-
ческих экскурсов и всех тех общих рассуждений, кото-
рые воспринимались тогда как научная норма. Сразу
оговоримся: с современной точки зрения такая дань мо-
де придала бы «Дневнику» несерьезный вид. Но в том-то и
все дело: отчет был нов, необычен, а новизна отпугивала.
Да и сам автор не внушал доверия: какой-то титулярный,
советник, скорее всего неуч... Другое дело — аристократ,
с утонченным вкусом, с изысканным слогом!..
Пусть не удивляет это читателя, но такое уж было
время: археология воспринималась как удел избранных,
заниматься ею надлежало человеку солидному, в чине
не ниже коллежского советника и, безусловно, с дохода-
ми от имений. Богатство и знатность предполагали хо-
рошую образованность Этим и объяснялась придирчи-
вость, раздражительность и предвзятость академических
деятелей по отношению к Дюбрюксу.
«Дневник раскопок» опубликован в 1959 г. Нетрудна
удостовериться, что Дюбрюкс словно перешагнул через,
столетие: отчет вполне современен, в основе его — поч-
ти те же правила, которые предъявляет сегодняшняя;
практическая археология.
В начале 20-х годов XIX в. отношение к древностям
несколько меняется. В правительственные учреждения
все чаще поступают призывы о необходимости их охра-
ны и изучения. Известный русский драматург и поэт
В. В. Капнист, побывав в Таврической губернии, обра-
тился с письмом к министру народного просвещения кня-
зю А. И. Голицыну, в котором с тревогой писал, что на-
блюдал в Крыму «беспрестанное истребление состоящих
там остатков древних зданий и твердынь». Положение
дел Капнисту представлялось критическим, почти без-
надежным. Письмо возымело действие: в 1820 г. в Крым
направлены академик Г. Кёлер и архитектор Паскаль для
принятия надлежащих мер. Справедливость опасений
Капниста подтвердилась. В своей записке академик
Г. Кёлер отметил полное разрушение многих памятников,
199
которые^ он видел 16 лет назад, в свой первый приезд.
По мнению ученого, охрана древних памятников культу-
ры — прежде всего патриотический долг, она должна
стать делом государственной важности, поскольку слу-
жит к славе России.
Этой идеей охраны, «ревностного попечения» о древ-
ностях были увлечены многие передовые люди того вре-
мени — как в столице, так и в самой Тавриде. В 1823 г.
известный уже читателю И. А. Стемпковский выступил
с запиской «Мысли относительно изыскания древностей
в Новороссийском крае», в которой ратует за создание
государственного музея. Справедливости ради отметим,
что здесь чувствуется влияние Дюбрюкса: Стемпковский
сблизился с ним в 1820 г. Записка нашла отклик у гу-
бернатора Новороссийского края М. С. Воронцова. Из
отпущенных «по высочайшему повелению» сумм па спа-
сение и охрану южнорусских памятников Воронцов вос-
требовал 10 тыс. рублей и вложил их для приращения
процентов в Одесский коммерческий банк. На эти сред-
ства были открыты два музея — в Одессе в 1825 г. и в
Керчи в 1826 г., директором обоих стал И. П. Бларамберг.
Ввиду того, что Бларамберг постоянно жил в Одессе,
делами керченского музея ведал П. Дюбрюкс. Учрежде-
нию вменялось в обязанность контролировать охрану па-
мятников старины и их состояние, ему же предоставля-
лось право производить археологические раскопки.
Двадцатые годы XIX в. были временем известного
оживления в Керчи. В 1825 г. сюда переведена админи-
страция Керчь-Еникальского градоначальства. Город и
особенно его коммерческий порт переживают пору рас-
цвета, чему в немалой степени способствовал градона-
чальник — Иван Алексеевич Стемпковский.
Человек разносторонне образованный, Стемпковский
много сделал для развития археологии в Керчи. Ранние
годы его службы были связаны с тогдашним губернато-
ром Новороссийского края герцогом Ришелье, затем с
его преемником — графом Воронцовым. После окончания
Отечественной войны, Стемпковский жил (до 1819 г.), в
Париже, постоянно участвовал в работе Парижской Ака-
демии надписей и словесности и был избран ее членом-
корреспондентом. Именно в эти годы он досконально
изучил труды античных авторов, прежде всего те их
места, которые касались причерноморского юга России.
Перу И. А. Стемпковского принадлежат исследования по
200
топографии древнегреческих городов Северного Причер-
номорья, а упоминавшиеся выше «Мысли относительно
изыскания древностей...» послужили программным доку-
ментом в историко-археологическом изучении юга Рос-
сии.
В совместных исследованиях Дюбрюкса и Бларамбер-
га неизменным участником был Стемпковский. С момен-
та основания Керченского музея был произведен ряд
блестящих открытий, и самое выдающееся из них — рас-
копки кургана Куль-Оба. Это способствовало возраста-
нию интереса к памятникам древнего Боспорского царст-
ва. К сожалению, была и оборотная сторона дела: инте-
рес правительства принял однобокую направленность.
Рескрипты из Петербурга, иногда от самою императора
Николая I, содержали, требование копать только такие
объекты, которые дают «художественные древности»,—
все то, чем можно было украсить императорский Эрми-
таж.
Во всех мероприятиях, связанных с открытием в
1830 г. кургана Куль-Оба, ведущая роль принадлежала
П. Дюбрюксу. Помогали ему И. П. Бларамберг,
И. А. Стемпковский, А. Б. Ашик. Чем вызван уход Дю-
брюкса от руководства музеем, неизвестно (в этот пери-
од замещает Бларамберга Ашик), но работать он продол-
жает неутомимо.
В 1832 г. умер И, А. Стемпковский, и ученый лишил-
ся единственной поддержки. Биограф отмечает, что
«П. Дюбрюкс, обремененный уже летами, почти в ни-
щете, и движимый единственно любовью к науке, отправ-
ляется производить свои исследования от Керчи до Опу-
ка на расстоянии 60 верст». А вот выдержка из письма
самого П. Дюбрюкса: «... с начала февраля у меня нет
огня в комнате; случается часто, что по два, по три и
по четыре дня сряду я не знаю другой пищи, кроме кус-
ка дурного хлеба. Давно уже отказался я от моей бедной
чашки кофе без сахару, которую пил я по утрам. Сол-
датский табак покупаю я тогда, когда у меня есть лиш-
ние две копейки». Очевидно, в жизни ученою произо-
шли какие-то крутые перемены, и незадолго до своей
смерти в августе 1835 г. он остался в совершенном оди-
ночестве. Бумаги его, пишет внук, «по некоторым домаш-
ним обстоятельствам» пе попали к его сыновьям, а «пе-
реходили через несколько рук и преимущественно таких
лиц, которые не знали вовсе ни их содержания, ни их
201
важности...» Часть бумаг была отыскана одним из сы-
новей П. Дюбрюкса, но многое навсегда утрачено для
науки.
26—28 июня 1834 г. в Керчи проходили торжества по
случаю прибытия в город известного наполеоновского
маршала Мармона, герцога Рагузского, которого сопро-
вождал генерал-губернатор Новороссийского края граф
М. С. Воронцов.
Позднее в описании этой поездки французский мар-
шал высказал ряд любопытных суждений о Крыме и, в
частности, о Керчи. Чрезвычайно внимательный к своим
соотечественникам, Мармон фиксирует в своем дневнике
все встречи с французами — в Одессе ли, Симферополе
или Феодосии. Делает он это в России и Турции, в Си-
рии, Палестине, Египте, везде. Но в дневнике его путе-
шествия пет ни слова о Дюбрюксе. По-видимому, уже
тогда Дюбрюкс не принимал участия в городской жизни
или был в одной из своих далеких археологических экс-
курсий. Возможно и другое: ученый был болен и его не
удосужились позвать, как бывало ранее, когда высоко-
поставленным гостям именно он демонстрировал архео-
логические раскопки и музей. Остается лишь сожалеть
о несостоявшейся встрече двух соотечественников. Тогда,
наверняка, мы знали бы о Дюбрюксе больше, ибо мар-
шал Мармон был писателем по-военному точным и любо-
знательным.
В 30—40-х годах XIX в. археология Боспора утратила
познавательное направление. Раскопочные работы сво-
дились к поискам предметов искусства, в связи с чем ар-
хеологи А. Б. Ашик и Д. Карейша практиковали главным
образом раскопки курганов. И хотя этот период ознаме-
новался открытиями замечательных погребальных ком-
плексов, все же основное направление исследовательских
работ было сдвинуто от основного русла науки, проло-
женного пионерами боспорской археологии.
Лишь со второй половины столетия археология, слов-
но утолив жажду в поисках сокровищ, обращает свое
внимание и на остатки древних городов — Пантикапея,
Фанагории, Мирмекия.
Наметившаяся гармония в изучении всех групп архео-
логических памятников закрепилась в науке лишь в годы
Советской власти. Именно в наше, советское время про-
ведены важнейшие для науки исследования, в итоге ко-
торых реконструируется экономика, быт, искусство, идео-
202
логия и политическая структура Боспорского царства.
Однако без трудной, тянущейся более столетия подго-
товительной работы не было бы открытий современной
археологической науки. Боспорская археология прошла
сложный и тернистый путь, на котором было немало за-
мечательных ученых, самоотверженных энтузиастов. И
в самом начале этою пути стоял истинный подвижник
науки — первоисследователь Боспора Павел Дюбрюкс.
Ленинград
| Владимир Русин [
ДЕКАБРИСТЫ В КРЫМУ
анкт-Петербург, Сенатская площадь,
14 декабря 1825 года... Более полутора
столетий отделяют нас от того знаме-
нательного дня, когда группа русских офицеров-дворян
вооруженным путем заявила о своем несогласии с гнетом
самодержавно-крепостнической России. О революционной
деятельности декабристов написано немало: есть серьез-
ные научные исследования, есть научно-популярные ра-
боты. Нет пока, к сожалению, хотя бы краткого рассказа
о связях декабристов с Крымом. А ведь известно, что сю-
да, в «полуденный край», приезжали деятели Южного и
Северного тайных обществ и встречались в Саблах *, Сим-
ферополе, Севастополе, Керчи.
Тогда, в начал# 20-х годов XIX в., деревня Саблы
принадлежала бывшему таврическому губернатору
А. М. Бороздину, находившемуся в родстве с прославлен-
ным героем Отечественной войны 1812 г. И. Н. Раев-
ским и декабристом В. Л. Давыдовым. В родственных свя-
зях с Бороздиным были декабристы И. В. Поджио и
В. Н. Лихарев (мужья дочерей Бороздина). В Саблах
бывали М. Ф. Орлов с женой, урожденной Е. И. Раев-
ской, С. Г. Волконский со своей невест ой М. П. Раевской.
Пять дней пробыл здесь летом 1820 г. декабрилх
Н. М. Муравьев. С его именем связано и имение Киль-
бурун **, тоже близ Симферополя, по дороге в Алушту.
* Ныне с. Партизанское Симферопольского района.
** В черте современного с. Пионерского Симферопольского
района.
203
Кстати, позднее, во второй половине XIX в., оно при-
надлежало семейству Перовских. В имении Кильбуруп
долгое время хранилась библиотека Н. М. Муравьева, от-
дельные экземпляры которой удалось приобрести Тав-
рическому обществу истории, археологии и этнографии.
Произошло это сто лет спустя, в 20-х годах нынешнего
века *.
Все в том же 1820-м (факт установлен известным
крымоведом А. И. Маркевичем) в Крым приезжал де-
кабрист Е. П. Оболенский и (по нашим сведениям)
М. С. Лунин, двоюродный брат Никиты Михайловича
Муравьева.
М. С. Лунин и Н. М. Муравьев совершили путешест-
вие по Крыму. Это мы знаем из письма Никиты Мура-
вьева к матери от 7 октября 1820 г. Обычный вояж с
осмотром достопримечательностей? Вряд ли. Есть все ос-
нования полагать, что поездка эта была предпринята не
в развлекательных, а в политических целях. По пути из
Киева в Одессу (а затем в Крым) Никита Муравьев за-
ехал в Тульчин, бывший тогда центром Южного тайного
общества, чтобы обсудить с южанами и лично с Песте-
лем возможности более тесного сотрудничества.
Попасть па Южный берег Н. М. Муравьеву и М. С. Лу-
нину не удалось (из-за плохой погоды), и они остались
в Севастополе. В письме к матери Муравьев сообщает:
«В Севастополе мы провели время довольно приятно с
семьею Раевских. Катались вместе на катере по прекрас-
ному здешнему заливу, ездили смотреть живописные раз-
валины Инкермана».
К числу тех, кто жил в Крыму и был причастен к
декабристскому движению, относится родственник Ники-
ты Муравьева — Александр Николаевич Муравьев. Вмес-
те со своим братом Николаем Николаевичем и близким
другом Иваном Бурцевым он был основателем ранних
преддекабристских кружков («Священная артель», «Зе-
леная лампа» и др.), жил в Крыму до и после восста-
ния — в 1816 г. и в 30-е годы, уже по возвращении из
сибирской ссылки, когда его назначили в Симферополе
на довольно крупный административный пост — началь-
ником окружной уголовной судебной палаты.
* Две книги из этого собрания хранятся в фондах библио-
теки Симферопольского государственного университета име-
ни М. В. Фрунзе.
204
Напомним читателю, что в «Союзе Благоденствия»
А. Н. Муравьев был одним из самых активных деятелей,
руководителем Московской управы. Как члену-учредите-
лю ему принадлежит авторство второй части устава «Со-
юза Благоденствия», где излагались революционные це-
ли организации. Эта часть документа не сохранилась.
Особо следует упомянуть А. С. Грибоедова: хотя ве-
ликий русский писатель и не был декабристом, его бли-
зость к дворянским революционерам несомненна. При-
мечательно, что, находясь в Симферополе, он встречался
с декабристами М. Ф. Орловым, Н. Н. Оржицким. 22 но-
ября 1825 г. в письме к А. А. Бестужеву Грибоедов спра-
шивал: «Оржицкий передал ли тебе о нашей встрече в
Крыму?» — и дальше следующие красноречивые строки:
«Вспоминали о тебе и Рылееве, которого обними за меня
искренне, по-республикански».
Гражданским губернатором в Симферополе с января
1845-го до конца 1854 г. служил младший брат Пестеля —
Владимир Иванович Пестель, привлекавшийся к следст-
вию по делу декабристов. В связи с преждевременной
эвакуацией Симферополя и паникой (шла Крымская вой-
на) он был отстранен от должности.
К выступлению 14 декабря па Сенатской площади
причастны были 32 морских офицера. Судьба их сложи-
лась по-разному: одних по приговору суда выслали в Си-
бирь на каторгу, других отправили на Кавказ, под пули
горцев, третьих — в Севастополь: назревала новая русско
турецкая война, и «провинившимся» надлежало «загла-
дить свою вину». Так оказались в Крыму моряки-декаб-
ристы В. П. Романов, Ф. С. Лутковский, В. А. Шпейер,
Д. Н. Лермантов, А. Р. Цебриков и В. М. Тыртов.
Лейтенант В. П. Романов прибыл в Севастополь вес-
ной 1826 г.— под личный надзор адмирала Грейга, глав-
ного командира флота. Участник морских сражений у
Анапы и Варны, В. П. Романов был ранен, после восьми-
летпего перерыва вернулся па флот, вышел в запас в
звании капитана 2 ранга. В гражданской службе он взял
на себя роль мирового посредника — чтобы защищать
крестьян от посягательств бывших крепостников.
Другого декабриста—потомственного моряка Ф. С. Лут-
ковского — адмирал Грейг назначил флаг-офицером. Это
можно рассматривать как признание его несомненных
деловых и боевых качеств. Ф. С. Лутковский участвовал
во многих сражениях с турецким флотом — при Суджук-
205
Кале (Новороссийск), Анапе, в блокаде Варны, за что
был произведен в капитан-лейтенанты и награжден ор-
денами.
Долгое время находились под надзором начальства
лейтенанты В. А. Шпейер, Д. Н. Лермантов, А. Р. Цеб-
риков, мичман В. М. Тыртов. Их производство в очеред-
ное офицерское звание умышленно задерживалось. И
только участие в Крымской войне, в крупных морских
сражениях дало им возможность выйти из «опальных» и
«поднадзорных»^ А. Р. Цебриков, например, стал впослед-
ствии вице-адмиралом.
С именами некоторых декабристов, их единомышлен-
ников и друзей связана Керчь. Здесь в доме градоначаль-
ника князя 3. С. Херхеулидзева многие недели и даже
месяцы находил приют декабрист Н. И. Лорер.
«Музыка, книги, круг избранных друзей,— вспоминал
Лорер в своих «Записках декабриста»,— вот что тянуло
меня в Керчь, называемую в то время «маленькой Одес-
сой». Градоначальник, человек передовых взглядов, был
другом детства, и встреча друзей произошла после 2В-лет-
ней разлуки.
Жизненный путь Лорера был тесно связан с Южным
тайным обществом и лично с П. И. Пестелем, руководи-
телем общества. Отсюда и суровость наказания: каторга
и поселение в Сибири, служба рядовым, позднее прапор-
щиком в действующей Кавказской армии. А весной 1842 г.
пришло известие об отставке Н. И. Лорера. Вот как он
сам об этом рассказывает: «Весь город (Керчь.— Ред.)
узнал о моем счастии, все спешили меня поздравить. Да-
же дети Керченского института, куда я часто ходил, был
знаком с их начальницей г-жой Телесницкой и которым
часто нашивал конфет, принимали участие в моей ра-
дости. Князь (Херхеулидзев.— Ред.) дал обед в честь
моей отставки, и друзья пили тост за мою новую
жизнь».
К крымским берегам тянуло многих декабристов, от-
бывавших наказание в Кавказском корпусе.
Здесь был А. А. Бестужев-Марлинский, известный пи-
сатель, автор романтических повестей, соавтор К. Ф. Ры-
леева по агитационно-сатирическим песням, соиздатель
альманаха «Полярная звезда», поэт и критик-публицист.
14 декабря 1825 г. вместе с братом Михаилом и Д. А. Ще-
пиным-Ростовским он привел на Сенатскую площадь вос-
ставший Московский полк.
206
А. А. Бестужев был приговорен к смертной казни,
замененной ссылкой па поселение в Сибирь. В 1829 г.
переведен рядовым на Кавказ. За храбрость в войне с
горцами был произведен в прапорщики с прикомандиро-
ванием к 5-му черноморскому батальону. Направляясь к
месту новой службы, А. А. Бестужев из Геленджика при-
ехал в Керчь, чтобы обмундироваться и выдержать уста-
новленный срок карантина.
Керчь представилась Бестужеву музеем пантикапей-
ских реликвий. Он не только осматривал древности быв-
шей боспорскоп столицы, но часто и подолгу бродил по
керченским улочкам, поднимался на гору Митридат. В
разрытых курганах и катакомбах он собирал обломки
древней керамики, изучал остатки строений — все то, что
осталось от античного Пантикапея и средневекового
Черкио.
Когда пришло время ехать в отряд за назначением,
А. А. Бестужев встретился в Керчи с графом М. С. Во-
ронцовым, вернее сказать — был представлен ему таври-
ческим губернатором А. И. Казначеевым.
Ценя в Бестужеве ум и образованность, Воронцов, в
ту пору новороссийский генерал-губернатор, ходатайство-
вал через Третье отделение о переводе его на граждан-
скую службу в Керчь-Еникале. Хлопоты оказались безус-
пешными: с мнением графа царь не посчитался. Резолю-
ция Николая I требовала от Бестужева «служить там,
где сие возможно без вреда для службы». Отбыв на Кав-
каз, Бестужев вскоре погиб в стычке с горцами.
В разные годы, но уже после декабрьского восстания,
побывали в Керчи декабристы М. А. Назимов, В. М. Го-
лицын, В. А. Дивов, А. Р. Цебриков, Л. А. Нарышкин,
В. Н. Лихарев и другие. Декабрист историк Д. А. Арцы-
башев, служивший в Таманском гарнизонном батальоне,
говорил, что «в Керчь приезжают как бы в какую сто-
лицу...»
О пребывании декабристов на крымской земле знаем
мы, к сожалению, немного. Остается неясной и судьба ар-
хивных материалов, связанных с их жизнью и деятель-
ностью и хранившихся в свое время в Крыму. Один из
внуков декабриста С. Г. Волконского в книге «О декабри-
стах по семейным воспоминаниям» свидетельствует о пер-
вых хранителях декабристских реликвий. «...В феврале
1917 г., будучи в Крыму,— писал он,— я посетил в Сим-
ферополе дочь декабриста Юшневского. Я предупредил о
207
своем приходе: она ждала меня, окруженная портретами,
альбомами, вещами и портфелями со множеством рисун-
ков ее отца» *.
Позднее состоялась встреча Волконского с другим по-
томком декабристов. «В пятнадцати верстах от Симферо-
поля,— рассказывает оп,— застал я доживающую в своем
потемкинском имении Елизавету Сергеевну Давыдову,
дочь декабриста Трубецкого, вышедшую замуж за сына
декабриста Давыдова. Она была очень стара, с совершен-
но ослабевшей памятью, но тоже окружена портретами,
рисунками» **.
Архивные материалы о декабристах были обширны,
но до нас дошла лишь ничтожная их часть.
Немало можно назвать огорчительных и невосполни-
мых утрат. Такова судьба упоминавшейся нами библио-
теки Н. М. Муравьева: в 20-е юды вся она попала на ры-
нок. Вместе с библиотекой исчезли бумаги, в частности
воспоминания о Никите Муравьеве.
Навсегда утрачен архив С. П. Трубецкого. Документы
его хранились у Е. С. Давыдовой — родной дочери Трубец-
кого и вдовы сына В. Л. Давыдова. Тщетно А. И. Мар-
кевич уговаривал ее передать эти бумаги Таврической
ученой архивной комиссии. «Е. С. Давыдова,— вспомина-
ет дочь Маркевича Е. А. Кошлякова,— не говорила отцу
пи «да», ни «нет». И вот однажды он каким-то образом
дотащился домой... в неописуемом состоянии (я это виде-
ла своими глазами) и слег: вызывали врачей и прочее.
Отец пролежал несколько дней. Оказалось, что Елизавета
Сергеевна вдруг во время разговора с отцом сказала: «Ну
что же, Арсений Иванович, надо сознаваться, ведь все
равно вы рано или поздно узнаете: вчера я собственноруч-
но сожгла все документы отца».
Трагический конец постиг и архивные материалы, со-
бранные инициативной группой профессоров и преподава-
телей — членов Таврической ученой архивной комиссии
во главе с А. И. Маркевичем, впоследствии членом-коррес-
пондентом АН СССР. В числе спасенных ими исторических
и литературных ценностей была объемистая папка старых
бумаг — архив одного из братьев декабриста В. Л. Да-
выдова. А. И. Маркевич долгие годы работал над темой
* Волконский С. О декабристах ио семейным воспоми-
наниям.— Париж, 1921, с. 87.
** Т а м же, с. 88.
208
«Декабристы и Крым». Дочь его Е. А. Кошлякова (прожи-
вающая ныне в Москве) в письме к автору сообщала: «Я
доподлинно знаю, что отец не только интересовался темой
о декабристах, но и собирался писать о них и подбирал
материал, делая черновые наброски».
К 100-летию восстания декабристов и 20-летию рево-
люции 1905—1907 гг. Таврическая ученая архивная ко-
миссия совместно с Крымской секцией научных работни-
ков провела ряд заседаний, на которых были заслушаны
доклады специалистов-исследователей. Однако все эти
материалы и использованные учеными архивные докумен-
ты до нас не дошли. Многое погибло или затерялось в го-
ды Великой Отечественной войны, часть была вывезена,
по словам Кошляковой, каким-то. ученым, офицером ру-
мынской армии.
До сих пор поиски утраченных документов и рукопи-
сей вели частные лица. А следовало бы заняться этим и
архивным организациям.
Несомненно, лишь собранные по крупицам свидетель-
ства дали бы возможность от догадок и предположений
перейти к твердо установленным фактам и, наверняка,
иначе представить тему — под иным углом зрепия, с
иными выводамй.
А пока что, подводя итог, отметим: Крым вошел в
судьбы многих декабристов. Иной раз это строка в био-
графии (но строка немаловажная!), порою памятный
эпизод. Но есть и целые страницы. Правда, необходима
оговорка: во многом неясные страницы. Иными словами,
прочитанные не до конца, ждущие еще своего исследо-
вателя.
Симферополь
Наталия Гурьянова
ВИЛЛА «ИФИГЕНИЯ»
о времен шевченковского: «Поховайте
та вставайте, кайдани порвые!..» Украи-
на не слыхала такого сильного, горяче-
го и поэтического слова, как из уст этой слабой, больной
девушки»,— писал Иван Франко о выдающейся украин-
ской поэтессе Лесе Украинке.
209
С детства страдая костным туберкулезом, она не од-
нажды бывала в Крыму, в частности в Ялте. Прожитое
в этом южном городке время было ярким и оставило за-
метный след в биографии и творчестве великой дочери
украинского народа.
14 июня 1897 г. в еженедельном прибавлении к газе-
те «Ялта» (№ 109) в списке лиц, приехавших в город по
10 июня*, значились имена Косач Ларисы Петровны (на-
стоящее имя и фамилия поэтессы) и ее тетки Тесленко-
Приходько Елены Антоновны, которые остановились в
гостинице «Мариино»** Бентковского. Сейчас в этом доме
№ 1 по ул. Морской размещается 1-е отделение санатория
«Киев». 20 июня газета сообщает, что они переехали на
одну из дач в Чукурлар (ныне это территория парка
им. Ю. А. Гагарина; дачи разрушены в годы Великой
Отечественной войны).
В тот же день, 20 июня, Леся писала сестре Ольге:
«...больше одного письма в день нет сил написать. Сегодня
напишу 1 V2 и лягу... Я теперь просто смотрю на море
и дышу, и пока что с меня довольно этого. Я все еще
утомлена...»
В Ялте Леся Украинка познакомилась с Сергеем Кон-
стантиновичем Мержинским, одним из видных марксис-
тов, членом Киевской, а потом Минской социал-демокра-
тической организации. Знакомство с С. К. Мержинским —
человеком исключительных душевных качеств — перерос-
ло в большую и нежную дружбу. Под его влиянием поэ-
тесса изучает «Капитал» К. Маркса, переводит на украин-
ский язык социал-демократическую литературу, выступает
с острыми публицистическими статьями в петербургском
журнале «Жизнь».
С. К. Мержинский был тяжело болен туберкулезом
легких, но пробыл в Ялте недолго. Осенью собиралась
уехать отсюда и Леся. «Если можно будет, то пробуду
здесь до октября, а там — не знаю. Теперь мне хорошо,
здоровье значительно против зимы поправилось... и не
скучно здесь на море...» — писала она своей двоюродной
сестре Л. М. Драгомановой 5 августа 1897 г. Когда же
родители сообщили, что смогут выслать ей немного денег,
* До сих пор считалось, что Леся Украинка приехала в Ял-
ту не ранее 12 июня. (Бабышкин О. Леся Украинка в Крыму.
Симферополь, Крымиздат, 1956).
** В краеведческой литературе укоренилось ошибочное назва-
ние «Марино».
210
поэтесса приняла другое решение: «Ваши письма еще
больше укрепили мое намерение остаться здесь подоль-
ше, а, может быть, и на всю зиму...» — пишет она матери
4 сентября 1897 г.
Однако постоянная нехватка средств заставляет поэ-
тессу искать какие-либо заработки. И в газете «Ялта» *
с 7 ноября по 16 декабря 1897 г. периодически появляется
объявление: «Чтица, знающая 6 яз., ищет занятий в го-
роде. Адрес: Екатерининская д. Лищинского, кв. 7. Спро-
сить Ларису Косач. Можно видеть от 4 до 6 ч.
вечера».
. На дачу присяжного поверенного А. Я. Лищинского
Л. Украинка переехала в первых числах октября 1897 г.
Сейчас эта улица носит имя Е. А. Литкенса. Перед быв-
шим! домом Лищинского в 1972 г. установлен памятник
великой поэтессе (скульптор народный художник УССР
Г. Кальченко, архитектор А. Игпащенко), на здании ме-
мориальная доска, а в квартире, где жила Леся Украинка,
ныне размещается один из отделов Ялтинского краевед-
ческого музея, часть экспозиции которого посвящена поэ-
тессе.
На даче Лищинских Леся чувствует себя одинокой:
родные, жившие с ней в Чукурларе, уехали. Ялта для
нее чужбина, «более чужое, чем она, трудно себе приду-
мать место» (это из ее письма).
6 ноября 1897 г. в письме к Л. М. Драгомановой она
пишет: «На горах снег растаял, море снова засинело... в
доме у меня ветер не гуляет... я заставила себя приняться
за работу вечерами—это у меня remede supreme**, а днем
стараюсь как можно больше быть па улице, ну вот оно
как-то и живется».
В это же время газета «Ялта» сообщает, что на даче
«Ифигения» сдаются квартиры. Под самый новый 1898 г.
Леся вместе с матерью, известной писательницей Оленой
Пчилкой (Ольга Петровна Косач), приехавшей повидать,
дочь, перебирается на виллу «Ифигения» в пансион врача
Мартироса Семеновича Дерижанова (1867 —1900).
О вилле с таким поэтическим названием долгое время
почти ничего не было известно, знали мы о ней только
из писем Леси Украинки. Между тем история виллы при-
мечательна.
* Ссылка на газету «Ялта» приводятся впервые.
** Лучшее из лекарств (фр.).
21fe
Столетие со дня рождения поэтессы (1971 г.) пробуди-
ло большой интерес не только к ее произведениям, но и к
местам, связанным с ее именем. Профессор, доктор фило-
логических наук С. К. Даронян в статье «По следам вил-
лы «Ифигения» («Курортная газета» от 31 августа 1971 г.)
сообщил новые сведения о личности лечащего врача
Л. Украинки М. С. Дерижанова и впервые, по сути дела,
поднял вопрос об истории самой виллы. Занимаясь поис-
ком материалов о М. С. Дерижанове, он обратился в Ял-
тинский краеведческий музей, где я работаю старшим
научным сотрудником. «Нет ли в музее фотографии дачи
«Ифигения»? — спросил С. К. Даронян. Нет, фотографии
не было. Но я вспомнила, что в 50-х годах, когда музей
готовил выставку, посвященную Лесе Украинке, такая
фотография была — художник музея делал с нее рису-
нок. Принадлежала она жительнице Ялты Т. К. Корот-
кевич-Леман, о судьбе которой я ничего не знала. И вот
летом 1971 г. в нашем доме гостили москвичи, к которым
однажды случайно пришли их кишиневские друзья
Н. В. и И. С. Гребешковы. Нина Висильевна оказалась
дочерью Т. К. Короткевич-Леман! Вот от каких случай-
ностей порой зависит успех поиска!
К тому времени я уже знала из архивных материалов,
что М. С. Дерижанов, у которого на вилле «Ифигения»
жила Леся Украинка в 1898 г., практиковал па даче не-
коего Овсяного. Меня заинтересовал этот дом. По справоч-
никам и планам дореволюционной Ялты установила, что
дом Овсяного приходится как раз на то место, где стояла
вилла «Ифигения». «Кто такой Овсяный?» — спрашиваю
Н. В. Гребешкову через несколько дней. «Мой дед...» Ни-
на Васильевна добавила, что в Подольске живет младшая
дочь К. Р. Овсяного Елизавета Константиновна Петрова
(она умерла в 1975 г.), с которой, оказывается, наша се-
мья была хорошо знакома еще в 30-х годах!
Я написала ей, а затем поехала в Подольск. Светлая,
ясная память, необыкновенная доброта и душевность —
все это было присуще Елизавете Константиновне. Из ее
писем и воспоминаний я и узнала историю виллы «Ифи-
гения». '
Вышеупомянутую фотографию виллы Т. К. Ко-
роткевич-Леман увезла в Кишинев. После ее смерти сни-
мок попал в Алма-Ату к внучке К. Р. Овсяного — дочери
Елизаветы Константиновны — Е. Ф. Петровой. Сегодня
фотография виллы снова в Ялте.
212
А теперь об Овсяном. Константин Романович Овсяный
(1845—1917) родился в местечке Корсунь (ныне г. Кор-
сунь-Шевченковский Черкасской обл.). Он всегда помнил,
что был земляком Тараса Григорьевича Шевченко, а
«Кобзарь» был его настольной книгой всю жизнь. Остав-
шись в юности без отца, К. Р. Овсяный самостоятельно
пробивал дорогу в жизнь. В 1875 г., через пять лет после
окончания Киевского университета, он с семьей переехал
в Ялту, где стал работать земским врачом.
Ялта в ту пору едва начинала развиваться как курорт,
и молодой врач был полон энергии и желания вложить
свой труд в благородное дело оздоровления людей. Он
пытается войти в состав городского самоуправления вы-
борным гласным. Гласным же мог оать лишь тот, кто
имел земельный ценз или домовладение. Тогда К. Р. Ов-
сяный на приданое жены приобрел в городе участок, за-
нятый одичавшим виноградником. Лишь одно дерево —
большой роскошный грецкий орех — росло на нем. Здесь
и решил строить «домовладение», т. е. дачу. Проект ее
был сделан самим К. Р. Овсяным, а строил, как предпо-
лагает Е. К. Петрова, либо архитектор Н. П. Краснов
(автор проекта Ливадийского дворца), который часто бы-
вал в гостях у К. Р. Овсяного, либо архитектор
Г. Шрейбер.
Вилла была построена, вероятно, в 1886 —1887 гг.
Двухэтажный дом с колоннами выходил фасадом на
ул. Виноградную (ныне улица Чехова). Часть здания
была одноэтажной, при входе в дом над дверью по латы-
ни было написано: «Salve» (привет).
На первом этаже размещались передняя, детская и
столовая, на втором — две больших и одна маленькая
комнаты. Со второго этажа был выход на крышу одно-
этажной части дома. «Днем там было очень жарко, но
сидеть вечерами или пить чай было хорошо. Пока деревья
не разрослись, было видно и море»,—вспоминала Е. К. Пе-
трова.
В одноэтажной части находилась гостиная и кабинет
К. Р. Овсяного. Стены кабинета были покрыты панелями
из мореного дуба, что создавало хорошую акустику. Ка-
бинет имел выход в сад, к колоннам портика, возле ко-
торого были установлены две амфоры, найденные при за-
кладке фундамента виллы. К кабинету примыкала не-
большая, вся из стекла, с полом из разноцветных плит
веранда, на которой больные ожидали приема.
213
С юности К. Р. Овсяный изучал историю, искусство
и архитектуру Древней Греции. Много путешествовал, бы-
вал в Греции, Италии, па раскопках Помпеи. И своей
вилле, которую не случайно назвал «Ифигенией», стремил-
ся придать облик древнегреческой постройки. Дом сна-
ружи украшали античные статуи. У парадного входа в
нише стоял бюст Зевса, на втором этаже — статуи Афро-
диты и Аполлона. Вокруг виллы был заложен молодой сад.
Все породы хвойных деревьев, которые могли расти в
Крыму, К. Р. Овсяный старался посадить в этом саду.
Здесь были также прекрасные магнолии, лавры, велико-
лепные розы.
Каменная стена, отделявшая владение К. Р. Овсяного,
была украшена разноцветными квадратами и большой
доской с латинским изречением, заимствованным из пом-
пейских раскопок:
Да здравствует любовь!
Благословен, кто любит!
Пусть будет проклят, кто не любит,
Пусть дважды будет проклят,
Кто препятствует любви!
Рядом с «помпейской стенкой» изливался из пасти
льва фонтан, а на верху ее были установлены бюсты Мар-
са и Геры. Заканчивался ансамбль светлой мраморной
колонной.
Все статуи для дома и сада К. Р. Овсяный сам отби-
рал в Греции. Известный ялтинский агроном А. Нович-
ков, которого К. Р. Овсяный обучал садоводству, вспоми-
нал, как по поручению Константина Романовича встре-
чал он в Ялтинском порту грузовой пароход из Греции и
следил за тем, чтобы рабочие осторожно выгружали под-
линные произведения искусства.
В доме часто устраивались музыкальные вечера. Сюда
приходили известный историк и инженер А. Л. Бертье-
Делагард, ялтинские врачи В. Н. Дмитриев, Ф. Т. Штан-
геев и другие. Вместе с К. Р. Овсяным они принимали
участие в создании ялтинского отделения Крымско-Кав-
казского горного клуба (1891 г.), разрабатывали маршру-
ты, прокладывали горные тропы, организовывали экскур-
сии. К. Р. Овсяный ведал в клубе отделом ботаники и не
раз пешком обошел весь Крь1м.
Он принимал деятельное участие и в работе Ялтин-
ского благотворительного общества. Совместно с В. Н. Дми-
триевым учреждал Ялтинскую общину сестер милосер-
214
дия и «с 1884 по 1890 год работал врачом при Ялтинской
больнице сестер милосердия Красного Креста без права
на получение пенсии» (выписка из формулярного списка
К. Р. Овсяного). Это обстоятельство и послужило причи-
ной того, что в 1896 г. он вынужден был выехать из Ялты
в Польшу, где два года работы засчитывались за три.
Любопытные строки находим мы в письме Е. К. Пе-
тровой от 8 ноября 1971 г.: «Как много общего в биогра-
фии Леси Украинки с молодостью моего отца. Та же
любовь к Шевченко и заучивание и декламация его
стихов... Даже должность отца Леси совпадает с долж-
ностью моего отца в Польше» (он был «комиссаром по
крестьянским делам» — улаживал споры между помещи-
ками и крестьянами). Из письма Е. К. Петровой от 18 ок-
тября 1971 г. мы также узнаем, что перед отъездом в
Польшу Овсяные сдали «Ифигению» в аренду.
Из газеты «Ялта» (от 28 мая 1896 г.) известно, что в
мае в доме того же Овсяного, который выходил фасадом
на улицу Речную, располагался «санаториум для больных
женщин врача О. И. Савченко»: она вела здесь врачеб-
ную практику до середины октября 1896 г. 5 декабря
в газете появляется новое объявление о том, что «отда-
ется дача особняк — шесть комнат, кухня и людская. Ви-
ноградная ул., дом доктора Овсяного». В течение лета
1897 г. этот дом часто встречается в списках адресов
приезжающей в Ялту публики. И лишь в августе того
же года помещено объявление, что дача с садом отдается
в наем на зиму или на год.
Подобные объявления газета публиковала и в сентябре
1897 г. А 5 декабря в списке практикующих в Ялте вра-
чей появилась новая строка: «М. С. Дерижанов, внутрен-
ние болезни, прием от 9—10 и от 3—5. Виноградная ул.,
д. Овсяного».
Сменив перед этим четыре квартиры, Леся Украинка
прожила пять месяцев у доктора М. С. Дерижанова на
вилле «Ифигения» — с января по май 1898 г. Уже 1 ян-
варя 1898 г. в письме к своей сестре О. П. Косач, поме-
ченном «Villa Iphigenia», Леся пишет: «...здесь очень
красиво, а главное приятно, что широкий очень вид, как
есть на все четыре стороны, и даже моря довольно много
видно...»
Однако были и неудобства: «...сегодня что-то подуло
снова, как бы не ударили холода, ибо тогда у меня здесь
будет так холодно, как, наверное, бывало у самой Ифи-
215
гении в то время, как она была в Тавриде жрицей холод-
ной богини Дианы — ведь в те времена даже железных
печек не было! ...В моей комнате дыхание дымится, как
фимиам «на алтаре величавой богини»...
21 февраля 1898 г. Леся торопится обрадовать мать:
«Теперь я уже снова вернулась в нормальное состояние и
за это должна благодарить г. Дерижапова... Когда я срав-
ниваю то время, как я лежала больная у Лищинской, и
то, как ко мне отнеслись здесь и юсподин и госпожа Де-
рижановы, то я вижу, что я не вдвое, а в сто раз лучше
устроена здесь!»
Поэтесса чувствовала себя в этом доме, как в родной
семье. В знак благодарности она вышила Дерижанову ук-
раинскую сорочку, а его жене, которую ласково называла
Катюшей и «славной девочкой», подарила «XII шумку»
М. Завадского *. Теплая душевная обстановка в доме,
окружавшая Лесю, необыкновенная красота виллы и жи-
вописность окружающей природы пробудили творческое
вдохновение поэтессы. Здесь она переводит Байрона и
Шекспира, пишет свое первое драматургическое произве-
дение «Ифигения в Тавриде».
Надо сказать, что в краеведческую литературу о Кры-
ме прочно вошел древнегреческий миф об Ифигении. Со-
гласно мифу, Ифигения — дочь царя Агамемнона, пред-
водителя греков в Троянской войне—была принесена в
жертву богине охоты Артемиде (в римской мифологии —
Диана) и та перенесла ее в Тавриду, в храм тавров, где
совершались человеческие жертвоприношения и где она
служила жрицей. Сюжет мифа об Ифигении в Тавриде
творчески использован корифеями мировой культуры как
в древности (со времен великих греческих трагиков), так
и в нашем XX в. О храме богини Дианы писал А. С. Пушкин
в послании «Чаадаеву» («К чему холодные сомненья?»).
Позволим себе небольшое отступление — затронутая
нами тема заслуживает особого разговора или хотя бы
краткой справки.
В древнегреческой мифологии, этом, по словам
К. Маркса, «базисе и арсенале» античного искусства, миф
об Ифигении был в числе самых блистательных, популяр-
ных и любимых. Отражение его в произведениях литера-
туры и искусства (более двух десятков стран!), создавав-
* Имеется в виду народная песня в обработке украинского
композитора.
216
шихся на протяжении многих веков, составляет уникаль-
ную в своем роде связь сугубо крымоведческих мотивов
с мировой культурой.
Причины притягательности мифа об Ифигении — в
глубоком проникновении в мир извечных человеческих
страстей: сомнеиий, порывов, страданий... В идее любви
в патриотизма, самопожертвования и дружбы, предан-
ности и воли...
Трагедии Эсхила, Софокла, Еврипида, Гёте, стихотвор-
ные строки александрийских поэтов, Лукреция, Овидия,
Пушкина; этрусские урны, кампанские амфоры, апулий-
ские кратеры, помпейские фрески, рельефы на римских
саркофагах, мозаика, античная скульптура, полотна Ван
Дейка, Пьетро да Кортоны, Тьеполо, Ансельма Фейербаха,
Валентина Серова, театральные декорации Де Кирико,
Пьетро ди Гонзаго; оперная музыка Глюка, Скарлатти,
Вагнера; сценические образы певиц М. Арну, П. Миль-
дер-Гауптман, М. Каллас и драматических артисток
М. Шанмеле, Е. Семеновой, А. Синадину... 385 драматур-
гов, поэтов, художников, скульпторов, композиторов соз-
дали 411 произведений литературы и искусства (78 тра-
гедий, 162 картины, 77 опер и др.) — эти сведения дале-
ко не исчерпывающие *.
А теперь вернемся к драматическому произведению
Леси Украинки. Действие в нем происходит на лоне при-
роды, похожей на ту, что окружала саму поэтессу.
В письме к матери от 21 января 1898 г. она сообщает,
что пишет сидя на балконе, «вернее на самом Парнасе,
под защитой самой Афродиты» (скульптура Афродиты
была установлена в нише второго этажа). Затем расска-
зывает о недавней буре: «...кипарис, растущий со стороны
моего окна, гнулся так, что закрывал середину окна и
стучал так по стеклу, что я ждала той минуты, когда ок-
но с треском упадет на мой мрамор,— но этого не случи-
лось, не допустили олимпийцы!.. Мне довелось видеть
начало снежной бури на море, это была такая
грандиозная картина хаоса, что я, наверно, никогда
ее не забуду».
Эту картину поэтесса воспроизводит в античной
сцене:
* Изучением реминисценций мифа в литературе и искусстве
занимается симферопольский историк-краевед В. Н. Барбух, на-
писавший для нашего очерка это «отступление», за что автор
выражает ему благодарность.
217
Как грустно зашумели кипарисы!
Осенний ветер... Скоро будет зимний
По этой роще зверем завывать,
Закружится метелица над морем,
И небо с морем в хаосе сольются!
Я у огня скупого стану греться,
Недужная душой, больная телом,.
А там, у нас, в далекой Арголиде,
Где расцветает вечная весна,
Там девушки аргосские пойдут
Фцалки собирать и анемоны,
И может... может, песни пропоют
О славной Ифигении, что рано
Погибла за родимый край...*
В конце письма матери Леся сообщает: «Ифигению»,
видишь, посылаю, она уже дня три как написана, но я
все не могла собраться переписать, задержала поэтому и
письмо,— не хотела посылать без «Ифигении».
Под текстом «Ифигении в Тавриде» стоит: «15 января
1898. Villa Iphigenia».
Свой замысел написать драматическую поэму об Ифи-
гении поэтесса не осуществила: была написана только од-
на сцена. Но к античному сюжету, правда, иному, Леся
Украинка вернулась в драматической поэме «Кассандра»,
которую заканчивала в 1907 г. тоже в Ялте, но уже на
даче врача П. П. Розанова (ныне ул. Павленко, 3). Здесь
в 1971 г. в память о ее пребывании в доме установлена
мемориальная доска с текстом на украинском и русском
языках.
Произведения, написанные в Ялте в 1897 —1898 гг.,
поэтесса включила в цикл «Крымские отзвуки». В него
вошло и стихотворение «Зимняя весна», где вновь запечат-
лена вилла «Ифигения».
Словно литые, тяжелые листья магнолий
Скованы сном, недвижимы;
Тени латаний** на мраморный пол прихотливо упали.
Лавры стоят зачарованно, как неживые молчат.
Тихо в саду, затихает и город, уж поздно.
Тихо... тепло... Не могу я ни спать, ни работать.
Тихо... тепло...
* Перевод Ал. Дейча.
** Латания — род вечнозеленых растений семейства пальм.
218
Всё по балкону хожу своему. Он высокий и длинный,
Как пароходная палуба. Вижу я горы,
Неба широкий простор и далекое море.
Мыслям отсюда легко разлетаться по свету...
Так и ходила я взад и вперед; мои мысли сновали
Словно на ткацком станке, когда нить оборвется и
снова сплетется.
Нет, не могу я ни спать, ни работать. Как ночь и
ясна и длинна!
Быстро ушла я с балкона и крепко захлопнула двери.
Тяжко мне стало в саду, зачарованном ночью...*
Вилла «Ифигения» нашла свое отражение и в расска-
зе Леси Украинки «Над морем», который написан в Кие-
ве 19 ноября 1898 г.
В мае 1898 г. поэтесса покинула Крым. Она тепло
простилась с М. С. Дерижановым и его женой и надолго
сохранила теплые воспоминания о времени, прожитом
на вилле «Ифигения». Вскоре ее покинул и Дерижанов.
Срок аренды, вероятно, истек, и, по сведениям газеты
«Крымский курьер» (№ 97), с 4 декабря 1898 г. врачеб-
ную практику М. С. Дерижанов вел уже в доме Лищии-
ской по Екатерининской улице (ныне Литкенса).
С болью восприняла Л. Украинка известие о его смер-
ти. В письме к матери от 11 февраля 1900 г. из Петербур-
га опа писала о том, что С. К. Мержипский передал ей
печальную весть: «...доктор Дерижанов умер (конечно,
от чахотки)... о нем были некрологи в «Рус[ских] ведо-
мостях» и еще где-то с весьма благосклонной оценкой его
медицинско-филантропической деятельности в Ялте. Жаль
его!»
В начале 1901 г. К. Р. Овсяный виллу «Ифигения»
продал московскому купцу Полякову, который переиме-
новал ее в дачу «Отдых».
«Была в Ялте,— вспоминала Е. К. Петрова,— зимой
1904—1905 года, заходила на дачу. Все там было, как и
раньше... И только в 1936 году, через 30 лет разлуки с
Ялтой, увидела дачу вновь. За эти годы много там изме-
нилось — не было уже сада, «помпейской стенки». Упала
и разбилась во время землетрясения 1927 г. статуя Афро-
диты...»
* Перевод Ал. Дейча.
219
В 1932—1934 гг., по свидетельству пенсионерки
Л. А. Наровской, на вилле «Ифигения» размещалась тур-
база, затем был городской радиоузел. В годы Великой
Отечественной войны в этом здании находилась немецкая
радиостанция. Оккупанты сразу же разбили бюст Зевса,
приняв его за скульптурное изображение К. Маркса (!).
Перед отступлением в апреле 1944 г. виллу они взор-
вали *.
Нет виллы «Ифигения». Но есть бессмертные строки
Леси Украинки, в которых запечатлена исчезнувшая до-
стопримечательность Ялты.
Ял та
Георгий Куриленко
ХУДОЖНИК Ф. А. ВАСИЛЬЕВ
В ЯЛТЕ
есенняя распутица. На переднем плайе
сельская дорога в талом месиве. Вда-
леке, на фоне потемневших деревьев —
убогая крестьянская изба. Остановленные грязным рас-
плывшимся потоком, жмутся друг к другу фигуры взрос-
лого и ребенка. Тоскливое, щемящее душу чувство вызы-
вает грустный пейзаж — символ дореволюционной сель-
ской России... Это великолепное полотно называется
«Оттепель» и принадлежит кисти замечательного русско-
го художника Федора Александровича Васильева.
60—70-е годы XIX в. были эпохой мощного подъема
русской культуры и реалистического искусства. Неожи-
данное и всеобщее внимание привлек к себе такой вид
живописи, как национальный русский пейзаж, бывший до
той поры в полном небрежении,— больше почитали за-
рубежный, особенно итальянский!
Но вот поэтическим, одухотворенным предстал русский
пейзаж в творениях Шишкина, Саврасова, Куинджи, а
позднее Левитана. Русская природа, на первый взгляд сов-
сем неброская и скромная, вдруг заблистала во всем своем
неповторимом своеобразии и спокойной красоте. Среди
этих замечательных мастеров русского пейзажа непости-
* Ныне на ее месте средняя школа № 6, ул. Боткинская, 6.
220
жимо быстро выдвинулось имя Федора Васильева, фигу-
ры яркой и трагической...
Мальчик появился на свет в 1850 г. в Гатчине близ
Петербурга. Он родился до брака его красавицы-матери со
скромным чиновником Петербургского почтамта Алексан-
дром Васильевым. Настоящим же отцом ребенка (по не-
которым данным, да и по свидетельству известного ху-
дожника И. Крамского) был аристократ, граф П. С. Стро-
ганов, широко образованный человек, художественный де-
ятель и меценат. Павел Сергеевич питал теплые чувства
к матери своего «побочного» сына, но, по неписаным за-
конам «большого света», ввиду своего высокого положения,
не мог жениться на женщине из «низов». В этом была
главная трагедия всей жизни мальчика и его матери:
официально Федор значился «мещанином», а не дворяни-
ном, и навеки был прикован к бедной семье своего наз-
ваного отца.
Мальчик выказал несомненные признаки яркого худо-
жественного дарования и в 1863 г., вероятно, при содей-
ствии Строганова, поступил в Петербургскую рисовальную
школу Общества поощрения художеств. Хотя она и не
являлась Академией художеств, но имела превосходных
учителей, среди которых были И. Шишкин и И. Крамской.
Оба они стали со временем большими друзьями Василье-
ва (более того, Шишкин женился на его сестре).
Юноша быстро, уже к концу 60-х годов, становится
настоящим мастером. В 1869 г. в известной картине «Пе-
ред дождем» обнаруживает свою манеру и почерк, свое
видение мира. Все это еще более проявилось в последую-
щие два года, особенно в таких полотнах, как «Барки»
(иначе — «Вид на Волге»), «Оттепель».
Важно отметить, что Васильев не был чистым пейза-
жистом. Почти на всех его полотнах присутствуют люди,
причем всегда в движении, часто — в труде. Он подме-
чает такие особенности в жизни природы, которые не су-
мели заметить другие мастера. Кисть Васильева эмоцио-
нальна, она трепетно передает тревожные ситуации: перед
дождем, после ненастья, в оттепель или в классическую
пору осени... И все — в ожидании нового, перемен, в дви-
жении.
Пейзажи Федора Васильева — это не копия природы.
Они всегда одухотворены, по ним можно читать настрое-
ния художника, взволнованность его души. Они как бы
очеловечены. Более того, картины Васильева наполнены
221
философским и даже социальным содержанием (а перед
нами ведь только пейзаж!). Полотна его словно призы-
вают зрителей думать, стремиться к совершенству.
Все это сделало творчество Васильева уже к 1871 г.
выдающимся явлением русского искусства. А сам худож-
ник, которому был тогда всего двадцать один год, вошел
в пятерку самых признанных отечественных пейзажистов
XIX в.
Зимой 1871 г. с Васильевым произошло несчастье, ко-
торое изменило всю его последующую жизнь: он просту-
дился на катке и вскоре заболел чахоткой. Правда, Илья
Репин вспомнил потом, что Васильев покашливал еще и
годом ранее. Да и названый отец Федора умер от чахот-
ки еще пять лет назад.
Болезнь Федора обеспокоила графа Строганова, и он
отправил его летом того же года в свои имения в Воро-
нежской, а затем в Харьковской губерниях, где художник
уже бывал летом 1869 г. Несмотря на отличные условия,
Федор не поправлялся, может быть, оттого, что много
работал. Видя это, граф настоял на его отъезде в Крым.
Зная щепетильность Федора, исхлопотал ему официаль-
но субсидию на прожитие от Общества поощрения худо-
жеств. Вскоре (во второй половине июля 1871 г.) Ва-
сильев нехотя — ибо более всего любил среднерусскую
природу — тронулся в Крым.
Железная дорога тогда кончалась за Харьковом, по-
этому дальше пришлось ехать в конных экипажах, а в
Крыму даже на волах. Проехали Северную Таврию (ны-
нешняя Херсонская область), потом Перекоп. А кругом
степь, степь, степь... Миновав Бахчисарай, ненадолго ос-
тановились в Севастополе: съездили в его окрестности —
па развалины древнего Херсонеса.
К Ялте тронулись в дорожных колясках, у Байдар-
ского перевала были рано утром. Их встречало августов-
ское море.
В город прибыли в сумерки, поэтому разглядеть его
не смогли. Остановились в гостинице. А утром, когда
мать отправилась приискивать квартиру, Федор нанял
лодку и вышел в море. Он не оглядывался, пока лодочник
не взял мористее. А затем повернулся и единым взором —
глазами художника — окинул всю панораму небольшого
солнечного городка, зеленых гор, чистого полуденного
неба...
:222
Душа художника рвалась к работе. Но сначала нужно»
было найти удобную и недорогую квартиру. В поисках
подходящего пристанища Федор с матерью за два года
(а ведь сначала Васильев думал, что едет в Крым только
на один сезон!) сменили несколько домов. Последние
квартиры находились вблизи Ялтинского порта, у подно-
жия Поликуровского холма, на Почтовой улице, вблизи
Массандровой слободки, где квартиры были подешевле.
Ныне на доме № 3 по ул. Свердлова укреплена мемори-
альная доска *. На ней такая надпись: «В доме, стоявшем
па месте этого здания, в 1872 г. жил выдающийся русский
художник-пейзажист Федор Александрович Васильев. «Мы
рабски подражали Васильеву и до обожания верили ему.
Он был для всех нас превосходным учителем». Илья
Репин».
...Словно забыв, зачем он приехал в Тавриду, вопреки
настойчивым советам матери и врачей, а среди них был
наездами даже Боткин, художник сначала не столько
лечился, сколько много и упорно работал, будто предчув-
ствовал, что жизнь оборвется скоро... Необычайно требо-
вательный к себе, художник писал окончательный вари-
ант очередной картины только тогда, когда сюжет был
органически выношен в его душе и опробован в массе
этюдов и-набросков, когда убеждался, что не повторяет
кого-либо. Поэтому полотна Васильева никогда не спута-
ешь с произведениями других живописцев.
Через месяц с небольшим в Ялту приехал Крамской.
Встреча была радостной. Васильев любил и глубоко ува-
жал Ивана Николаевича Крамского, который был на
13 лет старше. Крамской отвечал взаимностью и тоже це-
нил профессиональные замечания своего юного другаг
нередко поражавшего маститого художника новизной,
глубиной и, главное, точностью суждений. Позже, в одном
из писем в Ялту, Крамской писал Васильеву: «Жизнь моя
не была бы такая богатая... если бы я не встретился с
Вами... Вы,— продолжал Крамской,— точно часть меня
самого, и часть очень дорогая...»
И еще: оба были неистовы в работе, проводили за моль-
бертом по 10—12 часов в сутки (в 1887 г. Крамской и
умер за мольбертом. Как, впрочем, и Шишкин, и Айва-
зовский!).
* Кроме того, имя художника увековечено в названии одной
из ялтинских улиц.
223
Крамской прожил в Ялте около месяца, до начала ок-
тября 1871 г. За это время много было переговорено, оба
сделали немало этюдов и рисунков (как потом оказалось,
рабочие альбомы Васильева очень ценились и пошли
после его смерти за большую цену). Крамской той осенью
писал в окрестностях Ялты этюды каменистого пейзажа
к своей знаменитой картине «Христос в пустыне».
Погода была чудесной, теплой. Тепло было и на душе.
Но время бежало неумолимо. Через месяц Крамской уехал,
унося щемящее предчувствие того, что больше не уви-
дит дорогого Федора Александровича, как уважительно в
глаза и за глаза называл Крамской своего молодого
друга.
Кроме Крамского, за время пребывания Васильева в
Ялте его навестили и другие художники, в том числе Ай-
вазовский и Шишкин.
После отъезда любимого учителя Федор в задумчи-
вости бродил по местам, где бывал с Крамским. Особен-
но любил он Поликуровский холм, откуда были видны
необозримые морские дали. Ялтинский залив, порт, бе-
лые дачи в зелени парков, крохотные лачуги слободок.
Правда, через некоторое время взбираться на крутой
холм становилось все труднее, а могильные памятники
кладбища на самой вершине навевали печаль, нехорошие
предчувствия (ныне здесь установлено мраморное над-
гробие с его бюстом работы скульптора Л. Ушаковой).
Но художник, человек волевой и работоспособный, от-
гонял дурные мысли и продолжал творить. В этот пери-
од — конец 1871 — начало 1873 г.— он написал несколько
замечательных крымских пейзажей, причем на темы, ко-
торые уже затрагивали предшествующие художники. Но
и тут Федор Александрович сказал свое, новое слово в
искусстве. Его захватила непривычная крымская приро-
да, близкие и дальние окрестности Ялты. Иногда он брал
извозчика в горы и целый день путешествовал, писал
этюды, хотя поездки стоили недешево — каждый раз по
25 рублей.
Самое, пожалуй, выдающееся произведение, написан-
ное Васильевым в этот период,— «В Крымских горах»
(1873). Горная дорога. Редкие могучие сосны по обочине.
Крытую повозку-фуру тянут волы. Рядом идет возница—
он бережет усталых животных на подъеме, хотя и сам
устал. Картина динамична и в то же время наполнена
грустью.
224
Художник не выискивал в крымском пейзаже ярких,
терпких красок, как это нередко делали другие. Он на-
шел единственно верную реалистическую гамму, в ко-
торой — жизнь, мысль, настроение.
По мнению критиков, которые сразу обратили внима-
ние па это полотно Васильева (оно было выставлено в
Художественном салоне в Петербурге и получило премию
Общества поощрения художеств), картина замечательно-
го мастера приковывает внимание зрителя. На Крамско-
го картина произвела сильное впечатление. «Симфония
величия природы». Это его слова.
...Время шло, а здоровья не прибавлялось. И художник
искал забвение в искусстве, как бы торопясь обогнать
смертельный недуг.
В Крыму Васильеву удалось постичь природу Таври-
ды. Кроме полотна «В Крымских горах», написал ряд
других крымских картин, сделал множество рисунков, в
том числе видов моря и прибоя. Но все же больного, а
от этого еще более тоскующего художника волновали
воспоминания о коренной России — ее луга, леса, болота,
таящие невысказанные тайны.
И по сохранившимся наброскам, и по памяти Федор
Александрович вдохновенной и уже лихорадочной от бо-
лезни кистью пишет один за другим несколько шедевров,
ныне украшающих лучшие музеи страны. Так появился
изумительный «Мокрый луг» (1872) со сверкающим озер-
цом на переднем плане; наполненное глубоким и грустным
чувством «Болото в лесу», которое художник писал дол-
го и любовно в 1872—1873 гг.
Такой же грустью проникнута незавершенная карти-
на «Заброшенная мельница»...
Живя в Ялте, Васильев имел определенный денежный
минимум — от Общества поощрения художеств, ему по-
могали П. М. Третьяков и И. Н. Крамской (и, вероятно,
Строганов). Но все же денег — при дороговизне жизни н
высоких гонорарах врачей — не хватало. К тому же аб-
солютно непрактичный в покупках и отзывчивый к нуж-
дам других, Федор Александрович очень нерационально
тратил деньги (Третьяков говорил Крамскому, что Ва-
сильев за полгода умудрился истратить две с половиной
тысячи рублей). Свой постоянный денежный дефицит
Федор Александрович стремился поправить усиленной
работой на заказ, что, конечно, не способствовало ле-
чению.
8, Крымские каникулы.
225
Но еще больше заботило и огорчало художника его
формальное гражданское состояние — принадлежность к
Мещанской управе. Он настойчиво, но неудачно хлопотал
о выходе из мещанского сословия (для этого художнику
надо было хотя бы сдать экзамены за Академию худо-
жеств, которая, увы, находилась далеко!).
Вот в таких хлопотах проходили последние месяцы
жизни больного живописца. А силы таяли с каждым
днем. И весной 1873 г. Федор Александрович уже не мог
держать кисть в ослабевшей руке, не выходил из дому,
потерял голос...
После повой, лихорадочной вспышки энергии насту-
пила депрессия; вскоре художник тихо угас на руках
безутешной матери. Случилось это в один из дней мяг-
кого и теплого крымского сентября 1873 г. А было Ва-
сильеву всего 23 года.
По словам В. В. Стасова, Васильев, хоть и создал
множество первоклассных произведений, не осуществил
и сотой доли того, что таил его потрясающий талант. И
действительно, когда перебираешь в памяти великолеп-
ные полотна выдающегося художника земли русской, ди-
вишься тому, что написаны они всего лишь за четыре
года, из которых половина относится к ялтинскому пери-
оду.
Ленинград
Максимилиан Волошин
ИЗ ЦИКЛА «КИММЕРИЙСКАЯ ВЕСНА»
Сквозь облак тяжелые свитки,
Сквозь ливней косые столбы
Лучей золотистые слитки
На горные падают лбы.
Пройди по лесистым предгорьям,
По бледным полынным лугам
К широким моим плоскогорьям,
К гудящим волной берегам,
Где в дикой и пенной порфире,
Ложась на песок голубой,
Всё шире, всё шире, всё шире
Развертывается прибой.
10 октября 1919,
226
Лев Фирсов
ШЕСТЬ «ДЕМОНИЧЕСКИХ»
ЗАГАДОК
Красные скалы и сизые горы
Дико и грозно нависли над нами.
Это злых духов пещеры, затворы
Высятся под облаками.
Скалы до моря сползают грядою,
«Чертовой лестницей» их называют.
Демоны сходят по ним, а весною
Гулкие воды сбегают.
Леся Украинка*
Крыме, его великолепии, его чудесах,
его истории написано много. Записки
путешественников, труды ученых, путе-
водители и справочники, стихи и песни, рассказы и по-
вести — всего не перечесть. Кажется, будто бы все в нем
исчерпано, все понято, все знакомо и нет больше тем
для описаний, размышлений, разговоров. Так ли это?
Есть в Крыму место, о котором многие слыхали, к ко-
торому многие стремятся,— Шайтан-Мердвен, или Чер-
това лестница, что одно и то же. Будем пользоваться и
тем и другим названием.
Это довольно необычный памятник — ландшафтный и
вместе с тем исторический. Его упоминают, хотя и не
очень часто, в краеведческой литературе. О нем ходит
много разговоров — былей и небылиц.
Но вот что поразительно: если списать каждую строч-
ку, посвященную Чертовой лестнице, не наберется и трех
страниц и окажется при этом, что многое, сказанное о
ней,— неверно, многое — загадочно.
О действительных и мнимых загадках Чертовой лест-
ницы и пойдет разговор в этом очерке.
«Всегда твержу: если хотите увидеть прекрасное мес-
то, спросите, которое место здесь самое древнее. Умели
эти незапамятные люди выбирать самые лучшие места».
Слова эти принадлежат известному живописцу, археоло-
гу, путешественнику Николаю Константиновичу Рериху.
Знай Рерих Чертову лестницу, он, без сомнения, именно
так бы сказал о ней.
* Из стихотворения «Мердвен». Перевод Вс. Рождественского.
8* 227
О, эта Чертова лестница! Как вписана она в теснину
между скал! Как извилист и крут путь от ее подножия
до перевальной седловины! А ее повороты между вот-
вот готовыми рухнуть глыбами — они настораживают и
откровенно пугают... Но зато какие дали открываются
взору с ее маршей! Поистине — не человеческое, а чер-
тово творение...
Нечто подобное — если не восторг, то восхищение и
удивление, смешанные с невольной настороженностью и
затаенным страхом,— испытает, пожалуй, каждый, ко-
му доведется впервые и в одиночку карабкаться по ка-
менным маршам Шайтан-Мердвена. Многое в окраске
этих ощущений зависит от времени знакомства с горной
тесниной.
Если это день, точнее полдень, солнце стоит высоко
и над головой синее небо, а по сторонам ослепительно
белые скалы и зеленая палитра растительности. Душу
наполняет ликование: все окружающее великолепно в
своей дикой красоте, гармонии красок и форм. Досаден
лишь пот, застилающий глаза (безветрие, тридцать пять —
сорок градусов по Цельсию!), да ощутимо ноют и дрожат
колени от затяжного подъема...
Вечером глубокие тени — синие, лиловые, черные —
иссекают скалы, на дне теснины сгущается мрак, глухим
шепотом шелестит листва кустов и деревьев, пугающим
гулом проносится эхо обвала (а сорвался-то камень вели-
чиной с кулак) — и все это вместе взятое рождает чув-
ство, похожее на тревогу. Нет слов, чудесно все вокруг
и в эту пору, но все же непроизвольно ускоряешь шаг
и переводишь дух не раньше, чем достигаешь перевала...
Это летом.
В осеннюю пору нередко либо низкая облачность с
севера, либо медленно ползущий, клубящийся пласт ту-
мана с юга, с моря, обволакивает горы. В ущелье моро-
сит, с каменных стен струятся ручейки воды. Все серо,
сыро, неуютно, будто плутаешь по тесным закоулкам
незнакомого, туманного, грязного городка, и бог знает
когда-то из него выберешься. Не стоит подниматься по
Шайтан-Мердвену в такую погоду...
Ну, а зимой? Бывает по-разному. В северные бури, ког-
да на яйле метет пурга (поверь, читатель,— так бывает),
ущелье наполнено воем и свистом. Того и гляди, под-
хватит тебя упругим воздушным потоком — и только
мелькнешь с этой Чертовой лестницы черт знает куда.
228
По правде сказать, порою — от страха или от холода —
трепещешь листом осиновым и всеми конечностями цеп-
ляешься за камни и кустарники, со скоростью черепахи
пробивая макушкой лавину воздуха...
Да, Чертову лестницу нужно видеть в разное время,
тогда поймешь, сколь многоликим может быть каждый
кусок ландшафта, мельчайший его штрих.
Потолкуйте с теми, кто бывал здесь раз, от силы —
два. Для одних Шайтан-Мердвен неописуемо великоле-
пен, другим он кажется загадочным и грозным, третьи не
видят в нем ничего необычного, четвертые испытывают
страх, пятые клянут его на чем свет стоит за неудобства
и трудности пути, наконец, найдется и такой, кто по-
жмет плечами: все, мол, это — преувеличения и пустя-
ки.
Не верьте каждому из них в отдельности, но поверьте
всем вместе — это и есть Шайтан-Мердвен.
До того, как па Южном берегу проложили шоссе от
Ялты до Севастополя через Байдарские ворота (а это про-
изошло в 1846 г.), Шайтан-Мердвен был наиболее удоб-
ным перевалом для путешествующих из Севастополя на
Южный берег и обратно. Волей-неволей приходилось им
пользоваться!
Шайтан-Мердвеном прошли и многие из тех, кто ос-
тавил память об этом событии в своих дневниках, пись-
мах, литературных и научных произведениях. Целая пле-
яда знаменитостей! Паллас и Дюбуа де Монпере — оба
путешественники, генерал Раевский и Пушкин, Грибо-
едов и Жуковский, Иван Бунин и Гарин-Михайловский,
Леся Украинка и Валерий Брюсов.
«По горной лестнице,— писал Пушкин в «Отрывке из
письма к Д.»,— взобрались мы пешком, держа за хвост
татарских лошадей наших. Это забавляло меня чрезвы-
чайно и казалось каким-то таинственным восточным об-
рядом».
Загадка первая—теснина. Природа или человек?
Найти Шайтан-Мердвен не сложно, если, конечно, знать,
где искать. Сейчас на участке берега Симеиз — Форос
действуют две дороги: старое шоссе Ялта — Севастополь,
огибающее каждый овраг и каждый бугор, прижатое мес-
тами к самому подножию Главной гряды, в опасной бли-
зости к скалам, и новая автомагистраль, прямая, как стре-
229
ла, очень удобная, проходящая ближе к морю, но не
столь живописная, как старое шоссе. До недавнего же
времени была только одна старая, дорога: она и ведет
к Шайтан-Мердвену.
От села Оползневого (б. Кикенеиз) до Шайтан-Мерд-
вена — 9 км. Дорога петляет по расчлененному оврагами
береговому склону. Справа над поросшим дубняком, гра-
бинником склоном поднимается ослепительно белый ус-
туп Главной гряды — непрерывная стена высотой 300—
600 м, кое-где прорезанная узкими щелями. Ни поднять-
ся, ни тем более спуститься по этим щелям-каньонам не-
возможно, не имея навыков в скалолазании.
Западнее Кастрополя старое шоссе все ближе подхо-
дит к уступу Главной гряды, одним из мысов которой
является гора Марчёка со скальными отвесами. Стена
известняков тянется дальше к западу, до Фороса, а от
него — к Ласпи, но между Марчекой и мысом Главной
гряды Кильсе-Бурун имеется довольно широкое пониже-
ние, ограниченное двумя скальными контрфорсами — Бал-
чик-Кая и Мердвен-Кая, между которыми по прямой —
не больше километра. Скалы в понижении расположены
ступенями, и весь рельеф между Балчик-Кая и Мердвен-
Кая представляет собой небольшой горный амфитеатр.
Затененный борт Мердвен-Кая ограничивает амфи-
театр слева, с западной стороны. Он спускается прямо к
лесистому склону, у подножия которого и начинается
ущелье Шайтан-Мердвена, узкое и крутое — настоящая
горная теснина. Тренированный ходок затрачивает на
подъем от шоссе до ущелья минут пять-семь, не спеша
путь этот проходишь в полчаса.
Торопиться и не стоит.. Поднимаясь без спешки, за-
мечаешь многие немаловажные подробности: крепиды
дороги, остатки боковых стен и, пожалуй, самое интерес-
ное — на всем протяжении, вплоть до входа в ущелье,
дорога была, несомненно, проезжей, во всяком случае до-
ступной для проезда небольших двухколесных повозок.
Ее ширина почти везде больше 1,5 м. Крутые повороты
вправо и влево удлиняют путь, но делают его в общем
достаточно пологим. Кое-где на скальном основании, на
плоских глыбах известняка, лежащих в полотне дороги,
или на обнаженных сланцах заметны парные колеи. Зна-
чит, к Шайтан-Мердвену поднимались или во всяком
случае спускались с него не только пешком, но и в по-
возках.
280
Впервые разглядывая вход в ущелье, начинаешь при-
поминать написанное о нем в старых и новых путеводи-
телях, вспоминать рассказы о Шайтан-Мердвене.
Многие, как о чем-то само собой разумеющемся, го-
ворят, что расщелина вырублена, пробита в скале. Возь-
мите хотя бы старую книжку М. Л. Сосногоровой — в
ней так и написано: «...пробита в самом массиве скалы»*.
Читатель, мало сведущий в геологии, примет это за чис-
тую монету и, случись ему карабкаться nd ущелью Чер-
товой лестницы, будет по-настоящему потрясен: какая
же прорва труда потребовалась, чтобы пробить ущелье!
Так и пойдет гулять легенда о «вырубленной» в горах
расщелине.
Для геолога не составит труда разобраться в истинном
происхождении ущелья. Он укажет вам десятки подоб-
ных же теснин в горном Крыму вообще и поблизости от
Шайтан-Мердвена в частности. Что же, и они устроены
человеком? Конечно, нет.
Крымский полуостров лежит в сейсмически активной
зоне, т. е. там, где случаются — и неоднократно — земле-
трясения. Геологи считают, что большая часть полуостро-
ва может быть подвержена колебаниям до 6—7 баллов,
иными словами, таким, которые весьма ощутимы, но еще
не приводят к значительным разрушениям, не катастро-
фичны.
Южный берег и Главная гряда попадают в зону вось-
мибалльных землетрясений, вызывающих более значитель-
ные разрушения зданий, линий связи, водопроводов, до-
рог. Возможны при этом и некоторые изменения рельефа.
За двести лет в Крыму было около 100 землетрясений,
очень слабых или приводивших к небольшим разруше-
ниям. Например, сорокадневное и, судя по всему, весьма
сильное в 480 г., значительное в 1927 г.—оно наделало на
Южном берегу немало бед. Анализ известных фактов,
проведенный сейсмологами, показал, что вероятность пов-
торения событий 1927 г. вполне реальна: приблизительно
одно большое землетрясение за 100 лет. Как видим, сей-
смические катастрофы в Крыму были не такими уж ред-
кими. В горах они вызывали оседание крупных блоков
пород, происходили катастрофические осыпи и обвалы, ра-
скрывались разломы и трещины. Последствия—налицо.
*Сосногорова М. Путеводитель по Крыму для путе-
шественников. Одесса, Д871, с. 152.
231
У подножия южного обрыва Главной гряды, на покатом
к морю лесистом склоне, у берега моря — повсюду встре-
чаешь хаотические каменные нагромождения, везде еще
видны колоссальные старые оползни.
Археологические раскопки подтверждают гибель не-
которых средневековых поселений под обвалами, проис-
шедшими, возможно, во время сейсмических катастроф.
Такую участь, например, испытало приморское поселе-
ние у западного подножия Аю-Дага. Циклопические ка-
менные развалы, буквально лавины глыб, застыли не-
подалеку от уступа Главной гряды возле Симеиза и Ополз-
невого, Кастрополя и Меласа, Фороса и Тессели. Они
видны и рядом с Шайтан-Мердвеном, у подножия скал
Мердвен-Кая и Балчик-Кая. Каменными глыбами за-
громождено и ущелье Чертовой лестницы.
Сколь ни сильны сами по себе эти землетрясения,
одних подземных толчков едва ли было достаточно, что-
бы отмоделировать сложный рельеф Южного берега.
Энергично действовали и внешние силы — вода, ветер,
температурные колебания, т. е. все то, что ведет к вы-
ветриванию горных пород, их размыву, разрушению и
переносу в пониженные участки.
Но и этого мало. Сыграла свою роль и еще одна си-
ла, заключенная во всем — от песчинки до космических
тел, — неотвратимая, как рок, все сокрушающая, все
созидающая: сила гравитации. Именно благодаря ей дви-
жутся оползни и происходят обвалы.
Путешествуя по Южному берегу, вы не можете не
обратить внимания на тут и там рассеянные по лесистому
склону зубчатые или плосковерхие скалы белых извест-
няков: то возле моря, то дальше от него, то‘рядом с Глав-
ной грядой. В Гурзуфе это Дженевез-Кая и холм Балго-
тур, над Никитой — скалы ПаЛеокастрон, а у моря — мыс
Мартьян, в окрестностях Ореанды — гора Крестовая, мас-
сив Ай-Нпкола, скала Хачла-Каясы, над Алупкой... Сло-
вом, они есть повсюду на Южном берегу — от Алушты
до Ласпи.
Эти скалы — гигантские блоки известняков, отколов-
шиеся, отторгнутые о г массивов Главкой гряды. Их на-
зывают отторженцами. Они не имеют «корней», лежат
на смятых глинистых сланцах — породах, проявляющих
пластичные свойства под большим давлением,— и мед-
ленно сползают по береговому склону к морю, утюжа
его колоссальной своей тяжестью. Скольжение отторжен-
232
цев неощутимо: быть может, сотни лет они пребывают
как будто в том же положении и тем не менее не стоят не-
подвижно. В прошлые эпохи крупных сейсмических ка-
тастроф скольжение их по сланцевому склону шло на-
много скорее. Это и понятно: положите кирпич на на-
клоненную под углом в 10—20° доску — он останется
неподвижным, чуть встряхивайте доску — кирпич попол-
зет вниз; натерев доску лыжной мазью, вы смоделируете
ускорение того самого процесса, который происходил и
происходит на Южном берегу.
Когда же имели место описанные выше явления? По-
пытаемся ответить на вопрос, но позже. А пока заметим
лишь, что наш небольшой геологический экскурс имеет
прямое отношение к Шайтан-Мердвену.
Загадка вторая — лестница. Ступени, которых нет
Между Мердвен-Кая и Балчик-Кая расположен ко-
лоссальный блок известняков, распавшийся на части, ко-
торые застыли ступенями на разном уровне — один ни-
же, другие выше. Со временем трещины в известняках
превратились в узкие каньоны, подобные тому, в кото-
ром лежит Шайтан-Мердвен. Выветривание и вода рас-
ширили эти каньоны, но стенки их все еще круты, а дно
завалено каменными нагромождениями. Хаос глыб ка-
кого угодно размера загромождает и подножия оползне-
вых ступеней.
И тысячу, и пять, и десять тысяч лет назад рельеф
в окрестностях Чертовой лестницы был в общих чертах
таким же, как и сейчас. Менялись детали, но подобные
изменения происходят буквально на глазах. За 5—10 лет
знакомства с горной тесниной замечаешь и новые кам-
непады, и новые трещины на скалах, но все это — сущие
пустяки в сравнении с тем, что представляют собой гор-
ный амфитеатр вообще и ущелье Чертовой лестницы в
частности, создание которых лежит, как увидим ниже,
целиком на совести природы.
Итак, Мердвен, Шайтан-Мердвен, Лесенка, Лестница,
Чертова лестница. Нигде больше в Крыму аналогичного
топонима нет, хотя через Главную гряду на Южный бе-
рег ведет немало дорог по крутым ущельям. Уже одно
это говорит о какой-то своеобразной исключительности
Шайтан-Мердвена.
233
Возьмем еще раз путеводитель Сосногоровой. О Мерд-
вене в нем сказано, что длина его 800 шагов, что лест-
ница имеет более 40 поворотов и каменные ступени. Бук-
вально то же самое читаем в XIV томе географического
описания России, изданном под редакцией В. П. Семе-
нова-Тян-Шанского, только в нем речь идет о длине лест-
ницы уже в 800—1000 шагов и о сорока «крутых» по-
воротах. В трех-пятистрочных заметках о Чертовой лест-
нице в некоторых путеводителях «шаги» становятся «сту-
пенями», и читаешь о восьмистах ступенях, а в одном
из не так давно изданных справочников по Крыму ска-
зано о длине лестницы уже около километра (хотя каж-
дому известно, что расстояние в 1000 шагов значительно
короче) и о «вырубленных в скале огромных ступенях».
Служится же встретить бывалого туриста — он такого
порасскажет о Чертовой лестнице!.. Во-первых, в его рас-
сказе горная теснина превратится в узкую — едва проле-
зешь — щель, которая, конечно же, вырублена в горах
«какими-то древними чудаками». Далее он станет убеж-
дать вас, что на всем протяжении «чертовой» щели
шагаешь по каменным ступеням. И вы поверите в это. А
почему бы и нет? Ведь есть же в Крыму и в самом де-
ле вырубленные в скалах лестницы! Например, Успенско-
го монастыря в Иосафатовой долине под Бахчисараем...
Наконец, услышите вы от бывалого туриста и о высоте
Чертовой лестницы «чуть ли не в километр». Заметьте —
не о длине, а о высоте! К слову сказать, все «источни-
ки» — и короткие упоминания в книжках, и пространные
устные рассказы — единодушны в одном: неизменно речь
идет о вырубленных ступенях.
Добравшись до входа в ущелье, оказываешься лицом
к лицу с самой Чертовой лестницей. Где же ее ступени?
Тропа карабкается вверх по дну каменного желоба, и,
сколько хватает глаз,— это только тропа, не больше.
Что я;, внесем ясность в противоречивые россказни.
Есть ли здесь лестница? Была ли она когда-нибудь?
Перед нами — вход в ущелье. Слева, буквально в
нескольких шагах, вздымается к небу контрфорс Мерд-
вен-Кая, справа — крутые уступы оползневого амфитеат-
ра, прямо — узкое ущелье, заваленное глыбами. Именно
в этом каменном нагромождении и был устроен проход
па яйлу. Сказать «устроен» — пе совсем правильно. Ско-
рее, проход был выбран между глыб и, конечно же, при-
способлен человеком для более удобного подъема.
234
Почти на всем протяжении подъем идет по аппарелям,
или пандусам, т. е. наклонным площадкам, сработанным,
как правило, самой природой. Лестницы, в прямом смыс-
ле этого слова, здесь нет и никогда не было. Название
«лестница» нельзя понимать буквально. За ним кроется
не больше чем образное сравнение извилистого и круто-
го пути с лестницей, а его коротких отрезков — с марша-
ми и ступенями лестницы. Правда, кое-где тропа как бы
скачет по ступеням, но это всего лишь глыбы камен-
ного завала или разрушенные аппарели.
Длина всех «маршей» Чертовой лестницы в проек-
ции на плоскость плана 220—230 м. Если учесть наклон,
то и тогда путь окажется не длиннее 240—250 м. Всего
четверть километра, а сколько разговоров!
Да, но каких четверть километра!
Средняя крутизна подъема около 15—20°. Это уже
много. Достаточно сказать, что при наклоне в 40° мест-
ность выглядит ужасающе круто, непреодолимо. Наклон
отдельных маршей Шайтан-Мердвена меняется от 10 до
30°, т. е. в пределе он очень велик, хотя особенно кру-
тые участки коротки и попадаются редко.
Понятно, среди гигантских глыб, загромождающих дно
ущелья, не может быть прямой дороги, да если бы она
и существовала, еще неизвестно, насколько легче стал бы
подъем. Скорее всего, одолеть его было бы намного труд-
нее из-за большой крутизны дна ущелья. Зигзаги изряд-
но удлиняют путь, но, соответственно, делают его менее
крутым: обычная серпантинная тропа в горах, каких
немало в горном Крыму.
Петли Чертовой лестницы вьются преимущественно
по естественному каменному завалу на дне ущелья и по
полкам и карнизам крутой скалы Мердвен-Кая. Безу-
словно, при устройстве дороги нельзя было обойтись без
расчистки проходов между гигантскими глыбами, но ни-
где на всем пути не видим мы следов титанических уси-
лий человека. Только в середине подъема есть два не-
длинных марша, где известняк вырублен на глубину по-
луметра. Стесать небольшие выступы, чуть расширить
путь — задача, в сущности, не только не титаническая, но,
можно сказать, пустяковая.
В середине и в верхней части подъема, в местах осо-
бенно крутых поворотов, сохранились каменные кладки.
Это — подпорные стены, или, как чаще их называют, кре-
пиды. Как раз здесь и видно что-то вроде ступеней, но
235
это ложные ступени: разрушенные каменные аппарели
везде, а не только на Шайтан Мердвене, выглядят имен-
но таким образом. То же самое наблюдается и там, где
дорога в теснине проходит по каменной вымостке, с по-
мощью которой перекрыты западины и щели между глы-
бами.
Крепиды Чертовой лестницы — наиболее выразитель-
ный след вложенного в Мердвен человеческого труда. В
настоящее время ясно видны только три поворота, где
они сохранились. Пожалуй, и раньше, когда дорогу по
ущелью поддерживали в «рабочем состоянии», их было
не больше.
Если прикинуть мысленно, каков же был вид дороги
но Шайтан-Мердвену «в лучшие ее годы», то станет со-
вершенно очевидно, что предназначали ее не только длч
пешего хождения, но и для проезда верхом, и для пере-
возки грузов вьюком, и даже для подъема и спуска Не-
больших двухколесных повозок. Будь это не так — зачем
бы тогда делать широкий проход, каменным бутом вы-
равнивать западины, устраивать крепиды и вообще вы-
бирать наименее крутые участки пути? Для обычной пе-
шеходной тропы всего этого не нужно.
Вот, в сущности, и все, что можно сказать о Черто-
вой лестнице, не давая воли воображению. Вовёе не ки-
лометр и даже не 800 — 1000 шагов — только 250 м, счи-
тая все извилины пути. Совсем не ступени и тем более
не какие-то «гигантские ступени» — только повороты и
прямые марши. Наконец, не лестница, а дорога, доста-
точно удобная для своего времени, теперь запущенная и
полуразрушенная.
Разговоры о том, что тропа (или дорога) целиком вы-
сечена в скале, что и ущелье-то само вырублено в горах
человеком — чистая фантазия. Трезвый взгляд на вещи
все ставит на место: при этом с большим уважением на-
чинаешь относиться к тем, кто «спроектировал» и проло-
жил путь по ущелью: вместо того чтобы идти напролом
и крушить скалы, они оценили и использовали то, что
предоставила им сама природа, дополнив ее титаниче-
ские усилия своим скромным трудом. Разумно, не прав-
да ли?
Наверняка иной читатель почувствует разочарование
после столь прозаического и объективного разговора о
Шайтан-Мердвене: увы, рассеяна загадочность, а все, что
становится понятным,— уже не привлекает.
236
Нет, это не так. Мы продолжаем любоваться цветами,
хотя великолепно знаем всю их физиологическую «под-
ноготную», и подолгу не отрываем глаза от морского при-
боя, умея решать уравнения трохоидального («колесооб-
разного») движения волн. Точно так же не иссякнет и
притягательная сила Шайтан-Мердвена от знания его
реальных, а не вымышленных подробностей.
Кстати, о названии — Шайтан-Мердвен, Чертова лест-
ница. Не кажется ли вам теперь, читатель, что приложить
его нужно не к дороге по ущелью, а ко всему ступенча-
тому горному амфитеатру? И в самом деле — дьявольский
рельеф. Удивительно меткая метафора.
Загадка третья — крепость. Этот чертов исар!
Горные проходы и перевалы, ведущие на Южный бе-
рег, в прошлом были защищены. На Караби-яйле, у Чи-
ченитра-Богаза путь преграждали каменные стены. Они
сохранились до наших дней, и, возможно, это как раз те
«длинные стены», о которых еще в середине VI в. н. э.
писал византийский историк Прокопий из Кесарии, со-
общая, что построены они в Таврике императором Юсти-
нианом I для защиты некоей «страны Дори» от набегов
варваров.
Известно, что в средние века на Южном берегу су-
ществовало не менее четырех десятков крепостей —
по-крымски «исаров» — размерами от площадки для
крокета до футбольного поля и даже крупнее. Все они
лежали при дорогах, причем многие — при дорогах че-
рез перевалы.
Как же обстоит дело с Шайтан-Мердвеном? Не видны
ли здесь руины укрепления?
Ближайшие к Шайтан-Мердвену исары отстоят от не-
го на 5—7 км. С восточной стороны это Биюк-и Кучук-
Исар у поселка Оползневое, с западной — небольшие ук-
репления у Фороса, ниже Байдарских ворот. Понятно,
эти пункты не могли иметь значения для обороны Шай-
тан-Мердвена.
Почти против горной теснины, у берега моря, прию-
тился курортный поседгок Кастрополь, или, как его те-
перь называют, Береговое. От Кастрополя до Шайтан-
Мердвена по прямой около трех километров, по крутым и
извилистым дорогам южнобережного склона — вдвое-
втрое больше. Следовательно, и исар при Кастрополе не
237
смог бы обеспечить оперативную, своевременную в слу-
чае угрозы вторжения защиту перевала. Значит, надо ис-
кать ближе, в прямом соседстве с Чертовой лестницей...
Почти полтора века назад первоисследователь исаров
Южного берега Петр Иванович Кеппен писал по поводу
Шайтан-Мердвена так: «Систематическое расположение ук-
реплений (по Южному берегу.— Л. Ф.) требовало того,
чтобы при Мердвене — известном проезде по примеча-
тельной каменной лестнице — находилась наблюдатель-
ная или оборонительная точка. И действительно, за час
пути к северо-западу от Мухалатки,* вправо, т. е. к вос-
току от дороги и менее полуверсты от так называемой
каменной лестницы, находится скала Исар-Кая, на коей,
без сомнения, некогда было укрепление. Мне не удалось
еще побывать на том, как говорят, безлесном месте, где,
по словам одних, видны остатки развалин, между тем
как другие уверяют, что тут и темеля (т. е. основания)
нет».
Значит, Кеппен сам не видел этих развалин, но не
сомневался в существовании крепости при Чертовой лест-
нице, хотя показания местных жителей на сей счет бы-
ли попросту противоречивы. Свою уверенность, как и во
многих других случаях, Кеппен черпал в названии места:
Исар-Кая — «крепостная скала».
Где же находится эта скала? Ориентиры, сообщенные
Кеппеном, не слишком точны. Похожих друг на друга
скал на Южном берегу, в том числе и близ Шайтан-Мерд-
вена, немало. Даже на подробнейшей карте берега и
Главной гряды читатель не найдет скалы, обозначенной
названием «Исар-Кая». Но ведь была же такая скала,
коль скоро о ней говорили местные жители, указывая
Кеппену направление поисков!..
Крепостная скала, Исар-Кая, упомянутая Кеппеном,
и руины старого укрепления на ней были найдены в
1966 г.**, и тут стало ясно, почему одни знали об этой
крепости и видели ее, тогда как другие сомневались в ее
существовании, ссылаясь на отсутствие каких-либо при-
мечательных развалов камня.
Между тем остатки крепости найти нетрудно, только
искать их надо не у самой Чертовой лестницы, а чуть
поодаль. Разноречивость показаний объясняется просто:
* Ныне с. Снитовское.
* * Их обнаружили автор очерка и один из местных архео-
логов.— Ред.
238
есть две скалы, похожие друг на друга, если смотреть на
каждую из них в профиль.
Исар-Кая хорошо просматривается с шоссе, при-
близительно с того места, где могила советских воинов.
С других точек шоссе, с Чертовой лестницы и с переваль-
ной седловины увидеть скалу невозможно. Поэтому не
удивительно, что ее, лежащую в стороне от троп и дорог,
пи кто пе знает.
Путь к Исар-Кая лежит по кромке обрыва, среди гус-
тых зарослей колючей крымской растительности, и нуж-
но изрядно запастись терпением, чтобы, путаясь в этом
чертолесье, не махнуть рукой и не повернуть назад. В кон-
це концов перед глазами предстает клиновидная площад-
ка, довольно круто наклоненная к северу. По восточной
и северной сторонам ее прячутся в зарослях кустов раз-
валы боевых стен исара — этого «чертова» исара, за ко-
торым, право же, стоило бы сохранить такое название.
Исар-Кая была укреплена боевыми стенами с север-
ной и восточной сторон. Высота их достигала 6—8, а тол-
щина не превышала 2,5—3 м. Сооружение примечатель-
но тем, что руины его позволяют судить об исарах во-
обще, об их внешнем облике и архитектурных особенно-
стях. А без исаров трудно представить себе Южный берег
в эпоху средневековья.
Загадка четвертая — жилища. Пустое, безводное место
На седловине перед исаром и па крутом склоне, па-
дающем от восточной стены к глубокому каньону, не вид-
но ни малейших признаков старых жилищ. Да и те чет-
верть гектара, пределами которых ограничена вся пло-
щадь горной крепости, выглядит удивительно пустынно.
Поверхность скалы спадает к востоку невысокими, не-
ровными и каменистыми террасами. Несколько неболь-
ших кустов шиповника и боярышника да пара низкорос-
лых и корявых грушевых деревьев — вот и все, что ожив-
ляет крепостной треугольник, поросший кое-где травой,
на большей же своей площади — совершенно лысый, как
могут быть лысы только скальные поверхности извест-
няка.
Но тогда зачем построили этот исар? Кто-то должен
был его населять, а раз так — то и в чем-то жить. А
если на Исар-Кая находилась только малочисленная стра-
239
жа, как на любом удаленном от населенных мест военном
посту? Да, но исар, хотя и мал, лежит все же на важном
пути. Нет, здесь что-то не так!
Словом, пустынность исара казалась загадочной, не-
объяснимой. Скептику достаточно было бы вспомнить
еще и то, что Исар-Кая абсолютно безводна, чтобы окон-
чательно поставить на ней крест. Небольшой источник
на перевальной седловине находится слишком далеко от
исара, а в каньоне, расположенном восточнее, вода бе-
жит лишь после дождей, да и то считанные часы. Так
или иначе, все источники воды лежат далеко за преде-
лами крепости на Исар-Кая. Вот вам и объяснение за-
гадки, заметит скептик: нет воды — не было жилищ.
А так ли? Как же объяснить тот факт, что и под об-
рывами Исар-Кая, и на крутом склоне ниже совершенно
разрушенной восточной стены, и на самих четверти гек-
тарах крепости достаточно побродить час-другой — и со-
берешь целую кучу обломков черепицы? Значит, все-таки
были здесь жилые постройки!
И вот спустя время исар кое-что приоткрыл. Во-пер-
вых, под слоем камня, мелкозема и керамики были об-
наружены остатки жилищ. Как и в других исарах, на
покатой поверхности скалы, внутри пояса стен, лепились
одна над другой тесные каменные хибарки, каждая раз-
мером от 3X4 до 5X6 м. Жилища разрушены до осно-
вания, и всюду видны следы пожара — угли, почернев-
шая в огне черепица, обожженные известняковые камни.
Во-вторых, оказалось, что каменный «чехол» Исар-
Кая в зоне жилых построек переполнен обломками гон-
чарных красноглиняных одноручных кувшинов, двуруч-
ных амфор, Громоздких пифосов — этих глиняных бочек
античности и средневековья. В своей массе керамика мо-
жет быть датирована XII —XIV вв. К ней следует доба-
вить находки железных кованых гвоздей, очень крупных,
обычно использовавшихся для сколачивания деревянного
каркаса под черепичную кровлю, кусочки стекла, мелкие
обломки индигово-синих стеклянных браслетов.
И еще один любопытный факт: судя по обломкам, ке-
рамической тары (пифосов, амфор, кувшинов, вьючных
фляг) было здесь великое множество. Оно и понятно: те,
кто населял укрепление на безводной скале, были преду-
смотрительны и загодя запасались водой на случай воен-
ных неурядиц. Что дело в конце концов не обошлось без
них — об этом говорят следы пожара, разрушенные до
240
основания жилища, боевые степы, сохранившиеся на
треть, а то и на четверть своей первоначальной высоты,
Кто был повинен в гибели исара? Наиболее сильное
подозрение падает на генуэзцев.
Генуэзцы обосновались па Южном берегу во второй
половине XIII в. Главный торговый и административный
центр их крымских владений — Кафа (до этого и после
город именовали Феодосией). Мелкие консульства нахо-
дились в Солдайе (Судаке) и Чембало (Балаклаве), не-
большие гарнизоны могли быть размещены в Лусте
(Алуште), Горзувиуме (Гурзуфе), Джалите (Ялте), Лю-
пико (Алупке), Фори (Форосе). Короче, весь Южный
берег с конца XIII столетия по 1475 г. был более пли
менее прочно в руках генуэзцев, которые именовали его
«Капитанством Готии».
Возникновение многих исаров по времени совпадает
с появлением на Южном берегу и энергичной деятель-
ностью генуэзцев, которые, обосновавшись в прибрежных
пунктах, начали, по-видимому, постепенно прибирать к
рукам южнобережную «кампанию» (сельскохозяйствен-
ную территорию). Тесня местных феодалов, захватывая
и — не исключено — разрушая исары как центры воз-
можного сопротивления, генуэзцы тем самым обеспечи-
вали не только безопасность своих факторий, по и без-
ответный грабеж местного населения.
Нельзя, однако, исключить, что гибель некоторых иса-
ров последовала в связи с какими-то другими событиями,
в том числе и не военного характера. Как не вспомнить
о страшном, разрушительном землетрясении 1341 г.! В
общем, получается так: чуть только приподнимешь за-
весу над одной загадкой, как тут же возникает новый
недоуменный вопрос.
Как бы то ни было, исар над Мердвеном не избежал
общей для всех исаров судьбы: полтысячелетця с лиш-
ком яркое крымское солнце озаряет только руины на ста-
ром пепелище.
Загадка пятая — дорога. Граф Мордвинов или древние?
Какой бы маршрут ни избрать — на север, восток или
запад от Мердвена,— каждый по-своему интересен. За-
падный путь пролегает по каменистому плато Главной
гряды, поблизости от ее южного уступа, затем отходит
вправо, огибая далеко выступающий мыс Кильсе-Бурун,
241
и спускается по левому борту крутой балки в Байдар-
скую долину, между селом Орлиным и Байдарскими во-
ротами. Длина этой дороги около 7,5—8 км. Ныне ею поль-
зуются редко, она почти заброшена. Знают дорогу лишь
жители окрестных сел Байдарской долины. Тех же, кто
впервые открывает ее, она поражает своей пустынностью
и местами титаническим видом. Почти на 5,5 км дорога
пробита в известняке и на большом протяжении усилена
крепидами.’ Какая же бездна человеческой энергии вбита
в каждый погонный метр этого пути, рядом с которым
можно просидеть и день, и два, и неделю, а то и добрый
месяц, так и не увидев ни,путника, ни машины!
Кто же соорудил эту дорогу? В XIV томе географи-
ческого описания России читаем: «За д. Байдарами * до-
рога начинает постепенно подниматься среди прекрас-
ного леса (речь идет о дороге к Байдарским воротам.—
Л. Ф. ). На 3-й версте от Байдар на восток от нее от-
ходит шоссейная дорога, устроенная гр. Мордвиновым
для вывоза принадлежавшего ему леса. В настоящее вре-
мя эта ветвь имеет протяжение 7 верст и доходит до Мерд-
вена...»
Итак, граф Мордвинов! Значит, дорога сооружена не-
давно? Что-то непохоже. Судите сами.
Вдоль пути попадается много одичавших и очень ста-
рых грушевых деревьев. Местами видны развалины ста-
рых кошар и жилищ, в которых находишь обломки не
только татарской, но и более ранней средневековой чере-
пицы и посуды. Куски средневековой керамики встреча-
ешь и на самой дороге. А как объяснить отполированные
глубокие колеи в скале? За сто-полтораста лет колеса
повозок вряд ли настолько пропилили бы крепчайший
яйлипский известняк. А очень древний вид креп ид? Да
они и по манере кладки ничем не отличаются от под-
порных стен Шайтан-Мердвена или тех, которые нахо-
дились у других старых, средневековых дорог на Южном
берегу.
Похоже на то, что предприимчивый лесопромышлен-
ник граф Мордвинов использовал древний путь, кое-где
подправив его и подновив...
Однажды километрах в трех от Шайтан-Мердвена
автор нашел в каменной наброске дорожного полотна ос-
колки краснолаковой чашки и ручку амфоры первых ве-
ков нашей эры — времени римской оккупации Таврики.
* Ныне с. Орлиное,
242
Оказалось, что и раньше археологи встречали краснола-
ковую керамику па этом пути. Почти два тысячелетия
валялись обломки в пыли и щебне немой памяткой о
тех, кто три столетия держал меч над Таврикой и Пон-
том,— о римских легионерах.
Граф Мордвинов не был ни единственным, ни первым,
кому пришло в голову связать Байдарскую долину с Шай-
тан-Мердвеном проезжей дорогой. ,
Во второй половине первого века нашей эры юго-
западную Таврику оккупировали римляне и их главной
базой стал город Херсонес *. Само собой, легионеры по-
явились в Таврике не затем, чтобы сидеть в Херсонесе
взаперти. Им предстояло оккупировать обширную тер-
риторию, следовательно, необходимы были и другие ук-
репленные пункты, и, видимо, они существовали. Но
где?
Вопрос этот оставался открытым до тех пор, пока на
Южном берегу Крыма археологи не отыскали остатки
римской крепости, известной под названием Харакс.
Связь Харакса с Херсонесом шла по морю. Но по ло-
гике вещей должна была быть и сухопутная военная до-
рога — «via militaris». Вероятнее всего, что римская до-
рога пролегала до Байдарской долины по трассе нынеш-
него шоссе Ялта — Севастополь или где-то поблизости.
Далее она сворачивала в балку и поднималась на плато
Главной гряды.
Очевидно, мордвиновская дорога до Шайтан-Мердве-
на как раз и есть кусок «виа милитарис». И шириной
полотна и колей, и своим профилем она похожа на рим-
скую дорогу. По Шайтан-Мердвепу был трудный спуск,
однако и пеший, и конный, и даже небольшая повозка
могли одолеть его. Затем дорога могла проходить через
Оползневое, Голубой Залив, Симеиз, Алупку, Мисхор —
к Хараксу. Добавим, что значительный кусок магистрали
был обнаружен на мысе Ай-Тодор.
Загадка шестая, но не последняя,—время
Часто спрашивают: «Когда была сооружена Чертова
лестница?»
Мы уже видели, что вопрос о том, когда и кто «выру-
бил» Чертову лестницу, в сущности, беспредметен, ибо
никто и никогда не вырубал ее, по крайней мере в том
* Ныне археологический заповедник на территории Севасто-
поля.
243
объеме, как казалось. Правильнее спросить: когда обра-
зовалось ущелье Чертовой лестницы и когда человек на-
чал пользоваться им для подъема с Южного берега на
Главную гряду и спуска в обратном направлении? Вот
такая форма вопроса вполне отвечает существу дела.
Итак, кто был первым?
Вне всякого сомнения, знали ущелье и использовали
этот путь тавры. Кому-кому, а им-то — жителям горного
Крыма и Южного берега — был известен, надо полагать,
каждый мало-мальски удобный перевал. Они же, скорее
всего, указали этот путь на Южный берег римским ле-
гионерам.
Значит, с тавров начинается история горной теснины?
Нет, вероятно, еще раньше.
...Читатель давным-давно пришел к заключению
о неравнодушии автора к Шайтан-Мердвену. Но
за такого рода привязанность давно и многократно исхо-
женные дороги нередко платят нам откровениями, если не
сказать — открытиями...
У самого верха Чертовой лестницы, посреди ущелья,
поднимается невысокая треугольная скала — великолеп-
ный наблюдательный пункт, с которого видны все ок-
рестности ущелья и сама Чертова лестница, почти до ни-
за. Скала совершенно голая; почва есть только в каррах
(промоинах в известняке), но и в них она долго не за-
держивается: вода и ветер смывают и выдувают весь мел-
козем.
Автор и не думал что-либо искать на этом голом мес-
те. В одно из посещений ущелья, пристроившись здесь
отдохнуть и погрузившись в этакое созерцательное (то
бишь полудремотное) состояние, он был откровенно удив-
лен, когда взгляд его остановился на кремневом микро-
лите,* едва приметном среди известнякового щебня. Вот
так штука! Час ползания по трем десяткам квадратных
метров каменистой поверхности — и число находок уде-
сятеряется. Среди них два микролитических вкладыша с
тонкой четкой ретушью по краям и пара плоских кли-
новидных наконечников стрел или небольших дротиков.
Археологи-первобытники относят такие кремневые из-
делия к эпохе неолита и энеолита, переходной к бронзо-
вому веку, т. е. ко времени задолго до развития таврской
культуры в Крыму.
На Главной гряде, по крайней мере от Ай-Петри до
горы Мачук, находки неолитических кремниевых нако-
244
печников, треугольных вкладышей, ножевидных пласти-
нок и просто кусочков кремня, явно отколотых от халце-
доновых желваков руками первобытного человека,— не
редкость. Известны даже места, где их целые россыпи.
Эпоху неолита относят к V—III, энеолита — к III —II ты-
сячелетиям до н. э. Выходит, что уже тогда Главная гря-
да была непустыпной и человек пользовался ведущими
на нее горными проходами.
Есть ли у нас возможность несколько более уточнить
время образования Шайтан-Мердвена?
Увы, природа никогда не ставит дат на своих тво-
рениях. Остается уповать на память человечества, если
только событие, которое нас интересует, свершилось на
его памяти. Что касается рельефа гор у Шайтан-Мердве-
на, то он, безусловно, молод. Конечно, в геологическом
понимании.
Предания донесли до историков Древней Греции па-
мять об ужасном землетрясении между 3000 и 2500 г. до
н. э. Подземный толчок потряс тогда громадную терри-
торию, все страны Средиземноморья. Катастрофа эта охва-
тила и Крым. Она во многом изменила рельеф Южного
берега и горного барьера. Может быть, тогда и произо-
шло опускание блоков Главной гряды и образовалась
глубокая щель Шайтан-Мердвена? Если наше предполо-
жение верно, то катастрофа, стало быть, разразилась на
глазах неолитического человека.
Дальнейшее уже известно читателю: первые следы
оставили тут люди неолита, энеолита, ранней бронзы.
Затем были тавры, римляне... Именно им, римлянам, и
следует отдать пальму первенства в благоустройстве это-
го горного пути на Южный берег.
В эпоху средневековья, когда рядом с тесниной воз-
никла крепость, и позднее, вплоть до 40-х годов XIX
столетия, дорога через перевал все еще действовала. Бо-
лее того: она была единственной на этом участке Глав-
ной гряды. Лишь после того как до крайнего западного
предела Южного берега зазмеилось шоссе, Шайтан-Мерд-
вен потерял свое былое значение, но и тогда пе был пре-
дан забвению.
Казалось бы, история его завершена и можно поста-
вить точку. Однако подождем, вспомним недавние траги-
ческие события. В годы фашистской оккупации Чертова
лестница стала партизанской тропой. Илья Вергасов, один
из руководителей партизанского движения в Крыму, вспо-
245
минает такой эпизод. Два деда-партизана отправились
по Главной гряде к Шайтан-Мердвену, выбрали укром-
ное местечко на обрыве над южнобережным шоссе и не-
сколько дней били из винтовок по кабинам немецких ав-
томашин, отправив некоторые из них под откос.
В другой раз группа партизан под началом сапера
Ивана Кучерова спустилась по горному проходу к шоссе
и взорвала тот самый мост, который находился в несколь-
ких десятках метров от начала тропы к ущелью. Погиб
сапер Кучеров — скончался от тяжелых ран уже на пе-
ревале, куда товарищи внесли его на руках по Чертовой
лестнице. Не он ли покоится под каменной пирамидой
на окруженной лесом поляне, на самой седловине Шай-
тан-Мердвена? А кому известны имена тех партизан и
солдат нашей армии, что лежат в братских могилах у
шоссе?
Блокируя ущелье, фашисты минировали и взорвали
несколько тесных переходов Чертовой лестницы.
Нет, история не поставила точку на Шайтан-Мердве-
не, история продолжается.
И последнее, что хотел бы автор сказать читателю,,
который, если еще не побывал, то непременно побывает
на Шайтан-Мердвене: будьте благоразумны и дальновид-
ны — корни будущего в прошлом, творимом и нашими
руками.
Взглянем правде в глаза. Мы усиленно пропаганди-
руем туризм, интерес к древностям, к красотам родного
края —• и вот вам оборотная сторона медали: потреби-
тельское (это в лучшем случае!) отношение к природе и
старине. Подобное вторгается и в ущелье Шайтан-Мерд-
вена. Вот — кучи рваных жестяных банок, там осколки
стекла, а вон взгляните налево: два здоровенных балбеса,
только что забавы ради скатив по ущелью глыбу известня-
ка, теперь пристроились на скальном карнизе и увекове-
чивают свои имена тюбиками масляной краски, шайтан
бы их забрал!
Им и в голову не приходит вот так просто встать на
крутом повороте, окинуть взглядом небо, скалы, лес, мо-
ре и запомнить эту картину па всю жизнь. И не думают
они вовсе, что, топая по маршам Чертовой лестницы,
идут они след в след с самой историей.
Здесь крался, как тень, охотник эпохи неолита; быть
может, за тем камнем свирепый тавр поджидал вооружен-
246
ного до зубов римского легионера; на пороге ущелья
средневековый купец дрожащею рукой хватался за тя-
желую мошну, вслушиваясь в тревожный шелест листвы;
наверняка об этот камень споткнулся Пушкин, держа за
хвост пегую лошаденку; а вон — поворот, на котором у
Леси, незабвенной Леси Украинки, в душе родилась пес-
ня о Чертовой лестнице...
Верю, нет — знаю: каждый из них, оглянувшись на
пройденный путь, застывал, пораженный величием и
красотой каменных громад.
Горной тесниной Шайтан-Мердвена прошла вся ис-
тория Южного берега и будет идти после нас. Что ос-
тавим мы для нее?
От редакции,
Когда книга редактировалась, из Новосибирска при-
шла печальная весть: 19 января 1981 г. скончался Лев Ва-
сильевич Фирсов. Умер в расцвете сил — на 55-м году
жизни. Об этом неутомимом труженике, работавшем всег-
да увлеченно и бескорыстно, помогавшем не только кол-
легам, но и малознакомым людям, один из виднейших
советских геологов академик А. А. Трофимук писал:
«Доктор геолого-минералогических наук, защитивший
диссертации по золоторудным месторождениям Северо-Вос-
тока СССР, Л. В. Фирсов широко известен как ученый,
специалист не только в области металлогении, по и в
сравнительно новой отрасли геологии — в геохронологии.
Многие проблемы современной геологии не могут быть
решены без точного датирования горных пород и минера-
лов. Трудно перечислить все геологические учреждения и
всех специалистов геологического профиля, которые об-
ращаются к нему за помощью в этом деле. В их числе
и советские геологи, работающие па Кубе, в странах Аф-
рики и Юго-Восточной Азии, в их -числе и наши коллеги
из Болгарии, ГДР, Чехословакии, Монголии, Вьетнама,
Индии и других стран.
Автор более 250 публикаций и фондовых работ, он
не ограничивает круг своих профессиональных интересов
и занятий узкими рамками упомянутых направлений в
геологии, каждое из которых само по себе достаточно ши-
роко, многогранно и тесно связано с целым рядом от-
раслей геологической науки. Два десятка лет его второй
специальностью является археология...»
247
С именем Л. В. Фирсова связана и одна из новых смеж-
ных дисциплин — радиоуглеродное датирование археоло-
гических памятников. Он автор первой в отечественной
науке крупной работы по данной дисциплине: «Этюды
радиоуглеродной хронологии Херсонеса Таврического»
(изд-во «Наука», 1976). К этому надо добавить, что Фир-
сов-археолог много сделал для изучения крымского Юж-
нобережья, особенно памятников средневековья. Резуль-
таты многолетних раскопок и разведок обобщены иссле-
дователем в большом труде «Исары Южною берега Кры-
ма» (около 40 печатных листов), оставшемся в руко-
писи.
Не только ученый, но и даровитый художник, успеш-
но выступавший в области графики, и поэт, Лев Василье-
вич Фирсов во всем — в науке, в изобразительном твор-
честве, в поэзии — был верен своей привязанности к
Крыму, который он преданно любил и прекрасно знал.
Два сонета Л. Фирсова из цикла «Южный берег»
(1979) публикуются впервые.
АРТЕК
Мечта и быль далеких школьных дней:
Палаток ряд прилип на косогоре,
Парк в пятнах солнца, в полосах теней,
Булыжный пляж, лазоревое море...
Иду на встречу через прорву лет,
Храпя твой образ в сердце сокровенно.
О как же мало памятных примет
В тебе осталось! Всюду перемены —
Асфальт аллей и роскошь корпусов,
В стекле, в бетоне вставших блок за блоком.
Но... тот же шум ребячьих голосов,
И Аю-Даг горбатится под боком,
И тот же все серебряный отлив
Лисгвы, со мной стареющих олив.
СТАРЫЕ ДОРОГИ
Как много их! Куда они ведут?
Где их конец, в каких местах начало?
Следы дорог увидишь там и тут —
В тени лесов, в долинах и на скалах.
И щебня слой и жухлая листва
Покрыли с верхом старую канаву,
248
Но разглядишь, приметные едва,
Две колеи и поворот направо.
Найдешь остатки битого добра —
Осколки чаш, горшков, клейменых ручек:
Вот здесь двуколка грека-гончара
Скатилась вниз по каменистой круче...
Остались всюду древние пути,
И лишь людей ушедших не найти.
Новосибирск
Владимир Терехов
ОСАДНЫЙ КОЛОДЕЦ
жаворонка журчит будто род-
в гроте у тропы. Сыплют-
ся жемчужные капли, окатанные
камешки звуков катятся без конца. А солнце уже нали-
лось, покраснело, и под ним ртутью растеклось море, до
этого синевшее вдали смутно и влажно.
Здешние соловьи не ждут сумерек. В течение дня то
один, то другой вдруг заговорит, заведет, защелкает, за-
тянет. Словно желая проверить, не пропал ли голос, не
забылась ли песня.
Так и поют дуэтом жаворонки и соловьи.
С самой ранней весны до начала лета на Мангупе
что-нибудь цветет: кизил, дикая вишня, сирень, боярыш-
ник. Где человек, там и сирень. Она не хочет смириться
с тем, что древний город умер. Она продолжает жить,
разрастается и цветет.
Разные народы и племена, сменяя друг друга, враж-
дуя и смешиваясь, обитали здесь, на плато, на улицах,
ставших теперь лугом. С кем и когда поселилась тут
сирень?
Народ исчез — сирень осталась.
Мне нравится после работы просто так бродить по
плато, по этому естественному парку, от развалины к
развалине. Нравится в заросших травой и кустарником
мелких канавах и невысоких буграх угадывать улицы,
усадьбы, дома.
249
Собственно раскопки — дело медленное, кропотливое.
Изучить и понять жизнь, кипевшую сотни лет назад,—
задача не из легких. Нужно исследовать каждый камень,
каждый черепок. Нужно просеять всю почву, чтоб найти
оброненную монету, оторвавшуюся пуговицу, выброшен-
ный наконечник стрелы.
Вот проступил костяк. И сидишь на корточках возле
того, что было когда-то человеком, отколупываешь ножом
от коричневой трухлявой кости землю. А покажется бес-
форменная спекшаяся железка, зеленоватая бронзовая
пряжка, сине-фиолетовая серебряная брошь, обызвествлен-
ная бусинка, так нож отложишь — тут надо кисточкой.
А то рассыплется в прах и не состоится находка.
Копаешь у стены — до фундамента. Копаешь метр5,
два. А кладка стены уже совсем не такая, как на по-
верхности. И камень отесан иначе, и положен другим
манером — другой народ строил, другая эпоха.
—. Теперь найти бы что-нибудь такое, чтоб датиро-
вать. Недостает датирующей вещи, и тогда мы узнаем
точно, какого века постройка...
Это шеф бубнит себе под нос. Он вернулся с дальнего
раскопа, задержался в тени кизилового куста — разби-
рает керамику: тут и черепица, и обломки пифосов —
глиняных бочек, и обломки привозных амфор. Красный
с синими завитками черепок — сосуд из Персии, светлый
с зеленой глазурью — из Египта, серый с угловатым раз-
ноцветным узором — турецкий... Шефу помогают девочки.
Если оставить в покое кладоискательство, то возни-
кает вопрос: зачем тратить время, силы и средства на
такое занятие, как археология? Есть ли смысл?
— Есть, друзья мои, глубокий смысл... Археология
нужна людям, чтоб ощутить себя звеном единой цепи,
чтоб знать меру своей власти и ответственности. Архео-
логия, как никакая другая наука, делает человека че-
ловеком.
Это говорит шеф. И трудно понять, говорит он всерьез
или иронизирует.
Не подумайте, что я нелюдим. Но вдали от шума би-
вачного, от транзисторов и анекдотов сверчки слышнее,
птицы ближе, земля родней. Вот ведь какое дело — крым-
чане уже как-то воспитались, понимают: в лесу, в горах,
у археологических памятников безобразничать негоже.
А как приезжие? А те, не все, конечно, но многие, от-
250
дыхать любят с кувалдами, зубилами, геологическими
молотками. Отбивают, выковыривают, выламывают! Воз-
вращаются из отпуска как с набега — тащат в рюкзаках
кальцитовые натеки из пещер (и чудо природы превра-
щается в ободранный хлев), самоцветы с Кара-Дага, кус-
ки мозаик, архитектурных деталей с раскопок. Тащат
мешками! И популяризаторы этой страсти находятся: очер-
ки, телевидение. Хобби, видите ли! Стыдиться надобно
такого хобби, а не писать о нем. Ну как люди не поймут,
что цветы прекрасны пе в букете, а на воле, живые цве-
ты. Как мангупская сирень!
Не забуду первый свой приезд на Мангуп. Не столько
приезд, сколько приход — от Танкового через Красный
Мак и Залесное пешком шел. Никогда прежде тут не
бывал, но мне объяснили. Нашел туристский приют, та-
мошний инструктор привел к началу тропы и сказал:
идти только по ней. У меня фонарик. Поднялся, лагерь
археологов отыскал, устроился. И пошел сумерничать,
побродить по городищу.
В Древней Греции желавшие узнать свою судьбу при-
ходили на ночь к знаменитому оракулу. Сон, приснив-
шийся у оракула, считался вещим.
Я иногда под настроение хожу спать у самых раско-
пок. Надеюсь —- не приснится ли сон из тех веков, кото-
рые изучаем!
Вначале издевались, пытались следить. Были увере-
ны, что какая-то русалка тут замешана. Потом на эту мою
причуду махнули рукой.
Шеф у нас умница:
— Дорога к будущему ведет через прошлое. Иными
словами — не зная прошлого, не узнать будущего.
Склоны и плато Мангупа приглянулись человеку с
глубокой древности. Он жил тут уже пять тысяч лет
назад. Есть все основания считать, что в IV в. здесь было
довольно крупное поселение.
Я спал у самого- алтаря базилики прямо на подполь-
ных (в прямом смысле слова) могилах среди обломков
мраморных капителей и колонн. Какая искусная работа
и какая седая старина — прошло ведь без малого
полтора тысячелетия! В более позднее время базилика
была главной церковью города Мангупа (он же Феодо-
ро), а может, и всего Мангупского княжества. Мрамор
для ее отделки привозили с Мраморного моря; там, на
острове Мармара, до сих пор сохранились каменоломни.
251
Давно слышал я о высеченных в скале тараванах —
приспособлениях для переработки винограда на сусло. И
вот увидел их: большие четырехугольные ванны, по бо-
кам проушины и щели для закрепления огромного ры-
чага, длинного, как телеграфный столб. Рычага, конеч-
но, и в помине нет. Но можно представить, как несколько
человек всем своим весом налегали на него, как под
этой тяжестью лопались черно-синие ягоды, собранные с
виноградников на окрестных склонах. Сладкий сок выте-
кал из отверстия в ванне и собирался в углублении рядом.
Отсюда его вычерпывали, наполняя амфоры. Таких ви-
ноделен на Мангупе и в его округе много. Полагают,
что каждая обслуживала не менее пяти гектаров вино-
градных насаждений. Выражаясь современным языком,
здесь было развито и виноградарство, и виноделие.
Остались в памяти и ночевки на Сосновом мысу, за
городской стеной. Там в базарные дни хороводилась ког-
да-то ярмарка, а в лихую годину теснилось со своим ско-
том и скарбом население, чтобы укрыться от погибели
или плена па кручах Мангупа.
Был у меня и иной маршрут — к средневековому пе-
щерному монастырю. При свете фонарика пытался во-
ображением своим восстановить фрески XIV—XV вв., от
которых остались только цветные пятна. Но в глаза лез-
ли дурацкие надписи ядовитой масляной краской — «тво-
рения» дикарей, ставших на туристскую тропу.
Прохладой и свежестью встречал меня Кожевенный
овраг. Давным-давно жили тут в убогих своих лачугах
караимы, занимавшиеся выделкой кож. У многих наро-
дов это занятие до сих пор считается нечистым, недостой-
ным. Так было и на Мангупе.
Как появились караимы в столице княжества, мы не
знаем. Известно лишь, что хозяева города турки в XVIII в.
переселили их из оврага в опустевшие кварталы на пла-
то. Караимы — потомки хазар, господствовавших когда-то
в Крыму. Ирония судьбы: хазары — владетели, караи-
мы — простые труженики.
Впрочем, в истории это — пе редкость.
Сегодня иду ночевать к осадному колодцу. Здесь ци-
тадель крепости, ее сердцевина. Узкий мыс перегорожен
стеной от обрыва до обрыва. В стене арка ворот, рядом
двухэтажная башня-донжон. С каким уменьем и добро-
совестностью нужно было работать, чтобы построенное со-
252
хранилось на века, притом без присмотра! Более того:
на город покушались и люди, и стихия.
Вот они, стены, сложенные (а скорее всего, только
перестроенные) в X в. Башня со стороны цитадели вы-
глядит нарядно — на известняковых наличниках ее окон
прекрасная резьба. Мыс, на котором стоит цитадель, те-
перь зовут Дырявым — он весь источен пещерами: церк-
ви, казематы, зерновые ямц, могилы, даже тюрьма. Если
мыс сравнить с кораблем, то тюрьма в самом его трюме.
В середине застенка пытошный столб, вокруг одиночные
камеры. Экскурсоводы рассказывают, что несчастных при-
вязывали к столбу за руки и они своими телами отшли-
фовали столб до блеска. Теперь каждый турист считает
своим долгом похлопать жесткий камень ладошкой - не
от этого ли все-таки современный блеск колонны^
Итак, все готово к ночевке. Остается последнее: за*
лезть в мешок, застегнуться. В небе шевелятся звезды.
Их столько, что кажется, будто небо состоит из одних
звезд. И правда, отсюда с вершины горы до них гораздо
ближе.
Осадный колодец рядом — рукой подать. Его черный
зев оплели корни карагача. Там, внизу, под обрывом, по
каплям сочится вода, орошая дряхлую колею древней до-
роги к крепостным воротам. Это по ней жарким июлем
1475 г. подступили турки с татарами.
Только с наскоку город взять не удалось. Пять раз
бросались мусульмане с криком «Алла!» на стены — и
все зря. Решили не торопиться. Пушки подтаскивали пря-
мо по склонам. Представить только — каторжный труд!
А как себе представить другое — жизнь многолюдного
города, переполненного беженцами, целых полгода отре-
занного от мира, засыпаемого стрелами, ядрами, горящи-
ми бомбами?
Шеф считает, что подготовиться к такой длительной
борьбе не успели. Внизу, на неубранных полях и
в деревнях хозяйничали турки. И хоть в подвалах кня-
жеского дворца раскопками обнаружен неизрасходован-
ный запас зерна, простолюдинам оттуда вряд ли что пе-
репало — княжеские закрома не про них. Итак — голод,
брожение, болезни.
Считалось, что обессиленный город сдался на милость
победителей. В результате раскопок вырисовывается иная
картина. Оборона городских ворот была надежной. Са-
мым уязвимым местом оказался, как ни странно, участок
253
стен в Кожевенном овраге. Здесь туркам удалось поднять
и установить самые тяжелые осадные орудия. Они били
по стенам прямой наводкой. И ничем нельзя было по-
мешать этой жуткой работе. Грохот в ущелье стоял неи-
моверный. Феодориты впервые слышали такое, впервые
видели пороховой дым и пламя, рвущиеся из черных
жерл. Им и в голову не приходило, что неприступные
стены их крепости столь уязвимы. В самом деле, гранит-
ные ядра почти в центнер весом крошили известняк стен,
входили в их толщу, как в сырую глину. Защитники опа-
сались штурма, но когда начинался артиллерийский ад,
уходили подальше, чтоб не быть погребенными под рух-
нувшей стеной. На стенах оставались наблюдатели. Они
погибали первыми. Отряды лучников-снайперов держали
под прицелом и бойницы казематов. Стрелы залетали
внутрь, поражая неосторожных.
Силы были неравны, и город пал. После страшного
погрома победители разграбили его и сожгли.
— Кто владеет Крымом, тот владеет Черным морем.
Слова эти принадлежат одному из государственных
деятелей России. Однако знали о том и в древности, и
в средние века: море означало торговлю, активные меж-
дународные связи, экономическое процветание.
Ко времени описываемых событий три претендента
оспаривали друг у друга право владеть морем: Турция,
Генуя, Феодоро. Впрочем, применительно к Феодоро «ос-
паривать» — слишком сильно сказано. Княжество оказа-
лось маленьким островком в море народов и государств,
враждебных ему по культуре и религии.
Пока Турция занималась своими малоазийскими де-
лами, генуэзцы с переменным успехом соперничали с
феодоритами. Хотя и тут равной эту борьбу не назо-
вешь — у генуэзцев порты: Кафа, Солдайя, Луста, у фео-
доритов — Каламита. Чембало * переходит из рук в руки.
Но все же это было соперничество. Соперничество
аборигенов с колонизаторами.
А татары пасли в степях своих овец, лошадей и верб-
людов. Хан поддерживал в этой борьбе то одну, то дру-
гую сторону — соответственно посулам и подаркам.
* На современной карте названиям этим соответствуют Фео-
досия, Судак, Алушта, Белокаменск (ранее Инкерман), Балакла-
ва (в черте современного Севастополя).
254
С оглядкой на Турцию, чувствуя, что Босфор для них
вот-вот захлопнется, как мышеловка, лавировали генуэз-
цы. Оттого и вели себя в своих крымских владениях, как
разбойники, которых в любой момент могут выдворить,—
старались награбить побольше. Такая же цель — на-
житься за чужой счет — была и у татарских фео-
далов.
Трудно было княжеству в столь «блистательном» окру-
жении. И уже обратило оно свои взоры к единоверцам
на запад — к Молдавии, на север — к Москве. Сложную
дипломатическую игру вел Мангуп с ханом и с генуэз-
цами. В роковом 1475 г., когда турки решили прибрать
Крым к своим рукам, дела в княжестве шли не лучшим
образом.
Весной умер князь Исаак и власть захватил его пле-
мянник Александр, живший до этого в Молдавии. Имени
его отца не знаем, а почему престол достался именно
ему, приходится лишь гадать. Но ясно, что интриги раз-
дирали княжескую семью и ее окружение.
Через три-четыре месяца турки вместе с татарами
подступили к стенам, за которыми решил держать обо-
рону Александр, последний мангупский князь. Судьба
его ужасна: сам он погиб в турецком плену, его сын стал
родоначальником новой турецкой фамилии.
Не смогла защитить феодоритов неприступная твер-
дыня. Не помог им осадный колодец, пробитый в скале.
Княжество Феодоро погасло, как задутая свеча. Крепость
на горе, вновь отстроенная турками, продолжала суще-
ствовать под именем Мангун-Кале вплоть до XVII в.
А бывшая столица, пришедшая в полное запустение, вы-
родилась в убогую деревушку среди почтенных разва-
лин. И наконец на Мангупе не осталось никого и ничего,
кроме руин.
Эти руины поражали воображение путешественников.
Эдвард Кларк, профессор Кембриджского университета,
был потрясен суровой красотой Мангупа: «Ничто, в ка-
кой бы то ни было части Европы, не превосходит ужа-
сающей величественности этого места».
Сегодня одряхлевшие стены уже не столь величе-
ственны. И дело тут не в стихийных силах природы.
Люди, покинув городище, превратили его в каменоломню.
Крепостные стены поддавались трудно, а жилые построй-
ки исчезли до основания. Ныне Феодоро (Мангуп-Ка-
ле) — один из «пещерных городов».
255
Какой смысл вкладываем мы в этот необычный тер-
мин? «Пещерными городами» с XVIII в. стали называть
руины средневековых городов, крепостей, монастырей,
расположенных на неприступных известняковых кручах.
Плохая сохранность обычных наземных построек и эф-
фектность искусственных пещер (порою они в несколь-
ко ярусов) привели к ошибочному мнению, что эти-то
пещеры и были в средние века основным жильем.
Камни, хранившие тепло рук древних мастеров, свез-
ли на скрипучих арбах в долины. Из камней Мангупа
была сложена деревня у подножия горы на берегах ис-
чезнувшего ныне ручья. Но и эта деревня не сохрани-
лась — она дала строительный материал для сел Залес-
ное и Красный Мак...
Еще один вид эстафеты веков...
Опустел Мангуп на многие десятилетия. Когда-никог-
да появятся на этом заброшеннохМ пепелище любопытству-
ющие путешественники. С иной целью приходили мест-
ные жители: в урочное время можно было услышать здесь
звон кос и гомон косарей.
Наконец стали наведываться археологи. И вот раскоп-
ки на Мангупе ведутся систематически.
Осадный колодец отыскался не сразу. Хотя логика
подсказывала: колодец в цитадели должен быть. На та-
кую мысль наводят многие примеры. Взять хотя бы зам-
ки в Мукачево и Ужгороде. Строители шли на невероят-
ный труд, прорубая толщу скал на десятки метров,—
лишь бы обеспечить цитадель водой.
А мангупский колодец не так уж глубок. Он оказал-
ся засыпанным всяким мусором, камнями. Трудно ска-
зать, чья это работа. Вполне возможно, что такая мера
предпринята турками после захвата крепости. Вопрос ос-
тается открытым...
Осадный колодец. Вода на самый крайний случай жиз-
ни. Как говорит шеф, глубинный НЗ, которым только и
жив человек в ситуациях чрезвычайных. И беда, если
НЗ этот не сберечь.
Вспоминается еще один осадный колодец. Но это сов-
сем иная история, связанная с «пещерным городом», ко-
торый расположен километрах в 6—7 к западу от быв-
шей столицы феодоритов.
Если судьба Мангупа нахМ более или менее ясна и во
мрак неизвестности погружено лишь начало ее, то о со-
256
соде исторические документы безмолвствуют. Мы не зна-
ем даже настоящего имени этого города.
Когда в Крыму появились первые ученые-исследова-
тели истории края, жители окрестных долин, указывая
на дряхлые руины, увенчивающие приземистую столо-
вую гору, произносили: старая крепость — Эски-Кермен.
Археологи выяснили, что город, возникнув в VI в. н. э.,
просуществовал почти семь столетий. Смерть его была
насильственной и внезапной.
Тут все ясно: памятный для Крыма (и не только для
Крыма) тринадцатый век — гибель, пожары, всеобщее
разрушение. Но нет ясности — что это был за город?
Какую роль играл он в жизни юго-западного Крыма?
Опять догадки, предположения, гипотезы? Да.
Археология — не коллекционирование разрозненных
фактов. Археолог реставрирует былую жизнь, историю с
ее закономерностями и исключениями. Однако в руки
исследователя попадают лишь крохи материальной куль-
туры веков и эпох. Порой этих крох совсем недостаточ-
но, чтоб утверждать что-либо определенное. Чаще, чем
того хотелось бы, ученые лишь предполагают.
Но иного пути нет.
Итак, был на плато Эски-Кермена город: белели сте-
ны базилик и дворцов, живописно громоздились дома, а
в стороне от них убого теснились хижины. Город жил
своей обычной городской жизнью: дымились гончарные
печи, грохотали под молотами кузнецов наковальни, по-
стукивали ткацкие станки, в лавках звенели золото и
медь, пели подойники, поскрипывали детские колыбель-
ки...
Городу нужен был хлеб, и он получал его с окрестных
полей. Выращивали зДесь просо и ячмень, выращивали,
конечно, и виноград. Подспорьем служили алыча, слива,
тута, инжир, мушмула, в лесных урочищах вызревали ле-
щина и грецкий орех, крупноплодная рябина, кизил. На
травянистых косогорах паслись стада, в основном мел-
кий рогатый скот — овцы и козы.
А люди, а жители города были как все—работали, лю-
били и ненавидели, веселились и горевали, хоронили близ-
ких, растили детей. О людях этих, об их этнической
принадлежности нет никаких сведений. Одно лишь извест-
но — официальным языком был греческий. Земля сохра-
нила в себе обломки капителей, надгробия и стелы, по-
меченные греческими надписями. Греческими были имена,
9. Крымские каникулы.
257
греческой (православной) — религия. Жилища и быт
людей устроены в значительной мере на греческий лад.
Выходит, это были греки? Ни в коем случае.
Есть для археологов одно счастливое обстоятельство,
а именно: подавляющее большинство народов хоронит
своих покойников в земле. Изучив некрополь, археолог
может судить об экономике, культуре, верованиях, об
уровне общего развития, этнической принадлежности по-
гребенных. А это сведения (порой скудные, порой обиль-
ные) о народе или племени, оставившем некрополь. За-
хоронения дают сведений больше, чем остатки жилихД.
И это понятно: глубоко в земле предметы сохраняются
лучше, чем оставленные на поверхности. Да никто и не
бросит, не оставит валяться просто так ни целый горшок,
ни нож, ни копье, ни статуэтку, ни дорогое украшение,
ни даже пуговицу. А в могилы ритуалом предусмотрено
положить те или иные предметы. Кстати, с большими
трудностями сталкиваются специалисты, изучающие, на-
пример, культуру Индии. Там с давних времен практи-
ковалось трупосожжение. А поскольку нет захоронений,
то нет (или почти нет) предметов древнего быта, при-
надлежностей культа и т. д.
Так вот, изучение захоронений Эски-Кермена позво-
ляет сделать вывод, что население его в этническом от-
ношении не было однородным. Эскикерменцы хоронили
покойников по-разному: в одних могилах находили та-
кую диковину, как тропические раковины каури; в дру-
гих бросается в глаза, что черепа погребенных непомер-
но вытянуты. Класть раковины каури в могилу — ритуал,
характерный для тавров и их потомков. Обычай вытяги-
вать черепа бытовал у аланов. Жители города были по-
томками тавров, скифов, аланов. Впрочем, это касается
всей горной и предгорной Таврики.
Эллинизация населения не дошла до сокровенных глу-
бин этноса. Такие отправления, как похороны, свадьбы,
обряды, связанные с новорожденными, всегда и у всех
консервативны, так сказать, незыблемы. Вполне веро-
ятно, что внутри греко-византийского конгломерата про-
должали жить и варварские языки, и исконные обычаи.
В общем, так или иначе, но город жил. Рядом прохо-
дил торговый путь, и это было существенно. С запада
херсонеситы везли гончарную посуду тончайшей выдел-
ки, ювелирные украшения, предметы культа, с востока
шли чудесной расцветки ткани, благовония, пряности.
258
У караванщиков, прибывавших из северных степей, были
войлок и крепчайший кумыс. Приходили обозы с гор, а
в них древесный уголь, дрова, лесная дичь.
Разноголосо надрывался базар.
В восьмом веке город был разрушен. Расчетливо и
основательно. После этого он полностью так и не опра-
вился до конца дней своих.
Что же случилось?
Наши вечерние бдения у костра часто превращаются
в лекции шефа. Ну хотя бы о хазарах, которые появились
в Крыму в 710 г. и до поры сосуществовали с местной
властью, исполнявшей волю Византии. О том, что мест-
ному населению жилось не сладко, говорит тот факт, что
в 787 г. юго-западная Таврика бурлила народным вос-
станием. Восстание было антихазарским. Во главе стоял
епископ Иоанн, глава Готской епархии *. Хазары пода-
вили восстание: о том свидетельствует документ религи-
озного характера — «Житие Иоанна Готского».
В «Житии» говорится о жестокости победителей, о том,
что многие погибли невинно. (Действительно, почти все
известные нам населенные пункты юго-западного Крыма
хранят следы жестокого разрушения, случившегося в
VIII в.) Потерпев поражение, сообщает анонимный ав-
тор, повстанцы выдали своих предводителей хазарам.
Иоанн был заключен в темницу.
Казалось бы, все ясно. Но «Житие» не столько по-
ясняет, сколько запутывает вопрос. После изучения ис-
торической обстановки, сопоставления событий и фактов,
добытых археологами, получается вот что.
Иоанн, сторонник иконопочитателей (а это была сво-
его рода политическая партия), находится в оппозиции
к иконоборческому правительству Византии. Хазары
же — союзники Константинополя. Готовится собор, на
котором иконопочитателп собираются дать бой иконобор-
цам. Иоанн поднимает свою епархию на вооруженную
борьбу. Восставшие одерживают победу за победой. Но
случается непонятное — одна за другой передаются в ру-
ки хазар освобожденные крепости. Восстание идет на
убыль. Хазары торжествуют.
* В Готскую епархию входила территория, известная ныне
как Южный берег и горный Крым.
9* 259
Тут скрыта какая-то тайна. Что же изменилось?
изменилось вот что: пока по Таврике гуляло народное
восстание, на Никейском соборе победили иконопочита-
тели, их сторонник воссел па константинопольский пре-
стол.
Антихазарское восстание в далекой Готской епархии
в политических комбинациях иконопочитателей потеряло
смысл. Его следовало срочно отменить. Но легко сказать:
отменить неудержимый поток народной войны, наверня-
ка уже успевший стать войной социальной, войной при-
тесняемых против притеснителей, неимущих против иму-
щих (такая метаморфоза вполне закономерна). Объяснить
дальнейшие события можно двояко. Епископ оставил свой
народ на произвол судьбы, а сам передался хазарам по
тайному сговору с ними. Не исключено и такое: народ
действительно передал его хазарам, узнав, что вождь за-
мышляет свернуть восстание.
Не правда ли, события, изложенные в «Житии», чи-
таются уже совсем по-иному!
Существует мнение, что Эски-Кермен — просто-напро-
сто большая укрепленная деревня. Хотелось бы увидеть
деревню, которую окружает тщательно продуманная и ве-
ликолепно выполненная (по всем правилам тогдашней
фортификации!) система неприступных укреплений. На
ее сооружение потрачены огромные средства и труд не
одного поколения. Это, несомненно, был город и город зна-
чительный, если не главный в округе.
Думается, мы не погрешим против истины, если пред-
ставим себе город, который окружен хазарами. Добавим:
волею судеб это оплот для теснимых завоевателями пов-
станцев.
Со всех сторон запах гари. На красную черепицу крыш,
на мостовую садится пепел. Горит убитая солнцем трава,
горят кучи хвороста, треща и нещадно дымя. Идет под-
готовка к осаде, и горожане выжигают кустарник па под-
ступах, а в окрестностях — траву и посевы.
В городе за отвесными стенами, на отвесных кручах
порядок и дисциплина. Каждый занят своим делом. На
башнях, у ворот, у камнеметов несут свою службу де-
журные. Укрепляются парапеты и настилы. Все, что мо-
жет загореться, убирается подальше от жилых кварталов.
Из казематов, вырубленных прямо в скалах, выдворен
скот, который там держали в мирное время. И пропах-
260
шие навозом подземелья заполняются кучами тяжелых
камней. Их собирают повсюду, везут на телегах, катят
перед собой по улицам.
И вот связь с миром почти прекратилась. Только не-
заметно, как змеи, выскальзывают в ночную темень за го-
род лазутчики. Так же тихо и неожиданно появляются у
тайных калиток в городской стене ходоки с той стороны.
Их рассказы неутешительны: всюду разорение, огонь,
казни. Народ перебит или разбежался по лесам.
Похоже, что в занятой хазарами стране безопаснее и
увереннее всего живут осажденные. Каждый обеспечен
водой и пшеном. Всем поровну. И каждый знает, что зер-
на в зерновых ямах хватит надолго. Есть и мясо — заби-
вают скот, загнанный на пустырь. Старшины, выбранные
общим сходом, говорят, что воды в осадном колодце до-
статочно.
Поначалу хазары вели себя смирно. Но потом налади-
лись заготавливать и подвозить дрова и обложили город
кострами. Их полыхание ночи напролет было зловещим
и Внушало защитникам ужас. Но помалу и к нему при-
выкли.
Хазары не пытались взять город штурмом. Знали: не-
приступен.
Но однажды штурмовать его все-таки попробовали.
Вышло это стихийно, само собой, без команд. Причиной
послужила особенно дерзкая и удачная вылазка защит-
ников. Хазары попытались перерезать им путь к отсту-
плению. Отбиваясь от преследователей, отряд таял, но
втягивался в приоткрывшиеся ворота. За ними, не отста-
вая, ломились осаждающие. Пока свои были по ту сторону
ворот, стоявшие на стенах почти ничего предпринять не
могли. А как только окованные полосовым железом створ-
ки со скрежетом сомкнулись, покатился град камней, по-
летели стрелы.
Но лавина не остановилась. Задние напирали на пе-
редних, и все вместе рвались покончить с непокорным
городом немедленно. Азарт и злость бросали людей на сте-
ны. Над головами передаваемые из рук в руки поплыли
штурмовые лестницы. На стены полетели тяжелые же-
лезные крючки, привязанные к длинным канатам.
Хазары совершили непоправимое. Со стен их методич-
но и хладнокровно расстреливали защитники. Тех, кто был
впереди, побивали камнями, скатывая их с площадок. То
же самое происходило у казематов, нависающих над
261
дорогой. Их амбразуры выплевывали валун за валуном,
обломок за обломком. Камни прыгали, ударяясь о стены,
о скалу, подскакивали, разрываясь от ударов на части.
Воины бросали пращи и копья и, держа щиты двумя
руками, пытались прикрыться, но камни летели отовсюду,
пробивая щиты, сбивая с ног.
В церкви, неподалеку от ворот, священник правил
службу. Когда началась свалка, вышел на стену, подняв
икону Георгия Победоносца над головой. Так и стоял,
бледный, с горящими глазами. А внизу, под стенами, был
кромешный ад. Защитники швыряли камни, отталкивали
лестницы, рубили канаты, крушили со всего маху возни-
кавших над кромкой парапета врагов...
Штурм не повторился.
Но то была победа, которая ничего не решала.
...Катастрофа разразилась под утро. Дикие крики раз-
будили тех, кто спал. По улицам в свете факелов и по-
жаров сновали пешие и конные хазары. И не было от
них спасения ни старому, ни малому...
Осадный колодец Эски-Кермепа — сооружение незау-
рядное. Крутонаклонный туннель шестью лестничными
маршами прорезает толщу скального массива. Для осве-
щения туннеля пробиты с внешней стороны окна. Охра-
на жила тут же, и из караулки (искусственной пещеры)
можно было попасть непосредственно на ступени первого
марша лестницы. Достигнув водоносного слоя, древние
инженеры соорудили довольно вместительную галерею, в
которой и собиралась подземная влага.
Существует легенда, что некто, кому было не по пути
с восставшим народом, предал его — сообщил врагу точ-
ное месторасположение колодца. Хазары проломили скаль-
ную стену и овладели водой. Впрочем, по другой версии,
пролом этот более поздний.
Так ли было на самом деле, трудно сказать. Но теперь
у подошвы утеса зияет огромная безобразная дыра, ве-
дущая в чрево скалы, к ее тайному роднику.
Спал я или не спал? Птицы подняли такой бестолко-
во-счастливый галдеж, что, не открывая глаз, знаю: солн-
це встает и день будет ясным. Может, иным был для Эски-
Кермена год 787-й? Закрываю глаза и зримо представляю:
город в огне, погром па его улицах... Уверен: эти картины
последних дней восстания близки к подлинной истории.
262
Я снова и снова взвешиваю все «за» и «против», опять —
уже в который раз! — пристаю к шефу с расспросами и
собственными догадками. Взять те же пещерные
церкви...
Пещерные церкви в горах Таврики — заслуга не од-
них лишь иконопочитателей. Нельзя же целую главу
местной истории сводить к заимствованию, к влиянию из-
вне. Тут дело сложней.
Духовные пастыри, бежавшие из Византии, прекрасно
знали, как притягательны для туземцев, пусть даже и
крещеных, древние места их языческого культа. Пото-
му-то старые, но не забытые капища в пещерах, у родни-
ков нередко с завидным усердием превращаемы были в
церкви и часовни, объявлялись святыми и чудотворными.
Так повое врастало в старое, иезуитски мудро подменяло
его собой, заставляло служить себе.
Ну, а беглые попы, миссионеры-проповедники?.. Они
тоже сыграли свою роль, недостатка в них Таврика не
испытывала.
Так я ему, шефу, и скажу.
Шеф помолчит и, возможно, скажет отвлеченно: мол,
когда ты осажден фактами, которые рассыпаются и про-
тиворечат один другому, обратись к своему сердцу — толь-
ко любовь к работе, к людям, к родной земле поможет не
потерять точку опоры.
И я думаю: плохие дети забывают родителей, хоро-
шие — помнят, чтят их. История, археология — наша па-
мять, наше знание о родителях, предках, наш поиск от-
вета на естественный и самый жгучий вопрос: так кто
же мы?
...Как жаль, что путешествия во времени, этот хлеб
насущный фантастов, всего лишь мечта, которой не дано
сбыться.
Симферополь
Борис Чупиков
«...И ПОЭТИЧЕСКИЕ СЛЕЗЫ»
аждый, кому довелось посетить Бах-
чисарайский дворец-музей, конечно, по-
долгу стоял у фонтана слез, испытывая
263
возвышенное и щемящее чувство. С гениальной проник-
новенностью выразил его А. С. Пушкин:
Фонтан любви, фонтан живой,
Принес я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слезы.
Благодаря Пушкину фонтан, изваянный талантливым
иранским зодчим Омером, обрел бессмертную славу.
Все это давно и хорошо известно. Однако даже в Кры-
му далеко не каждый знает о том, что у Бахчисарайского
фонтана есть двойник, созданный самой природой,— так
называемая Плачущая скала. Находится она сравнительно
недалеко от Бахчисарая, западнее трассы Симферополь—
Севастополь в долине реки Западный Булганак.
...Из села Лекарственного Симферопольского района'
полевая дорога вьется по холмистому левобережью Бул-
ганака, бежит мимо яблоневых садов к селу Пожарскому.
Километра через полтора снизу, от самой реки, подсту-
пает к дороге кудрявая роща. Тут и там над молодой зе-
ленью высятся густо повитые плющом деревья-великаны.
Можно пройти мимо рощи, ничего не заподозрив. Если
свернуть на тропинку, что спешит под зеленую сень,
то буквально через несколько шагов откроется известня-
ковый обрыв. Это и есть Плачущая скала.
Подножие скалы образует карниз. Скатываются по
нему капли родниковой воды и падают в задумчивый
ручей под скалой. В гроте, который прорезал левое крыло
известнякового обрыва, капли падают частым дождем, их
звон слагается в прозрачную хрустальную мелодию, ко-
торая вызывает в душе те же чувства, что и фонтан слез.
На скальной стене, правее грота, вода, пробившись из
глубокой трещины, изваяла подобие Бахчисарайского фон-
тана: из «чаши» в «чашу» переливается она тонкими
струями, пока не достигнет ручья, уносящего «слезы» в
синий пруд среди деревьев.
Между скалой и прудом лежит ровная площадка, во
которой в живописном беспорядке разбросаны огромные
обломки известняка. А вдоль Плачущей скалы выстрои-
лись в ряд старые деревья — грецкие орехи.
Это/ урочище привлекало к себе людей, наверное, с
незапамятных времен. И обрастало преданиями, легенда-
ми, становилось местом почитаемым, переходившим от
народа к народу.
264
Видеть Плачущую скалу мог и зодчий Омер. Скажем,
проездом в Бахчисарай из Гёзлёва (теперь Евпатория ),
в ту пору главного портового города Крымского ханства.
Или путешествуя по Крыму ради знакомства с его досто-
примечательностями.
Представляется такая картина. Жаркий летний день.
По каменистой дороге скачет одинокий всадник, судя по
одежде — чужестранец. Он пропустил караван осунувших-
ся, пропыленных невольников. В сердцах пришпорил ко-
ня. Потом огляделся: «Кажется, здесь»,— и свернул в
прохладную лесную тень. Заторопился, запрядал ушами
конь, уловив журчание родниковых струй. Омер привязал
коня к дереву и приблизился к скале. По ее каменному
лицу текли нескончаемые слезы.
Безмолвными тенями раскачивались в поклонах пи-
лигримы из глухих горных селений, старик-нищий из
выгнанных за ненадобностью рабов тянул к чужестран-
цу РУКУ» напоминающую высохший корень, а тот без-
отрывно смотрел на Плачущую скалу.
«Вот образ людского отчаяния, образ страданий,
которых так много выпадает на долю простого на-
рода».
Отдохнувший конь ходко перебирал копытами, а
всадник уже не оглядывал с прежним любопытством ок-
рестности. Его отрешенный взор выдавал напряженную
работу мысли. Он думал о том, как воплотить поразивший
его образ в предельно лаконичную форму, как соединить
идею со строгими канонами восточного искусства. Может
быть, он уже догадывался как.
И когда Крым-Гирей, разбойный владыка, повелел ма-
стеру выразить в камне свое личное горе — смерть люби-
мой жепы,— Омер уже знал, что он создаст памятник не
только угасшей любви, выразит не только скорбь личной
утраты...
Может, все было и пе так. Историю создания памят-
ника мы не знаем, и потому остается лишь строить до-
гадки. Но вот что важно: фонтан получился «очень крым-
ский». Тот же мотив присущ и крымскому подземному
миру.
В недоступной пока для туристов части знаменитой
Кизил-Кобы — Красной пещеры есть еще один нерукот-
ворный «Бахчисарайский фонтан». Именно такое назва-
ние спелеологи, открывшие это чудо природы, дали изу-
мительно красивому каскаду ванночек из траурно
265
черного кальцита. Даже формой каскад очень похож на
творение Омера.
В том и назначение художника — уловить самые сок-
ровенные мотивы бытия и сделать свое открытие всеоб-
щим достоянием.
Симферополь
Ирина Лезина
КАЛЛИСТОН
то весеннее воскресенье, с которого все
началось, я сидела дома и проверяла
ученические тетради. Работалось в тот
день плохо, не покидала тревога о дочери, которая недавно
вышла замуж и уехала за тысячи километров от меня.
Думала и о своем невеселом житье-бытье. Теперь я сов-
сем одна — в жизни не осталось ничего, кроме работы.
А работа не приносит радости. Не каждому дан учитель-
ский талант — вот и тяну лямку...
Чтобы дать отдых глазам, вышла на балкон. Может
быть, потому, что весенний воздух был удивительно про-
зрачен и непривычно четко вырисовывались загородные
просторы с волнистыми контурами холмов, мне вспомни-
лись вдруг голубые горные дали Крыма. Там, среди гор,
у моря прошло мое детство. А потом уехала учиться, во-
семнадцати лет вышла замуж, и с тех пор ни разу не
удавалось повидать родные места. Мимолетное воспоми-
нание о Крыме неожиданно растревожило.
...Голубеют внизу холмы и долины, а мы с отцом идем
по горному лугу — среди трав и цветов.
Откуда-то издалека всплыло:
Уйти в леса, с утра покинув дом,
Та-ри-та ри-та, ри-та-та та-ри-та...
Эта строчка совсем выпала из памяти.
И лишь в прозрачном сумраке ночном
Прийти назад, усталым и счастливым.
Стихи моего отца, до боли знакомые, до боли забы-
тые. Чуть не заплакала! И дала себе слово во время от-
пуска поехать в Крым. Не в родпой поселок, ставший
266
теперь шумным курортом, а в тишину гор и лесов. Так
захотелось мне туда, где были мы с отцом в год моего
отъезда! Смутно вспоминалась глубокая зеленая чаша до-
лины, в вёрховьях ее возносились в небо две высоких
остроконечных горы, похожие, как близнецы.
Отец сказал, что между ними лежит древний перевал
Каллистон, в переводе с греческого — «Прекраснейший».
Я упросила его пройти на обратном пути через этот пе-
ревал. Пошли. Но заблудились. Приближался вечер, и
отец почему-то свернул в сторону по первой попавшейся
дороге. А я .долго еще оглядывалась, чтобы запомнить и
когда-нибудь вернуться.
Не потому ли сейчас потянуло меня туда, к несбыв-
шемуся?
Теперь по вечерам я листала старый отцовский путе-
водитель, разыскивала на карте заветные места. Имя Пре-
краснейшего не встречалось нигде. Но я упорно продолжа-
ла поиски — ходила по библиотекам. Это было похоже на
увлекательную игру, которая захватывала меня с каждым
днем все сильнее. Каллистон стал моей мечтой, надеждой.
Наконец нашла: одна из старых книг упоминала о моем
перевале.
Пришло лето, вот я в пути. Не доезжая Белогорска
увидела вдали очерченные легкими и смелыми контурами,
насыщенные мягкой голубизной остроконечные вершины.
Между ними светился треугольник неба — мой Каллистон.
Маленький автобус повез меня из Белогорска на юг.
Вот и Красноселовка, ближайшее к перевалу сельцо. Ле-
систые горы бережно держат в ладонях несколько доми-
ков под обомшелыми черепичными крышами. На юге ча-
ша долины сужается в ущелье, таинственное и сумрач-
ное даже в солнечный полдень. Пахнет лесной свежестью,
зеленеют травы, светятся на кустах шиповника розовые
и белые звезды цветов. Над ущельем, кажется, уже совсем
близко — возносятся в небо два пика Каллистона.
Поселилась я у одинокой старушки Евдокимовны в
домике на склоне горы, у самого леса. Из окна струилась
прохлада, насыщенная запахами хвои и сена, чуть от-
сыревшего от росы. Доносилось журчание Танасу, горной
речки, которая бежит оттуда — от Каллистона. Всю ночь
не смолкали соловьи.
Жили мы с хозяйкой дружно. Рано утром я помогала
ей на огороде, приносила воду из родника, затем уходила
в лес.
267
Мое детство прошло в восточном Крыму среди голых
скал и поросших сухой полынью холмов. Семилетней де-
вочкой отец повел меня в горы, и я впервые окунулась в
зеленый прохладный сумрак под раскидистыми кронами,
увидела серебристые стволы мощных буков, алые пионы
среди высокой сочной травы, грибы-дубовики величиной
с тарелку. Лес представлялся мне олицетворением красо-
ты, богатства и щедрости природы, беспредельной, как
жизнь, которая только начиналась.
И теперь вдруг показалось: стоит побродить по гор-
ным лесным тропам и вернется что-то такое, что я давно
потеряла в себе. Никогда еще у меня не было столько
времени, чтобы поразмыслить над прожитыми годами. И
никогда еще я не видела себя с такой беспощадной яс-
ностью. Неудачница во всем: личная жизнь не сложилась,
работа не получается. Понимаю, что так нельзя жить,
однако продолжаю плыть по течению...
Наконец почувствовала себя готовой к походу на Кал-
листон. Шла с замиранием сердца: могу ведь заблудить-
ся и не выбраться до ночи из леса. А еще прошел слух,
что тут появилось множество диких кабанов. Однажды
они якобы даже напали на женщин, работавших в саду.
Правда, в краеведческой брошюре я прочитала, что ди-
кие кабаны могут напасть на человека только тогда, когда
они ранены. Или весной, в период опороса. А вдруг ка-
кой-либо кабанихе вздумалось опороситься в июне?
Дорога по дну ущелья, знакомый, памятный с детства
пейзаж: нестерпимая игра бликов в струях Танасу; сол-
нечные полянки, обрызганные алой земляникой; огром-
ные слоновьи уши — лопухи; зеленые прохладные тунне-
ли в зарослях ломоноса. Плети этой лианы так густо опу-
тали деревья, что кажется, будто вдоль речки стоят виш-
ни в цвету. Говорят, ломонос угнетает деревья. Но так
изящны его белые соцветия, такой источают аромат, что
напрочь забываешь об угнетении и видишь в растении
лишь удивительную красу крымского леса.
На влажной глине отпечатались следы с раздвоенны-
ми копытцами. Кабаны? Вдруг один из них стоит там,
за поворотом,—огромный, как медведь, клыкастый, още-
тинившийся? Я остановилась в нерешительности А что
если заранее предупредить зверя о своем приближении —
может, он предпочтет уклониться от встречи? Буду петь!
«...течет река Волга, конца и края нет...»
268
Моей реке тоже не было конца. Вытекает ли она из-
под Каллистона или исток где-то в стороне, под Караби-
яйлой? Я шла по руслу уже больше двух часов, не видя
ничего, кроме сплошных зарослей. Оставалось только га-
дать, где может находиться перевал — на юге, востоке или
западе от меня. Единственное, в чем была уверена,— что
он не на севере, так как оттуда я пришла. Наконец ре-
шила свернуть прямо на юг.
Пошла по довольно крутому склону. И сразу, как по
волшебству, густые беспорядочные заросли сменились ста-
рым буковым лесом — такого я еще никогда не видела.
В прозрачном полумраке отливали серебром светло-серые
колонны стволов. Пласт прошлогодней листвы, то там, то
здесь выхваченный из тени солнечными зайчиками, пе-
реливался, как золотая парча. Мощные деревья стояли
просторно, напоминая корабельную рощу, где видно да-
леко вглубь.
У разветвления тропы я свернула влево и воткнула
палочку-ориентир, чтобы узнать место, если придется вер-
нуться. Повсюду валялись скорлупки буковых орешков,
любимого лакомства кабанов. Пировали они здесь недав-
но: разрытая земля была еще влажной. Я снова приня-
лась петь, если можно было назвать пением вопли, ко-
торые вырывались из пересохшего горла вперемежку с
тяжелым дыханием.
Но, оказывается, в лесу были не только дикие свиньи:
на мой голос неожиданно отозвался громкий собачий лай.
Я обмерла. Свирепая пастушеская овчарка, забежавшая
с горного пастбища? «Гав! Гав! Гав!» —раздалось снова,
и горы ответили многократным гулким эхом, словно на
меня мчалась целая свора псов. Помню, отец говорил, что
крик самца косули похож на лай. Но не до такой же сте-
пени!.. Прекратить пение п пробираться как можно ти-
ше — может быть, пробежит стороной? Но тогда могу
наткнуться на кабанов. Что же делать?
Мое сомнение разрешило яростное мычание, раздав-
шееся совсем рядом. Мгновенно в памяти возник и бык
Мишка, от которого приходилось удирать в детстве, и рас-
сказ Евдокимовны о том, как у них в селе бугай убил
человека. Забыв о собаке, я со всех ног бросилась назад.
Ломались под ногами сухие ветки, и их треск разносил-
ся по лесу. За несколько минут я потеряла метров двести
с таким трудом набранной высоты, и наконец в изнемо-
жении привалилась к стволу раскидистого дуба, на
269
который можно было забраться в случае чего. Прислуша-
лась: наверху, продираясь через кустарник, убегало жи-
вотное, перепуганное, наверное, не меньше меня...
Повернув голову, я увидела в просвете между ветвя-
ми голубеющую и безнадежно далекую пирамидальную
вершину у Каллистона. Перед ней зиял провал ущелья с
непроходимыми чащобами. Даже отец не сумел тогда
найти дорогу к перевалу — где уж мне!
Спустилась обратно к Танасу, Посижу, отдохну — и
домой. Вот и конец моей мечте. Не смогла, сдалась, не
хватило меня и на это. Да и что может измениться от
того, побываю я на Каллистоне или нет? Детская игра,
больше ничего!
А потом ноги неожиданно понесли меня снова на гору.
У развилки с палочкой свернула теперь вправо. Тропа
вскоре потерялась среди перерытой листвы; за деревьями
опять замаячила грань голубой пирамиды. Я засекла на-
правление по компасу и стала пробираться к ней напря-
мик по крутому склону. Пот катился по воспаленному
лицу и ел глаза, волосы были мокрыми. Легкие судорожно
хватали воздух, сердце то пускалось вскачь, то, казалось,
переставало биться. А если идти потихоньку? Нет, все
равно не дойду, не успею дотемна. Что ж, посмотрю
только, что за поворотом,— и назад. Вот и поворот, но
ничего не видно за деревьями. Придется подняться до той
вон пролысины. И повела, повела подвернувшаяся опять
под ноги тропинка, заманивая все дальше и выше.
Лес кончился. Я стояла на небольшой полянке, над
которой вздымался знакомый скалистый пик. По ту его
сторону должен лежать мой Прекраснейший. Гору не
обойти: склоны ее изрезаны оврагами, вздыбились скаль-
ными кряжами. Попасть к Каллистону, наверное, можно
только через вершину — вроде бы с этой стороны подъем
возможен. А спуск по противоположному склону? Будь
что будет — иду!
Хватаясь за кусты, я полезла. Вскоре стали попадаться
огромные каменные глыбы, беспорядочно наваленные друг
на друга. Проходы между ними заросли терновником,
который предательски маскировал провалы и трещины.
Исполинское дерево, сраженное, вероятно, молнией, за-
стряло среди скал — кора обгорела, а толстенный, в два
обхвата ствол уцелел и лежал, выбеленный солнцем и
ливнями, точно спящее многорукое чудовище. Представ-
ляю, какие бушуют здесь стихии. В хорошее местечко я
270
зашла, нечего сказать! А если подвернется нога или сор-
вусь со скалы? Что тогда? Не желая волновать Евдоки-
мовну, я не сказала ей, куда иду. Кто ж догадается, где
меня искать?
Но — в путь! Пришло, должно быть, второе дыхание,
и я отважно перепрыгивала через расселины, одним ду-
хом взлетала на скальные глыбы. Каждая из них казалась
последней — выше ее не было видно ничего, кроме неба.
А потом вырастали все новые и новые ступени этой чер-
товой лестницы. Еще рывок, и вот же — вершина!
Только здесь я спохватилась, что вокруг потемнело,
солнце затянулось мглой, по склонам гор ползли седые
космы тумана. Внизу смутно прорисовывалась глубокая
впадина Каллистона. Я еще успела засечь по компасу
направление спуска к перевалу, и видимость тут же пол-
ностью исчезла. Не было ничего: ни соседних гор, ни ле-
сов, ни неба — одна только макушка скалы под моими
ногами, как крошечный островок посреди моря сплошного
тумана.
А может быть, это не туман? Высота гор у Каллистона
свыше тысячи метров. Они бывают окутаны тучами. Зна-
чит, и я сейчас в недрах тучи — там, где рождаются дож-
ди и электрические заряды? Да еще торчу на макушке
пика как мишень для молнии!
Не успела подумать, как мгла озарилась ослепитель-
ным малиновым пламенем, слившимся воедино с громо-
вым ударом. В панике я бросилась вниз. И вдруг нога
повисла в пустоте — я чудом удержалась, вцепившись в
выступ скалы. С трудом подтянулась и села. Сорвавшийся
камень долго катился и прыгал внизу, ударяясь о скалы.
Немедленно взять себя в руки! Иначе выбелит солнце
мои косточки, как то рухнувшее дерево.
Достала компас. Придется спускаться прежним пу-
тем — рисковать при такой видимости нельзя. Обидно:
дойти почти до цели и вернуться ни с чем. Или рискнуть?
Надо только все время сверяться с компасом: насколько
я успела рассмотреть, слева обрыва нет и вскоре должен
начаться травянистый склон.
Опять молния! Ни с места — сиди, не улеглась еще
дрожь в ногах. Теперь, кажется, можно. Только не торо-
питься, рассчитывать каждый шаг. Скалы осклизли —
начался дождь,— и я мучительно долго сползала по ним,
нащупывая опору для рук и ног, поминутно останавли-
ваясь и сверяясь по компасу. Господи, да где же этот
271
травянистый откос? Правильно ли иду и не окажусь ли
опять на краю пропасти? Но вот. нога ступила на мягкое.
Сделав несколько неуверенных шагов по траве, я почти
бегом устремилась к седловине.
Тучи внезапно разорвались. Лучи солнца пронзили
туман, и он устремился вверх, превращаясь на лету в
легкие белые клочья. Последние капли дождя, крупные
и теплые, летели, сверкая на солнце и отливая голубизной
неба и яркой зеленью умытого леса.
Вот он, Каллистон,— зажатая двумя крутобокими вер-
шинами седловина. Над плавным изгибом горного луга
взбираются по склону могучие буки и останавливаются
перед отвесными бастионами скал. Я невольно содрогну-
лась: стоило при спуске отклониться немного вправо, и...
Но не отклонилась же, рассчитала точно. И вообще я се-
годня молодец! Охваченная пьянящей радостью, раскинув
руки, как крылья, я бежала по горному лугу. И пела,
вернее, кричала: а-а-а!
На дне седловины угадывалась слабая тропа. Кто
положил ей начало? Может быть, здесь спускались с гор
к морю еще люди каменного века? А позже проходили
торговые караваны? Как должны были ликовать путники,
достигнув перевала: опасный путь через глухие леса и
ущелья оставался позади, а впереди, за обнаженными
холмами цвета терракоты, туманно-синей стеной вставало
море. Разве можно было дать перевалу лучшее название,
чем Прекраснейший?
Солнце уже склонялось к западу. Так не хочется ухо-
дить. Однако надо спешить. Тропинка повела по седло-
вине к северу — туда, где далеко внизу белели крохот-
ные домики моей Красноселовки. Мысленно продолжив
ее направление по лесистым склонам, я прикинула, что
это, вероятнее всего, и есть та самая тропа, с которой
спугнул меня утром непонятный зверь. Пойду по
ней!
Перед спуском задержалась на уступе: какой простор-
ный мир! Цепи гор вставали одна из-за другой, чем даль-
ше, тем яснее и воздушнее. По их мягким складкам плы-
ли и плыли легкие тени облаков. На душе было светло.
Жить так, как жила до сих пор, больше не стану. При-
няв такое решение, я впервые за много лет почувствовала
себя уверенной и сильной.
Ветер перемен, казалось, летит навстречу и вот-вот
подхватит и унесет с собой. Будет трудно? Ну и пусть.
272
Был на моем пути не один перевал. Вся наша жизнь —
преодоление перевалов. Этот самый важный. Прекрас-
нейший!
Харьков
Евгений Веникеев
ЛЕСТНИЦЫ СЕВАСТОПОЛЯ
ород возник на обрывках скал и хол-
мов, соединенных лестницами, мостами
и винтообразными узенькими тропин-
ками». Это Лисс, портовый город, созданный фантазией
Александра Грина. Но это и Севастополь. Сам писатель
признавался в «Автобиографической повести», что «неко-
торые оттенки Севастополя вошли в мои города: Лисс,
Зурбагап, Гель-Гью и Гертон». Обратите внимание, какая
особенность привлекла здесь писателя, обладавшего обо-
стренным чувством прекрасного: сложный рельеф, разме-
щение зданий на разных уровнях и, главное, лестницы.
Лестницы Севастополя... Они взбегают на холмы, спус-
каются в овраги, в три, пять, десять раз сокращают путь
к вершинам холмов, откуда только и можно увидеть этот
необыкновенный город. Вот вы идете по Большой Мор-
ской или по проспекту Нахимова. Оторвитесь от троллей-
бусных проводов, сворачивайте на Синопский или Таври-
ческий спуск, и через несколько минут окажетесь на
вершине Центрального (Городского) холма. Тут-то перед
вами и откроется... С одной стороны — потрясающая пер-
спектива бухты, рейда и открытого моря (если лето, то
всё — аквамарин, если зима — серо-коричневые валы,
штурмующие старые стены Константиновского форта), с
другой — севастопольские холмы, увенчанные темной зе-
ленью Малахова кургана и белыми стенами застройки
Воронцовой горы.
И везде лестницы! Они во дворах, на бульварах, в
парках, в скверах, на территории заводов и фабрик, школ
и гостиниц, и даже вместо улиц. Лестницы не только не-
отъемлемая часть облика города, придающая ему непов-
торимый колорит, но и часть жизни севастопольцев, ко-
торые ежедневно клянут их при подьеме, и благословляют
при спуске.
273
Лестницы, как и улицы,— свидетели истории города,
которому в 1983 г. исполнится 200 лет. Здесь рвались
бомбы и снаряды, ступени и парапеты лестниц крошились
от осколков, после сражений их восстанавливали, пере-
страивали, любовно украшали и давали названия в па-
мять о знаменитых в отечественной истории людях или
событиях. Спускаясь по гранитным ступеням, вы как бы
проникаете в глубины истории. А она — со всех сторон:
немногие уцелевшие (а вернее восстановленные) дома,
прилепившиеся к скалам, в просветах марша — то бухта,
замкнутая замшелыми стенами старых фортов, то’ под-
черкнутые синевой неба вертикали обелисков...
А сколько их, лестниц Севастополя? Давно ломаю го-
лову над этим вопросом. Я изучил крупномасштабные
планы города, в котором родился и прожил всю жизнь и
который страстно люблю, составил и постоянно дополняю
список лестниц, но ответить на этот вопрос, наверное, не.
смогу никогда — их сотни, больших и малых. И ежегод-
но возникают новые.
Тогда я решил ограничиться лишь теми, что заменяют
улицы и расположены только собственно в городе, исклю-
чив такие, тоже «лестничные» районы, как Белокаменск
(бывший Инкерман), Балаклаву и мыс Фиолент (огромная
лестница там от бывшего Георгиевского монастыря к мо-
рю — одна она заслуживает специального исследования
или поэмы). Так вот, больших лестниц, которые служат
в настоящее время улицами в Севастополе, я насчитал
пятьдесят одну. Пятьдесят одна улица — из ступеней!
Среди них есть парадные, поднимающие пешехода к па-
мятникам и монументам, и рабочие — узкие, извилистые,
сбегающие к причалам порта и проходным заводов. Мра-
морных, гранитных, известняковых, бетонных ступеней
коснулись ноги миллионов. Это улицы, по которым нель-
зя проехать ни на чем!
Какая лестница построена первой? О самых ранних
мы почти ничего не знаем. Их строительство началось од-
новременно с застройкой города. Первоначально они бы-
ли деревянными, а может быть, представляли собой про-
сто ступени, вырубленные в скалах. В 80-х годах XVIII в.
была построена деревянная лестница к Графской при-
стани. В 30-х годах XIX в. здесь появились уже камен-
ные ступени, а около 1840 г. по их сторонам построили
павильоны в стиле русского классицизма. Завершил ан-
самбль пристани возведенный в 1846 г. портик доричес-
274
кого ордера. Теперь это своеобразный символ Севастополя,,
известный, наряду с памятником затопленным кораблям,
всем.
Автор комплекса Графской пристани — инженер-пол-
ковник Джон Уптон, англичанин на русской службе —
создал сооружение простым и величественным, использо-
вав обычные приемы классической архитектуры —
правильно найденные пропорции, соразмерность де-
талей.
В 1839 г. был утвержден первый генеральный план
застройки Севастополя, составленный тем же Д. Уптоном
по инициативе командующего флотом адмирала
М. П. Лазарева, много сделавшего для Севастополя. Про-
ект предусматривал снос хаотичной, трущобной за-
стройки на Центральном (или Городском) холме, кото-
рый в ту пору носил колоритное название Хребта без-
закония — ввиду обилия кабаков и иных злачных заведе-
ний. Здесь закладывалась главная часть города, планиров-
ка которой сохранилась до наших дней. Тогда и на-
чалось строительство лестниц на Центральном холме.
Первой из ныне существующих следует считать ту, что
ведет с проспекта Нахимова на Матросский бульвар, по-
строенный около 1834 г. (тогда он назывался Малым, в
отличие от Большого — Исторического).
Многие из лестниц безымянны, другие носят имена
улиц, на которых расположены, некоторые удостоены соб-
ственного названия. Так, спуск Петрова назван в честь
руководителя восстания (1905 г.) на учебном судне
«Прут».
А какая славная страница истории стоит за наиме-
нованием Синопский спуск! Как известно, в ноябре 1853 г.
Черноморский флот под командованием П. С. Нахимова
наголову разгромил турок в Синопской бухте. В память
об этом историческом событии одна из главных лестниц
города, ось застройки Центрального холма, и получила
такое название. Лестница начинается от проспекта На-
химова широкими парадными маршами, а после обшир-
ной площадки разделяется на два криволинейных панду-
са со ступенями. Они круто поднимаются вверх, сходятся
и снова сменяются парадными маршами, ведущими к под-
ножию величественного памятника вождю революции
В. И. Ленину.
Сооружение лестницы — такой, как она сейчас есть,—
велось в 50-х — начале 60-х годов, в ее проектировании
275
принимали участие архитекторы В. М. Артюхов,
Ю. Н. Белькович, Б. В. Калинков и И. Н. Сдобников.
Последний внес особенно заметный вклад в создание се-
вастопольских лестниц: кроме Синопского спуска, он про-
ектировал лестницы по улицам Марата и Свердлова,
участвовал в разработке проектов многих других.
В Севастополе есть лестницы, являющиеся своеобраз-
ными памятниками. Это спуск Водопьянова на Северной
стороне, у моря. Начинается он на площади генерала За-
харова и ведет в Инженерную балку. Тысячи пешеходок
поднимаются и спускаются по лестнице — на работу, с
работы, к причалам городских катеров. Но мало кто бро-
сит беглый взгляд па маленькую каменную доску, уста-
новленную слева у начала спуска, большинство прохо-
жих не дает себе труда разобрать полустертую надпись.
А зря. Этот текст стоит прочесть! Вот он: «Трап выстроен
силами кр-в (красноармейцев.— Е. В.) и комсостава 11-го
арт. полка в 1929 г.» Эта лестница — памятник трудово-
му энтузиазму воинов Красной Армии в те далекие годы.
А какой романтикой веет ог морского слова «трап» (так
на кораблях называют лестницы!)! Такие реликвии пер-
вых лет Советской власти заслуживают самого благого-
вейного к себе отношения, и очень жаль, что некоторые
из них находятся не в лучшем состоянии.
Лестницы сооружались практически в течение всех
двухсот лет существования города, стали его историей,
неотъемлемой частью и украшением. После Великой Оте-
чественной войны кое-какие были ликвидированы, а мно-
гие построены заново. Строительство продолжается и
теперь. В 1980 г. появилась самая «юная» лестница—меж-
ду улицами Гоголя и Ялтинской. Но нужно с сожале-
нием сказать, что своим качеством сегодняшние лестни-
цы и подпорные стены далеко уступают тем, что
сооружены лет двадцать-тридцать тому назад. Гранит и ди-
орит заменили серые, скучные бетонные набивные сту-
пени (которые к тому же скоро разрушаются), вместо
стен из дикого камня с фигурной расшифровкой швов
возводятся бутобетонные с грубыми следами опалубки.
Создатели этих «шедевров» не понимают, что это — не
только дорога, средство связи при сложном рельефе, по
и один из основных элементов архитектуры Севастополя.
Планировка, композиция и внешний вид лестницы не
менее важны, чем фасады и расположение зданий, ан-
самблей.
1276
Так называемое Городское кольцо Севастополя, ко-
торое составляют три улицы — Ленина, Большая Мор-
ская и проспект Нахимова — решением Севастопольского
горисполкома объявлено комплексным памятником ар-
хитектуры местного значения. В этот ансамбль как его
естественная и неотъемлемая часть входят и лестницы.
Без них ведь не было бы связей между нижним уровнем
и верхними террасами, в промежутках между зданиями
смотрелись бы обрывы и косогоры.
Вся застройка городского кольца, как и окаймленного
им Центрального холма, выполнена в конце 40-х—50-х го-
дах, в трудный послевоенный период. Особо подчеркнем:
в исключительно короткий срок. При этом (что очень
важно) в единой стилевой характеристике: немногие со-
хранившиеся дореволюционные и довоенные здания ор-
ганически вписаны в общий ансамбль, не контрастируют
с ним. Объясняется это тем, что архитекторы того вре-
мени работали в одном стиле, широко использовали эле-
менты классической ордерной системы, элементы и прие-
мы эпохи Возрождения.
В Севастополе, если вы заметили, общее архитектур-
но-стилистическое направление своеобразно и связано с
местными условиями — теплым климатом и приморским
расположением. Учитывалось также, что застройка юж-
ного города должна иметь свой колорит. Вот почему зда-
ния периода восстановления имеют лоджии, балконы, на
крышах — башни, балюстрады или ротонды. Все это в
сочетании со сверкающей белизной стен, блеском моря
и южного неба, с вьющейся по фасадам зеленью создает
неповторимый, незабываемый и романтический облик Се-
вастополя.
И конечно же лестницы, трудно даже представить се-
бе город без лестниц! Самая протяженная и заметная из
них — Синопский спуск, о котором уже говорили. Не
уступает ему и Таврический спуск. Его ступени выложены
из серого гранита, каменные подпорные стены увенчаны
фигурной балюстрадой, вдоль маршей возвышаются кра-
сивые ажурные, металлические опоры для светильников.
Спуск производит впечатление одновременно и величест-
венное и уютное. Последнее объясняется тем, что ступе
ни его, в отличие от синопских, не высоки, а подъёмы меж*
ду площадками пологи.
Идешь по ней, идешь, и вдруг —труба! Огромная,
металлическая, пересекающая лестницу и зачеркивающая
277
ее очарование. Почему? Оказывается, несколько лет на-
зад таким «экономным способом» строители проложили
теплотрассу. Вот вам — и архитектура, и романтика!
Таврический спуск продолжает улицу Людмилы Пав-
люченко на Центральном холме, затем, спускаясь вниз,
пересекает одну из главных транспортных артерий Се-
вастополя — улицу Большую Морскую и заканчивается
в детском парке имени Ленинского комсомола. Это не
только значительное монументальное сооружение, но и
важное средство сообщения между жилыми кварталами
на вершине холма и троллейбусными линиями внизу. Ут-
ром и вечером, в часы «пик», по лестнице течет непре-
рывный поток пешеходов.
Верхняя и большая часть лестницы до улицы Боль-
шой Морской сооружена в начале 50-х годов по проекту
архитектора Г. Г. Швабауэра, нижняя — у парка имени
Ленинского комсомола — в конце 60-х — начале 70-х го-
дов. Создателем проекта этой части является известный
севастопольский архитектор, автор всех послевоенных ге-
неральных планов города Валентин Михайлович Артю-
хов (1913—1978).
Очень хороша, по-моему, и лестница, что идет от пло-
щади Пушкина по улице Сергеева-Ценского (1961 г., ар-
хитектор К. В. Бутова) *. Большое расстояние между
линиями застройки в этом месте позволило создать вдоль
широкого монументального подъема живописный сквер
с террасами, где так приятно посидеть на скамье, любу-
ясь панорамой Южной бухты, Корабельной стороны, Зе-
леной горки.
Есть лестницы узкие, крутые, зажатые подпорными
стенами и стенами жилых домов. Такова лестница по
улице Алексакиса, поднимающаяся на Центральный холм
и от улицы Ленина спускающаяся на Большую Морскую.
Она по-своему романтична и даже таинственна.
Но не только вокруг Центрального холма вьются лест-
ницы. Прекрасна и та, что ведет на Малахов курган,
комплексный исторический памятник, место героических
подвигов севастопольцев в 1854—1855 и 1941—1942 гг.
Курган был местом паломничества туристов всего мира
еще до Великой Октябрьской социалистической револю-
ции. Но его благоустройство и комплексное архитек-
.* В проектировании лестницы принимал участие и автор
очерка.—Ред,
278
турное оформление произведено только в советское вре-
мя — к столетию первой обороны. В ансамбль мемориаль-
ных сооружений были включены и памятники героям вто-
рой обороны города.
Главной осью ансамбля является парадная лестница
с улицы Героев Севастополя па вершину кургана и про-
дол жающаЦ ее главная аллея. Перспектива аллеи замк-
нута приземистой оборонительной башней, па площадке
которой горит Вечный огень.
От парадного входа — портика, выполненного архитек-
тором А. М. Вейзеном около 1905 г.,— начинается поло-
гий подъем. Затем лестница раздваивается и снова сое-
диняется, образуя большую лужайку с любовно ухожен-
ным газоном. Лестница построена в конце 50-х годов по
проекту архитектора Г. Г. Швабауэра; ивы, посаженные
в те годы, разрослись и осеняют лестничные марши стру-
ящимися по ветру ветвями. Подъем приводит к большой
площадке, даже площади, с которой начинается главная
аллея. Это прекрасная видовая площадка; с одной точки
вы можете увидеть и центральную часть города, и от-
крытое море в просвете между Николаевским и Констан-
тиновским мысами, и Северную сторону, увенчанную пи-
рамидой храма св. Николая на Братском кладбище.
Походите не спеша по севастопольским лестницам,
присмотритесь к их затейливому рисунку, постойте на
площадках, поглядите окрест, и вам откроется город ве-
личественный и романтически таинственный, с мужест-
венным и прекрасным лицом — город-герой Севастополь.
Севастополь
Сергей Вернадский
«ЗДЕСЬ ВСТРЕТИЛАСЬ С МУЗОЙ...»
(А. А. Ахматова в Крыму)
Моя биография — в моих стихах.
А. Ахматова
нна Андреевна Ахматова и Крым...
Такая тема звучит пока еще не-
привычно, хотя установить сам факт
279
ее неоднократного пребывания в Крыму и «крым-
ское происхождение» многих ее строк не представляет
особого труда. Следует, однако, оговориться (дабы чи-
татель не сделал ложных выводов): воспоминаний о
пребывании поэтессы в Крыму пе обнаружено, а в ее
собственных воспоминаниях крымские страницы запол-
нены весьма скупо и неравномерно.
В одном из вариантов автобиографических заметок
Ахматова писала о своем детстве: «Каждое лето я про-
водила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и
там подружилась с морем. Самое сильное впечатление
этих лет — древний Херсонес, около которого мы жили».
В другом варианте этих записок сказано, что она полу-
чила прозвище «дикая девочка», бросалась с лодки в от-
крытое море, купалась во время шторма, загорала до то-
го, что с нее сходила кожа, и всем этим шокировала про-
винциальных севастопольских барышень. Воспоминания
записывал ись пол века спустя, а еще ра ньше поэтесса
сказала о своем детстве словами поэмы «У самого моря»
(1914):
Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли на плоском камне.
Ко мне приплывала зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой и веселой
И вовсе не знала, что это — счастье.
Затем следует еще одна крымская страница: «В 1905 г.
мои родители расстались и мама с детьми уехала на юг.
Мы целый год прожили в Евпатории, где я дома прохо-
дила курс предпоследнего класса гимназии, тосковала по
Царскому Селу и писала великое множество беспомощ-
ных стихов. Отзвуки революции Пятого года глухо дохо-
дили до отрезанной от мира Евпатории». В связи с жиз-
нью в Евпатории Ахматова в одной из заметок делает
примечание: «бедность». Ее семья жила в Крыму не из-за
снобизма — и сама она, и ее сестры болели туберкулезом.
Судя по отрывочным данным, в эти годы Ахматова еще
раз или два приезжала в Севастополь.
В это время Ахматова продолжает писать стихи:
встретившаяся ей па крымском берегу Муза не оставляет
ее, хотя их отношения складываются совсем не просто.
Тем не менее первая публикация состоялась уже в 1907 г.,
280
а в 1912 г. выходит в свет первый сборник «Вечер», при-
несший Ахматовой литературную известность. Правда,
ни в одном из стихотворений сборника Крым не назван,
но с некоторой долей вероятия к крымским стихам
можно отнести «Рыбака» и «Сладок запах диких вино-
градин...»
После замужества (год 1910-й) Ахматова живет в Цар-
ском Селе под Петербургом, путешествует по Европе.
Казалось бы, крымские впечатления должны были по-
тускнеть и заслониться новыми. Этого все же не про-
исходит. В стихотворении 1913 г. они настолько бесспор-
ны, что не требуют комментариев:
Стать бы снова приморской девчонкой,
Туфли на босу ногу надеть,
И закладывать косы коронкой,
И взволнованным голосом петь.
Все глядеть бы на смуглые главы
Херсопесского храма с крыльца
И не знать, что от счастья и славы
Безнадежно стареют сердца.
Севастопольский период сохранился в памяти Ахма-
товой не только во всем обаянии первозданности и есте-
ственности, но и приобрел со временем даже характер
идеала, образа жизни, к которому хотелось бы вернуть-
ся. Настроением этим проникнута и упомянутая нами
поэма «У самого моря».
Поэма была написана в деревне Слепнево около Бе-
жецка летом 1914 г., когда уже началась первая миро-
вая война. В ней, по собственному признанию, Ахматова
«простилась со своей херсонесской юностью». А сво-
его рода начальным импульсом послужило одно из сти-
хотворений Александра Блока. Сохранился отзыв и самого
А. Блока о поэме. Отметив присутствие в ней «отрад-
ного, свежего» и сделав несколько частных замечаний,
Блок советует Ахматовой: «Тоже и «сюжет»: не надо
мертвого жениха, не надо кукол, не надо «экзотики», не
надо уравнений с десятью неизвестными: надо еще жест-
че, неприглядней, больнее». Но если сюжетную конструк-
цию поэмы, разного рода театрализованные облачения и
декорации Блок не приемлет, то что тогда вызвало у не-
го «отрадное» и«свежее» чувство? Несомненно, это и за-
чин поэмы (приведенный в начале нашего рассказа), и
картины севастопольского побережья в разные времена
года, и «языческие» черты характера юной героини.
281
Присмотримся повнимательней к таким строчкам:
Я собирала французские пули,
Как собирают грибы и чернику,
И приносила домой в подоле
Осколки ржавые бомб тяжелых
И говорила сестре сердито:
«Когда я стану царицей,
Выстрою шесть броненосцев
И шесть канонерских лодок,
Чтобы земли мои охраняли
До самого Фиолента *...
Несомненно, вещи времен «севастопольской страды»
обретают под пером поэтессы глубокое значение симво-
лов. Но почему у девочки-подростка возникает желание
построить флот, да еще такого определенного состава?
Чем все это навеяно?
По-видимому, Ахматовой в детстве не раз приходи-
лось слышать профессиональные разговоры моряков того
времени. Ее отец был инженером-механиком флота, тетка
постоянно жила в Севастополе. Естественно поэтому, что
в приведенных выше строчках своеобразно и прихотли-
во отразилась среда, где прошли детство и юность поэ-
тессы.
В годы первой мировой войны крымская тема
время от времени звучит в ее творчестве: в лирических
стихотворениях «Разлука» и «Чернеет аллея примор-
ского сада...» (1914), в строчках, посвященных встрече
с Музой (стихотворение «Муза», 1915), и в первой час-
ти «Эпических мотивов» (1916). Но похоже было, что
крымская тематика, после бурного всплеска поэмы «У
самого моря», отходит на второй план и вот-вот совсем
угаснет.
И вдруг неожиданный поворот судьбы: разрыв с му-
жем. Причины не совсем ясны. Происходит это в
конце 1916 г. (правда, развод в современном понимании
был оформлен только два года спустя). Этот разрыв был
большим потрясением: обоих связывало и знакомство с
детских лет, и сильное некогда чувство, и сын, и общая
литературная деятельность. Поэтесса снова приезжает в
Крым, некоторое время живет на даче в Бельбекской до-
лине в гостях у Юнии Анреп, жены художника и кри-
тика Бориса Анрепа, совершает поездку в Бахчисарай.
* Мыс на юго-западном побережье Крыма.
282
Живет опа и в Севастополе (на улице Большой Мор-
ской), на берегу Песочной бухты, но в намечен-
ной много лет спустя книге воспоминаний «Мои пол-
века» глава «Севастополь, 1916 год» осталась ненаписан-
ной. Во время посещения Крыма поэтесса пишет несколько
стихотворений, которые войдут позднее в цикл «Шест-
надцатый год».
Переживания героини резко колеблются от почти от-
чаяния («Когда в мрачнейшей из столиц...») до некото-
рой просветленной успокоенности («Судьба ли так
моя переменилась...»). Вспоминаются и чувства, связан-
ные с Крымом. Да, любовь имела глубокий естествен-
ный смысл («Все обещало мне его...»), хотя и несла в
себе — это уже другое стихотворение на ту же тему —
отпечаток душевной драмы, печальной неизбежности
(«По неделе пи слова ни с кем не скажу...»)
Роль крымской природы в цикле «Шестнадцатый год»
многопланова, и это относится, пожалуй, не только к
данному циклу, по и ко всем стихам Ахматовой, где дей-
ствие происходит в Крыму. В одних случаях природа
успокаивает терзания и смягчает боль, в других — только
обостряет переживания, в третьих — способствует и тому
и другому одновременно, что прослеживается, например,
в стихотворении «Вновь подарен мне дремотой...»
Вновь подарен мне дремотой
Наш последний звездный рай —
Город чистых водометов,
Золотой Бахчисарай.
Очарование маленького южного городка, красота осен-
него пейзажа — такая умиротворяющая обстановка, но
победить горечь утраты природе не под силу, разве что
смягчить:
Чтобы песнь прощальной боли
Дольше в памяти жила,
Осень смуглая в подоле
Красных листьев принесла...
Как полагает известный советский ученый В. М. Жир-
мунский, это стихотворение связано с именем критика
Н. В. Недоброво, опубликовавшего в том же 1916 г. статью
о творчестве поэтессы, где он оценил ее талант как не-
преклонный и сильный. Критик и поэтесса, судя по ее
стихотворениям того времени (некоторые из них с по-
священием «Н. В. Н.»), были знакомы и лично, близко
283
знакомы, но чувству любви между ними не суждено бы-
ло развиться. И хотя точных дат приезда в Крым Недоб-
рово и Ахматовой нигде не приводится, а стихотворение
не имеет посвящения, вполне возможно, что такое дра-
матическое прощание действительно имело место.
А в следующем году грянула революция... Дважды
(это отразилось в стихотворениях 1917 и 1922 гг.) поэтес-
са отказалась эмигрировать, то есть поступила так же,
как в Крыму поступили Сергеев-Ценский, Волошин и
Вересаев. Ахматова живет в эти годы на севере, но вес-
ти из Крыма доходят до нее. Откликом на кровавый раз-
гул анархизма в Севастополе осенью 1917 г. является сти-
хотворение «Для того ль тебя носила...», где поэтесса рас-
сказывает о бессмысленной гибели молодого офице-
ра, расстрелянного на Малаховом кургане. Об этих со-
бытиях более подробно повествует роман А. Малышкина
«Севастополь». А беспричинные расстрелы офицеров анар-
хистами, как известно, были осуждены и В. Вишневским
в его «Оптимистической трагедии» (к слову, писатель ра-
ботал над ней и в Крыму, в Севастополе).
Мечта снова оказаться в Крыму появляется у Ахма-
товой в 1922 г., она пишет:
Заболеть бы как следует, в жгучем бреду
Повстречаться со всеми опять,
В полном ветра и солнца приморском саду
По широким аллеям гулять.
Буду с милыми есть голубой виноград,
Буду пить ледяное вино
И глядеть, как струится седой водопад
На кремнистое влажное дпо.
Судя по этим строкам, у поэтессы были в Крыму в до-
революционное время знакомые, с которыми она и хо-
тела восстановить связи. Добиться этого ей, по-видимо-
му, не удалось, что могло быть одной из причин появив-
шегося затем желания «захлопнуть крымскую страницу».
Вижу я сквозь зеленую муть
И не детство мое, и не море,
И пе бабочек брачный полет
Над грядой белоснежных нарциссов...
А застывший навек хоровод
Надмогильных твоих кипарисов.
284
Это строки из стихотворения, написанного в 1928 г.
Такого рода контраст кипарисов с живой жизнью в
поэзии не был нов, его можно встретить и в крымских
строках Ивана Бунина, а меланхолический ореол этого
дерева, подкрепленный античной легендой, не так уж
мрачен, скорее просветлен. Кипарисы в Крыму растут и
на кладбищах, но ведь не только там, и потому их можно
воспринимать как своего рода образ «вечной памяти».
Расставание с прошлым — закономерный этап в поэ-
тическом творчестве. (Ведь и Пушкин в «Путешествиях
Онегина» вспоминает свои чувства при виде «брегов Тав-
риды», одновременно уведомляя читателя, что «теперь их
нет»). Все же расставание оказалось не окончательным.
Поэтесса постоянно включает крымские стихотворения
в свои сборники.
В 1929 г., лечась от астмы, Ахматова проводит один
из осенних месяцев в Гаспре. Это был не первый ее
•приезд на Южный берег. Однако, судя по имеющимся дан-
ным, в Крым Анна Андреевна больше не приезжала.
Трудно сказать однозначно об отношении поэтессы к
Южному берегу Крыма. В своих произведениях — либо
в самом тексте, либо в подписях к нему — поэтесса обо-
значает Севастополь и Бахчисарай. Не упоминается Юж-
нобережье и в воспоминаниях. Что же касается тех сти-
хотворений, где место действия прямо не названо, то они,
скорее всего, связаны с Севастополем, вряд ли с Ялтой.
Впрочем, есть у Ахматовой строки, из которых можно
понять, что она бывала в горном Крыму, и возможно, что
упомянутый ею в стихотворении «Заболеть бы как сле-
дует...» водопад — это Учан-Су.
Пребывание в Гаспре непосредственно не дало каких-
либо поэтических результатов. К крымской теме Ахмато-
ва возвращается одиннадцать лет спустя. В небольшой
поэме «Путем всея земли», написанной в марте 1940 г.,
она переосмысливает весь свой прежний крымский опыт.
Окопы, окопы —
Заблудишься тут.
От старой Европы
Остался лоскут,
Где в облаке дыма
Горят городу...
И вот уже Крыма
Темнеет гряда.
Я плакальщиц стаю
Веду за собой.
285
О, тихого края
Плащ голубой!
Над мертвой медузой
Смущенно стою;
Здесь встретилась с Музой,
Ей клятву даю...
С перспективы 1940 г., когда в Европе шла уже вто-
рая мировая война, Ахматова как бы концентрирует и
обобщает все, что связано в ее творческой биографии с
Крымом. И сам полуденный край показан двумя-тремя
сильными и яркими мазками, без оттенков: «гряда Кры-
ма» — как самая характерная его черта,— голубое небо
и мертвая медуза.
Под своим собственным именем Крым в дальнейшем
творчестве поэтессы больше не выступает, но в стихах
времени Великой Отечественной войны есть несколько
строчек, которые могут быть отнесены и к Крыму.
В эпилоге «Поэмы без героя» Ахматова пишет:
Это где-то там у Тобрука,
Это где-то здесь за углом.
Тобрук, военно-морская крепость союзников в Ливии,
играл в 1941 —1942 гг. такую же роль, как Одесса и Се-
вастополь, но, разумеется, в меньших масштабах. Защит-
ники Севастополя и Тобрука обменялись приветствиями
как раз незадолго до того, как Ахматова написала эти
строки. А в осажденном Севастополе война действитель-
но"была «где-то здесь за углом».
Вторая часть цикла «Победа» посвящена морякам и
войне на море:
Вспыхнул над морем первый маяк,
Других маяков предтеча —
Заплакал и шапку снял моряк,
Что плавал в набитых смертью морях
Вдоль смерти и смерти навстречу.
Дочь военного моряка хорошо представляла себе, что
такое война па море, когда противник занял значитель-
ную часть берега, как это и было в Крыму.
В творчестве Ахматовой послереволюционного перио-
да можно заметить и другие следы «крымского влияния»,
в частности, своеобразное «чувство моря», которое про-
слеживается вплоть до последних ее стихотворений. И
это, пусть даже косвенное, влияние тоже следует отнести
.286
к первой части формулы: «Крым — поэту, поэт — Кры-
му».
А ко второй части этой формулы относятся добрых
два десятка произведений: отдельные стихотворения раз-
личных лет, поэтический цикл, первая поэма целиком,
целая часть другой, строчки из третьей. Несколько обра-
зов лирических героинь (от «приморской девчонки» до»
взрослой женщины), первая встреча с Музой (то есть ни
много, ни мало — начало творчества!), отзвуки несколь-
ких войн (от Крымской до Великой Отечественной), кар-
тины пейзажа, быта и истории Крыма — все это целый
мир, блистающий светлыми и трагическими красками.
Ленинград
Павел Тыглиянц.
У ПОДНОЖИЯ ГОРЫ КАСТЕЛЬ
тоят долгие дни южного лета. От
жары и цикад звенит воздух. Го-
ризонт неразличим — море сливается
с небом. Громче прибоя шумят на пляже люди. Это
пугает чаек, и они держатся подальше от берега. Лишь
полупрозрачные, будто из халцедона, медузы подплыва-
ют совсем близко и купаются вместе с людьми.
Весь день палил солнце, утомляя и тело, и мысли.
От зноя и людского шума пытаешься укрыться в каком-
нибудь тихом, уединенном уголке, под сенью деревьев.
Но пе так-то просто найти этот уголок!
Ничего не поделаешь: таков Южный берег! Однако
местность у подножия горы Кастель (это чуть западнее
Алушты) — приятное исключение.
Почему именно о ней речь? Местность во многих от-
ношениях замечательная. С семидесятых годов прошлого
столетия ее называли Профессорским уголком. Теперь
это история. Рабочий уголок и Профессорский уголок —
это не одно и то же, хотя такое объяснение можно найти
во многих краеведческих книжках. Если Рабочий уголок
расположен у восточного склона горы Кастель, то Про-
фессорский некогда огибал противоположный, западный.
Именно здесь — вся прелесть сочетания «в одном пей-
заже голубого моря, диких скалистых гор и южной
287
растительности», как писал Николай Алексеевич Голов-
кинский, один из основателей Профессорского уголка.
Через ущелье Яман-Дере бежит с Чатыр-Дага неболь-
шая горная река Узень-Баш. Спускаясь уступами к югу,
она образует двенадцатиметровый водопад Головкинского.
Название это символично. Именно благодаря исследова-
ниям профессора Головкинского многие безводные районы
полуострова еще в дореволюционные годы, в конце прош-
лого века, получили воду. Головкинский поставил на на-
учную основу поиски артезианских вод, нанес на карту
Крыма сотни источников. Надо сказать, что вообще с по-
нятиями «вода», «водные ресурсы» связана крымская сла-
ва ученого. Но это только десять лет его жизни. А при-
ехал он сюда уже всемирно известньш геологом.
Судьба этой известности необычна. Научные труды
Головкинского, во многом не понятые его современниками,
с годами были надолго и незаслуженно забыты. Советские
специалисты вновь открыли и по достоинству оценили их
теоретическое значение. Оказалось, что Головкинский на
двадцать пять лет раньше немецкого ученого Вальтера
сформулировал закономерности слоеобразования земной
поверхности. В одной из полемических статей он прибли-
зился к основам теории относительности, получившей впо-
следствии стройное развитие в трудах Эйнштейна.
Это лишь два примера (а их можно привести больше),
показывающих незаурядность человека, биография кото-
рого неразрывно связана с Крымом, с Профессорским
уголком.
Уроженец совсем иных краев (Казанской губернии),
Головкинский был профессором Казанского университета
и приобрел известность как исследователь геологии Кам-
ско-Волжского бассейна. Что же привело его в Крым?
В 1871 г., находясь в Ливадии, царь Александр II
повелел отстранить от преподавательской деятельности вы-
дающегося анатома профессора Петра Францевича Лес-
гафта. Эта мера последовала в ответ на выступление Лес-
гафта в печати, в котором он вскрывал пороки существо-
вавшей в стране системы народного просвещения. Семь
профессоров Казанского университета в знак солидарности
подали прошение об отставке. В их числе был Головкин-
ский.
Покинув Казань, молодой ученый перебрался в Одессу
на кафедру минералогии недавно открывшегося Новорос-
сийского, как он тогда назывался, университета.
288
Здесь, на юге России, по образному определению зна-
менитого биолога Александра Онуфриевича Ковалевско-
го, «сошлась молодежь из Казани и Питера». Это были
биолог Илья Ильич Мечников, физиолог Иван Михайлович
Сеченов, геолог Николай Алексеевич Головкинский, сам
Ковалевский, позже — москвич физик Николай Алексе-
евич Умов. Они образовали ядро так называемого сече-
новского кружка, который противопоставил себя реакци-
онной и консервативной профессуре. На стороне прогрес-
сивных ученых оказалось и радикально настроенное,
«неспокойное» студенчество.
Вспомним это время: волнения студентов и неудачи
народничества, зарождение рабочего движения и появле-
ние марксизма. Над передовыми интеллигентами был
установлен негласный полицейский надзор. В таких
условиях трудно было работать в университете, особенно,
если преподавательские обязанности приходилось совме-
щать с административными. Головкинский несколько лет
был деканом физико-математического факультета, затем
ректором Новороссийского университета. Времени па на-
учную работу почти не оставалось. Поэтому, как и многие
профессора, Головкинский всегда с нетерпением ожидал
«вакационного времени» — летних каникул,—чтобы по-
святить его своему любимому делу.
На лето надо было непременно уезжать из Одессы.
Головкинский первый из кружка близких по духу
профессоров загорелся мечтой о Крыме. Он остановил
свой выбор на участке местности, о которой мы уже гово-
рили,— у подножия горы Кастель. Приобретение этого
участка ложилось большим финансовым бременем на уче-
ного. Нужен был компаньон, и он нашелся: друг юности
Александр Ефимович Голубев, профессор Казанского уни-
верситета, один из участников «дела Лесгафта».
Так в середине 70-х годов XIX в. появились под горой
Кастель две первые профессорские дачи. Потом возникло
еще несколько — Н. Н. Бекетова, Н. А. Умова, А. И. Кир-
пичникова, Н. П. Кондакова...
До сих пор характер кастельской местности почти пол-
ностью сохраняет прежний колорит, а дошедшие до нас
дачные строения помогают представить жизнь обитателей
Профессорского уголка. Центром его было современное
село Лазурное, раскинувшееся на склоне Кастели вдоль
нового шоссе. Из Алушты сюда ходит автобус, который
останавливается на пятачке между дачами Головкинско-
10. Крымские каникулы. 289
го и Голубева. С этого места виден памятник Головкин-
скому — почти у самого обрыва. Это своеобразный памят-
ник и самому Профессорскому уголку — ведь установлен
монумент не на могиле ученого, а там, где он любил си-
деть со своими друзьями и любоваться морской далью.
Дом Головкинского — небольшой, двухэтажный, к нему
примыкает сад (теперь изрядно запущенный), наиболее
приметное в нем дерево — огромный гималайский кедр.
Летними вечерами, когда собирались многочисленные
друзья ученого и родные, в саду накрывали стол: пили
чай, шутили, пели, разговорам не было конца.
В этом доме подолгу жили геологи профессора Алек-
сандр Евгеньевич Лагорио, Ромул Александрович Прен-
дель, бывали Николай Иванович Андрусов, Иван Федо-
рович Синцов. Каждый из них оставил заметный след в
науке о геологическом прошлом Крыма и юга Украины.
У Головкинского останавливался его добрый прия-
тель — Александр Онуфриевич Ковалевский. Вместе с
Ильей Ильичем Мечниковым он формировал новое на-
правление биологии — эволюционную эмбриологию, изучал
способность клеток живого организма вести борьбу за
существование, противостоять серьезным болезням. Кова-
левский — создатель уникального аквариума, который
находится в Севастополе в здании Института биологии
южных морей АН УССР. Институт носит имя уче-
ного.
Лучше других строений сохранил свой первоначальный
вид дом Голубева и Сусловой. Он стоит на западной окраи-
не села. Перед домом раскинулся заповедный парк с ма-
леньким бассейном. Доминируют в парке секвойядендро-
ны гигантские, живописно расположились атласские кед-
ры с пушистыми хвойными лапами. У самого дома цветут
алыми вспышками кусты граната, плоды которого никог-
да здесь не созревают.
Профессор Голубев не мог уделять даче много внима-
ния, однако дела на ней велись образцово. Виноградники
приносили доход. В сохранившемся до наших дней под-
вальчике путники могли заказать вино «Кастель При-
морский».
Александр Ефимович Голубев стоял в стороне от об-
щественной жизни, хотя дружен был со многими прогрес-
сивными учеными. Великий физиолог Иван Михайлович
Сеченов вспоминает его как добросовестного исследовате-
ля. Они познакомились в австрийском городе Граце, где
290
оба работали в лаборатории профессора Роллета. Здесь
Голубев совершенствовался в области еще молодой тогда
науки гистологии, изучающей клетки и ткани живых ор-
ганизмов.
Долгое время Голубев жил в Петербурге и преподавал
на женских врачебных курсах. Последние годы жизни он
провел в Профессорском уголке вместе с женой Надеж-
дой Прокофьевной Сусловой.
«Счастливее всех была Суслова, которая... не только
получила все права, но и умела приобрести обширную
практику, став любимицей своих пациенток»,— писал из-
вестный в те годы издатель Лонгин Федорович Панте-
леев.
Надежда Прокофьевна — дочь бывшего крепостного,
сумевшего выбиться в управляющие у графа Шереметье-
ва. Отец ее стремился дать детям хорошее образование,
да и сама она оказалась натурой целеустремленной.
Вместе с подругами — Марией Александровной Боковой и
Марией Арсеньевной Богдановой-Быковой — избрала путь
в медицину. Девичьи мечты легли в основу ее автобиогра-
фических произведений и незавершенной рукописи «Три
подруги», которая хранится в Крымском областном госу-
дарственном архиве. Там же, в фонде Голубева, находит-
ся и переписка между Сусловой и ее первым мужем, Фе-
дором Федоровичем Эрисманом, основателем науки ги-
гиены. Они познакомились в Швейцарии, в Цюрихском
университете, куда Суслова была принята в порядке ис-
ключения: в те годы путь к высшему образованию для
женщин был закрыт не только в России, по и на Западе.
На родину Надежда Прокофьевна вернулась в звании
доктора медицины и стала первой в стране женщиной
врачом. Она занималась акушерской и гинекологической
практикой, выступала на страницах медицинских и ли-
тературных журналов.
Нам неизвестны причины, которые привели к разрыву
между Сусловой и ее первым мужем. В 1883 г.
Ф. Ф. Эрисман навсегда уехал в Швейцарию. А через два
года Суслова вышла замуж за Голубева. В связи с бо-
лезнью мужа она поселилась в Профессорском уголке,
где прожила двадцать пять лет.
И здесь Надежда Прокофьевна оставалась верна дол-
гу медика. Бедных она лечила бесплатно. Кроме того, на
ее средства в Профессорском уголке содержалась бесплат-
ная начальная школа.
10*
291
Суслова умерла в 1918 г. Похоронили ее у самого мо-
ря, над обрывом, где любят отдыхать серебристые чайки...
В один из своих приездов в Крым у Голубева и Сус-
ловой гостили Иван Михайлович Сеченов и его жена
офтальмолог Мария Александровна Бокова, получившая
высшее медицинское образование несколькими годами
позже Сусловой.
Иван Михайлович Сеченов вошел в историю физиоло-
гии как автор знаменитых «Рефлексов головного мозга»,
которые потрясли общественную мысль так же сильно, как
в свое время «Происхождение видов» Чарлза Дарвина.
В трудный период жизни встретился ученый со своей
будущей женой. Мария Александровна состояла тогда в
фиктивном браке с другом Николая Гавриловича Черны-
шевского доктором Иваном Петровичем Боковым. Так бы-
ла приобретена ею независимость от родителей-консер-
ваторов. В Медико-хирургической академии Бокова слу-
шала лекции Сеченова. Взаимная симпатия привела к
большой любви и глубокой дружбе двух прекрасных лю-
дей. Впоследствии эти подлинные биографические факты
послужили поводом для возникновения версии о том, буд-
то прототипами героев романа Чернышевского «Что де-
лать?» стали Сеченов (Кирсанов), Боков (Лопухов) и
Бокова-Сеченова (Вера Павловна). На самом же деле
роман предвосхищал реальные события. Однако версия
эта прожила около ста лет...
Неподалеку от дома Голубева, ниже его, в 80-х годах
прошлого века появилась дача профессора филологии, од-
ного из историков зарубежной литературы Алексея Ива-
новича Кирпичникова. Он был известен как биограф клас-
сиков зарубежной литературы — Г. Гейне, Д. Байрона,
В. Гюго, В. Скотта. Когда в России впервые вышла «Все-
общая история литературы» под редакцией Ф. Корша, в
ней ряд разделов был написан Кирпичниковым.
С некоторыми из профессоров-соседей Кирпичникова
связывала совместная работа в Новороссийском универ-
ситете. Он был женат на старшей дочери Головкинского —
Ольге...
Тропинка, идущая от дома Голубева-Сусловой вверх,
привела бы нас к одной из дач, принадлежавшей профес-
сору Никодиму Павловичу Кондакову, историку русского
и византийского искусства. Кондаков некоторое время пре-
подавал в Новороссийском университете, позже заведовал
в Эрмитаже отделением средних веков и эпохи Возрож-
292
дения. Вместе со специалистом по классической филологии
И. И. Толстым, будущим академиком, он был издателем
нескольких выпусков «Русских древностей». Товарище-
ские отношения сохранял Кондаков с Мечниковым, Ко-
валевским и другими профессорами, которых в свое вре-
мя сблизил Новороссийский университет.
Дача Н. П. Кондакова не сохранилась.
От вершины Кастели до самого моря нагромождения
огромных скальных обломков образуют застывший кам-
непад. Среди этого каменного потока построил себе дачу
профессор Николай Алексеевич Умов.
У профессора Умова, физика и философа, крупного об-
щественного деятеля и педагога, была счастливая судьба.
Он рано проявил себя в Московском университете, сразу
же начал успешное шествие по неизведанным тропам
науки. Так же, как на Кастели он осваивал дикий, не тро-
нутый человеком участок земли, так и в познании он
смело входил в область неизведанного. Его фундаменталь-
ные труды касаются вопросов электромагнетизма, зако-
нов распределения энергии взаимодействующих тел. В
физической терминологии существует «вектор Умова» —
вектор плотности потока энергии.
Восточнее дачи Умова, в долине Чолмекчи, существо-
вала в прошлом столетии дача, принадлежавшая Марии
Александровне Славич. Эта образованнейшая женщина
всю свою жизнь провела в Крыму и посвятила ее изуче-
нию крымских древностей. В частности, она занималась
проблемой исаров — древних укреплений, многочисленные
остатки которых сохранились в горной местности. Резуль-
таты ее археологических исследований не утратили свое-
го значения и в наши дни. Славич известна также как
автор «Путеводителя по Крыму» — первого в ряду подоб-
ных изданий на русском языке. И путеводитель, выдер-
жавший четыре издания, и научные работы выходили под
псевдонимом Сосногорова. Это перевод со шведского ее
девичьей фамилии Даненберг, что означает «сосновая
гора». Будучи уже в преклонном возрасте, Сосногорова
передала право на переиздание «Путеводителя» Голов-
кинскому.
На даче Сосногоровой жил и писал «Очерки Крыма»
известный писатель, бывший директор Симферопольской
мужской гимназии Евгений Львович Марков. Головкин-
ский не случайно назвал его очерки поэтическими: в них
Действительно много лирики, эмоционально окрашенных
293
описании крымской природы и истории, но вместе с
тем они очень содержательны.
Восточной границей Профессорского уголка можно
считать дачу Николая Николаевича Бекетова. Она зани-
мала несколько домиков неподалеку от нынешнего тре-
тьего корпуса санатория «Рабочий уголок». Примечатель-
ный факт: строительство дачи приходится на харьковский
период жизни ученого, когда он впервые начал читать в
университете курс физической химии. Это было впервые
в мире — на двадцать лет раньше, чем на Западе, в Лейп-
цигском университете. Николай Николаевич Бекетов раз-
работал алюминиево-термический метод получения метал-
лов. Это один из методов современной металлургии. Ре-
зультатом опытов по восстановлению металлов из их со-
единений стал «Восстановительный ряд» Бекетова, кото-
рый по праву занимает место рядом с Периодическим за-
коном Менделеева.
Бывал на кастельской даче и Андрей Николаевич Бе-
кетов. В Крым приезжал он не только в гости к брату и
друзьям, но прежде всего как исследователь флоры по-
луострова. А. Н. Бекетов был выдающимся ботаником
(оба брата стали впоследствии академиками). Для уни-
верситетских слушателей он написал руководство «не
имевшее в свое время себе подобного в европейской ли-
тературе»; оно «в своих основных положениях опережало
науку почти на полстолетие». Такова оценка, которую дал
учебнику другой крупный естествоиспытатель — К. А. Ти-
мирязев.
Что же объединяло ученых, их семьи, их друзей и
знакомых, которые жили, гостили или останавливались в
Профессорском уголке? Сохранившаяся переписка, вос-
поминания, архивные документы говорят о разносторон-
них интересах, о духовном богатстве обитателей этого
уголка. Профессора, обосновавшиеся у горы Кастель, не
были кабинетными «сухарями». Они умели ценить жизнь
с ее радостями и постоянной борьбой. Общественные убеж-
дения, гражданская позиция влияли на симпатии и ан-
типатии этих людей. Здесь ненавидели чинопочитание,
лакейство и верноподданничество. Здесь уважали разум и
материалистический взгляд на природу вещей и явлений.
Многие из кастельских профессоров проявляли живей-
ший интерес к искусству, литературе, музыке. «Николай
Алексеевич был глубокий знаток и ценитель изящной ли-
тературы, и сам оставил несколько рассказов и стихотво-
294
рений, напечатанных отчасти в «Русской мысли»,— писал
о Головкинском профессор Варшавского университета
А. Е. Лагорио. Геолога Головкинского, физика Умова, хи-
мика Бекетова сближала кроме всего прочего страсть к
рисованию. Увлекшись драматургией, Умов сочинил дра-
му из жизни древнего Рима. Его перу принадлежит и
своеобразное философско-беллетристическое произведение,
которое он иллюстрировал собственными рисунками.
Одним словом, круг занятий и увлечений этих людей
отличала необыкновенная широта. А сколько было выда-
ющихся музыкантов и художников среди их знакомых!
В этот круг входили и композиторы «Могучей кучки», и
художники- «пер едвижники »...
Прошли годы. Мало-помалу утратился высокий духов-
ный смысл, связанный с «колонией профессоров», этим
содружеством людей разносторонних талантов, большой
внутренней культуры.
Более ста лет назад родился Профессорский уголок.
Родился он не из случайного стечения обстоятельств, а из
духовной близости людей науки. Полудикое, отдаленное
от административных центров местечко на берегу Черно-
го моря получило широкую известность. И каждый, кто
отправлялся в Крым с научной целью, считал своим дол-
гом посетить его.
Будущее Профессорского уголка — корпуса новых
здравниц, зеленое убранство парков. И, кто знает, может
быть, напротив памятника Головкинскому появится с го-
дами белоснежный корпус дома отдыха или пансионата
с названием «Профессорский уголок», а в его холле рас-
положится музейная экспозиция, рассказывающая об ис-
тории этой местности.
Симферополь
Вольдемар Ушаровский
ЛОЗА ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА
наете, профессор, похоже, я обнаружил
у ваших новых гибридов винограда сла-
бое место. Как бы это лучше выразить-
ся? Скажем так: ахиллесову пяту.
Вопрошающий взгляд профессора ожидал шутку:
295
- Ну?
А я не шутил.
— Они слишком хороши, чтобы в них вот так взяли и
поверили.
Затем я выдумал притчу.
Больше для того, чтобы убедить самого себя. Правда,
впоследствии она не показалась мне такой уж убедитель-
ной. Но все равно я приведу ее.
Притча
Общество решило заказать Изобретателю новый авто-
мобиль.
— Только без этих, как они...
— Выхлопных газов,— подсказал Изобретатель.— Ра-
зумеется, без них.
— И без дорог. Очень уж накладно строить дороги.
— Само собой. Зачем новому автомобилю дороги?
В глазах Общества мелькнула тень сомнения.
— Послушайте, а как насчет того, чтобы обходиться
без гаража! Вылез, собрал автомобиль и сунул его в кар-
ман.
— Ну, в карман, так в карман...
Тогда Общество отвернулось от этого Изобретателя —
пустой, мол, фантазер! — и оформило договор с другим
Изобретателем, который обещал, что у нового автомобиля
по сравнению со старым на болт будет меньше. Принятое
решение имело под собой крепкое научное обоснование:
«Лучше синицу в руки...» и т. д.
Мы еще вернемся к этой притче. А пока кое-какие
сведения.
Для непосвященных
До 1865 г. об этой американке во Франции не знали
ничего. Она прибыла тайком, с очередной партией аме-
риканских лоз. Для французских виноградарей это было
своеобразным — и пренеприятнейшим! — «открытием Аме-
рики».
С тех пор имя заокеанской гостьи — филлоксера —
произносят везде и всюду, где бы только не заходил раз-
говор о винограде. Эта микроскопическая корневая тля
296
буквально свалила виноградники Франции. К концу
1895 г. из 2 400 000 гектаров осталось 35 тысяч.
Разразившееся бедствие окрестили филлоксерной ка-
тастрофой. Вообще же катастрофа была национальная. Ни
одна из войн не подвергала Францию столь губительному
разорению. Вскоре «подземный пожар» перекинулся в
другие страны Европы. Заполыхало и на юге России.
Сначала казалось, что достаточно поближе узнать про-
тивника, чтобы найти средство одолеть его. В ответ на
призыв Французской академии наук последовало 700
самых разнообразных предложений. В их числе жабий яд,
запугивающие трещотки и даже заклинания.
К тому времени химия уже располагала достаточно
сильными веществами, чтобы обеззаразить землю наск-
возь. Случалось, филлоксера погибала. Но еще раньше,
увы, погибал виноградный куст.
Вот тогда все взоры с надеждой обратились к селек-
ционерам, А надежды селекционеров устремились в свою
очередь к диким американским сортам винограда. За ты-
сячелетия упорной борьбы с филлоксерой они научились
противостоять ее агрессии. Почему бы не скрестить аме-
риканские сорта с европейскими?
Природа, как известно, пе занимается производством
вин и достоинство ягод оценивает по-своему. Ягода — хра-
нительница семян. Поэтому ее кожура должна бьиь плот-
ной, надежной упаковкой, а мякоть иметь такой вкус,
какой навеки отбил бы у всякого желание пробовать ее<
Но зачем же брать у «дикого американца» такую лю-
ду? Ягоду даст «культурный европеец». «Дикарь» пусть
сообщит гибридам свой иммунитет к филлоксере.
Селекционеров нельзя было упрекнуть в отсутствии
упорства. Они получили свыше двадцати тысяч сортов
межвидовых гибридов винограда первого поколения. И во
всех двадцати тысячах случаев «дикарь» оказывался на-
много сильнее «европейца»: гибриды запросто справлялись
с филлоксерой, но от вкуса их ягод любую человеческую
челюсть сводила судорога.
Работы пришлось перенести во второе поколение гиб-
ридов. Однако и здесь гены устойчивости ни за что не
хотели расставаться с генами плохою качества урожая.
Эта неразлучная пара переходила из поколения в поко-
ление. Метод межвидовой гибридизации был объявлен
бесперспективным. Дорогу наглухо перегородили забором,
решительно написав на нем: «Тупик». Был выброшен
297
белый флаг капитуляции. Оставался единственный путь к
спасению — прививка. Европейский благородный вино-
град надо поставить на крепкие «ноги» американского.
Таким образом корневая тля будет одурачена. Упрямый
«американец», кстати, тоже.
И вот во-Франции появляются первые плантации при-
витой культуры винограда. Они стоят на «протезах». Воз-
ни с ними значительно прибавилось, расходов тоже... Но
все равно зелень возрожденных плантаций радовала глаз,
а в душах виноградарей зрела надежда. Работы по прямой
борьбе с филлоксерой были прекращены.
На филлоксерном конгрессе в Монпелье еще звучали
аплодисменты в честь долгожданного спасения и раздава-
лись возгласы «ура», когда с трибуны в растерявшийся
зал упали слова мудрого ученого-дарвиниста Даниеля:
«Привитая культура спасла настоящее виноградарства
Франции, но погубила его будущее». Дверь туда откры-
вает только один ключ — иммунитет.
Даниелю не удалось убедить своих коллег. На кон-
грессе царила обстановка праздника. А вскоре последо-
вала расплата. На плантации напали разбойники почище
филлоксеры: вирусные заболевания, некроз, бактериаль-
ный рак. Они уносили до 95 процентов урожая.
...Казалось, одной филлоксеры за глаза хватило бы
всем виноградарям земли за их прошлые, настоящие и
будущие прегрешения. Так нет же! Вслед за филлоксерой
оттуда же, из-за океана, прибывает в Европу еще одна
незваная гостья с нежным именем Милдью. А под этим
именем — губительное грибное заболевание!
В тех местах, где весной и летом перепадают дожди,
милдью держит виноградарей в постоянном страхе за
судьбу урожая. Чуть промедлил с опрыскиванием кустов
медным купоросом — и остался без винограда. Идеально
предлагаются четыре-пять таких опрыскиваний за лето,
реальная цифра — по количеству дождей. При этом рас-
ходуется столько меди, что впору за каждым виноградни-
ком закреплять рудник.
Есть еще одна напасть, под стать милдью,— серая
гниль, которая тоже претендует на свою долю при деле-
же добычи.
В итоге не человек, а они — все эти вредители, бо-
лезни, сорняки — являются держателями контрольного
пакета акций. Из 50 миллионов тонн винограда (мировой
урожай) 26 забирают «нахлебники». 51 процент!
298
Модель двухтысячного года
Еще вчера такой далекий XXI век сегодня оказался
рядом. Прогнозы на будущее, носившие довольно рас-
плывчатый характер, приобрели четкие формы моделей.
Среди них и модель виноградной лозы двухтысячного го-
да. Она не боится вредителей и болезней (комплексная
устойчивость), отличается хорошими агробиологически-
ми свойствами (количество и качество урожая), позволяет
полностью механизировать труд.
Описания этой модели в публикациях известного ру-
мынского ученого из Бухарестского института исследова-
ний по виноградарству и виноделию Ласло Юлю и профес-
сора из Ялты (ВНИИВиВ «Магарач») Павла Яковлевича
Голодриги совпадают. Разница лишь в том, что у Ласло
Юлю модель существует «на кончике пера», а профессор
П. Я. Голодрига воспроизвел ее в натуре. Шесть элитных
форм, полученных в отделе селекции, который он возглав-
ляет, уже готовы, как в той притче, удовлетворить все
пожелания Общества. На бумаге вся история создания
этих сортов займет немного места. У П. Я. Голодриги на
это ушло 25 лет.
...Вблизи Сочи, в устье небольшого каньона, располо-
жился поселок с несколько странным названием Якорная
Щель. В 30-е годы академик Н. И. Вавилов собрал здесь
со всего света уникальную коллекцию виноградных лоз.
Лучшего места для вредителей винограда, для его болез-
ней трудно было сыскать. 1800 мм осадков в год, да еще
в условиях субтропиков... Для вредителей это был рай
земной. А для винограда дантовский ад. Кто пройдет
сквозь него и останется в живых?
Эксперимент прервала война. Вернее сказать, он про-
должался, но некому было вести наблюдения, возиться с
коллекцией виноградных лоз.
Когда в поселке впервые появился молодой ученый
из Ялты Павел Голодрига, взору его предстала мрачная
картина. С тяжелым сердцем шел он по винограднику в
своих изношенных солдатских сапогах, с трудом угадывая
направление бывших рядков. И вдруг предстал перед
ним крепкий, хорошо разросшийся куст: широкие ладони
листьев, блики солнца на влажной зелени побегов...
Только теперь Голодрига разглядел еще несколько та-
ких же кустов и бросился к ним, словно к друзьям, кото-
рых не чаял встретить на земле.
299
Так селекционер вышел на свою удачу. Стало ясно,
что европейско-азиатский виноград генетически не так уж
однороден. И если его западноевропейская группа, с ко-
торой безрезультатно работали ученые, действительно по-
головно восприимчива к филлоксере, то среди обитателей
Северного Причерноморья нашлись настоящие бойцы!
Особенно понравились два сорта: Мцване и Сочинский
черный. Они-то и явились пращурами качественно новых
/ибридов винограда, которым и посвящен этот рас-
сказ.
От скрещивания Мцване и Сочинского черного были
отобраны три перспективные формы. Их отличали мощное
развитие и высокая устойчивость к милдью, серой гнили
и филлоксере. А вот качество ягод все-таки уступало чи-
стым европейским сортам.
Где же взять донора, который бы смог, не снижая
всех иных достоинств, влить в новые гибриды хорошую
дозу благородства?
А он, этот донор, жил тут же. Ркацители! В переводе
с грузинского — «красная лоза». У лозы этой, помимо от-
менного вкуса ягод, оказалась еще и относительная устой-
чивость к морозу, что высоко ценится во всех виноградар-
ских районах нашей страны. Что же касается вредителей
и болезней, то Ркацители и сам сражался с ними небез-
успешно.
Мы уже говорили, что скоро сказка сказывается, да не
скоро дело делается. И еще было упоминание об удаче
селекционера. Что ж, случай, везение, удача — все это
может сыграть свою роль в работах исследователя, порой
значительную. Но ведь, собирая свою коллекцию вино-
града, Николай Иванович Вавилов знал, что со временем
кто-то найдет здесь ответы на каверзные вопросы при-
роды.
Из результатов работ профессор П. Я. Голодрига не
делает тайны. Он выступал и в печати, и на конгрессах.
Впрочем, его коллеги в Союзе и за рубежом ведут себя
точно так же. В отдел селекции института «Магарач»,
руководимый профессором, постоянно приходят посылки
и бандероли с пыльцой, семенами, посадочным материа-
лом. Иначе не удалось бы выполнить целую серию скре-
щиваний как между сортами европейского вида с отно-
сительной устойчивостью, так и между ними и комплекс-
ными гибридами, какие получили в последние годы селек-
ционеры Виллар, Зейбель, Рева (Франция), Д. Д. Верде-
300
ревский, К. А. Войтович, Н. И. Гузуп, П. Н. Недов,
Р. А. Ергесяи (СССР).
Несколько слов об одном из них — Вилларе. Вероятно,
сама Природа отказалась бы от того сизифова труда, ка-
ким занимался этот человек... Все те же «упрямые аме-
риканцы», все тот же «податливый европеец» — знакомые
уже читателю виды. Селекционер тысячекратно смешивал
их кровь, увеличивая долю то одного, то другого, а то
вдруг возвращался на много ходов вспять. Над ним под-
шучивали: «Мы знаем, дорогой, что вы работаете на фран-
цузскую армию. Но военные забыли вас предупредить:
картечью уже не стреляют!»
Что верно, то верно: ягоды его гибридов все еще были
чертовски жесткими. Селекционер улыбался: «Ничего.
Ведь не так давно говорили, что я произвожу дробь на
перепелов. А вот теперь, слава богу, пошла картечь».
250 тысяч гектаров, занятых сегодня во Франции ком-
плексными гибридами этого упрямца, свидетельствуют о
том, что он в конце концов добился своего.
И все-таки... Все-таки предубеждение французов к гиб-
ридам настолько велико, что они до сих пор так и «не
замечают» Виллара, хотя упорством и мужеством этого
человека могла бы гордиться любая нация.
Всякий раз, когда профессор Голодрига направляется
во Францию на очередной конгресс по проблемам селек-
ции винограда, он надеется встретиться там с ним. Ведь
в их работе так много общего! Но, увы, Виллар остается
всего лишь приват-селекционером. Отверженным!
«Чумной барак» профессора Голод риги
Официально он, конечно, именуется иначе — «ком-
плексный инфекционный фон» (Степной опорный пункт
ВНИИВиВ «Магарач»). И если в Якорной Щели вреди-
телям и болезням просто не мешали нападать па виноград,
то здесь им всячески способствуют в этом. Ни грамма се-
ры, ни капли медного купороса! Появление виноградного
куста на таком активном инфекционном фоне без генов
устойчивости равнозначно поединку, где с одной стороны
выступает легкомысленная тросточка, с другой — обоюдо-
острый меч. Головы летят направо и налево.
Но вот удары меча не достигают цели. Это гены
устойчивости выставили свои щиты. Виноградные кусты
301
комплексно устойчивых форм выглядят здесь неприлично
хорошо. В то же время рядом с ними филлоксера душит
карликовые, не успевшие набрать силу растения, а мил-
дью бесцеремонно сдирает с них последнюю шкуру —
листья.
Кому-то из любимцев профессора придется даже по-
убавить прыти. Тот, смотришь, слишком увлекся ростом,
другой не в меру изнуряет себя урожаем... Зато Подарок
Магарача — последний гибрид —- взял всем! Ажурный
куст буквально пронизан солнцем, и ему не нужны чело-
веческие руки. Достаточно двух проходов трактора. Пер-
вый — обрезка лозы. Второй — уборка урожая комбайна-
ми. Картина немного утрирована, но лишь немного.
— Это и есть модель двухтысячного года?
Профессор отвечает не сразу.
— В основном да. Хотя мы пытаемся сейчас все-таки
улучшить ее, добавив блок генов Сверхраннего бессемян-
ного сорта.
Этот Сверхранний бессемянный «Магарача» живет на
соседней плантации (попробовать его не удалось' — в кон-
це июля урожай был уже собран).
— Ну и спринтер! За сколько же времени он пробега-
ет всю дистанцию от распустившейся почки до готовой
грозди?
— За 100 дней. А в хорошее лето и того меньше. -
Профессор улыбается:
— В результате убиты те самые три зайца, о которых
мечтает каждый исследователь. Уже во второй половине
июля виноград можно подать к столу. Ослабнет напряже-
ние уборочной страды. Да и винзаводам не потребуется
столько оборудования, как теперь. Им не придется ужи-
мать весь процесс переработки в считанные дни. И еще
одно существенное обстоятельство: получение сверхранних
сортов позволит селекционерам предотвратить их встречу
с вредителями и болезнями, которые проявляют себя во
второй половине лета...
А где же страждущие?
Казалось бы, при таком положении вещей к отделу
селекции должны тянуться тысячи рук: ну хотя бы один
саженец, пусть только черенок! Пожалуйста!
Но рук нет. Почему?
302
Профессора не смущает вопрос:
— Пока маточных кустов слишком мало, чтобы бро-
сить клич: «Налетай, братцы!» Наши новые сорта уже
пошли в крымские хозяйства. Но только в такие, с каки-
ми мы давно знакомы, в какие непоколебимо верим Сов
хозы «Качинский», «Пригородный», колхоз «Дружба
народов». Мы ведь выдвигаем непременное условие: спо-
соб размножения лозы должен быть только ускоренным.
А для этого требуются теплицы. Затраты немаленькие.
Значит, не только мы, но и нам должны верить.
Вряд ли имеет смысл подробно описывать технологию
ускоренного размножения — кого она заинтересует, тот
может запросить отдел питомниководства Всесоюзного
научно-исследовательского института виноделия и вино-
градарства «Магарач» (г. Ялта). Важно главное: нелепо
везти срочный груз на волах, когда есть самолеты.
Заключение
Производство винограда в нашей стране к 1990 г. пред
полагается увеличить в несколько раз. Только тогда
можно приблизиться к биологической норме потреб
ления свежего винограда каждым из нас. Какое-либо су
щественное расширение площадей под этой культурой
исключено. Свободных земель нет. Рабочих рук тоже.
Только повышение урожайности, снижение потерь — ина-
че нельзя решить поставленную задачу. Но нужны ка-
чественно новые сорта, способные резко поднять интен-
сивность отрасли. Комплексно устойчивые гибриды, по-
лученные в институте «Магарач», обеспечивают высокий
урожай и высокое качество продукции. Будущее за ними.
Гурзуф
Сергей Михайлов
СЛОВО О ВИНЕ
В слишком малой дозе вина че-
ловек не может найти истину; на-
лейте ему слишком много, и он по-
теряет ее.
Б Паскаль
рудно сказать, кто и когда впервые об-
ратил внимание на скромную виноград-
ную лозу, позаботился о ее судьбе. Не-
сомненно одно: человек и виноградная лоза пе расстают-
ся с древних времен, по меньшей мере — несколько
тысячелетий.
В древнем Египте считали, что виноградную лозу по-
родил всемогущий отец богов Осирис, в Элладе — что
пошла она от бога Диониса, покровителя виноградарства
и виноделия. В Древнем Риме славили за лозу веселого
бога Бахуса (так римляпе именовали Диониса), в Арме-
нии — библейского праотца Ноя... А молдавская легенда
утверждает, что виноградная лоза родилась от Земли и
Солнца. Ее первые грозди наливались живительным со-
ком очень быстро: с утра до сумерек. И те, что успевали
созреть на рассвете, покрывались нежным розовым ру-
мянцем утренней зари. Созревшие днем, вбирали в себя
золото полуденного солнца. Ягоды же, достигшие зрелости
с наступлением темноты, принимали цвет южной ночи —
синий и восково-черный.
Выдающийся русский ученый естествоиспытатель
К. А. Тимирязев писал, чю когда-то, поглотив луч солн-
ца, зеленая былинка претерпела в своем развитии сложную
трансформацию, стала своеобразным аккумулятором сол-
нечной энергии. Определение это как нельзя лучше под-
черкивает суть виноградной ягоды. Быть может, за
умение хранить в себе солнце и полюбил ее человек? В
свое время Гомер изобразил виноградную гроздь па щите
Одиссея — более благородной эмблемы он не нашел...
Впрочем, в Древней Греции виноградарство всегда было
в почете.
Ну а когда же появилась лоза в Крыму? Здесь истори-
ки единодушны в своих суждениях: виноград существует
на полуострове со времен античности, т. е. более двух ты-
сяч лет. Возделывали его и херсонеситы, и пантикапей-
цы... Об этом убедительно свидетельствуют находки архе-
304
ологов — изображения гроздей на вазах, светильниках и
на стенах склепов, виноградодавильни, амфоры, предна-
значенные для хранения вина. Однажды среди руин Херсо-
неса археологи обнаружили остатки памятника, на кото-
ром была высечена надпись: «Народ почтил статуей Ага-
сикла, размежевавшего виноградники па равнине» *.
Далеко не каждое растение сравнится с лозой вино-
града своей щедростью. Многие биологические свойства
винограда возвышают его над другими сельскохозяйствен-
ными культурами. Среди этих качеств ведущим является
многолетняя способность лозы плодоносить, давать высо-
кие урожаи.
Слова «виноградарство» и «виноделие» неотделимы
друг от друга: в искрящемся напигке продолжает свою
жизнь солнечная ягода. В одном из древнейших гречес-
ких мифов говорится: «Весело идет по земле Дионис...
Он учит людей разводить виноград и делать из его тяже-
лых спелых ягод вино...» В другом мифе — древнерим-
ском — о рождении вина сказано примерно так. Путеше-
ствуя, Бахус однажды увидел лозу и захотел унести ее к
себе па родину. Чтобы она не засохла в пути, он прятал
ее поочередно то в птичью, то в львиную, то в ослиную
кость. Вернувшись наконец домой, он посадил ее вместе
с костями, получил урожай, приготовил вино и угостил
людей. После первого глотка люди начинали петь, словно
птицы, после второго становились сильными, как львы, а
после третьего головы их опускались низко, как у ослов...
Мифы мифами, по ученые, привыкшие доверять лишь
строгим фактам, считают, что человек научился делать
вино раньше, чем печь хлеб. Ну, а в том, что первым на
земле вином было виноградное, нет ни малейшего сомне-
ния. Нет сомнения и в том, что человек пытался сохра-
нить виноград хотя бы несколько дней, а это неизменно
приводило к брожению и получению вина. Другими сло-
вами, появление вина па земле не «божественный дар»,
а явление природное, естественное
На побережье Понта Эвксинского, как называли древ-
ние греки Черное море, многие сорта лоз сохранились до
наших дней едва ли не со времен Юлия Цезаря. Возрож-
* Есть основания полагать, что виноград в Крыму разводили
еще до появления древних греков, причем неожиданный свет
проливают факты далекой от сельскою хозяйства науки — язы-
кознания. Отсылаем читателя к очерку Свяюслава Сосновского
«Блеск и нищета крымской топонимики» (см. с. 373).
805
денные и размноженные, они прекрасно чувствуют себя
на плантациях совхоза «Солнечная долина», что в Судак-
ском районе.
Особенно большое развитие в Крыму получили вино-
градарство и виноделие с IX—X вв. Только на средневе-
ковых поселениях юго-западного Крыма существовало бо-
лее 170 виноделен, вырубленных в известняковых скалах.
Любопытно, что в большинстве своем они принадлежали
монастырям. На территории Балаклавы сохранились ос-
татки давилен IV—XIII вв., множество бродильных ям,
тоже выдолбленных в скалах. В херсонесских подвалах,
которые устраивались под жилыми помещениями, вино
хранилось в массивных пифосах — глиняных бочках.
Археологические раскопки на Южном берегу показа-
ли, что и здесь в период раннего средневековья успешно
развивались виноградарство и виноделие. Во дворах мно-
гих домов сквозь завалы камней пробились и сегодня
растут виноградные лозы — юная поросль средневековых...
О процветании виноделия в богатом «граде Суроже»
(нынешний Судак), через который проходил великий тор-
говый путь из Азии в Европу, повествуют многие истори-
ческие документы, южнорусские былины. О том же гово-
рят данные раскопок, проводившихся в Судаке, его ближ-
них и дальних окрестностях.
Старейшим центром отечественного промышленного
возделывания высокосортных лоз и приготовления уни-
кальных марочных вин является, по общему признанию,
«Массандра».
О чудесных напитках с этой всемирно известной мар-
кой было сказано немало восторженных слов, но одно
признание особенно дорого и памятно работникам «Мас-
сандры».
...1928 год. Июльский полдень. В обеденный перерыв
срочно позвонили из Ялты старшему виноделу завода
П. А. Новичкову: к вам едет Максим Горький... Вскоре
здесь появился громоздкий форд с поднятым верхом. Из
машины вышел Алексей Максимович с сыном. Весть о
прибытии Горького мигом облетела завод. Навстречу пи-
сателю поспешили рабочие и виноделы. Горький был ве-
сел, приветливо здоровался со всеми. Быстро шагая по
туннелям завода, где бывал уже дважды — в 1903 и
1908 гг.,—- он с большим интересом слушал пояснения ви-
ноделов, интересовался, насколько продвинулось вперед
после Октября производство вин.
306
В дегустационном зале на столе были приготовлены
тюльпанообразные бокалы с золотистым ливадийским
мускатом. Рядом лежала толстая Книга впечатлений, ис-
писанная почетными гостями. Алексею Максимовичу пред-
ложили отведать напитка. Ждали, что скажет...
— Говорить я не мастер,— чуть смущенно признался
Горький,— лучше я вам напишу...
Именно тогда и появилась на свет дорогая сердцу всех
виноделов страны запись Горького: «Пил и восхищался...
В вине всего больше солнца! Да здравствуют люди, кото-
рые умеют делать вино и через него вносят солнечную
силу в души людей!»
Бесконечны споры на тему: «пить или не пить».
Идут тысячелетия, продолжаются споры, а виноград тем
временем выращивают, вино вырабатывают, его изучают,
пишут о нем... И пьют его, конечно. Да, вино старо как
мир, а единства мнений о нем нет ни в научных трудах,
ни в легендах и мифах, ни в многочисленных афоризмах,
ни в ярких поговорках... А все дело в том, что вино вину
рознь. О напитках, которые закусывают отбивными и шаш-
лыками, распространяться нет нужды, ибо назначение их
весьма примитивно: выпил — закуси! Не берем мы в
расчет людей, о которых прекрасно сказал азербайджан-
ский поэт и просветитель Мирза Шафи Вазех:
Цены вину не знает тот,
Кто пьет его как воду.
Виноделы видят главную задачу своего искусства в
том, чтобы дать человечеству напитки вдохновения и
пользы.
«Могущество богов едва ли может сравниться с поль-
зой, даруемой вином»,— утверждает создатель античной
медицины Асклепиад. «Вечный хмель мне не отрада. Не
моя ему любовь. Не тяну я винограда одуряющую
кровь!» — восклицает русский поэт А. А. Фет. Из четыр-
надцатого века звучат слова Хафиза — персидского поэ-
та: «Порицаешь ты кровь виноградной лозы, но подумай —
ведь есть и достоинства в ней». «С вином подружишь-
ся — с совестью распростишься!» — угрожает грузинская
пословица. «Глупец, кто для вина лишь клевету при-
пас!» — негодует Омар Хайям. А у Пушкина: «Кубок
янтарный полон давно. Я, благодарный, пью за вино!»
И так — ad infinitum *.
* Ad infinitum—до бесконечности (лат.),
307
Но ведь есть и иное решение извечной проблемы. Еще
во II в. до п. э. римлянин Каюн произнес: «Не в самом
вине вина — виновен пьющий!» Это очевидно. Не вино
породило проблему — человек. А вот что писал Виссарион
Белинский: «Пьют и едят все люди, но пьянствуют и об-
жираются только дикари».
Старейший винодел «Массандры» А. А. Егоров гово-
рил: «По существу своей профессии я неразлучен с вином
семь с половиной десятков лет. Враг водки, я никогда не
знал потери физического равновесия. Не за горами мне
сто лет. Я бодр. Живительные соки меня всегда оберегали
явно от любых инфекций и болезней».
В разные времена такой же точки зрения придержива-
лись известные ученые. Гиппократ писал: «Вино удиви-
тельно приспособлено к организму человека, как здорово-
го, так и больного». А вот слова Дмитрия Ивановича Мен-
делеева: «Виноградное вино составляет предает производ-
ства столь большого значения и ценности, что его пре-
следуют все теплые страны». «Вино родилось с челове-
чеством и будет его добрым спутником всегда» — так го-
ворил известный советский ученый М. А. Герасимов.
Но, к сожалению, есть у вина зловещий антипод, пу-
тающий все карты, — «зеленый змий». Жестока власть
его над теми, кто, уподобясь кролику, хоть и пищит,
по от магнита змеиной пасти убежать не может... Что
находят люди в той водке? Здоровью —яд, удовольствия-
па грош. Об этом образно рассказывает в своих воспоми-
наниях известный русский писатель и врач В. В. Вере-
саев: «С трудом и великим отвращением проглотил я чаш-
ку водки. Косари пили без шапок, благоговейно крестились
перед выпивкой, потом макали огурцы в соль и с хрустом
жевали... В голове шумело, как на мельнице. Скверно бы-
ло на душе. Позор, гадость! Туловище как будто налито
было по самое горло какой-то омерзительной жидкостью,
казалось, качнешься, и вот-вот она хлынет. Бр-р!»
Поскольку существует алкоголизм и бороться с его
зеленой скверной необходимо, то, быть может, есть смысл
пойти на крайние ь!еры? А что такое «крайние меры», чи-
татель, конечно, знает — пресловутый «сухой закон». Од-
нако «сухой закон», как ни странно, не столько сдержи-
вает, сколько разжигает интерес к запретному плоду. Вот
какие данные сообщает в одной из своих работ профессор
Н. И. Простосердов. В США при «сухом законе» лишь в
течение одного 1926 г. за нелегальный ввоз спирта в стра-
308
ну было взыскано штрафов на сумму более 500 млн. дол-
ларов. Конфисковано 60 тысяч автомашин и более 20 ты-
сяч судов, занимавшихся контрабандной перевозкой спирт-
ных напитков. В Норвегии строгие ограничения потребле-
ния вина привели к тому, что за один год врачи, якобы
в лечебных целях, выписали 200 тысяч рецептов на спирт,
причем один из них ухитрился прописать 30 тысяч рецеп-
тов. В странах ислама в результате запрещения спиртных
напитков появился гашиш. В Китае, где пьяниц предава-
ли смертной казни, распространился опиум. Во Франции
в XVI в. за появление в общественном месте в нетрезвом
виде первый раз арестовывали и сажали на хлеб и воду,
при повторном отправляли па каторгу. Петр I распоря-
дился вешать на грудь алкоголикам пудовые тяжести. Во
время первой мировой войны спиртные напитки в царской
России были запрещены строго-настрого. Но и опять чу-
да не произошло: не стало водки — расцвело самогонова-
рение, производство других суррогатов.
Между тем бороться с алкоголизмом способно само
вино. Исходя из точнейших статистических данных, уче-
ный-винодел: М. А. Ховренко констатирует: «В тех местах,
где больше пьют вино, там нет спроса на водку». Прак-
тическое воспитание здоровых вкусов должно препода-
ваться человеку упорно и умело. И непременно следует
разделять понятия о вине и водке. Пьянеют от вина толь-
ко по причине злоупотребления (в ка^ой, впрочем, об-
ласти от него, злоупотребления, можно ждать добра?).
Иное дело водка: и содержание низкопробное и градусы
высокие. Она годится для одного —- для опьянения. Алко-
голь — наследие нищеты в условиях капитализма, вино —
продукт народного богатства. В царской России вино было
не по карману простому люду. У нас оно по своей цене
доступно широким массам.
Чем же славны вина? Химический состав их очень
сложен. Это огромный комплекс самых неожиданных и
полезных соединений. Можно сказать, большая химия,
заключенная в микроскопической капле.
В крепленых и десертных винах присутствуют сахар —
фруктоза и глюкоза, кислоты — винная, яблочная, ли-
монная, янтарная, молочная, уксусная, серная, соляная,
ортофосфорная. А кроме того — танины, глицерин^ этанол
(без последнего вино было бы не вином, а быстро портя-
щимся экстрактом из виноградных ягод). Здесь же и медь,
цинк, свинец, мышьяк, железо, бром, йод, фтор, бор, ка-
309
лий, натрий, марганец. Достаточно? В его составе имеются
также красящие, ароматические, эфирные, экстрактивные,
радиоактивные вещества. Есть, наконец, витамины — Bj,
В2, Ci, D, Р и др.
Ну, а спирт? В винах он образуется в процессе есте-
ственного химического выбраживания сахара. Если же
добавляют его, то небольшими дозами — он служит для
закрепления стойкости вин.
Судите сами: удельный вес винного и этилового спир-
та, насыщающего крепленые вина,— от 8 до 20 процен-
тов, но остальное содержание напитка исключает пагуб-
ное влияние спирта.
Существенны диетические свойства вина. Например,
столового: холерные вибрионы, бактерии тифа гибнут в
нем через 15—30 минут.
Красные крымские вина — столовое Алушта, десерт-
ные Черный доктор, кагор Южнобережный, обладающие
бактерицидными свойствами, скрытыми в дубильных ве-
ществах, благотворно действуют при заболеваниях кишеч-
ника и слизистой оболочки. Десертные сладкие питают
глюкозой сердечную мышцу. Портвейны и херес подни-
мают тонус нервной системы. Вино применяется для ле-
чения некоторых болезней. Если оно, обогащая организм
важнейшими витаминами и катализаторами, регулирует
процесс обмена и ограничивает накопление свободного хо-
лестерина, то водка мешает процессу распада белков, жи-
ров и углеводов, нарушая тем самым нормальный обмен
веществ. С употреблением водки идут рука об руку болез-
ни сердца и печени, отечность на лице, одышка. Иногда
говорят, что алкоголь улучшает аппетит. Это самообман,
не более. Тяжким грузом обрушивается он на нервную
систему. Гибнут мозговые клетки, ослабевает память,
пропадает интерес к труду. Алкоголик — человек мрач-
ный, озлобленный, лживый. Обо всем этом надо помнить
постоянно.
Еще четверть века назад наш земляк писатель
П. А. Павленко говорил: «Народ богатый и мощный, мы
часто небрежны и невнимательны к собственным удачам,
особенно если они касаются такого маленького дела, как
вино».
С тех пор «маленькое дело» обрело в нашей стране
большое звучание — в этом нетрудно убедиться хотя бы
на примере «Массандры». Уходит в область преданий не-
грамотное отношение к содержимому янтарного бокала.
810
Принятое нашей партией и правительством важнейшее
постановление по борьбе с алкоголизмом не случайно пре-
дусматривает значительное увеличение выпуска натураль-
ных виноградных вин.
Замечательный французский ученый Луи Пастер пи-
сал: «Виноградное вино по своему составу, легкой усвоя-
емости и физиологическим свойствам является полезным
напитком с диетической точки зрения. Вино по праву,
может называться самым гигиеническим из всех на-
питков».
В числе самых изысканных вин (подчеркнем лиш-
ний раз: при умеренном употреблении!) немало крымских.
Вот названия этих напитков, подлинных произведений ви-
нодельческого искусства (в алфавитном порядке):
Бастардо Магарачский
Бастардо Массандра
Джалита
Кокур десертный Сурож
Мадера Массандра
Мускат белый десертный
Мускат белый Красного Камня
Мускат белый Ливадия
Мускат белый Магарач
Мускат белый Южнобережный
Мускат игристый
Мускат розовый Южнобережный
Пино-гри Ай-Даниль
Портвейн белый Сурож
Портвейн белый Южнобережный
Портвейн красный Крымский
Портвейн красный Южнобережный
Советское игристое
Токай Южнобережный
Херес Массандра
Заканчивая этот краткий рассказ, автор хотел бы по-
делиться с читателями своей давней мечтой о том вре-
мени, когда токсические, пагубные для здоровья спирт-
ные изделия уйдут в область преданий, когда высокая
культура быта, культура потребления вина станет всеоб-
щим достоянием. Это одна из насущных задач нашего об-
щества, на знамени которого — благородные слова: «Здо-
ровье каждого — богатство всех».
Массандра
311
Максимилиан Волошин
ИЗ ЦИКЛА «КИММЕРИЙСКИЕ СУМЕРКИ»
* * *
Старинным золотом и желчью напитал
Вечерний спет холмы. Зардели, красны, буры,
Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.
В огне кустарники, и воды как металл.
А груды валунов и глыбы голых скал
В размытых впадинах загадочны и хмуры.
В крылатых сумерках — намеки и фигуры...
Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал.
Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.
Чей согнутый хребет порос, как шерстью, чобром?
Кто этих мест жилец: чудовище? титан?
Здесь душно в тесноте... А там — простор, свобода,
Там дышит тяжело усталый Океан
И веет запахом гниющих трав и йода,
1907
* * ♦
Здесь был священный лес. Божественный гонец
Ногой крылатою касался сих прогалин.
На месте городов ни камней, ни развалин.
По склонам бронзовым ползут стада овец.
Безлесны скаты гор. Зубчатый их венец
В зеленых сумерках таинственно печален.
Чьей древнею тоскою мой вещий дух ужален?
Кто знает путь богов — начало и конец?
Размытых осыпей, как прежде, звонки щебни,
И море древнее, вздымая тяжко гребни,
Кипит по отмелям гудящих берегов.
И ночи звездные в слезах проходят мимо,
II лики темные отвергнутых богов
Глядят и требуют, зовут... неотвратимо.
1907
♦ * ♦
Равнина вод колышется широко,
Обведена серебряной каймой.
Мутится мыс, зубчатою стеной
Ступив на зыбь расплавленного тока.
Туманный день раскрыл златое око,
И бледный луч, расплесканный волной,
Скользит, дробясь над мутной глубиной,—
То колос дня от пажитей востока.
В волокнах льна златится бледный круг
Жемчужных туч, и солнце, как паук,
Дрожит в сетях алмазной паутины.
Вверх обрати ладони тонких рук —
К истоку дня! Стань лилией долины,
Стань стеблем ржи, дитя огня и глины!
1907
* * *
Над зыбкой рябью вод встает из глубины
Пустынный кряж земли: хребты скалистых гребней
Обрывы черные, потоки красных щебней —
Пределы скорбные незнаемой страны.
Я вижу грустные, торжественные сны —
Заливы гулкие земли глухой и древней,
Где в поздних сумерках грустнее и напевней
Звучат пустынные гекзаметры волны.
И парус в темноте, скользя по бездорожью,
Трепещет древнею, таинственною дрожью
Ветров тоскующих и дышащих зыбей.
Путем назначенным дерзанья и возмездья
Стремит мою ладью глухая дрожь морей.
И в небе теплятся лампады Семизвездья.
1907
Елена Криштоф
КОЛЕСО ИСТОРИИ
«Муся»
ыл случай: немецкий жандарм в Сим-
ферополе на улице* на мосту обыски-
вал женщину. Он ее обыскивал, а она
охотно поворачивалась и улыбалась. Зубы у нее блесте-
ли, по щекам спускались длинные темные локоны, глаза
сверкали огненно. Она любила кокетничать и фотогра-
фироваться. По этим фотографиям мы сейчас точно зна-
ем, какая она была, «Муся».
В тот раз, на мосту, в руке у нее была авоська. Она
легко вертелась с нею перед жандармом. В авоське, меж-
ду картошкой и луком, лежали магнитные мины. Из тех,
что потом взрывали немецкие составы на пути следова-
ния от Симферополя до Перекопа. Об учтенных взрывах
«Муся» писала донесения в лес,— вроде вот этого, поме-
щенного в сборнике документов о Крыме в годы Великой
Отечественной войны:
«19 декабря 1943 г.
Здравствуйте, т. Семен. Обижены отсутствием магни-
ток — 4 Магнитки и 3 взрывателя — капля в море! Нем-
цы пустились на хитрость и формируют состав так: 4 ва-
гона полных, 4 пустых, 4 полных, 4 пустых... Для одного
состава нужны 3—4 магнитных мины. Один состав готов-
снаряды рвались — любо смотреть. Подробности следую-
щей почтой. Шлите! Шлите побольше мин» — и подпись
мужская — «Вася».
«Вася» и «Муся» — одно и то же лицо: Александра
Андреевна Волошинова, женщина средних лет, типичная
интеллигентка, краевед-экскурсовод. Наконец, учительни-
ца географии десятой средней школы, с довольно непод-
ходящим прозвищем «Балерина». К чему — неподходя-
щим? К ее подпольной, мужской, серьезной, даже траги-
ческой деятельности? Но ведь деятельность эта вся была
в будущем, и о ней ученики не могли догадаться. А к са-
мой Александре Андреевне «Балерина» вполне подходило.
Не только потому, что она была легка и у доски любила
становиться на цыпочки. В ранней молодости Александра
Андреевна несколько лет занималась балетом, выступала
на сцене, и не без успеха.
814
Когда в город пришли немцы, Александра Андреев-
на сидела у окна, сжавшись под теплой шалью, смотре-
ла на мокрую улицу и думала о сыне, который доброволь-
но ушел в армию. Глаза оставались тоскливыми, пока она
не начала действовать на свой страх и риск и задолго до
того, как главные нити симферопольского подполья со-
средоточились в руках опытного конспиратора, специаль-
но за этим и засланного, Ивана Андреевича Козлова.
Что значило — действовать в тех условиях? Нащупы-
вать, кто думает одинаково с тобой? Одинаково думают
многие. А вот кто готов пожертвовать жизнью? И кто
практически свяжет с лесом? Стала искать среди учи-
телей, укрывавшихся от трудовой повинности. Вспомни-
ла о сестрах Лазаревых. Они жили неподалеку, были
известны как активистки, и, главное, у них были хоро-
шие лица. Но Лазаревы, когда она с ними заговорила о
подполье, отшатнулись, точнее, замкнулись. Испугались
как раз ее жизнелюбия, веселости, торопливой настойчи-
вости именно потому, что с подпольем уже были связа-
ны. Вернее, с теми, кто организовывал его.
В конце концов Александра Андреевна сама попы-
талась пойти в лес — ведь была же она туристкой, экс-
курсоводом. Может быть, повезет — наткнется на парти-
зан. Пошла в плюшевом своем пальто, в туфлях, какие
были. Еле приволоклась назад по мокрому снегу, по гни-
лым листьям — не повезло. Связавшись с партизанами
через бывшего своего ученика — Толю Досычева, «Му-
ся» стала передавать в лес сведения, медикаменты, от-
сылать туда людей. Через нее в группу железнодорожни-
ков под руководством Ефремова — «Хрена» из лесу шли
мины, и каждый раз она требовала их побольше.
Особенно азартно хотелось ей угостить немцев перед
днем или в День Красной Армии, в сорок четвертом —
пусть знают наших!
Придя к Козлову, протянула крепкую, смуглую ла-
донь:
— Подкиньте, ну что вам стоит, хоть пяток сверх
нормы.
— А другим — не надо?
— Другим тоже. Но вспомните, как в Джанкое взле-
тело девятнадцать вагонов. Вряд ли у кого еще был та-
кой урожай. Не скупитесь, позолотите ручку.— И сме-
ялась.
Она опять стала смеяться в это время: оккупация яв-
315
но шла к концу, впереди была жизнь, а вкус к ней с го-
дами не убывал.
К двадцать четвертому февраля из лесу специально
для «Хрена» достали 20 мин...
Больше всего в дни оккупации Александре Андреев-
не хотелось вступить в партию. В декабре сорок третьего
ее приняли в кандидаты с трехмесячным испытательным
сроком. К концу этого срока Александра Андреевна ока-
залась в тюрьме, в СД. А между тем за несколько дней до
ареста ее могли вывести в лес. Но она была учительни-
цей. Она не могла уйти, пока в городе оставались ее уче-
ники-подпольщики...
Иногда я думаю, как странно близко от меня про-
ходит ее жизнь. Кажется, я не в одном только вообра-
жении слышу запахи, звуки, вижу блики этой жизни:
отражение пушкинского бюстика в лаковой крышке
пианино, книги, где между страниц лежат истонченные
временем цветы и выцветшие записки с признанием в.
любви. Вот открывается дверь за полотняной портьерой
и, неловко шаркнув, держа перед собой что-то в вытяну-
тых руках, входит большелобый пожилой человек: муж
поздравляет Александру Андреевну с днем рождения,
дарит ей книгу — томик стихов, тех самых, из которых
она потом будет читать наизусть в тюрьме самые лю-
бимые строки.
Артистка
Перед войной Александра Федоровна Перегонец иг-
рала Машеньку — девочку из пьесы Афиногенова, пле-
нявшую сердца зрителей в конце тридцатых годов. Вы-
ходила на сцену, прикрывая лицо теннисной ракеткой,
подпрыгивая, шаля. Минута-другая — зритель привы-
кал к облику, в котором достаточно было и юности, и
знакомого очарования, а потом, когда ракетка отводи-
лась, немолодое, тщательно загримированное лицо ни-
кого не ужасало, не отталкивало. Она все еще продол-
жала восприниматься в городе женщиной, которой воз-
раст не помеха.
Может ^быть, поэтому, когда думаешь о том, что про-
изошло во время войны, участники этой высокой драмы
представляются, во-первых, куда моложе своих лет и,
во-вторых, куда романтичнее. А между тем художник
облдрамтеатра Николай Андреевич Барышев был чело-
316
веком внешне не только простым, но как бы еще и прос-
товатым. Не,эта ли его простоватость разрешала сомне-
ваться в вызывающем лаконизме, с каким оформлял он
спектакли? Тогда многие подобного лаконизма упорно
и раздраженно не признавали, через 15 лет он начал ка-
заться единственно возможным. Море, обрыв, небо, про-
волока. Ни одной лишней детали. «Оптимистическая
трагедия».
Трагедию, которую пережили они, оптимистической
назвать было бы нельзя, а что касается проволоки, то
проволока, ржавая, колючая и просто алюминиевая,
скрученная в наручники, проволока могла бы служить
и ее символом.
У Зои Павловны Яковлевой тоже было простоватое
лицо женщины, которой на роду написано переиграть
всех бабушек, всех Феклуш и никогда не стать Герои-
ней. Что ж, на сцене она ею и не стала, хотя в паре со
своим мужем актером Добросмысловым иногда бывала
очаровательна так же, как когда играла на гуслях и
можно было рассмотреть всю добрую и в то же время
непререкаемую силу ее лица. Сам же актер Добросмыс-
лов имел внешность, совершенно готовую для того, чтоб
принести славу первого любовника в оперетте. Куда его
и переманивали, суля большие деньги. Но он не пошел.
Однако во время оккупации весело участвовал во мно-
гих немецких и румынских пирушках, охотно заходил в
ложи к знакомым офицерам вермахта, вообще внешне
вел себя так, что в городе стали его считать в лучшем
случае неосновательным.
Таковы были главные действующие лица, действие
же началось с того, что заслуженному артисту Добкеви-
чу, мужу заслуженной артистки Перегонец, предложили
пост городского головы. То есть настолько были увере-
ны оккупанты, что он с радостью согласится, что даже
где-то на Кубани, куда прорвались в это время, объя-
вили, агитируя по радио: «...в Симферополе городским
головой стал хорошо известный публике артист, дворя-
нин Добкевич».
О, это был завидный кус для их агитационной ма-
шины! Но Добкевич, игравший Жухрая и Платона Кре-
чета, городским головой в Симферополе не стал. Его вы-
звали в СД, и он оттуда не вернулся.
Дальше события разворачивались так. Александру
Федоровну вызвал к себе доктор Фольпрехт, шеф ве-
317
домства пропаганды и просвещения отдела министерст-
ва по делам оккупированных восточных территорий.
Свидетелей этого разговора нет. Подлинный — канул в
вечность, можно только попытаться смоделировать, ка-
ким был, каким мог быть этот разговор и некоторые
другие.
— Злые языки, мадам, говорят, будто солдатам
не нужны музы,— доктор Фольпрехт вполне мог произ-
нести эту банальную фразу и вполне мог попытаться
придать при этом нечто игривое своим светлым норди-
ческим глазам.
А что Александра Федоровна? Ей оставалось только
терпеливо слушать довольно сносную русскую речь док-
тора Фольпрехта. Вполне возможно, что по старой при-
вычке при этом она старалась быть очаровательной и
казаться даже беззаботной.
— Но пусть мадам меня поймет: солдатам нужна
муза, способствующая победе. Я сам — солдат, я могу
судить, мадам. Фрау Перегонец деловая женщина, дол-
жна понимать, что требует новый порядок. Сила в ра-
дости, так сказал великий фюрер. Следовательно, ра-
дость, радость и еще раз именно радость должен при-
носить театр, особенно в этой медвежьей стране.
Александра Федоровна смотрела в лицо Фольпрехту
все так же беззащитно и внимательно, даже после
того, как шеф перестал называть ее мадам и вместе
с обращением сменил легкий тон беседы на другой:
четкий, выговаривающий каждую фразу, как параг-
раф устава.
— Никакой политики, об этом, я надеюсь, не надо
предупреждать фрау. Никаких русских загадок мысли!
Русский сарафан — да, русский самовар — да, русский
хоровод, пир горой — я говорю: да, да, да! Я повторяю:
солдату нужна муза, способствующая смеху, слезы—нет!
Александра Федоровна прикрыла глаза, отгоняя
страшное видение этой музы. И неужели же она возь-
мет на душу грех: пойдет когда-нибудь на служение ей?
Но пятьдесят мест. Пятьдесят девочек можно будет
спасти от угона в Германию, если откроется студия при
театре. Всего пятьдесят, и какой ценой!
— Мы будем стараться пропагандировать великих
сынов вашего народа: Шиллера, Гёте, музыку...— она не
успела договорить, чью музыку, увидев мину на постном
лице.
318
— Это потом, фрау Перегонец. Солдат терпит лише-
ния, он не имеет времени задуматься — идет к победе.
И вам не следует задумываться, ибо задуманность — не
стиль вашего лица.
При последних словах доктор вполне мог протянуть
руку, как бы намереваясь взять ее за подбородок. Но
что-то остановило доктора, рука, дернувшись, забараба-
нила по столу:
— Вы слишком часто, думаю я, имеете возврат мыс-
лей к судьбе вашего несчастливого мужа, фрау Перего-
нец. Между тем господин Добкевич попал под колесо
истории, не более того. Мадам знает историю?
...А дальше я вижу, как медленно она идет к театру,
у нее усталая фигурка женщины, которой на самом деле
пятьдесят, старое, некрасивое лицо. А в городе привык-
ли к тому, что Перегонец играла саму красоту. Город
объявил на нее свои права — она была его любимицей.
Театралы из уст в уста передавали истории о ее беспо-
мощности и неприспособленности к жизни и о том, как
бережет ее муж. Городу примелькался чемоданчик, с ко-
торым он ходил на рынок за мясом, в городе пересказы-
вали и в самом деле случавшиеся споры из-за лишней
котлетки за завтраком, город умилялся, город сочувст-
вовал ее нелегкому усилию подольше оставаться жен-
щиной без возраста, сыгравшей Диану лучше Бабано-
вой, а королеву лучше Яблочкиной...
Но то был другой город — весело шаркающий пару-
синовыми туфлями на танцплощадках, оглушительно
аплодирующий Шурке Булычовой и горделивой Марине
Мнишек... Оккупированный Симферополь стал ниже
ростом, непригляднее, не столько от воронок и камуф-
ляжа, сколько от лиц, таких же усталых и постаревших,
как у нее...
Александра Федоровна шла по городу, отказавшись
от кабриолета, на котором доктор Фольпрехт предла-
гал отправить ее домой. Александра Федоровна должна
была вернуться в театр, должна была поговорить с Ба-
рышевым. Впрочем, теперь она вообще не торопилась
домой, в опустелые стены, с которых смотрели ее моло-
дость, ее успех, ее судьба. Театр Корша: осиная талия и
такая вера в глазах, что теперь иногда хотелось пере-
вернуть фотографию лицом к стене. Ихощка в фильме
об Аэлите — опять доверчивость, ожидание счастья на
маленьком, смешно загримированном лице. Блистатель-
819
ная Диана — совсем будто пе похожая на нее самое —
дерзко готовая к самоутверждению...
Однажды один из гостей, от которых ей не всегда
удавалось теперь отбиться, пощелкал по фотографии:
«Вы умеете и так? О, как можно сохранять темперамент
в столь варварских условиях, вдали от цивилизации?»
Решительно все они не хотели понять, что она, Алек-
сандра Федоровна Перегонец, имеет что-то общее с эти-
ми людьми в ватниках, в надвинутых на лбы платках.
С людьми, отбывающими трудовую повинность, волоча-
щими санки или тележки с пожитками через город — в
степь, в деревни, где хоть немного сытнее. С этим не
любезным, пе тонким народом, решительно не умеющим
изящно встать на колени перед победителем.
...У дверей театра, прямо на продавленном тротуаре,
стыла голубая лужа. В ней отражалось высокое, хо-
лодное небо. Александра Федоровна остановилась над
этим небом. Поднимать голову ей не хотелось. Ветер
пробирался в рукава пальто, ознобом проходил по спи-
не, в душе было пустынно. Хлопнула дверь, из темного
провала служебного входа, на ходу поднимая воротники,
вышло несколько человек — актеры после дневной репе-
тиции, осветители, машинист сцены Чечеткин. Она
привычно подтянула щечки, улыбнулась всем вместе и
еще отдельно Барышеву, художнику. Но сквозь улыбку
на него смотрели тоскливо-спрашивающие глаза. Бары-
шев потоптался на месте, отстал от товарищей:
— Вернусь с вами, пожалуй, Александра Федоровна?
Посмотрите, как я распорядился третьим актом. Удобно
ли вам будет...
Но, закрыв за собой дверь мастерской, ни он, ни она
на декорации и не глянули.
— Александра Федоровна,— сказал Барышев.— Алек-
сандра Федоровна, есть задание.
Она прикрыла глаза, как бы заранее соглашаясь.
— Будет прочес. Не раньше чем через неделю, но
будет. Румыны зашевелились. Так что если в ближай-
шие дни... Одним словом, любая вечеринка, банкет,
пикник — все годится. Постарайтесь, Саша... В лесу сей-
час особенно плохо.
— Не надо меня уговаривать,— она так и осталась
сидеть с прикрытыми глазами, по-детски спрятав кисти
рук в рукава.— Ах, какая тоска, Николай, какая тоска,
если бы вы знали. Но пятьдесят мест для студии я у
320
Фолытрехта все-таки вырвала. Боже мой — зачем? Мо-
жет быть, чтоб все пятьдесят тоже легли под это колесо.
— Под какое колесо? О чем вы?
— Под то, которое великий фюрер приделал Германии.
Или нет — истории. Под то, какого не было ни у Алек-
сандра Македонского, ни у самого Чингис-хана! Под то,
которое на Толю наехало, а я — танцую на банкетах.
— Вы же сами понимаете: то, что сделаете вы на
банкете, никто другой сделать не сможет.
Александра Федоровна поморщилась: ах, действитель-
но, зачем разматывать весь клубок с начала? Она широко
распахнула глаза, стараясь отогнать мысли о муже, о
том, что там с ним делали в застенке. Что с ним там де-
лал Курт Кристман, в чьи руки и она попадет, как только
лопнет миф о ее лояльности... В чьи руки, может
быть, все они попадут. Все, кто связан с подпольем, с
лесом, кто передает в лес сведения о намерениях немец-
кого командования, подслушанные на пикниках, в фойе
театра, в офицерских пивных и бильярдных; кто достает
для партизан медикаменты и фальшивые документы; кто
слушает по ночам сводки Советского Информбюро и кто
просто любит свою Родину, чувствует себя плотью от
плоти ее народа. Этого несговорчивого, этого фанатичного
народа, чья загадка мысли так раздражает доктора
Фольпрехта.
...Расстреляли их всех 10 апреля 1944 года, за два
дня до прихода наших. Сейчас за стеклом в витринах
областного краеведческого музея лежит то, что спустя
много лет все еще находят в страшных рвах в совхозе
«Красном» и возле Дубков: наручники из проволоки,
алюминиевые лагерные ложки, женские металлические
гребни; тут же наивная брошка — три подковки, так и не
принесшие счастья, детская свистулька...
В этом же зале фотографии членов подпольной группы
«Сокол», которую возглавлял театральный художник
Николай Андреевич Барышев: артисты Перегонец, Доб-
росмыслов, Яковлева; машинист сцены Чечеткин, убор-
щица Ефимова, мастер костюмерного цеха Озеров, уче-
ник Барышева Олежка Савватеев.
Колесо истории их не переехало, нет. Это они в числе
многих и поименованных и безымянных заставили его
повернуться в единственно нужную сторону.
Симферополь
11, Крымские каникулы.
321
Валерий Зеленский
«ТУДА, ГДЕ ПАМЯТЬ
ОБРЕТАЕТ СЛОВО...»
утешествуя по земле, соприкасаясь с
миром природы, мы открываем вдруг
близкие сердцу места.
Земля киммерийская... Побережье и горы юго-восточ-
ного Крыма, замкнутые солнечным треугольником древ-
них городов; Феодосия — Судак — Старый Крым. Холми-
стая равнина: виноградники и сады в долинах, а за ними
поросшие густым лесом горные кряжи — нигде в Крыму
нет такого разнообразия пейзажей, как здесь. Ким-
мерия — это ветер и солнце, песчаные и каменистые
взморья, лунный пейзаж и следы былой человеческой
жизни.
Попасть в Старый Крым из Коктебеля (Планерского)
можно разными путями — дорог из поселка много, по
почти все они так или иначе ведут на гору Арматлук, а
оттуда — к окрестностям Старокрымской долины. По вре-
мени каждая из дорог потребует около пяти часов неспеш-
ного хода.
...Шоссе на Щебетовку медленно карабкается в гору.
Позади остается поселок и каменное чудо Коктебельской
долины — коричнево-зеленая громада Кара-Дага. Сегод-
ня карадагский массив, его флора и фауна объявлены
государственным заповедником.
За Кадыкойским перевалом сворачиваем вправо от шос-
се на старую «земскую» дорогу и погружаемся в яркий, цве-
тастый, полный терпкого аромата мир киммерийского ле-
та. Множество трав: чабрец, мята, душица, полынь... В
излогах холмов прячутся маленькие, словно игрушечные
рощицы кустарника — ожина, дрок, шиповник...
Горячая пыль оседает на ногах, густой хор цикад
озвучивает воздух — не жалейте же дней молодости и мус-
кулов ног, чтобы выучить загадочный язык киммерийских
троп. Они воспеты поэтами и художниками. Акварели и
стихи Волошина. Исторические поэмы на холстах Богаев-
ского. Этой дорогой прошли белорусский поэт Максим
Богданович и писатель Константин Паустовский, еще не-
давно на ней можно было встретить Алексея Каплера и
Сергея Орлова...
322
А без малого тридцать лет назад окрестные холмы ста-
ли Испанией. Именно здесь в ту пору снимался фильм
«Дон Кихот». Вспомните доброго идальго — Черкасова.
Идальго спорил с мельницами, мельницы с холмами, а
холмы п сегодня спорят с небом, виноградник с солнцем,
и мир пребывает вовеки...
Повороты, спуски — шествие пейзажей. Справа мельк-
нуло озерцо, все ближе и ближе подступает гора, и лес
обнаруживает себя сначала небольшими группами дере-
вьев, а потом становится все гуще, и вот уже дорога не-
спешно втягивается в его объятия.
Теперь холмы позади, а впереди змеистый путь вверх
по западному склону горы Арматлук. Явственно выступа-
ют древние камни мостовой, а на языках поворотов — под-
порная кладка. Выше и выше вздыбливается дорога, и
уже близок перевал, на котором раскинулся ореховый сад.
Слева внизу, с высоты птичьего полета, видна зеленая
чаша Османова Яра. А сзади мреют на горизонте вершины
Сюрю-Кая, Легенер, Отлу-Кая и в едва брезжущей, почти
воображаемой сизой полосе угадывается море. Отдохну-
ли, помечтали и снова в путь. Дорога гнется сквозь мол-
чаливый лес: кизил, боярышник, скальный дубняк, бук...
Снова немного вверх, и впереди показывается вершина,
висящая в небе островом, светло-рыжая от выжженных
солнцем трав.
Здесь дорога уходит влево, а вправо, на восток, раз-
ворачивается новая панорама. Имаретская долина...
Пятьдесят лет назад сюда вышел человек в черном
костюме, с задумчивым и болезненным лицом. Оп тихо
постоял па вершине, оглядываясь вокруг, затем спустил-
ся в долину. Это был Александр Грин.
«Я шел через Амеретскую * долину,— писал оп поз-
же,— диким и живописным путем, но есть что-то недоб-
рое, злое в здешних горах,— отравленная пустынная кра-
сота. Я вышел на многоверстое сухое болото, под растрес-
кавшейся почвой кричали лягушки; тропа шла вдоль
глубокого каньона с отвесными стенами. Духи гор показы-
вались то в виде камня страшной формы, то деревом,
то рисунком тропы».
Это было за год до смерти писателя. Нездоровье ска-
залось на восприятии пейзажа. Да и дорога далась не-
легко. «Назад я вернулся по шоссе, сделав 31 версту.
* Имаретскую.
11*
323
Очень устал и понял, что я больше не путешественник,
по крайней мере — один».
Продолжим наш путь. Вначале дорога кружит по
мелколесью, затем она выведет нас к полю, и мы, обо-
гнув его слева, спустимся в Бакаташскую балку. У рус-
ла речушки Бакаташ, близ дороги слева, стоит обелиск
со звездой. Это братская могила расстрелянных фашис-
тами участников феодосийского десанта. «Здесь похоро-
нены 64 моряка и один летчик. 19 января 1942 года»,—
гласит скорбная надпись на обелиске. Вечная вам па-
мять, герои!
А за речушкой дорога взбирается на холм Бакаташ.
До войны на нем располагалась одноименная деревня.
В ночь на 8 декабря 1943 г. старокрымские партизаны
совершили дерзкий налет на обосновавшуюся здесь
команду тайной полевой жандармерии и разгромили вра-
га. Гитлеровцы отомстили — сожгли деревню...
С холма во всю ширь видна Старокрымская долина.
За ней, словно щитом закрывая ее с северо-запада, воз-
вышается гора Агармыш, а внизу, на зеленом дне до-
лины, на стыке лесных, степных и морских ветров жи-
вет пропаленный солнцем небольшой старинный горо-
док — Старый Крым.
С первого взгляда он может даже разочаровать. Уса-
дебное царство аккуратных домиков вроде бы обыденно
и неинтересно. Древности попрятались в бурьяне, в тени
плотной зелени деревьев. Ничто не бьет, не бросается в
глаза, не поражает размахом и величием. И тем не менее
он очаровывает своим неповторимым ландшафтным ри-
сунком, неспешным рассказом о полузабытых историях...
Камень мостовой или ограды может оказаться древ-
ней надгробной плитой; куча камней, поросших колючим
кустарником,— остатками давно забытого жилища; на дне
дождевой лужи темным пятнышком вдруг оживет полу-
стертая средневековая монетка... Здесь все — история и
память.
По обрывам пересыхающих речушек и окрестным по-
лям находят остатки далекой древности — каменный то-
пор, скифский меч, керамику. А у подножия города голу-
бым зеркалом дремлет водохранилище, созданное трудом
наших современников. По соседству с легендарным Ма-
маевым курганом, где, по преданию, был захоронен пе-
чально известный хан Мамай, разместился завод желе-
зобетоннных изделий. За белыми стенами вросших в зем-
824
лю саманных домишек — дворы, мощенные древним кам-
нем, и рядом — современные благоустроенные здания.
Таков Старый Крым, который в разные времена на-
зывали то Крымом, то Солхатом, то Левкополем, то Эс-
ки-Крымом. Минувшего неясные черты — эти слова при-
ходят сами собой, когда обращаешься мысленно к давней
истории города.
Известно, что к XII в. на месте Старого Крыма возни-
кает большой торговый центр с крепостными стенами.
Разные люди живут за этими стенами — потомки печене-
гов, половцев, хазар, аланов, живут греки, армяне, рус-
ские...- Еще нет здесь генуэзцев, нет татар. Мир не знает
Москвы, еще не открыта Америка. Немые свидетели той
далекой поры — ушедшие глубоко в землю стены ран-
песредневековой церкви. Несколько шагов и несколько
столетий отделяют ее от другого памятника старины —
мечети Узбека. Это уже век XIV.
Отсюда рукой подать до руин постарше — остатков
большого общественного здания. «Султан Бейбарс, госу-
дарь Египта, желая увековечить свое имя и прославить
место своего рождения... построил в Крыму великолепную
мечеть, коей стены были покрыты мрамором, а верх пор-
фиром» — так цитировал летописца русский ученый
П. И. Кеппен в 1837 г.
Где же мрамор, где порфир? Остались лишь воспоми-
нания.
Век XIV — время расцвета. Шумят рыночные пло-
щади, вовсю торгуют купцы из разных стран: генуэзцы,
армяне, греки, арабы, турки, татары,— кого здесь толь-
ко пет! Лен, железо, медь, смола, драгоценные камни,
меха, бархат, пряности, ковры, оружие, опиум, шерсть...
И, конечно же, предмет особый — невольники. Для куп-
цов построено большое каменное здание — караван-сарай.
Серая невзрачная стена, поросшая крапивой, скрытая
густой зеленью сада,— вот все, что осталось. Руины за-
думчивы и безмолвны...
В четырех километрах от города в лесистых горах при-
таилась цитадель средневековой армянской культуры в
Крыму — монастырь Сурб-Хач. Стены его возникают пе-
ред вами неожиданно и грозно, а дорога, когда-то очень
оживленная, а ныне совершенно заброшенная, уходит
дальше — к Судаку. Здесь тихо и прохладно даже в са-
мые знойные дни. Центральное сооружение, одно из са-
мых древних среди армянских построек в Крыму,— храм
325
Святого Креста. Возведен, как полагают исследователи,
в XIV в. Долгие годы в монастыре существовала школа,
в которой наряду с богословием ученикам преподавали
арифметику, грамматику, географию, рукописное дело, ри-
торику, философию, искусство миниатюры. Их наставля-
ли прибывшие сюда из Армении и других мест ученые
люди. Это тоже одна из полузабытых историй...
К вечеру, когда позади остается буйство солнца и за-
пахов и воздух уже предчувствует вечернюю прохладу,
хорошо просто побродить по старокрымским улицам. Ве-
черами здесь довольно свежо — дают знать 350 м над
уровнем моря. Удивительно легкий и чистый воздух. Из-
давна долину считали целебной благодаря климату и
множеству лечебных трав, произрастающих в окрест-
ностях.
Перелистаем еще несколько страниц истории.
Из докладной записки за 1911 г. врача Ф. К. Равиц-
кого: «Число жителей 6024, всех улиц в городе 48. Из-
возчиков 15. В городе две паровые мельницы, один пи-
воваренный и один цеменгно-трубный завод, в двух вер-
стах от города имеется скотобойня. Ночлежных домов не
имеется. Бань, купален, ванн — тоже. Городских школ —
три, церковно-приходских — две (православная и армя-
но-григорианская), ремесленное училище — одно».
Известный белорусский поэт Максим Богданович, по-
бывавший здесь в 1915 г., писал в журнале «Русский
экскурсант»:
«Проходишь по улицам — везде чистенькие домики,
блестящие на солнце белой известкой своих стен, над
которыми, погнув балки и стропила, видно, немалою тя-
жестью налегли крыши из красночерной черепицы... Ули-
цы поросли травой, на них никого не видно; разве толь-
ко собака залает на проходящего. Все это скорее напоми-
нает деревню, чем город. Вся городская жизнь Старого
Крыма сосредоточена на местном Невском проспекте —
Екатерининской улице, тянущейся через весь город. Она
в магазинах, лавчонках, кофейнях. Но и на ней лежит
какой-то отпечаток жизни ленивой, сонной и наивной».
Очистительной бурей прокатилась по Крыму Великая
Октябрьская революция. Не остался в стороне и городок
Старый Крым.
18 июня 1919 г. неподалеку от Коктебеля высадился
белогвардейский десант генерала Слащева. Десант уст-
ремился на Старый Крым, но встретил упорное сопро-
326
тивление. Организовать отпор врагу поручено было
П. А. Грудачеву, тогдашнему коменданту Феодосии. В
1933 г., представляя его к награждению орденом Крас-
ного Знамени, командарм Федько писал: «При отступле-
нии наших частей из Крыма тов. Грудачев сформировал
в Старом Крыму отряд, командуя которым задержал на-
ступление противника на пять дней, чем способствовал
эвакуации частей из Симферополя, Ялты, Севастополя
и других городов Крыма».
13 ноября 1920 г. 21-й стрелковый полк 3-й Сибир-
ской дивизии совместно с партизанами освободил Старый
Крым. В городском саду собрался многочисленный ми-
тинг. На трибуне стояли прославленный командарм Бу-
денный и командующий Крымской повстанческой арми-
ей Мокроусов.
Великая Отечественная... Для отпора врагу формиру-
ется народное ополчение, а в октябре, перед самым вступ-
лением фашистов, уходит в горы партизанский отряд. Ок-
купанты пе чувствуют себя хозяевами положения. Свое
бессилие, политическое и военное, пытаются возместить
массовым террором. Вот лишь один из примеров: 12 ап-
реля 1944 г.— за день до освобождения — по улицам Се-
верной и Армянской они зверски уничтожили 584 чело-
века, среди которых было 200 детей.
Могилы героев, павших за Родину, известных нам и
безымянных, храпит земля киммерийская. В старокрым-
ских горах, в балках, в городском сквере, в придорожье
или на чистых холмах — обелиски. В зеленых лабирин-
тах гор прячутся партизанские тропы. Улицы Логвинова,
Косенко, братьев Стояновых, Холода, Ларишкина... Веч-
ная память героям!
...У каждого города своя история, своя неповторимая
судьба. Этот-город тих и спокоен. Говорят некоторые, что
даже слишком тих. Что нужно развивать здесь местную
промышленность и вернуть Старому Крыму статус рай-
центра. Пожалуй, есть тут доля истины. Но давайте
остановимся и подумаем. Так ли уж необходимо стремить-
ся сделать из города мощный индустриальный центр?
А может быть, город нужно сохранить таким, какой он
есть? Сохранить его тишину, природу, памятники. Одним
словом, сделать так, чтобы люди, приезжающие сюда (а
это курортная зона), отдыхали бы, набирались сил и здо-
ровья. Это ведь тоже индустрия, а для лечебной местпос-
327
ти она — главная. Так что тут есть о чем поразмышлять
людям, которым придется решать судьбу города.
А мы начнем новую главу его истории и расскажем
о литературно-художественной жизни — без этого никак
нельзя.
Первым художником, запечатлевшим сию долину,
стал русский пейзажист Михаил Матвеевич Иванов. В
январе 1780 г. он был командирован на юг для изобра-
жения видов местностей, только что присоединенных к
России. Среди множества акварельных зарисовок, выпол-
ненных художником за несколько лет, десять имеют от-
ношение к Старому Крыму и его окрестностям. Все они,
переплетенные в альбом, хранятся в отделе рисунка в Го-
сударственном Русском музее в Ленинграде.
Часто посещал Старый Крым И. К. Айвазовский. Не-
подалеку находилось его загородное имение Субаш, а в
самом городе, на улице Дачной, жила сестра художника.
Этот дом сохранился и по сию пору (сейчас в нем проти-
вотуберкулезный диспансер). Известен рисунок Айва-
зовского «Фонтан в Старом Крыму», также хранящийся
в Русском музее.
В свое время, уже в нынешнем столетии, на улицах
города можно было видеть поэта и художника Максими-
лиана Александровича Волошина. Здесь подолгу жили
его друзья и знакомые. Волошин написал несколько сотен
акварельных пейзажей Киммерии. А вот одно из его ис-
кусствоведческих свидетельств о живописцах, воспевших
природу юго-восточного Крыма: «...эта опаленная и не-
уютная земля, изъеденная щелочью всех культур и рас,
прошедших по ней, осеянная безымянными камнями за-
сыпанных фундаментов, нашла в себе силы, чтобы про-
цвести в русском искусстве самостоятельной «киммерий-
ской» школой пейзажа. Эта школа определяется такими
именами, как Айвазовский, Куинджи, Богаевский, и не
столь яркими, как Феслер, М. Петров, Лагорио, Шерва-
шидзе, Латри... Всех объединяет романтизм пейзажа».
Константин Федорович Богаевский постоянно жил в
Феодосии. Старый Крым оп очень любил и часто приез-
жал сюда на этюды. В 1925—1927 гг. по заданию Крым-
охриса — Крымского областного комитета по делам му-
зеев и охраны памятников искусства, старины, природы и
народного быта — К. Ф. Богаевский выполнил большую
серию акварелей и рисунков, па которых запечатлел Ста-
рый Крым и его древности.
828
На улице Карла Либкнехта в зеленой глубине деревь-
ев виднеется крошечный белый домик, в котором провел
последние дни своей жизни писатель Александр Грин.
Теперь здесь мемориальный музей — филиал феодосий-
ского. Экспонаты рассказывают о старокрымском перио-
де жизни и творчества, о трудностях и мечтах писателя-
беллетриста, как любил называть себя Грин. Вглядитесь
в лицо на его последней прижизненной фотографии, что
на столе. В его глаза. Наверное, одного этого снимка дос-
таточно, чтобы понять, какой была жизнь...
В белом, заросшем душистой сиренью доме на улице
Розы Люксембург долгие годы жил и творил Григорий
Николаевич Петников. «Певцом утреннего света», рас-
крывшим в стихах чуткость больших человеческих отно-
шений, назвал его Николай Тихонов.
1919 год. Гражданская война. Член Всеукраинского
литературного комитета Наркомпроса, редактор литера-
турной страницы «Известий Временного Рабоче-Кресть-
янского правительства Украины», Григорий Петников ре-
шает сменить перо на штык — он добровольно вступает в
ряды Красной Армии. Бои под Харьковом, наступление
на юг, прорыв на Перекопе и победное шествие красных
воинов по Крыму. Создается Крымская армия. Петни-
ков — инструктор политотдела этой армии. И поэт.
Дни Таврии теперь — в сиянье и в успенье,
В успокоении, в надежде молодой,
В дорожном запахе полыни, в удивленьи
Всей красотой высокой и живой.
Я посылаю вам сиянье мирных гор,
Обрывок облака от киммерийской тризны,
Листки с прожилками крылатых строф,
Примите их на память о горящей жизни.
Петников хорошо известен и как переводчик. Он пере-
водил немецких поэтов и писателей — Бехера, Рильке, Но-
валиса, Клейста, французских — Малларме, Рембо, аме-
риканца Карла Сендберга и других. Пожалуй, нет у нас
человека, который не читал бы «Сказок братьев Гримм».
Их перевел Григорий Николаевич. Из-под его пера вы-
шли также переводы «Украинских народных сказок»,
«Белорусских народных сказок», «Сказок народов Афри-
ки», «Сказок зеленых гор» — фольклора народов Закар-
патья.
329
Для Петникова, как и для Грина, Старый Крым был
последним в жизни городом. 10 мая 1971 г. Григорий Ни-
колаевич умер. Прощаясь с поэтом, неистово цвела его
любимая душистая сирень...
Грив и Петников не исчерпывают темы. В Старый
Крым влекло многих писателей, можно даже говорить о
своеобразной традиции, которая не прекращается и в
наши дни. Вот некоторые имена: Марина и Анастасия Цве-
таевы, Константин Паустовский, Всеволод Рождествен-
ский, Юлия Друнина, Алексей Каплер, Вадим Охотников,
Николай Тарасенко...
И еще одно имя часто вспоминают в Старом Крыму.
И не только в связи с литературой, хотя известно, что
Николай Михайлович Амосов — автор известной повести
«Мысли и сердце» и фантастического романа «Записки из
будущего». Есть и другая причина.
У подножия горы Агармыш в сосново-лиственном бо-
ру живописно расположилась местная здравница — сана-
торий «Старый Крым». В нем лечатся и отдыхают люди,
больные преимущественно туберкулезом легких и лим-
фатических узлов. В шестидесятые годы здесь, впервые
в Крыму, было открыто отделение пневмоторакальной
хирургии под руководством Амосова, будущего лауреата
Ленинской премии. Николай Михайлович и его ученики
провели множество сложнейших операций на легких. И
кто знает, насколько старокрымский опыт пригодился
ученому в его дальнейших уникальных операциях на серд-
це, принесших ему мировую славу!
И закончим мы наше путешествие одной историей,
главный герой которой тоже писательница-мемуаристка,
автор книги «Жизнь Жанны де Валуа, графини де ла
Мотт, написанная ею самой».
Книга вышла в Лондоне. А предшествовала этому на-
шумевшая на всю Европу история о похищении ожерелья
французской королевы. Кража века послужила материа-
лом для романа А. Дюма «Ожерелье королевы». Но то
была не просто авантюрная история: скандальное дело,
показавшее всю гнилость и никчемность монархии,
современники называли «прологом Великой револю-
ции».
Но что за связь? — спросит читатель. Париж, Лондон
и Старый Крым? А связь, как ни странно, есть. Резуль-
татом всех таинственных и странных событий в жизгни
графини было то, что последние годы она провела в Ста-
330
ром Крыму в бедности и одиночестве и скончалась здесь
в 1826 г.
Так незримая нить истории связала крымскую глушь,
заштатный городок России с событиями кануна француз-
ской революции. И нет в том ничего удивительного: Ста-
рый Крым многое повидал, о многих необычных делах,
историях, людях может поведать он пытливому и вни-
мательному собеседнику. Здесь все — история и память.
И здесь память (повторим слова поэта) обретает слово...
Старый Крым
Константин Яковлев
НЕУВЯДАЕМАЯ РОЗА
Растолкуй мне теперь, почему
полуденный берег и Бахчисарай
имеют для меня прелесть неизъяс-
нимую?
А. С. Пушкин. Отры-
вок из письма к Д.
езадолго до смерти Александр Сергее-
вич Пушкин набросал рисунок фонта-
на и — рядом:
Кто б ни был ты: пастух...
Рыбак иль странник утомленный,
Приди и пей.
Это почти дословное воспроизведение надписи на од-
ном из фонтанов в Гурзуфе. Почему запомнилась эта
подробность? Почему воспоминания о Крыме сохраняли
для него всю жизнь «прелесть неизъяснимую»?
Много еще загадочного в истории ссылки Пушкина на
юг. По мнению ряда исследователей, Крым был случай-
ным эпизодом в жизни поэта. Но такая ли это случай-
ность? Известно ведь, что далекий и сказочный край
волновал его воображение еще до встречи с ним.
Есть свидетельства о том, что первоначально Пушкин
должен был ехать из Петербурга именно в Крым — не в
Екатеринослав. Первым упоминает о наличии такого
плана один из видных чиновников того времени, хоро-
ший знакомый А. С. Пушкина, человек, безусловно, ин-
331
формированный: Н. И. Тургенев. 23 апреля 1820 г. он
сообщает брату С. И. Тургеневу в Константинополь:
«Пушкина дело кончилось очень хорошо... Он теперь со-
бирается ехать с молодым Раевским в Киев и в
Крым».
Оптимистичный тон письма вызван, очевидно, тем,
что граф Милорадович на первом этапе следствия о воль-
нодумных стихах поспешил объявить Пушкину проще-
ние. Но, увы, царь не был склонен согласиться с реше-
нием Милорадовича. В это время и сам Пушкин, не зная
о грозящих ему осложнениях, сообщает 21 апреля свое-
му другу поэту П. А. Вяземскому в Варшаву о намере-
нии покинуть столицу: «Петербург душен для поэта. Я
жажду краев чужих; авось, воздух полуденный оживит
мою душу...» И хотя он не называет по имени «край чу-
жой», допустимо предположить, что это край, упомяну-
тый Н. И. Тургеневым,— Таврида. Рассказать о своих
планах мог сам Пушкин: семья Тургеневых издавна дру-
жила с поэтом, а старший брат, А. И. Тургенев, помогал
устроить Пушкина в лицей.
28 апреля уже А. И. Тургенев пишет тому же Вя-
земскому: «Пушкин едет к генералу Инзову в Крым». Но
затем происходит какая-то резкая перемена. Меняется и
тон писем А. И. Тургенева. 5 мая он уверенно, без пред-
положений сообщает Вяземскому: «Участь Пушкина ро-
шена. Он завтра отправляется курьером к Инзову и
останется при нем». Из другого письма (в Константино-
поль): «...пробудет с ним (Инзовым.— Ред.) несколько
времени и потом будет при Каподистрии, если испра-
вится...»
Из контекста писем легко понять, что Пушкина ре-
шили оставить на глазах начальства, чтобы он «исправил-
ся». А вначале, видимо, его не предполагали ограничи-
вать в передвижении и привязывать к квартире генера-
ла Инзова.
О возможности такого изначального варианта свиде-
тельствует и письмо И. М. Карамзина И. И. Дмитриеву
от 17 мая 1820 г. В нем есть одна любопытная особен-
ность. Карамзин вмешался в дело Пушкина в самом его
начале. А позже он уже, видимо, не интересовался след-
ствием и поэтому изменение в ходе дела ускользнуло от
его внимания. Тогда понятно, почему и 17 мая Карамзин
продолжал считать, что Пушкин едет в Крым. И даже на-
зывал срок поездки: «...Пушкин дал мне слово уняться и
832
благополучно поехал в Крым месяцев на пять». 7 июня
он повторяет в новом письме Дмитриеву: «Его простили
за эпиграммы и за оду на вольность: дозволили ему ехать
в Крым...»
Но Пушкина, как мы знаем, все же не совсем прос-
тили. Карамзин об этом просто не знал или не интере-
совался подробностями — в отличие* от всеведущего
А. И. Тургенева. Возможно, ошибкой Карамзина объяс-
няется и промах жандармского полковника И. П. Биби-
кова, которому было поручено наблюдать за Пушкиным
после возвращения из Михайловского в столицу. В до-
несении графу Бенкендорфу от 8 марта 1826 г. он обро-
нил странную фразу: «...выиграли что-нибудь от того, что
сослали молодого Пушкина в Крым?» Дело в том, что Ка-
рамзин вступался за Пушкина и в 1825 г. От него-то и
могло перекочевать в официальную реляцию представле-
ние о Крыме как месте ссылки поэта.
Разумеется, это только гипотеза, но отвергать ее мы
не можем, покольку информация о предполагавшейся по-
ездке в Крым исходила от людей весьма компетентных
и близких Пушкину.
Увы, ссылка есть ссылка: поэт ехал по маршруту, ко-
торый был ему предписан. О том, где бы он хотел побы-
вать, никто у него не спрашивал. И все же для понима-
ния проблемы «Пушкин и Крым» это важно; стремился
ли опальный поэт в Тавриду? Мог ли иметь сознательное
намерение посетить этот край?
Чтобы прийти к какому-то определенному выводу, гля-
нем повнимательнее на тогдашние литературные увлече-
ния Пушкина. Он был сыном своего времени, притом
очень чутким сыном. Не зря он сравнивал себя с эхом,
которое откликается «на каждый звук». А Крым в
20-е гг. XIX в. по многим причинам вызывал глубокую
симпатию и интерес у представителей демократической
общественности, с которой прочно был связан Пушкин.
Крым изображали краем красоты, «священной древно-
сти» — «русской Элладой». Чуть ли не следом за Пуш-
киным едут сюда литератор Г. Гераков и писатель
И. М. Муравьев-Апостол. Да и К. Батюшков, один из
самых близких Пушкину поэтов в то время, тоже на-
строился на поездку в Крым. Об этом есть упоминание
в его записных книжках.
Батюшков создал блистательный поэтический образ
Тавриды. В его стихах она стала тем местом, где люди,
333
отверженные и гонимые светским обществом, люди, ко-
торые не стремятся к служебной карьере и наживе, мо-
гут обрести счастье.
Друг милый! ангел мои! сокроемся туда,
Где волны кроткие Тавриду омывают
И Фебовы лучи с любовью озаряют
Им древней Греции священные места.
Мы там, отверженные роком,
Равны несчастием, любовию равны,
Под небом сладостным полуденной страны
Забудем слезы лить о жребии жестоком;
Забудем имена Фортуны и честей...
Эти строки — из элегии «Таврида». Пушкин считал ее
одним из самых сЪвершенных творений поэта: «По чувст-
ву, по гармонии, по искусству стихосложения, по рос-
коши и небрежности воображения — лучшая элегия Ба-
тюшкова». Ее влияние на молодого Пушкина несомненно.
В начале 20-х годов, пишет один из исследователей, когда
Пушкин своим путем пришел к теме Тавриды, она yaw
вполне определилась и сформировалась как одна из веду-
щих тем романтического литературного движения. На это
еще в 1823 г. указывал Орест Сомов в своей статье «О
романтической поэзии» (Спб, 1823), имевшей характер
манифеста. Сомов писал, что особенно благодарным пред-
метом для поэтов-романтиков может служить «очарова-
тельная Таврида» с ее «пленительными долинами»и«от-
дохновением для взора».
Исходя из сказанного, мы можем предположить, что
созревшее у поэта желание покинуть Петербург не было
случайным. Пушкин хотел изменить обстановку своей
жизни. А Таврида, «земля обетованная» романтиков, бы-
ла едва ли не самым идеальным из «чужих краев», преж-
де всего с точки зрения эстетических интересов поэта.
Так что сознательное стремление посетить Крым у Пуш-
кина, очевидно, было. Скажем осторожнее: могло быть.
И причину надо искать не только во внешних обстоятель-
ствах, по и в литературной традиции, к тех очень проч-
ных личных и творческих связях, которые соединяли
Пушкина с Батюшковым. Это духовное родство двух по-
этов отмечал Белинский. В одной из своих работ («Со-
чинения Александра Пушкина») он писал: «...его ясный,
определенный ум, его артистическая натура гораздо бо-
лее гармонировали с умом и натурою Батюшкова, чем
/Буковского... Батюшков был учителем Пушкина в поэзии,
334
on имел па него столь сильное влияние, что передал ему
почти готовый стих».
Батюшков передал Пушкину и свой особый интерес,
свое тяготение к античности, а заодно, что вполне естест-
венно, к «русской Элладе» — Крыму. Здесь духовная их
близость очевидна. С античностью связаны были возвы-
шенные идеалы — доблести, геройства, свободы, обра-
щаться к теме античности заставляло обоих поэтов чув-
ство «отверженности» и одиночества среди суетной без-
душной толпы, чувство трагического разлада между идеа-
лом и действительностью. А Таврида и для Батюшкова
и для Пушкина — благословенный край, противостоящий
столице, «душному городу» с его своекорыстием и жесто-
костью.
Обратимся теперь к знаменитой элегии Пушкина «По-
гасло дневное светило...» — первому из «крымских» сти-
хотворений, созданному па борту корабля, шедшего в
Гурзуф. Вот выдержка из авторитетного исследования:
«Комментаторами было отмечено в элегии любопытное, с
трудом поддающееся объяснению противоречие: говоря о
местах, которые он впервые видит, мимо которых впер-
вые проезжает, Пушкин говорит о своих воспоминаниях,
связанных с этими местами, о воспоминаниях люб-
ви...»
Не такой уже неожиданной была для Пушкина встре-
ча с Тавридой. Он ехал сюда как в знакомую страну,
потому что прекрасно знал ее и любил по стихам Ба-
тюшкова, ехал с определенным душевным настроем.
Возможно, поэтому и произошло в Крыму его нрав-
ственное обновление й начался творческий подъем — под
влиянием светлых воспоминаний о юношеской «утаен-
ной любви» («года моей весны»), «в кругу милого се-
мейства» Раевских.
Не секрет, что летом 1820 г. Пушкин бтдл полон мрач-
ной скорби и отчаянья. Свидетельством тому — послесло-
вие к «Руслану и Людмиле»:
И скрылась от мепя навек
Богиня тихих песнопений.
Но он преодолел скорбь, нашел в себе силы стать выше
житейских обстоятельств. В лирике его зазвучали иные
мотивы, в ней явственно ощутим пафос утверждения зем-
ных начал, реальности земного счастья. Такова «Таврида».
В этой элегии Пушкин как бы полемизирует с Батгош-
335
Новым, у которого сквозит в стихах горькая мысль о не-
достижимости счастья на земле, о том, что возможно оно
лишь на небе (элегия «К другу»). Пушкин же с небес
стремится на землю:
Так если удаляться можно
Оттоль, где вечный свет горит,
Где счастье вечпо. непреложно,
Мой дух к Юрзуфу прилетит.
Счастливый край, где блещут воды,
Лаская пышные брега,
И светлой роскошью природы
Озарены холмы, луга,
Где скал нахмуренные своды...
Не только природа, но и сами поэтические строки
как бы сияют, озарены внутренним светом (истинно пуш-
кинское качество!), согреты всепобеждающей любовью
к жизни. Без всего этого трудно представить Пушкина,
так было и раньше, в «докрымский» период. Крым по-
мог поэту обрести самого себя.
Ты вновь со мною, наслажденье;
В душе утихло мрачных дум
Однообразное волненье!
Воскресли чувства, ясен ум.
Какой-то негой неизвестной,
Какой-то грустью полон я;
Одушевленные поля,
Холмы Тавриды, край прелестный,
Я снова посещаю вас,
Пыо жадно воздух сладострастья,
Как будто слышу близкий глас
Давно затерянного счастья.
Впрочем, не следует думать, что всему здесь «виной»
крымская природа. Огромную роль в жизни Пушкина сы-
грала семья Раевских. С Н. Н. Раевским-Младшим поэта
связывали дружеские чувства, общность литературных
симпатий. Он делился с ним своими творческими планами.
Интересна предыстория этой дружбы.
Во время Отечественной войны 1812 г. К. Н. Батюш-
ков был адъютантом генерала Раевского. Он очень лю-
бил генерала, восхищался его храбростью. В битве под
Лейпцигом Раевский, раненный пулей в грудь, держался
геройски. По свидетельству Батюшкова, он еще ободрял
его: «Чего бояться, господин поэт!» (так он называл сво-
его адъютанта, когда был весел) — и добавил по-фран-
цузски:
336
Уис больше крови нет, что жизнь давала мне,
Кровь отдана родной моей стране...
Раевские любили Батюшкова, расположение к нему
распространилось затем на другого талантливого поэта,
который был к тому же учеником и единомышленником
их любимца. В дружной, красивой и честной семье Ра-
евских Пушкин нашел то, чего никогда не имел: роди-
тельское участие и заботу.
Видимо, Раевские уговаривали поэта еще до ссылки
покинуть столицу с ее атмосферой сплетен, интриг, кле-
веты, в которую молодой человек, непосредственный, до-
верчивый, попал сразу же после выхода из лицея. Один
из клеветнических слухов о нем вызвал у Пушкина столь
бурную реакцию, что он всерьез подумывал о самоубий-
стве: «Я жертва клеветы и мстительных невежд...» (ив
вступления к «Кавказскому пленнику»).
Говорят: не было бы счастья... Слова эти вполне при-
менимы к опальному Пушкину: именно в ссылке обрел
он счастье —- пусть на краткое время, неполный месяц,
но то был незабываемый месяц. «Мой друг,— признавался
он брату в письме,— счастливейшие минуты жизни моей
провел я посреди семейства почтенного Раевского. Я не
видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил
человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою;
снисходительного попечительного друга, всегда милого
ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, па-
мятник 12 года, человек без предрассудков, с сильным
характером и чувствительный, оп невольно привяжет к
себе всякого, кто достоин понимать и ценить его высокие-
качества. Старший сын его будет более чем известен. Все
его дочери — прелесть, старшая — женщина необыкно-
венная. Суди, был ли я счастлив: свободная беспечная
жизнь в кругу милого семейства; жизнь, которую я так
люблю и которой никогда не наслаждался,— счастливое
полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетво-
ряющая воображение,— горы, сады, море; друг мой, лю-
бимая моя надежда — увидеть опять полуденный берег
и семейство Раевского».
В рукописи элегии «Таврида» поэт позже напишет
об этих днях: «Страсти мои утихают, тишина царит в
душе моей, ненависть, раскаяние, все исчезает — любовь
одушевляет...»
Пушкин посвятил Н. II. Раевскому-младшему поэму
«Кавказский пленник», работа над которой была начата
837
в Гурзуфе. Во вступлении к поэме оп писал, обращаясь
к своему другу:
И бури надо мной свирепость утомили,
Я в мирной пристани богов благословил.
Намек нетрудно понять (вспомним признание о «счаст-
ливейших минутах), да и сам образ главного героя несом-
ненно автобиографичен.
Отступник света, друг природы,
Покинул он родной предел
И в край далекий полетел
С веселым призраком свободы.
В элегии «К Овидию» Пушкин находит очень точпое
определение: «изгнанник самовольный». Поездка в Крым
отвечала душевной потребности поэта, вызывала неведо-
мые ранее чувства. «Я любил, проснувшись ночью, слу-
шать шум моря и заслушивался целые часы. В двух ша-
гах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я посещал
его и к нему привязался чувством, похожим на дружест-
во»,— вспоминает поэт в «Отрывке из письма к Д.»
Крым открыл Пушкину яркую первозданность приро-
ды, дал ощущение слитности с миром. Позже, как отзвук,
родилось замечательное стихотворение «К морю». Не Кры-
мом ли навеяны и эти прекрасные строки:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
Стихотворение широкоизвестное — знаменитый
«Пророк».
«Радость», «счастье», «ясные, как радость небеса»,
«одушевленные поля», «все живо там», «златой предел» —
такими высокими словами выражает Пушкин свои впе-
чатления о Крыме. Этот край стал вечным праздником
в его жизни. Таврида вернула ему не только чувство вос-
хищения миром, но и вдохновенье, окрыленность. На Кав-
казе он пребывал в каком-то душевном оцепенении, при-
роду наблюдал механически, сердце его молчало:
Питаюсь чувствами немыми
И чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой;
Душа, как прежде, всякий час
Полна томительною думой —
Но огнь поэзии погас.
(Послесловие к «Руслану и Людмиле»),
338
Иное в Крыму — «душе настало пробужденье». Оча-
рование и блеск природы, своеобразно окрашенные интим-
ными воспоминаниями о юности, помогли поэту преодо-
леть самый тяжелый и единственный по длительности
творческий кризис (Пушкин более четырех месяцев — со
времени отъезда из Петербурга и до прибытия в Крым —
почти не писал стихов). Первый биограф поэта П. В. Ан-
ненков тонко подметил этот нравственный и творческий
перелом в душе поэта: «До появления Пушкина в Крыму
страницы его тетрадей белы и представляют мало пищи
уму изыскателя».
Всю жизнь Пушкин хранил память о первом утре в
Гурзуфе — одной из самых пронзительных минут его
жизни. В «Отрывках из путешествия Онегина» он писал:
Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля..
При свете утренней Киприды...
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
В послекрымский период в творчестве Пушкина на-
всегда утвердилось чувство проникновенного гуманизма и
жизнелюбия, а в художественном отношении стихи его
приобрели поразительную четкость и завершенность. Вот
пример, один из множества: «Нереида». «Прислушайтесь
к этим звукам,— писал Белинский,— и вам покажется, что
вы видите перед собой превосходную aHTHvnyio статую»:
Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду,
На утренней заре я видел Нереиду.
Сокрытий меж дерев, едва я смел дохнуть;
Над ясной влагою полубогиня грудь
Младую, белую, как лебедь, воздымала
И влагу из власов струею выжимала.
В любовной лирике Пушкина крымские впечатления
породили образ «неувядаемой розы». Это образ нежной и
чистой юношеской любви, символ верности, неувядаемой
молодости чувства. Пушкинские строки навеяны поэзией
Батюшкова, который скорбит о кратковременности земно-
го бытия, о призрачности любви:
В обители ничтожества унылой,
О незабвенная! Прими потоки слез
339
И вопль отчаянья над хладною могилой
И горсть, как ты, минутных роз!
Пушкин неоднократно обращался к поэзии К. Н. Ба-
тюшкова, придавая его поэтическим образам новый смысл,
новую идейную направленность. Так и здесь: пушкинская
«неувядаемая роза» — это вера в бессмертие человеческой
любви:
Блестит среди минутных роз
Неувядаемая роза.
Цветок любви — излюбленный образ поэта. «Свет не-
бес, земная роза...» Слова эти можно поставить эпиграфом
ко всей пушкинской лирике. «Фонтан любви, фонтан жи-
вой! Принес я в дар тебе две розы...» — это о фонтане
Бахчисарайского дворца.
И сама поэзия ^Пушкина, подобно неувядаемой розе,
живет и вечно будет жить, сохраняя «прелесть неизъяс-
нимую».
Симферополь
Моисей Валит
КОМПОЗИТОР А. Н. СЕРОВ
В СИМФЕРОПОЛЕ
«Деле Симферопольской городской уп-
равы о наименовании городских улиц»
от 27 февраля 1904 г. записано: «Кос-
нувшись засим вопроса о присвоении некоторым улицам
имен писателей, как например графа Льва Толстого,
Н. В. Гоголя, В. А. Жуковского, гласный полагал бы це-
лесообразным одну из улиц города наименовать улицею
композитора Серова, который довольно значительное вре-
мя жил в г. Симферополе».
И сегодня эта небольшая улица в центре города (где
главпочтамт) носит имя талантливого русского компози-
тора и выдающегося музыкального критика. Здесь, в Сим-
ферополе, автор опер «Рогнеда», «Юдифь», «Вражья си-
ла» провел едва ли не лучшие годы жизни.
340
Первые впечатления
В октябре 1845 г. двадцатипятилетний петербургский
чиновник А. Н. Серов, прослуживший несколько лет пос-
ле окончания училища правоведения в Сенате и Мини-
стерстве юстиции, приезжает в Крым. Он назначен на дол-
жность товарища председателя Таврической уголовной
палаты и поселяется в Симферополе на квартире отстав-
ного капитана Околова *.
Служба мало интересует молодого человека. Он цели-
ком поглощен искусством: театром, литературой, жи-
вописью. Но главный предмет его поклонения — музыка.
Еще в Петербурге к нему пришла известность первоклас-
сного музыканта. Он — блестящий пианист, прилично иг-
рает на виолончели, скрипке, альте, поет. У него яркие
артистические данные. Незадолго до приезда в Крым Се-
ров сблизился с М. И. Глинкой и А. С. Даргомыжским. Что
принесет молодому человеку жизнь в захолустном про-
винциальном городке, длительный отрыв от культурной
жизни столицы?
О Крыме Александр Серов много слышал в детстве.
Его мать Анна Карловна была дочерью известного при
Екатерине II сенатора К. И. Таблица, одного из помощни-
ков князя Потемкина в тех государственных мероприяти-
ях, что последовали после присоединения Крыма к Рос-
сии.
В Крыму дед Серова Карл Иванович владел поместьем
Чоргун (в черте современного Севастополя). Он — круп-
ный исследователь природы Крыма, автор книги «Физи-
ческое описание Таврической области по ее местоположе-
нию и по всем трем царствам природы» (1785). Ученый
выступает здесь первооткрывателем, и труд этот, как вся-
кий серьезный вклад в науку, не утратил своей ценности
до сих пор.
Южная природа, так непохожая на петербургскую, по-
корила А. Серова. Уже в первые дни пребывания в Сим-
ферополе сердце молодого музыканта не могла не радо-
вать мягкая осень с ее яркими красками, удивительные
горные пейзажи. «Я недавно пошел гулять по бульвару,
который в двух шагах от моей квартиры,— пишет Серов
сестре 17 октября 1845 г.,— и нашел такие места, каких
* Известно, что дом располагается неподалеку от нынеш-
него городского парка культуры и отдыха.
341
вы и во сне не видали. Берега Салгира просто очарованье^
а мне говорят, что под самим городом, в саду князя Во-
ронцова, Салгир течет еще великолепнее среди самых
густых групп тополей и других деревьев. Что все это дол-
жно быть в летние лунные ночи!! И вот где живет теперь
брат твой А. Серов».
Крымская зима несколько поубавила эти восторги. Ему,
столичному жителю, хоть и способному легко мириться
с житейскими невзгодами, показалась совершенно невы-
носимой грязь на городских улицах в продолжении трех
месяцев, невозможность *выйти из дома или свободно про-
гуляться без экипажа. Как в это время он тосковал по Пе-
тербургу! Каким заброшенным и одиноким казался сам
себе!
Но раннею весной, когда подсохла земля, а на деревьях
появились первые робкие побеги, Серов снова не может
надышаться крымским воздухом. Его опять волнует вели-
колепие лунных ночей. Нет, никогда ранее не видал он
подобных. Луна светит так ярко и романтично, что кажет-
ся, будто попал в неведомое царство сказки. «Что же бу-
дет, когда опушатся тополи и каштаны, и густые тени от
них покроют весь Салгирский бульвар, столь красивый
уже и теперь!» — восклицает музыкант в письме к сестре;
от 28 марта 1846 г.
Природа! Она всегда вдохновляла Серова, в ней виде-
лось ему одно из важнейших побудительных начал твор-
чества. В природе он находит ту неисчерпаемую красоту,
которую считает целью и содержанием человеческой жиз-
ни.
Возвышенная страсть к красоте, жажда общения с
природой объясняют и его увлечение живописью — он
неплохо владел кистью. Очевидно, по той же причине,
прожив в Симферополе год, Серов подобрал себе такую
квартиру, из окон которой открывался превосходный вид
па долину Салгира. Едва переехав на новое место, он
сделал семь зарисовок из окна своей обители и послал
их домой.
Известно, что новую квартиру Серов снимал в доме
Нисходовской, находившемся за губернаторским особня-
ком (район нынешней ул. Ленина), на^ самом высоком
месте. Описание дома, в котором проживал композитор,
дал друг Александра Николаевича, его соученик по учи-
лищу правоведения и товарищ по работе в Симферополе
М. М. Молчанов: «Угловой, каменный одноэтажный дом
342
тот, крытый черепицею, окрашенный белою краскою, сто-
ял на горе, на которую постепенно и восходила главная
улица... Из окон этого дома был превосходнейший вид на
фруктовые сады, расстилавшиеся вниз по Салгиру, и на
отдаленные, покрытые туманом и облаками, вершины
южнобережных гор».
С этой «обсерватории» Серов мог «встречать солнце
при его восходе и провожать при закате». Он встает в
четыре часа утра, чтобы, сидя у растворенного окна, лю-
боваться рассветом. Внизу под горой тонкой лентой вьет-
ся Салгир. Днем на ярко-голубом небе «часто рисуются
самые живописные облака, пролетают копчики, журавли —
а в садах, во время самого полуденного зноя, иволга на-
певает свою нежную мелодию» (из письма сестре от
17 июня 1846 г.).
Первое же лето Серов использует для знакомства с
Крымом. В один из солнечных июньских дней он вместе
с приятелем отправляется на Чатыр-Даг. Дорога на Юж-
ный берег, красота горных ландшафтов, которые напоми-
нали «пейзажи Швейцарии», покорили его. Посетили ис-
точник Салгира — «любопытное и дикое» место, где из
темной пещеры меж крутых скал вытекает чистая, про-
хладная вода. Захватывающим было путешествие и по
чатырдагским пещерам. С вершины же горы, когда рас-
сеялся туман, молодые люди увидели великолепную па-
нораму Салгирской долины до Симферополя, а на самом
горизонте блестящую под солнцем полосу моря.
Это была первая встреча с Черным морем. Сколько раз
после этого Серов видел его уже вблизи, восхищался его
красотой и сетовал на то, что не может немедленно разде-
лить своих восторгов с кем-либо из близких людей! Ма-
нящий морской простор, величие гор, бездонная голубиз-
на неба и крымская растительность с бесконечным мно-
гообразием оттенков — все вдохновляло его. Шесть лет
спустя композитор напишет В. В. Стасову: «Мне иногда
кажется смешно ставить «производительную силу» в ис-
кусстве — в зависимость от воздуха, от ландшафтов, ко-
торыми я окружен,— но невольно приходится думать об
этой зависимости, когда вспоминаю, сколько я успел на-
бросать музыкальных мыслей в Крыму, в одно лето 50-го
года и как мало сделал в IV2 года по приезде в Петербург!
Что ни говори, а небо — много значит — и влияние его
действует бессознательно для нас самих, но действует
сильно».
343
И. К. Айвазовский
Красота Крыма открывалась Серову не только сама по
себе. Этому способствовал коренной крымчанин И. К. Ай-
вазовский. Молодой петербургский музыкант познакомил-
ся с ним почти в самом начале своего пребывания в Кры-
му. Художник зачаровал его рассказами о красотах Тав-
риды, поразил своей многосторонней образованностью. Для
Серова было настоящим открытием то, что Иван Констан-
тинович прекрасно разбирался в музыке и великолепно
играл на скрипке. Живя в Италии и Париже, Айвазов-
ский водил знакомства со многими знаменитыми музыкан-
тами. И беседы о том очень занимали Серова. В свою
очередь художник был удивлен способностью молодого
человека читать с листа ноты, играть легко и блестяще
все, что ему подкладывали, «как дрова».
Весной 1846 г. Серов побывал в Феодосии у Айвазов-
ского. Впечатление от живописных полотен мастера было
потрясающим. Вот строки из письма к сестре: «Я уже
ожидал всего бесподобного по рассказам.., но все-таки
остолбенел от удивления при первом взгляде».
По поводу одной из картин он пишет (адресат тот же):
«Главное действующее лицо в этой картине — луна со
своим отражением. Ее свет и ослепительные блестки на
мелких волнах переданы верно до невероятия. Это не
краски — просто свет!» О другом полотне замечает: «И
море, едва зыблящееся, и солнце, и весь воздух с тонень-
кими как газ облачками — верх совершенства...» Серов
глубоко уверен в том, что в Европе нет художника, кото-
рый мог бы превзойти Айвазовского в маринистической
живописи.
Что касается Ивана Константиновича, то он очень
сердечно, с горячим сочувствием относится к музыканту:
«...Без слез не могу смотреть на этого человека...— артист
в душе, да еще какой, а служит, — чиновник\\ Да еще-
где! в уголовной палате!!!» Эти слова Айвазовского Алек-
сандр Николаевич приводит в письме к сестре, написан-
ном в мае 1846 г.
Под воздействием подобных высказываний в Серове со-
зревало его давнишнее желание порвать с ненавистной
службой и целиком посвятить себя любимому искусству.
Его беда состояла не только в несовместимости творчества
с хождением в уголовную палату, но еще более в другом—
невозможности быть «чиновником в глубине сердца»,
844
В то же время Серов ясно сознавал, что профессия
композитора не только не гарантирует возможности за-
ниматься любимым делом, но и просто куска хлеба. Ведь
публика ничего не желает знать, «кроме дурацких танцев
и пошлых романсов». Как жить дальше? Положение ка-
залось безвыходным...
Круг чтения. Знакомства
Однако поначалу служба в Симферополе по сравнению
с петербургской не очень обременяла Александра Нико-
лаевича. В первые месяцы крымской жизни Серову даже
казалось, что служебные диссонансы его не волнуют со-
вершенно. Он так мало был занят делами, что чувствовал
себя словно в отставке. Счастливый от полной своей са-
мостоятельности, избавленный от деспотичной опеки от-
ца, который скептически относился к артистическим склон-
ностям сына, Серов стремился к расширению художест-
венного кругозора. Он много читает, гораздо больше, чем
в Петербурге. Его увлекают сочинения Вальтера Скотта,
Шиллера, Гете, Шекспира, Байрона, Жорж Санд. Особен-
ный интерес вызывает современная русская литература.
В круг его симферопольского чтения попадает «Обыкно-
венная история» Гончарова, «Кто виноват?» Герцена. Он
находит «много натуры в целом и в изгибах сердца» у
Тургенева. По поводу литературного языка Гоголя пи-
шет: «Это уже не слог, не речь,— а какая-то музыка, —
что-то неслыханное в литературе».
Своим'ярким дарованием Серов обращает на себя вни-
мание окружающих. Образованного человека и блестяще-
го музыканта наперебой приглашают в различные дома
города, где он, не имеющий собственного инструмента,
много и охотно играет. Александр Серов бывает у губерна-
тора В. И. Пестеля, губернского предводителя дворянства
А. И. Казначеева, председателя таврической казенной па-
латы В. М. Княжевича, доктора Ф. К. Мюльгаузена, в
семьях Рудзевичей, Славинских, Сокологорских... Это ари-
стократическое общество состояло из людей весьма при-
мечательных. Многие из них — участники войны 1812 г.—
проявили незаурядный патриотизм во времена, когда на
Россию обрушилось нашествие Наполеона. Казначеев, на-
пример, сражался, под Бородином, был ординарцем Ку-
тузова. Он, как известно, будучи градоначальником Фео-
345
досии и затем таврическим губернатором, содействовал
развитию дарования И. К. Айвазовского. И. И. Сокологор-
ский прошел с русской армией через всю Европу. Рудзе-
вичи хранили память о муже и отце — герое войны с
Наполеоном. Ф. К. Мюльгаузен был известен как велико-
лепный врач и образованнейший человек. В доме его
(сейчас ул. Киевская, 24) бывали А. С. Пушкин, К. Н. Ба*
тюшков, В. А. Жуковский.
Наделенные художественным вкусом или, по крайней
мере, склонностями, новые знакомые высоко ценят дар
Серова. Q некоторыми из них связи не прекращались и
после отъезда композитора из Крыма.
Оценка, которую композитор дает высшему обществу
Симферополя, не без иронии. Одну из дам он называет
«карикатурной особой с величайшими претензиями», пение
других сравнивает с мяуканьем. И все же некоторое вре-
мя молодой человек находит в этой среде своих благодар-
ных слушателей.
Постепенно Серов сближается здесь с людьми, род-
ственными ему по духу. На одном из парадных обедов у
В. М. Княжевича музыкант познакомился с чрезвычайно
понравившимся ему молодым человеком А. А. Бакуни-
ным, братом известного политического деятеля и эмигран-
та М. А. Бакунина, занимавшего тогда прогрессивные по-
зиции. Бакунин искренне удивлялся тому, что Серов, вос-
питанный в казенном учебном заведении, полон гуманны-
ми идеями. Но потом как-то сказал: «Нет, это не удиви-
тельно: вы во всем одолжены — музыке. Потому что
музыка — есть свобода».
Общение с этим человеком приносит музыканту на-
стоящую радость. Очень осторожно Серов замечает в
письмах: «...он один здесь беспрестанно наталкивает меня
думать о внешнем, что бы мне иногда и в голову не при-
шло. Он... не перестает никогда досадовать на все помехи,
которые тяготеют над нашим развитием, над нашим мы-
шлением». Под влиянием Бакунина Серов берется за ов-
ладение «Феноменологией» и «Логикой» Гегеля и глубоко
задумывается над некоторыми явлениями окружающей
действительности. Не в минуты таких ли размышлений
приходят к Серову мысли о том, что не все хорошо и спра-
ведливо в том мире, где он живет? В письмах к сестре
сквозит неудовлетворенность своей жизнью: «Я живу в
глухом, уединенном губернском городе, лишенном всякой
общественности, не вижу и не слышу ничего по искусст-
346
вам и лишен порядочного фортепиано, лишен возможности
выписывать книги, журналы и ноты, какие бы мне хо-
телось! Это горько, когда я вспоминаю, сколько есть лю-
дей так несправедливо пользующихся более нежели до-
статком...»
Плодотворно было общение Серова с другим симферо-
польцем — директором гимназии и училищ Таврической
губернии А. В. Самойловым, человеком из артистической
семьи. Его отец, сестры и особенно брат В. В. Самойлов
прославились как выдающиеся русские актеры. Да и сам
он обладал незаурядным артистическим дарованием и
хорощим голосом. В Симферополе Самойлов развил бур-
ную деятельность, пытаясь оживить культурную жизнь
города. Помимо участия в театральных постановках, он
рисовал декорации, чем совершенно преобразил Симфе-
ропольский театр, который, по словам Серова, «вышел
пр е м и л еньк и й ».
Серов и Самойлов были инициаторами и устроителями
ряда спектаклей. Александр Николаевич сочинял к ним
музыку и делал оркестровые переложения. Особенно его
увлекла постановка «Свадьбы Фигаро» Бомарше, для ко-
торой он переложил некоторые номера из одноименной
оперы Моцарта.
Af. С. Щепкин
В конце лета 1846 г. пришло приятное известие: в Сим-
ферополе выступит знаменитый Щепкин. Его ждали ‘к
15 августа. Но он приехал в самом конце месяца. Едва
узнав о том, что Щепкин в Симферополе, Серов отправил-
ся к Самойлову, где намеревался встретить великого ар-
тиста. Однако Щепкина там уже не было. Неудача постиг-
ла Александра Николаевича и на следующий день. Впер-
вые он увидел актера уже на сцене и был заворожен его
игрой. Серов не пропускает ни одного спектакля с уча-
стием Щепкина. 1 сентября смотрит постановки «Матрос»
п «Москаль-чар1вник», 3-го — «Ревизор», 4.-го — «Два от-
ца», «Подложный клад», 5-го — «Мирандолипу», 6-го —
«Наталку Полтавку», а позднее и другие. Выражая свое
восхищение игрой Щепкина, Александр Николаевич пи-
шет в Петербург: «Я ждал наслаждения от каждого его
слова и не обманулся в ожидании».
Наконец состоялось личное знакомство. Дважды они
подолгу беседовали в домах Казначеева и Самойлова. Там
347
же композитор виделся с В. Г. Белинским, который при-
ехал в Крым вместе со Щепкиным. Серов прислушивался
к каждому слову актера, а дома тщательно записывал все
понравившиеся ему высказывания. Подробные письма с
рассказами об этих событиях он посылает В. В. Стасову
и сестре С. Н. Дю-Тур. В одном из них (сестре, от 9 сен-
тября) есть такие слова: «Если его затронуть со стороны
искусства — он говорит неутомимо и притом дельно и
умно. Замечания его о разных разностях для меня просто
драгоценны. По всему видно артиста мыслящего. Он целую
жизнь наблюдает и учится на всем и от всех».
Можно предположить, что немаловажной была и встре-
ча с Белинским. Нелишне вспомнить, что Серов — его ду-
ховный наследник, а эпиграф из «Литературных меч-
таний» — «Истина! Истина! Ничего кроме истины!» —
стал для композитора основным девизом его творчества.
М. П. Анастасьева
Любовь... Она пришла неожиданно. Она пробудила ра-
дость и упоение жизнью...
Мария Павловна Анастасьева была женщиной ред-
кой красоты и человеческих достоинств, сердечной и ум-
ной. Фамилию, которую она носила до замужества — Мав-
ромихали,— с уважением произносили не только в Крыму,
но и в столице. Мавромихали были выходцами из Греции.
В борьбе с Османской империей, поработившей Элладу,,
род воинов и моряков вступил в союз с Россией, а затем
перешел на русскую службу. Дед и отец Марии Павловны
честью и правдой служили русскому флоту. В Крыму им
были пожалованы земли на жительство, в том числе и
бывшее имение деда Серова — Чоргун. В момент встречи
с Александром Николаевичем Анастасьевой было несколь-
ко более тридцати лет. Она имела детей, но находилась в
разводе с мужем. Мария Павловна была хорошо образова-
на, страстно любила и отлично знала литературу, театр,
но более всего любила музыку. Ее восхищала игра Серо-
ва, и она постоянно приходила на представления, в ко-
торых тот участвовал.
Вначале Александр Николаевич не обратил внимания
на эту необыкновенную женщину. 23 февраля 1846 г. он
играл у Славинских сонаты Бетховена. И вдруг понял:
играет для нее, только для нее... С этого времени они ви-
348
дятся почти ежедневно. Серов счастлив и спешит поделить-
ся своей радостью с другом Вольдемаром, как он назы-
вает В. Стасова: «И теперь я пишу тебе — гордый своим
счастьем. Я нашел здесь то, что мне давно было необхо-
димо — беседу .с женщиной, стоящей всей моей искрен-
ности, женщиной гораздо старше меня, но вполне меня
понимающей, красивой и пламенной...»
Это чувство озарило его жизнь, помогло понять ее цен-
ность, явственней представить и свое высокое назначение.
Оно сделало душу его еще восторженнее, а сердце горя-
чее. Мария Павловна была заботливым другом. Она вхо-
дила во многие детали домашних дел и чутко опекала
Александра Николаевича во время его серьезной болезни
в октябре — ноябре 1846 г. Анастасьева была поверенным
мыслей и чувств Серова, ценителем и строгим критиком
его композиторских опытов. Общение с ней усиливало в
самой натуре Серова артистические наклонности.
Все это легко понять: Анастасьева была одаренным
человеком. Ее редкий музыкальный слух позволял ей с
одного раза запоминать не только мелодии, но и сложные
модуляции в бетховенских сонатах. Серов ценил в ней
бесподобный инстинкт и способность «привязываться ду-
шой ко всему истинно прекрасному в музыке». 9 июня
1847 г. он писал сестре: «Вообще говоря, не будь М. П. и
не будь музыки,— симферопольское житье-бытье мне сде-
лалось бы донельзя несносно...»
Музыкальная деятельность
Обстоятельства жизни очень важны, когда речь идет
о творчестве. Не будет преувеличением сказать, что дея-
тельность Серова — это подвиг, подвиг во имя искусства.
Буквально за несколько лет он без помощи учителей, не
имея ни достаточного материального обеспечения, ни да-
же собственного инструмента, формируется в крупнейшего'
музыкального критика России, становится мастером ком-
позиции. И все это вопреки обстоятельствам, идя против
течения.
Энергия Александра Серова поистине не знала границ,
влюбленность в музыку была фанатической. Он пытается
утолить неукротимую жажду звуков игрой на органе в
местной кирхе, куда получает свободный доступ с помо-
щью доктора Ф. К. Мюльгаузена. Один, без слушате-
349
лей, шаг за шагом осваивает Серов технику игры на ор-
гане, а приобретенные знания испытывает на «бесподоб-
ных хоралах Баха». Нетрудно вообразить себе прохлад-
ную и торжественную тишину храма, нарушаемую звука-
ми прекрасной музыки *.
Со многими симферопольцами Серов исполняет на
фортепиано в четыре руки произведения Генделя, Гай-
дна, Моцарта, Бетховена, Мейербера... Для этого молодой
музыкант делает многочисленные переложения и обра-
ботки. Одну из лучших работ такого рода — фортепиан-
ное переложение увертюры Бетховена «Кориолан» —
Александр Николаевич посвятил Ференцу Листу и ото-
слал ему свою аранжировку в 1847 г. в Елизаветград, где
тот в это время находился. В ответном письме венгерский
композитор писал Серову в Симферополь: «Ваша форте-
пианная партитура увертюры «Кориолан» делает вели-’
чайшую честь вашей художественной совести и свидетель-
ствует о редкой и терпеливой способности, необходимой
для того, чтобы хорошо выполнять подобные задачи».
Удивляет интенсивность выступлений Серова. В от-
дельные дни он музицирует по восемь часов, причем оди-
наково охотно и с профессионалами, и с любителями.
Подчас Серов играет и с гастролирующими артистами.
Так, в июле 1847 г. он выступил в дворянском собрании **
с «прекрасным скрипачом» Парисом. Приезжий польский
гастролер нуждался в пианисте и был поражен тем, что
в глухом Крыму есть такой замечательный музыкант, как
Серов. Подобного аккомпаниатора он не надеялся встре-
тить «нигде в России, а тем менее — в Симферополе».
На совместном концерте музыканты исполняли одну
из скрипичных сонат Бетховена. В тот же июльский ве-
чер состоялось и сольное выступление Серова, который
блестяще сыграл знаменитую «Лунную сонату» Бетхове-
на и его «Пасторальную симфонию» в аранжировке Лис-
та. Восторгам слушателей не было предела. Значитель-
ную долю своего успеха пианист относил за счет вели-
колепного инструмента, обладавшего необычным матовым
тембром. Этот рояль, который, по мнению Александра
Николаевича, сделал бы честь своему мастеру в любой
столице, был изготовлен на местной фабрике.
* Здание бывшей лютеранской церкви, где играл А. Н. Серов,
находится на ул. К. Либкнехта, 16.
** Ныне здание областной библиотеки им. И. Я. Франко.
350
С поразительной целеустремленностью работает Серов
над расширением своего музыкального кругозора. К
1851 г. он уже может с гордостью заявить, что знает
почти все сочинения Моцарта и Бетховена. Он продол-
жает интенсивно осваивать наследие Баха, Генделя, Глю-
ка, Гайдна, Керубини, интересуется русской и зарубеж-
ной оперой, всеми музыкальными новинками.
Не только переложения и аранжировки увлекают мо-
лодого музыканта. Самозабвенно трудится он и над соб-
ственными сочинениями. Порожденные фантазией еще
полупрофессионального композитора, они затем были от-
вергнуты Серовым-мастером. Но именно они составили тот
невидимый фундамент, на котором было построено все
здание его последующего творчества.
В ноябре-декабре 1845 г. Александр Николаевич по
поручению Самойлова сочиняет музыку к пьесе «Записки
демона», в феврале 1846 г. он заново перерабатывает ее.
Весьма серьезной работой была комическая опера «Мель-
ничиха в Марли», начатая еще в Петербурге,— самый
первый оперный труд Серова. В процессе работы над пей
сформировались его радикальные взгляды на оперный
жанр как на реалистическую музыкальную драму.
Казалось бы, широта и глубина его мышления долж-
ны были привести к ощутимым творческим результатам.
Но между идеями и реальным воплощением пролегала
немалая дистанция, для преодоления которор нужны бы-
ли годы. Восторженному композитору казалось, что его
детище не уступит «Руслану и Людмиле» Глинки. Одна-
ко с ростом мастерства появилась трезвость и взыскатель-
ность в оценке собственных сочинений. Со второй поло-
вины 1847 г. известия об опере «Мельничиха в Марли»
прерываются. Очевидно, Серов разочаровался в собствен-
ном сочинении и прекратил над ним работу *.
В апреле 1846 г. по случаю торжеств, связанных с
юбилеем доктора Ф. К. Мюльгаузена, композитор сочи-
няет кантату в его честь. Произведение было исполнено
на торжественном обеде в дворянском собрании. Еще од-
ну кантату он написал для праздничного приема в доме
Айвазовского. Первое крупное оркестровое сочинение, над
которым Серов работал в Симферополе, относится к 1847 г.
* К слову сказать, либретто оперы было написано Серовым
в содружестве с другим симферопольцем — П. С. Дьяченко, поэ-
том и редактором «Таврических губернских ведомостей».
351
Это «Фантазия для оркестра на 2-ю идилию Теокрита».
Серов трудился самозабвенно. Он приучил себя вста-
вать до пяти часов утра и работать до половины двена-
дцатого, а затем с 16 или 17 до 20 часов. В трудах и
ученье мелькали дни и недели, а он словно и не замечал
течения времени.
Отъезд в Петербург. Разрыв с М. П. Анастасьевой
Между тем постепенно назревали события, которые
заставили серьезно подумать о своих дальнейших жиз-
ненных планах. Дружба с Анастасьевой, увлечение му-
зыкой отдалили Серова от симферопольского светского
общества. Начались размолвки с бывшими друзьями и
даже ссоры с некоторыми из семейств, потерявших на-
дежду на хорошего жениха. Кто-то из видных особ по
поручению отца Серова пытался наставить молодого че-
ловека на «путь истинный» в очень неделикатной форме
и даже составил в Петербург его родителям чуть ли не
донос, чем вконец расстроил отношения между отцом и
чзыном. Александру Николаевичу все труднее становится
жить в Симферополе, и он мечтает о возвращении в Пе-
тербург. К тому же необходимо было уладить вопрос о
дальнейшем прохождении службы. Вынашивая пока еще
радужные надежды, Серов в мае 1848 г. выезжает в сто-
лицу вслед за Анастасьевой, которая уехала в Петербург,
чтобы определить на учебу сыновей.
Так закончился первый симферопольский период в
жизни композитора.
Планам Серова в Петербурге не суждено было осу-
ществиться. Ему не удалось ввести Марию Павловну в
родительский дом. Неодолимой преградой встали житей-
ские условности, слухи и пересуды, тяжелые переживания
родителей. В отношениях Серова и Анастасьевой посте-
пенно назревает разрыв. Однако связи не были прерваны
совершенно. Почти до конца жизни Александр Николае-
вич переписывался с Анастасьевой, делился с ней твор-
ческими планами, рассказывал о своем житье-бытье. Ма-
рия Павловна сохранила к Серову доброе отношение. Де-
тей своих она сумела воспитать настоящими культурны-
ми людьми, привить им любовь к музыке. Семья Анаста-
сьевых поддерживала контакты с В. В. Стасовым и осо-
бенно. с семьей его дочери — С. В. Фортунато, жившей
352
в Ялте. Долгое время эти две семьи находились в центре
важнейших событий музыкальной жизни Крыма... *
Летом, стремясь отрешиться от своих невеселых дум,
Серов уезжает на дачу Стасова в Парголово, а затем в
Псков на должность товарища председателя уголовного
суда. Год спустя он оставляет Псков и увольняется со
службы. Но вскоре необеспеченность заставляет его вер-
нуться в Министерство юстиции, а в конце 1849 г. и на
свое прежнее место в Симферополе.
Второй приезд в Симферополь. «Майская ночь»
Симферополь принял Серова радушно. Возобновились
прерванные сплетнями и пересудами отношения с друзья-
ми. Но теперь у композитора почти не оставалось време-
ни на визиты. Все свои силы он отдавал творчеству. За-
мыслы его день ото дня становились серьезнее и все даль-
ше уводили от робких проб. В 1849—1850 гг. появились
новые и значительные произведения: скрипичная соната
(посвящена симферопольскому учителю музыки Бауэру),
две хоровые фуги (посвящены братьям Павлу и Алексею
Бакуниным).
Тогда же Серов начинает работать над самым круп-
ным из своих крымских сочинений — оперой па сюжет
повести Гоголя «Майская ночь». Уже в сентябре 1850 г.
он исполняет некоторые готовые части произведения
Княжевичам, играет их в доме Ершовой **. Чисто русские
* С ними связаны такие замечательные страницы истории
нашего края, как приезд с концертами в 1879 г. в Ялту
М. П. Мусоргского, проживание в Ялте в 1881 г. Н. А. Римского-
Корсакова. Оба великих композиюра останавливались в гостини-
це «Россия», управительницей которой была С. В. Фортунато, ок-
ружившая музыкантов особым вниманием и заботой. Римский-
Корсаков посетил семью Апастасьевых, живших в имении
Магарач. Сын Марии Павловны В. И. Апастасьев ранее* в 1879 г.,
встречался с М. П. Мусоргским в Елизаветграде. Композитор пи-
сал В. В. Стасову: «По счастью ко времени нашего пребывания
в Елизаветграде прибыл туда из деревни В. И. Анастасьев, ну и
музыкальное дело потекло в лучшем виде, нашим взаимным ра-
достям и восторгам не было конца...»
** А. С. Ершова, урожденная Жегулина, дочь одного-из пер-
вых генерал-губернаторов Крыма, жила в «двухэтажном доме с
балконом в самом центре Симферополя, близ собора» (в районе
нынешней улицы Серова). Это был по существу музыкальный са-
лон города, где выступали местные и приезжие артисты, где
очень любил бывать и с удовольствием играл А. Н. Серов.
12. Крымские каникулы. 353
и украинские напевы будущей оперы были полны ка-
кой-то особенной юношеской свежести и «магически дей-
ствовали» на присутствующих. А сам автор исполнял их
с бесподобным увлечением. Молчанов вспоминает: «Он...
был весь жизнь, музыка и движение... глаза горели ра-
достью и счастьем; а руки хотели совместить, на семи
октавах рояля,— полный оркестр» *.
Почти четыре года эта опера занимала все воображе-
ние и все силы композитора. Созданы были три ее ре-
дакции. На начальном этапе работы советами помогал
А. Бакунин, а либретто писала его близкая родственни-
ца Прасковья Михайловна Бакунина, которая занималась
литературным трудом и жила в то время в Симферополе.
План оперы и либретто получили одобрительную оценку
Стасова. Однако он нашел в произведении немало не-
достатков.
Написав значительную часть оперы, Серов в начале
декабря 1850 г. уезжает в Петербург. Фрагменты из «Май-
ской ночи», исполненные в одном из концертов, получа-
ют одобрение М. И. Глинки и А. Г. Рубинштейна.
В 1851 г. композитор выступает в новом амплуа —
со своими статьями в петербургской печати. Этот его
дебют был подобен взрыву бомбы. В самом деле, кто мог
ожидать, что приехавший из провинции молодой музы-
кант окажется вдруг в авангарде музыкально-критиче-
ской мысли! Между тем именно в Крыму А. Н. Серов
окончательно сформировался как выдающийся музы-
кальный критик. Его дар исследователя и публициста
развивался в тесном контакте с возрастающей требова-
тельностью к себе. Немалую роль сыграло и то, что,
находясь вдали от близких и друзей, Серов совершенст-
вовал свое природное дарование публициста в письмах.
Это была отдушина и вместе с тем живительная артерия,
по которой шла связь с большим миром. В крымских
письмах Серова читатель может обнаружить бездну глу-
боких мыслей, смелых и оригинальных суждений.
Музыкально-критическая деятельность приносила Се-
рову удовлетворение. А вот работа над «Майской ночью»
шла с трудом. Пестрая и шумная жизнь Петербурга не
давала Серову возможности полностью сосредоточиться
на сочинении. В его письмах все отчетливей звучит тос-
* М. М. Молчанов. А. Н. Серов в воспоминаниях старого
правоведа. Русская старина, 1883, № 9, с. 354.
354
ка по Крыму, где он испытал такой огромный прилив
творческого вдохновения.
Третий приезде Крым
В октябре 1852 г. Серов снова отправляется в Сим-
ферополь. Теперь целью его поездки была, по-видимому,
окончательная доработка «Майской ночи». Он живет в
Симферополе, в деревушке Бурлук близ Севастополя
(имение М. П. Анастасьевой), целиком погружен в свой
музыкальный труд и настойчиво ведет его к завершению.
Уже 28 декабря 1853 г. пишет А. Бакунину: «Поздравь-
те меня с окончанием вожделенным... «Майской ночи».
Пора! Не правда ли? В Крыму эта опера зародилась, в
Крыму, видно, суждено было ей созреть окончательно».
А окончив в целом оперу, композитор спешит в Петер-
бург, где о его детище давно знают, ждут и планируют к
постановке. И все же опера поставлена не была. Позднее
в «Подлинной автобиографической записке» Серов этот
неожиданный поворот объяснит так: «...был недоволен
своим трудом со стороны стиля, в котором было слиш-
ком заметно влияние то Глинки, то немецких классиче-
ских образцов... Сюжет требовал музыки «украинской»,
форм, следовательно, самостоятельных. Для композитора
начинающего это был шаг невозможный, и предприятие
осталось в стороне».
По свидетельству В. В. Стасова, произведение в окон-
чательном виде сожжено автором. Таким образом, обе
ранние оперы не сохранились.
В последний свой приезд в Крым Серов плодотворно
работал и как музыкальный критик. Его статьи и'письма
тех лет отличаются особой остротой и страстностью. Он
полон негодования при мысли о тех, кто не желает в
музыке великих мастеров усматривать глубокие фило-
софские идеи и связи с общественно-социальными проб-
лемами своего времени. Серов выступает против того
«царства идиотов и идиотского взгляда на искусство», где
такого великого художника, как Бетховен, клеймят «поч-
тенным для поэта титулом сумасшедшего». Достается и
тем критикам, у которых вместо серьезной оценки — об-
щие слова, приблизительный и неточный разбор музы-
кальных произведений.
С другой стороны, Серов горячо поддержвает все чест-
ное и прогрессивное в критике. Он высоко ценит пламен-
12*
355
ную мысль В. В. Стасова. Среди зарубежных музыкальных
писателей выделяет молодого Рихарда Вагнера, автора
работ «Опера и драма», «Художественное произведение
будущего». Самый значительный музыкально-критиче-
ский труд Серова этого периода — знаменитая статья
«Моцартов «Дон-Жуан» и его панегиристы», давно став-
шая классикой музыкознания. Статья написана в Симфе-
рополе в декабре 1852 — январе 1853 г. В Крыму заду-
ман и ряд работ об опере, осуществленных позже, уже
в Петербурге.
Третий крымский период Серова завершился в янва-
ре 1854 г., когда, окончив работу над оперой «Майская
ночь», композитор покинул дорогой для него край на-
всегда.
Владимир Барбух
ВИЗИТНЫЕ КАРТОЧКИ
КРЫМА
Кто не знает этого сло-
далеко не всем известно,
что впервые оно упоминается в ан-
тичной литературе — в речи Цицерона о передаче Пом-
пею командования римскими войсками в войне с Мит-
ридатом VI Евпатором. Речь была произнесена в 66 г.
до н. э., за несколько лет до смерти Митридата в Панти-
капее (нынешняя Керчь). Собирание разрозненных час-
тей в одно целое — вот что означала «коллекция» для
римского оратора, государственного деятеля и писателя,
который, заметим, был ревностным почитателем и собира-
телем произведений искусства и книг.
Сейчас, спустя более двух тысячелетий, коллекциони-
рование стало неотъемлемой частью жизни миллионов
людей. Но коллекционирование — не синоним простого,
бездумного собирательства. Это мир интеллектуальных
путешествий и приключений, проявления и совершенст-
вования человеческих качеств, мир познания природы, ис-
тории и... самого себя.
Что только не коллекционируют люди! Предметами
их увлечений, порой не поддающихся «нормальному» че-
ловеческому объяснению, являются транспортные катаст-
356
рофы и некрологи, меню и штаны, старые шарманки и
издательские знаки. Есть хранители булыжников, коло-
колов, курительных трубок, собиратели афоризмов и пре-
даний, смешных фамилий, объявлений.
Собиратели туристических наклеек на чемоданах ува-
жительно называют себя кофрофилистами. Малопонятные
неискушенным «фромологист» и «витофилист» означают
владельцев коллекций этикеток от сыра и этикеток-лен-
точек от сигар. А не слишком удобочитаемые «копокле-
филия» или «перидромофилия» означают соответственно
собирание брелоков и билетов — автобусных, троллейбус-
ных, железнодорожных.
Известно свыше тысячи видов коллекционирования.
Особенно популярны в нашей стране традиционные виды:
филателия (марки и другие почтовые документы), биб-
лиофилия (книги), филофония (грампластинки), нумиз-
матика (монеты, бумажные деньги, медали, жетоны, ор-
дена), филокартия (художественные почтовые карточки),
фалеристика (значки).
Можно задать вопрос: а какие из пих наиболее по-
учительны, значимы, важны? Известный русский адвокат
и активный популяризатор коллекционирования А. И. Уру-
сов считал, что предметом увлечения может быть все,
ибо нет вещи, которая не документировала бы свою эпо-
ху. Эта мысль была высказана в 1900 г., но она верна и
сейчас.
Среди всевозможных человеческих увлечений самым
популярным является коллекционирование почтовых ма-
рок.
Что такое филателия? Люди, далекие от нее, глубоко
заблуждаются, если думают, что дело ограничивается при-
обретением необходимых почтовых марок для заполне-
ния ими альбомов. Если бы этим все ограничивалось, то
вряд ли филателия стала таким захватывающим делом
для более чем ста миллионов людей во всех странах мира.
Для истинного коллекционера она предполагает не только
поиск, но и последующие за ним анализ, классификацию
и пропаганду коллекционных материалов. К слову, по
информативности среди всех предметов коллекциониро-
вания марки занимают второе место после книг.
Знаки почтовой оплаты отличаются исключительным
иллюстративным разнообразием. Так что коллекционер
может создать выставочный экспонат чуть ли не на лю-
бую приглянувшуюся ему тему. Конечно, вне досягаемо-
357
сти останутся марки, которые выпущены или сохранились
в очень незначительном количестве. Это так называемые
раритеты, обозначенные сокращенно литерой R (от ла-
тинскою «raritas» — редкость, редкий предмет).
Серьезное коллекционирование памятников почтового
обращения требует изрядных познаний: терминологии,
сорта бумаги, разновидности марок, особенности денежно-
го обращения в разных странах, иностранные языки и
прочее. Необходимо ориентироваться в сотнях специаль-
ных изданий: каталогах, альбомах, энциклопедиях, науч-
ных публикациях. Это и понятно: марки существуют
почти полтора столетия *, одних лишь названий их (со-
образно с целевым назначением) свыше 120! Но в поня-
тие «филателия» входят не только марки; оно намного
шире — это и конверты, и карточки, и секретки, и разно-
образные (более 200) штемпеля, и история почты...
Любопытный факт: почтовые штемпеля существовали
уже в древнем Египте. До нас дошла поистине уникальная
коллекция: в пирамиде фараона Цезора-Аменоптиса
(XXVI в. до н. э.) был обнаружен сосуд со 186 папиру-
сами, оттиснутыми печатями различных населенных пун-
ктов. Выполненные красной и синей красками, они под-
тверждали прохождение через тогдашнюю почту. Такова
одна из первых страниц истории почты (а стало быть, фи-
лателии), и если нас интересует прошлое культурных
связей человечества, то без нее никак не обойтись.
В Риме обладателем крупной коллекции перстней-пе-
чатей был Скавр — пасынок известного военного и по-
литического деятеля Корнелия Суллы. Юлий Цезарь за-
вещал свое обширное собрание античных гемм (резных
камней) государству. К лучшим дактилиотекам того вре-
мени надо отнести и коллекцию Митридата VI Евпатора,
которая после захвата ее римлянами демонстрировалась
в Капитолии.
Филателия отражает все многообразие человеческой
деятельности, все сферы общественной жизни. Показа-
тельно увлечение ею и людей серьезных, и достаточно
занятых — политических и военных деятелей, представи-
телей науки, литературы, искусства, спорта.
♦ Первая в мире почтовая марка — английская однопенсо-
вая миниатюра черного цвета («черный пенни») с профильным
изображением 18-летней королевы Виктории —- официально пу-
щена в обращение в Лондоне 6 мая 1840 г. Фактически она про-
давалась в столице уже 1 мая.
358
А теперь обратимся к Крыму. Как он представлен на
советских и зарубежных знаках почтовой оплаты? Что
нового и интересного для крымоведения может дать изу-
чение этих памятников материальной и духовной куль-
туры?
В советской филателии к разряду «крымских» отно-
сится около ста почтовых марок и более пятисот марки-
рованных конвертов, солнечному полуострову посвящено
свыше пятидесяти специальных почтовых штемпелей. К
этому надо добавить и сотни почтовых документов с порт-
ретами людей, жизнь и работа которых связаны с пре-
быванием в Крыму: деятелей КПСС и Советского госу-
дарства, революционного и международного коммунисти-
ческого движения, полководцев и флотоводцев, Героев
Советского Союза — наших земляков и тех, которые ста-
ли ими на крымской земле, литераторов, ученых, путе-
шественников, композиторов, художников, артистов. А
корабли Черноморского флота? А боевые самолеты, сра-
жавшиеся в крымском небе? А флора и фауна полуден-
ного края? Всего не перечесть!
Открывает тему «Крым в филателии» марка России,
выпущенная 18 декабря 1904 г. в почтово-благотворитель-
ной серии «в пользу сирот воинов действующей армии».
На одном из четырех знаков почтовой оплаты художник
Е. Франк изобразил памятник вице-адмиралу В. А. Кор-
нилову, смертельно раненному 5 октября 1854 года.
Его авторы — кавалерийский генерал и художник
А. А. Бильдерлинг и скульптор академик И. Н. Шредер.
Бронзовый монумент, отлитый в Петербурге, был уста-
новлен на Малаховом кургане в сорок первую годовщину
смерти героя Севастопольской обороны. На миниатюре
мы видим также фигуру матроса 30-го флотского экипа-
жа Петра Кошки, впоследствии увековеченного и в со-
ветской филателии..
Памятник был разрушен фашистами, и судить о нем
мы можем благодаря марке дореволюционной России,
кстати, первой и единственной, посвященной Крыму. Она
имеет шесть перфорационных вариантов, два из которых
отмечены литерами RR («очень редкие»). Кроме того,
известны беззубцовое эссе (проект марки, напечатанный
в качестве образца) и пробная марка (оттиск, предназна-
ченный для обсуждения и утверждения будущей марки).
Приведенный пример — не единственный: другой се-
вастопольский памятник, уничтоженный гитлеровцами,
359
увековечен на миниатюре, которая вышла в 1944 г. в серии
«Города-герои». На темно-ультрамариновом знаке почто-
вой оплаты изображена работа В. В. Козлова (барельефы
па постаменте выполнил Н. В. Томский). Это авторское
повторение скульптурного портрета В. И. Ленина у зда-
ния Смольного в Ленинграде. Памятник Ильичу, уста-
новленный в Севастополе на площади III Интернациона-
ла (ныне площадь Нахимова) в 15-ю годовщину Велико-
го Октября, был одним из лучших в стране. 2 ноября
1957 г. на центральном городском холме воздвигнут но-
вый (его авторы — скульптор П. Н. Бондаренко, архитек-
торы Г. В. Щуко и С. Я. Турковский), репродуцирован-
ный на маркированном конверте Министерства связи
СССР в 1964 г.
Еще один памятник — ему посвящена марка из се-
рии «20-летие штурма Перекопа Красной Армией (но-
ябрь 1920)» — в своем роде совершенно уникален. Дело
в том, что его... никогда не было. Был проект памятника
«Героям Перекопа». Но осуществить его скульптор
Л. Д. Муравин так и не смог: началась Великая Отечест-
венная война. И марка (точнее, две — с зубцами и без)
стала практически единственным более или менее доступ-
ным документом, на котором он изображен.
Вся коммеморативная эмиссия (памятный выпуск)
состоит из 12 марок: шесть — с зубцами, остальные пов-
торяют их в беззубцовом варианте. Всматриваемся в них
и узнаем фрагменты эскизов к неосуществленной панора-
ме «Штурм Перекопа»: «Переход через Сиваш» П. П. Со-
колова-Скаля, «Штаб М. В. Фрунзе в селе Строгановка»
И. П. Христенко. А вот работа Г. К. Савицкого «Перекоп
взят!». Всё — погибшие эскизы, над которыми работали
также А. В. Моравов, Б. В. Иогансон и другие художники.
Как видим, марки могут «остановить мгновение». И
нет таких важных событий в жизни страны, на которые
бы советская филателия не откликнулась. Приведем лишь
некоторые, крымские примеры.
Почтовые памятники зафиксировали 20-летие освобож-
дения Крыма и Севастополя. 25-летие освобождения Се-
вастополя и 30-летие освобождения Керчи и Севастополя
от фашистских захватчиков, 50-летие основания Все-
союзного пионерского лагеря «Артек» имени В. И. Ле-
нина, 100-летие севастопольского Института биологии
южных морей имени А. О. Ковалевского АН УССР,
150-летие сакского курорта, Всесоюзного научно-иссле-
360
довательского института виноделия и виноградарства
«Магарач» в Ялте и Морской библиотеки в Севастополе,
2500-летие Феодосии...
Не остались в стороне и памятные даты в жизни вы-
дающихся людей, чья деятельность связана с Крымом.
100-летие со дня рождения А. П. Чехова отмечено двух-
марочной эмиссией 1960 г. На одной из миниатюр — порт-
рет писателя, выполненный по фотографии Ф. Опитца
в 1901 г., на фоне чеховского дома в Ялте. Ранее, в
1954 г., вошла в обращение мемориальная — к 50-летию
со дйя смерти Антона Павловича — марка с портретом
его на фоне крымского пейзажа. И здесь изображение
писателя документально: именно таким он запечатлен в
1900 г. на фотографии А. М. Иванова.
Через полвека после смерти И. К. Айвазовского, в
1950 г., на советских марках появились его картины
«Черное море», «Девятый вал» и портрет великого ма-
риниста работы А. Тыранова. За первой серией последо-
вала в 1974 г. вторая, в которую вошли репродукций
картин, экспонируемые в Феодосийской картинной гале-
рее имени И. К. Айвазовского: «Чесменский бой», «Геор-
гиевский монастырь», «Кораблекрушение», а также «Вид
Одессы в лунную ночь» (Государственный Русский му-
зей в Ленинграде), «Радуга» и «Бурное море» из Го-
сударственной Третьяковской галереи. Серию венчает
почтовый блок с портретом Айвазовского кисти
И. Н. Крамского (Феодосийская картинная галерея).
125-летие русского художника Ф. А. Васильева (он
умер 23-х лет от роду в Ялте) почта СССР отметила шес-
тимарочной серией его картин. Три из них — «Болото в
лесу. Осень», «В Крымских горах», «Мокрый луг» — на-
писаны в 1872—1873 гг. в Ялте. Выпуск завершает блок
с портретом живописца работы И. Н. Крамского, который
сказал, что в лице Васильева Россия потеряла гениаль-
ного художника.
Значительный филателистический резонанс вызвала
Крымская конференция руководителей трех союзных дер-
жав — СССР, США и Великобритании, ставшая верши-
ной их сотрудничества во второй мировой войне. В нашей
стране конференции посвящена почтовая карточка и так
называемая воинская секретка — перегнутый пополам
листок бумаги с гуммированными краями. На рисунке
первой из них изображена извилистая линия Южного бе-
рега Крыма, у названия «Ялта» — флагшток с тремя го-
361
сударственными стягами, ниже призыв: «Обеспечим проч-
ный мир между народами всего мира!». На секретке мы
видим символизирующий решения конференции лист бу-
маги с текстом «Что подписано..., то и будет!! (Крым.
1945)». Сейчас эти почтовые документы — исторические
реликвии.
Крымской конференции посвящены и почтовые марки.
В венгерскую серию 1947 г. памяти Ф. Рузвельта вошла
марка, которая отражает крымский период его деятель-
ности. Художник изобразил карту нашего полуострова,
летящий самолет и — в овале — портрет американского
президента. Эта миниатюра воспроизведена также на ме-
мориальном памятном блоке.
Фотографию руководителей союзных держав в Лива-
дии можно увидеть на двух марках и почтовом блоке
Республики Того, выпущенных в 1965 г. Эта же фото-
графия — и на марке-ромбе 1966 г. арабского эмирата
Умм-эль-Кайвайн *.
С «Аргонавтом» (кодовое название конференции) свя-
зан малоизвестный, но примечательный факт, начало ко-
торому положили сугубо филателистические события.
Летом 1935 г. намечался беспосадочный перелет че-
рез Северный полюс в Америку. Идею эту выдвинул (и
возглавил экипаж) С. А. Леваневский, второй в истории
нашей страны Герой Советского Союза, окончивший, кста-
ти, в 1925 г. Севастопольскую школу морских летчиков.
Для почтовой корреспонденции, отправляемой этим
самолетом, использовали почтовую марку с портретом
Леваневского (она вышла в свет в январе того же 1935 г.
в исторической серии «Спасение челюскинцев»). При этом
на почтовом документе была сделана пятистрочная над-
печатка красного цвета: «Перелет Москва — Сан-Фрап-
циско через Сев. полюс 1933 1 р.». Ее выполнили по рас-
поряжению М. И. Калинину в типографии ВЦИК за один
день.
Памятная миниатюра продавалась на московском поч-
тамте в течение лишь нескольких часов. Тираж ее соста-
* Целый ряд почтовых эмиссий (в том числе и марки Объ-
единенных Арабских Эмиратов, куда входит Умм-эль-Кайвайн)
ввиду их непочтового характера не допускается к экспонированию
на выставках под патронатом Международной федерации филате-
лии (ФИП). Сведения о почтовых выпусках Умм-эль-Кайвайна
приводим по изданиям: М. П. Соколов и др. Советский Союз
на иностранных марках. М., «Связь», 1979; Астрономия в фила-
телии. Каталог-справочник. М., «Связь», 1979.
802
вил всего 11 тысяч экземпляров. На каждом листе (из
25 марок) в предпоследнем 5-марочном ряду надпечатка
имела весьма многозначительное для филателистов отли-
чие: «франциско» было напечатано с маленькой литерой
«ф». Таким образом, каждый пятый знак почтовой опла-
ты стал особенно ценен и редок.
После перелета один целый лист — личный дар Пред-
седателя ЦИК СССР М. И. Калинина — С. А. Леванев-
ский должен был вручить президенту США Ф. Рузвель-
ту, большому знатоку и любителю филателий.
...Полет из-за технических неполадок АНТ-25 был
прерван. Но большая часть из находившихся на борту
самолета 150 конвертов и открыток — на всех были на-
клеены марки с надпечаткой — в сентябре 1935 г. нашла
американских адресатов, в том числе и Рузвельта. На
«его» конверте погашена миниатюра с большой литерой
«Ф».
Но то был лишь пролог к главному в истории с «Ле-
ваневским», как обычно называют эту марку. Ей сужде-
но было стать самым знаменитым и редким советским
памятником почтового обращения. Более того, мировым
раритетом. Дело в том, что известен один-единственный
лист с перевернутой надпечаткой. Только 25 марок! И
среди них пять, естественно, имели еще одну особенность:
маленькую букву «ф». Только пять! «Леваневский» с пе-
ревернутой надпечаткой и малой «ф» стал одной из ред-
чайших в мире марок.
Эта миниатюра и была торжественно вручена в ка-
честве дара Советского правительства Ф. Рузвельту на
Крымской конференции руководителей трех союзных дер-
жав.
Рекламно-агитационные почтовые карточки СССР —
были и такие — представляют интерес, пожалуй, не толь-
ко для филателистов, но и для краеведов. Среди более
чем трехсот подобных изданий есть четыре «крымских»,
выпущенных Наркоматом почт и телеграфа в 1930 г. На
них — текст рекламы «Интуриста» на украинском, грузин-
ском и английском языках: «Посмотрите Крым». Общий
тираж — 450 тысяч экземпляров. Встречаются они очень
редко.
Еще один филателистический памятник: советская
почтово-рекламная этикетка. Что это такое? В 1923—
1926 гг. агентством «Связь» при Наркомпочтеле издава-
лись красочные перфорированные (т. е. с зубцами) эти-
363
кетки, рисунки и текст которых содействовали популя-
ризации промышленности и торговли, товаров и услуг,
предлагаемых населению государственными организация-
ми. На каждой из этикеток предусматривалось место для
наклеивания почтовых марок.
Известны 55 этикеток, изданных в восьми городах
страны, в том числе три — в Симферополе. На одной из
них изображена продавщица с образцами продукции
Крымконсервтреста. Две другие рекламируют продукцию
Крымтабактреста — папиросы «Жемчужина Крыма»,
«Гром», «Черноморские», «Renome», «Анти-никотин»,
«ДЕ», «Марокко», «Наш боевик», «Черномор», «№ 5».
Сейчас табачные изделия мы не рекламируем, но узнать,
как назывались папиросы в Крыму пятьдесят с лишним
лет назад, пожалуй, любопытно.
Прошли десятилетия, и уже космические интересы
связали наш полуостров с филателией. 7 октября 1959 г.
автоматическая межпланетная станция «Луна-3» сфото-
графировала невидимую сторону спутника Земли. Пер-
вая годовщина этого сложнейшего технического экспери-
мента отмечена специальными почтовыми штемпелями в
Москве, Киеве, Минске и Калининграде. Сейчас, по про-
шествии времени, можно сказать, что спецгашения
(а этот почтовый Цамятаик, в отличие от других, макси-
мально привязан к месту и времени события) более чем
заслуживал и южнобережный поселок Симеиз. Именно сю-
да, на гору Кошка (она запечатлена на нескольких ху-
дожественных маркированных конвертах), 18 октября
1959 г. «Луна-3» передала космические снимки. Именно
здесь земляне — советские ученые во главе с Главным
конструктором первых ракетно-космических систем
С. П. Королевым — впервые увидели лунный «реверс»,
воспроизведенный, естественно, и на марках — в СССР,
Болгарии, Румынии, Чехословакии.
И снова пример выдающегося достижения в космосе.
18 марта 1965 г. стартовал космический корабль «Вос-
ход-2», пилотируемый советскими космонавтами П. И. Бе-
ляевым и А. А. Леоновым. На втором витке полета про-
изошло событие, восхитившее человечество и повлекшее
за собой шлейф филателистических эмиссий: в 11 часов
30 минут по московскому времени впервые в мире был
осуществлен выход человека в открытое пространство.
«Когда впервые взглянул вниз,— рассказывал Леонов
через несколько дней после возвращения домой,— вижу,
364
летим над Керчью. Хорошо видно было Черноморское
побережье Крыма». Пройдет пять лет, и космонавт снова
вернется к впечатлениям своего 20-минутного пребыва-
ния в условиях космического пространства: «Я вышел
над Черным морем. Выход состоялся на высоте примерно
450 километров, поэтому в поле зрения находилось все
море — от Одессы до Батуми, от Ялты до Синопа, Крым-
ский полуостров и часть Кавказа. Впечатление было та-
кое, словно я лечу над знакомой с детства большой гео-
графической картой».
Можно ли представить картину более фантастическую
и одновременно реальную? В том же году Леонов созда-
ет полотно «Над Черным морем». Изображением космо-
навта на фоне акватории моря и великолепно видного
Крымского полуострова могут любоваться посетители
Дрезденской картинной галереи, где экспонируется эта
работа. И — филателисты в любой стране мира: картина
репродуцирована на советской марке 1972 г., вышедшей
тиражом 5,6 миллиона экземпляров в серии «15-летие
космической эры». Выпущен также художественный мар-
кированный авиаконверт. Согласно каталогу, рисунок на
нем идентичен почтовой миниатюре. Но, сравнив изобра-
жения, приходишь к неожиданному выводу: они разные!
Тема «Крым — из космоса» запечатлена на двух мар-
ках, большой и малой, и двух почтовых блоках арабско-
го эмирата Умм-эль-Кайвайн. Здесь тоже картина
А. А. Леонова: «Первый выход в космос». Вот марка-ми-
ниатюра. Берем лупу — и снова в поле зрения полуост-
ров. Его очертания слегка размыты индиговой синевой
Черного моря, а равнинный Крым подернут чередой об-
лаков.
...Георгию Димитрову принадлежит образное опреде-
ление марок: визитные карточки страны. Действительно,
не зная государственных границ, они путешествуют по
всему свету и выполняют, кроме почтовых функций, еще
и социально-политические, пропагандистские.
Крохотные марки, словно составные части многоли-
кой мозаики, позволяют воспроизводить историческое по-
лотно нашего края. С каждым годом растет их число.
И новыми красками в этом своеобразном иллюстрирован-
ном микромире расцвечивается Крым — 1/860 часть на-
шей Родины.
Симферополь
365
Святослав Сосновский
БЛЕСК И НИЩЕТА КРЫМСКОЙ
ТОПОНИМИКИ
Мы явленьям, и рекам, и звездам
даем имена,
Для деревьев названья придумали
мы, дровосеки,
Но не знает весна, что она
и взаправду весна,
И, вбежав в океан, безымянно
сплетаются реки.
Вадим Шефнер
огда думаешь о топонимике, как-то
сами собой напрашиваются поэтиче-
ские параллели, на память прихо-
дят удивительно созвучные строки — из книг люби-
мых поэтов. И вдруг ловишь себя на мысли: размышлял
ведь о науке, а потянуло на лирику! Но такова уж эта
наука: очень она поэтична и — таинственна. Иначе чем
объяснить ее популярность, живейший интерес к пей
многих людей, особенно молодежи. И Крым — не исклю-
чение: немало у нас энтузиастов, и молодых, и не очень
молодых, которые собирают и изучают географические
названия. Если говорить о крымской топонимике, то об-
ращение к ее «золотым россыпям» (да простит нам чи-
татель этот штамп!) позволяет увидеть своеобразный,
загадочный, совсем не исследованный Крым, где древность
соседствует с самой злободневной современностью, одна
эпоха причудливо переплетается с другой, где идут рука
об руку разные племена и народы, люди знаменитые и
никому не ведомые, оживают старинные легенды, голо-
са забытых предков, подвиги героев нашего, советского
времени. Одним словом, тема прекрасная, возможности
ее практически безграничны. Но безграничны и труд-
ности, стоящие перед автором, берущимся за эту тему.
«Земля есть книга, в которой история человеческая
записывается в географической номенклатуре» (т. е. в на-
званиях). Эти слова видного русского критика, историка
и этнографа Николая Ивановича Надеждина кратко и
образно передают главное: имена па карте — явление
историческое, своеобразный сплав географии с историей.
А исследуют этот «сплав» языковеды, поскольку объект
366
изучения — слово или словосочетание. Читатель понима-
ет, конечно, что быть «узкими» специалистами языкове-
дам-топонимистам невозможно: нужны обширные и раз-
носторонние, поистине энциклопедические познания!
О топонимике говорят порой, что это наука о проис-
хождении географических имен. Встречается такое опре-
деление и в некоторых изданиях — популярных и даже
научных. Это неверно. Происхождением слов, в том чис-
ле и географических названий, занимается этимология.
У топонимики круг интересов шире: она изучает не толь-
ко происхождение географических имен, но и закономер-
ности их возникновения, развития, их жизнь, их судь-
бу, их смену.
Дальнейший наш рассказ посвящен топонимам. Чтобы
читатель яснее представлял себе объем этого понятия, об-
ратимся к словарю:
Топонимы (географические названия, географи-
ческие имена) — собственные имена любых географиче-
ских объектов, в том числе гидронимы, ойкбнимы, орб-
нимы, спелебнимы, хоронимы, урбанбнимы (урббнимы),
дромбнимы, агробнимы, дримбнимы.
Быть может, несколько однообразно и скучновато, но —
строго научно. Если перечисленное расшифровать (в той
же последовательности), то получится, что топонимика
изучает названия рек, морей, озер и других водных объек-
тов, как природных, так и созданных человеком; посе-
лений; гор, хребтов, долин и иных элементов рельефа
земной поверхности; природных подземных образований,
будь то пещеры или расположенные под землей водопа-
ды; территорий, областей, районов — административных
и природных; разного рода внутригородских объектов —
улиц, площадей, отдельных зданий; путей сообщения —
наземных, водных, подземных, воздушных; земельных на-
делов, участков, полей; лесов или участков леса, рощ,
Дубрав.
Для нас важно то, что все это есть в Крыму, что мно-
гие географические объекты, современные и былые, уже
исчезнувшие, имеют по нескольку названий, присвоенных
им в разные исторические эпохи и разными народами.
Более двух десятков народов строкой или целой гла-
вой вошли в историю Крыма, но далеко не все, лишь не-
которые — прежде всего тавры, греки, татары, итальян-
цы, русские — представлены в его географической номен-
клатуре. Надо, правда, оговориться: многое здесь неясно,
367
в топонимическом отношении край наш — пока еще
terra incognita *. Вполне возможны открытия, которые
заставят пересмотреть сложившиеся взгляды. Кстати ска-
зать, есть уже несколько интересных исследований (о них
мы расскажем), но систематическое, планомерное изу-
чение крымской топонимики — дело будущего.
Л теперь — о некоторых названиях, примечательных
своим древним и загадочным обликом, дающих пищу пыт-
ливому уму исследователя.
Крымская топонимика начинается, естественно, с на-
звания К р ы м. Существует несколько версий, объясня-
ющих происхождение и смысл этого имени, которое свя-
зано, как принято считать, с появлением на полуострове
татаро-монголов. По одной из них, слово произошло от
монгольского хэрэм «крепостная стена, вал». Так татаро-
монголы могли назвать Перекопский перешеек: через него
в 1223 и вторично в 1239 г. они проникли на полуостров.
Затем, согласно «перекопской версии», название пере-
шейка (а он действительно с древности был укреплен
рвом и валом) перешло на всю завоеванную ими терри-
торию. Высказывалась и иная мысль — что в основе то-
понима не монгольское хэрэм, а тюркское кырым «ров,
вал». Одни ученые полагают, что поводом для названия
послужили перекопские ров и вал, другие усматривают
первоисток в средневековом названии нынешнего города
Старый Крым, в ту пору —- город Крым. Сторонники «ста-
рокрымской версии» ссылаются при этом на администра-
тйвное значение города в XIII—XIV вв.: он — центр
юрта (удела) Золотой Орды, да к тому же один из
центров международной торговли. И, конечно, как по-
добает всякому средневековому городу, хорошо укреп-
лен: была в свое время крепостная стена, был оборони-
тельный ров.
Кто же из ученых прав? Перекоп дал название полу-
острову или город Крым? Монгольское это слово или
тюркское? А может, ни при чем здесь монголы и тюрки
и Перекоп с городом Крымом? Трудно сказать. В пользу
«перекопской версии» говори? как будто тот факт, что
для многих завоевателей путь на полуостров пролегал
через перешеек и что уже древнегреческие авторы Стра-
бон и Клавдий Птолемей называли его Тафрос «ров». А
Кырым — быть может, лишь продолжение древней тра-
* Земля неведомая (лат.).
368
диции (Тафрос — Кырым — Перекоп), идущей со времен
Боспорского царства, а то и с догреческой поры, от
какого-либо не дошедшего до нас аборигенного топо-
нима.
Не следует, впрочем, забывать, что древнейшим насе-
лением Крыма, известным нам по письменным источникам,
были киммерийцы. Так что возможна и третья, «кимме-
рийская версия». В самом деле, не есть ли кырым — иска-
женное и переосмысленное название этого воинственного
народа? Быть может, как часть сложного топонима, на-
подобие тех, что донесла до нас история на Керченском
полуострове,— Боспор Киммерийский (Керченский про-
лив), Киммерийская переправа, Киммерийский вал...
У Крымского полуострова было некогда иное имя —
Т а в р и к а, более поздние его формы — Таврида, Тав-
ри я. Откуда оно? Традиционная точка зрения: Таврика—
страна тавров, в основе слова лежит этноним — название
народа. Древние греки и римляне действительно называли
так населенную таврами горную часть полуострова, но
наряду с этим и весь полуостров. А за обитателями гор
закрепилось имя таврои (единственное число таврос),
что значит в переводе с греческого «быки». По иному
предположению, столь же давнему, слово Тавр, перене-
сенное на крымскую землю малоазийскими греками, упот-
реблялось сперва для обозначения главной гряды Крым-
ских гор (по аналогии с Тавром в Малой Азии), а затем
уже стало именем народа. Так или иначе, имя «тавры»
исходит от греков. А может быть, это и есть самоназва-
ние? Мысль простая и естественная: зачем выдумывать,
если можно взять готовое? Обычно греки — и не только
греки — так и поступали, аналогий можно привести ве-
ликое множество.' Конечно, нельзя поручиться, что тавр-
ское слово передано в точности (наверняка оно видоизме-
нено, «огречено»), но и полагать, что «тавры» — изобре-
тенная греками кличка, тоже нет оснований.
Что мы знаем о таврах? Некоторые сведения об их
быте и нравах сообщают античные авторы, о материаль-
ной культуре можно судить по данным раскопок. А вот
о языке мы ничего не знаем: нет текстов, нет свидетельств
древних авторов. Остается строить догадки, предположе-
ния, искать следы таврского языка в географических на-
званиях.
Ввиду малого объема очерка, автор вынужден ограни-
читься беглым обзором, приводя топонимы, с их кратким
368
истолкованием, и не вдаваясь в очень важные и порою
исключительно интересные подробности.
В крымской топонимии (совокупности названий), свя-
занной с горной частью полуострова и побережьем, т. е.
местами обитания тавров, обращают на себя внимание
довольно многочисленные имена с основой Сал-, Сала. Это
и названия населенных пунктов (Ени-Сала, Бия-Сала,
Коджа-Сала), и название реки, крупнейшей в Крыму,—
Салгир. Попытки объяснить их, исходя из тюркских язы-
ков, неубедительны: известны топонимы с такой основой
дотюркские и даже догреческие. Зато они легко объясни-
мы как архаизмы, связанные с индоарийским (таврским)
населением полуострова *. Основа Сал- может быть ис-
толкована (в частности, из древнеиндийского, с привле-
чением индоевропейских параллелей) как обозначение
дождевого потока, вообще быстро движущейся воды, а
также склона горы, служащего стоком. Отметим, что и
для горного Крыма, и для крымского побережья это очень
существенный признак: склон горы как податель и сток
влаги, тем более в глубокой древности. Таким образом,
Сал-, Сала — «склон». Продолжив анализ с привлечением
индоарийских параллелей, получаем полную расшифров-
ку названий, достоверную в историческом и лингвистиче-
ском отношении.
Салгир (сал-гир, сал-гири) — «река, низвергающая-
ся с гор Сала», т. е. с Крымских гор. Или: «река, текущая
со склонов».
Алушта (у арабского географа XII в. Идриси—
Салуста). Вторая часть топонима оста — «губы, уста».
* Под словом арии, или арййцы, в современной научной ли-
тературе подразумеваются племена и народы, говорившие на
индоиранских языках. Это была восточная ветвь обширной (и
общеизвестной) индоевропейской семьи языков. В свою очередь
индоиранская группа уже в глубокой древности разделилась на
иранскую и индоарийскую подгруппы. И если, к примеру, скифы
принадлежали к первой и были по языку иранцами, то их со-
седей — тавров правомерно отнести ко второй, т. е. именовать
индоарийцами. Такой вывод о таврах, основанный на новейших
языковедческих работах, очень важен: он позволяет слова тавр-
ские (предполагаемые) сопоставлять с аналогичными или близ-
кими по облику индоарийскими, со словами других родственных
языков. Поэтому оба термина — гаврский, индоарийский — мы
ставим рядом, что не означает, однако, их тождества; взаимоот-
ношения тут примерно такие же, как между понятиями «русский»
и «славянский».
370
Значение всего слова Алушта — Салуста — «устье гор Са-
ла», что подтверждается и топографически.
С о л х а т, он же Крым, Эски-Крым, Старый Крым.
Другие формы древнего названия города — Солгат, Сол-
кат. Вторая часть топонима гату — «путь, доступ». Зна-
чение слова в целом — «доступ к горам Сала», «селение
на подступах'к горам Сала».
Всемирно известное название Никитский бота-
нический сад имеет в основе своей слово Никита —
по имени близлежащей деревни, при которой он был за-
ложен в 1812 г. Топоним Никита пытались объяснять из
греческого, забывая при этом, что более ранняя его фор-
ма —- Сикита. Ни по-гречески, ни по-татарски название
не читается. Расшифровку его подсказывает достоприме-
чательность на Никитской яйле — камень с надписью,
откуда и название урочища, где он находится,— Грамата,
Язлыташ. Камень, напоминающий стелу, сохранился,
надпись утрачена. Что она собой представляла, трудно
сказать: возможно, какие-либо примитивные дописьмен-
ные знаки. Во всяком случае, камень был приметный и
по традиции местность называли то «Надпись» (Грамата),
то «Камень с надписью» (Язлыташ). А в догреческую по-
ру — Сикита, что расшифровывается как «(письменный)
знак, обозначение». От индоарийского (таврского) насе-
ления имя местности было воспринято греками, затем
генуэзцами и сохранялось в форме «Никита» вплоть до
наших дней. Можно лишь посожалеть, что ныне этот
древний топоним стерт, и селу присвоено безликое имя —
«Ботаническое».
В историю Великой Отечественной войны вошли под-
виги героев Эльтигена — Огненной земли. Позднее это
послужило поводом для переименования населенного пун-
кта в Героевское. Была ли в том необходимость? Одним
«типовым» названием стало больше, и только. Впрочем,
история здесь необычная, стоит на ней остановиться. Там,
где нынешний Эльтиген-Героевское, раннесредневековый
автор (Равеннский Аноним) помещает местность Тегине,
Теагинем. «Возраст» названия, в данном случае, сомнений
не вызывает. Поскольку древние жители этих мест — ин-
доарийцы (тавры), топоним можно объяснить из древне-
арийского тъягин — «самоотверженный, герой». В слове
Эльтиген тюркское лишь эль «община»; следовательно,
смысл его: «община, живущая в Тигене, Тегине». А сама
основа тиген — «герой», что представляет собой случай
371
уникальный: древнее название совпало по смыслу с новей-
шим, искусственным. Абсурдность переименования здесь
совершенно очевидна.
Топонимы — это тоже история и память, подобно древ-
нему кургану или надгробию над могилой героя. Как вся-
кий памятник, они нуждаются в защите. «Следует ввести
закон,— предлагает писатель Лев Успенский,— позволяю-
щий переименовывать города, озера, горы, даже деревни
и улицы только в случае особой необходимости, только по
разрешению самых высших учреждений страны, только
после совещания с учеными специалистами. Потому что
упразднить старое имя — это то же, что сжечь старинную
книгу, то же, что на древнем потемневшем холсте напи-
сать веселенькими красками новую картинку — еще одну
копию шишкинских «медведей» или «Девятого вала» Ай-
вазовского. Это — варварство!»
Вернемся к нашей теме: древнейшие топонимы, их
истолкование. В этот список можно включить еще несколь-
ко названий, в которых угадывается таврская (индоарий-
ская) основа.
Камышовая бухта (Севастополь). Клавдий Пто-
лемей называет ее Дандаке. Таврское Дандака — «камы-
шовая».
Керчь. Скорее всего, от ярка — «горло». Смысл сло-
ва: «селение при горловине», т. е. излучине моря.
Мангун. Тюркское название — Баба-Даг «отчая
гора». Близкая аналогия: индоарийское майан-кап, или
ман-кап — «материнская гора».
Семидворье (село близ Алушты). Тюркское его
название — Еди^Евлер и греческое Ептаспитии с тем же
значением — «семь дворов». В средневековых итальянских
источниках — Казале де ло Сдаффо, или Осдаффум. По
свидетельству Плиния Старшего, в восточной части Тав-
рики жило племя сатауцщ Сдаффо — явно переделанное
на итальянский лад название племени сатауци — сатавки,
восходящее к индоарийскому (таврскому) сатт-аука «семь
жилищ».
У р а га. Возможно, от урага — «змея». Очертания го-
ры в известной степени оправдывают эту метафору.
Как известно, не весь текст «Слова о полку Игореве»
поддается прочтению: некоторые слова и целые строки
были испорчены переписчиками и теперь непонятны. Так
и в знаменитом «вещем» сне Святослава. Напомним чи-
тателю эти строки: «А Святослав темный сон видел в Кие-
372
ве на горах. «Ночью этой, с вечера, накрывали меня,—
сказал,— покровом черным на кровати тисовой; черпали
мне светлое вино, с горечью смешанное; сыпали мне из
пустых колчанов половецких крупный жемчуг на грудь
и величали меня. И кровля уже без князька в моем те-
реме златоверхом, и всю ночь с вечера серые вороны у
Плеснеска на лугу граяли...»
На этом, как правило, перевод обрывается. Далее в
древнерусском оригинале «темное» место: «беша дебри
Кисани и несошася к синему морю». Это место удалось
прочитать Олегу Николаевичу Трубачеву, видному совет-
скому языковеду, члену-корреспонденту АН СССР: «...бы-
ли (вороны.— Ред.) в долине Кисанской и понеслись к
Азовскому морю». Синее море в древнерусской литерату-
ре — это Азовское море.
А Кисанъ, «дебри Кисани» — это округа в долине
Алушты, примерно в границах Алуштинской курортной
зоны. Под именем Кинсанус она упоминается в грамотах
константинопольского патриарха и позднее, в XIV в., а
доживает топоним вплоть до конца XIX в. в форме Кисан
или Кишан. Исследователь установил, что название «деб-
рей» (долины и округи) на добрых полторы-две тысячи
лет старше «Слова»: в основе здесь индоарийское (твер-
ское) местоименное сложение ким-сана «винное».
По всей вероятности, Кисань, где исстари возделывали
виноград и производили вино, была хорошо известна на
Руси. Напрашивается и другой вывод: тавры, судя по на-
званию округи, имели представление о том, что такое
вино, и, следовательно, древние греки не были в Крыму
первыми виноградарями и виноделами.
Есть и еще одно подтверждение: слово тарапан, ши-
роко бытующее в значении «виноградодавильня», «камен-
ное ложе виноградного пресса», по своему происхождению
таврское *. Как отмечает О. Н. Трубачев, этот винодель-
ческий термин, зафиксированный в южнорусских диалек-
тах, имеет первоистоком язык крымских аборигенов —
* Макс Фасмер, автор лучшего из существующих этимологи-
ческих словарей русского языка, вкладывает более широкий смысл:
«каменное корыто или деревянный ларь, в котором давят вино-
град», и отмечает, что слово «темное». В новых этимологических
словарях должна появиться иная, доселе небывалая помета —
таврское. Тарапан — первое и пока единственное известное нам
слово, пришедшее из языка легендарных тавров и продолжающее
жить в русском языке.
373
тавров, на индоарийской языковой основе его можно лег-
ко и без натяжек истолковать. Естественно поэтому, что
исторически и географически термин связан с Таврикой,
горным Крымом, где тарапаны распространены достаточ-
но широко.
О происхождении слова Русь ученые спорят до сих
пор, выдвинуты десятки предположений, но до оконча-
тельного решения спора, думается, далеко. Одна из наи-
более убедительных гипотез имеет прямое отношение к
Крыму. Известно, что народ хрос или хрус обитал в VI в.
в Приазовье. Вполне возможно, что этот народ, не был
славянским и славяне лишь восприняли название, напол-
нив его новым этническим содержанием. «Тяготение пер-
воначального этнонима рос к Тавриде, Приазовью и Се-
верному Причерноморью,— пишет О. Н. Трубачев,— труд-
но отрицать, оно заслуживает изучения и возможно точ-
ной интерпретации; я имею в виду и Русское море в зна-
чении «Черное море», и существование особого народа
росов в Крыму в VIII—IX вв., а также попытку осмыс-
лить следы этого народа в связи с топонимией с корнем
рос в Крыму...» По мнению ученого, связь с Крымом и
Северным Причерноморьем подкрепляется давней, еще
дославянской традицией называть Северное Причерномо-
рье «Белой, Светлой стороной», а также происхождением
и смысловым содержанием этнонима: русс- идет, по всей
вероятности, от местного индоарийского слова (т. е. севе-
ропричерноморского, быть может, таврского) со значени-
ем «свет», «светлый».
Конечно, гипотеза есть гипотеза, но у нее ряд преи-
муществ перед другими догадками и предположениями,
прежде всего в количестве исторического материала, ана-
логий, косвенных подтверждений. А насколько она жиз-
неспособна, покажет будущее.
Рассматривая имена загадочные, неясные, которые
можно расшифровать лишь предположительно, принято
приводить доводы «за» и «против». Не делаем этого по
двум причинам: во-первых, для очерка отобраны наиболее
надежные, наименее спорные этимологии, и, во-вторых,
система научных доказательств громоздка, а надо еще
рассказать, хотя бы кратко, о топонимике более близкой
к нам по времени. Поэтому не остается ничего иного, как
ограничиться двумя-тремя примерами названий-«ребу-
сов», сложности самого поиска истины, когда имеешь де-
ло с древностью.
374
О том, что таврский язык не исчез бесследно, говорят
факты. Пусть они не бесспорны, но в совокупности это
все же впечатляющая; картина. А подтверждения бывают
порой самые неожиданные. Вот одно из них: «Житие
Константина», памятник старославянской письменности,
в котором отражены события IX в. Есть в житии прелю-
бопытнейший эпизод, относящийся к Крыму: растет в
той земле, повествует автор, «дуб велик... именем Алек-
сандр, женскому полу не дающий подступиться к нему».
Христиане не смогли бы позволить себе такую вольность —
«дуб именем Александр», не принято было, не допуска-
лось по тогдашним канонам присваивать деревьям имена
святых. Нет никакого сомнения, что Александр — ложная
этимология, переосмысление какого-то туземного индо-
арийско-таврского слова. По реконструкции О. Н. Труба-
чева, это алакша-дру «дуб-защитник, запретный дуб»,
вначале, очевидно, объект поклонения язычников-тавров,
затем просто диковинное дерево, причем название его,
ставшее непонятным, не было утрачено, а обрело форму
крестного имени.
«Дуб именем Александр» — Довод «за» таврскую то-
понимию, пример удивительной живучести древних на-
званий и традиций. Приведем довод «против». Мы уже
говорили о названиях с основой Сал-, Сала. Гипотеза об
ее индоарийском происхождении покоится на солидном
научном материале, однако некоторые слова (те же име-
на селений — Ени-Сала, Бия-Сала) могут быть более
поздними — средневекового времени. Такой контрдовод
подсказывает караимское сала со значением «деревня,
село», а язык караимский, как известно, сохраняет мно-
жество старых пережиточных форм, отсутствующих в дру-
гих тюркских языках. Более убедительна, на наш
взгляд, «таврская версия» *, но есть и сомнения; если
они, сомнения, перерастут в нечто большее, то придется
пересмотреть всю систему доказательств, предложенную
О. Н. Трубачевым. Повторяем: любая гипотеза, как бы
она ни была хороша, это и «за» и «против».
Курортную местность на Южном берегу Крыма, кото-
рая называется сейчас Береговое, в неофициальном оби-
ходе именуют обычно Кастрополь. В старых путе-
♦ Интересный штрих (безотносительно к «за» и «против»): в
ГДР и ФРГ многие реки носят имя «Заале» с той же древней
(индоевропейской) основой с ал-, сала.
375
водителях это слово переводили как «город-крепость» (от
греч. кастрон и полис), но поскольку следов крупных обо-
ронительных сооружений там не найдено, от механи-
ческого перевода пришлось отказаться. Профессор Анд-
рей Александрович Белецкий в прекрасной работе о гре-
ческих топонимах Крыма (к сожалению, единственной
в послевоенной топонимической литературе) предложил
убедительное истолкование: Кастрополъ (более ранняя
форма Кастропуло) «крепостца, крепостенка»; -пуло
он рассматривает как суффикс уменьшительности, по
аналогии с котта «курица», кохтопуло «цыпленок». Ка-
залось бы, можно поставить точку. Однако в одной из са-
мых последних работ О. Н. Трубачева (вышла в 1981 г.)
высказана иная точка зрения. Кастрополь-Кастропуло,
по мнению ученого, «представляет собой интересное гиб-
ридное название», где Кастро «крепость, укрепленный
город», а поль или пуло — пережиточное таврское слово
пула с тем же значением. Получается, таким образом,
что вначале было таврское имя, с которым слилось позд-
нейшее греческое: город по имени Город. Это отнюдь не
фантастика — такое в топонимике бывает (река по име-
ни Река и т. д.). И, право, трудно отдать предпочтение
какой-либо одной версии: по-своему убедительны обе.
Мы коснулись в очерке лишь малой части крымских
топонимов, которые были в разное время объектом науч-
ных исследований. Речь шла о самых древних, индоарий-
ских названиях, но тоже далеко не о всех. В работах
О. Н. Трубачева, которыми пользовался автор, дан анализ
нескольких десятков индоарийских топонимов Крыма и
около 150 — в масштабах Северного Причерноморья.
Более поздние, греческие и тюркские названия, не
стали пока объектом серьезного и систематического изу-
чения. Нет научных публикаций и о русских именах на
карте Крыма, не исследуются топонимы иноязычные, от-
носящиеся к новому и новейшему времени.
Топонимическая карта полуострова почти сплошь в
белых пятнах. Отсюда ошибки, искажения, домыслы, ко-
торыми изобилуют существующие топонимические слова-
ри (В. А. Никонова, М. Н. Мельхеева, Н. Т. Янко,
Ю. М. Кругляка). Ошибки порой элементарны.
Вот пример (из словаря В. А. Никонова):
Ялта — г. на Южн. береге Крыма. В античную эпоху
Ялита, из древнегреч. ялос «берег». Греки, бежавшие из
Крыма от турецких преследований, перенесли название
370
на сев. берег Азовского моря, основав там село Я. (ныне
в Донецкой обл. УССР).
В этой небольшой справке несколько грубых ошибок:
о греках на Южном берегу в античную эпоху наука ни-
чего не знает, первые сведения о Ялте относятся к XII в.
и древнегреческий язык здесь ни при чем, слово ялос —
новогреческое и т. д. Впрочем, и само толкование (от
ялос) сомнительно.
Неверно истолковывают словари даже новейшие, ис-
кусственные имена — Симферополь, Севастополь, возник-
шие в конце XVIII в. Симферополь основан был как
«Пользоград». «Город-собиратель» — позднейшее добавле-
ние, укоренившееся в научно-популярной и краеведческой
литературе *. Севастополь, конечно, очень соблазни-
тельно переводить как «город славы», «величественный
город», он доказал свое право на эти высокие слова. Но
наука требует точности: при основании будущей черно-
морской твердыни подразумевалось иное, в духе екатери-
нинского времени: основа сэбастдс имеет одно значение—
«высокий, священный». Это эпитет римских императоров,
греческий его вариант, которому соответствует латинское
аугустус (отсюда наше русское «августейший»). Город
получил свое имя в подражание древнеримским тради-
циям времен империи.
Здесь в самую пору перейти к топонимам античным,
средневековым и современным и дать сводку того, что
представляет наибольший практический интерес, т. е. мо-
жет пригодиться в повседневном краеведческом обиходе.
Это прежде всего названия морей и рек, приметных гор,
крупных населенных пунктов.
Начнем с крымских ойконимов, точнее названий горо-
дов, продолжив тот ряд, во главе которого стоят Симфе-
рополь и Севастополь.
* Обычная, сто раз повторенная в топонимике ошибка: на-
учное истолкование подменено переводом. Древнегреческое сим-
фер ополие действительно переводится двояко: «город пользы»,
«город-собиратель». Да и сама историческая роль Симферополя,
«прирожденного собирателя», центра Крыма, тоже не могла не
сказаться. Так явилась на свет божий топонимическая легенда.
(В порядке самокритики надо признать: отдал ей дань и автор
этих строк.) Между тем в проекте об устройстве Таврической
области от 7 (18) февраля 1784 г., где Симферополь упомянут
впервые, сказано с предельной ясностью: «Сие наименование зна-
чит город пользы, а потому герб — улей с пчелами, имеющими
в верху надпись «полезное»,,.
877
Бахчисарай. Название означает буквально «дво-
рец в саду»: от бахчи (багча) «сад» и сарай «дворец». То-
поним тюркский, известный с начала XVI в.; оба состав-
ляющих его слова заимствованы тюркскими языками из
персидского.
Белогорск назван за светлый цвет окружающих
гор (неподалеку от города находятся Ак-Кая «белая ска-
ла» и Сары-Кая «желтая скала»). Название искусствен-
ное, послевоенного времени. Прежнее — Карасубазар, что
значит «рынок на реке Карасу», тюркское, возникло в
средние века.
Бело Каменск — по цвету местного известняка,
знаменитого инкерманского камня. Ранее — Инкерман,
средневековое тюркское имя, означающее «пещерная
крепость». Переименование Инкермана (1976 г.) вызвало
критическую реплику «Известий». Старое название со-
хранила железнодорожная станция.
Джанкой. Тюркское джан «душа», кой «деревня»,
смысл названия в целом — «гостеприимная деревня». Упо-
минается под таким именем с середины XIX в.
Евпатория — название, присвоенное в екатеринин-
скую эпоху в подражание античным образцам. В I в. до
н. э. в Крыму существовало укрепление Евпаторий (в
честь понтийского царя Митридата VI Евпатора), однако
местонахождение его не установлено. Древнее имя Евпа-
тории — Керкинитида (упоминается с VI в. до н. э.), в
средние века — Гезлев, отсюда русская форма Козлов,
долгие годы употреблявшаяся наравне с Евпаторией как
неофициальное название города.
Красноперекопск — детище первых предвоен-
ных пятилеток; в названии города отразились его место-
положение {Перекопский перешеек) и символ революции
{красный).
Старый Крым в разные годы назывался по-раз-
ному: Солхат, Крым, Эски-Крым, Левкополъ, Старый
Крым. О средневековых названиях уже говорилось. Эфе-
мерное имя Левкополъ — дань официальной моде второй
половины XVIII в., в переводе с древнегреческого «Бел-
город».
Феодосия (древнегреч. «богом данная») получила
свое название в античное время. В средние века — Кафа,
Кефе. После присоединения Крыма к России древнее на-
звание города было восстановлено.
О топонимах Алупка и Ялта высказываются раз-
378
личные догадки, идут споры. Удовлетворительного объяс-
нения пока нет.
В том же порядке, по алфавиту, рассмотрим оронимы,
которые всего чаще встречаются на страницах краевед-
ческих книг. Первым в этом спцске стоит Аю-Даг.
В буквальном переводе слово означает «Медведь-гора»,
но уже академик П. И. Кеппен высказал предположе-
ние, не есть ли это переосмысленное дотюркское имя.
Существуют две точки зрения: Аю-Даг — топоним тюрк-
ский, переводимый как «медведь-гора» или «медвежий
лес», и Аю-Даг — переиначенное греческое айя «святая»
с последующим добавлением тюркского даг «гора, лес».
С тем же элементом даг есть в Крыму еще две зна-
чительные по крымским масштабам горы.
Кара-Даг с помощью словаря легко переводится
как «черная гора». Ороним этот не только крымский; так
называются многие горы на территории современного или
былого расселения тюркских народов. В основе имени —
не цветовой принцип, как принято считать, а характер-
ные природные особенности: гора лишена резкой пояс-
ности и не имеет летом снегового покрова (в отличие от
алатау — «пестрых гор», с их снежной шапкой и различ-
ными поясами растительности).
Чатыр-Даг называют иногда Шатер-горой, или
Палат-горой,— таков смысл этого тюркского топонима.
Гора действительно напоминает формой вершины шатер.
Но как ни прозрачна этимология слова, есть и тут осно-
вание усомниться. О. Н. Трубачев полагает, например,
что изначальный смысл был иной, что название не тюрк-
ское, а переиначенное таврское.
Если крымская топонимика в целом изучена слабо,
то гидронимы, можно сказать смело, не изучены вовсе.
Попытку осмыслить их, подвергнув анализу около десятка
названий (единственная серьезная попытка), предпринял
лет двадцать назад покойный профессор Виктор Иосифович
Филоненко. Правда, анализ его чисто лингвистический,
что не могло дать, естественно, блестящих результатов.
Несколько примеров из работы Филоненко — дабы
читатель мог уяснить, с какими трудностями сталкивается
исследователь, берясь за изучение гидронимов. Автор-
ский текст приводим без изменений.
А л м а т а к. Название связано с тюркско-татарской
эпохой. Алматак — тюркское слово. Состоит из двух слов:
«алма» —- яблоко и «так» (туг — ту — тау) — гора, лес.
879
Весь термин в переводе на русский язык значит: горное
яблоко, лесное яблоко, дикое яблоко. В применении к
реке трудно сказать, что это значит. Может быть, река,
по берегам которой растут дикие яблони?
Ангара. Гидроним Ангара связан с греческой эпо-
хой. Ангара — греческое слово. Анаррео — теку, вытекаю
сверху, теку назад. Ангара — односложный гидроним, пе-
решел в русский язык с переменной огласовкой: анар —
ангар. Конечное «а» — Ангара — русское окончание жен-
ского рода существительных с основой на «а», признак
слов женского рода. Но возможно и другое толкование.
Ангара — двусложный гидроним. Первый компонент
«ана — анга» — греческий, а второй компонент — «ра» —
субстратный, взятый из какого-то неизвестного языка в
результате ассимиляции населения и смены одного язы-
ка другим.
Бурульча. Название связано с тюркско-татарской
эпохой, и слово это тюркское. В тюркско-татарском язы-
ке звучало оно как Бурульчай. В русский язык перешло
с отпадением конечного «й». Первый формант «буруль» —
значит седой, серый, чалый. Второй формант «чай» —
значит река. А все слово значит: серая река, мутная ре-
ка, имея в виду цвет воды в реке.
О некоторых гидронимах (Джалман, Тайлап) иссле-
дователь пишет, что они «являются загадочными по свое-
му значению и не поддаются расшифровке». То же мож-
но сказать, увы, и об остальных (в том числе Алматак,
Ангара). Для ученых здесь непочатый край работы, по-
скольку неясна пока, очень спорна главная суть — язы-
ковая принадлежность гидронимов.
Но вот случай иного рода: название яснее ясного, а
толкуют его неверно. К а р а с у —- название двух рек в
Крыму, Биюк- и Кучук-Карасу (и множества речек за
пределами Крыма). Традиционный перевод — «черная
река» (Большая и Малая) и в соответствии с этим вывод:
вода в обеих реках черная, мутная. Конечно, вода может
быть просто загрязнена, однако само имя означает не
цвет ее, а источник питания: карасу — река, образуемая
грунтовыми водами. Противоположно по значению аксу —
река, образуемая таянием снегов («белая река»). Поэто-
ву кара «черный» надо понимать как обозначение земли,
ак «белый» — снега. И весь парадокс в том, что в «чер-
ных» Карасу вода светлее, прозрачнее, чем в «белых» и
мутных от талого снега Аксу!
380
Один из немногих гидронимов, происхождение и смысл
которого не требуют расшифровки,— Сиваш. В Крыму
это слово стало нарицательным для обозначения мелко-
водных заливов или временами заливаемых впадин. Так
и говорят: сиваши. Географический термин, ставший име-
нем собственным, заимствован из тюркских языков. По-
турецки, например, сывашмак «пачкаться, грязниться».
Иногда Сиваш называют еще Гнилое море — за гнилост-
ный запах воды.
О морях настоящих — АзовскомиЧерном. Пер-
вое до сих пор остается топонимической загадкой. Тюрк-
ское название Азак дениз объясняют обычно как «низин-
ное море», поскольку восточнотюркское азак — «низкий,
низкое место». На итальянских картах XV—XVII вв.
Азовское море именовали Маре делле дзабаке «море че-
баков» *, а древнегреческое Майотис (или Майетис) лим-
не находит двоякое истолкование: и «озеро нереста», и
«озеро меотов» (племя, обитавшее на азовском побе-
режье).
Любопытно проследить смену названий Черного моря.
У тюркских народов его издавна именуют Кара дениз
«черное море», в отличие от Ак дениз — Средиземного,
буквально «белого». Пара эта (черное — белое) обуслов-
лена цветом воды, более светлым в Средиземном море.
Тот же принцип (цвет воды) в основе древнеиран-
ского названия Черного моря — Ахшайна «темное».
Древние греки восприняли это слово в ином, пе-
реосмысленном виде: Понтос аксейнос «негостеприимное
море», а когда плавание по Черному морю стало делом
привычным, сменили эпитет: Понтос эуксейнос «госте-
приимное». Правда, уже у Еврипида Черное море на-
звано Черным: Понтос мелас. От греков топоним воспри-
нят русскими, вернее, часть топонима: в древнерусских
летописях — Понтъ, или Поньтьское море, что значит
буквально «морское море».
Завершить этот краткий обзор хочется напутствием
нашим читателям: собирайте и изучайте топонимы. Не
только, кстати, древние и средневековые, но и современ-
ные,— в любом из них частица нашей Родины, отечест-
венной истории. И вполне могут быть интересные откры-
* По разъяснению профессора Семена Людвиговича Деляму-
ре, чебак — местное название плотвы и сходной с нею тарани
(обе рыбы из семейства карповых).
381
тия: далеко не все названия, в том числе новые и новей-
шие, ясны и даже просто записаны.
Довольно обычны на карте Крыма (и не только Кры-
ма) отыменные образования: Ивановка, Владимировка,
Павловка, Мироновка, Александровка, Новоивановка и
т. д. Как правило, носят такие имена по нескольку на-
селенных пунктов — два, три и даже четыре. Когда и в
связи с чем топонимы эти появились, реальные стоят за
ними люди или названия произвольны?..
Бывает и так, что географическое имя — единственное
свидетельство о прошлом, о забытых, канувших в лету
племенах и событиях, о характерных некогда, а теперь
утраченных приметах местности — микрорельефе, расти-
тельности, животном мире. Такие названия заслуживают
того, чтобы стать заповедными, охраняемыми, как дела-
ем мы заповедными уникальные ландшафты, древние го-
родища. К сожалению, об именах-реликвиях мы вспоми-
наем порой слишком поздно, пост фактум, когда они по-
падают уже в разряд «бывших». Бывший Эльтиген, быв-
ший Аджимушкай...
Слова, ставшие для нас священными символами...
Или пример иной, пусть не связанный с героическим
прошлым, но тоже по-своему красноречивый,— топоним-
очевидец, свидетель былой, давно ушедшей жизни. В кни-
ге «Имя дома твоего. Очерки по топонимике» Лев Ва-
сильевич Успенский пишет:
«...Было до недавнего времени в Крыму... маленькое
древнее селение... Тарпанчй. Что значит это слово?..
Тар панчи —это «ловец тарпанов», «охотник на ди-
ких коней». А не может ли быть так, что когда-то на
месте, так названном, жил... смелый наездник, опытный
ловчий, сделавший своей профессией небезопасное, но
прекрасное занятие— погоню за быстрыми как ветер ди-
кими табунами, отлов самых лучших кобылиц и жереб-
чиков и, вероятно, продажу их на шумливых конских
рынках Востока... Достаточно того, что на карте Крыма
совсем недавно было еще можно прочесть имя Тарпан-
чи, чтобы сказать: тарпаны в Крыму водились».
Нельзя не согласиться с писателем, что замену этого
имени оправдать нечем, какой бы ни была замена:
«...Очень грустно бывает, когда старые полновесные на-
звания стираются с карт, заменяясь новыми, случайны-
ми. Так же горестно, как если срубается древний, видев-
ший столетия дуб, и на его место сажают молодой
382
кудрявый, никому ничего не говорящий тополь, точно
такой, как на всех городских бульварах».
Из тысяч крымских топонимов — и современных, и
тех, что «упразднены» или забыты,— поддаются истолко-
ванию в лучшем случае сотни. Лишь десятки стали объ-
ектом специальных научных изысканий. А в самих изы-
сканиях — нерешенные проблемы, недоуменные вопросы...
Неверно думать, что изучение крымской топонимики
в полном упадке. Однако пока что идет в основном нако-
пление материала. Почти тридцать лет собирает и изучает
географические названия симферопольский историк и
краевед Вадим Константинович Гарагуля. В его картоте-
ке — свыше десяти тысяч топонимов. И составленный им
краткий словарь (в книге «Спутник краеведа», 1978) вы-
годно отличается от иных, аналогичных, о которых мы
упоминали, точностью переводов и истолкований.
Назрела необходимость в большом, обстоятельном сло-
варе, пусть на первых порах чисто географическом,— сло-
варе гидронимов, оронимов, ойконимов и т. д. Его могли
бы подготовить, обобщив накопленный материал, крым-
ские краеведы. Словарь, несомненно, оживил бы, стиму-
лировал работу ученых-топонимистов, краеведов, всей
армии любителей и энтузиастов.
Лиха беда начало!
Симферополь
СОДЕРЖАНИЕ
Вместо предисловия ................................
Анна Мищенко. Неповторимый тип революционерки
Владимир Джунь. Всего две песни....................
Наталия Лесина. Окрыленность.......................
]Александр Поляков.] Библиотека-воин ..............
Владимир Широков. Красная весна Тавриды
Владимир Куковякин. Ночи без звезд.................
Георг Гиргенс. Товарищ Зайчик......................
Евгения Львова. Так начинался канал................
Василий Маковецкий. Казантип.......................
Борис Черепанов. Зеленый музей.....................
Юлий Костин. Королек у ресторана...................
Лидия Згуровская. На карадагских тропах ....
Эдуард Левин. Потери...............................
Станислав Славич. Судьба крымского леса ....
Юрий ПРутов. Семь километров под землей ....
Аскольд Щепинский. Курганы, история, люди '.
Игорь Шургая. У истоков боспорской археологии
^Владимир Русин.] Декабристы в Крыму...............
Наталья Гурьянова. Вилла «Ифигения»................
Георгий Куриленко. Художник Ф. А. Васильев в Ялте
Максимилиан Волошин. Из цикла «Киммерийская весна»
\Лев Фирсов.] Шесть «демонических» загадок ....
Владимир Терехов. Осадный колодец..................
Борис Чупиков. «...И поэтические слезы» . . . .
Ирина Лезина. Каллистон............................
Евгений Веникеев. Лестницы Севастополя . . . .
Сергей Вернадский. «Здесь встретилась с Музой...»
(А. А. Ахматова в Крыму)......................
Павел Тыглиянц. У подножия горы Кастель . . . .
Вольдемар Ушаровский. Лоза двадцать первого века
Сергей Михайлов. Слово о вине.......................
Максимилиан Волошин. Из цикла «Киммерийские су-
мерки» ............................................
Елена Криштоф. Колесо истории.......................
Валерий Зеленский. «Туда, где память обретает слово...»
Константин Яковлев. Неувядаемая роза .
Моисей Валит. Композитор А. Н. Серов в Симферополе
Владимир Варбух. Визитные Карточки Крыма
Святослав Сосновский. Блеск и нищета крымской
топонимики .........................................
3
5
12
23
34
46
55
66
71
84
109
119
127
139
155
165
175
186
203
209
220
226
227
249
263
266
273
279
287
295
304
312
314
322
331
340
356
366
’/ol'j. Крымские каникулы.
Крымские каникулы. Книга для чтения на ку-
К85 рорте: Сборник/ [Сост.: Л. А. Литвинова; худож.
В. В. Бунь]. — Симферополь: Таврия, 1981.—384 с.,
16 л. ил.
1 р. 10 к. 100 000 экз.
Сборник — книга для чтения на курорте — знакомит с мало-
известными широкому кругу читателей историческими крымскими
событиями, крымскими страницами жизни замечательных людей,
в частности А. С. Пушкина, А. А. Ахматовой, Леси Украинки и др.,
с крымскими открытиями ученых XVIII—XX вв , с героическими
подвигами русских и советских воинов на крымской земле, с уни-
кальной природой полуострова и проблемами ее охраны.
20904-066
К ----------------28-81 1905040000
М216(04)-81
26.89(2Ук)
91(C)
КРЫМСКИЕ КАНИКУЛЫ
Книга для чтения на курорте
Сборник
Составитель Лидия Александровна Литвинова
Художник Виктор Васильевич Бунь
Редакция туристской и краеведческой литературы
Редактор С. К. Сосновский
Рецензент И. Ф. Ушатый
Художественный редактор В. В. Купчинский
Технический редактор Н. Д. Крупская
Корректор С. А. Павловская
Информ, бланк Кв 711.
Сдано в набор 06.07.81. Подписано в печать 19.10.81.
БЯ 00337. Формат 84х108*/з2. Бумага типографская
К« 3. Гарнитура обыкновенная новая. Печать высокая.
Объем: 13,0 физ. п. л., 21,84 усл. п. л., 28.35 усл.
кр.-отт., 24,42 уч.-изд. л. Тираж-100 000 экз. (1-й завод
1—50 000). Зак. К» 253. Цена 1 р. 10 к.
Издательство «Таврия», Симферополь, ул. Горького, 5.
Областная книжная типография,
320091, Днепропетровск, ул. Горького, 20.
10 к
Q
ТАВР1Я
ЙЛЕРЫМСКИЕ
йПаникулы