Гц<П„ч,

/.

Ассам [ГЛе *

■

«

I

П. П. Рнѣдичь.

АССАМБЛЕЯ.
КОМЕДІЯ
въ четырехъ дѣйствіяхъ (въ 3­мъ дѣйствіи двѣ картины).

Пьеса „АССАМБЛЕЯ"
безусловно дозволена цензурою къ представленію.

Цѣна одинъ рубль.

С.­ПЕТЕРБУРГЪ,

Т­ва й. Ф. НАРНСЪ.

Изданія Т­ва А. Ф. МАРКСЪ, СПБ., ул. Гоголя, 22.

Ill
„БОЛОТНЫЕ ОГНИ".
(ВЪ ННШИ ДНИ).
Въ 4­хъ дѣйствіякъ.

II 1

овый СКИТ Ъ".
Въ 4­*ъ дѣйствіягсь.

у1 3 И М А
Въ 4­къ дѣйавія*ъ.

„ХОЛОПЫ ІІ
5 картинъ изъ семейной хроники.

„ПЕРЕДтГзАРЕЮ".
Картины старьцсъ дней въ 4­къ дѣйствіягсъ.

„НАЧАЛ 0~К О Н Ц А ".
Въ 4­г<ъ актакъ.

„НА В V Л К АН*".
Въ 4­*ъ дьйствіягсъ.

= „ДЕКАБРИСТЪ". =
5 картинъ изъ семейной хроники.
во* эти пьесы (кром* пьесы

Л­Ъ^ЗЯТ™ Дозволены «ензлни,

Цѣна каждаго изъ восьми означенныхъ изданій („Пьесъ") 1 руб., съ перес. 1 р. 15».

»

АССАМБЛЕЯ.

.

2007084225

П, ТТ. Рнѣдичъ.

АССАМБЛЕЯ.
КОМЕДІЯ
въ четырехъ дѣйствіяхъ (въ 3­мъ дѣйствіи двѣ картины).

»SNH<

С.­ПЕТЕРБУРГЪ.

Складъ изданія при Конторѣ изданій Т­ва А. Ф. Марксъ.

I
ДѢЙСТВУЮЩШ ЛИЦА.
Государь Пѳтръ Алексѣевичъ.
Наталья Борисовна Пехтерева, вдова.
Петръ Андреевичъ, сынъ ѳя.
Сидоръ Зотычъ Алфей­Арефьевъ, москвичъ, лѣтъ 90.

Матвѣй Сидорычъ, сынъ его, лѣтъ 60­ти.
Зиновія Терентьевна, жена Матвѣя Сидоровича.

&£>» }­ьдѣти.

Меншиковъ, генѳралъ­фельдмаршалъ.
Дѳвіеръ, генералъ­полицѳймейсгѳръ.

1

Чвлпановь

Калюпановъ

> заслуженные старцы.

Марципановъ

J

Нартовъ, денщикъ Петра.
Тарасова.

Кащенко, учитель Митеньки.
Нель Матье, бабка­голландка.
Германъ Хальсъ

1

Янъ Кнейсъ

> голландскіе гости.
|
Марта Каувенгоофѳ, жена Фридриха.
Кукса, молодой человѣкъ.
Фейферъ, портниха.
Фридрихъ Каувенгоофѳ

0??"ецаъ } ш ^ы изъ сѳната­
Евкарпій

1

Мариша
Ариша

J

Василиса

\

|

Д в °Р°
°Р°выв
выв

Арефьевыхъ.

Дашутка*

f ДвоРовые Пехтерѳвыхъ.

Порфишиа

J

Сотникъ.
Хозяинъ ассамблеи.
Англичанинъ.

Чухонецъ.
Плотникъ.
Гости на ассамблѳѣ.

Дѣйствіе происходить въ городкѣ Санктпитербурхъ, въ 20­хъгодахъ
XVIII вѣка. Первый актъ—въ домѣ Арефьевыхъ. Второй — въ домѣ
Пѳхтеревыхъ. Третій: первая картина — въ токарной государя, вто­
рая—во дворѣ Арефьевыхъ. Четвертый акгь — на ассамблѳѣ въ
частномъ домѣ.

АКТЪ ПЕРВЫЙ.
Комната въ новомъ каменномъ домѣ Алфеевыть­Арефьевыхъ.
Строенъ онъ на голландскій манеръ. Потолки невысокіе, но шири
много. Справа два окна съ мелкими стеклами. Въ правомъ
.углу — темный закоулокъ, оттуда дверь въ сѣни. Лѣвѣе дверь къ
Сидоръ Зотычу. На лѣвой стѣнѣ — лѣстница въ мезонинъ, на жен­
скую половину. Подъ лѣстницей дверь въ классную Мити. Обста­
новка голландская. На одной стѣнѣ умостилась въ черной рамѣ
картина, изображающая персону женскаго пола, румяную, безбро­
вую, рыжую, съ необычайно жирными тѣлесами; куплена она за
„Венеру" Рубенса.

Евкарпій — убгъленный старецъ, съ раскорм­
ленно ­ растеряннымъ лицомъ, сидитъ у двери
Сидора Зотыча. Въ темномь закоулкѣ сидитъ
на ящіікѣ Яшка, малый лѣтъ шестнадцати,
болтая ногами..
Евкарпій. Ягаутка! посмотри въ окно.
Яшка, подходитъ къ окну. Смотрю.
Евкарпій. Снѣгъ идетъ?
Яшка. Не то чтобы снѣгъ, а такъ что­то липкое. Распо­
знать невозможно.
Евкарпій. Въ Москвѣ этого не бываотъ. Ужъ коли снѣгъ,
такъ онъ ужъ, батюшка, такъ и валить, ровно изъ перины
нухъ распоротой. А здѣсь вертитъ, юлить, моросить...
Яшка. Ингерманландъ!
Евкарпій. Чего?

— 6 —
Яшка. Говорю: Ингерманландъ. Вчера мнѣ барчукъ
муштру производилъ: «Гдѣ, говорить, мы обитаемъ?» —я
отвѣчаю:—«въ городкѣ Питербурхѣ».—А онъ говорить: —
«врешь, собачій сынъ, — въ Ингерманландѣ». И тугь же
задолбить велѣлъ. Родительницу и дѣдиньку этимъ словомъ,
должно, пугать хотятъ...
Евкарпій. Дожили... Въ какомъ мѣстѣ застряли...
Яшка. Это по­шведски, надо­быть: ­ Ин... тер...
Евкарпій, гладя бороду. И къ чему это?.. Такое измышленіе!
Толи­дѣло у насъ въ Москвѣ: Зацѣпа, Тупикъ, Арбатъ...
Яшка. А чтб, дяденька, значить Арбатъ?
Евкарпій. Какъ чтб значить? Онъ испоконъ вѣка стоить.
Арбатъ—онъ Арбатъ и есть... Фу, Царица небесная! Икаеть
Вчера щецъ похлебалъ, а сегодня—тяжесть.
Яшка. Капуста московская.
Евкарпій. Капуста, точно, московская. Въ ней сила. Она кам­
немъ, матушка, подъ сердце ложится. Это не голландская...
Яшка. Голландцы нашу капусту не ѣдятъ. Вонь ря­
домъ­то фонъ­Хахенъ живетъ. Такъ онъ, когда у насъ щи
варятъ, въ горницахъ можжевельникомъ курить. Въ со­
сѣднемъ домѣ духа не выносить.
Евкарпій. Голландцу нашего духа не вынести. Нашъ
духъ твердый.
Яшка. Да еще ругается: свиное, говорить, кушанье ­
смердигь на всю пришпективу.
Евкарпій. Непривыченъ. Капусту всѣ цари вкушали,
всѣ святители. Только къ ней надо сызмала принюхаться.
А у голландца для этого ноздря тонка.
Яшка. А чисто у нихъ, дяденька. Дѣвка у нихъ каждый
день печи моетъ, стѣны моетъ, полъ моетъ. Самъ видѣлъ.
Евкарпій. А образовъ въ углахъ нѣтъ.
Яшка. Образовъ нѣтъ.
Евкарпій. То­то! Мочалкой изразецъ трутъ,—а гдѣ Богъ—
того не знаютъ. Вмѣсто креста—пѣтухъ у нихъ.

— 7 —
Яш на. Корабли строятъ.
Евкарпій. Дурья головаі А гдѣ у насъ цо Москвѣ на
корабляхъ­то ѣздить? По Неглинной, что ли? И къ чему
такое безпокойство? Туда походъ, сюда походъ. Теперь
чухонца забираемъ. На чтб намъ чухонецъі Чтб намъ отъ
него прока? Чтб онъ умѣетъ? Кому онъ нуженъ? О, Господи
Іисусе!
Яшка. Дяденька, кажись, пришолъ кто.
Евкарпій. А пришолъ, такъ посмотри.
Яшка отворяешь дверь вь сѣни.
Евкарпій, икая. Фу­ты, —ужъ и капуста!
Яшка, ил, глубины. Кажись, два нѣмца.
Евкарпій. А чтб мнѣ съ ними дѣлать? Скажи, боярина
дома нѣтъ.
Яшка. Боярыню спрашиваютъ, Зиновью Терентьевну.
Евкарпій. Такъ она и пойдетъ къ нимъ!
Яшка. По царскому указу, говорятъ.
Евкарпій, вставая. Такъ съ этого бы, паршивецъ, и на­
чалъ. Зови ихъ, чтб такое! О, Господи, прости наши со­
грѣшенія.

Входятъ Подтяга и Оіурецъ — писцы. Под­
тяга уже сѣдъ и ликомъ обличаешь яраго
жреца Бахуса, — иже есть богь пганства.
Огурецъ —маленькШ, хиленькгй, подслѣповатый,
у него огромный портфель.
Подтяга. Госпожу возможно увидѣть?
Евкарпій. А по какому дѣлу?
Подтяга. По царскому указу.
Евкарпій. Да ты изъ голландцевъ?
Подтяга. Самъ ты голландецъ. Видишь, безъ шляпы
стоимъ. Доложьте, доложьте, не проѣдайтесь.
Евкарпій. Доложить не долго, а только ужъ очень много
нынѣ прощалыгь развелось.

— 8 —
Подтяга, басомъ. По указу его величества...
Огурецъ. Съ реестрадіей...
Евкарпій. А чѣмъ доказать можете?
Огурецъ, вынимая бумагу. Съ орломъ­то двухглавымъ
знакомъ?
Евкарпій, важно, посмотрѣвъ. Яковъ, покличь Маришу.
Яшка, у лпстницы. МаришаІ Мариша!.. Бѣжитъ кверху.
Мариша! Скрывается въ дверь.
Евкарпій. Какъ же вы такъ безъ предупрежденія! На­
пужать можете! Съ чѣмъ пришли?..
Подтяга. Съ милостью.
Евкарпій. О!
Подтяга, оглядываясь. Недавно хоромы­то возвели? Важно.
Евкарпій. Чего важно! Посмотрѣли бы, что у насъ въ
Москвѣ! Домъ­то еще при парѣ Ворисѣ возведенъ. Садъ
хруктовый. Огородъ! Въ огородѣ капуста, хрѣнъ!
Яшка, спускаясь съ лпстницы. Идетъ!
Мариша, сверху. Чего такого?
Евкарпій. Къ барынѣ царскіе пристава. Доложь Зиновіи
Терентьевнѣ —лично надо видѣть.
Мариша. Царскіе?
Евкарпій. Царскіе.
Мариша. Пристава?
Подтяга. Писцы.
Мариша. Такъ чтб жъ сказать­то?
Подтяга. Скажи, пришли съ описью.
Мариша. Съ описью?
Евкарпій. Ну, иди, иди, будетъ. Та скрывается. —Чтб же
вы описывать будете? Живность?
Подтяга. Живность, только безхвостную.
Евкарпій. Это какъ же понимать?
Подтяга. Женскій полъ велѣно зареестровать.
Огурецъ. Теперь всѣ подъ нумеромъ будутъ. Таковъ при­
казъ. Чтобъ безъ нумера никого не было.

­ 9 —

Евкарпій. Пѣмецкііі порядокъі
Ариша сверху. Барыня спрашиваетъ, чтб за писцы, по­
чему такое безпокойствіе, и нѣтъ ли тутъ подвоха?
Подтяга басомъ. Ежели мы чиновники.
Ариша. Приказные?
Огурецъ. Должны составлять реестраціи.
Ариша. Не одѣвши барыня. Ждать придется.
Подтяга. Наше такое дѣло. Пять день простоимъ, а свое
запишемъ.
Ариша. Въ такомъ разѣ —ждите.
Огурецъ. Бы доложьте: для реестраціи.
Ариша. И безъ такихъ словъ скажу. Скрывается.
Подтяга. Хо­хоІ Сколько времени зря пропадаетъ. При­
сѣсть можно?
Евкарпій. Извѣстно, можно.
Подтяга. По обличію вашей персоны и прочему благо­
образно, —не въ кумплиментъ позвольте спросить: не домо­
правитель ли вы дома сего?
Евкарпій важно. Да,—оно какъ бы и такъ.
Подтяга. Пожалѣли бы чиновничковъ. Погода, знаете, не­
привѣтная. Съ восьми утра ходятъ­бродятъ слуги царскіе.
Огурецъ. А плащи форменные­то у насъ на соловьи­
номъ мѣху.
Подтяга. Такъ вотъ нельзя ли перцовочки?
Евкарпій. Пробираетъ?.. Перцовки можно. Идетъ къ бу­
фету и вынимаетъ графины.
Подтяга, смотря па картину. Аппетитная бабелина у васъ.

Яшка, ходивгиій въ комнату Сидора Зотыча,
возвращается..
Евкарпій. Это купилъ нашъ бояринъ, чтобъ доказать, —
молъ, не гнушаемся новыхъ обычаѳвъ...
Подтяга. Предусмотрительно!
Евкарпій. Вкушайте. Вотъ и креньдельки на закуску...

— 10 —
Подтяга. Ваше здоровье! пъетъ.
Огурецъ. Ваше здоровье! пъетъ.
Подтяга, утираясь. А вотъ, сударь ты мой, — невѣдомо
тебѣ, гдѣ тутъ проживаете госпожа Пехтерева, Наталья
Борисовна?
Евкарпій. Вотъ такъ вывезъ—вѣдомо ли? Кто жъ ея не
знаетъ? Сусѣди! А вамъ зачѣмъ къ ней?
Подтяга. По тому же самому предлогу.
Евкарпій. Наталья Борисовна съ шести пасовъ готова.
Еще темно,—она уже отъ лампадки свѣчечку затепляетъ и
по всему дому въ обходъ идетъ.
Подтяга. Такъ, можетъ, намъ сперва къ ней сунуться, а
затѣмъ обратиться вспять?
Огурецъ. Съ реестрапіей...
Евкарпій. Суньтесь. Она вамъ реестрацію пронишетъ.
Подтяга. Нравная?
Евкарпій. Сурьезная! Отъ нея всѣ, какъ осенній листъ,
трясутся.
Подтяга. О!
Фрося. Хорошенькая полная дѣвушка лѣтъ 19­ти, бѣ­
житъ сверху. Что такое? какіе писцы? Ш­что пришли?
Огурецъ. Это кто же?

Яшка. Боярышня, Ефросинья Матвѣевна.
Фрося. Вамъ что? Маменька прислала, чтобы вы мнѣ
все выложили вмѣсто ее.
Подтяга. По указу его величества...
Огурецъ. Съ реестраціей...
Подтяга. Вмѣстѣ съ родительницей приказано включить.
Фрося. Куда включить, чтб вы?
Подтяга. Не отъ насъ, сударыня, а свыше.
Огурецъ. И годы записать.
Фрося. Развѣ возможно дѣвичьи годы записывать?
Огурецъ. Теперь, сударыня, новая арабская цифра пошла.
Теперь все можно для вписа.

— 11 —
Фрося. Вотъ маменька выйдетъ, вы съ ней ваши узоры
и разводите. А я, по своей дѣвичьей некудышности, ничего
сказать не могу.
Подтяга. Въ такомъ разѣ мы къ госпожѣ Пехтеревой
толкнемся.
Фрося. Толкнитесь. Она вамъ такіе вписы покажетъ, что
не одну цифру, а все по­арабски писать начнете.
Подтяга. Мы люди казенные. Въ огнѣ не горимъ, въ водѣ
не тонемъ!..
Фрося. Шли бы вы, миленькіе, никакого антиреса мнѣ
съ вами нѣтъ...
Евкарпій. Пожалуйте, господа... Широкая дорога...
Огурецъ. Мы, какъ совершимъ, такъ сейчасъ...
Евкарпій. Вотъ, вотъ. Послѣ свершенія! Оба уходятъ.
Фрося. У Мити учитель еще?
Яшка. Кончаютъ. Уходить ужъ...

Сидоръ Зотычъ въ дверяхъ. От въ полушубкѣ
на бѣличъемъ мѣху. Ему лѣтъ подъ 90. Борода
желтая клиномъ, въ валенкахъ и съ палкой.
Сидоръ Зотычъ. Гдѣ писцы, какіе писцы?
Фрося. Ушли, дѣдинька.
Сидоръ Зотычъ. Это кто?
Фрося. Я, дѣдинька.
Сидоръ Зотычъ. А ты кто?
Фрося. Фрося, дѣдинька.
Сидоръ Зотычъ. А, ну хорошо. Эй! чтб жъ меня не сажаютъ!
Евкарпій. Садись, батюшка, садись, родимый!
Сидоръ Зотычъ. Ты куда жъ меня посадилъ?
Евкарпій. А на твое кресло.
Сидоръ Зотычъ. Отчего оно шире стало?
Евнарпій. Должно, ты уже сталъ.
Зиновія Терентьевна сверху. Ну, вотъ и я... здѣсь
писчики­то?

— 12 —
Фрося. Не трясись, маменька, понапрасну,—ушли, послѣ
зайдутъ.
Зиновія Терентьевна. Охъ, сердце­то трепыхается.
Фрося. Ну, маменька, — развѣ съ нами могутъ что сдѣ­
лать при нашемъ званіи и состояніи!
Сидоръ Зотычъ. Внучка! Все могутъ. Твой прадѣдушка,
а мой родитель, пяти царямъ служилъ, службу несъ по
чести. И Годунову служилъ, и Гришкѣ Отрепьеву служилъ,
и Шуйскому, и Тушинскому вору — и царю Михаилу. А
все же два раза его повѣсить хотѣли за то, что всѣмъ вѣ­
ренъ быль. Вотъ они дѣла­то какіяі
Фрося. Когда это было, при царѣ Горохѣ!

Митенъка и Кащенко выходятъ изъ классной.
Кащенко — тощій человѣкъ, точно вынутый
пзъ­подъ пресса, въ потертомъ кафтанѣ.
Зиновія Терентьевна. Вотъ и Митенька уроки кончилъ.
Кащенко. Имѣю особое удовольствіе всей фамиліи кланяться.
Зиновія Терентьевна. Здравствуй, милый! Здравствуй...
Ну, какъ ваши­то занятія идутъ? Прокъ­отъ изъ Ми­
теньки будетъ?
Кащенко. Будетъ.—Ежели я, сударыня, за что взялся, то
доведу дѣло оное до желаннаго конца, не взирая на пре­
пятствія.
Зиновія Терентьевна. Присядь, батюшка. Науки­то ваши
трудный?
Кащенко. Трудныя. Прежде чѣмъ меня въ инспекцію
морской академіи пригласили,—сколько много я испыталъ.
Зиновія Терентьевна. А за моремъ ты учился, батюшка?
Кащенко. Въ Москвѣ, сударыня, въ Новигацкой школѣ.
Выло у насъ два учителя: Гвынъ и Грызъ, и еще англи­
чанинъ Фирвахсонъ. Такъ они мертваго выучить могли бы.
На каторгѣ было легче. Чтб съ насъ взыскивали за нѣты!
Зиновія Терентьевна. Это за какіе­же «нѣты»?

— 13 —
Кащенко. А это ежели ученика въ классѣ нѣтъ. Плетьми
били. А ежели это не помогало—еще хуже: штрафъ! —За
прогульный день пятнадцать рублевъ брали.
Зиновія Терентьевна. А ежели у родителей денегъ не было?
Кащенко. Тогда родителей били. Зато, сударыня, и знанія
достойныя пріобрѣтали,—и сына вашего такъ же обучимъ: и
аддикціи, и субстракціи, и мультопликаціи и дивизіи, и
апрошамъ, и фортификаціи, и ретраншментамъ...
Зиновія Терентьевна. Мати пресвятая Богородица, —
сколько наукъ!
Митенька. Это, маменька, только номенклотура страшна.
А если вникнуть—то ничего.
Кащенко. Номенклатура, сударыня, у насъ, точно, умопо­
мрачительная, напримѣръ, ученіе о радиксѣ, сирѣчь о корнѣ.
Зиновія Терентьевна. О корнѣ, говоришь?
Кащенко. Корень, сударыня^ въ третьей степени назы­
вается кубусъ, а въ восьмой — зензизензезусъ.
Фрося. А языкъ вы не вывихиваете?
Зиновія Терентьевна. А чтб же эти—Грынъ и Грызъ —
здѣсь?
Кащенко. Грызъ, сударыня, найденъ былъ въ московскомъ
переулкѣ убитымъ трупомъ. А Гвынъ — здѣсь, и Фархвер­
сонъ съ нимъ.
Зиновія Терентьевна. А берутъ они?
Кащенко. Чтб, сударыня?
Зиновія Терентьевна. Деньгами, чтобъ облегченіе дѣлать
учащимся?
Кащенно, строго. ОтнюдьІ
Зиновія Терентьевна. Да неужели?
Кащенко. Прямо ли, косвенно,—но коли взялъ—штрафъ
вчетверо.
Зиновія Терентьевна. Скажите! Никогда этого не бывало.
Кащенко. Кто изъ учителей двукратно замѣченъ во взят­
кахъ—подвергается тѣлесному наказанію.

— 14 —
Митенька. Маменька, и учитѳлямъ нелегко!
Зиновія Терентьевна. А пьюгь ваши школяры?
Кащенко. Пьюгъ. И насчетъ съѣстныхъ припасовъ у со­
сѣдей промышляютъ. И зато ихъ нещадно два дня подъ­
рядъ бьютъ батогами. Даже сквозь строй обѣщаютъ гонять
Зиновія Терентьевна. Митенька, каково тебѣ будетъ!
Митенька. Маменька, ежели я въ сытости и довольствѣ—
зачѣмъ же я пойду у сосѣдей съѣстное воровать! Я, ма­
менька, въ Амстердамъ хочу, дабы стать адмираломъ флота,
а не то что такими пакостями заниматься.
Зиновія Терентьевна. Товарищи, чай, бить будутъ?
Кащенко. Нѣтъ, сударыня, — у насъ на то дядька есть.
II у каждаго хлысты въ рукахъ. Буде кто безчинствуетъ,
онымъ хлыстомъ дядька бьетъ, несмотря на фамилію.
Митенька. Я, маменька, ничего не боюсь. Хочу на вер­
фяхъ суда строить и со шведами биться.
Кащенко. Одобрять, сударыня, надлежитъ такія сентенціи
въ сынѣ вашемъ. Ибо сіе слѣдуетъ за прѳдначертаніями
верховнаго вождя нашего. Какъ кроты незрячіе, мы безъ
свѣта сидѣли, а царь Петръ насъ въ ассамблею съ Евро­
пой введъ, сирѣчь въ совокупность. Были мы въ изоляціи,—
а нонѣ вошли въ одно общее кумпанство и занимаемъ по­
зицію, равносильную западнымъ сусѣдямъ нашимъ, сирѣчь
Европѣ.
Фрося. Ахъ, и поѣхала бы я вѳздѣ по этой самой Европѣ,—
п въ Гишпанію, и въ Италію.
Зиновія Терентьевна. Съ ума сошла, бѣшеная.
Митенька. Я вчера, маменька, долбя урокъ, ей про Ита­
лію разсказывалъ. Страна преизрядная. Растутъ тамъ горы
Алпесъ, и земля не родить хлѣба, а токмо сладости. И
вся страна имѣетъ видъ сапога по каргЬ.
Зиновія Терентьевна. Охъ, страсти какія!
Яшка, изъ сѣней. Опять пришли эти...
Фрося. Что скоро? Вѣрно не солоно похлебали?

— 15 —
Кащенко. Дозвольте откланяться, сударыня, ибо священ­
ный обязанности зовутъ меня къ отправленію моихъ заня­
тій. А за сына вашего не безпокойтесь. Юноша исполнен­
ный похвальными стремленіями.
Митенька. Маменька, можно мнѣ съ нимъ дойти до
академіи?
Зиновія Терентьевна. Да иди, Богъ съ тобой. Прощай,
батюшка, дай Господь тебѣ здоровья.

Подтяга и Огурецъ выступаютъ изъ глубины
и кланяются.
Подтяга. Имѣемъ честь безпокоить. Запись нужна, суда­
рыня. Высочайше приказано всѣхъ, кто старше четыр­
надцати лѣтъ изъ пола женска, внести въ роспись, такъ
какъ по приказу его величества всѣмъ неукоснительно над­
лежитъ являться на ассамблеи.
Огурецъ. Дозвольте присѣсть, государыня.
Зиновія Терентьевна. Присаживайтесь, охъ, присажи­
вайтесь.
Подтяга, смотря въ опись. У васъ всего двѣ души?
Зиновія Терентьевна. Больше, почтенные, больше!
Огурецъ. Токмо женска пола?
Зиновія Терентьевна. Вабъ насъ двѣ — это такъ: я, да
дочка.
Сидоръ Зотычъ, просыпаясь, кричать: Кто здѣсь? А? Кто
здѣсь?
Евкарпій. Чего ты, чего ты! Со сна обезумѣлъ. Все свои,
да два подъячихъ.
Сидоръ Зотычъ. Писчики? Здорово, писчики!
Подтяга. И вамъ, батюшка, здоровья.
Огурецъ. А годковъ вамъ, сударыня, отъ рожденія ва­
шего сколько?
Зиновія Терентьевна. Много, сударики, много! Я года на
три старше царя Петра Алексѣевича,—вотъ и считайте.

— 16 —
Подтяга. Года еще неболыпіе.
Зиновія Терентьевна. Ой, не говорите: и руки пухнутъ,
и ноги пухнутъ. Мозоли къ погодѣ болятъ.
Подтяга. Отъ мозолей, сударыня, есть у меня нѣкій
унгвентъ—цѣлебности чрезвычайной...
Зиновія Терентьевна. Рубль дать готова, только облегчи.
Подтяга. Занесу, матушка, сегодня же. Только предупре­
;кдаю: ароматъ отъ сего унгвента идетъ смрадный—кааъ бы
сѣрой или жупеломъ.
Зиновія Терентьевна. Ничего,—я на ночь буду мазать.
Огурецъ. Извините, а дщери вашей сколько лѣтъ?
Зиновія Терентьевна. Фросенька, сколько тебѣ годковъ­то?
Фрося. А это, маменька, я полагаю, тебѣ лучше знать.
Сидоръ Зотычъ. Ты, Фрося, я помню, родилась въ тотъ
годъ, когда на Пречистенкѣ домъ Перепентьева сгорѣлъ.
Зиновія Терентьевна. Вотъ, вотъ. Такъ и пишите милые,—
въ тотъ самый годъ.
Фрося. Писать все можно,—а какой профитъ намъ отъ
всей этой записи выйдетъ?
Подтяга. А обязаны вы явиться на ассамблею, не взи­
рая ни на что, и быть тамъ, какъ дома: — и плясать съ
иноземцами, и пить, и прочее.
Зиновія Терентьевна. Очумѣлъ, батюшка, стану я съ
нѣмцами плясать!
Подтяга. Это ваше дѣло, боярыня. Вотъ сусѣдка ваша,
госпожа Пехтерева, чуть не взашей изволила насъ про­
гнать. Такую намъ рекомендацию сдѣлала: «хамы, гово­
ритъ, несчастные, крысы продажныя, шатаетесь тутъ, по­
бираетесь! Не хочу, говорить, зрака вашего подлаго видѣть.
Никогда, говорить, ни на какую ассамблею не пойду, такъ
и скажите... И провалитесь, говорить, вы въ таръ­тары,
анаѳемы. И ежели, говорить, еще разъ явитесь, — я васъ
собаками затравлю...»
Фрося хохочетъ. Слыхалъ, дѣдинька?..

— 17 —
Сидоръ Зотычъ. Любить она порядокъ, любитъ.
Огурецъ. А не вѣдомо ли вамъ, сударыня, сколько лѣтъ
госпожѣ Пехтеревой?
Зиновія Терентьевна. Да, должно­быть, годковъ на пять
меня моложе. И силы въ ней супротивъ меня куда
больше.
Огурецъ. Ахъ, какъ у нихъ силы многоі Сегодня еще
онѣ въ радостяхъ. Сынокъ ихъ только­что пожаловалъ изъ­
за моря: разгружаютъ подводу
Фрося. Ахъ, ахъ! Кто пожаловалъ?
Подтяга. Сынокъ ихній.
Фрося. Петенька?
Подтяга. Дворня его Петромъ Андреевичемъ величала.
Фрося. Охъ, маменька, мнѣ моркотно стало.
Зиновія Терентьевна. Сдержись, дочка, чего ты?
Фрося. Охъ, обомру сейчасъ.
Зиновія Терентьевна. Не обмирай, погоди,— я велю водицы
святой принести, спрысну.
Фрося. Охъ, водица не поможетъ... Охъ, маменька, охъ
дѣдинька,—я сейчасъ обомру.
Сидоръ Зотычъ. Ничего! Пущай обомретъ. Это бываетъ
у дѣвокъ. Долго ждала.
Фрося. Охъ, обмерлаі
Зиновія Терентьевна. Дѣвка! Дѣвка! Мариша! Ариша!
Боярышню оттереть надо.

Мариша и Ариша бѣгутъ сверху.
Сидоръ Зотычъ. Моя невѣста, княжна Сукромѳтова, какъ
въ первый разъ меня увидала— на три дня обмерла.
Подтяга. Еще бъ не обмереть!
Сидоръ Зотычъ. Насилу къ жизни вернулась. И какъ
вспомнить обо мнѣ, опять обомретъ часа на два. Жидкія
онѣ—дѣвичья­то порода. Услыхала, что женихъ пріѣхалъ,­—
и не можеть утерпѣть...
Ассамблея.

2

— 18 —
Яшка изь глубины. Матвѣй Сидорычъ жалуетъ. Возокъ
завернулъ съ першпективы.
Огурецъ. Ну, вотъ наша ресстрація и покончена. Соби­
раешь бумаги.
Подтяга. Добраго здоровья, сударыня.
Зиновія Терентьевна. Да ну, васъ, — убирайтесь съ
Богомъ!.. И безъ васъ тошно. Да приди въ себя, до­
ченька.
Фрося, открывъ глаза. Мариша! Ты меня всю замочила.
Мариша. Мнѣ прыскать велѣно.

Входгітъ Матвѣй Сидорычъ. Онъ въ мгундирѣ
со звѣздами. Его раздѣоаетъ прислуга.
Матвѣй Сидорычъ. Это кто?
Подтяга. По указу его величества.
Матвѣй Сидорычъ, вздрогнувъ. Ну?
Подтяга. Перепись... Все ужъ справлено.
Матвѣй Сидорычъ. Ассамблейное дѣло?
Огурецъ. Такъ точно: реестрація.
Матвѣй Сидорычъ. Пустяковина! Пошли къ чорту!
Подтяга. Добраго здравія! Уходятъ. Дѣвки тоэюе ушли.
Зиновія Терентьевна. Охъ, Сидорычъ, какъ я испуга­
лась этихъ писчиковъ. Пришли ни свѣтъ ни заря , и запи­
сывать стали. Слыханное ли это дѣло!
Матвѣй Сидорычъ сумрачно, садясь въ кресло. Мало ли
что не слыхано.
Фрося, подходя. Здравствуй, батенька.
Матвѣй Сидорычъ. Это ты? Здравствуй!
Зиновія Терентьевна. Что ты невеселъ? Бровки сдви­
нуты, морщинки напустилъ?
Матвѣй Сидорычъ. Напустишь.
Зиновія Терентьевна. Тоскуешь о чемь?
Матвѣй Сидорычъ. Тоскую.
Сидоръ Зотычъ. Не тоскуй, Мотя! Вонъ твоего дѣда два

— 19 —
раза повѣсить хотѣли, да онъ не тосковалъ. Я знаю, съ
чего ты тоскуешь.
Матвѣй Сидорычъ безпокойно. Съ чего?
Сидоръ Зотычъ. А съ того, что табакъ нюхаешь. При
тишайшемъ царѣ Алексѣѣ, пятьдесятъ лѣтъ всего назадъ
тому, кто табакъ нюхалъ—носы отрубали, ибо онъ корень
горести, иже пакость творнтъ и тѣло оскверняетъ.
Матвѣй Сидорычъ. Мозги онъ прочищаетъ, отецъ: нюхнешь—
и чихнешь.
Сидоръ Зотычъ. Картофель ты т>шь. А ты знаешь, чтб
такое картофель? Картофелемъ змій Еву соблазнилъ. :
Фрося. Дѣдинька, откуда ты все это знаешь?
Сидоръ Зотычъ. Умныя книги читала бы—и ты бы знала!
Матвѣй Сидорычъ. Не то, отецъ, время. Царь и кофе
пьетъ и чай. Намъ и Богъ велѣлъ. А вотъ комиссія меня
смущаетъ зѣло: просто хоть въ отставку уходи.
Сидоръ Зотычъ. Чего жъ тебѣ еще? Мѣсто важное, доходное.
Матвѣй Сидорычъ. Знаю, что доходное! Самъ Александръ
Данилычъ Меншиковъ предсѣдатель. Онъ беретъ, да еще
какъ беретъ­то... Ну, и всѣ берутъ...
Сидоръ Зотычъ. Сынокъ! Какъ же иначе! Всегда брали.
Не возьмешь—не проживешь.
Матвѣй Сидорычъ. А потомъ доклады эти въ комиссіяхъ!
Слова все нѣмецкія—понять ничего нельзя, — а подписы­
ваешь. Никто не понимаетъ, и всѣ подписываютъ.
Сидоръ Зотычъ. А ты думаешь, кабы понимали, такъ
лучше было? Все одно! Ты, главное, положись на Господа
БогаІ Онъ все разберетъ. Онъ не допустить, чтобъ что­
нибудь такое... Какъ возможно!.. Онъ на все зритъ
Матвѣй Сидорычъ. Я ужъ думалъ послѣдній докладъ Мить­
кнному учителю перевести дать, чтобъ понять его...
Сидоръ Зотычъ. Не надо... Къ чему тебѣ понимать? Какъ
чувствуешь внутри, по­божески, такъ и рѣшай. А пони­
мать не надо. Чѣмъ больше понимаешь, тѣмъ хуже.

— 20 —
Матвѣй Сидорычъ. Да вѣдь царь­то до всего доходить. Онъ
вглубь идетъ. Все знастъ, все помнить.
Сидоръ Зотычъ. Ну, и дай Богъ здоровья ему.
Матвѣй Сидорычъ. Про тебя даже недавно вспоминалъ.
Сидоръ Зотычъ. Да, ну!
Матвѣй Сидорычъ. Тащи, говорить, отца на ассамблею, —
пусть попляшеть.
Сидоръ Зотычъ. Да, ну,—такъ и сказалъ?
Матвѣй Сидорычъ. Такъ и сказалъ. Я говорю: у меня ро­
дитель престарѣлый и недвижимъ членами. А онъ гово­
рить: оттого и недвижимъ, что сидитъ, ноги поджавши.
Пусть, говорить, порастрясетъ себя.
Сидоръ Зотычъ. Гдѣ жъ мнѣ,—еле я волочусь.
Матвѣй Сидорычъ. Теперь, отецъ, въ такую дуду играютъ,
что всѣ заплясали
Фрося. Да ужъ лучше плясать, чѣмъ кикиморами сидѣть.
Матвѣй Сидорычъ. Да въ твои­то годы по крышамъ хо­
дить можно.
Фрося. Зачѣмъ мнѣ по крышѣ, —съ меня и пола довольно.
Матвѣй Сидорычъ. Что ты больно весела?
Зиновія Терентьевна. Весела! Петенька вернулся...
Матвѣй Сидорычъ. Пехтеревъ? Много про него разговора
идетъ. Чудесъ, говорятъ, за моремъ натворилъ.
Фрося. Вотъ­то славно!
Матвѣй Сидорычъ. Здѣсь онъ сразу въ гору пойдетъ.
Фрося. Неужто онъ не заглянетъ сюда сегодня?
Зиновія Терентьевна, Ужъ загорѣлось?
Яшка входить съ крыльца. Тутъ мальченка отъ Натальи
Борисовны.
Матвѣй Сидорычъ. Чтб такое, зови! Вотъ тебѣ, легокъ
на поминѣ.
Порфишка. Барыня приказали кланяться и доложить, что
въ сію минуту будутъ.
Зиновія Терентьевна. Петръ Андреевичъ пріѣхалъ?

— 21 —

Порфишка. Прибыли. Сейчасъ преоблачаются и моются.
Матвѣй Сидорычъ. Скажи, что ждемъ, что очень рады.
Зиновія Терентьевна. Да, скажи—рады, ждемъ.
Сидоръ Зотычъ. Скажи, всѣ рады, — ждемъ. Скажи, мы
всѣ Наталью Борисовну любимъ. И Петра Андреевича
любимъ. Такъ и скажи.
Порфишка. Да онѣ сами сейчасъ идутъ... Уходить.
Зиновія Терентьевна. Чтб такое приключилось, что она
не во благовременіи? Безъ дѣла не придетъ. А ты бы,
Фросенька, что­нибудь на себя накинула, ежели вдругъ
Нетенька явится.
Фрося. Чтб же, — развѣ у меня чтб видно?
Зиновія Терентьевна. Ничего не видно, а шея голая.
Фрося. Такъ у меня шея гладкая, безъ чиріевъ.

Дверь распахивается, входитъ Наталья Бо­
рисовна, здоровая, крѣпкая баба въ мѣховой
шапкѣ и охабнѣ, шитымъ соболемъ по подолу,
бортамъ, рукавамъ и карманамъ.
Наталья Борисовна весело. Доброе утро, землячки!
Зиновія Терентьевна плыветъ навстрѣчу. Рада, мать моя,
видѣть. Поцѣлуи. Чтб жъ ты такъ въ шубкѣ и приперла?
Наталья Борисовна, цѣлуясъ съ Фросей. Здравствуй, красна
дѣвица. Здорово, Зотычъ!
Сидоръ Зотычъ. Здорово, здорово!
Наталья Борисовна. Матвѣй Сидорычъ какъ, въ добромъ
здравіи? Ужъ я прощенье прошу, —не могу снять шубенки:
утренней непристойности никому показать не могу. Такъ и
присяду. Слыхали, радость­то у меня?
Зиновія Терентьевна. Слыхали!
Наталья Борисовна. На зарѣ сегодня. Выровнялся, здо­
ровякомъ сталъ. Я то за него просвирки вынимала, думала,
что онъ у нѣмцевъ отощаетъ. А онъ румяный, да крѣпкій—
ровно рѣпа. Я не узнала спервоначалу. Думаю, откуда вы­

■— 22 —

дрался оболтусъ, прямо въ губы цѣловаться лѣзетъ? А ояъ
какъ завопить: «Маменька, собственное творенье не узнали!»
Ну, тутъ и я визжать начала. Домъ весь сбѣжался, за по­
помъ послала...
Сидоръ Зотычъ. Все, значить, въ благополучіи?
Наталья Борисовна. Фонарь мнѣ привезъ нѣмецкій потай­
ной, —знаетъ, что я люблю по ночамъ домъ обходить... И
такъ я обрадовалась, такъ обрадовалась, такъ во мнѣ се­
лезенка заиграла, что рѣшила прямо къ вамъ итти.
Зиновія Терентьевна. Ну, вотъ спасибо...
Наталья Борисовна. И только наладилась, —вдругъ дѣ­
зутъ какіе­то два проходимца. Мы, говорятъ, изъ сената,
пришли звать на ассамблею. Ну, и проняла я ихъ. Будутъ
помнить. Коли къ тебѣ придутъ, мать моя, гони взашей!
Слышишь? Мой заказъ тебѣ такой. Не можемъ мы, старые
дворяне, по пакостнымъ ассамблеямъ ходить.
Сидоръ Зотычъ. И я тоже... я тоже говорилъ.
Зиновія Терентьевна. Были они ужъ у меня, были...
Наталья Борисовна. Спустила ихъ?
Зиновія Терентьевна. Охъ, гдѣ жъ мнѣ! Всѣ съ меня по­
казанья сняли.
Наталья Борисовна. Все то у тебя «охъ» да «охъ»! Божья
коровка.
Матвѣй Сидорычъ. Я, матушка,' за жену заступлюсь.
Бояться, не бояться, а осторожность не мѣшаетъ. Хоть мы
и притыка Европѣ, а теперь отъ общихъ обычаевъ отсту­
пать нельзя, — особливо, когда приказано.
Сидоръ Зотычъ. Ужъ когда приказано, — что ужъ тутъ!
Наталья Борисовна. Никогда никого не боялась, — мужа
покойнаго и того.
Сидоръ Зотычъ. Такъ вѣдь тебѣ счастье было! У тебя
не мужъ былъ, а студень. Его только съ хрѣномъ да со
сметаной ѣсть надлежало. Онъ, чай, и не бивалъ тебя ни
разу?

— 23 —
Наталья Борисовна. Не родился еще тотъ чедовѣкъ, ко­
торый на меня руку поднялъ бы.
Яшка изъ глубины. Петръ Андреевичъ спрашиваетъ, до­
зволено ли ему будетъ войтить?
Матвѣй Сидорычъ. Зови, зови гостя желаннаго. .
Фрося. Охъ, обомлѣю сейчасъ!
Наталья Борисовна. И думать не смѣй. Сперва разсмотри
хорошенько. Онъ для тебя хотѣлъ французскій кафтанъ
надѣть.
Фрося. Разсмотрѣть­то я разсмотрю...

Петръ Андреевичъ Пехтеревъ входить. Здо­
ровый, плотный малый лѣтъ 26­ти, на немъ
кафтанъ послѣдней моды Louis XT.
Пехтеревъ дѣлаетъ версальскій поклонъ. Mesdames et
messieurs!
Матвѣй Сидорычъ. Добро пожаловать! Съ пріѣздомъ, Пе­
тенька, съ пріѣздомъ, родимый. Цѣлуетъ его. Вотъ такъ,
по­христіански.
Пехтеревъ. J'ai Пюплеиг...
Сидоръ Зотычъ. Покажись, покажись! Ой, батюшки!..
Хо­хо!
Пехтеревъ предъ матерью и дочерью. Madame, mademoi­
selle!
Сидоръ Зотычъ. Ой, не смѣши, не надо! Будетъ! (Захле­
бывается отъ смѣха).
Фрося. Ай, на чемъ это у тебя, Петръ Андреевичъ, полы
держутся?
Зиновія Терентьевна. Словно отъ бабьей юбки верхъ.
Пехтеревъ. А это китовый усъ. •
Сидоръ Зотычъ. Ха­ха! Китъ­отъ у него съ усами!
Зиновія Терентьевна. Срамота!
Фрося. На мой вкусъ — очень деликатно: полы торчать,
точно крылья у херувимчика.

— 24 —
Зиновія Терентьевна. Сказала тоже!
Сидоръ Зотычъ. Сядь, сядь, — не надо, будетъ.
Наталья Борисовна. Ну, довольно валять дурака!
Пехтеревъ. Маменька, — ей Богу въ Версалѣ всѣ такъ
ходятъ.
(
Наталья Борисовна. Оставь ты свой Версаль. Садись, будь
человѣкомъ. Каковъ парень выросъ?
Зиновія Терентьевна. Да ужъ такъ­то блестнтъ, такъ
блеститъ!
Фрося. Это послѣдняя мода въ Парижѣ?
Пехтеревъ. Absolument, mademoiselle. Tout le monde...
Сидоръ Зотычъ, махая руками: Не смѣши, оставь.
Фрося. Петръ Андреевичъ, поучи меня по­французски.
Пехтеревъ. Почту за счастіе такую ученицу имѣть.
Фрося. Маменька, батенька, дозвольте мнѣ у него уроки
брать?
Зиновія Терентьевна. А это какъ Наталья Борисовна
позволить.
Наталья Борисовна. Чтб жъ, ежели только ихъ въ отдель­
ную комнату не пущать,—то можно.
Сидоръ Зотычъ. И зачѣмъ это! Языкъ сатаниный. Охъ,
объюродивѣли мы...
Пехтеревъ. Однако у французовъ святые были и по­
ихнему говорили...
Сидоръ Зотычъ. Такъ тб ихъ святые, — а для насъ
они «бя»...
Наталья Борисовна. Ну, пока мы французовъ оставимъ!
Такъ вотъ, сосѣдутки ­ землячки. Видѣли вы моего не­
смышленыша, чтб за моремъ ученьемъ своимъ всѣхъ за
поясъ заткнулъ, — а теперь волю мою материнскую объ­
являю. Давно у меня подъ ложкой свербитъ: такъ внука
хочу. Поэтому, какъ вы тамъ желаете, а до масленой
чтобъ была свадьба.
Зиновія Терентьевна. Охъ, съ приданымъ поспѣемъ ли?

— 25 —
Наталья Борисовна. Съ чѣмъ не поспѣете, то послѣ сдѣ­
лаете. Не все она сразу на себя напялить...
Фрося, нѣсколько ломаясь. Ужъ очень это все на живую
нитку вы желаете.
Наталья Борисовна. А тебя не спрашиваютъ. Здѣсь всѣ
могутъ говорить, кромѣ васъ двоихъ. А вы только поко­
ряйтесь.
Пехтеревъ, подходя къ Фросѣ. —Покоримся, Евфросинья
Матвѣевна,—чтб ужъ тутъ! Несчастные мы съ вами птенцы...
Будемъ горе вмѣстѣ горевать... Дозвольте рядомъ сѣсть?
Наталья Борисовна. У кого спрашиваешь? У матери
спрашивай.
Пехтеревъ.—Какъ, дозволите, Зиновія Терентьевна?
Зиновія Терентьевна. Да садись, ничего дурного въ томъ
не вижу.
Наталья Борисовна. Такъ какъ же, други мои?
Сидоръ Зотычъ. Свадьба чѣмъ скоряе, тѣмъ крѣпчае. Въ
долгій ящикъ откладывать—только сумленіе наводить.
Матвѣй Сидоры чъ. Я съ батенькой согласенъ.
Наталья Борисовна. Всѣ расходы но свадьбѣ я на себя
беру. Завтра Петенька на экзаменъ къ царю идетъ. Полю­
бится ему— буду звать царя въ посажёные отцы.
Сидоръ Зотычъ. Вотъ это ладно. Лучше нѣтъ, когда царь
въ отцахъ...
Зиновія Терентьевна. На что лучше!
Наталья Борисовна. Ладно! Вотъ, значить, мы по рукамъ
и ударимъ. А теперь опять къ старому — къ ассамблеѣ.
Какъ же насчетъ этого, Зиновія Терентьевна? Я сказала,
что не пойду, —и не пойду.
Зиновія Терентьевна. Ты человѣкъ свободный, тебѣ чтб!
Наталья Борисовна. Да ты­то развѣ на цѣпи сидишь?
Пехтеревъ. Мое мнѣніе такое: почему бы и не ходить
на ассамблеи? Въ прежнее время зазорнѣе было: мужчины
у себя пили, а дамы у себя. А теперь, когда всѣмъ госу­

— 26 —
дарь ансамбль устронлъ, другъ предъ другомъ церемониться
будутъ.
Наталья Борисовна. Пошелъ ты! Учить меня вздумалъ:
яицы—курицу.
Пехтеревъ. Ну, мать,—какая ты курица,—скорѣй на ор­
лицу или соколиху похожа. Кто тебя учить рѣшится...
Наталья Борисовна. Прежде чѣмъ говорить, посмотрѣлъ
бы ты на ассамблею: шкипера пьяные по­голландски ру­
гаются. Наши князья на карачкахъ ползаютъ, не токмо
бабы, а и дѣвицы— пьяны въ лоскъ...
Зиновія Терентьевна, не своимъ голосомъ. Батюшка, Мат­
вѣй Сидорычъ,—ослобони меня. Неужто и дочку туда везти?
Пожалѣй ты свое отродье! Петенька, сынокъ мой наречен­
ный, да неужто ты хочешь, чтобъ невѣста твоя съ нѣмец­
кими гостями, какъ кума съ постоялаго двора, напивалась?
Пехтеревъ.—Нигдѣ того въ заграничныхъ земляхъ я не
видѣлъ и полагаю, что маменька, моя родительница, по
ложнымъ слухамъ судить.
Наталья Борисовна, ударивъ по столу ладонью. —Ахъ, ты,
молокососъ! Ежели я тебя подъ сердцемъ носила, то ты
перечить мнѣ не можешь.
Пехтеревъ. Я только суынѣніе заявляю.
Наталья Борисовна. А ты но заявляй, а то вѣдь и
свадьбѣ твоей не бывать.
Фрося, вдругъ начинаешь ревѣтъ.
Зиновія Терентьевна. А ты чего?
Фрося. Какъ же такъ? Имъ помыкаютъ... Какой же онъ
мужъ мнѣ?..
Матвѣй Сидорычъ. Фроська, не ревѣть! —Сударыня, На­
талья Борисовна! Отмѣнно я уважаю тебя, и мужу твоему,
царствіе небесное, многимъ обязанъ. Большою честью счи­
таю породниться съ тобой. Но не путайся ты въ дѣла
наши семейныя. Мнѣ надо, чтобъ Зиновія на ассамблею
пошла, и она пойдетъ.
.'

— 27 —

Наталья Борисовна, поднимаясь съ мѣста. —Тогда чести
у васъ нѣтъ нашей, старой, дворянской. Ты, Терентьевна,
знаешь меня? Вотъ какъ предъ Истиннымъ, ежели ты по­
рога переступишь этой распроклятущей ассамблеи — не
считай себя моей родней! Слышала? Капризъ это, нѣтъ ли,
а только ты меня съ моего слова не сдвинешь. Говорю: не
дворянское это дѣло. Хотите вы хвостомъ вилять—виляйте,
а меня изъ вашего кумпанства увольте. Подходить къ Зи­
новіи Терентьевнѣ. Прощай, сватьюшка дорогая,—пошевели
мозжечкомъ­то,—въ какую сторону тебѣ слѣдуетъ кинуться.
Ну, поцѣлуемся, Терентьевна,—все же родственнички буду­
щіе! Встань, Петенька,—не видишь, родительница стоитъ,—
ты хоть и заморскій сынъ, а все же сынъ, а не пасынокъ.
Ну, невѣстушка, цѣлуй мать богоданную! Приходи въ гости
къ намъ. Всѣхъ милости просимъ! Старички, прощайте!
Загляните въ обитель нашу. Петенька такого, говорить,
ренского вина иривезъ—что мертвые оживаютъ. Для тебя
это, Зотычъ, пользительно... Приходите, такъ угощу, что со
стула своей туши не поднимете.—Откланивайся женихъ,—
домой идемъ. Такъ объ ассамблеѣ­то поразмысли, Зиновія
Терентьевна.

Уходить.
Сидоръ Зотычъ. Вотъ баба! въ пяти котдахъ не уваришь!

Занавѣсъ.

АКТЪ ВТОРОЙ.
У Натальи Борисовны. Небольшая комнатка. Удобная кожаная ме­
бель,—кресла, ширмы, рабочіе столики.—Большое голландское окно,—
черезъ него видѣнъ новый Питербурхъ, освѣщенный утренней зарею.

Наталья Борисовна сидитъ въ креслахъ въ
утренней шубейкѣ на мѣху. Рядомъ съ пей стоить
строгая, пожилая дѣвица Василиса. Нѣсколько
дѣвокъ полукружіемъ стоять передъ ней на ко­
лѣпяхъ.
Наталья Борисовна. Вотъ халды! Вотъ­то халды! Ихъ
привезли въ Питербурхъ, такъ онѣ думаютъ, что королевши­
ныыи заморскими стали! Не та же у нихъ работа, чтб въ
Москвѣ?
Василиса. Матушка, я то же имъ вдалбливаю въ башки
ихъ расподлыя. Да ничѣмъ не вобьешь. Затвердили: «свѣта
мало».—Хоть колъ на нихъ теши.
Наталья Борисовна. Кто же это разсуждаетъ?
Василиса. Да всѣ! Вотъ Христинка первая.
Наталья Борисовна. Христинка, поди сюда.

Христинка, не вставая съ колѣнъ, ползешь
два шага впередъ.
Наталья Борисовна. Какого тебѣ свѣта надо? Клиномъ
тебѣ онъ сошелся?

— 29 —

Христинка. Матушка­барыня, — да ты на солныгако­то
погляди!
Наталья Борисовна. Чего мнѣ на него глядѣть: солнышко
въ свое время взойдетъ, въ свое зайдетъ, когда ему ука­
зано, а отъ работы не отлыниваетъ.
Христинка. Да когда оно здѣсь встаетъ­то? Теперь у
насъ въ деревнѣ позднее утро, а здѣсь часъ назадъ зги
не видать было. Дня нѣтъ. Гдѣ же это видано! Вѣдь мы
всѣ глазыныси прослѣпили: — ровно въ погребѣ живѳмъ.
Вотъ вѣдь мѣсто разыскали, чтобъ пусто имъ было!
Наталья Борисовна. Да, вотъ съ тобой царь не совѣты­
вался, гдѣ ему парадизъ закладывать.
Христинка. Да не одна я, матушка,—всѣ воютъ.
Василиса. Всѣ, подлянки, ерепенятся. У всѣхъ глазища
распухли. У меня тутъ черемуховая вода своего настоя
есть, такъ я имъ, мерзавкамъ, на тарелку наливаю итря­
почекъ кладу, чтобъ онѣ буркулы свои прочищали.
Наталья Борисовна. Ну, а слыхали вы, дѣвки, чтб тутъ
лѣтомъ дѣлается? Слыхали, что ночи нѣтъ?
Христинка. Врали тутъ...
Наталья Борисовна. Врали! Спроси­ка Петра Андреича,—
онъ жилъ здѣсь одно лѣто. За сосѣднюю крышу солнышко
сядетъ, а черезъ часъ­другой поправѣе изъ­за другой
крыши выкатится. По ночамъ на пристаняхъ, когда спѣшка,
безъ огня работаютъ...
Одна изъ дѣвокъ. Пресвятая пятница!
Наталья Борисовна. Такъ вотъ вамъ мое положеніе. При
скаредности свѣта зимняго, я сбавляю имъ, Василиса, уроки.
А только всѣ прорухи буду въ свою книжицу записывать.
И какъ дни нарастать начнутъ—такъ и работа расти бу­
детъ. А какъ свѣтлыя ночки наступятъ, такъ чтобъ такъ
пару поддавали, чтобъ духъ захватывало. Слыхали, дѣвки?
Голоса. Слыхали, матушка­барыня.
Наталья Борисовна. Не желаю я, чтобъ наша кружевнич­

— 30 —
ная слава пропала. И смотри ты за ними, Василиса, но
веснѣ строго­на­строго. Я ихъ насквозь; знаю: какъ снѣ­
гири прилетягъ, такъ и онѣ сейчасъ по талому снѣжку
хвостикомъ завихляютъ,—весенній духъ, молъ, въ насъ
играетъ. Такъ вотъ эту игру самую я тогда вамъ покажу.
Долго помнить будете, какими почками по веснѣ пахнетъ.
Василиса. Охъ, матушка! Кабы только по веснѣ. У нихъ
круглый годъ одинъ духъ.
Наталья Борисовна. Опять развѣ чтб?
Василиса. Да опять!
Наталья Борисовна. Чтб жъ ты, старая, мямлишь! При­
каза моего не знаешь? Чуть­чтб — сейчасъ должна докла­
дывать.
Василиса. Сама только вечоръ приглядѣлась.
Наталья Борисовна. Кто?
Василиса. Марѳутка.
Наталья Борисовна. Опять? Кто же?
Василиса. Не говорить. Дорогой, говоритъ, продуло.
Наталья Борисовна. Гдѣ жъ она?
Василиса. Прячется.
Наталья Борисовна. Веди сюда за махры. Василиса ухо­
дить. Долго вы, хамки, на колѣняхъ передо мной стоять
будете? Сняла съ васъ вину, дала милость. Стукнете лбомъ
объ полъ, да и идите куда кому опредѣлено. Имъ вотъ
хоть цѣлый день на колѣняхъ, — только бъ ничего не дѣ­
лать. Лишь бы пилось, да ѣлось, да дѣло на умъ не шло.
Когда я изъ васъ вашу лѣнь выбью? Пошли вонъ, видѣть
вашихъ образинъ не могу.
Дѣвки, быотъ лбомъ объ полъ. Спасибо, матушка. Бстаютъ.
Наталья Борисовна. Дашутка, —почему опять босая? Вамъ
дадены туфли валеныя—почему это?
Дашутка. Босой­отъ легче.
Наталья Борисовна. А заболѣешь — возись съ тобой! А
умрешь? Новую дѣвку изъ деревни выписывать?

— 31 —
Дашутка. Да въ туфляхъ­то, сударыня, горазднѣе хуже:
скорѣй заболѣешь, r­т ногамъ то жарко, а на снѣгъ побѣ­
жишь—все одно ихъ въ хоромахъ оставишь...
Наталья Борисовна. Да что вы, въ самомъ дѣлѣ, разго­
варивать начали! Слыхано ли дѣло, чтобъ дѣвкн рты рас­
крывали передъ госпожей? Ровно вѣниковъ березовыхъ
мало! Идите вонъ!

Василиса и Марѳутка.
Наталья Борисовна. Ну, чего стали, — безъ васъ разбе­
ремся, пошли. Поди сюда, Марѳутка, стань на колѣнн
передо мной. Открой рожу, не закрывайся. Показывай,
показывай! Смотри въ глаза! Василиса, гони ихъ вонъ.
. Василиса. Ну, васъ, жужелицы! Выщюваоісиваетъ дѣвокъ.
Марѳутка. Ахъ!
Наталья Борисовна. Не ахать. Чтб жъ мнѣ съ нимъ дѣ­
лать теперь?
Марѳутка. Про кого, сударыня, изволишь?..
Наталья Борисовна. Сама знаешь про кого. Ежели ихъ
брата въ солдаты сдавать, такъ обнищаешь совсѣмъ: всю
волость царю въ Солдаты сдать придется. Какъ звать? Ну,
наклонись поближе, за косу достать не могу.
Марѳутка. Охъ... Дементій.
Наталья Борисовна. Что­о? Какой Дементій?
Марѳутка. Охъ... кузнецъ!
Василиса, всплеснувъ руками. Вотъ­то подстрѣлила.
Наталья Борисовна. Дементій Ромащукъ?.. Вдовый чортъ!
Рябой!
Василиса. Сказочникъ онъ! Языкъ­то у него, какъ шило.
Наталья Борисовна. Это онъ колымагу правилъ?
Василиса. Онъ! Мѣсяцъ мытарился во дворѣ предъ отъ­
ѣздомъ.
Наталья Борисовна. А подъ Новгородомъ чеку потеряли...
Ну, ладно. Велю я, чтобъ доставить Ромащука сейчасъ же

— 32 —
сюда. И прямо съ дороги какъ есть изъ саней въ церковь
съ Марѳуткой. А изъ церкви ко мнѣ. Я его ыордой­то въ
колесо заднее въ сараѣ потычу... .
Марѳутка. Матушка...
Наталья Борисовна. Молчать! И чтобъ я Марѳутки до
этого дня не видѣла. На тяжелую работу не ставить... Да
позвать голландку Нельку.
Марѳутка. Матушка...
Наталья Борисовна. Вонъ пошла... Марѳутка уходить.
Василиса. Ужъ очень ты долготерпѣлива, сударыня, и
милосердна. Дѣвки распускнями живутъ.
Наталья Борисовна. Эка штука! Пускай плодятся, — онѣ,
какъ караси въ прудѣ. .Ромащукъ кобылу подымаетъ, по
двору носитъ. Коли сынъ въ него будетъ, намъ же прибыль.
Василиса, глянувъ въ окно. Никакъ баринъ вернулся...
Онъ и есть!
Наталья Борисовна. Зови сюда, — скажи, глаза всѣ про­
глядѣла.

Пёхтеревъ радостный, бросая по дороіѣ на
столь шляпу.
Пёхтеревъ. Ну, былъ!
Наталья Борисовна. Чтб же?
Пёхтеревъ. Охъ, задохнулся!
Наталья Борисовна. Не томи, хорошо все?
Пёхтеревъ. Какъ хорошо­то!
Наталья Борисовна. Ну, разсказывай, садись.
Пёхтеревъ. Развѣ это возможно сидя! Ужъ очень на душѣ
радостно!
Наталья Борисовна. Ну, слава те, Господи!
Пёхтеревъ, взявшись за голову. А чтб я сдѣлалъ! Ахъ,
чтб я сдѣлалъ!
Наталья Борисовна. Чтб ты сдѣлалъ?
Пёхтеревъ, садясь. Вѣдь я забылъ венецейскую атте­

— 33 —
стацію дома. Вонъ она подлая лежать. Указываетъ на
столъ.
Наталья* Борисовна. Ахъ, непутевый! Какъ же ты такъ?
Пехтеревъ. Да такъ: амстердамскую взялъ, а итальянскую
забылъ.
Наталья Борисовна. Ну, и чтб же?
Пехтеревъ. Вошелъ во дворецъ и вспомнилъ. Бѣжать
назадъ хотѣлъ—поздно,—дѳнщикъ ужъ доложилъ. Ну, по­
звали меня. Вхожу. Царь стоитъ, опершись на столъ, и
читаетъ. Посмотрѣлъ на меня искоса, говорить: «Здрав­
ствуй, подожди». —Я жду, сердце колотится, и маятникъ на
часахъ въ тактъ бьется.
Наталья Борисовна. Да брось ты маятникъ, дѣло рассказывай.
Пехтеревъ. Прочелъ бумагу, кинулъ на столъ, ко мнѣ
обернулся. Вижу не въ духѣ. Усы шевелятся, и голова дер,
гается. Посмотрѣлъ сначала точно помимо меня, потомъ
прямо въ глаза мнѣ глянулъ и говорить: «А, это ты. Ну­
ладно, что пріѣхалъ —жду тебя, покажь­ка документы». Я
амстердамскую аттестацію подалъ, онъ пробѣжалъ, усмѣх­
нулся и говорить: «Ишь ты, такихъ еще я не видывалъ,—■
ну а венецейская?» —А яибухнулъ: — «Венецейская дома».
Онъ брови поднялъ:— «Показать, говорить, стыдно?» —Да,
говорю, та еще чище этой! — «Такъ отчего же не принесъ?^ —
спрашиваетъ. Я прямо и ляпни: «когда на экзаменъ къ
вашему величеству идешь, дай Богъ головы не забыть».
Онъ опять усмѣхнулся и говорить: «Чего мнѣ тебя экза­
меновать, когда ужъ такія тебѣ хвалы тутъ расписаны...»
Наталья Борисовна. Такъ и сказалъ, Пётюшка?
Пехтеревъ. Такъ и сказалъ. А потомъ такъ востро мнѣ
въ глаза глянулъ, и спрашиваетъ: «Знаешь, тезка, чего у
меня нѣтъ?»
Наталья Борисовна. Ну, ну!
Пехтеревъ. «Чтб мастеръ ты хорошій—это превосходное
дѣло, но помимо того мнѣ . другое нужно. Вокругъ меня
Ассамблея.

3

_ 34 —
людей нѣтъ,—все людишки». И вдругъ опять усами поше­
велилъ и спрашиваетъ: «твоя мать богата?»
Наталья Борисовна. Меня чего же припуталъ?
Пехтеревъ. Я говорю—очень богата.
Наталья Борисовна. И дуракъ ты, Петька: — считалъ ты
мои деньги? Почемъ ты знаешь, богата я или нѣтъ? И
чего суешься, не спросясь броду? Богата! Въ чужомъ кар­
манѣ легко считать!
Пехтеревъ. Не то ты говоришь. Слушай, мать, слушай!
Онъ и спрашиваетъ: «ты воровать не будешь?» —Я говорю:
этому ни въ Венеціи ни въ Амстердамѣ насъ не обучали.
А онъ вынулъ изъ шкапчика обрывокъ каната и швырнулъ
его мнѣ.— «Чтб скажешь?» — спрашиваетъ. Я посмотрѣлъ
и говорю: «это бракъ; за это по шеѣ мало накостылять». А
онъ закусилъ губы и сквозь зубы говоритъ: «а комиссія
приняла!» Потомъ вдругъ положилъ мнѣ обѣ руки на плечи
и спрашиваетъ: «кривить душой не будешь? поклянись мнѣ
Всевышнимъ». Я говорю: и безъ клятвы и съ клятвой не
буду. Тутъ онъ вдругъ наклонился, да въ губы меня какъ
поцѣлуетъ. Кнастерохмъ крѣпкимъ отъ него пахнетъ, и под­
бородокъ колется небритый...
Наталья Борисовна. Ну, чтб жъ ты сталъ?
Пехтеревъ. А тутъ, мать, дошелъ я до самаго главнаго.
И дальше не могу...
Наталья Борисовна. Почему не можешь?
Пехтеревъ. Дальше секретное распоряженіе пошло, — и
родительницы это касаться не можетъ.
Наталья Борисовна. А если не можетъ, такъ и не надо.
Ты думаешь я приставать къ тебѣ стану? Дожидайся! Ты
лучше скажи, чѣмъ кончили? ...
Пехтеревъ. А тѣмъ кончили, что онъ говоритъ: «вотъ
тебѣ экзаменъ и по наукѣ и по твоей честности. Спра­
вишь дѣло — будешь моей правой рукой. Не справишь—
значить, и въ тебѣ я ошибся».
. <

— 36 —
Наталья Борисовна. А ты, Петька, справишь?
Пехтеревъ. Справлю, мать, справлю. Я могу три дня, три
ночи за столомъ сидѣть. Вина чѣмъ больше пью, тѣмъ
больше трезвѣю. Ноги носятъ. Чего жъ еще?
Наталья Борисовна, ѣсть­то хочешь? Аладьи готовили.
Пехтеревъ. Куда тутъ! мнѣ за справкой въ сенатъ надо,
а къ двенадцати—въ Адмиралтейство, —тамъ царь будѳтъ.
Наталья Борисовна. Чего ты потрепанымъ такимъ одѣлся?
Пехтеревъ. Кабы я во французскомъ кафтанѣ пришелъ—
задалъ бы онъ мнѣ перцу. Я знаю, какъ онъ франтовъ
цѣнитъ. Вынимая изъ­за обшлага: Записка его въ сенатъ.
Каракульки какія. Вотъ жилы изъ меня тяните — не по­
кажу.
Наталья Борисовна. Да не показывай, очень нужно. Глу­
пый ты мой! выросъ въ стоеросовое дерево, а мать свою
не разумѣешь. Ну, цѣлуй! Слегка ударяетъ его по щеюъ.
Смотри, Петька, честь пуще всю береги.
Пехтеревъ. Я сегодня словно второй разъ родился! Го­
споди, дѣло­то какое большое!.. Я услужу ему, — тебѣ за
сынка стыдно не будетъ. Беретъ шляпу.
Наталья Борисовна. Ну, иди, Господь съ тобой. Помни:
коли мать нужна—она всегда подъ бокомъ.
Пехтеревъ. Да вѣдь секретное дѣло! !
Наталья Борисовна. Ну, да ужъ иди, иди! Фельдмарша­
домъ будешь!

Провожаешь его до двери. Василиса тотчасъ
появляется сбоку.
Наталья Борисовна. Слышала, Василиса?
Василиса. Все, матушка, слышала. Невступно за дверью
стояла. Счастье­то Петръ Андреичу какое!
Наталья Борисовна. А бабка пришла?
Василиса. Нелька? Пришла. Проворный онѣ, какъ бѣлки,
голландки­то. Хочетъ она, матушка, сама съ тобой по ка­
3*

— 36 —
кому­то дѣлу говорить. Я было ­ сунулась къ ней, а она
меня сейчасъ же и отшила. Я полагаю, что хочетъ она
что­то насчетъ нашихъ сусѣдей Алфеевыхъ... Такъ по гла­
замъ какъ будто видимо...
Наталья Борисовна. Какъ освободится — зови. Ну, а
платья­то приготовила?
Василиса. Тута, матушка, въ сундукѣ. Сундукъ съ вечера
принесенъ.
Наталья Борисовна. Задача! Коли царь на свадьбѣ бу­
детъ, возможно ли въ старомъ нашемъ аксамитѣ съ собо­
лемъ быть,—а заморскаго тряпья не надѣвать?
Василиса. Матушка! Да гдѣ же выдержать заморскому
одѣянію супротивъ старо ­московскаго... Выпимаетъ изъ
сундука. Вотъ это еще маменьки твоей платье. Парча­то
какая!..
: Наталья Борисовна. Ну­ка, покажи. Да, — вотъ это кра­
сота. Не то что ассамблейные мундиры...
Василиса. Чтб ассамлейные! Грусть одна!... А это­то
каково?.. Развѣштаетъ па стульяхь.
Наталья Борисовна. Это свекровь къ моей свадьбѣ шила.
Бурмитскія­то зерна!
Василиса. Чтб говорить! А вѣдь нѣмки­то—тѣ на кито­
вомъ усѣ. И усъ­то этотъ поганый!
Наталья Борисовна. Да, тутъ, Василиса, ширь есть, сво­
бода. Тутъ киту дѣлать нечего. Отложи­ка это въ сторону.
Василиса, кладешь платье на другой стулъ. А вотъ, су­
дарынька, еще тутъ... Вынимаешь третье платье.
Дашутка, входить. Сударыня, — сосѣдскій барчукъ, Митрій
Матвѣевичъ, спрапшваетъ, можно ли войти.
Наталья Борисовна. Митенька? А пускай войдетъ. Ну­ка,
подожди съ платьями, Василисушка.
Дашутка. Пожалуйте.
Митенька томнымъ юлосомъ. Прошу пардона, быть­мо­
жетъ, не во время?

— 37 —
Наталья Борисовна. Здравствуй, Митенька, садись — го­
стемъ будешь.
Митенька. Матушка, батюшка и дѣдинька кланяются вамъ.
Наталья Борисовна. Спасибо.
Митенька. И сестрица тоже кланяется.
Наталья Борисовна. И сестрица? Ну, спасибо и сестрицѣ.
Митенька. Присланъ я оповѣстить, что ежели вы ничего,
сударыня, противнаго не имѣете, то въ четыре часа послѣ
обѣда наши прійдутъ къ вамъ.
Наталья Борисовна. И чудесно,—скажи: очень рада.
Митенька. И дѣдинька хотѣлъ.
Наталья Борисовна. Ежели не раскокается — пусть при­
ходитъ. Я люблю твоего дѣдиньку. Какъ начнетъ врать,
такъ выходить, что онъ лѣтъ за двѣсти до царя Грознаго
жилъ.
Митенька. У дѣдиньки отъ старости въ головѣ защелки­
вать начало.
Наталья Борисовна. Я какъ помню его,—всегда защелки­
вало... Ну, а ты какъ учишься? Доходишь? '
Митенька. Дохожу, сударыня. У меня вострая память. Я
думаю, при моей памяти я до адмираловъ дойду. Я и не
пойму, а запомню. Я. даже люблю больше запоминать не­
понятное. Вотъ извольте, напримѣръ, послушать изъ ариѳ­
метики господина Магницкаго: «мультипликація есть, имже
въ числахъ умножаемъ, или коликимъ вещамъ по мно­
жеству иныхъ вещей раздаемъ, и количество ихъ числомъ
показуемъ, и потребно есть послѣдующую таблицу тоже
твердо въ памяти имѣти, яко до коеждо число съ коимждо
умноживъ, безъ всякаго медленія рѣчью сказати».
Наталья Борисовна. Такъ! а у тебя припадковъ падучей
послѣ этого не бываетъ?
Митенька. Послѣ чего?
Наталья Борисовна. А вотъ когда ты это пролопочешь?
Митенька. Никакъ!

— 38 —
Наталья Борисовна. Ну, коли никакъ, то слава Богу!
Сушеной черносливы хочешь? Вонъ, возьми на тарелкѣ. И
шептала тутъ же.
Митенька.Покорно благодарю. Я сладкое люблю.
Наталья Борисовна, внезапно. Идетъ мать на ассамблею­то?
Митенька, опѣгиивъ. Не могу знать. Батенька все ихъ
ругаетъ, требуютъ. А дѣдинька — тотъ за мамашу. Дѣ­
динька старыхъ обычаевъ. А маменька ревутъ цѣлыми
днями. Встаетъ. Покорнѣйше благодарю. Оглядывается.
А Петра Андреича нѣтъ?
Наталья Борисовна. А онъ нуженъ тебѣ?
Митенька. Сестрицѣ очень гору хочется ледяную. Такую,
какъ въ Москвѣ строили. Здѣсь не умѣютъ. Такъ она про­
сила, чтобъ показадъ Петръ Андреичъ, какъ наладить.
Наталья Борисовна. Хорошо, я передамъ ему. А матери
скажи, знать ее не хочу, ежели на ассамблею поѣдетъ.
Прощай, голубчикъ, —возьми еще шепталы­то, угости сестру...

Въ двери быстро входитъ Пехтеревъ.
Пехтеревъ. Одна, маменька? А и ты здѣсь,— здравствуй,
Митенька!
Митенька. Сестрица просила васъ...
Пехтеревъ. Митенька, голубчикъ, мнѣ некогда... Зайди
потомъ, я очень занять... Скажи сестрицѣ: кланяюсь, но
занятъ... Иди, милый, иди!

Митенька, раскланиваясь, уходить.
Наталья Борисовна. Что ты, Петенька, чтб съ тобой?
Пехтеревъ. Сейчасъ въ Адмиралтейство иду, скоро царь
тамъ будетъ.
Наталья Борисовна. Чего же у тебя видъ такой несу­
разный?
Пехтеревъ. Постой!.. Зачѣмъ я домой­то зашелъ? Вѣдья
зачѣмъ­то зашелъ?

— 39 —
Наталья Борисовна. Да чтй случилось? Садись, разска­
зывай.
Пехтеревъ. Ничего, мать, ничего! Оставь только менявъ
покоѣ. Оставь, дай сообразить. Со мной ничего не случи­
лось, —а отъ дѣла, чтб свалилось на меня, зеленые круги
въ глазахъ пошли! Зачѣмъ меня принесло только изъ­за
моря!.. Сидѣлъ бы тамъ...
Наталья Борисовна. Ну, давай вмѣстѣ разберемъ.
Пехтеревъ. Разберемъ! Въ томъ­то и дѣло, что ни единой
душѣ не могу ни слова сказать. Все одинъ перевари­
вать буду.
Наталья Борисовна. Вотъ сразу и раскисъ. Храбрился,
храбрился, а потомъ, какъ кисель, разползся... А ты под­
берись. Вечеромъ невѣста придегъ со своими...
Пехтеревъ. Придетъ? кто сказалъ?
Наталья Борисовна. Да вотъ Митенька сейчасъ.
Пехтеревъ. Голубушка, ради Бога... Нельзя ли, чтобъ ихъ
не было. Дѣлай чтб хочешь, — а то я и домой до полночи
не вернусь.
Наталья Борисовна. Чтб за новости такія! Невѣсты ви­
дѣть не хочетъ...
Пехтеревъ. Не могу я,—неужто ты понять этого не мо­
жешь! Ну, не тяни мою душу, оставь распросы.
Наталья Борисовна. Да Вогъ съ тобой,—коли не хочешь
говорить съ матерью, чужой считаешь,—такъ и не надо...
Хорошо... Пошлю сказать, что сама къ нимъ пойду, а то
обидятся... Невѣста­то катальную гору просить, чтобъ ты
сдѣлалъ.
Пехтеревъ. Двадцать горъ ей сдѣлаю, да не сейчасъ...
Да,—я вотъ книжицу нѣмецку изъ сундука хотѣлъ взять.
Открываешь. Они еще такой и не знаютъ... Только про­
шлымъ лѣтомъ отпечатали. Она сверху была. Вотъ, кажись,
и есть. Бынимаетъ и ослопаетъ по рукѣ. Царю снесу...
Ну, мать, желаешь добра мнѣ?

— 40 ­
Наталья Борисовна. Второй разъ дурака тебѣ говорю. Да
чтб тебя подмѣнили за моремъ­то? Дѣла твоего я не. знаю
и знать не хочу, — а вогъ тебѣ одинъ мой завѣтъ: мы,
Пехтеревы, всегда высоко честь свою держали; коли на
волосъ погрѣшишь —не сынъ ты мнѣ,—слышишь?
Пехтеревъ. Ахъ, кабы знала ты... Ну,—да быть чтб будетъ!
Наталья Борисовна. Закрывайся, не простудись. ■
Пехтеревъ. Теперь если бъ на­лету вороны мерзли, я бы
холода не почувствовалъ. Уходитъ.
Наталья Борисовна. Какія тамъ вороны мерзли, когда
съ крышъ течетъ! Къ Василисѣ, которая, войдя передъ
тѣмъ, стала, приткнувшись у дверей. То отъ радости на
стѣны кидается, то скуксился. Я думаю, больше отъ мла­
дости лѣтъ.
Василиса. Отъ младости, матушка, отъ младости. Звать
голландку­то?
Наталья Борисовна. Еу, зови!

Цель Матъе, сухая, подвижная, лѣтъ хиести­
десяти голландка, въ кофтѣ, юбкѣ и чепчикѣ,
въ рукахъ — сакъ.
Матье. Фрау Пектеревъ, добра день.
Наталья Борисовна. Здорова, бабушка. Видѣла дѣвку?
Метье. Да. Корошъ дѣвка. Все аккуратъ. Шетверта мѣсяцъ.
Наталья Борисовна. Здравствуйте, — Василиса слышишь?
Василиса. Матушка, такъ и должно быть, ежели мы три
мѣсяца здѣсь.
Наталья Борисовна. Бабка, ты у сосѣдей Арефьевыхъ
бываешь?
Матье. Ну! Каждый вешеръ! Я тру фрау Алфей спиртъ.
У ваши дѣвокъ лапы, какъ у медвѣдицъ, и тереть совсѣмъ
по жиламъ не умѣйтъ. Она все, какъ прилипъ клейстеръ
къ одному мѣсту, все сидитъ, и потому у нея нога расгіухъ,
животъ распухъ. Отчего мнѣ шестьдесятъ лѣтъ, а я прі­

— 41 —
халъ сюда изъ Роттердамъ и здоровъ и веселъ? От­
того, что я двигаюсь, и четвертаго дня танцовалъ на
ассамблей!
Василиса. Охъ, и двужильная же ты!
Наталья Борисовна. А сама­то Арефьева не собирается
на ассамблею?
Матье. Какъ не собирается! Въ пятницу идетъ...
Наталья Борисовна, пораженная. А­а! идетъ­таки.
Матье. Итётъ! Танцовайть будетъ!
Наталья Борисовна. Слышишь, Василиса! Терентьевна на
ассамблею идетъ, вопреки моему завѣту!
Василиса. Охъ, матушка, сердечко мое чуяло, что не по­
слушаетъ она тебя.
Наталья Борисовна. И платье шыотъ?
Матье. Н­ну! Какъ же нѣтъ! Платье шьетъ Фейферъ!
Ви знаете Фейферъ: перва портнихъ. И каждый день хо­
дитъ примѣряйтъ.
Наталья Борисовна. На усѣ китовомъ, небось?
Матье. Ну, да! Безъ уса нельзя: планшетъ изъ усовъ.
Василиса. Тьфу, погань какая!
Наталья Борисовна. Слушай, бабка! Можетъ, это для на­
шей свадьбы?
Матье. Нѣтъ—то совсѣмъ особливо! И это совсѣмъ особ­
ливо. Обѣ особливо. Сама фрау плашетъ горькимъ слезьми.
Нлашитъ и сама юбку мѣритъ. А стара, эта стара глюпа
Зотычъ, онъ все говорить, что она пойдетъ прямо въ адъ,
и шерти ее будутъ на сковороди шарить. И Зиновей кри­
шитъ, что ея душа погибнулъ, а Матвѣй Сидорычъ кри­
шитъ: «мнѣ царскій гнѣвъ важнѣй, чѣмъ твоя бабій душа».
И фрау плашитъ.
Наталья Борисовна. Такъ вотъ какъ! Поджали хвосты,
подлыя! Ну, да вѣдь со мной не такъ­то легко! Я сына
на дочери женю, а тещу его на порогъ не пущу, коли что
не понравится. Ты знаешь мой нравъ?

— 42 —

Василиса. Знаю, матушка, доподлинно знаю.
Наталья Борисовна. Старый дуракъ МатвѣЁ Сидорычъ.
Усы сбрилъ, кафтанъ надѣлъ и думаетъ, что уменъ очень,
а его все­таки юродивымъ считаютъ...
Матье. Ну, Матвѣй Сидорычъ, совсѣмъ глюпа, а Зино­
вей еще глюпѣй. У нихъ одна умна — Фрось! И Фрось
платье шила Фейфѳръ. И на ней платье сидѣлъ, какъ надо,
а на Зиновей совсѣмъ не сидѣлъ. У насъ, въ Голландіи,
лучше сидятъ попоны на свиньѣ. У насъ свинья ходить
всегда въ попонѣ, и хозяйскій вензель вышить. И отшень
это красиво... Потому что наши свиньи давно къ попо­
намъ привыкли, и это итетъ къ нимъ. А русски дамы не
привыкли ни къ чему, и все имъ трудно...
Голосъ за сценой. А я безъ доклада. Здѣсь она?
Наталья Борисовна. Стой, никакъ ломится кто­то.
Государь Петръ; на немъ теплый плащъ и
шляпа; онъ сбрасываетъ плащъ и снимаешь
шляпу.
Петръ. Хозяюшка, пускаешь?
Матье. Ахъ, ваше величествъ! ІТрисѣдаетъ и пятится
къ двери. Василиса юркнула за ней.
Наталья Борисовна. Батюшка, Петръ Алексѣевичъ! Развѣ
возможно такъ врасплохъ!
Петръ. Тебя, Борисовна, никогда врасплохъ не застанешь.
Ну, день добрый. Давай щеки, хоть и не Пасха, а по­
цѣлуемся.
Наталья Борисовна. Коли царь пожаловалъ, всегда свѣт­
лый праздникъ.
Петръ. Умная бабица. Цѣлуетъ ее трижды. Вотъ
такъ! Второй разъ ужъ я у тебя.
Наталья Борисовна. Я у матушки­царицы съ визитаціей
была. Обласкала, расцѣловала, обѣщала чай пить пріѣхать.
Чѣмъ угощать гостя великаго?
Петръ, садясь. Теперь не тотъ часъ — надо въ Адми­

— 43 —
ралтейство. ѣхалъ мимо, попридержалъ лошадь, дай,
думаю, зайду ко вдовицѣ убогой—дѣла есть.— Ну, садись,
все равно меня не перерастешь...
Наталья Борисовна. Дай хоть разъ на тебя сверху по­
смотрѣть,—а то вѣдь ровно на Ивана Великаго снизу смот­
ришь. Садится.
Петръ. Первымъ дѣломъ, вдовица, поклонъ тебѣ земный
за сына. Діълаетъ видъ, что хочетъ палъцемъ коснуться
земли. Былъ онъ у меня. Коли не вреть его аттестація —
крупная онъ рыбица.
Наталья Борисовна. Со страху­то онъ растерялся. Вотъ
тутъ его венецейскій свертокъ.
Петръ. Ну­ка, ну­ка покажи!
Наталья Борисовна. Написано, кажись, по латынѣ.
Ретръ. Разберемъ авось... Развертываешь и читаешь.
Тысяча семьсотъ двадцать... Такъ... Гладко... «Максимусъ
дуксъ»... «Оптиме»... Ловко!.. «Оптиме»... Ну, такъ вотъ
что. Зналъ я твоего покойнаго мужа. Свѣтлячокъ былъ.
Ты рано вдовой осталась, но сумѣла сына воспитать...
Наталья Борисовна. Въ отца пошелъ, — самъ знаешь:
яблоко отъ яблони...
Петръ, хмуро и быстро. Оставь! Знаемъ мы, какъ дѣти
на отцовъ бываютъ похожи. Я знаю одно: ты изъ первыхъ
на мой зовъ откликнулась, единственнаго сына не пожалѣла.
Изъ первыхъ сюда, въ Питеръ, пріѣхала и домъ построила.
Наталья Борисовна. Не огородное я чучело, чтобъ на
одномъ мѣстѣ стоять. А вотъ ежели милостивъ ты къ намъ,
государь... Встаетъ. Женю я сынка: соблаговоли въ отца
мѣсто быть у него посажёнымъ.
Петръ. Ну, ибъ ладно! Скрутимъ свадьбу.
Наталья Борисовна. Вотъ когда спасибо, родной, такъ
спасибо
Петръ. Постой. Я вѣдь пришелъ къ тебѣ, чтобъ тебя
къ отвѣту требовать.

— 44 —
Наталья Борисовна. Чтб прикажешь?
Петръ. Ты почему моихъ посыльныхъ прогнала и на
ассамблею ко мнѣ жаловать не хочешь?
Наталья Борисовна смущенно отворачивается.
Петръ. Тебѣ зазорно въ глаза мнѣ смотрѣть? Не ждалъ
я того отъ тебя, Борисовна, не ждалъ. Чтб жъ молчишь?
Наталья Борисовна твердо. Да я скажу, государь, коли
желаешь. Я полагаю, что невмѣстно намъ, столбовымъ дво­
рянкамъ, съ пьяными шкиперами и ихъ женишками пля­
сать, да смотрѣть на то, какъ пыотъ до зеленаго змія. Го­
ворить, и дѣвокъ спаиваютъ... Такъ ужъ уволь меня, ба­
тюшка, отъ такой напасти. Позволь чѣмъ инымъ услужить
тебѣ, а честь мою ужъ оставь при мнѣ.
Петръ. Наталья Борисовна! Для тебя, можетъ, это и
невмѣстно, — ты не въ счетъ другимъ. А другія­то наши?
Чѣмъ онѣ лучше шкиперскихъ жѳнишекъ? На пухови­
кахъ спять, да, запершись на крючокъ, напиваются.
Такъ ужъ лучше на людяхъ. Нѣмцы — дѣло любятъ, дѣло
дѣлаютъ, а женки имъ по мѣрѣ силъ, чѣмъ могутъ, по­
могаютъ. Вотъ и хочу я хоть силой свести ихъ: заста­
вить нашихъ понять, что нельзя жить, бѳзъ работы, что
безъ труда—жизни нѣтъ. А у насъ привыкли только про­
лежни наживать. Вотъ почему мнѣ рабочій нѣмецъ милѣе,
чѣмъ бояре ваши, чтб пузо расперли, и чортъ имъ не брать.
Я видѣлъ сейчасъ здѣсь стрекнула бабка голландка Ыель­
Матье. Катеньку она пользовала. Хорошая баба —і ничуть
московскихъ боярынь не хуже, — и неужто я преферансь
нмъ дамъ предъ нею? Да никогда! Пойми ты меня, Бо­
рисовна! Тяжело тебѣ итти на ассамблею, а ты все жъ поди.
Легко жить, когда только то и дѣлать, что душу сахарить.
Преломи себя и пойди—въ примѣръ другимъ. Эка неви­
даль, что пьяныхъ много! А увидятъ тебя,—и другія бабы
поползутъ за тобою. Бстаетъ. —А чтобъ отказа отъ тебя
не получить,—­я тебѣ вотъ что скажу: рядомъ съ Почто­

— 45 —
вымъ дворомъ въ пятницу ассамблея. Ангажирую тебя на
танецъ. Чтб жъ, —откажешься?
Наталья Борисовна. Ваше величество приказываетъ,—
такъ ежели руки­ноги отнимутся, только тогда не приду.
Петръ. Нѣтъ, ты охотой приди. Ну, потѣшь меня: не
хочу я тебя на арканѣ тащить.
Наталья Борисовна вдругъ вся какъ­то просіяла. Да для
тебя, батюшка, все, чтб хочешь! Вели въ Неву кинуться,
въ Неву пойду! Коли надо, такъ надо, о чемъ говорить!
Петръ. Вотъ такъ­то лучше. Сыну твоему я сказалъ,
что помощь мнѣ нуаша, а я только и вижу, что мнѣ всѣ
палки тычатъ въ колесы. Спасибо. — Такъ,] значить, при­
дешь на ассамблею, Борисовна? Затанцуемъ съ тобой такъ,
что небу жарко будетъ! Шлепаетъ ее по спинѣ. Ну, будь
здорова, вдовица горькая! Не провожай. Надѣваетъ плагцъ
и видитъ разлоэюенныя по стулъямъ платья. Никакъ ты
старое барское тряпье продавать собралась? Доброе дѣло!
Въ дверяхъ, словно вспомнивъ о дѣлѣ, строю. А сыну
скажи: одно мнѣ надо, чтобъ шелъ онъ своей дорогой, не
вихляя. Въ пятницу свидимся.

Уходить.
Наталья Борисовна. Василиса! Василиса! Гдѣ ты?
Василиса, выбѣгая. Тутъ, матушка! Я на антресоли со
страха взгромоздилась...
Наталья Борисовна. Послать за нѣмецкой портнишкой
Фейфершей, —и чтобъ сейчасъ здѣсь была— однимъ духомъ!
Василиса. Матушка! Развѣ свадьба такъ скоро?
Наталья Борисовна, выразительно. Для ассамблеи платье:—
чтобъ въ три дня было готово! Поняла?
У Василисы епираетъ въ зобу дыханье.
Василиса. А эти куда же? Указываешь на вынутое платье.
Наталья Борисовна. Вь сундукъ!

Занавѣеъ.

АКТЪ ТРЕТІЙ.
КАРТИНА ПЕРВАЯ.
Токарная Царя Петра. Утро.

Петръ Алексѣевичъ хлопаетъ въ ладоши.
Входить Нартовъ.
Петръ, отрываясь отъ токарнаю станка. Есть тамъ кто?
Нартовъ. Пока одинъ генералъ­полицѳймейстеръ.
Петръ, показывая табатерку. Ну­ка, чтб скажешь, то­
карнаго искусства учитель? Похоже?
Нартовъ. Изрядно. Это какъ­будто король прусскій?
Петръ. Онъ. Ему въ подарокъ табатерку съ его персоной
выточилъ. Онъ роскоши и мотовства не любитъ. Работа
наша пріятнѣе ему золота.
Нартовъ. А ты, государь, опять мало почивалъ сегодня?
Петръ. Андрюша, какой сонъ начальнику, когда его
судьи снять! Зови полицеймейстера­то. Да дай мнѣ пи­
сульку съ того стола. Смотритъ на табатерку и еще
разг пускаетъ колесо станка, желая что­то іюправитъ.

Девіеръ входить.
Петръ, продолжая работу. Чтб же, минь геръ, — ты
вчера удралъ съ пожара, меня не подождавъ? Я раньше
тебя пріѣхалъ,—а потомъ хвать­похвать, тебя ужъ нѣтъ.
Девіеръ. Нездоровилось мнѣ, гсударь!

— 47 —
Петръ. Больнымъ въ отставкѣ быть надлежитъ, а не
дѣло дѣлать. Я тебя полицеймейстеромъ поставилъ не
на то, чтобъ ты за порядкомъ на першпективахъ да на
рынкахъ смотрѣлъ, — на то у тебя помощники есть. Мнѣ
нужно, чтобъ ты весь безпорядокъ зналъ, чтб внутри до­
ыовъ дѣется.
Девіеръ. Да я, кажись...
Петръ. «Кажись, кажись»... Кладешь табатерку и
беретъ бумажку, поданную Нартовымъ. Первымъ дѣломъ:
альдерманы здѣшнихъ цеховъ дѣла своего не дѣлаютъ и
регламента не знаютъ. Вчера альдерманъ Пухаловъ гово­
рить со мной, а я спрашиваю, чтб твои цунфты? А онъ
только глаза пучить...
Девіеръ. Нѣмецкихъ словъ они не жалуютъ.
Петръ. Я знаю, Пухаловъ деньги вымогаетъ съ ремес­
ленниковъ... Ты припомни ему... Знаешь, чтб сказать?
Девіеръ. Знаю...
Петръ. Да скажи, чтобъ пріучали къ паспортамъ, да
чтобъ убѣждая, а не кулакомъ тыча въ рыло...
Девіеръ. Къ пачпорту, особливо если человѣкъ изъ стран­
ствія,—онъ привыкнуть не можетъ. Святые, говорить, безъ
пачпортовъ жили.
Петръ. Пусть святыми будутъ,—я съ нихъ тоже паспорты
сниму. У тебя вотъ кликуши по церквамъ тявкать на­
чали. Такъ распорядись насчетъ плетей. Хвостъ у кнута
длиннѣе, чѣмъ у чорта, — я его изъ нихъ выгоню...
Теперь по запискѣ... Насчетъ куншткамеры. У дьячихи въ
крѣпости родились тройни, сросшись, и монстръ этотъ она
утаила. А за него бы и пятнадцати рублей не жаль.
Дьячку вѣдомо, что въ десять разъ онъ штрафъ долженъ
уплатить?
Девіеръ. Про то мнѣ, государь, не извѣстно; о тройняхъ
первый разъ слышу.
Петръ. Почему жъ я одинъ все слышу, а вы ничего

— 48 —
не знаете и знать не хотите и понимать? Вотъ мнѣ
совѣтуютъ назначить плату на входъ въ куншткамѳру,
а я хочу не токыо даромъ пускать, а думаю еще угощать
посетителей. Куншткамера не лавочка, чтобъ доходъ при­
носила! Ну, теперь вотъ нарочито главное. Ты помнишь,
я людей выписалъ, которые около червей уходъ знаютъ?
Девіеръ. Около какихъ червей, государь?
Петръ. Голова у тебя съ дыркой: все уходитъ... Помнишь,
я итальянцевъ выписалъ, чтб шелкъ по­итальянски строить
умѣютъ. Такъ вотъ теперь жалуются, что сбѣжали ученики
и гдѣ­то по дворамъ хоронятся, замѣсто того, чтобы
шелковыя ленты ткать. Такъ розыскать ихъ тотчасъ и
наказать примѣрно.
Девіеръ, записывая въ книжку. Накажу.
Петръ, смотря въ свою записку. А чей воскобѣлильный
заводъ у насъ?
ДевіерЪ)— его начинаемо пронимать потъ. Нѳ припомню,
ваше...
Петръ. Ничего ты не припомнишь!.. Узнать! Дѣлаетъ
отмѣтку. Печалить меня, что юфть наша русская на
обувь промокаетъ! Инымъ порядкомъ дѣлать ее надо: не
съ дегтемъ, а съ ворваннымъ саломъ, тогда отъ мокроты
она расползаться не будетъ. Сегодня­завтра два юфтяные
мастера изъ Ревеля пріѣдутъ, —такъ гдѣ станутъ—сейчасъ
мнѣ доложить.
Девіеръ записываешь. Будетъ доложено.
Петръ. Для арміи сіѳ зѣло важно. Кто попрежнему
юфть готовить будетъ — того на каторгу... Потомъ хохлы
пріѣдутъ — жди: учить будутъ овецъ стричь и какъ надо
шерсть прясть... Въ Голландию вчера послалъ человѣка вы­
учиться треску солить—и того не умѣемъ... Читаешь. «Двухъ
мартышекъ»... Это все не по твоей части... Да, вотъ это
тебя касается. Въ типографіи, гдѣ буквы льютъ, два ма­
стера пьянствуютъ ^и стекла бьютъ. Такъ распорядись,

— 49 —
чтобъ ихъ поучили, но въ такихъ размѣрахъ, чтобъ черезъ
три дня могли на работу стать... А потомъ тутъ еще вотъ:
вчера на спускѣ у почтоваго двора все обіедянѣло. Водо­
возы воду распдескиваютъ, а потомъ лошади скользятъ...
Девіеръ. Я ужъ распорядился сегодня...
Петръ. А у меня вчера лошадь­то упала, самъ ее поды­
малъ. Вчера бы и распорядиться... Потомъ, минь геръ,
я фонарную подать ввожу, — чтобъ у каждаго дома фо­
нарь былъ. Вчера я воду выпускалъ изъ живота у гол­
ландской женки; назадъ ѣхалъ, только на коня положи­
вшись,—ночь, какъ сажа, темна... Да узнай, лучше ли женкѣ
стало. Анна Стюрманъ. Запиши. Вчера вечеромъ ей воду
выпустилъ...
Нартовъ, входить. Тамъ шкипера голландцы, чтб черезъ
Нарву пріѣхали, просятся. Да потомъ еще Матвѣй Арефьевъ...
Петръ. Безъ зову?
Нартовъ. Говорить, дѣло важное: неукоснительно доло­
жить безъ промедленія...
Петръ. Зови Арефьева въ первую голову.

Нартовъ уходить.
Такъ вотъ, господинъ генералъ ­ полицеймейстеръ, — ви­
димъ мы ясно, что соскучилась по васъ дубинка, съ
коей не разъ вы кумпанство водили. А потому примѣняйте
большую антанцію къ служебнымъ занятіямъ. А пока, вы­
разивъ вамъ неудовольствіе наше, васъ къ дѣламъ вашимъ
отпускаемъ.
Девіеръ. А у меня доклады вамъ, государь, были.
Петръ. Важное чтб есть?
Девіеръ. Важнаго ничего нѣтъ.
Петръ. Такъ ты своей персонѣ ихъ доложи, а мнѣ на
это времени нѣтъ.

Входить Матвѣй Сидорычъ
и низко кланяется.
Ассамблея.

4

— 50 —
Петръ. Здорово, АрефьевъІ Девіеру. Справь все, чтб за­
писано, и къ десяти въ сенатъ заѣзжай—мнѣ отвѣтъ дать.
Не кланяйся, увидимся еще. Арефьеву. А ты, минъ геръ, чтб?

Девіеръ уходить.
Матвѣй Сидорычъ. Рѣшился обѳзпокоить свѣтлыя твои
очи...
Петръ. Очи мои цѣлый день кто­нибудь мозолить. Коли
за дѣломъ, радъ буду. Говори.
Матвѣй Сидорычъ. Вѣдомо вашему величеству... Арефьевы
и отцу вашего величества служили и дѣду служили. Пу­
тается. Пріявъ присягу, крестъ и евангеліе лобызавъ...
Петръ. Чтб такое? Понять не могу.
Матвѣй Сидорычъ, переступая съ ноги па ногу. По при­
казу вашего величества въ комиссіи состою... Александръ
Даниловичъ предсѣдаетъ у насъ...
Петръ. Вѣдомо намъ сіе... Ты новое чтб скажи.
Матвѣй Сидорычъ. Какъ весь родъ на службѣ у государей...
Петръ. Ну, ужъ и служба ваша, Арефьевская была! 5а
грабежъ и притѣсненія на дѣда твоего челобитную пода­
вали. А впрочемъ, дѣти за родителей своихъ не отвѣтственны:
каждый токмо за себя стоить персонально.
Матвѣй Сидорычъ. Персонально я въ казнокрадствѣ
уличенъ никогда не быдъ.
Петръ. Есть­ чѣмъ хвастаться! Кабы уличенъ быль, въ
комиссію тебя бы не назначили.
Матвѣй Сидорычъ. По причинѣ сей комиссіи и притекаю
къ стопамъ твоимъ.
Петръ. Ну!
Матвѣй Сидорычъ. Ваше величество, государь всемилости­
вѣйшій! Отпусти меня!
Петръ. Куда? Почему отпустить?
Матвѣй Сидорычъ. Для пріемнаго дѣла сего я не годенъ.
Спервоначало какъ будто легко; а потомъ съ каждымъ

— 51 —
днемъ затруднительнее. Ничего понять не могу. И слова
такія голландскія, мудреныя... Ослобони меня.
Петръ. А! Ты гнилые поставы принимаешь, а какъ уви­
дѣлъ, что плутни ваши открыты,—на попятный? Думаешь,
въ уголку притулиться, моя молъ хата съ краю?..
Матвѣй Сидорычъ. Пощади, государь! Человѣкъ я тем­
ный. Нешто мы, у себя живучи на Арбатѣ, помышляли о
томъ, чтобы канатное дѣло знать?..
Петръ. Родится человѣкъ — и того меньше зпаетъ. А
потомъ пріобыкнетъ. Учиться надо. И какъ безъ дѣла, сложа
руки жить,—того я понять не могу.
Матвѣй Сидорычъ. Старъ я...
Петръ, вскакивая. Что же, вы одного меня хотите заста­
вить въ гору возъ везти? А вамъ бы лежать бревнами. Да
хуже вы бревенъ: бревнами хоть подпирать стѣны можно,—
а вы только на то, что бы воровать горазды. Хочу я правду
вездѣ насадить, а отъ васъ, отъ старорусовъ, не токмо по­
мощи нѣтъ, а всякія вы мины подъ мои фортеціи подводите.
Матвѣй Сидорычъ. Какой я тебѣ помощникъ! Работать
мнѣ нечѣмъ, голова плоха... Ослобони! Господомъ Богомъ
прошу! Отпусти! Въ вотчины свои я уѣду...
Петръ, подойдя къ нему. Въ отставку просишься? А вотъ
теперь­то какъ разъ я тебя и не могу отпустить. Молчать!
Коли не понимаешь чего—выучись. А ежели нѣтъ въ тебѣ
понятья, такъ я вобью въ тебя собственноручно. Коли въ
комиссіи воруютъ — срами, останавливай, мнѣ доноси...
Матвѣй Сидорычъ. Доносчиками мы, Арефьевы, никогда
не были...
Петръ. Ну, чѣмъ лучше быть, доносчикомъ или воромъ,—
раскинь умомъ. Хлопаешь въ ладоши. А объ отставкѣ и не
думай. Ты полагаешь, большая мнѣ сласть съ четырехъ
утра по городу мытариться да съ вашимъ братомъ кумпа­
нейскія бесѣды вести?..
Партовъ входить.
4*

— 52 —
Петръ. Зови голландцевъ! Онъ уходить. Я хочу другія
образованный страны пристыдить,—показать, что и мы, рус­
скіе, ничѣмъ не хуже... А они на^ка, какъ тараканы во
всѣ стороны ползутъ... Пошелъ вонъ! Видѣть тебя не хочу... '
А на ассамблею приходи и отца­старика тащи. Ты не
кланяйся низко, а лучше дѣло дѣлай.
Два голландца входятъ —
Енейсъ и Кауветоофе.
АІ Каувенгоофе и Кнейсъ! Здорово!

Матвѣй Сидоровичъ
со вздохомъ уходитъ.
Кнейсъ. Будьте здоровы, государь Питеръ!
Каувенгоофе. Въ добромъ ли здоровьѣ, царь Питеръ?
Петръ. Живемъ помаленьку. Ну­ка, друзья, покажитесь. А
ты, минь геръ, сѣдѣть началъ?
Кнейсъ. Года идутъ! Я три раза въ Индію ходилъ. Же­
натъ на третьей женѣ.
Петръ. О! Храбрый человѣкъ!
Кнейсъ. Я—волкъ морской. Такъ и зовутъ меня. У меня
теперь свои дома въ Флешингенѣ. А вы, царь Питеръ, все
такой же,— глаза молодые.
Петръ. Везъ окуляровъ не вижу читать.
Каувенгоофе. А мы тебя все вспоминаемъ, царь Питеръ,
по старой памяти, — какъ ты еще въ Заандамѣ жилъ. За­
быть тебя не можемъ, своимъ считаемъ.
Петръ. И я васъ за своихъ чту.
Каувенгоофе. Пріѣзжай къ намъ еще. А ужъ такъ мы
тебя угостиыъ, такъ угостимъ!
Петръ. Можетъ, и пріѣду.
Каувенгоофе. Подарковъ мы тебѣ привезли.
Петръ. Да нуі
( Каувенгоофе. Наши жены голландскія рѣшили твоей женѣ
полотна, послать. Лучше нашего полотна на свѣтѣ нѣтъ.

— 53 —
Петръ. Знаю. За полотно спасибо.
Каувенгоофе. Пряниковъ дѣткамъ привезли,—пускай ку­
шаютъ.
Петръ. Пускай. Позову васъ къ сѳбѣ русскія щи хле­
бать — сами ихъ и отдайте.
Кнейсъ. Вотъ за приглашеньѳ спасибо.
Каувенгоофе. А я, парь Питеръ, съ женой пріѣхалъ, ей­
Богу, съ женой. Зовутъ Мартой.
Петръ. Моей женѣ тезка. Она въ лютерствѣ тоже
Мартой была.
Каувенгоофе. Ужъ дозволь ей самой подарочки твоей
хозяйкѣ доставить.
Петръ. Ладно, и ее вези. Должно, Катенька помнитъ
твою Марту,—у нея память вострѣе моей. Чтб жъ вы зим­
нимъ путемъ пріѣхали?
Кнейсъ. Да кораблики­то у насъ въ Ригѣ зазимовали.
Ну, вотъ мы къ тебѣ въ гости на саняхъ и прибыли.
Петръ. Ладно. Приходите завтра на ассамблею, покаля­
каемъ, покуримъ, старину вспомнимъ.
Каувенгоофе, всплакнувъ. Такимъ же ты, Питеръ, остался
хорошимъ, какимъ и прежде былъ.
Петръ. Чего мнѣ мѣняться?
Каувенгоофе треплетъ его порукѣ. Очень мы дюбимъ тебя.
Петръ. За любовь благодарствую. Любить­то вы меня
любите, а ухо съ вами востро держать надо. Мягко вы
стелете, жестко спать.
Каувенгоофе, смущенно. Ой, что ты, царь Питеръ!
Петръ. Да ничего! Когда передъ Полтавой мнѣ деньги
понадобились,—дала мнѣ ихъ Голландія?
Каувенгоофе, стараясь замять разговоръ. Ну, денежные
расчеты только дружбѣ мѣшаюгъ...
Петръ. Ничего... И безъ васъ справился, только осто­
рожнѣе сталъ. Ну, такъ жду васъ завтра къ часу къ
обѣду сюда.

— 54 —
Кнейсъ. Вудемъ, будемъ.
Каувенгоофе. Будѳмъ, царь Питеръ... Ужъ такъ мы рады г
что здоровымъ тебя нашли, такъ рады.
Государь хлопаешь въ ладоши. Входить Нартовъ.
Петръ. Проведи­ка ихъ. Есть кто еще?
Нартовъ. Есть одинъ тутъ... Да мимо раза три Але­
ксандръ Данилычъ Меншиковъ проѣзжалъ. Должно, за­
ѣхать хотѣдъ, да опасался... А этотъ­то—по фамильи Пех­
теревъ.
Петръ. Зови Пехтерева. До свиданія, минъ геры!
Нартовъ, отворяя дверь въ пріемную. Жалуй сюда, су­
дарь.
Каувенгоофе. До завтра, царь Питеръ. Ужъ такъ мы
рады тебя въ добромъ здоровьѣ увидѣть, такъ рады... Ухо­
дить.
Вошелъ Пехтеревъ. Онъ измѣпилея: похудгълъ, поблѣднѣлъ.
Петръ, махнувъ рукой Нартову, чтобы онъ выгиелъ. Тезка,
здравствуй! Ну, что, все покончилъ?
Пехтеревъ. Все.
Петръ. Неужто поспѣлъ?
Пехтеревъ. Все исполнено въ точности.
Петръ. Протоколы составилъ?
Пехтеревъ. Нѣтъ, записку приготовилъ.
Петръ. А чтб ты на себя не похожъ?
Пехтеревъ. Недужится, государь.
Петръ, пристально смотря на него. Съ чего?
Пехтеревъ. Должно, переработалъ лишнее. Двѣ ночи не
спалъ.
Петръ. Прошлый разъ ты въ глаза мнѣ смотрѣлъ.
Чтб жъ теперь не подымаешь?

Пехтеревъ взглядываешь на царя.
Фальшивишь!
Пехтеревъ. Этого во мнѣ нѣтъ, ваше величество.

— 55 —
Петръ. Ой, Петька! Не люблю обходовъ. Говори прямо.
Пехтеревъ. Извольте записку просмотрѣть.
Петръ. Чтб жъ, скажи, нечисто дѣло? Брали за поставки
и во флотъ и въ армію?
Пехтеревъ. Нечисто.
Петръ. Говоря попросту,—крали?
Пехтеревъ. Крали.
Петръ. И взятки были?
Пехтеревъ. Были и взятки.
Петръ. Кто?
Пехтеревъ, смѣло глядя въ глаза. Да всѣ.
Петръ. Дьяволы! Ударяетъ ладонью по столу. Пауза.
Потомъ, понизивъ голосъ. А Меншиковъ?.. Тоже...
Пехтеревъ. Больше всѣхъ. Примѣръ подавалъ.
Петръ. Дай­ко со стола окуляры.
Пехтеревъ подаетъ болъшія серебряным круг­
лый очки. У государя голова нервно нгьсколъко
разъ вздергивается. Онъ надѣваетъ очки и по­
гружается въ чтеніе.

Пробу доставокъ ты не одинъ производилъ?
Пехтеревъ. Съ голландцемъ Мейеромъ и нѣмцемъ Шпи­
гелемъ.
Петръ. Такъ. И желѣзо такое же?
Пехтеревъ. И желѣзо.
Пауза.
Петръ. Всѣ три подряда были приняты комиссіяіш?
Пехтеревъ. Всѣ. Одинъ голосъ былъ противъ.
Петръ. Чей?
Пехтеревъ. Алфей­Арефьева.
Петръ. Песочница старая! Да развѣ есть у него голосъ?
Пехтеревъ. Нашелся. Возвысилъ, когда грабежъ начался.
А потомъ князя Меншикова убоялся и тоже подпись по­
ставидъ.

— 56 —
Петръ. Значить, всѣмъ перепало. Дѣлили стервятину
поровну. Что молчишь?
Пехтеревъ. Сіе въ компетенцію мою не входить. Мое
дѣло было—доброкачественность товара определить.
Петръ грозить пальцемъ. Охъ, виляешь ты! Ужели Мен­
шикова боишься, какъ Алфей?
Пехтеревъ. Нѣтъ, ваше величество, я Меншикова нѳ
боюсь.
Петръ снова проницательно взглядываешь на него и
продолжаешь читать. Рука его судорожно вершить вы­
точенную табакерку. Шестьсотъ восемьдесятъ тысячъ въ
одно лѣто хапнули?
Пехтеревъ. Девятьсотъ сорокъ тысячъ,—извольте послѣд­
нюю страницу взглянуть.
Петръ, взглянувь на послѣднюю страницу, бросаешь на
столь рукопись и смотришь на Пехтерева. Ну, что жъ
ынѣ съ ними дѣлать? Рабы! Холопы! Привыкли только
грабить и тащить гдѣ не видно! Можно добромъ ихъ
чему научить? Ну, чтб жъ молчишь?
Пехтеревъ. Ваше дѣло, государь.
Петръ. Отеческое внушенье имъ дѣлать! Все равно,
что дошадямъ прописи читать! Безъ кнута лошадь не
выѣздить. Намедни заѣзжій англичанинъ на ассамблеѣ
говорилъ, что я, молъ, своимъ народомъ, какъ невольни­
ками, управляю,—и въ примѣръ Англію ставилъ. Встаешь.
А я думаю, ихъ агліщкое правленіе пристало бы къ намъ»
какъ къ стѣнѣ горохъ. Не для всѣхъ одна мѣрка. Быстро
ходить изь угла вь уголь, взмахивая правой рукой. Недобро­
хотовъ у меня и злодѣевъ много. Еще бы: законъ на нихъ
теперь узду накинулъ. Я хочу дубовыя сердца размягчить,
сломить упрямство, къ людскости пріучить! Развѣ я этимъ
сугублю рабство? Когда кого правосудіе къ смерти прису­
ждает^ ужли жъ это мое тиранство?.. Передамъ я это дѣло
на усмотрѣніе господъ сената,— самъ пальцемъ не шевельну.

— 57 —
Они народный деньги крадутъ, — ну, такъ пускай ихъ пѳ­
редъ народомъ и отбояриваются своими головами,—подлый
твари! Какъ рѣшатъ, такъ и будѳтъ.
Пехтеревъ невольно подноситъ руки къ лицу.
Петръ, останавливаясь передъ нимъ. Да чтб ты? И впрямь
боленъ? Иди казнокрадовъ тебѣ жалко?
Пехтеревъ. Государь, — освободи меня отъ дальняго
сдѣдствія. Я чтб могъ сдѣлать •— сдѣлаіъ. Дозволь мнѣ
инымъ дѣломъ заняться, а отъ этого уволь.
Петръ, пораженный. Чтб­о? Ты хищенье мидліонное
открылъ, татей, чтб народъ грабятъ, на лобное мѣсто
поставидъ—и вдругь струсилъ и, какъ дѣвчонка, дрожишь
и чуть ли не плачешь?
Пехтеревъ. Да вѣдь Алфей­Арефьевъ... отецъ невѣсты
моей, которую ты же благословить обѣщалъ.
Петръ, сразу осѣкшись. Да, ну?..
Пехтеревъ. Вѣдь я же самъ его уличилъ, а теперь ты
велишь мнѣ къ петлѣ его вести. Подумай только, что въ
душѣ­то моей дѣлается. Я служить готовъ царю, жизнь
отдать... Но вѣдь доносчикомъ на своего тестя вышелъ,—
и къ чему все это приведегь, одинъ Господь знаетъ...
Петръ хмуро. Какъ я тебя отъ сего дѣла отстраню,
когда ты душа его? Эхъ, молодъ ты, Петька. Кабы старше
былъ, кабы больше ты вѣрилъ въ то, чтб для Россіи надо,
такъ не думалъ бы ты о дѣвчонкѣ. Когда того требуетъ благо
народа — ты черезо все шагать долженъ. Слышишь? Не
только о невѣстѣ, — о сестрѣ, о братѣ, о сынѣ — ни о
комъ не думай. Терзайся,—а дѣло свое дѣлай невступно...
Еладетъ ему руки на плечи. Слушай меня. Хорошая жена,
совѣтчица и хранительница—зѣло большое дѣло. На доброй
дѣвкѣ жениться—все одно, что при жизни въ рай попасть.
А только всѣ онѣ хороши до вѣнца, а потомъ на десять
тысячъ одна годной окажется. Жениться—что въ жмурки
играть. Чтб твоя женка въ будущемъ будетъ, про то одинъ

— 58 —
Никола Чудотворецъ знаетъ, — а ты честь свою и честь
родины на карту ставишь! Неужто ты благо Россіи на
женскую юбку смѣнишь? Неужто тебѣ она меня и родины
дороже?
Пехтеревъ, пересилит себя. Я присягѣ не измѣню, го­
сударь.
Петръ. Слово даешь?
Пехтеревъ съ усиліемъ. Даю.
Петръ. Слушай. Я отъ слова своего не отступлю: ежели
мать не противъ того, чтобъ ты на дочери вора женился,—
женись. А только зная, я—начиная съ князя Данилыча—
никого не пощажу. Всѣ свое получать.
Пехтеревъ. Государь, я Арефьева съ пеленокъ знаю:
слабосильный онъ человѣкъ,—такъ, вмѣсто крови какой­то
пенькой набитый. Ужъ на что жена его—рыхлая баба,—
онъ и ту слугааетъ. Вокругъ грабятъ, и онъ грабить. Онъ
и грѣха въ томъ не чувствуетъ. Изволите знать, въ прежнее
время сами государи разорившихся бояръ отправляли на
воеводство «кормиться». Тамъ вѣдь не жалованьемъ госу­
даревымъ, а взятками кормленье­то производилось. Когда
Александру Данилычу по сто тысячъ подрядчики платили—
остальные только крохами побирались.
Петръ, ударяя кулакомъ по столу. Данилычъ! Первый
мнѣ помощникъ, — а все, по своей холопской натурѣ,
стащить изъ­за угла при каждомъ удобномъ казусѣ хо­
четъ. Ну, чтб жъ, и его лишиться надо. Лучше дес­
ницу отсѣчь, ежели она въ гангренѣ... А эта мелочь
ползучая, эта тля, твой Алфеевъ,—цѣна ему вся ломаный
грошъ. Слюнтяи, мѣднолобые!.. Подойдя къ окну. Вотъ
опять Меншиковъ подъѣхалъ. Ударяетъ въ ладоши. Во­
шедшему Нартову. Вынь изъ саней Данилыча—и сюда.
Пехтеревъ. Удалиться мнѣ?
Петръ. Иди. Эхъ, тезка, молодь ты для меня! Ну, да,
можетъ, и споемся. Протягиваешь ему руку.

— 59 —
Пехтеревъ. Государь, я тебѣ непзмѣненъ буду... Нѣ­
луетъ руку.
Петръ. Вотъ такъ­то лучше. Иди, Петръ, — я тебя не
забуду.
Пехтеревъ. Твой слуга, государь.
Уходитъ.

Государь подходить къ столу, беретъ при­
несенную Пехтеревымъ бумагу, надѣваетъ очки
и погружается въ чтеніе. Нартовь впускаеть
Меншикова. Онъ въ парадномъ кафтакѣ и
орденахъ. Войдя, онъ медленно опускается на
колѣни. Пауза. Нотомъ Петръ откидывается
въ креслѣ, оставляешь бумагу и, сдерэюивал
гнѣвъ, смотритъ на Меньшикова.
Петръ. Ну, чтб скажешь, Данилычъ?
Меншиковъ. Спрашивай, государь, на все готовъ...
Каяться пріѣхалъ...
Петръ. Сколько ты казенныхъ денегъ?.. Ну, говори!..
Меншиковъ. Милліона полтора...
Петръ, вставая. Какъ? Кровопійца!.. Дѣлаетъ къ нему
нѣсколько шаговъ и останавливается, пересиливъ себя.
Встань. Я самъ съ тебя допросъ сниму. Идетъ къ пись­
менному столу.

Занавѣсъ.

— 60 —

ВТОРАЯ КАРТИНА.
Дворъ у Алфѳй­Арефьевыхъ. У забора, чтб тянется справа съ аван­
сцены вглубь, устроена катальная горка, уложенная тонкими каба­
нами льда. Въ глубинѣ крыльцо каменнаго дома Арефьевыхъ. На
пѳрвомъ планѣ забора плотники навѣшиваютъ новую дверь въ только­
что продѣланноѳ отвѳрстіе калитки. За заборомъ—крыша каменнаго
дома Натальи Борисовны. На авансцѳнѣ полѣнницы березовыхъ
дровъ. Зимній вечеръ. Послѣдніѳ лучи заката гаснуть, и силуэтами
выступаютъ шпили сосѣднихъ церквей.

Рыжая чухонская лошаденка, запряженная
въ дровни, стоитъ посреди сцены. Ея хозяинъ,
чухонецъ, хлопаетъ рукавицами.
Чухонецъ. Сб котово!
Пехтеревъ, только­что вошедшгй. Ну, спасибо. Все при­
иезъ?
Чухонецъ. Сё ривёзъ. Посдѣдній кабанъ полосѳнъ. Рѣпко,—
совсѣмъ рѣпко. Тутъ мальсикъ­паринъ сейсасъ ѣздилъ на
ракоскѣ. Короса кора. Рѣпкая. Самъ сарь поѣтетъ — вы­
дерситъ.
Пехтеревъ. А ты знаешь царя?
Чухонецъ. Та, снаю саря, какъ саря не снать. Ессе
Пьетари не строили, — онъ у меня въ испѣ молоко пидъ,
алтынъ пдатилъ. Такой польсой, та линный.
Пехтеревъ Митенъкѣ, который возится наверху горы,
укрѣпляя елки. Что, Митенька, хороша гора, пробовалъ?
Митенька. Монбланъ!
Пехтеревъ, чухонцу. Получай цѣлковый.
Чухонецъ. Пасибо. Колотно секодня. Сейсасъ поѣту водку
пить.
Пехтеревъ. Ну, вотъ тебѣ еще алтынъ на водку.
Чухонецъ. Вотъ пасибо!.. Короса кора!
Пехтеревъ. Митенька, иди сюда.
Чухонецъ. Ну! Становится на сани и ѣдетъ.

— 61 —
Митенька, сбѣгая внизъ. Петръ Андреичъ, вѣдь у меня
несчастье.
Пехтеревъ. Чтб еще?
Митенька. Записку­то, что ты утроиъ дадъ Фросѣ передать...
Пехтеревъ. Ну?
Митенька. Лотерялъ.
Пехтеревъ. Что ты врешь?
Митенька. Ей­ей. Мимо кармана положилъ. Сейчасъ была,
сейчасъ—нѣтъ. Вей ты меня, огнемъ жги, такъ и сгинула.
Пехтеревъ. Такъ ты ей ничего и нѳ перѳдалъ?
Митенька. Чтб же я ей скажу, когда не знаю, чтб ты
писалъ?
Пехтеревъ. Вотъ грѣхи­то! Слушай, Митенька, —очень мнѣ
надо, чтобы, какъ стемнѣетъ, она на минутку сюда, къ по­
лѣнницамъ, вышла. Понимаешь, такая нужда... Два слова
сказать ей.
Митенька. Это устроимъ... на это труда нѣтъ. Она съ
маменькой сидитъ. Сказать, что ты желаешь ей гору пока­
зать. А у меня фонари такіе пузатенькіе есть. Я ихъ раз­
вѣшу, чтобъ веселѣѳ было.
Пехтеревъ. Ужъ ты постарайся, Митенька.
Митенька. Я ушелъ, жди тутъ. Уходить въ домъ.
Пехтеревъ, идя къ рабочим*. Это чтб за люди?
Плотникъ. Плотники мы.
Пехтеревъ. Чего вы тутъ орудуете?
Плотникъ. А барыня Наталья Борисовна приказала до
ночи въ заборѣ калитку продѣлать. Такъ вотъ кончаемъ.
Маненько замѣшкались—доски стругали, да гвоздей не хва­
тило. А запора пока на сегодня такъ и не будетъ, —завтра
придѣлаемъ. Хлопаетъ дверью. Важно пришлось; къ веснѣ
только поправлять придется, — потому на морозѣ правиль­
ной работы быть не можетъ.
Пехтеревъ. Такъ,—родственная калитка! Это дѣйствительно
удобнѣе, нежели черезъ пѳреулокъ.

— 62 —
Плотникъ. И даже горазднѣе. Собирай струменты, Ніі­
кандра. Какъ разсвѣтетъ завтра, такъ мы и запоръ навѣ­
«имъ. Ишь, темень какая находить...
Митенька съ крыльца. Петръ Андреевичу пожалуй сюда:
маменька сама гору идетъ смотрѣть, такъ видѣть тебя
желаетъ.
Пехтеревъ. Иду. Идетъ въ домъ. "
Плотникъ. Собралъ, что ль?.. Постой, барыня, кажись,
идетъ. Она и есть. Все собралъ? Снимай шанку­то.

Изъ калитки Наталья Борисовна, въ той
шубейкѣ, чтд была у Алфеевыхъ. За ней Ва­
силиса, укутанная.
Наталья Борисовна. Покончили, ребятки? Ну, спасибо.
Завтра днемъ посмотрю. Идите, родные, съ Богомъ, идите.
Тѣ уходятъ. Съ тобой, Василиса, фонарикъ­то?
Василиса. Со мной, матушка.
Наталья Борисовна. Вотъ на первый разъ и пригодился
подарочекъ сынка­то! Никого во дворѣ­то нѣтъ? Я первый
разъ въ жизни крадучись въ чужой домъ иду. Посмотри­ка.
Василиса. Пустехонько, матушка.
Наталья Борисовна. Какъ у него въ запискѣ­то сказано:
­«когда стемнѣетъ, у складней дровъ ждать буду»?
Василиса. У дровъ, у дровъ, матушка. Ты что же, здѣсь
схоронишься и слушать будешь?
Наталья Борисовна. Что я буду дѣлать—того тебѣ знать
пе надо.
Василиса. Слушаю, матушка, — у тебя ума палата, а у
меня, чтб у воробья: накапано на донышкѣ.
Наталья Борисовна. Ну, такъ и' говори поменьше. По­
стой­ка,—точно я голоса слышу; посмотри­ка, ты вѣдь, какъ
кошка—ночью видишь.
Василиса. Я вижу, все вижу.
Наталья Борисовна. Что жъ ты видишь?

— 63 —
Василиса. Вижу, сама идетъ.
Наталья Борисовна. Какъ сама? Вотъ­те разъ.
Василиса. И барышня съ ними, и ихъ барчукъ, и напгь,
и дѣвка Аришка.
Наталья Борисовна. Ну, стань­ка поближе къ калиткѣ;
коли замѣтятъ—такъ будто мы сейчасъ вошли. Садится па
полѣнницы. Вотъ Богь привелъ сыскнымъ дѣдомъ заниматься.

Изъ дома вышли Зиповіл Терентьевна,
Фрося, Пехтеревъ, Ариша и Митенька, у кото­
раю въ рукахь три бумаоюиыосъ фонаря.
Зиновія Терентьева. Ничего­то не видно. Чтб же это
за гора?
Митенька. А я сейчасъ фонарики привѣшу.
Зиновія Терентьевна. Ну, вѣшай, вѣшай. Ариша, гдѣ бы
нрисѣсть, мнѣ что­то нудно?
Ариша. А вотъ здѣсь, сударыня, на полѣнницы.
Зиновія Терентьевна. Платокъ дай. Фросеныса, ты теперь
не катайся, шею свернешь. Пусть Митенька съѣдетъ. Такъ
чтб жъ, Аришка, хорошо ассамблейное платье сидитъ?
Ариша. Да ужъ такъ­толи хорошо. Всѣмъ нлатьямъ
платье.
Зиновія Терентьевна. Охъ, какъ я завтра въ него обла­
чусь! Сидоръ Зотычъ говорить, что твердь небесная раз­
верзнется.
Ариша. Это они по преклонности лѣтъ.
Зиновія Терентьевна. А не столько это меня тревожитъ,
сколько Наталья Борисовна. Какъ она меня потомъ клясть
начнетъ. Узнаетъ она, что я отъ своего слова отступила и
на подлую эту ассамблею пошла, и почнетъ. Очень она
доѣхать можетъ.
Ариша. Можетъ. Но при всемъ томъ у нихъ дворовымъ
пречудесно: два раза въ недѣлю пироги.
Зиновія Терентьевна. Ты къ чему это приговариваешься?

— 64 —
Ариша. Я къ слову.
Зиновія Терентьевна. А Фрося­то гдѣ?
Ариша. Боярышня на вышкѣ.
Зиновія Терентьевна. Фросенька, что ты тамъ дѣлаешь?
Не упади!
Фрося. Не упаду.
Зиновія Терентьевна. Отчего я тебя не вижу?
Фрося. Должно, оттого, что ты задомъ ко мнѣ сидишь.
Зиновія Терентьевна. Это вѣрно. А и холодно, Ариша. Такъ
знобить ноги. Отчего ты мнѣ чулокъ теплыхъ не надѣла?
Ариша. Я думала, матушка, ты на минуту.
Зиновія Терентьевна. Ты знаешь, я человѣкъ зябкій.
Какъ же ты такъ обо мнѣ не думаешь?
Ариша. А тутъ, матушка, чухонецъ ледъ возилъ,—такъ
онъ продаетъ собачью шерсть для чулокъ.
Зиновія Терентьевна. Собачью, говоришь?
Ариша. Собачью. У нихъ такіе псы съ лохмами есть.
Такъ они стригутъ ихъ лѣтомъ, а потомъ изъ шерсти
чулки вяжутъ. Такъ, говорить, тепло, ровно въ печи ноги
держишь.
Зиновія Терентьевна. Купи! Купи! Охъ, силъ моихъ нѣть,
всѣ низы зазнобила. Фросенька! пойдемъ домой.
Фрося. Да мы еще горку не попробовали. Идите; что я
вамъ за застава такая, что вы помимо меня итти не можете.
Зиновія Терентьевна. Какъ же ты одна ночью?
Фрося. Да Митенька здѣсь.
Зиновія Терентьевна. Митенька, ты здѣсь?
Митенька. Здѣсь, здѣсь,— я имъ все налаживаю.
Зиновія Терентьевна. Налаживай, родной, налаживай. Да
поторапливайся. Пойдемъ, Ариша. И отчего у меня правая
нога зябнетъ больше лѣвой?
Ариша. А ужъ это такъ завсегда. Все, чтб налѣво, сердцу
ближе.
Зиновія Терентьевна. Мы пошли, Фросенька.

— 65 —
Фрося. Хорошо, мама.
Зиновія Терентьевна, вставая. Такъ я боюсь гнѣва На­
тальи Борисовны. Такъ боюсь. Идетъ. Фрося, Петенька­
то зайдетъ къ яамъ?
Фрося, «верху горы. А зачѣмъ онъ мнѣ нужѳнъ?
Зиновія Терентьевна. Какъ зачѣмъ? Извѣстно, зачѣмъ
женихъ нуженъ.
Фрося. Еще потомъ успѣетъ надоѣсть.
Зиновія Терентьевна. Вотъ мозоль­дѣвка, —какъ погова­
риваеть! Держи меня, Ариша,—видишь, ноги разъѣзжаются...
Ариша. Да я держу.
Зиновія Терентьевна. Да какъ ты держишь? Поднимай
на ступеньки­то, поднимай. Не дворниковъ на помощь
звать. Приходи, ФросенькаІ

Уходить въ домъ. Фрося и Пехтеревъ спу­
скаются съ вышки. Митенька остается наверху,
укрѣпляя фонарики.
Фрося, гідя къ полѣнницамъ. Чего ты пропадаешь? По­
чему лица на тебѣ нѣтъ?
Пехтеревъ. Какъ я живъ хожу—не знаю. Въ головѣ все
сбилось въ какое­то крошево.
Фрося. Что такое? Говори. Петенька, не тяни за душу.
Пехтеревъ. Да и скажу — другой дороги мнѣ нѣтъ. По­
ставилъ меня царь на одно сыскное дѣло...
Фрося. Ну, и что же?
Пехтеревъ. Какъ нырнулъ я туда съ головой... Лучше
бы не родиться... Понимаешь: въ подрядахъ — фальшь,
взятки брали...
Фрося. Намъ­то чтб?
Пехтеревъ. А то, что гниль комиссія принимала... Какъ
копнулъ я дѣло, такъ смрадъ и пошелъ... Царь говорить:
всѣхъ подъ судъ!..
Фрося. Такъ вѣдь ты не воровалъ?
Ассамблея.

5

­ 66 —
Пехтеревъ. Не я... а МатвѣЁ Сидорычъ.
Фрося. Отепъ? Чтб ты сказадъ, Петенька?
Пехтеревъ. Да, вотъ тб и сказадъ. Мать къ свадббѣ
готовится, у васъ платья шьютъ, —а чтб будетъ—невѣдомо.
Фрося. Да ты чтб? Отказаться отъ меня хочешь? Такъ
ты волёнъ въ этомъ. На дочери вора какая жъ охота
жениться!
Пехтеревъ. Чтб ты говоришь, Фроська! Ты совсѣмъ
спятила!
Фрося. Я не спятила, а скажу въ свой чередъ: чтб Мнѣ
за честь женой доносчика быть? Да лучше я съ батеньЁоН
въ Соловецкомъ монастырѣ жить буду, чѣмъ sa предателя
замужъ пойду.
Пехтеревъ. Очумѣла ты! Чтб я за доносчикъ. Да я тебя
больше своей матери люблю. Ежели я царскую тайну
тебѣ открылъ—должна ты понять это.
Фрося. Понимаю, что ты теперь увильнуть отъ меня
хочешь.
Пехтеревъ. Да чтобъ громомъ меня на этомъ мѣстѣ раз­
разило!..
Фрося. Въ декабрѣ­то, на морозѣ?.. Пошелъ ты прочь.
На весь міръ ты нашу семью осрамилъ!
Пехтеревъ. Небось, безъ меня не узналось бы!
Фрося. Знаю я тебя! Возьмешься за дѣло, такъ узкъ на
три сажени подъ корень подкопаешься. Провались ты, —
видѣть тебя не могу. Чтб ты, окаянный, сдѣлалъ съ нами?
Погубилъ ты насъ всѣхъ. Съ плачемъ ішдаетъ къ нему на
грудь. Петенька, Петенька, —милый ты мой, желанный; да 1
чтб же съ нами будетъ?
Пехтеревъ. Полно, полно, нѳ плачь... Набъ съ тобой это
дѣло коснуться не можетъ. Развѣ ты эа родителя отве­
чаешь? Царь не противъ, чтобъ мы поженились. А мать...
Ежели не согласится—проклянетъ и не дастъ мнѣ ничего...
Я все равно — увезу тебя, куплю попа — и повѣн­

­ 67 —
чаемся... Проживемъ въ ладу жизнь, — чтб намъ до роди­
телей... Да мать простить. Разумница она,—да и сердце­ у
нея тепленькое...
Фрося. Петенька, Петенька, душу ты мнѣ надорвалъ.
Пехтеревъ. А моя душа не надорвана, что ли?
Ариша, съ крыльца. Боярышня, мамынька кличутъ, без­
покоятся. И Митрію Матвѣевичу велятъ домой иттить...
Митенька. Я иду. Идемъ, ФросяІ
Фрося. Иду. Прощай, Петенька, прощай, родненькШ
Увидимся ли когда?
Пехтеревъ. Ну, вотъ еще сказала! Не бойся ничего.
Фрося. Прощай, милый. Пѣлуй крѣпче, крѣпче. Такъ
вотъ, такъ... И такъ ты мнѣ дорогъ сталъ, такъ дорогъ!
И почему—сама не знаю...
Пехтеревъ. Ну, иди, иди, — мама ждетъ... Завтра на ас­
самблеѣ танцевать будемъ,—улучу слово сказать. Я раньше
васъ пріѣду.
Митенька. Ну, теперь все налажено! Зайдешь къ намъ,
Петръ Андреевичъ?
Пехтеревъ. Да вотъ доведу до горницы Евфросинію Ма­
твѣевну... Угодилъ я вамъ, Евфросинія. Матвѣевна, горкой?..
Фрося. Да ужъ такъ­то угодилъ, такъ угодилъ...

Они скрываются въ освѣщенномъ доят. Со­
всѣмъ темно. На небѣ звѣзды.
Наталья Борисовна. Гдѣ­то Василиса? Никакъ спишь?
Василиса, изъ калитки. Здѣсь, сударыня.
Наталья Борисовна. Слышала чтб?
Василиса. Ни синь­пороха. Первое дѣло — заборъ; вто­
рое — морозъ: у меня уши завязаны, Да и въ ушахъ­то
козья шерсть.
Наталья Борисовна. Ну и слава Богу, что не слыхала.
Много дура услушигъ—больше глупостей надѣлаетъ.
Василиса. Вотъ ужъ истина, матушка.
5*

— 68 —
Наталья Борисовна. Давай­ка фонарь сюда. Ой, Васи­
лисушка, тяжело на свѣтѣ жить; такъ иногда тошно бы­
ваетъ, такъ тошно.
Василиса. Бываетъ, матушка: —подъ сердце подкатить, и
сосетъ и сосетъ.
Наталья Борисовна. Никакъ изъ сѣней дверь отворилась?
Изъ дома выходить Пехтеревъ.
Василиса. Какъ будто отворилась.
Наталья Борисовна. Постой, куда онъ пойдѳтъ? Такъ,
сюда, уходи. Совсѣмъ домой уходи и жди меня тамъ..
Живо!
Василиса. Я живо, матушка! Уходить.

Пехтерееъ дѣлаетъ иѣсколъко шаговъ, остана­
навливается въ раздумъѣ, потомъ быстро идетъ
къ калиткѣ. Наталья Борисовна открываешь
внезапно потайной фонарь.
Пехтеревъ. Ой, кто это?
Наталья Борисовна. Своего фонаря не узналъ?
Пехтеревъ. Маменька?
Наталья Борисовна. Я, сынокъ.
Пехтеревъ. Калитку, должно, смотрѣла?
Наталья Борисовна. Сыотрѣла. Сядь­ка на пенекъ, гдѣ
сейчасъ сидѣлъ.
Пехтеревъ. А ты почемъ...
Наталья Борисовна. Садись. Сама садится на полѣнпицу*
Какъ же ты, царскій слуга, царское тайное дѣло неразум­
ной дѣвчонкѣ открываешь? Матери нельзя было, а дѣв­
чонкѣ можно?
Пехтеревъ. Да ты все слышала?
Наталья Борисовна. Ну, скажемъ—все.
Пехтеревъ. Такъ ты въ мою ситуацію войди. Что жъ мнѣ
дѣлать?
Наталья Борисовна. А что умныя головы дѣлаютъ, когда

— 69 —
имъ секретный дѣла поручаютъ? Онѣ первымъ дѣломъ на
совѣтъ къ старшимъ идутъ.
Пехтеревъ. Да вѣдь крестное­то цѣлованіе мы давали?
Наталья Борисовна. Крестное цѣлованіе одно, а разго­
воръ съ матерью—другое. Ты вотъ на стѣны лѣзешь, —свѣто­
нреставленіе началосьі А нѣтъ, чтобы тихимъ манеромъ
войти по­старинному къ матери въ закутокъ: «Такъ и такъ,
родненькая: въ тупику попалъ, ни взадъ ни впередъ. По­
соби своимъ раз}'момъ».
Пехтеревъ. Чего тутъ пособлять, когда самъ царь въ тупикѣ.
Наталья Борисовна. Царю­то не такъ съ высоты видно,
какъ мнѣ снизу. А ужъ твои­то очи совсѣыъ омрачены —
ничего не видишь...
Пехтеревъ. Ничего не вижу.
Наталья Борисовна. А я, другъ ты мой, всего переви­
дѣла и всему въ глаза прямо смотрю. Давай говорить по­
хорошему.
Пехтеревъ. Такъ не домой ли намъ? Чтб на чужомъ дворѣ
сидѣть.
Наталья Борисовна. Нѣтъ, лучше на чужомъ посидѣть.
Тебѣ будетъ ближе сейчасъ къ тестю итти.
Пехтеревъ. Мнѣ, къ нему?
Наталья Борисовна. Да не мечись ты, какъ заяцъ! Слы­
шала я вашу бесѣду, поняла, какъ ты ее любишь, и по­
няла, что она тоже дѣвка съ перцемъ. Такихъ я люблю.
Перечить вашему браку я не буду.
Пехтеревъ. Не будешь?
Наталья Борисовна. Не трепыхайся, сиди смирно. Но
завѣдомаго вора я родственникомъ имѣть не желаю. Кто
за подряды взятки беретъ—подлый онъ человѣкъ. Ничего
другого я отъ Матвѣя Сидорыча и не ожидала: всегда
слюни распустивъ, ходилъ,—да меня, впрочемъ, это и на
касается. А ежели я его дочь въ свои дочери беру—такъ
желаю, чтобъ онъ чистъ былъ.

— 70 —

Пехтеревъ. Очистить его невозможно.
Наталья Борисовна. Ципъ­циііъ­щшъІ
Пехтеревъ. На кого это ты?
Наталья Борисовна. На тебя. Несмышленый цыпленочекъГ
Дѣло вѣдь не начато еще? Завтра начнутъ?
Пехтеревъ. Завтра.
Наталья Борисовна. А до завтра мало ли чтб возможноі
Пехтеревъ. Чудо развѣ какое!
Наталья Борисовна. Сколько онъ хапнулъ?
Пехтеревъ. Тысячъ тридцать.
Наталья Борисовна. Завтра вернуть надо.
Пехтеревъ. Какъ же это сдѣлать?
Наталья Борисовна. А вогъ ты сейчасъ къ нему поди.
Дверь на щеколдочку: «Тестюшка богоданный, — такъ и
такъ. За грабительство ваше—завтра васъ подъ судъ. И
трудно вамъ изъ такой петли вылѣзти. А потому, коли
ослабленіе въ винѣ своей желаете, то представьте всю взя­
тую мзду въ казну и душу свою очистите. Тогда вы, тестюшка,
воромъ только слыть будете, но это не бѣда: у насъ на
улицѣ чтб ни человѣкъ изъ прохожихъ—такъ воръ. А
ежели, тестюшка, не откупитесь, такъ, чего добраго, васъ
повѣсятъ,—вогъ и выбирайте».
Пехтеревъ. Какъ же я скажу ему это?
Наталья Борисовна. Ежели такой приказъ отъ меня?
Пехтеревъ. Ежели приказъ отъ тебя, тогда конечно...
Наталья Борисовна. Ну, а разъ онъ заплатить—другой
разговоръ. Можётъ быть подозрѣніе... что только былъ под­
купъ... Но онъ попытать другихъ хотѣлъ, прннялъ времен­
но... Понялъ?
Пехтеревъ. Тебѣ бы, маменька, бургомистромъ быть.
Наталья Борисовна. Спасибо за ласковое слово, — того
только не хватало. Встаетъ. Ну, иди къ родственничку, да
говори толково.
Пехтеревъ. Я одного боюсь...

— 71 —
Наталья Борисовна. А вотъ я ничего не боюсь.
Пехтеревъ. Я не за себя...
Наталья Борисовна. Да я и за другихъ не боюсь.
Пехтеревъ. Боюсь, ежели...
Наталья Борисовна. Ну, что опять въ горлѣ застряло?
Пехтеревъ. Ежели у него денегъ нѣтъ, чтобъ завтра за­
платить...
Наталья Борисовна. Охъ, не поумнѣлъ ты отъ заграницы!
Коли денегъ нѣтъ —достать надо...
Пехтеревъ. Да гдѣ же сразу, такую уйму?
Наталья Борисовна. Да самъ­то ты на что? Человѣкъ въ
севершенныхъ лѣтахъ, богатый!.. Какъ ты глупъ, Петръ
Андреевичъ! Охъ, какъ ты глупъ!
Пехтеревъ. Какъ, ыать? Такъ неужто ты...
Наталья Борисовна. «Неужто ты, неужто я»! Многому
васъ въ Голландіи учатъ,—нечего сказать. Невѣсту себѣ
добыть—и того не сумѣютъ. Не знаю, какъ ты суда строишь,­—
а посломъ тебѣ не быть: мозги слабы.
Пехтеревъ. Поцѣловать тебя можно?
Наталья Борисовна. Цѣлуй. Я этому никогда не пре­
пятствую.
Пехтеревъ, обцявъ мать. Свѣтъ ты мнѣ показала.
Наталья Борисовна. Много вамъ, кротамъ, свѣта нужно!
Вотъ твоего фонаря довольно. Ну, иди...
Пехтеревъ. А ты одна домой?
Наталья Борисовна. Боишься, что заблужусь? Ты не за­
блудись, а я дойду... Ну, несмышленрчекъ, помогай тебѣ
Бргъ, —двигайся, а потомъ приходи, буду съ чаемъ ждать...
Варенья дамъ малиноваго... Иди къ батюшкѣ богоданномуі
Сговоритесь! Иди, дыпленочекъ!..

Занавѣсъ.

АКТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.
Зала, отведенная подъ ассамблею. Просторное, но невысокое по­
мѣщеніе. Сверху люстра въ нѣсколько свѣчей. По стѣнамъ въ бра
тоже свѣчи; нѣсколько свѣчей и на столахъ. У большой голланд­
ской печи, слѣва, въ креслахъ, четыре или пять сановныхъ стари­
ковъ въ кафтанахъ. Двое совсѣмъ дряхлы и все время засыпаютъ.
Направо за столомъ голландцы, нѣмцы, англичане пьюгъ пиво, играюгь
въ шахматы, ѣдятъ, курятъ трубки, оживленно толкують. Ихъ жены
весело трещать и вяжутъ чулки. Въ глубинѣ спорятъ русскіе, играя
въ шашки и постепенно напиваясь. Иногда проходятъ слуга, мѣняя
тарелки, принося вино, подметая вѣникомъ полъ. Черезъ арку видна
молодежь сосѣдней залы. Мамаши сидять по стѣнкамъ, молчать иди
переругиваются. Сильно накурено и душно.
Хальсъ. Ну, ыинъ геръ, я тебѣ сдѣлалъ матъ!
Каувенгоофе, откидываясь на спинку кресла. Мнѣ въ
шахматы не везетъ сегодня, но это ничего. Не хорошо, когда
съ царемъ не везетъ.
Хальсъ, закуривая длинной лучинкой трубку. И н­ну?
Каувенгоофе. Я сегодня съ женой обѣдалъ у него.
Марта Каувенгоофе. Да, мы сегодня обѣдали у него.
Каувенгоофе. Царица Катринхенъ больна, но вышла къ
обѣду, поднесла мнѣ чарку водки и цѣловала мою Марту.
Марта. Да, меня царица цѣловала.
Хальсъ. Ну, и каковъ былъ этотъ обѣдъ?
Каувенгоофе. Русскія кушанья очень тяжелы, особенно
каша съ коровьиыъ масломъ. И русскому студню очень да­
леко до нашей рейнской заливной лососины.

— 73 —

Матье подходить кь нимъ. Когда я, по случаю бо­
лѣзни царицы, была во дворцѣ, подавали очень хорошій
бараній бокъ съ кагаей и солеными лимонами. Потомъ быль
отличный лимбургскій сыръ.
Марта. Лимбургскій сыръ и сегодня былъ. Государь очень
любитъ лимбургскій сыръ и много его скушалъ.
Хальсъ. Но ты про что­то, минъ геръ, началъ говорить?
Каувенгоофе. Я хотѣдъ сказать, что подали такое крѣп­
кое венгерское, что мнѣ ударило въ голову.
Хальсъ. Въ твою голову? Ну, ты долженъ быть этому
радъ, значить—у тебя голова есть.
Матье. Какой вы шутникъ, геръ Хальсъ. Хлопаетъ его
по плечу.
Хальсъ. Безъ шутки жизнь, это—стаканъ безъ вина, ми­
лая моя фрау. Я, когда буду помирать, предложу пастору
выпить брудершафтъ добрымъ грѣтымъ хересомъ, чтобы въ
царствіи небесномъ встрѣтиться прямо на «ты»... Н­ну, —мы
все тебя, Каувенгоофе, перебиваемъ.
Каувенгоофе. Ну, я сказалъ, что у меня отъ венгерскаго
въ глазахъ все стало вертѣться. А Питеръ пьетъ столько
же, какъ и я, а ему ничего... И я начинаю чувствовать,
что говорю то, чтб не надо...
Марта. Я ему мигаю, но онъ не замѣчаетъ...
Каувенгоофе. Я вдругъ сказалъ Питеру, что когда онъ
былъ первый разъ въ Голландіи, такъ заплатилъ мало за
квартиру кузнецу Кисту. Я сказалъ и вижу, что царь молча
на меня смотритъ, и что онъ совсѣмъ трезвый. Тогда вдругъ
и я сталъ трезвымъ и сразу понялъ одну важную вещь.
Хальсъ. А ну, чтб ты понялъ?
Каувенгоофе. Я понялъ, почему царь любитъ напаивать
> своихъ министровъ. Потому что онъ не хмелѣетъ, а они
хмелѣютъ. У нихъ языкъ начинаетъ болтаться, и они ули­
чаютъ другъ друга въ грабежѣ и неправдѣ. А Питеръ слу­
шаетъ и хохочетъ.

— 74 —
Хальсъ. Это очень тоикоі Это очень... Ну, сыграемъ
еще партію!
Каувенгоофе. Давай!

Митенька ведетъ Сидора Зотыча. Онъ въ
кафтанѣ и валеншхь.
Сидоръ Зотычъ. Сѣсть­то, сѣсть гдѣ,* Митенька?
Челпановъ. Сидоръ Зотычъ! Къ намъ, къ намъ...
Сидоръ Зотычъ. Кто тамъ?
Марцыпановъ. Свои все! Иди!
Сидоръ Зотычъ. Кнастеромъ больно задушили.
Калюпановъ. Въ нашемъ углу не курятъ.
Челпановъ. Чего жъ ты въ валенкахъ?
Сидоръ Зотычъ. Я и лѣтомъ ихъ не снимаю. Царь черезъ
сына велѣлъ прійти, я пришелъ. А валенокъ снять не могу.
Хорошо, что тепло тута.
Марцпановъ. Протягивай ноги къ печкѣ.
Сидоръ Зотычъ. Зазябъ дорбгой­то. Съ Невы тяга.
Калюпановъ. Въ Петербургѣ завсегда тяга. Выпей вина­то..»
Сидоръ Зотычъ. Отчего не выпить.
Изъ арки Зиновія Терентьевна и Фрося.
Зиновія Терентьевна. Ой, Фросенька, упаду. Кабдучищи
треклятые подвертываются. Говорила я, чтобъ слесарь под­
пилидъ ихъ маленько.
Фрося. Держись, маменька, за меня. Ты ровно по льду
катишься.
Зиновія Терентьевна. И то держусь. Ужъ очень на жи­
вотѣ платье спираетъ. Въ такіе дни обѣдать нельзя.
Фрося. Да я и не обѣдала.
Зинаида Терентьевна. Глядь­ка, наша бабка­голландка
здѣсь. Никакъ она къ намъ и идетъ. Вотъ соромушка!
Матье. Madame Алфей, ми ошень рады видать васъ въ
нашемъ кумпанствѣ. Какъ себя чувствуете?
Зиновія Терентьевна. Охъ, всю пополамъ перерѣзало.

— 75 —
Матье. Зачѣмъ же вы тавъ туго, какъ лошадь?.. Ну, я
васъ потомъ разотру. Если желаете, мы прямо отсюда въ
постель. Я вамъ и поясницъ и тутъ натру.
Зиновія Терентьевна. Охъ, только бы досидѣть... Чтб же
у васъ мужики одни, — гдѣ же бабы­то наши?
Матье. Въ сосѣднѳй залѣ ругаются.
Зиновія Терентьевна. Съ чего жъ онѣ ругаются?
Матье. Русская дама, какъ увидитъ другую, сейчасъ ру­
гать нашнетъ,
Зиновія Терентьевна. А это голландские люди?
Матье. И англичане.
Зиновія Терентьевна. Шкипера все?
Матье. Нѣтъ; тутъ ошень богатые купцы. У нихъ корабли
ходятъ въ Индію.
Зиновія Терентьевна. Одѣты­то затрапезно.
Матье. У насъ роскошь не любятъ... Хотите, я васъ буду
знакомить?
Зиновія Терентьевна. Ой, чтб ты! Да какъ мы говорить­то
будемъ? Какъ гусыня съ боровомъ!
Фрося. А ну, фрау, познакомьте меня.
Зиновія Терентьевна. Везстыдница, оставь! Митенька, Ми­
тенька,—отца не видалъ?
Митенька. Нѳвидать что­то. Тутъ вотъ старые хрѣны сидятъ.
Зиновія Терентьевна. Со вчерашняго дня пропалъ! Гдѣ
онъ сердечный мается...
Матье. Да садитесь, мадамъ, вы здѣсь хозяйка. Мы всѣ
хозяйки.

Входить Девгеръ и останавливается по­
среди залы.
Девіеръ. Господа и госпожи!.. Его величество изволилъ
приказать оповѣстить васъ, что онъ изволилъ замѣшкаться,
чтобъ его не ждали, пили бы, ѣли и плясали. А онъ ирі­
ѣдетъ и всѣмъ помогать будетъ,­

— 7G —
Голландцы. Гура! Хохъ, Питеръ! Славный человѣкъ!
Хальсъ. Мозоли на рукахъ!
Англичанинъ. Шекспиръ сказалъ: мозоль 'на рукахъ —
знакъ честной работы.
За сценой ритурнель.
Хальсъ. Какъ здѣсь русска музика кригпитъ!
Матье. Свои музикантъ. Испечены въ русская печка.
Тарасова, — полная барыня съ краснымъ лицомъ въ высо­
чайшей прическѣ. Святые угодники! Кого я вижу! Алфеевы
приползли! Вотъ­то свѣтъ на изнанку пошелъ!
Зиновія Терентьевна. А чѣмъ мы хуже тебя, мать моя?
Тарасова. Тараканами запечными сидѣли, а тутъ вдругъ
платье—не платье, кружева—не кружева,—кутафья какъ есть...
Зиновія Терентъевна. Да ну тебя, чего пристала, охаль­
пица! У самой кружевъ нѣтъ, такъ и завидно.
Тарасова. Да, очень я завидую, что твой мужъ на подря­
дахъ крадетъ.
Зиновія Терентьевна. ЧтЬ? Чтб ты сказала, несчастная?
Тарасова. Кто, — я несчастная?
Зиновія Терентьевна. Тятенька! Вотъ эта подлая баба
твоего сына воромъ зоветъ!
Сидоръ Зотычъ. Какъ она сына зоветъ?
Зиновія Терентьевна. Воромъ!
Фрося. Маменька, оставь!
Сидоръ Зотычъ. Мотю—воромъ... А чтб онъ укралъ? Ты
почемъ знаешь?
Челпановъ. Усь! Усь! Усь!
Тарасова. Всѣ знаютъ, какъ онъ подряды принимаетъ...
Сидоръ Зотычъ. Какіе подряды?
Тарасова. Казенные. Племянникъ­то мой при пріемахъ
состоитъ, все видитъ...
Зиновія Терентьевна. Небось племянникъ­то не пользуется?
Тарасова. Онъ, какъ курочка, по зернышку... А твой
прямо кулебяками глотаетъ.

•>

— 77 —
Сидоръ Зотычъ. Я думалъ, она и вправду о воровствѣ, —
а она насчетъ казны.
Челпановъ. Усь! Усь! Усь!
Сидоръ Зотычъ. Развѣ съ казенныхъ поставокъ можно не
пользоваться? Всегда это будетъ. И черезъ сто дѣтъ будетъ
и черезъ двѣсти будетъ! Отъ этого уберечься нельзя!
Матье. Фрау Алфей, лучше покушайте жамокъ. Или вы­
пейте чего.
Зиновія Терентьевна. Отстань, я не пью.
Матье. Здѣсь всѣ пьютъ, мадамъ. Не будешь пить—царь
сердиться будетъ.
Фейферъ, молоденькая, ловкая портниха, подходитъ къ
дамамъ. Здравствуйте, госпожи!
Зиновія Терентьевна. Да никакъ это портнишка наша?
Тарасова, строю. Ты зачѣмъ здѣсь?
Фейферъ. Зачѣмъ и вы. Буду веселиться, вино пить.
Тарасова. Не кумпанія ты намъ, отойди.
Фейферъ, отходя. А двѣнадцать рублей за платье еще
должна!
Матье. Тогда и мнѣ отходить? И я не кумпанія?
Тарасова. Извѣстно, и тебѣ — ты тоже мразь.
Матье. Мразь! А про меня портнихъ не говорить, что не
полюшилъ за работъ денегъ, — я за все платилъ. А ви не
плотить.
Хальсъ. Хо! Это некорошо, мадамъ: деньги надо
платитъ.
Тарасова. Съ вами, чернью, я и говорить не желаю. Са­
дится къ нимъ спиною.
Зиновія Терентьевна, Тарасовой. Ты, чтб же, фря, къ
намъ подсаживаешься? Мужа поносишь, а къ женѣ лѣзешь!
Не хочу съ тобой сидѣть. Вотъ съ бабкой­голландкой сяду,
а тебя, скверную бабу, видѣть не желаю.
Тарасова, обмахиваясь вѣеромъ. Сама ты корова ше­
лудивая!

­ 78 ­
Зиновія Терентьевна. Я шелудивая? Ну, погоди, придетъ
Матвѣй Сидорычъ, онъ тебѣ чепчикъ­то помнетъ.
Тарасова, вставая. Очень мнѣ нужно съ ваий, грязью,
сидѣтьі Да начхать мнѣ на васъ! Идетъ.
Челпановъ, радостно изъ своего угла. УсьІ Усь!
Зиновія Терентьевна. Говорила я, не зачѣмъ было ѣхать.
Матье. О, мадамъ, — это всегда такъ здѣсь. Даже до драки
среди дамъ доходить. А воть глядите, какъ у голландокъ
и нѣмокъ все корошо и мирно...
Фрося. У насъ всегда: какъ гости, такъ и поругаются.
Воть почему я терпѣть не могу ни самой ѣздить ни къ
себѣ принимать. По первоначалу все хорошо, а потоиъ
какъ начнутъ самыя непріятныя слова набирать, такъ точно
на базарѣ... Ужъ это я сызмальства помню.
Зиновія Терентьевна. Чего жъ ты хочешь? И я тоже
помню. И бабка мнѣ еще моя разсказывала, что всегда
такъ было. Какъ родственницы или сусѣдки сойдутся, такъ
дракой и кончутъ. Кики другъ съ друга потаскаютъ, мѳ­
домъ оплескаютъ лики другъ друга, да и расплюются.
Митенька ведетъ отца. Воть и батенька иожаловаіъ.
Зиновія Терентьевна. Наконецъ­то, родной,—гдѣ пропадалъ?
Матвѣй Сидорычъ. Пропадалъ! Хорошо, что совсѣмъ не
пропалъ! ФуІ Замучился я...
Зиновія Терентьевна. Присядь, батюшка. Гдѣ былъ, раз­
скажи?
Матвѣй Сидорычъ. Много гдѣ былъ. Гдѣ былъ — тамѣ
нѣтъ. Ну, Евфросинья, вотъ чтб скажу я тебѣ... Не знаю
я, разобрать не могу, чтб такое женихь твой: либо каторж­
никъ, либо ангелъ мой хранитель...
Зиновія Терентьевна. Чѣмъ онъ смутилъ­то тебя такъ
вечоръ? Три кувшинчика квасу за ночь выпилъ и глазъ,
почитай, не сомкнулъ.
Матвѣй Сидорычъ. Оставь, у меня и теперь въ горлѣ
пересохло.

— 79 —
Калюпановъ. Матвѣй Сйдорычъ, иди къ намъ... У насъ
вино крѣпкое. Твой родитель тянетъ.
Матвѣй Сйдорычъ. А! Старцы божіи! Ну, чтб лсъ, я выпью
съ вами. Идетъ къ нимъ.
Голоса. Здравствуй, Мотя! Садись, Мотя! Пей! У тебя
разстройство?
Матвѣй Сйдорычъ. Да! Хорошо бы заложить возки да ки­
битки, свалить на нихъ всю рухлядишку, плюнуть на здѣш­
ній парадизъ, закатиться въ деревеньку, надѣть халатъ
ватный, да такъ всю жизнь на лежанкѣ.
Калюпановъ мечтательно. На что лучше!
Челпановъ сладко. Ежели шлафрокъ на бѣличьемъ мѣху...
Марципановъ еще слаще. Да лапшу съ курникомъ...
Сидоръ Зотычъ восторженно. Ахъ, хорошоі Помолодѣешь
съ такой жизни.
Челпановъ. Помолодѣешь! Не чета здѣшнему...
Матвѣй Сйдорычъ. Чтб про здѣшнее говорить! Одни слова
человѣка могутъ въ сухотку вогнать... Третьяго­дня читали
въ бумагѣ, что токарныя работы должны быть въ субтиль­
ности; а чтб это значитъ—того никто не понимаетъ.
Челпановъ. Мало ли чего не понимаютъ... У меня внукъ
въ морякахъ, такъ все говорить такія слова: Шпигель,
шхергантъ, гегбалакъ...
Сидоръ Зотычъ. Нехорошо! Такихъ словъ не показано...
Матвѣй Сйдорычъ. Ну­ка, еще подлейте! Крѣпко что­то...
Калюпановъ. А они водки въ вино подливаютъ. Водка­то'
и дешевле и крѣпче!
Сотникъ­казакъ. Панове! Какую новость принесъ госпо­
динъ Кукса. Послушайте­ка!
Кукса — молодой человѣкъ въ розовомъ французскомъ
кафтапѣ съ широченными фалдами, сильно шепелявя. Я,
господа честные, действительно слйшалъ... Но не могу
сказать, отъ кого... Хоть зарѣжьте, не могу... Но персона!
Весьма важная персона, имѣющая прйкосновёніе... Но, по­

— 80 —
нимаете, невозможно... я не имѣю права... сказать — къ
чему эта персона имѣетъ прикосновеніе...
Хальсъ. И ну, ми нишего не понималъ!
Кукса. Господа­сенатъ нашли ужасныя злоупотребленія...
И вотъ былъ обыскъ у трехъ вельможъ, кои причастии
поставамъ во флотъ и армію.
Матвѣй Сидоры чъ. Царица небесная!
Кукса. И рѣшено всѣхъ, начиная съ фельдмаршала,
подъ судъ отдать. А судъ ихъ приговорить повѣсить.
Матвѣй Сидорычъ. Охъ, круги въ глазахъ идутъ...
Зиновія Терентьевна. Батюшка, испей, опомнись.
Кукса. Ужасающій анекдотъ!.. Ужасающій!
Каувенгоофе. Нося, Pieter!
Голоса. Давно пора было!
Челпановъ, своей компапіи. Я знаю, Меншиковъ изъ
царской токарной выскочилъ безъ парика, и звѣзда къ
чулку прицѣпилась—мотается.
Голоса. Молодецъ царь Питеръ!
Сидоръ Зотычъ. Не убивайся, Митенька. Чтб висѣлица!
Высоко висѣлица!—достань до нея! Еще поживемъ... Твоего
дѣдушку два раза вѣшать хотѣли,—а его въ девяносто два
года жерновомъ придавило...

Тарасова біьжитъ изъ залы.
Тарасова. Кто въ Бога вѣруетъ, ратуйте! Убьетъ она меня!
Кидается въ группу голландцевъ и рогіяетъ блюдо съ соусомъ...
Хальсъ. О, Gott! Зашемъ же въ тарелку садиться и меня
пашкать!
Тарасова. Я знаю ее,—убьетъ она!

ѣходитъ Наталья Борисовна.
Наталья Борисовна спокойно. Вотъ полоумная баба! Чтб
я ей сдѣлала?
Тарасова. Ей­ей, убьетъ!

— 81 _
Наталья Борисовна. Окатите ее водой,—можетъ, придать
въ себя.
Хальсъ, державшгй Тарасову іюдъ мышки. Ну, иди мыться!
Зиновія Терентьевна. Матушка, тебя ли я вижу? Не сонъ
ли это? Меня проклясть хотѣла, а сама пришла!
Наталья Борисовна. А теперь сама пришла. Здравствуйте.
Цѣлуется. Ой, дѣвушка, до чего авантажна. Цѣлуетъ
Фросю. А отецъ гдѣ?
Фрося. Онъ, мамочка, вонь гдѣ сидигь.
Наталья Борисовна. Какъ себя чувствуешь, Матвѣй Си­
дорычъ?
Матвѣй Сидорычъ. Я померъ, матушка; меня больше нѣтъ.
Наталья Борисовна. Пока еще не схоронили, по себѣ по­
минки справляешь? И Зотычъ здѣсь?
Сидоръ Зотычъ, еле шевеля языкомъ. Здѣсь, сударыня.
Наталья Борисовна. И Челпановъ, в Еалюпановъ, и Мар­
ципановъ. Бея куншткамера. Моложе восьмидесяти никому
нѣтъ?
Челпановъ. Зотычъ всѣхъ моложе: ему восемьдесят три...
Сидоръ Зотычъ. Анъ пять, а не три...
Челпановъ. И врешь, — ты меня моложе, а мнѣ восемь­
десят четыре...
Сидоръ Зотычъ. Восемьдесятъ восемь тебѣ...
Матвѣй Сидорычъ, вставь, отводить Наталью Бори­
совну къ сторонкѣ. Матушка, слыхала ты, что всѣхъ, кто
подряды принималъ, вѣшать будутъ?
Наталья Борисовна. Слыхала.
Матвѣй Сидорычъ. И что же?
Наталья Борисовна. Я одобряю.
Матвѣй Сидорычъ. Говорить, обыски были?
Наталья Борисовна. Знаю, были.
Матвѣй Сидорычъ. Говорить, въ крѣпость всѣхъ свезли?
Наталья Борисовна. Свезли.
Матвѣй Сидорычъ. А меня какъ же?
Ассамблея.

g

— 82 —
Наталья Борисовна. А развѣ и тебя слѣдовало?
Матвѣй Сидорычъ, Такъ вѣдь я тоже принималъ.
Наталья Борисовна. Должно, тебя забыли.
Матвѣй Сидорычъ. Вспомнягь.
Наталья Борисовна. Ну, коли вспомнягь, такъ тебѣ же хуже.
Матвѣй Сидорычъ, таинственно. Собрать­то, матушка, я
не могъ.
Наталья Борисовна. Чего?
Матвѣй Сидорычъ. Денегъ веѣхъ.
Наталья Борисовна. Какихъ денегъ? О чемъ ты?
Матвѣй Сидорычъ. Да чтб сынокъ­то твой мнѣ велѣлъ
собрать.
Наталья Борисовна. Ничего я не знаю: въ государствен­
ный дѣла не суюсь. Почемъ я знаю, о чемъ съ тобой сынъ
говорилъ.
Матвѣй Сидорычъ. Да будто ужъ не знаешь?
Наталья Борисовна. Не бабье это дѣло.
Матвѣй Сидорычъ. А откуда жъ ты про обыски знаешь?
Наталья Борисовна. А до этого тебѣ дѣла нѣтъ. Пока
даютъ дышать на свободѣ — ну и дыши да благодари
Творца!
Матвѣй Сидорычъ. Охъ, не то ты говоришь что­то.
Наталья Борисовна. Ты бы поучилъ меня, чтб говорить­то.
Матвѣй Сидорычъ. Чтб мнѣ учить, когда ты всякаго на­
учишь...
Наталья Борисовна. Ну, иди на свое мѣсто. Подумаютъ,
что ты мнѣ любовную декларацію дѣлаешь. Надоѣлъ, отвя­
жись... Отходить.
Матье. Фрау Пехтеровъ, желаете попробовать устрисъ? Я
для себя прикотовилъ. Ошень вкусно,—я сейшасъ глоталъ.
Зиновія Терентьевна. Ишь вѣдь,—слизь жретъ.
Наталья Борисовна. А ну­ка, покажи,—живая?
Матье. Вотъ ее примочить лимономъ и глотать.
Зиновія Терентьевна. Живую?

— 83 —
Матье. Ну, да; ихъ мертвыхъ не ѣтятъ.
Наталья Борисовна, ѣшь сама.
Фрося. Гляди, мама, весь сыръ въ паукахъ. ,
Матье. Самъ по столу ползаетъ....
Зиновія Терентьевна. Фу, нѳчисть какая.
Наталья Борисовна смотритъ, какъ подметаютъ. вѣни­
комъ остатки опрокшутаго Тарасовой блюда. Ишь, вѣ­
никомъ послѣ Тарасовой чистятъ. Спину бы ей тоже вѣ­
никомъ почистить.
Марта. Нѣтъ, ей кипяткомъ сзади шпарятъ.
Наталья Борисовна. А ты, дѣвица, что не танцуешь, си­
дишь, какъ на иголкахъ?
Фрося. Да я жду Петра Андреича: обѣщалъ раньше насъ
пріѣхать. Чего мнѣ съ чужими танцовать.
Наталья Борисовна. Подожди, придетъ.
Фрося. Что­то небольно торопится!
Наталья Борисовна. Ты думаешь, у него только и дѣла,
что ты?
Фрося. Я думаю, что у меня, кромѣ него, никакого дру­
гого дѣла нѣтъ.
Наталья Борисовна. Ну, вотъ и умница! Такъ и надо ду­
мать. А хочешь, я скажу, гдѣ онъ?
Фрося. Извѣстяо, хочу,
Наталья Борисовна. Дай ухо, наклонись.
Фрося. Охъ, этотъ усъ китовый мѣшаетъ...
Наталья Борисовна. А ты все жъ нагнись. Тихо. У царя онъ.
Фрося. Вотъ что!
Наталья Борисовна. Повеселѣла? А ты думала, онъ у
дамы изъ Амстердама?
Фрося. Маменька, ужъ такъ я въ него...
Наталья Борисовна. Врѣзалась?
Фрося. Только и думаю о немъ. И совсѣмъ мнѣ не
стыдно о немъ думать. А итти туда танцовать не могу:
всѣ мужчины, помимо его, мнѣ противны.
6*

— 84 —

i

Наталья Борисовна. Слушай, дѣвка, любить его будешь?
Фрося. Извѣстно, буду.
Наталья Борисовна. Ничего неизвѣстно. Будешь ты его
любить—и я тебя любить буду. А буду я тебя любить—ца­
рицей жить будешь. Домъ здѣсь такой построю—ослѣпнешь.
Все изъ­за моря будетъ. Паникадило выписала изъ бо­
гемскихъ стекляшекъ. Ковры французскіе: птицы райскія
сидятъ и попугаи. Диваны и кресла золотого дерева, а на
матеріи—маркизы танцуютъ.
Фрося. Эка прелесть! Да неужто, маменька?
Наталья Борисовна. Въ пуху водить тебя буду. Горно­
стаевую шубу сдѣдаю. Подъ собольимъ одѣяломъ спать бу­
дешь. Еодымага изъ золота съ картинами...
Зиновія Терентьевна, говорившая съ Матъе. Да убери ты
этотъ сыръ—помойной ямой пахнетъ... Силъ нѣтъ.
Хозяинъ вбѣгаетъ, — юркій старичокъ въ огромномъ па­
ршѣ. Царь пожаловалъі Милостивые господа. Виду не по­
давайте, что его величество идетъ. Занимайтесь попреж­
нему. Его величество встрѣчать себя не позволяете. .
Матвѣй Сидорычъ. Хозяинъ, сдѣлаіі божескую милость,
спрячь меня куда­нибудь, —не могу я царю на глаза пока­
заться.
Хозяинъ. Охъ, зачѣмъ тебя, Матвѣй Сидорычъ, принесла
сюда нелегкая! Куда же я тебя дѣну?
Матвѣй Сидорычъ. Куда хочешь,—хоть въ чуланъ какой,
хоть въ кладовую вмѣстѣ съ мышами. Дыханье­то сперло...
Оба уходятъ.
Зиновія Терентьевна. Съ чего онъ? Охъ, смертушка моя,
ничего понять не могу.
Наталья Борисовна. Не полошись,—скоро поймешь! Вхо­
дитъ Пехтеревъ.
Фрося. Вотъ и онъ! Петръ Андреевичъ,­— сюда, сюда!
Пехтеревъ. Здѣсь всѣ? И матушка здѣсь!
Наталья Борисовна. Ну, по лицу вижу, что дѣло покончилъ.

— 85 —
Пехтеревъ. Покончилъ,—теперь хоть день свадьбы на­
значай.
Фрося. Несуразный! Да скажи, въ чеыъ дѣло? Измаялась
я, Петенька. Мучитель ты, измаялъ меня. Разсказывай по
порядку.
Пехтеревъ. Фросенька! Да ато долго. До того ли!
Наталья Борисовна. Чего ты пристала. Не по­вчерашнему
ночью на полѣнницахъ съ нимъ сидишь!
Фрося. Маменька! Откуда же вы наСчетъ подѣнницъ?
Наталья Борисовна. Да все оттуда же.
Фрося. А ты зачѣмъ же маменькѣ о томъ, что мы ве­
чоръ видѣлись, разсказываешь?
Пехтеревъ. Чего ей разсказывать, когда она рядомъ съ
нами на дровахъ сидѣла.
Фрося, закрывая лицо руками. Охъ, стыдобушка!
Наталья Борисовна, взявъ ее за ухо. А ты учишь сына
отъ матери все утаивать.
Пехтеревъ. Ну, теперь все миновало. Вчера свѣта Божьяго
не видѣлъ, а сегодня точно солнце взошло.
Фрося. И мнѣ сегодня тоже такъ хорошо,—ровно весна
кругомъ и соловьи поютъ.
Наталья Борисовна. Постой, постой, не трепыхайся: ска­
жуть, невѣста на шеѣ жениха виснегъ.
Фрося. А пускай скажутъ, — не все мнѣ одно, что гол­
ландскіе люди про меня подумаютъ?
Наталья Борисовна. А ты, Зиновія Терентьевна, все­таки
ничего не понимаешь?
Зиновія Терентьевна. Не понимаю, родная. Первое дѣло—
животъ стянутъ. Второе дѣло—встать не могу,—каблучищи
проклятые мѣшаютъ. Третье дѣло — старикъ меня безпо­
коить:—того и жду—кондрашка его хватить...

Музыка. Изъ залы процессія. Впереди, при>
скашвая, идутътри музыканта: труба, скрипка

— 86 —

и бубенъ. За ними — длинная вереница, связанная
платками. Въ первой парѣ Петръ съ хозяйкой
дома—жеманной, накрашенной бабой. За ними —
паръ. двадцать гостей. Петръ весело киваетъ
встрѣчнымъ по дорогѣ и проходить со всѣми
въ двери направо. Ихъ встрѣчаютъ возгласами.
Пехтеревъ. Пойдемъ и мы. Чѣмъ другихъ мы хуже?
Фрося. Пойдемъ, Петенька.
Наталья Борисовна. Идите, дѣтки.
Зиновія Терентьевна. Смотри, чтобъ каблуки­то не под­
вернулись... Они уходятъ.
Басовый голосъ изъ глубины. И Давидъ, на арфѣ бряцая,
плясадъ предъ ковчегомъ.
Хальсъ. Выпьемъ еще, минъ геръ!
Челпановъ. Твой отецъ сиротъ ограбилъ!
Марципановъ. Ограбилъ! Ты видѣдъ, волчья снѣдь?
Сидоръ Зотычъ. Бояре! Полно. Кто Богу не грѣшенъ!
Марципановъ. Да какъ же онъ смѣетъ?
Калюпановъ. Усь! Усь!
Хальсъ. Не можетъ этого англичанинъ... Въетъ по столу
кулакомъ.
Англичанинъ, тоже бъетъ. Можетъ!
Зиновія Терентьевна. Господи! Содомъ и Гоморра!
Нѣмецъ. Ich kann nicht mehr!
Другой голосъ. So!
Матье. Отшень веселъ сегодня.

Музыка за аркой снова. Она сразу обрывается.
Петръ входить, обтирая лицо.
Петръ. Всей кумпаніи здоровье!
Восклицанья. Мастеръ Питеръ! Ждемъ давно! Хохъ, Пи­
теръ! Садись къ намъ, Питеръ!
Петръ, увидя Наталью Борисовну. Здорово, вдовица

— 87 —

убогая. Хорошо твой сынъ ноработалъ сегодня! Спасибо!
А ѳто кто?
Наталья Борисовна. А это Алфей­Арефьева.
Петръ, слегка сдвинувъ брови. А! Вотъ кто! А невѣста гдѣ?
Наталья Борисовна. Въ плясъ пошла съ женихомъ.
Петръ. Ну, тамъ ей и ыѣсто. А, и эти тутъ? Подходить
къ печкѣ. Упились, кажись? Ладно! Вотъ мы плясать васъ
заставимъ сейчасъ...
Калюпановъ. Пусть­ка этотъ воръ шгаляшетъ...
Петръ. Кто воръ?
Калюпановъ, показывая па Марципанова. Сваи вколачи­
валъ,—онѣ въ болото уходили. Двадцать тысячъ свай вко­
лотилъ—все въ свой карманъ.
Петръ, быстро. Это казармы когда строили?
Калюпановъ. Казармы, батюшка, казармы.
Марципановъ. Вретъ онъ: его мать отца отравила бе­
леной...
Петръ. Ну, потомъ съ вами, дѣды, разберемся, Идетъ
направо. Голландскіе гости, выпьемъ.
Голоса. Ждемъ, мастеръ Питеръ!
Каувенгоофе. Садись, Питеръ. Ахъ, какъ я сегодня у тебя
за столомъ пьянъ былъ. Никогда больше пьянъ не буду. ■
Петръ, усмѣхалсь. А чтб?
Каувенгоофе. Куда лучше трезвымъ быть...
Петръ. Я тоже думаю. А это кто?
Хальсъ. Хальсъ! Давно мы съ вами, мастеръ, знакомы:
больше двадцати лѣтъ!
Петръ. Что­то не помню!
Хальсъ. Гдѣ помнить! Въ Заандамѣ еще... Я просунулся
къ вамъ весьма нахально изъ толпы и глянулъ прямо въ
глаза. Вы горячій тогда такой были... Обезпокоилъ васъ...
Вы изволили размахнуться...
Петръ. Нашелъ чтб вспомнить! Ничего лучше­то въ За­
андамѣ я не сдѣлалъ? Давай кипяченое пиво съ каракедью

— 88 —
нить да рому туда" вольемъ. Хоаяшъ пршсазъшаетъ cty­
гамъ подать.
Каувенгоофе. Такъ пріѣдешь, Питеръ, въ Амстѳрдамъ?
Петръ. А не знаю, минь геры. Кажись, я у васъ ужъ
всему обучился. У насъ говорятъ: учѳнаго учить—только
портить. А вотъ чему поучиться у васъ надо: скажите мнѣ,
гости дорогіе, отчего у васъ воровства и воровъ меньше,
чѣмъ у насъ?
Каувенгоофе. Я тебѣ скажу, мастеръ Питеръ. Мы, гол­
ландцы, разсчетливѣе, чѣмъ твои русскіе. Намъ своя шея
дорога. Какой расчетъ намъ воровать? Разъ украдешь —
на всю жизнь воромъ ославятъ, честь свою потеряешь. А
у васъ—были бы деньги 8а пазухой.—а тамъ все одно.
Петръ. Горько слышать, а правдой пахнетъ. Хотя все же
и у насъ честные люди не переводятся.

Входитъ Петръ Лпдреевичъ съ Фросей.
А гдѣ же тестюшка твой наречённый? Зови сюда.
Пехтеревъ. Вотъ дозвольте невѣсту свою представить.
Петръ. А ну­ка, покажись. Ставить ее [передъ собой.
Чтб же, дѣвка, кажись, въ порядкѣ. Ой, только въ глазахъ
у нея черти въ свайку играютъ...
Фрося. Такая ужъ уродилась, государь.
Петръ. Нарочно меня государемъ говеть, чтобъ штраф­
ной кубокъ выпить.
Фрося. Я впервые на ассамблоѣ.
Петръ. Ну, на первый разъ вина прощается. Дай­ка щеку
сюда—чмокну. Ты вѣдь мнѣ дочкой будешь. Коли хочешь
мнѣ угодить—обѣщай полдюжины сыновей: солдаты нужны...
Красавица у тебя невѣста.
Фрося. Никогда такихъ царскихъ словъ не забуду... Ужъ
теперь не знаю, итти ли мнѣ за него... Такъ я превозне­
сена ва красоту.
Петръ, шутливо ударяя ее снизу по подбородку. Я тебѣ

— 89 —
дамъ не итти. Ну­ка, зови отца,—мнѣ съ нимъ два слова
сказать надо... Вдовица убогая, садись къ намъ. Это все
честный голландскій народъ. Не унизишь себя тѣмъ, что
руку имъ подашь.
Наталья Борисовна. Да коли ты сидишь съ ними,—такъ
о чемъ говорить.
Петръ. Они всѣ долгь свой выполняютъ, Наталья Бори­
совна,—каждый сознабтъ, что онъ родинѣ служить.
Наталья Борисовна. Такъ вѣдь сколько вѣковъ ихъ учили!
А мы твою дубинку только вчера увидали.
Петръ. Дубинка! Вотъ въ томъ­то и дѣло, что безъ ду­
бинки мы ни взадъ ни впередъ. А больше взадъ.
Наталья Борисовна. Не хуже мы голландцевъ все дѣлать
можемъ. А только сложа руки куда веселѣе сидѣть...
Петръ. Сидѣть­то можно. Воровать не должно.
Наталья Борисовна. Безъ воровства у насъ нельзя. Дай
тройное жалованье—втрое больше украдутъ..
Фрося. Дозволь, Петръ Алексѣевичъ, и мнѣ къ голланд­
цамъ присѣсть. Хочу ихъ языку учиться.
Петръ. Молодецъ дѣвка! Садись со мной рядомъ. Я, ка­
жись, отобью тебя отъ тезки!
Фрося, смѣлсь. Хорошо, что онъ не слышитъ.

Петръ Апдреевичъ вводитъ Матвѣя Сгідо­
рычи,
Петръ. А, привели! Ну­ка, поди сюда! Вотъ, гости мои
голландскіе, видите сего человѣка! Совсѣмъ было­скри­
вился, да нѣтъ—выдержалъ. Погнулся, а не сломался...
Матвѣй Сидорычъ. Батюшка! Государь...
Петръ. Ну, чтб жъ! Плохой слуга лучше добраго вора!..
Наталья Борисовна,—пойдемъ сейчасъ танцовать. А напро­
тивъ Зотыча поставимъ. Гдѣ же Зотычъ?
Голосъ. А онъ спитъ на полу у печки, свалился.
Петръ. Вотъ и пива горячаго несутъ. Выпьемъ, минь геры.
Ассамблея.

6а

­90­
Матвѣй Сидорычъ. Наталья Борисовна, скажи ты ынѣ,
за что царь ко мнѣ мидостивъ?
Наталья Борисовна. За то, что раскаялся, всѣ деньги вер­
иулъ краденыя. И бралъ­то ты ихъ для пробы, чтобъ
испытать и поставщиковъ и товарищей.
Матвѣй Сидорычъ. Ты, что ли, деньги­то внесъ, Петра?
Пехтеревъ. Матушка дала.
Матвѣй Сидорычъ. Какъ же я отслужу тебѣ такую уйму?
Въ батраки пойти? Всю жизнь работать?
Наталья Борисовна. Пошелъ ты! Не мои это деньги, а
Петенькины. Я не ростовщикъ, ынѣ ничего не надо. Ты
вообще очумѣлъ, Мотенька, отъ радости.
Петръ, съ чаркой въ рукахъ. Ну, Матвѣй Сидорычъ,
счастливъ твой Богъ. Справимъ ыы свадьбу, и отпускаю я
тебя на покой. Забирай жену и Зотыча и уѣзжай ты
отсюда, закатись въ деревню и набивай себѣ брюхо пиро­
гами. Борисовна, выпьемъ­ка мы теперь, знаешь, за что?
Наталья Борисовна. Ну­ка, скажи, такъ узнаю.
Петръ. За честныхъ людей! Чтобъ они у насъ не пере­
водились.
Наталья Борисовна. Ой, батюшка, Петръ Алексѣевичъ,
не пей!
Петръ. А почему бы не пить?
Наталья Борисовна. Боюсь, что посдѣ такой здравицы у
насъ моръ начнется! Вокругъ смѣются.
Петръ. Ну, а пока всѣ живы, пойдемъ плясать. Музыка. —
Gnadige Frau! Протяішаетъ ей руку. Они идутъ.

Запавѣсъ.

Жъ страницѣ 44.
На Императорскихъ сценахъ Петръ послѣ словъ— «...такъ
ужъ лучше на людяхъ»,ч говорилъ:
Ты вотъ отъ нѣмцевъ носъ воротишь, а ду­
маешь —я ихъ ужъ такъ люблю! Держусь я за нихъ, по­
тому что своихъ нѣтъ. За моремъ дѣло знаютъ, дѣло дѣ­
даютъ, а жёнки, чѣмъ могутъ, мужьямъ помогаютъ... А
развѣ у насъ такъ? Я одинъ за всѣхъ: и перо и шпагу
■за разъ въ рукѣ держу. Меня корятъ, что я принужденьемъ
все дѣлать заставляю! Да коли не приневоливать, нешто
•сами пойдутъ въ работу? Я бы вездѣ своихъ наставилъ,—
да рачитѳльнѣе­ ихъ голландцы, охъ, много рачительнѣе!
А нашихъ—въ нѣкоторыхъ дѣлахъ немного, а въ иныхъ—
нѣтъ ничего... Хочу, чтобы у насъ съ Западомъ спайка
■была. Ради этой спайки я и вечеринки завелъ...

6а*

Изданія Т­ва А. Ф. МАРКСЪ, СПБ., ул. Гоголя, 22.

П. П. ГН­БДИЧЪ.
і. родное собрдніе сочиненін.
Вышли И8ъ печати:
Тонъ V. ,.Вол*40НОН­|»". Повѣсті и разеказы: Содержаніе: Волчекокъ.— На томъ
берегу.—Обитель. — Ораторы. — Корректный директоръ. — Петрашевецъ и свѣжія
розы. — Танцы на вулканѣ: I. Рабы лукавые. II. Патріотическая рента.—Новый
шрифтъ и старая плевательница. — Листки изъ старой записной книжки: I. Передъ
Сикстинской Мадонной. II. Изъ запнсокъ несчастна™ пассажира. Ш. Nord­Expresa.
Томъ VI. „Черный тушанѴ. Новѣст» і разеказы: Содержаніе: Черный ту­
мань.—Елка.—Сѣрое утро.— Веселое представлекіе.—Слѣпыии.—Соловьи.—Римсюй
прокураторъ. — Импрессюнистъ.—Весною.—Страшный призракъ.
Томъ IX. „Вт. двадцатомгъ шѢк­Ь". Повѣсті ш разеказы: Содержи!»: Въ
двадцатомъ вѣкѣ. — Труппочка благодѣтелей человѣчества. — Скучный. — Отецъ
Арсеній­ — Старожюгь. — Конедія момента.—Неблагодарный кальчикъ.—Фебъ луче­
зарный.—Аэронавтъ изъ Портомойска.—Изъ протоколовъ психофлюидо­телепатиче­
скаго общества. — Чортъ знаеть что. — Пасха 1814 года. — Антиподъ.
Цѣна каждаго тома I р. 25 к., съ перес. ! р. 50 к.; въ переплетѣ I р. 75 к., съ Перес. 2 ру$.
П. отдѣдЬНЫЯ НЗДЯНІЙ:
„Песьи мухи". Томъ I. Изъ запнсокъ моего сосѣда Скалопеидрова. Содержаніе:
Ѳитофобы и ятефобы. — Потанчиковъ. — Тепловатый.—Добрыя дѣла.—Прохвостъ.—
О разводныхъ. — Чортъ. — Кровь. — Домашній учитель.—Боговецъ.—Бракъ.—Канди­
дата—Неудачникъ.—Пароходики.—Актрисы.—Племякникъ Володенька.—Племянникъ
Васенька. — Святое существо. — Реакція. — Корреспондентка. — Гуманистъ.—Старо­
жилъ.—Иипровизаторъ. — Изъ прошлаго. — Мухи за рубежомъ. — Палъ Палычъ. —
Золотой вѣкъ. —На посту. — Боязливый. — Contagium psychicum. — Невѣроятный.—
S04 страницы. „Песьи МУХИ". ТОМЪ II. Содержаніе: Куриныя сердца: Новое лицо.—
Фигура.—За завтракомъ.—Одна изъ чернильныхъ душъ.—Выдыбаеву не везетъ. —
Дама. — Отецъ и дочь. — Посѣтнтель. — Кирикъ Орѣшкинъ.—Чернильная крыса. —
У тетки.—Ауто­да­фэ.— Faux раз.—Три старца.—Реформы. — У Лѣпомыслова.— Неме­
зида. 1905 годъ: Лишкіе. Рождественские кошмары.—Совѣщаніе для „выясненія прн­
чинъ". — Содомъ и Гоморра. — Бѣгство (Лента изъ кодака).—„Наши" въ Парижѣ.—
По законному документу. — Снобы. — „НбЧеі royal" (Изъ запнсокъ туриста).—Стати­
стикъ.—Фракъ. — Сумбуръ. — Революція ощущеній. — Ротмистръ Сентиментъ.—Раз­
рушитель. — Отзывчивый. — Для оздоровленія общества. Думцы: Окъ готовится. —
Передъ боемъ. — И онъ готовится. — Высокое собраніе. 522 страницы.
Цѣна каждаго тома 1 р. 50 к., съ перес. 1 р. 80 к.; въ перепл. 2 р., съ перес. 2 p. SO к.
яБѢГлыв". Содержаніе: Бѣглые. — Недвижимая собственность. — Пуховъ. —
Мать.—Колотяжный.—Прыгунъ.—Горизонты.
Изящно изданный томъ въ 300 стр. In 8°, отпечатан, четкимъ шрифтомъ на хо­
рошей бумагѣ. Цѣна I р., съ перес. I p. 25 к.; въ перепл. 1 р. 40 к., съ перес. 1 р. 70 к.
ПокгЬсти и разонаэы. Содержаніе: Кузина Бетси.—Изъ случайный, встрѣчъ,—
Дуся.—По домашяимъ обстоятельствам!,.—На морскомъ берегу.—Въ южной глуши.—Сельская
школа.—Академнческія студіи: I. Лемтюжниковъ. II. Пейзажистъ съ лодочкой. III. Силоам­
ская купель. — Подъ снѣгомъ. — Передъ баломъ. — Музыкальный вечерь. — Литературное
чтекіе.—Наши педагоги.
Красивый томъ in 8° (486 стр.), на веленевой бумагѣ. Цѣна 2 р., съ перес. 2 р. 50 к.;
въ перепл. 2 р. 50 к., съ перес. 3 р.
„Через­ь Черное море на Босфоръ". Съ 60 рис. М. М. Далькевяча.
Книга эта знакомить читателя со столицей Турціи, священной для насъ по воспо­
минаніямъ о древней Византіи. Цѣна 2 р., съ перес. 2 р. 20 к.; въ перепл. 2 р. 50 к.,
съ перес. 2 р. 75 к.

= П. П. Гніьдачъ. =
Переводы изъ ШЕКСПИРА.

„УСМИРЕНІЕ строптивой",
ком. въ 5 дѣйствіяхъ. Подстрочный переводъ,

Цѣна ОДИНЪ рубль.

ЛЕІЕІШІ ІПЕПГш IK ЧТО КОШТЕ",
ком. въ 5 дѣйствіяхъ. Подстрочный переводъ.
Изящное изданіе, въ коленкоровомъ переплетѣ. Спб. 1909 г.
Цѣна ОДИНЪ рубль.

Изданіе Т­ва А. Ф. МАРКСЪ, СПБ., ул. Гоголя, 22.

ИСТОРІЯ ИСКУССТВЪ
(архитектуры, скульптуры, живописи и проч.)

СЪ

ДРЕВНЬЙШИХЪ ВРЕМЕНЪ ДО НАШИХЪ ДНЕЙ

въ популяряомъ, общедоетупномъ иэложеніи
ХЕ. XX. ГНѢДИЧД.
4­е изданіе, пересиотрѣнное, исправленное и значительно дополненное,
Въ З­іъ томахъ (болѣе 2.000 стр.) in quarto, отпечат. компантнымъ, четкимъ шрифтомъ, на
хорошев плотной бумагѣ, и заключающие (irate 2.000 рисуиковъ в около 80 отдѣльныхъ
вриложеній
вриложеній—
—художественноисполненныхъ хромолитографШ (въ 18—25 красою.) в рнсунковъ
на цвѣтномъ фон Б.
„Исторія искусствъ* служить необходимымъ дополненіемъ къ „общей исторіи"
человечества и пополняетъ сухіе факты внѣшней политической жизни народа
болѣе цѣнныни фактами его внутренней, духовной и бытовой жизни, которая вы­
ражается въ цѣломъ рядѣ величавыхъ гіамятниковъ зодчества, въ живой лѣтописи
проиэведеній скульптуры и живописи. Знаніе исторіи искусствъ является поэтому
одною иэъ главныхъ основъ общаго образования, а иллюстрированное изданіе
„Исторіи искусствъ"—
искусствъ"—настолько»
настолько» книгою каждаго образованнаго человѣка.
Огромное количество рнсунковъ, достигавшее въ прешнемъ взданіи 2.000, отчасти
добавлено, отчасти замѣнено значительны» количеством^ новыіъ. Художественно­испол­
яепныі хромолитографіи (печатанныя въ 18
18—
—25 красокъ) даютъ читателю живое
представленіе о тѣхъ произведеніяхъ искусства, гдѣ краски и умѣнье ими пользо­
ваться составляютъ главное характерное достоинство произведения.
Цѣна изданія въ 12­ти выпуск. 18 р., съ перес. 16 р. Ы к.; въ 3­хъ прочныхъ
перепл. 20 р., съ перес. 22 р.

Артистическое заведеніе T ­ва А. Ф. Иарксъ. Изнайл. просп., J* 39.

v ;

о

■

4

:

­

&
1
•