Автор: Гнедичъ П.П.  

Теги: художественная литература   словесность   романъ   русская словесность  

Год: 1898

Похожие

Шлиссельбургская крѣпость

Отчётъ вице-адмирала Макарова объ осмотрѣ имъ лѣтомъ 1897 года, по порученію Министра Финансов С.Ю. Витте, морского пути на рѣки Обь и Енисей

Весёлыя устрицы (юмористические рассказы)

Чужое небо

Текст
                    ■і •'"цЖ


///

п. п. гнъдичъ

НОША МІРА СЕГО
РОМАНЪ

«к­­

С.­ПЕТКРГ.УРГЪ
ИЗДАНІЕ А. С. СУВОРИНА

і8 9 8


m
лш
п. п. гнъдичъ
НОША МІРА СЕГО


ТОГО­ЖЕ АВТОРА:
Китайскія тѣни, роыанъ. С.­Петербургъ. 1896 г. Ц. 1 р. 50 к.
За рампой, повѣсть. С.­Петербургъ. 1893 г. Ц. 1 р. 50 к.
Семнадцать разсказовъ, изданіе 2­е, С.­Петербургъ. 1893 г.
Ц. 1 р.
«Мгновенье» и друтіе разсказы. С.­Петербургъ. 1896 г.
Ц. 1 Р­
Кавказскіе разсказы, съ 70 рис. Дадькевича. С.­Петер­
бургъ. 1894 г. Ц. 1 р. 60 к.
Чрезъ Черное море на Восфоръ, путевые очерки, съ 60 рис.
Дадькевича. С.­Петербургъ. 1896 г. Ц. 2 р.
Второй томъ комедій, С.­Петёрбургъ. 1894 г. Ц. 2 р.

•7JT ­


п. п. гнъдить

НОША M.IPA СЕГО
РОМАНЪ

С.­ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ А. С. СУВОРИНА

1898

ёёс23­0


Типографія А. С. Суворина, Эртелевъ пер., д. 13.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
I.
Николай Львовичъ Макшановъ направлялся въ
поселокъ, носивпіій названіе «Пчелиный Кутъ».
Ямщицкая сытая тройка катила легкую коляску
по мягкой степной дорогѣ между двухъ стѣнъ вы­
сокой пахучей травы. Южное солнце палило съ
лѣваго бока; бѣлые обрывки облаковъ плыли по
изсиня­черному небу, совсѣмъ раскаленному, жгу­
чему. Въ стеклянной дрожащей мглѣ воздуха па­
ршгъ ястребъ. Степь вся стрекотала цикадами,
уходя вдаль, къ синѣющимъ на горизонтѣ горамъ.
«Пчелиный Кутъ» основался года два назадъ.
Основали его поселенцы, пришедшіе съ сѣвера.
Это не были крестьяне или мѣщане. Въ газет­
ныхъ корреспонденціяхъ ихъ звали «интеллиген­
тами», а ихъ «Кутъ»— «культурнымъ скитомъ».
Основатель скита, землевладѣлецъ Зотовъ, ку­
пилъ землю, возвелъ постройки, купилъ скота и
П. П. ГНѢДПЧЪ.

1


2

орудій, pi саыъ, вмѣстѣ съ другими поселенцами,
жиль и работалъ въ скитѣ.
Макшанова ждали. Онъ переписывался съ Зо­
товымъ, и Зотовъ звалъ его въ скитъ. «Васъ ни
къ чему не обязываетъ,—писалъ онъ,—пребыва­
ніе у насъ. Присмотритесь, что здѣсь дѣлается.
Встряхнитесь немного отъ того, что окружаетъ
васъ въ городѣ. Много здѣсь слабаго, недоду­
маннаго, — но много и правды, много того, что
наведетъ васъ на размыінленія. Вы талантливы,
наблюдательны, чутки. Посмотрите на насъ, со­
ставьте свое мнѣніе: это будетъ полезно и для
насъ, и для васъ. Право, есть кое­что хорошее,
свѣтлое, простое. Евангеліе и Христосъ—просты
и свѣтлы. Въ дни гоненій преследовали чистоту
и простоту. На то были историческія причины.
Вѣка прошли. Отчего же не вернуться открыто
къ простотѣ и чистотѣ того, что создало новый
міръ? Нашъ Кутъ—не монастырскій скитъ. Это
скитъ, гдѣ равно приняты мужчины и женщины,
но гдѣ напервомъ планѣ—чистота духа и плоти.
Мы хотимъ быть «какъ дѣти», а вѣдь помните:
«аще не будете какъ дѣти»... Объ этомъ вѣдь отб­
ить подумать. Уѣхать вы можете хоть на другой
день пріѣзда. Но, я знаю, вы не уѣдете. Дѣло наше
мелкое, маленькое. Но какъ мала та капля таю­
щаго снѣга, что впервые появляется подъ лаской
весенняго солнца? А потомъ изъ нея выростаютъ
цѣлые потоки, и снѣгъ уносится ручьями, и сбро­


3

шена зимняя ледяная кора, такъ долго давившая
живыя силы»...
Макшановъ долго колебался: ѣхать, или нѣтъ?
Порою, весь скить рисовался ему плохое теат­
ральной декораціей,—какъ и выспренній слогь
письма Зотова казался приподнятымъ и театраль­
ньшъ. Пишетъ о простотѣ, а старается о самыхъ
витіеватыхъ сравненіяхъ. Нѣсколько разъ онъ рѣ­
шалъ, повидимому безповоротно, остаться въ Пе­
тербургѣ и никуда не ѣздить. Но бѣлыя ночи
дразнили нервы и не давали покоя. Полузастыв­
шая лѣтняя" жизнь съ данными салонами патро­
нессъ, неуѣхавшихъ по недостатку денегъ за гра­
ницу, вѣчное скитаніе по окрестностямъ, гдѣ жили
знакомые, ночлеги у нихъ, на сырыхъ просты­
няхъ,—все это скучно и противно. —«Мы хотимъ
быть какъ дѣти», повторялъ онъ слова Зотова,—
и наконецъ, неожиданно самъ для себя, уложился
и поѣхалъ на югъ.
Макшанову подъ сорокъ. Онъ высокъ, широко­
плечъ. Лицо блѣдное, худое. Въ черныхъ волосахъ
замѣтны преждевременный сѣдины, — виски со­
всѣмъ серебрятся; но каріе глубокіе глаза смот­
рятъ молодо и довѣрчиво, хотя во всѣхъ движе­
ніяхъ чувствуется усталость.
Онъ раскрылъ зонтикъ отъ палящаго солнца
и машинально смотритъ на потную пристяжную,
прыгающую правѣе кбзелъ. Она топчетъ своими
копытами траву, съ рѣзкимъ звукомъ разрывая
і*


4

длинные стебли. Порою оборванные желтые вѣн­
чикй этихъ цвѣтовъ летятъ къ нему на колѣни.
Большой слѣпень сидитъ недвижно на спинѣ
ямщика. Макшанову хочется согнать его, но лѣнь
двинуть рукой.
Дорога спускается въ балку. Понизу течетъ
рѣчка. Ямщикъ задерживаетъ тройку, лѣзетъ въ
сапогахъ прямо въ воду и мочить головы коней,
чтобъ не очень они страдали отъ солнца.
— Много осталось? спросилъ Макшановъ.
— Верстъ пять таперя.
—■ Ты бывалъ тамъ раньше?
—■ Разъ довелось.
Ямщикъ, еще нестарый, съ бородкой клиномъ,
отвѣчаетъ какъ­то нехотя. Нето ему сѣдокъ не
нравится, нето тема разговора.
— Кто жъ тамъ больше живетъ?
— Господа, изъ обѣднялыхъ которые. Все
пришлые. Есть и наши козловскіе. Я самъ коз­
ловскій.
— Какъ у нихъ урожай­то?
— А кто ихъ знаетъ. Вотъ сами увидите.
Что жъ, никого они не обижаютъ,— тихіе.
Онъ сѣлъ на кбзлы, рванулъ возжами, крик­
нуль: «впередъ!» —и понесся во весь духъ на гору.
Опять пошла та же ровная степь и тѣ же си­
нѣющія въ сторонѣ гбры. Ни признака жилья
или обработанныхъ полей. На встрѣчу попалась
порожняя телѣга, запряженная бѣлыми волами.


б

Зной все сгущался и обжигалъ руку, когда она вы­
ставлялась изъ тѣни. Макшановъ чувствовать лег­
кое головокруженіе, которое проходило, едваонъ
закрывать глаза. Очевидно, мелькающіе на яркомъ
солнцѣ цвѣты дѣйствовали на него болѣзненно.
Онъ повернулся къ нимъ спиною, устроился по­
удобнѣе въ углу коляски и началъ какъ­будто
дремать. По крайней мѣрѣ, и небо, и цвѣты, и
спина кучера, и зубцы зонтика, висѣвшаго надъ
его головой,—все стало сливаться въ одну массу
и затягиваться какою­то прозрачной пеленою,
точно его всего закутывали въ нее.
Вдругъ надъ нимъ раздался голосъ, который
разорвалъ сгустивпгійся пологъ, и онъ въ разрывъ
однимъ глазомъ увидѣлъ прыгавшую пристяж­
ную. Это говорилъ ямщикъ, указывая въ сторону
кнутовищемъ:
— Вотъ этотъ самый Куть и есть.
Макшановъ очнулся. Тройка спускалась внизъ
къ бѣлѣвшему на солнцѣ поселку. Плетеные за­
боры съ опрокинутыми горшками и цвѣтнымъ
бѣльемъ открывали въѣздъ. Деревьевъ было ма.­
ло,—кое­гдѣ нѣсколько вербъ и чахлыхъ тополей.
Хатки были обычнаго южнаго типа: съ соломен­
ными крышами, бѣлыми мазаными стѣнами, жел­
тыми ставнями и сѣренькими крылечками. Кое­
гдѣ краснѣли мальвы, и только однѣ и скра­
шивали унылую однотонность общаго вида.


6

п.
Коляска въѣхала въ широкую, кривую улицу.
Рыжій щенокъ съ лаемъ бросился на лошадей.
Людей не было видно,—точно поселокъ вымеръ.
Проѣхали и два, и три дома. Наконецъ, у четвер­
таго, Макшановъ увидѣлъ стоявшую подъ тѣнью
забора дѣвочку. Онъ велѣлъ остановиться и при­
смотрѣлся. Дѣвочка была одѣта въ синее клѣт­
чатое платье и лакированные башмаки.
— Вы не знаете, крикнулъ ей Макшановъ,—
гдѣ здѣсь живетъ Зотовъ?
Дѣвочка, продолжая, что­то жевать, показала
рукой напротивъ.
Макшановъ вылѣзъ изъ экипажа, вошелъ въ
калитку, потомъ на крыльцо, потомъ въ сѣни.
— Есть кто­нибудь? крикнулъ онъ, пріотворяя
первую попавшуюся дверь.
Послышались быстрые шаги. Дверь претвори­
лась. На порогѣ показалась небольшого роста мо­
лодая женщина, крѣпко­сложенная, съ золотымъ
загаромъ щекъ и ' глубокими черными глазами.
Сперва она какъ­будто удивилась, потомъ слегка
прищурилась, осмотрѣла внимательно гостя и
сказала:
— Вы Макшановъ? Ну, конечно, Макшановъ!
Вы къ Зотову? Зотовъ здѣсь живетъ, вотъ его
дверь. Только его нѣтъ. Да это ничего, вы вой­
дите туда, онъ ждалъ васъ.


7

Она отворила противоположную дверь и сама
первой вошла въ комнату.
— Видите, и кровать для васъ. .Васъ три дня
ждутъ. Онъ скоро придетъ. Устраивайтесь. Я
распоряжусь вашими вещами.
Онъ посмотрѣлъ на нее. Платье сѣренькое, съ
желтымъ ременнымъ поясомъ. Руки бѣленькія,
съ розовыми ногтями.
— Зачѣмъ­же вамъ безпокоиться! сказалъ Мак­
шановъ.
— Я безпокоиться и не буду,— отвѣтила она
и, улыбнувшись, показала два ряда зубовъ.—Я
только устрою здѣсь все что нужно.
Она вышла. Комната была тоже выбѣлена,
съ большою русской печью. Стояло двѣ кро­
вати, столь, тазъ и кувшинъ для умыванья.
Надъ одной изъ кроватей, прибитый гвоздями
къ стѣнѣ, висѣлъ кусокъ холста съ этюдомъ
головы въ терновомъ вѣнцѣ. Этюдъ былъ напи­
санъ сильно, сочно, хорошею кистью, но весь за­
сиженъ мухами. На столѣ стояла чернильница,
лежало два пера, — но бумагъ замѣтно не было.
Сквозь маленькія окна виднѣлась широкая, пыль­
ная дорога. Дѣвочка въ синемъ платьѣ все еще
стояла напротивъ. Ямщикъ снималъ съ козелъ
его чемоданъ, а брюнетка что­то ему говорила,
закрываясь рукой отъ солнца.
Вскорѣ чемоданъ былъ принесенъ и поста­
вленъ на два табурета, а ямщикъ разсчитанъ, и


8

ему дань еще цѣлковый на чай. Макшановъ от­
крылъ чемоданъ, вынулъ мыло и полотенце, снялъ
пиджакъ, подошолъ къ двери, чтобы запереть ее,
но увидѣлъ, что ни замка, ни ключа нѣтъ. Онъ
всполоснулъ тазъ, но воды было вылить некуда,
и онъ вылилъ за окно, спутнувъ курицу. По­
томъ онъ умылся, умылъ даже голову, пере­
одѣлся, вычистилъ пыльное платье и повѣсилъ
его на гвоздь. Въ сѣняхъ было тихо. Онъ вышелъ
на крыльцо. По двору бродили циплята, пахло
сѣномъ, сваленнымъ въ углу плетня, въ заго­
родкѣ лежалъ теленокъ и поводилъ отъ мухъ
ушами. Въ тѣни дома стояла лоханка, и новая
знакомая Макшанова, засучивъ по локоть руки,
выжимала мелкое бѣлье, перекручивая его на­
сколько хватало силы. Онъ подошолъ къ ней и
приподнялъ шляпу.
— Позвольте познакомиться, сказалъ онъ.
— Позволяю, сказала она и опять показала
зубы. — Вотъ видите, занимаюсь самопомощью:
сама себѣ платки стираю.
Она отерла о фартукъ руку и подала ему.
— Зовутъ меня Натальей Константиновной.
Живу я въ этомъ же домѣ, но на другой поло­
винѣ, гдѣ живетъ Боровиковъ. Знаете — худож­
никъ.
— Боровиковъ? Ворисъ Ѳедоровичъ? Какъ же,
знаю. Развѣ онъ здѣсь?
— Мы здѣсь съ нимъ съ Рождества.


9

Онъ внимательно посмотрѣлъ на нее. Но рѣс­
ницы ея не дрогнули; она глядѣла на него ясно
и свѣтло. Лицо ея, казалось, говорило: «Да, вотъ
мы живемъ здѣсь съ Рождества, — и ничего въ
этомъ нѣтъ дурного, какъ нѣтъ дурного и въ
томъ, что я стираю бѣлье».
— Такъ это не его­ли «Христосъ», тамъ на
стѣнѣ? спросилъ онъ, чтобъ что­нибудь спросить.
— Его. Хотите его видѣть? Онъ лежитъ за
зтимъ заборомъ, подите.
Она завернула покрѣпче рукавъ, чтобъ онъ
не распускался, и снова опустила свои упругія
бѣлыя руки въ мыльную воду, какъ­будто давая
этимъ понять, что разговоръ конченъ и онъ мо­
жетъ уходить.
Онъ вошолъ въ калитку, перешагнувъ высо­
кій порогъ. Подъ тѣнистой акащей, на разостлан­
номъ пледѣ, подсунувъ подъ затылокъ кожаную
подушку, лежалъ человѣкъ лѣтъ шестидесяти,
съ крупнымъ носомъ, длинною бородою, острымъ
взглядомъ и съ цѣлымъ хаосомъ сѣдыхъ волосъ
на головѣ. Онъ читалъ книгу, щурясь отъ яркаго
свѣта . и слегка отгоняя свободной рукою мухъ.
Макшановъ пошелъ прямо къ нему. Онъ, услы­
шавъ шуршаніе сѣна, лѣниво повернулъ голову
и сталъ всматриваться въ подходящаго.
— Узнаёте, Борисъ Ѳедоровичъ?, спросилъ
гость.


10
Художникъ привсталъ, присмотрѣлся и вдругъ,
бросивъ книгу, раскрылъ объятія.
— Боже мой, кого вижу! Поцѣлуемся, родной.
Они трижды облобызались.
— Ложитесь, другъ милый, на сѣно. Разска­
зывайте, откуда и куда?
— Къ вамъ. Вы разсказывайте, что дѣлаете?
На этюды сюда пріѣхали?
Старикъ какъ­то полуоглянулся вокругъ и
отрицательно потрясъ головой.
— Я живопись бросилъ, сказалъ онъ.
— Зачѣмъ? удивился Макшановъ.
— А зачѣмъ писать? въ свой чередъ спросилъ
Боровиковъ.
— Какъ зачѣмъ? Вѣдь это ваше дѣло, ничего
другого вы не умѣете.
— Я косить умѣю. Вотъ это все сѣно — моя
работа. А живопись—это, другъ милый, празд­
ное занятіе, въ томъ видѣ, какъ я ею занимался.
Ни Веласкеза, ни Рембрандта изъ меня не вы­
шло, такъ, мазня какая­то...
— Да что вы на себя наговариваете? Вѣдь вы
профессоръ.
— Мало у насъ этого добра! Живопись хоро­
ша по­стольку, по­скольку она выражаетъ идею,
по­скольку она вліяетъ на сердце. А я чувствую
одряхлѣніе, нѣтъ прежняго жара, упоенія рабо­
той... Я знаю, вы не согласны съ этимъ взгля­
домъ, вы требуете отъ искусства первымъ дѣломъ


11
формы... Мы съ вами когда­то объ этомъ спори­
ли,—еще на «передвижной» въ Петербурга. А я
теперь, въ шестьдесятъ лѣтъ, уже не гонюсь за
формой, для меня она не существуете. Я чув­
ствую только проступающую сквозь нее живую
мысль—и больше ничего.

Ш.
— Ну, объ этомъ можно спорить долго н
много, возразилъ Макшановъ.
— Давайте спорить долго и много, отвѣтилъ
Боровиковъ и даже улегся поудобнѣе на пледѣ.
Видимо было, что онъ давно ни съ кѣмъ не го­
воришь о любимомъ предметѣ и скучалъ поэтому.
— Да я только­что пріѣхалъ, сказалъ Макша­
новъ,—у меня какъ­то мысли путаются, сразу
не могу войти въ новую колею.
—■ Ну, ладно, отложимъ. Чего васъ сюда при­
несло?
— Хочу посмотрѣть на васъ. Какъ вы тутъ
въ чистотѣ живете.
Боровиковъ перевернулся на спину, заложилъ
подъ затылокъ руки и сталъ смотрѣть въ небо.
— Живемъ, буркнулъ онъ, какъ­будто про
себя.
— Отчего никого не видно въ поселкѣ?
— На работѣ. У меня ревматизмъ разыгрался,


12

такъ я не пошелъ. Всю ночь не спалъ. Препо­
длая болѣзнь. А то работаемъ. Что жъ, и вы ста­
нете трудиться?
— Да что жъ, пожалуй. Что Зотовъ дѣлаетъ?
— Что Зотовъ! Зотовъ — апостолъ. Человѣкъ
премированной выдержки и невозмутимости. Я до
сихъ поръ иногда вскипаю. А онъ спокоенъ, не­
злобивъ. Вѣдь все это въ сущности его, онъ все
купилъ и роздалъ надѣлами. Впрочемъ, я за свои
полхатки внесъ въ общую кассу сто рублей. У
насъ вѣдь касса общая. Вамъ тоже придется
отдать туда свои деньги.
Машпановъ не удивился, но только высоко
поднялъ брови.
. — А съ чѣмъ­же я въ обратный путь тронусь?
— Дадутъ.
— Нѣгь, я всѣ не отдамъ. Сто рублей, пожа­
луй, пока дамъ, а тамъ буду присматриваться.
— Вѣдь вотъ этого тона, перебилъ его худож­
никъ, протягивая руку кверху, къ далекому
небу,—никакими красками никогда не схватишь.
Это — сплошная глубина, глубина безъ цвѣта.
Не то она —• одинъ свѣтъ, не то — сплошная чер­
нота... Что­то есть призывное въ ней. Тянетъ
наверхъ.
Онъ замолчалъ и, щурясь, продолжалъ смо­
трѣть въ небо.
— У васъ брачныя отношенія допускаются?
спросилъ Макшановъ, смотря тоже наверхъ.


13

— Допускаются, но смотрятъ косо. Объ аму­
рѣ нечего и говорить. Когда я пріѣхалъ сюда
съ Наташей, на насъ здѣшнее старичье стало
коситься: вообразили, что это моя любовница.
Это въ шестьдесятъ­то лѣтъ! Теперь они поняли,
что можно жить вмѣстѣ, любить другь друга и
не смотрѣть при этомъ съ вожделѣніемъ...
— А развѣ можно? полюбопытствовалъ Мак­
шановъ.
Художникъ повернулъ къ нему голову.
— А вы этого не знали? удивленно спросилъ
онъ.—Нѣтъ, почтеннѣйшій другь мой, я еще не
потерялъ вѣры въ людей: я еще вѣрю, что кромѣ
плотскихъ инстинктовъ и еще кое­что осталось.
— Такъ что женъ съ мужьями у васъ нѣтъ?
перебилъ его Макіпановъ.
— Есть одна пара. Вотъ тутъ напротивъ жи­
вутъ. Она недавно пріѣхала, мѣсяца три назадъ.
Живутъ вмѣстѣ. Она даже беременна.
Художникъ все это говорилъ измученнымъ,
усталымъ голосомъ, безъ признака того оживле­
нія, съ какимъ онъ спорилъ о живописи. Мак­
шанову какъ будто послышалась нота неудо­
вольствія и скуки.
Они помолчали. Макшановъ сталъ припоми­
нать, гдѣ онъ познакомился съ Боровиковымъ, и
вспомнилъ, что это было на торжественномъ пя­
тидесятилѣтнемъ юбилеѣ одного маститаго поэта.


14

Они сидѣли рядоыъ за обѣдоыъ, потомъ онъ
ѣздилъ къ нему на квартиру и смотрѣлъ его
картину, изображающую «Христа въ бесѣдѣ
съ іерофантами Мемфиса». Картину эту на вы­
ставку не допустили. И вотъ тутъ­то, передъ
картиной, они стали спорить о задачахъ искус­
ства. Спорили часъ, другой, поѣхали въ ресто­
ранъ обѣдать и тамъ спорили до глубокой ночи.
Наклонность къ оригинальности мнѣній и тогда,
два года назадъ, просвѣчивала въ рѣчахъ Боро­
викова. Оскорбленный непринятіемъ картины на
выставку, онъ далъ слово болѣе не брать кисти
въ руки и уѣхалъ куда­то на югъ. И, въ самомъ
дѣлѣ, болѣе картинъ его уже не появлялось. Мак­
шановъ сталъ перебирать въ памяти его первыя
работы: то были картины страннаго характера.
Что­то напряженное и болѣзненное чувствовалось
въ нихъ. Его «Послѣдній поцѣлуй» былъ ужасенъ.
На полотнѣ были изображены три фигуры: священ­
ника, подающаго крестъ, преступника съ искрив­
леннымъ позеленѣвшимъ лицомъ и палача, рас­
правляющаго веревку. Холодный утренній тонъ
сѣраго утра переданъ былъ съ несомнѣнною прав­
дой,—и дрожь преступника сообщалась невольно и
зрителямъ. Затѣмъ шли картины: «Насилія ту­
шинцевъ въ сельской церкви» и «Ампутація
ноги на перевязочномъ пунктѣ». Все это остана­
вливало на себѣ вниманіе, заставляло говорить,—


15

все это скупалось московскимъ меценатомъ для
его знаменитой картинной галлереи,—но все это
не нравилось Макшанову, потому что рисунокъ
былъ небреженъ и растрепанъ, потому что ху­
дожникъ точно намѣчалъ только свои идеи, но
доводить форму до извѣстнаго совершенства
внѣшней техники не хотѣлъ. Макшанову даже
иногда казалось, что судьба ошиблась, толкнувъ
Бориса Ѳедоровича на художественную дорогу
живописца: онъ скорѣе былъ публицистъ и про­
повѣдникъ. Особенно это ясно сквозило въ тѣхъ
двухъ­трехъ картинахъ, что онъ привезъ съ ду­
найскаго театра войны. И всегда цѣнители де­
лились передъ его картинами на два лагеря: одни
приходили въ восторгъ отъ «дивнаго таланта»,
другіе называли его шарлатаномъ, о которомъ не
стоить и говорить.
Макшановъ протянулъ руку и взялъ книгу,
лежавшую на пледѣ.
— Евангеліе! сказалъ онъ.
—■ Да, — я другихъ книгъ не читаю. Правда
только вотъ здѣсь. Всякая: и художественная, и
этическая.
Макшановъ открылъ страницу наудачу и про­
челъ подчеркнутый строки.
«Духъ дышетъ, гдѣ хочетъ, и голосъ Его
слышишь, а не знаешь, откуда приходить и куда
уходитъ; такъ бываеть со всякимъ рожденнымъ
отъ Духа...»


16
Потомъ онъ перевернулъ нѣсколько листовъ
назадъ и прочелъ опять отмѣченныя слова:
«Поле—есть міръ; доброе сѣмя—это сыны цар­
ствія; а плевелы—сыны лукаваго...»

IV.
Наташа подошла къ ниыъ съ тою же блестя­
щею улыбкой.
— Весело время проводите? сказала она и
опустилась между ними на сѣно. Макшановъ
даже нѣсколько посторонился: ея платье закрыло
часть его ноги.—Оба молчать, продолжала она.—
Впрочемъ, здесь принято говорить только по
вечерамъ,—днемъ всѣ молчатъ: это ужъ такое
правило.
—■ А вамъ здѣсь не скучно? спросилъ Макша­
новъ.
Она вскинула на него глаза.
— Нѣтъ. Да я никогда не скучаю: работы
много.
— Что же вы работаете?
— Блузы шью на весь «Пчелиный Кутъ».
Носятъ платье неаккуратно, дерутъ ужасно,—
народу много, ребятишки завелись. Впрочемъ,
на подмогу мнѣ теперь <§дна бабенка пріѣхала.
Ну, и себѣ иногда приходится­ платье сшить­
Видите, это я сама себѣ дѣлала.


17

Она даже приподняла руки, чтобъ онъ лучше
увидѣлъ фасонъ. Талія сидѣла ловко. Молодая
грудь упругою линіей рисовалась подъ лифомъ,
не стянутымъ корсетомъ. Онъ скользнулъ глазами
по ея фигурѣ и машинально подумалъ: «какой
она крѣпышъ». Она точно поняла его мысли и
слегка покраснѣла.
— Я выписала изъ города швейную машину,
заговорила она,—теперь скоро дѣло идетъ... А вы
надолго къ намъ?
— Не знаю, какъ поживется. Можетъ, на все
лѣто.
Она на него еще разъ носмотрѣла и какъ­то
протяжно, нараспѣвъ промолвила:
— Поживите...
Потбмъ она закинула руки назадъ и стала
поправлять волосы. Но они не слушались. Тогда
она вынула несколько шпилекъ, бросила ихъ
на колѣна, а одну взяла въ зубы и разсыпала
волосы. Они какъ пухомъ охватили ея плечи,
руки и спину. Лицо стало совсѣмъ другимъ,
серьезнымъ, точно она дѣлала очень важное дѣло.
Макшановъ смотрѣлъ, какъ увѣренно и быстро
перебирали ея руки одну прядь за другой. По­
томъ она опять воткнула шпильки на мѣсто и,
увѣрившись, что голова въ порядкѣ, опять улыб­
нулась.
— Охра, бѣлила, терръ­де­сіенъ и кость,—
сказать Воровиковъ, смотря на ея волосы.
п. п. гньдичъ.

2


18
— Онъ все о своемъ, проговорила она.
—■ Привычка,—точно оправдываясь, возразилъ
онъ.
— Вы замужняя? вдругъ спросилъ Макшановъ.
— Я не живу съ мужемъ.
— Только два года жила, подтвердим, худож­
никъ. — Оказался прохвостомъ во всю щеку.
Знаете, такіе бываютъ: во всю щеку. Понятно?
— Понятно.
— Мерзавецъ. Она хорошо сдѣлала, что ушла.
Я ей и отдѣльное свидѣтельство на жительство
досталъ.
Ея брови сдвинулись: ей непріятенъ былъ
этоть разговоръ.
— Къ тебѣ сейчасъ придетъ Бушмаринъ, пе­
ребила она, кладя руку на плечо Боровикова.—
Отъ него только­что дѣвочка прибѣгала, спро­
сить, дома ли ты.
— Пусть приходить. Вотъ, Макшанова съ нимъ
познакомимъ:—это изъ лучшихъ нашихъ.
— Онъ лучше всѣхъ здѣсь, подтвердила На­
таша.
— Какъ вы день проводите? спросилъ Макша­
новъ.
—• Встаемъ съ восходомъ, отвѣтилъ Борови­
ковъ,—идемъ на работу. Кто—въ поле, кто—за
водой, кто въ стадо. Въ девятомъ часу — чай,
въ полдень—обѣдъ. Мяса не ѣдимъ.
— По соглашенію?


19

— Не то что по соглашенію, а мясникъ къ
намъ не ѣздитъ, а куръ и телокъ некому бить,
никто не хочетъ.
— Куръ больше ястребъ уносить, подтвердила
Наташа.
— А ѣдите рыбу? спросилъ Макшановъ?
— Рыбы у насъ пропасть. Уху постоянно
ѣдимъ, раковъ.
—;■ Да вѣдь и рыбу бить надо. Все равно —
живую объ уголъ?
— Все таки не рѣзать.
— А раковъ живыми въ кипятокъ, подхватила
Наташа. — Я тоже говорю, что это непослѣдова­
тельно. Коли не ѣсть убоины, такъ какъ же
можно раковъ живыми варить? Почемъ знать, мо­
жетъ, у рака такая же душа, какъ у Зотова.
Боровиковъ посмотрѣлъ на нее серьезно.
— Этого не можетъ быть.
— Почему?
— Потому что не можетъ. Въ нисшую форму
не можетъ быть внесенъ духъ высшаго порядка.
— А мнѣ кажется,—все это одно и то же, —
только въ тебя отпущено больше души, а вотъ
въ этого муравья, что ползетъ — меньше. Вотъ
видишъ, муравей остановился и прислушивается
къ тому, что я говорю. Ты можешь дать мнѣ
слово, что онъ не понимаетъ того, что я говорю?
Художникъ протяжно свистнулъ.
— Вонъ оно куда пошло! Ну, я вотъ что тебѣ
2*


20

скажу. Человѣкъ отличается тѣмъ отъ животнаго,
что онъ сознательно трудится. Ты помнишь за­
вѣтъ при изгнаніи человѣчества изъ рая: «въ
потѣ лица обрабатывай землю!» — Это основаніе
земной жизни. Новый завѣтъ далъ заповѣдь любви
къ ближнему, но трудъ въ потѣ лица этимъ за­
вѣтомъ не нарушенъ. Понятіе о необходимости
труда можетъ быть внушено и животному выс­
шаго порядка, такому животному, которое можетъ
понять, что за трудъ оно получить награду. Та­
кова лошадь, собака. И хорошіе экземпляры лю­
бятъ' трудъ, видятъ даже въ немъ наслажденіе,—
есть такія лошади, что съ видимымъ удоволь­
ствіемъ работаютъ, если ихъ не переутомляютъ.
Лайки у насъ на сѣверѣ, я самъ видѣлъ, охотно
шли въ упряжь. А птица и муравей—тѣ не ра­
ботаютъ: тѣ инстинктивно выотъ гнѣзда, устраи­
ваютъ муравейникъ, заботятся о самозащитѣ.
Трудъ во имя самаго труда,—вотъ цѣль жизни.
И на это въ полномъ значеніи этого слова спо­
собенъ только человѣкъ.
— А я вотъ не могу сознательно полюбить
трудъ стирки бѣлья и шитья рубашекъ, возра­
зила Наташа.
— Еще молода, испорчена воспитаніемъ.
— Я когда­то косилъ, сказалъ Макшановъ,
трогая свои мускулы.—Попробую завтра съ ко­
сой размяться. Что­то будетъ.


21

— И я завтра выйду на работу. Лѣкарь нашъ
обѣщалъ, что завтра мнѣ лучше будетъ. А, ну
вотъ и Бушмаринъ лѣзетъ нъ намъ.—Иди, Петя,
сюда, мы здѣсь.
V.
Къ нимъ подоіпелъ молодой человѣкъ, худень­
кій, тоненыгій, на тоненькихъ ножкахъ, но заго­
рѣлый и мускулистый. Борода у него была кли­
нушкомъ, какъ стригутъ только въ городѣ;брови
густыя, широкія. Онъ быль въ синей блузѣ, под­
поясанной узкимъ ремнемъ, и въ высокихъ са­
погахъ. На головѣ была соломенная шляпа, такая,
какія носятъ на югѣ работники. Увидя незнако­
маго, онъ вѣжливо ее приподнялъ.
Ихъ познакомилъ Боровиковъ. Наташа подала
ему руку и сказала! «Здравствуйте, Петенька».
Бушмаринъ, знакомясь съ Макніановымъ, ска­
залъ: «Очень пріятно!» и мило улыбнулся. По­
томъ онъ сѣлъ по­турецки и положить расто­
пыренные пальцы рукъ на колѣна.
— Я пришелъ, заговорилъ онъ, слегка кар­
тавя,—пришелъ и къ вамъ, и къ Зотову по дѣлу
большой важности. Сегодня утромъ я имѣлъ во
время работы столкновеніе съ Чуковинымъ. То
есть столкновенія не было, но я принужденъ
былъ выслушать цѣлый рядъ намековъ и поуче­
ній, . что считаю , совершенно лишнимъ, потому


22
что не глупѣе же я его. И все это по поводу бе­
ременности жены. Ну, не все ли ему равно,
будетъ у меня вмѣсто двоихъ трое дѣтей, или
нѣтъ? Если бы это еще вліяло на ея работу, а
то вѣдь Лидочка, вы сами знаете, работаете, какъ
волъ.
— Ну, да вѣдь и ты знаешь принципы Чуко­
вина касательно дѣторожденія? сказалъ Боро­
виковъ.
— Знаю. Но вѣдь онъ всегда говорилъ: «не
воспрещается, хотя и не одобряется». Можетъ
быть, и я въ шестьдесятъ пять лѣтъ буду не
одобрять. Но я хочу представить на общій судъ,
на общее мнѣніе систему поведенія со мной этого
сѣдобородаго господина. Кончится тѣмъ, что я
уйду отсюда.
— Ахъ, они васъ не пустятъ! воскликнула
Наташа.—Они отлично знаютъ, чтЬ вы для нихъ.
— Не крѣпостной же я, чортъ возьми! Возьму
Лидію, заберу дѣтей и уйду. Я вообще не того
ждалъ. Помилуйте — изъ­за выписки рояля цѣ­
лый бунтъ подняли!..
Онъ обратился къ Макшанову.
— Понимаете: я свой, свой собственный ро­
яль выписываю сюда, потому что и самъ играю,
и вотъ Наташа отличная музыкантша. Въ зимніе
вечера что же дѣлать? Отчего же иногда не по­
играть? Въ такихъ же скитахъ, какъ нашъ, на
Черномъ морѣ, никто не протестовалъ ни про­


23

тивъ рояля, ни противъ библиотеки! Потомъ: эти
воскресный и праздничный чтенія. Отчего у насъ
они не могутъ образоваться? Въ черноморской
колоніи чтеніе не только Евангелія, но и другихъ
книгъ шло аккуратно, сообразно праздникамъ и
событіямъ. Въ день Усѣкновенія главы Предтечи
читали вмѣсто Евангелія «Иродіаду» Флобера. У
насъ до сихъ поръ не установлены праздники,
не ведутся правильные отчеты о нашемъ духов­
номъ саморазвитіи. Я не того ожидать...
Онъ говорилъ съ жаромъ,—слюни брызгами
летѣли во всѣ стороны, такъ что Наташа ото­
двинулась.
— Когда я поступалъ сюда, продолжалъ онъ,—
мнѣ говорили о полной свободѣ воли. Когда я
выписывалъ Лидушу, я предупредилъ, что выпи­
сываю свою жену, а не сестру или племянницу.
Теперь вдругъ претензіи, — что предвидится въ
будущемъ ребенокъ.
— Такъ чего же ты хочешь? спросилъ Борови­
ковъ.
— Я хочу общаго собранія всѣхъ членовъ
колоніи; я хочу, чтобы высказались положитель­
но. Если думаютъ, что я нарушаю нравы и обы­
чаи общины,—я плюну на все и уѣду.
— Что же, я не прочь отъ собранія, замѣтилъ
Боровиковъ, опять ложась на животъ. — Тѣмъ
болѣе, что надо, наконецъ, разрѣшить вопросъ о
«Распятіи» для столовой. Я далъ слово ничего


24

болѣе не писать,—но если община требуетъ, ко­
нечно, я долженъ это сдѣлать. Только надо бу­
детъ выписать изъ Москвы холста, кистей и кра­
сокъ...
— Ну, наконецъ­то, сказала Наташа, — а то
вѣдь это просто срамъ, — полгода не бралъ въ
руки кистей. .
— Только какъ­же я безъ натуры? задумчиво
проговорилъ Боровиковъ.—Гдѣ здѣсь достать на­
турщика.
— Возьми меня, смѣясь сказалъ Бушмаринъ.—
Я худенькій, но сложенъ правильно.
— Я думаю сдѣлать такъ, проговорилъ задум­
чиво Боровиковъ, вынимая карманный карандашъ
и начиная чертить на первой чистой страницѣ
Евангелія. — Сдѣлать холстъ въ сажень кверху,
и такъ вершковъ двадцать ширины. Крестъ
вотъ такой, буквой Т; фонъ темно­синій, — уже
поднимается буря. Тѣло серебристое, изможден­
ное. На головѣ терніи, кровь, слѣды ударовъ. А
лицо—торжествующее. Понимаете, лицо побѣди­
теля, полное свѣта, счастья, спокойствія...
Онъ привычнымъ карандашомъ дѣлалъ набро­
сокъ. Изъ­подъ руки мастера скоро выступилъ
торсъ безсильно — висящаго человѣка, пригвож­
денный къ перекладинѣ руки. Большая доска надъ
головою и свѣтлое, сіяющее лицо. Фонъ онъ за­
тушевалъ и растеръ пальцемъ, потомъ сдѣлалъ
четырехугольную раму.


25
— Это чудно! говорилъ Бушмаринъ, впиваясь
глазами въ рисунокъ.—­Какая бездна таланта въ
тебѣ. Ну, я понимаю, мы—чернорабочіе, мы ни на
что не способны, кромѣ полевыхъ работъ. А ты—
великій художникъ—какъ ты можешь зарывать
данный тебѣ талантъ въ землю! Вмѣсто того
чтобы писать картины, ты пашешь и косишь!
— Экъ ты красиво всегда выражаешься! ска­
залъ Воровиковъ.
— Вы, можетъ быть, ѣсть хотите? внезапно
спросила Наташа у Макшанова. — Вѣдь вы не
обѣдали?
■— Чего же вы церемонитесь? Я вамъ яичницу
сдѣлаю на бензинкѣ. Черезъ пять минутъ при­
ходите.
Она вскочила съ сѣна, отряхнула платье, и
молодою, упругой походкой направилась къ
крыльцу.
— Милая женщина! сказалъ Макшановъ.
— Милое существо! подтвердить Бушмаринъ.
Воровиковъ ничего не сказалъ, но подтвер­
дилъ глазами, что согласенъ съ этимъ мнѣніемъ.
VI.
Скоро раздался ея голосъ, и она показалась
въ окнѣ. Макшановъ пошолъ въ домъ. На столѣ,
покрытомъ грубою скатертью, стояла еще шипѣв­
шая яичница, и въ воздухѣ пахло слегка масломъ


26
и бензиномъ. На разныхъ концахъ комнаты сто­
яли двѣ кровати, обѣ съ пологами изъ дешеваго
ситца. На свободной стѣнѣ висѣлъ поколѣнныіі
портрегъ. Наташи на бѣло­мраморномъ фонѣ, въ
свѣтло­палевомъ платьѣ. Очевидно, писалъ это
Боровиковъ и писалъ съ любовью. Наверху былъ
выставленъ годъ работы.
— А вы давно уже съ нимъ знакомы? спро­
силъ Макшановъ, усаживаясь за столъ.
— Съ дѣтства, отвѣчала она и вышла изъ
комнаты. Голосъ ея послышался подъ окномъ,
потомъ въ саду. Мухи налетѣли на хлѣбъ и за­
ползали по столу стаями.
Макшановъ осмотрѣлся. Полъ былъ бѣлый,
вымытый.— «Неужто она сама моетъ?» подумалъ
онъ. На столѣ было брошено нѣсколько альбо­
мовъ въ холщевыхъ переплетахъ. Въ углу стоялъ
ящикъ съ красками и походный мольбертикъ,
на которомъ, вмѣсто картины, помѣщалась па­
литра. Надъ старенькимъ комодомъ висѣло зер­
кало, все въ ртутныхъ кружкахъ. Правѣе—за­
вернутый въ простыню дамскія платья и рядъ
ботинокъ, выстроившійся по стѣнѣ. Все это было,
несомнѣнно, куплено не здѣсь на югѣ. На ко­
модѣ пестрѣло нѣсколько склянокъ съ духами,
стояла спиртовка для щипцовъ. Но Макшановъ
вспомнилъ, что кудряшекъ у Натальи Констан­
тиновны не было, и она не завивалась.
Яичница была чудесная. Онъ съѣлъ ее всю и по­


27

дошелъ къ окну. Въ саду никого не было. Бродили
по прежнему два цыпленка­подростка и пописки­
вали, не видя старшихъ членовъ семьи. Онъ про­
шелъ черезъ сѣни на половину Зотова. Онъ бы съ
удовольствіемъ теперь выпилъ стаканъ краснаго
вина или квасу, но ни того, ни другого не было. Онъ
легъ.на кровать, которая, по его мнѣнію, должна
была принадлежать ему. Матрасъ былъ жесткій
и лежалъ блиномъ. Онъ посмотрѣлъ на часы,—
они показывали пять. Но это было по москов­
скому времени, а не по здѣпінему—здѣсь должно
быть другое время. Онъ закрылъ глаза. Тотчасъ
же предъ нимъ степные цвѣты закивали своими
пестрыми головками, и онъ увидѣлъ и спину куче­
ра, и слѣпня на ней. Поль въ комнатѣ скрутился
и поднялся всторону. Кровать тихо двигалась.
Онъ открылъ глаза. — Вотъ что значить двѣ
дурныя ночи въ вагонахъ! сказалъ онъ вслухъ
и удивился звуку собственнаго голоса.
И опять глаза закрылись, и опять полъ началъ
двигаться и завертываться въ трубку. Заснулъ
онъ крѣпко, покрывшись отъ мухъ платкомъ.
Спалъ онъ, какъ ему казалось, недолго, но когда
онъ опять посмотрѣлъ на часы, то они уже по­
казывали половину седьмого, и передъ нимъ, на
бѣлой стѣнѣ, краснѣли два пятна отъ спустив­
шагося къ горизонту солнца. . Въ комнатѣ по­
прежнему было тихо,—и возлѣ дома не слыша­
лось человѣческаго голоса. Онъ закрылъ глаза,


28

но больше не спалъ, а былъ въ полудремотѣ.
Сквозь сонъ онъ слышалъ, какъ кто­то входить
на крыльцо и въ сѣни, какъ отворяетъ дверь.
Онъ эналъ, что это Зотовъ, и, открывъ глаза.,
ждалъ его входа.
Зотовъ вошолъ, обвѣтренныи, загорѣлый, съ
палкой въ рукахъ и съ запахомъ степи въ .каж­
дой складкѣ своей рубашки.
— А­а! привѣтствовалъ онъ гостя.—Очень радъ.
И такъ же, какъ и художникъ, онъ трижды
облобызался съ пріѣзжимъ.
— Ну, вотъ я и у васъ, сказалъ Макшановъ.
— Душевно рады,—желаемъ никогда впредь
не разставаться.
Онъ поставилъ палку въ уголь и сбросилъ
шляпу. На видъ ему было лѣтъ за пятьдесятъ,
хотя морщины точно забыли избороздить ему
лицо: оно было полно, румяно и крѣпко. Только
большая лысина и сѣдые волосы говорили, что
онъ прошелъ уже среднюю полосу жизни и те­
перь стоить на рубежѣ старости. Взглядъ у него
былъ спокойный, ласкающій, глубоки. Онъ сѣлъ
на табуретъ передъ гостемъ и посмотрѣлъ на него.
— Душевно радъ, повторилъ онъ.—Поживите
въ Пчелиномъ Кутѣ. Спокойно, здѣсь и тихо.
Присмотритесь, быть можетъ и останетесь.
— Ну, судя по тому, что я видѣлъ, здѣсь не
совсѣмъ спокойно и тихо, заговорилъ Макша,­
новъ.—Страсти кипятъ и разгораются...


20

Точно облачко пробѣжало по лицу Зотова.
— Слабъ человѣкъ, сказалъ онъ.—Совладать
не можетъ съ собою, кипятъ въ немъ неподав­
ленный страсти. Погодите,—придетъ время, все
остынетъ.
— А помните, что говорится о простывающемъ
и о тепломъ въ Писаніи?
— Не въ томъ смыслѣ говорится, другъ мой,
не въ томъ. Ну, объ этомъ поговорить еще
успѣемъ. А вотъ какъ вы своимъ помѣщеніемъ
будете довольны? Не покажется ли вамъ слшп­
комъ скудно? Но другого нѣтъ, извините.
— Ничего, я ко всему готовъ.
— Ну, и прекрасно. Пожалуйста, не стѣсняй­
тесь, дѣлайте, что хотите. Только не заводите
вина: это единственно противъ чего мы возстаемъ
безусловно. Вино признается у насъ только какъ
лѣкарственное средство и выдается только по
распоряженію доктора.
— Отъ вина я могу совсѣмъ отказаться.
— И чудесно сделаете. Вино—это концентра­
ція такихъ элементовъ, которые даютъ нашему
сознанію возможность вступать въ новую сферу
и со стороны видѣть то, что до поры до времени
мы не должны видѣть; но объ этомъ тоже по­
томъ когда нибудь. Времени много будетъ наго­
вориться.
Онъ всталъ и посмотрѣлъ на маленькіе чер­
ные часы.


an
— Вы удачно пріѣхали, сказалъ онъ. — Сего­
дня у насъ митингъ, или по­русски — соборъ.
Вотъ послушаете, какъ у насъ говорить, по­
смотрите всѣхъ въ сборѣ. И съ вами позна­
комятся. Съ вами . большинство знакомо по ва­
шимъ статьямъ, васъ многіе любятъ и цѣнять.
Главное—не стѣсняйтесь ничѣмъ, дѣйствуйте и
говорите, какъ вамъ это покажется нужнымъ: у
насъ свобода — первое дѣло. Черезъ полчаса бу­
детъ чай. Можете идти въ общую столовую, мо­
жете пить у Боровикова, который по болѣзни
въ общую комнату не ходить. Словомъ, посту­
пайте какъ вамъ заблагоразсудится.
Онъ подошелъ къ столу, отперъ ящикъ, вы­
нулъ оттуда кипу бумагъ и сталь ихъ переби­
рать. Онъ какъ будто совсѣмъ забылъ о присут­
ствіи гостя и весь отдался своему дѣлу, выпи­
сывая строчку за строчкой на длинную бумажку
и выставляя передъ каждой строчкой цифры:
1), 2), 3)...
VII.
Самоваръ ставилъ самъ Боровиковъ, которому
къ вечеру стало легче. Наташи не было: она
пошла къ Бушмаринымъ. Боровиковъ былъ не
разговорчивъ, пилъ очень много чая и отиралъ
платкомъ толстый загорѣлый затылокъ съ по­
трескавшейся, какъ у мужика, кожей. Солнце


31
уже сѣло, со степи повѣяло свѣжестью. Поды­
мая пыль, прошло по улицѣ стадо, громыхая бу­
бенцами; гналъ его какой­то человѣкъ въ пид­
жакѣ. Покончивъ чаепитіе, Боровиковъ всталъ,
присасывая кусокъ сахару (онъ пиль въ при­
куску), взялъ шляпу и сказалъ:
— Пойдемъ.
— А это? спросилъ Макшановъ, указывая на
мокрые круги, капли и крошки отъ бѣлаго хлѣба,
оставшіеся на столѣ:—развѣ не будете убирать?
Только приманка для мухъ.
— Пусть и онѣ поѣдягъ. Наташа все уберетъ.
Ну, пора.
Они вышли на улицу. Дышалось тяжело отъ
пыли, которая еще не осѣла послѣ стада.
— Слушайте, сказалъ художникъ, шагая боль­
шими шагами, — намъ неудобно оставаться на"
«вы». Надо Переходить на «ты». Если вы загово­
рите со мной по­петербургски, это выйдетъ дис­
сонансомъ съ общимъ тономъ.
— Развѣ у васъ всѣ на «ты?»
— Не всѣ, но это обозначаешь извѣстную
нравственную близость отдѣльныхъ лицъ. Вамъ
удобнѣе быть со мною на «ты», хотя бы при дру­
гихъ. Повѣрьте, я знаю, что совѣтую.
Они подходили къ сравнительно большому
домику, выкрашенному голубою краской, покры­
тому тоже соломой. У самаго крыльца они встрѣ­
тились съ низенькймъ брюхастымъ человѣкомъ,—


32

не то евреемъ, не то калыыкомъ по типу, съ силь­
но развитыми челюстями и густою круглою бо­
родкой.
—■ Познакомьтесь, — нашъ докторъ Ваклансъ,
сказалъ Боровиковъ, пріостанавливаясь. —Зани­
мается прелюбодѣйствомъ и чревоугодіемъ ; къ
позору нашего уголка.
— Шутникъ! сказалъ весело докторъ. — Если
я преступаю здѣшнія правила, то за границей
нашего хуторка. Я къ пищѣ святаго Антонія не
привыкъ, и когда заѣзжаю въ сосѣдній городъ,
то наѣдаюсь и напиваюсь впрокъ.
— За границей? Ну, почему же Наталья Кон­
стантиновна дала вамъ пощечину?
— Превратно поняла моймедицинскій осмотръ—
и только.
Они вошли на крыльцо и черезъ маленькія
сѣни вступили въ довольно обширную залу съ
окнами съ двухъ сторонъ. Весь домикъ былъ за­
нята одной этой комнатой. Посрединѣ стоялъ
длинный липовый столъ; надъ нимъ висѣла ярко
горѣвшая лампа. На предсѣдательскоыъ мѣстѣ
уже сидѣлъ Зотовъ, передъ несколькими листами
бумаги. Рядомъ съ нимъ помѣщался старикъ съ
большою бородою вѣеромъ, а по другую — еще
не старый лысый человѣчекъ съ черненькими
хитрыми глазками и острыми чертами лица. Ху­
дожникъ протянулъ имъ руки, подозвалъ Макша­
нова и назвалъ ихъ —Чуковинымъ и Апакуши­


оо

нымъ. Тѣ посмотрѣли на новаго члена н неви­
димому не вполлѣ остались довольны его корот­
кимъ пиджакомъ.
Шляпы всѣ клали на кабинетный рояль, стояв­
ши въ углу и бережно прикрытый толстымъ чех­
ломъ. Тутъ­же на стѣнѣ висѣлъ отъ него ключикъ.
— Плохо собираются, сказалъ Зотовъ, здоро­
ваясь съ Воровиковымъ.
— Боятся, замѣтилъ Чуковинъ.
— Кого боятся?
— Меня.
— Почему это?
— Строгъ, требователенъ. Боятся, что при­
дутъ, а я громить буду. Увидите, никто не придетъ.
Но опасенія его не оправдались. Вскорѣ ком­
ната наполнилась. Большинство было въ пест­
рядинныхъ рубахахъ и высокихъ нечищенныхъ
сапогахъ. Лица у всѣхъ были здоровыя, опален­
ныя солнцемъ и вѣтромъ. Незамѣтно было, чтобы
эти люди постились и переутомляли себя. Нѣко­
торыхъ познакомили съ Макшановымъ, но онъ
тотчасъ забылъ ихъ фамиліи и всѣхъ перепуталъ.
Запомнилъ онъ только одного Пепулевича,—въ
немъ онъ призналъ человѣка гнавшаго стадо, —не
бритаго, улыбающагося господина съ рѣзко вы­
ставленнымъ подбородкомъ и большою, мокрою
улыбающеюся нижней губой. Онъ пошлепалъ
двумя руками руку вновь прибывшаго и сказалъ:
— Браво! Браво! Браво!
П. П. ГНѢДПЧЪ.

3


34

Пришелъ и Бупшаринъ, съ строгимъ выраже­
ніемъ лица, гладко причесанный, съ ровныиъ,
какъ нитка, проборомъ. Его только и ждали. Всѣ
усѣлись вокругь стола. Макшановъ сѣлъ между
Пепулевичемъ и Боровиковымъ и какъ разъ про­
тивъ Бушмарина.
— Товарищи,—началъ Зотовъ, смотря своимъ
спокойнымъ и безмятежнымъ взглядомъ въ про­
странство, —я считаю засѣданіе открытымъ. Дол­
женъ васъ предупредить, что у насъ сегодня
много вопросовъ и ихъ желательно было бы
исчерпать втеченіе этого вечера, а то неизвѣстно,
когда мы соберемся. Сперва намъ надо разо­
браться въ заявленіи Бушмарина. Бупшаринъ,
скажи собранію, въ чемъ твое недовольство,—
но, прошу тебя, будь хладнокровенъ, не горячись,
и прежде, чѣмъ сказать, взвѣшивай каждое слово.
Бушмаринъ покраснѣлъ. Онъ вытянулъ свою
длинную шею, повернулъ ее раза два, точно у
него голова была на шкворнѣ и свободно вра­
щалась, куда угодно.
— Нѣкоторые изъ членовъ нашей общины,
началъ онъ, отъ волненія болѣе картавя, чѣмъ
всегда,—находятъ неприличнымъ, что жена моя
должна черезъ несколько времени сдѣлаться ма­
терью. Конечно, всякій имѣетъ право думать и
разсуждать какъ онъ хочетъ; но, не стѣсняя мнѣ­
нія другихъ, я не могу допустить, чтобы СТЕСНЯ­
ЛИ мой образъ дѣйствій и читали мнѣ поученіе.
Поэтому я ставлю вопросъ ребромъ...


35

Онъ ударшгь по столу рукою.
— Ребромъ: если большинство изъ товарищей
моихъ согласны съ мнѣніемъ Чуковина, я ухожу
изъ общины, не требуя даже внесенныхъ въ
общую кассу денегъ. Если же я найду сторон­
ников!,, то я попрошу Чуковина оставить при
себѣ свои проповѣди и меня не учить.
Зотовъ посмотрѣлъ на Чуковина.
— Ты имѣешь что сказать? спросилъ онъ.
— Имѣю! широко раскрывая ротъ, заговорилъ
Чуковинъ.—Я держался всегда того мнѣнія, что
нельзя допускать преобладанія плоти надъ ду­
хомъ. А дѣти—это преобладаніе плоти. Зачѣмъ
мы живемъ здѣсь, уйдя отъ остального міра?
Чтобы, переработавъ себя, побѣдить плоть. Я не
противъ того, чтобъ рождались дѣти—пусть рож­
даются, но не въ нашей общинѣ. Имѣющій вмѣ­
стить да вмѣститъ. А у насъ всѣ должны вмѣ­
щать, это мое мнѣніе.
— Отчего же тогда вы не перестаните ѣсть,
Чуковинъ? Я бы вамъ совѣтовалъ! съ радостной
улыбкой заговорилъ Бушмаринъ. — Вотъ ужь
вполнѣ побѣда была бы надъ плотью!
— Еслибъ я не сталь питать себя, я бы умеръ,
спокойно сказалъ Чуковинъ.
— И чудесно! Умерло бы тѣло, но зато духъ
его. побѣдилъ.
Кое­кто улыбнулся. Зотовъ попросилъ товари­
щей высказаться по предложенному вопросу.
з*


36

VIII.
— Ахъ, господа, какимъ мы занимаемся вздо­
ромъ! заговорилъ громкимъ и убѣжденнымъ голо­
сомъ Апакушинъ.—Ну, собрались мы въ нашъ
Кутъ, отрясли прахъ отъ сапоговъ нашихъ, плю­
нули на все...
— Зачѣмъ ты всегда такъ рѣзко... Ни на кого
мы плевать не должны,—остановилъ егоЗотовъ.
— Ну, ужь, братъ,—извини, я не умѣю па­
току разводить. Если хочешь—это метафора. Ме­
тафорически мы плюнули на весь міръ и живемъ
здѣсь, работаемъ, трудимся, вѣримъ въ наше бу­
дущее, хотимъ любить другъ друга, а не нена­
видѣть. Ну, не все ли равно,—женатые мы или
холостые, есть дѣти, или нѣтъ ихъ? Кому охота—
тотъ ихъ рожаетъ; кому неохота—остается оди­
нокимъ. Вушмаринъ—чудесный работникъ, див­
ный работникъ, честно, свѣтло глядящій на дѣло.
Онъ жену любить какъ жену, ну — и на здо­
ровье, какое намъ дѣло! Терять его, позволять
ему ѣхать въ другую общину, —это сумасшествіе.
Если онъ уѣдетъ—я съ нимъ уѣду!
— Браво! Браво! закричалъ Пепулевичъ и,
толкнувъ колѣномъ Макшанова, прищурилъ одинъ
глазъ.
— Ты съ нимъ согласенъ? спросилъ у него
Зотовъ.


37

— Я за семейное начало! съ ужимочкой за­
говорилъ Пепулевичъ. — Я только вотъ какой
вопросъ ставлю...
Онъ вытянулъ свои длинный ноги подъ сто­
ломъ и встрѣтился съ чьими то ногами.
— Это чьи ноги? спросилъ онъ.
— Мои, отвѣтилъ Бупшаринъ и подобрать ихъ.
— Я ставлю вотъ какой вопросъ. Мы изоли­
рованы отъ всего окружающаго міра. Заключены
въ оболочку, непропуекающую вліяній извнѣ.
Мы клялись на мечахъ жить самостоятельно, не
заимствуясь ничѣмъ отъ людей, кромѣ керосина.
Мы соблюдаемъ свято это положеніе и сами
шьемъ себѣ сапоги, платья, шапки, готовимъ
кушанья, смотримъ, чтобы неслись куры и дои­
лись коровы. Даже дѣвица Сущенко за послѣднее
время стала недурно выдѣлывать сыръ. Словомъ,
мы все фабрикуемъ на мѣстѣ. Спрашивается,
какъ мы будемъ поступать съ паспортами ново­
рожденныхъ: держась своей клятвы, будемъ ли
фабриковать ихъ сами, или обратимся къ посто­
роннимъ лицамъ?
— Отчего ты всегда поясничаешь? грустно, ка­
чая головой, замѣтилъ ему Чуковинъ. — Ты
знаешь наше положеніе: кесарю — кесарево, Бо­
гу—божье! Никакихъ политическихъ вопросовъ
никогда не подымать.
— Ты называешь это политикой? сморщивъ
носъ, спросилъ Пепулевичъ.


38

— Внутренней, подтвердюгъ Чуковинъ.
— Словомъ, въ случаѣ рожденія ребенка, его
надо, не долѣе чѣмъ чрезъ полгода, крестить,
даль свое заключеніе Зотовъ. —Я ставлю это не­
премѣннымъ правиломъ.
— Строго говоря, началъ Баклансъ, — я съ
успѣхомъ могу выдать метрику. Если написать,
что ребенокъ при рожденіи былъ слабъ и могь
умереть до пріѣзда священника, то докторское
свидѣтельство о крещеніи будетъ законно...
— Да вѣдь это будетъ ложь? спросилъ его
Бупшаринъ.
— Нѣтъ, это будетъ документа.
— Да ты самъ то моченый? спросилъ Пепу­
левичъ.
— То есть, какъ это моченый?
— Крестили тебя не по православному? Вѣдь
васъ при крещеніи не окунаютъ, а мочатъ?
— Я католикъ, обиженно замѣтилъ Баклансъ.
Пепулевичъ вытянулъ нижнюю губу, насколько
ея хватило.
— Ху­ху­ху! только сказалъ онъ.
— А твое мнѣніе, Боровиковъ? спросилъ Зотовъ.
— Пусть рожаютъ,—не въ этомъ дѣло. И ме­
трическія свидетельства не бѣда.
— А въ чемъ же бѣда?
— Въ томъ, что мы метафизики. Роемъ арте­
зіанскіе колодцы, желаемъ во всемъ искать глу­
бину, а того, что подъ носомъ—не видимъ.


39
— Вѣрно! рявкнулъ съ конца стола Апаку­
шинъ.—Работать надо и жить по простотѣ, жить
какъ живется.
— Ну, видишь, Бупгааринъ, сказалъ Зотовъ,—
большинство за тебя.
— Странно было бы, еслибъ этого не было!
проборыоталъ онъ.
— . А что, курить нельзя? наклоняясь тихо къ
Пепулевичу, спросилъ Макшановъ.
Тотъ сдѣлалъ испуганное лицо.
— Что вы! Вѣдь мы изъ старообрядцевъ! До­
пускаютъ куреніе на воздухѣ, а въ домахъ—ни­
ни! Я самъ потихоньку трубочку сосу, а когда
ужъ очень дождливо, такъ въ трубу дома, какъ
гимназистикъ.
— Такъ я выйду, шепнулъ ему Макшановъ.
— И я съ вами. Папиросы есть у васъ?
Они встали и тихонько пошли къ выходу.
— У, какой вечеръ райскій! сказалъ Пепуле­
вичъ, вдыхая всей грудью вечерній воздухъ. —
Отойдемте подальше, чтобъ не соблазнить хотя
бы единаго отъ малыхъ сихъ.
Они прошли двѣ хатки, повернули въ про­
улокъ, перепрыгнули черезъ канаву и очутились
въ степи. На западѣ еще бѣлѣли послѣдніе про­
блески заката,—а съ востока, изъ­за далекаго
края степи, подымалась огромная шафрано­кро­
вавая луна. Трава стояла сонная неподвижная,


40

острыми прямыми былинками. Наверху зажига­
лись звѣзды. Дышалось легко и свободно.
— Ночь тиха, пустыня внемдетъ Богу
И звѣзда съ звѣздою говорить!

—вполголоса запѣлъ Пепулевичъ и протянулъ
руку къ открытому портсигару своего спутника.
— А вы, кажется, немножко скептикъ? спро­
силъ у него Макшановъ.
Онъ встрепенулся.
— Почему вы думаете?
— Да такъ, точно вы немножко вышучиваете
ихъ всѣхъ?
— Сохрани Богъ! Я въ восторгѣ отъ здѣш­
няго житья? Ни на какія палаты его не промѣ­
няю. А это у меня подчасъ манера образно вы­
ражаться. Я вѣдь бывшіи помѣщикъ. Потомъ по­
мѣстье въ карты проигралъ и пошелъ въ актеры.
Актеромъ былъ хорошимъ, да пить началъ, ото­
всюду выгнали. А здѣсь чудесно,—и пить не хо­
чется. Никто не хотѣлъ идти въ пастухи, а я въ
пастухи пошелъ. Цѣлый день созерцаю природу.
Я понимаю пастушескія племена, веду жизнь Ла­
вана: овечки ходятъ, и бѣлыя, и пестрыя. Жалко,
пастушекъ нѣтъ, а то­бы совсѣмъ пасторальную
интермедію разыграть можно было. Умѣю плести
корзины и снабжаю этими кустарными издѣ­
ліями весь нашъ поселокъ. Даже тайкомъ про­
даю ихъ въ сосѣдній городъ, а на вырученный


41
деньги изрѣдка доставляю себѣ тайныя наслаж­
денія...
Откуда­то появилась собака и, подбѣжавъ къ
Пепулевичу, ласково замахала хвостомъ и лиз­
нула его въ руку.
— Это одинъ изъ моихъ товарищей по пастьбѣ,
сказалъ онъ, шлепая мордастаго пса по головѣ.—
Чудесные звѣри: просто все это у нихъ, противъ
дѣтей ничего не имѣють, да и паспортовъ имъ
не надо.
— А давно вы здѣсь?
— Второй годъ. На меня вотъ косятся, гово­
рить, какъ и вы, будто я всѣхъ вышучиваю. А
если правду сказать, такъ только за то и дер­
жать меня, что никогда я сумраченъ не бываю.
Здѣсь всѣ точно купоросомъ отравились и придти
въ себя не могутъ, а я, какъ видите, не уны­
ваю. Поддерживаю въ нихъ настроеніе. Ну, и
цѣнятъ это. А ужъ кому бы и унывать, какъ
не мнѣ. Въ полтораста тысячъ имѣніе спустилъ
и изъ землевладѣльца въ свинопасы обратился.
А ничего, веселъ и доволенъ.
IX.
Они отошли съ полверсты и повернули на­
задъ, закуривъ новыя папиросы.
— Такъ, въ самомъ дѣлѣ, ничего живется?
спросилъ Макшановъ.


42

— Докладываю вамъ — восхитительно. Пожи­
вите, попасите со мной барагаковъ, сами убѣди­
тесь.
— Зотовымъ довольны всѣ?
— Довольны. Можно ли имъ быть недоволь­
нымъ? Вѣдь это такой деликатесъ, что и вообразить
нельзя. И притомъ характеръ. Человѣкъ тонкій.
Онъ гораздо тоньше, чѣмъ вы думаете. Онъ
смотритъ святымъ взглядомъ, а самъ на двѣ са­
жени подъ землей видитъ. Со мной случай одинъ
былъ. Только, конечно, это между нами...
— Ну, конечно.
— Еще въ первое время по моемъ пріѣздѣ,
какъ я уже имѣлъ удовольствіе вамъ доклады­
вать, я былъ алкоголикъ. Ну, сами знаете, при
этомъ состояніи сразу бросить пріть невозможно:
изрѣдка положительно необходимо вводить извѣст­
ное количество алкоголя въ желудокъ. Прожилъ
я здѣсь съ мѣсяцъ, и засосалъ меня червячокъ.
Тоскую, мѣста не найду. Пошелъ прямо къ Зо­
тову. Разсказалъ ему про свое состояніе. Онъ
вынулъ изъ комода пять рублей и говорить:
«Это тебѣ на три дня. Уединись и напейся.
Когда протрезвишься, возвращайся обратно».
Пепулевичъ затянулся до самыхъ легкихъ и
вытянулъ губу.
— Такъ я и сдѣлалъ. Вернулся—ни въ одномъ
глазѣ. Никто не имѣетъ права спросить, гдѣ
былъ: понимаете, —свобода воли, непротивленіе.


Гд
Такъ я два раза и уходилъ. Благороднѣйшій че­
ловѣкъ!
—■ Да что, у него есть, кажется, средства?
— Хо­хо! И болынія. Никто этого не знаетъ,
а я знаю. Онъ — сыроваръ. То есть, братья его
огромный дѣла дѣлаютъ; да еще помѣстья у
нихъ колоссальный съ лѣсами на сплавныхъ рѣ­
кахъ. На его долю въ годъ приходится тысячъ
пятьдесятъ.
— Ну, ужъ и пятьдесятъ!
— Можетъ и не пятьдесятъ, я это такъ ска­
залъ, а можетъ вѣдь и семьдесятъ, кто его знаетъ.
А посмотрите: онъ, не покладая рукъ, рабо­
таешь цѣлые дни. Примѣръ для всѣхъ воздер­
жанія и умѣренности. Вѣдь это только при та­
комъ капиталѣ и можно такую эпитимыо нести.
Онъ бросилъ докуренную папироску и потя­
нулъ въ себя воздухъ.
— Только вотъ приходится подличать, загово­
рилъ онъ, — скрываться изъ­за табаку. Теперь
вѣдь ни съ кѣмъ заговорить нельзя, сейчасъ
упрекнуть въ невоздержаніи.
Онъ оторвалъ несколько листьевъ съ молодого
деревца,, растущаго у хатки, и началъ жевать,
чтобы заглушить запахъ.
— Что­жъ, пойдемте всетаки, послушаемъ?
предложишь онъ Макіпанову. Слышите, какъ спо­
рятъ: должно быть опять до какого­нибудь на­
болѣвшаго мѣста добрались.


44

Въ комиатѣ было еще душнѣе. На мѣстѣ Мак­
шанова сидѣла длинная, худая дѣвица съ боль­
шимъ носомъ, придававшимъ всему лицу не то
печальный, не то глуиоватый видъ. Одѣта она
была опрятно и причесана гладко.
— Кто это? тихо спросилъ Макшановъ.
— Дѣвица Сущенко, отвѣтилъ такъ­же тихо
Пепулевичъ.
— Такъ что­же, господа, вопросъ о пѣніи
исчерпанъ? спросилъ Зотовъ.
Ему никто не отвѣтилъ.
— Я резюмирую его такъ, заговорилъ онъ,—
конечно, каждый можетъ про себя пѣть сколько
ему будетъ угодно, но опереточный мотивъ ос­
корбляетъ эстетическое чуветво, такъ­же, какъ
всякое бранное, непристойное слово.
— Остаюсь при особомъ мнѣніи, замѣтилъ
Чуковинъ,—музыку упразднить.
■— Вы рояль способны разломать и сжечь,
ядовито возразилъ ему Вушмаринъ.
— Способенъ, спокойно отвѣтилъ Чуковинъ.
— Теперь, товарищи, продолжать Зотовъ, —
мы должны остановиться на томъ «инцидентѣ»,
который хотѣла сообщить намъ Маня Сущенко.
Маня пододвинулась къ столу, сложила на
немъ руки, палецъ въ палецъ,—и обвела глазами
собраніе.
— Товарищи! сказала она, — я хочу предста­
вить на ваше усмотрѣніе фактъ, имѣвшій мѣсто


4:6

сегодня утромъ. Мнѣ важенъ его анализъ, да,
думаю, и не одной мнѣ, а для всѣхъ васъ. По­
прошу васъ отнестись къ нему безпристрастно.
Но только­что, послѣ небольшой паузы, она
раскрыла ротъ, чтобы приступить къ изложенію
«инцидента», какъ черезъ окно въ комнату внес­
лась летучая мышь и стала чертить подъ потол­
комъ свои безшумные черно­сѣрые зигзаги. Всѣ
подняли головы и стали слѣдить за ней.
— Прогоните ее, сказалъ Апакушинъ,—коего
чорта она непрошеная явилась на засѣданіе!
Бушмаринъ, который въ сегодняшній вечеръ
почувствовалъ особенную симпатію къ Апакуши­
ну, отодвинулъ свой стулъ, схватилъ полотенце,
лежавшее на роялѣ, и сталъ носиться за мышью.
Апакушинъ взялъ изъ утла чей­то посохъ и то­
же съ другой стороны началъ угрожать мышонку.
Послѣ нѣкоторыхъ усилій, ихъ старанія увѣнча­
лись успѣхомъ, и мышь вылетѣла въ противопо­
ложное окно, быстро колыша нѣжными перепон­
ками своихъ лапокъ.
— Ну, Маня, сказать Зотовъ,—изложи намъ
все по порядку.
— Сегодня утромъ, заговорила она, — я шла
на работу. Проходя мимо овса, я наткнулась на
такую картину. Обратный ямщикъ, должно быть
пьяный, спитъ, завалившись въ телегу. Лошади
запряжены парой въ дышло; онѣ преспокойно
свернули въ овесъ, ввезли туда всю телѣгу и


i%

ѣдятъ во­всю. Опрашивается, что я должна бьшв
сдѣлать?
■— Дурацкій вопросъ! замѣтилъ Апакушинъ.
•— Серьезный вопросъ! нахмурившись сказалъ
Чуковинъ.
Макшановъ наклонился къ стоявшему рядомъ
съ нимъ Пепулевичу.
— Что они, шутятъ или серьезно?)
— Серьезно. И знаете, это, въ самомъ дѣлѣ,
не шуточный вопросъ,—имъ принципиально ра­
зрѣшается многое.
— Вы должны были, сказалъ Апакушинъ, —
взять лошадей подъ­уздцы и вывести изъ овса.
— Ни въ какомъ случаѣ, рѣзко остановилъ
его Чуковинъ.
— Это почему?
— Потому­что это насиліе.
— Это самозащита. Или у насъ пропадетъ
овесъ, или лошади останутся голодны.
— Пусть лучше у насъ пропадетъ овесъ, чѣмъ
лошади не будутъ сыты.
— Изъ­за чего­же весь нашъ трудъ посѣва?
Чтобъ его топтала запряжка каждаго пьянаго
прохвоста?
— Пусть. Мы работаемъ не для выгоды, а по­
тому, что такъ надо. Если лошади забрели въ
овесъ,—тоже такъ надо. Надо было, чтобы ям­
щикъ какъ­разъ здѣсь заснулъ, чтобъ на дорогѣ
никого не было, чтобъ это былъ именно овесъ,


47

который любимъ лошадьми. Пусть его весь истоп­
чутъ, мы не должны этимъ возмущаться.
— Какъ­же ты поступила? спросилъ Зотовъ.
— Я долго стояла и думала, что мнѣ сдѣлать?
Въ это время проходилъ Ивашка Чмыръ изъ
Круглаго Поселка. Онъ сейчасъ пошелъ, вывелъ
лошадей и ямщика разбудилъ. Тотъ обругался.
Тогда Чмыръ его ударилъ по шеѣ, — «я, гово­
рить, тебѣ, скоту, еще не такъ наложу, коли ты
по чужимъ овсамъ ѣздить будешь».
— Что­жъ ямщикъ? поинтересовался Борови­
ковъ.
— Ямщикъ меня удивилъ своей воздержан­
ностью: я думала, онъ ругаться будетъ; а онъ по­
правилъ шапку и говорить: «а спичекъ у васъ
нѣтъ, мнѣ­бы цыгарку закурить». Чмыръ ему за­
курить далъ.
— Ты не должна была допускать Ивашку вы­
водить лошадей, сказалъ Чуковинъ.
— Я и думала его остановить. Но разъ онъ
хотѣлъ вывести ихъ, какое­же право я имѣю пре­
пятствовать?
Наступило молчаніе. Всѣ задумались.
— Позвольте мнѣ сдѣлать ко всему этому
иллюстрацію,—улыбаясь, по обыкновенію, загово­
рилъ Бушмаринъ. — Вотъ сейчасъ сюда влетала
мышь. Вѣдь мы тоже не имѣли права ее вы­
гнать. Однако, никто изъ васъ не протестовалъ,


48

когда я махалъ на нее полотенцемъ: вѣдь я могъ­
бы ее задѣть и даже искалѣчить?
— Я самъ не гонялся за ней, сказалъ Чу­
ковинъ.
— Тогда я поставлю вопросъ на принципіаль­
ную почву, продолжалъ Бушмаринъ.—Имѣемъ­ли
мы право возить на лошади воду, когда она по­
ложительно этого не хочетъ? Имѣетъ­ли право
Чуковинъ поступать съ лошадью совершенно
по­варварски, какъ онъ поступилъ съ нею вчера?
Всѣ взгляды уставились на Чуковина.
— Вчера, говорилъ торжествующие тономъ
Бушмаринъ,—Чуковинъ, совершенно заморивъ ло­
шадь на работѣ, бросилъ ее потную и нераспря­
женную, даже взнузданную, на самомъ припекѣ.
Не знаю, какими этическими задачами задавался
онъ, но я знаю, что если­бы я былъ членомъ
общества покровительства животныхъ, такъ по­
далъ­бы на него къ мировому, просто ради скан­
дала, чтобы обвинить его въ жестокости.
Чуковинъ покраснѣлъ весь, до самой лысины.
—■ Я не распрягъ лошади, заговорилъ онъ,—
потому, что долженъ былъ еще разъ съѣздить на
рѣчку.
— На заморенной? не унимался Бушмаринъ.
— Я самъ былъ не менѣе заморенъ, возразилъ
Чуковинъ.
. — У меня съ дороги глаза слипаются, — я
спать хочу, сказалъ Пепулевичу Макшановъ.


49

— Пойдемте, предложишь тотъ, — я васъ про­
вожу, а то вы, пожалуй, спутаетесь: у насъ всѣ
хатки на одинъ фасонь построены.
X.

Луна поднялась выше и поблѣднѣла. Пыльная
дорога засеребрилась. Отъ крышъ легли на бѣлыя
мазанныя стѣны густыя тѣни. Гдѣ­то вдали сви­
стѣла чекалка, точно петли у качель повизгивали.
— Это совсѣмъ не пустословіе, говорилъ по
дорогѣ Пепулевичъ. — Это только пустословіемъ
могло вамъ показаться съ непривычки. Вѣдь вы
подумайте: основное положеніе нашего Кута—ни
въ какомъ случаѣ не противиться злу. И вслѣд­
ствіе этого мы залѣзаемъ въ такой лабиринтъ,
изъ котораго нѣтъ выхода. Потушить начинаю­
щійся пожаръ — противленіе или нѣтъ? Лѣчить
болѣзнь — противиться или нѣтъ? Если баба бу­
детъ бить ребенка палкой по головѣ, а ребенокъ
свертывать головы птенцамъ или выкалывать
глаза котятамъ, — можемъ мы остановить ихъ,
или нѣтъ? Я собственноручно выдралъ крапивой
мальчишку за котенка, такъ вѣдь меня судили
и сказали, что хотя моей злой волѣ" не препят­
ствуютъ, но просятъ впредь действовать по воз­
можности на дѣтей убѣжденіемъ, а не крапивой.
Объ этомъ стоить поговорить и подумать, чтобы
держаться чего­нибудь одного.
U. 11. ПВбДШІЪ.

і


50

У крыльца Пепулевичъ съ Макшановымъ про­
стился, изысканно снявъ шляпу. Домикъ, весь
въ лунныхъ просвѣтахъ, и темныхъ пятнахъ отъ
сосѣдней листвы, стоялъ передъ ними, какъ
оперная декорація.
Макшановъ поднялся по ступенькамъ.
— Это вы? раздался изъ темнмго угла го­
лосъ. —А Боровиковъ еще тамъ?
— Тамъ.
— Скоро кончатъ?
— Не знаю, Наталья Константиновна.
— Спать не хочется, ночь дивная. Смотрите,
луна какая: на сѣверѣ такой не бываеть. Она
зеркальная точно. И облака, какъ серебряный
змѣи, ползутъ, ползутъ мимо нея.
Онъ присѣлъ у ногъ ея на ступеньки. Они
помолчали. Она разсѣянно махала вѣткой. Онъ
посмотрѣлъ на нее снизу.
— А вы совсѣмъ не подходите къ здѣшнему
Куту, сказалъ онъ.
— Почему?
— Обращаете вниманіе на луну и облака, а
здѣсь, кажется, не особенно къ нимъ тягогѣютъ.
— Нѣтъ, они здѣсь всѣ хорошіе, право, лучше
чѣмъ гдѣ вѣ другомъ мѣстѣ: всѣ честные, трудя­
щиеся, прямые. А недостатки у пихъ есть, какъ
у всѣхъ людей.
— Мнѣ кажется, они здѣсь всѣ толстокожіе.
Она засмѣялась.


61
— Выдумаете вы тоже! Отчего вы рано при­
шли?
— Спать захотѣлось.
— Такъ отчего жь вы не идете къ себѣ?
— Мнѣ тамъ хотѣлось спать, а теперь я не
хочу. Тамъ душно было и тяжело дышалось. А
здѣсь свѣжо и свободно. Вы рано встаете?
— Какъ случится. Вѣдь на работу я не вы­
хожу, работаю дома; иногда сплю долго, часовъ
до девяти. Иногда встаю рано, съ разсвѣтомъ.
— Вамъ сколько лѣть?
— Двадцать пять.
—■ Ой, какъ еще молоды!
— Развѣ вы такой старый? Впрочемъ, да, я
замѣтила у васъ на вискахъ совсѣмъ сѣдые во­
лосы. Да и что это за года для мужчины! Мой
мужъ былъ старше васъ.
— Вашъ мужъ гдѣ служить?
— Не поминайте мнѣ о немъ, пожалуйста,
никогда. Два года жизни съ нимъ — это какой
то кошмаръ.
Она отвернулась и стала смотрѣть вдаль.
Послышались шаги и покашливанье.
— Это Боровиковъ, шепнула она и встала къ
нему навстрѣчу.
«Что она, боится его, что ли?» подумалъ онъ.
— Тамъ еще не скоро, говорилъ Боровиковъ,
входя на крыльцо.—А, и вы здѣсь? Тамъ еще
часа на два разговора. Главное, чтб меня каса­
t*


62

лось, рѣнгали: буду писать «Раснятіе» для нашей
каютъ­компаніи. Ты, Наташа, идешь спать? Мнѣ
завтра чѣмъ свѣтъ вставать.
— Иду, отвѣтила она и протянула руку Мак­
шанову.
Макшановъ прошелъ къ себѣ, зажегъ свѣчу
и подумалъ: «недурно было бы поужинать» Но
ужина и признака не было. Дѣлать нечего, при­
ходилось ложиться голодньшъ. «А, впрочемъ,
вѣдь это прескверная привычка—ѣсть на ночь»,
рѣшилъ онъ и завернулся въ одѣяло.
«Завтра, продолжалъ онъ рядъ мыслей,—какъ
только встану, пойду на сѣнокосъ. Прежде я
умѣлъ косить, сначала будетъ туго, а потомъ
пойдетъ хорошо».
Проснулся онъ отъ солица и мухъ, стаями гу­
лявшихъ по его лицу. Вся комната была пере­
полнена ихъ веселымъ жужжаніемъ. Зотовъ спалъ
навзничъ, широко разметавъ по подушкѣ свои
волосы и слегка подрагивая сѣдою бородой. По его
полнымъ рукамъ съ веснушками, по лбу и по ще­
камъ тоже ползали роями мухи, но это не произво­
дило нанего никакого впечатлѣнія. Грудь спокойно
подымалась и опускалась, какъ у восковыхъ фи­
гуръ въ анатомическихъ кабинетахъ. Макшановъ
попробовалъ завернуться въ простыню, но и
тутъ въ каждую малѣйшую щелочку вползало
крылатое насѣкомое и жалило его.
— Какъ это безъ шторъ можно спать? прого­


53

ворилъ онъ и сталъ пробовать заткнуть самое пре­
дательское окно пледомъ. Но попытки его не уда­
лись, только понапрасну былъ разбуженъ Зотовъ.
— Да ты затвори снаружи ставни, сонно
проговорить онъ.—Я не затворяю ихъ, чтобъ
воздуха больше было. А тамъ—какъ хочешь.
Макшановъ посмотрѣлъ на часы: былъ шестой
часъ въ исходѣ. Ложиться снова не стоило. Въ
дверь заглянуло бабье лицо.
— Самоваръ наставить? спросила она.
— Наставь, распорядился Зотовъ.
— Это кто же? спросилъ Макшановъ.
— Поломойка, поденщица.
— Развѣ прислугу держать у васъ?
— Да, для мытья половъ. Да вотъ Наташа
завела порядокъ, чтобъ ей самоваръ бабы ста­
вили. Косятся на это, но не противятся. Въ
поле пойдешь?
— У васъ сѣнокосъ?
— Нѣтъ, уборка сѣна.
— Пойдемъ. Тѣмъ лучше. А то отъ косьбы сразу
бы поясницу разломило. А грабли лишвія есть?
— Пока во дворѣ у Боровикова возьми, а
потомъ вамъ изъ склада выдадутъ.
Макшановъ пошелъ во дворъ. Изъ троихъ
граблей, у двухъ зубцы были поломаны. Онъ
выбралъ поцѣльнѣе и принесъ ихъ въ комнату.
— Неаккуратно у васъ работаютъ, замѣтилъонъ.
Зотовъ только махнулъ рукою въ отвѣтъ.


54
XI.
Утро было голубовато­розовое, прозрачное, и
Макшановъ, идя въ высокихъ салогахъ и лег­
комъ пиджакѣ, чувствовать себя молодо и здо­
рово. Зотовъ, съ граблями наплечахъ, шелъ гибко
и привычно. Отъ солнца тянулись поперекъ степи
еще длинный тѣни. Вдали по дорогѣ, волнами
бѣжавшей съ холма на холмъ, бѣлѣлись рубашки
другихъ поселенцевъ «Нѣтъ, здѣсь жить можно»,
думалъ Макшановъ.
— Какъ тебѣ показалось наше вчерашнее со­
брате? спросилъ Зотовъ, поглядывая на спутни­
ка какъ то сбоку.
Тотъ отвѣтилъ не сразу.
— Какъ вамъ сказать... Мнѣ кажется, много
лшпняго говорить у васъ.
— А гдѣ лишняго не говорить, другъ мой?
Сколько людей, столько и разновидностей, столь­
ко и убѣжденій. Стараешься ихъ соединить, свя­
зать. Иногда кажется, что все улажено, а по­
томъ—смотришь—все ползетъ по швамъ.
Въ его тонѣ чувствовалось нѣкоторое раздра­
женіе, хотя онъ его и подавлялъ по мѣрѣ силъ.
— Самый искренни у насъ человѣкъ — это
Апакушинъ, продолжать онъ. — Можетъ быть,
онъ и недалекій, можетъ быть, слишкомъ много
говорить, но всегда искрененъ и прямъ. И ужь


55

не сворачиваетъ съ своей дороги: что засѣло у
него въ головѣ—не своротишь.
Они взошли на вершину холма; по ту сторону
шла лощина, — вся уже скошенная. Сѣно еще
несовсѣмъ просохло, но уже издавало свой гу­
стой, пряный запахъ.
— Шевелить то они уыѣютъ, какъ бы про
себя говорилъ Зотовъ, —а копны мечутъ кривыя.
Первая пара, съ которой они встрѣтились—
были дѣвица Сущенко и Баклансъ. На ней было
крестьянское платье, а онъ одѣтъ по вчераш­
нему.
— Ну, скажите, Сущенко, говорилъ докторъ—
если бы, напримѣръ, напали на васъ разбойники
съ цѣлью насилія,—ну, тамъ грабежа, что ли...
вы бы не сопротивлялись по вашей теоріи?
— Не сопротивлялась.
— Но почему же?
— То есть, я сопротивлялась бы словами: я
бы доказывала разбойникамъ, что не хорошо то
дѣлать, что они замыслили.
— Ну, а если они васъ не послушаютъ?
Она пожала плечами.
— Это ужь ихъ дѣло.
— И вы не будете обороняться отъ ихъ на­
паденія?
— Нѣтъ. Я не считаю себя вправѣ. Вѣдь хри­
стіане не оборонялись отъ звѣрей, когда ихъ
травили въ циркѣ?


56

Макшатговъ съ Зотовымъ отошли, и голоса го­
ворившихъ затерялись на разстояніи.
Въ другой групѣ тоже шелъ споръ. Апаку­
шинъ, въ красной косовороткѣ, стоялъ, расто­
пыря ноги передъ Чуковинымъ, который, не воз­
вышая голоса, говоршгь:
— Я повторяю, что постоянное пѣніе во вре­
мя работы нетолько не помогаетъ дѣлу, но мѣ­
шаетъ.
— Амнѣ помогаетъ, возразилъ Апакушинъ. —
Тебѣ потому пѣніе чуждо, что ты ни одной рус­
ской пѣсни не слыхалъ и пѣть не умѣешь. Я
иначе какъ съ пѣніемъ работать не буду...
Онъ вдругъ вскипѣлъ весь:
— Не буду! закричалъ онъ. — И мнѣ до тво­
ихъ мнѣній нѣтъ никакого дѣла! Слышишь, ни­
какого!
— Успокойся! остановилъ его Зотовъ, взявъ
его за локоть.
— Не желаю успокоиться, буду кричать на
весь міръ, что я такъ хочу, и буду такъ дѣ­
лать... Пѣсня—дѣло естественное. Пѣсню птицы
поютъ.
— Для подзыванія самцовъ или самокъ, и то
только въ извѣстные періоды, невозмутимо стоялъ
на своемъ Чуковинъ.
Зотовъ съ Макшановымъ отошли подальше и
принялись за работу.


57
— У тебя съ собой деньги есть? спросилъ
Зотовъ, не поднимая глазъ отъ граблей.
— То есть гдѣ? Здѣсь или на хуторѣ?
— На хуторѣ.
— Есть.
— Я бы совѣтовалъ положить ихъ въ банкъ,
если у тебя ихъ много.
Макшановъ засмѣялся.
— Боитесь, что украдугь?
— Нѣтъ, а все таки лучше. У насъ принято
держать деньги только въ общественной кассѣ, а
такъ, на отдѣльное имущество, никто не имѣетъ
права. Олѣдовательно, по самому уставу общины,
ты долженъ ихъ положить въ другое мѣсто. Въ
городѣ есть отдѣленіе государственнаго банка.
Если у тебя бумажки — положи ихъ на теку­
щій счетъ.
— А какъ у васъ сообщеніе съ городомъ?
— Восемнадцать верстъ.
' —■ Я знаю, что восемнадцать. Гдѣ лошадей
достаютъ?
Зотовъ не безъ лукавства посмотрѣлъ на него.
— Мы пѣшкомъ ходимъ.
— Я не пойду.
— Знаю. Но экипажа нигдѣ не достать. Въ
двухъ верстахъ есть поселокъ, такъ тамъ у
казака Горшковскаго верховую лошадь можно
раздобыть. Вотъ его сестра­поденщица къ намъ


58

мыть полы ходитъ — ей и закажи. Не боишься
такого перехода?
— Не боюсь.
— Только выѣзжай на зарѣ, а то степью
жарко.
Макшановъ скоро почувствовалъ неловкость и
боль въ спинѣ. Онъ посмотрѣлъ на Зотова: тотъ
работалъ истово, не торопясь, аккуратно перево­
рачивая комы сѣна сырою стороной кверху. Онъ
бросилъ грабли и прошелся, разминая бока.
— Что за лакейская привычка щипаться! крик­
нула Оущенко, ударяя не безъ кокетства доктора
локтемъ въ грудь. — И за какимъ лѣшимъ вы
живете въ нашемъ Кутѣ, не могу понять? Смо­
трите, вонъ пришлый человѣкъ на насъ глядитъ
и удивляется: вотъ такъ община!
— А какое вы имѣете право стѣснять сво­
боду моихъ дѣйствій и убѣжденій? спросилъ
Баклансъ.
Солнце поднималось все выше. Макшанову за­
хотѣлось пить. Вдали показалась телѣга, запря­
женная пѣгой лошадкой. Это ѣхали Боровиковъ
и Бушмаринъ.
— Что вы? спросилъ Зотовъ.
— Привезли вамъ завтракъ, да и сами пора­
ботаемъ. Кромѣ того, оба имѣемъ кой­что ска­
зать, объяснилъ Бушмаринъ.
Часовъ въ одиннадцать всѣ усѣлись на сѣнѣ
завтракать, стараясь попасть въ тѣнь тѣлеги.


59

Въ судкахъ оказалось какое то варево изъ го­
роха, квасъ и бѣлый хлѣбъ.
— Это что же такое? опросить Макшановъ,
пробуя варево.
— Это чечевичная похлебка, за которую Исавъ
передалъ первенство Іакову, отвѣтилъ ему док­
торъ.
— Два дѣла, заговоршгь художникъ. — Пер­
вое — личное, мое. Вчера община уполномочила
меня написать «Распятіе». Я согласился и пи­
сать буду. Холстъ у меня нашелся, но кистей
и красокъ не хватить на тотъ размѣръ, который
у меня задуманъ. Поэтому я обращаюсь къ тебѣ,
Зотовъ, съ заявленіемъ: пусть изъ Москвы община
мнѣ немедленно выпишетъ и того, и другого. Я
долженъ отправить туда денежное письмо не­
медленно, такъ какъ красокъ у меня больше
какъ на недѣлю работы не будетъ.
— Пошлемъ, сказалъ Зотовъ.
— Затѣмъ я объявляю, продолжалъ Борови­
ковъ,—что на полевыя и прочія работы болѣе я
не выхожу. Далѣе: мнѣ нуженъ хорошій столяръ,
который тщательно бы, подъ моимъ наблюде­
ніемъ, сдѣлалъ подрамникъ и аккуратно натя­
нулъ холстъ.
— Все будетъ, подтвердить Зотовъ.
Макшановъ не узнавалъ со вчерашняго дня
Боровикова: апатіи и болѣзни не было и слѣда.
Глаза его блестѣли, вся фигура помолодѣла. Ви­


60

димо онъ радъ былъ случаю снова войти въ
свою сферу и отдаться любимому искусству.
— Да дней на пять я возьму къ себѣ Буш­
марина, добавилъ Воровиковъ. — Я его сегодня
нарочно раздѣвалъ и смотрѣлъ. У него типичная
грудная клѣтка, какъ разъ то, что мнѣ надо.
Сущенко съ любопытствомъ посмотрѣла на
Вушмарина.
— А какъ же, Воровиковъ, вы вѣшать его
будете на крестъ, или какъ? спросила она.
— Какая вы идіотка! кротко отвѣтилъ Воро­
виковъ, вообще, повидимому, не выносившій ея.
Она обидѣлась.
— Мнѣ кажется, для нашей общины это вы­
раженіе слишкомъ рѣзкое.
Она повела своимъ большимъ носомъ, что все­
гда обозначало у нея обиду.
— Извините, сказалъ Макшановъ, — но ваша
чечевица довольно скверно приготовлена.
— Никто и не говорить, что она приготов­
лена хорошо, возразилъ ему Чуковинъ.
— А почему бы ей и не быть хорошо приго­
товленной? спросилъ Макшановъ, желая попасть
въ тонъ рѣчи собесѣдкика.
— Зачѣмъ? Хорошо и такъ.


61

XII.
—і Другое дѣло вотъ въ чемъ, заговорилъ
Бушмаринъ, по обыкновенію волнуясь. — Скоро
наступить вторая годовщина основанія нашей
общины. Неужели ыы не отпразднуемъ и въ на­
стоящемъ году этого великаго для насъ событія?
Я не хотѣлъ вчера объ этомъ говорить въ со­
браніи, но теперь, въ болѣе тѣсномъ кружкѣ, я
настаиваю на необходимости тѣснаго, задушев­
наго праздника.
— Я присоединяюсь въ этому мнѣнію, ска­
зала Сущенко съ полнымъ ртомъ чечевицы.
— Я полагаю, продолжалъ Бушмаринъ,—что
къ этому дню нашъ славный профессоръ окон­
читъ свою картину. Мы будемъ праздновать ея
постановку въ нашей столовой. Кромѣ того, ну­
женъ отчетъ, нѣсколько рѣчей, живыя картины,
можетъ быть, спектаюіь. У насъ есть писатель
(онъ показалъ на Макшанова); если мы его по­
просимъ, быть можетъ онъ не откажется напи­
сать текстъ для нашей пьесы. Наконецъ, ра­
зовьемъ совокупно идею того, что намъ нужно...
— Намъ нужна первымъ дѣломъ хорошая би­
бліотека, заговорилъ Чуковинъ, — а у насъ ея
нѣтъ; у насъ нѣтъ серьезнаго чтенія Евангелія
по воскресеньямъ; у насъ работа въ полѣ идетъ
черезъ пень въ колоду.


62

Поднялся споръ длинный, безконечный. Каж­
дый развивалъ свое. Боровиковъ говорилъ, что
необходимы аллегорическія живыя картины. Су­
щенко говорила, что это затрать никакихъ не
потребуетъ и она готова положить свой трудъ
на алтарь общины. Бушмаринъ настаивать на
хорошей пьесѣ, даже въ стихахъ, чтобы всѣ
прониклись общей идеей. Макшановъ сказать,
что это очень трудно и что онъ хотя радъ слу­
жить чѣмъ можетъ, но за такую работу не возь­
мется.
Зотовъ посмотрѣлъ на солнце и сказать, что
пора приниматься за работу. Кромѣ Буіпмарина
и самого Зотова, всѣ взялись за грабли какъ то
неохотно, а Боровиковъ совсѣмъ отказался, объ­
яснивъ, что если онъ теперь будетъ работать, то
завтра не будетъ въ состояніи держать угля въ
рукахъ, а ему хочется непремѣнно завтра же на­
чать композищю.
— Профессоръ, сказалъ Макшановъ, впадая
въ тонъ Бушмарина, — какую же я пьесу могу
написать къ годовщинѣ?
— Плюнь, равнодушно отвѣтилъ художникъ,—
ну, охота заниматься этимъ вздорбмъ.
— Да вѣдь вы слышите: просятъ.
— Вздорь просятъ, не слушай.
Онъ лежать по обыкновенію навзничь и слѣ­
дилъ за бѣлыми крупными облаками, плывшими
по небу. Иногда онъ подымать руку и дѣлалъ


63

въ воздухѣ точно судорожный мазокъ кистью:—
онъ улавливать формы облаковъ и старался
схватить ихъ лѣпку.
— И равнодушная природа
Красою вѣчною сіять!

—внезапно сказалъ онъ.
Макшановъ посмотрѣлъ на облака.
— Да, красиво, подтвердилъ онъ.
— Я не о томъ. А это удивительно схвачено:
вѣчное равнодушное сіяніе красотою. Это такъ
ыѣтко, сильно, опредѣленно. И при Пушкинѣ, и
при Рафаэлѣ, и при Буддѣ, при всѣхъ плыли
такія же бѣлыя тучи съ лиловыми подпалинами,
и такъ же всѣ на нихъ смотрѣли и такъ же бу­
дутъ смотрѣть.
Макшановъ поглядѣлъ на художника и поду­
малъ: «А философія то у него слабовата!»
— Я чувствую этбтъ торсъ, заговорилъ снова
Боровиковъ и протянулъ впередъ руки, точно
хотѣлъ схватить его.—Я чувствую его весь; съ
утра я наладился на живопись и завтра сразу
пойдетъ работа. Если раскатишься, такъ это дѣло
нѣсколькихъ дней.
Макшановъ удивился.
— Какъ, большая картина?
— Такъ что­же! Вы знаете, что такое творче­
ство? Когда охватитъ оно художника, онъ пере­
стаетъ ѣсть, пить, спать. Онъ живетъ, питается
только однимъ этимъ творчествомъ. Онъ не чув­


64

ствуетъ ничего вокругь. Онъ въ гианозѣ. Бывали
случаи такіе: при мнѣ во Флоренціи вытащили
изъ окна во время пожара художника­итальянца,
который такъ занялся своей работой, что не за­
мѣтилъ ни дыма, ни огня, ни пожарныхъ. Да вы
вѣдь сами писатель и знаете, что можно сдѣлать
въ порывѣ творчества. Только надо, чтобъ этотъ
порывъ нашолъ.
Художникъ быстро поднялся на колѣна, по­
томъ вскочилъ на ноги.
—I Вотъ во мнѣ заходило все. Поднялось и
заговорило старое. Потянуло къ холсту. Я сего­
дня долженъ этюдъ написать. У меня есть хоро­
ши подрамникъ, —пойдемте.
Макшановъ всталъ.
— Въ такія минуты, продолжалъ Борови­
ковъ, — этюды пишутся въ какіе­нибудь четверть
часа, и потомъ ихъ цѣнишь на вѣсъ золота.
Глазъ видитъ полнѣе, разнообразнѣе; рука въ
связи съ глазомъ: полная гармонія чувства съ
воспроизведеніемъ.
Онъ шолъ, быстро шагая, улыбаясь и огляды­
ваясь по сторонамъ. Подойдя къ телѣгѣ, онъ
сѣлъ, подобралъ возжи, кивкомъ головы пригла­
сим, садиться рядомъ съ собою Макшанова и,
крикнувъ работавшими «Я черезъ часъ лошадь
пришлю!» погналъ ее по направленію Куга.
Дорога была мягкая, но на простой телѣгѣ
ѣхать было тряско. Макшановъ держался за бокъ


65
и чувствовалъ, что ему перетряхиваетъ всю внут­
ренность. «А впрочемъ, быть можетъ, это здорово,
рѣшилъ онъ,—можетъ быть, это своего рода мас­
сажъ. На первый разъ противиться не буду, но
во второй — не поѣду».
Подкативъ къ своимъ воротамъ, Боровиковъ
соскочилъ съ телѣги, бросилъ возжи Макшанову
и сказалъ:
— Распорядитесь, чтобы кто­нибудь отправилъ
лошадь въ поле, — имъ надо назадъ захватить
посуду.
Макіпановъ проѣхалъ по всему хуторку. Но
нигдѣ не было ни души. Онъ спустился къ рѣчкѣ,
напоилъ лошадь, которая пила долго и жадно, и
вернулся домой. Художника уже не было. Наташи
тоже. Онъ ввелъ лошадь во дворъ, разнуздалъ ее,
отпустить ремни, ведущіе отъ дуги, и поставить
ее въ тѣнь, возлѣ груды скошеннаго сѣна. Потомъ
осмотрѣлся вокругъ, нашолъ, что дѣлать, кажется,
больше нечего, прошелъ къ себѣ въ комнату сталъ
разбирать свои бумаги и благо солнце изъ ком­
наты ушло, и мухъ было какъ­будто меньше.
ХШ.
Боровиковъ устроилъ себѣ мастерскую на дво­
рикѣ сзади хаты, затянувъ уголъ съдвухъ сто­
ронъ простынями, и зацѣпивъ веревки за моло­
дой пирамидальной тополекъ. Натурщикомъ ему
п. п. гнѣдичъ.

5


66
для торса служилъ Бушмаринъ, хотя Макшановъ
и удивлялся, какъ это такой сухопарый, вертля­
вый юноша ыогь служить моделью для Распятія.
Боровиковъ никого рѣшительно не пускалъ къ
себѣ и работалъ съ утра до ночи. Бушмаринъ
выходилъ отъ него совсѣмъ заморенный и только
восклицалъ:
— Сколько генія въ немъ, — ужасъ!
Наташа была почти все время черезъ дорогу,
у Бупшариной, обшивала ея дѣтишекъ и учила
ихъ. Макшановъ присматривался ко всему окру­
жающему, старался скорѣе и ближе изучить
всѣхъ хуторянъ, соединившихся для «святаго дѣ­
ла», какъ выражался Чуковинъ.
Первое, что кидалось въ глаза, — это умѣрен­
ность всѣхъ колонистовъ. ѣли мало, неприхот­
ливо. Если кушанье было приготовлено дурно,
рѣдко дѣлали замѣчаніе стряпухѣ и двумъ дѣви­
памъ—Сущенко и Холодовской, взявшимъ на себя
завѣдываніе кухней, ѣли въ строго определен­
ные часы, чай пили съ плохимъ хлѣбомъ и по­
средственнымъ масломъ, тоже въ извѣстные часы.
Хлѣба и масла ѣли больше всего, а на видъ всѣ
были пвѣтущи и здоровы. Болѣе другйхъ воз­
ставалъ противъ пищи докторъ Баклансъ. Онъ
говорилъ, что, какъ представитель науки, обязанъ
протестовать. Онъ объяснялъ, что количество вво­
димой колонистами въ желудокъ пищи можно
было­бы уменьшить на двѣ трети, еслибы она


67

была болѣе питательна, и что излишнее набива­
ніе себя чечевицей пользы не принесетъ. Потому
самому, онъ часто отлучался въ городъ и тамъ
пополнялъ «пищевые пробѣлы», наносимые его
желудку колошей.
Вторая, рѣзко отмѣченная Макшановымъ чер­
та колонистовъ, заключалась въ любви къ «Пче­
линому Куту». Его ревниво охраняли отъ всякихъ
постороннихъ вліяній и старались по возможно­
сти обходиться сами собою. Съ посторонними
разговаривали о своихъ дѣлахъ неохотно и были
болтливы только въ своемъ кругу. Любовь, впро­
чемъ, была чисто платоническая, потому что съ
вещами и орудіями обращались небрежно. Сбруя
на лошади была разорвана и не починена, грабли
и косы поломаны, вмѣсто гайки въ телѣгѣ тор­
чалъ большой гвоздь.
Что колонія была религіозна, этого нельзя
было сказать. Къ обѣдни въ станицу никто не
ходилъ, и вообще разговоровъ объ общественной
молитвѣ Макшанову не удавалось слышать. Впро­
чемъ, ближайшая церковь былаверстахъ въ семи,
если не больше, значить въ два конца приходи­
лось бы сдѣлать пѣшкомъ верстъ пятнадцать.
Но несомненно, многіе были религіозны. Длин­
ный, сухой, костистый старикъ Салмонидовъ
молился каждый день, стоя подолгу передъ
образомъ съ псалтыремъ и свѣчкой, и клалъ
земные поклоны. Онъ былъ изъ купцовъ и при­
5*


68

шолъ въ Кутъ однимъ изъ первыхъ. Зотовъ
настаивалъ на общественныхъ чтеніяхъ и Еван­
гелія, его поддерживалъ Боровиковъ. По вос­
кресеньямъ въ десять часовъ собирались въ сбор­
ную залу, и читалъ Евангеліе художникъ. Слу­
шали довольно разсѣянно, особенно женщины,
уставляли глаза въ одну точку и повидимому ни
о чемъ не думали. Спорилъ по окончаніи чтенія
больше всего Чуковинъ. Онъ настаивалъ, что
необходимо читать Книгу премудрости сына Си­
раха, Екклезіастъ и Книгу Іова, что одного Еван­
гелія мало.
Въ религіозныхъ спорахъ принимали больше
всего участія Бушмаринъ и Чуковинъ. Бушма­
ринъ изучалъ Книгу сына Оираха, кажется, спе­
ціально на зло Чуковину и любилъ опровергать
его его­же любимымъ авторомъ. На второй­же
день по пріѣздѣ Макшанова, онъ за общимъ рбѣ­
домъ заявилъ, что сынъ Сираха совершенно рас­
ходится съ Чуковинымъ въ пониманіи, что такое
женщина для мужчины. «Авторъ говоритъ, ска­
залъ Бушмаринъ, что пріобрѣтающій жену по­
лагаетъ «начало стяжанію», то­есть въ смыслѣ
имущества, осѣдлости; не осѣдлому­же человѣку
никто не поперечитъ, все равно что разбойнику».
Бушмаринъ даже обѣщалъ звать жену свою
впредь не иначе какъ «началомъ стяжанія».
Едва­ли колонія особенно почитала догмати­
ческую сторону религіи, хотя, по настоянію Зо­


69

това, въ посту всѣ поголовно исповѣдывались и
причащались. Садясь за обѣдъ, крестились не­
многіе, многіе не крестились и при чтеніи Еван­
гелія. Баклансъ и тутъ оказывалъ совершенный
протесть и никогда къ чтенію не являлся. Его
никто не тревожилъ, такъ­какъ это было­бы на­
силіе.
Работали плоховато, то­есть гораздо хуже,
чѣмъ могли­бы работать наемные батраки. Но
вѣдь никто­же и не требовалъ отъ колонистовъ,
чтобы они исполняли урочные часы. Зотовъ од­
нажды рѣзко отдалъ распоряженіе, чтобы весь
наличный составъ колоніи былъ на уборкѣ сѣна
въ стога, потому­что къ утру барометръ опустил­
ся и слѣдовало ждать дождя. Онъ даже отнялъ
у Боровикова его натурщика и принанялъ двухъ
прохожихъ крестьянъ въ помощники, что и по­
ставилъ на видъ колоніи, какъ укоръ ея неради­
вости. Въ это утро работали усердно, хотя и не­
споро, и къ тремъ часамъ, когда началъ накра­
пывать дождикъ, неболыпія скирды уже грузно,
хотя и кривовато сидѣли по степи. Прошлымъ
лѣтомъ сгнило большое количество сѣна отъ лѣ­
нивой уборки, и зимою пришлось покупать его у
сосѣдей. Но, кромѣ этого случая, колонисты ра­
ботали «во имя труда», а не во имя дѣла.
Ссоры и споры больше были на словахъ, чѣмъ
въ дѣйствительности; злобы, въ сущности, никто
другъ на друга не питалъ, и всѣ уживались бо­


70

лѣе или менѣе сносно. Денегъ, повидимому, ни
у кого не было, хотя всѣ въ свое время внесли
свою частицу въ общую кассу. Да въ деньгахъ и
не нуждались. Платье у всѣхъ было крѣпкое, въ
три перемѣны, сапоги и башмаки тоже. Закуп­
ками для кухни завѣдывалъ тотъ­же Зотовъ, и
уплачивалъ по счетамъ, когда запасы приходили,
изъ города.
Во всей жизни «Кута» было что­то патріар­
хальное, отзывавшееся далекой­далекой эпохой.
Этотъ общественный судъ, подъ предсѣдатель­
ствомъ Зотова, дышалъ не концомъ девятнадца­
таго вѣка, а средневѣковымъ самоуправленіемъ.
Макшановъ не могъ сразу узнать и понять во
всѣхъ подробностяхъ жизнь «Кута», но пока —
первое впечатлѣніе для него было скорѣй благо­
пріятное, чѣмъ нѣтъ.

XIV.
Зотовъ несомнѣнно пользовался наиболыпимъ
авторитетомъ среди колонистовъ. Какъ бы то ни
было, но чувствовали въ немъ хозяина, владе­
теля всего имѣнія, хотя вслухъ этого, конечно,
никто не высказывалъ. Онъ раньше всѣхъ вста­
валъ, раньше всѣхъ ложился, никогда не позво­
лялъ себѣ вспылить и крикнуть. Макшановъ
смотрѣлъ внимательно за нимъ и по утрамъ, и


71

вечеромъ, и ночью, но игры и актерства замѣтно
въ немъ не было: онъ былъ, невидимому, вполне
искреннимъ, убѣжденньшъ.
Чуковинъ былъ тоже убѣжденный колониста.,
но нетерпимый къ мнѣніямъ другихъ, что много
убавляло отъ его апостольской наружности. Онъ
любилъ, по собственному выраженію, «громить»,
и когда громилъ, то уже ничего не видѣлъ и не
зналъ, кромѣ того, что долженъ былъ высказать,
и высказывался всегда до конца. Онъ былъ изъ
«духовныхъ», сынъ какого то придворнаго дья­
кона; въ пятидесятыхъ годахъ писалъ публици­
цистическія статьи, даже сидѣлъ за нихъ одинъ
разъ въ крѣпости, считалъ себя эстетикомъ и
ненавистникомъ женщинъ. Онъ женатъ никогда
не былъ, сестеръ не имѣлъ и матери не помнилъ.
Кажется, одно время онъ былъ учителемъ рус­
ской словесности, но ужь лѣтъ сорокъ не зани­
мался педагогической дѣятельностью и былъ
одинъ изъ первыхъ пришедшихъ въ «Кутъ».
Это былъ изъ тѣхъ людей, которыхъ можно рѣ­
зать и жечь, а они, не чувствуя боли, будутъ
все кричать свое и настаивать на своемъ, безъ
разлйчія—пустяки это или серьезное дѣло. Онъ
своимъ принципомъ ставилъ извѣстную идею и
очень мало заботился о внѣшней, житейской сто­
ронѣ приведенія ея въ исполненіе. Онъ рпаивалъ
лошадей, ломалъ машины, портилъ платье,—все
это не нарочно, а въ силу стихійной какой­то


72

натуры. Когда ему замѣчали, что онъ слишкомъ
неосторожно обращается съ утварью, онъ съ
удивленіемъ пожималъ плечами и спрашивалъ:
— Да развѣ въ этомъ дѣло?
Общимъ любимцемъ быль Бушмаринъ. По­
движной, вѣчно веселый, онъ былъ живымъ баро­
метромъ колоніи. То онъ съ тихой, какой то ли­
рической радостью наслаждался пропвѣтаніемъ
колоніи, и въ эти минуты даже писалъ стихи.
То, въ эпоху бурь и несогласій, онъ первый
возвышалъ свой голосъ и какъ картечью выпа­
ливалъ въ Чуковина. Когда онъ говорилъ, онъ
билъ объ столъ кулаками, ладонями, брызгалъ
слюнями, поводилъ глазами, отдавался спору
всѣмъ существомъ своимъ и никогда не согла­
шался ни съ чьимъ мнѣніемъГ Онъ былъ канди­
дата, университета и сынъ какого то генерала. У
него были болыиіе виноградники въ Крыму, кото­
рые онъ никакъ не хотѣлъ культивировать по
обще­принятому способу, и кончилъ тѣмъ, что у
него въ саду не осталось ни одной лозы, а все по­
росло какой­то странной разновидностью. У жены
его было тоже какое то имѣньице, но она не позво­
лила мужу культивировать его, а сдала на аренду,
и сама жила тамъ два года, пока мужъ искалъ
въ скитахъ себѣ успокоенія. Наконецъ, соску­
чившись по немъ, она пріѣхала сюда.
Это была маленькая, сухая женщина, съ доб­
рымъ, почти дѣтскимъ лицомъ и слегка припод­


73

пятой верхней губкой. Она отлично кроила, шила,
ыыла, гладила, стригла, варила, жарила,— однимъ
словоыъ, обладала всѣми германскими семейными
добродѣтелями. Она нисколько не жаловалась на
то, что судьба забросила ее въ «Кутъ», но ни­
какъ не могла утерпѣть, чтобъ не сказать на
общемъ собраніи колонистовъ, какъ только она
въ первый разъ на него попала:
— Да, ей Богу, же вамъ дѣлать нечего, вотъ
вы и пошли сюда сѣять и боронить.
Чуковинъ потребовалъ отъ нея объясненія.
— А вы себя спеціалистомъ по чему счи­
таете? спросила она.
Тотъ ей наговорилъ цѣлый ворохъ спеціаль­
ностей.
— И ничего вы такого дѣлать не умѣете, за­
ключила она. — Вы посмотрите на мужиковъ: у
нихъ коли башмачникъ—такъ башмачникъ, коли
маляръ—такъ маляръ. А вы и писатель, и учи­
тель, и изобрѣтатель какой­то. И ничего вы
этого не дѣлаете, значитъ у васъ къ этому душа
не лежитъ.
Отсюда—вѣчная рознь у нея съ Чуковинымъ.
Но она къ этой ссорѣ относилась очень поверх­
ностно, и даже не вѣрила въ нее: «Просто онъ
важность поддерживаетъ, объясняла она, — хва­
стаетъ, что онъ медаль за какую то работу полу­
чилъ; да вотъ у меня золотая медаль за гимна­
зію, да я не хвастаюсь».


74

Макшанову она очень понравилась съ перваго
раза. Особенно ему нравилась въ ней манера
обращенія съ дѣтьми. У нея были двѣ дѣвочки—
прехорошенькія, кудрявыя; одна изъ нихъ, при
въѣздѣ Макшанова, указала ему, гдѣ живетъ
Зотовъ. Старшей дѣвочкѣ было восемь, младшей—
пять. Обѣ были черноглазый, въ отца, умненькія,
и обѣ ужь хорошо писали и читали, а старшая
говорила по­французски и по­англійски. Мать
съ ними никогда не разговаривала какъ съ
дѣтьми, а всегда какъ съ большими и разум­
ными людьми, и всегда въ шутку.
'— Женюшка умница, скажетъ младшей,—поди
въ садъ, тамъ на плетнѣ повѣшены стираные
чулки. Сними ихъ хорошенько, осторожненько,
какъ самая лучшая прачка. Если уронишь на
землю и выпачкаешь, тебя постигнетъ кара: пере­
стирывать не буду, ходи грязная на позоръ
всѣмъ поросятамъ.
И мать, и отецъ любили дѣвочекъ до безумія.
Отецъ говорилъ съ ними тоже всегда полушут­
ливо, посадивъ ихъ къ себѣ на колѣна:
— О, Лидія! О, Евгенія! Не будьте рабынями
страсти. Есть семь смертныхъ грѣховъ—въ томъ
числѣ жадность. Зачѣмъ же подпадать жадности
и просить четвертаго абрикоса, когда уже съѣдено
три? Что же васъ ждетъ въ будущемъ, если вы
будете проявлять такую же жадность? Вмѣсто
одной тарелки супа, вы будете съѣдать четыре?


75
Вмѣсто того, чтобъ ѣхать въ одной каретѣ, бу­
дете ѣхать въ четырехъ? Когда васъ мать дер­
неть за вихоръ, вы попросите £е еще дернуть
четвертый разъ? Будьте мудры какъ зміи, веселы
какъ обезьяны, терпѣливы какъ ослы и умѣренны
въ пшцѣ какъ Чуковинъ и верблюды, которые
по недѣлѣ ничего не ѣдятъ и сыты бываютъ.
Когда Макшановъ замѣтилъ Бупшариной, что
они, кажется, недолго здѣсь проживутъ, она
отвѣтила:
— Я вѣдь его не насилую. Но, я думаю, въ
концѣ лѣта онъ самъ сбѣжитъ; только надо
устроить такъ, чтобъ не я его уговаривала, а
онъ меня—въ необходимости оставить «Кутъ».
Я тогда окажу слабый протестъ, и мы уѣдемъ
къ себѣ въ Тверскую губернію.
Всѣхъ убѣжденнѣе и горячѣе быль въ коло­
ши Апакушинъ. Этотъ даже гимназію не кон­
чилъ, попался въ какомъ то политическомъ дѣлѣ,
отсидѣлъ за негр, но въ концѣ­концовъ оказался
чистъ какъ голубица. Онъ былъ женатъ на аку­
шерки, но не сошелся съ женой въ убѣжденіяхъ,—
отправилъ ее къ отцу, какому­то чиновнику
пробирной палатки, а самъ пошелъ колесить
пѣшкомъ по всей Россіи, искать гдѣ лучше. На
«Кутъ» онъ наткнулся совершенно случайно,
пришелъ въ неописанный восторгъ, схватилъ
косу (дѣло было на сѣнокосѣ) и на удивленіе
всѣмъ отмахалъ три полосы безъ отдыха. Съ


7G

этихъ поръ онъ сдѣлался самымъ ревностнымъ
общникомъ и былъ единственнымъ человѣкомъ,
ходиввзимъ за сасѣкой, хотя пчелы у нихъ все
роились плохо и онъ настаивалъ на выпискѣ
экземпляровъ или съ Кавказа или изъ Италіи.
Зотовъ къ нему относился очень дружелюбно и
только останавливалъ его въ рѣзкихъ выходкахъ,
а Апакупшнъ этого не могъ, и нарушалъ спо­
койное теченіе жизни въ поселкѣ восклицаніями:
— Да что мы за прокаженные, что мы за ана­
еемы, чортъ бы насъ дралъ, если не можемъ
сами себя прокормить? Залетаемъ въ облака, а
подъ ногами у себя ничего не видимъ!
Человѣкъ онъ, въ сущности, былъ недалекій,
но что называется «боевой». Онъ за свой «Кутъ»
хоть на ножъ готовъ былъ полѣзть и вѣрилъ въ
то, что въ будущемъ изъ «Кута» образуется
чуть ли не Новый Іерусалимъ, о которомъ меч­
таль Чуковинъ, но только Апакуншну этотъ
Іерусалимъ рисовался не небеснымъ, а земнымъ.
— У всѣхъ избищи здоровыя! мечталъ онъ,
сжимая жилистый кулакъ и показывая собесѣд­
нику.—У тѣхъ, кто хочетъ—бабы съ ребятами,
тоже здоровыя, грудастыя, съ пятками какъ
опортовыя яблоки. Всѣ работаютъ. Силищи у
всѣхъ — страсть. И ребятъ такъ воспитываютъ:
въ двѣнадцать лѣтъ мальчёнка дерево въ лѣсу
валить. Конскій заводь свой. Сапоги тачаютъ
лучше московскаго Пироне. Бабы такой хлѣбъ


77

пекутъ, что Филиппову остается только носъ
утереть. Вотъ онъ Іерусалимъ то!
Какъ попалъ въ общину Пепулевичъ—трудно
сказать. Онъ самъ утверждалъ: «Пришелъ и
остался, а они злу не противились». Но, во вся­
коыъ случаѣ, его нетолько терпѣли, но даже лю­
били. Онъ умѣлъ каждому польстить, иногда до­
вольно тонко. Онъ брался за такія работы, отъ ко­
торыхъ всѣ отказывались, и исполнялъ ихъ съ не­
обыкновдннымъ усердіемъ, приговаривая: «Въ по­
тѣ лица, подлецъ, обрабатывай землю, въ потѣ
лица,—не съумѣлъ жить въ раю и предоставить
хамамъ эту работу,—ну, вотъ и казнись >. Чуко­
винъ приходилъ въ ужасъ отъ такихъ моноло­
говъ,—но Пепулевичъ въ результатѣ все дѣлалъ
прекрасно, и ни къ чему придраться нельзя
было. Относительно запоя, онъ приводилъ теорію
непосредственнаго дьявольскаго внушенія, и од­
нажды, когда Чуковинъ съ азартомъ опровер­
галъ его, хладнокровно ему замѣтилъ:
— Мнѣ нравится твое, извини за выраженіе,
нахальство. Ты говоришь о томъ, чего не знаешь
и не видѣлъ. Видѣлъ ты чорта? Нѣтъ. А я ви­
дѣлъ, видѣлъ не разъ, и не одного, а многихъ.
Ну, какъ же я въ нихъ не повѣрю, когда они
по мнѣ какъ блохи скакали? Вѣдь такая прозор­
ливость достигается усиленнымъ, долгимъ за­
поемъ, она посылается какъ награда, какъ откро­
веніе о иномъ, духовномъ мірѣ. Пойми, глупый


78

человѣкъ, и не спорь впредь съ людьми опыт­
ными, болѣе тебя видѣвшими жизнь и ея ком­
бинаціи.
Наконецъ, можно было бы 'еще отмѣтить изъ
колонистовъ Салмонидова — религіознаго купца,
должно быть соверпгавшаго какое нибудь скры­
тое преступленіе и искупавшаго грѣхъ непосиль­
нымъ трудомъ, насколько было способно его
старческое тѣло. Онъ, былъ изъ крестьянъ, и
трудъ ему былъ не въ диковинку. Начитанность
его въ Писаніи была сомнительная, да и вообще
умственный кругозоръ у него былъ очень слабо­
ватъ.
Изъ остальныхъ членовъ колоніи некого было
отмѣтить. Всѣ были молчаливые работники, или
безцвѣтныя женщины. Сущенко только и отлича­
лась, что судорожностью движеній и плакси­
востью. Былъ отставной армейскій офицеръ, отка­
завшійся отъ дуэли, и потому оставившій службу.
Былъ чахоточный механикъ • со втянутыми ще­
ками и черными на выкатѣ глазками. Жила въ
крайней хаткѣ губастая стриженая бѣлокурая
дѣвушка лѣтъ восемнадцати, которая очень вол­
новалась на всѣхъ засѣданіяхъ и всегда говорила:
— Да, да! Внѣ сомнѣній! Внѣ сомнѣній!
Больше отъ неяникогданикто ничего не слыіпалъ.
У остальныхъ и этого не было. Большинство
женщинъ были некрасивы, но держали себя чисто
и опрятно.


79

XV.
Наташа сразу обратила на себя вниманіе Мак­
шанова какою то тихою, спокойною, затаенною
печалью. Отношенія ея къ художнику были
странный. Онъ говорилъ ей ты, обращался съ
нею какъ съ дѣвочкой, самъ никогда ничего для
нея не дѣлалъ, а принималъ ея услуги какъ
должное. Макшановъ старался подмѣтить привя­
занность и любовь съ той и другой стороны,
но ничего, кромѣ привычки, не замѣтилъ. Ему
нравилась ея округлая плавность движеній,
улыбка, черныя, искрящіеся глаза; ему нравился
тотъ запахъ молодого здороваго женскаго тѣла,
который нельзя сравнить ни съ какими арома­
тами. Это запахъ испареній, запахъ волосъ, ко­
жи, ­дыханія. Все это было свѣжо, полно силъ, —
все это было въ такой гармоніи со всѣмъ ея
существомъ. Онъ не старался вступать съ нею
въ разговоръ, но ему были пріятны встрѣчи съ
нею, ея спокойный, ласкающій взглядъ, ея мо­
лочно­бѣлыя упругія руки. «И чего она здѣсь
пропадаетъЬ думалъ онъ, глядя на нее, на ея
маленькую грудь и небольшія, круглыя бедра,
сквозившія подъ легкимъ платьемъ. Онъ даже
намѣренно избѣгалъ съ ней говорить, чувствуя,
что она просто вліяетъ на него своей внѣшно­
стью. И она какъ будто это поняла и тоже ста­
ралась избѣгать съ нимъ встрѣчи.


80

Вопросъ' о празднованіи второй годовщины
основанія колоніи разбирался въ общемъ собраніи.
Стулъ Наташи пришелся рядомъ со стуломъ Мак­
шанова. Онъ чувствовалъ своиыъ локтемъ ея ло­
коть, чувствовалъ ее всю,—и зналъ, что .она ни
разу не повернется къ нему, хотя между ними
есть уже какая то цѣпь, какой­то токъ, соеди­
няющій ихъ. Бушмаринъ говорилъ, что это по­
зоръ, что это стыдъ — не устроить празднества.
Жена его смѣялась и предлагала сыграть «Но­
вички въ любви», или что нибудь въ этомъ родѣ.
Бушмаринъ ударилъ по столу всею ладонью и
крикнулъ на жену:
— Не буффонь! Я видѣлъ, какъ въ такихъ же
общинахъ, какъ у насъ, ставили и живыя кар­
тины, и читали отчеты. Отчего мы, русскіе,
боимся веселиться? Отчего мы не танцуемъ по
воскресеньямъ, не фехтуемъ въ свободное время?
Я бы завелъ у насъ и гипподромъ для верхо­
вой ѣзды, и гимнастику, и рапиры...
— А я бы завелъ пожарное депо и выписалъ
водокачки, которыхъ у насъ нѣтъ, сказалъ Апа­
кушинъ.
— Помпы уже выписаны, возразилъ Зотовъ,—■
и все недвижимое имущество застраховано.
Поднялись опять вѣчные и неизбѣжные споры.
Опять затрясъ бородою Чуковинъ.
— Мы стремимся упростить жизнь, а Бушма­
ринъ ее осложняетъ! говорилъ онъ.—Я вотъ хо­


81
тѣлъ предложить упрощеніе нашей одежды: она
сложна и неудобна, а Бушмарину, видите­ли,
нужны живыя картины и рапиры...
Чуковина просили объяснить, какой костюмъ,
по его мнѣнію, болѣе раціоналенъ.
— Лѣтомъ, по крайней ыѣрѣ, отвѣтилъ онъ,—
слѣдуетъ ходить босикомъ и въ длинномъ, под­
поясанномъ кушакомъ хитонѣ. Сапоги надѣвать
только идя въ степь, потому что тамъ есть змѣи.
— И женщины въ такомъ же видѣ? спросила
Сущенко.
— Ну, конечно,—какая же разница? удивился
Чуковинъ.
Бушмаринъ засмѣялся:
— А вы думаете, онѣ согласны будутъ?
Изумленіе еще болѣе выразилось налицѣ Чу­
ковина.
— Почему же нѣтъ?
— Наталья Константиновна, — почему? спро­
силъ Бушмаринъ.
—■ Потому что это нечистоплотно, отвѣтила
она.
— А но твоему? спросилъ онъ у жены.
— По моему—глупо. Что за балетъ такой?
Кончилось тѣмъ, что предложеніе Чуковина
было отвергнуто единогласно, хотя худая и длин­
ная дѣвица Холодовская увѣряла, что въ хитонѣ
просторнѣе.
О праздникѣ ничѣмъ не рѣшили, только Бо­
п. п. гнѣдичъ.

6


82

ровиковъ далъ слово, что ко дню годовщины
картина поспѣетъ, хотя изъ Москвы неизвѣстно,
когда придутъ краски, а у него и карминъ и
цинковыя бѣлила на исходѣ.
— Я завтра ѣду въ городъ; если хотите, дамъ
телеграмму, сказалъ Макшановъ.
Наташа повернулась къ нему.
— Совсѣмъ? спросила она.
— А что? отвѣтилъ онъ вопросомъ.
— Если не совсѣмъ, то у меня есть къ вамъ
порученіе.
Макшановъ обѣщалъ его исполнить.
— Возьмите меня съ собой въ городъ, сказалъ
черезъ столь Пепулевичъ.
— Я верхомъ ѣду. Заказалъ казаку Игнату
лошадь.
— Надуетъ, не приведетъ, рѣшилъ Пепуле­
вичъ.
— Я ему цѣлковый задатка далъ.
— Тѣмъ паче не приведетъ,—народъ анаѳем­
скій.
На обратномъ пути Зотовъ шелъ впереди съ
Боровиковымъ, а сзади — Наташа съ Макшано­
вымъ.
— Что же вамъ нужно въ городѣ? спросилъ онъ.
— Дайте мнѣ руку, — темно итти, возразила
она и оперлась на него.
Онъ повторилъ вопросъ. Она подняла голову
кверху.


83

— Какія звѣзды, сказала она,— на сѣверѣ та­
кихъ не бываетъ. Вы знаете, я вѣдь на сѣверѣ
родилась, во Владимирской губерніи. А тамъ луч­
ше, чѣмъ здѣсь.
— Почему?
— Луга какіе, какая рожь, — все засѣяно, —
весело, пестро, нарядно. А здѣсь—голая степь.
— Вы путешествовали когда?
— Нѣтъ. Не съ кѣмъ было. Я не прочь была­
бы съѣздить куда нибудь въ горы,—въ Пиринеи
или въ Альпы.
Ему хотѣлось продолжать говорить съ нею,—
но по правиламъ Пчелинаго Кута ложились рано,
и потому всѣ простились другъ съ другомъ.

XVI.
Казакъ не обманулъ: привелъ недурную, моло­
дую лошадь. Макшановъ давно не ѣздилъ, и пер­
спектива сдѣлать въ два конца сорокъ верстъ на
незнакомой лошади—была для него не изъ прі­
ятныхъ. Казакъ явился въ седьмомъ часу, самъ
пришелъ къ нему въ комнату и разбудилъ его.
Зотова уже не было: Богъ его вѣдаетъ, въ ко­
торомъ часу онъ уходилъ изъ дома. Когда онъ
одѣлся и умылся, въ двери постучалась Наташа.
— Хотите чаю, у меня горячій? спросила она.
Онъ пошелъ къ ней. Она, свѣжая и веселая,
б*


84

сидѣла дередъ саыоваромъ и намазывала масло
на хлѣбъ.
— Кушайте, кушайте, говорила она:—поѣдете,
устанете.
Онъ смотрѣлъ на ея тронутыя золотомъ за­
гара бѣлыя, обнаженный до локтей руки, быстро
двигавшаяся съ ножомъ.
— Что вы смотрите? спросила она.
— Вы сами стираете, а какія у васъ чудес­
ный руки.
Она засмѣялась.
— Секретъ! Нѣтъ, — я вѣдь рѣдко стираю. А
для рукъ у меня такая есть паста, — я ею сма­
зываюсь.
— А если кто узнаетъ изъ Кута?
Она погрозила пальцемъ.
— Вѣда, съѣдятъ!
— Послушайте, началъ онъ, наливая себѣ мо­
лока,—зачѣмъ вы сюда пріѣхали?
Она какъ то неопредѣленно повела глазами. ;
— Да такъ. Въ Москвѣ очень мнѣ надоѣло.
Все вѣчная одна и та же сутолока: Малый театръ,
плохая опера, ужины въ Эрмитажѣ. Противно
стало. А тутъ подвернулся Боровиковъ и сталъ
меня соблазнять нормальной жизнью. Я сюда и
пріѣхала;.. Но вѣдь я ничѣмъ здѣсь не связана,
захочу—завтра же уѣду.
Онъ смотрѣлъ на нее, въ ея глазахъ бѣгали
огоньки: не то это былъ живой темпераментъ мо­


85
лодой женщины, не то внутренняя, скрытая ду­
ховная сила.
— Слушайте, заговорила она, удерживая въ
своей рукѣ его руку, когда онъ сталъ про­
щаться.—­Я попрошу васъ вотъ о чемъ: рядомъ
съ отдѣленіемъ банка есть аптекарскій ыагазинъ
Рябиновича: привезите мнѣ оттуда духовъ — хо­
рошихъ англійскихъ.
— Ду­ховъ! удивился онъ.—А если кто услы­
шитъ здѣсь запахъ?
— Не услышатъ. У нихъ обонянія нѣтъ,
смѣясь отвѣтила она.
Онъ сѣлъ въ сѣдло. Казакъ, дожидавшійся
его, тоже сѣлъ на маленькаго сѣраго конька и
поѣхалъ съ нимъ рядомъ.
— Ты тоже въ городъ? спросилъ Макшановъ.
— Нѣтъ, я до рѣчки. Да разсказать хотѣлъ,
гдѣ пристать вамъ въ городѣ.
И онъ началъ разсказывать, гдѣ ему пристать.
Разсказалъ все это такъ толково и образно,
что Макшановъ, не зная города, отлично зналъ,
гдѣ стоить дворъ кумы Квачки, и что ей ска­
зать, сдавая лошадь.
У рѣчки казакъ свернулъ вбокъ и лихо по­
скакалъ, поднявъ тучу пыли. Макшановъ остался
одинъ. Лошадь шла бодрой иноходью, изрѣдка съ
неудовольствіемъ покряхтывая и поводя ушами.
Сѣдло было удобно и спокойно, конь—не тугоуз­
дый, воздухъ—мягкій и благорастворенный. Мак­


86

шанову почему­то пришло въ голову: а какъ бы­
ло бы хорошо, еслибъ рядомъ съ нимъ на дру­
гомъ конѣ ѣхала Наташа, какъ незамѣтно про­
мелькнулъ бы этотъ утомительный переѣздъ.
Съ дороги нельзя было сбиться: она была одна
и шла безконечной лентой черезъ степь. По ней
тамъ и тутъ чернѣлись обозы съ волами, поды­
мавшими сзади себя густую пыль. Макшановъ
ѣхалъ, и цѣлый рядъ разнообразныхъ, мало свя­
занныхъ мыслей проносился у него въ головѣ.
Чувство приволья и простора охватывало его.
Хотя солнце уже поднялось, но было не жарко;
бѣлыя облачка то и дѣло находили на солнце и
заслоняли его. Оинія тѣни ползли отъ нихъ по
степи, то вкатывались на холмы, то скатывались
съ холмовъ, захватывали иногда собою одиноко
стоящее дерево, и тогда оно казалось синимъ и
мрачнымъ на ярко­желтомъ фонѣ освѣщеннаго
пространства. На шеѣ лошади выступили мелкія
темныя пятна пота, точно спрыснуло ее дождемъ.
— Нѣтъ, надо завести такъ или иначе сно­ ѵ
шенія съ городомъ, разсуждалъ онъ.—Попробо­
валъ отдать въ стирку этой старухѣ шелковыя
дорожныя рубашки: разорвала и не починила.
Да и вообще я, кажется, увидѣлъ достаточно
«Кутъ», не довольно ли? Не пробраться ли южнѣе
къ Черному морю? Посмотрѣть, что тамъ дѣ­
лается? Вообще, зачѣмъ я ѣду въ городъ? Не
проще ли нанять ямщика и уѣхать совсѣмъ.


87

Нужно, впрочемъ, купить ей духовъ, — я обѣ­
щалъ.
И онъ почувствовать, что уѣзжать еще рано;
что на общемъ фонѣ «Пчелинаго Кута» стоитъ
для него одна яркая фигура, — Наташа. Любов­
ница она Боровикова или нѣтъ, онъ этого не
зналъ и не добивался узнать. Но онъ видѣлъ,
что ея глаза встрѣчаются часто съ его глазами,
а на Боровикова она почти не смотритъ.
Онъ доѣхалъ до дороги съ телеграфными стол­
бами и повернулъ влѣво. Сѣдло его стало менѣе
ловкимъ, хотя подушка и обмялась подъ нимъ.
Правая нога затекала, ремень повода рѣзалъ ми­
зинецъ руки. Онъ посмотрѣлъ на часы, — онъ
уже ѣхалъ полтора часа, а города не было видно.
Онъ поднялъ коня галопомъ и поскакалъ. Мимо,
звеня бубенцами, промчалась тройка съ полиц­
мейстеромъ въ бѣломъ кителѣ. Они раскланя­
лись, такъ какъ недавно познакомились въ ва­
гонѣ. Полковникъ ему что то закричалъ и за­
махалъ рукой въ бѣлой перчаткѣ по направле­
нію города. Онъ не понялъ, что это значило, и
съѣхалъ­ отъ пыли съ дороги, пустивъ лошадь
рядомъ съ нею, степью.
Наконецъ, за холмомъ открылись пузатые ку­
пола собора. Ихъ луковицы были усердно выкра­
шены въ синюю краску, и полицмейстеръ по­
чему то увѣрялъ, что вся постройка произведена
въ византійскомъ стилѣ. Изъ­за пирамидальныхъ


88

тополей высилась деревянная башенка пожарнаго
депо, откуда дежурный сторожъ внимательно смо­
трѣлъ въ ту сторону, куда уѣхалъ начальник!..
У самаго въѣзда, въ неболыпомъ прудѣ, купа­
лась группа ребятишекъ и лежало въ грязи нѣ­
сколько пятнистыхъ свиней. Въ тѣни домовъ щу­
рились собаки и стояли телята. На завалинкѣ
молодая баба кормила грудью ребенка. И здѣсь
мухи носились роями и мелькали золотыми струй­
ками въ горячемъ, спертомъ воздухѣ прибли­
жавшаяся полудня.

XVII.
Домъ Квачки нашелся скоро. Вышла сама
Квачка, кликнула сына подростка, велѣла раз­
сѣдлать коня и присмотрѣть за нимъ. Макшановъ
немного почистился отъ пыли и отправился въ
отдѣленіе банка.
Тамъ, видимо, чиновники скучали. Они курили,
читали газеты, смотрѣли въ окна. Щетинистый
сторожъ дремалъ на ларѣ. Артелыцикъ­кассиръ
пощелкивалъ счетами и раскладывалъ кучками
двугривенные. Макшанову даже какъ будто обра­
довались и нѣсколько изумились. Стали спра­
шивать, гдѣ онъ живетъ, откуда онъ и на­
долго ли?
— Вы поздно пришли, заявилъ, наконецъ,


80

одинъ изъ нихъ,­—сегодня мы не успѣемъ приго­
товить вамъ чековую книжку. Пожалуйте завтра.
— Я заѣду такъ черезъ недѣльку, сказалъ
онъ,—вы къ тому времени все и приготовьте.
Онъ исполнить всѣ формальности, вездѣ рос­
писался, внесъ деньги въ кассу и вышелъ на
площадь.
— JJa, теперь духи! вспомнилъ онъ и пошелъ
къ Рябиновичу.
За прилавкомъ стоялъ сѣдой еврей въ синихъ
очкахъ. Онъ выслушалъ внимательно требованіе
Макшанова и подалъ ему тотчасъ же пузырекъ.
— Я у васъ прошу хорошихъ заграничныхъ
духовъ, а не московскихъ, мягко замѣтилъ онъ
продавцу, посмотрѣвъ на пузырекъ.
— А­а! Настоящихъ? удивился рабби Рябино­
вичъ и пошелъ въ сосѣднюю комнату.
Онъ воротился съ футляромъ парижскихъ ду­
ховъ. Макшановъ внимательно осмотрѣлъ цѣлость
печати и попросилъ завернуть. «Лимонадъ­газесъ
собственнаго приготовленія», прочелъ онъ на
объявленіи у конторки кассы, и ему вдругъ за­
хотѣлось пить и именно лимонадъ­газесу. Ряби­
новичъ былъ польщенъ желаніемъ покупателя и
закричалъ Сруля. Рыжій, въ веснушкахъ, Сруль
принесъ бутылку. Рябиновичъ пощупалъ ее и
сказалъ:
— Не очень холодная, ничего?


90

— Не очень—такъ не очень, согласился Мак­
шановъ.
Пробка отскочила съ трескомъ и дымоиъ.
Пѣны было столько, что весь стаканъ казался
набитымъ снѣгомъ. Наконецъ, пузырьки поло­
пались и опустились внизъ. Макінановъ поднесъ
ко рту стаканъ, но послѣ перваго глотка оста­
новился.
— Позвольте, отчего же онъ соленый?
— Соленый? удивился Рябиновичъ и, наливъ
себѣ въ другой стаканъ изъ бутылки, попробо­
валъ.— О, нѣтъ, — вы, должно быть, нездоровы.
Никакой соли тутъ нѣтъ.
Макшановъ поблагодарилъ, расплатился и вы­
шелъ. Несколько разъ отплюнувшись отъ лимо­
нада, онъ зашагалъ къ бульвару, гдѣ, сколько
онъ помнилъ, находился лучшій въ городѣ ре­
сторанъ.
— Я что то давно ужъ не ѣлъ, вспомнилъ
онъ:—не тряхнуть ли стариной и не разрѣшить ли
себя отъ вегетаріанства? Вѣдь обѣта же я ника­
кого не давалъ «передъ людьми и передъ Богомъ».
Юркій стриженый лакей въ грязномъ перед­
никѣ сказалъ, что филеи есть самые лучшіе, что
поваръ тоже самый лучшій и что бифштексъ
по­гамбургски поспѣетъ въ пять минутъ. Газетъ
Макшановъ тоже давно не видѣлъ и потому
взялъ не безъ удовольствія со стола третьегод­
няшній номеръ московской газеты.


91

— А это что? спросшгь онъ у лакея, который,
разостлавъ на столь предварительно чистую сал­
фетку поверхъ грязной скатерти, поставилъ передъ
нимъ бутылку съ водкой и икру.
— Это­съ? недоумѣвая переспросилъ лакей.—
Закуска­съ. Я такъ полагалъ, что передъ фунда­
ментальнымъ пожелаете чего либо легонькаго.
Макшановъ засмѣялся и велѣлъ подать вмѣсто
бѣлой водки рябиновой настойки.
Въ залѣ никокого не было, только въ сосѣдней
комнатѣ щелкали билліардные шары, и сквозь
полуотворенную дверь быдъ виденъ офицеръ безъ
кителя, въ синихъ панталонахъ, рубашкѣ и чер­
номъ военномъ галстукѣ. Голодная кошка си­
дѣла на стулѣ за сосѣднимъ столомъ и без­
звучно открывала ротъ, щуря глаза по адресу
Макшанова и показывая тѣмъ, что она голодна.
Макшановъ выпилъ водки, закусилъ икрой и
рѣшилъ, что передъ бифштексомъ «легонькое»
не помѣха. Въ это время входная дверь раство­
рилась, и веселый улюбающійся полковникъ во­
шелъ въ залу.
— Ну, я такъ и думалъ, что вы здѣсь! заго­
ворить онъ, бросая фуражку на сосѣдній столъ
и спугнувъ этимъ кошку. — Что, отощали отъ
акридъ и меда? Ну, такъ и есть, говядину не­
сутъ. Вы что пьете? Заказали что? Нѣтъ? Такъ
я распоряжусь. Евстигней! Моего икема! Слы­


92

шишь, моего! Это, батенька, вамъ сюрпризикъ
будетъ, такой икемецъ.
Онъ отцѣпилъ шашку, положилъ ее рядомъ
съ фуражкой и вытеръ пыльное лицо платкоыъ
съ желтой каемкой.
—: Судя по аппетиту вашему, сказалъ онъ,
смотря на остатки икры и на огромный кусокъ,
принесенный лакеемъ подъ видомъ филея, — въ
«Пчелиномъ Кутѣ» все обстоитъ благополучно,
и обитатели морятъ себя голодомъ. Ей­Богу, я
всей душой за ихъ воздержаніе; удивляюсь, какъ
ихъ до сихъ поръ не признали почетными чле­
нами общества трезвости.
Онъ налилъ себѣ рябиновки, выпилъ, вытерся
салфеткой, но не закусилъ.
— А я увидѣлъ васъ, сказалъ онъ, — и рѣ­
шилъ, какъ только сдѣлаю кое­какое распоряже­
ніе у подгороднаго урядника, такъ и покачу на­
задъ, чтобъ уловить васъ. Ну, разскажите, раз­
скажите, что тамъ подѣлывается, я вѣдь очень
интересуюсь?
— Вы какъ, по должности спрашиваете, или
по знакомству? спросилъ Макшановъ.
— О, сохрани Вогъ! заволновался полков­
никъ.—Какъ это по должности? Фи, какія мысли,
и это между порядочными людьми! Что же, я
шпіона хочу въ васъ видѣть, что ли?
— Вѣдь вы же знаете, что въ этомъ обще­
житіи никакой нѣтъ политической подкладки.


93

— Знаю, но соціалистическая подкладка во
всякомъ случаѣ есть. Объ анархическихъ идеяхъ
я и не заикаюсь. Однако, вѣдь это все марксисты?
— Не знаю.
— А я знаю.
— Послушайте, полковникъ, вѣдь вамъ из­
вѣстно, что высшая власть отлично знаетъ о су­
ществованіи этой колоніи, однако, никакихъ мѣръ
къ упраздненію ея не принимаешь. Следовательно,
чего же вамъ безпокоиться?
— Какъ чего безпокоиться! Да вѣдь мнѣ же,
мнѣ ввѣренъ ближайшій надзоръ. за колошей?
Вѣдь случись что—первое отвѣтственное лицо я.
Вѣдь я доносы получаю, анонимные доносы.
— Развѣ?
— Я вамъ покажу. Я ихъ изслѣдовалъ и не
далъ имъ ходу. Понимаете, это излишнее стара­
ніе мѣстной мелкой власти. Ну, конечно, вздоръ!

ХѴШ. .
Принесли шато­икемъ съ золоченой надписью
по стеклу, безъ бумажнаго этикета. Несъ его
лакей осторожно, стараясь не взболтать. Полков­
никъ откупоривалъ его самъ карманнымъ што­
поромъ, самъ вытиралъ горлышко мокрой сал­
феткой, и, осторожно наклоняя, наливалъ въ зе­
леный рюмки драгоцѣнную жидкость.


П4

— Случайно у этихъ мерзавцевъ нашлось во­
семь бутылокъ, сказалъ онъ,—такъ я велѣлъ от­
ложить.
Икемъ, въ самомъ дѣлѣ, оказался хорошимъ.
Полковникъ смаковалъ его, прищуривъ одинъ
глазъ и заѣдая швейцарскимъ сыромъ.
— Ну­съ, а съ Натальей Константиновной вы
познакомились? спросилъ онъ.
— Познакомился, отвѣтилъ Макшановъ.
— Какова порція? Стоить вокругъ чего похо­
дить?
— Что она, живетъ съ этимъ Боровиковымъ?
спросилъ Макшановъ, и самъ удивился, съ чего
ему пришло въ голову задать этотъ вопросъ.
Полковникъ насторожился и какъ то повелъ
шеей.
— Съ Боровиковымъ, съ художникомъ? спро­
силъ онъ.—Ахъ, вотъ оно что...
— Позвольте, это я у васъ спросилъ, я и не
думаю самъ утверждать. Они живутъ въ одной
комнатѣ, больше ничего.
— Хотите, я наведу справки?
— То есть, какъ?
— У меня есть средство.
— Подошлете?
— Ну, ужь тамъ подошлю ли, нѣтъ ли, это
мое дѣло.
— Мнѣ не нужно никакихъ свѣдѣній, я спро­
силъ такъ, мимоходомъ.


05

— Не говорите, интересно!
Поливдіейстеръ даже осклабился и, помолчавъ,
прибавилъ:
— Нерезъ недѣльку все будетъ какъ на ладони.
Съ этой стороны организация у меня прекрасна.
Такъ послушайте, все тамъ спокойно, мирно?
Макшановъ всталъ.
— До свиданія. Мнѣ пора ѣхать.
— Полноте, надо допить бутылку. Посидите.
— Нѣтъ, я верхомъ, и сидѣть некогда.
— Ну, такъ и я не буду.
Онъ велѣлъ спрятать бутылку до его прихо­
да, хорошенько закупоривъ. У крыльца они раз­
стались.
— А что, если я къ вамъ въ гости заѣду,—
пожалуй переполохъ въ Кутѣ подымется? спро­
силъ полковникъ, улыбаясь.
— Нѣтъ, ужь вы лучше не заѣзжайте, отвѣ­
тилъ Макшановъ, ударяя хлыстомъ по сапогу,—
зачѣмъ народъ спугивать.
Онъ пошелъ къ Квачкѣ. Лошадь была напоена,
приглажена и даже вычищена.
— Дождь будетъ, сказала толстая баба, кла­
няяеь ему и свертывая трубочкой рублевую бу­
мажку, данную ей за присмотръ.
— Гдѣ же дождь—солнце! возразилъ Макша­
новъ, смотря на небо.
— Скоро будетъ. Лучше бы вы переждали
часокъ другой. У меня молоко есть кислое.


96
— Не сахарный, не растаю!
Онъ выѣхалъ за ворота и поскакалъ вдоль
улицы. Отъ долгой непривычки, ноги его болѣли,
и обратный путь еще ыенѣе представлялся ему прі­
ятнымъ. У него даже мелькнула мысль—не оста­
вить ли лошадь у Квачки и не взять ли ямщика,
какъ тогда? Но онъ еще разъ посмотрѣлъ на
небо и рѣшилъ продолжать путь верхомъ.
Лошадь назадъ шла охотнѣе, чѣмъ туда. Но
она была нервнѣе, чаще вздрагивала, храпѣла и
торопилась. Когда онъ, отъѣхавъ отъ города
версты три, пустилъ ее шагомъ, она прошла не­
сколько саженъ и опять мягко перешла на га­
лопъ, раздувая ноздри и пофыркивая. Солнце тб
закрывалось бѣловатыми тучками, то сново вы­
глядовало изъ­за нихъ, но смотрѣло какимъ то
бѣлымъ и туманнымъ. Онъ оглянулся назадъ,—
и тутъ только понялъ, насколько нрава была
Квачка.
Изъ­за города ползла синяя туча. Городъ еще
былъ весь въ свѣту и бѣлѣлъ своими церквами
и башенками на ея сизо­сѣромъ фонѣ. Птицы
чуяли бурю и безпокойно перелетали. Онъ обо­
гналъ несколько подводъ на волахъ и спросилъ
передняго вожатаго:
— А дождь то будетъ?
Тотъ посмотрѣлъ на тучу и замѣтилъ:
— Эгэ!
Онъ опять поднялъ коня на галопъ. Несмотря


97

на то, что солнце свѣтило не ярко, конь быть
весь въ поту и казался воронымъ. — «Не воро­
титься ли?» пришло ему въ голову. Но онъ уже
сдѣлалъ треть пути, — ѣхать назадъ, навстрѣчу
бури,— пожалуй попадешь въ такой же ливень.
Издали докатился ударъ грома. На равнинѣ
громъ грохочетъ далеко не съ такою силою,
какъ въ горахъ или въ застроенныхъ мѣстахъ.
Но въ немъ есть что­то зловѣщее,—въ этихъ ши­
рокихъ, продолжительныхъ перекатахъ. Дальняя
рѣчка и лѣсъ, что виднѣлись слѣва отъ него
въ желобинкѣ, почернѣли отъ густой тѣни лро­
носившагося надъ ними обрывка тучи. Безпо­
.койствб лошади стало сообщаться и ему, онъ
невольно сталь оглядываться назадъ все чаще
и чаще. Туча ползла быстро, заходя со всѣхъ
сторонъ: и съ боковъ, и подымаясь къ зениту.
Послѣдніе лучи солнца предательски золотили
степь то тамъ, то туть, еще болѣе оттѣняя весь
мракъ и тяжесть грозоваго облака.
Раздался новый ударъ, и надъ головой его
понеслись обрывки черныхъ облаковъ, какъ пере­
довая конница громоваго бога. Онъ опять огля­
нулся: по степи ходили пыльные смерчи, крутясь
острыми струйками песку и золотясь на солнцѣ.
Надъ городомъ, едва виднымъ уже съ холма, ви­
сѣла густая завѣса пыли: туда долетѣлъ первый
порывъ урагана и поднялъ съ земли цѣлый адъ.
Макшановъ почувствоваль, что онъ весь потный,
п. п. гвѣдичъ.

7


98
застегнулъ на груди свой легонькш ішджакъ,.
надѣтый поверхъ тонкой рубашки, и погналъ
лошадь карьеромъ.
Понукать ее не нужно было: она мчалась сама.
Но и туча мчалась и нагоняла его съ голово­
кружительной быстротой. Онъ почувствовалъ,
какъ ударилъ ему въ спину вѣтеръ, какъ затре­
петали и прижались къ землѣ и цвѣты, и кусты,
и трава, какъ песокъ понесся мимо его, обгоняя
лошадь и застилая все вокругъ. Нѣсколько №
нутъ онъ скакалъ въ этомъ облакѣ пыли, — не
видя дороги, бросивъ повода, зажмуривъ глаза.
Потомъ пыль унеслась впередъ, вокругъ все
очистилось, и открылся зловѣщій коричнево­си­
ній видъ степи, въ ужасѣ приникшей каждой
травкой и стебелькомъ. Потомъ стали шлепаться
вокругъ него и на него самого крупныя капли
дождя, такія тяжелыя, точно онѣ были изъ
ртути. Потомъ его обдало сбоку косымъ мимо­,
летнымъ дождемъ. Еще разъ грянулъ громъ, но
уже глуше, — и хлынулъ вдругъ ливень, — въ
одно мгновеніе промочившій его насквозь до с,а­
маго тѣла. Донсдь былъ холодный, . рѣзкіи, лив­
шійся съ силою, какъ изъ' помпы...
Вдругъ его что­то больно рѣзнуло по щекѣ,
потомъ по рукѣ. По дорогѣ запрыгали сперва
рѣдкіе, потомъ частые бѣлые орѣхи. Они сыпа­
лись все сильиѣе, все непрерывнее, и, казалось,
дѣлались все больше. Онъ хотѣлъ остановиться,


99

потянулъ повода, но ; лошадь не слушалась уже
его, она, прижавши уши, неслась карьеромъ по
жидкой хляби дороги, подгоняемая жестокими
ударами града. Ему стало холодно, до боли. Онъ
машинально видѣлъ, какъ въ ея намокшей гривѣ
запуталась и засѣла огромная градина, въ формѣ
груши,—и думалъ только объ одномъ: пусть упа­
детъ лошадь, онъ^упадетъ,—пусть они оба лро­
валятся куда­нибудь въ обрывъ,—только .кончи­
лась­бы зтаі невыносимая пытка.
Передъ нимъ, казалось, въ нѣсколькихъ ша­
гахъ сверкнула огненная змѣя, воздухъ разори
вался надъ самымъ его ухомъ. Лошадь шарах^
нулась вбокъ, онъ едва усидѣлъ, свернувшись >
на сѣдлѣ, но поправился, и опять понесся вмѣ­
стѣ съ обгонявшимъ его вихремъ­бурей, куда­то
впередъ, въ безпросвѣтную глубину ливня...
XIX.
На него нашло какое­то­ отуиѣніе, и только
когда лошадь промчалась мимо изгороди и по ■■
бокамъ замелькали коническія крышимазанокъ,—
онъ понялъ, что пріѣхалъ. домой.:
Ворота, были затворены, но калитка раскрыта '
настежь. Онъ соскочилъ еъ лошади, тутъ только
замѣтилъ; что потерялъ хлыстъ, и повелъ ее во
дворъ. Она дрожала, поджимала хвостъ и какъ :
то подгибала заднія ноги.


100
— Господи, да это вы! закричала Наташа, вы­
бѣгая на крыльцо.—Живы?
і— Живъ, сказалъ онъ.—Только не знаю, до­
везъ­ли вамъ духи.
Онъ нащупалъ пузырекъ въ карманѣ и по­
далъ ей.
— И духи живы,—ну, а теперь, извините, пой­
ду переодѣваться.
Зотовъ писалъ письмо, зажегши двѣ свѣчи,
потому­что въ комнатѣ было совсѣмъ темно.
Увидя мокраго Макшанова, онъ пересталъ писать
и тотчасъ­же началъ помогать ему переодѣваться.
Онъ даже вытеръ спину Макшанова сухимъ по­
лотенцемъ, посовѣтовалъ сейчасъ­же лечь въ
постель, согрѣться коньякомъ.
— Развѣ у васъ есть коньякъ? удивился Мак­
шановъ.
— Есть. Онъ запертъ у меня въ аптечкѣ, вмѣ­
стѣ . съ хиной. Мы держимъ вино какъ лѣкар­
ственное средство.
Онъ пошолъ распоряжаться чаемъ и сейчасъ­
же вернулся.
— Наташа поставитъ самоваръ, бабы нѣтъ,—
а вамъ я серьезно совѣтую пропотѣть: здѣсь не
вашъ сѣверъ, да и мѣсто лихорадочное: какъ­разъ
привяжется она, потомъ года два маяться будете.
Сознаніе сухости и тепла пріятно охватило
Макшанова. Онъ вспомнилъ про лошадь и ска­
залъ Зотову, что оставилъ ее во дворѣ, и что


loi
надо о ней позаботиться. Зотовъ накинулъ не­
промокаемый плащъ, выглянулъ на крыльцо и
сказалъ, что ея во дворѣ нѣтъ.
— Домой убѣжала, заключить онъ, — здѣсь
всего двѣ версты,—чего­же ей было ждать...
Черезъ часъ буря совсѣмъ миновалась. Мок­
рая солома крышъ ярко горѣла на солнцѣ. Свин­
цовая туча лежала далеко на горизонтѣ. Въ лу­
жахъ на улицѣ полоскались гуси и радостно го­
готали. Макшанову не хотѣлось вставать съ по­
стели, и онъ смотрѣлъ черезъ окно на далекій
кусокъ блѣднѣющей радуги.
Зотовъ съ Боровиковымъ пошли на какое­то
собраніе. Наташа пришла къ Макшанову. Онъ
былъ раздѣтъ и неловко кутался передъ ней въ
одѣяло. Она сѣла рядомъ съ нимъ на стулъ и
весело посмотрѣла на него.
— А вѣдь я боялась за васъ, сказала она, по­
молчавъ.
— По завѣту о любви къ ближнему? спросилъ
онъ.
— Безо всякаго завѣта. Мнѣ была непріятна
мысль, что съ вами можетъ что­нибудь случиться.
Вотъ съ Зотовымъ что­бы ни случилось—мнѣ
все равно.
— А съ Боровиковымъ? спросилъ онъ.
— Ну,—съ Боровиковымъ! Боровикову я мно­
гимъ обязана и очень его люблю. Мнѣ было­бы
ужасно, еслибы что­нибудь случилось съ нимъ.


102

Ихъ разговоръ прервался появленіемъ доктора
Бакланса. Онъ вошолъ не постучавшись, жуя
своими челюстями и широко разставляя. ­коро­
тенькая ноги.
—.Меня къ вамъ послали, сказалъ онъ, при­
слоняя палку въ уголъ и.вѣшая на нее шляпу.
, . Онъ подошолъ къ нимъ и взялъ Наталью
Константиновну за руку.
— Прелестная Наташа, сказалъ онъ,—какъ
ваше здоровье? .
— Я сколько разъ просила васъ, заговорила
она, вспыхнувъ, и выдергивая изъ его руки
свою руку, — сколько разъ я васъ просила не
называть меня Наташей. Я вамъ не давала права
да. фамильярность.
j
~ Мы здѣсь всѣ, въ Кутѣ,—братья и сестры,
иронически проговорилъ онъ.
— Ну, я вашей сестрой быть не хочу, возра­
зила она, подымаясь съ мѣста.—Осматривайте
вашего иаціента, я вамъ не мѣшаю.
— Вы мнѣ никогда не можете помѣшать, от­
вѣтилъ онъ и, видя, что она идетъ къ двери,
прибавилъ:—я потомъ зайду къ вамъ.
... Она остановилась на порогѣ.
— Не трудитесь. Моя дверь будетъ заперта.
— Однако, Наталья Константиновна васъ, ка­
жется, не, долюбливаетъ, замѣтилъ Макшаыовъ,
когда она вышла.
— Кокетничаете., возразилъ Баклансъ и само­


103
довольно потеръ себѣ коротко ­ подстриженную
бороду.—Натали премилая женщина, перлъ на­
шего хуторка. Ну­съ, что­же,—вы не простудились
подъ градомъ? Я принесъ термометръ, суньте
подъ­мышку. Хотя надо подождать результатовъ
до завтра, но всетаки для очистки совѣсти про­
дѣлаемъ всѣ эволюціи сегодня.
Та гадливость, которую чувствовала къ док­
тору Наталья Константиновна, сообщилась и Мак­
шанову. Онъ съ отвращеніемъ смотрѣлъ на во­
лосатые короткіе пальцы Бакланса, съ невычи­
щенными круглыми ногтями. Передъ нимъ, ка­
залось, стояла помѣсь медвѣжонка съ жидовкой
или цыганкой. Огромная шевелюра волосъ, густой
шапкой поднявшаяся надъ головою, придавала
всей фигурѣ какой­то «лѣсноіЬ характеръ.
— Зачѣмъ мнѣ ставить термометръ? довольно
рѣзко замѣтилъ Макшановъ.
— А не хотите, тѣмъ лучше, я шарлатанить
со своими не стану.
— Съ кѣмъ это со своими?
— Вѣдь вы—свой. Лѣкарь своего семейства не
лѣчитъ, потому­что всетаки— плоть отъ плоти.
Кромѣ ­хирургіи, мы вѣдь въ остальномъ съ за­
крытыми глазами ходимъ и отъ знахарей ушли
недалеко. Лѣчимъ больше испугомъ и жупель­
ными словами.
— Откровенно! сказалъ Макшановъ.


104

— Съ этимъ возьмите. Откровенность у насъ
первое дѣло.
— Зачѣмъ­же вылѣчите?
— Не лѣчу. Я человѣкъ убѣжденія, потому
практикой и не занимаюсь. Вотъ въ годовые
врачи къ какому­нибудь меценату я­бы пошолъ.
Въ строгости­бы его держалъ, шампанское его­
бы пиль, въ неприличный заведенія съ нимъ­бы
ѣздилъ.
Онъ пощупалъ руку и лобъ у Макшанова.
— Да вы небольно отвертывайтесь, можетъ,
пригожусь, прибавилъ онъ. —Можетъ, вы еще и
заболѣете. Васъ вѣдь надо пользовать тонко.
Страхомъ васъ не вылѣчишь.
— Это что­же за лѣченіе—страхомъ?
— А это Захарьинъ такъ въ Москвѣ купече­
скихъ дуръ лѣчитъ. Сперва пришлетъ ордина­
тора, который больной внушаетъ, чтобъ она
глупыхъ вопросовъ профессору не предлагала,
потому­что онъ побить за это можетъ. Потомъ
велитъ барбариснаго варенія приготовить, оста­
новить всѣ часы въ домѣ, полъ краснымъ
сукномъ покроетъ, монашенками накурить, вотъ
тогда только профессоръ пріѣдетъ. Пріѣдетъ и
начнетъ ругать больную,—я такъ ее, и этакъ.
Трясется она, плачетъ, потомъ двѣ ночи не спить,
стонетъ. Смотришь, на третій день и полегчало.
— Я знаю, о комъ вы говорите, прервалъ его
Машкановъ,—вѣдь это все вздоръ.


105

— Во­первыхъ, это не вздоръ, потому­что онгь
мой собственный учитель. А, во­вторыхъ,—это
единственно правильная система лѣченія. Чѣмъ
вы проберете шестипудовую купчиху? Только
такимъ внушеніемъ. Крикомъ приводите ее въ
гипнозъ, а потомъ внушаете: жирнаго не ѣпіь,
больше ходи, бери душъ Шарко.
Онъ всталъ и взялся за шляпу.
— Доктора не засиживаются, сказалъ онъ и
пожалъ ему руку.—Глаза у васъ скверные, по­
жалуй что­нибудь и разыграется.

XX.

Къ ночи ему, однако, было не хуже. Но часа
въ два онъ вдругъ почувствовалъ такія боли въ
спинѣ, что принужденъ быль встать. Онъ про­
шелся по комнатѣ,—боли не проходили. Онъ не
могъ вздохнуть: въ правой половинѣ груди и
въ лопаткѣ точно была насквозь прострѣленная
рана. Подъ лопаткой что­то хрипѣло: онъ слы­
шалъ явственно эти хрипы даже при самомъ ко­
роткомъ дыханіи. Только когда онъ переставать
дышать, боли прекращались; но едва попадалъ
въ легкія воздухъ, какъ острое пронизывающее
.колотье опять охватывало его. Онъ легъ, но и
лежать нельзя было, боль заставила встать. Одѣ­
лалъ два шага, дыханье совсѣмъ захватило.


10(5

' — Нанророчилъ поганый жидшііка, нробормо­
талъ онъ,­—неужто ночью' посылать за нимъ?
Онъ еще съ минуту стоялъ въ раздумьѣ надъ
Зотовымъ,: но наконецъ не выдержалъ и сталь
трясти его за плечо.
— Извините, говорилъ онъ, —­но силъ нѣтъ.
Скажите, гдѣ яшветъ вашъ докторъ?
Зотовъ проснулся, открывъ глаза, внимательно
выслушалъ Макшанова, сиустиль ноги съ кро­
вати,' дотронулся однимь пальцемъ до его груди,
а другимъ до спины и спросилъ:
—■ Боли тутъ и тутъ? .
Получивъ утвердительный отвѣтъ, онъ подо­
шелъ къ комоду, выдвинуть его, въ самомъ низу
порылся и вытащилъ аккуратно завернутый фла­
ко'нъ съ іодомъ и коробку съ кисточкой.
— Я васъ лучше доктора вылѣЧу, . сказалъ
онъ.­'­ПЬвернитесь­ка къ свѣту.
Черезъ десять минуть Макшановъ уже ле­
жалъ окутанный двумя одѣялами, пледомъ и ста­
рой буркой. Вся спина и грудь горѣла отъ трой­
ной промазки іодомъ. Боли какъ будто были
легче, наружная боль какъ точно отвлекала кна­
ружи внутреннюю.
— Постарайтесьвспотѣть,прибавилъ Зотовъ,—
а если нужно будетъ,—разбудите.
И черезъ пять минутъ онъ уже спалъ сномъ
невинности.
Будить его не пришлось. Коротко дыша, чтобъ


107

не вызвать болен, кое­какъ повертываясь на
обоженномъ боку, Макшановъ проспалъ до де­
сяти утра. Проснулся, онъ, почувствовалъ, что
надъ нимъ кто­то стоитъ. Это былъ докторъ.
Сегодня его лицо не показалось ему такимъ
противнымъ,, какъ вчера, да онъ и не улыбался,
а былъ серьезенъ.
— Сбылось мое пророческое слово, прогово­
рилъ онъ.­т­Ну­тка, вставайте, писатель, посмот­
■римъ; такія ли у васъ легкія, какъ у прочихъ
земныхъ тварей.
Онъ вынулъ трубку и молоточекъ и сталъ
усердно выстукивать и выслушивать паціента,
по три раза проходя каждое мѣсто. Ему видимо
доставлялъ .­ неизъяснимое удовольствіе этотъ
осмотръ, ему давно не доводилось лѣчить серьез­
наго больного, и вдругъ такой хоронгій случай.
Онъ его повертывалъ, заставлялъ вздыхать, каш­
лять, громко говорить. Наконецъ, оставилъ его
и сказалъ:
—: Ложитесь. ■
і — Ну? спросилъ Макшановъ.
— Ну, очень просто и внѣ всякаго сомнѣнія.
Воспаленія легкаго! .
— Такъ. Значитъ надо лежать. А дальше что?
— Дальше видно будетъ, , судя по натурѣ.
Іодомъ васъ Зотовъ смазалъ? И чудесно сдѣлалъ.
Теперь мы сверхъ іода компрессикъ со скипйда­


10Й

ромъ положимъ, а внутрь дернемъ опія. Ну, и
посмотримъ, что изъ того выйдетъ.
Послѣднюю фразу онъ сказалъ совсѣмъ по­
жидовски и даже такъ тряхнулъ головою, какъ
будто на вискахъ у него росли пейсы.
— И долго лежать? нахмурившись спросилъ
Макшановъ.
— А какъ я вамъ скажу? При хорошемъ
исходѣ—нѣсколько дней, а при дурноыъ, если на
лѣвое легкое перейдетъ, можетъ и совсѣмъ не
встанете. Это вѣдь препаскудная штукенція. Я
приду черезъ полчаса и всѣ фокусы продѣлаю.
Черезъ полчаса онъ вернулся съ клеенкой,
скипидаромъ и опіемъ. Ловко работая лохматыми
пальцами, онъ мочилъ и складывалъ полотенце,
вспрыснувъ его предварительно скипидаромъ;
ловко зашпиливъ его вокругъ груди другимъ по­
лотенцемъ; потомъ приготовилъ ему порошокъ,
далъ выпить и сказалъ:
— Ну, бултыхайтесь въ кровать и пейте чего­
нибудь горячаго, чтобы вспотѣть. Или у Зотова
навѣрно найдется коньякъ, такъ вотъ вы чаю
съ этимъ. Я сейчасъ все это объясню мамзель
Натали. А вы себѣ подъ мышку суньте градус­
никъ. До свиданія. Лечу на хуторъ къ дифте­
ритному младенцу: прислали колесницу, другими
словами—подводу.
Макшановъ проводить его глазами и заду­
мался: почему не понравился онъ сразу, а те­


109

перь онъ ему даже какъ будто симпатиченъ?
Симпатично то, какъ онъ внимательно его слу­
шать, какъ накладывать компрессы. Симпатично
и то, что онъ поѣхалъ къ дифтеритному ребенку.
Хотя еще вчера говорилъ, что по принципу ни­
кого не лѣчитъ.
Вошла Наташа. Она безпокойно подошла къ
его постели.
— Онъ мнѣ сказалъ, что вамъ плохо, прого­
ворила она.
— Не то что плохо, а очень больно, попра­
вить онъ.
— Нѣтъ, онъ сказалъ, что все это можетъ
скверно кончиться.
— То есть я могу умереть? Что же тутъ осо­
бенно сквернаго?
— Вы хотите смерти?
— Хоть сейчасъ.
— Васъ ничего не привязываетъ?
— Ничего. Вы думаете, я рисуюсь? Право,
нѣтъ. Не лучше ли умереть в'отъ сейчасъ, чѣмъ
потомъ когда нибудь, неизвѣстно еще при ка­
кихъ обстоятельствахъ. Комната просторная, воз­
духъ чудесный, чего­же еще надо?
Она сдвинула брови.
—■ Нѣтъ, я прошу васъ, вы никогда при мнѣ
такъ не говорите. Никогда. Вдобавокъ вамъ за­
прещено говорить, и вы только можете разгова­
ривать съ особаго моего разрѣшенія. Вы отданы


1 К)

въ мое распоряжение..­ Сойчасъ, вамъ будетъ чай
и красное вино, саыоваръ ужъ лоставленъ.
. Глаза его стали смыкаться,—онъ. заснулъ. По­
томъ его. Наталья Константиновна разбудила, онъ
выпилъ горячаго чаю одныъ стаканъ, цотомъ.
другой, даже не ноблагодаривъ ее, повернулся,
лицомъ къ стѣнѣ, закрылся съ головой, ночув­
ствовалъ, что его охватываетъ со всѣхъ сторонъ
тепло, и опять дѣйствительность куда­то исчезла,
и онъ погрузился въ какое то безмятежное небытіе.

XXI.
Ночью, весь мокрый, . онъ смутно сознавалъ,
что онъ живетъ. Въ ушахъ стоялъ сплошной­
шумъ. Онъ иатягивалъ одѣяло., закрывая уши,
и ему казалось, что голова его совсѣмъ отдѣлена
отъ тѣла и навинчена на высокую палку, а, отъ
головы : во всѣ . стороны, идутъ полы . огромной
палатки, сдѣланной изъ одѣялъ. И онъ видѣлъ ;
съ верщины. этого шатра и степь, и дождевую
тучу, и далекія горы, и . опять ..терялъ все изъ
вида и разговаривалъ съ какими­то. . странными, ­
людьми въ длинныхъ черныхъ сюртукахъ. Но:
проносили мимо несколько тяжелыхъ четырех­
угольньіхъ ящиковъ^и снова голова оказывалась
отвинченной и сидѣла наверху большой сѣрой.
палатки.
. •..


Ill

Потомъ наступило утро, заползали мухи, и
возлѣ него . на стулѣ зажелтѣлось свѣтлое платье
Наташи. Она спрашивала у него, что онъ хо­
четъ; онъ просилъ содовой воды или шампан­
скаго. Откуда­то къ вечеру ему достали шампан­
скаго, и онъ выпилъ полстаісана съ жадностью.
Иногда выростала передъ нимъ мохнатая фи­
гура Бакланса и хмурила брови. Говорили что­то
о мушкѣ. Казакъ, тотъ самый, что давалъ.ему
лошадь, нѣсколько разъ входилъ въ комнату и
привозилъ изъ города покупки. То наступалъ день,
то шла ночь.
Не то чтобы онъ былъ безъ сознанія, но ему
невыносимо хотелось спать и больно было . ды­
шать. Но понемногу глаза стали открываться все
чаще и чаще,— и почти каждый разъ они встре­
чали Наташу.
......
Одинъ разъ онъ увидѣлъ ее спящей на посте­
ли Зотова. «Гдѣ же Зотовъ? подумалъ онъ и при­
поднялся на подушкахъ. — Сплю я, или нѣтъ?.
Нѣтъ, —потому что , все вокругъ реально и есте­
ственно. Вотъ и ея желтый капотъ, только во­
лосы распустились, и коса змѣей вьется по по­
душкѣ».
Потомъ онъ началъ съ нею разговаривать. .
Она ему объяснила, что Баклансъ не говорить,
что съ нимъ было такое: не то тифъ съ воспале­
ніемъ легкихъ, не то сильная инфлюэнца. Теперь.


112

все прошло, и онъ говорить, что опасности ни­
какой.
— А гдѣ нашъ художникъ? спросилъ онъ.
— Пишетъ. Онъ цѣлые дни въ саду. Хорошая
картина у него вышла. Одна изъ удачныхъ.
Еще немного времени. Вотъ онъ и на крыльцѣ,
и въ саду. Холстъ огромнаго размѣра. Торсъ
Христа вылѣпленъ великолѣпно. Боровиковъ самъ
наслаждается своей работой, веселъ, поетъ и
смѣется,— благо красокъ пока хватаетъ.
Бушмаринъ стоить передъ нимъ, прижавшись
къ столбу,—то опуская руки, то подымая ихъ до
придѣланныхъ къ перекладинѣ ременныхъ петлей.
Онъ съ наслажденіемъ отдается трудной должно­
сти натурщика, зная, что этимъ только и способ­
ствуешь работѣ художника.
Макшановъ сидитъ тутъ же, подставивъ грудь
и плечи жгучимъ лучамъ южнаго солнца. Ему
хорошо на припекѣ. Свѣтъ такъ силенъ, что го­
лова кружится. Всюду отъ листьевъ легли, и на
землю, и на скамью, и на его колѣни, круглыя
блестящія пятна отъ солнечныхъ лучей; и когда
налетитъ легкій вѣтеръ, они всѣ сразу убѣгаютъ
въ сторону, путаются и мѣшаются другъ съ дру­
гомъ.
Наташа на сеансахъ не присутствуешь, потому
что Бушмаринъ совершенно нагой. Иногда за­
ходить его Лидія и, стараясь не смотрѣть на
мужа, разговариваетъ то съ Макгаановымъ, то


113

съ Боровиковымъ, но Боровиковъ не всегда от­
вѣчаетъ на вопросы: онъ перенесенъ въ міръ сво­
его творчества.
Часто Макшановъ сидитъ на крыльцѣ, и ему
читаетъ то Лидія, то Наташа. Онъ чувствуетъ
къ Лидіи привязанность. Ему нравится она всѣмъ
ея существомь, и онъ два раза съ благодар­
ностью поцѣловалъ ея руку. У Наташи онъ ни
разу руки не поцѣловалъ. Но по мѣрѣ того, какъ
у него прибавляются силы, онъ начинаетъ ощу­
щать прежнее безотчетное чувство влеченія къ
ней. Чувство не влюбленности, не любви, не при­
вязанности, а что­то влекущее неудержимо и без­
поворотно.
— Вамъ нужны прогулки,—гуляйте по степи,
сказалъ' ему Баклансъ.
И онъ пошелъ, такъ за часъ до заката, съ
Наташею въ степь. Она держала его подъ­руку
и разсказывала о томъ, какъ они жили въ Москвѣ,
и сколько у нея тетокъ во Владимирѣ. Потомъ
разговоръ вдругъ сразу перешелъ на другую тему.
Она сказала, что недавно, перебирая за несколько
лѣтъ журналы, прочла статью о немъ — и уди­
вилась своему невѣжеству: она не знала, что онъ
такой извѣстный писатель.
■— А романовъ вы никогда не писали, то­есть
беллетристики вообще? спросила она.
— Нѣтъ. Пробовалъ, но ничего не выходило.
Стихи писалъ.
п. п. гнѣдичъ.

8


114
— Да? удивилась она.
Они дошли до вершины круглаго холма,—она
носмотрѣла на него.
— Мы далеко зашли. Вы устали? Вы тяжело
дышете? Сядемте, здѣсь хорошо, мягко, змѣй и
скорпіоновъ нѣтъ.
Оиъ опустился на траву. Вокругъ нихъ под­
нялись и окружили со всѣхъ сторонъ стѣною
степные цвѣты, уже начавшіе увядать отъ жгу­
чаго­ солнца. Трава закрыла отъ нихъ горизонта.,
и со всѣхъ сторонъ стали зеленые, тонкіе, унру­
гіе, точно стальные стебельки.
— Отчего здѣсь не косять? спросилъ онъ.
— Не знаю, разсѣянно отвѣтила она.
Онъ, въ самомъ дѣлѣ, чувствовалъ усталость,—
и въ тѣлѣ была истома. Она еще разъ посмот­
рѣла на его лицо.
— Еакъ вы поблѣднѣли. Ложитесь вотъ такъ,
навзничь.
И она, лриподнявъ его голову, положила' ее къ
себѣ на колѣни.
— Такъ удобно? Да? спрашивала она.
". Онъ смотрѣлъ на нее и видѣлъ ея лицо со­
всѣмъ въ новомъ поворотѣ: снизу и сбоку.
Оиъ видѣлъ ея матовую шею, слегка тронутую
загаромъ, сочныя яркія губы, и . ноздри, и
кудри волосъ, крутившіеся наверху.. Но дышать
ему стало еще тяжелѣе и труднѣе, голова закру­
жилась и онъ закрыть глаза. .


115

Когда онъ ихъ открылъ, одна ея рука тихо
разглащивала, его волосы; а другая лежала на
его затылкѣ. Ему было хорошо и почему­то стыдно.
Ему было стыдно потому, что онъ молчалъ, по­
тому, что былъ слабъ послѣ болѣзни, потому,
что онъ былъ ещежалокъ и безпомощенъ, а моло­
дая женщина сильнѣе его.
Онъ собралъ силы и быстро поднялъ голову
съ ея колѣнъ.
— Мнѣ лучше, сказалъ онъ.
Онъ хотѣлъ прибавить: «Пойдемте домой», но
вмѣсто этого сказалъ: «Посидимте такъ». .
— Что съ вами? удивленно спросила она.
— Разскажите, разскажите, заговорилъ онъ,
взявъ ее за руку, — зачѣмъ и какъ вы вышли
замужъ?
Она закусила губу.
* — Зачѣмъ вамъ это?.
— Меня удивляетъ. то, что я слышалъ отъ
Боровикова... Почему вы рѣшились за него
выйти?..
— Потомъ, когда­нибудь, не теперь, отвѣтила
она.
Онъ вдругъ заговорилъ. Онъ началъ объяснять
ей, зачѣмъ онъ согласился на приглашеніе Зо­
това и поѣхалъ сюда, говорилъ о томъ, какъ
онъ, оставленный при университетѣ, началъ чи­
тать лекціи и послѣ перваго же полугодія бро­
силъ. Онъ говорилъ ей о своей литературной дѣ­
.

8*


116

ятельносги. Она слушала его полувяимательно
и попросила прочесть какія нибудь его стихи.
И онъ началъ читать стихи, припоминая то,
что было разбросано на протяженіи. семнадцати
лѣтъ его литературной дѣятельности по журна­
лами Тутъ были и первые юношески­страстные
порывы, и болѣе зрѣлыя вещи, и неизбѣжные
переводы изъ Шиллера. Она смотрѣла на него
не спуская глазъ, и потомъ замѣтила:
— Вы брюнетокъ больше встрѣчали, чѣмъ блон­
динокъ. Всюду у васъ черные глаза и темные
локоны.
Онъ подумалъ и сказалъ:
— Да, я бблыпе встрѣчалъ брюнетокъ.
Она посмотрѣла на небо.
— Солнце садится, надо скорѣй домой.
Они пошли какъ­разъ навстрѣчу огромному
раскаленному шару, спускавшемуся за горизонте.
Степь курилась ароматомъ. Онъ чувствовалъ, что
головокруженіе его продолжается, и собиралъ всѣ
силы, чтобъ идти твердо и прямо. Когда они под­
ходили къ Куту, онъ сказалъ:
— Мнѣ еще рано заходить такъ далеко.
Она на это отвѣтила:
— Да, рано.
На крыльцѣ ихъ ждалъ Боровиковъ. Онъ по­
смотрѣлъ на обоихъ внимательно и сказалъ:
— Придется прервать работу, до сихъ поръ не
получилъ красокъ, а красокъ нѣтъ.


117
Но усталость Макшанова была какая­то стран­
ная. На утро онъ чувствовалъ себя вдвое здоро­
вѣе, чѣмъ вчера. Здоровье сразу влилось въ него.
Онъ утроыъ прошелся одинъ, дошолъ до того
ыѣста, гдѣ они были вчера, вернулся—и усталости
совсѣмъ не было. Аппетитъ удвоился, блѣдность
пропала.
— Сегодня вамъ лучше? спросила Наташа,
встрѣтясь съ нимъ.
— Мнѣ теперь совсѣмъ хорошо, отвѣтилъ онъ.
— И мнѣ хорошо, сказала она.—Я такъ рада,
что вы здѣсь. Безъ васъ мнѣ было тяжело.
Онъ взялъ ее за обѣ руки, но она тихо укло­
нилась отъ него.
— Нѣтъ, не надо, шепнула она.
Онъ ждалъ вечера; онъ предложилъ ей прой­
тись по вчерашней дорогѣ. Она сказала:
— Неудобно,— онъ сегодня не работаетъ.
И она не пошла съ нимъ ни на другой день,
ни черезъ день. Она уклонялась отъ разговора
съ нимъ, избѣгала встрѣчъ. Разъ онъ столкнулся
съ нею на крыльцѣ, хотѣлъ сказать ей многое,
но она все поняла и опять сказала:
— Нѣтъ, не надо.
А ночью, когда онъ сидѣлъ въ теплой мглѣ
синяго сада, она внезапно стукнула у себя окномъ
и сказала:
— Ночь то какая!


118
— Вы здѣсь? удивился оиъ.
— Я ужъ съ полчаса дышу.
Она засмѣялась, затворила окно и скрылась.
XXII.
Боровикову принесли съ почты повѣстку о при­
бывшей посылкѣ. Несоынѣнно, это были краски.
— Самому придется итти въ городъ, сказалъ
онъ.
— Неужели пѣшкомъ пойдете? спросилъ Мак­
шановъ.
— Далеко ли тутъ! Какъ жаръ спадетъ, такъ
и пойду. Ночевать тамъ придется. Утромъ,
откроютъ почту, получу—и назадъ.
Онъ остругалъ палку, приноравливая себѣ по
рукѣ, надѣлъ старое платье и старые, широкіе
сапоги. Зотовъ посмотрѣлъ на него и посовѣ­
товалъ надѣть лапти.
— Да у меня ихъ нѣтъ.
— Погоди, сейчасъ я тебѣ дамъ.
И онъ, точно, досталъ изъ какого то угла
лапти.
Боровиковъ переобулся; въ мѣшокъ положилъ
штиблеты, кусокъ хлѣба и фляжку съ квасомъ.
Уже онъ былъ готовъ итти, когда внезапно
явился Пепулевичъ.
— Профессоръ, возьми меня съ собой, сказалъ
онъ.—Вдвоемъ скорѣе будетъ.


119
— Пойдемъ.
Пепулевичъ занялъ тотчасъ же у Макшанова
три рубля.
— Запьете? спросилъ тотъ.
— Едва ли, отвѣтилъ Пепулевичъ:—я, знаете,
что то не въ расположеніи.
На­ закатѣ они двинулись въ путь. Наташа
проводила ихъ на улицу и. заслонившись перед­
никомъ отъ солнца, смотрѣла, какъ они уходили
въ гору и, наконецъ, скрылись за кустами орѣш­
ника. '
— Вотъ вы и одна, сказалъ Макшановъ,
стоявшій сзади ея.
Она вздрогнула и повернулась ­къ нему.
— Я всегда одна, тихо проговорила она и
пошла къ дому.
— Можно зайти къ вамъ, поболтать? спросилъ
онъ.
Она покачала отрицательно головой.
— Отчего?
— Мнѣ сегодня не по себѣ... Я нервно на­
строена,—это рѣдко со мной бываетъ. Я скоро
лягу. До свиданія.
Она подала ему руку; онъ почувствовалъ, что
рука была влажная и дрожала.
Онъ прошелъ къ себѣ и началъ читать. Но
сумерки наплывали быстро, стало темно. Онъ
лежалъ на кровати съ открытыми глазами и
смотрѣлъ въ потолокъ. Вошелъ Зотовъ, раздѣлся


120

и легъ въ кровать. Макшановъ подошелъ къ
окну и наполовину выставился изъ него.
Прозрачная, звѣздная, душистая, томительная
южная ночь обнимала поселокъ. Луны не было,
но звѣзды такъ сіяли фосфорическимъ блескомъ,
что отъ нихъ казалось свѣтло. Но то былъ не
свѣтъ,—то былъ какой то отблескъ сіянія. Даль
была призывная, манящая. Дышалось тяжело,
сердце билось, въ виски стучало.
Онъ, не раздѣваясь, упалъ на постель, ничкомъ,
зарывшись головой въ подушки. Онъ ничего не
чувствовалъ, не слышалъ, кромѣ жгучаго остраго
ощущенія, переливавшагося во всемъ тѣлѣ. Все
сосредоточилось въ одномъ неопредѣленномъ без­
покойствѣ. Онъ слышалъ, какъ стучитъ сердце,
какъ коротко, прерывисто онъ дышетъ. Его охва­
тывало опьянѣніе,—новое, странное.
Онъ сѣлъ на кровати. Зотовъ похрапывалъ,
лежа строго и неподвижно навзничъ. Онъ подо­
шелъ къ двери, тихо отворилъ ее, вышелъ на
крыльцо, потомъ на улицу, потомъ въ степь.
Онъ шелъ не по дорогѣ, а прямо черезъ траву,
черезъ бурьянъ, царапая себѣ ноги и руки. Ему
было жарко; шляпа жгла его, онъ снялъ ее и
понесъ въ рукахъ. Но прежнее ощущеніе не
проходило. Онъ чувствовалъ, что идетъ совсѣмъ
легко, какъ лунатики, словно не касаясь земли.
Вокругъ стояла тишь и спокойствіе.
Вдругъ онъ остановился. Вдали у горизонта


121
.мелькнула слабая зарница, Онъ прислушался,—
но ни малѣйшаго звука не долетѣло до него.
«Въ воздухѣ электричество, подумать онъ.—
Просто здѣсь, на высокой равнинѣ надъ моремъ
воздухъ разрѣженъ н дѣйствуетъ на нервную
систему».
Онъ какъ будто успокоился, надѣлъ шляпу и
пошелъ назадъ. Онъ дошелъ до своего дома, во­
шелъ во дворъ, обогнулъ уголъ и остановился
противъ оконъ Наташи. Они были раскрыты. На
подоконникѣ смутно бѣлѣла кружка съ букети­
комъ лилій, которую онъ видѣлъ у нея еще
днемъ, а далѣе все уходило въ сплошной тихій,
мракъ. Онъ подошелъ къ самому окну, остано­
вился... Ни звука, Онъ поднялъ голову.
Млечный путь бѣжалъ наверху серебряной рѣч­
кой. Какая­то звѣзда горѣла пурпурно­золоти­
стымъ свѣтомъ. Маленькій метеоръ мелькнулъ
наверху и потухъ. Въ травѣ что­то зашевели­
лось и пробѣжало у самыхъ его ногъ: должно
быть, ежъ или ласка.
Руки дрожали, пальцы были холодные, въ горлѣ
стояли спазмы. Въ груди было что­то, что мѣ­
шало дышать, что мѣшало жить.
Онъ пошелъ тихо, сознательно на крыльцо.
— Что я дѣлаю? Хорошо это, или дурно? Хо­
рошо, или дурно? повторялъ онъ, и потомъ самъ
себѣ отвѣтилъ: «Да, такъ надо».
Въ сѣняхъ темно. Узкое маленькое окно на­


122

верху даетъ слабый синеватый свѣтъ. Онъ тихо
ступаетъ, ни одна половица не скрипнетъ. Но
онъ пошолъ не направо къ себѣ, а налѣво.
Онъ нажалъ дверную ручку, она слегка визг­
нула, но дверь не подалась. Онъ нажалъ еще
разъ, попробовалъ потянуть къ себѣ, но дверь
была заперта. За дверью какъ будто послышался
неопредѣленный шорохъ, и опять все замолкло.
Онъ отошелъ, но сейчасъ­же вернулся и какъ­
то машинально стукнулъ. За дверью скрипнулъ
полъ. Крючокъ тихо и осторожно поднялся съ
петли. Дверь подалась къ нему. Онъ переступилъ
порогъ.
Она стояла предъ нимъ. Онъ не видѣлъ, одѣ­
та она, или нѣтъ. Онъ протянулъ руку впередъ,
встрѣтилъ мягкую груду распущенныхъ волосъ
и плечо. Онъ обнялъ ее, руки ея поднялись,
обвились вокругъ его шеи, онъ почувствовалъ
на своихъ губахъ ея горячее дыханіе и дрожа­
щій первый шопотъ:
— .Ты? Ты!..
XXIII.
Утромъ Макшановъ проснулся, когда уже
солнце было высоко и Зотова уже не было въ
комнатѣ. За дверью слышались голоса, шаги,
громкій говоръ. Онъ понялъ, что возвратился
Боровиковъ. Пепулевичъ весело говорилъ:


123
— Чудесно ночку провели, чудесно!
— Что такое? Что оиъ говоритъ? подумалъ
Макшановъ и началъ одѣваться.
Но въ комнатахъ онъ уже никого не засталъ.
Боровиковъ, выложивъ свѣжія краски на пали­
тру, новымъ флейцемъ промазывалъ фонъ, стоя
предъ холстомъ на лѣсенкѣ и блаженно улыба­
ясь. Наташа стояла тутъ­же и молча слѣдила за
быстротой его работы. Она кивнула головой Мак­
шаиову и протянула, не смотря на него, холодную
руку. Боровиковъ съ лѣсенки посмотрѣлъ на
Макшанова и сказалъ:
— Теперь въ два дня все кончимъ.
Макшановъ цѣлый день ни за что не могъ
приняться. Онъ ходилъ изъ угла въ уголъ, си­
дѣлъ у Боровикова, заходнлъ къ Бушмаринымъ,
гдѣ была Наташа, напѣвалъ себѣ что­то подъ
носъ, подарилъ дѣвочка.мъ Буншарина, тоже ри­
совавшимъ распятіе, двѣ тетради бумаги, кото­
рую онъ таскалъ, по писательской привычкѣ,
въ чемоданѣ, и нигдѣ не могъ найти себѣ мѣ­
ста. Онъ хотѣлъ повидать Пепулевича, пбшолъ
къ нему, но его не было, и Сущенко, жившая съ
нимъ рядомъ, сообщила, что онъ ушелъ въ стадо.
Въ сущности, онъ хотѣлъ говорить съ одной
Наташей, видѣть одну Наташу, чувствовать ее
близко возлѣ себя. Онъ встрѣтилъ Чуковина, но
не ощутилъ никакого укора совѣсти, несмотря
на нарушенную заповѣдь. Сама Наташа была


1U
весела и взглядывала иногда такими глазами,
точно хотѣла ему сказать:
— Это ничего, что я съ тобой не разговари­
ваю; не пришло еще время. Погоди, онопридетъ,
мы еще наговоримся.
Часовъ въ пять вечера она вошла къ нему.
— Пойдемъ,—сказала она, подходя къ нему
сзади, обхватывая за шею и быстро нѣсколько
разъ цѣлуя его и въ щеки, и въ лобъ, и въ
глаза.
— Куда? спросилъ онъ.
— Туда, въ степь...
Черезъ минуту они уже шли рука­объ­руку
по знакомой тропинкѣ. Она раскрыла зонтикъ, и
лицо ея окунулось въ матовый полусвѣтъ, отчего
губы загорѣлись еще ярче и зубы сильнѣе за­
блестѣли изъ­подъ нихъ.
— Ты знаешь, говорила она, прижимаясь къ
нему,—нѣтъ, ты не знаешь, ты не подозрѣваешь,
что произошло со мной. Я съ сегодняшняго
дня только начала жить. Я точно родилась
сегодня. Все что было до сихъ поръ—это была
не жизнь, а сонъ, и самый дурной сонъ— это
мое житье съ мужемъ. Ты, по всей вѣроятности,
смотришь на меня какъ на проходящую женщи­
ну, случайно попавшую тебѣ въ руки, которая
также случайно уйдетъ отъ тебя. Я одна изъ де­
сятка, или изъ двухъ десятковъ, порядочныхъ
женщинъ, которыя сходились съ тобой на мѣ­


125
сяцъ, на годъ, на два, н потомъ расходились
безъ ссоры и безъ сожалѣнія...
Онъ хотѣлъ ей возразить. Она его остановила.
— Нѣтъ, постой, не возражай. Вѣдь я не на­
кладываю на тебя никакихъ обязанностей, я ни­
чего, ровно ничего отъ тебя не требую и не хо­
чу требовать. Но я говорю тебѣ только одно, что
ты повернулъ мнѣ всю жизнь, я чувствую, что
со вчерашняго дня стала другою. Я отъ тебя не
требую ничего—даже вѣрности. Но если ты уй­
дешь отъ меня, мнѣ будетъ ужасно.
Макшановъ слупгалъ ее и дуыалъ: права она
или нѣтъ?.. «Проходящая» она женщина, или
женщина, которую любить можно долго и сильно?
Ему казалось, что вѣрнѣе послѣднее. Но любитъ­
ли онъ ее теперь, въ настоящее время, онъ этого
не зналъ и за прочность своей привязанности
не могъ поручиться.
— Я знаю, продолжала Наташа,—вы всѣ съ
дѣтства испорчены безобразной жизнью и начи­
наете развратничать и ѣздить по вертепамъ чуть
не съ шестнадцати лѣтъ. Странно было­бы тре­
бовать отъ васъ чистоты и непосредственности...
— Я тебя скажу только одно, перебилъ онъ,—
я никогда въ жизни не быль ни въ одномъ вер­
тепѣ и никогда туда не поѣду, даже для того,
чтобы наблюдать, какъ писателю. Все равно,
какъ я не поѣду наблюдать сыпной тифъ или


126
помойную яму. И безъ этого найдется много на­
блюденій ,
— Можетъ быть, сказала она.—Но и это мнѣ все
равно: я стой выше этихъ мелочей. Если я вѣрю,
что ты хорошо и чисто смотришь на жизнь, до
остального мнѣ все равно.
— И ещё я тебѣ скажу, продолжалъ онъ:—
молодежь въ болыпихъ городахъ,— быть можетъ
это тебѣ страннымъ покажется, она—нравствен­
нее провинціальной. Въ провинціи юноша на­
чинаешь жить раньше. Тутъ вліяетъ обстановка,
болѣе свободный рамки жизни. Онъ видитъ при­
слугу босоногую, безъ корсетовъ. По улицамъ,
даже въ болыпихъ городахъ, крестьянки—въ от­
кровенныхъ костюмахъ. Ночи—теплыя, манящія
на воздухъ. Въ столицѣ онъ замкнутъ въ извѣ­
стную среду и сферу. Профессіональный раз­
вратъ гнѣздится гдѣ­то по угламъ,. далеко. Кро­
мѣ воспитанниковъ двухъ­трехъ привилегирован­
ныхъ учебныхъ заведеній, никто изъ молодежи
не станетъ хвастаться преждевременной связью
съ женщинами, а, напротивъ, постарается скрыть,
какъ можно дальше, случайную связь, Въ Пе­
тербурге не рѣдкость встрѣтить совершеннолѣт­
няго юношу, не знавшаго женщинъ.
Они подошли къ тому мѣсту, гдѣ сидѣли нѣ­
сколько дней назадъ. Трава еще несовсѣмъ по­
правилась и была примята.
— Оядемъ здѣсь? спросилъ онъ.


127
— Все равно, сядемъ, сказала она.
Они опустились на траву,
— Я счастлива, сказала она,—я счастлива пер­
выіі разъ въ жизни. Не знаю, долго­лн продол­
жится это счастье, но пока я держу его крѣпко—
оно мое.
— Постой, сказала онъ, приподымаясь:—къ
намъ кто­то идетъ.
Шолъ Пепулевичъ. Онъ былъ необыкновенно
веселъ. Шляпа была сдвинута на бокъ, пиджакъ—
на­распашку.
— Прнвѣтъ прелестной парѣ! крикнулъ онъ
еще издали, поднявъ кверху руку.—Вечеръ див­
ный,—грѣшно имъ не наслаждаться и не вы­
пить до дна чашу наслажденій.
Онъ галантно раскланялся.
— Вы мнѣ позволите на минуту, на одну ми­
нуту опуститься и сѣсть возлѣ васъ? спросилъ
онъ.—Видитъ Вогъ, я вамъ не помѣшаю.
— Очень рады, садитесь, поспѣшилъ его при­
гласить Макіпановъ.
— Вы знаете, мы очаровательно провели эту
ночь съ Боровиковымъ, началъ онъ, захлебы­
ваясь отъ наслаждеиія.—Дошли до шоссе, встрѣ­
тили обратнаго извозчика. Я его нанялъ за цѣл­
ковый до города и довезъ профессора. Онъ былъ
принципіально противъ, но въ душѣ доволенъ.
Въ городѣ заняли мы премилый номеръ. Таыъ
есть «Европейская гостииница». Это такія стой­


128

ла, который сдаются почетныыъ пріѣзжимъ со
всею обстановкой, то­есть даже съ клопами.
Узналъ о нашемъ пріѣздѣ и сейчасъ­же явился
съ визйтомъ полиціймейстеръ. Вы вѣдь его знаете,
Машкановъ? Идеальная, честнѣйшая личность,
« большой поклонникъ искусства! Онъ уговорилъ
насъ пойти въ офицерскій клубъ. Мы и пошли.
Ахъ, что тамъ было!
Онъ въ упоеніи даже закрылъ руками лицо.
— Профессоръ притворялся, что онъ недово­
ленъ, но онъ страшно быль доволенъ. Въ честь
его устроили ужинъ. Полиціймейстеръ говорилъ
рѣчь о святости и чистотѣ искусства и очень
мило вставилъ, между прочимъ, что геніальнѣй­
шее произведете современнаго искусства—это
телефонъ. Потомъ офицеры кричали «ура!» По­
томъ я тряхнулъ стариной и остроуміемъ и раз­
сказывалъ черты изъ моей жизни собственными
словами. Я вѣдь иногда, если захочу, могу быть
остроумнымъ. Словомъ, мы разошлись въ семь ча­
совъ утра. И какова натура у профессора! Онъ на­
пился чаю, отправился на почту, затѣмъ нанялъ
превосходную тройку, и мы въ часъ времени до­
катили сюда. Вамъ понятно, почему профессоръ
не хотѣлъ пѣшимъ путемъ совершить обратную
прогулку? Онъ рвался къ работѣ, и вотъ теперь
цѣлый день пишетъ.
— Онъ ужиналъ,— ѣлъ и пилъ? спросила На­
таша.


129
— Только шампанское! съ благоговѣніемъ под­
твердить Пепулевичъ. — Одно шампанское — и
больше ничего. Боже, сколько мы его вылокали!
Но однако мнѣ пора: не хочу вамъ мѣшать.
— Вы намъ не мѣшаете! вспыхнула Наташа.
— Но вѣдь у меня священным обязанности:
барашки и коровки. Я ихъ пасу. Честь имѣю
кланяться. — Чудный вечеръ!
И онъ, поднявшись на ноги, зоркими глазами
осмотрѣлъ окрестность и зашагалъ черезъ траву
по направленію къ рѣчкѣ, куда было стянуто
его стадо.
XXIV.

.

Боровиковъ принадлежалъ къ типу тѣхъ истин­
ныхъ художниковъ, которые не довольствуются
тѣмъ случайнымъ изображеніемъ, что выходить
изъ­подъ ихъ кисти, а добиваются воспроизведе­
нія тѣхъ образовъ, что живутъ внутри ихъ и
рождаются прежде картины. Сначала онъ при­
нялся за Распятіе, какъ за образъ для общей
столовой. Началъ онъ работу съ удовольствіемъ,
потому что давно не писалъ и чувствовалъ по­
требность опять жить и мучиться передъ хол­
стомъ. Но по мѣрѣ того, какъ слои красокъ
оживляли этотъ холстъ, и передъ нимъ стало
вырисовываться скорбное, но свѣтлое лицо Хри­
ста, требованія его къ своему дѣтищу станови­
п. п. гвѣднчъ.

9


130

лись все строже. Онъ уже два раза переиисы­
валъ голову, два раза безжалостно стиралъ и
соскабливалъ трудъ нѣсколькихъ дней. Раккур­
сомъ кисти правой руки онъ не былъ доволенъ
и написалъ на отдѣльныхъ холстахъ пять от­
дѣльныхъ этюдовъ этой кисти, и наконецъ до­
бился своего и перенесъ на холстъ готовое изо­
браженіе. По мѣрѣ того какъ онъ писалъ, кое­
что измѣнялось въ композиціи. Тѣлу было при­
дано впечатлѣніе судорожной боли. Пальцы и
на рукахъ, и на иогахъ сведены и скручены
отъ невыносимыхъ страданій. Тѣло измождено,
избито. Волоса всклокочены и прилипаютъ къ
вспотѣвшему лбу, окровавленному терновымъ вѣн­
цомъ. А лицо свѣтло, радостно, побѣдно улы­
бается. Человѣческое, тѣлесное страдаетъ, а духъ
царитъ и побѣждаетъ. Образъ разростался въ
картину, въ картину незаурядную,—не для сто­
ловой «Пчелинаго Кута»,—и это болѣе всего со­
знавалъ самъ Боровиковъ.
Онъ считалъ Зотова знатокомъ живописи. У
Зотова въ Москвѣ была хорошая галерея. Онъ
соединилъ ее съ коллекциями своихъ братьевъ,
и посѣтители допускались разъ въ недѣлю осмат­
ривать ихъ сокровища. Боровиковъ писалъ и
думать: «А что скажетъ Зотовъ? А понравится
ли это Зотову?» И когда приблизительно кар­
тина была кончена, онъ позвалъ его.
Зотовъ до того ни разу не зашелъ въ мастер­


131
скую. Онъ обуздывалъ свое любопытство, не хо­
тѣлъ стѣснять художника, не хотѣлъ подгото­
вить впечатлѣніе, а хотѣлъ схватить его непо­
средственно. И когда позвалъ его Боровиковъ,
онъ понялъ, что наступилъ часъ суда, — и по­
шелъ къ картинѣ важно и торжественно. Онъ
сѣлъ на стулъ и уставился на нее. Смотрѣлъ
онъ долго и молчалъ. Потомъ онъ пересѣлъ на
другую сторону и долго таыъ сидѣлъ. Потомъ
влѣзъ на лѣстницу и любовался сверху. Когда
онъ повернулся къ Боровикову, глаза были мокры
и по щекамъ текли слезы. Онъ обнялъ худож­
ника, поцѣловалъ его и, все такъ же, не говоря
ни слова, взволнованный, — быстро прошелъ
домой.
— Что и требовалось доказать! проговорить
художникъ, видимо очень довольный осмотромъ.
Но тѣмъ не менѣе, онъ принялся за новую
переработку плеча и колѣна. По его мнѣнію, они
были выписаны черезчуръ рельефно, и въ инге­
ресахъ общагонадо было ихъ «несколько убрать».
И онъ ихъ убралъ, смазавъ безъ сожалѣнія
тонко выбранныя и выписанныя кости колѣн­
ныхъчашекъ, ключицу и части двуглавой мышцы.
Молодой художникъ обыкновенно боится тронуть
мало­мальски удачную деталь, чтобы не испор­
тить. Такой готовый мастеръ, какъ Боровиковъ,
ничего не боялся, а зналъ, что такъ надо сдѣ­
лать, и дѣлалъ, по пяти разъ переписывая одно
9*


132
и то же: то прикрывая вѣкаыи глаза, то широко
ихъ открывая. Въ столовую онъ давно уже не
ходилъ,—обѣдъ и завтракъ ему носили въ садъ.
Работалъ онъ съ восхода солнца до заката, по
пятнадцати часовъ безъ перерыва, ничего не
видя, не слыша и не чувствуя.
Онъ не пускалъ, кромѣ близкихъ, никого дру­
гихъ, и сердился, когда кто изъ колонистовъ
добивался посмотрѣть его работу. Онъ любилъ
творить наединѣ, самъ съ собою, и зналъ, что
его только собьетъ постороннее вмѣшательство.
. Въ послѣдній день работы случилось несчастье.
Онъ подвинулъ мольбертъ, чтобъ лучше освѣ­
тить картину, и веревка, которая вела отъ забора
къ мольберту и удерживала его, внезапно трес­
нула. Картина перетянула и вмѣстѣ съ подстав­
кой рухнула на траву, разломивъ по дорогѣ на
двѣ части приставленный въ стулу муштабель.
Макшановъ былъ тутъ же. Онъ невольно
вскрикнулъ. Но Боровиковъ не издалъ ни звука,
даже на лицѣ не выразилъ неудовольствія. Онъ
не торопясь подошелъ къ холсту, взялъ за уголъ
и сказалъ Макшанову:­
— Берись за тотъ край.
Они подняли, водворили картину на прежнее
мѣсто и опять привязали ее. Черезъ весь фонъ
и черезъ руку шла царапина, сорвавшая краску.
Овѣжая, только что написанная въ этотъ день
голень, была сплошь покрыта соромъ: щепками,


133
комочками земли, песчинками и обрывками ка­
кой­то веревки. Боровиковъ осмотрѣлъ ее вни­
мательно, подошелъ къ ящику, вынулъ мягкій
гнущійся ножикъ и осторожно снялъ слой краски
до самаго холста.
— Снова писать? изумился Макшановъ.
— А что же больше дѣлать! сказалъ Борови­
ковъ.—Завтра съ утра и примусь.
Онъ спокойно отеръ ножъ о лоскутъ бумаги,
потомъ вытеръ его тряпкой и бросилъ въ ящикъ.
XXV.
Вопросъ о празднованіи годовщины Кута быль
предложенъ въ ближайшемъ вечернемъ засѣданіи.
Онъ возбудилъ цѣлую бурю. Всѣ предлагали
свою форму праздника, но каждый оставался
при своемъ мнѣніи. Чуковинъ утверждалъ, что
лучшимъ празднованіемъ годовщины будетъ по­
становление—проводить вечера въ коллективному
мышленіи. Апакуншнъ протянулъ ему руку че­
резъ столъ и крѣпко пожалъ.
— Позволь искренно порадоваться и поблаго­
дарить тебя.
— За что? •
— Наконецъ, мы стали съ тобой солидарны.
— То есть?
— То есть, ты будешь, наконецъ, мыслить
какъ я и во всемъ со мной соглашаться.


134

— йзъ . чего ты это выводишь?
— Изъ твоего предложенія о коллективномъ
мышленіи. Очевидно, ты будешь мыслить одина­
ково со мной,—такъ какъ я по твоему мыслить
никакъ не могу.
Старикъ обидѣлся и разсердился.
Вушмаринъ опять началъ разсказывать, какъ
праздновали при немъ въ одной общинѣ годов­
щину. Въ большомъ сараѣ была устроена эстрада
и занавѣсъ. На эстраду вели ступени. На кра­
сиво задрапированныхъ витринахъ лежали про­
дукты сельскаго хозяйства колоши, причемъ для
сравненія были выставлены предметы производ­
ства параллельно двухъ лѣтъ. Въ колонію съѣха­
лось много гостей. День открылся пѣніемъ подъ
звуки фисгармоніи, которая тамъ замѣняла ро­
яль и очень помогала хоровому пѣнію. Затѣмъ,
на особо устроенной каѳедрѣ, былъ прочитанъ
рядъ рефератовъ о ростѣ колоніи. Далѣе,—такъ
какъ брачныя отношенія въ той колоніи не вос­
прещались и женщины рожали черезъ каждые
одиннадцать мѣсяпевъ, то дѣтей въ колоніи было
сколько угодно. Поэтому дѣти были одѣты ге­
ніями и держали въ рукахъ разныя эмблемы.
Это было очень мило, и непремѣнно слѣдовало
бы что нибудь такое устроить и здѣсь.
Пепулевичъ предложилъ устроить завтракъ и
позвать гостей изъ города, чтобы всѣ видѣли
пасторальность ихъ жизни и чистоту нравовъ;


135
приэтомъ онъ преддагалъ непремѣнно угостить
ихъ чечевичной похлебкой, такъ какъ ужь на­
вѣрняка они ее никогда не ѣли. Главнымъ го­
стемъ, по его мнѣнію, долженъ былъ быть полиц­
мейстеръ—чудеснѣйшій и гуманнѣйшій человѣкъ.
Но и завтракъ былъ отринуть. Тогда Самуй­
ловъ предложилъ пригласить священника и от­
служить молебенъ передъ новымъ образомъ. Ему
сказали, что это обойдется слишкомъ дорого,
такъ какъ придется посылать за причтомъ под­
воду. Наконецъ, остановились на процессіи и
вообще на декоративномъ праздникѣ. Въѣздъ въ
колонію украсить аркой, которая останется на­
всегда, какъ нервый памятникъ общины. На
аркѣ золотыми буквами обозначить годъ осно­
ванія колоніи, и вечеромъ ее иллюминовать,
равно какъ и улицу, для чего врыть въ землю
столбы и соединить ихъ проволокой. Кромѣ того,
устроить факельное шествіе и открыть съ тор­
жествомъ постановку картины въ общей столовой
На этомъ окончательно порѣшили. Пепуле­
вичъ былъ командировать въ городъ за иллю­
минацией и искалъ тамъ фонарей болѣе трехъ су­
токъ. Всѣ занялись плотничной работой, и по­
стройка арки подвигалась чрезвычайно быстро.
Пепулевичъ пріѣхалъ съ огромными корзинами.
Разгрузивши и сдавши все въ порядкѣ, онъ
заявилъ Зотову, что долженъ имѣть съ нимъ
тайную бесѣду.


136

— Глубокоуважаемый патріархъ, говорилъ онъ,
—ты знаешь, какой высокой души человѣкъ
нашъ полковникъ. Онъ просилъ меня по дру­
жески предупредить тебя, чтобъ праздникъ про­
шелъ возможно скромнѣе и проще.
— Это ты ему сказалъ о праздникѣ? смор­
щившись проговорилъ Зотовъ.
— Сказалъ. Какъ же я могъ утаить?
— Кто же тебя просилъ?
— Да вѣдь нѣтъ ничего тайнаго, что бы не
сдѣлалось явнымъ. Неужели ты думаешь, отъ
зоркой бдительности милѣйшаго полковника укры­
лись бы нетолько наши празднества, но даже
тайные изгибы помысловъ нашей души? Не
лучше ли было прямо стать между дракономъ и
его яростью? Я и сталь. Онъ угощалъ меня
отличнѣйшимъ ужиномъ, ну, и просилъ, очень
просилъ не отказать ему съ нашей стороны въ
снисхожденіи...
— Въ какомъ снисхожденіи?
— Не устраивать манифестаций.
— Да какія же мы собирались устраивать ма­
нифестант? Что ты бредишь!
— Да вѣдь факелыгугъ, — это, какъ хочешь,
а манифестация.
— Такъ и факельнаго шествія нельзя?
— Онъ не сказалъ—нельзя, онъ только замѣ­
тилъ, что такое шествіе нежелательно. Я ему


137
ужъ толковалъ, объяснялъ, что это не болѣе
какъ нашъ национальный праздникъ.
— Какъ національный?
— А что же? Вѣдь это недурное названіе?
Вродѣ іюльскаго парижскаго національнаго празд­
нества.
— Ты это сказалъ?
— Ну, да.
— Или ты глупъ, или хочешь подвести нашу
колонію. То—праздникъ республики, а у насъ—
память перваго общаго обѣда. Маленькое семей­
ное торжество, до котораго никому нѣтъ дѣла.
— Вотъ и онъ это же сказалъ: сдѣлайте ма­
ленькое семейное торжество, дѣлайте что хотите,
хоть аѳинскій вечеръ, только не выносите сора
изъ избы, то есть, это насчетъ иллюминацій и
прочаго.
Зотовъ всталъ недовольный и сказалъ рѣзко:
—^ Куда тебя ни пошлешь, вездѣ ты только
напутаешь!
XXVI.
Наканунѣ праздника, въ послѣобѣденное время,
заговорили внезапно малиновые бубенцы, и въ
улицу влетѣла нарядная тройка, вся въ сереб­
ряномъ наборѣ, съ большими красными помпо­
нами вокругъ хомутовъ, на уздечкахъ и навоз­
жахъ. Коляска остановилась у дома Зотова, и


138
полковникъ, сіяющій свѣжестью и добродушіемъ,
выпрыгнулъ изъ экипажа. Мягко звеня шпорами,
онъ пошелъ, очевидно, по хорошо знакомой до­
рогѣ, прямо въ садъ и дѣйствительно засталъ за
чаепитіемъ всѣхъ: и Зотова, и Боровикова, и
Наташу, и Макшанова. Зотовъ немного помор­
щился, но полковникъ не далъ ему даже опом­
ниться, поцѣловалъ руку Наташи, расправилъ
усы душистымъ платкомъ и сразу наговорилъ
кучу самыхъ пріятныхъ вещей.
— Ради Бога не подумайте, сказалъ онъ меж­
ду прочимъ, — что мой визитъ носитъ на себѣ
характеръ официальный. Я просто ѣхалъ мимо
и заѣхалъ, не утерпѣлъ. Вдобавокъ мнѣ надо
сказать нѣсколько словъ Гавріилу Петровичу.
— Насчетъ завтрашняго праздника? спросилъ
тотъ.
Полковникъ посмотрѣлъ на него.
— Какъ я р'адъ, что мы понимаемъ другъ
друга. Я надѣюсь, что дѣло будетъ кончено въ
двухъ словахъ.
— Говорите.
— Вы позволите при всѣхъ?
— Пожалуйста. У насъ «коллективное мышле­
ніе».
— Безподобно. Родной мой, вы знаете мое
почтеніе и уваженіе къ вамъ и къ вашему братцу,
съ которымъ я всегда во время пребыванія въ
Москвѣ встрѣчаюсь съ особеннымъ удовольстві­


139
емъ? Только потому я и обращаюсь къ вамъ,
искренно, просто, по семейному, безо всякихъ ил­
люстрированныхъ премій. Скажите, что за іюль­
ское торжество у васъ завтра? .
— Да вѣдь это вамъ все навралъ Пепулевичъ.
— Однако, тріумфаторская арка воздвигнута?
Я, признаюсь, въѣзжая въ нее, былъ пріятно по­
раженъ вкусомъ строителя. Очевидно, она сдѣ­
лана по проекту высокоталантливаго профессора.
Арка такова, что можно принять кого угодно.
Между тѣмъ, вы завтра никого не ждете. Пони­
маете, какая странность? Это можетъ дать пищу
превратнымъ толкованіямъ. Наконецъ, эти стол­
бики съ пузатенькими фонарями? Спору нѣтъ, это
очень мило. Но зачѣмъ, почему, для кого?
— Завтра нашъ Новый годъ, хмурясь возра­
зилъ Зотовъ.
— Въ календарѣ его нѣтъ. Никто не повѣ­
ритъ, что именно у васъ въ «Пчелиномъ Кутѣ»
наступаете. Новый годъ, а на всемъ остальномъ
земномъ шарѣ — нѣтъ. Вѣдь не на столько же
важна ваша эра, какъ, напримѣръ, бѣгство Ма­
гомета изъ Мекки въ Медину? Вѣдь нельзя Же
открывать эру со дня открытія колоніи?
— Отчего же нельзя?
— Дорогой мой, въ благоустроенномъ государ­
ствѣ это какъ­то неловко. Повѣрьте моей опыт­
ности и моимъ дружескимъ совѣтамъ. Потомъ,


140

процессія съ фонарями? Это уже цѣлая мани­
фестація.
—­ Да вѣдь здѣсь все свои, замѣтилъ ему Мак­
шановъ, — такъ какая же манифестація. Мани­
фестация въ пространство?
— Хотя бы и въ пространство. Вообще это но­
сить характеръ нежелательный. Это не случай­
ный семейный праздникъ, а торжество по уста­
новленной заранѣе программѣ. Согласитесь, что
это далеко не одно и то же.
— Такъ что же вамъ надо? рѣзко спросилъ
Зотовъ.
— Дорогой мой, лично мнѣ ничего не надо.
Но по долгу служенія я долженъ вамъ сказать,
что воздвиганіе арокъ, обелисковъ и прочаго—
неудобно. Повторяю, устраивайте что угодно, но
не волнуйте умы окрестнаго населенія. Оказы­
вается, отовсюду изъ сосѣднихъ деревенекъ со­
бираются зрители. Этого нельзя. Играйте у себя
въ залѣ, читайте отчеты, но не допускайте посто­
роннихъ слушателей, и я буду очень радъ. Устрой­
те танцы, я самъ готовъ танцовать мазурку съ
Натальей Константиновной.
— Что же прикажете сломать арку? спросилъ
Боровиковъ.
— Сохрани Вогъ! Это такое изящное сооруже­
ніе. Пусть стоить на удивленіе потомкамъ. Я
только противъ уличныхъ празднествъ. Даже, по­


141
жалуй, я ничего не имѣю противъ шшюминаціи.
Но ограничьтесь этимъ, прошу васъ...
— Извольте, сказалъ Зотовъ.—­Да я и вообще
никогда не стоялъ за это шествіе, прибавилъ
онъ,— еще пожаръ надѣлаютъ съ фонарями.
Полковникъ, допивъ чай, попросилъ ­позволе­
нія посмотрѣть chef d'oeuvre г­на Боровикова. Бо­
ровиковъ согласился. Всѣ отправились на другую
сторону двора. Полковникъ взялъ слегка Макша­
нова подъ руку.
— Ловко вы это! сказалъ онъ.
— Что? спросилъ Макшановъ.
— Насчетъ Боровикова и Натальи Константи­
новны поставили вопросъ.
Макшановъ чувствовалъ, что. кровь у него при­
ливаетъ къ лицу.
— Ну? А что же?
— А сами­то?
Полковникъ щелкнулъ его пальцемъ по спинѣ
и прищурился.
— Скоро обработали дѣльце, молодецъ.
— Ну, и вы скоро, отвѣтилъ ему Макшановъ.
— Да если бъ не вашъ вопросъ, я бы никогда
не дѣйствовалъ въ этомъ направленіи; и вдругъ
такой неожиданный результатъ.
Они подошли къ картинѣ, и полковникъ началъ
ею восхищаться.


142
ХХѴІІ.
На празднествѣ, съ торжествомъ была откры­
та только картина Боровикова. Ее перенесли на
разсвѣтѣ^въ столовую, «обвивъ чистыми пелена­
ми», какъ говорилъ Пепулевичъ, и установили
противъ входной двери. Рама была широкая —
аршина въ полтора, покрытая коричневымъ сук­
номъ, съ маленькимъ золотымъ багетомъ у са­
маго холста. Въ общемъ, живопись потеряла отъ
темноватой комнаты, да и боковой скользящій
свѣтъ мѣшалъ, какъ надо видѣть картину. Бо­
ровиковъ нахмурился: ему жаль было работы,
вдохновенной, стоившей ему нѣсколько недѣль
наслажденія и испытаній.
— Еще не поймутъ, пожалуй! говорилъ онъ,
закусывая свою бороду и нервно ее теребя.—Од­
но' метаніе бисера...
Картина была завѣшена. Когда всѣ собрались
въ комнату, Лидія Бушмарина сѣла за фортепіано,
и ея дѣвочки пропѣли «Да исправится молитва
моя». Сама Лидія была въ гимназіи пѣвчей и со­
хранила голосъ. Пѣніе всѣмъ понравилось, кромѣ
Чуковина, который говорилъ, что надо покло­
няться въ духѣ и истинѣ. Затѣмъ, занавѣсъ
упалъ,— пришла минута перваго впечатлѣнія, и
всѣ начали апплодировать. Боровиковъ сдерживал­
ся хотя и волновался; ему видимо, была пріятна


І43

общая хвала. Онъ даже поклонился несколько
разу колонін и затѣмъ сказалъ:
— Други мои, передаю вамъ трудъ, потребо^
вавшій много трудовъ и усилійЧ Пусть радостный
ликъ Христа и его изможденное тѣло столь кон­
трастно рисующіеся передъ вами, говорить о томъ,
что всѣ тягости и испытанія надо нести со свѣт­
лымъ лицомъ во имя долга и истины.
— Аминь, сказалъ Зотовъ.
й всѣ опять заапплодировали.
Зотовъ прочелъ отчетъ о денежныхъ сред­
ствахъ колоніи. Оказалось, что наличныхъ
средствъ только два рубля съ копейками. Но
колонія всѣмъ обезпечена и ни въ чемъ не нуж­
дается. Этихъ двухъ рублей можетъ хватить на­
долго.
Бушмаринъ читалъ отчеты по урожаю и сѣ­
нокосу. Онъ упрекалъ колонію въ небрежномъ
отношеніи къ дѣлу, говорилъ, что самая система
полевыхъ работъ требуетъ радикальнаго измѣне­
нія. Онъ требовалъ немедленнаго обсужденія мѣръ
къ упорядоченію хозяйства.
Апакушинъ согласился съ Бушмаринымъ и
присоединилъ свой голосъ къ требованію собра­
нія. Зотовъ обѣщалъ устроитъ дебаты сегодня
же вечеромъ.
Когда объявили "офиціальную сторону торже­
ства конченной, Лидія заиграла польку, а Пепу­
левичъ съ Сущенкой сдѣлали три тура, къ со­


144
блазну Чуковина. Апакушинъ показалъ, какъ
танцуютъ на Кавказѣ лезгинку, для него снялъ
сапоги, оказался въ синихъ чулкахъ, и протанцо­
валъ ее недурно, держа въ рукахъ столовый ножъ
и вилку; Наташа играла на память, а остальные
прихлопывали ладошами къ тактъ.
Обѣдъ былъ обильнѣе чѣмъ всегда. Подавали
вмѣсто десерта огромныя, мягкія зелено­бѣлыя
дыни и ѣли ихъ ложками. Послѣ дыни подали
вареный какао, приготовленіе котораго считала
своей специальностью дѣвица Холодовская.
Макшановъ сидѣлъ возлѣ Наташи. Они ни­
чего не говорили между собой, только изрѣдка
встрѣчались глазами и понимали другъ друга.
— Вы бы еще шелковое платье надѣли, замѣ­
тилъ ей Чуковинъ, проходя мимо нея.
— Лѣтомъ шелковыхъ платьевъ не носятъ,
отвѣтила она.
— А такіе банты носятъ? А шелковые чулки
носятъ?
— Носятъ. Вотъ я ношу.
— А я чулокъ не ношу, а ношу портянки,
сказалъ онъ.
Вечеромъ засѣданіе было торжественное. Снес­
ли лампы со всей колоніи. Начались рѣчи.
— Если мы не найдемъ радикальнаго modus
vivendi, говорилъ Вушмаринъ, — то далѣе суще­
ствование наше явится сомнительнымъ и печаль­
нымъ. Какъ заставить выходить на работу созна­


145

тельно, не портить инструментовъ, умѣть ихъ
чинить и правильно регулировать запасы?
— Единственное средство, сказалъ Баклансъ:—
это централизировать власть въ рукахъ единич­
наго правителя.
— Вѣрно! подтвердилъ Апакушинъ.
— Кто же этотъ единичный правитель, —­ не
ты ли? спросилъ насмѣшливо Чуковинъ.
— Я ли, другой кто, но долженъ быть чело­
вѣкъ съ плеткой, который бы лупилъ тѣхъ, кто
вмѣсто работы занимается худосочной филосо­
фіей.
— Договорились! торжественно сказалъ Чу­
ковинъ.
— А я скажу, замѣтилъ Баклансъ,—что если
вы будете избирать изъ своей среды начальство—
ничего не будетъ.
— Олѣдуетъ призвать варяговъ, крикнулъ Бущ­
маринъ:— «придите володѣти и княжити нами»..
Надо взять старосту. Здороваго старосту изъ
отставныхъ солдатъ, на хорошее жалованье. Быть
требовательнымъ къ нему, но чтобы и онъ къ
намъ былъ требователенъ .
­г­ А для этого дать ему нагайку, стоялъ на
своемъ Апакушинъ.—И пока мы не купимъ на
нашъ общественный счетъ нагайки, — до тѣхъ
поръ ничего не будетъ!
Онъ всталъ, оперся на столь и, по обыкнове­
нію, сталъ кричать во всю силу своихъ легкихъ:
П, П. ГВѢДИЧЪ.

10


146
— Мы способны только на метафизику, и ни
на что больше. Мы увальни, лежебоки. Вмѣсто
того, чтобы давать примѣръ окружающему кре­
стьянству, мы служимъ для него оселкомъ на­
смѣшекъ. И справедливо. Нельзя итти на сѣно­
косъ съ книжкой въ карманѣ и читать ее лежа
подъ кустомъ. Нельзя жать и обдумывать кор­
респонденціи, или ученые трактаты на тему:
«философія какъ она есть, и философія какъ
ея нѣтъ».
Поднялся Чуковинъ.
— Ну, если такъ, заговорилъ онъ,—если ко­
лонія додумалась до палки, то я презираю эту
колонію. Я считаю позоромъ самое существова­
ніе «Кута» на такомъ фундаментѣ. Но, къ сча­
стію, я увѣренъ, что это единичный мнѣнія.
Жестоко скорблю о малоуміи нѣкоторыхъ изъ
нашихъ членовъ, — но все же въ общину нашу
вѣрю. Скажу только одно замѣчаніе: неужели
Апакушинъ вѣритъ въ то, что отъ удара, даже
плетью,—возьмемъ самое рѣзкое,—что отъ удара
плетью убѣжденный человѣкъ, занятый книгой,
встанетъ, почувствуетъ этотъ ударъ?
— Ну, если я бы вытянулъ, такъ онъ почув­
ствовалъ бы. Анаѳемски бить умѣю, — сказалъ
Апакушинъ.
— А я Думаю, что отсѣки ему голову, онъ и
не почувствуетъ, стоялъ на своемъ Чуковинъ.
Поднялся шумъ невыразимый. Говорили всѣ


147
вмѣстѣ, говорили, спорили, волновались. Пепуле­
вичъ изрѣдка подбѣгалъ къ Макшанову, просилъ
дать ему потихоньку папиросочку и убѣгалъ
курить.
Зотовъ, утомленный, съ взъерошенными воло­
сами, разстроенный, всталъ изъ­за стола и, по­
дойдя къ Макшанову, сказалъ:
— Плохо дѣло!
— А что?
— Подрыта почва,—долго не удержимся.
И онъ отошолъ опять къ столу.
Баклансъ сидѣлъ съ дѣвицей Холодовской и
тихонько гладилъ ея спину. Она увѣряла, что у
нея боли въ хребтѣ, и онъ лѣчилъ ее масса­
жемъ. Только онъ останавливался, она обраща­
лась къ нему и говорила:
— Ахъ, еще, — вы меня избавляете отъ ужас­
ныхъ мученій.
— Этимъ бы слѣдовало заняться спеціально,
а не здѣсь въ собраніи, серьезно сказалъ Бак­
лансъ.
А Макшановъ и Наташа все сидѣли на сво­
ихъ прежнихъ мѣстахъ, молчали, наблюдали за
тѣмъ, чтЬ происходить вокругъ, и ждали, чѣмъ­
же все это кончится.

10*


148

ХХѴПІ.
Приближалась осень. Сперва задулъ съ юга
горячій сухой вѣтеръ и дулъ цѣлую недѣлю. По­
томъ набѣжали облака, заволокли все небо и
стало моросить день и ночь чисто сѣвернымъ
дождемъ. Огорѣвшіе за время засухи листья по­
вались на землю, пожелтѣлые, мертвенные. Они
прилипали къ мокрому песку и лежали какъ зо­
лотыя звѣзды на его темномъ фонѣ. Работы пре­
рвались,—да и работа то была одна: свозить изъ
степи домой сѣно. Община приняла какой­то уны­
лый, сѣрый видъ; всѣ попрятались по домамъ и
только лѣниво сходились для ѣды или для чте­
нія въ столовую. На улицѣ никто не показы­
вался изъ постоянныхъ обитателей Кута. Зато
явилось цѣлое стадо крестьянъ­попрошаекъ, осо­
бенно бабъ. Онѣ ходили изъ хаты въ хату и
канючили, выпрашивая то полотна, то хлѣба, то
цѣповъ, то лопать, то денегъ на погребете умер­
іпихъ дѣтей. Обитатели Кута все давали, не счи­
тая себя вправѣ отказывать въ помощи ближ­
нему. Но и они чувствовали, что своею добро­
дѣтелью только поощряютъ наглость и попро­
шайничество.
Отговариваясь непогодой, большинство изъ чле­
новъ общины не видались другъ съ другомъ,
хотя къ часу обѣда всѣ собирались въ общую


149
столовую. Чувствовалось, что связь общежитія
распадается съ каждымъ днемъ. Зотовъ ходилъ
нахмуренный, мрачный.
Толчокъ къ общему распаденію былъ данъ Бак­
лансомъ. Въ одинъ прекрасный день, за обѣдомъ,
онъ заявилъ, что уѣзжаетъ совсѣмъ изъ Кута.
Взгляды всѣхъ устремились на него. Онъ спо­
койно ѣлъ молочную лапшу и какъ будто на­
слаждался всеобщимъ недоумѣніемъ.
— Куда ты ѣдешь? спросилъ Зотовъ.
— Въ южную Италію. Въ Сорренто, должно быть.
Изумленіе сдѣлалось еще болѣе общимъ.
— Зачѣмъ? съ грустнымъ сожалѣніемъ спро­
силъ Чуковинъ.
— Паціентъ наклюнулся. Слабогрудый. Вооб­
ражаетъ, что Сорренто и Сиракузы ему помогутъ.
Везъ врача ѣхать не хочетъ. Просилъ меня, я
и согласился.
— Когда же ты ѣдеіпь?
— Завтра.
Община заволновалась. Неговоря уясе о томъ,
что отъѣздъ Бакланса, задуманный, очевидно, съ
корыстной цѣлью, прямо противорѣчилъ основ­
нымъ правиламъ Кута, — помимо этого, все его
населеніе, считавшее себя здоровымъ пока док­
торъ былъ тутъ же, вдругъ почувствовало себя
въ болыномъ недомоганіи.
— Кого же вы оставляете вмѣсто себя? спро­
сила Сущенко.


160

—■ Никого. Давамъ никого и ненужно. Здѣсь
за восемь мѣсяцевъ моего пребыванія ни у кого
насморка даже не было.
— Но позвольте, заговорилъ Бушмаринъ, —
вѣдь вы знаете въ какомъ положеніи моя жена?
И вы бросаете ее?
— Подвернулся баранъ.
— Какой баранъ?
— Длинношерстый. Не могу выдержать. Не­
обходимо постричь.
— Фу! не выдержалъ Чуковинъ.—И вы, членъ
нашего братства, позволяете себѣ говорить это?
— Никогда я членомъ никакого братства не
былъ и клятвъ не давалъ. Жилъ пока жилось,
старался приносить пользу, теперь вѣтеръ по­
дулъ въ другую сторону, я и ухожу. Я никогда
не сходился съ основными принципами общины.
Я считаю ихъ уродливыми и наивными.
Памятуя заповѣдь о незлобіи и непротивленіи,
ему не возражали и отпустили безъ видимаго со­
жалѣнія.
Но отъѣздъ его явился какъ бы сигналомъ къ
распаденію. Первымъ послѣ него поднялся Буш­
маринъ. Онъ заявилъ, что жена его нуждается
въ серьезной медицинской помощи, что у нея по
ночамъ бываютъ припадки и онъ не можетъ под­
вергать ее всевозможнымъ случайностямъ. Зо­
товъ пробовалъ уговаривать его, но онъ стоялъ
на своемъ.


161
Когда и Бушмаринъ уѣхалъ, и въ маленькой
хаткѣ, наискось отъ дома Зотова, затворились
ставни наглухо,—всѣмъ стало какъ­то тоскливо,
не по себѣ.
Вечеромъ, въ день ихъ отъѣзда, за чаемъ у
Зотова сидѣли Боровиковъ и Макшановъ. На­
ташѣ не здоровилось и она лежала у себя въ
комнатѣ. Всѣ были хмуры, особенно Зотовъ. Его
густыя сѣдыя брови сдвинулись, и между ними
образовалась глубокая складка. Онъ нервно ноз­
вякивалъ ложечкой въ стаканѣ и закусывать
нижнюю губу. Боровиковъ сидѣлъ, заложивъ
нога на ногу, и смотрѣлъ въ темныя окна.
— Мнѣ бы надо недѣли на двѣ въ Москву, про­
говорилъ онъ. — Тамъ подготовительный съѣздъ
будетъ. Надо побесѣдовать, поспорить, напра­
вить молодежь. Я получилъ несколько писемъ:
меня зовутъ туда. Не знаю, какъ узнали они
про мое «Распятіе», просятъ, если ужь не при­
везти картину, то хорошую фотографію, или. пов­
тореніе. А какъ писать повтореніе по такой по­
годе? И мастерская моя совсѣмъ развалилась отъ
дождей.
Онъ всталъ, прошелся по комнатѣ и приба­
вить какъ бы мимоходомъ:
— А, собственно говоря, мнѣ очень къ стати
было бы это повтореніе. Придется выслать кой­
кому денегъ, самому съѣздить.
Зотовъ слѣдилъ за нимъ глазами.


162
— Лучше оригиналъ послать на выставку,
проговорилъ онъ тихо.
I Воровиковъ остановился.
— На это, пожалуй, не согласятся.
— Кто не согласится?
Онъ задумался.
— Да, конечно, тутъ важнѣе всего твое со­
гласіе.
И онъ опять зашагалъ изъ угла въ уголъ.
— Я во всякомъ случаѣ, продолжалъ говорить
также тихо и невозмутимо Зотовъ,— не выпущу
этого «Распятія» изъ рукъ.
— Признаюсь, мнѣ было бы жалко, еслибы его
отсюда со временемъ продали, сказалъ художникъ.
— Ты здѣсь оставишь копію... если къ веснѣ...
Кутъ будетъ существовать. А оригиналъ будетъ
у меня.
Воровиковъ сѣлъ противъ него на стулъ и по­
смотрѣлъ прямо ему въ глаза.
— За сколько? спросилъ онъ.
— Назначь самъ.
Художникъ задумался. Онъ запустилъ руку
въ свою сѣдѣющую бороду и долго ее поглажи­
валъ. Потомъ поднялъ ее и показать два пальца.
Зотовъ кивнулъ утвердительно головой.
— Хорошо. Тысячу ты получишь здѣсь по че­
ку, а другую въ Москвѣ черезъ мѣсяцъ, когда
картина прибудетъ въ сохранности.
— Да. И изъ этого еще надо вычесть сорокъ


153
рублей: помнишь — краски и кисти, выписанныя
изъ Москвы. Вѣдь это изъ денегь общины?
— Нѣтъ, я изъ своихъ платидъ. При второмъ
платежѣ напомни ихъ вычесть. Когда же ты ду­
маешь ѣхать?
— Послѣ­завтра.
— Хорошо. Я завтра тебѣ напишу чекъ.
Макшанову кровь бросилась въ голову. «Послѣ­
завтра? Что же это? Значить и Наташа уѣзжаетъ
съ нимъ же, значить её увозятъ?»
Онъ всталъ, чтобъ пойти къ ней, но въ это
время всталъ и Боровиковъ.
— Я пойду къ себѣ написать кой­какія письма,
сказалъ онъ и подалъ руку Зотову. — Ну, я очень
радъ, что картина моя будетъ у тебя, спасибо.
Онъ наклонился къ Зотову и они дружески
поцѣловались.
Уходя уже, на порогѣ Боровиковъ, снова обра­
тился къ нему:
— Я росписку тебѣ напишу и копию, потомъ
мы оба подпишемъ.
— Напиши, невозмутимо согласился Зотовъ.
XXIX.
Они остались вдвоемъ. Макшановъ ходилъ нерв­
но, Зотовъ безмятежно улыбался, радуясь пріоб­
рѣтенію любимой картины. Наконецъ, Макшановъ
не выдержалъ и подошолъ къ нему.


154
— Мнѣ надо съ вами поговорить, и очень серь­
езно, началъ онъ.
Зотовъ сдѣлалъ сосредоточенное лицо и приго­
товился слушать.
— То, что я вамъ скажу, вѣроятно поразить
васъ, и поразить въ дурную сторону...
— Я привыкъ ничѣмъ не поражаться, улы­
баясь отвѣтилъ онъ. — Говори, мой другъ, не сте­
сняясь.
— Видите, отъѣздъ Боровикова ставить меня
въ ужасное положеніе.
Брови Зотова высоко поднялись на лобъ.
— Почему же?
— Я буду говорить съ вами какъ съ духов­
никомъ...
— Говори.
— Я... живу съ Наташей.
Лицо его собесѣдника ни малѣйшаго изумле­
нія не выразило.
— Я живу съ нею уже болѣе мѣсяца.
— Знаю, сказалъ Зотовъ, все продолжая мягко
смотрѣть на него.
— Зна­аете? изумился Макшановъ.
— Конечно знаю, да и Боровиковъ это знаетъ.
Кровь опять бросилась въ голову Макшанова.
— И онъ? Поэтому онъ ее и увозить?
— Едва ли поэтому. Просто ему здѣсь на­
доѣло. Картина разогрѣла его, онъ опять хочетъ
подышать воздухомъ своей московской мастерской.


165
Макшановъ взялъ его за обѣ руки.
— Какъ же вы ни мнѣ, ни ей не сдѣлали все
время ни одного замѣчанія? Наконецъ, какъ же
онъ...
— А что же намъ дѣлать вамъ замѣчанія?
Вѣдь, слава Богу, годковъ­то вамъ немало. Виски­
то ужь сѣдѣютъ. Ты зналъ, что дѣлалъ, да и она
вѣдь не дѣвочка. Я васъ обоихъ понимаю: ты
еще далеко не старъ, рѣзко отличаешься ото
всей здѣшней братіи, понятно — она остановилась
на тебѣ. А ты... да что же: дай Богъ каждому
такую женщину, если ужь «вмѣстить» не мо­
жешь. Она хорошее существо, повѣрь мнѣ. Я
вамъ желаю одного: не расходитесь какъ можно
дольше.
Макшановъ гладилъ себя по волосамъ, мысли
его путались.
— Такъ вы думаете, что и Боровиковъ все
знаетъ? повторилъ онъ.
— Не думаю, а убѣжденъ. И я, и онъ полу­
чили анонимный письма, гдѣ насъ предупреждали
о томъ ужасномъ пятнѣ, которымъ заражена на­
ша община. Письма написаны были, разумѣется,
печатными буквами. Намъ «открывали глаза» и
прочее. Вѣроятно, кто­нибудь изъ бабъ нашихъ
ревнуютъ къ тебѣ.
— Какъ ревнуютъ?
Макшановъ даже всталъ со стула.
— Конечно. Посмотри какой ты статный, гиб­


156

кій, рослый. Ну, поневолѣ и Сущенко, и Холодов­
ская стали на тебя заглядываться.
— А я думалъ, что только одинъ полковникъ
знаетъ,— закусывая свой усъ, сказалъ Макша­
новъ.
— Полковникъ­то навѣрно знаетъ. У него тутъ
каждую недѣлю шныряютъ подосланные. То буд­
то посуду лудить, то съ фруктами. Знаю я ихъ
всѣхъ въ лицо. Конечно, всѣ вывѣдали, по вече­
рамъ подъ окнами подслушиваютъ. Убѣждены,
что ни бить ихъ, ни собаками травить никто не
будетъ по принципу. Еще одинъ кто могъ бы съ
ними раздѣлаться — Пепулевичъ, даитотъ только
объ одномъ и мечтаетъ, какъ въ дружбу съ пол­
ковникомъ вступить. Да можетъ быть, онъ ужь и
вступить, и все это его дѣло.
— Позвольте, перебилъ его Макшановъ, — но
какъ же вы смотрѣли съ нравственной стороны
на наши отношенія?
Старикъ улыбнулся.
— Не одобрялъ. Хотя я считаю, что ни ты,
ни она къ нашей общинѣ не принадлежите и не
болѣе—какъ гости у насъ. Соблазна особеннаго
вы не производили, держались въ сторонѣ. Кому
какое дѣло? А я...
Онъ совсѣмъ распустился въ улыбку:
— А я злу не противился.
— Что же мнѣ теперь дѣлать? взявшись за
голову спросилъ Макшановъ.


157

Зотовъ посадилъ его возлѣ себя.
— Да ты любишь ее?
Макшановъ подумалъ.
— Не знаю, сказалъ онъ.— Кажется.
— Ну, если въ твои годы кажется, это ужь
много. Что же ты думаешь дѣлать?
— Жениться... я не думаю, то есть, пока.
— Да она и не разведена. Нѣтъ, а ты скажи,
ну—какъ"бы тебѣ рисовалась въ будущемъ твоя
жизнь и ея? Чего бы ты хотѣлъ?
Онъ опять задумался.
— Я бы... Я бы взялъ ее и поѣхалъ наюгъ...
Переѣхалъ бы Кавказскій хребетъ, и все къ югу.
— Въ Персію?
Макшановъ засмѣялся.
— Зачѣмъ въ Персію? Въ Тифлисъ, потомъ
на Черное море, въ Малую Азію, въ Константи­
нополь, въ Египетъ... Чтобы быть намъ вдвоемъ,
чтобъ было тепло, любовно, хорошо.
— А она согласна?
— Не знаю.
— Ну, такъ вотъ ты узнай сперва. Завтра же
узнай. А нотомъ ужь предоставь мнѣ обо всемъ
переговорить съ нимъ. Это ужь будетъ мое дѣло.
И самое лучшее будетъ, если вы оба уѣдете. По­
ѣзжайте на Мраморное море. На Принкипо,—это
чудесный такой островокъ есть, воздухъ живи­
тельный. Я думаю, теперь тамъ дивно. Возьмите
комнатку въ греческомъ отелѣ надъ самымъ мо­


158
ремъ, катайтесь на ослахъ и въ каикѣ... Я лѣтъ
тридцать назадъ тамъ быль, съ женой покойной.
Красавица она была у меня. Только совсѣмъ въ
другомъ родѣ, на Наталью Константиновну не
похожа.
— Такъ вы благословляете меня? спросилъ
Макшановъ, чувствуя, что имъ овладѣетъ неудер­
жимая радость.
— Благословлять на это не буду, но и про­
тивиться тоже не хочу. Поѣзжайте. Любовь
всякая хороша. Любовью только люди и живы.
А тамъ ваши отношенія, —какъ вы будете между
собою,—это никого не касается кромѣ васъ са­
михъ.
XXX.

На другой день утромъ Зотовъ разбудилъ его
и сказалъ, что съ нимъ хочетъ говорить Наташа,
а онъ уходить съ Боровиковымъ въ плотничью
мастерскую, заказывать ящикъ для картины.
Онъ наскоро одѣлся и пошелъ къ ней. Она,
блѣдная, въ голубомъ капотѣ, котораго онъ ра­
нѣе никогда у нея не видѣлъ, стояла у открытаго
сундука.
— Ты слышалъ, мы уѣзжаемъ? сказала она,
едва онъ отворилъ дверь.
— Слышалъ. Но я слышалъ, что ѣдетъ Боро­
виковъ. Причемъ же ты?


159
Она посмотрѣла на него воспросительно.
— Какъ причемъ я? Что же мнѣ здѣсь одной
оставаться?
— Со мною. А если и уѣхать отсюда, то тоже
не безъ меня.
И онъ началъ ей подробно передавать весь
вчерашній разговоръ съ Зотовымъ. Она слушала
его положивъ свою руку на его руку. Когда онъ
сказать, что Зотовъ знаетъ о ихъ отношеніяхъ,
она вспыхнула и закрыла лицо руками.
— Чтобъ знали объ этомъ... кто­нибудь кромѣ
меня и тебя...
Когда же онъ ей сказать, что и Боровикову
все извѣстно, она точно потерялась. Слезы вы­
ступили у нея на глазахъ, она развела руками
и такъ и замерла на срединѣ комнаты.
— Левушка, что же это? повторила она.—­Они
знаютъ и молчать?
— А что же имъ говорить?
— Да, намъ нужно непремѣнно, непремѣнно
разстаться, заговорила она.— Это надо кончить,
оборвать навсегда.
Онъ обнялъ ее поверхъ рукъ и посадилъ на
постель.
— Ты совсѣмъ съ ума сошла. Теперь разда­
ваться? Мы теперь именно и не должны раздавать­
ся. Мы должны быть вмѣстѣ— и мы будемъ. Я ни­
кого не хочу ни видѣть, ни цѣловать кромѣ те­


160

бя. Ты говоришь, что я тебѣ дорогъ. Для кого
же и для чего намъ разставаться?
И онъ цѣловалъ ея мокрое отъ слезъ лицо, а
она продолжала плакать, и грудь ея порывисто
вздрагивала.
Къ полудню пришелъ Зотовъ.
— Я говорилъ съ нимъ, сказалъ онъ пройдя въ
комнату Макшанова.— Ну, такъ, какъ я ожидалъ,
такъ и вышло. Онъ ничего не имѣетъ оставить
ее съ тобой... Онъ даже какъ­будто радъ, что
окончательно убѣдился въ томъ, что есть. Онъ
радъ на­время даже освободиться отъ заботь о ней.
Тучка опять набѣжала на Макшанова.
— Гаврила Петровичъ, разрѣшите мнѣ еще
сомнѣніе: что такое Боровиковъ для Наташи?
— Онъ? Ея отецъ...
— Отецъ? изумился Макшановъ.
— То­есть, кажется, отецъ. Разумѣется, не за­
конный. Боровиковъ былъ очень друженъ съ ея
матерью, та была замужемъ тоже за художни­
комъ, болѣзненнымъ, чахоточньшъ. Онъ умеръ,
пока она была беременна Наташей. Потомъ онъ
все время слѣдилъ за нею. Только вотъ ея не­
удачное замужество все дѣло испортило. Теперь,
съ тобою, быть можетъ, начнется для нея другая
жизнь. Живите въ любви. Если увѣрены въ себѣ,
и если дѣти будутъ — обвѣнчайтесь. Отъ души
желаю тебѣ найти въ ней подругу. Она отзывчи­
вая, хорошая.


161
Въ тотъ же вечеръ въ общей столовой было
собраніе. Всѣ были не въ духѣ, кромѣ Зотова и
Боровикова. Макшановъ на засѣданіе не пошолъ
и остался съ Наташей окончательно переговорить
объ отъѣздѣ.
Зотовъ объявить собранію, что Боровикова
призываютъ дѣла въ Москву. Боровиковъ началъ
говорить о молодыхъ художникахъ и о томъ, что
имъ нужны руководители: «Я бы пригласилъ ихъ
сюда, сказалъ онъ,—но что же я могу дать имъ?
Ни мастерскихъ, ни матеріаловъ».
— А нужна ли живопись вообще? спросишь
Чуковинъ.
х — Нужна, безаппеляціонно отвѣтилъ Борови­
ковъ: — созидать — дѣло человѣческаго духа, въ
способности созиданія и заключается то «подобіе
Божіе», по которому человѣкъ сотворенъ. Живот­
ныя не созидаютъ, это свойственно только чело­
вѣческому духу. Искусство возвышаетъ человѣка
и приближаетъ къ божеству.
— Поклоняться надо только въ духѣ и истинѣ,
замѣтилъ Чуковинъ.
— Я иду, говорилъ Боровиковъ,— не по соб­
ственному желанію, а исполняю долгъ. Я долженъ
быть при нашей молодежи. У нйхъ въ обществѣ
уже пошли распри и ссоры. Иду къ нимъ миръ
водворять. Здѣсь я не нуженъ.
И онъ самъ вѣрилъ тому, что идетъ именно
за этимъ: это видно было по его свѣтящимся
П. П. ГНѢДИЧЪ.

11


162
глазамъ, по убѣжденности тона, по спокойствію
и радости.
— Здѣсь я не нуженъ, повторить онъ. — Съ
ранней весною, быть можетъ, я вернусь къ вамъ.
А теперь — живите безъ меня, вспоминайте ста­
рика, если хотите — пишите ко миѣ, и я вамъ пи­
сать буду.
Въ голосѣ его послышались нотки искренняго
чувства. Заразительность примѣра нашла себѣ мѣ­
сто и здѣсь: и . Холодовская, и Сущенко готовы
были заплакать.
Бесѣда долго тянулась. Пепулевичъ, улучивъ
минуту, подошолъ тихонько къ Боровикову.
— Дайте мнѣ на память какой­нибудь рисуно­
чекъ, вздорный какой­нибудь: я его свято хра­
нить буду, какъ зѣницу ока.
— Хорошо, приходите завтра, отвѣтиль ему
художникъ.
Онъ со всѣми обнимался и братски цѣловался.
Многіе, дѣйствительно, были тронуты разлукой.
Только Чуковинъ не растрогался.
— Ты хорошо дѣлаешь, что уѣзжаешь, гово­
рить онъ.—Ты вносилъ къ намъ нежелательные
элементы эстетики. Безъ тебя пойдетъ дѣло луч­
ше. Уѣхалъ Бушмаринъ, теперь уѣзжаешь и ты,—
очень радъ. Мнѣ грустно, что приходится на про­
щаніе говорить тебѣ это, но для меня истина
прежде всего. Ты мѣшалъ здѣсь достижению ея.
Выть можетъ, съ твоимъ отъѣздомъ мы станемъ


163
напрямую стезю. Желаю тебѣ силъ и здоровья,—
всего лучшаго, но встрѣчаться съ тобой болѣе не
желаю.
— Строптивый старецъ, замѣтилъ Пепулевичъ.
Рѣчь Чуковина вообще подѣйствовала на всѣхъ
неблагопріятно и сильно расхолодила прощаніе.

XXXI.
Тѣмъ не менѣе, проводить его собрался на
другой день весь Кутъ. Пара лошадей съ дро­
гами на который былъ положенъ зашитый въ ро­
гожу ящикъ съ картиной, стояла у крыльца. Мак­
шановъ старался подмѣтить въ прощаніи Ната­
ши съ Воровиковымъ хотя бы слѣдъ той род­
ственной связи, о которой вчера сказалъ ему Зо­
товъ, но отношенія ихъ были неопредѣленны п
холодны. Правда, онъ притянулъ ее припрощавіи
къ себѣ, поцѣловалъ и перекрестилъ, но этимъ и
ограничились его изліянія. Макшанову онъ тоже не
сказалъ ни слова, только глянулъ ему внима­
тельно въ глаза и поцѣловалъ его не въ губы,
а въ лобъ. Съ остальными художникъ простился
холодно и спокойно. Послѣдняго онъ поцѣловалъ
Зотова и потомъ, сильно и молодо для своихъ
лѣтъ, опершись о подножку, сѣлъ сразу на дроги,
сказалъ возницѣ: «Шевели, дядя» — и, отвернув­
шись, покатилъ по жидкой, черной грязи до­
и*


164
роги, оставляя за собою широкія сливающіяся
борозды.
— И слава Богу! сказать Чуковинъ, махнувъ
ему въ слѣдъ рукою,—давно пора!
Зотовъ круто повернулся къ нему.
— Твое мнѣніе неумѣстно, рѣзко сказалъ
онъ.—Ты можешь свободно думать и поступать
какъ тебѣ угодно, но въ извѣстныя минуты надо
сдерживаться.
— Не стану я сдерживаться, завопилъ «строп­
тивый старецъ».—Не меня одного касается это,
а всей колоніи. Я, какъ старѣйшій колониста,
долженъ блюсти и очищать ее отъ плевелъ. Я не
выживалъ и не выгонялъ Боровикова, но разъ
онъ уѣхалъ, я говорю,—слава Богу!
— Ты такъ и обо мнѣ скажешь, если я уйду?
опросить Зотовъ.
— Что я тогда скажу, — это мое дѣло. Но
думаю, что и ты здѣсь скорѣе помѣха, чѣмъ спо­
спѣшествованіе .
— Это идіотъ какой­то! не выдержала Су­
щенко.
— Что­жъ, братья, если съ Чуковинымъ всѣ со­
гласны, я готовъ уйти. Мнѣ вѣдь старику ничего
не надо, замѣтилъ дрогнувшимъ голосомъ Зотовъ.
— Какъ уйти? Мы пропадемъ безъ васъ! съ
искреннимъ ужасомъ сказала Сущенко.
— Постой, остановилъ ее Апакушинъ, — надо
дѣло говорить. Пропасть колонія никогда не мо­


165
жетъ. Всѣ разойдутся, я одинъ останусь—и все­
таки и поле у меня будетъ выпахано, и пасѣка
въ порядкѣ.
— И я всегда здѣсь буду: одну корову буду
пасти, а не уйду, заявилъ Пепулевичъ.
— Но дѣло въ томъ, какъ­же мы можемъ от­
пустить Зотова, нашего учителя, основателя на­
шей колоніи? говорилъ Апакушинъ.—Да, нако­
нецъ, вѣдь все, что здѣсь—это его. Вѣдь онъ ку­
пилъ землю, дома, пасѣку; онъ строился, пріобрѣ­
талъ инструменты. Что­же вы хотите, чтобъ онъ
отдалъ намъ все въ подарокъ, а самъ отрясъ
прахъ и ушолъ? Да какое мы имѣемъ право такъ
относиться къ человѣку, который заслуживаетъ
вниманія, конечно, побольше, чѣмъ Чуковинъ?
— Здѣсь моего ничего нѣтъ, опять заговорилъ
Зотовъ, овладѣвъ собою. — Все это не мое, а
общее. Что я далъ, того назадъ не беру. Мнѣ
ничего не надо, а то, чтб я покупалъ,—я покупалъ
не для себя, не для Сидорова и Карпова, а для
того Y, для того Z, который можетъ быть сего­
дня Сидоровымъ, завтра — Поликарповымъ. Это
не ваша собственность, — это инвентарь Кута. Съ
этой стороны Апакушинъ ошибается...
— Я смотрю на вещи прямо, какъ онѣ есть,
пробормоталъ Апакушинъ.
— А затѣмъ, продолжалъ Зотовъ,—я, осно­
вывая колонію, собиралъ въ нее піонеровъ, ду­
малъ, что понимаю и сознаю цѣль колоніи. Но


166
оказывается, что другіе знаютъ лучше. Что­жъ,
я готовъ отстраниться и дать другимъ дорогу.
— Ничего тутъ нѣтъ удивительнаго, — кривя
свой широкій ротъ въ усмѣшку и запуская всѣ
пять пальцевъ въ густую бороду, сказалъ Чуко­
винъ.—Сука смотритъ за своими щенками и учить
ихъ пока они не окрѣпнутъ. А когда они выро­
стутъ, такъ скорѣй ей у нихъ учиться, чѣмъ иыъ
у нея. Чтобы учить, надо быть сильнѣе, а ты не
сильнѣе. Чтобъ стоягь во главѣ такого чистаго
и святого дѣла, какъ наше, надо быть свѣтлымъ
какъ хрусталь...
Чуковинъ взошелъ по нѣсколькимъ ступенямъ
дома Зотова и остановился наверху.
—■ Чистымъ надо быть, заговорилъ онъ, по­
трясая бородою и сѣдыми кудрями,—свободнымъ
отъ тѣхъ наносовъ, что держать человѣка въ
плѣну. Надо освободиться отъ дьявола, сбросить
его цѣпи, — тогда можно итти смѣло за дыха­
ніемъ чистаго духа...
— Что­же онъ, въ цѣпяхъ дьявольскихъ? за­
смѣялся Апакушинъ.
— Да! Да! закричалъ Чуковинъ и весь нобаг­
ровѣлъ.—Да, онъ въ сѣтяхъ, онъ опутанъ, онъ
кажется только намъ чистымъ. Отвѣчай, отвѣчай
передъ нами, какъ передъ лицомъ неба: сбросилъ­
ли ты ношу міра сего?
Макшановъ даже залюбовался имъ. Одѣть его
вмѣсто ветхихъ сапожонокъ и блузы въ длинную


167

библейскую одежду,—что­бы это была за модель
для Боровикова! Онъ вѣрилъ въ то, что говорилъ,
старческіе глаза его горѣли, онъ весь дрожалъ
отъ волненія и восторга.
— Нѣтъ, ты не сбросилъ ея! торжественно
говорилъ онъ, обводя глазами толпу.—Эта ноша
виситъ надъ тобою. Она давить тебя,­—она какъ
ярмо волу нагнетаетъ шею. У тебя нѣтъ силъ
освободиться отъ нея. И ты подавленъ ею. Ты не
видишь за ней яркаго солнца, ты неба не видишь,
ты смотришь только внизъ, подъ ноги, боишься
оступиться, чтобъ не разронять даровъ, что у
тебя за спиною. И дальше узкой тропинки—на
двѣ сажени впередъ—нѣтъ у тебя кругозора. И
давно ты ужъ своротилъ въ сторону,—идешь не
къ намѣченной цѣли, и не видишь, не замѣ­
чаешь этого: небо скрыто отъ тебя навѣки, и не
для тебя свѣтятъ его путеводныя звѣзды... Такъ
какой­же ты поводырь,—не мѣшай, не заслоняй
дороги другимъ, не сбивай ихъ съ прямого пути!..
Онъ остановился, тяжело дыша, и съ проро­
ческимъ негодованіемъ посмотрѣлъ на Зотова.
Зотовъ стоялъ прищурясь и смотря исподлобья.
— Знаешь, что въ тебѣ говорить? сказалъ онъ,
выдержавъ паузу.—Дурное чувство, грѣховное...
— Во мнѣ? изумился Чуковинъ.
— Зависть! отчетливо и громко отвѣтилъ Зо­
товъ и двинулся на крыльцо.
— Нѣтъ, постой, закричалъ Чуковинъ, засту­


168

пая ему дорогу, — я не пущу тебя, пока ты не
дашь мнѣ отчета въ своихъ словахъ.
Зотовъ остановился на верхней ступенькѣ кры­
лечка и обвелъ глазами колонистовъ.
— Сегодня вечеромъ, братья, я всѣхъ васъ
попрошу въ сборную хату, сказалъ онъ.—Тамъ
я дамъ отчетъ Чуковину и скажу вамъ тб, что
давно ужъ пора сказать.
И онъ, повернувшись, вошолъ въ свою хату.

XXXII.
Зотовъ тотчасъ­же принялся за укладку сво­
ихъ вещей. Онъ разобралъ свой комодъ, освобо­
дилъ два ящика, положилъ въ нихъ всякій скарбъ
и сказалъ:
— Пусть это все здѣсь остается, ничего мнѣ
не надо.
Макшановъ слѣдилъ за старикомъ и удивлял­
ся, какъ онъ безъ устали то наклонялся, то при­
сѣдалъ, укладываясь и раскладываясь, и невиди­
мому не чувствуя усталости. Когда все было го­
тово, онъ поднялся на ноги.
— Я передъ ними оправдываться не буду, ска­
залъ онъ,—но тебѣ я скажу несколько словъ: твое
мнѣніе мнѣ важнѣе, чѣмъ мнѣніе всей колоніи.
Онъ глубоко вздохнулъ и провелъ рукой по
груди, какъ­бы собираясь съ мыслями.


169
— Едва­ли ты меня заподозришь въ неискрен­
ности. Популярности я не добиваюсь. Я основы­
ваю уже вторую общину. Никто меня не толкалъ
на это, не требовалъ отъ меня денегъ и усилій.
Я пробывалъ ихъ основывать, вѣря, что если
даже опыты мои будутъ неудачны, то все же я
приношу пользу для будущаго. Дѣлалъ я это,
какъ умѣю, но искренно. Меня обвиняетъ Чу­
ковинъ въ томъ, что я не отказался отъ того
дохода, что выдается мнѣ ежегодно моими брать­
ями. Но какъ же я откажусь отъ него? Куда же
пойдутъ эти деньги? Тѣмъ же братьямъ и се­
страмъ? Я не могу вынуть моего капитала и
раздать его неимущимъ, потому что капиталь об­
щіи съ братьями: я могу пользоваться только
процентами съ него. Ты спросишь: куда же у
меня дѣваются десятки тысячъ этихъ процен­
товъ?
— Я этого никогда не спрошу, возразилъ Мак­
шановъ,— потому что знаю, что вы хозяинъ ва­
шего капитала,— и прудоновскихъ принциповъ не
придерживаюсь.
— Да, но всетаки, если ужь пошолъ разго­
воръ на эту тему, долженъ я кое­что объяснить
тебѣ. У меня пріютъ для дѣтеи стоить свыше
двадцати тысячъ въ годъ: тамъ учатся болѣе
двухсотъ ребятъ, ихъ кормятъ, воспитываютъ,
одѣваютъ. У меня есть два дома трудолюбія, гдѣ
я почетнымъ членомъ ­ благотворителемъ, и гдѣ


170

ужь никакъ нельзя меньше десяти тысячъ въ годъ
оставить. Пять студентовъ въ Москвѣ и Харьковѣ
учатся на мой счетъ. А пенсіи, что получаютъ
вдовы? Въ концѣ года у меня не остается ни ко­
пейки,—я расходую все.
Онъ прошелся и опять сѣлъ на стулъ.
— Еслибы я говорилъ это въ собраніи, поду­
думали бы, что я хвастаюсь и рисуюсь; но я
знаю, что ты этого не подумаешь. Когда я по­
кончишь общественную дѣятельность и рѣшился
отдаться новой жизни, у меня оставалось четы­
реста тысячъ свободныхъ денегъ. Я еще не ясно
сознавалъ, куда пойду и что сдѣлаю, но чув­
ствовалъ, что ихъ нельзя оставлять себѣ. Послалъ
я ихъ сразу всѣ въ университетъ отъ неизвѣ­
стнаго. Это и была причина моей ссоры съ брать­
ями, то­есть, они поссорились со мной, а не я
съ ними.— Я на себя ничего не трачу. Ты ви­
дѣлъ, я купилъ надняхъ эту картину. Купилъ,
потому, что цѣню ее высоко и боюсь, что она
попадетъ въ дурныя руки. Я найду ей мѣсто.
Можетъ быть, поставлю въ московскую галлерею
брата, можетъ быть, отдамъ ее въ домъ трудо­
любія.
— Я не знаю, зачѣмъ вы все это говорите,
возразилъ Макшановъ,—вы вправѣ поступать съ
своими деньгами, какъ вамъ угодно.
— Что касается «Пчелинаго Кута». продол­
жалъ Зотовъ,—то вотъ я какого мнѣнія. Неудач­


171

ны не мысль, не планъ и не ихъ осуществленіе:
неудаченъ случайный подборъ членовъ общины.
Мало связи между ними: люди слишкомъ раз­
ныхъ воспитаній и взглядовъ,—нѣтъ единства. Въ
монастырѣ всѣ связываются единеніемъ вѣры. У
насъ единенія исповѣданія нѣтъ. Всѣ стремятся
ііъ познанію правды и истины, но всѣ чувствуютъ
ее смутно, сами не знаютъ, чтб имъ нужно. А
нуженъ былъ бы для нихъ предварительный эле­
ментарный курсъ, — изученіе такого катехизиса,
по которому всѣ ясно бы сознали, въ чемъ ихъ
символъ вѣры. Попробую на время ихъ оставить,
посмотрю, что выйдетъ.
Вошла Наташа. Старикъ ласково посмотрѣлъ
на нее.
— Ну, Наташа, сказалъ онъ,—покину я васъ
завтра, когда увидимся—не знаю. Я на тебя ни­
когда не смотрѣлъ какъ на члена нашей колоніи:
ты слишкомъ привыкла къ шолковымъ рубашкамъ
и сафьяннымъ туфлямъ, и пока ты не можешь
перейти на нашу половину. Быть можетъ, наста­
нетъ время, когда и перейдешь. А теперь, вотъ
тебѣ мой завѣтъ: люби, только люби искренно.
Любовь всякая хороша, если это любовь. Лю­
бовь — подвигъ, въ чемъ бы подвигъ ни выра­
жался.
Онъ поцѣловалъ ее въ лобъ.
— Отрѣшись отъ всего, кромѣ" любви,—и тог­
да ты совершишь подвигъ ббльшій, чѣмъ тотъ, на


172
который идутъ наши колонисты. Бѣлье себѣ ты
можешь сама и не стирать, хотя ничего дурного
нѣтъ въ томъ, что ты полгода занималась на себя
стиркой. Но если ты прачкѣ, которая на тебя сти­
раетъ, внушишь любовь и къ себѣ, и къ ближ­
нимъ,—вотъ въ этомъ и будетъ весь вѣнецъ тво­
ей жизни.
— А ты, обратился онъ къ Маішіанову,—­ра­
ботай по прежнему. Ты публицистъ талантливый.
Разрабатывай самосознаніе наше, учи, суммируй,
подводи итоги. Кто ничего не умѣетъ дѣлать,
кромѣ косьбы да жнитва,—тому только здѣсь мѣ­
сто. А ты «глаголомъ жечь сердца» можешь,—
туда и уходи, тамъ и проповѣдуй.—Такъ­то, дѣ­
ти мои, такъ­то! А теперь старику спать пора,—
завтра день прощанія и дороги: надо собраться
съ силами. Прощайте!
Онъ развернулъ Псалтирь, и погрузился въ
чтеніе,—­что онъ всегда дѣлалъ, когда былъ взвол­
новать.

хххш.
Утро выдалось ненастное. Взъерошенныя вѣт­
ромъ мокрыя деревья весь день трепетали и ка­
чались, какъ­будто кому­то кланяясь и умоляя о
прощеніи. Къ двумъ часамъ выглянуло солнце.
Зотовъ, въ длинномъ непромокаемомъ плащѣ
и картузѣ, съ мѣшкомъ за плечами, стоялъ, опи­


173
раясь на палку, посреди сборной хаты. Вокругь
группировались колонисты, потерянные и сму­
щенные. Чуковина среди нихъ не было.
— Не навсегда я ухожу отъ васъ, говорилъ
Зотовъ,—быть 'можетъ, пройдеть немного време­
ни и я вернусь къ вамъ. Но помните, что хотя
тѣломъ я и не буду съ вами, но духъ мой не­
престанно будетъ здѣсь. Здѣсь все Мнѣ дорого,
здѣсь съ каждымъ дворомъ, съ каждой молотил­
кой у меня связанъ цѣлый рядъ воспоминаній.
Нѣтъ у меня на всей землѣ мѣста, гдѣ бы съ
бблыпей радостью я жиль и работалъ. Но я дол­
женъ уйти отсюда: это испытаніе и для васъ, и
для меня.
— Не уходи, Гаврила, останься съ нами, не
слушай сѣдобородаго шута Чуковина, прогово­
рить дрогнувшимъ голосомъ Апакушинъ.
Зотовъ покачалъ отрицательно головою.
— Мнѣ надо уйти. Я не могу оставаться
здѣсь, пока раздаются голоса противъ меня. Что
я рѣшилъ, то исполню, и никакая сила не оста­
новить меня. Пусть поднимается буря, затмится
солнце, но я все же пойду,—пойду, потому что
такъ надо.
Сущенко всхлипнула и отерла глаза.
— Любите нашъ Кутъ, братья, продолжать
онъ, — любите эту вторую вашу родину, новый
Іерусалимъ, построенный въ духѣ и истинѣ. Бе­
регите его, берегите и себя. Ваша чистота—его


174
чистота, чистота всего нашего дѣла. Берегитесь
ссоръ и дрязгъ. Уступайте врагу вашему, какъ
ему я уступаю, и вы почувствуете, какимъ востор­
гомъ будетъ полна ваша душа.
Онъ посмотрѣлъ на всѣхъ мирнымъ и просвѣт­
леннымъ взглядомъ.
— Я не стану оправдываться отъ тѣхъ уко­
ровъ и навѣтовъ, которыми меня вчера осыналъ
Чуковинъ, продолжалъ онъ.—Я считаю недостой­
нымъ оправдываться въ чемъ бы то ни было.
Освободиться отъ ноши міра сего—дѣло великое,
и благо тому, кто безъ нея свершаетъ путь своей
юдоли. Но не такъ эту ношу міра понимаетъ
Чуковинъ. Иногда ноша міра—тотъ крестъ, что
данъ намъ и который должны мы нести. Труд­
нѣе гораздо итти подъ этой крестной ношей,
чѣмъ сбросить ее. Вѣрите вы мнѣ или нѣтъ, —
это ваше дѣло, но желалось бы мнѣ, чтобы вы
вѣрили мнѣ...
— Вѣримъ, вѣримъ... — послышались кое­гдѣ
голоса.
— Сохраните нашу библіотеку, говорилъ Зо­
товъ,—въ ней не Богъ­вѣсть сколько книгъ, но
она хорошо и толково составлена, есть много
прекрасныхъ, рѣдкихъ экземпляровъ. Я нарочно
уношу отъ васъ пять­шесть книгъ, изъ­за кото­
рыхъ, въ случаѣ ревизіи, могли бы быть для васъ
непріятности. Остальное храните въ святости и


176
неприкосновенности. Ботъ, Пепулевичъ жобитъ
книги, ему я и передаю ключъ отъ шкапа.
Пепулевичъ принялъ ключъ съ благоговѣніемъ
и опустилъ его въ карманъ съ такой осторож­
ностью, какъ будто онъ былъ сдѣланъ изъ бо­
гемскаго хрусталя.
— Берегите инструменты и земледѣльческія
машины. Если будутъ окрестные крестьяне про­
сить ихъ для работа, давайте ихъ, но наблюдайте
за правильностью употребленія и не позволяйте
ломать ихъ и портить. По воскресеньямъ читайте
Библію и особенно Евангеліе. Недурно было бы,
чтобы за зиму вы прочли Апокалипсисъ, но не
иначе, какъ съ толкованіями Фаррара. Фарраръ
выписанъ и лежитъ наверху на полкѣ въ зеле­
номъ переплетѣ. Итакъ, еще разъ, прощайте. По­
мните меня, какъ я помню васъ. Знайте, гдѣ бы
я ни былъ, я всегда готовъ протянуть вамъ ру­
ку помощи, если она вамъ нужна. Понадобится
ли вамъ книги, или инструменты, или деньги,
наконецъ ,—пишите, —получите немедленно . . .
— А адресъ твой? спросилъ Пепулевичъ.
— Пишите на имя брата моего Алексѣя въ
Москву, въ контору, онъ перешлетъ или пере­
дастъ мнѣ тотчасъ. Прощайте же, братья и се­
стры! Любите другъ друга, какъ я люблю васъ!
Сущенко зарыдала и бросилась къ нему на
шею.
— Не надо плакать, строго сказалъ онъ, от­


176
страняя ее.— Слезы разлуки—дурныя слезы, не
ими живъ человѣкъ. Крѣпись, сестра, и. иди пря­
мо тою дорогой, которой шла до сихъ поръ.
Онъ приподнялъ картузъ и понголъ изъ хаты.
Всѣ толпой пошли за нимъ. Онъ вышелъ съ
крыльца, завернулъ влѣво и, опираясь на палку,
побрелъ неторопливо къ выѣзду. Среди толпы
колонистовъ онъ былъ выше всѣхъ. Онъ шолъ,
слегка понуривъ голову; на щекахъ его судорож­
но играли мускулы, то сокращаясь, то вытяги­
ваясь. Когда онъ проходилъ мимо своего дома,
Наташа и Макшановъ хотѣли было подойти къ
нему, но онъ движеніемъ руки показать имъ, что
этого не надо дѣлать, и ласково кивнулъ имъ
головою.
У самаго выхода онъ остановился и повернув­
шись ко всѣмъ, сказалъ:
— Прощайте.
Пепулевичъ еще разъ обнялъ его. Сущенко
опустилась на камни низенькой ограды и уткнула
лицо въ платокъ. Всѣ были грустнѣе и блѣднѣе
обыкновеннаго.
— Прощайте! Миръ съ вами! повторилъ онъ,
поднявъ кверху свободную руку, и быстро пошолъ
въ степь, направляясь къ небольшому хутору,
гдѣ онъ хотѣлъ принанять какой­нибудь обозъ
до города, чтобы не итти одному степью.
Апакушинъ долго провожать его глазами, по­
томъ повернулся къ колонистамъ.


177

— Эхъ, вы! сказалъ онъ. — Упустили изъ рукъ
кого, не сумѣли сберечь!.. Ждите, когда онъ
вернется! Хотите, я вамъ скажу, когда это бу­
деть?
Всѣ вопросительно посмотрѣли на него.
— Никогда! крикнулъ онъ и, вертя въ воз­
духѣ палкой, раздраженно зашагалъ къ себѣ до­
мой, что­то бормоча про себя и отплевываясь.

XXXIV.
Явно, колонія распадалась. Это всѣ почувство­
вали. Чуковинъ сказался больнымъ, затребовалъ
себѣ изъ аптечки хинина и не выходилъ изъ дома
два дня. Апакушинъ тоже засѣлъ у себя: онъ
изобрѣталъ какой­то новый плугъ и никакъ не
могъ сладить съ моделью. Дождь полилъ еще
усерднѣе, зарядивъ безъ перерыва на цѣлыя сут­
ки. Поселокъ точно вымеръ, даже собаки куда­то
попрятались.
Макшановъ и Наташа, оставшись вдвоемъ,
сразу поняли, что теперь уже поворота нѣтъ, и
такъ или иначе, но нѣкоторое время они должны
итти рука объ руку. Ему приходилось ждать
еще нѣсколько дней денегъ, о высылкѣ которыхъ
онъ телеграфировалъ въ Петербургъ. Изъ той
комнаты, гдѣ онъ жилъ съ Зотовымъ, сдѣлали
кухню, благо тамъ была широкая русская печь.
п. п. гнѣдичъ.

12


178

Тамъ поселилась поденщица, оказавшаяся недур­
ной стряпухой. Оамъ онъ перешолъ въ комнату
къ Натаіпѣ и поставилъ кровать на то мѣсто,
гдѣ спалъ художникъ, за ширмы. Колонисты оста­
вили ихъ въ покоѣ, никто къ нимъ и не загля­
дывалъ.
Осенній дождь, стучавшій въ окна и наводив­
шій уныніе, казался имъ обоимъ праздничной му­
зыкой. Имъ нетолько не было скучно, но даже
тусклая безобразная лампа, горѣвшая ка стѣнѣ,
въ глазахъ ихъ ничѣмъ не отличалась отъ элек­
трической люстры. Они сосредоточились другъ
въ другѣ, и всѣ остальные вопросы отошли на
второй планъ. Макіпановъ пробовалъ ловить себя,
обуздывать «низкіе порывы», но изъ этого ничего
не выходило. Умственная напряженная работа
послѣднихъ пяти лѣтъ потребовала перерыва.
Ему казалось, что это внѣшняя «низкая» любовь
обновляетъ весь его организмъ. Онъ чувствовалъ
себя моложе и здоровѣе лѣтъ на десять. Онъ сталь
какъ­то мускулистѣе, гибче. Его сухія руки безъ
особаго напряженія ворочали пятипудовыя маши­
ны. Онъ чувствовалъ хорошій, здоровый аппе­
титъ. Никакіе отвлеченные философскіе вопросы
не занимали его. Кудрявая головка цѣлые дни,
во всѣхъ поворотахъ мелькавшая передъ нимъ,
одна привлекала его. Мысль не работала, а если
начинала свое дѣло, то какъ­то вяло, нехотя, какъ
часы, которые долго не шли и у которыхъ 'хотя


179

и щелкаетъ маятникъ, потому­ что его пустили,
но тѣмъ не менѣе стрѣлки, передвинувшись на
двѣ минуты, опять застываютъ въ прежнемъ
покоѣ.
Его тяготила жизнь въ колоши, потому­что
все было такъ тускло и сѣро. Ему хотѣлось
солнца и свѣта.
Наташа не спрашивала у него, куда они ѣдутъ
и надолго­ли. Она довѣрчиво смотрѣла на него,
и онъ видѣлъ въ ней проявленіе всѣхъ инстинк­
товъ женщины, влюбленной въ мужчину. Она
теперь послушно пойдетъ всюду за нимъ, не спра­
шивая, зачѣмъ и для чего, закрывши глаза, довѣ­
рившись ему всецѣло. Вудетъ это подвить—она
пойдетъ на подвить, будетъ преступленіе—она и
на него пойдетъ. Она не хотѣла ни о чемъ ду­
мать, ни о чемъ разсуждать. Лѣтъ двадцать на­
задъ, когда Макшановъ искалъ въ женщинѣ во­
площенія завѣтныхъ идей, онъ, быть можетъ, съ
ужасомъ отстранился­бы отъ такого существа.
Но теперь, когда волосы на головѣ уже засе­
ребрились отъ разныхъ бурь и невзгодъ, пронес­
шихся надъ ней, теперь уже не идею цѣнилъ
онъ, а проблескъ той беззавѣтной любви, когда
можно «душу свою положить за други свои».
Наташа раньше не знала живой искренней
ласки. Мужъ ея быль полубольной, полуразслаб­
ленный, подозрительный, мерзкій въ своихъ сла­
столюбивыхъ порывахь. Ему нравилась худенькая
18*


180

дѣвочка съ серебристымъ тѣломъ и густою ко­
сою до колѣнъ. А она съ ужасомъ ожидала на­
ступленія вечера и обычныхъ супружескихъ объя­
тій. Ей было стыдно этихъ объятій, онѣ казались
ей противоестественными, грѣховными. Когда
Боровиковъ началъ передъ ней проповѣдь чис­
той любви, она поняла его. Она слушала всю
зиму "Чуковина и соглашалась съ нимъ, что толь­
ко духовная, чистая жизнь достойна человѣка.
Но когда она стала ближе и ближе подходить
къ Макшанову, ею стало овладѣвать новое чув­
ство. Она отдалась ему полусознательно, раздра­
женная и опьяненная южной ночью. И ей не было
стыдно его ласкъ, его поцѣлуевъ. И теперь ей
не казалось дурнымъ и безнравственнымъ — эти
обнаженныя круглыя бѣлыя плечи, голыя руки и
щекочуще­жгучее лрикосновеніе его губъ на пле­
чахъ и на груди. Ей казалось, что это естественно
и ничего другого и быть не можетъ.
Она не думала ни одной минуты о будущемъ
и не хотѣла думать. Она любила свое настоящее,
любила безкорыстной, безразсчетной любовью,
безъ мысли о томъ, что изъ этого выйдетъ. Она
считала такую мысль оскорбительной и для себя,
и для него. Она объ одномъ только жалѣла, что
всѣ ея платья въ двухъ сундукахъ въ городѣ и
она не можетъ такъ одѣться, какъ­бы ей хоте­
лось, и своимъ нарядомъ понравиться Макша­
нову: въ ней говорилъ инстинкта самки; силя­


181
щейся красивымъ опереніемъ обратить на себя
вниманіе самца.
Разъ вечеромъ онъ лежалъ на кожаномъ ди­
Ванѣ, она сидѣла на томъ­же диванѣ и что­то
шила, склонивъ у самой свѣчки голову надъ ра­
ботой. Онъ смотрѣлъ на ея мягкій, немного тре­
вожный профиль, надлинныя пушистыя рѣсницы,
на маленькое розоватое ухо, и думалъ: «Какъ
странно, три мѣсяца назадъ мы даже не знали
другъ­друга, а теперь мы — мужъ и жена; вотъ
мы здѣсь, вдвоемъ, въ захолустьѣ, вдали отъ
всего міра, и ничего намъ не надо,—мы довольны
другь другомъ». Мимоходомъ мелькнули передъ
нимъ картины далекаго Петербурга: шумъ лите­
ратурныхъ обѣдовъ и собраній, занавѣсъ яркой
театральной залы, длинный вереницы рысаковъ
на Невскомъ. «Все это наше, стбитъ только за­
хотѣть», подумалъ онъ, и прибавилъ: «Зачѣмъ?»
— Ты любишь своего отца? спросилъ онъ
громко.
Она повернула къ нему голову и посмотрѣла
на него­съ удивленіемъ.
— Мой отецъ умеръ, когда я только родилась.
— Вѣдь твой­же отецъ Боровиковъ?
У нея работа выпала изъ рукъ.
— Онъ мой крестный, заговорила она, и во
всемъ лицѣ ея отразилась какая­то тревога.
— Нѣтъ, онъ твой отецъ. Ты знаешь, что мнѣ
говорилъ Зотовъ?


182
И онъ передалъ ей все, что ему сообщилъ ста­
рикъ. Она слушала его, широко раскрывъ глаза
и смотря въ темный уголъ, гдѣ колебались тѣни
отъ шевелившагося пламени свѣчки.
— Что­же ты такъ поражена? сказалъ онъ,
окончивъ свой разсказъ и видя, что она сидитъ
такъ­же неподвижно, подавленная всѣмъ, что услы­
шала.—Не лучше­ли тебѣ быть дочерью Борови­
кова, извѣстнаго художника, чѣмъ дѣтищемъ, ка­
кого­то бездарнаго пейзажиста Люткова?
— Но мама...— проговорила она.
— Милая, сказалъ Макшановъ, садясь возлѣ
нея: — надо различать двѣ категоріи подобныхъ
явленій. Есть женщины развратныя, которыя от­
даются мужчинѣ изъ любви къ самой формѣ ми­
молетной связи. И есть женщины, которыя хо­
тятъ любить и у которыхъ физическая связь яв­
ляется неизбѣжнымъ послѣдствіемъ связи нрав­
ственной. Нельзя никого осуждать, не зная всѣхъ
подробностей...
— Да, сказала она,—я теперь припоминаю...
Конечно, это такъ, конечно... Вотъ отчего у нея
всегда висѣла любимая ея картина его письма...
Но зачѣмъ­же скрывать все это было?
Она встала и прошлась по комнатѣ.
— Когда я была маленькой, мнѣ казалось
очень подозрительнымъ, что отецъ мой умеръ. И
я рѣшила, что я принцесса и только отдана на
воспитаніе моей матери, чтобы не пріучалась къ


183

роскоши. Я гдѣ­то читала такую сказку. И я
твердо была увѣрена, что когда­нибудь явится
таинственный посолъ и назоветъ мнѣ имя на­
стоящего отца...
Она остановилась передъ Макшановымъ и за­
смѣялась.
— И такимъ посломъ оказался сегодня ты!
проговорила она и опять сѣла рядомъ съ юшъ.—
Правда, какая я была глупая дѣвочка? Я вотъ
все такъ мечтала. А потомъ какъ пришлось взгля­
нуть на жизнь прямо,—никакихъ грезъ и мечта­
ній, —все разлетѣлось прахомъ... Вотъ, развѣ, что
теперь...
Она не договорила.
XXXV.
Утромъ къ нимъ внезапно явилась Сущенко
въ высокоподобранномъ платьѣ и въ грязныхъ
высокихъ полусапожкахъ. Она вошла, осмотрѣла
комнату, и лицо ея вытянулось въ кислую улыбку.
— Ого! Совсѣмъ маритальманъ! сказала она. —
Да кто­же это вамъ позволилъ?
Наташа немного покраснѣла.
— А не позволяете? спросилъ Макшановъ.
— Да чортъ съ вами! возразила она. — Я по
дѣлу пришла. Вы, кажется, ладите съ этимъ шу­
томъ Пепулевичемъ? Пройдите къ нему, — у него
что­то неладное творится.


184

— Запилъ?
— Должно быть. Хотѣла я къ нему войти—
не пускаетъ. Говорить: я въ такомъ неприлич­
номъ видѣ, что .ни одна женщина, даже вы, не
выдержитъ! Я и пошла къ вамъ. Боюсь, не на­
чинается­ли у него бѣлая горячка.
— Что­жь, пойдемте! сказалъ Макшановъ и
взялъ шляпу.
— Прощайте, молодоженка! съ визгливымъ смѣ­
хомъ закричала Сущенко и, постукивая каблу­
ками по полу, пошла къ двери.
— Вы что­же это бабенку совращаете? лука­
во спросила она Макшанова, идя рядомъ съ нимъ
по улицѣ и все выше поднимая отъ грязи но­
долъ чернаго платья.
— Я никогда никого не совращалъ, отвѣтилъ
онъ.—А если­бы и совратилъ—вамъ какое дѣло?
— Какъ какое дѣло! воскликнула она. —Вѣдь
мы­же стоимъ на стражѣ нравственности.
— Это что за новая корпорація городовыхъ?
— Оставьте ваше остроуміе для вашихъ ста­
тей. Здѣсь вамъ построчнаго гонорара не дадутъ.
А только напрасно это, напрасно, напрасно! Не
смѣйте мнѣ ничего возражать, не смѣйте!
У нея на глазахъ показались слезы.
— А зачѣмъ анонимный письма писать? какъ­
бы мимоходомъ замѣтилъ онъ.
Она сдѣлала видъ, что не слышитъ.
— Тутъ себя соблюдаешь, борешься,­ продол­


185
жаиа она уже тише.—И къ чему все это, когда
на каждомъ шагу встрѣчаепгь полную разнуз­
данность.
Она отшвырнула лохматаго щенка, бросивша­
гося къ ней, и вошла чрезъ низкую дверь въ
хату, пропуская въ дверь за собой Макіпанова.
— Живъ­ли? пробормотала она и ударила два
раза въ двери кулакомъ.
— Ну? раздался голосъ изнутри.
— Вы еще живы? спросила она.
— Умеръ, ибо слышу райскій голосъ.
— Войти можно?
— Нельзя. Я въ райскомъ видѣ.
— Макшановъ со мной.
— Ему можно, но не черезъ эту дверь, а по
круговому билету.
— Подите къ этому шелопуту, сказала она.—
Тутъ есть ходъ кругомъ, черезъ тѣ двери.
Макшановъ пошолъ вокругъ.
Пепулевичъ сидѣлъ на полу въ халатѣ, на­
дѣтомъ прямо на голое тѣло. Спиной онъ при­
слонился къ шкапу. Лицо его блаженно улыба­
лось. Вокругъ стоялъ цѣлый рядъ пустыхъ бу­
тылокъ.
— Misericordia! запѣлъ онъ при видѣ гостя,
простеръ къ нему обѣ руки, но тотчасъ­же при­
жалъ ихъ къ груди, чтобы запахнуть распахнув­
шійся халатъ. —Извините, что не встаю. Но во­
образите, что я коканскій эмиръ и потому сижу


186

на полу въ халатѣ. Только это вообразите, и все
будетъ весьма естественно. Руки не подамъ. Два
дня не мылся. Садитесь, уважаемый, садитесь.
Пришли обдать меня презрѣніемъ?
— Пришолъ посмотрѣть на васъ, почтеннѣй­
шій, сказалъ Макшановъ и сталъ его разсма­
тривать. — Экъ у васъ, однако, какъ личико­то
вспухло,
— То­ли еще будетъ! весело заговорилъ онъ.—
Вы посмотрите, что будетъ послѣзавтра.
— Съ чего это вы?
— Изрѣдка, mon tres cher, необходимо. Ну, по­
нимаете,—потребность организма. Вѣдь я теперь
чувствую себя властелиномъ необъятнаго про­
странства. А это вѣдь не шутка. Вотъ, сижу на
полу и чувствую, что я божество. Это удиви­
тельно мило. И приэтомъ, замѣтьте, вами не гну­
шаюсь. Напротивъ, глубоко, глубоко уважаю,
чортъ возьми.
— Откуда­же у васъ капиталы?
— Капиталы! Ишь чего захотѣлъ! А вотъ не
скажу.
Онъ поджалъ нижнюю губу и вызывающе по­
смотрѣлъ на собесѣдника.
— Если ты меня выдашь? закричалъ онъ. —
Если ты меня выдашь колонистамъ? Если ты пре­
дашь меня какъ Іуда!
Онъ схватилъ за руку Макшанова и вдругъ
покатился со смѣха.


187
— Испугались, дорогой ішногоуважаемыйдругъ
мой! Хе­хе, испугались! Но я васъ знаю за чест­
нѣйшаго и благороднѣйшаго человѣка...
— Я никогда не пугаюсь, отвѣтилъМакшановъ.
— Прекрасно дѣлаете, — симпатичная черта!
похвалилъ Пепулевичъ.— Явамъ сейчасъ открою
все. Я совершилъ преступленіе.
Онъ прищурилъ одинъ глазъ и съежилъ ще­
ку, а другимъ посмотрѣлъ, какое впечатлѣніе от­
разилось на гостѣ.
— Я, дорогой мой, растратилъ общественное
имущество.
— Какое общественное имущество?
— Мнѣ вручили ключъ отъ книгохранилища.
Яначалъ его приводить въ порядокъ. Ну, ивстрѣ­
тился съ несколькими интересными книжоноч­
ками: Kenan въ подлиннике и прочее. Ну, я пе­
ревязалъ веревочкой и побѣжалъ въ городъ. Тамъ
и сплавилъ.
— Продали?
— Полиціймейстеру. Онъ любитель, собиратель.
Ну, далъ тридцать рублей. Видно, что аматеръ.
И даже не спросилъ, краденое­ли. Вотъ я на эти
деньги кое­что пріобрѣлъ,—и вотъ теперь пере­
несешь въ надзвѣздные края. Вотъ вамъ рѣше­
ніе загадки! И, вообразите,—никакого угрызенія
совѣсти: ни­ни! Хоть­бы легкій слѣдъ. Чувствую
веселіе въ восьмой степени, — и болѣе ничего.
Но вы, конечно, меня презираете?


188

— Что мнѣ васъ презирать!
— Благородно. И мокрицу давить не надо.
Сейчасъ видно, что вы написали несколько ста­
теекъ по фшгософіи. Вы извините, что я такъ
фамильяренъ съ вами. Это еще хорошо, а то я
обыкновенно въ такомъ положеніи дерзости на­
чинаю говорить. Но я вижу вашу глубокую та­
лантливость и преклоняюсь.
— Ну, а если­бы вы одѣлись, и мы съ вами
прогулялись? предложилъ Макшановъ.
— Безъинтересно. Совсѣмъ безъинтересно.
Пройдитесь съ Оущенкой, — она будетъ рада. А
мнѣ и здѣсь хорошо. Зачѣмъ мнѣ двигаться,
когда я вижу отсюда движеніе сферъ?
Онъ поднялъ кверху голову.
— Вонъ Сатурнъ съ своими кольцами плы­
ветъ въ пространствѣ, и вокругъ астероиды...
Чертенятки ма­аленькіе такіе, хорошенькіе...
Макшановъ всталъ.
— Я проститься приходилъ. Скоро уѣзжаю.
— О, о! Клянусь протрезвиться до вашего отъ­
ѣзда и попрощаться честно и благородно.
— Да все равно, отвѣтилъ Макшановъ и но­
шолъ къ выходу.
У воротъ его ждала Сушенко.
—^Ну, что?
— «Трехдневенъ и смердитъ», смѣясь отвѣ­
тилъ онъ и пошолъ домой.


189
XXXVI.
Вечеромъ, вымытый, съ мокрой головой, въ
черномъ пиджакѣ, но съ запахомъ утренняго ви­
на, Пепулевичъ, скромно ступая, поднимался къ
Макінанову. Тотъ удивился, его увидя.
— Прошло? спросилъ онъ.
— Это только для васъ на сегодняпшій ве­
черъ, — склонивъ голову на бочокъ и шаркнувъ
ножкой, сказалъ гость.
Онъ вѣжливо раскланялся съ Наташей и даже
слегка поцѣловалъ протянутую ему руку.
— Ъдете? спросилъ онъ, садясь на кончикъ
стула и кладя руки на разставленныя колѣна.—
Прекрасно дѣлаете, прекрасно!
Макіпановъ замѣтилъ, что у него лѣвая рука
затянута въ красную перчатку.
— Что это вы? сказалъ онъ, показывая на
нее.
— Руку обрѣзалъ о бутылку. Разбилъ и обрѣ­
залъ. Ну, такъ надѣлъ перчатку: всетаки при­
личнѣе. Пришолъ, уважаемый, къ вамъ спросить:
презираете вы меня или нѣтъ?
— Я уже вамъ говорилъ, что нѣтъ.
— А Наталья Константиновна?.
— Ей что за дѣло до васъ?
— Всетаки — ближній. Ну­съ чудесно! Теперь
позвольте выразить вамъ искреннюю признатель­


190

ность за лестное знакомство. Здѣсь вамъ нечего
дѣлать. Здѣсь все паріи. Если на паріяхъ вродѣ
меня строить зданіе, быть можетъ, что­нибудь и
выидетъ. А вы—только помѣха. Вотъ, посмотрите,
какъ мы дивно зиму проживемъ. Зотовъ при­
шлетъ рубликовъ триста денегъ, и будемъ мы
лежать на печкѣ, да калачики ѣсть. Завидное
житье. Ѣшь, пей, работай, читай, играй — вотъ
жалко, что съ отъѣздомъ Натальи Константи­
новны некому будетъ на инструментѣ играть.
— А книгъ больше продавать не будете?
— Еще четыре отмѣтилъ: англійскихъ. Здѣсь
по­англійски никто ни слова, за какимъ­же коз­
ломъ имъ лежать у насъ въ шкапу? Только по­
купателя надо будетъ найти: полиційиейстеръ ни­
анинишеньки не понимаетъ тоже, надо выиски­
вать кого­нибудь позвѣздистѣе. У меня еще въ
запасѣ есть этюдикъ, подаренный Боровиковымъ.
Далеко ѣхать изволите?
— На Кавказъ. А тамъ дальше видно будетъ.
— И Наталья Константиновна ѣдутъ?
— И я ѣду, — отвѣтила она.
— Чудно. Зиму въ теплотворной Италіи про­
ведете? Или въ Санктъ­Петербургѣ?
— Неизвѣстно.
— А меня вотъ даже никуда не тянетъ. Здѣсь
превосходно. Еще если­бы деньги были, ну я­бы
погулялъ по Ривьерѣ или театръ гдѣ­нибудь
въ Костромѣ снялъ. А то безъ денегъ, — куда


191
мнѣ, что мнѣ? Буду здѣсь вегетаріанствомъ зани­
маться, дрова колоть, воду возить, разъ въ два
мѣсяца напиваться. Чудное дѣло. И люди все
хорошіе. Апакушинъ — крѣпыіпъ. Его никакой
дьяволъ не пройметъ, онъ какъ каменный мав­
золей у насъ. Чуковинъ все будетъ философство­
вать. Блаженство да и только! Заведи они при
этомъ режимѣ мало­мальски порядочную кухню,—
идеалъ былъ­бы культурнаго скита. А то у Чу­
ковина желудокъ ничего не варить, такъ вотъ
онъ и проповѣдуетъ сухоѣденіе.
Онъ всталъ.
— Прощальный визитъ конченъ, сказалъ онъ,
и опять поцѣловалъ руку Наташи.—Желаю вамъ,
глубокоуважаемая Наталья Константиновна, най­
ти ту правду, ту истину, что здѣсь вы искали,
но не изволили найти. И вамъ того­же желаю,
глубокочтимый. Извините, что руки такъ трясут­
ся, но это всегда во время запоя. Подлое состоя­
ніе: точно все время подъ токомъ стоишь. Мое
почтеніе! Ежели буду въ состояніи,—приду про­
водить.
Наташа и Макшановъ послѣднюю ночь про­
водили въ Пчелиномъ Кутѣ. На этотъ разъ было
не дождливо и на темномъ небѣ горѣли звѣзды.
На полу лежали раскрытые чемоданы, валялись
разорванный бумажки и обрывки веревокъ.
— Ну, что­жь, Наташа, говорить Макшановъ,—
начнемъ новую жизнь. Быть можетъ и повезетъ


192
намъ. Не будеыъ ничѣмъ задаваться, будемъ
только по мѣрѣ силъ работать, дѣлать—что умѣ­
емъ, помогать—кому можемъ. У тебя вѣдь нѣтъ
денегъ?
— Есть нѣсколько тысячъ.
— Тѣмъ лучше. Ты отъ меня не будешь за­
висѣть. Поѣдемъ, немного освѣжимся, потомъ
будемъ присматриваться, гдѣ­бы намъ основаться
прочно и твердо.
Они проговорили всю ночь до разсвѣта. Уже
стряпуха встала и плескалась во дворѣ, умывая
свое сморщенное лицо, а они все еще говорили
другъ съ другомъ. Она лежала навзничь, зало­
живъ руки подъ голову и улыбаясь тому пред­
стоящему невѣдомому будущему, которое колы­
халось передъ ней неяснымъ туманомъ.
— А вѣдь мы, съ точки зрѣнія колоніи, по­
ступаемъ ужасно, говорила она. — Весь нашъ
искусъ кончился самымъ обыкновеннымъ... об­
разомъ.
— Ты хочешь сказать, самымъ пошленькимъ
образомъ? спросилъ онъ.—Милая моя, я не пер­
вую колонію эту вижу, не о первой слышу.
Здѣсь хоть нѣтъ лицемѣрія, а ты знаешь, что
было въ южныхъ скитахъ? Толковали о безбрачіи
и чистотѣ, а потомъ выяснилось, что съ глава­
ремъ ихъ жило одновременно пять женщинъ. И
обнаружилось­то это только потому, что бабы изъ
ревности другъ съ другомъ переругались. Чѣмъ


193
мы нарушаемъ уставы колоніи? Тѣмъ, что на­
ходимся между собою въ тѣхъ законныхъ отно­
шеніяхъ, который указаны природой. Мы сво­
бодны дѣлать съ собой, что угодно,—мы сошлись
разумно, приглядѣвшись другъ къ другу. Пускай
говорятъ они все, чтб имъ угодно, но я не же­
лаю подчиняться ихъ теоріямъ. Тотъ­же Чуко­
винъ сорокъ лѣтъ назадъ проповѣдывалъ необ­
ходимость свальнаго грѣха, а теперь онъ про­
повѣдуетъ безбрачіе. Полно, Наташа, забудь весь
этотъ вздоръ. Не въ этомъ нечистота жизни, а
въ другомъ. Ну, да еще будетъ время — нагово­
римся, а теперь ужь солнце встаетъ.
Но уснуть имъ такъ и не удалось. Черезъ
часъ зазвучали бубенцы пріѣхавшей тройки.
Скоро было все увязано и уложено. Еще колонія
не просыпалась, когда коляска покатилась по
мягкой дорогѣ, и старуха закивала головой от­
ѣзжающимъ. Провожали ихъ только собаки, да
и то до выѣзда изъ поселка.
XXXVII.
Шестерка здоровыхъ лошадей, съ форейторомъ
на выносъ, везла по излучистому горному шоссе
легкую коляску. Въ коляскѣ сидѣли Макшановъ
и Наташа. Они только­что отъѣхали отъ Коби
и вздымались все выше и выше на Кавказскій
хребетъ, вступая постепенно въ снѣговую черту.
П. П. ГНѢДІІЧЪ.

13


194

Солнце уже встало и румянило вершины горъ,
по которымъ ползли и цѣплялись ночевавшія на
нихъ тучи. Растительность давно уже пропала,—
осталась внизу. Становилось холоднѣе, и оба
путника кутались въ бурки. Боздухъ былъ рѣд­
кій, прозрачный, весь розовый. Вотъ показались
отдѣльные наметы снѣга, вотъ — цѣлыя глыбы;
висящія на утесахъ. Вотъ, мелькнула изъ раз­
двинувшихся горъ, гигантская снѣжная вершина
Казбека, теперь вся золотая на сѣровато­лило­
вомъ утреннемъ фонѣ неба. Обрывы и изломы
скалъ то летятъ внизъ въ бездонныя ущелья,
то взлетаютъ на головокружительную высоту.
Это вѣчное царство снѣга. Здѣсь въ самыя жары,
въ іюлѣ, ѣздятъ въ снѣговыхъ тоннеляхъ. и
мететъ вокругъ снѣжная буря и осыпаетъ хлопь­
ями проѣзжихъ. Здѣсь, среди жаркаго лѣта буй­
волы тянуть сани съ камнями и рабочіе въ
мѣховыхъ полушубкахъ разгребаютъ пушистые
сугробы.
— Смотри, сказалъ Макшановъ, показывая
Наташѣ на маленькое жилище, прилѣнивніееся
на горномъ юру: — это высочайшее въ Европѣ
человѣческое жилье. Здѣсь живутъ осетины, и
когда подымается пурга,, они звонять въ коло­
колъ, чтобы путники не сбивались съ дороги.
Это горный маякъ. Я помню, какъ лѣтъ восемь
назадъ я плуталъ/ здѣсь съ братомъ — и какъ
этотъ звонъ былъ намъ спасеньемъ. Это стран­


195

ное чувство: онъ шолъ точно съ неба, сверху, и
мы пробирались къ нему въ сумеркахъ, ползли
по камнямъ, точно лѣзли на самое небо. А между
тѣмъ тутъ же, въ часѣ ѣзды, внизу — горячая,
знойная, спаленная Грузія.
Наташа слушала его, спрятавшись до самаго
носа въ мягкую бурку, и ей было такъ весело,
радостно, какъ никогда. Здѣсь, поднятая на гро­
мадную высоту надъ міромъ, она точно отряхну­
ла съ себя все прошлое, точно перешла къ ка­
кой­то новой, лучшей жизни. Она чувствовала
сквозь бурку прикосновеніе Макшанова, съ. лю­
бовью склонившагося надъ ней, и она была такъ
счастлива, что если бы смерть застала ее въ эту
минуту, и всѣ они, вмѣстѣ съ коляской, полетѣ­
ли бы въ пропасть, она и тутъ съ такимъ же
блаженнымъ спокойствіемъ приняла бы смерть,
какъ теперь съ блаженнымъ чувствомъ воспри­
нимала покой и счастье.
Но коляска катила твердо свои колеса по шос­
се. Вотъ форейторъ остановился, отстегнулъ свою
пару, отстегнулъ пристяжекъ и повернулъ съ ни­
ми назадъ. Они остались на парѣ. Ямщикъ гик­
нуль и понесся съ ними внизъ, подъ гору. Пе­
ревалъ былъ пройденъ.
Фантастическія скалы, словно духи, застывшіе
въ невѣдомой пляскѣ, корчились и ежились во­
кругъ ихъ дороги. Шоссе зигзагами бѣжало кни­
зу. Лиловато­золотистыя облака клубились какъ
13*


196

дымъ внизу, ниже ихъ. Потомъ они разорвались,
и Наташа воскрикнула.
Внизу, подъ ними, глубоко, глубоко гдѣ­то,
сіяла изумрудная цвѣтущая долина, съ кипари­
сами, тополями, аулами и развалинами замковъ.
По долинѣ серебряной змѣйкой' бѣжала рѣка и
терялась въ туманной, искрящейся дали.
і­гт Это Грузія, сказалъ Макшановъ.
Онъвелѣлъ остановиться, помогъНаташѣвыйти­
изъ экипажа и повелъ ее на выступъ скалы.
— Посмотри назадъ, сказалъ онъ.
Она оглянулась, и пошатнувшись, прижалась
къ нему: такъ необычайна была та фантасмагорія,
что развернулась передъ ней. Снѣжныя вершины
всѣ плавали въ золотѣ восхода. Мѣстами изъ­
подъ голубого снѣга виднѣлись красные отроги
скалъ. А снѣгъ былъ совсѣмъ голубой тамъ, гдѣ
солнечные лучи не доставали до него, и гдѣ онъ
былъ озаренъ лазурнымъ небомъ Грузіи. Снизу,
какъ дымъ алтарей, курились облака, смыкались,
размыкались, всползали на вершины, отражая на
своихъ влажныхъ клубахъ всѣ цвѣта радуги. Гу­
стыя тѣни плыли отъ нихъ по ребрамъ скалъ,
отражая ихъ плавное движеніе. Горы: то завола­
кивались, то проступали изъ хаоса холоднаго
многоцвѣтнаго пара, и ежеминутно мѣнялась и
разнообразилась эта понорама.
— А теперь, — сюда смотри, проговорилъ Мак­
шановъ.


197

Онъ ігоказалъ ей въ другую сторону, на го­
лубые утесы, отвѣстно скатывавшихся книзу
скалъ. Въ ихъ смутной дали сверкала на солнцѣ
длинная бѣлая полоса: точно сыпался сверху зо­
лотистый песокъ, разсыпаясь въ мельчайшую
пыль.
— Это истокъ Арагвы, сказалъ онъ.
— Господи, да что же это! вырвалось у нея.
— Это? переспросилъ онъ. — Это — правда.
Это — истина, которую ты искала. Вотъ она —
здѣсь, передъ тобою.
И она чувствовала, какъ у нея проступаютъ
слезы и новое, несравненное чувство, шевелится
въ груди н подступаетъ къ горлу...


ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
I.
У графини Велькотовой былъ обычный четвер­
говый обѣдъ. Графиня завела, съ тѣхъ поръ какъ
овдовѣла, литературные обѣды по четвергамъ.
Собственно говоря, это были литературно ­ худо­
жественные обѣды, потому что тутъ бывали и
артисты, и художники, и поэты, и замѣтные об­
щественные дѣятели., Сходились къ шести ча­
самъ и расходились къ двѣнадцати. Держались
непринужденно, —графиня всѣхъ обвораживала
своей любезностью и отзывчивостью; говорили
всегда о самыхъ интересныхъ вещахъ: о карти­
нахъ, о соціальныхъ вопросахъ, о христіанахъ
Африки, о графѣ Львѣ Николаевичѣ, о послѣд­
немъ романѣ, о молоканахъ и безпоповцахъ. При­
этомъ маститые поэты и беллетристы читали свои
произведенія, піанисты—играли новыя пьесы, ху­
дожники—рисовали въ альбомы. Еаминъ горѣлъ


199

всегда ярко, и возлѣ него въ глубокомъ креслѣ
съ маленькой скамеечкой, заслоненная отъ огня
японскимъ экраномъ, привезенномъ изъ Парижа­,
сидѣла хозяйка. Иногда, на. нікурѣ медвѣдя, у ея
ногъ располагался кто нибудь изъ гостей, изъ
тѣхъ, кто позволялъ держать себя «совсѣмъ про­
сто». Такъ было и на этотъ разъ: на шкурѣ ле­
мсалъ Боровиковъ.
Ояъ смотрѣлъ внимательно на горѣвшіе въ
каминѣ брикеты и точно изучалъ разнообразный
рисунокъ огненныхъ языковъ, что вспрыгивали,
отделялись лопастями и исчезали въ широкомъ
устьѣ очага. Неподалеку отъ него сидѣлъ ста­
рикъ­поэть, прикурнувшій въ удобныхъ крес
лахъ послѣ обѣда и выставивіпій на нрипекъ свои
худыя старческія ноги. Далѣе помѣстился въ
креслахъ сенаторъ,—дядя хозяйки, бывавшій на­
обѣдахъ у племянницы, чтобъ «не отстать», какъ
говаривалъ онъ, отъ «духа вѣка». Онъ всегда былъ
въ отличномъ настроеніи и нерѣдко оказывалъ
протекцію «мальшъ симъ», притекавшимъ къ его
племянницѣ. За столикомъ съ курительнымъ при­
боромъ сидѣлъ Макшановъ, не такъ давно появив­
шійся въ Петербурге. Почти возлѣ него, поджавши
под'ь стулъ тоненькія ножки, сидѣлъ рыжыватый
госиодинъ въ золотомъ пенснэ, котораго графиня
называла «нашъ негоціантъ», и котораго фамилія
была Лытиковъ. Онъ спокойными, какими­то гру­
стными глазками обводилъ общество и опять поту­


200

плялъ ихъ въ чашку съ кофеемъ, что стояла передъ
нимъ. Далѣе, грузно завалившись на диванчикъ,
сидѣлъ извѣстный скульпторъ Капаннидзе, Эжи­
дилъ Ивановичъ—профессоръ академіи, славив­
шійся своими портретными бюстами, и особенно
умѣньемъ получать за нихъ баснословный суммы.
Потомъ, ярко­освѣщенный лампой, рисовался пѣ­
вецъ русской оперы, внимательно разсматривав­
шій альбѳмъ съ фотографіями мейнингенской
труппы. Дамъ не было,—только въ глубинѣ си­
дѣла племянница графини, бѣлокурая, недурная
собою дѣвушка съ тоненькимъ носикомъ и боль­
шими сѣрыми глазами. Она сидѣла за ширмами,
гостями не занималась и читала какую­то бро­
шюру объ оспопрививаніи.
— Никогда не соглашусь съ однимъ, говорила
хозяйка, ударяя ладонью по ручкѣ кресла и слег­
ка улыбаясь тою милой улыбкой, которая всѣхъ
привлекала къ ней: — никогда не соглашусь съ
положеніемъ, что не надо противопоставлять злой
волѣ другую волю, хотя­бы не злую, но сильную.
Такое противопостановленіе необходимо. Я вчера
еще спорила объ этомъ съ вашимъ Зотовымъ. Я
наблюдаю теперь за нашими пріютскими дѣтьми.
Еслибы вы видѣли, какъ глубоко сидитъ въ нихъ
злая воля и какъ надо рѣзко противопоставлять
ей преграды.
—• Пороть? отозвался съ пола Боровиковъ.
— Ну, ужъ вы всегда черезъ край! Есть дру­


201
гія нравственный мѣры. Хотя вы знаете: физиче­
ская боль, до мнѣнію докторовъ, очень полезна
при истеріи. Припадокъ у нервнаго ребенка мож­
но остановить, крикнувъ на него, — убѣжденія
тутъ не помогутъ.
—■ Много понимаютъ доктора! точно про себя
сказалъ Воровиковъ.
— Я люблю дѣтей, продолжала графиня, — я
люблю ихъ больше чѣмъ людей. То­есть не то,
что люблю, а жалѣю. Людей мнѣ менѣе жалко.
А вотъ, когда мучаютъ животное или ребенка,—у
меня начинаются какія­то спазмы и не даютъ
дышать. А между тѣмъ, еслибы вы знали, какъ
мучаютъ, какъ изтязаютъ дѣтей здѣсь въ боль­
шихъ городахъ! Еслибы вы видѣли, что такое
привозятъ къ намъ Въ пріюты, какъ избито ихъ
маленькое тѣльце. Они даже не плачутъ, они при­
выкли къ боли, только какъ­то вздрагиваютъ и
смотрятъ на васъ какъ орлята. Вотъ, господа,
по моему, откуда надо начинать обновленіе человѣ­
чества.
— Съ пріютовъ? спросилъ сенаторъ.
— Нѣтъ, не съ пріютовъ, а съ дѣтей. Взрос­
лыхъ не исправить и не направить на путь истин­
ный. Надо взяться за самыхъ крохотныхъ дѣтей,
которыхъ натура податлива на все. Если вы съ
пеленокъ будете воспитывать ихъ въ духѣ исти­
ны, вотъ когда вы можете ждать обильную жат­
ву. Я не вѣрю въ иное перевоспитаніе человѣче­


202

ства. Но въ то, что путемъ образованія такихъ
воспитательныхъ обществъ можно сдѣлать мно­
гое,—въ это я вѣрю.
— А ну­ка, какъ, какъ, разскажи? подбодрилъ
ее дядя.
— Я не знаю какъ, но надо внушить ребенку,
что на свѣтѣ есть зло, и это зло надо побѣдить
добромъ. Надо, чтобы ребенокъ росъ не вдали
отъ жизни: пусть онъ видитъ ее, пусть онъ со­
знаетъ весь ужасъ зла, но пусть онъ любитъ все
окружающее: любя творящихъ зло, пусть онъ са­
мое зло ненавидитъ. Если мы всѣ примемся за
такую работу—за дѣло такого воспитанія дѣтей,
посмотрите, какая перемѣна наступить черезъ
четверть вѣка! Явятся обновленные, свѣжіе люди;
мы уже погрязли въ излишествахъ, — намъ
трудно итти назадъ,—но ихъ еще можно напра­
вить на истинную дорогу.
Графиня говорила искренно. Глаза ея горѣлй,
лицо сіяло одушевленіемъ. Она, въ самомъ дѣлѣ,
вѣрила въ то, что говорила.
— Когда ребенокъ сознательно началъ отно­
ситься къ окружающему, продолжала она,—ему
надо сказать, что наступаешь свѣтлая пора, что
онъ назначенъ для того, чтобы внести въ міръ
добро. Пусть каждый ребенокъ ростетъ съ увѣрен­
ностью, что онъ носитель свѣта. Вы не знаете,
до чего увлекается полно и беззавѣтно подростокъ;
онъ гораздо болѣе весь можетъ отдаться идеѣ,


203

чѣмъ взрослый. Вотъ, у Кэтъ, у моей племянницы
былъ брать... Ты здѣсь, Кэтъ?
— Здѣсь, отозвалась она, но не встала и не
подошла, а осталась сидѣгь на мѣстѣ.
— У нея былъ брать Володя. Начитался раз­
сказовъ про американскихъ охотниковъ. Въ Аме­
рику онъ не сбѣжалъ, какъ другія дѣти, но на­
чалъ закалять себя: когда всѣ заснуть, уходилъ
потихоньку, черезъ балконъ, ложился на траву и
спалъ на росѣ въ одной рубашкѣ. Онъ разводилъ
на рѣчкѣ костры, пекъ яйца и мясо, вынималъ
прямо руками изъ огня картофель, стрѣлялъ изъ
монтекристо. «Закалилъ» себя до того, что полу­
чилъ тифъ и умеръ. Но онъ всегда считалъ себя
защитникомъ угнетенныхъ, пользовался огром­
ной популярностью среди деревенской дѣтворы...
— Когда его хоронили, отозвалась Кэтъ изъ­
за ширмъ,­ ­ребята такъ ревѣли, что поповъ за­
глушали.
— Ребенокъ отзывчивъ и воспріимчивъ, про­
должала графиня, — этимъ надо пользоваться.
Если­бы идеи добра были ему внушены не Майнъ­
Ридомъ и Эмаромъ, — двумя авторами, которые
сыграли въ Россіи огромную роль въ дѣлѣ воспи­
танія юношества, и до сихъ поръ еще ихъ зна­
ченіе не опредѣлилъ ни одинъ изъ нашихъ кри­
тиковъ, возясь съ Флоберомъ и НІопенгауеромъ,—
еслибы не они внушили мужество, стойкость ;
исканіе д<2бра. а хорошій руководитель, — поду­


204

майте, что­бы вышло изъ этого Володи, изъ этого
чудеснаго мальчика? Онъ, во имя идеи, во имя
служенія правдѣ, готовъ былъ терпѣть какія угод­
но лишенія, стоило ему только внушить, что это
благородно. И такъ—всѣ дѣти. Повторяю, я глу­
боко убѣждена, что весь міръ можно перевернуть
нашимъ подрастающимъ поколѣніемъ.
— Экая утопистка! замѣтилъ сенаторъ.
Кэтъ вдругъ встала и, шурша шелковыми юб­
ками, подошла къ нему.
— Неужели вы не вѣрите въ это? спросила
она.
— Не вѣрю. Я ни во что не вѣрю.
— А въ Бога?
— Въ Бога вѣрю. Только не будемъ говорить,
въ какого. Ты, Кэтъ, сядь, гдѣ сидѣла.
— А я вѣрю, вѣрю всему, что сейчасъ гово­
рила тетя, сказала она и тихо пошла на свое
мѣсто.
— А гдѣ взять учителей? спросилъ Макша­
новъ.—Мы больше найдемъ развратителей, чѣмъ
педагоговъ.
— Нельзя сразу, начнемъ понемногу, возра­
зила графиня. — Напечатаемъ нѣсколько сотенъ
тысячъ брошюръ, раздадимъ по деревнямъ, по
городамъ. Будемъ сѣять зерно правды. Быть мо­
жетъ, оно и дастъ хорошіе всходы.
— Хорошая вы барыня, отозвался Боровиковъ,
смотря на нее снизу, съ пола. — Я напишу на


205
«передвижную» вашъ портрета., вотъ именно, такъ,
какъ теперь вы сидите, и глаза чтобы были та­
кіе большіе.
— Вѣдь вы дорого возьмете? полусмѣясь ска­
зала графиня. — А я теперь обнищала съ этой
благотворительностью .
— Вы дадите то, что будетъ стоить портрета,
и подарите его пріюту этихъ малолѣтнихъ, угне­
тенныхъ, — продолжалъ онъ.—Идетъ?
— Конечно.
— Мастерской у меня здѣсь нѣтъ. Завтра ирі­
ѣду къ вамъ. Важную штуку напншемъ.
П.
— Напишите вы этого странника Пафнутія,—
сказала ему графиня, — я вчера его видѣла у
Пестель. Онъ преинтересный.
Профессоръ поморщился.
—­ Видѣлъ я его. Не нравится мнѣ онъ. Я не
вѣрю въ его искренность. Беретъ деньги. На
лампадное масло, или на что­то другое, ужь не
знаю, но знаю, что беретъ. Это нехорошо.
— А вы слышали объ его исцѣленіяхъ?
— Слышалъ. Очень радъ, коли онъ исцѣляетъ.
Если вѣрятъ въ него,—тѣмъ лучше. Но лицо у
него мало носитъ опредѣленнаго характера. Въ
глазахъ есть противорѣчіе голосу. Это не то.
Что онъ босой ходитъ—­этого мало. Дутый этотъ


206
Пафнутій—барыни раздули. Самихъ тошнитъ отъ
его разутыхъ ногъ, а все­таки модничаютъ.
— А всетаки хорошо, вдругъ отозвался не­
гоціантъ.
Художникъ посмотрѣлъ на него искоса. Всѣхъ
удивилъ голосъ Лытикова: по его жиденькой фи­
гуркѣ требовалась дребезжащая нота, а вмѣсто
этого послышался сочный, полный баритонъ.
— Что хорошо­то? спросилъ Боровиковъ.
— А вотъ, что босикомъ. Не всякій рѣшится.
И сила молитвы есть у него. Я вѣдь за него не
заступаюсь. Нѣтъ­съ. Быть можеть, «изъ ни­
чтожныхъ міра всѣхъ ничтожнѣй онъ», — такъ,
кажется, у Пушкина? Но, помимо его воли, мо­
литва его дѣйствуетъ. Онъ безсознательный про­
водникъ силы. Этимъ надо дорожить.
— А вы убѣждены, что онъ «безсознатель­
ный»? спросила хозяйка,
— Убѣжденъ­съ. Потому­что у него не всегда
выходить это. У плута всегда все выходить, —
а у искренняго человѣка нѣтъ. Все равно какъ
актеръ настоящій: тотъ вѣдь посредственно ни­
когда не сыграетъ: или геніальный типъ, или
ужь совсѣмъ—въ лоскъ все уложить. Чисто вы­
ходить все только у фокусника.
— Искренность всегда привлекательна, возра­
зилъ Боровиковъ, поправляя щипцами брикеты. —
Привлекательна не внѣшней красотой, но внут­
реннимъ совѣтомъ, который виденъ въ глазахъ,


207

слышится въ голосѣ, чувствуется въ движеніяхъ.
А старецъ Пафнутіи —какая­то олеографія, а не
оригиналъ, и олеографія­то скверная.
— Однако, исцѣленіе княжны Оряпинской у
всѣхъ на глазахъ, возразила графиня.—Доктора
констатировали фактъ исцѣленія. У нея было
нервное отнятіе ноги. Ничто не дѣйствовало. Паф­
нутіи приказалъ ей ѣхать въ Казанскій соборъ,
служить молебенъ,—она, послѣ восьми мѣсяцевъ
болѣзни, встала и поѣхала.
— А долго­ли продолжится такое внушеніе,—
на какой срокъ она исцѣлена? продолжалъ на­
стаивать художникъ. — Еще вопросъ — не бу­
детъ ли она нуждаться въ повторныхъ внуше­
ніяхъ.
— Я зналъ одну француженку, заговорить
старый писатель, — давно, еще лѣтъ сорокъ на­
задъ. Жилъ я тогда въ Бретани. Она страдала
періодическимъ параличемъ лѣвой ноги. И стоило
только, чтобы ее принесли въ маленькую cliapelle,
гдѣ стояла статуя Богоматери, чтобы параличъ
прекращался. У меня даже есть стихотвореніе...
Негоціантъ вдругъ распустился въ улыбку
и сказалъ: — Это­съ изъ вашихъ «Южныхъ мо­
тивовъ»:
Въ этой сумрачной капеллѣ
Лиеъ Мадонны пресвятой,
Весь въ огняхъ и амулетахъ,
Блещетъ строгою красой...


208

На стихи никто не откликнулся, такъ­какъ
ихъ никто не помнилъ, только поэтъ удивленно
посмотрѣлъ на него.
— Но я возвращаюсь къ вопросу о' дѣтяхъ,
заговорила графиня.—Дядя меня называ'етъ уто­
писткой. Я ничего противъ этого не имѣю. Пусть
я буду утопистка, утопистка самая нелѣпая, вздор­
ная, но мнѣ кажется, что это хорошо, и этимъ
счастлива. Вотъ я вамъ скажу, какъ мнѣ все
это рисуется. Мы составляемъ солидный капи­
талъ въ несколько милліоновъ...
— Откуда­же ты возмешь? спросилъ сенаторъ.
— Найдется. Я сама отдамъ на это половину
своего состоянія.
— А если, душа моя, тебя за это возьмутъ
въ опеку?
— Право, опсіе, эти шутки здѣсь неумѣстны.
— Она называетъ это шутками, — точно про
себя пробормоталъ сенаторъ и опять закрылъ
глаза.
— Я о милліонахъ говорю не съ вѣтра, про­
должала графиня,—я говорила съ Зотовымъ: мил­
ліоны найдутся. Мы построимъ огромное воспи­
тательное учрежденіе. Дѣти будутъ приниматься
и платныя, и безплатныя. Мы будемъ учить тамъ
всѣмъ ремесламъ; по науКамъ — будетъ курсъ
прогимназіи, но гораздо болѣе широкій. На ряду
съ науками у насъ будетъ гимнастика, фехто­
ванье, катанье на конькахъ. Жедающимъ перей­


209

ти въ учебный заведенія мы будемъ содѣйство­
вать по мѣрѣ силъ, если надо — поддерживать
будемъ ихъ стипендіей. Если завѣты наши любви
и добра будутъ ими сохраняться, они всю жизнь
останутся подъ нашиыъ покровительствомъ: они
всегда получатъ отъ иасъ обезпеченность и за­
работокъ. Кто не захочетъ переходить отъ насъ
никуда, тотъ выйдетъ: столяромъ, слесаремъ, са­
пожникомъ, переплетчикомъ,—и не диллетантомъ,
а мастеромъ. У насъ каждый мальчикъ, каждая
дѣвочка въ пятнадцать лѣтъ будутъ знать, какъ
перевязать рану, какое кому дать противоядіе,
какъ отходить утопленника, что дѣлать, когда
начнется тифъ. Они будутъ знать, что нельзя
бить собакъ, травить кошекъ, подламывать крылья
голубямъ, поджигать крысъ. Всѣ будутъ пра­
вильно писать,— и всѣ будутъ принадлежать од­
ному братству. Это можно сдѣлать,—это не утопія,
какъ говорить опсіе. Неужели такой рыцарскій
орденъ немыслимъ теперь, — орденъ чистый, от­
крытый, безо всякихъ мистерій и тайнъ?
— Но вотъ въ чемъ дѣло, графиня, — загово­
рилъ Каианидзе, рѣзкимъ южнымъ говоромъ,
жестикулируя и усиленно помигивая глазами.—
Мнѣ кажется, вы хотите полнаго уравненія правъ,
безъ разбора сословій и состояній. Мнѣ показа­
лось, что въ вашъ пріютъ, безъ различія, будутъ
приниматься всѣ и выпускаться съ равными
правами. Вотъ тутъ и утопія, — я согласенъ съ
и. п. гнвдичъ.

.

14


210

вашимъ почтеннымъ дядюшкой. До тѣхъ поръ,
пока различны дарованія людей,—до тѣхъ поръ
нѣтъ равенства, и всегда талантливый человѣкъ
будетъ царить­ надъ толпою и подавлять другихъ.
Я за аристократію таланта. Братства быть не
можетъ, пока есть таланты...
— Экъ, вы куда, по обыкновенію, занеслись!
перебилъ его Боровиковъ. — Вѣдь это вы про
себя— «аристократія таланта». Закакимъ чортомъ,
кому наши таланты нужны!
— То­есть, какъ? вспыхнувъ сказалъ Капа­
нидзе.—Если вы не знаете, «за какимъ чортомъ»
вы работаете, то я знаю,—зачѣмъ я работаю.
— Чтобы деньги получать.
— Зачѣмъ только деньги? Это узко. Я хочу
двигать впередъ искусство. У насъ въ Россіи
скульптура въ младенчествѣ. Никто ее не любитъ
и не знаетъ.
— Ну, значить, она и не нужна.
— Почему? Какъ?
— Да такъ. Народъ нашъ отринулъ идоловъ
при Владимирѣ и знать ихъ не хочетъ. А вы
теперь искусственно навязываете ему всякую
голую дрянь. Я Венеру Милосскую понимаю,
парѳенонскіе обломки—понимаю. Но мальчика съ
пѣтупшомъ—не понимаю и понимать не хочу. А
потомъ,—то, что вы говорите о преобладаніи та­
ланта, — это тоже, душа моя, вздоръ. Въ обще­
ствѣ людей, настоящихъ людей, а не тѣхъ по­


211

донковъ, что теперь у насъ, — талантъ будетъ
скроменъ, ни надъ кѣмъ царить не будетъ и
силы своей не покажетъ.
— Однако­же, — все больше волнуясь и отду­
ваясь, продолжалъ скульпторъ, — вы сами себя
считаете талантливымъ художникомъ и картины
ваши считаете многозначущими?
— Кто вамъ сказалъ? Я и вообще­то не знаю,
надо­ли писать картины, а ужь про свои я" и не
говорю. Я, вообще, не люблю ихъ: мнѣ онѣ кажут­
ся такими вымученными, блѣдными, ненужными,
неинтересными.
— Ну, значить, ваши вещи не искренни!
почти крикнулъ Капанидзе.—Художникъ всегда
любить свое произведете, онъ не можетъ его
не любить.
— Свои вещи любить только бездарность, —
спокойно поворачивая къ огню широкую спину,
возразилъ Боровиковъ. — Истинный художникъ
никогда не будетъ доволенъ своимъ созданіемъ,
потому что сознаётъ невозможность достиженія
идеала. Художникъ, который расплывается отъ
восхищенія при видѣ своей работы и считаетъ
себя геніемъ — просто идіотъ. Порядочный ху­
дожникъ видитъ въ конченной своей работѣ
только отрицательный стороны, положительный—
онъ видитъ въ произведеніяхъ своихъ сотова­
рищей и воспринимаетъ ихъ для себя въ свою
сокровищницу знанія...
14*


212
— Такъ вы заранѣе недовольны моимъ порт­'
ретомъ, который еще будете только писать? спро­
сила графиня, желая шуткой покончить обо­
стрившійся разговоръ.
— А кто его знаетъ, какой онъ выйдетъ,
отвѣтилъ Боровиковъ.—Да и какъ­бы не вышелъ,
хоть­бы хвалили вы, наши газетные критики,
публика, — все­же я знаю одно: это безконечно
ниже нашихъ великихъ учителей — Ванъ­Дейка,
Веласкеза и Рембрандта. Всетаки я знаю, что
не приближусь къ нимъ, что нѣтъ у меня той
непосредственности, той воспріимчивости, что у
нихъ. И Капанидзе тоже про себя это чувствуетъ.
Онъ знаетъ, что никогда ему не достигнуть ни
знанія грековъ, ни ихъ чистоты, что у него все
однѣ потуги, одно стремленіе къ тому, что уже
давнымъ­давно до него было сдѣлано.
Вошелъ лакей, не слышно ступая мягкими по­
дошвами, и, проходя какъ тѣнь между гостями,
сталъ собирать на подносъ чашки отъ кофе, ни
разу не звякнувъ ложечкой, чтобы не помѣшать
серьезному разговору.
III.
—■ Что­же вы ничего не говорите въ защиту
насъ, художниковъ? спросилъ Капанидзе у Мак­
шанова. — Вѣдь вы писали по философіи ис­
кусства.


213
— Да я; пожалуй, согласенъ съ Боровиковьшъ
— Вотъ какъ! удивился скульпторъ.—Ну, а я
никогда съ этимъ не соглашусь. Я вѣрю въ свою
работу, вѣрю, и до послѣднеіі капли крови буду
работать. Только умирающій, когда у меня вы­
падетъ изъ рукъ стека,—я брошу свое дѣло.
Воровиковъ поднялся во весь свой монумен­
тальный ростъ и потянулся.
— Вчера мы хоронили Гландышева, сказалъ
онъ:—помните пейзажиста?
— Талантливый былъ человѣкъ, подтвердилъ
Капанидзе.
— Умеръ внезапно. Очень страдалъ передъ
смертью. Былъ я у него. И что меня больше
всего поразило: вѣдь, не мальчикъ — пятьдесятъ
лѣтъ ему было,—и вдругъ говорить мнѣ: умру,
не кончивъ своихъ «Одуванчиковъ». А онъ,
видите­ли писалъ лугъ съ цикоріемъ. Интерес­
ный мотивъ. Солнечно такъ.
— Ну, и что­же васъ поражаетъ здѣсь? сдер­
живаясь спросилъ скульпторъ.
— Поражаетъ меня вотъ что. Близость смерти
очищаетъ человѣка, подымаетъ его. Все земное
кажется такимъ мелкимъ, маленькимъ, ничтож­
нымъ. И вдругъ, въ такія великія минуты, онъ
говорить о какомъ­то вздорѣ, —о своей картинѣ!
— Но почему­же вздорѣ? Выть можетъ, это
было­бы замѣчательное художественное произве­
деніе? щ унимался Капанидзе.


214
— Замечательное! Что такое замечательное?
брезгливо возразилъ Боровиковъ.­—По­моему, ни­
чего замѣчательнаго за послѣднія триста лѣтъ
въ живописи не .было. Все это труха, пережевы­
ваніе стараго. Ну, хорошо­бы онъ написалъ свои
«Одуванчики», ноложимъ, —но что­же изъ этого?
Человѣчество облагодѣтельствовано было­бы ими?
Да развѣ не чувствуетъ онъ въ моментъ смерти,
что ему и родиться­то не надо было.
— И у васъ всегда было такое убѣжденіе от­
носительно себя, что вамъ не слѣдовало родить­
ся? Да? Ну, а вотъ всѣ художники любятъ васъ
и цѣнятъ, и я думаю, они болѣе правы, чѣмъ вы,
сказалъ Еапанидзе.
— Они не правы, коротко замѣтилъ Борови­
ковъ.—Да и вообще на меня вчерашнія похо­
роны оставили очень тяжелое впечатлѣніе. Мно­
го было стариковъ­художниковъ. Какъ­то жа­
лись они, пугливо смотрѣли. Точно смерти бо­
ялись.
— Вы совсѣмъ не боитесь смерти? спросилъ
пѣвецъ, и по его голосу было слышно, что самъ
онъ ея боится.
Боровиковъ засмѣялся.
— Пусть она меня боится, а не я ея. Да кто
у насъ боится ее? Вонъ Макшановъ сидитъ. Ты
вѣдь не боишься?
— Боюсь? Нѣтъ. И никогда не боялся.
— Ты готовъ умереть сейчасъ?


215

— Отчего же нѣтъ?
— Вотъ видите. И графиня того же мнѣнія.
Такъ графиня?
Графиня задумалась.
— Я не боюсь смерти, сказала она.—Но я не
знаю, можно ли мнѣ умирать. Я слишкомъ ши­
роко раскинула свою дѣятельность. Многіе толь­
ко за меня и держатся. Умри я — всѣ они, без­
помощные, слабые—пропадутъ. А, впрочемъ, не
знаю, я фаталистка. Можетъ быть, совсѣмъ не
нужно облегчать страданія, быть можетъ это слу­
жить къ ихъ же вреду, и здѣсь намъ надо толь­
ко страдать. Мнѣ даже кажется, что не надо го­
ворить о смерти. Она слишкомъ загадочна и не­
понятна, мы все равно ничего о ней сказать не
можемъ. Если я умираю—значить нужно, чтобъ
я умерла. А можетъ быть, это совсѣмъ ненужно.
Все это слова, фразы.
— А вотъ я нисколько не хочу умирать, за­
мѣтилъ пѣвецъ.—И знаю, что не могу умереть,
не имѣю права, потому что у меня два сына и
дочка,—у нихъ ни гроша за душой. Пока я зара­
батываю свои десять тысячъ въ годъ,— они обуты,
одѣты. А умри я­— имъ хоть пб­міру итти. И я
боюсь смерти. Боюсь не потому, что меня поло­
жатъ въ гробъ, а потому, что моя бѣлокурая дѣ­
вочка останется голодной, и я не знаю, что съ
ней будетъ и куда толкнетъ ея нищета.
— Вы просто привязываетесь къ чему­нибудь


216
чтобъ только найти нредлогъ осмысленна™ су­
ществованія, сказалъ Боровиковъ. — Не будь у
васъ дѣтей, вы говорили бы о святомъ дѣлѣ, объ
искусствѣ.
— А вы, monsieur Лытиковъ, что скажете о
смерти? спросила хозяйка у негоціанта, такъ же
спокойно озиравшаго всѣхъ черезъ очки.
— А я никогда не думалъ объ этомъ, ска­
зялъ онъ. — Придетъ время — умру. Но мнѣ все
равно.
Маститый писатель провелъ рукой по своей
сѣдой бородѣ и, ласково поглядѣвъ на всѣхъ,
сказалъ:
— Представьте, господа, мнѣ тоже нисколько
умирать не хочется. Особенно теперь. Я знаю,
что мнѣ осталось немного жить — какія­нибудь
два­три года, много коли пять. И не то, чтобы
жизнь была хороша, а такъ — образовалась къ
ней скверная привычка. Знаете, какъ у кота:
привыкъ непремѣнно каждый день, нужно ли,
не нужно ли, — ходить въ свой клубъ на крышу,
и тянетъ его туда неудержимо.
Сенаторъ, слушавіпій въ полудремотѣ, всталъ,
вышелъ на середину комнаты и сказалъ:
— Имѣю честь объявить вамъ, милостивые го­
судари, что отчасти соглашаясь съ нашимъ по­
чтеннымъ писателемъ, я отнюдь не раздѣляю
мнѣній ни одного лица, находящегося въ этой
комнатѣ касательно настоящаго вопроса. Еще въ


217
Екклезіастѣ сказано, что: «лучше живому псу.
чѣмъ мертвому льву». Я не говорю, что будетъ
за гробомъ, но въ гробу будетъ сыро, темно и
душно. Въ Парижѣ гораздо лучше. Вотъ я на­
дняхъ туда поѣду на мѣсяцъ, и увѣряю васъ,
что право ничего отъ этого не потеряю. Въ Cafe
de la Раіх превосходно подаютъ фарширован­
ныхъ куръ. И я рѣшительно не вижу ничего
дурного въ томъ, что съѣмъ курочку и запью
тепленькимъ лафитомъ. Никто отъ этого не по­
страдаетъ, даже сама курочка, которую теперь
откармливаютъ во всю, въ предчувствіи моего
пріѣзда; она теперь пользуется удивительнымъ
комфортомъ.
Онъ поцѣловалъ племянницу въ лобъ, потре­
палъ ее по плечу и сказалъ:
—г До завтра, Лида,—завтра обѣдаемъ у Галь­
неринъ. Будетъ grand due, — это я насчетъ ту­
алета.
Онъ пожалъ всѣмъ руки и, прощаясь съ Лы­
тиковымъ, спросилъ:
— Правда, что вы надняхъ на биржѣ триста
тысячъ выиграли?
Вся кровь кинулась Лытикову въ голову, но
онъ сейчасъ же овладѣлъ собой.
— Я не игралъ на повышеніе, сказалъ онъ.—
Но мой довѣренный действительно продалъ мно­
го бумагъ, найдя это выгоднымъ.
— Ну, вотъ, вотъ! подтвердить сенаторъ и


218
поцѣловалъ щеку Кэтъ. Дѣвушка встала и по­
шла вслѣдъ за нимъ.
— Я ненавижу жизнь, я терпѣть не могу жизнь,
я презираю ее, . презираю,—сказала она ему ско­
роговоркой, когда они вышли въ залу. — И я
удивляюсь, какъ вы, такой умный, милый, так­
тичный, и позволяете себя рядить въ какіе­то
шуты передъ всѣми...
— Ого! ого! засмѣялся старикъ и взялъ ее
за руку повыше локтя. —Во­первыхъ, я не умный
и не милый: умныхъ людей на свѣтѣ нѣтъ, а
мила одна только ты. А во­вторыхъ, они всѣ
больше шутами себя рядятъ, чѣмъ я. Я говорю
чтб думаю, а они ломаются.
— Они ломаются? Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ! Вы
ихъ не знаете. И стыдно вамъ, и не хорошо, не
хорошо!
— И все­таки я буду въ Cafe de la Раіх ѣсть
пулярду,—заключилъ онъ и молодцеватой стар­
ческой походкой пошолъ къ передней по блестя­
щему паркету залы.
IV.
Когда Кэтъ воротилась въ гостинную, Боро­
виковъ сидѣлъ на мѣстѣ сенатора и съ жаромъ
гиворилъ:
—■ Позвольте, да что же насъ такъ привязы­
ваетъ и привлекаетъ къ жизни? Сколько разъ мнѣ
приходилось итти по лѣсу и думать: вотъ небо,


219
деревья, трава, цвѣты. Все это, невидимому, хо­
рошо, къ этому я привыкъ, это кажется мнѣ кра­
сивымъ. Но развѣ это ужь такъ красиво, и стоить
ли къ этому привыкать? И я смотрю на елку,
которая только ­что мнѣ казалась перломъ со­
зданія, и вижу, что это просто некрасивая метелка,
и что можно прожить безъ нея и вообще даже
не думать о ея существованіи. Мнѣ тоже немного
осталось жить, но я не жалѣю ни елокъ, ни кра­
сокъ, ни своей мастерской. Все это останется дру­
гимъ людямъ, другіе люди придутъ, будутъ вос­
хищаться елями и покрывать красками холстъ.
Если я долженъ непремѣнно умереть черезъ де­
сять лѣтъ, то не все­ли равно умереть сейчасъ?
Я­бы желалъ только одно, чтобы умереть 'не
въ городѣ и не лежать на кладбищѣ. Хоть послѣ
смерти быть подальше отъ этихъ каменныхъ ко­
робокъ, разложиться и слиться съ землею. Да
потомъ еще эти офиціальныя похороны! Вѣнки,
рѣчи, колесницы! Стихи, какой­нибудь праздный
человѣкъ, будетъ читать... Это ужасно, прямо­
таки ужасно!.. Вѣдь, кажется, можно гдѣ угодно
зарывать,—закона на это нѣтъ? Или непремѣнно
надо на священной землѣ?
— А не все­ли это равно? удивился старый
писатель.—Послѣ смерти мнѣ все равно, гдѣ ле­
жать,—хоть въ бочкѣ съ керосиномъ.
— Да, конечно, принципіалъно все равно со­
гласился художникъ.


220

— Надо только, чтобы препятствій въ бума­
гахъ не было,—тогда хоронить можно, отозвался
Лытиковъ. — Вотъ у насъ въ городѣ, гдѣ наша
фабрика, какой случай вышелъ. Похоронили
по свидѣтельству, что покойнаго крестилъ не­
крещенный еврей.
— Анекдотъ? спросила хозяйка.
— Помилуйте. На моихъ глазахъ. Жили у
насъ въ городѣ на семейныхъ началахъ двое:
инженеръ одинъ съ барынькой. Жили долго, лѣтъ
восемь. Люди хорошіе, но беззаботные. У насъ
вѣдь вообще беззаботность — первое дѣло. Рож­
дались дѣти, ихъ не крестили. Такъ и росли.
Одинъ и умеръ пятилѣтнимъ отъ дифтерита. Туда,
сюда—метрики нѣтъ. Ни одинъ священникъ не
хоронитъ. Стоить младенецъ четвертый день въ
квартирѣ, никто и разговаривать не хочетъ. А
тутъ проѣздомъ докторъ одинъ, товарищъ мой
по гимназіи,^изъ некрещенныхъ евреевъ. Смѣется:
«Хотите, говорить, сейчасъ окрещу и похоро­
нятъ?» Сѣлъ и написалъ: что вотъ, молъ, родился
тогда­то у такой­то слабый ребенокъ, настолько
слабый, что онъ, докторъ, тутъ­же его опасаясь
смерти, окрестилъ и наименовалъ Сергѣемъ; пере­
могался ребенокъ пять лѣтъ и умеръ. Подпи­
салъ—«докторъ такой­то» —и печать приложилъ.
Я говорю: Вѣдь ты не крещеный? — Ну, такъ
что­жь? отвѣчаетъ, — кто провѣрять будетъ, — я
сегодня вечеромъ уѣду отсюда.—И вѣдь похоро­


221
ншш­съ. Какъ свидѣтельство представили, такъ
и похоронили.
— Если вы это не сейчасъ выдумали, то фактъ
небезъинтересный, сказалъ старый писатель.
Лытиковъ посмотрѣлъ на него.
— Зачѣмъ мнѣ выдумывать? Я­съ никогда не
выдумываю. Можно вѣдь безъ этого обойтись.
Я только къ слову. Говорили о формальностяхъ,
такъ вотъ я и сообщаю, что иногда некрещеный
жидъ крестить друтихъ можетъ, и съ формальной
стороны это законно.
Макшановъ наблюдалъ все время за Лытико­
вымъ. Ему нравилась удивительная простота, съ
какой онъ говорить и держался. Смотрѣлъ онъ
своими голубыли глазами ясно и просто, какъ
смотрятъ трехлвтнія дѣти. Движенія его были
увѣренны, спокойны. Онъ былъ еще молодъ,—
едва­ли ему было больше тридцати лѣтъ. Но на
лбу и вискахъ.улге бѣгалн морщинки и бороздили
его бѣлую, тонкую кожу. Иногда онъ взгляды­
валъ радостно, иногда точно какія­то тучки прохо­
дили въ глубинѣ его глазъ. Во всей фигурѣ было
что­то странное, спокойное и увѣренное. «Вотъ бы
этого въ «Пчелиный Кутъ» — подумалъ Макша­
новъ,—какъ бы онъ тамъ былъ на мѣстѣ: спо­
койный, ясный».
Онъ всталъ и прошолся по гостиной. Кэтъ,
наклонивъ голову, попрелшему сидѣла одна у


222

самой лампы и сшивала гирлянду искусствен­
ныхъ цвѣтовъ. Онъ подсѣлъ къ ней.
— Давно у васъ бываетъ этотъ Лытиковъ?
спросилъ онъ.
— Съ лѣта. Правда, онъ такой милый? Все у
него такъ просто. Руку такъ хорошо жметъ,
тепло, крѣпко.
— Какъ­же онъ познакомился?
— Онъ привезъ тетѣ пятьдесятъ тысячъ. Не­
знакомый пріѣхалъ, велѣлъ доложить, что по дѣлу
пріюта. Объяснилъ, что очень ему нравится, какъ
поставленъ пріютъ, — и вотъ на первый разъ —
пятьдесятъ тысячъ. Но условіе поставилъ— отъ
неизвѣстнаго. А тетѣ онъ очень понравился сразу,
и она поставила условіемъ, чтобъ онъ бывалъ у
насъ. Съ нимъ хорошо говорить вдвоемъ. Такимъ
тепломъ охватываетъ. При постороннихъ онъ
мало говорить, сдерживается.
— Кэтъ, раздался голосъ графини, —поди въ
залу, — намъ споетъ Лука Ѳедоровичъ, — ты ему
будешь аккомпанировать.
Кэтъ положила цвѣты и пошла въ залу. За
ней пошолъ пѣвецъ, а потомъ скульпторъ. Тамъ
она зажгла у рояля свѣчи, сѣла на табуретъ и
сказала Лукѣ Ѳедоровичу:
— Выберите на этажеркѣ, что хотите.
Онъ порылся, досталъ «Онѣгина» и началъ
увѣрять скульптора, что онъ не въ голосѣ. Скульп­
торъ кивалъ одобрительно головой и говорилъ:


223

— Вотъ мы свиснеыъ вамъ, какъ въ Италіи.
Вы знаете, при мнѣ въ Италіи свистѣли въ ключи
Мазини, когда онъ бывалъ не въ голосѣ?
— Да ему отоитъ, скромно сказалъ пѣвецъ и
попросилъ аккомпанировать арію передъ дуэлью.
Остальные въ залу не пришли. Графиня всегда
увѣряла, что изъ гостиной гораздо слыпшѣе и
пріятнѣе, а въ залѣ такъ силенъ резонансъ, что
ушамъ больно. Но у графини была отличная
метода прекращать споры, если они переходили
черезъ край и обострялись, разведя гостей по
разнымъ комнатамъ,—однимъ—предложивъ пѣть,
а другимъ—слушать.
Когда пѣвецъ запѣлъ, разговоры прекратились.
Боровиковъ раскрылъ альбомъ и сталъ зарисо­
вывать стараго писателя. Графиня сѣла рядомъ
съ Макшановымъ.
— Мы давно не видались, ласково заговорила
она.—Вы вѣдь хоть и съ октября здѣсь, но ни­
куда не показываетесь.
— Да, я больше дома. Я живу за городомъ:
у меня теплая хорошая дача. Вѣдь я...
Онъ запнулся на секунду.
— Вѣдь я не одинъ. . . вы, можетъ быть, слышали?
— Да, я слышала, быстро сказала она и тот­
часъ­же направила разговоръ въ другую сто­
рону. —Много пишете, работаете?
— Много. Мнѣ хорошо. Я давно такъ не ра­
боталъ.


224

— Вы...—­начала она и остановилась.
— Вы хотите спросить, сказалъ онъ, засмѣ­
явшись,—женатъ­ли я?—Нѣтъ. Иjie бойтесь, —я
ее не привезу къ вамъ.
У графини слегка дрогнули брови.
— Я ничего не боюсь, сказала она.
— Вы, быть ыожеть, удивляетесь, продолжалъ
Макшановъ, — зачѣмъ я такъ открыто говорю
объ этой связи? Отчего­же мнѣ не говорить? Я
увѣренъ, что сошолся съ женщиной не на часъ,
не на два. Можетъ быть, я останусь съ ней на
всю жизнь. Но она по паспорту мнѣ не жена,
и мы даже не говорили съ ней о томъ, что бракъ
намъ нуженъ. Еслибъ были дѣти,—другое дѣло.
Но дѣтей нѣтъ. Во имя чего­же намъ итти на
торжественную клятву передъ свидѣтелями, если
мы сами вѣримъ другъ другу? Конечно, ради при­
личій, я не могу ее привезти къ вамъ,—но, вѣдь,
и она сюда не собирается, да и вы, вѣроятно,
никакого желанія не имѣете. Но если­бы и вы,
и |я, и она, — всѣ трое захотѣли­бы, чтобъ она
была здѣсь, — произошло­бы то ­асе, что при кре­
щеніи этого мертваго ребенка: конвенансы были­
бы удовлетворены, и всѣ были­бы довольны съ
официальной стороны. Она пріѣхала­бы какъ
посторонняя лсенщина, или мы оба надѣли­бы
обручальный кольца и называли другъ­друга
мужемъ и женой. Но вѣдь этого не нужно?
— Я рада, что вы счастливы, сказала она.­—


225
Вы въ послѣдніе два­три года точно стали опус^
каться. Теперь вы бодрѣе, оживленнѣе. Найти
женщину, которую любишь, — это великое дѣло.
— Да, я нашолъ, сказалъ Макшановъ,—знаете,
какую я нашелъ женщину? Которая не лжетъ,
Она никогда не притворяется, а всегда то, что
есть на саыомъ дѣлѣ. Вотъ три мѣсяца, какъ мы
неразлучны, а я не замѣтилъ ни одного дви­
женія, ни одного намека на ложь. Дико ска­
зать, — но вѣдь это такая рѣдкость, что этимъ
надо дорожить и гордиться. И я дорожу ею. Я
готовъ отдать жизнь за нее, и за ту правду,—
что въ ней. Я увѣренъ, что она меня никогда
не обманетъ, — и если наступить время, когда
суждено будетъ намъ разойтись, она придетъ и
скажетъ: «Я ухожу отъ тебя, я не могу больше
оставаться съ тобой; можно жить другь съ дру­
гомъ только въ полномъ согласіи, въ полной гар­
моніи. Наше согласіе рушилось, такъ жить нель­
зя,—надо разойтись,» —и мы разойдемся.
— А если будутъ дѣти? спросила княгиня.
— Ну, это другое дѣло. Дѣти — все. Въ дѣ­
тяхъ задача нашей будущей жизни. Тогда мно­
гое въ себѣ придется подавить и отдаться од­
ной цѣли—воспитанно этихъ дѣтей.
Она улыбнулась своей ласковой улыбкой.
— Или отдать ихъ мнѣ въ будущій пріютъ?
спросила она.
— Вотъ никогда­бы этого не сдѣлалъ! возра­
Ц. п. гшщичъ.

15


226

зилъ онъ. — Дѣти должны быть при мнѣ, пока
хоть капля сознанія осталась во ынѣ. Дѣти —
это мое звено, моя связь съ будущимъ человѣ­
чествомъ, я "всего себя долженъ положить въ
нихъ.
— Bonsoir maman! раздался голосъ надъ ними.
Макшановъ поднялъ глаза и увидѣлъ двадца­
тилѣтняго юношу, ученика одного изъ привиле­
гированныхъ учебныхъ заведеній, похожаго на
мать, съ такими­же черными глазами, но чув­
ственными, полными губами. Онъ стоялъ предъ
нею, подстриженный по модѣ училища, фатовато
и съ претензіей, являя всей своей фигурой обра­
зецъ порядочности и корректности.
— Я на минутку, заговорилъ онъ, не выпу­
ская изъ­подъ мышки треуголки. — Насъ задер­
жали по случаю торжественной всенощной. Зав­
тра вѣдь наше торжество. Тороплюсь въ циркъ.
Заѣхалъ за биноклемъ и хотѣлъ поцѣловать тебѣ
ручку. Какъ твое здоровье, не будетъ­ли какихъ
приказаній?
Проговорилъ онъ все это спокойно, веселымъ
тономъ, точно отставной генералъ разговаривалъ
со старой пріятельницей.
— У насъ читали вашу послѣднюю книгу,
продолжалъ онъ, обращаясь къ Макшанову. —
Молодежь одобряетъ и очень.
— Не все­ли равно вамъ, одобряютъ­ли васъ


227

мальчишки, или нѣтъ? спросила графиня у Мак­
шанова.
— Нѣтъ, отчего­же, пусть! сказалъ онъ. — А
я думалъ, что ваши больше ѣдятъ устрицы у Куз­
нецова, чѣмъ читаютъ.
— Развѣ одно другому мѣшаетъ? удивился мо­
лодой графъ. — Нашъ выпускъ очень много чи­
таетъ, — все развитые люди. Посмотрите, лѣтъ
черезъ пятнадцать сколько изъ насъ будетъ за­
нимать видныхъ мѣстъ и вліять на общій ходъ
дѣлъ...
— Поѣзжай въ твой циркъ, уже поздно, пе­
ребила мать. —Такъ­какъ ты кромѣ бинокля прі­
ѣзжалъ и за деньгами, то возьми, вонь, тамъ, на
столикѣ изъ портмонэ, сколько надо—и уходи.
Онъ подошелъ, открылъ портмонэ, довольно
кисло посмотрѣлъ внутрь и выложилъ себѣ на
ладонь десятирублевую бумажку и серебряную
мелочь.
— Это Бажинъ поетъ? спросилъ онъ.—Удиви­
тельно, какъ его держитъ дирекція при такомъ
органѣ.
Онъ пожалъ руку и съ достоинствомъ покло­
нился Макшанову, а у матери поцѣловалъ руку
и сказать:
—■ Говорятъ, въ университетѣ безпорядки. Что
имъ надо? Отчего у насъ никогда ничего нѣтъ.
— Ну, вѣдь вы hors concours! сказала мать,
и когда молодой человѣкъ вышелъ, прибавила:
15*


228

— Вотъ вамъ звено съ будущимъ поколѣніемъ .
Вы будете смѣяться, скажете про меня: «сама го­
ворить о перевоспитаніи человѣчества, а сына
воспитать не умѣла». Но это не я: покойный его
отецъ увѣрялъ, что готовить сына къ диплома­
тической карьерѣ. Очевидно, онъ будетъ образ­
цовый дипломатъ.

V.
Въ залѣ пѣніе прекратилось. Пѣ вецъ спѣлъ
еще «Въ вашемъ домѣ я узналъ впервые» и арію
Радамеса. Такъ­какъ никто не апплодировалъ,
то Бажинъ рѣшилъ, что онъ не въ голосѣ и
пѣть больше не будетъ. Не апплодировали­же
только потому, что скульпторъ считалъ ваяніе
выше пѣнія, а писатель — вздремнулъ, пока
его рисовалъ Боровиковъ. Тѣмъ не менѣе, Кэтъ
попросила спѣть еще: «Не говори, что молодость
сгубила» . Пѣвецъ поломался и пропѣлъ его очень
сентиментально и слащаво, совершенно не въ
тонъ стихамъ Некрасова; впрочемъ и вся­то му­
зыка написана не въ тонъ.
Старинные часы, изображавшіе готическійхрамъ
съ льющимися изъ него хрустальнымъ фонта­
номъ, пробили одиннадцать. Гости вдругъ стали
прощаться, хозяйка не удерживала: сегодня ве­
черъ не удался, и она чувствовала себя усталой.


229
Она слабо напоминала, что сейчасъ будетъ чай,
но чаемъ никто не соблазнился.
• Послѣдними уходили Макшановъ и Лытиковъ.
Надѣвая въ швейцарской пальто, Лытиковъ спро­
силъ Макшанова:
— Вы гдѣ изволите жить? Быть ыожетъ, до­
везти васъ?
Узнавъ, что Макшановъ живетъ за городоыъ,
Лытиковъ вдругъ повеселѣлъ.
— Знаете что? Вы не очень торбпитесь,—не
очень? Позвольте мнѣ довезти васъ. Только на
нѣ сколько минуть по дорогѣ заѣдемъ ко мнѣ,
заложимъ тройку. У меня голова какъ­то не свѣ­
жа, очень прокатиться охота. Да и ужь очень я
радъ, что съ вами познакомился. —Позволите?
— Извольте, сказалъ Макшановъ.
Они сѣли въ маленькія американскія санки,
запахнулись чернобурой лисицей. Лытиковъ ска­
залъ: «домой!» и они покатили.
— Очень радъ, очень радъ знакомству съ вами!
повторялъ негоціантъ. —Давно знакомъ съ ваши­
ми идеями, давно­съ. Еще въ университетѣ чи­
талъ.
— А вы здѣшняго университета?
— Нѣтъ­съ, заграничнаго. И сожалѣю, что
быль. Лучше­бы въ духовную академію посту­
пить. А то очень много пополнять пришлось.
Чрезвычайно странное образованіе даютъ универ­
ситеты. Чрезвычайно странное. Только развѣ для


230

узкой специальности. Говорятъ, прежде былъ
очень интересный камеральный факультетъ, —
хорошіе люди оттуда выходили. Впрочемъ, и те­
перь, если кто по спеціальности... Вотъ старшій
брать мой Валеріанъ—тотъ спеціально по Востоку.
ІЗздитъ чрезъ годъ въ Ниневію и копаетъ. Тысячъ
пятьсотъ прокопалъ. Много вещей вывезъ. Музей
у него цѣлый въ квартирѣ, — говорятъ, что въ
Европѣ такихъ нѣтъ. Для спеціалистовъ, говорю,
пожалуй, хороню,—а вотъ для простого обихода—
плохо. Очень многому доучиваться надо.
Минуть чрезъ пять они пріѣхали; Лытиковъ,
сказавъ кучеру о тройкѣ, вошелъ въ подъѣздъ.
Квартира его помѣщалась тутъ­же внизу. Отво­
рилъ имъ человѣкъ во фракѣ, открылъ затворъ
электрическаго свѣта и снялъ шубы,­ не менѣе
ловко, чѣмъ швейцары у графини. Они вошли
въ большую комнату, уставленную столами, за­
валенную мебелью, сплошь увѣшанную карти­
нами. Хозяинъ извинился, сказавъ, что на ми­
нуту пройдетъ въ кабинетъ и сейчасъ вернется.
Уходя, онъ показалъ на холстъ, изображающей
«Положеніе во гробъ».
— Обращаю ваше вниманіе, сказалъ онъ:—
Ванъ­Дейкъ. Въ Эрмитажѣ такого нѣтъ­съ.
Онъ очень скоро возвратился.
— Нравится? спросилъ онъ о картинѣ.
Макшановъ сказалъ, что хотя онъ себя знато­


231
комъ не считаетъ, но не думаетъ, что это Ванъ­
Дейкъ. Внрочемъ, картина хорошая.
— Я на аукціонѣ въ Лондонѣ купилъ. Мнѣ и
тогда говорили, что, можетъ быть, это работа
учениковъ его. Да не въ этомъ суть. Мнѣ нра­
вится, какъ серебрится тѣло Христа, — и въ фонѣ
глубина мистическая такая. Я люблю эту кар­
тину.
— А это что у васъ? спросилъ Макшановъ,
поворачиваясь къ другимъ картинамъ.
— А тутъ у меня винегретъ. — Вотъ эта
лошадка Мессонье — не дурная, въ Парижѣ мнѣ
она попалась. Это—Васнецова эскизикъ, а тутъ—
пейзажики. Больше грустные. Ширь какая! Рѣчка­
то—вдаль какъ убѣгаетъ. А и даль­то какая, такъ
на сердцѣ захлопываетъ. Любилъ я собирать
прежде.
— Теперь не собираете?
— Нѣтъ. Не то что надоѣло. А... какъ­будто
ни къ чему. Собираешь, тащишь къ себѣ въ бер­
логу и лежишь какъ собака на сѣнѣ.
Лакей внесъ на японскомъ подносикѣ двѣ
японскія чашечки съ чаемъ.
— Выкушайте предложилъ хозяинъ, — пока
троечку снаряжаютъ.
— И старые образа у васъ есть? продолжалъ
Макшановъ, разглядывая стѣны.
— Да,, это отъ матушки­покойницы. Мы вѣдь
изъ старообрядцевъ. То­есть, братья почти ни къ


232

какой религіи не принадлежать. Еще я­то — туда­
сюда, а тотъ, что фабриками завѣдуетъ,—полнѣй­
шій атеистъ. А второй—ученый, — тотъ открыто
буддизмъ нроповѣдуетъ.
Макшановъ­ засмѣялся.
— Русь наша матушка! сказалъ онъ. — Вѣдь
экіе скачки даетъ: родители — старой вѣры, а
сынки буддисты.
Лытиковъ тоже улыбнулся:
— Бродятъ дрожжи, —■ ничего не подѣлать.
Да, это хорошо. Всѣ эти увлеченія, все это чу­
десно. Умъ работаетъ, рвется. Посмотрите, какъ
всѣ охвачены:—ищутъ истины. Говорить, что мы
въ тинѣ погрязли,—нѣтъ­съ! И старецъ Пафну­
тій, и кружки эти лондонскіе, и то, что въ Па­
рижѣ дѣлается, — все стремленіе къ одному, къ
великому, хорошему.
— А что въ Парижѣ дѣлается?
Лытиковъ махнулъ рукой.
— Кружки религіозныхъ обществъ образова­
лись. Средневѣковая чепуха опять всплыла, чер­
ная магія, оккультизмъ. Дошли до того, что
черную обѣдню служатъ. Не вѣрите? Въ самомъ
дѣлѣ: полный ритуалъ черной обѣдни. Могу васъ
удостовѣрить, что не лгу. И въ Лондонѣ есть
отдѣленіе, и въ Венеціи. Близь Женевы въ од­
номъ замкѣ собираются тоже для этой мессы.
— Вы шутите?
— Нисколько­съ. И все это въ гораздо болѣе


233

сильной степени, чѣмъ вы можете предполагать.
Я думаю, театральности тамъ много, и сомнѣва­
юсь, чтобы совершалось кровопролитіе. Но слу­
женіе темной силѣ есть. Ежели поѣдете за гра­
ницу, я кое къ кому вамъ письма дамъ,— сами
можете убѣдиться.
— А вы сами видели?
Онъ опустилъ глаза,
— Нѣтъ. Меня звали, я могъ быть и не по­
шелъ. Лично для себя я считаю это вреднымъ.
Безнаказанно даже присутствовать нельзя при
подобномъ служеніи. Но дѣло не въ этомъ,
а въ томъ, что, очевидно, люди дошли до пре­
дѣла. Ихъ не удовлетворяешь наша жизнь, весь
земной строй. Рвутся къ чему­то высшему, къ
свѣту, къ познанію. Человѣчество идетъ впередъ
колоссальными шагами: посмотрите, чтб сдѣлано
Шарко однимъ,—какъ уяснено многое въ нашей
нервной системѣ. Теперь ученые не могутъ уже
спорить съ тѣмъ, что неоспоримо. Впрочемъ, въ
одномъ нѣмецкомъ городѣ я встрѣтилъ нѣмца­
профессора. Забавный. Никакимъ новѣйпшмъ от­
крытіямъ не вѣритъ, гипнотизма—не признаетъ,
«умру, говоритъ, съ своими принципами—пусть
безъ меня сворачиваютъ въ сторону и лѣзутъ
въ болото». Это, какъ у Островскаго, если изво­
лите припомнить, есть такой Харлампій Гаври­
лычъ, который умомъ твердъ: «Мнѣ, говоритъ,


234

доказывай что дважды­два—четыре,—не повѣрю:
умомъ твердъ».
— А вы много ѣздили по Европѣ? спросилъ
Макшановъ.
— И по Америкѣ­съ. Мормоновъ хотѣлъ ви­
дѣть. Да, интересно посмотрѣть общее это дви­
жете. Очень, очень интересно. Кипитъ, доложу
вамъ, мысль человѣческая, кипитъ. Самому сколько
пришлось переиспытать. Вѣдь тоже невѣріе охва­
тывало, и не то, чтобы въ Бога, а болѣе въ за­
гробное существованіе, — то­есть и не въ загроб­
ное, а внѣтѣлесное. Но потомъ такъ это убѣди­
тельно и ясно все образовалось,—что сомнѣній ни
какихъ и быть не могло.
— Разскажите, подбодрилъ его Макшановъ.
— Нѣтъ, что же­съ. Это будетъ скучно. По­
милуйте, что же вамъ мой бредъ слушать?
— Нѣтъ, ужь вы разскажите.
— Въ такомъ случаѣ, пойдемте въ кабинетъ.

VI.
. Они вошли къ кабинетъ. Здѣсь висѣли гра­
вюры и фотографіи. Огромный столъ былъ зава­
ленъ бумагами. Въ углу стояла большая карти­
на, изображающая Христа и полуобнаженную
женщину у его ногь. На рамкѣ была надпись:
«Qui sine peccato est vestrum — primus in illam


235

lapidem mitiat». Христосъ смотрѣлъ прямо на
зрителя и точно приглашали, движеніемъ руки
бросить желающаго камнемъ въ молоденькую ев­
рейку.
— Вотъ также картина,— сказалъ хозяинъ.—Я
очень люблю этотъ евангельски разсказъ. У насъ
всегда ошибаются,—думаютъ, что дѣло идетъ о
профессіональной блудницѣ. Но это не такъ. Это
только «жена ятая въ прелюбодѣяніи». Христосъ
потому и сказалъ: «кто изъ васъ непричастенъ
такому грѣху,—пусть бросить въ нее камень».
А ее простилъ, только предложилъ впредь не из­
мѣнять мужу.—Это я въ Парижѣ пріобрѣлъ­съ...
Это копія­съ.
Онъ сѣлъ къ столу, пододвинулъ гостю ящикъ
съ сигарами и вдругъ спросилъ:
— Я вамъ не смѣшонъ?
— Да почему же?
— А какъ же. Вотъ его превосходительство
сегодня указалъ на мою счастливую игру на
биржѣ. Какъ же это такъ: и на биржѣ я играю,
и религіозными вопросами задаюсь? Какъ­будто
мало­совмѣстимо. Ну­съ, такъ вотъ съ этой са­
мой биржей скоро все будетъ покончено, и по­
кончено безповоротно.
Онъ сѣлъ къ столу и пододвинулъ стулъ Мак­
шанову.
— Я, знаете, вѣдь совсѣмъ не разговорчивъ,—
продолжалъ Лытиковъ, —а сегодня съ вами гово­


236

рю, вотъ, безъ умолку. У васъ, я думаю, въ ушахъ
навязло: вѣдь съ обѣда жужжатъ вокругь. Такіе
дни зададутся: будто на барабанѣ дробь все вре­
мя выбиваютъ. У меня тогда въ мозгу точно сжи­
манье какое дѣлается. Ну, да ужь и мнѣ немного
осталось поговорить.
— А что же? Обѣтъ молчанія на себя накла­
дываете?
— Да, вродѣ того­съ. Да что же въ разговорѣ­
то пользы?
Макніановъ закурилъ, отодвинулъ отъ себя
ящикъ и спросилъ у хозяина:
— А вы сами не курите?
— Собственно говоря, бросилъ. А впрочемъ,
отчего же не закурить?
Онъ взялъ гильйотинку, обрубилъ конецъ си­
гары и понюхалъ ее.
— На любителя хорошо, равнодушно сказалъ
онъ и отвалился на кресло. —Ну­съ, такъ хотѣлъ
я вамъ разсказать о моемъ просвѣтлѣніи. Вотъ
мнѣ и кажется смѣшнымъ, что я васъ въ первый
разъ вижу, и ужь о просвѣтлѣніи разсказываю.
А, впрочемъ, я готовъ хотя бы на площади во
всемъ признаться.
Онъ пустилъ густой клубъ синяго дыма и
усѣлся еще удобнѣе.
— Началъ я сны страшные видѣть, загово­
рилъ онъ. — Такіе сны, что даже передать ихъ
содержаніе вамъ не смогу. Образовъ въ этихъ


237

снахъ не было, а была только какая­то сила, или
вѣрнѣе, двѣ силы: одна была во мнѣ, внутри меня,
а другая—извнѣ и со мною боролась. И сила эта
тянулась въ видѣ черной полосы. Представьте
черный лучъ, который врывается откуда­то. Это
нелѣпое представленіе — черный лучъ, — но это
такъ. Столбъ не свѣта, а мрака. И въ столбѣ
этомъ была живая сила, и сила противодейству­
ющая моей, ужасная. Я леденѣлъ весь, когда
ночью видѣлъ этотъ косой столбъ, который все
сгущался, чернѣлъ и проходилъ какъ­разъ возлѣ
меня. И какое­то хихиканье, подлое такое, гнус­
ное, раздавалось еле слышно. Такъ можно смѣ­
яться только когда издѣваются надъ человѣкомъ.
И я зналъ, что надо мной издѣвается эта сила, и
я въ ея власти, ея плѣнникъ. Вокругъ было такъ
сѣро, сумрачно, какъ передъ разсвѣтомъ. Но про­
странство было безпредѣльное. И я просыпался
съ крикомъ, я чувствовалъ, что все внутри меня
дрожало,—и кто­то уже хохоталъ, какъ­будто го­
ворилъ: «Погоди, погоди, не минуешь меня, не ми­
нуешь!». Это страшно. Гораздо страшнѣе, чѣмъ
вы полагаете. И не кошмаръ это былъ. Оонъ си­
стематическій. Еще ребенкомъ я видѣлъ его, —■
только не лучъ тогда былъ, а небольшой сѣрый
человѣкъ, который подходилъ къ моей кроваткѣ,
наклонялся надо мной и смотрѣлъ на меня. Пока
я лежалъ открывши глаза, онъ стоялъ неподвиж­
но,— но стоило мнѣ пошевелиться, онъ тотчасъ


238
же уходилъ, и я слышалъ шаги его въ сосѣд­
ней комнатѣ. Потомъ прошло это, но лѣтъ пять
назадъ опять началось, и очень трудно бороть­
ся съ этими черными лучами. Вѣдь бредъ это
все, не правда ли? Но жить вѣдь это мѣшаетъ.
Ну, да это одна сторона. А другая, — которую
навѣрно вы когда­нибудь испытывали. Чув­
ствуете вы во снѣ, что вамъ хорошо. Вы говори­
те съ кѣмъ­нибудь и видите, что онъ чище, луч­
ше, свѣтлѣе, чѣмъ въ обычномъ видѣ; вы не
хотите разстаться съ нимъ, желаете, чтобъ об­
щенье это не прерывалось никогда. Чувства ва­
ши тонки, почти неуловимы, но мысль работаетъ,
свѣжо и бодро. И не разъ, и не два, но много
разъ переноситъ васъ сонъ въ эту область... Я
не знаю,­— понятно ли вамъ, къ чему я клоню
свою мысль?
— Ну, ну,—вы говорите.
— Меня никто не увѣритъ, что тѣ области, и
мрачныя, и свѣтлыя, который видитъ мойдухъ,
не существуютъ. Онѣ есть, я это знаю, — есть,
потому, что я могу въ нихъ возвращаться. И вотъ,
вѣря въ ихъ существованіе, я вѣрю въ то, что
послѣ смерти я могу быть и въ черныхъ лучахъ,
и въ этомъ свѣтѣ, въ общеніи съ просвѣтлен­
ными душами, и мнѣ будетъ такъ же хорошо,
какъ во снѣ. Вы можете смѣяться, сказать: какъ
же это я, нѣмецкій студенгь, державшій нѣ­
когда настольной книгой Шопенгауера, — какъ


239

же я, по какимъ­то снамъ, созидаю теоріи о бу­
дущей жизни? А я созидаю, хотя надо мною
смѣются, считаютъ меня сумасшедшимъ. И глав­
ное — братъ мой, фабриканта.. Онъ первый счи­
таете, меня ненормальным!.: говорить, «заучил­
ся». Отчего я заучился? Я — нормаленъ. Я — нор­
мальнее его. Его сердить, что я раздаю свою
часть по пріютамъ. Да, я раздаю. Я вдесятеро
больше, чѣмъ Зотовъ, раздаю,—вотъ и графинѣ я
даль — немного, а даль. Она вѣритъ въ свое
дѣло, — ахъ, какъ много это значить, какъ
много! Вѣра — половина дѣла, — половина. Ну,
вотъ, однако, — слышите, — бубенцы говорить
подъ окошкомъ: пора ѣхать. Не сердитесь на
меня?
— Кэтъ сказала мнѣ, проговорилъ Макша­
новъ,—что вы хорошій. Я смотрю на васъ и ду­
маю: кажется, вы въ самомъ дѣлѣ хорошій.
— Ну, и чудесно, и знакомы будемъ, отвѣтилъ
ему Лытиковъ и пожаль руку. — Вотъ сейчасъ
поѣдемъ. Онѣжокъ только выпалъ,—на улицѣ озо­
номъ пахнетъ,—чудесно будетъ.
Онъ весело похлопалъ себя по бокамъ, швыр­
нулъ въ каминъ сигару и позвонилъ лакея.
— Мы ѣдемъ, сказалъ онъ. — Черезъ часъ,
Петруша я буду дома: приготовишь мнѣ ванну.
Они опять вышли. Маленькія санки были за­
пряжены пѣгой тройкой. Бубенцы заговорили.
Санки, прыгая по ухабамъ, съѣхали на ледъ Не­


240

вы и съ визгомъ понеслись по молодому снѣгу,
окутывая облакомъ снѣжной пыли сѣдоковъ. Лы­
тиковъ вытянулъ шею и жадно вдыхалъ мороз­
ный воздухъ, раздувая ноздри. Надъ крѣпостью,
широко раскинувшись по небу, играло сѣверное
сіяніе. Его лучи, то красноватые, то фосфориче­
скіе, вытягивались, скручивались, завертывались,
иногда распластывались какъ огромный вѣеръ.
Какъ отдаленное за.рево какого­то гигантскаго по­
жара, вспыхивали и погасали огни полярнаго
свѣта, то мерцали, тускнѣли, то рдѣли перели­
вающимся сіяніемъ. Даже на снѣгу лежалъ от­
блескъ отъ этихъ лучей.
— Тайна, на каждомъ шагу тайна! говорилъ
Лытиковъ. — Оонъ, что такое нашъ сонъ, кото­
рымъ мы пользуемся постоянно, который досту­
пенъ всему міру? Не удивительнѣе ли онъ во
сто разъ смерти? Смерть — уничтоженіе физиче­
скаго тѣла. Сонъ—подобіе смерти: странное оцѣ­
пѣненіе. Точно духъ нашъ устаетъ жить прико­
ванньшъ къ землѣ. Вы скажете, устаетъ тѣло—
неправда. Лягте въ постель, пролежите не дви­
гаясь день,—никакихъ физическихъ затрать ва­
ше тѣло не сдѣлаетъ, но сонъ все­таки придетъ
въ свое время. Ерѣпитесь сутки, другія,—ни о,
чемъ не думайте, только питайтесь и не двигай­
тесь,—и все­таки глаза ваши закроются и духъ
перейдетъ куда­то, утомленный пребываніемъ


24:1

здѣсь. И въ это время васъ можно убить во снѣ,
и вы не проснетесь больше...
Онъ распахнулъ на груди ильковую шубу,
точно она душила его.
— Вы простудитесь, сказалъ Макшановъ.
— Я никогда не простужусь,—возразилъ увѣ­
ренно Лытиковъ,
— Почему?
— Бываютъ періоды, когда... Впрочемъ, нѣтъ—■
это въ другой разъ, я и такъ слишкомъ ужъ
много наговорилъ сегодня... Скажу вамъ одно:
скоро всему конецъ, скоро. Вы думаете, я о смер­
тп говорю? Отчасти. Я останусь жить только на­
половину. Буду жить съ лучшей половиной, съ
одной, а другую—откину. Правда, я точно сума­
сшедшій? Ну, да ничего. Поближе познакомимся,
можетъ быть вы будете другого мнѣнія.
Они ѣхали мимо темныхъ дачъ, чернѣвшихъ
изъ­за березъ и липъ, окутанныхъ снѣгомъ. Луна
смотрѣла мутно сквозь молочныя тучи. Проѣз­
жихъ почти не было, и кучеръ катилъ во всю
прыть по гладкой дорогѣ.
— Я такъ въ Кронштадта иногда ѣзжу, ска­
залъ Лытиковъ.—Заливомъ хорошо бываетъ.
Когда тройка остановилась у дачи, которую
занималъ Макшановъ, онъ спросилъ:
— А не зайдете погрѣться?
Лытиковъ отказался. Онъ сказалъ, что почтетъ
П. П. ГНѢДИЧЪ.

16


242

за честь, но въ другой разъ. А теперь поздно,
да и дома занятія кой­какія есть.
— Сознайтесь, въ самомъ дѣлѣ, я кажусь не­
множко тронутымъ? не отставалъ онъ, держа его
руку. — Меня въ деревнѣ порченнымъ считали,
когда я въ рубашкѣ босой ходилъ по избаыъ съ
Евангеліемъ и вшей развелъ на себѣ даже.
— Пожалуй, что вшей­то и не надо, замѣтилъ
Макшановъ.
— Да, пожалуй, засмѣялся Лытиковъ, еще
разъ пожалъ крѣпко ему руку и сказалъ кучеру:—
трогай, Сереженька, трогай!
Макшановъ подошелъ къ крыльцу; навстрѣчу
ему отворилась дверь, и Наташа со свѣчкой по­
казалась на порогѣ.
— Я слышала, ты подъѣхалъ на тройкѣ, про­
говорила она точно оправдываясь, — и поэтому
отперла.
Онъ вошелъ въ комнату. Было тепло,—огонь
пылалъ въ печи. Посрединѣ стоялъ круглый столъ,
ярко залитый огнемъ отъ висячей лампы. На
столѣ сверкала бензиновая кухня и кострюля.
— Я приготовила тебѣ стерлядку на ужинъ,
сказала Наташа, цѣлуя его и вытирая платкомъ
заиндевѣвшіе усы.
— Фу, роскошь какая! сказалъ онъ.
— Ну, что, интересно было? продолжала она.
— Ничего, какъ въ прошломъ году,—все то­
же. Графиня та­же милая, чудесная женщина,


243

я такъ­же ее уважаю и люблю. Тѣ­же гости.
Былъ Боровиковъ, хотѣлъ зайти къ тебѣ завтра.
— А у меня, представь, былъ гость, загово­
рила она.—Присяжный повѣренный по дѣлу.
— Что за вздоръ? Разсказывай.
— Ты знаешь, мужъ мнѣ предлагаешь разводъ.
Онъ удивился.
— Разводъ? Да вѣдь ты говорила, что онъ,
напротивъ того, все время настаивалъ, чтобы ты
вернулась къ нему.
— Теперь, очевидно, онъ въ кого­нибудь влю­
бился,—вѣроятно въ дѣвочку лѣтъ на тридцать
моложе его. Это на него похоже. Хочетъ же­
ниться. Я сказала, что пускай разводится, но,
конечно, вины на себя я брать не хочу. Повѣрен­
ный посмотрѣлъ такъ подозрительно вокругъ на
эту обстановку и говорить: «Я напишу моему
довѣрителю».
И она стала въ лицахъ представлять, какъ
присяжный сидѣлъ, какъ курилъ, какъ щурился
на нее. Макшановъ наблюдалъ за ней и вдругъ
сказалъ:
— Ты была­бы хорошая актриса.
— А ты не ревнуешь меня къ нему? спро­
сила она.—Тебѣ все равно, что безъ тебя этотъ
повѣренный сидѣлъ здѣсь три часа?
— А ты не ревнуешь меня къ графинѣ и къ
той тройкѣ, что подвезла меня сюда?
Она сдѣлала серьезное лицо.
1G*


244

— Глупый, — какое мнѣ дѣло до графини и
до того, кто тебя возитъ на тройкахъ? Я знала,
что ты пріѣдешь ужинать домой,—и мнѣ больше
ничего не надо.
— Такъ значить — разводъ? спросилъ онъ.
Она подошла къ нему, оперлась колѣномъ о
кончикъ кресла, на которомъ онъ сидѣлъ, и
сказала:
— Милый, если ты думаешь, что я рада этому
разводу потому, что собираюсь выйти за тебя
замужъ,—ты глубоко заблуждаешься. Мнѣ этого
совсѣмъ не надо. Я хочу быть свободной и не
зависѣть отъ мужа,—вотъ и все.

VII.
Онъ посмотрѣлъ въ ея глаза. Они свѣтились
той искренностью, которой онъ больше всего до­
рожилъ въ ней. За то время, что они сошлись,
какъ онъ уже сказалъ это сегодня графинѣ, онъ
не могъ подмѣтить въ ней ни одного даже ма­
лѣйшаго признака лжи или скрытности. И онъ
вѣрилъ ей и быль счастливъ этой вѣрой.
Онъ близко узналъ ее, проживъ съ нею весь
сентябрь въ греческомъ городкѣ на Мраморномъ
морѣ. Хотя городокъ принадлежалъ Турціи, но
тамъ все было греческое, —и общество, и нравы,
и обѣды, и только погонщики ословъ были тур­


246

чата. Макшановъ съ Наташей жили совсѣмъ
особнякомъ: общество грековъ имъ было чуждо,
и они только сходились съ нимъ за завтракомъ
и обѣдомъ. Макшановъ много работалъ. Онъ
опять взялся за обширныя статьи по вопросу о
«поступательномъ движеніи русской мысли» и
все утро сидѣлъ за бумагами. Окна ихъ комнаты
выходили къ морю—лазурному, прозрачному, съ
прозеленью и розоватой пѣной. Каики приста­
вали къ каменному парапету подъ самыми ок­
нами, и веселые голоса турецкихъ лодочниковъ
перекликались звонко и гулко въ свѣжемъ утрен­
немъ воздухѣ. За лиловымъ проливомъ рисова­
лись уклоны лѣсистыхъ горъ, а у ихъ подножья
ютились маленькія турецкія селенья и издали
казались горстью бѣлыхъ кубиковъ, просыпан­
ныхъ по берегу. Когда онъ кончалъ заниматься,
они завтракали и уходили изъ городка вглубь ост­
рова. Городокъ быль крохотный: весь его пройти,
изъ конца въ конецъ, составляло несколько ми­
нуть. За городомъ было хорошо, свѣжо, ароматно.
Дорога то вздымалась на холмы, поросшіе лѣсомъ,
то спускалась въ маленькія долинки. Острова
Мраморнаго моря—тѣ же греческіе острова, раз­
бросанные вокругъ Морей: отъ нихъ вѣетъ чѣмъ­
то античнымъ, хотя уже больше нѣтъ ни хра­
мовъ, ни жертвенниковъ. Неболыпія рощицы ка­
жутся священными. Пиши, тополи и кипарисы
тихо дремлютъ въ истомной прохладѣ. Долины—


246
миніатюрны,—точно это не созданіе природы, а
дѣло искуснаго мастера. Съ иныхъ открытыхъ
холмовъ открывается широкій кругозоръ на много
верстъ кругомъ и въ зрительную трубу можно
разглядѣть, сквозь опаловую дымку морского ту­
мана, стройныя бѣломраморныя иглы минаретовъ
и черныя стрѣлы кипарисовъ: это Константино­
поль. Правѣе — малоазійскій берегь; лѣвѣе—Ев­
ропа; на западѣ — другіе острова.
Иногда они садились въ шлюпку: она на руль,
онъ— на весла, и плыли далеко въ море. Волна
тихо шлепалась о крутые берега лодки, толсто­
брюхой какъ хорошая купеческая лошадь. Уклю­
чины слабо повизгивали; мимо бѣгущій пароходъ,
съ бѣлымъ полумѣсяцемъ на красномъ флагѣ,
убаюкивалъ ихъ какъ въ люлькѣ. Погода все время
стояла тихая, прозрачная, не удушливая—лѣтняя,
а прохладная, съ рѣдкими теплыми дождями.
Иногда они брали ословъ и поднимались вы­
соко­высоко наверхъ, на самую вершину скалы
гдѣ стоялъ монастырь, и гдѣ вся окрестность пред­
ставлялась географическою картой. Тамъ сидѣли
они часами. Она разсказывала о себѣ, о прош­
ломъ; онъ говорилъ тоже о своемъ дѣтствѣ,' о
воспитаніи. Но никогда въ разговорахъ у нихъ
не было и намека на будущее. Точно этого буду­
щего и не существовало, и о немъ говорить не
стоило.
Онъ нарочно вьібралъ греческую колонію, чтобъ


247

не встрѣчаться съ соотечественниками. Йхъ здѣсь
было мало, и всѣ какіе­то были желчные, полу­
больные. Уеднненіе имъ было необходимо: пока
они довольствовались только другь­другомъ, и
всякій посторонній былъ имъ въ тягость.
Они сошлись, совершенно отдавая себѣ отчета
въ томъ, что они дѣлаютъ, но въ то­же время
вполнѣ инстинктивно. Такъ въ табунѣ подходить
одна лошадь къ другой, чувствуя взаимное тяго­
тѣніе другъ къ другу въ силу инстинкта любви и
размноженія. Макшановъ, во многомъ сочувствуя
«Куту», за безбрачіе не стоялъ и не видѣлъ на­
добности въ аскетическомъ существованіи. Но
онъ не понималъ, какъ можно обладать женщиной,
если не любишь ее. Онъ вошелъ въ комнату На­
таши только тогда, когда ясно почувствовалъ къ
ней искреннее влеченіе, и не къ ея тѣлу, а къ тому
хорошему, что виднѣлось въ ея глазахъ, чувство­
валось въ словахъ и поступкахъ. Ихъ связь была
только результатомъ взаимнаго желанія быть какъ
можно больше и ближе другъ съ другомъ. У него
и до нея было несколько связей, но все это было
непрочно, граничило съ капризомъ женщины, съ
«любопытствомъ», какъ говорила одна изъ нихъ.
Всѣ эти связи были порваны такъ­же легко, какъ
и завязались. Ихъ рвали его любовницы не ради
того, чтобъ завести себѣ новыхъ друзей,—а просто
въ силу обстоятельствъ: отъѣзда въ деревню или
въ другой городъ. Казалось, ихъ привязаннстьо


248

была такъ сильна, что разрывъ долженъ былъ­бы
причинить имъ величайшее горе. А между тѣмъ
онѣ отходили легко, немножко поплакавъ, и то
иногда,—и встрѣчали его впослѣдствіи какъ ста­
раго, хорошаго друга.
Съ годами онъ сталъ серьезнѣе относиться къ
себѣ,—нравственныя начала всплывали, и то, на
что онъ смотрѣлъ поверхностно и легкомысленно,
теперь заставляло его задумываться. Онъ теперь
ужь не могъ послѣ нѣсколькихъ интимныхъ разго­
воровъ, полусловъ, полунамековъ, не отдавая себѣ
отчета въ томъ, чтб онъ чувствуетъ къ женщинѣ,
итти на встрѣчу ея кокетству. Теперь онъ не рѣ­
шился­бы войти въ домъ мужа той женщины, ко­
торая ему отдалась, и краснѣлъ при одной мысли,
что было время, когда онъ жалъ руку человѣка,
котораго обманывалъ съ его­же женою. А тогда
ему казалось все это такимъ простымъ, обыкно­
веннымъ, льстило его самолюбію, увеличивало
только списокъ его побѣдъ. Теперь онъ брался
съ ужасомъ за голову, вспоминая, что это было.
Ему ужасенъ былъ не самый фактъ, а то, что
онъ не сознавалъ всей его мерзости.
Сойдясь съ Наташей, онъ вдругъ какъ­то успо­
коился. Точно было найдено тб, что онъ давно
искалъ. Вдругъ онъ почувствовалъ домъ и семью.
Онъ почувствовалъ, что возлѣ него живетъ суще­
ство, которое привязано къ нему совершенно без­
корыстно, любить безъ разсчета, потому, что лю­


249
бится. Наташа сразу, съ спокойной увѣренностью,
взялась за роль хозяйки. Они ни о чемъ не сговари­
вались, онъ ни о чемъ ее не предупреждали., но
она угадала все, что нужно, и поставила себя
возлѣ него такъ, что онъ не чувствовалъ ея при­
сутствія, когда отдавался работѣ,—и въ то­же вре­
мя сознавалъ, что она для него—все, и кромѣ
ея ничего не существуетъ. Когда, на обратномъ
пути на морѣ, ихъ захватила непогода, и огром­
ный пароходъ трещалъ по швамъ, переваливаясь
съ волны на волну, Наташа сидѣла, блѣдная, не­
подвижно въ углу своей каюты, изнемогая отъ
непривычной качки. Но когда подходилъ Макша­
новъ, она ласково ему улыбалась и говорила:
— Ничего, мнѣ лучше, милый. Право, мнѣ
хорошо, не заботься обо мнѣ.
Въ Петербургѣ онъ нанялъ загородный домъ,
потому­что въ городѣ квартиръ меблированныхъ
не было, а тутъ ему подвернулась удобная боль­
шая дача, комфортабельная, теплая. Наташа не
удивилась, что они будутъ жить за городомъ, вы­
писала изъ Москвы, изъ склада, свои вещи, раз­
ложила или и сразу обратила нежилыя комнаты
въ уютное гнѣздо, гдѣ можно было и жить, и
работать. Въ городъ она ѣздила рѣдко, и только
вмѣсто моціона, когда встала рѣка, каталась на
конькахъ по расчищенному отъ снѣга льду,—вы­
бирая больше то время, пока Макшановъ сидѣлъ
за своими рукописями.


260

Кое­кто заѣзжалъ и заходилъ къ нимъ. Вылъ
и Зотовъ, и Боровиковъ. Зотовъ, какъ всегда, съ
евангельской незлобивостью говорилъ обо всемъ
и разсказывалъ о другихъ «Кутахъ», которые онъ
осмотрѣлъ осенью. Боровиковъ больше молчалъ,
точно онъ стѣснялся Наташи; все говорилъ, что
онъ куда­то уѣдетъ, но никуда такъ и не уѣз­
жалъ.
ѴШ.
Наташа продолжала:
— Не принимать­же мнѣ на себя вину, да и
съ какой стати? Да и вообще, я противъ развода.
Мнѣ непріятно одно: вѣроятно, въ него влюбилась
молоденькая дѣвчонка, одна изъ его ученицъ,—
то­же будетъ, что со мною:—увлечь онъ умѣетъ,
а потомъ разочарованіе.
— Развѣ онъ учитель? удивился Макшановъ.
Они почти никогда не говорили объ ея мужѣ.
Все, что зналъ о немъ Макшановъ,—онъ зналъ
отъ Боровикова.
— Онъ профессоръ, — ж хорошій профессоръ.
Умѣетъ на лекціяхъ захватить слушателей. Всегда
такъ умѣетъ заискать въ студентахъ. Я тебѣ по­
казывала когда­нибудь его портретъ? Хочешь,
покажу?
— Нѣтъ, не интересно, — сквозь зубы отвѣ­
тилъ онъ.


251
—і Большая борода, вотъ такая шапка волосъ;
держитъ всегда себя увѣренно, смѣло. Въ золотыхъ
очкахъ, бѣлый галстукъ, модный сюртукъ, всегда
улыбочка на губахъ. Ни передъ кѣмъ не робѣегъ,—
была одна исторія въ городѣ, когда онъ выгналъ
губернатора изъ одного дома, за какой­то дву­
смысленный каламбуръ хозяйкѣ. Все это насъ,
гимназистокъ, увлекло. Да знаешь­ли ты, отчего
я вышла за него замужъ? Подумаешь, изъ­за
какого геройскаго поступка!
— Ну, говори.
— Изъ университета исключали нѣсколько
студентовъ за неплатежъ денегъ. Онъ внесъ за
нихъ. И сейчасъ узналъ объ этомъ весь городъ.
Студенты встрѣчаютъ его апплодисментами на
лекціяхъ, въ клубѣ дѣлаютъ овацію. Ну, мы,
гимназистки, ему адресъ рѣшили поднести. Я, какъ
шустрая дѣвчонка, должна была этотъ адресъ
прочесть. Онъ растрогался, вытиралъ глаза... О,
подлый актеръ!..
Глаза ея разгорѣлись. Макшановъ никогда еще
не видалъ ее такой возбужденной: всегда она была
такой ровной и сдержанной.
— На другой день пріѣзжаетъ къ намъ, гово­
рить: счелъ долгомъ поблагодарить лично меня,
какъ представительницу лучшей молодежи го­
рода. Говорить, что нашъ адресъ—такая драго­
ценность для него, что онъ не отдастъ его ни за
какія блага въ мірѣ. Потомъ началъ бывать у


262

насъ. Кое­кто изъ студентовъ предупреждалъ ме­
ня, намекалъ: были примѣры, гдѣ онъ игралъ не­
важную роль, и даже изъ­за какой­то скверной
исторіи перешелъ изъ одного университета въ
другой. Конечно, я не вѣрила: какъ можно,—богь,
идеалъ! И черезъ мѣсяцъ я уже стояла подъ вѣн­
цомъ—семнадцатилѣтняя дѣвчонка, а онъ смот­
рѣлъ на меня пашою...
Она прошлась нервно по комнатѣ. Глаза ея и
щеки горѣли.
— Передъ свадьбой я получила анонимное
письмо: предупреждали, что у него есть связь,
что онъ меня обманываетъ. Я показала ему пись­
мо; онъ меня же пристыдилъ: «дѣтка, да развѣ
можно читать анонимныя письма, да кто же имъ
вѣритъ, кто же ихъ читаетъ?.. Ну, а черезъ два
дня послѣ свадьбы, когда онъ ушелъ на лекціи,
явилась портниха—шестнадцатилѣтняя дѣвочка,
упала мнѣ въ ноги... Ну, да что тебѣ разсказы­
вать, это было что­то невозможное... Потомъ объ­
ясненіе съ нимъ, наглая ложь, клятвы, увѣре­
нія... Я заставила его платить ей ежемѣсячно,
я сама посылала ей. И кончилось тѣмъ, что она
наломала въ молоко фосфорныхъ головокъ и от­
равилась... Онъ не пошелъ даже на похороны.
Я одна хоронила ее, и онъ говорилъ, что это
скандалъ, что я осрамила его на весь городъ
тѣмъ, что купила ей мѣсто и заказала заупокой­


253
ную обѣдню по беременной любовницѣ мужа... А
тутъ еще концертъ этотъ — студенческій...
Она налила въ стаканъ бѣлаго вина и сдѣла­
ла несколько глотковъ.
— Онъ устроилъ концертъ въ пользу студен­
товъ, съ чтеніемъ, туманными картинами, тан­
цами. Сборъ превосходный. Самъ онъ читалъ, вы­
зывая восторги, подносили ему вѣнки. Послѣ кон­
церта начались танцы. Вдругъ подходить ко мнѣ
студентъ Кояловичъ, тотъ самый, что еще до
свадьбы намеки дѣлалъ, и говорить:— «А ловкій
человѣкъ ваіпъ супругъ, нечего сказать! Мы­то
разсчитывали на сегодняшній сборъ, а онъ изъ
кассы первомъ дѣломъ свои восемьсотъ рублей
получилъ, которые внесъ за неплатежъ студен­
товъ. Намъ всего семьдесятъ рублей осталось».
Я вспыхнула вся, говорю: «Вы лжете, Кояловичъ».
А онъ тоже сдвинулъ брови: «Нѣтъ, говорить,
сударыня, я никогда не лгу, а вотъ на васъ очень
дурно вліяетъ сообщество нашего уважаемаго
профессора». Я едва доѣхала до дома. Подъ утро
онъ является, весь пропитанный шампанскимъ. Я
спрашиваю: «Правда ли это?» Онъ удивился: «Ко­
нечно, правда, я для этого и концертъ устраи­
валъ. Я тогда далъ имъ кредита и только, а по­
дарки по восьмисотъ рублей имъ дѣлать я не въ
состояніи». Я упала ничкомъ въ постель, и со
мной сдѣлался такой припадокъ плача съ судо­
рогами, какого никогда ни прежде, ни потомъ не


264

бывало... Нѣтъ, я не буду тебѣ больше говорить,
я не могу...
Она подошла къ Макшанову, опустилась пе­
редъ нимъ на колѣни, охватила его крѣпко ру­
ками и прижалась къ нему:
— Не будемъ вспоминать этотъ кошмаръ, не
надо, не надо...
Онъ тихо гладилъ ее по головѣ, по разгорѣв­
шимся розовымъ щекамъ. Грудь ея волновалась,
губы жарко и тяжело дышали.
— Ну, да это прошло и не воротится, сказа­
ла она, вставая. — И не будемъ, не будемъ объ
этомъ говорить.
Она опять прошлась по комнатѣ и останови­
лась потомъ передъ нимъ.
— А вотъ чтб я хотѣла тебѣ сказать: вѣдь я
съ тобой такъ продолжать жить не могу.
Онъ высоко поднялъ брови.
— Какъ «такъ?»
— Да такъ. Вѣдь я живу на твой счетъ.
Онъ засмѣялся.
— Вотъ видишь, еслибы ты была со мной вѣн­
чана, ты не подымала бы этого вопроса.
— Отчего?
— Оттого, что всѣ жены живутъ на счетъ му­
жей, если мужья не живутъ на ихъ приданое.
— Да вѣдь это мерзко. Нѣтъ, милый, этого
нельзя. Я теперь осмотрѣлась и скоро примусь,
за работу. Довольно бездѣльничать. А деньги мои


265
что были у Боровикова, я тебѣ отдамъ, дѣлай съ
ними, что хочешь.
Онъ опять засмѣялся.
— Ты мнѣ напоминаешь тоже одного профес­
сора, сказалъ онъ, — у котораго на литератур­
ныхъ вечерахъ поднимался вопросъ, имѣлъ ли
право тургеневски Рудинъ прожить столько вре­
мени у помѣщицы на ея хлѣбахъ и ничего не
заплатить ей. Работай сколько хочешь, я очень
радъ, но денегъ твоихъ мнѣ не надо.
— Я вчера заплатила за дачу дворнику до
весны.
Онъ пожалъ плечами.
— Странная ты у меня. Плати, коли хочешь,
твое дѣло.
Онъ допилъ вино, посмотрѣлъ на часы и ска­
залъ:
— Ты знаешь, скоро два: ложись спать, а я
пойду въ кабииетъ писать письма.
— Нѣтъ, я подожду тебя здѣсь съ работой,
возразила она.
Онъ погладилъ ее по головѣ и прошелъ къ
себѣ въ кабинетъ.
IX.
Весь слѣдующій день Макшановъ не выходилъ
изъ дома. Онъ разбирался въ своихъ книгахъ,
стоявшихъ все еще въ болыпихъ ящикахъ, и рас­


266

кладывалъ ихъ по шкапамъ кабинета. Онъ рѣ­
шилъ остаться на этой дачѣ прочно,—взялъ изъ
склада всю свою мебель, вынесъ хозяйскія вещи
въ сарай и началъ устраиваться. Наташа, какъ
всегда, не мѣшая ему, невидимо присутствовала
возлѣ него. Она съ нимъ не говорила, не входила
даже къ нему въ кабинетъ, хотя двери были откры­
ты настежь. Но онъ видѣлъ ее у стола съ самова­
ромъ, приготовлявшую обѣдъ или завтракъ. Когда
онъ подходилъ къ широкому окну, чтобъ взять ле­
жавшія рядами книги въкрасныхъ пер еплетахъ—
старыхъ энциклопедистовъ— онъвидѣлъее свобод­
но и легко несущуюся на конькахъ по длинной до­
рожкѣ, прочищенной вдоль берега. Онъ не лгобилъ,
когда женщина ѣздитъ на велосипедѣ, катается
на конькахъ, но Наташа была такъ увѣрена и
спокойна въсвоихъ движеніяхъ,—такая здоровая,
свѣжая, веселая возвращалась назадъ, что онъ
радъ былъ этому, и самъ посылалъ ее кататься.
Переходя отъ окна къ шкапу, отъ шкапа—къ ди­
вану, наклоняясь къ полу, чтобы поднять лежав­
шія книги, онъ все время невольно думалъ о вче­
рашнемъ разговорѣ. Онъ никогда не говоришь съ
ней о ея мужѣ. Тѣ длинныя бесѣды, что велись
ими въ «Пчелиномъ Кутѣ», обходили его. Мак­
шановъ не любилъ и не хотѣлъ вспоминать о немъ.
Макшановъ былъ изъ тѣхъ людей, которые не хо­
тѣли знать прошлаго любимой женщины потому,
что тамъ могло быть что­нибудь больное, что за­


257

дѣвало его ревность, его чувство неотъемлемой
собственности. Онъ зналъ, что, кромѣ мужа, она
никому не принадлежала, и считала его какимъ­
то далекимъ призракомъ. Его какъ­то назвалъ
Боровиковъ чиновникомъ, и Макшанову казалось,
что это какой­нибудь чиновникъ. Сама Наташа
сказала ему, что онъ служилъ гдѣ­то...
. Вдругъ ему вся кровь кинулась въ голову: онъ
почувствовалъ какъ­будто отдаленное присутствіе
лжи и путаницы. Ему вспомнилось, что Наташа
ему говорила, что мужъ ея служить въ интен­
дантствѣ. А между тѣмъ вчера она говорила о
профессорствѣ... Зачѣмъ эта ложь, на что она
нужна ей? Не все­ли ему равно, профессоръ онъ,
или интендантскій чиновникъ?
Первымъ его движеніемъ было послать за нею,
сказать, чтобы она шла домой. Онъ уже позво­
нилъ. Но когда пришла горничная, ему показа­
лось это пошлымъ. Онъ велѣлъ дать себѣ ста­
канъ молока и продолжалъ разборъ книгъ.
Но работа шла путано и скучно. Мысль засѣла
гвоздемъ въ головѣ.— «Ужели ложь, и тутъ ложь,
какъ ложь во всемъ?» думалъ онъ, кусая губы.
И ему казалось, что все рушится, все падаетъ,
что совершенно ненужно разставлять книгъ по
полкамъ, потому что, если Наташа такая­же лжи­
вая женщина, какъ и всѣ остальныя, то незачѣмъ
ни жить вмѣстѣ, ни вообще здѣсь оставаться.
Онъ прошелся по комнатѣ, чувствуя, что го­
П. П. ПГЕДИЧ'Ь.

17


268
лова горяча. Потомъ взялся за шапку, чтобъ
итти къ ней, но опять сдержалъ себя.
— Что за глупость! Могу­ли я требовать отъ
нея объясненія? Можетъ быть, я путаю, наконецъ.
Хотя надо, непремѣнно надо все это узнать и до­
вести до конца...
И онъ опять принялся за книги, увѣряя себя,
что необходимо французскими книгами занять
угловой шкапъ, который ближе къ письменному
столу, чтобъ удобнѣе было доставать ихъ, и опять
потащилъ въ другую сторону энциклопедистовъ.
Когда вошла Наташа, онъ сидѣлъ наверху
лѣстницы, уставляя верхнюю полку. Онъ глянулъ
на нее. Лицо ея,. какъ всегда послѣ катанья, было
румяно и оживленно. Смотрѣла она на него, какъ
всегда — довѣрчиво и просто.
­г­ Хорошо покаталась? опросишь .онъ.
— Чудесно, отвѣтила она.
Онъ низко наклонилъ голову, разбирая какое­
то мелкое названіе на корешкѣ, и спросилъ:
— Я хотѣлъ тебѣ сказать...
Голосъ его дрожалъ, но онъ старался придать
ему небрежность и говорить какъ можно проще,
какъ­будто мимоходомъ.
— Ты вчера сказала, мнѣ, что твой мужъ —
профессоръ университета...
— Былъ, отвѣтила она, все еще дыша пол­
ной грудью.


259

— Нѣтъ, ты сказала, что онъ и теперь про­
фессоръ?
Макшановъ вдругъ повернулся и сѣлъ на сту­
пеньку, пристально устремнвъ взглядъ на Наташу.
— Онъ читаетъ теперь приватныя лекціи дѣ­
вицамъ. А въ сущности, онъ служить по интен­
дантству, но тщательно это скрываетъ. Онъ скупъ,
хотя на взятку не пойдетъ. Его дядя, начальникъ
тамъ по интендантству, —­его очень цѣнитъ. Но
лекціи читаетъ и популярничаетъ попрежнему.
— Это вѣрно? переспросилъ Макшановъ.
Наташа удивленно посмотрѣла на него.
— Если я говорю? — сказала она.
Онъ почувствовалъ, что огромная тяжесть сва­
лилась съ него. Онъ тихо подошелъ къ ней и
сталъ цѣловать руки.
— Люби меня, сказалъ онъ,—люби и впредь,
такъ, какъ любишь меня теперь.
Она положила руки ему на голову.
— Я не могу любить тебя иначе, чѣмъ люблю,
сказала она.—Я люблю тебя со всѣмъ дурнымъ
и хорошимъ, чтб есть въ тебѣ. Я люблю даже
то дурное, что въ тебѣ есть,—я къ нему привык­
ла, мнѣ оно мило.
— А чтб во мнѣ есть дурного?
— Подозрительность, сказала она и закрыла
ему ротъ рукою.—Ты подозрителенъ. Это не хо­
рошо, — гдѣ любовь, — тамъ нѣтъ подозрѣнія. Ты
первый разъ меня оскорбилъ. Что­же, я скрывала
17*


260

отъ тебя должность мужа? Зачѣмъ? Къ чему?
Это не хорошо, и не хорошо.
Но, сидя за обѣденнымъ столомъ, они уже не
поминали о дневномъ разговорѣ. Послѣ обѣда она
сѣла, какъ всегда, за фортопьяно, а онъ сидѣлъ и
занимался у себя, прислушиваясь къ меланхоли­
ческимъ звукамъ Шопена. Почтальонъ принесъ
ему повѣстку на завтрашній день о засѣданіи по
устройству пріюта для малолѣтнихъ, въ совѣтѣ
котораго состояла графиня. Онъ поморщился. Ему
не хотѣлось эти дни никуда выходить дальше
своего расчищеннаго садика, и онъ самъ не рѣ­
шилъ еще, — поѣдетъ онъ, или нѣтъ. Ему хотѣлось
работать, работать много, упорно, по пятнадцати
часовъ въ сутки. Онъ и поселился­то за городомъ
въ надеждѣ, что его менѣе будутъ треволшть
здѣсь. Вообще онъ не любилъ засѣданій, находя
въ нихъ слишкомъ много пустословія, и старался
избѣгать ихъ по мѣрѣ возможности. Особенно его
возмущали всегда секретари, — изъ молодыхъ
министерскихъ чиновниковъ, — необычайно рья­
ные формалисты, превращавшіе всякое живое
дѣло въ протокольную запись по пунктамъ и
увѣрявшіе, что это необходимо для правильной
организаціи дѣла. Его возмущали барыни, не
снимавшая перчатокъ для подписания предыду­
щихъ протоколовъ и потому всегда ставившія
кляксы на бумагахъ. Онъ никогда не видѣлъ въ
членахъ засѣданій единства: всегда каждый ста­


261
рался,по возможности, нагадить другому и каждый
думалъ, что онъ главная сила, — душа всего дѣла.
Важныхъ вопросовъ ни для кого не существо­
вало: къ четыремъ часамъ всѣхъ начинало пере­
дергивать,—кому надо было ѣхать съ визитами,
кому—на другое засѣданіе,—и всѣ разъѣзжались,
кое­какъ подавъ мнѣніе и подписавъ протоколъ.
Ложась спать, Макшановъ рѣшилъ, что онъ не
ѣдетъ, но обстоятельства сложились иначе.

X.
Въ десятомъ часу утра у его подъѣзда звонилъ
бритый господинъ въ синемъ пальто, съ очень
узенькимъ мерлушковымъ воротникомъ, но за то
съ палкой, на которой изъ кости была изображена
Леда съ лебедемъ. Горничная сказала, что баринъ
только встаютъ. На это гость отвѣтилъ, что онъ
подождетъ, чтобъ ему только дали стаканъ чаю,
а что сегодняшняя газета у­ него въ карманѣ.
Горничная впустила его въ комнату, принесла
ему своего чаю и продолжала уборку комнатъ,
изрѣдка поглядывая на гостя: не стащилъ­бы онъ
чего. Но гость сидѣлъ смиренно и прилежно чи­
талъ газету, начиная съ заголовка и кончая объ­
явленіями. Когда вошла Наташа, она даже за­
мерла въ дверяхъ отъ удивленія.
— Пепулевичъ! вырвалось у нея.


262

— Онъ самый, отозвался Пепулевичъ и почти­
тельно подошелъ къ ручкѣ.
— Зачѣмъ вы здѣсь?
— «Кутъ» —греза, мечта! Явился сюда, такъ­
какъ думаю, здѣсь скорѣе можно исполнить на­
значеніе человѣка—въ потѣ лица зарабатывать
свой хлѣбъ. Monsieur Макшанова хотѣлъ непре­
мѣнно увидѣть, поделиться съ нимъ впечатлѣ­
ніями. Вы потрудитесь передать ему, что денегъ въ
долга, я просить не буду,—и притомъ я не пьянъ,—
слѣдовательно конверсасіонъ можно вести со мной
безбоязненно.
Макшановъ тоже скоро пришолъ. Онъ почти
обрадовался Пепулевичу: ему воспоминанія «Кута»
• были дороги, и Пепулевичъ, несмотря на всѣ его
вилянья, былъ тоже дорогъ по этимъ воспомина­
ніямъ.
Всѣ усѣлись за столъ. Пепулевичъ началъ пе­
чальный разсказъ о распаденіи общины. Она рас­
палась въ концѣ октября совсѣмъ. У Апакушина
умирала старуха мать и выписала его въ Уфу.
Чуковинъ хотя и приводилъ ему слова Іисуса:
«вотъ мать моя и вотъ братья мои»,—но Апаку­
шинъ ему отвѣтилъ:— «Это, старче, въ другомъ
смыслѣ» и уѣхалъ. У Чуковина­же началась ин­
флуэнца, и его свезли въ городъ въ больницу,
несмотря на протесты со стороны больного. Въ
концѣ­концовъ, остался только Пепулевичъ и
Холодовская съ Сущенко. Пепулевичъ уговорилъ


263

ихъ переѣхать въ городъ и передалъ всѣ «бразды
правленія» полковнику, а оставшгъ въ Кутѣ ста­
раго солдата­хранителя, который и поселился съ
семилѣтней внучкой въ одной изъ хатъ.
— И воцарилась мерзость запустѣнія, — гово­
рилъ Пепулевичъ,—и отъ интеллигентна™ Кута
ни синь­пороха не осталось.
Макшановъ всталъ и прошелся по комнатѣ.
— А это яшгъ! сказалъ онъ.
— Вы жалѣете? какъ­будто удивился Пепу­
левичъ.
— Конечно, жалѣю. Ну, было и тутъ, какъ
вездѣ, много недостатковъ, несогласій. Но развѣ
это поселеніе не было лучше во сто разъ на­
шихъ городовъ и всякихъ обществъ? Вѣдь ужъ
нечего говорить,—всѣ хотѣли быть добрыми, хо­
рошими, честными. Развѣ это немного?—Я даже
не знаю собственно, почему община распалась.
Правительство ее не тѣснило.
— Элементы распаденія таились въ нѣдрахъ
насъ самихъ, объяснишь Пепулевичъ.
— Почему­же?
— Плоть немощна. Нельзя сразу оторваться
отъ прежней жизни и переродиться. Это можно
въ шестьдесятъ, въ семьдесятъ лѣтъ, но не въ
молодые годы. Тянетъ опять на свободу,—на мо­
локѣ да на яйцахъ не усидишь всю жизнь. Да
и не оплаченная работа какъ­то отзывается еги­
петскими пирамидами. Свой заработокъ отдать


264
неимущему—это пріятно. Но работать весь день,
и не имѣть возможности дать двугривенный ни­
щему—это тяжело.
— Но вѣдь нищимъ давали ночлегъ и ужинъ,
сказала Наташа.
— Ахъ, многочтимая,—чтб ночлегъ, чтб ужинъ!
Двугривенный иногда куда больше значенія имѣ­
етъ.—Ну, потянуло Сущенку въ городъ,—въ Кі­
евъ она поѣхала. Театръ она любитъ, оперу. Я
ей даже предлагалъ поступить въ хохлацкую
труппу въ хористки. — Отказалась.
— Да, жаль, жаль! повторилъ Макшановъ.—
Ну, да можетъ быть еще «Кутъ» возродится?
— Не думаю. — Организатора нѣтъ.—Да и при
развитіи Кута пошли­бы осложненія. Воинская
повинность подростающаго поколѣнія?— Это вѣдь
вопросъ. Вы сами знаете, какъ къ военной службѣ
наши относились. Поневолѣ пришлось­бы раскас­
сировать общину. Вѣдь, вотъ, въ Австріи, тамъ
насчетъ воинской повинности иначе смотрятъ.
Изволили слышать: былъ австрійскій докторъ
одинъ, молодой, талантливый,—и вдругъ заявля­
етъ: не могу долѣе служить въ военной службѣ,
такъ­какъ это противорѣчитъ моимъ убѣждені­
ямъ: убивать людей я не могу. Ему возражаютъ:
«Вѣдь войны теперь нѣтъ, — чего же вы?»—Все
равно, говорить, — не желаю принадлежать къ
сословію.—Представьте, что австріяки сдѣлали?—
Созвали консиліумъ врачей­психіатровъ, тѣ снова


265

допросили его, — признали одностороннее умопо­
мѣшателъство и продержали три года въ сума­
сшедшемъ домѣ. Черезъ три года онъ выдалъ
подписку, что отъ своихъ воззрѣній отказывается.
— Что­же, вы одобряете такой образъ дѣіі­
ствій? спросилъ нахмурясь Макшановъ.
— И не думаю. Я констатирую, и больше
ничего. Но одобрять, многочтимый, зачѣмъ­же.
Я только къ тому, что рано­ли поздно­ли, а въ
Кутѣ произошло­бы серьезное замѣшательство,
которое повело­бы къ полному его упраздненію.
Ну, а мнѣ, когда все расползлось по швамъ,
дѣлать было болѣе нечего. Назрѣваетъ здѣсь
какое­то театральное дѣло,—ну, я и отправился
понюхать...
— Опять на сцену? удивился Макшановъ.
— Хотя­бы опять на сцену. Я позорнаго тутъ
не вижу. Всякій долженъ заработывать хлѣбъ
свой, чѣмъ можетъ.
— Переходъ­то ужь очень рѣзковатый.
— Жизнь наша состоитъ изъ контрастовъ.
«Душа нужна», какъ говорить Акимъ­золотонос­
ный. А души у меня хоть отбавляй, и въ жизни ,
и на сценѣ...
— Библіотеку­то всю спустили? перебилъ его
Макшановъ.
— Еакъ сказать! Да, пожалуй, всю. Кому­же,
досточтимый, она нужна? Все равно, полевыя
мыши съ морозами вмѣстѣ придутъ и скушаютъ.


266

XL
Раздался звонокъ. Макшановъ подошелъ къ
окну и увидѣлъ тройку Лытикова, поварачиваю­
щую оть крыльца, и поджарую извозчичью клячу,
отъ которой паръ валилъ густыми клубами. На
крыльцѣ, въ шубѣ нараспашку, стоялъ «негоці­
антъ», а рядомъ съ нимъ виднѣлась незнакомая
длинная фигура, вся запорошенная снѣгомъ. Въ
прихожей послышались голоса, и горничная при­
несла двѣ карточки: Лытикова и Покромова. Вто­
рая карточка была подана Наташѣ, и горничная
сказала, что господинъ Покромовъ желаетъ ви­„
дѣть ихъ по важному дѣлу.
—, Тотъ повѣренный опять, должно быть? спро­
силъ Макшановъ.
— Нѣтъ, — тотъ былъ Юздальцевъ, — а это
другой какой­то, —­возразила Наташа.
Макшановъ просилъ Лытикова въ кабинетъ
и прошелъ туда съ Пепулевичемъ. Лытиковъ,
красный отъ мороза, былъ такой­же мягкій и спо­
койный, какъ и третьяго дня, такъ­же свѣтло
глядѣлъ, и такъ­же сочно говорилъ баритономъ.
—• Вы на засѣданіе изволите ѣхать? спросилъ
онъ.
Макшановъ одинъ не поѣхалъ­бы; но теперь,
съ Лытиковымъ, онъ готовъ былъ отправиться.
И онъ сказалъ, что поѣдетъ.


267

— А это что за «Общество»? поинтересовался
Пепулевичъ.
Лытиковъ ему объяснилъ.
— Только это все еще въ зародышѣ. Хотятъ
брать только тѣхъ дѣтей, которыя страдаютъ
неизлѣчимой болѣзнью отъ рожденія, прибавилъ
онъ.
—• Такъ­съ, — сказалъ Пепучевичъ. — Значитъ
это будетъ какъ­бы больница? Напрасно­съ. Для
здоровыхъ дѣтей пріютъ нужнѣе. Вольной, что­же?
Это ужь нездоровый элементъ, безплодная смо­
ковница. А вотъ здоровыя дѣти... о нихъ—охъ,
подумать надо. Ужъ очень затертыми выходятъ.
Горничная внесла кофе. Когда Лытиковъ лилъ
себѣ сливки, Макінановъ замѣтилъ:
— А мнѣ почему­то показалось, что вы веге­
таріанецъ?
Лытиковъ засмѣялся.
— Нѣтъ, почему же­съ? Я смотрю на это
иначе. Точно, одно время я былъ вегетаріанцемъ.
Но потомъ не только возвратился на всеядную
пищу, но и другихъ къ этому увлекъ.
— Позвольте пожать вашу руку, совершенно
неожиданно сказалъ Пепулевичъ.—Вполнѣ раздѣ­
ляю ваши воззрѣнія.
— Нѣтъ, отчего­же, сказалъ Макшановъ, — я
года два такъ прожилъ и чувствовалъ себя хорошо.
— Очень можетъ быть, — даже навѣрно,—воз­
разилъ Лытиковъ.—Но изъ этого ничего не слѣ­


268

дуетъ. Я многихъ знаю, которые не ѣдятъ мяса.
Но я не знаю, имѣетъ­ли право человѣкъ такъ
мудрствовать.
— То­есть какъ мудрствовать?
— Именно мудрствовать! подхватилъ Пепу­
левичъ.
— Во всемъ этомъ, какъ и въ прочемъ — я
путаюсь,— откровенно заявилъ Лытиковъ.—Тутъ
масса противорѣчій, въ которыхъ разобраться
трудно. Христосъ сказалъ: «Не то, что входитъ въ
уста, оскверняетъ человѣка, а то, что выходить
изъ устъ, оскверняетъ человѣка». Вопросъ раз­
рѣшается ясно, безъ всякихъ сомнѣній,—но тутъ
является другое. Нельзя убивать животныхъ, про­
ливать кровь. Но надо­же быть послѣдователь­
нымъ: тогда не надо убивать животныхъ для пер­
чатокъ, сапогъ и переплетовъ. Говорятъ: можно
пользоваться естественной смертью животныхъ,
для добыванія нужныхъ матеріаловъ изъ нихъ. Но
почему мы не дѣлаемъ благодѣянія животному
содержа его въ холѣ, и затѣмъ предупреждая бо­
лѣзненную смерть мгновеннымъ убійствомъ? По­
чему пахать на волѣ можно, а искусно убить его
нельзя? Вѣдь, замѣтьте, никто не станетъ держать
лошадь съ переломленной ногой, а непремѣнно
ее пристрѣлитъ. Если нельзя убивать животныхъ,
то нельзя бить и моль.
— Все это парадаксально, замѣтилъ Макша­
новъ, —­и въ то­же время несколько наивно.


269

Говоря это, онъ въ душѣ даже усумнился въ
томъ обстоятельствѣ, что Лытиковъ слушалъ въ
нѣмецкомъ университетѣ философію. Ужъ очень
какъ­то доморощеннымъ, домодѣльньшъ складомъ
ума отзывались всѣ его измышленія.
— Отчего­же парадоксы, сказалъ Лытиковъ.—
Я вижу, что весь ыіръ ведетъ борьбу за существо­
ваніе: кошка убиваетъ мышей, ястребъ—циплятъ,
щука ѣстъ мелкую рыбу. Очевидно, всѣ выпол­
няютъ законъ твердо и прочно поставленный. Мы
каждымъ нашимъ движеніемъ давимъ и умерщ­
вляемъ сотни существъ. Такъ надо, такъ неиз­
бѣжно, — мы этого не можемъ перемѣнить. И чело­
вѣкъ, быть можетъ, долженъ убивать. Хоть лично
я убивать не стану, ни рѣзать куръ, ни колоть
свиней, но и противиться этому не буду. Я знаю,
что надо не обжираться и не напиваться, но не
вижу надобности ограничить курсъ пищи.
Пепулевичъ весь разцвѣлъ.
— А какъ насчетъ питія? спросилъ онъ.
— Да отчего­же и не пить. Только немного.
— Понятіе относительное. Меня врачъ одинъ
пользовалъ. Спрашиваетъ: «А много пьете?» Я
говорю: «Зимой больше». — «А лѣтомъ?» — «Да
рюмокъ сорокъ въ день...»
— Ну ужь это...—началъ­было Лытиковъ.
— Свинство, — хотѣли сказать, подхватилъ
Пепулевичъ.—Но даже и не свинство, такъ­какъ
свинья не пьетъ. Да вѣдь я запоемъ, а не такъ,


270

чтобы каждодневно. Необходимо перемѣщаться
иногда изъ нашей земной сферы въ новую, от­
куда, какъ съ горы, видишь всю мелочь, всю
суету, весь вздоръ земной жизни. Вино­съ, оно,
милостивый государь, возвышаетъ душу. Есть
два разныхъ воздѣйствія вина на человѣческій
духъ. У однихъ оно озвѣряетъ душу, а у дру­
гихъ, напротивъ, утишаетъ и очищаетъ. Напри­
мѣръ, у меня. Я пьяненькій дѣлаюсь хрусталь­
ными Всего меня насквозь видно. И какіе я
тогда глубокіе вопросы разрѣшаю: Господи, какіе
глубокіе! Я пьяненькій, да вотъ еще когда сплю,—
удивительно уменъ бываю,—самъ удивляюсь. Я
во снѣ такія проблемы разрѣшаю, что самъ себѣ
диву даюсь. Представить себѣ нельзя, какія хи­
тросплетенія образуются въ моемъ мозгу. Ежели­
бы записывать,—можно массу интереснаго оста­
вить на память грядущему поколѣнію. А менсду
тѣмъ проснешься—и все куда­то улетучивается,
какъ газъ. Говорить, вотъ изобрѣтатели самыя
великія открытая дѣлали во снѣ.
Горничная подала записку. Наташа писала
Макшанову: «Этотъ Покромовъ хочетъ тебя ви­
дѣть. Избавь меня отъ него и прими пожалуйста».
Макшановъ велѣлъ его просить въ кабинета,.


271

XII.
Въ комнату вошелъ господинъ высокаго роста,
съ геморроидальнымъ цвѣтомъ лица, коротко под­
стриженной сивой бородкой и толстыми чувст­
венными губами. Его молочно­сѣрые глаза смо­
трѣли жостко и безцвѣтно, хотя ротъ привѣтливо
улыбался. Въ рукахъ у него былъ портфель съ
яркимъ позолоченнымъ замкомъ, довольно туго
набитый, очевидно, самыми деловыми бумагами.
Онъ вошелъ свободно и увѣренно, слегка'сколь­
знулъ глазами по комнатѣ и присутствующимъ
и съ той­же спокойной увѣренностью заговорить
съ Макшановымъ.
— Извините, что безпокою. Если позволите,—
я хотѣлъ­бы сказать вамъ два слова по поводу
Натальи Константиновны.
Макшановъ показалъ ему на стулъ и просилъ
садиться. Онъ сѣлъ, положивъ портфель къ себѣ
на колѣни; а на портфель шапку, и, оглянувшись
на гостей, спросилъ:
— Удобно­ли намъ съ вами говорить не одинъ
на одинъ?
Макшановъ вдругъ почувствовать къ длинному
господину безотчетную ненависть. Ему стало про­
тивно. Точно огромный длинноногій лаукъ усѣлся
противъ него и уставился на него изъ­подъ
пенс­не. Онъ зналъ, что гость будетъ говорить о


272

разводѣ, и не счелъ нужнымъ уходить отъ Пепу­
левича и Лытикова.
— Нѣтъ, пожалуйста, сказалъ онъ,—потруди­
тесь сообщить все, что ваыъ угодно.
— Слушаю­съ, — сказалъ Покромовъ, видимо
нѣсколько удивленный. — Я иыѣлъ удовольствіѳ
говорить сейчасъ съ Натальей Константиновной
по порученію ея мужа.
— Вы ходатай по дѣламъ? спросилъ Макша­
новъ.
— Нѣтъ, я товарищъ его по гимназіи. Дѣло
идетъ о разводѣ, какъ, быть можетъ, вамъ не
безъизвѣстно.
—• На комъ онъ женится? прямо поставилъ
вопросъ Макшановъ.
У Покромова немного дрогнуло лицо. Онъ по­
нялъ, что надо говорить прямо, — и какъ­будто
даже обрадовался, что скоро будетъ у цѣли.
— Онъ женится на Пивоваровой, вдовѣ ком­
мерции совѣтника.
— Это лѣсопромышленника по Волгѣ и Дону?
вставилъ свое замѣчаніе Пепулевичъ.
Покромовъ обратилъ на него свои глаза, по­
смотрѣлъ на галстукъ, голубой съ красными кра­
пинками, надѣтый на Пепулевичѣ, и отвѣтилъ:
— Совершенно вѣрно. Онъ умеръ годъ назадъ.
— На долю вдовы пришлась седьмая часть,
продолжалъ Пепулевичъ такимъ тономъ, точно
онъ не говорилъ, а читалъ газетное свѣдѣніе.—


273

Седьмая часть свыше трехъ милліоновъ. Ей те­
перь лѣтъ сорокъ­восемь...
— Очень возможно, остановнлъ его Покромовъ,
недовольно подергивая угломъ рта, и обратился
снова къ Макшанову. — Такъ вотъ, другь мой,
предлагаетъ Натальѣ Константиновнѣ разводъ.
Судя по тому, какъ сейчасъ говорила Наталья Кон­
стантиновна, — она не прочь дать свободу своему
супругу и самой остаться на свободѣ. Но затѣмъ
наглъ разговоръ, совершенно ясный, вдругъ при­
нялъ какую­то странную, туманную форму. На­
талья Константиновна перестала меня понимать и
послала меня къ вамъ. Я полагаю, что намъ, какъ
мужчинамъ, будетъ гораздо легче обо всемъ этомъ
договориться. Дѣло удивительно просто и ясно.
Лытиковъ, до сихъ поръ сидѣвшій спокойно
въ углу, внезапно вышелъ на середину комнаты
и остановился передъ Покромовымъ.
— По­вашему, всякій разводъ—дѣло простое
и ясное? сиросилъ онъ.—Ну, а по­моему, это дѣло
темное и очень запутанное... Бракъ—это клятвен­
ное обѣщаніе. Какъ­же можно его нарушать?
— По взаимному соглашенію, спокойно воз­
разилъ Покромовъ.
■— По взаимному соглашенію? Да вѣдь и красть
можно по взаимному соглашенію.
— Ну, это предусмотрѣно. Лучше поправить
ошибку, если клятва была дана по легкомыслію...
Если не ошибаюсь, господинъ Лытиковъ?
п. п. гпѣдіічъ.

18


274

Глаза у Покромова какъ­то съежились и лицо
приняло выраженіе полубрезгливой гримасы.
— На прошлой недѣлѣ вы вашей игрой на
биржѣ мнѣ причинили до двѣнадцати тысячъ
убытка.
Лытиковъ опять весь вспыхнулъ, какъ тогда—
у графини.
— Вы ошибаетесь: я лично на биржѣ не иг­
раю, отвѣтилъ онъ, — тутъ произошло недора­
зумѣніе.
— Ну, вотъ, благодаря этому недоразумѣнію,
я лишился двѣнадцати тысячъ, — подтвердилъ
Покромовъ и обратился къ Макшанову.—И такъ,
вы позволите кончить? Принципіально разводя­
щаяся стороны изъявили полное согласіе на раз­
водъ. Всю процедуру развода принимаетъ, ко­
нечно, на себя мой другъ, о винѣ ужъ я Не гово­
рю,—это само собой разумѣется..! Хотя можно
было­бы обойтись и безъ этого. Я думаю, На­
талья Константиновна не стала­бы утверждать...
Макшановъ поднялся съ кресла.
— Нѣтъ, нѣтъ! остановишь его Покромовъ,—
конечно это такъ, къ слову, — онъ ничего подоб­
наго не предприметъ. А теперь желательно бы­
ло­бы выяснить, на какихъ условіяхъ съ своей
стороны согласна пойти на разводъ Наталья Кон­
стантиновна?
— На тѣхъ, о которыхъ она говорила вамъ
присланному повѣренному, сказалъ Макшановъ.


276

— Она, въ томъ­то и дѣло, объ условіяхъ не
упоминаетъ.
— Если не ошибаюсь, — вмѣшался Пепуле­
вичъ,—вы изволите говорить о матеріальныхъ
условіяхъ? То­есть, другими словами: какую де­
нежную сумму возьметъ многочтимая Наталья
Константиновна за свободу ея супруга? Я, ка­
жется, правильно понялъ эту мысль?
Макшановъ сдвинулъ брови и посмотрѣлъ на
гостя.
— Совершенно вѣрно, сказалъ гость.
— Вы думаете, что она возьметъ деньги за
разводъ? спросилъ Макшановъ.
— Странно было­бы, еслибъ она не взяла!
удивился Покромовъ.
— Ну, а я полагаю, что она отъ своего му­
жа не возьметъ ни гроша.
Покромовъ скривился въ улыбку.
— Это ея дѣло. Но вѣдь мой другъ предла­
гаетъ цифру очень почтенную за разводъ. Вѣдь
это не пятьсотъ рублей и не тысяча. Онъ пред­
лагаетъ тридцать тысячъ.
— Отчего­же не милліонъ? спросилъ Пепуле­
вичъ.
Покромовъ слегка поблѣднѣлъ.
—■ Ну, отчего­же милліонъ?
— Оттого, что, собираясь взять три милліона
приданаго, можно заплатить милліонъ за возмож­
ность получить ихъ.
18*


276

— Вы забываете, что, имѣя три милліона,
можно ничего не заплатить другой сторонѣ, а до­
казать ея виновность.
Макшановъ посмотрѣлъ ему прямо въ глаза.
— Я­бы попросилъ васъ немедленно отсюда
уѣхать, сказалъ онъ.
Покромовъ улыбнулся и всталъ.
— Какъ угодно. Вы хозяинъ этого помѣіне­
нія. А о суммѣ я считаю вопросъ открытымъ.
Мой довѣритель, я полагаю, можетъ прибавить. —
Адресъ мой есть на карточкѣ.
Онъ взялъ въ одну руку портфель, въ дру­
гую—шляпу и поклонился, не подавая руки.
Лытиковъ, писавшій что­то у стола, подошелъ
къ нему.
— Это чекъ на двѣнадцать тысячъ, сказалъ
онъ, подавая ему сѣренькую бумажку.—Можете
завтра получить изъ банка вашу потерю.
Покромовъ насмѣшливо посмотрѣлъ сперва на
чекъ, потомъ на того, кто ему протягивалъ его.
— Вы слишкомъ добры,—сказалъ онъ. — Ду­
раки всегда должны быть наказаны. Я былъ ду­
ракъ, рискнувши играть на повышеніе,—и попла­
тился. — Впередъ наука. — Мое почтеніе.
Онъ дошелъ до двери и остановился.
— А впрочемъ, сказалъ онъ, — внесите эти
деньги въ какое нибудь учрежденіе отъ моего
имени и пришлите мнѣ квитанцію. Имѣю честь
кланяться.


277

Провожать его никто не пошелъ, кромѣ горнич­
ной. Но онъ былъ веселъ и улыбался. Когда
извощикъ вывезъ его изъ воротъ, онъ повер­
нулся къ дому и показалъ языкъ.
—■ Напишите еще мнѣ, напишите! пророче­
скимъ тономъ сказалъ онъ.
ХНІ.
Пепулевичъ и Лытиковъ остались у Макша­
нова завтракать. Лытиковъ крѣпко пожалъ руку
Наташи и ласково посмотрѣлъ ей въ глаза. Мак­
шановъ сообщилъ Наташѣ, на комъ собирается
жениться ея мужъ. Пепулевичъ прибавилъ еще
нѣкоторыя подробности о невѣстѣ.
— Грузна и мясиста. Оъ лица топится сало.
Но не глупа, и баба — жохъ. Думаю, заберетъ его
въ руки. Профессоршей, очевидно, захотѣла быть,
это ново —въ купеческую среду ввести профес­
сора домашнимъ человѣкомъ. И отказываться
отъ ея денегъ, — я прошу извиненія у много­
чтимыхъ хозяевъ, — нельзя. Напротивъ, ее слѣ­
дуетъ ободрать насколько возможно. И не въ
свою пользу, нѣтъ, сохрани Вогъ! А вотъ вы
говорите, что у васъ какіе­то дѣтскіе пріюты
основываются. Ну, вотъ вамъ двѣсти тысячъ на
нихъ. И дастъ. Она дастъ. Ну, не двѣсти — сто,
но дастъ. И сразу все зацвѣтетъ у васъ. Вѣдь
вотъ сегодня наклюкнулся досточтимый нашъ


278

собесѣдникъ на пожертвованіе въ двѣнадцать
тысячъ. Тѣмъ болѣе надо постричь вдову ком­
мерции совѣтника. Я не понимаю, что вамъ пре­
тить, глубокоуважаемая? Отчего не употребить съ
пользою деньги? Да вы поручите мнѣ сходить къ
этому рыжему таракану. Я побесѣдую съ нимъ,
и вы увидите, какъ дѣльце сразу обработается.
— Хересу хотите? — спросилъ Макшановъ.—
Водки дома нѣтъ
— Нѣтъ, не стоить,—сказалъ, махнувъ рукой,
Пепулевичъ,—только себя дразнить—хересъ пить.
Поѣдимъ въ сухомятку.
Но тѣмъ не менѣе, онъ три рюмки хереса вы­
пилъ. Наташа присматривалась къ Лытикову.
Тотъ сидѣлъ скромно, — ѣлъ все, что подавали,
но по немногу. Пепулевичъ ѣлъ деликатно, при­
бавляя къ каждому слову—«досточтимый». Мак­
шановъ быль не въ духѣ: визитъ Покромова
ему быль безотчетно непріятенъ.
Послѣ завтрака Пепулевичъ закурилъ папи­
росу и, отвалившись въ креслѣ, сказалъ:
— Воть вы, достоуважаемый, сожалѣете о рас­
паденіи Кута; но долженъ я вамъ замѣтить,
что въ отдѣльности каждый членъ общины жи­
ветъ не хуже, чѣмъ жилъ. Живетъ честно и
хорошо въ другомъ мѣстѣ. Въ общемъ—все вѣдь
были люди съ убѣжденіемъ. И дѣло не въ этомъ.
А воть вы говорите, что у васъ пріютъ есть дѣт­
скій. Можете вы, напримѣръ, въ этотъ пріютъ


279
отобрать сына у моего друга, человѣка уже почтен­
наго возроста, — артиста очень талантливаго?
— Зачѣмъ­же его отбирать? спросила Наташа.
— А видите: супруга моего искренняго друга,
тоже артистка—ingenue comique. Маленькая такая,
ангелочекъ, — кудряшки золотистые по лбу раз­
сыпались. Такъ вотъ у нихъ сынокъ,—двѣ капли
воды—мать. Рафаэлевскій херувимъ. И пресквер­
ная у нихъ привычка: вѣшать этого младенца.
— Что вы говорите, Пепулевичъ! сказала На­
таша.—Вѣдь это все ваши фантазіи.
— Свидѣтельствуюсь силами неба и ада, что
не лгу. Привычка у нихъ такая: уйдутъ играть
въ театръ, я мальчика, чтобъ онъ не баловался,
подвѣсятъ на гвоздикъ, — ремнями подмышки.
«Пусть, молъ, повиситъ». Ну, извѣстно, глупышъ
шестилѣтній,—не понимаетъ, что это нужно для
порядка. Повиситъ, повиситъ,—и начнетъ кри­
чать. Устанетъ кричать, посинѣетъ весь и за­
хрипитъ. Ну,­ а потомъ придутъ—снимутъ. Со­
сѣди обижаются очень, говорятъ, мѣшаетъ кри­
комъ разговаривать. А херувимчикъ этого не по­
нимаетъ. Потомъ привычка тоже у отца—не кор­
мить его днями. Такъ­таки совсѣмъ не кормитъ.
А потомъ, когда ужъ очень запроситъ, такъ за­
ставить за разъ все блюдо съѣсть. Ну, опять
ревъ. И ночью ревъ: особенно когда его сонна­
го сѣчь начнутъ, такъ съ перепугу такой содомъ
подымется, что страсть!


280

Макшановъ остановился передъ нимъ:
— Правда?
— Хотите поѣхать? предложилъ Пепулевичъ.
Онъ и теперь виситъ.
— Какъ виситъ? Тдѣ? воскликнула Наташа.
— Въ меблированныхъ комнатахъ, гдѣ я оста­
новился. Они рядомъ со мной живутъ. Теперь
они для аппетита по Невскому гуляютъ, а маль­
чикъ виситъ.
Наташа быстро встала.
— Ноѣдемте, Пепулевичъ, поѣдемте сейчасъ.
Безъ отговорокъ, — пожалуйста, сейчасъ­же.
Пепулевичъ встряхнулся и всталъ.
— Поѣдемте.
Наташа сдѣлала движеніе—пойти къ себѣ, но
Лытиковъ тихо ее остановилъ.
— Позвольте мнѣ поѣхать, мягко сказалъ
онъ.—Я мужчина, я сдѣлаю все лучше васъ.
Это «я мужчина» онъ сказалъ очень просто.
Онъ, при своей худенькой, жиденькой фигурѣ,
былъ мало похожъ на мужчину. Но онъ гово­
рилъ съ такой увѣренностью, что онъ это сдѣ­
лаетъ, что ему можно было вѣрить.
— Я сдѣлаю лучше васъ, повторилъ онъ. —
Вы будете нервничать, показывать, что вамъ
жалко. И мнѣ будетъ жалко, но не надо это по­
казывать, а надо действовать. И мы поѣдемъ, и
все сдѣлаемъ.


281
Онъ взялъ съ печки свою шапку и вдругъ
спросилъ у Наташи:
— Вы весь день дома?
— Да, отвѣтила она.
— Если я привезу вамъ... этого шестилѣтня­
го что виситъ?.. Вы возьмете его?
Наташа взглянула на Макшанова. Онъ сидѣлъ
сдвинувъ брови и смотрѣлъ внизъ.
— Возьму, — сказала она.
— Ну, и чудесно, обрадовался Лытиковъ.
— Вы вѣдь на всю ночь не будете привязы­
вать за ногу къ своей кровати, скверно хихи­
кая спросилъ Пепулевичъ. — A ingenue привязы­
ваетъ.—Впрочемъ и спитъ­то вѣдь онъ въ углу
на старой юбкѣ...
— Такъ, значить, вы привезете? спросила еще
разъ Наташа у Лытикова.
Онъ утвердительно качнулъ головой.
— А я думаю, что нѣтъ, сказалъ Пепуле­
вича.—Я полагаю, что въ благоустроенномъ го­
сударствѣ нельзя похищать младенцевъ изъ ро­
дительской квартиры.
— Есть нѣчто, что выше и важнѣе благо­
устроеннаго государства, возразилъ Лытиковъ.
Пепулевичъ хотѣлъ свистнуть, но удержался,
а только проговорилъ:
— Вы утопистъ, достопочтимый! Ей­же Богу,
утопистъ!


282

XIV.
Минуть черезъ десять тройка несла ихъ въ
городъ. Пепулевичъ сидѣлъ какъ­то на отлетѣ и
блаженно улыбался.
— Если я хочу освободить ребенка отъ наси­
лія, — заговорилъ Лытиковъ, — если даже, неви­
димому, и совершается нечто незаконное, — въ
результатѣ все­же мы приходимъ къ добру и
правдѣ, и ни судить меня, ни наказывать за это
не будутъ.
— Оно, конечно, у васъ — связи,—подтвердить
Пепулевичъ.—Можетъ, вы и съ градоначальникомъ
знакомы. Вы человѣкъ импозантный. Вамъ Новѣ­
рятъ, что вы можете дѣлать, что захотите, и под­
чинятся,—а мнѣ не повѣрятъ. Вотъ, 1 когда я под­
хожу къ городовому и говорю ему: «почтеннѣйшій,
не откажите мнѣ сообщить, какъ пройти на Литей­
ную?»—онъ только головой мотаетъ въ ту сторону,
куда итти. А ежели вы осадите сразу эту тройку
и крикнете: «городовой, покажи, гдѣ Литейная!» —
онъ вамъ сейчасъ подъ козырекъ. Потому­что онъ
знаетъ, что вы его раздавить можете.
Лытиковъ посмотрѣлъ на него поверхъ ворот­
ника шубы.
— Это не совсѣмъ такъ, сказалъ онъ,—и вы
правы только отчасти. Увѣренность въ томъ, что
вы дѣлаете хорошаго,—вотъ чтб придаетъ поступ­


283

камъ силу. Если вы убѣждены въ своей правотѣ—
это все. Этимъ только вы и можете действовать
на окружающихъ. Окружающіе должны почув­
ствовать, что правы вы, и никто не можетъ быть
болѣе правъ. Тогда вы всегда и всего достигните.
Номера, гдѣ остановился Пепулевичъ, были до­
вольно центральны, но отличались темнотою и
колѣнчатыми корридорами, въ которыхъ коптѣли
керосиновый лампы. Когда они вошли въ помѣ­
щеніе Пепулевич'а, находившееся довольно далеко
отъ входа, и сняли шубы, Пепулевичъ взялъ
Лытикова за руку, поднялъ глаза кверху и при­
поднялся на­цыпочки.
— Слушайте, сказалъ онъ такимъ тономъ, точ­
но, предлагалъ прислушаться къ пѣнью соловья.
Изъ­за стѣны доносились какіе­то отрывчатые
звуки, судорожные, глухіе, точно звѣренышъ въ
клѣткѣ на что­то жаловался.
— Херувимчикъ­то, херувимчикъ! Онъ, онъ!
радостно сказалъ Пепулевичъ.
Дверь къ сосѣдямъ была заперта. Лытиковъ
нажалъ ее плечомъ.
— Что вы дѣлаете? съ ужасомъ заговорилъ
Пепулевичъ.—Вѣдь это—взломъ.
— Позовите хозяйку, сказалъ ему Лытиковъ.
Хозяйка была необыкновенно толстая дама съ
очень жиденькой косою, комочкомъ сидѣвшей на
макушкѣ. Она пришла переваливаясь, съ пол­
нымъ сознаніемъ своего достоинства и съ несом­


284

нѣнной увѣренностью, что все это она дѣлаетъ
нетолько хорошо, но даже очаровательно.
— Отворите эту дверь, распорядился Лыти­
ковъ.
— Жильцовъ нѣть; они ключъ съ собой уне­
сли, спокойно отвѣтила она.
— У васъ второй ключъ есть, настаивалъ Лы­
тиковъ.—Потрудитесь отворить дверь.
— Я не имѣю права пустить васъ туда.
— Тогда я буду считать васъ пособницей пре­
ступленія. Тамъ умираетъ ребенокъ, и вы спо­
собствуете этому...
— Умираетъ? удивилась она.—Да онъ здоро­
вѣе меня съ вами. Вотъ у нашей жилички, гене­
ральши, докторъ сидитъ. Пусть онъ его осмотритъ.
Въ это время въ корридорѣ какъ­разъ пока­
зался лысый господинъ съ умными бѣгаюіцими
глазками, въ докторскомъ разстегнутомъ сюртукѣ.
Лытиковъ подошелъ къ нему и объяснилъ, въ
чемъ дѣло.
— Отворите сейчасъ, сказалъ докторъ хозяй­
кѣ. —Не бойтесь, я все беру на себя.
Ключъ оказался у хозяйкѣ въ карманѣ. Ключъ
это былъ волшебный,—онъ одинаково отворялъ
двери всѣхъ комнатъ.
Отъ небольшой комнатки отдѣлялась крохот­
ная Полутемная прихожая. На перегородкѣ, при­
вѣшенное къ большому гвоздю, аршина на три
отъ пола, барахталось какое­то маленькое суще­


285

ство, хрипя и судорожно скрючивая ноги. При
видѣ чужихъ людей, оно замолчало и повисло не­
подвижно. Лытиковъ сдѣлалъ шагъ къ нему и
въ изумленіи остановился.
Это быль здоровый, краснощекій, улыбающійся
мальчикъ, пухлый, съ шелковистыми золотыми
волосами и большими сѣрыми глазами. Онъ не
только не плакалъ, а улыбался во весь ротъ, хотя
на щекахъ остались грязные слѣды слезъ, обиль­
но текшіе съ утра изъ сѣрыхъ глазокъ.
— Только, пожалуйста, вынесите его, и я запру
комнату, сказала хозяйка, — а то скажутъ, что
пропало что­нибудь, я­же буду въ отвѣтѣ.
Мальчика принесли къ Пепулевичу и положили
на диванъ. Онъ былъ въ мокрыхъ штанишкахъ
и грязной рубашонкѣ. Пухлыя немытыя ноги
выставлялись наружу безъ чулокъ. Докторъ бы­
стро и ловко сорвалъ съ него рубашку и шта­
нишки. Мальчикъ вдругъ вцѣпился ему въ руку
и заплакалъ.
— Не бойся, не будутъ пороть, не будутъ,
утѣшительно замѣтилъ Пепулевичъ, суя ему въ
ротъ кусокъ булки, и повернулъ его къ свѣту,
чтобы лучше показать подживающіе кровяные
подтеки, которыми была исполосована вся спина
и ноги.—Вамъ это нравится, докторъ?
Докторъ смотрѣлъ равнодушно, слегка поводя
зачѣмъ­то пальцемъ по опухолямъ.
— Ничего угрожающего жизни въ этомъ нѣтъ, —


286

но, конечно, жестоко. А вотъ насчетъ повѣше­
нія,—это вопросъ другой. Протокольчнкъ можно
составить.
— Ахъ, нѣтъ, пожалуйста, пожалуйста не бу­
демте звать полицію, заговорилъ Лытиковъ.—Мы
безъ полиціи, мы сами обо всемъ распорядимся и
все сдѣлаемъ, и все устроимъ. Вы вѣдь не отка­
жетесь, докторъ, подтвердить когда нужно? Ну, и
хозяюшка, и господинъ Пепулевичъ? Ну, и от­
лично,—а остальное все беру я^на себя.
И несмотря на предостереженія Пепулевича,
онъ черезъ нѣсколько минуть выносилъ уже за­
кутаннаго мальчика на подъѣздъ, и тройка снова
понеслась черезъ Неву, на окраину города, а въ
шубѣ Лытикова спалъ, съ булкой въ рукѣ, «херу­
вимчикъ».
XV.
Засѣданіе было на зтотъ разъ многолюднымъ.
Макшановъ пріѣхалъ однимъ изъ первыхъ. Зотовъ
былъ уже тамъ и трижды облобызался съ Макша­
новымъ. Онъ былъ оживленъ и веселъ. Сѣдые
волосы его ореоломъ стояли вокругъ головы.
Изъ­подъ сивыхъ бровей смотрѣли хорошіе глаза.
Одѣтъ онъ былъ по стариковски, въ старый сюр­
тукъ, и только дорогая золотая цѣпь говорила о
томъ, что владѣтель ея не такъ бѣденъ, какъ
могъ показаться съ перваго раза.


287

Макшановъ равсказалъ ему о распаденіи
«Кута». — Лицо Зотова омрачилось.
— И не написали ничего, сказалъ онъ.—
Нѣтъ, на неустойчивую почву упало зерно.
Мелко черпали пчелинокутцы. Теперь въ Кіев­
ской губерніи кое­что наростаетъ. Тамъ будетъ
и лучше, и прочнѣе. Люди труда, люди, испол­
ненные вѣры въ свое дѣло. Я сюда пріѣхалъ
хлопотать по этому поводу. Видѣлся съ ними,
но не сходимся мы теперь въ нѣкоторыхъ основ­
ныхъ положеніяхъ. Они,—молодые,—приходятъ
теперь къ убѣжденію, что добро надо носить въ
себѣ, не навязывая его другимъ. Каждый долженъ
взростить въ себѣ зерно истины и хранить его,
не думая о ближнихъ. Они говорятъ, что чело­
вѣческой силы не хватить на то, чтобы поддер­
живать въ себѣ эту истину и въ то­же время
думать о другихъ. Не дѣлать другимъ зла и
быть честнымъ—вогъ и все. По моему, этого
мало. Это и противъ Христа, и противъ нашего
учителя. Помните нашъ девизъ о любви къ ближ­
нему больше чѣмъ къ себѣ?
— Теперь идетъ дѣло о какой­то Нирванѣ,
сказалъ Макшановъ,—о блаженномъ самозаклю­
ченіи въ самого себя. Посмотрите, какія религі­
озныя школы разводятся теперь на Западѣ.
— Да... И все придетъ къ одному, задумчиво
отвѣтилъ Зотовъ.
Подошла графиня, такая­же спокойная, ясная,


288

какъ всегда, съ ласковыми глазами, ведя за со­
бой недурненькую барышню лѣтъ тридцати.
— Нашъ новый сочленъ, сказала она Зотову,
показывая на нее:—m­lle Блюменбахъ. Вы знае­
те, никто такъ порученіе не исполняетъ, какъ
она. Мы ее въ помощники секретаря, для наведе­
нія справокъ.
Макшановъ зналъ m­lle Блюменбахъ: это была
дочка одного сановника, жившая послѣ него
пенсіей. Замужъ она почему­то не вышла и сдѣла­
лась великосвѣтской приживалкой. Она постоянно
у кого­нибудь гостила, исполняя мелкія порученія,
и всѣхъ забавляла своей напускной наивностью.
Мужчины съ ней очень любили говорить, потому
что съ ней можно было говорить чтб угодно, —
она дѣлала на все невинные глазки и подливала
масла въ огонь такими замѣчаніями, отъ которыхъ
краснѣли мужчины. Она знала весь bean monde
и всѣ великосвѣтсвія сплетни, знакома была со
всѣмъ дипломатическимъ корпусомъ. Существо
она была, хорошее,— ее даже прислуга любила
въ чужихъ домахъ, что бываетъ рѣдко. Она вы­
носила жестокія шутки нестѣснявшихся передъ
ней мужчинъ, но и сама, подъ видомъ наивно­
сти, изводила ихъ во всеуслыпіаніе за больши­
ми ужинами и обѣдами, отплачивая за все сто­
рицею. Никто не видалъ, какъ иногда она, придя
въ маленькую комнату, отведенную гдѣ­нибудь
на краю квартиры, падала не раздаваясь на


289

кровать и рыдала, уткнувшись въ подушку.
Рыдала она не потому, чтобы чувствовала на себѣ
чье­нибудь оскорбленіе, а потому, чтб все наки­
пѣвшее за нѣ сколько дней должно было найти
исходъ и вылиться въ слезахъ. Плакала она о
жизни. Жизнь была какъ­будто и блестяща, и без­
печальна,—но она была тяжела, горька, мишурна.
Пока она была молода, ко всему она относилась
поверхностно, чего­то ждала, на что­то надѣялась.
Но замужъ она не вышла, —богатство куда­то
исчезло,—и все окружающее потеряло для нея
свою праздничную окраску. Она увидѣла съ ис­
подней стороны всѣ эти декораціи, такъ прель­
щавшіе ее,—и въ тридцать лѣтъ почувствовала,
что ей ничего не надо: ни мужа, ни любовника,
ни дома. А сердце продолжало биться и жить.
Вилось, жило, говорило о чемъ­то хорошемъ и
звало куда­то къ хорошимъ людяиъ.
Теперь она стояла передъ Зотовымъ съ напуск­
ной беззаботностью на лицѣ и крѣпко держала
въ своей рукѣ его руку.
— Давайте работу, говорила она.—Я буду объ­
ѣзжать полгорода по дѣламъ общества. Конечно,
въ чужихъ каретахъ и съ чужимъ лакеемъ. Те­
перь я въ трехъ комитетахъ состою и въ двухъ
столовыхъ. Такъ ужъ заодно и у васъ буду за­
ниматься благотвореніями. Гуртомъ—дешевле. Въ
«непротивленики» меня даже зовутъ,—не знаю,
итти­ли.
а. п. гнѣдичъ.

19


290
Зотовъ укоризненно посмотрѣлъ на нее.
— Зачѣмъ вы предо мной это?—Не надо. —Я
васъ знаю.—Вы не такая.
Она немножко вспыхнула и взяла его за руку.
— Нѣтъ, не сердитесь—я не буду, сказала
она.—А только... Но, даю вамъ слово,—буду ра­
ботать по мѣрѣ силъ.
— Ну, и чудесно, сказалъ Зотовъ.
Пріѣхалъ дядя—сенаторъ , пріѣхала толстенькая,
крохотная, но почтенная дама съ подведенными
бровями и стали всѣ пить горячій чай, настудив­
шись на морозѣ.
— Что это у васъ, путеводитель Бедекера? уди­
вился сенаторъ.—Изъ Италіи пріѣхали.
Она засмѣялась и подбросила книжку въ крас­
номъ переплетѣ.
— Нѣтъ, но представьте, я съ нимъ по Петер­
бургу ѣзжу. Туть все есть. Наши адресъ­кален­
дари никуда не годятся. Я сейчасъ съ нимъ
осматривала la cathedrale St. Isaac. Прекрасно
все тутъ написано, даже есть по­русски строка,—
сказано, что Исаакъ быль чудотворный. И потомъ
даже такъ...
Она отвернула книжку тамъ, гдѣ лежала за­
кладка.
— «Се qui fait beaucoup d'impression, прочла
она,— c'est le chant, qui est execute par de tres belles
voix d'hommes, et principalement celui qui com­
mence par «Cospodinepomilui...»


291

— Господине, помилуй? или—Господи, не поми­
луй?—серьозно спросилъ сенаторъ.
— Ну вы постоянно привязываетесь, сказала
она. — Княжна прекрасная. Я, много узнала
новаго. Оказывается, у насъ есть даже отдѣльно
l'Academie des sciences, avec un musee. A я всег­
да думала, что это одно ГАсааетіе des beanx arts
et des sciences...
Сенаторъ только махнулъ рукою.
Барыня тѣмъ не менѣе начала разсказывать,
что ее очень поразилъ le monnment Koimiiantsov
de Transdanubien, потому что онъ похожъ на
тотъ памятникъ, который стоитъ передъ собо­
ромъ Петра въ Римѣ. И она никакъ не можетъ
припомнить, кому папа поставилъ этотъ памят­
никъ,—у Бедекера же объ этомъ нѣтъ,—она
смотрѣла.
XVI.
Началось засѣданіе. Графиня видѣла въ своемъ
пріютѣ основной камень того большого предпрія­
тія, о которомъ она говорила въ четвергъ. Она
до такой степени прониклась идеей будущаго
общества, что спросила:
— А что, если назвать его «Братствомъ об­
новления человѣчества»?
Сенаторъ даже поперхнулся.
— Душенька,—ты иллюзіонистка. Что такое,
19*


292
что ­за братство, да кто тебѣ разрѣшитъ? Вѣдь это
хорошо говорить,—но вѣдь нельзя­же въ это вѣ­
рить.
— Постойте, mon oucle, будемте говорить серь­
езно: вы вѣрите, что человѣчество можетъ обно­
виться?
— Ну!... Да, ну, пожалуй!
— Но вы не вѣритё, что его можемъ обно­
вить мы?
— Не вѣрю. Убейте меня на мѣстѣ—не повѣ­
рю. Ну, чтб твой пріютъ, что твое общество,
твое братство,—та спёге!
— Это для своего рода boule de neige. Ты
знаешь, что это такое?
— Конечно, знаю.
— Я воспитала двадцать человѣкъ. Эти двад­
цать воспитаютъ новыхъ двадцать,—и вотъ уже
четыреста; потомъ—восемь тысячъ.
— Это, мой другъ, называется въ алгебрѣ про­
грессіей.
Онъ взялъ карандашъ о придвинулъ бумагу.
■— Если мы будемъ расчитывать именно на
двадцать послѣдователей, — сказалъ онъ,—то ре­
зультата будетъ такой. Четвертое поколѣніе
дастъ сто шестьдесятъ тысячъ обновленныхъ,
пятое—три милліона двѣсти тысячъ и шестое—
уже около семидесяти милліоновъ.
Онъ провелъ черту и поставилъ точку.
— Другими словами, черезъ шесть поколѣній


293

вся Россія обновится, а черезъ семь—и вся Ев­
ропа. Если­же къ тебѣ пристанутъ еще двѣ твои
дѣвицы, то, очевидно, все это будетъ совершено
еще скорѣе.'
Графиня посмотрѣла на него внимательно.
— Дядя, зачѣмъ вы такъ говорите?
— Потому, что таково мое убѣжденіе.
— Конечно, тутъ есть несколько утопій, заго­
ворилъ Зотовъ.—Но что польза отъ такого брат­
ства можетъ быть колоссальна, —въ этомъ нѣтъ
никакого сомнѣнія.
— Можетъ быть, сказалъ сенаторъ, пожавъ
цлечами.
— А вы знаете, вдругъ сказала m­lle Блю­
менбахъ:—что votre oncle все время подзываетъ
меня ѣхать въ Парижъ, говорить, что я прево­
сходно проведу съ нимъ тамъ время.
На лысинѣ у сенатора вдругъ выступилъ круп­
ный потъ.
— Ну, что­же, такое! заговорилъ онъ, расте­
рянно оглядываясь.—Что­же дурного? я въ та­
кихъ лѣтахъ, что, полагаю, не подумаютъ о ma­
demoiselle что нибудь дурное.
Онъ наклонился надъ столомъ и сказалъ:
— Ты зри мою главу, лишенную волосъ.
— Вотъ вы отого­то въ обновленіе человѣче­
ства и не вѣрите, поддержала барышню Кэтъ.—
Вы думаете, что организмъ человѣчества такъ­же


294
дряхлъ, какъ вашъ, и ни [на какое обновленіе не­
способенъ!
— А я присоединяюсь къ вамъ, заговорила
барыня съ Ведекеромъ, обращаясь къ сенатору. —
Я думаю, что человѣчество идетъ на убыль, и
его нравственные качества съ каждымъ годомъ
уменьшаются, и возстановить это нельзя.
—■ Напрасно такъ думаете, княгиня, возра­
зить Зотовъ.—Человѣчество прогрессируетъ. Мо­
лодое поколѣніе лучше насъ. Можетъ быть и
въ немъ много недостатковъ, можетъ быть, оно
слишкомъ заражено самомнѣніемъ, слишкомъ за­
носчиво, но оно уже дальше насъ шагнуло во
многомъ. Мы не преклоняться передъ нимъ дол­
жны, а учить его, но въ то­же время уважать
въ немъ будущихъ дѣятелей, которые пойдутъ
дальше насъ. Посмотрите, чтб было пятьдесятъ
лѣтъ назадъ, и чтб теперь. Какая разница во взгля­
дахъ, понятіяхъ! Теперешнія, едва родившіяся, дѣ­
ти будутъ министрами, учителями общества, пре­
ступниками, мытарями и фарисеями. Многіе еще
не родились: они еще не зачаты,— а между
тѣмъ, по статистикѣ, мы уже можемъ сказать при­
близительно: вотъ такой­то процентъ изъ этихъ
будущихъ новорожденный, дастъ лепремѣнно
рядъ преступленій. Почему­же братство не можетъ
измѣнить этого неумолимаго закона, который
является въ сущности только результатомъ извѣ­
стныхъ условій? Я согласенъ съ тѣмъ, что если


295
мы измѣнимъ самыя условія, то измѣнятся и
результаты. Я согласенъ съ графиней, съ ея
теоріей, что надо оставить въ покоѣ взрослыхъ,
испорченныхъ воспиташемъ и жизнью людей,—
надо взяться за новое поколѣніе съ момента рож­
денія. Не энаю, удасться­ли вполнѣ искоренить,
но, я думаю, можно до извѣстной степени осла­
бить злую волю. А это уже будетъ огромный
шагъ впередъ.
— Браво, сказала графиня,—браво! Я раду­
юсь, что нахожу въ васъ такого единомышлен­
ника. Мы съ вами дѣло сдѣлаемъ. Мы съ вами
этимъ путемъ завоюемъ человѣчество.
— Вотъ и я на подмогу, весело заговорить
Лытиковъ, появляясь въ столовой, гдѣ было за­
сѣданіе.—Давайте завоевывать.
Онъ сѣлъ рядомъ съ Макшановымъ и шеп­
нуть ему:
— Мальчишку къ вамъ отвезъ,—сдалъ вашей
барынѣ на иждивеніе. Сейчасъ ему ванну ста­
ли готовить.
Перешли къ очереднымъ прошеніямъ о при­
нятіи дѣтей въ пріютъ; графиня сама читала
вслухъ прошенія и дѣлала на нихъ помѣтки. По­
рученія съѣздить и посмотрѣть обстановку про­
сителей брала на себя m­lle Блюменбахъ, запи­
сывая адреса.
Лытиковъ протянулъ графинѣ свой чекъ.
— Даю вамъ слово, графиня, что это отъ не­


296
извѣстнаго, заговорилъ онъ,—а не отъ меня. Вотъ
господинъ Макшановъ подгвердитъ. Что тутъ
моя подпись—это чистая случайность.
— И говорить, что у насъ въ Россіи денегъ
нѣтъ? замѣтилъ сенаторъ, взглянувъ на цыфру
чека.—А неужели у васъ такія суммы лежать
на текущемъ счету, а не въ бумагахъ? спросилъ
онъ у Лытикова.
— Да это случайная, проходящая сумма.
— Я къ тебѣ заѣду послѣ обѣда, сказалъ
Макшанову Зотовъ.—Схожу тутъ на Петербург­
скую, а нотомъ до тебя добѣгу.
— Все попрежнему, пѣшкомъ?
— Пѣшкомъ. Что мнѣ дѣлается? Изъ Москвы
недавно въ Тулу бѣгалъ. Хорошо въ валенкахъ­
то. Студентикъ одинъ со мной бѣжалъ, такъ еле
за мной поспѣвалъ. Привычка: я всегда былъ
на ноги легокъ.
Макшановъ сказалъ, что будетъ его ждать
и что онъ вечеромъ свободенъ.

хѵп.
Когда онъ пріѣхалъ домой къ обѣду, было уже
темно. Наташа, оживленная, съ пылающими
глазами, бросилась къ нему на шею въ прихожей.
— Милый, что за мальчикъ, прелесть! Зна­
чить, можно его оставить?


297

Онъ сказалъ, чтобъ она дѣлала какъ хочетъ.
Пусть яальчикъ остается,—только не было­бы не­
пріятностей.
Она повела его въ угловую комнату, гдѣ на
диванѣ сладкимъ сномъ спалъ ребенокъ.
— Какъ онъ ѣлъ!—разсказывала она,—какой
милый, умный, ласковый. Я спрашиваю: тебя па­
па очень билъ?— «Страсть,говоритъ,какъбилъ!»—
А ты его любишь?— «Очень!» —А маму?—«Маму...
маму тоже. Только она за вихры дерется».
— Можетъ, тебѣ теперь не будетъ скучно?
опросишь Макшановъ.
— Нѣтъ, милый, теперь мнѣ хорошо. Только­
бы его не взяли. Я ужъ люблю его.
—• Скоро какъ все это у васъ,—проговорилъ
онъ и, позвонивъ, велѣлъ подать обѣдать.
Часовъ въ девять явился Зотовъ съ Пепуле­
вичемъ. Пепулевичъ сразу сталъ просить рюмку
коньяку или водки.
— Заморозилъ онъ меня совсѣмъ, говорилъ
онъ. — Окороходъ какой­то. На видъ ледащій, а
начнетъ шагать—ни одинъ меринъ за нимъ не
угоняется.
— Гдѣ васъ ..свело обоихъ? спросилъ Макша­
новъ.
— Тутъ вертепикъ одинъ на Петербургской:
алчущихъ и жаждущихъ. Просили Зотова просвѣ­
тить ихъ. Онъ просвѣщалъ, а я слушалъ. Хорошо
онъ говорить, изъ души это какъ­то у него вы­


298

пираетъ. Тугь одна «обращёнка» на грудь ему
пала и рыдала.
— Врешь все, сказалъ благодушно Зотовъ.
— А онъ и не замѣтшгь. Sancta simplicitas!
Особенно вотъ объ обновленіи человѣчества хо­
рошо говорилъ. Студентъ­ыедикъ, тотъ сѣлъ у
печки на карачки, вцѣпился въ волосы, да какъ
зареветь. И вотъ люблю я это! Глаголомъ жечь
сердца людей! Подымается что­то къ горлу, ще­
кочетъ въ груди. Ужъ на что я, заѣзженый, а
и того прббираетъ. А вѣдь на молодежь­то на
цыплятинку, какъ это дѣйствуетъ. Вѣдь онъ
такъ зажигаетъ, что хоть на баррикаду пойдутъ.
Талантище!
«Талантище» добродушно засмѣялся и посмо­
трѣлъ на Макшанова и Наташу.
— Ну, какъ­же вы живете? спросилъ онъ. —
Ладно, мирно?
—• Какъ новобрачные, сказала Наташа.—Смѣ­
шно даже: не можемъ насмотрѣться другъ на
друга.
— А что­же тутъ •>, смѣшного? возразилъ Зо­
товъ.—Вы исполняете законъ природы,—васъ вле­
четъ другъ къ другу, любите вы взаимно каждаго
больше чѣмъ себя,—и продолжайте.
Онъ взялъ тоненькую книжку въ обложкѣ изъ
мягкаго сафьяна, быстро нашелъ страницу и на­
чалъ читать:
— ...«Знайте, что Богу не нужно ни жертвы,


299
ни молитвъ, а нуженъ миръ, согласіе и любовь
между вами; и что нельзя вамъ ни молиться, ни
думать о Вогѣ, если есть у васъ хоть одинъ че­
ловѣкъ не въ любви.
«Не думай, чтобы любовь къ женщинѣ было
хорошо. Не любуйся женщинами, а живи съ той,
съ которой ты сошелся и не оставляй ее...»
Онъ остановился, перевернулъ несколько стра­
ницу, задумался и опять началъ читать:
— «... и разбила весь кувшинъ и помазала
ему голову и пролила все масло.
«И стали ученики судить между собою о томъ,
что дурного она слѣлала. И одинъ сказалъ: вотъ
даромъ сколько пропало добра. Можно было­бы
продать это масло за 300 рублей, и сколько ни­
щихъ одѣлить!
«И стали ученики укорять женщину, и она
смутилась, и не знала — хорошо или дурно сдѣ­
лала. Тогда Учитель сказалъ: «Напрасно вы сму­
щаете женщину. Она истинно добро сдѣлала, и
напрасно поминаете про нищихъ. — Если хотите
добро дѣлать нищимъ—дѣлайте: они всегда есть.
Зачѣмъ­же говорить о нихъ: если жалѣете ни­
щихъ, идите, жалѣйте ихъ, дѣлайте добро имъ.
А она меня пожалѣла и добро сдѣлала настоя­
щее, потому­что отдала все, что имѣла. Кто изъ
васъ знать можетъ, чтб нужно, что не нужно?
Почемъ вы знаете, что не нужно проливать на
меня масло»...


300

Онъ захлопнулъ книгу и положюгъ на преж­
нее мѣсто.
— Зачѣмъ ты это читалъ? спросилъ Пепу­
левичъ.
— Затѣмъ, что не понимаютъ этого. Сегодня
тамъ, на Петербургской, говорили о равномѣрной
раздачѣ имущества, о томъ, что надо голодныхъ
накормить. Не это надо,—голодъ еще наименьшее
зло. Если имущество распредѣлено равномѣр­
но, — тутъ уже будетъ математическій разсчетъ,
а не добро. Добро чуждо распредѣленію и раз­
счету. Я хочу отдать все мое состояніе пріюту
графини,—и отдамъ. А мнѣ будутъ говорить, что
я долженъ не обижать другіе пріюты и дѣлить
между всѣми поровну. Такъ нельзя. Вѣдь объ
этомъ, кажется, ясно сказано, и спору тутъ
быть не можетъ. Все что имѣешь отдай, отдай
тому неимущему, который ближе къ тебѣ, помо­
ги ему, а о другихъ не думай. Хорошо вспахать
можно только ту борозду, на которой сосредо­
точено все вниманіе. Нельзя, дѣлая что­нибудь,
не отдаваться вполнѣ, всею душой этому дѣлу.
Вотъ Наташа ребенка изсѣченаго взяла,—­и дол­
жна она его залечить, согрѣть и накормить. И не
надо думать о томъ, что съ нимъ будетъ дальше.
То придетъ въ свой чередъ. «Хлѣбъ нашъ на­
сущный даждь намъ днесь». И только днесь.
— Ну, это ужь ты черезчуръ, остановилъ его


301

опять Пепудевичъ. — Нельзя не думать о бу­
дущемъ. Такъ или иначе, а мальчонку этого надо
пристроить. Вѣдь въ результатѣ, рано­ли, поздно­
ли, отецъ узнаетъ, что онъ здѣсь. Вѣдь ко мнѣ­
же пристанутъ. Окажутъ, что я знаю и скрываю.
— У тебя страсть къ доносамъ, сказалъ Зо­
товъ.—Ну, кто тебя просить доносить, гдѣ ребе­
нокъ?
— Я не доношу, а говорю правду, не скрывая.
— Ну, твоя правда—дѣло условное.
— Ужъ сегодня герой быль у Лытикова. Я
долженъ быль сообщить его адресъ.
— Какой герой? спросила Наташа.
— Отецъ Костьки. Вѣдь онъ «герой». Знаете,
это терминъ театральный. Бываютъ комики, бла­
городные отцы,—ну, и герои. Это вотъ герой съ
ingenue и драли тамъ его. И вѣдь не по злобѣ,
они оба хорошіе люди. Даже товаришамъ послѣд­
нимъ грошемъ помогаютъ.
— Оставьте, пожалуйста! Хорошіе люди! воз­
мутилась Наташа. — Развѣ хорошіе люди могутъ
мучить маленькое, живое, доброе, веселое созда­
вав? Я только изумляюсь одному: какъ могъ со­
хранить этотъ ребенокъ ту игривость и доброду­
игіе, что въ немъ есть. Онъ даже не дикій.
— Очень просто, сказалъ Пепудевичъ. — Въ
минуты, когда его не драли, когда бывали гости,
съ нимъ шутили, имъ занимались и развивали.


302

Онъ самъ читать выучился: какая­то семилѣтняя
дѣвочка его научила по «Губернскимъ Вѣдомо­
стямъ» читать. А что онъ, не смотря на побои—
дышетъ,—такъ я вамъ скажу—человѣкъ превы­
носливое животное: ни одна собака того не вы­
держитъ.
—: Такъ что­же вы начали говорить о Лыти­
ковѣ? спросилъ Макшановъ.
— Ну, пришелъ герой ко мнѣ. Я объяснилъ,
кто увезъ. Онъ узналъ адресъ Лытикова. Къ нему.
Но Лытиковъ, кажется, человѣкъ съ характер­
цомъ. — «Увезли?» — «Увезъ» — «Куда?» — «Туда,
куда­бы вы не могли пріѣхать». —­«Вы за это
отвѣчаете». —■ «Не ваше дѣло, каждый за свои
поступки отвѣчаетъ.» — «Я обращусь въ поли­
цію». — «Попробуйте. Окажу вамъ только одно:
полиція предупреждена уже. Мой совѣтъ даже
не соваться туда: иначе сейчасъ — протоколъ.
Лучше уступите ребенка по добровольному со­
глашенію».
— Ну, и что­же онъ сдѣлаетъ? спросила
Наташа.
— Деньгами возьметъ отступнаго.
— Продастъ сына?
—• Ну, продастъ! Зачѣмъ такія слова! Просто—
отдастъ, и кончено дѣло.


303

хѵш.
Въ двѣнадцатоыъ часу Пепулевичъ началъ со­
бираться, говоря, что онъ хочетъ захватить
конку. Зотовъ тоже собрался, и ночевать, не­
смотря на уговоры Макшанова, не остался.
Макшановъ чувствовалъ въ домѣ присутствіе
новаго существа, и какое­то неопредѣленное,
странное ощущеніе чего­то хорошаго наполняло
его. Онъ какъ­будто слегка ревновалъ ребенка
къ Наташѣ, но въ то­же время ему пріятно было
видѣть, съ какой отзывчивой радостью побѣжала
она въ угловую, услыхавъ его голосъ. Про­
снулся Костя не надолго. Онъ съѣлъ холодную
котлету (вообще онъ выказывалъ втеченіе дня
аппетитъ весьма серьезный), выпилъ стаканъ мо­
лока, вздохнулъ и сказалъ:
— Тетичка, теперь­бы шляфендронъ сдѣлать.
Сначала Наташа его не поняла. Потомъ ока­
залось, что его отецъ всегда говорилъ вмѣсто
«лечь спать»,— «сдѣлать шляфендронъ».—Вообще
Костя говорилъ какими­то странными выраже­
ніями, съ какой­то загвоздкой. Впрочемъ, передъ
сномъ онъ разсказалъ, что у него есть сестра
Маруся, которая осталась у какого­то дяди Павы
въ Москвѣ. Марусеньку папа съ мамой любятъ,
а Марусенька всегда жаловалась на Костю папѣ
съ мамой," особенно, если голодный Костя съѣдалъ
корку хлѣба. Но всетаки онъ Марусеньку лю­


304

бить. Марусенькѣ десять лѣтъ, и она его бьетъ
такъ­же, какъ и папа съ мамой, даже ремень сни­
маетъ тоть самый со стѣны, которымъ бьетъ его
папа. Въ нонцѣ­концовъ онъ объявилъ, что очень
любить спать на подушкѣ; а что когда его при­
вязывали за веревку къ ножкѣ кровати, такъ было
очень холодно спать на голомъ полу и страшно,
потому­что по полу бѣгали крысы. Вскорѣ его
лепетаніе стало несвязнымъ, и онъ опять по ва­
лился на подушку.
Макшанову не спалось. Онъ ходилъ по каби­
нету взволнованный. Его разстроило распаденіе
Кута. Онъ вдругъ полюбилъ его, полюбилъ те­
перь, когда онъ пересталъ существовать. Ему и
Вушмаринъ, и Зотовъ, и темное голубое небо, и
степныя зарницы, — все это показалось такимъ
милымъ, простымъ, желаннымъ. Ему стало жалко
при мысли, что всѣ эти бѣленькія хатки стоять
теперь, занесенный снѣгомъ, съ закрытыми став­
нями, просырѣлыя, заброшенный. А между тѣмъ
вокругъ — станицы и поселки кипятъ жизнью.
Въ сосѣднемъ городѣ зажжены фонари, тан­
цуютъ, играютъ въ карты, пишутъ бумаги, же­
нятся, ссорятся, умираютъ. Общество городское го­
раздо менѣе сплочено и связано между собою,
чѣмъ этотъ Кутъ, гдѣ люди честно и просто ра­
ботали надъ своею задачей. А между тѣмъ, —
Кутъ распался, распался навсегда. Въ чемъ­ясе
искать причины этого распаденія? «Мелко чер­


305

пали», сказалъ сегодня Зотовъ. — Такъ­ли это?
Въ мелкомъ­ли черпаньѣ заключается весь се­
креть? Не глубже­ли надо искать причинъ этого
распаденія?
Сколько Макшановъ себѣ помнилъ, онъ съ самой
школьной скамьи работать, работалъ и работалъ.
У него никогда не было своего состоянія; слу­
жить онъ пробовать, но его не тянули спеціаль­
ныя занятія, и онъ скоро оставилъ всѣ комиссіи
и комитеты, ища болѣе живого дѣла. Онъ жилъ
своимъ трудомъ, работая по мѣрѣ силъ и способно­
стей. Потомъ умерла какая­то тетка, и ему прислали
маленькій капиталъ, обѣщая присылать еще по
тысячѣ рублей въ годъ съ какой­то доли. И те­
перь, съ сѣдѣющими волосами, онъ могъ работать
упорно и много, какъ и прежде, — и двѣнадцать­
четырнадцать часовъ непрерывной работы не ка­
зались ему утомительными. Онъ увлекался ра­
ботой до того, что забывалъ и о ѣдѣ, и о снѣ.
Ему казалось смѣшно, что можно поднимать во­
просъ о переутомленіи, когда онъ нерѣдко зани­
мался прямо изъ любви къ дѣлу, подбирая свѣ­
дѣнія по интересующему его вопросу, подрядъ
втеченіе пяти­іпести недѣль. Онъ работалъ всю
жизнь, работалъ несравненно болѣе, чѣмъ любой
министерски чиновникъ, но работалъ съ любовью
вѣря^ что безъ работы­— нѣтъ счастья.
Вторая половина жизни не была ему тягостна.
Болѣзнь еще не давала себя знать, энергія не­
и. и. гньдичъ.

20


306

пропала. Но чаще и чаще онъ начиналъ огляды­
ваться на прошлое. Чаще и чаще его начинала
ужасать прошедшая жизнь. И не потому, чтобы
тамъ былъ рядъ поступковъ, выходящихъ изъ
уровня обычнаго житейскаго обихода. Онъ зналъ,
что онъ лучше многихъ и менѣе преступенъ,
чѣмъ, многіе, но и то, что онъ пережилъ, было
скверно, ничтожно, непослѣдовательно, нелѣпо.
Чище всего и разумнѣе всего было дѣтство.
Приволье дѣдовскаго имѣнія, тихая ласка матери,
радости дѣтскаго, несложнаго счастья, — все это
было . неразрывно съ тѣмъ запахомъ деревни, гдѣ
лошадиный потъ, дымокъ и свѣжее сѣно сли­
ваются вмѣстѣ въ одинъ удивительный ароматъ.
Сельская колокольня церкви, землянка, вырытая
въ саду и обложенная дерномъ, грибы въ лѣсу,
хороводы и огни за рѣкой, — вотъ самыя яркія, чу­
десный воспоминанія. Потомъ —городская жизнь.
Прислуга уже не крѣпостная, а вольная. Не безъ
нѣкоторой таинственности читаетъ его отецъ:
«Полярную Звѣзду» и «Колоколъ». Для мальчика
невыразимое наслажденіе любоваться, когда ни­
кого нѣтъ, сѣрой обложкой «Звѣзды», гдѣ изо­
бражено пять профилей въ одномъ болыпомъ
кругѣ. Тутъ­же въ кабинетѣ ленштъ «Искра», и
отецъ объясняетъ гостямъ, кто изображенъ въ
какой каррикатурѣ и чтб надо подразумѣвать
подъ поваромъ и кучей муравьевъ.


307

Готовить мальчика въ гимназію. Онъ съ на­
слажденіѳмъ учится, — даже латинскій языкъ ему
кажется милымъ, необходимымъ, интересньшъ.
Но все это ему кажется, — пока онъ дома. Едва пе­
реступилъ онъ порогъ гимназіи, — какъ сразу
отвращеніе ко всѣмъ предметамъ охватываетъ
его. Все дѣлается мертво и не интересно. Изуче­
ніе географіи сводится къ тому, чтобы запомнить
названія всѣхъ германскихъ городовъ и начер­
тить границы Сѣверо­Американскихъ Штатовъ,
чтб ему скучно. Латинскій и греческій языки
нужны для того, чтобы читать сухія записки
Цезаря о Галльской войнѣ и Ксенофонта объ
«Отступленіи грековъ». Преподаютъ правила
русской грамматики, въ существованіи которой
онъ потомъ усумнился по окончаніи курса въ
университете. Въ старшихъ классахъ учитель
математики со слезами на глазахъ увѣряетъ, что
знаніе тригонометрическихъ формулъ необходимо
для каждаго порядочнаго человѣка, и юноша съ
отвращеніемъ начинаетъ опредѣлять тангенсы и
косинусы, — на возможный случай, — а вдругъ онъ
попадетъ въ астрономы или инженеры. Учитель
истрріи напираетъ только на біографіи предста­
вителей власти и къ этому сводитъ все препо­
даваніе; онъ очень придирчиво требуетъ отъ
учениковъ, чтобъ они подробно разсказывали,
что ѣлъ Калигула, которую ногу сломалъ Само­
званецъ, и сколько кораблей было въ Непобѣ­
20*


308

димой армадѣ. Ото всего этого вѣетъ гнилью,
сушью, кладбищемъ.
Въ университетѣ лучше, живѣе, легче дышится.
Студенты сидятъ другь у друга до глубокой но­
чи, прокуриваютъ насквозь всѣ стѣны и спорятъ
до тошноты о томъ, что «конкретно» и что «не
конкретно», причемъ хохолъ Чуенко говоритъ
почему­то «конкректно». Сообща ходятъ въ ложу,
въ оперу, — конечно, повыше; иногда кто побо­
гаче собираются поужинать въ Маломъ Яро­
славцѣ. Наука отходить какъ­то на задній планъ.
Еще на первомъ курсѣ интересуются ею, но со
второго — всѣ знанія сдаютъ въ архивъ, и на
смѣну выступаетъ не теорія, — а живая жизнь.
.И эта жизнь начинаетъ закидывать человѣка
грязью. Влюбленность, повидимому непосредствен­
ная и идеальная, вдругъ переходитъ въ связь.
Молодой человѣкъ начинаетъ жить съ замужней
женщиной, которая старше его, имѣетъ дѣтей,
обманываетъ мужа и пріѣзжаетъ къ нему на хо­
лостую квартиру, гдѣ прислуга въ этотъ день
высылается куда­то, и гдѣ холодный завтракъ и
бутылка вина составляютъ необходимую обста­
новку свиданія. Варынѣ нравится его молодая
влюбленность, его довѣріе къ ней, преданность.
Когда онъ молить ее развестись съ мужемъ, она
только цѣлуетъ его въ голову и говоритъ:
— Милый мой, милый мальчикъ!
Потомъ идеальное существо оказывается въ


309
связи еще съ двумя друзьями дома: докторомъ и
капитаномъ артиллеріи. Начинаются ухаживанья
за актрисами, ѣзда въ компаніи молодыхъ чинов­
никовъ, стоящихъ на хорошей дорогѣ, по мод­
нымъ вертепамъ. Жизнь идетъ, уходить съ каж­
дымъ годомъ. Зубы болятъ и выпадаютъ, наголовѣ
рѣдѣютъ волосы, нѣтъ прежней вѣры въ жизнь. И
все гуще и гуще заволакиваетъ туманъ и не даетъ
возможности видѣть жизнь съ прежней ясностью.
Она ясна была только въ дѣтствѣ. Теперь чув­
ствуется ложь, неестественность, напряженность
всюду, вездѣ, во всѣхъ проявленіяхъ жизни. Онъ
видитъ своихъ товарищей — молодыхъ людей, ко­
торые въ неполный сорокъ лѣтъ получаютъ гу­
бернаторство, полкъ, управленіе цѣлымъ учреж­
деніемъ. И ему кажется страннымъ: какъ эти
люди довольны своимъ положеніемъ, — какъ они
могутъ жить и работать не вѣря въ свое дѣло,
и онъ убѣжденъ, что они не вѣрятъ въ него и
не могутъ вѣрить.
Суета бѣлки вездѣ и всюду. Всѣ притворяются
дѣловыми людьми, но никто истиннаго дѣла не
дѣлаетъ. Что сдѣлалъ одинъ—другой, его преем­
нику отмѣняетъ. Что пять лѣтъ назадъ казалось
умно и хорошо, теперь кажется наивно и глупо.
Задачи, повидимому, широкія и опредѣленныя,
суживаются и достигаютъ района домашнихъ
интересовъ.


310
На каминѣ пробило три. Онъ остановился по­
среди кабинета.
— Да, сказалъ онъ, — да надо­же найти все­
таки исходъ. Такъ жить нельзя. Наташа? На­
таша чудесная женщина, но въ этомъ­ли все?
Онъ прошолъ къ ней. Она сидѣла у лампы съ
зеленымъ абажуромъ и читала. Возлѣ нея на ди­
ванѣ лежалъ ребенокъ.
— Опять спитъ, и какъ крѣпко! сказала она
и, вставъ" съ мѣста, прибавила: — Слушай, если
онъ дѣйствительно останется у насъ, надо будетъ
имъ заняться какъ надо. Дадимъ ему все, что
можемъ дать хоротаго. Поставимъ себѣ эту за­
дачу. Право, она не тяжела и ее нетрудно ис­
полнить.
Онъ посмотрѣлъ на нее, посмотрѣлъ на маль­
чика и сказалъ:
— Хорошо. Я тебѣ обѣщаю сдѣлать для него
все возможное. Пусть будетъ такъ.

XIX.
Пепулевичъ заходилъ раза два къ Наташѣ,
стараясь выбирать часы, когда не было дома Мак­
шанова. Говорили они несколько понизивши го­
лосъ, не желая, чтобы слушала ихъ прислуга. Пе­
пулевичъ убѣждалъ. Наташа слегка поддавалась
этимъ убѣжденіямъ. Наконецъ, она ему сказала:


311

— Ну, хорошо, говорите, что хотите.
На другой­же день послѣ этого, онъ звонилъ
у двери Покромова, на Литейномъ. Горничная­
нѣмка ввела его въ кабинетъ, напоминавши
складъ ыебельнаго магазина: столько тутъ настав­
лено шкаповъ, столовъ и стульевъ безо всякаго
порядка и надобности. Шкапы стояли на сто­
лахъ, за неимѣніемъ мѣста на полу; картины
въ четыре ряда уходили подъ самый потолокъ.
Огромный готическія окна были открыты и впус­
кали въ комнату солнечные зимніе лучи. Хозя­
инъ, подобно Собакевичу, сказалъ: «прошу», и по­
казалъ гостю рукой на кресло у письменнаго стола.
Пепулевичъ, въ наглухо­застегнутомъ сюртукѣ
и тугихъ крахмаленныхъ воротничкахъ, опустился
въ кресло такъ, какъ опускаются на сценахъ дѣ­
ловые люди, пришедшіе для выясненія серьезнаго
вопроса. Онъ, очевидно, такъ и настроилъ себя
на извѣстную роль и собрался провести ее вы­
держанно.
— Я имѣлъ случай видѣть васъ у г. Макша­
нова, сказалъ онъ.
Покромовъ глянулъ на него поверхъ темнаго
пенсне (у него вѣки были воспалены) и сказалъ:
— Помню­съ. Чѣмъ могу служить?
— Я явился къ вамъ именно по тому дѣлу,
ради котораго вы пріѣзжали къ Натальѣ Еон­
стантиновнѣ. Я имѣю уполномочіе кое­о­чемъ съ
вами переговорить.


312
Покромовъ опять глянулъ на него однимъ гла­
зомъ, точно боднулъ его, и спросилъ:
— У васъ есть доверенность?
Пепулевичъ вытянулъ нижнюю губу.
•— Мы, вѣдь, никакихъ еще нотаріальныхъ ак­
товъ не совершаемъ. Вопросъ о довѣренности,
быть можетъ, еще преждевремененъ.
Покромовъ пододвинуть къ себѣ какое­то тол­
стое дѣло въ синей обложкѣ, на которой крупно
было напечатано «Конкурсъ», а ниже шелъ мел­
кій шрифтъ, уже невидный Пепулевичу,—пере­
вернуть нѣсколько листовъ и проговорилъ, не
отрывая глазъ отъ, бумаги.
— Потрудитесь изложить, что вамъ будетъ
благоугодно.
— Мое изложеніе,—началъ Пепулевичъ,—бу­
детъ немногосложно. Вы мнѣ позвольте прямо
взять быка за рога. Вопросъ: до какой суммы вы
уполномочены вашимъ довѣрителемъ итти, чтобы
получить желаемый разводъ?
Покромовъ поднялъ высоко брови и растянулъ
ротъ въ улыбку.
— Вы что­же, почтеннѣйшій, узнавъ максималь­
ную сумму, — именно и пожелаете ее получить?
— Это въ зависимости отъ максимальной сум­
мы. Можетъ быть, сверхъ ея придется еще на­
кинуть.
— Такъ не проще­ли вамъ назвать сумму?
— Нѣтъ. Мнѣ желательно сперва узнать, ка­


313

кой суммой выражается въ довѣрителѣ вашемъ
жажда свободы.
Покромовъ опять улыбнулся и покрутилъ го­
ловой.
— Забавно все это, сказалъ онъ, и откинулся
на высокую спинку кресла.—Признаться сказать,
придя въ домъ господина Макіпанова, я чувство­
валъ себя въ положеніи нераскаяннаго мытаря
въ домѣ новообращеннаго праведника. Я думалъ,
что тутъ вопросъ о денежныхъ знакахъ отой­
детъ совершенно на второй нланъ, быть можетъ
даже съ презрѣніемъ отъ него отвернуться. А
между тѣмъ, какъ я вижу, онъ составляетъ вы­
сокій 'интересъ.
— Вы правы, милостивый государь, сказалъ
Пепулевичъ, стараясь выразить на лицѣ безмя­
тежность и спокойствіе,—для Натальи Констан­
тиновны деньги не составляютъ никакого инте­
реса. Но деньги нужны для одного дѣла...
— Ну, мнѣ это все равно,—возразилъ Покро­
мовъ, дѣлая синимъ карандашомъ зигзагъ въ
воздухѣ.— Мнѣ все равно, куда идутъ деньги,—
мнѣ важно, въ чьи руки я ихъ отдаю. Атамъ, бу­
дутъ­ли ими топить печи, отдавать подъ про­
центы, или пожертвуютъ на дѣло о непротивле­
ніи злу, — этотъ вопросъ меня не интересуетъ.
Деньги—всегда деньги. Деньги важны всюду. Это
тотъ Архимедовъ рычагъ, которымъ можно по­
вернуть земной шаръ.


314
— Вы заблуждаетесь, сказалъ Пепулевичъ,—
заблуждаетесь потому, что сидя здѣсь въ Петер­
бургѣ, не знаете и не чувствуете того, что тво­
рится тамъ, въ нѣдрахъ.
— А что же творится въ нѣдрахъ? спросилъ
Покромовъ, снова наклоняясь надъ бумагами.
— Есть люди, которые не признаютъ денегъ.
Есть цѣлыя общины, которыя обходятся безъ
нихъ.
— Хороши должно быть общины! усумнился
Покромовъ, оттягивая губы воронкой впередъ.
— Да, не хуже здѣіпней столичной слякоти,
отозвался гость.—По крайней мѣрѣ честнѣе ужь
навѣрно.
— Ха­ха! засмѣялся Покромовъ.—­Вы меня смѣ­
шите, почтеннѣйшій, до слезъ смѣшите. Честнѣе!
Что вы—ребенокъ? Неужели вы вѣрите въ чест­
ность? Да развѣ есть честные люди? Всѣ подле­
цы. Конечно, кромѣ насъ съ вами, мы—люди
идеальной честности. Нѣтъ человѣка, который
бы не совершилъ въ своей жизни клятвопреступ­
ления или преступленія вообще, за которое нель­
зя было бы его закатать на Сахалинъ. Говорятъ:
честенъ, взятокъ не беретъ. Врутъ! Надо только
узнать слабую сторону человѣка. У меня былъ
знакомый полицімейстеръ. Если дадутъ двѣсти,
триста рублей,—въ лицо швырнетъ. Бралъ толь­
ко каменными домами. А всѣ говорили — чест­
ность! Зналъ я чиновника честности непреобо­


315
римой, но одержимаго тремя дочерьми. Къ нему
пріѣхали, предложили сто тысячъ только за то,
чтобъ въ отставку вышелъ. Да еще хорошее
частное мѣсто предлагали. А на казенномъ онъ
мѣшалъ. Ну, и подалъ. Правда, потомъ черезъ
полгода повѣсился, когда понялъ въ чемъ дѣло,—
да, вѣдь, ужъ такъ ли, иначе ли, на подкупъ по­
шелъ.
— А есть такіе, что не пойдутъ, стоялъ на
своемъ Пепулевичъ.
— Нѣтъ, смѣю васъ увѣрить. Вѣдь воть, На­
талья Константиновна—идетъ на подкупъ. Нужны
ей деньги на какое­то дѣло, она себя утѣшаетъ,
что, молъ, вотъ принципъ великаго назначенія и
прочее, и беретъ деньги.
— Она и безъ денегъ, по убѣжденію, дастъ раз­
водъ, сказалъ Пепулевичъ. — Это я настаиваю
на томъ, что необходимо взять, и взять много.
Покромовъ внимательно обвелъ Пепулевича гла­
зами.
— Устройте, чтобъ Наталья Константиновна
ничего не взяла, — и получите три тысячи. Хо­
тите?
Пепулевичъ отрицательно покачалъ головой.
— Тамъ больше обѣщали? улыбаясь спросилъ
Покромовъ.
— Вы меня вашимъ цинизмомъ не выведете
изъ себя, сказалъ Пепулевичъ. — Я буду сдер­
жанъ. Какъ я вамъ сказалъ, мнѣ нужно уело­


316
виться съ вами о цифрѣ. Если я увижу, что вы
мнетесь, я прямо, помимо васъ, обращусь къ са­
мому источнику.
— То­есть сами къ нему поѣдете? Едва ли уви­
дите его.
— Не къ нему, а къ ней.
— Къ ней?
— Да, къ невѣстѣ. Я съ ней знакомъ. Она
любила въ актерскомъ кругу раздавить бутылоч­
ку, еще при покойномъ мужѣ, и особенно когда
онъ бывалъ въ отлучкахъ. Мы пріятели съ ней.
Ну, вотъ по­пріятельски и потолкуемъ. Она боль­
ше отвалитъ, чѣмъ вы.
Покромовъ опять оттянуть губы.
— Я думаю, можно обойтись безъ этого, ска­
залъ онъ.
— Я то же думаю, подтвердилъ Пепулевичъ.
.— Дадите мнѣ три дня сроку?
— Даже четыре.
— Чудесно.—А вамъ не кажется, господинъ
Пепулевичъ, что во всѣхъ вашихъ дѣйствіяхъ какъ­
будто сквозитъ легкій шантажикъ?
Пепулевичъ посмотрѣлъ невинно на него.
— Нѣтъ. Не замѣчаю. Въ чемъ же шантажъ?
Развѣ это вымогательство? Я знаю, что съ вашей
точки зрѣнія я поступаю умно, и отнюдь даже
не превышу ту сумму денегъ, которую дѣйстви­
тельно стоитъ дать за такую отступную.. Съ моей
же точки зрѣнія—я тоже правъ. Я не могу ви­


317

дѣть такого нелѣпаго скопленія капитала въ од­
нѣхъ рукахъ. Мнѣ всегда хочется въ такихъ слу­
чаяхъ взять какъ можно больше и оставить какъ
можно меньше. Но я не вымогаю. Гдѣ же вы ви­
дите составъ шантажа? Я не прошу, не ставлю
людей въ затруднительное положеніе, но думаю,
что грѣгано не взять. Не возьми я, вы меня бы
назвали идіотомъ, а подлецомъ я во всякомъ слу­
чаѣ остался бы въвашихъ глазахъ, согласно ва­
шимъ убѣжденіямъ. «Они» къ вамъ не пошли бы.
Я не принадлежу къ ихъ братству: я слишкомъ
испорченъ, слишкомъ искушенъ жизнью. Но я
считаю своей обязанностью притти къ нимъ на
помощь. Такъ­то­съ, господинъ Покромовъ. А
теперь позвольте откланяться,—черезъ четыре дня
я навѣщу васъ.
— Слушаю ­съ, — я дамъ сейчасъ же [теле­
грамму.
Покромовъ пошелъ провожать Пепулевича до
прихожей.
Здѣсь онъ его спросилъ:
— Вы вѣдь артистъ? Должно быть, вы хоро­
ши актеръ. У васъ выдержанности много.
—■ Меня сцена выработала. А вотъ вы гдѣ въ
такой выдержанности воспитались? Любо­дорого
посмотрѣть!
— Въ школѣ жизни, почтеннѣйшій,—на про­
тивленіи злу воспитанъ. Эта сцена не хуже ва­
шей.


318
XX.

На улицѣ Пепулевичъ столкнулся съ Макша­
новымъ.
— Кажется, клюнуло, сказалъ Пепулевичъ.
— Вы на счетъ чего? спросилъ Макшановъ.
— Да съ вами не стоить говорить. Скажите
Наталъѣ Константиновнѣ, что клюнуло.
— Не думаю, чтобъувасъ клевъ былъ общій,
возразилъ Макшановъ и пошелъ своей дорогой.
У одного изъ подъѣздовъ на Невскомъ онъ
пріостановился, чтобы дать дорогу архіепископу,
который выходилъ въ сопровожден^ сѣденькаго
священника и слегка запахивалъ свою грудь
съ сверкавшей брилліантами панагіей. Взгляяувъ
мелькомъ на Макшанова, онъ вдругъ остановился.
— А, чистая душа! Радъ видѣть! сказалъ онъ,
здороваясь съ нимъ какъ­то глазами.—Какъ жи­
вешь? Слышалъ, слышалъ, кое­что почитывалъ.
Давай, по старой памяти говорить будемъ. Захо­
ди. Ты теперь свободенъ? Заѣзжай черезъ пол­
часа, чай пить будемъ. Вотъ только купимъ съ
отцомъ Терентьемъ американскаго печенья—и до­
мой. Придешь?
— Приду, сказалъ Макшановъ.
— Я кстати твоего знакомаго сегодня видѣлъ,—
Лытикова. Немного порченый,—а тоже кристал­
ликъ. Ну, да потомъ. Заходи, жду. Я живу;—
знаешь, гдѣ всегда.


319

Отецъ Терентій подсадилъ его въ карету,
дверца хлопнула и тощіе одры двинули экипажъ.
Макшановъ давно зналъ архіепископа, еще когда
тотъ былъ молодымъ архіереемъ, а Макшановъ —
гимназистомъ восьмого класса. Священникъ имъ
задать классное сочиненіе по богословію, и такъ
остался доволенъ Макшановскимъ трактатомъ, что
повезъ сочиненіе показывать по начальству. Ар­
хіерей подозвалъ къ себѣ гимназиста на экза­
менѣ и сказалъ:
— Хлестко пишешь. Фельетонистомъ будешь.
Только у тебя еще зарядъ невѣренъ. Ты о Богѣ
пишешь какъ о лордѣ Биконсфильдѣ. А вѣдь
тутъ есть разница. Надо глубже, брать, больше
чувствовать, чѣмъ анализировать. Зайди­ка ко
мнѣ сегодня ввечеру.
Далъ онъ ему нѣсколько англійскихъ книжекъ.
Тотъ прочелъ и попросилъ 'еще. Архіерей съ
нимъ поспорить. Говорили долго и очень не схо­
дились на вопросѣ о необходимости существова­
нія горы Гаризима. Макшановъ увѣрялъ, что
Христосъ разрушилъ Гаризимъ до основанія, а
архіерей говорилъ, что это кривотолкъ. Но тѣмъ
не менѣе они сошлись, насколько могутъ сой­
тись люди, между которыми тридцать лѣтъ раз­
ницы. Порою владыка разсказывалъ ему о своемъ
миссіонерствѣ въ Сибири, о постройкѣ храмовъ,
о переводѣ евангелія, о томъ, какъ онъ по не­


320

дѣлѣ не слѣзалъ съ лошади. И иногда у маль­
чика билось сердце, и онъ думалъ:
— А ну­ка, я сдѣлаюсь миссіонеромъ. Буду
тоже изобрѣтать буквы, сочиню нѣсколько грам­
матикъ, буду проповѣдывать дѣло Христовой
любви въ тундрахъ Сѣвера.
Но миссіонеромъ онъ не сдѣлался, а пошолъ
въ университета. Иногда судьба сталкивала его
со старымъ знакомымъ, получившимъ уже епар­
хію гдѣ­то на окраинѣ. И каждый разъ они встрѣ­
чались дружелюбно, хотя на Гаризимѣ все еще
не сходились. Епископъ старался теперь не ка­
саться этого вопроса, только изрѣдка говорилъ:
— Все еще храма не воздвигъ?
И получивъ отрицательный отвѣтъ, только
добродушно улыбался.
Макшанова опять потянуло къ нему. Ему нра­
вилась та тихая 'веселость, съ какой старикъ
встрѣчалъ гостя, тѣ широкія плавныя манеры,
съ какими онъ вставалъ, говорилъ, шуршалъ
своей дорогой рясой, улыбался, поправлялъ на
груди панагію, опирался на посохъ. Ему всегда
казалось, при бесѣдѣ съ нимъ, что его перено­
сила судьба на три вѣка назадъ, въ эпоху мо­
сковскихъ царей, и передъ нимъ сидитъ не епи­
скопъ конца девятнадцатаго вѣка, а владыка
Москвы, въ покой котораго его дворъ входить
съ поклонами и съ благоговѣніемъ цѣлуетъ руку.
Отъ старика вѣяло не то Византіей, не то Азіей, и


321
только газеты, лежавшія на отолѣ, напоминали
о томъ, что связь съ современностью не порвана.
И теперь онъ встрѣтилъ Макшанова такъ­же
радушно, распахнулъ ему свои объятія еще из­
дали, поцѣловалъ его въ щеку, потрепалъ по
плечу и сказалъ:
— Сѣдѣешь? Что­жь намъ­то дѣлать? Въ зем­
лю уходить? Рано старѣеіпь. Ну, садись. Чайку
выпьемъ: у Елисѣева варенья купили, — попьемъ.
Что дѣлаешь? Какъ прыгаешь?
— Собираюсь ѣхать въ Лондонъ, посылаютъ,
отвѣтилъ Макшановъ.
— А! удивился архіепископъ. — На какой­же
предметъ ты ѣдешь?
— Общество тамъ образовалось, защиты дѣ­
тей. Такъ хочется посмотрѣть организацию. У
насъ крупное дѣло здѣсь — образцоваго воспита­
тельнаго пріюта для дѣтей. Меня избрали чле­
номъ совѣта и посылаютъ.
— Доброе дѣло. Вотъ это хорошо все. А тво­
его писанія я не одобряю. Почитываю, но не
одобряю.
Макшановъ нахмурился.
— Не будемъ говорить объ этомъ. Никогда
ни до чего не договоримся.
— Напрасно боишься.
— Не боюсь я, а на разныхъ мы точкахъ зрѣ­
нія стоимъ, и все равно никогда не сойдемся.
— Ну, да мнѣніе­то мое ты выслушать можешь,
п. п. гнѣдичъ.

21


322

я полагаю? Вѣдь не святой я, и я заблуждаться
могу. А ты все­же выслушай. Я все читаю, что
•по вашимъ ученіямъ печатается, понимаешь, —
все. Библіотека у меня на этотъ счетъ никому
не уступить. Я полагаю, что намъ надо съ вами
считаться: обходить, замалчивать — нельзя. Ну,
вотъ и вчитывался я. И представь себѣ, что мнѣ
не нравится: во всемъ этомъ, тутъ есть не рус­
скаго. Мы искони вѣковъ смерти не боялись.
Положатъ въ домовину, отпоютъ «въ мѣстѣ злач­
номъ», — поплачутъ ближніе, сорокъ дней душа
поблуждаетъ вокругъ земли, а потомъ и порхнетъ
къ своему живоносному началу. У насъ всегда
умирать было легче, чѣмъ жить. За церковь уме­
реть, за отечество, — женъ, дѣтей заложить лишь
бы правду великую поддержать, — все это за
честь считалось. — Такъ вѣдь?
Бренчавшій въ сосѣдней комнатѣ стаканами
и ложками отецъ Терентій прислалъ съ молодымъ
послушникомъ подносъ, съ дымящимся чаемъ, ли­
мономъ и вазочкой съ вареньемъ. Послушникъ
былъ тоненькій, съ таліей какъ у барышни и
свѣтлыми длинными волосами. Онъ тихо поста­
вилъ приборъ на столъ и юркнулъ обратно въ
комнату.
— Ну, вотъ, продолжалъ архіепископъ. — Ay
васъ выходить какъ­то странно. Чувствуется мнѣ
во всемъ подкладка такая, какъ будто всѣ смерти
боятся... Постой, не перебивай. Я знаю, что вы


323

признаете подвигъ, и то, что во имя идеи ты
можешь погибнуть, и что это даже хорошо, и
что такая смерть — другимъ поученіе. Но ежели
во имя святой идеи можно подставлять свою
грудь и этимъ достигать быстрѣе великой прав­
ды,— то за что­же ты осуждаешь того, который
тебя убиваетъ? Вѣдь не скажи Пилатъ «Ibis ad
crucem!» — не было­бы жертвы искупленія.
— Не такъ вы берете и ставите вопросъ, —
возразилъ Макіпановъ.
— Постой, дай мнѣ докончить. — Всякій под­
вигъ, если онъ разумеяъ, ускоряетъ и укрѣ­
пляетъ дѣло. Примѣры мучениковъ только спо­
собствовали развитію христіанства. Еслибъ къ
христіанству относился Римъ безразлично и не
гналъ его, быть можетъ не было­бы того пыла,
того одушевленія, которымъ были согрѣты пер­
вый общины. А у васъ выходить вотъ что. Не­
пріятель ворвался къ вамъ въ страну, вы должны
дать ему дорогу и все свое на разграбленіе, такъ
какъ сказано «не убій», и убивать его вы не мо­
жете. И вы сторонитесь и отходите. И въ этомъ
я вижу, что вы боитесь, главное, чтобъ васъ не
лишили вашей дорогой жизни, къ которой вы
привязаны выше всего. Вы любите жизнь боль­
ше, чѣмъ мы. Вы боитесь военной службы не
потому, что вамъ придется убивать, потому что
вѣдь никто васъ не можетъ заставить никого
убить, а потому, что вы боитесь, что васъ убыотъ.
21*


324

— Эт,о не такъ, сказалъ Макшановъ.
— Ну, опровергни, свѣтлая душа.
— Не буду опровергать. Вы не согласитесь
со мной. Окажу вамъ одно: я жизни не люблю и
не дорожу ею. А вотъ, хотите, я вамъ нарисую
странную картину, быть можетъ фантастическую
и невозможную, но къ которой я попрошу васъ
дать комментаріи? Представьте себѣ страну, ко­
торая распустила арміи, уничтоживъ гарнизоны,
и живетъ, мирно процвѣтая. Ей объявляетъ со­
сѣдняя держава войну. Представители страны
отвѣчаютъ: «У насъ арміи нѣтъ, у насъ нѣтъ
пороха, у насъ нѣтъ орудій, и воевать мы не
можемъ. Если хотите, посылайте къ намъ войска
ваши: пусть они бьютъ беззащитное населеніе».
Но это ужь будетъ разбойничество, и ни одна
армія, — будь это германская, французская, ту­
рецкая — не станетъ совершать такого насилія.
Если они потребуюсь контрибуции, и тутъ пред­
ставители отвѣтятъ: мы не хотимъ отнимать у
нашихъ дѣтей хлѣба, потому­что его и безъ того
мало, а у васъ больше, чѣмъ у насъ. Если хо­
тите грабить, — приходите и отнимайте, это ваше
дѣло. Какъ вы думаете, мыслима была­бы такая
война или нѣтъ? По­моему, нѣтъ. Турокъ, кото­
рый останавливаетъ лошадь, чтобъ не раздавить
спящаго котенка, пойметъ, что нельзя брать у
голодныхъ хлѣбъ, если эти голодные ничего ему
дурного не сдѣлали.


325

— Идеалиста, ты, идеалистъ! — сказалъ вла~
дыка, накладывая себѣ второе блюдечко клуб­
ники. — Рисуешь ты Новый Іерусалимъ съ духомъ
и истиной, — но время еще этому не настало.
— Почему вы думаете?
— О пустякахъ заботитесь. Заботитесь вы о
томъ, чтобъ кротостью врага обезоружить, чтобъ
боли не ■ причинить, не искалѣчить человѣка. А
по нашему, по христіанскому міровоззрѣнію, боль
очищаетъ душу, — страданія искупають грѣхи.
Ну, что будетъ изъ твоей страны, когда насту­
питъ твое идеальное царство? Никто не будетъ
причинять другъ другу боли, — даже животнымъ?
Да и животныхъ у тебя не будетъ: на электри­
ческихъ велосипедахъ будете ѣздить; собаки за
ненадобностью передохнутъ, однѣ мухи останут­
ся, потому­что листочки «Смерть мухамъ!» вы
упраздните по незлобію. Что­же, счастье будетъ
въ отсутствіи страданій, скажешь? Да счастье
только и есть тамъ, гдѣ на ряду съ нимъ для
оттѣнка идетъ страданье. Посмотри, счастливый
періодъ процвѣтанія когда наступаетъ для стра­
ны: — когда жестокая война ее всю встряхнетъ,
обновить, когда новыя свѣжія силы придутъ отъ
сосѣдей. А по­твоему надо сидѣть за печкой и
созерцать самого себя.
Макшановъ повернулся нервно въ креслѣ.
— Право, оставимъ этотъ разговоръ. И вы


326

начинав* сердиться, да и я дѣлаюсь не въ духѣ.
Скажите лучше, гдѣ вы были за это время?
— Къ брату ѣздилъ въ Кіевъ. Живопись цер­
ковную новую смотрѣлъ. Воть это я одобряю.
Много лучше прежняго писать стали. Душу чув­
ствую — и русскую, хорошую, великую. Я всегда
былъ противъ нѣмцевъ, что писали намъ образа
въ италъянскомъ вкусѣ. Вздоръ выходилъ одинъ.
Въ Петербургѣ въ Казанскомъ соборѣ еще есть
кое­что, а ужь то, что у Исаакія, да у Спаса
въ Москвѣ надѣлали... Говорить, будто мозаикой
увѣковѣчить хотятъ многое. Очень это грустно,
душевно сокрушаюсь. А тутъ, въ Кіевѣ, непо­
средственную связь я увидѣлъ съ прошлымъ:
вся требуха двухъ столѣтій какъ­будто отпала,
опять чистымъ воздухомъ повѣяло. Француза
одного встрѣтилъ, — тоже ахалъ, ходилъ по хра­
му. «Это, говорить, символизмъ высшихъ сте­
пеней. Наши символисты — дѣти передъ вашими».
Я его и послалъ посмотрѣть наши подлинники.
Очень благодарилъ, — буду, говорить, книгу пи­
сать о декадентизмѣ на Востокѣ въ шестнадца­
томъ столѣтіи. Обѣщался прислать. Интересно.
Вѣдь такъ наврать, какъ французъ — никто не
сумѣетъ. Далъ я ему кой­какіе матеріалы, да гдѣ
ему уразумѣть!
— Такъ, значить, понравилась вамъ наша сим­
волистика? спросилъ Макшановъ.
— Да не одна символистика. Я вѣдь «Сикстин­
ч


скую» видѣлъ въ Дрезденѣ. Дѣло все въ томъ,
какъ данный образъ меня настраиваете. «Сикс­
тинская» для меня остается чужой. Я несколько
дней подъ­рядъ смотрѣлъ. Кликуша. Я хорошо
кликушъ знаю, онѣ до сихъ поръ у насъ во­
дятся. Вотъ и у Рафаэля кликуша. И ребенокъ
припадочный. Будешь коли въ Дрезденѣ, — при­
смотрись, вспомянешь меня. Глаза это не тѣ, что
міръ спасаютъ: въ тѣхъ огонь отъ лампады теп­
лится, а здѣсь что­то прожигаетъ. Такого пророка
я восприму — ветхозавѣтяаго, даже Крестителя
Іоанна, но не Богоматерь и Младенца. А Кіев­
скую я понимаю. Свое въ ней есть что­то, ясное
и тихое. Купилъ вчера эстампецъ, везу домой,
на стѣнку повѣшу. Это хорошо, что опять у насъ
явилась связь съ доброй стариной, — опять
живопись внутреннюю силу получить, живой
воды наберетъ. Пора, изнывать къ концу вѣка
стали.
Архіепископъ всталъ, подошелъ къ окну, выхо­
дившему на бойкую улицу, и задумчиво сталъ
смотрѣть на шумное движете.
— Бѣгутъ, бѣгутъ, одинъ за другимъ, торо­
пятся, — сказалъ онъ, —■ мелькаютъ и пропада­
ютъ. ■;*­ Подумаешь, за важнымъ дѣломъ идутъ!
И всѣ какъ похожи другъ на друга. Въ одина­
ковыхъ шапкахъ, на одинаковыхъ лошадяхъ. И
всегда такъ было: и въ Вавилонѣ, и въ Римѣ.
Бѣжали торопились, — съ дѣлаыи, съ бездѣльемъ,


328

съ гробами. Бѣжали и пропадали. И предь бу­
дутъ такъ бѣжать и пропадать.
Онъ повернулся къ' Макшанову.
— И никогда не наступить дня, когда чело­
вѣкъ скажетъ врагу своему, ударившему его по
щекѣ, — «ударь еще».
Макшановъ всталъ:
— А я, владыко, утверждаю, что будетъ, —
проговорилъ онъ.
— Аминь, — сказалъ владыка.


•

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
I.
Макшанову не хотѣлось заранѣе говорить На­
ташѣ о томъ, что онъ рѣшилъ ѣхать за границу.
Но время шло, и надо было начинать готовиться
къ дорогѣ. Онъ не хотѣлъ, чтобъ она ѣхала съ
нимъ, считая, что при ней онъ дольше и хуже
будетъ выполнять данное порученіе. Но еслибъ
она очень настаивала, — онъ­бы взялъ ее. Ему
даже казалось, что временная разлука необходима.
Они привыкли другъ къ другу быстро. Преду­
предительность двухъ людей, любящихъ взаимно,
перешла въ маншнальныя, безразличный отноше­
нія. Ему была ужасна мысль потерять ее. Ему
казалось невозможнымъ, чтобъ она ушла отъ него
и опять оставила его съ его одиночествомъ. Онъ
чувствовалъ ёя заботливость на всёмъ, къ чему


*

330

онъ не прикасался; онъ чувствовать ясно, на­
сколько полнѣе и лучше стала его жизнь теперь
съ нею. Но онъ чувствовалъ въ то­же время,
что принимаетъ ея заботливость по отношенію
къ себѣ, какъ нѣчто должное, что онъ иногда,
какъ­будто, позволяетъ себѣ что­то требовать отъ
нея. Одинъ разъ, ему показалось, онъ возвысилъ
голосъ, — потому­что не было что­то такъ сдѣ­
лано, какъ онъ приказалъ. Онъ поймалъ себя
на этомъ и рѣшилъ, что началъ распускаться.
Онъ началъ замѣчать, какъ все, даже ласки ея,
онъ воспринимаетъ какъ нѣчто должное, какъ
какую­то повинность, которую они сами изобрѣли,
и которая явилась для нихъ обязанностью. Иногда
онъ наклонялся къ ней и цѣловалъ ее не потому,
чтобъ это было искреннимъ его движеніемъ, а
потому, что ему казалось, что она можетъ оби­
дѣться, если онъ ее не приласкаете. И въ то­же
время ему приходила въ голову мысль: «а если
она мнѣ отвѣчаетъ на ласку то­же только потому,
что боится меня обидѣть отказомъ?» — и это сму­
щало его.
Онъ радовался ея привязанности къ ребенку,
тѣмъ болѣе, что ребенокъ въ самомъ дѣлѣ былъ
милый. Онъ видѣлъ, какъ вся она уходила въ
заботы о немъ, — какъ мыла его и обшивала,
кроила и возилась съ мальчикомъ. Онъ радъ
былъ, что она не была съ нимъ все время вмѣстѣ.
Теперь ему казалось, что шестинедѣльная раз­


331
лука принесетъ имъ взаимную пользу. Они от­
дохнуть другъ отъ друга.
Противъ его ожиданія, она совершенно спо­
койно восприняла извѣстіе о его отъѣздѣ.
— Я очень рада, милый, что ты ѣдепіь, ска­
зала она. — Тебѣ надо проѣхаться, ты очень за­
сидѣлся на одномъ мѣстѣ. Вдобавокъ тебя вол­
нуетъ вопросъ моего развода, а здѣсь безъ тебя
все, вѣроятно, будетъ покончено.
Ему казалось, что онъ замѣчаетъ, какъ усили­
вается ея нѣжность къ ребенку. Онъ видѣлъ,
что въ ней просыпаются инстикты матери. Сама
не имѣя никогда ребенка, она хранила гдѣ­то въ
глубинѣ своей души сѣмена этой любви, той
любви, что согрѣваетъ каждую женщину. И онъ
радъ былъ, что она почувствовала въ себѣ спо­
собность любить, и самъ начиналъ любить маль­
чика, потому­что она его любитъ и потому­что
онъ былъ милый ребенокъ.
Онъ исподоволь началъ готовиться къ дорогѣ;
открылъ запылившійся томъ Диккенса и словарь
и сталъ припоминать полузабытыя сочетанія зву­
ковъ. Ему когда­то говорилъ его учитель, мистеръ
Торнстонъ, что онъ превосходно усвоилъ англій­
ское произношеніе, и что это для практики—по­
ловина знанія. Графиня дала ему нѣсколько ре­
комендательныхъ писемъ въ Лондонъ и очень
просила заѣхать по дорогѣ въ Голландію и пе­
редать письмо какому­то очень почтенному лицу —


332

Iohannes van­der­Hagen, какъ было написано на
конвертѣ.
— Онъ вамъ много скажетъ того, что нужно
и для васъ и вообще для насъ, говорила она. —•
Онъ былъ здѣсь въ Петербургѣ, и я была бук­
вально очарована имъ. Это одинъ изъ самыхъ
свѣтлыхъ умовъ въ Европѣ, хотя я до сихъ
норъ не знаю, что онъ такое, — пасторъ или адво­
ката.
Макшановъ былъ не прочь заѣхать въ Нидер­
ланды. Онъ слышалъ, что тамъ начинается какое­
то странное движеніе, — война рабочаго пролета­
ріата съ капиталомъ. Положенія о непротивленіи
злу проступали тамъ иногда рѣзкими громкими
аккордами, заглушая вѣчную суетню огромнаго
торговаго порта. Да и вообще его влекла къ себѣ
Голландія своей самобытностью, строгой выдерж­
кой, упорствомъ борьбы и со стихіями, и съ со­
сѣдями.
Воровиковъ тоже собрался было ѣхать. Онъ
говорилъ, что слѣдуетъ ему, наконепъ, увидѣть
«Ночной смотръ» и «Суконщиковъ» Рембрандта,
что это безсовѣстно и подло—­дожить до его лѣтъ,
видѣть всякую требуху и не поѣхать къ вели­
кимъ голландцамъ. Но потомъонъ вдругъ про­
палъ: на него, подъ вліяніемъ какого­то эстампа,
нахлынула страсть къ работѣ, и онъ полетѣлъ
въ Москву, въ свою мастерскую, писать какого­
то «Ученика Будды».


333

Макшановъ звалъ ѣхать съ собою Лытикова,
но тотъ отказался наотрѣзъ.
— Крестъ поставилъ на все это сказалъ онъ.—
Не то для меня время, чтобъ ѣхать.
— Какое­же у васъ время? опросить Макша­
новъ.
— А вотъ пріѣдете, увидите.
Такъ отъ него онъ ничего и не добился.
Зима уже близилась къ концу, въ воздухѣ
чувствовалось что­то весеннее, колеса стали чаще
и чаще стучать по камнямъ. Воробьи чирикали
радостно и бойко. Близость разлуки притягивала
другъ къ другу Наташу и Макшанова. Живи
они неразрывно до лѣта, не было­бы того нерв­
наго, безпокойнаго желанія сидѣть всегда вмѣстѣ
и быть довольнымъ только взаимною близостью.
— Что тебѣ привезти изъ­за границы? спраши­
валъ онъ.
— Привези духовъ. Какъ тогда, помнишь, въ
Кутѣ, я дала тебѣ порученіе, и ты подъ бурей,
подъ грозой привезъ ихъ мнѣ. Ты не находишь
глупой мою просьбу? Почему именно надо везти,
Вогъ знаетъ откуда духи, когда ихъ можно ку­
пить здѣсь?
Онъ засмѣялся.
— Можетъ быть, тѣ сильнѣе будутъ пахнуть
и, кромѣ того, будутъ дешевле, сказалъ онъ.—
Вотъ тебѣ и причина, почему надо везти ихъ
оттуда.


334

П.
Въ назначенный заранѣе день онъ уѣхалъ.
Въ дорогѣ, особенно когда человѣкъ одинъ,
больше мысли возвращаются къ прошлому; хо­
чется оглянуться на былое; взвѣсить то, что
сдѣлано, отдать себѣ отчетъ во многомъ.
Онъ припоминалъ послѣдній разговоръ съ Лы­
тиковымъ. Лытиковъ намекалъ ему, что ему .ка­
жется страннымъ, почему онъ живетъ съ жен­
щиной и повидимому всецѣло отдается ей. Онъ
говорилъ, что Макшановъ дѣлаетъ впечатлѣніе
скорѣе аскета, чѣмъ человѣка способнаго на кон­
кубината,, что отношеніе его къ Наташѣ—какой
то диссонансъ во всемъ строѣ его поступковъ и
мыслей.
— Почему диссонансъ? спрашивалъ онъ себя
и въ тоже время чувствовалъ въ глубинѣ души
именно диссонансъ. Онъ оставилъ тамъ въ Пе­
тербургѣ, существо, которое ему дорого, повиди­
мому дороже всего на свѣтѣ. Но если оно ему
дорого, почему­же онъ радъ, что этого существа
нѣтъ здѣсь, что онъ одинъ несется въ тряскомъ
вагонѣ по унылымъ полямъ Германіи?
На встрѣчу бѣгутъ подстриженный деревья,
каменный деревеньки съ остроконечными коло­
кольнями, жидкіе лѣсочки, приземистые телеграф­
ные столбы. На станціяхъ начальники съ вы­
пуклой грудью и въ отлично вычищенныхъ са­


335
погахъ распоряжаются своимъ дѣломъ съ такой
важностью, словно укрѣпляютъ бастіонъ отъ
близкаго непріятеля. Важность видна и въ тѣхъ
нѣыцахъ, что играютъ въ карты въ вагонѣ н
курятъ скверныя сигары. Важность видна даже
въ буфетчикѣ, который завѣдуетъ вагономъ­сто­
ловой и нещадно наполняете запахомъ капусты
весь поѣздъ. Все скучно, сыро, монотонно, но
есть что­то спокойно увѣренное, почти спѣсивое
въ этой монотонности.
Пестрыя вывѣски Берлина съ объявленіями
о какао, цементѣ, цирковыхъ представленіяхъ и
бициклетахъ, колоссальные дома и заводы—на­
ймутся рѣзкой насмѣшкой надъ огромной убогой
пустыней, только­что пройденной поѣздомъ; бер­
линки въ безобразныхъ шляпахъ, безвкусныхъ
платьяхъ, собаки, высуня языкъ таскающія те­
лѣжки, рыжіе солдаты съ нафабренными усами,—
все дышетъ искусственной приподнятостью, вы­
правкой, ученьемъ. Каждый гражданинъ, худож­
никъ, носильщикъ, точно дрессированный пу­
дель, превосходно исполняетъ свой номеръ и ду­
маете, что этимъ совершаете въ предѣлахъ
земныхъ все земное.
— Неужели они не задумываются никогда ни
надъ чѣмъ? спрашивалъ себя Макшановъ, стоя
На Фридрихштрассе и смотря на густую толпу,
валившую мимо его. — Есяибы они хоть на ми­
нуту задумались, они не иафабрили­бы такъ


nop
OOO

свои усы, хотя­бы во имя собственнаго достоин­
ства.
И опять грохотъ вагона, и опять мелькаетъ
городъ за городоігь западной Германіи. Затѣмъ
поѣздъ сворачиваетъ къ сѣверу. Пахнуло влаж­
ностыо и ароматомъ молодой распускающейся
зелени. При тускломъ свѣтѣ ночныхъ огней, въ
сырой, душистой полутьмѣ онъ ходить по плат­
формѣ на границѣ новой страны, пока таскаютъ
багажъ въ таможню. Новый, незнакомый го­
воръ слышится тамъ и тутъ. Новое, незнакомое
сочетаніе буквъ пестритъ на объявленіяхъ. Про­
тяжныя двойныя гласныя. Онъ весело смотритъ
на чиновника­голландца, перевертывающаго его
чемоданъ на прилавкѣ таможни, и, припомнивъ
внезапно классическое «Каннитферштанъ», смѣясь
говорить ему это и разводить руками. Чинов­
никъ смѣется добродушно, пишетъ какую­то фи­
гуру на чехлѣ чемодана и киваетъ ему головой,
давая этимъ знать, что не надо ни ключей, ни
паспортовъ, ни пошлинъ, что голландцы очень
рады его пріѣзду и не хотятъ ничѣмъ его за­
труднять.
Сквозь ночную мглу ничего нельзя разобрать,
только воздухъ дѣлается все гуще, и легче ды­
шетъ грудь. Около полуночи вагонъ замедляетъ
ходъ и катится между какихъ­то каналовъ, гдѣ
золотистыми змѣйками дробятся отраженія огней.
Силуэты морскихъ судовъ съ паутинами снастей


337

еле рисуются въ синей мглѣ. Яркіе шары элек­
тричества заставляюсь проступать то тамъ, то
тутъ части какихъ­то здавгій. Вотъ огромный
вокзалъ, спускъ внизъ подъ землю, карета, стукъ
колесъ, уличные фонари, щелканье бича, лакей
во фракѣ и низенькая, чистенькая голландская
комната съ газомъ, венеціанскимъ окномъ и
стариннымъ шкапомъ, помнящимъ эпоху Гальса.
Послѣ двухъ ночей въ вагонѣ, онъ съ удоволь­
ствіемъ вытягивается на неподвижномъ ложѣ,
которое не встряхиваетъ, не дрожитъ, и возлѣ
котораго не дуетъ изъ окна. Онъ припоминаетъ
что­то важное о Голландіи, не можетъ сразу
вспомнить, гдѣ письмо къ адвокату, — видитъ
почему­то Наташу съ Пепулевичемъ, и потомъ
погружается въ спокойное небытіе, полное та­
кого­же тихаго мрака, какъ тотъ, что глядится
съ улицы сквозь широкое окно.
И проснувшись утромъ, онъ почувствовалъ
себя въ такомъ настроеніи, какъ чувствовалъ
нѣкогда себя ребенкомъ, когда онъ зналъ, про­
сыпаясь, что ждутъ его подарки, и всѣ его лю­
бятъ, и всѣ ему рады. Онъ подошелъ къ окну
и поднялъ штору. Солнце ярко свѣтило и
передъ окномъ медленно шевелился огромный
флагъ и мѣшалъ. смотрѣть. Онъ позвонилъ лакея
и спросилъ, зачѣмъ флаги? Тотъ отвѣтилъ, что
изъ Гааги пріѣхала молоденькая королева, и по­
тому весь городъ радуется и весь убранъ фла­
іі. п. гнѣдичъ.

22


338

гами. Макшановъ тоже готовъ былъ радоваться
пріѣзду королевы, напился кофе, посмотрѣлъ по
плану города, куда ему пойти, и пошелъ.
Онъ перешелъ мостъ, прошелъ маленькій пе­
реулокъ и вышелъ на широкую улицу, посре­
динѣ которой, густо обсаженная высокими де­
ревьями, колыхалась вода канала, отражая со­
сѣдніе узкіе дома и дробя въ своей ряби ихъ
очертанія. Это и была какъ­разъ та улица, гдѣ
жилъ почтенный адвоката . Онъ пошелъ по на­
бережной, лишенной парапета, смотря на длин­
ный барки съ мебелью, что тянулись внизъ по
теченію. «Должно быть переѣзжаютъ съ квар­
тиры на квартиру»,—рѣшилъ онъ и сталъ на­
блюдать окружавшую его новую жизнь. Мимо
ѣхали грузы. Великолѣпныя нормандскія лоша­
ди, ширококостныя, мускулистыя, везли сотни
пудовъ, звонко ступая по мостовой колоссаль­
ными копытами. Перегоняя ихъ, неслись на ба­
циклетахъ мужчины и дамы, безъ звонковъ,
безшумно и плавно, лавируя быстрыми зигза­
гами,—точно стрекозы летѣли, производя самое
легкое шуршанье. Всѣ дома умывались: толстыя
голландки, въ высокихъ чепчикахъ, мыли сту­
пени входовъ, стѣны, стекла, двери, ручки зам­
ковъ. Сквозь огромныя окна чернѣли болыпія
комнаты; только кое­гдѣ яркимъ пятномъ, какъ
на картинѣ Рембрандта, загорались отъ солнца:
то выступъ шкапа, то старые часы, то огнен­


339
ный кувшинчикъ тюльпана. Дома близко лѣпи­
лись другь къ другу и шли кверху уступами.
Вдали на ясной лазури чисто рисовалась какая­то
башня. И все было свѣжо, прозрачно и ясно.
Номеръ дома, означенный на конвертѣ, было
найти не трудно. И тутъ толстая голландка
мыла и терла входъ. Онъ спросилъ ее, дома­ли
Herr van den Hagen. Она умудрилась понять и
стала качать отрицательно головой:
— Neen, mijnheur, neen!
Она начала ему что­то толково объяснять.
Онъ понялъ одно слово «morgen». Тогда онъ вы­
нулъ часы, повторилъ фамилію хозяина, ска­
залъ «morgen» —и просилъ ее указать часъ. Она
вытерла палецъ о передникъ и показала на ча­
сахъ десять. И они опять улыбнулись другь
другу. Онъ развернулъ планъ, посмотрѣлъ его
и пошелъ смотрѣть городъ.
Онъ долго блуждалъ, смотрѣлъ на зданія,
церкви, магазины, на женщинъ, которыя были
такія­же рыжія и безбровыя, какъ на старыхъ
голландскихъ картинахъ. Потомъ онъ зашелъ въ
ресторанъ, позавтракалъ, потомъ попалъ какъ­то
на пристань, съ пристани на пароходъ. Паро­
ходъ привезъ его въ Заандамъ, и тутъ онъ
узналъ, "что нельзя говорить Саардамъ а надо
говорить Заандамъ. Проводникъ сунулся къ нему
съ предложеніемъ осмотрѣть, домикъ царя Петра,—
но для него домикъ не представлялъ никакого
22*


340

интереса; онъ отказался, и сталъ бродить по ули­
цамъ съ низкими крохотными строеньицами, съ
черепичными крышами, чистенькими садами.
Играли, дѣти, бѣгали собаки, няньки везли въ
колясочкахъ дѣтей: и здѣсь жизнь кипѣла какъ
муравейникъ. Сытое довольство сквозило во всемъ,
даже въ жирныхъ кошкахъ. На заливѣ мельницы
махали своими крыльями. Крупные бараны пас­
лись на лужку возлѣ пристани. Форменныхъ
мундировъ совсѣмъ не было.
Онъ сѣлъ на берегу и задумался. Онъ не ду­
малъ о томъ, что здѣсь нѣсколько дней прожилъ
нѣкогда царь Петръ, которому пребываніе въ За­
андамѣ, кромѣ непріятностей, ничего не доставило.
Онъ думалъ о томъ, какой голландскій характеръ
придалъ Петръ Петербургу,— нѣтъ города, кото­
рый­бы больше походилъ на Амстердамъ. Онъ
вспомнилъ архіепископа, который увѣрялъ, что
только теперь возстановляется связь ньінѣшняго
искусства съ московскимъ, связь, насильно пор­
ванная Петромъ. Потомъ онъ вспомнилъ, что вчера
вечеромъ, втеченіе трехъ часовъ, перерѣзалъ на­
сквозь всю Голландію, и что она меньше иной
нашей губерніи. Еслибы на нее двинулась войною
Германія, въ три дня отъ ея несчастныхъ войскъ
не осталось­бы и слѣда. Но этого никогда не бу­
детъ и не можетъ быть, потому что голландецъ
работаем», трудится, въ политику не мѣшается и
грабить его никто не рѣшится.


341

— Надо завтра кое­что спросить у этого Га­
гена, рѣшвглъ онъ и записалъ въ книжку, что
именно надо спросить.
Потоыъ онъ опять пошолъ къ пароходу, сѣлъ
на самомъ носу и смотрѣлъ, какъ пѣнилась вол­
на, разлетаясь каскадами по бокамъ; какъ низкія
зеленыя пажити изумрудными коврами убѣгали
къ югу, перерѣзались какъ по ниткѣ прокопан­
ными каналами. Огромныя коровы въ попонахъ
медленно двигались по лугамъ. Это было сплош­
ное молоко и мясо, огромная туша, спеціально
созданная для доставленія питательныхъ про­
дуктовъ человѣку, еле способная на передвиженіе.

III.
Вечеромъ ему не хотѣлось никуда итти. При­
томъ надвинулась туча, прыснулъ дождь, про­
гремѣлъ громъ. Онъ легъ въ постель и сталъ
вспоминать, какія глупыя лица были у конныхъ
солдатъ, которые стояли на дежурствѣ въ какихъ­
то будкахъ, чтобъ дождь не замочилъ ихъ формы
и не попортилъ расшитыхъ вальтраповъ. Онъ
цѣлый день не сказалъ ни съ кѣмъ ни слова, но
чувствовалъ себя хорошо. Ему казалось, что онъ
лежитъ среди какого­то огромнаго завода, гдѣ
выдѣлываются безпрерывно корабли, рельсы,
оыръ, молоко и тюльпаны, и гдѣ даже громъ


342

гремитъ для того, чтобы лучше росли тюльпаны
и получалось на пастбищахъ лучшее молоко.
Утромъ та­же толстая баба мыла рѣшотку
лѣстницы, когда онъ пришолъ къ голландцу. Она
кивнула ему головой, взяла за уголъ карточку,
ввела его въ темную, высокую прихожую и по­
шла куда­то налѣво докладывать. Потомъ она
сняла съ него пальто и пропустила въ большой
кабинетъ съ мебелью чернаго дерева, большими
шкапами, ковровыми занавѣсами, бюстами и­ кар­
тинами. Голубоглазый, среднихъ лѣтъ господинъ
съ золотистой бородкой и бѣлымъ выпуклымъ
лбомъ поднялся къ нему навстрѣчу. Макшановъ
еще разъ назвалъ себя и подалъ письмо графи­
ни. Гагенъ пододвинулъ ему молча кресло, вни­
мательно прочелъ письмо и поднялъ свои боль­
шіе круглые зрачки на гостя.
— У насъ нѣтъ такихъ обществъ и пріютовъ,
о какихъ спрашиваетъ графиня, сказалъ онъ та­
кимъ тономъ, точно хотѣлъ дать понять Мак­
шанову, что дѣло кончено и оставаться ему до­
лѣе рѣшительно не зачѣмъ. ­
■— А вѣдь я нарочно для васъ сюда пріѣхалъ,
замѣтилъ Макшановъ.
Гагенъ улыбнулся. По его улыбкѣ видно было,
что онъ не мало удивленъ тому, сколько свобод­
наго времени у русскихъ, если они для такого
вздора могутъ колесить по Европѣ. Онъ даже


343

смягчилъ свой категорически отвѣгь совершенно
неожиданнымъ переходомъ.
— Мы, голландцы, шгохіе благотворители, ска­
залъ онъ,—и меньше думаемъ о воспитаніи дѣ­
тей, чѣмъ о биржевомъ курсѣ. Мы просто отно­
симся къ жизни, беремъ отъ нея всѣ блага, ра­
ботая въ потѣ лица, какъ першероны... Вы изви­
ните, я перейду на нѣмецкій языкъ, меня фран­
цузскій затрудняетъ.
И онъ тотчасъ оживился и заговорилъ съ
бблыпимъ одушевленіемъ.
— Но мы фарисеи. Я люблю Голландію, счи­
таю себя патріотомъ, но не могу не осуждать
фальши, которая заѣла насъ. Мы—самая разврат­
ная страна въ Европѣ. Не вѣрьте Тэну, который
описывалъ голландскую дѣвушку невинно­флег­
матичнымъ существомъ. У насъ женщинъ вдвое
больше чѣмъ мужчинъ, и потому курсъ на жен­
щину низкій. Здѣсь дѣвушка изъ общества до
свадьбы заводить себѣ любовника, — это всѣ
знаютъ и смотрятъ на это сквозь пальцы. Мужъ,
живущій съ женой и свояченицей­дѣвушкой, —
явленіе заурядное. Мы вообще обходимъ седьмую
заповѣдь, и о ней даже въ проповѣдяхъ рѣдко
вспоминаютъ священники. Что намъ думать о
воспитаніи нравственныхъ людей, когда самыя
природный условія страны мѣшаютъ ихъ примѣ­
нить? Конечно, и у насъ барыни устраиваютъ


344

благотворительный общества, но все это только
иотуги на действительную дѣятельность.
Онъ говорилъ красиво, по­адвокатски, съ по­
вышеніемъ и пониженіемъ голоса, но безъ малѣй­
шей жестикуляціи. Когда спросилъ Макшановъ
объ отказѣ отъ воинской повинности, онъ опять
засмѣялся.
— Единичные случаи. Да, одинъ написалъ
письмо командиру, что онъ служить не можетъ,
потому­что считаетъ невозможнымъ убивать лю­
дей, и призтомъ прибавилъ, что онъ не христіа­
нинъ въ нерковномъ смыслѣ. Но этимъвсе и
кончилось. Наша армія—это гарнизоны для под­
держанія порядка въ странѣ.
— А безъ нихъ развѣ нельзя? спросилъ Мак­
шановъ.
— Нельзя. У насъ постоянный стачки рабо­
чихъ.
— Да—такъ вы войско признаете въ полицей­
скомъ смыслѣ!
— Конечно! Но безъ внутренней арміи немыс­
лимо. Стачки у рабочихъ постоянныя. Это все
вліяніе Бельгіи. Если ихъ распустить, они раз­
несутъ всѣ фабрики. Голландія признаетъ равно­
правность человѣческой личности, но въ опредѣ­
леі­пи значенія капитала съ Прудономъ не соглас­
на. Всякій собственникъ долженъ быть охра­
няемъ.
Онъ даже всталъ въ волненіи съ своего кресла.


345
— Дайте имъ волю, что ­же останется? Напгъ див­
ный Национальный Музей со всѣми своими сокро­
вищами будетъ разграбленъ; а кто­же замѣнитъ
намъ нашихъ старыхъ мастеровъ, которые теперь
даютъ тонъ новѣйшему искусству Европы? Не
думайте, что я консерваторъ,—о, напротивъ того,
я пользуюсь въ Гаагѣ репутаціей либерала. Но
я не демагогъ и никогда имъ не буду!
Онъ посмотрѣлъ на Макіпанова такъ, точно
тотъ былъ отчаянный демагогъ, и, запустивъ ру­
ки въ карманы пиджака, остановился передъ
нимъ.
Макшановъ нашолъ, что дѣлать ему больше
нечего и сталъ прощаться.
— Хотите хорошо позавтракать? спросилъ хо­
зяинъ мягкимъ голосомъ.—Я вамъ говорю хорошо
въ полномъ смыслѣ этого слова.
Макшанову не хотѣлось оставаться у него. Но
онъ подумалъ о той репутаціи «идеальнаго» че­
ловѣка, которую имѣлъ ванъ­Гагенъ у графини,
и потому превозмогъ себя и отвѣтилъ:
— Отчего­же, благодарю васъ.
— Ну, такъ вотъ что. Отправляйтесь на Каль­
верштраатъ. Тамъ ресторанъ первый въЕвропѣ—
ванъ­Лаара. Позавтракаете превосходно.
Макшановъ улыбнулся и поблагодарилъ за ре­
комендацію. Ванъ­Гагенъ позвонилъ лакея. Тотъ
явился завитой и съ толстой цѣпью на животѣ.
Пришла съ нимъ такса, больше похожая на кро­


346

кодила, чѣмъ на собаку, и стала нюхать весьма
недружелюбно сацоги гостя. Но тотъ не долго
доставлялъ ей это удовольствіе и, надѣвъ паль­
то, спустился по наружной лѣстницѣ на каналъ,
гдѣ щетками терли троттуаръ и промывали за­
чѣмъ­то водяные стоки.
IV.
И опять вагонъ, и опять низкое, влажное небо,
и свѣтло­зеленые луга, раздѣленные на геометри­
чески правильные квадраты, и деревья, стоящія,
какъ на смотру во фронтѣ, и коровы въ попонахъ,
и крутящіяся мельницы. Подъ Гаарлемомъ без­
конечныя плантаціи тюльпановъ. Куда ни бро­
сишь взглядъ, — всюду разстилаются красные,
желтые и лиловые ковры огородовъ, уходя куда­
то въ безконечную даль. Цѣлыя кучи засыхаю­
щихъ, вырванныхъ изъ грядъ, гіацинтовъ издаютъ
сладкій ароматъ перегнивающихъ цвѣтовъ. До
самаго Лейдена тянутся эти поля. Затѣмъ начи­
наютъ мелькать одинъ за другимъ города — все
это, и Гаага, и Дельфтъ, и Роттердамъ, такъ близки
другъ къ другу, по нѣсколько минуть ѣзды, вся
Голландія, съ своими пряничными домиками,
кажется игрушечнымъ царствомъ.
Люди­кроты на дюнахъ и отмеляхъ, вколотив­
ши сваи и укрѣпивъ берегь, сами создали себѣ
страну, удобрили жирную почву. И люди­кроты


347

живутъ не воюя, командуя только своими рабо­
чими, и никто не покушается на ихъ страну, и
даже телеграммы рѣдко оттуда посылаются въ
агентства.
Вотъ и дюны, и Сѣверное море, скучное, хо­
лодное, непривѣтливое. На пароходѣ сразу англій­
скій говоръ. Молоденькія англичанки въ высоко
ноднятыхъ платьяхъ, съ сухою тонкой ногой,
стянутой желтыми ремнями башмаковъ, громко
смѣются, разговариваютъ, ходятъ, отваливаются
на диванахъ. Онѣ здѣсь дома и чувствуютъ
свою мощь и силу.
Позавтракавъ, Макшановъ поднялся на палубу.
Рѣзкій вѣтеръ взметалъ гребни волнъ и перепле­
скивалъ пѣной черезъ высокую рубку парохода.
Колеса съ глухимъ ропотомъ били лопостями
воду, то погружаясь по кожухъ въ волну, то по­
дымаясь на воздухъ. У борта стоялъ, крѣпко
держась за него, какой­то господинъ въ ватномъ
пальто и котелкѣ. Ватное пальто выдавало, что
онъ изъ Россіи. Макшановъ прошолъ мимо и
заглянулъ ему въ лицо.
— Ващенковъ! воскликнулъ онъ.
Тотъ обернулся, схватился за шляпу, которую
чуть не унесло вѣтромъ, и радостно протянулъ
ему свободную руку.
— Вотъ гдѣ довелось встрѣтиться! восклик­
нулъ онъ. — Пойдемъ отсюда, я просолился на­
сквозь, какъ голландская селедка.


348

Ващенковъ былъ товарищъ Макшанова по гим­
назіи, а теперь профессоръ на спеціальной ка­
ѳедрѣ. Макшановъ радъ былъ его встрѣтить,—не­
только какъ стараго товарища, но и вообще какъ
русскаго, съ которымъ можно поговорить на род­
номъ языкѣ.
Они пошли въ каютъ­компанію, гдѣ позеленѣв­
шія англичанки, потерявъ сразу свой представи­
тельный видъ, лежали вдоль дивановъ, какъ тѣ
гіацинты, что Макшановъ видѣлъ согодня утромъ.
Товарищи спросили кофе и сѣли въ уголокъ,
подъ картиной, изображавшей голландское паст­
бище.
— Видишь­ли, мой другъ, говорилъ Ващен­
ковъ, — я въ сущности въ командировкѣ. Мнѣ
нужно кое­надъ чѣмъ поработать въ Лондонѣ,
вотъ и ѣду туда.
— А какъ­же твои студенты и лекціи?
— За меня читаетъ одинъ доцентъ, прета­
лантливый. Талантливѣе меня. Вѣдь это особая
способность — умѣть читать лекціи. Я себя счи­
таю хорошимъ ученьшъ, но плохимъ лекторомъ.
Это почти всегда несовмѣстимо.
— А ты хорошій ученый? наивно спросилъ
Макшановъ.
Ващенковъ какъ­будто сконфузился.
— Ну, что мнѣ самого себя хвалить.
— Да къ тебѣ студенты­то ходятъ?
Ващенковъ замялся.


349

— Видишь­ли, предметъ­то ужь очень специ­
альный. Да и глупость я сдѣлалъ: издалъ такую
книгу, что послѣ нея ничего на лекцію не вве­
дешь. Еслибъ еще экспиременты можно было
производить, или практическія занятія были...
— Да ты самъ­то любишь свой предмета?
Ващенковъ даже возмутился.
— Странный ты человѣкъ! Если я всего себя по­
святилъ ему и вся жизнь моя ушла въ извѣстномъ
направленін, — какъ­же это можно сделать безъ
любви?
— Какъ большинство дѣлаетъ. Вѣдь большин­
ство не любить своего предмета, а терпитъ ради
жалованья. Какъ терпятъ скверную жену ради
дѣтей,—то­же самое. Я вообще удивляюсь, какъ
ты рѣшился пойти на такую сушь.
— За то, голубчикъ, опредѣленныя грани пред­
мета. Я полный властелинъ въ немъ. И ты не
думай, что онъ не прогрессируете То, что у
насъ двадцать лѣтъ назадъ считалось аксіомой,
теперь является непроходимымъ вздоромъ. Посту­
пательное движеніе замѣтно очень рѣзко.
— Ну, а вѣришь ты въ свою науку?
— То­есть, какъ это?
— Вѣришь, что она человѣчеству необходи­
ма, что она составляешь насущную потребность,
что время, которое ты тратишь на нее, не бро­
шенное, не потерянное время, что ты не могъ
ни на что употребить его съ большею пользой?


350

Ващенковъ сдвинулъ брови.—Какъ тебѣ ска­
зать? Ты задаешь вопросы рискованные и дву­
конечные.
— Постой,—остановилъ его Макшановъ.—Мнѣ
не надо прямого отвѣта. Окажи одно: доволенъ
ты собою, жизнью и положеніемъ?
Товарищи смотрѣли другъ другу прямо въ
глаза. Ващенковъ смотрѣлъ искренно и просто.
— Да, я доволенъ, сказалъ онъ.
— Я не смѣю тебѣ не вѣрить, продолжалъ Мак­
шановъ,—но оставляю за собой право удивляться.
•— Чему?—Ты меня тоже удивляешь.
— А тому, что ты, оторвавъ себя отъ жизни,
поставилъ въ узкія рамки полуфантастической
науки. Ты требуешь отъ студентовъ знанія этой
науки, ты думаешь, что совершаешь свой долгъ
тѣмъ, что до утра сидишь за своими изслѣдова­
ніямй? Да, можетъ быть, не нужно твое знаніе
никому...
— Если я тебя понялъ, перебилъ его Ващен­
ковъ,—ты требуешь чисто практической дѣятель­
ности отъ ученаго. Вонъ, видишь того длиннаго
джентльмена? Это извѣстный инженеръ, изобрѣ­
татель изъ Бостона. Онъ изобрѣлъ электриче­
скую желѣзную дорогу, которая несется со ско­
ростью 200 километровъ въ часъ; изобрѣлъ па­
роходъ, который въ три дня будетъ доходить до
Америки, работаетъ надъ цвѣтной фотографіей,


351

которая что­то должна перевернуть. Ты этого
хочешь?
— Нѣтъ, — я не знаю, нужна­ли цвѣтная фо­
тографія.
— Тогда ничего не нужно.
—■ Тутъ разница. Есть многое, польза кото­
раго несомнѣнна. Я не могу не признавать хи­
рургіи, которая сдѣлала теперь такіе успѣхи. Я
вижу нашихъ товарищей на этомъ поприщѣ, они
такіе­же профессора, какъ и ты, но они приносятъ
существенную пользу.
— Ну, это опять вопросы! Существенная­ли
польза человѣку въ томъ, что ему блестящимъ
образомъ отрѣжутъ руку и ногу?
— Это парадоксы, душа моя.
— Не парадоксы. Хирургія дѣло таланта, ко­
нечно,­ и огромной крѣпости нервовъ. Ноиздѣсь
бываютъ такія­же ошибки, какъ и во всей осталь­
ной медицинѣ. Ошибки нашихъ наукъ не прино­
сятъ вреда человѣчеству, а ошибки хирурговъ—
стоять жизней тысячи людей ежегодно.
— Ты не сердись, остановилъ егоМакшановъ.'—
Я вѣдь не хочу касаться твоей науки,—ты самъ
находишь ее сухой и теоретичной. Мнѣ интере­
сенъ ты, ты самъ, твое внутреннее довольство
собою, при сознаніи безцѣльности своего дѣла.
Ну, виноватъ, — можетъ быть и небезцѣльности
но, во всякомъ случаѣ,—неполной увѣренности
въ его пользѣ.


352
Въ это время изъ огромной стеклянной отду­
шины, освѣщавшей каютъ­компанію, хлынулъ цѣ­
лый потокъ холодный пѣны и залилъ и старыхъ
товарищей, и малиновые триповые диваны, и ан­
гличанокъ, и пальмы, пролетѣлъ ниже, въ бу­
фетную комнату, и тамъ забрызгалъ все, что было
на пути. Раздались взвизги и крики. Наверху,
надъ рубкой, послышались торопливые шаги и
бѣготня матросовъ, стеклянные рамы закрылись, —
и тотчасъ­же новая волна, перекинувшись черезъ
бортъ звонко зашлепала кусками пѣны по спу­
щеннымъ окнамъ.
— Оставимъ этотъ разговоръ,—сказалъ Ващен­
ковъ. —Ояъ, кажется, раздражаетъ насъ обоихъ.
Да и сидѣть непріятно, лучше лечь. У меня на­
чинаете кружиться голова. Посмотри на этихъ
англичанокъ: у нихъ лица — какъ банановые
стручки.
Онъ растянулся на диванѣ, подложивъ подъ
голову пледъ, и, прикрывши лицо шляпой, закрылъ
глаза. Онъ видимо былъ раздраженъ разговоромъ.
Макшановъ тоже легъ и задумчиво сталъ смо­
трѣть на расписной потолокъ, на качавшіеся паль­
мовые листы, на зеркала и картины. Ему непрі­
ятно было, что товарищеская встрѣча взволно­
вала ихъ обоихъ. Онъ сталъ ловить себя на томъ,
что и онъ за послѣднее время отошелъ отъ жизни
и весь сидитъ къ какихъ­то теоріяхъ. Каждая
встрѣча влечетъ за собой разговоръ болѣе или


о— n
ООО

менѣе на одной и той­же подкладкѣ. Онъ все
время копошится и въ себѣ, и въ окружающихъ,
чего­то доискивается — и не находить того, что
хочетъ. Его начинаетъ раздражать спокойствіе и
апатія этихъ окружающихъ. Даже кто сознаетъ
и пустоту, и безцѣльность своихъ занятій, — и
тѣ не хотятъ вырваться къ свѣту, а сонно и
вяло закрываюсь на все глаза и говорятъ:
«поздно».
— Поздно или нѣтъ? спросилъ самъ себя Мак­
шановъ, и такъ громко, что лежавшая противъ
него англичанка открыла мутные глаза и испу­
ганно посмотрѣла на него.
— Нѣтъ, не поздно, отвѣтилъ онъ самъ себѣ. —
Еще можно встряхнуться, встать, очнуться отъ
нашей спячки.
Онъ хотѣлъ сейчасъ­же встать, выйти на па­
лубу и подставить свое лицо вѣтру и пѣнѣ. И
онъ всталъ; но, с^влавъ несколько шаговъ, вне­
запно ухватился за колонку. Полъ колыхался
подъ нимъ, диваны кружились. Странное не при­
вычное ощущеніе,—отъ затылка по всей спинѣ
и въ ногахъ,—не позволило ему отпустить ко­
лонку.
— Стихійныя причины! косо усмѣхаясь, поду­
малъ онъ и, осторожно шагая, дошелъ до своего
дивана. Услужливый лакей­англичанинъ слегка
поддержалъ его подъ локоть.
— Во время качки, сэръ, непривычнымъ лю­
іі. я. гньдичъ.

23


354

дямъ нельзя вставать, слѣдуетъ лежать непод­
вижно навзничь.
Онъ предупредительно подложилъ ему подъ
голову подушку и пошелъ дальше.
— Слѣдуетъ неподвижно лежать навзничь, по
вторилъ его слова Макшановъ и опять усмѣхнулся.
V.
Ващенкова еле добудились къ обѣду, когда
качка уже стихла и пароходъ шолъ въ устьяхъ
Темзы. Онъ былъ суховатъ съ Макшановымъ и
видимо не одобрялъ его образа мыслей. Но обѣдъ
несколько поправилъ его расположеніе духа.
Когда, на закатѣ солнца, пароходъ остановился
у плоскаго побережья, онъ даже развеселился и,
взявъ самъ свой ручной багажъ, сказать:
— Вѣдь мы, конечно, въ одинъ вагонъ сядемъ?
Ихъ заперли въ купз и помчали съ голово­
ломной быстротой, мимо мостовъ, станцій и тун­
нелей. Ихъ бросало изъ стороны въ сторону,
точно изъ нихъ хотѣли сбить масло. Ващенковъ,
собиравшійся еще разъ заснуть до Лондона, уда­
рился два раза головой объ стѣну и сказалъ:
— Это хуже нордъ­веста.
На вокзалѣ они разстались, сообщить другъ
другу адреса: Ващенковъ долженъ былъ остано­
новиться у знакомыхъ, а Макшановъ ѣхалъ въ
гостиницу.


Збб

Всемірный городъ, съ монументальными по­
стройками, до того громадными, что каждый, кто
въ первый разъ видитъ его, чувствуетъ себя по­
давленнымъ и угнетеннымъ, шумѣлъ, свистѣлъ
и грохоталъ вокругъ него съ утра до ночи. Ут­
ромъ въ постели онъ слышалъ глухой рокотъ
колесъ прокатившагося поѣзда, свистки парово­
зовъ и гудки пароходовъ. Весь день онъ былъ
охваченъ кольцомъ безпрерывно двигавшихся
омнибусовъ, кэбовъ, кабріолетовъ. Толпа его тол­
кала, захватывала и уносила, то подъ арки чу­
довищныхъ ыостовъ, то на самые мосты, то ми­
мо ярко­зеленѣющихъ парковъ и подстриженныхъ
деревьевъ. Вечеромъ огромныя вывѣски загора­
лись разноцвѣтными огнями и, мѣняя цвѣта, то
потухая, " то вспыхивая, горѣли до поздней ночи.
Иногда туманъ надвигался съ Темзы и окуты­
валъ какъ облакомъ всѣ башни, шпили, огненныя
вывѣски и самые фонари. Цѣлый лѣсъ трубъ
дымился надъ городомъ, и этотъ дымъ тяжелою
мглой висѣлъ надъ крышами домовъ. Ночью, ког­
да Макшановъ ложился въ кровать, на улицѣ
еще слышалось хлопанье бичей и рѣзкіе крики
разносчиковъ газетъ, продававшихъ только­что
отпечатанный сегодняшнія рѣчи парламента.
Дамы­патронесы приняли Макшанова съ ка­
кой­то холодной предупредительностью и выкро­
еннымъ по опредѣленному шаблону гостепріим­
ствомъ. Его поили чаемъ съ сухариками, возили
23*


356
въ щегольскихъ каретахъ по пріютамъ, показы­
вали даже отчеты,—но нигдѣ не видѣлъ Макша­
новъ искренней широкой жажды благотворенія,
которая чувствовалась и проступала въ дѣлахъ
и рѣчахъ графини. Ему казалась холодной без­
молвно­молящаяся толпа подъ стрѣльчатыми сво­
дами Вестминстера; органъ голосилъ всей гру­
дью,—точно самый храмъ пѣлъ вдохновенные
псалмы. Солнце, проникая радужными лучами,
сквозь розетки стеколъ, давало жизнь бѣлымъ
статуямъ мертвецовъ, разставленымъ по стѣнамъ
храма, и какъ­то желтило и мертвило живую тол­,
пу, считавшую долгомъ молиться въ извѣстные
часы на своемъ Гаризимѣ.
Отъ храма аббатства съ его кружевными ка­
пеллами вѣяло сухостью и педантизмомъ. Сухо
и педантично стояли мраморные государственные
мужи, задумчиво глядя куда­то вдаль, — точно
спрашивая у вѣчности: «Гдѣ мы теперь?» Толь­
ко на могилѣ Шекспира лежалъ свѣжій пучокъ
фіалокъ, быть можетъ принесенный какой­нибудь
бѣдной Офеліей.
Когда онъ заводилъ разговоры на религіозныя
темы, ему отвѣчали сжато и опредѣленно. Были
восприняты извѣстныя истины, и отъ нихъ уже
не отклонялись въ сторону,—хотя сами по себѣ
эти истины, разработанный салонными проповѣд­
никами, часто были сомнительны и парадоксаль­
ны. Боязнь наказанія на томъ свѣтѣ за дурную


357
жизнь просвѣчивала на столько ясно, что дѣла­
лось понятно стремленіе къ благотворительности;
благотворительностью, въ сущности, легче было
обзавестись, чѣмъ другой добродѣтелью: для этого
стоило только ассигновать ежедневно извѣстную
сумму на новую графу расхода.
Однажды онъ разговорился съ секретаремъ
благотворительного общества «Виѳлеемъ». Коре­
настый, плотный джельтменъ, съ веселымъ ли­
цомъ, охотно сообщать ему о разныхъ религіоз­
ныхъ кружкахъ Лондона.
— Могу вамъ сказать одно, замѣтилъ онъ:—
здѣсь у насъ нѣтъ и помина о томъ, что дѣ­
лается во Франціи. Тамъ возвращаются къ чер­
ной магіи.
Макшановъ вспомнилъ, какъ Лытиковъ гово­
рилъ ему о томъ­же.
— Смѣю васъ увѣрить, что это такъ, продол­
жалъ секретарь.—Только ихъ религіозныя обще­
ства слѣдовало­бы назвать антирелигіознымъ.
Тамъ есть кружки, которые служатъ messe noire
по всѣмъ правиламъ этой отвратительной ми­
стеріи. Да, вотъ, не хотите­ли взглянуть на это
изданіе.
Онъ подошелъ къ дубовому ларю съ выдвиж­
ными ящиками, какіе бываютъ у архитекторовъ
для сохраненія чертежей, и досталъ оттуда длин­
ную, узкую книгу въ черномъ переплетѣ и подалъ
ему.


368
Она была наполнена превосходно нарисован­
ными, но странными изображеніями. Тутъ были
кабалистическіе знаки, скелеты въ коронахъ и
порфирахъ, обнаженный фигуры вакханокъ, совы,
лягушки, змѣи и драконы. Кровавый пятна засти­
лали цѣлыя страницы. На одномъ изъ листовъ
было изображеніе службы «Messe noire», сдѣлан­
ное мастерскимъкарандашомъ. Сбоку піелъ текстъ,
писанный кровью и золотомъ:
«Oremus, fratres, ut nostrum sacrificium accepta­
bile fiat apud Luciferem omnipotentem!
«Pater noster! Ave Maia quae es Isis!»
И тутъ же въ перемежку шли французскіе
стихи:
«La sainte Hostie est consacree,
Parmis les parfnms et Іѳз chants.
Sur l'antol de la chair nacree»...

Онъ дальше не сталъ читать.
— Послушайте, сказалъ онъ: — вѣдь это­жъ
вздоръ. Это изданіе, разсчитанное на невѣжество
покупателей.
Секретарь покачалъ отрицательно головой.
— Нѣтъ. Къ сожалѣнію, нѣтъ. Я боюсь вамъ
сказать, но, быть можетъ, ни издатель, ни ху­
дожникъ не чувствовали, подъ вліяніемъ кого и
чего они творили. Все это издано подъ видомъ
шутки, легкаго изданія. Но подкладка здѣсь не
та. Цензура, — о, и во Франціи есть цензура! —
не разрѣшила бы издать на иныхъ основаніяхъ.


359
Вы видите въ этомъ рисункѣ; женщина лежитъ
неправильно при совершеніи сдуженія, она должна
лежать на спинѣ. . Но тутъ чисто цензурный ус­
ловія. Франція,— Парижъ въ особенности, — это
пульсъ Европы, здѣсь чувствуется біеніе всего
организма. Всѣ жаждутъ таинственнаго, неизвѣ­
даннаго. Одни—по прирожденной чувственности,
другіе—потому, что блуждаютъ во тьмѣ, ищутъ
выхода, свѣта, свободы. Недовольные вѣрой ки­
нулись снова къ средневѣковой кабалистикѣ;
ищутъ знаній, силятся проникнуть новыя тай­
ны. Ваша соотечественница сколько шума надѣ­
лала здѣсь «Разоблаченной Изидой». Блаватская
была чутка и отзывчива: она предугадала то стрем­
леніе къ истинѣ, которое только начинало охва­
тывать всѣхъ. Потомъ разошлось это повсюду.
У васъ явились священники, которые стали
чуть ли не чудеса творить и имѣли громкую
извѣстность даже здѣсь у насъ. Мы очень чут­
ки, лондонцы: мы знаемъ о васъ больше, чѣмъ
вы думаете. Парижъ реакціонировалъ. Послѣ ли­
беральной науки эпохи второй имперіи явилась
наука республики, примиряющая все непримири­
мое. Нашъ Дарвинъ, предъ которымъ мы благо­
говѣли четверть вѣка назадъ, — теперь чуть ли
не смѣшонъ своими преждевременными вывода­
ми. Мы шагнули впередъ. Шагнули—страшно. Не
мы—англичане,—но вся Европа. Какая­то лихо­


360
радка овладѣла всѣми. Мы живемъ наканунѣ ве­
лшшхъ открытій. Но такъ и должно быть.
Макшановъ опять вспомнилъ Лытикова, какъ
говорилъ онъ о жаждѣ стремленія къ свѣту и
вѣрѣ въ Западной Европѣ.
— Вспомните этихъ индусовъ, продолжалъ ко­
ротенькій джентльменъ,—которые въ своихъ бѣ­
лыхъ балахонахъ, пріѣхавъ въ Парижъ, выра­
щивали втеченіе пятнадцати минуть цвѣтокъ,
только фиксируя своимѣ взглядомъ сѣмя. — По­
мните, какъ отнеслись къ этому ученые? — Они
не смѣялись, а говорили, что сильный электри­
чески токъ способствуетъ будто бы быстротѣ,
даже феноменальной, роста растеній. Потомъ это
опровергали, но важно было не то, а то, что уче­
ные немедленно входили въ компромиссъ съ фе­
номеномъ, не отрицая его. А новѣйпіія открытія?
А лучи­иксъ, съ которыми надо обращаться осто­
рожно, которые вяіяютъ на жизнь организма? Ка­
нунъ двадцатаго вѣка—канунъ дивнаго праздни­
ка. Человѣчество не будетъ счастливѣе. Но чело­
вѣчество не будетъ такъ матеріалистично, какъ
оно было тридцать лѣтъ назадъ. Новые разгово­
ры, новые взгляды, новыя пѣсни!
. Макшановъ слушалъ его и все перелистывалъ
странное изданіе. Онъ видѣлъ безобразныхъ го­
лыхъ старухъ, сидящихъ съ открытою книгой
на трехногомъ стулѣ среди шести приклеенныхъ
къ полу огарковъ. Онъ видѣлъ лысыхъ сухихъ


361
стариковъ, тоже обнаженныхъ, которые сидѣли
скорчившись на скамейкахъ и, склонивъ свой
обнаженный черепъ, выдѣлывали и разрисовыва­
ли странныхъ, разнообразныхъ куколъ, съ длин­
ными волосами, загадочными лицами и истощен­
но­эпилептическимъ выраженіемъ лица. Внизу
изображено было сердце, проткнутое гвоздями и
шпильками. Иногда изъ мрака высовывалась коз­
линая голова и плутовато и таинственно смотрѣла
зрачками, имѣвшими форму креста.
«Шутка это или нѣтъ? думалъ Макшановъ.—
И какая шутка—безобидная, или скверная?»
— Я вамъ дамъ адресъ одного господина въ
Парижѣ, продожалъ секретарь.—Зайдете къ нему
и поговорите серьезно. Быть можетъ, онъ вамъ
и покажетъ кое­что и познакомитъ кое съ кѣмъ.
Макшановъ вышелъ отъ него въ смутномъ на­
строеніи. Неужели же теперь могутъ быть люди,,
сознательно исповѣдующіе «демонскій» культъ?
Сознательный это сомообманъ, или распущен­
ность? И неужели во Франціи созрѣлъ этотъ на­
рывъ?—Кто этотъ господинъ, къ которому напра­
вилъ его секретарь? Пойти къ нему, или нѣтъ?
Конечно, пойти. Пойти увидѣть все собственными
глазамии обличить открыто всю ложь,всю фальшь,
всю подлость ихъ ученія.
Онъ шелъ по широкому мосту. Темза смутно
мелькала внизу стальными отблесками. Ряды фо­
нарей горѣли на набереншой. Часы желтѣли на


362

башнѣ парламента. Мимо, какъ тѣни, пшыгали
женщины и мужчины, торопливой походкой вы­
плывали изъ мглистого тумана и опять пропа­
дая въ него. Сплошь усѣянные объявленіями ом­
нибусы, какъ допотопные ковчеги, проплывали
мимо него и исчезали въ дымкѣ ночи. Всѣ торо­
пились, бѣжали, старались скорѣе поспѣть куда­
то. И опять Макшанову вспомнился Петербурга,
и епископъ, стоявшій у окна и смотрѣвшій на
улицу, на бѣгущихъ людей.
У парламента онъ крикнулъ проѣзжавшему
кэбу. Караковая лошадь въ шорахъ круто заверну­
ла и остановилась передъ нимъ. Онъ сказалъ
высоко­сидѣвшему кучеру адресъ, распахнулъ
переднія дверцы экипажа и сѣлъ подъ свѣтлымъ
фонарикомъ. Огромныя колеса, мягко шурша,
плавно покатились по мостовой, объѣзжая слѣ­
ва столбы и встрѣчные экипажи. По сторонамъ
мигали огнями вывѣски; мальчишки кричали,
продавая вечернія телеграммы, какой­то омнибусъ
громко трубилъ, и туманъ все гуще, и гуще на­
висалъ надъ городомъ...
VI.
Графиня была очень удивлена письмами Мак­
шанова.
«Какъ! писала она ему. Вы находите, что лон­
донская благотворительность имѣетъ характеръ


363

лицемѣрный? Ничего подобнаго не замѣтила я,
когда сама лэди С*** показывала мнѣ подвѣдом­
ственныя ей учрежденія. Напротивъ, мнѣ казалось
все не придуманнымъ, вымученнымъ, —­а такимъ
христіански­чистымъ. Можетъ быть, все измѣни­
лось теперь. Удивляюсь и тому, что Лондонъ­не
производитъ на васъ благопріятнаго впечатлѣ­
нія. Вы пишете, что чувствуете себя въ корри­
дорѣ огромнаго банка въ день записи на акціи.
Что­же тутъ дурного? Вы, очевидно, дальше сво­
его Charing­Cross никуда не показываетесь. Вы не
пишете, были­ли вы въ Founding Hospisal? Тамъ
болѣе пятисотъ дѣтей, — и устройство прямо об­
разцовое. Это два шага отъ Вританскаго музея
гдѣ вы, навѣрно, были. У насъ дѣла идутъ впе­
редъ, но я хочу разувѣрить кого надо, что мис­
сія наша чисто—христіанская. Если въ Парижѣ
встрѣтитесь съ дядей,—кланяйтесь».
Письмо это получилъ Макшановъ уже садясь
въ вагонъ. Онъ съ удовольствіемъ оставлялъ Лон­
донъ. Когда поѣздъ погаелъ по крышамъ домовъ,
между трубъ, стѣнъ и сквозь туннели, и когда
въ послѣдній разъ мелькнуть передъ нимъ ги­
гантскій силуэтъ новаго моста, онъ вздохнулъ
свободно.
Скалистые желтые берега Довра потонули въ
голубой дали. Низкій берегъ съ бѣленькими
домиками ласково встрѣтилъ его, еще издали
маня своей спокойною плоскостью. Матросъ­бре­


364

тонецъ, Вогъ вѣсть почему попавшій на англій­
скій пароходъ, щелкнулъ языкомъ, прищурилъ
одинъ глазъ и, показывая рукой на берегъ, ска­
завъ съ наслажденіемъ Макшанову:
— Ѵоііа, — c'est la France!
На другой­же день по пріѣздѣ, проходя по
бульвару, онъ наткнулся на знакомыхъ: сидѣлъ
сенаторъ, въ лѣтнемъ пальто и цилиндрѣ, и Баш­
кирцевъ, извѣстный беллетристъ. Передъ ними
стоялъ кофе и коньякъ,—излюбленный напитокъ
парижанъ во всякое время дня.
— А! закричалъ сенаторъ. —Насадитель добра
и непротивленія! Садитесь, Garcon,—cafe­cognac!
Знакомы?
— Еще­бы!
Башкирцевъ былъ задумчивый, молчаливый,
еще далеко не старый человѣкъ, спокойно усѣв­
пгійся у стола и вяло поглядывавши на про­
ХОЖИХЪ.

— Давно вы здѣсь? спросилъ унего Макшановъ.
— Недѣли полторы.
— Зачѣмъ пріѣхали?
— Да такъ. Окунуться въ чужую жизнь. Нель­
зя все въ своей грядкѣ торчать.
— И довольны?
— Что­жь, ничего.
— Я тоже себя изъ грядки вытащилъ, заявилъ
сенаторъ.—Плѣсенью сталъ покрываться. Въ Па­


366

рийсѣ у меня кругозоры обширнѣе. И здѣсь я
дома. Посмотрите, какъ хорошо. Всѣ идутъ, всѣ
веселы, всѣ довольны,—­и никому нѣтъ до насъ
никакого дѣла. И странно: здѣсь мнѣ мило
то, что даже противно. Вотъ хотя­бы эти кри­
ки: «La Presse!» Via «La Presseb—кричитъ какъ
баранъ, котораго рѣжутъ. Закричи такъ у насъ
на Морской, я­бы первый указалъ на непорядокъ.
А здѣсь въ антрактахъ, даже въ «Comedie» орутъ
разнощики, — и ничего. Couleur какой­то полу­
чается, — пріятно. Я даже заучивалъ ихъ крики.
Онъ взялся двумя руками за края стола и за­
пѣлъ на разные голоса:
— Ala crevette, la belle crevette! Limande afrire,
a frire!.. Via du vert, en v'la du beau pour vos
petits oiseaux! bits! bits!
Кое­кто изъ сосѣдей оглянулись.
— Вотъ и этого­бы вы не позволили у себя
дома, сказалъ Макшановъ.
— Ну, еще­бы! согласился съ нимъ сенаторъ. —
Да вѣдь мало­ли что дома! Я дома не могу не
ужинать, —а здѣсь никогда не ужинаю,—выпью
послѣ театра стаканъ грогу и спать. Я здѣсь
встаю въ семь часовъ, хожу на Hall, и чувствую
себя здоровымъ. Вѣдь въ Петербургѣ я не сяду
за столикъ у Доминика? А здѣсь нетолько вотъ
въ Cafe de la Раіх,— а въ каждомъ ресторанчикѣ
я буду сидѣть. Вчера я съ блузниками пилъ кофе


366

гдѣ­то на бульварѣ Filles­du­Calvaire. Выдалъ себя
за шведа и говорилъ о политике Россіи.
— Зачѣмъ­же вы скрыли, что русскій? спро­
силъ Башкирцевъ.—Стыдно было?
— Ну, вотъ! Не люблю манифестаций. Они­бы
еще качать начали меня, на «ура» поднимать. Я
не люблю треволненій. Здѣсь именно спокойно.
Послѣ двѣнадцати —городъ вымираетъ, и темно на
улицахъ, какъ въ контрабасѣ. Французъ страдаетъ
куриной слѣпотой, онъ безъ солнца клюетъ но­
сомъ и увѣряетъ, что усталъ отъ плодотворной
дѣятельности за день. И спеціальности здѣсь та­
кія странный. Вчера я познакомился съ одной
дѣвицей. Сидитъ въ Salon передъ мужской убор­
ной и собираетъ по десяти сантимовъ. Старушка,
мать,тутъ­же. Оказывается, копить приданное: ей
нужно двѣ тысячи франковъ, а у нея тысяча
двѣсти...
— Чортъ знаетъ, что вы разсказываете, замѣ­
тилъ Башкирцевъ.
— Но вообще, заключилъ сенаторъ,—Парижъ
обангликанился за послѣдніе годы. Во всѣхъ ма­
газинахъ говорятъ по­англійски, каждая новая
пьеса— съ англичаниномъ, дерутъ за все, считая,
что съ англичанина брать можно. Я недавно на­
чалъ торговаться — фальшивые бриліанты поку­
палъ. Ювелиръ съ такимъ восторгомъ говорить:
«Да вы, кажется, не антличанинъ, такъ я вамъ
200 франковъ скину».


367

Башкирцевъ посмотрѣлъ на часы.
—­ Вы чтб вечеромъ дѣлаете?
Сенаторъ вдругъ сталъ серьезенъ
— Дѣло. Надо съѣздить въ наше посольство.
Звали на вечеръ. Вѣдь я въ родствѣ...
— Тамъ что­же,—эта рыженькая служить, съ
которой вы всегда шери­коблеръ пили? спросилъ
Башкирцевъ.
Сенаторъ сморщился.
— Ухъ, остроуміе какое! А еще талантливый
беллетристъ! —Рыженькая — случайная встрѣча.
Да я и не люблю рыженькихъ. А въ посольство
нужно.
Онъ застегнулъ пальто и надвинулъ цилиндръ
по модѣ, на самыя брови.
— Я даже ѣздилъ здѣсь на крышѣ трамвая.
Вообразите меня на имперіалѣ возлѣ Покрова
или Оѣнной! А здѣсь преблагополучно проѣхалъ.
Только знакомымъ не кланялся, а изображалъ на
на лицѣ тревогу: будто­бы обманутый мужъ го­
нится за коварной женой. У меня вѣдь есть что­то
въ лицѣ, какъ­будто меня надула женщина. По­
этому я никогда не рисковалъ жениться, никогда!
Онъ натянулъ желтую перчатку, взялъ зонтикъ
подмышку, поправилъ цвѣточную бутоньерку и
вышелъ на тротуаръ бульвара.


368

VII.
Когда сенаторъ скрылся въ толпѣ, Башкирцевъ
покрутилъ головой въ его сторону.
— А вѣдь онъ, въ сущности, хорошій человѣкъ,
сказалъ онъ. — Я. черезъ него почти устроилъ
одному эмигранту возвращеніе. Бѣгалъ, хлопо­
талъ, едва я намекнуть. А ножетъ — понулярни­
чаетъ, — чортъ его знаетъ.
Онъ вылилъ остатки коньяку въ бокалъ и ве­
лѣлъ дать новый графинъ.
— Я здѣсь много пью, сказалъ онъ. — Больше,
чѣмъ въ Россіи. И не знаю, почему. Впрочемъ,
у меня органическое тяготѣніе къ запою.
— Съ чего­же это вы на себя клеплете? спро­
силъ Макшановъ.
— Напрасно не вѣрите. Впрочемъ, запивать я
никогда не запивалъ: кто пьетъ запоемъ —■ у того
есть перерывы. А я безъ перерыва — всю жизнь.
Впрочемъ, такъ­ли пили. Говорятъ, что шестиде­
сятники­литераторы, особенно реалисты, ушатами
водку тянули. Теперь мы скромники. О томъ,
чтобы на гауптвахтѣ или въ полиціи литераторъ
сидѣлъ — и не слышно. Старожилы говорятъ, что
мельчать мы стали. Да, впрочемъ, что и дѣлать,
какъ не пить!
Онъ налилъ въ стаканъ коньяку.
— И при этомъ, сказалъ онъ, засмѣявшись, —
никогда съ жизни я пьянъ не былъ. Всегда у


369

меня была ясная голова и на ногахъ былъ твердь...
А, впрочемъ, ну ее, эту гадость, къ чорту!
Онъ отодвинулъ бокалъ и облокотился на столъ.
— Давайте говорить о литературѣ, о беллетри­
стнкѣ, объ искусствѣ. Это сыѣшно, — кто теперь
объ этоыъ говорить. Объ этомъ говорили при
Бѣлинскомъ. Теперь говорятъ о гонорарѣ, о жен­
щинахъ, о политикѣ. А мы будемте говоригь.
Вѣдь вы у насъ философъ.
— Будемте говорить о литературѣ и объ ис­
кусствѣ, сказалъ Макшановъ.
Башкирцевъ снялъ шляпу и провелъ рукой по
волосамъ.
— Ахъ, беллетристика, беллетристика! сказалъ
онъ. — Какое глупое слово. Мнѣ все кажется, что
отъ этого слова пахнетъ поташемъ.
— Почему­же поташемъ? удивился Макшановъ.
— А поташемъ стираное бѣлье пахнетъ,— но­
вый газеты, новые скелеты. Что­то въ этомъ назва­
ніи чистенькое, выстиранное, вываренное. Впро­
чемъ, вы, мало пили коньяку, и потому едва­ли
меня поймете сразу. Вы знаете, чѣмъ я здѣсь въ
Парижѣ занимаюсь? Читаю Мопассана. Вотъ ко­
лористъ, художникъ впечатлѣнія, момента, стран­
наго, иногда мимо­вольнаго движенія души. И
какіе тона, что за тепло! Какъ найденъ размѣръ,
какъ найдена рамка каждому содержанію. Еще
равняютъ съ нимъ Зола! Зола—ломовикъ, онъ
претъ въ гору съ возомъ изъ выгребной ямы и
п. п. гнѣдіічъ.

24


370

получаетъ премію за силищу. А Мопассанъ,—
это розовыя тучки, весною въ маѣ, послѣ зака­
та. Стоять надъ прогалиной въ лѣсу и въ лужѣ
отражаются. Фу! какъ я глупо сегодня говорю.
А можетъ и не глупо?
Онъ запустилъ обѣ руки въ волосы и заду­
мался.
Щ Ахъ, еслибъ я богатъ былъ, сказалъ онъ.
— Вотъ тебѣ разъ, замѣтилъ Макшановъ.—
Не думалъ, что такія желанія у васъ есть.
— Еслибы я былъ богатъ, продолжалъ онъ,—
все бы я маленькіе разсказы писалъ. Не подра­
жаніе Мопассану, нѣтъ, свои ; собственные. Раз­
сказчиковъ пять­шесть въ годъ.
— Кто­же вамъ мѣшаетъ?
Вашкйрцевъ взглянулъ на него изподлобья.
— Кто мѣшаетъ? Жизнь мѣшаетъ. Двѣ сестры
въ гимназіи, братъ—студентъ. Содержать надо.
Да и мать жива еще. Тянетъ тебя къ разсказу,
а ты вмѣсто этого въ двадцать листовъ повѣсть
строчишь. И выходить она не огранически не­
посредственной, а выжатой. Любовь непремѣнно­
адюльтеръ, подлая женщина, мужчина — тряпка.
Можетъ, и наблюдательность тутъ есть, и та­
ланта,, да не нужно все это никому и ни на что.
Теперь некогда читать романы. Не то время.
Попробуйте теперь перечесть Вальтеръ­Скотта,
ІПпильгагена: на второй день подъ диванъ за
пустите. Теперь время именно мимолетныхъ,


371
мгновенныхъ впечатлѣній, которыя надо поймать
и живьемъ пригвоздить къ бумагѣ. Чтобъ сразу
сердце ёкнуло, чтобъ всѣ почувствовали, что не
я разсказываю это, а они сами въ груди у себя
все это видятъ и чувствуютъ. Вы посмотрите у
Гоголя. Развѣ «Аѳанасій Ивановичъ» не лучше
во сто разъ «Вульбы»? А у Тургенева? Да я за
любой разсказъ охотника отдамъ всѣ его повѣ­
сти. А Диккенсъ? А «Холстомѣръ»? А они съ
арпшномъ подходятъ: что, дескать, — маленькій
разсказикъ, — напишите что­нибудь капитальное.
Понимаете: они думаютъ, чѣмъ длиннѣе, тѣмъ
капитальнѣе.
—■ Время большихъ полотенъ въ живописи и
болыпихъ романовъ въ литературѣ прошло, про­
должалъ онъ.— Вы видѣли здѣсь въ Луврѣ Ру­
бенса? Теперь онъ смѣшонъ, теперь неболыпіе
голландцы и фламандцы — на первомъ пла­
нѣ. Пятиактную пьесу теперь съ трудомъ до­
сиживаютъ, чаще передъ послѣднимъ актомъ
уѣзжаютъ. Они не понимаютъ, что эскизъ, на­
бросокъ — выше картины. Каждый художникъ
дорожитъ своимъ эскизомъ съ натуры больше,
чѣмъ законченной вещью. Тамъ есть талантъ,
непосредственность. А эта огромная Каульба­
ховщина — андроны на колесахъ, чепуха! Ни­
кому этого ни зачѣмъ не нужно. Нѣтъ, повто­
ряю, мы­— художники мимолетнаго, мгновенно
проходящаго ощущенія.
84*


372

Ояъ налилъ коньяку и отпилъ.
— Только работаешь безъ усидчивости, про­
должалъ онъ.­— Прежде писатель пишетъ,—пи­
шетъ свою вещь вдоль, потомъ поперегъ нач­
неть писать. Все перекрестить, перечеркаетъ. А
теперь, на фунты пишутъ. Исаенко при мнѣ въ
редакціи говорить: «Съ моей рукописи за во­
семь фунтовъ по почтѣ взяли: — вещь капиталь­
ная». И пишутъ по два листа въ день. Безъ
потугъ какъ­то выходить, точно на швейной
машинѣ шыотъ. И вѣдь гладко такъ: причесана
волосокъ\Къ волоску и натурализмъ, и совре­
менные вопросы, все пристегнуто, и углубленіе
въ мужика, и глумленіе надъ интеллигентомъ, и
апоѳеозъ сельской бабки, и трели жаворонка,—
все есть, всего въ мѣру наложено. И читаютъ,
и хвалятъ.
— А вы что давно не пишете?
— Да изжога какая­то отъ послѣднихъ мо­
ихъ вещей осталась. Въ редакціяхъ­то просятъ.
ѵ Одинъ издатель, изъ чухонцевъ, тотъ все пред­
лагаетъ, чтобъ я что­нибудь вродѣ «Мертвыхъ
дуіпъ» написалъ. Онъ читалъ и очень ему по­
нравилось. «Вотъ, говорить, напишите во вкусѣ
Гоголя, съ такимъ же юморомъ, я съ удоволь­
ствіемъ напечатаю». Оенаторъ нашъ, тотъ совѣ­
туетъ не затрогивать вѣяній времени: «Пусть
вѣютъ, но это достояніе фельетонистовъ,—ху­
дожникъ­писатель долженъ быть внѣ времени и


373

пространства». Я ему и говорю. «Что париж­
ская кокотка: образъ внѣ времени и простран­
ства и стоитъ ли ее пропустить черезъ горнило
вдохновенія?» — «Да, говорить, ежели вы уловите
въ ней черты Магдалины, Помпадуръ и Лиза­
веты Смердящей». —Вотъ вамъ требованія обоб­
щенія,—угоди на такого читателя! У насъ вѣдь
вообще, вы замѣтили, какъ судятъ: Помилуйте,
что за повѣсть,—вы посмотрите у Диккенса, у
Лермонтова, у Толстого, вотъ—это повѣсти!» Или
портретъ выставить художникъ: «Нѣтъ, гово­
рятъ, вы Веласкеза посмотрите». Есть такіе ре­
цензенты, сидятъ въ театрахъ смотрятъ пьесы:
«Помилуйте, Шекспиръ это въ Отелло гораздо
лучше разработалт>». А когда даютъ Отелло,
говорить: «Это не изъ удачныхъ вещей Шекс­
пира, много растянутостей и повтореній», а самъ
Шекспира читалъ только въ изданіи «Шекс­
пиръ, разсказакный благородному россійскому
юношеству въ 12­ти бесѣдахъ». Французы—тѣ
по крайней мѣрѣ полные невѣжи. Тѣ думаютъ,
что въ Москвѣ до сихъ поръ на званныхъ ба­
лахъ барышни танцуютъ босикомъ и это назы­
вается «русскимъ нарядомъ». А наши всегда
разыгрываютъ глубочайшую ученость, особенно
если у кого есть энциклопедически словарь...
Началъ накрапывать дождь. На бульварѣ раз­
вернулись зонтики. Сумерки надвигались быстро.
Зажглись подслѣповатые низенькіе электрическіе


374

фонари. Мостовыя заблестѣли и стали какъ въ
зеркалѣ повторять въ обратномъ видѣ колеса,
ноги пѣшеходовъ и отраженіе огней отъ магазин­
ныхъ оконъ. Француженки подняли выше икоръ
юбки; неопытные молодые люди, не захватившіе
зонтиковъ, обернули шляпы въ носовые платки,
поднявъ воротники пиджаковъ, и завернули пан­
талоны. Подъ навѣсомъ кафе стало сразу шум­
но и людно.
— Вы не въ театрѣ сегодня? спросилъ Мак­
шановъ.
— Нѣтъ. Я безъ дѣла слоняюсь. Не могу ни
на чемъ сосредоточиться. Я не люблю театръ. А
вы куда?
Макшановъ сказалъ, что ему хотѣлось бы зай­
ти по одному адресу къ одному человѣку
— Такъ пойдемте, предложилъ Башкирцевъ,—
я провожу васъ. Не боитесь дождя? Пойдемъ
пѣшкомъ. Если и далеко, такъ ничего, я люблю
дождь,—въ дождь лучше дышется.
Они прошли площадь, сторонясь отъ экипа­
жей, подъѣзжавшихъ къ Оперѣ.
— А тамъ на сѣвѳрѣ въ Парижѣ,
Выть можетъ, дождь идетъ и вѣтѳръ воетъ,
А намъ какое дѣло!..

—продекломировалъ Башкирцевъ и засмѣялся.
Макшановъ шелъ къ тому господину, куда
направилъ его англичанинъ. Онъ жилъ не близ­
ко, гдѣ­то возлѣ новыхъ бульваровъ, гдѣ вы­


375
росъ новый Парижъ послѣ злосчастнаго 70­го
года. Башкирцевъ тоже смолкъ, и оба шагали
по мокрымъ тротуарамъ, сосредоточенно глядя
подъ ноги.
— Скучно, Макіпановъ, сказали Башкирцевъ.
— Итти молча скучно? переспросить Мак­
шановъ.
— Нѣтъ, жить скучно. Хотя­бы глупость ка­
кая встряхнула меня.
— Какая?
— Ну, не знаю. Связаться съ дрянью какою
нибудь, — съ помѣсью Помпадуръ и Лизаветы.
Только ужъ влопаться какъ надо, по­уши, безза­
вѣтно, опуститься и попасть подъ бапшакъ. Чтобъ
она меня изъ дома выгоняла съ своимъ любов­
никомъ, чтобъ била меня и пропивала деньги,
что я зарабатываю. Все­таки жизнь это. Въ та­
кой жизни бываетъ больше любви и жертвъ, чѣмъ
въ любой глубоко­нравственной семьѣ. Понимаете
вы меня, философъ?
— Понимаю. Достоевскій говаривалъ, что каж­
дому порядочному писателю слѣдуетъ побывать
на каторгѣ.
— Не то. Самому надо опуститься до кажу­
щейся грязи, а въ сущности до любви, и грязью
этой очиститься...
Голова Вашкирцева какъ­то ушла въ поднятый
воротникъ пальто, и онъ, сжавъ губы, еще сосре­
доточнѣе зашагалъ своими длинными ногами.


376

Въ одной изъ улицъ Макшановъ обратишь вни­
маніе на вертящійся крестъ, иллюменованный
электрическими ламшонами.
— Это что? сиросилъ онъ,
— Неужто не знаете? Moulin rouge. Танцоваль­
ный притонъ. Хотите взглянуть?
— Нѣть, въ другой разъ когда­нибудь.
— Перейдемъ на ту сторону, посмотримъ, кто
подъѣзжаетъ.
Они перешли къ широкому входу, гдѣ верени­
цей шли нарумянинныя разряженныя женщины,
зорко поглядывая на мужчинъ. Изъ подъѣхав­
шей кареты бойко выпрыгнуть сѣденькій госпо­
динъ и сталъ высаживать рыжую толстогубую
барыню лѣтъ тридцати.
— Нашъ сенаторъ! обрадовался Башкирцевъ,
и тотчасъ­же пожалъ его за локоть.
— Секретарь посольства, —я его узнаю! сказалъ
онъ. — Я зналъ, что у васъ дипломатическое со­
вѣщаніе.
Сенаторъ засмѣялся.
— Да, не состоялось, не состоялось, залепеталъ
онъ, какъ­то оттаскивая свою даму отъ своихъ
знакомыхъ. — А впрочемъ, прибавилъ онъ суе­
тливо, — вы, можетъ­быть, познакомиться хотите?..
— Очень надо! возразилъ Башкирцевъ. — А за­
чѣмъ, вотъ, вы сюда пожаловали? Смотрѣть на
La Goulue и Rayon d'or? Неужели вамъ не на­
доѣло? — Вѣдь каждый вечеръ!
/


377

— Ужъ и скажете, каждый вечеръ! пробормо­
талъ онъ и протолкнулъ рыжую въ подъѣздъ.
— Скажу въ Петербурге Жаннѣ! крикнулъ ему
вслѣдъ Башкирцевъ.
Они вышли на новые бульвары.
— А не пойти­ли къ нему? спросилъ Башкир­
цевъ, внезапно останавливаясь.
— Въ Moulin rouge?
— Да. Посмотрѣть его подъ смоковницей. Вѣдь
у каждаго человѣка своя смоковница есть и каж­
дый человѣкъ терпѣть не можетъ, когда его кто­
нибудь застанетъ подъ ней!
— Что­жь, подите, сказалъ Макшановъ.— Развѣ
вамъ такъ интересны наблюденія надъ нимъ?
— Всякій злакъ — на пользу человѣка. А писа­
тель, тотъ все суетъ въ свою торбу: и сенатора,
и вертепикъ, и вотъ зтотъ газовый фонарь, что
мигаетъ своимъ рыбьимъ хвостомъ подъ дождемъ
и вѣтромъ. Все пригодится. Вы знаете, почему
я не женатъ? Потому что женщина не въ силахъ
понять того, что писатель долженъ все время
возобновлять и освѣжать впечатлѣнія. Женщина
всегда будетъ ставить условія: отчего мужъ ухо­
дить изъ дома и не кладетъ ей въ ротъ конфе­
токъ? Отчего мужъ занимается не ею, а какими­
то отвлеченными образами въ своихъ писаніяхъ?
Вся жизнь въ вопросахъ: «отчего, почему, зачѣмъ?»
Слуга покорный! Я лучше буду ѣсть трактирный
обѣдъ и ухаживать за барышнями, или имѣть


378
дѣдо съ представительницами Moulin rouge, чѣыъ
заведу законную женщину, которая имѣетъ пра­
во на седьмую часть меня; а мое право отно­
сительно ея ограничивается возможностью вытре­
бовать ее къ себѣ по этапу. Вы развѣ не замѣ­
тили, что всѣ писатели какъ­то странно женаты?
Я говорю про настоящихъ писателей. Нѣмцы —
тѣ навѣрно имѣютъ каждый свою Пульхерію Ива­
новну, а русскіе — они цѣнятъ болѣе кулинарныя,
чѣмъ иныя какія способности Пульхеріи.
Онъ остановился.
— Ну, до свиданія. Пойду подъ смоковницу.
Надоѣлъ я вамъ своей болтовней? Вѣдь я мол­
чаливъ по природѣ. Но иногда прорываетъ. Вотъ
сегодня прорвало, — ничего не подѣлать.
Они пожали другъ другу руки, и Макідановъ
уже одинъ зашагалъ дальше. Найти улицу было
не легко: она была изъ новыхъ и о ней знали
только ближайшіе обитатели околотка. Въ одной
посудной лавочкѣ ему довольно явственно раз­
сказали путь, и хозяинъ даже вышелъ безъ сюр­
тука на улицу и показалъ куда­то толстымъ
пальцемъ въ сырую темень, скупо освѣщенную
фонарями.
ѴНІ.
Домъ, найденный наконецъ Макшановымъ,
имѣлъ видъ довольно мрачный, хотя видимо быль
новой постройки. Дверь лѣстницы не была за­


379

перта. Онъ вошелъ въ унылый, но мраморный
вестибюль. Консьержъ сидѣлъ у себя въ конурѣ
и не всталъ при его входѣ, а только сообщилъ
весьма снисходительно, что monsieur Вебёръ (онъ
именно такъ и сказалъ Вебёръ, а не Вёберъ)
живетъ въ пятомъ этажѣ, что лифтъ испорченъ,
и что надо подниматься по образу пѣшаго хожде­
нія. Жена его, — дама очень полная и ревностная
католичка, что подтверждалось гравюрами, ви­
сѣвшими въ углу, — прибавила совершенно не­
ожиданно:
— Іисусъ Христосъ всходилъ на гору Ѳаворъ
безо всякихъ лифтовъ.
Это было сказано съ сознаніемъ глубокой пра­
воты и убѣжденности. Макшановъ пошелъ. Ни
на одной двери, — а ихъ много было на каждой
площадкѣ, — не было написано фамшгіи жильца.
Наконецъ, въ шестомъ этажѣ, который, по мнѣ­
нію консьержа, былъ пятымъ, онъ нашелъ, послѣ
трехъ безплодныхъ звонковъ по сосѣднимъ квар­
тирамъ monsieur Вебёръ.
Вебёръ не былъ французъ, и едва­ли былъ нѣ­
мецъ. Тургеневъ хорошо называлъ такихъ людей
«Филипповичами, учителями французскаго язы­
ка — нѣмцами изъ нѣжинскихъ грековъ». Онъ
былъ маленькій, толстенькій, бородатенькій, плот­
ный, съ безпокойно бѣгающими глазками. Онъ
прочелъ письмо отъ лондонскаго корреспондента
однимъ глазомъ, другой совсѣмъ зажмуривъ, что,


380

повидимому, было для него чрезвычайно удобно.
Потомъ онъ еще разъ протянулъ руку Макша­
нову, спросшгь его: «Русскій?» и крѣпко пожалъ.
— Мы, французы, связаны неразрывными уза­
ми съ вами, сказалъ онъ.—Событія нослѣднихъ
лѣтъ завязали такой узелъ, который не развя­
жется долго. Блестящая внѣпшяя политика царя
Александра привела насъ къ этому союзу. Дву­
главый орелъ и женщина во фригійской шапкѣ—
друзья.
Проговорилъ онъ это такимъ тономъ, какимъ
фокусники говорятъ на эстрадѣ: «Милостивые
господа: здѣсь ничего, и здѣсь ничего: я произ­
носилъ: одинъ, два, три!—и здѣсь чистый носо­
вой платокъ, а здѣсь анкерные часы, которые
ходятъ и показываютъ половину десятаго».
Макиіановъ сталъ излагать цѣль своего визи­
та. Вебёръ притворился смущеннымъ, сталъ те­
реть себѣ виски и переносицу.
— Это очень трудно, очень трудно, сказалъ
онъ.—Вы знаете, какъ мы сдавлены. Мы сдавле­
ны жестоко. Наша протестующая религія не нра­
вится властямъ.
— Развѣ религія можетъ протестовать? спро­
силъ Макшановъ.
— Религія только протестуетъ, возразилъ вале­
но Вебёръ. —Религія никогда не сойдется съ го­
сударствомъ. Въ концѣ­концовъ, она, конечно,
поглотить государство.


381

— Ну, я съ вами не согласенъ, сказалъ Мак­
шановъ.
— Не согласны съ аксіомой? удивился Ве­
бёръ.
— Я думаю, что напротивъ, въ концѣ­кон­
цовъ государство должно обратиться въ «цар­
ство Божіе», и одно будетъ править міромъ.
— Вамъ многое неизвѣстно, сказалъ Вебёръ
еще важнѣе.—Я не думаю, чтобы сразу можно
было васъ посвятить во всѣ мистеріи. Надо убѣ­
диться, съ кѣмъ мы имѣемъ дѣло. Поживите
здѣсь годъ­другой, — увидимъ... Но, впрочемъ...
Онъ задумался.
— Я попробую выхлопотать для васъ исклю­
ченіе. Быть можетъ, на это согласятся.
Макшановъ спросилъ у него объ изданіи, что
онъ видѣлъ въ Лондонѣ. Глаза Вебёра забѣгалн
съ крайнимъ безпокойствомъ. Побѣгавши по сто­
лу, они остановились на Макшановѣ.
— На это изданіе вы можете не обращать ни­
какого вниманія. Это шутка, и шутка неумѣст­
ная. — Тамъ же прямо говорится, что все это
вздоръ.
— У васъ много членовъ въ обществѣ? не­
ожиданно поставилъ вопросъ Макшановъ.
— Много.
— А сколько?
— Я не имѣю права вамъ отвѣтить. — Да и
вообще, строго говоря, я не имѣю права разго­


382

варивать съ вами о нашемъ обществѣ. Таковъ
уставъ нащь. Но я обѣщалъ и даю ваыъ слово,
если можно, показать вамъ нѣчто. Я пришлю
вамъ записку и назначу мѣсто, куда вамъ
притти.
— Это что­то таинственное, похожее на Ро­
камболя.—Зачѣмъ эта декорація? спросилъ Мак­
шановъ.
— Безъ этого нельзя. Таковъ уставъ.
Потомъ онъ началъ говорить о томъ, что та­
кое «свѣтъ», и о томъ, какъ Люциферъ быль
первый носитель свѣта, существо ближайшее къ
Богу, отличавшееся превосходными качествами.
Онъ говорилъ о немъ такъ, точно Люциферъ
жилъ тутъ же, этажемъ ниже, и подымался съ
нимъ ежедневно на лифтѣ, пока тотъ еще не
быль испорченъ. Макшановъ слушать и не вѣ­
рилъ себѣ: кого дурачить этотъ господинъ, себя
или его?
— И вы вѣрите въ существованіе Люцифера?
спросилъ онъ.
Вебёръ поблѣднѣлъ и тревожно оглянулся.
— Не говорите этого, —не надо,—развѣ можно!
заговорилъ онъ.—Знаете ли вы, въ чемъ вы со­
мневаетесь? Въ источнике свѣта! Вы вдумай­
тесь въ самое имя Люцифера и поймете все. Я
не могу вамъ сказать ничего болѣе. Подождите.
Потомъ, когда­нибудь...
Его блѣдность и растерянность удивили гостя.


383

Какъ будто что­то не дѣланное, а дѣйствитель­
ное прозвучало въ этомъ дрожащемъ голосѣ.
Страхъ такъ и свѣтился въ маленькихъ глаз­
кахъ.
Онъ досталъ изъ шкапа большую фото­
графію.
—■ Посмотрите, сказалъ онъ.
На портретѣ изображена была молодая жен­
щина, совершенно обнаженная, съ густой чер­
ной шевелюрой и такими же черными, прожи­
гающими глазами. Она стояла, склонивъ голову
и смотря изподлобья, прямо опустивъ руки по
бедрамъ. Брови ея были сдвинуты, глаза— строги,
а губы слагались въ улыбку.
— Что это по­вашему? спросилъ Вебёръ.
— Модная дѣвица, сказалъ Макшановъ.—Ис­
панка, должно быть.
Вебёръ почти вырвалъ у него изъ рукъ пор­
трета, и опять положилъ его въ шкапъ.
— Это блестящая представительница здѣшней
аристократіи.—Это дѣвушка, которая по прин­
ципу пошла къ намъ. Это небесная красота, пол­
ная, чистоты, своеобразной чистоты и прелести.
Глазки опять забѣгали. Видно было, что Ве­
бёръ не на шутку влюбленъ въ «небесную кра­
соту». Онъ тщательно заперъ шкапъ и даже
отеръ потъ, выступивши на лбу.
— Понимаю, это вашъ жертвенникъ? спро­
силъ Макшановъ.


384

Вебёръ подозрительно глянулъ на него.
— Вы знакомы съ нашимъ ритуаломъ?
— Отчасти.
— Я доставлю вамъ случай, но это будетъ
стоить денегъ, я васъ предупреждаю.
—■ Какъ денегъ? удивился Макшановъ.
— Всякое новое лицо, временное или постоян­
ное — дѣлаетъ взносъ. Но только пожалуйста
осторожнѣе о Люциферѣ... Я хочу васъ предупре­
дить. Послѣдствія могутъ быть ужасны.
Макшановъ вышелъ отъ Вебёра точно пьяный.
Остановившись на бульварѣ, онъ машинально
поднялъ голову и сталъ смотрѣть на темныя
облака, несшіяся по сѣро­синему небу.
— Что это за чепуха?.. Что за мистификація?
спросилъ онъ самъ себя.—Что это такое? Здѣсь,
въ Парижѣ?..
IX.
Онъ шелъ по улицамъ, по бульварамъ, чрезъ
мосты, подъ которыми бѣжали желѣзныя полосы
рельсъ. На улицахъ было безлюдно. Онъ сбился
съ дороги, сдѣлалъ большой кругъ и возвращал­
ся къ себѣ съ другой стороны.
На бульварѣ Маделенъ, кромѣ полицейскихъ,
никого не было. Кофейни уже закрылись, и толь­
ко одна ярко свѣтилась желтымъ четырехъ­
угольникомъ открытой двери. Онъ шелъ все за­


385

думавпшсь, и вдругъ почувствовалъ, что его
слегка тронули за локоть и чья­то рука тихо
проходить подъ его руку.
Онъ оглянулся и остановился. Передъ нимъ
стояла невысокая парижанка съ накрашенными
слегка губами, въ дешевенькой соломенной піляп­
кѣ и легонькой перелинкѣ. Ей было холодно,
она какъ­то жалась и поводила плечами.
— Послушайте, заговорила она,—я знаю не­
далеко отсюда ресторанъ, гдѣ можно еще по­
ужинать. —Пойдемте.
— Нѣтъ, я не пойду, сказалъ Макшановъ.
— Отчего? Да вы не думайте, что это при­
тонъ какой­нибудь. Туда сходятся художники и
артисты.
— Я не хочу ѣсть, я въ восемь часовъ обѣ­
далъ.
Она выдернула руку и отступила шагь на­
задъ.
— Ахъ, вы въ восемь обѣдали, хорошо...
На лицѣ ея, насколько видно было при туск­
ломъ свѣтѣ фонарей, проступила какая­то злоба.
Она закусила нижнюю губу и съ нескрываемымъ
презрѣніемъ посмотрѣла на него.
— А я сегодня не обѣдала совсѣмъ и хочу
ѣсть.
Макшановъ молча опустилъ руку въ карманъ
жилета и подалъ ей монету.
• Она искоса взглянула: ей показалось сквозь
п. п. гнѣдичъ.

25


386

перчатку, что это полфранка. Но увидѣвъ зо­
лото, она вдругъ крѣпко стиснула его между
пальцами.
— Какой вы добрый, тихо сказала она.
Онъ приподнялъ шляпу и хотѣлъ итти.
— Постойте, сказала она,—можно васъ прово­
дить немножко? Вѣдь никого нѣтъ: васъ никто
не увидитъ.
Она опять взяла его за руку.
— Вы вѣдь иностранецъ? Это видно. И не
потому, какъ вы говорите, нѣтъ, а потому, что
вы сейчасъ дали денегъ. У насъ не дадутъ бѣд­
ной дѣвочкѣ ни сантима такъ, ни за что, ни
прочто. И это хорошо. У васъ есть жена?
Онъ медлилъ отвѣтить.
— Или вообще близкая женщина? продолжала
она.—Конечно, есть. Она съ вами? Нѣтъ? Но все
равно, я желаю той женщинѣ, которая васъ лю­
битъ, всего хорошаго, всякаго счастья. А те­
перь прощайте. Я ѣсть хочу. Я очень хочу.
Она опять остановилась. Овѣтъ отъ фонаря
упалъ на ея лицо. Оно было некрасиво, но еще
очень молодо: должно быть, она недавно пошла
по бульварамъ.
— Прощайте, повторила она и, круто повер­
нувшись, пошла черезъ улицу въ какой­то пе­
реулокъ.
Поднимаясь къ себѣ по лѣстницѣ, онъ какъ­
то смутно повторялъ слова своей случайной cnyf­


387

ницы: «Я желаю той женщинѣ, что васъ любить,
всякаго счастья». И ему почему­то пришла на
умъ не Наташа...
Онъ вздрогнулъ и отогналъ странную мысль.
Но она, какъ докучная муха, отлетѣла и снова за­
звенѣла надъ ухомъ. Онъ быстро прошолъ по­
слѣднія ступени, повернулъ въ корридоръ, взялъ
у соннаго дежурнаго ключъ и, войдя къ себѣ,
открылъ электрически замокъ.
На каминѣ лежало два письма: отъ Наташи и
графини. Онъ взялъ письмо графини. Написан­
ное на англійской бумагѣ, съ золотою короной,
почеркомъ увѣреннымъ и смѣлымъ, безъ оши­
бокъ и со всѣми знаками препинанія, что такъ
рѣдко бьгваетъ у женщины, оно, казалось, гово­
рило о сильномъ характерѣ, увѣренномъ въ са­
момъ себѣ. Она звала его скорѣе возвращаться до­
мой: дѣла были спѣшныя, «да и я очень, очень со­
скучилась по васъ», прибавляла она какъ­будто
мимоходомъ.—«Я такъ привыкла говорить съ
вами о каждой мелочи и вздорѣ, что васъ мнѣ
серьезно не хватаетъ. Пріѣзжайте, другъ мой,
скорѣе: разстаньтесь съ прелестнымъ Парижемъ,
и вспомните о насъ, бѣдныхъ».
Наташа писала порывистымъ, нервнымъ по­
черкомъ; она сообщала о томъ, что Зотовъ тоже
уѣхалъ въ Москву, что Пепулевичъ бываетъ по­
чти каждый день и привезъ ей метрику и сви­
дѣтельство объ оспѣ для мальчика. Дѣтенышъ
25*


388

ростетъ и умнѣетъ. Читаетъ онъ съ каждымъ
днемъ все отчетливѣе и лучше: И Наташѣ безъ
Макшанова скучно, и она спрашиваетъ, когда
онъ вернется.
Онъ сѣлъ писать графинѣ. Онъ сообщалъ по­
дробности о пріютѣ, который онъ осмотрѣлъ въ
Лондонѣ наканунѣ своего отъѣзда. Это былъ
пріютъ для дѣтей еврейскихъ переселенцевъ. Са­
мый огромный пріютъ въ мірѣ— на четыре ты­
сячи мальчиковъ и дѣвочекъ. Особенно понра­
вились ему ванны и приспособленія, дезинфеци­
рующія платья, переполненный насѣкомыми.
«Но и это, писалъ онъ, не имѣетъ для насъ
существеннаго значенія, такъ­какъ отдѣленіе для
приходящихъ едва­ли возможно при серьезномъ
примѣненіи той задачи, что поставлена у насъ
цѣлью нашей деятельности. И здѣсь, въ этой
школѣ, какъ на всемъ складѣ англійской жизни,
лежитъ печать строгой обдуманности и серьез­
ной системы. Но и здѣсь нѣтъ заботь о внутрен­
немъ духовномъ развитіи ребенка, это идетъ
какъ­то мимоходомъ, почти какъ ненужное до­
полненіе».
Онъ писалъ долго, при открытомъ балконѣ.
Звѣзды, проглядывавшія то тамъ, то тутъ изъ­за
тучъ, стали уже блекнуть, когда онъ отдернулъ
голубой пологъ кровати и перевелъ электриче­
ство отъ письменнаго стола къ своему изго­
ловью. Когда онъ закрыть глаза—передъ нимъ


389
ясно встали два образа: графини и Наташи.
Графиня, спокойная, самоувѣренная, стояла пе­
редъ нимъ во весь ростъ и своей тихой улыб­
кой смотрѣла на него. Наташа—быстрая, добрая,
воспламеняющаяся, вся ушедшая въ дѣло воспи­
танія дѣтеныша, тоже была тутъ возлѣ, но она
не стояла, а двигалась изъ стороны въ сторону,
все о чемъ­то хлопоча, о комъ­то заботясь. На
ней платья сидѣли мило, прическа шла къ ея
смуглому лицу, но не было у ней той простоты,
той изысканной простоты, которой отличался ко­
стюмъ графини. Наташа носилась мимо него на
конькахъ, съ рѣзвымъ смѣхомъ, въ коротенькой,
подбитой мерлушкой кофточкѣ. Графиня смо­
трѣла на нее слегка прищурясь и улыбаясь. А
бѣлокурый дѣтенышъ стоялъ возлѣ нея, цѣп­
ляясь за складки ея платья, и тоже смотрѣлъ
на Наташу. Наташа была мила. Но если­бы
такъ­же летѣла по льду графиня, это было­бы
еще лучше, такъ­какъ все, что дѣлаетъ графиня,
это такъ хорошо, что никто сравняться съ ней
не можетъ...
X.

На утро Макшановъ еще умывался въ малень­
кой комнаткѣ, примыкавшей къ его номеру, когда
къ нему постучались. Это былъ сенаторъ, гладко
выбритый, какъ всегда весело созерцающій міръ,


390

въ новомъ желтенькоыъ галстукѣ, съ ландышемъ
въ петлицѣ.
— Вы что дѣлаете? спросилъ онъ, комфорта­
бельно усаживаясь въ кресло, спиной къ не­
убранной комнатѣ, и выставляя черезъ балкон­
ную дверь ноги на 'солнечный припекъ.
Макшановъ сказалъ, что особеннаго ничего.
■— Пойдемте сегодня въ матинэ. У меня есть
лишній бйлетъ. Даютъ «Назарея». Вы слышали
скандаль съ этой пьесой? Недавно ксендзъ по­
поводу ея разразился проповѣдыо. Тутъ у насъ
циркъ горѣлъ, такъ онъ заявилъ, что это караетъ
Вогъ за представленія «Назарея». Въ сущности—
это мистерія, вродѣ тѣхъ, что даютъ въ Обера­
мергау. Пойдемъ?
— Пожалуй.
— Васъ не будетъ стѣснять la petite dame?
Она со мной...
— Это вчерашняя, рыженькая?
— Ну, да, вчерашняя. Я не вижу ничего въ
этомъ дурного.
— Да и я не вижу.
— А я вчера васъ тоже встрѣтилъ. Здѣсь, на
«Капуцинахъ». Въ первомъ часу вы стояли съ ка­
кой­то дѣвицей.
Макшанова передернуло. Ему непріятно было,
что замѣтили его вчерашнюю встрѣчу. При слу­
чаѣ, пожалуй, скажутъ при графинѣ, и ему бу­
детъ непріятно, что станутъ говорить то, что не


391
имѣетъ никакого основанія. Ему хотѣлось сказать,
что сенаторъ ошибся, что это быль не онъ, но
ложь ему показалась противной, и онъ сдержал­
ся, ничего не сказавъ.
Сенаторъ началъ разсказывать, какой успѣхъ
имѣетъ «Назарей», по какимъ крупнымъ цѣнамъ
продаютъ мѣста: помилуйте, за задній рядъ кре­
селъ — восемнадцать франковъ. Правда у нихъ
отличныя мѣста четвертаго ряда, но онъ досталъ
ихъ только по знакомству. Потомъ онъ заявилъ,
что сегодня внизу отличный выборъ кушаній
на завтракъ и поэтому онъ идетъ внизъ и ждетъ
его въ читальной, чтобы вмѣстѣ итти въ столо­
вую.
Когда Макшановъ спустился въ кабинета для
чтенія, первый, съ кѣмъ онъ столкнулся—былъ
Вебёръ.
— А я васъ ищу, сказалъ онъ.—Дѣло сдѣла­
но. Потрудитесь внести сто франковъ.
— За что?
— За предварительное ознакомленіе. Кромѣ то­
го, вы должны дать клятву, что никогда никому
не откроете того, что увидите.
Макшановъ улыбнулся.
— Деньги вы можете внести въ два срока,
торопливо перебилъ его Вебёръ.
— И въ два срока не дамъ.
Вебёръ пожалъ плечами.
— Ну, какъ хотите. Я исполнилъ ваше жала­


392
ніе, ѣздилъ, хлопоталъ для васъ, проговорилъ
онъ.—Вы подумайте. Если захотите, скажите мнѣ
по телефону, чтобы я былъ у васъ.
Макіпановъ взялъ русскую газету и сдѣлалъ
видъ, что очень ею заинтересован^.
— Послушайте, заговорилъ Вебёръ, дотроги­
ваясь до него.—Вы завтра вечеръ свободны?
— Свободенъ, отвѣтилъ Макіпановъ, не подни­
мая глазъ отъ газеты.
— Ровно въ девять часовъ я буду здѣсь. Вы
мнѣ только дадите слово не добиваться адреса
того дома, гдѣ мы будемъ. Да? Хорошо?
И опасаясь, чтобы Макшановъ не сказалъ ему
«нѣтъ», онъ быстро юркнулъ куда­то въ дверь.
Сенаторъ былъ очень оживленъ за завтракомъ.
Онъ опять говорилъ о томъ, что нигдѣ не чув­
ствуетъ себя такъ хорошо, какъ въ Парижѣ, и
даже здѣсь въ гостинницѣ ему не надоѣдаютъ
эти завтраки, хотя онъ не знаетъ, почему ему
противны котлетки изъ голубя, что подаются вто­
рой разъ на надѣлѣ къ обѣду. Онъ предложилъ
Макшанову даже выпить шампанскаго, но тотъ
сказалъ, что рано, и что онъ доволенъ марато­
номъ. Сенаторъ и на это согласился: онъ сегодня
на все былъ согласенъ.
Послѣ завтрака онъ заторопился, сказавъ, что
ему еще надо заѣхать за дамой. Макшановъ не
торопясь вышелъ на бульвары и тихо пошолЪ
кверху, поглядывая на магазины, которые при­


393

мелькались уже ему за два дня пребыванія въ
Парижѣ.
Публика въ театрѣ была избранная. Толстыя
старухи, какія выращиваются и образуются толь­
ко во Франціи, снимали пальто, отнимали зонтики
и показывали мѣста въ партерѣ. Мальчикъ­заика
продавалъ книги, содержавшія текстъ сегодняшней
пьесы, выкрикивая хриплымъ голосомъ ея назва­
ніе и увѣряя, что пять франковъ—цѣна чрезвы­
чайно дешевая. Въ залѣ было еще полутемно. Ве­
ликолѣпная занавѣсъ изъ плюша отдѣляла залу
отъ сцены. Въ зрителяхъ, тихо входившихъ, замѣ­
чалась какая­то торжественность. Смѣха и весе­
лыхъ замѣчаній не было слышно. Всѣ сидѣли
смиренно, точно въ церкви передъ началомъ
обѣдни.
Макшановъ почувствовалъ нѣкоторую тревогу
ожиданія,—какую­то смутную, странную тревогу.
Онъ почувствовать себя передъ какимъ­то новымъ,
небывалымъ впечатлѣніемъ. То, что онъ ребен­
комъ привыкъ чтить, передъ чѣмъ онъ молил­
ся тогда, стоя на колѣняхъ, повторяя за матерью
слова славянскаго текста, то, о чемъ онъ такъ
много думалъ потомъ,—все это онъ увидитъ сей­
часъ передъ собою, воочію, и на театральныхъ
подмосткахъ. И ему такъ ясно припомнился
глазбкъ зеленой лампадки, горѣвшей передъ ико­
ной, и просвира, стоявшая на полочкѣ, и легкій
запахъ деревяннаго масла. Тамъ же, за просви­


394
рой, лежали на полкѣ завернутый въ шелковую
бумагу раковинки, привезенный изъ Іерусалима
какою­то богомолкой. Эти раковинки ему иногда
давали разсматривать въ воскресенье послѣ обѣд­
ни, когда сестры въ бѣленькихъ кисейныхъплатьи­
цахъ съ голубыми и розовыми лентами на иоя­
сахъ чинно пили чай съ просвирою. Потомъ при­
поминалась ему 'церковь, маленькая домашняя
церковь, куда они ходили съ матерью и гдѣ
пѣли на клиросѣ воспитанники въ черныхъ кур­
точкахъ, съ серебряными пуговицами. Вспомни­
лась Пасха, крашенье яицъ, духота въ церкви
на вербахъ, рождественская служба и хрустѣв­
шій подъ ногами снѣгъ, когда, послѣ всенощной,
приходилось торопливо возвращаться домой, что­
бы скорѣй зажечь елку и получить подарки.
И все это припомнилось ему теперь, здѣсь, въ
бульварномъ театрѣ. Его настроила на этотъ ладъ
афиша. И теплота этихъ воспоминаній обрадова­
ла его. Періодъ матеріализма у него уже давно
прошолъ, и не сходясь съ архіепископомъ, онъ
въ тоже время чаще и чаще брался за евангеліе
и вчитывался въ то, что давно зналъ наизусть
и что вотъ теперь, сейчасъ, ему покажутъ со
сцены.
*


395
XL
На сценѣ изображена площадь. День только­
что занялся, и вершины храмовъ горятъ пурпу­
ромъ на солнцѣ. Торговцы уже разложили свои
товары. Ослы помахивають хвостами, гдѣ­то вда­
ли покачивается верблюдъ. Идутъ въ расшитыхъ
плащахъ фарисеи. Смуглыя еврейки торгуются
съ продавцами. Горами навалена зелень. Кое­гдѣ
мелькають негры. Индусъ съ повязкой на головѣ,
почти совсѣмъ обнаженный, ведетъ куда­то бара­
на. Вдали поетъ труба и виденъ римскій патруль
легіоноровъ. Ну, совсѣмъ добросовѣстная картина
изъ Салона Champs Elysees.
Молодой красивый еврей служить центромъ
любопытной толпы; онъ разсказываетъ о томъ
что на берегахъ Іордана появился учитель, кото­
рый очищаетъ грѣхи погруженіемъ въ воду и
предсказываетъ, что за нимъ идетъ новый, вели­
чайшій пророкъ. Несмѣтныя толпы идутъ каж­
дый день къ нему. «Еще на пальмовыхъ вѣтвяхъ
дрожать капли росы, еще сонное крыло аиста не
шевельнулось послѣ ночного покоя, а ужъ вере­
ницы жаждущихъ спасенія жемчужной нитью
спускаются съ горъ на берегъ рѣки». Слушатели
заинтересованы; даже кое­кто изъ фарисеевъ при­
слушивается къ разсказчику, и замѣчаетъ: «на
терновыхъ кустахъ стали рости бананы!» Толпа


396

рѣшается на другой день итти къ Іоанну. Но
вотъ раздаются возгласы. Ликторы расчищаютъ
дорогу. На великолѣпномъ полувосточномъ па­
ланкинѣ показывается прокураторъ Пилатъ. За
нимъ стража. Онъ слышитъ крики, спрашиваетъ,
что за сборище. Ему доносятъ гапіоны, что гово­
рить еврей; онъ подзываетъ еврея къ себѣ. Юно­
ша повторяетъ передъ нимъ разсказъ, подчерки­
вая по преимуществу вопросъ объ омовеніи грѣ­
ховъ. Прокураторъ смѣется. Онъ говорить, что ев­
реи очень нечистоплотны и что имъ омовеніе очень
полезно. «Вотъ секта, восклицаетъ онъ, которая
будетъ очень пріятна цезарю. Я сочту за особое
удовольствіе донести о ея образованіи. Городскими
бассейнами здѣсь пользуются мало, а омыть
нужно не столько душу, сколько насѣкомыхъ. О,
я знаю исторію евреевъ; я знаю, какъ Фараонъ
принужденъ былъ выгнать ихъ изъ Египта, по­
тому­что они загрязнили воду, расплодили насѣ­
комыхъ и распространили заразныя болѣзни. Ку­
пайтесь на здоровье, на благо вамъ и на удо­
вольствіе цезарю!»
Онъ даетъ знакъ рукою, и его несутъ. Одер­
жанныя восклицанія негодованія провожаютъ его.
По адресу Рима раздается несколько нелестныхъ
отзывовъ. Иго чужеземцевъ для Іерусалима невы­
носимо,—римскіе значки у храма Іеговы—поруга­
ніе религіи. Общее напряженіе охватило весь на­
родъ. Теперь какъ разъ время появиться истин­


397

ному пророку, который повелъ­бы всѣхъ къ сво­
бодѣ.
И толпа рѣшаетъ итти къ Іоанну, къ этому
источнику новой жизни. Юноша затягиваетъ свя­
щенную пѣсню, и народъ идетъ за нимъ изъ
стѣнъ душнаго города въ душистыя рощи Іор­
дана.
Занавѣсъ сдергивается. Темная зала глухо
гудитъ. Впечатлѣніе произведено благопріятное.
Троекратный стукъ на сценѣ показываетъ, что
сейчасъ начнется вторая картина, и потому ни­
кто не встаетъ съ мѣстъ.
Берегъ Іордана. Смуглый, загорѣлый Іоаннъ
въ бараньей короткой туникѣ, съ огненнымъ
взглядомъ, проповѣдуетъ покаяніе. У актера чу­
десный басъ, — хоть­бы въ пору архіерейскому
протодіакону. Александрійскіе стихи, съ звучной
риѳмой на концѣ, отчеканиваются имъ по всѣмъ
правиламъ театральной школы, нѣсколько нара­
спѣвъ. Народъ сидитъ, стоить и лежитъ передъ
нимъ. Народу кажется, что это пришолъ Исаія и
Илія вмѣстѣ. Даже саддукеи и книжники увле­
каются имъ. «Гордитесь вы происхожденіемъ отъ
Авраама, гремитъ онъ, — но Господь, создавшій
изъ земли Адама, — вотъ изъ этихъ камней, мо­
жетъ создать лучшихъ, чѣмъ вы, потомковъ
Исаака и Іакова. Я окроплю васъ живою водою,
и вы очиститесь».
Но этотъ могучій пророкъ, мощный и непре­


398

клонный, умиляется и съ трепетомъ говорить о
томъ, что онъ только «голосъ пустыни», что
идетъ другой, у котораго онъ недостоинъ распу­
стить завязку котурны. Что близокъ часъ этого
появленія, что настало время покаяться.
Довольно неожиданно наступаетъ рискованный
моментъ. Пророкъ приглашаетъ войти въ воду,
и толпа начинаетъ сбрасывать съ себя одежды.
Но въ этотъ самый мигъ руки Іоанна устрем­
ляются къ востоку, и онъ восклицаетъ:
— Вотъ! Вотъ Онъ идетъ! Вотъ Мессія!
Толпа замираетъ, оборачивается назадъ. У
крутого спуска, весь залитый алой зарей, въ бѣ­
ломъ хитонѣ, показывается бѣлокурый человѣкъ
съ грустнымъ, спокойньшъ лицомъ. Онъ тихо
спускается къ колѣнопреклоненному народу, и
занавѣсъ также тихо распускаетъ свои створы.
Раздаются апплодисменты. Все это не кажется
Макшанову противнымъ: все въ тонѣ прилич­
номъ. Даже появленіе Мессіи носить не театраль­
ный, а какой­то мистически характеръ.
Какъ разъ передъ Макшановымъ сидятъ артист­
ки изъ «Comedie» онѣ тоже хлопаютъ. Къ нимъ
подходить актеръ, который нѣкогда быль премье­
ромъ въ Петербургѣ на французской сценѣ.
— Не правда­ли, это трогательно? — говорить
онъ.—Къ сожалѣнію, встрѣтились затрудненія по­
ставить сцену искушенія въ пустынѣ. Она долж­
на была быть поставлена вотъ сейчасъ. Очень


399

красиво задумано авторомъ. Пустыня, по ыѣрѣ
монолога, превращается въ рядъ роскошныхъ
картинъ. Особенно была хороша картина, гдѣ
искушаемый видитъ себя цезаремъ Рима и всего
міра. Триста человѣкъ статистовъ...
Опять удары за сценой, и опять поднимаются
портьеры.
Маленькая низенькая комната, озаренная свѣ­
тильникомъ. Сквозь окно дребезжитъ лунный
свѣтъ. Христосъ сидитъ на ложѣ, и предъ нимъ
фарисей, съ вдумчиво­робкимъ лицомъ, ловящій
каждое его слово. Христосъ читаета проповѣдь
Никодиму. Переложена она въ александрійскіе
стихи съ удивительной ловкостью. Если бы не
вязнущія въ ушахъ риѳмы, можно было поду­
мать, что это прямо евангельскій текстъ.
Вся сцена тянется пять минутъ. Конецъ перваго
акта. — Аплодисменты. — Опять рискованный мо­
мента.: неужели актеры будутъ раскланиваться?—
И Макшанову дѣлается неловко. Раздвигаютъ
занавѣсъ. Нѣтъ, все достаточно прилично: Хри­
стосъ попрежнему сидитъ на ложѣ и смотритъ
вслѣдъ уходящему Никодиму, а Никодимъ въ
дверяхъ повернулся къ Нему и глядитъ на Него.
Зрителишумно идутъ въ корридоры и фойэ. По
бульвару катятся омнибусы, щелкаютъ бичи, бѣ­
гутъ разнощики и выкрикиваютъ названія газеты.
— Какой контраста! говорить пожилая дама,
задумчиво останавливаясь предъ окномъ,


400

— Не то­же­ли самое, когда мы выходимъ изъ
церкви? замѣчаетъ ей ея кавалеръ еъ легіономъ
въ петличкѣ.
— Меня тутъ ничто не оскорбляетъ, рѣши­
тельно ничто,— сказалъ сенаторъ Макшанову.— Я
не вижу, изъ­за чего копья ломаютъ. Вѣдь во
Франціи мистеріи искони вѣковъ играются. Толь­
ко здѣсь актеры получше. Меня гораздо болѣе
оскорбило — (вѣдь вы знаете, я религіозенъ, — от­
чего­бы мнѣ и не быть религіознымъ)... меня го­
раздо болѣе оскорбило въ Дрезденѣ въ нашей
церкви тб, что сторожъ продаетъ свѣчи и не по­
нимаетъ ни слова по­русски: извольте съ нимъ
объясняться по­нѣмецки.
У многихъ въ рукахъ появились свѣжіе листки
газетъ. Печатался отчетъ о судебномъ разбира­
тельствѣ по дѣлу растраты общественнаго капи­
тала, и это всѣхъ интересовало. Даже когда по­
слышался призывной звонокъ, то многіе не раз­
дались съ газетами, а пошли ихъ дочитывать
въ зрительную залу.
XII.
Часть горы Гаризима, того Гаризима, который
служилъ камнемъ преткновенія Макшанова и архі­
епископа. Іаковлевъ колодецъ. Жгучій полдень.
Христосъ идетъ съ двѣнадцатью учениками. Уче­
ники одѣты типично; лица ихъ тоже типичны: и


401
Петра и Іоанна, и Матѳея, и Іуду можно при­
знать сразу. Христосъ отсылаетъ ихъ въ городъ
за пищей. Приходить Оамарянка. Это толстая ве­
селая актриса съ большими золотыми серьгами.
Она держитъ на плечѣ бутафорскій кувшинъ и
кокетничаетъ напропалую. Зачѣмъ нужно дѣлать
это артисткѣ, — трудно сказать. Но судя по тому,
какъ раза два она взглядываетъ въ­ боковую ло­
жу, очевидно, у нея есть къ этому серьезный
основанія. Она особенно оттѣняетъ ту подроб­
ность, что у нея было пять мужей, и съ кѣмъ
она живетъ — не мужъ. Путаница представленій
идетъ одна на смѣну другой. Но артистъ дер­
жится прилично. Онъ грустью прикрываетъ от­
сутствіе истиннаго таланта; онъ часто опускаетъ
глаза и задумывается. Это трогаетъ зрителей. Кое­
кто прослезился. Оамарянка рѣзво убѣгаетъ за
кулисы. Возвращаются апостолы изъ Сихема.
Христосъ отказывается отъ пищи, сидитъ въ глу­
бокой задумчивости. Приходятъ жители Сихема
съ пѣніемъ и музыкой и просятъ учителя остать­
ся съ ними два дня. Онъ соглашается.
И вдругъ неожиданно мѣсто дѣйствія перено­
сится во дворецъ Ирода. Восточный праздникъ
во всемъ разгарѣ. Тутъ уже чувствуется болѣе
вліянія Флобера,, чѣмъ Евангелія. Замокъ Махеръ
сіяетъ огнями. Саломія подъ конецъ пира тан­
цуетъ pas seul предъ изумленными гостями. Иродъ
въ восторгѣ и обѣщаетъ ей полцарства. Саломія,
•п. п. гнъдичъ.

26


402

которую играетъ танцовщица изъ Opera, оставив­
шая казенную сцену вслѣдствіе какого­то заку­
лиснаго скандала, — нодбѣгаетъ къ матери, изо­
бражающей изъ себя какую­то лэди Макбеть.
«Чего просить? спрашиваетъ она, задыхаясь отъ
восторга: — онъ совсѣмъ потерялъ голову». —
«Проси голову Іоанна!» говорить она, радуясь
удачному каламбуру автора.— «Онъ здѣсь, въ под­
земной тюрьмѣ, подъ нами». И дѣвица становится
передъ Иродомъ, чтобъ высказать свое желаніе.
Музыка умолкаетъ. «Голову пророка Іоанна!» го­
ворить она. Иродъ вскакиваетъ съ мѣста. «Какъ?»
«Да, вотъ на этомъ золотомъ блюдѣ».
Антиппа колеблется. Но потомъ подзываетъ
начальника стражи и даетъ приказаніе. Тотъ рыс­
цой, придерживая мечъ, удаляется за кулисы. Дѣ­
вица беретъ блюдо и идетъ за нимъ. Опять тан­
цы,— на этотъ разъ чисто­римскіе: дѣвочки­под­
ростки танцуютъ съ кинжалами. Распахивается
портьера, и Саломія съ блѣдной окровавленной
головой (чудо бутафорскаго искусства), высту­
паетъ на средину залы. Съ Иродомъ вдругъ дѣ­
лается припадокъ, онъ схватывается за грудь и
читаетъ что­то очень похожее на расиновскіе
стихи. Онъ видитъ какой­то призракъ. Лэди Мак­
беть подходить къ нему и успокаиваетъ: «Онъ
мертвъ, нашъ обличитель, его уста сомкнулись на
вѣкъ: — будь спокоенъ!»
И отрубленную голову ставятъ на пирный


403

столь, и снова гремитъ музыка, и танцуютъ, н
занавѣсъ опускается, и вызываютъ актеровъ.
Иродъ, одѣтый въ какой­то ассирійскій костюмъ
съ длинной черной бородой, кланяется особенно
усердно, улыбается, какъ­будто хочетъ сказать
«ей­Богу, я не Иродъ, а непосредственный актеръ
за шесть тысячъ франковъ жалованья».
Затѣмъ дѣйствіе переносится въ храмъ. Тутъ
смѣшеніе разныхъ эпизодовъ: и нагорная пропо­
вѣдь, и жена ятая въ прелюбодѣянін, и приста­
ваніе фарисеевъ, и исторія съ динаріемъ. Окан­
чивается картина бурнымъ изгнаніемъ изъ храма
мѣнялъ и жертвенныхъ животныхъ, и обѣщаніемъ
разрушить храмъ и въ три дня воздигнуть его.
Здѣсь артистъ уже впадаетъ въ паѳосъ,—и ми­
стерія переходить въ шекспировскую драму.
Опять антрактъ. Осталось еще одно дѣйствіе
и три картины. Макшановъ не доволенъ. Онъ чув­
ствуете, что въ общемъ замыслѣ чего­то не хва­
таетъ, что вся эта археологія, блестящіе костюмы
и гримы, что все это не то, и не такъ надо под­
ходить къ такимъ сюжетамъ.
Но публика оживилась. Ей нравится представ­
леніе. Тутъ есть что­то новое, оригинальное, а
чѣмъ же кромѣ новаго и оригинальнаго можетъ
довольствоваться Парижъ? Наконецъ, истины
проповѣдуемыя со сцены, такъ хороши, такъ ве­
лики, что невольно западаютъ въ душу. Лучше
слушать ихъ, чѣмъ что­нибудь другое. Ихъ ло­
зе*


404

вятъ, какъ какое­то новое откровеніе, какъ вели­
кій свѣтъ, ворвавшійся во тьму.
Часы показываютъ четыре, а еще цѣлый актъ.
Что будетъ дальше?
А дальше «развитіе дѣйствія» идетъ необы­
чайно скорыми шагами. Еще въ храмѣ была сцена,
гдѣ священники предлагали Іудѣ тридцать среб­
ренниковъ за указаніе мѣста ночлега учителя. Те­
перь дѣло^прямо происходитъ во время послѣдней
вечери, въ моментъ, когда только­что окончилось
омовеніе ногъ. Трогательность рѣчей, спокойное
ласковое наставленіе, тихое смятеніе апостоловъ,
нервная возбужденность Іуды,—все это сообщает­
ся и зрителямъ; у многихъ текутъ слезы,'—дыханіе
спирается. Когда встаетъ Іуда и начинаетъ,
среди всеобщаго молчанія, надѣвать плащъ, въ
верхнемъ ярусѣ слышны восклицанія негодованія.
Петръ пробуетъ,—остры­лй мечи. Наконецъ, под­
нимается съ ложа и самъ Учитель. Мальчикъ­
прислужникъ тушитъ свѣтильникъ, черезъ от­
крытую дверь врывается лунный свѣтъ, и одна
за другой двигаются черезъ не е фигуры апосто­
ловъ.
Геѳсиманскій садъ, озаренный таинственнымъ
свѣтомъ. Онъ лежитъ пестрыми пятнами на оли­
вахъ; вдали, сквозь просѣку, едва бѣлѣетъіеру­
салимъ. Слѣдуетъ поученіе о виноградной лозѣ,
и опять слезы въ театрѣ, и носовые платки ря­
дами бѣлѣютъ по ярусамъ ложъ. «Душа моя


406

скорбитъ смертельно!» слышится изъ глубины
души какой­то скорбный стонъ.— «Побудьте здѣсь,
не спите!» — И онъ отходить, и опускается на
влажную траву. И въ первый разъ, за все время
представления, является призракъ. Это бѣлый про­
зрачный ангелъ, съ ассирійскими крыльями, съ
лшгіей въ рукѣ, радостный, улыбающійся. Ослѣ­
нительный свѣтъ тянется за нимъ на небо. Онъ
точно напоминаетъ про ту дорогу, которая уго­
тована страдальцу. Потомъ ангелъ меркнетъ.—
«Вы все еще спите?—Кончено! Часъ приіпелъ.
Сынъ человѣческій предается въ руки нечести­
выхъ!»
Въ театрѣ — рыданія. Сердца въ зрителяхъ
рвутся отъ боли. La petite dame плачетъ навзрыдъ,
сенаторъ нервно отираетъ глаза. Вдали мелькаютъ
огни, слышится лязгъ мечей. Вотъ и Іуда, — и
поцѣлуй.
— Поцѣлуемъ­ли предаешь сына человѣче­
скаго?
Іуда въ ужасѣ отпрядываетъ. Онъ понялъ, что
Учитель все знаетъ и видитъ. Онъ схватывается
за голову и безсмысленно, машинально смотритъ
на гнусный арестъ, на сопротивленіе Петра...
Зрители потрясены. Апплодисменты слышатся
сначала робкіе, потомъ все громче и сильнѣе.
Занавѣсъ поднимается. Іуда лежитъ въ отчаяніи
на землѣ; вдали за деревьями мелькаютъ факелы
и слышится гулъ уходящаго отряда.


406 ■

Что­же будетъ теперь? Осталась одна картина.
Умовеніе рукъ? Распятіе? Воскресеніе? Какъ со­
вмѣститъ авторъ все это въ одно цѣлое?
Въ послѣдній разъ раздергивается завѣса. Су­
мерки. Тѣло Христа, обвитое пеленами, уже снято
съ креста. Тѣла разбойниковъ смутно еще чер­
нѣютъ на этихъ орудіяхъ казни. Надъ нимъ въ сле­
захъ—Никодимъ, Іосифъ, апостолы и женщины.
Іоаняъ говорить: «Свершилось! Чудное искупле­
ніе смыло преступленіе Адама—глава змія стерта!»
А Іосифъ, пока рабы готовить носилки, начи­
наешь читать монологъ чуть­ли не цѣликомъ изъ
Ренана,
— «Мы, говорить онъ, — дѣти безсилія. Мы
сѣемъ и не пожинаемъ, не видимъ плода того
дерева, что посадили. Намъ невѣдома высшая
сила, которая всякую мысль обращала­бы въ
дѣйствіе, въ исполненіе. А здѣсь — было такъ.
Здѣсь было создано все, что нужно для блага
человѣчества. Стбитъ запечатлѣть въ своемъ
сердцѣ его слова—и счастье вселится на землѣ.
Надъ смертью Христа будутъ безъ конца литься
слезы въ грядущихъ вѣкахъ, и всѣмъ лучшимъ
душамъ его страданія будутъ исцѣленіемъ и утѣ­
шеніемъ. За каждымъ вѣкомъ будетъ все больше
молодѣть и обновляться его ученіе, и всѣ будутъ
говорить: да,—Небесный Духъ сходилъ на зем­
лю и былъ воплощенъ въ образѣ Назарея».
Къ рыданіямъ женщинъ на спенѣ снова при­


407

соединяются рыданія женщннъ въ залѣ. Тѣло
поднимаютъ, при тпхоыъ пѣніи несутъ прочь.
Хоръ затихаетъ и переходить въ небесную ме­
лодію, несущуюся сверху: хоръ поетъ о воскре­
сеніи, о всепрощеніи, о томъ, что смерть попрана
и вѣчная жизнь дарована человѣчеству.
Апплодисментовъ больше нѣтъ. Слышны какіе­
то крики и вопли. Макшановъ дрожащими рука­
ми надѣваетъ пальто. Дышется ему тяжело. Рань­
ше другихъ спускается онъ по витымъ лѣстни­
цамъ театра и опять попадаетъ въ солнечные
лучи, въ шумъ и блескъ бульвара.

XIII.
Послѣ обѣда, на террасѣ гостинницы, онъ
столкнулся съ Вашкирцевымъ.
— Гдѣ вы были? спросилъ Макшановъ.
— Шатался по Парижу, — я, какъ сенаторъ ,
люблю Парижъ. Я былъ въ старыхъ улицахъ. Что
за прелесть эти старыя улицы! Вы слыхали про
rue Pirouette? Потомъ есть еще rue de la Petite­
Truanderie. Какія­то египетскія постройки съ на­
клонными стѣнами. Маленкія лавчонки внизу и
вывѣска «Primeurs». Если ихъ не смотрѣть, я не
знаю, что смотрѣть въ Парижѣ. Эти vieux carre­
fours интереснѣе, право всѣхъ вашихъ театровъ
и каѳедральныхъ соборовъ. Я не могу видѣть


408

Нотръ­Дамъ. Вѣдь вывели­же такое чудовище.
Что въ немъ хорошаго?
Макшановъ разсказалъ ему про впечатлѣнія
сегодняшняго дня.
Вапгкирцевъ поморщился.
— Я не люблю этихъ историческихъ вещей.
Я не вѣрю въ историческую пьесу, въ историче­
ски романъ,—это вздоръ. Мы можемъ писать
только то, что мы видимъ. Духа эпохи мы ни­
когда не схватимъ. Для меня историческая вещь
одна — Недоросль. — Вотъ здѣсь я чувствую и
языкъ, и эпоху, но она историческая для меня,
а не для автора. А то, что теперь пишутъ —
все чепуха. Нанижутъ латинскихъ названій изъ
энциклопедическаго словаря и думаютъ, что это
невѣсть какъ хорошо. Вмѣсто того, чтобы ска­
зать: «Солдаты внесли изъ пріемной въ сто­
ловую огромныя серебряный чаши съ виномъ»,
теперь пишутъ: «Легіонеры внесли изъ атріума
въ триклиніумъ чудовищныя амфоры». И сей­
часъ четыре выноски: чтб значитъ легіонеры, что
значитъ атріумъ и прочее. Вѣдь это я такъ
начну писать романъ изъ современной фран­
цузской жизни: «Доместикъ вышелъ изъ анти­
шамбры съ чистой шемизой для господина». И
внизу примѣчаніе: «Шемиза — нижняя одежда
французовъ конца XIX столѣтія; смотри каталогъ
магазина Лувръ въ національной библіотекѣ за


409
№ 12073499». Вѣдь вотъ въ чемъ ученость на­
шихъ историческихъ писателей.
Макшановъ засиѣялся.
— Вы за поолѣднее время стали вообще ка­
кой­то раздражительный.
— Будешь раздражительныыъ, когда раздра­
жаютъ. Опять я возвращаюсь къ тому вопросу—
о «единствѣ сюжета» въ романѣ. Гдѣ оно, это
единство, въ жизни? Я на­дняхъ шатался въ Люк­
сенбургѣ. Только тѣ картины и вѣрно отражаютъ
жизнь, гдѣ каждое лицо живетъ индивидуальнымъ
«я», хотя оно связано общей идеей со всѣмъ про­
изведеніемъ. И никакъ этого они не хотятъ по­
нять! Какъ только вы свяжете внѣшней случай­
ной интригой всѣхъ дѣйствующихъ лицъ, такъ
сейчасъ получится чепуха. — «Записки охот­
ника» —это одно художественное произведете,—
нужды нѣтъ, что отдѣльныя главы носятъ будто­
бы форму отдѣльныхъ разсказовъ. Они всѣ свя­
заны одной идеей, и въ «Запискахъ охотника»,
какъ въ повѣствованіи, гораздо болѣе цѣльнаго
и общаго, чѣмъ въ любомъ романѣ. Я могу на­
писать пятиактную пьесу, гдѣ въ каждомъ ак­
тѣ будутъ новыя дѣйствующія лица, а прежнія
больше показываться не будутъ. И пьеса все­таки
будетъ полна единства, если все связано одной
непрерывной идеей. А у насъ до идеи критикъ
не доходить,—ему нуженъ ярлычекъ на манкенѣ:
вотъ, дескать, явился Иванъ Ивановичъ въ пер­


410
вомъ дѣйствіи, такъ давай его до конца; покажи
мнѣ подробно, какъ онъ ѣстъ, пьетъ, разговари­
вает!., любить. И не хотятъ понять, что важенъ
Иванъ Ивановичъ только съ одной стороны, какъ
носитель характера, который нуженъ автору... Да
нѣтъ! Я все только раздражаюсь. Лучше не го­
ворить. Ей­Богу, я пойду по стопамъ почтеннаго
сенатора. Обзаведусь такой­же рыжегривой чет­
верть­дѣвицей и буду шататься по краснымъ
мельницамъ.
Макшановъ спросилъ, былъ­ли онъ вчера въ
«Moulin».
— Быль. Подло какъ всегда. Много русскихъ.
Мода теперь завелась—женъ туда возить. И по­
смотрите на нашихъ барынь: глаза разгорѣлись,
щеки пышутъ,—такъ­бы сейчасъ и ударились въ
канканъ. Вѣдь въ сущности въ Петербурге ни­
кто не повезетъ свою жену въ танцъ­классъ, а
здѣсь можно въ любой вертепъ, и даже какъ­
будто это какой­то шикъ.
— Долго тамъ были?
— Нѣтъ, сбѣжалъ. Да вѣдь все это противно
до мерзости. Можетъ быть, это нужно здѣшнимъ
«коми» и непристроившимся холостякамъ. Но къ
чему все это намъ, зачѣмъ мы туда ѣздимъ? Про­
сто сидитъ въ насъ мелкій, гнусный развратникъ.
Пріѣхалъ въ Парижъ,—такъ ужъ надо во что­бы
то ни стало все испробовать. Что такое все? Плат­


411
ки таскать и кошельки—тоже вѣдь занятіе. И это
надо испробовать? До чего мерзко все это!
Онъ, по своей привычкѣ, провелъ рукой по
волосамъ.
— Смотрите, вотъ здѣсь на террасѣ сидятъ
англичане. Они презираютъ всѣхъ, и насъ, и
французовъ. Но они наслаждаются Парижемъ,—■
оставляютъ здѣсь огромныя деньги, потому­что­
пріѣзжаютъ для разврата: имъ лондонскаго мало,
нужно еще и парижскаго. Съ однимъ на прошлой
недѣлѣ былъ скандалъ. Его повезъ комиссіо­
неръ въ какой­то вертепъ что­то такое показы­
вать. А другой комиссіонеръ привезъ туда­же
его жену! Джентельменъ такъ ѳбидѣлея, что чуть
не зарѣзалъ комиссіонера, привезъ домой лэди и
стрѣлялъ въ нее, но мимо. Мы лучше ихъ были
прежде, когда крѣпостные гаремы держали, по
крайней мѣрѣ открыто.
Онъ всталъ.
— Ну, прощайте. Иду къ себѣ. Хочу попи­
сать. Наклюнулась идейка разсказика — малень­
каго, хорошенькаго. Опять ругаться будутъ: «да
что вы написали на десять лотовъ, напишите на
полтора фунта».
Онъ нахлобучилъ шляпу и пошелъ между ря­
довъ молча сидѣвшихъ англичанокъ, помахивая
своей тростью.
Макшановъ тоже хотѣлъ итти къ себѣ, но въ
это время, обогнувъ свѣтящійся фонтанъ, бившій


412
по срединѣ двора, у террасы остановился фіакръ
и оттуда выпрыгнулъ Вебёръ.
— Радъ васъ видѣть, говорилъ онъ, пожимая
его руку. — Добрый вечеръ, я съ хорошими вѣ­
стями. На первый разъ, вы можете быть допущены
безплатно. Завтра приходите въ 9 вечера къ Портъ­
Оен­Мартенъ. Я буду ждмть васъ тамъ и мы по­
ѣдемъ.
— Не пойду, что это за таинственность? ска­
залъ Макшановъ.—Пріѣзжайте сюда за мной, или
дайте адресъ.
Вебёръ поднялъ плечи и безпомощно развелъ
руками.
— Адресъ я вамъ дать не могу, сказалъ онъ.—
Но, извольте, я за вами заѣду.
Высокій англичанинъ, молодой, совершенно
бѣлобрысый, проходя мимо Вебёра, приподнялъ
шляпу и сказалъ:
— Завтра, въ 9 вечера?
Вебёръ густо покраснѣлъ. Глаза его забѣгали.
— Да, да заговорилъ онъ.—Я заѣду за вами
сюда.
— О! возразилъ англичанинъ.—Я совсѣмъ не
хочу, чтобъ вы заѣзжали сюда за мною. Это меня
можетъ шокировать, Я пріѣду по вашему назна­
ченію, какъ было сказано.
И онъ пошелъ далѣе.
—■ Это тоже вашъ югіентъ? засмѣялся Мак­
шановъ.


413
— Да, тоже. Это очень богаты! лордъ, торо­
пливо заговорилъ Вебёръ. — Онъ, тоже, какъ и
вы, пріѣхалъ сюда оъ рекомендательными пись­
мами.
— Вотъ съ кого вы дорого, вѣроятно, взяли,
замѣтилъ Макшановъ.
— О, еще ничего, еще ничего! возразидъ то­
ропливо Вебёръ и началъ прощаться.

XIV.
Чтобы провести какъ­нибудь время, Макша­
новъ зашелъ въ магазинъ, тутъ же, внизу подъ
гостинницей, гдѣ продавали фотографіи. У при­
лавка на стулѣ сидѣлъ господинъ, лицо котора­
го показалось ему знакомьгмъ. Онъ тоже раза
два искоса посмотрѣлъ на Макшанова и нако­
нецъ назвалъ его по фамиліи.
Макшановъ узналъ въ немъ Покромова.
— Ну­съ, а мы безъ васъ покончили дѣло съ
многоуважаемой Натальей Константиновной, ска­
залъ онъ. — Господинъ Пепулевичъ заговорилъ
чуть­ли не о полумилліонѣ. Аппетиты у него
вѣдь огромные. Но я лично былъ у Натальи
Константиновны, и мы въ десять минуть покон­
чили. Достойная уваженія особа. Потомъ Пепу­
левичъ былъ у меня, заявилъ претензію, что я
воспользовался неопытностью женщины... Сло­


414

вомъ—веяную чепуху. Пришлось и ему дать. Ну,
тамъ немного, двѣ­три тысченки. Когда сотни ты­
сячъ летятъ, тутъ ужь нечего жалѣть. Да и вдоба­
вокъ свадьбой слѣдовало торопиться, такъ какъ я
опасаюсь одного дѣла. Вопросъ идетъ о подлин­
ности духовнаго завѣщанія: понимаете, правиль­
но­ли извѣстная намъ особа владѣетъ милліона­
ми. Конечно, это вздорная уловка, то же шантажъ
своего рода, но какъ бы то ни было, вѣдь надо
съ этимъ считаться.
— Ужь и деньги Наталья Константиновна
получила? спросилъ нахмурясь Макіпановъ.
— Вѣроятно. Этими мелочами завѣдуетъ мой
повѣренный, который впервые пріѣзжалъ къ вамъ,
еще до меня. А я только направляю, такъ ска­
зать—рулевой. Здѣсь я по дѣлу тоже одного на­
слѣдства:—вводъ во владѣніе. Отецъ въ сума­
сшедшемъ домѣ, такъ вотъ сына надо утвердить
въ правахъ.
— Что же, отца заперли здороваго вѣроятно?
спросилъ Макшановъ.
— Ну, едва­ли, спокойно возразилъ ему По­
кромовъ. —Здоровый не дастся. А просто—вѣчно
больной ревматизмами человѣкъ. Ревматизмъ вѣдь
очень вліяетъ на психическую сторону человѣ­
ка. Онъ здѣсь въ больницѣ, я только что быль
у него. Какъ всѣ сумасшедініе, удивляется, за
чѣмъ его посадили въ сумасшедпгій домъ. Даже
запугивалъ меня: говорить, что не вѣчно же его


415
здѣсь держать будутъ, и что когда онъ выбе­
рется отсюда, такъ покажетъ себя и сыну, и мнѣ.
— А вы что же? спросилъ Макшановъ.
— А мы его опять въ желтый домъ, объ­
яснилъ Покроыовъ, и даже щелкнулъ одной ла­
дошей по другой, какъ бы желая наглядно по­
казать, какъ прихлопнуть они старика.—Строп­
тивъ ужъ очень. А сынъ—очень милый чело­
вѣкъ, мой большой пріятель. Понимаете, жизнь
стала физически невыносимой...
— Ну, а если его въ самомъ дѣлѣ выпустятъ?
— Давай Богъ! нисколько не удивившись за­
мѣтилъ Покромовъ.—Я первый буду радъ, если
болѣзнь его пройдетъ. Хотя доктора теперь все
говорятъ о неизлѣчимости. Былъ консиліумъ.
Огромныхъ денегъ стоилъ. Здѣсь психіатры все
знаменитости. Ничего даромъ не дѣлаютъ. За
простую экспертизу беруть тысячи франковъ:
мнѣ нужно было удостовѣрить подпись на ве­
кселѣ, такъ двухдневная работа обошлась пять
тысячъ франковъ. Увеличеніе фотографій фаль­
шивыхъ подписей дало свои результаты. Теперь
опытный поддѣлыватель подготовляется къ под­
ложной подписи именно съ помощью увеличи­
тельныхъ фотографій, и работа получается не­
обыкновенная по чистотѣ...
Макшанову не хотѣлось дольше оставаться съ
Покромовымъ, и онъ сдѣлалъ движеніе, чтобы
уйти.


416'
— Ну, а я такъ радъ, что вопросъ о разводѣ
поконченъ, повторилъ Покромовъ.— Сказать вамъ
по­секрету, я былъ уполномочена итти на втрое
большую сумму.
Макшановъ улыбнулся.
— Вы хотите во мнѣ зависть возбудить? спро­
сить онъ.
— Нѣтъ, я только дружескій совѣтъ даю вамъ
на будущее. Въ такихъ случаяхъ необходимо съ
своей стороны тоже выставлять опытнаго повѣ­
реннаго. Если бы вы ему обѣщали даже десяти­
процентное вознагражденіе, то и тогда вы были
бы въ выигрыіпѣ.
Макшановъ за совѣтъ не поблагодарилъ и вы­
шелъ изъ магазина, ничего не купивъ. Ему бы­
ло непріятно, что Наташа взяла эти деньги. Что­
то было скверное во всемъ этомъ. Положимъ,
деньги у нея не останутся и она отдастъ ихъ
навѣрно куда­нибудь. Но самый поводъ, , самый
разводъ, являлся уже чѣмъ­то непорядочнымъ,
отзывалъ какой­то грязью. Онъ рѣшилъ, что
сейчасъ же напишетъ письмо ей, и сталъ пи­
сать:
«Я узналъ сегодня, что ты получила деньги
за свой разводъ...», началъ писать онъ и, разо­
рвавъ, бросилъ листокъ подъ столъ.
«Я узналъ сегодня, началъ онъ снова, — что,
согласно условію, ты получила отъ мужа день­
ги. Прошу объ одномъ—не держи ихъ долго при


417

себѣ: отдай на пріютъ графини, на бѣдныхъ, на
школы, просто раздай ихъ, — но не держи. Я
знаю, Пепулевичъ чуть не насильно завель всю
эту мерзость, и ты, какъ всегда, чиста для ме­
ня. Но деньги — вещь соблазнительная. Смотри,
нападетъ на тебя раздумье, и ты...».
Онъ остановился, перечелъ написанное и опять
скомкалъ бумагу.
— Нѣтъ, не надо, ничего ей не буду писать,
рѣшилъ онъ.—Не такъ пойметъ, обидится. При
свиданіи обо всемъ поговоримъ и выяснимъ.
Онъ надѣлъ шляпу и опять выіпелъ на ули­
цу. Онъ пошелъ въ дальше кварталы города,
туда за Арку Звѣзды, гдѣ ютятся неболыпіе до­
мики и зеленѣютъ сады. Даже теперь, вече­
ромъ, при свѣтѣ скупо­мигающихъ огней, что­то
милое и уютное было въ зтихъ маленькихъ
отеляхъ.
— А что, поселиться здѣсь годика на два?
подумалъ онъ.—Выписать Наташу, нанять такой
отель и тихо зажить здѣсь и работать. На лѣто
можно уѣзжать въ Швейцарію или Нормандію.
Пора вѣдь позаботиться о здоровьѣ. Вотъ у ме­
ня теперь часто то тамъ, то тутъ летучія боли.
При вѣчной городской сутолокѣ, и катарры, и
почки, и сердечные перебои, все это съ каждымъ
годомъ дѣлается хуже и хуже. Въ самомъ дѣлѣ,
написать Наташѣ, чтобъ она пріѣзжала?
— А пріютъ? А графиня? вдругъ вспомнилось
п. п. гтдичъ.

27


418
ему, и онъ круто повернулъ назадъ, зашагалъ
опять къ Елисейскимъ полямъ.—Можетъ быть,
потомъ, когда­нибудь, черезъ годъ, черезъ два, а
пока еще рано, пока еще нельзя.

XV.
Вечеромъ на другой день, по условию,' прі­
ѣхалъ за нпмъ Вебёръ. Онъ суетился, глаза его
бѣгали больше чѣмъ всегда. Онъ то застегивалъ,
то растегивалъ сюртукъ, и все повторядъ:
— Вы, вѣдь, насъ не выдадите, не правда­ли?
Они поѣхали вверхъ по бульварамъ. Въ какомъ­
то переулочкѣ, близь воротъ С.­Мартенъ, карета
остановилась, Вебёръ выпрыгиулъ и побѣжалъ
куда­то. Черезъ нѣсколько минуть онъ воротился
съ англичаниномъ, котораго Макшановъ видѣлъ
вчера вечеромъ. Англичанинъ не узналъ его,
но приподнялъ цилиндръ и спокойно сѣлъ ря­
домъ съ Макшановымъ. Вебёръ помѣстился про­
тивъ нихъ на переднемъ мѣстѣ, и карета тро­
нулась .
Ізхали они быстро. Когда англичанинъ внима­
тельно посмотрѣлъ на освѣщенный ресторанъ,
мимо котораго они проѣзжали, Вебёръ тихо тро­
нулъ его за колѣно.
— Вы дали слово не смотрѣть по сторонамъ,
мягко сказалъ онъ.


419
Англичанинъ откинулся въ уголъ кареты и
болѣе не наклонялся къ окну.
Ѣхали долго: колесилъ­ли кучеръ преднамѣ­
ренно по однѣмъ и тѣмъ­же улицамъ, или ѣхалъ
прямой дорогой, но прошло болѣе получаса преж­
де чѣмъ онъ остановился.
Карета стояла у высокаго дома. Ни одного
фонаря не горѣло возлѣ. Ближайшій свѣтился
издали сквозь зелень сосѣднихъ деревьевъ. Ве­
бёръ не позвонилъ, а стукнулъ два раза корот­
кими ударами. Дверь отворилась, и прибывшіе
вступили въ скупо освѣщенную маленькую ком­
нату, со стѣнами, затянутыми коричневой мате­
ріей. Они прошли въ уголъ, гдѣ чернѣло отвер­
стіе куда­то внизъ, и стали спускаться. Ступени
были грубыя, неровныя и шли заворотомъ. Вни­
зу они вошли въ узкій корридоръ. Надъ дверя­
ми сверкала золотая пентограмма съ косой по­
серединѣ.
— Talismeu de Saturne? спросилъ Макшановъ
у Вебёра.
— Я вижу, что вы много знаете, быстрымъ
шопотомъ отвѣтилъ Вебёръ.—Пожалуйте вотъ
сюда.
Онъ ввелъ ихъ въ крохотную комнату, всю
заваленную хламомъ и освѣщенную висячей ке­
росиновой лампой.
— Съ васъ слѣдуетъ сейчасъ пятьдесятъ фран­
ковъ, сказалъ онъ почти шопотомъ Макшанову.
27*


420

Тотъ далъ ему пятьдесять франковъ, Вебёръ
поблагодарилъ, сунулъ ихъ въ жилетныіі кар­
манъ. Къ англичанину онъ не обратился за день­
гами: должно быть, тотъ заплатилъ раньше.
— Что это у васъ, бутафорская? спросилъ
Макшановъ, вытаскивая изъ угла большую го­
лову быка съ золотыми рогами.—Вѣдь это маска,
и какъ хорошо сдѣлана?
— Оставьте, вы запачкаетесь, вѣдь это все въ
пыли, торопливо говорилъ Вебёръ.—Это лежитъ
безъ всякаго употребленія уже давно. Пойдемте,
пора. Я­бы вамъ совѣтывалъ, господа, надѣть
вотъ это.
Онъ подалъ имъ два маскарадныхъ капуцина
съ колпаками.
— Здѣсь не принято показывать лицъ,— по­
яснилъ онъ.—Надѣвайте.
Они надѣли сутаны и снова вышли въ кор­
ридоръ. Вебёръ ввелъ ихъ въ обширное помѣще­
ніе, почти темное, гдѣ смутно рисовалось силуэ­
тами человѣкъ двадцать. Всѣ были въ капуци­
нахъ, и, несомнѣнно, въ числѣ посѣтителей были
и дамы. На жаровнѣ курилось какое­то благовоніе,
распространявшее рѣзкій мускусный запахъ, сна­
чала, какъ­будто, непріятный, но потомъ странно
щекотавшій обоняніе. Рядами были разставлены
стулья передъ глухою стѣной. Разговоровъ почти
не было слышно. Высокій, сухой, длинношеи! ста­
рикъ, въ черной рясѣ, съ густыми пучками волосъ


421
вмѣсто бровей, мрачно ходилъ между посѣтите­
лями; только у него одного и было открыто лицо.
Въ залѣ стоялъ смутный шонотъ, дышалось тя­
жело. Мистическія цифры испещряли стѣны. Мак­
шановъ сѣлъ въ ближайшее кресло, а англича­
нинъ — неподалеку отъ него.
— У меня есть револьверъ, шепнулъ онъ Мак­
шанову и спросилъ вполголоса у Вебёра:
—■ Насъ здѣсь не одурманятъ и не вытащатъ
потомъ бумажника?
Вебёра какъ­то перекосило. Онъ повелъ пле­
чами и исчезъ за колонной.
Прибавилось еще несколько посѣтителей. Чадъ
отъ дыма синимъ туманомъ колыхался въ воздухѣ.
Очевидно, былъ разсчетъ сперва вызвать въ зри­
теляхъ нѣкоторое головокруженіе, а потомъ уже
показать «кое­что».
Глухой звукъ тамъ­тама, или инструмента, по­
хожаго на тамъ­тамъ, раздался гдѣ­то вдали. Точ­
но гдѣ звонилъ похоронный колоколъ. Послѣ де­
вятаго удара послышался звонъ цѣпи, грузно
упавшей на полъ, и въ то­же время плачъ ребенка
и истеричный подавленный вопль женщины. Ста­
рикъ въ монашескомъ платьѣ вышелъ изъ двери,
держа въ рукахъ совершенно голаго, плачущаго
ребенка. Онъ пронесъ его чрезъ толпу присут­
ствующихъ куда­то за занавѣску, откуда разли­
вался зеленый свѣтъ. Ребенокъ вскрикнулъ еще
отчаяннѣе и смолкъ.


422

Между дамами ­зрительницами обнаружилось
волненіе. Макшановъ почувствовалъ что­то не­
пріятное, возмущающее душу. Онъ готовъ уже
былъ бросить все и уйти. Онъ подошель къ две­
ри, но она была заперта. Онъ попробовалъ на­
жать ее, она не отворялась.
XVI.
Опять колоколъ ударилъ три раза. Стѣньі пе­
редъ креслами уже не было. Что­то чернѣло въ
мрачномъ болыномъ отверстіи. Но вотъ наверху
загорѣлась надпись, заключенная въ треуголь­
никъ: «Lucifer omnipotens». Отъ надписи разлился
матовый свѣтъ, зажглись свѣчи съ боковъ.
На низкомъ ложѣ, вродѣ нашего катафалка,
покрытомъ чернымъ плюшемъ, лежала обнажен­
ная женщина. Сперва ее принялъ Макшановъ за
трупъ, — такъ казалось бѣло и сине ея мраморное
тѣло на черномъ фонѣ матеріи. Но глубокіе глаза
ея были открыты и смотрѣли прямо на надпись
Люцифера. Иногда все тѣло вздрагивало какой­то
внутренней конвульсіей. Вдругъ Макшановъ вспом­
нилъ фотографію, что показывалъ ему Вебёръ, —
очевидно, это и была дѣвушка изъ «аристократи­
ческой семьи, добровольно ушедшая въ новую
вѣру». Выше ея, на высокомъ столикѣ, лежалъ
прикрытый бѣлой простынею неподвижный, поси­
нѣлый ребенокъ.


423

Заигралъ тихій органъ п запѣлъ невидимый
хоръ. Хоръ, очевидно, быль женскій, небольшой,
но хорошо подобранный. Монахъ, проносивший
несколько минуть тому назадъ ребенка, теперь
уже въ полномъ облаченіи, въ сопровожденіи дру­
гихъ монаховъ, медленно подошолъ къ лежащей
женщинѣ и простеръ надъ нею руки.

Когда мимо пробѣгалъ Вебёръ, его громко оста­
новилъ англичанинъ.
— Подождите, милордъ, подождите! залепе­
талъ.— Сейчасъ кончатъ, тогда...
— Нѣтъ, сейчасъ, громко сказалъ сзръ.
Они начали о чемъ­то спорить. Потомъ Ве­
бёръ взялъ англичанина за талію и повелъ его
куда­то. Макшановъ отвернулся отъ церемоніи,—
до того она была отвратительна. Но должно быть,
не того мнѣнія были зрители и зрительницы, ко­
торый смотрѣли даже въ бинокли на совершав­
шееся передъ ними.
Наконецъ, стѣна сдвинулась снова, пѣніе за­
молкало постепенно, и въ залѣ стало свѣтлѣе.
Макшановъ увидѣлъ англичанина, іпагающаго къ
своему креслу.
— Я могу возвратить вамъ деньги, тревожно
говорилъ Вебёръ.


424

г.— Мнѣ не нужно возврата денегъ, но я даль­
ше не остаюсь, весело отвѣтилъ англичанинъ.—■
Вы останетесь смотрѣть шабашъ на Гарцѣ? спро­
сшгь онъ у Макшанова.—Не совѣтую: это плохія
гризетки съ бульваровъ,— я только сеичасъ ихъ
видѣлъ.
—• Что вы, милордъ, что вы! испуганно гово­
рилъ Вебёръ, и глаза его какъ ртуть катались
въ орбитахъ.—Господинъ Макшановъ можетъ по­
смотрѣть шабашъ, только удвоивъ ту сумму, что
заплатилъ при входѣ.
— Поѣдемте, намъ по дорогѣ, предложить
англичанинъ.
— Извините, милордъ, я не могу васъ выпу­
стить однихъ, лепеталъ Вебёръ.
— Поѣдемте съ нами, согласился англича­
нинъ.
Вебёръ посадилъ ихъ въ ту­же карету, опять
сѣлъ на переднее мѣсто и велѣлъ ѣхать. Когда
карета тронулась, англичанинъ опустилъ свою
тяжелую руку на колѣно Вебёра.
— Какая польза въ томъ, что мы не будемъ
знать адреса вашего притона? заговорилъ онъ
на плохомъ французскомъ языкѣ. — Вѣдь мы
знаемъ вашъ адресъ. Не все­ли это равно?..
— Но не захотите­же вы меня губить, ми­
лордъ, защищать Вебёръ.
Англичанинъ засмѣялся.
— Отчего вы не называете вашъ вертепъ тѣмъ,


426

чѣмъ надо называть,— скверною поддѣлкой подъ
то дѣйствительное, что въ Парижѣ существуетъ.
И я знаю, что вы— членъ именно того общества.
А сюда вы возите такихъ идіотовъ, какъ я и
мой почтенный сосѣдъ, да еще взявши съ меня
триста франковъ.
Вебёръ вытащилъ бумажникъ.
— Позвольте, милордъ, во всякомъ случаѣ
возвратить вамъ половину, заговорилъ онъ, —
такъ­какъ вы не изволили остаться на второе
отдѣленіе.
Англичанинъ взялъ деньги и сунулъ ихъ въ
карманъ пальто.
— Еслибы вы говорили, что это пошлое бута­
форское представленіе, — такъ­бы мы къ этому
и относились, продолжалъ онъ.—А то вѣдь все
облекается въ мистическую тайну. Вы знаете,
продолжалъ онъ обращаясь къ Макшанову,—я
потребовалъ, чтобъ этотъ господинъ показалъ
мнѣ того ребенка, что плакалъ, когда его несли
по залѣ. И я видѣлъ его: онъ ѣлъ кашу, сва­
ренную, на спиртовой кухнѣ. Ревѣлъ онъ потому,
что его морили голбдомъ ради представленія.
А тотъ, что лежалъ зарѣзанный на столѣ—
премило сработанъ изъ воска. Что же касается
вашей миссъ изъ высшей аристократіи, то я
убѣжденъ, что она поѣхала­бы сегодня со мной
ужинать безо всякихъ особенныхъ церемоній.
— Но вѣдь это не та, прошепталъ Вебёръ,


426
отирая со лба потъ.—Вы не можете себѣ пред­
ставить, какъ оскорбляете меня всѣмъ этимъ.
Онъ довезъ ихъ до гостинницы и тотчасъ­же
отъѣхалъ. На лѣстницѣ Макшановъ и англича­
нинъ пожали другъ другу руки.
— Какъ иногда порядочные люди бываютъ
пошлы и глупы, сказалъ онъ улыбаясь.
Макшановъ согласился и, придя къ себѣ, въ
номеръ, началъ укладываться.
Онъ рѣшилъ возвратиться въ Россію.

XVII.
Макшановъ далъ телеграмму Натаіпѣ съ Гра­
нины, извѣщая ее о днѣ пріѣзда, но прося его
не встрѣчать. Онъ не любилъ встрѣчъ и про­
щаній, особенно при народѣ. Онъ нанялъ на­
вокзалѣ карету и покатилъ къ себѣ. День былъ
прекрасный, солнечный, весенній; зелень уже рас­
цвѣла въ скверахъ и садахъ, мимо которыхъ
онъ ѣхалъ. Послѣ Лондона, всѣ города ему каза­
лись такими низкими и придавленными. Онъ по­
смотрѣлъ на башню Думы, вспомнилъ Клокъ­
Тоуеръ парламента и засмѣялся. Ему было ве­
село. Весело, что онъ увидитъ Наташу, обни­
меть ее, посадить рядомъ съ собой, начнетъ ей
разсказывать о себѣ и будетъ спрашивать, что
она дѣлала безъ него. Но когда уже онъ пере­


427

ѣхалъ Неву, и экипажъ покатился между стѣнъ
молодой зелени, какое­то новое странное чув­
ство шевельнулось въ немъ, — онъ совершенно
ясно созналъ, что въ немъ соединяются два
чувства радости: ожиданіе увидѣть Наташу и
ожиданіе увидѣть графиню. Сопоставленія той
и другой все чаще приходить ему послѣднее
время въ голову, и нерѣдко во снѣ оба об­
раза сливаются въ одинъ. Наташа близка къ
нему,—говорить, какъ всегда, ласково и тихо:
голосъ — ея, а между тѣмъ это не она, а гра­
финя. Вчера онъ не далъ графинѣ телеграммы
и теперь сожалѣлъ объ этомъ. Онъ посмотрѣлъ
на часы. Минуть черезъ десять онъ увидитъ
Наташу. Ждетъ­ли она его? Принесли­ли во время
депешу? Отчего такъ медленно ѣдетъ его ка­
рета? И онъ открылъ окно, и сказалъ кучеру,
чтобы онъ ѣхалъ скорѣе. Здоровые разномаст­
ные кони рванулись и быстро понесли его къ
тому существу, которое должно быть для него
едянственнымъ близкимъ въ мірѣ.
Онъ въѣхалъ на дворъ. Наташа уже на крыльцѣ.
Мальчика нѣтъ съ ней; она слишкомъ умна, чтобъ
позволить ему выбѣжать. На ней новое платье:
безъ него сшита эта алая фуляровая модная ру­
башка, которую такъ ярко озолотило солнце.
Онъ вбѣгаетъ на крыльцо и цѣлуетъ ее, стоя
ступенькой ниже, такъ что и наклоняться къ ней
не надо. Она — вся розовая отъ волненія. Глаза


428

ея блещутъ радостью, она прячетъ голову на его
плечѣ, она задохнулась, она ни слова не можетъ
сказать отъ волненія. И горничная рада ему, вы­
бѣжала, улыбаясь, — говорить: «съ пріѣздомъ!»
и тащить вещи изъ кареты.
Вотъ они въ комнатѣ, сидятъ на кушеткѣ. Онъ
смотритъ на нее: она какъ будто похудѣла, лег­
кія веснушки еле замѣтно проступили на ея лицѣ.
Въ глазахъ точно какое облачко.
— Ты не здорова? спросгогь Макшановъ.
— Что ты, милый, — здорова совершенно.
— Нѣтъ, у тебя какой­то странный видъ. Ты
будто таишь что въ себѣ.
Она вспыхнула еще больше.
— Какой ты наблюдательный! Все видишь...
Ну, потомъ поговоримъ обо всемъ. Теперь я рада,
что ты пріѣхалъ...
Онъ тихонько взялъ ее за плечи и поворотилъ
къ себѣ.
— Смотри мнѣ прямо въ глаза. Говори, слу­
чилось что?
— Ахъ, да ничего не случилось, какой ты не­
сносный. Я здорова совершенно. Похудѣла, по­
тому что было скучно безъ тебя. Теперь ты прі­
ѣхалъ, и все пойдетъ по прежнему.
— Охъ, Наташа, не похоже это на тебя. Ты
лжешь: что­то есть. Ты что­то въ себѣ таишь,
что­то хочешь спросить, я знаю тебя.
— И спрошу, милый, все спрошу, только не


429
сегодня. Погоди,— сегодняшній день пусть будетъ
день встрѣчи, день праздника, хорошаго, свѣтлаго
праздника. Мнѣ жаль было, что тебя не было
здѣсь на Пасхѣ. Ты писалъ, что провелъ эту ночь
въ вагонѣ. И не было тебѣ грустно, и не христо­
сывался ты заочно со мной... или съ кѣмъ­ни­
будь вообще?..
— То есть съ кѣмъ­же еще, кромѣ тебя? спро­
силъ онъ.
— Сегодня я счастлива, какъ давно не была,
продолжала она. — Ты правъ: мнѣ послѣднее время
было не по себѣ. Тоска какая­то, безпокойство.
Я ужъ думала, не случилось­ли что съ тобою.
Но теперь ты со мною, и всѣ мои страхи исчезли.
— Страхи?
— Ну, да,—глупости, вздоръ, не стоить о нихъ
говорить. Женщина всегда чего­то боится, ужъ
такъ она создана, ничего не подѣлать.
— Ну, а дѣтенышъ твой что? спросилъ онъ.
— Оставимъ о немъ говорить. Онъ милый, хо­
ропіій, но и о немъ—завтра. Сегодня намъ никого
не надо. О немъ я съ тобой буду говорить и
много и долго.
Когда онъ умылся, переодѣлся и позавтракалъ,
тогда только изъ сада вбѣжалъ съ визгомъ ре­
бенокъ.
«Однако, какъ онъ визжитъ!» подумалъ Мак­
шановъ.
Но мальчикъ остановился при видѣ его. Онъ


430

какъ­будто его сразу не узналъ, но, узнавъ, стихъ
и подошелъ къ нему. Макшановъ нагнулся, по­
дѣловалъ его и погладилъ по золотистой головкѣ.
— Какіе у него мягкіе волосы, замѣтилъ онъ.
— Купается постоянно, чистенькіе — оттого,
объяснила ему она. — Тутъ былъ безъ тебя Лы­
тиковъ, какой­то странный, одѣтъ въ черное длин­
ное; какой­то пакетъ оставилъ, просилъ тебя по­
видаться съ нимъ, когда ты пріѣдешь.
— Я писалъ тебѣ, что видѣлъ Покромова въ
Парижѣ? спросилъ Макшановъ. — Вопросъ твоего
развода значить конченъ?
Она положила ему руки на плечи:
— Не будемъ и о разводѣ сейчасъ говорить.
Обо всемъ еще успѣемъ наговориться.
Она точно подчеркивала то, что онъ весь день
останется дома, но не удивилась, когда онъ на­
дѣлъ свой обычный визитный костюмъ. Онъ взялъ
шляпу и сказалъ, цѣлуя ее:
— Я къ обѣду буду.
— Ты къ графинѣ? спросила она, подымая на
него глаза.
Его точно пронизало всего токомъ, онъ вздро­
гнулъ.
— Да, къ графинѣ и къ Лытикову, — отвѣ­
тилъ онъ.
— Возвращайся скорѣе, — скучно,— сказала она
такимъ безразличнымъ голосомъ, какимъ говорить
нлохіе любители на домашнихъ спектакляхъ.


431

Она вышла его проводить на крыльцо и смо­
трѣла, какъ онъ поѣхалъ. Онъ кивнулъ ей изъ
окна кареты; она кивнула ему.
— Что съ ней? спросилъ онъ самъ собя. —
Оъ ней что­то случилось. Почему она заговорила
о графинѣ? Нѣтъ, это надо будетъ выяснить, такъ
нельзя, и выяснить сегодня­же.
XVIII.
Онъ ношолъ вслѣдъ за лакеемъ. Лакей на по­
рогѣ гостинной доложилъ о немъ и пропустилъ
его мимо себя. Графиня быстро пошла къ нему
навстрѣчу, протянувъ обѣ руки.
— Накоиецъ­то! сказала она.
Онъ поцѣловалъ ея руку и почувствовалъ лег­
кое прикосновеніе губъ у себя на лбу.
— Ну, хорошо доѣхали? продолжала графиня,
вся сіяя радостнымъ, спокойнымъ свѣтомъ. —
Садитесь сюда ближе. Ну, какъ я рада, что вы
здѣсь опять. Я такъ привыкла къ вамъ, что от­
сутствіе ваше мнѣ было очень тяжело.
Макшановъ поднялъ глаза на нее.
— И мнѣ, графиня, было тяжело безъ васъ.
Кровь вдругъ охватила ея лицо; она. торопливо
стала надавливать кнопку звонка. Губы ея слегка
улыбались. Глаза блестѣли молодо и жизненно.
— Ну, я все знаю о ііашихъ дѣлахъ, говорила
она: — вы писали мнѣ такъ хорошо и подробно


432

обо всемъ. Но о себѣ вы ничего не писали. Какъ
вы съѣздили, какъ сами по себѣ довольны по­
ѣздкой?
— Я всегда и вездѣ всѣмъ доволенъ, уклон­
чиво отвѣтшгъ онъ.
Она велѣла вошедшему лакею подать чаю.
Тотъ заявилъ, что Константинъ Ѳедоровичъ же­
лаютъ видѣть ихъ сіятельство. Графин» не смогла
удержать легкую гримассу и сказала:
— Проси.
— Онъ уже кончилъ курсъ, сказала она. —
Вчера былъ послѣдній экзаменъ.
Молодой рыже­пѣгинькій графъ вошелъ въ
гостиную какъ всегда: съ улыбочкой на тонкихъ
губахъ и съ высоко поднятыми бровями.
— Что это за комедія? спросила графиня: —
Ты приказываешь докладывать о себѣ?
— Я узналъ, что здѣсь monsieur Макшановъ, —
сказалъ сынъ,—и думалъ, что могу вамъ помѣ­
шать. Вы такъ давно не видались, — ты такъ ча­
сто говорила о немъ...
Брови ея сдвинулись, она посмотрѣла на сына
съ полускрытымъ презрѣніемъ. А онъ, стараясь
быть спокойнымъ, скрыть телячій задоръ впервые
вырвавшагося на волю юнца, здоровался съ Мак­
шановымъ и развязно спрашивалъ:
— Какъ прокатились?
Впрочемъ, отвѣта онъ не дождался, а поворо­
тившись къ матери, показалъ ей свой сюртукъ.


433

— Какъ тебѣ это нравится? спросилъ онъ.—
Правда, хорошо? Спинка удивительна.
— Можетъ быть и хорошо, сказала она.
— Вопросъ о моемъ поступленіи въ окружной
судъ рѣшенъ, продолжалъ онъ. — Съ августа
твой сынъ дѣлается чиновникомъ министерства
юстиціи. Сегодня я былъ съ визитомъ у князя
Лопатина, и все уже подготовлено.
Онъ закурилъ папиросу и сѣлъ, спросивъ:
— Я не помѣінаю, maman?
— Развѣ ты можешь мнѣ въ чемъ­нибудь мѣ­
шать? поводя однимъ плечомъ отвѣтила она
брезгливо.
На лицѣ графа оставалась все время улыб­
ка, а жидкія бѣлыя брови все попрежнему—то
поднимались кверху, то опускались. Все выра­
женіе его говорило: «ну да, да, — я выше васъ,
выше всего этого, все знаю, понимаю и готовъ
снизойти».
— Скажите, графъ, спросилъ Макшановъ: —■
вы По собственному желанію дѣлаетесь профес­
сіональнымъ юристомъ?
Брови поднялись кверху.
— Развѣ меня можетъ кто­нибудь и что­ни­
будь заставить? удивленно спросилъ онъ.—Если
я что­нибудь дѣлаю, то дойдя до этого убѣжде­
нія путемъ долгаго анализа.
— И вы дошли до убѣжденія, что слѣдуетъ
вамъ служить по судебнымт. учрежденіямъ? ѵ
п. п. гнвдичъ,

28


434

— Да. Развѣ это меня роняетъ? У насъ не
мало титулованныхъ юристовъ.
— И вы способны по убѣжденію принять зва­
ніе прокурора и по назначенію суда обвинягь
подсудимыхъ?
— Не только способенъ, но считаю это сво­
имъ священнымъ долгомъ. У насъ такъ мало
хорошихъ прокуроровъ.
— А вы надѣетесь, что изъ васъ выйдетъ
хороіпій прокуроръ?
— Надѣюсь.
— Нельзя сказать, чтобъ ты былъ скроменъ,
замѣтила мать.
— «Уничиженіе паче гордости», наставитель­
нымъ тономъ возразилъ графъ, и прибавилъ: —
я отлично понимаю, что вы клоните вопросъ къ
тому,—какъ я рѣшаюсь судить;—это по новѣй­
шимъ теоріямъ чуть­ли не грѣшно: нельзя давать
присягу, нельзя обвинять, потому­что нѣтъ че­
ловѣка безъ грѣха. Я выше и дальше этихъ
теорій.
Макшановъ не выдержалъ и засмѣялся.
Молодой человѣкъ нахмурился.
— Вы думаете, мы незнакомы съ ученіями по­
слѣднихъ лѣтъ? спросилъ онъ.— Нѣтъ, мы все это
отлично знаемъ, и мы видимъ всю ошибочность, всѣ
заблужденія этихъ теорій. Я считаю до извѣст­
ной степени гражданскимъ мужествомъ, подви­
гомъ тб, что дѣлаю. Другой­бы на моемъ мѣстѣ


*

435

поступилъ въ кавалергардскій полкъ, для поддер­
жанія престижа графскаго имени, и ждалъ­бы
сперва хорошаго полка, а потомъ губернаторства.
А я иду по судебнымъ учрежденіямъ, для иско­
рененія зла.
— Разсчитывая быть современемъ ыинистромъ
юстиціи? спросилъ Микшановъ.
— Отчего­лш, — можетъ быть и ыинистромъ
юстиціи.
Онъ подошолъ къ зеркалу и оттянулъ внизъ
воротникъ сюртука.
— Прекрасно шьетъ ГІранге, повторилъ онъ.—
Артистъ.
— Вамъ сколько лѣтъ, графъ? спросилъ Мак­
шановъ.
— Двадцать­три. А что? Вы хотите сказать,
что ыозгъ у мужчины формируется только къ
двадцати­шести годамъ? Но бываетъ, что онъ на
всю жизнь остается недозрѣлымъ.
— Мнѣ не нравится твой тонъ,—замѣтила ему
мать. Въ немъ есть что­то семинарское.
— Мало­ли, спёге maman, что мнѣ не нравится
въ этомъ сквернѣйшемъ изъ міровъ. Но, увы!—
слѣдуетъ покоряться.
— Утебя явилась какая­то пошло­фамильярная,
совершенно мѣщанская, свобода въ разговорѣ со
мной, и особенно при постороннихъ.
— Я не считаю, chere maman, monsieur Мак­
шанова постороннимъ. Онъ твой ближайшій со­
28*


436

i­

трудникъ по всѣмъ твоимъ пріютамъ и учрежде­
ніямъ, твой споспѣшникъ во всѣхъ твоихъ на­
чинаніяхъ.
— А вѣдь это правда, графъ, сказалъ Мак­
шановъ. — У васъ тонъ престранный. Будто вы
играете на сценѣ. У васъ такіе хрипы въ голосѣ,
точно вы вызываете кого на пѣтушиный бой.
— Готовлюсь къ прокурорской обязанности,
monsieur Макшановъ,—все теперь вожусь съ юри­
стами, быть можетъ, поэтому мой тонъ и невы­
сокаго давленія. Ну­съ, я ухожу, не желаю вамъ
мѣшать.
й онъ почтительно приложился къ ручкѣ ма­
тери, очень вѣжливо раскланялся съ Макшано­
вымъ и выінелъ чрезвычайно довольный и сего­
дняшнимъ сюртукомъ, и будущимъ министер­
скимъ портфелемъ.
Когда онъ ушолъ, Макшановъ посмотрѣлъ на
графиню вопросительно.
— Ну, что­жь дѣлать, я существо безхарак­
терное, сказала она.—Я знаю, что онъ меня въ
грошъ не ставить. Вы слышали эти намеки отно­
сительно васъ? Когда я замѣтила разъ за сто­
ломъ, — тутъ была Кэтъ и онъ — что буду рада
васъ видѣть, онъ внезапно сказалъ: «Ты это такъ
говоришь, точно Макшановъ твой любовникъ».
Онъ такъ и сказалъ «votre amant».
— Отчего­же вы не выгнали его изъ­за, стола?
опросить Макшановъ.


437

— На одну глупость отвѣчать другой глупо­
стью! Я не говорила съ нимъ двѣ недѣли, да и
вообще, кажется, скоро говорить съ нимъ со­
всѣыъ не буду. Я не поручусь ни одной минуты,
что онъ не поставитъ на векселѣ моего фалыни­
ваго бланка, зная, что я заплачу за него. Мнѣ
передавали, что онъ высказывалъ у одной бары­
ни мысль, — какъ хорошо было бы, еслибъ меня
взяли въ опеку, потому что у меня начинается
видимое помѣшательство, иначе я не тратила бы
столько на дѣла благотворительности. Нѣтъ, я
выдѣлю его, а затѣмъ онъ можетъ служить гдѣ
угодно, но видѣть его я не желаю. Васъ онъ
вообще ненавидитъ и меня ревнуетъ къ вамъ.
— Развѣ вы даете поводъ?
— Да, пожалуй. Я не люблю не говорить то­
го, что думаю. Я считаю васъ своимъ другомъ,
своимъ ближнимъ человѣкомъ, мнѣ съ вами
легко, хороню и свободно. Я къ вамъ привяза­
лась... я полюбила васъ.
Графиня сказала это какъ­то мимоходомъ,
стоя у зеркала, спиной къ Макшанову.
— Вы меня полюбили? повторилъ онъ.
Она повернулась къ нему.
— Да, сказала она. —Я люблю васъ.
Она протянула руку къ звонку и позвонила.
— Быть можетъ, совершенно напрасно я го­
ворю вамъ объ этомъ, продолжала она,—но по­


438

вторяю, я ничего не могу скрывать, это не въ
моихъ правилахъ.
Въ дверяхъ показался лакей.
— Попроси сюда барышню, сказала она, и
сѣвіпи къ маленькому рабочему столу розоваго
дерева, спросила Макшанова:—Вы захватили съ
собою свою записку о пріютѣ для дѣтей евреіі­
снихъ переееленцевъ?
— Да... машинально отвѣтилъ онъ.
— Прекрасно. Вотъ мы и займемся. Вотъ и
Кэтъ пришла. Мы втроемъ и займемся этимъ.
И они сѣли въ кружокъ и серьезно заговори­
ли о пріютѣ.

XIX.
Вечеромъ Макшановъ былъ дома. Наташа бы­
ла мила и нервно­предупредительна. Послѣ обѣ­
да онъ пошолъ перечесть письма, доставлен­
ный безъ него, а Наташа стала укладывать маль­
чика.
Уложивъ, она пришла къ нему и сѣла на ди­
ванъ, поджавъ подъ себя ноги.
— Я тебѣ не мѣшаю? спросила она.
— Нисколько, отвѣтилъ онъ. — Я сейчасЪ
кончу.
Онъ дочиталъ послѣднее письмо, сдѣлалъ по­
мѣтку и подошелъ къ ней.


439
— Ну, въ чемъ дѣло? спросидъ онъ, взявъ
ее за руки. Онъ хотѣлъ поцѣловать ее, она на­
гнула голову, и поцѣлуй пришолся какъ разъ
въ ея проборъ.
— Наташа, заговорилъ онъ:—ничего мы не
будемъ откладывать до завтра; давай разговари­
вать сейчасъ.
— Нѣтъ, милый, я не могу. Разговоръ нашъ
будетъ слиінкомъ серьезенъ и... можетъ быть не­
пріятенъ для тебя.
Онъ усмѣхнулся.
— Ты уйти отъ меня хочешь, что­ли? полу­
шутливо спросилъ онъ.
— Поговоримъ потомъ, уклончиво отвѣтила
она и прилегла къ нему на грудь.—Что­же, гра­
финя рада была тебя видѣть? внезапно приба­
вила она.
— Ахъ, вотъ что, засмѣялся онъ.—Ты меня
къ ней ревнуешь?
— Нѣтъ, милый, не ревную, спокойно отвѣ­
тила она.— А только... ты знаешь, что она лю­
бить тебя? Ты удивляешься, откуда это? Но я
познакомилась съ ней. Я была безъ тебя у нея
два раза.
— Ты была у нея? удивился Макшановъ. —
Зачѣмъ? Отчего­же ты мнѣ объ этомъ не писала?
Отчего графиня мнѣ не сказала о тебѣ?
— Да причемъ­же ты тутъ, и зачѣмъ­же тебѣ
объ этомъ докладывать? Не все­ли равно, зачѣмъ


440

я была. Первый разъ я была не одна, а съ от­
цомъ. Отецъ уговорилъ меня ѣхать, я долго не
хотѣла. А во второй разъ я была одна. Конечно,
меня приняли въ такіе часы, когда ни съ кѣмъ
я не могла встрѣтиться: въ домѣ графини разведе­
ная жена интендантскаго чиновника и любовница
писателя Макшанова,—титулъ неблестяшій.
Она засмѣялась дѣланнымъ, короткимъ смѣхомъ
и откинулась на подушки въ уголъ дивана.
— Конечно, пріемъ былъ обворожительный,—
поцѣлуи, пожатія рукъ. Она сама по себѣ очень
мила, хотя я думаю, что все­таки слишкомъ ее
заѣла эта условная жизнь, эти лакеи въ чулкахъ.
Положимъ, вѣроятно, у ней съ молокомъ матери
всосалось стремленіе къ «порядочности» и къ
штиблетнымъ лакеямъ, а потомъ вошло въ при­
вычку и показалось такимъ нормальнымъ, что
безъ этого жить нельзя. Но когда войдешь со
свѣжаго воздуха, всетаки пахнетъ какой­то теп­
лицей. Я безъ тебя была въ ботаническомъ саду,—
вотъ тамъ такой­же спертый воздухъ.
— А въ тебѣ чувствуется какое­то раздраже­
ніе? сказалъ онъ.
— Очень можетъ быть; у меня вообще въ по­
слѣднее время ходятъ нервы. Да, такъ я хотѣла
тебѣ сказать, что когда мы заговорили о тебѣ,
она вспыхнула какъ пукъ соломы. Вотъ тебѣ и
свѣтская выдержка. Понимаешь, какъ институтка


441
какая. Я не подозрѣвала, что у васъ зашло такъ
далеко.
—і Ты бредишь! Что зашло?
— Ну, зачѣмъ ты передо мной хитришь? Я не
говорю, что ты пылаешь къ ней страстью, что
вы въ связи. Но у васъ былъ вѣчный флиртъ,
взаимное кокетство въ игру благотворительности.
Ты, вѣроятно, умнѣе всѣхъ окружающихъ ее.
Она скучаетъ, еще молода и не прочь позаняться
тобою. Отчего­же нѣтъ? Я тебя не держу.
— То­есть ты мнѣ навязываешь ее въ любов­
ницы? сиросилъ онъ.
— Навязываю!—зачѣмъ такія слова. Нисколько
не навязываю, а говорю тебѣ только, что ты со­
вершенно свободенъ. Мы съ тобой сходились на
условіяхъ взаимной свободы. Я знаю, что тебя
нривлекаетъ къ ней: именно ея выдержка, ея спо­
койствіе, плавность движенія, ыягкій голосъ,—въ
ней нѣтъ ничего, что­бы шокировало тебя: въ
ней нѣтъ тѣхъ порывовъ, что бьгваютъ у меня,—
она не кинется къ тебѣ на шею, не повалить
тебя, не начнетъ цѣловать тебѣ и шею, и глаза,
и уши, не будетъ хохотать на весь домъ. Это
нельзя и не прилично. Любить надо тихо, не
выходя изъ границъ, — а то сейчасъ сбѣгутся
люди, подумаютъ, что ее душатъ. Я­бы не вы­
несла такой жизни и кинулась­бы изъ окна на
мостовую. Мнѣ хочется воздуху.
■— Ты сердишься? повторишь Макшановъ.


442

— И она къ тебѣ подходить, продолжала она:—
ты вѣдь тоже врагъ порывовъ. Вы не прочь тихо
ото всѣхъ поужинать въ ресторанѣ, въ закрытой
каретѣ прокатиться по Островамъ, — таиться,
прятаться, вздрагивать, — точно воровать взаим­
ное чувство. А я смотрю на все прямо. Я живу
сь тобой и скрывать этого не стану. Если на
улицѣ покажутъ на меня и скажутъ: «вотъ лю­
бовница Макшанова», мнѣ не станетъ ни стыдно,
ни неловко. Да, я тебя люблю, ты любишь меня,
мы живемъ другъ съ другомъ, — чего­же тутъ
стыдиться, чего прятаться? Или то, что мы дѣ­
лаемъ хорошо или дурно. Если хорошо, — пусть
всѣ знаютъ, а если дурно—то не надо этого дѣ­
лать, а слѣдуетъ разойтись.
— Хочешь, Наташа... —началъ Макшановъ, но
она его перебила:
— А ты тоже любишь соблюдать условный
приличія. И на что они тебѣ нужны, удивляюсь...
— Хочешь, Наташа, перебилъ ее Макша­
новъ,—хочешь повѣнчаться? Вѣдь ты теперь сво­
бодна?
— Что? съ изумленіемъ спросила она.
Они смотрѣли другъ "другу прямо въ глаза.
Вдругъ вся кровь хлынула ему въ голову. Ему
показалось, что она думаетъ: «Онъ потому сдѣ­
лалъ предложеніе, что у меня теперь есть деньги
отъ мужа».— Онъ даже вскочилъ съ дивана.
— Нѣтъ, Наташа, нѣтъ, заговорить онъ, —


443

такъ тянуть нельзя. Намъ надо окончательно
переговорить о многомъ.
Она внимательно наблюдала за нимъ..
— Замужъ я не пойду ни за тебя, ни за кого­
бы то ни было, сказала она.—Да и тебѣ не совѣ­
тую жениться. Уходить отъ тебя я не хочу, но
не хочу продолжать такой жизни какъ теперь.
Поговоримъ обо всемъ завтра. Я потому отклады­
ваю до завтра, что завтра у меня будетъ подъ
ногами почва. Мнѣ завтра нужно съ утра въ
городъ, а послѣ обѣда мы съ тобой обо всемъ
переговоримъ.
— Опять тайны! сказать онъ.
— Не тайны, а терпѣть не могу говорить о
томъ, что еще не устроилось. Ну, да будетъ объ
этомъ, будетъ. Забудемъ на сегодня'все,—садись
разсказывай мнѣ подробно обо всемъ, что ты ви­
дѣлъ, чѣмъ интересовался, доволенъ­ли поѣздкой.
Она усадила его на диванъ, легла головой къ
нему на колѣна такъ, чтобы видно было его лицо,
и заставила разсказывать все поочередно.
XX.

Макшанова, въ день его пріѣзда, у Лытикова
не приняли. Прежній лакей встрѣтилъ его, но не
во фракѣ, а въ сѣромъ короткомъ пиджакѣ. Смо­
трѣлъ онъ хмуро и сказалъ, что баринъ квартиру
сдали, и ихъ самихъ нѣтъ дома. Макшановъ хо­


444

тѣлъ написать записку, но хмурый слуга объя­
вилъ, что нѣтъ ни чернилъ, ни бумаги.
— Да вѣдь вы меня знаете и передадите ба­
рину...—началъ было Макшановъ.
— Все передамъ, не извольте безпокоиться,
оборвалъ его лакей и почти выперъ за дверь,
наступая на него.
Выйдя на улицу, Макшановъ оглянулся на
квартиру. Въ окнахъ занавѣсы были сняты. На
одномъ окнѣ стояла кухонная табуретка.
«Что его съ аукціона продаютъ, что­ли?» по­
думалъ онъ.
На другой день утромъ ему сказала горничная,
что спрашиваетъ его Лытиковъ. Вслѣдъ за гор­
ничной и онъ вошелъ въ кабинета.
Макшановъ всталъ съ изумленіемъ. Овѣтлые
волосы Лытикова отросли почти до плечъ; вмѣ­
сто пенснз, на носу были очки. Сюртукъ былъ
замѣненъ какимъ­то чернымъ полукафтаномъ,
вродѣ подрясника. На ногахъ были высокіе са­
поги. Лицо было веселое, оживленное, какъ­будто
полнѣе и румянѣе, чѣмъ прежде.
— Что это вы? спросилъ Макшановъ.
— Вы на счетъ костюма? улыбаясь возразилъ
Лытиковъ.— А чѣмъ же онъ хуже вашего?
— Да не хуже, а что то странное...
— Чѣмъ? Хорошее платье, удобное.
— Постригаетесь вы, что­ли?
— Пока нѣтъ. Не знаю, постригусь­ли. Но


445
ѣду на крайній восхокъ съ двумя миссіонерами.
Вѣдь и вамъ это не чуждо? Мнѣ владыка раз­
сказывалъ, какъ вы вьюношей мечтали о миссіо­
нерствѣ. Владыка говорить, что пороху у васъ
не хватило. Не совсѣмъ то. Просто направленіе
у васъ опредѣлилось другое,—склонность въ дру­
гую сторону. Вы какъ уѣхали, я здѣсь съ архі­
епископомъ еще недѣли двѣ дебатировалъ. Ну, и
договорились. Благословилъ онъ меня, предло­
жилъ устроить священство, но я отказался, такъ
какъ, не имѣя стойкихъ убѣжденій православія,
сана на себя принять не могу. А потрудиться въ
дѣлѣ обращенія дикарей въ христіанство,—от­
чего же.
— Что­же, скоро ѣдете?
— Скоро. Ликвидировать свои дѣла. Братья
даже съ извѣстнымъ московскимъ адвокатомъ со­
вѣтуются, нельзя­ли противъ меня искъ вчинить.
Вчера вы заходили ко мнѣ? Видѣли, —хоть ша­
ромъ покати. Все роздано. Въ три дня. Я, за­
крывъ глаза, раздавалъ. Многіе меня за это осуж­
даютъ, говорятъ, что это старое тятенькино само­
дурство во мнѣ заговорило; тотъ пригоршнями
въ хороводы золото швырялъ, а я, видите, какъ
евангельскій юноша—хочу раздать имѣніе бѣд­
нымъ и среди бѣла­дня расшвыриваю деньгами.
Но я не осуждаю тѣхъ, кто такъ говорить. Пусть
говорятъ, что самодурство. Для меня важно, что
я самодурствомъ этого не считаю. А другіе... да


446

Господь съ ними! Я все роздалъ. У меня есть
тысяча рублей на дорогу, и что будеть дальше,
я не знаю, —да и знать не хочу. И легкость
большую я почувствовалъ. Точно грузъ свалил­
ся съ меня. Вотъ та «ноша міра», о которой
говорилъ все Зотовъ. Ношу эту легко нести,—
стоить только надѣть лапти, взять палку и
пойти.
— Такъ вы безповоротно? спросилъ Макпіа­
новъ.
— Безповоротно. Впереди еще много времени.
Вѣдь здоровъ, лѣтъ мнѣ немного. Одобряете
меня?
— Трудно сказать. Выдержите­ли?
— Выдержу. Вотъ вторую недѣлю я счаст­
ливъ. И засыпаю, и просыпаюсь съ однимъ
чувствомъ: «Да неужели? Неужели­же я свобо­
денъ, и дѣло нашолъ, и дѣло настоящее». Мнѣ
архіепископъ говорилъ: «Отдайся весь проповѣ­
ди любви; не будутъ слушать, гнать будутъ, —
ты все держи свое ученіе. Если кожу съ живо­
го сдерутъ, —умри. Умри и помни, что за любовь
умираешь. И тѣмъ твой подвигъ будетъ великъ,
что о немъ никто не узнаетъ». Вѣдь хорошо
это? А?.. Умереть гдѣ­нибудь въ азіатскомъ лѣсу,
въ трущобѣ. Муку принять,—и такъ безвѣстно,
безо всякой награды потомъ, въ той жизни. Хо­
рошо вѣдь?
— Да хорошо, конечно. Если вы прониклись


m
этимъ, то хорошо. Не охладѣйте только, повто­
ряю.
— Не охладѣю. Все прежнее отряхнулъ, на
все поставить крестъ. Прежняго вспоминать не
буду. Хотя слабъ человѣкъ! Быть моясетъ, когда­
нибудь, въ холодъ и въ дождь, когда некуда бу­
детъ голову преклонить, и вокругъ будетъ одна
черная степь безъ огня и просвѣта, вотъ тогда
и придегъ на умъ вашъ городъ, весь въ огняхъ,
въ блескѣ и въ шумѣ. И вспомнишь, что быль я
въ этомъ городѣ безумцемъ, не было мнѣ границъ.
Все могъ купить. Когда къ биржѣ подкатывалъ я,
меня со злобой встрѣчали многіе, зная, что я свои
милліоны противопоставлю ихъ подвохамъ. Я жиль
съ модными опереточными актрисами, и онѣ на­
перерывъ старались добиться этой чести. Лучшіе
экипажи, библіотека... Все это было мое. И вотъ
я, какъ Іовъ, сижу подъ кустомъ, озябшій, хо­
лодный, и счастливъ, безконечно счастливъ тѣмъ,
что ничего прежняго больше нѣтъ,—а есть только
нищій, оборванный Лытиковъ.
Онъ всталъ, весело прошелся по кабинету и
опять остановился передъ Макшановымъ.
—■ Вамъ передала Наталья Константиновна
пакетъ? спросилъ онъ.
— Да,—я забылъ васъ спросить, что это такое?
— Это—маленькій капиталецъ, на воспитаніе
этого мальчишки. Или, если вы его воспитаете
на свой счетъ, то потомъ на первые его шаги въ


448

жизни. Словомъ, дѣлайте какъ хотите, отдаю его
вамъ — и отчета не потребую.
— Что­же, хоть росписку вамъ дамъ.
— Зачѣмъ? И при роспискѣ вы можете все
растратить, и безъ росписки сохраните. Ну, про­
щайте.
Онъ поцѣловалъ Макшанова.
— Быть можетъ, еще увидимся. Если удосу­
жусь, я загляну къ вамъ. Поклонъ барынѣ ва­
шей, она спить еще должно быть? Хорошая она.
Когда горничная отворила ему выходную дверь,
онъ, машинально поглядѣвъ въ бумажникъ, вы­
нулъ двѣнадцать рублей, и сказалъ:
— Возьми, вотъ тутъ осталось. Можетъ, пона­
добится въ деревню послать.
И не дождавшись отвѣта, онъ быстро сбѣ­
жалъ съ лѣстницы.
XXI.

Днемъ Наташа ѣздила въ городъ и вороти­
лась только къ обѣду.
— Ну, милый, все устроено! сказала она, цѣ­
луя Макшанова.— Мнѣ разрѣшена школа.
—• Какая?
— Конечно, не кулинарная, школа для ребяти­
шекъ. Вотъ для здѣшнихъ сосѣднихъ, маленькихъ
ребятишекъ. Я не могу ждать, пока выстроится
вашъ грандіозный пріютъ. Кажется, графиня хо­


449

четь его строить на три тысячи человѣкъ. До
тѣхъ поръ, я думаю, мы всѣ перемремъ, пока бу­
детъ готово это зданіе. Она мнѣ говорила о про­
ектѣ —тамъ и души, и лѣчебницы, и гимнасти­
ческія залы, и ыастерскія. А у меня будетъ одна
ванна для очень грязныхъ дѣтишекъ,—и ванщи­
ца—старая чухонка при ней.
Макшановъ попросилъ толкомъ разсказать, что
такое она затѣяла.
Она разсказала, что передала часть своихъ де­
негъ на пріютъ графинѣ. Но чѣмъ больше та
разсказывала ей о грандіозности задуманнаго пла­
на, тѣмъ менѣе сочувствовала всему этому На­
таша. Одновременно съ тѣмъ, какъ говорила гра­
финя, у нея создавался свой планъ: выхлопотать
разрѣшеніе на устройство маленькой школы, со­
брать окрестныхъ дѣтей и сейчасъ­же начать
съ ними заниматься, поставивъ во главѣ уче­
никовъ ея воспитанника. Она уже рада была
деньгамъ, которые привезъ ей Покромовъ, и чуть
не съ жадностью пересчитывала послѣ его отъ­
ѣзда непривычную сумму денегъ. Она подыскала
по сосѣдству дачу. Вмѣстѣ съ Зотовымъ соста­
вили они планъ школы и перестройку зданія.
Зотовъ обѣщался выхлопотать немедленное раз­
рѣшеніе, и выхлопоталъ.
— Я ужъ и сотрудниковъ себѣ подыскала, хва­
стала она Макшанову. •— Чудесная одна есть та­
кая, дочь здѣшняго священника. Выла накурсахъ,
п. п. гнѣдичъ.

29


460

идетъ ко мнѣ по убѣжденію, насилу, уговорила,
ее брать деньги — не хотѣла. Потомъ еще кое­кто...
вотъ увидишь. Ты, можетъ быть, захочешь за­
няться?
— Я — плохой учитель, куда мнѣ. Надо лю­
бить дѣло, чтобъ хорошо его дѣлать, а я буду
насиловать себя и притворяться.
— Мы съ тобой потомъ пойдемъ, посмотримъ
помѣщеніе школы. — Хорошо? Да?
■— Пойдемъ.
— Ты лѣниво какъ­то говоришь. Тебѣ не нра­
вится вся моя затѣя?
— Отчего не нравится?
— Вѣдь я вся, цѣликомъ, уйду въ это дѣло.
Понимаешь, ужь тутъ на половину нельзя дѣлать.
— Ты говоришь объ этомъ такъ торжественно,
какъ­будто Богъ знаетъ что случилось. Ну, ты
заводишь школу, и прекрасно, я очень радъ. Даже
если­бы я не сочувствовать тебѣ, въ чемъ­же
дѣло? Развѣ это помѣшало бы тебѣ?
— Нѣтъ, ты не понимаешь меня, милый! живо
возразила она, — Ты не понимаешь, что я ухожу
отъ тебя.
— То есть, какъ уходишь?
— Ухожу въ свое дѣло. Вѣдь, если я отдамся
цѣликомъ школѣ, ужь я не могу такъ быть съ
тобою, какъ до сихъ поръ была. Я изныла. Я
не могу ходить по комнатамъ, заказывать обѣды,
смотрѣть, стерта­ли пыль, думать о томъ, что хо­


451
рошо­бы поѣхать въ оперу. Я не могу этого, это
не въ моей натурѣ. Я хочу живой дѣятельности,
а не мертвой. ­Не могу я цѣлые дни шить себѣ
платья, обшивать мальчика, болтать съ нимъ. Мало
этого. Хочется чего­нибудь бблыпаго, лучшаго.
Я думаю, когда соберутся у меня въ школѣ ре­
бятишки, можно будетъ познакомиться съ ихъ
матерями, съ ними говорить, стараться воздѣй­
ствовать на нихъ. Тутъ ужасъ что дѣлается: еще
недавно слесарь убилъ свою жену, — зарѣзалъ ее
и бросилъ въ канаву, осталось пятеро дѣтей. Я
тутъ помѣстила ихъ у дьяконицы, плачу за нихъ,—
но это временно; надо будетъ о нихъ, какъ надо,
подумать. Милый, я не могу сидѣть сложа руки,
ты прости меня.
Онъ улыбнулся и обнялъ ее.
— Чего мнѣ тебя прощать: иди на свое дѣло,
иди, куда тебя тянетъ. Устраивай свою школу,,
работай.
Она сѣла у его ногъ на подушкѣ и положила
локти на его колѣни.
— Объясни мнѣ, заговорила она, — объясни,
какъ живутъ у насъ тысячи, сотни тысячъ жен­
щинъ? Я не говорю о тѣхъ, что работаютъ тя­
желымъ поденнымъ трудомъ,— тѣмъ и оглянуться
некогда. Нѣтъ, а вотъ наши женщины, — среднихъ
классовъ. Что это такое? Что у нихъ за жизнь?
Во что онѣ вѣруютъ? Чего хотятъ? Ну, кто еще
воспитываетъ своихъ дѣтей, у тѣхъ есть дѣло,.
99*


452
а какая масса бездѣтныхъ, или такихъ у кого
дѣти растыканы по заведеніямъ! О чемъ онѣ ду­
маютъ, какъ онѣ могутъ спокойно жить на счетъ
мужей, заказывать обѣдъ и ужинъ, да еще обма­
нывать того мужа, который ихъ поить и кормить?
Почему это такъ все устроено? Вѣдь не можетъ
быть, чтобъ онѣ не видѣли и не понимали всю
мерзость того, что нельзя сидѣть на диванѣ, ку­
рить папироску, ѣздить въ гостинный дворъ и
думать, что ужъ все земное они совершили.
Макшановъ погладиль ее по головѣ.
— Оттого, что твоя головенка думаетъ, а ихъ
не хочетъ думать. У насъ не считается позоромъ
жить на счетъ мужа, даже въ томъ случаѣ, если
мужъ не любитъ жену и презираетъ ее. Это испо­
конъ вѣковъ такъ ведется.
— Ты знаешь, продолжала она,—мой мужъ, бы­
вало удивляется: «Что ты все копошишься, что­
то дѣлаешь? Да, посиди ты, сложа руки, какъ
порядочная женщина». А у меня характеръ та­
кой. Шесть лѣтъ мнѣ было, все сидѣла на ска­
мейкѣ и кукламъ изъ лоскутковъ платья шила.
Что же дѣлать, коли такая уродилась!
— Работай, голубка, сказалъ Макшановъ,—ра­
ботай насколько сможешь. А только...
Онъ наклонился къ ней.
— Только не думай о графинѣ... Все это вздоръ.
Она встала передъ нимъ на колѣни, положила


453
ему на плечи руки и внимательно посмотрѣла
ему въ глаза.
— Да, милый, да, — я вѣрю тебѣ. Графиня
слишкомъ красиво все дѣлаетъ. У нея, я думаю,
и пріютъ будетъ мозаиковый какой­нибудь. Про­
стое дѣло требуетъ простоты. Не надо три года
собираться, когда можно все сейчасъ сдѣлать. И
мы сдѣлаемъ. Да?
— Сдѣлаемъ, сказалъ Макшановъ.
Она сѣла къ нему на колѣна и обвила шею
руками.
— А замужъ я за тебя не пойду, сказала она.—
Тогда всѣ наши обязательства будутъ дѣланы,
мы будемъ другъ къ другу относиться не по чув­
ству, а потому что такъ надо, потому что мы—
мужъ и жена. А теперь—и ты и я—оба свободны,
и это­то насъ и связываетъ другъ съ другомъ, и
связываетъ неразрывно.

XXII.
Наступило лѣто. Въ школѣ дѣятельно красили
комнаты и ставили перегородки. Наташа поку­
пала глобусы, географ ическія карты, фигуры жи­
вотныхъ изъ папье­маше и всякую классную
рухлядь. Она была возбуждена и разгорячена
идеей будущей школы. А идея была все та же:
воспитать дѣтей въ духѣ правды и заложить въ


464

нихъ начала добра. Дочь священника, высокая
блондинка, строгая и выдержанная, подолгу го­
ворила съ нею на балконѣ. Какой­то . коротеныгій
толстый господинъ въ шляпѣ съ широкими по­
лями и съ огромной суковатой палкой тоже си­
живалъ иногда по вечерамъ и выпивалъ по пя­
ти стакановъ чая. Наташа увѣряла, что онъ пре­
красно будетъ учить русской грамматикѣ, на что
Макшановъ возражалъ, что, во­первыхъ, мальчи­
камъ нужна грамота, а не грамматика, а во­вто­
рыхъ, что русской грамматики нѣтъ, и выдумали
ее нѣмцы. Дни становились все длиннѣе, ночи
короче и блѣднѣе.
Разъ пріѣхалъ Пепулевичъ. На немъ былъ
лѣтнійлиловенькійкостюмъ и черепаховое пенс­нэ.
Онъ былъ дѣловитъ и сосредоточенъ.
— Взялся за антрепризу, досточтимый, гово­
рилъ онъ. — Люблю искусство. Подобралъ труп­
почку идеальную. Инженю—нѣжность такая, что
и сравнить ни съ чѣмъ нельзя. Трагикъ—патен­
тованный гастролеръ. Отелло. Гамлета, Макбета, —
все жарить безъ передышки. Лавровыхъ вѣнковъ
у него цѣлая колесная фабрика. У премьерши
костюмчики образцовые. Настояпця брюссельскія
кружева...
— Куда же вы ѣдете?
— А на югъ. Теперь на сѣверѣ лѣтомъ дѣла
плохи. А вотъ на южный берегъ, — тамъ, пока
жары не начнутся, можно будетъ дѣла дѣлать.


456
Репертуаръ будетъ на совѣсть. И Шекспира возь­
мемъ, и Шиллера, и Чехова и Ибсена, — интел­
лигентный репертуаръ. Да вѣдь я не допущу
«Двухъ сиротокъ» ставить. Капиталъ у меня не­
большой, но все же, какъ хотите, — сумма. На­
дѣюсь, что не прогорю. У меня есть нюхъ, уга­
дыванье того, что публика любить. А вѣдь это
какъ важно—половина всего успѣха.
Онъ расцѣловался съ Макшановымъ, поцѣло­
валъ ручку у Наташи и уѣхалъ, тоже счастли­
вый сознаніемъ своего долга.
Къ графинѣ Макшановъ заѣзжалъ раза два.
Странныя отношенія установились между ними.
О разговорѣ въ день его пріѣзда болѣе не было
и помина. Они встрѣчалнсь и говорили, какъ
всегда. Разъ только она сказала ему:
— А вы странный человѣкъ: вы не ловите
мгновенія и спокойно пропускаете его мимо себя.
— Развѣ надо всегда ловить мгновеніе? возра­
зить онъ.—Я не люблю ничего ловить. Всякая
ловля—это дѣло случая. А я люблю итти прямо,
безо всякихъ случайностей.
Съ тѣхъ поръ между ними никогда даже на­
мека не было на прежнее. Они ни разу не оста­
вались съ глазу на глазъ: то Кэтъ была, то Блю­
менбахъ. Вскорѣ пріѣхалъ изъ заграницы сена­
торъ, и на другой­же день пріѣзда разстроилъ
графиню.
— Я наводилъ сегодня справки, ma chere, на


456
счетъ твоего дѣла, и думаю, что оно не прой­
детъ. Слшпкомъ много было разговора. Разговоръ
пошолъ вездѣ, — теперь его ужъ не удержишь.
Болтаютъ всякій вздоръ о непротивленіи злу и
прочее,—то­есть весь вздоръ, что болтали у тебя
здѣсь. Понятно, есть задержки. Еслибы ты про­
сто, безъ всякихъ комментаріевъ, основала­бы
пріютъ,—никакой препоны не было­бы, а теперь—
пеняй на себя.
Графиня такъ этимъ разстроилась, что даже
не поѣхала на освященіе школы Наташи. А освя­
щеніе было торжественное, было много пригла­
шонныхъ, и даже Лытиковъ неожиданно явился,
когда всѣ уже думали, что онъ уѣхалъ. Лыти­
ковъ быль оживленъ и веселъ: онъ уѣзжалъ въ
этотъ день вечеромъ и говорилъ, что навсегда
оставляетъ міръ. Онъ цѣловалъ дѣтей, на глаза ему
навертывались слезы, отъ взрослыхъ сторонился.
Уѣхалъ онъ какъ­то незамѣтно, не прощаясь.
И школа открылась. Наташа, какъ и обѣщала,
вся ушла въ нее цѣликомъ. Дѣти привязались къ
ней. Макшановъ попробовалъ учить, но вскорѣ
оставилъ: въ самомъ дѣлѣ, ужь очень мало ока­
залось у него способностей на это.
Онъ задумывается въ послѣднее время все
больше и больше. Работа у него какъ­то не спо­
рится. Онъ видитъ, какъ горячо несетъ Наташа
свое дѣло. Онъ видитъ, какъ Зотовъ ѣздитъ изъ
города въ городъ, говоритъ, воодушевляетъ, ве­


457

деть за собою толпы. Боровиковъ пишетъ кар­
тину, ничего не видитъ, не знаетъ и не хочетъ
ничего видѣть и знать.
Макшановъ получаетъ письма. Графиня пи­
шетъ изъ Эмса сдержанно и лаконически: она
больна и лѣчится серьезно. Пепулевичъ пишетъ,
что прогораетъ въ борьбѣ съ равнодушіемъ пуб­
лики, но будетъ бороться до конпа, такъ­какъ
жизни безъ борьбы не признаётъ.
Лытиковъ пишетъ изъ Сибири: «Скажите Зо­
тову, повторите ему слова мои: ноша міра легка,
если не брать на свои плечи ничего ненужнаго,
кромѣ одной заповѣди о ближнемъ; и жизнь тогда
прекрасна и осмысленна».
Макшановъ привязался къ дѣтенышу. Они взя­
ли еще двоихъ—мальчика и дѣвочку, выбравъ ихъ
изъ школы. Макшановъ цѣлыми часами возится
съ ними, гуляетъ, разговариваетъ, учитъ. Дѣти
любятъ его,—и ему начинаетъ казаться, что ма­
лое зерно того, о чемъ мечтала графиня, начи­
наетъ образовываться здѣсь, давать ростки, и
постепенно зеленѣть. А въ будущемъ, быть мо­
жетъ, оно расцвѣтетъ пышнымъ цвѣтомъ...
1895—1897 гг.

КОНЕЦЪ.


1

. «Л»)}

2007084196
•".УЗК
•".УЗК11?

SbWrW* •■ )ГХ£