Текст
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
институт философии
«I 1»
М. РОЗЕН ТА ЛЬ
ФИЛОСОФСКИЕ
ВЗГЛЯДЫ
Н.Г, ЧЕРНЫШЕВСКОГО
О Г И 3
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
19 4 8
ВВЕДЕНИЕ
Философские взгляды Николая Гавриловича
Чернышевского представляют собой высшую ступень в
развитии русской передовой философии середины XIX века.
Чернышевский — самая яркая и крупная звезда в
созвездии выдающихся умов России, давших русскому
народу в условиях XIX века революционную теорию. С
именем* Чернышевского связана одна из самых значительных
вех в развитии домарксовской общественной мысли в
России.
Историческая роль Чернышевского, как и Белинского,.
Герцена, Добролюбова, предстаёт во всём своём
значении в свете известного высказывания Ленина о том,
что Россия выстрадала марксизм как единственно
правильную революционную теорию полувековой
историей (1840—1890 годы) теоретических исканий,
проверки теории на опыте, сопоставления русского опыта
с опытом Европы. Значение того, что сделал
Чернышевский, с этой точки зрения исключительно
велико.
Последние годы жизни Чернышевского совпали с
периодом возникновения марксизма в России. В 1883 году
была основана группа «Освобождение труда», и первые
русские марксисты подняли знамя научного социализма.
3
Растущий в России рабочий класс начинал уже свою
героическую борьбу против капитализма.
Чернышевский не только исторически близок к этому
периоду, но и по своим взглядам он из всех утопических
социалистов наиболее близко, как справедливо указал
т. Жданов!, подошёл к теории научного социализма.
Революционный дух сочинений Чернышевского, острота
классового анализа социальных отношений в России и
в Западной Европе, ненависть, которую великий
мыслитель питал к угнетателям трудящихся, делают его
предшественником русской революционной
социал-демократии. Именно большевизм продолжил и развил на новой
социальной основе и в новых исторических условиях ту
революционную линию в русском освободительном
движении, наиболее ярким и сильным представителем
которой в противовес линии либерально-реформистской был
Чернышевский.
Враги большевизма, все те, кто не знает границ в
своей ненависти к советскому народу, взявшему под
руководством коммунистической партии свою судьбу в
собственные руки, питают ненависть и к таким историческим
деятелям, как Чернышевский. И в этом нет ничего
удивительного: они видят в нём предшественника
большевизма. В 1933 году в Германии вышла на немецком
языке книжка одного из таких ненавистников советского
народа. В ней можно прочитать следующие строки о
Чернышевском: «Сочинения Чернышевского означали
окончательный переход русской интеллигенции к
материализму. Он проповедывал примат экономических
интересов над политикой, боролся за триумф атеизма. Он
хотел государства трудящихся. Так он стал
непосредственным предшественником большевиков». Автор,
конечно, преследовал цель опорочить Чернышевского, но в
своей бессильной злобе против советского народа, желая
очернить великого русского мыслителя и революционера,
сам того не сознавая, воздал ему высшую похвалу.
Чернышевский был одним из предшественников
марксизма в России, и в этом его заслуга перед
» См. Л. А. Жданов, Доклад о журналах «Звезда» и
«Ленинград», Госполитиздат, 1946, стр. 24.
4
народами России, перед историей, перед всем
человечеством.
Гениальный русский мыслитель и революционер был
выдающейся во всех отношениях личностью. Можно
смело сказать, что в истории человечества немного было
людей, которые подобно Чернышевскому так гармонично
сочетали в себе все качества мыслителя и
революционного вождя. Способности Чернышевского были
безграничны, его многогранность была поразительна. Он сумел
сказать новое слово и в философии, и в политической
экономии, и в истории, и в эстетике; он был крупным
художником, его беллетристические произведения до сих пор
читаются с волнением. «Я считаю себя имеющим силу
содействовать переработке некоторых отделов науки» \—
писал о себе с полным основанием Чернышевский.
Чернышевский был выразителем чаяний трудящегося
народа, угнетённого крестьянства, революционером, для
которого интересы практического преобразования
общественной жизни были дороже всего. Отсюда его
разнообразные теоретические интересы: в политической
экономии, в философии, в.эстетике — в любой области науки
он искал ответов на вопросы, выдвигаемые
потребностями жизни, общественной борьбой. Не только как
человек науки и теоретик, но и как практик, как
политический деятель Чернышевский проявлял свою
замечательную проницательность и глубокое понимание
взаимоотношений классов и партий, всего механизма
государственной жизни. Он был первоклассным знатоком
политики, в его исторических и историко-социологических
работах, политических обозрениях международных
событий, не говоря уже о произведениях, посвященных
русским вопросам, сказывался острый и гибкий
политический ум, умевший часто точно предвидеть ход событий,
предсказать, как будут действовать те или иные
политические партии и отдельные деятели, выделять из хаоса
событий и фактов основное, решающее.
В том, что Чернышевский оставил такой глубокий
след в истории русской общественной мысли и русского
1 Н. Г. Чернышевский, Литературное наследие, т. III, 1930,
стр. 302.
5
революционного движения, сыграли роль не только
важные исторические особенности революционной эпохи,
выразителем которой он был, но и его высокие личные
качества, позволявшие ему оказывать огромное влияние
на ход событий.
Придавая всем наукам важное значение для развития
просвещения и переустройства общества на новых
началах, Чернышевский выделял философию как науку,
которой должна принадлежать руководящая роль в
познании и практике. Он много занимался философией и
считал себя специалистом в этой области. В одном из писем
к сыновьям (его письма к ним часто содержали целые
философские трактаты) Чернышевский писал о
естествоиспытателях, придерживавшихся вздорных философских
воззрений: «Они забрели в область (философию.—М. Р.),
в которой я — специалист, а они ровно ничего не смыслят.
О том, что я много занимался философиею, Вы, мои
милые друзья, знаете» 1.
Не только в специальных философских работах, но и
в других своих сочинениях Чернышевский ставит и по-
своему освещает проблемы философии. Философию он
рассматривает как мировоззрение, как общее
теоретическое начало, без которого немыслимы правильные
взгляды на природу, на общество, на самые специальные
и далёкие от философии вопросы. Разоблачая в борьбе
со -своими противниками их ошибочные экономические,
политические и прочие воззрения, он вскрывает ложности
их философской основы и противопоставляет им свою
философскую теорию. Он говорит, что «тот или другой
взгляд на какой-нибудь, повидимому, чисто практический
и очень специальный вопрос» в большой степени зависит
«от общего философского воззрения» 2, доказывает
органическую связь между теми или иными теориями и
выводами в области математики, естествознания, эстетики,
политики и т. д. и определёнными философскими
взглядами. Чернышевский не скрывает своего презрения к тем
учёным, которые не могут найти связь между фактами
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
Соцэкгиз, 1938, стр. 534.
2 Там же, стр. 172.
6
с точки зрения цельной философскбй теории, выявить
законы жизни. Работы самого Чернышевского, к какой бы
области знания они ни относились, характеризуют его
прежде всего как глубокого мыслителя: он стремится
найти общую философскую идею, отражающую то
существенное, что связывает явления и события в один
обусловленный причинной закономерностью ряд, что
направляет их течение в определённое русло и даёт
человеку возможность познать их смысл.
Для Чернышевского характерно стремление к
широким философским обобщениям истории человечества,
закономерностей в развитии общественной жизни. Он
мечтал написать многотомные книги по «истории
материальной и умственной жизни человечества», создать
«критический словарь идей и фактов», «энциклопедию знания
и жизни». Его ум одинаково не выносил как бесплодных
схоластических теоретизирований, далёких от жизни и
жизненных интересов человека, так и эмпирического
практицизма, неспособности теоретически подняться над
фактами. Чернышевскому как философу свойственны
свободная творческая мысль, независимость от ходячих
господствующих мнений, смелость и самостоятельность
суждений, широта и революционный размах в отрицании
отживших свой век взглядов и в утверждении новых,
соответствующих растущим потребностям жизни.
В философии, как и в других науках, Чернышевский
партиен. Он прекрасно понимает, что в обществе, в
котором идёт борьба между враждующими «сословиями»,
нет и.не может быть философии, оторванной от интересов
партий, что такая философия есть лишь филистерская,
убогая мечта сладеньких либералов. Создавая свою
систему политической экономии, Чернышевский называл
её «политической экономией трудящихся». В области
философии его стремления сводились к той же цели —
создать философскую теорию, которая указала бы
закрепощённому народу путь к новой жизни.
Старая теория, рассуждал Чернышевский,
соответствовала тому времени, когда господствующее положение
занимало среднее сословие, т. е. буржуазия. Исторический
прогресс вызвал к жизни такие новые явления, с
которыми старая теория находится в противоречии. Эти
7
новые явления — требования трудящихся, или
«простолюдинов», по выражению Чернышевского.
«Простолюдины находят, что для прочного улучшения
их состояния нужны вещи, которые не нужны среднему
сословию, которые во многом даже несовместны с
выгодами среднего сословия. Оно испугалось этих новых
требований; борясь против них в жизни, оно старается
опровергнуть их в теории. Если это не изменится, если
теория, созданная средним сословием, не будет
перестроена сообразно потребностям нового, простонародного
элемента жизни и мысли, она будет отвергнута
прогрессом, уже начавшим быть во вражде с нею» *.
Следует при этом заметить, что философию
«простолюдинов» Чернышевский считал единственно
соответствующей научной истине. В статье «Антропологический
принцип в философии» (1860 г.) он писал: «Нет никакого
сомнения, что и простолюдины... ознакомятся с
философскими воззрениями, соответствующими их потребностям
[и, по нашему мнению, соответствующими истине]» 2.
Никто в русской философии до Чернышевского не
понимал так органически и глубоко, как он, эту связь
между теорией—самой отвлечённой философской
теорией — и материальными, практическими потребностями
классов. Именно поэтому в философских (и других)
работах Чернышевского так много страсти, революционной
энергии, политического пафоса. Чернышевский хорошо
знал, что для судеб народа, «простолюдинов», далеко
не безразлично, признавать ли за научную философию
идеализм или материализм, исходить ли при решении
коренных вопросов жизни трудящихся из
идеалистических или материалистических принципов. Он ни на
минуту не упускал из виду разницу между идеальными
правами человека и реальными, между идеей и
действительностью, между словом и делом.
«Ни мне, ни вам, читатель, — писал Чернышевский, —
не запрещено обедать на золотом сервизе; к сожалению,
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом I,
1937, стр. 43/
2 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 75.
8
ни у вас, ни у меня нет и, вероятно, никогда не будет
средств для удовлетворения этой изящной идеи;
потому я откровенно говорю, что ни мало не дорожу своим
правом иметь золотой сервиз, и готов продать это право
за один рубль серебром или даже дешевле» !.
Чернышевский прекрасно понимал, что одна критика
идей и понятий, а не коренное изменение существующего
строя, может лишь позолотить цепи, в которые закован
народ, но не уничтожить их. А он хотел научить народ
тому, как реально избавиться от этих цепей.
В этой основной, генеральной идее — весь
Чернышевский, весь смысл его теоретических, философских
трудов. В ней отразилась эпоха Чернышевского, новые
социальные условия в России в середине XIX века и в
Западной Европе после революции 1848 года. Именно
обобщение этих условий позволило Чернышевскому
сделать новый шаг в развитии русской философии и
подвести её вплотную к диалектическому материализму.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928,
стр. 233.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЭПОХА ЧЕРНЫШЕВСКОГО
II ФОРМИРОВАНИЕ ЕГО ФИЛОСОФСКИХ ВЗГЛЯДОВ
Основной период деятельности Чернышевского
падает на годы, предшествовавшие крестьянской реформе.
В этот период он создал главные свои
произведения.
В истории русского освободительного движения,
закономерно приведшего к победе Великой Октябрьской
социалистической революции, 60-е годы, как известно,
являются важной вехой. Борьба за отмену крепостного
права и за революционно-демократический путь
преобразования страны подготовляла следующую, высшую
ступень освободительного движения. Если 1905 год был
репетицией 1917 года, то 60-е годы XIX века во многом
подготовили почву для революции 1905 года.
Поражение России в Крымской войне обнаружило
слабость и гнилость господствовавших социальных
отношений, основанных на крепостничестве, закабалении
крестьянства, политическом гнёте. Экономическое развитие
толкало Россию на путь капитализма. Старые формы
хозяйства под натиском растущих
товарно-капиталистических отношений рушились. Но крепостнические порядки
тормозили развитие капитализма. Они сковывали
производительные силы страны, не давали простора для её
развития.
ю
Положение крестьянства с каждым годом становилось
всё более невыносимым.
Работаешь один,
А чуть работа кончена,
Гляди, стоят три дольщика Г
Бог, царь и господин!..
— так описывал Некрасов положение крестьян при
крепостных порядках.
Тяжёлое положение крестьянства было источником
сильного революционного брожения в нём. Царское
правительство начинало осознавать неизбежность реформ.
Александр II и его сатрапы поняли, что если
необходимые реформы не будут осуществлены сверху, то
крестьянство само начнёт борьбу за своё освобождение, и
тогда это окончится катастрофой для помещичьего и
самодержавного строя.
В статье «Крестьянская реформа» Ленин следующими
словами охарактеризовал историческую обстановку,
сложившуюся накануне так называемого
«освобождения» крестьян.
«Великая реформа» была крепостнической реформой
и не могла быть иной, ибо ее проводили крепостники.
Какая же сила заставила их взяться за реформу? Сила
экономического развития, втягивавшего Россию на путь
капитализма. Помещики-крепостники не могли помешать
росту товарного обмена России с Европой, не могли
удержать старых, рушившихся форм хозяйства. Крымская
война показала гнилость и бессилие крепостной России.
Крестьянские «бунты», возрастая с каждым
десятилетием перед освобождением, заставили первого помещика,
Александра II, признать, что лучше освободить сверху,
чем ждать, пока свергнут снизу» х.
Обстановка в стране после Крымской войны и
накануне реформы, а также в первые годы после
опубликования «Положения» 19 февраля 1861 года всё более и
более накалялась. Из года в год росло крестьянское
движение.
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. XV, стр. 143 (при цитировании 3-го
издания Сочинений Ленина издание в сноске не указывается).
11
В 1858 году, по официальным данным, было 86
крестьянских волнений, в 1859 году — 90, а в 1860 году —
уже 108. Количество их особенно возросло после
опубликования закона о реформе, обманувшей все
ожидания крестьян. Дело часто доходило до вооружённых
столкновений с царскими войсками, а в ряде мест
волнения перерастали в вооружённые восстания.
В период 1857—1861 годов в ряде городов произошли
студенческие выступления. Создавались тайные
общества, ставившие перед собой задачу борьбы за
освобождение крестьян и за изменения в
социально-экономическом строе страны. Летом 1861 года вышло три номера
листка «Великорусе», выпущенного тайным обществом,
носившим то же название. Появился ряд революционных
прокламаций, например -известная прокламация
«Молодая Россия», в которой провозглашался лозунг борьбы
за «социальную и демократическую республику», причём
составители прокламаций рассчитывали осуществить свою
программу путём революции. Шелгунов и Михайлов
выпустили обращение «К молодому поколению».
Широкое распространение в стране имел «Колокол» Герцена.
Но особенно большую роль играла революционная
проповедь Чернышевского, ставшего в эти годы идейным
вождём и вдохновителем крестьянской революции.
Росло также оппозиционное движение среди
умеренных либералов и дворянства. Всё громче выставлялись
требования о гласности, об улучшении администрации,
о реформах в области суда, просвещения и т. д. Правда,
либералы вместе с помещиками были одержимы
страхом перед народом, и свою оппозицию, свои требования
они обосновывали «необходимостью» предупредить
опасность революционного взрыва.
Новейшие исторические исследования периода 60-х
годов содержат дополнительные доказательства того,
что передовые силы России готовили революционное
вооружённое восстание против самодержавия и
крепостнического строя.
Новые документы, обнаруженные в архивах Герцена
и Огарёва, свидетельствуют о том, что Герцен и Огарёв
не ограничивались чисто литературной и издательской
деятельностью в Лондоне, но и вели подготовительную
12
работу по созданию тайного общества, преследовавшего
цель коренного изменения существующего в России
строя путём вооружённого восстания.
В одном из документов Огарёва изложен план такого
переустройства и организации вооружённого восстания:
«Так как восстание неизбежно, то надо его устроить
и направить в разумном порядке, отнюдь не
кровопролитно и не разорительно. Такое восстание, идущее строем,
можно только образовать в войсках. Для этого надо
составить офицерские общества для разъяснения солдатам
цели и необходимости восстания... Образовавшись,
общества должны принять начальство над войсками и вести
их таким образом со всех концов на Москву и Петербург,
всюду подымая народ на содействие и умножаясь
прибылыми охотниками-ратниками, оставляя по дороге сёла
и города учреждать самим свой внутренний порядок, с
упразднением казённого чиновничества, и клича клич на
общий Земский Собор, который если б император не
захотел его, собрался бы помимо его воли и выбрал бы
царя нового — если нужно — или составил бы при себе
правительственный совет из людей, перед Земским
Собором ответственных. Сопротивление такому движению
может быть только ничтожным» 1.
Как известно, более радикальная программа
вооружённого восстания намечена Чернышевским в воззвании
«К барским крестьянам». Здесь основной силой,
восстающей против крепостничества, считается сам народ,
крестьяне, которые призываются готовиться к моменту
восстания, обучаться военному делу, запасаться оружием.
«Муштровки большой вам не надо, чтобы там в ногу
итти по-солдатски да носок вытягивать, — без этого
обойтись можно, а тому надо учиться вам, чтобы плечом к
плечу плотнее держаться, да команды слушаться, да
пустого страха не бояться... А кроме того, ружьями
запасайтесь, кто может, да всяким оружием» 2.
1 Цит. по статье М. В. Нечкиной «Н. П. Огарёв в годы
революционной ситуации*, «Известия Академии Наук СССР», серия
истории и философии, т. IV, № 2, 1947 г., стр. 108.
2 И. Л Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928,
стр. 151.
13
Оценивая ситуацию, сложившуюся в этот период,.
Ленин говорил, что тогда была вполне реальна
возможность революционного взрыва. Ленин характеризует
обстановку 1859—1861 годов как революционную ситуацию.
«Оживление демократического движения в Европе,
польское брожение, недовольство в Финляндии,
требование политических реформ всей печатью и всем
дворянством, распространение по всей России «Колокола»,
могучая проповедь Чернышевского, умевшего и
подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров,
появление прокламаций, возбуждение крестьян, которых
«очень часто» приходилось с помощью военной силы и
с пролитием крови заставлять принять «Положение»,
обдирающее их, как липку, коллективные отказы дворян —
мировых посредников применять такое «Положение»,
студенческие беспорядки — при таких условиях самый
осторожный и трезвый политик должен был бы признать
революционный взрыв вполне возможным и крестьянское
восстание — опасностью весьма серьезной»1.
Интересно в .этой связи вспомнить отношение Маркса
и Энгельса к событиям в России. Вожди международного
пролетариата зорко следили за движением русского
крестьянства и возлагали большие надежды на это
движение, видя в нём серьёзный источник общего потрясения
господствующих в мире порядков. В октябре 1858 года
Маркс писал Энгельсу, что, на его взгляд, в России
«началась революция». А в письме к Энгельсу 11 января
1860 года Маркс так оценил события в России:
«По моему мнению, величайшие события в мире в
настоящее время — это, с одной стороны, американское
движение рабов, начавшееся со смерти Брауна, и, с
другой стороны,—движение рабов в России»2.
Важнейшей особенностью общественной борьбы в
России в наступивший период явилась всё большая
размежёвка классов и партий, революционных и
контрреволюционных сил, выступавших на общественной арене.
В этой размежёвке заключалось основное отличие новых
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 5, изд. 4, стр. 26—27.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, Госполитиздат,
1947, стр. 115.
14
общественных условий эпохи Чернышевского от условий
40-х годов, когда выступал Белинский, бывший, по
словам Ленина, предшественником полного вытеснения
дворян разночинцами в русском освободительном
движении. Вне этого исторического факта нельзя понять то
новое, что внёс Чернышевский в русскую философию по
сравнению со своими предшественниками.
На одном полюсе концентрировались
силы'помещичьих и либеральных политиков, действовавших под
знаменем некоторых уступок крестьянству в целях
медленного, реформистского приспособления помещичьего
хозяйства к растущему капитализму, на другом полюсе
концентрировались силы, боровшиеся за революционное
свержение крепостнических порядков.
В эпоху. Чернышевского борьба между этими двумя
противоположными историческими тенденциями только
наметилась, но она уже определяла политическое
развитие страны.
«Либералы 1860-ых годов и Чернышевский, — писал
Ленин в 1911 году, — суть представители двух
исторических тенденций, двух исторических сил, которые с тех
пор и ©плоть до нашего времени определяют исход
борьбы за новую Россию» \
Ленин дал глубокий анализ объективного содержания
и исторического значения каждой из этих тенденций и
их борьбы между собой. И та и другая тенденция
выражала назревшие потребности буржуазного развития
России. Борьба между этими тенденциями шла за разные
пути капиталистического преобразования страны.
Помещики и либералы стремились к медленному,
постепенному приспособлению крепостничества к растущему
капитализму. Идеологические выразители интересов
крестьянства во главе с Чернышевским боролись за крутую
революционную ломку старых порядков, за наиболее
быстрый путь уничтожения крепостнических порядков
в стране.
Но тогда ещё не было условий для победы
революционного пути развития. Крестьянство способно было
лишь на раздробленные единичные восстания. Рабочий
* В. И. Ленин, Сочинения, т. XV, стр. 143—144.
15
класс только зарождался. Революционная партия была
ещё слаба. Ленин называл революционеров 1861 года
«одиночками». Они были истинными выразителями
интересов и чаяний угнетённого крестьянства, подлинными
крестьянскими революционерами, смело и
самоотверженно боровшимися против царизма. Но за ними ещё
не шла мясса, ещё не было революционного класса.
«В 1861 году крестьяне способны были только на
«бунты», — пишет Ленин. — В течение десятилетий после
1861 года русские революционеры, геройски стремясь
поднять народ на борьбу, оставались одинокими и гибли
под ударами самодержавия» К
Ещё не наступила пора освободительной
социалистической борьбы пролетариата, когда революционеры
перестают быть одиночками, когда их теории, лозунги
становятся достоянием широких масс и за ними идут
миллионы. В России эта пора наступила позже, когда на
историческую арену вышел рабочий класс.
Но говоря об эпохе Чернышевского и исторических
корнях его мировоззрения, нельзя ограничиться
характеристикой одних лишь социальных отношений в России
того времени, хотя они и имели решающее значение. На
формирование взглядов Чернышевского огромное
влияние оказали также революции 1848 года в Западной
Европе и начавшаяся борьба между пролетариатом и
буржуазией. Чернышевский зорко следил за всеми
событиями, развивавшимися в Европе и Америке. Он глубоко
изучал опыт революций 1848 года, итальянской
революции за национальное освобождение, борьбы венгерского,
польского и других народов за свою независимость, с
величайшим вниманием следил за всеми перипетиями
борьбы за избирательную реформу в Англии, за ходом
гражданской войны в Америке и т. д. Чернышевский жил в
стране, где освободительное движение объективно имело
буржуазно-демократический характер, но в
капиталистических странах в то время уже происходила борьба на
новой, более высокой ступени общественного развития —
борьба между пролетариатом и буржуазией. Опыт этой
борьбы Чернышевский жадно впитывал в себя, но неиз-
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. XV, стр. 109—110.
16
бежно воспринимал его сквозь специфическую призму
отсталых экономических отношений в России. В его
мировоззрении нашло своеобразное отражение это
сопоставление наблюдаемых им русских социальных условий,
объективно порождавших буржуазно-демократический
переворот, с условиями развитого капитализма в других
странах, в недрах которого уже назревала революция
социалистическая.
Именно в свете внутренних и международных
условий, в которых протекала деятельность Чернышевского
в 60-х годах, становится ясным своеобразие его
философского учения, новая ступень в развитии русской
общественной мысли, достигнутая им.
В литературе о Чернышевском нередко можно
встретить концепции, не идущие дальше простого
сопоставления великого русского революционера и мыслителя
с западноевропейскими просветителями XVIII века,
с Фейербахом, социалистами-утопистами первой трети
XIX века и т. п. На таком сопоставлении, например,
основывается значительная часть плехановских оценок
взглядов Чернышевского1.
Но такой подход к Чернышевскому порочен в своей
основе. Обстановка, в которой жил и боролся
Чернышевский, значительно отличалась от условий
буржуазной революции в конце XVIII века и от условий первой
трети XIX столетия. Борьба против крепостничества в
России протекала тогда, когда в развитых
капиталистических странах уже шли жаркие схватки между
пролетариатом и буржуазией, когда развитие общества
привело к поворотному пункту во всей мировой истории —
к борьбе против капитализма, за социализм.
На Западе возник уже марксизм, создавались
партии пролетариата, возглавившие движение рабочего
класса против капитализма.
Правда, Чернышевский не был знаком с учением мар.-
ксизма 2У но в его мировоззрении не могли не найти
своего отражения новые исторические условия, в которых
1 См. Г. В. Плеханов, Сочинения, т. V и VI.
2 Имеющиеся по этому поводу крайне скудные сведения не
дают основания утверждать, что Чернышевский был знаком с
марксизмом как учением.
2 М. Розенталь
17
вели свою борьбу русские революционеры. Обобщение
этих новых условий и нового этапа освободительной
борьбы в России дало Чернышевскому возможность
сделать значительный шаг вперёд в своих
воззрениях по сравнению с другими домарксовскими
материалистами, а также и социалистами-утопистами,
возможность пойти вперёд в сторону марксизма, научного
социализма.
Однако -незрелость общественных отношений в России
того времени была объективным условием, не
позволившим Чернышевскому подняться до диалектического и
исторического материализма Маркса и Энгельса. Это
наложило печать ограниченности на социалистическое учение
Чернышевского, на все его экономические и политические
взгляды, на его мировоззрение в целом.
Освободительное движение в России переживало
время, когда, по характеристике Ленина, социализм й
демократия (демократия крестьянская) ещё были слиты
воедино, не отпочковались друг от друга и когда самому
передовому мировоззрению поэтому неизбежно были
свойственны черты утопизма.
Таким образом, особенности исторического этапа
развития передовой философии в России, связанного с
именем Чернышевского, то новое, что внёс он в русскую
философию, всецело объясняются историческими
условиями его деятельности.
*
Теоретические и политические взгляды
Чернышевского сложились быстро. Трудно даже говорить об
эволюции его взглядов, как о каком-то длительном и
сложном процессе; первые его выступления в печати уже
выражали вполне сложившиеся философские и
политические убеждения. Непродолжительный процесс
формирования его мировоззрения можно проследить главным
образом по дневникам и записям, которые он вёл в
университетский период своей жизни, имевший решающее
значение для формирования его взглядов, и в годы
учительства в Саратове, а также по некоторым его
позднейшим высказываниям.
18
Окончив в 1846 году, 18 лет от роду, духовную
семинарию, .Чернышевский поступил в Петербургский
университет. В университете он знакомится с
произведениями передовых мыслителей России и Западной Европы
и под их влиянием быстро расстаётся с убеждениями,
сложившимися у него в семье отца-священника и в
духовной семинарии. За три-четыре года пребывания в
Петербурге Чернышевский из религиозно настроенного
юноши, воспитанного в духе христианской любви к
человечеству, превращается в убеждённого материалиста и
революционера, имеющего перед собой ясную и твёрдую
цель, изменить которую уже не могла никакая сила. Как
показывают дневники этого периода, решающее
значение для возникновения у Чернышевского революционных
и материалистических взглядов имел серьёзный
самостоятельный анализ развития общественной жизни и
борьбы в России и Западной Европе.
Непосредственное наблюдение порядков,
господствовавших в России, а также борьба классов,
столкнувшихся в революциях 1848 года на Западе, скоро убедили
его, что если существует сила, которая сможет
уничтожить общественное зло, то её следует искать не на небе,
а на земле. Вот уже восемнадцать веков как
проповедуется, записывает Чернышевский свои мысли в
дневнике, учение Христа о любви и справедливости между
людьми, но много ли успехов принесло это учение?
Молодой Чернышевский уже хорошо знает, что нельзя
освободить человечество от угнетающих его порядков, не
освободив его от «физической нужды», т. е. от
материальной бедности и нищеты. Но если бог, по учению
теологов, всё может и если он воплощение разума, то
почему же он не с этого начал, спрашивает
Чернышевский, почему создание материального благополучия
людей — условия, единственно способного уничтожить
пороки, эгоизм, невежество, заменяется бесплодной
проповедью любви и нравственности?
Уже по записям 1848 года видно, что Чернышевский
подвергает сомнению свои религиозные убеждения. Так,
2 августа 1848 года он пишет: «Богословие и христиан-
ство: ничего не могу сказать положительно, кажется в
19
2*
сущности держусь старого, более по силе привычки, но
как-то мало оно клеится с моими другими понятиями и
взглядами и поэтому редко вспоминается и мало,
чрезвычайно мало действует на жизнь и ум» !.
Столкнувшись с живой действительностью,
Чернышевский увидел противоречие между своими
идеалистическими, религиозными представлениями и жизнью,
отсюда его твёрдое убеждение, что, только находясь на
почве действительности и действуя оружием,
предоставляемым самой действительностью, можно с успехом
бороться за лучшую жизнь.
В чём же Чернышевский видит корень всех
общественных бедствий и необеспеченности жизни человека?
Под влиянием социалистов, в «правилах» которых он,
как гласит запись в дневнике от 27 июля 1848 года, всё
более и более утверждался, Чернышевский приходит к
замечательному выводу, что всё дело в существовании
частной собственности: «Может быть, её
(собственности. — М. Р.) станет на 200—300 лет и пока я её
принимаю, хоть это дурное учреждение — в сущности я верю,
что будет время, когда будут жить по Луи Блану:
каждый производит в меру своих способностей и получает
в меру своих потребностей, — это необходимо должно
быть, когда производство увеличится и собственности не
будет в строгом смысле, потому что у каждого всегда
будет всё, чего ему захочется, и потому предварительно
захватывать и хранить будет не для чего» 2.
Эта идея, впервые зародившаяся под влиянием жизни
и социалистических учений в голове двадцатилетнего
Чернышевского, стала для него доминирующей. В
дальнейшем, в зрелый период своей деятельности,
Чернышевский подробно разрабатывает эту идею, он
непреклонно стоит на позициях отрицания частной
собственности, как основы всего зла, господствующего в
обществе.
I Я, Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. I, 1939,
стр. 66 (I—X тт. Полного собрания сочинений, изданного под
редакцией М. Н. Чернышевского, именуются в нашей работе
«Сочинения» и даются без указания года).
а Там же, стр. 60—61.
20
Чернышевский становится убеждённым социалистом.-
«Мне кажется, что я стал по убеждениям в конечной
цели человечества решительно партизаном социалистов
и коммунистов» \ — констатирует он в своём дневнике.
Конечно, в этом социализме Чернышевского было
много наивного, незрелого, фантастического. Он,
например, полагал, что лучше всего сможет осуществить
социалистическое устройство неограниченная монархия,
стоящая якобы над классами. Впрочем, это
фантастическое представление Чернышевский заимствовал у
западноевропейских социалистов-утопистов; через год-полтора
он решительно и навсегда разделывается с ним.
Более того, в эти же годы пребывания в университете
зарождаются и крепнут в мировоззрении Чернышевского
черты, поднимающие его как социалиста на голову выше
западноевропейских социалистов-утопистов.
Исторический опыт, особенно опыт революций 1848 года,
показывает Чернышевскому, что мирный путь социальных
преобразований невозможен, что только революционная
сила способна произвести назревающий переворот. Уже
со страниц юношеского дневника Чернышевского встаёт
перед нами образ смелого революционера и борца за
угнетённое человечество, способного сделать из уроков
истории чрезвычайно серьёзные и глубокие
социологические выводы. - *--■-..--.., # .
Большое революционизирующее влияние оказал на
Чернышевского один из членов кружка петрашевцев,
Ханыков. 3 февраля 1849 года, записывая в дневнике
разговор с одним из своих приятелей, Чернышевский
отмечает: «Я ему всё говорил о революции и о хилости
нашего правительства, — мнение, которого зародыш
положил Ханыков» 2.
Ещё ранее, в другой записи, от 11 декабря 1848 года,
Чернышевский отмечает, что именно Ханыков открыл
ему глаза на возможность близкой революции в России,
на «множество элементов возмущения, напр.,
раскольники, общинное устройство у удельных крестьян,
1 Я. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. I, 1939,
стр. 122.
а Там же, стр. 235.
21
недовольство большей части служащего класса и проч.» '.
«Многого, — добавляет Чернышевский, — я не замечал,
или, может быть, не хотел заметить, потому что смотрел
с другой точки. Итак, по его словам, эта вещь
(революция. — М. Р.), конечно, возможна и которой, может быть,
не долго дожидаться» 2.
Чернышевский вдруг почувствовал, что почва
существующего не так устойчива, как ему казалось, что она
«волнуется, как вода».
Его революционные убеждения росли и крепли, можно
сказать, с каждым днём.
Интересно отметить, что Чернышевский уже ясно
видит в это время, чего стоят буржуазные законы,
формально декларирующие свободу для всех, но фактически
оставляющие народ в нищете и невежестве. Так,
Чернышевский бичует буржуазных республиканцев во
Франции за то, что, придя с помощью народа к власти и
провозгласив республику, они ничего не сделали для того,
чтобы улучшить материальное положение пролетариев.
«Эх, господа, господа, — записывает он в дневнике
8 сентября 1848 года,—вы думаете, дело в том, чтобы
было слово республика, да власть у вас, — не в том, а в том,
чтобы избавить низший класс от его рабства не перед
законом, а перед необходимостью вещей, как говорит Луи
Блан, чтобы он мог есть, пить, жениться, воспитывать
детей, кормить отцов, образовываться и не делаться
мужчины — трупами или отчаянными, а женщины —
продающими своё тело. А то вздор-то! Не люблю я этих господ,
которые говорят свобода, свобода — и эту свободу
ограничивают тем, что сказали это слово да написали его в
законах, а не вводят в жизнь, что уничтожают законы,
говорящие о неравенстве, а не уничтожают социального
порядка, при котором 9/ю народа — рабы и
пролетарии; не в том дело, будет царь или нет, будет
конституция или нет, а в общественных отношениях, в том, чтобы
один класс не сосал кровь другого» 3.
1 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. I, 1939,
стр. 196.
2 Там же.
8 Там же, стр. 110.
22
В это время Чернышевский ещё не распознаёт
социальной природы социалистов типа Луи Блана, он ещё не
видит связи, существующей между формой политической
власти и экономическим господством того или иного
класса. Позже он по заслугам оценит трусливое
реформаторство Луи Бланов, увидит, что далеко не
безразлично, в чьих руках находится власть. Но уже и сейчас
он понимает, что только коренные социальные
изменения, уничтожение источников, дающих возможность
одному классу сосать кровь другого, могут спасти
положение трудящихся. В нём уже теперь возникает то, что
в зрелые годы стало его второй натурой: ненависть к
либеральствующйм рыцарям, к тем, о ком Некрасов
говорил, как о «богатых словом, делом бедных».
Как же представляет себе молодой Чернышевский
пути переустройства общества? Он интенсивно работает
над этим вопросом, и если в 1848 году он склонен был
ещё возлагать надежды на просвещённую монархию, то
через два года, вскоре после окончания университета,
его мысли и идеи получают совсем иное направление.
Запись, сделанная в дневнике 20 января 1850 года,
показывает, как быстро и последовательно развивалась
революционная мысль Чернышевского, как правильно
сумел он в некоторых отношениях обобщить итоги
революции 1848 года. Мирное тихое развитие невозможно,
считает Чернышевский, история меньше всего
представляет собой прямую ровную линию. История есть
борьба. Только в кровавой борьбе, в муках рождается
новое. В дневнике Чернышевского мы находим призыв к
борьбе, настоящий гимн революции. Он смеётся над
своим недавним предположением, будто монархия стоит
над классами: «Теперь я решительно убеждён в
противном — монарх, и тем более абсолютный монарх, —
только завершение аристократической иерархии, душою
и телом принадлежащее к ней. Это всё равно, что
вершина конуса аристократии» *.
Открытая борьба классов — вот в чём Чернышевский
видит единственный путь, который приведёт народ к
1 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. I, 1939,
стр. 356. - '
23
успеху. Революция — вот что нужно России. Пусть
революция не сразу увенчается успехом. Борьба против
угнетения — хорошая школа, она учит и просвещает
сознание масс. «Пусть начнётся угнетение одного класса
другим, тогда будет борьба, тогда угнетаемые сознают, что
они угнетаемы при настоящем порядке вещей, но что
может быть другой порядок вещей, при котором они не
будут угнетаемы; поймут, что их угнетает не бог, а люди;
что нет им надежды ни на правосудие, ни на что, и между
угнетателями их нет людей, стоящих за них; а теперь
они самого главного из этих угнетателей (царя. —М. Р.)
считают своим защитником, считают святым. — Тогда не
будет святых, а будет: ты подлец, взяточник, грабитель,
жестокий притеснитель, пиявка, развратник, и ты тоже,
и он тоже, и нет между вами никого, кто променял бы
свой класс на наш класс, кто стал бы за нас против вас
и стал бы искренно, с убеждением, без своекорыстной
цели... Вот мой образ мысли о России: неодолимое
ожидание близкой революции и жажда её, хоть я и знаю,
что долго, может быть, весьма долго, из этого ничего не
выйдет хорошего, что, может быть, надолго только
увеличатся угнетения и т. д. — что нужды? — Человек, не
ослеплённый идеализациею, умеющий судить о будущем
по прошлому и благословляющий известные эпохи
прошедшего, несмотря на всё зло, какое сначала принесли
они, не может устрашиться этого; он знает, что иного и
нельзя ожидать от людей, что мирное, тихое развитие
невозможно. Пусть будут со мною конвульсии, — я знаю,
что без конвульсий нет никогда ни одного шага вперёд
в истории. Разве и кровь двигается в человеке не
конвульсивно? Биение сердца разве не конвульсия? Разве
человек идёт, не шатаясь? Нет, с каждым шагом он
наклоняется, шатается, и путь его — цепь таких
наклонений. Глупо думать, что человечество может итти прямо
и ровно, когда это до сих пор никогда не бывало» К
Эти вдохновенные слова подводят итог развития
политических и социальных взглядов молодого
Чернышевского. Последнее слово этого развития — борьба клас-
1 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. I, 1939,
стр. 356—357.
24
сов, революционное уничтожение старых, отживших свойг
век сил, революция как главное орудие изменения
существующих порядков. Эти положения и понятия у
Чернышевского ещё не были наполнены конкретным
содержанием. Когда мысль его сойдёт со страниц записываемого
особым шифром дневника и-выйдет на просторы
общественной борьбы, когда она, будучи применена к
определённым классовым условиям России и Западной Европы
середины XIX века, начнёт претворяться в практическое
действие, тогда в полной мере выявится её социальное и
философское содержание и направление. Однако и в не
развернувшейся ещё форме мысль, выраженная в
приведённой цитате, даёт возможность полностью оценить весь
путь, пройденный молодым Чернышевским за
какие-нибудь три года.
Чернышевский твёрдо верил в то, что революция в
России скоро разразится. В беседе со своей будущей
женой, Ольгой Сократовной, в 1852 году он говорил:
«Неудовольствие народа против правительства,
налогов, чиновников, помещиков всё растёт. Нужно только
одну искру, чтобы поджечь ©сё это. Вместе с тем растёт
и число людей из образованного кружка, враждебных
против настоящего порядка вещей. Вот готова и искра,
которая должна зажечь этот пожар. Сомнение одно —
когда это вспыхнет? Может быть, лет через десять, но я
думаю, скорее» !.
Переход на точку зрения социализма, вся
непродолжительная эволюция Чернышевского к социализму были
тесно связаны с развитием его философских взглядов.
Истоками формирования его философского
мировоззрения было глубокое освоение результатов
предшествующего развития общественной мысли в России, а также
новейших положительных результатов развития
западноевропейской философии.
Легко заметить разницу между становлением
философских взглядов у Чернышевского и у Белинского. Если
весь жизненный путь Белинского был полон поисков
истины и одни взгляды его быстро сменялись другими,
1 И. Л Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. I, 1939»
стр. 418.
25
если Белинский — весь в этой интенсивной и
плодотворной эволюции, от идеализма к философскому
материализму, от абстрактного отрицания существующего к
социализму, то Чернышевский чрезвычайно быстро
заканчивает формирование своего мировоззрения и всю жизнь
твёрдо придерживается своих установившихся
революционных и философско-материалистических взглядов.
Эта особенность формирования мировоззрения
Чернышевского не случайна. Она объясняется прежде всего
тем, что,Чернышевский отразил новые, более развитые
классовые противоречия своего времени. Но помимо этого
Чернышевский был избавлен от процесса длительной и
сложной идейной эволюции благодаря тому, что он имел
в истории русской общественной мысли таких
предшественников, как Белинский и Герцен.
Уже в 40-х годах XIX века передовая русская
общественная мысль интенсивно развивалась в сторону
материализма и диалектики, в сторону социализма. Ленин
отмечал, что именно с 40-х годов начинается период,
когда «передовая мысль в России, под гнетом
невиданного, дикого и реакционного царизма, жадно искала
правильной революционной теории»1. Марксизм Россия
«поистине выстрадала полувековой историей
неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма,
невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения,
испытания на практике, разочарований, проверки,
сопоставления опыта Европы» 2.
Деятельность Белинского и деятельность Герцена в
40-х годах были важнейшими вехами на этом пути.
Чернышевский логически и исторически продолжает эту
линию развития русской общественной мысли.
Ещё до Белинского и Герцена русская философия
имела свои солидные материалистические традиции.
Достаточно назвать Ломоносова и Радищева. Эти традиции
были развиты Белинским и Герценом. Когда у молодого
Чернышевского только начало формироваться
мировоззрение, Белинский уже был убеждённым
философским материалистом. Преодолев к этому времени свои
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. XXV, стр. 175.
3 Там же.
26
ранние идеалистические воззрения, Белинский в ряде
своих сочинений даёт блестящую критику
идеалистического направления в философии. Он становится
социалистом, и его общественные взгляды оказывают
сильное влияние на развитие социалистической мысли в
России.
В 1845—1846 годах вышли «Письма об изучении
природы» Герцена. В них была дана глубокая критика
философского идеализма и развит материалистический взгляд
на природу. В истории русской общественной мысли эти
«Письма», особенно первое — «Эмпирия и идеализм»,
имели большое значение. «Герцен, — писал Ленин, —
вплотную подошел к диалектическому материализму и
остановился перед — историческим материализмом» '.
Молодой Чернышевский в студенческие годы
поглощал огромное количество книг, впитывая в себя всё
самое ценное и передовое, что дала революционная мысль
его родины. В дневниках своих он неоднократно
записывает, что читал Искандера (Герцена), а также
Белинского. Но в дневниках мало отражён этот источник
развития и становления его взглядов. Зато чрезвычайно ярко
Чернышевский раскрыл его в своих «Очерках
гоголевского периода русской литературы». В «Очерках»
Чернышевский в сущности показывает предисторию своей
собственной деятельности и источники своих взглядов.
Он называет себя учеником Белинского. «Литературные
стремления, одушевлявшие критику 1840—1847 годов,
или, как мы согласились называть, критику гоголевского
периода, кажутся нам... вполне справедливьими; мы все
привязаны к ней горячею любовью преданных и
благодарных учеников» 2.
Взгляды Белинского, отмечает Чернышевский,
представляют высшую ступень, достигнутую русской
общественной мыслью; после Белинского никто в критике не
смог продолжать начатое им дело. Чернышевский
рисует яркую картину развития философских воззрений на
русской почве в 40-х годах и подробно анализирует
отношения Белинского и его сподвижников к философии
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. XV, стр. 464—465.
2 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. II, стр. 119.
27
Гегеля. С гордостью патриота он констатирует, что
представители русской общественной мысли
самостоятельно преодолели ограниченность гегелевской
философии и пошли в своём развитии дальше, к материализму,
к новой форме диалектики.
«Мы уже говорили, — пишет он, — что тот прогресс
в понятиях, который сгладил прежнюю разрозненность,
совершился у нас самостоятельным образом. Тут в
первый раз умственная жизнь нашего отечества произвела
людей, которые шли наряду с мыслителями Европы, а не
в свите их учеников, как бывало прежде1. Прежде
каждый у нас имел между европейскими писателями оракула
или оракулов; одни находили их во французской,
другие — в немецкой литературе. С того времени, как
представители нашего умственного движения самостоятельно
подвергли критике гегелеву систему, оно уже не
подчинялось никакому чужому авторитету» 2.
Опираясь на результаты деятельности Белинского
и Герцена, Чернышевский имел все условия, чтобы
сократить путь поисков научной философской истины.
Деятельность его предшественников создала
благоприятную почву для дальнейшего развития русской
философии. Критическая работа, проделанная Белинским и
Герценом в отношении гегелевской философии и других
философских учений Западной Европы, помогла
Чернышевскому, как мы увидим, быстро понять слабые и
сильные стороны Гегеля, значение материализма
Фейербаха и т. д.
Следует ещё заметить, чта огромное влияние на
формирование философского мировоззрения Чернышевского
оказала также русская реалистическая художественная
литература и особенно Гоголь. В тех же «Очерках»
Чернышевский отмечает, в чём, на его взгляд, состоит
значение Гоголя для развития народного самосознания:
писатель дал правдивое изображение русской действи-
1 В этом Чернышевский, конечно, неправ: и до Белинского и
Герцена Россия дала плеяду деятелей в науке и философии, а
также в искусстве, двигавших вперёд мировую культуру. Назовем
Ломоносова, Радищева, Лобачевского, Пушкина и т. д.
2 Н, Г, Черныше$скийй&очпнет1я% т. II, стр. 201—202.
28
тельности и тем самым «пробудил в нас сознание о нас
самих».
Уже в юношеских дневниках он высказывает
убеждение, что появление таких писателей, как Гоголь и
Лермонтов, свидетельствует о том, что русскому народу
предстоит великая будущность.
«Если писать откровенно о том, что я думаю о себе, —
читаем мы в записи от 23 сентября 1848 года, —...мне
кажется, что мне суждено... внести славянский элемент
в умственный, поэтому и нравственный и практический
мир, или просто двинуть вперёд человечество по дороге
несколько новой. Лермонтов и Гоголь, которых
произведения мне кажутся... может быть, самыми высшими, что
произвели последние годы в европейской литературе,
доказывают для меня, у которого утвердилось мнение,
заимствованное из «Отеч. записок» *... что только жизнь народа,
степень его развития определяет значение поэта для
человечества, и если народ ещё не достиг мирового,
общечеловеческого значения, не будет в нём и писателей,
которые должны быть общечеловеческими, имели бы
общечеловеческое достоинство. Итак, Лермонтов и Гоголь
доказывают, что пришло России время действовать на
умственном поприще, как действовали раньше её
Франция, Германия, Англия, Италия» 2.
Наряду с сочинениями русских мыслителей
Чернышевский внимательно изучал произведения философов,
историков, экономистов, социалистов Западной Европы.
Его юношеские дневники пестрят именами Фурье,
Луи Блана, Гизо, Фейербаха, Гегеля и других. Он
жадно следил за развитием мировой общественной
мысли.
В университетские годы Чернышевский ознакомился
с произведениями Гегеля и Фейербаха. К оценке их
философских систем и теорий Чернышевский, повторяем, был
подготовлен всем предыдущим развитием русской
общественной мысли, статьями и произведениями Белинского
и Герцена.
1 Речь идёт о статьях Белинского. — М. Р.
2 'Я. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. I, 1939,
стр. 127.
29
В предисловии к третьему изданию «Эстетических
отношений искусства к действительности» (1888)
Чернышевский говорит о том, как он отнёсся к Гегелю, когда
впервые стал читать его, и как русские изложения
помогли ему истолковать Гегеля «в духе левой
стороны».
Автор «Эстетических отношений», говорит о себе
Чернышевский, «был знаком с русскими изложениями
системы Гегеля, очень неполными. Когда явилась у него
возможность ознакомиться с Гегелем в подлиннике, он
стал читать эти трактаты. В подлиннике Гегель
понравился ему гораздо меньше, нежели ожидал он по
русским изложениям. Причина состояла в том, что русские
последователи Гегеля излагали его систему в духе
левой стороны гегелевской школы. В подлиннике Гегель
оказывался более похож на философов XVII века и даже
на схоластиков, чем на того Гегеля, каким являлся он в
русских изложениях его системы» К
В своих юношеских дневниках Чернышевский отмечает
положительную сторону гегелевской диалектики, которую
он видит в принципе развития, изменения. Он пишет, что
диалектическая теория развития «сознана веком» и
приложена к объяснению некоторых сторон жизни. Эта
теория подкрепляет его в мысли, что если всё развивается,
если развивается природа, то и идея социализма не
беспочвенна, ибо общественное развитие, как и природа,
порождает новые формы жизни.
Интересна его запись в дневнике, показывающая,
насколько глубоко осознал он уже к тому времени
значение применения диалектики к общественной жизни.
Когда я буду, записывает он, «доказывать общую
мысль, что всё развивается, происходит через развитие...
и буду ссылаться на все эти примеры, то собственно это
не доказательство настоящим образом, а указание, что
эта мысль уже сознана веком в известных частных
случаях и приложена по мере возможности и что всё должно
быть едино, по единой мере и весу должны мы смотреть
на всё, — там признаёте это, следовательно, должны при-
1 Н. Л Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 411—412.
30
знавать и здесь. Таково стремление идей века, и поэтому
моя идея превозможет, будет для вас- (а может быть и
навсегда) истина» *.
Но от Чернышевского вместе с тем не ускользает
слабая и реакционная сторона гегелевских воззрений.
Гегель вызывает в нём глубокую антипатию своим схола-
стицизмом, своими робкими выводами, боязнью
отрицания существующих общественных порядков. «Особенного
нечего «е вижу (в Гегеле.—М. Р.), т. е, что в
подробностях везде, мне кажется, он раб настоящего
положения вещей, настоящего устройства общества»2.
Чернышевский отмечает «нежное снисхождение к
существующему» 3 со стороны Гегеля. Великий русский
революционер не мог примириться с «филистерскими немецкими
идеалами» Канта и Гегеля. Позже эти мысли
Чернышевского о гегелевской философии отольются в ясную и
чеканную форму.
О Фейербахе, как материалисте, Чернышевский всегда
отзывался с теплотой. Фейербах его увлёк критикой
идеалистической философии, разоблачением её антинаучной,
враждебной разуму, сущности. В предисловии к третьему
изданию «Эстетических отношений искусства к
действительности» Чернышевский указывает, что, прочитав «одно
из главных сочинений Фейербаха», он «стал
последователем этого мыслителя».
Хотя Чернышевский скромно говорил о себе как о
«последователе», он пошёл дальше Фейербаха и, как об этом
будет ещё речь впереди, сумел преодолеть многие
недостатки и слабости его философии.
При чтении Фейербаха у Чернышевского на первых
порах происходит некоторая внутренняя борьба по
вопросу о боге. Человек, рассуждает он в 'дневнике,
воспринимает сущность другого человека по образу и
подобию своему; стало быть, и образ бога он, как говорит
Фейербах, создаёт соответственно своей собственной
сущности. Но следует ли из этого, что бог — лишь наше
1 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. I, 1939,
стр. 194.
2 Там же, стр. 231.
3 Там же, стр. 232.
31
творение? Ведь от того, что я по-своему воспринимаю
сущность Гёте или Гоголя, последние не перестают
объективно существовать, их объективная сущность не
меняется. Так и с богом. Однако эта внутренняя борьба
продолжается недолго, и вскоре Чернышевский признаёт
себя, сначала робко, а затем решительно и твёрдо
сторонником, последователем материализма. В дневнике
не отражён подробно процесс перехода его на
материалистические позиции, но именно в университетские годы,
а затем >в Саратове во время непродолжительной
педагогической деятельности Чернышевского у него
вырабатываются материалистические взгляды. От этих взглядов
он не отступает ни на шаг в своей трудной и полной
опасностей деятельности. Первая же его большая работа,
с которой он выступил на общественной арене, —
«Эстетические отношения искусства к действительности» —
была смелым вызовом идеализму и открытым
провозглашением философского материализма.
В 1853 году Чернышевский снова в Петербурге, где
он становится «сотрудником, а затем фактическим
руководителем журнала «Современник», в котором и
печатаются его работы. В Петербург Чернышевский приехал
с прочно оформившимися философскими и
политическими убеждениями, с мыслью о близости революции и
непоколебимым решением принять в ней участие. «Меня
не испугает ни грязь, ни пьяные мужики с дубьём, ни
резня», — говорит он. Его настроение и отношение к
действительности, его мысли и идеи, с которыми он, ставши
зрелым, самостоятельным человеком, бросился в
водоворот революционной борьбы, можно выразить
знаменитыми некрасовскими строками:
Не может сын глядеть спокойно
На горе матери родной,
Не будет гражданин достойной
К отчизне холоден душой,
Ему нет горше укоризны...
Иди в огонь за честь отчизны,
За убежденье, за л1обовь...
Иди и гибни безупречно.
Умрёшь недаром... Дело прочно,
Когда под ним струится кровь.
32
В Петербурге Чернышевский окунулся в
литературную и революционную деятельность. Он становится
идейным вождём и вдохновителем передовых людей
России. Со страниц «Современника» звучит его
мужественный голос, призывая к ненависти против
крепостничества, будя в сознании людей благородное стремление
освободить народ от угнетателей. Статьи и научные
труды Чернышевского по вопросам литературы и эстетики,
политической экономии, истории, философии
формировали материалистическое и революционное
мировоззрение молодого поколения, бичевали идеологию и тактику
буржуазно-либеральных реформистов, готовили к
штурму отжившего строя.
Любовь Чернышевского к родной стране, её
угнетённому народу не могли сломить и хотя бы на
мгновенье поколебать ни арест, последовавший в 1862 году,
ни многие годы пребывания на царской каторге и а
ссылке.
3 М. Розенталь
е
Ленин в своё время отметил, что у русской передовой
мысли имеется солидная материалистическая традиция.
В создании этой традиции первостепенная роль
принадлежит Чернышевскому. «Не говоря уже о Г. В.
Плеханове, — писал Ленин, — достаточно назвать
Чернышевского, от которого современные народники
(народные социалисты, с.-р. и т. п.) отступали назад нередко
в погоне за модными реакционными философскими
учениями, поддаваясь мишуре якобы «последнего слова»
европейской науки и не умея разобрать под этой
мишурой той или «ной разновидности прислужничества
буржуазии, ее предрассудкам и буржуазной
реакционности» 1.
Насколько высоко ценил Ленин Чернышевского как
материалиста, свидетельствует известное ленинское
высказывание в «Материализме и эмпириокритицизме»:
«Чернышевский — единственный действительно великий
русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до
88-го года остаться на уровне цельного философского
материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев,
позитивистов, махистов и прочих путаников» 2.
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. XXVII, стр. 180, 183.
2 В. И. Ленин, Сочинения, т. 14, изд. 4-е, стр. 346.
34
Действительно, Чернышевский был непоколебим в
своих материалистических взглядах. Через всю свою
сознательную жизнь он пронёс знамя философского
материализма, не запятнав его никакими уступками
идеализму. Его материализм свободен от некоторых
недостатков, характерных, например, для материалистических
воззрений Герцена.
Герцен, как мы уже указали, дал резкую критику
идеЯйизма, выступив ещё в начале 40-х годов под
знаком философского материализма. Он зло и остроумно
высмеял необоснованные претензии идеализма подчинить
природу идее, доказать приоритет сознания перед
материей. Вспомним блестящие строки из письма Герцена к
Н. П. Огарёву от 1 (13) января 1845 года:
«Напрасно сознательная мысль хочет стать перед
природой, как ргшз (т. е. первоначальное. — М. Р.). Это
логическая перестановка, логика результата... Логика
хвастается тем, что она а рпоп выводит природу и
историю. Но природа и история тем велики, что они не
нуждаются в этом: ещё более — они сами выводят логику
а роб1епоп» \
Замечательной стороной материализма Герцена было
стремление устранить метафизическую ограниченность
старого материализма. В мире, писал Герцен, нет
абстрактных застывших вещей, «а есть процесс, а есть
взаимодействие, борьба бытия и небытия...»2.
Он справедливо видел недостаток механистического
материализма в недооценке активной роли мысли, сознания.
Он хотел соединить философское учение старого
материализма о природе с признанием великого значения
человеческой мысли в истории. При этом к человеческому
сознанию он подходил диалектически, говорил о нём как
о новом качестве «социального человека». Лишь
социология способна, на его взгляд, объяснить мысль
«социального человека». «Социология вырвет человека из
анатомического театра и возвратит его истории» 3.
1 А. И. Герцен, Избранные философские сочинения, стр.
229.
2 Там же.
3 Там же, стр. 347.
35 3*
Однако, правильно видя некоторые недостатки
старого материализма, Герцен склонен был отождествлять
метафизический материализм с материализмом вообще,
он говорил об «односторонности» и материализма и
идеализма, о необходимости слияния их «в одно стройное
понимание истины» (см. «Письма об изучении природы»,
«Публичные чтения г-на профессора Рулье»).
У Чернышевского материализм выступает как
непримиримый антипод философского идеализма и
утверждается в качестве единственно научной современной
теории. В этом смысле Чернышевский сделал
значительный шаг вперёд в развитии философского материализма
в России. Блестяще, с большим уменьем он отстаивает
материализм от всяких нападок и в свою очередь
наносит разящие удары по идеализму, какие бы ухищрённые
и завуалированные формы тот ни принимал. Борьба,
которую он ведёт за философский материализм против
идеализма, отличается глубоким революционным
содержанием. В первых же строках «Антропологического
принципа в философии» — произведения, специально
посвященного Чернышевским изложению овоих
материалистических взглядов, он показывает связь между философией
и политической борьбой.
«Политические теории, — пишет он, — да и всякие
вообще философские учения создавались всегда под
сильнейшим влиянием того общественного положения, к
которому принадлежали, и каждый философ бывал
представителем какой-нибудь из политических партий,
боровшихся в его время за преобладание над обществом,
к которому «принадлежал философ» х.
Применяя к современности этот взгляд на
социальную и политическую сущность философии,
Чернышевский говорил, что философский идеализм служит
выражением интересов тех партий, которые пуще всего
боятся общественных перемен, тогда как философский
материализм является знаменем политических партий,
заинтересованных в изменении существующих
порядков.
1 Н. Г, Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 44.
36
Чернышевский не только теоретически понимал
политическую роль философии. Он на собственном опыте
чувствовал и видел, как много «итей связывает её с
политикой, с классовой борьбой. Материалистические
принципы, отстаивавшиеся им, подвергались, как мы это
покажем в специальной главе, резким нападкам со стороны
всякого рода ретроградов и реакционеров в России и
были предметом ожесточённой классовой борьбы. У
Чернышевского философский материализм в том виде, как
он его понимал, был основной идеей, которой
проникнуты многие его политические и теоретические выводы.
Его материализм питал его революционные стремления,,
его революционные стремления укрепляли его
материалистические позиции.
Эту особенность мировоззрения великого русского
материалиста нужно иметь в виду, чтобы верно установить
его отношение к Фейербаху. Сам Чернышевский
отзывался о Фейербахе с большим уважением, считая его
единственным для своего времени крупным
представителем научной линии в философии. Но на самом деле
материализм Чернышевского был значительно выше
материализма Фейербаха.
Достаточно говорит за это один уже революционный,
воинствующий характер материалистической
философии .Чернышевского, открыто провозгласившего её связь
с борьбой за интересы угнетённого народа.
Несомненно, ряд черт антропологического
материализма, как увидим, роднит Чернышевского с
Фейербахом. Но было бы глубочайшей ошибкой отождествлять
их философские взгляды, как это делает, например,
Плеханов. Чернышевский сознательно разрабатывал
философию, которая, на его взгляд, должна была осветить пути
практического изменения существующего мира, и прежде
всего общественною строя в России. Его
материалистические воззрения были результатом самостоятельного
обобщения успехов новейшего естествознания.
Отсюда и коренное различие в ряде кардинальных
вопросов между философией Фейербаха и философией
Чернышевского.
Чернышевский был революционером и политиком,
прекрасно понимавшим, что без политической, револю-
37
ционной борьбы нельзя и шагу сделать в развитии
общества. Фейербах был созерцательным материалистом,
отрицавшим политическую и революционную борьбу.
Чернышевский с гордостью называл себя
материалистом. Фейербах отвергал понятие материализма как
ненаучное, хотя он и стоял на материалистических
позициях.
Чернышевский сумел понять важность диалектики и
глубоко осветить ряд её положений. Фейербах отрицал
диалектику.
Чернышевский внёс сильную материалистическую
тенденцию в своё понимание человеческой истории.
Фейербах был чистейшим идеалистом в своих
социологических воззрениях.
На Чернышевского оказало огромное воздействие
революционное движение масс в 1848 году, он жадно
следил за каждым поворотом исторических событий и
философски обобщал их. На воззрения Фейербаха эти
события не оказали влияния. Классовую борьбу он
пытался заменить «всеобщей любовью», «примирением»
классов.
Здесь указаны только некоторые различия,
существующие между этими двумя философами. В
последующем изложении мы ещё будем иметь возможность
проводить параллель между ними.
'Каковы же основные положения философского
материализма Чернышевского? Чернышевский прежде всего
резко разграничивает материалистическое направление
в философии и идеалистическое. Его произведения,
письма содержат глубокую самостоятельную критику
идеализма. В истории философии Чернышевский производит
отбор прогрессивных материалистических традиций,
продолжением которых, на его взгляд, должна явиться
современная ему материалистическая философия. При этом
он нисколько не игнорирует и ценных идей, выраженных
в фантастической форме в идеалистических системах.
В работах Чернышевского мы находим чрезвычайно
интересное и меткое определение гносеологических
корней философского идеализма. Эти корни Чернышевский
видит в том, что человек переносит собственные свои
свойства сознательного существа на всю природу. Чело-
38
век контролирует сознательно, с помощью своих чувств
и идей, все свои поступки. Он настолько свыкся с этой
связью между своими поступками и своим сознанием, что
не может представить себе, чтобы вообще всякие явления
не были причинно обусловлены каким-нибудь подобием
сознания, мысли, чувства. Поэтому он склонен
одухотворять природу, наделять её некоей внутренне присущей ей
духовной силой.
В своём «Критическом взгляде на современные
эстетические понятия» (статья опубликована только в
1924 году) он следующим образом разъясняет источники
идеалистического взгляда на мир:
«Простому человеку надобно, чтобы везде и всё было
так, как у него; иначе он ничего не поймёт. Такими
глазами простой человек (если угодно, назовём его
дикарём) смотрит на природу: ему всё в ней представляется
так, как бывает у него. Если он идёт — он спешит куда-
нибудь по делу или к приятелям; течёт река — это она
тоже хочет -куда-нибудь пробраться; к кому он
оборачивается, на того он смотрит; цветы оборачиваются к
солнцу — это они хотят любоваться на него; человек кричит,
когда ему больно; дерево скрипит, ломаясь, — это оно
тоже кричит от боли: как же иначе? Человеку больно
будет, если у него сломить руку, а дереву будто не
больно, когда у него ломают сук?.. Одним словом: неразвитой
человек видит в природе что-то похожее на человека,
или, выражаясь технически, вносит в природу
антропоморфизм, предполагает в «ей жизнь, похожую на
человеческую жизнь; река у него живое существо, лес — всё
равно, что толпа народа. Когда человек что-нибудь
сделает— он хочет привести в исполнение... какую-нибудь
мысль; стало быть, и природа, когда производит
что-нибудь, приводит в исполнение, осуществляет какую-нибудь
свою мысль... Вот каким образом возник взгляд на
природу, который выразился в философии странною
аксиомою: «всё существующее есть осуществление идеи».
Неправда ли, смешной и ребяческий взгляд?» 1
В другом месте Чернышевский показывает, как уже
не «дикарь», не простой человек, а «образованный»
1 Н. Г. Чернышевский, Статьи по эстетике, 1938, стр. 178.
39
человек, философ приходит к мысли о господстве, в
природе идеи.
Чернышевский находит корень философского
идеализма в преувеличении того субъективного элемента,
который неизбежно содержится в наших чувствованиях,
в процессе мышления. Философы раздувают этот
элемент настолько, что весь мир превращается у них в
субъективное представление, в идею.
В статье «Характер человеческого знания» (1885)
Нернышевский так изображает этот процесс
преувеличения субъективного элемента в познании природы: «В
наших чувственных восприятиях вообще довольно велика
примесь соображений; софистическая аргументация
ведёт доверчивого всё к большему и большему
преувеличению роли субъективного элемента в чувственных
восприятиях, всё к большему и большему забвению того, что
не все чувственные восприятия подходят под класс
имеющих в себе примесь соображения» *.
В этом всё большем и большем преувеличении
субъективного элемента ощущений или понятий — действительно
глубочайший гносеологический корень идеализма.
Но Чернышевский, как мы уже говорили, не
ограничивается установлением одних
теоретико-познавательных корней идеализма, а вскрывает и социальные корни
его, показывает связь между идеализмом и
определёнными политическими тенденциями.
Эти социальные корни он ярко вскрывает в одном из
писем <к сыновьям на примере идеализма Сократа и
Платона. Идеализм, говорит он, — враг научной истины. Вот
почему идеализм как нельзя лучше импонирует
политическим реакционерам.
По поводу Сократа он пишет: «Он был учитель и друг
Алкивиада, бессовестного интриганта, врага своей
родины. И был учитель и друг Крития, перед которым сам
Алкивиад — честный сын своей родины. А Платон хотел
вести дружбу с Дионисием Сиракузским. — Понятно:
людям с такими тенденциями не всякая научная истина
могла быть приятна» 2.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 148—149.
2 Там же, стр. 535.
40
Чернышевский беспощаден к философскому
идеализму Канта и Гегеля и, разоблачая его, доказывает
взаимозависимость, существующую между их
философским идеализмом и половинчатостью, «мелкотравчато-
стью» их воззрений вообще. Он с иронией говорит об
идее «трансцендентальных» философов, «которая, сама
ни от чего не происходя и не завися, производит всё» *.
В философии Канта он видит двойственность её
начал: материалистическое начало и идеалистическое.
В этом отношении Кант отличается от Фихте:
субъективный идеализм Фихте довёл идеалистическое начало
Канта до логического конца, а субъективный идеализм для
Чернышевского равнозначен «сумасбродству». «Система
>Канта, — пишет он, — в прах разбита уж и системою
Фихте, человека добросовестно ставшего на точку
зрения, на которую лишь для фокусничества становился
временами Кант, на точку зрения «идеализма»; — вышло:
система Канта—мелкотравчатая, трусливая система; а
система самого Фихте? Честная; логичная; но —
совершенно сумасбродная» 2.
Чернышевский зло высмеивает тех, кто вместе с
Кантом утверждает априорность и трансцендентальность
понятий пространства, причинности и т. п., их
независимость от материального мира. Он показывает служебную
роль кантовской философии, боявшейся до конца
развить следствия, вытекавшие из признания
объективного существования «вещей в себе».
По поводу априорных форм познания у !Канта
Чернышевский пишет: «Эти «формы» придуманы Кантом для
того, чтобы отстоять свободу воли, бессмертие души,
существование бога, промысл божий о благе людей на
земле и о вечном блаженстве их в будущей жизни, —
чтобы отстоять эти дорогие сердцу его убеждения от —
кого? — собственно, от Дидро и его друзей; вот о чём
думал Кант» 3.
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 241.
2 Н. Г. Чернышевский, Литературное наследие, т. II, 1928,
стр. 482.
3 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения*
стр. 514.
41
Интересно отметить, как Чернышевский определял
социальные корни кантовской философии и её
двойственности: «Творение ! Канта, — пишет он, — объясняется
тогдашними обстоятельствами положения науки в
Германии. Это была неизбежная сделка научной мысли с
ненаучными условиями жизни» 2.
В критике гегелевского идеализма обнаруживается
такое же непримиримое отношение Чернышевского к
философскому идеализму, к возвышению идеи над
действительностью. Правильные критические положения по
адресу идеалистической системы Гегеля, содержавшиеся в
юношеских дневниках Чернышевского, развёртываются
-в зрелый период его творчества в глубокую критику,
часто напоминающую критику Маркса и его высказывания
о Гегеле.
Чернышевский видит в лице Гегеля мыслителя,
сыгравшего своей диалектической теорией серьёзную роль
в развитии философии, но считает его идеалистическую
систему реакционной, подчёркивает непоследовательность
Гегеля,- противоречие между его общими, т. е.
диалектическими, принципами и выводами из них. «Принципы
Гегеля были чрезвычайно мощны и широки, выводы — узки
и ничтожны: несмотря на всю колоссальность его гения,
у великого мыслителя достало силы только на то, чтобы
высказать общие идеи, но недостало уже силы неуклонно
держаться этих оснований и логически развить из них
все необходимые следствия»3.
В чём же, по мнению Чернышевского, теоретический
корень этой противоречивости Гегеля? Корень этот он
усматривает в гегелевском идеализме. С этим он
связывает и «осторожный либерализм» Гегеля, и его
неспособность сделать все выводы, вытекающие из «начала
прогресса», и возведение всего существующего, включая
даже и мелочные факты, в ранг абсолютной
истины, и кабинетное бесстрастие к «волнениям жизни»,
и т. п.
1 «Критика чистого разума». — М. Р.
2 «Н. Г. Чернышевский в Сибири*, вып. II, стр. 27.
3 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 451.
42
Противоречивость взглядов Гегеля, по
Чернышевскому, вытекает из следующего: с одной стороны, Гегель
признаёт, что истина может существовать только в
конкретных явлениях, а с другой стороны, он приписывает
идее самостоятельное существование. Положение о том,
что истина существует и проявляется только в
конкретных явлениях, пишет Чернышевский, правильно
обращало внимание в сторону действительности, ибо только
в ней — движущие силы развития, только она даёт
твёрдую почву для движения (влерёд, и, следовательно,
только опираясь на неё, можно достигнуть
определённых результатов; но положение о том, что идея
существует сама по себе, превращает реальный мир в
призрачный, реальные дела в идеальные и, следовательно,
обезоруживает человека перед лицом действительности.
В конечном счёте Гегель, заявляет Чернышевский,
понимает действительность односторонним образом: «Она
обнимает собою только духовную жизнь человека, между
тем как вся материальная сторона жизни признаётся
«призрачною»: «человек ест, пьёт, одевается — это мир
призраков, потому что в этом нисколько не участвует дух
его»; человек «чувствует, мыслит, сознаёт себя органом,
сосудом духа, конечною частностью общего и
бесконечного — это мир действительности», — всё* это чистый
гегелизм» *.
Чернышевский видел основной порок гегелевской
философии, как и всякого идеализма, в том, что она
способствует не освобождению, а закрепощению человека,
связывает его по рукам и ногам идеалистическими и
религиозными путами, отвлекает от истинных причин
общественного зла, не вооружает пониманием необходимости
практического революционного воздействия на
действительность. Именно это больше всего подчёркивает
революционер Чернышевский, когда критикует Гегеля.
Он прекрасно видел связь между всей философской
системой Гегеля и его политическим консерватизмом, его
«узкими», «ничтожными», «пошловатыми»,
«филистерскими», реакционными общественными идеями.
1 Я. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 487.
43
Чернышевский своей материалистической критикой
наносил удары по самой сердцевиле гегелевской
философской системы. В статье «О поэзии» он замечает, что
положение Гегеля — «всё действительное разумно, всё
разумное действительно» — часто принуждало Гегеля
придавать важное значение фактам только потому, что
они хорошо подходили под его систему К
Иначе говоря, идеализм, по Чернышевскому, так или
иначе, в той или иной мере освящает существующее, он
консервативен по своему существу и делает человека,
несмотря на безудержный полёт фантазии, бескрылым.
Цель истинной философии — служить жизни, живой
деятельности борющегося народа; ясно, что такое понимание
философии у Чернышевского находилось в полном
противоречии с её пониманием у Гегеля.
«В каждом теоретическом учении, — говорил он, —
соединяются две стороны: отвлечённое понятие об истине
и отношение этого знания к живой деятельности. Гегель
ставит знание первою, почти исключительною целью
своей системы; следствия этого знания для жизни стоят
у него на втором плане» 2.
Если, критикуя крупнейших философов-идеалистов,
Чернышевский относился к ним со всей серьёзностью, то,
имея дело с эпигонами, с мелкими дельцами от
идеализма, со всякими «маленькими великими людьми», чуть ли
не каждый день создающими новые «системы», он
отбрасывал эти взгляды прочь, как негодную ветошь. Огю-
сте 'Конта, Герберта Спенсера, Милля и прочих
позитивистов и неокантианцев он просто называл «знаменитой
мелюзгой». Чернышевский, по словам Ленина, сумел
легко распознать новейшие модные течения позитивистов,
неокантианцев и пр.
Одновременно Чернышевский тщательно
устанавливает свою материалистическую родословную в истории
философии, начиная с Демокрита, и называет себя
приверженцем материалистов: «Я с первой молодости
был твёрдым приверженцем того строго научного на-
* См. Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения»,
стр. 432—433.
2 Там же, стр. 467.
44
правления, первыми представителями которого были
Левкипп, Демокрит и т. д. до Лукреция* Кара» !.
Особенно высоко оценивал Чернышевский
материализм Спинозы, которого он считал предшественником
Фейербаха. Для него не существовало вопроса,
материалист ли Спиноза. Он нисколько не сомневался в том,
что Спиноза был материалистом, и именно за
материалистические воззрения он ставил Спинозу выше самых
крупных философов-идеалистов, включая Гегеля. Ни
Кант, ни Фихте, ни Гегель не обладали, по
мнению Чернышевского, такой силой мысли, как
Спиноза.
Строго разграничивая материалистическую и
идеалистическую линии в истории философии, глубоко критикуя
идеализм, Чернышевский считал себя продолжателем
материалистического направления, единственного
направления, имеющего право, как он говорил, называться
строго научным.
!Каков же, по Чернышевскому, взгляд материалистов
на природу в отличие от взгляда идеалистов?
В той же работе «Критический взгляд на современные
эстетические понятия», которую мы уже цитировали,
Чернышевский пишет:
«Как же в самом деле смотреть на природу? Та^, как
велят смотреть химия, физиология и другие естественные
науки. В природе нечего искать идей: в ней
разнородная материя с разнородными качествами; они
сталкиваются — начинается жизнь природы» 2.
Основным принципом материалистического
понимания мира Чернышевский считал антропологизм,
опирающийся на данные, выработанные естественными науками.
Сущность антропологического принципа с его точки
зрения заключается в отрицании дуализма человека и в
утверждении единства бытия и сознания, материи и духа,
единства человеческого организма. Идеализм
противоречит науке уже по той простой причине, что отрывает один
из элементов человеческого организма — сознание от
всех остальных его элементов. В действительности же
1 «Чернышевский в Сибири», вып. II, стр 26.
2 Н. Г. Чернышевский, Статьи по эстетике, стр. 178—179.
45
все элементы человеческого организма существуют в
единстве и неразрывны.
Чернышевский так формулирует этот основной
исходный пункт своей философии: «Принципом философского
воззрения на человеческую жизнь со всеми её
феноменами служит выработанная естественными науками идея
о единстве человеческого организма; наблюдениями
физиологов, зоологов и медиков отстранена всякая мысль
о дуализме человека» !.
Мы наблюдаем, продолжает Чернышевский, в
человеческой натуре два различных ряда явлений:
материальные и нравственные, идеальные. Не противоречит ли
этот факт установленному естествознанием положению
об единстве человеческого организма?
Чернышевский доказывает, что никакого
противоречия здесь нет. Мир также един, тем не менее он
чрезвычайно разнообразен. Каждый предмет имеет
различные качества, часто ничем не связанные между
собой. Так, например, лёд блестящ и твёрд, деревф имеет
такие разные качества, как способность расти и
гореть.
Но никто не скажет, что эти качества—не
проявление одного и того же предмета. Соединение разнородных
качеств — закон природы. «Но в этом разнообразии
естественные науки открывают и связь — не по формам
обнаружения, не по явлениям, которые решительно
несходны, а по способу происхождения разнородных
явлений из одного и того же элемента при напряжении
или ослаблении энергичности в его действовании»2.
Один и тот же элемент благодаря неодинаковому
количественному напряжению обнаруживается в совершенно
разнородных качествах. Вода при различной температуре
проявляется то как лёд, то как жидкость, то как пар.
Отстаивая идею единства природы и её законов,
Чернышевский справедливо считает эту идею великим
завоеванием науки.
Однако устанавливая с целью подтверждения
истинности философского материализма объективное еДил-
* Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 61.
2 Там же, стр. 63.
46
ство природы, Чернышевский вместе с тем допускает
крупную ошибку, доводя это единство до стирания
качественной границы между неорганической и органической
природой. Между явлениями неорганического мира и
органического такая же разница, на его взгляд, какая
существует между маленькой травкой и огромным деревом, —
«это разница по количеству, по интенсивности, по
многосложности, а не по основным свойствам явления» К Это
только разные состояния «одних и тех же элементов,
входящих в разные химические комбинации по одним и
тем же законам» 2.
Таким образом, подобно всем явлениям природы
разнородность материальных и психических качеств
человека абсолютно не отвергает единства его натуры. Оба
эти качества в человеке едины, ибо это проявления одной
и той же субстанции—(материи.
Таков исходный принцип философского материализма
Чернышевского. И это принцип вполне
материалистический: он обусловливает вывод об единстве материи и
сознания и зависимости сознания от материи. Но это
принцип не диалектического, а антропологического
материализма. Он слишком узок, как говорил Ленин, и
неизбежно сопряжён с ошибками, как только применяется к
общественной жизни человека, к теории познания и т. д.
Антропологический принцип, ставя в центр своих
исследований человека и его физиологические качества и
прежде всего единство материальной и психической
жизни человека, создаёт неправильное представление о
сущности человека. Человек рассматривается как часть
природы — и только. Это, конечно, позволяет
материалистически решить основной вопрос философии — об
отношении мышления к бытию. Но это обедняет реальную
человеческую жизнь и не даёт возможности понять
человека, жизнь его как новое качество, с качественно
новыми закономерностями, управляющими его
существованием. Действительный, реальный человек — не только
часть природы, но и общественное существо, или, как
1 Н. Г, Чернышевский, Избранные философские сочинения»
стр. 69.
* Там же.
47
говорил Маркс, совокупность общественных отношений.
В жизнь человека врывается новый элемент, который
совершенно отсутствует в жизни животных, —
практическая, прежде всего производственная, деятельность.
Человек создаёт орудия производства, с помощью которых
он строит свою жизнь. Поэтому чувствования, сознание
человека имеют под собой практическую общественную
основу. Следовательно, ощущение или сознание нельзя
рассматривать как простой, пассивный отблеск внешнего
предмета; вне практической деятельности и взаимных
общественных "отношений с другими людьми нет
человека, человеческих чувств, сознания.
Именно этого кардинальнейшего, основного элемента
человеческой жизни не знает антропологизм
Фейербаха. Маркс критиковал Фейербаха за то, что он
исходным пунктом своей философии берёт человека
выдуманного, фантастического, созерцающего лишь природу, а
не активно воздействующего на неё и изменяющего в
процессе этого воздействия своё собственное существо.
Маркс писал о Фейербахе: «Он никогда не достигает
понимания чувственного мира как совокупной, живой,
чувственной деятельности составляющих его
индивидов» !; предмет, действительность берётся им «только в
форме объекта или созерцания, а не как
чувственно-человеческая деятельность, практика» 2.
Антропологический материализм видит в человеке,
по выражению Чернышевского, то же, что медицина,
физиология, химия. Естественно, что такая точка зрения на
человека мешает понять действительную сущность жизни
людей, человеческого познания, отличие человеческого
познания от «познания» животных и т. д.
Особенно несовместим антропологизм с научным
познанием законов общественной жизни. Антропологизм
подходит к обществу с точки зрения «нормальной»,
«вечной», «естественной» человеческой природы.
Неудивительно поэтому, что антропологический материализм в
применении к обществу превращается в чистейший
идеализм.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. IV, стр. 35.
2 Там же, стр. 589.
48
Фейербах отдал полную дань антропологизму.
Как увидим в дальнейшем, и Чернышевский отдал
немалую дань антропологическому материализму, когда он
пытался установить некоторые принципы познания, а
также правила, по которым живут в обществе люди. Но
его взгляды были шире и часто выходили за узкие рамки
антропологической философии, рвали её обветшавшие
путы и в ряде пунктов соприкасались с диалектическим
материализмом.
Но всё же переработать старый материализм и
придать ему новую форму Чернышевский не мог. Поэтому
его материализм хотя и ушёл от старого,
метафизического материализма вперёд, всё же остался в пределах
домарксовского, т. е. не диалектического материализма.
Чернышевский,, как это будет видно в главе о
диалектике, сумел понять всю важность диалектического
подхода к действительности и дал в ряде вопросов образцы
такого подхода, однако пронизать целиком свой
материализм диалектикой" разрушить до конца
антропологические, т. е. метафизические, оковы старого материализма
он не мог. Поэтому и у Чернышевского мы также видим
черту ограниченности, характерную 'для всего
домарксовского материализма: при объяснении природы он стоит на
строго материалистических позициях, но он не может
прочно удержаться на этих позициях, когда речь идёт
о самом человеке, его сущности, о законах общественной
жизни и т. д.
Итак, в решении основного философского вопроса
Чернышевский стоял на твёрдых материалистических
позициях: всё, что существует, есть материя, без материи
нет и не может быть сознания; мысль предполагает
существование внешнего, независимого от сознания предмета.
Ощущение, пишет Чернышевский, непременно
предполагает существование двух элементов: «во-первых, тут
есть внешний предмет, производящий ощущение,
во-вторых, существо, чувствующее, что в нём происходит
ощущение» !.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 102.
4 М. Розенталь
49
Мы видели, что, по Чернышевскому, разнородность
и качественное (многообразие действительности
происходят из «одного и того же элемента», находящегося в
различных состояниях «энергичности своего действования».
Этим общим элементом является материя. То, что
существует, называется материей, говорит Чернышевский.
«Мы видим,—«пишет Чернышевский, — горы,
равнины; на горах и на равнинах видим камни, глину, песок;
мы видим леса, поля; в лесах видим деревья, на деревьях
листья; на полях видим траву, цветы; в лесах, на полях
видим млекопитающих, птиц; всё это и подобные им
предметы и живые существа — предметы и существа,
изучаемые естествознанием. Оно подводит все эти
предметы и существа под общее понятие существ
материальных и на своём техническом языке выражается о
них, что они — разнообразные комбинации материи» !.
Одинаковость предметов, единство их, следовательно,
состоит в том, что они материальны, и это одинаковое
в предметах называется материей.
Материя не находится в состоянии неподвижности,
постоянства. Чернышевский рассматривает материю как
элемент, которому органически свойственно движение. .
Основной и наиболее общей формой движения
материи Чернышевский считает химический процесс. Как
простые, так и сложные химические процессы «имеют
очень сильную наклонность существовать постоянным
возникновейием, возрастанием, обновлением и, наконец,
уничтожаться среди обыкновенных обстоятельств, так
что существование предмета, состоящего из таких
комбинаций, состоит в беспрестанном возобновлении частей и
представляется непрерывным химическим процессом» 2.
Движение материальных частиц не прекращается ни
на «мгновение. Покой, кажущийся абсолютным,
обманчив. Существует лишь различие между состоянием тел,
находящихся в медленном и незаметном химическом
процессе и в быстром и заметном: бревно, если и не будет
зажжено, всё равно истлеет.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 488—489.
2 Там же, стр. 65.
50
Философское понятие движения материи служит для
Чернышевского твёрдым руководящим началом,
позволяющим ему научно расценивать те или иные
естественные теории. Подобно Энгельсу, он категорически
возражает против тех учений естествоиспытателей,
которые из закона превращения энергии делали
неправильный вывод о неизбежности конца вселенной и
превращении её навсегда в «мертвенную массу». Доводы,
приводимые Чернышевским против этого взгляда, могут
служить образцом диалектической гибкости его ума,
глубокого понимания основных философских проблем
науки.
«Если бы, — пишет Чернышевский, — могло настать
когда-нибудь такое состояние (т. е. прекращение
движения материи. — М. Р.), оно было бы уже наставшим с
бесконечно давнего прошлого. Это аксиома, против
которой нет никаких возможных возражений. Если какой-
нибудь ряд фактов, не имеющий начала, имеет конец,
то как бы ни был длинен этот ряд, конец его уже
должен был настать в бесконечно далёком прошлом. Ряд
фактов, не имеющих начала, может просуществовать
до какого-нибудь определённого момента времени лишь
в том случае, если он не может иметь конца; если бы оц
мог иметь конец, он кончился бы раньше всякого
данного момента времени. Формула, предвещающая конец
движению во вселенной, противоречит факту
существования движения в наше время. Эта формула
фальшивая» 1.
В этой связи следует заметить, что Чернышевскому
вообще принадлежит крупная заслуга постановки и
правильного решения вопроса о взаимоотношении
философии и естествознания. В критике позитивистских,
неокантианских и прочих идеалистических течений, имевших
влияние на естествознание, Чернышевский выступает как
непримиримый борец против вредного для науки
соединения естествознания с философским идеализмом. Мысли
и рассуждения его нередко напоминают некоторые
положения Ленина по этому предмету, в частности ленинское
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 435— 496.
51
4*
разграничение философского и физического понятия
материи, данное в «Материализме и
эмпириокритицизме».
Чернышевский ярко освещает роль философии в
развитии научного естествознания, доказывает всю
пагубность идеалистической философии для
естествоиспытателей. Он говорит, что с натуралистами, любящими
«щеголять в качестве философов» и оказывающимися в плену
у идеалистов, происходит «маленькое бедствие»: «они не
утрачивают рассудка», они лишь попадают «в руки
недобросовестных людей». В письмах к сыновьям
Чернышевский выражается о таких натуралистах менее
академическим способом. Он принуждён, пишет
Чернышевский, третировать этих уважаемых в учёном мире
естествоиспытателей за их невежественную болтовню
философского содержания как недоучившихся
школьников.
Указывая, что только материалистической
философией можно руководствоваться в исследовании природы,
Чернышевский не жалеет резких красок для
изображения естествоиспытателей, попадающихся на удочку
идеалистов. Он смеётся над натуралистами,
щеголяющими «теперь перед публикою в шутовском наряде,
которым наградили их за их невежество Беркли, Гьюм
и Кант, — мыслители, отрицавшие естествознание» *.
С помощью Беркли и Канта естествоиспытатели
превращают «в мираж» все предметы естествознания.
В новейших течениях буржуазной философии
Чернышевский сумел без труда разглядеть их абсолютную
враждебность науке. Он видел, что корень слабости
многих и многих естествоиспытателей — в их неумении
философски обобщать получаемые ими фактические данные,
в их готовности попасть в сети идеализма.
«А что будет, — писал он в письме к сыновьям 1
марта 1878 года, — если натуралисты попадутся в переделку
мыслителям, отрицающим самый предмет
естествознания, вещество, — и отрицающим законы природы, — то
есть, отрицающим, между прочим, все формулы
астрономии, физики, — отрицающим не только Ньютона, —
1 «Чернышевский в Сибири*, вып. III, стр. 85.
52
всего Ньютона, целиком, — не только Ньютона и
Кеплера, но и Коперника,—каковы-то молодцы выйдут из
этой переделки натуралисты? Они выйдут из неё
оплёванные и одураченные» К
Чернышевский доказывает, что естествоиспытатели,
идущие за идеалистами, за Платоном и Кантом,
подобны тем, кто подрубает сук, на котором они
держатся.
«Помните сказку об умном мужике, — пишет
Чернышевский, — усердно рубившем сук, на котором уселся?
Этот мужи-к, уму которого дивились проезжие и
прохожие, — несомненно «общий предок» всех тех
философствующих по Платону и Канту натуралистов» 2.
Все эти мысли Н. Г. Чернышевского нашли
выражение в его письмах к сыновьям. Эти письма имеют
огромный философский интерес; они были единственной
формой, в которой великий мыслитель имел возможность,
находясь в ссылке, беседовать на философские темы.
В письме от 8 марта 1878 года он со свойственным ему
юмором говорит о том, что он, не специалист по
естествознанию и математике, может и должен поучать
специалистов-естествоиспытателей:
«Милые мои дети, вашему отцу тяжело и больно
говорить о большинстве натуралистов и, в данном деле, по
преимуществу о большинстве математиков так, как
говорит он. Но, — .как быть! Эти господа вынуждают его
к тому. Всему должна быть граница. Должна она быть
и невежеству специалистов. И у всякого рассудительного
человека есть граница уступчивости и
снисходительности. И, наперекор желанию вашего отца, он принуждён
поставить вопрос: до какой степени понятны
большинству господ великих математиков нашего времени
простейшие, фундаментальнейшие из специальных научных
истин по их специальной науке — математике?» 3.
Острыми словами бичует Чернышевский специалистов
науки, отгораживающихся от «здравого смысла обще-
1 «Чернышевский в Сибири», вып. III, стр. 84.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 537.
3 Там же, стр. 500.
53
ства», от единственно научной философии, выработанной
историей, и преувеличивающих значение своих формул,
придающих им характер самодовлеющих истин. «Всё, всё
в астрономии, — пишет он, — лишь формулы,
двухаршинные формулы, испещрённые греческими сигмами
громадного шрифта и миньятюрными штучками всяческих
алфавитов в два, в три, в четыре этажа одни над
другими; — формулы, от которых трещат головы и у них
самих, записных специалистов по математике, и притом
необыкновенно умных людей. Они одни тут
компетентны; публике остаётся лишь слушать, дивиться и
принимать на веру дивные вещания их, гениальных
мудрецов» !.
Чернышевский беспощадно критикует тех
натуралистов, которые не видят за математическими формулами
реального мира, реальных отношений вещей. Они не
только дают факты, но и философски обобщают их,
однако, с точки зрения идеалистической философии. И
потому они, специалисты, проявляют невежество в области
своей специальности. И потому, делает он вывод,
«простые люди», не математики и астрономы, но стоящие на
точке зрения единственно научной и «здравой»
философии — материалистической философии, — выше на голову
самых крупных специалистов даже в собственной
области последних и имеют силу поправить их. Когда,
говорил Чернышевский, такой крупнейший специалист, как
Гельмгольц, утверждает, что «геометрические аксиомы,
взятые сами по себе, вне всякой связи с основами
механики, не выражают отношений реальных вещей», то не
специалист может ему с полным правом заявить:
«Душенька мужичок, заврался ты. Не смыслишь ты,
ничего не смыслишь ни в механике, ни в геометрии. —
Треугольник сам по себе неужели ж не треугольник?
И неужели ж у него не три угла? А аксиомы, это —
элементы, известная комбинация которых даёт треугольник.
Как же они сами по себе не выражают «отношений
реальных вещей»?» 2
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 524.
2 Там же, стр. 513.
54
Приводя слова Гельмгольца о том, что на аксиомы
геометрии нужно вместе с 'Кантом смотреть как на
«трансцендентально данные формы интуиции», т. е. как на
существующие независимо от объективного мира,
Чернышевский обрушивается градом насмешек по адресу этого
крупного естествоиспытателя, оказавшегося на поводу у
идеалиста:
«Душенька, ни математику, ни вообще натуралисту
непозволительно «смотреть» ни на что «вместе с Кантом».
Кант отрицает всё естествознание, отрицает и реальность
чистой математики. Душенька, Кант плюёт на всё, чем ты
занимаешься, и на тебя. Не компаньон тебе Кант. И уж
был ты прихлопнут им, прежде чем вспомнил о нём» *.
То же он говорит по поводу другого математика —
Гауса.
«Побывавши в переделке у Канта, Гауе дошёл до
того, что сомневался в аксиомах элементарной геометрии,
и нагородил бессмысленную чепуху по элементарнейшему
вопросу элементарной геометрии. — Я поправлю его.
Он — математик, какого другого не было после него, —
он оказался невеждою в математике сравнительно со
мной; — да, со мной. Не мудрено: Кант встряхнул его так,
что у него помутились мысли. Он мог бы в таком
расстройстве мыслей отречься и от таблицы умножения. Вы
увидите: это смех и жалость» 2.
Приведённые высказывания Чернышевского не
утеряли своей остроты, своей злободневности и в настоящее
время. Современные буржуазные естествоиспытатели
сплошь и рядом черпают теоретические идеи для
обобщения новейших данных науки из мутного источника
шарлатанской философии так называемых прагматистов,
персоналистов, интуитивистов и тому подобных эпигонов
Канта, Гегеля, Юма и Беркли.
Как и многие их предшественники, современные
буржуазные учёные из величайших достижений квантовой
механики, теории относительности, атомной теории
делают выводы об отсутствии объективной причинности, о
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 314.
2 «Чернышевский в Сибири», вып. III, стр. 85.
55
«свободе воли» атома, об априорности понятий
пространства и времени и т. п.
Все эти вопросы во всей их полноте, на новой
философской основе — основе марксистской философии —
поставит в дальнейшем Ленин в своём гениальном
произведении «Материализм и эмпириокритицизм». Заслуга
Чернышевского — и эту заслугу Ленин отмечает — заключается
в том, что он со всей остротой видел значение этих
вопросов и сумел дать им единственно правильное в то время
материалистическое истолкование.
Чернышевский нетерпимо относился к малейшей
попытке под видом новой естественной теории протащить
отрицание материи, поставить под сомнение объективное
существование внешнего мира. И критерием в этих
случаях служит для него разграничение, как мы бы сейчас
выразились, философского определения материи и
физического.
«Всё, что несогласно с простенькою, вовсе
простенькою истиною, первым из наиболее известных
истолкователей которой был Левкипп, — то всё не правда. И я
проверяю этою простенькою истиною всякую теорию в
естествознании ли, в другом ли каком отделе наук» 1.
Конкретные учения и теор.ии, объясняющие природу,
рассуждает Чернышевский, могут меняться и меняются,
среди них могут встречаться теории более истинные и
совершенно вздорные, но непреходящий характер имеет
одна истина — истина материализма.
«Прав ли Коперник, или Ньютон, или Лаплас, это ни
мало не занимательно лично для меня. Лично для меня
важно лишь то, что прав Левкипп, или, — чтобы говорить
о современной Лапласу науке, — что прав Гольбах.
А Левкипп одинаково прав, если б и не прав был
Архимед. Истина, которую разъяснял Левкипп, шире и глубже
хоть и великих, хоть и фундаментальных открытий
Архимеда. И Гольбах прав, независимо от того, правы
ли Коперник и Галилей, и Кеплер, и Ньютон, и
Лаплас» 2.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 529.
2 Там же.
56
Может быть, спрашивает Чернышевский,
когда-нибудь в будущем развитие науки опровергнет эту
«простенькую», но глубочайшую -истину материалистов. Нет,
отвечает он, эта истина — верное формулирование самой
природы вещей, она — закон бытия, и «об этом у меня
нет ни опасений, ни забот, ни «пожеланий»: я знаю, что
это всегда, во всём, везде было и будет так» К
Мыслитель, так последовательно и глубоко
отстаивающий «простенькую истину» материализма, может быть
по праву отнесён к величайшим материалистам мира.
1 Я. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения»
стр. 529.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ
С МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКИМИ воззрениями Черны-
шевского тесно связано его понимание характера
человеческого знания. И в этом важнейшем разделе
философской науки он выступает как борец за строго научное
воззрение, не мирящееся ни с какими уступками
антиматериалистическим течениям. Весь пафос своих
выступлений он направляет против идеалистических теорий,
отрицающих возможность познания действительности,
принижающих человеческий разум, оставляющих место для
религии.
В своих философских взглядах на характер и
возможности познания Чернышевский опирался на новейшие
достижения и успехи современного ему естествознания.
Развитие философских материалистических взглядов в
России тесно переплеталось с развитием
естественнонаучных теорий. Это взаимодействие научной философии
и научного естествознания нашло своё отражение в
материалистической теории познания Чернышевского.
У него нет и тени сомнения в том, что человеческое
познание способно правильно отражать
действительность, что ощущение есть результат воздействия
внешнего предмета на органы чувств человека. Основой
правильной научной теории познания он считает призна-
58
ние объективного существования внешнего, независимого
от человека мира. Идеалистические теории,
утверждающие, что человеческое познание не выходит и не может
выйти за рамки наших представлений, неизбежно должны
отрицать существование внешнего мира и человеческого
организма.
«Говорить, — пишет Чернышевский, — что мы имеем
лишь знание наших представлений о предметах, а
прямого знания самих предметов у нас нет, значит отрицать
нашу реальную жизнь, отрицать существование нашего
организма» К
Нашим представлениям и понятиям неоткуда было бы
взяться, если бы не было реально существующего мира,
говорит Чернышевский. Самые общие понятия — лишь
«экстракт из индивидуального»; между понятиями и
предметами внешнего мира существует «такое же
отношение, как между словом и реальностью».
Не случайно русские идеалисты так всполошились,
когда Чернышевский выступил со своими строго
материалистическими взглядами на природу познания. Его
обвиняли в том, что он отождествляет материю и
ощущение, что для него не существует никакой разницы между
физиологическими процессами и ощущениями, мыслью.
Профессор Киевской духовной академии реакционер
Юркевич обвинял Чернышевского в том, что он относит
ощущение к предметам физиологии «наравне с системою
кишёк, мускулов, нервов и т. д.» Это обвинение было
излюбленным способом идеалистов обличить материалиста
в несуществующих грехах, очернить его, выставить его
перед публикой в непривлекательном виде и протащить
свою идеалистическую точку зрения. Истинной причиной
выпадов Юркевича по адресу Чернышевского было то,
что Чернышевский не отделял непроходимой пропастью
материю от сознания, а в соответствии с научным
естествознанием своего времени признавал переход от
материи к сознанию. Юркевич же, подобно всем
идеалистам, защищал точку зрения «несоизмеримости» этих
двух величин. «Эти две величины, — писал он в статье
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 150.
59
против Чернышевского, — то-есть предметы внешнего и
внутреннего опыта, суть... несоизмеримые; научного,
последовательного перехода от одной из них к другой вы не
отыщете»1. Такое обвинение по адресу материалиста
звучит лучше всякой похвалы, и Чернышевский, отвечая
Юркевичу, с гордостью заявлял: да, мне свойственен этот,
с вашей точки зрения, недостаток, но такой же недостаток
можно открыть и у Бэкона, и у Гассенди, и у Локка, т. е.
у всех философов, которые не были идеалистами.
Но Чернышевский не защищается. Он нападает. Он
обвиняет идеалистов в невежестве, в противоречии
очевидным фактам, науке. Его критика релятивизма и
агностицизма, или, как он выражается, иллюзионизма,
принадлежит к блестящим страницам мировой истории
борьбы материализма против идеализма.
Чернышевский был достаточно проницателен, чтобы
быстро раскусить новейшие реакционные течения в
философии, выраставшие во второй половине XIX века, как
грибы, и за флагом «оригинальности» и «новизны»
скрывавшие самый обыкновенный субъективный идеализм.
«Новая форма средневековой схоластики» — так
метко окрестил Чернышевский это движение в
философии. И он сумел не только быстро разобраться в
действительном смысле этого движения, — Чернышевский, как
указывает Ленин, был единственным великим русским
писателем, сумевшим в 50—80-х годах дать отпор
неокантианцам, махистам и прочим «новым» философам
буржуазии и разоблачить антинаучную сущность их
«новейшего» философского вздора в вопросах познания.
Чернышевский тонко вскрывает корни
идеалистического иллюзионизма. Он видит их в отрицании
«реальной жизни», в превращении человека в абстрактное,
фантастическое существо. Идеалист изолирует человека от
реальной жизни и оставляет человеку выпотрошенное,
беспочвенное «я», «о котором нам неизвестно ничего,
кроме того, что оно имеет представления» 2. Естественно,
1 «Русский вестник» № 4, 1861 г. (т. 32), «Литературное
обозрение и заметки», стр. 92.
а И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 150.
60
что человек, оторванный от внешнего мира, ничем не
связанный с ним, не может принимать свои представления
за отражение реально существующих вещей.
Рассуждения идеалистов, пишет Чернышевский, таковы: «То, что
представляется нам как внешний мир, — галлюцинация
нашей мысли; ничего подобного этому призраку не
существует вне нашей мысли и не может существовать.
Нам кажется, что мы имеем организм; мы ошибаемся,
как теперь видим. Наше представление о существовании
нашего организма — галлюцинация, ничего подобного
которой нет на самом деле и не может быть» К
Приведём из статьи «Характер человеческого знания»
отрывок, показывающий, как зло высмеивал
Чернышевский агностиков и релятивистов, стремившихся тем или
иным способом принизить силу человеческого разума и
веру в его способность полно познавать действительность.
«Есть руки у человека, у которого обех руки целы? —
Есть.
— Так ли? — Так.
— По-вашему, так? И по-моему так.
И продолжаем.
— Сколько рук у того человека, у которого обе руки
целы? —Две.
— Здравствуйте, господа. — Это вошёл учёный, один
из знакомых мне учёных. — О чём разговариваете?
— Да вот о том, что у человека, у которого обе руки
целы, две руки.
— По-вашему, это так?
— По-нашему, это так.
— Ры ошибаетесь, господа. Это не так.
— Не так? То как же?
— Вот как: человеку, которому кажется, что обе руки
у него целы, кажется, что у него две руки; и если б ему
было известно, что у него есть руки, то у него было бы
две руки; но есть у него руки или нет, это неизвестно ему
и не может быть известно ни ему, ни кому из людей. Мы
знаем только наши представления о предметах, а самих
предметов мы не знаем и не можем знать. Не зная пред-
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 151.
61
метов, мы не можем сличать с ними наши представления
о них; потому не можем знать, походят ли наши
представления о предметах на предметы. Быть может,
походят; но, быть может, и не походят... Вы теперь видите,
господа, что научная истина так же далека от
невежественного предубеждения, которого держались вы,
предполагая, будто бы нам может быть известно, что у нас
есть руки, как и от фантазёрства тех учёных, которые
утверждают, что у нас нет и не может быть рук» К
Субъективному идеализму в теории познания
Чернышевский противопоставляет свою материалистическую
теорию: человеческое познание, доказывает он, способно
правильно отражать действительность. Чернышевский
считает ощущения, представления, понятия человека
копией предметов, отражением действительности;
философы и натуралисты, заявляющие, что нам известны только
представления о предметах, а не самые предметы, говорят
чепуху. «Это — чепуха,—пишет Чернышевский, — не
имеющая в естествознании ровно никаких поводов к своему
существованию... Мы знаем предметы. Мы знаем их точно
такими, каковы они на самом деле... Наше знание о нашем
ощущении, это — одно и то же с нашим знанием о
предмете» 2. Он приводит пример в доказательство
способности наших ощущений верно отражать
действительность. Мы смотрим на дерево. Другой человек смотрит
на то же дерево. Взглянем в глаза этого человека, и мы
убедимся, что в них дерево изображается таким же,
каким мы его видим. Следовательно, органы зрения верно
отражают воздействующий на них предмет.
В той же статье («Характер человеческого знания»)
Чернышевский формулирует свою мысль так, что ему
можно было бы приписать чрезмерный физиологизм в
подходе к сущности человеческого сознания, что и делают
некоторые исследователи Чернышевского. Он говорит:
«Познавательные силы человека ограничены... Будь
органы наших чувств более восприимчивы и наш разум
более силен, мы знали бы больше, нежели знаем теперь,
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 146—147.
2 Там же, стр. 535—536.
62
и, разумеется, некоторые из нынешних наших знаний
видоизменились бы, если бы наши знания были обширнее
нынешних» К
Конечно, такое положение неверно. Вспомним
ленинскую постановку вопроса: если бы у нас было не пять,
а больше органов чувств, то наши знания были бы
шире? Ленин отвечает на этот вопрос категорическим
отрицанием: нет, не были бы. Малейшая попытка дать
положительный ответ на этот вопрос могла бы оставить
лазейку для агностицизма и релятивизма. У человека
достаточно органов чувств, и органы эти достаточно
восприимчивы, чтобы правильно и полно познавать
действительность. Если они, как и разум человеческий,
ограничены, то корень этой ограниченности нужно искать
лишь в историческом уровне человеческой практики и
знаний на каждом данном этапе общественного
развития. Но каждый новый шаг общества вперёд снимает эту
ограниченность, расширяет возможности человеческого
познания. Развитие общества не имеет пределов, оно
делает и способность человеческого познания безграничной.
Знал ли это Чернышевский? Да, великолепно знал.
Приведённые выше слова его об ограниченности
органов чувств человека остаются изолированными в его
теории познания. Великий русский мыслитель не ставил
никаких границ человеческому познанию. Он понимал,
что наши знания в то или иное время относительны в
силу своей неполноты. Но, на его взгляд, это ничего об-
ц*его не имеет с релятивизмом, так как относительность
знания снимается последующим развитием знания,
которое восполняет пробелы предшествующих ступеней.
При этом само собой разумеется, что каждая новая
ступень по отношению к последующим неизбежно содержит
в себе момент относительности.
Познание действительности рассматривается
Чернышевским как исторический процесс. «Расширение
знаний, — пишет он, — вообще сопровождается
видоизменением некоторых из прежнего запаса их. История наук
говорит, что очень многие из прежних знаний видоизме-
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 157.
63
нились, благодаря тому, что теперь мы знаем больше,
чем знали прежде» !. В этом смысле, познавая что-либо,
человек не должен придавать вечный неизменный
характер своим знаниям. Но, подчёркивая относительность
знания, Чернышевский ни на мгновение не упускает из
виду, что преувеличить, даже малейшим образом,
элемент относительности — значит перейти границу,
отделяющую материалиста от идеалиста. Всё несчастье
идеалистов в том, что они слишком
осмотрительны,—осмотрительны до трусости, до отрицания существования
объективной истины. Материалист в отличие от
идеалиста осмотрителен в определённых границах: он может
и должен сомневаться в том, правильно ли познаны им
те или другие свойства явления, но он не сомневается в
существовании самого явления и в способности познать
его. «Разум велит нам быть осмотрительными, но и
ставит нашей осмотрительности границы, переходя которые
она из разумной осмотрительности превращается в
глупость» 2.
Больше всего Чернышевский опасается того, чтобы
от положения об относительности знаний не был
перекинут мостик к агностицизму и релятивизму. Примеры,
приводимые им, имеют целью доказать, что историческое
развитие познания не отрицает объективной истины, а
углубляет, видоизменяет её. До изобретения термометра
люди знали, что, когда вода закипает, она сильно
согревается, а когда замерзает, она сильно остывает.
Изобретение термометра расширило, видоизменило наши
знания об этом предмете: мы сейчас знаем, при какой
температуре вода закипает и при какой она остывает. Наши
новые знания видоизменили старую истину «лишь тем,
что дали ей определённость, которой не имела она» 3.
В процессе познания мира человека не должны
одолевать сомнения в нашей способности знать предметы, а
также сомнения в их существовании вообще, надо лишь
проявлять осмотрительность и тщательно проверять до-
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 157.
2 Там же, стр. 160с
3 Там же, стр. 157.
64
стоверность наших знаний. Без такой проверки не может
быть науки. Проверив же свои знания, человек должен
смело и твёрдо решить: «В совершенной достоверности
этого сведения тебе нельзя сомневаться, не отрекаясь от
имени разумного существа» К
Большое значение Чернышевский придавал
практике как фактору, устанавливающему достоверность
наших знаний. Это ещё одна особенность русского
мыслителя, поднимающая его выше того, кого он считал
своим учителем, — Фейербаха. Многие исследователи
Чернышевского, в том числе Плеханов, приводя
соответствующие высказывания Чернышевского о роли
практики, делают обычно оговорку, что он понимал
практику антропологически, а не так, как Маркс. Разумеется,
Чернышевский не поднялся до марксистского
понимания общественной практики, как практики главным
образом и прежде всего
общественно-производственной. Но понятие практики у него не имеет узкого,
антропологического смысла. Он понимает её в широком
смысле, как научно-экспериментальную и общественную
деятельность людей; практическая жизнь, говорит он,
обнимает собою материальную, умственную и
нравственную деятельность человека. Практика — критерий
истинности не только в области теории, но и в области
различения, как он выражается, истинных потребностей
человека и фантастических. Практика — этот
непреложный пробный камень всякой теории — должна быть
руководительницей человека в его жизни. «Что
подлежит спору в теории, на чистоту решается практикою
действительной жизни»2. Практика беспощадно
срывает всякую видимость со всего, что искусственно
прихорашивается в интересах обмана; она даёт знать
человеку, где ложь и где истина.
Когда Чернышевский говорит о практике, как
великой разоблачительнице обманов и самообольщений,
то совершенно ясен социальный смысл его критерия
истины. Это была революционная проповедь, ооращён-
1 Я. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 161.
2 Там же, стр. 391.
б м. Розенталь
65
ная к молодёжи, ко всей сознательной части русского
народа. Чернышевский учил не верить прекраснодушной
фразе либералов, убаюкивающей народ, укрывающей от
народного взора настоящего врага. Чернышевский
понимал, что не столько по книжкам научаются люди
распознавать, где их враги и где их друзья, сколько на опыте
самой жизни, когда враги в борьбе вынуждены сбросить
с себя маски и их сущность выступает <в настоящем свете.
Недаром в период так называемого освобождения
крестьян в России Чернышевский, убедившись, что
победа достанется крепостникам, предпочитал, чтобы
«реформу» проводили открытые крепостники, а не их
либеральные защитники, известные своей звонкой фразой.
Устами Волгина из своего романа «Пролог»
Чернышевский говорит: так или иначе реформа будет
крепостнической — осуществят её либералы или помещики;
поэтому, кто будет её проводить, всё равно, даже лучше,
если помещики. Лучше потому, что крестьяне на
горьком опыте, предметном, практическом уроке, который
преподадут им помещики, скорее узнают истину.
Один уже этот пример показывает, какое содержание
вкладывал Чернышевский в своё понимание практики и
её роли в познании истины. Чернышевский высоко
оценивал роль эксперимента в научном познании: «Когда
нам представляется какое-нибудь тело, не имеющее, по-
видимому, известного качества, то надобно употребить
научный анализ для поверки этого впечатления, и если
он скажет, что качество это находится в теле, то надобно
не твердить упорно: наши не вооружённые научными
средствами чувства говорят противное, а надобно просто
сказать: результат, полученный при помощи
исследования предмета с нужными научными средствами,
показывает неудовлетворительность впечатления, получаемого
чувствами, лишёнными нужных в этом деле
пособий» К
Существенным пробелом, в котором действительно
сказалась антропологическая ограниченность материа-
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
гтп. 64,
66
листической теории познания Чернышевского, является
почти полное отсутствие внимания к вопросу о том, как
совершается процесс человеческого познания, к вопросу
о понятиях и их роли в познании и т. п. В
«Антропологическом принципе в философии» даётся лишь общая
характеристика сущности мышления. С точки зрения
Чернышевского, «мышление состоит в том, чтобы из разных
комбинаций ощущений, изготовляемых воображением
при помощи памяти, выбирать такие, которые
соответствуют потребности мыслящего организма в данную
минуту, в выборе средств для действия, в выборе
представлений, посредством которых можно было бы дойти
до известного результата» !.
Совершенно ясно, что «комбинации ощущений» и
есть понятия, обобщающие материал, доставляемый
ощущениями. Но мысль Чернышевского слишком
бледно передаёт действительный процесс человеческого
познания, перехода от ощущений к представлениям и
понятиям и отражения в понятиях действительности. Кроме
того, Чернышевский склонен поставить знак равенства
между процессом познания у человека и процессом
познания у животных. В этом, несомненно, сказалась слабость
антропологической точки зрения, рассматривающей
человека, как произведение природы, и только.
Чернышевский не устанавливает качественного различия между
сознанием человека и животного. Наоборот, он говорит
об одинаковости «теоретической формулы, посредством
которой выражается процесс, происходивший в нервной
системе Ньютона при открытии закона тяготения, и
процесс того, что происходит в нервной системе курицы,
отыскивающей овсяные зёрна в куче сора и пыли» 2.
Разница между этими двумя 'процессами состоит, по
мнению Чернышевского, лишь в их напряжении,
размере, характере внешнего результата и т. п. Конечно, идея
Чернышевского была материалистической — он
стремился показать материальные источники человеческого
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 99.
2 Там же.
67
5*
сознания и близость человека к остальному миру
природы; нам нужно обозреть всю область природы,
говорил он, чтобы дойти до человека.
Но человек не превращается в фантастическое, над
миром стоящее существо, если и не стирать объективно
существующего качественного отличия человеческого
сознания от сознания животных. Чернышевский вполне
•стоит на диалектической точке зрения, когда он как
последовательный материалист доходит до человека
через обозрение всей области природы — неорганической
и органической. Но он перестаёт быть диалектиком,
когда не замечает качественных граней, отделяющих
сознание общественного человека от сознания животных.
В вопросе о познании во всей остроте проявляется
узость антропологического подхода к действительности.
Марксизм показал, что дать верную теорию познания
можно, лишь находясь на высоте материалистической
диалектики и материалистического понимания
общества. Весь старый домарксовский материализм не
способен был дать верную трактовку
теоретико-познавательных проблем. Он мог лишь материалистически решать
основной вопрос о том, что познание есть отражение
внешнего объективного мира, что источник познания
находится в самой объективной действительности,
воспроизводимой нашими ощущениями, понятиями. Но старый
материализм был очень слаб в понимании всей сложности
отражения в человеческом сознании внешнего мира,
законов этого отражения. Этим объясняется то
обстоятельство, что не материалисты, а идеалисты, как
отметил Маркс, развивали активную сторону человеческого
мышления, стремились установить законы познания. Но
они это делали с позиций ненаучной, идеалистической
философии, отрывая сознание от внешнего мира,
извращая действительные законы мышления.
Только диалектический и исторический материализм
сумел впервые в истории философии вполне научно
объяснить сущность процесса человеческого познания,
законы образования и развития понятий, категорий как
форм отражения действительности, вскрыть материально-
производственную основу прогресса человеческого по-
68
знания, роль практики как критерия истины и т. д. Это
был настоящий революционный скачок в развитии
философии, давший человечеству строго научную теорию
познания.
В теории познания Чернышевского мы видим черту
ограниченности, свойственную домарксовскому
материализму: недостаточное внимание к вопросу о процессе
познания, о роли понятий, абстрактного мышления в
процессе познания, о законах формулирования понятий,
категорий и т. д., отождествление человеческого
познания с познанием животных.
Однако, когда речь идёт об этом крупном недостатке
в теории познания Чернышевского, не надо ни на
минуту забывать исторической обстановки, в которой
развивал свою деятельность великий .русский мыслитель^
Борясь за победу философского материализма в
передовой общественной мысли России, он должен был
направлять огонь своей критики против идеалистического
разрыва между человеком и миром животных, против
выделения из этого мира мыслящего человека, как
якобы особого, одарённого сверхъестественными
качествами существа. Историческая задача его была именно а
том, чтобы доказать антинаучность такого
обожествления человека и утвердить материалистическое учение о
сознании. И поэтому, как ни ограниченна его
антропологическая трактовка некоторых вопросов человеческого
познания, взгляды Чернышевского в целом сыграли
исключительно большую роль в развитии русской
материалистической философии и нанесли тяжёлое поражение
господствовавшему в то время идеализму.
Материалистическое учение Чернышевского стало
философским знаменем фаланги революционных борцов,
а также передовых деятелей русского естествознания. Оно
было главным объектом нападения со стороны
реакционных сил русского общества, увидевших в этом учении
подрыв устоев крепостнического, помещичьего строя.
Что это так, показывают ожесточённые споры и
борьба, развернувшиеся вокруг «Антропологического
принципа в философии» — основного произведения, в
котором Чернышевский изложил свои материалистические
взгляды.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
БОРЬБА ВОКРУГ
«АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО ПРИНЦИПА
В ФИЛОСОФИИ».
ПОБЕДА МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКИХ ИДЕЙ
ЧЕРНЫШЕВСКОГО
60-е годы русская общественная мысль была
представлена двумя непримиримыми лагерями: с одной
стороны выступали реакционные философы-идеалисты в
союзе с церковниками, поддерживаемые царизмом, всей
официальной Россией, с другой — передовые люди об*
щества, считавшие пропаганду материализма
неотъемлемой частью своей политической программы.
Материалистические идеи Чернышевского пали на
плодотворную почву. Выступив в 1860 году со своим
основным 'материалистическим произведением
«Антропологический принцип >в философии», когда борьба за
освобождение крестьян была в самом разгаре,
Чернышевский дал сильное теоретическое оружие передовым
революционным элементам России.
Борьба за материализм, возглавлявшаяся
Чернышевским, продолжается соратниками Чернышевского и
после расправы с ним царизма.
Цель, с которой был написан «Антропологический
принцип в философии», ясно и почти неприкрыто
выражена в каждой строчке, во всём духе книги. Это
сочинение было одним из важнейших явлений
революционной ситуации, о которой говорит Ленин, характеризуя
значение 60-х годов в России.
70
Непосредственным поводом для выступления
Чернышевского послужили вышедшие в том же году «Очерки
вопросов практической философии» П. Л. Лаврова. Не
случайно Чернышевский избрал предметом критики эту
маленькую книжечку, в которой давалась совершенно
ложная ориентировка как в вопросах философских, так и
в вопросах общественной борьбы. По Лаврову, жизнь в
Западной Европе попала в тупик, несмотря на её
тысячелетнюю историю, богатую всевозможными
социальными экспериментами. Выход из тупика он видел в
создании такой теории, которая учла бы весь этот опыт и
соединила бы в себе все теоретические концепции
западноевропейских мыслителей. Каждый из этих
мыслителей, по мнению Лаврова, выбирал и освещал лишь одну
какую-нибудь сторону общественной жизни; если их
взгляды соединить вместе и развить нравственно-поли-
'тическую теорию, которая бы принадлежала им всем,
не принадлежа целиком никому, то эта теория
была бы «истинной философией общественного
прогресса».
Чернышевский оценил такой подход как
эклектический и подверг идеи Лаврова уничтожающей критике.
Он прежде всего показал, что нужно обладать «бараньей
наивностью», чтобы в своих выводах о тупике, в
который якобы попала западноевропейская жизнь, опираться
на таких мыслителей, как Милль, Жюль Симон, Прудон,
Шопенгауэр и другие. На самом деле их высказывания
внушены боязнью решительных перемен, предстоявших в
Западной Европе, — перемен, невыгодных для богатых
сословий. «Его сомнение о предстоящей судьбе
цивилизованных стран, — пишет Чернышевский о Милле, — не
больше как возведённое личным чувством в общую
формулу предчувствие того, что дальнейшее развитие
цивилизации будет уменьшать привилегии, присвоенные
сословием, к которому сам он принадлежит. Постороннему
человеку очень заметна неосновательность силлогизма,
обращающего в опасность для всего общества потерю
привилегий» К
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 55.
71
Кроме того, в своём эклектическом стремлении
«синтезировать» всевозможные концепции Лавров, указывает
Чернышевский, взял не передовые теории,
соответствующие новому духу времени, а отжившие и устаревшие.
Лавров берёт, например, такого представителя
западноевропейских «простолюдинов», как Прудон, между тем
как воззрения последнего, состоящие из смеси
непереваренной гегелевской философии и далеко не научных
положений некоторых французских мыслителей, не
соответствуют ни интересам трудящихся классов, ни
современному уровню научных знаний.
«Благодаря своей здоровой натуре, своей суровой
житейской опытности, западноевропейский простолюдин в
сущности понимает вещи несравненно лучше, вернее и
глубже, чем люди более счастливых классов. Но до него
не дошли ещё те научные понятия, которые наиболее
соответствуют его положению, наклонностям,
потребностям и [как нам кажется, наиболее соответствуют истине,
а во всяком случае] сообразны с нынешним положением
знаний» К
Совершенно ясно, какие научные понятия имеет в
виду Чернышевский. Речь идёт о философском
материализме — самом могучем направлении современной
человеческой мысли, которого «не заметил» Лавров. И
корректно, но убийственно для Лаврова Чернышевский
замечает, что если бы тот прочитал произведения
представителей этого направления раньше, чем он продумал
свою теорию, он, несомненно, «писал бы несколько
иначе».
И далее Чернышевский излагает своё
материалистическое понимание природы вещей.
Следовательно, Чернышевский совершенно ясно
заявлял в своей книге, что подлинно научной
философией должна считаться материалистическая философия,
так как она правильно отражает достижения науки и
соответствует истине. Кроме того, он столь же ясно
заявил, что материализм есть философия
«простолюдинов» и что только в материалистической философии они
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения»
стр. 59.
72
найдут указания, как практически действовать, чтобы
изменить существующие порядки.
Понятно, что Чернышевский имел в виду не только и
не столько западноевропейских «простолюдинов»,
сколько «простолюдинов» России. И понятно также, что,
излагая материалистическое учение, он имел в виду еде-
лать научные понятия материализма достоянием тех»
кто борется за интересы трудящихся классов России.
Не удивительно, что «Антропологический принцип в
философии» вызвал бурю негодования среди идеологов,
«счастливых классов», церковников и идеалистов,
черносотенцев и либералов — всех врагов народа.
Против «Антропологического принципа» выступили:
монархический «Русский вестник», орган либералов
«Отечественные записки», орган Киевской духовной
академии и др.
В 1858—1861 годах русский философ-идеалист Н.
Страхов опубликовал целую серию статей под названием
«Письма об органической жизни». Материалистической
теории он противопоставил идеалистическую точку
зрения. Страхов не отрицал общности между миром
животных и человеком. Но он считал проблему человека, его
происхождение, сущность человеческого сознания тайной,
«что бы ни говорили натуралисты». Тайну эту он видел в
особом телеологическом свойстве «совершенствования»,
причина которого лежит не во внешних явлениях, а в
самих организмах, стремящихся к высшему. Человек —
заранее предопределённая цель природы.
Из всего этого Страхов сделал вывод, что
общественная среда, воспитание не имеют почти никакого значения
для развития человека. Человек развивается, идя к
осуществлению своей внутренней сущности. В конечном
счёте Страхов заключает, что жизнь есть загадка. Эта
была полная противоположность материалистической
теории Чернышевского. Спустя некоторое время Страхов
включится в полемику, защищая лагерь идеалистической
реакции.
Но поводом для начала споров были не эти статьи.
Началось с того, что в четвёртой книжке «Трудов
Киевской духовной академии за 1860 год» появилась
большая статья П. Юркевича «Из науки о человеческом
73
духе». В ней была дана с позиций идеалистической
религиозной философии резкая критика материалистических
положений «Антропологического принципа в
философии». Но это выступление осталось бы незамеченным,
если бы его не подхватил будущий вождь русской
реакции Катков, издатель и редактор журнала «Русский
вестник».
В первом номере «Русского вестника» за 1861 год
появилась редакционная статья с нападками на
«Современник». В следующем, втором, номере Катков выступил
со статьёй «Старые боги и новые боги», в которой он
подверг критике рецензию сотрудника «Современника»
философа М. А. Антоновича на изданный в то время
реакционером Гогоцким «Философский лексикон». Именно эта
рецензия Антоновича послужила Каткову поводом для
того, чтобы открыть кампанию против философской
теории Чернышевского.
Статья Антоновича о «Философском лексиконе» была
одним из звеньев того революционного наступления на
реакцию, которое вёл по всем линиям «Современник»
под руководством Чернышевского. Чтобы судить о
характере и философском направлении «Лексикона»,
приведём некоторые выдержки из него, извлечённые нами из
статьи Антоновича:
«Истина бытия божия составляет, можно сказать,
жизнь и душу философского ведения: устранять её,
значит — уничтожить самую возможность человеческого
знания». И далее: «Идея бытия божия служит высшим
основанием достоверности знания. Говорить о
соответствии между мышлением и действительностью, о
присутствии разумного порядка в природе и истории можно
только в таком случае, если их проникает могущество
единого, верховного разума и единой мироправящей
воли» \ и так далее, в том же роде.
Антонович разоблачил эту «философию», заявляя, что
автор «Лексикона» лишь маскируется под философа, так
как истины, проповедуемые им, давно уже известны из
богословия. Рецензия показала ничтожность и абсолют-
1 Цит. по «Современнику» № 2, 1861 г., «Русская литература»,
стр. 257.
74
ную беспомощность критики философского материализма,
составлявшей основное содержание статей
«Лексикона». Говоря о действительных, а не выдуманных
основаниях материализма, о его связи с естествознанием,
Антонович показал, что ни одно критическое положение
«Лексикона», направленное против материалистической
философии, не попадает в цель.
В своей критике идеализма Антонович опирался на
идеи Чернышевского относительно живой связи
философии с практическими потребностями общественной
жизни.
«С первого же раза «Лексикон» отталкивает от себя
своею абсолютною отрешённостию от духа времени,
каким-то совершенным равнодушием, если не презрением
ко всему современному живому, ко всем интересам и
потребностям современного общества, точно будто
«Лексикон» написан в XV веке и предназначен для XXV» х.
Против этой рецензии Антоновича и мыслей,
изложенных в ней, и выступил Катков со своей статьёй
«Старые боги и новые боги». Конечно, Каткову неловко было
взять под защиту идеи «Лексикона» и его издателя. Он
более или менее критически о них отозвался, но это было
вынужденной уступкой духу времени, нежеланием
высказаться открыто. Лишь позже, когда борьба разгорелась,
появилась <в № 7 «Русского вестника» за 1861 год заметки
«Два слова в объяснение», в которой Катков отдал
должное «большому труду» составителя «Лексикона» и
редактора этого издания.
Отделавшись в статье «Старые боги и новые боги» дву-
мя-тремя критическими замечаниями по поводу
«Лексикона», Катков зато со всей силой обрушился на
Чернышевского, Антоновича и «Современник». Он с
возмущением говорит, что «Современник» собирается «внести
свисток» 2 и в философию, сравнивает философские
высказывания Чернышевского с бредом юродивого,
изливает свою желчь против новых богов материализма и их
жрецов. «Материализм, который так бойко разыгрался в
1 «Современник» № 2, 1861 г., стр. 279.
2 Сатирическое приложение к «Современнику» называлось
«Свисток». — М. Р.
75
Германии, — пишет он, — есть немецкая болезнь, или её
критический симптом, за которым, бог даст, последует
выздоровление» ].
С нескрываемой радостью Катков объявляет о своей
«счастливой находке» — упомянутой статье П. Юркевича
«Из науки о человеческом духе». Поднимая Юркевича на
щит, называя его чуть ли не великим философом,
нанёсшим жестокое поражение материализму вообще и, в
частности, материализму Чернышевского, Катков писал:
«Редко случалось нам читать по-русски о философских
предметах что-нибудь в такой степени зрелое» 2.
Интересно отметить, что полвека спустя реакционные
кадетские «Вехи» взяли под защиту Юркевича и
объявили его «настоящим философом по сравнению с
Чернышевским».
В 4 и 5-м номерах «Русского вестника» Катков
поместил большие извлечения из статьи Юркевича и
предисловие к ним от редакции. Но прежде чем перейти к
изложению конкретного содержания споров и хода их
развития, выясним вкратце их сущность и значение.
Споры эти были настоящей битвой между русским
материализмом и идеализмом. И от исхода её зависело
во многом дальнейшее развитие передовой общественной
мысли в России, её направление, её связь со всем
прогрессивным, что создано было мировой человеческой
мыслью. Философская борьба эта имела ярко
выраженный классовый характер, она приобрела огромный
общественный резонанс. Это была борьба между лагерем
русской революции и лагерем русской контрреволюции.
В первом лагере сплотилось всё лучшее и передовое, что
было в России 60-х годов; во втором лагере
сосредоточились силы крепостнической реакции, либерального
дворянства, все те, кто боялся, как огня, народного
движения. Расположение борющихся сил в то время хорошо
изобразил Д. И. Писарев, также вмешавшийся в споры и
выступивший со статьёй «Схоластика XIX века» (1861).
«Бот видите ли, — писал он,— в нашем общественном
мнении есть множество оттенков, нечувствительно пере-
1 «Русский вестник» № 2, 1861 г. (т. 31), стр. 897.
2 Там же, стр. 902.
76
ливающихся один в другой. Крайними полюсами этого
общественного мнения можно назвать, с одной стороны,
Аскоченского (известного в то время мракобеса, имя
которого было символом всего реакционного. — М. Р.), с
другой — ну, хоть бы Чернышевского, благо мы часто о
нём упоминаем» К
В центре споров между этими двумя крайними
полюсами стояли основные вопросы философии, отражавшие
борьбу между двумя общественными лагерями по
кардинальным политическим проблемам того времени.
Чернышевский и его соратники боролись за
обобщение выводов современного им естествознания, доказывая,
что только материализм способен это сделать и что
идеалистическая философия находится в глубочайшем
противоречии с наукой. Его «Антропологический принцип в
философии» был основан на новейших данных
естествознания; его положение о первичности материи и вторич-
ности сознания опиралось на научную физиологию, в
которой он видел неопровержимое доказательство
истинности материализма.
Противники Чернышевского и его
единомышленников тщательно оберегали философию от связи с
естественными науками, так как достижения естествознания
доказывали правоту материализма. Их усилия были
направлены на то, чтобы разделить непроходимой
пропастью философию и естествознание и доказать, что их
предметом являются совершенно различные области.
Это не значит, что они игнорировали естествознание, не
писали о его открытиях. Как увидим, тот же Юркевич
написал серию статей о философии и физиологии. Но всё
это делалось с целью защитить учение идеализма о
независимости сознания от материи, отделить выводы
физиологии от выводов философии, подчинить науку
идеализму.
Чернышевский и возглавляемый им революционный
лагерь боролись за человеческий разум, за признание за
разумом способности познавать мир, проникать всё
глубже и глубже в тайны природы и таким образом
вооружать человека в практической жизни.
1 Д. //. Писарев, Избранные сочинения, т. I, 1934, стр. 71.
77
Враги их принижали человеческий разум, отрицали
его способность познавать мир, боролись за компромисс
веры и знания, за подчинение науки религии.
Чернышевский и его последователи боролись за
философию, связанную всем своим направлением, всей своей
сущностью с живой жизнью, с живыми потребностями
общества, с интересами народа. Не абстрактные
философствования, оторванные от мира и его реальных
процессов, а создание философской науки, имеющей
практическое значение для освободительной борьбы
трудящегося народа России, — такова была их цель.
Катковы, Юркевичи и их соратники видели в такой
связи философии с жизнью, с практикой нарушение
самого принципа «вечности» и «абсолютности» выводов
философии, независимости её от прозы жизни,
материальных интересов и т. д.
«Отечественные записки» Дудышкина негодовали
даже по поводу того, что философский язык
Чернышевского, Добролюбова, Антоновича ясен, прост и не требует
большого «умственного напряжения», чтобы его понять.
Под флагом борьбы за «настоящую» философию, т. е. за
философию с недоступным языком, с тёмными понятиями
и терминами, свободную от связи с жизнью, они
стремились уничтожить революционную теорию материализма.
В этих спорах и борьбе формировались, развивались,
укреплялись те сильные материалистические традиции в
России, о которых говорил Ленин. Борьба эта имела
также огромное значение для развития научного
естествознания в России, особенно физиологии и психологии.
Перейдём теперь к рассмотрению конкретных
вопросов спора.
В предисловии к извлечениям из статьи Юркевича,
направленной против «Антропологического принципа в
философии» Чернышевского, Катков откровенно
указывает, против чего идеалисты ополчаются. Есть два вида
опыта, говорит он: опыт внутренний и внешний. Внешний
опыт основан на действии на нас предметов извне;
внутренний же опыт основан на внутреннем мире человека,
независимом от внешних предметов. Оба мира —внешний
и внутренний — несоизмеримы. Существует непобедимый
78
дуализм в наших понятиях: один род понятий относится
к внешнему, другой — к внутреннему опыту. Внешний
опыт изучается физиологией, естественными науками,
внутренний — психологией. Отсюда вывод: психология
«должна поставить себя в полную независимость от них
(естественных наук. — М. Р.)... Для своих целей она не
может заимствовать понятия из других естественных
наук; напротив, она должна вырабатывать свои
собственные понятия; она не может объяснить подлежащие ей
явления законами, выведенными из других данных, но
должна сама найти законы из своих собственных
данных» К
Этот тезис, взятый Катковым из статьи Юркевича,
был направлен против основной идеи Чернышевского.
Сущность этой идеи состояла в том, что только
естественные науки дают совершенно твёрдые основания для фи*
лософского и психологического решения вопроса о
сознании. Основаниями своих теорий, писал Чернышевский
в «Антропологическом принципе», философия «берёт
истины, открытые естественными науками посредством
самого точного анализа фактов, истины столь же
достоверные, как обращение земли вокруг солнца, закон
тяготения, действие химического сродства... Таким образом
существенный характер нынешних философских
воззрений состоит в непоколебимой достоверности,
исключающей всякую шаткость убеждений» 2.
Но именно с этим взглядом русские
идеалисты-реакционеры 60-х годов, как и идеалисты всех времён и
народов, не могли и не хотели примириться. Главной идеей
всей огромной статьи Юркевича и было метафизическое
разделение материи и сознания, физиологии и психологии,
естествознания и философии. «Психология, — говорил
Юркевич, — не может получать своего материала ни
откуда, кроме внутреннего опыта» 3. Юркевич нападает на
главное положение Чернышевского о единстве
человеческого организма и всех его свойств. Он тоже против
1 «Русский вестник» № 4, 1861 г. (т. 32), «Литературное
обозрение и заметки», стр. 83.
2 'Я. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения*
стр. 75.
3 «Русский вестник» № 4, 1861 г. (т. 32), стр. 88.
79
дуализма, но лишь дуализма «метафизического», а не
«гносеологического». Первый не существует, второй*
существует и непреодолим.
«Метафизический дуализм» — это вопрос о
взаимоотношении внешнего и внутреннего опыта. Никакого
метафизического дуализма быть не может, заявляет Юркевич.
В этом он согласен с Чернышевским, но в
противоположность Чернышевскому, полагающему, что дух зависит от
тела, сознание — от материи, Юркевич считает, что дух
господствует над телом, сознание — над материей.
Он пишет:
«Материя, как говорит Шеллинг, стремится,
порывается родить дух: она не равнодушна к целям духа, она
имеет первоначальное и внутреннее отношение к ним» '.
Следовательно, с точки зрения этого основного,
«метафизического», вопроса человеческий организм един, но
единство его основывается на первичности духа.
Другое дело — «гносеологический дуализм».
«Сколько бы мы ни толковали о единстве
человеческого организма, всегда мы будем познавать человеческое
существо двояко: внешними чувствами — тело и его
органы и внутренним чувством — душевные явления» 2.
«Эти две величины, то-есть предметы внешнего и
внутреннего опыта, су'гь, как говорят психологи,
несоизмеримые: научного последовательного перехода от
одной из них к другой вы не отыщете» 3.
Собственно, вокруг этих вопросов, т. е.
действительно основных вопросов всякой философии, и
разгорелись споры.
Свои доказательства, направленные на опровержение
материалистической теории Чернышевского о
происхождении сознания из материи, Юркевич строил на
критике применяемого великим русским материалистом
диалектического закона перехода количественных
изменений в качественные. Метафизик Юркевич не понимал,
что в действительности, с точки зрения подлинной науки,
он делал величайший комплимент Чернышевскому: тот
1 «Русский вестник» № 4, 1861 г. (т. 32), стр. 91.
2 Там же.
8 Там же, стр. 92.
80
факт, что Чернышевский рассматривал познание как
новое качественное образование в длительном процессе
развития и диференциации материи, именно и
свидетельствовал о величии русского материалиста.
Действительно, как мы уже писали в главе II, все
рассуждения Чернышевского о сознании как свойстве
организованной определённым образом материи
покоились на следующем положении: как ни разнородны
качественно явления природы, они все имеют общую
сущность, основу — материю, которая в зависимости от
определённых причин проявляется в самых
разнообразных формах. «Когда вода, по каким бы то ни было
обстоятельствам, обнаруживает очень мало теплоты, она
бывает твёрдым телом — льдом; обнаруживая несколько
больше теплоты, она бывает жидкостью; а когда в ней
теплоты очень много, она становится паром. В этих трёх
состояниях одно и то же качество обнаруживается тремя
порядками совершенно различных явлений, так что одно
качество принимает форму трёх разных качеств,
разветвляется на три качества просто по различию количества,
в каком обнаруживается: количественное различие
переходит в качественное различие» *.
Поэтому Чернышевский всячески подчёркивает
единство природы и показывает, что это единство
благодаря различному количественному сочетанию
химических элементов, сложности их сочетания, а также
различию в напряжении, быстроте химических
процессов проявляется в качественном многообразии
явлений.
«Химия составляет едва ли не лучшую славу нашего
века» 2, — говорил Чернышевский.
В возникновении сознания Чернышевский
действительно не видел никакого мистического явления;
опираясь на естественные науки, он считал сознание
закономерным результатом развития материи.
Юркевич и другие идеалисты весь свой гнев
обрушили на Чернышевского за то, что он серьёзно верит
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 63.
2 Там же, стр. 69.
6 М. Розенталь
81
в такой, как они говорили, миф, как переход
количественных изменений в качественные.
Почувствовав в этом принципе диалектики угрозу
идеалистическому учению о первородстве сознания,
Юркевич приводит обычные для идеалиста аргументы
о том, что пространственное движение не может
превратиться в непространственное ощущение и т. д. В
действии, говорит он, не может быть того, чего нет в причине,
следовательно, в материи не может быть источника
ощущения, сознания.
Кроме того, переход, количественных изменений в
качественные предполагает наличие объективной,
независимой от человеческого сознания причинной связи.
Но такой овязи нет, говорит Юркевич, ссылаясь на
Юма.
«Современник» высмеял эти поповские аргументы
Юркевича против закона перехода количественных
изменений в качественные. В № 4 «Современника» за
1861 год была напечатана статья Антоновича «Два типа
современных философов», направленная против
идеалистической философии Лаврова, который, как и
Юркевич, не видел диалектического перехода от
материи к сознанию. В этой статье Антонович указывал, что
не только переход от материи к сознанию есть скачок,
но что природа вообще знает немало таких скачков.
Высмеивая идеалистов, он писал: «Ваниль резко
отличается от коровьего помёта, пиво от света, клоп от луны,
уксус от колеса, курица от улицы,—однакож, все эги
предметы тождественны и явления однородны в
известных общих признаках» К
Юркевич и другие идеалисты пытались также
навязать Чернышевскому чуждый для него, свойственный
вульгарному материализму взгляд на сознание, как на
явление, однородное с питанием, кровообращением,
работой кишок, нервов и т. п. Само собой разумеется, у
Чернышевского не было ничего похожего на такое
представление. Антонович, излагая действительный взгляд
Чернышевского на этот вопрос, заявлял от имени
1 «Современник» № 4, 1861 г., стр. 398.
62
«Современника» (в рецензии на «Философский
лексикон»):
«И действительно, составитель, кажется, уж
слишком грубо представляет себе материалистические
понятия, воображает, будто, по их представлению, мысли —
это какие-то крупинки, шарики, или нити, то же, что
вещественные органы, и что вся душа есть не что иное,
как мозг, сознающий себя. Действительно, прежде
бывали и такие материалисты; но их понятие и считается
действительно неосновательным, даже нелепым;
новейшие материалисты, сколько по крайней мере нам
известно, этого не говорят; по их учению, мысли и вообще
вся психическая деятельность — это не мозг и не что-
нибудь вроде мускула, или жидкости; мысль и мозг —
две вещи разные, только тесно связанные друг с
другом, подобно как причина и действие, как субстрат
и явление» К
Не сумев нисколько поколебать «смуту понятий,
которая зовётся материализмом» (Катков), в основном
вопросе о первичности материи и вторичности сознания,
Юркевич переходит с точки зрения неизбежного, на его
взгляд, «гносеологического дуализма» к наступлению
на материалистическую теорию познания
Чернышевского, не допускавшую, как известно, никакого
дуализма. Юркевич делает попытку опровергнуть учение
Чернышевского о том, что ощущения, понятия являются
отражением внешних предметов и что именно внешний
мир, действительность есть источник человеческих
ощущений и понятий.
«Дух с своими формами воззрения и познания, —
говорит Юркевич, — есть начало, из которого должно
изъяснять внешнее, а не наоборот; смысл внешних явлений
может быть разгадан только из откровений
самосознания, а не наоборот. На этом начале во все времена
стояла философия...» 2
А Катков, для которого Юркевич был высшим
авторитетом в философии, в предисловии к выдержкам из
статьи последнего писал:
1 «Современник» № 2, 1861 г., стр. 275.
2 «Русский вестник* № 4, 1861 г. (т. 32), стр. 105.
83
6*
«Если глаз наш что-нибудь определённо видит, то
лишь потому, что из него ^ (из глаза!—М. Р.) смотрит
понятие, и всё получает своё значение именно оттого,
какое это понятие. Что содержится в понятии, то глаз
наш видит в предмете; без посредства понятий зрение
наше было бы лишь хаосом впечатлений, а не органом
познания» 1.
И подобными рассуждениями и «доказательствами»,
взятыми из арсенала кантовской философии, русские
идеалисты пытались убить живой дух
материалистической теории Чернышевского!
Полемика по вопросам познания переросла чисто
философские рамки, она превратилась также в
полемику по вопросам психологии и физиологии. И это
объяснялось тем, что Чернышевский в работе
«Антропологический принцип в философии» освещал вопросы
теории познания не только с точки зрения
материалистической философии, но и научной психологии и
физиологии. В своей теории познания он опирался на данные
этих наук, указывал, что психология выходит уже «из
прежней "своей научной нищеты», и подводил под
психологию прочный материалистический фундамент. Это тем
более важно подчеркнуть, что борьба Чернышевского,
как увидим несколько дальше, служила как бы
философским введением к движению в области русской
физиологии и психологии в 60-х годах, выдвинувшему
такое славное имя, как Сеченов.
Именно из физиологии и научной психологии черпал
Чернышевский доказательства правоты философского
материализма. Утверждение, что познание берёт своё
содержание из внешней действительности и никакое
научное понятие невозможно без этого объективного
источника, он обосновывал фактами и выводами научной
психологии и физиологии.
Юркевич, наоборот, пытался опираться на
идеалистическую психологию и извращал физиологию.
Юркевичу и его друзьям идеалистическая теория
познания нужна была не как самоцель, а как средство,
чтобы отстоять в противовес теории причинности «сво-
1 «Русский вестник» № 4, 1861 г. (т. 32), стр. 84.
84
боду воли», божественное происхождение
нравственности, поступков человека и т. п.
Катков печатает в своём журнале целую серию
статей французского натуралиста Катрфажа, примирявшего
науку с религией. Катрфаж доказывал, что хотя
сознание человека и есть дальнейшее развитие сознания
животного, но оно имеет свои законы, не подчиняющиеся
природе. Мир человека — мир души, религиозности,
нравственности. Катков ссылается на Катрфажа и в
предисловии к извлечениям из статьи Юркевича с лакейским
подобострастием заявляет, что господин Катрфаж
«полагает специфическими признаками человеческого
царства нравственность и религиозность» *. Юркевич в
том же тоне пишет, что человек в отличие от животного
руководствуется религиозной «идеей добра» и поэтому-де
нелепо искать причины человеческого сознания, воля
в воздействии на него каких-то внешних материальных
факторов.
Между тем Чернышевский в своём
«Антропологическом принципе в философии» бил идеалистов с их
мистическими теориями о свободе воли, о «внутреннем
опыте» как источнике познания и т. д.
материалистическим принципом причинной связи между ощущениями,
сознанием и внешней действительностью.
«Положительно известно, например, — пишет он, —
что все явления нравственного мира проистекают одно
из другого и из внешних обстоятельств по закону
причинности, и на этом основании признано фальшивым
всякое предположение о возникновении какого-нибудь
явления, не произведённого предыдущими явлениями и
внешними обстоятельствами. Поэтому нынешняя
психология не допускает, например, таких предположений:
«человек поступил в данном случае дурно, потому что
захотел поступить дурно, а в другом случае хорошо,
потому что хотел поступить хорошо». Она говорит, что
дурной поступок или хороший поступок был произведён
непременно каким-нибудь нравственным или
материальным фактом, или сочетанием фактов, а «хотение» было
тут только субъективным впечатлением, которым сопро-
1 «Русский вестник» № 6, 1861 г. (т. 33), стр. 27.
85
вождается в нашем сознании возникновение мыслей или
поступков из предшествующих мыслей, поступков или
внешних фактов» К
В этом смысле, продолжает он дальше, всякая воля
причинно обусловлена, является звеном в общей цепи
связанных между собой фактов, поступков, мыслей.
Человеку только кажется, что его воля причинно не
обусловлена. Но это происходит потому, что от его взора
скрыты все предшествующие звенья процесса,
вызвавшего у него то или иное желание.
«То явление, — пишет Чернышевский, — которое мь/
называем волею, само является звеном в ряду явлений
и фактов, соединённых причинною связью. Очень часто
ближайшею причиной появления в нас воли на
известный поступок бывает мысль. Но определённое
расположение воли производится также только определённою
мыслью: какова мысль, такова и воля; будь мысль не
такова, была бы не такова и воля. Но почему же явилась
именно такая, а не другая мысль? Опять от какой-нибудь
мысли, от какого-нибудь факта, словом сказать, от
какой-нибудь причины. Психология говорит в этом случае
то же самое, что говорит в подобных случаях физика
или химия: если произошло известное явление, то
надобно искать ему причины,, а не удовлетворяться пустым
ответом: оно произошло само собою, без всякой
особенной причины — «я так сделал, потому что так захотел».
Прекрасно, но почему же вы так захотели? Если вы
отвечаете: «просто потому, что захотел»,—это значит то
же, что говорить: «тарелка разбилась, потому что
разбилась; дом сгорел, потому что сгорел». Такие ответы —
вовсе не ответы: ими только прикрывается леность
доискиваться подлинной причины, недостаток желания
знать истину» 2.
Понятно, что доводы Юркевича, опирающиеся на
идеалистическую психологию, т. е. психологию, не
вышедшую ещё из «научной нищеты», на
приспособляемую к идеалистическим потребностям физиологию,
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 81—82.
2 Там же, стр. 82—83.
86
не могли опрокинуть гранитное здание
материалистической теории познания Чернышевского, неразрывно
связанной с научной психологией и физиологией. Да и
что мог Юркевич с его поповской аргументацией
противопоставить замечательным, основанным на фактах
естествознания мыслям великого материалиста?!
Чернышевский приводит факты из психической
жизни животных, доказывающие, что в сознании человека и
животных есть немало общих черт и что, следовательно,
нет основания приписывать человеческому сознанию
сверхъестественную силу. Чтобы дойти до человека,
говорил он, надо обозреть всю область природы. Поэтому
Чернышевский и уделяет столько внимания проявлениям
психической жизни у животного: человеческое сознание—
не «чудо», так как и животным присуща психическая
деятельность, доказывает он. Страховы и прочие
идеалисты могли сколько угодно острить по поводу того, что,
по мнению Чернышевского, собаки рассуждают точь в
точь, как люди. Чернышевский же делал великое
дело — он не оставлял камня на камне от
идеалистического обожествления человека. Он доказывал, что
животные не остаются всю жизнь с теми качествами, с
которыми они рождаются. Не только индивидуумы, но и
целые породы животных развиваются в «умственном»
отношении, приобретают под влиянием внешнего
воздействия новые навыки, научаются по-новому
относиться к окружающей среде. Животным свойственны и
память и воображение. Достаточно, например,
вспомнить 'памятливость собаки. Что же касается
воображения, то оно «непременно должно существовать, если
есть память, потому что оно только соединяет в новые
группы разные представления, хранимые памятью» К
Животным присущи также элементы рассудочной
деятельности.
Приведём одно замечательное рассуждение
Чернышевского, очень напоминающее позднейшие
рассуждения Сеченова, доказавшего на основе физиологии
правоту великого русского материалиста.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 93.
87
«В действиях каждого живого существа есть сторона
бессознательной привычки или бессознательного
движения органов; но это не мешает участию сознательной
мысли в том действии, которое сопровождается и
некоторыми движениями, происходящими бессознательно.
Когда человек испугается, мускулы его лица
бессознательно, инстинктивно принимают выражение испуга; но
тем не менее происходит в голове этого человека другая
часть явления, принадлежащая области сознания: он
сознаёт, что он испуган, он сознаёт, что сделал движение,
выражающее испуг; от этой сознательной стороны факта
происходят новые последствия: человек, может быть,
постыдится себя за то, что испугался, может быть, примет
меры к обороне от испугавшего предмета, а может быть,
поспешит удалиться от него» !.
В своём стремлении показать, что нет бездны,
отделяющей, согласно мнению идеалистов, человека от мира
животных, Чернышевский, как мы уже упоминали,
перегибает палку, доходя до отождествления процесса
сознания в человеке и в животном. Но если учесть, что
ему приходилось бороться против широко
распространённых, господствовавших тогда в России
идеалистических взглядов Юркевичей, Катковых и им подобных, то
мы найдём историческое оправдание этому
антропологическому, ошибочному характеру его воззрения.
Таковы были основные вопросы полемики,
разгоревшейся по поводу «Антропологического принципа в
философии». Мы оставляем в стороне данную Юркевичем
критику социальной, нравственной теории
Чернышевского. Понятно, что и здесь весь смысл выступления Юр-
кевича и других реакционеров состоял в том, чтобы
охранить господствующие классы от революционных
принципов материалистической теории Чернышевского.
Достаточно только привести одну цитату из статьи Юр-
кевича, в которой он высказал свою собственную
«социальную теорию»:
«А кто учит (подобно Чернышевскому), что интерес
большинства... есть выше интереса меньшинства, тот
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,,
стр. 100.
88
даёт такую юридическую теорию, о которой давно
забыли образованные и свободные народы» 1.
На выпад «Русского вестника», перепечатавшего
статью Юркевича, Чернышевский ответил своими
знаменитыми «Полемическими красотами» (коллекция
первая), помещёнными в июньской книжке «Современника»
за 1861 год. В своей статье Чернышевский не стал
вступать в спор по существу, он ограничился тем, что
высмеял журнал Каткова; а по поводу Юркевича он
написал, что новоявленного философа можно только
пожалеть, так как его труд — плод жалких условий обучения
в семинарии.
«Я не знаю, каких лет г. Юркевич; если он уже не
молодой человек, заботиться о нём поздно. Но если он
ещё молод, я с удовольствием предлагаю ему тот
небольшой запас кн«иг, каким располагаю» 2.
Спокойный и насмешливый тон ответа
Чернышевского вызвал взрыв бешенства у Каткова, а также
руководителей других реакционных журналов. «Русский
вестник» поместил статью «По поводу полемических
красот», в которой много говорилось о «самомнении»
Чернышевского и т. п. В перепалку вступил журнал
«Отечественные записки». В июльской книжке его была
напечатана наглая и теоретически беспомощная
статейка по поводу философских споров, направленная
против Чернышевского и Антоновича. Статьи их
объявлялись «патологическим явлением», требующим ответов
«более медицинских, чем метафизических». Как и
«Русский вестник», журнал Дудышкина, всячески поднимая
акции Юркевича, заявил, что его ответ Чернышевскому
«поставил г. Юркевича сразу на первое место между
всеми, кто когда-либо писал у нас о философии» 3.
«Отечественные записки» подобно «Русскому
вестнику» также взяли под защиту идеалистический
«внутренний опыт».
1 «Русский вестник» № 6, 1861 г. (т. 33), стр. 47.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 127.
3 «Отечественные записки* № 7—8, 1861 г., «Русская
литература», стр. 41.
89
«Всякая способность наблюдать что-нибудь в душе, —
жаловались «Отечественные записки», — отвергается,
то-есть отвергается опытная психология [?]; принимаются
одни внешние впечатления, физические органы и
химические сочетания» !.
На это выступление «Отечественных записок»
Чернышевский ответил второй коллекцией «Полемических
красот».
И здесь он опять не спорит по существу, не считает
нужным опровергать идеалистические бредни своих
противников. Он с полным основанием считал недостойным
для себя полемизировать с этими ретроградами в
философии, далёкими от духа нового времени, как небо от
земли. В ответ на обвинения в самомнении, сыпавшиеся
на него со всех сторон в связи с тем, что он не
подвергает серьёзному разбору статью Юркевича, он писал:
«Если бы какой-нибудь учёный стал доказывать, что
ошибаетесь вы, отвергая алхимию или кабалистику, —
вы почли ли бы его сочинение достойным подобного
опровержения? Как вы смотрите на учёных, держащихся
алхимического или кабалистического учения, та*к я
смотрю на школу, к которой принадлежит г. Юркевич.
Хороша или дурна теория, которой держусь я, об этом
может думать каждый, как ему угодно; но что человек,
держащийся такой теории, должен считать смешными и
пустыми возражения, делаемые теоретиками школы, к
которой принадлежит г. Юркевич, — это факт,
известный каждому специалисту» 2.
И ещё:
«Считайте следующие мои слова самохвальством или
чем вам угодно, но я чувствую себя настолько выше
мыслителей школы г-на Юркевича, что решительно не
любопытно мне знать их мысли обо мне...» 3.
Отвечая своим противникам с убийственным для них
сарказмом, Чернышевский заявляет, что их бессильные
удары, собственно, приходятся не только по нему, но по
1 «Отечественные записки», июль 1861 г., «Русская литература»,
стр. 41.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 133.
3 Там же, стр. 143—144.
90
всему направлению в философии, которое он считает
честью и долгом отстаивать: «... все недостатки, которые
г. Юркевич открывает во мне, открывают... в
Аристотеле, Бэконе, Гаосенди, Локке и т. д. и т. д., во всех
философах, которые не были идеалисты» !.
А по поводу возвышения Юркевича, возведения его
в ранг самых лучших философов России Чернышевский
ядовито спрашивает: «...значит, выше Белинского, у
которого очень много относящегося к философии, выше
автора «Писем об изучении природы»?»2
В июле «Русский вестник» — наиболее активный враг
Чернышевского — ответил на вторую коллекцию
«Полемических красот». По этому ответу можно судить, какой
острый политический оборот начинала приобретать
полемика. Катков обрушивается на Чернышевского за его
критику итальянского либерала Кавура и защиту
Гарибальди, называет его «петербургским врагом Кавура».
В статье звучит плохо прикрытая угроза великому
русскому революционеру: «Дождётесь когда-нибудь
подарочков!»
В спор вмешался и журнал «Библиотека для
чтения», выступивший в августе 1861 года со статьёй «По
поводу журнальной полемики. Повальное
недоразумение». Правильно указав, что Чернышевский своими
статьями породил «партии между русскими людьми по
самым первостепенным вопросам человеческого
мышления» 3, журнал занял эклектическую, примиренческую
позицию. Сказав много лестного по адресу
Чернышевского, он отвесил поклон и Юркевичу, заявив, что его
«критика теории эгоизма верна».
В защиту Чернышевского и «Современника»
выступил Писарев со своей известной статьёй «Схоластика
XIX века». Правда, Писарев в этой статье, которую
писал от мая до сентября 1861 года, не сразу понял
сущность спора, но, разобравшись в нём, он прочно
примкнул к лагерю «Современника».
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 140.
2 Там же, стр. 131.
3 «Библиотека для чтения», август 1861 г., «Литературное
обозрение», стр. 31.
91
«Оправдывать свистунов (так называли сотрудников
«Современника» за 'приложение «Свисток», которое
было грозой для его противников. — М. Р.) —
напрасный труд: их оправдало чутьё общества; на их стороне
большинство голосов, и каждое нападение из
противоположного лагеря обрушивается на голову самих же
нападающих, так называемых людей серьёзных, деятелей
мысли, кабинетных тружеников, русских Гегелей и
Шопенгауэров, профессоров, сунувшихся в
журналистику, или литературных промышленников,
прикрывающих свою умственную нищету притворным сочувствием
к вечным интересам науки» 1.
Не остался в стороне от полемики и П. Лавров. В
ответ на критику Антоновича и Писарева появилась в
«Русском слове» его статья «Моим критикам». В ней Лавров
открыто нападает на материализм и заявляет, что доводы
Юркевича против Чернышевского неопровержимы.
Повторяя обычные доводы идеалистов о том, что
формулы духа и вещества остаются для науки
противоположными полюсами, Лавров выдвигает против
материализма пошлое обвинение в том, что материалист,
исходя из своего учения, должен отвергать всякую
нравственность, сознательную деятельность.
Эти доводы точь в точь повторяли обвинения,
которые несколько позже царская полиция выдвинула
против «Рефлексов головного мозга» Сеченова!
Весь 1861 год продолжались со стороны ряда
журналов («Время», «Светоч» и др.) выпады против
«Современника».
В 1862 году полемика захватила область вопросов
физиологии и психологии. Наряду с этими спорами шла
ожесточённая дискуссия по поводу романа «Отцы и
дети» Тургенева. Несколько позже к ним
присоединились споры в связи с выходом романа «Что делать?»,
написанного Чернышевским уже после ареста. Битва
между лагерем революции и контрреволюции ни на
минуту не утихала.
Мы уже отмечали, что в спорах философские
вопросы тесно переплетались с вопросами физиологии и
1 Д. И. Писарев, Избранные сочинения, т. I, 1934, стр. 63.
92
психологии. Враги Чернышевского пытались доказать,
что Юркевич, как и идеалисты вообще, — не враг
науки, более того, что взгляды Юркевича не противоречат
физиологии. В качестве примера «Отечественные
записки» привели одно место из вышедшего в то время
перевода книги английского физиолога Льюиса
«Физиология обыденной жизни», сравнивая с мыслями этого
физиолога высказывания Юркевича.
Ещё Чернышевский в «Полемических красотах» дал
краткий, но исчерпывающий ответ на вопрос об
отношении Юркевича как представителя идеалистической
школы к естествознанию. Отмечая, что обычный приём
его противников — извращение смысла его слов,
Чернышевский писал: «Вот точно так же пользуется
трудами естествоиспытателей школа, к которой
принадлежит г. Юркевич. Она пересматривает труды
добросовестных специалистов, чтобы выворачивать факты в
пользу теории, прямо противоположной взгляду этих
естествоиспытателей» К
В февральской книжке за 1862 год «Современник»
специально поместил по этому вопросу статью
Антоновича «Современная физиология и философия». Надо
сказать, что «Современник» ещё до этих споров давал
резкий отпор всякой попытке примирить идеализм с
физиологией. Достаточно вспомнить статью Н. А.
Добролюбова, помещённую в «Современнике» (книга III,
1858 г.), о сочинении казанского профессора,
идеалиста и метафизика, В. Берви «Физиологическо-психо-
логический сравнительный взгляд на начало и конец
жизни».
История этой книги такова. Она была составлена из
лекций, читанных Берви в 'Казанском университете.
Студенты, слушавшие курс физиологии Берви, в котором
профессор преподносил им всякую идеалистическую чушь,
написали ему письмо с просьбой прекратить чтение лекций,
так как развивающаяся наука требует сил «свежих
и молодых». Берви прекратил чтение лекций, но
затем студентов заставили извиниться перед профессором.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 137.
93
Однако попытка Берви возобновить чтение своих лекций
кончилась провалом (позже, как увидим, такое же фиаско
потерпел и «сам» Юркевич).
Имея в виду интересы студентов, Добролюбов и
выступил со своей рецензией на книгу Берви. Его
рецензия помогла убрать профессора с кафедры
университета.
Указав, что свои познания Берви черпает из времён,
«когда ещё Лавуазье не было», Добролюбов писал:
«Мудрено ли же, что, при таком состоянии своих
познаний, г. Берви крайне недоволен нашим временем, в
которое естественные науки сделали такой огромный шаг
вперёд, примиривши философские рассуждения о силах
природы с результатами опытных исследований над
матернею... Он хочет, чтобы физические исследования
имели в виду не познание изменений и действий
материи, а отыскание в материи — духа, архея, эфира,
жизненной силы, словом чего-нибудь, только чтобы это
«что-нибудь» не было положительным, материальным,
а было что-нибудь «чувствам недоступное» {.
На подобный манер примирял физиологию с
идеализмом и Юркевич. Статья Антоновича имела целью
доказать тщетность усилий Юркевича. Ещё в статье против
Лаврова в апреле 1861 года Антонович, говоря о
значении физиологии для научной психологии, писал:
«Утешьтесь, г. Лавров; и уж будьте спокойны даже
насчёт физиологии: она тоже не ударит лицом в грязь, не
осрамится пред психологией, не отступит пред
трудностями задачи, не станет работать лениво» 2.
Сотрудники «Современника», очевидно, не знали, что
в это время Сеченов готовил свой неотразимый удар по
идеалистическому мракобесию...
Антонович в своей статье «Современная физиология
и философия» убедительно показал, что идеалист
Юркевич не может стоять на позициях научной физиологии.
Либо одно, либо другое: либо Льюис — не настоящий
физиолог, либо он — физиолог, и тогда Юркевичу не по
дороге с ним. И Антонович показывает, какая бездна от-
1 Н. А. Добролюбов, Избранные философские сочинения, т. I,
Госполитиздат, 1945, стр. 132, 133.
2 «Современник» № 4, 1861 г., стр. 388.
94
деляет философский идеализм от научной физиологии.
При этом он отмечает идеалистические отступления
Льюиса — автора «Физиологии обыденной жизни».
Спор между нами, писал в своей статье Антонович,
не в том, что «Современник» якобы не признаёт
психологию за самостоятельную науку, а в том, что, по
взглядам Юркевича и всей идеалистической школы, «в
основании психических явлений, составляющих предмет
психологии, лежит особая сущность, или субстанция,
совершенно и существенно отличная от организма, сущность,
которая есть в одном только человеке и составляет его
исключительную принадлежность и особенное высокое
преимущество, дарованное ему творцом» *.
Статья эта была убийственна для Юркевича и его
защитников, так как она на многих примерах доказала
несовместимость идеализма с наукой и, наоборот,
неизбежность союза науки с философским материализмом.
Антонович писал, что «каждое новое открытие в науке,
каждый шаг её... наносят удар зданию, защищаемому
единомышленни-ками г. Юркевича» 2.
Нужно только отметить, что в этой статье, впрочем,
как и в некоторых других, повторяется ошибка
Чернышевского, отождествлявшего сознание человека и
животных: Антонович заявляет, что разница между
человеческим сознанием и сознанием животных чисто
количественная.
Катков не мог примириться с тем, чтобы последнее
слово по такому важному вопросу, как соотношение
физиологии и психологии, принадлежало «Современнику».
Он снова выпускает на арену Юркевича, предоставляя
ему место для ответа на столбцах «Русского вестника».
В 4, 5, 6 и 8-м номерах журнала за 1862 год появились
обширные статьи Юркевича под названием «Язык
физиологов и психологов».
Разумеется, статьи эти йичего не могли изменить
в ситуации, сложившейся не в пользу клики Каткова.
Беспомощные в своём стремлении подчинить
физиологию философскому идеализму и доказать, что нервная
1 «Современник» № 2, 1862 г., «Русская литература», стр. 232.
2 Там же, стр. 266.
95
■система есть орган души, статьи Юркевича могли
служить лишь ярким примером того, как идеализму
становилось всё труднее и труднее отстаивать свои позиции
перед неудержимым наступлением науки и
материалистической теории. Основной мотив этих статей —
отделение физиологии от психологии, науки о жизни от науки
о душе, отрицание значения физиологии для
объяснения психической деятельности.
«Из учения о «коренном различии» между
физиологией и психологией, — писал Юркевич, — противники
«Современника» извлекли заключение о невозможности
определять качества душевных явлений
физиологически» К «Коренное различие» же Юркевич выводит якобы
из теории Льюиса.
Антонович в своей статье показал, что это просто
натяжка идеалиста и извращение правильной мысли о том,
что нельзя сводить явления психической жизни к
физиологическим процессам; они, правда, разнятся между
собой, но имеют один общий корень, общее начало, так
что никакой новой чудотворной силы в психических
явлениях при всём желании нельзя обнаружить.
Физиологические и "психические явления, писал
Антонович в статье «Современная физиология и психология»,
«имеют многие особенности и очень разнятся между
собой, но эта разность происходит не от новых начал и
деятелей, а просто только от особенности и сложности
тех же жизненных условий... Как ни различны группы
жизненных явлений, но все они составляют продукт
организации, — вот в чём вся суть... Если организму
недостаёт хоть одного из жизненных условий, то жизнь его
прекращается, в нём уничтожаются все группы
явлений—и высшие, и низшие, так как нет более того ряда
осложнений, который производит эти явления» 2.
Юркевич же из кожи лез, чтобы доказать обратное,
а именно, что материальная организация человека, как
и вся целесообразность жизни, есть следствие
деятельности особого, нематериального начала, существующего
в душе. Он не прочь признать и физиологию и другие
1 «Русский вестник» № 4, 1862 г. (т. 38), стр. 931.
2 «Современник» № 2, 1862 г., стр. 236—237.
96
естественные науки. Но он делает «маленькую»
оговорку: нервы, их деятельность и прочее, на его взгляд,
есть материализация души. Физиологически, говорит он,
жизнь представляет собой беспрерывный поток, готовый
ежеминутно распасться на свои составные элементы; и
если этого не происходит, то лишь благодаря
посторонней силе — душе. «Дух есть жизнь тела».
Но как Юркевич ни вертится, пытаясь примирить
идеализм с физиологией, он всё же вынужден признать,
что идеалистическое учение может согласиться не со
всеми положениями физиологии.
Нужно сказать, что реакция 60-х годов не только
духовно поддерживала писания Юркевича. Она сделала его
профессором Московского университета, возлагая
большие надежды на его лекции по философии,
направленные против роста материалистических настроений в
среде передового студенчества. Заметка, напечатанная
в начале 1863 года в газете «День», свидетельствует о
характере этих надежд и о том, какое политическое
значение имел в то время спор между сторонниками
материалистической философии Чернышевского и
идеалистами.
«Носится слух и, как кажется, достоверный, что
профессор Юркевич откроет великим постом публичный
курс лекций, посвященных преимущественно разбору и
оценке учений, в том числе знаменитого у нас на Руси
Бюхнера... Бюхнер в особенности является всем отцам
каким-то страшным кошмаром и всем детям, всем
отрицателям авторитетов, каким-то непогрешимым,
недосягаемым авторитетом. Развенчать этот кумир, показать,
как мало заслуживает он презрения и страха, а тем
менее поклонения, было бы не маловажною
общественною заслугою со стороны г. Юркевича» х.
Дело, конечно, было не в Бюхнере. Антонович,
перепечатав эту заметку в «Современнике», иронически
заявил, что «у нас есть много приверженцев
материалистического учения, знающих кой-что гораздо более
книжечки Бюхнера». Русская революционная молодёжь
1 Цит. по «Современнику», III [март] 1863 г., Внутреннее
обозрение, стр. 48.
7 М. Розенталь
97
была вооружена материализмом Белинского, Герцена,
Добролюбова, Чернышевского, т. е. передовым
материалистическим учением. Сам Чернышевский в это время
уже был сослан в Сибирь, «о идеи его крепко засели в
головах передовых людей России.
Когда профессор-мракобес Юркевич начал чтение
своих лекций, один из студентов написал ему анонимное
письмо, в котором предупреждал лектора:
«Материализм уже сильно въелся в убеждения, потому надобно
обращаться с ним строго деликатно... Если в
следующих лекциях вы не оставите цинизм, не будете с
достоинством относиться к материалистам, то услышите уже
не шиканье, а свистки» ]. И ещё лучше было бы, если
бы Юркевич совсем прекратил свои лекции, — таков был
смысл письма. Разразился настоящий публичный
скандал с вмешательством прессы, и дело кончилось
прекращением лекций, на которые реакция возлагала столь
много надежд.
Но на этом борьба не закончилась. В 1863 году
появились знаменитые «Рефлексы головного мозга» И. М.
Сеченова. Можно с полным правом утверждать, что это
произведение было заключительным аккордом спора
между русскими материалистами и идеалистами в
начале 60-х годов; оно принесло полную победу
материалистическим идеям Чернышевского и нанесло сильнейшее
поражение его идеалистическим противникам.
Вернувшись в 1860 году из-за границы, где он
изучал физиологию, Сеченов не мог не знать о
происходящих спорах; не мот не следить в частности за той
борьбой, которая развернулась вокруг вопросов физиологии
и психологии. Поэтому произведение, в котором даётся
ответ на все основные вопросы, бывшие предметом
полемики, фактически должно рассматриваться и как
прямое вмешательство в борьбу двух лагерей —
материалистического и идеалистического. В этом свете
представляется также знаменательным, что свою работу Сеченов
хотел первоначально поместить в «Современнике» под
заглавием «Попытка ввести физиологические основы в
психические процессы», но запрещение книги царской
1 См. «Современник», IV [апрель] 1863 г., стр. 358, 359—360.
98
цензурой заставило его напечатать её в «Медицинском
вестнике», притом под другим названием — «Рефлексы
головного мозга» (1863), что должно было придать ей
характер академического сочинения, не имевшего
отношения к борьбе партий в философии и естествознании.
Позже, когда «Русское слово» в лице В. Зайцева
пыталось идеалистически толковать Сеченова, не кто иной,
как «Современник», взял Сеченова под защиту.
«Рефлексы головного мозга» послужили полнейшим
подтверждением материалистических позиций
Чернышевского. Работа эта имела и ныне имеет огромное
значение; она подводила естественно-научную основу под
философский материализм. Не случайно имя Сеченова в
то время стало популярнейшим именем для передовых
людей и соединялось с именем Чернышевского.
Достаточно, рассмотреть лишь некоторые основные
положения «Рефлексов головного мозга», чтобы
увидеть, какое значение они имели для победы
материалистического лагеря Чернышевского, как тесно связаны
они с учением великого русского материалиста.
Произведение Сеченова доказало на огромном
опытном материале истину философского материализма о
невозможности психической жизни вне воздействия
внешнего мира на органы чувств животных и человека.
Мнение, что человек может мыслить без внешнего
раздражения, без воздействия на него объективного мира,
Сеченов называет «величайшей ложью». Взгляд
Чернышевского на новую научную психологию, как на науку,
устанавливающую причинную связь между психической
деятельностью и внешним возбуждением, Сеченов
обосновывает физиологически, гениально раскрывая
механизм этой связи и её последствия.
«Первоначальная причина всякого поступка, — пишет
он, — лежит всегда во внешнем чувственном
возбуждении, потому что без него никакая мысль невозможна» К
Рассмотрев этот основной вопрос своего
исследования, Сеченов делает следующий вывод:
«Когда человек, сильно утомившись физически,
засыпает мёртвым сном, то психическая деятельность такого
' И. М. Сеченов, Собрание сочинений, т. II, 1908, стр. 91.
99
7*
человека падает, с одной стороны, до нуля —. в таком
состоянии человек не видит снов, — с другой, он
отличается чрезвычайно резкой бесчувственностью к
внешним раздражениям: его не будит ни свет, ни сильный
ввук, ни даже самая боль. Совпадение бесчувствия к
внешним раздражениям с уничтожением психической
деятельности встречается далее в опьянении вином,
хлороформом и в обмороках. Люди знают это и никто не
сомневается, что оба акта стоят в причинной связи.
Разница в воззрениях на предмет лишь та, что одни
уничтожение сознания считают причиной бесчувственности,
другие — наоборот. Колебание между этими
воззрениями, однако, невозможно. Выстрелите над ухом
мёртво-спящего человека из 1, 2, 3, 100 и т. д. пушек, он
проснётся, и психическая деятельность мгновенно
появляется; а если бы слуха у него не было, то можно
выстрелить теоретически и из миллиона пушек — сознание
не пришло бы. Не было бы зрения — было бы то же
самое с каким угодно сильным световым возбуждением; не
было бы чувства в коже—самая страшная боль
оставалась бы без последствий. Одним словом, человек мёртво-
заснувший и лишившийся чувствующих нервов,
продолжал бы спать мёртвым сном до смерти» !.
Как и Чернышевский, Сеченов считал, что изучение
возникновения человеческого сознания должно начаться
с изучения развития психич!еской жизни животных, так
как это развитие образует предисторию человеческого
сознания.
«Явно, — писал Сеченов в статье «Кому и как
разрабатывать психологию?» (1873)," направленной против
Кавелина, — что исходным материалом для разработки
психических фактов должны служить, как простейшие,
психические проявления у животных, а не у человека» 2.
Интересно отметить, что эта мысль Чернышевского
и Сеченова совпадала с таким же положением
«Диалектики природы», над которой Энгельс работал
примерно в тот же период. Говоря о том, что история умст-
1 И. М. Сеченов, Собрание сочинений, т. II, стр. 113—114.
2 И. М. Сеченов, Элементы мысли, изд. Академии наук СССР,
1943, стр. 10.
100
венного развития животных должна объяснить
возникновение человеческого сознания, Энгельс замечает: «Без
этой предистории существование мыслящего
человеческого мозга остается чудом» !.
Самое главное в «Рефлексах головного мозга» —г это
раскрытие и физиологическое обоснование механизма
психической деятельности, всестороннее доказательство
того, что ощущение, мысль есть отражение
действительности. Спор между русскими материалистами и
идеалистами по этому вопросу нашёл своё исчерпывающее
разрешение с точки зрения физиологии в книге Сеченова,
который наголову разбил Юркевичей и Катковых с их
идеалистическими^ и религиозными теориями.
В первой части своего труда Сеченов показал, что
все так называемые непроизвольные движения
совершаются «роковым образом» в силу воздействия на
нервную систему внешних возбуждений и имеют природу
рефлексов.
Главное внимание Сеченов обратил на то, чтобы
доказать, что и произвольные движения, т. е. сознательные
движения, такЗке протекают по типу рефлексов 2, иначе
говоря, что их источником в конечном счёте является
воздействие внешних предметов на человека.
Интересны самые принципы подхода к освещению
этого вопроса; во многом они носят диалектический
характер. Сеченов своими физиологическими
исследованиями наполняет плотью и кровью тезис Чернышевского
о том, что воля, хотение, понятие, сознательная
деятельность есть одно из звеньев «в ряду явлений и фактов,
соединённых причинной связью». Он бьёт по идеалиетам,
по их взглядам на сознание, мысль, понятие как на
первичное; восстанавливая исторически и логически всю цепь
звеньев, из которых состоит процесс познания, он
наглядно доказывает, что ощущения, представления,
понятия имеют отражённый характер и выступают как
вторичное по отношению к «внешнему миру.
1 Ф. Энгельс, Диалектика природы, 1946, стр. 158.
2 Конечно, мысль Сеченова, что психическая деятельность
человека протекает по «типу рефлексов», нуждается в существенной
поправке с точки зрения марксистской теории познания.
101
Особенно подробно Сеченов исследует возникновение
и развитие ощущений и представлений у ребёнка. Он
сознательно берёт такую ступень в развитии человека,
когда у него кроме некоторого количества
инстинктивных движений ничего ещё нет. «Человек, — пишет он, —
родится на свет с очень незначительным количеством
инстинктивных движений в сфере так называемых
животных мышц... Он умеет открывать и закрывать глаза,
сосать, глотать, кричать, плакать, икать, чихать и пр.
Прочие движения рук, ног и туловища, без
малейшего сомнения, происходят у него тож© путём
рефлекса» К
И Сеченов показывает, как постепенно, под
воздействием внешних раздражений у ребёнка вырабатываются
ощущения и представления о предметах; при этом он
вскрывает физиологические основы этих ощущений, без
которых последние были бы невозможны.
Так, он исследует вопрос о возникновении у ребёнка
способности смотреть на предметы. Первоначально
ребёнок неспособен фиксировать внимание на
определённом предмете или на главном предмете, взор его
бесцельно блуждает. Но постепенно глаз ребёнка
привыкает останавливаться на том, что приятнее для него.
«История повторяется не раз, не два, а тысячу, и вот
ребёнок выучивается смотреть» 2.
И Сеченов делает из этого факта вывод: «То, что в
сфере зрительных ощущений называется вниманием,
есть, стало быть, акт невольный. В сущности зрительное
внимание есть не что иное, как сведение зрительных осей
глаз на рассматриваемое тело. Присутствие внимания
к предмету, лежащему перед глазами, вызывает, по
учению опытной психологии, уже ясное ощущение; а по
физиологическим исследованиям, в состав этого
ощущения уже входят цвет, очертание и телесность предмета,
стало быть, его по всей справедливости можно возвести
уже на степень представления. И так, процесс развития
представления не зависит от воли...» 3
1 И. М. Сеченов, Собрание сочинений, т. II, стр. 46.
2 Там же, стр. 47—48.
3 Там же, стр. 48—49.
102
Эти ясные, убедительные положения были
убийственны для Каткова и Юркевича с их «внутренним
понятием», которое «глядит из глаза на предмет».
Далее, Сеченов показывает, что не только
представления и элементарные знания о предметах возникают в
процессе взаимоотношения ребёнка и внешнего мира.
И «знаменитые понятия», по выражению Сеченова,
о пространстве и времени, рассматриваемые
идеалистами, в том числе Юркевичем « его друзьями, как
априорные, также суть отражение свойств самих явлений,
отражение, которое возможно лишь благодаря
определённому физиологическому устройству органов чувств
человека — слуха, зрения, осязания.
Он пишет: «Чтобы показать, наконец, насколько этот
материал (элементарные представления о предмете. —
М. Р.) заключает уже задатков для высших психических
актов, я докажу, что у ребёнка все реальные субстраты
знаменитого понятия о пространстве уже готовы» 1.
И Сеченов блестяще это доказывает, разрушая
идеалистическое учение о пространстве как о врождённом
понятии, как органе «души». То же он доказывает и на
примере таких понятий, как время, величина и т. д.
Любые понятия, и даже самые абстрактные, возникают лишь
как вторичное по отношению к материалу, свойства
которого они отражают.
«Все без исключения психические акты, не
осложнённые страстным элементом... развиваются путём рефлекса.
Стало быть и все сознательные движения, вытекающие
из этих актов, движения, называемые обыкновенно
произвольными, суть в строгом смысле
отражённые» 2.
Таков заключительный вывод гениального
произведения русского физиолога и психолога. Он нанёс своим
учением неотразимый удар «отжившей школе
идеалистов», как он выразился в одной из своих работ.
Но Сеченов не ограничился изложением своего
взгляда по одним лишь гносеологическим вопросам. Он
сделал из него и вывод в применении к общественной
1 И. М. Сеченов, Собрание сочинений, т. II, стр. 53.
2 Там же, стр. 82.
103
жизни. Вывод этот полностью совпадает с учением
Чернышевского о нравственности,
«В неизмеримом большинстве случаев характер
психического содержания на 999/юоо даётся воспитанием
в обширном смысле слова, и только на 7юоо зависит от
индивидуальности. Этим я не хочу, конечно, сказать, что из
дурака можно сделать умного: это было бы всё равно,
что дать человеку, рождённому без слухового нерва,
слух. Моя мысль следующая: умного негра, лапландца,
башкира европейское воспитание в европейском
обществе делает человеком, чрезвычайно мало
отличающимся со стороны психического содержания от
образованного европейца» 1.
На этих словах лежит печать революционной эпохи,
в них слышен отзвук революционной пропаганды
Чернышевского.
Книгу Сеченова по праву можно, повторяем, назвать
заключительным аккордом борьбы, не ослабевавшей на
протяжении 1860—1863 годов. Этот заключительный
аккорд означал полную победу материалистических идей
Чернышевского. Можно было сослать великого русского
материалиста на каторгу, можно было изолировать его
от всего мира, от стихии активной революционной
борьбы, вне которой он себя не мыслил. Но этим нельзя было
убить его идей, нельзя было изолировать их от общества.
А всего через каких-нибудь два десятилетия русские
марксисты принесли победу в России высшей форме
научного материализме — диалектическому материализму
Маркса и Энгельса.
Битва за материализм в 60-х годах была важнейшей
вехой на пути развития революционной общественной
мысли в России.
1 И. М. Сеченов, Собрание сочинений, т. II, стр. 111.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ О ДИАЛЕКТИКЕ.
ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ И ГИПОТЕТИЧЕСКИЙ МЕТОДЫ
Л ЕНИН считал Чернышевского не только великим
русским материалистом. Он с полным основанием называл
его также диалектикам. Товарищ Сталин в 1904 году,
ведя борьбу с закавказскими меньшевиками и
буржуазными националистами, напомнил о споре русских
метафизиков 50-х годов с диалектиками, имея в виду
Н. Г. Чернышевского и его знаменитое диалектическое
положение о том, что всё зависит от обстоятельств,
времени и места х.
Выше уже были- приведены некоторые высказывания
Чернышевского, характеризующие его как диалектика.
У Чернышевского нет специальных философских работ
о диалектическом методе, но те высказывания о
диалектике, которые мы находим в его общих философских
сочинениях, дают полное представление о его взглядах на
этот важнейший вопрос. Особенно ценны в этом
отношении сочинения Чернышевского на политические,
экономические, эстетические и другие темы, в которых он
практически пытается применить диалектику.
Чернышевский и в вопросах диалектики продолжил и развил
взгляды Белинского и Герцена.
1 См. Я. В. Сталин, Сочинения, т. 1, стр. 50.
105
Чернышевский не проводил в своих работах
последовательно диалектическую точку зрения. В его взглядах
сочетались противоречивым образом принципы
диалектического метода и принципы противоположного
диалектике метода, который он сам назвал гипотетическим.
Гипотетический метод от начала до конца
метафизичен. Он основан, как мы это покажем в конце главы, на
антиисторическом подходе к действительности. С
антропологическим принципом в философии связан
отвлечённый взгляд на общественную жизнь, подход к ней с точки
зрения «разума», «вечной истины», «естественной
природы человека» и т. п. Несомненно, антропологизм,
отмеченный нами у Чернышевского при разборе его
материалистической теории, ограничивал его способность
диалектически рассматривать действительность. Но
Чернышевский тем не менее сумел во многом преодолеть
метафизическую узость старых материалистов, и во
взглядах его уже имеется сильнейший элемент диалектики.
Несмотря на то, что его философское учение полностью
ещё не избавилось от характерной для домарксовского
материализма метафизичности, он сумел сделать
значительный шаг вперёд в этом отношении. Его сочинения
дают нам полное основание считать его выдающимся
представителем диалектики.
В этом противоречивом сочетании метафизики с
диалектикой в философской теории Чернышевского,
бесспорно, нашли своё выражение исторические условия,
в которых он жил и боролся. События его времени,
классовая борьба в России и на Западе, самостоятельное
обобщение истории человечества, понимание того, что
не только крепостничество в России, но и
капиталистический строй, утвердившийся на Западе, не вечны, убеждали
его в том, что © действительности господствует не
застой, не неподвижность, а закон развития и изменения.
Диалектика была его революционным оружием в борьбе
против старого общества. Он был величайшим
оптимистом, его вера в победу нового, более высокого строя
жизни была безгранична. Как он неоднократно заявлял,
его оптимизм и вера в будущее покоились на знании
106
непреложного закона общества: как бы старое ни
пыталось удержать и продлить своё существование, жизнь
возьмёт своё, и старое будет сметено в неудержимом беге
времени.
Но отсталость общественных отношений в России
60-х годов, незрелость условий борьбы за социализм, к
которому, на взгляд Чернышевского, Россия может перейти
через старую феодальную общину, создавали почву для
той самой отвлечённости в подходе к действительности,
о которой шла речь выше.
Уже в молодости Чернышевский сумел понять
значение диалектики Гегеля и поразительно метко оценить её
сильные и слабые стороны. В последующих своих
работах он неоднократно возвращается к вопросу о гегелевой
диалектике и её значении для развития наук и
практической деятельности. Он считает, что Гегель оказал
«большие услуги науке раскрытием общих форм, по которым
движется процесс развития» 1.
Но если в юношеские годы Чернышевский понимал
ограниченность гегелевской диалектики, то позже он уже
превосходно об'ъяснял причины этой ограниченности.
Он стремится материалистически истолковать
диалектический принцип движения. Идеалист Гегель
противоречил, показывает Чернышевский, началам своей же
диалектики, когда он то или иное явление объявлял
выражением абсолютной идеи. Абсолютное вообще не может
воплотиться в каком-нибудь отдельном предмете, иначе
прекратилось бы всякое движение, исчезло сы
разнообразие; природа осуществляется в бесконечном развитии —
таково материалистическое и диалектическое положение
Чернышевского, опровергающее идеалиста-диалектика
Гегеля.
В «Эстетических отношениях искусства к
действительности» он подвергает критике Гегеля и Фишера за то,
что из посылки о «неустойчивости» и «мимолётности»
прекрасного в действительности они делают вывод, что
только в идее прекрасное бессмертно, вечно и т. д. Он
даёт материалистическое обоснование прекрасного и
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 169.
107
поэтому выступает в своей критике Гегеля как более
последовательный диалектик.
«Жизнь стре»мится вперёд и уносит красоту
действительности в своём течении», говорят [Гегель и Фишер];
правда, но вместе с жизнью стремятся вперёд, т. е.
изменяются в своём содержании, наши желания, и
следовательно, фантастичны сожаления о том, что прекрасное
явление исчезает, — оно исчезает, исполнив своё дело,
доставив ныне столько эстетического наслаждения,
сколько мог вместить нынешний день; завтра будет новый
день, с новыми потребностями, и только новое прекрасное
может удовлетворить их. Если бы красота в
действительности была неподвижна и неизменна, «бессмертна», как
того требуют эстетики, она бы надоела, опротивела бы
нам. Живой человек не любит неподвижного в жизни;
потому никогда не наглядится он на живую красоту...» !
В этом рассуждении Чернышевский превосходит
силой своего мышления Гегеля и именно по той причине,
что «начало прогресса» он 'воспринимает здесь как
материалист. Он отдаёт должное Гегелю за его диалектику,
но его решительно не удовлетворяет её идеалистический
характер. Диалектика присуща самой жизни, и в жизни
нужно искать её корни — таков основной мотив его
критики. •
Чернышевский отмечает, что диалектика господствует
во всех сферах жизни и невозможно найти хотя бы одну
сторону действительности, которая была бы исключением
из этого правила.
«Какую бы сторону жизни ни взяли мы, — писал он, —
везде увидим господство общей нормы, открытой новой
немецкой философией, и... мы просили бы людей,
которые захотели бы сомневаться в общем владычестве этой
нормы, указать хотя один факт, на развитии которого не
отпечатлевалась бы она» 2.
Сам Чернышевский стремится применить к
действительности эту общую норму диалектики, и в ряде
вопросов ему это блестяще удаётся. В науке о природе, исто-
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,,
стр. 324.
2 Там же, стр. 175,
108
рической науке, эстетике, политической экономии —
всюду мощно проявляется его гибкий
диалектический ум.
В его воззрениях на диалектику мы не найдём какой-
либо стройной системы, но если обобщить его
высказывания и проследить, скак проявлялся в его взглядах
диалектический метод, то легко увидеть некоторые общие
положения, которые он считает самыми существенными
и наиболее часто выдвигает.
Каковы эти положения?
На первый план следует поставить его поистине
замечательный тезис о том, что диалектика непримирима
с субъективным мышлением, с пренебрежительным
отношением к изучению самой действительности. Находить
истину в самой действительности — вот первое
положение диалектики, которое выдвигает Чернышевский как
важнейшее. «Субъективное мышление» меньше всего
стремится отыскать истину. Оно заботится о том, чтобы
подтвердить вопреки истине свои собственные
«приятные» предубеждения. Характеризуя эту манеру мыслить,
свойственную многим мыслителям XVII и XVIII веков, он
говорит: «Каждый брал из истины только то, что ему
нравилось, а всякую неприятную для него истину отвергал,
без церемонии признаваясь, что приятное заблуждение
кажется ему гораздо лучше беспристрастной правды» К
Почему же Чернышевский считает, что
диалектический метод кладёт конец «субъективному мышлению» и
требует признания истины, даже если она противоречит
самым любимым мнениям мыслителя? Приписывая такую
роль диалектике, Чернышевский обнаруживает глубокое
понимание её сущности. Диалектика, говорит он,
запрещает выхватывать из истины одну из её сторон и
представлять её как полную истину, что обычно делают
субъективные мыслители. Следовательно, диалектически
исследовать истину — значит изучить действительность
всесторонне, не игнорируя её объективных свойств и
качеств, как бы мало эти последние ни совпадали с
субъективными представлениями о них учёного.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 452.
109
Сущность диалектического метода, пишет
Чернышевский, «состоит в том, что мыслитель не должен
успокаиваться ни на каком положительном выводе, а должен
искать, нет ли в предмете, о котором он мыслит, качеств
и сил, противоположных тому, что представляется этим
предметом на первый взгляд: таким.образом, мыслитель
был принуждён обозревать предмет со всех сторон, и
истина являлась ему не иначе, как средством борьбы
всевозможных противоположных мнений. Этим способом,
вместо прежних односторонних понятий о предмете,
мало-помалу являлось полное, всестороннее
исследование и составлялось живое понятие о всех действительных
качествах предмета. Объяснить действительность стало
существенною обязанностью философского мышления.
Отсюда явилось чрезвычайное внимание к
действительности, над которою прежде не задумывались, без всякой
церемонии искажая её в угодность собственным
односторонним предубеждениям» 1.
Чернышевский совершенно правильно утверждает,
что такие люди, как Белинский, от субъективизма в
мышлении повернули в сторону действительности в
значительной мере под влиянием изучения диалектики. Она
вселила в них «глубокое сознание, что действительность
достойна внимательнейшего изучения, потому что истина
достигается только строгим, всесторонним исследованием
действительности, а не произвольными умствованиями
или сладкими мечтами»2.
Своё собственное понимание отношения диалектики
к действительности Чернышевский выразил следующими
прекрасными словами: «Прочное наслаждение даётся
человеку только действительностью; серьёзное значение
имеют только те желания, которые основанием сйоим
имеют действительность; успеха можно ожидать только
в тех надеждах, которые возбуждаются
действительностью, и только в тех делах, которые совершаются при
помощи сил и обстоятельств, представляемых ею» 3.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 453.
2 Там же, стр. 455.
3 Там же, стр. 476.
ПО
Не всегда Чернышевский следовал этому глубокому
пониманию диалектики жизни. Но вместе с тем он очень
верно отмечал одну из самых важных и принципиальных
черт революционной диалектики.
Следует сказать, что Г. В. Плеханов в своём
сочинении о Чернышевском недооценил значения его
высказываний по этому вопросу. Отметив, что в них очень много
справедливого, Плеханов заявляет: дело, однако, не
только во внимании к действительности и не в обозрении
предмета со всех сторон, но в том, чтобы ход обозрения
следовал за логикой развития самого предмета, а не за
логикой идей. Это «сознание зависимости хода идей от
хода вещей»1 у Чернышевского якобы «исчезало из
виду», пишет Плеханов.
Если бы Плеханов сказал, что Чернышевский в своём
анализе общественных явлений не всегда придерживался
важного и им самим так ярко сформулированного
диалектического принципа, он был бы прав. Гипотетический
метод, нередко применявшийся Чернышевским, является
в этом отношении, повторяем, прямой
противоположностью диалектического метода. Но Плеханов идёт в
своей критике дальше; он считает, что в рассуждениях
Чернышевского вообще нет сознания необходимости
следовать за логикой развития самой действительности.
А это уже явная несправедливость по отношению к
такому мыслителю, как Чернышевский. Как раз все его
рассуждения направлены против субъективного
произвола исследователей, которые, по его словам,
«принимались философствовать не иначе, как затем, чтобы
«оправдать дорогие для них убеждения» 2, т. е. искали
не истины, а подтверждения своим предубеждениям.
Чернышевский был абсолютно прав, когда он именно в
требовании диалектического метода — обозревать
предмет со всех сторон, рассматривать его в связи с другими
предметами — видел разрыв с субъективизмом, с
«бесплодными схоластическими умствованиями» и переход на
точку зрения анализа самой действительности.
1 Г. В. Плеханову Сочинения, т. V, стр. 230.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 452.
111
Такое понимание диалектики помогало
Чернышевскому гениально решать и теоретически освещать многие
животрепещущие вопросы общественной борьбы в России
и других странах. И решал он их, исходя из логики
развития вещей, а не идей. Достаточно указать на его
позиции по вопросу об отмене крепостного права, на его
анализ революций 1848 года, анализ войны за
независимость Италии и т. д. Как будет видно из нашего дальней*
шего изложения, учение Чернышевского о неизбежности
социализма в значительной степени основывалось на
глубоком понимании объективной логики развития
общественных отношений.
Плеханов совершенно прав, заявляя, что
Чернышевский не сумел подвергнуть гегелевскую диалектику той
переработке, какую она получила у Маркса и Энгельса.
Но это нисколько не умаляет работы, которую проделал
Чернышевский в этом направлении. Отметив, что
сущность диалектики заключается в том, что она
поворачивает внимание исследователя в сторону объективной
действительности и что диалектика даёт возможность
перехода «от отвлечённой науки к науке жизни»,
Чернышевский показывает, что гегелевский диалектический метод
не мог совершить переход к новой науке, что в этом
методе содержался лишь «зародыш» такого перехода.
Именно по этой причине, говорит он, русские
последователи Гегеля быстро расстались с его мировоззрением
и пощли дальше, дальше не только в смысле отказа от
консервативной гегелевской системы, но и в смысле
критики самих принципов идеалистической диалектики.
«Пылкие и решительные умы, как Белинский и
некоторые другие, — пишет Чернышевский, — не могли долго
удовлетворяться теми узкими выводами, которыми
ограничивалось приложение этих принципов в системе самого
Гегеля; скоро заметили они недостаточность и самых
принципов (т. е. диалектики. — М. Р.) этого мыслителя.
Тогда, отказавшись от прежней безусловной веры в его
систему, они пошли вперёд, не останавливаясь, как
остановился Гегель, на половине дороги» 1
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 455.
112
Таким образом, Чернышевский прекрасно понимал,
что гегелевская диалектика хотя и представляла в
истории философии зародыш перехода к «науке жизни»,
однако не могла удовлетворить новым требованиям и
потому должна была уступить место другой, научной форме
диалектического мышления. Сам Чернышевский
приложил немало усилий, чтобы диалектику Гегеля
переработать в материалистическом духе.
Иллюстрацией к этому положению может служить
одно замечание Чернышевского по адресу Гегеля,
которое Плеханов, как увидим ниже, совершенно неверно
толкует; между тем, в этом замечании с огромной силой
проявился критический гений Чернышевского, острый
взгляд которого видел слабые места гегелевской
диалектики.
Чернышевский пишет: «Но, при всей своей
гениальности, часто он (Аристотель.—М. Р.) впадает в
мелочность от всегдашнего своего стремления найти глубокое
философское объяснение не только главным явлениям,
но и всем их подробностям. Это стремление,
выразившееся в аксиоме одного новейшего философа, соперника
аристотелева (речь идёт о Гегеле. — М. Р.): «всё
действительное разумно, и всё разумное действительно», —
часто заставляло обоих мыслителей придавать важное
значение мелочным фактам только потому, что эти факты
хорошо подходили под их систему» К
Плеханов следующим образом комментирует эти
слова Чернышевского: «Выходит, стало быть, что
знаменитое положение Гегеля о разумности всего
действительного и о действительности всего разумного
представлялось Чернышевскому результатом «мелочности» великого
германского мыслителя, заставлявшей его искать
глубокого объяснения даже для незначительных частностей.
Это лучше всего показывает, что Чернышевский был
дальше от понимания Гегеля, нежели Белинский,
инстинктом почуявший в гегелевом учении о разумности всего
действительного единственно возможную основу
общественной науки»2.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 432—433.
* Г. В. Плеханов, Сочинения, т. V, стр. 231—232.
8 М. Рсзенталь
113
Нам сдаётся, что этот комментарий свидетельствует
о недостаточно критическом в данном случае отношении
самого Плеханова к Гегелю и непонимании им того, что
совершенно ясно представлял себе Чернышевский. В
самом деле, говоря, что положение «всё действительное
разумно, и всё разумное действительно» заставляло
'Гегеля придавать важное значение тем фактам, которые
хорошо подходили под его систему, Чернышевский тонко
и метко подметил один из самых главных пороков
гегелевской философии, делающих её консервативной,
стремящейся к примирению с существующими
порядками.
По смыслу всей конструкции философии Гегеля
абсолютная идея лишь тогда становится действительной и
реализует свою сущность, когда она воплощается в своё
инобытие, т. е. находит отражение в самой
действительности.
Но так как действительность не создашь подобно
идее из «эфира мозга», то Гегель «инобытие» для своей
идеи берёт из самой действительности и часто самые
случайные и «мелочные» явления и факты выдаёт за
воплощение абсолютной идеи.
Когда же идея Гегеля достигает вершины, она
должна найти и в самой жизни своё реальное воплощение,
без чего она недействительна. Следовательно, концу
развития идеи должен соответствовать конец развития и
в объективной действительности, которая таким образом
также возводится в ранг абсолютной идеи. Как известно,
Гегель и объявил существующие в Германии того
времени реакционные общественные порядки разумным
воплощением абсолютной идеи. Знаменитое положение
Гегеля: «всё действительное разумно, и всё разумное
действительно» и содержит в себе как важнейший элемент
подобное оправдание существующего.
Вот это и имеет в виду революционный диалектик
Чернышевский, когда он критикует Гегеля. И насколько
он был прав, критикуя Гегеля за его приверженность
к существующему, за то, что тот временные и
преходящие явления действительности объявлял разумными и
подводил под свою «идею», видно из того, что за это же
критиковал Гегеля и Маркс.
114
Всё построение философии Гегеля, писал Маркс в
своей «Критике философии государственного права
Гегеля», приводит к тому, что «эмпирическая реальность
некритически принимается за действительную истину
идеи, ибо речь идет не о том, чтобы эмпирическую
реальность свести к ее истине, а о том, чтобы истину свести
к какой-нибудь эмпирической реальности, и в таком
случае первая попавшаяся эмпирическая реальность (т. е.
то, что Чернышевский называет «мелочмьгми фактами».—
М. Р.) развивается как реальный момент идеи» 1.
В «Святом семействе» Маркс писал, что
спекулятивная философия Гегеля «демонстрирует самым блестящим
образом, как, с одной стороны, умозрение видимо
свободно творит из самого себя свой предмет а рпоп и как,
с другой стороны, думая отделаться софистикой от
разумной и естественной зависимости от предмета, оно
попадает именно в самую неразумную и неестественную
рабскую зависимость от предмета, самые случайные и
самые «индивидуальные определения которого оно
вынуждено конструировать как абсолютно необходимые и
всеобщие» 2.
Почти в тех же словах говорит Чернышевский:
Гегель — «раб настоящего положения вещей, настоящего
устройства общества», у него «нежное снисхождение
к существующему» 3 и т. д.
Иначе говоря, Чернышевский подвергал Гегеля
критике именно за то, что немецкий философ в своём анализе
действительности следовал не за логикой развития вещей,
по выражению Плеханова, а за логикой своей
абсолютной идеи: факты подходили для подтверждения идеи —
философ и объявлял их разумными.
Отдав должное диалектике Гегеля за то, что он
ориентирует исследователя на изучение действительности,
Чернышевский видел, что эта ориентация у Гегеля имеет в
конечном счёте целью оправдание реакционного
общественного строя. Чернышевский говорит о
«благосклонных к действительности выводах гегелевой системы».
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. I, стр. 561.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. III, стр. 83.
3 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. I, 1939,
стр. 231—232.
115
8*
Понимание Чернышевским этого вопроса нашло яркое
выражение в «Очерках гоголевского периода русской
литературы», где указывается на переход Белинского от
точки зрения «разумности» всякой действительности к
новой, диалектической точке зрения, согласно которой в
самой действительности, а не в абстрактных идеях нужно
искать опору для своего, отношения к ней.
«В Москве Белинский, подобно своим друзьям, был
совершенно погружён в теоретические умствования и
обращал очень мало внимания на то, что делается в
действительной жизни. Он твердил, что действительность
значительнее всех мечтаний, но, подобно своим друзьям,
смотрел на действительность глазами идеалиста, не
столько изучал её, сколько переносил в неё свой идеал и
верил, что идеал этот имеет себе соответствие в нашей
действительности, что, по крайней мере, важнейшие
элементы действительности сходны с теми идеалами, какие
найдены для них в системе Гегеля: Петербург, как
известно всем пережившим идеалистический период
воззрений (эти слова имеют и автобиографическое
значение.— М. Р.) у нимало не удобен для сохранения таких
мечтаний. В Петербурге действительная жизнь настолько
шумна, беспокойна и неотвязна, что трудно обманываться
относительно её сущности, трудно не разубедиться в том,
что она движется вовсе не по идеальному плану гегеле-
вой системы, трудно остаться идеалистом. Петербург,
с обычною своею готовностью услужить новому жителю
всеми возможными разочарованиями [и толчками], не
замедлил доставить Белинскому обильные материалы для
поверки благосклонных к действительности выводов геге-
левой системы и внушить ему, что филистерские
немецкие идеалы не имеют ровно никакого сходства с русскою
жизнью. Пришлось отказаться от уверенности, что геге-
левы построения — верные изображения
действительной жизни, пришлось критически посмотреть и на
действительность, и на гегелеву систему» *.
Таким образом, Чернышевский не ограничился
утверждением тезиса о том, что диалектика требует внимания
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 466—467.
116
к действительности; он показал порочность гегелевской
диалектики в этом отношении и пытался перерабатывать
в материалистическом духе «зародыш верного взгляда»,
содержавшийся в ней.
Итак, первое огромное преимущество диалектического
метода перед старыми, субъективными методами состоит,
на взгляд Чернышевского, в том, что этот метод
ориентирует на изучение действительности и на то, чтобы в
самой жизни видеть силы, двигающие её вперёд.
Другую положительную особенность диалектики
Чернышевский видел в принципе движения, развития,
прогресса, изменения жизни, в том, что он называл
«плодотворнейшим началом всякого прогресса».
Знаменитое положение древней философии «всё течёт,
всё изменяется» он считал непререкаемой истиной. Точку
зрения развития, изменения мы находим и в
рассуждениях Чернышевского о природе, и в его мыслях о
характере человеческого познания, и в его воззрениях на
общественную жизнь.
Мы уже приводили его взгляды на движение в
неорганической природе. Материю он рассматривает в
неразрывной связи с движением. Движение материи
бесконечно, оно, как и материя, неисчерпаемо. Развитие и
изменение — закон не только неорганической, но и
органической природы. Чернышевский внимательно следил за
новейшими теориями, объясняющими происхождение и
эволюцию органического мира, и был в курсе всей
мировой литературы по этому вопросу. Всю органическую
природу он рассматривает с точки зрения связи её
разнообразных явлений и говорит о переходных формах,
свидетельствующих о превращении лутём исторического
развития одних видов растений и животных в другие.
«В наиболее развитых формах своих, — пишет он в
«Антропологическом принципе в философии», —
животный организм чрезвычайно отличается от растения; но
читатель знает, что млекопитающее и птица связаны
с растительным царством множеством переходных форм,
по которым можно проследить все степени развития так
называемой животной жизни из растительной: есть
растения и животные, -почти ничем не отличающиеся друг
от друга, так что трудно сказать, к какому царству
117
отнести их. Если некоторые животные почти ничем не
отличаются от растений в эпоху полного развития своего
организма, то в первое время своего существования все
животные почти одинаковы с растениями в первой поре
их роста; зародышем животного и растения одинаково
служит ячейка; ячейка, служащая зародышем животного,
так похожа на ячейку, служащую зародышем растения,
что трудно и отличить их» 1.
Чернышевский не соглашается с теми, кто
утверждает, что только отдельные животные
совершенствуются, а породы животных в целом неспособны к
прогрессивному развитию. Это — несправедливое мнение,
говорит он; «на наших глазах совершенствуются целые
породы животных: например, улучшается порода
лошадей или рогатого скота в известной стране» 2.
Чернышевский прекрасно понимал, что органический
мир находится в состоянии беспрестанной эволюции от
низшего к высшему. Он был убеждённым
«трансформистом». В учении Дарвина он оценил именно то, что
великий естествоиспытатель изобразил органический мир в
развитии. Он писал: «Дарвинизм для меня — не новость
своими справедливыми сторонами» 3. Но вместе с тем он
решительно не принимал дарвиновской теории
происхождения и развития видов в целом.
Главным недостатком теории естественного отбора
Чернышевский считал то, что она усматривает в
отрицательных для органических существ условиях
положительные результаты для их прогрессивного
совершенствования. На его взгляд, органический мир развивался и
развивается лишь в силу благоприятных условий,
способствующих физиологической эволюции животных.
Чернышевский ставил вопрос так: зло не может быть
источником добра, вредное не может быть полезным,
следовательно, противоречие между способностью к быстрому
размножению живых существ и недостатком пищи и
ведущаяся вследствие этого борьба за существование
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 96.
2 Та^ же, стр. 97.
3 «Чернышевский в Сибири», вып. II, стр. 17.
118
не могут способствовать их развитию. Чернышевский
считает себя последователем эволюционной теории Ла-
марка.
Отрицательное отношение Чернышевского к теории
Дарвина вызвано главным образом тем, что реакционные
философы распространяли дарвиновскую идею борьбы
за существование и на общественные явления и делали
выводы в духе Мальтуса. Притом же сам Дарвин
ссылался на Мальтуса как на первоисточник своей
основной идеи, а Мальтуса с его реакционной теорией
перенаселения Чернышевский считал шарлатаном,
мракобесом.
Чернышевский верно подметил слабый момент в
теории Дарвина — преувеличение значения борьбы за
существование в процессе развития и изменения видов.
Вспомним, что об этом говорил л Энгельс. Однако
Чернышевский был безусловно неправ, отрицая теорию
естественного отбора в целом.
Что касается применения принципа развития и
изменения к общественной жизни, то такие блестящие статьи
Чернышевского, как «Критика философских
предубеждений против общинного владения», дают лучший ответ на
этот вопрос.
Но прежде всего рассмотрим, как Чернышевский
понимал развитие вообще и какова, на его взгляд,
преобладающая форма развития и изменения действительности.
Чернышевский считает, что наиболее существенной и
общей причиной развития и изменения в любой области
природы и общества являются противоречие и борьба
между содержанием и формой — противоречие,
возникающее в предметах и явлениях в силу изменения
содержания. Форма, соответствующая определённому
содержанию, способствует усилению, развитию этого
содержания. Усиление же, развитие содержания со временем
отвергает устаревшую, отставшую форму. Поэтому
развитие есть бесконечное отвержение старых форм и
порождение новых. Чернышевскому принадлежит
замечательная по глубине формулировка этого действительно
важного и общего закона развития: он связывает с ним
объективную неизбежность общественного прогресса.
119
«Вечная смена форм, вечное отвержение формы,
порождённой известным содержанием или стремлением,
вследствие усиления того же стремления, высшего
развития того же содержания, — кто понял этот великий,
вечный, повсеместный закон, кто приучился применять
его ко всякому явлению, — о, как спокойно призывает
он шансы, которыми смущаются другие ...он не жалеет
ни о чём, отживающем своё время, и говорит: «пусть
будет, что будет, а будет в конце концов всё-таки на
нашей улице праздник» 1.
Развитие имеет характер бесконечного «усиления»
содержания и вечной смены форм, — этим, согласно мысли
Чернышевского, обусловливается (известная
закономерность в движении и смене форм, которая выражена в
понятии «отрицания отрицания». Развитие всякого явления
проходит три стадии, из которых последняя есть как будто
возврат к первой, но несравнимо богаче и выше её.
Чернышевский говорит о «возврате» лишь в «формальном
отношении». Как объясняет Чернышевский такой
характер развития? Дело в том, говорит он, что всякое
усиление содержания или качества предмета отменяет его
первоначальную форму и порождает новую форму. Но
дальнейшее развитие содержания является причиной
возврата к старой форме, так как «избыток качества
действует на форму способом, противоположным тому
способу, каким действовала более слабая степень того же
качества» 2. «Повсюду очень сильное развитие
содержания ведёт к восстановлению той самой формы, которая
была отвергаема развитием содержания не очень
сильным» 3.
В этих рассуждениях Чернышевского обнаруживается
понимание того, что развитие совершается путём
перехода количественных изменений в качественные. В
предыдущей главе мы уже указывали, что Чернышевский
не только знал этот важнейший закон диалектики, но и
применял его при решении вопроса о возникновении
сознания.
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 197.
2 Там же, стр. 181.
3 Там же, стр. 182—183.
120
И в данном случае, показывая процесс изменения
содержания и рождения новой формы, соответствующей
изменившемуся содержанию, он опирается на этот
диалектический закон. Пока интенсивность развития
содержания какого-нибудь явления такова, что это содержание
умещается в пределах старой формы, последняя ещё
сохраняется. Но вот интенсивность в своём развитии
достигает предела, и, как следствие такого количественного
изменения содержания, появляется новая форма. Слабая
сравнительно степень количественного изменения
отменяет первоначальную форму предмета; более высокая
степень действует на форму противоположным способом,
вызывая к жизни в формальном отношении
первоначальную форму. «Превосходная степень, — пишет он, —
действует на форму способом, противоположным тому, каким
действует прсютая положительная степень» 1.
Чернышевский приводит много примеров для
подтверждения своей мысли. Вот, например, путь, который
проходит военное дело:
«В первобытных битвах сражается отдельный человек
против отдельного человека, сражение есть громадное
число поединков (битвы у Гомера; все битвы дикарей).
Но вот, состав бьющейся армии получает всё больше и
больше плотности, и действие отдельных людей
сменяется действием массы: в XVII, XVIII столетиях этот
фазис достигает своего зенита. Огромные массы стоят
друг против друга и стреляют батальным огнём или идут
в штыки, — тут нет отдельных людей, есть только
батальоны, бригады, колонны. Русский солдат времён
Кутузова стрелял ли в отдельного врага? Нет, целый
полк стрелял только в целый неприятельский полк.
Неужели на этом остановилось развитие? Нет, появились
штуцера, и прежний плотный строй рассыпался цепью
стрелков, из которых каждый действует также против
одиночного врага, и битва снова принимает гомерическую
форму бесчисленного множества поединков»2.
Повторяем, Чернышевский подчёркивал, что возврат
совершается лишь «в формальном отношении», и, конечно,
1 //. Г. Чернышевский, Избранные философски^ сочинения,,
стр. 181.
2 Там же, стр. 179.
121
он не думал, что всё снова восстанавливается, как было.
Он считал, что этот общий закон (закон отрицания
отрицания) действует столь же неизбежно и неизменно, «как
закон тяготения или причинной связи» 1.
Но все примеры и рассуждения о диалектическом
законе развития не имели у Чернышевского
самодовлеющего значения. Он пользовался диалектикой как
средством исследования острейших вопросов жизни общества.
В частности всё, что он сказал о диалектическом
характере развития, ему нужно было для того, чтобы разбить
противников социалистического учения, считающих, что
частная поземельная собственность есть высшая и
неизменная форма отношений между людьми.
Противники Чернышевского, возражая против
общинного землевладения, говорил1И: первобытная община
заменена высшей формой владения — частной
собственностью, следовательно, немыслим возврат к отжившим
коллективным формам. Чернышевский-диалектик им
отвечал: да, частная собственность по сравнению с
первобытными форма-ми — высшая ступень, но исчерпано ли
ею развитие общества? Именно потому, что формы
общественного владения были первоначальными формами,
общество на высшей ступени неизбежно возвратится к ним;
«ведь именно потому, именно потому, — подчёркивал
он, — именно потому, что общинное владение есть
первобытная форма, и надобно думать, что высшему периоду
развития поземельных отношений нельзя обойтись без
этой формы» 2.
Конечно, в этих рассуждениях Чернышевского есть
элемент отвлечённого применения законов диалектики
к живой жизни. Но вся статья Чернышевского, откуда
извлечены приведённые выше цитаты, — «Критика
философских предубеждений против общинного владения» —
говорит о другом: Чернышевский рисует конкретную
картину развития отношений в сельском хозяйстве, которая,
на его взгляд, подтверждает общие мировые законы
бытия. Он показывает, что, отвергнув форму первобыт-
1 Н. Г. ^Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 183.
1 Там же, стр. 196с
122
ного общинного владения, частная собственность
способствует на первых порах развитию сельского хозяйства,
но впоследствии, в связи с теми изменениями, которые
вносит она сама (обширные размеры хозяйства,
огромность затрат, необходимых для ведения его), частная
собственность перестаёт соответствовать потребностям
развития.
Теперь, на высшей ступени, только коллективные
способы владения могут быть формами отношений,
единственно соответствующими потребностям общественного
развития.
Аргументация Чернышевского настолько интересна,
что стоит хотя бы вкратце остановиться на его доводах.
Это даст возможность лишний раз убедиться, что
Чернышевский в данном случае исходил главным образом из
объективных тенденций диалектического развития самой
действительности, из «логики развития вещей».
Он рассматривает сначала первобытное состояние
общества и показывает, что «человеческий труд не имеет
прочных и дорогих связей с известным участком земли» 1
и поэтому господствует общинное владение землёй.
Вторичное состояние, «усиление развития», заключается в
возникновении частной собственности на землю.
Но развитие, говорит он, не может остановиться на
этой форме, как хотели бы идеологи частной
собственности. Рост промышленно-торговой деятельности,
развитие спекуляции, охватившей все отрасли народного
хозяйства, обращается на основную, самую обширную
ветвь его — земледелие и приводит к коренному
изменению характера поземельной личной собственности.
Появляется фермерство, при котором землевладелец
пользуется прибылями вследствие повышения ренты,
а фермер несёт убытки.
«Таким образом, личная поземельная собственность
перестаёт быть способом к вознаграждению за затрату
капитала на улучшение земли. С тем вместе обработка
земли начинает требовать таких капиталов, которые
превышают средства огромного большинства земледельцев,
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 183.
123
а земледельческое хозяйство требует таких размеров,
которые далеко превышают силы отдельного семейства и
по обширности хозяйственных участков также исключают
(при частной собственности) огромное большинство
земледельцев от участия в выгодах, доставляемых
ведением хозяйства, и обращают это большинство в наёмных
работников. Этими переменами уничтожаются те
причины преимущества частной поземельной собственности
перед общинным владением, которые существовали в
прежнее время. Общинное владение становится
единственным способом доставить огромному большинству
земледельцев участие в вознаграждении, приносимом
землёю, за улучшения, производимые в ней трудом.
Таким образам, общинное владение представляется
нужным не только для благосостояния земледельческого
класса, но и для успехов самого земледелия: оно
оказывается единственным разумным и полным средством
соединить выгоду земледельца с улучшением земли и
метода производства с добросовестным исполнением
работы. А без этого соединения невозможно вполне
успешное производство» *.
Нас не интересует сейчас, насколько верны или
неверны конкретные рассуждения Чернышевского о
развитии земледелия. Ясно, что его мысли об общине и её
роли в будущем обусловлены его точкой зрения
общинного, т. е. утопического, социализма. Он прав в выводе —
в том, что новое начало должно, победить старое.
Приведённая нами цитата показывает, что Чернышевский
ни в какой мере не стремится навязывать диалектический
закон или свои субъективные идеалы объективному
процессу развития общественных отношений: на конкретном
экономическом материале он вскрывает объективные
тенденции развития и приходит к заключению, что и здесь
общий диалектический закон находит своё проявление;
его выводы основываются не на логическом понятии, а на
анализе «преемственности форм», которые связаны
между собой и обусловливают друг друга, объективно
порождая всё новые и новые формы.
* И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 184—185.
124
В этих рассуждениях Чернышевский выступает как
мыслитель, способный благодаря диалектической силе
своего ума предвидеть основное направление развития
общества. Конечно, он сильно ошибался в конкретных
выводах, которые делал в применении диалектики к
развитию России; он и сам заявляет, что вопрос, достигнута
ли «в настоящее время нашею цивилизацией) та
высокая ступень, принадлежностью которой должно быть
общинное владение» \ может и должен быть разрешен
не с помощью «логических наведений и выводов из общих
мировых законов, а анализом фактов» 2. Его анализ
многих фактов был ошибочен; его «крестьянский»
социализм — утопичен. Но не потому, что его уму недоставало
диалектической силы, а лишь потому, что он как сын
своего времени не мог полностью выйти за рамки
утопического социализма. Но об этом будет речь впереди.
Существенно же в данном случае то, что характеризует
Чернышевского как великого и сильного диалектика: его
уменье с помощью диалектики, в соответствии с
объективным развитием самой истории, доказать неизбежность
наступления нового устройства общества, в котором
частная собственность должна уступить место
общественной собственности. Он заблуждается в частном
применении общей истины, добытой путём диалектического
анализа, «о он прав в утверждении общей истины, в
диалектическом способе лоисков и нахождения истины.
С общим законом диалектического развития общества
путём борьбы между содержанием и формой и
преемственности форм Чернышевский связывает вопрос о так
называемых средних «логических моментах». Он ставит
вопрос так: если из одних форм неизбежно вытекают
другие определённые формы, то обязательно ли каждый
процесс должен воспроизводить всю цепь развития
со всеми её звеньями, или он может быть воспроизведён
в сокращённом виде? «Каждое ли отдельное проявление
общего процесса, — спрашивает Чернышевский, —
должно проходить в действительности все логические
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 185.
2 Там же.
125
моменты с полной их силою, или обстоятельства,
благоприятные ходу процесса в данное время и в данном
месте, могут в действительности приводить его к высокой
степени развития, совершенно минуя средние моменты
или по крайней мере чрезвычайно сокращая их
продолжительность и лишая их всякой ощутительной
интенсивности?» 1
Сама постановка этого чрезвычайно важного вопроса
о характере диалектического развития и ответ, который
даёт Чернышевский, примечательны во .всех отношениях.
Как увидим, Чернышевский и здесь из общего
правильного взгляда на диалектическую природу развития
сделал неправильное заключение о конкретных путях
развития России. Но нельзя не отметить глубину
освещения этого вопроса в статье «Критика философских
предубеждений против общинного владения»,
диалектическую гибкость, которую проявил при этом
Чернышевский.
Чернышевский приводит самые разные доказательства
в подтверждение того, что средние логические моменты
какого-нибудь процесса, однажды или много раз
повторявшиеся, не обязательно должны воспроизводиться в
последующих процессах. История, говорит он, не упускает
ничего из своего опыта. Она, как бабушка, страшно
любит своих младших внучат. Каждый новый процесс
основывается на опыте предыдущего, усваивая его и облегчая
себе путь движения. Дикари не умеют не только
зажигать огонь, но и поддерживать его. Цивилизованному
человеку достаточно воспользоваться серной спичкой,
чтобы вызвать огонь. Но сколько времени понадобилось,
чтобы человечество прошло этот путь от эпохи дикости,
когда люди не имели понятия о том, как добывать огонь,
до современного состояния человечества! Эти два
крайних полюса соединены между собой «массой средних
логических моментов: сначала молния случайно зажигает
дерево, но дикарь не знает, как поддержать огонь; затем
человек научается добывать огонь посредством трения
двух кусков дерева; позже он догадывается о способах
1 И. Л Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 185.
126
заставлять огонь быстро вспыхивать — он кладёт кусок
трута между двумя кусками дерева; далее человек
становится всё изобретательней и, наконец, изобретает
спичку. «Какое торжество жизни!»
Значит ли это, продолжает Чернышевский, что
современный человек, добывая огонь, должен воспроизвести
весь этот исторический путь развития? Конечно, нет.
Средние логические моменты сейчас будут существовать
лишь теоретически, практически они никакого значения
не имеют. Или, если они даже будут воспроизводиться
и практически в какой-то форме, то в чрезвычайно
сокращённом виде.
Интересны рассуждения Чернышевского о том, что
человеческое уменье, искусство, трудовые навыки и т. п.
являются продуктом длительного исторического
развития, результатом усилий многих и многих поколений.
У Чернышевского это, несомненно, один из многих
подходов к материалистическому пониманию истории,
имеющих своим источником глубокий диалектический и
исторический взгляд на природу вещей. Чувство историзма
проявляется здесь чрезвычайно ярко.
В логическом и историческом Чернышевский видит
неразрывную связь. Логическое развитие есть
воспроизведение исторического развития. Но оно не буквальное
его повторение, а сокращённое развитие, которое
благодаря накопленному историческому опыту может
осуществиться с огромной быстротой. Опыт человеческого
рода, опыт поколений с успехом заменяет
современному человеку необходимость самому приобрести его.
Ребёнку, изучающему грамоту, нет надобности проделать
тот путь, который проделали его предки. То, на что в
историческом развитии нужно было затратить тысячи лет,
сейчас достигается в течение нескольких лет.
Решив теоретически вопрос о средних логических
моментах, Чернышевский обращается к вопросу, ради
которого он, собственно, и сделал экскурс в теорию
диалектики: не происходит ли то же самое в общественной
жизни? Обязательно ли должно общество, отставшее от
общества передового, ушедшего уже далеко вперёд,
пройти весь путь, пройденный им, и воспроизвести
практически все средние логические моменты? Должна ли»
127
конкретно, Россия с её сохранившимся общинным
землевладением пережить все муки капиталистического
развития, если передовые капиталистические страны всей
логикой своего развития идут с неумолимой
неизбежностью к торжеству социалистического, коллективного
начала?
Чернышевский, руководствуясь диалектическим
пониманием развития, отвечает отрицательно на этот вопрос.
Он глубоко убеждён, что здесь применимо то же, что и в
отношении добывания огня, изучения человеком
грамоты и т. д.
«Когда, — пишет он, — известное общественное
явление в известном народе достигло высокой степени
развития, ход его до этой степени в другом, отставшем народе
может совершиться гораздо быстрее, нежели как
совершался у передового народа... Это ускорение состоит в том.
что у отставшего народа развитие известного
общественного явления, благодаря влиянию передового народа,
прямо с низшей степени перескакивает на высшую, минуя
средние степени» !.
Будучи утопическим социалистом, Чернышевский
неправильно решал конкретный вопрос о возможности
для России самостоятельно перейти к социализму через
общинное землевладение. Он не понимал, что только
пролетариат может создать 'Социалистическое общество,
объективно подготовляющееся развитием
капиталистического общества. В этом смысле конечный вывод, который
Чернышевский делал из своих правильных
диалектических посылок, был ложным. Но мы были бы
несправедливы к Чернышевскому, если бы ограничили сказанным
оценку постановки им вопроса о средних логических
моментах и тех следствиях, какие он выводил из диалектики,
для развития общества.
Мы считаем необходимым подчеркнуть, что мысль
Чернышевского о том, что общество, отставшее в своём
развитии от передовых стран, может миновать какие-то
промежуточные ступени и подняться при известных
обстоятельствах сразу на высокую ступень, поистине
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 194.
128
гениальна и служит ещё одним свидетельством его
поразительного диалектического чутья, способности
диалектически подходить к истории общества. Такую оценку
подтверждает тот факт, что этот вопрос ставили Маркс и
Энгельс, а в наше время Ленин и Сталин. Разумеется,
вожди пролетариата ставили и решали вопрос с других,
единственно верных позиций, ставили его, .как
пролетарские социалисты. Они считали вполне возможным для
какой-нибудь страны миновать капиталистический путь
развития, если этому благоприятствуют определённые
условия; под такими условиями они понимали победу
социалистической революции в передовых странах и
помощь со стороны победившего пролетариата этих стран
отсталым странам.
В своём известном письме в редакцию «Отечественных
записок», написанном в 1877 году, Маркс, отзываясь о
Чернышевском, как о «великом русском ученом и
критику», писал:
«Этот ученый в своих замечательных статьях
исследовал вопрос — должна ли Россия, как того хотят ее
либеральные экономисты, начать с разрушения сельской
общины, чтобы перейти к капиталистическому строю,
или же, наоборот, она может, не испытав мук этого строя,
завладеть всеми его плодами, развивая свои собственные
исторические данные. Он высказывается в смысле этого
последнего решения... Чтобы иметь возможность со
знанием дела судить об экономическом развитии России, я
изучил русский язык и затем в течение долгих лет изучал
официальные и другие издания, имеющие отношение
к этому предмету. Я пришел к такому выводу. Если
Россия будет продолжать итти по тому пути, по которому
она следовала с 1861 г., то она упустит наилучший
случай, который история когда-либо предоставляла какому-
либо народу, и испытает все роковые злоключения
капиталистического строя» 1.
В письме Н. Ф. Даниэльсону Энгельс в 1893 году
писал:
«Если бы мы, люди Запада, двигались поживее в
деле нашего собственного экономического развития; если
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, 1947, стр. 314.
9 М. Розенталь
129
бы мы оказались способными опрокинуть
капиталистический режим лет десять или двадцать тому назад, тогда
Россия имела бы перед собою время, чтобы сократить
путь прогресса и остановить стремление ее собственной
эволюции в направлении к капитализму» К
То же писали Маркс и Энгельс в предисловии к
русскому изданию «Манифеста коммунистической
партии» в 1882 году.
Здесь не место вдаваться в сущность вопроса о том,
как далеко зашёл уже в начале 80-х годов .процесс
разложения общины. В это время Россия уже прочно
развивалась по капиталистическому пути, и: община быстро
разлагалась, порождая характерную для
капиталистического общества классовую диференциацию. Однако
принципиальное решение вопроса Марксом и Энгельсом о
возможности при известных условиях сокращения пути
к социализму для той или иной страны, отставшей в
своём развитии, остаётся верным.
Эту мысль отстаивал и Ленин. В своей речи на II
конгрессе Коммунистического Интернационала Ленин
говорил, что с помощью победившего пролетариата
передовых стран «отсталые страны могут перейти к советскому
строю и через определенные ступени развития — к
коммунизму, минуя капиталистическую стадию развития» 2.
Чернышевского, таким образом, с полным основанием
можно назвать великим русским диалектиком, умевшим
подниматься на очень большие теоретические высоты в
своём понимании диалектики исторического развития.
К тому же следует отметить, что Чернышевский не
строил себе иллюзий насчёт прочности сельской общины.
Ленин писал, что гениальность Чернышевского
заключается как раз в том, что в эпоху самого совершения
реформы, когда она ещё не была достаточно освещена даже
на Западе, Чернышевский ясно понимал её основной
буржуазный характер. Он много раз писал, что общинное
землевладение не сможет долго продержаться в России,
что капиталистическое развитие уничтожит его так же,
как в других странах. Следовательно, он хорошо пони-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Письма, 1931, стр. 326.
2 В. И. Ленин, Сочинения, т. XXV, етр. 354.
130
мал неизбежную диалектику развития общинной
собственности.
Итак, диалектический принцип развития находит своё
яркое проявление не только в общефилософских
высказываниях Чернышевского, но и в применении этого
принципа к анализу истории общества и основных его
тенденций.
Чернышевский в отличие от западноевропейских
социалистов домарксовского периода хорошо знал, что
смена форм и отрицание старых форм новыми
совершается путём непримиримой вражды противоположных
сил. Развитие общества совершается в форме борьбы-
старых и новых сил, старых и новых стремлений, — вот
ещё один важный принцип диалектического понимания
развития, о котором Чернышевский неустанно говорит..
В его сочинениях мало общих философских
формулировок этого первостепенного положения революционной
диалектики, и это существенный пробел его рассуждений,
о диалектике. Но весь дух его учения, весь пафос его
взглядов насквозь проникнут диалектикой борьбы
старого и нового. Недаром Ленин писал, что от сочинений
Чернышевского веет духом классовой борьбы.
Чернышевский последовательно, как никто до него в
истории общественной мысли в России, проводил точку
зрения, что новое не может родиться без отчаянной
борьбы против старого. Он превосходно понимал, что
путь исторического развития — не лёгкий, не
прямолинейный, а чрезвычайно трудный, зигзагообразный,
противоречивый путь. Ленин любил повторять слова
Чернышевского о том, что история — не Невский проспект,
прямой и свободный, по которому можно двигаться легко и
беспрепятственно. Нет, говорил Чернышевский, история
полна противоречий, и ход её очень запутан: борьба
между реакционными и прогрессивными силами истории
состоит из целой цепи конфликтов, схваток и битв, в
которых побеждают то одни, то другие силы; только, в
конечном счёте, из жестокой борьбы противоречивых сил
рождается и побеждает новое; «путь, по которому
несётся колесница истории, — говорил Чернышевский, —*
чрезвычайно извилист и испещрён рытвинами,
косогорами и болотами, так что тысячи напрасных толчков
131
9*
перетерпит седок этой колесницы, человек, и сотни вёрст
исколесит всегда для того, чтобы подвинуться на одну
сажень ближе к прямой цели» К
В статье «Франция при Людовике Наполеоне»,
опубликованной впервые лишь в 1940 году, Чернышевский с
нескрываемой иронией относится к тем «теоретикам»,
которые из первого поражения новых сил в борьбе с
отжившими порядками склонны делать заключение о бессилии
нового, о тщетности борьбы! Падение Рима под натиском
варваров, возвращение старых порядков в Англии при
Карле II и Иакове II и т. п. вызывают у таких теоретиков
уныние и отчаяние, неверие в силы прогресса.
«Мы говорим: это люди недальновидные,
воображающие, что первая удачная стычка может окончить войну
в их пользу, и потом унывающие, когда побеждённый
враг возвращается на поле битвы, как будто бы не
следовало предвидеть этого; и когда врагу удалось одержать
верх в какой-нибудь битве, они опять думают, что война
уже кончена, что нет уже никакой надежды. Странные
люди! они не могут сообразить, что никогда ещё не было
войны, в которой не потерпела бы нескольких уронов
побеждающая сторона; они не знают, что каковы бы ни
были неудачи многих отдельных битв, но в результате
торжество остаётся за тою стороною, которая имеет
больше сил и силы которой с каждым годом возрастают.
Будто может прекратиться развитие новых интересов?
Нет, они с каждым днём крепнут. А если так, —
возможно ли сомневаться в окончательном торжестве тех
форм, какие требуются новыми интересами?» 2
Эти слова — не случайная догадка, а твёрдое
теоретическое убеждение, выражение цельного философского
мировоззрения, кредо политического борца и
революционера. Более того, Чернышевский был также глубоко
убеждён, что самые плодотворные периоды в истории
человечества — именно те, которые совпадают с моментами
наиболее острой и открытой борьбы между силами
старого и нового мира.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928, стр. 237.
2 «Шестидесятые годы», изд. Академии наук СССР, 1940,
стр. 17.
132
Девять десятых всего прогресса, считал
Чернышевский, совершались и совершаются обыкновенно в такие
моменты открытой и острой борьбы между различными
общественными силами. По цензурным соображениям он
вынужден называть эти моменты «периодами усиленной
работы», но ясно, что он имеет в виду революции,
революционное разрешение назревших вопросов.
Чернышевский называет такие периоды в истории скачками.
Высказывая свой общий взгляд на характер исторического
прогресса, он в 1859 году, в одном из своих
замечательных военно-политических обзоров итальянских дел,
писал:
«Прогресс совершается чрезвычайно медленно, в том
нет спора; но всё-таки девять десятых частей того, в чём
состоит прогресс, совершается во время кратких
периодов усиленной работы. История движется медленно, но
всё-таки почти всё своё движение производит скачек за
скачком, будто молоденький воробушек, ещё не
оперившийся для полёта, ещё не получивший крепости в ногах,
так что после, каждого ^скачка падает, бедняжка, и долго
копошится, чтобы снова стать на ноги, и снова
прыгнуть, — чтобы опять-таки упасть; Смешно, если хотите,
и жалко, если хотите, смотреть на слабую птичку. Но не
забудьте, что всё-таки каждым прыжком она учится
прыгать лучше, и не забудьте, что всё-таки она растёт и
крепнет, и со временем- будет прыгать прекрасно, схачёк
быстро за скачком, без всякой заметной остановки между
ними. А ещё со временем, птичка и вовсе оперится, и
будет легко и плавно летать с весёлою песнею. Правда и то,
что, судя по нынешнему, не слишком ещё* скоро прийдёт
ей ©ремя летать; а всё-таки прийдёт, сомневаться тут
нечего» 1.
Наконец, ещё один важнейший принцип диалектики
выдвигает Чернышевский в своих сочинениях — принцип
конкретности мышления, конкретности истины. Сущность
этого принципа Чернышевский видел в том, что
«отвлечённой истины нет, истина конкретна»2. Суждение о
" Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. V, стр. 491.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 453.
133
предмете не может считаться истинным, если оно не
выводится из рассмотрения всех обстоятельств, от которых
зависит. Всё зависит от обстоятельств, от условий места
и времени, говорит Чернышевский, следовательно, может
меняться и меняется сущность предмета; «каждый
предмет, каждое явление имеет своё собственное значение, и
судить о нём должно по соображению той обстановки,
среди которой оно существует» !.
В доказательство верности этого положения
диалектики он приводит ставшие впоследствии общеизвестными
примеры:
«Благо или зло дождь?» — всё зависит от
обстоятельств: в одних условиях он — благо, в других — зло.
««Пагубна или благотворна война?» Вообще, нельзя
отвечать на это решительным образом; надобно знать,
о какой войне идёт дело, всё зависит от обстоятельств
времени и места... например, война 1812 года была
спасительна для русского народа; Марафонская битва была
благодетельнейшим событием в истории человечества.
Таков смысл аксиомы: «Отвлечённой истины нет, истина
конкретна», — конкретно понятие о предмете тогда, когда
он представляется со всеми качествами и особенностями
и в той обстановке, среди которой существует, а не в
отвлечении от этой обстановки и живых своих
особенностей» 2.
Чернышевский давал прекрасные образцы
применения этого диалектического положения к конкретной
истории общества. Он, например, нападает на вульгарных
экономистов за то, что они превозносят принцип
невмешательства государства в экономическую жизнь.
Эпигоны классической политической экономии, отстаивая
этот принцип, ссылались на взгляды Смита и Рикардо.
Выступая против поборников «закоснелости и
отсталости», Чернышевский доказывает, что нельзя брать истину
в раз навсегда данном виде, отвлекаясь от обстоятельств
и времени. В эпоху Смита и Рикардо, когда шла борьба
против феодальной регламентации экономической жизни,
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 453.
2 Там же, стр. 453—454.
134
принцип невмешательства государства в экономическую
жизнь был необходимым и прогрессивным. Сейчас, когда
капиталистические порядки установились и получили своё
полное развитие, этот принцип означает, что человек
предоставлен произволу анархии, неорганизованности,
что одним даётся право грабить других.
И Чернышевский утверждает: прошло время
неорганизованности, нужна новая, высокая и совершенная
организация экономики. Поэтому повторять в новых условиях
истину, бывшую правильной в других условиях, значит
искажать правду.
Прибегая к своей излюбленной и... вынужденной
условиями царской цензуры параболической форме
изложения мыслей, он пишет:
«То было время, когда человек рвался из
средневековых уз, как птица из клетки. Но теперь птица довольно
долго уже летала, куда хотела, и чувствует, что если
хорош беспредельный простор поднебесья, то много в нём
грозных опасностей, часто бывают непогоды, и что если
клетка плохое гнездо и действительно было нужно
вырваться из него, то всё же плохо быть вовсе без гнезда,
нельзя не позаботиться об устройстве его и нужно
думать о том, как бы получше устроить его» К _
Сказанное нами о взглядах Чернышевского на
диалектику лишь в некоторой степени отражает всё
богатство диалектической мысли великого русского философа.
Однако диалектический взгляд Чернышевского на
жизнь при всём своём богатстве и разносторонности
имел определённые границы. Антропологический элемент
его мировоззрения вносил в его рассуждения ту самую
отвлечённость, против которой так воевал
Чернышевский-диалектик. Антропологизм враждебен диалектике.
Он означает отрицание качественного различия между
человеком, как существом общественным, и любым
физиологическим организмом. Антропологизм игнорирует
диалектический закон перехода количественных
изменений в качественные в применении к человеческому
познанию, к общественной жизни. Чернышевский в ряде
случаев искусно применяет диалектический метод к
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 235.
135
анализу общественных явлений, но он же во многих
случаях оставляет, игнорирует его, не пытаясь установить
качественное своеобразие законов общественной жизни.
С точки зрения антропологической философии
человек остаётся в пределах природы, и вое проявления его
жизни — не только физиологические, но и
общественные — рассматриваются как проявления его природных
качеств. В «Антропологическом принципе в философии»
сам Чернышевский ясно и исчерпывающе изложил эту
сущность антропологизма: «Антропология—это такая
наука, которая, о какой бы части жизненного
человеческого процесса ни говорила, всегда помнит, что весь
этот процесс и каждая часть его происходит в
человеческом организме, что этот организм служит материалом,
производящим рассматриваемые ею феномены, что
качества феноменов обусловливаются свойствами
материала, а законы, по которым возникают феномены,* есть
только особенные частные случаи действия законов
природы» !.
Легко понять, какие ошибочные следствия вытекают
из подобного воззрения на жизнь людей. Если все, в том
числе и общественные феномены человеческой жизни,
определяются свойствами человеческого организма, то
понимание жизни, критерий её сведётся к следующему:
соответствует наличная действительность естественной
природе человека или не соответствует. Еели она не
соответствует природе человека, то её нужно отвергнуть как
«незаконную» и заменить другой, разумной
действительностью, отвечающей природным качествам
человека.
Иначе говоря, антропология требует иных, прямо
противоположных критериев истины, чем те, которые
выдвигаются диалектикой и которые так блестяще изложил
сам же Чернышевский. Не действительность, не её
объективные законы и объективные силы и стремления
служат, с точки зрения антропологии, почвой для
нахождения истины—истины теоретической и практической, а
абстрактное противопоставление действительности и че-
1 Я. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 116.
136
ловека, жизни и идеала, реальности и фантазии. Если
диалектика даёт познанию силу отразить общественную
действительность во всей её объективной сущности, то
антропология со своей отвлечённой и узкой точки зрения
отвращает взор человека от действительности, разрешает
обращаться с ней по произволу.
Именно эти свойства антропологизма обобщены в
«гипотетическом методе», который рекомендуется
Чернышевским в «Очерках из политической экономии (по
Миллю)». Гипотетический метод — метод исследования
истины в её чистом виде, абстрагированном от всех
усложняющих действительность моментов. Но это не та
необходимая научная абстракция, которая позволяет лучше
и глубже узнать действительность, а абстракция,
строящаяся по принципу: в жизни действует такой-то и такой-то
закон, но если.отвлечься от него и от всех обстоятельств,
его порождающих, то мог бы существовать другой, более
разумный закон. На место действительности ставится
гипотеза и производится проверка, сопоставление
гипотезы с действительностью, с точки зрения того, что было
бы лучше: жизнь как она есть или жизнь, которая
наступила бы, если бы была реализована гипотеза.
Гипотетический метод интересуется действительностью не для
того, чтобы из её законов извлечь объективные
тенденции её развития, открыть её будущее, а для того, чтобы
доказать, что истина — не то, что существует, а то, что
должно было бы существовать. Здесь и применимо
сказанное Плехановым: гипотетический метод отвлекает
исследователя от изучения логики развития самих
вещей.
Сам Чернышевский для пояснения сущности этого
метода приводит такой пример. Нужно, скажем, ответить
на вопрос: полезна или не полезна война? Чернышевский,
рассуждая диалектически, руководствуясь принципом,
что истина конкретна и что она — результат
всестороннего исследования действительности, даёт, как уже знает
читатель, совершенно правильный ответ: всё зависит от
обстоятельств, война может иметь благодетельные и
вредные последствия. Вместе с тем Чернышевский,
рассуждая по правилам гипотетического метода, на тот же
самый вопрос даёт в другом случае совершенно иной
137
ответ. Он говорит: для того, чтобы ответить на вопрос,
полезна или не -полезна война, нужно сознательно
отвлечься от существующих исторических отношений; не
нужно брать всякого рода статистические данные из
истории, так как в ней масса запутанных и сложных
влияний; поэтому «из области исторических событий мы
должны перенестись в область отвлечённого мышления,
которое вместо статистических данных, представляемых
историею, действует над отвлечёнными цифрами,
значение которых условно, и которые назначаются просто по
удобству»1. Например, общество состоит из 5 000
человек, из коих 1 000 содержит своим трудом всё общество.
200 человек уходит на войну — выиграет от этого
общество или проиграет? Ответ ясен; следовательно, войны
вообще вредны 2. А раз так, то и существующие
общественные отношения ложны. Задача теории, заключает
Чернышевский, состоит в том, чтобы «открыть способы
устройства», при которых исполнялось бы «требование
здравого смысла». Но хорошо известно, что «здравый
смысл», отвлекающийся от истории, неспособен открыть
подлинную истину действительности.
Мы уже указали, в силу каких причин могли мириться
у Чернышевского такие противоположные методы, как
диалектический метод и гипотетический. Дело тут,
разумеется, не в самом Чернышевском, не в его слабости
как мыслителя.
Ленин дал ясный ответ на этот вопрос:
«Чернышевский не сумел, вернее: не мог, в силу отсталости
русской жизни, подняться до диалектического
материализма 'Маркса и Энгельса» 3.
И действительно, наиболее сильно гипотетический
метод сказался в политико-экономических построениях
Чернышевского. Именно здесь великому русскому
мыслителю больше, чем в какой-либо другой области,
'недоставало в силу отсталости русской действительности
объективных данных для правильных выводов, именно
1 И. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом I,
1937, стр. XXI.
2 См. тг/м же, стр. XXI—XXII.
3 В. И. Ленин, Сочинения, т. 14, изд. 4, стр. 346.
138
здесь диалектическая мысль Чернышевского часто
уступает место гипотетическому методу.
Понятие «гипотетический метод» было
сформулировано Чернышевским в его «Очерках политической
экономии (по Миллю)». Чернышевский внимательно и
глубоко изучал западноевропейские экономические порядки;
Маркс считал, что «великий русский ученый и критик»
Н. Г. Чернышевский мастерски выяснил банкротство
буржуазной политической экономии и дал глубокую
критику капитализма К Но, живя в стране, в которой только
ещё должна была совершиться буржуазная революция,
Чернышевский наблюдал капиталистические отношения
издалека и, несмотря на всю свою проницательность,
естественно, не сумел полностью увидеть того, как сама
действительность в силу собственных своих законов
порождает то самое движение, то самое направление
развития, которое он часто гипотетически подставлял
под неразумную действительность. Чернышевский также
не мог понять ту новую общественную силу, которая
возникла в самой действительности, — пролетариат — и
которая единственно могла осуществить его идеалы, хотя
об этой силе, как увидим далее, он сказал очень много
правильного и пророческого. Его гипотетический метод
возник как следствие заполнения недостающих или
неразвитых фактов вымыслами. '
Чернышевский великолепно освещает, например,
анархическую сущность капитализма и показывает,
сколько зла она приносит людям. В «Очерках из
политической экономии» он пишет: «Вообразите себе, что...
парижанин работает у знаменитого Эрара; за свою работу
получает он деньги, Эрар отправляет рояль в Казань; из
Казани за него отправляется сало в Лондон; из Лондона
стеариновые свечи идут в Шеффильд, где покупаются за
них бритвы; бритвы эти идут в Нью-Йорк; из Нью-
Йорка идёт за них хлопчатая бумага в Ливерпуль и т. д.
и т. д. — и каждая сделка выгодна. Восторг, восторг!
Только позвольте вас спросить, что же, наконец, каким
образом выросла из работы Эрарова работника та
1 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, г. XVII,
стр. 13.
139
говядина или пшеница, которая нужна ему? и выросла ли
она из его работы?» 1
Однако, вместо того чтобы показать, как этого
требует диалектика, что на определённой ступени развития
общества капиталистическая форма обмена неизбежна
и что эта форма в своём развитии диалектически
приходит к самоотрицанию, Чернышевский, исходя из
гипотетической точки зрения, абстрагируется от
действительности и констатирует: такой обмен обществу невыгоден,
его нужно устранить. Гипотетический метод позволяет
ему глубоко критиковать капитализм и его
противоречия; но этот метод бессилен, когда нужно
формулировать объективные законы капиталистического развития.
Чернышевский, например, с присущей ему ясностью
изложения на простых примерах жизни раскрывает
анархическую непропорциональность капиталистического
производства. Выделываются, говорит он, бронзовые
украшения, когда люди лишены хлеба, затрачиваются
большие усилия на приобретение зимой спаржи, когда
не все имеют обыкновенные жилища! Действительность,
заключает из этого Чернышевский, противоречит
здравому смыслу; здравый смысл требует такого устройства,
в котором люди не будут заниматься производством
предметов роскоши до тех пор, пока не будут
удовлетворены их элементарные насущные потребности.
Но и в этом случае гипотетический метод, отвлекая
мысль от действительности, мешает Чернышевскому
понять, что производство, основанное на капиталистической
непропорциональности, диалектически подготовляет
условия для возникновения планомерного производства.
Правда, нужно отметить, что при всём своём
отвлечённом подходе к явлениям мысль Чернышевского нередко
гениально выхватывает из самой действительности
некоторые её существенные черты и, опираясь на них,
доказывает, что назрела необходимость перейти к новому, более
высокому общественному строю.
Антропологическая точка зрения не человека и
связанный с ней гипотетический метод, который Чернышев-
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные произведения, т. II,
полутом II, 1935, стр. 37.
140
ский применяет к анализу общественных отношений,
вносят сильную идеалистическую струю в его понимание
законов исторического развития. Поскольку
Чернышевскому не удаётся видеть диалектический переход от
физиологического мира к миру общественного человека
и распространить диалектику и философский
материализм на общественную жизнь, его подход к истории
является идеалистическим. Но философский материализм
Чернышевского, а также его диалектика не могли не
иметь влияния и на понимание им законов общественного
развития. Поэтому в его философии истории имеется и
сильная материалистическая тенденция, и эта тенденция
ярко проявляется в суждениях о самых существенных
вопросах общественной жизни. Более того, всё развитие
Чернышевского, как мы сейчас попытаемся показать,
шло в сторону материалистического понимания истории,
но это развитие совершалось в борьбе между
материалистическими и идеалистическими понятиями,
противоречиво сочетавшимися в воззрениях Чернышевского на
человеческое общество.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
НА ПУТИ К МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОМУ
ПОНИМАНИЮ ИСТОРИИ
ПЕРЕДОВОЙ и революционной русской мысли
XIX века наряду с поисками научной общефилософской
истины — диалектической и материалистической
теории — шла интенсивная работа над осмысливанием
общих законов исторического развития. Особенно много и
плодотворно работал над этими вопросами
Чернышевский, сумевший самостоятельно поставить целый ряд
существеннейших проблем исторического процесса.
Социологические проблемы не случайно привлекали
Чернышевского. Их выдвигали на первый план
обострение классовой борьбы в России, назревание революции и
необходимость в связи с этим теоретически осмыслить
и осветить вопросы о путях развития России, о судьбах
русского народа. Чернышевский в исследовании законов
исторического развития сделал большой шаг вперёд по
сравнению со своими предшественниками. Он внёс в
историю русской революционной философии много новых
плодотворных идей. Чернышевский ставил перед собой
задачу выработать научную теорию общества. Его
критическая мысль, стремившаяся проникнуть в сущность
исторических законов,. основывалась на тщательном и
самостоятельном изучении мировой истории.
142
В многочисленной литературе, имеющейся о
Чернышевском, стало чуть ли не традицией изображать его
взгляды на историю как идеалистические. К
Чернышевскому применялась та же формула, которую относят к
французским материалистам XVIII века и Фейербаху:
материалист снизу и идеалист сверху — в объяснении
истории. Правда, отмечали и материалистические
элементы в его социологических воззрениях, но в лучшем
случае не шли дальше констатации того факта, что в
этих воззрениях материалистические понятия
переплетаются с идеалистическими.
Такова, например, точка зрения Плеханова. Отмечая
материалистический характер ряда высказываний
Чернышевского об обществе и «поразительное совпадение»
некоторых из них с взглядами Маркса и Энгельса,
Плеханов делает в своей книге «Н. Г. Чернышевский»
следующий общий вывод:
«Чернышевский прошёл ту же школу, что Маркс и
Энгельс: от Гегеля он перешёл к Фейербаху. Но Маркс
и Энгельс подвергли философию Фейербаха коренной
переработке, а Чернышевский на всю жизнь остался
последователем этой философии в том её виде (курсив
■мой. — М. Р.), какой она имела у самого Фейербаха»1.
Главный недостаток исторических взглядов
Чернышевского заключается в том, констатирует Плеханов,
что «материализм чуть не на каждом шагу уступает в них
место идеализму, и наоборот, причём окончательная
победа всё-таки достаётся идеализму» 2.
Плеханов на основе ряда выписок из сочинений
Чернышевского указывает на некоторые материалистические
элементы во взглядах последнего на общественную
жизнь. Но вместе с тем Плеханов совершенно
неправильно характеризует основную направленность
социологических исканий Чернышевского. В этом сказались
некоторые ошибки его собственного понимания основного
вопроса материалистической теории истории.
Ссылаясь на статью Чернышевского о Грановском,
написанную в 1856 году, и на цитаты, приводимые в этой
1 Г. В. Плеханов, Сочинения, т. V, стр. 260.
2 Там же, стр. 261.
143
<татье, из которых явствует, что Грановский считал
географические условия главным источником общественной
жизни народа, Плеханов пишет, что Грановский
понравился Чернышевскому всего вернее «своим настойчивым
указанием на зависимость общественных отношений
народов от естественных условий их существования. А если
это так, то мысль Чернышевского о влиянии природы на
человека совершенно сближается с нашим взглядом на
тот же предмет: естественные условия влияют на людей,
определяя со-бою их взаимные отношения в обществе.
Этот взгляд был прекрасно формулирован Марксом уже
за несколько лет до того, как Грановский произнёс в
Московском университете свою речь о состоянии и
значении всеобщей истории» К Затем, приведя цитату из
«Наемного труда и капитала» Маркса, где указывается,
что производственные отношения людей определяют всё
устройство общества, Плеханов заключает: «Взаимные
же отношения людей в процессе производства
определяются состоянием их производительных сил, которые, в
свою очередь, находятся в теснейшей зависимости от
естественных условий существования данного народа,
т.-е. от той географической среды, в которой он живёт» 2.
Плеханов допускает здесь двойную ошибку.
Во-первых, он в данном случае искажает теорию исторического
материализма, не имеющую ничего общего с идеями
географического направления в социологии.
Географический «уклон» самого Плеханова достаточно хорошо
известен. Во-вторых, он ошибается, считая, что шаг
Чернышевского, сделанный по направлению к
материалистическому пониманию истории, состоит в стремлении
подвести иод жизнь народа географическую основу.
Достаточно в опровержение этого мнения напомнить о
работе Чернышевского, написанной вскоре после статьи о
Грановском. Это рецензия на речь И. Бабста «О
некоторых условиях, способствующих умножению народного
капитала»3, где Чернышевский решительно критикует
географическое понимание истории.
1 Г. В. Плеханов, Сочинения, т. V, стр. 254.
2 Там же, стр. 254—255.
3 См. Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 505—532.
144
В этой статье он пишет: «Особенно в начале народной
жизни географическая обстановка обнаруживает всю
свою силу над народными занятиями. Но впоследствии
является даже в этих занятиях, не говоря уже об
обычаях народа, перемена, не объяснимая ни природою
страны, ни географическим её- положением» !.
В другом месте той же статьи он говорит о
«младенческой зависимости от внешней природы» 2,
обнаруживая тем самым более глубокое понимание вопроса,
нежели то, которое приписывает ему Плеханов,
исходивший из своих собственных ошибочных представлений. Но
даже из статьи Чернышевского о Грановском, как будет
видно дальше, не вытекает, что Чернышевский искал
главные источники жизни народа в природных
условиях.
Таким образом, Плеханов, на наш взгляд, не дал
правильного освещения вопроса о сущности исторических
взглядов Чернышевского. Совершенно неверно также
мнение Плеханова, что в своих воззрениях Чернышевский
на всю жизнь остался последователем философии
Фейербаха «в том её виде», какой она имела у немецкого
философа. На самом деле Чернышевский был на голову
выше Фейербаха в понимании общественной жизни.
Фейербах, будучи идеалистом, не интересовался
экономическими вопросами, он был далёк от политической
борьбы своего времени и своей оторванностью от жизни
вообще являлся полной противоположностью
Чернышевского — великого революционера и глубокого политика.
Основной недостаток оценки Плеханова, резко
бросающийся в глаза при чтении его сочинения 3, состоит в
крайней отвлечённости, в отсутствии какой бы то ни было
попытки связать исторические взгляды Чернышевского
с его революционным демократизмом, с его
политической борьбой. Плеханов не привлекает для своего
анализа замечательных статей и обзоров Чернышевского о
важнейших исторических событиях XIX столетия, его
1 И. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 513.
2 Там же, стр. 522.
3 Мы имеем в виду сочинение Плеханова о Чернышевском,
вышедшее в Петербурге в 1910 году.
10 М. Розенталь
145
экономических работ и т. д. Между тем они помогают
понять, в каком направлении Чернышевским развивались
поиски научной теории общества. _
В литературе о Чернышевском" имели место и другого
рода высказывания: Чернышевский объявлялся
историческим материалистом, и всё отличие его от Маркса и
Энгельса усматривалось лишь в отсутствии
систематизации и определённости некоторых терминов.
Конечно, подобная точка зрения совершенно
неосновательна. Чернышевский не был историческим
материалистом, хотя он часто и приближался к этой единственно
научной теории общества. Он не мог стать историческим
материалистом, если учесть те общественные условия, в
которых он жил, и те исторические задачи, которые ему
лришлось осуществлять в России 60-х годов. Ведь
исторический материализм — не счастливая догадка
гениальной личности, а научное обобщение всего опыта
исторического развития, обобщение, которое могли дать лишь
идеологи пролетариата.
Каковы же действительные взгляды Чернышевского
на общество, какова тенденция их развития?
Переплетение идеалистических и материалистических
понятий в рассуждениях Чернышевского об истории
действительно настолько бросается в глаза, что можно на
первый, поверхностный (взгляд заключить, что у него
отсутствует на этот счёт какое-либо определённое,
устойчивое воззрение. В самом деле, вот его мысль,
анатомируя важный исторический вопрос, последовательно
снимает один покров за другим и добирается до самой
сердцевины явления и в коротком, полном глубокого
смысла предложении резюмирует: не умозаключения, а
материальные интересы руководят историей. Но вот
через несколько страниц или в другой статье по иному
вопросу те же умозаключения приобретают
первостепенные права на историю, а материальные интересы
приводятся в подчинение знанию, просвещению.
Но это не хаотическое, не эклектическое смешение
понятий. Величайшей несправедливостью было бы
применить к Чернышевскому слово «эклектика»! Ни в одной
мысли, ни в одном теоретическом взгляде великого
русского мыслителя не содержится и грана эклектического,
146
филистерского примирения противоположных
направлений. Переплетение материалистических и
идеалистических понятий, о котором идёт речь, — не успокоительное
примирение, а пытливые поиски, развитие гениальной
мысли, развитие чрезвычайно не прямолинейное, а
зигзагообразное, но всё же развитие, движение,
непреоборимое стремление самостоятельно добраться до истины.
В этом противоречивом развитии есть борьба и, как
во всякой борьбе, есть и победы и поражения. Но
основное в нём — явно намечающийся отход от
идеалистических представлений, традиционных идеалистических
теорий.
Чернышевского нельзя мерить обычной меркой
социалистов-утопистов первой половины XIX века. Он
прошёл суровую школу классовых битв, в которых был или
активным участником и вождём (в России), или
внимательным наблюдателем (революций в Западной Европе).
Впрочем, трудно назвать Чернышевского простым
наблюдателем западноевропейских сражений, которыми
ознаменовалась новая глава в истории. Он дал русскому
читателю серию великолепнейших работ и обзоров,
обобщавших крупнейшие события за рубежом. Достаточно
назвать такие его работы, как «Борьба партий во
Франции при Людовике XVIII и Карле X», «Июльская
монархия», «Кавеньяк» и другие, его обзоры итальянской войны
за независимость, гражданской войны в Америке.
Анализ антагонизма между помещиками и
крестьянами в России и классовой и национальной борьбы на
Западе давал огромный материал для общефилософских
выводов о сущности исторического развитая, о
закономерностях общественной борьбы. Противоречия между
классами, их непримиримый характер, тактика классов
и партий в борьбе обнажали скрывающиеся за событиями
пружины общественного механизма. От взора такого
мыслителя, как Чернышевский, не могли укрыться
существенные интересы, лежащие в основе классов и
партий. Чернышевский, конечно, не строил «а голом
месте. Он не прошёл мимо некоторых положительных
взглядов на историю, имевших место у таких .историков, как,
например, Гизо. Но если Гизо своим более глубоким,
нежели у других историков, взглядом на историю привлёк
147
10*
к себе симпатии Чернышевского, как это видно из его
юношеских дневников, то впоследствии, изучая опыт
революций 1848 года, он понял, что ни Гизо, ни другие
историки не могут ещё считаться представителями
подлинно научной истории. В упоминавшейся уже статье о
Грановском он указывает, что история — наука ещё
молодая; на его взгляд только с XIX века началась
деятельная разработка . «идей всеобщей истории».
Но никто из историков и социологов не может его
удовлетворить. Он вскрывает причины этой
неудовлетворённости, и эти причины лучше всего свидетельствуют
о том, в какую сторону были обращены взоры
Чернышевского.
«Жизнь рода человеческого, — писал он в статье о
Грановском, — как и жизнь отдельного человека,
слагается из взаимного проникновения очень многих
элементов: кроме внешних эффектных событий, кроме
общественных отношений, кроме науки и искусства, не менее
важны нравы, обычаи, семейные отношения, наконец,
(материальный быт: жилище, пища, средства добывания
всех тех вещей и условий, которыми поддерживается
существование, которыми доставляются житейские
радости или скорби» 1.
И далее: «О материальных условиях быта, играющих
едва ли не первую роль в жизни, составляющих коренную
причину почти всех явлений, и в других высших сферах
жизни (в изложении идеи истории. — М. Р.), едва
упоминается, да и то самым слабым и
неудовлетворительным образом» 2.
В том, что сейчас именуется историей, писал
Чернышевский, нет коренного понимания истории отношения
людей к природе, в процессе которой и создаются
средства для человеческой жизни.
Именно об активном отношении людей к природе и
истории этих отношений говорит он в своей статье о
Грановском, а не о решающем значении географических
условий. Он критикует Гиэо за то, что тот мало внимамия
обращал на эту сторону вопроса.
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. II, стр. 409.
2 Там же, стр. 409—410.
148
«Вообще, — пишет он, — Гизо часто повторяет, что
излагает историю «внутренней жизни человека и его
отношений к другим людям»: об истории отношений
человека к природе и не упоминается, а между тем, в
природе источники человеческой жизни и вся жизнь
коренным образом определяется отношениями к
природе» К
Как видим, Чернышевский делает упор не на
пассивную роль людей, не на -влияние природы на человека,
а на отношения человека к природе, т. е. активное
воздействие людей на естественные условия их
существования. Позже, как мы сейчас покажем, он гораздо
определённее выразит эту свою мысль. Хотя антропологический
материализм толкал Чернышевского в сторону
натуралистического понимания общественной жизни и её законов,
его решительно, нельзя считать натуралистом в подходе
к общественным проблемам.
Мы уже приводили его слова о значении
географической среды для жизни народа. В той же рецензии
на речь И. Бабста «О некоторых условиях,
способствующих умножению народного капитала», Чернышевский
ставит вопрос: может быть, различные хозяйственные и
нравственные особенности народов определяются их
племенными и расовыми свойствами?
«Одни говорят: коренное основание различия между
народами заключается в племенных особенностях
организма. Ленив, беспечен, фанатичен испанец от природы,
и как бы ни изменялась его судьба, он никогда не может
сравняться с англичанином по трудолюбию и
расчётливости, как серна никогда йе может получить качеств
лошади и навсегда останется неспособной ни к труду, ни к
правильной жизни. Но очевидна неосновательность
такого предположения. Европейские народы, за очень
незначительными исключениями, все принадлежат к
одной и той же расе» 2.
Чернышевский был ярым противником расовой
теории. Он доказывал, что различия в положении людей
внутри наций — различия, которые больше и глубже
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. II, стр. 410.
1 И. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 510.
149
национальных различий, полностью опровергают теории
о решающем влиянии расовых и племенных признаков
на жизнь народов.
«Мы убеждены, что и негр отличается от
англичанина своими качествами «исключительно вследствие
исторической судьбы своей, а не вследствие
органических особенностей» 1.
Не в географических, не в племенных и расовых
особенностях народов нужно искать корни их
развития, а в их истории, в особенностях их исторического
лути.
«Не гордитесь же тем, — с язвительностью
обращался Чернышевский к защитникам расовой теории, — что
ваш лицевой угол больше, что скулы у вас менее
выдались, — это зависит просто от того, что пережёвывать
приходится вам гораздо меньшее количество гораздо
менее грубых съестных материалов (чем бедняку. —
М. Р.). Болонка вашей супруги также имеет более крутой
лоб и гораздо менее развитые челюсти, нежели
дворняжка» 2.
В рассматриваемой статье Чернышевский делает,
правда, идеалистический вывод. Источник того или иного
направления, которое принимает жизнь народа, он видит
в гражданском устройстве, в свою очередь
обусловливаемом законодательством.
Но мысль о материальных условиях жизни общества,
об активном воздействии человека на природу,
коренным образом определяющих общественную жизнь, не
является у него случайной. Она пробивает себе дорогу
сквозь все идеалистические положения, и Чернышевский
уделяет ей большое внимание.
Не следует забывать об одной особенности его
воззрений, обусловливающей сильные материалистические
тенденции в понимании Чернышевским законов общества.
Он уделял огромное внимание разработке экономической
теории. Его работы по политической экономии Милля и
другие экономические произведения, его критика
буржуазной политической экономии играли большую роль
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 510.
1 ТаМ же, стр. 512.
150
в развитии его общесоциологических взглядов. Ясно, что
Чернышевский не случайно много занимался
экономическими вопросами, пытался переработать старую
экономическую теорию в новую «политическую экономию
трудящихся». Значение, которое он придавал экономической
теории, показывает его отношение к экономической
стороне жизни общества.
Мысль о том, что «материальные условия быта»
играют «едва ли не первую роль в жизни», составляют
«коренную причину почти всех явлений» *, мысль об
активном отношении человека к природе и об истории этих
отношений, — эта мысль, содержавшаяся уже в его
статье о Грановском, специально посвященной вопросу о
философии истории, находит своё дальнейшее
развитие и уточнение и в других сочинениях
Чернышевского.
В статье «Экономическая деятельность и
законодательство» он пишет, что вся человеческая деятельность
состоит в переделке природы, что каждое действие и
каждое желание человека состоят в замене фактов и
отношений, даваемых природой, другими фактами и
отношениями, более соответствующими потребностям
человека.
«Да и что такое вся экономическая деятельность, как
не переработка природы для удовлетворения
человеческим потребностям? Надобно человеку есть, — ему
приходится пахать землю; да ещё мало того, что пахать,
надобно удобрять её, надобно переделывать почву.
Хочется человеку укрыться от непогоды, опять оказывается,
что природа не приготовила для него ничего, кроме
пещер, и приходится опять-таки переделывать природу,
строить себе жилище. И до чего доходит человек! —
отвратительно и подумать: даже те вещи, которые в
природном виде могли бы быть для него полезны, он
находит всё еще неудовлетворительными и старается
улучшить их по своим узким соображениям. Например,
есть на овце натуральное руно, он этою шерстью
недоволен: говорит, будто она груба; начинает перевоспитывать
овец, разводит искусственную породу мериносов. Можно
1 Н. Л Чернышевский, Сочинения, т. II, стр. 409.
151
питаться говядиной, — он опять-таки находит, что
надобно переделать коровью породу, чтобы мяса было
больше и чтобы оно было вкуснее. Словом оказать, до
чего ни дотронется человек, всё не по нём, всё не так,
всё надобно переделывать. Одно из двух: или весь род
человеческий, с той поры, как начал пахать землю,
сумасбродствует и куралесит, или в самом деле внешняя
природа неудобна для его потребностей, и надобно ему
сильно её переделывать» ].
И далее, перечисляя различные сферы общественной
жизни — политическую, государственную, семейную,
умственную и другие, он называет экономическое
производство самой важной из всех деятельностей.
Конечно, рассуждения Чернышевского и в данном
случае не лишены сильного антропологического и
идеалистического крена: он говорит о потребностях
«человеческой природы», о приспособлении естественных
условий к этим «врождённым склонностям» человека и т. п.
Но это не мешает ему сквозь все противоречия своей
мысли добираться всё глубже и глубже к той
материалистической истине, что не идеи, не рассудок правят
миром, а «история отношений человека к природе»,
экономическая деятельность людей, труд.
Однако, чтобы «меть возможность в полной мере
оценить силу и значение материалистической тенденции в
воззрениях Чернышевского, её, так сказать, удельный
вес, чтобы выяснить её истинное влияние на решение
основных вопросов исторического развития, а также и
влияние другой, идеалистической, тенденции, нужны не
те или иные отдельные выдержки из разных работ
Чернышевского, а рассмотрение его взглядов на общество
в целом.
Только такой подход позволит нам обнаружить
действительный смысл его философии истории: как её
противоречивость — чрезвычайно сложное переплетение
идеалистических и материалистических элементов, так и
основное направление, проходящее красной нитью через
все противоречия.
* И. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 446—447*
152
Каковы же основные вопросы общественной теории;
которые Чернышевский особенно тщательно и подробно
подвергал анализу? Такими вопросами, бесспорно,
являются, во-первых, вопрос об единстве человеческой
истории; во-вторых, о прогрессивном развитии общества
и законах, управляющих этим развитием; в-третьих, о
делении общества на противоположные классы и
сословия и роли борьбы между ними в общественной жизни;
в-четвёртых, вопрос об основной действующей силе в
истории, о роли народа и, наконец, вопрос о
государстве.
Рассмотрим каждый из этих вопросов в
отдельности.
Об единстве человеческой истории. Этому вопросу
Чернышевский придавал большое значение, с^тая, что
в зависимости от его решения определится тот или
другой подход ко всем проблемам общественной жизни.
Чернышевский ставит этот важнейший вопрос
социологии в ряде статей, а также в основном своём
философском произведении «Антропологический принцип в
философии» и в позднейшей своей работе, написанной
незадолго до смерти, — в примечаниях к «Всеобщей
истории» Вебера.
Вопрос этот формулируется им так: нужно ли
понимать историю человечества как единую историю,
имеющую общие корни, одинаковые основные причины
в жизни народов, приводящие к сходным результатам,
или же в истории народов отсутствует такое единство,
и жизнь каждого народа объясняется какими-то
особыми, свойственными только данному народу
обстоятельствами?
В «Очерках научных понятий по некоторым вопросам
всеобщей истории» (примечания к «Всеобщей истории»
Вебера) Чернышевский, прежде чем изложить свою
собственную точку зрения, рассматривает различные теории,
решавшие этот вопрос. Он резко критикует те теории,
которые не признают единства человеческой истории
и дробят её на истории отдельных .народов. По этим*
теориям каждый народ в силу присущих ему
национальных, расовых свойств идёт своим, особым путём. Со
свойственным ему глубоким пониманием зависимости обще-
153
ственных теорий от классовых интересов учёных он
вскрывает классовую основу теорий, отрицающих
единство человеческой истории.
Показывая корни расовой теории, не допускающей и
мысли об единстве истоков развития народов и
общности их исторических судеб, Чернышевский ссылается
на историю борьбы между белыми и неграми в
Америке.
«Рабовладельцы были люди белой расы,
невольники — негры; потому защита рабства в учёных трактатах
приняла форму теории о коренном различии между
разными расами людей» К
Историки, продолжает он, склонны наделять народы
вечными и неизменными качествами ума, характера,
нравственности и т. д. Так, «неподвижность быта <и
понятий» — это мнимое свойство китайцев; свойство
итальянцев — трусость. «Историки, называющие итальянцев
трусами, вообще держатся той теории, что качества
народа составляют неизменный потомственный характер
его, наследуемый потомками от предков...» 2
Чернышевскому «е стоит никакого труда показать,
каково действительное происхождение этой лженаучной
теории наследственности:
«Теперь заметим, что учёные, держащиеся её, были
бы, повидимому, обязаны считать итальянцев очень
храбрым народом. Действительно, кто предки итальянцев?
римляне; или, если прибавлять и второстепенные
элементы, то кроме римлян также греки, лангобарды,
норманны, арабы. Все эти народы считаются очень
храбрыми. Каким же образом потомки храбрецов могут
получать название трусов от людей, постоянно твердящих о
неизменной наследственности характера? Это делается
тю очень лёгкому способу: теория наследственности
проповедуется на тех страницах, на которых автору надобно
твердить её, а на промежуточных страницах, для
которых она неудобна, место её занимает какая-нибудь
другая теория, более удобная (с классовой точки зрения. —
1 Я. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 212.
2 Там же, стр. 237,
154
М. Р.) для автора в эти часы его соображений, чаще
всего — теория вырождения» *.
Не расовые и прочие подобные признаки важны в
истории народов, возражает Чернышевский, а
«обстоятельства жизни», поглощающие второстепенные,
внешние свойства. А «обстоятельства жизни» повторяются у
народов, и под их влиянием народы проходят в
основном одн'и и те же ступени развития. Отсюда и единство
человеческой истории, несмотря на все особенности,
отличающие путь одного народа от пути другого народа.
Пытаются, говорит Чернышевский, найти какие-то
особые законы развития китайцев, не свойственные
никакой части человечества. Однако, возражает он, китайцы
подлежат тем же законам жизни и мышления, что и всё
человечество.
«При внимательном наблюдении невозможно не
видеть, что жёлтые люди думают и чувствуют совершенно
то же, что белые люди на подобной им степени развития.
Те особенности, какие мы замечаем в китайцах, — не
особенности китайцев, а общие качества людей данного
исторического состояния и общественного положения» 2.
И далее:
«Китайская «история имеет те же самые черты, как
история всякого народа при таких же обстоятельствах» 3.
Исторический, т. е. диалектический, подход к жизни
народа помогает в данном случае Чернышевскому
вносить материалистический элемент в своё понимание
общих законов развития человечества. Единство
человеческой истории существует благодаря объективным
обстоятельствам, определяющим одинаковое в основном
течение событий. Нет и не может быть каких-то раз
навсегда данных и неизменных качеств народов.
Замечательны в связи с этим следующие рассуждения
Чернышевского:
«Мы знаем, — говорит он, — не качества народов, а
только состояния этих качеств в данное время (курсив
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 237—238.
2 Там же, стр. 226.
3 Там же, стр. 227.
155
мой. — М. Р.). Состояния умственных и нравственных
качеств сильно видоизменяются влиянием обстоятельств.
При перемене обстоятельств происходит
соответствующая перемена и в состоянии этих качеств. О каждом из
нынешних цивилизованных народов мы знаем, что
первоначально формы его быта были не те, как теперь. Формы
быта имеют влияние на нравственные качества людей.
С переменою форм быта эти качества изменяются» К
«Обстоятельства жизни» и их влияние настолько
важны, что они вызывают внутри народа различия, более
существенные, нежели национальные. Чернышевский
имеет в виду классовые, сословные различия,
характерные для всех народов на современной ступени их
развития. И в этом смысле единство человеческой истории
поразительно. Одинаковые обстоятельства жизни делают,
например, земледельцев разных наций более близкими
друг другу по всем своим качествам, чем
землевладельцев и дворянство внутри данной нации.
В книге «Антропологический принцип в философии»
Чернышевский очень ярко изображает черты сходства
истории самых разных народов. Рассматривая такие
далёкие друг от друга по всему своему укладу народы, как
англичане и якуты, он пишет: «Оглавление книги о
якутах точно таково же, как оглавление книги об
англичанах: почва и климат; способы добывания пищи; жилища;
одежда; пути сообщения; торговля и т. д. Как?
спрашиваете йы себя: — неужели у якутов есть и пути
сообщения, и торговля? Да, разумеется, есть, как и у англичан;
разница только та, что у англичан эти явления
общественной жизни сильно развиты, а у якутов они развиты
слабо... Зародыш один и тот же; он развивается повсюду
по одним и теАм же законам, только обстановка у него
в разных местах различна, оттого различно и
развитие...» 2
В статье «Критика философских предубеждений
против общинного владения», опровергая доводы в
пользу того, что община — чисто национальная принадлеж-
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 256—257.
2 Там же, стр. 95.
156
ность России, Чернышевский доказывает, что все народы
проходили эту ступень развития, что основное
направление развития форм жизни у всех народов одинаково: от
первобытных общинных форм собственности к частной
собственности и от неё — к новой форме общественной
собственности.
«Оказалось, — пишет он, — что общинное владение
землёю было и у немцев, и у французов, и у предков
англичан, и у предков итальянцев, словом сказать, у всех
европейских народов; но потом, при дальнейшем
историческом движении, оно мало-помалу выходилб из обычая,
уступая место частной поземельной собственности.
Вывод из этого ясен. Нечего нам считать общинное
владение особенною прирождённою чертою нашей
национальности, а надобно смотреть на него как на
общечеловеческую принадлежность известного периода в жизни
каждого народа» 1.
Таким образом, человеческая история едина во всех
своих проявлениях. Единство эта объясняется
одинаковыми «обстоятельствами жизни» народов. Но народы не
стоят на месте, их жизнь не неподвижна. Она
развивается и опять-таки в одинаковом, едином направлении:
жизнь народов имеет характер прогрессивного
движения. Это общий и непреложный закон человеческой
истории.
Выяснение этого нового вопроса о прогрессивном
развитии и его законах составляет чуть ли не центральный
пункт всей общественной теории Чернышевского.
О прогрессивном развитии общества и законах,
управляющих этим развитием. В главе о диалектике было
уже сказано, что Чернышевский глубоко понимал
прогрессивный характер общественного развития. Прогресс
общества Чернышевский рассматривает как
объективную необходимость, которую не в силах устранить
никакая власть. В одном из своих итальянских обзоров он
называет «закон прогресса» чисто физической
необходимостью. «Прогресс —просто закон нарастания. Ничто
не остаётся без следа; после каждого процесса образуют-
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 168—169.
157
ся какие-нибудь остатки, при помощи которых или бывает
легче повторяться тому же процессу, или открывается
возможность для другого процесса, которому нельзя
было бы произойти без помощи этого удобрения и
который следовательно принадлежит уже к высшему
порядку, нежели прежний» !.
В этих словах — не только констатация такого факта,
как прогресс. Чернышевский нисколько не сомневается
в том, что прогресс в обществе существует, — для него
это непреложный факт, вытекающей из самой природы
законов мирового бытия. Его занимает главным образом
вопрос о корнях, источниках всякого прогресса. Уже в
словах, процитированных только что нами, он
подчёркивает объективный характер прогресса, действие его
наподобие физической, стихийной силы. Что же он считает
причиной прогрессивного развития общества? И в статьях
периода 50 и 60-х годов и в статьях, написанных в 80-е
годы, можно отметить немало мест, где Чернышевский
отождествляет прогресс с ростом просвещения. В одной
из ранних работ, в рецензии на сочинение Аристотеля «О
поэзии» в переводе и изложении Ордынского,
написанной в 1854 году, мы читаем: «Поэзия имеет высокое
значение для образованности и идущего вслед за нею
улучшения нравов и материального благосостояния» 2, ясные
понятия, просвещение приносят умственную, а потом «и
материальную пользу людям» 3.
Значительно позже Чернышевский снова повторяет
эту идею, неоднократно выдвигая просвещение в
качестве основной движущей силы общества. В этом смысле
он никогда не переставал быть просветителем.
В работе «Антропологический принцип в философии»,
написанной в 1860 году, он заявлял в полном
соответствии с требованиями своего гипотетического метода:
«Сделаем, например, гипотезу, что праздность приятна, а
труд неприятен; если эта гипотеза станет
господствующим мнением, каждый человек будет пользоваться все-
1 И. Г. Чернышевский, Сочинения, т. V, стр. 490.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 429.
3 Там же, стр. 428.
158
ми случаями, чтобы обеспечить себе праздную жизнь,
заставив других работать за себя; из этого произойдут все
виды порабощения и грабежа, начиная от собственного
так называемого рабства и от завоевательной войны до
нынешних более тонких форм тех же явлений. Эта
гипотеза действительно была сделана людьми, действительно
стала господствующим мнением [и господствует до сих
пор] и действительно произвела [столько страданий, что
нет им ни числа, ни меры]» !.
Разумеется, это идеализм чистейшей воды. В статье
«О причинах падения Рима», написанной в 1861 году,
Чернышевский снова высказывает тот же взгляд на
человеческий прогресс: «Прогресс основывается на
умственном развитии; коренная сторона его прямо и состоит
в успехах и развитии знаний... Стало быть, основная сила
прогресса—«аука; успехи прогресса соразмерны степени
совершенства и степени распространённости знаний. Вот
что такое прогресс — результат знания» 2.
В своих приложениях к русскому переводу
«Всеобщей истории» Вебера, написанных во второй половине
80-х годов, в разделе «Общий характер элементов,
производящих прогресс», Чернышевский даёт чисто
антропологическую трактовку исторического прогресса,
говорит о «физиологической истине» истории.
Процесс развития человека от первобытного состояния
до более высокой ступени он рассматривает как
физиологический процесс совершенствования человеческого
организма. Схема развития человеческой истории такова:
физиологически улучшается организм человека; на этой
основе развиваются умственные силы людей; увеличение
умственных сил людей служит источником
материального прогресса.
«Мы положительно знаем, — говорит
Чернышевский, — что улучшение организма людей производится
благоприятными обстоятельствами жизни их, что с
улучшением организации головного мозга улучшаются
умственные силы человека, что нравственный и материальный
1 Я. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения»
стр. 92.
2 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VIII, стр. 158.
159
прогресс — результат улучшения умственных и
нравственных сил» '.
Можно было бы привести ещё немалое количество
подобных высказываний, но они ничего нового не
прибавят.
Казалось бы, Чернышевский на основании своего
взгляда о решающем значении идей, науки >в
историческом прогрессе должен был бы сделать и
соответствующий практический вывод, например следующий: для того
чтобы уничтожить всё зло, существующее в современной
жизни, неравенство, угнетение, войны и т. д., нужно
распространять всеми мерами образование, грамотность. Но
если бы Чернышевский сделал такой вывод, он не был
бы тем великим Чернышевским, каким мы его знаем и
ятим. Чернышевский прекрасно понимает, что одна лишь
наука, грамотность бессильны совершить переворот, что,
только изменив коренные социальные обстоятельства и
прежде всего экономические, можно добиться
осуществления этого переворота. Именно такой вывод он и
делает. Он ядовито посмеивается над теми
«революционерами», которые двумя-тремя статейками,
изничтожающими порок и невежество, собираются создать для
людей счастливую жизнь.
Хотя Чернышевский часто упоминает о решающем
значении просвещения, его взгляд на корни
общественного прогресса неизмеримо глубже и соответствует его
практическим выводам о средствах перемены жизни
общества. Этот более глубокий взгляд и обусловливает его
революционные выводы. Самый дух сочинений
Чернышевского находится в противоречии с его же
собственными словами о решающей роли сознания в обществе.
Он неоднократно говорит, что глубоко ошибаются те, кто
преувеличивает значение науки и литературы в
общественной жизни.
«Люди, преданные литературе и науке, слишком
преувеличивают силу науки и литературы над народным
сознанием. Учёные и литераторы вовсе не имеют такой
власти над развитием общества, чтобы слова их могли раз-
1 'Я. Л Чернышевский, Избранные философские сочинения,
*гр. 277.
160
будить его, если оно спит, чтобы молчание их. могло усы*
пить его, если оно проснулось. Не книгами, не
журналами, не газетами пробуждается дух нации, — он
пробуждается событиями» !.
«Не в силах журналистика возбуждать или
удерживать движение народов. Оно возбуждается или
останавливается силою событий, которые не от вас с нами,
добрые люди, зависят... Оставьте все ваши золотые мечты о
чрезвычайной силе журналистики». И следующие за
этим слова Чернышевского, словно блеск молнии, озаряют
истинное понимание им действительных корней
прогресса: золотые мечты о первостепенной роли
журналистики — «совершенное самообольщение, предаваться
которому значит гусиное перо принимать за локомотив...» 2
Гусиное перо только создаёт слова, а локомотив тащит
историю вперёд — вот мысль Чернышевского,
выраженная аллегорически. И в этих нескольких словах — весь
смысл той глубокой материалистической тенденции,
которая пробивается сквозь противоречия концепции
Чернышевского.
Чернышевский отнюдь не собирается преуменьшить,
а тем более перечеркнуть роль литературы и науки. Он
ставит их на принадлежащее им по праву место среци
остальных сил, двигающих историю вперёд, и в том, как
он это делает, опять-таки обнаруживается основная
тенденция его воззрений.
«Не может она (т. е. литература.—М. Р.), — пишет
Чернышевский, — поставить человеку новых целей, к
которым бы не стремился он и без неё... Но внести в эти
независимые от литературы стремления осмотрительность
и благоразумие — это сделать может только
литература» 3.
Таким образом, Чернышевский в историческом
прогрессе видит такие силы, которые двигают общество
независимо от того, что думают и что скажут люди, их
литература и наука. Более того, Чернышевский считает, что до
сих пор прогресс в обществе происходил так, что часто
1 Н. Г. Чернышевский» Сочинения, т. III, стр. 256.
2 Там же, стр. 258.
3 Там же, стр. 260.
11 М. Розенталь
161
его осуществляли люди, совсем не собиравшиеся делать
человечеству добро. Вот одно из его определений
сущности общественного прогресса.
«Но посмотрите... как он (прогресс. — М. Р.),
независимо от воли, совершается даже теми людьми, которые
вовсе не думают о нём, или, если думают, то разве за тем,
чтобы приискивать средства задержать его, — и снова
укрепляется убеждение в его неизбежности. Один хлопочет
об удовлетворении своего корыстолюбия, другой об
удовлетворении своего тщеславия, —и всеми их хлопотами
пользуется история, чтобы извлечь что-нибудь доброе из
действий, направляемых вовсе не заботою о добре, а
просто эгоизмом, иногда и очень грубым, извлечь какую-
нибудь пользу даже из тех действий, которые имели
целью вред» ].
Далее Чернышевский приводит в пример Крымскую
войну, которая дала сильный толчок развитию России.
«Правда, такой путь прогресса и тяжёл и
медлителен, но что ж делать, когда он всё-таки самый надёжный
путь. Благородный мечтатель может жалеть о том, что
почти всё добро, делающееся на земле, делается
непреднамеренно, не по доброй воле людей, а силою
обстоятельств; он может мечтать о том, как несравненно
больше добра произвели бы человеческие усилия, если бы
направлены были прямо к добру, а не к целям пустым или
эгоистичным. Но когда находишь в себе спокойствие
посмотреть на настоящее, как на историческую эпоху, а не
как на источник собственных надежд и разочарований,
тогда видишь, что и в настоящем действуют те же
законы, по которым вечно совершалось 'движение вперёд;
и переставая надеяться при своей жизни дождаться
исполнения хотя сотой части того, что желал бы Еидеть
исполнившимся, тем крепче уверяешься, что всё-таки кое-
как и кое-что улучшается, развивается. История, если
хотите, разочаровывает человека, но с тем вместе делает
его в известном смысле оптимистом. Многого не ждёшь
ни от чего, зато от всего ждёшь хотя немногого. Да,
будем оптимистами» 2.
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 561.
2 Там же.
162
В этих словах Чернышевского прогресс общества зы-
ступает как объективная историческая необходимость.
С этой точки зрения он рассматривает и роль личности
в истории. Личность зависит от исторической
необходимости: не личность формирует и определяет историческую
необходимость, а историческая необходимость
предъявляет запросы на тех или иных деятелей, и они появляются.
Личность «является только служительницею времени и
исторической необходимости» ]. О Белинском он говорит:
«Его личность была именно такова, какой требовала
историческая необходимость. Будь он не таков, эта
непреклонная историческая необходимость нашла бы себе
другого служителя с другою фамилиею, с другими чертами
лица, но не с другим характером: историческая
потребность вызывает к деятельности людей и даёт силу их
деятельности, а сама не подчиняется никому, не
изменяется никому в угоду» 2.
Но что же это за «обстоятельства» и «законы»,
которые лежат в основе исторической необходимости и
определяют характер деятельности человека? Вот тут-то
и проявляется в полной мере теоретическая сила
Чернышевского, мысль которого разрывает антропологические
путы и выходит на широкую дорогу, ведущую к
материалистической теории общества. Обстоятельствами,
направляющими историческую необходимость, Чернышевский
считает экономическую жизнь общества, материальную
жизнь людей. Без изменения экономической стороны
жизни он не мыслит себе действительного изменения
общественного устройства. Никакие красивые слова не
могут заменить улучшение материальных средств жизни
людей. Экономическую сторону, как мы уже говорили,
он выделяет из всех проявлений общественной жиз-ни;
он ставит исполнение многих целей в зависимость от
экономических перемен. Чернышевский резко критикует
социалистов-утопистов Фурье, Сен-Симона за их пылкие
тирады о какой-то «любви», которая якобы владычест-
1 Н. Г. Чернышевский» Избранные сочинения, 1934, стр.
364.
2 Там же.
163
!!•
вует над человеком (хотя и сам он нередко говорит о
«взаимном доброжелательстве» людей, свойственном Им
по природе). В «Дополнениях к Миллю» он высказывает
свой взгляд на значение и роль экономического развития
в общественной жизни, называя его «основным мотивом»
жизни общества.
«Общий ход исторических явлений, — пишет
Чернышевский, — состоит в том, что основные мотивы
движения выступают всё ярче и ярче на первый план по мере
его развития и затемняют собою те, хотя и сродные с
ним, но не прямо принадлежащие к нему элементы, из
которых оно ещё не выделялось в первое время. Сущность
социализма относится собственно к экономической
жизни» К
Конечно, это и подобные ему положения выступают
не в чистом, свободном от идеалистических наслоений
виде. Они сопровождаются рассуждениями о
человеческой природе и т. д.
В статье «Экономическая деятельность и
законодательство» Чернышевский замечает, что «с переменою
юридических отношений неразрывно соединена
экономическая перемена; в юридическом вопросе является
экономическая сторона и оказывается столь важною, что
совершенно заслоняет собою юридическую сторону... И
не думайте, — говорит он, — чтобы одно это дело было
таково; ныне во всех делах экономическая сторона очень
важна» 2.
В том же «Современном обозрении» за 1857 год, из
которого уже приводились слова о сущности
исторического прогресса, Чернышевский разъясняет, что в новое
время в основе прогресса лежит развитие
промышленности.
Он пишет: «Да, будем оптимистами. Это тем легче,
что в наше время главная движущая сила жизни,
промышленное направление, всё-таки гораздо разумнее,
нежели тенденции многих прошлых эпох... Быть может,
иным из нас приятнее было бы господство какого-нибудь
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутон II,
1935, стр. 543.
2 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 441.
164
более возвышенного стремления, — но чего нет, того нет,
а из того, что есть, более всего добра приносит
промышленное направление. Из него выходит и некоторое
содействие просвещению, потому что для промышленности
нужна наука и умственная развитость; из него выходит
и некоторая забота о законности и правосудии, потому
что промышленности нужна безопасность; из него
выходит и некоторая забота о просторе для личности, потому
что для промышленности нужно беспрепятственное
обращение капиталов и людей.
...'Когда развивается промышленность, прогресс
обеспечен» ".
Чернышевский прекрасно видит буржуазный характер
результатов развития промышленности. Он иронически
говорит о «невозвышенной» их природе, но такова
историческая необходимость — констатирует он. Здесь
важно то, что и просвещение, и законность, и относительную
свободу личности Чернышевский выводит из
экономического прогресса общества.
Экономические интересы эпохи Чернышевский
считает главенствующими. В конечном счёте его
исторический оптимизм, о котором он неоднократно говорит,
опирается на понимание этого факта. Нововводителей,
говорит Чернышевский, ругают, их не любят. Но они не
потому нововводители, что им приятно быть таковыми,
их порождает общественная, экономическая
потребность, и если они в конце концов побеждают, то это
не только их заслуга, а требование условий
общественной жизни.
«Но ведь в том именно и состоит общественная
потребность, что старые отношения не соответствуют новым
условиям жизни, стало быть должны замениться
новыми» 2.
Очень важно ответить, что неизбежность победы
нового строя социальных отношений — социализма
Чернышевский связывает с экономическими интересами новой
эпохи. В дальнейшем, в главе о социализме
Чернышевского, мы об этом скажем подробнее, сейчас же только
1 И. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 561—562.
2 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VI, стр. 126.
165
приведём его слова о роли экономических интересов в
грядущей победе пролетариев в Западной Европе,
победе, которую он считает неизбежной.
В статье «Франция при Людовике Наполеоне»,
отмечая неустойчивость первых успехов новых сил в их борьбе
против старого общества, Чернышевский пишет:
«Существенный смысл борьбы, начатой французской нациею
при Луи Филиппе Орлеанском, ясен даже для людей
самых непроницательных: все говорят, что волнения
возникли от недовольства городских работников своим
экономическим положением. Из этого начала не ясен ли
конец? Промышленная деятельность во Франции с
каждым годом увеличивается, следовательно возрастает и
число работников. С тем вместе они становятся год от
году просвещённее. Не ясно ли, что они приобретают
силу предъявить свои требования с большей
настойчивостью, с большей расчётливостью, следовательно с
большим успехом? Не ясно ли, что победы старого порядка
вещей над ними могут быть только мимолётными
задержками окончательного торжества новых
экономических интересов? И если новые экономические интересы,
для своего осуществления в национальной жизни,
требуют известных форм государственного устройства, то
не ясно ли, что подавление политической
самостоятельности, которая неразлучно связана с экономическою
самостоятельностью, также только мимолётная дремота, за
которою должно последовать их пробуждение с
обновленными, благодаря видимому бездействию, силами?
И не ясно ли, что чем круче средства, за которые должен
браться старый порядок вещей, чтобы удержаться
против напора новых интересов, тем яснее свидетельствуется
ими сила новых интересов?» *
Интересно с этой точки зрения посмотреть, как
оценивал Чернышевский ход гражданской войны в Америке
в серии превосходных обзоров, помещённых в
«Современнике». Чернышевский абсолютно не сомневался в
положительном для Северных штатов исходе войны. И
основанием для такого оптимизма служила его философия
истории, согласно которой прогрессивные общественные
1 «Шестидесятые годы», стр. 17.
166
потребности не могут в конечном счёте не
победить.
В обзоре, написанном в феврале 1861 года,
Чернышевский заявляет:
«Общий ход цивилизации не оставляет никакого
сомнения в том, которые из -них (т. е. североамериканские,
демократические, или южноамериканские,
невольнические, отношения. — М. Р.) изменятся: очевидно, что не
северные учреждения станут одинаковыми с нынешними
южными, а напротив, уничтожится в южных штатах
невольничество, с которым не согласны законы Севера и
которое служит основанием южного гражданского
устройства» К
Известно, что ход войны в Америке был чрезвычайно
противоречив, нередко Южные штаты наносили
поражение Северным, которые в те или иные моменты
нерешительно и вяло действовали. Даже Энгельс на этом
основании однажды выразил сомнение в возможности
победы Севера. В одном из писем к Энгельсу Маркс
раскритиковал его точку зрения, указав, что она страдает
односторонностью, чрезмерным подчёркиванием одной
лишь военной стороны. Маркс (да и Энгельс, по
существу, тоже) был уверен, что экономически более
передовые Северные штаты победят, как бы ни складывались
перипетии войны.
К чести Чернышевского надо сказать, что именно в
этом духе он ориентировал русскую публику: когда
неожиданно были получены известия о поражениях
северян, он писал, что, какова бы ни была неудача, «общий
ход войны от неё не изменится: если она велика, Север
только воодушевится к усилиям, ещё более
энергическим» 2. Источник неминуемой победы Севера он видел
в передовом характере его общественного устройства, в
его экономической силе и мощи по сравнению с
экономически деградирующим Югом.
Конечно, было бы ошибочно из приведённых
материалов заключить, что Чернышевский, ставивший во главу
угла общественного прогресса экономические интересы
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VIII, стр. 394.
2 Там же, стр. 479.
167
(а это не вызывает сомнений, если исходить из духа его
сочинений), давал правильное с нашей, марксистской,
точки зрения объяснение самого понятия
«экономические интересы». Чаще всего это понятие выступает у
него в таких неопределённых словах, как «экономический
быт» и т. п. Под словами «экономические интересы» он
подразумевал всю область материальной жизни, но даже
и в таком понимании это определение было чрезвычайно
плодотворным для его исторической концепции: оно было
формой перехода к более точному и глубокому
пониманию «экономических интересов».
Однако и на этом понятии мысль Чернышевского не
остановилась в своём стремлении добраться до самых
коренных причин общественного развития. Не будучи
знаком с теорией исторического материализма Маркса и
Энгельса, Чернышевский самостоятельно формулировал
некоторые теоретические принципы, приближающиеся к
историческому материализму.
Вот одна такая формулировка центрального вопроса
всякой философии истории, показывающая, как глубоко
проникала мысль Чернышевского в сущность
человеческой истории.
В главе «Малый и большой размеры производства»
своих прибавлений к политической экономии Милля
Чернышевский формулирует, как он сам говорит, закон
развития производства. Закон этот гласит: успех
производства является следствием двух факторов; один из
факторов — «степень совершенства производительных
операций», другой фактор — «качество труда». Общественная
форма труда зависит от техники.
«При грубых процессах производства, — пишет
Чернышевский, — какими ограничивалась техника
варварских обществ, рабский труд не представлял
несообразности с орудиями, к которым прилагался: то и другое
было одинаково дурно. Когда техника несколько
развилась, когда явились довольно многосложные и
деликатные орудия, грубый труд раба оказался непригодным:
машина не терпит подле себя невольничества; она не
выдерживает тяжёлых рук его беспечности. Не
выдерживают невольничества и все те мастерства, в которых вве-
163
дены сколько-нибудь усовершенствованные инструменты.
Для них необходим вольный человек» V
«Мы видим, — пишет далее Чернышевский, — что
перемены в качествах труда вызываются переменами в
характере производительных процессов. С одной
стороны, это значит, что если изменился характер
производительных процессов, то непременно изменится и
характер труда, и что, следовательно, опасаться за будущую
судьбу труда не следует: неизбежность её улучшения
заключается уже в самом развитии производительных
процессов» 2.
Как видим, Чернышевский поднимается над своим
гипотетическим методом и выступает как глубокий
диалектик, что даёт ему возможность вполне
материалистически взглянуть на ход истории. Будущее
человеческого общества он выводит из анализа настоящего,
притом из анализа технической основы капиталистического
общества. Именно в характере производительных
процессов, в характере производства он видит залог
неизбежной перемены в современных «качествах труда»»
т. е. в замене наёмного труда, или, как он ещё говорит,
труда «вольного человека» трудом, при котором сам
работник будет хозяином своей судьбы.
Вслед за приведёнными словами следуют строки,
которые у Маркса, делавшего на полях книги
Чернышевского пометки, заслуженно вызывают восклицание:
«Браво!» Чернышевский указывает, что не сразу
обнаруживается перемена в характере
производительных процессов, — часто проходит немало времени, пока
старые формы труда уступят место новым.
Так и сейчас, продолжает Чернышевский, назрело
время'для замены наёмного труда более высокой формой,
и эта замена должна будет произойти. Трудно указать
исторические сроки, в которые она произойдёт, но что
она произойдёт, в этом нельзя и минуты сомневаться.
«Если невольничество, — пишет Чернышевский, —
продержалось силою рутины несколько столетий, после тога
* Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом 1„
1937, стр. 274—275.
2 Там же, стр. 276.
169
как перестало быть удобною формою производства, то
л\ форма наёмного труда в передовых странах Европы
может быть продержится ещё довольно долго, — быть
может несколько десятилетий, а быть может даже и
несколько поколений. В вопросах о будущем можно опре-
делительно видеть только цель, к которой идёт дело по
необходимости своего развития, но нельзя с
математической точностью отгадывать, сколько времени потребуется
на достижение этой цели: историческое движение
совершается под влиянием такого множества разнородных
влечений, что видно только бывает, по какому
направлению идёт оно, но скорость его подвержена постоянным
колебаниям, как возрастание температуры от зимы к
лету: вообще она возрастает, но нельзя предугадать,
какова именно будет температура следующего дня. Так и
лВ истории: нельзя определить, благоприятны ли или
неблагоприятны будут ближайшие годы экономическому
прогрессу. Если благоприятны, в несколько лет
произойдёт развитие, на которое при неблагоприятных временах
понадобится несколько десятков лет, а, пожалуй, и
несколько столетий. Но эта хронологическая разница имеет
только практический интерес для живущего поколения:
доведётся ли ему пользоваться лучшими условиями
производства или нет, для него это, конечно, очень важно.
А в отвлечённой формуле нет этой неизвестности,
потому что нет в ней и хронологических указаний; она
только говорит факту: ты минуешь, и место твоё займёт
другой факт; она говорит только: из настоящего
положения вещей произойдут такие-то и такие-то перемены
в таких-то и таких-то фактах. Но когда произойдут,
этого она не говорит. Быть может завтра, быть может
очень не скоро. Так физиология говорит каждому из
нас: «ты умрёшь», но когда кто из нас умрёт — этого она
не говорит; это уже дело обстоятельств, ещё
ускользающих от точного определения» 1.
Таково самое глубокое и самое яркое выражение
материалистической тенденции во взглядах
Чернышевского на корни и причины исторического прогресса. Эта
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные произведения, т. II, полу*
том I, стр. 277,
170
тенденция, повторяем, брала верх в рассуждениях
Чернышевского о законах общественного развития, она
была источником его- непоколебимых политических
позиций.
Однако брала она верх не в том смысле, что она
была последним словом, окончательной истиной,
найденной Чернышевским. Нет, это не так. Достаточно взять
одну из последних работ Чернышевского — «Общий
характер элементов, производящих прогресс» (Примечания
к «Всеобщей историй» Вебера), чтобы снова
натолкнуться на чисто идеалистические рассуждения о корнях
прогресса. Мы уже приводили некоторые выдержки из
этой работы. Чернышевский видит источники прогресса
общества в двух элементах: в стремлении человека
заботиться о хорошем удовлетворении потребностей своего
организма и во взаимном доброжелательстве людей. Он
ставит коренной вопрос о причинах выделения человека
из мира животных, бьётся над решением этого вопроса,
подходит к правильной постановке его и всё же решает
его явно неудовлетворительно.
Конечный вывод Чернышевского гласит: «Собственно
превосходством ума и объясняется весь дальнейший
прогресс человеческой жизни» !.
Если мы говорим, что у Чернышевского при решении
вопроса о корнях и источниках прогрессивного развития
общества, несмотря на очень сильные идеалистические
элементы, всё же брала верх материалистическая
тенденция, то это надо понимать в следующем смысле:
критическая сила его анализа человеческой истории не могла
удовлетвориться тем, чтобы обнажать поверхностные
слои общественной жизни; она толкала его мысль дальше
и требовала проникновения в глубинные слои, в подпочву
общественной жизни народов. И, проникая туда, мысль
Чернышевского совершенно явственно нащупывала
материальные, конкретнее — производственные,
экономические источники прогрессивного развития человечества.
Повторяем еще раз: выводы, которые делал
Чернышевский из своего анализа развития истории в применении
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 276.
171
к задачам практического преобразования существующих
общественных порядков, основывались преимущественно
на материалистической тенденции в его объяснении
истории и только с этой точки зрения могут быть поняты.
Дальнейшее рассмотрение новых вопросов общественной
теории Чернышевского ещё больше подтвердит наш
взгляд.
О делении общества на классы и сословия и о роли
борьбы между ними в развитии общества. Плеханов в
своём разборе исторических взглядов .Чернышевского
лишь слегка затронул этот вопрос. Между тем воззрении
Чернышевского на классовое деление общества,
глубокое понимание значения борьбы различных классов и
сословий очень важны для оценки его теории
исторического развития в целом.
Чернышевский хорошо знал, что за всеми
противоборствующими силами человеческого общества стоят
определённые группы людей, классы, сословия, политические
партии. Чернышевский сам был представителем
определённого класса и политической партии. Резкая
размежёвка классов в России, о которой говорил Ленин, а
также прогрессирующий раскол классов на Западе нашли
своё яркое теоретическое обобщение в сочинениях
Чернышевского. От его сочинений веет духом классовой
борьбы — эти слова Ленина дают оценку очень важной
стороны социологической теории Чернышевского,
стороны, которая опять-таки тесно связана с
материалистическим направлением в его теории.
Надо отметить, что понятия Чернышевского о классах
не отличаются ещё чёткостью и строгостью. Он говорит
о «трудящихся», о «простолюдинах», о «сословиях»,
о «сословии богатых простолюдинов» и т. п. Но за этой
нечёткой и неопределённой терминологией скрывается
ясное понимание классового раскола общества, в основе
которого лежит противоположность материальных
интересов.
У Чернышевского нельзя найти и тени иллюзии
насчёт характера современного общества. Он неоднократно
высказывает взгляд, что деление общества на классы
и сословия имеет глубокий и всесторонний характер, что
172
в этом смысле можно говорить о двух нациях в каждой
стране.
«Эти сословные или профессиональные особенности
(в каждом народе. — М. Р.) так важны, — пишет
Чернышевский, — что каждый данный сословный или
профессиональный отдел данного западноевропейского народа,
помимо своего языка и патриотизма, менее похож
умственно и нравственно на другие отделы своего народа,
чем на соответствующие отделы других
западноевропейских народов. По образу жизни и по понятиям
земледельческий класс всей западной Европы представляет как
будто одно целое; то же должно сказать о
ремесленниках, о сословии богатых простолюдинов, о знатном
сословии. Португальский вельможа по образу жизни и по
понятиям гораздо более похож на шведского вельможу,
чем на земледельца своей нации; португальский
земледелец более похож в этих отношениях на шотландского
или норвежского земледельца, чем на лиссабонского
богатого негоцианта» К
Поэтому, говорит Чернышевский, каждый историк,
рассказывающий о жизни народа, должен помнить, что
«народ — соединение разных сословий, связи между
которыми в прежние времена не имели такой прочности,
чтобы выдерживать порывы взаимного ожесточения»2.
В одном из итальянских обзоров, будучи менее
стеснён цензурой, Чернышевский высказал свою точку
зрения ещё яснее: «По выгодам, всё европейское общество
разделено на две половины: одна живёт чужим трудом,
другая своим собственным; первая благоденствует,
вторая терпит нужду. Это разделение общества, основанное
на материальных интересах, отражается и в
политической деятельности* 3.
Классовое деление общества является основой
деления на политические партии: каждая политическая
партия выражает материальные и общественные интересы
своего класса. В точности определить политику партии —
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 254.
2 Там же, стр. 255. Подчёркнуто мной. — М. Р.
3 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. V, стр. 336.
173
значит видеть за её деятельностью коренные
материальные интересы класса, представителем которого она
выступает.
Чернышевский не только теоретически обосновывал
это своё понимание классового характера общества, —
он мастерски применял свою теорию к общественной
истории и к современности.
Характернейшая черта Чернышевского — его умение
отделять видимость от сущности дела, нетерпимость и
отвращение к фразе, затуманивающей реальную суть
вопроса. Когда он анализирует поведение политических
партий в борьбе, их лозунги и тактику, он прекрасно
видит классовый корень самых замысловатых и часто
противоречивых ходов, и поэтому ему удаётся удивительно
легко и просто раскрыть весь сложный механизм
политической борьбы.
Он знает, что политический лозунг не имеет никакого
самостоятельного, самодовлеющего значения, что любой
политический лозунг подчинён материальным интересам
класса и может меняться в зависимости от потребностей
момента. Казалось бы, говорит Чернышевский в своей
статье, посвященной борьбе партий во Франции периода
реставрации (до июльской монархии), какая пропасть
отделяла роялистов от либералов, боровшихся между
собой за преобладание и господство в обществе: первые
были поборниками престола, монархии, вторые —
«свободы», первые объявляли себя последовательными
защитниками престола, вторые — столь же
последовательными защитниками свободы и противниками престола.
На самом деле, обстоятельства в ходе борьбы
складывались так, что либералы временами становились более
ярыми монархистами, чем самые крайние представители
роялизма, а роялисты временами становились такими
левыми либералами, каких свет не видал. Чем это
объяснялось? Тем, говорит Чернышевский, что престол или
свобода хороши для этих партий лишь в том случае, если
они защищают материальные интересы того или иного
сословия. Людовик XVIII, вынужденный лавировать,
делал уступки буржуазии, и тогда либералы становились
монархистами, а монархисты — либералами. Затем ко-
174
роль делал уступку монархистам, и тогда либералы
готовы были даже напялить на себя красный колпак, а
монархисты — объявить короля самим богом.
«Они заботились об интересах, гораздо более
близких им, нежели престол или свобода, — пишет
Чернышевский. — Люди, называвшиеся роялистами, просто
хотели восстановить привилегии, которыми до
революции пользовалось дворянство и высшее духовенство» !.
Буржуазия же хотела сохранить те порядки, которые
были утверждены революцией, свергнувшей
аристократию. Этим простым, но главным фактом и объясняются
все метаморфозы в тактике партий.
Чрезвычайно тонко и остро объясняет Чернышевский
эти классовые мотивы, заставляющие целые классы
действовать часто безрассудно, во вред самим же себе.
Совершенно очевидно было, говорит Чернышевский, что
королевской власти и всему дворянству разумнее всего
было после реставрации пойти на некоторые уступки
буржуазии и народу; нужно было быть ослеплёнными
людьми, чтобы не видеть, что уже нельзя коренным
образом изменить течение событий после революции, что
историю нельзя окончательно повернуть вспять; но
классовые интересы — это такая сила, которая подобно
стихийным, независимым от человека законам неодолимо
влечёт в одну и только в одну сторону. Убедить
дворянство вести иную политику — это всё равно, что
«доказывать выгодность течения Волги с юго-востока на северо-
запад, от Камышина к городу Либаве: вещь оно была бы
прекрасная, слова нет, но совершенно несообразная с
законами природы. Бурбоны по своей истории, по своей
натуре, по всей своей обстановке не могли действовать
иначе, нежели как действовали... Напрасно очевиднейшая
выгода, настоятельнейшая необходимость указывала им
иной путь—в них не было сил идти по этому счастливому
пути, в них не было даже способности видеть этот путь.
Так, рассудок чуть ли не совершенно бессилен в истории.
Напрасно говорить о нём, это пустая идеология» 2.
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 163.
2 Там же, стр. 206—207. Подчёркнуто мной. — М. Р.
175
Последние слова о бессилии рассудка в истории, о
«пустой идеологии» очень важны для понимания и
правильной оценки взглядов Чернышевского на историю. Это
не случайная обмолвка, а вывод из анализа конкретной
исторической эпохи борьбы между классами. Кстати,
нужно заметить, что там, где Чернышевский рассуждает
об истории и её законах вообще, он более абстрактен,
и идеализм тогда чаще одерживает победу над его
материалистическими воззрениями; там, где он имеет дело
с анализом конкретных исторических событий, он
поднимается до замечательных социологических обобщений.
Так и в данном случае. Всесторонний и чрезвычайно
конкретный анализ борьбы между классами во Франции
после революции 1789 года неопровержимо доказывает,
что в основе этой борьбы, как и исторического развития
вообще, лежат не те или иные идеи, а материальные
интересы различных общественных сил, что голос
«рассудка» бессилен перед лицом материальных, т. е. самых
существенных, интересов.
И Чернышевский делает вывод: «Рассудок чуть ли
не совершенно бессилен в истории. Напрасно говорить
о нём, это пустая идеология». И эти слова принадлежат
тому, чьи исторические взгляды безоговорочно называют
просветительскими и идеалистическими!
Такой подход к общественной борьбе не единичен у
Чернышевского. Во всех своих исторических сочинениях,
во всех выступлениях, посвященных борьбе классов в
России и в Западной Европе, он глубоко проводит эту
точку зрения. Он раскрывает внешнюю юридическую
и политическую оболочку борьбы «сословий» и
партий, показывает материальную основу вражды между
ними.
Вот как он объясняет различие между
революционерами и реформаторами. Одни, говорит он, «находят, что
красноречие и правда бессильны над человеком, когда
противны его выгодам, и потому объявляют, что
никакими доводами нельзя людей, находящих свою выгоду
в реакции и обскурантизме, обратить в друзей прогресса
и что прогрессисты должны стоять к таким людям в
одном неизменном отношении, в отношении непримири-
176
мой вражды; это революционеры. Реформаторы,
надеющиеся обратить реакционеров в прогрессистов, думают,
что именно только вражда революционеров, а не инстинкт
собственных выгод восстановляет реакционеров против
реформ, и за то преследуют революционеров, как людей
вредных делу реформы» К
«Инстинкт собственных выгод», «материальные
интересы» — вот движущая сила социальной борьбы по
взглядам Чернышевского. Он издевается над
«реформаторами», которые боятся больше всего на свете того, как
бы «не запугать» реакционеров; «реформаторы» не видят
и не хотят видеть, чем руководствуются реакционеры в
своей борьбе против революционеров.
Нечего поэтому удивляться, говорит далее
Чернышевский, что связь по классу, партии гораздо крепче,
нежели связь.по национальности, «а вражда по
различию партий — выше недоверия, внушаемого
иноземцами» 2. В силу этого «по всему материку Западной
Европы реакционеры составляют нечто в роде
старинного Мальтийского ордена, в котором были люди всех
национальностей и все стояли друг за друга, и все стояли
за свой орден» 3.
Чернышевский прекрасно понимает, что интересы
нации, её самые глубокие и насущные .интересы выражают
лишь левые партии, т. е. «крайние прогрессисты», как
он их именует. В разгоревшейся полемике по поводу
оценки позиций итальянского либерала Кавура
Чернышевский подвергался бесчисленным нападкам
реакционеров за своё резко отрицательное отношение к Кавуру.
В связи с выступлениями реакционеров Чернышевский
писал: «В каждом обществе есть консерваторы и
прогрессисты. Займёмся прогрессистами. Между ними есть
множество подразделений, но интерес нации требует,
чтобы они понимали одинаковость главного своего
стремления и соединялись в одно целое для борьбы с общими
своими противниками, отвергающими прогресс.
Исполняется или не' исполняется это важное условие нацио-
1 Н. Г. Чернышевский» Сочинения, т. V, стр. 336.
2 Там же, стр. 337.
3 Там же.
12 М. Роэенталь
177
нального блага, зависит от умеренных прогрессистов.
Крайние прогрессисты так преданы делу
совершенствования, что всегда готовы, принося в жертву и самолюбие
и мелкие расчёты, поддерживать умеренных.
Если умеренные прогрессисты одарены политическим
тактом, они понимают это и принимают союз,
предлагаемый им крайними прогрессистами. Тогда дело
совершенствования идёт настолько успешно, насколько может
итти при данном состоянии национального
расположения» К
Эти слова не потеряли своей свежести по
сегодняшний день: история нашего времени даёт немало
примеров, подтверждающих истину, высказанную
Чернышевским.
Чернышевский связывает с материальными
интересами определённых классов и такое явление, как война.
Трудящиеся, заявляет он, не заинтересованы в тех
войнах, которые обычно ведутся из-за выгод богатых
классов. Такие войны в интересах только господствующих
классов. Поэтому, когда решающее значение в делах
общества приобретут «трудящиеся классы»,
исчезнет, говорит Чернышевский, рсякая возможность
войн.
По цензурным условиям Чернышевский не мог
свободно и открыто анализировать классовую борьбу в
России. Но, несмотря на это, его работы, посвященные
крестьянской реформе, борьбе вокруг неё, содержат
глубокий анализ классового характера русского
общественного движения в 60-х годах, расстановки классовых
сил и роли каждого класса. Обходя все рогатки цензуры,
Чернышевский умел в своих выступлениях давать
совершенно ясную картину социальных взаимоотношений и
конфликтов, возникавших на почве борьбы против
крепостничества. Своими статьями он воспитывал в
передовой части общества сознание непримиримости между
классовыми интересами крестьян и помещиков.
«Нужна была именно гениальность Чернышевского,—
писал Ленин, — чтобы тогда, в эпоху самого
совершения крестьянской реформы (когда еще не была доста-
1 «Современник* №4, 1861 г., стр. 137. Подчёркнуто мной.— М. Р.
178
точно освещена она даже на Западе), понимать с такой
ясностью ее основной буржуазный характер, — чтобы
понимать, что уже тогда в русском «обществе» и
«государстве» царили и правили общественные классы,
бесповоротно враждебные трудящемуся и безусловно
предопределявшие разорение « экспроприацию крестьянства.
И при этом Чернышевский понимал, что существование
правительства, прикрывающего наши антагонистические
общественные отношения, является страшным злом,
особенно ухудшающим положение трудящихся» К
Чернышевский в своих статьях, посвященных
подготовке и проведению крестьянской реформы, даёт
великолепный анализ соотношения классовых сил в России.
Он показывает прежде всего, что крепостничество есть
лишь одна из форм проявления целого, всей системы,
т. е. господствующего самодержавия. Общество в
результате Крымской войны увидело, говорит он, связь
между поражением в войне и крепостным правом.
Но крепостное право «было только одним частным
приложением принципов, на которых был устроен весь
прежний порядок» 2.
Общество этого ещё не понимало, замечает
Чернышевский, и поэтому заблуждением было думать, что
сам по себе существующий строй способен отменить
крепостничество. «А между тем общество
предполагало отменить крепостное право силою старого
порядка» 3.
В «Письмах без адреса», в «Прологе» и ряде других
своих произведений Чернышевский показывает, какие
социальные группы определяют ход и исход реформы.
Существовали «четыре главные элемента в этом деле:
власть, имевшая дотоле бюрократический характер;
просвещённые люди всех сословий, находившие нужным
уничтожение крепостного права (под «просвещёнными
людьми» он имеет в ©иду, как разъясняет сам
Чернышевский, «либеральную партию». — М. Р.); помещики,
желавшие отсрочить это дело из опасения за свои
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 1, изд. 4, стр. 263—264.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928, стр. 117,
3 Там же, стр. 117—118.
179
12*
денежные интересы, и, наконец, крепостные, тяготившиеся
этим правом»1.
Что касается власти, то великий писатель прекрасно
знал, что она способна лишь, как выразил точку зрения
Чернышевского Ленин, «произвести «мерзость», жалкий
компромисс интересов либералов... и помещиков,
компромисс, надувающий крестьян призраком обеспечения
и свободы, а на деле разоряющий их и выдающий
головой помещикам»2.
Особенно тонко выяснил Чернышевский классовые
позиции либеральной партии, которая шла на сделку
с царским правительством, затушёвывала коренную
противоположность между крестьянством и дворянством.
С неподражаемым искусством рисует он в «Прологе»
либеральную партию, её робкую оппозиционность к
власти. Он понимает, что ей нужен только такой исход дела,
который бы привёл к разорению крестьянства и
капиталистическому обогащению дворянства и буржуазии.
В романе есть такая сцена. В связи с
опубликованием «Манифеста» об «освобождении» либералы, желая
привлечь на свою сторону провинциальных помещиков
и навязать им свою программу, придумывают званый
обед, на котором помещики хитростью должны быть
привлечены на сторону Рязанцева (вождь либеральной
партии, его прототип — Кавелин). Хитрость состоит в
следующем:
«За обедом хозяин скажет о том, что дворянству
надобно согласиться, как держать себя в деле, которое
провозглашено, и попросит Рязанцева изложить свой
взгляд. За речью Рязанцева начинается роль Волгина
(вождя революционной партии; как известно, в образе
Волгина выведен сам Чернышевский. — М. Р.). Рязан-
цев не враг дворянства, только друг крестьян. Волгин
идёт гораздо дальше его, не правда ли?
Волгин сказал, что правда. После того, что будет
говорить Волгин, взгляд Рязанцева будет представляться
очень умеренным, не правда ли?
* И. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928,
стр. 119—120.
2 В. И. Ленин, Сочинения, т. 1, изд. 4, стр. 264.
180
Волгин сказал, что это совершенная правда, и
остроумно прибавил, что позволительно сомневаться в других
его достоинствах, но если хотят его показать, как пугало,
ошибки не будет: пугало он очень хорошее: все
побегут от него и упадут в распростёртые объятия
Рязанцева» '.
В этой сценке как нельзя лучше выражено понимание
Чернышевским соотношения между либеральной и
революционной партиями в борьбе за реформу. Только
революционная партия — подлинная выразительница
интересов крестьян. Он с полным основанием не видел и
не хотел видеть существенной разницы между
«прогрессистами и помещичьей партиею». Общий% классовый
интерес объединял их против закабалённого
крестьянства. Была бы между ними колоссальная разница,
говорит Волгин в «Прологе», если бы крестьяне получили
землю без выкупа.
«Чего же вы хотели бы? — спрашивает его один из
персонажей романа. — Освобождения с землёю без
выкупа? — Это невозможно» 2.
Далее Волгин говорит: «Вопрос поставлен так, что
я не нахожу причин горячиться даже из-за того, будут
или не будут освобождены крестьяне; тем меньше из-за
того, кто станет освобождать их, либералы или
помещики. По-моему все равно. Помещики даже лучше».
Ленин, приводя эти слова в работе «Что такое «друзья
народа» и как они воюют против социал-демократов?»,
отмечает, что Чернышевский превосходно понимал
антагонистичность русских общественных классов.
Чернышевский хотел одного: чтобы «правительство запуталось
в своей эквилибристике между либералами и
помещиками и получился крах, который бы вывел Россию на
дорогу открытой борьбы классов»3.
С ненавистью говорит Волгин о помещиках и их
либеральных покровителях. «Ему противно становилось
смотреть на этих людей, которые останутся безнаказанны
и безубыточны; безубыточны во всех своих, заграбленных
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. X, ч. I, стр. 168.
2 Там же, стр. 164.
3 В. И. Ленин, Сочинения, т. 1, изд. 4* стр. 264.
181
у народа доходах; безнаказанны за все угнетения и
злодейства; противно, обидно за справедливость,—« он
опускал, опускал нахмуренные глаза к земле, чтобы не
видеть врагов народа, вредить которым был
бессилен...» х
Единственной ставкой Чернышевского был народ.
Он понимал, что помещики не имеют права ни на грош
вознаграждения за землю, «а имеют ли право хоть на
один вершок земли в русской стране, это должно быть
решено волею народа» 2.
Великий революционер страстно мечтал о том, чтобы
народ взял свою судьбу в собственные руки, и твёрдо
верил, что $то сбудется. В «Письмах без адреса» он
говорит о народе:
«Когда люди дойдут до мысли: «ни от кого
другого не могу я ждать пользы для своих дел», они
непременно и скоро сделают вывод, что им самим надобно
взяться за ведение своих дел» 3,
Но не только статьи Чернышевского,
непосредственно посвященные русской действительности, выполняли
задачу воспитания классовой ненависти к врагам
народа. В немалой степени этой задаче были подчинены и
многочисленные политические статьи Чернышевского о
событиях за рубежом, о которых он мог писать
свободнее. Русскому читателю не трудно было подставить под
иностранные классы, партии и имена соответствующие
русские и понять точку зрения Чернышевского на классы
и классовую борьбу.
Исключительно глубокий классовый анализ событий
дал Чернышевский в своих обзорах, посвященных
итальянской войне за независимость. Его понимание
взаимоотношений классов, партий часто помогало ему точно
и правильно разбираться во всей дипломатической борьбе
его времени и поразительно метко предвидеть
конкретный ход событий. Когда в 1859 году началась война
союзников — Италии и Франции — против Австрии,
Чернышевский пророчески предсказал вое основные линии раз-
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. X, ч. I, стр. 173.
2 Там же.
3 И% Л Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928, стр. 114.
182
вития политических и военных событий. Неожиданно
быстрый для многих мир, который был заключён по
желанию Луи-Наполеона между Францией, Италией и
Австрией в момент поражений последней, для
Чернышевского не был неожиданностью.
Отвечая на недоуменные вопросы многих, по какой
причине Франция, помогая Италии освободиться от
австрийского ига, в самый разгар австрийских поражений
совершила резкий поворот в своей политике и помогла
Австрии выйти из войны почти без поражения,
Чернышевский развёртывает перед читателем яркую картину
классовых симпатий и антипатий противников и
классовой обусловленности именно такого, а не иного
политического исхода. Чернышевский говорит: всё общество
делится на два враждебных класса и соответствующие
им политические партии. Наполеон III, начав войну
против Австрии, имел в виду вовсе не национальное
объединение Италии, а некоторое ослабление Австрии за счёт
усиления её итальянского противника. Когда ход
событий начал угрожать превращением войны в народное
движение за полное объединение Италии, Наполеон III,
будучи представителем международной реакции, круто
повернул свою политику: национальное объединение
итальянского народа и полное поражение реакционной
Австрии противоречили его интересам, означали подрыв
французской реакции.
В самой Италии были партии, которые боялись
народного движения чуть ли не больше, чем своих
исконных внешних врагов. Вот почему представители
реакционных и антинародных партий Австрии, Италии и
Франции быстро договорились между собой, несмотря на то,
что ещё не успело остыть оружие, которым они наносили
друг другу удары. «...Связь по принадлежности к одной
и той же партии, — поясняет Чернышевский, — гораздо
крепче, нежели связь по национальности...» !
Именно классовый подход в анализе итальянской
войны позволил Чернышевскому в самом начале её
видеть, как будут действовать Франция, либеральная
партия в Италии и т. д.
1 '/У. Л Чернышевский, Сочинения, т. У4 стр. 337.
183
Огромный интерес представляет сопоставление того,
что писал об этой войне Чернышевский, и обзоров, с
которыми выступали в это же время Маркс и Энгельс. Мы
увидим почти полное совпадение их точек зрения на
решающие вопросы этой войны и убедимся, что уменье
Чернышевского в своём анализе политических событий
подняться в некоторых случаях до уровня Маркса и
Энгельса объясняется именно его классовым подходом к
этим событиям.
Так, выясняя, какие цели преследовала Франция в
войне против Австрии, Маркс говорит: Наполеон
заявляет, что цель его — восстановить независимость Италии,
а не подстрекать «беспорядок», ибо он «враг анархии».
«Но представьте себе, — продолжает Маркс, — что
итальянские правительства, независимость которых по
отношению к Австрии предполагается восстановить,
стали бы тревожить — как это, по всей вероятности, и
будет — те, кого Луи-Наполеон изображает как
«подстрекателей к беспорядкам и неисправимых членов
старых клик». Что же тогда? «Франция, — говорит
Луи-Наполеон, — выказала свою ненависть к анархии». Этой
самой ненависти к анархии, по его заявлению, он обязан
своей нынешней властью. В этой ненависти к анархии
он нашел свое полномочие на разгон республиканской
палаты, на нарушение своих собственных клятв, на
свержение республиканского правительства военной силой,
на уничтожение всякой свободы печати, на ссылку в
изгнание или отправку в Кайенну всех противников своей
неограниченной диктатуры. Не поможет ли ему это
«подавление анархии» в свою очередь так же и в Италии?
Если «подавление подстрекателей к беспорядкам и
неисправимых членов старых клик» оправдывало
уничтожение французской свободы, не может ли это точно так же
послужить прекрасным предлогом для уничтожения
итальянской независимости?» *
Понимая классовую природу власти Луи-Наполеона,
Маркс ясно предвидел, какую контрреволюционную роль
может сыграть Франция в войне за итальянскую
независимость.
1 7(. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XI, ч. II, стр. 152»
184
Теперь послушаем Чернышевского. Приводя те же
слова Луи-Наполеона, Чернышевский пишет:
«Но что же, если бы оказалось, что итальянцы
наклонны к произведению «беспорядков»? — Ясно, что
Франция стала бы удерживать их от такого гибельного
заблуждения, — этим именно и занималась до сих пор
Австрия. Вся политика её в Италии направлена была
исключительно к предупреждению «беспорядков». Власть
папы должна остаться непоколебимою; но что, если
окажется в римлянах желание колебать её? Франция
принуждена будет охранять папу от недоброжелательства
его подданных. Таким образом, самая прокламация
(Луи-Наполеона. — М. Р.) довольно точно показывает,
что Франция в Италии главною своею заботою будет
иметь пресечение беспорядков и народных волнений; она
предоставит итальянцам ту степень независимости, какая
может остаться у них без нарушения законного порядка;
условия мира с австрийцами поставляются в зависимость
от прекращения опасности для Пиэмонта, и мы видели, что
опасность эта может быть устранена множеством
разных способов, не требующих изгнания австрийцев из
Италии» !.
Как видим, Чернышевский, исходя из своей
классовой точки зрения на власть Наполеона III, пришёл к
одинаковому с Марксом выводу о той опасности, какую
представляет Франция для дела итальянской
независимости и для итальянского народа в первую очередь.
Чернышевский со свойственной ему тонкой
проницательностью предсказал, что Луи-Наполеон вовсе не
обязательно изгонит Австрию из Италии, что она даже может
оставить ей кое-какие итальянские территории.
Одинаково оценили Маркс в статье «Перспективы
войны во Франции», написанной в марте 1859 года, и
Чернышевский в политических обзорах «Современника»
за 1859 год цель созыва мирного конгресса для
разрешения конфликта между Сардинией и Австрией.
Глубокие обзоры чисто военных событий, данные
Чернышевским, в частности его анализ причин поражения Австрии,,
часто оч^нь близки обзорам и анализу Энгельса.
1 'Я. /\ Чернышевский, Сочинения, т. V, стр. 177—178.
185
Маркс по поводу Вилла-Франкского мира, который
поспешил заключить Луи-Наполеон с Австрией, писал:
«Мотив, приводимый Наполеоном для объяснения
внезапного окончания войны, заключается в том, что эта
война стала принимать размеры, не соответствующие
интересам Франции. Другими словами, она начала
превращаться в революционную войну с восстанием в Риме и
возмущением в Венгрии, в качестве ее характерных
черт» 1.
По поводу этого же мира Чернышевский писал:
«Дивная энергия, выказЪнная волонтёрами Гарибальди, была
выражением народных сил Италии... Подходило время,
когда уже невозможно было бы остановить развитие
народных сил Италии. Потому-то и поспешили
заключением мира» 2.
Вывод, который делает после окончания войны
Чернышевский, в концентрированном виде выражает его
понимание значения классов и классовой борьбы как для
отдельной страны, так и для международных отношений.
Он пишет:
«Итальянская независимость составляет предмет
желания для итальянских революционеров (Маццини) и
конституционалистов или модерантистов (граф Кавур и
пиемонтская партия). Партия итальянских реакционеров
смертельно боится освобождения Италии. Австрия —
представительница принципа реакции. Бонапартизм
держится реакциею. Элементы реакции, модерантизма и
революции разлиты по всем странам Западной Европы, и
падение или усиление какого-нибудь из этих элементов
в одной стране непременно облегчает подобную перемену
во всех других странах. Поэтому усиление
конституционной партии в.Италии... необходимо вело к усилению
конституционной партии в самой Франции. Ослабление
Австрии также вело бы к ослаблению реакции во
Франции» 3.
Ясно, говорит Чернышевский, что война окончилась
так, как она могла и должна была окончиться вследствие
расстановки сил.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XI, ч. II, стр. 221.
2 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. V, стр. 319.
3 Там же, стр. 344.
186
Такова одна из блестящих страниц классового
анализа конкретных исторических событий, данного
Чернышевским.
Когда речь шла о борьбе между буржуазией и
пролетариатом, понимание классов и классовой борьбы давало
великому мыслителю возможность высказывать
соображения, верность которых история неоднократно
подтверждала.
Так, он писал: «Орлеанисты, легитимисты, умеренные
республиканцы, т. е. весь высший и весь средний класс,
готовы были переносить в течение многих лет
владычество не только Наполеона III, но и Абделькадера
или Нена-Саиба, Калигулы или Нерона, нежели,
хотя бы несколько месяцев, владычество
социалистов» К
Всё сказанное нами, однако, не означает, что
Чернышевский рассматривал природу классов и классовой
борьбы с позиций исторического материализма. Несмотря
на всю глубину классового анализа общественной
жизни, даваемого Чернышевским, он не дошёл до
марксистской теории классов и классовой борьбы. Так,
отличие одного класса от другого он определяет не по
положению людей в общественном производстве, а по
имущественному положению. Поэтому он и не выделяет
рабочий класс в самостоятельный и отличный от
крестьянства класс. И крестьянство и пролетариат он объединяет
в один класс простолюдинов, трудящихся, не замечая
особой социальной природы рабочего класса. И,
конечно, — едва ли есть необходимость в такой
оговорке, — он не доводил теорию классовой борьбы до идеи
диктатуры пролетариата.
Но Чернышевский понимал различие между
противоположными классами, материальные корни этого
различия, непримиримый характер противоречий между
основными классами, и этот взгляд он неуклонно проводил во
всех своих сочинениях. Никогда, ни при каких условиях,
в самые тяжёлые моменты его жизни, у него не
вырывался ни один фальшивый звук, ле проглядывала ни одна
«примиренческая» нота.
1 «Шестидесятые годы», стр. 44.
187
В его концепции исторического прогресса
революция, революционное разрешение противоречий,
последовательно вытекает из всех других предпосылок, в
частности из понимания непримиримой противоположности
материальных интересов классов: не случайно он
говорил, что девять десятых всего прогресса совершаются
в моменты наиболее интенсивной работы истории. С этим
убеждением связана черта Чернышевского, которую
отмечал Ленин: его ненависть ко всякого рода
либерализму. Великий русский демократ не упускал случая
ущемить либералов, разоблачить их пустословие и
скрывающееся за ним верноподданничество. Революция и
либерализм для Чернышевского — два несовместимых
понятия. Только революция может быть движущей силой
истории. «История, — говорит Волгин в «Прологе», —
борьба», и «в борьбе нежность неуместна».
0 позиции либералов Чернышевский писал: «Вечно
предлагаются вопросы, почему земледелец пашет поле
грубым железным плугом или сошником! Да чем же
иначе можно вспахать плодородную, но тяжёлую на
подъём, почву? Ужели можно не понимать, что без войны
не решается ни один важный вопрос, а война ведётся
огнём и мечом, а не дипломатическими фразами, которые
уместны только тогда, когда цель борьбы, ведённой
оружием, достигнута?» г
Плодородной и благодатной почвой считал
Чернышевский и историю человечества, но он больше, чем кто-
либо из домарксовских социалистов и революционеров,
понимал, что эта плодородная почва «тяжела на подъём»,
что вспахать её для своего блага человечество может
лишь «грубым железным плугом», революцией, войной.
Он видит всю беду таких социалистических
доброжелателей народа, как Луи Блан, в том, что они боятся
малейшего насилия и выступают перед народом в роли его
утешителей. «Его образ мыслей, — писал он о Луи Бла-
не, — был таков, что насилие ни в каком случае не может
вести ни к чему хорошему, что всё в мире лучше, нежели
быть виновником смут»2. Чернышевский даёт убийствен-
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, 1934, стр. 339.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928, стр. 467.
183
ную характеристику поведения «левых» реформаторов
в революции 1848 года. «Это были люди не уличных
волнений, а учёных рассуждений в тишине кабинета,
заваленного головоломными книгами... Действия таких
людей не могли в сущности представлять ничего опасного
для материального порядка» 1и Он глубоко презирает
крохоборов-либералов, которые больше всего на свете
боятся революции. «Все у Рязанцева повесили носы, —
вы говорите, — обращается в «Прологе» Волгин к своему
собеседнику. — То-то же и есть, видите, какой народ эти
ваши господа либералы; как щёлкнули их по носу, они
и повесили его. Приятная компания».
Как рассказывали ссыльные, бывшие вместе с
Чернышевским в Сибири, он даже сочинил пьесу, в которой
высмеивал либералов. Сюжет этой пьесы был таков: два
либерала—поэт и юрист, проходя мимо одного дома,
услышали крики женщины, которую избивал муж-тиран.
Движимые любовью к человечеству, либералы зашли
в дом и начали перед слугой произносить длинные речи
о законах, о правах женщин и т. п. Но вот входит сам
муж-тиран, и с либералами происходит чудесное
превращение: при виде грозного супруга они мгновенно вянут,
робеют, а когда тот вооружился страшным оружием —
нагайкой, они упали перед ним на колени и начали
молить о пощаде. Муж смягчился и даже преподнёс им
чарку водки. Либералы в восторге и складывают в честь
его оду. Только старый слуга не выдержал позорной
картины и выгнал прочь мужа и его либеральных
друзей. Такими представлял себе Чернышевский русских
либералов периода крестьянской реформы; он считал их
опасными врагами, мешавшими принять борьбе между
помещиками и крестьянами открытые, революционные
формы.
Чернышевский знает, что революция масс не может
иметь прилизанный, осторожный, «законный» характер.
В революции он видит взрыв возмущения масс,
накопленного в течение целых веков, а возмущение масс не
может вылиться в какие-либо «допустимые», «законные»
формы.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928, стр. 495.
189
Когда в одном из городов Италии во время войны за
независимость произошёл эксцесс и толпа разнесла в
клочья какого-то негодяя, притеснявшего народ,
либеральные сторонники национального движения подняли
вой по поводу кровожадности толпы. Чернышевский,
рассказывая об этом инциденте, не преминул и в этом
случае сещё и ещё раз пригвоздить либералов, обнаруживая
и здесь своё глубокое понимание сущности революции.
«Кто берётся за дело, тот должен знать, к чему
поведёт оно; и если не хочет он неизбежных его
принадлежностей, он не должен хотеть и самого дела. Политические
перевороты никогда не совершались без фактов
самоуправства, нарушавшего формы той юридической
справедливости, какая соблюдается в спокойные времена.
Перевороты волнуют народное чувство, взволнованное
чувство забывает о формах. Кто не знает этого, тот
не понимает характера сил, которыми движется
история, не знает человеческого сердца. Человек, который
принимает участие в политическом перевороте,
воображая, что не будут при нём много раз нарушаться
юридические принципы спокойных ©ремён, должен быть
назван идеалистом» !.
Сам Чернышевский был по натуре своей человеком
мягким, нежным, сердечным, неспособным зря обидеть
кого бы то ни было. Но в этом мягком и нежном человеке
жил грозный мститель за все страдания русского
народа и всего угнетённого человечества, непреклонный
революционер и борец, знающий, что революция, насилие
неизбежны. В одном из писем к издателю, К. Солдатён-
кову, у него вырвалось замечательное признание о
самом себе:
«Я мягок... Но... я ломаю каждого, кому вздумаю
помять рёбра; я медведь. Я ломал людей, ломавших всё и
всех, до чего и до кого дотронутся; я ломал Герцена
(я ездил к нему дать ему выговор за нападение на
Добролюбова; и — он вертелся передо мной, как школьник);
я ломал Некрасова, который был много покрепче
Герцена» 2.
1 Я. Л Чернышевский, Сочинения, т. V, стр. 404—405.
2 И. Г. Чернышевский, Литературное наследие, т. III, стр. 349.
190
В этих словах выражена огромная внутренняя сила,
железное упорство, стальная воля — качества истинно
революционного вождя.
Об основной действующей силе в истории. Роль
народа. Основной действующей силой истории
Чернышевский считал народ, народные массы. Правда, там, где
на первый план в истории он выдвигает сознание,
просвещение, рассудок, там народ выступает главным
образов в качестве силы, которую нужно просветить, чтобы
она пришла в действие. Но Чернышевский понимал,
что рассудок в истории — «пустая идеология», как
он полушутя, полусерьёзно выразился, и что именно
материальные интересы, а не умозаключения дают силу
движению истории. А там, где материальные интересы,
там и потребности народных масс и их борьба составляют
главный элемент истории.
В этом смысле чрезвычайно интересен его взгляд на
историю французских революций. «Либералы,
совершившие июльский переворот, — писал он, — не могли бы
ничего сделать, если б не помогли им парижские
простолюдины. Те же простолюдины давали силу людям,
низвергнувшим старинное французское устройство в конце
прошлого века. Они же давали силу Наполеону, пока
считали его своим защитником от возвращения старого
порядка дел. Когда они убедились, что Наполеон
действует в свою, а не в их пользу, они покинули его, и только
это охлаждение массы к Наполеону дало возможность
низвергнуть его в 1814 году. Когда она увидела, что при
Бурбонах не стало для неё лучше, чем было при
Наполеоне, она низвергла их, в надежде приобресть нечто
лучшее без них. Источником всей силы, какую имело то или
другое французское правительство, бывала надежда
массы, что оно благоприятно для неё; недовольство её
своим положением было всегда причиною катастроф» К
Опыт всемирной истории, которую Чернышевский
внимательно изучал, подсказывал ему, что всегда в
конечном счёте судьбу общественного движения решает
народ. В его анализе итальянской войны за независимость
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928»
стр. 415.
191
центральное место среди всех действующих в ней сил
занимает народ. Чернышевский с великой симпатией
относится к волонтёрам Гарибальди; в народном движении
под руководством итальянского борца за национальную
независимость он видит решающий залог победы.
«Мы считаем действия волонтёров Гарибальди, —
писал Чернышевский, — заслуживающими самого точного
изучения не по одному только уважению к этим истинно
благородным людям, жертвующим собою не из видов
честолюбия, не по личным расчётам, действительно по
искреннему желанию освобождения отечеству, а не чего-
нибудь другого, — нет, их судьба приковывает к себе
наше заботливое внимание и потому, что собственно
только их сила могла бы" служить неизменною опорою
для независимости Италии» К
С горечью, с презрением к Наполеону III и
итальянским либералам рассказывает Чернышевский о
героическом походе Гарибальди в Ломбардию, когда ему
отказывали в элементарной помощи пушками, лоша[дьми и т. п.
«Итальянские либералы, вместо того, чтобы искать
единственно верной опоры себе в массе своих
соотечественников, предали себя во власть иноземному
реакционному союзнику» 2.
И если, констатирует Чернышевский, дело
объединения Италии победило, то победило оно прежде всего
благодаря народному движению.
Все свои надежды на уничтожение крепостничества в
России Чернышевский также возлагал на народное
движение. У него временами вырывались горькие слова по
поводу пассивности масс, но он никогда не терял
уверенности, что в народе имеется огромный запас сил, что
эти силы зреют. Он обращался к народу с призывом
подготовиться и выступить, когда пробьёт час. Его
уверенность в народные силы покоилась не только на знании
народа, но и на теоретическом убеждении, что народ
есть главное действующее лицо в истории.
Чернышевский верил в русский народ. Он знал, что
нет и не может быть другой силы, которая бы вывела
1 //. Г. Чернышевский, Сочинения, т. V, стр. 239.
2 Там же, стр. 368.
192
страну на широкий и просторный путь строительства
новой, социалистической жизни. И поэтому, когда Герцен
в моменты колебаний в сторону либерализма полагал,
что крестьяне могут быть освобождены сверху и что
можно убедить правящие круги пойти на этот шаг,
Чернышевский со всем гневом обрушился на него. В
специальном письме к Герцену1 он писал, что не к милости
дворян,^ к народу нужно обращаться с призывом
готовиться к революции. Он был демократом в лучшем смысле
этого слова, и народ для него был всё. У него не было
и тени сомнения в разуме и творческих способностях
народа самостоятельно строить свою жизнь, в том, что
народ должен взять свою судьбу в собственные руки.
Говоря о значении, какое придавал народу, народным
массам в истории Чернышевский, важно обратить
внимание на мотивы, по которым он считал народ основным
действующим лицом исторического развития. Мы увидим,
что его точка зрения на роль народа объясняется не
только демократическими позициями, но и определённым
философским взглядом на закономерность истории.
Дело в том, что Чернышевский считал «общественные
потребности», т. е. в первую очередь потребности народа,
основной движущей силой истории, притом потребности
не нравственные и т. п., а материальные. Та или иная
политическая форма, рассуждал он, держится лишь до
тех пор, пока она удовлетворяет потребностям народа.
Как только она перестаёт удовлетворять жизненным
потребностям народа, — она теряет свою опору.
Чернышевский превосходно понимал, что народ терпит
страшные материальные лишения и что поэтому на первом
плане у него должны стоять интересы материальные.
Под последними же он имел в виду общественные
потребности самой истории. Иначе говоря, своими
воззрениями на роль народа в истории Чернышевский вносил
1 В статье «Н. Г. Чернышевский в годы революционной
ситуации» М. В. Нечкина доказывает, что известное письмо к Герцену
под названием «Письмо из провинции» за подписью «Русский
человек» принадлежит не Чернышевскому, а, повидимому,
Добролюбову, хотя в идейном смысле оно является произведением обоих
великих революционеров-демократов («Исторические записки»
№ 10, 1941 г.).
13 М. Ровенталь
193
сильнейший материалистический элемент в историческую
теорию.
Приведём только некоторые из многочисленных
высказываний Чернышевского.
В статье о Кавеньяке, посвященной анализу
революции 1848 года и причин её поражения, Чернышевский,
критикуя «чистых республиканцев» за то, что они
«забывали» интересы масс, пишет:
«Чистые республиканцы» забывали, что политическая
форма держится только тем, когда служит средством
для удовлетворения общественных потребностей; они
воображали, что слово «республика» само по себе
чрезвычайно привлекательно для французской нации; они
хлопотали о форме, не считая нужным позаботиться о
том, чтобы форма принесла с собою исполнение желаний
французского народа; они мечтали, что народ, не
получая от формы никаких существенных выгод для себя,
станет защищать форму ради самой формы. И форма
упала, не поддерживаемая народом» !.
Далее Чернышевский показывает, что июньское
восстание было вызвано тем, что «работников» (т. е.
пролетариат) обманули, не оправдали их ожиданий, не
выполнили обещанного.
Он всячески подчёркивает главенствующую роль
рабочих в образовании республики.
«Республика была провозглашена во Франции по
настоянию республиканцев и работников. Республиканцы
шли впереди, но их требования не имели бы никакой
силы, если бы не были поддерживаемы работниками. Но
работники увлекались вовсе не теоретическими
рассуждениями о качествах республиканской формы
политического устройства, — они хотели существенных изменений
в своём материальном быте, и когда республиканцы,
достигшие власти их силою, показали вид, что хотят
ограничиться изменением политической формы, работники
потребовали от них, на другой же и на третий же день
после победы, принятия мер к улучшению
материального положения низших классов» 2.
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 3.
2 Там же, стр. 9. Подчёркнуто мной. — М. Р.
194
Для Чернышевского характерно отсутствие всякой
фетишизации политической формы устройства общества.
Последнюю он ставил в зависимость от того, в какой мере
она выражает потребности и чаяния народа.
С этой точки зрения большой интерес представляет
его критика либерализма, всегда игнорирующего
стремления масс. О, да, говорит он, либералы хотят «свободы».
Но что это за свобода? Либералы понимают свободу
«очень узким, чисто формальным образом». Для них
свобода — это провозглашение разных «прав». Но для
народа «права» — пустой звук, если они не подкрепляются
материальными средствами. Между прочИхМ,
Чернышевский пускает свои стрелы и против тех «идеальных»
революционеров, которые слишком предаются идеальной
и политической стороне дела, забывая о материальных
потребностях масс. Но особенно достаётся за это
либералам. Чернышевский объясняет, почему народные массы
в конце концов уходят от либералов.
«Само собою разумеется,— пишет он в статье. «Борьба
партий во Франции при Людовике XVIII и Карле X», —
что теоретическая несостоятельность либерализма
чувствуется только теми, кому едюме юридического
разрешения нужны ещё и материальные средства» 1.
Либералы, как показывает опыт истории, терпят
поражение по той причине, продолжает свои мысли
Чернышевский, что не опираются на народ. Так, итальянские
либералы в 1859 году, вместо того чтобы искать
единственно верной опоры в массе своих соотечественников,
предпочли опереться на иноземного реакционного
союзника. Они должны, говорит иронически Чернышевский,
раз навсегда решить для себя: способны или неспособны
они включить в свою программу требования народной
массы; если не могут, то пусть «сидят тихо и молча,
потому что без возбуждения энтузиазма к движению в массе
движение не может кончиться ничем иным, кроме гибели
либералов от торжествующей и 'мстительной реакции» 2.
Следовательно, только то общественное движение, по
Чернышевскому, сильно и непреоборимо, которое, во-
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928, стр. 233.
2 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. V, стр. 369.
195
13*
первых, выражает самые глубокие материальные
потребности народа и, во-вторых, опирается на народ, вызывает
«энтузиазм к движению в массе».
Вот основной вывод Чернышевского: «Как ни
рассуждать, а сильны только те стремления, прочны только
те учреждения, которые поддерживаются массою
народа» К
Таково его замечательное решение одного из
коренных вопросов науки об обществе, и это решение вытекает
«з материалистических тенденций в его взглядах на
историю человечества.
0 государстве. Вопрос о понимании Чернышевским
государства и его роли в обществе редко поднимался в
литературе — его обходили. Между тем Чернышевский
по вполне понятным причинам не мог обойти проблему
государства: его критический анализ человеческой
истории давал огромный материал, характеризующий роль
Государства в обществе, и подсказывал новую
постановку вопроса по сравнению с той, которая имелась в
буржуазных теориях. Кроме того, Чернышевский,
революционный демократ и борец за новый строй жизни,
практически на каждом шагу сталкивался с вопросом о
государстве. Мы находим поэтому в его сочинениях
чрезвычайно меткие высказывания о государстве в его
прошлом, настоящем и будущем.
Особенный интерес представляет уже упоминавшаяся
нами статья Чернышевского «Экономическая
деятельность и законодательство», в которой его взгляды на
государство получили полное и законченное выражение.
Замечательна в этой статье сама постановка вопроса
о государстве. Чернышевский связывает существование
государства, его возникновение и будущее его с
определёнными экономическими отношениями.
Статья была написана как продолжение «Критики
философских предубеждений против общинного владения».
Она, следовательно, имела общефилософский характер,
т. е. преследовала цель установить общие
закономерности развития общества, тенденции этого развития и
значение государства для прогресса общества.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928, стр. 233.
196
Чернышевский подвергает всестороннему анализу
принцип буржуазных экономистов о невмешательстве
государства в экономическую жизнь. Он так излагает
сущность этого принципа:
«Экономической деятельности отдельного лица должна
быть предоставлена совершенная свобода. Общество не
имеет права налагать на неё никаких стеснений.
Государство не имеет права заниматься ни одним из тех
предметов деятельности, которые осуществляются или
могут быть осуществлены силами отдельного лица.
Государство существует только для ограждения
безопасности частных лиц и для отвращения стеснений, которые
могли бы мешать полнейшему развитию частной
деятельности. Иначе говоря, заботе государства подлежит
только то, что не достигается и не может быть достигнуто
деятельностью частных лиц; иначе сказать, государство
есть только страж безопасности частных лиц;
безусловная свобода для деятельности частного лица есть
верховный принцип общества, и государство должно иметь
существование и деятельность только в той мере, какая
нужна для осуществления этого верховного принципа.
Иначе сказать, идеал государственной деятельности есть
нуль, и чем ближе может оно подойти к этому идеалу,
тем лучше для общества» К
Эти обычные буржуазно-либеральные взгляды на
сущность государства и его роль и рассматривает
Чернышевский в своей статье, причём даёт глубокую критику их
и противопоставляет им своё понимание вопроса.
Чернышевский прежде всего видит
относительно-историческую истинность такой концепции государства.
В борьбе буржуазии против средневековой
феодальной регламентации, говорит он, когда нужно было
раскрепостить силы общества и человека и дать простор
развитию богатства, принцип свободы личности, частной
деятельности был прогрессивным принципом, и подобная
теория была оправдана. Но нельзя рассматривать
условия того времени как постоянные и подходить к
принципу о невмешательстве государства в экономическую
жизнь как к «абсолютному принципу». Новые условия,
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 434.
197
пришедшие на смену старым, должны изменить и этот
принцип. Присущая Чернышевскому в высокой мере
диалектическая гибкость мысли позволяет ему не отвергать
этот буржуазный принцип с порога, а обосновывать его
известную оправданность в определённых исторических
условиях.
При этом Чернышевский решительно отвергает
буржуазную теорию о независимости государства от
экономических отношений. Он полностью развенчивает
легенду о свободе личности в буржуазном обществе и
«невмешательстве» государства в её деятельность.
Чернышевский глубоко и тонко доказывает
зависимость государства от экономических условий. В основе
его теории происхождения государства лежит сходная с
ней идея Фурье, идея о том, что источник всех
общественных зол заключается в противоречии между
потребностями людей и имеющимися средствами
удовлетворения их. Он выдвигает две причины
возникновения государства: 1) несоразмерность между средствами
удовлетворения потребностей людей и этими
потребностями (он заявляет, что причина эта имеет чисто
экономический характер) и 2) вызываемые этой
несоразмерностью столкновения интересов между людьми, раздоры,
противоречия. Из этих причин вытекает необходимость* в
государстве, в определённых гражданских и прочих
законах, без которых общество, основанное на таких
противоречиях, «е может существовать.
«В каждом обществе, — пишет Чернышевский, —
необходимы правила для государственного устройства, для
отношений между частными людьми, для ограждения тех
и других правил. Таким образом возникают законы
политические, гражданские и уголовные. Дух и размер этих
законов могут быть, при различных состояниях
общества, чрезвычайно различны; но без законов, в том или
другом духе, в том или другом размере, установляемых
рассудком и изменяющихся сообразно с
обстоятельствами, не может обойтись общество, пока существует
несоразмерность между средствами удовлетворения
человеческих потребностей и самыми потребностями» *.
I Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 447.
198
Следовательно, государство обязано своим
возникновением и существованием конкретным экономическим
обстоятельствам и противоречиям между людьми,
вызываемым этими обстоятельствами. Чернышевский, как
видно из приведённых слов, подходит к государству не
как к вечной, внеисторической категории, а как к
временному явлению, вызываемому к жизни определёнными
условиями. Он прекрасно понимает, что государство не
будет вечно существовать и что, когда обстоятельства
изменятся, исчезнет и необходимость в нём. Но об этом
речь будет впереди.
Свой взгляд на происхождение государства
Чернышевский устанавливает для того, чтобы показать главное:
зависимость государства от экономических условий и его
вмешательство в экономическую жизнь. Доказывая, что
весь смысл существования государства, начиная с
момента его возникновения, состоит в том, что, оно
порождено экономическими причинами и выполняет функции,
обусловленные этими причинами, он бьёт по теориям
буржуазных экономистов и философов, отделяющим
государство от экономической жизни непроходимой пропастью.
Как можно говорить о невмешательстве государства в
экономическую жизнь, когда оно произошло из
объективной потребности такого вмешательства — вот
основная его мысль.
Но Чернышевский не ограничивается изложением
этого общего своего теоретического взгляда на сущность
и происхождение государства. Он даёт — и это самые
яркие страницы его прекрасной статьи — конкретный
анализ положения дел в буржуазном обществе и
фактами опровергает буржуазную теорию о
невмешательстве государства в частную деятельность, доказывая
иллюзорность «свободы личности», «свободы
деятельности» и т. п. Блестяще и остроумно он показывает
истинную подоплёку несомненных, казалось бы, фактов
и приходит к неприятному для защитников принципа
невмешательства выводу, а именно, что
«невмешательство» на деле означает самое всестороннее
вмешательство, что «свобода» в буржуазном обществе есть не что
иное, как безграничный произвол общественной власти
над отдельной личностью.
199
Чернышевский-диалектик проявляется с колоссальной
силой в этой критике, в этом превращении фактов в их
противоположность по сравнению с их обманчивой
видимостью. Не сомнительными хитросплетениями и
жонглированием дефинициями, а неумолимым и беспощадным
анализом действительности он убеждает, что теория
невмешательства государства в экономическую жизнь
есть прикрытие того факта, что оно вмешивается в дела
общества ради интересов одних и в ущерб интересам
других. Искусно подготовляет Чернышевский читателя
к выводу, что открытое вмешательство государства в
экономическую жизнь общества в новых исторических
условиях, в условиях не буржуазного государства, а
государства трудящихся, будет означать действительную
свободу деятельности всего общества и каждого
отдельного человека»
Теория невмешательства государства в
экономическую жизнь общества утверждает: «Общество не имеет
права налагать на экономическую деятельность
отдельного лица никаких стеснений» К Хорошо, говорит
Чернышевский, но тогда частное лицо ничем не стеснено и
может делать всё, что угодно. Но вы, конечно, имели в
виду, обращается он с иронией к защитникам «свободы»,
право общества налагать на личность подати и
повинности или делать полицейские распоряжения для охраны
порядка,
Чернышевский язвит:
«Я знаю, что вы хотели понимать вещи
рассудительно и... что, говоря «никаких стеснений», вы
подразумевали: «кроме стеснений, действительно нужных для
ограждения порядка и для избежания других более
неприятных стеснений» 2.
Что же тогда получается? Оказывается, государство
«в интересах порядка» может делать с личностью, что
хочет. «Вы догадываетесь, что прибавкою к словам
«общество не имеет права налагать на отдельного человека
никаких стеснений» вашей милой оговорки: «кроме
стеснений, нужных для ограждения порядка и для избежа-
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 426.
2 Там же.
200
ния других более неприятных стеснений», вы обратили
вашу теорию свободы в теорию безграничного произвола
общественной власти над отдельною личностью, предали
личность связанною по рукам и по ногам в жертву не-
обузданнейшего деспотизма» !.
Но, может быть, оговорка не нужна, продолжает
иронизировать Чернышевский, и надо принять на веру
прямой смысл теории о том, что государство не имеет права
ничем стеснять личность? Допустим. Что же получится в
этом случае?
«Итак,—«никаких стеснений». Ну, и прекрасно. Пусть
гак и будет, без всяких ограничений и исключений. Я
чувствую наклонность к огородничеству. Прохожу по
Обводному Каналу, вижу огород, вижу заступ у одной гряды,
начинаю копать, душа моя в восторге, моя деятельность
полезна обществу, намерения мои чисты. Но приходит
сторож, видит незнакомого человека, подозревает во мне
намерение воспользоваться его огурцами, призывает
будочника- и будочник соглашается с ним, что я не смею
заниматься работою на его огороде без его согласия.
Что же мне делать? (Если меня не посадили под арест за
подозрение в намерении похитить чужую собственность).
Общество говорит: «ты наймись в работники у
огородника». Но если огородник предлагает мне условия,
стеснительные для моей свободы? Например, если он требует,,
чтобы я каждый день приходил работать к нему? Я этого
не могу. Итак, моя деятельность стеснена» 2.
И Чернышевский делает из всего этого вывод, ярко
вскрывающий классовый характер «свободы»,
отстаиваемой буржуазной теорией:
«Мы с вами вовсе не восстаём против собственности, —
сохрани нас бог! — но пример огородника показывает
нам, что принадлежность известной собственности
известному одному лицу может налагать стеснительные уело-
^вия на экономическую деятельность других лиц» 3.
Показав таким образом, что в буржуазном обществе
свобода одних в действительности предполагает
несвободу других, Чернышевский далее подвергает критиче-
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 427.
2 Там же, стр. 428.
3 Там же.
201
скохму анализу другой принцип рассматриваемой им
теории — принцип, согласно которому государство
существует только для ограждения безопасности.
Но беда этой «теории богатых людей», доказывает
Чернышевский, в том и состоит, что она отнимает у
личности право заниматься общественными,
государственными делами и интересами и передаёт всё это
государству; расширяя сферу частной деятельности человека,
она полностью подавляет его как политическую личность,
урезывает сферу его деятельности как гражданина и
члена общества.
Чернышевский совершенно ясно раскрывает смысл
теории: личность занимается частными делами,
государство охраняет общественную безопасность. Эта теория,
говорит он, выдаёт человека с головой государственной
власти, которая под предлогом охраны общественной
безопасности может делать и делает, что хочет.
Ограничивая личность сферой частной деятельности,
буржуазная теория государства делает человека бессильным
перед неограниченной властью государства. В анализе
Чернышевского факт невмешательства государства в
частную жизнь и принцип ограничения его одной лишь
функцией охраны общественной безопасности
диалектически превращаются в свою полную противоположность:
буржуазное государство на деле подавляет личность.
«Желая ограничить деятельность государства одною
заботою о безопасности, она (теория. — М. Р.) между
тем предаёт на полный произвол его всю частную жизнь,
даёт ему полное право совершенно подавлять личность.
В самом деле, чего нельзя оправдать под предлогом
охранения порядка?.. Реакция всегда являлась для
поддержания общественной безопасности. Деспотизм, открытый
нами в теории, виден на практике в обществах Западной
Европы: повсюду были найдены необходимыми
террористические меры для восстановления порядка. Надобно
только вспомнить о последней половине 1848 и
следующих годах во Франции, Германии, Италии. Народные
массы были взволнованы, и оказалось, что нечем
укротить их, кроме физической силы» ].
1 //. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 435—436.
202
Следовательно, государство имеет определённый
характер и выполняет определённые задачи, и, хотя
согласно рассматриваемой теории деятельность его должна
равняться нулю, на самом деле оно — та опора, без
которой современный порядок не мог бы держаться. «Ни
одно из государств Западной Европы, — говорит
Чернышевский, — не могло бы сохранить своего настоящего
устройства, если бы не опиралось на вооружённую силу» К
Буржуазное государство при таком положении вещей
есть не что иное, как «полицейский и военный надзор для
усмирения и наказания».
Разоблачив сущность буржуазного государства,
Чернышевский ставит вопрос о новой роли государства, о
значении государства для создания нового, разумного
строя общественной жизни. Здесь с полной силой
проявилась глубина мысли Чернышевского: во-первых, он
понял необходимость государственной власти как орудия
уничтожения старых противоречий и создания
общественного устройства, в котором люди смогут
удовлетворять свои потребности; во-вторых, он понял, правда,
по-своему, невозможность экономической деятельности
в новую эпоху развитых отношений без разумной
организации её со стороны государства; наконец, в-третьих,
он видел временный характер государства и
неизбежность его исчезновения в новых исторических
условиях.
Основным фактом в современном обществе является
несогласованность между потребностями и средствами
их удовлетворения, говорит Чернышевский. Пока это
противоречие существует, имеется необходимость в
государстве. Но это противоречие не вечно. С
уничтожением его отпадает основание и для существования
государства.
«Тогда, конечно, возникнут для общественной жизни,—
пишет Чернышевский об этом * будущем времени, —
совершенно новые условия и между прочим прекратится
нужда в существовании законов для экономической
деятельности. Труд из тяжёлой необходимости обратится в
лёгкое и приятное удовлетворение физиологической по-
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 436.
203
требности, как ныне возвышается до такой степени
умственная работа в людях просвещённых; как вы, читатель,
перелистываете теперь книгу не по какому-нибудь
принуждению, а просто потому, что это для вас
занимательно и что было бы для вас скучно не посвящать
чтению каждый день известное время, так некогда наши
потомки будут заниматься материальным трудом. Тогда,
конечно, производство ценностей точно так же
обойдётся без всяких законов (государственных. — М. Р.)» как
теперь обходится без них прогулка, еда, игра в карты и
другие способы приятного препровождения времени.
Каждая пробуждённая потребность" будет
удовлетворяться досыта и всё-таки останется за потреблением
излишек средств удовлетворения: тогда, конечно, никто
не будет спорить и ссориться за эти средства и
распределение их вообще будет обходиться без всяких
особенных законов, как ныне обходится без особенных законов
пользование водами океана: плыви, кто хочет, — места
всем достанет. Надежда на такое время—простой
арифметический расчёт. Время это настанет; тут.расчёт так
же верен, как то, что в прогрессии 1. 2. 4. 8. 16... явятся
наконец члены, которые будут более миллионов, или
какого вам угодно данного числа. Но близко ли или далеко
до этих членов, близко ли или далеко это время, —
вопрос другой; мы думаем, что оно ещё очень
далеко, хотя, быть может, и не на тысячу лет от
нас, но вероятно больше, нежели на сто или на
полтораста» Ч
Мы выписали эту длинную цитату из статьи
Чернышевского, потому что она ярко показывает его
понимание сущности и значения государства, условий,
вызывающих его к жизни и подготовляющих его ненадобность
в будущем. Для нашей цели важно ещё раз подчеркнуть,
что Чернышевский ставил государство в прямую
зависимость от определённых экономических условий.
Но исчезновение государства — дело будущего,
полагает Чернышевский. В нынешних же условиях
государство необходимо. Экономическая сфера ныне ещё не
такова, чтобы она могла обойтись без специальных за-
1 Я. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 449—450.
204
конов. Наоборот, её особенности по сравнению с
прошлым, когда экономические условия нуждались в
освобождении от регламентации, таковы, что только
вмешательство государства в экономическую жизнь способно
её организовать и разрешить основную задачу общества:
уничтожение противоречия между потребностями и
средствами их удовлетворения.
Было бы неправильным приписать Чернышевскому
марксистское понимание причин необходимости нового
типа государства для построения социалистического
общества. При всей глубине его подхода к вопросу о
государстве он не мог объяснить истинных причин
происхождения, а также сущности государства. Как мы подробнее
скажем в главе о социализме Чернышевского, великий
писатель понимал, что выросшие производительные силы
и богатства общества требуют их разумной организации,
и высказал в связи с этим много гениальных мыслей. Но
он всё же не мог вскрыть и сформулировать, почему
необходимо возникновение государства нового типа и его
прямое вмешательство в экономическую жизнь.
Чернышевский больше говорит о неразумной трате сил при
отсутствии организующей роли государства, о
невозможности контроля за экономической деятельностью частных
лиц со стороны общества и т. д. Только марксистская
теория, единственно научно объясняющая происхождение
и сущность государства, могла обосновать роль нового
(пролетарского) государства в переустройстве
общества.
Однако величайшим достижением теории
Чернышевского было то, что он доказывал необходимость на новом
этапе общественной жизни государственной организации
экономической деятельности — организации для создания
коммунистического общества.
Что же касается роли нового государства в отличие
от роли старого государства, то Чернышевский
высказывается на этот счёт совершенно ясно.
Новое государство будет отличаться от старого тем,
что оно сознательно организует общество и его
экономическую деятельность и направит все его усилия по
определённому пути.
205
Направление же этого пути Чернышевский указывает
совершенно точно. Это — путь организации
общественной собственности, общественного производства и
потребления. Естественно, что иного направления и не мог
указать автор «Критики философских предубеждений
против общинного владения». Продолжением этой
критики и была рассматриваемая статья «Экономическая
деятельность и законодательство».
Огромный интерес представляют и мысли
Чернышевского о характере вмешательства нового государства в
экономическую жизнь общества. Как читатель видит,
Чернышевский совсем не сомневается в том, что всякое
государство вмешивается в экономическую жизнь
общества, в том числе и буржуазное государство,
которое как будто существует для того, чтобы ограждать
частных лиц от всякого стеснения их деятельности.
И вот опять великий русский диалектик блестяще
демонстрирует противоречивый характер общественных
явлений: он доказывает, что благодаря общественной
собственности сводятся к минимуму стеснения,
накладываемые на личность государством; личность свободна от
мелочной опеки власти, от административного и прочего
произвола и т. п., при частной же собственности
личность, якобы свободная от вмешательства государства
в её жизнь, ограничивается на каждом шагу. Вот
как он это доказывает на примере общинного
владения:
«Существенное отличие общинного владения от
всякого другого рода собственности со стороны
юридической безопасности состоит в том, что оно основано
исключительно на одном свежем материальном факте,
который держится в памяти всех окружающих людей
(членов общины) и не может подвергаться никакому
оспариванию, между тем как собственность всякого
другого рода зависит от бесчисленного множества фактов,
обстоятельств и документов, чуждых публичной
известности и часто неизвестных даже тому лицу, к которому
они относятся. Положим, например, что известное лицо
получило владение частной собственностью по
наследству, и возьмем самый краткий и безопасный путь
перехода: наследство от отца к сыну. Сколько и тут может
206
возникнуть непредвиденных опасностей, сколько может
обнаружиться безвестных документов, противных праву
наследника! Во-первых, законен ли был брак, от
которого произошёл наследник? Законность брака зависит
от тысячи отношений и никогда нельзя поручиться, что
все они уже разъяснены и решены в пользу наследника.
Во-вторых, действительно ли произошёл он от этого
брака, а не от его нарушения? Тут опять все зависит от
бесчисленного множества доказательств, из которых
довольно одного, хотя бы самого пустого, чтобы надолго
подорвать безопасность наследника» ".
Чернышевский приводит ещё ряд «запутанностей и
затруднений», но всех их перечислить и невозможно,
говорит он.
Совсем не то при общинном владении. Чем яснее,
проще гражданские отношения, «тем менее предлогов
для мелочного контроля» и стеснения жизни. Далее,
общественная собственность воспитывает не обман и
гражданские пороки в человеке, а прямодушие и
хорошие качества гражданина. Личный интерес связан с
общественным, и каждый член общества принимает
участие в решении общих вопросов и т. д.
Следовательно, участие государства в экономической
жизни общества не только не будет означать
регламентации и стеснения жизни личности в прежнем смысле
слова, урезывания её прав и т. п. Напротив, оно будет
иметь одно назначение: вывести трудящихся людей из
нужды, освободить их от полицейского произвола
старого государства, дать им возможность чувствовать себя
уверенно и свободно и строить жизнь, соответствующую
новым потребностям.
Так Чернышевский решает вопрос о государстве.
Конечно, строгий читатель найдёт в его статье немало
поводов для критики идеалистических и антропологических
положений, с которыми переплетены гениальные
искания мысли великого революционера. Но, как и во всех
остальных случаях, глубокая постановка вопроса о
государстве и его роли, о его прошлом и будущем покоится
у Чернышевского на материалистической тенденции его
1 Н, Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 456.
207
социологических воззрений, на понимании тесной связи
между государством и конкретными экономическими
условиями жизни общества.
Интересно отметить, что враги Чернышевского
сумели увидеть в его воззрениях эту тенденцию и вели по
этой линии атаку на него. Они ругали его за то, что
преобладающее значение в общественной жизни он
придавал экономическим условиям, и противопоставляли
его взглядам свои идеалистические теории.
«Для вас, — писал один из его противников,
обращаясь к Чернышевскому, — прежде всего существует
известное положение политической экономии, из которого
вы выводите всю систему мира, от философии до
сельского хозяйства, и которому в жертву приносите личность
отдельного человека, народ, общество и государство; для
нас, наоборот, личность имеет капитальное значение,
народ существует как данное, для которого изобретены
всевозможные теории...» !
И ещё:
«Ваше видимое единство направления есть не что
иное, как перенесение экономического вопроса в
историю, в литературу, в право, в фельетон... Такое единство
не совсем трудно достаётся; оно происходит оттого, что
одним началам даётся исключительное господство, а все
остальные уничтожаются» 2;
Эти цитаты приведены нами, разумеется, не в
качестве ещё одного доказательства. Мнение врагов
Чернышевского о его взглядах — не доказательство, тем более
что они приписали ему вздорную мысль об отрицании
всякой роли неэкономических сторон общественной
жизни. Но всё же эти цитаты любопытны: в бессильной
ярости против деятельности передовой исторической
личности враги её способны иногда высказать частичку истины.
* *
*
Мы изложили основные взгляды Чернышевского на
общество. Теперь, в заключение, можем снова вернуться
1 «Отечественные записки» № 8, 1861 г„ «Русская литература»,
стр. 154.
2 Там же.
208
к общей оценке этих взглядов. Нам кажется, что анализ
того, как Чернышевский подходил к основным
проблемам общественной жизни, к «вопросам о единстве
истории человеческого общества, о прогрессивном
развитии общества, о классах и классовой борьбе, о народе
и его роли в истории, о государстве, даёт полное
основание заключить, что великий русский мыслитель
сделал серьёзнейший шаг от традиционного в домар-
ксовской философии идеалистического понимания в
сторону материалистической теории общественного
развития. Он, конечно, не преодолел окончательно и,
повторяем, в условиях тогдашней России не мог преодолеть
идеалистический подход к истории. Отсюда сложный,
противоречивый характер его философии истории. Но во
многом, что он говорит об обществе и законах его
развития, чувствуется глубокая неудовлетворённость
господствующим идеалистическим объяснением общественной
жизни, стремление уйти от него. Как ни противоречивы
его взгляды, в них видна основная, решающая
тенденция — материалистическая. Только этим можно
объяснить, что, освещая коренные вопросы общественной
жизни, Чернышевский сумел многие из них поставить
по-новому, а в ряде случаев довольно близко подойти
к историческому материализму.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ВЕЛИКИЙ РУССКИЙ СОЦИАЛИСТ И ДЕМОКРАТ
С ФИЛОСОФСКО-ИСТОРИЧЕСКИМИ воззрениями
Чернышевского тесно связаны его идея
социалистического переустройства общества, его политические теории.
Ленин называет Чернышевского величайшим
представителем утопического социализма, великим русским
социалистом. В отличие от многих западноевропейских и
русских представителей утопического социализма
Чернышевский далёк от взгляда, будто социализм есть
изобретение сильного, недостававшего до сих пор человечеству
ума. У Чернышевского социализм как новая форма
общества вытекает логически и закономерно из всего
предшествующего развития истории. В его социализме также
ничего общего нет с теориями, которые имели место на
русской почве, теориями о том, что социализм —
особенность национального характера, а не результат всемирно-
исторического развития.
Чернышевский говорит о социализме как о знамении
времени, как о живой, новой эпохе, которая в силу
объективной необходимости должна наступить и
наступит не в одной какой-нибудь стране, а во всех странах.
Социализм, с его точки зрения, есть историческая
необходимость, обусловленная всем развитием человечества,
и никакая сила неспособна задержать развитие истории
210
в этом направлении. Его вывод о неизбежности
социализма — результат глубокого анализа современной
ступени общественного устройства, анализа
экономического, политического, исторического. В развитии своих
социалистических идей Чернышевский исходил из
критики капитализма и буржуазных теорий политической
экономии. Он сумел трезво увидеть и оценить как
отрицательные, так и некоторые положительные стороны
капиталистического развития и всех сопутствующих ему
явлений. Слабость и ограниченность его социализма,
утопический в целом характер его социалистических
взглядов объясняются тем, что в силу объективных
обстоятельств он не сумел развить некоторые свои
гениальные предвидения и понять действительный процесс
рождения социализма.
Критикуя существующее положение вещей,
Чернышевский понимал, что оно не может остаться
неизменным. В классовой борьбе между сторонниками
господствующего общественного устройства и его
противниками, в июньской битве 1848 года он увидел симптомы
назревающих перемен, признаки глубокого кризиса. Он
видел также, что многочисленные социалистические
учения, появившиеся в первой половине XIX века, и
попытки осуществить социалистические идеалы указывают на
наличие реальной, исторически необходимой тенденции
эпохи.
В статье «Капитал и труд» он писал: «Открытая
ненависть между простолюдинами и средним сословием
(т. е. буржуазией. — М. Р.) во Франции произвела в
экономической теории коммунизм» Ч
Как относился Чернышевский к западноевропейскому
утопическому социализму? В каком отношении стоит его
собственная социалистическая теория к теориям других
утопистов? Сделал ли он шаг вперёд по сравнению с
ними, или его взгляды являются простым
воспроизведением их учений?
Эти вопросы необходимо выяснить для того, чтобы
понять место Чернышевского в истории социалистических
1 Я. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом II»
стр. 359.
211
14*
учений. Это тем более необходимо, что в литературе о
Чернышевском имеются неверные или упрощённые
оценки его действительных воззрений.
В своей книге о Чернышевском Г. В. Плеханов,
справедливо возражая против исследователей, считавших
русского мыслителя чуть ли не представителем научного
социализма, сделал, однако, неправильный вывод о том,
что Чернышевский почти ничем не отличается от
западноевропейских утопистов — Сен-Симона, Фурье и других.
Плеханов не мог игнорировать ясные критические
высказывания самого Чернышевского о социал-утопистах,
но полагал, что эта критика направлена лишь против
внешней фантастической формы их взглядов. В основном же,
в главном, в содержании их учений Плеханов не видел
ничего такого, что отделяло бы позиции Чернышевского
от их позиций.
«Чернышевский считал отжившими только те формы,
в которые облекали свои мысли социалисты-утописты.
Содержание же этих мыслей не вызывает возражений с
его стороны» К
Далее Плеханов пытается доказать, что в самом
подходе к проблеме социализма, в основных пунктах своей
социалистической системы Чернышевский ничем не
отличается от западноевропейских утопистов первой трети
XIX века. Как и они, Чернышевский подходит к вопросу
о социализме, указывает Плеханов, идеалистически,
абстрактно, вне времени и пространства: «Чернышевский,
подобно всем прочим социалистам-утопистам,
рассматривал вопрос общественного переустройства в полусвете
абстракции, независимо от условий времени и места» 2.
Чернышевского не интересует, утверждает
Плеханов, насколько осуществление социализма обеспечено
объективным ходом общественного развития: «Егб
интерес ограничивается рассмотрением того, насколько
хорош этот идеал сам по себе, насколько он
удовлетворителен с точки зрения понятия (данной группы
интеллигенции) об общественной пользе, справедливости и т. д.»3
1 Г. В. Плеханов, Сочинения, т. VI, стр. 5.
2 Там же, стр. 25.
3 Там же, стр. 14.
212
Плеханов доказывает далее, что подобно Сен-Симону
и Фурье Чернышевский ставил осуществление
социалистического идеала в зависимость от убеждения «власть
имеющих» в выгодности перехода к новому строю жизни;
считая интеллигенцию основной движущей силой
истории и понимая, что она не имеет власти, Чернышевский
якобы думал, что интеллигенция должна повлиять на
господствующий класс с целью привлечения его на свою
сторону. Плеханов так и пишет, что на взгляд
Чернышевского интеллигенция добьётся своей цели, «если ей
удастся повлиять на людей, власть имеющих. Поэтому
Чернышевский и старается показать этим людям, какие
большие выгоды извлечёт Россия из сохранения
поземельной общины» !.
Наконец, Плеханов считает, что подобно первым
социалистам-утопистам Чернышевский был равнодушен к
вопросу о том, в каких политических условиях
произойдёт переход к социализму, что он не придавал значения
политике или, во всяком случае, в теории не придавал ей
значения.
«Социалисты-утописты в самом деле были, за
немногими исключениями, совсем, или почти совсем,
равнодушны к политике, и им в самом деле было «почти всё равно»,
при каких политических условиях начнётся введение
нового общественного строя. Понятно поэтому, что
Чернышевский, который сам стоял на точке зрения
утопического социализма, мог, нисколько не изменяя своим
передовым стремлениям, отодвигать вопросы
политического строя на самый задний план...» 2
Такова концепция Плеханова. Плеханов считает
необходимым оговориться, что в отождествлении позиций
Чернышевского с позициями западных
социалистов-утопистов он не видит ничего зазорного, ибо последние сами
были великими людьми, и присоединение к ним
Чернышевского нисколько не умаляет его роли.
Нет сомнения, конечно, что в этом нет ничего
зазорного. Но разве в этом дело? Дело в чрезвычайной
абстрактности самой постановки вопроса Плехановым. Он
прав в том, что социализм Чернышевского был утопиче-
1 Г. В. Плеханов, Сочинения, т. VI, стр. 33.
2 Там же, стр. 43.
213
ским, но на одном этом основании нельзя ставить знак
равенства между Чернышевским и западноевропейскими
утопистами. Плеханов не делает даже попытки выяснить,
в каких конкретных исторических условиях строил свой
социалистический идеал Чернышевский и чем отличались
эти условия от услошй начала и первой трети XIX века,
когда выступали Сен-Симон и Фурье. Плеханов не
учитывает, что Чернышевский был уже свидетелем
ожесточённой классовой борьбы «городских работников» против
буржуазии, движения чартистов, что он видел
предательство буржуазных классов в революции, их ненависть
к свободе народных масс и сам возглавлял
революционную борьбу против самодержавного, помещичьего
государства, клеймил трусость и примиренчество либералов
и т. д. Неоднократные высказывания Чернышевского со
всей неопровержимостью свидетельствуют о том, что он
прекрасно понимал фантастичность пути и средств
осуществления социализма, предлагавшихся западными
утопистами. Что же, неужели всё это никак не
отразилось в социалистической теории Чернышевского?
Неужели он прошёл равнодушно мимо уроков, преподанных
бурной революционной эпохой 40-х годов, а также
поел едующим историческим периодом?
Своей постановкой вопроса, абстрактностью и
отвлечённостью своего анализа, в силу того, что сам он в
данном случае грешит игнорированием «условий времени и
места», Плеханов принижает взгляды Чернышевского
Он настолько односторонне исходит из идеалистического
взгляда Чернышевского на историю, что в интересах
своей абстрактной концепции перечёркивает
революционный демократизм идеолога крестьянской революции,
боевой политический дух и пафос его борьбы.
Ленин в своих заметках на полях книги Плеханова о
Чернышевском отметил эту порочность плехановского
метода анализа. Подчеркнув то место, где Плеханов
упрекает Чернышевского в абстрактности, надисторичности,
Ленин замечает:
«Таков же недостаток книги Плеханова о
Чернышевском» !. И далее:
1 «Ленинский сборник» XXV, стр. 221.
214
«Из-за теоретического различия идеалистического
и материалистического взгляда на историю Плеханов
просмотрел практически-политическое и классовое
различие либерала и демократа» К
Если подойти к социализму Чернышевского не с
абстрактной точки зрения и придерживаться
марксистского правила исследования, учитывая, как и насколько
глубоко в сочинениях того или иного мыслителя
отразились конкретные исторические условия развития
общества, — то мы, несомненно, придём к выводу, что
Чернышевский, хотя и оставался утопическим
социалистом, всё же сделал серьёзный шаг вперёд по сравнению
со своими предшественниками и наиболее близко по
сравнению с ними подошёл к научному социализму.
Чернышевский подвергал утопических социалистов
критике не только за форму, но и за содержание их
взглядов. Он видел и рациональное ядро в их системах—
идею замены существующего строя новым,
социалистическим строем. Но Чернышевского не удовлетворяла ни
одна из утопических систем. Он понимал историческую
закономерность возникновения подобных систем, но
относился к ним, как к первому, ещё фантастическому,
проявлению объективных требований исторического
развития общества.
В статье «Июльская монархия», в разделе «Процесс
Менильмонтанского семейства», он писал:
«Первые проявления новых общественных стремлений
всегда имеют характер энтузиазма, мечтательности, так
что более походят на поэзию, чем на серьёзную науку.
Таков был и характер сен-симонизма» 2.
Чернышевский очень метко и верно объясняет корни
возникновения социалистических теорий в XIX веке. Он
видит их в противоречиях буржуазного общества.
Например, о Сен-Симоне он пишет:
«Повсюду вокруг себя он видел ожесточённую борьбу:
борьбу производителей между собою за сбыт товара,
борьбу работников между собою за получение работы,
борьбу фабриканта с работником за размер платы,
1 «Ленинский сборник» XXV, стр. 231.
2 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VI, отр. 128.
Й5
борьбу бедняка против машины, отнимающей у него
прежнюю работу и прежний кусок хлеба; эта вейна
называется конкуренциею и нас уверяют, что она
приносит больше пользы, чем вреда; очень может быть; но
страдания ею приносимые неизмеримо велики, потому
что она губит всех слабейших в каждом звании, в
каждом промысле. У кого больше капитала, тот богатеет,
а все другие разоряются; из самой Авободы возникает
монополия миллионеров, порабощающих себе всё; земли
обременены долгами; ремесленники, сами бывшие
хозяевами, заменяются наёмными рабочими; дух
спекуляции влечёт общество к отчаянному риску, кончающемуся
коммерческими кризисами; выгода каждого
противоположна выгоде других людей и каждый род занятий
враждебен другому. Рынки завалены товарами, не
находящими сбыта, фабрики запираются и рабочие
остаются без хлеба. Все открытия науки обращаются в
средства порабощения и оно усиливается самим
прогрессом: пролетарий делается просто рукояткою машины
и беспрестанно бывает принуждён жить милостынею; в
шестьдесят лет он остаётся без всяких средств к жизни;
его дочь продаёт себя от голода, его сын с семи лет
дышит заражённым воздухом фабрик. Таково было
материальное положение общества, представлявшееся Сен-
Симону» '.
Чернышевский, таким образом, понимал, что
социалистические теории утопистов возникли не случайно,
что таково стремление века и что они выражают
назревшие потребности времени. Он принимает в их теориях
только это стремление, только идею социализма. Но он
не может согласиться с их взглядами на пути, ведущие к
переустройству жизни, и также во многом с конкретной
картиной будущего общества, рисовавшейся их
воображению.
Говоря о сен-симонистах, он заявляет:
«Энтузиасты прогресса ошибаются в одном: в том,
что цель их будет достигнута их путём; но они правы, не
сомневаясь в том, что она будет достигнута» 2.
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VI, стр. 128—129.
2 Там же, стр. 134.
216
Он высмеивает их представления об учреждении все-
общей ассоциации, основанной «на любви».
«Человечество действительно идёт к заменению вражды,
принимающей в промышленных делах форму конкуренции,
товариществом, союзом. Но совершенно напрасно
ожидать, что основанием этого союза может служить
любовь» ■.
Основной недостаток их взглядов он видит в том, что
они не выделяли экономической основы социализма и не
с этой, решающей, главной стороны подходили к
проблеме будущего устройства общества. А социализм с
точки зрения Чернышевского есть прежде всего задача
экономической перемены жизни людей.
«У сен-симонистов, — пишет он, — эта
экономическая задала ещё расплывалась в неопределённой
экзальтированной жажде пересоздать вообще всю жизнь
человека» 2, т. е. они ещё брали человеческую жизнь в
целом, не умея выделить основную, главную её сторону —
экономическую.
«В сен-симонизме элемент, собственно называющий-
ся социализмом, был ещё под владычеством стремлений,
принадлежащих не экономической жизни, а так
называемой жизни сердца» 3.
То же у Фурье и фурьеристов. Хотя они и
занимались экономическими исследованиями, но корнем всего
их учения была, как выражается Чернышевский, их
«психологическая теория».
«Мы хотим сказать, — писал Чернышевский, — что
фурьеризм ещё имеет характер слишком
энциклопедический или философский...» 4
Чернышевский указывает на различие исторической
обстановки в начале XIX столетия и в его время —
различие, обусловившее дальнейшее развитие взглядов на
социализм. И в данной связи он снова подчёркивает
экономическую сторону проблемы социализма:
1 Я. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VI, стр. 137.
1 Я. Г, Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом II»
стр. 543.
3 Там же.
* Там же, стр. 544.
217
«Фурье совдал свою систему лет 50 тому назад; его
школа окончательно установилась лет 20 тому назад.
А общий ход исторических явлений состоит в том, что
основные мотивы движения выступают всё ярче и ярче
на первый плен по мере его развития и затемняют собою
те, хотя и сродные с ним, но не прямо принадлежащие
к нему элементы, из которых оно ещё не выделялось в
первое время. Сущность социализма относится
собственно к экономической жизни» К
Чернышевский, далее, в отличие от старых
утопистов понимал, что только простому народу выгоден
социализм, и, конечно, у него не было вопреки мнению
Плеханова и тени мысли о том, что «власть имеющие»
могут ввести' социализм, если их убедить в его
необходимости. Коренным условием, делающим возможным
переход к социализму, он считал наступление такого
времени, когда «простой народ» приобретёт в обществе
«господство».
В том же отрывке из «Дополнений к Миллю»,
откуда мы цитировали вышеприведённые высказывания,
Чернышевский ставит вопрос, из которого ясно видно,
как он представлял себе путь к социализму. «Сколько
же времени, — пишет он, — понадобится, чтобы
приобрёл господство в исторической жизни простой народ,
которому одному и выгодно и нужно устройство,
называющееся социалистическим?» 2
Чернышевский понимал необходимость политической
борьбы за социализм, и только собственными
меньшевистскими позициями Плеханова (он писал свою
последнюю книгу о Чернышевском в 1910 году) можно
объяснить допущенное им искажение облика великого
революционера. Недаром Ленин тщательно сличил эту
работу Плеханова о Чернышевском со старыми
плехановскими работами 90-х годов, вскрыв её явную
тенденцию притупить революционно-политическое остриё
выступлений вождя революционной партии 60-х
годов! 3.
| Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом II,
стр. 543. Подчёркнуто мною. -— М. Р.
2 Там же, стр. 546. Подчёркнуто мною. — М. Р.
3 См. «Л«1инскнй сборник» XXV, стр, 224, 232, 233 и др.
218
Чернышевский резко критикует сен-симонистов за
боязнь массовой политической борьбы, за отрыв от масс,
за сектантство. В то время, указывает он в своём
сочинении «Июльская монархия», когда 6 июня 1832 года
республиканцы подняли в Париже восстание и на
улицах гремели пушки, сен-симонисты под руководством
Анфантена в его доме в Менильмонтанском предместье
ломали комедию «вступления в новую жизнь»1 и т. п.
«Безмятежно приступая к своей внутренней
организации среди грома пушек, истреблявших
малочисленные отряды инсургентов, сен-симонисты как будто
показывали, что нет им никакого дела до старых
радикальных партий, идущих к преобразованию общества путём,
который сен-симонисты считали ошибочным, и даже не
понимающих, какие реформы нужны для общества...» ?.
В другом месте, в «Дополнениях к Миллю»,
Чернышевский совершенно ясно заявляет, что только
политическая борьба масс)* только революционные сражения
против существующего порядка являются условием,
обеспечивающим коренное изменение существующего
положения вещей. При этом он говорил о борьбе и
революционных сражениях пролетариата.
Вот его замечательные слова, не оставляющие
никаких сомнений насчёт его истинных взглядов на этот
вопрос:
«По одному большому сражению & начинающейся
вековой борьбе за социализм было уже дано в обеих
передовых странах Западной Европы. Во Франции Это
была июньская битва на улицах Парижа; <в Англии
колоссальная апрельская процессия хартистов по
лондонским улицам. Обе битвы были даны в 1848 г. Обе были
проиграны. Но на нашем веку ещё будут новые битвы, —
с каким успехом, мы увидим. А (Впрочем с каким бы
успехом ни были даны они, мы должны вперёд знать,
что проигрыш только возвращает дело к положению, из
которого должны возникать новые битвы, а выигрыш, —
не только первый, который и сам когда-то ещё будет, —
но и второй, и третий, и может быть десятый ещё не даст
1 См. И. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VI, стр. 146-—147*
2 Там же, стр. 146.
219
окончательного торжества, потому что интересы,
охраняющие нынешнюю экономическую организацию,
страшно сильны. Разве одним ударом или двумя ударами была
разрушена Римская империя?» {
Сколько хотите отворачивайтесь от последствий
исторического развития, говорит Чернышевский, а всё-таки
хода истории не остановить2.
Можно, пожалуй, возразить, что Плеханов не знал
этих высказываний Чернышевского, впервые
опубликованных лишь в наше время. Но едва ли это может
служить оправданием, так как точка зрения Чернышевского
совершенно ясно выражена во многих его сочинениях.
В частности в статье «Июльская монархия»
Чернышевский подвергает резкой критике теорию Сен-Симона,
полагавшего, что для введения социализма нужна религия,
что только через нравственное совершенствование люди
могут установить между собой отношения сотрудничества
и товарищества:
«Он думал, будто бы католичеству принадлежала
власть над развитыми умами и будто бы можно
восстановить над ними владычество авторитета; он думал, что
этим восстановлением внесётся в общество гармония
понятий, что из гармонии понятий возникнет гармония
стремлений и действий, которая приведёт людей к
благоденствию» 3.
И далее Чернышевский показывает, как одна за
другой проваливались попытки Сен-Симона получить
содействие в своих реформаторских планах у учёных,
промышленников и т. д., т. е. у «власть имеющих». Именно
эта статья заканчивается упрёком и насмешкой над
сенсимонистами, равнодушно взиравшими на вооружённую
борьбу республиканцев.
В последних строках статьи Чернышевский даёт
общую оценку утопического социализма и заявляет: до сих
пор идея социализма была выражена
неудовлетворительно; «...а когда станет рассудительно заботиться о
1 'Я. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом II,
стр. 546—547.
2 См. там же, стр. 547.
* Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VI, стр. 131.
220
своём благосостоянии тот класс, с которым хотели играть
кукольную комедию сен-симонисты, тогда вероятно будет
лучше ему жить на свете, чем теперь» !.
Как видим, действительное отношение его к
утопическому социализму первой трети XIX века мало
напоминает то, что приписывает Чернышевскому
Плеханов.
Чернышевский сознательно ставит перед собой задачу
придать социализму научную форму, совлечь с него
фантастический покров, в который облекли его ранние
социалисты, теоретически определить социализм как
неудержимое стремление века. В ряде существенных
пунктов ему удаётся отойти от утопического социализма и
изобразить действительно объективную картину
развития общества к социализму, осветить некоторые
объективные тенденции капитализма, создающие
экономические предпосылки для возникновения социализма. Но в
своём движении от утопизма к научному социализму
Чернышевскому не удалось дойти до конца, и Ь его
теоретическом обосновании социализма нашли место
некоторые идеи, которые он со всей справедливостью
опровергал у своих предшественников. И в данном случае мы
видим печать своеобразных исторических условий,
отразившихся во всём мировоззрении Чернышевского.
Обобщение происходившей борьбы, первых схваток
пролетариата с буржуазией в Западной Европе и теоретический
анализ капитализма позволили Чернышевскому далеко
отойти от многих идей утопического социализма первой
.половины XIX века. Но он был деятелем того времени, той
ступени общественного развития в стране, когда
социализм неизбежно должен был иметь ограниченный
характер крестьянского социализма, т. е. утопический
характер.
Конкретный анализ его социалистических взглядов
лучше всего поможет установить их истинный характер.
Мы уже приводили слова Чернышевского о том, что
социализм утопических социалистов — это «жизнь
сердца», а не «экономическая жизнь». Свою теорию
социализма Чернышевский пытается обосновать прежде всего
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VI, стр 150.
221
экономически. Известна высокая оценка Чернышевского
как экономиста, данная Марксом. Маркс считал его
единственным оригинальным экономистом того времени
и ставил его выше всех тогдашних буржуазных
экономистов. Ленин также считал Чернышевского «замечательно
глубоким критиком капитализма».
Чернышевский прежде всею наносит сильный удар
по вульгарной политической экономии за её
приверженность к существующим порядкам, за замазывание
глубочайших противоречий капиталистического общества. Он
обвиняет вульгарных экономистов в сознательном,
намеренном искажении действительности ради корыстных
целей определённого класса, класса капиталистов. Между
современными вульгарными экономистами и Смитом и
Рикардо существует, говорит Чернышевский, глубокое
отличие: последними руководило стремление найти истину,
тогда как вульгарными экономистами руководит
животный страх перед коммунизмом. Смит и Рикардо не видели
и не могли ещё видеть всех противоречий капитализма,
поэтому у них и была ошибочная тенденция доказывать
непреложность и вечность современных им форм
экономического быта.
Всякие Сэи, Бастиа, Кэри и другие видят и не могут
не видеть этих противоречий, но они их сознательно
прячут под вульгарным пустословием.
«Адам Смит и Рикардо, когда писали свои
произведения, вовсе не думали о коммунистических теориях,
которые во время Смита не существовали, а во время
Рикардо казались невинною шуткою, не обращавшею на
себя ничьего серьёзного внимания. Нынешний
французский экономист, которому каждая блуза, встречаемая на
улице, представляется символом коммунизма, грозящего
разрушением французскому обществу... не может ни
одной буквы написать, не думая о коммунизме» !.
Эти замечательные слова напоминают высказывание
Маркса о том, что современных буржуазных экономистов
больше всего интересует, насколько их теории
сообразуются с полицейской точкой зрения.
1 //. Л Чернышевский, Сочинения, т. VI, стр. 30.
222
Чернышевский не щадит вульгарных экономистов, он
презирает их, как людей, продающих свою совесть и честь
науки, он называет их «шарлатанами, порющими дичь»,
«мёртвыми схоластиками», «тупыми мономанами»,
«ветхой дрянью» и т. п.
Критика вульгарной политической экономии у
Чернышевского имеет характер критики основ капитализма.
Современные буржуазные экономисты, говорит
Чернышевский, утверждают, что нынешняя общественная
форма соответствует интересам личности, что она означает
свободу личности. В статье «Экономическая деятельность
и законодательство» он не оставляет камня на камне от
такой мистификации капиталистической
действительности. Для нас, говорит он, выше человеческой личности
нет ничего -на земном шаре. Но разве интересы
человеческой личности хоть сколько-нибудь обеспечены при
капиталистических порядках?
Современные экономисты превозносят свободу труда,
право каждого трудиться, где и как он хочет, но это
право, возражает Чернышевский, при господстве частной
собственности означает полное бесправие бедняков и
пролетариев. Экономисты — Тюрго и другие —
допускают «право искать работы, а не право иметь её —
различие существенное, до сих пор ещё не вполне понятое» !;
«...человек, зависимый в материальных средствах
существования, не может быть независимым человеком на
деле, хотя бы по букве закона и провозглашалась его
независимость» 2. И Чернышевский делает вывод о
сущности буржуазного права: «Таким образом право,
понимаемое экономистами в абстрактном смысле, было не
более как призраком, способным только держать народ
в мучении вечно обманываемой надежды» 3.
Чернышевскому не стоило большого труда
опровергнуть апологетическую басню экономистов о гармонии,
господствующей в производстве и торговле современного
буржуазного общества, о «великой стихийной силе», с
какой осуществляется необходимое для общества обращение
1 И. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 228.
2 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 183.
3 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 228.
223
капиталов, и т. п. Он вскрывает анархическую природу
капитализма, указывает на колоссальную растрату
материальных средств и человеческой энергии, на закон
соперничества, который несовместим с гармоничным
ведением хозяйства, на то, что избыток богатства имеет своей
оборотной стороной катастрофическую нищету миллионов
людей. Основной корень всех бедствий народа при
капитализме он видит в том, что результат труда не
принадлежит тем, кто трудится, что общество делится на тех,
кто имеет собственность, и тех, кто не имеет её. На
примере Франции он .даёт характеристику положения
трудящихся классов при господстве капиталистических
порядков.
«Если бы земледелец во Франции пользовался сам
плодами своих трудов, он жил бы безбедно, — а он тер-
лит нужду. Ещё безотраднее положение фабричных и
заводских работников, которым ещё легче было бы иметь
изобилие во всём, нужном для жизни. Но весь труд во
французском обществе производится под гнётом
своекорыстных эксплуататоров, которые могут быть
прекрасными людьми, но которые, как всякий человек, заботятся
о собственных, а не о чужих выгодах, думают об
увеличении своих доходов, а не об улучшении участи
зависимого от них рабочего населения. Точно таков же порядок
экономических отношений и во всей остальной Западной
Европе» К
Само собой разумеется, что, говоря это, Чернышевский
«мел в виду Россию в первую очередь.
Свою экономическую теорию социализма
Чернышевский изложил в статье «Капитал и труд» и в работах о
политической экономии Милля.
Эта теория может быть сведена к трём основным
пунктам:-
1. Как и все социалисты-утописты, Чернышевский
исходит из учения о трудовой стоимости. Он делает
типичную для всех утопических социалистов ошибку,
отождествляя понятия «труд» и «рабочая сила». Порочность
капиталистических порядков он усматривает в том, что
работник не получает сполна «стоимости своего труда».
Поэтому общественное уотройство должно быть таким,
1 Я. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 151.
224
чтобы весь труд принадлежал работнику. Весь продукт
обязан своим возникновением труду, говорит
Чернышевский, стало быть, весь он должен принадлежать тому,
чьим трудом создан.
Отсюда и основная идея Чернышевского: в понятие
труда должно входить право работника на продукт
своего труда, т. е. должно быть «полное соединение
качеств собственника и работника в одном и том же лице»1.
Такова, говорит Чернышевский, «основная идея
учения о производстве». Он часто повторяет эту свою
идею, она является центральной во всех его
рассуждениях. В утопической форме он ставит действительно
кардинальный вопрос социализма — об отношении людей к
средствам производства.
2. Основой учения о распределении должна быть идея
удовлетворения людей в первую очередь предметами
насущной необходимости. При капитализме невозможно
осуществить эту идею, так как в нём господствуют
анархия, расточительность и т. д. Правильная, т. е.
социалистическая, идея распределения считает производительным
лишь такой труд, который удовлетворяет коренные
потребности народа. Предметы роскоши могут
производиться лишь тогда, когда удовлетворены насущные
потребности. Распределение должно быть равномерным и
охватывать всё население.
«Основною идеею учения о распределении
ценностей, — пишет Чернышевский, — мы находим стремление
к достижению, если можно так выразиться, такого
порядка, при котором частное число (количество ценностей,
принадлежащих лицу) определялось бы посредством
арифметического действия, где делителем ставилась бы
цифра населения, а делимым цифра ценностей» 2.
3. Способом экономического устройства, в котором
рациональные социалистические идеи могут найти своё
воплощение, должны быть товарищества работников,
коллективное владение средствами труда, коллективное
производство и коллективное пользование средствами
потребления.
1 Я. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VI, стр. 13.
* Там же, стр. 13—14.
15 М. Розенталь
225
Таковы в самом общем виде рамки, в которых мысль
Чернышевского пытается экономически обосновать
социалистическую теорию. Но не здесь он достигает
свойственной ему глубины в постановке и решении вопроса.
В каждом из трёх перечисленных пунктов его теории
легко увидеть ещё печать идеалистического,
гипотетического подхода к действительно существенным вопросам
капитализма и социализма, элементы этического
социализма; проблемы им решаются с точки зрения того, что
есть и что по здравому смь;слу должно было бы быть.
Маркс был совершенно прав, заметив на полях книги
Чернышевского, что последний не понял сущности
капиталистического способа производства. Чернышевский
возвышается над толпой буржуазных экономистов своим
ясным пониманием непримиримости интересов
капиталистов и рабочих. Он приходит к выводу, что улучшить
положение рабочих «можно лишь при условии уничтожения
наёмного труда: «величина рабочей платы может быть
удовлетворительна лишь тогда, когда в действительности
не будет наёмного труда, то-есть не будет и рабочей
платы...» 1
Именно на понимании непримиримости противоречий
интересов капиталистов и «работников» и обосновано его
положение о необходимости коренного уничтожения
старого порядка. Но само обоснование этого положения,
метод анализа капиталистической формы производства,
конкретные мысли, высказываемые им при этом о
стоимости, распределении прибыли и т. д., имеют очень
отвлечённый характер. Здесь его гипотетический метод
находит широкое применение.
Ход мыслей Чернышевского таков* Он зло и
беспощадно ругает новейших буржуазных экономистов за то,
что они видят в капитализме естественный порядок
вещей, превозносят силу стихийных законов, регулирующих
обмен, распределение, вносящих «стройный порядок» в
общественную жизнь, и т. п.
- Чернышевский ставит современным ему экономистам
роковой для них вопрос: это всё хорошо, говорит он, с
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные произведения, т. II, полу^
том I, стр. 599,
226
точки зрения капиталистов, а с точки зрения
работников? Каково им при этом порядке вещей? Для вас,
обращается он к апологетам буржуазных порядков, рабочий —
лишь средство, необходимое для производства, он вас
интересует лишь с этой точки зрения, а затем вы его
забываете. Для меня же он — главное. С точки зрения
интересов рабочих капиталистический порядок не
выдерживает никакой критики. Нужен другой порядок. И
Чернышевский начинает конструировать по своему
гипотетическому методу «разумное» общество.
В основе этого конструирования лежит неверное
понимание стоимости, цены и стоимости, действительного
механизма капиталистического производства и обмена.
Соглашаясь в общем со взглядом 'Милля, по которому
стоимость создаётся рыночным механизмом, обменом, а не
производством, Чернышевский вместе с тем делает
оговорку: это верно лишь по отношению к такому обществу,
где труд — товар, где господствует обмен и где
производитель — не хозяин. Но такое общество есть искажение
естественного порядка и должно быть устранено.
Чернышевский выдвигает понятие внутренней
стоимости, или, как он выражается, «внутренней ценности», в
отличие от «меновой ценности». Меновая ценность
товаров— это ценность, определяемая спросом, и
предложением на рынке, а не действительным их содержанием,
это — покупательная способность вещи; «меновая
ценность... вещей имеет такую величину, при которой
снабжение и запрос равны друг другу». Под «внутренней
ценностью» Чернышевский понимает «коренное понятие о
количестве труда», затраченного на производство товара,
и в «ей выражается действительная потребность людей
общества в продукте; «внутренняя ценность, — заявляет
он, — измеряется потребностями человека».
В нашу задачу не входит подробная оценка этих
понятий Чернышевского, как и вообще конкретный разбор
его теории политической экономии. Нас эта теория
интересует лишь постольку, поскольку она даёт возможность
понять экономические основы его социалистической
концепции. Ясно, что определения стоимости, даваемые
Чернышевским, его рассуждения о внутренней и меновой
ценности не выдерживают критики с точки зрения
227
15*
марксистской политической экономии. Для нас лишь
важно понять, с какой целью он ввёл эти понятия.
Чернышевский считает, что в капиталистическом
обществе, где царствует анархия производства и обмен, где
работник — не хозяин производства, а труд равен
товару, — в этом обществе меновая ценность отрывается
от внутренней, искажает её — и всё ставится на голову."
Каждый производит, что ему угодно и сколько угодно, нет
непосредственного и прямого отношения между людьми,
всё совершается через длинную и запутанную цепь
обмена. В результате страдают трудящиеся.
Иначе говоря, мысль Чернышевского заключается в
том, что рыночная конкуренция, или, как он говорит,
соперничество, затемняет суть дела, искажает внутреннюю
ценность; каждая вещь, независимо от потребности в
ней, становится меновой ценностью, и от этого
выигрывают капиталисты. Расчёт по цене, а не по стоимости,
говорит он, выгоден классам, пользующимся чужим
трудом. Им поэтому удобно это затемнение сущности дела.
В «разумном» обществе меновая ценность должна
полностью совпадать с внутренней. А это возможно тогда,
когда над работником не будет стоять капиталист, когда
труд (Чернышевский говорит «труд», а не рабочая сила)
перестанет быть товаром и в основе производства и
распределения будет лежать «расчёт». При таком порядке
вещь, в которой нет потребности, не будет меновой
ценностью. Истинная ценность вещи будет измеряться
количеством труда и потребностью в ней.
Чернышевский разделяет всё производство на три
основные области: предметы необходимости, предметы
комфорта и предметы роскоши — и с точки зрения своей
теории стоимости выводит следующий закон: «Пока нет
достаточного количества предметов необходимости, не
должны иметь никакой ценности предметы комфорта;
когда нет достаточного количества предметов комфорта,
не должны иметь никакой ценности предметы роскоши» !.
Прибегая к помощи своих любимых математических
выкладок и гипотетического метода, Чернышевский так
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные произведения, т. II,
полутом II, стр. 43.
228
формулирует идеал организованного и разумного
общества:
«Если же труд не считать продажным товаром [каким
он и не должен быть], то меновая ценность совпадает с
внутреннею, и понятия запроса, снабжения, стоимости
производства получают точнейший характер, возводясь
прямо к основным элементам экономической
деятельности, к потребностям человека. Размер снабжения тут
определяется количеством производительных сил; размер
запроса — интенсивностью надобности производителя в
продукте; стоимость производства определяется прямо
количеством труда» К
Таков ход мыслей Чернышевского. Ясно, что, не поняв
коренной сущности капиталистического способа
производства, он «е мог дать научного обоснования
социализма. Его ошибочное толкование таких категорий
политической экономии капитализма, как стоимость, цена,,
прибыль, непонимание прибавочной стоимости (хотя в
его высказываниях можно найти приближение к
пониманию этой категории) и т. д. наложили сильный
отпечаток утопизма на его взгляды о путях перехода
капитализма к социализму. Эти пути он ищет, сопоставляя
капитализм с некоей идеальной, гипотетической формой
общества, а не в развитии самого капиталистического
способа производства, подготовляющего материальные
условия для нового строя и создающего в лице рабочего
класса силу, осуществляющую переход к социализму. Он
говорит о недостатках «принципа соперничества»,
недостатках капитализма: «Его 'недостатки — недостатки не
по сравнению с патриархальными формами расчёта, а с
теми формами, каких требует разум»2.
В силу всего этого Чернышевский не сумел понять,
что только капитализм создаёт предпосылки для более
высокого, социалистического строя и что только
пролетариат есть тот класс, который может осуществить
назревшую историческую потребность развития общества. Это
1 Н. Л Чернышевский, Избранные произведения, т. II,
полутом II, стр. 49.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные произведения, т. II,
полутом I, стр. 513.
229
и имел в виду Ленин, указавший, что Чернышевский «не
видел и не мог в 60-х годах прошлого века видеть, что
только развитие капитализма и пролетариата способно
создать материальные условия и общественную силу для
осуществления социализма» 1.
Однако в экономической теории Чернышевского
проявились не только слабые стороны его метода и
антропологического материализма — в ней нашли выражение
его диалектика, материалистическая тенденция в
понимании истории, позволившие ему увидеть некоторые черты
внутренней логики развития капитализма, создающего
объективные условия для неизбежного перехода к
социализму.
В его экономической теории со всей силой сказалось
понимание того, что никакими частичными изменениями и
реформами нельзя уничтожить противоречий
капитализма. Только при коренном уничтожении порядка, при
котором труд, т. е.'рабочая сила, — товар, и рабочие —
не хозяева производительных сил, и возможно
преодоление глубочайших противоречий капитализма. В основу
нового общественного устройства должна быть положена
организация производства и распределения со
следующей точки зрения: «по какой пропорции должны быть
распределены производительные силы по разным
занятиям для наилучшего удовлетворения надобностей
человека».
Эта глубокая и ценная сторона экономических
взглядов Чернышевского поднимала его намного выше старых
утопистов-социалистов, мечтавших о примирении
противоречий капитализма, о том, что сильные мира сего
осуществят их идеальные планы и т. д. Эта сторона его
экономических убеждений питала его революционные
взгляды на переустройство общества, формировала
определённое воззрение на государство и помогла ему
сделать значительный шаг в сторону научного
социализма.
Во многих своих работах Чернышевский повторяет
мысль, что для капиталистической промышленности и
земледелия характерна высокая степень концентрации
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. XV, стр. 144.
230
производства, рост техники и что крупные размеры
производства и высокий технический уровень всё более и более
становятся несовместимыми с частной собственностью, с
системой наёмного труда. Мы уже приводили в
предыдущей главе некоторые его высказывания.
Вот ещё некоторые положения, подтверждающие, что
Чернышевский подходил к формулированию решающего
противоречия капиталистического способа производства и
из этого противоречия выводил "неизбежность социализма.
И земледелие и фабричная промышленность, говорит
Чернышевский, находятся под властью безграничной
конкуренции; «чем обширнее размеры производства, тем
дешевле стоимость произведений, потому большие
капиталисты подавляют мелких, которые мало по малу
уступают им место, переходя в разряд их наёмных
людей» К
Говоря о капиталистическом землевладении,
Чернышевский делает следующий вывод:
«Таков закон самобытного действия экономических
принципов, управляющих движением частной
поземельной собственности. Быстрота и интенсивность их
стремления к её сосредоточению так велики, что смены немногих
поколений достаточно было бы для соединения почти всей
поземельной собственности целой страны в руках
нескольких сот человек, если б эти законы действовали
беспрепятственно» 2.
Какие же следствия вытекают из этого
экономического закона? В фабричном производстве концентрация и
крупные размеры производства не могут совмещаться с
существующей системой труда и требуют других,
общественных форм — перехода фабрик в руки самих
работников, ликвидации системы наёмного труда.
Правда, Чернышевский не мог до конца понять
сущность этого решающего противоречия капитализма, но
важно то, что он берёт действительно основной вопрос
и пытается его пЬ-своему решить.
Чернышевский так освещает этот вопрос в своих
прибавлениях к Миллю (гл. IX): развитая техника требует
1 И. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 182.
2 Там же, стр. 494.
231
вольного человека, т. е. наёмного рабочего, но «когда
производство совершенствуется до того, что требует
ведения в широком размере, для него становится
недостаточным одно то условие, чтобы работник был свободен. В
небольшой «мастерской, в маленьком хозяйстве хозяин
может наблюдать за исполнением дела; тут нет большой
разницы между работою хозяина и наёмника, потому что
наёмник работает на глазах у хозяина, который может
уследить за всякой мелочью. Но чем обширнее становится
размер хозяйства, тем меньше возможности одному
хозяину усмотреть за постоянно возрастающим числом
работников, за подробностями дела, принимающего
громадную величину. Тут наёмный труд даром тратит половину
времени, даром пропадает половина силы, даваемой
машинами. Вместо наёмного труда, выгодою дела требуется
тут уже другая форма труда, более заботливая, более
добросовестная к делу. Тут -нужно, чтобы каждый
работник имел побуждение к добросовестному труду не в
постороннем надзоре, который уже не может уследить за
ним, а в собственном своём расчёте; тут уже нужно,
чтобы вознаграждение за труд заключалось в самом
продукте труда, а не в какой-нибудь плате, потому что
никакая плата не будет тут достаточно вознаграждать за
добросовестный труд, а различать добросовестный труд от
недобросовестного становится всё менее и менее
возможным кому бы то ни было, кроме самого трудящегося» *.
Чернышевский видит одну сторону дела: при наёмном
труде рабочий не имеет никакого стимула добросовестно
трудиться, а это ведёт к растрате сил людей, к
расточению техники. Он чувствует всю остроту проблемы,
заключающейся в том, что при огромном росте развития
производства нужна не частная собственность, а коллективное
владение хозяйством и плановая организация его.
Правда, он не говорит о главном — об общественном
характере производства и антагонизме его с
частнокапиталистическими формами присвоения, о кризисах как
следствии этого противоречия и т. д. Он только ощупью,
сбиваясь с пути, подходит к этой проблеме. Пусть в не-
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом I.
стр. 276.
232
совершенной ещё форме, но он всё-таки ставит вопрос
об экономических основах социализма и справедливо
усматривает эти основы в крупном производстве,
создаваемом самим развитием капитализма.
Из факта концентрации сельского хозяйства и роста
техники в земледелии он выводит то же заключение — о
неизбежности перехода к социализму. На примере
Франции и Англии он рисует яркую картину распределения
собственности в земледелии: на одном полюсе возникают и
развиваются крупные хозяйства, имеющие возможность
обрабатывать землю новейшими, чрезвычайно
прогрессивными способами, а на другом полюсе происходит такой
процесс раздробления земель, что становится всё более
и более трудной задачей применять не только машину,
но даже соху. «Раздробление земель, — указывает
Чернышевский, — уже таково, что большая половина
поземельных владельцев не может даже действовать сохою
на своём участке и содержать лошадь для
земледельческих работ. А техника предлагает бросить соху; орошать
и осушать поля; иметь улучшенные породы скота и
производить над землёю усиленные удобрения; жать и
молотить машинами, наконец, даже пахать паровым плугом —
всё это доступно только хозяйству огромного размера,
располагающему значительными капиталами» !.
Следовательно, и в земледелии Чернышевский
вскрывает то же противоречие, которое свойственно новым
формам хозяйства, противоречие между ростом техники и
частной собственностью. И он делает вывод: мелкие
землевладельцы «или должны отказаться от возделывания
своих участков, или соединиться в общество для
обработки земель» 2.
Вот ещё одно место из его высказываний: «Много раз
положительно и подробно говорили мы о том, что при
быстром развитии механических и других средств для
обработки и улучшения земли, при быстром развитии
других промышленностей и торговли, при улучшении
средств сообщения и т. д., нашему земледелию предстоит
вступить в новую эпоху, когда потребуются от него
* Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 459.
1 Там же.
233
улучшенные способы производства, в которых оно -ещё не
нуждается теперь или довольно мало нуждается; к тому
времени относили мы осуществление многих наших
понятий, исполнение которых вовсе не требуется настоящим;
также положительно говорили мы о том, что все эти
улучшения, относимые нами к будущему, будут происходить
постепенно, сообразно развитию потребности в них» *.
Таким образом, Чернышевский -понимал, что будущее
социалистическое общество органически связано с
происходящим техническим прогрессом современного общества
и что будущее придёт в силу «развития потребностей»
в нём. Это понимание составляет гениальную
крупицу истины в попытках Чернышевского подойти к
научному социализму. Чрезвычайно важно, что, на его взгляд,
этот объективный процесс лежит в основе той
политической борьбы за социализм, которая уже началась. А он
ясно представляет себе, что началась «вековая борьба за
социализм», >в которой объективные потребности, хотят
этого философы или не хотят, должны будут победить.
К проблеме русского социализма Чернышевский
подходил не со стороны своеобразия особой роли России в
истории и т. п., а рассматривал и решал эту проблему в
тесной связи с общим вопросом о социализме, с
закономерностями всего мирового развития. В этом огромное
преимущество Чернышевского перед таким крупнейшим
представителем русского социализма, как Герцен.
Последний выдвигал русскую общину как единственный
островок в мире, дающий ещё возможность спасти
человечество. 'Корни социализма в России он усматривал
в особой к нему наклонности русского крестьянина.
Правда, Чернышевский тоже обращает свои взоры на
русскую общину и питает надежды использовать её для
перехода к социализму, но для Чернышевского вопрос
о русском социализме есть лишь часть вопроса об общей
мировой закономерности развития, а русская община —
лишь сохранившееся на русской почве благоприятное
условие, облегчающее переход к новым формам жизни.
«Мы совершенно ошиблись бы, — пишет он, — если
бы вздумали считать наклонность к общинн^дау уравни-
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 96.
234
тельному владению в наших поселянах какой-нибудь
таинственною чертою исключительной национальной
организации -славянского вообще, или в частности
великорусского племени. Дело просто в том, что сохранение
уравнительного права на общинный участок чрезвычайно
выгодно для общего благосостояния крестьян» !.
Чернышевский говорит о страданиях пролетариев,
но не делает скептических выводов. Наоборот, перед
ним совершенно ясная оптимистическая перспектива.
«Мы ни мало не сомневаемся в том, — писал он, —
что эти страдания будут исцелены, что эта болезнь «не
к смерти, а к здоровью» 2.
Если в общине Чернышевский видит спасительное
средство, то не потому, что оиа для него какое-то
изолированное и особое явление в мире, а потому, что эта
сохранившаяся форма первобытного коллективного
владения даёт, по его мнению, сравнительно лёгкую
возможность осуществить задачу, к которой трудными и
мучительными путями идёт весь мир. «Порядок дел, к ко-,
торому столь трудным и долгим путём стрехмится
теперь Запад, ещё существует у нас в могущественном
народном обычае нашего сельского быта... Пример Запада
не должен быть потерян для нас» 3.
В статье «От какого наследства мы отказываемся»
Ленин ясно указал, что нельзя смешивать взгляд на
общину, какой был у «наследства» (т. е. у Чернышевского
и его сподвижников), со взглядом народников.
Ленин писал:
«Всякое учение о самобытности России находится в
полном несоответствии с духом 60-х годов и их
традицией. Еще более не соответствует этой традиции
народническая идеализация, подкрашивание деревни. Эта
фальшивая идеализация, желавшая во что бы то ни стало
видеть в «нашей деревне нечто особенное, вовсе
непохожее на строй всякой другой деревни во вся.кой другой
стране в период докапиталистических отношений, —
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928, стр. 187.
2 Там же, стр. 196.
3 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 184, 185.
235
находится в самом вопиющем противоречии с традициями
трезвого и реалистического наследства» К
'Кроме того, нужно иметь в виду, что Чернышевский
нисколько не заблуждался насчёт судеб русской общины.
Он прекрасно понимал, что рано или поздно Россия
встанет «а путь капиталистического развития и община
подвергнется тому же разложению, какое она претерпела в
других странах.
«Мы живём в эпоху значительных экономических
преобразований», — писал он по этому поводу. «Того
нельзя скрывать от себя, что Россия, доселе мало
участвовавшая в экономическом движении, быстро
вовлекается в него, и наш быт, доселе остававшийся почти
чуждым влиянию тех экономических законов, которые
обнаруживают своё могущество только при усилении-
экономической и торговой деятельности, начинает быстро
подчиняться их силе. Скоро и мы, может быть,
вовлечёмся в сферу полного действия закона конкуренции» 2.
Хотя Чернышевский иначе, чем Герцен, подходил к
общине и ставил вопрос о русском социализме в связи
с общими закономерностями исторического развития,
вся его теория перехода к социализму через общину
была утопической, а его борьба за освобождение
крестьян имела не социалистическое, а
буржуазно-демократическое содержание.
Но эта ограниченность и утопичность социализма
Чернышевского — не вина его; причина лежит в тех
противоречивых условиях, обобщение которых составляет
суть его теории, в той исторической потребности, которая
стояла тогда в развитии России на первом плане.
Ленин неоднократно указывал, что в России 60-х годов
освободительное движение -находилось ещё на том этапе,
когда социализм и демократия (демократия
крестьянского типа) ещё слиты, ещё не отделились друг от друга.
В такие исторические периоды социализм не
может ещё выступить в своём чистом виде, потому что
рабочего класса нет и на очереди дня стоят задачи не
социалистического, а буржуазно-демократического преоб-
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 2, изд. 4, стр. 485.
2 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 185.
236
разования. Социалистические теории в таких условиях
неизбежно имеют сильную примесь буржуазного
демократизма.
Эту особенность социализма 60-х годов Ленин
отметил в своей статье «Крестьянская реформа», написанной
в 1911 году. В течение полувека, прошедшего после
«реформы», пишет Ленин, росли «силы демократии и
социализма — сначала смешанных воедино в утопической
идеологии и в интеллигентской борьбе народовольцев и
революционных народников» К
Но по мере роста рабочего класса и самостоятельных
его действий, демократия и социализм начали отделяться
друг от друга; социализм нашёл свою естественную опору
в революционном классе — пролетариате, демократия —
в крестьянстве. Ленин отмечает, что эти две силы,
неизбежно слитые раньше воедино, стали с 90-х годов
прошлого века всё яснее и определённее расходиться «по мере
перехода от революционной борьбы террористов и
одиночек-пропагандистов к борьбе самих революционных
классов»2. Образовалась рабочая партия
социал-демократов, на знамени которой уже были начертаны
принципы «научного социализма.
«Тенденции демократическая и социалистическая
отделились от либеральной и размежевались друг от друга.
Пролетариат организовался и выступал отдельно от
крестьянства, сплотившись вокруг своей рабочей с.-д.
партии» 3.
Слова об отделении пролетариата от крестьянства
нужно понимать в том «смысле, что образовалась
самостоятельная пролетарская партия, действующая под
знаменем научного социализма. Такое отделение создало
предпосылки для объединения рабочего класса с
крестьянством под руководством пролетариата в целях
общей борьбы против помещиков и капиталистов.
Эти положения Ленина, дающие замечательно ясную
концепцию общественного развития в России и его
основных тенденций, помогают понять и неизбежную
ограниченность социализма Чернышевского. Он — деятель
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. XV, стр. 144.
2 Там же, стр. 144—145.
3 Там же, стр. 145.
237
той эпохи, когда социализм и демократия были ещё
нераздельны. Отсюда и утопический характер его
социалистических взглядов.
Изучение западноевропейских социальных
отношений дало Чернышевскому возможность увидеть общую
закономерность, общее направление исторического
развития и понять 'некоторые общие экономические
принципы, управляющие этим развитием. Он сравнивал — и
не мог не сравнивать — социальные отношения,
развивающиеся на капиталистической почве, с социальными
отношениями в основной области русской экономики —
в земледелии. Изучение порядков Запада не имело для
русского мыслителя самодовлеющего
абстрактно-научного, интереса. Всю свою жизнь Чернышевский —
великий патриот своего народа — посвятил родине, которую
он хотел видеть воспрянувшей из её тяжёлого
состояния к новой, счастливой жизни. Поэтому и его мысль
постоянно переносилась от опыта западноевропейских
стран к русскому опыту и наоборот.
Он видел, что на Западе тяжёлым и противоречивым
путём, губительным для трудящегося населения, идёт
дело к уничтожению «трёхчленного» распределения
продуктов (капитал, земля, труд), к сосредоточению
результатов труда в одних руках — тех, кто трудится. И мысль
Чернышевского ставит вместо этого положения другое,
кажущееся на фоне разорения и пролетаризации «масс
на Западе идеалом, ибо всё историческое развитие ведёт
к совпадению труда с собственностью, к полному
соединению «качеств собственника и работника в одном и том
же лице». Таким идеалом в смысле сочетания труда и
собственности Чернышевский считал положение
поселянина-собственника. Иначе говоря, Чернышевский брал
тот материал, который давала ему сама русская
действительность. Он сам пишет об этом:
«Фантазия—способность очень слабая, она не в силах отдаляться от
действительности. Она не в силах создать для своих картин
ни одного элемента, кроме даваемых ей
действительностью. В действительности по вопросу о пользовании
продуктом труда высший элемент, знакомый нашему
воображению, — положение поселянина-собственника.
Все теории коренных улучшений человеческого быта
238
построены на этом понятии. Со временем, конечно, будет
представлять действительность данные для идеалов,
более совершенных; но теперь никто не в силах
отчётливым образом описать для других или хотя бы
представить самому себе иное общественное устройство,
которое имело бы своим основанием идеал более
высокий» *. А суть этого идеала в простой истине: организация
такого быта, в котором «каждый человек мог бы
работать действительно в свою пользу» 2.
Говоря так, сам Чернышевский не создавал, как
глубоко эти слова характеризуют его собственные усилия
и тот уровень в развитии социалистических учений,
достигнуть которого ему было дано историей.
Так мысль Чернышевского пришла к общине.
Чернышевский видел, что «самобытное действие
экономических принципов» ведёт современное общество к
восстановлению на новой основе коллективных форм
жизни. Такую форму он нашёл в русской
действительности — в пережитках уравнительного общинного
пользования землёй. Поэтому в его социалистической
теории община занимает важнейшее место, точно так же,,
как в романе «Что делать?» социалистические артели,
организуемые героиней романа Верой Павловной, есть,
собственно, прикрашенная копия с обычных трудовых
артелей, каких на Руси было немало.
Чернышевский не понимал, что положение
поселянина-собственника, выдвигаемое им в качестве идеала,
рождает тот самый капитализм и ту самую «язву проле-
тариатствз», которые он отрицал. Он не смог понять
социальную природу крестьянства, понять и то, что только
капитализм создаёт объективные предпосылки для
социализма, а сними и тот класс, который в силу свбей
социальной сущности способен совершить исторический переворот.
И он, конечно, не мог ещё дойти до мысли, что именно
пролетариат его родной страны станет силой, которая
сломает без остатка крепостнические отношения и
осуществит все его социалистические чаяния.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом 1„
стр. 571.
2 Там же.
239
Таким образом, социализм Чернышевского, в силу
объективных обстоятельств, не смог выйти за пределы
утопической системы.
Стремление создать научную форму социализма,
характерное для теории Чернышевского и связанное с
рядом действительно плодотворных и гениальных мыслей,
осталось лишь величественным памятником могучей
силы его ума. Никому, даже сверхгениальному
мыслителю, не дано перешагнуть границы*своей исторической
эпохи. Великий представитель русской общественной
мысли XIX века также не избежал этой участи, и
поэтому утопический характер его социализма не умаляет
значения Чернышевского как мыслителя. То, что он
сделал, высоко поднимает его славу, и не только его славу,
но и славу народа, давшего такого мыслителя.
Выдвигая крестьянскую общину как сохранившуюся
форму уравнительного землевладения, Чернышевский
далёк был от того, чтобы отождествлять её с
социализмом. Социализм или коммунизм в его представлении
рисуется как высшая по своему развитию форма общества,
где труд «из тяжёлой необходимости обратится в
лёгкое и приятное удовлетворение физиологической
потребности» К Вообще, у Чернышевского не было ясного
представления об устройстве будущего общества. Мы
находим у него ряд высказываний, имеющих огромный
интерес, но всё же многое в них остаётся неясным.
Прежде всего, Чернышевский трезво говорит о
социализме как о сравнительно далёкой перспективе. Его
представления ничего общего не имеют с приписываемыми
ему некоторыми его исследователями взглядами, что
крестьянская община есть уже социализм и что переход
от неё к социалистическому устройству лёгок и прост.
Он понимает социализм как огромный скачок в развитии
общества, резко изменяющий существующее положение.
В «Дополнениях к Миллю» он пишет:
«Но мы не думаем, чтобы и самый социализм скоро
приобрёл господство в экономической жизни. Мы видим
в истории, что очень долгого времени требовало
порядочное осуществление перемен, совершенно ничтожных
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 449.
240
перед этою. Посмотрите, например, сколько десятков лет
тянулась в Англии и тянется теперь в других странах
борьба между протекционизмом и свободною торговлею.
А что такое эта перемена перед изменением, какое
соединено с социализмом? — не больше как поправка
одной очевидной опечатки перед полною переработкою
всей книги, устаревшей по своему содержанию» К
Переход к социализму Чернышевский рассматривает
как отдалённую перспективу главным образом потому,
что связывает его с необходимостью внедрения в жизнь и
быт высокой техники. В своём романе «Что делать?»
он так описывает жизнь людей в будущем обществе:
«Почти всё делают за них машины, — и жнут, и
вяжут снопы, и отвозят их, — люди почти только ходят,
ездят, управляют машинами» 2.
Он нисколько не идеализирует первобытный,
примитивный коллективизм. Он знает, что без развития
промышленности нельзя поднять производительность труда,
а без высокой производительности социализм — только
красивая мечта.
«С одной стороны, — пишет он, — труд будет
становиться всё производительнее и производительнее, с
другой стороны, всё меньшая и меньшая доля его будет
тратиться на производство предметов бесполезных.
Вследствие дружного действия обоих этих изменений,
люди придут когда-нибудь к уравновешению средств
удовлетворения со своими потребностями» 3.
■ Главное для него — то, что при социализме труд
перестаёт быть подневольным, производители сами
становятся хозяевами своих производительных сил и труд
достигает такого уровня, когда он делается
физиологической потребностью. Исчезает старое, уродующее
людей разделение труда. И в будущем разделение труда
сохранится. Но чем выше уровень производства, тем легче
работнику освоить самые разнообразные формы
деятельности. Развитый принцип разделения труда, гово-
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом II,
стр. 546. Подчёркнуто мной. — М. Р.
2 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. XI, 1939,
стр. 278.
3 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 449.
16 М. Розенталь
241
рит Чернышевский, «должен выводить человека из
монотонности одного занятия в живую смену разнообразных
занятий» 1.
Трудность и отдалённость перспективы перехода к
высшему устройству общества, к социализму, Чернышевский
связывает не только с необходимостью высокоразвитой
машинной техники, но и с тем, что люди не легко
переходят к новому, что в сознании людей упорно сохраняется
старый взгляд на вещи.
В «Дополнениях к Миллю» мы находим интересные
соображения по этому поводу. Чернышевский отличает
социализм от коммунизма, считая коммунизм более
высокой формой новой общественной организации.
Он пишет: «Нравы, обычаи, понятия, нужные для
коммунистического быта, чрезвычайно далеки от
понятий, обычаев, нравов нынешних людей, и при первых же
попытках устроить свою жизнь по своим
коммунистическим тенденциям люди находят, что эти тенденции,
быстро увлёкшие их, нимало для них не пригодны» 2.
В дальнейшем своём изложении этого вопроса
Чернышевский прибегает к излюбленной им параболической
форме. Смысл параболы заключается в том, что
социализм, как ступень развития будущего общества,
непосредственно следующая за старым общественным строем,
более понятен и доступен людям, воспитанным условиями
жизни старого общества. Если социализм требует
существенного изменения понятий людей, то тем более
высокие требования предъявляет коммунистическое
общество. Жизнь в условиях социализма подготовляет людей
к восприятию этих высоких принципов
коммунистического строя.
Иначе говоря, Чернышевский понимал, что социализм
и коммунизм являются не только революцией в
экономическом устройстве общества, но и грандиозным
переворотом в умах, в сознании людей, в их нравах и обычаях.
Эта сторона его социалистических воззрений
представляет для нас особый интерес в связи с той борьбой за
* Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VII, стр. 185.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом II»
стр. 546.
242
коммунистическое воспитание масс, против пережитков-
капитализма в сознании людей, которую ведёт советское
общество. Взгляды Чернышевского свидетельствуют а
трезвости и реалистичности его подхода к проблемам
будущего общества, тогда как старые утописты, например,
полагали, что социалистические реформаторы могут
просто убедить людей стать социалистами.
В тех же «Дополнениях к Миллю» Чернышевский
пишет: «Коммунизм, по справедливому замечанию
Милля, берёт за основание общественного устройства
идеал более высокий, чем каковы принципы социализма.
По этому самому эпоха коммунистических форм жизни
вероятно принадлежит будущему ещё гораздо более
отдалённому, чем те, быть может также очень далёкие
времена, когда сделается возможным полное
осуществление социализма» !.
В чём же конкретно состоит это отличие с точки
зрения форм общественного устройства, основных
принципов, господствующих при социализме и при коммунизме?
Судя по соответствующим отрывкам, приводимым им из
Милля, а также по некоторым его собственным
высказываниям, основное различие -между этими двумя
формами будущего устройства — социализмом и
коммунизмом — Чернышевский видел -в том, что при социализме
обобществлены лишь орудия производства и земля; люди
получают соответственно своим способностям; при
коммунистическом устройстве обобществлено и распределение,
продукты разделяются по потребностям.
Вот какие высказывания Милля по этому поводу
приводит Чернышевский: по коммунистической теории «не
только орудия производства, земля и капитал
составляют общую собственность ассоциации, но продукт
разделяется между членами и труд назначается для них с
соблюдением всевозможного равенства... Системы,
говорящие, что вознаграждение должно быть соразмерно
труду, уже различны от строгой теории коммунизма» 2;
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом II,
стр. 545.
2 И. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом I,
стр. 423.
243 16»
«под социализмом понимаются и такие системы,
которые не требуют коммунизма, не требуют совершенного
отменения частной собственности, а требуют только,
чтобы земля и орудия производства были собственностью
не отдельных лиц, а товариществ, или ассоциаций, или
правительства» *. Луи Блан «предлагает равенство
распределения только как переход к принципу ещё высшей
справедливости, требующему, чтобы каждый работал
по своим способностям, а получал по своим
потребностям» 2.
К представителям коммунистической теории Милль
относит Оуэна, к сторонникам социализма —
Сен-Симона и Фурье.
Чернышевский считает, что будущее общество будет
прогрессировать от низших ступеней к высшим, более
совершенным, а именно: от общинного владения землёй
к общинному совместному производству и затем к
общинному потреблению, к обобществлению быта.
Это движение определяет, таким образом,
восходящую линию развития общественных отношений. Само
по себе общинное владение для Чернышевского не имеет
самодовлеющего значения. Общинное владение,
заявляет он, имеет то значение, что даёт возможность в
будущем .подняться на следующую ступень, перейти к
коллективному производству; «...не можем сказать, чтобы
это соображение не оказывало сильного влияния на
нашу приверженность к общинному владению»3.
По поводу примера совместной обработки земли
уральскими казаками Чернышевский замечает:
«Если уральцы доживут в нынешнем своём устройстве
до того времени, когда введены будут в хлебопашество
машины, подобные по силе своего действия ткацким
машинам... то... будут тогда очень рады, что сохранилось
у них устройство, допускающее употребление таких
машин, требующих хозяйства в огромных размерах,
на сотнях десятин... Успехи механики и технологии
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. II, полутом I,
стр. 415.
2 Там же.
3 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 95.
244
несомненно доказывают, что такое время прий-
дёт» !.
Хотя Чернышевский понимал, что будущее устройство
не может сразу победить, он вместе с тем имел смутное
понятие о том, какие принципы распределения могут и
будут господствовать на той или иной ступени развития
коммунизма и почему именно такие, а не иные
принципы. Выше мы привели его высказывания, дающие
основание полагать, что великий русский социалист понимал
необходимость такой стадии нового устройства, когда
распределение не будет ещё обобществлено и люди будут
получать соответственно своему труду. Но вот в статье о
сен-симонистах он резко обрушивается на их принцип,
согласно которому каждый получает по своим
способностям, а «каждая способность по своим делам». К критике
этого принципа он подходит с отвлечённой, надисториче-
ской точки зрения разумного и необходимого
удовлетворения человеческих потребностей.
Доказывая «неудовлетворительность» формулы
«каждому по его делам», он пишет о сен-симонистах:
«Право человека пользоваться житейскими
удобствами они основывали только на его способностях,
забывая, что человек имеет уже известные права просто как
человек, независимо от того, умён он или глуп; — на
обширности результатов его деятельности, забывая о том,
что у человека с крепкими и с слабыми мускулами
желудок одинаково требует пищи. «Каждому по его
способности»: если — так, Ньютон должен получить сотни
(миллионов, — на что ему они? ему довольно простого
благосостояния; для него и для других людей было бы
не выгодно, если бы его обратить в Ротшильда, да он
и не сумел бы справиться с ротшильдовскими делами; но
учитель арифметики в приходской школе, человек
бедных дарований, едва сам выучившийся тройному
правилу, должен быть кищим, потому что он человек очень
ограниченного ума. Л что же будет с большинством
людей всякого сословия, в которых не обнаруживается
способности ни к чему кроме механического исполнения
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, т. I, 1928,
стр. 200—201.
245
рутины, у которых совершенно нет никаких умственных
прав? Но мало того, что каждому даётся по его
способности, — сама способность измеряется делами: что же
тогда будет с людьми поражёнными параличем, или
другими хроническими болезнями, или увечными? — они не
имеют никакого права на самое сохранение жизни» К
Принципу сен-еимонистов Чернышевский
противопоставляет свой принцип.
«Если общество располагает такими средствами, что
за достаточный удовлетворением всех законных
потребностей каждого человека остаётся у «его излишек, пусть
оно распределяет этот излишек на каком ему "угодно
основании: раздаёт ли его по способностям, или по
результатам деятельности, или, может быть, по другим
расчётам, более выгодным для общественного
благосостояния; но прежде всего каждый человек имеет право
на удовлетворение своих человеческих потребностей;
общество только потому и существует, что
предполагается надобность его для обеспечения каждому из его
членов полнейшего удовлетворения человеческих нужд» 2.
Из этих* выписок мбГ видим, что Чернышевский
идеалом считает такое устройство общества, при котором
люди будут получать по потребностям. Он верно
критикует недостаточность принципа распределения по
способностям. Но критикует он его, повторяем, с
отвлечённой точки зрения более справедливого принципа, не
видя, что на известной ступени будущего общественного
устройства сами экономические условия необходимо
выдвигают принцип распределения по способностям как
господствующий принцип распределения. Вот этого
понимания связи между принципом распределения и
определённым историческим уровнем производительных сил
общества мы не видим у Чернышевского. Впрочем, это
и естественно: иначе Чернышевский был бы марксистом,
представителем научного, а не утопического социализма.
Только с точки зрения научного социализма и
исторического материализма можно правильно решить этот вопрос.
Чернышевский неправильно с нашей точки зрения —
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VI, стр. 138.
5 Там же.
246
с точки зрения научного социализма — трактует и
принцип распределения по потребностям. Он понимает такое
распределение как удовлетворение насущных
потребностей человека, дающее людям полную возможность не
знать никакой нужды. Уровень материальной жизни при
таком положении абсолютно несравним с прежним
уровнем жизни. Картины будущего общества, данные в
романе «.Что делать?», свидетельствуют о том, как высоко
оценивал Чернышевский материальные и духовные
возможности коммунистического строя.
Вместе с тем Чернышевский полагал, что принцип
распределения по потребностям дополняется и
принципом «расчёта», т. е. дополнительным распределением
благ «по способностям». Это видно из последней
выписки, приведённой нами. Это видно также из его
романа «Что делать?», где изображается уже вполне
сложившееся и сформировавшееся общество будущего:
«...кому угодно, тот имеет лучше, какой угодно (стол,
обед. —М. Р.), но тогда особый расчёт; а кто не требует
себе особенного против того, что делается для всех, с тем
нет никакого расчёта. И всё так: то, что могут по
средствам своей компании все, за то нет расчётов; за каждую
особую вещь или прихоть — расчёт» 1.
Ясно, что в своих взглядах на'коммунизм Чернышез-
ский не мог ещё вполне отрешиться от порядков,
существующих в старом мире. С точки зрения научного,
марксистского, социализма при коммунизме не будет
никакого «расчёта» в смысле распределения по способностям
и какой-то дополнительной оплаты. Каждый будет
работать в меру своих способностей и получать по
потребностям. Не может быть никакого «расчёта», ибо будет
изобилие предметов потребления и каждый станет
получать в меру своих потребностей. Коренной основой
такого порядка вещей явится высочайший уровень произ-'
водительных сил общества.
Большой интерес представляет вопрос о том, как
Чернышевский представлял себе форму организации
хозяйства и сотрудничества людей в будущем обществе.
1 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. XI, 1939,
стр. 279.
247
К сожалению, мы не находим у него ясных
высказываний на этот счёт. В своей отатье «Капитал и труд» он
подробно излагает свой план организации товариществ
производителей — товариществ, очень напоминающих
ассоциации западноевропейских социалистов-утопистов.
Это промышленно-земледельческие товарищества.
Каждая ассоциация состоит из 1 500—2 000 человек обоего
пола. Участие в товариществе исключительно
добровольное.
Каждое товарищество снимает у государства
здание, пригодное для своих целей. Квартиры устроены со
всеми удобствами. При здании находятся школа, зала
для театра, концертов и вечеров, библиотека, больница.
Высшим органом товарищества является
административный Совет, «без согласия которого не делается
в' товариществе ничего важного»1. Вырабатывается
устав, совершенствующийся из года в год, по мере
накопления опыта; «товарищество существует для
возможно большего удобства и благосостояния своих
членов», «сущность его состоит в устройстве, по которому
каждый работник был бы свободным человеком и
трудился в свою пользу, а не в пользу какого-нибудь
хозяина» 2.
Члены товарищества получают определённую плату.
За покрытием всех общественных расходов
товарищества остающаяся сумма распределяется среди его
членов.
Таков у Чернышевского план организации
товариществ. Ясно, что этот план и его реализация есть лишь
первый шаг >в осуществлении нового устройства
общества. В высокоразвитом коммунистическом обществе,
как мы уже указали, обобществляется, по
Чернышевскому, не только производство, но и потребление, весь
быт людей.
Неясно, каково на взгляд Чернышевскоао
взаимоотношение между коммунистическими ассоциациями
людей: организованы ли они в единую, охватывающую
все ассоциации страны и даже мира организацию с еди-
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. VI, стр. 47.
* Там же, стр. 48.
248
ным планом, с единым учётом производительных сил »
потребностей, или они существуют самостоятельно.
Нет никаких оснований полагать, что
Чернышевский — как это ему приписывают некоторые его
исследователи — представлял себе общественную
организацию будущего так, как представляет его научный
социализм, или почти так, как научный социализм, а именно,,
что общество будет организовано в интернациональном
масштабе, с единым планом, учётом и т. д. Скорее всего,
если судить по его собственным высказываниям, он в этом-
вопросе разделял точку зрения западноевропейского
утопического социализма (Фурье и Оуэна), считая, что
будущее принадлежит организованным на
коммунистический лад ассоциациям и товариществам.
Несомненно, как мы это подробно изложили в
последней части предыдущей главы, одно: Чернышевский
твёрдо придерживался того убеждения, что до тех порк
пока имеется несоответствие между уровнем
производства и потребностями людей, должно существовать
государство, притом государство, управляемое самим
народом и имеющее своей задачей осуществление нового
общественного устройства жизни людей. Это государство
исчезнет тогда, когда выполнит свою задачу.
Чернышевский не питал, повторяем, никаких иллюзий насчёт
того, что изменение общественного устройства хоть
сколько-нибудь возможно при сохранении старого
государства, угнетающего трудящихся.
Яркие картины труда и быта в будущем обществе
Чернышевский рисует в романе «Что делать?», в
знаменитых снах Веры Павловны. Люди живут яркой,
полнокровной, счастливой жизнью. Их жизнь с точки
зрения нынешних времён — сказка. Но в этой сказочной
обстановке нет ничего невозможного, утопического,
выдуманного. Чернышевский говорит о будущем, исходя из
возможностей настоящего. В далёком будущем, с его
точки зрения, нет для людей ничего невозможного:
целые пустыни они смогут превратить в пахотную землю,
на горах и скалах будут возделываться богатейшие
сады. Люди построят невиданные по красоте и удобству
дворцы; обстановка в дворцах будет сделана из лёгкого
и красивого материала — алюминия.
249
Основа жизни — труд, утерявший все тяжёлые и
гибельные для человека свойства труда в старом
обществе. Люди разумно отдыхают и веселятся. Богатая
и разносторонняя духовная жизнь человека дополняет
его трудовую деятельность. Люди свободны: «где нет
свободы, там нет счастья», — говорит сказочная Царица,
показывающая Вере Павловне картины будущей жизни.
Она говорит о будущем:
«Оно светло, оно прекрасно. Говори же всем: вот что
в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его,
стремитесь к нему, работайте для него, приближайте
его....» 1
Чернышевский мечтал о «новой России», которая
станет на путь строительства такой жизни, и твёрдо верил,
что это сбудется. Каких-нибудь тридцать — сорок лет
отделяют мечту Чернышевского от того времени, когда
русские рабочие и крестьяне начали борьбу за
строительство социализма. Провидение великого русского
социалиста сбылось, но сбылось оно иными путями.
Борясь за освобождение русских крестьян от
крепостнического ига, Чернышевский думал, что
действительное освобождение крестьян расчистит почву для
социализма. Однако борьба русских революционеров во
главе с Чернышевским имела объективно другой
характер — это была борьба за революционное свержение
крепостнических порядков и расчистку почвы для
развития капитализма. Великий русский революционер полагал,
что Россия сможет миновать «средние», промежуточные
моменты в своём развитии, т. е. не стать на
капиталистический путь. Теоретически Чернышевский был совершенно
прав, считая, что каждой стране не обязательно проходить
все «логические ступени» развития, пройденные другими
странами, что особо благоприятные условия могут
сократить исторический путь данной страны. Но как раз
этих благоприятных условий «е было в XIX веке, и, чем
успешнее развивалась бы борьба за революционное
освобождение крестьян, тем быстрее происходил бы
процесс превращения России в капиталистическую
1 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. XI, 1939,
стр. 283.
250
страну. Социализм Чернышевского был нераздельно
связан с крестьянским демократизмом.
Социалистические воззрения русского мыслителя не
имели в тех условиях непосредственного практического
значения; они лишь раскрывали широкую перспективу
развития общества, давали идеал будущего.
Непосредственное же и острое практическое
значение имели его революционно-демократические взгляды,
его последовательная и непримиримая борьба за
свержение крепостнического строя, за освобождение
крестьян и революционный путь развития России.
Чернышевский знал, что главный враг России —
крепостничество, царское самодержавие, и в своих произведениях он
последовательно проводил идею крестьянской революции.
Он доказывал, что земля должна принадлежать
крестьянам и что помещики не имеют права на эту землю.
Есть один путь освобождения — путь вооружённой
борьбы, восстания, учил Чернышевский. Он призывал
крестьян готовиться к этому моменту, накапливать силы,
ждать сигнала.
Борьба Чернышевского >в период реформы и после
неё имела чёткое направление — это была борьба за
переход политической власти к народу. Чернышевский
лучше, чем кто-либо, знал, что до тех пор, пока
политическая власть находится в руках самодержавия, «е
может быть и речи о свободе народа. Он понимал, что
государство — могущественное орудие в руках
господствующего класса, и не возлагал никаких надежд на
государственный аппарат, находящийся в распоряжении
крепостников.
В государственной власти Чернышевский усматривал
политическую силу, без которой немыслимо обойтись в
борьбе за новый строй жизни. Ещё в юношеских
дневниках своих он однажды заметил: «Если бы мне теперь
власть в руки, тотчас провозгласил бы освобождение
крестьян...» 1 Ясно, что Чернышевский имел в виду не
всякое государство, а демократическое государство,
выступающее в качестве выразителя народных интересов.
1 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. I, 1939,
стр. 297.
251
Эта великая революционно-демократическая линия в
последующей истории русского освободительного
движения всё больше и больше развивалась и углублялась.
Освободительное движение, связанное в 60-х годах с
именем Чернышевского, в 1905 году вспыхнуло с
новой силой, а в феврале 1917 года полностью победило.
Не либеральная, «е трусливо примиренческая, а боевая,
революционно-демо1фатическая линия победила под
руководством рабочего класса в народном движении
России. Среди причин, обусловивших победу именно этой,
а не другой линии, мы справедливо должны отвести
почётное место деятельности Чернышевского.
«Вышло так, — писал Ленин, — что представители
сознательно враждебной либерализму демократической
тенденции в реформе 1861 года, казавшиеся тогда
(и долгое время спустя) беспочвенными одиночками,
оказались на деле неизмеримо более «почвенными», —
оказались тогда, когда созрели противоречия, бывшие в
1861 году в состоянии почти зародышевом. Участники
реформы 1861 года, смотревшие на нее с реформистской
точки зрения, оказались более «почвенны», чем
либеральные реформисты. История «навсегда сохранит память
о первых, как о передовых людях эпохи, — о вторых,
как о людях половинчатых, бесхарактерных,
бессильных перед силами старого и отжившего» 1.
Русские рабочие и крестьяне не только продолжили
и привели к победе то освободительное, революционно-
демократическое движение, во главе которого в 60-х
годах стоял Чернышевский. Они пошли дальше, пошли по
социалистическому пути и осуществили идеалы,
которые для великого русского революционера и социалиста
были дороже всего на свете. Эти идеалы у него ещё не
могли быть выражены в научной форме. Русские
марксисты, ленинцы, выступившие под знаменем научного
социализма, указали рабочим и крестьянам России путь
к победе.
1 В. И, Ленин, Сочинения, т. XV, стр. 98.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ЭТИКА «НОВЫХ ЛЮДЕЙ»
ИМЕНЕМ Чернышевского связана определённая
этическая теория. Всесторонне обосновывая свои взгляды,
Чернышевский не мог пройти мимо такого важного
раздела философии, как этика. Используя этические учения
прошлого, особенно французских материалистов,
Чернышевский разработал свою оригинальную теорию,
ставшую известной под названием «теории разумного
эгоизма».
В философских принципах построения своей
этической теории Чернышевский не преодолел
антропологического подхода к вопросам общественной морали. Но тем
не менее великий мыслитель разработал глубоко
революционный по своему содержанию взгляд на человека и
правила морального поведения. Его этическая теория, так
же как и все его теоретические взгляды, подчинена
целиком задачам революционной борьбы.
Чернышевский не только теоретически разрабатывал
своё учение о нравственности. В романе «Что делать?»
Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна живут по
правилам, диктуемым этой теорией. .
Учение о нравственности, как и всю философию,
Чернышевский стремится поставить на твёрдую почву
науки. Он отмечает, что эволюция этических учений в
253
последнее время идёт именно в этом направлении. «Из
«мыслителей, занимающихся нравственными науками,
все передовые люди стали разрабатывать их при помощи
точных приёмов, подобных тем, по каким
разрабатываются естественные науюг» *.
Какова же, спрашивает Чернышевский, главная
естественная оонова всякой морали? Ответ, который он даёт,
гласит: поведение человека целиком зависит от
объективных обстоятельств. Человек есть то, что складывается
и формируется в нём под влиянием объективных
обстоятельств. Вопрос о человеке и его моральных качествах
Чернышевский обосновывает принципами
антропологического материализма. Он исходит из понятия «человек
вообще» и рассматривает качества, развиваемые в
человеке объективными обстоятельствами, с точки зрения их
соответствия или несоответствия «человеческой натуре».
Основные элементы теории морали — понятия
приятного и неприятного, добра и зла. Есть люди, творящие
добро и зло, доставляющие другим людям приятное и
неприятное. Откуда такая разность в поведении людей?
«Человеческой натуры, — отвечает Чернышевский, —
нельзя тут ни бранить за одно, ни хвалить за другое; всё
зависит от обстоятельств, отношений [учреждений]»2.
Иван добр, а Пётр зол, но это ещё ничего не говорит
о человеке вообще, так же как то обстоятельство, что
Иван — плотник, а Пётр — кузнец, говорит лишь о том,
что делают эти люди, но не характеризует человеческую
природу вообще.
Раз человек и его этические принципы зависят
целиком от обстоятельств, то из этого, естественно, следовал
у Чернышевского вывод, что только благоприятные
условия способны нормально воздействовать на человека и
развивать в нём качества настоящего человека.
Следовательно, если общественные условия не благоприятны
для человека, они должны быть изменены.
«Для нас теперь ясно, что всё зависит от
общественных привычек и от обстоятельств, т. е. в окончательном
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 80.
2 Там же, стр. 86.
254
результате всё зависит исключительно от обстоятельств,
потому что и общественные привычки произошли в свою
очередь также из обстоятельств... Беда требует помощи
лицу через устранение обстоятельств более сильных,
нежели его валя» *.
Таково первое основание этики Чернышевского.
Вторым основанием служит его воззрение на действия
человека, как на действия, всегда имеющие своим
побуждением личную выгоду. В основе поведения людей, говорит
Чернышевский, лежит точка зрения расчёта. Человек
прежде всего руководствуется соображениями о своей
личной -выгоде, об удовлетворении своих потребностей,
о пользе для себя. Всякий человек, рассуждая о чём-
либо и действуя практически, не может отвлечься от
вопроса: а сообразно ли это с моими интересами, с моими
влечениями?
Чернышевский так формулирует этот свой тезис:
«При внимательном исследовании побуждений,
руководящих людьми, оказывается, что все дела, хорошие и
дурные, благородные и низкие, геройские и малодушные,
происходят во всех людях из одного источника: человек
поступает так, как приятнее ему поступать, руководится
расчётом, велящим отказываться от меньшей выгоды
или меньшего удовольствия для получения большей
выгоды, большего удовольствия» 2.
Чернышевский на ряде примеров доказывает
истинность своего понимания личного расчёта как основного
стимула человеческого поведения. 'Может показаться,
рассуждает он, что такому пониманию противоречит
наличие многочисленных фактов бескорыстных,
возвышенных поступков, не связанных с точкой зрения личной
выгоды. Но это не так. Самый бескорыстный поступок на
самом деле имеет в виду собственную пользу, личный
интерес.
«Если муж и жена жили между собою хорошо, —
пишет Чернышевский, — жена совершенно искренно и очень
глубоко печалится о смерти мужа, но только вслушайтесь
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, 1934, стр. 507.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 107.
255
в слова, которьши выражается её печаль: «на кого ты
меня покинул? что я буду без тебя делать? Без тебя мне
тошно жить на свете!» Подчеркните эти слова «меня,
я, мне»: в них смысл жалобы, в них основа печали.
Возьмём чувство ещё гораздо высшее, чистейшее, чем самая
высокая супружеская любовь: чувство матери к ребёнку.
Её плач о смерти точно таков же: «Ангел мой! Как я
тебя любила! Как я любовалась на тебя, ухаживала за
тобою! Скольких страданий, скольких бессонных ночей
ты стоил мне! Погибла в тебе моя надежда, отнята у
меня всякая радость!» И тут опять всё то же: «я, моё, у
меня». Столь же легко открывается эгоистическая
основа в самой искренней и нежной дружбе. Немногим
затруднительнее те случаи, в которых человек приносит
жертву для любимого предмета: хотя бы он жертвовал
для него самой жизнью, всё-таки основанием
пожертвования служит личный расчёт или страстный порыв
эгоизма. О большей части случаев так «называемого
самопожертвования не стоит говорить как о
самопожертвовании: им неприлично это имя. Жители Сагунта
перерезались, чтобы не отдаться живыми в руки Аннибала,—
геройство, достойное удивления, но совершенно
одобряемое эгоистическим расчётом: они привыкли жить
свободными гражданами, не терпеть никаких обид, уважать
себя и видеть уважение от других; карфагенский
полководец продал бы их в рабство, их жизнь была бы
рядом несноснейших мучений; они поступили в том же
роде, как делает человек, вырывающий у себя больной
зуб; они предпочли одну минуту страшной смертельной
муки нескончаемым годам мучений»1.
Чернышевскому остаётся разрешить ещё один
важный и острый для его этической теории вопрос: как
объяснить тот факт, что в разные исторические эпохи, у
разных сословий и классов одного общества существуют
разные понятия о морали? Если основа человеческого
поведения — в эгоистическом расчёте, то не есть ли это
разноречие в моральных правилах естественное и
неустранимое следствие?
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 105.
256
Чернышевский устраняет это кажущееся, на его
взгляд, противоречие, которое может расшатать устои
его этической теории; делает он это, анализируя понятие
добра. Добро есть то, говорит он, что приносит пользу.
Добро связано с пользой неразрывно. Следовательно,
критерием добра является полезность данного поступка;
польза составляет «истинную натуру» добра. Разное
понимание добра в различные исторические эпохи или даже
разными людьми одного и того же общества есть
результат заблуждения, неправильного понимания
истинной природы добра. Орды Чингисхана покорили целый
ряд народов, исходя из того, что монголам это принесёт
много добра. Но они глубоко заблуждались, ибо никогда
ещё приобретение добра путём причинения зла другим
не дало в конечном счёте положительных результатов.
Разве монголы в конце концов не проиграли? Истинное
понятие добра означает, что добро можно принести себе,
своему народу, только понимая свою связь с
общечеловеческим интересом: «общечеловеческий интерес стоит
выше выгод отдельной нации, общий интерес целой
нации стоит выше выгод отдельного сословия, интерес
многочисленного сословия выше выгод
малочисленного» !.
В понятии общечеловеческого интереса, под которым
он подразумевает интерес народа, и состоит у
Чернышевского проблема нравственной философии. Потому и
существует разноголосица в понимании добра и зла, что целые
народы и сословия отклоняются от истинного знания этих
понятий. Добро есть польза. «Только при этом понятии
о нём мы в состоянии разрешить все затруднения,
возникающие из разноречия разных эпох и цивилизаций,
разных сословий и народов о том, что добро, что зло. Наука
говорит о народе, а не об отдельных индивидуумах, о
человеке, а не о французе или англичанине, не о купце
или бюрократе. Только то, что составляет натуру
человека, признаётся в науке за истину; только то, что
полезно для человека вообще, признаётся за истинное
добро; всякое уклонение понятий известного народа или
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 108.
17 М. Розенталь
257
сословия от этой йормы составляет ошибку, галлюцина*
цию, которая может наделать много вреда другим
людям, но больше всех наделает вреда тому народу, тому
сословию, которое подверглось ей, заняв по своей или
чужой вине такое положение среди других народов, среди
других сословий, что стало казаться выгодным ему то,
что вредно для человека вообще» К
Таким образом, и понятие эгоистического расчёта,
личной выгоды имеет у Чернышевского смысл лишь
постольку, поскольку в него вкладывается то же
содержание, что в истинное понятие добра, — добро есть польза.
Эгоистический расчёт требует таких поступков, которые
не шли бы в разрез с общечеловеческими интересами и
интересами нации, народа. Расчётлив лишь тот человек,
который действует так, а не иначе. Человек,
действующий во вред другим, — «просто нерасчётливый мот,
тратящий тысячу рублей на покупку грошовой вещи»2.
«Расчётливы только добрые поступки; рассудителен
только тот, кто добр, и ровно настолько, насколько
добр» 3. Это и есть разумный эгоизм.
Истинным добром, заключает Чернышевский, может
быть лишь то добро, которое производится в силу
естественных качеств человека; если человек, имеющий
богатство, делает добро, то оно ещё условно — он завтра
»может потерять своё богатство и перестать делать добро.
Если же он делает добро в силу своих качеств, то он не
прекратит делать его, т. е. приносить пользу людям, —
это не в его власти. Поэтому «действительным
источником совершенно прочной пользы для людей от действий
других людей остаются только те полезные качества,
которые лежат в самом человеческом организме; потому
собственно этим качествам и усвоено название добрых,
потому и слово «добрый» настоящим образом прилагается
только к человеку» 4.
Нравственная философия Чернышевского, основные
понятия которой мы старались вкратце изложить здесь,
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. ПО.
2 Там же, стр. 113.
3 Там же.
4 Там же, стр. 115.
258
подвергалась нападкам со стороны реакционеров,
надевавших на себя маску противников «эгоизма» и
«индивидуализма», якобы проповедуемых философией
Чернышевского. Роман «Что делать?», в котором «теория
разумного эгоизма» применена к людям, действующим в
обычной житейской обстановке, вызвал бешеную злобу
в лагере поборников крепостничества, не без основания
увидевших революционное остриё «теории разумного
эгоизма».
Действительно, теория Чернышевского имела
революционное значение. Конечно, не трудно увидеть её
антропологический характер, легко доказать непонимание
Чернышевским исторической обусловленности каждой
системы морали и его заблуждение относительно
«человеческой натуры вообще». В этом смысле в этической
теории Чернышевского целиком сказались слабые стороны
антропологизма. Но и в этой своей, на первый взгляд
отвлечённой и надклассовой, теории великий русский
мыслитель является боевым демократом, революционером.
Сквозь отвлечённые, идеалистические рассуждения о
«добре вообще», о «человеческом организме», сквозь
просветительство и утопические взгляды на общественные
отношения и т. п., как сквозь прорванную плотину
под напором большой силы, пробивается живое,
революционное содержание, возвышенная и благородная
мораль борцов за лучшую жизнь трудящегося
человечества.
Во многих работах Чернышевского проводится его
тезис — общественные условия формируют человека.
В замечательной статье по поводу повести Тургенева
«Ася» он подробно разбирает основные черты героя
повести, останавливаясь на его безволии, нерешительности,
мелочности и т. п. Он доказывает, что такие люди — плод
общественных условий: «Нельзя не проникнуться
мелочностью воли тому, кто живёт в обществе, не имеющем
никаких стремлений, кроме мелких житейских
расчётов» К Там, где нет широких общественных интересов, где
люди живут домашней жизнью, мелкими интересами, —
там неизбежны люди безвольные, робкие, не способные
1 Я. Л Чернышевский, Избранные сочинения, 1934, стр. 511.
259
17*
па большие дела. О герое повести «Ася», который
способен лишь на прекраснодушные слова и всегда становится
втупик, когда нужно от слов перейти к делу, он пишет:
«Он не привык понимать ничего великого и
живого, потому что слишком мелка и бездушна была его
жизнь, мелки и бездушны были все отношения и дела,
к которым он привык. Это первое. Второе — он робеет,
он бессильно отступает от всего, на что нужна широкая
решимость и благородный риск, опять-таки потому, что
жизнь приучила его только к бледной мелочности во
всём» К Оттого и существует у таких людей роковое
расхождение между словом и делом: слова красивы, бойки,
сверкают благородным порывом, страстью; дела
нерешительны, непоследовательны, часто позорны. «Пока о деле
нет речи, а надобно только занять праздное время,
наполнить праздную голову или праздное сердце
разговорами и мечтами, герой очень боек; подходит дело к тому,
чтобы прямо и точно выразить свои чувства и
желания, — большая часть героев начинает уже колебаться и
чувствовать неповоротливость в языке» 2.
И Чернышевский ставит коренной вопрос — об
общественном устройстве, о социальном строе, который
давал бы все материальные и духовные средства для
развития человека, для воспитания в нём высших
человеческих качеств. Такая постановка вопроса непосредственно
связана с его революционным демократизмом и
социализмом.
«Без приобретения привычки к самобытному участию
в гражданских делах, без приобретения чувств
гражданина ребёнок мужского пола, вырастая, делается
существом мужского пола средних, а потом пожилых лет, но
мужчиною он не становится, или, по крайней мере, не
становится мужчиною благородного характера. Лучше не
развиваться человеку, нежели развиваться без влияния
мысли об общественных делах, без влияния чувств,
пробуждаемых участием в них. Если из круга моих
наблюдений, из сферы действия, в которой вращаюсь я,
исключены идеи и побуждения, имеющие предметом общую
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, 1934, стр. 509.
2 Там же, стр. 503.
260
пользу, т. е. исключены гражданские мотивы, что
остаётся наблюдать мне? в чём остаётся участвовать мне?
Остаётся хлопотливая сумятица отдельных личностей с
личными узенькими заботами о своём кармане, о своём
брюшке или о своих забавах» К
Вот какова коренная теоретическая основа
нравственных идеалов Чернышевского: человек приобретает
высокие моральные качества лишь тогда, когда он живёт не
своим узеньким мирком, а общественными гражданскими
интересами.
Иначе говоря!
Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан.
А что такое гражданин?
Отечества достойный сын. —
Ах! будет с нас купцов, кадетов,
Мещан, чиновников, дворян,
Довольно даже нам поэтов,
Но нужно, нужно нам граждан!
Вот этим пафосом служения трудящемуся народу,
родине проникнута этическая теория Чернышевского. Её
содержание было революционно: надо дать людям
возможность жить гражданской жизнью, приобрести
«привычки к самобытному участию в гражданских делах»,
открыть дорогу для влияния на человека «мысли об
общественных делах». Если нет этого условия, лучше не
развиваться человеку. Но ещё лучше, и единственно
правильное, это — бороться за такое общество, за такую
жизнь, за такого человека. Такова «истинная натура»
морали* Чернышевского.
Чернышевский прямо заявлял, что в России лишь
немногие освобождены от уродующего человека влияния
общественных условий, когда все силы, вое помыслы
человека обращены на мелочные заботы о существовании.
Освобождение от подневольного, рабского труда — вот
что может возвысить человека, человеческую личность:
«Известно, что из двух людей, одинаково одарённых
от натуры, тот будет иметь более широкий взгляд на
I Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, 1934, стр. 509—
610.
261
жизнь, кто более привык к занятиям, требующим
подобного взгляда; известно, как убийственно действует и на
ум, и на сердце человека такое положение, при котором
все его мысли исключительно прикованы к мелочным
заботам о мелочных делах; как сословие, одни помещики у
нас изъяты от этого погружения исключительно в мелкие
интересы, они одни заняты широкими заботами о
государственных делах...»! '
Легко поэтому понять, что в теории разумного эгоизма
нет ни тени того, что обычно понимается под словом
«эгоизм». Упрекать Чернышевского в проповеди такого
эгоизма, как это делали его
современники-реакционеры, — всё равно, что приписывать ему желание
увековечить крепостничество. На самом деле «разумный
эгоизм» у Чернышевского — это синоним величайшей
самоотверженности, такой самоотверженности, которая
вошла в плоть и кровь человека, в человеческую личность,
неспособную иначе действовать, мыслить, чувствовать,
жить. Пример с жителями Сагунта, приводимый
Чернышевским, может служить хорошей иллюстрацией к
такому пониманию его «эгоизма». Свободные люди не могут
быть рабами. Их свобода, их независимость, их любовь к
своей отчизне есть личное «эгоистическое» чувство: они
предпочитают смерть потере этого чувства.
Лучше всего раскрывается истинное содержание
«теории разумного эгоизма» в поступках и рассуждениях
героев «Что делать?». Чернышевский не случайно
употребляет такие «шокирующие» понятия, как «эгоизм»,
«личная выгода», «расчёт» и т. п. Эти его понятия имеют
важное и глубокое значение. Ясна и их цель. В одном
месте романа Чернышевский говорит о Лопухове —
одном из самых горячих проповедников «теории разумного
эгоизма»: «Лопухов видел вещи в тех самых чертах, в
каких представляются они всей массе рода
человеческого, кроме партизанов прекрасных идей»2. Против
«красноречивых партизанов разных прекрасных идей» и
направлены «грубые» и «прозаические» понятия эгоизма
и личной выгоды.
* И. Г. Чернышевский, Сочинения, т. IV, стр. 94.
2 //. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. XI, 1939,
стр. 69.
262
У партизан прекрасных идей за «возвышенными» и
«идеальными» стремлениями остаётся в девственном виде
вся грубая и жестокая проза действительной жизни
людей. Реальные жизненные интересы человека отдаются
ими в жертву потоку прекраснодушных фраз. Они много
говорят о свободе, но свободой пользуется не народ,
а они сами и их покровители. Они в самых поэтических и
выспренних выражениях говорят о своём отношении к
женщине, они обоготворяют её, поднимают на пьедестал,
но они не замечают рабства женщины в действительной
жизни, её унизительного положения в обществе. Да,
говорит Чернышевский рассуждениями об «эгоизме»,
«расчёте», моя теория груба, прозаична, в ней мало
«возвышенных» и «поэтических» слов, но зато она учит, как
самую жизнь человека сделать истинно возвышенной,
прекрасной, красивой. «Для науки не годится стихотворная
форма» !, — замечает Лопухов. В беседе с Верой
Павловной он со сдержанной силой и страстью говорит:
«Эта теория холодна, но учит человека добывать
тепло. Спичка холодна, стена коробочки, о которую
трётся она, — холодна, дрова — холодны, но от них
огонь, который готовит тёплую пищу человеку и греет его
самого. Эта теория безжалостна, но, следуя ей, люди не
будут жалким предметом праздного сострадания.
Ланцет не должен гнуться — иначе надобно будет жалеть о
пациенте, которому не будет легче от нашего сожаления.
Эта теория прозаична, но она раскрывает истинные
мотивы жизни, а поэзия в правде жизни. Почему Шекспир
величайший поэт? Потому, что в нём больше правды
жизни, меньше обольщения, чем у других поэтов» 2.
В чём же эта прозаическая, но глубокая правда
«теории разумного эгоизма»? В том, что человек не может
отвлечься от своих потребностей, от их удовлетворения.
Чернышевский справедливо считает эту истину
элементарной.
Покуда человек не обеспечен и не имеет
элементарных средств для удовлетворения своих жизненных по-
» Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинении, т. XI, 1939,
стр. 65.
2 Там же, стр. 65—66.
263
требностей, до тех пор будет расцветать грубый
индивидуалистический эгоизм, воплощение которого
Чернышевский рисует в образе Марьи Алексеевны, матери Веры
Павловны. Марья Алексеевна ради счастья своей дочери
готова сделать несчастным хоть весь род человеческий.
Разумный же, расчётливый эгоизм говорит: личное
счастье может быть достигнуто в совокупности со счастьем
всех людей; ты хочешь наслаждаться жизнью, — борись
за то, чтобы все люди могли ею наслаждаться, чтобы
твой поступок был на пользу человечеству, народу,
большинству. Иначе не жди ничего хорошего и для себя.
Высшая мера твоего личного «эгоистического» расчёта —
благо твоего народа и всего трудового человечества.
Вот в чём смысл этой внешне прозаичной и
эгоцентрической, а по содержанию своему глубоко
революционной и гуманистической теории Чернышевского. Недаром
Чернышевский даёт к своему роману «Что делать?»
подзаголовок «Из рассказов о новых людях». Да, это были
новые люди, впервые попавшие на страницы русской
художественной литературы. Это был новый тип чистых,
благородных, решительных, ясных в своих мыслях и
поступках людей, сливших собственные радости и горе
с радостью и горем своего народа и угнетённого
человечества. Эти люди не признавали слова «жертва», потому
что их жизнь была сплошным самопожертвованием во
имя новой жизни. «Жертва = сапоги всмятку, — говорит
Лопухов. — Как приятнее, так и поступаешь» !. А
приятнее всего для меня в жизни — это интересы моего
народа, людей, живущих рядом со мной, рассуждает
Лопухов. Я служу народу, отдаю ему свою жизнь. Это жертва?
Какая же это жертва, если иначе я не могу, если,
поступая иначе, я отказался бы от самого себя, я доставил бы
самому себе горе и несчастье. Вот в чём истинная
сущность «эгоистического расчёта»,
О Лопухове Чернышевский говорит, что он
«сознательно и твёрдо решился отказаться от всяких житейских
выгод и почётов для работы на пользу другим, находя,
что наслаждение такою работою — лучшая выгода для
1 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. XI, 1939,
стр. 94.
264
него» '. А знаменитый образ революционера Рахметова,
отказывающегося от всякой личной жизни, приучающего
себя ко всем неудобствам жизни? Рахметов, который,
испытывая свою готовность бороться до конца за дело
народа, спит на постели, усеянной гвоздями, так как знает,
что путь революционера не усыпан розами, — Рахметов
ведь тоже воплощение «разумного эгоизма»! Он говорит
о себе: «Я... и сам не рад, что я «мрачное чудовище», да
уж обстоятельства-то такие, что человек с моею
пламенною любовью к добру не может не быть «мрачным
чудовищем», а как бы не это... так я бы, может быть, целый
день шутил да хохотал, да пел, да плясал» 2.
«Да, недурные люди, — заключает свои мысли о
Рахметове Чернышевский. — Мало их, но ими расцветает
жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало
их, но они дают всем людям дышать, без них люди
задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей,
а таких людей мало; но они в ней — теин в чаю, букет
в благородном вине; от них её сила и аромат; это цвет
лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли
земли» 3.
В образах «новых людей» Чернышевский не только
по существу рассказал о самом себе, о своей
собственной героической натуре, но и метко схватил наиболее
характерные черты зарождающегося типа русских
революционеров с их безграничной преданностью своему
народу, аскетически возвышенным и благородным строем
жизни, с их чистыми нравственными понятиями, с их
высокой и твёрдой, как из стали, душой, с их непреклонной
решимостью бороться за народ и выиграть у врага битву.
Не случайно образы «новых людей», нарисованные в
романе «Что делать?», их нравственный облик вдохновляли
целые поколения русских революционеров. Не к
филистерски беспечной жизни, не к примирению с
существующим, не к тому, чтобы «ниже тоненькой былиночки»
голову склонить, звала эта теория, а к ненависти, к борьбе,
1 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. XI, 1939,
стр. 71.
2 Там же, стр. 226.
' Там же, стр. 210.
265
к великим революционным идеалам. Она говорила
молодому поколению: борись и —
Будешь редкое явление,
Чудо родины своей;
Не холопское терпение
Принесёшь ты в жертву ей:
Необузданную, дикую
К угнетателям вражду
И доверенность великую
К бескорыстному труду.
С этой ненавистью правою,
С этой верою святой
Над неправдою лукавою
Грянешь божьею грозой...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ЭСТЕТИКА
ЧЕРНЫШЕВСКОГО
Первой большой работой, с которой выступил
Чернышевский в печати, были «Эстетические отношения
искусства к действительности» (1855). Проблемам эстетики и
литературной критики посвящены и работы
Чернышевского «Очерки гоголевского периода русской
литературы», «Критический взгляд на современные
эстетические понятия», «Лессинг, его время, его жизнь и
деятельность» и др.
Чернышевский сравнительно меньше других крупных
представителей русской общественной мысли занимался
вопросами эстетики и литературы. Основное внимание
он уделял вопросам философии, истории, политической
экономии. Но то, что он дал в области философии
искусства, имеет громадное значение. Его теория обогатила
русскую эстетическую теорию новыми, чрезвычайно
важными положениями. Более того, своей теорией искусства
Чернышевский, продолжая развивать взгляды
Белинского, внёс, как и он, ценнейший вклад в развитие
мировой эстетической науки. Именно русской эстетике и
литературной критике, её блестящим представителям —
Белинскому, Добролюбову, Чернышевскому принадлежит
неоценимая заслуга: они сделали очень много для
развития научной эстетики. Не случайно несколько позже,
267
в 80-х годах, Плеханов, первый из русских мыслителей
поднявший знамя марксизма, положил серьёзное начало
в применении марксизма к эстетике. Работа Плеханова
в этой области была подготовлена всем развитием
русской критики в 40 и 60-х годах,
В эстетических проблемах, разрабатываемых
Чернышевским, как и во всех других вопросах, поднимаемых
им, мы видим революционную мысль, стремление
подчинить искусство делу преобразования жизни — черту,
органически свойственную всей передовой русской мысли.
Выступая по вопросам теории искусства,
Чернышевский руководствовался не отвлечёнными интересами, а
сугубо жизненными потребностями.
После Белинского, в 50-е годы, в русской критике
большое влияние приобрели идеалистические взгляды на
цель и назначение искусства. Критика эта приписывала
искусству самодовлеющее значение и отвергала то
понимание искусства, которое с такой глубиной и с таким
блеском защищал Белинский. Она отрицала связь между
искусством и современностью, поднимала на щит Гоголя
периода «Переписки» и не признавала великого Гоголя —
автора «Ревизора» и «Мёртвых душ», того Гоголя,
которого так высоко оценил в своей критике Белинский.
Разделяя искусство на «артистическое» и «дидактическое»,
идеалистическая критика отстаивала первое направление
как единственно ценное и соответствующее понятию
искусства.
Выдержка из высказываний одного из ревностных
представителей этой критики—Дружинина — ярко
передаёт сущность идеалистического взгляда на эстетику,
распространённого в русской литературе 50-х годов. В
статье, направленной против «Очерков гоголевского периода
русской литературы» Чернышевского, Дружинин писал:
«Твёрдо веруя, что интересы минуты скоропреходящи,
что человечество, изменяясь непрестанно, не изменяется
только в одних идеях вечной красоты, добра и правды,
он (поэт.—М. Р.) в бескорыстном служении этим идеям
видит свой вечный якорь. Песнь его не имеет в себе
преднамеренной житейской морали и каких-либо других
выводов, применимых к выводам его современников, она
служит сама себе наградой, целью и значением... Дидак-
268
Тики, приносящие свой поэтический талант б жертву
интересам так называемой современности, вянут и
отцветают вместе с современностью, которой служили» *.
Против подобных теорий, отвлекавших литературу от
живой жизни и её интересов, и выступил Чернышевский.
Его эстетическая теория была революционным
манифестом самой прогрессивной и плодотворной линии в
развитии русской литературы.
Произведение Чернышевского «Эстетические
отношения искусства к действительности» представляет собой
систематическое изложение основных вопросов
материалистического учения об искусстве. Это не академическое,
бесстрастное изложение, а боевая, революционная
критика идеалистических теорий искусства, попытка
подвести итог развития всей мировой и русской эстетики и
самостоятельно разработать учение, основывающееся на
научных материалистических принципах. «Эстетические
отношения искусства к действительности» принадлежат
к числу первых в мировой литературе произведений,
сознательно применяющих философский материализм к
теории искусства и отстаивающих материалистическую
эстетику как единственно научную эстетику.
Поразительны смелость и самостоятельность, с
которыми молодой Чернышевский подвергает критике самое
высокое достижение идеалистической эстетики — теорию
Гегеля. Твёрдой и мастерской рукой разрушает великий
русский материалист идеалистический фундамент
гегелевской эстетики и подводит под эстетику новую,
материалистическую основу
Три основных вопроса ставит и разрешает
Чернышевский в своей диссертации: о сущности прекрасного, о
происхождении искусства и о цели и значении искусства.
Сущность прекрасного идеалистическая эстетика
Гегеля усматривает в идее. По Гегелю, говорит
Чернышевский, прекрасное возникает на определённой ступени
развития идеи, когда последняя проявляется в
ограниченной форме, в отдельном существе. Поэтому
идеалистические определения сущности прекрасного гласят:
«прекрасное есть идея в форме ограниченного проявления»,
1 «Библиотека для чтения», декабрь 1856, стр. 31, 34.
269
«прекрасное есть совершенное соответствие, совершенное
тожество идеи с образом», «прекрасно то существо, в
котором вполне выражается идея этого существа» К
Чернышевский признаёт справедливой лишь ту мысль
Гегеля, что прекрасное есть отдельный, конкретный
предмет, а не абстрактное понятие. Всё остальное в
эстетике Гегеля он решительно отвергает. Неправильно
идеалистическое определение искусства в целом,
доказывает он. Во-первых, Гегель, хочет он того или не хочет,
уничтожает прекрасное, ибо оно у него «является только
«призраком», проистекающим от непроницательности
взгляда [неразвитого], не просветлённого философским
мышлением...» 2 Перед мышлением философа исчезает, по
системе Гегеля, «кажущаяся полнота проявления идеи в
отдельном предмете» 3; отсюда, чем выше развито
мышление в человеке, «тем более исчезает перед ним
прекрасное, и, наконец, для вполне развитого мышления есть
только истинное, а прекрасного нет» 4. Во-вторых,
гегелевское определение прекрасного, согласно которому
прекрасно то, что вполне совпадает с идеей, слишком
широко, и под него подходит всё на свете: хороший,
превосходный экземпляр крота вполне подходит под это
определение. Но превосходный крот ещё не есть прекрасное,
говорит Чернышевский. В-третьих, это определение и
слишком узко, так как оно требует, чтобы каждый
отдельный предмет был выражением «родовой идеи»: в тех
частях природы, где нет разнообразия, это возможно;
например, дуб может иметь один характер красоты: он
должен быть высок и густ; но нельзя вообразить, чтобы,
например, в одном человеке совмещались все оттенки
человеческой красоты.
Но главная причина, по которой Чернышевский
категорически отвергает гегелевское понимание сущности
искусства, это его протест против возвышения идеи за
счёт действительности, против принижения действитель-
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 284.
2 Там же.
3 Там же.
« Там же.
270
ности, превращения её в призрак, в нечто несовершенное,
в творение человеческой фантазии. Основная идея
«Эстетических отношений» — материалистическая
реабилитация действительности, доказательство приоритета
последней перед идеей.
«Определяя прекрасное как полное проявление идеи
в отдельном существе, мы необходимо придём к выводу:
«прекрасное в действительности только призрак,
влагаемый в неё нашею фантазиею»; из этого будет следовать,
что «собственно говоря, прекрасное создаётся нашею
фантазиею, а в действительности... истинно прекрасного
нет»; из того, что в природе нет истинно прекрасного,
будет следовать, что «искусство имеет своим источником
стремление человека восполнить недостатки прекрасного
в объективной действительности» К
Критикуя гегелевское определение сущности
искусства, Чернышевский противопоставляет ему своё,
материалистическое определение: «прекрасное есть жизнь».
Чернышевский следующим образом обосновывает это
своё определение сущности прекрасного: «Самое общее
из того, что мило человеку, и самое милое ему на свете—
жизнь; ближайшим образом такая жизнь, какую
хотелось бы ему вести, какую любит он; потом и всякая
жизнь, потому что всё-таки лучше жить, чем не жить:
всё живое уже по самой природе своей ужасается
погибели, небытия и любит жизнь. И кажется, что
определение: «прекрасное есть жизнь»; «прекрасно то существо,
в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть
она по нашим понятиям; прекрасен тот предмет, который
выказывает в себе жизнь или напоминает нам о
жизни», — кажется, что это определение удовлетворительно
объясняет все случаи, возбуждающие в нас чувство
прекрасного» 2.
Своим определением понятия прекрасного
Чернышевский прежде всего преследует цель доказать, что
прекрасное в самой объективной действительности есть
источник чувства прекрасного у человека. На место
» Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 291.
2 Там же, стр. 287.
271
Гегелевской идеи он ставит действительность, которая сами
по себе богата прекрасным и не нуждается в том, чтобы
в неё вносили прекрасное. Прекрасное существует
объективно, независимо от идеи человека, в жизни; жизнь —
могучее вместилище всех наших радостей и эстетических
переживаний. Без объективно прекрасного не было бы и
не может быть и субъективного чувства прекрасного.
Чернышевский доказывает это на примере возвышенного
в искусстве. По Гегелю, возвышенно то, что служит
проявлением «идеи бесконечного». Чернышевский
возражает Гегелю, считая, что возвышенное вовсе не
обязательно связано с понятием бесконечного: вид Монблана
и Казбека вызывает чувство возвышенного, но никто не
скажет, что эти горы бесконечно высоки; но самое
существенное то, что возвышенное — свойство не идеи, а
самих предметов.
«Возвышенным, — пишет Чернышевский, —
представляется нам самый предмет, а не какие-нибудь
вызываемые этим предметом мысли; так, например, величествен
сам по себе Казбек, величественно само по себе море,
величественна сама по себе личность Цезаря или Катона.
Конечно, при созерцании возвышенного предмета могут
пробуждаться в нас различного рода мысли,
усиливающие впечатление, им на нас производимое; но
возбуждаются они или нет, — дело случая, независимо от которого
предмет остаётся возвышенным: мысли и воспоминания,
усиливающие ощущение, рождаются при всяком
ощущении, но они уже следствие, а не причина первоначального
ощущения, и если, задумавшись над подвигом Муция
Сцеволы, я дохожу до мысли: «да, безгранична сила
патриотизма», то мысль эта только следствие впечатления,
произведённого на меня независимо от неё самым
поступком Муция Сцеволы, а не причина этого впечатления» '.
Этот материалистический подход, подчёркивание
Чернышевским объективной основы прекрасного в искусстве,
имеет принципиальное значение в эстетике: от
признания или непризнания объективной действительности в
качестве источника искусства зависит то или иное реше-
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 294—295.
272
ние всех основных вопросов эстетики, в том числе и
такого существенного вопроса, как цель и назначение
искусства. Чернышевский берёт действительно коренной,
центральный вопрос философии искусства и решает его
материалистически. И он глубоко прав: не говоря уже
о том, что самая далёкая от жизни человеческая
фантазия всегда в конечном счёте имеет корни в земном и так
или иначе отражает действительность, следует также
считать за истину, что никакая фантазия неспособна дать
столько материала для искусства, сколько способна дать
и даёт сама жизнь — природа и человеческая история.
Фантазия человеческая достаточно изощрена, но что
может превзойти «изощрённость» самой действительности!
«Сколько ежедневно бывает истинно трагических или
драматических событий! А много ли насчитается истинно
прекрасных трагедий или драм?» 1
Поэтому Чернышевский прав и в выводе, который он
делает из своей основной предпосылки: прекрасное в
действительности выше прекрасного в искусстве. С блеском
и остроумием, без большого труда опровергает он
легенду идеалистов о том, что прекрасное в
действительности ничтожно, редко встречается, искажено
«владычеством случая», мимолётно, непрочно и т. п. Он разбивает
наголову все аргументы, выдвигаемые идеалистической
эстетикой против прекрасного в действительности.
Идеалисты в своём учении о прекрасном поступают
точно так же, как и в основном вопросе философии: на
том основании, что понятия выражают общее, устойчивое
в явлениях, идеалисты объявляют понятия
действительностью, а действительность — жалкой копией понятий.
В эстетике, исходя из взгляда, будто прекрасное в
действительности мимолётно, затемнено побочными
обстоятельствами, выступает не в «чистом» виде и т. д.,
идеалисты приходят к заключению: только идея прекрасного
истинна, а прекрасное в действительности — лишь
бледное воплощение идеи. Чернышевский, напротив,
доказывает, что искусство далеко не полно отражает всё
богатство и сложность, всю красоту и многогранность жизни.
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 331.
18 М. Розенталь
273
Заметим, однако, что Чернышевский этим своим
утверждением нисколько не умаляет искусства, да и нелепо
приписывать такую мысль человеку, боровшемуся за
самую передовую и революционную русскую литературу,
идейному вождю её. Из теоретических взглядов
Чернышевского такое умаление искусства нисколько не
вытекает. Мысль же его о том, что прекрасное в
действительности источник прекрасного в искусстве, — несомненная
истина. Сам Чернышевский приводит много бесспорных
доказательств в пользу этого.
Идеалисты, пишет он, твердят, что прекрасное редко
встречается в действительности. Но природа полна
величественной красоты. А жизнь человека?
«Величественное в жизни человека встречается не беспрестанно; но
сомнительно, согласился ли бы сам человек, чтобы оно
было чаще: великие минуты жизни слишком дорого
обходятся человеку,'слишком истощают его; а кто имеет
потребность искать и силу выносить их влияние на душу,
тот может найти случаи к возвышенным ощущениям на
каждом шагу: путь доблести, самоотвержения и высокой
борьбы с низким и вредным, с бедствиями и пороками
людей не закрыт никому и никогда. И были всегда, везде
тысячи людей, вся жизнь которых была непрерывным
рядом возвышенных чувств и дел» !.
Итак, красота, воспеваемая поэзией и всеми родами
искусства, имеет свои объективные корни в
действительности.
«Предлагаемое нами определение, — говорит сам
Чернышевский, — возводит в основную мысль эстетики
достоинство и красоту действительности» 2.
Но естественно возникает вопрос, который и ставит в
своей диссертации автор «Эстетических отношений»: если
прекрасное объективно и имеет место в самой
действительности, то как объяснить тот факт, что это прекрасное
по-разному воспринимается, что часто то, что одни
признают за прекрасное, другие считают безобразным? Не
опровергает ли этот факт объективность прекрасного?
Чернышевский с честью выходит из положения, которое
1 Н. Л Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 320.
2 Там же, стр. 291.
274
для идеалистической эстетики остаётся камнем
преткновения. Чувство прекрасного он рассматривает как
единство объективного и субъективного. Чувство прекрасного
вызывается действительностью, но то или иное восприятие
его зависит от субъекта. В самом определении
прекрасного у Чернышевского содержится эта связь между
объектом и субъектом. Он говорит: «Прекрасно то
существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна
быть она по нашим понятиям». Широко известен
приводимый им пример: красавица по понятиям «простого
народа» и красавица по понятиям аристократов.
В «Авторецензии» на свою диссертацию
Чернышевский даёт ясную и выразительную формулировку этой
стороны вопроса. Он говорит о сочетании в эстетическом
чувстве объективно прекрасного с субъективными
воззрениями человека. Отмечая, что Гегель не признавал
прекрасного в действительности, он пишет: «Из понятий,
предлагаемых г. Чернышевским, следует, напротив, что
прекрасное и возвышенное действительно существуют в
природе и человеческой жизни. Но с тем вместе следует,
что наслаждение теми или другими предметами,
имеющими в себе эти качества, непосредственно зависит от
понятий наслаждающегося человека; прекрасно то, в
чём мы видим жизнь, сообразную с нашими понятиями
о жизни, возвышенно то, что гораздо больше предметов,
с которыми сравниваем его мы. Таким образом,
объективное существование прекрасного и возвышенного в
действительности примиряется с субъективными
воззрениями человека»4.
Это определение соотношения между объективным
моментом и субъективным в прекрасном схватывает
действительную природу прекрасного.
Прекрасное Чернышевский рассматривает как
категорию историческую. Оно меняется, приобретает'новый
вид, новый характер с каждой новой исторической
эпохой. Если мы хотим верно понять прекрасное, его
изменяющуюся сущность, то нужно принять во внимание
его историческую обусловленность. «Все произведения
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 404—405.
275
16*
искусства не нашей эпохи и не нашей цивилизации
непременно требуют, чтобы мы перенеслись в ту эпоху, в ту
цивилизацию, которая создала их» К
Подход к прекрасному как единству объективного и
субъективного имеет у Чернышевского ещё то важное
следствие, что ^он . подчёввдд&ет классовый характер
искусства. Иллюстрацией здесь оп^тРгаки может
служить его знаменитое сравнение сельской красавицы и
красавицы светской — красоты по понятиям «простого
народа» и по понятиям аристократии.
Таким образом, устанавливая объективную сущность
прекрасного, Чернышевский не только не абстрагирует
её от субъекта искусства, от человека, но приписывает
субъективной стороне прекрасного значение, ясно
вскрывающее диалектическое взаимодействие объективного и
субъективного моментов в искусстве.
Наконец, определяя сущность прекрасного,
Чернышевский даёт и определённую характеристику прекрасного:
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 333. Словами «Чернышевский рассматривает прекрасное
как категорию историческую» мы не хотим сказать, что
диалектическое чувство историзма проявилось в его диссертации
всесторонне. Его теория «трагического» в искусстве, например, как
раз страдает отсутствием исторического подхода к этому вопросу; и
это правильно Выло в" свое'в^ёмя отмечено Плехановым. Высказывая
своё недовольство определением трагического у Гегеля, согласно
которому подлинная трагедия имеет в своей основе необходимость
и закономерность гибели героя, Чернышевский категорически
возражает против этого момента «необходимости» и «закономерности». Он
считает, что трагическое в борьбе — случайность, что оно может
иметь и может не иметь места. Он прав, критикуя Гегеля за то, что
тот признаёт справедливой гибель трагического героя (искупление
вины). Но он сходит с почвы исторического анализа, когда
не видит, что в определённых исторических обстоятельствах новое,
борясь против старого, реакционного, нередко попадает в
трагическое положение; борьба нового, прогрессивного против старого
неизбежно требует жертв. Конечно, отдельный факт гибели может иметь
характер случайности. Но основой массы таких случайностей
является закономерность, необходимость. Трагическое, имеющее своим
источником чисто случайное событие, не перестаёт, разумеется, от
этого быть трагическим, но такие трагические события не мбгут
служить материалом для искусства.
В «Эстетических отношениях» Чернышевский нередко при
решении тех или иных вопросов ссылается на «человеческую природу»,
что, конечно, является следствием применения антропологического
материализма к эстетике.
276
прек]эасное, говорит он, есть жизнь. Несмотря на
некоторую отвлечённость этогб'АЛ^дВДенйя (мы ещё вернёмся
к этому в связи с другим вопросом), нельзя не признать
глубокого смысла формулы прекрасного, данной
Чернышевским. Она действительно отражает самое
существенное и самое устойчивое в необозримом многообразии
проявлений прекрасного.
«Жизнр», «полнота жизни», «жизнь свежая» и т. п. —
действительно признаки, неотъемлемые от прекрасного.
У Чернышевского — революционера и социалиста —
понятие прекрасного ^м ело революционное содержание: он
борЗЛСЯ "Против всех* тех сил, которые меша'ют жизни,
уродуют её, не дают человеку наслаждаться её красотой и
радостями, заставляют его всю свою жизнь отдавать
борьбе за кусок хлеба.
Эстетика Чернышевского тесно связана с его этикой
и с учением о социализме. Если прекрасное есть жизнь*
то всё, что препятствует человеку жить полной,
разносторонней жизнью, должно быть убрано с пути,—таков рево-»
люционный смысл его определения прекрасного.
Однако сражение, данное Чернышевским Гегелю и
всем идеалистам по вопросу о сущности прекрасного и
победоносно выигранное им, — лишь только начальный,
исходный пункт его теории. За этим сражением должен
последовать ряд других сражений против
идеалистической эстетики, имеющих целью коренным образом
преобразовать всю систему эстетических понятий. В этом
огромное принципиальное значение правильного решения
первого вопроса о сущности прекрасного: из определения
«прекрасное есть жизнь», говорит Чернышевский, в
противоположность идеалистической эстетике «будет
следовать, что истинная, высочайшая красота есть именно
красота, встречаемая человеком в мире действительности,
а не красота, создаваемая искусством; происхождение
искусства должно быть при таком воззрении на красоту
в действительности объясняемо из совершенно другого
источника; после того и существенное значение искусства
явится совершенно в другом свете» !.
1 Н. Л Чернышевский, Избранные философские сочинения,
сгр. 291.
277
Было бы неправильно сказать, что Чернышевский
недооценивал положительных элементов гегелевской
эстетики. Но он ясно видел, что всё положительное
вторгается в идеалистическую эстетику наперекор её
основной, отрицательной, т. е. идеалистической, тенденции и
не получает своего развития. Вот его слова, резко
разграничивающие две эстетики — материалистическую и
идеалистическую — и показывающие, в чём преимущество
первой перед второй:
«Таким образом эти два различных определения
(прекрасного. — М. Р.) ведут к двум существенно
различным взглядам на прекрасное в объективной
действительности, на отношение фантазии к действительности,
на сущность искусства. Они ведут к двум совершенно
различным системам эстетических понятий; потому что
одно из них, принимаемое нами, возводит в основную
мысль то, что при другом, общепринятом, вторгается,
правда, в систему эстетики, но вторгается наперекор
существенному её направлению, подавляется
противоположными воззрениями и погибает без всякого почти
плода» 1.
Вопрос о происхождении искусства, о потребностях,
под влиянием которых оно возникает, Чернышевский
непосредственно связывает с вопросом о сущности
прекрасного. Если сущность прекрасного в идее, то
идеалистическая эстетика вполне естественно считает, что
происхождение искусства объясняется потребностью
человека восполнить недостаток действительности и
удовлетворить своё стремление к прекрасному. Идея
прекрасного, не осуществляемая действительностью,
осуществляется произведениями искусства.
Столь же естественно материалистическая эстетика
опровергает идеализм, ибо если прекрасное есть жизнь,
если прекрасное в действительности выше прекрасного в
искусстве, то и нечего человеку восполнять
несуществующие пробелы в действительности. Чернышевский поэтому
резко нападает на идеалистическое объяснение
происхождения искусства, доказывая, что такое объяснение
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 291.
278
изолирует искусство от действительности, ограничивает
его узкими рамками каких-то априорных внутренних
влечений к красоте и препятствует пониманию того, что
искусство есть отражение жизни, действительности.
Искусство, пишет он, «по этим идеалистическим
понятиям, должно было сохранять совершенную независи-*
мость от всех других стремлений человека, кроме стрем-1
ления к прекрасному» !в
Идеализм в эстетике, стало быть, неизбежно
утверждает «чистое искусство», искусство, отрешённое от
жизни. Против этого и борется Чернышевский, критикуя
идеалистическое понимание происхождения искусства. Он
пытается материалистически осветить этот важнейший
вопрос теории искусства, и в значительной степени ему это
удаётся. Он чувствует классовый смысл, который
содержится в идеалистическом учении о происхождении
искусства из чистого влечения к красоте. В этом учении, по
его взгляду, заинтересованы материально обеспеченные
классы, стремящиеся притупить общественное остриё
искусства. Чернышевский боролся за искусство социально
острое, действенное, служащее интересам народа.
Искусство, рассуждает Чернышевский, всегда
выступает как вторичное, а первичным является сама действие
тельность, потребности самой жизни. Какую потребность,
например, удовлетворяет нарисованная художником
картина, изображающая пейзаж? Чернышевский отвечает:
«Дать возможность, хотя в некоторой степени,
познакомиться с прекрасным в действительности тем людям,
которые не имели возможности наслаждаться им на самом
деле; служить напоминанием, возбуждать и оживлять
воспоминание о прекрасном в действительности у тех
людей, которые знают его из опыта и любят вспоминать
о нём» 2.
Иначе говоря, на взгляд Чернышевского, первая
потребность, вызывающая к жизни искусство, не есть
абстрактное стремление к прекрасному, а сама жизнь
человека, его чувства, (жизненные потребности и т. д.
1 И. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, 1934, стр. 402.
* Я. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 362.
279
Еот, например, пение. Почему человек поёт?
Потому ли, что он стремится к прекрасному, или потому,
что в пении отражаются чувства человека, его радость
или грусть, вызванные обстоятельствами жизни? Конечно,
обстоятельства жизни людей служат первичным
элементом, по отношению к которому искусство является
вторичным. В подтверждение своей мысли Чернышевский
поясняет: «Пение первоначально и существенно —
подобно разговору — произведение практической жизни,
а не произведение искусства» !; впоследствии пение
становится искусством.
Эту свою мысль о практической жизни и практических
потребностях как первоначале искусства, как источнике
возникновения его Чернышевский подробнее излагает в
«Очерках гоголевского периода русской литературы».
Правда, этой мысли он придаёт антропологический
оттенок, но сущность её остаётся правильной.
«В каждом человеческом действии, — пишет он, —
принимают участие все стремления человеческой натуры,
хотя бы одно из них и являлось преимущественно
заинтересованным в этом деле. Потому и искусство
производится не отвлечённым стремлением к прекрасному (идеею
прекрасного), а совокупным действием всех сил и
способностей живого человека. А так как в человеческой
жизни потребности, например, правды, любви и
улучшения быта гораздо сильнее, нежели стремление к
изящному, то искусство не только всегда служит до некоторой
степени выражением этих потребностей (а не одной идеи
прекрасного), но почти всегда произведения его
(произведения человеческой жизни, этого нельзя забывать)
создаются под преобладающими влияниями потребностей
правды (теоретической или практической), любви и
улучшения быта, так что стремление к прекрасному, по
натуральному закону человеческого действования, является
служителем этих и других сильных Потребностей
человеческой натуры. Так всегда производились все создания
искусства, замечательные по своему достоинству.
Стремления, отвлечённые от действительной жизни, бессильны;
1 Я. Л Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 346.
280
потому, если когда стремление к прекрасному и
усиливалось действовать отвлечённым образом (разрывая свою
связь с другими стремлениями человеческой природы), то
не могло произвесть ничего замечательного даже и
в художественном отношении. История не знает
произведений искусства, которые были бы созданы
исключительно идеею прекрасного: если и бывают или бывали
такие произведения, то не обращают на себя никакого
внимания современников и забываются историею, как
слишком слабые, — слабые даже и в художественном
отношении» 1.
Чернышевский, как и Белинский, на которогс? он
ссылается, категорически отрицает возможность «чистого
искусства»; искусство не абстрактно, не беспочвенно, оно
имеет свои корни в действительности, в практической
жизни человечества и прежде всего в общественной
жизни людей — таков его взгляд на происхождение
искусства. Чернышевский срывает пышные цветы и убор,
которыми идеалистическая эстетика украшает искусство
с целью 'придать ему неземной, отвлечённый характер.
Значение и цель искусства Чернышевский определяет
в полном соответствии с достигнутыми результатами
материалистического анализа сущности и происхождения
искусства. Если искусство черпает свой материал из
действительности, если оно возникает под преобладающим
влиянием практической жизни людей, то значение его
может быть объяснено двояким образом: 1) оно есть
воспроизведение, отражение действительности и 2) оно
отражает из действительности всё то, что наиболее
интересует человека.
Искусство — форма отражения действительности, и
это значение его свойственно всем видам искусства.
Первое значение искусства, пишет Чернышевский,
принадлежащее всем без исключения произведениям его, —
«воспроизведение природы и жизни»2. Но отражение
жизни в искусстве, предупреждает Чернышевский,
ничего общего не имеет с натуралистическим копирова-
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, 1934, стр. 402.
2 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 362.
281
нием её. Чернышевского нередко упрекают за
недостаточное подчёркивание роли фантазии в искусстве, нередко
говорят об отождествлении в его диссертации понятия
отражения с натуралистическим копированием
действительности.
Действительно, Чернышевский своим
акцентированием объективного момента искусства, своими
заострёнными формулировками даёт иногда повод думать, будто
искусство для него — простое фотографирование
действительности. Можно сказать, что в этом настойчивом
подчёркивании объективного момента искусства (в
«Эстетических отношениях искусства к действительности»)
проявилась та же самая узость «антропологического
принципа» в философии, о которой у нас уже шла речь
в применении к теории познания Чернышевского.
Неразработанность субъективного момента в познании, вопроса
о роли понятий, абстракций, обобщений в процессе
отражения действительности сознанием сказалась и здесь.
Его диссертация «Эстетические отношения» в этом смысле
не лишена пробелов. Но если взять его эстетическую
концепцию в целом, её дух, если учесть, какое место он
уделял искусству в общественной жизни, как активно
боролся против эстетства и формализма, за искусство
высокореалистическое, то отпадут всякие основания для
преувеличения этого пробела в его эстетике.
Сам Чернышевский объясняет причины некоторой
односторонности его диссертации. Его задача состояла
в том, чтобы нанести удар субъективистским
идеалистическим теориям, уводящим искусство в заоблачные
сферы.
Он пишет: «Предмет нашего исследования —
искусство как объективное произведение, а не субъективная
деятельность поэта; потому было бы неуместно вдаваться
в исчисление различных отношений поэта к материалам
его произведения» 1.
Вместе с тем в самой диссертации своей он не мало
говорит о роли поэта в художественном преобразовании
1 Н. Г, Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 375.
232
материала действительности, о значении художественной
фантазии, вымысла и т. д.
Художественное отражение действительности
Чернышевский понимает как сложный акт отбора из
действительности наиболее существенного и переработки его
силой художественного воображения.
Он говорит, что в художественном произведении
действительность может выступать понятнее, яснее, чем в
самой жизни: «Предмет или событие в поэтическом
произведении может быть удобопонятнее, нежели в
самой действительности» *. Чернышевский ясно показывает
необходимость вмешательства «комбинирующей
фантазии», без чего «вообще нельзя себе мыслить
художественное произведение. Даже тогда, когда художник берёт из
жизни какое-нибудь событие, которое само по себе, без
посторонних добавлений, может служить предметом
искусства, даже тогда дело не может обойтись без
фантазии: художник не может запомнить всех деталей
события, он должен будет примыслить их, привнести нечто,
не имевшее места в данном событии, и т. д.
«Но этим не исчерпывается вмешательство фантазии.
Событие в действительности было перепутано с другими
событиями, находившимися с ним только во внешнем
сцеплении, без существенной связи; когда мы будем
отделять избранное нами событие от других
происшествий и от ненужных эпизодов, мы увидим, что это
отделение оставит новые пробелы в жизненной полноте
рассказа; поэт опять должен будет восполнять их. Этого
мало: отделение не только отнимает жизненную полноту
у многих моментов события, но часто изменяет их
характер, — и событие явится в рассказе уже не таким, каково
было в действительности... [Одним словом, верное
воспроизведение жизни искусством не есть простая
копировка, особенно в поэзии]» 2.
Однако художественное воспроизведение
действительности отличается от натуралистической копировки не
только в этом смысле. Подлинное искусство, говорит
1 И. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 372.
* Там же, стр. 375.
283
Чернышевский, отражает не всё, что попадётся под руку,
оно не бездумное, мёртвое отражение жизни, а
отражение всего того, что важно для человека. «Существенное
значение искусства — воспроизведение того, чем
интересуется человек в действительности [воспроизведение
всего, о чём он думает, что его радует и печалит]» ].
В связи с этим Чернышевский решительно отрицает ту
точку зрения, что прекрасное — единственный предмет
искусства. Он расширяет рамки искусства, доказывая,
что искусство значительно шире понятия прекрасного.
В жизни не всё прекрасно; предметом искусства должно
быть не только то, что может быть воспеваемо, но и то
отрицательное в общественной жизни, против чего нужно
бороться, восставать, дабы жизнь человеческая стала
прекрасной. «Сфера искусства, — пишет
Чернышевский, — не ограничивается одним прекрасным и его так
называемыми моментами, а обнимает собою всё, что в
действительности (<в природе и в жизни) интересует
человека — не как учёного, а просто как человека;
общеинтересное в жизни — вот содержание искусства» 2.
С презрением говорит Чернышевский о
«сантиментальном розовом колорите» в искусстве и борется за
«серьёзное изображение человеческой жизни». Всякое
подлинно художественное произведение имеет глубокую
мысль, глубокое содержание. Самая роскошная
художественная форма — пустоцвет, если она не выражает
серьёзной мысли. «Великолепная форма находится в
нескладном противоречии с бедностью содержания»3,
мысль даёт произведению единство, жизнь. Без
поэтического таланта не может быть поэта, так же как слепой
не может быть живописцем, а хромой — танцором.
«Но талант, — поясняет Чернышевский, — даёт только
возможность действовать. Каково будет достоинство
деятельности, зависит уже от её смысла, от её содержания.
Если бы Рафаэль писал только арабески, птичек и
цветки — в этих арабесках, птичках и цветках был бы
1 Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 372.
2 Там же, стр. 367.
3 Я. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 56.
284
виден огромный талант, — но скажите,
останавливались ли бы в благоговении перед этими цветками и
птичками, возвышало ли бы, очищало ли бы вашу душу
рассматривание этих милых безделушек? — Но зачем
говорить о вас, будем говорить о самом Рафаэле —
был ли бы он славен и велик, если бы писал безделушки?
Напротив, не говорили ли бы о нём с досадою, почти
с негодованием: он погубил свой талант?» 1
Искусство должно не только воспроизводить жизнь,
но и объяснять её, и не только объяснять жизнь, но и
произносить над её явлениями свой приговор. Оно —
«учебник жизни», вот конечный пункт эстетических
рассуждений Чернышевского. Настоящий художник не
может быть и никогда не бывает бесстрастным
летописцем. Волей или неволей он произносит приговор над
изображаемой им действительностью — он её признаёт
или отрицает, хвалит или хулит, призывает к её
утверждению или к борьбе против неё.
«Но если человек, в котором умственная деятельность
сильно возбуждена вопросами, порождаемыми
наблюдением жизни, одарён художническим талантом, то в его
произведениях, сознательно или бессознательно,
выразится стремление произнести живой приговор о
явлениях, интересующих его (и его современников, потому
что мыслящий человек не может мыслить над
ничтожными вопросами, никому, кроме него, не интересными),
будут предложены или разрешены вопросы,
возникающие из жизни для мыслящего человека; его
произведения будут, чтобы так выразиться, сочинениями на темы,
предлагаемые жизнью»2.
Рассмотрев с разных сторон значение и цель
искусства, Чернышевский резюмирует: «Существенное
значение искусства — воспроизведение всего, что интересно
для человека в жизни; очень часто, особенно в
произведениях поэзии, выступает также на первый план
объяснение жизни, приговор о явлениях её» 3.
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 56.
2 //. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 373.
3 Там же, стр. 374.
285
В этих нескольких строках Чернышевский ярко
выразил эстетический идеал всей великой русской критики —
«одушевление» русской литературы «вопросами
действительной жизни», вопросами современности и борьба
искусства за революционное преобразование жизни.
«Эстетические отношения искусства к
действительности» были настоящим теоретическим «кредо» для всей
передовой русской критики.
Можно сказать, что своей борьбой за народное,
глубоко идейное искусство Чернышевский, как и его
предшественник Белинский, как и его соратник Добролюбов,
поднимал литературную критику и эстетику на новый
уровень. Никто до них в домарксовской литературе так
ярко и остро не опровергал теорию «искусства для
искусства» и не дал такого глубокого материалистического
обоснования идейности, народности передового искусства.
Чернышевский в ряде своих работ подвергает
убийственной критике формалистические теории «искусства
для искусства», «чистого искусства». Собственно, эту цель
и имела его диссертация. Но и в других своих сочинениях
он развивает мысли, высказанные в диссертации,
дополняет их.
Так, в «Очерках гоголевского периода русской
литературы» он посвящает ряд страниц вопросу об «искусстве
для искусства». Он доказывает, во-первых, что никогда
такого «чистого искусства» не было и не могло быть, что
теории, защищающие «чистое искусство», искусство,
отрешённое от действительности, — лишь прикрытие
реакционной тенденции в искусстве. Во-вторых, он
доказывает, что всегда, во все времена лишь то искусство было
великим и передовым, которое имело глубокие корни в
самой жизни, в потребностях передовых сил общества.
В связи с этим в своих «Очерках» и других
сочинениях он высказывает очень много важных мыслей о
содержании и форме в искусстве, о роли идей в искусстве,
о соотношении мировоззрения и таланта, о значении
ложных идей для художественного произведения, о критерии
художественности, имеющих и поныне злободневное
значение.
Критикуя теорию «искусства для искусства»,
Чернышевский показывает, что литература, как и искусство в
286
целом, как и всякая умственная деятельность, не может
не иметь связи с действительностью, с интересами
определённых общественных сил, классов.
«Во всех отраслях человеческой деятельности, —
пишет он, — только те направления Достигают блестящего
развития, которые находятся в живой связи с
потребностями общества. То, что не имеет корней в почве жизни,
остаётся вяло и бледно, не только не приобретает
исторического значения, но и само по себе, без отношения
к действию на общество, бывает ничтожно» *.
Странным исключением из этого правила была бы
литература, продолжает Чернышевский. На самом деле,
литература, как и всё искусство, подчиняется общему
закону. Стоит только присмотреться к тому, что пишут
сами сторонники «чистого искусства», чтобы увидеть, что
они также служат определённым тенденциям, но, как
правило, тенденциям консервативным, реакционным.
Вопрос состоит не в том, должна или не должна быть
литература служительницей жизни — она и не может не
быть ею. Вопрос, говорит Чернышевский, стоит так:
каким идеалам она должна служить?
«Литература не может не быть служительницей того
или другого направления идей: это назначение, лежащее
в её натуре, — назначение, от которого она не в силах
отказаться, если бы и хотела отказаться. Последователи
теории чистого искусства, выдаваемого нам за нечто
долженствующее быть чуждым житейских дел,
обманываются или притворяются: слова «искусство должно быть
независимо от жизни» всегда служили только
прикрытием для борьбы против не нравившихся этим людям
направлений литературы, с целью сделать её
служительницею другого направления, которое более приходилось
этим людям по вкусу» 2.
И Чернышевский формулирует важнейший закон
подлинного искусства: лишь под влиянием великих и
передовых идей века, выражающих нужды развития
общества, может прогрессировать искусство: «Только те
1 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. III, 1947,
стр. 299.
2 Там же, стр. 301
287
направления литературы достигают блестящего развития,
которые возникают под влиянием идей сильных и живых,
которые удовлетворяют настоятельным потребностям
эпохи. У каждого века есть своё историческое дело, свои
особенные стремления» *.
В связи с этим Чернышевский подробно
останавливается на вопросе о значении передового мировоззрения
или, как он говорит, мысли, для искусства. Один талант
без мысли не может дать высоких художественных
произведений. В художнике ценно сочетание «таланта
с мыслью, дающею силу и смысл таланту, дающею жизнь
и красоту его произведениям» 2.
В «Заметках о журналах» за июнь 1856 года
Чернышевский специально освещает вопрос о роли мысли,
идей в искусстве, о критерии художественности и т. д.
Он доказывает, что ложная, фальшивая идея, лежащая
в основе того или иного произведения искусства, наносит
сильнейший ущерб художественности произведения.
Отсюда критерий художественности — соответствие
художественной формы с идеей.
«Художественность, — пишет он, — состоит в
соответствии формы с идеею; потому, чтобы рассмотреть, каковы
художественные достоинства произведения, надобно как
можно строже исследовать, истинна ли идея, лежащая
в основании произведения. Если'идея фальшива, о
художественности не может быть и речи, потому что форма
будет также фальшива и исполнена несообразностей.
Только произведение, в котором воплощена истинная
идея, бывает художественно, если форма совершенно
соответствует идее. Для решения последнего вопроса
надобно просмотреть, действительно ли все части и
подробности произведения проистекают из основной его идеи.
Как бы замысловата или красива ни была сама по себе
известная подробность — сцена, характер, эпизод, — но
если она не служит к полнейшему выражению основной
идеи произведения, она вредит его художественности» 3.
* Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. III, 1947,
стр. 302.
а Там же, стр. 303.
3 Там же, стр. 663.
288
Чернышевский неустанно подчёркивал роль
передовых идей в искусстве, ставя в тесную зависимость от них
художественность произведений искусства, их форму.
Этой стороной своих эстетических взглядов передовая
русская критика 40 и 60-х годов близка по духу
марксистской эстетике, держащей высоко знамя идейности
и партийности искусства.
Соответственно своему критерию художественности
Чернышевский определяет и метод критики.
«Люди, наиболее толковавшие о художественности,
решительно сами не знали, что такое художественность.
Они, забыв обо всём, на что должна обращать главное
своё внимание критика, вообразили, будто
художественность состоит в красивой отделке подробностей, в
украшении произведения заботливо сделанными картинками
и ловко обточенными фразами. О том, имеют ли смысл
эти украшения, нужны ли они для выражения идеи,
существует ли, наконец, в произведении какая-нибудь идея,
они и не думали спрашивать. По их понятиям, чем более
походит литературное произведение на хорошо
обточенную игрушку с приятно звенящими бубенчиками, тем оно
художественнее» *.
Взгляды Чернышевского на цель искусства,
выраженные в его диссертации «Эстетические отношения
искусства к действительности», в «Очерках гоголевского
периода русской литературы» и других его произведениях,
вызвали среди писателей и критиков в дворянском и
либеральном лагере ярость против их автора.
Чернышевского объявили «врагом прекрасного», нарушителем
«вечных законов» искусеща и т. п. В 1865 году вышло
второе издание диссертации. Вокруг книги разгорелась
полемика.
Критики справа вроде Н. Соловьёва, выступившего
с рядом статей в «Отечественных записках», ополчились
на Чернышевского за то, что тот якобы отрицает
искусство, снижает его, не понимает его роли и т. д.
Бессильные против ясных и неопровержимых положений эстетики
Чернышевского, развенчавшей мистическую теорию
I Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. III, 1947,
стр. 663.
19 М. Розенталь
289
«бессознательного творчества», «чистого искусства», эти
критики пытались отстоять свои идеалистические и
религиозные позиции в искусстве.
Вот какие доводы выставлял Н. Соловьёв против
Чернышевского:
«Бессознательное творчество именно и есть та
непреднамеренность поэта, которая проявляется в минуты
вдохновения... Насколько индивидуальное в художнике
рванулось к абсолютному, настолько он и успел в деле
искусства» !.
Жизнь, говорит Соловьёв, не может дать счастья
человеку. Только поэзия призвана к выполнению этой
задачи. Никакая истина, никакие материальные удобства
не могут смягчить животные стремления, «зверообраз-
ность» человека. «Поэзия, не веря в счастие жизни, зная,
что оно неразрывно с страданием, даёт людям нечто
высшее, чем счастие и несчастие — это гармонию своих
звуков, красок, форм и идей» 2, — пишет Соловьёв.
А. А. Фет написал специальный разбор романа
Чернышевского «Что делать?» В своей статье, впервые
опубликованной в наше время, поэт нападает на
основную идею эстетики Чернышевского — об органической
связи между искусством и действительностью.
Весь разбор романа проникнут классовой ненавистью
к идейному вдохновителю крестьянской революции.
Противопоставляя материалистической эстетике
Чернышевского своё идеалистическое понимание искусства,
Фет с сожалением констатирует, что художнику трудно
совсем изолировать себя от действительности; он говорит
о действительности, как о «вечно отрезвляющих
кандалах», сковывающих художника. Связь творца искусства
с действительностью не является, на его взгляд, силой,
а скорее «бессилием искусства, вечно стремящегося за
черту реального» 3.
По поводу «Эстетических отношений» выступили и
критики «слева» — Писарев и Зайцев, пытавшиеся
навязать Чернышевскому взгляд на эстетику как на никому
1 «Отечественные записки», июнь 1865 г., стр. 487, 488.
* Там же, стр. 481.
• «Литературное наследство» №25—26, 1936, стр. 520
290
не нужную и даже вредную область знания, тормозящую
жизнь общества. Взгляды наших «разрушителей
эстетики» хорошо известны, мы не станем их подробно
излагать. В. Зайцев в статье, напечатанной в 1865 году в
«Русском слове», изображает Чернышевского как
мыслителя, давшего в своей диссертации теоретическое
основание для уничтожения эстетики и пренебрежения
искусством. Из положения Чернышевского о том, что
прекрасное в действительности выше прекрасного в искусстве,
что последнее всегда есть отражение первого, Зайцев
делает такой вывод: «Эстетики отрицают, чтобы сама
жизнь, сама действительность могла удовлетворить этому
стремлению, и для удовлетворения его создают
искусство. Между тем, реалист утверждает, что вне
действительности нет истинно прекрасного, что она вполне
удовлетворяет человеческое стремление к прекрасному.
Это утверждение равносильно уже отрицанию искусства,
потому что им вполне доказывается его бесполезность» !.
Зайцев совершенно игнорирует познавательное
значение искусства, его значение для борьбы за прогресс
общества. Искусство он сводит к «искусственности»,
к извращению «естественного», называя его болезненным
явлением в искажённом, ненормально развившемся
организме. Выше всего «польза», а эстетика и польза
несовместимы — так примитивно, плоско объясняет Зайцев
великую идею Чернышевского о практическом
назначении искусства.
Заключительный вывод статьи гласил:
«Несомненно, что человек имеет потребность
наслаждаться... Но наслаждение это должно вытекать из
естественной и нормальной потребности. Если мы видим, что
у людей бывают потребности странные, если они ищут
наслаждений вредных, отвратительных, каковы
наслаждения эстетические, — то это не значит ещё, что так и
должно быть. Мало ли каких гадостей не видим мы в
действительности! Но должны ли мы признавать их
законными и естественными и не должны ли мы, напротив,
протестовать против них?» 2
>
1 «Русское слово», апрель 1865 г., Библиографический листок,
стр. 80—81.
* Там же, стр. 95—96.
291
19*
Понятно, что Чернышевский не давал никакого повода
для такого толкования его эстетической теории.
«Современник» выступил против подобных «друзей»
Чернышевского. В мартовском номере была опубликована статья
М. А. Антоновича под названием «Современная
эстетическая теория» К В этой статье дана в общем
правильная трактовка «Эстетических отношений», хотя она
лишена того революционного и боевого духа, который
характерен для сочинений Чернышевского.
Диссертация Чернышевского и вся его литературно-
критическая деятельность, теоретическим основанием
которой служили «Эстетические отношения», сыграли
огромную историческую роль в развитии русского
искусства. Всячески выдвигая момент действительности в
искусстве, Чернышевский ориентировал русское
искусство на постановку острых и жгучих проблем
современной жизни. Полемически заостряя вопрос, он говорил,
что для него простая житейская радость человека дороже
и поэтичнее всех мраморных Венер, ибо подлинное
искусство не может и не в праве чуждаться того, «что
ходит по земле».
По Гегелю, «абсолютный дух» уже нашёл своё полное
выражение в искусстве. Взор Гегеля обращен в прошлое;
идеал его эстетики — в античном искусстве.
Эстетика Чернышевского обращена к настоящему и
будущему — искусству свободному, искусству
демократического и социалистического общества. Он выступал
против того искусства, которое в античности видит
«вечный идеал» и подражает ему, забывая о современной
жизни, потребностях своего времени, своего народа.
«Аполлон Бельведерский и Венера Медицейская
давно описаны, воспеты, и нам остаётся восхищаться
только живыми людьми и живой жизнью, которую
забывают в эстетиках, толкуя о Геркулесе Фарнезском и
картинах Рафаэля» 2.
Это страстное, революционное требование от
художников жить жизнью народа, не отгораживаться от живых
проблем современности оказывало благотворное влияние
1 См. «Современник», март 1865 г., «Русская литература»,
стр. 37—82.
2 Н. Г. Чернышевский, Статьи по эстетике, стр. 182—183.
292
на передовое русское искусство. Оно толкало русских
художников в сторону национального и глубоко
народного искусства. Своей эстетической теорией
Чернышевский говорил им: не повторение старых тем и не
догматическое копирование старых приёмов, а стремление
отразить русскую действительность со всеми острыми для
народа вопросами — вот назначение настоящего
художника, живущего не в заоблачном мире, а среди живого,
страдающего и борющегося, народа.
Вот, например, критическая статья Чернышевского
об известном поэте Н. Щербине, написанная в 1857 году.
В этой статье великий критик тщательно анализирует
форму и содержание стихов поэта и вскрывает глубокое
противоречие между содержанием, заимствованным из
русской жизни, и античной формой, в которую оно
облекается. Высмеивая пристрастие поэта к простому
подражанию всему античному, Чернышевский пишет:
«Для многих именно то и кажется поэзиею, что
удалено от нашей обыкновенной жизни, что понимается
только посредством особенного напряжения мысли»1.
Они считают, что так называемая античная форма есть
высочайшее совершенство искусства.
Между тем античный род поэзии «наименее способен
возбуждать живую симпатию современного мира, но,
к несчастию, многие так называемые ценители
искусства, — понимающие под искусством искусственность, —
очень дорожат античною манерою отчасти за то, что она
трудна, отчасти за то, что она чаще всего бывает
искусственна» 2.
Зло и остроумно высмеивает Чернышевский одно из
стихотворений Щербины — «Нимфа вьюги»: «...Нимфа
вьюги? были Нимфы цветущих, благоухающих полей,
сладко шепчущих ручейков, светлых речек, текущих
среди бархатных лугов, испещрённых яркими цветами,
под задумчиво приютною, сладострастно густою тенью
розовых и миртовых кустарников; — но как можно
вообразить себе это нежное, живущее солнцем и цветами
существо среди громадных сугробов снежной степи,
1 И. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 87.
а Там же, стр. 99.
293
во время вьюги? — бедная Нимфа, она так легко одета,
что смертельно простудится, если вздумает явиться среди
такой обстановки, когда и у старой ведьмы в овчинном
тулупе стучат зубы во время сатанинской пляски!
— Но, говорит г. Щербина, —
...Еду я... передо мною
Нимфа Вьюги восстаёт,
И над снежной пеленою
Всё кружится, да поёт.
(Нет, во время вьюги даже переносливая к холоду
ведьма может только завывать, — голос дрожит от
мороза).
А когда сквозь прах сыпучий,
Сквозь лохмотья белых туч.
На покров полей зыбучий
Бросит месяц бледный луч,—
Беломраморной рукою
(Нет, у ней ручка уже давно посинела от холода, —
мы боимся даже, не отмёрзла ли).
Нимфа вдаль меня манит.
(Ну, это уже напрасный труд; не только Нимфа какая-
нибудь, — сама Венера Анадиомена не выманит меня из
плотно застёгнутой фартуком кибитки во время вьюги)...
Античный образ Нимфы, олицетворяющий вьюгу
существом грациозным, нежным, прелестным, — совершенно
разрушает всякое соответствие между сущностью
изображаемого явления и его изображением» !.
Этот отрывок превосходно показывает, как боролся
Чернышевский против забвения художниками
обстановки, в которой они живут, игнорирования земли, по
которой они ходят.
Какое могучее влияние имела эстетика
Чернышевского на развитие русского национального искусства,
рассказывает И. Е. Репин в своей книге
«Далёкое-близкое». Он устанавливает неразрывную связь между
«Эстетическими отношениями искусства к действительности»,
которые читались запоем, и движением среди русских
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения, т. III, стр. 91—92.
294
художников 60-х и последующих годов, порвавших с
канонами отжившей эстетики и посвятивших свои картины
русской жизни,
От этих картин, писал Репин, «веяло свежестью,
новизной и, главное, поразительной, реальной правдой и
поэзией настоящей русской жизни. Да, это был истинный
расцвет русского искусства! Это был прекрасный ковёр
из живых цветов на затхлом петербургском болоте. Это
был первый расцвет национального русского искусства» '.
Вполне понятно, что у Чернышевского, как и у
Белинского и Добролюбова, из всех теоретических положений
его эстетики вытекал вывод о реализме, как основном и
наиболее плодотворном принципе художественного
творчества. Только реализм мог быть выражением того
страстного воодушевления вопросами действительности,
к которому Чернышевский призывал каждой строкой,
каждым словом своей диссертации. При этом не всякий
реализм удовлетворял его требованиям. Великий русский
мыслитель был сыном своего времени. Потребности
исторического развития выдвигали отрицание существующего
общественного порядка в России как коренную задачу
той эпохи. Не к простому, бесстрастному изображению
жизни призывала эстетика Чернышевского, а к
беспощадной критике действительности, к суровому приговору
отжившим и тормозящим развитие России порядкам. Вся
его эстетическая теория имела ярко выраженное
критическое направление. Этим же объясняется и то
обстоятельство, что, как и Белинский, Чернышевский ставил
Гоголя выше Пушкина и в 50-х годах снова подобно
Белинскому поднял в литературе знамя Гоголя. Его
блестящая работа «Очерки гоголевского периода русской
литературы» целиком была посвящена восстановлению связи
между литературой нового времени и гоголевским
направлением, между современной критикой и критикой
гоголевского периода, т. е. периода Белинского.
«Гоголевское направление, — писал он в
«Очерках»,— до сих пор остаётся в нашей литературе
единственным сильным и плодотворным» 2. До Гоголя крити-
1 И. Е. Репин, Далёкое-близкое, 1944, стр. 159.
а Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, 1934, стр. 243—244.
295
ческий элемент в русской литературе играл
второстепенную роль; «за Гоголем остаётся заслуга, что он первый
дал русской литературе решительное стремление к
содержанию, и притом стремление в столь плодотворном
направлении, как критическое. Прибавим, что Гоголю
обязана наша литература и самостоятельностью» *. Поэтому
все литературно-критические статьи Чернышевского были
проникнуты пафосом жесточайшей критики писателей,
уводивших читателя -в заоблачные сферы и забивавших
головы читателей тем,
Какая птица где живёт,
Какие яйца несёт.
Эти статьи полны беспощадной ненависти ко всякому
приукрашиванию жизни, к романтическому отвлечению
от «проклятых вопросов жизни», к малейшим попыткам
прикрыть грязь и прозу действительности красивой, но
бесплодной мечтой. Он вовсе не отрицал мечту в
искусстве, наоборот, его роман «Что делать?» — настоящая
мечта о будущем золотом веке. Он только боролся против
реакционного романтизма, связывающего человека по
рукам и ногам, сковывающего его мысль, делающего
человека бессильной игрушкой в руках стихии.
Говоря, что в эстетике Чернышевского была особенно
сильна струя критического реализма, мы, конечно, не
думаем отрицать наличия в ней положительных идеалов.
Чернышевский был социалистом, и весь критический дух
его теории был направлен на то, чтобы вместо отживших
свой век общественных идеалов утвердить новый идеал
социалистической жизни. В своём романе «Что делать?»
он пытается создать новых положительных героев. Но эти
герои были ещё одиночками, как и все революционеры
того времени. Практически тогда ещё не стояла задача
утверждения в самой жизни нового, социалистического
строя общества. Социализм был тогда отдалённой
будущностью. Поэтому и положительный идеал, выдвигаемый
Чернышевским в его эстетике, неизбежно имел
отвлечённый характер. Его определение прекрасного как жизни
| Н. Г. Чернышевский, Избранные сочинения, 1934, стр. 254.
296
при всей глубине содержания отличается, что было уже
нами выше отмечено, некоторой абстрактностью.
Чернышевский не мог ещё конкретизировать своё понимание
«жизни», свой положительный идеал так, как могут это
сделать представители социалистического'реализма, т. е.
того реализма, который, будучи высшей формой
реализма, пафос критики и отрицания по отношению к
старому, отмирающему строю эксплоатации человека
человеком сочетает с утверждением высочайших норм
новой жизни, норм, являющихся уже не мечтой, а вполне
реальной и живой действительностью. Этот новый
реализм — реализм советского искусства — вырос и мог
вырасти лишь на почве практического строительства
социалистического общества.
Естественно, что в реализме, который выдвигает Чгр-
нышевский в своей эстетической теории как основной и
наиболее плодотворный принцип художественного
творчества, не могли ещё получить преобладания мотивы
положительного характера. В нём неизбежно в силу
тогдашних условий преобладали критические мотивы.
Мы отмечаем эту черту его эстетики, разумеется, не
как недостаток, а как неизбежную ограниченность,
вызванную условиями его деятельности.
Как и Белинский и Добролюбов, Чернышевский тесно
связывал понятия реализма и народности. Реализм
требует от художника изображения самых существенных и
злободневных вопросов жизни, а из всех классов
общества больше всего в разрешении этих споров
заинтересован народ.
Чернышевский даёт следующее определение
народности искусства: «Степень внимания, обращаемого
литературой на те или другие предметы, соразмеряется
со степенью важности, какую имеют эти предметы в
народной жизни... форма художественного произведения
должна быть совершенно народна» К
В связи с этим Чернышевский высоко оценивал
назначение и роль художника в обществе. Подлинным
художником он считал того, кто создаёт свои произведения не
1 Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. III, 1947,
стр. 655.
297
под влиянием мелких побуждений, а жизненных для
общества, для народа обстоятельств и идей.
Лучшие писатели русского народа, отмечает
Чернышевский, создавая свои произведения, были
воодушевлены высоким патриотическим долгом. В этом
могущественная сила этих произведений искусства. В этом была
и сила критики Белинского. «Любовь к благу родины
была единственною страстью, которая руководила ею:
каждый факт искусства ценила она по мере того, какое
значение он имеет для русской жизни. Эта идея — пафос
всей её деятельности. В этом пафосе и тайна её
собственного могущества» '. В этом, добавим от себя, и тайна
силы самого Чернышевского.
Чернышевский высоко оценивал Салтыкова-Щедрина,
ряд произведений Тургенева, приветствовал появление
первых рассказов Льва Толстого, которому предсказал
славное будущее, считая его «прекрасной надеждой для
нашей литературы», положительно отзывался о драмах
А. Н. Островского, с огромной симпатией относился к
творчеству Шевченко и т. д. Но выше всех он ставил
Н. А. Некрасова, лучшие вещи которого были созвучны
его собственным идеям. Некрасова он называл
«гениальнейшим и благороднейшим из всех русских поэтов». В
тяжёлые для поэта моменты он поддерживал его своей
твёрдой рукой, вдохновлял его, указывая на его высокое
призвание.
Художественные произведения Чернышевского
увлекали молодёжь на путь революции. Его роман «Что
делать?» стал символом веры для революционной
интеллигенции.
Тысячи живых нитей связывают наше советское
искусство с борьбой Чернышевского против
идеалистического искажения и принижения искусства, с его идеалами
подлинно народного искусства, которое не бежит от
действительности, а служит благу народа, созданию
счастливой жизни для человека, со страстным
стремлением великого писателя видеть Россию и народы,
её населяющие, в авангарде прогрессивного
человечества.
• Н. Г, Чернышевский, Избранные сочинения, 1934, стр. 333.
298
Лучшие традиции русской эстетической мысли и среди
них традиции, связанные с именем Чернышевского,
вошли в плоть и кровь советской литературы, обогащены
новыми историческими целями, вдохновляющими
художников советской социалистической страны.
Есть внутренняя, органическая связь между борьбой,
которую ведут наша коммунистическая партия, все
передовые силы советского искусства за высокую идейность
и партийность, за народность в искусстве, против
формализма и эстетства, и той борьбой, которую вели критики
60-х годов во главе с Чернышевским против идеализма
в эстетике и «чистого искусства».
Партия, Ленин и Сталин всегда ориентировали и
ориентируют деятелей советского искусства, творцов нового,
небывалого ещё в истории социалистического искусства
на освоение всего того ценного и передового, что дали
мировая, особенно русская, классическая литература,
живопись, музыка.
Русские критики 40 и 60-х годов — Белинский,
Добролюбов, Чернышевский— в своих литературно-критических
и эстетических взглядах теоретически обобщили опыт
этого прогрессивного искусства. Именно поэтому многие
из их идей и ныне, на новом историческом этапе, когда
растёт и развивается в нашей стране социалистическое
искусство, служат борьбе за самое передовое и народное
искусство.
Яркое и беспощадное разоблачение Чернышевским
©сякого формализма в искусстве, ненависть к
бездумному, безидейному «творчеству», оторванному от
народных интересов, его требование содержательности,
правдивости, реалистичности изображения жизни в искусстве
и многие другие его эстетические идеи с такой же силой
разят в наше время современное упадочное искусство
буржуазии, с какой они разили реакционное искусство
прошлого века. И в борьбе против формалистических,
чуждых принципам социалистического реализма
взглядов и теорий в искусстве эстетические взгляды
Чернышевского могут и должны быть использованы советскими
критиками как боевое оружие, и ныне не утратившее своей
остроты и силы.
299
Высокая оценка эстетического наследия
Чернышевского, разумеется, не исключает понимания неизбежной,
исторически обусловленной ограниченности его взглядов.
Чернышевский не был историческим материалистом, а в
наше время научная эстетика — это эстетика,
опирающаяся на материалистическое понимание истории. Ещё
Плеханов писал о новом этапе в развитии эстетической
науки, наступившем после Белинского и Чернышевского:
«Я глубоко убеждён, что отныне критика (точнее:
научная теория эстетики) в состоянии будет подвигаться
вперёд, лишь опираясь на материалистическое понимание
истории» !.
С вершины диалектического материализма и
материалистического понимания истории ясно видны слабые
стороны и пробелы эстетики Чернышевского: недостаточно
исторический, недостаточно диалектический подход к
анализу ряда эстетических категорий и понятий
(прекрасного, трагического и т. д.), пробел в анализе сложных
процессов художественного отражения и познания
действительности, непреодолённый в тех или иных вопросах
метафизический подход к искусству с точки зрения
«человеческой природы» и потребностей «человека вообще» и т. д.
Материалистическая эстетика не есть ещё, разумеется,
марксистская материалистическая эстетика,
пронизывающая все рассматриваемые ею вопросы искусства духом
марксистского метода и материалистического понимания
истории.
Понятно поэтому, что марксисты используют
эстетическое наследие Чернышевского, Белинского,
Добролюбова, критически проверяя его и перерабатывая в духе
великого мировоззрения марксизма-ленинизма.
В целом же об эстетике Чернышевского можно
сказать то же, что и о многих других его воззрениях: она
вплотную подвела науку об искусстве к марксистской
эстетической теории.
Когда в советской литературе в сочинениях некоторых
писателей проявились чуждые и вредные тенденции
безидейности и «беспартийности» и наша
коммунистическая партия дала им резкий отпор, А. А. Жданов в своём
1 Г. В. Плеханов, Сочинения, т. XIV, стр. 30.
300
докладе о журналах «Звезда» и «Ленинград» напомнил
о передовых традициях критики 60-х годов.
Тов. Жданов сказал:
«Чернышевский, который из всех утопических
социалистов ближе всех подошёл к научному социализму и от
сочинений которого, как указывал Ленин, «веяло духом
классовой борьбы», — учил тому, что задачей искусства
является, кроме познания жизни, ещё и задача научить
людей правильно оценивать те или иные общественные
явления. Ближайший его друг и соратник Добролюбов
указывал, что «не жизнь идёт по литературным нормам,
а литература применяется сообразно направлениям
жизни», и усиленно пропагандировал принципы реализма
и народности в литературе, считая, что основой искусства
является действительность, .что она является источником
творчества и что искусство играет активную роль в
общественной жизни, формируя общественное сознание. По
Добролюбову литература должна служить обществу,
должна давать народу ответы на самые острые вопросы
современности, должна быть на уровне идей своей
эпохи» К
1 А. А. Жданов, Доклад о журналах «Звезда» и «Ленинград»,
стр. 24.
/.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ИГАРСКОЕ правительство не дало возможности
Чернышевскому долго продолжать свою общественную
деятельность. Оно видело в нём непримиримого врага
самодержавия и в 1862 году засадило Чернышевского
в Петропавловскую крепость. Двадцать с лишним лет
этот великий человек, посвятивший всю свою жизнь
служению своему народу, пробыл в тюрьме, на каторге и
в ссылке, изолированный от всего мира, лишённый
возможности выступить в печати со своим словом,
оторванный от умственного движения в России и Европе. Можно
представить себе, какие муки испытывал пламенный
борец и революционер, не имевший возможности
бороться, великий философ и мыслитель, не смевший
поведать народу о своих идеях и мыслях, талантливый
художник, который исписывал в ссылке горы бумаги и рвал
всё в клочки, так как ни один издатель не хотел и не мог
печатать его произведения. Но страдания и муки не могли
поколебать Чернышевского. Они только закалили его
могучий характер, ещё ярче очертили его душевную
цельность и явили миру личность изумительной человеческой
красоты и силы. Ни одного стона не вырвалось из его
груди, ни единой жалобы, ни намёка на готовность
склонить голову не услышал от этого революционера-подвиж-
302
ника мир. Наоборот, все его письма из Сибири, каждое
слово его полны яркого, неугасимого оптимизма, веры в
правоту своего дела и его неизбежную победу.
Вернувшись в 1883 году из Сибири, Чернышевский
собирался возобновить со всей энергией свою творческую
работу. Но вокруг него выросла стеной черносотенная
реакция 80-х годов. Он успел сделать очень немногое из
того, что хотел. Великий мыслитель, чувствовавший в
себе силы сделать то, что ещё не было, как он говорил,
сделано со времени Аристотеля, вынужден был в
буквальном смысле прозябать и ради куска хлеба переводить
в последние годы жизни многотомные исторические
сочинения иностранных авторов, которые не выдерживали
ни малейшего сравнения с ним.
Но то, что сделал за свою жизнь Чернышевский, те
сочинения, которые он дал своему народу и всему миру,
выдвигают его имя в ряд самых светлых и великих имён,
рождённых историей. Ещё в молодости, вступая только
в жизнь, он писал своему другу А. Н. Пыпину: «Пусть и
Россия внесёт то, что должна внести в жизнь духовную
мира, как внесла и вносит в жизнь политическую,
выступит мощно, самобытно и спасительно для человечества...
И да совершится чрез нас, хоть частию это великое
событие!» !
То, о чём мечтал Чернышевский, свершилось. Наша
страна стала самой передовой в мире, мировым центром
научной и литературной мысли, духовной культуры.
Реакционные русские историки философии не
признавали Чернышевского, как и Белинского и Герцена,
философом. Ненависть ретроградов к передовым философским
идеям, движущим общество вперёд, не позволяла этим
поборникам «объективности» и «беспристрастности» науки
видеть и признавать в лице Чернышевского одного из
выдающихся представителей философской мысли.
Лишённые всякого национального достоинства,
раболепствующие перед иноземными «авторитетами», они готовы
были перечеркнуть всё, что сделано великими
русскими мыслителями для развития общественной мысли
в России.
1 II. Г. Чернышевский, Литературное наследие, т. II, стр. 44.
303
Один из таких «историков» русской философии, Густав
Шпет, в своём «Очерке развития русской философии»,
насквозь пропитанном ядом ненависти к Великой
Октябрьской революции, писал, что «русский дух» никак
не мог «углубить в себе до всеобщего сознания
европейскую философскую рефлексию». Он называет историю
передовой русской философии «историей донаучной
философской мысли», потому что основной её особенностью
является «утилитаризм», сознательное служение
революции.
«Всё то в науке и философии, — писал Шпет, — что
могло служить делу революции... было признано
полезным, просветительным, заслуживающим поддержки. Всё,
не ведущее прямо к этой цели, но не идущее против, было
безразлично по своей ценности. Но то, что казалось
опасным делу революции, то подвергалось олале и
общественному запрещению».
Неплохая характеристика сущности философских
взглядов Чернышевского и других русских
революционных мыслителей в устах врага! Шпет жалуется, что
философия «не дошла до надутилитарного понимания
творчества» и «не познала себя, как философию свободную,
неподчинённую (т. е. не подчинённую делу освобождения
трудящегося народа- от ига крепостничества и
капитализма! — М. Р.), философию чистую».
Понятно, почему подобные «историки» не признавали
Чернышевского философом: Чернышевский более, чем
кто-либо до него, сделал для разрушения «чистой
философии» и подчинения её благородной задаче
освободительной борьбы угнетённых масс от ига рабства. И в этом
проявился подлинный патриотизм Чернышевского, всей
своей жизнью и борьбой преследовавшего единственную
цель — разбить цепи, сковывавшие его народ, вывести
свою страну на широкий и светлый путь созидания новой
жизни.
Маркс с полным основанием говорил, что труды
Чернышевского делают честь России. Чернышевский вместе
с Белинским, Герценом и Добролюбовым внёс ценнейший
вклад в развитие мировой науки и двигал русскую мысль
в том самом направлении, которое на Западе породило
великое учение марксизма.
304
Чернышевский не знал Маркса и Энгельса и
результатов их работы, — тем величественнее его заслуга,
заслуга человека, сумевшего в стране с отсталыми
крепостническими отношениями самостоятельно двигать
русскую мысль в сторону марксизма, давать отпор
новейшей буржуазной реакционной философии, соединять
передовую материалистическую философию с жизненными
интересами борьбы угнетённого народа за своё
освобождение и т.&.
Высокой и объективной оценкой Чернышевского
явились слова, сказанные о нём Энгельсом: «Вследствие
интеллектуального барьера, отделявшего Россию от
Западной Европы, Чернышевский никогда не знал
произведений Маркса, а когда появился «Капитал», он давно уже
находился в Средне-Вилюйске, среди якутов. Все его
умственное развитие должно было протекать в тех
условиях, которые были созданы этим интеллектуальным
барьером... Поэтому, если в отдельных случаях мы и
находим у него слабые места, ограниченность кругозора, то
приходится только удивляться, что подобных случаев
не было гораздо больше» К
Известный деятель русского освободительного
движения Лопатин, лично общавшийся с Марксом,
рассказывает, что Маркс, высоко ценивший Н. Г. Чернышевского,
упрекал русских деятелей за то, «что ни один из них не
позаботился до сих пор познакомить Европу с таким
замечательным мыслителем» 2. Политическая смерть
Чернышевского, говорил Маркс, есть потеря для учёного
мира не только России, но и целой Европы.
Для оценки роли Чернышевского в истории
освободительного движения и революционной
общественной мысли России имеет глубокий интерес следующий
факт.
Известно, что русская секция I Интернационала
обратилась к Марксу с просьбой быть представителем России
в международной организации рабочих.
1 К.. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XVI, ч. II,
стр. 389.
2 «Переписка К- Маркса и Ф. Энгельса с русскими
политическими деятелями*, Госполитиздат, 1947, стр. 158.
20 М. Розенталь 305
В письме к Марксу, написанном группой молодёжи,
эмигрировавшей из России после студенческих волнений,
мы читаем:
«Наше настойчивое желание иметь Вас нашим
представителем объясняется тем, что Ваше имя вполне
заслуженно почитается русской студенческой молодежью,
вышедшей в значительной своей части из рядов трудового
народа. Эта молодежь ни идейно, ни по своему
социальному положению не имеет и не желает иметь Дичего
общего с паразитами привилегированных классов, и она
протестует против их гнета, борясь в рядах народа за его
политическое и социальное освобождение. — Воспитанные
в духе идей нашего учителя Чернышевского, осужденного
за свои сочинения на каторгу в Сибирь в 1864 г., — мы с
радостью приветствовали Ваше изложение
социалистических принципов и Вашу критику системы
промышленного феодализма» !.
Да, Чернышевский своей деятельностью, своими
идеями прокладывал для русской революционной молодёжи
путь к марксизму.
Историческая роль Чернышевского заключалась в том,
что он продолжил и развил в новых условиях самую
ценную и плодотворную линию русской общественной мысли,
обогатив её критическим освоением достижений наиболее
прогрессивных философских направлений Западной
Европы.
В чём же, вкратце, состоял положительный вклад,
который внёс Чернышевский в общий процесс развития
передового мировоззрения в России?
1. Философские сочинения Чернышевского,
проникнутые духом материалистической воинственности,
непримиримости к идеализму и поповщине, способствовали резкой
размежёвке философских лагерей в России; под его
руководством лагерь революционеров и материалистов нанёс
в 50—60-х годах прошлого столетия сильнейшее
поражение лагерю реакционеров и идеалистов. Тем самым
Чернышевский решительно способствовал победе
материалистических идей. Эта победа расчищала путь к торжеству
1 «Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими
политическими деятелями», стр. 26—27.
ЗСб
философского материализма в России в его высшей
форме — марксистского материализма.
Чернышевский разрабатывал материализм как
философское учение, неразрывно связанное с задачами
революционного преобразования строя угнетения и рабства.
Никто до него в истории русской общественной мысли не
видел с такой ясностью и определённостью внутреннюю
органическую связь между политикой и философией,
между интересами «простолюдинов» и
материалистической теорией. Во всей мировой домарксовской философии
никого из представителей материалистической философии
нельзя сравнить в этом отношении с Чернышевским.
Чернышевский сознательно развивал ту «социалистическую
тенденцию», которая, по словам Маркса, объективно
присуща философскому материализму.
2. В условиях 60-х и 80-х годов, когда появились
многочисленные реакционные школки, течения буржуазной
философии, принижавшие силу человеческого разума,
издевавшиеся над самым понятием истины, увлекавшие
естествоиспытателей на гибельный для науки путь
идеализма, Чернышевский сумел остаться на уровне цельного
философского материализма и разоблачал буржуазных
философов как мракобесов и реакционеров. Он защитил
и отстоял материалистическую теорию познания, доказав
способность человека познавать объективную природу.
Вслед за Герценом, глубоко разработавшим в «Письмах
об изучении природы» вопрос о философии и
естествознании, Чернышевский самостоятельно и оригинально, со
всей остротой поставил вопрос о значении для
естествоиспытателей философского материализма как единственного
философского направления, ведущего науку к познанию
истины.
•Материалистические идеи Чернышевского оказали
огромное влияние на русских естествоиспытателей.
3. Несмотря на то, что материализму Чернышевского
были свойственны антропологическая узость и черты до-
•марксовского материализма, Чернышевский сумел внести
ценный вклад в разработку диалектической теории
развития. Он ясно видел ограниченность идеалистической
диалектики Гегеля, её несоответствие новейшему уровню
науки и пытался материалистически развить тот «заро-
307
20*
дыш верного взгляда», который содержался в гегелевской
диалектике. С именем Чернышевского связана в русской
общественной мысли не только яркая
материалистическая, но и диалектическая традиция. Сознательное
стремление применить диалектику к исследованию и
объяснению некоторых закономерностей общественного развития
дало Чернышевскому возможность с полной ясностью
понять поступательный характер движения общества и
неизбежность гибели старого социального строя.
4. Серьёзный шаг вперёд по сравнению со всей
предшествующей философской мыслью в России
Чернышевский сделал в постановке и разработке социологических
проблем. Он не стал и не мог стать историческим
материалистом, точно так же как он не был и не мог ещё быть
диалектическим материалистом. Диалектический и
исторический материализм Маркса и Энгельса, как и
марксизм в целом, означал гигантский скачок во всей мировой
истории философии, скачок, давший единственно верное
и научное мировоззрение. Это был скачок по отношению
ко всейдомарксовской философии. Воззрения же
Чернышевского оставались в пределах домарксовской
философии.
Однако в пору, когда в буржуазной философии
расцветали всевозможные реакционные и
вульгарно-эволюционистские социологические теории мальтузианства,
расизма, социал-дарвинизма, позитивизма и т. п.,
Чернышевский сумел не только отмести этот реакционный
вздор, но и в ряде важных вопросов пробить брешь в
традиционных идеалистических взглядах на общество и
пойти по пути, ведущему к материалистическому
пониманию истории. То, что из всех социалистов-утопистов
Чернышевский наиболее близко подошёл к научному
социализму, имело определённые основания: понимание
роли борьбы классов, или, как говорил Чернышевский,
сословий, в развитии общества, противоположности
материальных интересов, скрывающихся за этой борьбой,
осознание роли политической борьбы и революционного
насилия в истории общества, важности и нередко даже
первостепенности экономической стороны жизни,
неодолимости объективных, общественных потребностей, зави-
908
симости разума, идей, нравов от объективных
общественных условий развития и т. д.
И если наряду с этим сочинения Чернышевского
содержат массу идеалистических представлений об истории,
противоречивым образом сочетающихся с
материалистической тенденцией в его взглядах, то это объясняется
своеобразными историческими условиями, в которых он
жил и боролся.
Пусть эта материалистическая тенденция не столь
прочна, чтобы она могла одолеть ещё сильные
идеалистические элементы его воззрений на историю, но именно
эта тенденция составила наиболее жизнеспособный
элемент в его социологии и ею проникнут
конкретно-исторический анализ многих важнейших событий и социальных
процессов, данный в сочинениях Чернышевского.
5. Чернышевский поднял на более высокий уровень
социалистическую мысль России. Хотя он сам был
социалистом-утопистом, он сумел увидеть многие слабые
стороны западных утопистов первой половины XIX века и
подверг их критике. Ему чужды были также тенденции
народнического «русского социализма», т. е. вера в то,
что только в русской крестьянской общине заложены
условия для перехода к социализму.
То, что Чернышевский ближе всех
социалистов-утопистов подошёл к научному социализму, нашло своё
выражение в ряде особенностей его социалистического учения:
в ясном понимании пропасти, отделяющей народные
массы от господствующих классов, и сознании того, что
только революционными, а не мирными путями можно
уничтожить строй угнетения; в понимании некоторых
сторон внутренней логики развития капитализма,
подводящего к социализму; в правильной и глубокой оценке
начавшегося движения западноевропейского
пролетариата как начала «вековой борьбы» за социализм; в
трезвом подходе к проблеме перехода к будущему
коммунистическому устройству и в понимании этого перехода
как коренного изменения существующих социальных
отношений, а не какого-то лёгкого и безболезненного
процесса.
Чернышевский развил идеи революционного
демократизма Белинского и в своих политических взглядах
309
наиболее последовательно проводил точку зрения
крестьянской революции.
6. Чернышевский дал глубокую материалистическую
критику идеалистических основ буржуазной эстетики и
подводил под эстетическую теорию философско-материа-
листический фундамент.
То, что было сделано Чернышевским, а также
Белинским (после перехода его на материалистические
позиции) и Добролюбовым в этой области, наиболее близко
духу научной, марксистской эстетики.
Таков, в самых общих чертах, тот вклад, который внёс,
на наш взгляд, Чернышевский в историю передовой
философской мысли в России.
Товарищ Сталин, указывая на интернациональное
значение ленинизма как марксизма эпохи империализма и
пролетарских революций, называет ленинизм вместе с тем
высшим достижением русской кушьтуры. Ленинизм
развил и оплодотворил на новой, марксистской основе
лучшие революционные традиции освободительного
движения и передовой общественной мысли России.
Героические деяния Чернышевского, его поиски научной
революционной истины составляют важнейшую,
наиболее яркую часть этих традиций.
Страна, которой во времена Чернышевского предстоял
ещё большой и трудный путь, ныне преобразована
усилиями большевистской партии и героического советского
народа в могучий Союз Советских Социалистических
Республик. К советскому социалистическому государству
обращены взоры лучших людей мира. Творческая
созидательная деятельность советского народа вдохновляет
рабочий класс и трудящиеся массы всего мира на борьбу
против строя капиталистического гнёта и
империалистического разбоя.
Чернышевский мечтал о прогрессе просвещения в
родной стране, о приобщении к культуре широких, забитых
крепостничеством масс народа. Ныне советская
социалистическая культура противостоит продажной, насквозь
310
прогнившей культуре мирового капитализма как высшая
во всей истории человечества ступень духовного развития
общества.
В свете этих великих преобразований, осуществлённых
на родине Чернышевского, с особой силой звучат слова,
сказанные им о себе незадолго до смерти:
«Я хорошо служил своей родине и имею право на
признательность её» 1.
Товарищ Сталин в одном из своих выступлений
во время Великой Отечественной войны назвал имя
Н. Г. Чернышевского рядом с именами лучших
представителей великого русского народа.
Чернышевский заслужил право на признательность
не только своей родины, но и всего человечества. Всё
передовое человечество, борющееся за новую жизнь и
преклоняющееся перед страной, проявившей невиданный
героизм в войне против фашистского варварства и ныне
возглавляющей мировые силы демократии и социализма,
воздаёт должное и тем, кто во мраке царской неволи
готовил славу сегодняшней России, и среди них — Николаю
Гавриловичу Чернышевскому.
1 Н. Г. Чернышевский, Литературное наследие, т. III, стр. ЗЫ,
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение 3
Глава первая — Эпоха Чернышевского и формирование его
философских взглядов 10
Глава вторая — Великий русский материалист 34
Глава третья — Материалистическая теория познания .... 58
Глава четвёртая — Борьба вокруг «Антропологического
принципа в философии». Победа материалистических идей
Чернышевского 70
Глава пятая — Чернышевский о диалектике. Диалектический
и гипотетический методы 105
Глава шестая — На пути к материалистическому пониманию
истории 142
Глава седьмая — Великий русский социалист и демократ. . . 210
Глава восьмля — Этика «новых людей» 253
Глава девятая — Материалистическая эстетика Чернышевского 267
Заключение 302
Редактор Р. Чернина
Технический редактор А. Тюнеева
Подписано К печати 28 апреля 1948 г. А 00637. Объём 191/* п. Л*
Тираж 50 тыс. экз. Уч.-изд. л. 15,62. Заказ № 707» Цена 6 р. 50 к.
3-я типография «Красный пролетарий» треста «Полиграфкнига» ОГИЗа при
Совете Министров СССР. Москва, Краснопролетарская, 16.