о б атеизме,

религии

и церкви

Научно¬
атеистическая
библиотека
Д. И. Писарев

об атеизме,

религии

и церкви
Москва
«Мысль»
1984

ВБК 86.1

П 84
РЕДАКЦИИ
НАУЧНОЙ И УЧЕБНОЙ

ЛИТЕРАТУРЫ АОН при ЦК КПСС
Редакционная
коллегия:
Составитель

и автор предисловия,

примечаний и указателей
доктор философских наук

А. Ф. Окулов

( председатель),

доктор философских наук

X. Н. Момджян,
кандидат философских наук

Э. И. Розенберг

Ответственный редактор

доктор философских наук

А. Ф. Окулов
доктор философских наук

А. Д. Сухов,
кандидат философских наук

Ю. 77. Зуев,
кандидат исторических наук

Г. С. Лялина

{ученый секретарь)
Д. И. Писарев об атеизме, религии и церкви/

П34 Акад. обществ, наук при ЦК КПСС. Ин-т науч. ате¬

изма.— М.: Мысль, 1984. — 416 с.— (Науч.-атеист.
В пер.: 1 р. 80 к.
Книга является первым в советской литературе изданием, дающим

наиболее полное представление о взглядах русского революционного

демократа Д. И. Писарева по проблемам атеизма, истории критики

религии и церкви. Значительную часть сборника составляют его рабо¬

ты: «Аполлоний Тианский», «Перелом в умственном .развитии средневе¬

ковой Европы», «Историческое развитие европейской мысли», которые

в советский период не издавались.
Книга рассчитана не только на специалистов и пропагандистов

научного атеизма, но и на широкий круг читателей, интересующихся

историей русского освободительного движения.
б-ка).
0400000000-162

П 004(01 )-84
КБ—15—1—84
ББК 86.1

2
© Издательство «Мысль». 1985

Предисловие
Выдающийся русский революционный публицист-

демократ, литературный критик, философ-материалист

Дмитрий Иванович Писарев (1840—1868) оставил яр¬

кий след в истории русской общественной мысли.

В сложный период, наступивший после спада волны

революционно-освободительного движения 1859—1861 гг.,

когда А. И. Герцен и Н. П. Огарев были в эмиграции,

Н. Г. Чернышевский, Н. В. Шелгунов и другие — в си¬

бирской ссылке, Писарев, открыто защищая идеи рево¬

люционной демократии, стал фактически идейным вож¬

дем революционно-демократической молодежи 60-х го¬

дов.
Одной из важных сторон революционно-демокра¬

тической деятельности Писарева была его упорная,

страстная борьба против религии как серьезного пре¬

пятствия на пути освободительного движения. Сохрани¬

лось множество свидетельств о влиянии атеистической

пропаганды Писарева на формирование мировоззрения

молодежи 60-х годов. Писарева читали с упоением, его

произведения тайком переписывались, передавались из

рук в руки. Современники публициста более всего цени¬

ли в нем смелость мысли, он был для них признанным

«учителем атеизма»1.
В чем состоял секрет огромной популярности Пи¬

сарева? Видимо, в том, что в нем органически сочета¬

лись высокая идейная убежденность и принципиаль¬

ность революционера с необъятными знаниями и фено¬

менальной памятью исследователя; в необыкновенном

таланте публициста, в той задушевной искренности, с

которой он разговаривал с читателем; в том, что он

открыто делился со своими сверстниками всем, что до¬

велось ему самому пережить. Он был уверен, что убеж¬

дения невозможно кому-либо навязать, их нельзя взять

взаймы; они должны быть выработаны, выстраданы

каждым. Именно такой путь проделал юноша Писарев,
*	* *
1	См. Русанов Н. С. На родине. 1859—1882. М., 1931, с. 86.

Научно-атеистическая
библиотека
Г>
прежде чем стал убежденным революционером-демокра-

том и атеистом.
Писарев вырос в семье, весь уклад жизни которой

менее всего располагал к свободолюбивым настроениям.

Первым учителем, обучавшим его грамоте, был пригла¬

шенный матерью дьячок. И в детстве, и в ранней юно¬

сти Писарев был верующим. Более того, в студенческие

годы он был вовлечен товарищами по университету в

религиозно-мистический кружок, так называемое Обще¬

ство мыслящих людей с целью возродить христианство

в его истинном, идеальном смысле.
Трудно сказать, как развивалось бы его мировоз¬

зрение дальше, если б не серьезные перемены, проис¬

шедшие в его жизни в 1859 г. Это было бурное пред-

реформенное время. В обществе почти открыто гово¬

рили о необходимости отмены крепостного права, ре¬

формы образования, эмансипации женщин. Среди жур¬

налов, стремившихся с демократических позиций подой¬

ти к решению многих назревших проблем, оказался и

появившийся в 1859 г. журнал «Рассвет». Его созда¬

тель В. Кремпин решил привлечь к сотрудничеству в

журнале нескольких студентов Петербургского универ¬

ситета. В их числе оказался и Писарев. И, как писал

он впоследствии, работа в журнале насильно вытащи¬

ла его «из закупоренной кельи на свежий воздух»2.
Отрицательное отношение Писарева к религии

возникло не сразу. Оно складывалось и развивалось в

тесной связи с его политическим ростом, накоплением

жизненного опыта, углублением его понимания обще¬

ственных задач и исторической роли идеалов социализ¬

ма. Остановимся на некоторых поворотных пунктах

жизни Писарева и его идейной эволюции.
В журнале «Рассвет» начинавшему публицисту

был предоставлен отдел критики. Поначалу заметки

Писарева касались различных религиозно-назидатель-

ных сочинений. Но вот в поле его зрения попадают

книги, в которых поднимались жгучие проблемы совре¬

менности. Чтобы разобраться в них, Писарев обра¬
*	* *
2	См. Писарев Д. И. Сочинения в 4-х томах, т. 2. М., 1955.

с. 177. В дальнейшем ссылка на это издание дается в тексте,

первая цифра означает том, вторая — страницы.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии н церкви
7
щается к наиболее популярному в то время журналу

«Современник».
Логика «Современника» поразила юношу. И тогда

он вопреки декларированному им же в программной

заметке принципу — не выходить в библиографии за

круг семейного чтения — начинает все больше внимания

уделять общественно-политической литературе. А вме¬

сте с этим у него зарождаются первые сомнения в не¬

рушимости религиозных убеждений. Это, конечно, не

была еще критика религии. Но в его заметках уже по¬

являются недоумения, почему церковь проявляет такую

нетерпимость к науке, к инаковерующим, к проблеме

равноправия женщин, оправдан ли аскетизм, к кото¬

рому церковь призывает верующих, и т. д.
Немаловажную роль в «переоценке ценностей»

Писаревым сыграла его встреча с Н. Г. Чернышевским.

В мае 1859 г. на одном литературном вечере молодой

публицист был представлен Чернышевскому. Но эта

встреча не доставила радости юноше. Из уст самого

Чернышевского Писарев неожиданно для себя узнал,

что среди близких ему людей есть жестокие крепостни¬

ки, казнокрады3. Он был потрясен не только тем, что

родные скрыли от него факты «скандальной семейной

хроники», а прежде всего тем, что именно эти люди счи¬

тали себя вправе внушать юноше понятия о «страхе

божьем», о чести, совести, долге. Для Писарева, натуры

удивительно цельной, это не могло пройти бесследно:

крушение привычных понятий вызвало в нем острей¬

шую внутреннюю борьбу, приведшую к глубокому ду¬

шевному кризису. После пережитого им тяжелого за¬

болевания от старых предрассудков не осталось и

следа.
В октябре 1860 г. Писарев познакомился с редак¬

тором «Русского слова» Г. Е. Благосветловым и некото¬

рое время спустя перешел в редакцию этого журнала.

На страницах «Русского слова» находили отражение

настроения широких кругов разночинной молодежи,

приобщившейся к политической жизни в обстановке

острой борьбы за отмену крепостного права. Журнал

отличался особым радикализмом. Он решительно от-
*	* *
3	См. Данилов А. Несколько отрывочных воспоминаний о
Д. И. Писареве. — Литературный архив, т. 3. М.-Л., 1951.

Научно-атеистнческая
библиотека
8
вергал привычные представления, понятия, традиции,

которые насаждались религией, моралью, обществен¬

ным мнением старого строя. С приходом Писарева эти

тенденции в деятельности журнала еще более усили¬

лись.
Борьба с религией стала для Писарева делом

жизненной важности. Один из главных мотивов его пуб¬

лицистики— освобождение личности от всех пут, кото¬

рые наложили на нее религия и крепостная действи¬

тельность. Хотя реформа 1861 г. и упразднила крепо¬

стное право, но остатки его сохранялись и в быту, и

в сфере семейных отношений, в нравственности, в на¬

родном образовании и т. д. Между тем в реакционных

общественно-политических и религиозных журналах, в

том числе в «Трудах Киевской духовной академии»,

«Духовном вестнике», «Страннике», одна за другой по¬

являлись статьи, авторы которых пытались отстоять

остатки крепостничества, издевались над взглядами ре¬

волюционных демократов. При таких обстоятельствах

Писарев и его соратники приходят к выводу, что корен¬

ные изменения в обществе могут быть достигнуты толь¬

ко в том случае, если вести борьбу наряду с крепост¬

ничеством также и с религией и церковью.
Уже первые выступления Писарева на страницах

«Русского слова» были связаны с критикой религии.

Если вначале молодой критик активно использует в этих

целях материалы античности, то вскоре он пишет статьи

«Намеки природы» и «Народные книжки» (1861 г.),

направленные против отечественных проповедников ре¬

лигии. Стремление Писарева непосредственно вклю¬

читься в идейную борьбу и скрестить оружие с россий¬

скими обскурантами наиболее сильно проявилось в его

статье «Схоластика XIX века». Защищая идеи Черны¬

шевского, Писарев провозглашает здесь программу,

ставшую основой его деятельности в течение ряда лет.

Демократическая литература, заявляет он, «должна

бить в одну точку; она должна всеми своими силами

эмансипировать человеческую личность от тех разно¬

образных стеснений, которые налагают на нее робость

собственной мысли, предрассудки касты, авторитет пре¬

дания, стремление к общему идеалу и весь тот отжив¬

ший хлам, который мешает живому человеку свободно

дышать и развиваться во все стороны» (1, ЮЗ).

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
9
Статья Писарева была с возмущением встречена

представителями цензуры и реакционной журналистики.

Даже близкий к демократическим кругам цензор

А. В. Никитенко в своем дневнике 14 октября 1861 г.

отметил: «В «Русском слове» появился новый пророк в

модном направлении»4. А в официальном представлении

он писал, что «Русское слово» «разрушает все автори¬

теты власти, нравственности, верований... Материа¬

лизм— его главная... доктрина»5. Мнение Никитенко

разделяли и некоторые другие либеральные и реакцион¬

ные деятели того времени, отмечая общность позиций

«Русского слова» и «Современника».
Сам Писарев не раз заявлял о своей солидарности

с Чернышевским. Однако это не означает, что в то

время, т. е. в 1860 — начале 1861 г., у них не было раз¬

личий во взглядах. Отвергая попытки «отцов обще¬

ства»6 выкраивать людей по одному образцу, Писарев

выступал тогда против «стремления к общим идеалам».

Он еще не видел коренного различия между идеалами

религии и идеалами социализма; и те и другие казались

публицисту своеобразным покушением на самостоя¬

тельность личности, воплощением попыток подчинить

жизнь искусственным, надуманным целям. Это, конечно,

не могло не отразиться на его атеизме: он отвергал

тогда религию не во имя социализма, а во имя абстракт¬

но толкуемого гуманизма. Но во второй половине 1861 г.

его отношение к социализму существенно меняется: он

еще не выдвигает социализм в качестве цели своей

деятельности, но уже выступает против попыток осмея¬

ния социалистических идеалов со стороны реакционных

публицистов7. Открытое сочувствие демократическим

устремлениям, незаурядный литературный талант вы¬

двигают его в конце 1861 г. в число видных публицистов

демократического лагеря. Имеются сведения, что

Н. Г. Чернышевский после смерти Н. А. Добролюбова

в ноябре 1861 г. предложил Писареву перейти в «Со¬
*	* *
4	Никитенко А. Д. Дневник в трех томах, т. 2. М., 1955, с. 227.
5	Цит. по: Евгеньев-Максимов В. Д. И. Писарев и охраните¬

ли.— Голос минувшего, 1919, JSTs 1—4, январь — апрель, с. 135.
6	См. прим. 3 к статье «Схоластика XIX века».
7	См. История домарксистских социалистических учений и ан¬

тикоммунизм. Л., 1982, с. 16.

Научно-атенстнчсс к л я
библиотека
10
временник»8 (и Писарев об этом вспоминая впослед¬

ствии не без гордости). Писарев, однако, не принял это

предложение, ибо, как он сам говорил,, «возлюбил

«Русское слово»».
На страницах «Русского слова» Писарев страстно

защищал общественно-политические и антирелигиозные

идеи революционных демократов, едко высмеивал «све¬

тобоязнь» «российских усыпителей». Его статьи, как

правило, подвергались хирургическим операциям цен¬

зуры. Одним из основных доводов при этом выдвига¬

лась их атеистическая направленность. Писарев ищет

возможность высказаться в полный голос. Такой случай

представился ему. В 1862 г. он устанавливает связь с

участниками революционного подполья, которые берутся

издать его статью «О брошюре Шедо-Ферроти». Статья*

написанная в защиту А. И. Герцена от нападок клевет¬

ников, заканчивалась открытым призывом к свержению

монархии, к отказу от традиционной морали и религии:

«...да падут во имя разума дряхлый деспотизм, дряхлая

религия, дряхлые стропила современной официальной

нравственности!» (2, 124). Обнаруженная полицией,,

статья послужила поводом к аресту Писарева; 22-лет¬

ний публицист был брошен по приговору сената в оди¬

ночную камеру Петропавловской крепости.
Писарев пробыл в заключении четыре с лишним

года. Жестокое испытание не сломило его, напротив,

Писарев еще более утвердился в своих взглядах. Как

только он добился права писать, из-за стен крепости

хлынул поток его статей. Писарев и в изоляции с не¬

обыкновенным оптимизмом продолжал революционную

и атеистическую пропаганду. Он создает в это время

такие крупные работы по истории атеизма, как «Зарож¬

дение культуры» («Очерки по истории труда»), «Исто¬

рическое развитие европейской мысли», «Перелом в

умственной жизни средневековой Европы».
Писарев разработал необычайно гибкую тактику

борьбы с цензурой, особые литературные приемы, что

позволило ему в иносказательной форме выражать свои

революционные идеи. «Против материальной сильт
*	* *
8	См. Писарева В. Д. Письмо в редакцию «Современника». —
Современник, т. CVII. СПб., 1865, с. 219.

д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
11
можно действовать хитростью, — писал он в статье

«Г енрих Г ейне». — Инквизиторскую проницательность

меттерниховских ищеек можно всегда обманывать неис¬

тощимым запасом тех уловок, изворотов, цветистых об¬

разов и иронических двусмысленностей, которые по¬

стоянно находятся под руками каждого даровитого

писателя...» (4, 213). Нередко он обращался к далеким

историческим событиям, но излагал факты таким обра¬

зом, что было ясно: речь идет о сегодняшнем дне. Ино¬

гда он не формулировал вывода, но ходом рассуждения

вел к нему читателя. Писарев выработал и свой особый

язык. Современники прекрасно понимали, например,

что за словами «традиционная доктрина», «теософия»,

«привычное суеверие» и т. п. скрывается не что иное,

как религия. Понимали это и цензоры, однако добить¬

ся запрещения публикации статей Писарева не могли,

поскольку внешне, текстуально они выглядели весьма

невинно.
Реакция, наступившая в конце 1861 — начале

1862 г., спад волны освободительного движения поста¬

вили перед революционной демократией новые задачи.

Как вести себя в сложившейся ситуации? «Что де¬

лать?»— таким вопросом заканчивались статьи Писа¬

рева «Базаров» и «Зарождение культуры» (1863 г.).

Этим же вопросом озаглавил свой роман и Н. Г. Чер¬

нышевский (1863 г.).
Современники, в их числе и Писарев, восприняли

роман как своеобразную политическую программу. Мо¬

лодой публицист немедленно откликнулся на него вос¬

торженной статьей. Надо заметить, однако, что Писарев

не во всем соглашался с Чернышевским. В течение не^-

скольких лет он страстно боролся против религиозной

проповеди аскетизма, самоотречения и, естественно, не

мог принять аскетизма и ригоризма Рахметова. Писарев

задается целью найти такое решение вопроса, которое

позволило бы каждому человеку, а не только исключи¬

тельным людям готовить себя к будущим схваткам с

царизмом. В размышлениях над этим стала склады¬

ваться его знаменитая «теория реализма».
Судя по статье «Реалисты» (1864 г.), Писарев

хотел найти реальные средства решения современных

проблем. Реализм в его понимании — это своеобразная

(Ьилософия жизни, несовместимая с религией и идеализ¬

Научно-атеистическая
библиотека
12
мом. Она обязывает человека во всех своих действиях

руководствоваться реальными потребностями и реаль¬

ными возможностями. Отсюда следовал вывод об осо-

ой роли науки в жизни личности и общества и, есте-

ственно, необходимость еще более упорной борьбы с

религией.
По мере того как развивалась «теория реализма»,

для Писарева становилось все более ясным, что повсе-

дневная деятельность должна быть освещена высокими

идеалами, иначе она теряет смысл, что даже самая ве¬

ликая идея может и должна «прилепиться» к самому

обыкновенному делу. Важной вехой на пути такой раз¬

работки «теории реализма» явился 1865 год. Оживление

революционно-демократического подполья, появление

новых кружков, сведения о деятельности русской эми¬

грации пробуждают у многих представителей револю¬

ционной демократии новые надежды. Вероятно, настрое¬

ния эти проникали и к узнику-Писареву. В нескольких

его работах того времени содержатся отклики на акти¬

визацию рабочего движения за рубежом. И вот Писа¬

рев вновь возвращается к проблематике романа «Что

делать?». В 1865 г. он публикует статью «Мыслящий

пролетариат», в которой всей силой своего мастерства

доказывает осуществимость провозглашенных в книге

Чернышевского социалистических идеалов. С этого мо¬

мента «теория реализма» оказывается подчиненной им.

Это смещает все акценты в атеизме Писарева. Наука

рассматривается им теперь как орудие реализации со¬

циалистических идеалов, а борьба с-религией—.какодно

из главных условий воспитания трудящихся.
Писарев понимал, что для победы революции не¬

обходима длительная подготовка, большая разъясни¬

тельная работа, убедительная «аргументация». В 1865—

1866 гг. он упорно стремится найти закономерности, ко¬

торым подчиняется идеология, понять, каким образом

появляются новые идеи, как они проникают в массы и

поднимают их на борьбу. В замечательной статье

«Исторические идеи Огюста Конта» он пытается выяс¬

нить, как происходило освобождение человеческого со¬

знания от «призраков Ормузда и Арримана». К этой

статье примыкает и работа Писарева «Как дряхлеют

догматы», в которой он показывает, как по мере пре¬

одоления одряхлевших верований формируется поколе¬

д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
13
ние людей, готовых не на жизнь, а на смерть бороться

за справедливость.
Итак, за период менее чем в десять лет Д. И. Пи¬

сарев пережил сложнейшую эволюцию: от абстрактно¬

го гуманизма он перешел к революционному демокра¬

тизму и социализму, от слепой веры — через рациона¬

листическую критику религии — к воинствующему ате¬

изму.
Атеистическое творчество Писарева составило

определенный этап в развитии русской атеистической

мысли.
К 60-м годам XIX в. в России уже были хорошо

известны труды великих французских атеистов XVIII в.,

работы Л. Фейербаха и других немецких философов,

произведения английских ученых-материалистов. Пред¬

шественниками или современниками Писарева были та¬

кие мыслители, как В. Г. Белинский, А. И. Герцен,

Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов. Писарев сумел

усвоить и активно использовать все созданное до него.

Но он не ограничился этим.
Логика общественно-политической борьбы, с одной

стороны, и развитие знаний об обществе — с другой,

помогли ему выявить те вопросы, которые нуждались в

дальнейшем осмыслении. Он сам об этом говорит так:

«Мне кажется, что в русском обществе начинает выра¬

батываться в настоящее время совершенно самостоя¬

тельное направление мысли. Я не думаю, чтобы это на¬

правление было совершенно ново и вполне оригинально;

оно непременно обусловливается тем, что было до негог

и тем, что его окружает... Но самостоятельность этого

возникающего направления заключается... в самой не¬

разрывной связи с действительными потребностями на¬

шего общества» (3, 7).
Развитию атеизма Писарева способствовали и не¬

которые особенности его мировоззрения. В целом взгля¬

ды Писарева состйвляли одну из модификаций антро¬

пологического материализма. Но в ряде вопросов он вы¬

шел за его пределы, сформулировав идеи, вплотную

приближающие его к историческому материализму (на¬

пример, о роли труда в жизни общества, о значении

частной собственности — «элемента присвоения», о за¬

^аучно-атенстнческая
библиотека
14
висимости умственного развития человечества от «физи¬

ческих условий» и т. д.). Это позволило ему внести су¬

щественный вклад в развитие русской атеистической

мысли.
Прежде всего необходимо отметить, что Писарев

значительно пополнил аргументацию атеизма по вопро¬

су о сущности и происхождении религии. К 60-м годам

XIX в. и русским и зарубежным атеистам было ясно,

что религия не могла существовать вечно. Но что по¬

родило ее? Отвергая теорию возникновения религии из

преднамеренного обмана людей жрецами, Писарев по¬

казал, что возникновение верований было обусловлено

рядом объективных факторов. В обосновании такого

вывода определенное значение имели его замечатель¬

ные догадки о сущности труда как взаимодействия че¬

ловека и природы. В возникновении религии, писал

Писарев, с одной стороны, сказалось бессилие человека,

страх перед силами природы, с другой — тогдашний

уровень знаний, не позволявший найти правильного

объяснения явлений реальной действительности. И тут

сказалась роль воображения, которое в одних случаях

помогало формированию, разумных гипотез, а в других

(когда оно, разрастаясь, отрывало мысль от жизни)

вело к появлению фантастических религиозных образов.

Так Писарев пришел к пониманию религии как побоч^-

ного продукта познания, к формулировке своеобразной

«гносеологической» концепции ее происхождения. И не

случайно, разрабатывая проблему гносеологических

корней религии и идеализма, В. И. Ленин в «Философ¬

ских тетрадях» обратил внимание на мнение Писарева

о противоречивой роли воображения в процессе позна¬

ния.
Много важных соображений было высказано пуб¬

лицистом о социальных корнях религии. Для Писарева

религия —не собрание нелепостей, это — своеобразный

наркотик, к которому прибегают угнетенные и обездо¬

ленные. «Люди бедные, лишенные всех действительных

наслаждений, легче других могут пристраститься к

опиуму и также больше других людей способны бало¬

вать себя теми заведомо несбыточными мечтами, кото¬

рые я сравнил с вредным наркотическим «веще^-

ством»», — говорил Писарев в статье «Промахи незрелой

мысли» (3, 150—151). И не случайно, что угнетатели

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
15
разных мастей, эти, по словам публициста, «борейторы9

человечества» так рьяно отстаивают, поддерживают и

охраняют религиозные верования. Связав верования лю¬

дей с социально-политическими условиями, Писарев

получил возможность показать эволюцию религиозной

идеологии, вскрыть причины ее дифференциации и мо¬

дификации, сделать попытку понять корни религиозных

движений, причины появления разнообразных ересей и

сект.
Исследование данных вопросов имеет свою логику.

Начав с выяснения причин возникновения предрассуд¬

ков, Писарев должен был решить для себя коренной

вопрос атеизма — о месте религии в общественном со¬

знании. Он приходит к выводу, что историю человече¬

ской мысли можно рассматривать как колоссальную

борьбу рассудка с воображением, как процесс эманси¬

пации человеческого сознания, как процесс, в котором

победа будет обязательно за разумом. Религия, считал

Писарев, не могла не возникнуть в определенных исто¬

рических условиях. Более того, на определенном этане

религия была не только неизбежной, но и необходимой.

Отталкиваясь от этой посылки, публицист доказывал

далее, что с изменением условий религия обречена на

исчезновение.
Весьма глубоко Писарев рассматривал вопрос о

развитии религиозной идеологии. Различные формы ре¬

лигии (фетишизм, политеизм, монотеизм), по его мне¬

нию, имеют нечто общее и генетически связаны друг

с другом. Это не только формы, но и этапы развития

религии. Нет народов «политеистических» или «моно¬

теистических»: интеллектуальное развитие народов про¬

ходит через разные стадии эволюции религиозных веро¬

ваний. Писарев выясняет социальные факторы, кото¬

рые обусловили эволюцию верований. Он показывает,

как и почему высшие формы религии абсорбировали

предшествующие, как совершался синтез различных

форм религии и пр. Все это было чрезвычайно важно

для понимания происхождения христианства и для

успешной критики его.
*	* *
9	Борейтор (от нем. Bereiter) — лицо, объезжающее верховых
лошадей и обучающее верховой езде. Здесь в смысле «дресси¬

ровщик».

Научно-атеистическая
библиотека
16
Писарев поставил вопрос о необходимости изуче¬

ния психологии религиозного сознания. Каким образом

здравомыслящие, образованные люди могут оказаться

в тенетах религии? Какое влияние оказывает религия на

их повседневную жизнь, на их чувства, отношения с

другими людьми? На эти и другие вопросы он дал об¬

стоятельный ответ в статьях «Мистическая любовь»,

«Дворянское гнездо» и др.
Одной из характерных черт атеизма Писарева яв¬

ляется бескомпромиссный подход к самой критике ре¬

лигиозной идеологии. Ему было чуждо какое-либо за¬

игрывание с религией. Но в то же время он не мог при¬

нять и те ультралевые антицерковные лозунги, с кото¬

рыми выступали некоторые участники революционно¬

освободительного движения. Он придал критике религии

ту безупречную доказательность, солидность, которые

делали невозможными какие-либо возражения. При этом

он опирался на серьезные исторические труды, искусно

пользовался междоусобной полемикой церковных дея¬

телей, постоянно разоблачавших друг друга. Он умело

вел читателей от отдельных фактов к широким обобще¬

ниям, от критики церковников — к критике религии как

идеологии. Таких больших работ, специально посвящен¬

ных религии и церкви, не было ни у одного из его пред¬

шественников. В них содержится богатейший материал

об истории борьбы пап и императоров, о крестовых по¬

ходах, о преследовании церковью свободомыслия, мате¬

риал, дающий ясное представление о церкви как одной

из опор политического и духовного гнета. Писарев по

существу одним из первых в России попытался система¬

тизировать историю борьбы религии и атеизма. Заду¬

манный им большой цикл работ охватывал практически

всю историю религии, начиная с первобытного общества

и до XIX в., а также важнейшие этапы развития сво¬

бодомыслия и атеизма в Европе. Этот замысел был в

значительной степени выполнен. Он выработал опреде¬

ленную концепцию и с этой общей позиции подошел к

оценке самых разных событий истории идейной борьбы

и выдающихся ее участников. Плодами этого поистине

колоссального труда явились такие работы Писарева,

как «Историческое развитие европейской мысли», «По¬

пуляризаторы отрицательных доктрин», «Дени Дидро и

его время» и др.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
17
Атеизм Писарева органически связан с наукой,

естествознанием. Публицист настойчиво, из статьи в

■статью доказывал огромную роль науки в практической

деятельности человека, в воспитании материалистическо¬

го мировоззрения, в развитии общественной активности

человека. Он был убежден в том, что «знание есть си¬

ла, и против этой силы не устоят самые окаменелые

заблуждения» (2, 270). И именно потому он придавал

важное значение борьбе против идеализма в науке.

В его трудах мы находим интересные доводы против

телеологии, витализма. Писарев сумел понять колос¬

сальное значение открытий Ч. Дарвина и выступить в

защиту его эволюционного учения. Считая, что «есть в

человечестве только одно зло — невежество; против это¬

го зла есть только одно лекарство — наука» (3, 122),

Писарев поднял на уровень важнейшей общественной

проблемы популяризацию научных знаний. Он попытал¬

ся разработать методику популяризации знаний и —

что особенно важно — дал образцы такой популяриза¬

ции.
Отмечая существенный вклад, внесенный Писаре¬

вым в сокровищницу атеистической мысли, нельзя не

. указать и на исторически обусловленную ограничен¬

ность его взглядов. В его работах можно найти элемен¬

ты упрощения, нарочитого утрирования и даже вульга¬

ризации. Известно, например, его неверное толкование

некоторых вопросов развития культуры, недооценка

отдельных видов искусства, ошибочное противопостав¬

ление духовных потребностей материальным и т. д.

Многие выдвигаемые им положения не были достаточно

обстоятельно теоретически разработаны: Писарев был

принципиальным противником создания какой-либо за¬

конченной системы. Горячность Писарева, его вовлечен¬

ность в полемику, не оставлявшую времени для акаде¬

мического исследования, — все это, разумеется, не уси¬

ливало, а ослабляло позиции публициста.
Как уже отмечалось, атеистическая пропаганда

революционных демократов, в том числе и Писарева,

сыграла большую роль в развитии общественного само¬

сознания. Она подрывала веру в предрассудки, пробуж¬

дала интерес к науке. К. А. Тимирязев отмечал, что под

воздействием горячих, красноречивых страниц так рано

отнятого судьбой у русской литературы талантливого и

Научно-атенстнческая
библиотека
18?
широко образованного критика-публициста в обществе

возникло понимание мировоззренческого значения есте¬

ствознания, которым недавно еще пренебрегали10.
Громадное влияние идей Писарева испытали на

себе Н. А. Морозов, В. В. Докучаев, И. Н. Павлов.

Н. А. Морозов — будущий ученый и революционер —

под влиянием Писарева создает в гимназии «Тайное об¬

щество естествоиспытателей». «Само собой понятно,—

вспоминал он; — что мое увлечение такими науками и

постоянно слышимые от «законоучителя» утверждения,

что эти науки еретические, которыми занимаются толь¬

ко «нигилисты», не признающие ни бога, ни царя, сразу

же насторожили меня как против церковных, так и

против монархических доктрин»11.
Чрезвычайно сильно было влияние публициста на

формирование «славной плеяды революционеров

70-х годов». Об этом вспоминают участники револю¬

ционного движения О. В. Аптекман, С. Л. Чудновский,

Н. С. Русанов. Русанов, в частности, писал, что атеисти¬

ческая пропаганда Писарева поражала современников

своей смелостью: «Словно огромный порыв освежающей

бури распахнул двери, разбил окна в мрачном здании

нашего пантеона... мы жадно вдыхали чистый воздух,

врывавшийся клубами в затхлую и спертую атмосферу

традиционных представлений»12.
Под воздействием работ Писарева складывались

антирелигиозные взгляды многих русских писателей —

JI. Н. Трефолева, В. В. Вересаева, А. С. Серафимовича

и др. Вересаев вспоминал, что он, юношей, несмотря

на запрет отца, тайно читал Писарева. Под впечатле¬

нием одной из статей публициста 9 ноября 1884 г. он

занес в свой дневник запись: «Вперед, вперед! В жизнь,

в кипучую жизнь! Бросить эту мертвую схоластику...

вырабатывать в себе убеждения живые! Наука этому

поможет»13.
О популярности Писарева среди первых русских

марксистов свидетельствуют яркие выступления В. И. За-
*	* *
10	См. Тимирязев К. А. Сочинения, т. VIII. М., 1939, с. '75.
11	Морозов Н. А. Повести моей жизни. Мемуары, т. 1. М., 1961,
с. 9.
12	Русанов Н. С. На родине, с. 85.
13	Вересаев В. В. Сочинения, т. 5. М., 1961, с. 210.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
19
сулич, Г. В. Плеханова, Л. И. Аксельрод, В. В. Воров¬

ского против тех, кто пытался исказить смысл писарев-

ских работ.
Писарев был одним из самых любимых писателей

в семье Ульяновых. Н. К. Крупская вспоминала, что

«Александр Ильич усиленно читал Писарева, который

увлекал его своими статьями по естествознанию, в кор¬

не подрывавшими религиозные воззрения. Писарев тог¬

да был запрещен. Читал Писарева усиленно и Влади¬

мир Ильич, когда ему было еще лет 14—15»14. Впослед¬

ствии В. И. Ленин не раз ссылался на Писарева, при¬

зывал учиться у него искусству популяризации15.
Писареву посвящено немало работ и дореволю¬

ционных, и современных исследователей. Но вряд ли о

ком другом было высказано столько разных, порой

диаметрально противоположных мнений. Для этого

-были причины как в самом характере творчества Писа¬

рева, так и (в еще большей степени) в идейных уста¬

новках авторов, обращавшихся к его наследию. К со¬

жалению, ошибочные, на наш взгляд, представления о

публицисте встречаются и в современной отечественной

литературе. Нельзя не согласиться с Ф. Кузнецовым,

полагающим, что «предвзятое отношение к деятельности

Писарева и других сотрудников журнала «Русское сло¬

во» определяется или недостатком осведомленности об

истинных позициях этого журнала, или же влиянием

стереотипов, еще в XIX веке утвердившихся в отноше¬

нии его»16.
Неосведомленность о Писареве (даже среди спе¬

циалистов) несомненно связана с тем, что до сих пор

не собраны все его работы. Известно, что наиболее пол¬

ным собранием сочинений Писарева являлось издание,

предпринятое выдающимся русским книгоиздателем

Ф. Ф. Павленковым. Оно было начато при жизни Писа-
•	* *
14	Крупская Н. К. Избранные педагогические произведения. М.,

1968, с. 182.
15	Крупская И. К. Педагогические сочинения в 10-ти томах,

т. 8. М., 1960, с. 582—584.
16	Кузнецов Ф. «Нигилизм» и нигилизм. О некоторых новомод¬

ных трактовках творческого наследства Писарева. — Новый

мир, 1982, № 4, с. 230.
2*

Научно-атеистическая
библиотека
20
рева, когда он был еще в заключении (случай беспре¬

цедентный в истории литературы). И хотя в него во¬

шли не все работы Писарева, а многие произведения

были искажены цензурой, тем не менее это собрание

сочинений пользовалось большой популярностью. Оно

выдержало пять изданий, последнее вышло более 70 лет

назад и давно стало библиографической редкостью.
В годы Советской власти неоднократно перепеча¬

тывались отдельные произведения Писарева, было из¬

дано и несколько сборников его сочинений. Это, конеч¬

но, не могло дать полного представления о творчестве

публициста. В 1955—1956 гг. советские читатели полу¬

чили наконец новое Собрание сочинений Писарева в

четырех томах, подготовленное видным советским уче¬

ным Ю. С. Сорокиным, который проделал большую ра¬

боту по восстановлению текстов, искаженных царской

цензурой. Но в названное издание вошли только лите¬

ратурно-критические статьи (да и то не все). Таким

образом, значительная часть произведений Писарева

остается малоизвестной для широкого круга читателей.

Между тем среди этих работ есть такие интересные и

крупные статьи Писарева по вопросам религии и атеиз¬

ма, как «Аполлоний Тианский», «Историческое развитие

европейской мысли», «Перелом в умственной жизни

средневековой Европы», «Мистическая любовь» и др.

Среди них и весьма популярные в свое время статьи

Писарева по вопросам естествознания.
Данная книга имеет своей целью в какой-то сте¬

пени восполнить существующий пробел. Чтобы дать це¬

лостное представление об атеизме Писарева, оказалось

необходимым обеспечить сочетание работ известных и

малоизвестных, специальных статей о религии и от¬

дельных высказываний публициста.
Все произведения представлены в книге в сокра¬

щенном виде. Сокращения произведены таким образом,

чтобы не исказить авторский замысел. В ряде случаев

дано краткое описание опущенного материала. Кроме

того, при сокращении мы стремились «пощадить» те

работы, которые в советское время ни разу не публи¬

ковались.	г
Работы Писарева воспроизводятся по текстам со¬

брания сочинений в 4-х томах (М., 1955 1956), подго¬

товленного Ю. С. Сорокиным, и Полного собрания со¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
2Р
чинений в 6-ти томах, изданного Ф. Ф. Павленковьш

(последнее издание вышло в 1909—1911 гг.).
Как уже отмечалось, в работы Писарева цензу¬

рой было внесено немало «корректур». К сожалению,,

автографы большинства работ, включенных в даннукх

книгу, не сохранились.
Публикуемые нами работы или фрагменты из них

расположены в книге в хронологическом порядке, что-

дает возможность проследить эволюцию атеистических

взглядов Писарева.
Книга снабжена примечаниями и указателями.

В подстрочных примечаниях дано разъяснение иностран¬

ных слов и выражений, встречающихся в тексте, а так¬

же краткий пересказ некоторых сокращений и др.
Тексты публикуются в основном по современной

орфографии. Но отдельные характерные для середины

XIX в. обороты, написание тех или иных слов, пунктуа¬

ция оставлены без изменения. В работах Писарева

встречаются текстуальные неточности. Явные граммати¬

ческие погрешности выправляются в подстрочных при¬

мечаниях. Расхождения в цитатах из используемых

публицистом работ, поскольку они не искажают смысла.*

оставлены нами без исправления.

Аполлоний Тианский
Агония древнего

римского общества,

в его политическом,

нравственном

и религиозном состоянии
Глава первая
Аполлоний Тианский, известный нам по сочинению

■Филострата и по немногим отрывочным отзывам других

писателей, был практический философ пифагорейской

школы1, пытавшийся путем обновления нравственности

и религии оживить умиравшее общество и сделать лю¬

дей гражданами и граждан людьми. Как реформатор,

он приходил в столкновение со всем существующим

порядком вещей: и нравственная жизнь частных лиц, и

проявления духовной жизни целых обществ обращали

на себя его внимание. Чем шире был круг его действий,

тем более нужно для правильной оценки его личности

и стремлений составить себе хотя приблизительное по¬

нятие о физиономии тогдашнего общества и человека;

на этом основании я считаю необходимым остановиться

более подробно на тех сторонах римско-греческого бы¬

та, которые обусловливали собою деятельность Апол¬

лония, и едва коснусь многих других, может быть, бо¬

лее важных, но не имеющих тесной связи с моим пред¬

метом.
Направление предпринятой Аполлонием реформы

было религиозно-нравственное; он хотел действовать на

своих современников изнутри наружу; <...> в этой

области он чувствовал себя хозяином и не стеснял ра¬

боты мысли и голоса нравственного чувства ни мнением

большинства, ни авторитетом предания. К вопросам

религиозной догматики он относился настолько, на-

•сколько догмат обусловливал собою жизнь. Отвлечен¬

ному догмату, внешнему обряду он не придавал большо¬

го значения и в большей части случаев оставлял непри¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
23!
косновенными существующие формы. Решительнее и

страстнее относился он к политическим вопросам своего

времени; но и как публицист, Аполлоний остается учи¬

телем практической нравственности. <...> Следова¬

тельно, чтобы познакомиться с полем его деятельности,

мы должны составить себе понятие о том, как думал*

чувствовал и поступал человек, живший в эпоху паде¬

ния язычества. Для этого я очерчу наружную обстанов¬

ку его жизни, начиная с самого внешнего, с правитель¬

ства, и постепенно переходя к более внутренним, семей¬

ственным отношениям, потом постараюсь рассмотреть

влияние этой внешней обстановки на внутреннее созна¬

ние и, наконец, кончу изображением этого внутреннего

сознания, как высшего и последнего результата внеш¬

них условий жизни. <...>
Глава вторая
1
В первой главе я представил очерк политического-

или внешнего состояния римского общества; в настоя¬

щей— предметом моего обзора будет внутреннее или

религиозно-нравственное положение Рима.
Положительный, практический ум, преобладающий

над творческой фантазией, отличает римлянина от гре¬

ка. В религии, где впервые проявляется народное миро¬

созерцание, где каждый образ выражает собою или на¬

родный смысл, или историческое воспоминание, не могла

не выразиться эта способность римского характера.

Римская мифология, или, вернее, теология, как назы¬

вает ее Нибур, составившаяся из этрурских*, пеласги-

ческих и сабинских элементов2, бедна вымыслами и об¬

разами, серьезна и представляет почти в первобытной

наготе народные философемы, составляющие ее основа¬

ние. О ней мало говорят древние писатели. Тот факт,,

что римская теология была почти вытеснена греческими

мифами и в общественном сознании, и вылазах писа¬

телей— заслуживает полного внимания. Он доказывает,,

что отвлеченная и серьезная догматика отечественной,

религии уступила место живой фантазии чужого племе-
*	* *
*	Так в тексте. Следует читать «этрусских». — Сост.

Научно-атеистическая
библиотека
24
•ни, и что римский народ, не находя в себе самом твор¬

ческой силы, чтобы воплотить создания своей мысли,

охотно заимствовал образы уже готовые, не заботясь о

том, что эти образы не всегда соответствуют идее, и не

предвидя того, что неудачное олицетворение отвлечен¬

ной идеи могло унизить то философское содержание,

которое лежит в основе религии.
Первобытная римская теология основана на оли¬

цетворении тех сил природы, которые поразили вообра¬

жение народа и представлялись ему наиболее самостоя¬

тельными и могущественными. Олицетворение это не

•было так полно и рельефно, как в греческой мифологии.

Антропоморфизма3 почти не было, и только слабые его

зачатки заметны в именах воплощенных стихий. Свет

обожался под именами Janus и Jana, плодотворная си¬

ла земли называлась Saturnus и Ops, самая масса зем¬

ли Fellumo и Fellus. Таким образом каждая стихия рас¬

падалась в понятиях народа на мужеский и женский

принцип, на оплодотворяющую и воспринимающую си¬

лу. Но из существующих материалов нельзя заклю¬

чить. чтобы эти пары божеств находились в супруже¬

ских отношениях; о генеалогии их не говорится нигде;

начало и конец божества признается неизвестным и не¬

постижимым. Словом, силы природы признаются нрав¬

ственно свободными существами, но на понятии суще¬

ства и останавливается творчество народа; оно не огра¬

ничивает этого понятия личными особенностями, не стес¬

няет его определенными качествами и таким образом

•не впадает в антропоморфизм. Кроме этих главных

•божеств, олицетворяющих великие силы природы, есть

бесконечное число мелких божеств, в которых вопло¬

щаются все фазы развития животного и растительного

царства. Несколько десятков божеств покровительствуют

развитию пшеничного зерна и возрастанию колоса.
Мироправление, nt) понятию римлян, состоит под

ведением трех сил. Выше всего стоят общие законы

природы, по которым бытие развивается из понятия и

по которым все существующее произошло из творческой

мысли какого-то, совершенно неопределенного, высшего

существа. Внутри круга, очерченного законами приро¬

ды’, действует на отдельные роды существ и на единич¬

ные личности fatum (судьба, рок). Fatum имеет еще

»некоторые законы и как бы составляет дополнение и

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
25
распространение основных и общих законов природы.

Внутри законов fatum'a действует fortuna — случай.

По законам природы, замечает Сервий, человек может

жить 120 лет; причем природа назначает только крайний

предел — maximum. Fatum ограничил закон природы,

так что большинство людей живут не более 90 лет.

Fortuna — случай может пресечь жизнь человека во

всякую данную минуту, не нарушая законов природы,

ни решения судьбы. На этом миросозерцании основано1

поклонение фортуне <...> Природу и судьбу нельзя

было изменить, но можно было надеяться умилости¬

вить богиню случая.
Это миросозерцание оставляло место Промыслу

и в то же время оберегалось от фатализма; оно основа¬

но на том простом и здравом рассуждении, что я, как

человек, подчинен известным физическим законам; я же,

как определенная личность в своих отношениях к дру¬

гим людям и к неодушевленным предметам, стою вне

всякого заранее обдуманного плана. Если я закалы¬

ваюсь кинжалом, то тот факт, что я умираю от раны,

представляет собою осуществление закона природы, а

тот факт, что я нанес себе рану, есть проявление моей

свободной воли, до которого нет дела ни природе, ни

судьбе.
Эта простая и серьезная религия не могла удов¬

летворять потребностям народа. Внутреннего смысла

ее он не понимал, <...> а внешняя сторона была слиш¬

ком проста и суха, требовала напряжения ума и не

говорила воображению. При первом столкновении с

произведениями иноземной фантазии народ увлекся ими

и перенес к себе то, что для него было особенно при¬

влекательно, т. е. пышные обряды, религиозные игры

и поэзию; но патриотизм и консервативный дух народа

не позволили прямо заместить отечественное божество

пришлым; нужно было соединить одно с другим; без¬

личные существа, населявшие римский невидимый мир,

как нельзя больше были способны соединяться с каки¬

ми бы то ни было личностями космических божеств,

происшедших из олицетворения природы; и вот разные

древнесабинские, этрусские и пеласгические имена сли¬

лись с представлениями олимпийцев4, личностей совер¬

шенно очерченных, имевших полную человеческую ин¬

дивидуальность и получивших, благодаря поэтам и

Научно-атеистическая
библиотека
26
^художникам, внешнюю историю, генеалогию и физионо¬

мию. Юпитер — Зевс, Юнона — Гера, Минерва — Афина,

Церера —Деметра, Либер —Вакх, Либера —Персефо-

на, Диана — Артемида и т. д. населили собою римский

Олимп, царем которого явилась величественная фигура

Юпитера капитолийского. Еще при Тарквинии Приске

существовали антропоморфические изображения богов;

сивиллины книги5 предписывали приносить жертвы гре¬

ческим богам и поклоняться Аполлону; дельфийский

оракул6, с которым советовались и правительство, и

частные лица, указывал тоже на греческий культ. Этот

культ был богат, весел и изящен; он нравился народу,

и древнеиталийские обряды мало-помалу выходили из

употребления или изменяли свой первобытно-простой и

серьезно-нравственный характер. Так, в древней рели¬

гии не было кровавых жертвоприношений; вероятно, из

древнейшего периода сохранились возлияния и прино¬

шения, совершавшиеся в честь домашнего бога (1аг)*

и гения места (genius loci)**; им приносились цветы и

делались возлияния вином и молоком. Но греческий

культ скоро проник в Италию, явились simulacra*** —

идолы богов, и на алтарях их полилась кровь жертвен¬

ных животных; явился даже обряд lectisternta****, ко¬

торого грубая чувственность стоит в ярком противоре¬

чии с спиритуализмом древней теологии. В важных

•случаях, при опасности государства или после счастли¬

вого события, когда нужно было умилостивить или по¬

благодарить богов, устраивался роскошный обед, на

стол ставилось золото и серебро, составлявшее собствен¬

ность храмов, а на ложах возле стола располагались

статуи тех богов, для которых устроен был пир.

Об устройстве таких пиров говорит Тацит. После боль¬

шого пожара в Риме Нерон счел нужным умилостив¬

лять богов; обратились к сивиллиным книгам, стали

молиться Вулкану, Церер.е и Прозерпине; римские мат-
*	* *
*	1аг (лат. lares) в древнеримской мифологии — души умер¬

ших предков, духи — покровители очага. — Сост.
** genius loci (лат. genius — покровитель и locus — место) —

духи, опекающие место жительства. — Сост.
*** simulacra (лат. simulare — изображать, simulacrum —

изображение) здесь — изображение богов. — Сост.
**** lectisterna, lectisternium (лат.) — угощение богов (для бо¬

гов). — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
27
роны отправились на берег моря и морской водой оро¬

сили храм и статую Юноны; наконец, те же матроны

устроили ночные бдения. Когда все это не помогло, то

для окончательного успокоения встревоженных умов

Нерон казнил самыми разнообразными казнями множе¬

ство христиан, которые уже в то время возбуждали

недоверие и ненависть римлян.
Игры состояли в ристании на колесницах и в ку¬

лачных боях; в этих играх принимали участие только

рабы и вольноотпущенные, а природные римляне счи¬

тали унизительным сходить на арену. Это обстоятель¬

ство, мне кажется, объясняется иностранным происхож¬

дением этих религиозных обрядов и увеселений. Игры

(ludi) не имеют ничего общего с гладиаторскими зре¬

лищами. Они были веселого характера и оканчивались

без кровопролития; все они состояли в сценических

представлениях и в ристании на колесницах; от них

строго отличаются гладиаторские представления, назы¬

вавшиеся spectacula* и не имевшие религиозного значе¬

ния. При этом наплыве греческих представлений и об¬

рядов из чисто римского культа осталась только

иерархия, которая своим устройством доказывает, что

в Риме влияние религии на государственные дела было

несравненно сильнее,.нежели в Греции. Греческие жрецы

были почти исключительно служителями при жертво¬

приношениях; в Риме существовали целые коллегии

жрецов, имевших законодательную власть и политиче¬

ское значение.
Посмотрим, что можно вывести из этого изобра¬

жения римской иерархии и римского культа.
Во-первых, мы видим, как легко римская перво¬

бытная теология и религиозные обряды уступили место

греческим мифам и обрядам. Это указывает на рели¬

гиозную терпимость, граничащую с индифферентизмом7,

и, что очень замечательно, эту терпимость разделяют с

народом и жрецы. Нигде не видно признаков сильной

борьбы; религия охотно подчиняется иностранному

влиянию, и народ с радостью принимает новый более

яркий и чувственный культ. После этого факта, совер¬

шившегося еще при царях, нам не должно казаться
*	* *
*	ludi spectacula (ludus — игра и spcclaculum зрелище)
игровое зрелище. — Сост.

Научно-атеистическая
библиотека
28
странным то радушие, с которым римляне (которых

умственный горизонт расширялся вместе с террито¬

риальными владениями) принимали иностранных богов

в свой вечный город. Для объяснения этого радушия

должно еще припомнить, что римляне большую часть

восточных божеств получили уже тогда, когда эти бо¬

жества испытали на себе греческое влияние, частью

тем, что они перенесены в малоазийскую или европей¬

скую Грецию, частью тем, что греческий элемент про¬

ник в Азию по следам Александра Македонского и его

преемников. Римляне получили эти божества почти из

рук греков, которых они считали своими единоверцами,

сами же римляне были плохие догматики и потому без

критики и без недоверия брали к себе то, что встречали

по дороге. Влияние греков можно бесспорно считать

первым доказательством терпимости римлян и переход¬

ною порою, облегчившею Риму принятие других бо¬

жеств.
Во-вторых, замечательно в римской иерархии от¬

сутствие кастического духа; понтифексы, авгуры, фла-

мины, квиндецемвиры, фециалы избирались из патри¬

циев и плебеев, и каждый избранный оставался верен

своим личным интересам, интересам своего рода и со¬

словия8. Члены римской иерархии не имели особой

политики, сопряженной с духовной должностью. Они не

старались расширить пределы влияния своего духовно¬

го звания; они, по мере честолюбия каждого, заботи¬

лись о личном своем возвышении и считали занимаемую

ими государственную иерархическую должность только

более или менее удобной переходной ступенью. Кто

скажет, напр., что в личностях Метелла нумидийского

или Юлия Цезаря были заметны следы жреческой по¬

литики, а между тем, и тот, и другой были pontifices

jnaximi*. Должность главного понтифекса была пожиз¬

ненная, стало быть человек мог, как то делали папы,

поставить себе задачею’возможное возвышение своего

сана, и между тем, что же мы видим? Если понтифи¬

кат достается замечательной личности, он почти те¬

ряется в числе других ее должностей и составляет что¬

-то вроде почетного титула. Если он достается личности
*	* *
*	Pontifices maximi (лат.) — высшие жрецы. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
29
посредственной, напр., триумвиру Лепиду, то он не вы¬

водит этой личности из ее посредственности. Ни один

pontifex maximus не был знаменит, как pontifex maxi-

mus. Почему? Потому, вероятно, что положительный и

практический ум римлянина не допускал ничего тео¬

кратического. Появление Магомета в римском мире

было бы совершенно невозможно; в Риме религия под¬

держивала государство, но никогда не являлась могу¬

чим двигателем его, не производила войн и не была

причиною политических переворотов.
Город народа фанатического не мог бы сделаться

Пантеоном всех религий; Риму было суждено быть тем

безразличным полем, тем terra in neutre*, на котором

все верования язычества перемешались, потеряли свою

физиономию и вместе с тем лишились той силы, того

влияния над умами, которое доставляла им определен¬

ная историческая почва и суровая, исключительная за¬

мкнутость. Для этой задачи, которую, по словам Рит¬

тера, выполнила древняя философия времен империи,

нужно было место, и этим местом сделался Рим, пото¬

му что таков был характер его народа. Эти черты ха¬

рактера, развившиеся вполне в эпоху всемирного гос¬

подства, лежали в зародыше еще до того времени,

когда на берегу Тибра возникло первоначальное бедное

поселение трибы Romnes**. Эти зародыши видны и в

теологии, и в построении иерархии, и в той легкости,

с какой проникли в Италию творения греческого духа,

Олимпийцы, статуи и их роскошное богослужение. За¬

кон, приводимый Цицероном в сочинении его de Legi¬

bus*** L. П, с. 8 («Да не имеет никто отдельных или

новых богов; да не обожают частным образом при¬

шлых богов, не признанных публично»), не противоре¬

чит высказанному мною мнению; он доказывает только,

что римское правительство имело консервативный ха¬

рактер и понимало политическую важность религиозно¬

го единства. Чтобы видеть яснее, до какой степени

простиралась религиозная терпимость римлян, я перей¬

ду в эпоху падения республики и основания империи.
*	* *
*	Terra in neutre (лат.) — нейтральная территория. — Сост.
** Romnes (лат.) — римлян. — Сост.
*** De Legibus (лат.) —«О законах». — Сост.

Научно-атеистическа я
библиотека
30
II
Основатели римской изящной словесности, Ливий

Андроник, Невий и Энний, плененные образцами грече¬

ского искусства, перенесли в римский мир и популяри¬

зовали в нем греческие мифы и героический эпос. Вме¬

сте с греческими верованиями проникло в римский мир

и критическое отношение греков к мифу и к преданию.

Энний перевел на латинский язык сочинения Эвхеме-

ра9, доказывавшего, что все боги язычества были людь¬

ми и что их обоготворила благодарная, но слишком

страстная преданность простодушных современников.

Энний был любимый поэт; все, что выходило из-под его

пера, имело успех; стало быть, он знал своих совре¬

менников и не боялся уронить себя в их глазах сочув¬

ствием к смелым по тогдашнему времени идеям грече¬

ского критика. От своего лица он говорил: «Что есть

порода небесных богов, это я сказал и всегда буду по¬

вторять; но я думаю, что о жизни людей они ни мало

не заботятся». Публика аплодировала, когда эти слова

произносились со сцены. Если бы в то время были

крепки верования, то народ почувствовал бы себя

оскорбленным этими словами, и они возбудили бы

гонение. Если бы поворот к скептицизму10 был уже

совершен, Энний не стал бы высказывать своей идеи

серьезно, как новое и важное убеждение, а публика

осталась бы равнодушна к тому, что уже перестало

быть для нее новостью. Мне кажется, что слова Энния

и встретившее их сочувствие доказывают, что в рим¬

ском обществе господствовало в то время брожение;

религиозные верования боролись с развивавшеюся кри¬

тикою и слабели, но еще отстаивали свое существова¬

ние. Недаром говорил дед Цицерона, человек старого

закала, патриот и приверженец старинной религии:

«У римлянина испорченность возрастает от знакомства

с греческими писателями». Патриоты понимали, откуда

грозит опасность, и не ошибались в своих опасениях.
Ослабление туземной религии, частью замене-

нием италийских представлений греческими, частью

разрушительным влиянием греческой критики, породи¬

ло два явления, которых развитие идет параллельно,

несмотря на наружное различие ^внешних признаков.

Ослабление авторитета, на который мы привыкли опи¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
31
раться, может повести к двум последствиям: или мы

возведем наш опыт в общее правило и потеряем дове¬

рие к авторитету вообще, или, если в нас сильна по¬

требность к чему-нибудь прислониться, мы будем ис¬

кать вне себя новой опоры, рискуя снова разочаровать¬

ся и не решаясь дать полную волю анализу ума. Вот

что произошло в древнем мире при ослаблении народ¬

ной религии: кто мог вынести тяжелые последствия

скептицизма, тот отвергал все, что не могло быть ося¬

зательно доказано; кто был не в силах выдержать эту

борьбу, тот старался заменить искренность и глубину

убеждения количеством обожаемых предметов и со¬

блюдаемых форм. Неверие и суеверие развивались од¬

новременно; в то время, когда философы дошли до

полного рационализма, народ дошел до совершенного

фетишизма11; нужно было много внешних обрядов, мо¬

литв, жертвоприношений и идолов, чтобы заглушить

в испуганной душе неразвитой личности страшное со¬

знание закрадывавшегося сомнения. Толпа страшилась

походить на атеистов-философов, и чем злее смеялся

эпикуреец Лукиан, тем большие массы людей стека¬

лись на поклонение к пророку язычества, Александру

Авонотихиту12. Толпа и мыслители озлобили друг друга

и не могли ни на чем сойтись; те и другие находились

в трагическом положении; верующие бросались из

стороны в сторону, выбивались из сил и нигде не нахо¬

дили себе удовлетворения. Философы-скептики стояли

одиноко, громко выражали свое презрение к суеверной

массе и жили одним отрицанием, не видя ничего за

пределами гроба и не находя возможности приложить

свои силы к плодотворной деятельности. Под ними не

было почвы; сочувствие толпы было не с ними, а в

такой жизни ожесточенной борьбы и едкого смеха

трудно найти себе отраду. Были, конечно, и переход¬

ные типы, старавшиеся держаться середины и часто

соединявшие в себе только ошибки обеих крайностей.

Были мыслители — мистики и полумистики, подобные

Плутарху, Апулею и Максиму Тирскому; были и в

толпе личности, отвергавшие всякое верование для

житейского комфорта и для спокойного наслаждения

минутою; это были люди без убеждения, свиньи из

стада Эпикура13, намеренно забивавшие в себе всякую

мысль и жившие только для сластолюбия. Это был

Научно-атенстическая
библиотека
32
худший и самый неискренний тип, а между тем он со¬

ставлял огромное большинство. Были ловкие шарлата¬

ны, не верившие ни во что и старавшиеся пользоваться

доверчивым суеверием народа. Были, наконец, востор¬

женные мечтатели, поэты-мыслители, верившие в сверх¬

чувственный мир, в свою личность, в силы окружающих

людей и в возможность обновления. Все эти разнород¬

ные типы составляли непрерывную цепь градаций, ле¬

стницы, которой крайние ступени занимали, с одной

стороны, мыслители-рационалисты, с другой, суеверная

масса народа. В этой массе было много жизненных

сил. В последние века язычества эти силы выражались

именно в искренности суеверия, в желании отдаться

какой-нибудь высшей силе слепо и беззаветно. От это¬

го энтузиазма страдает порою личность самого энту¬

зиаста; но чувство это, несмотря на те крайности, к

которым оно порою приводит, необходимо для истории,

как двигатель. Обозначив таким образом то обстоя¬

тельство, что неверие и суеверие росли и развивались

параллельно, я дам себе право для большей ясности

проследить отдельно развитие того и другого, т. е. по¬

стараюсь представить сначала миросозерцание народной

массы, а потом перейду к характеристике философии.

Поэты занимают средину между мыслителями и мас¬

сою; они популяризировали идеи философов и упроща¬

ли их; выигрывая в удобнопонятности, эти идеи часто

теряли в глубине и искажались под влиянием поэтиче¬

ской обработки.
III
Материалы для характеристики народных веро¬

ваний я буду брать из отзывов писателей о массе, из

исторических известий о жизни общества и отдельных

личностей, наконец из тех мнений и рассуждений писа¬

телей и мыслителей, в которых говорит эпоха и народ¬

ность, а не самостоятельная критизирующая личность.

Важным пособием будут также известия географов и

путешественников, подобных Страбону и Павзанию, о

существовавших в их время храмах и культах, о боль¬

шем или меньшем процветании оракулов, об изображе¬

ниях богов и о соединенных с ними верованиях и пре¬

даниях. Все это такие указания, по которым можно до

некоторой степени составить себе понятие об умствен¬

Д. Й. Писарей
об атеизме, религии и цержви
33
ном уровне массы. Вслед за греческими божествами

потянулись постепенно в Рим и в Италию божества

других народов, приходивших в соприкосновение с рим-

лянами и подчинявшихся их господству. Чтобы судить

о силе и свойстве оказанного ими влияния, чтобы пред¬

ставить себе то, как они должны были действовать

друг на друга при столкновениях между собою, — необ¬

ходимо рассмотреть сущность каждого из главных

культов, прихлынувших к Риму вследствие историче¬

ских обстоятельств. Начнем с Египта.
Египтяне отличаются от греков и римлян присут¬

ствием пылкого и стройного религиозного чувства.

Теряясь в самой отдаленной древности своим началом,

религия египтян сохранилась до окончательного паде¬

ния язычества почти в полной чистоте принципа; в ней

до самого конца ее сохранилось так много жизненной

силы, что она подействовала на Рим своей пропаган¬

дой и что фанатизм народа часто брал верх над осто¬

рожностью и даже над страхом римского имени. Вовре¬

мя Плутарха произошла кровопролитная религиозная

война между двумя египетскими городами, обожавши¬

ми двух различных животных. Подобную же войну,

отличавшуюся особенной жестокостью и происшедшую

между двумя другими городами, описывает Ювенал.

Если сблизить эти два факта с той ролью, которую иг¬

рала Фиваида в истории первых христианских отшель*

ников, природных египтян, то будет понятно, что не

сущность египетской религии обусловливала собою это

пламенное религиозное чувство, а самцй характер на¬

рода, проникнутый мрачной и сдержанной страст¬

ностью. Стремление к бесконечному, к мистически-не-

определенному положило свою печать на египетскую

теологию. Там, где грек творит образы, там египтянин

придумывает символы14; чем светлее, определеннее н

ярче образ божества, тем более он удовлетворяет гре¬

ка; чем туманнее, загадочнее и резче символ, тем более

он возбуждает благоговение египтянина. Оттого про¬

исходит пластичный антропоморфизм грека и уродли¬

вый зооморфизм15 египтянина. Первый привлекал к

себе каждого, в ком было эстетическое чувство, ласкал

взоры, смягчал душу, но не распалял воображения и ве

вдохновлял верующего дикой энергией фанатизма. Вто¬

рой отталкивал от себя иностранцев, вселял в них
3—1889

Научно-атеистическая
библиотека
34
ужас и отвращение или возбуждал их смех; но часто

фантастическая обстановка, таинственность, заставляв-

шая искать за символом какого-то высшего смысла,

какого-то божественного откровения, строгость культа,

самая странность и резкость обрядов, все это вместе

поражало нервы новоприбывшего, сбивало его неуста-

новившуюся критику и превращало насмешливого скеп¬

тика сначала в изумленного и пассивного адепта, а по¬

том и в ревностного прозелита16 и пылкого фанатика.
Система египетских богов чрезвычайно сбивчива;

имена их сливаются между собою, атрибуты мешаются,

генеалогии путаются; одно и то же лицо является му¬

жем и женою, отцом и сыном, производит самого себя

на свет и совокупляется со своим произведением. При¬

чины этой запутанности лежат отчасти в символисти¬

ке, отчасти в истории множества отдельных, местных

культов, из соединения которых вышла общенародная

египетская религия. Разбирать всю эту систему богов

незачем. Важен общий колорит и кроме того три лич¬

ности: Изида, Озирис и Серапис, которых культ был

особенно силен в Риме. Судьба Изиды замечательна

тем, что рисует собою отношения египетского мышле¬

ния к греческому. Египтяне воплотили в Изиде жен¬

ственную, пассивную материю и противопоставили ее

активному, оплодотворяющему, мужскому принципу,

Озирису. Личность Изиды не определена больше ничем.

Египтяне не дали ей никакого частного значения; но,

стремясь к символу, стараясь выразить идею внешним

знаком, придали ее изображению несколько атрибутов,

которых значение так темно и толкование так произ¬

вольно, что не посвященный в их тайны не мог до¬

браться до их смысла. Греки не могли понять бесцвет¬

ную общность Изиды: стремясь к индивидуальной опре¬

деленности, они стали отожествлять Изиду с теми из

своих богинь, на который она, по их мнению, походила.

Материалы для сравнения они брали в атрибутах, во

внешних подробностях мифа, в наружных частностях

обряда. Вышло то, что Изида стала соответствовать

Афине, Деметре, Персефоне, Тефисе, Селене, между

тем как на самом деле она не соответствовала ни од¬

ной из этих личностей, но может быть заключала их

в себе, как общее и широкое понятие. Во всей египет¬

ской теологии был только один миф, Озирис и Изида,

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
35
да и тот носит на себе печать греческого влияния. Со¬

бытия этого мифа вращаются вокруг умерщвления

Озириса Тифоном, и в этих событиях, а равно и в ми¬

стериях17, посвященных их воспитанию, играет важную

роль половой орган Озириса. Космическая философема,

скрывавшаяся за этим резким символом, не была по¬

нятна ни иностранцам, ни египетскому народу, так что

прочное влияние удержали только скандалезные обря¬

ды, сопровождавшие собою совершение мистерий.
Серапис, по мановению которого Веспасиан исце¬

лил в Египте слепого, появился в ряду египетских бо¬

гов в эпоху греческого влияния, в первые годы господ¬

ства Лагидов. В нем слились со стороны египтян Апис,

Озирис и Ра, а со стороны греков Дионис, Зевс и Аид.

Этому слиянию содействовало то обстоятельство, что

Птоломей Сотер, ссылаясь на виденный им сон, прика¬

зал привезти в Александрию колоссальную статую Си¬

нопского Зевса. Египетские жрецы поняли, вероятно,

намерение государя и тотчас узнали в приведенной

статуе изображение египетского бога Сераписа, кото¬

рому, по их словам, поклонялся еще Рамзее великий.

Пользуясь покровительством властей, обновленный Се¬

рапис широко раскинул по Египту свои святилища и

почти совершенно вытеснил Озириса даже из Мем¬

фиса.
В египетском культе заслуживают особенного вни¬

мания апофеозы государей; они начались за 1500 лет

до p. X., вероятно даже раньше, и потом были восста¬

новлены в полной силе Птоломеями. Обоготворение

превратилось в один из необходимых обрядов, сопро¬

вождавших собою воцарение нового государя. Как

только новый Птоломей вступал на престол, так его

статуя ставилась во храме; ей приносили жертвы, ее

носили на всех процессиях и обожали не только в пуб¬

личных храмах, но даже в частных домах и фамильных

часовнях. Если сопоставить с этим фактом апофеозы

Лизандра, Филиппа, Александра Македонского и Ди¬

митрия Полиоркета в Греции, то не трудно будет заме¬

тить, что в обоготворении римских императоров не было

ничего необыкновенного; они отличались от своих пред¬

шественников обширностью поля действий: их бого¬

творил весь образованный мир, а прежних героев —

какой-нибудь отдельный город, или, самое большее,
3*

Научно-атеистическая
библиотека
36
одна страна. Апофеоза не была с их стороны диким

проявлением произвола; чаще всего они, позволяя обо¬

готворять себя, исполняли только убедительную прось¬

бу целых городов и сословий. Жреческая каста в Егип¬

те замечательна своей замкнутостью и строгим иерар¬

хическим порядком. Греческие писатели насчитывают

шесть категорий жрецов, и каждая из них имела строго

разграниченные права и обязанности, большею частью

чисто формальные. Обыкновенный образ жизни этих

жрецов был соединен со множеством мелочных и обре¬

менительных ограничений и предписаний, которые надо

было исполнять во всей точности. Они стригли себе

брови и волосы на всем теле, не носили шерстяной

одежды, не ели свиного мяса, бобов, пшеничного и яч¬

менного хлеба и рыбы, должны были часто поститься

и совершать четыре раза в сутки омовение. Им было

запрещено многоженство, дозволенное остальным егип¬

тянам. Большей части этих учреждений от души сочув¬

ствует Плутарх, и с некоторыми из них, именно с теми,

в основании которых лежит нравственная идея, сооб¬

разовался Аполлоний Тианский.
Египтяне верили в загробную жизнь. Добрые лю¬

ди, по их понятиям, жили вместе с богами и часто по¬

сещали свою гробницу и входили в набальзамированное

свое тело. Злые терпели казни, и души их вселялись в

тела нечистых животных. Душа, по мнению египтян,

была тонкая материя, недоступная нашим чувствам и

принужденная после смерти тела очищаться от сопри¬

косновения с ним и вообще с грубым материальным

миром. Это представление материи, как нечистого и

злого принципа, составляет основание древнего аске¬

тизма, развившегося сначала в Индии и в Египте и

потом сообщившегося Риму и Греции через Филона

Александрийского и отчасти через Аполлония Тиан-

ского.
Вот характеристика египетских верований. Эти ве¬

рования, сопровождаемые многочисленными обрядами

и мистериями, сохранились в полной неприкосновен¬

ности в то время, когда Египет сделался римской про¬

винцией. Египет в это время уже вынес на себе, кроме

давнишнего, 500-летнего ига гнксов, два господства,

персидское и греческое, и ни огнепоклонничество, ни

антропоморфизм не проникли в его замкнутую религию.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
37
А между тем у греков были свои храмы в самом Егип¬

те: в Саисе стоял храм Афины, в Тентире храм Афро¬

диты, в Гермутисе храмы Зевса и Аполлона.
Есть исторические признаки, по которым можно

наверное сказать, что во времена Тацита поклонение

Изиде было распространено в Риме. На это указывает,

между прочими, и Светоний, который рассказывает

следующее об императоре Отоне: Отои был небольшого

роста, с некрасивыми кривыми ногами, но при том

опрятен, почти как женщина <...> Частые омовения,

на которые указывает чистоплотность Отона, ощипыва¬

ние волос на теле, бритье бороды и льняная одежда —

все эти подробности прямо указывают в нем ревност¬

ного служителя Изиды. <...> Важно при этом заме¬

тить, что сам Отои не был в Африке и почти всю свою

жизнь провел в Италии и в Лузитании, куда отправил

его Нерон, чтобы владеть женою его Поппеею Саби¬

ною. Отец Отона был проконсулом в Африке; стало

быть, Отои познакомился с культом Изиды или непо¬

средственно в самом Риме, или через своего отца, быв¬

шего в соседстве с Египтом. В том и другом случае это

доказывает силу и распространенность культа Изиды.

В жизнеописании Домициана Светоний рассказывает

следующее: «Во время Вителлиевской войны он скрыл¬

ся в Капитолий с дядею Сабином и с частью войска, но

когда ворвались враги и загорелся храм, он провел

ночь, скрывшись за оградою; наутро он, переодетый в

жреца Изиды, вмешался в толпу людей, приносивших

суеверные жертвы, и <...> скрылся так хорошо, что

его не могли найти сыщики, следовавшие за ним по

пятам». — Этот факт, что в Риме можно было скрыться

в костюме жреца Изиды, доказывает наглядно, что

жрецов этих было очень много и что появление на ули¬

це их оригинального наряда уже никому не бросалось

в глаза. В первом веке до p. X. правительство три раза

обращало свое внимание на культ Изиды и Сераписа.

В 52 г. до p. X. по указу сената все храмы Изиды и

Сераписа были разрушены, но пришлось сделать уступ¬

ку общественному мнению, покровительствовавшему

этому культу, и поклонение было разрешено, но только

вне городской черты. В 46 году аруспиции18 приказали

снова разрушить храмы Изиды и Сераписа; стало быть,

в течение шестй лет культ снова усилился до такой

Научно-атенстнческая
библиотека
38
степени, что снова возбудил опасение в приверженцах

туземной святыни. В 42 году правительство уступило,

наконец, требованию массы и определило построить

храм Изиде и Серапису. При Тиберии указ сената вы¬

гнал из Италии египетский и иудейский культ, но это

была одна из многих бесплодных попыток восстановить

чистоту государственной религии. Толпу народа при¬

влекали в храме Изиды, во-первых, молва о чудотвор¬

ных исцелениях, совершавшихся в ее храме, во-вторых,

странность фантастических обрядов, дававших богатую

пищу суеверию. Космического значения Изиды, как

олицетворенной материи, народ не понимал, и ему до

него не было дела. Он назвал ее Изидою исцеляющею

(Isis salutaris), приписывал ей изобретение лекарств и

веровал в то, что она является больным во сне и подает

им спасительные советы. Греческие и римские догма¬

тики видели в ней личности почти всех своих богинь и

потому также высоко ставили ее значение. Развившая¬

ся в первые два века христианской эры потребность

сливать между собой личности божеств нашла себе

обширное поприще в туманных и неопределенных фигу¬

рах египетских богов. Серапис сосредоточил в себе

Зевса, Аполлона и Аида. Представление о нем подхо¬

дит близко к монотеистическому19 воззрению. Он, по

словам Аристида, повелевает ветрами, изменяет вкус

морской воды, воскрешает мертвых, показывает людям

солнечный свет, заботится о человечестве и, управляя

всей его жизнью, раздает людям мудрость, богатства и

все мирские блага. Народ не заботился об обширности

власти Сераписа и также чтил его преимущественно за

исцеления. Жрецы пользовались своими медицинскими

сведениями и лечили приходящих, объявляя им, что

бог открывает им врачебные средства. Суеверие тогдаш¬

них римлян было очень сильно; они доверялись слепо

воле богов, которых выбирали себе в покровители, и,

не рассуждая и не задумываясь, следовали наставле¬

ниям жрецов, через которых они узнавали эту волю.

Римская матрона Паулина, замечательная своею кра¬

сотою и горячо любившая своего мужа, при Тиберии

сделалась жертвою своей доверчивости. Римский всад¬

ник Деций Мунд был влюблен в нее и напрасно доби¬

вался обладания ею. Он узнал, что Паулина ревностно

поклоняется Изиде и очень уважает ее жрецов. При по¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
39
мощи рабыни эти жрецы были подкуплены и объявили

Паулине, что бог Анубис назначил ей свидание в храме

Изиды. Паулина явилась в назначенный час, и Деций

Мунд, занявши место Анубиса, достиг своей цели. Дело

тем бы и кончилось, потому что матрона не подозрева¬

ла обмана, но Деций Мунд счел нужным похвастаться

своей победой самой Паулине. Оскорбленная, как жен¬

щина, обманутая в своей простодушной вере, Паулина

в пылу негодования рассказала мужу всю интригу. Муж

пожаловался императору, и Тиберий выгнал Мунда из

Рима, распял жрецов и разорил храм Изиды. Это ро¬

мантическое приключение очень характеристично. Все

поведение Паулины выставляет в ярком свете благород¬

ство ее характера. Изменив невольно своему мужу, она

прямо открывает ему истину, и благородное негодова¬

ние побеждает в ней ложный стыд. Если в такой жен¬

щине чувство собственного достоинства и любви к мужу

было побеждено советом жреца и приказанием бога

Анубиса, то, стало быть, вера была очень сильна. Когда

лучшие люди своего времени душат в себе нравственное

чувство во имя буквы жреческого приговора, то, мне

кажется, это значит, что суеверие дошло до тех преде¬

лов, каких оно достигало в средневековых убийцах и

адептах первых иезуитов. Безнравственное влияние

культа Изиды сознавали даже поэты, вовсе не отличаю¬

щиеся строгим пуризмом20. «Изида сама любовница

Зевса, — говорит Овидий, — и делает других любовни¬

цами».
IV
Кроме египетского культа, в Риме было сильно

служение фригийскому божеству, Цибеле, известной под

именем матери богов. Догматическая часть этих мало-

азийских религий мало известна. Мы знаем из грече¬

ских писателей о диком, исступленном служении, в ко¬

тором жрецы резали себя ножами и собственноручно

оскопляли себя, после чего носили в процессии крова¬

вый отрезанный член. — Хотя трудно предположить 3aj

имствование этого обряда из фаллических мистерий

Озириса, однако правдоподобно, что в том и другом

случае половой орган является символом мужского

оплодотворяющего принципа. Все языческие религии

вышли из олицетворения сил природы, а воззрения

Научно-атеистическая
библиотека
40
первобытного человека на природу должны были у раз¬

личных племен представлять между собою сильное

сходство. Местные климатические условия имели влия¬

ние не столько на философскую, сколько на поэтическую

часть религий; догмат о вечности материи и об отсут¬

ствии творца вселенной проходит почти через все рели¬

гии индоевропейских народов, и между тем нас пора¬

жает разнообразие этих религий, потому что фантазия

каждого народа облекла по-своему общий отвлеченный

догмат. Страстный и подвижный характер азиатских

народов породил те эксцентричности и дикое исступле¬

ние, до которого, при всем сходстве догмата, никогда

не мог бы дойти мрачный и сосредоточенный в себе

египтянин. Отличительный характер малоазийского

богослужения заключается или в страстном умерщвле¬

нии плоти, или в таком же страстном и необузданном

боготворении чувственности. Вероятно, то и другое про¬

исходит от различно воспринятого олицетворения и

обожания стихийного мира. Миф, лежащий в основа¬

нии этих культов, распространился посредством мисте¬

рий по всем островам архипелага, проник в Грецию и

во Фракию, подчиняясь разным видоизменениям, зави¬

сящим от характера воспринимавших его племен. Гре¬

ческие вакханалии21, в которых давалось место самому

бешеному разгулу, никогда не доводили участвовавших

до тех безобразных порывов религиозного бешенства,

до которых доходили малоазийские галлы22 или оскоп¬

ленные жрецы великой фригийской богини, а между

тем вакханалии и все поклонение Диониса тесно связа¬

ны с фригийским богослужением и представляют несо¬

мненные следы восточного происхождения. — Главные

черты этого восточного мифа заключаются в том, что

рядом с великою богинею, матерью всего сущего, стоит

бог, связанный с нею как любовник, супруг или сын и

подверженный страданию и смерти, за которыми сле¬

дует радостное оживление. К этому мифу подало ве¬

роятно повод наблюдение над явлениями природы, в

которых смерть и жизнь постоянно сменяют друг друга

и даже выходят друг из друга. Имена этих двух бо¬

жеств изменяются в различных местностях. Два наи¬

более распространенные видоизменения этого культа

составляют: 1) обожание Цибелы (матери богов) и

Атиса, 2) поклонение Астарте (азиатской Афродите) и

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
41
Адонису. В первом преобладает элемент дикой грусти

о смерти Атиса, во втором элемент исступленной ра¬

дости по случаю оживления Адониса. На этом основа¬

нии в первом богослужении господствует мрачный и

кровавый характер, выражающийся в насильственном

умерщвлении плоти; во втором проявляется, напротив

того, дикий разгул чувственности, к которому был так

способен огненный темлерамент азиатцев. Замечатель¬

но, что эти два разнородные по внешним проявлениям

культа сознавали свое исконное родство. Есть одна

древняя духовная песня, которую приводит Ипполит,

сближающая Атиса с ассирийским Адонисом, с Озири¬

сом египтян и с греческим Дионисом — Загревсом. Культ

Астарты был распространен в финикийском поморье;

то же обожание женского производительного начала

под именем Милитты господствовало в Вавилонии. Бо¬

гослужение той и другой богини отличалось любостра¬

стным характером. В храмах Астарты и Милитты и в

прилежащих к ним рощах сидели туземные женщины,

пришедшие исполнить религиозный обряд, т. е. отдаться

кому-нибудь из иностранцев, посещающих богослуже¬

ние богини. Многие девушки и женщины посвящали

себя служению Астарты, делались жрицами и в этом

звании почти ежедневно отдавались посетителям.

По старинному обычаю, девушки, выходя замуж, долж¬

ны были один раз принести себя в жертву богине; впо¬

следствии, взамен этого обычая, они должны были в

честь богини обрезывать волосы и отдавать их в храм.

Измененные и смягченные эллинизмом, эти дикие обря¬

ды в европейской Греции породили вакханалии, в кото¬

рых, как я уже заметил выше, не было ни фанатиче¬

ского умерщвления мужского плодородия, ни система-

тически-устроенного разврата. Эти греческие праздне¬

ства отличались только веселым разгулом; если этот

разгул подавал часто повод к разврату, к дракам и да¬

же к убийствам, то это было естественным следствием

пьянства и не ставилось в особенную заслугу участво¬

вавшим. Вакханалии перешли в Италию в 186 г. до р.Х.

и вскоре приняли там мрачный, таинственный и пре¬

ступный характер. Разврат, человеческие жертвы и при¬

готовление ядов составили занятия посвященных; со¬

брания их происходили по ночам; в них участвовало до

7000 человек, следовательно, они не могли укрыться от

Научно-атеистическая
библиотека
42
правительства и скоро возбудили его опасения. Здесь,

как и в большей части случаев, сенат заботился пре¬

имущественно не о чистоте верований, а о нравствен¬

ности народа, и вакханалии были запрещены; но уже

зло успело пустить такие глубокие корни, что в один

из последующих годов претор осудил на казнь более

3 000 человек, уличенных в отравлении и в приготовле¬

нии яда. — Поклонение матери богов началось еще до

империи, во время второй пунической войны, когда

римляне по приказанию дельфийского оракула привез¬

ли богиню из Пессинунта в Рим. При переправе богини

через Тибр произошло чудо, о котором упоминает Све¬

тоний и которое, вероятно, сразу хорошо отрекомендо¬

вало богиню новым ее почитателям. Корабль, на кото¬

ром везли святыню, сел на мель в Тибре, и вся процес¬

сия остановилась. К берегу подошла тогда римская

дама Клавдия, принадлежавшая к тому роду, из кото¬

рого потом произошел Тиберий, и громко произнесла

молитву, прося богиню следовать за нею, если она всег¬

да сохраняла женскую стыдливость. Корабль пришел

в движение, богиню приняли с восторгом, и в честь ее

были установлены особыя игры, Megalesia*, начинав¬

шиеся 4-го апреля и продолжавшиеся семь дней.

На этих играх представляли весь миф Цибелы и Атиса;

оскопление Атиса, его смерть и возвращение к жизни

составляли главный интерес действия. По улицам горо¬

да ходили оскопленные галлы, неся перед собою окро¬

вавленный нож и собирая подаяние; к их процессии

присоединялись даже, по свидетельству Лукана, квин-

децемвиры, хранители сивиллиных книг. Нет данных,

позволяющих заключить, чтобы пример самооскопления

находил в природных римлянах усердных подражателей;

кажется, галлы постоянно были природные малоазий-

цы; иначе писатели, обращавшие свое внимание на ино¬

странные культы, не преминули бы отметить этой черты

их влияния. Но они говорят- только о разврате, совер¬

шавшемся в храмах Цибелы и допускавшемся в угод¬

ность богине, и о грубом шарлатанстве галлов, не умев¬

ших даже прилично драпировать свое умственное и

нравственное ничтожество. <...>
*	* *
*	Megalesia (от лат. Megale — прозвище богини Кибелы) —

мистерия, связанная с представлением мифа о Кибеле. — Сост.

Д. Й. ПисйреА
об атеизме, религии и цсрквй
43
V
Посмотрим теперь на греческий мир, на происхож¬

дение и идею олимпийских богов, и на особенности эл¬

линизма в сравнении с элементами римским, египет¬

ским и азиатским. Олимпийские боги не были и не мог*

ли быть первобытными богами; их существование об¬

условливается такой высокой степенью эстетического

развития, какая не дается сразу даже самому дарови¬

тому народу. Эти боги, созданные из разнородных эле¬

ментов творческой силою народной поэзии, наполнили

собою миросозерцание грека, воплотили в себе всю

идею древности, но не вытеснили в богослужении тех

первобытных богов и богинь, которые были связаны с

известными местностями и народностями и которые по¬

служили материалом для образования идеальных, об¬

щегреческих мифических существ. Варрон принимает

три рода теологии: теологию поэтическую, — философ¬

скую и — гражданскую. Действительно, местные грече¬

ские предания и весь характер местных богослужений

рисуют нам не тех богов, каких мы знаем по Гомеру,

Гесиоду и трагикам; жрецы и поэты, расходящиеся

между собою в воззрении на Олимп, расходятся еще

резче с философами,‘отыскивающими физическое или

историческое основание и значение мифа и не желаю¬

щими закрывать отвлеченную истину ни преданиями се¬

дой древности, ни блестящими созданиями творческой

фантазии.
Вследствие разнородных исторических переворотов,

вследствие смешения культов и брожения народностей,

образовался на малоазийском поморье и на прилежа¬

щих роскошных островах народный исторический и ре¬

лигиозный эпос, какого не создавала ни одна народ¬

ность, ни одна цивилизация. Что этот эпос возникал по

кускам, вероятно в течение целых столетий, это можно

было бы себе представить a priori*, если бы даже раз¬

личные песни Илиады и Одиссеи не носили на себе

следов различного языка. Для моей цели важно заме¬

тить, что гомеровский эпос представляет, как мне ка¬

жется, первую и единственную в своем роде попытку

обоготворить не природу, а человека.
★	* *
*	A priori (лат.) — до опыта. — Сост.

Научно-атеистическая
библиотека
44
Полный антропоморфизм Гомера, единственный в

своем роде, тесно связан с его вполне эпическим харак¬

тером. Только рассказывая, не комментируя самого се¬

бя, не анализируя течения собственных мыслей, народ¬

ный поэт не мог отделить идею от образа и заставить

своего слушателя видеть за его словами какой-то скры¬

тый и высший смысл; словом, он не мог перейти из

области чистой поэзии в область символистики, которая

достигла своего апогея в египетской теологии, от кото¬

рой не вполне свободна даже поэзия Гесиода. Гомер

имеет дело с лицами, с определенными фигурами; он

знает личный характер Зевса, Посейдона, Афины,

Аполлона и рисует этот характер, нисколько не приведя

его в зависимость от космического значения каждого

из этих божеств. Стихийная природа существует сама

по себе и, может быть (хотя нигде у Гомера ясно не

выражена эта мысль), ее силы и законы, которых влия¬

нию так безотчетно поддается воображение дикаря,

дали повод к созданию безличной личности, судьбы,

стоящей выше Зевса и богов, но не превратившейся

еще у Гомера в ту непреклонную и жестокую необхо¬

димость, которая у трагиков тиранически определяет

каждый шаг и поступок человека и который Геродот

так же безапелляционно подчиняет личности бессмерт¬

ных. Отношение богов к отдельным стихиям природы

состоит в том, что эти стихии им подчинены в известных

пределах; они ими управляют, но никогда и не пы¬

таются изменить их природу. Над бездушною стихией

стоит обыкновенно громадная по своему размеру чело¬

веческая фигура, у которой в руках достаточно силы,

чтобы действовать морем, ветром или облаками так, как

обыкновенный человек стал бы действовать палкой,

копьем или вообще оружием, т. е. в пользу любимой

личности и в ущерб врагу или обидчику. Эта мысль на¬

ходит себе достаточное подтверждение в рассказе об

Аяксе и Посейдоне. Воля этих громадных личностей,

их наклонности и характер нисколько не связаны свой¬

ствами тех стихий, которыми они управляют. Перемены

времен года не имеют никакого влияния на физиономию

гомеровского мира богов. Они любят и ненавидят, враж¬

дуют и порицают, ссорятся и мирятся, как люди, и

нельзя даже сказать, чтобы их чувства и страсти были

сильнее чувства и страстей тех смертных эпических

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
46
личностей, которые выведены вместе с ними. Бог в по¬

рыве гнева страшнее человека по тому же самому, по¬

чему силач в подобную минуту страшнее раздосадован¬

ного ребенка. Он может раздавить дерзкого врага, не

потому что в нем выше возмущенное чувство, а потому,

что руки больше и крепче. Когда Диомед ранит Ареса,

тот падает и закрывает собою несколько десятин, кри¬

чит так, как 10 000 воинов, и между тем впоследствии

не мстит Диомеду и с излечением раны забывает о на¬

несенной ему обиде; <...> Можно сказать вообще, что

в олимпийцах увеличен только масштаб тела; дух

остается не только с теми же несовершенствами, как у

обыкновенного человека, но даже его отдельные свой¬

ства и способности берутся в том же размере. Боги не

только способны на жестокость, на кровавое насилие,

на вспышку дикой страсти, но даже на мелкую гадость

и на рассчитанное мошенничество. Зевс, чтобы втянуть

греков в беду, посылает Агамемнону ложное знамение

и убеждает его вступить в сражение, обещая победу.

Паллада Афина поступает еще бесчестнее, и ей в этом

поступке вполне сочувствует Гера. Богиня мудрости

советует ликийцу Пандару нарушить перемирие, заклю¬

ченное с греками, и вопреки данной клятве пустить

стрелу в Менелая. Это делается с тою целью, чтобы

повредить троянам; Гера и Паллада придумывают план

этой интриги; а Зевс, хранитель клятвы, к которому

потом обращается Агамемнон, прося защиты и нака¬

зания клятвопреступников, дает свое согласие после не¬

которого раздумья. Раздумье возбуждается в нем не

отвращением к низкому поступку, а расположением к

троянам, которых он однако, как хороший семьянин,

приносит в жертву прихоти супруги. Когда Главк ме¬

няется оружием с Диомедом, Зевс обманывает Главка,

так что тот за медное вооружение отдает богатое золо¬

тое. И эти же самые боги являются в таком величии

силы и пластичной красоты, что, вдохновленный Гоме¬

ром, Фидий создал свою великую статую Зевса олим¬

пийского.
И тут нет никакого противоречия. Дело в том, что

грек боготворил существующий порядок вещей и в су¬

ществующем порядке вещей то, что казалось ему всего

изящнее, человека. Но понятие человек, изящныи образ

его не складывался из разных великих качеств и совер¬

Научно-атенстнпескай
библиотека
46
шенств; он создавался из тех материалов, какие были

в наличности, и потому всегда был полным, верным и

живым отражением эпохи. Если мыслитель, подобный

Аристотелю, делал своего идеального гражданина на

чисто греческий образец, то тем более Гомер, в котором

воплощается отсутствие рефлексии, должен представить

и под Троей, и на Олимпе только такие личности, ка¬

кие вырабатывал героически-патриархальный быт. Бо¬

готворя действительность, не выходя за ее пределы, го¬

меровский эпос не делает никакого выбора между дур¬

ными и хорошими сторонами действительности; все, что

есть, и все, как есть, переносится на небо и на Олимп,

облекается в тела, цветущие силой, здоровьем и вечно

юною красотою, и живет припеваючи, не задавая себе

никаких нравственных задач, не отрешаясь от мелких

волнений и внося всюду живость страсти, энергию и

полноту жизненной силы, свойственную молодому чело¬

веку и молодому народу. Это любовное, страстное и

спокойное в своей страстности слияние с неодушевлен¬

ною и одушевленною природой, эта любовь к жизни и

охота пожить и насладиться проникает собою миросо¬

зерцание гомеровского грека. Смерть есть страшное

зло в глазах эллина; за могилой он признает какое-то

существование, но оно ему противно; ему нужны тело,

веселый мир, полные чаши вина, красивая женщина,

песни уличного певца, а порою шум и тревога лагерной

жизни, отвага битвы, победные клики храбрых товари¬

щей и богатая добыча; без этого нет жизни, а без жиз¬

ни нет ему и блаженства. В XI-й книге «Одиссеи» тень

Ахилла жалуется Одиссею на неудовлетворительность

загробного существования: «лучше, говорит он, быть

здесь на земле работником у последнего бедняка, неже¬

ли там — царем над всеми тенями». На нас обаятельно

действует Гомер не глубиною, не верностью миросозер¬

цания, а удивительной свежестью и искренностью. Нас

радует в юном народе эта кипучая полнота жизни, эта

роскошь силы, как радует в здоровом ребенке веселость

и резвость. Стоит сравнить впечатление, производимое

чтением «Илиады», с тем, которое производит «Энеида»,

чтобы убедиться в бесконечном различии, заключаю¬

щемся между природой и самым искусным подража-

иием.
Нас возмущает то, что Эней обманул Дидону и

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
47
что Вергилий его защищает и оправдывает, потому что

мы видим в поэте развитого и образованного человека

и требуем от него^ большей сознательности, строгости и

чистоты убеждений. У Гомера на каждом шагу плутуют

и боги, и люди, и ни один благоразумный человек не

будет на них за то в претензии. Они делают это так

простодушно,^с таким наивным и твердым убеждением

в собственной правоте, что их поступки нельзя находить

безнравственными. Афродита разрушает семейное

счастье Менелая, сводит между собою любовников, в

чем упрекает ее сама Елена, и между тем везде сохра¬

няет во всем эпосе всю женственную прелесть слабого,

прекрасного, нежного и любящего существа.—

При своем светлом, любовном взгляде на жизнь грек

не мог себе составить отдельного понятия о зле; у него

нет существа, соответствующего египетскому Тифону,

персидскому Ариману или еврейскому Сатане. Не видя

нигде в природе абсолютного зла, грек не создал себе

этого понятия и в отвлеченности. Этому содействовало,

может быть, и географическое положение Греции: не

было ни мороза, ни губительного зноя; ни безбрежное

море, ни обширная песчаная пустыня не могли предста¬

вить живому воображению человека, живущего одной

жизнью с природой, воплощения враждебного начала

смерти и разрушения*. Эта же причина содействова¬

ла, может быть, освобождению грека от обожания при¬

роды.
Понятно страстное благоговение скандинава перед

Бальдуром: он видит в нем солнце, а солнце греет его,

светит в его темную хижину, вызывает растительность из

почвы и сгоняет с нее снежные сугробы. <...> На том

же самом побуждении основано поклонение египтян

реке Нилу, которую ставили наравне с Ра и которой

приносили жертвы до времен Феодосия. Ничего подоб¬

ного не могло быть в Греции. Теплоты и сырости было

довольно, земля была плодородна, растительность све¬

жа и сильна, все силы природы действовали умеренно

и гармонично, так что ни одна из них не явилась ис¬

ключительным благодетелем страны; притом, для того

чтобы воспользоваться благоприятным положением и

плодородием почвы, человеку необходимо было трудить¬

ся; собственный труд явился для него, таким образом,

главным двигателем и последнею причиною благосостоя

Научно-атеистическая
библиотека
48
ния, так что внешняя природа была только обстанов¬

кою, полем действия, а героем выступала человеческая

личность. <...> Геркулес, Тесей, Кадм, Ясон, Кекропс

являются такими личностями в греческом мифическом

эпосе. Силы природы, с которыми они борются, боль¬

шею частью слепы и только бессознательно, по своей

инерции, составляют им препятствия. За и против этих

героев действуют боги по чисто личным и человеческим,

а не стихийным побуждениям. От этих богов происходи¬

ло и добро, и зло, как оно может произойти и от любо¬

го человека. Происхождение какой-нибудь язвы, навод¬

нения, голода или войны никогда не считалось проявле¬

нием злого начала или мрачной стороны какого-нибудь

бога; это объяснялось гораздо проще. Аполлон рассер¬

дился на греков за то, что они не отдали Хризеиду по

просьбе ее отца, Хризеса, жреца Аполлона. Аполлон

сильный бог, <...> он подходит к греческому лагерю

и начинает стрелять; при каждом выстреле умирает

человек, и это продолжается девять дней; на десятый

его умилостивляют, и повальная болезнь прекращается.

Обыкновенный человек в гневном настроении мог бы

застрелить одного или двух, — Аполлон застреливает

сотни людей; вот и вся разница,- состоящая опять-таки

только во внешнем масштабе. Аполлон не превращается

через это в глазах греков в гения зла; сделанное им

зло приписывается его настроению и проходит вместе с

ним. Смену добрых и злых движений в душе человека

грек считает не только естественным, но и нормальным

явлением. Это доказывается тем, что он переносит ее

на свой Олимп.
Итак, антропоморфизм, обоготворение действи¬

тельности и отсутствие абсолютных начал добра и зла

составляют главные, тесно связанные между собою

черты греческого миросозерцания в гомеровском эпосе.

Эти черты имели огромное влияние на всю греческую

жизнь. Боготворя действительность, грек оправдывал

всякое уклонение от разумно’сти, всякую безнравствен¬

ность, если только она вошла в обычай и ^ принята в

обществе. При таком взгляде на вещи голый разврат и

грязное преступление превращаются в естественные про¬

явления человеческой личности и получают свое освя¬

щение путем религии. Они существуют, стало быть, они

имеют право существовать — и вот являются Афродита,

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
49
покровительница блудниц, и Гермес, покровитель об¬

манщиков и воров.
То, что в молодом народе обличало только свет¬

лый и веселый взгляд на жизнь, то в народе, уже раз¬

вившемся, превратилось в нравственную терпимость,

граничащую с полною безнравственностью. Грек герои¬

ческой эпохи мог поклоняться богу, в котором он видел

отражение своих свойств и влечений; грек времен Пе¬

рикла должен был или ничему не поклоняться, или по¬

клоняться идеалу бодее высокому, чтобы в том и в дру¬

гом случае относиться критически к себе и к своим пси¬

хическим отправлениям. По двум указанным путям

пошли только философы; одни отвергли всякое верова¬

ние, другие очистили для себя существующую религию:

народ смотрел довольно неприязненно на тех и на дру¬

гих, поклонялся прежним идолам и видел в богах то,

что видел в них Гомер.
Все философы древности восстают против влияния

поэтов на народную нравственность. Ксенофан говорит:

«Гомер и Гесиод приложили к богам все, что дурно и

позорно в человеке: воровство, прелюбодеяние и обма¬

ны». Гераклит эфесский говорит, что Гомера следовало

бы выгнать из Олимпийских игр и надавать ему поще¬

чин. «Преимущественно, пишет Платон во Il-й книге

своей «Республики», заслуживает порицание великая

ложь Гомера и Гесиода, потому что всего хуже лжет

тот, кто в своем изложении представляет превратно

природу богов и героев. Его можно сравнить с живо¬

писцем, который, желая срисовать предмет, произвел

нечто, вовсе непохожее».
К этим цитатам можно было бы прибавить еще

много других, и уже самое число их и резкость нападок

показывает, как сильно было влияние поэтов. Дионисий

галикарнасский коротко и ясно характеризует положе¬

ние массы в отношении к религии: «Я, правда, знаю,

говорит он, что многие извиняют греческие безнрав¬

ственные мифы, напоминая о их аллегорическом значе¬

нии; <...> по моему мнению, хорошего в греческих

мифах мало, <...> многочисленная толпа, незнакомая

с философией, принимает эти рассказы в худшем смыс¬

ле, и тогда происходит одно из двух: или они начинают

презирать богов, унижающихся до самых отвратитель¬

ных поступков, или сами не воздерживаются от гряз-
4—1889

Научно-атенстнческая
библиотека
50
ных и позорных пороков, видя, что то же самое делают

и боги».
Но, кажется, происходило преимущественно вто¬

рое, потому что масса всегда с удовольствием присло¬

няется к осязательному авторитету, особенно если этот

авторитет не налагает тяжелых ограничений и не про¬

тиворечит господствующим вкусам и наклонностям. Без¬

нравственность греков засвидетельствована всеми писа¬

телями древности и проглядывает в некоторых замеча¬

тельных греческих мыслителях. Суеверие их выражалось

во множестве оракулов и мистерий, в усердном покло¬

нении иностранным богам и, наконец, в построении

алтарей неизвестным богам в Олимпии и в Афинах.

И безнравственность, и суеверие находили себе удов¬

летворение и поощрение в создании Гесиода и в гоме¬

ровском эпосе; очень естественно, что поэты при таких

условиях до самого падения язычества удерживали свое

господство над умами и свое религиозное значение.

Со времен Александра Македонского начинается сбли¬

жение Греции с Востоком; еще до Александра проник¬

ли в Грецию, через острова, восточные малоазийские

культы; поклонение матери богов и Дионису представ¬

ляет несомненные следы азиатского происхождения;

но это были частные заимствования, и они не могли

иметь решительного влияния на образ мыслей народа

и на все его верования. После разрушения персидской

монархии, когда на ее развалинах возникли греческие

государства преемников Александра, эллинизм, выра¬

жавшийся в языке, в литературе, в философии и в ре¬

лигиозных верованиях, проник в Азию и в Египет и

основал центры своего господства в Александрии, Ан¬

тиохии и в Селевкии. Политические виды Лагидов и

Селевкидов побуждали их сливать греческую народ¬

ность с египетской и сирийской; религия и язык, конеч¬

но, прежде всего обратили на себя их внимание; изве¬

стно, какими мерами Антиох Епифан старался эллини¬

зировать иудеев; другие государи принимались за дело

осторожнее, и попытки их были успешнее.
В Антиохии, в Селевкии, в Дамаске, в Лаодикии

и вообще в больших городах господствовал греческии

язык; в Александрии, несмотря на мрачную исключи¬

тельность египтян, греческая наука развернулась в не¬

бывалых до того времени размерах. В XVI книге своей

Д. Й. Писарев
об атеизме, религии и церкви
51
географии, говоря о Сирии, Страбон упоминает о многих

храмах, посвященных греческим богам; даже в Египте

существовали такие храмы и образовался полугреческий

бог Серапис. Оказывая такое могущественное влияние

на Восток, Греция, в свою очередь, испытывала на себе

обратное влияние Востока. Служение Дионису усили¬

валось, стремление к мистериям возрастало вместе с

возраставшей наклонностью к, таинственности, которой

было так мало места в определенной и ясной гомеров¬

ской теологии и которая была так противна первобыт¬

ному греческому духу, выразившемуся в гомеровском

эпосе. Явилось сближение Диониса с Озирисом, с Ати-

сом и Адонисом, потому что вообще это время (после

Александра Македонского) отличалось стремлением

сливать личности богов и находить в них сходство и

тождество. Культ Афродиты принял совершенно азиат¬

ский характер служения Астарты или Милитты; яви¬

лось поклонение Серапису и Изиде. На сочинениях Плу¬

тарха, жреца Аполлона, видно, до какой степени в пер¬

вом веке по p. X. было сильно влияние египетской ре¬

лигии на греков; пробудилось стремление к аскетизму,

выразившееся в сочувствии жрецам Изиды, Аполлоний

Тианский путешествовал по Востоку с целью найти

истинную мудрость и нашел ее у индейцев*, где особен¬

но понравилось ему возвышение мудреца над всем зем¬

ным и преходящим. Влияние Востока на греческий дух

можно, мне кажется, определить следующим образом:

Восток внес в Грецию крайнюю чувственность и, вме¬

сте с тем, вызванную этой чувственностью реакцию —

аскетизм. Крайняя чувственность проявилась в непо¬

мерном развитии вакханалий и служения Афродиты;

аскетизм выразился в пробуждении пифагореизма в лич¬

ности Аполлония Тианского и в стремлении Плутарха

возбудить сочувствие греческого мира к жрецам Изиды

и к их образу жизни. Конечно, как и следовало ожи¬

дать, чувственность действовала в массах, а аскетизм

составлял достояние немногих.
VI
Взглянем теперь на положение греческих жрецов.

Общественное мнение не требовало от них ни особенных
*	* *
*	Так в тексте. Здесь и далее речь идет об индийцах. — Сост.
4*

Научно-атеистическая
библиотека
52
умственных способностей, ни особого специального из¬

учения религиозных догматов. Плутарх говорит, что

надо учиться религии у поэтов, у законодателей и фи¬

лософов; жрецов он здесь не называет и, следователь¬

но, не считает их способными научить желающего рели¬

гиозному догмату. Жрецы были только священнослу¬

жителями, отправлявшими богослужение и приносивши¬

ми жертвы; эстетическое чувство греческого народа и

дух самой религии, основанной на поклонении красоте,

требовали от жреца телесных качеств. Ни уродливо

сложенные или некрасивые люди, ни иностранцы, ни

бедняки не могли сделаться жрецами; последние пото¬

му, что с этой должностью, для поддержания внешнего

благолепия, были сопряжены значительные издержки.

Некоторые должности жрецов были наследственны в

известных семействах; эти наследственные должности

существовали большею частью в старых городах и

очень редко встречаются в колониях. Только при слу¬

жении немногих божеств требовалось со стороны жре¬

ца или жрицы безбрачие; где это было нужно, там

большей частью служили мальчики и девочки, остав¬

лявшие свою должность при наступлении совершенно¬

летия. Видно, что характеру грека вообще было не¬

свойственно насиловать человеческую природу; он хотел

гармонического наслаждения жизнью и не любил отни¬

мать способности наслаждаться у тех, кого он считал

себе равным. Только жрецы Геи в Ахаие, жрицы фес-

пийского Геркулеса и Афродиты, иерофант Элевзинских

таинств23 и жрицы Афины и Артемиды Гимнии в Арка¬

дии должны были в течение всей своей жизни хранить

девственность. Сильнее и влиятельнее жрецов были

прорицатели, возвещавшие волю божества по полету

птиц, по разным физическим явлениям и внутренностям

жертвенных животных. Они были одарены значитель¬

ным влиянием уже в героическую эпоху. Гомер упоми¬

нает греческого прорицателя Колханта и троянского,

сына Приама, Элена; и тот и другой пользуются всеоб¬

щим уважением; с ними советуются цари и полковод¬

цы, и предвещания их считаются божественным даром.

Впоследствии гадание составило особую науку, и про¬

рицатели получили постоянное и прочное влияние на

политические распоряжения; при демократическом

устройстве большей части греческих республик право

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
53
решения было в руках народной массы, которая, конеч¬

но, никогда не решалась идти наперекор воле божества

и потому большею частью повиновалась гадателям. Их

приговором были связаны в подобном государстве и

полководцы, и правители. Это, конечно, подавало повод

к интригам, и Алкивиад, желая убедить афинян по¬

слать экспедицию в Сицилию, подкупил гадателей.
Греческие оракулы во время своего процветания

пользовались безграничной доверенностью народа и ока¬

зывали самое обширное влияние на общественные и

частные дела. Правительства разных городов спрашива¬

ли их совета при начале войны, при заключении мира

и при высылке колонии; народ обращался к ним в эпо¬

хи тяжелых испытаний; моровая язва, голод, частые

пожары или наводнения усиливали религиозное чувство

и побуждали встревоженные умы просить совета, как

умилостивить разгневанных богов. Частные лица посы¬

лали в Дельфы подарки и советовались с оракулом при

начале важных предприятий, в случае опасной болезни,

словом, тогда, когда человек сомневается в собственных

силах и ищет помощи и совета вне себя и выше себя.

Поэты пели, что Аполлон послан Зевсом в Дельфы, что¬

бы возвещать эллинам правду и закон. Платон в сочи¬

нении о законах требует, чтобы все богослужебные

учреждения определялись дельфийским оракулом. Дель¬

фийские жрецы умели, конечно, пользоваться своим вы¬

годным положением, и в течение целых столетий ораку¬

лы давали ответы так осторожно и двусмысленно, что

авторитет их не падал; в случае неисполнения оракула

оставалось всегда возможностью истолковать событие

так, что буква изречения пифии24 оказывалась верной.
Македонское господство понизило влияние ораку¬

лов. Во-первых, все оракулы, не исключая и дельфий¬

ского, слишком ясно выражали свое желание угодить

властелину и свою готовность сообразоваться с его во¬

лею. Когда Александр изъявил притязание на божеский

сан, оракулы присудили божеские почести даже другу

его Эфестиону. Эта подлая лесть не могла дать грекам,

в которых уже сильно были пробуждены критические

стремления, высокого понятия о могуществе Аполлона

и о честности его толкователей. Во-вторых, право реше¬

ния в важных делах перешло в руки одного лица, и это

лицо не могло быть так суеверно, как масса народа.

Научно-атенстичискай
библиотека
54
Политические соображения стали перевешивать своими

осязательными доводами темные и непонятные изрече¬

ния пифии.
Потерянное однажды политическое значение ора¬

кулов не могло больше быть восстановлено. Этому ме¬

шали и исторические обстоятельства, и изменения во

внутреннем образе мыслей народа. Римский сенат еще

меньше македонских царей был расположен управлять¬

ся в своих действиях приказаниями пифии. Так же дей¬

ствовали и римские императоры. К дельфийскому ора¬

кулу обращались только частные лица с вопросами, ка¬

сающимися их личных и домашних интересов, и уже в

первом веке по p. X. верующий Плутарх оплакивает

падение оракулов и старается объяснить их упадок, не

компрометируя достоинства божества. В последние вре¬

мена римской республики и при первых императорах

большая часть греческих и малоазийских оракулов за¬

молкла; в Виотии* оставался при Плутархе только

оракул Трифония, к которому сходил в пещеру Аполло¬

ний Тианский. Дельфийский оракул содержал уже не

трех пифий, а одну; знаменитый оракул Аммона в Ли¬

вии замолчал. В оставшихся оракулах ощущался недо¬

статок посетителей. Число насмешливых скептиков воз¬

растало, и Плутарх счел нужным посвятить отдельное

рассуждение на разрешение предлагаемого ими вопро¬

са: отчего пифия утратила поэтический дар и говорит

свои пророчества не в стихах, а в прозе. Если писатель,

подобный Плутарху, т. е. человек верующий и заботя¬

щийся не столько об отвлеченной истине и логической

последовательности, сколько о религиозном настроении

и нравственности народных масс, решается затрагивать

вопросы догматические и отстаивать существование

святыни, то это, мне кажется, служит признаком того,

что сомнения не только высказываются мыслителями,

но проникают .и в народное сознание.
Но оракулы в I-м веке, до и после p. X. снова

оживают; возникают новые культы, воздвигаются новые

храмы и оракулы, напр., в честь Антония в Египте, и

поклонение этим божествам продолжается до оконча¬

тельного падения язычества. Это движение к мистициз¬

му порождает немедленно оппозицию в рядах мысли-
*	* *
*	Так в тексте. Следует читать «Беотия». — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
55
телей. Эномай Гадарский выводит наружу обманы ора-

кулов, их двусмысленность и неясность, отвергает их

возможность и представляет исторические доказатель¬

ства их вредного влияния на общественную жизнь и на

международные отношения. Его сочинение: г|юра

yonxiov («Уловки шарлатанов»), сохранившееся в фраг¬

ментах у Евсевия, написано легко, остроумно и попу¬

лярно; это доказывает, что он хотел действовать на на¬

род и что, стало быть существовала потребность проти¬

водействовать мистицизму. Эта потребность еще ярче

выразилась в сочинениях знаменитого современника и

биографа Александра Авонотихита, Лукиана самосат-

ского. Впрочем, характеристика его влияния и сочине¬

ний не входит уже в рамку моей темы; ограничиваюсь

этим указанием на новое усиление религиозности в мас¬

сах; факт этот для меня важен потому, что один из

первых провозвестников этого пиетистического25 движе¬

ния был Аполлоний Тианский; в его время народ был

большей частью равнодушен к религии, так что ему

нужно было учением и чудесами оживлять умиравшую

веру. Филострат много раз упоминает о том, что он вос-

становлял богослужение в опустевших храмах и воз¬

буждал в своих многочисленных слушателях уважение

к богам, которых изображения находились в меньшем

почете, чем статуи обоготворенных римских императо¬

ров.
О греческих жертвоприношениях упомяну корот¬

ко. Этот акт составлял главное средоточие богослужеб¬

ных обрядов, но, как и богослужение вообще, он не мог

иметь значительного влияния на умы, и только большая

или меньшая торжественность обрядов может до неко¬

торой степени служить меркой религиозного настрое¬

ния массы. Человеческие жертвы в древнейшее время

греческого культа были явлением обыкновенным, что

доказывается тем, что даже в позднейшее время в

очень важных случаях приносили в жертву человека.
В цветущий период эллинизма, начиная с гомеровских

времен, человеческие жертвы совершенно вытесняются

жертвоприношениями животных, соединенными с пир¬

шеством и имеющими совершенно веселый характер.

Умерщвление человека на жертвеннике встречается или

в виде исключительного случая, или как древний обряд,

уцелевший в немногих старинных городах и составляю-

Научно-атеистическая
библиотека
56
Щий резкое противоречие с общим колоритом веселого

и светлого богопочитания. Бичевание мальчиков в Спар¬

те в честь Артемиды Ортии и бичевание женщин в Алее

в честь Диониса может быть рассматриваемо как обы¬

чай, заменивший собою человеческие жертвы. Значение

этого обряда сознавали сами древние; это видно из раз¬

говора Аполлония Тианского с Феспезианом*. Жертво¬

приношения по цене своей бывали очень различны; бо¬

гачи из города зарезывали иногда целые сотни волов

или баранов, а бедняки часто приносили только пироги

или плоды. Очень естественно, что в понятиях народа

значительные жертвы составляли некоторым образом

одолжение, оказанное богу, за которое можно было рас¬

считывать также с его стороны на особую услугу; вто¬

рая сатира Персея направлена против этого языческого

фарисейства, и энергия его нападок свидетельствует о

силе и обширном влиянии этих понятий на нравствен¬

ность. Евангельские притчи о мытаре и фарисее и о

двух лептах бедной вдовицы доказывают, что и в иудей¬

ском обществе нужно было искоренять подобные убеж¬

дения.
Изображения богов изменялись по мере развития

эстетического чувства и технической ловкости в обра¬

ботке сырого материала. За архаистическим или иера¬

тическим периодом, в котором боги изображались или

в виде неотесанных камней и деревянных столбов, или,

позднее, в человеческом образе, но с неразделенными

ногами и грубо высеченными чертами лица, за этим

периодом следует эмансипация искусства и торжество

его при Фидии и Праксителе, совпадающее с цветущею

эпохою всей политической и умственной жизни Эллады.

Еще при Аполлоне Тианском слава статуй Зевса Олим¬

пийского, Афины, Афродиты Книдской и Геры Аргив-

ской была распространена по всему образованному ми¬

ру. Опираясь на эти бессмертные творения греческого

духа, Аполлоний говорит египетскому мудрецу: «их со¬

здала фантазия; она мудрее подражания; подражание

изображает то, что видит, а фантазия то, чего не видит;

это невидимое предполагается по сравнению с видимым;
*	* *
*	В тексте ошибка. Следует читать «Веспезиан». О встрече
Аполлония Тианского с Веспезианом (см.) рассказывается под¬

робно в опущенной нами третьей главе. — Сост.

Д. И. Писаре!
об атеизме, религии и церкви
6?
подражание может быть остановлено смущением, но ни¬

что не остановит фантазию; <...>.
Весь антропоморфизм грека и все его живое эсте¬

тическое чувство рельефно выразились в этих словах,

кому бы они ни принадлежали, Аполлонию или самому

Филострату. Великолепные идолы работы Фидия и

Праксителя должны были действовать на массу наро¬

да, одаренного сильным, но бессознательным чувством

изящного, тем сильнее, что народ верил в божествен¬

ность самих статуй. Он верил, что, при освящении го¬

товой статуи священнодействием, в бездушный камень

или металл вселяется частица самого божества, и идол

превращается в бога. «Когда возникает бог? спрашивает

Минуций Феликс, христианский апологет: вот он вылит,

его обрабатывают, обрезывают — он еще не бог; его

спаивают, собирают, ставят на пьедестал — и все еще

он не бог; но вот его украшают, освящают, ему прино¬

сят молитву, и он делается, наконец, богом, когда того

хочет человек, когда человек возводит его на эту сте¬

пень».
Упомяну еще о том, что греческая религия требо¬

вала при жертвоприношении физической чистоты от

участвующих; эта чистота достигалась омовениями, ко¬

торые, по понятиям народа, очищали даже в нравствен¬

ном отношении от тяжелых и кровавых преступлений.

Впоследствии, когда увеличилась потребность заменять

торжественностью обряда слабеющее религиозное чув¬

ство, омовения водою показались слишком просты и не¬

действительны. Явился обычай омывать руки в крови

жертвенных животных, а во втором веке по р.Х. из

этого обычая развился торжественный обряд taurobo-

Uum* и criobolium**, в котором желающий получить

всепрощение и святость становился под досчатый по¬

мост и с ног до головы обдавался кровью вола, зарезы-

ваемого в честь Цибелы. Заботливость о чистоте жрецов

была особенно сильно развита у египтян; оттого обяза¬

тельные омовения. Этому обычаю подражал Пифагор,
*	* *
*	Taurobolium (греч. tauro — бык и bolos — убийца) убие¬

ние быка. — Сост.	о
** Criobolium (греч. krios —баран и bolos — убийца) — убие¬

ние барана (kriobolos — убивающий барана). Сост.

Научпо-атенстическай
библиотека
58
поставивший, отчасти по гигиеническим, отчасти по

религиозным соображениям, ежедневные холодные ку¬

пания в обязанность своим ученикам. Аполлоний Тиан¬

ский считал эти омовения очень полезными, а Плутарх

придавал им даже важное символическое значение.
Кроме общеизвестной греческой религии существо¬

вала еще с самых древних времен религия мистерий,

в которой верующие, посвященные известными обряда¬

ми, присутствовали при драматическом представлении

различных мифов и религиозных преданий. При этом

не было определенного догматического учения; посвя¬

щаемый не узнавал никаких новых религиозных поло¬

жений; ему предоставлялось смотреть, слушать и выво¬

дить заключение, сообразное с его образом мыслей, со

степенью его природной впечатлительности и умствен¬

ного развития. Плутарх говорит, что в мистериях не

убеждают доводами, не сообщают ничего такого, что

могло бы склонить дух к вере; должно только, руко¬

водствуясь философским соображением, обдумывать с

благоговением то, что там делается и говорится. Отли¬

чаясь от общенародной религии своею таинственностью,

культ мистерий отличался и личностями богов и их ха¬

рактером. Знаменитейшие боги гомеровского цикла:

Зевс, Аполлон, Гера, Афина, Посейдон совершенно не

участвуют в мистериях. Важнейшими действующими

лицами мистерий являются Дионис, Персефона и Де¬

метра, не имеющие почти никакого значения в гомеров¬

ской теологии. Причины этого явления можно видеть

отчасти в иностранном происхождении мистерий, вне¬

сенных в собственную Грецию из Фракии и с Востока,

отчасти в том, что для мистерий нужны были личности

подземных богов с неопределенной и загадочной физио¬

номией. Внесение мистерий в Грецию приписывается

мифической личности Орфея, которого трагическая кон¬

чина указывает на борьбу оргиастического культа с

мистическим26. Центром мистерий является тот самый

миф, о котором я говорил при описании фригийского

культа. Этот миф, имевший несомненно свое основание

в поклонении природе, рано распространился по восточ¬

ным берегам Средиземного моря и, произведя сильное

впечатление на фантазию народа как своею внешнею

яркостью, так и глубиною основной мысли, сохранил

полную жизненность до последних времен язычества.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
59
Эга жизненность выразилась в том, что он легко

применялся к особенностям воспринявших его народ-

ностей, у каждого племени принял особый колорит, со¬

храняя при том основную идею. У греков этот умираю¬

щий бог называется Дионисом Загревсом; его убивают

титаны по приказанию Геры, законной супруги Зевса.

Зевс — незаконный отец убитого ребенка Диониса, уби¬

вает титанов и из сохранившегося сердца своего сына

создает нового Диониса. Важно в этом мифе то обстоя¬

тельство, что Диониса разрывают и съедают титаны.

Пораженные молнией Зевса, титаны превращаются в

пепел, и из этого пепла рождаются люди, в которых

злая природа титанов соединена таким образом с доб¬

рою природою съеденного Диониса. Разрывание бога и

переход его частиц в другие тела указывает на пантеи¬

стическое27 воззрение, выраженное в мифическом обра¬

зе. Так, по крайней мере, толковали этот миф поздней¬

шие мистики. «Изменение бога в ветры, воду, землю и

звезды, в роды растений и животных, — говорит Плу¬

тарх,— переход бога в мироздание изображается на¬

глядно как разрывание и раздробление, и тогда боже¬

ство называется Дионисом Загревсом; гибель, уничто¬

жение, смерть и возрождение облекаются в басни и

рассказы, соответствующие названным изменениям».

В приведенной главе "Плутарх противополагает панте¬

истическому обожанию Диониса чисто деистическое28

обожание Аполлона. Миф о происхождении людей из

пепла титанов и частиц Диониса доказывает, что мисти¬

ки признавали в человеке присутствие двух противопо¬

ложных и взаимно враждебных элементов. На это дуали¬

стическое29 воззрение, чуждое гомеровскому миросо¬

зерцанию, опирались Платон и новоплатоники, говорив¬

шие, что душа живет в теле, как в темнице или в моги¬

ле. Мистерий было много; они праздновались на Лем¬

носе, в Фивах, в Коринфе, в Эгине, и наконец самые

знаменитые (элевзинские) в Афинах и в Элевзисе. Все

они были разрешены местным правительством, счита¬

лись государственною святынею и навлекали на нару¬

шителя уголовные наказания.
Первоначально к элевзинским таинствам допуска¬

лись только афинские граждане; из других греков во¬

обще, насколько известно, посвящались немногие.

Из греческих, но не афинских исторических личностей

Научно-атеистическая
библиотека
известны, как участники элевзинских таинств, Пифагор,

Филипп Македонский, Дмитрий Полиоркет, сын его

Филипп, Аполлоний Тианский и Плутарх. Варварам

был заперт вход в то здание, где совершалась сокровен¬

нейшая часть таинства, но при усилении римлян грече¬

ские иерофанты поневоле должны были сделать исклю¬

чение в пользу их. Сулла, Варрон, Красс, Октавиан и

Юлиан Апостат известны как участники элевзинской

святыни.
Многие писатели древности говорят о мистериях,

и суждения их очень различны. Официальные ораторы,

напр., Исократ, превозносят мистерии, как государ¬

ственное учреждение. Благочестивые поэты, подобные

Пиндару и Софоклу, воспевают блаженную участь

посвященных в загробной жизни. Мистики, подобные

Аполлонию Тианскому и Плутарху, принимали в них

участие, и на них производили особенное впечатление

обещания и прообразования* загробного блаженства.

Философы, напротив того, относились к мистериям хо¬

лодно и даже недоброжелательно. Сократ не говорит

о них ни слова, так что есть причины предполагать, что

он или не был посвящен в элевзинские таинства, или

же молчал об них, чтобы не сказать ничего дурного.

Платон указывает на вредную сторону мистерий, в

которых человек ищет себе спасение во внешнем обря¬

де, а не в собственной нравственной силе. Выводимые

в мистериях мифы Платон считает безнравственными

и соблазнительными для народа. Блаженство, которое

обещается адептам, Платон считает очень сомнитель¬

ным и говорит, что их привлекает к мистериям надеж¬

да на вечное опьянение в загробной жизни. Циники30

не считали даже нужным скрывать свое презрение к

мистериям. Когда Диогена убеждали принять участие

в элевзинских таинствах, говоря ему о загробном бла¬

женстве, он просто отвечал: смешно предполагать, что

Эпаминонд и Агезилай (как непосвященные) на том

свете лежат в грязи, а известный вор Петакион (как

посвященный) наслаждается блаженством. Когда один

из мистиков, преподававших особую систему таинств

по орфическим книгам, рассказал Антисфену о радо¬

стях, ожидающих посвященных за пределами гроба,
*	* *
*	Так в тексте. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
61
Антисфен смутил его неожиданным вопросом: что ж

ты не умираешь? Демонакс заслужил репутацию без¬

божника, и афинский народ потребовал его на суд. Его

спросили, отчего он не хочет быть посвященным в ми¬

стерии. — Оттого, ответил Демонакс, что я их разглашу

во всяком случае: если оне хорошо, то я хочу, чтобы

все могли ими пользоваться; если оне дурны, я хочу

предостеречь от них других, незнающих. Мыслящие

пимляне, подобные Цицерону, Варрону и стоику времен

Нерона, Аннею Корнуту, относились к мистериям с

хладнокровною критикою и смотрели на них как на

воспоминание о поклонении природе и о перенесении в

мир богов обоготворенных людей. Христианские писа¬

тели с особенною иронией отзываются о внешних обря¬

дах мистерий, оскорблявших нравственность и благо¬

пристойность.
Спрашивается, что составляло прелесть мистерий

и что было причиною их популярности? Скандалезный

характер их обрядов не мог быть значительною при¬

манкою для древнего грека, потому что его с колыбели

окружали фаллические изображения, сладострастные

картины и вольные песни, стало быть, это не могло

быть ему в диковину и не привлекло бы к мистериям

целые населения. Дляа верующих мистерии имели выс¬

ший духовный интерес; печать тайны, лежавшая в

мистериях, великолепные и загадочные обещания людей

посвященных возбуждали любопытство профанов, на¬

страивали их воображение так, что в них рождалось

живое желание сделаться участниками этих мистерий.

Потом, когда их посвящали, все в представлении мис¬

терий было рассчитано на произведение возможно

большего эффекта. Элевзинские мистерии вызывались

дать ответ на те глубокие вопросы, которые постоянно

волнуют человека и человечество; посвящаемый вступал

в здание мистерий с живейшим желанием узнать что-

нибудь о вечности, о загробной жизни, и перед его

глазами развертывались в рассчитанном порядке вели¬

колепные декорации и фантастические сцены, в которых

он силился найти высокий смысл и действительно на¬

ходил его при своем насильственно напряженном со¬

стоянии. Короткое описание Плутарха передает не

столько внешние действия мистерий, сколько внутрен¬

нюю смену ощущений, переживаемых зрителем, при¬

Научно-атсистичсская
библиотека
62
сутствующим при последней части элевзинских таинств;

но в словах набожного мыслителя можно уловить коло¬

рит того влияния, которое эти сцены должны были ока¬

зывать на присутствовавших. «Сначала блуждают по

разным закоулкам, переносят труды и утомления, на¬

прасно тоскливо ищут чего-то в темноте; потом, перед

самым окончанием, являются все ужасы, трепет и со-

драганье, выступает холодный пот, замирает сердце.

Вдруг загорается удивительный свет; мы вступаем в

приветливую местность, на роскошные луга; мы слы¬

шим голоса, видим пляски; раздаются торжественные

звуки священных слов, и показываются священные ви¬

дения».
Эффекты света и тени, невидимые голоса, торже¬

ственное настроение души, чаяние высших обетований,

все это должно было потрясать впечатлительные нервы

южного человека; многое небывалое могло ему казать¬

ся случившимся, много простых и случайных событий

могли принимать в его глазах колоссальные размеры и

фантастический колорит; много таких явлений, которые

он легко объяснил бы себе в спокойном состоянии духа,

могли в мистериях казаться ему чудесным действием

сверхъестественной силы. Мистерии живым языком

символов и мимики говорили ему такие вещи, которым

приятно поверить. При совершении мистерий присут¬

ствовали только посвященные, и всем посвященным су¬

лили вечную жизнь и вечное блаженство; можно заклю¬

чить из слов Плутарха, что перед внушением этого бла¬

женства являлись светлые небесные видения, слыша¬

лись звуки скрытой музыки, по сцене разливалось мяг¬

кое освещение, и все это вместе, после предшествовав¬

ших испытаний, после перенесенного утомления, после

страшных и мрачных зрелищ, должно было нежить чув¬

ства, успокаивать душу и оставлять неизгладимое впе¬

чатление полного довольства. Ощущение, производимое

мистериями, было приятно^ В награду за это ощущение

предлагалось вечное блаженство. Было бы странно,

если бы при таких условиях толпа народа, не имеющая

вне мистерий никаких средств заглянуть в будущую

судьбу свою,-не ухватилась бы с жадным любопытством

за эти мистерии. Действительно, мистерии держались

очень долго и пали только тогда, когда уже совершенно

истощились жизненные силы язычества.

Д. Й. Писарей
об атеизме, религии и церкви
63
VII
Я очертил физиономию язычества в Египте, в пе¬

редней Азии и в Европе. Надо себе теперь представить,

что все эти элементы слились вследствие исторических

обстоятельств в Италии и, в буквальном смысле этого

слова, наводнили Рим. Если припомнить ту существен¬

ную черту языческого миросозерцания, что не тот толь¬

ко бог, кого уважает мой народ, а и тот, которому

поклоняются соседи, и тот, о котором доходят какие-

то неопределенные слухи, и тот, которого я даже не

знаю по имени, то можно себе вообразить, что верую¬

щие римляне времен падения республики и начала им¬

перии должны были находиться в постоянной тревоге.

Афинская республика построила алтарь неизвестным

или незнакомым богам для того, чтобы избавить себя

раз навсегда от опасности прогневать непочтением кого-

нибудь из бессмертных. Такою формальною мерою мог¬

ло оградить себя государство, но частный человек не

мог на ней успокоиться. Ему нужно было знать, что

его молитвы точно доходят по своему назначению и

что тот бог, которому он молился, точно хочет и может

помочь ему.
Какому бы богу юн ни поклонялся, он никогда не

мог быть уверен в том, что нет какого-нибудь более

могущественного, который мог бы скорее и вернее да¬

ровать просимые блага. Он мог думать, что нечаянно

забыл принести жертву сильному божеству; или, при¬

нося эту жертву, опустил какую-нибудь важную фор¬

мальность. Так как молитва не была удовлетворением

внутренней потребности души, то цель ее заключалась

не в ней самой: грек и римлянин всегда молился о чем-

нибудь, т. е. обращался к божеству с известной прось¬

бою, и потому употреблял все усилия на то, чтобы так

или иначе заставить божество выслушать и исполнить

эту просьбу. Греческие и римские молитвы были со¬

ставлены по известной форме, и этой форме приписы¬

валась сила управлять волею богов; молитва принимала

характер магического заклинания, и все внимание мо¬

лящегося сосредоточивалось на точном соблюдении

внешности и формы. В отношениях между богами и

человеком не было ни малейшей искренности. Верую¬

щий видел в своем боге не идеал нравственного совер¬

ЙаучНо-атеистйческая
библиотека
64
шенства, а существо, одаренное значительной силой и

способное, смотря по своему желанию, обратить эту

силу в его пользу или в ущерб ему. Бог, по понятиям

верующего, видел в своем обожателе только более или

менее усердного и аккуратного исполнителя угодных

ему формальностей. Бога одинаково возмущал убийца,

подходящий к его святилищу, и человек, приступающий

к священнодействию с неумытыми руками. И тот, и

другой были ему угодны и могли надеяться на испол¬

нение прошений, если они предварительно подвергали

себя установленному очистительному обряду. Кто мог

приносить богатые жертвы, тот приносил, сколько мог,

и рассчитывал в уме на действительность своих много¬

численных и роскошных приношений. Кто не имел

значительного состояния, тот приносил бедные дары, но

непременно приносил что-нибудь. Если нельзя было

жертвоприношением обратить на себя благосклонное

внимание божества, надо было по крайней мере вме¬

шаться в толпу его обожателей и принести жертву из

чувства самосохранения, чтобы не случилось беды.

О служении богу духом, о сближении с божеством без¬

укоризненностью поступков, о поклонении ему в жизни

языческая древность не имела, кажется, понятия. О та¬

ком поклонении часто говорят философы; за его отсут¬

ствие сатирики горько жалуются на своих современни¬

ков; но самое частое повторение этих советов и жалоб

доказывает их полную безуспешность. По понятиям

массы, божество не заботится о чистоте нравственности

и выпускает из виду своих обожателей, как скоро они

переступают за порог храма и входят в круг вседневной

жизни и обычных забот и интересов.
В отношениях между языческим божеством и че¬

ловеком нет ни взаимной любви, ни доверия. Боги спо¬

собны завидовать счастью человека и умышленно ме¬

шать развитию его благосостояния. Они способны для

своих личных видов, или да*>ке просто для забавы, вво¬

дить людей в заблуждение и отуманивать их ум лож¬

ными представлениями.
Понятие бог часто переливается в понятие демон,

и нередко последнее принимается в смысле недоброже¬

лательного духа, почти в том смысле, в котором оно

перешло в новейшие европейские языки. Гнев бога ве¬

дет за собою всякого рода несчастья; а нет ничего лег*

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
65
че, как прогневить божество. Достаточно забыть одно

узаконенное жертвоприношение, одну частность обряда,

один любимый богом титул или эпитет — и бог недово¬

лен, на смертного обрушиваются неприятности и неуда¬

чи; <...>. Плутарх в сочинении своем «О суеверии»

рассматривает вредное влияние его и прямо считает

его хуже неверия. При мистическом направлении Плу¬

тарха это суждение доказывает, что в его время суеве¬

рие проявлялось в самой возмутительной форме. Языч¬

ник времен империи ходил в совершенных потемках;

он был скептик, и потому учреждения язычества падали

одно за другим; но чтобы быть вполне скептиком, надо

много природной силы и много образованности; вполне

скептиками делались немногие; большая часть и не

верила, и сомневалась, и боялась сомневаться; они

нигде не видели полной истины, на которую вполне

можно было бы опереться, и между тем ни одного неле¬

пого обряда не решались откинуть как заблуждение.

Они были слишком трусливы, чтобы дать полную волю

критике и поступить так, как советовал здравый смысл;

боясь неверия, они делали такие подвиги, на которые,

может быть, не решился бы и фанатик; между тем

критика брала свое и отравляла им искусственные ве¬

рования; сомнение само собою закрадывалось повсюду;

принося жертву, проситель не знал, обращается ли он

куда следует. Внутреннее беспокойство побуждало его

искать новых обрядов, нового бога <...>
Реформа чувствовалась в воздухе эпохи. Всякая

новизна принималась с восторгом, возбуждала напря¬

женные ожидания и вслед за тем обманывала их, а

сама становилась в ряды старых учреждений, которые

все уважали и хранили, но на которые никто не возла¬

гал страстной и трепетной надежды. Со времени обо¬

готворения Цезаря до апофеоза Диоклетиана римские

императоры подарили языческому миру 53 новые боже¬

ства. Эти божества принимались с таким сочувствием,

что трудно видеть в этом одно проявление раболепства.

Льстить может двор, столица, но не целая империя.

При Тиберии одиннадцать городов Азии спорили о

чести поставить у себя его статуи и построить ему

храм. Это еще можно, пожалуй, принять за проявление

холопства со стороны посланников и уполномоченных

этих городов; но мы же знаем, что с поддержанием
5-1889

Научно-атеистическая
библиотека
бб
богослужения обоготворенным императорам соедини-

лись значительные издержки, падавшие на город; и

между тем храмы не пустели, народ приносил в них

жертвы, и статуи цезарей были священнее изображений

других богов. Все это происходило не в Риме, не на

глазах у императора, а в Азии, где трудно было целому

городскому населению ждать себе награды от власте¬

лина, стало быть, усердие было действительное; очень

может быть, что разнородные племена, в первый раз

соединенные под одним господством, были поражены

громадностью императорского могущества и, при суе¬

верном, напряженном настроении века, ждали действи¬

тельно каких-то высших божественных милостей от

Живой человеческой личности, ведь эта человеческая

личность своим действительным могуществом превос¬

ходила самые смелые метафоры, которыми религиозно

настроенные поэты старались охарактеризовать боже¬

ственное величие.
Если масса была расположена видеть участие

сверхъестественной силы в каждом излечении беснова¬

того, в каждом фокусе Александра Авонотихита, то

было естественно видеть воплощение божества в лич¬

ности такого человека, который один стоял над всеми,

не видя себе равного во всем мире живых и разумных

существ. Известно, что Диоклетиан первый высказал

мысль о божественном происхождении императорской

власти, но чтобы высказать эту мысль, надо было по¬

лучить ее из прошедшего, укрепившегося и созревшего.

Если эта мысль могла пережить Западную Римскую

империю, перейти в Византию, воскреснуть в Италии и

Германии при Карле Великом и потом перенестись на

королевскую власть бывших вассалов священной импе¬

рии, то, мне кажется, можно допустить, что в основании

ее лежало действительное убеждение римской толпы,

а не движение лести и не.произвол властелина. Дикий

и отвратительно-пошлый характер римского цезаря, по

самой идее языческого божества, не должен был иметь

влияния на апофеоз; ведь и коренные боги не являлись

воплощенною добродетелью. Иностранные культы, вве¬

денные в Рим, были новее и страннее туземного грече¬

ского богослужения; они пользовались, сравнительно с

ним, большею популярностью, но всего больше возбуж¬

дало сочувствие верующей толпы какое-нибудь слу¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
67
чайное, экстренное явление, не подходившее под обы¬

денную форму. Эту черту характера уловил Сенека.

«Если, — говорил он, — кто-нибудь, потрясая жезлом,

рассказывает заученный вздор, если мастер резать себя

(жрец Беллоны), высоко поднимая топор, рубит в

кровь руки и плечи, если кто-нибудь ползет на коленях

и поднимает вой, если старик в холщевой одежде, с

лавровою веткою в руке днем несет перед собою фонарь

и громко кричит о гневе какого-нибудь бога, тогда вы

сбегаетесь и восклицаете: этот человек вдохновлен бо¬

гом!»
Потребность непосредственного откровения, перед

которым замолчало бы самое упорное сомнение, давала

себя живо чувствовать. Аполлоний Тианский был при¬

знан богом за свое учение и за свои чудеса, а между

тем его речи не оставили по себе прочных следов. Ора¬

кул, учрежденный Александром в Авонотихе, пользовал¬

ся такой известностью, что к нему обращался даже

стоический философ и император Марк Аврелий.

Со смертью Александра рушилось все его искусственное

здание. В жизни Нерона встречается яркая черта вре¬

мени. Нерон обожал только одну, так называемую

сирийскую, богиню и верил в ее силу, но наступило

время разочарования. И Нерон, в минуту каприза, над¬

ругался самым грязным образом над своим идолом.

Масса не была так решительна и постоянно колебалась

между робким индифферентизмом и напряженным хан¬

жеством; трусливость не оставляла ее ни на минуту, и

большинство богов являлись ей личностями, от пресле¬

дований которых надо откупаться подарками и жертво¬

приношениями.
Между пламенною верою фанатика и трусливым

суеверием, очерненным Плутархом, лежит целая без¬

дна: первая вся основана на чувстве, во втором нет

искры воодушевления; первая влечет к подвигам само¬

отвержения; второе все проникнуто самым мелким

эгоизмом. Фанатизм исключает и боязнь, и борьбу с

самим собою, и сомнение; суеверие все основано на

боязни и сомнении. Словом, мне кажется, что суеверие

и неверие стояли ближе друг к другу, чем фанатизм и

суеверие. Первые два настроения вызваны были дрях¬

лостью господствующей религии, а последнее, проявив¬

шееся с такою силою в первые века христианства, мог¬

Изумно-атеистическая
библиотека
68
ло быть вызвано только молодою и новою идеею. Суе¬

верие давно потеряло из виду идею религии; его близо¬

рукая трусливость не позволяла ему взглянуть вдаль и

вверх; нужно было смотреть под ноги, обращая все

внимание на то, чтобы не опустить какой-нибудь фор¬

мальности, не нарушить обряда.
Языческие религии не были богаты нравственным

содержанием; под влиянием суеверия они окончательно

измельчали, при жертвоприношениях нужно было со¬

блюдать столько предосторожностей в отношении к

статуе божества, что мало-помалу в народном верова¬

нии эта статуя вытеснила то понятие, которое она

должна была напоминать собою. Прежнее освящение

статуй известными молитвами и обрядами получило

значение делания богов; явилось мнение, что люди мо¬

гут принуждать божество вселяться в статуи и жить в

них, как душа человека живет в теле. Идол сделался

святынею сам по себе, а не по той идее, которую он

вызывал в молящемся. Явилось служение собственно

идолам; ревностные поклонники божества стали испол¬

нять при идоле должности слуги; одни натирали его

мазями, другие завивали ему волосы, шевеля руками

по мраморной или металлической его прическе; третьи

держали перед ним зеркало; многие просили богов за¬

ступиться за них в суде и держали перед глазами ис¬

тукана выписки из своих процессов. Так как на идола

перестали смотреть как на портрет, то святыня идола

стала заключаться не столько в форме, сколько в ма¬

терии, освященной известным, почти магическим об¬

рядом; рядом с поклонением статуям видно поклонение

простым камням. Язычество совершило, кажется, свое

мировое поприще и поворотило к своему началу, к пе-

лазгическим временам. Явился грубый фетишизм, ко¬

торый тем более режет глаз, что он существует рядом

с роскошным развитием изобразительных искусств;

в этом фетишизме должно видеть истощение внутренне¬

го содержания; <...>. На Перекрестках лежали свя¬

щенные камни, политые маслом; прохожие становились

перед ними на колени, наливали на них несколько ка¬

пель елея и просили их о своих нуждах. Апулей серьез¬

но обвиняет своего противника Эмилиана в том, что в

его поместье нет ни увенчанного сука, ни камня, по¬

мазанного маслом. При фетишизме существует обыкно¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
69
венно любопытный обычай наказывать бога за неис¬

правное исполнение просьбы. Этот обычай проявляется

в древнем Риме при императорах. Флот Августа постра¬

дал от бури, и Нептун был наказан тем, что его статую

исключили из торжественной процессии. Калигула раз¬

говаривал с Юпитером капитолийским, иногда бранил¬

ся с ним и угрожал ему погибелью. Юлиан, человек

умный и образованный, рассердившись на Марса, по¬

клялся не приносить ему жертвы.
Замечательно, что многие философски развитые

люди этой эпохи поддавались в жизни самому наивно¬

му суеверию. Марк Аврелий был бесспорно один из

лучших римских императоров, один из благороднейших

людей своего времени и замечательнейший из последо¬

вателей Эпиктета. В своих философских сочинениях он

презирает ничтожество всего земного, богатства, вели¬

чия и наслаждения; он советует следовать только внут¬

ренним внушениям своего духа и приписывает разуму

неограниченную свободу. Он так мало зависит в своем

мышлении от какого-нибудь верования, что даже о бес¬

смертии души выражает серьезное сомнение. Тот же

смелый мыслитель, тот же проповедник безграничной

свободы мысли в своей вседневной жизни и даже в

своих государственных распоряжениях подчиняется не

внутреннему голосу "чувства, а указаниям жрецов и

прорицателей. Отправляясь на войну против маркома-

нов, он собирает в Рим жрецов всех религий и зани¬

мается разными торжественными церемониями, а вой¬

ско ждет, и удобное время уходит. Жертвы приносятся

в таких громадных размерах, что белые волы приходят

в смятение и, по дошедшей до нас шутке того времени,

пишут к благочестивому цезарю письмо следующего

содержания: «Белые волы Марку Кесарю. Если ты

победишь, мы погибли».
Трудно понять, из чего так хлопотал человек, от¬

вергавший бессмертие души и признававший ничтож¬

ным все земное величие и военную славу; трудно себе

представить, каким образом человек, не ступавший ни

одного шага без гаданий, молитв и жертвоприношений,

мог в своих теоретических рассуждениях подниматься

так высоко над господствовавшими понятиями эпохи.

Впрочем, разлад между жизнью и теорией поражает

нас в этот период времени. Особенно часто совмещают¬

Научпо-атеистнческая
библиотека
70
ся в одном лице самое смелое неверие в капитальных

вопросах, касающихся мироправления и бессмертия ду¬

ши, и самое трусливое суеверие в мелких случаях все¬

дневной жизни. Возьмем для примера Августа. Послед¬

ние его минуты описаны Светонием очень подробно и

наглядно, и в них нет ни малейшего указания на веро¬

вание в загробную жизнь. За несколько минут до

смерти Август справляется о том, что происходит в

городе, потом спрашивает себе зеркало, поправляет

волосы, приводит в порядок отвисшую нижнюю челюсть

и вдруг обращается к друзья с неожиданным вопросом:

«А каково я сыграл комедию жизни?» Потом он декла¬

мирует греческие стихи: «Если вам нравится игрушка,

аплодируйте и все провожайте нас с радостью». Затем,

по его желанию, присутствующие выходят из комнаты,

он обнимает Ливию и говорит: «Ливия, помни наше

супружество, живи счастливо... прощай» и с этими сло¬

вами умирает. Нам нет никакого основания подозревать

Августа в неискренности; римскому императору, 76-лет¬

нему старику, не стоило притворяться; репутация его

была составлена, и, как бы он ни умер, он мог быть

уверен, что его превознесут до небес и обоготворят. На¬

конец, если бы Август стал притворяться, то, как им¬

ператор, как жрец и поборник государственной рели¬

гии, он притворился бы в противоположную сторону и

окружил бы свои последние минуты всем аппаратом

мистической религиозности.
В предсмертных словах Августа видно только

добродушно-ироническое обращение назад, на пройден¬

ную жизнь. Видит ли он что-нибудь впереди, сказать

трудно, но что он равнодушен к этому вопросу и не

задает его себе, это очевидно. Тот же Август, обнару¬

живший в последние минуты такой спокойный рациона¬

лизм, был в течение всей своей жизни самым суевер¬

ным человеком. Он верил снам — и своим, и чужим, и

вера его укреплялась тем, что иногда, в очень важных

случаях, сны сбывались. В день филипского сражения

он чувствовал себя нездоровым и хотел остаться в своей

палатке; один из его друзей рассказал ему свой сон, и

это побудило его изменить свое намерение. Он вышел

из палатки и не раскаялся в этом, потому что лагерь

побывал в руках неприятеля, палатку его опрокинули,

а постель истоптали и изорвали. — Любопытно также

Д. И. Писарей
об атеизме, религии и церкви
71
узнать от Светония, что Август, на основании виденного

сна, ежегодно в известный день выходил на улицу про¬

сить милостыню и «подставлял ладонь проходившим,

которые подавали ему ассы». Гадания и предзнамено¬

вания были у Августа в большом почете; велико было

его смущение, когда он надевал левый башмак раньше

правого, и велика радость, если, когда он отправлялся

в долгий путь, глаза его случайно наполнялись слеза¬

ми. В природе всякое редкое явление обращало на

себя его внимание и перетолковывалось как счаст¬

ливое или несчастное предвещание. Некоторые дни

считались у Августа благоприятными, другие бедствен¬

ными.
Есть данные, позволяющие думать, что и в обще¬

стве скептицизм в области религиозных вопросов со¬

вмещался и шел рука об руку с суеверным выполне¬

нием мелких формальностей культа, имевших большею

частью магическое значение. О последнем, т. е. о суе¬

верии, я уже говорил. Что касается до скептицизма, то

он засвидетельствован многими писателями. Плутарх

говорит, что немногие люди верят в существование Тар¬

тара, Цербера и загробных казней. «А кто и верит, про¬

должает он, тот старается избавиться от этого страха

посредством омовений. Мы видим таким образом, что

те (эпикурейцы), отвергая бессмертие, уничтожают са¬

мые сладкие и великие надежды обыкновенных людей».

Здесь видно, что Плутарх уже не стоит за букву догма¬

та, ее отстаивать поздно и опасно, потому что эпику¬

рейцы могут поднять на смех и погубить в глазах на¬

рода всю апологию. Плутарх защищает только бессмер¬

тие души и опирается не столько на предание, сколько

на внутреннюю потребность, живущую в груди каждого

человека. Неверию в казни ада он сам сочувствует,

потому что бояться богов и видеть в них существа

враждебные, по его мнению, грешно. В общей системе

возражений Плутарха, направленных против эпикурей¬

цев, просвечивает мысль, которую, однако, сам Плу¬

тарх не решается высказать прямо и смело. Может

быть, вы и правы, слышится в его доказательствах, мо¬

жет быть, и нет бессмертия души, но, во-первых, в него

принято верить, во-вторых, это верование может быть

полезно для народной нравственности. Вообще Плутарх

более публицист, чем философ, и заботится не столько

Научно-атеистическая
библиотека
72
о достижении отвлеченной истины, сколько о практиче-

ских удобствах известного верования.
Замечательно, что ослабление верования в бес¬

смертие души не изменило обрядов погребения. Лукиан

говорит, что в его время по-прежнему клали в рот по¬

койнику обол31 для платы Харону за перевоз, а между

тем и Харон, и Стикс, и Цербер, и сам Аид с Персефо-

ною давно ушли в область сказки.
В римском мире, еще во времена республики, выска¬

зывалось открыто неверие в загробную жизнь. «Там,—

говорит Цезарь, — нет места ни для радости, ни для

заботы». «Недавно, — говорит через несколько времени

Катон,—Кай Цезарь в этом собрании верно и прекрас¬

но рассуждал о жизни и смерти; он объявил, и я с ним

вполне согласен, что о преисподней рассказывают не¬

лепости, будто там злые отделены от добрых и обитают

в страшных, бесплодных, диких и отвратительных мес¬

тах». Эти слова произносились в Сенате, а сенатские

ведомости читались тогда всеми, стало быть, Катон и

Цезарь говорили перед всем римским народом и не

боялись своими религиозными мнениями повредить

своей популярности. Филон Александрийский, писатель

I-го века по p. X., жалуется на размножение пантеи¬

стов и атеистов. «Мальчики даже не верят, говорит

Ювенал, в существование каких-то манов32 и подземно¬

го царства» <...> «Лови день» (Сагре diem), говорит

Гораций, и вообще все лирики советуют наслаждаться

жизнью, пока живется, и, вспоминая о смерти, находят

в ее грозном призраке лишнюю побудительную причину

для деятельного участия в жизненном пире. Эта фило¬

софия была всякому по плечу; человек, убежденный в

неизбежности уничтожения, видел в ней разумное от¬

ношение к случайному дару жизни, доставшемуся на

время; человек, ни в чем не убежденный и ни о чем не

мысливший, увлекался роскошью картин, жизненностью

образов, обаянием беззаботности и, наконец, безгранич¬

ной свободой, открывавшейся для чувственности при

таком взгляде на вещи.
Любимые поэты читались в Риме почти всеми;

сочинения их расходились в огромном количестве эк¬

земпляров, и, может быть, их влияние на массу должно

отчасти приписать господству эпикуреизма между та¬

кими людьми, которые собственными силами не могли

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
73
бы выработать себе никакого миросозерцания. Этот

эпикуреизм имел мало общего с учением, развитым в

стихотворении Лукреция. О природе и естественных

причинах бытия эти доморощенные эпикурейцы не за¬

ботились. По их мнению, вся философия состояла в на¬

слаждении минутою. Эта удобная и общепонятная фи¬

лософия выражается, между прочим, в надписях над

гробницами. «Что съел и выпил, — говорит надпись,—

то со мною; что я оставил, то потерял». — «Читатель,—

говорит другая, — наслаждайся жизнью; после смерти

нет ни смеха, ни игры, ни сладострастия». <...>
С иным настроением отвергали бессмертие души

Плиний Старший и Сенека. Убеждение подобных людей

нельзя не уважать, хотя и нельзя разделять. Напротив,

исповедание веры мелких скептиков, составлявших вы¬

писанные эпитафии, возбуждает только презрение. Они

играют идею уничтожения, радуются ей, и эта идея

как будто снимает с них тяжелое бремя. Для таких

людей страх составляет самую крепкую узду и самую

надежную опору нравственности. Но узда разорвалась,

опора подгнила, рухнула, и начинается сплошная оргия,

грязный разгул чувственности, в которых глохнут луч¬

шие инстинкты человечества. Дешевый скептицизм,

дикое суеверие и животная чувственность составляют

три главные момента нравственной жизни человека

времен империи; эти три момента опираются друг на

друга, тесно связаны между собою и часто совмещают¬

ся в одно время в одной личности или господствуют

над нею, поочередно сменяя друг друга. Жрецы госу¬

дарственной религии и иноземных культов находили

свою выгоду в этих трех свойствах своих современни¬

ков и потому довольно искусно заботились о их под¬

держании. Скептицизм не был им опасен; они видели,

что человек, не видевший ничего впереди себя, тем бо¬

лее дорожит земными благами и потому наравне с

прочими верит в гадания, в предзнаменования и ораку¬

лы и приносит более или менее богатые дары и жерт¬

вы. Скептицизм толпы, т. е. отсутствие твердого убеж¬

дения и самостоятельного взгляда, был жрецам поле¬

зен, как почва для суеверий.
От обширного политического влияния жрецы уже

давно отказались и в Риме, и в Греции, и даже в Егип¬

те; они довольствовались мелким влиянием на домаш¬

Научно-атеистическая
библиотека
74
нюю жизнь и часто брали откуп с своих поклонников;

жрецу было приятно втереться в доверие значительного

лица, давать ему советы, пользоваться его уважением

и щедростью; но положение Арнуфиса, советника Мар¬

ка Аврелия, и Александра Авонотихита, царившего над

переднею Азией, составляет редкие исключения; боль¬

шинство жрецов довольствовались тем, если в их храмах

курились жертвы и стекалась толпа верующих просите¬

лей, если их уважали богатые матроны и, слушаясь их

советов, не жалели денег. Для достижения этих мелких

целей нужно было употреблять мелкие средства. Твер¬

дая уверенность в словах и движениях, выставление

напоказ религиозного воодушевления и строгости нра¬

вов, таинственная двусмысленность предсказаний, по¬

рою какое-нибудь чудо, чтобы подогреть усердие и веру

поклонников, — вот средства, которыми держались язы¬

ческие жрецы. Смешно припомнить, какими ребяческими

фокусами Александр Авонотихит в продолжение десят¬

ков лет обманывал и держал в повиновении почти весь

образованный мир; ни эпикурейцы, ни христиане не

могли сбить его с пьедестала; он прямо выгонял из

своего святилища всех неверующих, чтобы тем удобнее

обманывать верующих. Он возглашал при начале ми¬

стерий своих: «Прочь христиан»; народ кричал: «Прочь

эпикурейцев»; подозрительных людей выгоняли силою,

и прорицатель остался прорицателем до самой смерти.

Шарлатан оставил свое имя во всемирной истории на¬

ряду с правителями, философами и поэтами; у жрецов

было много средств действовать на воображение тол¬

пы и подогревать ее суеверие. Жрецы обладали многими

медицинскими секретами, и целебная сила их средств

увеличивалась верующим настроением пациентов, обра¬

щавшихся к их помощи. Чудесные исцеления, произво¬

дившиеся в храмах Эскулапа, Сераписа и Изиды, могли

не быть шарлатанством; они объясняются очень просто

и естественно, и, конечно, девять десятых употребляв¬

шихся при них церемоний были не нужны и имели

целью подействовать на воображение посетителей. Кро¬

ме медицинских сведений жрецы обладали немногими

знаниями из опытной физики и химии. Все дело было

в господствовавшем настроении массы; то, что теперь

показалось бы простым фокусом даже людям, не пони¬

мающим его устройства, то казалось грекам и римля

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
75
нам чудом. Жрецы даже боялись писать о своих про¬

делках; до нас, однако, дошли Pneumatica* Герона,

жившего в половине II века до р.Х.
Это любопытная книга заключает в себе настав¬

ления и рецепты, как делать в храмах чудеса. Тут

читатель узнает, что при особенном устройстве храма

зажигание огня на алтаре растворяет двери, а погаше¬

ние его запирает их; можно сделать и так, что если

зажечь огонь, то две статуи, стоящие у жертвенника,

сделают возлияние, и при этом зашипит змея; при рас¬

творении дверей храма может раздаваться звук трубы;

словом, разные огненные явления, таинственные звуки,

гром и молния, явления духов и теней, странные голо¬

са— все было в распоряжении жрецов и могло по их

желанию потрясать воображение и нервы молящихся.

Если нужно было сделать чудесное исцеление и пора¬

зить всех зрителей эффектною сценою, то нетрудно бы¬

ло это устроить. Стоило нанять какого-нибудь бедняка,

и он за ничтожную плату соглашался прикинуться хро¬

мым, слепым, сухоруким и потом в данную минуту, на

глазах целого города, прозревал и исцелялся. Бывали

и периодические чудеса, происходившие каждый год.

В Элее три пустые котла запечатывались при всех

гражданах и ставились в храм; на другой день печать

оказывалась нетронутой; ее вскрывали, и в-котлах

оказывалось вино, налитое Дионисом. На острове Анд¬

росе в праздник Диониса тек из храма ручей вина. Все

эти фокусы требовали, конечно, издержек, но они с

лихвою окупались приобретаемым влиянием.
В рассказе о Паулине и Мунде видно, до какой

степени простиралось в лучших людях того времени до¬

верие к жрецам. Паулина, не отказавшая в собствен¬

ном теле, конечно, не отказывала в деньгах; рядом с

этим рассказом можно поставить другой, не менее ха¬

рактеристичный. В Александрии жрец Сатурна, Тироин,

объявил, что его бог желает, чтобы некоторые назван¬

ные им женщины проводили ночь в храме. Он назвал

замечательнейших красавиц города, и мужья этих дам

не оказали ни малейшего сопротивления. Вступая в
*	• *
*	Pneumaiica — «Пневматика» (от греч. pneuma — дыхание).—
Сост.

Научно-атеистическая
библиотека
76
храм, избранная красавица видела только статую бога

и с полною верою занимала приготовленное ложе.

По собственному механизму лампы гасли, из пустой

статуи выходил жрец, а суеверная дама принимала его

за воплощение бога и поступала сообразно с этим ве¬

рованием. И это, как видно по рассказу Руфина, не

было случайностью, единичным обманом; та же штука

повторялась всякий раз, как того желал жрец.
Об астрологии, о магии и ее видоизменениях скажу

коротко33. В их действительное существование верили

даже христианские писатели. Евсевий не отвергает чу¬

дес Аполлония Тианского и только выводит их из нечи¬

стого источника и полагает, что он действовал чародея-

ниями, при помощи дьявола. Масса языческого народа

была тем более расположена верить в возможность ма¬

гии, что характер самой религии не позволял провести

разделительную черту между молитвой и заклинанием.

Боги язычества были обоготворенные силы природы,

подчиненные известным законам; хотя это представле¬

ние почти утратилось в греко-римском мире под влия¬

нием антропоморфизма, выработанного поэзиею, однако

оно сохранило свою силу в том отношении, что за людь¬

ми признавалась способность подчинять себе волю бо¬

гов при помощи известных обрядов и заклинаний, кото¬

рым боги не могли сопротивляться. Молитва в римской

религии не требовала никакого внутреннего усердия;

нужно было исполнить точно форму, и тогда божество

должно было удовлетворить требованию молящегося.
Плйний рассказывает, что высшие сановники при

религиозных актах приказывали читать молитвенную

формулу по богослужебной книге; и жрец должен был,

во избежание ошибки, повторить за чтецом каждое

слово; другой жрец должен был наблюдать за сохране¬

нием молчания между присутствующими; сверх того,

при чтении молитвы играли на флейте, чтобы заглушить

всякий посторонний звук, ‘способный предвещать не¬

счастье. При молитве римлянин покрывал себе голову

и зажимал уши, чтобы никакой посторонний звук не

помешал действительности молитвенных слов. Некото¬

рые обряды, которым придавали очень важное значение,

носят на себе чисто магический характер; когда город

находился в опасности, когда государству угрожали

враги, то диктатор, назначенный собственно для этой

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
77
цели, вбивал гвоздь в стену храма Юпитера капито¬

лийского.
С времен Сципионов этот обычай был оставлен,

вероятно, потому, что был слишком прост и не соответ¬

ствовал всем остальным роскошным формам богослу¬

жения. Во всяком случае, этот обряд вбивания гвоздя

представляет чисто магический характер. Знакомство

римлян с иностранными культами могло только содей¬

ствовать развитию магии. У греков магические обряды

были связаны с культом подземных богов, которым слу¬

жили демоны. Геката была специально покровительни¬

цею волшебства, и ее обожание связано с бесчисленным

множеством заклинаний и фантастических формаль¬

ностей. Служение и мистерии фригийской матери богов

были проникнуты колдовством. Ассирийские халдеи уже

с незапамятных времен примешали к своему сабеизму34

элемент астрологии. Представляя себе светила живыми

существами, одаренными роковой силой, они старались

узнавать свойства их влияния на‘ людские интересы,

старались даже по возможности управлять этим влия¬

нием и успели уверить сограждан в своих обширных

сведениях и в своем могуществе. В Вавилонии и Асси¬

рии был обычай носить амулеты, в которых, по поня¬

тиям народа, сосредоточивалась спасительная сила из¬

вестных звезд.
Древняя философия не мешала развитию астроло¬

гии и магии. Платон считает звезды божественными

существами, одаренными высшим разумом и значитель¬

ной силой. Аристотель говорит, что светила обладают

высшею и божественною душою и имеют несомненное

влияние на землю, находящуюся в центре мироздания.

Даже пантеистический материализм стоиков допускал,

что звезды, как части мирового бога, должны в свою

очередь считаться богами и посредством своих движе¬

ний управлять судьбою низших существ. Полный атеизм

системы Эпикура исключал, конечно, вмешательство

всякой высшей силы в дела людей, но большинство его

последователей проводили только его учение в жизнь и,

не заботясь ни о научном его расширении, ни о пропа¬

ганде, не могли искоренить в массах веру в магию и

астрологию. Таким образом в Риме было множество

материалов для развития волшебства; дух религии и

философии содействовал его процветанию; суеверное

Научно-атеистическая
библиотека
70
настроение народа с жадностью воспринимало все таин¬

ственное и чудесное. Во вседневной жизни представля¬

лось множество случаев, в которых необходимо было

или узнать будущее, или изменить в свою пользу есте¬

ственное течение событий. Если женщине нужно было

приковать к себе ветреного мужа или любовника, она

добывала любовный напиток philtrum*, приготовляв¬

шийся с разными магическими церемониями. Если дрях¬

лому старику нужно было искусственным образом под¬

держать гаснущие страсти, он обращался к медицинско¬

му колдовству. Если нужно было извести врага, — и за

этим делом обращались к различным заклинаниям. Ти¬

берия обвиняли в том, что он такими чарами убил

Германика, и в его доме под половицами были найдены

полусгнившие остатки трупов, обгорелые и кровавые

кости и свинцовые доски, на которых рядом с именем

Германика были написаны разные проклятия и таин¬

ственные изречения. При магических церемониях часто

требовались человеческие жертвы; при развитии рабства

этим потребностям удовлетворять было нетрудно, и

владетель, нисколько не задумываясь, мог резать в

своих мистериях и взрослых, и детей; до исчезновения

раба пи государству, ни закону не было дела. <...>
Существовал также обычай при важных заклина¬

ниях вырезывать незрелый плод из живота беременной

женщины. После смерти императора Юлиана нашли в

одном храме, в котором он совершал тайные жертво¬

приношения, мертвую женщину; она была повешена за

волосы, и живот ее был взрезан. Магия подавала повод

ко многим злодеяниям и по целям, к которым она стре¬

милась, и по средствам, которые она употребляла. Пра¬

вительство не раз пробовало выгонять астрологов и ма¬

тематиков, но здесь, как и везде, попытки правительства

не могли искоренить зла, лежавшего глубоко в народ¬

ных верованиях и удовлетворявшего насущным потреб¬

ностям массы. Тиберий удалил магиков из Италии,

сбросил со скалы математика Питуания, а сам постоян¬

но держал при себе астролога Тразилла и, на основании

его наставлений, предсказал Гальбе, что он будет им¬

ператором. Высшие формы магии были некромантия,

или вызывание духов, и теургия, или вызывание богов;
*	* *
*	Philtrum — продукт фильтрации каких-то веществ. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
79
в ту и в другую крепко верили новоплатоники, в учении

которых перемешались результаты строгого мышления

и создания болезненной фантазии, верования Запада и

Востока, словом — почти все, что выработала языческая

цивилизация. —Легковерием народа и его стремлением

к сверхчувственному миру и пользовались таким обра¬

зом и жрецы, и магики, и астрологи, и простые шарла¬

таны. Даже люди простого звания, нищие и рабы успе¬

вали поживиться от суеверия массы. Кругом храмов

бродили целые кучи одержимых божеством; немытые,

нечесанные, они смотрели диким взором на проходя¬

щих, вертели члены, закидывали голову и приходили в

состояние полного бешенства, причем произносили от¬

рывистые слова и предсказывали будущее. Этих людей

было так много, что для них существовало даже особен¬

ное имя, по-гречески теолептики, по-латыни fanatici

(fanum — храм). Римские юристы разбирали даже во¬

прос: если проданный раб окажется фанатиком, закиды¬

вающим голову и предсказывающим будущее, то состав¬

ляет ли такой скрытый порок достаточную причину для

уничтожения торга. Из этого ясно, что, во-первых, рабы

любили предаваться этому выгодному и нетрудному

занятию и что, во-вторых, фанатиков (в специальном

смысле) было так много, что на это явление пришлось

обратить внимание закона.
Какое общее заключение можно сделать из этого

очерка языческих религий? То, мне кажется, что рефор¬

ма была необходима. Каждый мыслящий и честный че¬

ловек видел, что положение дел во всех отношениях

было из рук вон плохо. Религия истощила свои живые

силы; самые заветные догматы были подорваны в об¬

щественном мнении; в промысел и в бессмертие души

не верили; нравственность не поддерживалась ни стра¬

хом, ни надеждою, а к бескорыстной нравственности

способны немногие; что осталось из религии, то было

вредно; а остались сладострастные мифы и безнрав¬

ственные мистерии, развращавшие юношество и поощ¬

рявшие всякого рода чувственные желания; кровосмеси¬

тели опирались на примеры Зевса, бывшего любовником

матери (Деметры), сестры (Геры) и дочери (Прозер¬

пины); многие любовались на Зевса и Ганимеда; соб¬

лазнители девушек и девушки припоминали Данаю,

Европу и Леду; воры приносили жертвы Гермесу; пуб¬

Научно-атснстнческая
библиотека
80
личные женщины становились под покровительство Аф¬

родиты. Догматы были подорваны, а обряды только

усилились; суеверие притупило ум народа, стеснило

творческую фантазию и превратило антропоморфизм в

бездушный и бессмысленный фетишизм. Религиозное

чувство, последнее убежище народа, выдохлось; оста¬

лись формы, и, сдавленное ими, мельчало и тупело вы-

роставшее поколение. На это печальное положение дел

не могли смотреть равнодушно мыслители. Они жили с

народом в совершенно различных сферах; их не слыхал

народ; многие гнушались ими, и не без причины; если

и случалось народу поймать на лету философскую мысль,

он коверкал ее так, что от нее отступился бы сам тво¬

рец ее... Нужен был и здесь, еще более, нежели в госу¬

дарственной жизни, практический реформатор, любящий

«малых сих», знающий их нужды, не пренебрегающий

их умственной нищетою, переживший на себе их мелкие

горести, их обыденные страдания, на которые так гордо

смотрел с высоты мысли и стоик, и эпикуреец. Нужна

была любовь; нужно было мягкое сердце; нужна была

горячая голова, способная воспламенить других и вы¬

звать их силою из нравственного унижения.
VIII
Философы стояли в самых разнообразных положе¬

ниях в отношении к мифам и к народному богопочита-

нию. Все они сходились между собою на том, что счи¬

тали настоящее положение дела невыносимым и предла¬

гали средства для исправления народной логики и на¬

родной нравственности. В предлагаемых средствах за¬

мечается самое пестрое разнообразие. Одна сторона

откинула всякую религию и в религиозном чувстве ви¬

дит корень всех современных заблуждений; другая

оплакивает упадок религиозного чувства и хочет рефор¬

мировать господствующую религию, вдохнуть новую

жизнь и здоровый разум в одряхлевшие и обессмыслен¬

ные формы. Мыслители, стоя_щие посредине, развивают

свое нравственное учение, не заботясь о том, чтобы

привести его в какие бы то ни было отношения с суще¬

ствующим порядком вещей. Они далеки от полемическо¬

го характера первых и аналогического* характера вто-
*	* *
*	Так в тексте. Следует, по-видимому, читать «апологического»
(т, ç. апологетического) характера. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
81
рых; они равнодушны ко всему, что делается вне их

мыслящей личности, и возводят это равнодушие в тео¬

рию. Они самостоятельным путем доходят до восточ¬

ного квиетизма35, и только легкая ирония, с которой

они относятся к явлениям современности, доказывает,

что самоуглубление индейского иоги не в духе запад¬

ного европейца.
Все очерченные мною группы мыслителей, неве¬

рующие эпикурейцы и скептики, верующие платоники

и пифагорейцы и равнодушные стоики36-эклектики, от¬

личаются практическим направлением своих учений.

Чтобы охарактеризовать их учение, необходимо бросить

взгляд назад, на цветущее время эллинизма. Не вда¬

ваясь в историческое изложение развития греческой

философии, я ограничусь тем, что в самых кратких

чертах обозначу характер тех трех направлений, кото¬

рые развивались и видоизменялись в рассматриваемую

мною эпоху. Платон, Эпикур и Зенон стоят во главе

этих трех учений. <...> Философия Платона похожа

более на религию, чем на научную систему. Односторон¬

ность замечается преимущественно в воззрении мысли¬

теля на человеческую душу. Только мысли дано право

гражданства. Чувство, фантазия — вовсе исключены;

их надо давить и искоренять. Принимая материю за

зло, считая тело тюрьмою души, Платон совершенно

уничтожает эстетическое чувство; кто уважает только

верность идеи, тот не способен ценить красоту формы

и пластичность образа. Свободное творчество и свобод¬

ная критика должны быть чужды идеальному человеку

Платона. Для свободного творчества нужна фантазия,

а всякая примесь к божественному разуму оскверняет

его, по мнению Платона, и должна быть выбрасывае¬

ма; стало быть, и фантазия, показывающая идею в об¬

разе, вредит и мешает созерцанию истины. Свободная

критика ведет к сомнениям и к индивидуальным воз¬

зрениям, а то и другое, по учению философа, предосу¬

дительно, потому что первое разрушает спокойное со¬

зерцание, а второе — придает этому созерцанию своеоб¬

разную форму; где нет ни свободного творчества, ни

свободной критики, там нет жизни мысли. Сам Платон

создал свою философскую систему при помощи фанта¬

зии и критики. Желая превратить остальное человече¬

ство в конгрегацию верующих адептов, он, подобно
6-1889

Научно-атеистическая
библиотека
82
Аристотелю, стирает личность, отвергает исторический

прогресс и является поборником самого возмутительно¬

го деспотизма, какого испугался бы он сам в действи¬

тельности.
IX
Учение, диаметрально противоположное платониз¬

му, развил Эпикур (340—270 до р.Х.). Принимая сви¬

детельство наших чувств за единственный достоверный

источник знания, Эпикур не строит никакой теории;

о мироздании он знает только то, что все сложилось

само собою, по внутренней необходимости, без вмеша¬

тельства богов и высших бестелесных существ. Как все

это сложилось, Эпикур объясняет гипотезою, не прида¬

вая ей значительной важности. Все в природе, по мне¬

нию Эпикура, бесцельно, случайно и между тем осно¬

вано на естественной связи причины и следствия. Все

учение имеет практическое направление. Эпикур хочет

уничтожить суеверие и понимает под этим именем идею

божества и промысла. Для этого он доказывает бес¬

цельность создания и отсутствие того мирового разума,

который Платон воплотил в личности демиурга. Не от¬

ходя ни на шаг от мира видимых явлений, Эпикур на

непосредственном наблюдении физических законов

строит свою гипотезу о происхождении мира. Он прини¬

мает вечность материи, потому что ничто в мире не

уничтожается и не возникает из ничего; согласно с но¬

вейшей теорией, Эпикур полагает, что все тела состоят

из атомов; эти атомы, по его мнению, носились в про¬

странстве, потом, сталкиваясь между собою, приходили

в вращательное движение, образовали тела и принима¬

ли разные свойства, как-то: цвет, форму и теплоту. Ато¬

мы вечны; соединения их между собою временны. На по¬

стоянном их переходе из одной формы в другую осно¬

вано кругообращение материи, явления рождения и

смерти, развития и размножения. Душа человека, по

мнению Эпикура, состоит- из тончайших атомов, не

имеющих даже ощутительного веса. Эти атомы распро¬

странены по всему телу, а те, в которых заключается

сила мышлениями чувства, живут в груди. При разру¬

шении тела атомы души мгновенно разлетаются, и та¬

ким образом прекращается сознание и уничтожается

личность. Это воззрение эпикурейцы считают очень

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
утешительным, потому что оно избавляет от веры в

ужасы преисподней. Эпикур принимает совершенную

свободу воли и отвергает предопределение и фатализм.

Развитие отдельного человека и всего человечества он

объясняет естественною связью причины и следствия.
К народной религии Лукреций относится так:

«Подавленная тяжелым культом, человеческая жизнь

лежала во прахе; религия, возвышаясь над смертными,

показывала с неба страшную голову, наполнявшую их

ужасом. Смертный грек первый решился взглянуть ей в

глаза <...> Ни храмы богов, ни молнии, ни грозный

ропот неба не остановили его; <...>. Живая сила духа

превозмогла; он вышел за пламенеющие пределы мира

и работою мысли измерил все необъятное. И вот побе¬

дитель рассказывает нам, что может случиться и что

невозможно; <...>. И теперь религия в свою очередь

побеждена и брошена под ноги; нас победа возносит

до неба. Я боюсь, ты упрекнешь меня, что я ввожу тебя

в школу безбожия и ставлю на путь преступления. На¬

против, эта религия гораздо чаще порождала зло и не¬

счастье. Вспомни, как ужасно избранные вожди Данаев,

лучшие люди, в Авлиде обагрили кровью Ифигении

жертвенник Артемиды. <...> Ее, невинную деву, в са¬

мый день свадьбы, родной отец собирается зарезать на

алтаре, чтобы флот дошел счастливо с попутным вет¬

ром; вот сколько бедствий могла причинить религия».
Это место Лукреция указывает на две черты эпи¬

курейского миросозерцания. Во-первых, Лукреций не

отличает религию от суеверия и отвергает внутренние

основы религиозного чувства, полагая, что изучение

природы подрывает всякое благоговение. Во-вторых, он

преследует в религйи не столько внутреннюю нелогич¬

ность, которую он в ней подозревает, сколько безнрав¬

ственность, которую влечет за собой дух греческого

религиозного миросозерцания. Стало быть, первая черта

указывает на обширность эпикурейского отрицания, а

вторая на практическое направление этого отрицания.

Эпикуреизм почти не отделяет очищенного идеализма

Платона и фатализма стоиков от заблуждений народной

религии. <...>
Что особенно отличает философию Эпикура — это

полная свобода мысли <...> Пусть фантазия свободно

творит свои образы, пусть чувство манит к таким пред¬
6*

Научно-атеистическая
библиотека
84
ставлениям, которые непонятны трезвому критическому

уму, Эпикур не отвергает этих причудливых, но преле¬

стных созданий. Он только не дает им практического

значения, не позволяет основать на них теорию миро¬

здания <...> из этих данных можно вывести заключе¬

ние, что личность человека в системе Эпикура поль¬

зуется таким уважением и такою свободою, каких не

знала до него классическая древность.
Боги у Эпикура существуют как свободные созда¬

ния фантазии и не связывают людей никакими практи¬

ческими обязательствами. Так как в жизни люди с ними

не сталкиваются, а после смерти человеческая личность

уничтожается, то представление этих богов совершенно

уживается с Эпикуровым атеизмом. Нравственная фило¬

софия его по своему духу находится в органической

связи с его понятиями о богах и их отношении к людям.

В ней проводится та мысль, что благо неделимых37

должно быть конечною целью всякой человеческой дея¬

тельности. Не признавая закона, данного свыше, Эпи¬

кур считает единственным безусловным добром наслаж¬

дение, единственным безусловным злом — страдание.

<...> Всякое наслаждение имеет конечною целью унич¬

тожение страдания, и потому высшее благо для чело¬

века есть душевное спокойствие и телесное довольство,

происходящее от удовлетворения всех потребностей. Чем

малочисленнее эти потребности, чем они скромнее, тем

легче могут они быть удовлетворены, и потому тем до¬

стижимее идеал блаженства.
По мнению Эпикура, пишет Целлер, «не пьянство

и пиры, не любовь к женщинам, не удовольствия стола

делают жизнь приятною, а трезвый ум, исследующий

причины нашей деятельности и наших стремлений и

прогоняющий величайших врагов нашего спокойствия —

предрассудки». Наслаждения и страдания души, по

мнению Эпикура, сильнее физического удовольствия и

физической боли; <...> состояние души, воспоминаю¬

щей о прошедшем, смотрящей в будущее и наслаждаю¬

щейся созерцанием мысли, может заглушать или ослаб¬

лять страдания тела.
Впрочем, Эпикур нигде не высказывает стоическо¬

го презрения к страданию; он утешает страждущих бо¬

лее доступной идеей. «Сильные страдания, — говорит

он, — продолжаются недолго, а при посредственных

Д. И. Писарев
об атензме, религия и церкви
85
страданиях может быть наслаждение, до некоторой

степени заглушающее и перевешивающее боль». Эпи¬

кур не отделяет блаженства от добродетели, но говорит,

что не добродетель сама по себе делает человека сча¬

стливым, а то наслаждение, которое из нее выходит.

Добродетель не составляет для него цели, это только

средство достигнуть блаженной жизни, но зато он счи¬

тает это средство верным и необходимым. Мудрец Эпи¬

кура стоит выше страдания, но не требует этого от дру¬

гих людей, и потому способен чувствовать жалость,

<...> он не презирает наслаждения, но управляет свои¬

ми чувственными стремлениями и, умеряя их силою

мысли, не позволяет им оказывать вредное влияние на

его жизнь. Мудрец стоит выше обстоятельств и может

быть счастлив во всяком положении. «У Эпикура, — го¬

ворит Целлер, — выразилось стремление, общее всем

школам после аристотелевской философии, — дать чело¬

веку свободу и самостоятельность и сделать его незави¬

симым <...>». Отдельные правила жизни, предписанные

Эпикуром, направлены к тому, чтобы умерить страсти

и похоти и таким образом привести человека к полному

довольству собою и жизнью. Внутреннее спокойствие

составляет счастье мудреца, которого не отнимут у него

ни бедность, ни знатность; естественным потребностям

удовлетворить не трудно, а от удобств, составляющих

роскошь жизни, мудрец не отказывается, но не ставит

от них в зависимость свое внутреннее довольство. Не по¬

давляя чувственности, Эпикур умеряет и ограничивает

ее. Мудрец не должен жить циником или нищим; он

может наслаждаться всеми удобствами жизни, <...>

нужно только, чтобы случившаяся потеря этих благ не

сделала его несчастливым; «его умеренность, — говорит

Целлер, — состоит не в том, что он немногим пользует¬

ся, а в том, что он в немногом нуждается». Циник с

умыслом бросает удобства жизни, эпикуреец умеет

только при случае обходиться без них.
Циники и стоики насилуют природу человека, а

эпикурейцы только приводят ее в естественные границы

и дают ей разумное направление. Эпикуреец не боится

смерти <...> эпикуреец не ищет смерти, но умеет в

случае надобности помириться и с нею. Он постоянно

ищет возможно лучшего и в то же время довольствует¬

ся наличным. В нем соединяется элемент движения с

Научно-атеистическая
библиотека
86
элементом спокойствия; это соединение по самой сущ¬

ности своей исключает и тревогу, и апатию. — «Эпи¬

кур,— пишет Сенека, — одинаково осуждает тех, кто

стремится к смерти, и тех, кто ее боится <...>»,
Ослабляя узы тех отношений, в которые человек

поставлен рождением, как гражданин государства и

как член семейства, Эпикур придает особенно важное

значение тем связям, которые основаны на взаимной

наклонности. Он высоко ценит дружбу, называет ее

высшим благом жизни и говорит, что мудрец может

даже решиться для друга на величайшие страдания и

смерть. И это нисколько не противоречит эгоистическо¬

му38 духу всего учения; умирая за друга, эпикуреец не

насилует своей природы: он делает это потому, что ему

легче умереть, нежели видеть или знать, что умирает

или страдает его друг. — Если прибавить к этой харак¬

теристике эпикуреизма известия о личном характере

Эпикура, отличавшегося кротостью, любящим сердцем,

преданностью к друзьям и гуманностью к своим рабам,

то не трудно будет убедиться, что вся его нравственная

философия основана на непосредственном чувстве и по¬

тому носит на себе характер неподдельной искренности.

Эпикур не заботится о том, чтобы провести в своем уче¬

нии до конца какую-нибудь идею, <...> если его поло¬

жения не всегда вытекают одно из другого, то, по край¬

ней мере, все они вытекают из одного миросозерцания

<...> Это учение должно было действовать на различ¬

ных людей различно, и результаты его влияния должны

были резко отличаться друг от друга, смотря по лич¬

ному характеру воспринимавшего его человека. Ни одно

учение не открывает такого обширного поля свободе

личности, и потому ни одно учение более эпикуреизма

не подает повода к злоупотреблениям. Нет ничего лег¬

че, как оправдать им всякую безнравственность. «Мне

это доставляет наслаждение, я так и поступлю», — го¬

ворили многие порочные Люди древности, опираясь на

Эпикура, которого они не понимали или не хотели по¬

нимать.
В Риме учение Эпикура рано нашло себе много¬

численных последователей. Замечательнейшим и самым

талантливым толкователем Эпикура был бесспорно

Лукреций. Его знаменитое стихотворение о природе ве-

шей служит главным источником для изучения эпику-

д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
87
ровой физики. После Лукреция Эпикур не выдерживает

ничьей научной обработки и остается до падения греко¬

римского мира без всякого изменения. Замечательно,

что эпикуреизм не породил философских сект; кто пре¬

давался ему, тот предавался всей душою, принимал все

миросозерцание учителя и, успокоившись на нем, прово¬

дил в жизнь его советы, не заботясь о дальнейшей их

теоретической разработке. Таким замечательным эпику¬

рейцем был Лукиан Самосатский, обслуживавший с

точки зрения своей школы и осмеивавший с неподра¬

жаемым остроумием несообразности и грязные стороны

современного ему язычества. Деятельность этого Воль¬

тера древности была чисто практическая, в умозритель¬

ные исследования он не пускался; основывать свое

учение на новых доказательствах, отстаивать его вер¬

ность и таким образом доставлять ему влияние на мас¬

сы он считал излишним и шел к той же цели путем

отрицания и ожесточенной полемики с существующим

порядком вещей. Если Лукиан может быть принят за

представителя умственных стремлений позднейшего

эпикуреизма, то эротические поэты, подобные Горацию,

Проперцию и Тибуллу, могут считаться представителя¬

ми его нравственных тенденций, как их понимало раз¬

лагающееся общество императорского Рима. Гораций в

своих сатирах приближается к идеалу эпикурова муд¬

реца; но зато Гораций в одах и эпизодах, <...> извра¬

щая его истинный смысл, оскорбляет иногда эстетиче¬

ское чувство читателя своими песнями публичным жен¬

щинам и растленным мальчикам.
Еще ниже стоят в эстетическом и нравственном

отношении Тибулл и Проперций, певцы грязной чув¬

ственности. Конечно, если принимать их за представите¬

лей эпикуреизма, то можно от него отвернуться с пре¬

зрением. Но даже сама мыслящая древность смотрела

на эпикурейцев иначе и понимала, что эти неглубокие

дилетанты, несмотря на обширное влияние свое на тол¬

пу читателей, не могут быть поборниками философско¬

го учения. Ни Цицерон, ни строгий стоик Сенека не

любили эпикуреизма, а между тем оба они сознаются,

что современные им последователи Эпикура были боль¬

шей частью честные люди, дорожившие жизнью мысли

и понимавшие бескорыстную и искреннюю дружбу*

Я больше не возвращусь к эпикуреизму и потому вы¬

Научно-атеистическая
библиотека
88
ставлю здесь выдающиеся черты его влияния на нрав¬

ственность и его отношения к народной религии. Он

поощрял развитие чувственности в неразвитых людях,

не бывших в состоянии подняться на высоту философ¬

ской мысли. Он избавлял от страха загробных наказа¬

ний и снимал таким образом последнюю узду с живот¬

ных страстей человека. Людей с тонким умом и разви¬

тым эстетическим чувством он приводил к сладкому

спокойствию <...> С религией вообще он был в от¬

крытой и непримиримой вражде и потому не мог иметь

на народ никакого влияния. Верующие язычники нена¬

видели эпикурейцев наравне с христианами и выгоняли

их, как безбожников, из храмов и мистерий. — Несрав¬

ненно большим влиянием пользовались поэты, разраба¬

тывавшие по-своему нравственное учение Эпикура. Те

не касались личностей богов, не преследовали суеверия,

а только подрывали отвлеченные догматы, которыми не

особенно дорожил народ. К тому же, когда протест про¬

тив религии выражался в заманчивой форме апологии

чувственности, он всегда находил себе доступ и вызывал

сочувствие.
Эпикуреизм сам по себе не есть безнравственное

учение, но что он содействовал развитию безнравствен¬

ности и тупой изнеженности в массах — это составляет

общепризнанный и очень понятный факт, основанный на

степени умственного и нравственного развития воспри¬

нимавших его личностей.
X
Стоицизм, основанный Зеноном (340—260 до р.Х.)

и стоящий посредине между платонизмом и эпикуреиз¬

мом, принимает только два неразлучные между собою

начала, материю и движущую ее силу, которая, взятая

в полной совокупности, может быть названа мировою

душою или богом. Весь мир составляет один огромный

организм, а отдельные существа могут быть рассматри¬

ваемы как его члены. Все ‘эти члены связываются меж¬

ду собою единством оживляющего их начала, мирового

огня, который в го же время составляет управляющую

миром необходимость и причину жизни и движения. Эта

необходимость исключает всякую случайность и подчи¬

няет себе все, что совершается в мире. Бог проникает

собою все сущее, и весь стоицизм представляется, та¬

Д. И. Пвсарев
об атеизме, религии и церкви
89
ким образом, фаталистическим и пантеистическим мате¬

риализмом39. На основании этого пантеизма часги бо¬

жества, звезды, земля, море, реки и пр. являются в

свою очередь богами и заслуживают божеских поче¬

стей. Звезды управляют судьбами низших существ, но

сами оне, вместе со всею вселенною, подвержены гибе¬

ли и сгорят в великом мировом пожаре, который, по

мнению стоиков, повторяется периодически, через изве¬

стное число тысячелетий. Сходясь с Эпикуром в мате¬

риалистическом воззрении, стоики не доходят, однако,

до того холодного и трезвого эмпиризма, которым отли¬

чается изложенное мною выше учение. Эпикур отвергал

в природе разумность и не видел в мироздании никакой

общей цели; Зенон и его последователи утверждают,

что все в мире устроено с самой благой целью; все, по-

видимому, бесполезное, безобразное и вредное, имеет в

природе свою особенную прелесть; даже нравственное

зло произошло не как случайное уклонение от нормы;

оно произведено сознательно, как оттенение добра, по

тому необходимому закону симметрии, по которому

всякое существо или свойство должно иметь в природе

свою противоположность.
Так как зло является, таким образом, творением

необходимости, то преступник не может быть ответ¬

ственным в своем поступке. Правда, этот фатализм

<...> не уничтожает наказания, которое оправдывает¬

ся тем же фатализмом, но зато он уничтожил бы по¬

нятие человеческой свободы и подавил бы в адептах

учения всякую энергию к самостоятельной деятель¬

ности; чтобы спасти это драгоценно^ понятие, надо бы¬

ло погрешить против последовательности. При преобла¬

дании практического интереса над чисто научным это

не представляло большого затруднения, и Эпиктет го¬

ворит, что человек может свободно распоряжаться

внутренними деятельностями своего духа и что от него

зависит судить, жалеть и избегать. Человеческая душа

материальна; в ней больше эфира или божественного

огня, нежели в неодушевленных и неразумных суще¬

ствах, и потому она обладает разумом, волею и само¬

сознанием. Все это подвержено уничтожению, т. е. ча¬

стицы эфира после разрушения тела присоединяются к

общей ' массе мирового огня или переходят в новые

материальные формы, а личность во всяком случае те¬

Научно-а1-еистическай
библиотека
90
ряет самосознание и, следовательно, бытие. В частно¬

стях школа была несогласна внутри себя насчет судьбы

души. Одни полагали, что разрушение ее происходит в

минуту смерти, другие давали ей жить до мирового по¬

жара, третьи думали, наконец, что до мирового пожара

доживут в очищенном виде‘души мудрецов, а что обык¬

новенные и низкие души разрушатся вместе с телом.

В отношении к народной религии стоики держали себя

двойственно и довольно нерешительно. Большинство ми¬

фов они считали нелепыми или безнравственными, но,

презирая их в душе, советовали уважать в них суще¬

ствующий порядок вещей. Храмов, говорят они, не

должно было бы строить, но ради народа в них должно

вступать с благоговением. Многие мифы они старались

толковать аллегорически, отыскивая в них физическое

значение. Обоготворению людей они не сопротивлялись,

потому что при их пантеистическом воззрении можно

было обожать все, в чем проявляется эфир. Мантику40

они защищали, находя, сообразно с своим фатализмом,

естественную связь между предзнаменованиями и пред¬

сказываемыми ими событиями. Та же божественная

сила, рассуждали они, которая распорядилась буду¬

щим, побуждает, например, жреца выбрать такое жерт¬

венное животное, во внутренностях которого окажутся

соответствующие знаки. Стоики не признают, подобно

Платону, противоположности между материей и разу¬

мом. Вся добродетель, по их учению, заключается в

знании. Идеальный мудрец стоической школы обладает

всей полнотою разума, науки и добродетели; у него нет

мнений, потому что он все знает достоверно; нет стра¬

стей, потому что у него есть все, и он, следовательно,

ничего не желает. Он совершенно свободен, не может

ничего потерять, потому что то, что он считает своим,

неотъемлемо, он ни в ком не нуждается для своего бла¬

женства и отожествляет _ свой разум с божественной

необходимостью, так что при столкновении с разными

событиями заранее предвидит их и совершенно мирится

с ними. Так как мудрец совершенно свободен и высшая

цель его состоит в достижении философской бесстраст¬

ности, то эта цель оправдывает всякие средства и от¬

крывает поприще для самого необузданного произвола

личности. Самые страшные преступления позволитель¬

ны, если они ведут мудреца к его цели.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
91
Здесь стоицизм показывается с такой стороны, ко¬

торая может действовать на массу так же вредно, как

и теория наслаждения Эпикура, потому что каждый

волен считать себя за мудреца и поступать сообразно

с этим достоинством. В этом отношении стоицизм хуже

эпикуреизма и как умозрительная система, и как шко¬

ла практической нравственности. Его последнее положе¬

ние нелогично и безнравственно. Становясь на пьеде¬

стал абсолютной добродетели, стоики, сами того не за¬

мечая, подставляли на место ее удовлетворение своим

личным целям и влечениям и очень наивно оправдыва¬

ли своею личною прихотью грязные слабости и поступ¬

ки. <...>
Так как истина одна, то разумная деятельность

всех людей должна быть тожественна, потому что она

воплощает в себе общий закон. Этот общий закон свя¬

зывает между собою отдельные личности в гражданское

общество. Действуя собственно для себя, стоический

мудрец действует в то же время на общую пользу, по¬

тому что его интересы и стремления не расходятся с

законами необходимости <...> Что эта мысль исклю¬

чает позволительность преступления — это ясно, так

что разобранное мною положение стоиков опровергает¬

ся даже их собственным учением. Сильнее других чле¬

нов гражданского общества связаны между собою лю¬

ди, сознающие свою разумную природу и свое назначе¬

ние, т. е. мудрецы <...> Эти мудрецы составляют в

учении стоиков хотя не замкнутую, но гордую аристо¬

кратию, смотрящую очень презрительно и враждебно

на все, что не входит в ея состав. Гражданская дея¬

тельность, к которой направляет стоицизм своих адеп¬

тов, имеет целью благо стоических мудрецов, а не мас¬

сы, к которой большая часть мыслителей древности от¬

носилась с известным стихом Горация: Odi profanum

vulgus et агсео!..*
Так как трудно управлять произвольно народом,

которому не сочувствуешь, то Хризипп выражает ту

мысль, что государственный человек должен непременно

навлечь на себя неудовольствие богов или народа. По-
*	* *
*	Odi profanum vulgus et агсео!.. (лат.) — Противна чернь

мне, таинствам чуждая!.. — строка из оды Горация «К хору

юношей и девушек». — Сост.

Научно-атеистическая
библиотека
92
зднейшие стоики разошлись еще более с народными

стремлениями и стали советовать мудрецу удаляться от

государственных дел, чтобы сохранить в неприкосновен¬

ности чистоту своей личности и спокойствие внутренне¬

го мира. Эпиктет советует даже избегать супружеской

жизни, чтобы остаться независимым от всякого посто¬

роннего влияния, омрачающего блаженство созерца¬

тельного мышления. Стоицизм под влиянием историче¬

ских обстоятельств отрывается, таким образом, от прак¬

тической жизни и теряется в аскетизме, развившемся

во 2-м и 3-м веке по p. X. под влиянием восточной фи¬

лософии, пережившем язычество и принявшем такие

громадные размеры в христианском подвижничестве,

столпничестве и постничестве.
XI
Эти элементы разрабатывались мыслителями по¬

следних дней римской республики и первых веков им¬

перии. Учения Платона, Эпикура и Зенона господство¬

вали над умами и находили себе более или менее вер¬

ных и талантливых толкователей и распространителей.

Для моего предмета всего важнее отношение этих мыс¬

лителей к народной религии, и потому я расположу ха¬

рактеристики их учений сообразно с этим направлением

исследования. Всего враждебнее смотрели на религию

эпикурейцы; их идеи просты и ясны; они не хотят ника¬

кого соглашения, никакого мира и отрицают все, что не

может быть осязательно доказано и ощупано. Такое

простое учение не могло получить особенно значитель¬

ного научного развития; опираясь непосредственно на

опыт, оно могло измениться только тогда, когда бы в

области опытных наук произошли какие-нибудь значи¬

тельные открытия; творческой фантазии в этой трезвой

системе не было места, и потому один мыслитель не

мог силою собственной мысли ни опрокинуть дело пред¬

шественника, ни надстроить над его зданием свое новое.

«Эпикурейская философия’ <...>—говорит Целлер,—

<...> до такой степени довольствовалась учением свое¬

го основателя, что не пыталась даже развивать его

дальше <...>». Это доказывает, что эпикуреизм был

крайней оппозицией; дальше человеческая мысль не

могла идти в отрицании; сомневаться в свидетельстве

чувств и в собственном существовании можно только

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
93
для упражнения в диалектике, потому что если бы да¬

же видимые предметы были призраками, то они оказы¬

вали бы практическое влияние, и потому мы поневоле

должны были бы обращаться с ними как с действитель¬

но существующими вещами. Итак, кто доходил до про¬

стого и крайнего отрицания, для того невозможно было

ни воротиться к полуфантастическим теориям стоиков и

платоников, ни уклоняться в сторону и начать собою

новое направление философского исследования. Это

очень естественно. Если я принимаю сверхчувственный

мир, то я могу себе представить его не так, как себе

вообразит его другой, соглашающийся со мною в факте

существования. Если же я его отвергаю, то соглашаюсь

буквально со всеми отвергающими. Поэтому и понятно,

что эпикуреизм не дробился на секты и что, напротив

того, стоики и платоники развивали каждый свое уче¬

ние, придерживаясь только основных начал своей шко¬

лы. Об эпикуреизме было уже говорено достаточно; что

касается стоиков и платоников, то каждая отдельная

личность мыслителя заслуживает оценки и изучения.
Цицерон, как всеобъемлющий ум, конечно, не мог

обойти философских вопросов миросозерцания. Но, как

государственный человек и оратор, он занимался умо¬

зрительною частью философии настолько, насколько это

было необходимо для Составления себе определенных

убеждений и ясного плана действий. Этика представ¬

ляется ему важнейшей частью философии, и он постоян¬

но жертвует строгой последовательностью нравственно¬

му достоинству и практической применимости. Он не

открыл собою нового пути в философском мышлении,

но представил в своих многочисленных сочинениях кри¬

тику главных систем и, критикуя их положения, соста¬

вил и сформулировал свои убеждения, принимая из

каждой школы то, что казалось ему истинным. Этот эк¬

лектизм иногда ведет его к противоречиям, потому что

он руководствуется не бесстрастным мышлением, а пре¬

имущественно нравственным и эстетическим чувством.

Как эклектик, Цицерон положительно отвергает только

эпикуреизм и колеблется между платонизмом, стоициз¬

мом и философией Аристотеля.
В стоической этике ему нравится отожествление

добродетели с блаженством, но ему кажется, что стоики

требуют от человека слишком многого и что идеал

Научно-атеистическая
библиотека
94
стоического мудреца неосуществим в действительности.

Перипатетиков41 он упрекает в том, что они отделяют

блаженство от добродетели, но соглашается с ними в

том положении, что не должно отрываться от физиче¬

ской природы, а, напротив, заботиться о ней и поддер¬

живать ее умеренным удовлетворением потребностей.

Цицерон признает существование бога и приводит в

пользу этого мнения два главных доказательства. Во-

первых, он видит во всем мироздании разумную идею и

определенную цель и потому необходимо принимает

мыслящую личность творца и мироправителя. Во-вто¬

рых, религия, по его мнению, практически необходима,

потому что без нее погибла бы всякая нравственность

и всякая возможность общественной жизни. Он гово¬

рит, что существо бога не может быть определено, но

предполагает, что бог один и что он дух или что его

тело состоит из очень тонкой материи. С народной ре¬

лигией римлян Цицерон и не пробует мириться в обла¬

сти мысли. Он откровенно говорит, что она годится

только для массы и что ее должно поддерживать как

полезную в политическом отношении. Вообще у Цице¬

рона преобладает утилитарный взгляд на религию, и он

дорожит только теми догмами, которые, по его мнению,

возвышают человеческое достоинство. Бессмертие души

ему дорого, и он старается верить в него, но практиче¬

ское направление его исследований побуждает его во

что бы то ни стало отделаться от страха смерти, и по¬

тому он делает предположение и на тот случай, если

бы душа уничтожалась с разрушением тела; тогда, рас¬

суждает он, все-таки не будет страдания, потому что

небытие исключает способность ощущать. Это предпо¬

ложение, однако, нигде не выражено твердо и положи¬

тельно; везде, напротив того, Цицерон говорит о бес¬

смертии души как о факте, в котором он почти совер¬

шенно убежден, и как о догмате, которым он глубоко

дорожит. Что касается до загробных наказаний, он счи¬

тает их баснями, оскорбляющими достоинство бога и

человека.
XII
Стоицизм, насильственно отрывавший человека от

внешнего мира и заставлявший его довольствоваться

своим внутренним я, находил себе многих привержен-

Д. И. Лнсарей
об атеизме, религии и церкви
ÔS
цев в такое время, когда всякий честный человек смот¬

рел на окружающий порядок вещей с ужасом и отвра¬

щением. Когда над всем образованным миром господ¬

ствовал какой-нибудь Калигула или Нерон, когда он

безнаказанно выгонял философов и заставлял римских

дам выходить на арену, когда аристократия преврати¬

лась в'толпу льстецов и доносчиков, а религия в без¬

алаберный набор суеверных обрядов, тогда лучшие

люди, конечно, принуждены были сосредоточить свои

нравственные силы и замкнуться в самих себе. Трудно

было человеку с светлым умом и теплым чувством ду¬

мать о гармоническом наслаждении жизнью, когда на

каждом шагу встречались насилие и произвол, цинизм

разврата, тупоумное суеверие и легкомысленное отри¬

цание. Некоторые лучшие государственные люди импе¬

рии представляют в своей личности воплощения стоиче¬

ского мудреца, довольно близко подходящие к идеалу.

Каний Иул, Тразеа Пет, любимец Тацита, и Гельвидий

Приск были мучениками своих убеждений и прослави¬

ли стоическую школу своими страданиями и смертью.

В то время, как они проводили в жизнь стоические по¬

ложения, другие деятели развивали в своих сочинениях

начала этой нравственной философии. Из них заслужи¬

вают особенного внимания Сенека, Музоний Руф и

Эпиктет. Все они отличаются преимущественно практи¬

ческим направлением и смотрят на логику и на физику

как на вспомогательные науки нравственной филосо¬

фии.
Люций Аппий Сенека, знаменитый современник и

наставник Нерона, подобно Цицерону сближает стои¬

цизм с действительностью и старается смягчить стро¬

гость его нравственных требований. Он соглашается с

основными положениями своей школы и даже с ритор¬

ским одушевлением развивает мысли о том, что добро¬

детель есть высшее и единственное благо, что всякий

не мудрец порочен и что все принадлежит мудрецу.

Рядом с этими восторженными изречениями встречают¬

ся мысли, ограничивающие их значение; как человек

богатый, Сенека сознается, что материальные блага со¬

действуют во многих отношениях тому внутреннему до¬

вольству, которое доставляет добродетель. Как придвор¬

ный, он советует сносить с покорностью оскорбления со

стороны людей, стоящих высоко на ступенях обществен¬

Научно-атеистическая
библиотека
99
ной лестницы. Жизненный опыт, очевидно, поколебал

в Сенеке веру стоиков во всемогущество разума и нрав¬

ственной воли. Люди, по его мнению, порочны и от при¬

роды расположены ко злу. Поэтому он ограничивает

нравственные требования своей школы, формулируя

их так: «Мы должны сообразоваться с волею богов на¬

столько, насколько нам позволяет наша человеческая

слабость». Полагая, что эта слабость есть нормальное

свойство человека, Сенека говорит, что вся жизнь есть

мучение и что только смерть спасает от ее волнений и

тревог. Здесь, очевидно, материя признается источником

зла, и ей противополагается духовное начало, которого

не признавало материалистическое учение древних стои¬

ков. Сенека с любовью развивает учение о промысле и

представляет бога существом любящим, отцом добро¬

детельных людей, заботящимся о них в жизни и посы¬

лающим им даже несчастья с благою целью, как ис¬

пытания и как средства развить силу характера. Бог,

которого уважает и любит Сенека, не имеет ничего

общего с личностями древнеримских и олимпийских

богов. К народной религии он стоит в совершенно враж¬

дебных отношениях. Он прямо называет ее суеверием и

открыто глумится над «неблагодарною толпою богов»,

но, видя в догматах и обрядах культа государственное

учреждение, Сенека советует уважать его, чтобы не по¬

давать соблазна необразованному народу. Сам же он

признает только того бога, который живет в нас и в

мире как духовное и живительное начало. Все религиоз¬

ные упражнения, по его мнению, излишни, не нужно ни

молитвы, ни поднятия рук к небу, ни жертвоприноше¬

ний.
Люций Музоний Руф, учивший также при Нероне,

но переживший Сенеку и умерший уже при Тите, отно¬

сится иначе к народной религии. Он принимает всех

мифологических богов за действительно существующие

личности и говорит даже, что они питаются испарения¬

ми воды и земли; сообразно с-этим он говорит о душе

человека, что она родственна с богами по своей сущ¬

ности и состоит из материи, которая может б'ыть по¬

вреждена и испорчена влиянием воздуха, воды и других

тел. Все внимание Музония устремлено на нравствен¬

ную философию; философия, по его мнению, равняется

добродетели, она учит нас познавать и применять к

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
97
практике правила нравственности и потому может, как

думал Музоний, совершенно исправить недостатки об¬

щества и навсегда излечить его нравственные болезни.

Потому философия не должна быть достоянием немно¬

гих избранных, пусть учатся философии богатые и бед¬

ные, вельможи и земледельцы, мужчины и женщины.

Видно, что в рядах мыслителей стали сознавать необ¬

ходимость обновления жизни посредством распростране¬

ния в массах честных и твердых убеждений, принятых

сознательно и осмысленных самодеятельным размышле¬

нием каждого. Тот умственный аристократизм, кото¬

рым были проникнуты древние стоики и Аристотель,

уступает место более гуманному и широкому понима¬

нию человеческой личности. Является сознание, что че¬

ловек, как человек, имеет известные права и что эти

права должно хранить и уважать. Музоний Руф пред¬

назначает свои философские сентенции для всех; он

говорит, что за плугом и за лопатой можно научиться

необходимому; человечеству нужно было много пере¬

жить и передумать, чтобы от резкого аристократизма

Аристотеля возвыситься до этого почти христианского

воззрения на «нищих духом», т. е. не на мудрецов.

Предписывая правила жизни для всех, Музоний входит

в подробности домашнего быта и, не ограничиваясь

начертанием одной руководящей идеи, говорит о том,

что нужно употреблять в пищу, как одеваться и как

устраивать жилище. Он старается привести человече¬

ство к естественному состоянию, которое в его глазах

сливается с состоянием первобытной дикости. Он сове¬

тует воздерживаться от мясной пищи и, по возмож¬

ности, освобождаться от всяких искусственных потреб¬

ностей.
Аскетизм новопифагорейцев находил себе привер¬

женцев во всех школах: господствующая изнеженность

бросалась в глаза всем практическим мыслителям; они

в ней видели не проявление, а источник нравственной

порчи и потому вооружились против нее всей силой

диалектики. Эклектик Секстий, стоик Музоний Руф,

платоник Плутарх и новопифагореец Аполлоний Тиан-

ский сходились между собою в своих практических

предписаниях, хотя теоретические доводы, которыми

они их поддерживали, были различны и сообразова¬

лись с характером той философской школы, к которой
7—1889

Научно-атеистическая
библиотека
98
они принадлежали. Требуя от человека естественного

образа жизни, Музоний Руф значительно отклоняется

от духа первобытного стоицизма. Идеал, к которому он

стремится, есть нравственная чистота, а не безмятеж¬

ность духа. Известное положение стоиков о позволи¬

тельности преступления находит себе в нем горячего

противника. Советуя воздерживаться от мясной пищи,

он, однако, не хочет привести человека к умерщвлению

плоти, потому что это не естественное состояние. Брач¬

ную жизнь он одобряет, но прелюбодеяние, вытравли¬

вание зародышей и выкидывание рожденных детей воз¬

мущает его нравственное чувство. Вообще, предписания

Музония можно рассматривать как сформулированные

убеждения человека, одаренного здравым смыслом и

правильным нравственным чувством. Под руками Музо¬

ния философия сошла с той высоты, на которой она

была доступна немногим специально приготовленным

людям, но не приобрела еще той живой привлекатель¬

ности, которая заставляет массы народа идти за пропо¬

ведником и с благоговением слушать его поучения.

Музоний был мыслитель, спускавшийся до толпы, а

народу нужен был практический деятель, который, воз¬

высившись до живого понимания идеи, не потерял бы

знания жизни и живого сочувствия к потребностям и

стремлениям массы. Музоний в своих столкновениях с

действительностью обнаруживал самое наивное незна¬

ние жизни и непонимание человеческого сердца. Отпра¬

вившись парламентером в военный лагерь, он просто¬

душно стал развивать перед солдатами Веспасиана фи¬

лософское учение о благах мира и об опасностях войны,

и речь его так надоела раздраженным легионариям, что

они прогнали и чуть-чуть не побили непризнанного про¬

поведника.
То же направление отличает собою рассуждения

знаменитого Эпиктета, ученика Музония Руфа, запи¬

санные, как известно, Аррианом. Эпиктет яснее своего

учителя понимает свое положение: он сознает в себе че¬

ловека мысли и решительно отказывается от роли про¬

поведника. Его интересовали преимущественно вопросы

практической нравственности, но он относился к ним

как строгий мыслитель и не делал в пользу практиче¬

ской жизни ни одной уступки. Он хотел возвысить

жизнь до уровня мысли и сам умел осуществлять в

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
99
действительности строгие предписания стоической нрав¬

ственности. Он был беден и изуродован бывшим своим

господином, Эпафродитом; на его стоическое учение

недоброжелательно смотрело правительство, и при До¬

мициане он принужден был вместе со всеми философа¬

ми вообще удалиться из Рима. Все эти испытания он

переносил твердо и безропотно, как говорят его био¬

графы. Будучи строгим к самому себе, он был строг и

к другим и, побеждая в себе человеческие слабости, не

хотел признавать их в других. Поэтому во всем его

учении нет того характера мягкости, которым отличают¬

ся рассуждения Музония. Эпиктет не возмущается гряз¬

ным преступлением, но и не выражает сострадания к

неосторожному проступку; в том и другом он видит

ошибку, происходящую от ложного представления, и к

тому и к другому относится с презрительной бесстра¬

стностью. С той высоты мысли, с которой он смотрит

вниз на людей и на жизнь, он не видит тех оттенков

различия, которые отмечают в практической жизни

обыкновенные люди. Аристотель и простой работник,

свободный человек и раб, богач и бедняк, счастливый

и несчастный — все равны между собою, и ко всем

этим людям Эпиктет относится одинаково строго и бес¬

страстно. При таком .взгляде на вещи нужно было от¬

казаться от всякой попытки изменить действительность

в свою пользу; к чему было трудиться, бороться с пре¬

пятствиями, сталкиваться с людьми, когда можно было

помириться со всяким положением, перенести всякие

притеснения и остаться во всяком случае свободным,

добродетельным и счастливым. Бороться с обстоятель¬

ствами значило тратиться на мелочи. Надо было пере¬

носить все и блаженствовать мыслью в невозмутимом

покое внутреннего своего мира. Эпиктет советует муд¬

рецу, стремящемуся к этому блаженству, отказаться от

политической деятельности и даже от брачной жизни.

Он сходится в этом отношении с аскетическими пред¬

писаниями новопифагорейцев, но между тем и другими

большая разница в преследуемых целях.
Новопифагорейцы, основываясь на учении о пере¬

селении душ и твердо веря в загробное существование,

представляют себе всякого рода воздержание как сред¬

ство сохранить свою чистоту и улучшить свою судьбу

после смерти; следственно, их цель лежит за пределами
7*

Научно-атеистическая
библиотека
100
земной жизни. Эпиктет, напротив того, не верит в бес¬

смертие души и несмотря на то презирает все внешнее

и материальное только для того, чтобы не зависеть от

него и стоять выше случайности. Новопифагорейцы

обещали много в будущем и, действуя на воображение

верующей массы, могли увлечь ее за собою; Эпиктет

говорит только уму, не утешает человека никакими обе-

тованиями и требует самоотречения холодного, рассчи¬

танного, чуждого тому энтузиазму, который производит

восторженных мучеников и подвижников. Это самоот¬

речение можно назвать беспредметным; человек отре¬

кается от жизненных радостей не во имя высшей, во¬

площенной идеи добра, не во имя любви к ближним, а

только потому, что эти радости могут со временем

изменить. Эти соображения для народа были слишком

дальновидны и холодны; ему было доступнее учение

платоников и пифагорейцев, говоривших о загробной

жизни и воле живых богов, или нравственная филосо¬

фия Эпикура, ограничивавшая все настоящею минутою

и призывавшая -к обильному наслаждению дарами

жизни. Бескорыстный аскетизм и неутешительный ма¬

териализм стоиков одинаково отталкивали народ от их

учения. Наслаждение презиралось; взамен его не обе¬

щалось ничего лучшего; практических улучшений, ре¬

форм в политической жизни стоицизм не делал; следо¬

вательно, ничем решительно учение Эпиктета не могло

ни привлечь на свою сторону умы большинства, ни

влить живые соки в народное миросозерцание. Между

тем религиозное учение Эпиктета отличается возвы¬

шенною духовностью. Цель всей философии состоит, по

его мнению, в том, чтобы удовлетворить нравственным

потребностям души, подкрепить и утешить дух челове¬

ка, подавленный суетностью всего земного. Чего народ

искал в символических актах мистерий, того требует

Эпиктет от работы мысли. Философ, по его словам,—

врач, к которому должны, приходить не здоровые, а

больные. Философия есть святыня, мистерия, к кото¬

рой не должно приступать без содействия божества.

Мудрец есть посланник Зевса; ему поручено показать

людям, что человек может быть счастлив среди лише¬

ний и материальных страданий. Нравственное добро

есть дар божества, и сущность самого божества заклю¬

чается в разуме и в знании. Деятельность и благоде¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
101
тельное влияние его может быть познаваемо в течении

звезд, в плодородии земли и вообще в физических яв¬

лениях; так понимает его народ и так Эпиктет оправ¬

дывает догматы и обряды богопочитания, предоставляя,

впрочем, мудрецу право обходиться без них и сносить¬

ся с божеством непосредственно, через внушения свое¬

го внутреннего демона.
Благороднейшая часть человеческой личности,

мыслительная сила, рассматривается им как эманация

божества, и он настаивает на том, чтобы человек со¬

знавал свое родство с божеством, уважал свое нрав¬

ственное достоинство и понимал свои обязанности к

самому себе и свои отношения к другим людям, как к

членам одной, всеобъемлющей семьи. Эта эманация

божества резко противополагается телу, материи, к ко¬

торой Эпиктет относится с крайним презрением, назы¬

вая его плохим сосудом, комом грязи и тягостной

оболочкой души. Но эта свободная душа понималась

только как эманация божества, и о понятии личности

Эпиктет не отдавал себе ясного отчета. Он принимал

между различными людьми только одно количествен¬

ное различие; в мудреце присутствует больше боже¬

ственного духа, в преступнике меньше. О том, что и

добро, и зло выражается в единичных, индивидуальных

формах, что оно в этих проявлениях носит на себе свое¬

образный колорит, без которого оно невообразимо,—

об этом Эпиктет не имеет понятия. Отношение между

божеством и человеческой личностью, говорит Деллин¬

гер, представлялось языческим мыслителям в образе

«океана, на котором плавает множество бутылок, на¬

полненных водою: когда одна из них разбивается, то

часть морской воды, отделявшаяся до того времени от

целого, соединяется с общею массою». Бескорыстие

эпиктетова учения делало его недоступным для народа;

неутешительность его налагала тяжелую печать грусти

даже на те избранные личности, которые решались по¬

святить свои силы на стоическое умерщвление страстей

и чувственных поползновений. Император Марк Авре¬

лий воплощает в своей личности тот момент грусти и

мрачного раздумья, который необходимо должен был

испытать стоик, одаренный мягким сердцем и поэтиче¬

ским, страстным сочувствием ко всему благородному

и прекрасному. Его окружала нравственная порча, про¬

Научно-атеистическая
библиотека
102
тив которой он напрасно боролся как государственный

деятель; его философия говорила ему, что это нрав¬

ственное зло в порядке вещей, что против него не сле¬

дует возмущаться, потому что все в мире изменчиво и

неудержимый поток жизни увлекает за собою и лич¬

ные стремления, и земное величие, и человеческие сла¬

бости, и пороки. Вместо этой уничтоженной привязан¬

ности к живой деятельности стоицизм не давал ему

никакого твердого верования; в жизни — пустота, за

пределами гроба — небытие, вокруг себя — нравственное

зло и ленивое равнодушие к интересам мысли. Вот что

видел М. Аврелий и вот что настраивало его то к спо¬

койной и глубокой грусти, то к мрачной и презритель¬

ной иронии. Любопытно, между прочим, заметить, что

стоицизм даже не избавлял своих адептов от грубого

суеверия; даже благородная и развитая личность Марка

Аврелия, проникнутая нравственным учением Эпиктета,

была заражена нелепыми предрассудками и самым

слепым доверием к спасительной силе различных обря¬

дов и заклинаний.
Группу мыслителей-мистиков составляют платони¬

ки и пифагорейцы. Эта группа была всегда ближе к

общему настроению народных масс, и из нее выходили

те проповедники, которые вели народ за собою и кото¬

рых народ окружал суеверным обожанием и чудесным

сиянием божественной святости. Из этой группы вышел

и Аполлоний Тианский, которого личность представ¬

ляет, быть может, самый яркий пример такого обого¬

творения. <...>

Схоластика

XIX века
VIII
Наше время решительно не благоприятствует раз¬

витию теорий1. Народ хитрее стал, как выражаются

наши мужики, и ни на какую штуку не ловится. Ум

наш требует фактов, доказательств; фраза нас не оту¬

манит, и в самом блестящем и стройном создании фан¬

тазии мы подметим слабость основания и произволь¬

ность выводов. Фанатическое увлечение идеею и прин¬

ципом вообще, сколько мне кажется, не в характере

русского народа. Здравый смысл и значительная доля

юмора и скептицизма составляют, мне кажется, самое

заметное свойство чисто русского ума; мы более скло¬

няемся к Гамлету, чем к Дон-Кихоту2; нам мало понят¬

ны энтузиазм и мистицизм страстного адепта. На этом

основании мне кажется, что ни одна философия в мире

не привьется к русскому уму так прочно и так легко,

как современный, здоровый и свежий материализм3.

Диалектика, фразерство, споры на словах и из-за слов

совершенно чужды этому простому учению <...> Фа¬

натизм подчас бывает хорош как исторический двига¬

тель, но в повседневной жизни он может повести к

значительным неудобствам. Хорошая доля скептицизма

всегда вернее пронесет вас между разными подводными

камнями жизни и литературы. Эгоистические убежде¬

ния, положенные на подкладку мягкой и добродушной

натуры, сделают вас счастливым человеком, не тяже¬

лым для других и приятным для самого себя. Жизнен¬

ные переделки достанутся легко; разочарование будет

невозможно, потому что не будет очарования; падения

будут легкие, потому что вы не будете взбираться на

недосягаемую высоту идеала <...> Не стесняя других

непрошеными заботами, вы сами не будете требовать

от них ни подвигов, ни жертв; вы будете давать им то,

Научно-атеистическая
библиотека
104
к чему влечет живое чувство, и с благодарностью, или.

вернее, с добрым чувством будете принимать то, что

они добровольно будут вам приносить. Если бы все в

строгом смысле были эгоистами по убеждениям, т. е.

заботились только о себе и повиновались бы одному

влечению чувства, не создавая себе искусственных по¬

нятий идеала и долга и не вмешиваясь в чужие дела,

то, право, тогда привольнее было бы жить на белом

свете, нежели теперь, когда о вас заботятся чуть не с

колыбели сотни людей, которых вы почти не знаете и

которые вас знают не как личность, а как единицу, как

члена известного общества, как неделимое, носящее то

или другое фамильное прозвище.
Возможность такого порядка вещей представляет,

конечно, неосуществимую мечту, но почему же не от¬

нестись добродушно к мечте, которая не ведет за собою

вредных последствий и не переходит в мономанию. Мир

мечты может тоже сделаться обильным источником на¬

слаждения, но этим источником надо воспользоваться

с крайнею осторожностью. Самый крайний материа¬

лист не отвергнет возможности наслаждаться игрою

своей фантазии или следить за игрою фантазии другого

человека. <...> Но, с другой стороны, самый необуз¬

данный идеализм происходил именно от того, что эле¬

мент фантазии получал слишком много простора и

разыгрывался в чужой области, в области мысли, в

сфере научного исследования. Пока я сознаю, что вы¬

званные мною образы принадлежат только моему во¬

ображению, до тех пор я тешусь ими, я властвую над

ними и волен избавиться от них, когда захочу. Но как

только яркость вызванных образов ослепила меня, как

только я забыл свою власть над ними, так эта власть и

пропала; образы переходят в призраки и живут помимо

моей воли, живут своею жизнью, давят меня как кош¬

мар, оказывают на меня влияние, господствуют надо

мною, внушают мне страх,-приводят меня в напряжен¬

ное состояние. Так, например, пелазг создавал свою

первобытную религию и падал во прах перед созданием

собственной мысли. Галлюцинация его была ослепи¬

тельно ярка; критика была слишком слаба, чтобы раз¬

рушить мечту; борьба между призраком и человеком

была неровная, и человек склонял голову и чувствовал

себя подавленным, пригнутым к земле...

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
105
Шутить с мечтой опасно; разбитая мечта может

составить несчастие жизни; гоняясь за мечтою, можно

прозевать жизнь или в порыве безумного воодушевле¬

ния принести ее в жертву. У так называемых положи¬

тельных людей4 мечта принимает формы более солид¬

ные и превращается в условный идеал, наследованный

от предков и носящийся перед целым сословием или

классом людей. <...> Эти мечты более или менее от¬

равляют жизнь и мешают беззаветному наслаждению.

Да как же жить, спросите вы, неужели без цели? Цель

жизни! Какое громкое слово и как часто оно оглушает

и вводит в заблуждение, отуманивая слишком доверчи¬

вого слушателя. Посмотрим на него поближе. Если вы

поставите себе целью такую деятельность, к которой

стремится ваша природа, то вы дадите себе только лиш¬

ний труд: вы бы сами пошли по тому пути, на который

навело вас размышление; непосредственный инстинкт

натолкнул бы вас на прямую дорогу, и натолкнул бы,

может быть, скорее и вернее, нежели навел тщатель¬

ный анализ; если же, боже упаси, вы поставите себе

цель, несовместную с вашими наклонностями, тогда

вы себе испортите жизнь; вы потратите всю энергию на

борьбу с собой; если не победите себя, то останетесь

недовольны; если победите себя, то вы сделаетесь ав¬

томатом, чисто рассудочным, сухим и вялым человеком.

Старайтесь жить полною жизнью, не дрессируйте, не

ломайте себя, не давите оригинальности и самобытно¬

сти в угоду заведенному порядку и вкусу толпы —

и, живя таким образом, не спрашивайте о цели; цель

сама найдется, и жизнь решит вопросы прежде, неже¬

ли вы их предложите.
Вас затрудняет, может быть, один вопрос: как со¬

гласить эти эгоистические начала с любовью к челове¬

честву? Об этом нечего заботиться. Человек от приро¬

ды существо очень доброе, и если не окислять его про¬

тиворечиями и дрессировкой, если не требовать от него

неестественных нравственных фокусов, то в нем есте¬

ственно разовьются самые любовные чувства к окру¬

жающим людям, и он будет помогать им в беде ради

собственного удовольствия, а не из сознания долга, т. е.

по доброй воле, а не по нравственному принуждению.

Научно-атеистическая
библиотека
106
Вы подумаете, может быть, что я указываю вам на

état de la nature*, и обратите мое внимание на то, что

дикари, живущие в первобытной простоте нравов, да¬

леко не отличаются добродушием и доводят эгоизм до

полнейшей животности. На это я отвечу, что дикари

живут при таких условиях, которые мешают свободно¬

му развитию характера: во-первых, они подчинены

влиянию внешней природы, между тем как мы успели

уже от него избавиться; во-вторых, они верят в те при¬

зраки, о которых я говорил выше; в-третьих, они более

или менее стремятся к условному идеалу, и идеал у них

один, потому что вся деятельность ограничивается охо¬

тою и войною; присутствие этого идеала оказывает са¬

мое стеснительное влияние на живые силы личности.

Из всего этого следует заключение, что развитие неде¬

лимого можно сделать независимым от внешних стес¬

нений только на высокой степени общественного разви¬

тия; эмансипация личности и уважение к ее самостоя¬

тельности является последним продуктом позднейшей

цивилизации. Дальше этой цели мы еще ничего не ви¬

дим в процессе исторического развития, и эта цель еще

так далека, что говорить о ней значит почти мечтать.

Набросанные мною мысли, вылившиеся из глубины ду¬

ши, составляют основу целого миросозерцания; вывести

все последствия этих идей не трудно, и я надеюсь, что

читатель, если захочет, будет в состоянии по начертан¬

ному плану воссоздать в воображении все здание. К со¬

жалению, наша критика не высказала до сих пор этих

идей и относилась к эгоизму как к пороку, а в фокусах

и подвигах самопожертвования видела высокую добро¬

детель. До сих пор, касаясь философии жизни, она счи¬

тает идеал совершенною необходимостью и в стремле¬

нии к идеалу, в сознании долга видит самые живые

стороны человеческой личности и деятельности. Стрем¬

ление к наслаждению она называет свойством чисто

животным, но допускает однако, что из этого же ис¬

точника может развиться благородное и высокое стрем¬

ление к самосовершенствованию. <...> Мы живем и

развиваемся под влиянием искусственной системы нрав¬

ственности; эта система давит нас с колыбели, и пото-
*	* *
. * État de la nature (франц.) — естественное состояние. —

ÇpCT.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
107
му мы совершенно привыкаем к этому давлению; мы

разделяем этот гнет системы со всем образованным

миром и потому, не видя пределов своей клетки, счи¬

таем себя нравственно свободными.
Но, оставаясь для нас незаметным, это умствен¬

ное и нравственное рабство медленным ядом отравляет

нашу жизнь; мы умышленно раздваиваем свое суще¬

ство, наблюдаем за собою, как за опасным врагом, хит¬

рим перед собою и ловим себя в хитрости, боремся с

собою, побеждаем себя, находим в себе животные ин¬

стинкты и ополчаемся на них силою мысли; вся эта

глупая комедия кончается тем, что перед смертью мы,

подобно римскому императору Августу, можем спро¬

сить у окружающих людей: «Хорошо ли я сыграл свою

роль?» Нечего сказать! Приятное и достойное препро¬

вождение времени! Поневоле вспомнишь слова Несто¬

ра: «Никто же их не биша, сами ся мучиху».
IX
Материализм сражается только против теории;

в практической жизни мы все материалисты и все идем

в разлад с нашими теориями; вся разница между идеа¬

листом и материалистом в практической жизни заклю¬

чается в том, что первому идеал служит вечным упре¬

ком и постоянным кошмаром, а последний чувствует

себя свободным и правым, когда никому не делает фак¬

тического зла. Предположим, что вы в теории крайний

идеалист <...>. Если вы берете в рот глоток чаю и он

оказывается без сахару, то вы сейчас же исправите

вашу оплошность, хотя бы вы были твердо уверены в

том, что сделали дело как следует и положили столько

сахару, сколько кладете обыкновенно. Вы видите, та¬

ким образом, что самое твердое убеждение разрушается

при столкновении с очевидностью и что свидетельству

ваших чувств вы невольно придаете гораздо больше

значения, нежели соображениям вашего рассудка. Про¬

ведите это начало во все сферы мышления, начиная от

низших до высших, и вы получите полнейший материа¬

лизм: я знаю только то, что вижу или вообще в чем

могу убедиться свидетельством моих чувств. <...>

Когда мне говорят о предмете, которого я не вижу и

не могу никогда увидать или ощупать чувствами, то я

Научно-атеистическая
библиотека
108
говорю и думаю, что он для меня не существует. Не¬

возможность очевидного проявления исключает действи¬

тельность существования5.
Вот каноника материализма, и философы всех

времен и народов сберегли бы много труда и времени

и во многих случаях избавили бы своих усердных почи¬

тателей от бесплодных усилий понять несуществующее,

если бы не выходили в своих исследованиях из круга

предметов, доступных непосредственному наблюде¬

нию. <...>
XI
В майской книжке «Русского слова» я высказал

несколько мыслей о безжизненности нашей критики и

изложил те идеи, которыми я руководствуюсь при раз¬

боре этих чахлых и бесцветных явлений. С тех пор, в

течение трех месяцев, в которых журнальная полемика

разгорелась особенно ярко, критический отдел большей

части периодических изданий украсился многими лю¬

бопытными статьями <...>. Я не восстаю против поле¬

мики, не зажимаю ушей от свиста, не проклинаю сви¬

стунов6; и Ульрих фон Гуттен был свистун, и Вольтер

был свистун, и даже Гете вместе с Шиллером свистну¬

ли на всю Германию, издавши совокупными силами

свой альманах «Die Xenien»*; у нас на Руси свистал

часто и резко, стихами и прозою, Пушкин <...>. А раз¬

ве во многих статьях Белинского не прорываются рез¬

кие, свистящие звуки? Припомните, господа, ближай¬

ших литературных друзей Белинского, людей, которым

он в дружеских письмах выражал самое теплое сочув¬

ствие и уважение: вы увидите, что многие из них сви¬

стали, да и до сих пор свищут тем богатырским посви¬

стом, от которого у многих звонит в ушах и который

без промаха бьет в цель, несмотря на расстояние7.
Оправдывать свистунов — напрасный труд: их

оправдало чутье общества; jia их стороне большинство

голосов, и каждое нападение из противоположного

лагеря обрушивается на голову самих же нападаю¬

щих <...>.
Кому и чему могут быть опасны выходки свисту¬

нов? Вероятно, только идеям или же таким личностям,
*	* *
*	«Die Xenien» (нем.) — «Ксенин». — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
109
которые перед лицом всего образованного мира служат

представителями той или другой тенденции. <...>

Прикосновения критики боится только то, что гнило,

что, как египетская мумия, распадается в прах от дви¬

жения воздуха. Живая идея, как свежий цветок от

дождя, крепнет и разрастается, выдерживая пробу скеп¬

тицизма. Перед заклинанием трезвого анализа исчезают

только призраки; а существующие предметы, подверг¬

нутые этому испытанию, доказывают им действитель¬

ность своего существования. Если у вас есть такие

предметы, до которых никогда не касалась критика, то

вы бы хорошо сделали, если бы порядком встряхнули

их, чтобы убедиться в том, что вы храните действитель¬

ное сокровище, а не истлевший хлам. Если же вы для

себя уже сделали этот опыт, то позвольте же и другим

сделать то же для себя. Вы, положим, убеждены в том,

что умозрительная философия есть мать всех доброде¬

телей и источник всякого благосостояния. А вот для

меня, например, это положение составляет еще недока¬

занную теорему. Что же, мне вам на слово прикажете

верить? <...> Каждое поколение разрушает миросо¬

зерцание предыдущего поколения; что казалось неопро¬

вержимым вчера, то валится сегодня; абсолютные, веч¬

ные истины существует только для народов неисториче¬

ских8. <...> Словом, вот ultimatum нашего лагеря: что

можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит

удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во

всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда

не будет и не может быть9. <...>

Физиологические

эскизы Молешота
«В наше время было бы странно думать, что дух

не зависит от материи» — этими словами начинает Мо-

лешот свою книгу. Мы постепенно перестаем бояться

природы и благоговеть перед нею; мы перестаем навя¬

зывать ей сознательные стремления и определенные це¬

ли1; мы смотрим на то, что у нас перед глазами, и ста¬

раемся быть внимательными; усилия наши направлены

к тому, чтобы усовершенствовать орудия познавания, и,

чтобы рассмотреть предмет нашего наблюдения в раз¬

ных положениях и с разных сторон, мы обуздываем дея¬

тельность теоретического мышления, которое постоян¬

но торопится к общим выводам; мы хотим как можно

больше видеть и как можно меньше догадываться.

До сих пор не придумано такого микроскопа, который

мог бы следить за работой мысли в мозгу живого чело¬

века; на этом основании исследователи очень благораз¬

умно обходят до времени эти интересные отправления

человеческого организма и сосредоточивают свои силы

на разъяснении других процессов, более грубых и сле¬

довательно более осязательных. Что можно рассмот¬

реть микроскопом и разложить химическим анализом,

то рассматривается и разлагается; что недоступно не¬

посредственному исследованию, то наблюдается через

сближение отдельных фактов, подобно тому, как в ал¬

гебраических уравнениях неизвестная величина опреде¬

ляется по известным. Камень за камнем сносится на

то место, где надо выстроить дом; наблюдения и опыты

не противоречат друг другу, но часто лежат особняком,

не обнаруживая между .собою видимой связи и необхо¬

димого соотношения. Неизвестного еще так много, что

даже не обозначены общие линии того здания, которое

выстроится со временем и в которое войдут, как строи¬

тельные материалы, все песчинки, добытые правильным

трудом человеческой мысли. Ничто не построено, но

многое собрано и, главное, многое разрушено.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
111
С тех пор, как живет человечество, оно невольно

старалось себе объяснить, что такое человек, мир, при¬

рода и ее законы; любознательности было много, а

знаний мало; поневоле приходилось добавлять фанта¬

зией; возникло великое множество миросозерцаний, бо¬

лее или менее поэтических, великое множество образов,

более или менее величавых; от разных остатков этих

миросозерцаний приходится теперь избавляться; разные

изношенные образы приходится разбивать, выметая их

осколки с того места, на котором предполагается строить

здание в современном вкусе, на прочном фундаменте.

Отношение между человеком и окружающей природой,

и даже в самом человеке отношения между различными

частями и отправлениями его организма составляют ре¬

шительное яблоко раздора между мыслителями и фан¬

тазерами. Последние, сильные числом, хотят допустить,

во что бы то ни стало, присутствие таких элементов,

каких в действительном мире никогда не было и не мо¬

жет быть, таких вещей, о которых, по выражению на¬

шего народно-эпического языка, «ни в сказке сказать,

ни пером написать». Фантазеры вооружаются самым

разнообразным дрекольем, чтобы отстоять свое дело;

они вносят свои неведомые тонкости во все сферы че¬

ловеческих знаний и искусства; натуралисты, историки

и поэты часто оказываются зараженными самым узко¬

лобым мистицизмом. Мыслителям приходится иногда

тратить много времени на то, чтобы разбивать теории

и фантазии и чтобы открывать глаза слишком доверчи¬

вым и совершенно беззащитным не специалистам; луч¬

шие из мыслителей идут другим путем, более трудным,

но зато более плодотворным; они совершенно отворачи¬

ваются от области произвольных гаданий, предостав¬

ляют ее идеалистам, а сами наблюдают и изучают хи¬

мический состав крови, процесс пищеварения, конструк¬

цию волос, ногтей и прочие ничтожные мелочи; и эти

ничтожные мелочи уже теперь повернули вверх дном

колоссальные теории мировых мыслителей и целых на¬

родов; эти ничтожные мелочи уже теперь разбили око¬

вы человеческой мысли. Дело разрушения сделано; де¬

ло созидания будет впереди и займет собою не одно

поколение. <...>

Московские

мыслители
IV
<...> Все мы воспитывались в душной среде, в

узких понятиях, под влиянием мертвящих предрассуд¬

ков; все мы, становясь на свои ноги, принуждены были

разрывать связь с нашим прошедшим, переделывать

сверху донизу весь строй наших понятий, выкуривать

из нашего мозга ту нелепую демонологию, которая за¬

меняла нам в детстве трезвые понятия о мире, о приро¬

де и человеке; вступая в борьбу с теми элементами,

которые, благодаря влиянию родителей и педагогов,

приросли к нашей природе, отрывая с болью и с кровью

детские верования, детские привязанности, детские

взгляды на жизнь, мы воодушевляемся и ожесточаемся

в одно и то же время; проникнутые сознательным, глу¬

боким отвращением к тем мрачным формам семейного

быта, к тем суровым принципам лицемерной нравствен¬

ности, к тем обессмысленным обычаям, которые давили

в детстве наше естественное развитие и задерживали

наш умственный рост, — мы с лихорадочным нетерпе¬

нием выжидаем случая, когда бы нам можно было вы¬

разить свое негодование против всего того, что остано¬

вило развитие многих даровитых личностей и что до

сих пор продолжает забивать способности детей и юно¬

шей, девушек и женщин наших. Когда мы беремся за

перо, мы еще почти ничего не знаем, но сторона отри¬

цания оказывается уже вполне развитою. Нелепостей

и несообразностей насмотрелся на своем веку каждый

ребенок; следовательно, каждый молодой человек, при¬

нимающийся за перо, имеет все данные для того, чтобы

всею силою критики разбивать мир предания и рутины.

Вместе с материалами жизнь дает нам импульс к от¬

рицанию; кто развился настолько, чтобы понять неесте¬

ственность своих ребяческих понятий, тот никак не

остановится на хладнокровном созерцании этих поня¬

тий; ум не терпит неволи; когда он видит себя несво¬

бодным, он принимается разрушать свою клетку и не

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
113
оставляет своей работы до той минуты, пока не будет

совершенно окончено дело разрушения. Когда ум за¬

нят такого рода работою, тогда нет места для спокой¬

ного приобретения знаний; находясь в такой поре раз¬

вития, мы с наслаждением хватаемся за сочинения,

проникнутые полемическими тенденциями, и оставляем

в стороне многотомные исследования кабинетных уче¬

ных. За это нельзя быть на нас в претензии. <...> Мы

ищем того, что соответствует настоящим потребностям

нашего ума, что отвечает на вопросы, встречающиеся

нашей мысли на пути ее естественного развития.

Очерки

из истории труда
и
Исследования геологов над различными форма¬

циями земной коры и над остатками органических тел,

превратившихся в окаменелости, доказывают неопро¬

вержимым образом, что человек появился на земле в

позднейший период ее образования. Тысячи и, может

быть, миллионы лет прошли над нашею планетою,

прежде чем органическая жизнь достигла того разно¬

образия, той сложности и того совершенства, которые

проявляются в высших породах млекопитающих, т. е.

в обезьянах и в человеке. Целые геологические перио¬

ды отошли в вечность <...>. Планета наша пришла в

то положение, в котором она находится до наших вре¬

мен, и эта планета сделалась, наконец, жилищем чело¬

века. Насколько этот первобытный человек был похож

на нас складом тела, чертами лица, силою и подвиж¬

ностью ума — этого, конечно, не может разъяснить нам

никакое исследование. Мы можем только предполагать,

что человек прожил на земле много столетий, прежде

нежели у него составились какие-нибудь исторические

предания; даже язык и мифология — эти первые прояв¬

ления чувства и мысли — не могли явиться готовыми и

должны были, подобно всем произведениям природы,

развиваться и совершенствоваться мало-помалу. Дурно

владея орудием слова, плохо справляясь с впечатле¬

ниями внешнего мира, с трудом передавая их другому

и с трудом понимая бессвязные звуки и неопределенные

желания этого другого, первобытный человек был, ве¬

роятно, очень несчастным существом, если только мы

позволим себе предположить, что он по устройству

своего тела был похож на.своих потомков. Будущий

властелин природы, прямой предок какого-нибудь Нью¬

тона или Линнея был самым жалким рабом всех окру¬

жающих его предметов <...>. Что он перенес, сколько

страданий ему пришлось испытать от голода, от холода,

от других животных, <...> сколько поколений измыка-

ли свою жизнь в тупом страхе и бессильном отчая¬

Д. И. Писаре»
об атеизме, религии и церкви
115
нии — это все такие вопросы, на которые откажется от¬

вечать самое смелое воображение самого великого поэ-

та. Слабым отблеском этих доисторических или даже

домифических страданий можно признать мрачный и

кровожадный характер всех первобытных религий и бо¬

гослужений. Человеческие жертвы, приносившиеся для

умилостивления грозных и всегда разгневанных сил

природы, являются, очевидно, зловещим воспоминанием
о	неравной и мучительной борьбе, перенесенной теми

поколениями, среди которых медленно, с напряжением

и с болью вырабатывались первые начатки языка и

первые очерки религиозных представлений.
Между тем эта природа, так безжалостно терзав¬

шая своего новорожденного младшего сына, была та

самая мать-природа, которая доставляет нам в избыт¬

ке все необходимое. <...> Чего же недоставало перво¬

бытному человеку? Недоставало безделицы. Во-первых,

знания этой природы. Во-вторых, уменья сближаться с

подобным себе человеком и находить себе в нем есте¬

ственного союзника. <...> Первые успехи людей в

практическом ознакомлении с силами и законами при¬

роды и в создавании языка как могучего и незамени¬

мого орудия сближения между собою были, конечно,

медленны и вялы; но.зато каждый последующий шаг

совершался легче и быстрее предыдущего. Первые, по¬

лумифические предания, открывающие собою историю

каждого народа, застают людей уже на очень высокой

ступени умственного развития и материального благо¬

состояния. Язык уже создан совершенно и применяется

уже к таким целям, которые не имеют ничего общего

с грубыми потребностями животной жизни. На языке

этом существуют уже песни, космогонические мифы и

героические эпопеи. <...>

Прогресс

в мире животных

и растений
I
Введение
Человек, совершенно незнакомый с естественными

науками, не может даже приблизительно представить

себе, до какой степени разнообразны произведения при¬

роды. Натуралисты до сих пор не могут справиться с

этим разнообразием и до сих пор постоянно строят

различные классификации, которые постоянно прихо¬

дится переделывать то в самом основании, то в много¬

численных подробностях.
Во-первых, всю природу нашей планеты делят на

три царства: минеральное, растительное и животное; но

с одной стороны, Жоффруа Сент-Илер и Катрфаж же¬

лают, чтобы для человека было отведено четвертое цар¬

ство, а с другой стороны, некоторые ученые утверж¬

дают, что между растениями и животными нельзя про¬

вести резкую границу, потому что между ними суще¬

ствует множество переходных форм. Разногласие начи¬

нается, таким образом, с первого шага; затем царства

разделяются на отделы; царство животных, которое я

постоянно буду иметь в виду в этом очерке, разделяет¬

ся на два отдела: позвоночные и беспозвоночные.

К первому принадлежат четыре класса. <...> Потом

классы распадаются на порядки, порядки — на группы,

группы — на семейства, семейства — на роды, роды —

на виды, и наконец в каждом виде различается по не¬

скольку пород, рас или разновидностей. Вот тут-то в

самом конце классификации натуралисты-систематики

испытывают постоянные огорчения. Возьмем, например,

барана. Принадлежит он, по учебнику Григорьева, к

царству животных, отделу позвоночных, к классу мле¬

копитающих, к порядку двукопытных, к семейству по¬

лорогих, к роду ovis, вид — ovisaries.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
117
Пока идет дело о высших инстанциях, от царства

до порядка и даже до семейства, до тех пор все об¬

стоит благополучно. <...> Но произносится родовое

название ovis и начинается ряд недоразумений; вы не

знаете, на что указывает это название — на сходство

признаков или на единство происхождения. Что за сло¬

во ovis? Похоже ли оно на слово блондин или брюнет,

или, напротив того, на фамилию Петров или Иванов?

Вы предлагаете этот вопрос натуралисту, и он вам от¬

вечает, что различные члены одного рода соединены

между собой только сходством признаков. А члены од¬

ного вида? спрашиваете вы дальше. Это другое дело,

отвечает натуралист, те связаны между собой единством

происхождения. «Те животные, — говорит вам учеб¬

ник,— которые сходны между собой во всех своих при¬

знаках (в строении своих органов, в наружной форме

тела, в образе жизни и проч.) и которые происходят от

совершенно подобных себе родителей, — соединяются

при описаниях вместе в один вид».
Чудесно, думаете вы. Вот у меня ovis aries; стало

быть, и сын его будет ovis aries, и внук, и правнук, и

так далее до светопреставления. Если же я обращу

взор свой в прошедшее, то увижу за своим ovis aries

необозримо длинный ряд предков, которые все точь-в-

точь похожи друг на друга и на своего общего родона¬

чальника, на первого ovis aries, явившегося на свет без

отца и без матери. Понимаю. Успокоившись таким об¬

разом, вы продолжаете читать историю о баране, но

вдруг оказывается, что вы совсем ничего не понимаете.

Вам объявляют, что баран «представляет множество

разновидностей» <...> А куда же девался настоящий

представитель вида? Где ваш неизменный ovis aries, на

которого вы надеялись, как на каменную гору, и кото¬

рый должен был происходить <гот совершенно подоб¬

ных себе родителей»? Он вас обманул, он растаял у нас

в руках и превратился во «множество разновидностей»,

с которыми вы опять не знаете, что делать. Вам пред¬

ставляются два возможные объяснения, и оба они оди¬

наково губительны для вида ovis aries. Во-первых, вы

можете держаться того принципа, что каждое животное

происходит «от совершенно подобных себе родителей».

Тогда вы должны будете допустить, что все мериносы

происходят от мериноса, венгерские бараны от венгер¬

Научно-атеистическая
библиотека
118
ского барана, курдючные овцы от курдючной овцы и

так далее. Но ведь разновидностей действительно суще¬

ствует великое множество. <...> Стало быть, вам при¬

дется вместо одной формы ovis aries представить себе

бесчисленное множество самостоятельных форм, вы¬

шедших из недр земли в полном всеоружии своих от¬

тенков и атрибутов, точно так, как Минерва вышла из

головы Зевеса. Очевидно, что понятие ovis aries ока¬

жется совершенно неуловимым мифом. Во-вторых, вы

можете отбросить в сторону тот принцип, что дети со¬

вершенно подобны родителям. Тогда вы увидите, что

и мериносы, и венгерские бараны, и английские, и кур¬

дючные могли произойти от одной общей формы, кото¬

рую, пожалуй, можно будет назвать ovis aries. .Но если

эта общая форма расползлась таким образом в разные

стороны и испытала на себе множество превращений,

то какая же она после этого неизменная? А если ovis

aries изменялся и вчера, и третьего дня, и в прошлом

столетии, и в запрошлом, то где же основание думать,

что он когда-нибудь был совершенно неизменным? <...>

Встречаясь с разновидностями, нам пришлось бы или

предположить, что они существуют от начала веков, или

допустить, что они выработались из одной общей фор¬

мы, способной изменяться.
Большинство натуралистов постоянно уклонялось

от прямого разрешения этого неизбежного вопроса. Они

отвечали так, что в ответе их всегда заключалось глу¬

хое внутреннее противоречие, которого они сами яе хо¬

тели почувствовать. Они говорили, что земля испытала

во время своего существования несколько таких геоло¬

гических переворотов, которые всякий раз истребляли

дотла всю органическую жизнь1. Вся наша планета пе¬

репахивалась таким образом заново и после каждого

подобного пахания засевалась совершенно новыми и не¬

бывалыми видами растений и животных. Эти новые

виды являлись совершенно г.отовыми и тотчас принима¬

лись за свойственные им занятия. <...> После послед¬

него геологического переворота все пошло тотчас тем

самым порядком, каким оно идет в настоящее время.

Но натуралисты никак не решались утверждать, что из

недр земли вышли готовыми не виды, а разновидности.

Идеальный баран мог выдти готовым; на то он идеаль¬

ный, на то он представитель неизменного типа, на то он

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
119
родоначальник всей бараньей породы; но крымский

баран, решетиловский, калмыцкий, одиннадцать англий¬

ских, меринос и так далее — все это мелкие и частные

явления, и о них никак не могло быть речи после тако¬

го великого события, как геологический nepeiBopoT.

Это — разновидности, представляющие большие или

меньшие уклонения от оригинального и неизменного

типа. Это — игра природы, это — случайное явление.

<...> Тут натуралисты попадали, очевидно, в безвы¬

ходное противоречие, и такие слова, как игра природы

или случайное уклонение, разумеется, ничего не объяс¬

няли и даже не представляли решительно никакого ру¬

чательства в пользу неизменности основного типа. По¬

этому уже в последних годах прошлого столетия некото¬

рые натуралисты стали догадываться, что виды могут

перерождаться и что во всей органической природе, по

всей вероятности, нет ничего неизменного, кроме тех

общих законов, которыми управляется вся материя2.
Одним из первых выразил эту мысль поэт Гете,

который, как известно, был очень замечательным есте¬

ствоиспытателем. Но пока господствовала теория гео¬

логических переворотов, до тех пор должна была дер¬

жаться вера в самостоятельное значение видовых ти¬

пов. Когда натуралисты думали, что земля несколько

раз заселялась заново, тогда трудно было допустить

предположение, что органическая жизнь всякий раз

начинала свое развитие с самых простых форм и вся¬

кий раз путем медленного и естественного совершен¬

ствования доходила до более сложных явлений. Если

стихии могли производить геологические перевороты,

подобные переменам декораций в волшебном балете, то

и все остальные процессы природы могли также совер¬

шаться необъяснимым путем мгновенных возникновений,

исчезаний и превращений. При таком взгляде на про¬

шедшую жизнь нашей планеты прямые наблюдения

над законами природы, как они обнаруживаются в на¬

стоящее время, оказывались почти бесполезными. <...>

Почему вы знаете, как действовали эти законы тогда? —

можно было сказать такому наблюдателю. Теперь жизнь

природы идет так, а тогда шла совсем иначе. Теперь в

природе нет скачков, а тогда были. Рассуждая таким

образом, можно было писать великолепнейшие геологи¬

ческие романы, и прошедшая жизнь нашей планеты

Научно-атеистическая
библиотека
120
долго казалась нам длинным рядом чудес и колоссаль¬

ной борьбы таких титанических сил природы, которые

теперь улеглись и успокоились на время или навсегда.

Но понемногу в некоторых пытливых умах стало воз¬

никать сомнение: нельзя ли, думали они, объяснить все

явления различных геологических эпох постоянным дей¬

ствием тех самых причин, которые до сих пор медленно,

но безостановочно, каждый день и каждую минуту, из¬

меняют вид земной поверхности3. Оказалось, что мож¬

но. Теория волшебных переворотов стала ослабевать и

клониться к упадку. Наконец знаменитый английский

геолог Чарльз Ляйелль окончательно уложил в могилу

эту старую теорию и доказал, что законы, управляю¬

щие материей теперь, управляли ею, без малейшего

перерыва, в течение тех длинных периодов, которых не¬

измеримый ряд называется прошедшей жизнью нашей

планеты. Море медленно разрушает берега свои; река

медленно наносит ил в своем устье; атмосфера медлен¬

но разъедает гранитные вершины горных хребтов. <...>

Таким образом изменяется вид земли теперь; <...> и

точно таким же образом совершалось это дело тогда,

<...> когда существовали только низшие формы мол¬

люсков. С тех пор, как расплавленное ядро земли по¬

крылось твердой корой, с тех пор, как образовалась на

нашей планете вода и атмосфера, — словом, с тех пор,

как сделалось возможным существование растительных

и животных организмов, —с этих пор земля не испы¬

тала ни одного такого переворота, который разом взбу¬

доражил бы всю ее поверхность и, следовательно, ис¬

требил бы на ней все проявления органической жизни.

Когда перевороты удалились таким образом в область

поэтического творчества, тогда натуралистам предста¬

вилась необходимость задуматься над решением гро¬

маднейшего вопроса.
Если разные трилобиты, белемниты, ихтиозавры,

мастодонты и тому подобные исчезнувшие животные не

были истреблены мгновенной переменой декорации, то

почему же они исчезли? Если хвощи и папоротники ка¬

менноугольной эпохи не были выворочены с корнями

действием разыгравшихся стихий, то почему же они

уступили место другим растительным формам, которые

потом в свою очередь были вытеснены новой флорой?

Если идеальный баран не вышел из недр земли после

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
121
последнего геологического переворота, то откуда же

взялись крымские, венгерские, английские и всякие

другие бараны? Если органическая жизнь не обрыва¬

лась на земле с той самой минуты, как она возникла,

то, стало быть, нет никакой необходимости предпола¬

гать в ее истории существование необъяснимых скач¬

ков; если нет скачков, стало быть, есть последователь¬

ное развитие; если есть последовательное развитие,

стало быть, есть постоянные законы; а если есть зако¬

ны, то надобно до них добраться, не удовлетворяя своей

любознательности такими удобными выражениями, как

игра природы или случайное уклонение от неизменного

типа. <...> Случая в природе нет, потому что все со¬

вершается по законам и всякое действие имеет свою

причину; когда мы не знаем закона и когда мы не ви¬

дим причины, тогда мы произносим слово «случай», и

произносим его всегда некстати, потому что это слово

никогда не выражает ничего, кроме нашего незнания, и

притом такого незнания, которого мы сами не сознаем4.
Ляйелль очистил науку от геологических чудес;

другим натуралистам надо было сделать то же самое

в отношении истории органической жизни; надо было,

чтобы идеальный баран не изображал собою Венеру,

выходящую из морской пены в полном сиянии развитой

красоты, и надо было, чтобы простые бараны не дела¬

лись венгерскими или курдючными вследствие случай¬

ной игры природы. Словом, надо было понять суще¬

ствующие законы и таким образом устранить, по мере

слабых человеческих сил, случай. Исходная точка, са¬

мое возникновение органической жизни до сих пор

остается неразгаданным, потому что до сих пор ни од-

нрму натуралисту не удалось приготовить в своей лабо¬

ратории из неорганических или органических веществ

ни одного, даже самого простейшего живого организма;

но процесс развития и перерождения органических

форм разъяснен в значительной степени английским

натуралистом Чарльзом Дарвином, издавшим в 1859 го¬

ду знаменитое сочинение «On the origin of species»

(«О происхождении видов»). Этот гениальный мысли¬

тель, обладающий колоссальными знаниями, взглянул

на всю жизнь природы таким широким взглядом и так

глубоко вдумался во все ее разрозненные явления, что

он сделал открытие, которое, быть может, не имело се¬

Научно-атеистическая
библиотека
бе подобного во всей истории естественных наук5. Он

открывает не единичный факт, не железку, не жилку,

не отправление того или другого нерва, — он открывает

целый ряд тех законов, которыми управляется и видо¬

изменяется вся органическая жизнь нашей планеты.

И рассказывает он их так просто, и доказывает так не¬

опровержимо, и выходит при своих рассуждениях из та¬

ких очевидных фактов, что вы, простой человек, про¬

фан в естественных науках, удивляетесь постоянно толь¬

ко тому, как это вы сами давным-давно не додумались

до тех же самых выводов.
Да, невелика мудрость Америку открыть, однако

все-таки, кроме Колумба, никто не догадался, как это

сделать. Великое открытие и умная загадка всегда

просты, когда первое сделано, а вторая разгадана; но

чтобы разгадать загадку, надо обладать известной до¬

зой остроумия, а чтобы сделать великое открытие, надо

быть гениальным человеком. Для нас, простых и тем¬

ных людей, открытия Дарвина драгоценны и важны

именно тем, что они так обаятельно просты и понятны;

они не только обогащают нас новым знанием, но они

освежают весь строй наших идей и раздвигают во все

стороны наш умственный горизонт. Благодаря им мы

понимаем связь таких явлений, которые мы видели

каждый день, на которые мы смотрели бессмысленны¬

ми глазами и которые, однако, так легко было понять

и объяснить себе. <...>
Значение идей Дарвина так обширно, что в настоя¬

щее время даже невозможно предусмотреть и вычис¬

лить те последствия, которые разовьются из них, когда

они будут приложены к различным областям научного

исследования. Лучшие европейские натуралисты давно

поняли их важность. <...>
Старые методы и старые классификации непре¬

менно должны будут сойти со сцены, а так как человеку

больно расставаться с заблуждениями целой жизни, то,

разумеется, противники Дарвина всеми силами будут

защищать свои разбитые позиции. <...>
Книга Дарвина переведена уже в настоящее вре¬

мя на немецкий, французский и на русский языки;

каждому образованному человеку необходимо познако¬

миться с идеями этого мыслителя, и поэтому я считаю

уместным и полезным дать нашим читателям ясное и

Д. И. Писарев
об атеизме, религии ■ церкви
123
довольно подробное изложение новой теории. В этой

теории читатели найдут и строгую определенность точ¬

ной науки, и беспредельную ширину философского обоб¬

щения, и, наконец, ту высшую и незаменимую красоту,

которая кладет свою дечать на все великие проявления

сильной и здоровой человеческой мысли. <...> Когда

человеческий ум, ® лице своих гениальных представи¬

телей, сумел подняться на такую высоту, с которой он

обозревает основные законы мировой жизни, тогда мы,

обыкновенные люди; неспособные быть творцами в об¬

ласти мысли, обязаны перед своим собственным чело¬

веческим достоинством возвыситься по крайней мере

настолько, чтобы понимать передовых гениев, чтобы

ценить их великие подвиги. <...> Мы богаты и сильны

трудами этих великих людей, но мы не знаем нашего

богатства и нашей силы, мы ими не пользуемся, мы не

умеем даже пересчитать и измерить их, и поэтому, про¬

водя нашу жалкую жизнь в бедности, в глупости и в

слабости, мы потешаем свое младенческое неведение

разными золочеными грошами, вроде диалектических

мудрствований6, лирических воздыханий и эстетических

умилений. <...> По-настоящему идеи Дарвина следо¬

вало бы передавать просто, ровно, спокойно, так, как

излагает их сам Дарвин, но для нас это еще не годит¬

ся, потому что нашу публику следует заманивать, ее

следует покуда подкупать в пользу дельных мыслей

разными фокусами то комического, то лирического свой¬

ства. Поэтому если кому-нибудь из моих читателей не

понравится что-нибудь в изложении моей статьи, то я

умоляю его обратить все его негодования исключитель¬

но против меня, а никак не против Дарвина. Я именно

того и хочу, чтобы моя статья возбудила в читателе лю¬

бознательность, но не удовлетворила бы ее вполне;

пусть он увидит, как умен Дарвин, пусть почувствует,

что я не в силах передать то впечатление, которое про¬

изводит чтение самой книги великого натуралиста, и

пусть вследствие этого обругает меня и возьмется за

сочинение самого Дарвина. Цель моя будет в таком

случае вполне достигнута.* <...>
• * *
*	Далее, чтобы дать читателю возможность хотя бы сколько-

нибудь почувствовать красоту книги Дарвина, Писарев приво¬

дит выдержку из Ранения ** книге ученого. ЭтР mççto опуще¬

но цгщ. — Сосъ

Научно-атеистическая
библиотека
124
Приведенное мною место заключает в себе много

любопытных сведений и характерных подробностей.

Во-первых, мы видим, что Дарвин посвятил всю свою

жизнь разрешению того вопроса, который заинтересовал

его .во время кругосветного плавания на корабле

«Бигль»; он работает над этим вопросом более 25 лет

(с 1837 по 1864) и все еще не считает свой труд окон¬

ченным; когда гениальный ум соединяется с таким

упорством в преследовании цели и с такой требователь¬

ностью и строгостью в отношении к собственному тру¬

ду, тогда действительно человек совершает чудеса в

области мысли и тогда он смело может приниматься за

разрешение такой задачи, которая до него считалась

«тайною тайн». Во-вторых, Дарвин называет свою те¬

перешнюю книгу извлечением и очень скромно и доб¬

родушно извиняется перед читателем, говоря, что он

принужден был поторопиться и что извлечение, конеч¬

но, вышло очень не полное, потому что настоящая кни¬

га, капитальная часть труда, еще впереди. До такой

изумительной и совершенно безыскусственной скром¬

ности могут возвышаться только очень замечательные

люди; торопился, — а работал двадцать два года (до

1859 года); извлечение, — а в нем больше пятисот

страниц; неполное, — а весь ученый мир приходит от

него в волнение; извиняется перед читателями, — а сам

производит небывалый переворот почти во всех отрас¬

лях естествознания. <...> Вся книга Дарвина носит

на себе печать глубочайшей искренности и добросовест¬

ности. <...> В-третьих, любопытно заметить, как равно¬

душно Дарвин относится к своему собственному здо¬

ровью; ему остается до окончания громадного труда

всего два-три года, но он предвидит тот шанс, что ему,

может быть, и не удастся дожить до этого времени;

и возможность близкой смерти вовсе не смущает его, а

только побуждает его выпустить в свет извлечение, в

котором заключались бы добытые им результаты. Это

спокойствие, это умение умирать без жалобы и без

боязни, это высшее проявление человеческого героизма

совершенно понятны со стороны тех людей, которые

умели наполнить свою жизнь разумным наслаждением,

то есть умели полюбить полезную деятельность больше

собственного существования. Дарвин так слился с своей

драдцатипятилетней работой, он так постоянно жил

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
I
125
высшими интересами всего человечества, что ему неког¬

да и незачем думать и горевать об упадке собственных

сил. Лишь бы работу кончить, лишь бы отдать людям

с рук на руки добытые сокровища, а там и умереть не

беда. <...> Как ни прожить жизнь, а умирать все

равно надо; ну, стало быть, всего лучше жить так, что¬

бы в минуту смерти не было больно и совестно огля¬

нуться назад; приятно подумать, что жизнь прожита

недаром и что она целиком положена в тот капитал, с

которого человечество будет постоянно брать процен¬

ты. <...> В-четвертых и в последних, не мешает обра¬

тить внимание на те честные, дружеские отношения, ко¬

торые существуют между лучшими из современных уче¬

ных. <...>

Историческое развитие

европейской мысли
Лет за восемьсот до рождества Христова <...> гре¬

ческий народ с напряженным вниманием и с ребячес¬

кой доверчивостью слушал песни странствующих пев¬

цов о подвигах Геркулеса и Тезея, о путешествии ар¬

гонавтов в Колхиду за золотым руном, о быстроногом

Ахиллесе, о хитроумном Одиссее, о падении Илиона.о

несчастиях и преступлениях Атридов и потомков Кад-

ма. В этих песнях заключалась вся мудрость тогдаш¬

него грека. Тут была и религиозная догматика, и нрав¬

ственная философия, и история, и физика, и астроно¬

мия; все это было смешано в одну пеструю кучу и все

вместе считалось святой и неприкосновенной истиной.

Много было чудес в том мире, который представлялся

греческому воображению, но мир этот был узок и, бе¬

ден, и чудеса в нем были маленькие и игрушечные.

В центре всего мироздания лежит земля, плоская, как

блин, и опоясанная кругом водами океана, над землей

раскинут в виде балдахина хрустальный свод голубого

неба; по этому своду ходят солнце, луна и звезды; по¬

ниже этих ходячих лампадов носятся тучи, постоянно

изменяя форму и цвет. На лицевой стороне земли жи¬

вут растения, животные и люди, а под землей или, мо¬

жет быть, на ее изнанке находится царство Плутона,

«ли область ночи и смерти. Туда отправляются души

умерших; там их судят; злых сажают в Тартар на веч¬

ное мучение, добрых пускают в Елисейские поля для

приятных прогулок и удовольствий. На земле вместе с

простыми людьми живут разные чудовища, великаны и

совсем особенные люди, не похожие на обыкновенных.

На севере — счастливые гипербореи, на юге — безгреш¬

ные эфиопы; на берегах Италии —сирены, завлекающие

путешественников песнями; рядом с ними, в Мессинс¬

ком проливе — чудовища Сцилла и Харибда, поглоща¬

ющие корабли; g СяццлиИ — одноглазые циклопы и

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
127
кровожадные людоеды Лестрнгоны. Выше хрустального

небесного свода находится Олимп — жилище бессмерт¬

ных богов. Боги эти едят и пьют, спят и любезничают,

женятся и плодятся, ругаются и дерутся, но, несмотря

на врю эту разнообразную деятельность, они, по-види¬

мому, скучают и для развлечения вмешиваются ежеми¬

нутно в дела людей, требуют от них жертвоприноше¬

ний, посылают им сновидения и болезни, соблазняют

их жен и дочерей, участвуют в человеческих войнах, и

вообще, по мере сил и капризов своих, производят вся¬

кую путаницу в мире стихии и в душе человека. При¬

слушиваясь к пению своих певцов, <...> грек не делал

ни малейшего различия между существенным и несу¬

щественным, между идеей и формой, между основным

догматом и случайным украшением. Если бы вы ему

сказали, что в Сицилии нет одноглазых циклопов, то

он за такое безбожие окрысился бы на вас так же

сильно, как если бы вы стали отвергать сплошь все

подземное царство Плутона. Сила всего мифологичес¬

кого здания заключалась именно в том, что критика

совсем не допускалась; ничего не трогай: ни основных

начал, ни подробностей; но эта сила могла продолжать¬

ся только до поры до времени; грекам стоило только по¬

короче познакомиться с Сицилией, чтобы немедленно

уничтожить циклопов; а стоило только один раз ули¬

чить мифологию в очевидной лжи, для того чтобы кри¬

тика тотчас начала свою работу; если нет на свете

циклопов, то, может быть, нет и безгрешных эзопов;

вопросы пойдут за вопросами, я вековая привычка при¬

нимать все мифологические здания за одно неразрывное

целое приведет за собой тот результат, что все здание

развалится, когда некоторые подробности окажутся

ложными.
В 670 году до p. X. Египет в первый раз открыл свои

гавани для иностранцев; полудикие, но даровитые и вос¬

приимчивые греки увидели для себя лицом к лицу с од¬

ной из самых древних цивилизаций земного шара. Все,

что они видели в Египте, возбуждало в них изумление

и шевелило их мозг. Периодические разлития Нила,

сложная система каналов для орошения полей, астроно¬

мические наблюдения жрецов, их геометрические позна¬

ния, необходимые для размежевгания полей после на¬

воднения, их таинственные символы и иероглифы, ко¬

Иаучно-атенстнчсская
библиотека
128
лоссальные произведения египетской архитектуры, пи¬

рамиды, лабиринт, сфинксы, обелиски — все это вместе

было гораздо более поразительно, чем самые затейливые

сказки греческой мифологии. Греки узнали, что у егип¬

тян есть свои собственные боги, не имеющие ничего об¬

щего с греческими богами; а в могуществе этих богов

греки не могли сомневаться, потому что видели собст¬

венными глазами древность, силу и процветание того,

государства, которое находилось под покровительством

этих верховных существ. Греческий Олимп получил та¬

ким образом первый удар, от которого он уже никогда

не мог оправиться.
В 572 году до p. X. ассирийский царь Навуходоно¬

сор разрушил финикийский город Тир, державший в

своих руках всю торговлю Средиземного моря. Мало-

азийекие греки и жители Архипелага, пользуясь этим

событием, быстро развернули свои морские силы и ов¬

ладели теми торговыми путями и сношениями, которые

составляли безраздельную собственность сильных и

богатых тирийцев. Развитие греческой торговли повело

за собой два ряда последствий. Во-первых, явилось на¬

копление и неравномерное распределение богатства; а

во-вторых, даже простые матросы, плававшие по Сре¬

диземному морю и посещавшие берега Сицилии, Ита¬

лии, Северной Африки, Испании и Южной Франции,

перестали верить в существование сирен, циклопов и

многих других чудес гомеровской географии. Но матро¬

су, как рабочему человеку, некогда было углубляться

в критику н обобщать результаты своих вседневных

опытов и наблюдений. Этой умственной работой начали

заниматься люди тех достаточных классов, которые по¬

немногу образовались вследствие торгового движения

в приморских городах малоазийской и европейской

Греции1. <...> Как только индивидуальная мысль нача¬

ла шевелиться, так она тотчас почувствовала, что ей тес¬

но и душно в тех готовых рамках миросозерцания, ко¬

торые были установлены народными преданиями для

всех и навсегда. Поэты, по-видимому, меньше всех ос¬

тальных умственных работников враждовали с мифоло¬

гией, но и поэтам невозможно было ужиться с ней в доб¬

ром согласии. Они брали мифологические сюжеты для

своих эпических и драматических произведений, но они

перерабатывали эти сюжеты совершенно по-своему, и

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
129
очень часто случалось, что сочувствие поэта ложилось

совсем не на ту сторону, «а которой ему следовало ле¬

жать по понятиям немыслящего большинства. Эсхил

написал, например, трагедию «Скованный Прометей» и

возвеличил в ней гениального Титана, который, желая

облагодетельствовать людей, навлек на себя жестокое

мщение завистливого и несправедливого громовержца

Зевса. Разумеется, в такой трагедии Зевс, великий отец

богоэ и людей, играл очень некрасивую роль; Проме¬

тей высказывал ему.очень сильными словами очень

горькие истины, а зрители понимали как нельзя лучше,

что за фигурой Прометея скрывается сам Эсхил, под¬

рывающий его дерзкими речами веру в величие, а по¬

жалуй, даже и в существование бессмертных олимпий¬

цев.
Историки старались рассказывать события так, что¬

бы видна была естественная связь между причинами и

следствиями; люди боролись между собою, люди по¬

беждали друг друга; их поступками управляли простые

человеческие страсти; никакого вмешательства высших

сил не замечалось, и писатель, а вслед за ним и его

читатели приходили понемногу к тому размышлению,

что, может быть, и всегда события слагались так же

просто, что, может быть, и священная Троя была раз¬

рушена без Малейшего содействия Паллады-Афины и

волоокой Геры. Еще необузданнее была дерзость фило¬

софов. Эти с первого шага отодвинули прочь весь

Олимп и на место живых и человекообразных богов

поставили неодушевленные стихии и слепые силы при¬

роды. Одни из этих философов пришли путем своих раз¬

мышлений к единобожию; другие — к пантеизму, то есть

к тому выводу, что Бог и вселенная — одно и то же;

третьи — к совершенному отрицанию божества. Все они

наговорили « написали ужасно много чепухи по физике,

по астрономии по психологии; все они, за исключением

Аристотеля, старались что-то отгадать, вместо того что¬

бы смотреть и изучать мир видимых явлений; но все

они боролись против мифологии, все они, собирая во¬

круг себя школы усердных слушателей и поклонников,

содействовали разрушению греческого многобожия, и

эта отрицательная сторона их деятельности имеет важ¬

ное и прочное историческое значение. Положительные

же выводы всех этих мыслителей, начиная от Фалеса
9—1889

Научно-атеистическая
библиотека
130
и кончая Платоном, до такой степени ничтожны и на¬

ивны, что на них не стоит останавливаться ни на одну

минуту. Умнейшие из греческих философов сами пони¬

мали очень хорошо, что все их умозрения никуда не го¬

дятся. «Ничто не может быть познано, — говорит

Анаксагор, — ничто не может быть изучено, ничто не

может сделаться достоверным; чувства ограниченны, ум

слаб; жизнь коротка». На этой мысли скептики2 пост¬

роили всю свою философию и пришли к отрицанию все¬

го видимого мира и, наконец, к отрицанию самого от¬

рицания. Софисты3 превратили философию в диалек¬

тическое орудие, которым можно было доказывать все,

что угодно, в ту или другую сторону. В конце концов

греческая мысль, не поддержанная опытом и наблюде¬

нием, пришла таким образом к полному и очевидному

банкротству.
Подчиняясь влиянию философии, истории поэзии,

видя вблизи и держа в собственных руках чисто чело¬

веческие пружины текущих политических событий, выс¬

шие классы греческого народа очень скоро совершенно

отложились от национальной религии. Но масса про¬

должала, несмотря ни на что, держаться за своих не¬

наглядных олимпийцев <...>. Такие натянутые отно¬

шения между образованными людьми и массой продол¬

жались без малого тысяча лет, то есть со времени от¬

крытия египетских гаваней вплоть до окончательной

победи христианства над язычеством.
II
Жрецы пользовались очень бесцеремонно доверчи¬

востью народа; однако надо отдать справедливость и

жрецам; их деятельность не осталась совершенно бес¬

плодной: в храмах Эскулапа родилась современная ме¬

дицина, которая до сих пор признает своим отцом ве¬

ликого и честного человека Гиппократа <...>. В то

время каждая болезнь приписывалась обыкновенно гне¬

ву какого-нибудь оскорбленного божества; больных при¬

носили в храм, преимущественно к Эскулапу, и жрецы

лечили их там заклинаниями и наконец кое-какими ле¬

карствами. Больных собиралось в этих храмах довольно

много, и любознательный человек мог наблюдать при¬

знаки и постепенное развитие различных болезней. Вы¬

здоровевшие больные приносили Эскулапу разные по¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
131
жертвования и между прочим оставляли в храме таб¬

лички, на которых был описан в общих чертах весь ход

пережитой болезни. Эти таблички, хранившиеся в хра¬

ме для прославления Эскулапа, могли под руками

мыслящего человека превратиться в драгоценный мате¬

риал для изучения болезней. Такой мыслящий человек

нашелся в лице Гиппократа. Опираясь на свои собст¬

венные многолетние наблюдения и на критическое изу¬

чение эскулаповских табличек, Гиппократ -в своих со¬

чинениях высказал и последовательно выдержал до кон¬

ца ту мысль, что каждая болезнь происходит от влия¬

ния чисто физических причин и излечивается чисто

физическими средствами. Для основания разумной

медицины эта простая мысль была безусловно необхо¬

дима, но жрецов такая мысль поражала в самое чувст¬

вительное место. Чем больше народ будет доверяться

искусству врача, тем меньше он будет обращать вни¬

мания на манипуляции и заклинания жреца. Больницы

наполнятся, а храмы Эскулапа опустеют. Понятно, ка¬

кую бурю негодования должен был поднять против

себя трезвый мыслитель Гиппократ. Надо было обла¬

дать непоколебимым мужеством, чтобы пойти навстре¬

чу этой буре, и надо было принести народу очень много

совершенно осязательрой пользы, чтобы устоять против

разыгравшихся страстей, то есть чтобы не погибнуть

так, как погиб, например, Сократ. Гиппократ был го¬

раздо опаснее Сократа для языческого благочиния.

Сократ только говорил против предрассудков, и то

робко и двусмысленно; а Гиппократ действовал, и при¬

том самым разрушительным образом: исцеляя больных

своим искусством, он доказывал им и всем их знако¬

мым как нельзя нагляднее, что наука сильнее и полез¬

нее заклинаний. Но Сократ погиб, потому что народ ви¬

дел в нем только говоруна, а на Гиппократа не подня¬

лась ни одна рука, потому что Гиппократ защищал

свои научные положения не только дельными дока¬

зательствами, но еще и фактическими благодеяния¬

ми. <...>
III
Завоевания Александра Македонского составляют

решительный поворотный пункт в истории греческого ума

и всего греческого народа. Вследствие этих завоеваний
9*

Научно-атеистическая
библиотека
132
греческая национальность разлилась по Египту и по

всей Азии. Когда Александр основал свою огромную

империю на развалинах персидской монархии, тогда

потянулось на восток из европейской Греции все, что

было молодо, сильно и предприимчиво. <...>
В Нижнем Египте, на берегу Средиземного моря,

Александр основал город Александрию. Место было вы¬

брано так умно и так удачно, что новый город разрос¬

ся с невероятной быстротой и совершенно убил в самое

короткое время умственное значение Афин. <...>

Здесь, в Александрии, развернулись все силы гречес¬

кого ума. Александр основал тот город, в котором гре¬

ческая мысль совершила свои величайшие подвиги, а

учитель Александра, Аристотель, один из гениальней¬

ших людей древнего мира, основал тот метод, по кото¬

рому развилась александрийская наука и по которому

всегда будут развиваться все отрасли положительного,

не мечтательного и не умозрительного знания. В этом

отношении Аристотель составляет совершенную проти¬

воположность со всеми своими предшественниками, в

особенности со своим учителем, Платоном. Платон

признает действительное существование каких-то общих

идей; по его мнению, философ должен углубиться в

самого себя, погрузиться в созерцание общих идей и

потом уже из этих идей вывести частности и подробнос¬

ти видимых явлений. Аристотель, напротив того, гово¬

рит, что общие идеи составляются только посредством

отвлечения общих признаков от частных явлений и что,

стало быть, философ должен наблюдать и изучать жи¬

вую действительность, чтобы потом, сравнивая между

собою отдельные впечатления, возвышаться до понима¬

ния общих законов. Метод Аристотеля безукоризненно

верен; но на практике Аристотель очень часто изменя¬

ет своему методу; в то время фактических знаний было

собрано еще так мало, что не было ни малейшей воз¬

можности делать какие-нибудь основательные фило¬

софские заключения о мироздании, о жизни, о челове¬

ческой душе и о разных других вопросах, над которы¬

ми любят задумываться мыслители. Чтобы оставаться

совершенно последовательным, Аристотелю надо было

совсем отказаться от философии и приняться за собира¬

ние фактических наблюдений. Но тогдашние люди, в

том числе и сам Аристотель, думали, что каждому мы¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
133
слящему человеку необходимо дать ответы на все во¬

просы и если неоткуда взять дельных ответов, то надо

непременно пуститься в догадки .и в умозрения. Увле¬

каясь печальным пристрастием своего века к фило¬

софствованиям, Аристотель уклоняется от того метода,

который он признает истинным в теории, и пишет чрез¬

вычайно много вздора о физике, о метафизике, о физио¬

логии и о политике. <...>
Когда междоусобные войны между полководцами

Александра прекратились, когда Египет сделался неос¬

поримой собственностью династии Птоломеев, тогда

Александрия сделалась центром греческой торговли и

всей умственной жизни тогдашнего образованного мира.

Первые Птоломеи были люди умные и просвещенные.

Они приняли науку под свое покровительство и осно¬

вали в Александрии музеум, — такое учреждение, кото¬

рое было в одно и то же время университетом и акаде¬

мией и которое своими громадными размерами далеко

превышало все подобные учреждения прежних и даже

позднейших времен. Александрийский музеум сделался

чем-то вроде ученого города; в нем бывало иногда до

четырнадцати тысяч различных работников мысли. При

музеуме находился роскошный ботанический сад для

изучения растений, зверинец для зоологических наблю¬

дений, астрономическая обсерватория со всеми извест¬

ными в то время инструментами и пособиями, химическая

лаборатория, в которой сам Птоломей Филадельф, одер¬

жимый на старости лет страхом смерти, отыскивал не

совсем успешно жизненный элексир; анатомический те¬

атр, в котором ученые исследователи, несмотря на пред¬

рассудки египетского народа, смело резали под покрови¬

тельством просвещенного правительства не только тела

животных, но даже и человеческие трупы.
Богатство александрийских библиотек известно

каждому школьнику. Птоломеи хотели собрать в музеу¬

ме все книги, какие когда-либо были написаны людьми;

этого им не удалось сделать, но до 700 ООО томов они

действительно приобрели; цифра эта чрезвычайно зна¬

чительна и даже почти невероятна для того времени,

когда книга была роскошью, понятной и доступной

только для очень богатых и просвещенных людей. Еще

важней вссх этих превосходных учреждений была для

процветаиия александрийской учености полная терпи¬

Научио-атенстнческая
библиотека
134
мость Птоломеев ко всем оттенкам философских и ре¬

лигиозных убеждений. В Александрию шли, как в со¬

вершенно безопасную пристань, без различия религии

и национальности, все умные люди, преследуемые глу¬

постью своих сограждан или современников. И Птоло-

меи пристраивали в своем музеуме всякого, кто, по их

мнению, обнаруживал литературный талант или обла¬

дал научными познаниями. На развитие литературы,

философии, истории и политических наук всякое покро¬

вительство действует, конечно, развращающим образом;

все эти отрасли умственной деятельности тотчас прони¬

каются духом лести и превращаются в приятное увесе¬

ление покровительствующих особ. Так случилось, разу¬

меется, и в Александрии. Но, кроме этих развращаю¬

щих проявлений человеческой мысли, есть еще строгие,

точные науки, которые не гнутся ни вправо, ни влево

и которые, вследствие этой естественной непоколеби¬

мости, могут, без всякого зазрения совести, принимать

покровительство от кого угодно. Именно эти совершен¬

но бесстрастные науки — геометрия, астрономия, меха¬

ника, физика, анатомия — развились в александрийском

музеуме. Многие открытия александрийских ученых по

этим предметам составляют до сих пор и будут состав¬

лять навсегда драгоценную и необходимую часть в об¬

щей совокупности человеческих знаний. Геометрия Эв-

клида до сих пор преподается во всех европейских

школах. Архимед, живший в Сиракузах, но учившийся

в Александрии, сделал множество открытий в геомет¬

рии, основал гидростатику, изучил свойства рычага,

изобрел тот винт, который до сих пор называется ар¬

химедовым, и, кроме того, придумал около сорока раз¬

личных менее важных машин. Эратосфен, Гиппарх и

Птоломей довели астрономию и математическую гео¬

графию до той степени развития, на которой она нахо¬

дилась до времен Коперника, Кеплера, Галилея, Нью¬

тона. Александрийские астрономы совершенно отбросили

мысль о том, что земля — плоский кружок, опоясанный

океаном; они убедились в том, что земля есть шарооб¬

разное тело; они объяснили себе настоящие причины

солнечных и лунных затмений и нашли возможность вы¬

числять и предсказывать их заранее; они пробовали

строго научным путем определить величину земного

шара и расстояние, отделяющее его от солнца и луны.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
135
Географические и астрономические сочинения Птоло-

мея, переведенные сначала на арабский язык, а потом

уже на латинский, в течение всех средних веков поль¬

зовались непоколебимым авторитетом у магометан и

у христиан. Птоломей предполагает, что земля стоит

неподвижно в пространстве и что солнце, луна и пла¬

неты обращаются вокруг нее. Эта теория прожила поч¬

ти полторы тысячи лет, и первым последователям Ко¬

перника победа над укоренившимися идеями Птоломея

доставалась ценой тйжкой и опасной борьбы.
Медицина развилась в александрийском музее са¬

мым рациональным образом, опираясь на анатомичес¬

кие исследования. Основатель музеума Птоломей Фи-

ладельф зашел так далеко в своем усердии к развитию

науки, что позволил медикам, приставленным к музеуму,

производить физиологические опыты над живыми пре¬

ступниками, осужденными на смерть. Из александрий¬

ских медиков замечательны Герофил и Эразистрат.

Каждый из этих двух ученых основал свою отдельную

школу, и медики в течение нескольких столетий разде¬

лялись на эразистратистов и герофилистов. Однако по¬

зволение резать живых преступников не пошло впрок

александрийской медицине; несмотря на это позволение,

Герофил и Эразистрат утверждают единогласно, что в

артериях заключается не кровь, а воздух; о кровообра¬

щении они оба не имели ни малейшего понятия. Если

принять в расчет, что эти люди располагали совершен¬

но исключительными пособиями, то надо сознаться, что

наблюдательность их была не особенно велика.
IV
Когда Египет был обращен в римскую провинцию,

александрийская наука медленно начала клониться к

упадку. Музеум существовал по-прежнему; по-прежнему

в нем жили и трудились ученые; но не было в их тру¬

дах той свежей и сильной оригинальности мысли, ко¬

торой отличаются умственные подвиги Эвклида, Архи¬

меда, Эратосфена и Гиппарха. Началось компилирова¬

ние и комментирование старых авторитетов. Самостоя¬

тельные исследования прекратились. Причину этого

упадка мысли можно приписать отчасти подавляющему

влиянию римского господства. В такое время мысляще¬

му человеку совершенно надоедает жизнь; а когда не

Научно-атенствческая
ёиблиотека
136
хочется жить, тогда незачем и трудиться над разреше¬

ниями мудреных научных вопросов. Но если бы даже

Египет оставался по-прежнему под господством умных и

просвещенных Птоломеев, то и в таком случае алек¬

сандрийская наука непременно должна была измель¬

чать и одряхлеть. У нее не было будущего. Представ¬

ляя собой самое блестящее проявление классической

цивилизации, она вполне разделяла с этой цивилизаци¬

ей ее радикальную и роковую недолговечность.
Дрепер в своей «Истории умственного развития в

Европе» («History of the intellectual development of

Europe») объясняет упадок александрийской науки тем

обстоятельством, что в это время греческий ум, пере¬

живши уже фазы детства, отрочества, юности и муже¬

ства, вступил в печальный, но неизбежный период стар¬

ческой дряхлости. Дрепер думает, что историческая

жизнь народов совершается по тем же законам, по ко¬

торым располагается жизнь каждого отдельного чело¬

века. Я считаю книгу Дрепера очень замечательной

книгой; я даже положил ее в основание моей тепереш¬

ней статьи, но я должен оговориться, что мысли Дрепера

о различных неизбежных фазах в исторической жизни

народов решительно не выдерживают серьезной крити¬

ки. Мы действительно знаем из истории, что некоторые

народности вымерли, некоторые цивилизации одряхле¬

ли, уничтожились. Но число этих известных нам при¬

меров до сих пор еще совсем не так значительно, что¬

бы мы только по одному числу случаев могли составить

себе то убеждение, что существует в природе общий за¬

кон, на основании которого каждая народность и каж¬

дая цивилизация непременно должны рано или поздно

одряхлеть и умереть. Если же мы обратим внимание не

на гуртовую цифру известных нам исторических при¬

меров, а на внутренний смысл каждого отдельного слу¬

чая, то мы придем совсем не к тому результату, к ко¬

торому приходит Дрепер. Внимательное изучение пока¬

жет нам, что каждая умершая национальность или ци¬

вилизация умерла от какого-нибудь неизлечимого ор¬

ганического порока, таившегося в ней с самого начала

ее существования, или же что она убита внешним на¬

силием, которого она не могла и не умела отразить.

То, что Дрепер принимает за неизбежную старость, ока¬

зывается болезненным расстройством. <...> Болезнь

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
137
совсем не то, что старческая дряхлость. От болезни

можно и уберечься, и вылечиться. Мне кажется, что

классическая цивилизация умерла не от старости, или,

вернее, она одряхлела не потому, что таков закон при¬

роды, а потому, что она заключала в себе неизлечимый

органический порок <...>• Основание классической ци¬

вилизации было очень узко и очень мелко. <...>

Распространению ее в ширину, т. е. от одного народа к

другому, мешала национальная вражда. Грек считал и

называл варваром всякого негрека. Распространению

ее в глубину, т. е. от высших классов общества к низ¬

шим, мешало рабство. Общество, построенное на раб¬

стве, всегда будет смотреть на науку как на аристокра¬

тическую забаву, недоступную и даже вредную для тру¬

дящегося большинства. <...> В таком обществе люди

очень любят умозрительную философию на том основа¬

нии, что
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман4.
Низкие истины действительной жизни так и оста¬

ются навсегда низкими в таком обществе, в котором мы¬

слящие люди боятся к ним прикоснуться и предпочита¬

ют упиваться возвышающими обманами. В таком об¬

ществе даже строго-реальная наука скоро превращается

в возвышающий обман. Добытые истины не находят

себе приложения; они остаются в библиотеках; они не

входят ни в народное миросозерцание, ни в народный

труд. Ученые чувствуют себя одинокими, ни с кем и ни

с чем не связанными, никому и ни на что не нужными;

они трудятся для собственного удовольствия и теряют

таким образом всякое желание и всякую возможность

отличать полезный труд от мартышкина труда. <...>

При таких условиях наука непременно должна измель¬

чать и зачахнуть. Уже великий Архимед дает нам лю¬

бопытный пример того, каким образом ученые, оторван¬

ные от жизни, тратят свои силы на детские забавы.

В одном из своих сочинении он доказывает серьезно и

пространно, что можно сосчитать не только все песчин¬

ки морских берегов, но даже все песчинки, которые

можно было бы уместить между землей и неподвиж¬

ными звездами. И действительно он производит это вы¬

числение. <;...> Плохо, очень плохо идет жизнь того

Научно-атеистическая
библиотека
138
народа, в котором гиганты, подобные Архимеду, забав¬

ляются, вместо того чтобы работать.
Какой-то латинский писатель в каком-то сочинении

употребил замечательное выражение: «Homo homini lu¬

pus»* (человек человеку волк), то есть человек обраща¬

ется с человеком как волк или как с волком5. Эти три

слова: «Homo homini lupus» превосходно характери¬

зуют ту болезнь, от которой погибла классическая ци¬

вилизация. <...> Все народности, все классы обще¬

ства, все люди, различные между собою по полу, по

возрасту или по образованию, смотрели друг на друга

с недоверием, с недоброжелательством, с пренебреже¬

нием и с худо скрытым намерением скрутить, оседлать,

взять в ежовые рукавицы и обратить во вьючное жи¬

вотное. Как велись, например, тогдашние войны? —

Александр Македонский, образованный человек, ученик

Аристотеля, любитель философии и естествознания, в

самое цветущее время эллинизма распял на крестах

две тысячи тирийцев за то великое преступление, что

они с большим мужеством и самоотвержением защи¬

щали против него свой родной город. Как смотрели

друг на друга отдельные греческие города? — Афины

так озлились на что-то на Мегару, что в мирное время

установили закон, по которому каждый мегарянин,

очутившийся в Афинах, немедленно должен подвергать¬

ся смертной казни. — Как относились философы к на¬

роду? — Все они были убеждены, что народ никогда не

может и не должен просвещаться; все они считали суе¬

верие необходимым для масс, и многие из них имели

по две доктрины: одну — эксотерическую — для всех

желающих, другую — эзотерическую — для немногих

посвященных6. Когда философы пускались рассуждать

о политике, то они всегда сочиняли такое обществен¬

ное устройство, при котором все работают, а философы

постоянно кушают и постоянно размышляют о суетности

всего земного и тленного.
Что же наконец должно было выйти из этого Homo

homini lupus? — Различные национальности, не умею¬

щие жить между собою -в добром согласии и неспособ¬

ные обогащать друг друга мирным и плодотворным об¬

меном продуктов физического и умственного труда,
*	* *
*	Так в тексте. Следует: «Homo homini lupus est». — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
139
должны были постоянно ссориться, драться, разорять и

поглощать друг друга. Так это и было. Потом, когда все

народности, облегающие бассейн Средиземного моря,

оказались достаточно истрепанными, все они должны

были попасть под господство какой-нибудь одной на¬

родности, разумеется той, которая была затаскана ме¬

нее всех остальных. Так оно и случилось. Рим положил

насильственный конец всем международным дракам по

берегам Средиземного моря. Общее порабощение при¬

вело за собою общее спокойствие. Религии, националь¬

ности поневоле перемешались. Шероховатости сглади¬

лись от ежедневных соприкосновений. Не находя себе

удовлетворения и питания в войне, международные анти¬

патии притупились и заглохли. Но в этом вынужденном

спокойствии было мало отрадного. Это спокойствие

бессилия и обморока. Административные и финансовые

распоряжения Рима поддерживали этот обморок са¬

мым тщательным образом. Римляне обращались с за¬

воеванными землями так, как англичане обращаются с

Ост-Индией. Они тянули из провинций все, что можно

было вытянуть. Покоренные населения были задавле¬

ны налогами, и, кроме того, римские чиновники посто¬

янно наживали себе на их счет громадные состояния.

Римское правительство никогда не заботилось о народ¬

ном благосостоянии. <••.> Живые источники свобод¬

ного народного труда быстро иссякали; рабы работали

дурно и «ебрежно; голод свирепствовал постоянно то

в одном, то в другом конце обширного государства; за

голодом шли повальные болезни; люди умирали тыся¬

чами, и земли, составлявшие древний исторический мир,

понемногу превращались в пустыни, среди которых воз¬

вышались, в виде жестокой насмешки над политической

мудростью римлян, обширные и великолепные города,

переполненные голодной чернью и одуревшими от раз¬

врата миллионерами.
При таких условиях существование цивилизации

сделалось невозможным; не оставалось даже и послед¬

него исхода: не могло быть такого переворота, который

положил бы конец системе финансовой и администра¬

тивной эксплуатации; некому было сделать такой пере¬

ворот; деревенское население было так задавлено, а

городская чернь так развращена даровыми зрелищами

и раздачами дарового хлеба, что неоткуда было ждать

Н*учно-1тенотнче.сквж
библиотека
140
ни малейшего сознательного протеста. <;...> От лю¬

дей, задавленных и развращенных до мозга «остей

римской администрацией, от рабов и рабовладельцев,

от патронов и клиентов, от гладиаторов и праздных

любителей цирка, от всей этой сволочи, сытой до оду¬

рения или доведенной голодом до собачьей угодливости

и до собачьего бесстыдства, от всего, что носило на се¬

бе клеймо римского влияния, ждать было решительно

нечего.
Рим, основавший и поддерживавший свое господ¬

ство силой оружия, довел себя, наконец, системой госу¬

дарственного хозяйства до такого полного расслабления,

что оказался несостоятельным даже в своей нарочитой

специальности. Железные легионы Рима стали терпеть

позорнейшие поражения от презренных варваров; потом

пришлось пополнять железные легионы презренными

варварами и доверять наемникам защиту Римской им¬

перии; пришлось уступать варварам пограничные обла¬

сти и откупаться деньгами от их набегов. Римское го¬

сударство умерло и сгнило таким образом задолго до

того времени, когда Одоакр свергнул с престола послед¬

него императора, Ромула-Августула. Варвары, захва¬

тившие одну провинцию за другой, могли разорять в них

различные великолепные строения, могли сжигать руко¬

писи и картины, но задавить живое начало классичес¬

кой цивилизации они были не в состоянии, потому что

это начало уже давно перестало быть живым. Кое-ка¬

кие знания, выработанные греками, могли пригодиться

людям во всякое время; но эти знания были уже для

последних веков Римской империи обломками далекой

и невозвратной старины, окаменелыми остатками такого

умственного движения, которое уже давно прекратилось

и потеряло всякую способность действовать живитель¬

ным образом на настоящее. Варвары, быть может, кру¬

то оборвали такую агонию, которая без их вмешатель¬

ства протянулась бы еще несколько столетий, как тя¬

нулось, например, жалкое прозябание Византийской

империи; но во всяком случае варвары только ускори¬

ли, а не нарушили естественный и необходимый ход

исторических событий. Надежды на выздоровление и

обновление не оставалось; значит, надо было для поль¬

зы всего человечества поскорее убрать с дороги гнилое

тело и начать с самого начала, свежими силами, рабо¬

Д. И. Писаре*
об атеизме, религии и церкви
141
ту новой цивилизации. Если Атилла действительно на¬

зывал себя бичом божиим, то надо полагать, что этот

дикарь был очень умным человеком и -понимал чрез¬

вычайно верно глубокое историческое значение своей

разрушительной деятельности. Здание классической ци¬

вилизации, целиком построенное на рабстве, надо было

срыть до основания, и кто ломал это'здание, сознатель¬

но или бессознательно, тот оказывал человечеству су¬

щественную услугу. С этой точки зрения гунны и ван¬

далы могут быть названы прогрессистами.
V
Безжизненность греко-римских идей и учреждений

выражается особенно наглядно в борьбе между языче¬

ством и христианством. Многие императоры, смотря на

христиан как на опасную политическую партию, стара¬

лись запугать их преследованиями. Преследования эти

не достигали своей цели; они давали только христиа¬

нам возможность обнаруживать торжественно и публич¬

но то высокое и непоколебимое мужество, которое

всегда одушевляет человека, идущего на мучения и на

смерть за святыню своего глубокого и искреннего убеж¬

дения. Эти поразительные примеры стойкости и терпе¬

ния действовали потрясающим образом на массу; в лю¬

дях, задавленных, загрязненных и -измученных свинцо¬

вым гнетом римской жизни, эти примеры будили луч¬

шие человеческие чувства, — такие чувства, которых сам

человек никогда не подозревал в себе, которые дремали

в нем с самого его рождения и которые, выплывая на¬

верх из темной глубины его души, изумляли его самого

своей светлой, невиданной и между тем знакомой и

родственной красотой. За то, чтобы раз в жизни почув¬

ствовать себя человеком, чтобы раз в жизни не стру¬

сить перед претором, перед ликторами и палачами,

забитый раб или грязный бродяга мог с гордой радо¬

стью пойти на смерть, когда он видел, что такую смерть

встречали спокойно те загадочные люди, которые назы¬

вали себя христианами. Таким образом, казни плодили

мучеников и содействовали распространению гонимой

религии. Бывали примеры, что христианин, сидящий в

тюрьме и уже осужденный на смерть, в последние ми¬

нуты своей жизни обращал в христианство своего тю¬

ремщика, вел и его вместе с собою на место казни.

Научно-атеистическая
библиотека
Во время Диоклетиана христиане составляли уже

действительно такую политическую силу, с которой на¬

до было обращаться очень осторожно; они были много¬

численны не только в государстве, но уже и в армии,

у «их были ревностные агенты во всех классах общест¬

ва, даже в императорском дворце, потому что жена и

дочь Диоклетиана исповедали новую религию. После

смерти Диоклетиана Константин одержал решительную

победу в междоусобных войнах именно потому, что су¬

мел привлечь на свою сторону христиан всей империи.

При Константине христианство сделалось господству¬

ющей религией, и теперь пришло для язычества время

расплачиваться ‘за преследования прежних правительств.

Христианство объявило истребительную войну всему,

что было связано так или иначе с языческими воспо¬

минаниями. Вся классическая цивилизация, философия,

наука, искусство, все без разбору было занесено в руб¬

рику язычества, и все должно было исчезнуть, как суе¬

та и прелесть греховного мира. И по результатам сво¬

им эти гонения были совсем не похожи на те преследо¬

вания, которым подвергалось христианство. Здесь го¬

нимые идеи, формы и учреждения действительно пря¬

тались и исчезали без остатка и почти без борьбы.

Жрецы, философы, ученые, художники классического

мира не дали народу ровно ничего, кроме бедности, не¬

вежества, распутства и страдания. Народу не за что

было любить этих людей, и когда явились новые вож¬

ди, тогда народ стал ломать статуи богов, разру¬

шать их жертвенники, рвать и жечь сочинения философов,

ученых и поэтов. И новые вожди действительно держали

себя иногда с таким мужеством и с таким достоинст¬

вом, что неотразимое влияние их на умы народа стано¬

вится совершенно понятным. Случилось однажды, что

император Феодосий Великий из личного мщения из¬

бил в Фессалонике семь тысяч граждан, находившихся

в цирке, за что епископ Амвросий медиоланский не дал

ему причастия, не пустил его в церковь и заставил его

принести публичное покаяние. Если принять в сообра¬

жение энергический характер Феодосия, проявившийся

с достаточной очевидностью в его фессалоникском под¬

виге, и если припомннть, кроме того, что церковь и ду¬

ховенство были обязаны этому императору очень важ¬

ными льготами, то надо будет сознаться, что поступок

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
143
Амвросия представляет очень яркий пример непоколе¬

бимого мужества, неподкупной гражданской честности.

Разумеется, молва об этом поступке разнеслась вовсе

концы империи, и, по всей вероятности, многие привер¬

женцы старой религии с глубоким огорчением провели

параллель между стойкостью христианского епископа

и угодливостью тех языческих жрецов, которые совер¬

шали жертвоприношения перед живым богом Калигу¬

лой или перед статуей Антиноя, красивого мальчика,

пользовавшегося страстной любовью императора Адри¬

ана. Народ не имел понятия о том, что есть возмож¬

ность напоминать цезарям о требованиях справедливо¬

сти; и вдруг эта возможность явилась; понятно, на ка¬

кую высоту должно было подняться в глазах народа то

учреждение, от лица которого можно было давать свет¬

ской власти такие выразительные уроки.
Царствование Феодосия нанесло смертельный удар

древней религии и древней философии; языческие гада¬

ния по внутренностям жертвенных животных были объ¬

явлены уголовными преступлениями; вслед за тем, в 394

году, запрещено приносить жертвы богам и входить в

их храмы; доходы и владения храмов взяты в государ¬

ственную казну; здания многих храмов разрушены. Для

того, чтобы охранить христианскую церковь от ересей,

Феодосий учредил особых инквизиторов, соединявших в

своем лице обязанности доносчиков и судей. Любопыт¬

но при этом заметить, что Феодосий был родом из Ис¬

пании, из той самой страны, которая много веков спу¬

стя с особенной любовью пригрела на своей груди су¬

дилище инквизиции в исправленном и дополненном ви¬

де. Далее тот же Феодосий объявил указом, что под¬

вергаются лишению гражданских прав и ссылке веете

люди, которые в чем бы то ни было окажутся несоглас¬

ными с религиозными убеждениями Дамаза, епископа

римского, и Петра, епископа александрийского. В этом

указе Феодосия проглядывает первый намек на буду¬

щий догмат римской церкви о непогрешимости папы.

Этим же указом объявляется смертная казнь тем хри¬

стианам, которые будут праздновать Пасху в один день

с евреями.
Видя такое усердие в императоре, христиане вос¬

пользовались всеми выгодами своего положения и ста¬

ли деятельно разрушать все, что казалось им связан*

Научно-атеистическая
библиотека
144
ным так или иначе с отжившей религией. При этом в

Александрии произошла кровопролитная сшибка между

христианами и язычниками, которые, несмотря на свое

сопротивление, были, разумеется, окончательно побеж¬

дены. Александрия может служить превосходным об¬

разчиком тогдашнего исторического мира; в ней были

перемешаны и доведены до высшей степени напряжения

все боровшиеся между собою исторические силы. В

этом городе было до сорока тысяч евреев, предприим¬

чивых, образованных и державших в своей власти боль¬

шую часть обширной александрийской торговли. Язы¬

чество было очень сильно в Александрии, потому что

именно в этом месте греко-римские идеи слились с седой

древностью египетского символизма. Жрецы Сераписа

и Изиды считались постоянно самыми учеными, самы¬

ми строгими и самыми опытными хранителями всех

таинств языческой святыни. Многие из мистиков и пие¬

тистов древнего мира были сами родом из Александ¬

рии, другие ездили в этот город нарочно за тем, чтобы

поучиться у тамошних жрецов их таинственной мудрости.

Философский скептицизм и древняя наука держались

еще в высших слоях александрийского общества; в

древнем музеуме, переведенном после Юлия Цезаря в

роскошное здание храма Сераписа, хранилось еще ог¬

ромное количество разнообразных рукописей и ученых

инструментов; этими сокровищами еще пользовались

запоздалые преемники Эвклида, Гиппарха и Эрастосфе-

на. Наконец, христианство также пустило очень глубо¬

кие корни в Александрии и во всем Египте. Епископ

александрийский, по своему -влиянию на дела вселен¬

ской церкви, стоял в четвертом веке наравне с еписко¬

пами римским и константинопольским и постоянно ос¬

паривал у них первенство над всем христианским миром.

Александрия была центром самых горячих богословских

споров; в Александрии возникла важнейшая из христи¬

анских ересей, знаменитая в* истории под именем ари¬

анства7. А усерднейшим противником арианства и не-

утомимейшим врагом самого Ария был епископ алек¬

сандрийский Афанасий. Кроме того, отшельничество и

монашество возникли в верхнем Египте, и в четвертом

веке вся Северная Африка была уже усеяна кельями

пустынников и многолюдными монастырями.
Из всех этих замечаний не трудно вывести то об-

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
145
щее заключение, что в Александрии были собраны все

материалы для драматического столкновения между са¬

мыми ревностными христианами и самыми упорными

защитниками языческой старины. Епископ александ¬

рийский Феофил, получив от правительства позволение

построить христианскую церковь иа том месте, которое

занято было прежде храмом Озириса, стал рыть фун¬

дамент для нового здания и нашел в земле символиче¬

ские изображения, употреблявшиеся при таинствах еги¬

петского бога. Так как Озирис представляет собою

оплодотворяющую силу природы, то изображения ока¬

зались очень неприличного свойства, епископ, для по¬

срамления язычества, приказал выставить их на ба¬

зарную площадь. Такое оскорбление показалось невы¬

носимым для старой египетской партии. Люди этой

партии собрались в храм Сераписа с оружием в руках;

потом, сделав из своей крепкой позиции удачную вы¬

лазку, захватили на улицах несколько человек христи¬

ан, затащив их в храм, заставили их принести там язы¬

ческую жертву и зарезали их самих на тех же самых

жертвенниках. Епископ тотчас отправил донесение к

императору Феодосию, который немедленно положил

резолюцию—разрушить храм Сераписа до основания,

а за исполнением этого приказания наблюдать самому

Феофилу. Языческая партия совершенно упала духом, по¬

ложила оружие и рассеялась без сопротивления, а ис¬

полнители Феодосиева приказания сожгли библиотеку,

изломали математические инструменты, изрубили в

куски статую Сераписа, из-под которой, к великому

удовольствию всех присутствующих, выбежала целая

колония перепуганных крыс, отобрали в пользу церкви

все золото и серебро, заключавшееся в храме, и дей¬

ствительно сравняли с землей громадное здание, сос¬

тавлявшее одно из превосходнейших произведений гре¬

ческой архитектуры.
Вслед за 'временами Феодосия Великого свобод¬

ная деятельность мысли превращается на Западе в

самое ужасное из всех возможных преступлений. Воров

и разбойников просто вешают, а иногда даже и не ве¬

шают; но мыслителей жгут живьем, потому что все

мыслители и все ученые исследователи оказываются кол¬

дунами или еретиками. Клерикальные писатели четвер¬

того и пятого веков совершенно систематически выража¬
10-1889

Научно-атсистичсская
библиотека
146
ют свое полное презрение ко всему, что выработала древ¬

няя наука. «Не по незнанию тех вещей, — пишет Евсе¬

вий,— которыми восхищаются философы, но по презре¬

нию к столь бесполезному труду мы так мало занимаем¬

ся этими предметами, обращая наш дух на более возвы¬

шенные подвиги». <...> Из всех этих рассуждений со¬

ставился целый космографический8 кодекс, который сред¬

невековые схоластики вызубрили наизусть и которым

они с замечательной храбростью поражали то Колум¬

ба, то Магеллана, то Галилея. А вот образчик этих рас-

суждений, взятый из сочинений Лактанция: «Неужели

есть люди, достаточно глупые для того, чтобы предпола¬

гать, будто на другой стороне земли жатвы и деревья

висят верхушками книзу и будто у тамошних людей но¬

ги находятся <выше головы? Если вы спросите у них,

каким образом они защищают подобные нелепости и

каким образом предметы нашей стороны не отвалива¬

ются прочь от земли, то они вам ответят, что так устро¬

ена природа вещей, что тяжелые тела стремятся к цент¬

ру, кйк спицы колеса, а легкие тела, например, облака,

дым, огонь,стремятся от центра к небу, на всех сторо¬

нах земли. Тут уж я решительно становлюсь в тупик и

не знаю, что сказать таким людям, которые, сделав в

своем рассуждении ошибку, постоянно упорствуют в

своем безумии и защищают одно нелепое мнение дру¬

гим, еще более нелепым».
Августин также отрицает существование антиподов

и подкрепляет свое мнение аргументами и цитатами, еще

более неотразимыми. Человечество старалось таким об¬

разом забыть все, что было выработано классическим

периодом его исторической жизни. Причина этого чрез¬

вычайно замечательного явления заключается, тто мое¬

му крайнему разумению, именно в том, что классичес¬

кая наука всегда и везде держала себя совершенно

«пассивной», никогда не старалась проникнуть в народ¬

ную жизнь и приобрести себе влияние над ее отправле¬

ниями, никогда и ничем не облегчала участи задавлен¬

ной массы и поэтому упрочила за собой в ее глазах

репутацию пустой прихоти и презренной забавы.

Д. И. ПисареЬ
об атеизме, религии и церкви
VI
В самые мрачные времена всемирной истории че¬

ловеческий ум все-таки с неотразимой силой требует се¬

бе пищи и деятельности. Когда мирская философия «

мирская наука впали в немилость, тогда самые живые

и подвижные умы обратились на размышления о дог¬

матах веры. В этих размышлениях ие было никаких

скептических тенденций; каждый веровал горячо и

чистосердечно, но каждый хотел созерцать догматы

своей религии во всей их непосредственной чистоте и

подлинности; каждый отдельный человек, у которого

было время, желание и возможность заниматься раз¬

мышлениями, старался уберечь догмат от ошибочных

дополнений и толкований, вносимых в него другими

людьми. Чем искреннее было религиозное чувство, тем

неизбежнее было разногласие и тем ожесточеннее дол¬

жны были быть столкновения между несходными по¬

нятиями. Оттесненный от области бесстрастного науч¬

ного исследования, человеческий ум бросился стрем¬

глав на арену раздражающих богословских прений;

ереси были неизбежны, и действительно ариане, несто-

риане, македониане, евтихиане, пелагиане, полупелаги-

ане, монофизиты, монофелиты9 в течение нескольких

столетий волновали весь христианский мир своими бес¬

конечными и безысходными прениями и раздорами. Ре¬

лигиозные разногласия могли возникать из субъектив¬

ных настроений, люди могли бороться между собой на¬

смерть из-за таких идей, которые они действительно

считали своим драгоценнейшим достоянием. Но само

собой разумеется, что в такую борьбу вмешивались по¬

стоянно в большей или меньшей степени побуждения,

вовсе не возвышенные и совсем не похвальные: то чес¬

толюбие, то корыстолюбие, то политический расчет, то

стремление угодить сильному лицу, то желание под¬

ставить ногу личному врагу.
Что религиозное усердие действительно прикры¬

вало собою расчеты и побуждения, не имеющие ничего

общего с религией и ее догматами, — это доказывается

очень убедительно крупными историческими фактами.

Достаточно взглянуть на отношения римских еписко¬

пов к восточной церкви. Когда папам выгодно было

балансировать между византийским императором и
10»

Научно-атеистическая
библиотека
148
французскими королями, тогда они балансировали;

когда надо было приблизиться к византийскому двору,

они приближались; когда оказалась возможность за¬

нять совершенно самостоятельное положение, они круто

разорвали всякую связь с восточной церковью, « для

всех этих макиавеллевских эволюций10 отыскивался и

подтасовывался всегда чисто догматический предлог;

все это, по-видимому, делалось ad majorem Dei glori-

am*, а совсем не по расчетам земной политики. Но

иногда исторические обстоятельства слагались так нео¬

жиданно круто, что маска бескорыстного усердия не

могла удержаться на своем месте, и папство выпуты¬

валось из своего неловкого положения без громкого

скандала, только благодаря тому обстоятельству, что

невежество тогдашнего общества было действительно

выше всякого описания. — В начале восьмого века ви¬

зантийский император, Лев Исавриец, задумал искоре¬

нить в своих владениях почитание икон11; началась же¬

стокая борьба между гражданской властью, с одной

стороны, и массами народа, белым духовенством и мно¬

гочисленным греческим монашеством, с другой стороны.

Несмотря на все волнения, император настоял на сво¬

ем; сын и наследник его, Константин Копроним, действо¬

вал в том же направлении; сын Константина, Лев, был

также иконоборцем; таким образом преследование икон

продолжалось в византийской империи слишком шесть¬

десят лет. Во все это время папы наотрез отказывались

признавать над собою господство императоров на том

основании, что императоры запятнали себя ересью.

А настоящая причина заключалась в том, что импера¬

торы были заняты опасными войнами с аравитянами и

болгарами и что им, стало быть, некогда было думать

о покорении Италии и об усмирении задорных пап.
В половине VIII-го столетия папы сблизились с

франкскими королями. Папа Захарий своим духовным

влиянием помог Пипину Короткому сесть на престол

Меровингов и запереть в монастырь законного короля;

а Пипин за эту дружескую услугу поколотил лангобар¬

дов, притеснявших папу; сын Пипина, Карл Великий,

совершенно разрушил Лангобардское царство и завое-
*	* *
*	Ad majorem dei gloriam (лат.)—к наибольшей славе гос¬

подней. — Сост.

Д. И. Üiapti	149
об атешме, религиш ■ церыа
ваниями своими усилился до такой степени, что папа

безусловно подчинился его могучей воле. Но на беду

случилось так, что Карлу пришла в голову та самая

фантазия, которая наделала столько шуму в Византий¬

ской империи: Карл объявил себя противником иконо-

почитания и приказал даже одному из своих придвор¬

ных ученых написать в этом направлении целый бого¬

словский трактат. А в это время иконоборчество уже

не существовало в Византийской империи. Папа был

поставлен в самое двусмысленное положение. Догма¬

тическая последовательность требовала от него, чтобы

он уличил Карла в ереси и чтобы он восстановил с

византийским двором те отношения, которые были

прерваны иконоборческой деятельностью трех импера¬

торов. Но Карл был очень силен, Византия была очень

слаба, а папа был очень сообразителен. Богословская

доктрина Карла не встретила себе со стороны папы ни

малейшего противоречия; папа остался по-прежнему

под покровительством Карла, несмотря на его еретиче¬

ские мнения, и не сделал ни шагу для сближения с

Византией, несмотря на ее безукоризненную ортодок¬

сию12.
Таким же чисто дипломатическим характером от¬

личаются те раздоры ‘между папой Николаем I и кон¬

стантинопольским патриархом Фотием, которые приве¬

ли за собой окончательное отделение западной церкви

от восточной. И те же самые житейские расчеты игра¬

ют главную роль в истории всех ересей, волновавших

церковь и гражданское общество во все время смутно¬

го средневекового брожения европейской мысли. Были

тут и чистые личности, фанатически преданные своей

идее; были преследователи, глубоко убежденные в не¬

обходимости преследования; но эти бесхитростные лю¬

ди всегда были орудиями в руках искусных механиков,

не ееривших ни во что, или политических партий, совер¬

шенно равнодушных к догматическому и нравственно¬

му достоинству употребляемых средств.
В 622 году пятидесятилетний мечтатель, аравитя¬

нин Магомет, сын Абдаллы, принужден был бежать

тайком из Мекки в Медину и скрываться от своих пре¬

следователей во время этого путешествия в различных

трущобах и горах. А через двадцать лет после этого со¬

бытия ученики этого беглеца-мечтателя владели всеми

Научйо-атеистическвй
библиотека
150
землями от Триполи в Африке до Индии и от Индий¬

ского океана до Кавказа. Такой сказочный переворот

был бы для нас необъяснимым чудом, если бы мы не

обратили внимания на то, что большая часть областей,

завоеванных аравитянами, была оторвана ими от Ви¬

зантийской империи и что все эти области были пере¬

полнены разными еретиками. Некоторые завоевания

первостепенной -важности были приятным сюрпризом

для самих аравитян. Таким неожиданным образом был

завоеван Египет. В 639 году халиф Омар послал туда

из Сирии своего полководца Амру с войском в четыре

тысячи человек. Эта компания в глазах Омара была

просто военной диверсией или опустошительным набе¬

гом. Амру получил от него приказание не забираться

в глубину страны и поворотить назад. Но Амру не по¬

слушался, завел сношения с жителями Египта* разбил

греческие войска в нескольких сражениях и, получив

подкрепление от халифа, навсегда оторвал Египет от

христианского мира; лучшие области Византийской им¬

перии, Сирия, Египет, вся северная Африка, — земля,

игравшая самую важную роль в древнейшей истории

христианства, отдались магометанам без сопротивления.

Иерусалим, Антиохия, Александрия, Карфаген — горо¬

да, в которых христианство выросло и укрепилось, одер¬

живая свои первые победы над язычеством и иудейст¬

вом, увидели в своих собственных стенах торжество

дерзких людей, снимавших с церквей кресты, отменяв¬

ших колокольный звон. Значит, вера азиатских и афри¬

канских христиан покачнулась очень сильно, когда так

легко увидели, что победа осталась за аравитянами.

Многие тысячи людей обратились к магометанству по¬

тому, что те из христиан, которые пожелали бы сох¬

ранить свою религию, были обложены поголовной по¬

датью, которая не распространялась на поклонников

Аллаха и его пророка. Покоряя византийские провин¬

ции, Омар в то же время йел войну с персидским цар¬

ством, которое также сделалось добычей аравитян. Но

персы сопротивлялись очень упорно: целые области Пер¬

сидского царства, уже покоренные магометанами, подни¬

мались снова, так что их приходилось завоевывать во

второй раз. Раздражение персов против чужеземных

завоевателей было так сильно, что сам Омар поплатил¬

ся жизнью за победы своих армий; перс Фирус, фана¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
151
тик из простонародья, зарезал этого халифа как ви¬

новника тех бедствий, которые обрушились на Персид¬

ское государство и на религию огнепоклонников. Ниче¬

го подобного не было в византийских провинциях; они

покорились сразу и после этого уже не пошевельну¬

лись.
VII
В Азии аравитяне пришли в соприкосновение с

христианской сектой несториан, а в Африке они испы¬

тали на себе умственное влияние тамошних евреев. Не-

сторианская секта была основана в начале пятого века

константинопольским патриархом Несторием, который

за свои еретические мнения о Пресвятой Деве был ли¬

шен святительского сана, предан на вселенском соборе

церковному проклятию и сослан в отдаленный египет¬

ский оазис, в котором он и умер. После падения своего

учителя многочисленные последователи бывшего патри¬

арха выселились на берег Евфрата и основали там так

называемую халдейскую церковь13. Многие из этих ере¬

тиков любили древнюю науку; они открыли в Эдессе

коллегиум и завели несколько школ; в этих школах бы¬

ли переведены на сирийский язык некоторые греческие

и латинские рукописи, и в том числе сочинения Арис¬

тотеля и естественная история Плиния Старшего. Не¬

смотря на все старания византийского правительства

подавить всякое самостоятельное проявление мысли,

нссторианские общины продолжали потихоньку зани¬

маться чтением, переписыванием и переводом старин¬

ных книг, выбирая преимущественно все то, что отно¬

силось к изучению природы. Особенно старательно со¬

бирали они сочинения греческих врачей: Гиппократ,

Киндская школа14, Герофил, Эразистрат и многочис¬

ленные их последователи сделались для несториан

предметом самого тщательного изучения. Само собою

разумеется, что их деятельность не ограничивалась од¬

ним пассивным собиранием и чтением рукописей. Ме¬

дицина — дело такое живое, такое необходимое в каж¬

дую данную минуту, что при ее изучении сведения, до¬

бываемые из книг, постоянно прикладываются к прак¬

тике, постоянно проверяются вседневным опытом и та¬

ким образом на каждом шагу видоизменяются и допол¬

Научно-атеистическая
библиотека
152
няются личными наблюдениями учащегося субъекта.

Умственная деятельность африканских евреев направ¬

лялась также преимущественно на изучение медицины:

у них были свои самостоятельные исследователи, и

один из них, Раб, занимавшийся анатомией и описав¬

ший подробно устройство человеческого тела, приобрел

себе своими трудами такую знаменитость, что после его

смерти простой народ употреблял вместо лекарства

землю с его могилы. Эта черта обрисовывает наглядно

характер времени и народа. Ученого уважают, но ува¬

жают как могучего волшебника. В трудах самих уче¬

ных, как несториан, так и евреев, можно заметить та¬

кое же сильное уважение к науке, перемешанное с та¬

ким же сильным стремлением к чудесному, таинствен¬

ному и сверхъестественному.
Религиозный фанатизм, воодушевлявший аравитян

во время их завоевательных подвигов, не долго мешал

их сближению с учеными евреями и греками. Как

только халифат принял размеры огромной империи, так

правительство тотчас почувствовало необходимость об¬

разованных специалистов по всем отраслям админист¬

ративной и промышленной техники. Уже в половине

седьмого столетия между аравитянами появились скеп¬

тики, критиковавшие Коран; ученые иноверцы сдела¬

лись лейб-медиками и доверенными лицами халифов;

а Харун-аль-Рашид, царствовавший в конце VIII

столетия, назначил даже несторианского ученого

Мазуэ главным начальником всех публичных школ, т. е.

по нашему — министром народного просвещения. Та¬

кой пример терпимости был бы замечателен даже в

Европе XIX века; толки о вступлении евреев в англий¬

ский парламент и о правах этого народа в разных дру¬

гих государствах15 Европы хорошо знакомы каждому

из нас. — Под влиянием образованных халифов высшие

училища возникли во всех концах магометанского го¬

сударства; в Багдаде, в Бассоре, в Испагани, в Самар¬

канде, в Феце, в Марокко, в Кордове, в Севилье, в

Гренаде появились рассадники строго научного обра¬

зования, все эти города, погруженные теперь в глубо¬

кое невежество, были наполнены учеными и литерато¬

рами в то время, когда Англия, Франция и Германия

были покрыты лесами и скудно населены грубыми и

зверообразными дикарями,

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
153
Движение, возбужденное в передней Азии ара¬

вийскими завоеваниями, перемешало между собою все

элементы тамошней умственной жизни. Аравитяне сбли¬

зили астрономию и медицину греков с астрономией и

магией персов. По складу своего национального ума

аравитяне любили все, что возбуждало фантазию; пер¬

сидское чернокнижие не пропало для них даром: они с

радостью поверили тому, что небесные тела действуют

на жизнь людей; что существует таинственная связь

между металлами и планетами; что в каждом куске

одушевленного или неодушевленного вещества заклю¬

чается частица общей мировой души и что на эту час¬

тицу можно действовать различными заклинаниями и

таинственными операциями. В связи с этой доктриной

о мировой душе находилась та обаятельная идея, что

природа различными неизведанными процессами прев¬

ращает одно вещество в другое, что, например, свинец и

медь перерождаются в недрах земли, под влиянием не¬

бесных тел, в золото и в серебро. Человек, всегда го¬

нявшийся за богатством и всегда видевший по своей

глупости богатство в красивых камушках или в кусках

блестящего металла, непременно должен был соблаз¬

ниться этой доктриной и сделать из нее практическое

приложение. Задача 'человека, желающего приобрести

могущество и богатство, состояла в том, чтобы подме¬

тить или, вернее, ощупью отыскать таинственные про¬

цессы, посредством которых природа творит драго¬

ценные металлы из низкого и ничтожного материала.

За это искание аравитяне принялись очень горячо, них

подвиги на этом поприще имеют чрезвычайно важное

значение в истории общечеловеческой мысли. Во-пер-

вых, они старались добыть такое вещество, которое в

соединении с силой огня очищало бы все низкие тела

природы от грубых и грязных примесей и оставляло бы

в результате драгоценный металл. Это вещество назы¬

валось философским камнем. Потом, придавая золоту

множество фантастических достоинств, алхимики убе¬

дили себя в том, что если бы удалось превратить зо¬

лото в такую жидкость, которую человек мог бы пить,

то это золотое питье навсегда сохранило бы в человеке

жизнь и силу молодости. Таким образом возродилось

то искание жизненного элексира, которому предавался

старик Птоломей Филадельф в александрийской лабо-

Научно-атеистическая
библиотека
154
раторин. Гоняясь за призраками бесконечного * богатст¬

ва и бесконечной жизни, аравийские алхимики в тече¬

ние многих столетий толкли, варили, смешивали, пережи¬

гали, переплавляли, просеивали и процеживали и вся¬

чески перерабатывали в своих таинственных мастерс¬

ких всевозможные вещества, твердые и жидкие орга¬

нические и неорганические, благоухающие и вонючие.

Иной раз алхимик взлетал на воздух со всей своей ла¬

бораторией; в народе распространялся слух, что черти

унесли в преисподнюю проклятого колдуна; но эти

случаи не смущали других алхимиков, и они с неутоми¬

мым упорством продолжали заниматься тем, что они

называли великим делом. И дело их было действитель¬

но великое. Философского камня они не нашли, жиз¬

ненного элексира не добыли; но их многовековые ис¬

следования положили прочное основание новейшей хи¬

мии. Алхимики напоминают мне известную басню о

том человеке, который перед смертью сказал своим де¬

тям, что в его поле зарыт клад. Клада не нашлось, но

поле, взрытое по всем направлениям, стало давать бо¬

гатые урожаи. Если бы не было фантазии о философс¬

ком камне и о жизненном элексире, то не было бы и

тех неутомимых работ, которые познакомили нас с хи¬

мическими свойствами многих тел и проложили дорогу

к более рациональным исследованиям.
VIII
В 410 году готы, под предводительством Алариха,

взяли и ограбили Рим; в 455 году вандалы, под на¬

чальством Генсериха, ^переправились из Африки в Ита¬

лию; в течение двух недель они хозяйничали в Риме

по-своему, а потом уехали к себе домой, нагрузив свои

корабли разными драгоценностями и множеством плен¬

ников. В 476 году начальник герулов, Одоакр, прекра¬

тил существование Западной Римской империи и объ¬

явил себя королем Италии, -в 490 году в Италию при¬

шли остготы и после трехлетней войны разрушили

царство герулов. В 556 году сильное войско ви¬

зантийского императора Юстиниана, под начальством

Велисария, проникло в Италию, чтобы выгнать остготов.

Жестокая война продолжалась несколько лет; Рим

несколько раз брали приступом то греки, то остготы;

стены этого города были сыры, и запустение его бы¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
155
ло так велико, что уцелевшие в нем жители хотели пе¬

реселиться из него в какое-нибудь другое место. Нако¬

нец, в 568 году явились лангобарды и завоевали всю

северную Италию. Но в каком положении должна была

находиться страна, выдержавшая в течение полуторас¬

та лет шесть варварских нашествий? На этот вопрос

отвечать очень трудно; люди шестого столетия не зани¬

мались статистикой, а мы в настоящее время вряд ли

можем составить себе ясное понятие о том, что такое

нашествие варваров « до каких размеров могут дохо¬

дить та голая нищета, та безнадежная забитость и по¬

давленность, та одичалость людей и земли, которые яв¬

ляются естественными и неизбежными следствиями по¬

добных событий. Современники Юстиниана говорят,

что Италия превратилась в пустыню и что война, го¬

лод и моровая язва погубили в ней при этом импера¬

торе до пятнадцати миллионов жителей. Цифра пока¬

зана, разумеется, наугад; считать было некому, некогда

и незачем; но видно во ©сяком случае, что тогдашние

люди были сильно поражены кровавой безалаберщиной

своей эпохи и что они, пуская в ход крупную цифру, хо¬

тели выразить как можно нагляднее всю глубину ис¬

пытанных ими общественных страданий.
В такое мрачное и бестолковое время человек есте¬

ственным образом тупеет и безотчетно боится всего, что

его окружает. Разорительные войны, голод и повальные

болезни составляют тот исторический фундамент, на

котором утвердилось прочное здание папской власти.

Так как во всей остальной Европе огромное большинст¬

во людей находилось также в самом бедственном по¬

ложении, то папство, родившееся в Италии, легко про¬

ложило себе дорогу во Францию, в Германию, © Анг¬

лию и в земли далекого скандинавского севера. В 590

году римским епископом или папой сделался человек

умный, энергический и опытный, Григорий I. Многосто¬

ронняя деятельность этой крупной исторической личности

наметила по всем направлениям те пути, которые

должны были впоследствии привести римского еписко¬

па к полновластному господству над умами и кошель¬

ками средневековых европейцев. Во-первых, Григорий

обратил серьезное внимание на тех варваров, на кото¬

рых его предшественники смотрели с тупым страхом и

с близоруким презрением. Он отправил в Британию

Научно-атеистическая
библиотека
156
миссионеров и таким образом подчинил своему влиянию

тамошних полудиких язычников; он вмешался в дела

галльской церкви и запретил там продажу церковных

должностей; он принял в недра католической церкви

Испанию, отказавшуюся в это время от арианской ере¬

си; он искоренил язычество.
Такая деятельность была, разумеется, несравненно

полезнее для будущего могущества пап, чем бесплод¬

ные состязания с патриархами александрийским и кон¬

стантинопольским. Эти духовные лица ни под каким

видом не уступили бы римскому епископу господства

над вселенской церковью; отуманить их историческими

аргументами было невозможно; они сами знали исто¬

рию церкви не хуже папы и могли забросать его дока¬

зательствами, совершенно отклоняющими всякую мысль

о законности римских притязаний. А кроме того, — и

это самое главное — препирательство с восточными

патриархами непременно приводило папу в столкнове¬

ние с византийским императором, который все-таки

считал папу своим подданным и не раз напоминал ему

этот печальный факт очень жестоким и чувствитель¬

ным образом. Поэтому сближаться с греческим восто¬

ком значило для папы отказаться от своей историче¬

ской будущности. Выгоды пап требовали положитель¬

но, чтобы они исподволь, без скандала, прекратили

всякие сношения с восточными церквами и поворотили

бы всю свою деятельность на север и на запад, где

они могли открыть и завоевать своим духовным ору¬

жием целые обширные государства. А духовное оружие

Рима было тогда очень сильно. Утомительные и опас¬

ные подвиги миссионерства соответствовали, как нель¬

зя лучше, всему характеру той эпохи, когда жил и дей¬

ствовал Григорий I. Люди ценили в это время свою

жизнь очень дешево по той простой причине, что она

везде давала им много страданий и везде была очень

мало обеспечена против разнообразного насилия. Мо¬

настырей было очень много, и в каждом монастыре

можно было найти много настоящих монахов, глубоко

и чистосердечно ненавидивших собственное тело и по¬

стоянно старавшихся причинять этому врагу всевозмож¬

ные неприятности. Такому монаху епископ мог сказать

преспокойно: «Сын мой, ступай в такую-то землю. Что

ты там найдешь и что с тобою там сделают, этого я не

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
157
знаю. Но я даю тебе мое благословение и буду по¬

минать тебя в моих грешных молитвах». И этого было

довольно. Монах пускался в путь и старался исполнить

в точности все, что ему было приказано. Если он по

дороге проваливался в трясину, если он умирал от го¬

лода или от лихорадки на снежном сугробе или в не¬

проходимом лесу, если его заедал медведь, если его

заколачивали до смерти из пустого озорства дикие пред¬

ки Либиха и Александра Гумбольдта, словом, если он

пропадал без вести по той или другой причине, то Рим

не терял ровно ничего. Одним монахом меньше — од¬

ним мучеником больше; церковь вносила в свои помина¬

ния новое имя, а на место погибшего брата находились,

по первому востребованию, сотни новых охотников.

Если же по прошествии нескольких лет в Рим приходил

одичавший человек, весь заросший волосами и боро¬

дой, одетый в звериные кожи, и если этот человек, с

чисто монашеским смирением, падал на колени перед

епископом и докладывал ему, что он, недостойный

грешник такой-то, благодаря святым молитвам еписко¬

па и церкви сподобился основать новую христианскую

общину в земле такого-то племени, — то выгода для

Рима была очевидная. Ведь не станут же новообращен¬

ные варвары задавать себе лукавые вопросы насчет

духовного первенства римского престола. Не станут

они разузнавать, действительно ли папа есть 'прямой

и законный преемник апостола Петра? И действитель¬

но ли преемник св. Петра выше всех других епископов?

И не должен ли сам папа подчиняться решениям все¬

ленского собора? И что думают о папе в Константино¬

поле и в Александрии? — Константинополь, Александ¬

рия, вселенский собор — все это непонятные звуки для

простодушных дикарей, обработанных таким же про¬

стодушным монахом. Им сказано, что папа — глава

церкви, самый великий и самый святой человек во всем

мире, — они это и затвердили. Только одного папу они

и знают. И дети, и внуки их вырастают в тех же са¬

мых понятиях. А между тем новая церковь раздвигает

свои пределы, и ценность завоевания, сделанного сме¬

лым миссионером, увеличивается с каждым десятиле¬

тием. Вместе с важностью всех сделанных завоеваний

растет и мировое значение папства.
Высшая степень папского могущества относится к

Научно-атеистическая
библиотека
158
тому -времени, когда все обращенные варвары достигли

той степени умственного развития, которая дает народу

возможность выработать себе так или иначе определен¬

ный государственный механизм. А потом, когда созна¬

ние варваров не остановилось на этой точке и когда

оно стало понемногу приниматься за критику сущест¬

вующих идей и учреждений, тогда, разумеется, могу¬

щество римского престола начало клониться к упадку.
Вся историческая роль папства связана совершен¬

но неразрывно с общественной и умственной жизнью

тех варваров, на которых Григорий в первый раз обра¬

тил серьезное внимание. Обращая в христианство лю¬

дей совершенно необразованных, Григорий знал, каки¬

ми средствами следует на них действовать. Он пони¬

мал, сознательно или инстинктивно, что этих господне

проймешь логической аргументацией; им, как малолет¬

ним ребятам, доступно только то, что бросается в гла¬

за, поражает чувства, затрагивает воображение. Им

подавай блеску, пестроты, театральной пышности, кар¬

тинности, музыкальности, величественной таинствен¬

ности, эффектов освещения и перспективы. <...>

Понимая эти свойства неразвитой человеческой природы,

и понимая их тем глубже, что сам он в этом отноше¬

нии недалеко ушел от своих духовных детей, папа

Григорий заботился очень усердно о пышности и тор¬

жественности церковного церемониала. Празднества,

процессии, облачение священников и причетников, уб¬

ранство храмов — все это было расположено так, что¬

бы поражать чувство и воображение поклонников.

С этой целью Григорий стал поощрять искусства. <С...>'

Храмы наполнились статуями и картинами; церковное

пение было усовершенствовано самим Григорием. Пре¬

емники этого папы постоянно подражали его примеру;

они ввели в церковь орган, возвысили пение до небыва¬

лой виртуозности, сформировали таких архитекторов, как

Браманте, Брунеллески и Микельанджело; таких живо¬

писцев, как Рафаэль и Леонардо да Винчи; таких музы¬

кантов, как Палестрина, и, наконец, превратили католи¬

ческую обедню в концерт и в театральное представле¬

ние. Они же создали и настоящий театр, который, как

известно, выработался из духовных мистерий, разыгры¬

вавшихся с большими эффектами во всех католических

церквах16.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
159
Кроме пышного церемониала есть еще одна сто¬

рона, действующая с неотразимой силой на чувство и

воображение простых людей. Я говорю о мнимо сверхъ¬

естественных событиях, о сношениях человека с неви¬

димыми существами, о видениях и чудесах, играющих

такую важную роль в бесчисленных средневековых ле¬

гендах <...> В начале средних веков всякие чудеса

и видения были особенно многочисленны; они твори¬

лись на каждом шагу; единственно потому, что все

были необразованны, все были расположены принимать

за чудо каждое естественное событие в природе и в че¬

ловеческой жизни, все рассказывали свои сны и гал¬

люцинации, — все с жадностью слушали эти рассказы

и, украсив их цветами собственной фантазии, пускали

их дальше в общее обращение. Легенды составлялись

тогда точно таким же образом, каким в наше прозаиче¬

ское время вырабатываются в уездных городах чудо¬

вищные сплетни. Легенда — та же сплетня, только ок¬

рашенная в тот своеобразный фантастический колорит,

который соответствовал умственным *« нравственным

требованиям тогдашнего времени. Папа Григорий все¬

ми своими силами содействовал процветанию всяких

легенд, во-первых, потому, что человеческое легковерие

было выгодно для могущества римской иерархии, а

во-вторых, и потому, что он сам, как человек своего

времени, обладал достаточной пылкостью воображения

и слишком достаточной неразвитостью ума.
В каком направлении производилась фабрикация

легенд — это не трудно будет увидеть и понять из двух

отдельных примеров. Остготский король Теодорих Ве¬

ликий, царствовавший в Италии в начале VI века, был

приверженцем арианской ереси. За это его ненавидело

итальянское духовенство, которому поганый еретик не

делал, однако же, никаких притеснений. В своих пере¬

говорах с византийским императором Юстином Теодо¬

рих а выражал, между прочим, следующие мысли:

«Стремиться к господству над человеческой совестью—

значит похищать то, что принадлежит одному богу. По

самой природе вещей власть государей должна прояв¬

ляться только в политическом управлении. Они имеют

право наказывать только тех, которые нарушают об¬

щественное спокойствие. Самая опасная ересь состоит

в том, когда государь отделяется от некоторых из сво¬

Научно-атеистическая
библиотека
160
их подданных за то, что их вера не сходится с его соб¬

ственными религиозными понятиями».
Если взять во внимание, что лишком через тыся¬

чу лет после Теодориха Филипп II испанский довел

своих нидерландских подданных до вооруженного вос¬

стания, что Филипп III выгнал из Испании полезных

и покорных мавров и что Людовик XIV еще позднее

распорядился таким же образом с французскими про¬

тестантами, если припомнить, что все эти и многие дру¬

гие штуки делались в Европе по. религиозной вражде,

то не трудно будет понять и оценить ум и характер ост¬

готского короля, писавшего свое послание к Юстину в
VI	веке. Однако итальянское духовенство сочло необ¬

ходимым составить против Теодориха заговор и завес¬

ти тайные сношения с византийским правительством.

Теодорих узнал все эти проделки. Начались аресты,

допросы, пытки и казни. Преследование было направ¬

лено не против религии, а против политического пре¬

ступления. В заговоре был замешан папа. Теодорих

посадил его в тюрьму и продержал его в заключении

до его смерти. Вскоре после этих событий Теодорих

умер, и тотчас после его кончины духовенство пустило

в ход легенду, что черти утащили его душу в кратер

вулкана Липари, считавшийся в то время отверстием

геенны огненной. Кто же это видел? — Видел некий от¬

шельник.— А не солгал ли сей отшельник? И находил¬

ся ли он в здравом уме и в полной памяти? — Этих во¬

просов никто себе не задавал, потому что поставить та¬

кие вопросы значило бы обнаружить неуместную и

предосудительную пытливость гордого ума. Легенда

была, очевидно, выгодна для духовенства. Духовенство

приняло рассказ отшельника благосклонно, а может

быть, даже выдумало этот рассказ собственными сила¬

ми, впустив в него особу отшельника, как подставное

лицо. Духовенство сообщило этому рассказу обязатель¬

ный авторитет, и через два-три десятилетия эта игри¬

вая выдумка сделалась твердой истиной, назидатель¬

ной для верующих и неприкосновенной для скептиков,

если бы скептики осмелились только появиться и воз¬

высить голос в VII или в VI столетии.
Другая легенда, составленная позднее, еще откро¬

веннее носит на себе печать фабриканта. Французские

короли, постоянно страдавшие безденежьем, очень час-

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
193
все люди, искренно преданные благу человечества и

возлагавшие свои надежды на стойкость и благоразу¬

мие народных масс. Массы в то время были из рук вон

плохи. Они могли прийти в неистовый восторг и дви¬

нуться целыми ордами в Азию, послушавшись жалоб¬

ных восклицаний какого-нибудь Петра Пустынника

или Бернара, но спокойно и твердо стоять за созна¬

тельно понятое право они были решительно неспособ¬

ны. Впрочем, в природе не пропадает ни одна частица

материи. А в истории человечества ни одна мысль, ни

одна попытка, ни одна неудача и ни одна ошибка не

остаются без последствий. Все это западает в умы лю¬

дей, зреет и развивается в них незаметно и потом вдруг

воплощается в новом перевороте или в новой бытовой

форме.
XVI
Театром первой серьезной борьбы между папством

и самостоятельным человеческим мышлением сделалась

та самая земля, в которой влияние магометанской Ис¬

пании породило поэзию трубадуров. Южная Франция

в XII веке была богатой, промышленной и образован¬

ной страной. Большие города ее пользовались самоуп¬

равлением и вели обширную торговлю, в каждом из

таких городов, в Монпелье, в Арле, в Тулузе, в Нар-

бонне, в Безье, находились высшие училища, в которых

превосходные еврейские ученые с большим успехом пре¬

подавали медицину, несмотря на протесты и угрозы епис¬

копов и монархов. Рыцари и благородные дамы занима¬

лись стихоплетством, оказывали покровительство стран¬

ствующим певцам и вовсе не были расположены пресле¬

довать фанатической ненавистью ученых еврейских

врачей или смотреть на испанских арабов как на гнус¬

ное отродье сатаны. Достаточные горожане умели чи¬

тать и писать и обнаруживали наклонность к умствен¬

ным занятиям. Многие из них читали Библию и углуб¬

лялись в серьезные размышления о несовершенствах

церковной иерархии и о противоречии, существующем

между образом жизни духовных лиц и точным смыслом

евангелического учения. Агенты папства ловили и сжи¬

гали тех людей, которые высказывали громко свои не¬

скромные замечания, но всех было невозможно пере¬

хватать и зажарить. Движение мысли распространи¬
13—1889

Научно-атеистическая
библиотека
194
лось, и число еретиков быстро увеличилось. Они пора¬

жали римскую иерархию и серьезными аргументами и

остроумными сатирами. Они увлекали за собой дво¬

рянство и даже часть духовенства. Они говорили, что

святость священника заключается не в его звании, а в

нравственной чистоте его жизни, что богатство духо¬

венства есть следствие и источник многих злоупотреб¬

лений, что епископы не должны вмешиваться в войны

и участвовать в кровопролитиях. Они отрицали чисти¬

лище и продажу индульгенций. Они требовали, чтобы

священное писание было переведено на народный язык

и чтобы на этом же языке совершалось богослужение.

Словом, реформа Лютера по своей идее была уже го¬

това в XII столетии. Но остальная Европа в это время

была непохожа на Южную Францию, и папе Иннокен¬

тию III, вступившему на престол в 1198 году, без осо¬

бенного труда удалось двинуть целую орду рыцарей,

монахов и разбойников в цветущие земли провансальс¬

ких вольнодумцев. В 1209 году начался знаменитый кре¬

стовый поход против альбигойцев23; так называли ере¬

тиков Южной Франции по имени города Альби; кресто¬

носцы сделали свое дело как следует; богатство, про¬

мышленность, поэзия, медицина, ересь —все потонуло в

крови. Римская иерархия перепахала всю страну зано¬

во и посеяла в ней свое семя так основательно, что в

настоящее время Южная Франция может смело по¬

хвастаться своим безукоризненным клерикализмом, сво¬

ей яростной ненавистью к протестантам и своим глу¬

боким невежеством. Во время революции прошлого

столетия католическая реакция была особенно сильна в

тех самых больших городах Южной Франции, в которых

до крестового похода против альбигойцев развивалось

реальное знание и вырастала свободная мысль. — Кле¬

рикалы серьезно задумались над событиями XII века;

смелое философствование отдельных личностей, быст¬

рое распространение ересей в народных массах — все

это было для них совершенно ново. Они сообразили, что

пришла пора переменить тактику: держаться чисто от¬

рицательных мер, то есть давить без разбору все про¬

блески образования, — это было очень удобно в VI и в
VII	веке, но в XII и в XIII такая работа становилась

уже затруднительной. Можно было задать страху ере¬

тикам посредством поголовного истребления, но часто

Д. И. Писарев
об атеизме, религии ■ церкви
195
прибегать к таким героическим средствам и одержи¬

вать такие блестящие победы было опасно: нет той

системы, которая могла бы постоянно поддерживать се¬

бя конвульсивными потрясениями. Надо было измыс¬

лить какую-нибудь машину, — такую, которая давила и

извращала бы человеческий ум ровно, спокойно, пос¬

тоянно, без открытой войны, без опустошения целых

областей. Машина эта действительно была изобретена

н пущена в ход в начале XIII века. Она состояла из

трех главных частей, которые, однако, были очень

тесно связаны между собою. Во-первых, нищенствующие

ордена, во-вторых — церковная схоластика и, в-треть¬

их— инквизиция. — Два фанатика, Франциск и Доми¬

ник, основали в начале XIII века два монашеских ор¬

дена, францисканцев и доминиканцев24; люди, поступа¬

ющие в эти ордена, обязывались жить милостыней, от¬

казываться от всякой роскоши, ходить по городам и

селам и при каждом удобном случае говорить народу

проповеди на народном языке. Посредством этих ор¬

денов, разросшихся с изумительной быстротой, римская

иерархия приобретала постоянное и очень сильное вли¬

яние на низшие классы народа. Обязательная бедность

францисканцев и доминиканцев зажимала рот тем ере¬

тикам, которые обращали внимание народа на богатство

и изнеженность римского духовенства. К словам абба¬

тов или епископов, одетых в бархат и заплывших жи¬

ром, народ мог относиться с предубеждением, он мог

смотреть на этих людей как на чиновников, получаю¬

щих огромное жалованье за свою службу. Но когда те

же самые мысли высказывались человеком, перенося¬

щим добровольно всякие лишения, тогда эти мысли

должны были получить в глазах массы значительный

вес. Тут вся наружность оратора говорила ясно, что он

никем и ничем не может быть подкуплен. Но надо было

устроить так, чтобы воодушевление этих нищих-ора-

торов постоянно поддерживалось и подогревалось. Кро¬

ме того, надо было строго наблюдать за тем, чтобы они

не сбивались в сторону, чтобы они говорили действи¬

тельно все то и только то, что, по соображениям рим¬

ской иерархии, следовало говорить. В противном слу¬

чае все их влияние на простой народ могло бы обра¬

титься против папства, и, вместо того чтобы быть по¬

лезнейшими защитниками папских принципов, они
13

Научно-атеистическая
библиотека
196
могли сделаться их опаснейшими врагами. Чтобы за¬

страховать нищенствующих монахов от ереси, римская

иерархия ухитрилась направить все их умственные си¬

лы к бесконечным диалектическим турнирам схоласти¬

ческого богословия. Вся философия и все богословие

средневековой Европы называется в настоящее время

схоластикой. Само слово схоластика не заключает в се¬

бе никакого порицательного значения. Оно происходит

от латинского слова «schola», что значит «школа». Фи¬

лософия и богословие тех времен называются школь¬

ными по той причине, что они господствовали в тог¬

дашних школах. Но та схоластика, которую старался

развивать Рим, носит на себе совершенно особенную

печать. Ее типическое свойство заключается в том, что

результат, к которому обязан прийти мыслитель, всегда

известен заранее. Например, Абеляр, не имевший ниче¬

го общего с той специальной схоластикой, которую

взлелеяли клерикалы, написал очень неприятную для

Рима книгу под заглавием: «Sic et поп» («Да и нет»).

В этой книге он доказывает, что сочинения многих

церковных писателей, считавшихся непогрешимыми, за¬

ключают в себе огромное количество внутренних про¬

тиворечий, что эти писатели противоречат друг другу

на каждом шагу, что об одном и том же -вопросе они

говорят и да, и нет. <...> Настоящий схоластик дол¬

жен был взяться за дело совершенно иначе. Еще не

раскрывая ни одной книги, он уже знал твердо, что в

таких-то писателях никаких противоречий быть не мо¬

жет. Этот вывод стоял непоколебимо, и к нему он дол¬

жен был непременно прийти в конце своего исследова¬

ния. Значит, все дело его состояло в том, чтобы по¬

средством диалектических маневров примирить все

крайности, даже и такие, которые никак не могут при¬

мириться. Если один авторитет говорит: «да», а другой:

«нет», то схоластик должен доказать, что оба правый

что оба между собою согласны. Чтобы устроить такой

фокус, схоластик, разумеется, должен напустить такого

тумана, который отнял бы у слушателей и учителей

всякую возможность понимать различие между да и

нет. Так схоластики и поступали действительно. У до¬

миниканцев величайшим искусником по части напус-

кания тумана считался Фома Аквинский, живший в

XIII веке и наполнивший своими диалектическими хитро¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
197
сплетениями двадцать три фолианта. У францисканцев

нашелся свой искусник, Дунс Скот (то есть шотлан¬

дец), живший в одно время с Фомою, но написавший

только двадцать фолиантов. <...> Скотисты с фомис-

тами очень горячо спорили, причем спорящие стороны

с замечательным искусством прикидывались, будто по¬

нимают друг друга. Иногда спор переходил в драку, и

тогда взаимное понимание становилось уже непритвор¬

ным. Цель римской иерархии достигалась, умственные

силы горячих фанатиков вертелись в заколдованном

кругу, воспламенялись в безвыходных спорах, отвлека¬

лись от опасного вольнодумства и устремлялись против

всех не-фомистов или не-скотистов со всей энергией

бестолково-полемического задора. Доминиканцы ут¬

верждали совершенно серьезно, что прочитать книги Фо¬

мы Аквинского — значит проглотить всю человеческую

мудрость. Доминиканцы были самым надежным воин¬

ством папы, гораздо надежнее францисканцев. Поэтому

папа Григорий IX поручил им хватать, судить, пытать и

жечь всех еретиков. Инквизиция была изобретена са¬

мим Домиником, и духовные дети этого великого пала¬

ча сделались инквизиторами.
Опираясь на нищенствующих монахов, на усовер¬

шенствованную схоластику, на шпионов и палачей свя¬

щенной инквизиции, папство смело и бодро вступило в

борьбу с пробуждающимся самосознанием средневеко¬

вого человека, у которого не было никаких орудий,кро¬

ме мысли и воли. В XIII веке папство, раздавившее аль¬

бигойцев, было всесильно. Долго ли продолжалось это

могущество и каким образом европейская мысль стара¬

лась завоевать себе самостоятельность, об этом я по¬

говорю довольно подробно в отдельной статье, под

особым заглавием («Умственный перелом в жизни сред¬

невековой Европы». Том IV, стр. 377)25.

Реалисты
Мне кажется, что в русском обществе начинает

вырабатываться в настоящее время совершенно само¬

стоятельное направление мысли. Я не думаю, чтобы это

направление было совершенно ново и вполне ориги¬

нально; оно непременно обусловливается тем, что было

до него, и тем, что его окружает; оно непременно заим¬

ствует с различных сторон то, что соответствует его по¬

требностям; в этом отношении оно, разумеется, подхо¬

дит вполне под тот общий естественный закон, что в

природе ничто не возникает из ничего. Но самостоя¬

тельность этого возникающего направления заключает¬

ся в том, что оно находится в самой неразрывной свя¬

зи с действительными потребностями нашего общества.

Это направление создано этими потребностями и толь¬

ко благодаря им существует и понемногу развивается.

Когда наши дедушки забавлялись мартинизмом, масон¬

ством1 или вольтерьянством, когда наши папеньки уте¬

шались романтизмом, байронизмом или гегелизмом,

тогда они были похожи на очень юных гимназистов,

которые во что бы то ни стало стараются себя уверить,

что чувствуют неодолимую потребность затянуться пос¬

ле обеда «репкою папироскою. У юных гимназистов су¬

ществует на самом деле потребность казаться взрос¬

лыми людьми, и эта потребность вполне естественна и

законна, но все-таки самый процесс курения не имеет

ни малейшей связи с действительными требованиями

их организма. Так было и с нашими ближайшими пред¬

ками. Им было очень скучно, и у них существовала

действительная потребность занять мозги какими-ни¬

будь размышлениями, но пачему выписывался из-за

границы мартинизм, или байронизм, или гегелизм — на

этот вопрос не ищите ответа в органических потребнос¬

тях русских людей. <...> Теперь, по-видимому, дело

пошло иначе. <...>Мы теперь знаем, что делаем, и

можем дать себе отчет, почему мы берем именно это,

а не другое.
После окончания Крымской войны родилась и бы-

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
199
стро выросла наша обличительная литература. Она бы¬

ла очень слаба и ничтожна и даже очень близорука, но

ее рождение было явлением совершенно естественным

и вполне органическим. Удар вызвал ощущение боли,

и вслед за тем явилось желание отделаться от этой бо¬

ли. Обличение направилось, конечно, на те стороны на¬

шей жизни, которые всем мозолили глаза <...> Мы

видели и до сих пор видим перед собою два громад¬

ных факта, из которых вытекают все наши отдель¬

ные неприятности и огорчения. Во-первых, мы бедны,

а во-вторых, глупы. Эти слова нуждаются, конечно,

в дальнейших пояснениях. Мы бедны — это значит, что

у нас, сравнительно с общим числом жителей, мало

хлеба, мало мяса, мало сукна, мало полотна, мало

платья, обуви, белья, человеческих жилищ, удобной ме¬

бели, хороших земледельческих и ремесленных орудий,

словом, всех продуктов труда, необходимых для под¬

держания жизни и для продолжения производительной

деятельности. Мы глупы — это значит, что огромное

большинство наших мозгов находится почти в полном

бездействии и что, может быть, одна десятитысячная

часть наличных мозгов работает кое-как и вырабаты¬

вает в двадцать раз меньше дельных мыслей, чем

сколько она могла бы выработать при нормальной и

нисколько не изнурительной деятельности. <...> Само

собою разумеется, что наша умственная бедность не со¬

ставляет неизлечимой болезни. Мы — не идиоты и не

обезьяны по телосложению, но мы — люди кавказской

расы, сидевшие сиднем, подобно нашему милому Илье

Муромцу, и, наконец, ослабившие свой мозг этим про¬

должительным и вредным бездействием. Надо его за¬

шевелить, и он очень быстро войдет в свою настоящую

силу. Оно, конечно, надо, но ведь вот в чем беда: мы

бедны, потому что глупы, и мы глупы, потому что бед¬

ны. Змея кусает свой хвост и изображает собою эмбле¬

му вечности, из которой нет выхода. Шарль Фурье го¬

ворит совершенно справедливо, что главная сила всех

бедствий современной цивилизации заключается в этом

проклятом cercle vicieux*. Чтобы разбогатеть, надо хоть

немного улучшить допотопные способы нашего земле¬

дельческого, фабричного я ремесленного производства,
*	* •
•	Cercle vicieux (франц.) — порочный круг. — Сост.

Научно-атенстичсская
библиотека
200
То есть надо поумнеть; а поумнеть некогда, потому что

окружающая бедность не дает вздохнуть. Вот тут и

вертись, как знаешь. Есть, однако, возможность пробить

этот заколдованный круг в двух местах. Во-первых,

известно, что значительная часть продуктов труда пе¬

реходит из рук рабочего населения в руки непроизво¬

дящих потребителей. Увеличить количество продуктов,

остающихся в руках производителя, — значит умень¬

шить его нищету и дать ему средства к дальнейшему

развитию. (...) Во-вторых, можно действовать на непро¬

изводящих потребителей, но, конечно, надо действовать

на них не моральною болтовней, а живыми идеями

<...> Те люди, которые, по своему положению, могут

и, по своему личному характеру, желают работать

умом, должны расходовать свои силы с крайнею осмот-

рительностию и расчетливостию <...> Такая экономия

умственных сил необходима везде и всегда, потому что

человечество еще нигде и никогда не было настолько

богато деятельными умственными силами, чтобы поз¬

волять -себе в расходовании этих сил малейшую расто¬

чительность. Между тем расточительность всегда и вез¬

де была страшная, и оттого результаты до сих пор по¬

лучались самые жалкие. <...> Но чтобы соблюдать та¬

кую экономию, надо прежде всего уяснить себе до по¬

следней степени ясности, что полезно обществу и что

бесполезно. <...> В этом и заключается то самостоя¬

тельное направление мысли, которое, по моему мне¬

нию, вырабатывается в современном русском обществе.

Если это направление разовьется, то заколдованный

круг будет пробит.
II
<...> Я думаю, что наша литература могла бы

принести очень много пользы, если бы она тщательно

подметила и основательно разоблачила различные про¬

явления мартышкина труда, свирепствующего в нашем

обществе и отравляющего нашу умственную жизнь.

Кое-что в этом направлении уже сделано; но вся зада¬

ча, во всей своей целости, чрезвычайно обширна, многие

ее стороны совсем не затронуты, и, вероятно, пройдет

еще много лет и потратится много усиленного труда,

прежде чем общество начнет ясно сознавать свою соб¬

ственную пользу. <...>

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
201
IV
<...> Вполне последовательное стремление к

пользе называется реализмом и непременно обусловли¬

вает собою строгую экономию умственных сил, то есть

постоянное отрицание всех умственных занятий, не при¬

носящих никому пользы. Реалист постоянно стремится

к пользе и постоянно отрицает в себе и других такую

деятельность, которая не дает полезных результатов.

<...>
VI
Человек, действительно имеющий какие-

нибудь убеждения, только оттого и держится этих

убеждений, что считает их истинными. Он, быть может,

ошибается; быть может, он заметит со временем свою

ошибку и тогда, разумеется, тотчас переменит в своих

убеждениях то, что окажется несогласным с истиною;

но покуда он не увидит ясно несостоятельность своих

мнений, пока эти мнения не разбиты ни фактами дей¬

ствительной жизни, ни очевидными доказательствами

противников, до тех пор он думает по-своему, считает

свои идеи верными, дёржится за них твердо и, из чис¬

той любви к своим ближним, чувствует желание изба¬

вить их от того, что он, справедливо или несправедли¬

во, считает заблуждением. <...>
XV
<...> Наши инстинкты, наши бессознательные

влечения, наши беспричинные симпатии и антипатии,

словом, все движения нашего внутреннего мира, в ко¬

торых мы не можем дать себе ясного и строгого отчета

и которые мы не можем свести к нашим потребностям

или к понятиям вреда и пользы, — все эти движения,

говорю я, захвачены нами из прошедшего, из той поч¬

вы, которая нас выкормила, из понятий того общества,

среди которого мы развились и жили.<...> Что нра¬

вится намV безотчетно, то нравится нам только потому,

что мы к нему привыкли. Если эта безотчетная симпа¬

тия не оправдывается суждением нашей критической

мысли, то, очевидно, эта симпатия тормозит наше умст¬

венное развитие. Если в этом столкновении победит трез¬

Научно-атенстнческая
библиотека
202
вый ум, — мы подвинемся вперед, к более здравому, то

есть к более общеполезному взгляду на вещи <...>.
Эстетика, безотчетность, рутина, привычка — это

все совершенно равносильные понятия. Реализм, созна¬

тельность, анализ, критика и умственный прогресс —

это также равносильные понятия, диаметрально проти¬

воположные первым. Чем больше мы даем простора

нашим безотчетным влечениям... тем пассивнее стано¬

вятся наши отношения к окружающим условиям жизни,

тем окончательнее и безвозвратнее наша умственная

самостоятельность поглощается и порабощается бес¬

смысленными влияниями нашей обстановки. <...>
XXIV
<...> Человек, прикоснувшийся рукою к древу

познания добра и зла, никогда не сумеет и, что всего

важнее, никогда не захочет возвратиться в раститель¬

ное состояние первобытной невинности. Кто понял и

прочувствовал до самой глубины взволнованной души

различие между истиною и заблуждением, тот, волею

и неволею, в каждое из своих созданий будет вклады¬

вать идеи, чувства и стремления вечной борьбы за

правду. <...>
XXX
Природа дала вам живой ум и сильную

любознательность. Но самые превосходные дары при¬

роды остаются мертвым капиталом, если вы живете

в таком обществе, в котором еще не зародилась умст¬

венная деятельность. Те вопросы, которые на каждом

шагу задает себе ваш пытливый ум, остаются без отве¬

та; энергия ваша истрачивается на множество мелких

и бесплодных попыток проникнуть в затворенную об¬

ласть знания; вы понемногу слабеете, тупеете, мельча¬

ете и, наконец, миритесь с вашим невежеством, как с

неизбежным злом, которое", наконец, перестает даже

тяготить вас. В нашем обширном отечестве было очень

много гениальных самородков, проживших жизнь без

труда и без знания по той простой причине, что негде,

не у кого и некогда было выучиться уму-разуму. Веро¬

ятно, такие печальные случаи повторяются довольно

часто и в наше время, потому что Россия велика, а

светильников в ней немного. Стало быть, если вы про¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
203
летарий и если вам посчастливилось наткнуться или

удалось отыскать такой светильник, который уяснил

вам смысл и цель человеческого существования, то вы

должны задать себе вопрос: какими средствами заж¬

жен этот спасительный светильник? и какими материа¬

лами поддерживается его горение?	Все богатст¬

во общества без исключения заключается в его трул\

Часть этого труда, теми или другими средствами, отде¬

ляется на то, чтобы создавать в обществе умственный

капитал. Ясное дело, что этот умственный капитал дол¬

жен приносить обществу хорошие проценты, иначе об¬

щество будет постоянно терпеть убытки и постоянно

приближаться к окончательному разорению. Примеры

таких разорений уже бывали в истории. Такое разоре¬

ние называется падением цивилизации <...>
XXXI
Человеческий труд весь целиком основан на науке.

Мужик знает, когда надо сеять хлеб, когда жать или

косить, на какой земле может родиться хлеб и какого

снадобья надо подбавить в землю, чтобы урожай был

обильнее. Все это он знает очень смутно и в самых об¬

щих чертах, но тем не менее это — зародыши пауки,

первые попытки челсзвека уловить тайны живой приро¬

ды. В свое время эти простые наблюдения человека над

особенностями земли, воздуха и растений были вели¬

кими и чрезвычайно важными открытиями; именно по

своей важности они сделались общим достоянием тру¬

дящейся массы; они навсегда слились с жизнью, и в

этом отношении они оставили далеко за собою все по¬

следующие открытия, более замысловатые и до сих пор

еще не успевшие пробить себе дорогу в трудовую жизнь

простого и бедного человека. В настоящее время физи¬

ческий труд и наука, на всем пространстве земного ша¬

ра, находятся между собою в полном разрыве. Физиче¬

ский труд пробавляется до сих пор теми жалкими на¬

чатками науки, которые выработаны человеческим умом

в доисторические времена; а наука в это время накоп¬

ляет груды великих истин, которые остаются почти

бесплодными, потому что масса не умеет ни понимать

их, ни пользоваться ими.
Читатель мой, вероятно, привык читать и слышать,

что девятнадцатый век есть век промышленных чудес;

Научно-атеистическая
библиотека
204
вследствие этого читателю покажутся странными мои

слова о разрыве между физическим трудом и наукою.

Да, точно. Люди понемногу начинают браться за ум, но

они берутся за него так вяло и так плохо, что мои сло¬

ва о разрыве никак не могут считаться анахронизмом.

Промышленными чудесами решительно не следует

обольщаться. Паровоз, пароход, телеграф — все это

штуки очень хорошие и очень полезные, но существова¬

ние этих штук доказывает только, что есть на свете

правительства и акционерные компании, которые пони¬

мают пользу и важное значение подобных открытий.

Русский мужик едет по железной дороге; купец теле¬

графирует другому купцу о какой-нибудь перемене цен.

Мужик размышляет, что славная эта штука чугунка;

купец тоже философствует, что оченно хитро устроена

эта проволока. Но скажите на милость: пробуждают ли

эти промышленные чудеса самодеятельность мысли в

головах мужика и купца? Проехал мужик по чугунке,

воротился в свою курную избу и по-прежнему ведет

дружбу с тараканами, по-прежнему лечится нашепты¬

ваниями знахарки и по-прежнему обрабатывает допо¬

топными орудиями свою землю, которая по-прежнему

остается разделенною на три клина — озимый, яровой

и пар. А купец, отправив телеграфическую депешу, по-

прежнему отбирает силою у своих детей всякие книги

и по-прежнему твердо убежден в том, что торговать без

обмана — значит быть сумасшедшим человеком и стре¬

миться к неизбежному разорению. Паровоз и телеграф

пришиты снаружи к жизни мужика и купца, но они

нисколько не срослись с их полудикою жизнью.
Когда простой человек, оставаясь простым и тем¬

ным человеком, входит в близкие и ежедневные -сноше¬

ния с промышленными чудесами, тогда его положение

становится уже из рук вон плохо. Посмотрите, в каких

отношениях находятся между собою фабричная машина

и фабричный работник. Чем сложнее и великолепнее

машина, тем тупее и беднее работник. На фабрике яв¬

ляются два совершенно различные вида человеческой

породы: один вид господствует над природою и силою

своего ума подчиняет себе стихии; другой вид находит¬

ся в услужении у машины, не умеет понять ее слож¬

ное устройство и даже не задает себе никаких вопросов

о ее пользе, о ее цели, о ее влиянии на экономическую

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
205
жизнь общества. До вопросов ли тут, когда надо под-

кладывать уголь под котел или ежеминутно открывать

и закрывать какой-нибудь клапан? И таким образом

машина, изобретенная знающим человеком, подавляет

незнающего человека, подавляет потому, что между на¬

укою, с одной стороны, и трудящеюся массою, с другой

стороны, лежит широкая бездна, которую долго еще не

ухитрятся завалить самые великие и самые человеко¬

любивые мыслители. Если работник так мало развит,

что у него нет сознательного чувства самосохранения,

то машина закабалит этого работника в самое безвы¬

ходное рабство, в то рабство, которое основано на ум¬

ственной и вещественной бедности порабощаемой лич¬

ности. Машины должны составлять для человечества

источник довольства и счастья, а на поверку выходит

совсем другая история: машины родят пауперизм, то

есть хроническую и неизлечимую бедность. А почему

это происходит? Потому что машины, как снег на го'-

лову, сваливаются из высших сфер умственного труда

в такую темную и жалкую среду, которая решительно

ничем не приготовлена к их принятию. Простой работ¬

ник слишком необразован, чтобы сделаться сознатель¬

ным повелителем машины; поэтому он немедленно

становится ее рабом. Видите таким образом, что про¬

мышленные чудеса превосходно уживаются с тем пе¬

чальным и страшным разрывом, который существует

между наукою и физическим трудом.
Век машин требует непременно добровольных ас¬

социаций между работниками, а такие разумные ассо¬

циации возможны только тогда, когда работники нахо¬

дятся уже на довольно высокой степени умственного

развития. Если же работники, сталкиваясь с 'машина¬

ми, продолжают действовать врассыпную, то в рабочем

населении развиваются немедленно с изумительною

силою и быстротою бедность, тупость и деморализа¬

ция. <...>
И такие трагические недоразумения между нау¬

кою и жизнью будут повторяться до тех пор, пока не

прекратится гибельный разрыв между трудом мозга и

трудом мускулов. Пока наука не перестанет быть бар¬

скою роскошью, пока она не сделается насущным хле¬

бом каждого здорового человека, пока она не проник¬

нет в голову ремесленника, фабричного работника и

Научно-атенстнческая
библиотека
206
простого мужика, до тех пор бедность и безнравствен¬

ность трудящейся массы будут постоянно усиливаться,

несмотря ни на проповеди моралистов, ни на подаяния

филантропов2, ни на выкладки экономистов, ни на тео¬

рии социалистов. Есть в человечестве только одно зло—

невежество; против этого зла есть только одно лекар¬

ство — наука; но это лекарство надо принимать не го¬

меопатическими дозами, а ведрами и сороковыми боч¬

ками. Слабый прием этого лекарства увеличивает стра¬

дания больного организма. Сильный прием ведет за

собою радикальное исцеление. Но трусость человечес¬

кая так велика, что спасительное лекарство считается

ядовитым.
XXXII
Надо распространять знания — это ясно и несом¬

ненно. Но как распространять? — вот вопрос, который,

заключая в себе всю сущность дела, никак не может

считаться окончательно решенным. Взять в руку азбу¬

ку и пойти учить грамоте мещан и мужиков — это, ко¬

нечно, дело доброе; но не думаю я, чтобы эта филант¬

ропическая деятельность могла привести за собою то

слияние науки с жизнью, которое может и должно спа¬

сти людей от бедности, от предрассудков и от пороков.

Во-первых, все труды частных лиц по делу народного

образования до сих пор носят на себе или чисто фи¬

лантропический, или нагло-спекулятивный характер. Во-

вторых, всякая школа, а народная тем более, имеет за¬

мечательную способность превращать самую живую нау¬

ку в самый мертвый учебник или в самую приторную

хрестоматию. Чистая филантропия проявлялась у нас в

тех школах, в которых преподаватели занимались своим

делом бесплатно. Наглая спекуляция свирепствует до

сих пор в тех книжках для народа, которые продаются

по пятачку и по три копейки. Об этом послед¬

нем явлении распространяться не стоит, потому что

каждая из подобных книжек собственною наружностью

кричит достаточно громко о своей непозволительной

гнусности. Но о филантропии поговорить не мешает
Нет того доброго дела, за которое в разных мес¬

тах и в разные времена не ухватывалась бы филантро¬

пия; и нет того предприятия, в котором филантропия не

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
207
потерпела бы самого полного поражения. Характерис¬

тический признак филантропии заключается в том, что,

встречаясь с каким-нибудь видом страдания, она ста¬

рается поскорее укротить боль, вместо того чтобы дей¬

ствовать против причины болезни. <...> Что филант¬

ропия русского купечества плодит нищих, которых со¬

держание лежит тяжелым бременем на трудящейся

массе, это всем известно. А что бросить грош нищему

гораздо легче, чем задумываться над причинам« ни¬

щенства, это тоже не подлежит сомнению.
Люди, посвящавшие свои силы и свое время пре¬

подаванию в народных школах, по чистоте стремлений

и по высоте умственного развития стояли, конечно, не¬

измеримо выше нищелюбивых купцов. Но, надо сказать

правду, они были так же недальновидны, как и все ос¬

тальные филантропы. Они видели зло — невежество. Не

вглядываясь в глубокие причины этого зла, они сейчас,

при первой возможности, схватились за лекарство. На¬

род ничего не знает; ну, значит, надо учить народ. Рас¬

суждение это поверхностно и ошибочно. Почему народ

ничего не знает? Во-первых, потому, что ему неудобно

было учиться; мешало крепостное право. Допустим, что

в настоящее время обстоятельства изменились; явилась

возможность учиться. Но одной возможности еще недо¬

статочно. <...> Если нет побудительной причины, то

и филантропическое преподавание останется бесплод¬

ным; а если есть побудительная причина, то народ сам

выучится всему, что ему действительно необходимо

знать, то есть всему, что может доставить ему в жизни

какие-нибудь осязательные выгоды. <...>■ Знание,

взлелеянное каждым отдельным учеником с страстною

и сознательною любовью, будет, разумеется, неизмери¬

мо прочнее, живучее и способнее к дальнейшему раз¬

витию, чем то знание, которое методически и система¬

тически вливается учителем в пассивные головы рав¬

нодушных школьников. Как вы думаете: кто богаче, тот

ли человек, который сам выработал тысячу рублей,

или тот, которому вы подарили две тысячи? Что каса¬

ется до меня, то я, в обиду всем правилам арифметики,

скажу смело, что первый гораздо богаче второго. —

Стало быть, чтобы дать простым людям те выгоды, ко¬

торые доставляются образованием, надо создать ту по¬

будительную причину, о которой я говорил выше. То

Научно-атеистическая
библиотека
208
есть надо сделать так, чтобы во всей русской жизни

усилился запрос на умственную деятельность.
Итак, повторяю вопрос, поставленный в начале

этой главы: каким же образом надо распространять

знания? А -вот ответ на этот вопрос: пусть каждый че¬

ловек, способный мыслить и желающий служить обще¬

ству, действует собственным примером и своим непо¬

средственным влиянием в том самом кружке, в кото¬

ром он живет постоянно, и на тех самых людей, с ко¬

торыми он находится в ежедневных сношениях. <..•>

Эта деятельность 'внутри собственного кружка хмногим

нетерпеливым людям покажется чрезвычайно скромною

и даже мизерною; я согласен с тем, что в такой дея¬

тельности нет ничего эффектного и блестящего. Но

именно поэтому-то она и хороша. <...> Только дея¬

тельность, лишенная всякого блеска и эффекта, может

повести за собою прочные результаты. Такая деятель¬

ность по своей наружной мизерности не возбуждает

против себя филистерских стенаний, а под конец и

окажется, что младшие братья и дети самых заклятых

филистеров сделались реалистами и прогрессистами.
Весь ход исторических событий всегда и везде

определялся до сих пор количеством и качеством умст¬

венных сил, заключающихся в тех классах общества,

которые не задавлены нищетою и физическим трудом.

Когда общественное мнение пробудилось, тогда уже

очень крупные эксцентричности в исторической жизни

становятся крайне неудобными и даже невозможными,

хотя бы общественное мнение и не имело еще никакого

определенного органа для заявления своих требований.

Общественное мнение, если оно действительно сильно и

разумно, просачивается даже в те закрытые лаборато¬

рии, в которых приготовляются исторические события.

Искусные химики, работающие в этих лабораториях,

сами живут все-таки в обществе и незаметно для са¬

мих себя пропитываются теми идеями, которые носят¬

ся в воздухе. Нет той личности и той замкнутой корпо¬

рации, которые могли бы считать себя вполне застра¬

хованными против незаметного и нечувствительного

влияния общественного мнения. Иногда общественное

мнение действует на историю открыто, механическим

путем. Но, кроме того, оно действует еще химическим

образом, давая незаметно то или другое направление

Д. И. Писарев
об атеизме, рслшии и церкви
209
мыслям самих руководителей. Таким образом, даже ис¬

торические события подчиняются до некоторой степениг

общественному мнению.
Переворотов в истории было очень много; падали

и политические и религиозные формы; но господство

капитала над трудом вышло из всех переворотов в пол¬

нейшей неприкосновенности. Исторический опыт и про¬

стая логика говорят нам с одинаковою убедительностью,

что умные и сильные люди всегда будут одерживать

перевес над слабыми и тупыми или притупленными. По¬

этому возмущаться против того факта, что образован¬

ные и достаточные классы преобладают над трудящею¬

ся массою, значило бы стучаться головою в несокруши¬

мую >и непоколебимую стену естественного закона. Один

класс может сменяться другим классом, как, например,

во Франции родовая аристократия сменилась богатою

буржуазиею, но закон остается ненарушимым. Значит,

при встрече с таким неотразимым проявлением естест¬

венного закона надо не возмущаться против него, а,

напротив того, действовать так, чтобы этот неизбежный

факт обратился на пользу самого народа. <...> Раз¬

будить общественное мнение и сформировать мысля¬

щих руководителей народного труда — значит открыть

трудящемуся большинству дорогу к широкому и плодо¬

творному умственному развитию. <...>
XXXIII
В науке, и только в ней одной, заключается та си¬

ла, которая, независимо от исторических событий, мо¬

жет разбудить общественное мнение и сформировать

мыслящих руководителей народного труда. Если наука,

в лице своих лучших представителей, примется за ре¬

шение этих двух задач и сосредоточит на них все свои

силы, то губительный разрыв между наукою и физиче¬

ским трудом прекратится очень скоро, и наука в течение

каких-нибудь десяти или пятнадцати лет подчинит все

отрасли физического труда своему прочному, разумно¬

му и благодетельному влиянию. Но я уже заметил в

предыдущей главе, что всякая школа обыкновенно пре¬

вращает живую науку в мертвый учебник. Ученик явля¬

ется в школе пассивным лицом. Научные истины лежат
14—1889

Научно-атеистическая
библиотека
210
в его голове без движения, в том самом виде, в котором

они положены туда преподавателем или руководст¬

вом.
Кто дорожит жизнью мысли, тот знает очень хо¬

рошо, что настоящее образование есть только са¬

мообразование и что оно начинается только с той

минуты, когда человек, распростившись навсегда со

всеми школами, делается полным хозяином своего вре¬

мени и своих занятий. Университет только в том отно¬

шении и лучше других школ, что он предоставляет уча¬

щемуся гораздо больше самостоятельности. Но если

вы, окончивши курс в университете, отложите всякое

попечение о вашем дальнейшем образовании, то вы по

гроб жизни останетесь очень необразованным человеком.

<...> Надо учиться в школе, но еще гораздо больше

надо учиться по выходе из школы, и это второе уче¬

ние, по своим последствиям, по своему влиянию на че*

ловека и на общество, неизмеримо важнее первого.
Что читает общество и как оно относится к

своему чтению, то есть видит ли оно в нем препровож¬

дение времени или живое и серьезное дело, — вот во¬

просы, которые прежде всего должен себе поставить

человек, желающий внести науку в жизнь. <...> Яр¬

кость таланта и сила убеждения могут сделать то, что в

обществе, всегда смотревшем на книгу как на некото¬

рую игру облагороженного вкуса, зародится серьезный

взгляд на чтение и возникнет законная потребность

прикидывать мерку чистой и светлой идеи к сделкам

и проделкам действительной жизни. Общество начнет

понемногу понимать, что умные мысли кладутся на бу¬

магу не для того, чтобы оставаться в хороших книж¬

ках. — Умиляешься, друг любезный, над хорошею кни¬

жкою, так не слишком пакости же и в жизни!
Благодаря Гоголю, Белинскому, Некрасову, Тур¬

геневу, Достоевскому, Добролюбову и немногим дру¬

гим, очень замечательным ц добросовестным писателям

наше общество уже додумалось до этого умозаключе¬

ния. Стена между книжною мыслью и действительною

жизнью пробита навсегда. Мысль писателя смотрит на

действительную жизнь, а жизнь понемногу всасывает

в себя питательные элементы теоретической мысли. То,

что сделано на этом пути нашими предшественниками,

значительно облегчает собою задачу современных пи¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
21V
сателей.	Есть уже точка опоры, с которой мож¬
но начать дело сближения между теоретическим зна¬

нием и вседневною жизнью. Общество уже не прочь от

того, чтобы видеть в чтении путь к самообразованию, а

в самообразовании — путь к практическому благоразу¬

мию и совершеннолетию. Давайте обществу материа¬

лы — оно их возьмет, и воспользуется ими, и скажет

вам спасибо; но давайте непременно. Само собою, без

содействия литературных посредников общество не в

силах пойти за материалами, разрыть их громаду, вы¬

брать и усвоить себе именно то, что ему необходимо.

Общество уже любит и уважает науку; но эту науку

все-таки надобно популяризировать, и популяризиро¬

вать с очень большим уменьем. Можно сказать без ма¬

лейшего преувеличения, что популяризирование наук»

составляет самую важную, всемирную задачу нашего ве¬

ка. Хороший популяризатор, особенно у нас в России,

может принести обществу гораздо больше пользы, чем

даровитый исследователь. Исследований и открытий в

европейской науке набралось уже очень много. В высших

сферах умственной аристократии лежит огромная мас¬

са идей, надо теперь все эти идеи сдвинуть с места, на¬

до разменять их на мелкую монету и пустить их в об¬

щее обращение. <...> Это сближение мыслителей с

обществом непременно поведет за собою сближение

общества с народом <...>.
Необходимость популяризировать науку до такой

степени очевидна, что, кажется, и распространяться об

этом не следует. Не значит ли это унижать великую

истину риторическими декламациями? Нет, совсем не

значит. У нас и великие истины еще требуют доказа¬

тельств.— У нас один писатель, и притом из молодых»

притом бывший студент естественного факультета, до¬

казывал недавно очень горячо и даже с некоторым оз¬

лоблением, что науку незачем популяризировать и что

таким делом могут заниматься только шарлатаны и

верхогляды.
Популяризатор непременно должен быть худож¬

ником слова, и высшая, прекраснейшая, самая челове¬

ческая задача искусства состоит именно в том, чтобы

слиться с наукою и, посредством этого слияния, дать

науке такое практическое могущество, которого она не

могла бы приобрести исключительно своими собст¬
14*

Научно-атеистическая
библиотека
212
венными средствами. Наука дает материал художест¬

венному произведению, в котором все — правда и все—

красота; самая смелая фантазия не может ничего при¬

думать. Такие художественные произведения человек

создаст еще впоследствии, когда он много поумнеет и

еще очень -многому выучится; но робкие попытки, пре¬

восходные для нашего времени, существуют в этом роде

и теперь. Я могу указать на огромную книгу Брема

«Иллюстрированная жизнь животных»	Невоз¬
можно представить себе, какое море живой мысли и

свежего чувства хлынет вместе с этою книгою в умы

всего читающего человечества.
Если неразвитость общества требует, чтобы наука

являлась перед ним в арлекинском костюме, с погре¬

мушками и с бубенчиками, — это не беда. Такой мас¬

карад нисколько не унижает науку. Дельная и верная

мысль все-таки останется дельною и верною. А если

этой мысли, чтобы проникнуть в сознание общества, на¬

до украситься прибаутками и подернуться щедринскою

игривостью, пускай украшает и подергивается. Глав¬

ное дело — проникнуть, а через какую дверь и какою

походкою — это решительно все равно. <...>
Иные читатели скажут, что все это вздор, что

русская публика может читать серьезные книги и ста¬

тьи без малейшей приправы арлекинства. Но я отвечу

на это: господа, говорите за себя! Есть люди, стоящие

ниже вас по развитию, и эти люди читают только то,

что их забавляет, и они составляют в читающей массе

большинство.<..> Но само собою разумеется, что ар-

лекинствовать надо с большим, с очень большим умень¬

ем. Играй и кувыркайся, как хочешь, bi своем изложе¬

нии, но держи ухо востро, ни на одну секунду не теряй

равновесия и ни под каким видом не допускай ни ма¬

лейшего посягательства на то, что составляет жизнь и

смысл твоей идеи. <...> Если ты соблюдаешь посто¬

янно это условие, — ты честный и полезный популяри¬

затор. <...>
При недостатке осмотрительности, умения и серь¬

езности во взгляде на великую цель своей деятельности

популяризатор очень легко может превратиться в ли¬

тературного промышленника и унизить науку до про¬

ституции. <....> Когда смех, игривость и юмор слу¬

жат средством, тогда все обстоит благополучно. Когда они

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
213
делаются целью — тогда начинается умственное распут¬

ство. Для художника, для ученого, для публициста, для

фельетониста, для кого угодно, для всех существует од¬

но великое и общее правило: идея прежде всего\ Кто

забывает это правило, тот немедленно теряет способ¬

ность приносить людям пользу и превращается в пре¬

зренного паразита.	Конечно, шутливый тон в

популярно-научных сочинениях составляет только вре¬

менное явление. Когда все читающее общество-сделает¬

ся серьезнее в своем взгляде на чтение, тогда и тон из¬

менится; но не следует изменять его слишком рано.

Если две-три шутки на странице могут дать вашей

статье двух-трех лишних читателей, то было бы очень

негуманно и неблагоразумно с вашей стороны отталки¬

вать от себя этих читателей серьезностью изложения

<...>. Величие и достоинство науки состоит исключи¬

тельно в той пользе, которую она приносит людям, уве¬

личивая производительность их труда и укрепляя при¬

родные силы их умов. Значение науки может только

возвыситься, если о ней получат некоторое понятие даже

те неразвитые два-три читателя, которые будут привле¬

чены к вашей статье <...>.
Я укажу здесь на две главные особенности, кото¬

рыми популярное изложение всегда должно отличаться

от строго научного.
Во-первых, популярное изложение не допускает в

течении мыслей той быстроты, которая совершенно

уместна в чисто научном труде. Записные ученые, при¬

выкшие ко всем приемам строгого мышления, ко все¬

возможным упражнениям умственных сил, могут сле¬

дить без малейшего напряжения за мыслью исследова¬

теля, когда она, как белка, прыгает с одного предмета

на другой <...>. Но для читателя, не выучившегося

прыгать, такое отсутствие мостиков составляет непрео¬

долимое препятствие. На первой же странице он спо¬

тыкается <...>. Популяризатор, разумеется, обязан

избавить мысль своего читателя от всяких подобных

прыжков. В популярном сочинении каждая отдельная

мысль должна быть развита подробно, так, чтобы ум

читателя успел прочно утвердиться на ней, прежде чем

он пустится в дальнейший путь, к логическим следстви¬

ям, вытекающим из этой мысли. <...>
Во-вторых, популярное изложение должно тща¬

Научно-атеистическая
библиотека
214
тельно избегать всякой отвлеченности. Каждое общее

положение должно быть подтверждено осязательными

фактами и пояснено частными примерами.
Популяризатор должен постоянно предвидеть все

вопросы, сомнения и возражения своего читателя; он

сам должен ставить и разрешать их; такая тактика

имеет двоякую выгоду: во-первых, предмет освещается

со всех сторон; во-вторых, вопросы и возражения пре¬

рывают собою монотонное течение речи, поддерживают

и напрягают постоянно внимание читателя, который, в

противном случае, легко может вдаться в полумаши-

нальное чтение, то есть пропускать через свою голову

отдельные мысли, не вдумываясь в их отношение к це¬

лому. Не только группировка мыслей и общий тон из¬

ложения, но даже самый язык, выбор слов и оборотов

имеют очень значительное влияние на успех или неус¬

пех популярно-научного сочинения. <...> Не следует

ни под каким видом пренебрегать теми техническими

средствами языка, которые могут увеличить удоволь¬

ствие читателя, не вредя основной идее вашего труда.

<...> Внешняя форма популярного изложения имеет

громадную важность.
. XXXIV
После всего, что я говорил о популяризировании

науки, у читателя, по всей вероятности, зародился в

уме естественный вопрос: какие же именно науки не¬

обходимо популяризировать? В общих чертах читатель,

разумеется, уже знает мой образ мыслей; он знает, что

я не укажу ни на санскритскую грамматику, ни на еги¬

петскую археологию, ни на теорию музыки, ни на ис¬

торию живописи. Но если читатель полагает, что я бу¬

ду рекомендовать ему преимущественно технологию,

практическую механику, геогнозию или медицину, то он

ошибается. Наука, слившаяся уже с ремеслом, наука

прикладная, конечно, прийосит обществу громадную и

неоспоримую пользу, но популяризировать ее нет ни на¬

добности, ни возможности. <...> Стало быть, нужда¬

ются в популярной обработке только те отрасли знаний,

которые, не слившись с специальным ремеслом, дают

каждому человеку вообще, без отношения его к част¬

ным занятиям, верный, разумный и широкий взгляд на

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
215
природу, на человека и на общество. Разумеется, здесь,

как и везде, на первом плане стоят те науки, которые

занимаются изучением всех видимых явлений: астро¬

номия, физика, химия, физиология, ботаника, зооло¬

гия, география и геология.
Превосходство естественных наук над всеми ос¬

тальными накоплениями знаний, присваивающими себе

также титул науки, до такой степени очевидно, и мы

уже так часто и с таким горячим убеждением говорили

о значении этих наук, что теперь мне незачем о них рас¬

пространяться. <...> Но естественные науки, при всем

своем великом значении, не исчерпывают собою всего

круга предметов, о которых человеку необходимо сос¬

тавить себе понятие. Человек должен знать человека и

общество. Физиология показывает нам различные от¬

правления человеческого организма; сравнительная ана¬

томия показывает нам различия между человеческими

расами; но обе эти науки не дают нам никакого понятия
о	том, как человек устраивает свою жизнь и как он

постепенно подчиняет себе силы природы силою своего

ума. Оба этих вопроса имеют для нас капитальную

важность; но те отрасли знания, от которых мы должны

ожидать себе на них ответа, — история и статистика —

до сих пор еще не достигли научной твердости и опре¬

деленности. История до сих пор не что иное, как огром¬

ный арсенал, из которого каждая литературная партия

выбирает себе годные аргументы для поражения своих

противников. Превратится ли история когда-нибудь в

настоящую науку — это неизвестно и даже сомнитель¬

но. Научная история была бы возможна только в том

случае, если бы сохранились все материалы для состав¬

ления подробных статистических таблиц за все прошед¬

шие столетия. Но о таком богатстве материалов нечего и

думать. Поэтому для изучения человека в обществе ос¬

тается только внимательно вглядываться в современную

жизнь и обмениваться с другими людьми запасом со¬

бранных опытов и наблюдений. Статистика уже дала

нам множество драгоценных фактов; она подрывает

веру в пригодность пенитенциарной системы; она циф¬

рами доказывает связь между бедностью и преступле¬

нием; но статистика только что начинает развиваться,

и мы имеем полное основание ожидать от нее в бли¬

жайшем будущем в тысячу раз больше самых важных

Научно-атеистическая
библиотека
216
практических услуг, чем сколько она оказала их нам до

сих пор.
Статья моя кончена. Читатель видит из нее, что

все стремления наших реалистов, все их радости и на¬

дежды, весь смысл и все содержание их жизни пока

исчерпывается тремя словами: «любовь, знание и труд».

После всего, что я говорил выше, эти слова не нужда¬

ются в комментариях.

Перелом

в умственной жизни

средневековой Европы
I
В средневековых государствах господствовала та¬

кая путаница политических элементов, о которой чело¬

век XIX столетия с трудом может составить себе ясное

и отчетливое понятие. О разграничении судебных, ад¬

министративных и законодательных властей нечего бы¬

ло и думать. Невозможно даже определить, где конча¬

ется господство церковной иерархии и где начинается

деятельность светской власти. Все зависело от частных

обстоятельств, места и времени.
<...> Для католической иерархии средневековая

путаница общественных отношений была очень выгод¬

на. Пользуясь хаосом понятий к учреждений, иерархия

захватила в свои руки всю жизнь средневекового об¬

щества и начала диктаторским тоном произносить свои

приговоры в таких делах, которые никакое благоуст¬

роенное государство в мире никогда не решится отдать

в распоряжение церкви. Конечно, европейские дикари

были совсем не такие люди, чтобы безусловно подчи¬

няться кому бы то ни было, когда это подчинение было

чересчур невыгодно или стеснительно. В самые золо¬

тые века римского владычества личные страсти сплошь

и рядом брали верх над суеверием. Полудикий барон

или рыцарь, изобиженный каким-нибудь чересчур за¬

дорным аббатом или епископом, садился на коня, брал

в руки какое-нибудь дреколье, колотил крестьян своего

обидчика, вытаптывал их поля, при случае захватывал

в плен неприкосновенную личность самого церковнослу¬

жителя, прикасался к этой личности очень бесцеремон¬

но и, закусивши таким образом удила, не смирялся

даже перед проклятиями соборов и пап. Но церковь

все-таки одерживала верх. Дикие феодалы умели толь¬

ко драться, а представители церкви умели, кроме того,

интриговать, аргументировать, опутывать своих про¬

Научно-атеистическая
библиотека
218
тивников кляузными трактатами, подделывать старин¬

ные документы и, что всего важнее, вести общими си¬

лами стройную и последовательную политику там, где

их светские и безграмотные противники действовали

врассыпную, без всякого плана	— На средневе¬
ковом латинском языке слово «clericus» имело два зна^

чения: во-первых, церковник, причетник; во-вторых,

грамотный человек. Соединение этих двух значений в

одном слове показывает ясно, что было время, когда все

грамотные люди входили в состав духовенства. <...>

Это обстоятельство, разумеется, давало духовенству

огромный перевес над представителями светской влас¬

ти. Духовные лица занимали важнейшие государствен¬

ные должности и, пользуясь самым высоким положени¬

ем, поддерживали с нетерпимой энергией все интересы

своего сословия и все неумереннейшие требования цер¬

ковной иерархии. Когда грамотность начала распрост¬

раняться между светскими людьми, когда светские лю¬

ди начали составлять себе общие понятия о течении

государственных дел, тогда они увидели, что церковь

захватила все и что императоры, короли, герцоги и все

прочие властители земли превращены de jure, если не

de facto*, в крепостных работников римского первосвя¬

щенника. Тогда началась борьба, не такая, какую вели

прежде разрозненные буяны, а борьба систематическая,

в которой уже обе стороны — папство и светская

власть — стали драться и оружием, и аргументами, и

насилием, и надувательством, и ссылками на вымыш«

ленные или подложные исторические документы.
Рассматривать причины или предлоги каждой от¬

дельной схватки я, конечно, не буду. Причина в сущ¬

ности была всегда одна и та же: обеим властям хоте¬

лось развернуться пошире, а предлог найти было уж

очень нетрудно при тогдашней неопределенности всех

прав, обязанностей и отношений. Гораздо интереснее

будет бросить беглый взгляд на приемы, употребляв¬

шиеся в этой борьбе обеими сторонами. Любопытно

посмотреть, на какие общественные силы опирались,

с одной стороны — папа, с другой стороны—император

и короли. Не мешает также взвесить и измерить ко-
*	* *
*	De jure (лат.)—юридически; de facto (лат.)—фактиче¬

ски. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
219
личество той добросовестности и деликатности, которую

обнаруживали обе стороны в выборе и употреблении

полемических средств. <...>■
II
В 1198 году на папский престол вступил, под име¬

нем Иннокентия III, тридцатисемилетний умный и энер¬

гический итальянец, граф Сеньи. Он тотчас начал борь¬

бу против светской власти в самом Риме, в Италии и

во всей Европе. Он повторил и поддерживал в течение

всей своей жизни все требования Григория VII, подчи¬

нившего папской власти, по крайней мере в теории,

всех государей католического мира. <...> Работая та¬

ким образом против светской власти, папа поне¬

воле принужден был опираться на республиканский и

демократический элемент. Но так как этот элемент был

опасной игрушкой в руках римского первосвященника,

то Иннокентий избрал другое оружие для борьбы со

светской властью, а именно интригу и обман одного

властителя на счет другого, смотря по надобности. Со¬

перники зорко следили друг за другом, подсиживали

один другого и пользовались всем, что могло ослабить

или опрокинуть оплошавшего врага. И мне еще не раз

придется заметить, что, взаимно подкапывая друг дру¬

га, представители двух враждующих принципов оказы¬

вали, помимо собственного желания, драгоценнейшие и

незаменимые услуги развитию народной свободы и про¬

грессивному движению европейской мысли.
В первые двенадцать лет своего царствования не¬

умолимый Иннокентий III успел перессориться со все¬

ми сильнейшими государями католического мира. <...>

Проклиная государей, Иннокентий в то же самое время

вытягивал из их государств людей и деньги. В двенад¬

цать лет он успел направить в разные стороны три

крестовых похода: один — в Палестину, другой — в Ис¬

панию против мавров, третий — в Южную Францию

против еретиков. Эти подвиги Иннокентия тем более

замечательны, что крестовые походы в это время уже

потеряли прелесть новизны; они продолжались уже це¬

лое столетие; Европа была утомлена пожертвованиями

и неудачами; надежда слабела, энтузиазм угасал; рож¬

далось печальное подозрение, что деньги расходятся

Научно-атеистическая
библиотека
220
по карманам итальянских прелатов; подозрение это

высказывалось даже так громко, что Иннокентий, при¬

казавши духовенству проповедовать новый крестовый

поход, был принужден сделать особенное распоряжение.

<...>
Хотел или не хотел Иннокентий зажилить пожерт¬

вования благочестивых католиков, это — дело его лич¬

ной совести, которой приходится решать много подоб¬

ных вопросов. Для историка же чрезвычайно важен и

интересен тот факт, что уже в начале XIII века обще¬

ственное мнение так или иначе контролировало поведе¬

ние пап и что даже такой железный человек, -как Инно¬

кентий III, не мог оставаться совершенно равнодушным

к неопределенному говору толпы. Чтобы снова поднять

на ноги утомленную Европу, Иннокентий употреблял

все средства; в циркулярах своих он повторял с дикой

энергией насмешки магометан над бессилием христиан¬

ской религии. «Где, — говорил он от лица магометан,—

где ваш бог, когда он не может избавить вас от наших

рук? Смотрите! Мы осквернили ваши святилища, мы

простерли (вперед наши руки, мы взяли с первого прис¬

тупа, мы держим в обиду вам эти ваши желанные мес¬

та, в которых зародилось ваше суеверие. Где же ваш

бог? Пускай поднимется! Пусть придет спасать вас и

самого себя! <...>».
Этот риторический прием Иннокентия имеет, ко¬

нечно, свои достоинства; он мог подействовать, как

шпанская мушка или как хороший удар кнута на чувст¬

во утомленных, но искренних католиков. Он мог выз¬

вать еще несколько судорожных усилий; но нельзя не

заметить, что, пуская в ход такое красноречие, папа ста¬

вил на карту отчаянно крупный куш. Он сам ревност¬

но распространял в массе католического населения ту

чрезвычайно опасную и соблазнительную мысль, что

истинность и достоинство религии могут и даже долж¬

ны измеряться успехом чисто земного предприятия.

И эта мысль прививалась особенно легко к умам тог¬

дашних европейцев. Ордалии1 и судебный поединок счи¬

тались в то время превосходными юридическими дока¬

зательствами. Если какой-нибудь Иван обвинял какую-

нибудь Марью в том, что она завела себе любовника,

то Марье незачем было оправдываться фактическими

и логическими аргументами: надо было только, чтобы

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
221
ее любовник или какой-нибудь другой человек убил

или изувечил Ивана в назначенное время на определен¬

ном месте и при законных свидетелях; тогда Ивана

объявляли подлым клеветником, а Марью — целомудрен¬

ной женщиной. Если приводили в суд старуху, обвинен¬

ную в колдовстве, то судье незачем было разбирать во¬

прос, действительно ли она совершила взведенное на

нее преступление и возможно ли такое преступление

вообще? — «Бросить старуху в пруд», — командовал су¬

дья. — Старуху раздевали и бросали; если она шла ко

дну, ее вытаскивали и отправляли домой; если она ос¬

тавалась на поверхности воды, ее сжигали, потому что

тогда уже невозможно было сомневаться в том, что она

действительно колдунья и любовница сатаны.
Понятно, что простые и недальновидные люди бы¬

ли не прочь от того, чтобы прикладывать тот же самый

привычный масштаб к религиозным вопросам. Просто¬

душный фанатик Франциск, основавший с разрешения

Иннокентия III орден нищенствующих монахов-фран-

цисканцев, вздумал проповедовать христианство египет¬

скому султану и при этом дошел до такого пафоса, что

предложил испытать посредством суда божия, которая

из двух религий лучше — христианство или магометан¬

ство. «Прикажи, — говорил он, — зажечь два костра:

на один я брошусь, а на другой пусть бросится кто-ни¬

будь из твоих имамов2: кто из нас останется жив и здо¬

ров— тот и прав». Султану это предложение показалось

остроумныхм, но неисполнимым. «Наших имамов, — за¬

метил он, — на эту штуку не поймаешь: они знают без

всяких испытаний, что человеку неудобно лежать в

огне». Но единоверцам Франциска это предложение

вовсе не казалось забавным: они были твердо уверены

в том, что бог непременно должен творить по первому

востребованию чудеса для своих усердных и незаблуж-

дающихся поклонников.
Римская иерархия старалась поддерживать и экс¬

плуатировать эту уверенность во всех мелких случаях

вседневной жизни. В мелких случаях эта тактика была

действительно очень удобна, потому что мелкое чудо

можно было подделать разными дешевыми средствами.

Так оно и делалось. Но во всем надо знать меру. Не

следует уподобляться глупому скряге, зарезавшему зо¬

лотоносную курицу. Католические иерархи ни под ка¬

Научно-атеистическая
библиотека
222
ким видом не должны были выходить из безопасной

области мелкого чудотворения. Подвергать свой прин¬

цип такому испытанию, которое по своей мировой ко¬

лоссальности не допускало никакой подтасовки, зна¬

чило ставить на карту основной капитал, с которого

можно было постоянно получать самые приличные про¬

центы. Многим отдельным папам, епископам и монахам

крестовые походы доставили много денег, почета и мо¬

гущества, но для теократического принципа они были

гибельны. Все проповедники крестовых походов

говорили в сущности то же самое, что говорил

Иннокентий III, хотя, быть может, в их выражениях

было меньше горечи и энергии. Все они так или

иначе возбуждали в своих простодушных слу¬

шателях страстную надежду и фанатическую уверен¬

ность, что сам бог поведет крестоносное воинство к же¬

ланной цели и поразит нечестивых врагов истинной ре¬

лигии. «Того хочет бог! того хочет бог!» — кричали на

Клермонтском соборе3 тысячи народа, выслушав речи

Петра Пустынника и папы Урбана II; и эти тысячи ки¬

нулись в крестовый поход совершенно слепо, без денег,

без провианту, почти без оружия и без малейшего поня¬

тия о том, где лежит святая земля и далеко ли до нее

и какие встречаются на пути трудности и опасности.

Взрыв религиозного чувства был очень грандиозен, но

зато и реакция была ужасно сильна. Известно, что бес¬

порядочные массы, пошедшие за Петром Пустынником,

за Вальтером Голяком и за Готшальком, погибли,

большей частью даже не добравшись до Малой Азии.

А массы эти были очень значительны: в них было

с лишком 250 000 человек; и эти люди принадлежали к

самым низшим слоям народонаселения. Легко предста¬

вить себе, какое глубокое и неизгладимое впечатление

должен был произвести трагический исход великого

предприятия на всех родственников, друзей и соседей

погибших фанатиков.	Но тут, когда всемирная
история проникла в каждую беднейшую хижину, когда

колоссальная борьба двух религий дала себя почувст¬

вовать каждому отдельному семейству, когда католи¬

ческая политика отняла мужа у жены, брата у сестры,

сына у матери, отца у малолетних детей, тогда поне¬

воле вся Европа, от мала до велика, призадумалась'над

•своими утратами и стала задавать себе вопросы: ведут

Д. и. Писарев
об атеизме, религии и церкви
223
ли к чему-нибудь все эти пожертвования? И действи¬

тельно ли того хочет бог?
То воодушевление, которое обнаружилось на

Клермонтском соборе, не повторилось больше никогда.

Такие порывы усердия обходятся слишком дорого и

вследствие этого ведут за собой горькое разочарование.

После первого крестового похода религиозная темпера¬

тура Европы вдруг понизилась на значительное число

градусов. Европу пришлось подогревать искусствен¬

ными средствами	Крестовый поход, ко¬

торый был устроен самим Иннокентием, оказался не в

пример скандальнее, безобразнее и неудачнее всех ос¬

тальных. Крестоносцы попали в кабалу к венецианским

купцам, которые заставили их платить натурой, и при¬

том вперед, за провоз в Палестину. Плата натурой со¬

стояла в том, что крестоносное воинство принуждено

было сделать для венецианцев несколько завоеваний в

Далмации. Когда кончилась эта работа, тогда явилась

вдруг совершенно непредвиденная необходимость вме¬

шаться в дела дряхлой Византийской империи. Кресто¬

носцы взяли Константинополь, разграбили его, разде¬

лили между собой провинции покоренного государства,

основали так называемую Латинскую Империю и,

удививши весь мир совершенно не крестоносным харак¬

тером своих подвигов, сочли свое дело оконченным, хо¬

тя они даже издали не видали не только стен Иеруса¬

лима, но даже берегов обетованной земли.
Другой крестовый поход, затеянный также Инно¬

кентием и направленный против еретиков Южной

Франции, оказался несравненно удачнее палестинского

предприятия. В Южную Францию сбежалась со всех

сторон такая огромная толпа вооруженной сволочи, что

еретики были совершенно задавлены и истреблены, не¬

смотря на свое отчаянное сопротивление.
Неуспех палестинского похода, предпринятого в

1202 году, и успех альбигойской войны, начавшейся в том

же десятилетии, именно в 1208 году, составляют, вместе

взятые, важное барометрическое указание для мысля¬

щего историка. В палестинском походе религиозный мо¬

тив должен был стоять на первом плане. Путь был да¬

лек; трудности и опасности значительны; добыча совер¬

шенно ничтожна <...>. Значит, для успеха предприя¬

тия требовалось непременно религиозное воодушевле¬

Научно-атеистическая
библиотека
224
ние. Напротив того, в альбигойской войне можно

-было покончить все дело без дальнейшего подогревания

католических сердец. Театр войны лежал под руками;

дорога была отовсюду легкая и открытая; страна,

«обреченная мечу и пожарам», была богата и привле¬

кательна во всех отношениях; значит, надо было толь¬

ко найти добрых людей, способных резать, жечь, гра¬

бить и бесчинствовать. Таких людей в тогдашней Ев-

.ропе было слишком достаточно. Эти люди были

очень невежественны и вследствие этого, разуме¬

ется, довольно суеверны. Когда этим людям указали на

легкую добычу, тогда они кинулись на нее с величай¬

шим удовольствием. Когда же за любезное для них

дело разбоя и бесчинства им посулили отпущение гре¬

хов, тогда, разумеется, они охотно поверили этому обе¬

щанию и еще усерднее принялись за свою работу. Ге¬

рои альбигойской войны верили всему, что им говорили

аббаты и монахи, но верили преимущественно потому,

что еще не выучились ни в чем сомневаться. Стреми¬

тельная сила религиозного чувства, воодушевляющего

людей XI века, уже значительно ослабела в XIII сто¬

летии. Массы еще ни в чем не сомневались сознатель¬

но, но ко многому относились уже очень спокойно и

действовали усердно в пользу католицизма только там

и тогда, где и когда интересы католицизма совпадали с

их собственными, личными наклонностями и материаль¬

ными -выгодами. Мне кажется, что конец XI века, имен¬

но время Клермонтского собора и первого крестового

подхода, составляет верховный пункт религиозного эн¬

тузиазма в католическом мире. После этого начинается

довольно быстрое понижение. В XIII столетии горячий

и поэтический элемент католического фанатизма ужев

значительной степени успел улетучиться. Дальновидные

защитники клерикальных принципов начинают трево¬

житься и суетиться, им уже чего-то недостает. Иннокен¬

тий III мечется во все стороны, ругается, проклинает,

интригует, учреждает ордена нищенствующих монахов

и вообще показывает историку своею изумительной

деятельностью и подвижностью, что влияние папства

на умы уже требует ремонта и что чувства католиков

уже нуждаются в подогревании.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
193
все люди, искренно преданные благу человечества и

возлагавшие свои надежды на стойкость и благоразу¬

мие народных масс. Массы в то время были из рук вон

плохи. Они могли прийти в неистовый восторг и дви¬

нуться целыми ордами -в Азию, послушавшись жалоб¬

ных восклицаний какого-нибудь Петра Пустынника

или Бернара, но спокойно и твердо стоять за созна¬

тельно понятое право они были решительно неспособ¬

ны. Впрочем, в природе не пропадает ни одна частица

материи. А в истории человечества ни одна мысль, ни

одна попытка, ни одна неудача и ни одна ошибка не

остаются без последствий. Все это западает в умы лю¬

дей, зреет и развивается в них незаметно и потом вдруг

воплощается в новом перевороте или в новой бытовой

форме.
XVI
Театром первой серьезной борьбы между папством

и самостоятельным человеческим мышлением сделалась

та самая земля, в которой влияние магометанской Ис¬

пании породило поэзию трубадуров. Южная Франция

в XII веке была богатой, промышленной и образован¬

ной страной. Большие города ее пользовались самоуп¬

равлением и вели обширную торговлю, в каждом из

таких городов, в Монпелье, в Арле, в Тулузе, в Нар-

бонне, в Безье, находились высшие училища, в которых

превосходные еврейские ученые с большим успехом пре¬

подавали медицину, несмотря на протесты и угрозы епис¬

копов и монархов. Рыцари и благородные дамы занима¬

лись стихоплетством, оказывали покровительство стран¬

ствующим певцам и вовсе не были расположены пресле¬

довать фанатической ненавистью ученых еврейских

врачей или смотреть на испанских арабов как на гнус¬

ное отродье сатаны. Достаточные горожане умели чи¬

тать и писать и обнаруживали наклонность к умствен¬

ным занятиям. Многие из них читали Библию и углуб¬

лялись в серьезные размышления о несовершенствах

церковной иерархии и о противоречии, существующем

между образом жизни духовных лиц и точным смыслом

евангелического учения. Агенты папства ловили и сжи¬

гали тех людей, которые высказывали громко свои не¬

скромные замечания, но всех было невозможно пере¬

хватать и зажарить. Движение мысли распространи¬
13—1889

Научно-атеистическая
библиотека
194
лось, и число еретиков быстро увеличилось. Они пора¬

жали римскую иерархию и серьезными аргументами и

остроумными сатирами. Они увлекали за собой дво¬

рянство и даже часть духовенства. Они говорили, что

святость священника заключается не в его звании, а в

нравственной чистоте его жизни, что богатство духо¬

венства есть следствие и источник многих злоупотреб¬

лений, что епископы не должны вмешиваться в войны

и участвовать в кровопролитиях. Они отрицали чисти¬

лище и продажу индульгенций. Они требовали, чтобы

священное писание было переведено на народный язык

и чтобы на этом же языке совершалось богослужение.

Словом, реформа Лютера по своей идее была уже го¬

това в XII столетии. Но остальная Европа в это время

была непохожа на Южную Францию, и папе Иннокен¬

тию III, вступившему на престол в 1198 году, без осо¬

бенного труда удалось двинуть целую орду рыцарей,

монахов и разбойников в цветущие земли провансальс¬

ких вольнодумцев. В 1209 году начался знаменитый кре¬

стовый поход против альбигойцев23; так называли ере¬

тиков Южной Франции по имени города Альби; кресто¬

носцы сделали свое дело как следует; богатство, про¬

мышленность, поэзия, медицина, ересь —все потонуло в

крови. Римская иерархия перепахала всю страну зано¬

во и посеяла в ней свое семя так основательно, что в

настоящее время Южная Франция может смело по¬

хвастаться своим безукоризненным клерикализмом, сво¬

ей яростной ненавистью к протестантам и своим глу¬

боким невежеством. Во время революции прошлого

столетия католическая реакция была особенно сильна в

тех самых больших городах Южной Франции, в которых

до крестового похода против альбигойцев развивалось

реальное знание и вырастала свободная мысль. — Кле¬

рикалы серьезно задумались над событиями XII века;

смелое философствование отдельных личностей, быст¬

рое распространение ересей в народных массах — все

это было для них совершенно ново. Они сообразили, что

пришла пора переменить тактику: держаться чисто от¬

рицательных мер, то есть давить без разбору все про¬

блески образования, — это было очень удобно в VI и в

VII веке, но в XII и в XIII такая работа становилась

уже затруднительной. Можно было задать страху ере¬

тикам посредством поголовного истребления, но часто

Д. И. Писарев
об атеизме, религии я церкви
195
прибегать к таким героическим средствам и одержи¬

вать такие блестящие победы было опасно: нет той

системы, которая могла бы постоянно поддерживать се¬

бя конвульсивными потрясениями. Надо было измыс¬

лить какую-нибудь машину, — такую, которая давила и

извращала бы человеческий ум ровно, спокойно, пос¬

тоянно, без открытой войны, без опустошения целых

областей. Машина эта действительно была изобретена

н пущена в ход в начале XIII века. Она состояла из

трех главных частей, которые, однако, были очень

тесно связаны между собою. Во-первых, нищенствующие

ордена, во-вторых — церковная схоластика и, в-треть¬

их — инквизиция. — Два фанатика, Франциск и Доми¬

ник, основали в начале XIII века два монашеских ор¬

дена, францисканцев и доминиканцев24; люди, поступа¬

ющие в эти ордена, обязывались жить милостыней, от¬

казываться от всякой роскоши, ходить по городам и

селам и при каждом удобном случае говорить народу

проповеди на народном языке. Посредством этих ор¬

денов, разросшихся с изумительной быстротой, римская

иерархия приобретала постоянное и очень сильное вли¬

яние на низшие классы народа. Обязательная бедность

францисканцев и доминиканцев зажимала рот тем ере¬

тикам, которые обращали внимание народа на богатство

и изнеженность римского духовенства. К словам абба¬

тов или епископов, одетых в бархат и заплывших жи¬

ром, народ мог относиться с предубеждением, он мог

смотреть на этих людей как на чиновников, получаю¬

щих огромное жалованье за свою службу. Но когда те

же самые мысли высказывались человеком, перенося¬

щим добровольно всякие лишения, тогда эти мысли

должны были получить в глазах массы значительный

вес. Тут вся наружность оратора говорила ясно, что он

никем и ничем не может быть подкуплен. Но надо было

устроить так, чтобы воодушевление этих нищих-ора-

торов постоянно поддерживалось и подогревалось. Кро¬

ме того, надо было строго наблюдать за тем, чтобы они

не сбивались в сторону, чтобы они говорили действи¬

тельно все то и только то, что, по соображениям рим¬

ской иерархии, следовало говорить. В противном слу¬

чае все их влияние на простой народ могло бы обра¬

титься против папства, и, вместо того чтобы быть по¬

лезнейшими защитниками папских принципов, они
$3

Научно-атеистическая
библиотека
196
могли сделаться их опаснейшими врагами. Чтобы за¬

страховать нищенствующих монахов от ереси, римская

иерархия ухитрилась направить все их умственные си¬

лы к бесконечным диалектическим турнирам схоласти¬

ческого богословия. Вся философия и все богословие

средневековой Европы называется в настоящее время

схоластикой. Само слово схоластика не заключает в се¬

бе никакого порицательного значения. Оно происходит

от латинского слова «schola», что значит «школа». Фи¬

лософия и богословие тех времен называются школь¬

ными по той причине, что они господствовали в тог¬

дашних школах. Но та схоластика, которую старался

развивать Рим, носит на себе совершенно особенную

печать. Ее типическое свойство заключается в том, что

результат, к которому обязан прийти мыслитель, всегда

известен заранее. Например, Абеляр, не имевший ниче¬

го общего с той специальной схоластикой, которую

взлелеяли клерикалы, написал очень неприятную для

Рима книгу под заглавием: «Sic et поп» («Да и нет»).

В этой »книге он доказывает, что сочинения многих

церковных писателей, считавшихся непогрешимыми, за¬

ключают в себе огромное количество внутренних про¬

тиворечий, что эти писатели противоречат друг другу

на каждом шагу, что об одном и том же -вопросе они

говорят и да, и нет.	Настоящий схоластик дол¬
жен был взяться за дело совершенно иначе. Еще не

раскрывая ни одной книги, он уже знал твердо, что в

таких-то писателях никаких противоречий быть не мо¬

жет. Этот вывод стоял непоколебимо, и к нему он дол¬

жен был непременно прийти в конце своего исследова¬

ния. Значит, все дело его состояло в том, чтобы по¬

средством диалектических маневров примирить все

крайности, даже и такие, которые никак не могут при¬

мириться. Если один авторитет говорит: «да», а другой:

«нет», то схоластик должен доказать, что оба правы и

что оба между собою согласны. Чтобы устроить такой

фокус, схоластик, разумеется, должен напустить такого

тумана, который отнял бы у слушателей и учителей

всякую возможность понимать различие между да и

нет. Так схоластики и поступали действительно. У до¬

миниканцев величайшим искусником по части напус-

кания тумана считался Фома Аквинский, живший в

XIII веке и наполнивший своими диалектическими хитро¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
197
сплетениями двадцать три фолианта. У францисканцев

нашелся свой искусник, Дунс Окот (то есть шотлан¬

дец), живший в одно время с Фомою, но написавший

только двадцать фолиантов.	Скотисты с фомис-
тами очень горячо спорили, причем спорящие стороны

с замечательным искусством прикидывались, будто по¬

нимают друг друга. Иногда спор переходил в драку, и

тогда взаимное понимание становилось уже непритвор¬

ным. Цель римской иерархии достигалась, умственные

силы горячих фанатиков вертелись в заколдованном

кругу, воспламенялись в безвыходных спорах, отвлека¬

лись от опасного вольнодумства и устремлялись против

всех не-фомистов или не-скотистов со всей энергией

бестолково-полемического задора. Доминиканцы ут¬

верждали совершенно серьезно, что прочитать книги Фо¬

мы Аквинского — значит проглотить всю человеческую

мудрость. Доминиканцы были самым надежным воин¬

ством папы, гораздо надежнее францисканцев. Поэтому

папа Григорий IX поручил им хватать, судить, пытать и

жечь всех еретиков. Инквизиция была изобретена са¬

мим Домиником, и духовные дети этого великого пала¬

ча сделались инквизиторами.
Опираясь на нищенствующих монахов, на усовер¬

шенствованную схоластику, на шпионов и палачей свя¬

щенной инквизиции, папство смело и бодро вступило в

борьбу с пробуждающимся самосознанием средневеко¬

вого человека, у которого не было никаких орудий,кро¬

ме мысли и воли. В XIII веке папство, раздавившее аль¬

бигойцев, было всесильно. Долго ли продолжалось это

могущество и каким образом европейская мысль стара¬

лась завоевать себе самостоятельность, об этом я по¬

говорю довольно подробно в отдельной статье, под

особым заглавием («Умственный перелом в жизни сред¬

невековой Европы». Том IV, стр. 377)25.

Реалисты
Мне кажется, что в русском обществе начинает

вырабатываться в настоящее время совершенно само¬

стоятельное направление мысли. Я не думаю, чтобы это

направление было совершенно ново и вполне ориги¬

нально; оно непременно обусловливается тем, что было

до него, и тем, что его окружает; оно непременно заим¬

ствует с различных сторон то, что соответствует его по¬

требностям; в этом отношении оно, разумеется, подхо¬

дит вполне под тот общий естественный закон, что в

природе ничто не возникает из ничего. Но самостоя¬

тельность этого возникающего направления заключает¬

ся в том, что оно находится в самой неразрывной свя¬

зи с действительными потребностями нашего общества.

Это направление создано этими потребностями и толь¬

ко благодаря им существует и понемногу развивается.

Когда наши дедушки забавлялись мартинизмом, масон¬

ством1 или вольтерьянством, когда наши папеньки уте¬

шались романтизмом, байронизмом или гегелизмом,

тогда они были похожи на очень юных гимназистов,

которые во что бы то ни стало стараются себя уверить,

что чувствуют неодолимую потребность затянуться пос¬

ле обеда крепкою папироскою. У юных гимназистов су¬

ществует на самом деле потребность казаться взрос¬

лыми людьми, и эта потребность вполне естественна и

законна, но все-таки самый процесс курения не имеет

ни малейшей связи с действительными требованиями

их организма. Так было и с нашими ближайшими пред¬

ками. Им было очень скучно, и у них существовала

действительная потребность занять мозги какими-ни¬

будь размышлениями, но почему выписывался из-за

границы мартинизм, или байронизм, или гегелизм — на

этот вопрос не ищите ответа в органических потребнос¬

тях русских людей. <...> Теперь, по-видимому, дело

пошло иначе. <...>Мы теперь знаем, что делаем, и

можем дать себе отчет, почему мы берем именно это,

а не другое.
После окончания Крымской войны родилась и бы¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
199
стро выросла наша обличительная литература. Она бы¬

ла очень слаба и ничтожна и даже очень близорука, но

ее рождение было явлением совершенно естественным

и вполне органическим. Удар вызвал ощущение боли,

и вслед за тем явилось желание отделаться от этой бо¬

ли. Обличение направилось, конечно, на те стороны на¬

шей жизни, которые всем мозолили глаза <...> Мы

видели и до сих пор видим перед собою два громад¬

ных факта, из которых вытекают все наши отдель¬

ные неприятности и огорчения. Во-первых, мы бедны,

а во-вторых, глупы. Эти слова нуждаются, конечно,

в дальнейших пояснениях. Мы бедны — это значит, что

у нас, сравнительно с общим числом жителей, мало

хлеба, мало мяса, мало сукна, мало полотна, мало

платья, обуви, белья, человеческих жилищ, удобной ме¬

бели, хороших земледельческих и ремесленных орудий,

словом, всех продуктов труда, необходимых для под¬

держания жизни и для продолжения производительной

деятельности. Мы глупы — это значит, что огромное

большинство наших мозгов находится почти в полном

бездействии и что, может быть, одна десятитысячная

часть наличных мозгов работает кое-как и вырабаты¬

вает в двадцать раз меньше дельных мыслей, чем

сколько она могла бы выработать при нормальной и

нисколько не изнурительной деятельности. <...> Само

собою разумеется, что наша умственная бедность не со¬

ставляет неизлечимой болезни. Мы — не идиоты и не

обезьяны по телосложению, но мы — люди кавказской

расы, сидевшие сиднем, подобно нашему милому Илье

Муромцу, и, наконец, ослабившие свой мозг этим про¬

должительным и вредным бездействием. Надо его за¬

шевелить, и он очень быстро войдет в свою настоящую

силу. Оно, конечно, надо, но ведь вот в чем беда: мы

бедны, потому что глупы, и мы глупы, потому что бед¬

ны. Змея кусает свой хвост и изображает собою эмбле¬

му вечности, из которой нет выхода. Шарль Фурье го¬

ворит совершенно справедливо, что главная сила всех

бедствий современной цивилизации заключается в этом

проклятом cercle vicieux*. Чтобы разбогатеть, надо хоть

немного улучшить допотопные способы нашего земле¬

дельческого, фабричного <и ремесленного производства,
*	* *
*	Cercle vicieux (франц.) — порочный круг. — Сост.

Научно-атеистнчсска
библиотека
200
То есть надо поумнеть; а поумнеть некогда, потому что

окружающая бедность не дает вздохнуть. Вот тут и

'вертись, как знаешь. Есть, однако, возможность пробить

этот заколдованный круг в двух местах. Во-первых,

известно, что значительная часть продуктов труда пе¬

реходит из рук рабочего населения в руки непроизво¬

дящих потребителей. Увеличить количество продуктов,

остающихся в руках производителя, — значит умень¬

шить его нищету и дать ему средства к дальнейшему

развитию. (...) Во-вторых, можно действовать на непро¬

изводящих потребителей, но, конечно, надо действовать

на них не моральною болтовней, а живыми идеями

<...> Те люди, которые, по своему положению, могут

и, по своему личному характеру, желают работать

умом, должны расходовать свои силы с крайнею осмот-

рительностию и расчетливостию <...> Такая экономия

умственных сил необходима везде и всегда, потому что

человечество еще нигде и никогда не было настолько

богато деятельными умственными силами, чтобы поз¬

волять себе в расходовании этих сил малейшую расто¬

чительность. Между тем расточительность всегда и вез¬

де была страшная, и оттого результаты до сих -пор по¬

лучались самые жалкие. <...> Но чтобы соблюдать та¬

кую экономию, надо прежде всего уяснить себе до по¬

следней степени ясности, что полезно обществу и что

бесполезно.	В этом и заключается то самостоя¬
тельное направление мысли, которое, по моему мне¬

нию, вырабатывается в современном русском обществе.

Если это направление разовьется, то заколдованный

круг будет пробит. <...>
II
<...> Я думаю, что наша литература могла бы

принести очень много пользы, если бы она тщательно

подметила и основательно разоблачила различные про¬

явления мартышкина труда," свирепствующего в нашем

обществе и отравляющего нашу умственную жизнь.

Кое-что в этом направлении уже сделано; но вся зада¬

ча, во всей своей целости, чрезвычайно обширна, многие

ее стороны совсем не затронуты, и, вероятно, пройдет

еще много лет и потратится много усиленного труда,

прежде чем общество начнет ясно сознавать свою соб¬

ственную пользу.

\ Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
201
IV
<...> Вполне последовательное стремление к

пользе называется реализмом и непременно обусловли¬

вает собою строгую экономию умственных сил, то есть

постоянное отрицание всех умственных занятий, не при¬

носящих никому пользы. Реалист постоянно стремится

к пользе и постоянно отрицает в себе и других такую

деятельность, которая не дает полезных результатов.

< .>
VI
<...> Человек, действительно имеющий какие-

нибудь убеждения, только оттого и держится этих

убеждений, что считает их истинными. Он, быть может,

ошибается; быть может, он заметит со временем свою

ошибку и тогда, разумеется, тотчас переменит в своих

убеждениях то, что окажется несогласным с истиною;

но покуда он не увидит ясно несостоятельность своих

мнений, пока эти мнения не разбиты ни фактами дей¬

ствительной жизни, ни очевидными доказательствами

противников, до тех пор он думает по-своему, считает

свои идеи верными, держится за них твердо и, из чис¬

той любви к своим ближним, чувствует желание изба¬

вить их от того, что он, справедливо или несправедли¬

во, считает заблуждением. <...>
XV
<...> Наши инстинкты, наши бессознательные

влечения, наши беспричинные симпатии и антипатии,

словом, все движения нашего внутреннего мира, в ко¬

торых мы не можем дать себе ясного и строгого отчета

и которые мы не можем свести к нашим потребностям

или к понятиям вреда и пользы, — все эти движения,

говорю я, захвачены нами из прошедшего, из той поч¬

вы, которая нас выкормила, из понятий того общества,

среди которого мы развились и жили. <...;> Что нра¬

вится нам безотчетно, то нравится нам только потому,

что мы к нему привыкли. Если эта безотчетная симпа¬

тия не оправдывается суждением нашей критической

мысли, то, очевидно, эта симпатия тормозит наше умст¬

венное развитие. Если в этом столкновении победит трез¬

Научно-атеистическая
библиотека
202
вый ум, — мы подвинемся вперед, к более здравому, то

есть к более общеполезному взгляду на вещи <...>.
Эстетика, безотчетность, рутина, привычка — это

все совершенно равносильные понятия. Реализм, созна¬

тельность, анализ, критика и умственный прогресс —

это также равносильные понятия, диаметрально проти¬

воположные первым. Чем больше мы даем простора

нашим безотчетным влечениям... тем пассивнее стано¬

вятся наши отношения к окружающим условиям жизни,

тем окончательнее и безвозвратнее наша умственная

самостоятельность поглощается и порабощается бес¬

смысленными влияниями нашей обстановки. <..>
XXIV
<...> Человек, прикоснувшийся рукою к древу

познания добра и зла, никогда не сумеет и, что всего

важнее, никогда не захочет возвратиться в раститель¬

ное состояние первобытной невинности. Кто понял и

прочувствовал до самой глубины взволнованной души

различие между истиною и заблуждением, тот, волею

и неволею, в каждое из своих созданий будет вклады¬

вать идеи, чувства и стремления вечной борьбы за

правду. <...>
XXX
<...> Природа дала вам живой ум и сильную

любознательность. Но самые превосходные дары при¬

роды остаются мертвым капиталом, если вы живете

в таком обществе, в котором еще не зародилась умст¬

венная деятельность. Те вопросы, которые на каждом

шагу задает себе ваш пытливый ум, остаются без отве¬

та; энергия ваша истрачивается на множество мелких

и бесплодных попыток проникнуть в затворенную об¬

ласть знания; вы понемногу слабеете* тупеете, мельча¬

ете и, наконец, миритесь с вашим невежеством, как с

неизбежным злом, которое’, наконец, перестает даже

тяготить вас. В нашем обширном отечестве было очень

много гениальных самородков, проживших жизнь без

труда и без знания по той простой причине, что негде,

не у кого и некогда было выучиться уму-разуму. Веро¬

ятно, такие печальные случаи повторяются довольно

часто и в наше время, потому что Россия велика, а

светильников в ней немного. Стало быть, если вы про¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
203
летарий и если вам посчастливилось наткнуться или

удалось отыскать такой светильник, который уяснил

вам смысл и цель человеческого существования, то вы

должны задать себе вопрос: какими средствами заж¬

жен этот спасительный светильник? и какими материа¬

лами поддерживается его горение?	Все богатст¬

во общества без исключения заключается в его труде.

Часть этого труда, теми или другими средствами, отде¬

ляется на то, чтобы создавать в обществе умственный

капитал. Ясное дело, что этот умственный капитал дол¬

жен приносить обществу хорошие проценты, иначе об¬

щество будет постоянно терпеть убытки и постоянно

приближаться к окончательному разорению. Примеры

таких разорений уже бывали в истории. Такое разоре¬

ние называется падением цивилизации
XXXI
Человеческий труд весь целиком основан на науке.

Мужик знает, когда надо сеять хлеб, когда жать или

косить, на какой земле может родиться хлеб и какого

снадобья надо подбавить в землю, чтобы урожай был

обильнее. Все это он знает очень смутно и в самых об¬

щих чертах, но тем не менее это — зародыши науки,

первые попытки человека уловить тайны живой приро¬

ды. В свое время эти простые наблюдения человека над

особенностями земли, воздуха и растений были вели¬

кими и чрезвычайно важными открытиями; именно по

своей важности они сделались общим достоянием тру¬

дящейся массы; они навсегда слились с жизнью, и в

этом отношении они оставили далеко за собою все по¬

следующие открытия, более замысловатые и до сих пор

еще не успевшие пробить себе дорогу в трудовую жизнь

простого и бедного человека. В настоящее время физи¬

ческий труд и наука, на всем пространстве земного ша¬

ра, находятся между собою в полном разрыве. Физиче¬

ский труд пробавляется до сих пор теми жалкими на¬

чатками науки, которые выработаны человеческим умом

в доисторические времена; а наука в это время накоп¬

ляет груды великих истин, которые остаются почти

бесплодными, потому что масса не умеет ни понимать

их, ни пользоваться ими.
Читатель «мой, вероятно, привык читать и слышать,

что девятнадцатый век есть век промышленных чудес;,

Научно-атенстическая
библиотека
204
вследствие этого читателю покажутся странными мои

слова о разрыве между физическим трудом и наукою.

Да, точно. Люди понемногу начинают браться за ум, но

они берутся за него так вяло и так плохо, что мои сло¬

ва о разрыве никак не могут считаться анахронизмом.

Промышленными чудесами решительно не следует

обольщаться. Паровоз, пароход, телеграф — все это

штуки очень хорошие и очень полезные, но существова¬

ние этих штук доказывает только, что есть на свете

правительства и акционерные компании, которые пони¬

мают пользу и важное значение подобных открытий.

Русский мужик едет по железной дороге; купец теле¬

графирует другому купцу о какой-нибудь перемене цен.

Мужик размышляет, что славная эта штука чугунка;

купец тоже философствует, что оченно хитро устроена

эта проволока. Но скажите на милость: пробуждают ли

эти промышленные чудеса самодеятельность мысли в

головах мужика и купца? Проехал мужик по чугунке,

воротился в свою курную избу и по-прежнему ведет

дружбу с тараканами, по-прежнему лечится нашепты¬

ваниями знахарки и по-прежнему обрабатывает допо¬

топными орудиями свою землю, которая по-прежнему

остается разделенною на три клина — озимый, яровой

и пар. А купец, отправив телеграфическую депешу, по-

прежнему отбирает силою у своих детей всякие книги

и по-прежнему твердо убежден в том, что торговать без

обмана — значит быть сумасшедшим человеком и стре¬

миться к неизбежному разорению. Паровоз и телеграф

пришиты снаружи к жизни мужика и купца, но они

нисколько не срослись с их полудикою жизнью.
Когда простой человек, оставаясь простым и тем¬

ным человеком, входит в близкие и ежедневные сноше¬

ния с промышленными чудесами, тогда его положение

становится уже из рук вон плохо. Посмотрите, в каких

отношениях находятся между собою фабричная машина

и фабричный работник. Чем сложнее и великолепнее

машина, тем тупее и беднее работник. На фабрике яв¬

ляются два совершенно различные вида человеческой

породы: один вид господствует над природою и силою

своего ума подчиняет себе стихии; другой вид находит¬

ся в услужении у машины, не умеет понять ее слож¬

ное устройство и даже не задает себе никаких вопросов

о ее пользе, о ее цели, о ее влиянии на экономическую

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
205
жизнь общества. До вопросов ли тут, когда надо под-

кладывать уголь под котел или ежеминутно открывать

и закрывать какой-нибудь клапан? И таким образом

машина, изобретенная знающим человеком, подавляет

незнающего человека, подавляет потому, что между на¬

укою, с одной стороны, и трудящеюся массою, с другой

стороны, лежит широкая бездна, которую долго еще не

ухитрятся завалить самые великие и самые человеко¬

любивые мыслители. Если работник так мало развит,

что у него нет сознательного чувства самосохранения,

то машина закабалит этого работника в самое безвы¬

ходное рабство, в то рабство, которое основано на ум¬

ственной и вещественной бедности порабощаемой лич¬

ности. Машины должны составлять для человечества

источник довольства и счастья, а на поверку выходит

совсем другая история: машины родят пауперизм, то

есть хроническую и неизлечимую бедность. А почему

это происходит? Потому что машины, как снег на го¬

лову, сваливаются из высших сфер умственного труда

в такую темную и жалкую среду, которая решительно

ничем не приготовлена к их принятию. Простой работ¬

ник слишком необразован, чтобы сделаться сознатель¬

ным повелителем машины; поэтому он немедленно

становится ее рабом/ Видите таким образом, что про¬

мышленные чудеса превосходно уживаются с тем пе¬

чальным и страшным разрывом, который существует

между наукою и физическим трудом.
Век машин требует непременно добровольных ас¬

социаций между работниками, а такие разумные ассо¬

циации возможны только тогда, когда работники нахо¬

дятся уже на довольно высокой степени умственного

развития. Если же работники, сталкиваясь с машина¬

ми, продолжают действовать врассыпную, то в рабочем

населении развиваются немедленно с изумительною

силою и быстротою бедность, тупость и деморализа¬

ция. <...>
И такие трагические недоразумения между нау¬

кою и жизнью будут повторяться до тех пор, пока не

прекратится гибельный разрыв между трудом мозга и

трудом мускулов. Пока наука не перестанет быть бар¬

скою роскошью, пока она не сделается насущным хле¬

бом каждого здорового человека, пока она не проник¬

нет в голову ремесленника, фабричного работника и

Научно-атеистическая
библиотека
206
простого мужика, до тех пор бедность и безнравствен¬

ность трудящейся массы будут постоянно усиливаться,

несмотря ни на проповеди моралистов, ни на подаяния

филантропов2, ни на выкладки экономистов, ни на тео¬

рии социалистов. Есть в человечестве только одно зло—

невежество; против этого зла есть только одно лекар¬

ство— наука; но это лекарство надо принимать не го¬

меопатическими дозами, а ведрами и сороковыми боч¬

ками. Слабый прием этого лекарства увеличивает стра¬

дания больного организма. Сильный прием ведет за

собою радикальное исцеление. Но трусость человечес¬

кая так велика, что спасительное лекарство считается

ядовитым.
XXXII
Надо распространять знания — это ясно и несом¬

ненно. Но как распространять? — вот вопрос, который,

заключая в себе всю сущность дела, никак не может

считаться окончательно решенным. Взять в руку азбу¬

ку и пойти учить грамоте мещан и мужиков — это, ко¬

нечно, дело доброе; но не думаю я, чтобы эта филант¬

ропическая деятельность могла привести за собою то

слияние науки с жизнью, которое может и должно спа¬

сти людей от бедности, от предрассудков и от пороков.

Во-первых, все труды частных лиц по делу народного

образования до сих пор носят на себе или чисто фи¬

лантропический, или нагло-спекулятивный характер. Во-

вторых, всякая школа, а народная тем более, имеет за¬

мечательную способность превращать самую живую нау¬

ку в самый мертвый учебник или в самую приторную

хрестоматию. Чистая филантропия проявлялась у нас в

тех школах, в которых преподаватели занимались своим

делом бесплатно. Наглая спекуляция свирепствует до

сих пор в тех книжках для народа, которые продаются

•по пятачку и по три копейки. Об этом послед¬

нем явлении распространяться не стоит, потому что

каждая из подобных книжек собственною наружностью

кричит достаточно громко о своей непозволительной

гнусности. Но о филантропии поговорить не мешает
Нет того доброго дела, за которое в разных мес¬

тах и в разные времена не ухватывалась бы филантро¬

пия; и нет того предприятия, в котором филантропия не

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
207
потерпела бы самого полного поражения. Характерис¬

тический признак филантропии заключается в том, что,

встречаясь с каким-нибудь видом страдания, она ста¬

рается поскорее укротить боль, вместо того чтобы дей¬

ствовать против причины болезни. <...> Что филант¬

ропия русского купечества плодит нищих, которых со¬

держание лежит тяжелым бременем на трудящейся

массе, это всем известно. А что бросить грош нищему

гораздо легче, чем задумываться над причинам« ни¬

щенства, это тоже не подлежит сомнению.
Люди, посвящавшие свои силы и свое время пре¬

подаванию в народных школах, по чистоте стремлений

и по высоте умственного развития стояли, конечно, не¬

измеримо выше нищелюбивых купцов. Но, надо сказать

правду, они были так же недальновидны, как и все ос¬

тальные филантропы. Они видели зло — невежество. Не

вглядываясь в глубокие причины этого зла, они сейчас,

при первой 'возможности, схватились за лекарство. На¬

род ничего не знает; ну, значит, надо учить народ. Рас¬

суждение это поверхностно и ошибочно. Почему народ

ничего не знает? Во-первых, потому, что ему неудобно

было учиться: мешало крепостное право. Допустим, что

в настоящее время обстоятельства изменились; явилась

возможность учиться; Но одной возможности еще недо¬

статочно.	Если нет побудительной причины, то

и филантропическое преподавание останется бесплод¬

ным; а если есть побудительная причина, то народ сам

выучится всему, что ему действительно необходимо

знать, то есть всему, что может доставить ему в жизни

какие-нибудь осязательные выгоды.	Знание,

взлелеянное каждым отдельным учеником с страстною

и сознательною любовью, будет, разумеется, неизмери¬

мо прочнее, живучее и способнее к дальнейшему раз¬

витию, чем то знание, которое методически и система¬

тически 'вливается учителем в пассивные головы рав¬

нодушных школьников. Как вы думаете: кто богаче, тот

ли человек, который сам выработал тысячу рублей,

или тот, которому вы подарили две тысячи? Что каса¬

ется до меня, то я, в обиду всем правилам арифметики,

скажу смело, что первый гораздо богаче второго. —

Стало быть, чтобы дать простым людям те выгоды, ко¬

торые доставляются образованием, надо создать ту по¬

будительную причину, о которой я говорил выше. То

Научно-атеистическая
библиотека
208
есть -надо сделать так, чтобы во всей русской жизни

усилился запрос на умственную деятельность.
Итак, повторяю вопрос, поставленный в начале

этой главы: каким же образом надо распространять

знания? А дат ответ на этот вопрос: пусть каждый че¬

ловек, способный мыслить и желающий служить обще¬

ству, действует собственным примером и своим непо¬

средственным влиянием в том самом кружке, в кото¬

ром он живет постоянно, и на тех самых людей, с ко¬

торыми он находится в ежедневных сношениях. <..>

Эта деятельность внутри собственного кружка многим

нетерпеливым людям покажется чрезвычайно скромною

и даже мизерною; я согласен с тем, что -в такой дея¬

тельности нет ничего эффектного и блестящего. Но

именно поэтому-то она и хороша. <...> Только дея¬

тельность, лишенная всякого блеска и эффекта, может

повести за собою прочные результаты. Такая деятель¬

ность по своей наружной мизерности не возбуждает

против себя филистерских стенаний, а под конец и

окажется, что младшие братья и дети самых заклятых

филистеров сделались реалистами и прогрессистами.
Весь ход исторических событий всегда и везде

определялся до сих пор количеством и качеством умст¬

венных сил, заключающихся в тех классах общества,

которые не задавлены нищетою и физическим трудом.

Когда общественное мнение пробудилось, тогда уже

очень крупные эксцентричности в исторической жизни

становятся крайне неудобными и даже невозможными,

хотя бы общественное мнение и не имело еще никакого

определенного органа для заявления своих требований.

Общественное мнение, если оно действительно сильно и

разумно, просачивается даже в те закрытые лаборато¬

рии, в которых приготовляются исторические события.

Искусные химики, работающие в этих лабораториях,

сами живут все-таки в обществе и незаметно для са¬

мих себя пропитываются хеми идеями, которые носят¬

ся в воздухе. Нет той личности и той замкнутой корпо¬

рации, которые могли бы считать себя вполне застра¬

хованными против незаметного и нечувствительного

влияния общественного мнения. Иногда общественное

мнение действует на историю открыто, механическим

путем. Но, кроме того, оно действует еще химическим

образом, давая незаметно то или другое направление

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
209
мыслям самих руководителей. Таким образом, даже ис¬

торические события подчиняются до некоторой степени,

общественному мнению.
Переворотов в истории было очень много; падали

и политические и религиозные формы; но господство

капитала над трудом вышло из всех переворотов в пол¬

нейшей неприкосновенности. Исторический опыт и про¬

стая логика говорят нам с одинаковою убедительностью,,

что умные и сильные люди всегда будут одерживать

перевес над слабыми и тупыми или притупленными. По¬

этому возмущаться против того факта, что образован¬

ные и достаточные классы преобладают над трудящею¬

ся массою, значило бы стучаться головою в несокруши¬

мую 'и непоколебимую стену естественного закона. Один,

класс может сменяться другим классом, как, например,

во Франции родовая аристократия сменилась богатою

буржуазиею, но закон остается ненарушимым. Значит,

при встрече с таким неотразимым проявлением естест¬

венного закона надо не возмущаться против него, а,

напротив того, действовать так, чтобы этот неизбежный

факт обратился на пользу самого народа. <...> Раз¬

будить общественное мнение и сформировать мысля¬

щих руководителей народного труда — значит открыть

трудящемуся большинству дорогу к широкому и плодо¬

творному умственному развитию.
XXXIII
В науке, и только в ней одной, заключается та си¬

ла, которая, независимо от исторических событий, мо¬

жет разбудить общественное мнение и сформировать

мыслящих руководителей народного труда. Если наука,

в лице своих лучших представителей, примется за ре¬

шение этих двух задач и сосредоточит на них все свои

силы, то губительный разрыв между наукою и физиче¬

ским трудом прекратится очень скоро, и наука в течение

каких-нибудь десяти или пятнадцати лет подчинит все

отрасли физического труда своему прочному, разумно¬

му и благодетельному влиянию. Но я уже заметил в

предыдущей главе, что всякая школа обыкновенно пре¬

вращает живую науку в мертвый учебник. Ученик явля¬

ется в школе пассивным лицом. Научные истины лежат
14—1889

'Научно-атеистическая
библиотека
210
8 его голове без движения, в том самом виде, в котором

они положены туда преподавателем или руководст¬

вом.
Кто дорожит жизнью мысли, тот знает очень хо¬

рошо, что настоящее образование есть только са¬

мообразование и что оно начинается только с той

минуты, когда человек, распростившись навсегда со

всеми школами, делается полным хозяином своего вре¬

мени и своих занятий. Университет только в том отно¬

шении и лучше других школ, что он предоставляет уча¬

щемуся гораздо больше самостоятельности. Но если

вы, окончивши курс в университете, отложите всякое

попечение о вашем дальнейшем образовании, то вы по

гроб жизни останетесь очень необразованным человеком.

<...> Надо учиться в школе, но еще гораздо больше

надо учиться по выходе из школы, и это второе уче¬

ние, по своим последствиям, по своему влиянию на че¬

ловека и на общество, неизмеримо важнее первого.

<...> Что читает общество и как оно относится к

своему чтению, то есть видит ли оно в нем препровож¬

дение времени или живое и серьезное дело, — вот во¬

просы, которые прежде всего должен себе поставить

человек, желающий внести науку в жизнь. <...> Яр¬

кость таланта и сила убеждения могут сделать то, что в

обществе, всегда смотревшем на книгу как на некото¬

рую игру облагороженного вкуса, зародится серьезный

взгляд на чтение и возникнет законная потребность

прикидывать мерку чистой и светлой идеи к сделкам

и проделкам действительной жизни. Общество начнет

понемногу понимать, что умные мысли кладутся на бу¬

магу не для того, чтобы оставаться в хороших книж¬

ках. — Умиляешься, друг любезный, над хорошею кни¬

жкою, так не слишком пакости же и в жизни!
Благодаря Гоголю, Белинскому, Некрасову, Тур¬

геневу, Достоевскому, Добролюбову и немногим дру¬

гим, очень замечательным и. добросовестным писателям

наше общество уже додумалось до этого умозаключе¬

ния. Стена между книжною мыслью и действительною

жизнью пробита навсегда. Мысль писателя смотрит на

действительную жизнь, а жизнь понемногу всасывает

в себя питательные элементы теоретической мысли. То,

что сделано на этом пути нашими предшественниками,

значительно облегчает собою задачу современных пи¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
21V
сателей.	Есть уже точка опоры, с которой мож¬
но начать дело сближения между теоретическим зна¬

нием и вседневною жизнью. Общество уже не прочь от

того, чтобы видеть в чтении путь к самообразованию, а

в самообразовании — путь к практическому благоразу¬

мию и совершеннолетию. Давайте обществу материа¬

лы— оно их 'возьмет, и воспользуется ими, и скажет

вам спасибо; но давайте непременно. Само собою, без^

содействия литературных посредников общество не в>

силах пойти за материалами, разрыть их громаду, вы¬

брать и усвоить себе именно то, что ему необходимо.

Общество уже любит и уважает науку; но эту науку

все-таки надобно популяризировать, и популяризиро¬

вать с очень большим уменьем. Можно сказать без ма¬

лейшего преувеличения, что популяризирование наук»

составляет самую важную, всемирную задачу нашего ве¬

ка. Хороший популяризатор, особенно у нас в России,,

может принести обществу гораздо больше пользы, чем

даровитый исследователь. Исследований и открытий в

европейской науке набралось уже очень много. В высших

сферах умственной аристократии лежит огромная мас¬

са идей, надо теперь все эти идеи сдвинуть с места, на¬

до разменять их на мелкую монету и пустить их в об¬

щее обращение. <...> Это сближение мыслителей с

обществом непременно поведет за собою сближение

общества с народом <...>.
Необходимость популяризировать науку до такой

степени очевидна, что, кажется, и распространяться об

этом не следует. Не значит ли это унижать великую

истину риторическими декламациями? Нет, совсем не

значит. У нас и великие истины еще требуют доказа¬

тельств.— У нас один писатель, и притом из молодых и

притом бывший студент естественного факультета, до¬

казывал недавно очень горячо и даже с некоторым оз¬

лоблением, что науку незачем популяризировать и что

таким делом могут заниматься только шарлатаны и

верхогляды.
Популяризатор непременно должен быть худож¬

ником слова, и высшая, прекраснейшая, самая челове¬

ческая задача искусства состоит именно в том, чтобы

слиться с наукою и, посредством этого слияния, дать

науке такое практическое могущество, которого она не*

могла бы приобрести исключительно своими собст¬
14*

Научно-атеистическая
библиотека
212
венными средствами. Наука дает материал художест¬

венному произведению, в котором все — правда и все—

красота; самая смелая фантазия не может ничего при¬

думать. Такие художественные произведения человек

создаст еще впоследствии, когда он много поумнеет и

еще очень многому выучится; но робкие попытки, пре¬

восходные для нашего времени, существуют в этом роде

и теперь. Я могу указать на огромную книгу Брема

«Иллюстрированная жизнь животных»	Невоз¬
можно представить себе, какое море живой мысли и

свежего чувства хлынет вместе с этою книгою в умы

всего читающего человечества.
Если неразвитость общества требует, чтобы наука

являлась перед ним в арлекинском костюме, с погре¬

мушками и с бубенчиками, — это не беда. Такой мас¬

карад нисколько не унижает науку. Дельная и верная

мьгсль все-таки останется дельною и верною. А если

этой мысли, чтобы проникнуть в сознание общества, на¬

до украситься прибаутками и подернуться щедринскою

игривостью, пускай украшает и подергивается. Глав¬

ное дело — проникнуть, а через какую дверь и какою

походкою — это решительно все равно. <...>
Иные читатели скажут, что все это вздор, что

русская публика может читать серьезные книги и ста¬

тьи без малейшей приправы арлекинства. Но я отвечу

на это: господа, говорите за себя! Есть люди, стоящие

ниже вас по развитию, и эти люди читают только то,

что их забавляет, и они составляют в читающей массе

большинство.<..> Но само собою разумеется, что ар-

лекинствовать надо с большим, с очень большим умень¬

ем. Играй и кувыркайся, как хочешь, в> своем изложе¬

нии, но держи ухо востро, ни на одну секунду не теряй

равновесия и ни под каким видом не допускай ни ма¬

лейшего посягательства на то, что составляет жизнь и

смысл твоей идеи. <...> Если ты соблюдаешь посто¬

янно это условие, — ты честный и полезный популяри¬

затор.
При недостатке осмотрительности, умения и серь¬

езности во взгляде на великую цель своей деятельности

популяризатор очень легко может превратиться в ли¬

тературного промышленника и унизить науку до про¬

ституции.	Когда смех, игривость и юмор слу¬

жат средством, тогда все обстоит благополучно. Когда они

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
213
делаются целью — тогда начинается умственное распут¬

ство. Для художника, для ученого, для публициста, для

фельетониста, для кого угодно, для всех существует од¬

но великое и общее правило: идея прежде всего! Кто

забывает это правило, тот немедленно теряет способ¬

ность приносить людям пользу и превращается в пре¬

зренного паразита. <...> Конечно, шутливый тон в

популярно-научных сочинениях составляет только вре¬

менное явление. Когда все читающее общество сделает¬

ся серьезнее в своем взгляде на чтение, тогда и тон из¬

менится; но не следует изменять его слишком рано.

Если две-три шутки на странице могут дать вашей

-статье двух-трех лишних читателей, то было бы очень

негуманно и неблагоразумно с вашей стороны отталки¬

вать от себя этих читателей серьезностью изложения

<...>. Величие и достоинство науки состоит исключи¬

тельно в той пользе, которую она приносит людям, уве¬

личивая производительность их труда и укрепляя при¬

родные силы их умов. Значение науки может только

возвыситься, если о ней получат некоторое понятие даже

те неразвитые два-три читателя, которые будут привле¬

чены к вашей статье <...>.
Я укажу здесь на две главные особенности, кото¬

рыми популярное изложение всегда должно отличаться

от строго научного.
Во-первых, популярное изложение не допускает в

течении мыслей той быстроты, которая совершенно

уместна в чисто научном труде. Записные ученые, при¬

выкшие «о всем приемам строгого мышления, ко все¬

возможным упражнениям умственных сил, могут сле¬

дить без малейшего напряжения за мыслью исследова¬

теля, когда она, как белка, прыгает с одного предмета

на другой	Но для читателя, не выучившегося
прыгать, такое отсутствие мостиков составляет непрео¬

долимое препятствие. На первой же странице он спо¬

тыкается <...>. Популяризатор, разумеется, обязан

избавить мысль своего читателя от всяких подобных

прыжков. В популярном сочинении каждая отдельная

мысль должна быть развита подробно, так, чтобы ум

читателя успел прочно утвердиться на ней, прежде чем

он пустится в дальнейший путь, к логическим следстви¬

ям, вытекающим из этой мысли. <...>
Во-вторых, популярное изложение должно тща¬

Научно-атеистическая
библиотека
214
тельно избегать всякой отвлеченности. Каждое общее

положение должно быть подтверждено осязательными

фактами и пояснено частными примерами. <...>
Популяризатор должен постоянно предвидеть все

вопросы, сомнения и возражения своего читателя; он

сам должен ставить и разрешать их; такая тактика

имеет двоякую выгоду: во-первых, предмет освещается

со всех сторон; во-вторых, вопросы и возражения пре¬

рывают собою монотонное течение речи, поддерживают

и напрягают постоянно внимание читателя, который, в

противном случае, легко может вдаться в полумаши-

нальное чтение, то есть пропускать через свою голову

отдельные мысли, не вдумываясь в их отношение к це¬

лому. Не только группировка мыслей и общий тон из¬

ложения, но даже самый язык, выбор слов и оборотов

имеют очень значительное влияние на успех или неус¬

пех популярно-научного сочинения. <...> Не следует

ни под каким видом пренебрегать теми техническими

средствами языка, которые могут увеличить удоволь¬

ствие читателя, не вредя основной идее вашего труда.
Внешняя форма популярного изложения имеет

громадную важность.
XXXIV
После всего, что я говорил о популяризировании

науки, у читателя, по всей вероятности, зародился в

уме естественный вопрос: какие же именно науки не¬

обходимо популяризировать? В общих чертах читатель,

разумеется, уже знает мой образ мыслей; он знает, что

я не укажу ни на санскритскую грамматику, ни на еги¬

петскую археологию, ни на теорию музыки, ни на ис¬

торию живописи. Но если читатель полагает, что я бу¬

ду рекомендовать ему преимущественно технологию,

практическую механику, геогнозию или медицину, то он

ошибается. Наука, слившаяся уже с ремеслом, наука

прикладная, конечно, приносит обществу громадную и

неоспоримую пользу, но популяризировать ее нет ни на¬

добности, ни возможности. <...> Стало быть, нужда¬

ются в популярной обработке только те отрасли знаний,

которые, не слившись с специальным ремеслом, дают

каждому человеку вообще, без отношения его к част¬

ным занятиям, верный, разумный и широкий взгляд на

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
215
природу, на человека и на общество. Разумеется, здесь,

как и везде, на первом плане стоят те науки, которые

занимаются изучением всех видимых явлений: астро¬

номия, физика, химия, физиология, ботаника, зооло¬

гия, география и геология.
Превосходство естественных наук над всеми ос¬

тальными накоплениями знаний, присваивающими себе

также титул науки, до такой степени очевидно, и мы

уже так часто и с таким горячим убеждением говорили

о значении этих наук, что теперь мне незачем о них рас¬

пространяться. <...> Но естественные науки, при всем

своем великом значении, не исчерпывают собою всего

круга предметов, о которых человеку необходимо сос¬

тавить себе понятие. Человек должен знать человека и

общество. Физиология показывает нам различные от¬

правления человеческого организма; сравнительная ана¬

томия показывает нам различия между человеческими

расами; но обе эти науки не дают нам никакого понятия
о	том, как человек устраивает свою жизнь и как он

постепенно подчиняет себе силы природы силою своего

ума. Оба этих вопроса имеют для нас капитальную

важность; но те отрасли знания, от которых мы должны

ожидать себе на них ответа,—история и статистика —

до сих пор еще не достигли научной твердости и опре¬

деленности. История до сих пор не что иное, как огром¬

ный арсенал, из которого каждая литературная партия

выбирает себе годные аргументы для поражения своих

противников. Превратится ли история когда-нибудь в

настоящую науку — это неизвестно и даже сомнитель¬

но. Научная история была бы возможна только в том

случае, если бы сохранились все материалы для состав¬

ления подробных статистических таблиц за все прошед¬

шие столетия. Но о таком богатстве материалов нечего и

думать. Поэтому для изучения человека в обществе ос¬

тается только внимательно вглядываться в современную

жизнь и обмениваться с другими людьми запасом со¬

бранных опытов и наблюдений. Статистика уже дала

нам множество драгоценных фактов; она подрывает

веру в пригодность пенитенциарной системы; она циф¬

рами доказывает связь между бедностью и преступле¬

нием; но статистика только что начинает развиваться,

и мы имеем полное основание ожидать от нее в бли¬

жайшем будущем в тысячу раз больше самых важных

Научно-атеистнческая
библиотека
216
практических услуг, чем сколько она оказала их нам до

сих пор.
Статья моя кончена. Читатель видит из нее, что

все стремления наших реалистов, все их радости и на¬

дежды, весь -смысл и все содержание их жизни пока

исчерпывается тремя словами: «любовь, знание и труд».

После всего, что я говорил выше, эти слова не нужда¬

ются в комментариях.

Перелом

в умственной жизни

средневековой Европы
I
В средневековых государствах господствовала та¬

кая путаница политических элементов, о которой чело¬

век XIX столетия с трудом может составить себе ясное

и отчетливое понятие. О разграничении судебных, ад¬

министративных и законодательных властей нечего бы¬

ло и думать. Невозможно даже определить, где конча¬

ется господство церковной иерархии и где начинается

деятельность светской власти. Все зависело от частных

обстоятельств, места и времени. <...>
<...> Для католической иерархии средневековая

путаница общественных отношений была очень выгод¬

на. Пользуясь хаосом понятий и учреждений, иерархия

захватила в свои руки всю жизнь средневекового об¬

щества и начала диктаторским тоном произносить свои

приговоры в таких делах, которые никакое благоуст¬

роенное государство в мире никогда не решится отдать

в распоряжение церкви. Конечно, европейские дикари

были совсем не такие люди, чтобы безусловно подчи¬

няться кому бы то ни было, когда это подчинение было

чересчур невыгодно или стеснительно. В самые золо¬

тые века римского владычества личные страсти сплошь

и рядом брали верх над суеверием. Полудикий барон

или рыцарь, изобиженный каким-нибудь чересчур за¬

дорным аббатом или епископом, садился на коня, брал

в руки какое-нибудь дреколье, колотил крестьян своего

обидчика, вытаптывал их поля, при случае захватывал

в плен неприкосновенную личность самого церковнослу¬

жителя, прикасался к этой личности очень бесцеремон¬

но и, закусивши таким образом удила, не смирялся

даже перед проклятиями соборов и пап. Но церковь

все-таки одерживала верх. Дикие феодалы умели толь¬

ко драться, а представители церкви умели, кроме того,

интриговать, аргументировать, опутывать своих про¬

Научно-атеистическая
библиотека
218
тив-ников кляузными трактатами, подделывать старин¬

ные документы и, что всего важнее, вести общими си¬

лами стройную и последовательную политику там, где

их светские и безграмотные противники действовали

врассыпную, без всякого плана	— На средневе¬
ковом латинском языке слово «clericus» имело два зна¬

чения: во-первых, церковник, причетник; во-вторых,

грамотный человек. Соединение этих двух значений в

одном слове показывает ясно, что было время, когда все

грамотные люди входили в состав духовенства. <...>

Это обстоятельство, разумеется, давало духовенству

огромный перевес над представителями светской влас¬

ти. Духовные лица занимали важнейшие государствен¬

ные должности и, пользуясь самым высоким положени¬

ем, поддерживали с нетерпимой энергией все интересы

своего сословия и все неумереннейшие требования цер¬

ковной иерархии. Когда грамотность начала распрост¬

раняться между светскими людьми, когда светские лю¬

ди начали составлять себе общие понятия о течении

государственных дел, тогда они увидели, что церковь

захватила все и что императоры, короли, герцоги и все

прочие властители земли превращены de jure, если не

de facto*, в крепостных работников римского первосвя¬

щенника. Тогда началась борьба, не такая, какую вели

прежде разрозненные буяны, а борьба систематическая,

в которой уже обе стороны — папство и светская

власть — стали драться и оружием, и аргументами, и

насилием, и надувательством, и ссылками на вымыш*

ленные или подложные исторические документы.
Рассматривать причины или предлоги каждой от¬

дельной схватки я, конечно, не буду. Причина в сущ¬

ности была всегда одна и та же: обеим властям хоте¬

лось развернуться пошире, а предлог найти было уж

очень нетрудно при тогдашней неопределенности всех

прав, обязанностей и отношений. Гораздо интереснее

будет бросить беглый взгляд на приемы, употребляв¬

шиеся в этой борьбе обеим’и сторонами. Любопытно

посмотреть, на какие общественные силы опирались,

с одной стороны — папа, с другой стороны—император

и короли. Не мешает также взвесить и измерить ко-
*	* *
*	De jure (лат.)—юридически; de facto (лат.)—фактиче¬

ски. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
219
личество той добросовестности и деликатности, которую

обнаруживали обе стороны в выборе и употреблении

полемических средств. <...>
II
В 1198 году на папский престол вступил, под име¬

нем Иннокентия III, тридцатисемилетний умный и энер¬

гический итальянец, граф Сеньи. Он тотчас начал борь¬

бу против светской -власти в самом Риме, в Италии и

во всей Европе. Он повторил и поддерживал в течение

всей своей жизни все требования Григория VII, подчи¬

нившего папской власти, по крайней мере в теории,

всех государей католического мира. <...> Работая та¬

ким образом против светской власти, папа -поне¬

воле принужден был опираться на республиканский и

демократический элемент. Но так как этот элемент был

опасной игрушкой в руках римского первосвященника,

то Иннокентий избрал другое оружие для борьбы со

светской властью, а именно интригу и обман одного

властителя на счет другого, смотря по надобности. Со¬

перники зорко следили друг за другом, подсиживали

один другого и пользовались всем, что могло ослабить

или опрокинуть оплошавшего врага. И мне еще не раз

придется заметить, что, взаимно подкапывая друг дру¬

га, представители двух враждующих принципов оказы¬

вали, помимо собственного желания, драгоценнейшие и

незаменимые услуги развитию народной свободы и про¬

грессивному движению европейской мысли.
В первые двенадцать лет своего царствования не¬

умолимый Иннокентий III успел перессориться со все¬

ми сильнейшими государями католического мира. <...>

Проклиная государей, Иннокентий в то же самое время

вытягивал из их государств людей <и деньги. В двенад¬

цать лет он успел направить в разные стороны три

крестовых похода: один—в Палестину, другой — в Ис¬

панию против мавров, третий — в Южную Францию

против еретиков. Эти подвиги Иннокентия тем более

замечательны, что крестовые походы в это время уже

потеряли прелесть новизны; они продолжались уже це¬

лое столетие; Европа была утомлена пожертвованиями

и неудачами; надежда слабела, энтузиазм угасал; рож¬

далось печальное подозрение, что деньги расходятся

Научно-атенстнческая
библиотека
220»
по карманам итальянских прелатов; подозрение эта

высказывалось даже так громко, что Иннокентий, при¬

казавши духовенству проповедовать новый крестовый

поход, был принужден сделать особенное распоряжение.

< >
Хотел или не хотел Иннокентий зажилить пожерт¬

вования благочестивых католиков, это — дело его лич¬

ной совести, которой приходится решать м-ного подоб¬

ных вопросов. Для историка же чрезвычайно важен и

интересен тот факт, что уже в начале XIII века обще¬

ственное мнение так или иначе контролировало поведе¬

ние пап и что даже такой железный человек, как Инно¬

кентий III, не мог оставаться совершенно равнодушным

к неопределенному говору толпы. Чтобы снова поднять

на ноги утомленную Европу, Иннокентий употреблял

все средства; в циркулярах своих он повторял с дикой

энергией насмешки магометан над бессилием христиан¬

ской религии. «Где, — говорил он от лица магометан,—

где ваш бог, когда он не может избавить вас от наших

рук? Смотрите! Мы осквернили ваши святилища, мы

простерли (вперед наши руки, мы взяли с первого прис¬

тупа, мы держим в обиду вам эти ваши желанные мес¬

та, в которых зародилось ваше суеверие. Где же ваш

бог? Пускай поднимется! Пусть придет спасать вас и

самого себя! <...>».
Этот риторический прием Иннокентия имеет, ко¬

нечно, свои достоинства; он мог подействовать, как

шпанская мушка или как хороший удар кнута на чувст¬

во утомленных, но искренних католиков. Он мог выз¬

вать еще несколько судорожных усилий; но нельзя не

заметить, что, пуская в ход такое красноречие, папа ста¬

вил на карту отчаянно крупный куш. Он сам ревност¬

но распространял в массе католического населения ту

чрезвычайно опасную и соблазнительную мысль, что

истинность и достоинство религии могут и даже долж¬

ны измеряться успехом чисто земного предприятия.

И эта мысль прививалась особенно легко к умам тог¬

дашних европейцев. Ордалии1 и судебный поединок счи¬

тались в то время превосходными юридическими дока¬

зательствами. Если какой-нибудь Иван обвинял какую-

нибудь Марью в том, что она завела себе любовника,

то Марье незачем было оправдываться фактическими

и логическими аргументами: надо было только, чтобы

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
221*
ее любовник или какой-нибудь другой человек убил

или изувечил Ивана в назначенное время на определен¬

ном месте и при законных свидетелях; тогда Ивана

объявляли подлым клеветником, а Марью — целомудрен,

ной женщиной. Если приводили в суд старуху, обвинен¬

ную в колдовстве, то судье незачем было разбирать во¬

прос, действительно ли она совершила взведенное на

нее преступление и возможно ли такое преступление

вообще? — «Бросить старуху в пруд», — командовал су¬

дья. — Старуху раздевали и бросали; если она шла ко

дну, ее вытаскивали и отправляли домой; если она ос¬

тавалась на поверхности воды, ее сжигали, потому что

тогда уже невозможно было сомневаться в том, что она

действительно колдунья и любовница сатаны.
Понятно, что простые и недальновидные люди бы¬

ли не прочь от того, чтобы прикладывать тот же самый

привычный масштаб к религиозным вопросам. Просто¬

душный фанатик Франциск, основавший с разрешения

Иннокентия III орден нищенствующих монахов-фран-

цисканцев, вздумал проповедовать христианство египет¬

скому султану и при этом дошел до такого пафоса, что

предложил испытать посредством суда божия, которая

из двух религий лучше — христианство или магометан¬

ство. «Прикажи, — говорил он, — зажечь два костра:

на один я брошусь, а* на другой пусть бросится кто-ни¬

будь из твоих имамов2: кто из нас останется жив и здо¬

ров— тот и прав». Султану это предложение показалось

остроумным, но неисполнимым. «Наших имамов, — за¬

метил он, — на эту штуку не поймаешь: они знают без

всяких испытаний, что человеку неудобно лежать в

огне». Но единоверцам Франциска это предложение

вовсе не казалось забавным: они были твердо уверены

в том, что бог непременно должен творить по первому

востребованию чудеса для своих усердных и незаблуж-

дающихся поклонников.
Римская иерархия старалась поддерживать и экс¬

плуатировать эту уверенность во всех мелких случаях

вседневной жизни. В мелких случаях эта тактика была

действительно очень удобна, потому что мелкое чудо»

можно было подделать разными дешевыми средствами.

Так оно и делалось. Но во всем надо знать меру. Не

следует уподобляться глупому скряге, зарезавшему зо¬

лотоносную курицу. Католические иерархи ни под ка-

Научно-атеистическая
библиотека
222
<ким видом не должны были выходить из безопасной

области мелкого чудотворения. Подвергать свой прин¬

цип такому испытанию, которое по своей мировой ко¬

лоссальности не допускало никакой подтасовки, зна¬

чило ставить на карту основной капитал, с которого

можно было постоянно получать самые приличные про¬

центы. Многим отдельным папам, епископам и монахам

крестовые походы доставили много денег, почета и мо¬

гущества, но для теократического принципа они были

гибельны. Все проповедники крестовых походов

говорили в сущности то же самое, что говорил

Иннокентий III, хотя, быть может, в их выражениях

было меньше горечи и энергии. Все они так или

иначе возбуждали в своих простодушных слу¬

шателях страстную надежду и фанатическую уверен¬

ность, что сам бог поведет крестоносное воинство к же¬

ланной цели и поразит нечестивых врагов истинной ре¬

лигии. «Того хочет бог! того хочет бог!» — кричали на

Клермонтском соборе3 тысячи народа, выслушав речи

Петра Пустынника и папы Урбана II; и эти тысячи ки¬

нулись в крестовый поход совершенно слепо, без денег,

без провианту, почти без оружия и без малейшего поня¬

тия о том, где лежит святая земля и далеко ли до нее

и какие встречаются на пути трудности и опасности.

Взрыв религиозного чувства был очень грандиозен, но

зато и реакция была ужасно сильна. Известно, что бес¬

порядочные массы, пошедшие за Петром Пустынником,

за Вальтером Голяком и за Готшальком, погибли,

•большей частью даже не добравшись до Малой Азии.

А массы эти были очень значительны: в них было

с лишком 250 000 человек; и эти люди принадлежали к

самым низшим слоям народонаселения. Легко предста¬

вить себе, какое глубокое и неизгладимое впечатление

должен был произвести трагический исход великого

предприятия на всех родственников, друзей и соседей

погибших фанатиков.	Но тут, когда всемирная
история проникла в каждую беднейшую хижину, когда

колоссальная борьба двух религий дала себя почувст¬

вовать каждому отдельному семейству, когда католи¬

ческая политика отняла мужа у жены, брата у сестры,

сына у матери, отца у малолетних детей, тогда поне¬

воле вся Европа, от мала до велика, призадумалась над

своими утратами и стала задавать себе вопросы: ведут

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
223
ли к чему-нибудь все эти пожертвования? И действи¬

тельно ли того хочет бог?
То воодушевление, которое обнаружилось на

Клермонтском соборе, не повторилось больше никогда.

Такие порывы усердия обходятся слишком дорого и

вследствие этого ведут за собой горькое разочарование.

После первого крестового похода религиозная темпера¬

тура Европы вдруг понизилась на значительное число

градусов. Европу пришлось подогревать искусствен¬

ными средствами	Крестовый поход, ко¬

торый был устроен самим Иннокентием, оказался не в

пример скандальнее, безобразнее и неудачнее всех ос¬

тальных. Крестоносцы попали в кабалу к венецианским

купцам, которые заставили их платить натурой, и при¬

том вперед, за провоз в Палестину. Плата натурой со¬

стояла в том, что крестоносное воинство принуждено

было сделать для венецианцев несколько завоеваний в

Далмации. Когда кончилась эта работа, тогда явилась

вдруг совершенно непредвиденная необходимость вме¬

шаться в дела дряхлой Византийской империи. Кресто¬

носцы взяли Константинополь, разграбили его, разде¬

лили между собой провинции покоренного государства,

основали так называемую Латинскую Империю и,

удививши весь мир совершенно не крестоносным харак¬

тером своих подвигов; сочли свое дело оконченным, хо¬

тя они даже издали не видали не только стен Иеруса¬

лима, но даже берегов обетованной земли.
Другой крестовый поход, затеянный также Инно¬

кентием и направленный против еретиков Южной

Франции, оказался несравненно удачнее палестинского

предприятия. В Южную Францию сбежалась со всех

сторон такая огромная толпа вооруженной сволочи, что

еретики были совершенно задавлены и истреблены, не¬

смотря на свое отчаянное сопротивление.
Неуспех палестинского похода, предпринятого в

1202 году, и успех альбигойской войны, начавшейся в том

же десятилетии, именно в 1208 году, составляют, вместе

взятые, важное барометрическое указание для мысля¬

щего историка. В палестинском походе религиозный мо¬

тив должен был стоять на первом плане. Путь был да¬

лек; трудности и опасности значительны; добыча совер¬

шенно ничтожна <...>. Значит, для успеха предприя¬

тия требовалось непременно религиозное воодушевле¬

Научно-атенстическая
библиотека
224
ние. Напротив того, в альбигойской войне можно

‘было покончить все дело без дальнейшего подогревания

католических сердец. Театр войны лежал под руками;

дорога была отовсюду легкая и открытая; страна,

«обреченная мечу и пожарам», была богата и привле¬

кательна во всех отношениях; значит, надо было толь¬

ко найти добрых людей, способных резать, жечь, гра¬

бить и бесчинствовать. Таких людей в тогдашней Ев¬

ропе было слишком достаточно. Эти люди были

очень невежественны и вследствие этого, разуме¬

ется, довольно суеверны. Когда этим людям указали на

.легкую добычу, тогда они кинулись на нее с величай¬

шим удовольствием. Когда же за любезное для них

дело разбоя и бесчинства им посулили отпущение гре¬

хов, тогда, разумеется, они охотно поверили этому обе¬

щанию и еще усерднее принялись за свою работу. Ге-

:рои альбигойской войны верили «всему, что им говорили

аббаты и монахи, но -верили преимущественно потому,

что еще не выучились ни в чем сомневаться. Стреми¬

тельная сила религиозного чувства, воодушевляющего

людей XI века, уже значительно ослабела в XIII сто¬

летии. Массы еще ни в чем не сомневались сознатель¬

но, но ко многому относились уже очень спокойно и

действовали усердно в пользу католицизма только там

и тогда, где и когда интересы католицизма совпадали с

их собственными, личными наклонностями и материаль¬

ными »выгодами. Мне кажется, что конец XI века, имен¬

но время Клермонтского собора и первого крестового

подхода, составляет верховный пункт религиозного эн¬

тузиазма в католическом мире. После этого начинается

довольно быстрое понижение. В XIII столетии горячий

и поэтический элемент католического фанатизма ужев

значительной степени успел улетучиться. Дальновидные

защитники клерикальных принципов начинают трево¬

житься и суетиться, им уже чего-то недостает. Иннокен¬

тий III мечется во все стороны, ругается, проклинает,

интригует, учреждает ордена нищенствующих монахов

и вообще показывает историку своею изумительной

деятельностью и подвижностью, что влияние папства

на умы уже требует ремонта и что чувства католиков

-уже нуждаются в подогревании.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
225
III
Ссоры Иннокентия III с королями французским

и английским показывают очень наглядно, что папские

проклятия начинают понижаться в цене. В 1193 году

французский король Филипп-Август, страдая бездене¬

жьем— хронической и наследственной болезнью всех

королевских династий прекрасной Франции, — предло¬

жил руку и сердце сестре датского короля, Ингеборге,

у которой наличных денег было очень много. Бракосо¬

четание совершилось в августе 1193 года. На другой

день после свадьбы, когда новая королева должна была

короноваться, супруг ее объявил совершенно неожидан¬

но, что никак не может жить с нею, потому что чув¬

ствует к ней непреодолимое отвращение. К деньгам же

ее Филипп чувствовал, напротив того, непреодолимую

нежность и потому, разумеется, никак не мог расстать¬

ся с ними. Поправив на некоторое время свои денеж¬

ные обстоятельства и озадачив Ингерборгу таким не¬

ожиданным оборотом дела, Филипп весело и спокойно

начал составлять новые планы брачного союза.
<...> Тогдашний папа, дряхлый старик Целес¬

тин III, нашел всю эту процедуру не совсем правильной

и передал это дело на рассмотрение собора француз¬

ского духовенства. Но'между французскими прелатами

нашлось мало охотников ссориться с Филиппом. <...>

Иннокентий III, сделавшись папой, поднял всю старую

историю Ингеборги с самого начала. Увидев со сторо¬

ны Филиппа непобедимое упорство, он в 1199 году на¬

ложил на Францию интердикт, то есть запретил фран¬

цузскому духовенству совершать богослужение и цер¬

ковные требы. Удар был хорош, но коса нашла на ка¬

мень. Сразившись с Филиппом, Иннокентий встретил

себе такого противника, который не уступал ему ни <в

энергии, ни в изобретательности. Папский интердикт

сделался для короля новым источником доходов. Чуть

только какой-нибудь епископ или аббат обнаруживал

наклонность повиноваться папскому приказанию, Фи¬

липп тотчас отрешал его от должности и брал в казну

его имение; так же круто поступал он и с баронами,

которые, опираясь на папский указ, перестали считать

короля своим сюзереном; если какой-нибудь городовой

магистрат держал сторону папы, Филипп облагал го¬
15—1889

Научно-атеистическая
библиотека
226
род огромным налогом. Папа принужден был уступить:

<...>
Во всей этой истории Филипп, как частный чело¬

век, поступал бессовестно, но, как политический дея¬

тель, он держал себя превосходно. Папа заступился за

оскорбленную и ограбленную женщину. Это очень по¬

хвально и великодушно с его стороны: но как он за¬

ступился? Он наложил интердикт на Францию; если бы

его приказание было выполнено в точности, то -в тече¬

ние нескольких месяцев, а может быть, и лет на всем

пространстве французской территории новорожденные

дети оставались бы искрещенными, женихи и невес¬

ты— необвенчанными, больные умирали бы без испо¬

веди и причастия, и мертвецы зарывались бы в землю

без отпевания. Когда папское слово обладало такой

силой, которая мгновенно могла парализировать дейст¬

вия духовенства в целом королевстве, тогда, разумеет¬

ся, жители этого королевства веровали горячо и иск¬

ренно в непогрешимость папы. Стало быть, когда ин¬

тердикт не был пустым словом, тогда он был жестоким

наказанием. А на кого падало это наказание? На мас¬

су народа, на толпу простодушных бедняков, и с осо¬

бенной тяжестью ложилось оно именно на ревностней¬

ших защитников папы, на его лучших друзей, на са¬

мых искренних и усердных католиков. <...> Интер¬

дикт клонился всегда .к той цели, чтобы возбудить в

государстве волнения и посредством этих волнений до¬

вести провинившегося государя до необходимости поко¬

риться воле папы. Штука придумана недурно, но по¬

смотрите, что из этого выходит. Положим, что цель ин¬

тердикта достигнута; волнение произошло; король сми¬

рился перед иапой; папа простил короля; мир заклю¬

чен к обоюдному удовольствию высоких особ, а потом

что? Потом, разумеется, король, успокоивши и обеспе¬

чивши себя со стороны духовного начальства, прини¬

мается очень серьезно и совсем неласково за тех под¬

данных, которые своей непокорностью заставили его

смириться перед папой. Происходит в грандиозных раз¬

мерах та сцена из «Ревизора», когда городничий, пос¬

ле отъезда Хлестакова, беседует с купцами: «А, само-

варники! жаловаться?» — Неприятно было положение

самоварников, но положение возмущавшихся подданных

было еще гораздо неудобнее. Размеры всей сцены бы¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
227
ли грандиозны; начинались пытки, вешания, колесова¬

ния, четвертования. И на кого сыпались все эти непри¬

ятности? Именно на самых лучших католиков — на тех,

которые шли бестрепетно на самую опасную борьбу,

лишь бы только избавиться от невыносимого для них

интердикта. А папа чего смотрел? Да папе до этого и

дела никакого не было; до него, может быть, и слухи

об этих казнях не доходили; велика важность, что два-

три десятка неспокойных людей отправятся на плаху,

на виселицу, в застенок и на колесо; в средние века

на подобные мелочи ни один порядочный человек не

обращал никакого внимания.
Теперь не трудно будет понять, почему я заметил

выше, что Филипп-Август действовал, в ссоре своей с

папой, как превосходный политический деятель. Папа

по обыкновению смотрел на массу народа как на сред¬

ство, как на chair à canon*, как на подножие своего

святительского престола. Ему не было дела до того,

что народ будет страдать от прекращения богослужения,

что он будет волноваться и что за эти волнения его бу¬

дут бить и разорять. Так оно и должно быть, думал

папа; народ на то и создан, чтобы держать на своих

плечах все бремя моего могущества. В мирное время

он должен давать мне свои деньги, в военное время —

свою кровь. Без этого и папой быть не стоит, да и не¬

возможно. Но Филипп-Август поставил вопрос иначе.

Ты, святой отец, думал он, на кого сердишься? На ме¬

ня? Прекрасно. За что? За то что я на двух женах же¬

нат? Превосходно. Вот ты и ухитрись наказать меня,

именно* меня, преступного двоеженца**. Попробуй до¬

стать меня, если руки не коротки. А французов моих

не трогай. Они тут ни при чем. <...>
Глубокий и роковой трагизм того положения, в

котором уже с XIII века находилась римская теократия,

заключается именно в том, что самые энергические ме¬

ры, предпринимаемые для возвышения и укрепления

папского авторитета, обращались неизбежно во вред то¬

му дряхлеющему принципу, который они должны были

• • •
*	Chair à canon (франц.) — пушечное мясо. — Сост.
** В 1196 г. Филипп-Август женился вторично. Иннокентий III

считал этот брак недействительным и обвинил Филиппа*

Августа в двоеженстве. — Çqct.
15*

Научно-атеистическая
библиотека
228
поддерживать. Разумеется, папство в XIII веке было еще

очень .сильно, но оно уже не могло ни подниматься

кверху, ни даже остановиться на той высоте, которую

оно занимало. Оно неизбежно должно было спускаться

вниз, и никакие усилия даровитых личностей, подобных

Иннокентию III, могущественных корпораций, подоб¬

ных монашеским орденам, и специальных учреждений,

подобных инквизиции, не могли остановить этого необ¬

ходимого падения. Чего-чего только не придумывал

Иннокентий, и все шло совсем не туда и не так, куда

и как следовало бы идти по его клерикальным сооб¬

ражениям.
IV
Тенденции XIII века воплотились с особенной си¬

лой в личности и деятельности германского императора

Фридриха II, того самого Фридриха, который в детстве

своем, будучи королем сицилийским, находился под

опекой Иннокентия III. — Фридрих был во всех отно¬

шениях передовым человеком своего времени. Но, про¬

износя о нем такое суждение, мы должны твердо пом¬

нить, что передовые люди XIII века нисколько не по¬

хожи на передовых людей XIX столетия.
<...> Бывают такие эпохи, когда передовые лю¬

ди, то есть умнейшие, неизбежно делаются бесчестными,

жестокими и своекорыстными личностями. Отсталые же

люди в это самое время могут блистать самыми трога¬

тельными и возвышенными добродетелями. XIII век пред¬

ставляет нам одну из таких трагических эпох.
Чтобы убедиться в справедливости моего замеча¬

ния, стоит только сравнить передового человека Фрид¬

риха II с отсталым человеком Людовиком IX. У первого

бессовестность была возведена в принцип, второй ни¬

когда в жизни не изменял данному слову.	Ког¬

да мы становимся на вдемирно-историческую точку

зрения, то есть когда мы задаем себе вопрос: каким пу¬

тем шло человечество к своему теперешнему положе¬

нию? — тогда все отдаленные личности, Фридрихи, Лю¬

довики, Иннокентии, Колумбы, Лютеры, Гуттенберги,

становятся для нас отвлеченными величинами. Встре¬

чаясь с каким-нибудь собственным именем, мы прежде

всего задаем ему вопрос: ты что такое? Ты — плюс или

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
229
минус? То есть, другими словами: куда ты толкал лю¬

дей — вперед или назад? А чем толкал — добродетеля¬

ми или пороками, умом или глупостью, деятельностью

или праздностью? — Это вопросы, которые мы задаем

себе не для того, чтобы хвалить или порицать толкав¬

шую личность, а для того, чтобы изучить в подробнос¬

тях самый механизм толкания. Поэтому, встречаясь с

Фридрихом II, мы говорим: это — плюс; это — передо¬

вой человек, который шибко толкал людей вперед.

А чем толкал? — Умом и бессовестностью. Встречаясь

с Людовиком IX, мы говорим: это — минус; это — от¬

сталый человек; он упорно тянул людей -назад. А

чем? — Тупоумием.
Спрашивается теперь, почему же в политическом

мире XIII века ум и добросовестность взаимно исклю¬

чали друг друга? То есть почему передовой политиче¬

ский деятель того времени и настоящий двигатель об¬

щечеловеческого прогресса никак не мог быть честным

человеком? А вот видите ли: бывают в истории эпохи

органические и эпохи критические, или, другими сло¬

вами, эпохи положительные и эпохи отрицательные4. Во

время эпох органических или положительных система

верований, идей и бытовых форм складывается, рас¬

тет и укрепляется. Во» время эпох критических или от¬

рицательных готовая система дряхлеет и разрушается.

В XII веке закончилась органическая эпоха католициз¬

ма. С XIII века уже ясно начинается для него крити¬

ческая эпоха. В IX, в X и в XI веке умнейшие европей¬

цы были еще искренними католиками. Умнейшие ев¬

ропейцы XIII века оказываются уже индифферентис-

тами и скептиками. И если бы в умах тогдашних евро¬

пейцев не совершился этот поворот, то на земном ша¬

ре до настоящей минуты не было бы ни железных до¬

рог, ни электрических телеграфов, ни телескопа, ни

микроскопа, ни химии, ни физиологии, ни медицины.

Папская власть систематически давила бы все зароды¬

ши научного исследования. Всякому же известен тот

факт, что римская инквизиция осудила Галилея за аст¬

рономические открытия и что в училищах Церковной

области5 будут отрицать движение земли до тех пор,

пока Виктор-Эммануил или его преемники не овладеют

Римом. Стало быть, кто дорожит приобретениями ев¬

ропейской науки и произведениями еэропейской про¬

Научно-атеистическая
библиотека
230
мышленности, тот должен сказать прямо, что индиффе¬

рентизм к папскому принципу XIII-го и следующих ве¬

ков был безусловно необходим для нашего теперешнего

благосостояния. Но индифферентист, очевидно, не мо¬

жет обладать теми симпатичными качествами характе¬

ра, которыми отличается мечтатель и энтузиаст. <...>

Если хотите взглянуть на чистого энтузиаста, возьмите

Людовика IX. Чище его вы не найдете, да и вряд ли

найдете другого такого человека между политическими

деятелями католического мира. Но этот поборник пап¬

ского принципа мог развернуть свои силы с пользой для

человечества в VI или в VII веке, а никак не в XIII. Ему

надо было жить во времена Григория I и действовать

заодно с миссионером Бонифацием, обращавшим в

христианство прирейнских германцев и погибшим

смертью мученика в земле диких фризов6. При таких

условиях Людовик был бы передовым и полезным че¬

ловеком, потому что во времена миссионера Бонифация

историческая задача, стоявшая на очереди, заключа¬

лась в том, чтобы связать единством какой-нибудь

высшей идеи разрозненные племена европейских дика¬

рей. Но в XIII веке стояла на очереди совсем другая

историческая задача. Надо было во что бы то ни стало

поколебать силу папства. А кто мог в то время сра¬

жаться ç папством и одерживать над ним победы? Ра¬

зумеется, не теоретики, не ученые, не мыслители. На

все аргументы этих людей папство отвечало бы теми

неопровержимыми доводами, которыми оно победило

вольнодумцев Южной Франции7. Мудрено аргументи¬

ровать против такого принципа, который отстаивает

свою неприкосновенность огнем и железом. Бороться с

папством могли в XIII веке только те люди, которые

сами держали >в руках огонь и железо.
Но какие побудительные причины должны были

вовлечь светскую власть в борьбу с папством? За

какую-нибудь идею светская власть бороться не могла;

энтузиазма невозможно ожидать от ее представите¬

лей. В XIII столетии не зарождались еще идеи созна¬

тельного человеколюбия и бесконечного прогресса XVIII

века. Столкновение между папством и светской властью

могло произойти только из-за личных, узких и мелких

интересов. Деньги и господство — вот яблоко раздора

между клерикалами и феодалам*?. Властолюбие и до*

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
231
рыстолюбие — вот двигатели важнейших исторических

событий, поколебавших здание папства. Веровать в

непогрешимость папы умные политики XIII века уже

не могли; любить людей и работать для общего блага

они еще не умели. Стало быть, им оставалось только жить

по возможности в свое личное удовольствие. <...>.

И чем умнее был политический деятель того времени,

тем безграничнее была его бессовестность. А вырабо¬

тать себе новые идеи он все-таки был не в состоянии,

как бы ни был он гениален. В той жизни, которая его

окружала, не было еще никаких материалов для выра¬

ботки этих новых идей. И поэтому для умного полити¬

ка XIII века существовало только одно нравственное

правило: не зевай, то есть умей всегда, какими бы то

ни было средствами, устраивать так, чтобы материаль¬

ная сила была иа твоей стороне. Такими передовыми

людьми XIII столетие было очень богато; и такие лю¬

ди, похожие на хищных зверей, опасные для союзников

и для врагов, оказали своей деятельностью незамени¬

мую услугу развитию европейского ума. Их дрянные

страсти, их полнейшая бессовестность, их неукротимая

энергия и их изворотливый ум, взятые вместе и соеди¬

ненные притом с материальной силой, сделали их та¬

кими опасными бойцами, против которых никак не

могло устоять папское могущество, если бы оно реши¬

лось держать в отношении к ним строго оборонитель¬

ную тактику. А когда дрянные страсти властолюбивых

и корыстолюбивых политиков расшатали папское зда¬

ние, тогда явилась для европейцев возможность на¬

блюдать, размышлять, учиться, делать открытия и рас¬

пространять знания в обществе.
Теперь мы можем обратиться к биографии Фрид¬

риха II, умнейшего и бессовестнейшего из передовых

людей XIII века. Это — Филипп-Август в более круп¬

ных размерах.
V
Сицилийское королевство Фридриха II, лежавшее

по обе стороны Мессинского пролива, было самым про¬

мышленным, самым богатым и самым образованным

государством тогдашней Европы. Сицилия и Южная

Италия были наполнены арабами и евреями; как и вез¬

де. эти две народности, отличаясь трудолюбием, пред¬

Научно-атенс г ймескйЯ
библиотека
№
приимчивостью и смышленностыо, дали сильнейший

толчок экономическому и умственному развитию стра¬

ны. Земледелие, фабричная промышленность и торгов¬

ля Сицилийского королевства находились в цветущем

состоянии. Умственная жизнь страны сосредоточива¬

лась в трех знаменитых училищах, привлекавших в пре¬

делы государства тысячи любознательных иностранцев.

<...>
Роскошный климат Сицилии и блестящая обста¬

новка богатого двора развили в молодом Фридрихе

наклонность к чувственным наслаждениям. Сделавшись

королем на третьем году жизни и выросши без отца и без

матери среди придворных льстецов, он остался до са¬

мой смерти страстным и непреклонным властолюбцем.

Получивши блестящее образование, он смотрел на поэ¬

зию, .на искусства и на науки очень благосклонно, как

на хорошее средство украшать и разнообразить жизнь

Он любил держать при своем дворе мыслителей

и поэтов; он даже сам в свободные минуты занимался

рифмоплетством вместе со своим канцлером и другом,

Петром а-Винсис. Арабы, евреи, поэты, мыслители, при¬

дворные, все, что окружало молодого Фридриха, все

было насквозь пропитано скептицизмом, не слишком

глубоким, но очень заразительным. Двусмысленные

распоряжения королевского опекуна, Иннокентия III, за¬

пускавшего без церемонии свою клерикальную лапу в

сундуки сицилийского казначейства, давали ежедневно

новую пищу остроумию дворцовых скептиков, и

Фридрих, рано начавший тяготиться непрошеной и

убыточной опекой, по всей вероятности, слушал с удо¬

вольствием и поощрял насмешки своих приближенных

над политикой римского иерарха. Таким образом выра¬

батывался из даровитого мальчика, сидевшего на сици¬

лийском престоле, образованный эпикуреец, суровый

властитель и совершенный космополит в деле религии8.

Фридриху нравились обычаи магометан: он любил но¬

сить их костюм; он держал в своем дворце роскошный

гарем, составленный большей частью из магометанок;

он находился в постоянных дипломатических сношени¬

ях с магометанскими государями Европы, Азии и Аф¬

рики; он обменивался с ними подарками и пользовался

их уважением; но к учению корана он относился рав¬

нодушно, насмешливо и даже презрительно. При его

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
233
дворе жили сыновья знаменитого арабского ученого

Аверроэса, открыто смеявшегося над Магометом. «Од¬

ни свиньи, — говорил Аверроэс, — могут считать учение

этого человека разумным, единственно потому, что Ма¬

гомет принял свиней под свое покровительство, запре¬

тив людям употреблять в пищу свиное мясо». <...>

Фридрих два раза обманул папу, чтобы привлечь его

на свою сторону. Во-первых, он обещал ему, что сици¬

лийская «корона никогда не будет соединена с германс¬

кой. <...> Поступил же он как раз наоборот. Он ос¬

тавил за собой и Сицилию, и Германию и стал упо¬

треблять .все усилия, чтобы имперские князья выбрали

Генриха его преемником	Вторая уловка Фрид¬
риха состояла в том, что он при своем короновании

дал торжественную клятву отправиться в крестовый

поход. Ему, отъявленному скептику и другу магометан,

было, разумеется, очень смешно говорить торжественно

о религиозной войне и о благочестивой ненависти к не¬

верным. Однако он выдержал свою роль превосходно,

<...> и в течение тринадцати лет (1215—1228) мо¬

рочил всю Европу, показывая вид, будто делает колос¬

сальные приготовления для завоевания Палестины.
Благонамеренная маска крестоносца была «полезна

для Фридриха в двух отношениях: .во-первых, она за¬

добрила папу в то время, когда Оттон был еще жив и

когда Фридрих еще не был императором, а во-вторых,

она в течение многих лет давала Фридриху возмож¬

ность вооружаться и собирать вокруг себя рыцарей, не

возбуждая никаких подозрений < — >. Занимаясь ин¬

тригами и мелкими войнами в Северной Италии, путе¬

шествуя постоянно из Германии в Сицилию и обратно,

Фридрих в то же время несколько раз распускал слу¬

хи, что в такой-то день, в таком-то приморском городе

он непременно сядет на корабль и поплывет в Палести¬

ну. Кораблей у него, как у короля сицилийского, всег¬

да было достаточно, и он действительно держал их

наготове, так что слухи оказывались чрезвычайно прав¬

доподобными. Им верили и папа, и европейские госу¬

дари, и те благочестивые авантюристы, которые стре¬

мились загладить свои прегрешения войной с невер¬

ными.
В 1217 году в Палестину отправилось многочис¬

ленное и чрезвычайно разноплеменное крестоносное во¬

Научно-атеистическая
библиотека
234
инство под начальством многих отдельных вождей. Не

сделав ничего путного в Палестине, многие из этих

крестоносцев вернулись домой, другие отправились во¬

евать в Египет. Фридрих в это время по своему обык¬

новению делал вид, что собирается выступить в поход

против неверных. При этом он постоянно поддерживал

тайные дипломатические сношения с магометанскими

государями. Разумеется, поход его -не состоялся, и он

жестоко повредил успеху всего предприятия именно тем,

что обещал принять в нем участие и обнаруживал при¬

творную готовность исполнить свое обещание. Кресто¬

носцы, отправившиеся в Египет, ожидали его со дня

на день и в этих бесплодных ожиданиях провели целый

год; когда же они наконец решились действовать без

Фридриха, то благоприятная минута оказалась упу¬

щенной; магометане, успевши уладить свои домашние

дела, встретили христиан с таким единодушием, что

весь крестовый поход кончился мирным договором, по

которому крестоносцы получили позволение уйти из

Египта подобру-поздорову. Фридрих от души смеялся

со своими приближенными над неудачным исходом

священной войны и для поддержания своей благочес¬

тивой роли отправил к берегам Египта сорок галер

тогда, когда эти галеры не могли принести крестонос¬

цам ии малейшей пользы. <...> Наступил новый срок,

торжественно назначенный самим Фридрихом. Несколь¬

ко тысяч крестоносцев собралось к этому времени в

Южной Италии; другие отправились вперед в Палести¬

ну. Разумеется, все эти ожидания оказались совершен¬

но напрасными; крестоносцам пришлось разъехаться по

домам, но большая часть из них умерла в Апулии от

жаркого климата. Осенью 1227 года преемник папы

Гонория III, Григорий IX, произнес над Фридрихом от¬

лучение от церкви.
Если бы Фридрих просто уклонялся от крестового

похода, то папа вряд ли решился бы на такую энерги¬

ческую меру. Отсрочка следовала бы за отсрочкой, и

дело понемногу заглохло бы само собой. Но Фридрих в

последнее время слишком усердно хлопотал о завое¬

вании Ломбардии, и тогда папа из чувства самосохра¬

нения принужден был пустить в ход против предпри¬

имчивого императора всю тяжелую артиллерию пап¬

ских ругательств и проклятий. К сожалению, Фридри*

Д. И. Пвсарев
об атеизме, религии и церкви
235
ха было очень мудрено запугать каким бы то ни было

оружием, светским или духовным. На проклятия папы

он отвечал резкими манифестами. В то же время он

так успешно вел против папы сложные и запутанные

интриги, что в пасху 1228 года римский народ выгнал

папу из Рима. И в это же самое время он доказывал в

своих циркулярах, что он — покорный сын церкви и уг¬

нетенная невинность, а папа—жестокосердный тиран,

терзающий и проклинающий, по своим личным расче¬

там, самых усердных защитников «католицизма. И цир¬

куляры были написаны так убедительно, факты были

подобраны и освещены так искусно, что Европа поне¬

воле изумлялась и верила. Осенью 1228 года Европе

пришлось изумиться особенно сильно: Фридрих поехал

в Палестину по приглашению египетского султана

Камеля и приобрел от него Иерусалим и другие святые

места, не проливши ни одной капли крови. Дело в том,

что Камель искал себе в Фридрихе надежного союзни¬

ка против своих единоверцев и ближайших родственни¬

ков. Камель, подобно Фридриху, держался того прави¬

ла, что в государственных делах следует руководство¬

ваться не религиозным чувством, а политическим рас¬

четом. Весной 1229 года, заключив с Камелем мирный

договор, Фридрих вступил в Иерусалим, сам надел на

себя корону в церкви святого гроба и вслед за тем

возвратился в Европу. В это время папа навербовал се¬

бе солдат и опустошал Южную Италию, пользуясь от¬

сутствием Фридриха. Тотчас после своего возвращения

в Европу Фридрих разогнал шайки бандитов и немед¬

ленно заявил всем правительствам католического ми¬

ра, что папа ограбил его владения в то время, когда

он, Фридрих, совершал в Палестине богоугодные дела.

Папа со своей стороны старался доказать, что эти де¬

ла совсем не богоугодные и что Фридрих заключил в

Палестине союз с дьяволом, то есть с Камелем; но об¬

щественное мнение Европы решительно склонилось на

сторону императора, и Григорий IX в 1230 году при¬

нужден был снять с него отлучение от церкви.
VI
В 1231 году Фридрих обнародовал для своего

Сицилийского королевства новый свод законов, состав¬

ленный его канцлером, Петром а-Винсис. Чтобы господ¬

Научно-атеистическая
библиотека
236
ствовать в Германии, чтобы раздавить ломбардскую

федерацию9, чтобы окончательно смирить папу, Фрид¬

риху необходимо было располагать 'постоянно огром¬

ными суммами денег. Поэтому финансы составляли

центр всей системы его управления.
Фридрих II и его канцлер поняли свою задачу

именно таким образом: оба они смотрели на Сицилий¬

ское королевство так, как дельные хозяева смотрят на

доходные имения. Народ был для них оброчной ста¬

тьей, но по крайней мере оба они, как люди очень ум¬

ные, понимали довольно верно те условия, при которых

эта оброчная статья может постоянно приносить зна¬

чительные доходы.	В новом кодексе было мно¬

го постановлений, ограждавших права короля и народа

от неумеренных притязаний духовенства; евреям и маго¬

метанам предоставлялась полная религиозная свобода;

церковные поместья облагались податью наравне с

другими землями; духовные лица должны были под¬

чиняться гражданским законам наравне совсем« осталь¬

ными подданными; всем сицилийцам запрещалось про¬

давать или дарить родовые имения церквам, монастырям

и монастырским рыцарским орденам. Ордалии, то есть

различные судебные испытания водой, железом, огнем,

совершенно отменялись;
Медицинская школа, находившаяся в Салерно,

пользовалась постоянным покровительством Фридриха;

ученые могли спокойно заниматься своим делом, не

боясь ежеминутно, что их обвинят в безбожии или кол¬

довстве. Из ненависти к верхнеитальянским городам

Фридрих основал в Неаполе превосходный универси¬

тет. Студентам неаполитанского университета были

предоставлены такие права и привилегии, какими ни¬

когда и нигде еще не пользовались средневековые сту¬

денты. Фридрих довел свою внимательность к учащей¬

ся молодежи до таких неслыханных размеров, что

особым эдиктом гарантировал иностранцам, желавшим

учиться в Неаполе, безопасность дороги, дешевизну

жизни и полную свободу во время всего пребывания их

в пределах Сицилийского королевства. <...> Если бы

Фридрих издавал такие необыкновенные эдикты из бес¬

корыстной любви к просвещению, то его смело можно

было бы поставить рядом с Элоизой, родившей на свет

сына и не нашедшей для него лучшего имени, как Ас¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
237
тролябия. Покровительствовать просвещению — дело

прекрасное; но когда правитель обширного государства

публикует в своих эдиктах цены студенческих квар¬

тир и гарантирует своевластно кредит для учащихся

юношей, тогда, очевидно, любовь к науке превращает¬

ся у этого правителя в мономанию, которая может

иметь самые печальные последствия для всех важней¬

ших отраслей государственного хозяйства. Но ясный,

глубокий -и холодный ум Фридриха был совершенно

обеспечен против всякой мономании. Необыкновенный

эдикт о квартирах и о кредите был вызван не любовью

императора к науке и к студентам, а его враждебными

отношениями к городам верхней Италии, и преимуще¬

ственно к Болонье, которая была богата и сильна един¬

ственно благодаря своему знаменитому университе¬

ту, привлекавшему ежегодно более двенадцати тысяч

иностранцев. Этих иностранцев Фридриху желательно

было перетянуть в Неаполь для того, чтобы купцы, ре¬

месленники и домохозяева Болоньи остались на бобах

и заскрежетали зубами.
Разоряя обывателей города Болоньи, новый не¬

аполитанский университет, кроме того, солил также

самым чувствительным образом всегдашнему благопри-

ятелю Фридриха, пале. Болонский университет нахо¬

дился под покровительством папы и, проводя в своем

преподавании теократические тенденции, распространял

клерикальные идеи по всей католической Европе по¬

средством тех двенадцати тысяч иностранцев, которые

ежегодно упивались болонской премудростью. В Неа¬

поле же любознательным иностранцам предлагалась

вместе с кредитом и дешевыми квартирами премудрость

совсем другого сорта. В неаполитанском университете

господствовала философия Аристотеля в совершенно

искаженном виде. Многие важнейшие кафедры были

заняты арабами и евреями; скептическое направление

преподавания нисколько не считалось предосудитель¬

ным; при таких условиях рьяный католицизм был

очевидно немыслим. По приказанию Фридриха ученые

неаполитанского университета в первый раз перевели

все сочинения Аристотеля прямо с греческого языка на

латинский; до того времени Европа знала Аристотеля

только по переводам, сделанным из вторых рук, с

арабских переводов. Новый, настоящий Аристотель бы¬

Научно-атеистическаЯ
библиотека
23Ô
стро распространился по всем тогдашним университе¬

там; клерикалы, и во главе их сам папа, старались ос¬

тановить это умственное движение. Григорий IX в

1231 году запретил католикам читать сочинения Арис¬

тотеля о философии природы до тех пор, пока эти кни¬

ги не будут исправлены и очищены учеными богосло¬

вами. Запрещение это ни к чему не повело; Аристотель

остался неочищенным, и студенты всех наций продол¬

жали читать его с неимоверной жадностью.
Всматриваясь в такие факты, как основание не¬

аполитанского университета и перевод Аристотеля, мы

поневоле должны изумляться дальновидности Фридри¬

ха II. Этот властолюбивый эпикуреец, не веривший в

бессмертие души и презиравший суд истории, умел,

однако, подобно всем гениальным людям, смотреть

вперед, в далекое будущее, и, независимо от своей

собственной воли, по непосредственной гениальности

своего ума, выбирал против своих врагов такие сред¬

ства, которые подрывали их могущество в основном

принципе и которые действовали на многие поколения,

действовали тогда, когда уже и сам Фридрих, и все

его личные враги давным-давно лежали в могилах.
VII
Установив на прочных основаниях внутреннее

управление Сицилийского королевства, Фридрих II с

1236 года сосредоточил все свое 'внимание на покоре¬

нии Ломбардии. <...> Папа старался сперва урезо¬

нить властолюбивого императора. Но Фридрих попро¬

сил его раз навсегда не вмешиваться в светские дела.

Тогда папа, вовсе не желая исполнить эту нескромную

просьбу, открыто присоединился к союзу верхнеиталь-

янских городов и в 1239 году снова отлучил от церкви

своего старинного врага. С этой минуты до самой смер¬

ти Фридриха, то есть до 1250 года, борьба его с пап¬

ством уже не прекращалась. Воюющие стороны осыпа¬

ли друг друга проклятиями, ругательствами и публич¬

ными обвинениями. Фридрих писал ко всем европейс-

ским правительствам, что папа — вор, пьяница и раз¬

вратник. Григорий IX объявил с своей стороны, что

император — негодяй, еретик и безбожник, неверующий

в Христа и осмеивающий таинства религии. — «Недо¬

стойный наместник Христа, — писал Фридрих,— сидит в

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
239
своем дворце, 'как купец в лавке, и за золото продает

отпущение грехов, пишет и подписывает векселя -и пе¬

ресчитывает деньги. Он только потому и преследует ме¬

ня своей ненавистью, что я не согласился женить на его

племяннице моего побочного сына Эпцио, теперешнего

короля Сардинии... Среди церкви, — продолжает он,—

восседает беснующийся кудесник, человек лжи, свя¬

титель, оскверненный преступлениями и развратом...

Он пьяница и, хмельной, называет себя повелителем

неба и земли». — Григорий, разумеется, не оставался в

долгу и отвечал блистательными ругательствами на об¬

личительное красноречие Фридриха. — «Из волн морс¬

ких,— возвещает папа, — вышел зверь, на котором на¬

писано крупными буквами его имя: «богохульство»».—

Оказывается, что этот зверь не что иное, как сам

Фридрих II. — «Он (то есть зверь или Фридрих) ут¬

верждает ложно, что я взбешен по поводу несостояв-

шегося брака между моей племянницей и его побочным,

сыном. Он лжет еще более бессовестным образом, ут¬

верждая, что я продал мою веру ломбардцам».
Доминиканцы, бывшие постоянно самыми твер¬

дыми защитниками папства, неутомимо проповедовали

против Фридриха в самых низших слоях европейского

народонаселения; любимой темой их проповедей были

известные сношения Фридриха с магометанскими пра¬

вителями; при этом не забывались, разумеется, и те

нрава, которыми пользовались в Сицилийском королев¬

стве евреи и арабы. Из всех этих неопровержимых и

совершенно достоверных фактов усердные монахи вы¬

водили то очень натянутое заключение, что Фридрих

совершенно отказался от христианства и старается ис¬

требить его оружием, учеными сочинениями и дерзки¬

ми насмешками. Для большей убедительности и для

красоты слога проповедники приписывали Фридриху

разные нелепые кощунства, которых, разумеется, ни¬

когда не позволил бы себе при посторонних свидете¬

лях умный и осторожный правитель.	Ходили,

правда, какие-то темные слухи о какой-то таинствен¬

ной книге, говорили, что эта книга наполнена дерзкими

выходками против христианства и что ее написал сам

Фридрих или по крайней мере его канцлер, Петр

а-Винсис; но книга эта до нас не дошла; <...> Всего

правдоподобнее, что вся эта книга есть чистый миф.

Научно-атеистическая
библиотека
240
созданный епископами и монахами Сицилийского коро¬

левства. Само собой разумеется, что все клерикалы

Южной Италии -и Сицилии были озлоблены до глуби¬

ны души законодательной и административной дея¬

тельностью Фридриха,	Выразиться в вооружен¬

ном восстании это озлобление не могло, потому что

Фридрих был очень бдителен и поступал очень крутое

нарушителями общественного спокойствия. Значит, надо

было мстить осторожно, посредством клеветы; а клеве¬

ту 'всего удобнее было направить против той стороны

в личности Фридриха и его канцлера, которая дейст¬

вительно вызывала в народе толки и сомнения. Импера¬

тор ведет дружбу с неверными — чего же лучше? Сей¬

час можно прицепить к этому обстоятельству обвинение

в отступничестве, в безбожии, в насмешке над святы¬

ней. И разумеется, незачем было останавливаться на

неопределенных толках; можно было сочинить целые

рассказы с именами действующих лиц, с указанием

места и времени, с приведением фантастических загла¬

вий, принадлежащих несуществующим сочинениям.
В то время, когда Фридрих, отлученный от церк¬

ви, ругался с папой перед лицом всей католической Ев¬

ропы, вто время, когда доминиканцы громили его в своих

проповедях,—францисканцы стояли за него горой и рас¬

пространяли в народе разные слухи, невыгодные для

папства. Генерал францисканского ордена10, Илия, не¬

посредственный преемник святого Франциска, был од¬

ним из самых ревностных приверженцев Фридриха.

Этот глубокий раздор клерикалов между собой пока¬

зывает особенно наглядно ветхость католицизма. Если

можно было оставаться католиком, монахом и пропо¬

ведником, поддерживать заклятых врагов папы, лю¬

дей, отлученных от церкви и обвиненных в безбо¬

жии, то очевидно католицизм переставал быть делом

искреннего убеждения и превращался в мертвую массу

условных формальностей даже для тех людей, которые

по своему официальному положению были обязаны

проводить и поддерживать словом и примером католи¬

ческие идеи. Впрочем, Фридрих со своей стороны ста¬

рался по возможности, разными подвигами благочестия,

облегчать трудную задачу услужливых францисканцев,

взявших на себя его защиту. Чтобы доказать католиче¬

ской Европе, что он не совсем пропащий человек и что

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
241
лютые доминиканцы взводят на него чистейшую на¬

праслину, Фридрих преследовал, пытал и сжигал в

верхней Италии тех самых еретиков, которых папа со

времен альбигойской войны беспощадно истреблял

•в Южной Франции. Но Григорий IX ни за что не хотел

уступить Фридриху в двуличности. Григорий принял

итальянских еретиков под свое покровительство и стал

проклинать Фридриха за его жестокость в то самое

время, когда папские легаты и доминиканские инкви¬

зиторы продолжали свирепствовать против еретиков

Южной Франции. Один мучил и казнил таких людей,

которых он очевидно считал совершенно невинными; а

другой из ненависти к первому оплакивал этих несча¬

стных, которых он сам в другое 'время охотно изжарил

бы на медленном огне. И оба усерднейшим образом

выводили друг друга на свежую воду; оба вместе все¬

возможными средствами старались убедить Европу в

том, что inana и император решительно никуда не го¬

дятся. Мудрено ли, что Европа, прислушиваясь к их

скандальным словам и присматриваясь к их бессовест-

ны-м поступкам, понемногу начала терять доверие, как в

папство, так и в священную римскую »империю.
Взаимно истребляя друг друга, папство и священ¬

ная римская империя оказали Европе незабвенную ус¬

лугу, тем более 'важную, что ее не могла оказать никакая

третья, посторонняя сила. Освобождение европейской

мысли могло возникнуть только из роковой сшибки двух

величайших авторитетов. Жизнь Фридриха II наполне¬

на самыми черными преступлениями;	И между

тем этот бессовестнейший человек, не отступавший н-и

перед грабежом, »и перед насилием, ни перед юридиче¬

ским убийством, до такой степени соответствовал тре¬

бованиям своего века и своего народа, что народ долго

любил и помнил его энергическую личность. Немцы

воспели и прославили в нем именно ту черту его дея¬

тельности, что он не давал простых людей в обиду ду¬

ховенству. Фридрих тотчас после своей смерти сделался

героем народных легенд, и этот легендарный образ,

очищенный фантазией от всякой грязной примеси, на¬

делал много хлопот одному из лучших преемников

Фридриха, Рудольфу Габсбургскому.
«Как ни благодетельно было управление Рудоль¬

фа, —- говорит Шлоссер, — но память о Гогенштауфенах
16-1889

Научно-атеистическая
библиотека
242
жила еще в народе. Было даже поверье, что Фридрих II

воскреснет и преобразует испорченную религию; вслед¬

ствие того в Германии появилось множество самозван¬

цев. <...>». <...>
Таким образом, уже во второй половине XIII века

немецкий народ размышлял или, вернее, мечтал о пре¬

образовании испорченной религии. И труд этого преоб¬

разования он поручал в своих мечтах не какому-ни-

будь святому отшельнику, а, напротив того, знамени¬

тому государственному человеку и отъявленному 'врагу

папы.
VIII
Доминиканцы были постоянно самыми надежными

орудиями клерикального деспотизма, но орден франци¬

сканцев вскоре после своего основания примкнул к вра¬

гам папства и даже заразился еретическими доктрина¬

ми, чрезвычайно опасными для римской теократии.

В конце XII века была написана каким-то неизвестным

лицом странная книга, носившая название «вечного

евангелия». Эта книга произвела на своих первых чита¬

телей такое сильное впечатление, что о ней тотчас со¬

ставилась легенда. Стали рассказывать, что подлинник

этого сочинения, написанный на медных досках, был

принесен с неба ангелом и вручен священнику Кириллу,

который передал его аббату Иоахиму. Этот Иоахим

был известен в католическом мире безукоризненной чис¬

тотой своей жизни и глубокой искренностью своего бла¬

гочестия; когда он был жив, его считали угодником

божьим и пророком; после его смерти римская церковь

причислила его к лику своих святых. Ясно, стало быть,

что имя Иоахима пользовалось между клерикалами

сильным авторитетом. Лет через пятьдесят после его

смерти книга «вечное евангелие» стала распространять¬

ся в монастырях францисканского ордена; к этой книге

было уже в это время приделано введение, объясняв¬

шее ее смысл и написанное Иоанном Пармским, гене¬

ралом францисканцев. В этом введении Иоанн доказы¬

вал, что угодник и пророк Иоахим, проникнувшись

идеями «вечного евангелия», считал дело римской церк¬

ви совершенно оконченным и предсказал ей неизбежное

падение. Далее, введение Иоанна раскрывало значение

мистических образов, наполнявших эту таинственную

Д. И. Писарей
об атеизме, религии и церии
243
книгу, и давало им такие толкования, которые никак

ие могли понравиться папству. Иоанн говорил, что бо¬

жественный промысел ведет человечество через различ¬

ные эпохи или периоды; во время ветхозаветного, или

еврейского, периода мир находился под непосредствен¬

ным господством бога-отца; во время христианского

периода над миром господствовал бог-сын; теперь же,

говорит он, наступает царство бога-духа святого. В этом

новом царстве вера перестанет быть необходимой, по¬

тому что все будет совершаться по законам разума и

мудрости. Эти законы заключаются, по его словам, в

«вечном евангелии», которое должно заменить собой

новый завет, подобно тому, как новый завет стал на

место ветхого завета.
Папа Александр IV проклял еретическую книгу

и стал преследовать ее адептов. Доминиканцы, облечен¬

ные инквизиторской властью, с особенным удоволь¬

ствием принялись ловить, пытать и жечь своих сопер¬

ников, францисканцев. Много еретиков, называвших

себя спиритуалистамии, и много экземпляров опасной

книги погибло от руки палача. Гонение произвело свое

обыкновенное действие. Брожение умов усиливалось, и

число фанатиков, готовых терпеть мучение и смерть за

«новое учение», стало быстро увеличиваться. В ордене

францисканцев произошло странное раздвоение: неко¬

торые монастыри изменили обету нищенства и втянулись

в роскошь; другие продолжали вести воздержный и

суровый образ жизни, заставляли своих монахов ходить

но городам и селам, питаться подаянием и постоянно

говорить проповеди простому народу. Эти нищие пропо¬

ведники, настоящие духовные дети святого Франциска,

могли сильно действовать на ум и чувство простых лю¬

дей; но именно эти суровые ненавистники всякой рос¬

коши заразились до мозга костей идеями «нового уче¬

ния». Они проповедовали неутомимо, но для папства

было бы гораздо лучше, если бы они не говорили ни

слова. Их проповеди только усиливали и осмысливали

то негодование, с которым простые люди давно уже

смотрели на эпикурейскую жизнь епископов, аббатов и

монахов.
В конце XIII века один из обожателей «вечного

евангелия» написал истолкование апокалипсиса12 и раз¬

делил в этом сочинении христианскую эпоху на семь от¬

Научно-атеистическая
библиотека
244
дельных периодов: первый — проповедь апостолов; вто¬

рой— страдания мучеников; третий — борьба с ерети¬

ками; четвертый — подвиги отшельников; пятый — гос¬

подство монастырской системы; шестой — низвержение

антихриста; седьмой — наступление блаженного тысяче¬

летия (Millenium)13. Автор истолкования утверждал,

что его современники живут в шестом периоде, что

настало время низвергнуть антихриста и что под этим

последним именем следует подразумевать папу. Рим¬

скую церковь он называл блудницей, облеченной в пур¬

пур; ои говорил, что вся ее иерархия сделалась излиш¬

ней и ни на что негодной, что их дело сделано и что

«их приговор запечатан последней печатью». Идеи это¬

го писателя были подхвачены на лету тысячами нищен¬

ствующих монахов и пробрались с ужасающей быстро¬

той в низшие слои европейского народонаселения.

Францисканские фанатики проповедовали публично, что

духовенство развращено, что папа — антихрист и чело¬

век греха, что церковные таинства потеряли свою спа¬

сительную силу, что пришла пора покаяться и начать

новую жизнь. У некоторых францисканских общин оп¬

позиция против господствующей церкви дошла даже

до таких колоссальных размеров, что они поставили

своего патрона, Франциска, выше самого спасителя.
Все это совершалось за двести лет до Лютера,

В это тревожное и зазорное время, в самом конце
XIII	века и в самом начале XIV века, на папском пре¬

столе сидел страстный и взбалмошный человек, Бони¬

фаций VIII, усердный, но неудавшийся подражатель

Григория VII и Иннокентия III. Притязания Бонифа¬

ция были безгранично широки; он говорил с королями

католической Европы тоном полновластного диктатора;

но зато, кроме властолюбия и корыстолюбия, у этого

задорного папы не было никак/их политических дарова¬

ний; перевес материальной, денежной и даже умствен¬

ной силы был на стороне ею противников; Бонифаций

умел только раздражать своих врагов ругательствами

и проклятиями; никто из них не чувствовал к нему ни

страха, ни уважения; смешная бестактность его дикта¬

торских замашек втянула его в жестокую борьбу с свет¬

ской властью, которая, собравши вокруг себя всех мно¬

гочисленных противников папства, воспользовалась

этим удобным случаем, чтобы нанести смертельный

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
245
удар теократическому принципу римской клерикальной

политики. После Бонифация папство стало превращаться

в блестящий анахронизм, опасный только для скромных

кабинетных мыслителей и совершенно безвредный для

политических деятелей.
Главным противником и счастливым победителем

неосторожного Бонифация был французский король,

Филипп IV Красивый, один из крупных представителей

того типа, с которым я познакомил моих читателей в

характеристике императора Фридриха II. Спор между

двумя властями возник, разумеется, из-за денег. Обе

стороны с одинаковым усердием старались молотить

рожь на обухе. Филипп чеканил фальшивую монету,

ограбил всех евреев своего королевства и наконец подъ¬

ехал с самыми хищными намерениями к имуществам

церквей и монастырей, не плативших никаких податей.

Бонифаций, с своей стороны, торговал епископскими

должностями и кардинальскими шапками, отбирал

деньги у нищенствующих монахов, доказывая им очень

убедительно, что они должны нищенствовать, а не бо¬

гатеть,— и наконец придумал устроить в 1300 году

юбилейный год, то есть объявил, что все люди, желаю¬

щие получить полное отпущение грехов, должны в те¬

чение этого года побывать в Риме на богомолье.
Само собой разумеется, что два виртуоза, подоб¬

ные Филиппу и Бонифацию, непременно должны были

столкнуться между собой на тернистом пути система¬

тического обирания. Бонифаций не умел уступать и де

понимал необходимости действовать осторожно; а Фи¬

липп видел, что ему выгодно унизить папу и что ему

незачем с ним церемониться. Перед глазами Филиппа

находился очень поучительный пример: его современ¬

ник и ближайший сосед, английский король Эдуард 1г

без всякого шума и кровопролития принудил свое духо¬

венство нести часть государственных повинностей. Анг¬

лийские епископы и аббаты долго отказывались платить

подати, но Эдуард приказал судьям всего королевства

выслушивать все жалобы, поступающие в суды против

духовенства, и в то же время отвергать без разбора

все жалобы, подаваемые самими духовными. «Кто не

платит налогов, — говорил Эдуард, — тот не имеет пра¬

ва пользоваться покровительством законов». При таком

порядке вещей английским епископам и аббатам при¬

Научно-атеистическая
библиотека
246
шлось так жутко, что они очень скоро покорились и

согласились платить подати наравне со светскими зем¬

левладельцами. Этот пример был очень соблазнителен

для Филиппа, тем более что у него также находились

под руками опытные юристы, готовые по первому его

приказанию решить в ту или другую сторону, с соблю¬

дением всех тончайших приличий, самые запутанные

вопросы гражданского, уголовного, канонического, го¬

сударственного и всякого другого, естественного или

неестественного права. В 1226 году Бонифаций издал

буллу «Clericis laicos», в которой он запрещал духовен¬

ству платить подати светской власти. В ответ на эту

буллу Филипп запретил вывозить из Франции драгоцен¬

ные металлы, оружие и лошадей. Вследствие этого Бо¬

нифаций потерял значительную часть своих доходов;

кроме того, все итальянские купцы начали кричать, что

папа своими глупыми выдумками подрывает их торгов¬

лю. Бонифаций попробовал запугать Филиппа новой

буллой, еще более резкой, но Филипп в своих манифе¬

стах заговорил об изнеженности духовенства и высказал

так много горьких истин, что папа смягчился и начал

извиняться, говоря, что буллы его совсем не относятся

к Франции. Полемика между королем и папой прекра¬

тилась, но Бонифаций долго помнил данный ему урок.

В 1301 году, поссорившись с Филиппом из-за одного

епископа, он объявил в булле «Ausculta fili», что папе

принадлежит верховный суд не только в духовных, но

и в светских делах. Филипп, окруженный умными, уче¬

ными, хитрыми и опытными советниками из юристов,

тотчас сумел дать своей новой ссоре с Бонифацием та¬

кой характер, что она превратилась в дело всего фран¬

цузского народа. Король сказал, что, защищая по своей

обязанности национальную независимость и честь

Франции, он отвергает торжественно все беззаконные

притязания римского первосвященника. Папская булла

была публично сожжена в Париже. Вслед за тем Фи¬

липп созвал депутатов дворянства, духовенства л горо¬

дов, и в этом собрании государственных чинов (états

généraux), несмотря на робкую оппозицию клерикалов,

требования Бонифация были объявлены совершенно

безрассудными. Бонифаций издавал новые буллы, со¬

зывал в Риме соборы, ругал и проклинал короля и его

советников, наконец отлучил Филиппа от церкви; но все

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
247
эти резкие меры не наносили ни малейшего вреда ни¬

кому, кроме самого папы. Общественное мнение Фран¬

ции было обработано так ловко, с одной стороны, уче¬

ными юристами, с другой стороны, -нищенствующими

монахами, ругавшими богатое духовенство на всех пе¬

рекрестках, что весь народ смотрел на своего корысто¬

любивого короля как на естественного защитника фран¬

цузской чести и самостоятельности.
Понимая свою силу, юристы Филиппа быстро

перешли из оборонительного положения в наступатель¬

ное. В 1303 году советники короля, и во главе их Виль¬

гельм Ногаре, доказали новому собранию государствен¬

ных чинов, что Бонифаций VIII незаконным образом

присвоил себе папскую тиару, что он торгует церковны¬

ми должностями, предается распутству, не верует в

бога, отрицает бессмертие души, глумится над величай¬

шими таинствами религии. В этом обвинении, как и во

всех средневековых обвинениях, несомненные истины

были перемешаны с нелепейшими выдумками. Взведя

на Бонифация все преступления, когда-либо совершен¬

ные на земном шаре, усердные обвинители пришли к

тому заключению, что такого отъявленного негодяя сле¬

дует низложить, арестовать и предать суду вселенского

собора. Собрание согласилось с мнением обвинителей,

и в том же 1303 году Филипп, не желая более тратить

время на бесплодные перебранки, отправил Вильгельма

Ногаре в Италию с большими денежными суммами и

векселями. Ловкий агент французского короля соеди¬

нился с римской фамилией Колонны, которая уже дав¬

но старалась погубить Бонифация. Нанявши толпу

вооруженных людей, искусные и смелые союзники за¬

хватили папу в плен, и при этом случае французский

чиновник Вильгельм Ногаре дал преемнику Григория VII

и Иннокентия III ту знаменитую пощечину, которая на

вечные времена записана в истории. Бонифаций умер

в том же 1303 году, так что суд над ним не состоялся.
Следующий папа, Бенедикт IX, прожил всего не¬

сколько месяцев, а преемник Бенедикта, француз Берт¬

ран, архиепископ бордоский, принявший имя Климен¬

та V, сделался папой по милости Филиппа Красивого

и оставался под его влиянием в течение всей своей

жизни. По требованию Филиппа он перенес свою рези¬

денцию из Рима в Южную Францию, в город Авиньон.

Научно-атеистическая
библиотека
248
Вместе с Филиппом он засудил и ограбил богатых там¬

плиеров14. Самый орден тамплиеров был уничтожен,

имения его разделены между папой и королем, а ры¬

цари, обвиненные во многих чрезвычайно неправдопо¬

добных и грязных преступлениях, были измучены тю¬

ремным заключением и пытками, а потом, как водится,

сожжены. В Авиньоне папы жили весело и роскошно

почти семьдесят лет. В конце четырнадцатого столетия

их вавилонское пленение15 окончилось; Григорий XI во¬

ротился в Рим, но величие и нравственное могущество

папства оказались невозвратными. На папские прокля¬

тия почти никто уже не обращал внимания: миланский

герцог Варнава Висконти, получив папскую буллу, от¬

лучавшую его от церкви, заставил кардиналов, вручив¬

ших ему это грозное послание, съесть целиком весь

пергамент, на котором оно было написано, вместе с

свинцовой печатью и с шелковым снурком. В Англии

уже проповедовали в это время ученый мыслитель Вик-

леф и неукротимый фанатик Джон Булль. Один дей¬

ствовал на высшие классы общества, другой волновал

народные массы; оба с одинаковой силой восставали

против злоупотреблений римской иерархии, осуждали

роскошь духовенства и старались восстановить чисто¬

ту и простоту первобытного христианства. Идеи Викле-

фа перелетели на материк; в Богемии заговорил, в на¬

чале XV века, неустрашимый проповедник Иоанн Гусс.

В то время, когда старое здание католицизма трещало

и разваливалось повсеместно, кардиналы ухитрились вы¬

брать двух пап, которые начали ругать и проклинать

друг друга. Собор, созванный кардиналами в Пизе, низ¬

ложил обоих пап и выбрал третьего. Но низложенные

папы не признавали компетентности собора; на его

приговоры они отвечали проклятиями, и, таким обра¬

зом, к изумлению всех католиков, сохранивших еще

средневековую наивность миросозерцания, оказалось

разом три папы, и взаимная брань дошла до последних

пределов неприличия.
В 1416 году Констанцский собор, под председа¬

тельством императора Сигизмунда, положил конец этим

беспорядкам и, для восстановления древнего благоче¬

стия, осудил Иоанна Гусса на смертную казнь, несмот¬

ря на охранную грамоту, данную ему тем же самым

Сигизмундом. Гусс сгорел на костре, но цель осталась

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
249
недостигнутой, древнее благочестие не восстановилось,

и в половине XV века ученый и умный католик, Эней

Сильвий, говорит с холодным отчаянием: «Вера умерла;

католический мир превратился в тело без головы, в

республику, не имеющую ни правительства, ни законов.

<...>». Начинается новая жизнь. Европейская мысль

старается заявить свою самостоятельность и полноправ¬

ность по всем отраслям научной и практической дея¬

тельности. Корабль Колумба причаливает к берегам

нового мира. Телескоп Галилея открывает тысячи не¬

виданных звезд. Типографский станок создает на раз¬

валинах римской духовной власти небывалую обще¬

ственную силу. Тяжелый средневековой кризис оканчи¬

вается блистательным выздоровлением.
IX
В XIII столетии блаженный Рихальм, аббат шен-

тальского монастыря, написал очень любопытное иссле¬

дование «о кознях и коварствах демонов против лю¬

дей». Книга Рихальма была выпущена в свет после

смерти автора и разошлась во многих списках по тог¬

дашним монастырям. Издатель этой книги — монах,

которому Рихальм диктовал результаты своих наблю¬

дений,— знал хорошо умственные потребности своих

будущих читателей и умел оценить высокие достоинства

издаваемого сочинения. «Это очень печальное обстоя¬

тельство,— говорит издатель в предисловии к труду

Рихальма, — что мы не знаем ничего или знаем так

мало подробностей о проделках наших невидимых вра¬

гов. Я хочу теперь обнародовать открытия аббата, ко¬

торый занимался в течение всей своей жизни наблюде¬

ниями над демонами, который их видел и слышал, ко¬

торый знал все их ухищрения».
А'ббат Рихальм занимался своим делом как доб¬

росовестный ученый исследователь и умел с замечатель¬

ной ясностью передавать свои наблюдения читателям.

«Думают вообще, — пишет он, — что каждый человек

искушает* и терзается демоном. Это — грубое заблуж¬

дение. Вообразите себе, что вы погружены в воду со¬

всем с головой. Вода давит вас сверху, давит снизу,
*	* *
*	Так в оригинале; следует, очевидно, читать: «искушается».—
Сост.

Научно-атеистическая
библиотека
250
давит справа и слева: вот наглядное изображения зло¬

вредных духов, которые окружают и смущают вас со

всех сторон; они бесчисленны, как пылинки, носящиеся

в солнечном луче, и даже еще бесчисленнее; воздух —

не что иное, как туча демонов». — «Человек, — продол¬

жает наш исследователь, — не может ни говорить, ни

думать, ни действовать без того, чтобы его не искуша¬

ли черти. Они привязаны к нам так тесно, что почти

отождествляются с нами; их тело простирается над на¬

шим телом, оно впитывается в наше тело, оно сливается

с нашим телом; вот почему они говорят нашими устами

и действуют нашими членами». После этого ясно, что

самые простые отправления нашей физической жизни

оказываются продуктами дьявольского коварства. Так,

например, кашель есть «голос одного демона, призы¬

вающего к себе на помощь своих товарищей». Высказав

эту новую истину, Рихальм сам дивится своему откры¬

тию. «Кто бы мог это подумать!» — восклицает он. По¬

чтенный аббат боится даже, что читатели примут его

не за дурака, а за чародея. Само собой разумеется,

что все мельчайшие проявления зла составляют прока¬

зы неутомимых чертей. «Укушения блох и вшей, — гово¬

рит аббат, — производятся демонами. Если бы кто-ни-

будь сказал мне прежде такую штуку, я бы назвал его

полоумным; но теперь я знаю это наверное по моему

собственному долголетнему опыту». Черти искушают и

тиранят всех людей; но по своему неисчерпаемому ко¬

варству они привязываются с особенным ожесточением

к тем избранным личностям католического мира, кото¬

рые стремятся достигнуть нравственного совершенства.

Разумеется, монахи терпят от демонов больше, чем

миряне. В монастырях ухищрениям дьявольским нет

числа. Ночью демоны мешают спать монахам для того,

чтобы монахи спали днем, когда надо работать или мо¬

литься. Когда монастырский колокол призывает мона¬

хов в церковь, тогда все черти поднимают величайшую

возню и тревогу; все черти собираются в кучу, и самые

ретивые подзадоривают ленивых и вялых. «Что вы,

дармоеды, здесь делаете? Зачем вы не идете в церковь?

Бегите, торопитесь, не мешкайте!» Тогда они врывают¬

ся в капеллу вслед за монахами, и целая армия бесов

бросается тотчас в глаза аббату, так что тот поневоле

смыкает отяжелевшие веки. В это время другие лихо¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
251
деи создают искусственный мрак, и бедный аббат уно¬

сится в царство сновидений. А когда спит аббат, тогда

уж о простых монахах нечего и спрашивать: вся цер¬

ковь наполняется их храпением, и бесы торжествуют

победу.
Рихальм много раз испытал на самом себе, что

черти терпеть не могут душеспасительных книг; как

только Рихальм принимался за душеспасительное чте¬

ние, черти тотчас заставляли его зевать и нагоняли на

него глубокий сон; но Рихальм, как человек опытный,

умел обороняться против их коварства искусственными

мерами; он обнажал свою руку, чтобы холод отгонял

от него сон; тогда черти производили в этой руке невы¬

носимый зуд, подобный укушению многих блох; Ри¬

хальм убирал руку под рясу; рука согревалась, и тогда

уже не оставалось никакой возможности бодрствовать

и читать; аббат закрывал глаза, сознавая свое челове¬

ческое бессилие и неутомимость вражеских козней. Ра¬

бота также не нравится дьяволу; когда монахи трудят¬

ся, черти стесняют их дыхание или бросаются к ним на

ноги и на руки и таким образом ежеминутно возбуж¬

дают в них желание опочить от трудов. Когда однажды

Рихальм вместе с монахами носил камни в монастыр¬

ском саду для построения ограды, один из местных

чертей стал декламировать во всеуслышание стихи Го¬

рация, прославлявшие прелести праздной и изнеженной

жизни. <...> Когда монахи садятся за стол, черти де¬

лают им всякие пакости; иной раз они отнимают у

монахов аппетит, чтобы довести их до расслабления;

чаще всего они заставляют их есть так много, что у

них раздувается живот и начинается тошнота. Когда в

большие праздники подается к столу хорошее вино, тог¬

да прибегают стаи чертей и напаивают монахов до по¬

ложения риз. А когда монаху необходимо пить вино,

тогда те же черти внушают ему к вину непобедимое

отвращение. Такое несчастие испытал на себе сам Ри¬

хальм, которому вино было необходимо для поддержа¬

ния здоровья.
Вся наука Рихальма основана на непосредствен¬

ном наблюдении; он говорил с демонами, слышал речи

и проникал во все тайны их разговоров и злоумышле-

ний. В своей способности слышать и понимать язык

чертей, недоступный для брльщнн9тва смертных, аб(5а.т

Научно-атеистическая
библиотека
25
шентальский видел проявление особенного вдохновения.

Он боялся, что этот дар возбудит в душе его пагубную

гордость, и во избежание этого зла распорядился так,

что его исследование осталось неизданным до самой

его смерти. Опасения скромного Рихальма были осно¬

вательны: творение опытного демонолога вошло в сла¬

ву, и монахи XIII века выразили о нем ту мысль, что

оно «должно сделаться настольной книгой для филосо¬

фов, теологов и аскетов». В этом суждении нет ничего

удивительного. Величайшие средневековые мыслители,

Альберт Кельнский, Рожер Бэкон, Фома Аквинский,

Бонавентура, Петр Достопочтенный, Жерсон, все без

исключения, по всем правилам аристотелевской логики,

с величайшей добросовестностью ломали себе головы

над мудреными и очень специальными вопросами, ка¬

савшимися до нечистой силы и до ее разнообразных

сношений с людьми. Аристотелевская логика давала

этим людям возможность вводить в свое исследование

тончайшие подразделения и разграничения понятий;

но никакая логика в мире не может ответить ни да, ни

нет на вопрос о том, соответствуют ли разбираемым по¬

нятиям какие-нибудь явления живой действительности?

Логика помогала средневековым философам превосход¬

но анализировать галлюцинации, логика выводила из

этих галлюцинаций все, что можно из них вывести; но

так как исходная точка всего исследования была выбра¬

на неудачно, то и заключения оказывались чрезвычай¬

но странными и дикими даже у таких людей, которые

были гораздо умнее простодушного Рихальма. Лютер

считается великим историческим деятелем, и его дей¬

ствительно невозможно выкинуть из истории человече¬

ского ума, а между тем этот самый Лютер имел не¬

счастье неоднократно видеть черта собственными гла¬

зами и пускать ему в физиономию собственную черниль¬

ницу. Лютер утверждал, не хуже Рихальма, что хлеб,

который мы видим, вода, которую мы пьем, воздух, ко¬

торым мы дышим, составляет нашу жизнь, — принадле¬

жит дьяволу и бесчисленным его бесенятам. Он был

твердо уверен в том, что все наши болезни производят¬

ся лукавыми проделками чертей и что на этом основа¬

нии люди должны* лечиться не лекарствами, а психиче¬

скими средствами.
Пока человеческий ум усиливался проникнуть в

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
253
ту высшую и таинственную область, которая навсегда

останется для него недоступной, — до тех пор лучшие

умственные силы гениальных мыслителей тратились по¬

стоянно на собирание и комментирование разных гал¬

люцинаций, подобных исследованиям аббата Рихальма.

Люди хотели понять то, что само по себе непостижимо,

и, расслабляя свой ум в этой непосильной и невозмож¬

ной работе, теряли способность отличать истину от

нелепости и действительность от горячечного бреда.

Романтики и реакционеры Западной Европы стараются

уверять всех и каждого в том, что средние века были

золотым временем истинного благочестия. Эти господа

морочат себя и свою доверчивую публику. На самом

деле, в средневековой жизни не было ни настоящей

религии, ни настоящей науки, а была какая-то очень

безобразная смесь тех элементов, из которых при благо¬

приятных условиях может выработаться то и другое.

Область религии, в которой должно господствовать

чувство, была загромождена нелепыми тонкостями схо¬

ластической диалектики. <...> Область чистого знания

была завалена неразрешимыми вопросами и фантасти¬

ческими представлениями. Средневековые ученые, то

есть те же монахи и священники, диспутировали о вы¬

соких материях, вместо того чтобы скромно изучать

видимые явления. Для умственного и нравственного

совершенствования человечества, для спасения европей¬

ских мозгов от галлюцинаций аббатов Рихальмов было

необходимо отделить навсегда область положительного

знания от области схоластических умствований, сосре¬

доточенных в католических монастырях. Здесь я по¬

стараюсь показать в общих чертах, каким образом и

при каких условиях совершалось это необходимое раз¬

межевание двух существенно различных отраслей чело¬

веческой деятельности.
X
Начиная с XII века, а быть может и гораздо рань¬

ше, мы замечаем постоянно возрастающий разлад меж¬

ду клириками и мирянами, между католической цер¬

ковью и гражданским обществом. Светская власть ве¬

дет ожесточенную борьбу против иерархии и наконец

в начале XIV столетия одерживает над ней решитель¬

Научно-атеистическая
библиотека
254
ную победу. Представители католицизма уступают не¬

одолимому напору физической силы, но в теории про¬

должают поддерживать свои притязания во всей их

средневековой неумеренности. Папы XIV столетия жи¬

вут в Авиньоне и чувствуют на себе всю тяжесть фран¬

цузского влияния, но в то же время они всеми силами

стараются уверить себя и других, что они по-прежнему

располагают судьбой царей и народов, казня и милуя

по своему благоусмотрению всех сильных и великих

мира. Папы этого периода рассыпают свои буллы во

все концы католической Европы, боясь, по-видимому,

что без этой предосторожности их легкомысленная па¬

ства совсем забудет о их существовании. Шумная ли¬

тературная деятельность авиньонских пленников, об¬

ширность их претензий, совершенно не соответствующая

размерам их наличных сил, возбуждают в догадливых

католиках насмешливое презрение, которого они даже

вовсе не желают скрывать. — Странствующие рыцари
XIV	века при удобном случае совершенно безразлично

грабят самого папу «аравне со всеми остальными смерт¬

ными. «По дороге в Испанию, — говорит Шлоссер,—

Бертран провел свои дикие орды через Авиньон и дру¬

гие местности Южной Франции, чтобы доставить им

случай поживиться на счет тамошнего населения и па¬

пы. Вместо потребованной ими огромной суммы денег

Урбан V предложил иТа разрешение церкви грабить,

жечь и убивать; но хищники насмешливо ответили ему,

что без его разрешения они обойдутся, а без денег ни¬

как. Папа был вынужден уплатить им 200.000 золотых

флоринов и вознаградил себя за этот убыток налогом на

французское духовенство».
Но если папа был бессилен и беззащитен, то и

вся масса католического духовенства находилась в та¬

ком же печальном положении. Светская власть, в лице

всех крупных и мелких представителей, непременно

хотела сравнять права клириков с правами миря«, а

клирики, разумеется, считали это неслыханное стрем¬

ление такой тяжкой обидой, после которой и на свете

жить не стоит. Набравши себе несметное количество

земель и капиталов, епископы и аббаты очень убеди¬

тельно доказывали королям, баронам н юристам, что

религия строго запрещает духовенству платить подати,

налагаемые светской властью. «Это не наше имуще¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
‘255
ство, —- говорили клирики, —это все принадлежит ни¬

щим и убогим, 'вдовицам и сиротам. Смеем ли мы рас¬

хищать на суетные предприятия воинственных и жесто¬

ких правителей то, что вручено нам для облегчения

человеческих страданий?» — На эту аргументацию, под¬

крепленную почтенным количеством почтенных цитат,

короли и бароны отвечали обыкновенно насильственным

захватыванием того, чего им не давали добровольно.

Народ обыкновенно глубоко сочувствовал такому наси¬

лию, и, надо сказать правду, светская власть была

поставлена всем течением прежних исторических собы¬

тий в такое безвыходное положение, при котором наси¬

лие было безусловно необходимо.
Клерикалы, пользуясь невежеством и суеверием

мирян, действуя своими увещаниями на полоумных ста¬

риков или слабых женщин, в течение многих веков

успели добыть в свою пользу громадную массу завеща¬

ний и дарственных записей. Приобретая постоянно, они

никогда не выпускали и не могли выпустить законным

путем из своих рук ни одного клочка земли. Что попа¬

дало в церковь, то оставалось на вечные времена цер¬

ковным достоянием. <...> Если бы короли и бароны не

выжимали иногда силой то, что было захвачено в поль¬

зу церкви хитростью, то духовенство сделалось бы на¬

конец единственным собственником, владетелем всей

Западной Европы; а мирянам, всем без исключения,

пришлось бы превратиться в тех нищих, которым като¬

лические монахи раздают утром и вечером, у монастыр¬

ских ворот, даровые порции супа и хлеба. Народу во¬

все не нравилась подобная перспектива, и поэтому на¬

род очень добросовестно поддерживал правительство,

когда оно, нуждаясь до зарезу в деньгах, принималось

выжимать сок из зажиточных монсиньоров. Такие вы¬

жимания облекались иногда в очень оригинальные фор¬

мы. В 1118 году правитель, или подеста, итальянского

города Фано потребовал от местного епископа, чтобы

он, пользуясь безопасностью за городскими стенами,

вносил известную сумму денег на ремонт этих спаси¬

тельных стен. Епископ, разумеется, поддержал достоин¬

ство своего звания, то есть отказался наотрез и раз¬

разился приличным количеством цитат и аргументов.

Но подесте хотелось получить деньги, а не проповедь.

Чтобы смягчить сердце и развязать кошелек его пре¬

Научно-атеистическая
библиотека
256
подобия, подеста запретил всем городским обывателям

продавать епископу съестные припасы, и нечестивые

итальянцы выполнили эту инструкцию с таким непод¬

дельным усердием и с такой буквальной точностью,

что почтенный прелат, скрежеща зубами, принужден

был дорогой ценой откупиться от голодной смерти.
Маневр итальянского подесты повторился с неко¬

торыми усовершенствованиями во Франции. В 1159 году

граф ангулемский отлучил от гражданского общества

все духовенство своего города. Он запретил всем горо¬

жанам вступать с клириками в какие бы то ни было

торговые сношения; кроме того, он запретил клирикам

пользоваться водой городских фонтанов и колодцев.

Разумеется, никакая полиция в мире не могла бы усле¬

дить за точным исполнением этих удивительных пред¬

писаний. Но сами горожане сочувствовали распоряже¬

ниям грозного феодала, и духовенству пришлось так

круто, что оно, гонимое голодом и жаждой, принужде¬

но было выселиться из Ангулема.
Отказываясь платить налоги, клирики не хотели

также подчиняться действию общих уголовных законов.

У них был свой собственный суд, при котором они

могли безбоязненно нарушать все права остальных

граждан. Папа Целестин III, царствовавший в самом

конце XII века, установил для духовенства следующую

таксу наказаний: за воровство или убийство клирик

лишается духовного звания; за вторичное преступление

его отлучают от церкви; за третье — его поражают са¬

мым тяжким проклятием; наконец, за четвертое — неис¬

правимого и закоснелого грешника предают в руки

светского правосудия, которое, разумеется, немедленно

исправляет виновного виселицей, колесом или какими-

нибудь другими, столь же назидательными средствами.
Таким образом, глава католической церкви торже¬

ственно обязался три раза укрывать своих преступных

подчиненных от преследоааний светских трибуналов;

только третье убийство уравнивало клирика с простыми

смертными и только четвертое подводило его под об¬

щий уголовный закон. Португальский король дон-Педро

Правосудный наглядным образом показал неудовлетво¬

рительность этого церковного постановления. Один

португальский священник совершил убийство; за это

церковный судья отнял у него священство. Педро велел

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
257
одному каменщику убить разжалованного преступника

и вслед за тем за сделанное убийство отнял у этого

каменщика право тесать камни. Духовенству вовсе не

понравилось это распоряжение. Не давая, с своей сто¬

роны, обществу никаких гарантий, клирики желали в

то же время, чтобы общество самыми строгими мерами

гарантировало ему полную неприкосновенность лич¬

ности и имущества. Такие несправедливые требования,

разумеется, были несовместимы с развитием обществен¬

ной жизни и всегда возмущали нравственное чувство

народных масс. Когда католическое духовенство было

сильно и когда оно действительно пользовалось своими

неестественными привилегиями, тогда оно возбуждало

против себя в обществе зависть и ненависть. Когда же

духовенство, сделавшись слабым, продолжало заявлять

слезливым тоном свои чудовищные притязания, тогда

на него посыпались со всех сторон презрительные на¬

смешки и грубые оскорбления. Раздраженное общество

мстило жестоко за многолетнее поругание своих разум¬

ных прав. <...>
XI
Праздность, богатство и отсутствие ответствен¬

ности развращают обыкновенно как отдельную лич¬

ность, так и целые сословия или корпорации. Католи¬

ческое духовенство, долго господствовавшее над умами

и кошельками средневековых европейцев, пропиталось

насквозь всеми пороками, составлявшими естественное

и необходимое следствие его привилегированного поло¬

жения. Вместо того чтобы служить мирянам примером

безукоризненной нравственности, клирики развращали

их своим влиянием. Уже в XII столетии еретики отли¬

чались от католиков преимущественно скромностью и

целомудрием. Кто не пьянствовал и не развратничал,

того католическое начальство брало на замечание, как

подозрительного человека. Если, чего боже сохрани,

оказывалось, что этот воздержный человек осмеливает¬

ся читать в своем доме Библию, — участь этого лиходея

была решена. Читает Библию — значит еретик, и притом

самый опасный, потому что он посягает на право духо¬

венства, которое, очевидно, не может позволить всякому

простому смертному изучать и понимать по-своему свя¬

щенное писание. На такого человека необходимо подать
17—1889

Научио-атенстнческая
библиотека
258
донос, а за доносами у клириков никогда не останав¬

ливалось дело. Доносить и клеветать — значило, по их

мнению, жить и действовать. «Около 1170 года, — гово¬

рит Лоран, — один реймский клирик, встретив одну мо¬

лодую девушку, гулявшую без провожатого, захотел ее

соблазнить; она отклонила его любезности, говоря, что

навеки погубит свою душу, если когда-нибудь лишится

девственности. Ревностный клирик понял из этого суро¬

вого ответа, что девушка принадлежит к богомерзкой

секте манихеев16. Пылая усердием, он составил донос

против той, которая отказалась удовлетворить его сла¬

столюбие. Девушку эту сожгли; входя на костер, она

не произнесла ни одной жалобы и не пролила ни одной

слезы». («La Réforme».)
Желая возвысить свою власть в глазах мирян,

Григорий VII обрек все католическое духовенство на

самую строгую одинокую жизнь. Великий папа не со¬

образил только того простого обстоятельства, что кус¬

ком пергамента невозможно пересоздать человеческую

природу. Плоды соборного решения и папского декрета

о безбрачии духовенства далеко не соответствовали на¬

мерениям Григория VII и его советников. Плоды полу¬

чились вот какие. «Архиепископ Кентерберийский,—

говорит Шлоссер, — также был публично осмеян, когда

вздумал прибегнуть к высшей духовной власти, и го¬

родская полиция жестоко отмстила духовенству, аре¬

стовав его любовниц и выставив их на позор, как пуб¬

личных женщин». Еще непочтительнее поступил с чеш¬

ским духовенством император Венцеслав. «Он вытре¬

бовал однажды, — говорит Шлоссер, — всех любовниц

пражского духовенства и выставил их к позорному

столбу вместе с прелатами, у которых они жили». Эти

печальные события происходили в конце XIV столетия,

а в XIII столетии произошел случай еще более замеча¬

тельный. Датчане и фризы потребовали от своих'кли¬

риков, чтобы они взяли себе любовниц, лишь бы толь¬

ко «не оскверняли ложе других людей». (Raumer. «Ge¬

schichte der Hohenstaufen».)*
Все монашеские ордена без исключений были увле¬

чены в тот же омут безнравственности, в котором тону-
*	* *
*	Raumer. Geschichte der Hohenstaufen (нем.) — Раумер. Исто¬

рия Гогенштауфенов. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии н церкви
259
ла вся масса католического духовенства. В каждом

веке было несколько чистых и энергических личностей,

добросовестно стремившихся к аскетическому совершен¬

ству и смотревших с ужасом и отвращением на гадости

современной действительности. Эти люди проповедова¬

ли против пороков словом и примером, увлекали за со¬

бой многих последователей, давали монастырям стро¬

гие уставы, оживляли на короткое время фанатические

страсти мечтателей, основывали новые ордена и умира¬

ли с той простодушной надеждой, что спасли навсегда

честь и достоинство католического монашества. Но само

собой разумеется, что сила обстоятельств брала свое,

несмотря ни на какие подвиги Бернаров, Петров Досто¬

почтенных, Домиников и Францисков Ассизских. В два-

три десятилетия новые ордена так ловко успевали по¬

тускнеть и загрязниться, что их никто в мире не сумел

бы отличить от самых старых. Чем строже были требо¬

вания новых уставов, тем сильнее развивалось лицеме¬

рие и тем искуснее оказывались монахи в приискании

себе разных лазеек, уверток и кляузных оправданий.

Прикрываясь благовиднейшими предлогами, монахи

делали как раз все то, что строго запрещено было уста¬

вами ордена. Всем монахам без исключения предписы¬

валось отрекаться от мира и от всех его суетных инте¬

ресов. Но уже с XII века монахи взялись за изучение

права и стали заниматься адвокатурой. Множество со¬

боров делали им за это суетное стремление строгие за¬

мечания; им запрещали изучать законы, но запрещения

эти были бессильны; их стыдили и бранили, они выслу¬

шивали брань и пропускали ее мимо ушей. <...>
Приобретая себе репутацию ловких дельцов, со¬

перники Цицерона выдвигались вперед и поступали на

государственную службу. Монах становился чиновником.

Соборы гремели против этих поразительных нарушений

монастырского устава, но монахи не унимались... <...>.

Монахи изучали медицину и хирургию и лечили людей

ланцетом и микстурами, между тем как католические

уставы допускали, в случае болезни, только пост и мо¬

литву. Монахи пускались в коммерческие предприятия;

монахи отдавали деньги в рост; монахи занимались бан¬

кирскими спекуляциями. Тут благочестивым людям

оставалось только ахать и разводить руками. «День¬

ги,— пишет строгий францисканец, св. Бонавентура,—
17*

Научно-атеистическая
библиотека
260
этот смертельный враг нашего ордена, возбуждают в

наших братьях такую алчность, что прохожие боятся с

ними встречаться и бегут от них, как от наглых граби¬

телей. Наша бедность есть ужаснейшая ложь. Мы про¬

сим милостыню, как бедняки, и плаваем в роскоши».
Усердно поклоняясь золотому тельцу, клирики всех

сортов неутомимо грызлись между собой за барыши.

Ссорам, сплетням, взаимным попрекам и скандальным

выдумкам не было конца. «Францисканцы и доминикан¬

цы вырывали друг у друга щедроты верующих, ссори¬

лись между собой из-за собирания милостыни, перема¬

нивали друг у друга адептов и взаимно воровали друг

у друга даже проповеди; они проповедовали одним про¬

тив других и публично, на церковной кафедре, читали

скандальную хронику враждебного ордена. Эти взаим¬

ные обвинения засвидетельствованы в особом мирном

договоре, заключенном между обоими орденами в

1255 году и возобновленном в 1278 году». («La Réfor¬

me».) Если мы припомним, что основатели этих орденов,

Доминик и Франциск, умерли — первый в 1221 году, а

второй в 1226 году, то увидим ясно, с какой неудержи¬

мой быстротой развращались до мозга костей самые

строгие общины католических монахов. <...>
В течение целых столетий католическое духовен¬

ство старалось таким образом всеми силами подрывать

свое влияние на умы народных масс, и, несмотря на

беспредельное простодушие и долготерпение средневеко¬

вой публики, эти добросовестные и неутомимые стара¬

ния увенчались наконец вожделенным успехом. Уже с
XIII	века вплоть до самой реформации, то есть до

XVI столетия, все западные европейцы, знатные и про¬

стые, ученые и неученые, умные и глупые — все в один

голос кричат, поют и пишут, что духовенство никуда

не годится. Народу нравились в это время всего больше

те песни, сказки и романы, которые смелее и резче

других осмеивали и позорцли иерархию. В XII веке по¬

явилась латинская поэма сатирическая «Reinardus

Vulpes» (Рейнард-Лиса), в которой неизвестный автор

продергивал с беспощадной резкостью властолюбие и

жадность римского первосвященника. Поэма эта произ¬

вела фурор; ее переделали на старо-французский язык

и на старо-немецкий; ее учили наизусть; картины из

этой поэмы составляли любимое украшение комнат; эти

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
261
картины проникли даже в монастыри и увеселяли собой

спасающихся отшельников. <...>
В начале XV века гусситы, как известно, стали

истреблять католических священников и монахов, как

диких зверей. Этот дурной пример оказался соблазни¬

тельным даже для самих католиков. «Постоянные зло¬

употребления и грабительства духовенства, — пишет

кардинал Юлиан Чизарини,— так озлобили немцев,

что, того и гляди, они, подобно гусситам, перебьют ду¬

ховенство и сожгут монахов». <...> Около этого же

времени папский секретарь, Леонардо Аретино, обра¬

щается к монахам со следующей непочтительной речью:

«Вас, — говорит он, — называют комедиантами, и вам

этим названием делают слишком много чести, потому

что вы хуже канатных плясунов; те надевают маску,

чтобы забавлять зрителей, а вы носите маску доброде¬

тели, чтобы разорять верующих; актеры разыгрывают

свои фарсы в несвященном месте, вы же оскверняете

святилища храмов... Ваше лицемерие возрастает вместе

с вашими притязаниями на совершенство; величайшими

лицемерами в вашей среде оказываются те, которые

прикидываются самыми добродетельными; гробы повап¬

ленные, они блестят снаружи; загляните под оболоч¬

ку,— вы не найдете ничего, кроме гнили! <...>».
Чтобы оценить все значение этой жестокой тирады,

надо помнить, что это говорит не какой-нибудь легко¬

мысленный поэт или озлобленный пролетарий, а солид¬

ный ученый, живший при папском дворе на готовых и

очень сытных хлебах. Другие знаменитые богословы и

ученые XV и XVI столетий, Клеманжи, д’Алльи, Жер-

сон, Эразм, повторяют те же самые упреки в более или

менее резкой форме. Из всех фактов и свидетельств,

собранных в этой главе, не трудно вывести то заключе¬

ние, что, начиная с XII века, нравственное могущество

католической иерархии постоянно ослабевало по мере

того, как утрачивалась его нравственная чистота. К на¬

чалу XV века духовенство сделалось до такой степени

грязным, что все стали его презирать, и до такой сте¬

пени бессильным, что все могли безнаказанно наносить

ему оскорбления.

Научно-атеистическая
библиотека
262
XII
Навлекая на себя ненависть и презрение общества,

католическое духовенство не только подтачивало свое

собственное могущество, но еще кроме того—что го¬

раздо важнее — порождало и воспитывало в народных

массах равнодушие или даже враждебное чувство к

самой католической религии.
В цветущие времена своего господства духовенство

старалось и действительно сумело слить в одно нераз¬

рывное целое свои личные интересы с интересами ре¬

лигии. Выражаясь точнее, оно подставило свои интере¬

сы на место интересов религии, так что быть религиоз¬

ным человеком на языке простодушных католиков зна¬

чило угождать во всем аббатам и монахам. Это было,

без сомнения, очень выгодно для духовенства, пока оно

пользовалось всеобщим уважением невежественных и

суеверных варваров; но как только духовенство опозо¬

рило себя своей безнравственностью в глазах поумнев¬

шего средневекового общества, так уже для него, то

есть для духовенства, не осталось возможности ухва¬

титься за принцип и удержать себя таким образом от

окончательного падения. Массы понимали это как

нельзя лучше и, отвертываясь от духовенства, отверты¬

вались в то же самое время и от католического прин¬

ципа. Надо было быть очень ученым богословом, чтобы

отделить религиозную истину от тех произвольных

прибавок, украшений и искажений, которые были пу¬

щены в ход властолюбием и корыстолюбием клириков.

Труд этот был не по силам массы, и она быстрыми

шагами шла от слепого обожания к такому же слепому

и неразборчивому отрицанию.
Так оно и было действительно в XIV и в XV сто¬

летиях. Клерикальная политика и клерикальный обман,

называвшийся в средние века благочестивой хитростью

(fraus-pia), пропитали насквозь и переработали своим

опошляющим влиянием все составные части католиче¬

ского клира. Попы и монахи подделывали легенды,

подделывали чудеса и наконец с величайшим успехом

подделывали даже целые догматы. Святой Дионисий

считался патроном Франции, а св. Иаков Компостель-

ский — патроном Испании; о том и о другом существо¬

вало множество рассказов, выдававшихся за неприкос¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
263
новенную истину; в этих рассказах изображалось по¬

дробно, как св. Дионисий Ареопагит прибыл во Фран¬

цию, св. апостол Иаков — в Испанию, и как они там

жили, и что они там делали, и как они там умерли.

Между тем достоверно известно, что первый из этих

святых никогда не был и не мог быть во Франции, а

второй никогда не был и не мог быть в Испании. Сочи¬

нить святого с целой историей, с мощами и с чудесами

ровно ничего не стоило средневековым клирикам. Вот

какой случай рассказывает летописец Glaber Radulphus,

монах XII века. «Один человек из простонародья, шар¬

латан отъявленный, занимался раскапыванием могил и

продавал добываемые кости, называя их мощами. Со¬

вершив в Галлии бесчисленное множество плутней, он

пришел в один английский город. Там, по своему обык¬

новению, он собрал кости первого попавшегося покой¬

ного и стал утверждать, будто ангел открыл ему, что

это — мощи святого Юста. Вследствие этого слуха сбе¬

жалось невежественное население соседних деревень, и

тут же, при помощи мелких подарков, было совершено

много чудес. Аббаты тотчас начали эксплуатировать

эти чудеса и святого, сфабрикованного мошенником,

несмотря на то что просвещенные люди, и в том числе

монах Laurent, открыли обман и обличили пройдоху»

(Laurent, «La Réforme»*). Соорудить историю мнимой

святыни чрезвычайно легко, потому что от такой исто¬

рии не требовалось ни малейшего правдоподобия.

Здесь господствовал во всем своем величии знаменитый

принцип: «credo, quia absurdum» (верю, потому что не¬

лепо)17.
До какой дерзости доходили составители этих

историй, это ясно видно из двух легенд: о святом клю¬

ве и о святой слезе. Вот каким образом известный

французский эллинист, Генрих Этьенн, рассказывает

легенду святого клюва, которую он совершенно спра¬

ведливо ставит на одну доску с самыми нелепыми бас¬

нями Геродота: «Когда Никодим снял спасителя со

креста, он собрал несколько капель его крови в палец

своей перчатки, которым он после того сделал несколь¬

ко великих чудес. <...> Написавши на пергаменте все
• • »
*	Laurent. La Réforme (франц.) — Лоран. Реформа. — Сост.

Научно-атеистическая
библиотека
264
чудеса и всю историю этой святыни, он вложил кровь

вместе с этим пергаментом в большой птичий клюв и,

завязавши его как можно тщательнее, бросил его в мо¬

ре, поручая его милосердию божию. Случилось же так,

что тысячу или тысячу двести лет спустя этот святой

клюв <...> прибыл в Нормандию. Тут его выбросило

море в прибрежные кусты. Один нормандский герцог

в этих местах охотился за оленем, и вдруг олень вместе

с собаками куда-то пропал; оказалось, что олень стоит

между кустами на коленях, а собаки — рядом с ним,

совсем смирны и тоже на коленях. Это зрелище до та¬

кой степени умилило доброго герцога, что он приказал

тотчас расчистить это место, где и нашелся святой

клюв. Тогда герцог основал на этом месте аббатство,

которое до сих пор называется по этой причине аббат¬

ством Клюва; оно владеет такими богатыми поместья¬

ми, что один клюв питает очевидно множество животов»

(Ibid). В XVII столетии бенедиктинские18 монахи напе¬

чатали книжку под следующим заглавием: «Истинная

история святой слезы, пролитой нашим спасителем над

Лазарем...» В этой книге бенедиктинцы рассказывают

без малейшего смущения, что когда спаситель оплаки¬

вал смерть Лазаря, тогда ангел подхватил одну слезу,

вложил ее в маленький сосуд, в котором она сохраняет¬

ся до сих пор; потом вложил первый сосуд во второй,

побольше, и вручил все это Магдалине. <...> Когда

Магдалина почувствовала приближение смерти, она

призвала к себе епископа ахенского, Максимина, и

отдала ему святую слезу, которую тот тщательно хра¬

нил в течение всей своей жизни. Потом святая слеза

попадает каким-то манером в Константинополь, потом

в 1040 году она появляется в Вандомском монастыре

и начинает творить чудеса.
Легенды о святом клюве и о святой слезе любо¬

пытны, как образчики той безумной дерзости, с кото¬

рой корыстолюбивое католическое духовенство уродо¬

вало даже Евангелие своими нелепостями. Таким

образом клирики ворвались первые со своими безнрав¬

ственными тенденциями и бестолковыми фантазиями в

самую священную твердыню религии. Мудрено ли пос¬

ле этого, что скептики, ободренные этим примером,

пошли за клириками туда же с своей неумолимой кри¬

тикой? Клерикальная фантазия была неистощима и

Д. И. Писарев
об атеизме, религии н церкви
265
неумолима: аббаты и монахи показывали католикам

куски Ноева ковчега, рога Моисея, бороду Аарона,

перья архангела Гавриила, святое сено, т. е. сено, ле¬

жавшее в яслях, свечку, горевшую в минуту рождества

Христова. <...>
Предприимчивость духовенства была так велика

и изобретательность его так роскошна, что даже мно¬

гие соборы считали необходимым сдерживать эту

оргию клерикального воображения. Уже в IX веке Ахен¬

ский собор упрекает, епископов в том, что они фабри¬

куют чудеса для приобретения денег. В 1215 году, при

Иннокентии III, Латеранский собор говорит, что

«в очень многих местах пускают в ход ложные легенды

и ложные документы для того, чтобы обманывать ве¬

рующих и тянуть из них деньги». В 1261 г. Майнцский

собор описывает подробно те фокусы, посредством ко¬

торых клирики морочили простой народ. Такие же

точно обвинения повторяются в XIV и XV столетиях.
XIII
Подчиняясь финансовым и политическим сообра¬

жениям, клирики подделывали целые догматы и даже

старались извратить нравственное чувство католической

паствы. Духовенство самым наивным образом боготво¬

рило себя, как отдельную корпорацию, стоящую беско¬

нечно выше гражданского общества. — «Мирянин,—

говорит кардинал Дамиан, — как бы он ни был благо¬

честив, не может выдержать сравнения даже с очень

несовершенным монахом; золото, даже нечистое, дра¬

гоценнее чистой меди». Но и это показалось недоста¬

точным; в XII веке аббат монастыря св. Тьери стал

доказывать, что монахн уподобляются самому богу,

потому небо называется по-латыни coelum, а келья

cellula, и еще потому, что монастырская жизнь ничем

не отличается от райского блаженства. Умные като¬

лики смотрели с негодованием на это идолопоклонство,

ставившее святых на место бога. «В одном соборе

этого королевства, — пишет Клеманжи, ученый богослов
XIV	века, — читают от доски до доски подвиги святых

и в то же время едва читают по нескольку строк из

священного писания». Служение богу исчезает с лица

земли. Преступления верующих католиков составляли,

Научно-атеистическая
библиотека
266
очевидно, для духовенства важнейший источник дохо¬

дов. Чем крупнее и многочисленнее были грехи, тем

трусливее становился грешник и тем сподручнее было

обирать его в пользу церкви.
Это обстоятельство дает нам право предположить

a priori, что католическая мораль должна была не об¬

уздывать, а, напротив того, поощрять порочные наклон¬

ности средневековых европейцев; вглядываясь в исто¬

рические данные, мы видим, что это предположение

совершенно оправдывается действительными фактами.

Вот, например, какую легенду рассказывает кардинал

Дамиан, причисленный католической церковью к лику

святых: «Один человек, проживший всю свою жизнь во

грехе, умирает внезапной смертью. Бесы и ангелы спо¬

рят между собой за его душу; ангелы начинают усту¬

пать, видя слишком ясные доказательства виновности

покойника, но в это время появляется пресвятая дева.

Сначала пораженные ужасом, демоны оправляются н

обращаются к правосудию мадонны. Мария отвечает,

что Иисус Христос не позволит сатане захватить такого

человека, который перед своей смертью обратился с

молитвой к богоматери. Черти настаивают на своем и

говорят, что покойник совершил громадный грех, в ко*

тором он не покаялся. Чтобы спасти виновного, мадон¬

на воскрешает его и приказывает ему пойти немедленно

в монастырь на исповедь. Монахи дали ему разрешение,

н он тотчас вошел вслед за своей покровительницей в

царство небесное».
Упитанные такими легендами, верующие католики

были твердо убеждены в том, что «человек, читающий

ежедневно молитвы, никогда не будет осужден на ад¬

ские мучения в тот день, когда он успел их произнести».

Поэтому католические легенды, как искусно расставлен¬

ные ловушки, были очень полезны для денежного и

политического могущества клерикалов. Я не стану

утверждать, что клерикалы в изобретении этих легенд

руководствовались действительно тем тонким и глубо¬

ким психологическим расчетом, который указан в пре¬

дыдущих строках. Как составлялись эти легенды — этого

я не знаю. Но'как они действовали — это нам достовер¬

но известно. Мы знаем как нельзя лучше, что средневе¬

ковые люди грешили очень храбро, а потом, когда дело

доходило до расплаты, ударялись в самое подлое хан

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
267
жество и платили за формальное отпущение грехов

самые несообразные цены. Важнейший догмат клери¬

кальной нравственности, знаменитый догмат индульген¬

ций19, весь построен на этой психологической особен¬

ности средневекового человечества. Когда оказалось в

обществе много охотников покупать себе формальное

отпущение грехов, тогда изворотливым казуистам кле¬

рикального лагеря было уже совсем не трудно отыскать

приличное догматическое оправдание для таких своеоб¬

разных коммерческих оборотов. Сначала представите¬

ли духовной власти отпускали грехи тем людям, кото¬

рые, изъявляя сердечное раскаяние, старались кроме то¬

го, по совету или по приказанию священника, загладить

сделанное преступление добрыми делами. Против этого

трудно найти какое-нибудь основательное возражение

<...>. Но так как от священника зависело назначить

кающемуся грешнику ту программу, по которой он

должен был совершать свои подвиги искупления, то,

разумеется, клерикальному произволу открывается са¬

мый широкий простор. Так, например, поссорившись с

императором Генрихом IV, папа Григорий VII обещал

отпущение грехов всем грешникам, которые восстанут

против Генриха и примкнут к его противнику Рудольфу.

С политической точки зрения этот маневр был очень

искусен, но куда же девалось при подобном распоря¬

жении необходимое раскаянье и почему же нарушение

присяги, участие в мятеже и злодеяние междоусоб¬

ной войны превратились вдруг в добрые дела, способ-

ные мгновенно заглаживать самые позорные преступ¬

ления?
Когда начались крестовые походы, тогда папы

укоренили в народных массах ту мысль, что переезд в

Палестину очищает крестоносца от всех прежних грехов.

При таком гуртовом прощении, очевидно, не могло

быть и речи о действительном нравственном исправле¬

нии и совершенствовании каждой отдельной личности.

Когда папы начали вести ожесточенную борьбу с Го-

генштауфенами, особенно с Фридрихом II, тогда папам

сделались до зарезу необходимы очень значительные

суммы наличных денег. Вот тут-то и началась в обшир¬

ных размерах продажа вечного блаженства за звонкую

монету; и тут явилась необходимость подтасовать новый

догмат, который и был изобретен великим казуистом

Научно-атеистическая
библиотека
268
схоластического богословия доминиканцем Фомой Аквин¬

ским, прозванным Doctor angelicus*.
Фома утверждает, что один верующий может

своими заслугами искупить грехи другого верующего,

потому что верующие суть члены одного общего духов¬

ного тела — церкви; стало быть, если один член церкви

сделал больше подвигов, чем сколько было нужно для

его собственного спасения, то излишек его заслуг мо¬

жет быть обращен в пользу других членов. Но этот

избыток заслуг не остается в распоряжении отдельной

личности, а поступает в общую сокровищницу церкви,

которая распределяет эти духовные блага по своему

благоусмотрению. Акт индульгенции состоит именно в

том, что папа, как казначей духовного сокровища, вы¬

нимает оттуда некоторую долю запасных заслуг и от¬

дает эту долю тому человеку, которого он хочет спасти

от адских мучений или от чистилища. <...> Фома ухит¬

рился подчинить господству папы даже души умерших,

он доказал очень убедительно, что папа может давать

индульгенции тем душам, которые уже находятся в чи¬

стилище: как только эта индульгенция выдана, так душа

сию минуту переносится в рай; папы воспользовались

аргументацией Фомы и даже предоставили некоторым

церквам право вечных индульгенций; это значило, что

за каждую обедню, отслуженную в этой церкви, можно

было выводить из чистилища по одной душе; само со¬

бой разумеется, что за эти особенные обедни и цена

была совсем особенная; в Риме было пять таких при¬

вилегированных церквей, и на каждой из них красова¬

лась вывеска, обращавшая внимание прохожих на спе¬

циальные достоинства предлагаемых обеден.
Для продажи индульгенций живым грешникам

римский двор устроил таксу всех грехов: маленькие

грехи были подешевле, большие — подороже, а самый

крупный и отборный товар, по части грехов был досту¬

пен только очень богатым людям. Но папы постоянно

нуждались в деньгах, и им пришлось вследствие этого

не только понижать тариф этой духовной таможни, но

даже рассылать во все концы Европы множество раз¬

носчиков, которые предлагали отпущение грехов встреч¬

ным и поперечным за самую умеренную цену. Дело
*	* *
*	Doctor angelicus (лат.) — ангельский ученый. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
269
дошло до того, что многие искуснейшие агенты и комис¬

сионеры папства стали продавать отпущение будущих

грехов. Тут клерикальная нравственность произнесла,

очевидно, свое последнее слово. Дальше этого финан¬

совая гениальность идти не может. Тут даже самые

близорукие люди увидели ясно, что клирики системати¬

чески поощряют преступление, с тем чтобы потом так

же систематически брать с него взятки. Тут лопнуло

терпение обманутых и обобранных масс, и всеобщее

негодование выдвинуло вперед Лютера20.
XIV
Как бы ни были значительны клерикальные зло¬

употребления, однако надо заметить, что постепенное и

неудержимое увядание католических идей обусловли¬

вается преимущественно не злоупотреблениями, а дру¬

гими, гораздо более важными и глубокими причинами.

Дело в том, что светское общество и католическая

церковь всегда радикально расходились между собой

в своих взглядах на жизнь и на обязанности человека.

Лучшие представители католического принципа, люди

«безукоризненной честности и незапятнанной нравствен¬

ности» ненавидели мир, хотели увести за собой все

человечество в монастырь, терзали свое тело голодом

и розгами и превращали совершенно сознательно свою

жизнь в медленное самоубийство. Миряне, напротив

того, хотели жить в свое удовольствие и обыкновенно

пропускали мимо ушей горячую проповедь самоистяза¬

ния. Кто был прав — клирики или миряне, — этого я

решить не берусь, но достоверно известно из истории

то, что тенденции мирского общества одержали реши¬

тельную победу. Массу всегда пугали строгие требова¬

ния искренних аскетов, старавшихся своей проповедью

разрушить все связи, соединяющие человека с другими

людьми. Масса в продолжение целых столетий склоня¬

ла голову перед теми проклятиями, которыми клирики

поражали все проявления жизни, чувства и мысли; но,

не осмеливаясь возражать против этих проклятий, мас¬

са продолжала любить все то, что проклиналось вели¬

кими проповедниками. А проклиналось ими очень мно¬

гое; весь мир был, по их мнению, царством сатаны, и

спасение могло быть найдено только в монастыре. <...>

Научно-атеистическая
библиотека
270
Люди XII века были вообще очень невежественны,

но фанатики даже в то время находили возможность

нроклинать зловредную науку. «Монахи, — говорит кар¬

динал Дамиан, — оставляют духовные упражнения, что¬

бы знакомиться с глупостями земной науки. Не значит

ли это покидать целомудренную супругу, чтобы связы¬

ваться с блудницами театра?» <...> Таким же тоном

говорят о науке и все другие клерикалы, и в числе

этих других мы встречаем даже Петра Достопочтенного,

того самого, который учился в магометанской Испа¬

нии21, переводил Коран и укрыл в своем аббатстве не¬

счастного Абеляра, гонимого соборами, папой и св. Бер¬

наром. Наконец, в XIII веке, Доминик и Франциск

прокляли собственность и труд. Чтобы достигнуть со¬

вершенства, человек должен, по их мнению, нищенство¬

вать, молиться, голодать и стегать себя почаще розгами

или плетью. Против этого опасного обоготворения ни¬

щенства и праздности восстал в том же XIII веке па¬

рижский университет, и во главе его ученый и здраво¬

мыслящий богослов, Вильгельм de Sancto Amore*,

написавший против нищенствующих монахов книгу под

заглавием: «De Periculis Ecclesiae» («Об опасностях

церкви»). «Труд, — говорит Вильгельм, — есть назначе¬

ние человека; это — закон, который дал ему бог, созда¬

вая его в состоянии нравственного совершенства; это —

обязанность, возложенная на него после его грехопаде¬

ния. Мы естественным образом обязаны делать то, что

необходимо для существования человечества; без труда

человечество погибнет; стало быть, мы рождены для

того, чтобы трудиться». <...> С точки зрения полити¬

ческой экономии рассуждения Вильгельма безукориз¬

ненны, но средневековых клириков подобные рассужде¬

ния могли только привести в негодование. Вильгельм

говорил, что человечество погибнет, если никто не бу¬

дет трудиться. А что за дело было клирикам до поги¬

бели человечества? По мнению св. Бернара, сын обязан

проклинать своих родителей за то, что они, грешники,

родили его, грешника, на свет во грехе. Такие прокля¬

тия направлены, очевидно, против самого существова¬

ния человечества и, следовательно, против всего того,
*	* *
*	De Sancto Amore (лат.) — из монастыря Святой Любви. —
Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
271
что, так или иначе, поддерживает это греховное суще¬

ствование. Поэтому нищенствующие монахи утвержда¬

ли совершенно последовательно, что «труд есть пре¬

ступление». Но, не решаясь высказать прямо ту мысль,

что они хотят истребить человечество, они призывали

себе на помощь логику супернатурализма22 и сулили

своим слушателям, что «земля будет приносить плоды

в беспредельном изобилии, когда все люди, оставив по¬

левые работы, посвятят все свои силы молитве».
Эти проповеди были, однако, не опасны для Виль¬

гельма, потому что народ плохо верил подобным обе¬

щаниям и смотрел на нищенствующих монахов не

столько с сочувствием, сколько с недоумением. Белое

духовенство23 враждовало с новыми орденами; народ¬

ные поэты, например Rutebeuf и автор «Романа о розе»

(«Roman de la Rose»), относились к доминиканцам и

францисканцам недружелюбно и насмешливо. Словом,

общественное мнение было на стороне Вильгельма; его

поддерживал парижский университет; ему сочувствова¬

ло все умное сословие тогдашней Франции; но против

него выступили два опасные противника, два знамени¬

тые писателя XIII века: за доминиканцев заговорил

Фома Аквинский, а за францисканцев — генерал их

ордена, Бонавентура. Надо сказать правду, эти диалек¬

тики, оставаясь на чисто теологической почве, своими

аргументами и цитатами разбили в прах всю политиче¬

скую экономию Вильгельма de Sancto Amore. Они даже

не стали разбирать вопроса о том, что вредно и что

полезно для человечества. Этот вопрос не имел для них

ни малейшего смысла. Они доказали только ссылками

на высшие авторитеты, что абсолютная бедность »воз¬

ведена уже очень давно в идеал нравственного совер¬

шенства. Утвердивши эту мысль на незыблемых осно¬

ваниях, они совершенно справедливо назвали еретиком

и врагом религии того дерзкого человека, который

осмеливался осуждать нищенство монахов <...>. Про¬

тивники их говорили, что мир создан богом и что вслед¬

ствие этого человек не обязан ненавидеть мир. «Не ве¬

щи, созданные богом, — рассуждали они, — производят

несовершенство, а производит его слабость человека, не

умеющего пользоваться благами жизни». Этот аргу¬

мент был пущен в ход против нищенства, то есть про¬

тив абсолютного презрения к земным благам и к фи¬

Научно-атеистическая
библиотека
272
зическому труду. Бонавентура доказал неопровержимо,

что надо сделать одно из двух: или признать это рас¬

суждение несостоятельным и противным религии, или

же приложить его ко всем проявлениям католической

нравственности. «Так как земные блага созданы бо¬

гом,— говорил Бонавентура, — так как женщины созда¬

ны богом, так как брак учрежден богом, так как сво¬

бодная воля дарована богом, — то совершенство, стало

быть, состоит в том, чтобы жить в роскоши, жениться,

пользоваться свободной волей». — Противникам нищен¬

ствующих орденов поставлена таким образом безвыход¬

ная дилемма: или они должны оправдать нищенство,

как стремление к идеалу, или же они должны осудить

все монашеские обеты, как дерзкие попытки человека

навсегда отречься от того, что создано для него богом.
Несмотря на сочувствие общества, Вильгельм

de Sancto Amore потерпел в официальном мире полней¬

шее поражение. Папа осудил книгу «De Periculis», как

«нечестивое, гнусное, отвратительное» сочинение. Он

приказал ее сжечь и объявил врагами церкви тех лю¬

дей, которые осмелятся защищать ее так или иначе.

Он написал множество писем к французскому королю,

к архиепископам и епископам для того, чтобы добиться

строжайшего исполнения этого приказания. Парижский

университет струсил и попятился назад; доктора, под¬

держивавшие идеи Вильгельма, отказались от своих

заблуждений для того, чтобы сохранить свои долж¬

ности. Но сам Вильгельм остался непоколебимым и го¬

ворил даже не раз, — как свидетельствуют его враги,—

что он готов идти на смерть за свои верования. Те же

враги обвиняют Вильгельма в том, что он убеждал

своих слушателей твердо стоять за правое дело. Эти

ужасные обвинения очень правдоподобны; Вильгельма

отрешили от должности, Вильгельма выгнали из Пари¬

жа, а Вильгельм все-таки не изъявил ни малейшего

желания раскаяться. Папа то грозил ему разными ужа¬

сами, то старался обратить ’его на путь истины крот¬

кими советами и обольстительными обещаниями, но

Вильгельм был так груб и непочтителен, что не обра¬

щал никакого внимания на все эти начальственные де¬

монстрации. Тогда папа, с сокрушением сердца, объ¬

явил во всеуслышание, что Вильгельм повергнут дьяво¬

лом в «бездну упрямства». А Вильгельм заупрямился

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
273
еще сильнее и даже осмелился апеллировать на реше¬

ние папы к вселенскому собору. Апелляция эта оста¬

лась, разумеется, бесплодной тратой слов, потому что

вселенского собора в то время не было, и неисправи¬

мый Вильгельм остался до самой своей смерти в край¬

ности, в изгнании и в «бездне упрямства». Вильгельм

de Sancto Amore в течение нескольких столетий считал¬

ся очень опасным писателем. В XVIII столетии его со¬

чинения были напечатаны, но французское правитель¬

ство, по просьбе доминиканцев, запретило продавать

эти сочинения под страхом смертной казни.
Победа схоластиков над представителем утилитар¬

ного направления была блистательна, но бесплодна.

Можно было согнать профессора с кафедры, можно

было сжечь его сочинения, не мудрено было даже и са¬

мого автора взвалить на костер, но уничтожить ради¬

кальное противоречие между аскетическим идеалом и

стремлениями живой действительности было совершен¬

но невозможно. Жизнь не подчинилась католическому

уставу; напротив того, она сама проникла в монастыри

и своим неотразимым влиянием превратила в мертвую

букву самые строгие уставы. Монахи ели много, монахи

развратничали, монахи занимались учеными исследо¬

ваниями и судебными процессами, монахи вели торгов¬

лю и наживали себе капиталы, — ясное дело, что дей¬

ствительная жизнь одерживала победу над требова¬

ниями идеала. <...>
Уже с XIII века поэты стали относиться враждеб¬

но не только к клерикальным злоупотреблениям, но

даже к основным принципам католицизма. Один немец¬

кий миннезингер в песне о возвращении Фридриха Бар¬

бароссы говорит, что император уничтожит все мона¬

стыри, что монахи женятся на монахинях и что все они

вместе примутся пахать землю и обрабатывать вино¬

градники. Когда в начале XIV века папа Климент V

уничтожил орден тамплиеров, один английский поэт

написал песню о будущем уничтожении всех остальных

орденов. Как бы мы ни относились к этому историческо¬

му факту— благосклонно или недоброжелательно, — во

всяком случае самое существование факта не подлежит

сомнению: общество отталкивало прочь схоластический

идеал.
18—1889

Научно-атеистическая
библиотека
274
XV
Разлад между католической доктриной и светским

обществом выразился с особенной резкостью в их взгля¬

дах на женщину. Трудно представить себе более реши¬

тельную противоположность. Средневековые богословы

постоянно стараются отзываться о женщине самым

оскорбительным образом. «Женщина, — пишет Гуго

de Sancto Victore*, — есть причина зла, начало заблуж¬

дения, источник греха; она соблазнила человека в раю,

она продолжает соблазнять его на земле, и она же

увлечет его в бездну ада». — «Женщина, — говорит Вин-

центий из Бове, — есть сладкий яд, дающий вечную

смерть; это — факел сатаны, дверь, через которую вхо¬

дит дьявол». — Специалист по части демонологии, епи¬

скоп Вильгельм Овернский, утверждает, что черти яв¬

ляются всегда под видом женщины. — Аристотель смот¬

рит на женщину презрительнее всех остальных филосо¬

фов древности. «Природа, — говорит он, — всегда стре¬

мится создать мужчин; женщин же она создает только

по бессилию или случайно». Фома Аквинский, цитируя

эти слова, совершенно соглашается с ними и прибав¬

ляет от себя то замечание, что мужчина есть тип со¬

вершенства, а женщина — тип несовершенства. «Даже

без грехопадения, — продолжает он, — женщина была

бы подчинена мужчине, потому что у мужчины есте¬

ственным образом имеется больше рассудка». Повторяя

мнения Августина, Фома утверждает, что женщина со¬

здана только для того, чтобы рождать детей, «подобно

тому, как земля необходима для того, чтобы семена

производили растения». «В самом деле, — рассуждают

Августин и Фома, — женщина, очевидно, создана не за¬

тем, чтобы помогать мужине в его трудах, потому что,

разумеется, мужчина мог бы быть для мужчины более

полезным помощником. И конечно, не за тем она созда¬

на, чтобы утешать мужчину: разве два друга мужского

пола не были бы счастливее вместе, чем мужчина и

женщина?»
При таком взгляде на женщину брак, без сомне¬

ния, должен казаться злом. Так оно и было действи-
♦	* *
*	De Sancto Victore (лат.) — из монастыря св. Виктора. —
Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
275
тельно. <...> Католицизм был всегда для огромного

числа западных европейцев собранием догматов, фор¬

мул и обрядов, которым они придавали очень важное

значение, но из которых они не извлекали никаких ру¬

ководящих начал для своей вседневной, практической

и умственной жизни. Жизнь развивалась по своим соб¬

ственным, внутренним законам, совершенно независимо

от неподвижного принципа, и когда она дошла в своем

развитии до ясного самосознания, тогда она начала

разрывать даже ту чисто внешнюю связь, которая со¬

единяла ее с католицизмом. <...>
XVI
Католическое духовенство было испорчено; притя¬

зания католической иерархии были несовместимы с су¬

ществованием государства; догматы католицизма были

изуродованы, подделаны и перетолкованы сообразно с

узкими житейскими выгодами клерикальной корпора¬

ции; наконец все католическое миросозерцание, как по¬

нимали его лучшие представители католицизма, нахо¬

дилось в непримиримом противоречии с инстинктами и

стремлениями светского общества. Все эти причины,

взятые вместе, объясняют нам совершенно удовлетвори¬

тельно полное историческое банкротство католических

идей. Равнодушие к ним стало обнаруживаться очень

рано: уже в половине XII столетия один собор говорит

с укоризной о таких людях, которые презирают церков¬

ные церемонии. С XIII века индифферентизм становится

уже хронической болезнью католических народов и по¬

степенно превращается даже в сознательное неверие.

Соборы постоянно принимают разные карательные меры

против тех людей, которые по воскресеньям не ходят

в церковь. Латеранский собор, в 1214 году, приказывает

каждому католику причащаться по крайней мере один

раз в год. Это приказание было вызвано тем фактом,

что очень многие католики не причащались совсем ни¬

когда. Простой народ, по словам Альберта Великого,

жившего в XIII веке, скучал в церкви и считал для

себя более удобным проводить воскресные дни в каба¬

ках. <...>
Духовенство, разумеется, было очень недовольно

охлаждением католической паствы; принимались против

религиозного равнодушия самые разнообразные меры,
18*

Научно-атеистическая
библиотека
276
но дело с каждым десятилетием шло все хуже да хуже.

В XIV веке один авиньонский епископ грозился церков¬

ным проклятием тем авиньонским католикам, которые

отлынивали от богослужения; но вряд ли проклятие

могло быть особенно страшно для тех легкомысленных

людей, которые были равнодушны к религии. Многие

соборы XIV века пытались устроить особого рода инк¬

визицию для выслеживания тех людей, которые не ис¬

поведовались и не причащались. Другие соборы, не

зная, что делать с этими бесчувственными людьми, за¬

претили им входить в церкви. Потом против индиффе-

рентистов была пущена в ход система денежных штра¬

фов. Все эти меры только раздражали общество, пло¬

дили доносчиков и лицемеров, превращали равнодуш¬

ных людей в ненавистников католицизма и вообще

постоянно расширяли ту бездну, которая отделяла ка¬

толическую церковь от католических народов. Люди,

отлученные от церкви, говорили открыто, что они по-

прежнему едят и пьют с великим удовольствием и что

поля их не перестают приносить им обильные жатвы.

А иногда дело доходило до того, что отлученные миряне

произвольно присвоивали себе духовные должности и

со всей надлежащей серьезностью служили обедни, как

настоящие священники.
Иерархия сама в течение многих столетий забо¬

тилась о том, чтобы превратить католицизм в собрание

внешних обрядов, на которые народ должен был смот¬

реть с благоговением. Иерархия сама мешала народу

слушать или читать священное писание на родном язы¬

ке. Вследствие этого католик считал себя католиком

единственно потому, что в известные дни ходил в цер¬

ковь и в известные времена года отказывался от мясной

пищи. Когда католик выучивался презирать пьяных и

развратных монахов, когда он начинал относиться рав¬

нодушно и насмешливо к соблюдению внешних фор¬

мальностей, тогда разрыв'алась всякая связь между

католической паствой и его частной жизнью, тогда ему

ровно ничего не стоило жить и умирать совсем без ре¬

лигии. Отрешившись от раболепного уважения к духо¬

венству, католик, как ученик, вырвавшийся на свободу,

не знал границ своей шаловливой радости, осмеивал

сплошь, без всякого дальнейшего разбора, все, что он

недавно уважал по приказанию строгого учителя.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
277
«Le Roman de Renard» представляет в целом своем со¬

ставе очень яркий образчик такого сплошного осмея¬

ния, н этот образчик тем более замечателен, что «Роман

о лисице» был, как я заметил выше, любимой умствен¬

ной пищей средневековых читателей. Осмеивая испор¬

ченность духовенства, автор этого романа осмеивает

заодно католическую религию, во всех ее обрядах. <...>
И все это читалось с величайшим увлечением со¬

временниками Людовика Святого. Массу вели к неве¬

рию чисто отрицательные причины, то есть несовершен¬

ства господствующей религии. Но у мыслящих людей

тогдашнего общества были и положительные причины;

на этих мыслящих людей действовали, с неотразимой

и постоянно возрастающей силой, два влияния, в выс¬

шей степени враждебные католическим идеям, — влия¬

ние Древней Греции и влияние арабов. — Греция про¬

никла даже в тот лагерь, к которому принадлежали са¬

мые ревностные защитники католицизма; вся схоласти¬

ка была построена на диалектике Аристотеля, и случа¬

лось не раз, что Аристотель неотразимым обаянием

своей логической последовательности увлекал какого-

нибудь добросовестного католического богослова к та¬

ким умозаключениям, которые никак не могли быть

одобрены папой и соборами. Средневековые ученики

Аристотеля страстно любили своего учителя и видели

в его книгах высшее проявление человеческой мудрости.

Нравственная философия Аристотеля читалась наряду

с Евангелием, или, точнее, нравственная философия

пользовалась предпочтением («La Réforme»). Эта пре¬

ступная любовь католиков к язычнику повела за собой

самые гибельные последствия. <...> В схоластическом

мире появилась та опасная мысль, что языческие фило¬

софы получили вечное блаженство за чистоту своей

нравственности и за благотворное влияние на развитие

человеческой мысли. Дерзкие умы стали разрабатывать

эту идею: «если, — рассуждали они, — Платон и Аристо¬

тель попали в рай, то, значит, вообще люди могут спа¬

саться во всякой религии»; индифферентизм был, таким

образом, возведен на степень философской доктрины.
Этому систематизированию индифферентизма со¬

действовало в значительной степени влияние арабских

скептиков и преимущественно Аверроэса, который не

только презирал все, но даже отвергал бессмертие ду¬

Научно-атеистическая
библиотека
278
ши и, вместо личного бога, признавал только безлич¬

ную совокупность вечных законов природы. Средневеко¬

вые католики называют Аверроэса «бешеной собакой,

которая, увлекаясь отвратительной яростью, лает по¬

стоянно против Христа и против католической религии».

В XIII столетии эта бешеная собака нашла себе многих

последователей в Парижском университете и во всей

католической Европе. Парижский епископ несколько

раз предавал проклятию эти вредные идеи; Альберт

Великий и Фома Аквинский писали против них ученые

трактаты; но аверроизм продолжал действовать на умы

и подрывать авторитет католицизма. В половине
XIII	века один папский легат запретил диалектикам

заниматься богословием, а богословам пускаться в бо¬

гословские исследования*, говоря, что смешение бого¬

словия с философией ежедневно порождает новые за¬

блуждения. Все лукавые вольнодумцы с радостью

ухватились за это запрещение; они объявили, что не

смеют углубляться в непостижимые тайны богословия,

и стали развивать такие философские доктрины, кото¬

рые были совершенно противоположны установленным

догматам. Папа и парижский собор с величайшим не¬

годованием восстали против этой коварной тактики.

«Некоторые люди утверждают, — писал папа, —что есть

вещи истинные по философии, но неистинные по рели¬

гии, точно будто могут существовать две противополож¬

ные истины <...>». <...>
Запрещенные мысли хитрили, виляли, принимали

на себя различные маски и все-таки прокладывали се¬

бе дорогу в общество. В XIV веке Петрарка говорит о

множестве людей, систематически презиравших католи¬

ческую религию. «Если бы казни уголовного правосу¬

дия не пугали их гораздо больше, чем наказания

божьи, — пишет он, — они осмелились бы нападать не

только на учение о сотворении мира, но даже на като¬

лическую религию и на священный догмат Христа.

В своих официальных речах они клянутся, что их рас¬

суждения не затрагивают религии; но в частных бесе¬

дах они позволяют себе всевозможные богохульства,

шутки и сарказмы, которые вызывают со стороны их
*	* *
*	В тексте, по-видимому, ошибка. Следует читать: «философ¬

ские исследования». — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
279
слушателей восторженные рукоплескания». Разумеется,

эти преступные насмешки не могли долго удовлетво¬

рять человеческую мысль; отвергнув религию, дойдя до

атеизма и до полного материализма, мыслители XV ве¬

ка стали искать себе новой работы; <...> они приня¬

лись с величайшим увлечением за изучение природы

и классической литературы. Падение Константинополя,

переселение многих ученых греков в Италию, великие

морские открытия и изобретение книгопечатания были

теми внешними историческими событиями, которые

дали могущественное развитие новому направлению

умственной деятельности, одержавшему решительную

победу над средневековой схоластикой.
В XV столетии победа была уже одержана: като¬

лический богослов, Петр д’Алльи, жалуется, что бого¬

словие забыто и что богословы занимаются исключи¬

тельно светскими науками. Правда, реформация снова,

на целые два столетия, выдвинула вперед безысходные

теологические диспуты, но в то время, когда Лютер и

Кальвин диспутировали, было уже много мыслящих

людей, занимавшихся серьезными научными исследова¬

ниями. Математика, астрономия, физика, механика и

анатомия развивались втихомолку в то самое время,

когда вся Западная. Европа была наполнена шумом

протестантских сект, интригами иезуитов и кровопро¬

литными сценами религиозных войн. — Положительная

наука росла и укреплялась...

Исторические идеи

Огюста Конта
I*
Дикарь невольно объясняет себе всевозможные

явления природы тем самым процессом, каким обуслов¬

ливаются в его глазах его собственные поступки. Он

знает, по ежеминутному опыту, что каждому его дви¬

жению предшествует всегда желание сделать это дви¬

жение. Он садится, потому что хочет сесть, берет в руки

палку, потому что хочет ее взять, бьет свою жену, по¬

тому что хочет ее бить, и так далее. Причину каждого

из своих действий он понимает; причины же всех окру¬

жающих явлений требуется угадать; очень естественно,

что это угадывание на первый раз будет состоять в

простом подкладывании под каждое явление такой же

точно причины, какая объясняет собою собственные

телодвижения философствующего дикаря. Молния раз¬

била дерево. Почему она его разбила? Потому что хо¬

тела разбить. Ураган разметал шалаш дикаря. Почему?

Потому что хотел сделать дикарю неприятность. — Как

только дикарь начинает задавать себе вопросы: «поче¬

му?», так он непременно начинает отвечать на них

именно таким образом, и всякие другие ответы сначала

оказываются радикально невозможными, потому что

сначала он, путем непосредственного внутреннего чув¬

ства, знает только самого себя и кроме самого себя не

знает ровно ничего1. Так как молния и ураган делают

такие штуки, которые самому дикарю приходятся не

под силу, и так как все их штуки, по мнению дикаря,

вытекают из определенных желаний, то очевидно мол¬

ния и ураган оказываются живыми существами, которые

настолько же сильнее дикаря, насколько их штуки пре-
*	* *
*	Во введении к статье Писарев дает краткие биографические

сведения об О. Конте, рассказывает о попытках французского

философа обосновать общую концепцию исторического разви¬

тия человечества. Принимая в целом идею эволюции человече¬

ской культуры, Писарев, однако, по-своему излагает историю

возникновения и развития религиозных верований. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
281
вышают его личные подвиги. К этим сильным суще¬

ствам дикарь становится в известные отношения, он

старается задобрить их просьбами и подарками. Он на¬

деется, посредством разных любезностей, направлять

волю этих сильных существ сообразно с своими лич¬

ными расчетами и внушать им такие желания, которые

вели бы за собою, с их стороны, поступки, соответствую¬

щие его выгодам. Одним словом, начинается известное

обоготворение явлений и сил природы, <...>
Первобытные приемы теологического философ¬

ствования не только естественны и неизбежны, но еще,

кроме того, чрезвычайно полезны и необходимы2.

Без них дальнейшее умственное развитие дикого чело¬

века было бы совершенно невозможно. Развиваться —

значит постепенно прокладывать себе путь к верному

пониманию той связи, которая существует между яв¬

лениями природы. Чтобы приближаться к этому верно¬

му пониманию, надо собирать наблюдения. А такие на¬

блюдения, которые могут пригодиться для общих выво¬

дов, возможны только тогда, когда наблюдатель смот¬

рит на явления с какой-нибудь определенной точки

зрения, то есть когда он подходит к явлению с какой-

нибудь уже готовой теорией3.
<...>Каждое явление природы само по себе так

сложно, что мы никак не можем охватить его разом со

всех сторон; когда мы приступаем к явлению без вся¬

кой теории, то мы решительно не знаем, на какую

сторону явления следует смотреть. Явление мозолит

нам глаза и все-таки не пробуждает в нашем уме ни¬

какой определенной мысли. Если же у нас составлена

какая-нибудь фантастическая теория, то явление преж¬

де всего разрушает ее и вслед за тем заставляет нас

построить немедленно новую теорию, которая при вто¬

ричном наблюдении, по всей вероятности, также разва¬

лится и заменится третьей теорией, такой же непрочной,

как и обе первые. <...> Убеждаясь в несостоятель¬

ности наших догадок, мы каждый раз узнаем новые

признаки, которые без этих догадок остались бы нам

неизвестными. Отбрасывая одну догадку за другой, мы

наконец доходим до верного решения задачи, если за¬

дача разрешима, или же убеждаемся в необходимости

прекратить наши поиски, если вопрос наш, по самой

сущности своей, не допускает ответа.

Научно-атеистическая
библиотека
282
Итак, для собирания наблюдений дикарю необхо¬

дима теория; разумной теории он составить себе не

может, потому что разумная теория составляется на

основании наблюдений; но у него есть свои догадки,

составленные невольной и естественной деятельностью

его воображения, .и эти жалкие, нелепые догадки яв¬

ляются для него той необходимой ниткой, на которую

он нанизывает свои наблюдения. При своих несложных

материальных потребностях дикарь не может интересо¬

ваться всеми окружающими животными, растениями и

минералами как полезными предметами; огромное

большинство этих предметов не приносит ему ни ма¬

лейшей пользы и также не может сделаться для него

ни вредным, ни опасным; бескорыстной любознатель¬

ности, воодушевляющей наших натуралистов, у дикаря

быть не может; поэтому ясно, что он остался бы на¬

всегда безучастным к окружающему миру, если бы его

живая фантазия не заставляла его в каждом ручье, в

каждом дереве, в каждой ящерице или лягушке усмат¬

ривать присутствие какой-нибудь особенной, великой и

таинственной силы, которая может оказывать на его

жизнь и на все его различные предприятия гибельное

или благодетельное влияние. <...> Фантазия выталки¬

вает дикаря из его умственной апатии; фантазия со¬

здает теологическое объяснение природы, и только одна

фантазия может дать человеческому уму тот первый

необходимый толчок, без которого летаргический сон

человеческой мысли навсегда остался бы ненарушен¬

ным4.
Дикарь — существо бессильное, беззащитное и

несчастное. Каждый ливень промачивает его до костей;

каждая буря разносит вдребезги его хижину; каждая

неблагоприятная перемена погоды поражает его в ис¬

точниках его существования и может осудить его на

голодную смерть; многие хищные звери далеко превос¬

ходят его быстротой, силой- мускулов и опасным могу¬

ществом естественного оружия; в борьбе с такими зве¬

рями дикарь обыкновенно остается побежденным; за¬

конов природы он не знает и поэтому не может напра¬

вить почти ни одного явления так, как того требуют

его материальные интересы. Я говорю почти, потому

что на самом деле все известные нам дикари все-таки

умеют по крайней мере развести огонь или приготовить

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
283
себе какое-нибудь оружие, посуду, одежду. Конечно, и

это уменье было приобретено ими не вдруг; было вре¬

мя, когда они были еще невежественнее и, следователь¬

но, еще несчастнее. <...>
Если бы дикарь смотрел на свое собственное по¬

ложение совершенно трезвыми глазами, если бы он мог

отдавать себе ясный отчет в своем собственном бесси¬

лии, если бы он мог измерить своим умом всю глубину

своего хронического несчастия, то, без сомнения, у него

опустились бы руки и он погрузился бы в такое безвы¬

ходное уныние, которое совершенно парализовало бы

всю его деятельность и очень скоро положило бы конец

его существованию. Но тут опять подоспевает на вы¬

ручку его пылкое воображение. Он твердо уверен в

том, что, при помощи различных заклинаний, приноше¬

ний и манипуляций, он, по своему благоусмотрению,

может ворочать всеми силами органической и неорга¬

нической природы. Эта уверенность, конечно, обманы¬

вает его на каждом шагу, но эти ежеминутные разоча¬

рования объясняются в его глазах тем, что он в своих

заклинаниях и манипуляциях сделал случайную ошиб¬

ку, от которой он на будущее время постарается убе¬

речься. Надежда задобрить силы природы остается в

полной неприкосновенности, потому что убить эту на¬

дежду может только идея незыблемых естественных за¬

конов, а до этой идеи очень далеко не только дикарям,

но и многим цивилизованным европейцам. Чем слабее

и невежественнее дикарь, тем размашистее его надеж¬

ды; таким образом бодрость его поддерживается его

иллюзиями тогда, когда она не может основываться на

сознании действительного господства над силами при¬

роды. Обращаясь к своим воображаемым покровите¬

лям с просьбой о прямом содействии в каком-нибудь

житейском предприятии, дикарь сильно и чистосердечно

верит в исполнимость своего желания, преимущественно

потому, что для него еще не существует понятия о чу¬

де как о нарушении общего закона и как о необыкно¬

венном вмешательстве сверхъестественных сил в обык¬

новенные земные события. Чтобы составить себе поня¬

тие о чуде, надо сначала сколько-нибудь освоиться с

понятием о законе, потому что где нет никаких общих

правил, там не может быть и никаких исключений.

<...> Когда самые простые и обыденные явления объ¬

Научно-атеистическая
библиотека
284
ясняются волей и деятельностью таинственных покрови¬

телей, тогда и самое очевидное нарушение в обыкно¬

венном порядке этих явлений никому не должно ка¬

заться особенно удивительным. <...> В невежестве

дикарей заключается как слабость, так и та сила, ко¬

торая дает им возможность вырваться из этого неве¬

жества. Слабость состоит в неумении действовать на

природу; а сила — в умении надеяться и этими фанта¬

стическими надеждами поддерживать нравственную

бодрость, для которой в данном периоде развития не

может быть никакой другой, более реальной опоры.
II
Самая первобытная и грубая форма мифической

философии называется фетишизмом5 и состоит в пря¬

мом и непосредственном одушевлении и обоготворении

всех видимых явлений и предметов окружающей при¬

роды. Все, что обнаруживает самостоятельное движе¬

ние или издает из себя звуки, становится в глазах ди¬

каря живым существом; первая волынка, которую уви¬

дели негры, первый европейский корабль, первое ружье,

первые часы были для них животными, более или менее

сильными, страшными и опасными; естественные явле¬

ния, конечно, объясняются точно таким же образом,

так что в идеях чистого фетишиста нет качественных

разграничений между стихийным и органическим ми¬

ром, между растением и животным, между животным

и человеком, между человеком и божеством. Весь мир

фетишиста проникнут одним животворящим принци¬

пом,— тем самым принципом, которого присутствие он

чувствует в своем собственном теле. Видя свое соб¬

ственное я во всем, что его окружает, фетишист, с од¬

ной стороны, относится к животным так, как он отно¬

сился бы к существам, способным понимать его, а с

другой стороны, обращается с своими богами так не¬

почтительно, как он мог бй обходиться с равным себе

человеком. Так, например, каффры, охотясь за слоном,

кричат ему для смягчения его гнева: «Не убивай нас,

великий предводитель, не наступи на нас, могуществен¬

ный предводитель!» О льве рассказывают в Сенегам-

бии6, что он из любезности не нападает на женщин и

что он вообще не трогает тех людей, которые вежливо с

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
285
ним раскланиваются. О каймане рассказывают, также

в Сенегамбии, что он собирает в известные дни своих

родных и знакомых и делит с ними добычу в особых

собраниях, в которых председательствует старший и

знатнейший из кайманов*. Убивая какое-нибудь сильное

животное, негр боится, что ему будут мстить родствен¬

ники убитого, подобно тому, как это делается в мире

людей.
Уравнивая себя с животными, фетишист уравни¬

вает себя также и с богами. Он боится своих богов, но

в то же время и сам считает возможным внушить им

страх; он действует на них не только просьбами и по¬

дарками, но и угрозами, и телесными наказаниями, ког¬

да они ведут себя в отношении к нему чересчур невни¬

мательно. Известно, например, что тунгусы, калмыки,

камчадалы и некоторые другие сибирские инородцы

секут своих идолов, когда не получают от них желае¬

мой помощи. Негры, живущие по берегам белого Нила,

питают к своим царям религиозное уважение, которое,

однако, имеет для этих царей свою очень невыгодную

сторону: эти негры приписывают своим царям способ¬

ность управлять погодой и поэтому убивают их в слу¬

чае засухи за неискусное или злонамеренное управле¬

ние. Фелупы, живущие на реке Гамбии, считают своих

царей за богов, или по крайней мере за всесильных

чародеев, и вследствие этого за каждое .народное не-

счастие подвергают их телесному наказанию.
Фетишист видит богов на каждом шагу и вслед¬

ствие этого обращается с ними запросто. Его окру¬

жают со всех сторон таинственные силы и капризные

воли, но ежеминутные столкновения с этими волями и

силами вовсе не производят на него того потрясающего

впечатления, которое испытывает на себе более разви¬

тый человек при встрече с тем, что кажется ему сверхъ¬

естественным. Вся жизнь ' фетишиста составляет одну

беспрерывную галлюцинацию, в которой неопределен¬

ный страх и беспричинная надежда ежеминутно чере¬

дуются между собою, возникая и пропадая по поводу

каждого ничтожнейшего события. Теологическое объяс¬

нение предмета неразлучно для фетишиста с первым
♦	* *
*	Waits. «Antropologie der Naturvölker». Band II. S. 178—179t
[Прим. Писарева. — Сост.]

Научно-атеистическая
библиотека
286
взглядам на этот предмет; творческая фантазия рабо¬

тает одновременно с органами чувств; миф готов тотчас,

как только явление обратило на себя внимание; поэто¬

му можно сказать почти безошибочно, что фетишист

действительно видит и слышит все то, что создает его

воображение; он ничего не выдумывает нарочно; про¬

цесс выдумывания совершается у него так же непосред¬

ственно и непроизвольно, как совершается в нашем моз¬

гу суждение о расстоянии и о величине тех предметов,

которые попадаются нам на глаза. Он не может смот¬

реть на вещи, не пускаясь в теологические философ¬

ствования; поэтому ясно, что теологическая философия

в период фетишизма господствует над человеческим

умом с более неотразимой силой, чем во все последую¬

щие фазы исторического развития.
<...> Политеизм7 повсеместно развивался из

фетишизма, однако разница между этими двумя фор¬

мами мифической философии до такой степени значи¬

тельна, что с первого взгляда историку трудно даже

понять, каким образом эти две почти противоположные

системы могут находиться между собою в прямой, пре¬

емственной связи. У фетишиста вся материя живет

своей собственной, внутренней жизнью; у политеиста,

напротив того, материя становится пассив/ным орудием

невидимых существ, не привязанных к определенному

месту; фетишист, например, прямо одушевляет и обого¬

творяет реку, то есть массу текущей воды; политеист,

напротив того, представляет себе, что масса воды, на

которую он смотрит, как на простую воду, находится

под управлением особенного невидимого бога, живуще¬

го обыкновенно в реке, как в своем царстве, но способ¬

ного также путешествовать по всему миру. В поэмах

Гомера действуют настоящие боги политеизма, прини¬

мающие на себя образ человека тогда, когда они всту¬

пают в сношения с людьми; но в «Илиаде» появляется

также и чистый фетиш, как остаток более древнего пе¬

риода; именно, за Ахиллесом гонится река Скамандр,

сочувствующая троянцам. Скамандр гонится за Ахил¬

лесом не в виде человека, не с копьем или с мечом в

руке, а в виде реки; он хочет не заколоть или изрубить

греческого героя, а потопить его в своих волнах; здесь

действует именно разъярившаяся стихия, а не бог,

управляющий этой стихией.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
287
Спрашивается теперь, каким же образом мог со¬

вершиться переход от прямого обоготворения материи

к ее подчинению высшим и невидимым существам? —

Этот переход, самый важный и самый трудный во всей

истории человеческой мысли, обусловливается теми

простейшими и естественными наблюдениями и обобще¬

ниями, которые непременно должен делать на каждом

шагу самый слабый и неразвитой человеческий ум. Вхо¬

дя ежедневно в дубовую рощу, дикарь непременно дол¬

жен наконец заметить, что все деревья этой рощи до

некоторой степени похожи между собою; гоняясь еже¬

дневно за буйволами или за оленями, дикарь непре¬

менно должен наконец заметить, что все олени или все

буйволы имеют приблизительно одни и те же ухватки

и привычки. Не зная никаких объяснений, кроме тео¬

логических, дикарь очевидно принужден объяснять себе

замеченное сходство тем обстоятельством, что все дубы

находятся под управлением одного бога, все олени по¬

винуются приказаниям другого, все буйволы признают

над собою господство третьего. Все отдельные дубы,

буйволы и олени через это еще не перестанут тотчас

быть фетишами; над ними установится только вторая

инстанция богов, к которым можно будет обращаться

с жалобами и просьбами и которые вследствие этого

отнимут понемногу у подчиненных фетишей всякое

значение божественности. Миросозерцание теперешних

негров находится именно на рубеже между полным

фетишизмом и чистым политеизмом. Каждый горшок и

каждый камушек могут сделаться для негра предметом

обожания, и в то же самое время у негра есть высшие,

невидимые боги, и у некоторых племен, не имевших

еще никаких постоянных сношений ни с магометанами,

ни с европейскими миссионерами, есть даже понятие

о творце всей вселенной. Кроме того мы можем заме¬

тить в греческой мифологии, составляющей известный

тип самого богатого и развитого политеизма, ясные

следы древнего фетишизма; во-первых, к числу чистых

фетишей принадлежат океан и земля, которые постоян¬

но остаются стихиями и не принимают на себя челове¬

ческого образа. Во-вторых, такими же чистыми фети¬

шами оказываются домашние боги, лары и пенаты8,

которых божественность была привязана наглухо к кус¬

ку дерева, камня или глины.

Научно-атеистическая
библиотека
288
Из этих примеров видно, что переход от фетишиз¬

ма к политеизму совершается чрезвычайно медленно и

что фетиши очень долго и упорно отстаивают свое су¬

ществование. Будучи гораздо малочисленнее фетишей

и заведуя гораздо более обширными департаментами,

боги политеизма гораздо меньше фетишей вмешивают¬

ся в события вседневной человеческой жизни. Большая

часть мелких ежедневных событий совершается, по

мнению политеиста, сама собою и складывается сооб¬

разно с обыкновенными свойствами окружающих пред¬

метов. Если, например, глиняный горшок, падая на

пол, разбивается, то политеист не приписывает этого

события высшим силам, а видит в нем естественный

результат столкновения между твердым деревом и хруп¬

кой глиной; таким образом естественный элемент отде¬

ляется от сверхъестественного; образуется понятие о

свойствах вещества и о законах, по которым совер¬

шаются обыкновенно различные явления; вместе с тем

возникает понятие о чуде, которое для фетишиста не

существовало и которое становится возможным только

тогда, когда боги не окружают смертного со всех сто¬

рон и не вмешиваются ежеминутно в каждое событие

его жизни. У фетишиста вмешательство богов было

правилом; у политеиста оно становится исключением,

довольно частым, но тем не менее изумительным. Что¬

бы таким образом отвыкнуть понемногу от ежеминут¬

ных и повсеместных соприкосновений с богами, фетиши¬

сту надо было очевидно направить сначала свое обо¬

жание на такие предметы, которые, хотя и видимы, од¬

нако по своей отдаленности не могут иметь с своими

поклонниками никаких коротких отношений. Такими

предметами оказываются для фетишистов небесные те¬

ла. Сабеизм, или поклонение звездам (astrolâtrie), со¬

ставляет обыкновенно естественный переход от фети¬

шизма к политеизму, потому что, поклоняясь небесным

телам, далеким и недое?упным, фетишист сам хоро¬

шенько не знает, чему именно он кланяется: обоготво¬

ренной звезде или же невидимому существу, управляю¬

щему этой звездой. Разница между фетишем и богом

становится здесь нечувствительной. Привыкнув покло¬

няться звездам, люди уже без особенного труда освои-

ваются с понятием о далеких и невидимых богах, не

имеющих определенного местопребывания. С этого вре¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
289
мени появляются первые признаки метафизического

мышления, потому что политеисту приходится, во-пер-

вых, олицетворять и обоготворять отвлеченные понятия,

а во-вторых, воображать себе в каждом отдельном

предмете отвлеченное свойство, образующее таинствен¬

ную связь между этим неодушевленным предметом и

высшим, сверхъестественным существом, в котором за¬

ключается причина движения и жизни9.
III
Умственное развитие человечества начинается с

теологических объяснений природы; политическое раз¬

витие человечества начинается с военных предприя¬

тий10; как в области мысли, так и в области практиче¬

ской жизни первобытному человеку ненавистен правиль¬

ный и терпеливый труд, ведущий за собою медленное,

но верное приобретение знаний или богатств. В области

мысли первобытный человек умеет только фантазиро¬

вать, то есть давать совершенно произвольные толко¬

вания таким явлениям, в которые он не в силах вгляды¬

ваться и вдумываться; в области материальных интере¬

сов первобытный человек умеет только отнимать у

других те предметы, в которых он нуждается. Так как

эти другие в ранние эпохи доисторической жизни отли¬

чаются точно такими же вкусами и способностями, так

как они точно так же ненавидят труд и любят грабеж,

то очевидно первобытным людям почти нечего и гра¬

бить друг у друга. У них нет почти ничего, кроме соб¬

ственного тела; поэтому они и стараются отнимать

друг у друга это единственное достояние. Победитель

обыкновенно убивает и съедает побежденного врага.

Длинный ряд столетий тратится таким образом на ис¬

требительные войны людей как между собою, так и с

дикими животными родных лесов. В этой суровой шко¬

ле бесчеловечной войны и кровожадной охоты совер¬

шается первоначальное политическое воспитание нашей

породы. Воспитание это заключается в том, что дикие

фетишисты приучаются соединять в общих предприя¬

тиях свои индивидуальные силы. Эти общие предприя¬

тия в то время могут быть только военными. Когда

разделение труда не существует, когда каждый взрос¬

лый человек доставляет собственными усилиями себе и

своему семейству все, что необходимо для поддержания
19—1889

Научно-атеистическая
библиотека
290
жизни, и когда вся экономическая деятельность взрос¬

лого заключается только в убивании, обдирании и раз-

резывании диких животных, тогда очевидно отдельные

личности составляют общество и подчиняются какой-

нибудь власти только затем, чтобы отразить посторон¬

нее насилие, или же затем, чтобы с полным успехом

ограбить и передушить своих соседей. Эта первобытная

ассоциация11 разбойников и людоедов относится к ци¬

вилизованному обществу так точно, как первобытная

фантазия фетишиста относится к миросозерцанию со¬

временного естествоиспытателя.
Как разбойничья ассоциация, так и грубый фети¬

шизм, при всем своем крайнем безобразии, составляют

две совершенно необходимые и единственно возможные

исходные точки всего дальнейшего развития, с одной

стороны, политического, с другой стороны, умственного.

Члены цивилизованного общества связаны между со¬

бою своими потребностями, которые могут находить

себе удовлетворение только в обществе; но эти потреб¬

ности, как материальные, так и нравственные, возни¬

кают и укрепляются в человеке только тогда, когда он

живет в обществе; у дикаря потребности очень неслож¬

ны, и они умеют удовлетворять их без посторонней

помощи; стало быть, втянуть дикаря в общество могут

только чувство самосохранения и хищные влечения, то

есть оборонительная и наступательная войны состав¬

ляют неизбежную, хотя и непохвальную, цель всякого

первобытного общества.
Как в отношении к умственному, так и в отноше¬

нии к политическому развитию дикарь при самом нача¬

ле своего поприща попадает в заколдованный круг

(cercle vicieux), который разбивается в первом случае

теологической философией, а во втором — воинствен¬

ными инстинктами. В деле умственного развития во¬

прос ставится так: чтобы наблюдать, нужна теория;

а чтобы составить теорию, нужны наблюдения. Теоло¬

гическая философия выводит человека из этого затруд¬

нения, давая ему готовую теорию, составленную силою

фантазии, помимо наблюдения. В деле политического

развития вопрос ставится следующим образом: чтобы

войти в общество, надо чувствовать известные потреб¬

ности, а чтобы воспитать в себе эти потребности, надо

сначала пожить в обществе. Воинственные инстинкты

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
291
устраняют это затруднение, составляя хищные шайки

из тех людей, которые еще неспособны смотреть на об¬

щество как на ассоциацию производителей и потреби¬

телей. Соединившись в хищные шайки, дикари перехо¬

дят понемногу от охотничьей жизни к пастушеской и

от пастушеской к земледельческой. Каким образом со¬

вершаются* эти переходы, то есть какой побудительной

причиной они обусловливаются и какие обстоятельства

наводят дикарей на плодотворную мысль приручать

животных и разводить хлебные растения, — этого мы,

по всей вероятности, никогда не узнаем12. По этим во¬

просам возможны только предположения, не допускаю¬

щие никакой обстоятельной поверки. О том, как совер¬

шились эти переходы у теперешних цивилизованных на¬

родов, мы, конечно, не имеем и не можем иметь ника¬

ких исторических сведений. Прямые наблюдения над

теперешними дикарями также не могут дать нам на

эти вопросы никаких точных ответов. В территориях,

принадлежащих Северо-Американским штатам, некото¬

рые индийские племена переходят, конечно, от бродя¬

чей, охотничьей жизни к оседлому, земледельческому

быту; изучить причины и условия этих переходов очень

удобно; но к чему же приведет sto изучение? Эти ин¬

дийцы находятся в соприкосновении с иностранной вы¬

сокоразвитой цивилизацией; именно влияние этой циви¬

лизации заставляет их переходить от одного быта к

другому; эта же самая цивилизация дает им в готовом

виде те знания, те семена и те орудия, которые необ¬

ходимы для перехода. Словом, в задачу введен новый

элемент, который изменяет ее так радикально, что са¬

мое тщательное изучение этой задачи нисколько не мо¬

жет подвинуть нас вперед в вопросе о том, как совер¬

шались переходы в жизни дикарей, не имевших сопри¬

косновения с высшими цивилизациями. Если же отпра¬

виться в область гипотез, то, разумеется, самой прав¬

доподобной окажется та, которая объясняет эти пере¬

ходы приращением народонаселения и увеличившими¬

ся потребностями питания. Конт вооружается против

этой гипотезы, старается доказать ее нерациональность

и противопоставляет ей свою собственную гипотезу. Но

как возражения Конта, так и его собственная попытка

объяснить переход от бродячей жизни к оседлой заме¬

чательны по своей неудачности.
19*

Научно-атенстичсская
библиотека
292
Главное возражение Конта состоит в том, что ни¬

какая потребность, как бы она ни была сильна, не мо¬

жет создать в человеке новую способность. «В данном

случае, — говорит Конт, — человек постарался бы изба¬

виться от избытка населения более частым употребле¬

нием тех ужасных средств, к которым он обращается

даже в более цивилизованные времена, вместо того,

чтобы променять кочевую жизнь на земледельческую

до тех пор, пока его не подготовило к тому достаточ¬

ным образом его умственное и нравственное развитие».

Конту был совершенно неизвестен дарвиновский прин¬

цип естественного выбора, — принцип, который, без со¬

мнения, произведет переворот не только в ботанике и

в зологии, но и в понимании истории13. Ужасные сред¬

ства, о которых упоминает Конт, заключались, конечно,

в истребительных войнах, в человеческих жертвоприно¬

шениях и в людоедстве. Очень правдоподобно, что все

эти средства действительно употреблялись и что целые

^многочисленные племена, заводя между собою неприми¬

римую вражду за охотничьи места или за пастбища, то

есть вообще за средства пропитания, совершенно сти¬

рали друг друга с лица земли. История северо-амери-

канских туземцев переполнена такими примерами. Есте¬

ственный выбор уничтожает таким образом те племена,

которые не могут приспособиться к новым условиям

жизни, и сохраняет те племена или те остатки племен,

которые умеют найти выход из данного затруднения.

Сотни или тысячи сильных и даровитых дикарей поги¬

бают именно от того, что <...> дикая, кочевая жизнь

развила в их крепких организмах такие неукротимые

страсти, которые не могут уложиться в узкую и скром¬

ную рамку оседлого существования. Сживаются же с

новыми условиями и оставляют по себе потомство, быть

может, именно посредственные, вялые и флегматические

натуры, у которых нет преобладающей органической

страсти к приключениям,-тревогам и опасностям коче¬

вого быта. Легко может быть, что переход от пастуше¬

ства к земледелию требует со стороны дикарей не ка-

кой-нибудь новой способности, а только некоторого

ослабления старых страстей. Естественный выбор унич¬

тожает тех людей, в которых эти страсти особенно

сильны, и тогда переход становится возможным. Но так

как действующей силой в естественном выборе являет¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
293
ся непременно гнет внешних обстоятельств и преимуще¬

ственно голода, вытекающего из многолюдства, то воз¬

ражение Конта оказывается несостоятельным. Объясни¬

тельная гипотеза Конта еще более неудачна. «Непо¬

средственное обожание внешнего мира, — говорит

Конт, — более специально направленное по своей при¬

роде к ближайшим и самым потребительным предметам,

должно, конечно, развивать в высокой степени эту долю,

сначала очень слабую, человеческих наклонностей, ко¬

торая инстинктивно привязывает нас к родной земле.

<...>
Невозможно понять, каким образом обожание

ближайших предметов может развить в кочевом племе¬

ни наклонность к оседлой жизни или привязанность к

родной земле. Представьте себе, что какой-нибудь кир¬

гиз обожает ближайшие предметы, например то седло,

на котором он сидит, или ту кибитку, в которой путе¬

шествуют его семейство и весь его домашний скарб;

спрашивается, почему же киргиз, из обожания к седлу

и к кибитке, прикрепит это обожаемое седло к одному

определенному месту и превратит обожаемую кибитку

в неподвижное жилище? <...> Каким образом обожа¬

ние киргиза может направиться на известный холм,

луг или ручей, то есть вообще на определенную мест¬

ность, это также совершенно непонятно. Сегодня киргиз

пришел на стоянку; дня через три он переходит на дру¬

гое место; неужели же в эти три дня он может проник¬

нуться к данной местности таким обожанием, которое

заставит его переделать все свои привычки и отказать¬

ся от того образа жизни, который завещали ему его

предки? — Чтобы полюбить данную местность, надо

предварительно сделаться оседлым жителем. Любовь

к родной земле есть следствие оседлой жизни, поэтому

объяснять переход к земледелию любовью к земле —

значит принимать следствие за причину. Трогательная

скорбь древних греков, разлучающихся с родиной и с

домашними фетишами, ровно ничего не доказывает.

Домашний фетиш сделался для них эмблемой родины

именно потому, что они уже с незапамятных времен

сделались оседлым народом. Это значение фетишей

доказывает только то, что вместе с образом жизни на¬

рода изменяется характер его религии. <...> Причины,

побудившие диких фетишистов приняться за земледе¬

Научно-атенстнческля
библиотека
294
лие, остаются таким образом неразъясненными, и не¬

удача Конта доказывает нам особенно наглядно, что

всего благоразумнее совершенно отказаться от решения

таких вопросов, которые не допускают прямого иссле¬

дования. Весь период фетишизма так далеко от нас и

так мало понятен нам по своему характеру, что все

наши гипотезы, относящиеся к этому периоду, оказы¬

ваются в высшей степени сомнительными14.
IV
Под влиянием наблюдений и невольных обобще¬

ний фетишизм превращается понемногу в политеизм;

материя перестает жить самостоятельной жизнью и

подчиняется воле многих высших невидимых существ,

наделенных всеми человеческими страстями, слабостя¬

ми и потребностями. Эта вторая фаза теологической

философии гораздо более первой доступна изучению.

Политеизм наполняет собою всю древнюю историю;

под влиянием политеизма сложились великие теокра¬

тии Индии и Египта, развернулась умственная жизнь

древней Греции и выросло политическое могущество

Рима. Вступая в период политеизма, люди были дика¬

рями, едва знакомыми с первыми начатками грубой

промышленности и патриархальной общественности.

Выходя из периода политеизма, люди живут уже в

огромных государствах, имеют чрезвычайно сложные

системы административных и судебных учреждений,

обсуживают и решают запутанные общественные во¬

просы, пускаются в дальновидные политические сооб¬

ражения, ведут обширную торговлю, фабрикуют пред¬

меты самой утонченной роскоши, сооружают громад¬

ные здания, создают великолепнейшие статуи и карти¬

ны, пишут поэмы и эпиграммы, философские рассуж¬

дения и исторические сочинения, математические трак¬

таты и критические комментарии. — Вступая в период

политеизма, все люди были одинаково грубы и дики;

все были похожи один на другого как по образу жиз¬

ни, так и по умственному развитию. Выходя из этого

периода, люди распадаются уже на множество различ¬

ных категорий и подразделений: тут есть уже знать и

чернь, аристократы и демократы, монархисты и рес¬

публиканцы, ученые и невежды, жрецы и поклонники,

миллионеры и голодные пролетарии. Словом, тут мы

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
295
узнаем цивилизацию со всеми ее роскошными задатка¬

ми будущего развития и со всеми ее грязными крова¬

выми пятнами, которые потомкам придется отмывать

или залечивать. Все эти проявления цивилизации воз¬

никли или по крайней мере развернулись во время гос¬

подства политеизма; на всех “этих проявлениях лежит

печать его влияния. Рассмотреть со всех сторон это

влияние — значит определить настоящий характер и

историческое значение политеизма.
Развитие науки начинается под господством поли¬

теизма. Наукой называется сознательное и системати¬

ческое искание законов природы. Чтобы приступить к

этому исканию, надо прежде всего предположить, что

неизменные законы существуют или по крайней мере мо¬

гут существовать. Это первое предположение было

невозможно в период фетишизма, когда каждая части¬

ца материи жила своей личной, изменчивой и каприз«

ной жизнью, когда, например, река мерзла или не мерз¬

ла, ветер дул или не дул, град падал или не падал,

смотря по личным желаниям или соображениям тех

фетишей, которые назывались рекою, ветром или гра¬

дом. Фетишизм допускал только те случайные и раз¬

розненные наблюдения, которые врываются в сознание

человека и укореняются в его памяти помимо его соб*

ственного желания. Человек не мог не заметить, на¬

пример, что река замерзает именно тогда, когда он,

человек, чувствует сильное ощущение холода; он не

мог не заметить, что во время замерзания реки деревья

всегда обнажены и земля покрыта поблекшей, желтой

травой; он не мог не заметить, что в это же время и

дни всегда становятся короче ночей. Эти наблюдения,

невольные и неизбежные, конечно, не могут быть на¬

званы даже и началом науки; однако же эти наблюде¬

ния наносят жестокий удар первобытному фетишизму

и таким образом сворачивают с дороги то препятствие,

при существовании которого наука не может ни раз¬

вернуться, ни даже возникнуть. Фетишист видит, что и

вода, и деревья, и трава, и температура воздуха, и

величина дней и ночей изменяются одновременно, и

эту одновременность он замечает не один раз, не два

раза, а постоянно, из года в год. Ему приходится непре¬

менно предположить одно из двух: или вода, деревья,

трава, воздух, солнце сговариваются между собою, или

Научно-атенстнческая
библиотека
же они находятся под командой у какого-нибудь выс¬

шего начальника; в сущности, оба предположения сво¬

дятся к одному, именно — к тому, что какая-то причина

заставляет постоянно воду, деревья, траву, воздух и

солнце действовать заодно; а так как первобытный че¬

ловек не может себе представить никакой причины,

кроме чьей-нибудь личной воли, то в результате и по¬

лучается непременно очень большой и очень сильный

начальник, который не живет ни в воде, ни в деревьях,

ни в траве, ни в воздухе, ни в солнце, а где-то вне этих

предметов и над ними. — Но всякий дикарь знает очень

хорошо, что начальник только тогда и может называть¬

ся начальником, когда у него есть подчиненные. На что

же бы это в самом деле было похоже, если бы главному

начальнику приходилось самому бегать ко всем фети¬

шам и напоминать воде, что ей пора мерзнуть, траве,

что ей пора желтеть, деревьям, что им пора ронять

листья на землю? Необходимо предположить, что у

главного начальника множество разных помощников и

адъютантов, из которых один заведует реками, другой

морем, третий ветром, четвертый травой, пятый де¬

ревьями, шестой солнцем, и так далее. Когда вся эта

иерархия оказывается окончательно сформированной,

тогда, разумеется, фетиши сначала превращаются в

жалкое и безгласное податное сословие, а потом мало-

помалу совершенно утрачивают свое существование.

Тогда материя становится простой, бездушной мате¬

рией, подчиненной высшему начальству; тогда стано¬

вятся возможными рассуждения о свойствах этой ма¬

терии; тогда рождается понятие о постоянных законах,

которые главный начальник, конечно, всегда может от¬

менить или приостановить, но которых он, однако, обык¬

новенно не отменяет и не приостанавливает.
Сознательное, научное исследование, таким обра¬

зом, получает некоторый простор, но само собою раз¬

умеется, что простор этот-очень невелик и что последо¬

вательное проведение новорожденной идеи о постоян¬

ных законах совершенно невозможно и даже немысли¬

мо, потому что это последовательное проведение раз¬

рушило бы не только все здание политеистической ми¬

фологии, но даже и общий фундамент всякой теософии.

«Закон сам по себе, — думает догадливый политеист,—

а все-таки если я хорошенько попрошу главного началь*

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
297
ника или даже кого-нибудь из старших помощникоб,

то они, как добрые люди, приостановят для меня дей¬

ствия закона и сделают, например, так, что ветер утих¬

нет, что молния не ударит в мой дом, что голодная

саранча не опустится на мою пшеницу». Само собою

разумеется, что это размышление политеиста кладет

предел научному исследованию и подвергает очень

серьезной опасности тех слепых мыслителей, которьш

удается в собственном уме перешагнуть через этот пре¬

дел. Как только возникает сознательное исследование,

так обозначается тотчас же естественная и непримири¬

мая вражда между наукой и теософией15, — вражда,

которая может окончиться только совершенным истреб¬

лением одной из воюющих сторон. Все, что выигрывает

наука, то теряет теософия; а так как наука со времен

доисторического фетишизма выиграла очень много, то

надо полагать, что ее противница потеряла также не¬

мало. Действительно, вся история человеческого ума,,

а следовательно и человеческих обществ, есть не что-

иное, как постоянное усиление науки, соответствующее

такому же постоянному ослаблению теософии, которая

при вступлении человечества в историю пользовалась

всеобъемлющим и безраздельным могуществом.
Несмотря на этот вечный и роковой антагонизм,

теософия, сама того не замечая и не желая, постоянна

вручала своей противнице оружие и собирала для нее

материалы, которыми наука постоянно пользовалась

со свойственными ей одной неподкупностью, неумоли¬

мостью, неблагодарностью и коварством.
Полудикий человек, только что отделавшийся от

грубейшего фетишизма, не мог приняться прямо за

астрономические наблюдения или за анатомические ис¬

следования. Какой интерес он мог находить в движении

небесных светил или в расположении сердца, печени,

селезенки и легких в теле барана? Во-первых, никто не

мог ему объяснить, что его прапраправнуки будут нуж¬

даться в астрономических познаниях для навигации, а

в анатомических сведениях — для лечения болезней.

Во-вторых, если бы даже кто-нибудь и мог дать ему

эти объяснения, то он, по всей вероятности, отвечал бы

очень спокойно, что желает жить для самого себя, а не

для своих прапраправнуков, которых ему никогда не

придется увидеть в глаза. Что же касается до бескоры¬

Научно-атеистическая
библиотека
298
стной любознательности, то она для круглого невежды

и для человека, никогда не мыслившего, совершенно

невозможна, потому что в науке, как и во многих дру¬

гих отраслях человеческой деятельности, l’appetit vien

en mangeant*. Таким образом, наука рисковала остаться

на мели, но к ней подоспела на помощь добродушная

теософия, ухитрившаяся внушить своему полудикому

воспитаннику ту заманчивую мысль, что звезды имеют

постоянное и самое решительное влияние на всю его

судьбу и что по внутренностям зарезанного барана мож¬

но читать, как по раскрытой книге, всю будущность от¬

дельных личностей или даже целых племен. Чем глубже

невежество человека, чем слабее работает его мысль,

чем полновластнее господствует над его умом теосо¬

фия, созданная его фантазией, тем рельефнее и непо¬

колебимее проявляется в человеке та простодушная

уверенность, что весь мир сотворен именно для него и

что все высшее начальство постоянно заботится об его

участи, постоянно следит за его поведением, постоянно

подает ему разные сигналы и постоянно готово отвечать

ему тем или другим путем на все его скромные или

нескромные вопросы. Этих сигналов и ответов политеист

ищет и в узорах звездного неба, и в полете различных

«тиц, и в кишках жертвенного животного, и в бессвяз¬

ных словах полоумной пифии, и в бестолковых сновиде¬

ниях, почерпнутых из переполненного желудка. Кто во

всем видит советы сверху или предзнаменование, тот,

разумеется, на всякую мелочь должен обращать внима¬

ние. Понятно, что эта постоянная внимательность, воз¬

бужденная теософией, собирает бессознательно богатый

запас сырых материалов, которыми рано или поздно

сумеет воспользоваться наука. Ученая деятельность ве¬

ликого Гиппократа представляет нам очень яркий при¬

мер того искусства, с которым наука прямо из рук

теософии берет собранные ею материалы, составляющие

для самой теософии мертвый капитал. <...>
V
С искусством теософия всегда жила в добром со¬

гласии, а политеизм, более чем какая-либо другая фаза
* * •
•	L’appetit vien en mangeant (франц.) — аппетит приходит во
время еды. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
299
теософии, своим влиянием благоприятствовал и содей¬

ствовал развитию всех различных отраслей художе¬

ственного творчества. Политеизм вызывал постоянную

и напряженную деятельность человеческого воображе¬

ния, которому приходилось решать безапелляционно

все вопросы общего миросозерцания. Не трудно понять,

что политеизм предоставляет работе воображения го¬

раздо больше простора, чем фетишизму. Фетишист,

воодушевляя прямо видимые предметы, принужден

был ограничивать свои фантазии тем, что он действи¬

тельно видел, или по крайней мере тем, что ему мере¬

щилось. Для политеиста, напротив того, не существова¬

ло никакой границы; он фантазировал совсем не о тех

предметах, которые находились перед его глазами; для

него был открыт мир невидимых существ, в котором он,

разумеется, мог распоряжаться, как ему было угодно.

Фетиш был привязан к известному месту, и поэтому

о нем трудно было сочинить какие-нибудь сложные и

замысловатые мифы; трудно в самом деле было, напри¬

мер, придумать, что дерево вышло замуж за камень в

потом вместе с этим камнем ведет войну против реки.

Эти выдумки показались бы нескладными и неправдо¬

подобными самому грубому фетишисту, который видел

бы, что дерево, камень и река не имеют между собою

ни малейшего соприкосновения. Напротив того, невиди¬

мым существам можно было с величайшим удобством

приписывать всевозможные свадьбы, ссоры, драки, ку¬

тежи, путешествия и всякие другие приключения, со¬

ставляющие весь интерес обыкновенной жизни тогдаш¬

него времени. Словом, самое роскошное развитие мифо¬

логии возможно только в период политеизма. Тут это

роскошное развитие не только возможно, но даже и

необходимо.
Если бы догматическая часть политеизма заклю¬

чалась только в сухой и бесцветной номенклатуре богов,

управляющих различными департаментами природы, то

политеизм, очевидно, не мог бы иметь никакого опреде^

ленного влияния ни на умственную жизнь отдельны»

личностей, ни на общественную жизнь целых наций.

Поэты непременно должны были довершить дело тео¬

софов; когда для объяснения какого-нибудь явления

теософы создавали новое божество, тогда поэты тотчас

овладевали этим новым созданием и обрабатывали во

Научно-атеистическая
библиотека
300
всех подробностях его физиономию, его костюм, его

характер, его наклонности и атрибуты <...>. Постоян¬

но опираясь таким образом на поэзию, теософия, ко¬

нечно, постоянно должна была относиться к ней с ве¬

личайшей благосклонностью. <...>. Разрабатывая та¬

ким образом мифы, поэзия, кроме того, должна была

заодно с теософией выяснять и распространять нрав¬

ственное учение, вытекающее из основных догматов

господствующей доктрины. Эта задача досталась на

долю поэзии только тогда, когда уже совершилось пре¬

вращение фетишизма в политеизм.
Фетишизм не мог иметь значительного влияния

на нравственные понятия людей, и вследствие этого

■поэзия фетишистов, не имея возможности прислониться

с этой стороны к господствующей теософии, принужде¬

на была оставлять почти нетронутой область частной и

общественной нравственности, которую она со времен

политеизма навсегда присоединила к своим владениям.

Почему фетишизм не действовал на нравственные поня¬

тия— объяснить не трудно. Какое дело могло быть ка¬

кому-нибудь фетишу, например реке, камню, дереву,

до того, хорошо или дурно будет вести себя один чело¬

век в отношении к другому человеку? Фетиш мог требо¬

вать себе известных знаков уважения и оскорбляться

непочтительными поступками, направленными личностя¬

ми против него, но он никак не мог превратиться в

повсеместного блюстителя справедливости, целомудрия

и всякой нравственной чистоты, не мог именно потому,

что имел слишком частное значение, был прикреплен к

определенному месту и окружен множеством других,

равносильных фетишей. Дикарь легко мог вообразить,

что река сердится, когда в нее бросают какую-нибудь

гадость, но ему никак не могло прийти в голову, что

река будет на него в претензии, если он украдет у свое¬

го соседа топор или лопату <...>. Наблюдения путе¬

шественников подтверждают, как нельзя лучше, вер¬

ность этих замечании. Нравственные понятия чрезвычай¬

но смутны у всех первобытных народов. Многие невин¬

нейшие поступки считаются тяжелыми преступлениями

и в то же время многие поступки, чрезвычайно вредные

для отдельных личностей и для целого общества, ка¬

жутся предосудительными только тому человеку, кото¬

рому они наносят прямой ущерб. Так, например, у кам¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
301
чадалов, по словам Вайца («Anthropologie der Natur¬

völker»*, 1, 324), не позволяется ткнуть ножом в кусок

угля или отскребать ножом снег от башмаков, и в то

же время многие грубейшие пороки считаются совер¬

шенно позволительными. В той же книге Вайц расска¬

зывает, что у одного бушмена спросили: «Что такое

добро и что такое зло?» — Бушмен подумал и отвечал:

«Когда я ворую жен у других людей — это добро, а

когда у меня воруют жену — это зло». — Понятие добра

отождествляется таким образом с приятным ощущением,

а понятие зла — с неприятным; в своем основном прин¬

ципе рассуждение бушмена совершенно верно, но буш¬

мен грешит тем, что у него не хватает предусмотритель¬

ности, вследствие чего он и рискует поплатиться за

минутное наслаждение продолжительными страданиями.

<...> Это отсутствие предусмотрительности составляет

единственное существенное различие между нравствен¬

ными понятиями бушмена, с одной стороны, и последо¬

вательного европейского утилитариста16, с другой сторо¬

ны. Из этого основного различия вытекают все осталь¬

ные несходства их нравственного кодекса. Существенное

же сходство их нравственных понятий заключается в

том, что бушмен, как грубый фетишист, и последова¬

тельный утилитарист, как человек, совершенно освобо¬

дившийся от теософической опеки, оба не ожидают себе

свыше ни награды за добро, ни наказания за зло.
У	бушмена область междучеловеческих отношений еще

не подошла под господство теософии; у утилитариста

эта область уже вышла из-под этого господства; буш¬

мен и утилитарист, сходные между собою по основному

принципу нравственное™, стоят на двух крайних ступе¬

нях исторического развития; и бушменскому племени,

если оно двинется вперед по дороге к практическому

позитивизму или утилитаризму, придется на долю**

отказаться от того основного принципа, к которому со

временем, через несколько столетий, непременно надо

будет прийти обратно. Бушмену надо сначала ввести в

нравственные понятия элемент теософической опеки, и
*	* *
*	«Anthropologie der Naturvölker» (нем.) — «Антропология пер¬

вобытных народов». — Сост.
** В тексте очевидная ошибка: вместо «долю» надо читать
«долго». — Сост.

Научно-атеистическая
библиотека
302
это введение совершается именно тогда, когда из фети¬

шизма вырабатывается политеизм. Когда человек со¬

ставляет себе понятие о таких существах, которые изда¬

ли управляют стихиями, посылают дождь и град, бурю

и саранчу, урожай и голод, здоровье и болезнь, ра¬

дость и горе, удачу и неудачу, тогда человеку уже

очень не трудно вообразить себе, что эти существа,

одаренные необыкновенной зоркостью, чуткостью и вос¬

приимчивостью, способны управлять судьбою своих по¬

клонников и то наказывать, то награждать людей за их

поступки в отношении к другим людям. Тогда возникает

понятие нравственного закона; санкцией этого закона

оказывается воля бессмертных; и поэзия, прислоняясь

к теософии, начинает разъяснять и обобщать отдельные

статьи установившегося кодекса.
Доктрина политеизма, состоявшая целиком из яр¬

ких'и конкретных образов и не заключавшая в себе ни¬

каких туманных отвлеченностей и логических тонкостей,

была в высшей степени доступна пониманию масс и

вследствие этого пользовалась в свое время такой гро¬

мадной популярностью, какой не достигла впоследствии

никакая другая философия. Можно сказать без преуве¬

личения, что в те времена, когда слагались гомеровские

песни, все греки от первого до последнего, от самого

богатого до самого бедного, от самого умного до самого

глупого, одинаково пламенно и простодушно верили в

одни и те же мифы. <...> В цветущее время западной

теософии такого полного единодушия между массой и

ее вождями не было и не могло быть, потому что выс¬

шие теософические умозрения, поглощавшие силы вож¬

дей, постоянно оставались непонятными для массы, ко¬

торая удовлетворялась по-прежнему довольно грубым

политеизмом. Обширная популярность старого политеиз¬

ма очевидно составляла одну из самых важных причин

процветания искусства. Художник тех времен мог об¬

ращаться со своими произведениями к уму и чувству

целого народа, и целый народ, от правителя государ¬

ства до последнего пастуха, видел в даровитом худож¬

нике достойного выразителя общенародных и всем по¬

нятных, дорогих и близких идей, верований и стрем¬

лений <...>.
Таким образом мы видим, что процветание искус¬

ства во времена политеизма обусловливается четырьмя

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
303
главными причинами: первая — толчок, данный поли¬

теизмом человеческому воображению; вторая — участие

поэзии в вырабатывании догматических подробностей;

третья — подчинение междучеловеческих отношений

теософическому влиянию; четвертая — обширная и

единственная в своем роде популярность политеизма. —

Этими четырьмя причинами объясняются очень удов¬

летворительно все чудеса греческой поэзии и греческой

скульптуры.
VI
В древнем мире война была неизбежна и необхо¬

дима. В период фетишизма война вывела отдельные

семейства из уединения и сгруппировала их в неболь¬

шие общества. В период политеизма война должна

была связать эти разрозненные группы людей в боль¬

шие государства, внутри которых сделался бы возмож¬

ным обширный, постоянный и плодотворный обмен

продуктов и идей. <...>
<...> С этой стороны политеизм сильно помогал

историческому движению, во-первых, возбуждая в лю¬

дях воинственные наклонности, во-вторых, поддерживая

в войсках необходимую дисциплину, и в-третьих, ослаб¬

ляя истребительный характер древних войн.
Боги политеизма были чисто национальными бо¬

гами, которых значение возрастало или понижалось

вместе с политическим могуществом их поклонников.

Каждая нация старалась доставить своим богам гос¬

подство над чужими богами; каждая нация была твер¬

до уверена, что ее боги сражаются вместе с нею против

ее врагов и вместе с нею торжествуют победу или тер¬

пят поражение и подпадают под иго бессмертных по¬

кровителей враждебного народа. Вследствие этого ре¬

лигиозный элемент примешивался постоянно в большей

или меньшей степени ко всем войнам, происходившим

в древности между различными национальностями. За¬

щищаясь против персов, греки чувствовали, что они

защищают своих олимпийцев; потом, нападая на пер¬

сов, греки мстили -им за разрушение и поругание своей

святыни. Войны против персов и вообще против так

называемых варваров всегда доставляли олимпийцам

величайшее удовольствие; весь Олимп безраздельно

был в этом случае заодно с греческими войсками. На¬

Научно-атеистическая
библиотека
304
против того, войны между отдельными греческими го¬

родами всегда были антипатичны олимпийцам; затевая

междоусобную войну, греки чувствовали, что религиоз¬

ные верования не могут служить им опорой, и вслед¬

ствие этого постоянно смотрели на подобные войны,

как на общенародное страдание	Бедствия, по¬
ражавшие Грецию во время пелопоннесской войны,—

неурожаи, землетрясения, повальные болезни — постоян¬

но объяснялись гневом богов, возмущенных раздорами

избранной и возлюбленной нации.
Когда лучшие люди Греции — философы, поэты,

ораторы — напрягали все свои усилия, чтобы положить

конец бесплодному и кровопролитному междоусобию,

тогда они постоянно становились на почву общенарод¬

ных верований, рисовали яркими красками естествен¬

ную противоположность между Грецией и Персией,

льстили национальной гордости греков, разжигали их

ненависть против восточных варваров и этой глубокой

ненавистью старались сплотить их разрозненные силы

в непобедимый наступательный союз. С точки зрения

отвлеченно-добродетельной филантропии, такая тактика

была, конечно, в высшей степени предосудительна. Но,

становясь на точку зрения положительной исторической

науки, мы принуждены сознаться, что благоразумнее и

общеполезнее этой тактики в данную минуту ничего

нельзя было придумать. <...> Если можно было чем-

нибудь связать между собою перессорившихся греков,

то можно было связать их именно только общей нена¬

вистью их к другим народам. Политеизм подогревал эту

ненависть и таким образом оказывал людям существен¬

ную услугу. <...> Парализируя до некоторой степени

<...> бесчисленные патриотизмы (местные. — Сост.)

влиянием общих верований, общих праздников, общих

оракулов, политеизм приносил людям несомненную

пользу.
Боги политеизма стояли очень близко к своим по¬

клонникам и очень часто вступали с ними в прямые

сношения; оракулы и различные гадания, имевшие го¬

сударственное значение только во времена политеизма,

давали каждому верующему полную возможность во

всякую данную минуту заглядывать в будущее и заво¬

дить разговор с правителями вселенной. В те времена,

когда в полудиких людях еще слаба была привычка

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
305.
повиноваться какой бы то ни было власти, эти ежеднев¬

ные сношения с богами были чрезвычайно полезны для

поддержания той дисциплины, без которой война пре¬

вратилась бы в бестолковую, бесцельную и бесплодную

драку. Начальник войска, стоявший на одной степени

развития со своими воинами и веривший совершенно

искренно в оракулы, в гадания, в пророческие сны,

естественным образом давал всем этим неопределенным

намекам такие толкования, которые в данную минуту

соответствовали его собственным стратегическим сооб¬

ражениям. Эти соображения, освященные таким обра¬

зом божественным авторитетом, конечно, получали для

воинов такую обязательную силу, которая была бы не¬

мыслима, если бы начальнику приходилось действовать

на своих подчиненных голым страхом наказания. <...>

Разогревая воинственные страсти и укрепляя дис¬

циплину, политеизм в то же время ослабляет истреби¬

тельный характер международных столкновений. Когда

фетишисты дерутся между собой, тогда они стараются

преимущественно о том, чтобы зарезать, изжарить и

съесть неприятеля; война между людьми имеет в это

время почти такой же характер, как война людей с ди¬

кими животными; влияние теософической доктрины

проявляется только в том, что победитель приглашает

своих фетишей к себе на пир и угощает их человеческим

мясом, добытым во время сражения или после победы.

О каких бы то ни было политических или экономиче¬

ских отношениях между победителями и побежденными

не может быть и речи <...>. Возможность примирения

между победителями и побежденными является только

тогда, когда область междучеловеческих отношений

подчиняется влиянию господствующей теософической

доктрины. Этот общий прогресс в господствующем ми¬

росозерцании, с своей стороны, становится возможным

только тогда, когда настоятельные, ежедневные требо¬

вания желудка начинают получать себе более правиль¬

ное и более обильное удовлетворение. Что идет впереди,

материальное или умственное совершенствование, ре¬

шить довольно трудно; но можно сказать наверное, что

значительные успехи в общем миросозерцании совер¬

шенно невозможны там, где физические условия не до¬

пускают никаких существенных улучшений материаль¬

ного быта. У народов, дошедших до политеизма, людо¬
20—1869

Научно-атеистическая
библиотека
306
едство и связанные с ним человеческие жертвоприно¬

шения, <...> обыкновенно исчезают. Войны ведутся не

за тем, чтобы превратить побежденного врага в ку¬

шанье, а за тем, чтобы подчинить его господству побе¬

дителя; <...> на человека, в котором видели прежде

кусок мяса, начинают смотреть, как на рабочую силу;

словом, систематическое людоедство заменяется таким

же систематическим порабощением побежденных людей.

Это порабощение находится в полной гармонии с основ¬

ным характером политеизма: как победители господ¬

ствуют над побежденными, так точно и боги победите¬

лей господствуют над богами побежденных, — над бо¬

гами, которые, однако, отступая на задний план, ни¬

сколько не теряют своего божественного достоинства;

несмотря на религиозный характер политических войн,

победа одних политеистов над другими не ведет за со¬

бою никаких религиозных преследований и никакого

«насильственного обращения побежденных к теософиче¬

скому миросозерцанию победителей. После победы со¬

вершается обыкновенно простое, механическое слияние

политеистических доктрин; если, например, у побежден¬

ных было двадцать богов, а у победителей — пятна¬

дцать, то после победы в государстве, составившемся

из победителей и побежденных, окажется всего три¬

дцать пять богов, причем, разумеется, богам победите¬

лей достанутся высшие места, а богам побежденных —

низшие. Религиозного антагонизма не будет ни малей¬

шего, тем более что сами побежденные увидят в своем

собственном поражении ясное доказательство превос¬

ходства чужих покровителей. Отсутствие религиозной

ненависти облегчит в очень значительной степени слия¬

ние победителей и побежденных в один народ; две раз¬

личные нации превратятся понемногу в два различные

сословия17, отделенные друг от друга тонкими и шатки¬

ми перегородками, которые, рано или поздно, будут под¬

точены и опрокинуты естественным развитием промыш¬

ленной деятельности и политической жизни.
Для обширных и прочных завоеваний искренний

политеизм удобнее и полезнее всех остальных форм

теософического миросозерцания. Монотеизм не соответ¬

ствует потребностям завоевательной эпохи именно пото¬

му, что он составляет высшую фазу умственного раз¬

вития, наступающую обыкновенно тогда, когда обшир¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
Ш
ные завоевания уже окончены и когда различные нации,

соединенные под одним господством, уже успели подей¬

ствовать друг на друга обменом верований, обычаев и

понятий. Войны искренних и ревностных монотеистов

отличаются обыкновенно самой систематической и чис¬

то истребительной жестокостью. Политеист в богах

своего врага видит все-таки богов, которых он уважает,

хотя и старается подчинить их господству своих соб¬

ственных бессмертных покровителей. Для монотеиста,

напротив того, всякие чужие боги — непримиримые вра¬

ги, с поклонниками которых невозможны никакие ком¬

промиссы и необязательны никакие договоры. Монотеи¬

сты поступали именно таким образом везде, где он»

действовали под исключительным влиянием своего тео¬

софического миросозерцания. Для примера достаточно

будет вспомнить о том, каким образом евреи покорили

Палестину и каким образом распоряжались испанцы в

Андалузии с маврами, а в Америке — с индейцами.

В конце прошлого столетия искренние и ревностные мо¬

нотеисты, вандейцы и шуаны18, воевали с неверующими

гражданами французской республики; эта война была

очень похожа на действия испанцев в Андалузии и в

Америке; благочестивые роялисты старались вразумлять

пленных вольтерианцев — сдиранием кожи, ломанием

костей, поджариванием на медленном огне, закапыва¬

нием в землю и всякими другими инквизиторскими за¬

теями. Если бы завоеватели древнего мира, Александр

Македонский, Сципион, Лукулл, Помпей, Цезарь, были

искренними и ревностными монотеистами, они навер¬

ное пролили бы в десять раз больше крови и ценой

этой крови не купили бы никаких прочных политиче¬

ских результатов.
vu*
<...>Общественный порядок, построенный на раб¬

стве, никогда не может считать себя совершенно проч¬

ным; он постоянно подвергается более или менее силь¬

ным конвульсиям, в которых обнаруживаются намеки

на предстоящий переворот и задатки будущего обнов-
*	* *
*	Глава начинается рассуждениями Писарева об объектив¬

ной неизбежности рабовладельческого строя на определенном

этапе развития общества. За ними следует публикуемый текст

о роли религии в античном мире. — Сост.
20*

Научно-атеистическая
библиотека
308
ления. Если бы к естественным затруднениям, вытекаю¬

щим из самого существования рабства, присоединились

еще какие-нибудь религиозные затруднения, если бы

проявилось несогласие между идеей рабства и направ¬

лением господствующей теософической доктрины, то,

быть может, государственным людям древности не уда¬

лось бы поддержать рабовладельческий порядок вещей

до окончания завоевательной эпохи. К счастью для воин¬

ственных рабовладельцев, политеизм был в этом отно¬

шении очень удобен, уступчив и сговорчив. Он не тре¬

бовал от своих адептов религиозной нетерпимости и в

то же время не воспитывал в них чувства религиозного

равенства. Боги побежденных входили в пантеон побе¬

дителя, но занимали в этом пантеоне низшие места.

Неравенство между людьми освящалось таким образом

неравенством, существовавшим в мире богов, и в то

же время между рабом и господином не оставалось

места для взаимной религиозной ненависти. Многочис¬

ленные возмущения рабов были постоянно направлены

только против невыносимых жестокостей и злоупотреб¬

лений; до полного догматического отрицания рабства

никогда не возвышались в древнем мире даже сами

рабы. Это отрицание созрело впоследствии под влия¬

нием монотеистических доктрин, которые по своему

основному направлению настолько же враждебны войне

и рабству, насколько политеизм им благоприятен. Ко¬

нечно, и война, и рабство могут в течение целых столе¬

тий уживаться вместе с монотеизмом, но это значит

только, что какие-нибудь местные особенности, клима¬

тические или этнографические, мешают господствующей

доктрине развить из себя и провести в общественное со¬

знание те практические требования, которые вытекают

из нее прямым логическим путем.
Особенно важно и благоприятно для рабства и

для завоевательной политики было то обстоятельство,

что обе власти, светская и духовная, — или, другими

словами, практическая и теоретическая*, — во все время
*	* *
*	В примечаниях к этому месту Писарев говорит, что он в

дальнейшем в своей статье будет пользоваться терминами

«практическая власть» и «теоретическая власть», так как соот¬

ветствующие им термины «светская власть» и «духовная

власть» имеют в русском языке «слишком специальное значе*

ние». —■ Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
309
господства политеизма сосредоточивались в одних ру¬

ках. Кто управлял делами государства, тот был вер¬

ховным судьей и в области верований. Истолкование

доктрины находилось в руках того самого класса, ко¬

торый пользовался плодами завоеваний и извлекал себе

личную выгоду из обязательного труда. В тех древних

обществах, которые по географическим особенностям

своего положения были избавлены от необходимости

вести постоянные войны, например в Египте и в Индии,

жрецы давали направление всей внутренней и внешней

политике. В тех обществах, напротив того, для которых

война была постоянным занятием, например в Греции

и в Риме, военные правители государства были сами

жрецами или по крайней мере держали жрецов в пол¬

ном повиновении. В обоих случаях, раздвоения властей

не существовало: жрец и правитель сливались в одном

лице или по крайней мере в одном господствующем

классе, с той только разницей, что в первом случае по¬

литическая деятельность являлась одним из атрибутов

жреца, а во втором случае жреческая деятельность яв¬

лялась одним из атрибутов воина. В обоих случаях это

влияние властей вело за собою тот естественный резуль¬

тат, что теософическая доктрина очень искусно прино¬

ровлялась к потребностям текущей политики и превра¬

щалась в орудие господства, в первом случае — для

жрецов, во втором — для завоевателей. Так как раб¬

ство было выгодно для господствующего класса, то,

разумеется, оно не могло встретить себе никаких воз¬

ражений со стороны доктрин, которых хранение и

комментирование находились в руках того же господ¬

ствующего класса.
VIII
Сохраняя свои общие типические свойства, поли¬

теизм проявляется в трех различных исторических

формах. Представителями этих трех форм могут слу¬

жить Индия, Греция и Рим. В первой мы видим чистую

теократию. Во второй — военный политеизм, задержан¬

ный в своем развитии. В третьем — военный политеизм,

развернувший все свои силы и принявший строго опре¬

деленное и совершенно последовательное завоеватель¬

ное направление. <...>

Научно-атеистическая
библиотека
310
Когда страна лежит в теплом климате и обладает

плодородной почвой, когда она защищена со всех сто¬

рон морями, горами или пустынями, тогда она стано¬

вится колыбелью ранней цивилизации, которая, развив¬

шись до чистой теократии, останавливается и замирает

в этой политической форме. Создавши себе множество

богов, то есть возвысившись до политеизма, обитатели

тихой и плодородной страны начинают нуждаться в

посредниках, то есть в таких людях, которые умели бы

передавать богам просьбы простых поклонников и скло¬

нять в ту или в другую сторону волю богов точным

соблюдением всех мельчайших условий необходимого

мистического этикета. Важное уменье дипломатизиро-

вать с богами и с поклонниками требует сначала осо¬

бенных способностей, а потом продолжительного навы¬

ка. Поэтому надо полагать, что первыми жрецами сде¬

лались люди, одаренные пылким воображением и изво¬

ротливым умом; потом эти первые жрецы должны были

передать свое прибыльное искусство своим детям, и

жреческие обязанности, подобно всякому другому ре¬

меслу, должны были понемногу превратиться в неотъ¬

емлемое достояние известных родов. Эти жреческие

фамилии были очевидно поставлены в такое выгодное

положение, что, даже обладая самыми обыкновенными

способностями, они непременно должны были захватить

в свои руки обе отрасли политического господства —

теоретическую и практическую. Для этого требовалось

только одно условие: отсутствие внешней войны. Соблю¬

дение этого необходимого условия становится очень

правдоподобным, если взять в расчет почву, климат и

географическое положение рассматриваемой страны.

<...> Отсутствие настоятельной необходимости в

войне дает жрецам полную возможность укоренить

понемногу в умах соотечественников то убеждение, что

их страна — лучше всех земель в мире, что все ино¬

странцы— поганые люди, с.которыми не должно иметь

никаких сношений, что мореплавание — смертный грех,

что путешествовать — значит осквернять себя соприкос¬

новением с погаными землями и с погаными людьми, и

что вообще порядочный человек должен непременно

жить дома, вести себя скромно — и кормить жрецов до

отвалу. Задача жрецов значительно облегчается есте¬

ственным пристрастием неразвитых людей ко всему зна¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
311
комому и родному и таким же естественным отвраще¬

нием их ко всему незнакомому и чужому. Жрецам надо

только возвести эти самородные инстинкты на степень

религиозного догмата; как только это дело сделано, так

страна уже обведена прочной китайской стеной, под

прикрытием которой роскошное растение теократии

может процветать в течение целых тысячелетий.
Междоусобные войны не могут помешать разви¬

тию теократии; все приготовления к междоусобной вой¬

не должны происходить перед глазами самих жрецов;

следовательно, если жрецы не одобряют этой войны,

то они имеют полную возможность задавить ее в самом

зародыше <...>. Принимая на себя благообразную

роль примирителей, устраняя поводы к несогласиям и

разбирая возникающие ссоры между отдельными лич¬

ностями или даже между целыми деревнями, жрецы

значительно усиливают и упрочивают свое влияние на

массу. Огромное преимущество жрецов перед всеми

остальными жителями страны состоит в том, что они

имеют очень много свободного времени; их обязанность,

по мнению их добродушных соотечественников, состоит

в том, чтобы постоянно беседовать с высшими суще¬

ствами, выслушивать и запоминать их волю, угождать

всем их желаниям, и вообще всеми возможными сред¬

ствами поддерживать полную гармонию между населе¬

нием страны и бессмертными его покровителями. Мыс¬

лители прошлого столетия относились, как известно,

очень непочтительно к этим своеобразным занятиям

жрецов; люди XVIII века говорили со свойственной им

резкостью, что жрецы просто морочили людей, расска¬

зывая им, ради денег и ради власти, такие сказки, ко¬

торым сами нисколько не верили. Это мнение, соблаз¬

нительное по своей простоте, оказывается при ближай¬

шем рассмотрении очень шатким и поверхностным.

Спрашивается: почему и каким образом жрецы могли

знать, что те истории, которые они рассказывают лю¬

дям,— чистые небылицы и что те магические церемонии,

которые они совершают, не имеют ни малейшего влия¬

ния на естественный ход событий? <...>
Знать достоверно ложность какой-нибудь теории

может только тот человек, который знает истинное

объяснение или по крайней мере знает несколько фак¬

тов, совершенно несовместных с данной теорией. Но

Научно-атеистическая
библиотека
312
разве же жрецы могли обладать такими обширными

знаниями, которые могли бы доказать им несостоятель¬

ность теософического миросозерцания? Если бы они,

полудикие люди, возвысились вдруг до положительного

понимания природы, то в этом исполинском прыжке че¬

ловеческого ума на самую вершину исторического раз¬

вития, конечно, надо было бы видеть еще более необъ¬

яснимое чудо, чем все те чудеса, о которых жрецы

простодушно рассказывали простодушным поклонникам.

Далее, если мы даже допустим существование этого

невозможнейшего из всех невозможных чудес, то перед

нами возникает еще одна непобедимая психологическая

трудность: если жрецы знали истинное объяснение всей

космической загадки, то какая надобность им была вы¬

думывать ложное объяснение и тщательно прятать

истинное? Им хотелось богатства и власти? Прекрасно.

Но истинное объяснение доставило бы им в изобилии и

то, и другое. Куда бы они ни повели народ, в фантасти¬

ческую ли область мифологии, или в светлый мир реаль¬

ного знания, во всяком случае они, а не другие люди

оказались бы вождями народа и воспользовались бы

беспрепятственно всеми выгодами и преимуществами,

которые достаются везде и всегда на долю вождей.

Когда известное направление уже принято, когда в жре¬

ческом сословии уже составились свои определенные

традиции, когда народ уже сжился с мифологическими

сказками и с магическими обрядами, тогда, конечно,

жрецам гораздо легче и выгоднее поддерживать мелки¬

ми плутнями авторитет установившихся понятий и при¬

вычек, чем прокладывать серьезным умственным тру¬

дом новые дороги. Но ведь было же время, когда все

дороги были новыми. В это время жрецы шли по той

единственной дороге, которая была для них возможна,

и шли с самым искренним убеждением, что эта дорога

действительно ведет к истине, к добру и к началу всех

начал. Эти первобытные времена недоступны исследо¬

ваниям историка. Везде, где историк видит теократию,

он застает ее уже в том периоде ее существования, в

котором она, являясь вредным тормозом умственного и

общественного движения, охраняет с старческим упор¬

ством огромные запасы мифических преданий, магиче¬

ских церемоний, бесполезных обычаев и уродливых

учреждений. Но само собою разумеется, что теократия

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
313
не могла отличаться этими свойствами с самого начала

своего существования. Ей непременно надо же было

сначала собирать те сокровища, которые она впослед¬

ствии стала охранять. Ей непременно надо же было

сначала приобрести чем-нибудь то слепое доверие масс,

на которое она впоследствии стала опираться. Нет и не

может быть такой дряхлой старухи, которая в свое

время не была бы молодой девушкой. Теократия также

имела свой период молодости, деятельной силы и поэти¬

ческой искренности. Теократия в свое время была про¬

грессивным и благодетельным элементом. Это мнение

историк может высказать даже a priori, потому что

если бы этого не было, то теократия никаким образом

не могла бы привиться к народной жизни и пустить в

нее глубокие корни. Дарвиновский закон естественного

выбора прилагается к жизни идей и учреждений так

точно, как и к жизни органических существ. Сохраняет¬

ся только то, что само по себе крепко и приспособлено

к обстоятельствам времени и места.
Не трудно объяснить, в чем именно заключалось

благотворное влияние возникающей теократии. Это

влияние вытекало именно из того условия, которое со¬

ставляло, как я заметил выше, огромное преимущество

жрецов над массой. Обеспечивая материальное благо¬

состояние некоторых избранных личностей, избавляя

этих даровитых родоначальников будущей жреческой

касты от физического труда и от всяких мелких житей¬

ских забот, народ требовал от своих избранников, что¬

бы они безраздельно предавались изучению теософиче¬

ских тайн, которые в то время как массе, так и ее

избранникам казались единственным ключом к разре¬

шению всевозможных космических, нравственных, юри¬

дических, технологических и социальных вопросов.

Спрашивается: чем должны были наполнить свои бес¬

конечные досуги те даровитые люди, которые самым

добросовестным образом желали оправдать доверие

соотечественников? Каким образом могли они принять¬

ся за изучение тех таинственных особ, с которыми им

велено было вступить в постоянные сношения? Старых

книг у них не было; торной дороги для них не суще¬

ствовало; значит, надо было пробивать эту дорогу

силами собственного ума и воображения; средство для

этого имелось только одно: принимая всю природу за

Научно-атеистическая
библиотека
314
раскрытую книгу, надо было вглядываться, вслушивать¬

ся, вдумываться, вживаться во все окружающие явле¬

ния. Соприкосновение неиспорченного человеческого

ума с живой природой никогда не может оставаться

совершенно бесплодным. Вместе с громадным количе¬

ством галлюцинаций, ошибочных гипотез и безобраз¬

ных мифов основатели древних теократий вынесли из

своей тихой созерцательной жизни несколько замеча¬

тельных наблюдений, которых не могли бы собрать и

удержать в памяти ни воины, постоянно погруженные

в тревоги боевой жизни, ни чернорабочие, задавленные

грубым мускульным трудом. Всем известно, что древ¬

нейшие в мире астрономические наблюдения принадле¬

жат жрецам Индии, Египта и Ассирии. Всем известно

также, что медицина, арифметика, геометрия и пласти¬

ческие искусства родились в тех же жреческих колле¬

гиях. Ни в каком другом месте они и не могли родиться.

Для их рождения необходимо было существование

особого класса людей, освобожденных от всяких прак¬

тических забот и прикованных личными выгодами к на¬

блюдению, созерцанию и размышлению. Так как полу¬

диким политеистам никак не могла прийти в голову

блистательная мысль устроить академию наук или ка¬

кое-нибудь общество любителей естествознания, то само

собой разумеется, что первая корпорация исследовате¬

лей и мыслителей могла появиться на свет только в

виде жреческого сословия.
Но, родившись в жреческих коллегиях, науки и

искусства не могли в них развиваться. Основатели тео¬

кратии были пытливыми исследователями и смелыми

мыслителями; отдаленные потомки их сделались бес¬

сильными и тупыми буквоедами; превращение это было

неизбежно. Первые жрецы сами прокладывали дорогу

и сами завоевывали себе влияние на массу. При этом

они имели дело с живой природой. Приготовляя себе

преемников, они, конечно, передавали им без разбору

все свои наблюдения, все свои галлюцинации и все свои

рискованные гипотезы. Преемники все это старались

запомнить и потом, принимаясь за свою многосторон¬

нюю жреческую деятельность, усиливались согласить*
*	* *
*	Так в тексте. Имеется в виду «стремились согласовать».—
Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
315
объяснения предков со своими собственными наблюде¬

ниями. Таким образом составлялись новые гипотезы,

которые опять передавались преемникам и опять подвер¬

гались с их стороны различным поверкам и комменти¬

рованиям. Общественное могущество жрецов росло ко¬

нечно вместе с запасом их наблюдений и изобретений.

Всякое крошечное открытие, сделанное жрецами, при¬

нималось народом за внушение свыше и за чудесное

проявление божественной благосклонности. Так как

подобные открытия делались только жрецами, свобод¬

ными от житейских забот, то, разумеется, в народе

скоро должно было составиться понятие о высшем,

сверхчеловеческом значении жреческого сословия. По¬

стоянно увеличиваясь, могущество жрецов должно было

наконец дойти до того maximum’a, дальше которого

идти невозможно. Остановившись на этой вершине,

жреческое сословие начинает быстро деморализировать-

ся. Оно заботится не о новых открытиях и усовершенство¬

ваниях, а только о том, чтобы сохранить за собою свое

относительное превосходство над массой. Это превосход¬

ство основано преимущественно на том, что масса очень

невежественна. Значит, для сохранения желанного пре¬

восходства надо поддерживать это спасительное неве¬

жество. Достигши вершины своего могущества, жрецы

имеют уже за собою целый громадный кодекс теософи¬

ческих гипотез и преданий, сложившихся при их пред¬

шественниках. Так как эти гипотезы и предания

составляют тот путь, по которому жреческая каста

пришла к своему величайшему могуществу, то жрецы,

конечно, должны питать к ним почтительную нежность

и должны особенно сильно стараться о том, чтобы в

народе эта почтительная нежность доходила до совер¬

шенно слепого и страстного обожания. Таким образом

между человеческим умом и живой природой воздви¬

гаются мертвые книги, написанные даровитыми невеж¬

дами и годные только на то, чтобы служить образчиком

миросозерцания, господствовавшего в далекой древно¬

сти. Для того чтобы человеческий ум не вырвался как-

нибудь из узкого круга старых преданий, жрецы ставят

каждому из своих соотечественников в непременную

обязанность жить так, как жили его предки, занимать¬

ся тем же ремеслом, употреблять те же орудия, носить

такое же платье, питаться такой же пищей и так далее.

Научно-атеистическая
библиотека
316
Затем умственное движение совершенно замирает; на¬

род повертывается спиной к будущему и видит свой

идеал в прошедшем. Такое положение вещей может

продолжаться бесконечно долго, и только постоянные

столкновения с высшими формами цивилизации могут

со временем вывести из болезненного усыпления несча¬

стный народ, задавленный свинцовой тяжестью бездуш¬

ной и бестолковой теократии. <...>*
XI
<...> Весь период империи может быть назван

продолжительным разложением старого римского меха¬

низма, приспособленного для завоевательной войны и

пришедшего в совершенную негодность на другой же

день после окончательной победы. Прекративши насиль¬

ственным образом бесплодные войны между цивилизо¬

ванными нациями древнего мира, римское господство

произвело сближение враждовавших народностей. Это

сближение совершилось именно ч период империи. Тут

перемешались между собою и национальности, и рели¬

гии, и философские школы, и юридические понятия, в

сословия. В общем результате получилась очень мутная

помесь, из которой, однако, при содействии варваров,

выработались мало-помалу новые формы более прочной

и богатой цивилизации. Греческая философия распро¬

странилась по всей империи и подготовила превраще¬

ние политеизма в монотеизм. Материалы для этого пре¬

вращения нашлись в самой мифологии греков и римлян,

в которой существовало с незапамятных времен поня¬

тие судьбы, подчинявшей своему таинственному влия¬

нию поступки и желания людей и богов. Когда созре¬

вающий человеческий ум начал подмечать в различных

явлениях природы строгую правильность и неизменное

постоянство, тогда понятие судьбы постепенно выдви¬

нулось на первый план, обрисовалось яснее, получило

определенные личные атрибуты и превратило всю толпу

богов и богинь в безгласную и послушную толпу слуг
*	* *
*	В IX и X главах речь идет об особенностях развития обще¬

ственного и государственного строя в Древней Греции и Древ¬

нем Риме. Подчеркивая, что в Риме религия была «совершен¬

но подчинена политике», Писарев в начале главы XI раскры¬

вает процессы, которые привели к смешению религий и утвер¬

ждению монотеизма. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
317
и служанок. Этому перевороту должно было в значи¬

тельной степени содействовать то обстоятельство, что

национальные боги, не умевшие защитить своих по¬

клонников от римского оружия и склонившиеся перед

величием Юпитера Капитолийского, потеряли в глазах

порабощенных наций большую часть своего прежнего

авторитета. Насколько римский император был сильнее

мелких национальных царей, настолько же новый бог

должен был оказаться сильнее прежних национальных

богов. Когда в Рим сбежались с разных концов древне¬

го мира десятки религий, тогда мелкое соперничество

разнокалиберных культов и жрецов пробудило в очень

многих умах стремление к какому-нибудь более широ¬

кому, высокому и чистому единству, которое положило

бы конец скандальным жреческим интригам, рекламам,

фокусам и ссорам. Философия в период империи приня¬

ла теологическое направление и, стараясь отыскать в

языческих мифах высший символический смысл, выра¬

ботала, под прикрытием старых имен, новое монотеисти¬

ческое учение. Видя перед собою ту колоссальную де¬

морализацию, которую римская империя далеко превзо¬

шла все остальные исторические эпохи, философы очень

добросовестно стремились к тому, чтобы обновить и

образумить общество .влиянием философских доктрин.

Философы старались устроить какое-то царство разума,

в котором верховная власть будет принадлежать мыс¬

лителям и в котором все люди будут добродетельны и

счастливы, как кроткие и послушные овцы. Чтобы вве¬

сти людей в это царство благонравия и блаженства,

философам надо было выработать и распространить

сильную и убедительную нравственную доктрину, а для

этого им непременно надо было выдти в ту или другую

сторону из области метафизики, в которой обреталась

греческая философия после своего разрыва с господ¬

ствующим политеизмом. Построить какую бы то ни

было нравственную доктрину можно только или на вере,

или на знании. Чтобы считать одни поступки обязатель¬

ными, а другие предосудительными, человек должен

или воображать себе, что над ним есть высшая сила,

посылающая ему награды и наказания, или знать, по¬

средством точного исследования окружающей природы

и собственного организма, что одни поступки приносят

ему пользу, а другие —вред. Знания философов были

Научно-атеистическая
библиотека
318
так отрывочны и недостаточны, что на них невозможно

было построить нравственную и социальную доктрину.

Метафизика по своему обыкновению привела всех ис¬

кренних мыслителей только к систематическому сомне¬

нию, превратившему наконец весь внешний мир в при¬

зрак и в обман чувств. Такими диалектическими тон¬

костями невозможно было действовать на массы и ре¬

формировать общественную жизнь. Поэтому когда

•философия почувствовала в себе призвание к практи¬

ческой деятельности, тогда она поневоле откинулась

назад, к теологии, и в этой области остановилась на той

.доктрине, которая по своей рациональности стояла вы-

.ше древних мифов и была более способна внести в

общество единодушие, порядок и нравственную чистоту.

‘Философы и народные массы встретились в своих стрем¬

лениях на монотеизме, и хотя смелые надежды фило¬

софов далеко не осуществились, однако тем не менее

человечество вступило в новую фазу своего историче¬

ского развития. Вместе с основной доктриной измени¬

лись по обыкновению все отрасли умственной деятель¬

ности, все государственные учреждения и все важней¬

шие формы общественной жизни. Здесь оканчивается

древняя история и начинается средневековой период,

•наполненный такими явлениями, о которых древность

не имела понятия.
XII
Верования политеистов имели чисто национальное

значение; каждое отдельное политическое тело имело

«своих специальных покровителей, которых господство

не распространялось на соседей. Умилостивление этих

национальных богов жертвоприношениями и различ¬

ными церемониями составляло прямую обязанность су¬

ществующего правительства. Обе власти, духовная, или

теоретическая (pouvoir spirituel), и светская, или прак¬

тическая (pouvoir temporel)^ во времена политеизма

•оставались неразлучными и сосредоточивались в одних

руках. Переход к монотеизму разорвал древнюю связь,

существовавшую между религией и народностью. Вер¬

ховное существо монотеистов уже не могло быть спе¬

циальным покровителем отдельного племени; это вер¬

ховное существо сделалось творцом и правителем всего

•мира, отцом и судьей всех людей, без различия нацио¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
319-
нальностей. Не имея никакого местного или племенного

характера, монотеизм может сделаться общей религией

многих народов, разбросанных по различным частям

света, управляющихся различными законами и состав¬

ляющих множество независимых политических тел.
Единственной связью между этими различными

народами окажутся их общие верования; в те времена,

когда теологическое миросозерцание безраздельно гос¬

подствует над умами людей, эта единственная связь-

имеет очень важное значение; народы, связанные об¬

щими верованиями, считают себя до некоторой степени

членами одной общей семьи и противуполагают себя

всему остальному миру, который, по их мнению, коснеет

в пагубном заблуждении. У народов, связанных един¬

ством теософической доктрины, пробуждается, конечно,

стремление поддерживать эту связь, сохраняя в чистоте

первобытное учение и взаимно предостерегая друг дру¬

га от таких нововведений и умозаключений, которые

так или иначе могут нарушить эту драгоценную чисто¬

ту. Возникает потребность совещаться или переписы¬

ваться о религиозных делах; обнаруживается необходи¬

мость создать какую-нибудь центральную власть, к ко¬

торой можно было бы обращаться с разных сторон за

решением спорных догматических или дисциплинарных

вопросов. Словом, космополитический характер моно¬

теизма, при благоприятных исторических обстоятель¬

ствах, естественным образом приводит за собою учреж¬

дение такой власти, которая по возможности старается-

сделать себя независимой от отдельных национальных

правительств. Когда национальные правительства силь¬

ны и бдительны, тогда эти старания оказываются не¬

удачными; когда же в политическом мире господствует

беспорядочная борьба личных страстей и частных ин¬

тересов, тогда эти старания увенчиваются полным успе¬

хом, что и случилось действительно в средневековой-

Европе, где, как известно, космополитическая власть-

пап в продолжение нескольких столетий боролась с на¬

циональными правительствами за верховное господство.
В этой средневековой борьбе пап с императорами'

и с королями Огюст Конт усматривает то разделение

властей, которое, по его мнению, должно сделаться-

основанием будущего национального общественного^

устройства, <...> Философы древней Греции мечтали*

Научно-атеистическая
библиотека
320
о том, чтобы сосредоточить в своих руках все отрасли

верховной власти; они полагали, что господство по всем

правам должно принадлежать разуму и что народ бу¬

дет счастлив только тогда, когда его делами будут

заведовать самые гениальные и глубокомысленные из

его соотечественников. К этой мечте греческих филосо¬

фов Конт относится очень недоброжелательно. <...>

По соображениям Конта оказывается, что лучшие мыс¬

лители данного общества должны составить из себя

теоретическую власть, совершенно независимую от

практической, <...> Эта теоретическая власть должна

заведовать воспитанием в самом обширном смысле это¬

го слова; то есть, внушивши подрастающему поколе¬

нию известные понятия, чувства и стремления, она

должна своим постоянным влиянием на общество и на

отдельные личности направлять своих бывших воспи¬

танников к неуклонному применению усвоенных идей к

действительной жизни.
Не трудно понять, что идея Конта об организован¬

ной и независимой теоретической власти нисколько не

лучше той мечты греческих философов, которую сам же

Конт разбивает самыми победоносными и неопровержи¬

мыми аргументами. <...> Организованная иерархия

Конта непременно разовьет в себе те естественные ин¬

стинкты, которые свойственны всякому правительству,

практическому или теоретическому, — разовьет их имен¬

но потому, что она — организованная иерархия и, сле¬

довательно, подобно всякому другому организму, по¬

ставлена в необходимость отстаивать прежде всего свое

собственное органическое существование. <...> Неза¬

висимая теоретическая власть, придуманная Контом,

принуждена была бы или захватить в свои руки все

отрасли политического господства, или же отказаться

от своей независимости и подчиниться светскому прави¬

тельству. Две независимые верховные власти не могут

существовать рядом в одном и том же обществе; они

могут только бороться между собою, и борьба их рано

или поздно непременно должна кончиться тем, что одна

власть уничтожит и прогонит другую. Так точно было

и в средневековой Европе. Если же Конт при всей своей

необыкновенной проницательности принял ожесточенную

борьбу за полюбовное размежевание, то эту странную

ошибку можно объяснить тем обстоятельством, чтс

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
321
Конт, увлеченный своей собственной политической уто¬

пией, постарался увидеть в истории оправдание этой

утопии и, находясь в этом далеко не беспристрастном

настроении, поверил с особенным удовольствием чув¬

ствительным россказням католических писателей, подоб¬

ных монсиньору Боссюэту и графу де-Местру. На этих

двух изобретателей Конт действительно ссылается очень

часто, причем он обыкновенно называет их «l’illustre de

Maistre», «le grand Bossuet»*.
XIII
По мнению Конта, великая политическая задача

католицизма состояла в том, чтобы, устраняя опасные

мечты греческой философии о верховном господстве

разума, доставить мыслителям правильное и постоянное

влияние на течение общественных дел.
«Вместо того, — говорит Конт, — чтобы увековечи¬

вать между людьми дела и людьми мысли печальную

борьбу, которая должна была истощать самые драго¬

ценные силы человеческой цивилизации, надо было

устроить между ними постоянное соглашение, которое

могло бы превратить их гибельный антагонизм в полез¬

ное соперничество, единодушно направленное к наилуч¬

шему удовлетворению главных общественных потреб¬

ностей; <...>» — Вслед за тем читатель узнает, к край¬

нему своему удивлению, что католицизм победил эту

громадную трудность самым восхитительным образом

(de la manière la plus admirable) <...>.
Если мы отдадим себе ясный отчет в том, что та¬

кое— практическая власть и что такое — теоретическая

власть, то мы немедленно сообразим, что средневековой

католицизм о разделении властей не имел и не мог

иметь ни малейшего понятия. Практической властью

называется та власть, которая собирает налоги, ведет

войны, заключает трактаты, издает законы, чеканит мо¬

нету, преследует преступников и творит над ними суд

и расправу. Отличительный признак этой практической

власти заключается в том, что в случае надобности она

может и должна поддерживать вооруженной силой каж-
*	* *
*	L’illustre de Maistre (франц.), здесь: блистательный де-

Местр; le grand Bossuet (франц.) — великий Боссюэ. — Coci
21—1889

Научно-атеистическая
библиотека
322
дое из своих распоряжений или требований. Теоретиче¬

ской властью, напротив того, можно назвать только ту

силу, которая вырабатывает и формирует общественное

мнение. Такой силой может быть только мысль, не

имеющая за собою никаких внешних вспомогательных

средств и действующая на общество исключительно

своей собственной внутренней разумностью и убедитель¬

ностью. Разделение властей существует только в тех

обществах, в которых мысль не терпит никаких пресле¬

дований и не получает никакого покровительства со

стороны материальной силы, находящейся в распоряже¬

нии практической власти. На общеупотребительном

политическом языке разделение властей называется

свободой мысли и свободой совести. <...> Непомерное

пристрастие Конта к любезному единству и порядку

внушает ему пламенную нежность и глубокое уважение

к средневековой католической системе, которую он пря¬

мо называет образцовым произведением политической

мудрости (le chef-d’oeuvre politique de la sagesse

humaine); Конт боится даже, что он, по недостатку

места, не успеет достаточно передать читателю в своем

общем философском трактате то глубокое восхищение,

которым он уже давно проникнут в отношении к основ¬

ному плану средневековой общественности. Конт выра¬

жает наконец ту мысль, что было бы чрезвычайно по¬

лезно сосредоточить все политические рассуждения и

споры между двумя главными направлениями — католи¬

ческим и положительным; все остальные доктрины он

сваливает в одну кучу и называет презрительным име¬

нем протестантской метафизики; <...>. <...> Вслед

за тем Конт тотчас же признается, что положительную

школу составляет в данную минуту одна его собственная

особа, из чего следует очевидное заключение, что бесе¬

довать и спорить о политике имеют разумное право

только граф де-Местр, с одной стороны, и Огюст Конт,

с другой стороны. Так как обе компетентные стороны

питают одинаково сильную любовь к единству и к по¬

рядку, то можно поручиться заранее, что свобода мыс¬

ли будет задавлена во всяком случае, каким бы резуль¬

татом ни закончилась борьба между обожателями

Пия IX и новым папой позитивизма. К счастью для

современного человечества, так называемая протестант¬

ская метафизика, к которой отнесены без разбора и

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
323
Вольтер, и Фейербах, и Фурье, и Прудон, — вовсе не

намерена подавать в отставку и уступать поле сраже¬

ния здравым политическим планам графа де-Местра и

Огюста Конта. Дело отрицания далеко еще не кончено

даже в Западной Европе; а когда начнется дело созида¬

ния, то оно будет производиться вовсе не по тем пла¬

нам, которые Конт считает здравыми. Политические

тенденции Конта кладут ложный розовый колорит на

все средневековые учреждения, которые он подвергает

тщательному и подробному анализу. Общий взгляд

Конта на средневековую систему совершенно неверен;

симпатии его направляются к тому политическому орга¬

низму, который по мере сил своих поддерживал и упро¬

чивал в европейских обществах нищету и тупоумие.

<...>
В средневековом обществе было немыслимо то

разделение властей, которое Огюсту Конту желательно

в нем усматривать. Если бы это разделение действитель¬

но существовало, то папы не имели бы ни малейшей

возможности преследовать и истреблять еретиков. Па¬

пы могли бы действовать против них только увещания¬

ми и аргументами, а в крайнем случае — ругательства¬

ми и проклятиями; но так как еретики, по своему из¬

вестному упрямству, стали бы наверное платить папам

той же монетой, то, разумеется, знаменитое католиче¬

ское единство очень быстро расползлось бы в разные

стороны, <...> Папы в самое цветущее время своего

могущества беспрестанно обращаются к императору и

к королям за такими аргументами, которые всегда дей¬

ствуют на еретиков сильнее всяких увещаний, руга¬

тельств и даже проклятий. По приглашению пап свет¬

ская власть беспрестанно вешает и сжигает неугомонных

спорщиков то поодиночке, то целыми сотнями. В нача¬

ле XIII века самый могущественный из пап, Иннокен¬

тий III, напускает на Южную Францию десятки тысяч

вооруженных крестоносцев, которые жгут города, режут

людей, насилуют женщин и наконец всеми этими по¬

двигами благополучно восстановляют нарушенное един¬

ство католической системы, этого образцового произве¬

дения политической мудрости. Немного позднее преем¬

ник Иннокентия III, Григорий IX, учреждает инквизи¬

цию, которая начинает неусыпно заботиться о поддер¬

жании великого единства, и поддерживает его тем, что
21»

Научно-атеистическая
библиотека
324
постоянно передает заподозренных людей в распоряже¬

ние светской власти, всегда имеющей в готовности весь¬

ма достаточное количество виселиц и костров. Пока

светская, или практическая, власть находит для себя

удобным оказывать теоретической власти эти друже¬

ские услуги, до тех пор любезное Огюсту Конту един¬

ство кое-как держится, хотя постоянно трещит и скри¬

пит то в Англии, то во Франции, то в Германии. Как

только предупредительная любезность практической

власти истощается, так тотчас же разрушается великое

единство и начинается ненавистное для Огюста Конта

протестантское безобразие. Ясно, кажется, что средне¬

вековая теоретическая власть держалась в продолже¬

ние нескольких столетий не своим собственным могуще¬

ством, не внутренней разумностью и убедительностью

своей основной идеи, а только искусственной и чисто

внешней поддержкой материальной силы, то есть прак¬

тической власти. Есть ли после этого какая-нибудь воз¬

можность говорить серьезно о разделении властей?
В теоретических трактатах очень легко и удобно

разделять то, что неразделимо в действительной жиз¬

ни. Но при всем том средневековые мыслители даже в

своих теоретических рассуждениях никогда не думали

провозглашать взаимную независимость обеих властей.

Одни из этих мыслителей поддерживали притязания

пап, другие отстаивали права императоров и королей.

Первые были гораздо смелее и последовательнее вто¬

рых. Первые объявляли очень откровенно, что папе

принадлежит верховная власть над всеми государями и

над всеми народами. Вторые превозносили божествен¬

ные права светских властителей, но в то же время ни¬

как не осмеливались утверждать, что императоры и

короли не обязаны повиноваться папам. Они просто

обходили молчанием щекотливый вопрос о столкнове¬

ниях между обеими властями, советовали государям

уважать папу, как отца, и успокаивались на той обман¬

чивой надежде, что любовь и уважение будут устра¬

нять всякие поводы к взаимным неудовольствиям. Эта

нерешительность империалистов* доказывает как нель¬

зя лучше совершенную невозможность провести ясную

пограничную черту между обеими властями даже в
*	* ♦
*	Т. е. сторонников императорской власти. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
325
теоретическом рассуждении. Клерикальная партия, на¬

против того, не обнаруживала никаких колебаний имен¬

но потому, что разделение властей вовсе не входило в

ее расчеты. Вся программа этой партии была в высшей

степени проста и последовательна: надо было без даль¬

нейших церемоний превратить императоров и королей

в папских приказчиков, которых папа мог бы по свое¬

му благоусмотрению штрафовать и выгонять в отставку.

Эти стремления пап к клерикальной диктатуре выска¬

зывались во всеуслышание как самими папами, так и

всеми публицистами ультрамонтанского лагеря19. Но

поддерживать такие неумеренные притязания после

скандального раскола, совершившегося в XV веке, и в

особенности после реформации20 было уже довольно

затруднительно. Потерявши свое господство над умами

доверчивых масс и нуждаясь для своего существования

в милостивом покровительстве светской власти, папы,

из чувства самосохранения, должны были предать бла¬

горазумному забвению средневековые теории о низло¬

жении императоров и о разрешении подданных от при¬

сяги. Знаменитые диалектики и дипломаты католициз¬

ма, иезуиты постарались соорудить новую теорию пап¬

ской власти, приспособленную до некоторой степени к

изменившимся условиям времени. Однако и в этой но¬

вой теории, составленной нарочно для того, чтобы по¬

щадить самолюбие королей и народов, обе власти

остаются неразделенными, и папа по-прежнему являет¬

ся верховным судьей светских правителей. Различие

между старой и новой теорией состоит только в том,

что Григорий VII и Иннокентий III прямо присвоивали

папе светскую власть, между тем как иезуиты, напро¬

тив того, считают светскую власть косвенным послед¬

ствием духовной власти. Вся разница заключается в

процессе доказательств, что же касается до результа¬

тов, то в них не оказывается никакой перемены.
Из всего этого рассуждения получается тот оче¬

видный результат, что короли совершенно самостоятель¬

ны... если только они беспрекословно повинуются папе.

Если же они выходят из повиновения, то они, разумеет¬

ся, становятся тотчас вредными для спасения душ, пре¬

вращаются в рабов греха и, следовательно, утрачивают

всякую возможность пользоваться самостоятельностью.

Тогда, разумеется, папа с крайним прискорбием берет

Научно-атеистическая
библиотека
326
их под свою спасительную опеку, как малолетних или

слабоумных. По-видимому, в этой теории все обстоит

совершенно благополучно, и спасение душ обеспечено

как нельзя лучше против всевозможных враждебных

случайностей. Несмотря на все эти достоинства, папа

Сикст V нашел эту теорию столь оскорбительной для

величия римского престола, что немедленно внес сочи¬

нение иезуита Беллармина в список тех вредных и без- ,

нравственных книг, которых чтение запрещается по¬

слушным детям католической церкви. Несмотря на все

перевороты, совершившиеся в политическом и в рели¬

гиозном мире, Сикст V в шестнадцатом столетии не

думал отказываться от притязаний своих великих пред¬

шественников. «Мы возведены, — пишет он, — на вер¬

ховный престол справедливости, и мы обладаем неогра¬

ниченным господством над всеми королями и государя¬

ми земли, над всеми народами, не по человеческому, а

по божескому установлению».
Если Конт называет мечты греческих философов

безрассудными, то он должен, выражаясь математиче¬

ским языком, назвать мечты средневековых клерикалов

безрассудными в квадрате или в кубе, потому что, ко¬

нечно, ни Пифагор, ни Платон никогда не мечтали о

том, что они обладают или будут обладать неограничен¬

ным господством над всеми государями и народами

земли.
XIV
Важнейшая заслуга католицизма, по словам Кон¬

та, состояла в том, что он, учредивши чисто нравствен¬

ную власть, ввел постепенно нравственность в полити¬

ку, в которой господствовали до того времени грубая

сила и своекорыстный расчет. Конт полагает, что в

древнем мире нравственность была подчинена политике,

между тем как в новом м.ире, напротив того, политика

подчиняется нравственности. Эту перемену Конт при¬

писывает католицизму. За нее католицизму стоило бы

действительно сказать большое спасибо, если бы толь¬

ко эта перемена действительно была произведена. Но

ничего похожего на подобную перемену нельзя оты¬

скать ни в средневековой истории, ни в новой истории,

ни в той самоновейшей истории, с которой мы знако¬

мимся по газетам. Где же они, эти Аристиды и Катоны

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
327
политического мира21? Где они, эти добродетельные и

бескорыстные администраторы, отказывающиеся, во имя

высших нравственных принципов, от удобного случая

поживиться за счет слабого соседа клочком земли или

несколькими миллионами военной контрибуции? Вместе

ожидаемых и требуемых Аристидов и Катонов мы полу¬

чаем двух Наполеонов, Луи-Филиппа, Меттерниха,

Пальмерстона, Баха, Мантейфеля, Бисмарка, Шмерлин-

га, Гайнау, Радецкого, Морни и обильную коллекцию

разных других, столь же миловидных воплощений со¬

временной политической добросовестности и деликат¬

ности. Все эти светила государственной мудрости ока¬

зали некоторым сообразительным людям XIX века ту

действительно капитальную услугу, что отбили у них

всякую охоту гоняться за тем неуловимым призраком

отвлеченной нравственности, который, к сожалению,

увлекал за собой Огюста Конта в течение всей его

жизни. Сообразительные люди нашего времени поняли

наконец, что справедливость водворится во всех между¬

человеческих отношениях не тогда, когда все жители

нашей планеты проникнутся высокими добродетелями,

а тогда, когда каждый нахал будет встречать себе очень

чувствительный отпор со стороны тех безответных

личностей, над которыми он во времена их безответ¬

ности привык куражиться и озорничать. Поэтому со¬

образительные люди во всей Европе только о том и

заботятся, чтобы положить конец овечьей безответности

большинства и организовать достаточную силу отпора

во всех тех местах, где такая сила требуется условиями

общественного механизма.
В современной политике принцип выгоды никогда

не совпадает с принципом справедливости; частная

жизнь в малых размерах представляет собою картину

точно такого же разлада. Глядя на эти явления, одни

мыслители умозаключают, что принципы выгоды и

справедливости по самой природе своей осуждены вести

между собой вечную вражду; дойдя до такого убежде¬

ния, мыслители эти становятся на сторону справедли¬

вости и начинают требовать от своих последователей и

от всех людей, чтобы они постоянно зарезывали свои

собственные выгоды на алтаре добродетели, нравствен¬

ности и человеколюбия. Если, рассуждают мыслители,

каждый человек во всякую данную минуту будет готов

Научно-атеистическая
библиотека
328
отдать ближнему последнюю рубашку, то, разумеется,

на свете не будет ни голодных, ни раздетых, ни ограб¬

ленных, ни избитых людей. Рассуждение очень основа¬

тельное и добродушное, — но, к сожалению, бедные

классы общества, как больные, чающие движения воды,

ждут безуспешно почти две тысячи лет, чтобы в их бо¬

гатых соотечественниках пробудилось эксцентрическое

желание снимать с себя в пользу ближнего последнюю

рубашку22. Желание это не пробуждается, и люди до

сих пор постоянно производят снимание рубашек не

над собой, а над своими бессильными и неопытными

ближними, которые на юмористическом языке филант¬

ропов называются младшими братьями. Ввиду таких

выразительных фактов другие мыслители, более даль¬

новидные, сообразили, что если бедным классам обще¬

ства надо будет для улучшения своей участи ожидать

терпеливо, пока старшие братья украсятся добродетеля¬

ми,— то дело этих бедных классов всего лучше будет

теперь же сдать в архив с полной уверенностью, что

оно решится после дождика в четверг. Эти другие

мыслители поняли, что требовать от старших братьев

ненависти к собственным выгодам — значит требовать

психологической невозможности и, следовательно, —

умышленно или неумышленно — увековечивать то поло¬

жение вещей, благодаря которому процветает снимание

рубашек, совершенно неспособное улучшить положение

младших, подвергающихся этому сниманию. <...> Если

каждый будет постоянно стремиться к своей собствен¬

ной выгоде и если каждый будет правильно понимать

свою собственную выгоду, то, конечно, никто не будет

снимать рубашку с самого себя, но зато это доброде¬

тельное снимание окажется излишним, потому что каж¬

дый будет отстаивать твердо и искусно собственную

рубашку, и вследствие этого каждая рубашка будет

украшать и согревать имецно то тело, которое ее выра¬

ботало. Таким образом, если принцип личной выгоды

будет с неуклонной последовательностью проведен во

все отправления общественной жизни, то каждый будет

пользоваться всем тем, и только тем, что принадлежит

ему по самой строгой справедливости. Чем сильнее ра¬

ботает мысль в этом направлении, тем сознательнее

становится стремление к личной выгоде, — тем искуснее

и безобиднее производится полюбовное размежевание

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
329
соприкасающихся интересов, — тем решительнее обна¬

руживается влияние просвещенного общественного

мнения на все распоряжения практической власти <...>.

Все эти превосходные результаты достигаются не иско¬

ренением эгоизма23, а, напротив того, систематическим

превращением всех граждан, с первого до последнего,

в совершенно последовательных и правильно рассчиты¬

вающих эгоистов. При таком взгляде на вещи нрав¬

ственное воспитание отдельной личности или целого

общества не имеет никакого самостоятельного значения;

нравственное совершенствование оказывается только

одним из неизбежных последствий умственного разви¬

тия: что содействует работе мысли, то возвышает нрав¬

ственность; что притупляет ум, то ведет к нравствен¬

ному паденйю.
Конт, при всем своем глубокомыслии, не сумел

однако же отделиться от толпы тех рутинных морали¬

стов, которые уже бог знает сколько веков ведут коми¬

ческую борьбу с человеческим эгоизмом, то есть с са¬

мым великим, плодотворным и неистребимым свойством

нашей животной природы. К счастью для нас, наши

зоологические предки оставили нам такую богатую за¬

кваску эгоистической силы, которая не поддается ника¬

ким морализаторским попыткам и которая будет вол¬

новать и мучить личность и общество до тех пор, пока

коллективный ум человечества не отыщет для нее ши¬

рокого и правильного исхода. Если б не было у нас

этой неугомонной зоологической страстности, этой не¬

утолимой жажды личного наслаждения, то спиритуали¬

сты24, с одной стороны, и мальтузианцы25, с другой

стороны, давным-давно успели бы превратить в кастра¬

тов огромное большинство нашей породы. Человечество

спасалось от гибели на каждом шагу именно теми

грубыми животными страстями, против которых воору¬

жаются средневековые моралисты и вместе с ними по¬

зитивист Конт. Нравственная доктрина Конта обрисовы¬

вается очень ярко словом альтруизм26, которое он сам

придумал для того, чтобы, в противоположность к эгоиз¬

му, обозначить способность жить для других — vivre

pour autrui. В этой доктрине он сходится с средневеко¬

вым католицизмом, которому он и свидетельствует свое

почтение за мнимое проведение этой доктрины в поли¬

тическую жизнь. Но мораль Конта и его средневековых

Научно-атеистическая
библиотека
330
друзей вытекает из такого превратного взгляда на че¬

ловеческую природу, что каждая попытка приложить

эту мораль к действительности вовлекает моралистов

в безвыходные противоречия с их собственным учением.

Именно эти роковые противоречия убили теоретическую

власть средневековых моралистов.
В самом деле, в чем заключались общественные

обязанности средневекового аббата? Отказываясь от

всякой личной выгоды и от всякого личного наслажде¬

ния, от богатства, от власти, от комфорта, от почестей,

от любви, от семейной жизни, — он должен был по¬

стоянно побуждать всех своих ближних к таким же

точно подвигам аскетического самоотречения. Но у

ближнего были свои собственные понятия и тенденции:

ему хотелось наедаться до отвалу, напиваться до бес¬

чувствия, наслаждаться до изнеможения и драться с

каждым подобным себе буяном. Такими ближними были

почти все феодальные бароны, то есть именно те люди,

на которых средневековому аббату было необходимо

действовать, <...>. Но, чтобы господствовать над ума¬

ми сильных и богатых буянов, чтобы не превратиться

в их шута и лакея, аббату было необходимо или удив¬

лять их какими-нибудь сверхъестественными подвигами

самоистязания, или же стоять с ними наравне по свое¬

му богатству, по своему могуществу и по своему поло¬

жению в обществе. Путь самоистязания так узок и

прискорбен, что на него вступало всегда самое незначи¬

тельное меньшинство даже в те времена, когда аскети¬

ческое воодушевление принимало до некоторой степени

эпидемический характер. Поэтому аббатам, чистосер¬

дечно преданным своей доктрине, но не чувствовавшим

в себе присутствия факирских наклонностей, приходи¬

лось поневоле стремиться к богатству и к разным дру¬

гим суетным благам для того, чтобы этими благами

поддерживать достоинство своего сана и влияние всей

корпорации на общественные дела. Этим и начинался

ряд роковых внутренних противоречий. Аббат гнался за

богатством, чтобы доставить силу и вес такой доктрине,

которая от своих адептов требует презрения к богат¬

ству. Вследствие этого каждому желающему представ¬

лялся ежеминутно удобный случай уличать аббата е

вопиющем разладе между словами и поступками

Из этого первого противоречия развивалось множество

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
331
других противоречий, еще более крупных и скандаль¬

ных. В средние века основание богатства и могущества

заключалось в обладании населенными землями. Абба¬

ты и епископы превратились в феодальных баронов.

Вступая во владение, барон обязан был приносить

присягу своему сюзерену, то есть тому высшему вла¬

стителю, который считался настоящим собственником

данного поместья и которому барон обязан был помо¬

гать во время войны. Желая владеть землею, аббаты и

епископы должны были подчиняться тем условиям, с

которыми было связано это владение. Они должны были

являться по требованию сюзерена с определенным чис¬

лом вооруженных людей, несмотря на то, что основная

доктрина была совершенно враждебна не только на¬

ступательным, но и оборонительным войнам. Так как

земли, находившиеся во владении епископов и аббатов,

принадлежали императору, королям, герцогам и раз¬

ным другим светским владетелям, то эти же владетели

присвоили себе право производить в аббаты и в епис¬

копы, кого им было угодно. Духовные должности стали

отдаваться придворным любимцам или продаваться с

аукционного торга. В X веке случалось нередко, что

ребята 5—10 лет попадали по протекции в епископы.

<...> Эти явления вытекали очень естественно из того

обстоятельства, что епископы и аббаты владели об¬

ширными поместьями; а владение это было необходимо

для того, чтобы представители теоретической власти

могли действовать на своих современников. Между тем

искренние моралисты никак не могли переносить тех

безобразий, которые позволяла себе практическая

власть, торговавшая духовными должностями и назна¬

чавшая в епископы малолетних ребят.
Для прекращения этих безобразий понадобилось

начать колоссальную борьбу между папством и импе¬

рией. Для достоинства клерикалов, для самостоятель¬

ности их корпорации, для утверждения и распростра¬

нения их доктрины эта борьба была совершенно необ¬

ходима, но в то же время всякая борьба, всякие често¬

любивые стремления, всякие воинственные манифеста¬

ции прямо противоположны духу и букве их основной

доктрины. Клерикалам представлялась таким образом

очень печальная дилемма: покориться светской власти —

значило обречь себя на бессилие и деморализацию;

Научно-атеистическая
библиотека
332
а восстать против этой власти — значило нарушить са¬

мые основные законы той морали, которая составляет

единственную raison detre* клерикальной корпорации.

Руководствуясь тем естественным инстинктом самосо¬

хранения, который живет в каждом индивидуальном и

коллективном организме, клерикальная корпорация вы¬

брала второй путь. Этот путь привлек папство сначала

к высшей точке его могущества, а потом — к окончатель¬

ной погибели, потому что противоречие между доктри¬

ной и жизнью сделалось очевидным для самых довер¬

чивых простаков. Борьба папства € империей относится

к самому цветущему времени средневекового католициз¬

ма; если в католицизме действительно существовало

стремление подчинять политику нравственности, то это

стремление должно было выразиться особенно сильно

именно в это время. Между тем оказывается, что весь

этот период наполнен такой борьбой, которую, с точки

зрения католической морали, надо признать за величай¬

шую безнравственность. Папы пускают в ход против

императоров и королей чисто революционные средства,

между тем как им, папам, было строго приказано по¬

виноваться предержащим властям. Значит, политика

преобладает над нравственностью, вместо того, чтобы

подчиняться ей. Дело дошло до того, что папа Урбан II

уговорил принца Генриха, сына императора Генриха IV,

взбунтоваться против отца и вести с ним кровопролит¬

ную войну. То ожесточение, с которым сын стал пресле¬

довать отца, называлось на языке папы внушением свы¬

ше и выполнением божественной воли. Папы очевидно

утвердились сразу очень прочно на том основательном

рассуждении, что цель оправдывает средства. Это рас¬

суждение делает величайшую честь их политическим

способностям, но вместе с тем оно отнимает у нас вся¬

кую возможность приписывать католицизму внесение

нравственности в политику, потому что иначе нам при¬

шлось бы воздать такую же точно похвалу Николаю

Макиавелли и ордену иезуитов.
*	* *
*	Raison d’être (франц. raison — разум + être — быть). Здесь:
право на существование. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
333
XV
Втянувшись в упорную борьбу с императорами,

великие папы XII и XIII столетий сделались предводи¬

телями политической партии и стали поступать так, как

поступают везде и всегда политические деятели. <...>

Во всем своем поведении они обнаружили очень много

искусства, энергии, твердости и неустрашимости и очень

мало добросовестности и нравственной разборчивости.

Так, например, Григорий IX напал на сицилийские

владения Фридриха II в то время, когда Фридрих нахо¬

дился в Палестине и, следовательно, в качестве кресто¬

носца, имел полнейшее право считать себя совершенно

неприкосновенным для всякого христианского государя.

Иннокентий IV преследовал того же Фридриха с такой

страстной и неутомимой ненавистью, которая привела

в ужас добродушного Людовика IX, делавшего безус¬

пешные попытки помирить папу с императором. После

смерти Фридриха Иннокентий стал проповедовать кре¬

стовый поход против сына его, Конрада; примас Гер¬

мании, архиепископ майнцский, был отрешен от долж¬

ности за то, что на воинственные прокламации папы он

осмелился отвечать словами Иисуса Христа: «Вложи

меч твой в ножны!» Жизнь и доктрина разошлись меж¬

ду собой так далеко, что указания на доктрину превра¬

тились ,в политические преступления. Видя истребитель¬

ные наклонности папы, один епископ и один аббат сго¬

ворились между собой зарезать Конрада. После смерти

Конрада папа объявил себя опекуном его сына, двух¬

летнего Конрадина. В качестве опекуна Иннокентий на¬

чисто обобрал своего питомца, давши предварительно

торжественное и публичное письменное обещание сохра¬

нять его права в полной неприкосновенности. Преемни¬

ки Иннокентия продолжали его политику, и дело кон¬

чилось тем, что Сицилия досталась французскому

принцу, Карлу Анжуйскому; а Конрадин, которому пап¬

ство торжественно обещало свое покровительство, логиб

на эшафоте по приказанию нового сицилийского короля,

возлюбленного сына римской церкви. Итак, преоблада¬

ние нравственности над политикой оказывается чистей¬

шим мифом.
Убедившись в политическом бессилии средневеко¬

вой морали, посмотрим теперь, какие именно стороны

Научно-атеистнческа*
библиотека
334
этой нравственной доктрины привлекают к себе особен¬

ное сочувствие Огюста Конта.
Прежде всего Конту очень нравится то, что сред¬

невековые моралисты проповедовали людям смирение.

Конт полагает, что человеческую гордость следует по¬

стоянно унижать как можно сильнее; <...>. К каким

полезным или приятным результатам приведет людей

это постоянное унижение гордости, этого Конт не объ¬

ясняет; <...> В средние века моралисты умели смирять

только тех, которые уже были слишком достаточно

смирены обстоятельствами жизни. На баронов, на ры¬

царей, на всех сытых и пьяных средневековых буянов

проповедь смирения совсем не действовала. А каково

было смирение самих проповедников — это можно ви¬

деть, например, из следующего случая: в 1063 году, в

праздник рождества, фульдский аббат в Госларском

соборе подрался во время обедни с гильдесгеймским

епископом из-за решения вопроса о том, кому из них

сидеть возле примаса Германии, архиепископа майнц¬

ского. Дело происходило в присутствии малолетнего

короля, Генриха IV. Герцог баварский помирил воин¬

ственных прелатов, и победа осталась за аббатом. Но

на следующий год епископ принял свои меры заблаго¬

временно и в троицын день спрятал в алтарь отряд

вооруженных людей. В то время, когда расставляли

кресла, эти воины кинулись на людей фульдского абба¬

та и обратили их в бегство. Люди аббата воротились с

новыми силами, и в церкви произошла кровопролитная

свалка, причем проповедники смирения, аббат и епи¬

скоп, оба ободряли бойцов воинственными жестами и

восклицаниями.
<. . >
Как решительный противник эманципации жен¬

щин, Конт восхищается теми отношениями, которые

установила между обоими • полами средневековая мо¬

раль27. Конт с особенным удовольствием настаивает на

том обстоятельстве, что католицизм, устраняя женщину

от священнодействия, к которому их допускала отчасти

классическая древность, — стремится таким образом

привязать женщин к домашнему очагу, на котором и

должны сосредоточиваться все их помышления и вся

их деятельность. Отведя женщинам их настоящее мссто,

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
335
католицизм, по мнению Конта, значительно улучшил их

общественное положение и доставил им со стороны

мужчин то уважение, которое составляет выдающуюся

черту в рыцарских правах. Средневековая жизнь дей¬

ствительно произвела в судьбе женщин довольно важ¬

ные улучшения, но эти улучшения не могут быть припи¬

саны католицизму, который вообще относился к жен¬

щине очень сурово и презрительно. Средневековые мо¬

ралисты любили попрекать своих современниц грехом

неосмотрительной Евы и советовали им очень серьезно

оплакивать, не осушая глаз, тот поступок легкомыс¬

ленной прародительницы, благодаря которому челове¬

чество утратило свое первобытное блаженство. Строгие

моралисты утверждали также, что женщины, унаследо¬

вав от Евы ее легкомыслие, составляют и будут состав¬

лять постоянно самое серьезное препятствие на пути

человечества к нравственному совершенству и к вечной

жизни. Из такого сурового взгляда на женщину никак

не могло развиться чувство почтительной и страстной

рыцарской любви. <...>
С. . >
Далее Конт восхищается тем, что католицизм

освятил неразрушимость брака. Эта неразрушимость,

рассуждает Конт, превосходно соответствует истинным

потребностям нашей природы: без этой неразрушимо¬

сти «наша краткая жизнь потратилась бы на бесконеч¬

ный и обманчивый ряд плачевных попыток»28. Опасность

потратить на глупости краткую жизнь обусловливается

такими общественными явлениями, над которыми са¬

мая возвышенная нравственная доктрина не может

иметь ни малейшего контроля. Устранить эту опасность

католицизм был не в силах. <...> Кто сам зарабаты¬

вает себе пропитание, тому некогда бегать по городам

и селам для приобретения новых интересных знакомств,

способных повести за собою плачевную попытку. Кто

занят с утра до вечера серьезными заботами, тот ищет

себе серьезного сочувствия, а не гаремных развлечений,

годных только для тех людей, которые с утра до вечера

страдают болезненной скукой тунеядца. <...> Работ¬

ник, как человек, принужденный смотреть на жизнь

серьезно, умеет ценить дружбу и вносить элемент друж¬

бы во все свои отношения к близким и симпатичным

Научноатенстнчсская
библиотека
336
ему людям; при таких условиях о плачевных попытках

нечего и заикаться, потому что всякому известно, что

старый друг лучше новых двух и что никому никогда

не приходило в голову разорвать сношения с верным и

испытанным другом из любви к разнообразию или

вследствие неопределенной надежды отыскать себе но¬

вого друга, еще более доброкачественного. Следова¬

тельно, если мы видим, что в каком-нибудь обществе

господствует наклонность к плачевным попыткам, то

причину этого уродливого явления мы должны искать

никак не в том, что данное общество не обсыпано бла¬

годеяниями средневековой морали. Причину надо ис¬

кать гораздо глубже, в экономическом и социальном

строе данного общества. Лечить это общество надо так¬

же не регламентацией половых отношений, а радикаль¬

ными экономическими преобразованиями. <...> Чем

неравномернее распределяются богатства, тем сильнее

свирепствует разврат, потому что, с одной стороны,

меньшинство, желая разогнать свою скуку, требует себе

птичьего молока и пускается во всякие затеи, а, с дру¬

гой стороны, большинство, постоянно имея перед собою

перспективу голодной смерти, оказывается в высшей

степени способным питать всевозможные затеи своей

собственной плотью и кровью. Словом, меньшинство

выдвигает купцов, а большинство поставляет товар.

<...> Настоящее зло именно и состоит в тяжелом по¬

ложении масс. Из этого основного зла развивается

множество всяких нарывов и прыщей, которые могут

служить для историка драгоценными симптомами су¬

ществующей болезни, но которые никак не допускают

отдельного или частичного лечения. Одним из этих

второстепенных нарывов оказывается наклонность к

плачевным попыткам <...>. Когда не будет тунеядцев,

тогда не будет и пороков, развивающихся из тунеяд¬

ства. <...>
Конт утверждает — по поводу неразрушимости

брака, — что огромное большинство нашей породы со¬

стоит из бесцветных личностей, для которых полная

самостоятельность даже обременительна и которым го¬

раздо удобнее подчиняться неодолимой необходимости

и жить по предписанной программе, чем выбирать себе

дорогу и составлять план действий собственным умом.

Это рассуждение показывает ясно, что неразрушимость

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
337
брака является только одной крошечной частицей той

благодетельной опеки, которая, по мнению Конта, долж¬

на осчастливить бесцветное большинство. <...> Бес¬

цветность большинства служит оправданием опеки, но

само собою разумеется, что опека в свою очередь будет

поддерживать, упрочивать и даже усиливать эту бес¬

цветность, великодушно снимая с бесцветных людей

тяжелую обязанность задумываться над задачами жиз¬

ни. Таким образом опека и бесцветность будут взаимно

увековечивать друг друга, и атрофия головного мозга

сделается одной из важнейших причин прочного чело¬

веческого благосостояния, подобно тому, как атрофия

ног считается у китайцев одним из важнейших условий

физической красоты.
Наконец Конт объяснил нам, что католицизм за¬

менил энергический, но дикий патриотизм древних более

возвышенным чувством человеколюбия или всеобщего

братства. Вслед за тем Конт оговаривается насчет ре¬

лигиозных антипатий, которые на самом деле значи¬

тельно стесняли проявление доброжелательных чувств.

Эта оговорка Конта почти совершенно уничтожает его

главную мысль. Если положить на одну чашку весов

всю массу ненависти, порожденной и взлелеянной като¬

лицизмом, а на другую — всю массу любви, выработан¬

ной нм же, то, по всей вероятности, первая чашка пере¬

тянет. О крестовых походах и обо всех других войнах

с сарацинами29 и с северными язычниками говорить

незачем; эти войны могли быть порождены националь¬

ной ненавистью и политической необходимостью, хотя

в таком случае они, разумеется, не имели бы того

истребительного характера, который был им придан

влиянием католицизма. Гораздо важнее отношения

средневековых европейцев к евреям, которые жили с

ними рядом, в одних и тех же городах, и которые, ко¬

нечно, могли бы слиться с ними, войти в состав отдель¬

ных европейских наций и превратиться в полезных и

счастливых граждан, если бы их не преследовала рели¬

гиозная ненависть католиков, поощряемых сентенциями

соборов и пастырскими посланиями пап и епископов.

Еще важнее отношения католиков к еретикам; здесь

католицизм является прямо силой, разрывающей все

гражданские и родственные связи; здесь католицизм во¬

оружает одну половину народа против другой; здесь
22-1889

Научно-атеистическая
библиотека
338
он превращает своих адептов в шпионов, доносчиков и

палачей; словом, здесь он производит на свет такое

нравственное безобразие, о котором классическая древ¬

ность не имела понятия. Шпионы, доносчики и палачи

были, конечно, и ,в Греции, и в Риме, но там занимались

этими делами люди, продавшие свою совесть за налич¬

ные деньги; на них так и смотрели даже те особы, ко¬

торые пользовались их услугами. Католицизм напротив

того, выдумавши новое преступление, ересь, ухитрился

превратить доносы и пытки в доблестные подвиги и в

священную обязанность. Инквизиторы очень серьезно

считали себя благодетелями человечества, а несчастные

люди, «поддерживавшие деятельность инквизиторов свои¬

ми доносами, совершенно искренно были убеждены в

том, что исполняют важнейший долг честного человека.

Если мы примем в соображение, что ереси возникали и

плодились в каждом городишке или местечке и что при

всеобщей напуганности ревностных католиков ересью

могло показаться им каждое неосторожное слово, про¬

изнесенное сдуру или спьяну, то мы поймем, что чувства

ненависти и взаимного недоверия, порожденные еже¬

дневными усилиями праведников и моралистов, должны

были совершенно заглушать чувство общего человеко¬

любия, предписанное буквою и духом основной доктри¬

ны. Не мешает также припомнить здесь и ту знаменитую

вражду между гвельфами и гибеллинами30, которая ро¬

дилась и выросла под влиянием вековой борьбы пап¬

ства и империи. Здесь не было даже и догматического

разногласия. Здесь папа, как глава политической пар¬

тии, пользовался против своих политических противни¬

ков тем оружием, которое он, как глава церкви, имел

право употреблять только против врагов религии. Все

это приносило очень мало пользы нравственному совер¬

шенствованию европейцев, но все это вытекало самым

логическим образом из основных свойств той системы,

которую Конт называет le chef-d’oeuvre politique de la

sagesse humaine <...>
Католическое милосердие, по мнению Конта, дает

людям самое лучшее средство облегчать по возможно¬

сти страдания, неизбежные в общественной жизни и от¬

носящиеся преимущественно к распределению богатств.

Этому трогательному милосердию Конт с горечью про¬

тивополагает те чисто материальные или политические

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
339
меры, бессильные и тиранические и способные повести

за собою самые тяжелые общественные потрясения,—

словом, те меры, к которым желают прибегнуть безрас¬

судные социалисты31. Само собою разумеется, что като¬

лики оказываются несравненно мудрее и добродетель¬

нее социалистов и что позитивистам предписывается

подражать католикам. Решение задачи о голодных лю¬

дях возлагается на будущую теоретическую власть, ко¬

торая даст богачам превосходное нравственное воспи¬

тание и обяжет их таким образом осыпать бедное чело¬

вечество всевозможными благодеяниями. Это наивное

решение, эта апология богаделен, милостыни и нищен¬

ства показывает ясно, что Конт не имел никакого поня¬

тия о тех простейших законах, по которым совершаются

в обществе движение и накопление продуктов труда.

И если бы контовские идеи были проведены в жизнь,

то они дали бы совсем не те результаты, которых ожи¬

дал от них Конт. Но нетрудно понять, что эти идеи не¬

приложимы. Чисто нравственное влияние оказывается

всегда совершенно бессильным, если оно идет наперекор

личным выгодам тех людей, на которых следует дей¬

ствовать, и если, кроме того, оно ежеминутно парализи-

руется теми разнообразными искушениями, которые

порождает весь строй- общественной жизни. При таких

условиях сами влиятели развращаются до мозга костей

и становятся на один уровень с теми людьми, которых

требовалось облагородить. Эту истину доказали своим

примером католические монахи, аббаты, епископы,

кардиналы и папы. Эту же истину испытал бы на себе

немедленно контовский pouvoir spirituel, если бы толь¬

ко он действительно мог организоваться. Поэтому для

решения задачи о голодных людях необходимо соблюде¬

ние двух условий. Во-первых, задачу эту должны ре¬

шить непременно те люди, которые в ее разумном ре¬

шении находят своц личные выгоды, то есть ее должны

решать сами работники. Во-вторых, решение задачи

заключается не в возделывании личных добродетелей,

а в перестройке общественных учреждений. <...>
22*

Мыслящий

пролетариат
В нашей умственной жизни резко выделяется от

остальной массы то направление, в котором заключает¬

ся наша действительная сила и на которое со всех сто¬

рон сыпятся самые ожесточенные и самые смешные на¬

падения. Это направление поддерживается очень мало¬

численною группою людей, на которую, однако, несмот¬

ря на ее малочисленность, все молодое смотрит с пол¬

ным сочувствием, и все дряхлеющее с самым комиче¬

ским недоверием. Эта группа понемногу расширяется,

обогащаясь молодыми деятелями; влияние этой группы

на свежую часть общества уже теперь перевешивает

собою все усилия публицистов, ученых и других литера¬

торов, подверженных в большей или меньшей степени

острым или хроническим страданиям светобоязни1;

в очень близком будущем общественное мнение будет

совершенно на стороне этих людей, которых остальные

двигатели русского прогресса постоянно стараются очер¬

нить разными обвинениями и заклеймить разными ру¬

гательными именами. Их обвиняли в невежестве, в

деспотизме мысли2, в глумлении над наукою, в желании

взорвать на воздух все русское общество вместе с рус¬

скою почвою; их называли свистунами, нигилистами,

мальчишками; для них придумано слово «свистопляска»,

они причислены к «литературному казачеству», и им же

приписаны сооружение «бомбы отрицания» и «калмыц¬

кие набеги на науку»3. Об них постоянно болеют душою

все медоточивые деятели петербургской и московской

прессы; их то распекают, то упрашивают, то подымают

на смех, то отрекаются от них, то увещевают; но ко всем

этим изъявлениям участия они остаются глубоко равно¬

душны. Худы ли, хороши ли их убеждения, но они у

них есть, и они ими дорожат; когда можно, они прово¬

дят их в общество; когда нельзя — они молчат; но ла¬

вировать и менять флаги они не хотят, да и не умеют.

Доля их кажется большинству незавидной, но они не

могли бы по натуре своей переменить ее. Из них вышли

люди, которым досталась слава геройских страданий,

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
341
гонений неутомимой, ненасытной ненависти. <...> Это

тяжело, но им много помогает переносить все невзгоды

то обстоятельство, что они уверены в себе и любят жи¬

вою, сознательною любовью свои идеалы. <...> Они

знают, что истина с ними, они знают, что им следует

покойною и твердою поступью идти вперед по избран¬

ному пути и что рано или поздно за ними пойдут все.

Эти люди— фанатики, но их фанатизирует трезвая

мысль, и их увлекает в неизвестную даль будущего

очень определенное и земное стремление доставить всем

людям вообще возможно большую долю простого жи¬

тейского счастья.
По мнению Молчалиных и Полониев4 журналисти¬

ки и общества, это очень глупые и дурные люди, и к

наиболее глупым и дурным из этих отверженных людей

давно уже единогласно причислен ими автор романа

«Что делать?». Но из всего, написанного им, всего хуже

и всего глупее объявлен именно этот роман.
И действительно немудрено, что таков был общий

голос всех критиков. Никогда еще то направление, о

котором я упомянул вначале, не заявляло себя на рус¬

ской почве так решительно и прямо, никогда еще не

представлялось оно взорам всех ненавидящих его так

рельефно, так наглядно и ясно. Поэтому всех, кого

кормит и греет рутина, роман г. Чернышевского приво¬

дит в неописанную ярость. Они видят в нем и глумле¬

ние над искусством, и неуважение к публике, и безнрав¬

ственность, и цинизм, и, пожалуй, даже зародыши вся¬

ких преступлений. И, конечно, они правы: роман глу¬

мится над их эстетикой, разрушает их нравственность,

показывает лживость их целомудрия, не скрывает свое¬

го презрения к своим судьям. Но все это не составляет

и сотой доли прегрешений романа; главное в том, что

он мог сделаться знаменем ненавистного им направле¬

ния, указать ему ближайшие цели и вокруг них и для

них собрать все живое и молодое.
С своей точки зрения наставники наши были пра¬

вы; но я слишком уважаю своих читателей и слишком

уважаю самого себя, чтобы доказывать им, как беско¬

нечно позорно для них это обстоятельство и как глубо¬

ко уронил их роман «Что делать?» тою ненавистью и

яростью, которые поднялись против него. Читатели мои,

разумеется, очень хорошо понимают, что в романе этом

Научно-атеистическая
библиотека
342
нет ничего ужасного. В нем, напротив того, чувствуется

везде присутствие самой горячей любви к человеку;

в нем собраны и подвергнуты анализу пробивающиеся

проблески новых и лучших стремлений; в нем автор

смотрит вдаль с тою сознательною полнотою страстной

надежды, которой нет у наших публицистов, романи¬

стов и всех прочих, как они еще там называются, на¬

ставников общества. <...> Роман «Что делать?» не

принадлежит к числу сырых продуктов нашей умствен¬

ной жизни. Он еоздан работою сильного ума; на нем

лежит печать глубокой мысли. Умея вглядываться в

явления жизни, автор умеет обобщать и осмысливать

их. Его неотразимая логика прямым путем ведет его от

отдельных явлений к высшим теоретическим комбина¬

циям, которые приводят в отчаяние жалких рутинеров,

отвечающих жалкими словами на всякую новую и силь¬

ную мысль.
Все симпатии автора лежат безусловно на стороне

будущего; симпатии эти отдаются безраздельно тем

задаткам будущего, которые замечаются уже в настоя¬

щем. Эти задатки зарыты до сих пор под грудою обще¬

ственных обломков прошедшего, а к прошедшему автор,

конечно, относится совершенно отрицательно. Как мыс¬

литель, он понимает и, следовательно, прощает все его

уклонения от разумности, но, как деятель, как защитник

идеи, стремящейся войти в жизнь, он борется со всяким

безобразием и преследует ирониею и сарказмом все,

что бременит землю и коптит небо.
II*
<...> Вот весь сюжет романа «Что делать?», и

ничего не было бы в нем особенного, если бы не дей¬

ствовали в нем новые люди, те самые люди, которые

кажутся проницательному читателю5 очень страшными,

очень гнусными и очень безнравственными. <...> Про¬

стой читатель, встретивший . новую мысль, может не

согласиться с нею, но может и согласиться. Проница¬

тельный читатель всякую новую идею считает за дер¬

зость, потому что эта идея не принадлежит ему и не

входит в тот замкнутый круг воззрений, который, по
*	* *
*	Глава начинается кратким пересказом содержания романа
Н. Г. Чернышевского «Что делать?». — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
343
его мнению, составляет единственное вместилище всякой

истины. У простого читателя есть предрассудки самого

скромного свойства, вроде того, например, что понедель¬

ник— тяжелый день или что не следует тринадцати

человекам садиться за стол. Эти предрассудки происхо¬

дят от умственного неряшества; они не могут считаться

неизлечимыми и большею частью не мешают простому

читателю выслушивать без злобы мнения умных и раз¬

витых людей. Предрассудки проницательного читателя

отличаются, напротив того, книжным характером и тео¬

ретическим направлением. Он все знает, все предугады¬

вает, обо всем судит готовыми афоризмами и всех

остальных людей считает глупее себя. Мысль его про¬

топтала себе известные дорожки и только по этим до¬

рожкам и двигается. <...> Всякая посредственность,

пошедшая по этому пути, неминуемо превращается в

проницательного читателя. Весь запас мыслей, сидев¬

ших в голове посредственности, очень быстро вытряхи¬

вается наружу, и тогда приходится повторяться, фразер¬

ствовать, переливать из пустого в порожнее, глупеть от

этого приятного занятия и вследствие всего этого про¬

никаться глубочайшею ненавистью ко всему, что раз¬

мышляет самостоятельно. Большинство профессоров и

журналистов всех наций принадлежат к скучнейшему

разряду проницательных читателей. Все эти господа

могли бы быть очень милыми, простыми и неглупыми

людьми, но их изуродовало ремесло, точно так же как

ремесло уродует портных, сапожников, гранильщиков.

Они натерли себе на мозгу мозоли, и мозоли эти дают

себя знать во всех суждениях и поступках проницатель¬

ных читателей. Проницательный читатель скрежещет

зубами, когда говорят о новых людях, а простому чи¬

тателю скрежетать по этому случаю нет никакой надоб¬

ности. Простой читатель улыбается добродушною улыб¬

кою и говорит преспокойно: «Ну, посмотрим, посмотрим,

какие это новые люди?» — А вот и посмотри. <...>

Новые люди считают труд абсолютно необходимым

условием человеческой жизни, и этот взгляд на труд

составляет чуть ли не самое существенное различие

между старыми и новыми людьми. По-видимому, тут

нет ничего особенного. Кто же отказывает труду в ува¬

жении? Кто же не признает его важности и необходи¬

мости? Лорд-канцлер Великобритании, сидящий на

Научно-атеистическая
библиотека
344
шерстяном мешке и получающий за это сидение по

нескольку десятков тысяч фунтов стерлингов в год,

твердо убежден в том, что он берет плату за труд и

что он с полным основанием может сказать фабричному

работнику: My dear*, мы с тобой трудимся на пользу

общества, а труд — святое дело. И лорд-канцлер это

скажет, и граф Дерби это скажет, потому что он тоже

доставляет себе труд класть в карман ^поземельную рен¬

ту, а между тем какие же они новые люди? Они

джентльмены очень старые и очень почтенные. Новые

люди отдают полную справедливость тому и другому их

качеству, но сами никогда не согласятся уважать труд

так, как уважают его лорд-канцлер и граф Дерби <...>.

Для них труд действительно необходим, более необхо¬

дим, чем наслаждение; для них труд и наслаждение

сливаются в одно общее понятие, называющееся удов¬

летворением потребностей организма. Им необходима

пища для утоления голода, им необходим сон для вос¬

становления сил, и им точно так же необходим труд

для сохранения, подкрепления и развивания этих сил,

заключающихся в мускулах и в нервах. Без наслажде¬

ния они могут обходиться очень долго; без труда для

них немыслима жизнь. <...>
Размышляя часто и серьезно о том, что делается

кругом, новые люди с разных сторон и разными путя¬

ми приходят к тому капитальному заключению, что все

зло, существующее в человеческих обществах, происхо¬

дит от двух причин: от бедности и от праздности; а эти

две причины берут свое начало из одного общего источ¬

ника, который может быть назван хаотическим состоя¬

нием труда. Труд и вознаграждение находятся между

собою в обратном отношении: чем больше труда, тем

меньше вознаграждения; чем меньше труда, тем больше

вознаграждения. От этого на одном конце лестницы

сидит праздность, а на другом бедность. И та и другая

порождает свой ряд общественных зол. От праздности

происходит умственная и физическая дряблость, стрем¬

ление создавать себе искусственные интересы и увле¬

каться ими, потребность сильных ощущений, преувели¬

ченная раздражительность воображения, разврат от

нечего делать, поползновения помыкать другими людь-
*	* *
*	Му dear (англ.) —дорогой мой. — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
345
ми, мелкие и крулные столкновения в семейной и обще¬

ственной жизни, бесконечные раздоры равных с равны¬

ми, старших с младшими, младших с старшими, сло¬

вом— весь бесконечный рой огорчений и страданий,

которыми люди угощают друг друга без малейшей на¬

добности и которых существование может быть объяс¬

нено только выразительною поговоркою: «с жиру соба¬

ки бесятся». От бедности идут страдания и материаль¬

ные, и умственные, и нравственные, и какие угодно: тут

и голод, и холод, и невежество, из которого хочется вы¬

рваться, и вынужденный разврат, против которого воз¬

мущается природа самых загрубелых созданий, и горь¬

кое пьянство, которого стыдится сам пьяница, и вся

ватага уголовных преступлений, которых нельзя было

не совершить преступнику. На середине лестницы про¬

изведения бедности встречаются с произведениями

праздности; тут меньше дикости, чем внизу, и меньше

дряблости, чем вверху, но больше грязи, чем где бы то

ни было <...>. По всей лестнице сверху донизу гос¬

подствует ненависть к труду и вечный антагонизм част¬

ных интересов. Не мудрено, что труд производит при

таких условиях мало продуктов; не мудрено и то, что

любовь к ближнему встречается только в назидательных

книгах. Каждый рассуждает так или почти так: если,

говорит, я прямо потяну с своего ближнего шубу, то

меня за это не похвалят и посадят в полицию; но если

я подведу под шубу кляузы и оттягаю ее тихим мане¬

ром, то мне будет двойная выгода: во-первых, не надо

будет вырабатывать себе шубу, во-вторых, всякий будет

считать меня за умного и обходительного человека.
Не всем, однако, такое положение дел нравится;

находятся отдельные личности, которые говорят празд¬

ным людям: «Вам скучно потому, что вы ничего не

делаете; а есть другие люди, которые страдают потому,

что бедны. Подите разыскивайте этих людей, помогайте

им, облегчайте их страдания, входите в их нужды, и

вам будет не так скучно, и им не так тяжело жить на

свете». Это говорят хорошие люди, но новые люди этим

не удовлетворяются. «Филантропия, — говорят новые

люди, — такая же прекрасная вещь, как тюрьма и вся¬

кие уголовные и исправительные наказания. В настоя¬

щее время мудрено обойтись без того и другого, но

настоящее время, подобно всем прошедшим временам,

Научно-атеистически
библиотека
346
занимается только вечным заметанием и подчищанием

тех гадостей, которые оно само вечно производит на

свет. Когда гадость произведена, ее, конечно, следует

замести и подчистить, но не мешает подумать и о том,

как бы на будущее время прекратить такое невыгодное

производство гадостей. Филантропия сама по себе

оскорбительна для человеческого достоинства и заклю¬

чает в себе глубокую несправедливость; она принуж¬

дает одного человека зависеть в своем существовании и

благосостоянии от произвольного добродушия другого

такого же человека; она создает нищего и благотвори¬

теля и развращает и того и другого. Она не уничтожает

ни бедности, ни праздности; она не увеличивает ни на

одну копейку продукты производительного труда.

В древнем Риме под видом раздач дарового хлеба, а в

новейших католических государствах южной Европы

под видом раздач даровых порций супа у монастырских

ворот эта милая филантропия развратила вконец массы

здоровой черни. Не богадельня, а мастерская может и

должна обновить человечество. <...>
Кто хочет бороться против зла не для препровож¬

дения времени, а для того, чтобы когда-нибудь дей¬

ствительно победить и искоренить его, тот должен

работать над решением вопроса: как сделать труд про¬

изводительным для работника и как уничтожить все

неприятные и тяжелые стороны современного труда?

Труд есть единственный источник богатства; богатство,

добываемое трудом, есть единственное лекарство против

страданий бедности и против пороков праздности. Стало

быть, целесообразная организация труда может и долж¬

на привести за собою счастие человечества. Говорить,

что такая организация невозможна, — значит подражать

тем дряблым старикам, которые считают невозможным

все, до чего не додумались их предшественники и со¬

временники. Складывать руки и вздыхать о несовер¬

шенствах всего земного, когда люди страдают от соб¬

ственных глупостей, — значит возводить эти глупости в

законы природы и обнаруживать леность и робость

мысли, недостойные человека свежего, честного и ода¬

ренного живым умом».
Так или почти так рассуждают о высоких материях

новые люди; вглядевшись в эти рассуждения, каждый

читатель, кроме «проницательного», увидит, что в них

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
347
нет ничего ужасного и что в них, напротив того, много

дельного. <...> И когда все работники на земном ша¬

ре будут любить свое дело, тогда все будут новыми

людьми, тогда не будет ни бедных, ни праздных, ни

филантропов, тогда действительно потекут те «молоч¬

ные реки в кисельных берегах», которыми «проница¬

тельные читатели» так победоносно поражают негодных

мальчишек. — Это невозможно, — рычит один из прони¬

цательных. — Конечно, невозможно, но было время, ког¬

да и паровые машины были совершенно невозможны.

Что было, то прошло, а чему быть, того не миновать.
III
Опираясь на свой любимый труд, выгодный для

них самих и полезный для других, новые люди устрои-

вают свою жизнь так, что их личные интересы ни в чем

не противоречат действительным интересам общества.

<...> Если ваш труд обеспечивает вас и доставляет

вам высокие наслаждения, то вам нет надобности оби¬

рать других людей; ни прямо, ни косвенно, ни посред¬

ством воровства-мошенничества, ни посредством такой

эксплуатации, которая не признана уголовным преступ¬

лением. Когда вы трудитесь, то ваши интересы совпа¬

дают с интересами всех остальных трудящихся людей;

вы сами — работник, и все работники — ваши естествен¬

ные друзья, а все эксплуататоры — ваши естественные

враги, потому что они в то же время враги всему

человечеству, в том числе и себе самим. Если бы все

люди трудились, то все были бы богаты и счастливы;

но если бы все люди эксплуатировали своих ближних,

не трудясь совсем, тогда эксплуататоры поели бы друг

друга в одну неделю, и род человеческий исчез бы с

лица земли. <...>
Новые люди трудятся и желают своему труду про¬

стора и развития; в этом желании, составляющем глубо¬

чайшую потребность их организма, новые люди сходят¬

ся со всеми миллионами всех трудящихся людей земно¬

го шара <...>. Единство интересов порождает сочув¬

ствие, и новые люди горячо и сознательно сочувствуют

всем действительным потребностям всех людей. Каждая

человеческая страсть есть признак силы, ищущей себе

приложения; смотря по тому, как эта сила будет при¬

Научно-атеистическая
библиотека
348
ложена к делу, данная страсть будет называться добро¬

детелью или пороком и будет приносить людям пользу

или вред, выгоду или убыток. Силы и страсти, прило¬

женные к эксплуатации ближнего, должны умеряться

какими-нибудь нравственными мотивами <...>. Люди,

живущие эксплуатациею, должны остерегаться исклю¬

чительного эгоизма, потому что такой эгоизм лишает их

всякого человеческого образа и превращает их в циви¬

лизованных людоедов, которые гораздо отвратительнее

людоедов-дикарей. Но люди новые, живущие трудом и

чувствующие физиологическое отвращение к самой гу¬

манной и добродушной эксплуатации, могут без малей¬

шей опасности быть эгоистами до последней степени.

Эгоизм эксплуататора идет вразрез с интересами всех

остальных людей; обогатить себя — для эксплуататора

значит отнять у другого; эксплуататор принужден лю¬

бить себя в ущерб всему остальному миру; поэтому,

если он добродушен и богобоязлив, он старается любить

себя умеренно, так, чтобы и себе было не обидно и

другим не слишком больно, но такую умеренность вы¬

держать очень трудно, и потому эксплуататор всегда

пускает или слишком много эгоизма, так что начинает

пожирать других, или слишком мало, так что сам ста¬

новится жертвою чужого эгоистического аппетита. Так

как на нашей прекрасной планете господствует поваль¬

ная эксплуатация и в семействе, и в обществе, и в меж¬

дународных отношениях, то у нас принято испускать

вопли против эгоизма, называть эгоистами отъявленных

негодяев <...>.
<...> В жизни новых людей не существует разно¬

гласия между влечением и нравственным долгом, между

эгоизмом и человеколюбием; это очень важная особен¬

ность; это такая черта, которая позволяет им быть че¬

ловеколюбивыми и честными по тому непосредственно

сильному влечению природы, которое заставляет каж¬

дого человека заботиться о своем самосохранении и об

удовлетворении физических потребностей своего орга¬

низма. В их человеколюбии нет вынужденной искус¬

ственности; в их честности нет щепетильной мелочности;

их хорошие влечения просты и здоровы, сильны и пре¬

красны, как непосредственные произведения богатой

природы; да и сами они, эти новые люди, не что иное,

как первые проявления богатой человеческой природы,

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
349
отмывшей от себя часть той грязи, которая накопилась

на ней во время вековых исторических страданий.
<...> Новый человек знает очень хорошо, как он

неумолим и безжалостен к самому себе; новый человек

боится самого себя больше, чем кого бы то ни было

<...>. Если он сделает такую гадость, которая произ¬

ведет в нем внутренний разлад, то он знает, что от

этого разлада не будет другого лекарства, кроме само¬

убийства или сумасшествия. Мне кажется, что такая

потребность самоуважения и такая боязнь собственного

суда будут покрепче тех нравственных перил, которые

отделяют людей старого закала от разных мерзостей,

тех перил, через которые разные неделимые обоего

пола так свободно и изящно порхают туда и обратно,
IV
Люди, живущие эксплуатациею ближних или при¬

своением чужого труда, находятся в постоянной насту¬

пательной войне со всем окружающим их миром.

Для войны необходимо оружие, и таким оружием ока¬

зываются умственные способности. Ум эксплуататоров

почти исключительно прилагается к тому, чтобы пере¬

хитрить соседа или распутать его интриги. <...> Ум

заостряется и закаляется для борьбы, но всем известно

по опыту, что чем лучше оружие приспособлено к воен¬

ному делу, тем менее оно пригодно для мирных занятий.

<...> В нем (уме, воспитанном для междоусобных рас¬

прей.— Сост.) развиваются очень сильно некоторые

качества, совершенно ненужные и даже положительно

вредные для успешного хода мирного мышления. Мел¬

кая проницательность, мелкая подозрительность, умение

и охота всматриваться очень внимательно в такие кро¬

шечные случаи вседневной жизни, которые вовсе не за¬

служивают изучения, умение и охота морочить себя и

других софизмами, сшитыми на живую нитку, — вот те

свойства, которыми обыкновенно отличается ум практи¬

ческого человека нашего времени. Ум этот непременно

делается близоруким, потому что практический человек

постоянно смотрит себе под ноги, чтобы не попасть в

какую-нибудь западню. Мелких неудач он остерегается

очень тщательно, и ему действительно часто случается

избавляться от них благодаря своей мелочной осмотри¬

Научно-атеистическая
библиотека
350
тельности, но зато над общим направлением своей жиз¬

ни практический человек теряет всякий контроль; он

бредет потихоньку и все смотрит себе под ноги, а потом

вдруг оглядывается кругом и сам не знает, куда это его

занесло. Обобщать факты он, благодаря типическим

свойствам своего ума, решительно не умеет; отдавать

себе отчет в общем положении вещей и придавать

своим поступкам какой-нибудь общий смысл он также

не в состоянии; события уносят его с собою, и величай¬

шая мудрость его состоит в том, чтобы не противиться

их течению, которого он все-таки не понимает.
<...> У людей старого закала голос чувства и го¬

лос рассудка находятся в постоянном разладе, и потому

они, во избежание дисгармонии, всегда заставляют мол¬

чать один из этих голосов, когда говорит другой. А из

этого выходит естественное следствие, что в своих дело¬

вых сношениях они почти всегда бывают жестоки и

несправедливы, а в своей домашней жизни — нелепы и

бестолковы. <...> Если существует разноголосица меж¬

ду требованиями нашего чувства и суждениями нашего

ума, то эту разноголосицу надобно устранить: ум и Чув¬

ство надо примирить; но примиряются они не тем, что

мы скажем тому или другому — «молчать!» — а тем,

что мы тщательно и спокойно сличим требования чув¬

ства с суждением ума, доищемся скрытых причин того

и другого и, наконец, путем беспристрастного размыш¬

ления дойдем до такого решения, которым одинаково

удовлетворятся и ум и чувство. У людей, живущих при¬

своением, соглашение между умом и чувством невоз¬

можно; <...> а ум их не признает самых элементарных

начал справедливости, потому что справедливость, то

есть общая польза, находится в вечном разладе с мел¬

кою, житейскою, личною выгодою. <...>
Если я так долго останавливался на их (т. е.

людей «старого закала». — Сост.) уме и чувстве, то это

дает мне возможность очень коротко охарактеризовать

соответствующие особенности ума и чувства новых лю¬

дей: у них ум и чувство находятся в постоянной гармо¬

нии, потому что их ум не превращен в орудие наступа¬

тельной борьбы; их ум не употребляется на то, чтобы

надувать других людей, и поэтому они сами могут всег¬

да и во всем доверяться его приговорам; не привыкши

мошенничать с соседями, их ум не мошенничает и с

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
351
самим хозяином. Зато новые люди действительно пи¬

тают к уму своему самое безграничное доверие. <...>

Как бы ни было красиво и утешительно какое-нибудь

миросозерцание, сколько бы веков и народов ни считали

его за непреложную истину, какие бы мировые гении

ни преклонялись перед его убедительностью — самый

скромный из новых людей примет его только в том

случае, когда оно соответствует потребностям и складу

его личного ума. <...> Что не покоряется личному уму,
о	том новый человек говорит очень скромно: «Этого я

не понимаю», а что остается непонятным, того новый

человек не пускает во внутренний мир и тому он свиде¬

тельствует издали свое глубочайшее почтение, если того

требуют внешние обстоятельства.
Когда ветхому человеку приходится вести с соб¬

ственным умом откровенные беседы, то при этом выска¬

зываются довольно щекотливые истины. «Ведь я тебя,

приятель, знаю, — говорит ветхий человек своему уму,—

ведь ты подлец, каких мало. Ведь, если дать тебе волю,

ты придумаешь такую кучу гадостей, что мне самому

противно сделается, хоть я человек не брезгливый. По¬

стой же, голубчик, я тебя вышколю». И затем начи¬

нается усовещивание ума и запугивание его посредством

разных крайне почтенных понятий, которыми должны

сдерживаться слишком художественные его стремления.

Для нового человека так же невозможно производить

над своим умом такие проделки, как невозможно для

всякого человека вообще укусить свой собственный ло¬

коть. Во-первых, чем ты его запугаешь? А во-вторых,

зачем запугивать? Нечем и незачем. Новый человек ве¬

рит своему уму, и верит только ему одному; он вводит

свой ум во все обстоятельства своей жизни, во все за¬

ветные уголки своего чувства, потому что нет той вещи

и нет того чувства, которое его ум мог бы замарать или

опошлить своим прикосновением. <...> Ветхие люди

только и делают, что грешат и каются, и неизвестно,

когда они бывают подлее: когда грешат или когда

каются.
Новые люди не грешат и не каются; они всегда

размышляют и потому делают только ошибки в расче¬

те, а потом исправляют эти ошибки и избегают их в

последующих выкладках. У новых людей добро и ис¬

тина, честность и знание, характер и ум оказываются

Научио-атеистнческай
библиотека
352
тождественными понятиями; чем умнее новый человек,

тем он честнее, потому что тем меньше ошибок вкрады¬

вается в расчеты. У нового человека нет причин для

разлада между умом и чувством, потому что ум, на¬

правленный на любимый и полезный труд, всегда со¬

ветует только то, что согласно с личною выгодою, сов¬

падающею с истинными интересами человечества и,

следовательно, с требованиями самой строгой справед¬

ливости и самого щекотливого нравственного чувства.
Основные особенности нового типа, о которых я

говорил до сих пор, могут быть сформулированы в трех

главных положениях, находящихся в самой тесной связи

между собою.
I.	Новые люди пристрастились к общеполезному

труду.
II.	Личная польза новых людей совпадает с об¬

щею пользою, и эгоизм их вмещает в себе самую широ¬

кую любовь к человечеству.
III.	Ум новых людей находится в самой полной

гармонии с их чувством, потому что ни ум, ни чувство

их не искажены хроническою враждою против осталь¬

ных людей.
А все это вместе может быть выражено еще коро¬

че: новыми людьми называются мыслящие работники,

любящие свою работу. Значит, и злиться на них неза¬

чем. <...>

Популяризаторы

отрицательных доктрин
I
В статье «Времена метафизической аргументации»1

было брошено несколько отрывочных замечаний о фран¬

цузской литературе XVIII века. Чтобы выяснить и до¬

полнить эти замечания, я постараюсь теперь определить

общий характер того великого умственного движения,

которое положило конец средневековому порядку ве¬

щей.
Во время продолжительного царствования Людови¬

ка XIV французы совершенно разучились сопротивлять¬

ся королевской власти; волнения Фронды были забыты;

дворянство служило при дворе и танцевало менуэты;

парламенту было объяснено раз навсегда, что Людо¬

вик XIV не король, а государство2; галликанская цер¬

ковь, в лице своего величайшего светила, Боссюэ, про¬

возглашала торжественно, что пассивное повиновение

королю, наперекор всему и всем, наперекор папе, напе¬

рекор здравому смыслу и совести, составляет самую

священную обязанность настоящего христианина3. Лю¬

довик XIV в продолжение пятидесяти лет с лишком де¬

лал все, что ему было угодно. Хотел тратить миллионы

на постройку версальских дворцов — и тратил; хотел

вести бестолковые войны — и вел; хотел опустошать в

своем собственном королевстве целые области, населен¬

ные мирными и трудолюбивыми протестантами,—

и опустошал. <...>
Счастливая Франция, осыпаемая в продолжение

многих десятков лет такими истинно королевскими бла¬

годеяниями, преуспела до того, что дальше преуспевать

было уже невозможно. Дальше оставалась одна только

голодная смерть. <...> Министры, интенданты, еписко¬

пы, генеральные откупщики — все чувствовали более

или менее смутно, что так нельзя продолжать. Бедность

была так широко распространена, что она мозолила

глаза всем, кроме короля, который ограждался от не¬

пристойных зрелищ постоянными стараниями раззоло¬

ченной и улыбающейся придворной толпы. Когда какая-
23—1889

Научно-атеистическая
библиотека
354
нибудь печальная истина упорно выглядывает на свет

из каждой прорехи существующего порядка, когда эту

истину нельзя замазать никакою штукатуркою, ни офи¬

циальными софизмами, ни бюрократическими паллиати¬

вами, ни величественным игнорированием, ни -внуши¬

тельною строгостью, тогда, рано или поздно, эта истина

высказывается во всеуслышание и овладевает всеми

умами. Чтобы высказать то, что ощущается всеми, не

надо обладать особенною гениальностью; но чтобы за¬

говорить о таком предмете, о котором все думают и о

котором никто не смеет произнести ни одного слоба,

надо отличаться от других недюжинною любовью к ис¬

тине или к тем интересам, которые страдают от общего

молчания.
При Людовике XIV общеобязательное молчание

было нарушено тремя тихими и почтительными голоса¬

ми. О несовершенствах господствующей системы загово¬

рили архиепископ Фенелон, маршал Франции Вобан и

чиновник руанского суда Буагильбер. Всем троим де¬

мократические тенденции были совершенно не по чину,

да и не по темпераменту. Все трое хлопотали не о ка¬

ких-нибудь размашистых теориях, а только о том, чтобы

у народа не совсем были отняты средства питаться,

плодиться, работать и платить подати. Самым дерзно¬

венным сочинением Фенелона были «Приключения Теле¬

мака». <...>Ядовитость этой ужасной книги состоит в

том, что она воспевает добродетели и мудрость таких

благодетельных монархов, которые не ведут разоритель¬

ных войн и не забавляются великолепными постройка¬

ми, а развивают земледелие, поощряют торговлю и

водворяют в народе патриархальную простоту нравов.

Злостность этого памфлета была так очевидна, что

Людовик XIV отнял у Фенелона место воспитателя и

запретил ему, как обличителю и критикану, являться ко

двору. Другой, конечно, за такое неистовство просидел

бы лет двадцать в Бастилии, но Фенелону, при всей его

преступности, многое можно было простить за его ар¬

хиепископское достоинство. <...>
Другим разрушителем оказался на старости лет

знаменитый инженер Вобан. <...> Он внимательно

всматривался во все, что его окружало, везде находил

бедность и злоупотребления, везде подмечал одни и те

же причины народных страданий и, наконец, решился

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
355
изложить результаты своих наблюдений в политико-

экономическом трактате под заглавием «Projet d’une

dime royale» («Проект королевской десятины»). <...>

Эту книгу, в которой привилегированные тунеядцы бы¬

ли названы порождением ехидны, старый маршал пред¬

ставил самому королю, с тем трогательным и смелым

простодушием, которым отличаются только малолетние

ребята и гениальные люди. <...> Книгу Вобана запре¬

тили, конфисковали и уничтожили. Старик не вынес

этого удара и умер чрез одиннадцать дней после унич¬

тожения книги. <...>
Буагильбер, в книге своей «Détail de la France

sous le règne de Louis XIV» («Подробное описание

Франции в царствование Людовика XIV»), доказывал,

подобно Вобану, что для спасения и благосостояния го¬

сударства необходимо равномерное распределение пода¬

тей. Финансовое искусство, по еретическим мнениям

Буагильбера, должно было состоять не в выжимании

денег всеми правдами и неправдами, а в разумном

возвышении производительных сил нации. За эти дерз¬

кие умствования Буагильбер потерял свое место, но

так как у него была при дворе сильная протекция, то

его скоро простили и снова определили к прежней

должности.
Таким образом королевская власть, в лице Людо¬

вика XIV, получила свое первое предостережение с

лишком за восемьдесят лет до начала революции. Рас¬

каяться и исправиться было еще очень возможно.

В продолжение всей первой половины XVIII века поли¬

тические стремления самых смелых французских мыс¬

лителей были чрезвычайно умеренны. Просвещенный и

заботливый деспотизм, обуздывающий ярость клерика¬

лов и расходующий разумным образом государствен¬

ные доходы, составлял венец их желаний. <...> Но

Филипп Орлеанский и Людовик XIV хотели наслаж¬

даться жизнью и не умели возвыситься до каких бы то

ни было твердых и определенных политических убеж¬

дений. <...> Людовик XIV, Филипп Орлеанский и Лю¬

довик XV оказались, таким образом, самыми замеча¬

тельными популяризаторами отрицательных доктрин,

такими популяризаторами, без содействия которых ни

Вольтер, ни Монтескье, ни Дидро, ни Руссо не нашли

бы себе читателей и даже че вздумали бы приняться за
23*

Научно-атеистическая
библиотека
356
свою критическую деятельность. <...> Смелые и про¬

ницательные мыслители могли бы, правда, понимать

нелогичности и неточности господствующего миросозер¬

цания; они могли бы замечать неразумность установив¬

шихся междучеловеческих отношений; но они постоянно

чувствовали бы свое одиночество и вряд ли даже реши¬

лись бы делиться с массою своими непочтительными

размышлениями. Масса не стала бы их слушать. Масса

заставила бы их молчать, потому что масса очень охот¬

но мирится со всякими несообразностями, если только

она к ним привыкла и если они не причиняют ей черес¬

чур невыносимой боли. Но так как французские Людо¬

вики и Филиппы позаботились о том, чтобы эта боль

сделалась действительно невыносимою, то размышле¬

ние, анализ и отрицание оказались настоятельною по¬

требностью для самых обыкновенных умов, и масса,

вынужденная своими правителями, направилась понево¬

ле к древу познания добра и зла.
II
Открытие Америки, кругосветное плавание Магел¬

лана и астрономические исследования Коперника, Кеп¬

лера и Галилея показали ясно всем знающим и мысля¬

щим людям, что мироздание устроено совсем не ло тому

плану, который рисовали в продолжение многих столе¬

тий папы, кардиналы, епископы и доктора всех высших

схоластических наук. Разрыв между свободною мыслью

исследователей и вековыми традициями католицизма и

протестантизма был очевиден, но очевиден только для

тех немногих людей, которые серьезно посвящали себя

научным занятиям. Массе до этого разрыва не было ни¬

какого дела, и она продолжала подчиняться традициям,

которых несостоятельность была доказана с математи¬

ческою точностью. Увлечь массу вслед за передовыми

мыслителями могла только невыносимая боль, причи¬

ненная ей ее любезными традициями. Такая боль дей¬

ствительно явилась к услугам’массы в виде тех пресле¬

дований, которым остроумный король Людовик XIV

вздумал подвергнуть протестантов в конце XVII века.

Все мы, конечно, слышали слово драгоннады4, и все мы

знаем, что этим словом обозначаются какие-то скверные

штуки, которые проделывались французскими драгуна¬

ми над французскими протестантами. Но далеко не все

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
357
мы знаем, до каких пределов простиралась скверность

этих штук. Представьте себе, что на мирных и безза¬

щитных граждан напускали солдат, которым было дано

право забавляться над ними как угодно <...>. Что они

насиловали жен и дочерей протестантов в присутствии

родителей и мужей, — это уже само собою разумеется

и составляет только добродушно-комическую прелюдию

их веселых шалостей. Настоящие же шалости были бо¬

лее серьезного характера: солдаты втыкали в упорных

еретиков булавки с ног до головы, резали их перочин¬

ными ножами, рвали носы раскаленными щипцами, вы¬

рывали ногти на пальцах рук и ног, лили в рот кипя¬

ток, ставили ноги в растопленное сало, которое посте¬

пенно доводилось до кипения. «Одного из протестан¬

тов, — говорит Бокль, — по имени Рио, они крепко свя¬

зали, сжали пальцы на руках, воткнули булавки под

ногти, жгли порох в ушах, проткнули во многих местах

ляжки и налили уксусу и насыпали соли в раны» (т. I,

стр. 510)*. В это же самое время такие же точно эпи¬

зоды разыгрывались по приказанию Иакова И в Шот¬

ландии над тамошними пресвитерианцами5. Такие вещи,

совершающиеся не в глухом застенке, не по приговору

судьи, не по правилам уголовной практики, а на ули¬

цах или в частных домах, по свободному вдохновению

пьяных солдат, — могли бы произвести очень неприят¬

ное впечатление даже на такую страну, которая была

бы сплошь заселена фанатическими и совершенно неве¬

жественными католиками. Но Франция Людовика XIV

уже гордилась своею блестящею литературою, своим

высокоразвитым искусством, своими утонченными и от¬

полированными манерами. Эта Франция была уже до¬

статочно вылечена от средневекового фанатизма страда¬

ниями междоусобных войн и ужасами Варфоломеевской

ночи6. Отменение Нантского эдикта7 и драгонпады не

могли быть особенно приятны даже и для католическо¬

го населения страны. Протестанты были народ трудо¬

любивый, промышленный, торговый и зажиточный;

у них было много деловых сношений и связей со всем
*	* *
*	Д. И. Писарев цитирует книгу английского буржуазного

нсторика-позитивиста Г. Бокля сИстория цивилизации в Анг¬

лии» в переводе К. Бестужева-Рюмина и Н. Тиблена (изд. 2-е.

СПб., 1864). — Сост.

Научно-атеистнческа я
библиотека
358
промышленным и торговым миром Франции; все эти

связи должны были вдруг оборваться; при этом, конеч¬

но, многим католическим купцам и фабрикантам при¬

шлось ухватиться за карман и усомниться в излишнем

усердии великого короля. Во всей торговле должно

было произойти такое замешательство, которое, вероят¬

но, доказало многим искренним католикам, что фана¬

тические преследования ведут за собою чувствительные

неудобства.
Вслед за отменением Нантского эдикта полмил¬

лиона протестантов выселилась из Франции. Они бежа¬

ли в Голландию, в Швейцарию, в Пруссию, в Англию

и даже в Северную Америку. Можно себе представить,

какое потрясающее впечатление должны были произ¬

водить на всех ближайших соседей Франции эти длин¬

ные вереницы переселенцев, из которых многие были

истомлены нуждою и голодом и из которых каждый

сообщал какие-нибудь новые подробности о разыграв¬

шихся сценах угнетения, грабежа, насилия и мучитель¬

ства. В том поколении, которое видело этих измучен¬

ных беглецов, еще были живы страшные предания о

насилиях и опустошениях Тридцатилетней войны8 <...>.

Но, глядя на французских изгнанников, каждый неглу¬

пый человек легко мог сообразить, что война, подоб¬

ная Тридцатилетней, будет постоянно, как дамоклов

меч, висеть над Европой до тех пор, пока протестанты

и католики не перестанут ненавидеть и преследовать

друг друга. Когда масса была наведена на подобные

мысли живыми и яркими впечатлениями действитель¬

ной жизни, тогда проповедь всеобщей терпимости ста¬

новилась в высшей степени уместною, и давнишняя

борьба передовых мыслителей против фанатизма полу¬

чала -возможность увенчаться самым блистательным

успехом. Мыслители, опираясь на общеизвестные фак¬

ты, могли сказать массе громко и торжественно, что ее

страданиям и преступлениям не будет конца до тех пор,

пока не уничтожится в ее коллективном уме то основное

заблуждение, из которого развиваются фанатический

энтузиазм и фанатическая ненависть. При всей своей

ребяческой нежности к основному заблуждению, несо¬

гласному с дознанными законами природы, мас~а все-

таки была расположена терпеливо слушать серьезные

поучения мыслителей, потому что воспоминания р Три*

Д. fl. Писарев
об атеизме, религии и церклг
дцатилетней воине и бледные лица французских бегле¬

цов поневоле наводили массу на непривычные для нее

размышления. Католические и протестантские клерика¬

лы, с своей стороны, старались по мере сил помогать

мыслящим проповедникам терпимости разными мелки¬

ми гадостями и прижимками, которые каждый день

напоминали понемногу массе о крупных страданиях и

преступлениях, вытекающих, вместе с фанатизмом, из

основного заблуждения.
Драгоннады одобрялись безусловно самыми бле¬

стящими представителями галликанской церкви.
L’illustre Bossuet* был ревностным и красноречи¬

вым панегиристом этих энергических распоряжений.

Либерал и филантроп Фенелон, часто критиковавший

действия правительства в письмах к влиятельным ли¬

цам, во всю свою жизнь не сказал ни одного слова про¬

тив преследования протестантов. Подобные факты по¬

стоянно вели общество к тому убеждению, что клерика¬

лы давно и навсегда разучились служить делу любви

и милосердия и что их одряхлевшая корпорация с каж¬

дым годом становится более вредною для обществен¬

ного развития. На этом убеждении рассуждающая мас¬

са начала сходиться с передовыми умами. Мыслители

заметили признаки такого зарождающегося взаимного

понимания и, пользуясь благоприятными условиями

времени, заговорили против суеверия и фанатизма та¬

ким смелым и вразумительным языком, какого никогда

еще не слыхала Европа.
В то самое время, когда Людовик XIV безобразни¬

чал и неистовствовал во Франции, один из его -верно¬

подданных, протестант Пьер Бэйль, издавал в Голлан¬

дии журналы, книги и брошюры, в которых общепонят¬

ным, живым и увлекательным французским языком

провозглашалась полная автономия разума и доказыва¬

лась совершенная непримиримость его требований с ду¬

хом и буквою традиционных доктрин. Живя в свобод¬

ной стране, Бэйль все-таки не мог высказываться впол¬

не откровенно. Его убеждения испугали и оттолкнули

бы его современников. Эти убеждения пришлись не по

вкусу даже Вольтеру. Поэтому Бэйль, не вдаваясь в

догматическое изложение своих собственных идей, огра-
*	* *
*	L’illustre Bossuet (франц.) — прославленный Боссюэ. — Сост.

Научно-атенстнчсская
библиотека
360
ничивался постоянно вежливою, осторожною, но очень

остроумною и язвительною критикою тех понятий, во

имя которых сооружались костры и опустошались цве¬

тущие области. Тон Бэйля отличался обыкновенно поч¬

тительностью и смирением, но в этой смиренной почти¬

тельности слышится для каждого мыслящего читателя

бездонная глубина сомнения и отрицания. Бэйль выска¬

зывал ие все, что думал; но даже и то, что он высказы¬

вал, бывало иногда изумительно смело. Так, например,

уже в 1682 году он утверждал печатно, что неверие

лучше суеверия; поэтому он требовал от государства

неограниченной терпимости даже и для крайних ерети¬

ков. Это требование повторялось не раз в ого брошюрах,

написанных по поводу преследования французских

протестантов. Далее, тот же неустрашимый мыслитель

задавал себе и обсуживал с разных сторон вопрос:

может ли существовать государство, составленное из

атеистов? На этот вопрос Бэйль ие дает прямого от¬

вета, но весь процесс его доказательств очевидно кло¬

нится к тому результату, что нравственность может су¬

ществовать независимо от культа. — Эти мысли Бэйля

остаются очень смелыми даже и для нашего времени.

В журнале Бэйля «Nouvelles de la républigue des

lettres»* забавлялся иногда антиклерикальными шало¬

стями остроумный писатель Фонтенсль. В 1686 году, в

то самое время, когда французские протестанты те.рпе-

ли жестокое преследование, в журнале Бэйля появилась

сатирическая аллегория Фонтенеля, в которой осмеи¬

вался весь спор католиков с протестантами. <...>

В том же 1686 году появилась книга Фонтенеля «Entre¬

tiens sur la pluralité des mondes» («Разговоры о множе¬

стве миров»). Эта книга развивала в популярной форме

те самые мысли, за которые в начале XVII столетия

сгорел на костре Джиордано Бруно. Фонтенель старал¬

ся провести в сознание всего читающего общества аст¬

рономические открытия Коперника и философские идеи

о природе, созданные творческою фантазиею Декарта.

Тут, разумеется, было объяснено подробно, что непо¬

движные звезды — не лампады, прицепленные к небес¬

ному своду для освещения земли, а великие центры са-
*	* *
*	«Nouvelles de la république des lettres» (франц.) — «Новости

республики наук». — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
3G1
мостоятельных планетных систем, составленных из та¬

ких небесных тел, на которых, по всей вероятности,

развивается своя собственная, богатая и разнообразная

органическая жизнь. Эта мысль, за которую римская

инквизиция сожгла Джиордано Бруно, очень благопо¬

лучно сошла с рук Фонтенелю, несмотря на то что его

книга, изданная при Людовике XIV, произвела на чи¬

тающую публику сильное впечатление и понравилась

даже легкомысленным светским людям, совершенно не

способным к серьезным умственным занятиям. В 1687 го¬

ду Фонтенель издал «Историю оракулов», в которой он

разбирал хитрости языческих жрецов, стараясь при

этом навести читателя на разные поучительные размыш¬

ления о современной действительности. Хранители об¬

щественной нравственности поняли наконец, куда кло¬

нятся литературные забавы Фонтенели. <...> Фоитене-

лю было поставлено на вид, что его ожидает Бастилья.

Фонтенель тотчас же раскаялся, исправился, стал из¬

ливать на иезуитов потоки хвалебных стихотворений и

с тех пор навсегда перестал огорчать хранителей обще¬

ственной непорочности. За такое благонравие Фонтенель

сподобился прожить на свете сто лет. <...>
III
Людовик XIV умер в 1715 году. Вольтеру было в

это время с небольшим двадцать лет, и он уже был на¬

столько известен в парижском обществе своею язви¬

тельностью, что когда по рукам стала ходить рукопис¬

ная сатира против покойного короля, — эта сатира была

приписана Вольтеру, который, впрочем, был совершен¬

но неповинен в ее сочинении. За это мнимое преступле¬

ние Вольтер попал на год в Бастилыо. В 1726 году

Вольтер еще раз .посидел в Бастилье за ссору с шевалье

де Роганом. <...> Вольтер, проживший на свете почти

84 года и сражавшийся с самыми сильными человече¬

скими предрассудками с лишком 60 лет, просидел в

тюрьме всего полтора года, да и то по таким причинам,

которые с его литературною деятельностью не имеют

ничего общего. <...> Вся остальная жизнь его протек¬

ла весело, спокойно, в почете и в довольстве. Он вел

переписку почти со всеми европейскими государями, в

том числе и с папами. Он со всех сторон получал пен¬

сии и знаки отличия. <...> И при всем том он постоян¬

Научно-атеистическая
библиотека
300
но оставался Вольтером, тем неутомимым бойцом, тем

великим публицистом, который не имеет себе равного

в истории и которого имя до сих пар наводит на всех

европейских пиетистов самый комический ужас. — Ка¬

ким образом мог Вольтер гоняться за двумя зайцами и

успешно ловить их обоих? Каким образом мог он в од¬

но и то же время стоять во главе философской оппози¬

ции и пользоваться милостивым расположением всех

высших начальств? — Это замечательное явление, кото¬

рое теперь сделалось уже навсегда невозможным, объ¬

ясняется, по моему крайнему разумению, только тем

обстоятельством, что сила человеческой мысли и воз¬

можные последствия умственного движения были в то

время еще очень мало известны всем начальствующим

лицам и корпорациям.
Правители XVIII века, подобно средневековым

государям и папам, не боялись мысли и преследовали

оппозиционных мыслителей не как нарушителей обще¬

ственного спокойствия, а как нахалов, осмеливающихся

думать и говорить дерзости. <...> Наказания имели

только тот смысл, что, мол, не смей ты, бестия и про¬

щелыга, соваться с твоими глупыми рассуждениями

туда, где тебя не спрашивают. Наказания были мще¬

нием за дерзость <...>.
С тех пор как существуют человеческие общества

и вплоть до самого XVIII века литература считалась

постоянно забавою, очень тонкою и благородною, по¬

жалуй даже возвышенною, но совершенно лишенною

всякого серьезного значения, политического или обще¬

ственного. <...>
В XVIII столетии чтение сделалось насущною по¬

требностью для тех классов общества, которые распо¬

ряжаются судьбою народов. <...> Книги, журналы и

газеты образовали между тысячами и десятками тысяч

индивидуальных умов такую, тесную и крепкую связь,

которая до того времени была невозможна и немыслима.

С тех пор как народилось на свет невиданное диво —

общественное мнение целой нации, целой большой стра¬

ны,— с этих пор, говорю я, писатели сделались для ев¬

ропейских обществ тем, чем были для крошечных гре¬

ческих республик ораторы.
<...> Если же мы воротимся назад, не очень

далеко, всего только к эпохе Людовика XIV, то мы уви¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
363
дим, что литература все еще продолжает забавлять

публику (divertir le public, как говорит о самом себе

Пьер Корнель) и ни о каком общем благе не смеет по¬

думать. Кто стоит на первом плане во французской

литературе XVII века? Корнель, Расин, Буало, Мольер.

За какие заслуги? За чувствительные трагедии, за ве¬

селые комедии, за ничтожные сатиры9 <...>. Кто стоит

на первом плане во французской литературе XVIII ве¬

ка? Вольтер, Монтескье, Дидро, Руссо, Гельвеций, Бо¬

марше. За что? За такие произведения, которые затра¬

гивают с разных сторон самые важные и глубокие

вопросы миросозерцания, частной нравственности и

общественной жизни. Ясно, стало быть, что перемена

совершилась именно на рубеже двух столетий, XVII и

XVIII. Впечатление, произведенное книгами Фонтенеля

и журналами Бэйля, может считаться поворотным пунк¬

том в великом превращении литературы из милой за¬

бавы в серьезное дело.
Так как деятельность Вольтера и его ближайших

преемников вплоть до 1789 года была первым ярким

проявлением серьезной и влиятельной литературы, пре¬

вратившейся в общественную силу, то, разумеется, от¬

ношения этой деятельности к тогдашним властям были

еще очень неясны, неопределенны и подвержены мно¬

гим колебаниям. Власти видели, что народилась на

свет новая сила, но они еще не знали, что это за сила,

и чего от нее можно ожидать, и до каких размеров

может дойти ее развитие, и каким образом следует с

нею обращаться. <...> Словом, замечая совершенно но¬

вое положение литературы, тогдашние власти, по старой

привычке, все-таки продолжали обходиться с этою

обновившеюся литературою так, как взбалмошная ба¬

рыня обходится с комнатною собачкою. У тогдашних

властей не хватало характера и последовательности ни

на то, чтобы обольстить и усыпить писателей постоян¬

ною любезностью, ни на то, чтобы запугать и раздавить

их железною строгостью. Поэтому писатели очень силь¬

но ненавидели правительство и очень мало боялись его.

<...>
<...> Положение писателей, а следовательно, и

литературы ухудшилось с прошлого столетия, хотя в

то же время всякому человеку, писателю и не-лисате-

лю, жить удобнее в XIX веке, чем в XVIII. Жить удоб-

Научно-атеистическая
библиотека
364
нес, но писать труднее. <...> Если бы в XVIII столе¬

тии смотрели на литературу так же сурово, как смотрят

на нее в XIX, то многим энциклопедистам пришлось бы

побывать в застенке.
<...> Человека сажали в тюрьму, человека забы¬

вали в тюрьме на десятки лет, власти забывали даже,

за что был посажен человек, — и никто не находил это

особенно удивительным. Но мало-мальски известный и

замечательный писатель не мог быть таким образом

забыт и заброшен. Его помнили, об нем хлопотали, его

вытаскивали па свободу. Словом, в тогдашнем обще¬

стве, в котором было сносно жить только привилегиро¬

ванным классам, писательство было знаком отличия,

дававшим некоторые льготы и преимущества. <...> Все

это происходило, разумеется, от неопытности властей,

но именно вследствие этой неопытности официальных

деятелей Вольтер имел возможность вести свою пропа¬

ганду под покровительством важных особ, охранявших

общественную нравственность.
Кому дороги результаты вольтеровской деятель¬

ности, тот не должен ставить Вольтеру в упрек его хит¬

рости, ухаживания и заискивания. Все эти маневры по¬

могали успеху главного дела; сгибаясь часто в дугу,

вместо того чтобы драпироваться в мантию маркиза

Позы10, Вольтер в то же время никогда не упускал из

виду единственной цели своей жизни. <...> Никому из

высоких покровителей Вольтера даже и не приходило

в голову, чтобы существовала какая-нибудь возмож¬

ность подкупить или обезоружить Вольтера и отвлечь

его ласками или почестями от той смертельной борьбы,

которую он вел против клерикализма. Кто покровитель¬

ствовал Вольтеру, тот сам становился под его знамя,

подчинялся его могуществу и обязывался по меньшей

мере не мешать распространению рационализма. В мире

мысли Вольтер не делал никому ни малейшей уступки,

да никто и не осмеливался -и требовать от него таких

уступок. <...> Эластичность и гибкость составляет

одну из основных причин и из важнейших сторон его

значения. Именно это уменье не тратить сил на мелочи

и не раздражать окружающих людей из-за пустяков

доставило его пропаганде неотразимое могущество и

беспримерное распространение. На массу робких и вя¬

лых умов, которые везде и всегда решают дело в каче¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
365
стве хора и черноземной силы, действовало чрезвычай¬

но успокоительно и ободрительно то обстоятельство,

что антиклерикальные идеи проповедуются не каким-

нибудь чудаком, сорванцом или сумасбродом, а солид¬

ным и важным барином, господином Вольтером, отлич¬

но устроивающим свои делишки и ведущим дружбу с

самыми знатными особами во всей Европе. Поэтому

нельзя не отдать должной дани уважения даже и тому

чичиковскому элементу, который бесспорно занимает в

личности Вольтера довольно видное место. Чтобы

иметь какое-нибудь серьезное значение, пропаганда

Вольтера должна была адресоваться не к лучшим лю¬

дям, не к избранным умам, а ко всему читающему об¬

ществу, ко всему грамотному стаду, ко всевозможным

дубовым и осиновым головам, ко всевозможным карто¬

фельным и тестообразным характерам. Всей этой толпе

надо было говорить в продолжение многих лет: «Ослы,

перестаньте же вы, наконец, лягать друг друга в рыло

за такие пустяки, которых вы сами не понимаете и ко¬

торых никогда не понимали ваши руководители!» — При¬

нимаясь за такое дело, стараясь вразумить таких слу¬

шателей, надо было запастись колоссальным терпением

и затем пустить в ход все средства, способные вести к

успеху, все без исключения, беленькие, серенькие и

черненькие. <...>
IV
Геттнер очень сильно нападает на Вольтера за

различные проявления его уклончивости. <...>
Добродетельное негодование Геттнера смешно до

последней степени. После этого остается только ругать

подлецом того цыпленка, который с коварной лжи¬

востью улепетывает от повара, вместо того чтобы честно

•и мужественно стремиться в его объятия. Конечно, по¬

вар был бы очень доволен честностью и мужеством доб¬

родетельного цыпленка, но трудно понять, какую бы эта

честность и это мужество могли принести пользу, во-

первых, пернатому Аристиду, а во-вторых, всей его

цыплячьей породе. <...>
Герои свободной мысли так недавно выступили

на сцену всемирной истории, что до сих пор еще не

установлена та точка зрения, с которой следует оцени¬

вать их поступки и характеры. Историки все еще сме¬

Научно-атенстнческая
библиотека
366
шивают этих людей с бойцами и мучениками супрана¬

турализма11. Вольтера судят так, как можно было бы

судить, нанример, Иоанна Гуса. Когда Вольтер укло¬

няется от той чаши, которую Гус спокойно и смело

выпивает до дна, тогда Вольтера заподозривают и об¬

виняют в недостатке мужества и честности. Это совер¬

шенно несправедливо. Утилитариста невозможно мерять

тою меркою, которая прикладывается к мистику.

Для Гуса отречься от своих идей значило отказаться

от вечного блаженства и, кроме того, потянуть за собою

в геенну огненную тысячи слабых людей, которых от¬

речение Гуса сбило бы с толку и поворотило бы назад

к заблуждениям папизма. Поэтому Гусу был чистейший

расчет идти на костер, повторяя те формулы, которые

он считал истинными и спасительными. Для Вольтера,

напротив того, важно было только то, чтобы его идеи

западали как можно глубже в умы читателей и рас¬

пространялись в обществе как можно быстрее и шире.

Хорошо. Книга напечатана, раскуплена и прочтена.

На книге нет имени автора, а между тем она произво¬

дит сильное впечатление. Значит, действуют сами идеи,

не нуждаясь в том обаянии, которое было бы им при¬

дано именем известного писателя. Только такое дей¬

ствие и соответствует вполне цели и направлению воль¬

теровской пропаганды. Эта пропаганда должна была

приучить людей к тому, чтобы они, не преклоняясь

перед авторитетами, ценили внутреннюю разумность и

убедительность самой идеи. <...>
Описывая старческие годы Вольтера, Геттнер на¬

ходит новую пищу для добродетельного негодования.

«Как прискорбно, — говорит он, — что при всем том и

в это последнее и самое блестящее время Вольтера не

было недостатка в пятнах! Он по-прежнему отпирается

от своих книг. Мало того, он причащается, ходит на

исповедь, чтобы избавиться от клерикальных преследо¬

ваний, между тем как вся его деятельность направлена

к уничтожению этих учений и обычаев. <...>»*
Что люди благочестивые были недовольны — в этом

нет ничего удивительного. Но я опять-таки повторяю,
*	* *
*	Д. И. Писарев цитирует книгу Г. Геттнера «История всеоб¬

щей литературы XVIII в.> (т. II. Французская литература.

СПб., 1865). — Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
367
что Вольтер не подрядился утешать людей благочести¬

вых. <...>
Здесь опять свободные мыслители смешиваются с

сектаторами* и верующими адептами. Если бы то, что

делал Вольтер, было сделано кальвинистом или люте¬

ранином, тогда дело другое, тогда можно было бы го¬

ворить о вещи жалкой и трусливой, потому что люте¬

ране и кальвинисты, подобно католикам, придают очень

важное значение всем внешним подробностям культа.

Но со стороны Вольтера тут нет ничего похожего на

отступничество, потому что Вольтер питает самое пол¬

ное равнодушие ко всякому культу со всеми его по¬

дробностями. Вольтер вовсе не хотел сделаться осно¬

вателем какой-нибудь новой философской религии; он

также вовсе не пылал фанатическою ненавистью к су¬

ществующему культу; он ненавидел только ту своеко¬

рыстную или тупую исключительность, которая порож¬

дает убийства, религиозные преследования, междоусоб¬

ные распри и международные войны. Терпимость была

первым и последним словом его философской пропове¬

ди. Поэтому он, нисколько не краснея и не изменяя са¬

мому себе, мог подчиняться всевозможным формально¬

стям, предписанным местными законами или обычая¬

ми. <...>
V
Вольтер ненавидел всякие метафизические тон¬

кости, которые, — сказать по правде, — были ему реши¬

тельно не по силам. <...>
Когда Вольтер осмеивает различные дурачества

умных и глупых людей, тогда он великолепен и неотра¬

зим. Но когда он начинает кропать что-то похожее на

собственную систему, когда он сам стремится соору¬

жать и мудрствовать, тогда у читателя с невероятною

быстротою увядают уши. Особенно печально становит¬

ся положение читателя тогда, когда Вольтера удручают

высшие вопросы общего миросозерцания. <...>
Вольтер — деист. Это бы еще ничего. Даже трога¬

тельно и похвально. Если бы он, подобно Магомету,

крикнул просто во всеуслышание: Аллах есть Аллах\ —

все обстояло бы совершенно благополучно, и всякие
*	* *
*	Сектаторы (от лат. secta — учение, школа) — то же, что со¬

временное «сектанты». — Сост.

Научно-атеистическая
библиотека
366
возражения сделались бы невозможными. Но Вольтер,

к несчастию, томится желанием доказывать основной

тезис своей доктрины. Ему, изволите ли видеть, как

философу, никак невозможно принимать что бы то ни

было на веру, а так как он доказывать решительно не

умеет и так как тут вообще на доказательствах далеко

не уедешь, то перед несчастным читателем совершается

настоящее столпотворение вавилонское. <...>
Любимым коньком Вольтера является идея о целе¬

сообразности и предустановленности всего существую¬

щего. В самом деле, глаз создан для того, чтобы видеть,

ухо — для того, чтобы слышать, зубы — для того, чтобы

жевать, желудок—для того, чтобы переваривать пищу.

Сделавши зараз столько открытий, Вольтер торжествует

победу над дерзновенными скептиками, и затем начи¬

наются чувствительные восклицания о том, как это все

рассчитано, предусмотрено, приспособлено и направле¬

но. Все это очень назидательно и убедительно, но толь¬

ко Вольтеру следовало бы набрать побольше примеров

и повести процесс доказательства хотя бы, например,

таким образом: баран создан для того, чтобы есть тра¬

ву; волк — для того, чтобы есть барана; мужик — для

того, чтобы убивать и обдирать волка; маркиз—для

того, чтобы тузить и разорять мужика; а Людо¬

вик XIV — для того, чтобы сажать маркиза в Бастилью

и конфисковать его наследственное имение. В этой ле-

ствице живых существ каждый пристроен к своему ме¬

сту, каждый что-нибудь делает, и каждый щедро ода¬

рен необходимыми для того снарядами или орудиями.

Значит, целесообразность выдержана великолепно.

Остается только поставить и разрешить вопрос: для

кого или для чего нужна эта прекрасная целесообраз¬

ность, к чему она ведет <...>? <...> Для кого соору¬

жена вся лествица — для барана, для волка, для мужи¬

ка, для маркиза или для Людовика XIV? Так как баран,

волк и мужик играют тут -совершенно страдательные

роли, от которых они охотно отказались бы, то лестви¬

ца построена, очевидно, не для них, а скорее против

них. Значит, она построена для маркиза и для Людо¬

вика XIV? Прекрасно, но в таком случае только мар¬

киз, пока он не попал еще в Бастилью, и Людовик XIV

могут восхищаться порядком, красотою, гармониею и

целесообразностью природы. Для мужика все эти пре¬

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
369
лести не существуют. Если бы мужику вздумалось

философствовать по Вольтеру, то он пришел бы к таким

результатам, которые привели бы Вольтера в неописан¬

ный ужас. <...>
<...>Вся беда состоит в том, что вольтеровскую

доктрину невозможно доказать. Ее можно только при¬

нимать на веру. Кто может — тот и верь. Кто не мо¬

жет... ну, тот, вероятно, и сам знает, что ему делать.
Прогуливаясь с философскими целями по кунст¬

камере мироздания, Вольтер, конечно, не мог оставить

незамеченным такого слона, как страдание или зло.

<...> Но ни малейшей чести не делает его философ¬

ской сообразительности то обстоятельство, что для

победы над очевидным заблуждением ему понадобился

сильный толчок из окружающего мира. Вольтера пора¬

зило то знаменитое землетрясение, которое в 1755 году

разрушило Лиссабон. Задумываясь над этим ужасным

событием, он понял наконец, что зло, существующее в

природе, не может быть замаскировано и затушевано

никакими сладостными метафорами. <...>
Вольтер на старости лет очень сильно воевал с

молодыми французскими писателями, дошедшими до

крайнего скептицизма. Несмотря на все эти доброде¬

тельные усилия, клерикалы и пиетисты всей Европы до

сих пор считают Вольтера патриархом и коноводом

французских скептиков и материалистов. <...>. <...>

Всякое движение идет обыкновенно гораздо дальше, чем

того желал первый коновод; каждое движение обыкно¬

венно вырывается из рук первого защитника, который

очень часто становится тормозом и при этом почти ни¬

когда не достигает своей цели, если только движение с

самого начала было серьезно и соответствовало дей¬

ствительным потребностям времени и данного обще¬

ства. В числе тех многих тысяч, которые восхищались

остроумием вольтеровских памфлетов против католи¬

цизма, непременно должно было оказаться хоть не¬

сколько десятков серьезных, сильных и последователь¬

ных умов. Для этих умов очень скоро сделались невы¬

носимыми те внутренние противоречия, на которых

Вольтеру угодно было благодушно почивать, как на

победных лаврах. <...> Деизм Вольтера составляет

только станцию на дороге к дальнейшим выводам Дид¬

ро, Гольбаха и Гельвеция.
24—1889

Научно-атеистическая
библиотека
370
VII
В течение всей второй половины XVIII века вни¬

мание французского общества сосредоточивается почти

исключительно на литературе, и притом преимуще¬

ственно на серьезных ее отраслях. Героями дня и вла¬

стителями дум являются писатели. У французов в это

время нет ни великих полководцев, ни смелых преобра¬

зователей, ни даже благоразумных правителей. Фран¬

ция Людовика XV гордится только своими книгами.

Книг у нее действительно очень много; они быстро и

безостановочно появляются одна за другою; они поку¬

паются и читаются нарасхват; они обсуживают с самых

различных сторон самые важные и интересные вопро¬

сы <...>. По всем этим вопросам книги поражают

своих читателей смелостью и неслыханностью сужде¬

ний, которые, при всем своем разнообразии, оказы¬

ваются все до одного совершенно непримиримыми с

общеобязательным кодексом традиционных доктрин и с

укоренившимися формами государственной и обществен¬

ной жизни. Удар следует за ударом. Под этими удара¬

ми падают одно за другим, в самых различных обла¬

стях знания, коренные заблуждения, на которых вырос¬

ли и сложились любимые привычки, условные идеалы,

игрушечные радости и копеечные огорчения читающего

общества. Каждый удар вызывает бурю разнородных

страстей то в обществе, то в правительственных сферах,

и без какого-нибудь удара не проходит почти ни одного

года, так что умы читателей находятся в постоянном

напряжении и в безвыходной тревоге. Чтобы составить

себе некоторое понятие о том обилии сильных умствен¬

ных впечатлений, которое переживала тогдашняя пуб¬

лика, и о той быстроте, с которою самые разнообразные

впечатления сменяли и теснили друг друга, — надо по¬

смотреть, в каком хронологическом порядке появлялись

на свет самые замечательнее произведения отрицатель¬

ной философии. Я буду называть только те сочинения,

которые вошли в историю литературы, и вошли не

столько за свое абсолютное достоинство, сколько за

свое историческое значение*. <...>
*	* *
*	Далее следует перечень тех работ французских мыслителей,
которые появились в 60—80-х годах XVIII в. — Сост.

Д. И. Писаре»
об атеизме, религии и церкви
»1
VIII
Сухая и сжатая хроника, наполняющая предыду¬

щую главу, необходима читателю для того, чтобы он

мог бросить общий взгляд на всю совокупность разно¬

образных умственных впечатлений, пережитых читаю¬

щею Франциею, а вслед за нею и всею мыслящею Ев¬

ропою, во второй половине прошлого столетия. Рассмат¬

ривая внимательно эту хронику, читатель увидит три

различные течения идей — три течения, действовавшие

на умы с одинаковою силою и в одно время.
Во-первых, работы экономистов Кенэ, Гурнэ,

Мерсье де ла Ривьера и многих других. Эти люди

критикуют терпеливо, внимательно и добросовестно те

части и отрасли феодального порядка, которые сопри¬

касаются с народным хозяйством и действуют на про¬

изводительные силы Франции. <...>
Во-вторых, труды энциклопедистов, продолжающих

дело Вольтера и уничтожающих последние основания

клерикализма и пиетизма.
В-третьих, деятельность писателей, рисующих яр¬

кие картины того всеобщего благополучия, к которому

должно стремиться человечество и которое не может

быть достигнуто при существовании старых учрежде¬

ний. Самым сильным представителем этого последнего

направления является Жан-Жак Руссо.
Об экономистах я распространяться не буду. <...>
Гораздо обширнее было влияние представителей

общественных теорий и энциклопедистов. Их идеи глу¬

боко волновали всю Европу и, облекаясь постоянно в

новые формы, продолжают действовать и развиваться

до нашего времени. Поэтому я считаю необходимым

остановиться здесь сначала на деятельности Руссо, а

потом на миросозерцании энциклопедистов.
<...>В половине XVIII века стояла на очереди

важная задача. Надо было повернуть против феодаль¬

ного государства то отрицание, которое в первой поло¬

вине столетия действовало исключительно против кле¬

рикальной партии. Надо было громко объявить людям,

что пора перейти от смелых мыслей к смелым делам.

Эту задачу решил Руссо. <...> Руссо решил задачу, но

на свое решение он положил грязные следы своей

бабьей, плаксивой, взбалмошной, расплывающейся,
24*

Научно-атеистическая
библиотека
372
мелочной и в то же время фальшивой двоедушной и

фарисейской личности. <...>12
Политическая дряблость радикала Руссо была так

велика, что он по какому-то ничтожному личному пово¬

ду напал печатно на Дидро и объявил публике о своем

разрыве с ним в то самое время, когда Дидро, как

редактор «Энциклопедии», нес на себе всю тяжесть

правительственных и клерикальных преследований.

< ...>
<...> У Руссо, у этого кумира якобинцев, не было

в жизни никакой определенной цели. Он вовсе не желал

ввести в сознание общества те или другие идеи. Если

бы у него было это желание, то он, подобно Вольтеру,

писал бы до последнего издыхания и устроивал бы всю

свою жизнь так, как того требовали удобства писания и

печатания. Но этого не было. Он бросил литературную

деятельность, как только получил возможность жить по¬

тихоньку на заработанные деньги. <...>
<...> Не умея быть героем и бойцом, Руссо не

умеет также ценить и понимать бойцов и героев. Сила,

энергия, смелость, настойчивость, эластичность, изворот¬

ливость, неутомимость — все эти качества, драгоценные

с точки зрения бойца, в глазах Руссо не имеют ника¬

кого значения. <...>
В своем «Общественном договоре» Руссо считает

необходимым, чтобы законодатель и правительство де¬

лали граждан добродетельными. Это стремление кладет

в идеальное государство Руссо зерно злейшего клери¬

кального деспотизма. <...> Официальные хлопоты о

добродетелях открывают широкую дорогу религиозным

преследованиям. Это мы видим уже в теоретическом

трактате Руссо. Четвертая книга «Общественного дого¬

вора» говорит, что в государстве должна существовать

религия, обязательная для всех граждан. Кто не при¬

знает государственной религии, того следует выгонять

из государства, не как безбожника, а как нарушителя

закона. Кто признал эту религию и, однако же, дей¬

ствует против нее, тот подвергается смертной казни,

как человек, солгавший перед законом. Этими двумя

принципами можно оправдать и узаконить все, что

угодно: и драгоннады, и инквизицию, и изгнание мавров

из Испании, и вообще всевозможные формы религиоз¬

ных преследований <...>

Д. И. Писарев	373
об атеизме, религии и церкви
IX
Из энциклопедистов я возьму только Дидро и

Гольбаха. <...> В 1746 году Дидро сошелся с книго-

продавцом Лебретоном, у которого была в руках при¬

вилегия на издание английской «Энциклопедии» Чам¬

берса во французском переводе, но не было под рука¬

ми людей, способных взяться за перевод этой книги.

Дидро, которому было в это время 33 года и который

уже давно чувствовал в себе силы взяться за большой

и важный труд, посоветовал Лебретону издать ориги¬

нальную французскую энциклопедию и составил для

этого издания самый широкий план. Он задумал дать

французскому обществу не какую-нибудь простую спра¬

вочную книгу, не какое-нибудь мертвое собрание тех¬

нических терминов и отрывочных фактов, а такое про¬

изведение, которое вместило бы в себе всю философию

века и показало бы ясно жизненное значение нового

миросозерцания, смело объявляющего войну клерикаль¬

ному деспотизму. <...> Философские убеждения Дидро

дались ему не сразу. Он купил их ценою тяжелых

сомнений и продолжительной умственной борьбы. Его

сочинения указывают на три фазы в его развитии.

В 1745 году в сочинении «Essai sur la mérite et sur la

vertu» («Опыт о заслугах и о добродетел.и») он являет¬

ся философствующим католиком и доказывает, что доб¬

родетель может основываться только на религии.

В 1747 году в «Прогулке скептика» он, по словам Гет-

тнера, «бросается в пропасть большого сомнения» и

утверждает, что нет в человеческой жизни другой цели,

кроме чувственных наслаждений. Затем начинаются

попытки спасти что-нибудь из прежних верований, и

Дидро на несколько времени становится деистом; но эти

попытки не удовлетворяют его, и с 1749 года он уже на

всю жизнь остается крайним материалистом. <...>
Барон Гольбах, богатый человек, получивший в

Париже очень основательное образование, занимался

естественными науками, в особенности химией, кормил

философов великолепными обедами и часто помогал им

своими обширными знаниями. Он писал для «Энцикло¬

педии» химические статьи и печатал материалистические

книги, никогда не выставляя на них своего имени. Зна¬

Научно-атейстИческай
библиотека
374
менитая его «Système de la nature»* вышла в свет тог¬

да, когда Гольбаху было уже сорок семь лет. <...>

Принимая в соображение тот ужас, которым эта книга

поразила всю философствующую Европу, мы можем

утверждать положительно, что «Système de la nature»

составляет последнюю, крайнюю вершину в развитии

отрицательных доктрин XVIII века.
Гольбах думает, что все совершается в природе

по вечным и неизменным законам. Эта идея служит

фундаментом для всех его остальных построений. Чело¬

век, по его мнению, не может освободиться от законов

природы даже в своей мысли. Как для чувствования,

так и для мышления необходима, по мнению Гольбаха,

нервная система, соприкасающаяся с внешним миром

посредством органов и аппаратов зрения, слуха, вкуса,

осязания и обоняния. Без органов и нервной системы

нет ни мышления, ни чувствования, так точно, как без

музыкального инструмента нет музыкального звука и,

следовательно, нет также и отдельных качеств звука

<...>. Представить себе мысль, отрешенную от необ¬

ходимых условий ее проявления, то есть от нервной

системы, это, по мнению Гольбаха, все равно, что пред¬

ставить себе звук, существующий независимо от ин¬

струмента. Это значит — вообразить себе действие без

причины... Материя, по мнению Гольбаха, неистребима;

ни одна частица ее не может исчезнуть; но частицы

эти беспрестанно передвигаются, и, вследствие этого

передвижения, формы и комбинации беспрестанно раз¬

рушаются и возникают. Передвижения частиц совер¬

шаются по тем же вечным и неизменным законам, ко¬

торыми обусловливается течение великих небесных

светил. Это значит, что если частица материи сто мил¬

лионов раз будет поставлена в одинаковое положение,

то она сто миллионов раз пойдет по одному и тому

же пути и вступит в одни и те же комбинации. Те ча¬

стицы материи, которые вхЪдят в состав человеческого

тела, подчиняются, по мнению Гольбаха, в своих дви¬

жениях таким же точно вечным и неизменным законам.

Из этого правила нет исключения. <...> Результатом

этих передвижений и химических изменений оказывает-
★	* *
*	«Système de la nature» (франц.). — «Система природы».—
Сост.

Д. И. Писарев
об атеизме, религии и церкви
375
ся процесс мышления, который, следовательно, также,

по мнению Гольбаха, отличается всегда характером не¬

преклонной необходимости. Человек поступает так или

иначе, потому что желает так или иначе; желание об¬

условливается предварительным размышлением, а раз¬

мышление есть неизбежный результат данных внешних

впечатлений и данных особенностей мозга. Значит, что

же такое преступление и что такое наказание? Природа,

по мнению Гольбаха, не знает ни того, ни другого;

в природе нет ничего, кроме бесконечной цепи причин и

следствий, такой цепи, из которой невозможно выкинуть

ни одного звена.
По-видимому, Гольбах должен быть самым ужас¬

ным и отвратительным человеком. Иначе каким обра¬

зом мог бы он быть и материалистом? Однако же, к

удивлению всех любителей доброй нравственности,

Гольбах оказывается человеком хорошим. <...>
Оканчивая эту статью, я советую читателям, за¬

интересовавшимся умственною жизнью прошлого столе¬

тия, прочитать книгу Геттнера «История всеобщей ли¬

тературы XVIII века». В этой книге читатели найдут

толковое, беспристрастное и занимательное изложение

биографических фактов и философских доктрин, в связи

с общею картиною времени.

Примечания
Аполлоний Тианскнй
Статья написана во второй половине 1860 г. и впервые опуб¬

ликована в книгах 6 и 7 журнала «Русское слово» за 1861 год.

Затем она включалась Ф. Ф. Павленковым во все издания Полного

собрания сочинений Д. И. Писарева. В советское время нтт разу

не перепечатывалась. В данной книге воспроизводится с сокраще¬

ниями по тексту: Д. И. Писарев. Полное собраиие сочинений в

6-ти томах, изд. 5-е Ф. Ф. Павленкова, т. 2. СПб., 1911, с. 1—166.
Статья «Аполлоний Тианский» представляет собой диссерта¬

цию Д. И. Писарева.
В конце 1860—начале 1861 г. с обострением политической

борьбы усилилась и борьба вокруг вопросов религии. Одним из них

(и притом весьма важным, так как от того или иного понимания

его зависело отношение к религии в целом) был вопрос о возник¬

новении и исторической роли христианства. В «Трудах Киевской

духовной академии», «Духовном вестнике», «Страннике» и других

журналах был опубликован ряд статей по истории христианства.

Появились крупные работы П. Д. Юркевича, С. О. Гогоцкого и

других деятелей церкви, пытавшихся доказать вечность религиоз¬

ного чувства, правомерность теории прамонотеизма, отвергавших

материализм и грубо нападавших на приверженцев атеизма. Рево¬

люционные демократы не могли обойти эти выступления молчанием.

В это время острополемические статьи пишут А. И. Герцен,

Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов. Созвучна им и работа

Д. И. Писарева «Аполлоний Тианский».
Аполлоний Тианский — «языческий Христос», главный пред¬

ставитель новопифагореизма — давно привлекал к себе внимание ис¬

ториков. Ему посвящено немало книг, вышедших в конце XVIII и

в первой половине XIX в. в Англии, Германии, Франции. Несколько

статей, посвященных Аполлонию, появилось и в русских духовных

журналах. Писарев обратился к «первоисточникам» — к сочинениям

древних авторов Арриана Флавия, Ксенофонта, Лукиана, Павзания,

Плутарха, Светония, Страбона. В богословской литературе история

Аполлония использовалась для того, чтобы показать историческую

обреченность язычества и тем самым возвеличить христианство. Пи¬

сарев центр тяжести переносит на выяснение социально-политиче¬

ской обстановки, на раскрытие особенностей духовно-нравственной

жизни людей, с именами которых^связывалось появление новых ми¬

фов и обожествление реальных личностей. Он ищет земные корни

религии, лишая ее сверхъестественною характера. В этом большое

атеистическое значение статьи Писарева.
Работа Писарева состоит из трех глав. В первой рассматри¬

вается социально-политическая обстановка в Древнем Риме, во вто¬

рой— религиозно-нравственная жизнь общества, в третьей — жизнь

и деятельность Аполлония. В связи с большим объемом работы (бо¬

лее 12 печ. листов) в данной книге публикуется отрывок из первой

главы и с небольшими сокращениями вторая глава.
1	Пифагорейская школь — школа последователей древнегре¬

Примечания
377
ческого философа Пифагора (ок. 571—497 до н. э.). Пифагор при¬

надлежал к крайне реакционному лагерю аристократии. В его уче¬

нии было немало мистики, он верил в переселение душ, циклическое

повторение событий и пр. Много внимания он уделял вопросам мо¬

рали, требуя от учеников строжайшего соблюдения религиозных

догм. Образ Пифагора был обоготворен, ему приписывали способ¬

ность творить чудеса.
В конце I в. до н. э. и в начале новой эры оживился интерес

к учению Пифагора. Возникло течение новопифагорейцев (неопифа¬

гореизма), представители которого с особой активностью стали раз¬

рабатывать нравственную и мистическую стороны учения Пифагора.

К их числу принадлежал и Аполлоний.
2	Пелазги — доисторический народ, населявший эллинскую тер¬

риторию, в частности Фесалию. Из пелазгов возник затем народ

этрусков.
Сабиняне — племя, населявшее гористую область к северо-во¬

стоку от Рима (Сабину).
3	Антропоморфизм (греч. anthröpos — человек и morphe —

форма) — перенесение человеческих свойств на явления природы,

растения и животных, а также на созданные фантазией религиозные

образы.
4	Олимпийцами в древнегреческой мифологии назывались боги,

живущие на Олимпе — горном кряже между Македонией и Феса-

лией. В более поздних верованиях греков местом пребывания олим¬

пийцев становится тебо над Олимпом.
5	Сивиллины книги — книги, в которых, согласно мифологии,

были зафиксированы изречения сивилл. Сивиллы (сибиллы) — про¬

рочицы, будто бы получившие от бога Аполлона способность пред¬

угадывать ход событий. Насчитывалось всего 12 сивилл. Сивиллины

книги хранились в Капитолийском храме. Они открывались в исклю¬

чительных случаях с разрешения сената. Около 400 года н. э.

книги эти (вернее, их остатки) были сожжены.
0	Дельфийский оракул — прорицатель, проживавший в Дель¬

фах. В VI в. до н. э. Дельфы стали центром греческой культуры.

С возвышением Дельф росло и значение оракула, который своими

прорицаниями оказывал мощное влияние на всю жизнь населения.
7	Индифферентизм (от лат. indifferens — безразличным, равно¬

душный). В истории атеистической мысли индифферентизм по отно¬

шению к религии выступал как одно из проявлений свободомыслия.

При этом индифферентизм выражался в разных формах: игнориро¬

вание отдельных положений религии при сохранении религиозности;

возможность принятия позитивных ценностей наряду с сохранением

религиозности; равнодушие по отношению к религии в целом и т.д.

Писарев прослеживал, как в ходе истории из религиозного индиф¬

ферентизма постепенно вырастал воинствующий атеизм.
8	Понтифексы — жрецы, занимавшиеся назначением духовных

церемоний, ведавшие религиозным законодательством и наказывав¬

шие его нарушителей и пр. Со времен Августа высшим понтифексом

был император.
Авгуры — коллегия жрецов в Древнем Риме, толковавших

волю богов по поведению птиц.
Фламины — в Древнем Риме жрецы отдельных божеств рим¬

ского пантеона.

Научио-атепстическяя
библиотека
т
Квинтдецемвиры — жрецы, которые по указанию сената рас¬

крывали снвнллнны книги и прочитав соответствующее место, со¬

общали, что должно делать, чтобы умилостивить божество.
Фециалы — в Древнем Риме жреческая коллегия, отправляв¬

шая священные обряды при объявлении войны и заключении ьгира.
9	Эвгемер (Эвхемер) (кон. IV в.—-нач. III в. до н. э.)—

древнегреческий мыслитель. В фантастическом романе «Священная

запись» — одной из первых социальных утопий — изобразил общест¬

во, построенное на разумных началах, которым руководят высоко¬

образованные жрецы. В верованиях жителей острова боги — это

либо вечные силы природы, либо выдающиеся люди, обожествлен¬

ные обществом. Писарев рассматривает повествование Эвгемера как

попытку рационалистического толкования природы религиозных ве¬

рований.
10	Скептицизм (от греч. skepsis — рассмотрение)—в обыден¬

ном понимании — сомнение, в писаревском же толковании — симп¬

том отступления от слепой веры. Поворот какого-либо мыслителя к

полному скептицизму был равнозначен для Писарева разрыву с дог¬

матами религии. Как полагал публицист, особенно широкое распро¬

странение скептицизм получил в эпоху Возрождения. Писарев часто

использовал термин «скептицизм», придавая ему и иной смысл.

В данной статье, а затем и в «Схоластике XIX века», «Мыслящем

пролетариате» и др. он противопоставляет здоровому скептицизму

«дешевый скептицизм» обскурантов по отношению к науке.
11	Фетишизм (франц. fe’tichisme of fétiche — идол, талисман) —

религиозное поклонение неодушевленным предметам — фетишам, ко¬

торым приписываются сверхъестественные свойства. Термин введен

в литературу голландским путешественником В. Босманом в начале
XVIII	в.
12	Язычниками в христианской литературе называли иноверцев

(от церк.-слав. языцы — народы, иноземцы), главным образом тех,

кто придерживался политеистических культов.
Александр Авонотихит (из Авонотиха или Абонотиха) — аван¬

тюрист, создавший в 150 г. в Авонотихе храм Асклепия и завоевав¬

ший с помощью обмана и мнимых чудес огромную популярность

среди суеверного населения города, а затем и всего Ближнего Во¬

стока. О «проделках» этого «пророка язычества» подробно расска¬

зывает греческий писатель-сатирик Лукиан (ок. 120 — после 180 г.)

в своем произведении «Обманщик из Абонотиха».
13	Эпикур (341—270 до н.э.) —родоначальник одного из на¬

правлений в древнегреческом материализме. Отрицал вмешательство

богов в жизнь людей, доказывал правомерность человеческого стрем¬

ления к счастью. Относясь к учению Эпикура с большим уважени¬

ем, Писарев вместе с тем отмечал, что из его учения могут быть

сделаны разные выводы: уже в ’древности кое-кто пытался истол¬

ковать эпикуреизм как оправдание безнравственности. Именно таких

людей Писарев иронически называл «свиньями из стада Эпикура».
14	Для верований древних египтян характерным был симво¬

лизм. Объекты религиозного почитания изображались в виде симво¬

лических рисунков. Содержание рисунков усложнялось тем, что в

дрсьнеегипетских верованиях сохранились пережитки тотемизма —

культа животных предков, и нередко божества изображались в виде

полулюдей-полуживотных.

Примечания
379
15	Зооморфизм — приписывание объектам религиозного почита¬

ния черт, характерных для животных.
16	Прозелит (греч. prosëlytos — букв, пришелец)—новый по¬

следователь какого-либо учения, движения.
17	Мистерии (от греч. mistërion — таинство) —в Древней Гре¬

ции и Древнем Риме тайные религиозные церемонии, к участию в

которых допускались только посвященные.
18	Аруспиции — одна из жреческих коллегий в Древней Гре¬

ции этрусского происхождения, занимавшаяся прорицаниями.
19	Монотеизм (от греч. monos — единственный и theos —

бог) — единобожие, т. е. религия, исповедующая единого бога.

К числу монотеистических относят свои верования последователи

иудаизма, христианства и ислама, хотя в действительности ни в од¬

ном из них не проведен до конца принцип «единобожия».
20	Пуризм (от лат. purus — чистый) — стремление к чистоте

и строгости нравов.
21	Вакханалии—в Древней Греции и Древнем Риме празд¬

ник в честь Вакха (Диониса)—бога вина, виноделия, веселья. Ста¬

ло нарицательным для обозначения необузданного разгула.
22	Малоазийские галлы — жрецы фригийского божества Атти-

са. Фригия — страна в Малой Азии — в 333 г. до н. э. вошла в со¬

став державы Александра Македонского. Вместе с этим в пантеон

богов были включены и почитавшиеся во всей Малой Азии «ма¬

терь богов» Кибела и юноша Аттис. В 204 г. до н. э. этот культ

был перенесен в Рим, а с 54 г. стал государственным. Почитание

умирающего и воскресающего бога Аттиса и погубившей его Кибе-

лы сопровождалось оргиями, участники которых в состоянии рели¬

гиозного исступления подвергали себя жесточайшим истязаниям.

Руководили культовыми обрядами жрецы, по-прежнему называв¬

шиеся галлами.
23	Элевзинские (элевсинские) таинства—мистерии, устраи¬

вавшиеся в городе Элевсине, неподалеку от Афин. Сюда ежегодно

собирался народ на праздник богини плодородия Деметры. Объек¬

том культа была Деметра, ее муж — бог подземного царства Аид

(Плутон) и их дочь Персефона (называвшаяся обычно «Девствен¬

ницей»). Жрец, руководивший таинством, назывался иерофантом.
24	Пифией в Древней Греции называли жрицу-прорицатель-

ннцу в храме Аполлона в Дельфах. Во время религиозной церемо¬

нии она восседала на золотом треножнике над расщелиной скалы,

откуда поднимались одурманивающие испарения. В полуобморочном

состоянии пифия произносила бессвязные слова, которые в двусмыс¬

ленной форме истолковывались жрецами.
25	Пиетизм (от лат. pietas — благочестие). Аполлоний Тнан-

ский стремился изменить жизнь, воздействуя на людей нравствен¬

ной проповедью и подтверждая ее благочестивыми делами. По этой

причине Писарев называет Аполлония провозвестником пиетистиче-

ского движения.
26	Оргиастический (от греч. orgia — оргия) — культ, связан¬

ный с оргиями, с буйным весельем. Таков был характер вакхана¬

лий. Оргиастическому культу Писарев противопоставляет мистиче¬

ский, в котором устранены элементы празднества и который нередко

связан с действиями, доставляющими его участникам боль^ страда-

Научно-атеистическая
библиотека
380
27	Пантеизм (от греч. pan — все и theôs — бог) — философское

учение, отождествляющее бога и природу, сливающее их воеди¬

но и усматривающее проявление бога во всех вещах и явлениях.
28	Деизм (от лат. deus — бог) — религиозно-философское уче¬

ние, по которому бог есть безличная первопричина мира, находя¬

щаяся вне его и не вмешивающаяся в его развитие. Говоря о «чис¬

то деистическом обожании» Аполлона, Писарев имеет в виду пред¬

ставления некоторых мыслителей, рассматривавших Аполлона как

божество, противостоящее людям и не вмешивающееся в их жизнь.
29	Дуализм (от лат. dualis — двойственный) — философско-

религиозное учение, утверждающее, будто в мире существуют два

начала — естественное и сверхъестественное, — противостоящие друг

другу. Противоборствующие начала дуалисты усматривают и в че¬

ловеке. В своем последовательном проведении дуализм неизбежно

исдет к деизму.
30	Циники — латинское название представителей одной из так

называемых сократических философских школ Древней Греции (ки¬

ников). В условиях кризиса античного полиса киники — в своей

большей части обездоленные люди — стали проповедовать пренебре¬

жение господствующими верованиями и нормами морали. От латин¬

ского названия киников (cynici) произошел впоследствии термин

«цинизм», которым сегодня обозначают нигилистическое отрицание

достоянии человеческой культуры, общепринятых норм морали и

т. п.
31	Обол (греч. obolôs) — единица веса (массы) и медная, се¬

ребряная, бронзовая монета Древней Греции.
32	Маны — в верованиях древних римлян — души умерших

предков.
33	Астрология (от греч. âstron — звезда и logos — учение) —

распространенная в древности псевдонаука о будто бы существую¬

щем влиянии небесных светил на жизнь и судьбу отдельных людей

и народов. Магия (от греч. mageia) —действия и обряды, совершае¬

мые с целью повлиять сверхъестественным путем на явления при¬

роды, животных или человека. И астрология, и магия всегда были

связаны с религиозными представлениями, с суевериями.
34	Сабеизм (от названия аравийского племени сабеев) — доис¬

ламская религия, распространенная в свое время на Ближнем и Сред¬

нем Востоке, и отличавшаяся культом небесных светил.
35	Квиетизм (от лат. quietus — спокойный)—мистическое уче¬

ние, утверждающее, что религиозное благочестие состоит в смире¬

нии, самоуглублении, покое, полном подчинении божественной воле.
36	Стоики — приверженцы стоицизма. Стоицизм (от названия

портика stoa в Афинах, у которого собирались последователи этого

учения) — направление в античной философии, получившее распро¬

странение в III в. до н. э.—iV в.’н. э. Одним из основных положе¬

ний стоицизма было утверждение, что задача мудреца — познать

связь вещей и жить сообразно природе, отрешившись от власти

страстей. Своими призывами к смирению, самоограничению, стойко¬

сти в жизненных испытаниях стоицизм оказал влияние на раннее

христианство.
37	Слово «неделимое» представляет собой кальку с латинского

слова «индивидуум».
38	Во взглядах Писарева и других революционно-демократи¬

Примечания
381
ческих деятелей 60-х годов термину €эгоизм> был придан особый

смысл. Эгоизм истолковывался как право личности на существова¬

ние и нормальное человеческое развитие. Именно в этом смысле Пи¬

сарев характеризовал учение Эпикура как «эгоистическое».
39	фатализм (от лат. fatalis — роковой, fatum — рок, судь¬

ба) — вера в предопределенность событий судьбой, роком.
Использование Писаревым термина спантеистический мате¬

риализм», кажущегося парадоксальным, имело все основания. В раз¬

личных философских системах пантеизм выражает как идеалисти¬

ческие, так и натуралистические и материалистические тенденции.

В пантеистических концепциях нередко скрывались натуралистиче¬

ские тенденции, растворявшие бога в природе и приводившие к ма¬

териализму, представляя собой учения, оппозиционные по отноше¬

нию к господствующему теистическому религиозному мировоззрению.
О	близости в ряде случаев пантеизма к атеизму писал Ф. Энгельс

(см. Маркс КЭнгельс Ф. Соч., т. 7, с. 370).
40	Мантика (греч. mantikë) — гадание, прорицание.
41	Перипатетики — сторонники перипатетизма — учения древ¬

негреческого философа Аристотеля. Название получили от греч.

peripatos — «(крытая) галерея», служившая лекционным залом.
Схоластика XIX века
Статья написана в 1861 г. и опубликована в том же году в

журнале «Русское слово» в кн. 5 (гл. I—X) и кн. 9 (гл. XI—

XVIII). Затем она включалась во все издания Полного собрания со¬

чинений Д. И. Писарева в 6-ти томах. Статья была включена и в

Сочинения Д. И. Писарева в 4-х томах.
В данной книге фрагменты статьи воспроизводятся по тексту:

Д. И. Писарев. Сочинения в 4-х томах, т. 1. М., 1955, с. 118—152.
Появление статьи связано с развернувшейся в 1861 г. поле¬

микой вокруг работы Н. Г. Чернышевского «Антропологический

принцип в философии». На страницах реакционного журнала «Рус¬

ский вестник» был опубликован ряд статей, направленных против

«Современника», и в частности против Чернышевского, и содержав¬

ших грубые нападки на материализм и атеизм. Вдохновителем трав¬

ли революционных демократов был М. Н. Катков. «Русский вест¬

ник» поддержали другие реакционные журналы, в том числе «Оте¬

чественные записки», которые в то время были в руках литераторов

либерально-охранительного направления.
Д. И. Писарев первым выступил в защиту Н. Г. Чернышев¬

ского и его идей. В статье «Схоластика XIX века» он подверг критике

не только тех, кто пытался очернить революционных демократов,

чо и саму «схоластику XIX века», т. е. религию и идеализм, кото¬

рыми руководствовались реакционные публицисты.
При чтении данной статьи следует иметь в виду, что она ро¬

дилась в обстановке острой полемики. От ряда ее положений автору

впоследствии пришлось отказаться, а другие получили более солид¬

ное обоснование.
1	У Д. И. Писарева — ярого противника схоластики в любой

со форме — проявлялась некоторая недооценка теоретического мыш¬

ления. Он нередко писал о «теориях» с иронией, будучи убежден¬

ным в том, что ее гипертрофированными плодами являются искусст¬

венные, оторванные от жизни построения. По этой причине в çrQ

382
Научно-атеистическая
библиотека
работах слово^ «теория» выступало часто как синоним схоластики

(мнимонаучнои, философской, религиозном).
2	В русской журналистике 60-х годов имена Гамлет и Дон-

Кихот стали нарицательными. Ими называли людей с разным миро¬

ощущением: Гамлет—человек оо скептическим подходом к жизни,

сторонник размышления, анализа; Дон-Кихот — человек восторжен¬

ный, оторванный от жизни, романтик (см., например, статью

Д. И. Писарева о И. В. Киреевском «Русский Дон-Кихот»).
3	Данная мысль Писарева близка соответствующим идеям
В.	Г. Белинского, высказанным в его «Письме к Гоголю». Как и Бе¬

линский, Писарев выступал против утверждений славянофилов,

будто исконными началами в русском народе являются патриархаль¬

ность, приверженность монархии и глубокая религиозность.
4	В эзоповском языке журналистики 60-х годов XIX в. под

«положительными», «солидными» людьми, «отцами общества» и т. п.

подразумевались представители консервативных кругов, пытающих¬

ся навязать всему обществу свои взгляды на жизнь.
5	Атеистический смысл утверждения Писарева, что реаль¬

ностью обладает лишь то, что очевидно, ясен. Но с точки зрения

материалистической теории познания подобные высказывания пуб¬

лициста страдают метафизической односторонностью, преувеличени¬

ем роли ощущений. В действительности реальностью обладают и

многие такие предметы, явления, процессы и т. д., которые хотя и

не могут быть непосредственно восприняты органами чувств, но су¬

ществование которых может быть доказано абстрактным мышлени¬

ем, анализом, практикой и т. д.
6	Кличка «свистуны» была впервые пущена в обиход в реак¬

ционной литературе М. Н. Катковым. Первоначально она исполь¬

зовалась им для осмеяния публицистов, которые выступали на

страницах основанного А. Н. Добролюбовым сатирического отдела

«Современника» — «Свисток», а затем — и для принижения демо¬

кратических публицистов вообще. Сами демократические публици¬

сты охотно использовали слово «свистеть» как синоним критики су¬

ществующего строя.
7	Д. И. Писарев имеет в виду здесь А. И. Герцена и

Н. П. Огарева, имена которых нельзя было открыто называть в пе¬

чати.
8	Термин «неисторические народы» был введен Гегелем для

обозначения тех народов, которые, по его мнению, не участвовали

в прогрессивном развитии человечества и которых обошел «абсо¬

лютный» дух. Ясно, что, поскольку таких народов не было, по¬

стольку термин не имел права на существование. На это и рассчи¬

тывал Д. И. Писарев, доказывая, что нет истин, которые не пре¬

терпели бы изменений.
9	Этот «задиристый» лозунг Писарева не раз использовался

его противниками для обвинения в грубом нигилизме, в сплошном

и зряшном отрицании. Бесспорно, он был сформулирован не очень

удачно: Писарев еще не обладал достаточным политическим опы¬

том. Но и тогда уже он вряд ли мог не задумываться над необхо¬

димостью программы, которая бы включала созидание нового бытия,

хотя он еще не был способен определить, каким оно будет. Неза¬

долго до публикации второй части «Схоластики XIX века» в статье

«Физиологические эскизы Молешота» (июнь 1861 г.) он заявил:

«Дело разрушения сдельно; дело созидания будет впереди и зай¬

Примечание
383
мет собою не одно поколение» (см. Писарев Д. И. Полное собрание

сочинений в 6-ти томах, изд. 5-е Ф. Ф. Павленкова, т. I. СПб., 1909,

с. 358).
Физиологические эскизы Молешота
Статья написана в апреле—мае 1861 г. и опубликована в том

же году в кн. 6 журнала «Русское слово». Впоследствии она вклю¬

чалась Ф. Ф. Павленковым во все издания Полного собрания сочи¬

нений Д. И. Писарева. В советское время ни разу не перепечаты¬

валась.
Фрагмент статьи воспроизводится по тексту: Писарев Д. Я.

Полное собрание сочинений в 6-ти томах, изд. 5-е Ф. Ф. Павленко¬

ва, т. I. СПб., 1909, с. 357.
Статья была откликом на одноименную работу немецкого фи¬

зиолога Я. Молешотта, вышедшую в Гессене в 1861 г.
Атеистическое содержание работы Писарева не могло остаться

незамеченным цензурой. В отношении на имя прокурора С.-Петер-

бургского окружного суда от 30 сентября 1866 г. (№ 1038) С.-Пе-

тербургский цензурный комитет писал: «Делаемые автором нападки

не бредни, которыми пугаются взрослые дети, на фантазеров, же¬

лающих допустить невидимых деятелей в действительный мир... на

разрушаемые наукою миросозерцания, на неуклюжие призраки Ор-

музда и Аримана, несмотря на неопределенный смысл этих нападок

благодаря знакомым для читателя намекам будут легко поняты и

применены к нашим христианским верованиям и убеждениям»

(ЦГАЛИ, ф. 777, оп. 28, д. 81, л. 72). Писарева не постигло новое

наказание только потому, что статья в свое время (в 1861 г.) была

опубликована (когда его литературные приемы не были еще доста¬

точно известны цензуре) и невозможно было запретить ее переизда¬

ние, не ставя себя в неловкое положение.
1	Д. И. Писарев имеет в виду последователей телеологии (от

греч. teleos — цель, результат, logos — учение) — идеалистической

теории о целесообразности в природе. В противоположность причин¬

ному, каузальному изучению телеология пытается объяснить явле¬

ния, исходя из конечных целей, к которым якобы стремится приро¬

да. Одним из известных пропагандистов телеологии был ученик

Г. Лейбница X. Вольф, работы его получили распространение в

России.
Московские мыслители
Статья написана в 1862 г. и напечатана в том же году в

кн. 1 и 2 журнала «Русское слово». Затем она включалась

Ф. Ф. Павленковым во все, кроме первого, издания Полного собра¬

ния сочинений Д. И. Писарева. Вошла она и в издание Сочинений

Д. И. Писарева в 4-х томах.
В данной книге фрагмент воспроизводится по тексту:

Д. И. Писарев. Сочинения в 4-х томах, т. 1, с. 292.
Появление статьи вызвано кампанией травли Н. Г. Черны¬

шевского. Особой резкостью отличались выступления некоторых

московских литераторов-славянофилов и теологов, в частности быв¬

шего профессора Киевской духовной академии, а затем — Москов-

Научпо-атснстическая
библиотека
384
скоро университета П. Юркевича. С появлением статьи «Схоластика

XIX века» объектом нападок и инсинуаций наряду с Чернышев¬

ским стал и Писарев. В работе «Московские мыслители» Писарев

дает им отповедь. В приведенном фрагменте публицист, отвечая на

упреки «Русского вестника» в «незрелости», в «крайностях» и т. п.,

объясняет, откуда берутся эти «крайности» и почему демократиче¬

ские публицисты упорно отстаивают свои взгляды. Краткая харак¬

теристика «биографической истории» нового поколения, данная Пи¬

саревым, позволяет яснее представить условия, в которых формиро¬

валось мировоззрение демократической молодежи.
Очерки из истории труда
Статья написана Д. И. Писаревым в Петропавловском кре¬

пости в 1863 г. и опубликована в том же году в кн. 9, 11, 12

«Русского слова». Впоследствии работа неизменно включалась

Ф. Ф. Павленковым (с существенными цензурными изъятиями) в

Полное собрание сочинении Д. И. Писарева в 6-ти томах. Вошла

она и в четырехтомное собрание сочинений Д. И. Писарева, вы¬

шедшее в 1955—1956 гг.
Фрагмент статьи воспроизводится по тексту: Д. И. Писарев.

Сочинения в 4-х томах, т. 2. М., 1955, с. 292.
В статье содержится ряд идей, имеющих непосредственное

отношение к вопросам религии и атеизма, в том числе о дорелигиоз-

ном периоде в истории человечества, о причинах появления рели¬

гиозных представлений, о роли религии в истории человечества.

В работе ясно прослеживается связь между атеизмом Писарева и

социалистическими идеалами публициста. Идейная направленность

статьи при каждой ее публикации вызывала сопротивление со сто¬

роны цензуры. Еще в 1866 г. цензор писал: «Хотя... статья написана

весьма умеренным тоном, но и в ней нельзя не заметить социалисти¬

ческих тенденций. Автор постоянно проводит ту мысль, что в основа¬

ние всего человеческою общества, как древнего, так и нового, легло

присвоение чужого труда, угнетение или эксплуатация слабых и

бедных сильными и богатыми и что улучшения можно ждать не от

улучшения религиозных или нравственных понятий, а от лучшего

понятия людьми их собственных выгод» (Евгеньев-Максимов В.

Д. И. Писарев и охранители. — Голос минувшего, 1919, № 1—4,

с. 152).
Данная статья Писарева получила высокую оценку в истори¬

ко-философской литературе. Член-корреспондент АН СССР Б. А. Ча¬

ши полагает, что работу можно отнести к числу тех, которые со¬

ставляют наиболее ценное в русской общественной мысли до появ¬

ления в России трудов К. Маркса и Ф. Энгельса (см. Чагин Б. А.

Книга о выдающемся демократе. — Пропаганда и агитация, 1946,

№ 10).
Прогресс в мире животных

и растений
Статья написана Д. И. Писаревым в Петропавловской крепо¬

сти в начале 1864 г. и в том же году опубликована отдельными

главами в 4—9 книгах «Русского слова». Затем она включалась

Ф. Ф. Павленковым во все издания Полного собрания сочинений.

Примечания
385
В собрание сочинений Писарева 1955—1956 гг. работа не была

включена.
В данной книге она воспроизводится с сокращением по тек¬

сту: Д. И. Писарев. Полное собрание сочинений в 6-ти томах, изд.

3-е Ф. Павленкова, т. 3. СПб., 1901, с. 309—496.
Статья «Прогресс в мире животных и растений» представляет

собой самую большую работу публициста по естественнонаучным

вопросам. Это одна из первых и в то же время наиболее солидных

попыток в России защитить идеи Ч. Дарвина, разъяснить обществу

их глубокий смысл. Писарев показал значение эволюционного уче¬

ния для выработки материалистического мировоззрения, для борьбы

против религии и идеалистических теорий в науке.
1	Писарев имеет в виду так называемую теорию катастроф —

учение о якобы периодически повторяющихся на земле внезапных

грандиозных переворотах. Впервые была выдвинута французским

ученым Ж. Кювье в 1812 г.; в наиболее полном виде представлена

в ею книге «Рассуждение о переворотах на земной поверхности»

(1821). «Теория катастроф» была подвергнута критике английским

ученым, одним из создателей современной геологии Ч. Ляйеллем

(1797—1875). Однако некоторые слабые стороны взглядов Ляйелля

(см. Ф. Энгельс. Диалектика природы. — Маркс /С., Энгельс Ф. Соч.,

т. 20, с. 352) Писарев не заметил.
2	Одним из тех, кто еще в XVI11 в. высказывал мысль об

изменчивости видов, был английский врач Эразм Дарвин (дед

Ч. Дарвина).
3	Писарев, вероятно, имеет в виду «теорию актуализма», воз¬

никшую в борьбе с «теорией катастроф».
4	Писарев ошибочно отождествляет случайность с незнанием

причин тех или иных явлений. Случайность существует так же объ¬

ективно, как и необходимость, независимо от того, познана она или

нет.
5	В своей оценке исторического значения дарвинизма Писарев

близок к тому, что было сказано по этому поводу Ф. Энгельсом, рас¬

сматривавшим эволюционное учение как одно из трех великих от¬

крытий в естествознании, которые подготовили революционный пере¬

ворот в философии. Энгельс особенно подчеркивал колоссальное по¬

знавательное и мировоззренческое значение дарвинизма (см.

Маркс /С, Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 304).
0	Писарев, искусно применяя диалектику при решении многих

вопросов, нередко с пренебрежением высказывался о диалектике Ге¬

геля. Он не различал гегелевскую диалектику и гегелевский идеа¬

лизм, итои другое было для него схоластикой, обреченной на уми¬

рание.
Историческое развитие

европейской мысли
Статья написана в 1864 г. в Петропавловской крепости. Пуб¬

ликовалась по частям в кн. 11 и 12 журнала «Русское слово» за

1864 г. Затем она перепечатывалась во всех, кроме первого, издани¬

ях Полного собрания сочинений Д. И. Писарева в 6-ти томах. В со¬

ветское время публикуется впервые.
25—1889

Научно-атеистическая
библиотека
386
Статья «Историческое развитие европейской мысли» воспроиз¬

водится с сокращениями по тексту: Д. И. Писарев. Полное собрание

сочинений в 6-ти томах, изд. 3-е Ф. Павленкова, т. 3, с. 495—572.
В этой работе Писарев ставит вопрос о возникновении науки,

ее роли в жизни человека, показывает, к чему привели средневеко¬

вые гонения на науку и каким образом наука сумела выстоять и

добиться эмансипации.
В процессе работы над статьей автор творчески использовал

фактический материал из трудов видных историков, современников

Писарева, — Ф. Шлоссера, Дж. Дрепера и др. Характерно в этом

отношении то, как по-своему истолковал он Дрепера. В американ¬

ском естествоиспытателе и историке Писарева привлекало то, что

он был сторонником умственного и технического прогресса на основе

достижений естествознания. В его трудах содержалась идея разви¬

тия человеческой культуры, но эта идея трактовалась им в духе

социологических взглядов Д. Вико (о зарождении, развитии и смер¬

ти цивилизации) в сочетании с теорией О. Конта о трех фазисах в

эволюции человечества. Писарев подошел к идее развития человече¬

ской культуры по-иному. Он связывает прогресс человеческой циви¬

лизации с потребностями, порожденными производством и обменом,

с эволюцией общественных отношений, бытовых форм и т. д. Он

видит здесь столкновение интересов противоборствующих общест¬

венных сил (чего не заметил Дрепер).
Атеистическая направленность работы не раз обращала на

себя внимание цензуры. При переиздании статьи в августе 1873 г.

управляющий Министерством внутренних дел кн. Д. Б. Лобанов-

Ростовский в представлении Комитету Министров писал, что в

статье Писарева «религиозные верования, общие всем христианским

вероисповеданиям, осмеиваются как порождение невежества и за¬

стоя цивилизации», «автор проводит мысль, что религиозные веро¬

вания во все века и во всех народах происходили от невежества

масс и эксплуатировались духовенством для его корыстных целей

и были главною причиною застоя цивилизации и огрубелости нра¬

вов... Не осмеливаясь высказывать прямо осуждение христианской

религии в ее общем смысле, автор везде на ее место ставит папство

и католичество и рисует в самом мрачном виде влияние их на

средневековую Европу...» (Красный архив, 1940, № 6, с. 210). По¬

становлением Комитета Министров от 11 сентября 1873 г. 7-я часть

второго издания Полного собрания сочинений Д. И. Писарева была

запрещена. В последующие годы Ф. Ф. Павленкову удалось вклю¬

чить ее в Полное собрание сочинений, но с большими цензурными

изъятиями.
1	По Писареву, «накопление и неравномерное распределение

богатств» явилось следствием развития торговли. Это неверно: все

это имело место в Греции и раньше. Мореплавание и торговля

лишь углубили социальную дифференциацию. Но он был прав, свя¬

зывая с этим оформление разделения между физическим и умствен¬

ным трудом.
2	В данном случае Писарев имеет в виду последователей

древнегреческого философского направления, отрицавших возмож¬

ность достоверного знания.
3	Софистами (от греч. sophia — мудрость) первоначально на¬

зывали в Древней Греции платных учителей философии и оратор¬

ского искусства. Во второй половине V и начале VI в. до н. э. со¬

Примечания
387
фистами стали называть представителей группы философов, кото¬

рые, стремясь обосновать человека как меру вещей, доказывали от¬

носительность всех его знаний и в связи с этим прибегали к со¬

физмам — словесным ухищрениям, вводящим в заблуждение, но

формально кажущимся правильными. В древности искусство вести

спор, полемику называли диалектикой. По этой причине Писарев и

говорит, что «софисты превратили философию в диалектическое

ору дно.
4	Писарев цитирует стихотворение Пушкина «Герой». Сотруд¬

ник редакции «Русского слова» Н. Фирсов в своих воспоминаниях

рассказывает о том, что эта строка воспринималась Писаревым как

яркое выражение презрения представителей «чистого искусства» к

науке (см. Фирсов H. Н. В редакции журнала «Русское слово».—

Исторический вестник, 1919, кн. 5, с. 81).
5	«гЧеловек человеку волк» — выражение из пьесы «Ослы»

римского драматурга Плавта.
6	Экзотерический (у Писарева — эксотерический) (от греч.

exoterikos — внешний) — предназначенный и для непосвященных, для

всех. Противоп. эзотерический (от греч. esöterikos — внутренний) —

тайный, скрытый, предназначенный исключительно для посвящен¬

ных.
1	Арианство — движение в христианстве в IV—VI вв., осно¬

ванное священником Арием. Не принимало один из основных догма¬

тов официальной христианской церкви о единосущности бога-отца и

бога-сына (Христа), считая это признанием двоебожия.
8	Космография (греч. kosmos — вселенная и grapho—пишу) —

описание небесных светил; совокупность общих сведений по астро¬

номии и географии.
9	Несториане — сторонники христианско-богословского учения,

возникшего в Византии в V в. Его основатель Несторий (с 428 по

431 патриарх Константинопольский) утверждал, что Иисус был че¬

ловеком, рожденным от бога, и стал мессией (Христом) благодаря

наитию св. духа. Несторианство было попыткой сохранить в хри¬

стианстве элементы античного рационализма. Имело опору в город¬

ских кругах Византии. На Эфесском вселенском соборе (431) Несто¬

рий был осужден как еретик. Его последователи, подвергаясь гоне¬

ниям, расселились по многим районам Римской империи.
Македониане — фракция, выделившаяся из ариан. Свое назва¬

ние получила от имени константинопольского епископа Македония

(355—359). Признавая св. дух третьим лицом троицы, македониане

рассматривали его не как бога, а как творение бога.
Евтихиане — см. «монофизиты».
Пелагиане — сторонники церковного деятеля Пелагия (V в.),

выдвинувшего учение о свободе человеческой воли в противовес

учению Августина о «предопределении», принятому католицизмом,

а также в противовес прославлению аскетизма. На соборах 416 и

431 гг. пелагиане были объявлены еретиками.
Монофизиты (от греч. monos — один и phisis — природа) —

сторонники религиозно-политического учения, появившегося в Визан¬

тии в V в. как реакция на несторианство; основателем учения счи¬

тают константинопольского архимандрита Евтихия. Монофизиты

утверждали, что Христу присуща одна (божественная) природа, а

не две (божественная и человеческая). За человека принял страда¬
25*

Научно-атеистическая
библиотека
388
ния не богочеловек, а бог. Учение распространилось на востоке Ви¬

зантии (в Египте, Сирии, Армении) и стало знаменем сепаратизма.
Монофелиты (от греч. monos — один и thelema — воля) — по¬

следователи христианского богословско-догматического учения, воз¬

никшего в нач. VII в. и утверждавшего, что Христос имел две раз¬

ные сущности — божественную и человеческую, но единую волю.
10	Под «макиавеллевскими эволюциями» Писарев подразуме¬

вает политические комбинации, пренебрегающие нравственной чи¬

стотой. О правомерности игнорирования норм морали для достиже¬

ния политических целей писал итальянский общественный деятель

Николо Макиавелли в книге «Князь».
11	Лев Исавриец (Лев III Исаврянин) — византийский импера¬

тор (717—741), заняв престол, повел борьбу против церковно-мо¬

настырского землевладения, используя в этих целях иконоборчество.

Иконоборцы отрицали поклонение иконам, считая их произведения¬

ми «дьявольского искусства». Иконоборчество в течение некоторого

времени являлось официальной идеологией Византийской империи.
12	Ортодоксия (от греч. orthodoxos — правоверный) — в рели¬

гии: правоверие, неуклонное следование традиционному учению

церкви.
13	Халдейская церковь — церковь месопотамских и персидских

христиан, в том числе и несториан, а также тех, кто вступил в

унию с Римом. Она была названа так папой Евгением IV по той

причине, что возникла на месте древней Халдеи.
14	Киндская школа — ученики и последователи арабского фи-

лооофа и ученого, автора ряда трактатов по медицине Кинди

(аль-Кинди Абу Юсуф Якуб беи Исхак) (ок. 800 — ок. между 860

и 879).
15	На протяжении 30—40 годов XIX в. в Англии неоднократно*

обсуждался вопрос о политической эмансипации евреев. Одним из

формальных моментов, мешавших евреям, избранным в парламент,

выполнять депутатские обязанности, являлась формула присяги,

в которой указывалось на верность христианской религии. В 1858 г.

эта формула была изменена и первый депутат-еврей был признан в

своих правах.
16	В средние века мистерии сохраняли значение культового

действия и разыгрывались в церквах; позже библейский текст до¬

полнялся вставками из легенд, фарсами. Со временем мистерии при¬

няли характер массового зрелища и ставились на городских пло¬

щадях; наиболее широкое развитие мистерии получили в XIV—

XV вв. в Северной Франции, Фландрии и Англии.
17	В отличие от многих утопических социалистов и современ¬

ных ему мелкобуржуазных экономистов Писарев полагал, что бла¬

госостояние общества может быть.достигнуто не просто в результа¬

те совершенствования распределения, а прежде всего в результате

существенного подъема материального производства. Отсюда то осо¬

бое значение, которое он придавал науке, и та резкость, с которой

он порицал «умственную неподвижность».
18	Иероним (330—419)—один из крупных идеологов католи¬

цизма, ценимый церковью как ее «великий учитель», всегда выдви¬

гался как образец беззаветной верности принципам христианской

морали. Канонизирован.

Примечания
389
19	Писарев связывал начало умственного переворота в Европе

с возникновением протестантизма, с именем Мартина Лютера.
20	Писарев рассматривал Англию как классическую страну

капиталистической эксплуатации. Здесь он высмеивает мнимый де¬

мократизм политической системы Англии, основанной на разделении

власти на совещательную, законодательную и исполнительную.
21	Это место работы Писарева весьма примечательно. Он счи¬

тает, что сила арабов заключалась наряду с другими факторами в

том, что они не растрачивались на «пустоцветы», к которым публи¬

цист относил большинство видов искусств. Эта мысль Писарева свя¬

зана с его пониманием потребностей. Сводя первостепенные потреб¬

ности к материальным, Писарев рассматривал духовные потребности

(и прежде всего потребности эстетические) как нечто второстепен¬

ное. Он полагал, что до тех пор, пока не будут удовлетворены пер¬

вые, незачем отвлекать силы людей на удовлетворение вторых, тем

более что удовлетворение духовных потребностей представляет со¬

бой монополию господствующих классов. С этим связаны его нега-

тивнстские высказывания об искусстве.
22	В тексте неточность: вместо «материальное миросозерца¬

ние» следует читать «материалистическое миросозерцание».
23	Альбигойцы — последователи еретического движения во

Франции, в Италии и Германии в XII—XIII вв. против католической

церкви. Одним из центров движения был г. Альби (французская

провинция Лангедок).
24	Францисканцы — члены нищенствующего монашеского орде¬

на, созданного монахом Франциском Ассизским в Италии в 1207—

1209 гг. Орден возник в противовес официальной церкви, но со вре¬

менем превратился в орудие борьбы папства со средневековыми

ересями.
Доминиканцы — члены нищенствующего ордена, основанного в

Тулузе испанским монахом Доменико де Гусманом. В 1216 г. орден

был утвержден папой Гонорием III и вскоре превратился в орудие

борьбы против еретиков и их физического истребления. Эмблема

ордена — собака с зажженным факелом в зубах; доминиканцы на¬

зывали себя «псами господними» (domini canes). В 1232 г. папство

возложило на орден руководство инквизицией.
25	Статья впервые публиковалась под названием «Перелом в

умственной жизни средневековой Европы».
Реалисты
Написана летом 1864 г. в Петропавловской крепости. Впер¬

вые была опубликована в кн. 9, 10 и 11 журнала «Русское слово» за

1864 г. без подписи под заглавием «Нерешенный вопрос». При этом

в текст статьи цензурой был внесен ряд существенных изменений:

некоторые строки были опущены, другие подверглись «редакции».

Во время последующих переизданий первоначальный текст был ча¬

стично восстановлен Ф. Ф. Павленковым, а затем — в советское вре¬

мя — Ю. С. Сорокиным. Печатается с сокращениями по тексту:

Д. И. Писарев. Сочинения в 4-х томах, т. 3. М., 1955, с. 7—138.
«Реалисты» — программная работа Писарева. В ней с особой

силой раскрываются его представления о роли науки в обществен¬

ном развитии, в формировании «реалистического» мировоззрения,
о	путях пропаганды естественнонаучных знаний.

Научно-атеистическая
библиотека
390
Н. К. Крупская, вспоминая, что В. И. Ленин рекомендовал

учиться у Писарева искусству пропаганды, дала высокую оценку

мыслям Писарева о методах популяризации науки. Приведя ряд

выписок из статьи «Реалисты», она замечает: «Теперь всякий пар¬

тиец, всякий просвещенец в той или иной мере популяризатор, про¬

пагандист... Поэтому, думается, будет своевременным напомнить об

этих высказываниях Писарева. Они давно уже проверены жизнью,

и о них не следует забывать» (Крупская Н. К. Педагогические сочи¬

нения в 10-ти томах, т. 8. М., 1960, с. 585).
1	Мартинизм — мистическое учение, создателем которого был

французский мистик Луи Клод Сен-Мартен (1743—1803). Оно было

изложено в его труде «Заблуждения и истина». Общество мартинис¬

тов в России было основано в 1780 г.
Масонство (франц. branc-masons — вольные каменщики) — ре¬

лигиозно-философское течение, зародившееся в XVIII в. в Англии и

распространившееся затем в других европейских странах. Масонство

возникло в противовес господствующему клерикализму, но оно, ра¬

зумеется, не выводило своих последователей из тенет религии.
2	Филантроп (греч. philantropos) — благотворитель. Писарев

многократно критиковал религиозную филантропию, показывая, что

она не способна устранить причин существующего зла, более то¬

го, унижает человека, обрекая его на ожидание милостыни (см.

также статьи «Мыслящий пролетариат», «Исторические идеи Огю¬

ста Конта»).
3	Речь идет о статье Д. В. Аверкиева «Университетские от¬

цы и дети», опубликованной в 1—3 книгах журнала «Эпоха» за
1864	г.
Перелом в умственной жизни

средневековой Европы
Статья написана в конце 1864 — начале 1865 г. в Петропав¬

ловской крепости. Публиковалась по частям в кн. 1 и 2 «Русского

слова» за 1865 г. Впоследствии включалась Ф. Ф. Павленковым во

все издания Полного собрания сочинений Д. И. Писарева. В совет¬

ское время публикуется впервые, воспроизводится с сокращениями

по тексту: Д. И. Писарев. Полное собрание сочинений в шести то¬

мах, изд. 3-е Ф. Павленкова, т. 4. СПб., 1901, с. 377—446.
Статья входила в задуманный публицистом цикл работ по

истории религии и атеизма.
1	Ордалии (позднелат., ед. ч. ordalium) — средневековый вар¬

варский способ выяснения виновности подозреваемого в преступле¬

нии путем так называемого «суда божьего» (пыток огнем, водой и

раскаленным железом, поединков с-обвинителем и т. д.). Выдержав¬

ший объявлялся невиновным.
2	Имам (араб, imam — стоящий впереди) — духовное лицо у

мусульман.
3	Клермонский собор собрался в 1095 г. в г. Клермоне (Фран¬

ция); на соборе папа Урбан II призвал к крестовому походу.
4	Согласно учению Сен-Симона, каждая общественная систе¬

ма в своем развитии проходит эпохи созидательные, когда она раз¬

вивает постепенно все свои принципы и возможности, и эпохи раз¬

Примечания
391
рушительные, когда эта система переживает глубокий кризис, а за¬

тем возникает более высокий общественный строй.
5	Церковная область (Папская область) —теократическое го¬

сударство в Средней Италии со столицей в Риме во главе с неогра¬

ниченным государем — папой. Возникнув в VIII в., Церковная об¬

ласть перестала существовать в 1870 г., после занятия Рима вой¬

сками итальянского короля Виктора-Эмануила II.
8 Фризы — здесь: племя, населявшее территорию у берегов

Северного моря, так называемую Фризию, или Фрисландию.
7	«...вольнодумцев Южной Франции...» — речь идет о движении

альбигойцев.
8	€Космополит в деле религии...» — здесь в смысле полного

безразличия к тому, что разделяло религии с точки зрения догма¬

тической, национальной и т. д.
9	Ломбардская федерация (Ломбардская лига)—союз горо¬

дов Ломбардии, созданный в конце 1167 г. для борьбы против импе¬

раторов «Священной Римском империи» за свою независимость.
10	Согласно правилам 1221 г., во главе францисканского орде¬

на стоял генеральный магистр (генерал). Еще при основателе орде¬

на Франциске Ассизском вторым таким генералом стал Илья Кор¬

тонский. Он председательствовал на генеральном капитуле (собра¬

нии руководителей ордена разных рангов), принимал участие в раз¬

работке новых правил ордена, стремился придать ордену привиле¬

гированное положение.
11	«...называвших себя спиритуалистами...»— в данном случае

речь идет о еретическом течении, представители которого в своеоб¬

разной форме противопоставляли себя официальной религии и церк¬

ви, выдвигая идею, будто на смену господства бога-отца и бога-сына

пришло царство бога-духа святого.
12	Апокалипсис (греч: apokalypsis) — в христианской рели¬

гии — откровение, пророчество. Апокалипсисом называется одна из

книг Нового завета («Откровение Иоанна»), содержащая мистиче¬

ские «пророчества» о «конце мира».
13	Millenium (лат. mille — тысяча и annus — год)—мистиче¬

ская вера в наступление тысячелетнего земного царствования Хри-

ста,- которое будто бы наступит после второго пришествия перед

концом мира.
14	Тамплиеры (франц. templiers от temple — храм)—члены

средневекового военно-монашеского ордена, возникшего в 1119 г. в

Иерусалиме после 1-го крестового похода. Свое название орден

тамплиеров получил от первоначальной резиденции его основателей,

располагавшейся вблизи места, где, по преданию, находился храм

Соломона. Тамплиеры принимали активное участие в крестовых по¬

ходах. Со временем орден превратился в крупнейшего феодального

владетеля в Европе и на Ближнем Востоке.
15	€Вавилонское пленение» (вавнлонский плен) — период в ис¬

тории древних евреев с 586 по 539 г. до н. э. (от насильственного

переселения части евреев в Вавилон после взятия Иерусалима вави¬

лонским царем Навуходоносором II до возвращения их в Палестину

после завоевания Вавилонии персидским царем Киром II). Слова

«вавилонское пленение» стали нарицательными для обозначения

длительного пленения людей. В данном случае речь идет о пленении

пап (авиньонском пленении) —вынужденном (под давлением фран¬

Научно-атеистическая
библиотека
392
цузских королей) пребывании римских пап в Авиньоне в 1309—

1377 гг. (с перерывом в 1367—1370 гг.).
16	Манихеи (от собств. Мани) — сторонники религиозного те¬

чения, возникшего в III в. в Персии и распространившегося во мно¬

гих странах—от Италии до Китая. Свое название это течение по¬

лучило от имени легендарного перса Мани. Учение манихеев вклю¬

чало в себя различные религиозные элементы — христианские, хал¬

дейские, персидские. Из персидской религии была воспринята идея
о	дуализме доброго и злого начал, лежащих в основе мира. По уче¬

нию манихеев, демон толкает людей к грехам с помощью лжепро¬

роков. К последним они относили Моисея и Христа. Манихеи жесто¬

ко преследовались церковью.	__
17	Фраза «credo, quia absurdum» («верую, ибо нелепо») при¬

писывается христианскому писателю-апологету Тертуллиану

(ок. 160 — после 220), стремившемуся возвысить веру над знанием.
18	Бенедиктинцы — члены монашеского ордена, основанного в

530 г. Бенедиктом Нурсийским в Монтекассино (Италия).
19	Индульгенция (от лат. indulgentia — снисходительность, ми¬

лость) — полное или частичное прощение «грехов», которое церковь

считает себя вправе давать верующим на том «основании», что она

якобы обладает некоей «божественной благодатью». С XII в. като¬

лическая церковь начала широкую торговлю индульгенциями. От¬

мена продажи индульгенций была одним из основных требований

Реформации.
20	Писарев здесь несколько упрощает причины появления лю¬

теранства. В последующих разделах статьи он покажет, что все

обстояло значительно сложнее. И все же дать достаточно полное

объяснение причин возникновения лютеранства (и вообще реформа-

ционного движения) Писарев не смог.
21	«г...в магометанской Испании...»— в 711—718 гг. почти вся

территория Пиренейского полуострова была завоевана арабами и

берберами, получившими общее название мавров. Здесь вместе с об¬

разованием эмирата утвердилось в качестве господствующего веро¬

учения мусульманство. Конец «магометанской Испании» наступил к

середине XVIII в., когда в результате реконкисты (т. е. отвоевания

земель у арабов) была восстановлена независимость испанских го¬

сударств.
22	На эзоповском языке Писарева супернатурализм был сино¬

нимом веры в сверхъестественное (лат. super — сверху и natura —

природа).
23	Белым духовенством называлось духовенство, живущее

«в миру», в отличие от «черного», для которого характерен уход «из

мира», монашество.
Исторические идеи Огюста Конта
Статья написана в 1865 г. в Петропавловской крепости. Пуб¬

ликовалась частями в сентябрьской, октябрьской, ноябрьской, де¬

кабрьской книгах «Русского слова» за 1865 г. Появление новых глав

неизменно вызывало протесты цензуры. Впоследствии включалась

Ф. Ф. Павленковым во все издания Полного собрания сочинений

Д. И. Писарева. В советское время публикуется впервые. Печата¬

ется с сокращениями по тексту: Д. И. Писарев. Полное собрание со¬

Примечания
393
чинений в 6-ти томах, изд. 3-е Ф. Павленкова, т. 5. СПб., 1901,

с. 303—450.
Это один из наиболее интересных атеистических трудов Писа¬

рева. Статья посвящена анализу исторических взглядов французско¬

го философа и социолога Огюста Конта. В трудах Конта внимание

Писарева привлекла попытка мыслителя применить естественнона¬

учные методы к анализу исторического материала, его идея эволю¬

ции человеческой культуры, попытка вскрыть в этой эволюции за¬

кономерность и т. д. Вне всякого сомнения, Писареву были симпа¬

тичны такие стороны взглядов Конта, как высокая оценка естество¬

знания, уверенность в наступлении «века науки». Вместе с тем Писа¬

реву было ясно, что в вопросах социологии Конт потерпел «полное

и печальное фиаско. Конт вдался в произвольные умствования, из¬

менил своей собственной строго научной методе, написал Положи¬

тельную Политику, в которой нет ничего положительного, создал

новую религию, которая одним ни на что не нужна, а других не мо¬

жет удовлетворить, провозгласил себя первосвященником челове¬

чества (Grandprêtre de l’humanité) и наконец умер, оставив после

себя горсть верующих адептов, которые своими поступками и плос¬

кими догматическими трактатами продолжают до сих пор, по мере

сил, доставлять обильную пищу насмешкам всех реакционеров и ме¬

тафизиков...» (Писарев Д. И. Полное собрание сочинений в 6-ти то¬

мах, изд 3-е Ф. Павленкова, т. 5, с. 310).
Используя некоторые идеи Конта, Писарев фактически изло¬

жил в своей статье своеобразную концепцию истории человеческой

культуры. В работе прослеживается возникновение и эволюция ре¬

лигии, возникновение христианского монотеизма и христианской

церкви, монополизация ею духовной власти в обществе, борьба

церкви против науки и просвещения, разоблачается служебная поли¬

тическая роль религиозной идеологии и морали в обществе, постро¬

енном на социальном неравенстве и гнете.
1	По Писареву, первобытный человек «знает только самого

себя, и кроме самого себя не знает ровно ничего». Это неверно. Са¬

мосознание не есть первоисточник знаний. Оно само представляет

собой продукт развития познания, притом на довольно высоком

уровне. Познание издревле осуществлялось в процессе взаимодей¬

ствия человека с природой, в общении с другими людьми. В ходе

этого процесса человек и стал различать «Я» и «не-Я». Иначе го¬

воря, только в процессе познания природы, только в общении с дру¬

гими людьми стало формироваться самосознание. Если начинать с

«Я», то не открывается, а закрывается дорога к пониманию челове¬

ческого познания. Вот почему В. И. Ленин, конспектируя «Науку

логики» Гегеля, заметил: «Начать философию с «Я» нельзя. Нет

«объективного движения»» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29,

с. 93).
2	Под «первобытными приемами теологического философствова¬

ния» Писарев подразумевает религиозные верования древних. Под¬

черкивая «полезность» и «необходимость» первобытных способов

объяснения явлений, Писарев стремился доказать, что религия воз¬

никла как следствие определенных условий. Он исходил при этом

из убеждения, что ни одна идея, в том числе и религиозная, не мо¬

жет получить распространения, если не будет выполнять какой-либс

функции, не будет удовлетворять какие-нибудь потребности.
3	Термин «теория» здесь используется Писаревым в упрощен¬

Научно-атеистическая
библиотека
394
ном виде. В действительности понятие «теория» значительно шире,

чем «определенная точка зрения». Это — проявление известной недо¬

оценки теоретического мышления, которая в ряде случаев имела

место у публициста (см. также прим. 1 к статье «Схоластика
XIX	века»),
4	Писарев неоднократно возвращался к роли воображения в

процессе познания, видя в нем источник не только плодотворных

гипотез, но и возникновения религиозно-идеалистических предрас¬

судков (см. его статьи «Идеализм Платона», «Промахи незрелой

мысли» и др.). В. И. Ленин, конспектируя книгу Аристотеля «Ме¬

тафизика» и отмечая, что образование понятий не есть «зеркально¬

мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включаю¬

щий в себя возможность отлета фантазии от жизни», писал: «Ср.

Писарев о мечте полезной, как толчке к работе, и о мечтательности

пустой» (Ленин В. И. Полн. собр. ооч., т. 29, с. 330).
5	Данная работа позволяет увидеть особенности писаревского

понимания фетишизма. Так, французский ученый де Брос рассмат¬

ривал фетишизм как поклонение неодушевленным предметам, вы¬

званное страхом человека перед силами природы. Конт истолковы¬

вал фетишизм по-иному — как поклонение не самим предметам,

а «духовному началу», заключенному в них. Писарев же в отличие

от де Броса связывает появление фетишизма не просто со страхом,

а с борьбой человека за существование; в отличие от Конта он по¬

казывает, что мистическое «духовное начало» представляет собой не

что иное, как сознание, которое человек приписывал материальным

предметам по аналогии с собственной духовной деятельностью.
6	Сенегамбией условно называли территорию в Африке, огра¬

ниченную с севера рекой Сенегал, а с юга — рекой Гамбия н насе¬

ленную различными племенами и этническими группами.
7	Политеизм (от греч. poly — многие и theos — бог) —много¬

божие, вера во многих богов.
8	Лары — в древнеримской религии божества, охранявшие

дом, семью и почитавшиеся у семейного очага вместе с пенатами.

Кроме того, почитались общественные лары — покровители улиц,

города и государства, которым посвящались алтари и часовни, воз¬

двигавшиеся на перекрестках дорог. Пенаты (лат. penates) — у древ¬

них римлян духи и божества, хранители семейного и общественного

благополучия.
9	Термин <гметафизический» происходит от слова «метафизи¬

ка» (от греч. meta ta physika, букв. — после физики). «Метафизи¬

кой» была названа книга философских сочинений Аристотеля, кото¬

рые следовали после «Физики» — его сочинения о природе. В средние

века термин «метафизика» использовался для обозначения филосо¬

фии как абстрактного размышления о бытии, о том, что не дано

непосредственно в науках о природе. Гегель, разрабатывая свой

диалектический метод, использовал термин «метафизика» для обоз¬

начения метода, противоположного «диалектике». О. Конт утверж¬

дал, что наступил новый, научный (в его понимании) период в раз¬

витии человеческой мысли, противопоставляя ему всю предшествую¬

щую философию (в том числе и Гегеля), третируя ее как нечто ис¬

кусственное, противоестественное, привнесенное в природу, как уста¬

ревшую «метафизику».
Писарев использует этот термин, с одной стороны, для обо¬

значения философского мышления, а с другой —для обозначения

Примечания
395
учений о сверхъестественном ( = «сверхприродном»). Во многих сво¬

их работах Писарев применяет термин «метафизика» как синоним

идеалистической философии, схоластического мудрствования и т. д.
10	Это неверно: политическое развитие начинается с появления

классовой дифференциации и борьбы за власть.
11	Под ассоциацией Писарев понимал все формы объединения,

кооперации для достижения общей цели.
12	Утверждения Писарева о невозможности познания причин

перехода к оседлости не отвечают истине: данные этнографии и ар¬

хеологии позволяют научно обосновать этот процесс.
13	Мысль Писарева о применимости принципа естественного

отбора к истории общества являлась ошибочной и может дать по¬

вод для отнесения публициста к числу сторонников социального

дарвинизма. В действительности такое отнесение было бы неверным.

Социальные дарвинисты отождествляли социальные закономерности

с биологическими, что вело к ошибочному, ненаучному представле¬

нию, будто общественная жизнь идентична жизни животного мира.

Писарев же стремился поставить социологию на подлинно научную

основу. Он привлекает естественнонаучные выводы Дарвина в под¬

крепление своих представлений об экономических, политических и

духовных закономерностях жизни общества и человека как живого

существа.
14	См. прим. 12 к наст, статье.
15	Теософия (от греч. theos — бог и sophia — мудрость, знание;

букв. — богопознание). На эзоповском языке Писарева «теософия»

была синонимом теологии.
лв Утилитарист — последователь утилитаризма. Утилитаризм

(от лат. utilitas — польза, выгода) — этическое учение, полагающее,

что в основе нравственности должна лежать польза, выгода челове¬

ка. Философское оформление утилитаризма связано с именами анг¬

лийских философов И. Бентама и Дж. С. Милля. Писарев со свой¬

ственной ему склонностью к парадоксам делает попытку сопоста¬

вить нравственные представления первобытных людей с представле¬

ниями современных ему утилитаристов. Общее он усматривает в

том, что и те и другие, следуя своей природе, стремятся к пользе,

а разницу — в том, что у первых это носило стихийный, а у вто¬

рых — осознанный характер, что позволяет последним предвидеть

отрицательные последствия своих действий и избегать их. Это пре¬

имущество Писарев связывает с тем, что сознание «последователь¬

ного утилитариста» высвободилось из-под «теософической опеки».

Публицист был бы прав, если бы относил это преимущество к той

форме утилитаризма, которую развили русские революционные де¬

мократы (в том числе и сам Писарев). Утилитаризм же Бентама и

Милля, став теоретической основой буржуазного индивидуализма, не

мог обеспечить высвобождение человека из-под власти религии.
17	Это место может дать повод к утверждениям, будто Писа¬

рев придерживался «теории насилия» в объяснении причин появле¬

ния классов. В действительности он не раз отмечал и роль частной

собственности («элемента присвоения») в разделении общества на

классы (см., напр., «Очерки из истории труда»).
18	Вандейцы — от названия французского департамента Ван¬

дея, в котором во время буржуазной революции XVIII в. находился

очаг контрреволюционных выступлений дворянства, духовенства и

крестьянства (в основном зажиточного). Слово «вандея» стало наои-

Научно-атеистическая
библиотека
396
дательным для обозначения контрреволюции.
Шуаны — участники контрреволюционных восстаний в защиту

королевской власти Бурбонов и католической церкви во француз¬

ских провинциях Мен, Бретань и Нормандия в 1792—1803 гг.
19	Ультрамонтанство (франц. ultramontaine от лат. ultra mon¬

tes— за горами, т. е. за Альпами, в Риме) —воинствующее религи¬

озно-политическое направление в католицизме, возникшее в XV в.,

последователи которого добивались неограниченной власти папы,

осуществления его претензий на вмешательство в светские дела ев¬

ропейских государств. На Ватиканском соборе 1870 г. ультрамонта-

ны добились провозглашения догмата о непогрешимости папы.
20	Реформация (лат. reformatio—преобразование)—социаль¬

но-политическое движение XVI—XVII вв. в Западной и Централь¬

ной Европе, возникшее на почве борьбы крестьянства и нарождав¬

шейся буржуазии против феодального строя и вылившееся в форму

религиозной борьбы против католической церкви как опоры феода¬

лизма. Сторонники реформации протестовали против гнета католи¬

ческой церкви и требовали изменения (реформы) ее устройства.
21	Аристид (ок. 540 — ок. 467 гг. до н. э.) — древнегреческий

политический деятель и полководец; в буржуазно-либеральной ли¬

тературе рассматривался как образец политической мудрости и

справедливости.
Катон Старший (или Цензор) Марк Порций (234—149 гг. до

н. э.) — государственный деятель к писатель, автор трактатов по

земледелию, садоводству, основоположник римской литературной

прозы.
22	Писарев намекает на то, что христианство, несмотря на

двухтысячелетнее существование, не сумело воплотить в жизнь про¬

возглашенные им идеалы.
23	См. прим. 38 к статье «Аполлоний Тианский».
24	Здесь под «гспиритуалистами» Писарев имеет в виду церков¬

ников.
25	Мальтузианцы — сторонники антинаучной теории англий¬

ского буржуазного экономиста, священника Т. Р. Мальтуса (1766—

1834), пытавшеюся оправдать безработицу и нищету трудящихся

чересчур быстрым ростом населения. Несостоятельность концепции

Мальтуса доказана классиками марксизма.
26	Альтруизм (франц. altruisme, от лат. alter — другой) — тер¬

мин, введенный О. Контом для обозначения нравственного принципа,

означающего способность человека бескорыстно жертвовать собст¬

венными интересами в пользу других людей. Писарев решительно от¬

вергает контовский альтруизм, а с ним и альтруизм и филантропию

католицизма, подчеркивая, что за проповедью самопожертвования

скрывается призыв к добровольному отказу человека от своего

счастья в пользу «борейторов» человечества. Писаревские рассуж¬

дения о вреде поповского альтруизма весьма близки к тому, что пи¬

сали К. Маркс и Ф. Энгельс в «Святом семействе».
27	Здесь и далее Писарев останавливается на оценке О. Кон¬

том отношения католицизма к вопросам морали, к проблеме эман¬

сипации женщин.
В 60-х годах XIX в. вопрос о равноправии женщин приобрел

в России большую остроту. В реакционной литературе 60-х годов

было распространено утверждение, будто этот вопрос может быть

разрешен только на основе религии. Так, В. Михайлов в статье

Примечания
397
«Влияние христианства на нравственные отношения» утверждал,

будто женщина впервые была возвышена до ее истинного достоин¬

ства именно благодаря христианству («Духовный вестник», 1863г

т. V, с. 19). Н. Соловьев в статье «Женщинам» утверждал, что пер¬

вые слова как за падшую женщину, так и за пролетария произнес

Христос («Эпоха», 1865, май, с. 173). Писарев полемизирует с по¬

добными утверждениями.
28	Под сплачевными попытками» Конт имел в виду разврат,

аморализм.
29	Сарацины — народ, упоминаемый древнегреческим ученым

Птолемеем и римским историком Аммианом Марцеллином и жив¬

ший на севере Аравии. В начале средних веков это имя было рас¬

пространено католическими писателями на всех арабов, а затем и

на мусульман.
30	Гвельфы (ит. quelfi) — политическое направление в Италии

XII—XV вв., возникшее в связи с борьбой между «Священной Рим¬

ской империей» и папством за господство в Италии; к гвельфам,

поддерживавшим римских пап, примыкали преимущественно выход¬

цы из торгово-ремесленных слоев городов. В 1848—1849 гг. гвельфа¬

ми называли представителей умеренно-либерального течения, стре¬

мившихся объединить Италию под руководством папы римского.
Гибеллины (ит. ghibellini) — политическое направление в Ита¬

лии XII—XV вв., поддерживавшее императоров «Священной Рим¬

ской империи» и боровшееся с гвельфами; гибеллины выражали ин¬

тересы феодальной знати.
31	Писарев иронизирует над недоброжелательным отношением

позитивистов к «безрассудным социалистам».
Мыслящий пролетариат
Статья имела первоначально название «Новый тип» и под этим

названием была впервые опубликована в журнале «Русское слово»

(1865, октябрь). Воспроизводится по тексту: Д. И. Писарев. Сочи¬

нения в 4-х томах, т. 4. М., 1956, с. 7—49.
Поводом к написанию статьи послужили выход в свет рома¬

на Н. Г. Чернышевского «Что делать?» и развернувшаяся вокруг

него полемика.
Известно, что еще в 1863 г., как только появился роман «Что

делать?», Писарев — узник Петропавловской крепости — откликнул¬

ся на него восторженной статьей под названием «Мысли о русских

романах», которая, однако, не была опубликована. В заключении

сената от 14 октября 1863 г. отмечалось, что статья Писарева пре¬

исполнена похвал сочинению Чернышевского с подробным развити¬

ем содержащихся в нем «материалистических и социальных идей»

и что опубликование ее «может иметь вредное влияние на молодое

поколение». По указанию министра внутренних дел статья была Пи¬

сареву возвращена.
Писарев смог публично высказаться о романе Чернышевского

и вообще об идеях, вдохновлявших Чернышевского, только два года

спустя, когда журнал «Русское слово» выходил в свет без предвари¬

тельной цензуры. Это он и сделал в статье «Новый тип». Опубли¬

ковал ли он при этом старую статью, не пропущенную ранее цензу¬

рой. или же написал новую — доподлинно не известно. Ю. С. Соро¬

Научно-атеистическая
библиотека
398
кин полагает, что так как прежняя статья не была конфискована,

а возвращена Писареву и так как среди его бумаг она не сохра¬

нилась (хотя некоторые менее важные автографы остались), то

вполне вероятно, что Писарев использовал значительную ее часть.
Появление статьи вызвало резко отрицательную реакцию цен¬

зуры и властей. Журналу было сделано предупреждение, за кото¬

рым могло последовать его закрытие. Попытки Ф. Ф. Павленкова

включить статью Писарева в издававшуюся им в 1872 г. часть Пол¬

ного собрания сочинений публициста не увенчались успехом. Статья

была включена в Полное собрание сочинений Писарева только

30 лет спустя, после революции 1905 г., преемниками Павленкова.

Тогда впервые статье было дано название «Мыслящий пролетариат».
Статья «Мыслящий пролетариат» представляет собой одно из

наиболее ярких выражений идейной позиции Писарева, органиче¬

ской связи его антирелигиозных выступлений с пропагандой социа¬

листических идеалов. Критика догматизма, религиозио-идеалистиче-

ского сознания, неизбежность конфликта между чувством и разумом

верующего, порочность религиозной морали с ее филантропией и мни¬

мой любовью к ближнему, с ее пренебрежительным отношением к

труду, к свободному мышлению и т. д.— все это нашло отражение

в писаревском противопоставлении новых людей («мыслящих про¬

летариев») «ветхим» людям, в критике образа жизни и мышления

последних.
1	Светобоязнь — на эзоповском языке означало и робость мыс¬

ли, и идейную реакцию, встречавшую в штыки любые проблески но¬

вых идей.
2	О «деспотизме мысли» писал, например, Н. Соловьев в

статье «Теория безобразия» (опубликована в журнале «Эпоха», 1864,

июль, с. 14), обвиняя Писарева и его единомышленников в преуве¬

личении роли науки и знания.
3	«Литературным казачеством», «калмыцкими набегами на

науку», «бомбой отрицания» называл боевые, задорные выступления

революционных демократов против политической и литературной

реакции, против религии и идеализма профессор государственного

права в Московском университете Б. Н. Чичерин.
4	Молчалин — действующее лицо комедии А. С. Грибоедова

«Горе от ума»; его имя стало нарицательным для обозначения хит¬

рости, прикрытой скромностью, послушанием.
Полоний — действующее лицо трагедии В. Шекспира «Гам¬

лет», литературное олицетворение угодливости.
5	Выражение «проницательный читатель» использовалось Пи¬

саревым и другими демократическими публицистами в разном смыс¬

ле и воспринималось тогдашними читателями в зависимости от кон¬

текста по-разному. В одних случаях оно должно было настроить чи¬

тателя на восприятие подтекста, вне’шне прикрытого невинной сло¬

весной формой. В других случаях (в том числе и здесь) за этим

выражением скрывался иронический намек на представителей адми¬

нистрации, цензуры, богословия и т. д., присвоивших себе право

безапелляционно судить обо всем и навязывать свое мнение другим.
Популяризаторы отрицательных

доктрин
Статья написана в 1866 г. и впервые опубликована в сборнике

Примечания
399
«Луч» (СПб., 1866), изданном Г. Е. Благосветловым после закрытия

журнала «Русское слово». Впоследствии включалась во все издания

Полного собрания сочинений Д. Писарева, предпринимаемых

Ф. Ф. Павленковым.
В данной книге работа публикуется с сокращениями по тек¬

сту: Д. И. Писарев. Сочинения в 4-х томах, т. 4, с. 140—194.
Статья представляет собой одну из частей задуманного Писа¬

ревым обширного цикла, посвященного истории борьбы религии и

атеизма. О связи этой работы со статьей «Исторические идеи Огю¬

ста Конта» говорит и сам Писарев в первых строках работы: упо¬

минаемая им статья «Времена метафизической аргументации» (дру¬

гое название — «Популяризаторы отрицательных доктрин») пред¬

ставляет собой не что иное, как последнюю часть статьи «Историче¬

ские идеи Огюста Конта». В свою очередь публикуемая нами работа

имела продолжение: она стала прелюдией к статье «Дени Дидро и

его время», которая увидела свет уже после смерти публициста.
Статья «Популяризаторы отрицательных доктрин» — попытка

обобщить историю развития атеистической мысли. На эзоповском

языке Писарева, который читатели прекрасно понимали, под «отри¬

цательными доктринами» понимались учения, отвергавшие религию

и идеалистическую философию. Рассказ о выступлениях передовых

мыслителей против религии построен в статье на богатейшем мате¬

риале, почерпнутом Писаревым из непосредственного знакомства с

трудами Вольтера, Руссо, Монтескье, Бейля и др. В статье мы на¬

ходим ссылки и на произведения Корнеля, Расина, Мольера, Буало.

При подготовке работы Писарев пользовался и трудами выдающих¬

ся историков того времени. Особое предпочтение он отдавал

Г. Т. Боклю и Г. Геттнеру.
История западноевропейского свободомыслия излагается Писа¬

ревым в тесной связи с развитием экономики и политики, филосо¬

фии и науки.
1	Публикация третьей части статьи «Исторические идеи

Огюста Конта» повлекла за собой санкции со стороны карательной

цензуры: журнал «Русское слово» получил второе предупреждение.

По этой причине продолжению статьи было дано новое название:

«Времена метафизической аргументации». Согласно концепции

О. Конта, человеческая культура проходит в своем ^развитии три

периода: теологический, метафизический и позитивный (т. е. науч¬

ный)*. Главы 17—24 статьи Писарева были посвящены в значитель¬

ной степени «метафизическому» периоду.
2	Имеется в виду известное изречение, приписываемое фран¬

цузскому королю Людовику XIV и ставшее нарицательным для ха¬

рактеристики абсолютизма: «Государство — это я».
3	Галликанизм, галликанство (от лат. названия Франции —

Галлия) — церковно-политическое движение среди французских ка¬

толиков за автономию французской церкви от папы римского, воз¬

никшее в XIII в. Галликанизм не отвергал принципов католицизма и

связей с римской курией. В период, о котором пишет Писарев, гал¬

ликанская церковь была полностью подчинена государству. Это на¬
*	* *
*	См. также прим. 9 к статье «Исторические идеи Огюста
Конта».

Научно-атеистическая
библиотека
400
шло отражение в выступлениях епископа Жана Бениня Боссюэ,

идеолога католической реакции и абсолютизма.
4	Драгоннады — от слова «драгун». При Людовике XIV, осо¬

бенно после 1685 г., поощрялось размещение драгун на постой в

домах гугенотов. Во время этих постоев драгуны творили всякие

бесчинства и притеснения с целью принудить гугенотов перейти в

католичество. Слово «драгоннады» стало нарицательным для обо¬

значения издевательств над простыми людьми, поощряемых со сто¬

роны властей.
6	Пресвитерианцы (пресвитериане) — представители протес¬

тантской церкви в Шотландии и Англии. Во время английской бур¬

жуазной революции XVII в. выражали интересы крупной буржуа¬

зии и нового дворянства. После реставрации Стюартов пресвитериане

подвергались преследованиям. В этом особенно отличился наместник

в Шотландии, будущий король Англии Иаков (Яков) II Стюарт.
6	Варфоломеевская ночь — ночь на 24 августа (под праздник

св. Варфоломея) 1572 г., когда католики по приказу короля и ду¬

ховенства устроили в Париже резню гугенотов, продолжавшуюся

три дня и унесшую несколько тысяч человеческих жизней. Варфо¬

ломеевская ночь послужила началом массового истребления гугено¬

тов по всей Франции.
7	Нантский эдикт — указ, изданный французским королем Ген¬

рихом IV в Нанте в 1598 г., согласно которому были прекращены

преследования гугенотов. В 1685 г. Нантский эдикт был отменен

Людовиком XIV, что привело к возобновлению открытых преследо¬

ваний гугенотов.
8	Тридцатилетняя война (1618—1648)—война между габс¬

бургским блоком (испанские и австрийские Габсбурги, католические

князья Германии, поддержанные папством и Речью Посполитой) и

антигабсбургской коалицией (германские протестантские князья,

Франция, Швеция, Дания, поддержанные Англией, Голландией и

Россией). Габсбургский блок выступал под знаком католицизма,

антигабсбургская коалиция (особенно вначале) —протестантизма.

Начавшись чешским восстанием 1618—1620 гг. против Габсбургов,

война охватила затем всю Европу и принесла массу жертв и раз¬

рушений.
9	Писарев не совсем прав, ставя Мольера в один ряд с пред¬

ставителями классицизма. В творчестве великого драматурга было

немало элементов реализма, острой сатиры на многое из того, что

явно устарело в современном ему французском обществе.
10	Маркиз Поза — герой драмы Шиллера «Дон Карлос», от¬

крыто выступавший против феодального деспотизма Филиппа II.
11	Супранатурализм (от лат. supremus — наивысший и natu¬

ra — природа) — вера в сверхъестественное. Писарев из-за цензур¬

ных условий нередко употреблял этот термин вместо слова «рели¬

гия».
12	Писаревская оценка деятельности Руссо во многом справед¬

лива, но из нее исчезли такие стороны мировоззрения французского

мыслителя, как демократизм, обличение социального неравенства,

его мысли о том, что государство должно служить народу. Это —

один из примеров того, как, увлекаясь какой-либо идеей, Писарев

нередко доводил ее до крайности. Обличая «политическую дряб¬

лость» Руссо, Писарев обошел те черты, которые определили место

Руссо в истории прогрессивной общественной мысли.

Указатель имен
Современное написание ряда приведенных в указателе имен от¬

личается от написания 60-х годов XIX в. В связи с этим наряду

с современным дается и старое их написание. В нескольких слу¬

чаях не удалось установить точные даты жизни упоминаемых

Д. И. Писаревым лиц. Как правило, это касается малоизвестных де¬

ятелей. В соответствующих случаях даются ориентировочные дан¬

ные.
Аббасиды, династия араб¬

ских халифов, правившая

в 750—1258 гг. —174

Абд-Эррахман (Абдаррахман)
III	(891—961), халиф в

Кордове из династии Омейя-

дов (с 929) — 168, 169, 171,

172, 176, 180

Абеляр Пьер (1079—1142),

французский философ-схо¬

ласт и теолог, сторонник

рационализма в теологии —

191, 196, 270

Августин (Блаженный) Авре¬

лий (354—430), один из

идеологов католицизма —

146, 274, 387

Август Октавиан, римский им¬

ператор (27 до н. э.—
14	н. э.)—60, 69, 70, 71,

107, 162, 181

Аверроэс (Ибн Рушд) (1126—

1198), арабский философ,

основатель направления

аверроизма в западноевро¬

пейской средневековой фи¬

лософии — 233, 277

Агезилай (Агесилай) //, царь

Спарты (401—358 до

н. э.) — 60

Адельберон (1-я пол. X в.),

архиепископ Реймскнй,

канцлер Франции —181

Адриан Публий Элий, римский

император (117—138) —

143
Адриан VI, папа римский

(1522—1523) — 192

Аларих, король вестготов

(395—410) — 154

Александр Авонотихит (II в.),

религиозный деятель Древ-
26—1889
ней Греции, мистик; совре¬

менник Лукиана (см.) —

31, 55, 66, 74

Александр Македонский (356—

323 до н. э.) — 28, 35, 50,

51, 53, 131, 132, 138, 307

Александр IV, папа римский

(1254—1261) —243

Али ибн Аби Талиб (ум. 661),

халиф; двоюродный брат и

зять Мухаммеда (см.) —

178
Алкивиад (450—404 до н. э.),

политический и военный

деятель в древних Афи¬

нах — 53

Альберих, маркграф камерин-

ский —165, 186

Альберих, внук Теодоры (см.),

отец папы Иоанна XII

(см.) —165

Альберт Великий, Альберт фон

Больштедт (ок. 1193—1280),

немецкий теолог, предста¬

витель схоластической фило¬

софии — 275

Альберт Кельнский (1193—

1280), один из ученых бо¬

гословов Средневековья —

252
Альи (д'Альи) Пьер (1350—

1419), кардинал — 261, 279

Аль-Мамун, багдадский халиф

(809—833), арабский уче¬

ный— 175

Амвросий (340—397), церков¬

ный деятель и писатель,

епископ медиоланский —
142
Аммиан Марцеллин (ок. 330 —

ок. 400), римский историк —

397

Научно-атеистическая
библиотека
402
Аммона (I в.), знаменитый

оракул в Ливии — 54

Амру, полководец халифа Ома¬

ра (см.) — 150

Анаксагор (ок. 500—428 до

н. э.), древнегреческий уче¬

ный и философ — 130, 178

Анней Корнут, философ-стоик

времен императора Нерона

(см.) —61

Антиной (ум. 130), греческий

юноша, приближенный им¬

ператора Адриана (см.) —
143
Антиох IV Епифан, сирийский

царь (174—164 до н. э.) из

династии	Селевкидов
(см.) —50

Антисфен (ок. 450—360 до

н. э.), древнегреческий фи¬

лософ, ученик Сократа, ос¬

нователь кинической шко¬

лы — 60. 61

Антоний Юл (ум. 2 до н. э.) —
95
Аполлоний Тианский (I в.),

греческий философ-новопи-

фагореец, проповедник и

мистик, получивший в лите¬

ратуре название «языческо¬

го Христа» — 22, 23, 36, 51,

54, 56—58, 60, 67, 76, 97,

202
Апулей (р. ок. 124), древне¬

римский писатель и фило¬

соф— 31, 68

Аретино Леонардо (р. 1369),

секретарь папы римского

(с 1405), ученый — 261

Арий (ум. 336), александрий¬

ский пресвитер, основатель

движения арианства — 244

Аристид (ок. 540—467), поли¬

тический деятель Древней

Греции, афинский полково- "

дец — 38, 326, 327, 365

Аристотель (384—322 до

н.э.)—46, 77, 82, 93, 97,

99, 129, 132, 133, 138, 151,

176, 237, 238, 252, 274, 277

Арнольд Брешианский (кон. XI

или нач. XII в.— ок. 1155),

один из идеологов Римской
республики, ученик Абеля¬

ра (см.) —192

Арнуфис (Гарнуфис), египет¬

ский жрец, советник импе¬

ратора Марка Аврелия

(см.) —74

Арриан Флавий (между 95—

175), древнегреческий исто¬

рик, географ, писатель — 98

Архимед (ок. 287—212 до

н. э.) — 134, 135, 137, 138,

176, 177
Аттила (ум. 453), предводи¬

тель гуннов — 141

Афанасий Александрийский

(ок. 295—373), церковный

деятель и богослов, епископ

г. Александрин, противник

арианства — 144
Бах Александр (1813—1893),

австрийский государствен¬

ный деятель, реакционер —

327
Бейль Пьер (1647—1706),

французский философ, ран¬

ний представитель Просве¬

щения— 359, 363

Белармин, писатель-иезунт —
326
Бенедикт VII, папа римский

(974—983) —166

Бенедикт IX, папа римский

(1032—1044, 1045, 1047—

1048) — 166, 247

Беренгар Турский (р. ок. 1000—

1088), французский фило¬

соф и теолог, представитель

ранней схоластики — 188,

189
Бернар Клервальский (Клерво-

ский) (1090— 1153), фран¬

цузский теолог, основопо¬

ложник церковно-мистиче¬

ского направления в сред¬

невековой христианской тео¬

логии, реакционный полити¬

ческий деятель, основатель

монастыря в Клерво, вел

борьбу против рационали¬

стических тенденций в тео¬

логии — 193, 259, 270

Бертран (XIV в.), странствую¬

щий рыцарь — 254

Указатель имен
403
Бестужев-Рюмин Константин

Николаевич ( 1829—1897),

историк, академик Петер¬

бургской Академии наук —

357
Бисмарк Отто фон Шёнхаузен

(1815—1898), князь — 327

Вокль Генри Томас (1821 —

1862), английский историк-

позитивист — 357

Бомарше (Пьер Огюстен)

(1732—1799), французский

драматург — 363

Бонавентура Джованни Фи-

данца (1221—1274), италь¬

янский теолог и философ,

канонизирован католической

церковью — 252, 259, 271,
272
Бонифаций (ок. 675—754) —

230
Бонифаций VI, папа римский

(896) — 164

Бонифаций VII, папа римский

(974), антипапа (984—

985) — 166

Бонифаций VIII, папа римский

(1294—1303) —244, 245,

246, 247

Борель (1-я пол. X в.), граф

барселонский —180

Боссюэ Жак Бенинь (1627—

1704), французский писа¬

тель, епископ, идеолог като¬

лической реакции и абсо¬

лютизма— 321, 353

Браманте Донато (1444—1514),

итальянский архитектор —

158
Б рем Альфред Эдмунд (1829—

1884), немецкий зоолог —

212
Брунеллески Филиппо (1377—

1446), итальянский архитек¬

тор, скульптор, ученый —

158
Бруно Джордано Филиппо

(1548—1600) —360, 361

Буагильбер Пьер (1646—

1714), один из родоначаль¬

ников классической буржу¬

азной политической эконо¬

мии во Франции — 355

Буало Никола (1636—1711),
26*
французский поэт, теоретик

классицизма — 363

Буиды (Бувейхиды), династия

феодальных государей, пра¬

вившая в Западном Иране

и Ираке в 935 — 1055 гг. —

175
Буль (Болл) Джон (ум. 1381),

английский народный про¬

поведник — 248

Бэкон Роджер (ок. 1214—

1294), английский философ

и естествоиспытатель, мо-

нах-францисканец — 252
Вайц Теодор (1821—1861), не¬

мецкий антрополог и психо¬

лог-идеалист — 285, 301

Вальтер Голяк, рыцарь из

обедневших; после Клер-

монтского собора выступил

с призывом отправиться в

крестовый поход — 222

Варрон Публий Теренций (82—
37	до н. э.), римский эпиче¬

ский поэт — 43, 60, 61

Вацлав IV, чешский король с

1378, император «Священ¬

ной Римской империи»

(1378—1400) —258

Велисарий (ок. 504—565), ви¬

зантийский полководец эпо¬

хи императора Юстиниана
I	— 154
Венцеслав (Венцель) — см.
Вацлав IV

Вергилий Марон Публий (70—
19	до н. э.), римский поэт —
47,	184
Веспасиан Тит Флавий, рим¬

ский император (69—79) —

56, 98
Виклиф (Уиклиф) Джон (меж¬

ду 1320 и 1330—1384),

английский реформатор,

идеолог бюргерской ереси —

248
Виктор-Эмануил //, король

Сардинского королевства

(1849—1861) и первый ко¬

роль объединенной Италии

(1864—1878) —229

Вильгельм Ногаре де — см.

Ногаре Вильгельм де

Научно-атеистическая
библиотека
Вильгельм (XIII в.), писатель-

богослов— 270, 271, 272,
273
Вильгельм Овернский (поел,

четв. XII— 1249), фран¬

цузский философ — 274

Винцентий (между 1190—

1264), монах из француз¬

ского монастыря в Бове,

автор многочисленных бого¬

словских трактатов — 274

Висконти Варнава (1323—

1385), миланский герцог —

248
Вителлий, римский император

(в 69) —37

Вобан Себастьян Ле Претр де

(1633—1707), маркиз, фран¬

цузский военный инженер,

экономист, маршал Фран¬

ции (1703) — 354, 355

Вольтер Франсуа Мари Аруэ

(1694—1778) —87, 108, 323,

355, 359, 361, 362, 363,

364, 365, 366, 367, 368, 369
Гайнау Юлиус (1786—1853),

австрийский фельдмаршал —

327
Гакем II (Абул-Ази Аль Га¬

кам), халиф (961—972), сын

и преемник Абд-Эррахма-

на III (см.) —168, 172
Галилей Галилео (1564—

1642) —134, 146, 229, 249,

356
Гальба Сервий Сульпиций, рим¬

ский император (68—69) —

78
Гельвидий Приск, один из со¬

рока христиан, утопленных

в 320 г. императором Ли-

цинием (ок. 263—324) в Се-

вастийском озере, канони¬

зирован — 95
Гельвеций Клод Адриан

(1715—1771), французский

философ-материалист — 363,
369
Генрих IV, французский король

(1589—1610) — 189, 332, 334
Генрих IV, германский король

и император «Священной
404
Римской империи» (1056—

1106) — 167, 267

Генрих VI, германский король

и император «Священной

Римский империи» (1190—

1197) —233

Генсерих, предводитель ванда¬

лов, овладевших в 455 г.

Римом —154

Гераклит Эфесский (кон. VI —

нач. V в. до н. э.), древне¬

греческий философ-материа¬

лист — 49

Герберт — см. Сильвестр II

Германик Цезарь (15 до н. э. —
19	н. э.), римский полково¬

дец, оратор, племянник им¬

ператора Тиберия (см.) —

78
Геродот (между 490 и 480 —

ок. 425 до н. э.), древнегре¬

ческий историк — 44, 263

Герон Александрийский (ок.
I	в.), древнегреческий уче¬

ный — 75

Герофил (р. ок. 300 до н. э.),

древнегреческий врач и ана¬

том —135, 151

Гесиод (VIII—VII вв. до н.э.),

древнегреческий поэт — 43,
44,	49
Гете Иоганн Вольфганг (1749—

1832) — 108, 119

Геттнер Герман (1821—1882),

немецкий историк литерату¬

ры, позитивист — 365, 366,
373
Гиппарх (ок. 180 или 190—125

до н. э.), древнегреческий

астроном — 134, 135, 144

Гиппократ (ок. 460 — ок. 337

до н. э.) — 130, 131, 151

Глабер Радульфус (ум. ок.

1050), монах, летописец —
263
Гогенштауфены, немецкая кня¬

жеская фамилия, занимав¬

шая императорский престол

с 1138 по 1254 — 24/, 258,

267
Г оголь Николай Васильевич

(1809—1852) —210

Гольбах Поль Анри (1723—

1789), французский фило-

Указатель имен
40S
соф-материалист, воинст¬

вующий атеист — 369, 373,
374
Гомер — 43, 44, 46, 47, 49, 52

Г онорий III, папа римский

(1216—1227) —234

Гораций (Квинт Гораций

Флакк) (65—8 до н. э.),

римский поэт — 87, 91, 251

Готшальк (ум. 869), немецкий

богослов — 222

Григорий I Великий, папа рим¬

ский (590—604) — 155, 156,

157, 158, 162, 230

Григорий V, папа римский

(996—999) —166

Григорий VI, папа римский

(1045—1046) — 166

Григорий VII Гильденбранд,

папа римский (1073—

1085) —166, 167, 189, 219,
244,	247, 258, 267, 325

Григорий XI, папа римский

(1370—1378) —248

Гуго из монастыря св. Викто¬

ра (1097—1141), католиче¬

ский философ Средневе¬

ковья — 274

Гуго Капет, французский ко¬

роль (987—996), основа¬

тель династии Капетингов —

182, 185

Гумбольдт Александр (1769—

1859), немецкий естествоис¬

пытатель, географ и путе¬

шественник —157

Гурне Жан Клод Мари Вин¬

сент де (1712—1759), фран¬

цузский экономист, пред¬

шественник физиократов —

371
Гус Ян (1371—1415), идеолог

чешской Реформации — 248,

366
Гуттен Ульрих фон (1488—

1523), немецкий писатель,

гуманист — 108
Дамаз% епископ римский — 143

Дамиани Петр (1007—1072),

представитель ранней схола¬

стики, епископ, затем кар¬

динал, канонизирован — 265,

266, 270
Дарвин Чарлз Роберт (1809—

1882) —17, 121, 122, 123,
124
Декарт Рене (1596—1650),

французский философ-ра¬

ционалист, математик, фи¬

зик и физиолог — 360

Деллингер Игнатий (1799—

1890), священник, историк,

церкви, профессор церков¬

ного права, последователь-

старокатолического движе¬

ния, выступавшего против

реакционной политики пап¬

ства —101

Демокрит (ок. 470 или 460 —

ок. 370 до н. э.), древне¬

греческий философ-материа¬

лист—178

Демонакс (2-я пол. I в.— 1-я

пол. II в.), греческий фило¬

соф-киник— 61

Дерби Эдуард Джефри Смит

(1799—1869),граф, премьер-

министр Великобритании

в 1852, 1858—1859, 1866—

1868 — 344

Деций Мунд, римский всад¬

ник— 38, 75

Дидро Дени (1712—1784) — 16,

355, 369, 372, 373

Димитрий Полиоркет, македон¬

ский царь — 35, 60

Диоген Синопский (ок. 404—
325	до н. э.), философ-ки¬

ник — 60

Диоклетиан Гай Валерий Авре¬

лий. римский император

(284—305) — 65, 66, 142

Дионисий Галикарнасский (I в.

до н. э.), древнегречес¬

кий историк, литератор — 49'

Добролюбов Николай Алек¬

сандрович (1836—1861) —

210
Доминик Гусман де (1170—

1221), испанский монах, ос¬

нователь ордена доминикан¬

цев —195, 196, 197, 260, 270,

271, 273

Домициан, римский император

(81—96) — 37, 99

Достоевский Федор Михайло¬

вич (1821—1881) — 210

Научно-атеистическая
библиотека
Дрепер Джон Уильям (1811—

1882), американский естест¬

воиспытатель, историк куль¬

туры— 136, 175, 176

Дунс Скот — см. Иоанн Дунс

Скот
Евгений III, папа римский

(1145—1153) — 192

Евсевий Памфил (Кесарий¬

ский) (между 260 и 265—

338 или 339), римский цер¬

ковный писатель, епископ

Кесарии (Палестина) с

311 —55, 76, 146
Жерсон (1363—1429), фран¬

цузский богослов, профессор

и канцлер Парижского уни¬

верситета— 252, 261
Захарий (Захария), папа рим¬

ский (741—752)—148 .

Зенон Элейский (ок. 490—430

до н. э.), древнегреческий

философ-агностик — 81, 89,

92
Иаков II — см. Яков II Стюарт

Иаков Компостелльский (IX в.),

испанский монах из Компо-

стеллы — 262

Иероним (330—419), идеолог

католицизма, канонизиро¬

ван —172

Илия Кортонский, преемник

Франциска	Ассизского
(см.), генерал ордена фран¬

цисканцев — 240

Ингеборга, французская коро¬

лева, жена Филиппа II Ав¬

густа (см.) —225

Иннокентий III, папа римский

(1198—1216) — 167, 194,

219, 220, 225, 228, 244, 247,
265,	323, 325

Иннокентий IV, папа римский

(1243—1254) —333

Иоанн VIII, папа римский

(872—882) —164

Иоанн X, папа римский (914—

928) —165

Иоанн XI, папа римский (931—

932) —165
406
Иоанн XII, папа римский

(955—964) —165

Иоанн XIII, папа римский

(965—972) —166

Иоанн XIV, папа римский

(983—984) — 166

Иоанн Пармский, генерал орде¬

на францисканцев — 242,

243
Ипполит (ум. ок. 236), римский

пресвитер, один из «отцов

церкви» — 41

Исократ (436—338 до н. э.),

древнегреческий оратор,

публицист — 60
Кай Цезарь — см. Цезарь Гай

Юлий
Калигула Гай Цезарь, римский

император (37—41 ) — 69,

95, 143
Кальвин Жан (1509—1564),

один из деятелей Реформа¬

ции, основатель кальвиниз¬

ма — 279

Камель (Мелик-Камель), еги¬

петский султан (1218—

1238) —235

Каний Иул — см. Антоний Юл

Карл Анжуйский, король венг¬

ров, основатель династии —

333
Карл Великий, франкский ко¬

роль (с 768), император

(с 800) — 66, 148, 167, 181

Карл Мартелл, фактический

правитель франкского госу¬

дарства (715—741) — 161

Катон Марк Порций Старший

(234—149 до н. э.), рим¬

ский писатель, политический

деятель — 72, 326, 327

Катрфаж Брео Жан Jlyu Ар¬

ман de (1810—1892), фран¬

цузский зоолог, противник

эволюционной теории Дар¬

вина — 116

Кенэ Франсуа (1694—1774),

французский экономист, ос¬

новоположник школы фи¬

зиократов — 371

Кеплер Иоганн (1571—1630),

немецкий астроном, после-

Указатель имен
407
дователь учения Коперни¬

ка, на основ? наблюдений

положения планет открыл

три закона движения пла¬

нет— 134, 775, 356

Кирилл (XII в.), священник —

242
Клавдия, римская матрона из

рода Тиберия (см.)—42

Клеманжи (Матье-Никола Кле-

манжи де), французский

богослов, с 1386 профессор,

затем ректор Парижского

университета — 261, 265

Климент V, папа римский

(1305—1314) —247, 273

Колонна (Колонны), римский

феодальный род, игравший

важную роль в политиче¬

ской жизни Рима XIV—

XV вв. — 247

Колумб Христофор (1451—

1506) —122, 135, 249

Конрад III, император «Свя¬

щенной Римской империи»

(1137—1152) — 192

Конрад IV, император «Свя¬

щенной Римской империи»

(1250—1254) —333

Конрадин, сын Конрада IV

(см.)— 333

Константин, папа римский, ан¬

типапа (767—769) — 163

Константин V Копроним, ви¬

зантийский	император

(741—775) — 148

Константин I Великий Флавий

Валерий, римский импера¬

тор (306—337) — 142

Конт Огюст (1798—1857),

французский философ, один

из основоположников пози¬

тивизма— 280, 291, 292,

293, 294, 319, 320, 321, 322,

323, 324, 326, 329, 334, 335,

338, 339

Коперник Николай ( 1473—

1543) —134, 135, 356, 360

Корнель Пьер (1606—1684),

французский драматург —

363
Красс Марк Лициний (ок. 115—

53 до н. э.), римский полко¬
водец, государственный дея¬

тель — 60

Кресценций (ум. 964), сын

римлянки Теодоры (см.) —

166, 182, 186

Ксенофан Колофонский (ок.

570 —после 478 до н. э.),

древнегреческий поэт и фи¬

лософ, основатель элей¬

ской школы — 49
Лагиды, царская династия,

правившая в Египте в 305—
30	до н. э. — 50

Лактанций Люций Целий Фир-

миан (ок. 250 — ум. после

325), христианский аполо¬

гет —146, 181

Л еб ретон Андре Франсуа

(1708—1779), французский

книгоиздатель— 373

Лев (1-я пол. X в.), папский

легат —184

Лев, древнегреческий матема¬

тик —175

Лев ///, папа римский (795—

816) —163

Лев III Исавриец (Нсавря-

нин), византийский импера¬

тор (714—741) — 148

Лев, сын Льва III Исаврийца

(см.) —148

Лев V, папа римский (с 903) —

164
Лев VIII, папа римский (963—

965) —166

Леонардо да Винчи (1452—
1519)	—158, 179

Лепид Марк Эмилий Младший

(89—13 или 12 до н. э.)>

римский политический дея¬

тель — 29

Либих Юстус (1803—1873),

немецкий химик—157

Ливий Андроник (ок. 284 — ок.

204 до н. э.), римский

поэт — 30

Ливия, жена императора Окта-

виана Августа (см.) — 70

Лизандр, спартанский полково¬

дец — 35

Линней Карл (1707—1778)

шведский естествоиспыта¬

тель—114

Научно-атеистическая
библиотека
Лоран (XII в.), монах — 263

Лоран Франсуа (1810—1887),

бельгийский юрист и исто¬

рик — 258, 263

Луи Бонапарт — см. Наполе¬

он III
Луи Филипп, французский ко¬

роль (1830—1848) — 327

Лукиан Самосатский (из Само-

саты в Сирии) (ок. 120—
125	— ум. после 180), древ¬

негреческий сатирик — 31,

42, 55, 72, 87

Лукреций (Тит Лукреций Кар)

(I в. до н. э.), римский

поэт и философ-материа-

лист — 73, 83, 86

Лукулл Люций Лициний (ок.

106 — ок. 56 до н. э.), рим¬

ский полководец — 307

Людовик II Благочестивый,

французский король (877—

879) —163

Людовик IV, французский ко¬

роль (936—954) — 160

Людовик IX Святой, француз¬

ский король (1226—1270) —

230, 277, 333

Людовик XIV, французский

король (1643—1715) —353,

354, 355, 356, 357, 361, 362,

368
Людовик XV, французский ко¬

роль (1715—1774) —355,
370
Лютер Мартин (1483—1546),

один из вождей Реформа¬

ции, основоположник люте¬

ранства —173, 194, 244, 252,

268, 278

Люций Антоний Сенека — см.

Сенека
Люций Музоний Руф — см. Му-

зоний Руф

Ляйелль Чарлз (1797—1875),

английский естествоиспыта¬

тель— 120, 121
Магеллан Фернан (ок. 1480—

1521) —146, 179, 356

Магомет (Мухаммед) (между

570—632 или 580—632), ос¬

новоположник ислама —
29,	149, 233, 367
408
Мазуэ (VIII в.), несторианский

ученый —152

Макиавелли Никколо ( 1469—

1527), итальянский общест¬

венный деятель, политиче¬

ский мыслитель и историк,

военный теоретик — 148, 332

Максим Тирский (кон. II в.),

преподаватель новоплато¬

новской философии в Гре¬

ции и Риме — 31

Максимин, епископ ахенский —
264
Мантейфель Отто Теодор фок

(1805—1882), реакционный

государственный деятель

Пруссии, министр-прези¬

дент (с 1850) — 327

Марк Аврелий (Цезарь Марк

Аврелий Антоний Август),

римский император (161—

180) —69, 102

Марк Кесарь — см. Марк Авре¬

лий
Марозия, дочь римлянки Тео¬

доры (см.) — 164, 186

Меровинги, династия франк¬

ских королей, царствовав¬

ших в Галлии с кон. V до

сер. VIII в. — 148

Мерсье де ла Ривьер Поль

Пьер (1720—1793), фран¬

цузский экономист, теоре¬

тик школы физиократов —
371
Местр Жозеф Мари де (1753—

1821), граф, французский

публицист, политический

деятель и католический фи¬

лософ, реакционер — 321,

322, 323

Метелл Нумидийский (Квинт

Метелл Нумидийский) (I в.),

римский консул — 28

Меттерних Клеменс Венцель

Лотар (1773—1859), князь,

австрийский государствен¬

ный деятель, вдохновитель

реакции в Европе — 327

Микеланджело Буонарроти

(1475 — 1564) — 158, 178

Минуций Феликс (ум. ок. 210),

христианский писатель-апо

логет — 57

Указатель имея
409
Молешотт Якоб (1822—1893),

немецкий философ и физио¬

лог, вульгарный материа¬

лист— НО

Мольер (Поклен Жан Батист)

(1622—1673) — 363

Монтескье Шарль Jîyu (1689—

1755), французский фило¬

соф — просветитель, писа¬

тель и историк—355, 363

Морни Шарль (1811 — 1865),

французский государствен¬

ный деятель, один из руко¬

водителей контрреволюцион¬

ного переворота 2 декабря

1851 г. — 327

Муавия, халиф (661—680) —

174
Музоний Руф (I в.), один из

представителей стоической

философии — 95, 96, 97, 98,

99
Навуходоносор II (604—561

до н. э.), вавилонский

царь— 128

Наполеон I Бонапарт (1769—

1821) —327

Наполеон ///, племянник На¬

полеона I, французский им¬

ператор (1852—1870) —327

Невий Г ней (ум. ок. 200), рим¬

ский драматург и эпический

поэт — 30

Некрасов Николай Алексеевич

(1821 — 1878) — 190, 210

Нерон, римский император

(59—68) —26, 27, 37, 61, 67,

95
Нестор (Несторий), патриарх

Константинопольский

(с 428), основатель течения не-

сторианства —151

Нестор (1056—1114), монах

Киево-Печерской лавры, ле¬

тописец —107

Нибур Бартольд Георг (1776—

1831), немецкий историк —
23
Николай I, папа римский

(856—867) —148

Николай II, папа римский

(1058—1061) — 188

Ногаре Вильгельм де (ум.
1314), французский легист.

советник Филиппа IV Кра¬

сивого (см.)—247

Ньютон Исаак (1642—1727) —

114, 134, 175
Овидий (Публий Назон) (43-

до н. э.— 17 н. э.), рим¬

ский поэт — 37

Одоакр, родом германец, слу¬

жил в римской гвардии,

сверг с престола последнего

римского императора Рому-

ла (см.) — 140, 154

Октавиан — см. Август Окт а-

виан
Омар, халиф (634—644) — 150

Оттон I Великий, император,

король германский (936—

973) —37, 165, 166, 180, 185

Оттон III, германский король

(983—1002) — 184, 185, 186

Оттон IV Брауншвейгский, гер¬

манский король, император

«Священной Римской импе¬

рии» (1198—1218) — 233
Павел I, папа римский (757—

767) —163

Павсаний (Павзаний) (II в.),

древнеримский писатель —
32
Палестрина (Пьерлуиджи из

Палестрины) Джованни

(1525—1594), итальянский

композитор —158

Пальмерстон Генри Джон

Темпл (1764—1865), виконт*

английский государственный

деятель, виг, в 1855—
1865	гг. был премьер-мини¬

стром Великобритании —
327
Пасхалис I, папа римский

(757—767) —163

Паулина, римская матрона —

38, 75
Педру Справедливый, порту¬

гальский король ( 1357—

1367) — 256

Перикл (ок. 490—429 до н. э.),

руководитель афинской ра¬

бовладельческой демокра¬

тии — 49, 162

Научно-атенстнческая
библиотека
410
Персей, древнегреческий сати¬

рик — 56

Петр, брат папы Иоанна X

(см.) — 165

Петр а'Винсис, канцлер при

Фридрихе II (см.)—232,

235, 239

Петр д'Альи — см. д’Альи Пьер

Петр Достопочтенный (1094—

1156) — 189, 252, 259, 270

Петр Пустынник (Петр Амьен¬

ский) (ок. 1050—1115), мо¬

нах, которому приписывает¬

ся организация первого

крестового похода —193,

222
Петр Святой (ум. 311), епископ

александрийский — 143

Пий IX, папа римский (1846—

1878) —322

Пиндар (ок. 518—442 до н. э.),

древнегреческий поэт — 60

Пипин Короткий, основатель

династии Каролингов, пра¬

вил в 741—747 (при номи¬

нальной власти меровинг-

ского короля Хильдери-

ка III) — 148

Питуаний Луций (I в.), древ¬

неримский математик — 78

Пифагор (VI в.)— 22, 57, 60,
326
Платон (428 или 427 — 348 или

347 до н. э.), древнегрече¬

ский философ-идеалист —
49,	53, 59, 60, 77, 81, 90, 92,

130, 134, 184, 277, 326

Плиний Старший (Плиний Кай

Секунд) (ок. 27—79), рим¬

ский ученый и писатель —

73, 76, 151

Плутарх (между 46—48 и до

конца 20-х годов II в.),

древнеримский писатель —

31, 33, 36, 51, 52, 54, 58, 59,

60, 61, 62, 65, 67, 71

Помпей Г ней (106—48 до н. э.),

римский полководец и по¬

литический деятель — 307

Попея Сабина, жена импера¬

тора Оттона I (см.) — 37

Пракситель (IV в. до н. э.),

древнегреческий скульп¬

тор— 56, 57
Проперций Секст (прибл. 49—
15	до н. э.), древнеримский

поэт — 87

Прудон Пьер Жозеф (1809—

1865), французский мелко¬

буржуазный социалист, тео¬

ретик анархизма — 323

Птолемеи, династия, правив¬

шая в Египте в эпоху элли¬

низма с 323 по 30 до н. э.—

133, 134, 136

Птолемей Клавдий (ок. 90-

ок. 168), греческий астро¬

ном — /34, 135, 176

Птолемей Сотер, царь Египта

(3(05—283. до н. э.)-35, 133

Птолемей Филадельф, царь

Египта (285—246 до н.э.) —
133,	135, 153

Пушкин Александр Сергеевич

(1799—1837) — 108
Раб, африканский ученый-ана¬

том —152

Радецкий Иозеф (1766—1858),

граф, австрийский фельд¬

маршал, подавлял револю¬

цию 1848—1849 в Италии —
327
Рамзее Великий (Рамсес II)

(1202—1225 до н. э.), древ¬

неегипетский фараон — 35

Расин Жан (1639—1699),

французский драматург —

363
Рау мер Фридрих фон (1781 —

1873), немецкий историк,

профессор — 256

Рафаэль Санцио (1483—
1520)	— 158

Риттер Генрих (1791—1869),

немецкий философ-идеалист,

автор исследований по ис¬

тории философии — 29

- Рихальм (XIII в.), аббат —

249, 250, 251, 252, 253

Роган де — 361
Ромул Августул, император

Западной Римской импе¬

рии (475—476) — 140

Рудольф I, германский ко¬

роль (1273—1291), первый

из династии Габсбургов —

241

Указатель имен
41*
Рудольф, противник Генри¬

ха IV (см.)— 267

Рутебеф (1230—1285), поэт

Средневековья — 271

Руфин (Тураний или Тираний)

(ок. 345—410), церковный

писатель, автор сочинений
об	Оригене, Евсевии и др.—

76
Сабин, дядя императора Доми¬

циана (см.) — 37

Салтыков (Щедрин) Михаил

Евграфович (1826—1889) —

212
Светоний Гай Транквилл

(ок. 69 —ок. 141), римский

ученый — 37, 42, 70, 71

Секст (Секстий) (II в.), древ¬

неримский философ-скеп¬

тик— 97

Селевкиды, царская династия,

правившая в 312—64 до

н. э. на Ближнем и Сред¬

нем Востоке — 50

Сенека Луций Анней (ок. 4 до

н. э. — 65 н. э.), древнерим¬

ский философ-стоик, писа¬

тель, политический дея¬

тель— 67, 73, 86, 87, 95. 96

Сент-Илер Жоффруа (1772—

1844), французский ученый,

один из предшественников

Ч. Дарвина, сторонник эво¬

люционной теории —116

Сервий Туллий (VI в. до н. э.),

согласно преданию, 6-й царь

Древнего Рима — 65

Сергий III, папа римский

(904—911) —164, 165

Сигизмунд, император «Свя¬

щенной Римской империи»

(1411—1473) _ 248

Сильвестр II (Герберт) (перв.

пол. X в.— 1003), средне¬

вековый ученый, папа рим¬

ский (999—1003) —180, 181,

182, 183, 184, 185, 186, 187

188, 189

Скотт Дунс (р. между 1260 и

1274 —ум. 1308), средневе¬

ковый философ —197

Сократ (ок. 469—399 до н. э.),
древнегреческий философ-

идеалист — 60, 108

Софокл (496—406 до н. э.),.

древнегреческий драма¬

тург — 60

Стефан IV (V), папа римский

(816—817) —163

Стефан V (VI), папа римский*

(885—891) — 163

Стефан VII (VIII), папа рим¬

ский (928—931) — 164

Страбон (ок. 63 до н. э. — ок.
20	н. э.), древнегреческий

географ и историк — 32, 51.

Сулла Луций Корнелий (138—

78 до н. э.), римский пол¬

ководец — 60

Сципион Африканский Стар¬

ший (ок. 235 —ок. 183 до

н. э.), римский полково¬

дец — 307

Сципионы, одна из ветвей знат¬

ного патрицианского рода

Корнелиев в Риме — 77
Тарквиний Приск, пятый царь

Рима (VI в. до н. э.) —26

Тацит Публий Корнелий (ок.

55 — ок. 120), древнерим¬

ский историк — 26, 37, 95

Теодора, римская матрона —
164,	165, 166, 167, 168, 169„

170, 171, 172, 173, 174, 175„

176, 177, 178, 179, 180, 181,

182, 183, 184

Теодора-младшая, дочь Теодо¬

ры (см.) —164

Теодорих Великий, король ост¬

готов (493—526) — 159, 160'

Теренций (ум. в 159), древне¬

римский комедиограф—184'

Тиберий Клавдий Нерон, рим¬

ский император (14—37) —

38, 42, 65, 78

Тибулл Альбий (ок. 54—19 да

н. э.), древнеримский

поэт — 87

Тироин, жрец Сатурна в Алек¬

сандрии — 75

Тит Флавий, римский импера¬

тор (79—81)— 96

Тразеа Пет (Публий Клодий

Тразеа Пет) (ум. 66), рим-

Научно-атеистическая
библиотека
ский сенатор, современник

Нерона — 95

7разил (I в.), древнегреческий

астролог — 78

Трифония (I в.), беотийский

оракул — 54

Тургенев Иван Сергеевич

(1818—1883) — 210
Урбан II, папа римский

(1088—1099) — 167, 222, 332
Федор, епископ, приверженец

папы Стефана IV (см.) —

163
Фейербах Людвиг (1804—1872),

немецкий философ-материа¬

лист и атеист — 13, 323

Фенелон Франсуа Салиньяк де

ла Мот де (1651—1715), ар¬

хиепископ камбрский, писа¬

тель— 354, 359

Феодосий Великий, римский

император (379—395) — 47,

142, 143, 145

Феофил, византийский импера¬

тор —175

Феофил, епископ александрий¬

ский —145

Фидий (V в. до н. э.), древне¬

греческий скульптор — 45.

56, 57
Филипп, сын Дмитрия Полиор-

кета (см.) — 60

Филипп II Македонский, царь

Македонии (359—336 до

н. э.), отец Александра Ма¬

кедонского (см.) — 35, 60

Филипп II Август, французский

король (1180—1223) —160,

225, 226, 227, 231

Филипп III, испанский король

(1598—1621) —245, 246, 247

Филипп IV Красивый, француз¬

ский король (1285—1314) —
245,	246, 247

Филипп Орлеанский (1674—

1723), герцог, регент Фран¬

ции в 1715— 1723 при ма¬

лолетнем короле Людовике

XV - 355

Филон Александрийский (ок.
30	до н. э. — 45 н. э.), древ-
412
негреческий философ и пи¬

сатель— 36, 72

Филострат (170—250), древне¬

греческий писатель, автор

романа об Аполлонии Тиан-

ском — 22, 55, 57

Фирус, перс, убийца халифа

Омара (см.) — 150

Фома Аквинский (1225 или

1226—1274), средневековый

философ и теолог, система¬

тизатор ортодоксальной

схоластики — 196, 197, 252,

268, 271, 274

Фонтенель Бернар Ле Бовье

де (1657—1757), француз¬

ский писатель — 360, 361,

363
Формоз, папа римский (891—

896) —164

Фотий (ок. 820—891), патриарх

константинопольский— 149

Франциск Ассизский (1182—

1226), основатель ордена

францисканцев — 195, 196,
197,	221, 260, 270, 271

Фридрих I Барбаросса, гер¬

манский король (с 1152),

император «Священной

Римской империи» (1135—

1190) — 192, 273
Фридрих II Г огенштауфен

(1194—1250), внук Фридри¬

ха I Барбароссы, император

«Священной Римской импе¬

рии» и король Южной Ита¬

лии— 228, 231, 245, 267, 333

Фурье Франсуа Мари Шарль

( 1772—1837), французский

утопический социалист —
198,	323
Харун арр-Рашид (Харун-аль-

Рашид, Гарун-аль-Рашид)

(786—809), халиф из дина¬

стии Абассидов (см.), дядя

Мухаммеда —152

Хризип (ок. 280 — ок. 206

до н. э.), философ-стоик —

91
Цезарь Гай Юлий, римский ин-

ператор (49, 48—46, 45, 44

Указатель имен
413
до н. э.) полководец — 28,
30,	65, 72, 144, 307

Целестин III, папа римский

(1191—1198) —225, 256

Целлер Эдуард (1814— 1908),

немецкий философ-идеа¬

лист— 84, 92

Цицерон Марк Туллий (106—

43 до н. э.) —29, 61, 87,

93, 94, 95, 259
Чамберс Эфраим (ум. 1740),

английский книгоиздатель —

373
Чернышевский Николай Гаври¬

лович (1828—1889) — 341

Чизарини Юлиан, кардинал —

261
Шиллер Фридрих (1759—

1805) —108

Шлоссер Фридрих Кристоф

(1776—1861), немецкий ис¬

торик, либерал —170, 174,

176, 192, 241, 254, 258

Шмерлинг Антон (1805—1893),

австрийский государствен¬

ный деятель, либерал, сто¬

ронник конституционной мо¬

нархии — 327
Эвгемер (Эвхемер), древнегре¬

ческий писатель — 30

Эвклид (III в. до и. э.), древ¬

неримский математик —
134,	135, 144

Эвхерий, епископ орлеанский,

канонизирован —161

Эдуард I, английский Король

(1272—1307) —245

Элоиза (ок. 1100—1263), зна¬

менитая подруга Абеляра

(см.) —191, 236

Эмилиан, противник Апулея

(см.) —68

Эней Сильвий (1405—1464),

христианский философ, один

из представителей итальян¬
ского гуманизма, позднее —

папа Пий II — 249

Энний Квинт (239—160 до

н.э.), римский поэт — 30

Энцио (ок. 1220—1272), король

Сардинии, побочный сын

императора Фридриха II

(см.) —239

Эпаминонд (ум. 362 до н. э.),

греческий полководец и по¬

литический деятель — 60

Эпафродит, патриций, которо¬

му принадлежал в качестве

раба будущий философ-

стоик Эпиктет (см.)—99

Эпиктет (ок. 50 —ок. 138 до

и. э.), философ-стоик — 69,

89, 92, 95, 98, 99, 100, 101

Эпикур (ок. 341 —ок. 270 до

н. э.), древнегреческий фи¬

лософ-материалист — 32, 77,

80, 81, 82, 83, 84, 85, 89,

91, 92, 100

Эразистрат (перв. пол. III в.

до н. э.), александрийский

врач —135, 151

Эразм Роттердамский Дезиде-

рий (1469—1536), гуманист,

представитель так назы¬

ваемого северного Возрож¬

дения — 261

Эсхил (525—456 до н. э.), гре¬

ческий трагик— 129, 178

Этьен Генрих (младший)

(1528—1598), французский

эллинист — 263

Эфестион, друг Александра

Македонского (см.)—53

Ювенал Децим Юний (ок. 60—

ок. 140), древнегреческий

поэт-сатирик — 33, 72

Юлиан, римский император

(361—363)— 60, 69, 78

Юстин, византийский импера¬

тор (518—527) — 159

Юстиниан I, византийский им¬

ператор — 154, 155

Яков II Стюарт, английский

король (1685—1688) —357

Указатель библейских

и мифологических имен
Аарон (библ.) — 265

Адонис (миф.)’— 41, 51

Аид (миф.)—см. Плутон

Аллах — 150, 367

А нтихрист — см. Сатана

Антоний (миф.) — 54

Анубис (миф.) — 39

Апис (миф.) — 35

Аполлон (миф.) — 26, 37, 38,
44,	48, 53, 59

Арей (миф.) — 45

Apec —си. Арей

Ариман (миф.) — 47

Артемида (миф.) — 26, 52, 56,
83
Артемида Гимния — см. Арте¬

мида
Артемида Ортия — см. Артеми¬

да
Асклепий (миф.)—74, 130

Астарта (миф.)—40, 41, 51

Атриды (миф.) —126

Аттис (Аттио) (миф.)—40, 41,

42, 51
Афина (миф.) — 26, 34, 37, 44,
45,	56, 58, 129

Афина-Паллада — см. Афина

Афродита (миф.) — 37, 40, 47,
48, 51, 52, 56, 80

Ахиллес (Ахилл) — 46, 126, 286

Аяксы (миф.) —44
Бальдур (Бальдр) (миф.)—47

Беллона (миф.) — 67
Вакх (миф.) — 26

Венера (миф.) — 121, 165

Вулкан (миф.)—26
Гавриил (библ). — 265

Ганимед (миф.)—79

Геката (миф.) — 77

Гера (миф.) — 26, 45, 56, 58,

59, 79, 129

Геркулес (Геракл) (миф.) —
48,	52, 126

Гермес (миф.) — 49, 79

Гея (миф.)—52
Главк (Понтий) (миф.)—45
Данаи (миф.)—83

Даная (миф.) — 79

Деметра (миф.) — 3, 26, 58, 79

Диана (миф.)—26

Дидона — 47
Диомед (Тидит) (миф.)— 45

Дионис (миф.) —35, 40, 41, 30,

51, 56, 58, 59, 75

Дионис Загревс— см. Дионис
Ева (библ.) — 335

Европа (миф.) — 79

Елена (миф.) — 47
Загрей (Загревс) — см. Дионис

Зевс (Зевес) (миф.)— 26, 35,

37, 38, 44, 45, 53, 56, 58,

59, 79, 100, 118, 129
Изида (миф.) — 34, 37, 38, 39,

51, 74, 143

Ифигения (миф.) — 83
Кадм (миф.) — 126

Кекропс (Кекроп) (миф.)—48

Кибелла (миф). — 39, 40, 42,

57
Колхант — 52
Лазарь (библ.) — 264

Леда (миф.) — 79

Лестригоны (миф.) —126

Либер (миф.)—26

Либера (миф.) — 26
Магдалина (библ.) — 264

Мадонна — си. Мария

Мария (библ.) — 189, 266

Марс (миф.) — 69

Меллита (Меллиса — греч. пче¬

ла) (миф.)—41,51

Менелай — 45, 46

Минерва (миф.)—26, 118

Моисей (библ.) — 265
Нептун (миф.) — 69

Указатель библейских

и мифологических имен
Никодим (библ.) — 263

Ной (библ.) — 265
Одиссей —46, 126

Озирис (миф.) — 34, 35, 39, 41,

51, 145
Олимп (миф.) —127, 128, 129

One (миф.) — 24

Орфей (миф.) — 58
Паллада-Афина — см. Афина

Персефона (Кора) (миф.) —

26, 34, 58, 72

Петр Апостол (библ.) — 157,

184
Плутон (Аид) (миф.) — 35, 38,

72, 126, 127

Посейдон (миф.) — 44, 58

Пресвятая дева — см. Мария

Приам (миф.)—52

Прозерпина (миф.)—26, 79

Прометей (миф.) — 129
Ра (миф.) — 35, 47
Сатана (библ.)— 47, 193

Сатурн (миф.)—24

Селена (миф.) — 34

Серапис (миф.) — 34, 35, 38,
50,	51, 74, 144, 145

Спаситель — см. Христос

Стикс (миф.) — 72

Сцилла (миф.) —126
Тартар (миф.)—71, 126
415
Тесей (Tejчей) (миф.) —48, 126

Тефиса (Тефия, Тетия, Тетис)

(миф.) — 34

Титаны (миф.)—129

Тифон (Тифей) (миф.)—35, 47
Феллимо (миф.) — 24

Феллус (миф.) —24
Хам (библ.) —184, 186

Харибда (миф.) —126

Харон (миф.) — 72

Хризес (миф.)—48

Хризеида (миф.)—48

Христос (библ.) —126, 167,

184, 238, 244, 263, 264, 265,
266,	278, 333
Цербер (миф.) — 71, 72

Церера (миф.) —26

Цибела — см. Кибела

Циклопы (миф.) —126, 127
Элен (миф.) — 52

Эней (миф.) — 47

Эскулап — см. Асклепий
Юнона (миф.) — 26, 77

Юпитер (миф.) — 26, 69, 77,
165,	317
Яна (миф.)—24

Янус (миф.)—24

Ясон (Язон, Иасон) (миф.) —

48

Содержание
5	Предисловие
22	Аполлоний Тианский. Агония древнего римского общества,

в его политическом, нравственном и религиозном состоянии
103	Схоластика XIX века
110	Физиологические эскизы Молешота
112	Московские мыслители
114	Очерки из истории труда
116	Прогресс в мире животных и растений
126	Историческое развитие европейской мысли
198	Реалисты
217	Перелом в умственной жизни средневековой Европы
280	Исторические идеи Огюста Конта
340	Мыслящий пролетариат
353	Популяризаторы отрицательных доктрин
376	Примечания
401	Указатель имен
414	Указатель библейских и мифологических имен
Д. И. Писарев

об атеизме,

религии

и церкви
Заведующий редакцией

Ю. И. Аверьянов
ИБ № 2833
Редакторы
В.	Ю. Станковская

Т. Г. Христенко

Младший редактор

Jî. М. Михайлова
Сдано в набор 05.01.84. Подписано

в печать 20.06.84. А. 10013. Формат

84Х108,/з2. Бумага типогр., № 1.

Литерат. гарн. Высокая печать.

Уел. печатных листов 21,84. Уел.

кр.-отт. 22,05. Учетно-издательских

листов 23,68. Тираж 30 000 экз. За¬

каз № 1889. Цена 1 р. 80 к.
Оформление серии художника

А. А. Кузнецова
Издательство «Мысль». 117071.

Москва, В-71,
Ленинский проспект, 15.
Художественный редактор
С.	М. Полесицкая
Московская типография № 11 Со-

юзполиграфпрома при Государствен¬

ном комитете СССР по делам изда¬

тельств, полиграфии и книжной тор¬

говли. Москва, 113105, Нагатин¬

ская ул., д. 1.
Технический редактор

Т. В. Елманова
Корректор
С.	С. Новицкая