Автор: Иванов В.А.
Теги: средние века (v – xv вв) история история европы восточная европа
ISBN: 5-7501-0151-7
Год: 1999
Текст
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
УФИМСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР
Институт истории, языка и литературы
В.А. Иванов
ДРЕВНИЕ УГРЫ-МАДЬЯРЫ В
ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ
к Основана
J-» в 1724 году
Издательство “Гилем”
УФА - 1999
ББК 63.3(0)4
И 17
Иванов В.А. Древние угры-мадьяры в Восточной Европе. Уфа:
Гилем, 1999. 123 с.
ISBN 5-7501-0151-7
Монография посвящена анализу письменных и археологических ис-
точников по древней истории угров-мадьяр до их переселения на Дунай, в
лесостепную Паннонию. Значительное место уделено доказательству
местонахождения легендарной области Magna Hungaria на территории
современного Башкортостана, а также угорской (древнемадьярской) при-
надлежности населения Южного Урала второй половины 1 тысячелетия
нашей эры.
Ил.15. Табл.13. Библиограф.: 218 назв.
Ответственный редактор
д.и.н., проф. В.С.Горбунов
Рецензенты:
д.и.н., проф. М.Ф.Обыдеипов,
к.и.и. Г.Н.Гарустович
. 0503020200-22
И -----------------
16Г(03)-99
Без объявл.
ISBN 5-7501-0151-7
© Издательство "Гилем", 1999
© Иванов В.А., 1999
ОТ РЕДАКТОРА
Книга известного уральского археолога В.А.Иванова посвяще-
на анализу сложных проблем древних угров Восточной Европы.
Проблемы, рассматриваемые в монографии, имеют несколько уз-
ловых аспектов, которые время от времени провоцируют исследо-
вателей для возвращения к ним. Происходит это, чаще всего, по
нескольким причинам: во-первых, когда только складывается об-
щеисторическая парадигма или что-то в ней радикально меняется
н внешние факторы приобретают доминирующий характер и под-
нимают проблему до уровня глобальной; во-вторых, в периоды
циклически повторяющегося интереса к региональной истории
наблюдается обращение к вопросам этногенеза конкретных наро-
дов, обитающих и отражающих историческую действительность.
Думается, что не будет большим преувеличением определение
нынешнего состояния отечественной исторической науки как не-
сколько деморализованное. Причина этого, надо полагать, связана
с потерей историческим сознанием привычных теоретико-методо-
чогических подходов и оценок. Наглядным примером, на мой
взгляд, является публикация репринтных изданий исторической
классики, а также появление множества вариантов книг по отече-
ственной истории, отличающихся, главным образом, набором фак-
|ов, нежели новыми концепциями. Скорее всего, это можно объяс-
нить своеобразной реакцией ученых на актуальные вопросы, инте-
ресующие разноэтничные народы России. Острота интереса воль-
но или невольно подогревается другими факторами (экономика,
политика, право и др.), которые не всегда адекватно отражаются
на интерпретации исторических фактов.
С сожалением приходится констатировать, что в отечественной
исторической мысли советского периода были утрачены или не
получили должного развития многие достижения дореволюцион-
ных историков. Во второй половине прошлого столетия наряду со
славянской тематикой успешно развивалось изучение восточных
древностей. Российские ориенталисты завоевали высочайший ав-
торитет в мировой науке. В нынешнее время в обобщенной истори-
3
ческой«парадигме много идеологизированных и субъективных оце-
нок исторических процессов и исторических деятелей Российского
государства. Достижения историков по отдельным областям и ре-
гионам огромного государства не вполне учитываются в обобщаю-
щих работах. Неудовлетворенность в ответах, содержащихся в
исследованиях по российской истории, породила в наши дни массу
работ, которые можно отнести к «псевдоисторическому» жанру.
Вопреки источникам и логике событий проводится активная линия
на пересмотр этнического или регионального статуса отдельных
народов или территорий.
Появление книги В.А.Иванова в определенной мере может и
должно восполнить пробел в определении региональных процессов
в общем контексте раннего средневековья Восточной Европы. Ме-
ня, как редактора этой книги, подвигло на работу с ней не просто
желание продемонстрировать приверженность к исторической
версии автора и его единомышленников, в пику их оппонентам, а
стремление убедиться в добротности и обоснованности доказа-
тельств предлагаемой версии. Это вовсе не обозначает, что книга
В.А.Иванова во всех отношениях безупречна и ставит все точки
над «и». Она, напротив, подталкивает к совершенствованию ис-
точникового анализа и к новому осмыслению и переосмыслению
исторических процессов во всей Северной Евразии от бронзового
века до средневековья.
Несомненной заслугой автора является всестороннее рассмот-
рение этнокультурной ситуации в первой половине I тыс. н.э. в
Урало-Поволжском регионе на фоне широкой исторической пано-
рамы с включением древностей Прикамья и Западной Сибири.
Многими исследованиями убедительно доказано, что формирова-
ние финно-угорско-самодийского этнокультурного пласта четко
фиксируется уже с неолита практически во всей лесотаежной зоне
Восточной Европы и Сибири, что предопределило вплоть до сред-
невековья общую тенденцию историко-культурной непрерывно-
сти. Эта сложная и своеобразная для жизни среда обитания долго
создавала оптимальную модель хозяйственно-культурного типа,
которая надежно консервировала менталитет лесотаежного насе-
ления и защищала эти территории от массовых миграций из более
южных областей. Лесостепное Волго-Уралье представляло, по всей
видимости, самую южную окраину угорского (в широком смысле)
мира. Мощность культурного слоя поселенческих памятников и
4
наличие крупных некрополей показывают, что на этой территории
проживала достаточно крупная для своей эпохи группа населения.
К сожалению, археологические источники не дают сколь-
нибудь серьезных перспектив в установлении истинных причин
миграции крупных популяций угорского населения в юго-запад-
пом направлении. Получить ответы на эти и ряд других вопросов
возможно, думается, будет тогда, когда удастся создать обобщен-
ную картину процессов средневековья всей Евразии на основе
комплексного изучения и анализа.
На многие поднятые вопросы В.А.Иванов пытается дать ответ
исходя из современного состояния науки. Но внимательному и
заинтересованному читателю часто бывает полезно получить но-
вую информацию и направление мысли, чтобы иметь возможность
для осмысления прочитанного и формирования собственных выво-
дов.
Книга написана хорошим литературным языком, делающим ее
одинаково интересной для профессионального (археолога, истори-
ка, этнолога и др.) и доступной для массового читателя. Прочитав
ее невольно задумываешься о неисчерпаемости познания прошло-
ю н многообразии различных вариантов его реконструкции.
5
Посвящается светлой памяти
Елены Александровны и Альфреда
Хасановича Халиковых - замеча-
тельных российских ученых,
первыми наметивших пути реше-
ния проблемы Magna Hungaria в
российской археологии
ВВЕДЕНИЕ
Вопрос о восточноевропейской, а в узком смысле - заволжской,
прародине древних мадьяр давно уже перестал быть гипотезой
благодаря сведениям византийского императора Константина Баг-
рянородного (X в.) и Анонимного Хрониста (Нотария) венгерского
короля Белы III (рубеж XII-XIII вв.), детально проработанный' не
одним поколением отечественных и зарубежных истдрикОв. Сей-
час уже ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что в Карпато-
ДунайскИй бассейн древнйе' мадьяры-венгры пришли с востока, с
территории современных России и Украины, что произошло это не
ранее конца IX в., что в процессе своего движения на запад мадья-
ры образовывали на территории Восточной Европы три этногео-
графических области: Древнюю или Великую Венгрию (Magna
Hungaria), Леведию (Лебедию) и Ателькузу (Этелькез) и что первая -
из этих областей находилась на крайнем востоке Европы, где-то в
пределах Урало-Волжского региона.
Кажется, все ясно и возвращаться к вопросу о древней родине
мадьяр и о их пути через Восточную Европу не имеет смысла. Од-
нако даже при самом поверхностном рассмотрении перед заинте-
ресованным исследователем встает ряд проблем, для решения ко-
*
торых традиционных, т.е. письменных, источников оказывается
явно недостаточно. Прежде всего, это проблема локализации пе-
речисленных древнемадьярских этногеографических областей на
территории Восточной Европы, решение которой только на осно-
вании сведений средневековых авторов практически зашло в ту-
пик. Затем - маршрут движения мадьяр на запад, который в тех
же письменных источниках обозначен весьма приблизительно, что
практически исключает возможность реконструкции направления
6
и характера этнокультурных контактов древних мадьяр с сосед-
ними народами - современниками, свидетелями и участниками их
миграции. И, наконец, проблема археологического содержания
процесса древнемадьярской миграции, включая.*вопрос об Этно-
культурной идентификации соответствующих археологических
памятников и культур, о морфологических признаках древнемадь-
мрской археологической культуры в Восточной Европе, о степени
и характере ее взаимодействия с синхронными и соседними архео-
тогическимй культурами. Попыткой проработки и освещения пе-
речисленных вопросов с использованием современных методов
анализа археологического материала и с опорой на исследования
предшественников и является представленная работа.1 *'>'
Естественно, чтобы облегчить заинтересованному читателю
возможность оценки вклада автора в разработку проблемы древ-
псмадьярской миграции на запад, Следует, в лучших- традициях
отечественной историографии, показать, как эта проблема реша-
liici. предшественниками нй разных этапах развития исторической
науки, с соответствующей источиковой базой и методикой ее ана-
лиза. И начать здесь следует с В.Н.Татищева, первого российского
историка, попытавшегося установить место древнемадьярской
прародины и объяснить причины переселения угров-мадьяр с тер-
ритории современной России на берега Дуная. В решении первого
вопроса автор "Истории Российской" опирался на сообщение рус-
< кого летописца о том, что "угри", прошедшие в 898 г. мимо Киева
н стоявшие какое-то время вежами на Днепре, пришли, подобно
половцам, с востока, а также на сведения О существовании на бере-
гу р.Кумы (Северный Кавказ) развалин города Маджара, который,
по мнению В.Н.Татищейа, и должен был являться местом пребыва-
ния угров-мадьяр перед их походом на запад [151, с.278]'. По вопро-
су же о причинах их переселения первый российский историограф
Полностью следовал за Константином Багрянородным и связывал
их, эти Причины, с экспансией печенегов. г,. :
Более детально вопрос об угро-мадьярском переселении рас-
сматривал в своей "Истории государства Российского" Н.М. Ка-
рамзин. Комментируя летоНисное сообщение о прохождении-угров
мимо Киева, он поясняет, что первоначально эти племена обитали
близ Урала и лишь в IX в. переселились в "страну Лебедию", ме-
сюположение которой автор предполагал на территории тогдаш-
ней Харьковской губернии, "где город- Лебедин напоминает сие
'7
имя" [79, с. 101]. В пространном комментарии к 5-й главе 1 тома
своего сочинения Н.М.Карамзин, основываясь на сообщениях
Юлиана, Плано Карпини и Рубрука, впервые выдвигает версию о
башкиро-мадьярском этнокультурном родстве, а территорию Баш-
кирии полагает "древним отечеством угорских народов". Разницу в
языках башкир и венгров автор объяснял длительным соседством
первых с татарами, следствием чего, по его мнению, явилась язы-
ковая ассимиляция башкир [79, с. 185, 250]. Отталкиваясь от сооб-
щения Константина Багрянородного о реке "Хингил", текущей в
стране Лебедии, которую большинство историков, как прошлых,
так и современных, отождествляют с реками Ингул или Ингулец,
Н.М.Карамзин, в предположительной, правда, форме, очерчивает
громадную территорию угорской области Лебедия: от Харьковской
губернии до Днепровских порогов и до устья р.Ингулец [79, с.251].
Свое дальнейшее развитие концепция восточной прародины
угров-мадьяр получила в работах К.Я.Грота, специально посвя-
щенных этому вопросу [55; 56]. Исходя из посылки о лингвистиче-
ском родстве мадьяр-венгров с народами, населяющими северную
часть У рало-Волжского региона ("зыряне", "пермяки", "вотяки",
"черемисы" и мордва) и низовья Иртыша и Оби ("вогулы" и "остя-
ки"), автор приходит к выводу о местоположении "Древней Угрии"
по обе стороны северной части Уральского хребта и сопредельным
с нею краям, то есть в пределах тогдашних Пермской, Вятской и
Тобольской губерний. Для уточнения территории собственно
мадьярского расселения К.Я.Грот обращается к "турецким заимст-
вованиям" в венгерском языке и делает вывод о том, что "прароди-
ну их следует искать в тех краях, которые соприкасались с жили-
щами турецких племен, т.е. именно где-то в южных пределах фин-
но-угорской племенной области" [55, с. 168, 176; 56, с.5-6].
О времени переселения древних мадьяр с Уральской прароди-
ны на запад автор, не доверяя сведениям Венгерского Анонима,
высказывается в самой предположительной форме, относя это со-
бытие к началу IX в. (не позже 810-820 гг.) [56, с. 10].
Границы области Леведия К.Я.Гроту представлялись в том же
очертании, что и Н.М.Карамзину; "между реками Доном и Днепром
в Харьковской губернии, на юго-запад по направлению к порогам
Днепровским и за Днепр, в область рек Ингульца и Ингула" [55,
с.215]. Причем в обоснование этих границ автор приводит образцы
местной топонимии и гидронимии типа реки Угра, У грин, Лебедянь,
8
'к-бедин и др. А вот вопрос о пути движения угров-мадьяр с Ураль-
< кои прародины в Леведию в трактовке автора претерпевал некото-
рые изменения. Первоначально этот путь рисовался К.Я.Гроту сле-
ующим образом: по Каме и Волге - на Оку и вверх по Оке - к вер-
ховьям Дона, а затем по Дону - в хазарские владения, где они и по-
|учили местности для своих кочевий, т.е. - Леведию [55, с.212-214].
Однако, усомнившись в возможности пройти этот путь, пролегав-
ший через лесные районы, большими конными массами, в своей
< юдующей работе автор предлагает другой маршрут миграции
мадьяр с Урала: "... степная страна за Средней Волгой в нынешних
। уберпиях Уфимской, северной части Оренбургской, Самарской и
< ара гонской ... Как бы то ни было, мадьяры, выступив из своих жи-
виц (под тем или иным давлением), естественно направились в
< к-пные пространства на юг и где-нибудь в нынешней Саратовской
। убернии переправились через Волгу, затем, с разрешения хазар -
через Дон и через их владения и очутились - по соседству с ними в
ion земле, которую мы вслед за Константином Багрянородным на-
пиваем "Лебедией" [56, с.10-11].
Мне не удалось установить, когда была написана процитиро-
ванная выше работа К.Я.Грота, но скорее всего - уже после выхода
и । itei статьи Н.Я.Данилевского "О пути мадьяр с Урала в Лебе-
Н1ю", явившейся ответом на книгу К.Я.Грота "Моравия и мадьяры
< ни юнины IX до начала X века". Исходя из Прикамско-Приураль-
<к>|| прародины древних угров-мадьяр (т.е. лесной Биармии), ав-
1<||> статьи не соглашается с предложенным К.Я.Гротом маршру-
ты их переселения в Лебедию, поскольку там они выступают уже
i.iK номады-степняки. Следовательно, считал Н.Я.Данилевский,
ны'ы какая-то промежуточная область, обитая в которой мадьяры
। нч... охотники-звероловы) "ономадились». Но где же искать эту
промежуточную область - задает вопрос автор и сам же отвечает
и.। него: " Гам, где кончается лес и начинается степь, где эти фор-
M.IHIHI проникают друг в друга и где можно предположить, что
tpyriie, более их могущественные кочевники (печенеги, узы и т.п.)
и к-чепис долгого времени не препятствовали их перерождению из
ни ролонов и рыболовов в кочевников, которое могло продолжать-
< я < ।плетня. Единственное место, которое можно для этого назна-
чим. эго восточная часть губернии Уфимской и северная часть
। ipi-нбургской, т.е. предгорье Южного Урала, теперешняя Башки-
рии" (курсив мой. - В.И.) [60,с.235].
9
Именно отсюда, по мнению автора статьи, угры-мадьяры и на-
чали свой поход на запад "... через Самарскую губернию, перепра-
вились через Волгу, с разрешения хазар, где-нибудь у Саратова
(немного выше или ниже - вероятнее первое, только непременно
там, где уже кончился лес и началась степь), переправились из-за
Дона в Землю Войска Донского, т.е. где впадают в нее Хопер и
Медведица, а тут уже были в Лебедии" [60, с.237]. Что же касается
границ Лебедии, то Н.Я.Данилевский очерчивает их по южным,
степным, районам Воронежской, Харьковской и Полтавской губер-
ний, а также включает в пределы этой области Екатеринославскую
и Таврическую губернии [60, с.240]. То есть, по своим очертаниям
и территориальным масштабам границы Лебедии в представлении
автора статьи мало чем отличались от границ этой области, очер-
ченных Н.М.Карамзиным и К.Я.Гротом. Интересно, что название
этой области Н.Я.Данилевский, в отличие от традиционного обра-
щения к имени мадьярского воеводы Лебедия, объясняет от травы
лебеды, в изобилии растущей на степных курганах [60, с.239-240].
Таким образом, к началу XX столетия в отечественной исто-
риографии утвердилась концепция об Уральской прародине угров-
мадьяр и о тождестве территории Magna Hungaria с территорией
современного Башкортостана в ее приуральской части. Эта кон-
цепция, в свою очередь, породила проблему башкиро-мадьярского
этногенетического родства (этнолингвистическую по своему со-
держанию), дискутировавшуюся почти до конца 60-х годов [27,
с.336-343], а также вызвала к жизни необходимость поиска архео-
логического содержания этногеографического понятия Magna
Hungaria и выделения в Урало-Поволжье археологической культу-
ры угров-мадьяр. Среди археологов одним из первых попытку увя-
зать известные в Приуралье археологические памятники с древ-
ними мадьярами предпринял А.В.Шмидт, предполагавший угор-
скую (мадьярскую) принадлежность носителей бахмутинской
культуры в бассейне среднего течения р.Белой [178, с.26]. Выска-
занная в конце 20-х годов данная точка зрения просуществовала до
конца 60-х, имея как своих сторонников (Р.Б.Ахмеров, В.Ф.Генинг,
Н.А.Мажитов) [8, с.48; 30, с.203*; 97, с.74-83; 101, с.16], так и оппо-
Следует отметить, что впоследствии В.Ф.Генинг изменил сдои взгляды на
этническую принадлежность бахмутинской культуры. См.: Генинг В.Ф. Мазунин-
ская культура в Среднем Прикамье И ВАУ. Вып.7. Свердловск-Ижевск^ 1967. С.68.
10
центов (Э.Мольнар, И.Эрдели, Т.М.Гарипов и Р.Г.Кузеев) [120,
i 100; 182, с.315-316; 27, с.342], и постепенно "сошла на нет", когда,
н>| мере накопления археологического материала из лесных рай-
онов Приуралья, у исследователей все более отчетливо стало скла-
дываться представление о непрерывном этногенетическом ряде-
..раабызская и пьяноборская — мазунинская - бахмутинская куль-
। уры свидетельствующем о сохранении в Приуралье местной,
<|>ннпо-пермской, этнокультурной доминанты.
В немалой степени этому способствовали открытие и изучение
в начале 50-х годов Стерлитамакского (Левашовского) могильника,
mi не риал которого сразу же обратил на себя внимание исследова-
в' и'й своим сходством с материалом древневенгерских могильни-
ков 1Х-Х вв. ("периода обретения Родины"). Первыми это отметили
М И.Артамонов и И.Эрдели, что, впрочем, не изменило скептиче-
i кого отношения венгерского ученого к возможности выявления на
нрритории Башкортостана древнемадьярских археологических
памятников [6, с.339; 179, с.316-319].
Однако, несмотря на отсутствие общепризнанных древнемадь-
ярских археологических материалов, идея заволжско-приураль-
। кой локализации "Древней Венгрии" продолжала занимать умы
исследователей. В 1968 г. в Кембридже вышло репринтное издание
книги английского историка К.Макартни "Мадьяры в IX веке" (на
ипгл яз), одна из глав которой посвящена проблеме идентифика-
ции Magna Hungaria. В результате скурпулезного анализа сведений
венгерских монахов-путешественников XIII в. (Юлиан, Рубрук) и
। оноставления этих сведений с данными арабо-персидских авторов
X XI вв. (аль-Балхи, Ибн-Фадлан) К.Макартни приходит к выводу
о юм, что в IX в. часть мадьяр жила в Приуралье и именно они, эти
мадьяры, и вошли в книгу Ибн-Фадлана под именем "башкортов".
А само этногеографическое понятие Magna Hungaria автор считал1
«имением поздним и кратковременным [213, с. 173].
В отечественной же науке проблема Уральской прародины
мадьяр-венгров решалась через призму выявления угорского этно-
культурного компонента в этнической карте Урало-Поволжья эпо-
хи средневековья. На научной сессии по этногенезу башкир, состо-
явшейся в 1969 г. в г.Уфе, прозвучалй доклады, авторы которых
пытались из общей массы имеющегося к тому времени в Приура-
1ье археологического материала выделить собственно угорский,
имея при этом в виду его связь с племенами Мадьярского союза.
11
В представлении Н.А.Мажитова это по-прежнему оставалась
бахмутинская культура, носители которой, по его мнению, "приня-
ли активное участие в формировании Мадьярского союза" [101,
с. 16]. Р.Г.Кузеев, не разделяющий точки зрения об угорской
(древнемадьярской) принадлежности "бахмутинцев" (древние
мадьяры - кочевники, а "бахмутинцы" — охотники-лесовики), пред-
ложил искать территорию Мадьярского союза на юго-западе со-
временного Башкортостана, в долинах рек Большой Ик, Зай и
Шешма, где, по данным башкирских шежере, в XIII-XIV вв. обита-
ли башкирские родо-племенные группы юрматы, еней, негмен,
кесе, генетически восходящие к "булгаро-мадьярскому" этниче-
скому пласту [90, с. 19-20].
В.Ф.Генинг в развитие своей мысли, высказанной им в статье
"Мазунинская культура в Среднем Прикамье" (1967 г.), разделил
весь известный на территории Башкортостана археологический
материал эпохи раннего средневековья на несколько этнокультур-
ных групп, среди которых он выделил и местных финно-пермяков,
и самодийцев, и угров, пришедших сюда из Западной Сибири [30,
с.53].
В плане интересующей нас темы определеннее всех высказа-
лась Е.А.Халикова. Опираясь на материал исследуемого ею совме-
стно с Е.П.Казаковым Танкеевского могильника, она в его обряде и
материальной культуре выделила ряд элементов, оказавшихся
общими для Танкеевского, Стерлитамакского и подобных им мо-
гильников Приуралья и древневенгерских могильников "периода
обретения Родины" на Дунае. На этом основании Е.А.Халикова
сделала вывод о наличии общего (угро-мадьярского) этнического
компонента, сложившегося в Западном Приуралье и равно участ-
вовавшего в формировании этнического облика и волжских болгар,
и дунайских венгров [167, с. 120].
Г.И.Матвеева в своем докладе об этнокультурном составе на-
селения лесной и лесостепной Башкирии в 1 тыс. н.э. сопоставила
керамику памятников кушнаренковского и караякуповского ти-
пов, только что выделенных в Приуралье, с керамикой синхронных
памятников Западной Сибири и сделала заключение о наиболее
вероятной угорской принадлежности "кушнаренковцев" и "кара-
якуповцев" [107,с.133-134].
В более развернутом виде основные положения своих докладов,
прочитанных на сессии по этногенезу башкир, В.Ф.Генинг и
12
I \ Халикова опубликовали в виде статей в совместном советско-
|>< in греком сборнике "Проблемы археологии и древней истории
\ । рои" (М., 1972) [171, с.145-160; 36, с.221-295]. В этом же сборнике
шубчикованы статья Е.П.Казакова, в которой автор на материале
I iiiKccBCKoro могильника выделяет венгерские элементы в деко-
ра шино-прикладном искусстве населения ранней Волжской Бол-
।арии [76, с.168-175], статья А.А.Москаленко, хотя и посвященная
пробюме славяно-венгерских отношений в IX в., но содержащая
н>< । а сочно обстоятельную историографию древнемадьярской об-
iai hi Леведия (Лебедия) [121, с.189-196], и статьи венгерских ис-
। и-доиателей по различным аспектам археологии древних венгров
"периода обретения Родины". Среди последних привлекает внима-
ниг своим названием статья историка и археолога А.Барты "Исто-
। и венгерской культуры X в." Однако при знакомстве с содержани-
ем указанной статьи выясняется, что тема Magna Hungaria в плане
in iiiKOB венгерской культуры автора совершенно не интересует,
Iliiiuio как и тема локализации древнемадьярских этногеографиче-
11 их областей - Леведия и Этелькез - в Восточной Европе. Опира-
м> I. на данные исторической лингвистики и отдельные находки
и-мледельческих орудий в древневенгерских погребениях, А.Барта
ц||,а.1ывает, во-первых, комплексный, земледельческо-скотовод-
II I кин характер экономики древних венгров в период их пересе-
। пи । на берега Дуная, а во-вторых, (и это главное) подводит чита-
н hi к мысли о том, что сложилась эта экономика, как и матери-
...... культура древних венгров, в период их обитания на терри-
lopiiu Хазарского каганата. Болгаро-салтовским влиянием объяс-
нят А.Барта общие сюжеты и приемы обработки художественного
мс iii.'i.'ia населения Волго-Камья (ранних болгар и носителей ломо-
цнопекой культуры) и венгров "периода-завоевания Родины" [11,
. .'»/ ‘»9|.
Одним словом, к началу 70-х годов у исследователей средневе-
। иных древностей Урало-Поволжья однозначного мнения относи-
II' 11>но локализации и археологического содержания Magna Hun-
р.к in не сложилось, а потому Р.Г.Кузеев, в своей книге, посвящен-
iiiiii происхождению башкирского народа, уделивший большое
пппмапие этому вопросу, предложил временное,, компромиссное
in решение. С одной стороны, исследователь делает однозначное
.и. ничение о том, что, "несмотря на успехи археологии в Волго-
Vpii ibCKOM регионе, ни одну культуру 1 тыс. н.э. невозможно дос-
13
товерно связать с древними венграми”, и, следовательно, в разви-
тие его точки зрения, высказанной на сессии по этногенезу баш-
кир, "вероятную территорию расселения древних венгров можно
установить на основании сопоставления исторических и языковых
данных с древними районами расселения тех башкирских племен,
названия которых представлены в этническом составе как башкир,
так и ве нгров". Такими районами, по мнению автора, были терри-
тории, ^посредственно соседствующие с Волжской Болгарией:
между Волгой и Бугульминской возвышенностью, включая и ее
западные склоны. А с другой стороны, в подтверждение своей точ-
ки зрения Р.Г.Кузеев ссылается на могильники эпохи средневеко-
вья, имеющие между собой культурные параллели: Танкеевский,
Кокрятьский и Хрящевский- в Волго-Камье и Стерлитамакский,
Кушулевский и Манякский - в Приуралье [89, с.400-412].
В этих условиях весьма эффектно, в плане решения ироблемы
локализации и археологического содержания Magna Hungaria, вы-
глядели открытие и исследование в 1974 г. казанским археологом
Е.А.Халиковой Больше-Тиганского могильника на левобережье
Нижней Камы. В серии последующих затем публикаций исследо-
ватель не только убедительно показала наличие прямых паралле-
лей в погребальном обряде этого памятника и венгерских могиль-
ников периода завоевания Родины (типа Бездед, Кенезле I и И,
Башхалом и др.), но и очертила круг аналогичных памятников на
территории от Нижней Камы до восточных склонов Южного Ура-
ла: Хусаиновский, I и И Бекешевские, ИткуЧуковский, отдельные
захоронения Стерлитамакского, Лагеревского, Старо-Халилов-
ского, Каранаевского, Муракаевского и некоторых других могиль-
ников, исследованных к этому времени Н.А.Мажитовым [167, с.40;
168, с.73-74; 169, с. 149-152]. То есть, в основном могильники, из-
вестные как памятники кушнаренковско-караякуповского типа,
территорию распространения которых Е.А.Халикова и отождеств-
ляла с легендарной Magna Hungaria [167, с.40; 201, с.78 (резюме на
англ. яз].
Реакция коллег на точку зрения Е.А.Халиковой относительно
локализации Magna Hungaria была достаточно своеобразной: на
IV Международном конгрессе финноугроведов, состоявшемся в
1975 г. в Будапеште, ее выводы подверглись критике со стороны
А.Барта, И.Фодора и особенно В.Ф.Генинга, отождествлявшего
создателей памятников кушнаренковско-караякуповского типа с
14
рде вышла
i • । модийцами [31,с.319-320]. Однако в 1977 г. в Око
по пивая статья И.Фодора "Происхождение венгров и обретение
родины" (на нем. яз), в которой автор со ссылкой на Е.А.Халикову
уже вполне определенно говорит о переселении в начале I тыс. н.э.
древних мадьяр-венгров из-за Урала на территорию современного
Башкортостана и о принадлежности к ним памятников кушнарен-
конского типа [207, с.105]. Причем на страницах своей статьи автор
приводит практически ту же самую карту локализации и движения
древних венгров в Восточной Европе, что и в одной из статей
I А. Халиковой по данной проблеме [201, с.77; 207, с. 105].
Мысль о совпадении территорий Magna Hungaria - современный
Башкортостан проводится И.Фодором в его книге "В поисках но-
ной родины" (Будапешт, 1982, на англ.яз.). В подтверждение ее
автор привлекает уже не только традиционные сведения средневе-
ковых монахов-путешественников и общие башкиро-венгерские
родо-племенные названия, но и археологически фиксируемые па-
раллели в погребальном обряде могильников "периода обретения
Родины" на Дунае и могильников караякуповского типа на Юж-
ном Урале (в частности - обряд наложения масок-наглазников на
ищи погребенных) [206, с.201-210].
Безвременная кончина Е.А.Халиковой в 1977 г. прервала нача-
то ею интересную и очень плодотворную работу по локализации
н археологической идентификации Magna Hungaria (последняя,
inн мертная статья исследовательницы по рассматриваемой про-
ivicmc увидела свет в 1981 г. [168, с.72-81]). Однако разработка этой
tv мы была продолжена теперь уже А.Х.Халиковым, до сих пор
ЗОЯ
nt носившимся к проблеме Magna Hungaria достаточно индиффе-
рентно. В 1981 г. в Будапеште выходит их совместная с Е.А. Хали-
ковой монографическая публикация Больше-Тиганского могиль-
ники под названим "Древние венгры на Каме и Урале" (на нем.
м И, где. кроме публикации чисто отчетных материалов, дается
пространное обоснование древневенгерской этнокультурной при-
надлежности этого памятника, прослеживается его культурно-
1ноологическое сходство с могильниками караякуповской культу-
ры на Южном Урале и на этом основании очерчивается граница
Mngna Hungaria в территориальных пределах современного Баш-
кортостана [200]. Затем, практически одновременно, выходят две
uni ни А.X.Халикова с однозначными и, в плане интересующей нас
|гмы, достаточно красноречивыми названиями: "Культура древних
15
венгров в Приуралье и Подунавье в VIII-X вв. н.э." и "Новые ис-
следования Больше-Тиганского. могильника (о судьбе венгров,
оставшихся на древней Родине)". В первой из них автор, на приме-
ре ставшего уже традиционным, сравнения большетиганских и
подобных им приуральских материалов с древневенгерскими, еще
раз утверждает тезис о том,, "что легендарная Великая Венгрия в
VII-начале IX вв. находилась в области между Уралом и Волгой,
ограничиваясь на севере нижним течением р.Кама, на востоке -
Уральскими горами, на юге - волго-уральскими степями, а на за-
паде- левобережьем р.Волга" [161, с.45]. Во второй, публикуя ма-
териалы своих собственных раскопок, на Больше-Тиганском мо-
гильнике в 1979-19.82 Гт,, Д.Х.Халиков заключает, что "Больше-
Тиганский могильник, оставленный протовенгерским населением,
обитавшим в районах Нижнего Прикамья в VI1I-IX вв. и не позднее
первой половины IX в. в основной .своей мдссе ушедшим через
области Леведия и Ателькузе на современную территорию обита-
ния, продолжал функционировать и в X в." Правда, как считал
исследователь, в это время оставшиеся в Нижнем Прикамье древ-
ние венгры начинают испытывать заметное этнокультурное воз-
действие со стороны прикамских,, поломско-чепецких племен, что
отразилось на облике поздних погребений исследуемого памятни-
ка, но не привело к полной этнической нивелировке прикамских
венгров [162, с. 130]. ,
Итак, к началу 80-х годов в.археологической литературе, мож-
но сказать, окончательно утверждается точка зрения, стержневы-
ми моментами которой являются признание угорско-мадьярской
этнокультурной принадлежности археологических памятников
кушнаренковского и караякупрвскогр типов в Приуралье и ото-
ждествление их ареала (современный Башкортостан) с легендар-
ной Magna Hungaria. Сейчас эту точку зрения, с некоторыми вариа-
циями (касающимися в основном осторожно сдержанного отноше-
ния к отождествлению Magna Hungaria с современным Башкорто-
станом) разделяют большинство исследователей, в той или иной
степени затрагивающих в своей работе проблему содержания эт-
нокультурной карты Южного Урала и Приуралья в эпоху средне-
вековья: В.А.Могильников, Р.Г.Кузеев, В.В.Седов и автор этих
строк [ 116, с.20-28; 146, с.236-239; 91, с.9-10; 88, с.54; 64, с.53-64].
Объективности ради следует отметить, что у данной точки зре-
ния есть пассивный сторонник - Е.П.Казаков, постоянно ставящий
16
iiniipoc об этнической принадлежности кушнаренковско-кара-
якуповских памятников Южного Урала в прямую зависимость от
решения вопроса об этносе носителей общности западносибирских
< рсдневековых культур со штампо-гребенчатой керамикой, запад-
ную периферию которой составляют памятники кушнаренковско-
। <» и караякуповского типов [72, с.244-245], и есть непримиримый
прот ивник - Н.А.Мажитов, на протяжении более чем 20 лет с очень
i ыбой системой доказательств декларирующий в своих работах
1 юрко-башкирскую принадлежность этих, памятников*.
Сейчас же пока становится очевидным, что проблема локали-
шции и археологического содержания Magna Hungaria перестает
быть региональной проблемой, поскольку, во-первых, "Древняя
ити Великая Венгрия", в каком бы районе У рало-Волжского регио-
на она ни находилась и какой бы смысл ни вкладывали в это поня-
iiir средневековые и современные авторы, являлась начальным
пунктом пребывания древних мадьяр-протовенгров в Восточной
Европе, пунктом, в котором древнемадьярская культура, в самом
широком смысле этого слова, какое-то время сохранялась в макси-
мально чистом виде.
Во-вторых, выявление археологического содержания этногео-
। рифического понятия Magna Hungaria безусловно приблизит нас к
решению проблемы локализации и археологического проявления
। тедующей древнемадьярской этногеографической области в Вос-
iii'iiioh Европе - Леведии (Лебедии), которая тоже имеет свою ис-
нриографию, показывающую, что пока пребывание мадьяр-
проговенгров в этой области трактуется в основном через призму
•тнокультурного состава Хазарского каганата, ’ где наиболее изу-
ченными являются алано-болгарские памятники салтово-маяцкой
культуры. Именно к этой' культуре большинство современных
.венгерских исследователей и возводят многие элементы археоло-
гической культуры венгров -"завоевателей Родины" [184; 202; 206,
. .’11-241].
И, наконец, не менее важным представляется и такой вопрос,
кик сравнительно-типологический анализ двух полярных в про-
i гранственно-временном отношении культурных комплексов: уг-
Приведу две "крайних” по времени работы названного автора: первая - Ма-
»i»<w НА. Происхождение башкир// АЭБ. T.1V. Уфа,197). С.14-15; и последняя -
Н.Л., Султанов# А.Н. История Башкортостана с древнейших времен до
Ч VI пека. Уфа. 1994. С. 132-149.
17
ров-мадьяр Magna Hungaria и венгров- "завоевателей Родины" на
Дунае. Результаты этого анализа позволят, как представляется, не
только проследить динамику традиционных и инновационных черт
древневенгерской культуры, но и очертить хотя бы общие контуры
тех этнополитических и социально-экономических факторов, ко-
торые эту динамику определяли.
Ответить на поставленные вопросы автор этих строк и попы-
тался в предлагаемой работе, которая по сути своей является даль-
нейшим развитием идей Е.А. и А.X.Халиковых и продолжением не
заврешенных ими исследований.
18
Г и а в a 1. ЭТНОКУЛЬТУРНАЯ КАРТА УРАЛО-ПОВОЛЖЬЯ
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ I тыс. н.э.
Выделение на указанной территории археологических культур
и ин мятников, которые по своей этнокультурной принадлежности
могут быть связаны с древними уграми (а среди них - с мадьяра-
ми), едва ли возможно без характеристики этнокультурной ситуа-
ции, сложившейся в регионе к началу эпохи Великого переселения
ниродов, то есть к тому времени, когда на Южном Урале и сосед-
них с ним территориях происходят массовые подвижки местных
11'1<*мен, вызванные внедрением в их среду пришлых этнических
групп, среди которых угры занимали отнюдь не последнее место.
Результаты многолетних исследований археологов Урало-По-
нолжья показывают, что в начале новой эры здесь продолжала
(охраняться финно-пермская этническая доминанта, окончательно
оформившаяся в эпоху раннего железного века и представленная
пьиноборской и родственными ей культурами [48, с.6-14]. Призна-
ннсмпя большинством современных исследователей генетическая
преемственность пьяноборской и мазунинской культур, тесная
настолько, что «дает основание рассматривать мазунинские ком-
плексы как позднюю стадию чегандинской (пьяноборской. - В.И}
культуры» [48, с. 13], указывает на сохранение финно-пермской
доминанты в Приуралье вплоть до V в.н.э. (верхняя дата мазунин-
i кой культуры - по Т.П.Останиной) [126, с.16]). Вместе с тем пья-
поборская (чегандинская) культура обнаруживает немалое сходст-
||ц i кпраабызской культурой в среднем течении р.Белой, что дает
I’ JI Голдиной основание рассматривать эти культуры как локаль-
ные варианты единой пьяноборской общности [48, с.13]. Подобное
> ходство исследователи объясняют генетической преемственно-
» идо пьяноборской и караабызской культур от предшествующей
нм ннапьинской (А.Х.Пшеничнюк, В.ФГенинг Р.Д.Голдина) [136,
< .4) 235; 32, с.63; 48, с. 10-11] или сильным воздействием поздне-
шрппбызского населения на формирование этнокультурного обли-
ки прикамских «пьяноборцев»(Б.Б.Агеев) [1, с.105-106]. Караабыз-
। кия же культура, в свою очередь, также рассматривается как
19
предтеча и этнокультурная подоснова мазунинской [137,с.73]. То
есть, этнокультурный состав населения лесного Прикамья и При-
уралья, сложившийся во второй половине I тыс. до н.э., остается
неизменным в своей финно-пермской основе на протяжении почти
тысячелетия, до середины I тыс. н.э.
Полностью разделяя точку зрения названных исследователей
на общую схему развития этнической истории региона на рубеже и
в начале новой эры, считаю необходимым, учитывая современный
уровень формирования и изученности Источниковой базы по этому
вопросу, дополнить ее результатами сравнительно-статистическо-
го анализа таких массовых признаков археологической культуры,
как погребальный обряд и керамика, рассматривая их как основ-
ные категории традиционной бытовой культуры, в которой, по
определению современных этнографов, «сосредоточены наиболее
характерные свойства этноса» [18, с.74]. Для анализа погребально-
го обряда пьяноборской культуры были использованы материалы
Чегандинского II, Кушулевского, Сасыкульского, Юлдашевского,
Уяндыкского и Камышлы-Тамакского могильников (в общей
сложности - 1657 погребений) [106, с.38-58; 33, с.6-34; 2; 138, с.31-
41; 143, с.45-74; 21,с .95-122]; по караабызской культуре- материа-
лы поздних (не ранее II в. до н.э.) погребений Охлебининского и
Шиповского могильников (223 погребения) [139, с.59-104; 142, с.85-
107]. Анализ мазунинского погребального обряда проводился по
материалам Мазунинского, Ижевского, Ангасякского, Покровского
и ранних погребений Бирского могильников (597 погребений) [34,
с.85-115; 42, с.123-140; 22, с.72-91; 97, приложение; 127].
Кроме того, в работе были использованы данные по 100 ранним
(пьяноборским) и 100 поздним (мазунинским) погребениям Тара-
совского могильника в Удмуртском Прикамье, нигде пока еще не
опубликованного’. Перечисленные памятники в большинстве сво-
ем расположены по южной окраине зоны приуральских лесов, от
среднего течения р.Белой до правобережья Нижней Камы (рис.1), а
хронологически они охватывают период от II в. до н.э. (нижняя
дата пьяноборской культуры - по Б.Б.Агееву и поздней стадии
‘ Данные по Тарасовскому могильнику взяты из дипломной работы выпуск-
ника УдмГУ А.Д.Пегрова «Погребальный обряд Тарасовского могильника».
Ижевск, 1990 (архив кабинета археологии УдмГУ, №354), за что Приношу свою
благодарность Р.Д.Голдиной - автору раскопок этого памятника и руководителю
указанной работы.
20
। лраабызской культуры по А.Х.Пшеничнюку) [1, гл.З; 136, с.174]
н> V и. н.э.
1’ » с .1. Карта археологических культур Приуралья начала I тыс. н.э.:
1 - ареал пьяноборской культуры; 2 - ареал караабызской
культуры; 3 - ареал гляденовской культуры; 4 - ареал культу-
ры; 5- азелинская культура; 6- ареал мазунинской культу-
ры III-V вв.; 7 - лесостепная зона; 8 - зона широколиственных
лесов; 9 - зона смешанных и таежных лесов; 10 - зона степи;
11 - границы ландшафтных зон
Как видно из перечня использованных памятников, статисти-
•••• кие выборки по рассматриваемым культурам в количественном
.•ношении не равнозначны. Поэтому для их суммарной характе-
,чи гики и последующего типологического сравнения предвари-
•• и,но была проведена «селекция» признаков с целью выявления
признаков обряда, представительных для имеющихся выборок
11 IY с. 170-171]. Полученные результаты представлены в табл. Е
21
Таблица 1
Представительные признаки погребального обряда населения лесного Приуралья
в первой половине I тыс. н.э., %
№ и содержание признака Археологические культуры
караабыз. пьянобор. мазунин. бахмут.
Поза: I спине с вытянутыми руками 98,2 69,9 92,4 98,8
2. Одна рука согнута — 14,5 4,4
3. Обе руки согнуты 15,9 3,2 -
4. Погребение индивид. 100 84,1 93,6 92,9
5. Парное - 11,4 4,5 5,9
6. Тройное и более 4,5 1,8
Ориентировка:
7. север 6 26,1 15,5 11,6
8. юг 6 6,8
9. запад 26 2,1 52,4 —
10. восток — 33,7 - —
11. северо-запад 37,6 7,8 11,9 81,4
12. юго-запад 18 5,5 5,3 -
13. северо-восток — 6,2 1>,1 -
14. юго-восток — 11,6 2,9
15. Кости животных в могиле 30,5 1,3 .34,5
16. Следы дерева в могиле 19,7 1,4 21,4 7,1
17. Жертвенный компл. - 1,4 27 28,6
Инвентарь: -
18. Стрелы железные 33.2 10,3 З.з 28,6
19. Стрелы костяные 24,2 10,4 8,2 34,5
20. Наконечник копья 22,4 2,7 7,9 9,5 .
21. Топор - - 4 23,8
22. Кинжал 10,3 1
23. Меч — 1 2,7
24. Конская сбруя (удила) 19,3 2 2.3 9,5
25. Пояс на человеке 24,6 1.2 1,1 5,9
26. Пояс уложен развернуто 1 12,5 7,1
27. Пряжка и несколько накладок - 2.1 19
28. Только пряжка 17 19,2 20,1 65,5
2$. Только накладки 26 10,8 3,4 17,8
30. Гривна - 2,5 11,6 9,5
31. Браслет 5 3,5 8,3 41,7
32. Перстень 8 2,7 — 16,7
33. Фибула (сюльгама) - 4 17,9 75
34. Ожерелье из бусин 16,6 22,1 21,8 35,7
35. Серьги-подвески 24,6 25,4 26,5
36. Фигурные нашивки 4,2 5,1 -
37. Проиизки 6,1 2 42,9
22
Окончание табл. 1
'8 Хозяйственный нож 49,3 18,6 41,9 -
г> Пряслице 16,6 0,6 27,4
in Глиняный сосуд 26 1,8 3,3 -
11 Оселок 5,8 1 0,9
1 ? 11рочие предмета: мн гяные лопаточки, проколки, гож кари, долото, шило 5,4 - - 13,1
Н сего погребений 223 1757 697 86
С помощью этих данных мы можем дать суммарную характе-
ристику погребального обряда каждой из рассматриваемых куль-
ivp, выраженную в следующих признаках, с точностью до 0,95,
представительных для имеющихся выборок: Для караабызской
к । льтуры - индивидуальные захоронения в позе вытянуто на спи-
не, с вытянутыми вдоль тела руками; абсолютно преобладающая
ориентировка погребенных - в западных секторах; из элементов
рптуала хорошо фиксируются наличие костей животных в могилах
( ia у покойная пища) и оборачивание покойного в луб или укладка
его па лубяную подстилку; из сопровождающего инвентаря наибо-
и-е часто встречаются в мужских погребениях наборы железных
и hi костяных наконечников стрел, наконечники копий, боевые
и ы-.и кинжалы, удила, поясные пряжки; в женских- полные по-
। пые наборы там. где они носились при жизни, серьги-подвески
р । икюбразных форм, ожерелья из цветных бусин, гораздо реже-
in регии и браслеты; из предметов труда и быта - ножи, каменные
пряслица и глиняные сосуды.
Для пьяноборской культуры— индивидуальные, реже - парные
шхоронения в позе на спине с вытянутыми руками, но иногда - с
р\ кон или руками, согнутыми в локтях, и кистями, уложенными на
i.i I. преобладающая ориентировка погребенных на север или вое-
шь с отклонениями; каких-либо особых элементов ритуала в массе
нс фиксируется; из составляющих элементов погребального ин-
||| птаря наиболее часто встречаются в мужских погребениях же-
ic.iiiwe и костяные наконечники стрел, поясные пряжки, несколько
поясных накладок; в женских - серьги-подвески, ожерелья из бу-
..... из предметов быта в мужских и женских захоронениях чаще
i« его встречаются ножи.
Для мазунинской культуры — индивидуальные захоронения в
ini.ie на спине с вытянутыми вдоль тела руками; ориентировка
23
абсолютно преобладает в северных секторах и на запад; из эле-
ментов ритуала устойчиво фиксируются остатки дерева от гробов
или подстилок в могилах и жертвенные комплексы из женских
украшений, отдельно уложенные у головы или ног погребенного;
из сопровождающего инвентаря преобладают поясные наборы,
уложенные в развернутом виде на теле погребенного или вдоль
него, поясные или обувные пряжки, шейные гривны, застежкц-
сюльгамы, серьги-подвески и ожерелья из разноцветных бусин, из
предметов быта — ножи.
Далее по представительным признакам мы определяем вели-
чину типологического сходства сравниваемых этнокультурных
групп (коэффициент С2) [157, с. 144]. Значения этого показателя,
представленные в табл.2, показывают, что наибольшую формаль-
но-типологичеСкую близость обнаруживают между собой могиль-
ники пьяноборской и мазунинской культур (С, = 0,78), из которых
первые типологически близки к могильникам караабызской куль-
туры (С, = 0,64).
Таблица 2
Значения коэффициента формально-типологического сходства
погребального обряда археологических культур лесного Приуралья
первой половины I тыс. н.э.
Караабызская Пьяноборская Мазунинская Бахмутинская
Караабызская — 0,64 0,52 0,63 -
Пьяноборская - 0,78 0,54
Мазунинская — 0,64
Бахмутинская -
. Но поскольку приведенные в табл.2 значения показателя сход-
ства достаточно абстрактны и формальны (например, они не учи-
тывают дифференциацию удельного веса того или иного признака
кнутри сравниваемых выборок), обратимся к сравнению рассмат-
риваемых групп памятников по тенденции признаков обряда, по-
казатели которой позволят нам выделить признаки, общие для
всех сравниваемых групп, признаки локальные (т.е. характерные
только для двух каких-то выборок) и признаки частные (т.е. харак-
терные для какой-то одной группы памятников или, в данном слу-
чае - одной археологической культуры) [35, с.84-91] (табл.З).
24
Таблица 3
Норма распределения и тенденция признаков погребального обряда
археологических культур лесного Приуралья первой половины 1 тыс. н.э.
№• признака по табл.1 Норма распределения Тенденция признака
караабыз. пьяноб. мазунин. бахмутин.
1 88,6 1,1 0,78 1,04 1,1
» 5,6 - ! 2,60 0,80 -
5,0 - 3,20 0,63
1 92.2 1,08 0,91 1,01 • 1,0
ъ 5,7 — 2,0 0,80 1,04
(| 1,7 - 2,60 1,08 !
1 12,2 0,50 2,10 -1,20 0,95
к 3,2 1,90 2,10 — -
•> 36,0 0,70 0,05 1,45 I
10 8,4 — 4,00 — -
II 34,7 1,08 0,20 0,30 2,30
1.' 7,2 2,50 0,76 0,70 -
11 4,3 — 1,45 2,60 1
1-1 3,6 3,20 0,80 -
ь 16,6 1,8 0,08 - 2,00
К, 12,4 1,6 0,10 1,70 0,60
1 / 14,2 - 0,10 1,90 2,00
IX 18,8 1,7 0,54 0,20 1,50
1 •> 19,3 1,2 0,50 0,40 1,80
,’() 10,6 2,1 0,20 0,70 0,90
?| 6,9 — — 0,60 3,40
» ) 2,8 3,6 0,36 -
,Ц 0,9 — 1,00 3,00
’•1 8,3 2,3 0,20 0,30 1,10
’S 8,2 3,0 0,10 0,10 0,70
5,1 - 0,20 2,40 1,40
5.3 - 0,40 - 3,60
.'К 30,4 0,5 0,60 0,66 2,10
14,5 1,8 0,70 0,20 1,20
Ч) 5,3 - 0,46 2,20 1,80
и 14,6 0,3 0,2 0,5 2,8
{? 2,7 2,9 1,0 - -
1 { 9.6 - 0,4 ,8 1,7
11 33,9 0,5 0,6 0,6 2,2
и 28,0 0,9 0,9 0,9 1,30
ч> 2,3 1,8 2,2 1 -
{/ 1,5 - 4,1 1,3 -
4S 38,1 1,3 0,49 1,09 1,10
V) 4,2 3,9 0,1 - —
К) 14,6 1,8 0,1 0,2 1,90
II 1,9 3,0 0,5 0,45 -
12 4,9 1,1 - - 2,60
25
К первым В.Ф.Генинг и его соавторы предлагают относить
признаки с тенденцией от 0,8 до 1,2 [35, с.88], и в нашем случае это
будут такие признаки обряда, как индивидуальные захоронения и
наличие в составе погребального инвентаря серег-подвесок. К ка-
тегории локальных признаков, фиксирующих по тенденции повы-
шенную встречаемость в каких-то двух выборках и пониженную в
третьей из сравниваемых, относятся: для караабызской и пьяно-
борской культур- южная ориентировка погребенных, наличие в
составе погребального инвентаря перстней и фигурных нашивок;
для пьяноборской и мазунинской культур- поза погребенного с
одной рукой, согнутой в локте и кистью, уложенной на таз, парные
и коллективные захоронения, ориентировка погребенных на север,
северо- и юго-восток и наличие в составе погребального инвентаря
меча и пронизок; есть такие признаки для караабызской и мазу-
нинской культур - наличие в могилах остатков дерева от гробов
или подстилок и хозяйственный нож в составе погребального ин-
вентаря.
И наконец, признаки частные, характерные лишь для одной из
рассматриваемых культур: караабызской- западная ориентировка
погребенных с отклонениями к северу и югу, наличие остатков
заупокойной пищи в виде костей животных в могиле, наличие в
составе погребального инвентаря предметов вооружения и конской
сбруи (удила), полных поясных наборов, лежащих так, как их но-
сили при жизни, наличие в составе погребального инвентаря гли-
няных сосудов, пряслица, оселка и разрозненных поясных накла-
док; для пьяноборской культуры- положение погребенного с ру-
ками, согнутыми в локтях и кистями на тазе, восточная ориенти-
ровка погребенных; для мазунинской- западная ориентировка
погребенных, наличие в могиле жертвенных комплексов в виде
женских украшений, лежащих в туеске или берестяной коробочке
в изголовье, развернутых поясов, гривен и застежек-сюльгам.
Причем следует особо отметить, что среди частных признаков
практически нет ни одного «чистого», т.е. такого, который, присут-
ствуя в какой-то одной выборке, совершенно отстуствовал бы в
других (за исключением восточной ориентировки погребенных,
характерной только для могильников пьяноборской культуры).
Это, на мой взгляд, является еще одним свидетельством этногене-
тического родства сравниваемых археологических культур, среди
которых именно караабызская культура, имеющая более гдлитель-
26
пый период существования (первый этап ее датируется IV-IH вв.
то н.э. [137, с.68]), может быть поставлена (как это делает, напри-
мер, Б.Б.Агеев) в качестве первого звена эволюционного ряда:
< караабызская культура- пьяноборская- мазунинская». А по-
i кольку раннекараабызские памятники бассейна Средней Белой
по своему керамическому материалу обнаруживают прямое геце-
нческое родство с ананьинскими памятниками Нижней Камы [67,
< 14-15], сложившимися на местной этнокультурной основе эпохи
позднего бронзового века [112, с. 12-13], мы получаем еще одно
подтверждение концепции о длительной, почти тысячелетней
фипно-пермской (камско-пермской) этнокультурной доминанте в
Прикамско-Приуральском регионе, являвшемся частью этнокуль-
урного ареала (ЭКА) восточнофинно-пермских культур. Южные
и юго-восточные границы этого ЭКА в начале и первой половине
I тыс. н.э. включали в себя районы Нижнего Прикамья, располо-
женные на стыке двух ландшафтных зон: лесной и лесостепной
(рис.1).
Угорский этнокультурный компонент, хотя и представленный,
возможно, памятниками гафурийско-убаларского типа [138, с.6-7],
шпимал в то время незначительную территорию на юго-восточной
окраине указанного ЭКА и существенной роли в формировании
• гпокультурного облика региона еще не играл [32, с.220]. Понятие
н покультурный ареал (ЭКА) в данном случае наиболее адекватно
отражает ту этнокультурную ситуацию, которая сложилась в рас-
। матриваемом регионе к началу 1 тыс. н.э. и которая археологиче-
। к и представлена материалами хотя и родственных, но не иден-
|П*||1ых культур. По определению Д.Г.Савинова, основным при-
током и содержанием ЭКА является территория, на которой сло-
жилась определенная этнокультурная общность, название которой
определяется и дается по этнониму, известному на данной терри-
юрии из письменных или других источников [147,с.48]. Для терри-
юрии лесного Прикамья и Приуралья таким этнонимом, хотя и
достаточно расплывчатым, долгое время был этноним «финно-
чгры», а после выхода уже неоднократно упоминавшейся статьи
ГД. Голдиной он все чаще заменяется более конкретным и адек-
ватным этнонимом - «финно-пермяки». Составляющими ЭКА яв-
ляются носители еще более конкретных этнонимов, которые
/I Г.Савинов, вслед за Ю.В.Бромлеем, отождествляет с «политони-
мами», различающимися между собой в узко этническом отноше-
27
нии (по языку, происхождению и т.п.). Археологически это может
быть представлено ситуацией, имеющей, кстати, место на террито-
рии Прикамско-Приуральского региона, когда «на одной террито-
рии в одно и то же время могут быть представлены археологиче-
ские памятники, различающиеся по деталям погребального обряда,
приемам орнаментации керамики и другим наиболее традицион-
ным этнокультурным элементам. Однако в рамках одного этно-
социального объединения у них складываются общие культурные
особенности, отраженные в археологических материалах, которые
и являются основанием для выделения ЭКА» [147, с.48].
Как мы можем убедиться, понятие «этнокультурный ареал» не
противоречит и не исключает существование предложенного
В.Ф.Генингом понятия «археолого-этнический тип (АЭТ)», кото-
рый по своему содержанию является не более чем таксономической
единицей, по многим своим параметрам совпадающей с понятием
«археологическая культура (АК)». Как и последняя, АЭТ характе-
ризуется устойчивым сочетанием в археологических материалах
определенных типов керамики, погребений, женских украшений и
других специфических особенностей [36, с.250]. В свою очередь,
АК, по мнению В.Ф.Генинга, «может быть интерпретирована как
остатки опредмеченной жизнедеятельности отдельного этноса», в
связи с чем АК Прикамья и Приуралья начала н.э. трактуются им
как отдельные этносы [32, с.23 и 214]. Но поскольку между этими
АК (пьяноборской, гляденовской, осинской и караабызской) про-
слеживаются общие признаки, свидетельствующие об их этногене-
тическом родстве [48, с. 10-13] (пример караабызской и пьянобор-
ской культур мы только что рассмотрели), мы имеем основания
считать, что все перечисленные АК-этносы входили в таксономи-
ческую единицу более высокого порядка - этническую общноеть, в
данном случае - финно-пермскую.
По предложению современных этнографов, основными при-
знаками этнической общности должны быть этническое самосоз-
нание и самоназвание, язык, этническая территория, особенности
психического склада, культуры и быта и определенная форма со-
циально-территориальной организации [154, с.43-44; 86, с.111].
Некоторые из этих признаков улавливаются и на археологическом
материале (общность территории, культуры, быта, общность про-
исхождения и, в известной степени, самосознания, прОявляющего-
28
ся в погребальном обряде и других материализованных элементах
(уховной культуры).
Этот достаточно пространный экскурс в теорию соотношения
ЛК и этноса понадобился для того, чтобы еще раз подчеркнуть
место населения лесного Приуралья не только в этнической карте
Прикамско-Приуральского региона, но и всей Восточной Европы
начала первой половины 1 тыс. н.э. А поскольку памятники мазу-
пинской АК, генетически восходящие к памятникам пьяноборской
и караабызской культур, и определяют этнокультурный облик
населения северных и северо-западных районов современного
Башкортостана именно в это время, мы вполне определенно можем
рассматривать данную территорию как часть финно-пермской
ойкумены.
Впрочем, аналогичная ситуация в рассматриваемый период
сложилась и к востоку от Уральского хребта, на территории этно-
культурного ареала древнеугорских культур Зауралья и Западной
Сибири. К концу 1 тыс. до н.э. здесь на обширных просторах меж-
ду восточными склонами Урала и бассейном р.Оби складываются
дна ярко выраженных этнокультурных массива, различающиеся
между собой, прежде всего, по ландшафтно-территориальному и
хозяйственно-культурному признакам. В зоне западносибирской
i.iiiгм это громадная, хотя еще и недостаточно изученная Обь-
11 отышская -культурно-историческая общность таежных охотников
и рыболовов, представленная археологическими культурами с т.н.
фигурно-штамповой керамикой (кулайская, усть-полуйская, ит-
кч льская, синдейский тип). Она занимала громадную территорию
<>1 Уральского хребта до бассейна р.Тавды- на западе и юго-
ишаде; на севере подобные памятники известны в Приполярной
। ундре от Ямала до Таймыра; восточная граница проходила где-то
ио водоразделу Оби и Енисея, а на юге граница общности хотя и
менялась, но в основном совпадала с северной границей Урало-
Иртышской лесостепи [189, с.18].
Здесь ареал Обь-Иртышской общности непосредственно со-
прикасался с ареалом лесостепных скотоводческих культур (горо-
ховской и саргатской), которые последовательно занимали терри-
|<>рию от восточных склонов Урала до бассейна Тобола (горохов-
ская культура), а затем от Урала до Иртыша (саргатская культура)
1189, с.283; 190, с.293; 192, рис.1; 193, с.129, 138].
29
В силу обширности занимаемого пространства и богатства
природных ресурсов, обеспечивающих переход к новым формам
хозяйствования (самостоятельное освоение железоделания), ука-
занные этнокультурные общности на протяжение рассматриваемо-
го периода (конец I тыс. до н.э. - нач. I тыс. н.э.) существовали дос-
таточно замкнуто не только в территориальных масштабах Евра-
зии, нои в масштабах Урало-Западносибирского региона [189, с.12;
190, с.283; 192, с.162]. Более того, как считают современные иссле-
дователи западносибирских древностей, отношения между лесо-
таежным и лесостепным населением на рубеже эр носили характер
военного противостояния, а не этнокультурного взаимодействия
[189, с.56]. Археологические же данные свидетельствуют о том, что
носители гороховской, саргатской культур, равно как и культур
лесотаежной части Зауралья и Западной Сибири практически не
имели выхода на западные склоны Уральского хребта (рис.1). То
есть, говорить о каких-то тесных этнокультурных контактах за-
уральско-западносибирского мира (древнеугорского по своей этно-
культурной принадлежности [191, с.311; 194, с.88]) с прикамско-
приуральскими финно-пермяками не имеет смысла, поскольку эти
контакты не имеют в Приуралье своего археологического прояв-
ления.
Этнокультурная ситуация в Урало-Поволжском регионе ко-
ренным образом меняется к середине I тыс. н.э., когда в лесостеп-
ном Зауралье складывается «сложный полиэтнический конгломе-
рат, объединенный на основе территориально-политической кон-
солидации вокруг гуннского административного ядра» [195, с. 15].
Следствием этого процесса явилось изменение территориальных
очертаний угорского ЭКА Зауралья и Западной Сибири: исчезно-
вение саргатской культуры, которое связывается с передвижением
ее носителей на запад [191,с.311; 192,с.169] и, соответственно, ра-
дикальные инновации в этнокультурном составе финно-пермского
Населения лесостепного Приуралья и Прикамья. Археологически
это событие документируется появлением в Прикамье и Приура-
лье в конце IV- первой половине V в. н.э. новых этнокультурных
групп, представленных памятниками тураевского, харинского и
турбаслинского АЭТ. Из них первый и второй занимали бассейн
р.Камы от ее низовьев до верхнего течения (Тураевский, Старо-
Муштинский, Харинский, Бурдаковский, Пыштайнский, Митин-
ский, Чазевский, Бурковский и другие могильники). Район локали-
30
за ции памятников турбаслинского АЭТ - северная окраина при-
уральской лесостепи в бассейне среднего течения р. Белой (рис.1).
Характерным признаком, объединяющим перечисленные груп-
пы памятников и одновременно отличающим их от памятников
финно-пермского ЭКА, является подкурганный обряд захороне-
ний, когда под одной земляной насыпью содержатся до 2-3, а то и
более одновременных могил, а в самих насыпях встречаются следы
ритуальных кострищ и заупокойных тризн в виде костей живот-
ных и обломков глиняной посуды. К числу таких же объединяюще-
о сличительных признаков относится также и широкое распростра-
нение в погребальных комплексах рассматриваемых АЭТ поясных
и обувных пряжек, состоящих из трех элементов: овальной рамки,
подвижного прямого или слегка загнутого язычка и подвижного
щитка прямоугольной, полуовальной или вытянуто-подтреуголь-
ной формы; иногда встречающиеся в этих комплексах детали по-
ясной гарнитуры, украшенные золотой фольгой и стеклянной ин-
крустацией (т.н. «гуннских типов») и калачевидные серьги-подвес-
ки «харинского типа».
Таблица 4
Сравнительная таблица признаков погребального обряда пришлых АЭТ эпохи
Великого переселения народов на Южном Урале и в Приуралье""
№ и содержание признаков Археолого-этнический тип
тураевский харинский турбаслинский
1 Захоронения под курганом X X 67,3
Ьсскурганные погребения X X 32,7
1 Ровики вокруг насыпи X X
1 Кострища в насыпи X X 8,1
> Остатки тризны в насыпи X X 11,1
(’.Несколько захоронений в насыпи X X 34,4
/Могила с уступами X X 7,5
К Могила с нишей-подбоем — — П,1
') ()бряд трупосожжения X
Ориентировка:
10 север - X 46,6
11 восток - X -
Из-за отсутствия необходимого количества исходных данных таблица за-
полнялась по принципу «есть - нет» (соответственно, знаки Хи-). Данные по
। србаслинскому АЭТ (в %) взяты из диссертации Ф.А.Сунгатова с его любезного
> огласив.
31
Окончание табл.4
12.северо-запад X 5,6
13. северо-восток — X 4,8
14. юго-запад X
15.Остатки гробовищ X X -
1 б.Кости животных в могиле X 27,5
17.Сосуды в могиле X — 72.1
18.Поясная гарнитура в составе инвен- таря X X 22.7
19.Оружие и доспехи X X 6,0
20.Конская сбруя X X -
21 .Женские украшения X X 36,6
Всего погребений ? о 251
Вместе с тем рассматриваемые АЭТ характеризуются серией
дифференцирующих признаков, не позволяющих объединить их в
один этнокультурный массив. О единой этнической территории
здесь, конечно, и речи не идет, кроме того, различия наблюдаются
и во внутреннем устройстве могильных ям (в курганах харинского
АЭТ встречаются могилы, стенки которых укреплены бревенча-
тыми срубами в один венец [48, с. 19]), в ориентировках погребен-
ных и ассортименте погребального инвентаря (табл.4). Не говоря
уже о том, что могильники ту рба ели некого типа имеют четкую
привязку к соответствующим поселениям, чего нельзя сказать о
могильниках тураевского АЭТ и только с известной долей вероят-
ности можно допустить для курганов харинского АЭТ. Этническая
принадлежность носителей рассматриваемых АЭТ до сих пор
представляет загадку для исследователей. В.Ф.Генинг считал их
тюркизированными уграми, без указания места их первоначальной
родины [37, с.99]. В принципе, эту точку зрения разделяет и
Р.Д.Голдина, называя Западную Сибирь прародиной носителей
харинского АЭТ, но без обозначения их этнической принадлежно-
сти [48, с.14]. Н.А.Мажитов носителей турбаслинского АЭТ одно-
значно считает тюрками-протобашкирами [101, с.13-14], а
А.X.Халиков тюрками же считал население, оставившее Тураев-
ские курганы, прародину которого исследователь искал в степях
Южной Сибири и Средней Азии [163, с.12]. В то же время
ГИ.Матвеева, в свете своей концепции о западном, праславянском
этнокультурном импульсе в Среднее Поволжье в середине
1 тыс. н.э., в противоположность А.X.Халикову именно там, на
западе, и находит большинство аналогий элементам погребального
32
обряда и сопровождающего инвентаря Тураевских курганов [111,
с. 164-166]. Наконец, Ф.А.Сунгатов по результатам сравнительно-
типологического анализа погребального обряда могильников тур-
баслинского АЭТ и могильников с соседних территорий Урало-
Поволжья пришел к заключению о типологическом сходстве тур-
баслинского погребального обряда с обрядом кочевнических кур-
ганов V-VII вв. в евразийских степях и, соответственно, об этно-
культурном родстве населения, оставившего эти памятники [151,
гл.5].
Точка зрения Ф.А.Сунгатова на сегодняшний день представля-
ется наиболее конструктивной, поскольку она в принципе не про-
тиворечит концепции современных исследователей о сложном
этническом составе гуннского союза племен, в котором угорский
компонент играл если не преобладающую, то достаточно сущест-
венную роль [123, с.95]. Тем более, что по времени (конец IV - пер-
вая половина V в.) этнокультурные изменения в Прикамье и При-
уралье, связанные с появлением в регионе носителей тураевского,
харинского и турбаслинского АЭТ, совпадают с периодом наивыс-
шего политического и военного могущества гуннского племенного
союза в степях Восточной Европы и стабилизации политической и
•кономической обстановки в Северном Причерноморье (центр
гуннского союза) и на соседних территориях [62, с.142-143]. Это-
время активных походов гуннов (в данном случае речь идет о по-
штониме) на восточные, приевфратские провинции Римской им-
перии (398 г., о чем сообщают позднеантичные авторы) и их уча-
стия в готско-римских войнах на стороне римлян [62, с.143-144]. Но
почему для этого времени мы должны исключать вероятность по-
ходов «гуннских» военных отрядов на север, в леса Прикамья и
Приуралья, о которых античные авторы ничего не знали? В этой
связи обращает на себя внимание четкая дифференциация Тураев-
< кого и Старо-Муштинского могильников по полу (в могилах под
курганами захоронены мужчины-воины, а в бескурганных - жен-
щины, нечто подобное наблюдается и в могильниках Верхнего
Прикамья) и сравнительно быстрое (уже к концу VI в.) исчезнове-
ние обычая подкурганных захоронений в Прикамье [47, с.95].
Особняком в этой ситуации стоят носители турбаслинского
АЭТ, локализовавшиеся на лесостепной окраине финно-пермского
ЭКА Прикамья и Приуралья и образовавшие здесь свою этниче-
скую территорию. На этой территории мы находим не только чуж-
33
дый для финно-пермяков подкурганный обряд захоронения, но и
новый для региона тип поселений, состоящих из подквадратных
полуземлянок с очагом в центре (пос.Ново-Турбаслинское П, Куш-
наренковское) [100, с.151-162; 38, с.113-129]. Этот тип жилищ со-
вершенно отличался от традиционного для Прикамья и Приуралья
типа бревенчатого наземного дома с очагом (или двумя очагами) и
ямами-кладовками внутри, просуществовавшего в регионе, прак-
тически без изменений, вплоть до конца I тыс. н.э. [178, с.9-12].
Р и с .2. Карта археологических культур Приуралья середины -
второй половины I тыс. н.э.:*
1 - ареал бахмутинской культуры; 2 - ареал турбаслин-
ской культуры; 3 - именьковская культура; 4 - курган-
ные могильники харинско-тураевского типа; 5- ареал
расселения древней мордвы.
* Здесь и далее условные обозначение ландшафтных зон соответствуют карте
на рис. 1
Основным следствием этнокультурных инноваций в Прикам-
ско-Приуральском регионе в эпоху Великого переселения народов
явился раскол финно-пермского этнического массивами отсечение
34
or него части племен, обитавших в низовьях р.Белой. Эти племе-
на- потомки нижнебельских «мазунинцев» - стали этническим
ядром новой АК - бахмути некой, носители которой в V-VI вв. оби-
тали в северных районах современного Башкортостана, на терри-
юрии Бельско-Уфимского междуречья (рис.2 ). Этнокультурный
облик бахмутинской АК определяется следующими морфологиче-
скими признаками (по материалам Бахмутинского и Бирского мо-
гильников): бескурганные захоронения в простых прямоугольных
ямах в позе на спине с вытянутыми конечностями, с северной и
северо-западной ориентировкой погребенных, с присутствием в
могиле заупокойной пищи в виде костей животных и глиняных
сосудов, частым присутствием в составе погребального инвентаря
железных и костяных наконечников стрел, топоров и принадлеж-
ностей конской сбруи (удила), остатки поясных наборов в виде
пряжки и нескольких накладок, поясные и обувные пряжки, брас-
леты, ожерелья из бус, застежки-сюльгамы, подвески, жертвенные
комплексы в берестяных коробочках и развернутые пояса вдоль
тела погребенного (два последних признака обряда известны так-
же в могильниках харинской стадии ломоватовской культуры и в
могильниках неволинской культуры) [45, с.22; 47, с.69] (табл.1).
Генетическое родство бахмутинской АК с прикамскими куль-
турами начала н.э. подтверждается результатами сравнительно-
111 оологического анализа признаков погребального обряда этих
культур (по данным, приведенным в табл.1). Значения коэффици-
ента формально-типологического сходства бахмутинского обряда с
обрядом мазунинской АК (С2=0,64) и караабызской АК (С2=0,62)-
паглядное тому свидетельство (табл.2). Кроме признаков погре-
бального обряда, этногенетическая близость носителей бахмутин-
ской АК с прикамско-приуральскими (финно-пермскими) племе-
нами предшествующего периода подтверждается и результатами
сравнительно-типологического анализа бахмутинской керамики
(сосуды т.н. чандарского типа) с керамикой предшествующих пья-
поборской и мазунинской АК. Первое хорошо прослеживается по
материалам городища Петер-Tay (Юлдашевского), функциониро-
вавшего в пьяноборское, мазунинское и бахмутинское время.
Представленные на этом памятнике пьяноборский и бахмутинский
(чандарский) керамические комплексы обнаруживают высокое
типологическое сходство по таким признакам, как размеры сосу-
дов (диаметр по венчику), профйлировка их верней части и
35
оформление венчика [65, с.208. табл.2]. Но по этим же признакам
бахмутинская керамика (городища Юмакаевское, Барьязы и Ка-
закларовское) типологически сближается с керамикой мазунин-
ских поселений (городища Постольское, Чужьяловское, Соснов-
ское) [66, с. 124-125. табл. 10]. Первая группа памятников располо-
жена на территории современного Башкортостана в бассейне ниж-
него течения р.Белой, вторая - в правобережной Удмуртии, в вер-
ховьях р.Иж, т.е. - на значительном удалении друг от друга (рис.2).
Приведенные факты позволяют однозначно рассматривать
бахмутинскую АК как один из вариантов в развитии финно-
пермской этнической общности Прикамья и Приуралья, генетиче-
ски восходящих к местным племенам эпохи раннего железного
века. Она не была пришлой, как это представлялось В.Ф.Генингу и
разделившему его точку зрения Н.А.Мажитову [36, с.265; XX, с.45],
и едва ли представляла собой результат этнокультурного симбиоза
кочевников и местного мазунинского населения, как считает
Г.И.Матвеева [108, с.11-12]. Впрочем, последний тезис нуждается в
более детальной проверке, поскольку имеющийся в нашем распо-
ряжении материал указывает на то, что какие-то культурные (а
может быть — и этнокультурные) контакты между «мазунинцами»
(этническим ядром бахмутинской АК) и «турбаслинцами» (кото-
рых, правда, кочевниками можно считать весьма условно) все-таки
были. Тому пример - наличие бахмутинских (чандарских) сосудов
в турбаслинских погребениях (Дежневский мог., кург.16, погр.2;
Бирский мог., погр.151, 152, 167, 170 и др.) и своеобразные «синкре-
тичные» сосуды, в оформлении которых мазунинская орнаментика
(ряды косых насечек) сочетается с турбаслинскими формами и
размерами (Бирский мог., погр.89, 144, 146,148 и др.) [139,с. 109,
рис.4, 10; 97, табл.22-25]. Однако появление иноэтничных групп на
территории Прикамья и Приуралья (были ли они тюркскими, угор-
скими, иранскими или нраславянскими - в данном случае роли не
играет) этнической карты региона в целом не изменило. Точнее -
не нарушило традиционной финно-пермской этнокультурной до-
минанты и практически не изменило очертаний границ ЭКА фин-
но-пермских культур, сложившихся в предшествующее время. Как
показывает археологический материал VI-VII вв., мигранты, вне-
дрившиеся в леса Среднего и Верхнего Прикамья, уже через сто
лет после своего появления в регионе полностью растворились в
местной финно-пермской этнокультурной среде (памятники ага-
36
фоновской стадии ломоватовской культуры), наглядно иллюстри-
руя мысль Л.Н.Гумилева о том, что «монотонный ландшафтный
ареал (чем и характеризуются указанные районы Прикамья. - В.И)
i 1абилизирует обитающие в нем этносы, разнородный - стимули-
рует изменения, ведущие к появлению новых этнических образо-
ваний» [58, с. 192]. В нашем случае разнородный ландшафт - это
Волго-Уральская лесостепь, особенно в ее северной периферии, где
она смыкается с зоной приволжских широколиственных лесов.
Именно здесь для середины I тыс. н.э. мы наблюдаем появление
новых этнокультурных образований, своеобразным «бордюром»
окаймляющих южные границы финно-пермского ЭКА: турбаслин-
ский и генетически с ним связанный романовский АЭТ по левобе-
режью среднего течения р.Белой, именьковская АК в приустьевых
районах Волго-Камья (рис.2). По вопросу об этнической принад-
лежности этих образований в настоящее время существует доста-
। очно широкий спектр мнений: о турбаслинском АЭТ было сказано
выше, а что касается именьковской АК, то трактовка ее этниче-
< кой принадлежности балансирует сейчас между праславянской
(I И.Матвеева) и балтской (А.Х. Халиков) [111, с. 164; 167]. Этот, в
общсм-то важный, вопрос в контексте настоящей работы интересен
и м, что в процессе его решения совершенно отчетливо обнаружи-
|.кь полнейшая индефферентность носителей указанных АК к
i.i шнейшему ходу этнокультурных процессов в Прикамско-
Приуральском регионе. Несмотря на многочисленность именьков-
i ких археологических памятников в Волго-Камье, свидетельст-
вующих, надо полагать, о высокой плотности именьковского насе-
лсния здесь, его участие в формировании этнокультурного облика
ранней Волжской Болгарии, тем не менее, не прослеживается [72,
с.231-232]. Точно так же не прослеживается участие носителей
। урбаслинского АЭТ ни в этно-, ни в расогенезе населения Южно-
ю Урала второй половины конца I тыс.н.э. [37, с.99; 186, с. 11]. Эт-
нокультурная ситуация в регионе начала меняться в конце VI в., и
но, по всей видимости, напрямую было связано с политическими
событиями в Великом Поясе Евразийских степей, когда военно-
политическое господство Западнотюркского каганата простерлось
к» степей современного Западного Казахстана, а тюркютские во-
енные от ряды прорвались за Волгу, на Кавказ и в Причерноморье
(576-577 гг.) [59, с.435]. «Пульсация» Западнотюркского каганата
по своим этноисторическим последствиям для Евразии вполне
37
сопоставима с гуннским нашествием, поскольку вызвала такие же
масштабные подвижки степного и лесостепного населения. След-
ствием этих подвижек явилось образование в Восточной Европе
двух новых государств- Хазарского каганата и Волжской Болга-
рии, а в рассматриваемом Прикамско-Приуральском регионе -
появление новых этнических групп, достаточно мощных для того,
чтобы изменить очертания и состав его этнокультурной карты.
38
Г л а в a 2. Magna Hungaria - ИСТОРИЧЕСКИЙ МИФ
И АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Современные исследователи, в своих работах так или иначе
касающиеся проблемы реконструкции этнической карты Урало-
Волжского региона в эпоху раннего средневековья, начало второй
половины I тыс. н.э. однозначно трактуют как время кардинальных
изменений в этнокультурном составе населения рассматриваемой
щрритории. Правда, на этом единодушие кончается, поскольку
< одержание этих изменений представляется исследователям со-
вершенно различным. В качестве иллюстрации данного положения
приведу мнения трех общепризнанных специалистов по рассмат-
риваемому вопросу, высказанные ими в самых последних по вре-
мени выхода обобщающих трудах. Напомню, что проявлением
указанных изменений в регионе второй половины I тыс. н.э. яви-
юсь распространение в лесостепном Приуралье памятников куш-
па ренковской, а затем караякуповской культур, история этниче-
кой интерпретации которых рассмотрена во вводном разделе ка-
тящей работы.
Р.Г.Кузеев, выделяя в истории Волго-Уральского региона
предбулгарский период (до VIII в.), его основные исторические
1снденции видит в сложном этническом составе населения, взаи-
модействии волжско-финского и пермско-финского населения с
угорскими, угро-самодийскими и индоиранскими (сармато-аланс-
кими) племенами, сдвинутыми с первоначальных мест своего оби-
гания Великим переселением народов. "Тюркское проникновение
в регион могло иметь место, но было эпизодическим, не оставив-
шим заметного следа в этнокультурном облике и в лексике волж-
ско-камских финских этносов" [88, с.52 и ап.].
Е.П.Казаков в своем традиционном духе предлагает решать
проблему этнической принадлежности кушнаренковских памят-
ников Приуралья через призму этнической идентификации носи-
1елей общности средневековых памятников Западной Сибири со
штампо-гребенчатой керамикой, родство которых с "кушнаренков-
скими" исапедователь однозначно признает [72, с.244 и сл.].
39
И конечно же, последовательным проводником своей концеп-
ции этнокультурного тождества "носители кушнаренковской куль-
туры древние башкиры" продолжает выступать Н.А.Мажитов.
Причем "последовательным" названный автор остается буквально
во всем: и в своем "явочном" возвращении к общепризнанной да-
тировке памятников кушнаренковской культуры VI-VI1I вв., про-
тив которой он выступал в своих предшествующих работах
[Сравнить: 103, с.15-16; 102, с.27 и 105, с.106], и в своем не просто
ошибочном, а заведомо неверном утверждении о "повторении"]?)
основным вещественным материалом из кушнаренковских курга-
нов материала из турбаслинских памятников [105, с.107], и, конеч-
но же, в своей аргументации "тюркоязычности" носителей кушна-
ренковской культуры, где одним из основных доказательств вы-
ступают мифические "прототипы" орнаментальным мотивам на
кушнаренковских сосудах в керамике джетыасарской культуры, а
другим - находка в Бирском могильнике литой фигурки всадника с
усами и косами (по мнению Н.А.Мажитова - это непременно изо-
бражение тюрка, являющееся "другим значительным аргументом в
пользу тюркоязычности турбаслинских и кушнаренковских пле-
мен" [105, с.110]). Вся "серьезность" подобного аргумента становит-
ся очевидной при упоминании о сделанной тем же самым Н.А. Ма-
житовым находке бронзовой плакетки с изображением трех медве-
дей в "жертвенной позе" в погребении 2 кургана № 46 Лагеревско-
го могильника (о чем сам автор в цитированной работе, естествен-
но, не упоминает), являющегося одним из основных памятников
кушнаренковской культуры. Подобные плакетки, как известно,
являются характерным элементом материальной (а если говорить о
сюжете изображения то и духовной) культуры западносибирских
угров и самодийцев (потчевашская и релкинская культуры).
Из этого небольшого историографического экскурса вытекают
задачи, которые, несмотря на имеющиеся многочисленные публи-
кации, предстоит вновь решать в данной главе. Это - хронология
памятников кушнаренковской и караякуповской культур, их мор-
фологические признаки, культурно-типологическое соотношение с
синхронными археологическими культурами Урало-Волжского и
Западносибирского регионов и этнокультурная принадлежность.
Все эти задачи в той или иной степени уже решались автором этих
строк в соответствующих публикациях [10, с.95-103; 68, с.108-116;
40
i'1), с. 12-14, 28-35], поэтому здесь, очевидно, следует дать более
четкое изложение результатов проведенных исследований.
Как уже неоднократно отмечалось в литературе, характерны-
ми признаками материальной культуры памятников кушнаренков-
i кого и караякуповского типов, кроме специфической глиняной
посуды, о которой речь пойдет ниже, являются поясная гарнитура
in. "геральдического", тюркского и салтовского типов, предметы
вооружения и конской сбруи, среди которых салтовские и тюрк-
ские ти1 ы г. кже преобладают, и женские украшения, в большин-
стьс чЮсм имеющие прямые аналогии в салтовских и ломоватов-
ских погребальных комплексах. Именно это обстоятельство — на-
личие ближайших аналогий в разнокультурных комплексах, нахо-
дящихся по отношению к кушнаренковским и караякуповским на
разных удалениях, но имеющих достаточно устойчивую и обосно-
ванную хронологию- превращает перечисленные категории ве-
щей в надежный хронологический репер для интересующих нас
памятников.
Естественно, данный тезис не является каким-то откровением,
। ю если учесть, что в своем развитии история хронологизации и да-
тировки кушнаренковских и караякуповских памятников шла, да и
продолжает идти, сложными зигзагообразными путями, на многие
очевидные факты постоянно приходится обращать внимание.
Первые исследователи, решавшие задачу хронологизации
кушнаренковских и караякуповских памятников Приуралья
(Г.И.Матвеева, В.Б.Ковалевская, В.Ф.Генинг), опираясь каждый на
наиболее приемлемый для него метод анализа, тем не менее разра-
ботали единую датировку указанных культур в диапазоне от кон-
ца VI до середины IX вв. н.э. [108, с.13; 84, с.104-106; 39, с.101-104].
Однако в середине 70-х годов Н.А.Мажитов, вдохновившись из-
вестной и далеко не бесспорной статьей А.К.Амброза 1971 г. [4],
начинает активную работу по пересмотру существующей хроноло-
гии средневековых памятников Южного Урала и Приуралья. Пер-
вый вывод исследователя, полученный им в результате сопостав-
ления времени хождения восточных монет, найденных в кушна-
ренковских и караякуповских погребениях, с датированными ана-
логиями вещам из южных памятников, заключается в предложе-
нии поднять нижнюю дату кушнаренковско-караякуповских ком-
плексов до VIII в., а верхнюю - до X в. н.э. [103, с. 17-30]. Эта идея
сразу же вызвала настороженное отношение коллег, тем более, что
41
и доказывалась она довольно-таки странным и мало понятным
способом: памятники кушнаренковского типа Н.А.Мажитов выде-
ляет в т.н. "хронологическую группу Б", основным для которой, по
его мнению, является Манякский могильник, синхронный Нево-
линскому могильнику в лесном Прикамье. Второй абсолютно все-
ми исследователями датируется концом VII - первой половиной
VIII в. Этим же временем можно было бы датировать и Манякский
могильник, да и всю "хронологическую группу Б". Однако автора
смутило то обстоятельство, что в этом случае между комплексами
"группы Б" и "группы В" (памятники караякуповской культуры),
которую он датирует IX в., образуется хронологический разрыв в
50 лет, поэтому он предлагает ограничить дату Манякского мо-
гильника и всего "периода Б" VIII в. [103, с. 19]. А поскольку памят-
ники типа Манякского могильника являются самыми ранними из
памятников кушнаренковско-караякуповского круга, то, объеди-
нив их в Одну караякуповскую культуру, Н.А.Мажитов делает
вывод о том, что носители этой культуры появляются в Западном
Приуралье "внезапно где-то на рубеже VII-VIII вв." [102, с.27].
Хронологические изыскания Н.А.Мажитова вызвали критиче-
скую оценку со стороны коллег [9, с.32; 40, с.287-291], что, по-
видимому, и отразилось на его дальнейших воззрениях: вначале
автор, не вдаваясь в излишние доказательства и самокритику, объ-
являет о том, что носители керамики кушнаренковского и карая-
куповСкого типов появляются в Приуралье одновременно, "где-то
около VII в." [99, с. 125 и сл.], а в своей последней по времени рабо-
те вообще, как уже отмечалось выше, "явочным порядком" воз-
вращается к первоначально установленной другими исследовате-
лями дате кушнаренковской культуры VI-VIII вв. н.э. То есть, круг
замкнулся, от чего, впрочем, исследователям, заинтересованным в
южноуральской проблематике и материалах, не стало легче, по-
скольку сейчас в их распоряжении появились несколько работ од-
ного и того же автора, в которых отстаивается достаточно широкий
диапазон мнений по одному и тому же вопросу. А у нас по-преж-
нему, как и 30 лет назад, когда памятники кушнаренковской и
караякуповской культур еще только вводились в научный оборот,
остается вопрос - когда же все-таки носители этих культур появи-
лись на Южном Урале и как долго они здесь обитали?
Прежде чем ответить на него, придется в нескольких словах
коснуться методики поиска ответа. Здесь, как и при работе с мате-
42
риалом, освещенным в предыдущей главе, в основу брался метод
i садистического выявления комплексов связанных признаков
(КСП), которые и рассматривались в качестве хронологических
реперов для той или иной группы памятников. Работа эта, с одной
стороны, облегчалась отсутствием необходимости разрабатывать
новую типологию предметов материальной культуры кушнарен-
ковских и караякуповских памятников, поскольку все они, за ред-
ким исключением, "вписываются" в типологии, разработанные для
других синхронных культур Евразии, и ломоватовской, соседст-
вующей с Южным Уралом - прежде всего, но с другой - затрудня-
лась состоянием источниковой базы по интересующим нас архео-
логическим культурам. Дело в том, что абсолютное большинство
(73% от 348 известных) погребений рассматриваемого периода
дошло до нас полностью разграбленными. Поэтому при всем раз-
нообразии имеющихся типов вещей частота встречаемости их
внутри всего комплекса материальной культуры "кушнаренков-
цев" и "караякуповцев" варьируется достаточно широко: от 1-2 до
нескольких десятков экземпляров. Естественно, в статистическую
обработку брались те погребения, где были найдены не менее двух
типов вещей. Таких погребений набралось 44% от общего числа
известных.
Из 159 типов вещей, найденных в кушнаренковских и кара-
якуповских погребениях, парную условную связь обнаруживают
103 типа, сгруппированные в пять КСП. Первый КСП, наиболее
полно представленный в Манякском (погр.9, 14, 22,2 5- раскоп 1;
погр.1, 2, 4, 7, 9, 10- раскоп II), Ново-Биккинском, Береговском,
Ново-Турбаслинском (к. 10), Сынтыштамакском (к. 10), Лагерев-
ском (к.14, 29, 46, 55, 56), Такталачукском (погр.152, 175, 351, 358) и
других могильниках, составляют "геральдическая" поясная гарни-
туру, кольцевые литые подвески с выпуклинами, колоколовидные
подвески, каплевидные литые подвески с перехватами, кольцевид-
ные подвески с высоким ушком, круглопроволочные гладкие брас-
леты, рожковые и спиральные подвески-пронизки, удила с костя-
ными С-видными псалиями и плоскодонные глиняные сосуды
кушнаренковского типа (рис.З, 1-17).
43
Р и с .3. Граф комплексов связанных признаков (КСП)
кушнаренковской и караякуповской культур
Второй КСП составляют бронзовые цельнолитые пряжки с ли-
ровидной рамкой, арочные шумящие подвески с Т-образной пере-
мычкой, подвеска с гроздевидной привеской из полых шариков,
крестовидный медальон с плоскими лопастями, сердцевидная на-
кладка с плоским верхом и глубокой круглой прорезью, овально-
рамчатая пряжка с цельнолитым щитком в виде прямоугольной
рамки, полуовальный наконечник ремня с фигурным вырезом
сверху, серьги-подвески в виде несомкнутного кольца, простые и с
граненым грузиком на конце, круглодонные глиняные сосуды
кушнаренковского типа (рис.З, 18-29).
44
Данный КСП представлен в Манякском (раск.1, погр. I и
риск.II, погр.11), Лагеревском (к.27), Бекешевском II (к.1) и Боль-
ше-Титанском (погр.2) могильниках.
Третий КСП самый многочисленный и сложный - составля-
ют вещи, определяющие облик материальной культуры памятни-
ков караякуповского типа. Всего внутри данного КСП насчитыва-
ется 43 типа различных предметов: тюркская и салтовская поясная
гарнитура и принадлежности конской сбруи, Т-образные уздечные
накладки с тремя лепестками, листовидные серебряные медальо-
ны, ажурные плоские подвески, шумящие подвески арочной фор-
мы коньковые, крестовидные подвески, подвески-ложечки, круг-
лые плоские медальоны и другие предметы (рис.З, 30-61). В наибо-
лее полном виде (от 6 до 18 типов) данный КСП представлен в'
Бекешевском I (к.1 и 2), Стерлитамакском, Ямаши-Таусском (к.2),
Хусаиновском (к.3,6,12), Чишминском (п.1) и Больше-Титанском
(п.5, 7, 17, 19, 20) могильниках и в погребении у г.Ишимбай. Чуть
меньше (по 2-5 типов) элементы данного КСП встречены в осталь-
ных погребениях перечисленных могильников, а также - в Лаге-
ревском (к.4, 6, 7, 22, 42), Ишимбаевском (к.З) и Старо-Халилов-
i ком (к.6) могильниках.
Четвертый КСП, встреченный только в погребениях Больше-
I иганского могильника, состоит из ромбического и листовидного
медальонов, Х-образной накладки с закругленными концами, под-
вески с привеской, украшенной зернью, и перстня с крупной стек-
лянной или сердоликовой жуковиной, закрепленной крестообразно
расположенными лапками (рис.З, 83-88).
И, наконец, пятый КСП, также представленный в большинстве
погребений Больше-Титанского могильника (погр.З, 6, 12, 13, 14,
16, 22-24, 28, 37, 48) и погр.2 Игимского могильника, составляют
детали поясной гарнитуры салтовских типов (с выпуклыми расти-
|ельными и зооморфными изображениями на щитках пряжек и
накладках), подвеска с привеской-шариком, трехлопастной желез-
ный наконечник стрелы (рис.З, 75-82).
Определение времени бытования перечисленных КСП сейчас
уже не представляет значительной трудности, поскольку известны
многочисленные аналогии не в виде отдельных предметов, входя-
щих в тот или иной КСП, а в виде подобных же комплексов. Так,
"геральдическая" поясная гарнитура из КСП-1 идентична гарни-
туре агафоновской стадии ломоватовской культуры в Прикамье и
45
зиновьевского этапа средневековых древностей Среднего Повол-
жья, выделенного А.В.Богачевым, датированного концом VI-VII вв.
н.э. [15, с.152-160].
Поясная гарнитура КСП-2 состоит из типов, характерных для
второй половины VII-VIII в. [84, с. 107, рис.8; 85, с.96; 39, с. 101], а
крестовидный медальон Р.Д.Голдина считает типичным признаком
деменковской стадии ломоватовской культуры (конец VII-VIII в.)
[46, рис.1 и 2].
Типы, идентичные типам вещей из КСП-3, характерны для де-
менковской и урьинской стадий ломоватовской культуры (соответ-
ственно, конец VI1-VIII и последняя четв. VIII-IX в.) [47, с.130-133]:
ажурные трапециевидные подвески, подвески-ложечки, шумящие
арочные и коньковые подвески, цельнолитые овальнорамчатые
пряжки с овальным щитком и др. В ряде случаев в ломоватовских
комплексах Прикамья эти вещи встречаются в таких же сочетани-
ях, что и в Приуралье (Деменковский мог., погр.34, 37, 63; Аверин-
ский, погр.32; Загарье).
Поясную гарнитуру, входящую в рассматриваемый КСП,
В.Ф.Генинг, на основании монетных находок из Стерлитамакского
(Левашовского) и Мыдлань-Шай могильников, датирует второй
половиной VIII- первой половиной IX в. [39, с. 102], с чем вполне
согласуются находки монет 770-820 гг. в Хусаиновском (к. 12) и
Бекешевском II (к.1) могильниках.
Ряд предметов, составляющих КСП-3, как уже отмечалось вы-
ше, находит прямые аналогии в комплексах Дмитриевского и Ма-
яцкого могильников салтовской культуры, где, как известно, вещей
позднее конца IX - начала X в. нет [159, с.64]: удила с S-видными и
стержневыми псалиями, арочные стремена с выступающей прямо-
угольной петлей, ременные накладки с растительным узором, фи-
гурные подвески с подвижным кольцом-привеской и др.
То же самое можно с полным основанием сказать и о предме-
тах, составляющих КСП-4 и 5, в которых мы находим типы пояс-
ной гарнитуры и украшений, характерные для аланских (северо-
кавказских) комплексов конца VIII - первой половины IX в. [131.
с.161-166; 85, рис.60, 107, 108, 61, 19, 20] и урьинской стадии ломо-
ватовской культуры Прикамья [47, с.35, рис. 16, 121].
Таким образом, из приведенных данных определенно следует,
что начальная дата появления на Южном Урале и в Приуралье
носителей кушнаренковской культуры (исходя из факта наличия в
46
। (11-1 и 2 керамики кушнаренковского типа) приходится на конец
\ I VII в. н.э.*, а караякуповской - на середину - вторую половину
.111 в. Соответственно, эта дата является временной границей ме-
। iy указанными культурами и вверх от нее отсчитывается время
\ шествования в регионе караякуповской культуры (до середины,
। возможно, и включая вторую половину IX в.).
Из сказанного следует, что автор этих строк рассматривает
। \ шнаренковскую и караякуповскую культуры как близкие во
времени, но отнюдь не тождественные, хотя, как известно, сущест-
вуют и иные точки зрения [102, с.27; 105, с.145; 72; 73].
Чтобы внести хотя бы минимальную ясность в этот вопрос, не-
обходимо провести сравнительно-типологический анализ керами-
। и кушнаренковского и караякуповского типов как наиболее мас-
( оного материала. Для проведения такого анализа наиболее пред-
. швительные коллекции дают Благодатское I, Кузебаевское горо-
щща в Южной Удмуртии и городище Уфа II - для керамики куш-
наренковского типа (в общей сложности - фрагменты от 294 сосу-
щи); Старо-Калмашевское, Кара-Якуповское и Таптыковское го-
родища- для керамики караякуповского типа (745 сосудов). Мас-
. овость поселенческого материала, несмотря на его фрагментар-
ное гь. позволяет решить задачу по выявлению характерных эле-
П Н КН5 и композиционных мотивов кушнаренковского и караяку-
Н1некого орнаментов и их сравнению для определения степени
। ходства и различия.
Суммарная характеристика кушнаренковского орнамента вы-
ражается в следующих признаках: из 22 элементов, зафиксиро-
ванных на фрагментах сосудов, наиболее часто встречаются рез-
ные горизонтальные линии, сгруппированные по 3-4, ряды косых
оттисков мелкозубчатого штампа, мелкие косые насечки по венчи-
ку. частая косая резная сетка, ряды каплевидных насечек, парный
горизонтальный зигзаг и полулунницы или "гусенички" (рис. 4, 1-
о) Все остальные элементы - вертикальный зигзаг, резной косой
крест, прямоугольные или треугольные вдавления, "елочки" и др. -
настолько редки, что для имеющейся выборки не являются пред-
ставительными. Естественно, что наиболее распространенные эле-
Очевидно, нс ранее 4-й четв. VI в., поскольку комплексы новоселковского
папа (3-я четв. VI в.), выделенные Л.В.Богачевым в Поволжье, содержат "гераль-
шческие" предметы, имеющие свою специфику.
47
менты орнамента ооразуют и наиоолее часто встречающиеся соче-
тания. Так, горизонтальные резные линии, чередующиеся с косы-
ми оттисками мелкозубчатого штампа, представлены на 62,8% всех
фрагментов, горизонтальные линии и насечки по венчику - 32,5%,
насечки по венчику и оттиски мелкозубчатого штампа по шейке -
17,9%, горизонтальные резные линии, чередующиеся с мелкой
косой сеткой - 12,4%, горизонтальные линии и ряды каплевидных
насечек - 11,0% (рис. 4, 1-6}.
Р и с .4 Характерные элементы орнамента на кушнаренковской (1-6)
и караякуповской (7-12) керамике
На материале Таптыковского городища на р.Дема самом
"чистом" однослойном памятнике караякуповской культуры - вы-
делены 16 элементов орнамента [3, с.35], среди которых наиболее
распространены косые насечки по венчику, горизонтальный поя-
сок мелких круглых ямок, косые короткие насечки в виде горизон-
48
шльного пояска, выпуклины-”жемчужины", короткие наклонные
оттиски мелкозубчатого штампа (рис. 4, 7-12). Все остальные эле-
менты - косая резная сетка, резные горизонтальные линии, ногте-
видные вдавления, псевдошнур и др. - встречены на единичных
фрагментах. Точно так же перечисленные элементы образуют и
наиболее часто встречающиеся сочетания: мелкие насечки по вен-
чику и поясок круглых ямок по шейке - 23,1%, круглые ямки в
сочетании с "жемчужинами" - 20,1%, насечки по венчику и поясок
коротких косых насечек по шейке- 19,0%, такие же насечки и
круглые ямки- 16,5%, насечки по венчику и "жемчужины" по
шейке - 15,8%, насечки по венчику и косые оттиски мелкозубчато-
го штампа по шейке - 14,0% (рис. 4, 7-12).
Сравнение показателей частоты встречаемости элементов ор-
намента на кушнаренковской и караякуповской глиняной посуде
показывает, что при наличии общих для сравниваемых комплексов
признаков разница между показателями частоты их встречаемости
такова, что ни один из них не может считаться статистически об-
щим (табл.5).
Таблица 5
Частота встречаемости основных элементов орнамента на сосудах
кушнаренковского и караякуповского типов (представительные признаки)
№ и содержание признака Кушнаренковский Караякуповский
абсол. % абсол. %
1 Насечки по венчику 100 34,0 151 20,2
2.Ряд круглых ямок - - 182 24,4
к Косые насечки по шейке 28 9,5 154 20,7
1 "Жемчужины" - - 141 18,9
5.Косые оттиски мелкозубчатого штампа 158 53,7 293 39,3
6. Резные горизонтальные линии 286 97,2 69 9,2
/.Мелкая косая сетка 43 14.6 61 8.1
Горизонтальные линии и косые оттиски зубчатого штампа 9.Насечки по венчику и горизон- тальные линии 10.Насечки по венчику и косые (итиски штампа 11.1 оризонтальные линии и косая > с । ка 11 ?.! оризонтальные линии и мсл- h не каплевидные насечки 185 95 52 36 62,8 32,5 17,9 12/ 1 I ,ч 104 14.0
Окончание табл.5
13.Насечки по венчику и поясок круглых ямок - . 172 23,1
14.Поясок круглых ямок и ’’жем- чужины" 149 20,1
15.Насечки по венчику и капле- видные насечки по шейке 140 18,9
16.Поясок круглых ямок и косые насечки по шейке - - 123 16,5
17.Насечки по венчику и "жемчу- жины’’ по шейке 117 15,8
Всего сосудов... 294 745
То же самое можно сказать и о результатах сравнения.частоты
встречаемости наиболее распространенных композиционных мо-
тивов кушнаренковского и караякуповского орнаментов, где об-
щим является только один признак - наличие на одном сосуде
мелких насечек по венчику и косых оттисков мелкозубчатого
штампа по шейке (соответственно, 17,9% и 14,0%) (табл.5).
На поселенческом материале сравнение кушнаренковской и
караякуповской посуды можно провести только по двум показате-
лям: диаметр горловины по венчику и отношение высоты горлови-
ны к ее диаметру (по программе В.Ф.Генинга - высотно-горловин-
ный указатель - ФБ) [41, с. 114-136]. Сравниваемые выборки ока-
зались количественно не равнозначными (достоверно диаметр вен-
чика удалось установить по фрагментам от 30 кушнаренковских и
144 караякуповских сосудов), но, вычислив по предложенным
Г.А.Федоровым-Давыдовым формулам среднюю арифметическую,
среднее квадратическое отклонение (дисперсию) и среднюю ошиб-
ку для каждой выборки [157, с.30-33; 53-56], мы как бы уравняли
эти выборки между собой и установили, что караякуповская посу-
да в целом более крупная (13-20 см против 12-15 см у кушнарен-
ковской)**.
Иные результаты получаем мы при сравнении рассматривае-
мых выборок по высотно-горловинному указателю: значение ко-
эффициента разности в данном случае весьма невелико (t = 0,03),
что с точностью в 0,95 свидетельствует об отсутствии существен-
Весь порядок расчетов и соответствующие таблицы приведены в моей док-
торской диссертации "Этнические процессы в степной и лесостепной полосе Юж-
ного Урала и Приуралья в VI1-XIV вв." Уфа, 1990. Гл.З.
50
ноги различия между кушнаренковскими и караякуповскими сосу-
ыми и о преобладании в обоих комплексах сосудов с горловиной
родней высоты (по В.Ф.Генингу - указатель ФБ = 1,51-3,00).
Порученными результатами информационные возможности
поселенческой керамики кушнаренковского и караякуповского
। инов практически исчерпываются (исключительная фрагментар-
ность затрудняет сравнительный анализ керамических форм по
• окрашенной программе). Поэтому для дальнейшего сравнитель-
ного анализа форм и пропорций сосудов рассматриваемых ком-
H ICKCOB были использованы материалы погребений (имеющаяся
выборка состоит в общей сложности из 101 целого сосуда, среди
которых по характерным элементам орнамента выделяются 51
к ушнаренковский и 50 караякуповских сосудов).
По основнм параметрам и указателям формы кушнаренков-
। кие и караякуповские сосуды из погребений обнаруживают ряд
общих признаков: преобладание сосудов с прямыми (вертикальны-
ми) или слабо отогнутыми наружу шейками (значения указателя
профилировки шейки ФГ не превышают 0,26)"'; средней высоты
(высотный указатель ФА = 0,81-1,20); со средней или широкой гор-
|<>виной (широтногорловинный указатель ФВ = 0,51-0,65 и 0,66-
1,00).
Т а 6 л и ц а 6
Сравнительная таблица указателей форм сосудов
кушнаренковского и караякуповского типов из погребений, %
(приведены признаки, представительные для имеющихся выборок)
Признак Тип керамики
куш на реп ко вс кая караякуповская
Диаметр по венчику (Р1): не более 10 см 11 -20 см 54,0 44,0 94,1
11рофиль шейки: прямая (вертикальная) отогнутая наружу 32,3 62,7 39,1 54,9
Высотный указатель (ФА): низкий средний высокий 59,0 25,0 39.6 60.4
Здесь и далее все указатели, их номенклатура и значения берутся: |411.
51
Окончание табл. 6
Высотногорловинный указатель (ФБ): средний высокий очень высокий 38,0 46,0 16,0 77,5
Широтногорловинный указатель (ФВ): средний широкий 38,0 58,0 23,0 71,0
Указатель профилировки шейки (ФГ): слабонрофилиро ванная 96,8 96,4
Высотный указатель тулова (ФД): приплюснутое округлое 50,0 43,4 87,5
Всего сосудов... 51 50
Вместе с тем между кушнаренковской и караякуповской се-
риями выделяются несколько дифференцирующих признаков,
представительных только в каком-то одном из сравниваемых ком-
плексов: для кушнаренковской керамики - относительно высокая
частость встречаемости сосудов с диаметром по венчику более
10 см; наличие сосудов высоких пропорций (указатель ФА = 1,21-
1,60); с высокой или очень высокой горловиной (указатель ФБ =
3,01-5,00 и более); с округлым (шаровидным) туловом (указатель
ФД = 0,86-1,15). Для караякуповской - абсолютное преобладание
сосудов с диаметром по венчику не более 10 см; относительно вы-
сокая частость сосудов низких пропорций (указатель ФА = 0,41-
0,80); преобладание сосудов с горловиной средней высоты и абсо-
лютное преобладание сосудов с приплюснутым (реповидным) ту-
ловом.
Опираясь на приведенные выше данные, мы можем подсчитать
коэффициент типологического сходства между сравниваемыми
керамическими выборками по предложенной Г.А.Федоровым-
Давыдовым формуле [157, с.145]: С- =
•>
а~
L| ' Lt
где а - количество признаков, совпадающих в обеих выборках;
L, - количество признаков, присутствующих в одной, выборке
(в данном случае - кушнаренковской); L, количество призна-
ков, присутствующих во второй выборке (караякуповской).
52
Полученное значение коэффициента С3 = 0,58 вполне опреде-
ленно указывает на то, что, при наличии общих признаков, куш-
наренковская и караякуповская глиняная посуда - комплексы от-
нюдь не тождественные и, следовательно, высказанный ранее вы-
вод о якобы полном исчезновений* типологической разницы между
рассматриваемыми группами керамики, свидетельствующем и о
слиянии двух культур [104, с.81], является поспешным и на кера-
мике погребений не подтверждается.
Точно так же трудно принять и точку зрения Е.П.Казакова,
рассматривающего на материале Танкеевского могильника сосуды
поздних типов, датированные им IX-X вв. и характеризующиеся
более рыхлым тестом с содержанием песка и органики, шаровид-
ным или приземистым туловом и более грубой техникой орнамен-
тации (среднезубчатый штамп, ямки, насечки), т.е. несущие в себе
типично караякуповские признаки как результат эволюции куш-
наренковских сосудов [75, с. 139].
Таким образом, опираясь на результаты сравнительно-статис-
тического анализа кушнаренковской и кара яку повской керамики,
можно дать суммарную характеристику каждого комплекса, опери-
руя при этом показателями, представительными с точностью до 0,95.
Керамика куш паренковского типа слабопрофилированные сосуды
средних и высоких пропорций, с высокими вертикальными или сла-
бо отогнутыми наружу шейками, приплюснутым или шаровидным
туловом, украшенные сочетаниями мелких косых насечек по венчи-
ку, резных горизонтальных линий, рядов косых оттисков мелкозуб-
чатого штампа и мелкой косой сеткой по шейке (рис.5, 1-6).
Керамика караякуповского типа - слабопрофилированные со-
суды средних и низких пропорций, с вертикальными или слабо
отогнут .im'j наружу шейками средней высоты, приплюснутым
(реповидным) туловом, украшенные насечками по венчику и ряда-
ми круглых ямок, "жемчужин", узких каплевидных насечек или
чщ гои горизонтальной "елочкой" (рис.5, 7-10).
Кроме того, караякуповская поселенческая керамика отлича-
ется от кушнаренковской большими размерами. То же самое отно-
сится и к соотношению размеров караякуповской поселенческой и
погребальной посуды, из которых последняя оказывается в не-
сколько раз (более чем в два раза) меньшей по своим размерам, что
позволяет предполагать ее сугубо ритуальный характер.
53
Рис .5. Характерные формы сосудов кушнаренковской (1-3, 5, 6)
и караякуповской (4, 7-111) культур
В целом же оба сравниваемых комплекса представляют собой
две хронологически и типологически независимые группы керами-
ки с четко выраженными признаками, хронологическими и терри-
ториальными границами.
54
О хроно/югич! i him различии кушнаренковской и караякупов-
ской глиняной пос уды можно судить по результатам статистической
корреляции хроно КН ических КСП, о которых речь шла выше, с
керамикой рассма цшваемых типов. В настоящее время известно,
как уже указывалось выше, 51 погребение, содержащее кушнарен-
ковскую посуду, H l которых в 35 погребениях найдены еще и вещи,
относящиеся к какому-нибудь из выделенных КСП. Причем в 22-х
погребениях найдены вещи именно из КСП-1. Требуется устано-
вить имеется ли между кушнаренковскими сосудами и вещами из
КСП-1 существенней связь, позволяющая говорить об их синхронно-
сти? Критерий соглисия (х2 ) и коэффициент сопряженности (Q),
подсчитанные по соответствующей формуле [157, с.97-99] и в данном
случае равные: у1 - 27,31 и Q = 0,56 с вероятностью ошибки не бо-
лее 0,05, позволяют утверждать, что связь между сосудами кушна-
ренковского типа и вещами, составляющими КСП-1, не случайна и
свидетельствует о том, что основное время бытования рассматри-
ваемой керамики конец VI-VII в. н.э.
С датировкой караякуповской керамики дело обстоит еще
проще: из 47 по1|юбсний, содержащих вещи КСП-3,4 (вторая поло-
вина VIII-EX в ), ( осуди караякуповского типа найдены в 42-х.
Так же несонппдают и ареалы распространения кушнаренков-
ской и караякуповской глиняной посуды в Южноуральском регио-
не, поскольку о< ионная масса памятников кушнаренковской куль-
туры и в частности погребения, содержащие в общей сложности
67% погребальной кушнаренковской керамики, сосредоточены в
низовьях Белой и Камы (могильники Манякский, Бирский, Такта-
лачукский, Сын । ыштамакский, Ново-Биккинский и др., гор. Кузе-
баевское И Благодатское I), тогда как практически все известные
караякуповские городища и могильники, в которых найдено около
40% погребальной посуды данного типа, локализуются в предгор-
ных и горно-лесных районах Южного Урала и в Зауралье (рис.6).
55
Рис .6. Карта памятников, содержащих керамику кушнаренковского и караяку-
повского типов: а- только с керамикой кушнаренковского типа; б-
только с керамикой караякуповского типа; в - кушнаренковская кера-
мика преобладает; г - преобладает караякуповская керамика; д- грани-
цы Бугульминско-Белебеевской возвышенности
1 - Манякский мог.: 2 - Бирский мог.; 3 - Имаилейский мог.; 4 - Так-
талачукский мог.; 5- Больше-Тиганский мог.; 6- Игимский мог.; 7-
Чишминскии мог.; 8 - Старо-Янзигитовский мог.; 9 - Сынтыштамак-
ский мог.; 13 - Иово-Биккинский курган; 11 - Булгарский курган; 12 -
Ново-Турбаслинский мог.; 13- Шареевекий мог.; 14- Ишимбайское
погр.; 15- Ибраевский курган; 16 - Тулбаевский мог.; 17- Красногор-
ский мог.; 18 - Береговский мог.; 19 Стерлитамакский (Левашовский)
мог.; 20— Бекешевский I мог.; 21- Бекешевский II мог.; 22 - Хусаи-
новский мог.; 23- Старо-Халиловский мог.; 24- Байрамгуловский 11
мог.; 25 - Лагеревский moi .; 26 - Кузебаевское гор.; 27 - Благодатское
гор.; 28 - Старо-Калмашевское гор.; 29 - Кушнаренковское гор.; 3D -
Чатринское гор.; 31- Таптыковское юр.; 32- Кара-Якуповское гор.;
33 - Чукраклинское гор.
56
Керамика, как известно, это один из этнодиагностирующих и
культурообразующих признаков. Не менее, если не более, вырази-
тельным признаком является погребальный обряд. Поэтому для
выяснения степени родства населения, оставившего памятники
кушнаренковского и караякуповского типов, мною была проведена
работа по сравнительно-типологическому анализу групп погребе-
ний, содержащих ту и другую посуду. Всего мы располагаем вы-
боркой из 49 погребений с кушнаренковскими и 55 погребений с
караякуповскими сосудами’***, на основании которых мы можем
дать сравнительно-типологическую характеристику кушнаренков-
ского и караякуповского погребальных обрядов (табл.7).
Таблица 1
Признаки обряда погребений,
содержащих кушнаренковскую и караякуповскую посуду, %
№ и содержание признака Керамика
кушнаренковская караякуповская
1 Подкурганные погреб. 2. Бескурганные погреб. 3. Одно погребение в насыпи 4. Два погребения в насыпи 5. Три и более ... 6. Погребение основное 7. Могильная яма простая 8. Ниша в короткой стенке 9. Ступенька вдоль стенки 10. Кости коня в насыпи кургана 11. Кости коня в могиле 12. Погребение одиночное 13. Погребение парное 14. Ориентировка: запад 15. северо-запад 16. юго-запад 17. север 18. северо-восток 19. восток 20. юго-восток 21. Поза: вытянуто на спине 22. руки вдоль тела 23. руки согнуты в локтях 73.4+12.4 26,5+ 12,3 58,3 + 19,7 25.0+ 17.3 16,6+ 14,8 100 87,7 + 9,2 12,2 + 9,1 6,1 +6,8 97,9 + 4,0 2,0 + 3,9 . 5,1 +6,9 46,1 + 15,6 5,1 + 6,9 ’ 30,8+ 14,5 7,7 + 8,3 2,5+4,9 2,5 + 4,9 100 96,0 + 7,7 4,0 + 7,7 56,3 + 13,1 43,6 + 13,1 61,9 + 20,7 9.5 F 12.5 28,5+ 19,3 100 92,7 + 6,8 5,4 + 5,9 1,8 +3,5 16,3 + 9,7 94,5 + 6,0 5,4 + 5,9 42,3 . 13,4 38,4 + 13,2 9,6 + 8,0 5,7 । 6,3 1,9+ 3,7 1,9 + 3,7 100 78,0+ 12,6 21,9 + 12,6
Разница между количеством погребальных сосудов и количеством погре-
бений объясняется количеством сосудов, помещенных в погребения, и их сохранно-
стью.
57
Окончание табл. 7
24. Остатки гроба? (дерево в могиле) 25. Кости животных (пища) 26. Детали сбруи без коня 27. Наличие сабли 8,1 +7,6 40,8+ 13,7 22,4+ 11,6 8,1 + 7,6 34,5+12,5 32,7+ 12,3 18,2 + 10,1 14,5+9,3
Всего: курганов погребений 49 55
Правда, следует иметь в виду, что имеющееся количество
сравниваемых погребений есть случайная выборка. Следователь-
но, прежде чем начать оперировать полученными процентными
показателями того или иного признака, мы должны проверить
истинность этого процента относительно объема имеющегося ма-
териала, т.е. установить доверительный интервал для каждого
показателя [129, с.178; 157, с.74-75]. Результаты подобных расчетов
позволят установить иерархию этих признаков и выделить среди
них общие (т.е. одинаково характерные как для кушнаренковских,
так и для караякуповских погребений) и локальные (т.е. хотя и
присутствующие в каждой из сравниваемых групп погребений, но
с различными показателями частости). Иерархия признаков, в
свою очередь, позволит оценить обе выборки в целом с точки зре-
ния их типологического и, следовательно, этнокультурного един-
ства. Это можно осуществить с помощью вычисления коэффици-
ентов типологической связи (Q) и типологического сходства (С3)
между кушнаренковской и караякуповской группами погребений.
Результаты расчетов, произведенных на основании данных
табл.7, показывают, что при имеющихся выборках общими для
сравниваемых групп погребений являются следующие признаки:
по одному погребению под курганной насыпью, захоронения в
простых прямоугольных или овальных могилах; значительно ре-
же - в ямах с нишей в короткой стенке; индивидуальные, редко -
парные погребения; поза на спине с вытянутыми конечностями;
северо-западная ориентировка погребенных; наличие в могилах
костей животных (заупокойная пища), конской сбруи без коня и
сабли.
Для погребений, содержащих сосуды кушнаренковского типа,
характерны: захоронения под земляными курганами; два погребе-
ния под одной насыпью; северная ориентировка погребенных.
Для погребений с керамикой караякуповского типа- более
чаще встречающиеся бескурганные погребения; три и более одно-
58
временных могил под одним курганом; кости коня (череп и кости
ног) в могиле; поза на спине с руками, согнутыми в локтях, и кис-
тями, уложенными на таз; западная ориентировка погребенных;
следы дощатых гробов или древесных подстилок.
Из приведенных данных следует, что между типами глиняных
сосудов, находящихся в погребениях, и признаками обряда, харак-
теризующими эти погребения, существует определенная связь,
которая по своему значению может быть существенной, несущест-
венной и даже отрицательной. Расчеты коэффициента сопряжен-
ности показывают, что кушнаренковские сосуды имеют сущест-
венную связь с северной ориентировкой погребенных, а караяку-
повские - с захоронениями в бескурганных могильниках, наличи-
ем в могиле костей коня (конской шкуры), западной ориентиров-
кой погребенных и остатками деревянных гробовищ (?). Все ос-
тальные связи хотя и имеют место, но не могут быть признаны
существенными.
Кроме того, как уже указывалось выше, кушнаренковская по-
суда обнаруживает существенную связь с предметами, составляю-
щими КСП-1 (Q = 0,566), а караякуповская - с КСП-3 и 4 (Q =
0,618).
Результаты статистического анализа кушнаренковского и ка-
раякуповского погребальных обрядов дают нам возможность, в
отличие от С.М.Васюткина, идентифицировать и те погребения
VII-IX вв. на Южном Урале и в Приуралье, где никакой керамики
не найдено*”” Опираясь на сочетание северной ориентировки по-
гребенных с вещами, составляющими КСП-1, можно совершенно
уверенно отнести к кушнаренковским часть погребений Манякско-
го (раск.1, погр.З, 4, 19, 25, 26, 28)’“"* и Старо-Халиловского
(кург.4; 5; 6, погр.6, 7, 8, 10) могильников.
Западная ориентировка в сочетании с КСП-3 и 4 указывает на
караякуповскую принадлежность погребений из Ямаши-Таусских
(к.2, п.2), Хусаиновских (к.5, п.1; к.7, п. 1, 3), Лагеревских (к. 17, п.З;
к.22, п.2), Бекешевских 1 (к.1), Бекешевских II (к.2, п.6; к.З, п.2; к.6,
п.1), Байрамгуловского II, Тавлыкаевского (к.9, п.З) курганов. В
И которым названный автор отказывает в принадлежности к рассматри-
ваемым культурам [23, с.40-41 J.
В Манякском могильнике известны погребения и с типично караякупов-
скими сосудами (раск.1, погр.7, 9, 14, 17; раск.11, погр. 1,2).
59
последнем из перечисленных погребений находились череп и кос
ти пог коня [121, с.136].
Данные для сравнительно-типологического анализа кушна-
ренковского (в итоге - 57 погребений) и караякуповского (82 по
гребения) обрядов приведены в табл.8. Для большей наглядности в
нее включены только признаки, представительные для имеющихся
выборок.
‘Таблица с.
Признаки кушнаренковского и караякуповского погребального обряда, %
№ и содержание признака Тип пог ребения
кушнарепковский караякуповский i
1 Подкурганные погребения 77.2 54.8
2. бескургаиные погребения 22.6 45,1
У О.шо щ}г-ребени£.д_кургане 58,6 47,2
4 Два погребения в кургане 27,6 25,0
5. Тдал.более 27,7
о Могильная яма простая 84,3 92,4
7 Кисти копяг насыпикургапа 20.7 30,5
8 Кости койя в могиле 14,6
9 Погребение индивидуальное 91,2 94.9
1 () Орм ci ’ ти ровка зал ад пая 43,6
11 северо-западная 30,5 3.3,3
12 северная 50,8
13 юго-запад па я 14.9
14 Поза. вытя н у i о н а с п и и с 96,1 76,6
15 С согнутыми руками 23,3
16, Кости животных (пиша) в могиле 35.1 35,3
17. Керамика в могиле 87,7 72,0
18 Детали сбруи без коня 21,0 25,6
19 Наличие сабли в погреб 15.8
2.0 Наличие поясной гарнитуры 22,0
21 Наличие листовидных медальонов 25,6
В с е г о курганов.. 29 36
погребений. . 57 82
11 римс ч а нис. Подчеркнуты значения признаков, которые подсчитывались
от количества курганов.
Среди перечисленных признаков, действительно, выделяются
общие, т.е. в буквальном смысле "кушнаренковско-караякуповс-
кие": ритуальные захоронения конских голов (череп, челюсти) в
насыпи кургана; одно или два погребения под курганом; индиви-
дуальные захоронения; северо-западная ориентировка погребен-
ных; остатки заупокойной пищи (кости животных) в могиле; нали-
чие в составе сопровождающего инвентаря принадлежностей кон-
60
ской сбруи, но без конского захоронения. Этот факт, а также нали-
чие в регионе могильников, одновременно содержащих как погре-
бения кушнаренковского, так и караякуповского типов (Маняк-
ский, Лагеревский, Старо-Халиловский, Бекешевский II), очевид-
но. и послужили основанием для утверждения о наличии между
кушнаренковскими и караякуповскими памятниками "тесного
культурного единства" (Н.А.Мажиюв).
Само по себе наличие "кушнаренковско-караякуповских" (в
<. мысле содержания погребений двух рассматриваемых типов) мо-
гильников, безусловно, свидетельствует о какой-то связи между
ними группами памятников. Но была ли она существенной на-
cio.’ibKO, чтобы рассматривать их как однокультурпые0 На этот
вопрос ответ можно дать только отрицательный, поскольку коэф-
фициент сопряженности кушнаренковского и караякуповского
погребальных обрядов, встречающихся вместе только на четырех
перечисленных выше памятниках, имеет отрицательное значение,
причем очень высокое (Q - -0,69).
Вместе с тем наличие общих признаков в погребальном обряде
к\ ншаренковских и караякуповских могильников заставляет обра-
ппься к выяснению вопроса о степени их типологической близо-
I I и. за которой мы вправе предполагать наличие (или отсутствие)
о ши сценического родства населения, оставившего эти памятники.
К<1 «ршипиент формально-типологического сходства рассматри-
ваемых могильников, вычисленный по соответствующей формуле
па основании данных, приведенных в табл.8, равен 0,55, что вполне
моле; быть истолковано как отражение общих традиций в духов-
ной культуре и религиозных верованиях племен носителей этих
к\ п.гур что возможно только при условии их этногенетического
р<>, к т на
I-ссь мы вплотную подходим к вопросу о месте носителей
кушнаренковской и караякуповской культур в этнокультурной
юцие Урало-Поволжья и сопредельных территорий, этническое
iодержание которых для эпохи раннего средневековья в ряде слу-
чаев вполне определено. Прежде всего, обратимся к ареалу ниге-
ре; уюших нас культур. Памятники кушнаренковского и караяку-
iiohi । <>го типов занимают северную периферию Южноуральской
ц'ни. локализуясь по большей части в бассейне среднего и
нижнего гечения р.Белой (рис.7). Отдельные памятники (Лагеревс-
► 1н юргапы) расположены в горно-лесных районах Южного Ура-
61
ла, по своему ландшафтному состоянию являющихся, фактически,
южной оконечностью Кунгурско-Месягутовской лесостепи; не-
сколько могильников известны у южных (Ямаши-Таусские курга-
ны) и восточных (Бекешевские I и II, Байрамгуловские, Синегла-
зовские курганы, могильник Граултры) отрогов Южноуральского
хребта.
Рис .7. Карта археологических культур Приуралья
второй половины - конца 1 тыс. н.э.:
1 - основные памятники ломоватовской культуры; 2 - основ-
ные памятники поломской культуры; 3 - памятники кушна-
ренковской и караякуповской культур; 4 - памятники до-
монгольской Волжской Болгарии; 5 - памятники мордвы
Картографирование памятников с кушнаренковской и кара-
якуповской керамикой и соответствующими им КСП показывает,
что первые локализуются в основном в западных, прикамских рай-
онах Южного Приуралья, в отдельных случаях выходя на правый
берег Камы (Верхнеутчанское. Кузебаевское, Варзиятчинское,
Благодатское городища) [78, с.Ill, рис. 1], тогда как территория
преимущественного распространения вторых - восточные, пред-
горные районы Южного Приуралья (рис. 6).
62
С запада с ареалом рассматриваемых памятников непосредст-
венно соседствовала территория ранних волжских болгар, культу-
ра которых представляет собой результат симбиоза пришлого бол-
гаро-тюркского и местного прикамско-приуральского населения. С
севера ближайшими соседями куХинаренковских и караякуповских
племен выступали носители поломской и ломоватовской археоло-
гических культур, входившие в финно-пермскую этнокультурную
общность Верхнего и Среднего Прикамья [48, с. 15-17]. В северной
части Кунгурско-Месягутовской лесостепи обитали носители не-
волинской культуры, этническая принадлежность которых пока
еще является предметом дискуссии, в ходе которой высказывается
точка зрения и об этногенетической связи "неволинцев" с западно-
сибирскими уграми. Примыкающая с востока к рассматриваемой
территории Западносибирская лесостепь в это же время была за-
нята угорскими племенами, оставившими могильники потчеваш-
ского и молчановского типов, восточными соседями которых явля-
лись носители релкинской культуры (по мнению исследователей -
самодийцы) [118, с.167,193,231; 179, с.139]. Приуральская степь,
ограничивающая кушнаренковско-караякуповский ареал с юга,
для второй половины - конца I тыс. н.э. не дает сколько-нибудь
выраженного массива археологических памятников, которые по-
зволяли бы судить об этнокультурном составе степного населения
в рассматриваемое время (рис. 7).
Перечисленные археологические культуры составляют тот эт-
нический фон, на котором принадлежность кушнаренковской и
караякуповской культур может быть выявлена более отчетливо.
Выполнить это представляется вполне возможным с помощью ме-
тода формально-типологического анализа и опираясь на имею-
щуюся источниковую базу, для подобного анализа вполне пригод-
ную. Обработке подверглись данные по 57 кушнаренковским и
82 караякуповским погребениям, по 61 погребению потчевашского
и молчановского типов, 149 погребениям релкинской культуры,
445 погребениям ломоватовской, 159 поломской и 412 неволинской
культур Прикамья, 839 погребениям ранних болгар Волго-Камья.
Данные по перечисленным массивам большей частью уже опубли-
кованы [177, с.166-172; 44, с.119-132; 45; 119, с. 162-182; 179, с.7-24;
155; 156; 130; 19, с.67-115; 49; 50; 51; 43; 77; 200; 210].
Кроме того, в сравнительно-типологический анализ были
включены данные по погребальным памятникам ранних тюрков
63
Алтая, Южной Сибири и Восточного Казахстана как единственная
база для проверки постоянно декларируемого Н.А.Мажитовым
тезиса о сходстве кушнаренковских и караякуповских памятников
с памятниками "тюрко-сибирских кочевников" (могильники Ку-
дыргэ, Катанда II, Улуг-Хову, Курай, Туяхта, Капчалы II, Кокэль,
Хемчик-Бом II и др. - всего 163 погребения) [61; 52; 26; 96; 5; 24; 53;
54; 92; 176; 146; 150; 125] и данные по 270 погребениям древних
венгров IX-X вв. на Дунае ("периода завоевания Родины") (могиль-
ники Банов, Башхалом, Бездед, Будакеси, Вереб, Войнице, Гадо-
рош, Герендаш, Гимбощ, Дольни-Петер, Кенезле I и II, Кишзомбор
"В", Надькереш, Несвади, Прза, Липово-Ондрошов, Соб-Кишерде,
Сентеш-Сент-Ласло, Серед I и II, Сабольч-Вонтатопарт, Леткеш-
Теглегето I и II, Хайдубесермень, Хотин, Червеник, Марцелова)
[207; 214-218]. Суммарная характеристика погребального обряда
сравниваемых групп памятников приведена в табл.9.
Таблица 9
Представительные признаки погребального обряда населения VII-IX вв.
Южного Урала, Прикамья, Сибири и венгров
"периода обретения Родины" на Дунае, %
№ п/п Угры Пермяки Угры Сиб. Само- дийцы Венг- ры Т юр- ки
куш нар. к-якуп. невол. полом. л омоват. болгар
1*. 22.8 45,1 100 100 100 100 86.6 - 100
2. 77,8 54.8 — 13.3 100 100
3. 100 100 — 100 100 18,2
4. - - — — - 7,6
5. 61.7
6. — — — — 11.2
7. - — — — 30,0 41,4 -
8. 58,6 47,2 50,0 41,4 100
9. 27,6 25,0 - — 30,0 25,8 -
10. 13,8 27,7 - - — 20,0 31,0 - -
11. 84..3 92,4 100 99,4 98,5 86,8 100 62,7 91,2 89,8
12. - 2,6 - - 8.8
13 — 10,6 -
14. - — 31,7
15. 35,1 35,3 44,0 3,8 23,5 13,3 - 27.6
16. 20,7 30,5 33.0 - 18.9
17. 14,6 8.2 8,5 10.6 - 13.4 20,7 -
18. 21,0 25.6 30.0 8.4 1 1.7 7.1 10.7 15,4 34,1 _.
19. - 53.5
20. 100 100 100 98,8 50,6 100 60,0 76.3 100 82,2
21. - — - 49,4 40,0 23,7 17.8
22. - 43,6 8,0 8,0 72,7 - 60,6 9,0
64
Окончание табл. 9
23. - - 15,0 23,3 8,2 4,8 17,5 - 24,6
24. 50,8 — 3,0 64,0 64,0 — 31,0 - 21,3
25. - 14,0 — — 32,4 9,0
26. — 14,9 3,0 — 17,3 - 3.1
27. — — 4,0 - 3,2 - 24,3 - 8,2
28. ,30,5 33,9 - — 7,5 50,0 — 31,6 -
29. — — — 11,8 — — 12,7 .... 9,8
30. 96,1 76,6 5,0 69,4 86,5 90,1 21,6 97,1 69,8 83,3
31. 23,3 6,0 29,4 13,5 9,9 - — 27,7 11,6
32. 87,7 72,0 30,0 66,6 20,0 50,4 43.3 38,2 4,4 20,2
33. 57 82 412 159 445 839 61 149 270 163
* Перечень признаков: I могильники грунтовые; 2 могильники курганные;
3 курганы земляные; 4 курганы из земли и камня; 5 курганы каменные; 6
каменная выкладка над могилой; 7 - остатки тризны в насыпи; 8 - одно погребение
в кургане; 9 два погребения...; 10 три и более...; 11 могила простая; 12 могила
с одной ступенькой; 13 - могила с заплечиками; 14 - захоронение в насыпи курга-
на; 15 кости животных в могиле (пища); 16 - кости коня в насыпи; 17 - кости коня
рядом с человеком; 18 наличие конской сбруи без коня; 19 - целый остов коня на
ступеньке; 20- трупоположение; 21- трупосожжение; 22- ориентировка погре-
бенного на запад; 23 - на восток; 24 - на север; 25 - на юг; 26 на юго-запад: 27
на юго-восток; 28 - на северо-запад; 29 на северо-восток; 30 - поза вытянуто на
спине; 31 руки согнуты в локтях; 32 керамика в могиле; 33 количество погре
бений.
На основании данных, приведенных в табл.9, где учтены 32
альтернативных признака, характеризующие погребальный обряд
сравниваемых групп могильников, подсчитываем коэффициент
формально-типологического сходства между ними (С,) (табл. 10).
Таблица 10
Коэффициенты парного типологического сходства могильников VII-IX вв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
I. Кушнарев. 0,84 0,56 0,90 0,61 0,51 0,64 0,48 0,42 0,64
2. Карая куп. ... 0,59 0,74 0,58 0,61 0,64 0,51 0,45 0,74
3. Неволино. — 0,47 0,56 0,62 0,78 0,75 0,59 0,78
4. У гры Сиб. - 0,64 0,68 0,61 0,45 0,42 0,61
5. Самодийцы - 0,51 0,45 0,45 0,42 0,45
6. Ломоватов. — 0.87 0,70 0,52 0,77
7. Поломская - 0,83 0,51 0.87
8. Болгары - 0,55 0,77
9. Тюрки — 0,38
10. Венгры -
65
Полученные результаты показывают, что наибольшую типологи-
ческую близость обнаруживают могильники кушнаренковской
культуры на Южном Урале и синхронные им могильники Заура-
лья и Прииртышья (молчановского и потчевашского типов) (С, =
0,90). Менее всего схожи древневенгерские и древнетюркские мо-
гильники (С2 = 0,38).
ато'-.~'<а^
Ц&раякуповскддЯ
культуре .
За^^Рноо/^рск!!
' • yrpf
P и с .8. Граф формально-типологического сходства
погребального обряда могильников VII-IX вв. Урало-Поволжья,
древних венгров и западносибирских угров
Применив к приведенной таблице коэффициентов парного
сходства сравниваемых групп памятников метод корреляционных
плеяд или (что проще) введя критерий значимости (Р) = 0,8 (в дан-
ном случае, учитывая территориальный разброс сравниваемых
памятников, данный уровень критерия значимости представляется
66
более чем достаточным), мы получаем один и тот же результат:
замкнутую типологическую связь образуют между собой могиль-
ники кушнаренковского и караякуповского типов на Южном Ура-
ле и в Приуралье и угорские (молчановского и потчевашского ти-
пов) могильники лесного Зауралье и Прииртышья: затем, такая же
тесная связь обнаруживается между ломоватовскими, поломскими
(финно-пермскими) могильниками Прикамья (С, = 0,87), между
ними и раннеболгарскими могильниками Волго-Камья (соответст-
венно, С2 = 0,70 и 0,83), между болгарскими, поломскими и нево-
линскими (соответственно, С2 = 0,75 и 0,78 ), а также - между мо-
гильниками раннесредневекового населения Прикамья и древне-
венгерскими (рис. 8).
Интересным представляется то обстоятельство, что оба этих
блока (кушнаренково, караякупово и западносибирские угры с
одной стороны и ломоватово, полом, неволино и болгары - с дру-
гой) соединены высоким коэффициентом типологического сходст-
ва между могильниками караякуповской культуры и древних
венгров на Дунае (С2 = 0,74). За пределами полученного графа
остаются самодийские могильники Среднего Приобья (релкинская
культура) и могильники ранних тюрков, не обнаруживающие су-
щественной типологической связи с синхронными памятниками
лесных и лесостепных районов Южного Урала и Прикамья.
По данным табл.9 мы можем установить — какие из 32 альтер-
нативных признаков погребального обряда оказываются для срав-
ниваемых групп памятников наиболее сближающими. Для этого,
во-первых, необходимо установить норму распределения призна-
ков внутри рассматриваемых групп и их тенденцию для каждой из
сравниваемых выборок [35, с.84-87]. Последняя как раз и позволит
обозначить тот набор признаков обряда, который окажется общим
для тех или иных из сравниваемых выборок (табл. 11).
Таблица II
Норма распределения и тенденция признаков обряда могильников VII-IX вв.
№ п/п Норма распред Тенденция признака
кушн. к-якуп невол. полом. ломов. бол г. угры самод. вен г. тюрк.
1 61,6 0,37 0,7.3 1,62 1,62 1,62 1,40 1,62
2. 38,4 2,02 1,43 - - 0,35 2,60 2,60
3. 46,5 2,15 2.15 — 2,15 2,15 0,40
4. 0,84 — - - - 9,00
67
Окончание табл. 11
5. 6,85 - - 9,00
6. 1,24 - — - - — - — - 9,00
7. 7,93 - 1 — - — - 3,80 5,20 - —
8. 33,0 1,80 1,43 — — — — 1,50 1,25 - 3,00
9. 12,0 2,30 2,10 — — 2,50 2,15 - -
10. 10,3 1.30 2,70 — - 1,94 3,00 — —
11. 90,5 0,94 1,03 1,1 1,1 1,1 0,97 1,10 0,70 1,02 1,00
12. 1,3 — - - - - 2,06 - ... 7,00
13. 1,2 8,8 -
14. 3,5 — - 9,00 -
15. 20,3 1,70 1.70 - 2,10 0,2 1,1 0,65 - - 1,35
16. 10,3 2,60 3,90 3,2 - - - 2,40 —
17. 8,4 - 1,70 - 1,0 1,0 1,2 - 1,60 2,50
18. 13,1 1,30 1,60 1,9 0,53 0,7 0,4 0,67 0,97 2,10 0,52
19. 5,9 - — — — - — - 9,00
20. 86,8 1,17 1,17 1,1 1,15 0,6 1,17 0,70 0,89 1,17 0,96
21. 14,5 — — __ 3,4 - 2,70 1,60 — 1,20
22. 20,2 2,00 0,4 0,37 - 3,40 - - 2,80 0,42
23. 9,3 - — 1,6 2,70 0,9 0,55 2,00 — 2,82
24. 23,4 2,00 0,1 2,50 2,4 1,20 0,84
25. 4,5 - 3,1 - — 7,00 - 1,95
26. 4,8 3,00 0,6 3,50 - 2,60
27. 3,6 0,9 — 0,80 6,00 - 2,00
28. 17,0 1,80 2,00 — 0,4 — 2,9 1,85 —
29. 3,8 - — - - 3,1 - 3,30 - 2.60
30. 59,8 1,25 1,00 0,1 0,9 1,1 1,20 0,3 1,26 0,90 1,08
31. 12,1 1,80 0,5 2,30 1,1 0,80 - — 2,16 0,90
.32. 39,3 1,96 1,60 0,8 1,50 0,4 1,1 1,0 0,85 0,10 0,45
Цифры в графе "норма распределения" означают по сути сред-
ний арифметический процент каждого признака внутри всего рас-
сматриваемого массива памятников, т.н. условную "норму", а циф-
ры в графе "тенденция признака" - реальное отношение частости
встречаемости данного признака внутри каждой выборки: повы-
шенное, если показатель более 1, нормальное, если он равен 1 или
близок к ней, и пониженное, если показатель менее 1.
По этим показателям мы видим, что могильники кушнаренков-
ского и караякуповского типов с могильниками западносибирских
угров (молчановского и потчевашского типов) объединяют такие
признаки обряда, как захоронения под земляными курганами
(признак № 3), количество захоронений под одной насыпью (приз-
наки № 8-10), северо-западная ориентировка погребенных (№ 28);
с могильниками приобских самодийцев (релкинская культура) и
обитателей Кунгурской лесостепи (неволинская культура) - обы-
чай захоронения конских останков в насыпи кургана (№ 16) (у
68
"неволинцев" - это обычай захоронения коней на межмогильном
пространстве); с могильниками древних венгров- помещение ос-
танков коня в могилу вместе с человеком (№ 17), наличие в могиле
сбруи, но без конских костей (№ 18), западная ориентировка по-
гребенных (№ 22), поза на спине t руками, согнутыми в локтях, и
кистями, уложенными на таз (№31). И подобным образом можно
рассматривать все сравниваемые выборки.
Р и с .9. Ареал культур с резной и штампо-гребенчатой керамикой
Южного Урала и Зауралья
Памятники: 1 - потчевашской культуры; 2 - юдинского и молчаиов-
ского типов; 3 - кушнаренковской и караякуповской культур
Полученные результаты, на мой взгляд, вполне определенно
указывают на то, что в этнокультурном плане памятники кушна-
ренковского и караякуповского типов на Южном Урале и в При-
уралье составляли часть этнокультурного ареала (ЭКА) культур с
т.н. штампо-гребенчатой керамикой лесного и лесостепного Заура-
лья и Западной Сибири (древнеугорских по своей этнической при-
надлежности), занимавшего во второй половине - конце 1 тыс. н.э.
обширную территорию от Среднего Приобья на востоке до Прика-
мья на западе (рис.9). С памятниками молчановского и потчеваш-
69
ского типов кушнаренковские и караякуповские памятники обра-
зуют единую культурно-типологическую общность, что подтвер-
ждается не только общностью признаков погребального обряда, но
и общностью форм и орнаментики кушнаренковской и молчанов-
ской керамики (Перейминский могильник) [177, с.172, табл-XIV],
на что исследователи неоднократно обращали внимание.
Соответственно и этническая принадлежность населения, ос-
тавившего указанные памятники, должна рассматриваться через
призму этой общности. Из сказанного следует, что кушнаренков-
ское, караякуповское, молчановское и потчевашское население -
это звенья древнеугорской этнокультурной общности Западной
Сибири и Приуралья. Кроме керамики и погребального обряда, на
это указыывает и весь комплекс материальной культуры сравни-
ваемых памятников: от широко распространенных "геральдичес-
ких" поясных наборов до таких редких вещей, как бабочковидные
накладки (курган № 8 Лагеревского могильника и погр. № 6 Пе-
рейминского могильника) (рис. 10, 2) или бляхи-плакетки с изо-
бражением трех медведей в «жертвенной позе» (Лагеревский мог.,
кург. № 46; Окуневский мог.) (рис. 10, Г)
4
Рис .10. Характерные угорские вещи в могильниках
кушнаренковской культуры на Кожном Урале:
1 - Лагеревский мог., кург.46; 2 - Лагеревский мог., кург.8
Не менее показательны в этом отношении и проявления культа
коня, представленные в рассматриваемых памятниках и ничего
общего не имеющие с формами того же культа у тюркских кочев-
ников Евразии [74, с.99-110].
70
Необходимо также подчеркнуть, что ЭКА угорских археологи-
ческих культур в своей западной, приуральской периферии сохра-
няет территориальную стабильность достаточно долго: не только
на протяжении всего I тыс. н.э.^ но и до монгольского завоевания
включительно. Археологически это прослеживается в типологиче-
ской преемственности могильников караякуповской культуры и
следующих за ними по времени могильников Х-Х1 вв. в лесных
районах Южного Урала (памятники "мрясимовского типа"- по
Н.А.Мажитову), в совпадении ареалов этих памятников [28, с.24-
26], а главное в совпадении ареалов указанных групп археологи-
ческих памятников и угорских субстратных топонимов, выявлен-
ных в северных и центральных районах современного Башкорто-
стана и на востоке Татарстана [174, с.102-111] (рис.12).
Итак, в Приуралье во второй половине - конце I тыс.н.э. выде-
ляются два ЭКА: угорский (памятники кушнаренковской и кара-
якуповской культур), являвшийся западной периферией угорских
культур Зауралья и Западной Сибири, и пермский (ломоватовская,
поломская культуры, представляющие по сути варианты одной
этнокультурной общности) [48, с. 18-19]. Вопрос об этнокультурном
взаимодействии этих ЭКА до сих пор не ставился, хотя участие
носителей кушнаренковской культуры в формировании этниче-
ского облика части древних удмуртов (верхнеутчанская культура в
Южной Удмуртии) предполагается [48, с.22; 187, с.9,15]. Более
детальное рассмотрение этого вопроса представляется важным с
точки зрения выяснения этнокультурного содержания понятия
"финно-угорская общность". Из данных, приведенных в табл.9, 10
и 11, следует, что типологическая связь между погребальными
обрядами носителей кушнаренковской и караякуповской культур
(угры) и ломоватовской и поломской культур (пермяки) хотя и
имеется, но не настолько тесная, чтобы говорить о каком-то этно-
культурном взаимодействии (данные табл. 11 в этом отношении
особенно показательны, поскольку показывают, что тенденции
общих признаков обряда у сравниваемых групп памятников раз-
ные). Однако визуальные наблюдения над материальной культу-
рой носителей перечисленных культур, за редким исключением,
обнаруживают много общих элементов: коньковые и арочные шу-
мящие подвески, подвески-ложечки, ажурные трапециевидные
подвески, рожковые и зооморфные пронизки, серьги-подвески с
71
дополнительными привесками различных форм, поясные наборы
"тюркского" и "салтовского" типов, стремена и удила и т.д. (рис.11).
Рис .11. Типы вещей, общих для погребальных комплексов ломоватовской
и караякуповской культур Прикамья и Приуралья
Само по себе широкое распространение перечисленных вещей
может рассматриваться и как проявление торгового обмена, и как
свидетельство брачных связей (многочисленные женские украше-
72
ния) со всеми вытекающими отсюда этническими последствиями.
С точки зрения этнокультурного взаимодействия рассматривае-
мых групп населения наиболее результативным представляется
сравнительный анализ ассортимента категорий вещей в погре-
бальных комплексах, обусловленного хозяйственно-культур-ным
типом носителей данного этноса и их религиозными и бытовыми
традициями. На основании 26 альтернативных признаков мы вы-
ясняем ассортимент погребального инвентаря, характерный для
прикамско-приуральских пермяков (ломоватовская и поломская
культуры) и южноуральских угров (кушнаренковская и караяку-
повская культуры) (табл. 12) и коэффициент формально-типологи-
ческого сходства между ними (С3 = 0,57).
Рис .12. Карта угорских и угро-самодийских топонимом в Приуралье
(по Ф.Г.Хисаметдиновой, Л.Ш.Арсланову, Е.П.Казакову, К.И.Корепанову)
I - угорские и угро-самодийские топонимы;
2 - памятники караякуповской культуры
73
Таблица 12
Представительные признаки ассортимента инвентаря в пермских,
угорских и раннеболгарских погребениях
№ при- знака Частость п эизнака в % Норма рас- пределения Тенденция признака
лом. кушн. венгр. бол г лом. куши. венгр. боЛГ
1.* 9,1 32,0 30.5 6.6 19,5 0,5 1,6 1.5 0.3
2. 10,3 33,6 — 11,0 — 0,9 3,0 -
3. 3,1 15,7 4,0 - 5,7 0,6 2,7 0.7
4 - 4,9 5,6 2,6 — 1,9 2,1 -
5. 12,6 29,3 29,6 14,8 21,6 0,6 1,3 1,4 0,7
6. - 8,1 - — 2,0 - 4,0 - -
7. 10.3 10,3 5,1 2,0 2,0 -
8. 9,6 2,2 3,0 — — 3,2 0,7
9. - 13,0 11,5 6,1 — 2,1 1,9 —
10. 1.8 — 2.4 1,0 1,8 - 2,4
11. 14,9 - - 3,7 4,0 ... - -
12. 32,0 7,2 8,7 12,0 - 2,6 0,6 0,7
13. — 59,8 13,7 7,3 20,2 3,0 0.7 0.4
14. 16,0 9,2 4.0 7,3 2,2 1,3 0.5
15. 8,9 9,8 6,5 6,3 1,4 1,5 1.0
16. 24,8 16,3 12,8 14,0 14,5 1,7 1.1 0.9 0.9
17. 15,5 27,7 55,4 13,1 27,9 0,5 1,0 2,0 0,5
18. 11,1 26,0 25,8 7,3 17,5 0,6 1,5 1,5 0,4
19. 5,6 16,3 — 2,2 6,0 0,9 2,7 0,4
20. 12,9 11,4 — 2,2 6,6 1.9 1,7 - о,з
21 - 11,4 — - 2,8 — 4,1 — —
22. - - 4,0 — 1,0 - — 4,0 —
23. 29,6 21,2 22,7 23,6 24,3 1,2 0.9 0,9 1.0
24. - 8,4 2,5 2,7 - 3.1 0.9
25. 3,1 - 5,9 2,2 1,4 - - 2,7
26. 32,3 53,8 5,6 54,0 36,4 0.9 1,5 0.1 1,5
*Перечень признаков: 1 удила; 2 - стремена; 3 одно стремя; 4 набор ук-
рашений узды; 5- стрелы железные; 6 - стрелы костяные; 7 костяные накладки
на лук; 8 - детали колчана; 9 - сабля; 10 - боевой топор; 11 - наконечник копья;
12- поясная пряжка; 13- поясные накладки; 14 пряжка и несколько накладок;
15-поясной нбор полностью; 16-бусы; 17 - серьги-подвески; 18 браслеты; 19-
шумящие повески; 20 пронизки, 21 - медальон; 22 - гривна; 23 - нож; 24 креса-
ло, 25 - пряслице; 26 глиняная посуда.
Коэффициент этот не представляется высоким, поскольку он
нивелируется показателями тенденции признаков: наличие при-
надлежностей конской сбруи и оружия в погребениях имеет повы-
шенную тенденцию у приуральских угров, равно как и некоторые
типы украшений (серьги-подвески, браслеты, шумящие подвески,
медальоны), тогда как оружие ближнего боя (топоры и копья) и
74
предметы быта (ножи, пряслица) наоборот, более характерны для
пермского населения Прикамья. То есть, ни по признакам погре-
бального обряда, ни по ассортименту материальной культуры о
наличии тесной этнокультурной связи между угорским и пермским
населением прикамско-приурал^кого региона говорить не прихо-
дится. Поэтому и точка зрения Е.П.Казакова, выдвинувшего тезис
о значительной общности материальной и духовной культуры
"позднекушнаренковского" (читай- караякуповского) и ломова-
товско-поломского населения [72, с.270], мне не представляется
бесспорной, поскольку она базируется преимущественно на иден-
тичных для рассматриваемых комплексов женских украшениях,
которые, в силу их однотипности, вполне могут быть продуктом
ремесленного производства и, соответственно, торгового обмена.
Другое дело, что мы, пока, действительно не можем установить
центр производства этих изделий и направление обмена: с Камы
на Южный Урал или наоборот? Частость встречаемости их в по-
гребальных комплексах прикамских пермяков и приуральских
угров не дает ответа на этот вопрос.
Трудно согласиться также и с утверждением названного иссле-
дователя об участии «кушнаренковцев» в качестве одного из ос-
новных компонентов в формировании этнокультурного облика
ранней Волжской Болгарии [72, с.242-245], о чем автору этих строк
уже приходилось писать подробно [68].
Вместе с тем совершенно, на мой взгляд, верной представляет-
ся точка зрения Е.П.Казакова о решающей роли в этом процессе
прикамско-приуральского (ломоватовско-поломского) населения,
что наглядно прослеживается на материале Танкеевского могиль-
ника, оставленного, как считает Е.П.Казаков, именно местными,
прикамско-приуральскими племенами [72, с.265]. Данные автора
хорошо дополняются результатами анализа погребального обряда
Танкеевского и Большетарханского могильников, из которых вто-
рой считается наиболее «чистым» болгарским памятником, мате-
риал которого позволил в свое время Е.А.Халиковой выделить в
регионе типологические признаки собственно болгарских погребе-
ний: неглубокие могилы, положение костяка на спине с вытянуты-
ми руками, кости животных и гончарный сосуд в изголовье, под-
вески-"костыльки" и перстни в составе погребального инвентаря.
Это - одна этнокультурная группа погребений на памятнике. Вто-
рую, по мнению Е.А.Халиковой, составляли погребения с угорски-
75
ми признаками: длинные и глубокие могилы, частичные захороне-
ния коней, принадлежностей конской сбруи, наличие в составе
погребального инвентаря оружия, пряжек и бляшек от поясных
наборов, ножей, кресал, серег-колечек, серег салтовского типа,
одинарных и шумящих подвесок, лепных круглодонных сосудов
[168, с.77-78]. То есть, уже самый ранний из известных в Волго-
Камье болгарских могильников свидетельствует о сложном этни-
ческом облике волго-камских болгар, что, впрочем, А.Х. Халико-
вым трактовалось как результат ассимиляции местного финно-
язычного населения пришлыми тюркоязычными, тюрко-угорскими
и угорскими племенами [161, с.99; 162, с.40]. И вот здесь, для опре-
деления масштабов болгаро-тюркского воздействия на местное
прикамско-приуральское население, именно материал Танкеевско-
го могильника, хронологически следующего за Большетарханским,
представляет наибольший интерес. Первое, что бросается в глаза
при анализе погребального обряда этого памятника - отсутствие
устойчивого сочетания этнодиагностирующих признаков, зафик-
сированное в погребениях различных (болгаро-тюркских и угор-
ских) этнических групп, оставивших указанный могильник. Так,
из 126 погребений с гончарными (болгаро-салтовскими) кувшина-
ми в 19 (15,0 + 6,2%) найдены также остатки конской шкуры (череп
и кости ног), а в 11 (8,7 + 4,9%)- серебряные маски-наглазники,
т.е. - признаки, с болгарами никак не связанные. Сочетание таких
признаков, как "кувшин и кость животного" обнаружено в 42 по-
гребениях, что составляет 33,3 + 8,2% от погребений с круговой
посудой или 26,9 + 6,69% от погребений, содержащих кости живот-
ных (всего- 156 погребений), но среди них столь же часто встре-
чаются погребения с круглодонной лепной посудой ломоватовско-
поломских типов (25,6 +- 6,8%).
В данном случае не является этнодиагнстирующим признаком
и глубина могильных ям (как это установлено Е.А.Халиковой на
материале Болыиетарханского могильника): прежде всего, основ-
ная масса могил Танкеевского могильника (83%) имеет глубину от
81 до 160 см и более, а главное - сочетание признаков "тип кера-
мики- глубина могилы" таковы, что не дают возможности выде-
лить внутри рассматриваемого памятника какие-либо этнокуль-
турные группы (табл. 13).
76
Таблица 13
Корреляция глубины могил и типов керамики в погребениях
Танкеевского могильника, %
S
Глубина могил, см * Тип керамики
круговые кувшины круглодонная лепная
До 60 60-80 81-100 101 120 121-140 141-160 Ьолее 160 1,6+ 2,2 12,9 + 5,8 33.0+ 8,2 27,4 + 7,8 14,5 + 6,2 10,5 + 5,4 5,8 + 3,3 15,3 + 5,1 30,7 + 6,5 24.3 + 6,1 13.7 г 4,9 8,4 + .3,9 1,6 1 1.8
Всего погребений... 124 189
Более того, разница между показателями распределения типов
керамики и глубины могильниых ям на Танкеевском могильнике
такова, что позволяет считать общими для погребений с круговыми
кувшинами и лепными поломско-ломоватовскими сосудами мо-
гильные ямы глубиной от 101 до 120 см и от 141 до 160 см. И наобо-
рот, для погребений, содержащих круговые кувшины, более харак-
терны глубокие ямы от 121 до 140 см и глубже 160 см (т.е.-
"угорские" по Е.А.Халиковой), а для погребений с лепной кругло-
донной керамикой — сравнительно неглубокие ямы от 60 до 100 см
("болгарские"). Впрочем, было бы неверно утверждать, что модуль
болгарского погребального обряда в Танкеевском могильнике со-
всем не представлен: 25 погребений (3,6 + 1,4%) из 683 языческих
погребений могильника действительно характеризуются сочета-
ниями таких признаков, как круговые кувшины, невыразительный
и малочисленный инвентарь и кости животных (остатки мясной
пищи), правда, относить появление последнего признака в Волго-
Камье только на счет пришлых болгар было бы чересчур односто-
ронне, поскольку наличие остатков мясной пищи в могиле - при-
знак, характерный и для угорских, и для пермских (поломских)
племен (табл. 12).
Таким образом, приведенные данные позволяют рассматривать
Танкеевский могильник не просто как памятник местного, ломова-
товско-поломского (пермского) населения, вошедшего в состав
ранней Волжской Болгарии, но и как памятник, иллюстрирующий
процесс ассимиляции прикамскими племенами пришлых болгаро-
77
тюркских этнических групп. Результат этого процесса и нашел
свое археологическое выражение в отмеченном выше высоком
коэффициенте типологического сходства раннеболгарских, полом-
ских и ломоватовских могильников.
Так что Е.П.Казаков, безусловно, прав в своем мнении о силь-
ном, если не преобладающем, влиянии прикамско-приуральского
(пермского) населения на формирование раннеболгарского этноса
[72, с.272]. Правда, на мой взгляд, влияние это охватывало более
широкий хронологический диапазон, нежели это представляется
исследователю (по Е.П.Казакову - cep.IX сер.Х вв.). Точно так же
мне, как и Е.П.Казакову, представляется, что именно преоблада-
нием пермского компонента в составе раннеболгарского этноса
обусловлено неоднократное использование Ибн-Фадланом этно-
нима "саклаб" или "сакалаб", применительно к волго-камским бол-
гарам (в отличие от других известных ему, безусловно, тюркских
народов, встретившихся на пути движения арабского посольства
на Волгу) [135, с.55, 57, 67, 78, 86].
Итак, из сказанного можно заключить, что в формировании
культуры и этнического состава ранней Волжской Болгарии доми-
нирующая роль принадлежала не угорским (кушнаренковским и
караякуповским) племенам Приуралья и не пришлым болгарам,
чьи памятники в "чистом" виде сейчас также становятся известны-
ми в Поволжье [14, с. 19-33]. а пермскому населению Прикамья
носителям ломоватовской и поломской культур. Что касается ха-
рактера взаимодействия приуральских угров с волго-камскими
болгарами, то автором этих строк уже была предложена рабочая
гипотеза, согласно которой в лице ранних болгар (болгаро-тюрок)
и угров можно видеть появление в регионе во второй половине
VIII в. (или в конце его) двух адекватных в социально-экономи-
ческом и военном отношениях групп, каждая из которых вполне
могла претендовать на роль доминирующей и консолидирующей
этнополитической силы. Такое равновесие едва ли способствовало
взаимослиянию двух различных этносов, обладавших сходной
военной организацией и богатым опытом борьбы с внешним про-
тивником, а скорее - отталкивало их друг от друга. Последнее,
надо полагать, и выразилось в четком территориальном размеже-
вании раннеболгарских и караякуповских археологических памят-
ников (рис.7) и их типологическом различии [68, с. 115].
78
Дальнейшее усиление ранних болгар Волго-Камья за счет при-
тока родственных ломоватовско-поломских групп и расширения
этнокультурных контактов с племенами Среднего и Верхнего
Прикамья (на что, в частности, указывает широкое распростране-
ние керамики и типично болгарских украшений на памятниках
родановской и сылвенской культур рубежа и нач. II тыс. н.э.) [13,
с.87-90], вероятно, и явилось одной из причин ухода основной мас-
сы угров из Приуралья. То есть, здесь мы вплотную подходим к
проблеме этнокультурного соотношения приуральских угров
(носителей караякуповской культуры) с древними венграми и к
проблеме "Древней или Великой Венгрии (Magna Hungaria)” как
археологической реальности.
Сейчас практически всеми исследователями принята доказан-
ная Е.А.Халиковой древневенгерская (мадьярская) принадлеж-
ность Больше-Тиганского могильника [132, с.78; 148, с.238; 160;
165, с.122-133], так же, как никто всерьез не возражает и против
принадлежности этого могильника к кругу памятников караяку-
повской культуры Приуралья. В пользу последнего свидетельст-
вуют: 1 - керамика караякуповских форм и орнаментики, пред-
ставленная в 54% погребений Больше-Тиганского могильника; 2 -
идентичные караякуповским комплексы погребального инвентаря,
состоящие из поясных наборов "тюркских" типов, ломоватовско-
поломских типов женских украшений, а главное - содержащие
такие специфически-этнографические вещи, как листовидные
медальоны, подвески с ажурными трапециевидными привесками и
привесками в виде фигурного креста, уздечные соединительные
кольца-тройники (которые волго-камские болгары использовали
иногда для украшения своих колчанов); 3 - признаки погребально-
го обряда, в равной степени характерные для рассматриваемого
могильника и могильников караякуповской культуры на Южном
Урале - трупоположения в простых прямоугольных ямах, в позе на
спине с вытянутыми или согнутыми в локтях руками, западной или
северо-западной ориентировкой, наличие в изголовье могил глиня-
ных сосудов и костей животных.
Признаком, отличающим Больше-Тиганекий могильник от ка-
раякуповских, являются, прежде всего, его бескурганные погребе-
ния. Однако раскопки этого памятника, продолженные А.Х. Хали-
ковым в 1981-1982 гг., показали, что на могильнике, по-видимому,
совершались и подкурганные захоронения: комплекс погребе-
79
ний 91-93, находящихся под небольшим земляным возвышением, а
также - погребения 107-112, обнаруженные на площади в 504 кв.м.,
на расстоянии 6-10 м одно от другого [165, с.123, рис.1; с.129].
Затем — формы ритуальных захоронений коня: у караякупов-
ских племен Южного У рала - это черепа, челюсти и зубы в насыпи
кургана; у населения, оставившего Больше-Тиганский могильник -
череп и кости ног в могиле. Однако конские захоронения послед-
него типа были известны и южноуральским уграм (Ямаши-Тау,
к.2, п.1; Тавлыкаевский И, к.9; Лагеревский, к.6, п.1).
Наконец— остатки древесных подстилок (25,6% погребений
Больше-Тиганского могильника), наличие или отсутствие которых
в караякуповских курганах Южного Урала проследить очень
трудно в силу плохой сохранности большинства погребений. Тем
не менее там, где погребения дошли до нас в удовлетворительном
состоянии, прослеживаются и остатки дощатых гробов, и луб, в
который заворачивали умершего (Ямаши-Тау, к.2, п.2; Бекешев-
ский I, к.1, п.1-3; к.2, п.2 и 3; Бекешевский П, к.1, п.9; к.2, п.2).
Таким образом, если комплекс признаков погребального обря-
да и материальной культуры Больше-Тиганского могильника и
караякуповских курганных могильников Южного Урала свиде-
тельствует о принадлежности этих памятников к одной археологи-
ческой культуре, то признаки погребального обряда Болыие-
Тиганского могильника в то же самое время указывают на его вы-
сокое сходство с могильникамии венгров периода завоевания Ро-
дины на Дунае (типа Тисаэслар-Башхалом, являющегося, по мне-
нию И.Эрдели, "одним из лучших примеров могильников венгров
X в." [7, с.333]). Отсюда неизбежно напрашивается вывод об этно-
культурном родстве древних дунайских венгров с населением,
оставившим на Южном Урале и в Приуралье памятники караяку-
повской культуры. Тем более, что на это же указывает и коэффи-
циент типологического сходства караякуповских и древневенгер-
ских могильников (С2 = 0,74) (табл. 10) и тенденция таких призна-
ков материальной культуры рассматриваемых могильников, как
удила, украшения конской узды, железные стрелы, костяные на-
кладки на лук, сабли и браслеты (табл. 12).
Впрочем, отождествление только носителей караякуповской
культуры с "венграми Арпада", которые, если верить хронике Вен-
герского Анонима, в 884 г. форсировали с востока Итиль-Волгу
[185. с. 175], а через 11 лет после этого перевалили через Карпаты и
80
заняли Карпато-Дунайский бассейн, было бы слишком односто-
ронне. В составе ушедших из Приуралья древнемадьярских пле-
мен присутствовал, по всей видимости, и пермский этнический
компонент в лице носителей ломоватовско-поломской культуры.
На это указывает очень высокий коэффициент типологического
сходства поломских и собственно венгерских могильников (С2 =
0,87) (табл. 10). То есть, мы имеем достаточно основания полагать,
что часть прикамских пермяков в ходе их продвижения в Волго-
Уральскую лесостепь не только определила этнический облик на-
селения ранней Волжской Болгарии, но и влилась в состав древне-
мадьярского союза племен в момент его ухода на запад.
Что же касается этногеографического понятия "Magna Hunga-
ria", как территории, занятой венграми перед их переселением на
Дунай, то поиски именно такой территории в Восточной Европе
обречены на неудачу. Во-первых, на всем огромном пространстве
от Урала до Карпат мы не найдем территории, где археологическая
культура древних венгров IX-X вв. была бы представлена в полном
объеме. Во-вторых, сам древневенгерский этнос - явление много-
компонентное, состоящее из собственно мадярского ядра и примк-
нувших к нему каваров (одно из хазарских племен) [212, с.87],
кализов (?), аланов и печенегов [7, с.333], а также поздних аваров -
основного населения Карпато-Дунайского бассейна во второй по-
ловине - конце I тыс. н.э. Эта многокомпонентность, по-видимому,
и обусловила специфику археологической культуры венгров IX-
X вв. на фоне других, более монолитных культур Восточной Евро-
пы. В-третьих, само этногеографическое понятие "Древняя или
Великая Венгрия" в средневековых письменных источниках появ-
ляется не ранее ХШ в. (не исключено, что со вполне конкретными
политическими целями) [64, с.64], тогда как этноним "мадьяр-
маджар", применительно к территории Восточной Европы, был
известен уже в IX-X вв. (Ибн-Русте, аль-Балхи, "Худуд-ал-Алем",
Константин Багрянородный).
Следовательно, под этногеографическим понятием Magna Hun-
garia мы должны видеть не территорию, населенную венграми в
более позднем значении этого этнонима (ведь не для кого не сек-
рет, что современные венгры соотносятся с мадьярами так же, как
русские со славянами, дунайские болгары - с болгарами хана Куб-
рата, турки-османы - с сельджуками и т.д.), а территорию, занятую
собственно мадьярами (или протовенграми - по Е.А.Халиковой)-
81
частью ЭКА урало-сибирских угров — которую, в свете приведен-
ных выше данных, вполне можно отождествлять с ареалом памят-
ников кушнаренковской и караякуповской культур на Южном
Урале и в Приуралье. И тому можно найти дополнительные под-
тверждения на страницах сочинений средневековых авторов.
Основную информацию о мадьярах средневековые восточные
авторы (Ибн-Русте, Бакри, Гардизи) получали из Волжской Болга-
рии и Хазарии [63, с.47], т.е. с территорий, непосредственно сосед-
ствовавших с мадьярами, а потому мы можем относиться к ним с
полным доверием. Прежде всего, нас интересует вопрос о локали-
зации древних мадьяр в пределах Восточной Европы, на который
названные авторы отвечают совершенно однозначно: "Между зем-
лею Печенегов и землею болгарских Эсегель лежит первый из
краев Мадьярских" [63, с.48]. Если учесть, что эти авторы принад-
лежали к хорасанско-среднеазиатской географической школе, то и
окружающий мир они воспринимали со стороны Хорезма и Маве-
раннахра. Поэтому для них "болгарские эсегели" (кто они были -
носители поломской культуры или еще какие-либо племена?) [167,
с.21] - были племенами или жившими в пределах Волжской Болга-
рии, или непосредственно с ней граничившими. С этих же позиций
"земля печенегов" это территория "Заволжской Печенегии", гра-
ницы которой в конце IX нач.Х! вв. простирались от Самарской
Луки на западе до Южноуральских гор и Мугоджар на востоке,
захватывая и южные, степные районы современного Башкортоста-
на [69, с.36; 88, с.58]. Наконец, судя по сведениям Венгерского Ано-
нима (доверие к которому, пошатнувшееся было в начале нашего
столетия, сейчас вновь восстановлено [124, с.206]), область мадьяр
(у Анонима - "Хетумогер") располагалась к востоку от Итиля-
Волги [185, с. 175].
Из сказанного, таким образом, следует, что "первый из краев
Мадьярских" занимал территорию, лежащую между Прикамьем и
степями Южного Приуралья, то есть - современный Башкортостан
в его приуральской лесостепной части (рис.6).
Затем, другим фактором, проливающим свет на проблему тож-
дества территории Magna Hungaria и Башкирского Приуралья, яв-
ляется указание восточных средневековых авторов на кочевой
образ жизни древних мадьяр: "Они - народ, обладающий шатрами
и палатками, следуют по местам, где дождь и зелень" [63, с.50].
Думается, не составляет особой трудности убедиться в том, что
82
именно этот (точнее - полукочевой) образ жизни был присущ но-
сителям кушнаренковской и караякуповской культур на Южном
Урале и в Приуралье. На это указывают уже отмеченные выше
результаты картографирования могильников и поселений рас-
сматриваемых племен (связь "цоселение и рядом могильник" у них
практически отсутствует) (рис.6); сам характер кушнаренковско-
караякуповских поселений (расположение на дюнах или невысо-
ких надпойменных террасах, их небольшая площадь, тонкий и
слабо насыщенный культурный слой, обилие местонахождений
кушнаренковской и караякуповской керамики, особенно в запад-
ных, прикамских районах, по краям обширной Камско-Бельско-
Икской поймы [73, с. 131]; отсутствие следов стационарных жилищ
на городищах, их столь же тонкий культурный слой и небольшие
размеры; всаднический облик культуры кушнаренковского и ка-
раякуповского населения.
Некоторые противоречия, которые, впрочем, Б.Н.Заходер объ-
яснял более поздними наслоениями, наблюдаются при описании
"страны Мадьяр": если описание, данное в "Худуд-ал-Алем", как
будто бы полностью соответствует территории обитания носителей
кушнаренковской и караякуповской культур ("Слово об области
м.р.ват: к востоку от нее кое-что из гор и некоторая часть хазар-
ских печенегов, к югу от нее некоторая часть хазарских печенегов
и море К.р.з., к западу от нее кое-что из моря К.р.з. и внутренние
булгары, а к северу от нее - некоторая часть внутренних булгар и
гора в.н.н.д.р.", так же как и упоминание о том, что "это - край со
многими деревьями и текучими водами" [63, с.53-55]), то упомина-
ние у Ибн-Русте, Бакри и Гардизи "Румского (Черного) моря",
Дуная, пашен и виноградников, славян и "румийцев"-христиан
(византийцев), как соседей мадьяр [63, с.51-53], явно отражает све-
дения, дошедшие до восточных авторов уже после переселения
основной массы мадьяр из Приуралья на запад (что, впрочем, и не
удивительно, поскольку самый ранний из названных авторов —
Ибн-Русте - писал свое сочинение где-то на рубеже IX-X вв. или
чуть позже, но, как считал Д.А.Хвольсон, не позже 912 г.).
Итак - резюме: весь корпус имеющихся в нашем распоряжении
источников (данные археологии, топонимики, сведения средневе-
ковых авторов), если из них извлекать ту информацию, которая
там действительно содержится, а не заниматься "новым прочтени-
ем" и "реставрацией", вполне определенно подтверждает вывод
83
Е.А.Халиковой о тождестве территории Magna Hungaria с совре-
менным Башкортостаном. Уточнение, может быть не столь прин-
ципиальное, но достаточно существенное и необходимое, состоит в
том, что этнокультурное содержание этой области определяли еще
не венгры, а их предки - мадьяры, этнос, по сравнению с дунай-
скими венграми, более "чистый" и более угорский. Безусловно, ни
приуральские мадьяры VIII-IX вв., ни угры времен монаха Юлиана
венграми себя еще не сознавали, а потому и страну свои, "Великой
Венгрией" конечно же не называли. Название это, привнесенное в
Приуралье из Европы, только отчасти отражало реальную этниче-
скую ситуацию в данном регионе (наличие устойчивого угорского
этнокультурного пласта), но в целом же, действительно, являлось
легендой, скрывающей какие-то определенные политические цели
"Престола апостола Петра" или Папской Курии.
84
Глава 3. МАДЬЯРСКИЙ ПУТЬ НА ЗАПАД
(В ПОИСКАХ НОВОЙ РОДИНЫ)
Проблема продвижения древних угров-мадьяр по Восточной
Европе (в данном случае имеется в виду территория бывшего
СССР между Уральскими и Карпатскими горами) состоит из че-
тырех тесно связанных между собой вопросов, из которых отнюдь
не все имеют однозначное решение: I - время и продолжитель-
ность угорской миграции на запад; 2 — причины, ее вызвавшие; 3 -
маршрут движения мадьяр в сторону Карпато-Дунайского бассей-
на; 4- локализация и археологическое содержание промежуточ-
ных угро-мадьярских этногеографических территорий- Леведии
(Лебедии) и Ателькузу (Этелькез).
Следует отметить, что сложность поиска ответов на перечис-
ленные вопросы зачастую усугубляется не столько отсутствием
или нехваткой соответствующих источников, сколько тенденциоз-
ным отношением исследователей к имеющимся источникам. На-
глядный пример последнего- оценка в современной историогра-
фии сведений о времени начала и маршруте миграции мадьяр на
запад, содержащихся в составленной на рубеже ХП-ХШ вв. "Хро-
нике Венгерского Анонима". Подчеркну, что, по замечанию
И.Эрдели, сейчас это самая древняя из венгерских летописей, со-
держащая сведения об их пребывании в Восточной Европе [185,
с.173].
Согласно этому документу, в 884 г. "от воплощения Господа"
семь мадьярских племен, объединенных в союз под общим назва-
нием Хетумогер, форсировали Волгу ("... перешли реку Этил на
бурдюках по способу языческому ..."), с боями прошли мимо Киева
и вторглись в Галицию, ставшую своеобразным плацдармом для их
дальнейшего продвижения в Паннонию и ее завоевания [185, с. 175-
176]. В этом сообщении для нас важна не столько дата начала
мадьярской миграции, сволько указание на то, что движение мадь-
ярских племен - Хетумогер началось из-за Волги. Однако уже
К.Я.Грот, один из первых российских историков, обратившихся к
сведениям "Венгерского Анонима", отнесся к ним весьма скептичс-
85
ски, как не внушающим доверия. И хотя сам он исходную террито-
рию мадьярской миграции помещал к востоку от Волги: "... в юго-
восточных частях древней финно-угорской территории, где-нибудь
в пределах нанешних губерний Пермской, Вятской, а может быть и
Тобольской (южной части)" [55, с. 176], но вот время ее начала ис-
следователь определял не позже начала IX в. ("не позже 810-
820 гг."), опираясь при этом на сообщение также анонимного про-
должателя Хроники Георгия Амартола об участии угров в стычках
между византийскими переселенцами и болгарами в низовьях Ду-
ная, и на сведения Вертинской Летописи о каком-то варварском
народе (К.Я.Грот считал, что это - мадьяры), в 838-839 гг. господ-
ствовавшем в этом районе [55, с. 186; 56, с. 10].
Схожую точку зрения относительно времени пребывания
древних мадьяр к западу от своей прародины высказал Ф.Вестберг,
который на основании корреляции самых различных данных
(родословная венгерского вождя Арпада, время строительства ха-
зарской крепости Саркел, уже упоминавшаяся Вертинская Лето-
пись и др.) пришел к выводу о том, что уже в 825 г. мадьяры жили в
Леведии, находившейся, по мнению автора, в бассейне Дона [24,
с.51-52].
В своем законченном виде точка зрения о раннем (до середины
VIII в.) уходе древних мадьяр из Приуралья изложена в работах
современного венгерского археолога И.Фодора. Поддерживая идею
о совпадении территории Magna Hungaria и современного Башкор-
тостана (памятники кушнаренковской культуры, по мнению ис-
следователя - суть древнемадьярские), И.Фодор считает, что мадь-
яры в большинстве своем покинули Приуралье в первой трети или
около середины VIII в. [206, с.210]. Эта точка зрения интересна тем,
что она вполне согласуется с археологической ситуацией на терри-
тории современного Башкортостана, где, как известно, памятники
именно кушнаренковской культуры к середине VIII в. сходят с
этнокультурной карты региона. Но, с другой стороны, как будет
показано ниже, вероятный путь движения мадьяр по территории
Восточной Европы обозначен все-таки не ими, а памятниками ка-
раякуповского типа.
Сведениями европейских (франкских) хронистов оперировал и
М.И.Артамонов для доказательства своего тезиса об отсутствии
мадьяр-венгров в степях Причерносорья ранее IX в. [6].
86
Весьма своеобразным выглядит отношение к сведениям Вен-
герского Анонима другого современного венгерского ученого
И.Эрдели - первого (и пока единственного) в 20 столетии публика-
тора на русском языке извлечений из этого источника. Сообщения
о времени начала миграции мадьяр и их первоначальном пребыва-
нии к востоку от Волги исследователь почему-то полностью игно-
рирует, зато безоговорочно принимает указание Анонима на ме-
стоположение "земли Дентумогер" (которую И.Эрдели считает
древней родиной мадьяр) между северным побережьем Черного
моря и Танаисом-Доном. "Страна Дентумогер", частью которой
являлись Леведия и Этелькез, была, по его мнению, той террито-
рией, с которой мадьяры расселились по двум направлениям: в
Паннонию (в 895 г.) и в Приуралье [183, с. 13]. Данная точка зрения
также может рассматриваться как одна из гипотез, поскольку в
материальной культуре "караякуповцев" мы находим много эле-
ментов южного, салтовского происхождения. Но как быть тогда с
высокими значениями показателя типологического сходства ка-
раякуповского погребального обряда с обрядом западносибирских
(древнеугорских) культур? Кроме того, И.Эрдели не обращает
внимания и на то обстоятельство, что у Анонима вполне опреде-
ленно указано место первоначального обитания "народа Могер",
получившего свое имя от имени мифического короля Магога (по
контексту "Хроники" - родоначальника древних мадьяр), где-то у
восточных границ "страны Дентумогер" [185, с. 173-174]. То есть,
это могло быть и Волго-Донское междуречье, и Заволжье.
Таким образом, в итоге, с точки зрения венгерских исследова-
телей, получается, что Magna Hungaria, как угро-мадьярская этни-
ческая территория, в Приуралье существовала, но исходным пунк-
том мадьярской миграции на запад была не она, а какие-то более
южные области, лежавшие "вблизи Хазарского каганата”. Но по
данным, приведенным в предыдущей главе, мы имели возможность
убедиться в том, что типологическую близость, свидетельствую-
щую о близком этногенетическом родстве, древневенгерские мо-
гильники Карпато-Дунайского бассейна обнаруживают только с
могильниками Волго-Камья и Приуралья, в т.ч. - с караякупов-
скими. Этот факт, при отсутствии материалов, которые могли бы
быть связаны с древними уграми-мадьярами, среди древностей
Хазарского каганата (салтово-маяцкая культура), вполне опреде-
ленно указывает на Башкирское Приуралье как на исходную тер-
87
риторика мадьярской миграции на запад, как это и звучало неодно-
кратно в работах Е.А. и А.X.Халиковых. А потому упорное стрем-
ление венгерских коллег "отсечь" Приуралье от этнокультурной
схемы Magna Hungaria — Леведия — Этелькез, с точки зрения архео-
логии, не представляется конструктивным.
Однако вернемся ко времени начала миграции мадьяр на за-
пад. Здесь мы имеем, по сути, одну достоверную дату, зафиксиро-
ванную венгерскими средневековыми хронистами — 895-896 гг. -
годы завоевания мадьярами-венграми Трансильвании и Семигра-
дья (области, расположенные к востоку от Дуная), куда они начи-
нают переселяться из области Этелькез, уступая нажиму печене-
гов [207, с. 108]. Продолжительность обитания мадьяр в области
Этелькез нам не известна. Мы знаем только, что туда они пересе-
лились, опять-таки под нажимом печенегов, из более восточной
области - Леведии, где, по сведениям Константина Багрянородно-
го, прожили всего лишь три года (срок, археологически никак не
фиксируемый) [87, с. 159]. Следовательно, приход мадьяр-венгров в
Леведию произошел буквально накануне появления печенегов у
западных границ Хазарии и у южных рубежей Киевской Руси.
Венгерский историк А.Барта считает, что вытеснение печенегами
венгров из Леведии и Этелькез произошло в первой четверти IX в.,
а их приход в Леведию и военно-политические контакты с хазара-
ми, соответственно, должны датироваться более ранним време-
нем - 60-80-ми годами VIII в. [199, с.63-64].
Однако самое раннее документальное свидетельство присутст-
вия печенегов к западу от Дона датируется 875 г.: "Того же лета
избиша множество печенег Осколд и Дир" (Никоновская летопись)
[144, с.306]. А в 20-е - 40-е годы IX в., как это мы знаем из сообще-
ния аль-Масуди, печенеги еще воевали с огузами и кимаками за
Приаральские пастбища. В 862 г., как сообщают франкские лето-
писцы, мадьяры-венгры появляются на территории восточно-
франкского государства, включавшего тогда в свой состав и
Трансданубию (области западнее Дуная), а в 881 г. они воюют под
стенами Вены против франков на стороне моравского князя Свя-
топлука [207, с. 107]*.
Этническая принадлежность «варварского народа», обитавшего в 838-839 гг.
в низовьях Дуная еще требует уточнения.
88
Таким образом и данные средневековых письменных источни-
ков, и результаты периодизации приуральского археологического
материала (памятников кушнаренковского-караякуповского ти-
пов), не противореча друг другу, указывают на середину IX в. как
на наиболее вероятное время ^тро-мадьярской миграции из При-
уралья на запад.
По поводу причин, побудивших мадьяр уйти из Приуралья,
прошлые и современные исследователи высказывались очень ску-
по и довольно однотипно. По сути, все они развивали и развивают
высказанное еще К.Я.Гротом предположение о том, что основной
причиной ухода мадьяр с "их первоначальной северной родины"
явился внешний толчок со стороны азиатских тюркоязычных ко-
чевников, возможно, что и печенегов, кочевавших в степях между
Волгой и Яиком [55, с. 189-190]. Позже эта же точка зрения, хотя и с
некоторыми вариациями, прозвучала в работах как зарубежных
(Э.Мольнар, Л.Лигети, П.Голден), так и российских ученых
(Р.Г.Кузеев, А.X.Халиков), так или иначе касающихся в своих ис-
следованиях проблемы "Древней или Великой Венгрии" [120; 209,
с.67-68; 89, с.424-425; 166, с.73-74].
Особую позицию в вопросе о причинах мадьярской миграции
на запад занимала Е.А.Халикова, связывавшая это событие с про-
движением на территорию современного Башкортостана новых
племен, оставивших здесь памятники типа Мрясимовских курга-
нов, этническую принадлежность которых исследовательница,
вслед за Н.А.Мажитовым, определяла как протобашкирскую. Вто-
рым фактором, который, по ее мнению, способствовал уходу мадь-
яр из Приуралья, была консолидация болгарских племен в Сред-
нем Поволжье и их экспансия к северу и северо-востоку на зем-
ли, до того занятые мадьярами [168, с.78].
В целом полностью разделяя взгляды предшественников на
мадьярскую миграцию как на следствие давления на угров-мадьяр
извне, считаю необходимым изложить свои представления об эт-
нокультурной принадлежности тех племен, которые осуществляли
это давление. Прежде всего, едва ли это были печенеги, поскольку,
во-первых, территория Заволжской Печенегии, обозначенная кур-
ганами соответствующих типов (преобладание впускных захоро-
нений в насыпях более ранних курганов, в простых могильных
ямах, с западной ориентировкой погребенных, наличие остатков
конской шкуры - череп и кости ног в анатомическом порядке -
89
уложенной на дно могилы слева от человека, наличие в составе
погребального инвентаря деталей поясных наборов), своей север-
ной границей проходила по бассейну р.Самары и южным отрогам
Бугульминско-Белебеевской возвышенности, не выходя за преде-
лы У рало-Волжской степи и имея между собой и территорией
Magna Hungaria буферную зону в виде лесостепных районов Бу-
гульминской возвышенности (рис. 13)*’.
Рис .13. Карта археологических памятников Приуралья на рубеже I-II тыс. н.э.:
1 - памятники постпетрогромского, чияликского типа; 2 - курганы пе-
ченегов; 3- курганы огузов; 4- территория Волжской Болгарии; 5-
границы Прикаспийской низменности
Во вторых, имеющиеся археологические материалы, скоррели-
рованные с данными средневековых письменных источников, не
дают оснований датировать сложение Заволжской Печенегин вре-
менем ранее последней трети - конца IX в. Известно, например,
что в середине IX в., когда мадьяры, надо полагать, уже уходили из
Предпринятая нами попытка связать Жититамакский курганный могиль-
ник в низовьях р.Белой с кочевниками «гузо-печенежской конфедерации» [См. 91,
с.XX] сейчас представляется поспешной.
90
Приуралья, печенеги еще продолжали воевать с огузами и союз-
ными с ними карлуками в Приаралье. То есть, между двумя собы-
тиями- миграцией мадьяр на запад и расселением печенегов в
приуральских степях - наблюдается хронологический разрыв, как
минимум, в несколько десятилетий.
Наконец, не следует забывать, что и хозяйственно-культурный
тип печенегов, полностью адаптированный к степному ландшафту,
не способствовал их переселению на север приуральской лесосте-
пи, тем более, что это переселение сопровождалось бы борьбой с
обитавшими там мадьярами.
В силу хронологической разницы трудно видеть силу, "вытолк-
нувшую” мадьяр с их приуральской территории, и в племенах,
оставивших на Южном Урале памятники "мрясимовского" типа,
материальная культура которых состоит в основном из вешей,
характерных для X-XI вв. [70, с. 141-150]. Но главное даже не в
этом, а в том, что "мрясимовские племена", так же как и их пред-
шественники на Южном Урале и в Приуралье- носители кушна-
ренковской и караякуповской культур- входили в ЭКА угорских
культур Урало-Сибирского региона, т.е. были этнически близки
"кушнаренковцам" и "караякуповцам" (уграм-мадьярам). Об этом
говорят результаты сравнительно-типологического анализа погре-
бального обряда кушнаренковских, караякуповских и "мрясимов-
ских" могильников, обнаруживающего высокую степень типологи-
ческого сходства между ними и могильниками зауральско-западно-
сибирских угров (молчановский, потчевашский типы, юдинская
культура) [28, с. 22-24]. То есть, в племенах, оставивших памятни-
ки мрясимовского типа, следует видеть тех угров, которые, по мне-
нию многих современных исследователей, продолжали обитать в
Приуралье в "послемадьярский период" и с потомками которых
встречался венгерский монах-доминиканец Юлиан во время своего
путешествия на восток в 1235-1236 гг. с целью поиска легендарной
венгерской прародины.
Тем не менее причину миграции древних угров-мадьяр из
Приуралья мы должны видеть, говоря словами К.Я.Грота, в том
"общем движении азиатских орд", которое сопровождало процесс
становления новых государств, возникших на развалинах Тюрк-
ских каганатов. Так, в начале 40-х годов IX в. созидающие свое
государство хакасы (носители тюхтятской культуры) входят в Вос-
точный Туркестан, вызвав тем самым цепную реакцию нажима
91
отступавших уйгуров на карлуков и огузов, а тех -- на печенегов,
отступивших, в свою очередь, в Приаралье.|209, с.59-60]. Затем, к
середине IX в., границы древнехакаского государства достигают
Иртыша [94, с.58] , тогда как передовые отряды хакасов добирают-
ся и до Зауралья (Александровский могильник тюхтятской культу-
ры на юге Челябинской области, исследованный Н.О.Ивановой в
1988 г.) [195]. Вторжение "тюхтятцев" -хакасов в Южное Зауралье
знаменовало собой удар по восточным пределам угро-мадьярской
ойкумены на Южном Урале, следствием чего, надо полагать, и
явилась подвижка мадьярских племен на запад, в Приуралье.
Однако в это время в лесостепных районах Волго-Камья шел
не менее интенсивный процесс формирования раннеболгарского
этноса в результате взаимодействия (а точнее - столкновения)
поднявшихся с юга болгар и спустившихся из лесного Прикамья
финно-пермских (ломоватовско-поломских) племен. В подобной
ситуации древние мадьяры оказывались как бы зажатыми между
двух жерновов: с востока их "подпирали" энергичные хакасы, ут-
верждавшие свое государственное пространство; на западе они
сталкивались с подобной же ситуацией, только оказываясь в ней в
положении "третьего лишнего" (хотя какая-то часть мадьяр, судя
по поздним погребениям Большетиганского могильника, нашла
свое место в этнополитической структуре Волжской Болгарии),
поэтому миграция представляется единственно конструктивным
действием, способствующим сохранению этнической целостности
и единства угров-мадьяр (здесь можно даже говорить о действии
коллективного инстинкта самосохранения).
Реконструкция пути мадьярской миграции на запад едва ли
возможна без учета специфики хозяйственно-культурного типа
древних мадьяр, который, по данным письменных источников и
археологии, представляется как полукочевой скотоводческий с
некоторыми элементами земледелия [199, с.51-54]. Первым и в
общем-то, пока, единственным исследователем, давшим во многом
интуитивную, но вполне логичную реконструкцию маршрута ми-
грации древних угров-мадьяр из Приуралья на запад, по-прежнему
остается К.Я.Грот (см. Введение). Именно его версия позже и была
воспроизведена на картах, опубликованных И.Диенешем, И. Фо-
дором и Е.А.Халиковой [202, с.8; 206, с.216-217; 201, с.77].
Данный маршрут движения древних угров-мадьяр (правда, не
столь прямыми отрезками, как это представлено на картах пред-
92
шественников) автору этих строк видится наиболее вероятным по
следующим причинам: во-первых, это означает движение по юж-
ной кромке восточноевропейской лесостепи, то есть в ландшафт-
ных условиях, максимально приближенных к условиям Magna Hun-
garia в Приуралье. Как мы могли убедиться из содержания преды-
дущей главы, в Приуралье древние угры-мадьяры (носители куш-
наренковской и караякуповской культур) занимали именно лесо-
степную зону, правда, в ее северной, пограничной с лесом части.
Здесь возникает вопрос — тогда почему в своем движении на запад
они не пошли по северной периферии лесостепи, а избрали южный
путь? Но не следует забывать, что в первом случае это означало бы
движение через территорию, занятую ранними волго-камскими
болгарами (характер мадьяро-болгарских отношений, как уже ука-
зывалось выше, в это время не представляется мирным), а затем -
через территорию Окско-Сурского междуречья, довольно плотно
заселенную древнемордовскими племенами. То есть, это означало
бы путь постоянных войн, исход которых мог быть совершенно
непредсказуемым. Поэтому, надо полагать, и был выбран второй,
южный, путь, ведущий'в обход потенциально враждебных терри-
торий.
И именно этот путь обозначен сейчас пусть и немногочислен-
ными, но достаточно выразительными погребениями караякупов-
ского типа, разбросанными на обширной территории между Юж-
ным Приуральем и левобережьем Средней Волги. Несмотря на то,
что погребения эти опубликованы [98, с.124; 109, с.35; 110, с.52-56;
208, с.379-383], в силу своей значимости для интересующей нас
темы они заслуживают того, чтобы мы вернулись к ним еще раз.
1. Ромашинское погребение в Курманаевском районе Орен-
бургской области. В 1964 г. было разрушено бульдозером при
строительстве земляной плотины в окрестностях с.Ромашино. Ме-
стными школьниками были собраны бусы, пряжки, поясные и уз-
дечные накладки, две аббасидские монеты конца VIII в. Н.А. Ма-
житовым при осмотре места находки погребения в 1965 г. было
обнаружено захоронение 4-х ног и черепа коня, лежавших в куче
слева от человека на глубине 65 см.
2. Погребение у разъезда Немчанка Борского района Самар-
ской (Куйбышевской) области. Два полуразрушенных погребения
обнаружены на развеянной ветром дюне на глубине 50 см. Два
костяка взрослых людей лежали вытянуто на спине, головой на
93
запад. Руки одного костяка были слегка согнуты в локтях. При
погребенных были найдены вещи: железная сабля с прямым пере-
крестием и орнаментированным серебряным эфесом, железные
трехлопастные наконечники стрел, серебряный перстень с цельно-
литым щитком и четырьмя симметричными круглыми выступами
на нем, серебряные накладки от поясного набора, в том числе и с
подвижным кольцом, тройник-соединитель от узды, цельнолитые
овальнорамчатые пряжки (рис. 14).
Рис .14. Вещи из лревнемадьярских погребений между Уралом и Волгой
3. Погребение на 116 км г.Куйбышева (Самары). Костяк
взрослого человека лежал на глубине 1 м вытянуто на спине голо-
вой на запад. Слева от костяка найдена железная слабо изогнутая
сабля, справа - остатки колчана с плоскими наконечниками стрел
и одним трехлопастным. На руке - бронзовый браслет круглого
сечения и перстень с круглым щитком и лапками для закрепления
вставки. Из других предметов найдены двусоставные удила со
94
«стержневым псалием, овальное стремя с широкой подножкой и
выступающей петлей, соединительное кольцо-тройник, серебря-
ные накладки от поясного набора (рис. 14, 2-17, 21, 22).
4. Луговское погребение в окрестностях с.Ровное, на левом бе-
регу Волги, в 75 км ниже Сараева. Впускное погребение в насыпи
земляного кургана эпохи бронзового века. Костяк погребенного
лежал вытянуто на спине, головой на юго-запад. На руках по се-
ребряному перстню, один из которых — с сердоликовой вставкой и
крупными зажимами, бронзовый браслет круглого сечения, сереб-
ряный поясной набор (пряжка, накладки), глиняное пряслице, нож,
кости животного (рис. 14, 18-20, 23).
По крайней мере, три из перечисленных погребения (Ромашин-
ское, Немчанское и на 116 км г.Куйбышква) исследователями
трактуются как караякуповские (у Т.П.Матвеевой - кушнаренков-
ские) [20, с. 165]. Древневенгерская принадлежность Луговского
погребения устанавливается по аналогиям вещам, составляющим
комплекс этого погребения [208, с.380]. Правда, Е.П.Казаков по-
прежнему считает караякуповские погребения на территории Са-
марской области самыми южными памятниками ранней Волжской
Болгарии [72, с.7]. что, на мой взгляд, является не более чем реми-
нисценцией старого. 20-летней давности, восприятия этих ком-
плексов через призму материала раннеболгарских могильников
Волго-Камья (Большетарханского, Танкеевского), которые, как
показывают последние исследования (и в первую очередь - самого
Е.П.Казакова), возникли в результате этнокультурного взаимо-
действия пришлых болгар и местного прикамско-приуральского
(финно-пермского) населения, при сохранении этнической доми-
нанты последнего [72, с.257].
Таким образом, возникает естественный вопрос— что же еще
могут означать перечисленные погребения, как не путь угров-
мадьяр из Приуралья до Волги? Путь, который, как уже говорилось
выше, проходил по южной границе урало-волжской лесостепи,
вдоль левого берега Волги (рис. 15), поскольку Среднее Поволжье
до устья Черемшана в IX в. было занято волго-камскими болгарами
[175, с. 112], а на широте современного Волгограда уже начиналась
территория Хазарского каганата (в виде нижневолжского и дон-
ского-"праболгарского" вариантов салтово-маяцкой культуры), по
бассейну Дона и Донца доходившая до устья р.Воронеж ("алан-
95
ский" лесостепной вариант салтово-маяцкой культуры) [133, с. 152,
рис.38] (рис. 15).
Рис .15. Памятники угров-мадьяр в Восточной Европе:
1 - древнемадьярские погребения; 2 - городища салтово-маяцкой
культуры (по С.А.Плетневой); 3 - памятники средневековой морд-
вы; 4 - ареал памятников кушнаренковской и караякуповской
культур (Magna Hungaria); 5 - территория домонгольской Волж-
ской Болгарии; 6 - территория салтово-маяцкой культуры (Хаза-
рия); 7 - граница между степью и лесостепью
1 - Палимовское погр.; 2 - Ромашинское погр.; 3 - погребение у разъезда
Немчанка; 4 - погребение на 116 км.; 5 - Лутовское погр.; 6 - погребение
на могильнике Сухая Гомолыиа; 7- Заплавка; 8- Манвеловка: 9- Ново-
Николаевское погр.; 10 - Твердохлебы; 11 - Субботица
Вполне логично предположить, что район устья р.Еруслан (мес-
то нахождения Луговского погребения) и был местом, где древние
угры-мадьяры форсировали Итиль-Волгу "на бурдюках по способу
языческому". Правда, на некоторых картах здесь, по правому бере-
гу Волги, показана территория буртасов [133, с.153, рис.39; 132а,
с.47], но каким-либо археологическим материалом, синхронным
мадьярской миграции на запад, эта локализация буртасов, пока, не
подтверждена.
96
Дальнейшее продвижение угров-мадьяр к западу от Волги ар-
хеологически пока не прослеживается. Можно предположить, что
их путь пролегал по южной границе лесостепи в междуречье Волги
и Дона, между северной границей Хазарии и южными пределами
расселения древней мордвы, которые, судя по гоеографии средне-
вековых мордовских памятников, проходилр по широте Самарской
Луки, южной излучины Суры и Мокшанско-Цнинского междуре-
чья [158, с.99. карта 21] (рис. 15).
Очевидно, как следствие мордовско-мадьярских контактов, а
более точно - как следы прохождения древних мадьяр мимо терри-
тории расселения древнемордовских племен, следует рассматри-
вать редкие находки поясных наборов "древневенгерского типа"
(накладки и щитковые пряжки с выпуклым узором и бордюром по
краям) и соединительных колец-тройников”’ в погребениях самых
южных мордовских могильников VIII-IX вв.: Крюково-Кужновско-
го (погр. 55-6, 217, 222, 407, 460, 546) и Елизавет-Михайловского
(погр. 68, 115) [114, Табл. XXVIII, XXX, XXXIII; 113, Табл. 36 и 42]
(рис. 15).
Первым и, пока, единственным памятником, показывающим
путь продвижения угров-мадьяр по Волго-Донскому междуречью,
остается широко известное Воробьевское погребение в междуречье
Дона и Хопра, неоднократно описанное разными исследователями
[128, с.54-55; 122, с.193; 148, с.237]. И оно подводит нас к самой, на
сегодняшний день, сложной и трудно разрешимой проблеме - про-
блеме локализации этнотерриториальных областей Леведии и
Этелькез. Проблема эта уже имеет достаточно обширную историо-
графию, показывающую, что большинство современных исследо-
вателей Леведию помещают в лесостепных и отчасти степных рай-
онах Среднего и Нижнего Дона, к северу от территории салтово-
маяцкой культуры (подробный историографический обзор этой
темы см.: 122, с. 189-193). Различия, по сути дела, заключаются
лишь в том, что у одних авторов Дон выступает в качестве запад-
ной границы Леведии (Е.А.Халикова), у других - фигурирует как
восточная граница этой области (И.Фодор) [169, с.41; 206, р.213]. А
поскольку единственный источник, засвидетельствовавший сам
Уздечные кольца-тройники по частоте своей встречаемости в караякупов-
ских погребальных комплексах вполне могут рассматриваться как этнографиче-
ский признак угорской (мадьярской) культуры на Южном Урале.
97
факт существования областей Леведия и Этелькез Константин
Багрянородный - никаких конкретных данных о границах этих
областей не содержит (за исключением перечня некоторых рек,
текущих через их пределы), то реконструкция общих очертаний
Леведии и Этелькез-Ателькузу полностью переносится в сферу
фантазии исследователей. Впрочем, если по поводу географиче-
ских координат Леведии у названных исследователей еще наблю-
даются некоторые расхождения, то область Этелькез-Ателькузу
они единодушно помещают в степях и лесостепи между Днепром и
Днестром [206, р.216-217; 168, с.77, рис.2].
Однако еще в самом начале 30-х годов нашего столетия прак-
тически одновременно были высказаны две точки зрения, впослед-
ствии сфокусированные венгерским археологом И.Эрдели в его
идею о Леведии как части страны Этелькез. Во-первых, Г. Ильин-
ский, опираясь на сообщение Константина Багрянородного о том,
что через область Леведию "течет река Хидмас, называемая также
Хингулус", отождествляет последнюю с реками Ингул или Ингу-
лец и на этом основании делает вывод о местонахождении Леведии
к западу от Днепра [71, р.101-102]. Если исходить из географии
указанных рек, то это территория, отождествляемая с областью
Этелькез.
Затем английский историк К.Макартни, также на основании
детального анализа текста Константина Багрянородного, допол-
ненного анализом этимологии названия "Этелькез", пришел к вы-
воду о том, что область Леведия часть области Этелькез-Ательку-
зу, границы которой, по его мнению, располагались в треугольни-
ке, образованном Донцом, приустьевой частью Дона и северным
побережьем Азовского моря [213, р.96-101]. То есть, в варианте
К.Макартни область Леведия-Этелькез занимает промежуточное
место между традиционно локализуемыми областями Леведия и
Этелькез-Ателькузу (рис. 15).
Как уже отмечалось, все эти точки зрения сфокусировал
И.Эрдели в своей идее о Леведии как о части страны венгров
Этелькез, западной частью которой исследователь считает терри-
торию к западу от Днепра, куда, по его мнению, венгры отошли
после первого нападения на них печенегов в 889 г. [184, с.7].
Данная точка зрения, как известно, поддержки у исследовате-
лей не нашла, более того, по мнению И.Федора, однозначно разде-
ляющего территориальные границы Леведии и Этелькез, именно в
98
Леведии, располагавшейся у западной окраины Хазарского кага-
ната, древние венгры обогатили свой хозяйственно-культурный
тип заимствованными у алано-болгарского населения Хазарии
сельскохозяйственными методами, приемами и терминологией, а у
самих хазар переняли социальную организацию и соответствую-
щую ей терминологию. Тогда как в располагавшейся между Днеп-
ром и Днестром области Этелькез венгерское декоративно-
прикладное искусство пополнилось славяно-русскими и византий-
скими заимствованиями [206, р.249-261]. То есть, это были две от-
дельные области, различавшиеся не только территориально, но и
направлениями своих культурных связей.
Возникает естественный вопрос как с изложенными схемами,
построенными, как мы могли убедиться, исключительно на резуль-
татах анализа сведений средневековых письменных источников,
согласуется хотя и немногочисленный, но достаточно выразитель-
ный древневенгерский археологический материал, известный в
настоящее время на обширной территории между Доном и Карпа-
то-Дунайским бассейном? И хотя материал этот опубликован, но,
учитывая его важность для рассматриваемой темы, я считаю целе-
сообразным вновь обратиться к нему и представить его в виде
сводки памятников, обозначающих последний отрезок пути угров-
мадьяр на их "новую родину".
1. Курганы у с.Заплавка (группа 1) Магдалинского района
Днепропетровской области. В трех курганах (№ 3-5) обнаружены
по одному впускному погребению, на глубине 30-70 см от совре-
менной поверхности. Очертания могильных ям не прослежены.
Костяки взрослых людей лежали на спине с вытянутыми конечно-
стями головой на запад-северо-запад. Во всех трех погребениях
найдены остатки конских захоронений: в курганах № 3 и №4-
кости ног коня, уложенные возле ног погребенного, в кургане
№5 - череп и кости ног,уложенные несколько выше ног погребен-
ного человека.
Находки сопровождающих вещей немногочисленны: самым бо-
гатым оказалось погребение в кургане № 5, где возле человеческо-
го костяка были найдены пряжка и накладки от пояса, нож, кре-
мень и сабля, а среди костей коня 8-образные стремена и две же-
лезных прямоугольных пряжки: в двух же других погребениях
найдены глиняный сосуд, бронзовый бубенчик-пуговица (кург.З),
99
фрагмент бронзовой пластинки и обломок ножа (кург.4) [83, с. 105;
82, с.271].
2. Погребение у с.Манвеловка Васильковского района Днепро-
петровской области. Найдено случайно, в разрушенном состоянии.
На глубине 1,5 м от современной поверхности были найдены следы
могильной ямы, ориентированной по линии восток-запад, собраны
кости человека и коня Погребенного сопровождали вещи: сереб-
ряный сосуд-кувшин с высоким горлом с гладкой поверхностью,
серебряная плоская маска-личина, железный сфероконический
шлем, прямая сабля со слегка отогнутой вперед рукоятью, два же-
лезных наконечника стрел (бронебойный и срезень), панцирные
пластины и фрагменты кольчужной сетки [180, с.261-262].
3. Погребение в кургане у с.Твердохлебы Кобелякского района
Полтавской области. Впускное в насыпь земляного кургана эпохи
бронзы. Обнаружено на глубине 1,2 м от современной поверхности.
Очертания могильной ямы не прослежены. Костяк погребенного
лежал на спине с вытянутыми конечностями, головой на запад. В
ногах погребенного обнаружены остатки конского захоронения -
череп и кости ног, здесь же - серебряные с позолотой бляшки от
узды. В области пояса человека собраны серебряные бляшки от.
поясного набора, кроме того, найдены детали узды, обломки сабли,
наконечники стрел**** [152,с.81-85].
4. Находки у с.Ново-Николаевка Екатеринославской губ.
(Днепропетровская обл.), где в курганной насыпи на берегу Днеп-
ра****’ "при костях человека" были найдены совершенно типичные
украшения мадьярского пояса в виде бляшек с выпуклым расти-
тельным орнаментом и бордюром по краям [173, Табл.XIX].
5. Субботицкие погребения (могильник) в Знаменском районе
Кировоградской области, по левобережью р.Ингул. Обнаружены
три одновременных захоронения, одно из которых (№ 1) найдено
случайно и полностью разрушено. Погребения найдены на глубине
30-40 см от современной поверхности, в простых прямоугольных
ямах без каких-либо внутримогильных конструкций. Костяки по-
гребенных лежали в позе вытянуто на спине, головой на запад. В
Это погребение в руки археологов попало также в потревоженном виде.
Поэтому координаты э>их находок, указанные в томе «Финно-угры и
балты в эпоху средневековья. Археология СССР» (М., 1987, с.236), «в бассейне
р.Ингул близ Кировограда», не совсем верны.
100
двух исследованных археологами погребениях (№ 2 и 3) найдены
черепа и конечности коней, уложенные у ног погребенных, а в
изголовье - остатки заупокойной пищи в виде костей домашних
животных и глиняный кувшин (погр.2).
Все три погребения сопровождались богатыми наборами вешей,
состоявшими из серебряных украшений узды (погр. 1 и 3), роскош-
ного поясного набора из позолоченного серебра (погр.2), Стремян,
удил, серег, наконечников стрел и накладок-лунниц, столь харак-
терных для караякуповских погребальных комплексов Южного
Урала....[16, с.99-115].
6. Погребения с трупосожжениями из могильника Сухая Го-
мольша, что недалеко от Харькова. В семи или даже более погре-
бениях этого могильника в глиняных сосудах-урнах, содержащих
остатки кремации, вместе с вещами типично салтовского облика
(бусы, браслеты, серьги-подвески, перстни, фибулы, застежки
и т.п.) были найдены бронзовые коньковые шумящие подвески,
характерные для прикамско-приуральских комплексов VIU-IX вв.
(ломоватовских, неволинских, караякуповских) [115].
Исследователи и авторы публикаций Манвеловского, Твердо-
Хлебского, Субботицких и Сухогомольшанских погребений, а также
Ново-Николаевских находок одназначно трактуют их как древне-
венгерскис и связывают с событиями пребывания венгров-мадьяр в
области Леведия-Этелькез. Этой трактовке не противоречат и За-
плавские погребения: конское захоронение в кургане № 5 полно-
стью повторяет подобные же захоронения у древних венгров
"периода завоевания родины" (группа II - по Ч.Балинту) [10, с.178,
182], а захоронения конских ног в курганах № 3 и 4 рассматривае-
мого могильника типологически соответствуют угорским (кушна-
ренковско-караякуповским) погребениям Приуралья [74, с. 107].
Некоторые расхождения наблюдаются в датировке перечис-
ленных памятников, что, на мой взгляд, объясняется как их мало-
численностью, так и недостаточной разработанностью хронологии
степных древностей конца I тыс. н.э. Так, если Твердохлебское
погребение его исследователи совершенно справедливо датируют
второй половиной IX в. [152, с.84-85]. а Заплавские погребения
могут быть отнесены к этому же времени, благодаря 8-образным
Последние, как уздечные кольца-тройники и листовидные медальоны,
являются этнографическим признаком угро-мадьяре кой культуры Приуралья.
101
стременам из кургана № 5, то Манвеловское погребение автор
посвященной ему публикации датирует достаточно широко- IX-
X вв., ссылаясь при этом на аналогии обнаруженным там сабле,
сосуду и маске [180, с.265], а дата Субботицких погребений опре-
делена еще более поздним временем, и сам этот памятник иденти-
фицирован с теми венгерскими семьями-аилами, которые, по мне-
нию его исследователей, оставались кочевать среди печенежских
орд, вытеснивших основную массу венгров из Этелькез-Ателькузу
в Паннонию [ 16, с. 114].
Последние две даты не представляются окончательными, по-
скольку манвеловский сосуд (вещь, сама по себе для датировки
пригодная весьма относительно) типологически стоит все-таки
ближе к золотым кувшинам древнехакасской культуры чаатас,
просуществовавшей до середины IX в. [93,с.48, 139], равно как и
сабля (тоже предмет длительного пользования) мало чем отлича-
ется от мадьярских сабель из Больше-Тиганского могильника вто-
рой половины VIII- первой половины IX в. Что касается Суббо-
тицких погребений, то сопровождающий их набор предметов ук-
ладывается в достаточно широкий отрезок времени: от второй по-
ловины IX до начала X в. То есть, пока мы имеем гораздо больше
оснований, не акцентируя внимание на причинах и обстоятельст-
вах появления того или иного из рассмотренных выше памятни-
ков. хронологически связывать их с образованием двух древне-
мадьярских этнотерриториальных областей - Леведия и Этель-
кез что вплотную подводит нас к вопросу о территориальном
соотношении этих областей, ответ на который указанные памят-
ники, в известной степени, могут приблизить.
Картографирование древнемадьярских погребений, известных
сейчас к западу от Дона, показывает, что они разбросаны на до-
вольно обширной территории - примерно 240 х 160 км - северная
граница которой проходит по широте современных Полтавы и
Харькова, южная немного выходит за линию Днепропетровск
Павлоград, западная доходит до верховьев р.Ингул. а восточная
проходит по правобережью верхнего течения Северского Донна
(рис. 15). В ландшафтном отношении это северная периферия
Приазовско-Причерноморской степной провинции, вплотную при-
мыкающая к южной границе Среднеднепровской лесостепи, в
климатическом отношении это означает длинный вегетационный
период (с марта по октябрь включительно), появление осенью мо-
102
лодой озимой зелени у ковылей и типчака, но и достаточно протя-
женную фазу полупокоя (т.е. "выгорания") степи в летние месяцы
[95, с. 14; 20, рис. 1]. По данным картографов первой половины
XVII в., эта территория с запада и севера была ограничена круп-
ными лесными массивами- Черный лес и Нерубай лес - в верховь-
ях Ингула и Ингульца и лес в долине р.Коломяк по линии Полта-
ва Харьков [80, с.48; рис.2]. Степи, расположенные между этими
лесными массивами, т.е. в междуречье Днепра и Сев. Донца, еще
на рубеже XVIII-XIX вв. представляли собой неземледельческую
зону [81, с. 16, табл.2]"*****'
Следовательно, в интересующее нас время наиболее оптималь-
ным (а точнее - единственно возможным) типом хозяйствования в
данном районе являлось меридиональное кочевание с летовками
на севере, в лесостепи и зимовками на юге, в приазовских плавнях.
Однако первое для древних мадьяр едва ли было возможным, по-
скольку в VIII-IX вв. Среднеднепровская лесостепь была плотно
заселена славянскими племенами северян (носители ромейской и
боршевской культур), отгородившимися от степи цепью хорошо
укрепленных городищ по правобережью Ворсклы и Пела (рис. 15 )
[149, с.135; карта 20]. С ними у мадьяр сложились отношения,
весьма мало похожие на союзнические, поскольку, как известно,
мадьяры-завоеватели не только облагали славян данью, но и за-
хватывали их в плен и продавали на невольничьих рынках визан-
•|ийских городов Причерноморья. Косвенным, но достаточно выра-
зительным подтверждением натянутости мадьяро-славянских от-
ношений на ранних этапах их контактов могут служить крайне
немного' целенные славянские заимствования в венгерской соци-
ально-.' омич; ской лексике и их специфическая направленность
[199. с .' о. • а гакже практически полное отсутствие сле-
дов взчл «.«связи в области материальной культуры. Подобная си-
туация ю.кеч быть объяснена, по-видимому, только обоюдной за-
интересованностью славян и мадьяр в обладании лесостепными
I lo ci а I нети ч ее к и м да н н ы м дл я Па вл огра дс ко го. Е к атери посла вс кого.
Александрове koi о и Днепровского уездов, приведенным С В.Кориковым, пашни
занимали в среднем 17.7% обшей площади этих уездов.
В указанной книге А.Ьарта приводи! такие слова-заимствования, как
«раб», «слуга», «челядь», «воевода», которыми практически и исчерпываю!ся «сла-
вянизмы» в венгерском языке
103
угодьями и. соответственно, возникшими на этой почве межэтни-
ческими противоречиями*"*"*".
Восточные пределы мадьярских владений в Днепро-Донецком
междуречье ограничивались системой хазарских (салтово-маяцкой
.культуры) поселений по верхнему и среднему течению Северского
Донца (рис. 15). Это была цепь хорошо укрепленных городищ-
крепостей с примыкавшими к ним обширными поселениями и мо-
гильниками. Большинство этих поселений представляли собой
стационарные ремесленно-торговые и сельскохозяйственные цен-
тры. но известны и сугубо фортификационные замки-крепости
(типа Старосалтовского городища) [131, с.21,рис.2; 116, с.5-6; 109,
рис.1]. Едва ли есть смысл сомневаться в том, что именно эта об-
ласть Каганата, самая густонаселенная и экономически активная
(одна из двух, наряду с Поволжьем, главных областей Хазарии)
[124, с.111], и оказывала решающее воздействие на формирование
облика древневенгерской (мадьярской) культуры в самом широком
смысле этого слова. В первую очередь этому способствовали не-
сколько факторов: во-первых, неоднозначно трактуемый исследо-
вателями характер хазарско-мадьярских отношений, где мадьяры,
с одной стороны, представлены как "верные союзники" и родст-
венники хазар, а с другой - как источник постоянной военной уг-
розы западным провинциям Каганата (по крайней мере, до 860-х
годов), против которой и возводились хазарские крепости по Се-
верскому Донцу [124, с.207; 199, рр.61-62].
Во-вторых, мощный импульс культурных инноваций мадьяры
могли получить от хазарского племени каваро-кабаров, после
860 г. взбунтовавшегося против кагана и ушедшего под защиту
мадьярских князей. В составе мадьярского союза племен кавары-
кабары обитали некоторое время на территории Леведии и Этель-
кез. а затем двинулись и на обретение "новой родины" в Карпато-
Дунайском бассейне (как считает польский историк Т.Левицкий,
именно кавары и были теми "уграми", прохождение которых в
окрестностях Киева отмечено в русской летописи) [199, рр.62-63;
212].
Хотя в этой же книге вопрос о венгеро-славянских отношениях в
IX веке автор излагает несколько путано, видимо, не без влияния политической
конъюнктуры 7()-х годов нашего столетия.
104
И наконец, хазарские поселения в бассейне Сев. Донца вместе
с перечисленными выше мадьярскими погребениями Днепро-
Донецкого междуречья как нельзя нагляднее иллюстрируют клас-
сическое территориальное соотношение: "кочевая степь город-
ские центры" То есть, для обитавших в днепро-донецких степях
древних мадьяр-венгров города и поселения западной периферии
Хазарского каганата являлись наиболее близким и доступным тор-
говым партнером, способным удовлетворить потребности степня-
ков в продуктах ремесла и земледелия, а также наиболее дейст-
венным источником культурного импульса , значительно изме-
нившего облик древнемадьярской материальнрй культуры в плане
сближения ее с культурой населения Хазарии** *****
Итак, сейчас мы можем вполне определенно, с опорой на соот-
ветствующие археологические памятники, говорить о том, что
одна из древнемадьярских этнотерриториальных областей в Вос-
точной Европе находилась у южной границы Среднеднепровской
лесостепи, в междуречье Днепра и Северского Донца. И если исхо-
дить из традиционной идентификации рек, протекающих, по све-
дениям Константина Багрянородного, через область Ателькузу-
Этелькез, показывающей, что последняя располагалась между
реками Днепр ("Варух") и Серет, то рассматриваемая территория
есть ни что иное, как область Леведия-Лебедия, где, по свидетель-
ству византийского императора, мадьяры прожили "вместе с хаза-
рами в течение трех лет, воюя в качестве союзников хазар во всех
их войнах", после чего и были изгнаны печенегами за Днепр, в
область Этелькез [87, с. 159]. Едва ли это произошло ранее середи-
ны 70-х годов IX в. (время первой летописной фиксации печенегов
в южнорусских степях). Следовательно, и время прихода мадьяр в
Леведию мы можем отнести к началу 70-х гг. этого столетия, что, в
общем-то, согласуется с хронологией мадьярских (караякуповских)
древностей Приуралья, но противоречит тезису венгерских иссле-
дователей о заселении мадьярами области Леведия до середины
IX в.[199, с.64; 207, с.107].
Одним из доводов сторонников раннего образования Леведии
является слишком короткий срок близкого соседства мадьяр и ха-
**********
Чю и побуждает сейчас некоторых исследователей. в первую очередь
венгерских (И.Эрдели), настаивать на поисках «Древней Вешрии» в территори-
альных пределах Хазарского каганата.
105
зар (указанный Константином Багрянородным), явно не достаточ-
ный для глубокого внедрения хазарской культуры в мадьярскую
среду. Однако в данном утверждении явно недооценивается роль
каваров в "хазаризации" культуры древних мадьяр и не учитыва-
ется то обстоятельство, что кавары не просто влились в состав
древнемадьярской конфедерации, но и осуществили определенную
языковую "экспансию" в древнемадьярскую этническую среду,
ибо, как отмечал Константин Багрянородный, "... и турок они обу-
чили языку хазар и сами до сей поры говорят на этом языке, но
имеют они и другой - язык турок” [87, с. 163]. То есть, наличие ха-
зарских заимствований как в языке, так и в культуре древних
венгров вполне объясняется участием каваров в их "завоевании
новой Родины" на Дунае.
Появление печенегов у границ Руси не только изменило этно-
культурную карту Доно-Днепровского междуречья, вызвав пере-
селение мадьяр за Днепр, в Этелькез, но и способствовало сложе-
нию в Поднепровском регионе новой политической конъюнктуры.
Именно в это время складывается русско-мадьярский политиче-
ский союз, направленный, как считают украинские исследователи,
против общего врага - печенегов. Отражением этого союза явилось
зафиксированное в летописях образование Угорского подворья в
окрестностях Киева, строительство неким Олмом, отождествляе-
мым с мадьярским князем Алмушем, христианского храма над
могилой киевского князя Аскольда, убитого в результате государ-
ственного переворота 882 г. и, наконец - мирное прохождение уг-
ров мимо Киева во время их переселения за Карпаты в 889 г. [96,
с.76-82; 17, с.65-70]. Последнее, впрочем, представляется сомни-
тельным, поскольку сам же М.Ю.Брайчевский, доказывающий, на
основании летописных сведений, сам факт наличия между Алму-
шем и Аскольдом военно-политического союза, называет захват
киевского престола князем Олегом основной причиной распада
этого союза. Поэтому военные столкновения между уграми и узур-
патором, отмеченные Венгерским Анонимом, критикуемым на-
званным исследователем [17, с.65], вполне могли иметь место.
Впрочем, для нашей темы приведенные сведения в большей
степени важны тем, что дают примерные хронологические ориен-
тиры пребывания угров-мадьяр в области Ателькузу-Этелькез:
вторая половина 70-х первая половина 90-х годов IX столетия.
Срок, конечно, тоже небольшой и археологически трудно фикси-
106
руемый, но знаменательный для древних венгров в том отношении,
что именно в это время, надо полагать, заложились основы тех
сложных и подчас противоречивых отношений между Русью и
будущим Венгерским Королевством, имевшие место в последую-
щие века и отраженные как в рэдгских, так и венгерских историче-
ских хрониках.
107
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, приведенные выше данные показывают, что,
по крайней мере, три из затронутых проблем, касающихся истории
пребывания древних угров-мадьяр в Восточной Европе, если и не
решены окончательно, то заметно приблизились к своему реше-
нию. Первая - это локализация и археологическое содержание
этнотерриториальной области Magna Hungaria. Хотим мы того или
нет. но вся имеющаяся в нашем распоряжении совокупность дан-
ных археологические, топонимические и дополняющие их сред-
невековые письменные источники со всей определенностью ука-
зывают на то, что во второй половине I тыс. н.э. лесостепные рай-
оны Южного Урала и Приуралья, и в первую очередь те, что рас-
положены между низовьями Камы и западными склонами Ураль-
ского хребта, представляли собой часть (западную периферию)
ойкумены зауральско-западносибирских угров. Свидетельства
европейских авторов XII-XIII вв. (Венгерский Аноним, монах
Юлиан) также позволяют вполне определенно отождествлять на-
селение, оставившее лесостепные южноуральские памятники VIII-
IX вв. (кушнаренковской и караякуповской культур), с племенами,
составившими этническое ядро мадьярской миграции на запад.
Вторая - путь этой миграции, логически-интуитивно обозна-
ченный исследователями еще в конце прошлого столетия, действи-
тельно пролегал по южной кромке урало-волжской лесостепи, что
и обозначено соответствующими археологическими находками на
территории между Южным Уралом и левобережьем Волги.
Третья - локализация и археологическое содержание второй на
территории Восточной Европы этнотерриториальной области
древних мадьяр - Леведии-Лебедии сейчас едва ли есть смысл
дискутировать о том. что границы этой области лежали на север-
ной периферии Южнорусских степей, в междуречье Северского
Донца и Днепра. Находящиеся не в своей ландшафтной зоне мадь-
яры не были в состоянии оказать надлежащее сопротивление ис-
конным степнякам-печенегам, а потому легко и быстро были вы-
теснены последними с этой территории.
108
Что касается области Ателькузу-Этелькез, то ее, без сомнения,
следует искать на территории Правобережной Украины, но не в
степной ее части, а ближе к Киеву, современным Виннице и Ка-
менцу-Подольскому, то есть — в украинской лесостепи или в сред-
нем течении тех самых рек, которыми Константин Багрянородный
и обозначил географические координаты этой области.
Но эта задача выходит за пределы предложенной книги и пока
стоит вне современных источниковедческих возможностей и ком-
петенции автора. А потому, вслед за римскими консулами, мне
остается только сказать: «Feci quod potui, faciant mcliora potentes»-
«Я сделал все, что мог, пусть тот, кто может, сделает больше».
109
ЛИТЕРАТУРА
1. Агеев Б.Б. Пьяноборская культура. Уфа, 1992.
2. Агеев Б.Б., Мажитов Н.А. Новый памятник пьяноборской
культуры в Башкирии: Препринт. Уфа, 1985.
3. Акбулатов И.М. Керамиика Таптыковского городища эпохи
раннего средневековья И Проблемы древних угров на Южном Ура-
ле. Уфа, 1988.
4. Амброз А.К. Проблемы раннесредневековой археологии Вос-
точной Европы // СА. 1971. №2-3.
5. Арсланова Ф.Х. Погребения тюркского времени в Восточном
Казахстане // Культура древних скотоводов и земледельцев Казах-
стана. Алма-Ата, 1969.
6. Артамонов М.И. История хазар. Л.,1962.
7. Археология Венгрии. Конец 11 тысячелетия до н.э. I тыся-
челетие н.э. М.,1968.
8. Ахмеров Р.Б. Некоторые вопросы этногенеза башкир по ар-
хеологическим данным /. С'Э. 1952. №3.
9. Ахмеров Р.Б. Стерлитамакский могильник и его изучение
Археологические памятники Нижнего Прикамья. Казань, 1984.
10. Бакиров Н.К.. Евдокимова В.П., Иванов В.А. Результаты
статистического анализа погребального обряда могильников VIII
IX вв. Южного Урала и Приуралья и их этнокультурная интерпре-
тация // Проблемы средневековой археологии Урала и Поволжья
Уфа, 1987.
11. Барта А. Истоки венгерской култьгуры X в. , 'Проблемы ар-
хеологии и древней истории угров. М._ 1972.
12. Балинт Ч. Погребения с конями у венгров в IX-X вв. / Про-
блемы археологии и древней истории угров. М., 1972.
13. Белавин А.М. О связях племен Верхнего Прикамья с госу-
дарством волжских булгар Источники по истории и культуре
Башкирии. Уфа. 1986.
14. Богачев А.. Зубов С. Брусянский II могильник ранних бол-
гар -/ Новое в средневековой археологии Евразии. Самара, 1993.
НО
15. Богачев А.В. Процедурно-методические аспекты археоло-
гического датирования. Самара, 1992.
16. Бокий Н.М., Плетнева С.А. Захоронение семьи воина-
кочевника X в. в бассейне Ингулй // СА.1988. №2.
17. Брайчевский М.Ю. АскоЛд i Олмош // Археолопя, 1994. №1.
18. Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973.
19. Басандайка. Томск, 1948.
20. Васильев И.Б., Матвеева Г. И. У истоков истории Самарско-
го Поволжья. Куйбышев, 1986.
21. Васюткин С.М.. Калинин В.К. Ново-Сасыкульский могиль-
ник Археологические работы в низовьях Белой. Уфа, 1986.
22. Васюткин С.М. Ангасякский могильник - ранний памятник
бахмутинской культуры И Памятники эпохи средневековья в
Верхнем Прикамье. Ижевск, 1980.
23. Васюткин С.М. О происхождении и этнической принадлеж-
ности населения кушнаренковской культуры И Проблемы этноге-
неза финно-угорских народов Приуралья. Ижевск, 1992.
24. Вайнштейн С.И. Памятники второй половины 1 тыс. в За-
падной Туве И Труды ТКАЭЭ. Т.2. М.; Л., 1966.
25. Вестберг Ф.К. К анализу восточных источников о Восточ-
ной Европе 7 ЖМНП. 4.XIV. СПб., 1908.
26. Гаврилова А.А Могильник Кудыргэ как источник по исто-
рии алтайских племен. М.; Л., 1965.
27. Гарипов Т.М., Кузеев Р. Г. Башкиро-мадьярская проблема И
АЭБ. Т.1. Уфа, 1962.
28. Гарустович Г.Н., Иванов В.А. Ареал расселения угров на
Южном Урале и в Приуралье во второй половине 1 начале
II тысячелетия н.э. // Проблемы этногенеза финно-угорских наро-
дов Пр;”, ралья Ижевск, 1992.
29. Гарустович ГН. Об этнической принадлежности раннему-
сульманских памятников западной и центральной Башкирии .7
Проблемы древних угров на Южном Урале. Уфа, 1988.
30. Генинг В.Ф Этнический субстрат в составе башкир и его
происхождение // АЭБ. T.IV. Уфа, 1971.
31. Генинг В.Ф. Проблема происхождения венгров И СА. 1977.
№1.
32. Генинг В.Ф. Этническая история Западного Приуралья на
рубеже нашей эры М„ 1988.
111
33. Генинг В.Ф. История населения Удмуртского Прикамья в
пьяноборскую эпоху. 4.2 // ВАУ. Вып.11. Свердловск; Ижевск, 1971.
34. Генинг В.Ф., Мырсина Е.М. Мазунинский могильник ''
ВАУ. Вып.7. Свердловск; Ижевск, 1967.
35. Генинг В.Ф., Бунятян Е.П., Рычков Н.А., Пустовалов С.Ж.
Формализованно-статистические методы в археологии. Киев, 1990.
36. Генинг В.Ф. Южное Приуралье в III-VII вв. н.э.//Проблемы
археологии и древней истории угров. М., 1972.
37. Генинг В.Ф. Так называемая "турбаслинская культура1' /7
Новые археологические исследования на территории Урала.
Ижевск, 1987.
38. Генинг В.Ф. Памятники у с.Кушнаренково на р.Белой// Ис-
следования по археологии Южного Урала. Уфа,1977.
39. Генинг В.Ф. Хронология поясной гарнитуры 1 тысячеле-
тия н.э. И КСИА. Выв.158.
40. Генинг В.Ф. Рец. на кн.: Мажитов Н.А. Южный Урал в VII-
XIV вв. и Мажитов Н А. Курганы Южного Урала VII1-XI1 вв. // СА.
1982. №1.
41. Генинг В.Ф. Программа статистической обработки керами-
ки из археологических раскопок// СА.1973. №1.
42. Генинг В.Ф. Ижевский могильник И ВАУ. Вып.7. Сверд-
ловск; Ижевск, 1967.
43. Генинг В.Ф.. Халиков А.X. Ранние болгары на Волге. М.,
1964.
44. Генинг В.Ф.. Здановнч С.Я. Лихачевский могильник на
р.Ишим- памятник потчевашской культуры // Ранний железный
век и средневековье Урало-Иртышского междуречья. Челябинск,
1986.
45. Голдина Р.Д., Водолаго Н.В. Могильники неволинской
культуры в Прикамье. Иркутск, 1990.
46. Голдина Р.Д. Хронология погребальных комплексов ранне-
го средневековья в Верхнем Прикамье/7 КСИА. Выи.158. 1979
47. Голдина Р.Д. Ломоватовская культура в Верхнем Прика-
мье. Иркутск, 1985.
48. Голдина Р.Д. Проблемы этнической истории пермских на-
родов в эпоху железа ;7 Проблемы этногенеза удмукртов. Устинов,
1987.
49. Голдина Р.Д. Могильники XII-IX вв. на Верхней Каме //
ВАУ. Вып.9. Свердловск, 1970.
112
50. ГенингВ.Ф., Голдина Р.Д. Позднеломоватовские могильни-
ки в Коми-Пермяцком округе // ВАУ. Вып.9. Свердловск, 1970.
51. Голдина Р.Д-, Королева О.П., Макаров Л.Д. Агафоновский
I могильник - памятник ломоватовской культуры на севере Перм-
ской области // Памятники эпохи ередневековья в Верхнем Прика-
мье. Ижевск, 1980.
52. Грач А.Д. Древнетюркское погребение с зеркалом Цинь-
вана в Туве // СЭ. 1958. №4.
53. Грач А.Д. Археологические раскопки в Сут-Холе и Бай-
Тайге // ТКАЭЭ. Т.2. М.; Л., 1966.
54. Грач А.Д. Древнетюркские курганы на юге Тувы // КСИА.
Вып. 114.
55. Грот К.Я. Моравия и мадьяры с половины IX до начала
X веков. СПб., 1881.
56. Грот К.Я. Мадьяры. СПб. б/г.
57. Гумилев Л.Н. Хунну. Спб., 1993.
58. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990.
59. ГумилевЛ.Н. Древние тюрки. М., 1993.
60. Данилевский Н.Я. О пути мадьяр с Урала в Лебедию // Изв.
РГО. T.XIX. 1883. Спб., 1884.
61. Евтюхова Л.А., Киселев С.В. Отчет о работах Саяно-Алтай-
ской археологической экспедиции в 1935 г. // Труды ГИМ. 1941.
Вып.XVI.
62. Засецкая Н.П. Культура кочевников южнорусских степей в
гуннскую эпоху. СПб., 1994.
63. Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Евро-
пе. Т.2. М., 1967.
64. Иванов В.A. Magna Hungaria - археологическая реальность? И
Проблемы древних угров на Южном Урале. Уфа, 1988.
65. Иванов В.А. Городище Петер-Tay (Юлдашевское) Ч СА.
1982. №3.
66. Иванов В.А., Останина Т.И. К вопросу о бахмутинско-
мазунинской проблеме // Поселения и жилища древних племен
Южного Урала. Уфа, 1983.
67. Иванов В.А. Население Нижней и Средней реки Белой в
ананьинскую. эпоху: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. М., 1978.
68. Иванов В.А. О характере этнокультурного взаимодействия
ранних волжских болгар с уграми Южного Урала и Приуралья И
Ранние болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань, 1990.
113
69. Иванов В.А .Этнические процессы в степной и лесостепной
полосе Южного Урала и Приуралья в VII-XIV вв. н.э: Автореф.
дисс.... докт. ист. наук. М., 1990.
70. Иванов В.А. Хронологические комплексы X-XI вв. на Юж-
ном Урале и в Приуралье И Хронология памятников Южного Ура-
ла. Уфа, 1993.
71. Ильинский Г. Лебедия Константина Багрянородного И Ву-
zantinoslavica, II. Praha,1930.
72. Казаков Е.П. Культура ранней Волжской Болгарии. М.,
1992.
73. Казаков Е.П. Кушнаренковские памятники Нижнего При-
камья И Об исторических памятниках по долинам Камы и Белой.
Казань, 1981.
74. Казаков Е.П. О культе коня в средневековых памятниках
Евразии И Западная Сибирь в эпоху средневековья. Томск, 1984.
75. Казаков Е.П. О кушнаренковских памятниках на террито-
рии Татарии // Вопросы археологии Урала. Свердловск, 198).
76. Казаков Е.П. О некоторых венгерских аналогиях в вещевом
материале Танкеевского могильника // Проблемы археологии и
древней истории угров. М., 1972.
77. Казаков Е.П, Халикова Е.А. Раннеболгарские погребения
Тетюшского могильника И Из истории ранних булгар. Казань, 1981.
78. Казанцева О.А., Ютина Т.К. Керамика кушнаренковского
типа Благодатского 1 городища И Приуралье в древности и средние
века. Устинов, 1986.
79. Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 1. М.,
1989.
80. Кириков С.В. Человек и природа восточноевропейской ле-
состепи в X начале XIX вв. М., 1979.
81. Кириков С.В. Изменения животного мира в природных зо-
нах СССР (XIII-XIX вв.). Степная зона и лесостепь. М., 1959.
82. Ковалева И.Ф. Раскопки курганов в Орельско-Самарском
междуречье//АО. 1981. М., 1983.
83. Ковалева И.Ф., Марина З.П.. Ромашко В.А. Отчет о рас-
копках в 1981 г. И Архив ИА АН Украины. 1981.
84. Ковалевская В.Б. Башкирия и евразийские степи IV-IX вв. //
Проблемы археологии и древней истории угров. М., 1972.
85. Ковалевская В. Б. Северокавказские древности И Степи Ев-
разии в эпоху средневековья. М., 1981.
114
86. Козлов В.И. О понятии этнической общности // СЭ. 1967.
№2.
87. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М.,
1989.
88. Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала.
Этногенетический взгляд на историю. М., 1992.
89. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. М., 1974.
90. Кузеев Р.Г. Урало-аральские этнические связи в конце
1 тысячелетия н.э. и история формирования башкирской народно-
сти//АЭБ. T.IV. Уфа. 1971.
91. Кузеев Р.Г, Иванов В.А. Дискуссионные проблемы этниче-
ской истории населения Южного Урала и Приуралья в эпоху сред-
невековья // Проблемы средневековой археологии Урала и Повол-
жья. Уфа, 1986.
92. Кызласов Л.Р. Древняя Тува. М., 1979.
93. КызласовЛ.Р. Древнехакасская культура чаатас VI-IX вв. И
Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М., 1981.
94. Кызласов Л.Р. Тюхтятская культура древних хакасов //
Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М.,
1981.
95. Лавренко Е.М., Карамышева З.В., Никулина Р.И. Степи
Евразии. Л., 1991.
96. Левашова В.П. Два могильника кыргыз-хакасов И МПА,
1952. №24.
96а. Магнер Г.1. Русько-угорский союз IX ст. у свптп лггопиав //
Украшський юторичний журнал. 1969. №7.
97. Мажитов Н.А. Бахмутинская культура. М.,1 968.
98. Мажитов Н.А. Курганы Южного Урала VIH-XI1 вв. М., 1981.
99. Мажитов Н.А. Некоторые замечания по раннесредневеко-
вой археологии Южного Урала // Вопросы древней и средневеко-
вой истории Южного Урала. Уфа, 1987.
100. Мажитов Н.А. Поселение Ново-Турбаслинское II // АЭБ.
Т.1. Уфа,1 962.
101. Мажитов НА. Происхождение башкир // АЭБ. T.IV. Уфа,
1971.
102. Мажитов Н.А. Южный Урал в VI-VII1 вв. // Степи Евразии
в эпоху средневековья. М., 1981.
103. Мажитов Н.А. Южный Урал в VII-XIV вв. М., 1977.
115
104. Мажитов Н.А. Южный Урал в IX начале X в.// Степи Ев-
разии в эпоху средневековья. М., 1981.
105. Мажитов Н.А., Султанова А.Н. История Башкортостана с
древнейших времен до XVI века. Уфа, 1994.
106. Мажитов Н.А., Пшеничнюк А.Х. Камышлы-Тамакский мо-
гильник // АЭБ. Т.1П. Уфа, 1968.
107. Матвеева Г.Н. Лесная и лесостепная Башкирия во второй
половине I тысячелетия н.э. И АЭБ. T.IV. Уфа, 1971.
108. Матвеева Г.Н. Население лесной и лесостепной Башкирии
в 1II-VIII вв. н.э.: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. М., 1969.
109. Матвеева Г.Н. Погребение VIII-IX вв. в окрестностях
г.Куйбышева И Очерки истории и культуры Поволжья. Вып.1.
Куйбышев, 1976.
НО. Матвеева Г.Н. Погребения VIII-IX веков у разъезда Нем-
чанка И Древности Волго-Камья. Казань, 1977.
111. Матвеева Г.Н. Этнокультурные процессы в Среднем По-
волжье в I тысячелетии н.э. // Культуры Восточной Европы I тыся-
челетия. Куйбышев, 1986.
112. Марков В.Н. Нижнее Прикамье в ананьинскую эпоху: Ав-
тореф. дисс. ... канд. ист. наук. Л., 1988.
113. Материальная культура средне-цнинской мордвы VIII-
XI вв. Саранск, 1969.
114. Материалы по истории мордвы VIII-XI вв. Дневник архео-
логических раскопок П.П.Иванова. Моршанск, 1952.
115. Михеев В.К. Коньковые подвески из могильника Сухая
Гомольша И СА. 1982, №2.
116. Михеев В.К. Подонье в составе Хазарского каганата.
Харьков, 1985.
117. Могильников В.А. Некоторые аспекты взаимосвязей насе-
ления Приуралья и Западной Сибири в эпоху железа И Проблемы
древних угров на Южном Урале. Уфа, 1988.
118. Могильников В.А. Угры и самодийцы Урала и Западной
Сибири И Финно-угры и балты в эпоху средневековья. Археология
СССР. М„ 1987.
119. Могильников В.А., Коников Б.А. Могильник потчевашской
культуры в Среднем Прииртышье И СА. 1983, №2.
120. Мольнар Э. Проблемы этногенеза и древней истории вен-
герского народа И Studia Historica. Budapest, 1955.
116
121. Морозов Ю.А. Средневековые захоронения II Тавлыкаев-
ского могильника // Проблемы средневековой археологии Урала и
Поволжья. Уфа, 1987.
122. Москаленко А.А. Славяно-венгерские отношения в IX в. и
древнерусское население среднего и верхнего Дона И ПАДИУ. М.,
1972.
123. Новосельцев А.П. Древнейшие государства на территории
СССР. Некоторые итоги и задачи изучения И История СССР. 1985,
№6.
124. Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в ис-
тории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.
125. Овчинникова Б.Б. Погребение древнетюркского воина в
центральной Туве // СА. 1982, №3.
126. Останина Т.Н. Мазунинская культура в Среднем Прика-
мье: Автореф. дисс.... канд. ист. наук. М., 1983.
127. Останина Т.Н. Покровский могильник IV-V вв. Каталог
археологической коллекции. Ижевск, 1992.
128. ОгтегИАК за 1895 г. СПб., 1897.
129. Писларий Н.А., Пожидаев В.Ф. О применении метода про-
центных соотношений И Методологические и методические вопро-
сы археологии. Киев, 1982.
130. Плетнева Л.М. Погребения IX-X вв. в Томском Приобье /7
Западная Сибирь в эпоху средневековья. Томск, 1984.
131. Плетнева С.А. От кочевий к городам. М., 1967.
132. Плетнева С.А. Ранние болгары на Волге // Степи Евразии
в эпоху средневековья. Археология СССР. М„ 1981.
133. Плетнева С.А. Салтово-маяцкая культура // Степи Евра-
зии в эпоху средневековья. Археология СССР. М., 1981.
134. Проблемы этнической истории пермских народов.
135. Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу / Под ред. И.Ю. Крач-
ковского. М.; Л., 1939.
136. Пшеничнюк А.Х. Кара-абызская культура // АЭБ. T.V.
Уфа, 1973.
137. Пшеничнюк А.Х. Исследования по раннему железному ве-
ку ,7 Вопросы древней и средневековой истории Южного Урала.
Уфа. 1987.
138. Пшеничнюк А.Х. Об угорском компоненте в культурах
Приуралья эпохи раннего железа // Проблемы древних угров на
Южном Урале. Уфа, 1988.
117
139. Пшеничнюк А.Х. Охлебининский могильник // АЭБ. Т.З.
Уфа, 1968.
140. Пшеничнюк А.Х. Памятники ананьинской и пьяноборской
культур в низовьях р.Белой И Археологические работы в низовьях
Белой. Уфа, 1986.
141. Пшеничнюк А.Х. Уфимский курганный могильник // АЭБ.
Т.З. Уфа, 1968.
142. Пшеничнюк А.Х. Шиповский комплекс памятников н
Древности Южного Урала. Уфа, 1976.
143. Пшеничнюк А.Х. Юлдашевский могильник И Археологи-
ческие работы в низовьях Белой. Уфа, 1986.
144. Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества. М., 1982.
145. Рычков Н.А. Оценка представительности характера рас-
пределения признаков погребальных памятников И Методологиче-
ские и методические вопросы археологии. Киев, 1982.
146. Савинов Д.Г. Древнетюркские курганы Узунтала // Архео-
логия Северной Азии. Новосибирск, 1982.
147. Савинов Д.Г. Этнокультурные ареалы Южной Сибири в
эпоху раннего средневековья И Проблемы археологии степей Ев-
разии. Кемерово, 1984.
148. Седов В.В. Венгры в Восточной Европе // финно-угры и
балты в эпоху средневековья. Археология СССР. М., 1987.
149. Седов В.В. Восточные славяне в VI-XIII вв. 7 Археология
СССР. М„ 1982.
150. Суразаков А С. Об археологических исследованиях в Гор-
ном Алтае // Археология и этнография Алтая. Барнаул, 1982.
151. Сунгатов Ф.А. Население среднего течения реки Белой в
V-V1II вв. (Турбаслинская культура): Рукопись дисс. Уфа, 1994.
152. Супруненко А.Б. Курганы Нижнего Поворсклья. Москва
Полтава, 1994.
153. Татищев В.Н. История Российская. Т. 1. М.;Л.. 1962.
154. Токарев С.А. Проблема типов этнических общностей 7
Вопросы философии. 1964. №2.
155. Троицкая Т.Н. Красный Яр-1 памятник позднего желез-
ного века И Древние культуры Алтая и Западной Сибири. Новоси-
бирск. 1978.
156. Троицкая Т.Н. Погребения с трупосожжением конца 1 тыс.
н.э. на р.Уени в Новосибирской области И Археология Южной Си-
бири. Кемерово, 1977.
118
157. Федоров-Давыдов Г.А. Статистические методы в археоло-
гии. М., 1987.
158. Финно-угры и балты в эпоху средневековья И Археология
СССР. М., 1987.
159. Флеров ВС. Погребальные обряды на севере Хазарского
каганата. Волгоград, 1993.
160. Фодор И. К вопросу об этнической интерпретации Боль-
ше-Тиганского могильника // Congressus Quartus Internationalis Fcnno-
Ugristarum. Р.П. Budapest, б/г.
161. Халиков A.X. Великое переселение народов и его роль в
образовании варварских государств // От доклассовых обществ к
раннеклассовым. М., 1987.
162. Халиков А.X. Изучение археологической культуры ранних
болгар на Волге И Плиска-Преслав, 2. София, 198).
163. Халиков А.X. Истоки формирования тюркоязычных наро-
дов Поволжья и Приуралья // Вопросы этногенеза тюркоязычных
народов Поволжья и Приуралья. Казань, 1971.
164. Халиков А.Х. Культура древних венгров в Приуралье и
Подунавье в V1I1-X вв. н.э. // Interaktionen der Mitteleuropaishen
Slawen und Anderen Ethnika im 6.-10. lahrundert. Nitra, 1984.
165. Халиков A.X. Новые исследования Больше-Тиганского мо-
гильника (о судьбе венгров, оставшихся на древней родине) // Про-
блемы археологии степей Евразии. Кемерово, 1984.
166. Халиков А.Х. Татарский народ и его предки. Казань, 1989.
167. Халиков А.Х. Узловые проблемы средневековой археоло-
гии Среднего Поволжья и Прикамья // Проблемы средневековой
археологии Урала и Поволжья. Уфа, 1987.
168. Халикова Е.А. К вопросу о контактах древних венгров с
болгаро-тюркскими племенами в Восточной Европе // Плиска-
Преслав, 2. София, 1981.
169. Халиков А.Х. Magna Hungaria // ВИ. 1975. №7.
170. Халиков А.Х. Общий компонент в составе населения Баш-
кирского Приуралья и Волжской Булгарии в VI1I-X вв. // АЭБ.
Т.1 V. Уфа, 1971.
171. Халиков А.Х. Погребальный обряд Танкеевского могиль-
ника и его венгерские параллели И ПАДИУ. М., 1972.
172. Халиков А.Х. Ранневенгерские памятники Нижнего При-
камья и Приуралья // СА. 1976. №3.
119
173. Ханеико Б.Н. и В.И. Древности Поднепровья. Вып. V. Ки-
ев, 1902.
174. Хисамитдинова Ф.Г. Угорская субстратная топонимия на
ш/с в Башкирии И Проблемы древних угров на Южном Урале.
Уфа, 1988.
175. Хлебникова Т.А., Казаков Е.П. К археологической карте
ранней Волжской Болгарии на территории ТАССР // Из археоло-
гии Волго-Камья. Казань, 1976.
176. Худяков Ю.С. Кок-тюрки на Среднем Енисее И Новое в
археологии Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1979.
177. Чернецов В.Н. Нижнее Приобье в I тысячелетии нашей
эры И МИ А, №58. М., 1957.
178. Черных Е.М. Жилища племен Прикамья I тыс. до н.э.-
первой половины II тыс. н.э.: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. М.,
1992.
179. Чиндина Л.А. Могильник Релка на Средней Оби. Томск,
1977.
180. Чурилова Л.Н. Погребение с серебряной маской у села
Манвеловки на Днепропетровщине И СА. 1986. №4.
181. Шмидт А.В. Археологические изыскания Башкирской экс-
педиции И Хозяйство Башкирии. 1929. №8, 9.
182. Эрдейи И. «Большая Венгрия» И ААН. 1961. Т.ХШ.
183. Эрдели И. Венгры в Лебедии. Материальная культура
венгров IX-X вв.: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Л„ 1959.
184. Эрдели И. Венгры на Дону // Маяцкое городище. Труды
советско-болгаро-венгерской экспедиции. М., 1984.
185. Эрдели И. Извлечение из хроники Венгерского Анонима И
ВАУ. Вып.7. Свердловск; Ижевск, 1967.
186. Юсупов Р.М. Историческая антропология Южного Урала
и формирование расового типа башкир: Препринт. Уфа, 1991.
187. Ютина Т.К. Археологические памятники VI-XIV вв. в
Южной Удмуртии: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Ижевск, 1994.
188. Могильников В.А. Этнокультурная история Западной Си-
бири в средние века. Автореф. дисс. докт. ист. наук... М., 1990.
189. Зыков А.П., Кокшаров С.Ф., Терехова Л.М., Федоро-
ва Н.В. Угорское наследие. Екатеринбург, 1994.
190. Могильников В. А. Гороховская культура И Степная полоса
Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. Археология
СССР. М., 1992.
120
191. Могильников В.А. Саргатская культура // Степная полоса
Азиатской части СССР в скифо-сарматское время И Археология
СССР. М., 1992.
192. Корякова Л.Н. Ранний железный век Зауралья и Западной
Сибири. Свердловск, 1988.
193. Корякова Л.Н. Гороховская культура; Саргатская культу-
ра /7 Очерки культурогенеза народов Западной Сибири. Т.2. Томск,
1994.
194. Чемякин Ю.П. К вопросу об этнической принадлежности
кулайской культуры // Узловые проблемы современного финно-
угроведения. Йошкар-Ола, 1995.
195. Боталов С.Г. Эпоха средневековья Урало-Ишимского ме-
ждуречья: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Уфа, 1994.
196. Andras I. Hofoglalaskori emlekek Szabolscban //AE. 1913.
197. Bakay K. Honfoglalas- es allama lapitas- Koritemetok oz Ipoly
menten // Studia Comitatensia. 1978. V.6. Szentendre.
198. Bakay K. Kiszely I. Neul angaben zur geschichte der komitatetes
Bekes in der landnahmezeit// "Mittarch Jnst" 3 (1972). Budapest.
199. Bartha A. Hungarian society in the 9th-10th Centuries. Budapest,
1975.
200. Chalikova E.A. Chalikov A.H. Altungarn an der Kama und im
Ural. Das Grabcrfcld von Bolshie Tigani. Budapest, 1981.
201. Chalikowa E.A. Osmagyar temeto a Kama menten Magna
Hungaria kcrdcschez // AE. 1976. V.103.
202. Dienes I. Les Hongrois conquerants. Budapest, 1972.
203. Dienes 1. Un cimetiere de Hongrois conquerants Bshalom // AAH.
VII/1-4.
204. Duia L. A Honfoglalo Madyar nep e lete. Budapest, 1944.
205. Fodor 1. Abstammung der Ungarn und Landnahme // Die Oberc-
wartJhsg. L. Triber. Ohcrwart, 1977.
206. Fodor I. In Search of a new Homeland. Budapest, 1982.
207. Fodor I. Vorbericht uber die Ausgrabungen am Szabolcs-Vontato-
part und in Scabolcs-Kisfalud // AAH. 1976. V.28.
208. Galkin L.L. nomadischen grabfund von jenseits der Volga // AAH.
V.XXXV. 1983.
209. Golden P.B. The migrations of the Oguz // Archivum Ottomani-
cum. 1972. V.IV.
210. Khalikowa E.A. - Kazakov E.P. Lc cimetiere de Tankeevka // Les
anciens hongrois et les ethnics voisines a Test/ Budapest, 1977.
121
211. Kiss A. - Bartha A. Gravs from the Age of the Hungarian
Conquest at Bana /7 AAH. 1970. V. XXII.
212. Lewicki T. Kabarowie (Kawarowie) na Rusi, na Wegrzech i w
Polce we wczesnym sredniowieczu // Studia nad etnogeneza slowian i
kultura Europy wczesnosrednioviecznej. V.2. Warsawa, 1988.
213. Macartney C.A. The Magyars in the ninth Century/ Cambridge,
1930.
214. Nandor F. Adatok a honfoglalaskor archaeologia-jahoz // AE.
1930.
215. Reizner I. Oroszlamosi madyar podanykori Sirlelet // AE. 1898.
V.15.
216. Szell M. XI. Szazadi temetok Szentes Kornyeken. Budapest, 1941.
217. Tocik A. Altmagyarische graberfelder in der Sudwest- Slowakei.
Bratislava, 1968.
218. Tomorkeny I. Oraszlamosi leletekrol es asatas a Koros-eri 7 AE.
1904.
122
ОГЛАВЛЕНИЕ
От редактора................................................3
Введение....................................................6
Глава 1. Этнокультурная карта Урало-Поволжья в первой
половине I тыс. н.э.................................. 19
Глав а 2. Magna Hungaria исторический миф и археологичес-
кая реальность........................................39
Глав а 3. Мадьярский путь на запад (В поисках новой родины).85
Заключение............................................108
Литература ...........................................110
123