Текст
VW4XIK J.'ol /hWMpU
JTWJd •) »lf «ЖO«i VJ LI>V| Ц
iimiu’jivb.imimdx
П Г1Л ><K1.<JO1I
iqgoifDwoj
I nttMxq »i
Х)ПЧЭиЭГПЭ1?0Л^ JI
И, М. ВАСИЛЕВСКИЙ
(НЕ-БУКВА)
НА ОТВ.
РОМАНОВЫ
ПОРТРЕТЫ И ХАРАКТЕРИСТИКИ
1. Михаил Федорович
2. Алексей Михаилович
3. Петр I
4. Екатерина I
5. Петр II
6. Анна Иоанновна
7. Елизавета Петровна
8. Петр III
9. Екатерина II
10. Павел I
ИЗДАТЕЛЬСТВО „ПЕТРОГРАД1
ПЕТРОГРАД------ МОСКВА
1923
РОССИЙСКАЯ
ГОСУДАРСТВЕННАЯ
БИБЛИОТЕКА
200733242S
Петрооблит К 3486. Тираж 11000 экз.
Тип. .Красный Печатник*, Петроград. Международный пр., 75.
Михаил Федорович.
ГЛАВА I-
Неужели правда, что первый Романов был действительно
избран, что русские люди, что называется, по своей доброй
воле, призвали на царский престол этого, не умеющего ни
читать, ни писать, шестнадцатилетнего мальчика?
Человеку свойственно ошибаться, и если ошибки и от-
дельного человека сплошь и рядом бывают неприятны и
тягостны по последствиям, — то ошибки целой толпы пре-
вращаются иной раз в трагедию. Избрать первого из Ро-
мановых было легко, но избавиться от них оказалось
гораздо труднее.
По пословице, когда простак бросит камень в воду —
десять умных не смогут его вытащить. Но разгадка вовсе
не в том, что именно глупые люди подавали свой голос за
избрание малолетнего Михаила. Обезличиваются, теряют
свои главные, наиболее ценные особенности в толпе — не
одни только глупые люди.
Велик Лев Толстой, мудр Спиноза, прозорлив Дарвин.
Но соберите в одну комнату 500 человек, каждый из кото-
рых совмещал бы в себе величие Толстого, прозорливость
Дарвина и ум Спинозы, оторвите каждого из них от своего
дела, изолируйте их от живой жизни—и сплошь и рядом
пред вами окажется всего только буйная толпа, стадо ба-
ранов, случайно голосующих, не умеющих разобраться
в самом простом вопросе, слепо идущих за тем или иным
крикливым поводырем.
На земском соборе, который решил призвать на цар-
ство Михаила Романова, ни Дарвина ни Спинозы, ии Льва
1’ 3
Толстого найти было нельзя. Здесь были хитрые, себе на
уме бояре, успевшие много раз переменить личину, послу-
жить и Василию Шуйскому, и королевичу польскому Вла-
диславу, и самозванцу I-му, и самозванцу П-му, и короле-
вичу шведскому Карлу - Филиппу. Временем „перелетов"
была та смутная эпоха.
Когда, после замирения Москвы, выборные люди съеха-
лись для решения вопроса о престоле, они начали с трех-
дневного поста, чтобы этпм способом подготовиться
к решению дел государственных. Не поэтому ли и закон-
чили они свое дело избранием на царство неграмотного
мальчика Михаила Романова? На голодный желудок такие
ли еще мысли приходят в голову!
Шансов на избрание у Романовых было весьма мало.
Не потому, впрочем, что сам Михаил с отцом и матерью
успел присягнуть на царство польскому королевичу Влади-
славу; не потому, что отец Михаила, Филарет, был ставлен-
ником обоих самозванцев сразу Он получил сан митро-
полита от первого самозванца, а чин патриарха выслужил
в подмосковном лагере тушинского вора (у самозванца
второго). Предательство было обычным в те времена, и эта
измена сама по себе не отвращала от нового кандидата
сердец боярских. Все были одинаково грешны.
Более того,—это многократное предательство, крепкая
связь с самозванцами и присяга польскому королевичу
пошли только на пользу удачливому кандидату. Эти—сами
тушинские, сами самозванцам служили и польскому коро-
левичу присягали. Эти за старые грехи не спросят!
Род Романовых, так называемый „Кошкин род", вел
свою родословную—почтительно доказывают казенные исто-
рики—от некоего, приехавшего в Москву при Иване Калите
„из прусския земли“, Андрея Кобылы. Пятый сын Андрея
Кобылы звался Федор Кошка. От него и родился родона-
чальник Романовых, Роман Юрьевич Захарьин.
Этот род. происшедший от Кобылы, через Кошку, не-
смотря на редкое обилие чисто зоологических эпитетов,
особенно именитым не считался. Хвастать, как говорится,
было нечем. Даже и титула никакого кошкинский род не
выслужил- Среди именитых князей Шуйских. Воротын-
ских, Мстиславских, и др. -Романовы казались захудалыми,
и никакого сравнения с теми родами, какие велк свое про-
„Хотели выбрать не способнейшего, а удобнейшего
царя",—говорит В. О Ключевский- Никому неведомый маль-
чик Романов показался удобен.
Не родись богат, не родись умен, а родись счастлив,—
рекомендует русская поговорка
Единомыслия в процедуре избрании ие оказалось ни
малейшего. День за днем обсуждали кандидатуры Голи-
цына, Мстиславского, Воротынского, Трубецкого и прочих н
шена, „большое волнение".
Среди враждующих партий, из которых каждая мечтала
провести на престол своего кандидата, нашелся только
одни человек, князь Ф. II. Мстиславский, который не только
ие желал быть царем, но и всех, кто ему предлагал почет-
ный сан, „ругал нехорошими словами" и даже грозил уйти
в монастырь, если его изберут в царн.
партий подкупала свонх избирателей, поила и кормила их
на свой счет, подзуживала горланов. — Кто пить-есть аа-
дарма хочет, — вались к боярину на широкой двор! Очень
много денег было истрачено, наир., па проведение одног»
из наиболее видных кандидатов, княвя Голицына, но резуль-
татов добиться ие удалось. Пропали денежки без всякой
пользы. Сложное это дело практическая политика!
Когда в разгар боевых столкновений некий неведомый
„дворянин нз Галича" явился вдруг с заявлением о том,
что избрать надо Михаила Романова, - зто выступление
безвестного шлицкого проходимца выввало бурное негодо-
вание. Закупленные и перекупленные голоса разбились.
„Знатнейшими из князей-Рюриковичей были Шуйские, впе-
реди Воротынских, Курлятевых, Одоевских, — указывает
М. А. Ландау-Алданов, — против Рюриковичей выдвигались
Гедимпновичи, Голицыны и Хованские, потомки старшего
Гедимипова сына. Наримувда. Правнуки младшего Гедимн-
нова сына, Ольгерда, со своей стороны подкапывались под
старших родичей и выскавывали крайне обидные суждения
относительно супружеской чести Наримунда-Гедиминовича.
Была на соборе и партия польского королевича Влади-
слава, и шведского королевича Карла-Филиппа, и сторон-
ники Габсбургского дома.
Была на соборе партия даже и тушинского вора, во
главе которой стояли бояре Вельяминовы и Плещеевы.
„И если сильно интриговал в свою пользу и „Кошкии
род** — бояре Романовы, то об этих выскочках на соборе
сначала и слышать не хотели",—констатирует М. Алданов.
Боярин Ф. И. Шереметьев в те дни пишет в Польшу
князю Голицыну: „Миша-де Романов молод, разумом еще
не дошел и нам будет поваден". И вправду, „не способ-
нейшего, а удобнейшего царя" искали бояре.
И вот в первое воскресенье Великого поста, 21-го фе-
враля 1613 года, когда бояре окончательно сочли удобней-
шим для себя малолетнего, ни чем не выдававшегося
Михаила (лицо чистое, нос и рот умеренный, особых при-
мет не имеется), проделывается торжественная комедия
„опроса народа*4.
Неведомая кучка людей ежится на морозе, попрыгивает
с ноги на ногу, потирает отмороженные руки- Это—народ
российский близ Лобного Места ждет церемонии утвер-
ждения выборов. Не успели еще духовные лица, вместе
с боярами посланные на Красную площадь, произнести
формулы вопроса, как подготовленные толпы дружно закри-
чали :
— Согласны, согласны! Михаила!
Любопытно, что этот случайно, фуксом, прошедший из-
бранник сразу же стал именовать себя „природным царем".
Не только бояре радостно ссылались на то, что отец Ми-
хаила, Федор, приходится - мол двоюродным братом царю
Феодору Иоанновичу, а следовательно царь не только
удобный, но и самый настоящий „законный**. Но и новый
царь в манифесте своем торжественно называет себя, бее
малейших, правда, на то оснований, родным внуком Иоанна
Грозного.
Сам царь в это конечно не верил и верить не мог.
Некоторым извинением может послужить ему то обстоятель-
ство, что и в народе тоже никто этому не верил.
Так или иначе, ошибка допущена, первый Романов
избран. Свыше 300 лет будет терпеть Россия серьезные
последствия этой роковой неосторожности. Длинной чере-
дой пройдут на троне слабоумные и идиоты, типа паря
Иоанна V или Петра III, буйные психопаты, как Павел I
и Николай I, неведомые германские прачки, как Екате-
рина I, какие - то ангальт-цербтские девицы, как Екате-
рина П, курляндские проходимцы, как Бирон с Анной
Иоанновной, и прочая и прочая и прочая.
Дорого обойдется руссиому народу день 21-го февраля
1613 года. Нелегко будет 27-го февраля 1917 года на-
чинать исправлять то, что успели натворить 18 царей
дома Романовых, за 300 лет с лишним!
ГЛАВА II.
Мы видели, что В. О. Ключевский объясняет избрание
Михаила Романова тем, что нужно было отыскать «не спо-
собнейшего царя, а только удоонейшего". Даже казенные
историки, говоря о Михаиле, со вздохом признаются, что
хвастать, собственно говоря, нечем. «Михаил был меланхо-
лического нрава и не одарен блестящими способностями",
говорит, например, Н. И. Костомаров, пытаясь доказать, что
если писать Михаил не умел, то читать все же, хоть
по складам, он, будто бы, научился.
Употребляет 'все усилия, чтобы отыскать радужные
краски, и В. Д. Сиповский, но и он признает, что Михаил
не только „был слишком молод", но н вообще „особенной
склонности к правлению не выказывал".
— Михаил был человек слабо одаренный,—деликатно гово-
рит С. П. Мельгунов.
„Миша Романов был глуп, а потому бояре и сговори-
лись ивбрать его1*,—непочтительно выражается Л. Шишке.
Нас, впрочем, интересует Михаил Федорович не только
сам по себе, а как родоначальник всего дома, династии
Романовых.
Жизнь рода—это всегда интересно. Если бы удалось
внимательно и вдумчиво проследить жизнь хотя бы и лю-
бого встречного в трамвае, изучить жизнь всей его семьи,
его отца, деда н прадеда,—какая это была бы любопытная,
поучительная задача!
К сожалению, только одна семья в России была изучена
так внимательно и документально, как семья Романовых.
Это семья царская, и в этом есть, конечно, свои минусы.
Обыкновенно жизнь семьи из рода в род гораздо разнооб-
разнее. Отец кабатчпк, сын помещик, внук чиновник
и правнук авиатор—смена такого рода, конечно, гораздо
любопытнее.
• Здесь, в этой семье Романовых, внешнего разнообразия
положений нет: все, от прадедов и до правнуков, делают
одно и то же—царствуют, заняты одним и тем же ремеслом
одною и той же профессиею—профессией самодержцев.
Как далеко заходят при этом однообразии профессий
различия психические?
Жизнь семьи Романовых за 300 лет глубоко поучи-
чительна и интересна раньше всего потому, что интересна
и поучительна жизнь всякой семьи, рассмотренная за время
в течении 300 лет. Сколько любопытных доказательств наслед-
ственности, какая яркая картина вырождения, сколько
ярких и трагических моментов возникает и оживает пред
глазами исследователя!
Пред нами, раньше всего, не одна династия, а несколько.
Это, конечно, не Романовы. Их давным-давно сменили
на троне Голыитейн-Готорпы, затем Салтыковы. Но и в
любой семье, прослеженной от поколения к поколению,
в течении 300- лет, мы всего вероятнее увидели бы то же
самое. 300 лет это ведь очень большой срок, и недаром
же 18 монархов успели отечеству на пользу, родителям
на утешение сменить друг друга за это время на троне
Российском. Но здесь, в этой семье, наследственность
проявлялась особенно резко, вырождение сказывалось здесь
исключительно остро.
8
Если, изучая ряд поколений во всякой иной семье,
мы встретили бы людей самых различных общественных
положений, помещиков и ветеринаров, изобретателей и бан-
ковских бухгалтеров, акушерок и художников—то здесь,
в этой семье, члены которой именовались Романовыми,—
не только,одна единственная профессия, царская, но еще
и связанная с этим безмерно развращающая власть и ни чем
не ограниченная возможность осуществлять все капризы,
хотя бы и самые чудовищные. Эта основная черта из рода
в род, как некое проклятие, тяготеет над членами этой
вырождающейся семьи.
В большей, или меньшей мере, но у каждого из нас без
исключения есть темные, подсознательные мысли и желания.
Мало ли чего не подскажет, чего не шепнет инстинкт
дикаря, на секунду шевельнувшийся в душе.
Мы все не доводим до осуществления и даже до своего
сознания все эти темные мысли и ощущения, оттого, что
у нас у всех есть культурные навыки, завещанные нам
целым рядом поколений, и еще оттого, что на свете
существуют общеобязательные законы с их карательным
аппаратом.
Для семьи Романовых эти законы с их карательным
аппаратом не существовали, и от этого в этой семье,
от поколения к поколению, не могли и создаться те куль-
турные навыки, какие инстинктивно определяют для каждого
из нас, что можно, а чего нельзя. Стоит вдуматься в это,
чтоб понять, как безгранично далеко мог и должен был
зайти процесс вырождения у Романовых.
Если все мы, огромное большинство из нас, не осуще-
ствляем своих грешных, темных и подсознательных мыслей,
раньше всего потому, что мы не можем, не имеем возмож-
ности осуществлять их, то у Романовых эта возможность
была! Она была неразлучна с ними в течение ряда поко-
лений, в продолжение целых веков.
И поэтому, какие бы мрачные, какие бы трагические
страницы быта этой семьи ни развертывала перед нами
и официальная история и, еще более, неоффициальные
показания современников,—удивляться приходится вовсе
9
не обилию преступлений и извращении. Напротив, уди-
вляться приходится тому, что были в жизни дома Романо-
вых хотя бы редкие моменты, не сплошь залитые кровью,
не сплошь окрашенные в черный цвет преступлений.
Мы все знаем теперь, что такое толпа. Больше чем
когда бы то ни было мы внаем, что люди—не ангелы, что
вовсе не случайно создалась старая формула „человек чело-
веку волк". Возьмите какую угодно наиболее культурную,
страну, выберите любой, наиболее просвещенный город,
и объявите во всеобщее сведение, что какие бы то ни было
запрещения и кары отменяются, что нет и не будет больше
ни городовых и милиционеров, ни шуцманов и ажанов,
ни жандармов и госполитуправления, и посмотрите, что
сделается в течение нескольких дней с этим городом,
с этой страной. До чего изумительно озвереют, до чего пере-
родятся все люди от мала до велика!
Пока жизнь налажена и течет по рельсам, как мало
заметно вмешательство властей, как спокойно стоит на углу
представитель власти в полицейской форме, этот живой
символ карательной власти государства. Но стоит убрать
его с его места, как только его отсутствие проникло в со-
знание масс,—все переродится. Как легко и просто будут
перегрызать друг другу горло огромное большинство этих
культурных и приветливых, ныне улыбающихся друг другу
сограждан. Нет полиции? Нет кары и ее угроз? Стоит ли
тогда работать, уважать права ближнего, и держаться нала-
женных устоев общественной жизни? А не хрястнуть ли
по уху этого толстого человека в котелке? Что, если ото-
брать у него золотые часы, а кстати и бумажник? Не опо-
здать бы стащить с рук этой старой женщины ее золотые
кольца и вырвать у нее с мясом бриллиантовые серьги.
Пригодятся! Хотя-бы для этой вот, молоденькой, испуганно
сторонящейся девочки. Не любишь? Небось, полюбишь.
Именно эта вот возможность невозбранно и безнаказанно
осуществлять все, самые дикие, самые звериные желания
была в течение целых веков у семьи Романовых. Именно
это совершенное сознание безнаказанности, полная и абоо-
лютная уверенность в отсутствии какой бы то ни было
10
кары, каких бы то ни было запретов и ограничений, было
характерно для всех поколений этой несчастной, обречен-
ной трону, семьи. Более того: они имели вокруг себя толпы
людей, восторженно апплодирующих любому их поступку,
любому жесту и слову. И кроме того у них и у самих
было с детства воспитанное уродливое внутреннее сознание
того, что они „избранники божьи", что их желаниями
и инстинктами движет сам бог, помазавший их на. царство.
И были вокруг жадные толиы льстецов, придворных, и были
темные низы, миллионы людей, оглушительно ревевших
„ура* и плакавших подлинными слезами умиления при
виде „царя-батюшки", „обожаемого монарха*, как . бы
глуп, хамоват и звероподобен ни был сам по себе данный
экземпляр романовской семьи.
Чем больше вдумываешься в ту изумительную мораль-
ную и правовую позицию, какую свыше 3-х столетий зани-
мала романовская семья, тем меньше -удивляет обилие деге-
нератов, сумасшедших, развратников и убийц в этой семье!
Могло ли быть иначе? Неужели могли быть и были в семье
Романовых такие странные исключения, которые не были
ни сумасшедшими, ни развратниками, нв-кровосмесителями,
ни убийцами?
ГЛАВА III.
Итак, Михаил Федорович Романов объявляется царем
ввея России.
Сам Михаил, правда, еще только что со всей Москвой
присягал-было королевичу Владиславу польскому. Отец
Михаила, Филарет, ездил даже послом звать этого польского
королевича^ на царство русское, бить ему челом землей рус-
ской. Новгородцы в это время, с своей стороны, тове
успели присягнуть королевичу шведскому, Карлу-Филиппу.
Князь Пожарский успел сговориться с императором
австрийским о прцсылке на московский престол „цезарь-
окого брата" Максимилиана. Император прислал даже По-
жарскому „похвальное слово" по этому поводу, но к тому
времени, корда императорский посланник прибыл и Москву
с грамотой к боярам, в Москве уже был объявлен царем
11
Михаил, и царь отправил послов в Австрию с ответом о том,
что „Мы этого не слыхали и в мыслях не имели. Ежели же
ваш посланник со слов князя Пожарского об этом вашему
государю писал, то, может, посланник или переводчик сами
это выдумали, чтобы выманить жалование у своего го-
сударя".
Эта переписка сильно испортила отношения русского
двора с западными, тем более, что наладить отношения
в это время было невозможно, по свидетельству Н. И. Косто-
марова, „по причине неумения русских послов вести себя
прилично".
Если Михаил Пожарский мечтал о Габсбургах, то другой
народный герой и патриот того времени, М. В. Скопин-Шуп-
ский, все надежды свои возлагал, именно, на Швецию, долго
добивался и таки добился шведской „интервенции" в борьбе
против тушинского самозванца.
Странные были представления о патриотизме в те дни.
Но, как ни велика путаница, дело сделано. Торжествен-
ная депутация отправляется в Кострому звать на царство
новоявленного венценосца.
Если вас приглашают царствовать, зовут на трон,—вы,
если вы человек воспитанный, должны поломаться и сна-
чала, для виду, отказаться.
Иначе неловко.—Ишь, скажут, обрадовался. Не успели
позвать, а он уж на трон скачет.
В паши дни эта добрая старая традиция, надо признать,
несколько поколеблена. Вовсе не собираются, как-будто,
даже и для вида отказываться ни великий князь Николай
Николаевич, ни отысканный рейхенгальскими зубрами Дми-
трий Павлович. А великий князь Кирилл Владимирович,
тот самый, что в первые дни революции с красным флагом
поспешил под крылышко М. В. Родзянки. к Таврическому
дворцу, не желает дожидаться даже и видимости пригла-
шения. Он сам себя приглашает иа престол, сам себя на-
стойчиво убеждает занять пост блюстителя престола, и при-
творяется, что не замечает того, как недовольно одергивают
его даже самые пылкие монархисты от Врангеля до белград-
ского „Новаго Времени" включительно.
12
Но в старые времена, когда дело шло о воцарении пер-
вого Романова, традиции соблюдались свято. Хороший тон
требовал, чтобы человек, которого зовут царствовать, хоть
немного поотказывался.
Так, по старинке, родители невесты на выданье счи-
тали необходимым по началу не понимать указаний сватов.
Мы-мол, звероловы, краснаго иверя для нашего охотничка
разыскиваем. Не у вас ли схоронился? — спрашивали
у них сваты.
— Нет, у нас не бывало этакого,—с хитринкой отвечали
родители. Не отвечать же в самом деле с первого же
слова: ,Ах, это вы насчет невесты, что-ли? — Как же
как же, у нас“!
И в мещанской среде, н в купеческой—там идо наших
дней сохранились такого же рода требования приличий.
Ежели чашка чаю выпита, приличие требует чашку пере-
вернуть, а огрызок сахару сверху положить и от второй
чашки отказываться.
„Еще чашечку выкушаете?" — Только неуч, необра-
зованный, может без длительных уговоров ляпнуть:—С удо-
вольствием - мол, и вторую, и третью выкушаю. Вежливый
человек—тот раньше поотказывается, сколько полагается, а.
потом уж и выпьет.
Так именно отказывался в свое время от царства Борис
Годунов („Борис еще поморщится немного, что пьяница
пред чаркою вина"). Так отказывался систематически пу-
гавший этими отказами растерянных бояр Иоанн Грозный.
Удивляться ли, что отказываться стал по началу и избран-
ный на царство малолетний Михаил, первый царь из Дома
Романовых? Когда лягушки в басне выбрали, в качестве
царя, питавшегося лягушками аиста, — тот, надо думать,
тоже, по началу, счел нужным поломаться. Результаты те же
самые, а приличие соблюдено. Даже еще приятнее выходит!
Тщетно стараясь объяснить и оправдать призвание на
царство Михаила, оффициальные историки указывают, что
в пользу Романовых выдвигалось, будто бы, то соображение,
что их, Романовых, прежний царь гнал и преследовал дол-
гие годы. Значит—хороши 1
13
На много веков сохранилась и уцелела в Земле Русской
эта странная примета. Полностью сохранилась она еще и
до дней февральской революции 1917 года. И тогда судили
так же: в тюрьме долго сидел, каторгу перенес, в ссылке
побывал, значит, человек хороший. Честный!
В наши дни, в лето от Р. X. 1922-ое монархический
сборник, изданный в Берлине при ближайшем участии быв-
шего донского атамана ген. П. Н. Краснова и бывшего
писателя Ивана Наживина, с грустью констатирует, что,
так как Романовы в народе непопулярны, то на престол
русский в настоящее время придется избрать представителя
какой-либо другой фамилии. — Не смущайтесь обычными
толками:—Как же так, из своих знакомых выбирать царя?—'
Это соображение не помешало ведь избрать Михаила Ро-
манова в лето от Р. X. 1613-ое,—проповедуют нынешние
рыцари престола.
Правильно рассуждают монархисты. Пусть простой зна-
комый, да за то царь. Гораздо приятнее, если царь—знако-
мый. Это даже удобно, если приятель хорошо устроится,
выгодное место получит. Лучше же у него малую толику
взаймы „до среды-” перехватить, чем ждать, что он сам,
чего добраго, „в долг до среды-1 попросит.
В 3613 году это соображение „что, мол, за царь, ежели
он из знакомых11 и, правда никого не остановило: „Тебя
убо, превеликий государь, не по человеческому единомыш-
лению, ниже по человеческому угодью пред’избра, но по
праведному суду божию сие царское избрание на тебе, ве-
ликом государе, возложи — заявили Михаилу посланные
звать его на царство: — Не мы сей подвиг сотворихом, но
Пречистая Богородица с великими чудотворцы возлюби тебе'.
„Человеческого единоыышления1- налицо не было, ио
депутация с рязанским архиепископом Феодоритом, кела-
рем Аврамием Палицыным и боярином Шереметьевым
во главе, — в срочном порядке отправилась в Кострому
в Ипатьевский монастырь, где жил тогда 16-ти летний Ми-
хаил со своей матерью, инокиней Марфой.
Крайне любопытно, что переговоры с депутацией вел
не вновь явленный царь всея России, а мать его, „благо-
14
честивая инокини Марфа*. Михаилу было тогда 16 лет.
В те времена, как известно, не было тех уродливых обы-
чаев, в силу каких, при Николае II, наир., юношу чуть ли
не до 20 лет держали в гимназии, чуть не до 30 лет за-
ставляли „готовиться к жизии“ в университете. 16 лет в те
времена считались возрастом отнюдь не ребяческим. Этот
возраст был признан вполне достаточным для признания
юноши полновластным царем всея России.
Но, во время приема депутации,—это характерно,—Ми-
хаил преимущественно «помалкивает в тряпочку* и дер-
жится в стороне. Переговоры ведет почему-то одна только
мать Михаила, благочестивая инокиня Марфа. Ведет она
себя совсем так, как вдовствующая Мария Феодоровна
в первые годы после воцарения Николая II.—Дело в том,
что решит мать, а вовсе не сын. Его дело маленькое!
Единственное, чем отозван'я во время этой шестичасо-
вой церемонии сам Михаил,—это заявлением, что он „вовсе
даже и не помышляет быть государем*, каковое заявление,
по свидетельству летописцев, было сделано „с великим
гневом и плачем-.
Процедура отказа от приглашения была соблюдена свято.
Марфа категорически отказывалась отпускать сына на
царство.
— И его ли, юного, отдам вам в цари?—заявила „пеку-
щаяся о многом* Марфа:
— Люди русские, вспомните прошедшее: по грехам
вашим все вы измалодушествовались и ^кому вы прямо
служили, отдавая души свои под клятвою ? Не вы ли кля-
лись быть верными сыну Бориса (Годунова), а передались
вору, расстриге, убийце детей Бориса (Лжедмитрию 1-му).
Когда погублен был расстрига, не вы ли клялись царю Ва-
силию (Шуйскому), а поехали к тушинскому вору (Лже-
дмитрию П), предали вашего царя, отдали его врагам?
И после спх прежним государям клятвопреступлений, позора,
убийств, поругания, как сесть на царство, зная ваши измены,
непостоянство, клятвопреступление ?“
Тягостная церемония уговоров и отказываний длилась,
по показанию летописца, не более и не. менее, как около
15
шести часов. Провести столько времени „не пивши, не
евши" было утомительно, тем более, что благочестивая
Марфа обращала немалое внимание н на материальную
сторону вопроса: „И что же такое ваше русское цар-
ство?—говорила она,—сокровища и села царские разгра-
блены, разобраны изменниками, народ страждет, обеднел.
Чем будет царь ваш жаловать служилых людей, обиходы
полнить“?
„Слезное умоленпе на государство11 юного Михаила про-
должалось „с третьего часа дня до девятого11,—торжественно
вещает летописец.
Эти утомительные переговоры заставили вкспансивного
Феодорита, после того как были подняты образа чудотвор-
цев, а Марфа и Михаил по-прежнему „отрицались11, про-
изнести речь в таком стиле, какой сделал бы честь самому
А. Ф. Керенскому. ..Так вы не внемлете мольбам?—возгла-
сил Феодорит: — Будь по вашему. Мы идем обратно и
скажем Москве, что вы отвергли Мольбы наши. Бедствуй,
Русская Земля! Пусть плачет народ! Пусть настанет вновь
междоусобие. Пусть враги придут и расхитят нас. На
тебя, царь Михаил, на тебя, инокиня благочестивая, падают
отныне бедствия отчизны. Бедствуй, Русская Земля"!
„Голос Феодорита казался грозным голосом божьим11 —
патетически повествует в рекомендованном и одобренном
министерством народного просвещения учебнике русской
истории К. В. Елпатьевский.
Удивляться этому тону не приходится. Даже такой
историк, как В. О. Ключевский, говоря, напр., об импе-
раторе Александре ПТ, дословно пишет: „Император Але-
ксандр III покорил общественную совесть во имя мира и
правды,’ увеличил количество добра в нравственном образе
человечества... Только теперь, когда его уже нет, Европа
поняла, чем он был для нее11!
Если так, таким тоном, говорил и писал В. Q. Ключев-
ский, то чему же удивляться в сфере беспредельной угод-
ливости и рабского тона, какого держались все казенные
историки от Карамзина, а в особенности специально создан-
ные для казенных школ Иловайские.
16
По втого рода историческим источникам шестичасовое
увещание депутации 1-го Романова .являло совой зретощо
умилительное". Когда „как-будто, вдохновленный Богом"
ф^одорит и Аврамий поднято образа московских чудо-
творцев п Прпнесои иконы к тому месту, где стоял Михаил,
а „духовенство с образами окружило нх; послы, воины, на-
род поверглись на колени; сквозь растворенные двери храма
иидвы были толпы, повергшиеся на вемлю й вопившие
о пощаде, о согласии... Матерн бросали на вемлю детей,
н соединили клики свои с рыданиями старцев и мла-
денцев" (!).
Если бы вто описание летописи попалось н руки Нико-
лаю II Романову во времн его пребывания в Екатеринбурге,
он, вчитываясь в трогательные словеса, воспевающие вто
умилительное нрелпще—призвание Михаила, имел бы все осно-
вания вздохнуть о тщете всего земного, и с горькой усме-
шкой сказать караулившим его красноармейцам:
— Разве мы, Романовы, виноваты?
ГЛАВА IV.
Денежные дела нового царя отвратительны. Когда после
избрания Михаил нолучпл просьбу от бояр поскорее при-
быть в Москву, ему пришлось ответить:
— Идем медленно, затем что иодиод мало. Служилые
люди худы, а идут пешн.
С валютой у родоначальника дома Романовых было
не густо.
Та же черта отличала, впрочем, не только царя, но и
его подданных. Когда Михаил потребовал, наир., чтобы
для него приготовили Грановитую палату, и покои Ивана
Грозного (вот что значит с детства привыкнуть к рос-
коши!) бояре ответили, что тех хором, что государь при-
казал, отстроить нельзя, да и нечем. Денег в казне нет".
Но вот Михаил уже в Успенском соборе. Окольничие
приказывают народу , стоять с молчанием, кротостью в
вниманием", и Михаил торжественно возглашает: „Вен-
чайте нас на наша великие государства царским венцом
по царскому чину и достоянию®. Духовные сановники,
провозгласив .многолетие боговенчанвому государю“к кла-
няются царю , ниже пояса “ и по выходе из собора по
всей лестнице, по старому обычаю, осыпают его золотыми
и серебряными монетами. Осыпать бумажками было бы,
конечно, не только дешевле, но н удобнее. Но, за отсут-
ствием ученых экономистов, до этого в те поры так и
не додумались.
Царствование 1-го Романова как нельзя ярче доказы-
вает, что профессия царя - самодержца вовсе не так трудна
и тягостна, как это можно было предполагать. Воистину,
„ чтоб быть царем, кому ума не доставало I “ Проверять
некому. Делай, что хочешь, все-равно казенные историки
похвалят.
Летописи говорят, что встречавший царя народ „не мог
от радости вымолвить слова “. Оно н естественно.
Эпоха была исключительно тяжелая. До чего дошло
„запустение земли Русской" видно из писаний современ-
ников о том, что по всей дороге от Новгорода до Москвы
встречались одни только пустые деревни с избами, полными
трупов и костей. По улицам городов и по деревням бродили
волки и одичавшие собаки. По сведениям 1613 года,
вокруг Калуги в уездах . не нашли ни крестьян, ни поме-
щиков, н пашни поросли лесом®. „Ниспровергнуто было
все благолепие земли Русской®, — говорит летописец: —
И было тогда такое лютое время, что люди и впереди
спасения не чаяли*.
„ Была на Русскую землю такая беда, какой не бывало
с начала мира. Были глады, моры и зябели на всякий
плод земной. Велик был гнев Божий на людях* — в эти
годы лихолетия. „Звери пожирали живых людей и люди
людей ели. Великое было пленение людям*.
Михаил Феодорович в первую очередь налег на сборы
податей.
Обычай праздновать именины (и на Антона, и на Ону-
фрия!), который в наши дни оставался уделом только око-
лодочных надзирателей и в лучшем случае градоначальни-
ков,— в те времена являлся монополией царя. Поднесе-
18
ние царю подарков в день его ангела, тевоимепптства тож,
обратилось в закон, — указывает Костомаров: „Все торго-
вые люди необходимо должны были подносить царю
подарки, которые отсылались на казенный двор и продава-
лись. Нередко случалось, что купец покупал на казенном
дворе ту самую вещь, которую когда-то подарил царю, и
подносил ее государю в следующий раз.
Существовал, правда, обычай отдаривать принесших
подарки, но на строгом соблюдении этого правила торго-
вые люди, по вполне понятным причинам, не настапвали.
Служилые люди жаловались, что поместья их разорены,
доходов никаких нет, и житьишко их желтенькое. Но
казна была пуста. Созвали Земский Собор и удумали
послать грамоты по городам и богатым промышленникам.
— Кто в Бога верует, гоните монету.
С горожан, купцов и промышленников долгие годы
брали огромные налоги, пятину, т. е., 20% с капитала
и всего имущества. „Людишки* не выдерживали. Многие
забирали семьи и убегали в лесиые места севера. Немец-
кие купцы также покидали свои торговли, и уезжали на
родину, указывая на невыносимость казенных поборов.
Как рачительный хозяин, новый царь, пожаловав за
патриотизм князя Пожарского из стольников в бояре, а
Минина наградив поместьем и произведя в дворяне, при-
ступил к переписи. Надо же было подсчитать, из чего
состоит хозяйство: сколько бояр, сколько людей подлого
звания н прочего имеется налицо. Одновременно удалось
добыть кое-где денег взаймы: кое-что добыли и в дар
от капиталистов Строгановых, из богатых монастырей.
7.000 рублей серебром прислал очень кстати, по просьбе
Михаила, и дружественно настроенный шах персидский.
„Благочестивая инокиня" Марфа, „отрицаясь“ за сына
от престола, быть может, исполняла только требова-
ния хорошего тона, но объективно она была права. В те
годы оказаться на русском престоле — это вовсе не значило
сделать хорошую карьеру. Воистину „печально было
положение.русской земли". Города русские и области, от
Москвы до любого села на окраинах, были в развалинах,
19
пуста была казна государственная и нищ народ, обезлю-
дели, „впали в ничтожество“ внутренние области.
Смоленск был в вто время в руках поляков, и короле-
вич Владислав, резонно ссылаясь на то, что Москва еще
только что избрала его и торжественно присягнула ему на
царство — шел походом на Москву. Новгородскою областью
владели шведы, обещавшие населению дать шведско^ю коро-
левича. Астрахань ванимал Махно той эпохи,' батько
Заруцкий с Мариной Мнишек. После того, как она
последовательно побывала женой Лжедмитрия I и Лже-
дмитрия 11-го, она вошла во вкус царствования, и объ-
явила царем своего сына, Ивана. Во Пскове появился
свой самозванец, завладевший всей областью. Банды каза-
ков, продолжая традиции смутного времени, выдвигали то
одного, то другого атамана,—кто ни поп, тот и батька! —
и грабили и убивали мирных жителей, наводя ужас на
целые области.
Любопытно, что и по сие время хану крымскому про-
должали посылать ежегодную дань, так-назыв. „по-
минки “.
Но еще хуже, чем внешвие обстоятельства было, по
словам летописцев, состояние умов. Люди „измалодуше-
ствовались “. Героями эпохи оставались перебежчики
„перелеты", те самые, кто ради жалованья по много раз
переходили от службы Шуйскому к самозванцу, и обратно.
Если первому Лжедимитрию еще верили, то в само-
званстве Лжедмитрия II никто уже и не сомневался.
Его так и звали „ Тушинским вором*1, но, несмотря на это,
этот „вор"’, как и прочие, во множестве появлявшиеся
в разных местах самозванцы, был популярен.
Даже- северные и северо-восточные области, которые
считались наиболее спокойными и далекими от мятежей k
посылая ратников в Москву, снабжали их наставлением ие
спешить с присягой кому бы то ни было, так как „нельзя
угадать, кто одолеет “. А до нас далеко, — резонно указы-
вали они: „ всегда успеем повинную послать, если нужно".
— А до иас далеко! „Мы тамбовские, до нас немец
не дойдет “, —говорили солдаты, — и не одни только дезер-
20
тиры —еще и в дни Великой войны, перед революцией.
Та же психика, те же мыслп, те же слова. Не прошла
даром народу школа Романовых.
Собор, избрав па царство Михаила, умудрился присяг-
нуть не только самому царю, во еще сразу же „на всякий
случай" и его будущей царице, а также и будущим детям.
„ Если есть теща, так чтоб п теще “, — как говорит унтер-
офицерская вдова Пошлепкима.
Избрав 16-летнего Михаила, бояре рассчитали пра-
вильно. В первые 5 лет, до возвращенпя из польского
плена отца Михаила, царь был пешкой в руках тесно дер-
жавшихся друг за друга бояр. Родня Романовых, Салты-
ковы, Шереметьевы, Лыковы, Черкасские оттерли от пре-
стола важнейших бояр прежнего времени—Голицыных, Кура-
киных и Воротынских. По свидетельству современников,
своевольничавшие в стране, захватившие в свои руки
власть бояре не только не считались с царем, но даже
„гнушались" своим государем.
Уже через год после освобождения Москвы, Романовы
„выдали головой" Пожарского, которому были так многим
обязаны, своему родичу Борису Салтыкову. Воистину,
„ за Богом молитва, за царем служба не пропадает “.
Есть сведения, что Михаила заставили согласиться на
целый ряд условий, и даже будто бы перед его воцаре-
нием взяли с него особую присяжную запись.
Манифесты и приказы, какие издаются н первые годы
от имени царя, написаны тоном жалостным: — Сами, мол,
меня на царство позвали, так теперь денег давайте, а
с заботами и докуками ко мне не приставайте.
Царь обращается, напр., к земскому собору с таким
заявлением: „Учинились мы царем по вашему прошению,
крест нам целовали вы своею волей, а теперь везде гра-
бежи и убийства, разные непорядки, о которых нам доку-
чают . Так вы эти докуки от нас отведите и вес приведите
в порядок".
Тон, как мы видим, несколько неожиданный. Ежели
вепорядки уничтожать должны сами подданные, а царь
никаких докук о том ведать не желает,, так зачем же соб-
21
ственно этот царь нужен, и во имя чего просит он о вы-
даче ему денег?
Еще только что Михаил Феодоровпч был простым за-
урядным мальчишкой, гонявшим собак и сражавшимся
в бабки со своими сверстниками, но теперь он царь, он
весь полон своим царским достоинством и принимает все
меры, чтобы его не смешивали с обыкновенными людьми.
Ему недостаточно той пышности и блеска, какими он импо-
нирует своим верноподданным. Он хочет подчеркнуть,
что, помимо наружных отличий. — в самой основе, в самом
существе он не имеет ничего общего с обыкновенными
людьми.
Дошедший до'наших дней обычай христосоваться в те
времена, как известно был гораздо значительнее. „Русские,
встречаясь между собой, целовались, и никто не мог отка-
ваться от пасхального поцелуяu — в один голос свидетель-
ствуют летописцы. Но сам царь (быть может, не без осно-
вания считая, что для него закон неписан), ни с кем,
кроме патриарха, не’ христосуется. Максимум милости,
которую допускает Михаил в ответ на приветствие „Хри-
стос Воскресе"— это разрешение поцеловать его царскую
РУКУ-
Вместо христосования с живыми людьми царь отпра-
вляется торжественной процессией христосоваться с пред-
ками в Архангельском и Вознесенском монастырях. Предки,
в качестве усопших, приветствия услышать не могут. Но
это неважно. Никаких предков Михаила и в помине нет,
ибо вахудалый Кошкин род никогда доселе ни одного своего
представителя в этих монастырях не хоронил. Но и это
неважно. Важно, чтобы люди думали, что вот-де настоя-
щий, породный царь с настоящими царскими предками
разговаривает.
Исключительно интересный материал о жизни эпохи
дают письменные памятники того времени. Уже князь
Хворостин, умерший в 1625 году, отразил в сочинениях
своих, отобранных у него при обыске, буйное недовольство
новым царем. Князь Хворостин — одни из своеобразных
вольнодумцев того времени. В царском указе изложен
22
длинный список грехов его. Постов и христианского обы-
чая он, оказывается, не хранил. Дворовым своим в церковь
ходить запрещал. В Светлое Воскресение христосоваться
с государем не пожелал.
Этот нераскаянный грешник, в отобранных у него при
обыске сочинениях в прозе и стихах писал „многия уко-
ризны". Ппсал он, будто, в Москве «людей нет, все
народ глупой, жить не с кем". Писал он, что „в земле
Русской сеют землю рожью, а живут все ложью". Даже
„ титула государева “ ни за что не хотел писать, как сле-
дует. Дошел этот вольнодумец, до того, что царя именовал
не самодержцем всея России, а гораздо короче и проще—•
„ деспотом русским “.
Очень любопытно, что по тем временам втп вот поли-
тические выступления были до такой степени внове, что
никому не пришло даже на ум срубить ему голову или
четвертовать, как ни легко и просто делалось вто по тем
временам и за пустяковые грехи. Палачи, описывает
Штраус, не были в презрении. Это звание было выгодно,
и торговые люди перебивали его друг у друга. Вольно-
думного князя сослали только в монастырь, а потом даже
вернули в Москву, вернули ему и дворянское достоинство,
и доступ ко двору.
Будущие цари из дома Романовых окажутся гораздо
опытнее и последовательнее. Уже при Петре будет усо-
вершенствован пыточный приказ, а потом на его место
придет институт жандармерии, какой „съумеет" прочно нала-
дить и ссылку, и тюрьмы, и казематы Шлиссельбурга, и
застенки III отделения...
Всякое дело требует не только способностей, во еще и
практики.
Не налажена не только внутренняя, ио и иностранная
политика. В первую очередь приходилось отделываться от
занимавшего Смоленск польского королевича Владислава,
который очень бестактно напоминал о том, что дерзостно
именующий себя новым царем Михаил, вместе со всей
Москвой, еще недавно присягал ему, Владиславу, как вели-
кому государю московскому.
23
На дело войны с Польшей удалось добыть 20.000 рублей
взаймы у английского короля Иакова. Англия и в те вре-
мена не жалела денег на поддерживание распрей и войн
между народами.
На этот раз, впрочем, Англия ошиблась в расчетах.
20.000 рубл., полученные от Англии на войну с Польшей,
были истрачены на заключение перемирия и уплату контрибу-
ции. Условия перемирия, установленные в 1617-м году,
в деревне Деупине, близ Троицы, были исключительно позорны
для России. Смоленская и Новгород-Северская область
были Россией целиком уступлены. Владислав сохранил
даже за собой права на московский престол и титул царя
всея России. Впрочем, России вернули за то отца Михаила
Феодоровича, Филарета, ездившего в свое время приглашать
Владислава на царство, да так и вастрявшего с тех пор
в Польше в плену.
Через реку Поляновку сделаны два моста: по одному
идут русские из польского плена, по другому возвращаются
из русского плена поляки. По русскому мосту переез-
жает отец государев, митрополит, в близком будущем
патриарх Филарет.
Царь Михаил устраивает пышную встречу долгождан-
ному папаше. Когда царь встретился с отцом, они пол-
ностью разыграли, впрочем, ту обычную процедуру бояр-
ских встреч, когда обе стороны, кланяясь друг другу
в ноги, и то же время искоса подглядывают: а достаточно ли
нивко кланяется противная сторона? Земно кланяется
митрополит царю. Земно кланяется царь митрополиту, и
еще поклон, и еще. Умиляется простодушный народ москов-
ский. Гудят, трезвонят московские колокола.
Отец новоявленного царя Михаила, боярин Феодор Ники-
тич Романов - Юрьевский, в юности своей по характеру
очень напоминал Стиву Облонского у Толстого. Это был
общий любимец, любитель покушать, не дурак выпить. Но
этот веселый человек в свое время навлек на себя гнев
Бориса Годунова и был насильственно пострижен и, в каче-
стве инока Филарета, сослан в дальний Антониев-Сийский
монастырь; здесь он не выдержал и „сдал". Приставлен-
24
иый к нему пристав Воейков в своих донесениях сообщает
дословно горькие жалобы инока из бывших бояр. „Милые
мои детки маленькие бедные осталися: кому их кормить
и поить? А жена моя бедная на удачу уже жива-ли?...
Лихо на меня жена да дети: как их помянешь, ино што
рогатиной в сердце толкнет".
Впоследствии он приободрился, решил, что, ежели
с умом, то и благочестие — товар вовсе не плохой, и
стал энергично делать духовную карьеру. Получив от
первого самозванца чин митрополита, от второго „тушин-
ского вора" — сан патриарха; он, как мы видели, отправился
послом к королю Сигизмунду польскому, звать на русское
царство его сына, королевича Владислава. Известие об из-
брании на престол Михаила, при всей приятности для отца
такой карьеры сына, осложнило положение и сделало Фила-
рета польским пленным. Впрочем, по возвращении из плена
Филарет полностью насладился новым положением и властью.
При насильственном пострижении веселого Федора Ники-
тича заодно, кстати, постригли в мовахиви и жену его,
Ксению Ивановну. В отличие от жены Стивы Облонского,
худенькой Долли, это была высокая, плотная женщина,
которой очень пристало новое имя Марфы, полученное ею
в качестве инокини. Впоследствпп мы увидим, какая злоб-
ная старушонка выработалась из этой благочестивой ино-
кини Марфы.
Поляки, как мы видели, все эти годы в своих грамотах
не только не признввали Михаила царем, но еще и
подлинным царем именовали только своего Владпслава.
Михаила и всех его подданных упорно именовали „измен-
никами законному государю".
Царь в своих грамотах убеждает подданных не подда-
ваться на королевичеву прелесть. Получая грамоты от
поляков, в которых Владислав постоянно именовал себя
царем московским, бояре этот титул в грамотах „вымары-
вали дегтем".
Когда поляки осадили Дорогобуж, русский воевода без
боя сдал свой город Владиславу, как „царю московскому".
Так же точно без боя была сдана и Вязьма.
25
По первому договору, вопрос о правах королевича Вла-
дислава на московский престол предавался „на суд Божий"
и только нобле того, как, уступив польскому королю
требуемые им города, русские заплатили 20 тысяч рублей
за то, чтобы Владислав отказался от титула русского царя,—
Михаил избавился от конкурента.
Николай II, как известно, отказался от этого титула без
вознаграждения.
Почти так же бесславно, как с поляками, завершилась
борьба и со шведским королем Густавом-Адольфом. Мирные
переговоры со Щвецией велись при непосредственном уча-
стии англпйскаго и голландскаго послов. Англия и Голлан-
дия очень желали как можно скорее возобновить торговые
сношения с Москвой, которым мешали непрерывные войны
За свое посредничество эти честные маклера, есте-
ственно, добились крупных торговых выгод для своих куп-
цов, но для России результаты мира со Швецией были
совершенно иными. Россия не только уплатила контрибу-
цию в 20.000 рублей серебром, — сумма по тем временам
очень серьезная, — но, кроме того, как известно, уступила
Швеции все побережье Финского залива и Карельскую
область.
В своей речи к шведскому сейму Густав-Адольф, горде-
ливо указывая на огромные выгоды, какие Швеция полу-
чила от заключения этого мирного договора, заявил: „Теперь
у русских отнят доступ к Балтийскому морю. Без нашего
позволения русские отныне не смогут выслать в Балтий-
ское море ни одной лодки".
Поскольку дело касается будущего, Густав-Адольф, как
мы знаем, не угадал. За будущее не может поручиться
даже и сам Ллойд-Джордж. Но, по тому времени, шведский
король оценивал выгодность своего договора с 1-м Романо-
вым — увы! — совершенно верно.
Любопытна бытовая черточка: когда, после долгих ослож-
нений, договор о мире был подписан, и должен был быть
скреплен присягой, русским послам, которые обязаны были
присутствовать при королевской присяге, дан был наказ:
„Непременно за то стоять накрепко, чтобы король поцело-
26
вал в крест, а не в блюдо, на котором крест лежит. II
смотреть, чтобы этот крест был с распятием* На конфе-
ренции в Генуе или в Лозавне креста вообще не целуют,
и такого рода требования явились бы, очевидно, излишними.
Во время обряда присяги одни из русских послов обра-
тился к канцлеру с просьбой запретить проповеднику гово-
рить латинские слова, ибо они русским непонятны. А вдруг
они на своем языке дурными словами ругаются!
Впрочем, молодому венценосцу было в то время не до
иностранной политики. Очередной заботой Михаила стала
женитьба. — Царь не царь, а жениться надо.
ГЛАВА V.
„ Кухарка женится ' — называется чудесный рассказ
Чехова, но и в этом рассказе много предсвадебной суеты,
сутолоки и осложнений.
Еще путанее обстоит дело, когда женится не кухарка,
а венценосец.
По началу Михаил Феодорович возмечтал-было жениться
на какой-либо из иностранных принцесс, но ничего хорошего
из этих горделивых мечтаний не получилось.
На Западе знали уже период возрождения в области
паук и искусств. Там знали уже кипучую политическую
жизнь, пробуждалось и росло чувство уважения к челове-
ческой личности. Там знали уже утонченность и галантность
конца 16-го и начала 17-го века, а Московская Русь в эти
годы не успела еще приобщиться даже и к тем начаткам
образованности, какие появились в эти годы в Киеве. Русь
представлялась западу характерно-азиатской страной, огром-
ной курной избой, где вповалку валяются толпы неграмот-
ных мужиков и грязных баб.
Когда Михаил Феодорович послал пышное посольство
к дочери шведского короля—посольство встретило резкий
отказ. Послали еще одно посольство, на этот рав в Данию.
Датский король, узнав, что дело идет о сватовстве к его
дочери, категорически отказался даже и принять царских
послов.
27
От мечты об иностранной принцессе пришлось отказаться.
Решено было вернуться к доброму старому способу, при-
мененному еще Иваном Васильевичем Грозным, после того
как маркграф Бранденбургский ответил резким и унизи-
тельным отказом на его сватовство. Обиженный жених
приказал тогда со всех концов земли Русской свезтп к нему
в Москву самых красивых, самых здоровых и дородных
девушек, числом 1.500.
К этому же способу обратился после отказа датскаго
короля и Михаил Романов. В Кремль, откуда так недавно
были изгнаны поляки, навезли со всех концов России
молодых девушек, самых красивых каких только удалось
найти в боярских дворцах, мужицких хижинах и даже
в монастырях. Придворные боярыни получили приказание
внимательно и подробно осмотреть всех прибывших на этот
своеобразный конкурс. По указаниям историков, предвари-
тельный осмотр производился „весьма строго", тщательно
и подробно и „ от расследования не ускользали самые
сокровенные части тела".
Впрочем, как заботливо ни отнеслись к делу, ио без
крупных скандалов все же не обошлось. Избрать самую
здоровую и дородную „жену, способную стать утехою гос-
подину своему"^—дело и вообще не легкое, а при дворе
особенно. Какая густая сеть интриг, доносов, взаимного
подсиживания и всяческих хитростей, до отравления вклю-
чительно, разыгрывается между боярскими родами, каждый
из которых мечтает провести на трон представительницу
своего рода.
Эти осложнения до такой степени вошли в нравы, что
избранную, по обычаю, сразу же отделяют от всех, пере-
водят „наверх", т.-е. в теремные хоромы цариц, чтобы
застраховать невесту от злоумышлений со стороны конку-
рирующих бояр.
Но и эти меры не помогают. Михаилу приглянулась
более всех Марья, дочь дворянина Ивана Хлопова. Эту
Марью немедленно по случаю царского выбора переименовали,
в Анастасию, (это имя считалось, очевидно, поэтичнее),
и взяли ее „наверх". Уже ей „дворовые люди крест цело-
28
вали", уже было велено оказывать ей почести, как царице,
уже во всем московском государстве приказано было помпнать
ее имя на ектениях.
Но бояре, недовольные возвышением неведомых Хлопо-
вых, продолжают свои интриги. Больше всех усердствуют
могущественные Салтыковы. Они долго и упорно нашепты-
вают матери государя, что невеста-де негодна. И характер -
то у нее плохой, и здоровье непрочное.
Но Михаил успел вноситься, разлучить его с нареченной
невестой оказывается трудно. Тогда в кушанье невесты
что-то подмешивают, у нее делаются постоянные рвоты.
И вот уже родным невесты предъявлено суровое обвинение
в государственном преступлении. Они, мол, осмелились
скрывать неизлечимую, болезнь невесты.
Правда, некий иноземец, доктор, по именп Валентин,
объявляет, что у больной расстройство желудка, уверяет,
что болезнь вполне излечима, что „плоду и чадородию от
того порухи не бывает". Царскую невесту лечат: ей дают
пить святую воду с мощей, и какую-то особую водку,
настоенную на камне „безуи". Но Салтыковы не желают
дожидаться результатов лечения. Они торопиться созвать
особый собор из бояр для обсуждения дела. Уже вынесено
постановление, что невеста государева, Марья Хлопова
„к царской радости непрочна", а посему „женою царя быть
не может".
Михаил пробует было заступиться за невесту, которую
он успел уже полюбить „вечной любовью еще с прошлой
пятницы", но помочь делу он не умеет.
Мать Михаила, ехидная старушонка, „благочестивая
инокиня Марфа*, подученная Салтыковыми, торжественно
ваявляет, что ежели сын на этой невесте женится, ее ноги
во дворце не будет.
Бесхарактерный, безвольный, туповатый Михаил испуган.
О браке с понравившейся ему девушкой больше и речи
нет.
Невесту, вместе со всеми родными, с бабкой, теткой,
выгоняют из царского терема и высылают вместе с отцом,
дядьями и всеми прочими Хлоповымп в далекий Тобольск.
29
Царской невесте, только что еще жившей в пышной роскоши
дворца, в Тобольске полагается выдавать скудное содержание
в размере 10 денег (5 копеек) в день.
Вскоре после того как Фитарет, отец Михаила, был
отпущен поляками, дело об отравлении, о порче царской
невесты раскрылось. Происки Салтыковых выяснились,
и тогда сами Салтыковы отправились в ссылку.
Приободрившийся было в этот период Михаил пытается
заявить свое желание жениться на прежней невесте. Но
Филарет честолюбив. Он все еще мечтает женить сына
на польской или датской королевне. Только окончательно
убедившись, что ни датчане, ни поляки этого не хотят и кате-
горически отказываются от этой чести, Филарет решается
махнуть рукой, и предоставить сыну жениться на ком ему
угодно. Сосланная в 1616 году Мария Хлопова в 1622-м
выписывается назад. Но ехидная старушонка, благочестивая
инокиня Марфа, снова впутывается в дело. — Жива быть
не хочу—ежели не по моему будет. Одного часу не останусь.
Бесхарактерный Михаил вторично отступает. В грамоте
от ноября 1623 года торжественно объявляется Ивану Хло-
пову, что „великий государь дочь его взять в супруги не
соизволил". Бедную Настасью снова переименовывают
вторично в Марфу и приказывают ей жить безвыездно
в Нижнем, а отца ссылают в его коломенскую вотчину.
По некоторым источникам, даже Филарет укорял сына за
малодушие, проявленное им в деле с Хлоповой!
Благочестивая инокиня не довольствуется однако тем,
что разлучила своего царственного сына с той невестой,
которая ему понравилась. Она требует, чтобы Михаил
женился на выбранной ею невесте. Михаил и на это идет,
В 1624 году Михаил женится по выбору своей матери, на
княжне Марии Долгорукой. Михаил терпеть не может
своей невесты и даже не скрывает этого. Инокиня Марфа
торжествует полную победу.
Свадьба Михаила Феодоровича была отпразднована пышно.
Ложе для новобрачных по древнему обычаю устраивалось
на снопах, причем „от дурного глаза" полагалось, чтобы
число снопов было ровно 27. Сверх снопов укладывался
30
ковер, а на него перина. По справкам летописца, на свадьбе
Михаила Феодоровича (гулять, так гулять!) было положено
7 перин одна на другую. Как взбирались молодые на этот
своеобразный эшафот—летописец не сообщает.
По ритуалу, новобрачная должна была ждать царя
в Грановитой палате. Когда все было подготовлено к встрече,
послали за венценосным мужем, призывая его особой фор-
мулой: „Государь, царь и великий князь всейГоссии! Время
тебе, государю, к своему делу итти".
По обряду, один из гостей должен был во время свадьбы
подойти к новобрачным, в вывороченном шерстью вверх
тулупе, и пожелать невесте „столько детей, сколько шер-
стинок в тулупе". Норма, очевидно, несколько преуве-
личенная.
Характерной чертой свадеб того времени надо признать
обряд, по которому после обмена кольцами, отец невесты,
выдавая свою дочь, ударял ее плетью и передавал дочь
жениху вместе с плеткой.
Особые 20 человек детей боярских должны были наблю-
дать, чтобы никто не смел „перейти пути" жениху и вевесте.
В день свадьбы жениху и невесте есть не давали; только
после того, как в ответ на особый запрос отведенные в свой
покой молодые отвечали, что „все в добром здоровье", им
позволялось есть особую курицу, „обернутую в скатерть
и загодя унесенную в сеннпк. На царских свадьбах госу-
даря кормили перед сенником в сенях, а царицу в самом
сеннике".
Оставим в стороне щекотливые подробности о доказа-
тельствах целомудрия новобрачной, на каких подробно
останавливаются летописцы. Торжественно завершается
обряд „раскрывания" царицы. Газдвинут покров, засло-
нявший молодую жену от паря, и на этот момент все
окружающие могут „иметь счастье увидеть ее светлые очи".
Кончен обряд, отведена в царские терема новобрачная—
и отныне никто не имеет права видеть царицу.
Но интриги бояр продолжаются полным ходом. В сентябре
1624 года, 19-го числа, было совершено бракосочетание,
а уже на другой день молодая царица оказалась больной:
81
„лихие люда испортили". Кто были эти лихие люди, таи
и осталось неизвестным, во, прохворай около трех месяцев,
молодая царица скончалась.
Дело приходится начинать с начала. В 1626 году снова
приказано собрать в Москву на свотрипы со всех концов
России девиц „ростом, красотой и разумом исполненных".
На этот раз избраиой оказалась некая Евдокия Стрешнева.
Очень характерно, что во избежание дальнейших интриг
и попыток отравлеипя, выбор этой жены царя, будущей
матери престолонаследника царя Ачексея Мвхаиловя.ча,
держится в тайне. Ее ввели в царский дворец и нарекли
царнцей в нарушение всех традиций только за три дня до
брава, чтобы предупредить таким способом придворные Козин,
погубившие прежних двух царских невест.
От этого брака родились три сына—скоропостижно умершие
Иван и Василий и престолонаследник Михаила, Алексей,
и три дочери. Любопытно, что п до самой смерти Михаил
Феодорович не возжелал отказаться от давней своей мечты
породниться с западными дворамв и в-особенности с Данией,
где его сватовство кончилось так неудачно. ' Когда королевич
датский Вольдемар неосторожно приехал в гости в Москву,
Михаил Федорович настойчиво предложил ему жеваться
ва своей старшей дочери Ирине. Вольдемар скромно, ио
твердо отказался от этой честа, деликатно указав, в качестве
причины, ва то, что он не желал бы менять своей религии
Но сверх ожидания в этом вопросе бесхарактерный
Михаил оказался настойчив и бесповоротно решителен.
Пристал, как банный лист, к датскому королевачу. Хоть
Бедный Вольдемар решил тогда в срочном порядке
прервать свое пребывание в Москве, и экстренно собрался
уезжать на родину. Это не помогло. Бедного Вольдемара
наспльио удержали в Москве и впредь до исправления
посадили под арест.—Долго не выдержит. Поломается,
поломается, а глядишь,—н женятся. Должен же он понять, что
об его же пользе ваботятся! Не кого-нибудь, а царскую дочь
отдают, а он, — поглядите, люди добрые! — еще- упирается!
32
Вида бедный Вольдемар умолял царя отпустить его
днюй. царь ответил:
окрестных госгцарствах будет стыдно, что ты от нас уехал,
не совершив Э'брого дела".
Страду, пр ктавленпую в королевичу, сильно увеличили,
опасаясь, чт ц жених не уб'жал. Но вто не помогло.
Ецолевич, г йствительио. умудрился удрать, но стрельцы
остааовнлв его у тверских ворот и с торжеством наволокли
обратно Врешь, брат, ие уйти, ьеипшься!
В дело ар. ста Вольдемара вмешался польский посол,
Гаврила i темсговсьий. От пмепи своего короля он попытался
ваки- был получен ответ, чт пущай-де лучше королевич
согласится, ие то его в далекие меню сошлют, а русский
царь станет со Швецией против Дания воевать.
Только смерть Михаила Феодорови ia аыртчила из заклю-
чения датскаго королевича. Только после погребения первого
Романова и воцарения 16 - та летнего Алексея сдалось
наконец, Вольдемару уехать иа родпиг, проклиная день
и час, когда ему пришло в голову поехать в гости в вту
странную, в вту удивительную „страну неограниченных
возможностей", Россию.
ГЛАВА VI.
заипях современников и тетописях, воссоздать цельный образ
первого Романова, определить, так сказать, „пол и харак-
тер" царя Михаила — раньше всего становишься втупик
от полного отсутствия индивидуальности в втом человеке.
Пред нами личпость идеально безличная,—„нос и рот
умеренные, лицо чистое, особых примет не имеется".
Иа портретах Михаила, относящихся ко времени избрания.
вятельиым лицом. Подавать селянку в качестве полового в
московском трактире — годился бы. Но, напр., телефонным
мальчиком в современном отеле его ие представить себе.
Не справятся.
Портреты более поздние рисуют дородного мужчину
с большой н тщательно расчесанной бородой. Если правда,
что каждый человек по типу лица похож на какое-
либо животное, Бисмарк — на кота, Александр Ш — на но-
сорога, Николай И—на „трепетную лапь“, то царь Михаил
ближе всего походит на барана. Что-то очень ограниченное,
безнадежно-спокойное, воистину баранье, есть в этом шаблонно-
правильном лице.
Это, конечно, не мешает Михаилу очень ценить свое
царское достоинство.
Когда, напр., в 1641 году некий подьячий в городе Куз-
нецке в бумаге о посылке мехов сделал какую-то незна-
чительную описку в царском титуле, подьячего сурово
высекли батогами и отослали в тюрьму,—знай край, не
падай.
Чуть ли не самой яркой чертой характера царя Михаила
является неумеренная любовь его к часам, которыми он
загромоздил все свои комнаты. Все свое время он уделяет
возне с часами. Тут и стенные, и каминные, и даже самые
редкие — „зепные“ карманные. Диковинка радует и тешит
царя. Он неустанно заводит их, наслаждается их боем, лю-
буется кукушкой и др. ухищрениями. Оно, собственно,
грех, да соблазительно уж очень.—До чего додумались ино-
земные прелестники, а!
Эта мания Михаила—его любовь к часам—заполняла собой
чуть не все интересы венценосца. Во время торжественных
обедов возле него всегда ставили двое часов. От органного
мастера Мельхерта были выписаны два часовых дел мастера,
которые обязались русских людей часовому мастерству
научить.
Когда Мельхерт сделал часы с органом, из которых
появлялись соловей и кукушка, Михаил растрогался чуть
не до слез и подарил Мельхерту огромную по тому времени
сумму, около трех тысяч рублей.
Характер Михаила, при всей простоватости его, лука-
вый,—мужик с хитрецой.
Когда, напр., воевода Шеин под Смоленском был разбит
на голову Владиславом, и русские войска, сдавшись на капи-
54
туляцию, отдали все ружья, пушки и знамена, царь решил
сделать Шеина козлом отпущения за позорные результаты
войны. Шеин успешно доказывал, что вовсе не на нем ле-
жит вина за поражение, но тогда ему поставили в вину,
что он-де 15 лет тому назад целовал крест польскому королю.
В этом же самом был повинен и сам- царь Михаил, но это
Шеина не спасло, и ему отрубили голову. Кстати уж отру-
били голову и его товарищу Измайлову, который обви-
нялся в том, что говорил „много воровских непригожих
слов о царе и патриархе".
Любопытная п очень характерная для всего царство-
вания история разыгралась также и с вопросом о взятии
Азова. Донские казаки, голытьба, кормившаяся набегами па
турецкие владения по берегам Йернаго моря, „промышляв-
шая зипунов" по тогдашнему выражению, взяла-было с
налета Азов. Когда султан осадил город, чтобы вернуть его,
воинственные казаки усмотрели в этом вопрос самолюбия
и решили Азова ни за что не отдавать. — Подавишься, со-
бака, а Азова не увидишь.
Отношения между Россией и Турцией имели характер
хронической ссоры. Крымские татары спокон века нападали
на окраины Московии, и московский царь слал жалобы по
этому поводу турецкому султану. Казаки, со своей стороны,
также спокон веку нападали на турецкие побережья, и
турецкий султан отсылал, и со своей стороны, одну жалобу
в Москву за другой.
Когда на этот раз казаки решили отстоять Азов и уму-
дрились отразить 24 прист, па двухсоттысячного турецкого
войска, ови послали гонцов к царю Михаилу с просьбой
принять Азов под свою высокую руку. Без помощи от Москвы
бороться долее с турецкими войсками казакам было не по
силам.)
„Гирко исты, да жалко покинуты",—говорит хохлацкая
поговорка.
Как ни хотелось- Михаилу сохранить за собой Азов, но
достигший уже 48-ми-летнего возраста царь взять решение
этого вопроса на себя не рискнул. Был созван особый зем-
ский собор, где бояре, „уставя брады в землю", стали
S' 35
решать вопросы, принимать ли Азов, и ежели принимать, то
где взять денег для войнй с Турцией. Сословия, предста-
вленные на соборе, высказались по разному. Духовенство,
не рисковавшее призывом в войска и необходимостью ри-
сковать своей жизнью, заявило, что воевать надо и Азов
необходимо удержать, но о деньгах на войну помалкивало.
Дворяне и дети боярские, со своей стороны, полагали, что
вопрос о деньгах можно решить легко, стоит только ото-
брать патриаршую казну, а также домовую казну у архи-
ереев и в монастырях. При этом случае, дворяне и дети
боярские не только просили принять меры, „чтобы госуда-
рева казна без ведома не терялась", но еще и жаловались
на свою бедность, указывая, что вон-де „дьяки и подьячие
от взяток обогатели. Накупили поместьев и вотчин, по-
строили себе дома каменные, каких прежде и у велико-
родных люДей не бывало".
Купцы со своей стороны, как и полагается, жаловались
на „разорение и тяготы от воевод, которые их немилостиво
грабят".
Хуже всех оказались бестактные ответы выборных от
тяглых людей. Те, не скрывая, заявили, что они „оскудели
и обнищали от великих податей, и от разных служб, что
они впали в ничтожество до того, что многие из слобод
разбрелись розно и дворишки свои весьма покидали".
Соотношение сил явно не благоприятствовало империа-
листической политике. Царь Михаил повздыхал, сколько
полагалось, и, предав казаков, которых только-что еще бла-
годарил и жаловал, отписал султану, что казаки—воры, взяли
Азов самовольно, что он им никогда не помогал и впредь
помогать вовсе не намерен.
Любопытно, что казаки успели перехватить царскую
грамоту, в которой они названы ворами.
„Мы за таких воров никак не стоим, хотя их, воров,
всех в один час вели перэбить", писал Михаил в грамоте
султану. Еще только что перед втим, узнав о взятии Азова,
царь успел послать казакам щедрое жалование, и в грамоте
своей им писал: „Мы, великий государь вас, казаков, за
эту вашу службу, промысел и крепкостоятельство милостиво
36
нохваляем”. Но конъюнктура уже переменилась и реальный
политик, царь Михаил, ие желает вспоминать вчерашних
Терки, однако, ие поверили, резонно указывая на царское
жалование, какое присылали пз Москвы донцам и деньгами,
и разными запасами.
Казаки, получив приказ от царя покинуть Азов, город
покинули, по „на прощакпе" решили не оставить от него
камня иа каине. Город разрушили до осиоваивя. Повесели-
лась иааанкая душа! Много забот положит в будущем Петр
иа завоевание и восстановление зтой крепости.
Впрочем, хитрость характерна не только для одного
цари. Любопытно всмотреться в то, как се поборотые, мало-
грамотные и туповатые бояре обладали все же незаурядной
хитростью и даже умудрялись, иапр., перехитрить англичан.
Когда английский посол Мерик, по просьбе царя, высту-
пил посредником по заключению мира со Швецией, ему, в
качестве „куртажа”, были обещаны великие льготы торговые
для Англии. Но когта Джон Мерик, исполине поручение,
стал требовать обещанного разрешении вести товары в
Китай и Ивдню по реке Оби, бояре заявилп: „Сибирь далеко.
До первых городов с пол-года езды. И то зимой. Сами ту-
земцы ие знают, откуда Обь-река и иуда пошла. Страна
та студеная, и по ней орды кочуют”.
Таким образом, английскому послу, как дважды два че-
тыре, доказали, что ездить ему в заморские край совсем
не к чему: „Про китайское же государство сказывают, что
оно невеликое и небогатое. Добиваться к нему нечего.
Государь наш из дружбы к вашему Якову-королю сам ве-
лит проведать, откуда Обь река вышта, где китайское госу-
дарство, а также, как оно богато иесть-ли чего добиваться ?
А тАерь, не зная про то подлинно, как о том говорить".
Так ничего, кроме этпх советов н нудных разговоров и
ие дождался обманутый, обескураженный англичанин
Проявил ли явнишийся на трон неграмотным царь
Михаил хоть в дальнейшие годы какую-нибудь любозна-
тельность? Как оказывается, в 1623 году, по приказу царя,
некий голландец Фавдергин представил какое-то исследо-
вание об „ачхимисской мудрости и об иных делах*. Михаила
очень интересовала, оказывается, именно, та соблазнительная
наука, при помощи которой можно, будто бы, делать золото.
Интерес его к этому делу был, очевидно, неслучаен. Через
три года после первого доклада в 1626 году от того же
голландца истребовали и еще одну докладную записку на
ту же тему „о высшей алхимии".
Был п еще случай, когда Михаил Феодорович затеял
было пригласить к себе на службу иностранца Олеария,
голштинского ученого, оказавшегося в Москве при проезде
из Персии, — царь обратился к нему даже с особым посла-
нием: „Ведомо нам учинилось, что ты гораздо научен
астрономии, и географус, и небесного бегу, и землемерии,
и иным многим подобным мастерствам и мудростям, а нам,
великому государю, такой мастер годен". Ьчеарий наотрез
отказался. Но даже попытка такого рода показалась столь
опасной, что в Москве поднялся бунт. Олеария считали
колдуном, и разъяренные народные толпы, узнав о пере-
говорах царя, употребили все старания, чтобы немедленно
этого опасного колдуна утопить. Олеарпп спасся п, благо-
получно уехав, написал книгу о нравах и обычаях госу-
дарства Московского.
Жуткое впечатление оставляют описания Олеарпя. Спо-
собы управления на Руси сводятся к людодерству.
По выражению Олеария, судьи „без меры драли и
скоблили кожу с простого народа". „Судьи никакими подар-
ками не насыщались, а высасывали у тяжущихся мозги с
костей до того, что обе стороны делались нищими".
Бытовые черты жизни в описании иностранца выглядят
не более утешительно:
Олеарпп указывает, что „русские знаний никаких не
любят. Нельзя встретить во всей земле человека, который бы
разумел по-латыни (именно, на латинском языке писались
тогда, как известно, все научные книги).
Внешних признаков богомольности очень много. В одном
только Кремле Олеарий насчитал 52 церкви. Это было
главной раскошью быта того времени, и не малую гордость
простодушного царя представлял собой колокол на башне
38
Ивана Великаго. К огромному языку его были привешены
два каната, а к каждому из них еще по 12 веревок, так
что только соединенные усилия 24 человек могли раскачать
эту массу и добиться звона на утеху государеву.
Но внешнее благочестие ни на йоту не смягчает
нравов.
Близкие к царю люди, говорит Костомаров, почти на
глазах его ругались и дрались между собою и не сму-
щались тем, что их били по щекам пли батогами. Лето-
писи тех дней сохранили целый ряд записей о том, напр.,
как боярина Леонтьева за жалобу на князя Гагарина думный
дьяк бил по щекам; о том, как другого боярина, Чихачева,
за жалобу па князя Шаховского бояре приговорили было
кнутом высечь, но думный дьяк Луговой и боярин Иван
Нпкитнч Романов сами, собственноручно, тут же во дворце
отколотили его палками.
ГЛАВА VII.
Очень характерной чертой .эпохи является'твердая уве-
ренность московских людей, что все иноземцы представляют
собой нисшую расу.
При Михаиле Феодоровиче Л>лпа требовала, напр., чтобы
немедленно сожгли немца - живописца, у которого нашли
череп,— рассказывает Олеарий.
Иностранные послы изумлены, напр., тем порядком, какой
заведен во время их прцема царем. Возле трона, на кото-
ром в пышном облачении сидит Михаил, прилажен особый
рукомойник, и висит полотенце. Давая целовать свою руку
прибывшим иностранцам, царь, по церемониалу, после каж-
дого поцелуя торжественно и серьезно мыл руку.
Мера, конечно, гигиеническая, но послы в простоте души
полагали, что, вместо рукомойийка для царя, было бы не
плохо снабдить зубными щетками и самих прикладывав-
шихся к руке.
Обращение с послами—суровое.
Олеарпй, напр., жалуется, что в те дни, какие он провел
в Москве в качестве посла, его не только стесняли в праве
89
передвижения по городу, но и в пути конвой не позволял
ему даже здороваться за руку с его знакомыми ив швед-
ского посольства. Сразу же после прибытия голштинских
послов, к прибывшим приставили 12 часовых, „чтобы никто
из них из дому не выходил, а равно и к ним никто не
являлся".
Продукты присылались им от царя. В день царского
приема, наир., посольству прислали 8 овец, 30 кур, 22 сорта
разных навитков и мн. др. Ежедневная порция, какая пола-
галась послам, в тот день, когда их „допускали к руке его
царского величества", выдавалась в двойном размере.
Пристава, назначенные к послам для представительства,
являлись к ним в обыкновенном затрапезном платье, а па-
радное приносилось отдельно. Новые кафтаны и высокие
шапки, отпущенные приставам на этот день из велпко-
* княжеской кладовой, несли за ними их слуги, так что цар-
ские пристава переодевались уже в комнате у послов и в
их присутствии.
Шик того времени сводился к очень большому обилию
одежды. Все, что было за душой, старались надевать на себя,
даже за парадным столом царь Михаил Феодорович восседает
в нагольной шубе.
Костюмы и сам царь, и бояре старались заводить цветом
поярче: красное, фиолетовое, зеленое. В довершение блеска
мужчины носили еще и особые ожерелья, золотые цепи на
шее, весом до двух фунтов, и даже серьги в ушах.
Об употреблении носового платка долгое время не было
и вовсе известно, но и после того, когда, наконец, .это
западно-европейское новшество проникло в Россию, платки
оставались украшением. Их хранили не в карманах, а по-
чему-то'в шапках, для украшения, и до пользования ими
дошли еще очень нескоро. По указанию Костомарова, „даже
за столом не считалось неприличным высморкаться двумя
пальцами, а потом обтереть руки о скатерть". Впрочем, и
остальные порядки за столом были на нынешний взгляд
не менее необычны. Не говоря уже о ножах и вилках или
салфетках, даже тарелки (торели) считались чрезмерной
роскошью, были редкостью и, если подавались, то по
40
одной на несколько человек и во все продолжение обеда,
хотя число блюд доходило до 200,—так и не переменялись
Жидкие блюда подавались, к изумлению иностранцев, в боль-
ших мисах для нескольких человек каждая.
В пище ценили не столько качество, сколько, именно,
количество продуктов. Еще „Домострой" советует печь хлебы
из той муки, которая уже подверглась затхлости. Тех же
принципов держится и царь Михаил. В списках блюд на
ряду с лебедями, особаго рода „богатыми штями" (щи с
курицей), куриными пупками и пр.,—почетное место зани-
мает оригинальное кушание, которое так и называюсь „пох-
мелье", мелко нарезанные ломти холодной баранины, с рас-
солом, уксусом, перцем, солеными огурцами и т. д. Это
блюдо считалось необходимым специально для похмелья.
Иностранцы горько жалуются, что блюда все без исклю-
чения неимоверно густо сдабриваются луком и чесноком.
Чеснок и лук считаются до такой степени необходимыми,
что неизменно на видном месте помещаются в списке кор-
мов, которые обязаны были выдавать жители посылаемым
для составления писцовых книг служилым людям. Без чего
иного, а без чеснока и лука в повседневном обиходе не
обойтись.
Если еще можно понять обычай надевать на себя как
можно больше платьев, одно на другое („Пар-мол костей
не ломит1. „Пускай люди позавидуют"), то гораздо труднее
понять причину, по какой даже шапки носились сразу по
несколько, при чем одна надевалась на другую. Во время
парада, напр., боярин надевал маленькую шапочку, так
называемую „тафью", на нее остроконечную шапку, назы-
ваемую „колпак", и только сверх этого так-называемую
„горлатную шапку", огромную, величиной с ведро, которую
пмели право носить только самые знатные бояре. Как бы
богат ни был, напр., посадский, он не смел надеть высокую
„горлатную шапку", и даже остроконечный головной убор,
„колпак", должен был быть не выше определеннаго для
подлых людей размера.
Сам царь во время своих выходов так же одевал не менее
двух шапок. Остроконечную, колпак, а наверх шапку. Не
41
РОССИЯ q
ГОС’УД/РСТ- ИНАЯ
отсюда ли пошло убеждение о том, что „тяжела ты, шапка
Мономаха"?
При таком обилии шапок волосы считались излишней
роскошью. Было принято стричь, еще чаще брить голову,
и этого обычая крепко держались бояре. Только те, которые
попадали в царскую немилость или носили траур по ком-
нибудь из близких, отпускали волосы на голове „в внак
печали".
Трудно понять, почему, дорожа сходством головы с бил-
лиардным шаром и стараясь под каждый праздник стричься
на-голо, все носили бороды, бороды берегли и даже холили,
выписывали из - за границы дорого стоившие гребешки из
слоновой и моржовой кости. Флетчер указывает, что „борода
считалась необходимой принадлежностью человека в России, и,
если у кого от природы борода росла плохо,—к тому имели
недоверие и считали его способным на всякое дурное дело".
Если, как мы видели, даже мужчины носили серьги и
золотые ожерелья, то количество украшений, какое наце-
пляли на себя знатные женщины того времени, воистину
потрясающе! Драгоценные камни, золотые и серебряные
украшения, ссыпные жемчуга, количество всего этого было
так огромно, что, напр., платье, которое надели после
взятия во дворец на нареченную царской невестой, было
так тяжело от камней, золотых вышиваний и жемчугов,
что „резвы ноженьки подломплися" : у невесты nocje того,
как она его недолго поносила, заболели ноги.
Не довольствуясь обильными украшениями, русская жен-
щина того времени, во имя хорошего тона, чрезвычайно
обильно белилась и румянилась. Не только лицо, но и шея
и руки — раскрашивались „белой, красной, голубой и ко-
ричневой красками". По словам Олеария, эта раскраска до
такой степени искажала даже природных красавиц, что каза-
лось, — будто кто-то для шутки, на-смех, размалевал их.
Этому требованию хорошего тона принуждены были подчи-
няться все без исключения, так что, когда при Михаиле
Феодоровиче, одна русская боярыня, красавица княгиня Чер-
касская, вздумала было отказаться от румян и белил, она
вызвала всеобщее издевательство и „лютые насмешки".
42
Главным признаком красоты являлась толстота и до-
родность. Стройность стана считалась недостатком. Прини-
мались все меры, чтобы добиться тучности и мясистости.
Для зтого изобретались особые мучнистые блюда, в огром-
ном количестве поглощалась особая водка, настоянная на
специальных „для дородности“ травах.
Особенно красивым считалось почему-то, чтобы уши
у женщин были продолговатые и щеголихи тех дней вытя-
гивали их насильно.
Если мужчины в знак печали растпли себе вотосы, а
в обычное время наголо стриглись, то женщины и девушки,
напротив того, в знак печали волосы стригли.
Для замужней женщины выставлять свои волосы на
показ считалось грехом и позором. „ Простоволосаяэто
слово было оскорбительным для замужней женщины, обязан-
ной носить подубрусник, особую шапочку, вроде скуфьи,
под платком, убрусом. Особым щегольством считалось уме-
ние стянуть под убрусником волосы так туго, чтобы не иметь
возможности глазом моргнуть.
Все эти правила хорошего тона соблюдались, впрочем,
только в праздники. В будни даж<‘ богатые люди ходили
в платьях поношенных, грязных и заплатанных. Это счи-
талось неважным. Но в праздники надо было показать
себя. Отрепья сбрасывали, вытаскивали отцовские и дедов-
ские одежды и навешивали на себя, на жену и детей,
все, что собрано было не только ими самими, но еще и
отцами, дедами и бабками.
На время приезда в Москву чужеземных послов из
царской казны дьякам и придворным выдавались даже
дополнительный платья, — особые шитые золотом кафтаны.
Это выдавалось из казны на время, специально для того,
чтобы чужеземцы, увидав толпу людей, одетых в золото,
помнили, что Россия—страна сильная и богатая и живет
под царским скипетром в довольстве. После окончания
приема послов, бояре и дьяки обязаны были эту богатую
одежду немедленно сдать обратно по описи.
Главное развлечение эпохи—это бани.
43
„Мыльни", русские бани являлись в те времена учреж-
дениями казенными. Бани так и назывались „царскими
мыльнями", и плата, взимаемая за вход, являлась царским
доходом.
В мыльню ходили обыкновенно после обеда. Очень
дорожили тем, чтобы жар был нестерпимый, причем мою-
щиеся, приказав бить себя до изнеможения на полке, вы-
бегали голыми на воздух и катались в снегу зимой, или
кидались в воду летом; для зтого бани строплись на берегу
реки или пруда.
В „царских мыльнях" было два отделения: мужское и
женское, но вход в то и другое был один, мужчины и жен-
щины, встречаясь друг с другом нагишом, „разговаривали
меж собой без особого замешательства". Не задолго до
этого времени мужчины и женщины еще „по старине" мы-
лись в одной мыльне и даже в монастырях чернецы и
черницы парились вместе.
Баня была главным лекарством от всех болезней. Вра-
чей, по тем временам, не полагалось. При Михаиле Феодо-
ровиче в Москве существовала только одна аптека. Лекар-
ства отпускались только по особой челобитной, при чем
правом выбора лекарств пользовались только самые знатные
бояре. Остальным — отпускалось не то, что нужно, а то
что дешевле стоило, независимо от того, могло ли оно при-
нести пользу. Единственным настоящим лекарством остава-
лась баня. Водка с перцем и чесноком и горячая баня
остаются надолго единственным и универсальным средством
от всех болезней.
ГЛАВА VIII.
Можно влюбиться в изучение деталей быта эпохи и долго,
почти бесконечно перебирать цветные стекляшки истори-
ческого калейдоскопа.
Но перед нами все еще первый Романов, а было их ведь
немало. Время переходить к Романову № 2, к Алексею
Михайловичу, время всмотреться, как меняется эпоха. Не-
веселые итоги оставляет внимательное изучение того,
как живет и работает родоначальник династии, Романов 1.
44
Голландец Масса в своих записках о царствовании Ми-
хаила осторожно говорит, что, если царь русский и подобен
солнцу, то солнце это настолько „покрыто облаками, что
земля Московская не может получить ни теплоты, ни
света. Приближенные царя ничего не понимают, к царю
доступа никакого нет, а приближенные — алчные волки.
Все, без различия, грабят и разоряют парод".
Этот голландец Масса, с своей стороны, полагает, что
русскому народу нужен пе кто иной, как, именно, Иван Гроз-
ный. „Надеюсь, — пишет он:—что Бог откроет глаза царю,
как прежнему Ивану Васильевичу. Ибо такой царь нужен
России, иначе она пропадет. Народ этот благоденствует
только под дланью своего владыки и только в рабстве он-
богат и счастлив".
Через много, много лет после этого те же мысли станет
развивать другой „знатный иностранец". Бисмарк будет
уверять, что русский народ — „женственный народ", и что
ему, как всякой русской бабе, нужен муж, который бы ее
поколачивал. — Что же и за любовь, ежели не бьет 1
Эта популярная точка зрения на русский народ, как на
народ, созданный для рабства, увы, существует и в наши
дни, и, как ни грустно, разделяется и поныне не одними
только знатными иностранцами.
Каким образом и почему приобрел неограниченную
власть этот, воистину ничем не замечательный человек?
У него не было мистических и импонирующих простакам
„прав рождения": от царя-мот, от помазанника божия
рожден, а поэтому и сам с первого же дня рождения царь,
особа священная. Все знали Михаила до времени его
воцарения. Все помнили, что сегодняшний царь — вчера
был самым обыкновенным мальчишкой, гонявшим голубей,
воровавшим яблоки в соседских садах и подбиравшимся к
сенным девушкам и горничным.
Только вчера это был самый обыкновенный безусый
мальчишка, ничем не отличавшийся от остальных сотовари-
щей и только случайно — повезло мальчику! — именно в его
руки передан царский посох. Как, каким образом хоть на
одну минуту поверили окружающие в какие-то особые,
45
исключительные „права" этого мальчика над всеми ими,
надо всей землей Русской?!
Поведение бояр при Михаиле как нельзя ярче свиде-
тельствует, что такова была и их позиция: не только он,
Михаил Феодорович, случайно оказавшийся на престоле,
тянулся к увеличению своей власти вад Русской землей.
Его приближенные, .бояре, мечтали о „твердой власти",
о том, чтобы скрутить в бараний рог, задушить всякое
проявление живой жизни на Руси. — Тогда, мол, порядок
будет.
Еще когда дворяне приглашали на престол польского коро-
левича Владислава, они взяли с него особую „запись", дого-
вор, по которому Владислав обязался не давать вольности
холопам. Этих же принципов свято держался и Михаил.
Судебные порядки при царе Михаиле были немного-
сложны. Разбираться в деталях считали излишним и чуть
не за все преступления карали одинаково, казнили смертью.
За кражи полагалось, впрочем, отрубание рук. Иначе об-
стояло дело с помещиками. За убийство чужого крестьянина
помещик должен был отдать пострадавшему помещику луч-
шего крестьянина из своего поместья, убийство „своего"
крестьянина считалось делом семейным.
Разницы между уголовными делами и гражданскими во-
обще не существовало.
Уголовщина считалась всего только частной обидой, и
дело об убийстве можно было легко кончить миром, запла-
тив за мировую родственнику убитого.
В царствование Михаила введена любопытная реформа
в области взыскания долгов. До тех пор, неисправный
кредитор отвечал только своей шкурой, рисковал лишь по-
боями, каким подвергался на правеже. Отныне, в виду того,
что многие, задолжавши, хотя и владели имениями, согла-
шались лучше подвергать себя правежу и позволяли себя
бить, сколько влезет, только бы не платить, — приказано
после месяца правежа взыскивать долги на'имении ответ-
чика.
Вместо имен в это время употреблялись прозвища. Даже
в деловых бумагах человек назывался не христианским
4Q
своим именем, а „по уличному" прозвищу: — Козел, Злоба,
Паук, Роспута и т. д.
В неустанных заботах о благе верноподанных, царское
правительство надумало усилить свои доходы продажей водки.
Сивуха, точь-в-точь так же, как впоследствии при Витте,
объявляется отныне государевой монополией. Приказано
везде строить кабаки и курить вино.
Но, как и при Витте, это средство пользы не принесло.
Усердствуя в потреблении водки и давая тем кажущийся
и временный доход государству, население, увы, только по-
нижало свою платежеспособность, ибо, пропивая последнюю
деньгу, раззоряло хозяйство, так - что это усердие, вместо
пользы, приносило государству только вред.
Царь в указах своих горько жалуется, что даже и „со-
бранную денежную казну от разбойного воровства в Москву
провезти нельзя".
Денежная скудость дошла до того, что Россия все снова
и снова просила о помощп и Швецию, п Англию, и Персию.
Так, именно, просит взаймы человек, заведомо знающий,
что денег ему не дадут. Знает и все же просит. Надо
же делать что - нпбудь, проявлять свое. Даже когда москов-
ские послы отправлялись в чужие страны, они там бедство-
вали до такой степени, что иноземцы должны были за свой
счет содержать их. Московские послы Ушаков и Заборов-
ский, посланные в Голландию с просьбой о посредничестве
по примирению русского царя со шведским, были так бедны,
что голландцы принуждены были отпустить им на содержа-
ние 1000 гульденов. Плохо, очень плохо было с валютой
у первого Романова.
Правительство приказывало не давать народу никаких
отсрочек, „деньги и запасы править нещадно". Воеводы,
собирая посадских и волостных людей, били пх на правеже
с утра до вечера. Избитых и голодных отправляли на ночь
в тюрьмы, а с утра снова начинали правежи очень многих,—
говорит летописец,— забивали до смерти. Жители разбега-
лись, умирали от холода и голода в лесах. Налоговое
искусство дошло до того, что особые налоги взимались
даже на реке за водопой со скотины и за стирку белья.
47
Уже царствование первого Романова ознаменовано круп-
ными беспорядками и восстаниями.
Восстания и бунты вспыхивают в самых различных кон-
цах страны. В Казани бунт против Михаила подымает
некий Никанор Шульгин. В Белозерске посадские люди
не дают собирать податей, и когда воеводы, по обычаю,
ставят их „на правеж", т. - е. приступают к длительной
ежедневной процедуре всенародного избиения неисправных
плательщиков палками, — бьют в набат и всей толпой кида-
ются на воевод и сборщиков. В Чердыни жители также
не желают платить налогов, и смертным боем бьют при-
сланного царем князя Шаховского. В Осташковском уезде
подымает восстание Захарий Заруцкий. В Ржеве действует
с большим отрядом разбойник полковник Ясько. Среди
шаек казаков между атаманами того времени, типа „батьки
Махно", отличается некий Баловень. Его шайка не дает
правительственным сборщикам собирать налогов и хлебных
запасов. Главной забавой „батьки Махно" того времени счи-
тается манера „насыпать порох людям в уши, в рот и т. д.
и поджигать".
В Вологде буйствует какой - то „сибирский царевич
Араслан", который, грабя жителей, в качестве забавы зани-
маете.! тем, что вешает всех вверх ногами. Разбойничьи
станы покрывают, как-будто, всю Русскую землю. С раз-
бойничьими шайками следует в их постоянных переходах
огромный табор, толпа жен. Эти поджигающие города и
вешающие жителей добрые молодцы имеют склонность к
семейной жизни. Чуть ли не главным из восстаний того
времени является бунт Лисовского. У него под началом
тысячи людей, и напрасно преследует его князь Пожарский.
Лисовский неутомим. Его шайка появится в одном городе,
разграбит, сожжет, перекалечит людей, и исчазает, чтобы
появиться в совершенно ином и далеком месте. Ратные
люди, пришедшие для' защиты жителей, находят только пе-
пелище да обезображенные трупы. Лисовский еше только
что был под Орлом и вот он уже в Калуге, в Смоленске,
в Угличе, в Туле. По пути Лисовский и его „лисовчики"
бросают утомленных лошадей, отнимают у населения све-
49
жих, и стремятся все дальше и дальше, истребляя на своем
пути все, что ни попадется.
Со всех сторон к царю обращаются служилые люди с
представлениями о том, что они - мол кровь свою за Москов-
ское государство проливали, а между тем, доходов никаких
не имеют. Они просят денег, хлеба, сукон, рассчитывают
все почему-то, именно, на „академический" и „совнарком-
ский“ паек того времени, требуют мануфактуры и совер-
шенно определенно заявляют, что, если им царского жало-
вания денежного и хлебного не будет, то они станут гра-
бить, воровать, убивать проезжих по дорогам и никакой
возможности унять их не будет. Царю же хуже будет.
Со своей стороны, царь при помощи земского собора
отписывается грамотами, где убеждает платить подати и
всякие доходы в казну, а также умоляет всей людей в
городах и .монастырях давать казне взаймы „кто что может:
денег, хлеба, сукон и всяких запасов".
Царские грамоты на эту тему написаны „со слезой".
Вон-де в прошлые годы пожалели дать ратным людям де-
нег на жалование и через то потерпели страшное разоре-
ние от смуты, от поляков, м шведов. Лучше платите.
Вам же хуже будет.
Когда Михаил, вместе с возвращенным из Польши Фила-
ретом, взялись за дела государственные, и послали по
областям „дозорщиков" и писцов для переписи жителей и
заведения „писцовых книг",—сразу же выяснилось, что
сами-то люди русские ничего для спасения родной земли
не делают, и делать не собираются. Граждан не оказалось.
Оставшиеся в живых обыватели, — рассказывают лето-
писцы,—во множестве ушли из своих городов и сел. Мно-
гие скрывались в лесах, другие прятались от платежа по-
датей у родных и знакомых, иные даже и вовсе „заклады-
вались" и закрепощались, приписываясь в зависимость к
боярам и монастырям, чтобы этим путем навсегда изба-
виться от платежа податей.
Каково было население, таковы же оказались и воеводы.
Особым указом царь Михаил объявил,что „воеводам и при-
казным людям строго-настрого запрещается брать взятки,
49
а тяглым людям запрещено оные взятки давать". Какие
результаты принес этот, запрещающий взятки указ, ведомо
всем русским людям от 1-го Романова и по сей день вклю-
чительно.
— Когда квартирная хозяйка сдает комнату новому
жильцу—говорит английский философ, Вильям Джемс,—
она интересуется средствами жильца, его характером, его
привычками. Но всего важнее, даже с практической точки
зрения, было бы для иее выяснить миросозерцание жильца,
его философию.
Попробуем поверить Вильяму Джемсу, постараемся оты-
скать, выяснить мировоззрение царя Михаила, самые основы
его, хотя бы и примитивной, философии.
32 года прошло от того момента, когда взошел на пре-
стол неграмотным 16-ти-летнпм мальчиком этот дебелый,
простоватый человек. 32' года просидел он на троне, вла-
дея огромной, неограниченной властью. Он рубил головы
боярам, но без чрезмерности, действовал кнутом и батогами,
но без сладострастия. Он царствовал, но никакой любви
особого вкуса к власти так и не проявил.
Была ли у него хоть какая - нибудь идеология, пусть
нищенская, убогая, но какое - нибудь определенное отноше-
ние к миру и жизни?
Перед нами, раньше всего, византиец. Царь Михаил
йе только не любит, но и искренне презирает всех ино-
. странцев, „еретиков поганых".
Ко всем иноземцам он относился с презрением, впрочем,
в те времена на Руси обычным и всеобщим. Недаром царь,
как мы виделп, когда, принимая послов, допускал их к
руке, то считал необходимым немедленно же обмывать руку,
чтобы- смыть с нее оскверняющее прикосновение еретика.
Верит он только церкви, вернее, ее представителям,
священникам. Священники того времени—люди темные, в
большинстве заучившие „с голоса" церковную службу, не
умеющие весьма часто ни читать, ни писать. По словам
„выходца-сербенина" Юрия Крижанича, в священники было
легко проникнуть кому - угодно за деньги; „за пенязи по-
свящают свинопасов и мясников, за пенязи отпускают грехи
50
без исповеди и.покаяния. Всякие святыни они обращают
в товар". Но для Михаила представители церкви непогре-
шимы. Как и они, царь убежден, что земля Русская должна
быть обращена в какой-то огромный безмолвный монастырь:
„песен не петь (даже на свадьбах), на игорище по вечерам
не сходиться, не плясать, руками не плескать, сказок
не сказывать, празднословием не заниматься, в бабки ие
играть".
Русское благочестие почитало преступлением учиться
наукам, искусствам или чужеземным языкам. На зто
смотрели, как на колдовство и навождение дьявола.
Преднами таким, образом одно огромное, сплошное „нельзя".
Это главный принцип, главный девив царя Михаила. Это
его единственный пафос, это его я.
Все время своего царствования Михаил Феодорович на-
стойчиво и упорно борется со всякими проявлениями живой
жизни. Вот появились-было на Руси скоморохи, увесе-
ляющие публику „песнями, складными рассказами, музыкой".
Михаил немедленно всеми силами восстает против этого
„бесовского потешения", против „позоров бесовских". Пра-
вительство приказывает воеводам бить батогами не только
самих скоморохов, но н соучастников преступления—зрите-
лей, а инструменты скоморошьи предписывается жечь. Вос-
прещаются музыкальные инструменты и вообще в частных
домах. В одну из облав такого рода,—рассказывает Косто-
маров,—удалось, например, истребить пять возов музыкаль-
ных инструментов!
Еще греховнее в глазах Михаила пляска, особенно жен-
ская: „О, злое проклятее плясание, о лукавые жены с пля-
саниями многовертимыми. Не зрите плясания и иных бе-
совских прелестей супруг адовых, любовниц сатаниных".
Еще суровее отношение к табаку, за курение которого
обычное отрезание носа казалось мерой не достаточно суро-
вой: „Который человек начнет держати бесовскую и бо-
гоненавистную табаку, то в того человека мозг ускру-
тит и впадет в главу его вместо того мозгатая смердящая
вопя и начнет пребывати и во главе его, и во всех ко-
стях его".
4*
51
Пляска—„ногам скакание, хребтам вихляние"—эта за-
бава бесовская, пение — забава ^есовскан. Наука — тоже
искушение бесовское.
Так вот и жил, так и умер этот туповатый, быть может, по-
своему и добродушный, унылый человек.
Как ни старались знахари и ворожеи, но здоровье царя
становилось все хуже. Все мучительнее одышка, все замет-
нее отеки ног.
Ворожеи и колдуны занимают почетное место при дворе
того времени.
Когда в 1638 году возникло дело о порче царицы Евдо-
кии, царь распорядился выписать колдуний, известных в те
времена чаровниц, женок Машку Козлиху и Настьку Чер-
ниговку.
Даже в подкресгных записях на верность царю верно-
поданный присягал между прочим: „Ведовством по ветру
никакого лиха не насылать и следу не вынимати".
Но бессильными оказываются и колдуны, и ворожеи. Все
очевиднее становится, что даже и цари смертны. Уже
с 1644 года, с 50 года своей жизни, Михаил не выходит
по болезни из своих покоев. У царя водянка. Врачи уве-
ряют, что недуг сей приключился „от многого сидения,
холодного пития и меланхолйи, сиречь кручины". 12-го июня
1645 года царю, во время заутрени, в самый день его именин,
сделалось дурно, его принесли в царские хоромы.
Увы, и цари смертны. В третьем часу ночи первый
Романов, его царское величество, Михаил Романов, волею
Божию помре.
По -всем правилам того времени Михаил не только
облекся перед смертью в монашескую одежду, но еще и при-
нял схиму.
Все готово, все сделано, можно умирать спокойно!
На покойника надевают царское одеяние, на голову ему
возлагают корону, в рот ему кладут несколько мелких мо-
нет (издержки в дальней дороге). Это еще не все. В руки
мертвому священник вкладывает отпустительную грамоту,
которую иностранцы в своих мемуарах называют „рекомен-
дательным письмом к св. Николаю".
52
Тело государя шесть недель должцо простоять в домовой
церкви. Крестовые дьяки денно и нощно читают над ним
псалтырь, одна смена бояр и сокольничьих сменяет другую
на дежурстве. Все изнемогают от невероятного запаха
тления, ио правило о шести неделях соблюдается свято.
Михаил имел право умереть спокойно. Дело его жизни,
создание династии Романовых, сохранится на много лет,
отравит целые века жизни России.
Через 300 лет, в дни празднования юбилея Дома Рома-
новых, среди многоразличных депутаций, явившихся при-
ветствовать самодержца, в Николаю II приблизилась депу-
тация от крестьян. Стоявший возле царя извествый своими
работами по русской истории великпй князь Николай Михай-
лович с добродушной улыбкой сказал самодержцу:
— Не думаешь ли ты, что 300 лет тому назад они,
крестьяне русские, были точь-в-точь такими же, как и
сейчас?
Николай II не ответил. Что он думал по этому поводу,
так н осталось неизвестным.
53
Алексей Михайлович.
ГЛАВА I.
Алексей Михайлович — получил имя Тишайшего царя.
У него было четырнадцать человек детей, — так начинал,
поблескивая очками, с серьезным лицом, свои лекции об этом
царе В. О. Ключевский.
Если бы старая истина о том, что сущность самодержа-
вия вовсе не зависит от той или иной личности царя, еще
требовала доказательств, — одним из наиболее ярких под-
тверждений этого явилось бы царствование Алексея Михай-
ловича. Этот царь, сам-по-себе, был по сравнению с иными
как будто и добродушен, и незлобив, не слишком глуп, и
не даром, должно быть, заслужил свое звание „Тишайшего".
Но сколько же горя и зла причинило и это царствование
России! Будет ли царь умен, или глуп, будет ли он благо-
роден или подл, все равно фатально и неизбежно проявит
себя самая сущность режима, в самой основе своей уродли-
вая неограниченная власть!
Не „человек красит место", поскольку можно просле-
дить судьбы трона Российского, но именно место красит
здесь человека. До какой степени однородны, одинаковы
в основе оказались все те 18 царей, какие под именем Ро-
мановых сменяли друг друга на русском престоле! Как
мало значения, в конце-концов, имели личные свойства и
особенности того или иного украшенного короной обывателя
на троне!
Алексей Михайлович считался „Тишайшим", но именно
его царствование ознаменовано сплошными волнениями,
бунтами и восстаниями. Именно при нем в самых различ-
ных концах Русской земли люди доходили до сознания пол-
ной невозможности терпеть чрезмерные тяготы; именно при
54
нем вспыхнуло й широкой волной разлилось по России вос-
стание Стеньки Разина.
Чуть ли не с первого дня, когда вступил на престол
этот толстый, добродушный человек, с пухлыми румяными
щеками, с низким лбом, кроткими чертами лица и мягкими,
веселыми, улыбающимися глазами, начались бурные смуты
не только на окраинах, но даже в самой Москве.
Как жил царь Алексей? Попробуем отрешиться от той
случайности, какая называется государевым званием. По-
пробуем всмотреться в то, как текут дни этого недалекого
толстого человека.
В отличие от неграмотного Михаила Феодоровича, царь
Алексей уже кое-чему учился. Он знает, наир., церковную
службу.
Григории Котошихин в своей знаменитой книге подробно
останавливается на воспитании царя. Он недоволен тем,
что „иным языком, латинскому, греческому, немецкому, ни
которым, кроме русского, научения в русском государстве
не бывает”. Он недоволен и тем, что до 15-ти лет и
больше , царевича, окроме тех людей, которые в нему устав-
лены, впдрти никто не может (таковып бо есть обычай).
Даже когда царевичи в церковь идут, и тогда около них
во все стороны несут особые заслоны, ширмы, скрываю-
щие их от народа, чтобы не сглазил никто, ибо малолет-
ним дурной глаз особенно опасен".
Алексей Михайлович назывался „Тишайшим", но тихость
эта была только приблизительная. Когда царь в великую
пятницу оказался недоволен патриархом Никоном, он устраи-
вает ему бурную сцену и тут же в церкви громко кричит
патриарху: -Мужик, сукин ты сын".
И в другой раз, празднуя память Саввы Стороженского
в отстроенном им любимом монастыре, он устраивает еще
более бурную сцену в присутствии патриарха антиохийского
Макария. Когда чтец начал на торжественной заутрене
житие святого обычным возгласом „Благослови, отче“, царь
вскочил с поставленного для него торжественного кресла,
и с диким криком кинулся к чтецу: „Ты -что, мужик, су-
кин сын, читаешь? Какое тебе — „благослови, отче" ?!
55
Ослеп что ль! Тут патриарх, „Благослови владыко" читать
Царь Алексей „был мастер браниться изысканной бранью ,
констатирует В. О Ключевский, называющий втого царя
„очень славным и приятным человеком, только не на престоле1'.
Престол перешел в Алексею в его юности. И этому царю,
при восшествии на престол, было всего 16 лет. Мы уви-
дим, что и в дальнейшем еще долго русский престол
будет все снова и снова переходить в руки недорослей ив
Быт того времени был до странного убог. И. Костомаров
в своей монографии „о домашней жизни и нравах велико-
русского народа"—указывает, наир., что даже скамей и та-
буреток в домах было немного Кресла н стульи составляли
роскошь царского двора и знатных бояр, но даже и там
были в небольшом количестве, в народелке вовсе не употре-
Зеркал по тем временам не полагалось. Ибо церковь
их не одобряла, считая проявлением заиорской грехов-
ности. Так же точно преследовались какие бы то ни было
стенные картины н украшения.
Главное занятие цари Алексея — церковные службы.
Великим постоя, рассказывают современники, царь обедает
только три раза в неделю, в четверг, субботу и воскре-
сенье. В остальные дин, будто бы, Алексеи кушает по
куску черного хлеба с солью, по одному грибу и одному
огурцу, и даже рыбу, за все семь недель великого поста,—
вкушает он всего два раза.
Сверх постов, он в обычные дни, .не вкушает мясного”
по понедельникам, средам н пятницам.
Порядок жизни установлен прочно. После долгогоутреи-
него моления, приезжают .бояре, обязанные всякий день
приезжать во дворец „справляться о здоровье государевом”
и бить ему челом. После этого все идут к обедие, дли-
тельной н истовой, а когда берутся за доклады и челобит-
иые, настает время обеда. С полудня дела оканчивались,
уступая место обеду, который нрп всей скромности своей
в дни поста, в праздники включал в себе до 200 блюд.
Чем другим, а аппетитом издавна славится русская земля!
После обеда царь спал до вечерни. После длительной
вечерни в церкви время отдавалось забавам, скоморохам и
гуслярам. Времени на то, чтобы царствовать, у Алексея,
собственно, не было и быть не могло. Да этого и не требо-
валось. Всем делом заправляли бояре.
Эпоха Алексея стоит на рубеле между новой и старой
Россией и в быте этой эпохи странно и причудливо совме-
щаются старые и новые черты.
Особым шиком в исключительно знатных семьях счита-
лось для главы дома жить в особых покоях и даже обедать
отдельно от прочих членов семьи. Именно этого порядка
и держался в будние дни царь. За то в церковь ходили
ежедневно целой толпой: и к утрене, и к вечерне царь
каждый божий день шествовал в сопровождении целой толпы
бояр и думных людей.
Приезжать ко двору обязаны были ежедневно все бояре.
Одни, ближайшие, пользуются правом входить в комнату
государя, другие, чином пониже, имеют право .входа только
в переднюю, третьи обязаны оставаться на крыльце, а кото-
рые совсем поплоше — те даже и на крыльцо не имеют
права ступить, но являться к царскому выходу обязаны все
ежедневно.
На парадных обедах каждое из сотен подаваемых блюд
раньше всего должен был отведать повар, за ним, по чину,
дворецкий, за ним кравчий и т. д. и т. д,, только тогда
считалось, что можно быть спокойным, что кушанье не от-
равлено. Все блюда подаются разрезанными на куски, чтобы
было удобнее „брать руками и нести в рот“. Бояре, как
и сам царь, остаются во время пира в шапках.
Царские пиры длились долгие часы, не только по оби-
лию блюд и нитей, но еще и по тем спорам, а часто и
дракам, с какими было неразлучно уже самое размещение
гостей. Ни один из бояр не желает сесть ниже, то есть
дальше от государя, чем его предки сиживали. /
Даже на пирах у простых бояр неизбежно проделывались
длинные и сложные обрядности. Так, напр., хозяйка, под-
неся почетнейшему гостю чару вина, немедленно удалялась,
чтобы притти снова угощать следующего гостя уже в другом
платье. Затем снова следовало переодевание в третий на-
ряд для угощения третьего гостя и т. д. и т. д. Такого
рода переряживание считались необходимыми для показания
богатства хозяина.
Еще больше обрядностей было на пирах у царя. При-
глашенные на царев пир должны были приносить с собой
дары, и содержание этих даров торжественно возглашалось
во всеобщее сведение с перечислением всех титулов дари-
теля. Еше торжественнее возглашалось царское здоровье,
при чем при каждой чарке неизменно перечислялся весь
длинный титул царя.
Пиры неизменно сопровождались молитвословиями, духов-
ными песнями. Трапеза начиналась молитвой „Достойно
есть". Первая чарка во славу Пресвятыя Богородицы
Божьей Матери, вторая за здоровье царя, потом за воин-
ство, „первая—колом, вторая соколом, третья—мелкой пта-
шечкой". Длинен был список, сопровождавшийся пением
всем многолетия, и даже часто пением за упокой усоп-
ших.
Молитвенный уклад пиров причудливым образом соеди-
нялся не только с разгулом, с гуслярами и скоморохами,
тешившими компанию выходками и рассказами, весьма часто
непристойными, но еще и с обычными драками и даже убий-_
ствами из-за мест.—Широк русский человек, я бы сузил,—
вздыхал в свое время Достоевский.
После обеда полагалось ложиться отдыхать. Этот общий
обычай -пользовался почему-то особым народным уважением.
Спали после обеда цари, спали бояре, спали, заперев свои
лавки, купцы, спала на улицах чернь. Не спать после обеда
считалось опасной ересью — указывают летописцы (как
известно, чуть ли не главным доводом, выдвинутым против
самозванца, обличавшим его нбцарское происхождение и
уклонение от веры православной, послужил его вольнодум-
ный отказ от послеобеденного сна).
58
Некоторые прерогативы в обычном образе жизни все же,
по сравнению с боярами, царю предоставлялись. Супругам,
в боярской среде, „не полагалось спать вместе в ночи перед
праздниками, воскресеньями, средами и пятницами,а также
и в посты". Царю, очевидно, в интересах государства Рос-
сийского, разрешалась в этом отношении вольность. По
исследованиям Костомарова, только на Святой неделе цари
„обыкновенно опочивали отдельно" от цариц. Но и тогда,
по чину, „когда царю угодно было спать вместе с царицею,
то последней давалось об этом знать заранее и назнача-
лось: приходить ли к цтрю, или царя к себе ожидать. На
другой день оба ходили в мыльню".
Наряду с убожеством быта уживалась и роскошь.
Когда царь Алексей Михайлович выезжал парадно к
обедне, выезд совершался и летом, как и зимой, в больших
санях. Езда в санях считалась более почетной, чем езда
на колесах, и поэтому, в торжественных случаях сани упо-
треблялись и летом. Главное духовенство всегда разъез-
жаю, именно, в санях. Так патриарх иерусалимский при-
езжает в Успенский собор для посвящения в патриархи
Филарета, хотя это и было 24-го‘ июни, — не иначе, как в
санях.
— Подавай, живо!.. Уснул, что ли, чорт?!
Царские сани имеют вид длинного ящика, лошади укра-
шены особыми ожерельями, побрякушками и соболями. По-
ехали! По обеим сторонам царя у его ног на полозьях
стоят два стольника, обязанных поддерживать царскую по-
лость во время пути. Сзади, на запятках, стоят два бли-
жних боярина. По сторонам идет толпа придворных и
стрельцов с ружьями. Все обязаны быть без шапок, и
только ближним боярам разрешается нести шапки в руках.
— Ура-а! Его царское величество изволит на охоту
выезжать!
Некоторое представление о придворной жизни при царе
Алексее Михайловиче дают уже цифровые данные: при его
дворе состоит свыше 40 тысяч лошадей, к которым при-
ставлено свыше 600 человек конюхов, стремянных, а так
же приказчиков и чиновных людей, каковые „жалованы де-
59
нежным жалованием и платьем негодно, а равно поместьями
и вотчинами", причем все они „пилп и ели царское".
Денежные дела Алексея гораздо веселее, чем у Михаила.
Для соколиной потехи царя Алексея содержат, напр., больше
3 тысяч соколов и ста тысяч голубиных гнезд для их корма,
с огромным штатом пышно разряженных сокольничьих.
Нравы в существе те же, как и при Михаиле. После
бракосочетания царя Алексея, напр., велено произвести осо-
бое расследование, по следующему поводу: приехавший
в Москву грузин Уру-Самбек привез с собой, оказывается,
кусок старой льняной ткани. Он уверяет, что это ни что
иное, как подлинная сорочка Инсуса Христа, та самая „сра-
чица", в которой Христос был распят на кресте. В каче-
стве доказательства указывается на отверстия от гвоздей,
и даже — самое убедительное! — на следы крови на рубашке.
Этому рассказу не сразу поверили и придумали способ про-
верить его подлинность. Наложили на неделю пост на всю
Россию, причем поведено было приносить присланную свя-
тыню к болящим и наблюдать, будут ли чудеса от этой
ризы Господней. Долгое время результатов не было, но
через год все же успели насчитать 71 исцеление. После
этого, все сомнения, естественно, исчезли, и было, в сроч-
ном порядке, приступлено в постройке особой церкви во
имя этой ризы Господней.
ГЛАВА П.
Когда всматриваешься в дошедшие до нас портреты Але-
ксея, вчитываешься в оставленные современниками описа-
ния этого толстого, дородного, румяного человека („Иван
Иванович очень потолстел и все играет на скрипке",—как
сказано в письме к Сквозник-Дмухановскому в „Ревизоре"),
кажется, что ошибся, неправильно построил свою жизнь
Алексей Михайлович. Ему бы кучером, лихачом, что ли
быть! До чего бы ценили в этой вот роли его рост и до-
родность московские купцы.
— Пожалуйте, ваше степенство, на американской шведке
прокачу.—И уже вьются кольцом пристяжные, и осанисто
60
выступает кореипик, и осанисто гадит похожий па нет
кучер. — Эх, тройка, птипа-тройка!
какую воспел Гоголь, „Раступаются изумленные народы...
Куда несешьси ты? Дай ответ! Не дает ответа".
Перед нами не кучер, а царь. Но страной правят
бояре Морозовым во главе, правят круто, и разоренный,
задерганный народ московский все определеннее пытается
разбудить Алексея, как будто, уснувшего на своем троне
Толпы народа все чаще собираются у церквей. По началу
топотом, потом все громче, наконец, и вовсе полным голо-
сом, заговорили: — Жить невозможно.
Порешили было подать жалобу царю, но до царя до-
браться уже и в те времена было невозможно. И вот кто-то
из безымянных коноводов в толпе предлагает подежурить,
дождаться и захватить царя на улице н здесь всенародно
потребовать от него управы на мучителей.—Дальше не
Май 1848-го года..
Толстый, румяный Алексей Михайлович благодушно воз-
вращается со своей свитой из Троицкого монастыря. Для
моциону, дли разгулкн царь иа этот раз едет верхом.
И вдруг толпа... Что это, откуда, почему? Толпа неожи-
данно окружает царя. Какие-то смельчаки хватают цар-
ского копя за узду. Громко кричит, стонет, горько жалуется
своему царю люд московский! Обижают бояре народ, налоги
несусветные дерут, последнюю скотину забирают у бедных
людей. Это все бояре Плещеев с Траханойотовым, и Мо-
Царь испуган. Он не рискует повышать голоса, ласково
расспрашивает, в чем дело, соболезнует и даже приветливо
пытается успокоить бунтовщиков. И то1да свершается чудо:
измученные, истерзанные произволом люди вдруг растро-
гались. Подумать только! Сам царь, и вдруг с ними, про-
стыми смердами, холопишками жалкими, ласково говорит.
После громких выкриков, после перечисления всех жалоб
и указания на угнетателей, народ, услышав приветливое
слово, вдруг громко благодарит ласкового царя, желает ему
многолетнего здравия, низко кланяется ему до земли.
Струхнувший царь пришел в себя н уехал дальше. Воз-
бужденная, благодарная толпа, радостно делится впечатле-
ниями о ласковости и приветливости царя. Наивные люди
верят, что теперь, когда царю-батюшке все известно, когда
он лично обещал расследовать дело, все будет хорошо.
Можно со спокойной душой по домам расходиться.
Но только что отъехал царь, как вот подручники Мо-
розова накинулись на толпу. — A-а, так вы жаловаться?
Топчут копытами растрогавшихся верноподданных, свистят
кнуты по головам жалобщиков, рекой льется кровь.
Способ наглядного преподавания политической мудрости
оказался убедителен. Радостная вера, какой только что
еще были полны народные толпы, — исчезла, выветрилась
от энергичных ударов кнутами по головам. Толпа пришла
в неистовство и ухватилась за камни. Не ожидавшие
отпора пылкие усмирители немедленно же обратились вспять,
и стали спасаться бегством. Они успели было спрятаться
во дворце, но толпа уже со всех сторон окружила дворец.
Буйные крики с требованием выдачи ненавистного Пле-
щеева и Траханаиотова все растут, становятся все более
угрожающим. Боярин Морозов, старый, осанпстый, пытается,
выйдя на крыльцо, именем царя успокоить мятежников,
заступиться за Плещеева, котораго народ требует на свой
суд. Но вмешательство Морозова пользы не принесло.
— А ты-то сам кто? Ты всему горю и есть голова, мы
тебя давно ищем.
Морозов отступает, скрывается во внутренние покои
дворца, где сидит попуганный тишайший царь, а толпа
кидается разносить дворы Плещеева и Траханаиотова,
но, не'найдя там своих обидчиков, снова возвращается ко
дворцу.
62
В Кремле паника. Спрятавшийся царь вторично высы-
лает представителя. На этот раз двоюродный брат царя
Никита Романов, взял на себя уговорить мятежников. Но,
повстанцы стоят на своем твердо. Выдать Плещеева! Давай
сюда Траханайотова! Куда Морозова спрятали?—раздаются
все громче, все дружнее возгласы из сгрудившейся толпы.
Дело оказывается серьезное. И так как своя рубашка
к телу ближе, то испуганный царь соглашается пожертво-
вать Плещеевым. В сопровождении палача его, по царскому
повеленпю, выводят на площадь, чтобы в присутствии народа
предать казни. Но народ не хочет больше ждать ни одной
минуты. Озверелая толпа уже вырвала Плещеева из рук
палача и заколотила его«палками до смерти.
Но гнев народа еще не утолен. На другой день толпа
снова у Кремля. Плещеева то убилн, но ведь живы еще и
другие обидчики, Морозов н Траханайотов. Царь решает
пожертвовать п Траханайтовым. На этот раз депутатом
высылают к народу князя Пожарского. Траханайотову в угоду
народу торжественно рубят голову. Суда н следствия произ-
водить не приходится. „По нужде и закону перемена бывает".
Но и после этого народ стоит на своем крепко.— Вы-
дать Морозова! — От него главное зло! — неотступно кри-
чат в толпе.
Судьба Морозова казалась неизбежной, но повстанцев
удалось отвлечь от мятежа. Огромный пожар, внезапно,
вспыхнувший в городе, заставил толпу отхлынуть от Кремля.
Воспользовавшись этой передышкой, царь наспех берется
за „реформы1*. Неугодных, нелюбимых народом бояр, целыми
пачками смещают с должностей. Царскому тестю Мило-
славскому поручено устроить целую серию пиров, чтобы
задобрить население. Но всего этого оказывается все же
не достаточно, и тогда царь в полном облачении в праздничный
день выходит на площадь и жалостно просит народ „про-
стить Морозова1*. Он обещает отставить его от должностей,
и молит народ лишь о том, чтобы сохранить жизнь старика.
„Потому он нам, как второй отец. Воспитал и взрастил
нас, великого государя. Сердце наше не вынесет этого**.
Из глаз царя во время этой речи полились обильные
63
слезы, — разсказывают современники. И растроганный сле-
зами, многажды обманутый народ снова поверил и „покло-
нившись царю, все воскликнули: — Пусть будет так, как
угодно царю!"
Кто выдумал, что Москва слезам не верит? В те годы,
и долгое время спустя, Москва до странности верила
слезам.
Московский мятеж не является исключением. Царство-
вание Алексея сплошь насыщено бунтами и восстанием. Еще
задолго до Стеньки Разина произошли большие мятежи
и во Пскове, и в Новгороде, где царю пришлось таки сменить
неугодных народу воевод. Воставал народ и в Сольвыче-
годске, и в Устюге, и во многих «иных местах, да и в са-
мой Москве вспыхивали все новые и новые мятежи.
Особенно ярко сказалось настроение Москвы в так назы-
ваемой денежной смуте. В те времена еще не было изве-
стно выражение „недостаток дензнаков", но сущность дела
от названия не меняется. Смуты и войны разорили госу-
дарство, и тяжелые налоги не в силах были помочь делу.
Ходячей монеты было на Руси в те времена очень мало.
Серебро привозили в Россию иностранцы, особенно англи-
чане, которые расплачивались им за покупаемое ими „сырье"
(до чего повторяется история!). Серебряные монеты прини-
мались по весу, и перечеканивались на русские деньги (тре-
угольные), а еще чаще на иностранные монеты ставилось
только русское клеймо, и они шли беспрепятственно
в оборот.
Но, когда русские купцы зажадничали и добились того,
чтобы английские купцы были высланы из внутренних го-
родов государства, чтобы им запретили торговать где бы
то ни было в России, кроме Архангельска, торговля с Запад-
ной Европой, естественно, уменьшилась. Русские купцы, обо-
дренные победой, путем новых происков добились и дальней-
ших ограничений для иностранцев. Английским негоциан-
там было оффициально поставлено на вид, что они люди
подлые п никакого доверия не заслуживают, так как ови-
де „учинили большое злое дело: государя своего, Карлуса-
короля, убили до смерти".
64
Такое „вмешательство во внутренние дела“ Англии,
произведенное по случаю английской революции 1649 года
привело к тому, что торговля с Англией и вовсе прекра-
тилась.
По началу русские купцы возликовали. Но вскоре ока-
залось, что девег до такой степени трагически нет, что
жалования ратным людям платить не из чего. Боярин Рти-
щев посоветовал тогда парю выпустить новые деньги. За-
место серебряных—медные, которые должны были при-
ниматься населением, наравне с серебряными". Но медные
деньги так и не захотели иметь „хождение наравне".
Добрые люди, совсем как в наши дни, стали серебро при-
прятывать, и все стали расплачиваться исключительно мед-
ными. Цены на товары стали зверски расти. За медный
рубль давали в 15 раз меньше, чем за серебряный. Сере-
бряными рублями торговали по углам, сбывая их по дикой
цене. Появились откуда-то во множестве фальшивые монеты.
Правительство делало то, что делают все правительства
в таких случаях. Строго воспрещалось подымать цены на
товары. Строго предписывалось, чтобы серебряные деньги
не смечи ценить дороже медных. Особенно старательно
расправлялись за подделку, выпуск в обращение фальшивых
так называемых, ’ „воровских" денег. Людям, повинным
в зтом грехе, старательно заливали горло раскаленным оло-
вом, отсекали руки и прибивали их к стенам денежного
двора, Но все зти меры горю не помогали: „дензнаков"
все же не было, товары продолжали в цене расти, продукты
стали припрятывать.
Трудно в наши дни удивить чем-нибудь, не бывшим
ранее, видавшую виды, злую и насмешливую старуху,
Историю!
Царь всемерно прислушивался к ябедничеству и доно-
сам. По общему правилу служилый человек или помещик,
открывший за своим товарищем какой-нибудь грех, получал
в собственность имение, которое конфисковывалось у ули-
ченного. У царя была целая сеть шпионов, набранных из
бедных дворян и детей боярских. Большинство их было
из тех, кто по доносу других сами лишились своих по-
65
местьев. Их обязанность была бывать всюду на свадьбах,
на похоронах, наиболее ловкие переодевались даже и под
видом нищих шныряли среди богомольцев, принимая все
меры, чтобы царь знал все, что говорится среди подданных.
Но на этот раз не уследили.
Когда дороговизна дошла до предела, московский народ
стал волноваться. В 1662 г. народное волнение в Москве
вспыхнуло из-за того, что приказные люди стали срывать
расклеенные по домам воззвания, обвиняющие бояр в том,
что они-де перемены в денежном деле ввели по их соб-
ственной корысти. Народ не давал Срывать воззваний,
жестоко избивал приказных, отбирал эти воззвания силой,
п заставлял грамотеев читать их вслух. Прокламации имели
успех. В толпе раздались крики о необходимости „иттн
к царю“. Пусть выдаст виновных бояр на расправу!
Когда многотысячная .толпа неожиданно подошла к Ко-
ломенскому Селу, где жил Алексей, государь был в церкви.
Милославские и, Ртищев, чьи имена громче всего выкри-
кивала возбужденная толпа, немедленно скрылись в самых
дальних женских покоях дворца.
Сам царь был застигнут врасплох и скрыться не успел.
К нему обратились с требованием немедленно прочесть одно
из сорванных воззваний, которое толпа принесла ему по-
чему-то в шапке.
— Изволь, великий государь, вычесть письмо перед
всем миром. Изменников повели привести, — кричали
в толпе.
— Ступайте домой, — ответил царь. — Когда обедня
кончится, я этим делом займусь. Нарочно для этого
в Москву поеду.
Велико бйло доверие темных народных толп к царю,
импонировавшему людишками своим торжественным облаче-
нием, и своим обычным окружением из виднейших предста-
вителей духовенства в золоченых ризах. Велика была
исконная привычка слушаться начальства и, хотя бы п без
малейшего повода, ,.в кредит" благоговеть перед величием
царя. Но на этот раз толпа царю не поверила. — А вдруг
надует? Примеры-то ведь бывали.
66
Летописцы приводят чрезвычайно характерную сцену,
какая разыгралась между убеждавшим народ успокоиться
и сыпавшим обещаниями царем—и недоверчивыми, научен-
ными уже горьким опытом, толпами. Царь Богом клялся,
что он сразу же после обедни учинит сыск и накажет
виновных, но толпе этого было мало. Только после того,
как царь всея России торжественно „ударил по рукам",
по всей правилам с одним выборным пз толпы, — народ
согласился подождать расследования и спокойно отправился
назад в Москву.
Но в Москве в это время действовали другие толпы
восставших. Уже грабили дом Шорина, которого в толпе
называли главный виновником. Уже новые толпы двину-
лись из Москвы к царю в Коломенское и, встретив толпу,
возвращавшуюся вспять, новые повстанцы убедили и их
снова вернуться. — Выдай изменников1 -кричит толпа, вто-
рично окружив царя. — Буде добром не отдашь виновных,
мы их сани силой возьмем. Не дай погибнуть понапрасну!
Но за время, прошедшее от первого визита толпы, царь
успел собрать стрельцов и приободрился. Подан знак, и вот
уже вооруженные люди хлынулп иа мятежников. Через три
столетия, 9-го января 1905-го года, мы снова увидели ту же
картину- Уже корчатся и стонут раненые, и растоптанные
лошадьми, уже уносят убитых и искалеченных. Уже отхлы-
нула в панике обезумевшая от неожиданной расправы довер-
чиво пришедшая в своему царю безоружная толпа. Спокой-
ствие восстановлено. Но, не ограничившись жестокой рас-
правой, бояре начинают целую серию „разбирательств".
Скрипит дыба, свистят кнуты, летят головы... Не даром
назывался „Тйшайшим" великий государь.
По подсчету Котощихина, после царского приказа о том,
„чтобы людей бить и рубить до смерти", погибло свыше
7 тысяч человек. Из иих только двести виновных, осталь-
ные все „зрители, пришедшие из любопытства".
ГЛАВА Ш.
На место Филарета, царствовавшего при Михаиле, при
Алексее выдвинулся на самое заметное место патриарх Ников.
Никон представляет собой исключительно интересную
фигуру того времени. Как-будто, пылкая пьеса с богатой
фабулой разыгрывается между Никоном и Алексеем в те дни.
Тут и пылкая нежность, и своеобразная ревность, и охла-
ждение, и запальчивость, и месть, и горькие сожаления
обеих сторон о разрыве. Как начался этот роман между
Никоном и Алексеем?
Крестьянский сын Никита, много вытерпевший в детстве
из-за злой мачехи, еще мальчиком бежал из дома в мона-
стырь. Здесь мальчонка научился грамоте и церковной
службе, и так как по тем временам образованность такого
рода была редкой и незаурядной, то юный Никита скоро
сделался священником. В 30 лет, потеряв одного за другим
всех троих детей своих, Никита постриг свою жену в мона-
стырь, и сам постригся в монахи под именем Никона.
Когда он, приехав по делам своего монастыря в Москву,
в 1646 году, явился к государю, его высокая, статная,
характерная фигура произвела большое впечатление
на „Тишайшего царя". Царь ведет с ним беседы долгими
часами, и, в знак милости, назначает Никона на значи-
тельный пост новгородского ^митрополита (митрополит новго-
родский считался вторым лицом после патриарха). Царь
уже в это время пишет нежные письма Никону.
Когда в Новгороде вспыхнуло восстание, Никон не
испугался мятежников. Воевода новгородский укрылся
было в митрополичьем дворе. Мятежники, ворвавшиеся
с дубьем и каменьями, напали и на самого Никона и сва-
лили его на земь. Но и избитый, с лицом, залитым кровью,
которая текла у него изо рта и ушей, Никон сумел обра-
титься к толпе с такими спокойными и серьезными словами
увещания, что мятежники послушались властного тона.
После этого царь и вовсе рассчувствовался.
Всмотреться в то, как складываются отношения Алексея
к Никону—это лучший способ понять психику Тишайшего
царя:
Всегда обожавший писание писем, доходивший в этом
спорте до подлинной графомании (что выражалось, между
прочим, в попытках сочинительства не только мемуаров,
68
но даже и стихов), Алексей засыпает Никона целым рядом
своих грамот. В этих письмах царь именует его „новым
страстотерпцем и. мучеником", возлюбленником своим
и содружебником" и даже „великим и сияющим солнцем".
Отныне Никону поручается ведать не только церковными
делами, но и вообще полновластно править Новгородом.
Царю не жалко! .
Когда в 1652-м году Алексею захотелось перенести
в московский. Успенский собор мощи митрополита Филиппа
из Соловецкого монастыря—это дело также поручается
Никону. Верный своим замашкам графомана, Алексей счи-
тает уместным и в этом случае написать особое ппсьмо
покойному митрополиту. Тот давно умер и трудно предпо-
ложить, чтобы он счел нужным вставать из гроба, чтобы
ррочесть адресованное ему воззвание Тишайшего царя,
но автор усердствует во-всю. Не довольствуясь тем, что
написано под его диктовку: „Молю тебя, пресвятый вла-
дыко, приди к нам в ваш богохранимый град Москву, молю
тебя о сем“,—Алексей на этой грамоте, препровождаемой
усопшему через Никона, собственной рукой пишет еще
и особое приветствие покойнику: „О, священная главо,
владыко Филиппе! Я, царь Алексей, желаю видети тя
и поклонитися твоим святым мощам. Прниди к нам".
Когда Никон исполнил поручение и привез мощи, царь
надумал принять меры по избранию Никона в патриархи.
В письмах по этому поводу он называет своего любимца
„собинным другом, душевным и телесным". Жить в раз-
луке с ним он не хочет и не может.
Собор святителей, собравшийся в Москве, свято выпол-
нил желание царя, и немедленно же провозгласил избранным
на пост патриарха царского любимца. Но Никон упрямится.
Уже служатся многочисленные молебствия о здравии
„новоизбранного патриарха", но Никон непреклонен.
Он не желает принимать на себя этот сан.
Снова и снова посылает Алексей не только бояр,
но и святителей уговаривать упрямца, но тот всякий раз,
категорически отказывается, и одно посольство за другим
возвращается ни с чем.
69
Тогда Алексей распорядился силой приволочь в церковь
нового патриарха. Уже и приведенный, он все же стоит
как столб, и попрежиему отказывается принять патриарше-
ство. Все присутствующие в церкви валятся на пол, со сле-
зами молят Никона согласиться, но он непреклонен. Падает
наконец в ноги Никону и сам царь, обливаясь слезами. Никон
непреклонен.
Только после очень долгого искуса Никон, наконец,
заявляет:—Называемся мы все христианами, но на деле
не исполняем мы заповедей евангельских. Если вам,
и вправду, надо, чтобы я у вас патриархом был, дайте
обет — здесь, в церкви, пред иконами клянитесь, что все
будете слушаться меня, как главного архипастыря вашего
и отца.
Требование Никона беспрекословно выполняется. Ca.xj
царь, бояре и все духовенство прпнесли особую присягу,
перед Евангелием и иконами произнесли клятву почитать
Никона, как отца, й исполнять все, что бы он ни предложил.
Только тогда, наконец, согласился суровый Никон принять
патриаршество.
Хмур и суров был новый патриарх. Духовенство того
времени, темное, невежественное, строжайшими мерами
преследовалось. Снятие сана, заключение в тюрьму, ссылка,
цепи. —До чего дошло, уже священнику и пьяным напиться
нельзя, — жаловались члены причта.
Не ограничиваясь крепкой уздой, наложенной на священно-
служителей, Никон берется и за самую церковность. Суще-
ствующие как-будто, спокон веку обычаи Никон пытается
исправить. Священные книги, впервые напечатанные в Рос-
сии при Иване Грозном, были воспропзведены с целого
ряда списков вместе со всеми ошибками, какие в них вкра-
лись. Никои сурово берется за исправление ошибок.
Не довольствуясь проверкой по рукописям, он обещает
взяться за греческие первоисточники, поручает специали-
стам разобраться в той путанице, какая создалась в течение
долгих лет, и,—о, ужас!—оказывается, что русские непра-
вильно творят крестное знамение двумя перстами. По ста-
рине, креститься следует, будто бы, тремя.
70
Никон ополчается против новин всякого рода. Его
задача во что бы то ни стаю вернуться именно к старой,
подлинно-древней вере. Но все окружающие — в ужасе.
Для них все шаги Никона представляются именно наруше-
нием обычая, новизной и проклятой ересью!
Когда юрьевский протопоп Аввакум получил „памятную
грамоту" о необходимости креститься тремя перстами вме-
сто двух, у него, по его словам, сразу „сердце озябло
и ноги задрожали".
Что же это, конец сиета, что ли?!
Только горячая дружба и любовь царя Алексея могла
дать'Никону смелость встать на путь борьбы с создавшейся
обрядностью. Еще когда Нпкод был в Новгороде, царь
послал ему так называемую „несудимую грамоту", по кото-
рой его власть объявлялась неограниченной, и ответствен-
ности он не подлежал. Теперь Алексей идет еще дальше.
Он не только поручает Никону целый у яд дел, вовсе
не относящихся к церкви, как, найример, борьбу с эпиде-
миями. Он предоставляет Никону, кроме звания патриарха,
еще и звание „великого государя", на подобие того титула,
какой был при Михаиле Феодоровиче присвоен Филарету.
Никон оказывается отныне подлинным самодержцем
всея России. Он строит все новые и новые монастыри,
которые царь щедро оделяет землей н вотчинами. Он пора-
жает толпу пышностью. Но свидетельству современников,
„целые пуды жемчуга, золота, драгоценных камней" идут
на облачение патриарха.
Чем больше его власть, — тем круче и суровее его меры.
Никон не останавливается перед тем, чтобы объявить
в Успенском соборе торжественное проклятие всем, кто
осмеливается креститься двумя перстами.
Народ в ужасе. —Споков веку крестились двуперствым
сложением. Угодники Божпи так крестились! А теперь
за это патриарх в соборе проклинает!!
Но Никон идет и еще дальше. Наряду с ошибками,
какие он нашел в божественных книгах, он усмотрел такие же
ошибки, вредные новшества и отступления от старины
п в иконопнеанпи. Иконописцы, увлеченные западной пре-
71
лестью, рисуют вовсе не то, что следует. И вот Никон,
со всем пылом, начинает борьбу еще и с иконами. По всем
домам, не исключая домов знатных сановников, посылаются
люди для „отобрания икон нового письма".
Москвичи в ужасе от этого поругания святынь, но реши-
тельный Никон приказывает на конфискованных иконах,
так как это изображения еретические, — выколоть глаза
и в таком виде носить их по городу. Самые грозные нака-
зания уготованы тем, кто осмелится писать неправильные
иконы или хотя бы будет почитать отбираемые.
В церкви, в присутствии царя, Никон торжественно
предает анафеме всех тех, кто осмелится хотя бы держать
у себя в доме эти иконы. Во время служения ему при-
носят огромные пачки икон. Показав каждую из них
народу, он „бросает их на пол с такой силой, что иконы
разбиваются", и приказывает разбитые иконы сжечь.
Народ в ужасе. Тишайший царь и сам испуган: он про-
сит патриарха о снисхождении, о том, чтобы разбитые иконы
не жгли, а зарывали в землю, но Никон идет все дальше
и дальше.
Разбивая в церкви иконы, Никон называет по именам
тех „еретиков”, знатных и сановитых бояр, которые кощун-
ственно держали эти иконы у себя в доме. Количество
врагов у Никона угрожающе растет. Но Никон не уни-
мается. На соборе 1656 года изрекли уже проклятие
на неповинующихся церкви последователей двуперстия.
Все, пытающиеся спорить, подпадают под суровую руку
патриарха: епископ коломенский, Павел, лишен сана
й сослан. Юрьевский протопоп Аввакум сослан. Целый
ряд иных, виднейших представителей духовенства, заклю-
чена в тюрьмы.
Никон выпускает в свет все новые и новые церковные
книги в исправленном виде. Вместо трегубого (троекрат-
ного) аллилуия—введено аллилуия сугубое (двойное). Еще
больше потрясающе впечатление от того, что в новых
изданиях церковных книг печатается имя Иисус, вместо Исус.
В народе глухое волнение доходит до предела. Зверь
лютый!—таково обычное название Никона. Все усили-
72
ваются толки о близком появлении Антихриста, о погибели
вемли, неизбежной, в виду скорого наступлении рокового
1666-го года (три шестерки, — число звериное!) А суровый
Никон, борясь за все эти частности, и требуя возвращения
к церковной старине, одновременно с этим борется еще
и против европейской новизны, какая проявляется в эти
годы в домашнем быту бояр. Никои приказывает жечь кар-
шкатулки, какие стали тогда очень распространены, разби-
вать зеркала, резать иа части ливреи, в которые бояре
вырядили было по новой моде свою челядь и г. д. и т. д.
В той атмосфере общей и дружной ненависти, какую
питали к Никону представители всех слоев населения,—
неизменной остается нежная любовь в Нпкоиу в сердце
царя Алексея. Когда боярин Семен Стрешнев из ненависти
в патриарху называет свою собаку именем „Никон", патриарх
возглашает немедленно анафему Стрешневу. Стрешнев
в опале. Стоит Никону указать царю на кого-либо из бояр,
вав на своего врага, и вот уже загублен человек, ссылка
и опала, а не то и кнут, и лютая казнь, постигают врага.
Но вот неожиданно назревает вдруг ссора между царем
и Никоном. Ссора эта началась иа денежной почве. Ах, на
чувствительное самолюбие—это всдаа именно карманное са-
Мы видели, как тяжело складывались при Алексее
финансовые дела государства Российского, как резко прояви-
лась „падение курса" и „отсутствие дензнаков". Царь—
это, конечно, „помазанник Божий" и „пссть власть аще
тить нечем, а кому же нужен такой царь, который не пла-
тит жаювания?
В этот тяжелый период Алексей высказал желание вос-
пользоваться огромными монастырскими богатствами, ско-
пившимися в распоряжении патриарха. Никон резко, реши-
тельно и категорически, отказывает. Всеми мерами вос-
противился властный патриарх этой попытке изъятия цер-
73
Парь обиделся. Как человек бесхарактерный, вместо
того, чтобы прямо и определенно высказать Никону то, что
он думал, он затаил в себе обиду, в стал лишь холодней.
Гордый Никои тоже обиделся и стал показывать вид, что
еву-де милость царя безразличия, что он вовсе не соби-
рается заискивать.
Безчясленное количество Никоновых врагов ликуют. Они
принимают все меры, чтобы раздуть ссору, чтобы углубить
наступившее охлаждение. Общий той окружающий резко
мепнется. Кое-кто из бонр, еще только-что трепетавший
прет неограниченной властью патриарха, позволяет себе
дерзко вмешиваться в церковные дела. Никон пишет царю
оскорбительные письма. Ои, Никон, но допустит такого
.нечестия". Неужели царь забыл, кто такой ои, ои, патриарх
Ннвон?
Но царя уже успели натравить, ему уже нашептали,
что вон-де патриарх из твоей государевой воли вышел,
тебя, великого государя, ни во что ставит, неужто ты, царь,
этакое вад собою издевательство стерпишь?
Растет и усиливается рознь между недавними друзьями,
царем и патриархом. Когда в 1658 году, ври дворе,
устраивается большой обед по случаю приезда в Москву
грузинского царя Теймураза,—патриарха к обеду не при-
гласили. Более того:—вщгда высокий царский гость цере-
мониалом шествует во дворец, окольничий Хитрово, наблю-
давший за порядком и расчищавший путь, отгоняя ио обычаю
палкой напираишую толпу любопытных, хлопнул по голове
попавшегося под руку патриаршего боярина, посланного
Никоном к царю.—Я тебе не кто-нибудь. Я от патриарха
послан, кричит обиженный.
— Не дорожись патриархом,—отвечает обидчик, и снова
бьет посланного.
Этого оскорбления Никои ие смог перенести. Как!? Его,
всемогущего патриарха, не только не зовут на обед, по еще
его посланца, его представителя бьют, как какого-то рядового
холопа, самого обыкновенного смерда?!
Никои посылает царю резкое письмо, где требует немед-
ленно учинить сыск и сурово наказать виновного за обиду.
74
Но Алексея уже настроили против его друга. Слабоха-
рактерный царь демонстративно перестает являться на
патриаршие богослужения н демонстративно избегает встречи
с Никоном. Никон ждет, он не показывает вида, но раз
за разом безрезультатны оказываются ожидания.
В Успенском соборе совершается чин празднования
Положения Ризы Господней, привезенной из Персии. Уже
на этот-то раз, хотя бы по случаю высоко торжественного
дня, царь приедет в храм, — уверен Никон. Но царя нет.
Вместо него появляется князь Ромодановский, присланный
царем:
„Царское величество гневается, ни ко всенощной, ни
к обедне не придет14.
Нпкон удивлен. — За что гневается государь?
„Ты, недостойный, оскорбляешь царя тем, что позволяешь
себе „великим государем* писаться.—У нас один великий
государь—царь Алексей Михайлович**.
Никои изумлен. Не по своей ведь воле, а по приказу
царя стал он великим государем писаться.—Вот грамота
об этом, собственной рукою царя написанная, — гневно
возражает он.
„Царское величество тебя почтил, как отца и пастыря,
но ты не понял. И теперь государь приказал сказать тебе,
чтобы ты более впредь „великим государем** не писался
и не звался“.
Никон уязвлен в самое сердце. Он ничуть не дорожит
почестями и титулами. Не он просил дать ему их, а его
просили их принять. Но теперь, когда эти титулы отни-
мают, он примириться с таким унижением не может и не
хочет. Отслужив литургпю, Никон пишет царю письмо
о том, что отказывается от патриаршего чина и звания:
„Се ныне отхожу от места и града сего! А ты, царь
Алексей, имаши ответ перед Господом Богом о всем дати“.
Но обида зашла слишком далеко. Царь вернул письмо
без ответа.—Ах, вот как?! Ну ладно!! Никон после обедни
обращается к народу с заявлеяием о своем уходе. „Я вам
более не патриарх. Будь я анафема, если захочу быть патри-
архом**... И кончив свою речь, Никон тут же в церкви
75
совлекает с себя патриаршее облачение, и надевает черный
монашеский клобук.
Народ, переполнявший церковь, потрясен. Многие плачут.
Другие кричат, что „не выпустят" его из церкви без госу-
дарева указа.
Ждал ли Никон, что после этого театрального жеста
царь не выдержит и придет просить его? Царь, хотя
и был очень ошеломлен резким поступком Никона и даже
послал сказать Никону, чтобы он „не оставлял патриар-
шества", но лично царь так и не захотел притти к бывшему
любимцу, не захотел сказать того ласкового слова, которое
могло бы помирить поссорившихся друзей.
Никон, сняв с себя мантию, уходит из собора. Он идет
пешком в Воскресенское подворье. Здесь он двое суток
ждет.—Быть-может, царь все еще отзовется, поймет, что
он сделал. Но царь молчит, и Никон уезжает в Воскре-
сенский монастырь.
Трудно без волнения следить за тем, как меняется тон
писем, какими отныне заполняет свой невольный досуг
оставшийся не у дел Никон. По началу, в своих письмах
к царю, он снова н снова говорит о том, что он отказывается
от патриаршества; он со всей охотой благословляет крутицкого
митрополита заменить себя, и даже просит Алексея „скорее
назначить ему преемника", чтобы „церковь не вдовствовала".
Царь в эти дни тоже по всем признакам'горько жалеет
о разрыве с Никоном. Он внимательно следит за тем, что
делает Никон на покое, как он возводит постройки в Воскре-
сенском монастыре, копает пруды, разводит рыбу, расчищает
лес. Царь не только посылает ему деньги на украшение
монастыря, но даже посылает ему в монастырь разные
лакомства.
Но бояре не дремлют. Они слишком заинтересованы
в том, чтобы обезвредить властного и всесильного Никона,
и вот в патриаршем жилище в бумагах Никона в его остут-
ствие производят обыск.
Удар рассчитан правильно. Никон оскорблен до глубины
души. Никон пишет царю резкое письмо: — Как дошел ты
до такого дерзновения?—спрашивает он государя. И оскор-
76
бленный этим письмом Алексей прекращает после этого
попытки к сближению.
ГЛАВА IV.
Идут медленной чередой серые дни, и вот Никон, так
презрительно относившийся дотоле к власти и связанному
с ней могуществу, уже затосковал. Он не находит себе
места, не может даже скрыть острого желания снова оказаться
иа патриаршем престоле, снова показать себя во всеоружии
и отомстить врагам. Он пишет теперь царю, что ушел-то
ведь он из Москвы по своей воле, что благодати святой
с него никто не снимал, что сан патриарший — это не
игрушка, которую можно по произволу отнять.
И, когда крутицкий митрополит, им же рекомендованный
в качестве заместителя, позволяет себе заменить патриарха
во время торжественной процессии „шествия на осляти" —
Никон выходит из себя, рвет и мечет. — Как? Какой-то
крутицкий митрополит занимает то место, какое надлежит
ему, великому патриарху?
В 1660 году особый собор из русского духовенства,
при участии нескольких греческих духовных лиц, обсуждает
положение
Собор обвиняет Никона в самовольном оставлении патри-
аршего престола и присуждает его к лишению священного
сана. Но Никоя держится все того же гордого тона. — Это
не собор, а некое жидовское сонмище!—пишет он царю.
И царь так и не осмеливается привести в исполнение
соборное постановление.
Никон на покое, Никон в отдалении, Никон в опале,
но Никон чувствует себя попрежнему патриархом с головы
до ног. Когда замещающий его крутицкий митрополит
запретил поминать Никона в церквах, опальный патриарх
в своей монастырской церковке торжественно возглашает
„анафему" митрополиту, замещающему патриарший престол.
„Не от царей, — пишет он Алексею,—приемлет начало
священство, но от священства на царство помазуются.
Священство выше царства. Господь двум светилам светить
повелел, — солнцу и луне. Царская власть в вещах мира
сего, сие луна есть, архиерейская власть — над душами,
как солнце сияет".
Но и эти мятежные речи проходят без последствий для
гордого патриарха. Пока его продерзости касаются его
личных отношении к государю, пока он касается даже
и самых принципов царских прав, все обстоит благополучно.
Но вот патриарх осмелился осудить способы и приемы
управления, проявил себя и в этой, вот, админпстратпвной
области бунтовщиком, — обстановка сразу же резко изме-
няется.
В той полемике по вопросам государственного устройства
России, какая в конечном счете погубила Никона, он вы-
сказывает мысли правильные и здравые. Слуги царевы, по
письму Никона, „хлеб, деньги дерут немилостиво. Весь
род христианский отягчился. Судят и насилуют мирские
судьи. Народу есть нечего. Нет никого, кто был бы по-
милован. Нищие, слепые, вдовы, все данями обложены
тяжкими, везде плач, нет никого веселящегося в дни сип".
Все сходило с рук Никону. Но, когда в словах его
как мы видим, проявилась определенное недовольство против
существующего строя, когда почуялась в его речах опасная
крамола,—его судьба оказалась предрешена.
Никону посылается целая программа допроса, особый
анкетный лист, с предложением заполнить все его пункты.
Удар рассчитан безошибочно. Гордый Никон выскажется
откровенно и таким образом сам, своими руками, подпишет
свой приговор. С таким документом в руках боярам не
трудно будет создать обвинение против него в том, что он
крамольник, восставший против царя, желающий погубить
пастырским проклятием и самого царя, и всю семью его.
Царь горько плачет. „Чем виновата жена моя и любезные
дети мои, чтобы подвергаться клятве"?—говорит он со слезами
собору архиереев.
Следствие ведут лютые враги Никона. Ни малейших
улик против Никона нет, обвинения против него оказы-
ваются вымышленными. Но в это время сам Никон допу-
скает новую резкую неосторожность. Некий боярин Зюзин
в своем письме к Никону советует ему, как ни в чем не
78
бывало, явиться в ближайший праздник в Успенский собор,
запять свое патриаршее место и пригласить по обычаю
государя в церковь. Стосковавшийся по деятельности, по
былой власти, Никои рад этому предложению. Он убеждает
сам себя в том, что о такой встрече с ним мечтает и сам
царь. Разве стал бы боярин Зюзин от себя, на свои страх,
этакие слова писать?
И вот Никон внезапно возвращается в Москву. В Успен-
ском соборе идет заутреня в ночь с 17-го на 18-го декабря
1665 года. В 3 часа ночи распахнулась дверь и с шумом
является толпа монахов с Никоном- Впереди процессии
несут патриарший крест, Никон властной рукой берет
„посох митрополита Петра", занимает патриаршие место,
к пришедшие с ним монахи поют с видом победителей
„Псполда эти деспота".
Все присутствующие в церкви остолбенели. Но гордая
патриаршая осанка действует на всех попрежнему. Когда
Никон возгласил призыв духовенства к благословению, все
стали почтительно и робко подходить к его руке.
Если бы не .крамольные" слова в письмах Никона,
подрывающие основы существующего строя, царь, быть может,
и обрадовался бы мирному завершению распрп, тем более,
чтов письме, посланном Никоном царю, он завляет: „Пришли
мы в кротости и смирении, неся с собою мир".
Но царь испуган. Что-то уже сломалось в его бесха-
рактерной и дряблой душе, и исправить этого не в силах
даже и присутствие Никона. Вместо личного письма в ответ
на письмо Никона, он посылает бояр, которые корят его
за самовольное возвращение и от имени царя заявляют:
— Уезжай туда, откуда приехал.
Никон потрясен. Как? Он, патриарх, сделал первый
шаг и вот, вместо того, чтобы оценить это, кинугься к нему
на шею, и умолить его забыть прошлое,—царь гонит .его.
Ни одной .минуты не останется более он среди нече-
стивцев !
„Отрясаю прах от ног моих!" — гневно возглашает он,
потрясая посохом св. Петра.—„Да разметет вас Господь боже-
ственной метлой своей",—возглашает, покидая Москву, Никон,
79
указывая на горевшую в это время на небе, смущавшую
умы, похожую на метлу, комету.
Никон уезжает к себе, в Воскресенский монастырь. На-
род смущен его гневными проклятиями. Но при дворе он
уже никому не. страшен. В пути его догоняют, силою
отбирают у него по приказу царя посох св. Петра, подвер-
гают его допросу. Он называет имя Зюзина, призывав-
шего его в Москву. Зюзина после лютых пыток ссылаю!*
в Казань.
Только теперь, с этого момента окончательная опала
Никона начинает губить и самое дело его. Ревнители ста-
рины на время подымают голову, становятся смелее. Сослан-
ного-было Аввакума возвращают из Сибири в Москву.
Царь изменил и предал не только Никона, но и самое
дело его. Впрочем, вскоре новый собор духовенства в 1666 году
(число звериное!), снова меняет линию поведения и пресле-
дование староверов возобновляется с новой силой. Аввакума
лишают сана и ссылают в Пустозерский острог, последо-
вателям старой веры, стоящим за двуперстие, не только
снова „режут", урезывают по оффициальному выражению того
времени, языки, но и жгут их на кострах.
Никон снова пытается отослать царю длинное и резкое
письмо, но письмо это до царя не доходит. Перехвати-
вшие его бояре в восторге. Воистину незаменимый мате-
риал для суда над собой дает этот обвиняемый!
Духовный собор, созванный для. суда над Никоном,
обставлен исключительно серьезно и торжественно. Никогда
еще не бывало такого собора на Москве. 10 митрополитов,
два восточных патриарха, антиохийский и александрийский,
возглавляют собор. Никона привезли ночью, соблюдая
тайну. — Не задавить ли меня, как митрополита Филиппа,
собираетесь? — насмешливо спрашивает у приставленной
к нему стражи Никон.
Суд над патриархом был поставлен, как тяжба его
с государем.
Для всех членов собора было ясно, что оправдать Ни-
кона, — это значит обвинить государя. Приговор пред-
решен.
80
Никои попрежиему остается верен себе. Он входит
в зал суда с предвесеннем креста и добивается этим того,
что все члевы собора н сам царь должны встать при его
он подсудимый. Он - патриарх.
Ем. указывают место на-ряду с архиереями, участни-
ками собора, ио это указание он считает оскорблением для
себя. Если для него не приготовили особенно почетного,
патриаршего места, — он вообще не сядет. Восемь ^асон
подряд, все время наседания, стоит ои во весь рост, опер-
шись на свой посох.
На обвнненпя он отвечает обвинениями. Ои не желает
и пытаться примириться с государем. Полным голосом,
ро?к> и зло, высказывает он всю горечь обиды, такая нако-
пилась у него на душе Резко и грубо обрывает он и членов
собора, с’оих судей. — Патриаршества ок не оставлял, это
ложь,—говорит он,—он ушел лишь от гнева государева.
Ему предъявляют адресованное им царю, перехваченное
письмо. Царь жалуется па обидные выражения в атом
письме, но Никон от ответа на это отказывается. Он писал
тайно, п не его впна, что написанное им тайно сделаио-
янныи,—насмешливо отвечает патриарх.
Приговор давно предрешен. Ппкон объивлен лишенным
не только патриаршества, но и священства. В монастыр-
ской церкви совершается обрчд снятии саиа.
— Почему обряд сей совершаете вы тайно, как воры?—
спрашивает Никои:—Звали вы меня в патриархи при всем
народе, в соборе, отчего теперь в уголке прячетесь?
Восточные патриархи, которым поручено сиять с него
клобук в панагию, не отвечают. Они продолжают свое дело,
безмолвствуя.
— Жемчуг-то с клобука поделите меж собой, бродяги!—
презрительно говорит Никон: — Придется вам от меня пс
несколько аолотннков.
Оба патриарха люди серьезные. Они не любят полемики н
сохраняют молчание. Свои „волотники“ они подсчитают после.
Пикова отправили в заточение в Ферапонтов монастырь.
Архимандриту дан строгий приказ следить, чтобы Никон
никаких писем не писал. Уже и во время заточения, после
приговора, царь пытается еще умилостивить грозного Ни-
кона, посылает ему деньги, меха, просит у него прощения
и благословления. Но Ппкон отказывается принять царские
дары, отказывает в благословлении и говорит:
— Будем ждать суда Божия.
Целые годы еще Никон хранит свою гордость и упорно
отсылает назад дары, присылаемые царем. Но с течением
лет заточение сламывает железный нрав Никона. Он изме-
няется до неузнаваемости. Этот большой человек не в си-
лах жить среди мелких, крошечных интересов. Он рожден
для огромных горизонтов. В болоте провинциального быта
глухого монастыря он опускается до мелких дрязг, постоян-
ных кляуз, ссорится с пноками, пишет бесконечные жалобы
на то, что царь послал ему рыбы, а яблочков, небось и
винограду не прислал: на то, что архимандрит монастырский
притесняет его и напускает ему в келью чертей, и т. д. и т. д.
Ослабев, он жадно принимает ныне все гостинцы от царя,
горько жалуется на малое число сладостей, кляузничает,
ссорится, по и до смерти ни на минуту не хочет расстаться
со званием патриарха и только и делает, что подписывается
титулом патриарха на всех бумагах, вырезывает свой титул
на стенах, на стульях, на столбах.
На что только не размениваются, как трагически гиб-
нут крупные люди на Руси!
ГЛАВА V..
Алексей Михайлович, хотя и без достаточных оснований,
но совершенно серьезно считал себя кандидатом на поль-
ский престол, и старался устроить придворную жизнь по
польским образцам.
Русским послам за границей вменялось в обязанность
описывать все порядки, придворные балы и спектакли. Дво-
рянин Лихачев, отправленный в 1659 году к тосканскому
герцогу, в своем донесении подробно описывает „комедию",
которую он видел на придворном балу: „Объявились па-
латы, и быв палата вниз уйдет, и того было шесть пере-
82
ыен. И многие предивные молодцы и девипы выходят.из
занавеса в золоте и танцуют. И многие диковинки де-
лали".
При Алексее Михайловиче, по его почину, впервые
проникают в Россию и первые проявления роскоши. Вместо
прежних кибиток, у царя, а за ним и у бояр появляются
пышные кареты немецкой работы. Впервые появляются
каменные дома, вместо деревянных. Стены обивают „золо-
тыми кожами бельгийской работы". Появляется немецкая
музыка и даже впервые „комедийные действа". Дотоле
театр считался „бесовской игрой", но Алексей добился
у своего духовника особого разрешения на эту „богопро-
тивную прелесть". Разрешение выдано в виду примера,
поданнаго византийским императором, и вот, в 1672 году,
по случаю рождения царевича Петра, — царь издает указ
учинить комедию.
Для заведывания труппой выписан почему-то лютеран-
ский пастор, Грегори. Пьесы ставятся своеобразные, то
„прохладные" (веселые), то жалостные. Библейские сюжеты
соединены здесь с участием шутов, с балаганными, а часто
и вовсе непристойными выходками. Дело пошло на лад.
Уже через год у Грегори образовалось своеобразное ТЕО:
26 „молодых мещан" прислано к пастору учиться коме-
диантскому делу. Вслед за этим вводится даже и балет.
За отсутствием Айседоры Дункан, балетные спектакли
посвящены преимущественно- тому, как Артаксеркс велел
повесить Амана.
Алексей Михайлович впервые надел на себя немецкое
платье. В его время все очевиднее завязываются связи
с западной Европой, все явственнее чувствуются те веяния
новой впохи, какие так резко, огнем и мечом проявят себе
нрн его сыне, Петре.
Всегда ехидный В. О. Ключевский говорит, „что в пре-
образовательном движении царь Алексеи Михайлович при-
нял неудобную позу: одной ногой он еще крепко упирался
в родную православную старину, а другую уже занес было
за ее черту, да так и остался в этом нерешительном, пере-
ходном положении". Когда всматриваешься в густой и креп-
6’
83
кий,—хоть топор вешай,—быт впохи Алексея Михайловича,
поражаешься странной, уродливой смесью древне-русского
с европейским.
В 1673 году шведскии двор решился послать особое по-
сольство к русскому двору, чтобы выяснить вопрос о воз-
можности союза Швеции с Россией протай Турции. Воен-
ный агент посольства, молодой артиллерийский капитан
Эрик Пальмквпст, вернувшись иа родину, представил своему
королю дневник о пребывании в России, и поныне храня-
щийся в шведском государственном архиве. К русским и
вообще к России Пальмквпст относится весьма неодобри-
тельно.—Это нация недоверчивая, несговорчивая, робкая, но
вместе с тем надменная, много о себе воображающая и с
пренебрежением относящаяся ко всему иностранному,—го-
ворит Палъмквист: — русские обладают необыкновенной
физической силой, но крайне ленивы и охотнее всего пре-
даются разгулу. Ничто не вдет более к русскому харак-
теру. как торговать, барышничать, обманывать. Потому что
честность русского редко может устоять перед деньгами.
Он так жаден, так корыстолюбив, что считает всякую при-
быль честной. Русский ие имеет понятия о правдивости и
Как И всякие обобщеиня такого рода, все эти показание
имеют только очень условное и случайное значение. Го-
квнста, где ои не рассуждает, а рассказывает то, что видел
своими глазами. К его дневнику, как и к знаменитой ра-
боте Олеария приложены иллюстрации, .представляющие
тнкующиеся
иартииа приема царем чинов по-
Любопытны детали, касающиеся уже и приезда посоль-
ства в Москву. Шведы перешли через русскую границу
особой процессией, для которой ла каждой станции прихо-
лась особой, „собственной его королевского величества каре-
той“. По бъяснению шведских послов, до енх пор ни одно
посольство не брало с собой втой „кареты его величества",
84
и присутствием ее в данном случае русским делалась,
будто-бы, особая честь. Впрочем, уже при въезде посоль-
ства в Новгород, выяснилось, что ворота, через которые
должна быаа проникнуть в город процессия, слитком низки
для кареты, и новгородский воевода 'предложил пм карету
оставить, а самим пересесть в другую, для чего приезжим
была предложена даже особая почетная царская карета.
Шведы обиделись, усмотрев в этом предложении подрыв
репутации его величества короля шведского. Пришлось
специально ломать ворота и расширять их, чтобы карета
могла протиснуться. Проделав эту путанную историю, нов-
городский воевода со своей стороны тоже обиделся и кате-
горически отказался отпустить послов в дальнейший путь
в этом экипаже. Послам пришлось примириться, и пере-
сесть в другую. В утешение им была дана „карета цар-
ская, с балдахином сводчатым, ^вызолоченными шарами и
обвтая красным бархатом". Перед нами „не простое яичко,
а золотое".
Трудно совершали путешествия в те времена. Даже
переезд по морю требовал очень большого времени. Швед-
ское посольство выехало из Стокгольма на военном корабле
21-го августа и вошло в Ревель только 14-го сентября
Но еще медлительнее был сухой путь. От Ревеля, к рус-
ской границе удалось приехать лишь 18-го ноября.
В Новгород, где пришлось ломать ворота, прибыли 2-го де-
кабря. До Москвы удалось добраться только накануне
Рождества.
Встречено иосольство в Москве торжественно. - 24 полка
пехоты и огромное количество кавалерии было выслано за
город, навстречу знатных иностранцев. Пред каждой ро-
той—описывает Пальмквист — стояли музыканты с бубнами
и свирелями и производили страшный шум. Царские при-
става явились в сумерки на окраину -города, чтобы от имени
государя приветствовать прибывших, вышли для этого из
саней; и бедные шведы горько жалуются на то, что из-за
этого им пришлось и самим вылезать из карет и провести
много времени под открытым небом на морозе, пытаясь
столковаться черев переводчиков.
86
Незадолго до того Алексей Михайлович издал целый
ряд указов, чтобы народ не бранил немцев н вообще всяких
иностранцев, в том числе и малороссиян, — поносными
словами.
5 месяцев продолжалось путешествие послов, но глав-
ные трудности встретили их, оказывается, в Москве.
3-го января 1674 года назначена была первая торжествен-
ная аудиенция послам. Но, как оказывается, между шве-
дами и русскими сразу же возникли бурные препиратель-
ства по вопросам церемониала. Русские требовали, чтобы
послы вступили в тронную залу без тростей, без шпаг и с
непокрытой головой. Послы согласились шпаги и трости
оставить (взималась ли в таких случаях принятая ныне в
театрах плата за хранение, об этом историк так п не сооб-
щает), но обнажить головы отказались, ссылаясь на то, что
таких инструкций они не имеют. Русскпе обиделись п за-
явили, что „даже послы римского цезаря" не являются на
аудиенцию перед царем с покрытыми головами. Шведский
посол Оксеншерн тоже обиделся и заявил, что раз послов
не хотят допустить с должным решпектом, то из дела во-
обще ничего не выйдет. В назначенный день аудиенция
так и не состоялась.
На завтра переговоры возобновились. Послы заявили,
что они отправят в Швецию особого гонца, чтоб повергнуть
дело на рассмотрение своего государя. Конечно, эта про-
цедура отнимет много месяцев, но послы подождут. Им
не к спеху. Послы рассчитывали, что царь, заинтересован-
ный делом, по которому они приехали (вопрос о союзе
со Швецией против турок считался срочным), узнав о гро-
зящем замедлении, станет сговорчивее п добрее. Но рус-
ские оказались хитрее. Раздраженные упорством шведского
посла, „русские стали грубы"—жалуется Пальмквист:—они
не только не разрешили отправки гонца, но, приставив
стражу к посольскому помещению, распорядились вообще
никого туда не впускать и никого не выпускать. Швед-
ский резидент в Москве, Адольф Эбершельд, пришедший
было в гости в помещение посольства, оказался заперт.
Сколько ни просил он о том, чтобы его отпустили домой,
86
n-юсьбы не помогли. Реялдент нынгжлеи быт поселиться
где-то на сымье в прихожей.
На указании шведов, что их, мол, подвергают пбзакоиному
аресту, русскпо бояре отвечали: — У вас такой порядок.
Пока послы иноземные у нашего царя на приеме пе побы-
вали, никуда их выпускать не полагается. В чужой мона-
стырь со своим уставом соваться нечего.
Игра самолюбий продолжается все дальше н дальше
Шведские послы остаются под стражей, но выдерживают
характер и попыток к возобновлению переговоров не делают.
Тогда, через три дня, послам объявлен царский приказ
готовиться к отъезду. — Приказано, чтобы 7-го числа назад
ехали. Беспременно.
— Это мы всегда готовы сделать, — отвечает шведский
посол Оксеншерн и распоряжается укладывать вещи.
В чемоданы наспех запаковываются все подарки, какие
были привезены от шведского короля русскому царю. Тогда,
будто бы, русские бояре сделались сговорчивее, и, отменив
прежний приказ, разрешили послать гонца в Швецию за
инструкциями насчет снимания шляп.
16-го января переводчик Самуил Эосавдер выехал
с письмом к Карлу XI. Через три месяца этот гонец уму-
дрился вернуться с ответом. Побывал ли ои и вправду
в Швеции, или, спасая вииараисы, пережидал где-нибудь
в Рейеле, ио дело решено. Король шведский согласен.
30-го марта, наконец, состоялась долгояцанная аудиенция.
Торжественное шествие между двумя рядами стрельцов
двинулось из посольского дома к Грановитой палате. Во
главе процессии несут подарки, присланные королем и
королевой шведскими русскому царю и царице. Всех подар-
ков 3*2. Состоят они раньше всего из золотых и сере-
бряных вещей. Здесь, далее, умывальник, люстра и, как
особенное чудо, фонтан, который „льет иоду сам-собой‘.
Это еще не нее. Королева шведская — ура! — прислала
русской царице часы золотые, ночную юбку н кофту, выши-
тые серебром н синими шелками, а также „прочие жен-
ские галантерейные вещи и раритеты ‘. За чипами посоль-
ства с подарками едет маршал поссльстна, пастор, гоф-юн-
87
кер, секретари, несущие на голубой тафте доверительные
грамоты послов, затем послы в царской карете п наконец,
сзади доставленная к этому дню из Новгорода знаменитая
„собственная его величества карета". Но вот послы уже
во дворце. Они с изумлением глядят на встречающих их.
Огромные н грузные фигуры бояр, на каждом из которых
чуть не по десяти кафтанов и охабней. Обилие костюмов
должно свидетельствовать о богатстве и знатности. Еще
н при Алексее остается в силе порядок, по которому боя-
рам, участникам празднества, выдаются на этот день из
царской казны особый пышные кафтаны с похожими на
ведра огромными боярскими шапками, которые они обязаны
немедленно же по окончании праздника сдать обратно „по
росписи".
Царь был милостив. Позволив послам поочереди по-
дойти к своей руке и после каждого вымыв здесь же руку,
Алексей спросил о здоровье короля. Здоровье короля ока-
залось благополучно. После этого окольничий Артамон
Матвеев пересчитал подарки, и царь повелел спроспть о
здоровьи самих послов. Здоровье послов оказалось также
удовлетворительно. После этого принесли длинную скамью
и, усадив на ней послов, приступили к длительной цере-
монии опроса о здоровье всех членов посольства по порядку.
Здоровье каждого оказалось также великолепно.
После этого каждый из них через маршала передал свою
благодарность царю за милостивый прием, и все в сроч-
ном порядке удалились, получив приглашение участво-
вать в царском столе со всеми его сотнями блюд и цере-
моний.
Деловые переговоры с посольством открылись на завтра.
Долго спорили, как водится, о церемониале этих перегово-
ров: с чего начать, — с обсуждения шведских жалоб иа
прошлое или с обсуждения будущего предполагаемого
союза со шведами против турок. После долгих споров, вза-
имных пререканий, укоров и жалоб все-таки переговоры
наладили и и результате после нескольких месяцев работы
выработали следующий, воистину изумительный договор,
выраженный всего в нескольких строчках:
88
„Еслп царское величество потребует у королевского
величества помощи против недруга с этой стороны меря,
то может просить надежно. Также если королевское вели-
чество станет требовать помощи у царского величества
против недруга с этой стор'оиы моря, то также может
просить вадежно“.
Даже Пуанкаре в наши дин работает, надо думать, про-
дуктивнее !
Предполагались еще переговоры о торговых пошлинах
и ряде других дел, но все эти переговоры отложены па
неопределенное время, и 19-го июня 1674 года послам дана
царем прощальная аудиенция.
Снова длинная процедура целования царской руки, п
умывания Алексеем рук после каждого поцелуя, снова изну-
рительные вопросы о том, как здоровье каждого из чинов
посольства в отдельности и успокоительные ответы через
переводчика, что здоровье, слава Богу, ipex жаловаться, п,
наконец, вся процессия, вместе с собственной его величе-
ства каретой поползла в обратный путь, увозя с собой уди-
вленных этим странным русским народом послов вместе с авто-
ром ехидных записок о России Эриком Пальмквистом.
ГЛАВА VI.
Представляет ли эпоха Алексея Михайловича шаг вперед
по сравнению с временем Михаила Феодоровича? Детали
быта дают пеструю картину.
Врачи, какими пытаются заменить знахарей в эту эпоху,
были иноземцы. Настоящие медики в Россию того времевп
приезжать не желали. Вместо них приезжали ничего
не знающие авантюристы. По правилам двора, врач, приез-
жающий в Россию, должен был еще в пограничном городе
доказать свое искусство и кого-нибудь вылечить.
Положение медика при дворе было очень тяжелым.
Каждое лекарство он должен был перед тем, как давать
больному, обязательно на его глазах принимать сам, чтобы
„отраву давать неповадно было". От врача требовалось,
чтобы болезнь проходила обязательно от одного приема
89
Выжидать действия лекарства не соглашались и приказы-
вали медику немедленно же давать другое, не позволяя
повторять прежнего.
Духовенство считало обращение к медикам вообще гре-
ховным и особенно боялось, что среди лекарей окажется
вдруг еврей, враг Христов. Такой случай действительно
произошел, и к ужасу духовенства врачом при Алексее
Михайловиче оказался еврей. Не отсюда ли пошло назва-
ние лейб-медик?
Особенно тяжело было положение врача, когда прихо-
дилось лечить особу женского пола. Врач не имел права
видеть - больную и должен был угадывать болезнь только
по рассказам прислужниц. Даже в опасных случаях врача
впускали к больной, только наглухо закрыв ставни и
затемнив горницу. Прикасаться к пульсу можно было
только обмотав руку больной полотенцем.
Быт перед нами почти тот же, как и при Михаиле.
Лечились в это время больше всего заговорами и сви-
той водой. Редким и драгоценным лекарством считался
почему-то рог единорога, и царь Алексей Михайлович
в 1655 году за три такие рога заплатил десять тысяч руб-
лей соболями и мягкой рухлядью.
Алексей Михайлович наводил справки через воевод у
сибирских знахарей о целебных свойствах разных трав,
о каком-то ,масле", „ростом кругло", которое, будто бы,
растет около Якутска и „ходит живо", о какой-то траве
„ерой", которою, в случае болезни от чужой- зависти, надо
больного окуривать, потом тереть ею по лицу и, наконец,
намочив в воде, давать ее есть.
До табачной монополии в то время еще не додумались,
и за употребление табака резали носы. Но кабаки развили
пбвсюду: правительство постоянно приказывало стараться,
что бы люди побольше пили и доставляли казне выгоды,—
говорит Костомаров.
Когда во время бунта в Москве были убиты бояре
Плещеев, Чистов, Траханайотов, как мы видели, вспыхнул
огромный пожар. Одного этого было бы, быть может, недо-
статочно, чтобы отвлечь толпу от мятежа. Но пожар этот
90
коснулся главного царева кабака, н народ, позабыв о делах
государственных, cjiaay же бросился туда точною: вес спе-
шили черпать ввно штиками, сапочамп. Забыли не только
о мятеже, но даже оно ходимо т ччч чть п жар, ч боль
шая часть столицы превратилась в пепел. Многие из тех,
кто ке успел до смерти упиться даровым вппоы, сгорели
Обычный эпитет, “царев*, неразлучный со словил
.кабак1 — был неслучаен. „Царев кабак"— это было
учреждение не только важнейшее в смысле интересов
казны, но еще и накладывавшее свой отпечаток чча весь
быт, всю жизнь народа Холопы и рабы царевы были
естественными клиентами царева кабака.
Если бояре называли себя рабами царскими и холопнш-
ками, -то этаже рабчя манера перешла вообще в обиход
даже в обращении одного боярина к другому чолько и
видишь формулы: „Благодетелю моему н кормильцу рабски
челом бью". „Кланяюсь стопам твоим, государя моего.
Прости моему окаянству, дозволь моей худости1...
Даже в будничной беседе считалось хорошим тоном,
говоря о себе, называть себя „грешным", „нищии", .окаян-
ным", а собеседника „благодетелем", .учителем".
Иностранцы, оставившие нам описании российских нра-
вов эпохи, единодушно изумляются тягостному пололченичо,
в каком неизменно остается женщина. „На Западе пред
женщиной преклоняют колени, в России считается предосу-
дительным даже вести с женщиной разговор".
Женщина считается не только существом, не имеющим
права на звание человека, но даже существом нечистым.
Женщине, ианр., не дозволялось резать животных,
по той причине, что „мясо-до будет невкусно". Самые
благочестивые люди, — говорит Костомаров, — были того
мнения, что родителям следует почаще бягь девнп, чтобы
не утратили своего девства. Чем внатиее был род, к кото-
рому иринччдлежала девушка, тем более строгостей ожидало
ее. Царевны была самые несчастные из русских девушек.
Погребенные в своих теремах, не смея показываться на
свет, без надежды когда-либо иметь право любить, без
91
надежды выйти замуж (иностранные дворы желания родниться
с Россией в те годы не обнаруживали, а выходить царевне
за русского считалось невместным)—царевны, по выражению
Котошихина. „лица свои слезами умывали, день и ночь
в молитве пребывая".
„Домострой", советовавший жен кулаком по лицу и по
глазам не бить, железным и деревянным орудием для сего
не пользоваться, дабы не изувечить, — указывает на необхо-
димость бить жеиу вежливенько, плеткой: „и разумно, и
больно, и страшно, и здорово". Это было уже признаком
смягчения нравов, шагом вперед, по сравнению с прошлым.
Женщина считалась сосудом нечистым. Близость к ней
считалась грехом, перед исполнением которого считали
нужным снять крест и занавесить образа.
Даже близость к законной жене считалась греховной.
После ночи, проведенной супругами вместе, полагалось
обязательно пойти в баню, прежде чем приблизиться
к иконе. Набожные люди, даже и омывшись в бане, в этот
день считали себя недостойными входить в церковь, и
молились перед дверьми храма. Здесь собирались целые
толпы таких „недостойных", и веселая молодежь того вре-
мени, проходя мимо этого скопища нечестивых, весело
хихикала, показывала пальцами и издевалась над этими
„грешнпкамп", законными мужьями своих законных жен.
Наряду с этим, отношение к браку сплошь и рядом
оказывается деловым и даже коммерческим.
Когда царь Алексей Михайлович пожелал озаботиться
о населении в Сибири, он отдал строгое распоряжение,
чтобы крестьяне отдавали дочерей своих за ссыльных.
Крестьяне не пожелали было родниться с мошенниками и
ворами, но их, по царскому распоряжению, принуждали
к тому силой.
В проповедях патриарха в эти годы повторяются обли-
чения служилых людей в том, что они, отправляясь в отда-
ленные места на службу, жен своих закладывали товарищам,
предоставляя им, вместо процентов за полученную сумму,
„иметь с ними сожительство". Если муж в назначенный
срок не выкупал жену — заимодавец передавал ее иа тех же
92
условиях кому-нибудь другому, другой — третьему и так
далее. Другие говорит в своих проповедях патриарх —
находятся в блудном сожительстве с родными сестрами и
даже с матерями н дочерьми. Как совмещались этн черты
с богомольностью и строгим соблюдением постов — попять
трудно.
Когда Алексей Михайлович женился, невесту ему оты-
скивали тем же способом, в какому, как мы видели, прибег
в свое время н царь Михаил.
Со всей России выяисалв самых красивых девушек,
которых и разместили в Кр мле. Любопытно отметить, что
ные люди особенной прытн не обнаруживали и их пришлось
понуждать новыми суровыми напоминаниями и угрозами по
адресу тех, кто пытался было укрыть своих дочерей от
этой натуральной повинности.
Способ перед паки тот же самый, как н при царе Ми-
хаиле, но некоторые новшества уже налицо. Несмотря на
строгое правите, по которому жених до венца не имеет
права вид-ть свою невесту, царь Алексей Михайлович смо-
трит в тайное окошко из особо устроенной потайной ком-
наты иа собранных кандидаток. Он лично выбирает из
них трех девушек н поручает особым экспертам уже на
етих трех выорать наилучшую.
Прогресс сказывается еще и в том, что экспертами,
кроме боярынь, каких мы видели в этой роли при царе
Михаиле, выступают еще н бояре, н даа:е особо команди-
рованный иноземный врач. Так именно, усовершенствован-
ным способом, была избрана первая жена Милославская, та
самая, которая и подарила царю 14 душ детей: шесть сыне
вей н восемь дочерей.
После смерти Милославской, Алексей, как известно,
женился на Нарышкиной, и здесь, в этом втором браке, еще
более ярко сказался прогресс в области нравов. Созванных
со всех концов Руси иевест помещают на этот раз не
в закрытых наглухо горницах Кремля, а у боярина Морозова,
дом которого устроен уже более или меиее „по - европейски-1.
Здесь есть уже н цимбалы, н клавикорды. Кандидаток
93
расценивают уже не только по весу, и по статьям, „как
кобылу на базаре", но еще и по „разговорному умению"
и даже манерам.
Нравы смягчаются бесспорно и очевидно. В тех слу-
чаях, когда от какого - либо обычая современникам прихо-
дится очень уж тяжело, стоит только подождать каких-ни-
будь 50 годиков, в крайнем случае 100 лет, глядишь, нравы
уже и переродились, и тягостный обычай уже отменен.
Все дело только в терпении и так называемых „крепких
нервах".
Невесте видеть до свадьбы жениха, как и жениху видеть
невесту, считалось совершенно недопустимым, и, как ни
робкп новшества, допущенные царём Алексеем — они явля-
ются очень серьезным симптомом. Семейные нравы эпохи
отличаются воистину звериной жестокостью. Любопытно,
что при всех строгостях, жены умудряются все же изме-
нять мужьям и даже существовала, по словам Котошихина,
целая теория о допустимости любовных связей с иностран-
цами: „Женщине соблудить с иностранцем простительно.
Дите от иностранца родится, — крещеное будет. А вот как
мужчина с иноверкой согрешит, — так дите будет некреще-
ное. Оно и грешнее, некрещеная вера множится".
Звериная жестокость семьи проявляется и в боярской, и
в крепостной среде одинаково.
Очень часто жены отравляли своих мужей. По правилу
за это полагалось закапывать их живыми в землю, оста-
вляя снаружи только голову. Обреченным на эту смерть
жертвам воспрещалось давать пищу или пптье и для
наблюдения за этим ставили специальных сторожей.
Неисчислимы хитрости, какие пускались в ход женщи-
нами, чтобы облегчить свою судьбу. Жена некоего боярина,
приближенного к царю Алексею, по злобе к мужу, который
ее истязал, донесла, что он, будто бы, умееть лечить по-
дагру, которой царь тогда страдал. Боярин уверял, что он
понятия не имеет ни о каких лекарствах, но после солид-
ной порции батогов, когда ему была обещана смертная
казнь, он перестал „отрицаться", и в отчаянии, нарвав
трав, каких попало, сделал ив них для царя ванну. Любопытно,
94
что царю после этой ванны сразу же era .то гораздо легче,
и боярина немедленно высекли за то, что он скрывал такой
полешый секрет.
Рыцарских обычаев, дуэлей, те времена не знали. Вместо
этого бояре, как и простолюдины, дрались „на кулачки".
Наиболее утонченным приемом дуэли считался среди знат-
нейших бояр способ, при котором поссорившиеся между
собой люди садились на лошадей и, нападая друг-на-друга,
хлестали один другого кнутами. Бились также еще и пал-
ками, часто убивая друг-друга до смерти. Но 'наиболее
распространенным способом сведения счетов и мести явля-
лись доносы,, ябеды, рассчитанные на то, чтобы втянуть
противника в раззорительную тяжбу. Наиболее частым
приемом было подкладываниэ к недругу какой-либо вещи,
подача челобитной о пропаже и связанный с этим длинный
процесс допроса под пыткой.
„Русские люди,—пишет в своем труде Григорий Котоши-
хин,—имеют наклонность к обману, а, больше всего, неве-
жеству. В государстве своем учения никакого доброго
не имеют. Царь жалует многих в бояре не по разуму их,
но по породе, и многие из них грамоте неученные и не-
студировапные “.
Карикатурно изображая картину заседаний боярской
думы, где присутствующие сидят, „брады свои уставя, и
ничего не разумеют", Котошихпн дает жуткую картину
русского быта. Здесь и варварский произвол родителей над
детьми, и сплошной мордобой, и непристойности свадебных
обрядов, и вошедшие в быт грубые обманы со стороны
родителей, сбывающих путем подлога свою дочку замуж,
пользуясь тем, что жених не имеет права до свадьбы впдеть
невесту. Здесь кнутобойство, и государственное, и семей-
ное, и вошедшие в нравы отравления мужей женами и жен
мужьями. „Благоразумный читатель, не удивляйся сему,
истинная есть тому правда, что во всем свете нигде та-
кого... обманства нет, яко в Московском государстве".
Больше всего из всех видов обманства волнует Григория
Котошихина укоренившееся на Руси обманство брачное:
„У которого отца дочь увечна будет, и вместо ее на обман-
95
ство показывают нарочно, сватан служащую девку, назвав
именем иным, и наряди в платье иное. А Суде которая
девица ростом невелика, и под нее подставляют стулы,
потому что видится доброродна, а на чем стоит, того
не видеть".
Других путей к сближению, кроме визита смотрилыцика
или смотрильщицы, т. - е. сватов, в те времена не было:
„буде смотрилыцица скажет жениху, что невеста добра и
разумна, и тот жених посылает к невестину отцу людей
сказывать, что он ту невесту излюбил".
Странный вид любви, странный брак знали те времена.
Трудно судить, какой кучер получился бы из Алексея
Михайловича, если бы он именно этим путем использовал
свое дородство и осанистость. Но царем он был плохим.
Оказавшись на троне, а не на облучке, он так и не попы-
тался взять в руки возжи птицы - тройки, в образе кото-
рой Гоголь рисовал Русь.
Стиль московский был соблюден полностью: царь-
пушка, которая не стреляет, царь-колокол, который ие
звонит, и царь Алексей, который не царствует. Алексей
Михайлович, „очень хороший человек, только не на троне",—
был типичным сыном своего века.
Наиболее интересным отражением этого времени явля-
ются записки славянофила того времени, хорвата по рож-
дению, Юрия Крижанича.
Уже в те годы, еще до роли немецкой слободы при
Петре, задолго до немецкого владычества Бирона, Юрий
Крижанич горько жалуется на немецкий гнет.
„Нн один народ под солнцем искони веков не был так
изобижен и посрамлен о г иноземцев, как мы, славяне, от
немцев, — пишет Крижанич, — Они нас дурачат, за нос
водят, сидят на хребтах наших, и ездят на нас, как на
скотине, свиньями и псами нас обзывают. Себя считают
словно богами, а нас дураками".
Много внимания уделяет Юрий Крижанич и сравнению
русских порядков с иноземными. Там, на Западе, „разумы
у народа сметливы. Много книг о земледелии и промыслах.
Есть гавани. Цветут морская торговля, земледелие, ре-
96
иесла". Ничего этого нет в России. Здесь „умы народа тупы
н косны. Люди сами ничего не выдумают, леннвы, неиро-
мышленны, сами себе добра не хотят сделать, если их не поие-
волншь к тому силой. Книг никаких нет н ввито не учится".
Многие подробности русского быта приводят Юрия Крн-
жаиича в сокрушение. „Ииовеицы осуждают нас за не-
опрятность,— говорит он:—Мы деньги прячем в рот,-по-
суды не моем, головы и бороды нечесаиы, как лесовики
зайдут в лавку, после них целый час нельзя войти от
смрада. Жилища наши неудобные, окна низкие, в пзбах
нет отдушин, люди от дыма слепнут"....
— Ты, царь, — обращается Крижанич, ярый поборник
самодержавия, к царю Алексею, — держишь в руках чудо-
творный жезл Моисеев, который можешь творить дивные
чуден в управлении. Царским повелением в России все
можно исправить, все полезное завести, — наивно взывает
Крижаннч, искренно жалуясь иа всеобщее в русском царстве
взяточничество к „людодерство".
Тишайший Алексей, конечно; так и не вахотел взмах-
нуть жезлом. „Людодерство" продолжалось полным ходом.
Знаменательно, что п сам Крижаинч, ярый приверженец
самодержавной власти, все же сознается, что „многие ко-
роли на свете своих обязанностей не понимают. Много
найдешь таких людей, которые не смогут объяснить отчет-
ливо, зачем бог создал иа свет королей п зачем дал им
власть над народом. Мнят короли, что не они созданы
ради королевства и пародов, а королевства ради инх. Мнят
короли, что их дело господствовать, повелевать м пользо-
ваться удовольствиями".
Тридцать один год вровел иа престоле царь Алексей,
пока все растущая тучиоЪть не свела его в могплу на сорок
восьмом году живни.
Он, несколько можно судить, был высокого мнения
вин потомству историю своих военных походов.
Но, воистину, „как сон, пройдут дела и помыслы людей".
Нечем вспомнить этого человека. Его главная заслуга сво-
97
дится к тому, что он впервые надел немецкое платье, впервые
стал ездить в немецкой карете, и еще впервые вывез свою
жену в театр, „комедийное действо" того времени.
Это осталось и дало плоды, все остальное бесследно •
исчезло. Петр, как мы увидим, не его сын. Его дети—хилый,
слабоумный Федор н больной полупдпот Иоанн.
Старое и новое причудливо сочеталось в психике „тишай-
шего" Алексея.
Алексей Михайлович, который требует от знахарей све-
дений о чудесных лекарствах, а в 1650 году приказывает
высылать крестьян в ночь под Ивана Купата собирать
чудесные травы, наряду с этим в целом ряде указов пре-
следует ведьм и колдунов, и объявляет ведовство—делом
богопротивным.
Впрочем, еще одна заслуга осталась у Алексея Михай-
ловича— это борьба с грубыми ругательствами на Руси.
Иностранцы в своих записках о Московском государстве
особенно возмущенно говорят о неприличной ругани, кото-
рая заполняла собой русскую жизнь. Олеарий и Меербер
говорят о том, что грубейшая брань с поминовением роди-
телей была до того обыкновенна, что ее позволяли себе даже
духовные лица и монахи в самой церкви. Этому обыкно-
вению следуют женщины и девицы, и даже дети родителей и
родители детей ругают именно этим странным способом.
Тишайший царь Алексей Михайлович делает трогатель-
• ную,—но, увы, бесплодную — попытку уничтожить матерную
брань на Руси. Попытка производится путем кнутов и
батожья. По царскому указу снаряжены для присутствия
в местах скопления народа особые отряды переодетых стрель-
цов, они обязаны строго следить за тем, чтоб никто не
ругался позорной бранью, и тут же на месте строжайше
наказывать виновных. Средство—увы!—оказалось недей-
ствительным; сами же командированные стрельцы выража-
лись „трех - этажно" и „мотивированно". Все осталось,
таким образом, по-старому.
Грустные итоги дает грустная жизнь этого всевластного
моиарха.
98
Петр I.
ГЛАВА L
„ Наполеон — это еще не есть Франция. Но Петр Вели-
кий— это Россия, ее плоть и дух, ее характер, воплощение
всех ее добродетелей и пороков! — говорит о Петре га-
лантный французский историк.—Личность Петра воплотила
в себе всю Россию, это вместилище душевной и физической
энергии, неожиданно открытое между старой Европой, устав-
шей жить, и старой Азией, утомленной своим бездей-
ствием. Наполеон — это только величайший из французов,
но это еще не Франция. Петр — это Россия".
Верно пли неверно это характерно - французское, эффектно
составленное определение, но, чтобы понять лпчность Петра,
найти тот „маленький ключик", с помощью которого, по
известной поговорке, открываются и самые большие двери,
надо раньше всего основательно забыть, выбросить из головы
все то обычное и шаблонное, что связывают с именем Петра
школьные учебники доброго старого времени и оффициальиые
историки. Эти источники явно безнадежные, не только беспо-
лезные, но часто и определенно вредные.
Даже пушкинские слова о Петре „то академик, то ге-
рой" ни в какой мере не определяют этого огромного,
сумбурного, суетливого, могучего и болезненного человека.
Если Россия — это „страна неограниченных возможностей",
то воистину человеком неограниченных возможностей был
этот самый крупный из русских царей, которого Лев Толстой,
не очень деликатно, но не без серьезных оснований—назы-
вал „беснующимся, пьяным, сгнившим от сифлииса зверем".
Не освещают, а только затемняют подлинную правду
казенные источники. Вчитываясь в документы эпохи, всма-
7* 99
триваясь в изумительные страницы подлинной истории того
времени, все время испытываешь острое удивление. До
чего не похожа вся жизнь Петра на то, что принято о нем
думать и считать бесспорным!
Крайне характерно, напр., что Петр Великий, как это
с несомненностью устанавливают бесспорные документы, был
трусом. Доказательств резко выраженной трусости Петра во-
истину не оберешься. Уже накануне того дня, когда семнадца-
тилетний Петр впервые заявил себя царем в „историческую
ночь' с 7-го на 8-ое августа 1689 года, когда перебежчики из
Кремля явились к Петру с сообщением, что его сестра Софья
злоумышляет против него, что она хочет навсегда сохранить
в своих руках власть и собирается объявигь себя полноправ-
ной царицей,—Петр ведет себя панически. Для испуга и
растерянности нет ни малейших оснований но Петр, вы-
слушав сообщение, стремглав соскакивает с постели, водном
белье бежит в конюшню, вскакивает па лошадь и удирает.
Впоследствии он направится в Троицкий монастырь, но
теперь, в эти часы бегства, у него нет никакой цели, ни-
каких мыслей, кроме одной: — бежать, бежать во что бы то
ни стало все равно куда.
Несколько конюхов догоняют его, приносят ему одежду;
целый ряд приближенных разыскивает его, чтобы успокоить,
убедить его, что ничего страшного и в помине нет, но
отыскать смертельно перепуганного Петра невозможно. Он
всю ночь скрывается в чаще леса и только утром решается
выбраться из гущи и направиться к Троице. Он весь дер-
гается, на нем лица нет. Ему предлагают лечь отдохнуть,
но и отдыхать оказывается он неспособен. Он беспрерывно
плачет,, горько причитает, стонет и жалостно молит о по-
мощи своего друга, архимандрита Викентия.
В чем причина этой странной паники? Настоящей при-
чины, оказывается, п вправду, в помине не было. Петр
уверяет, что царевна Софья хочет его гибели, что она,
будто бы, собирает войско, чтобы напасть иа Преображенское
и убить Петра, что его жизнь в опасности, но все эти жа-
лобы и стоны остаются без доказательств. „ Он слышал
„он думал", „ему говорили"...
100
Н. Устрялов, особенно подробно исследовавший втот период,
категорически доказывает, что все эти страхи не только не
имели, но и не могли иметь никаких оснований. Софья
чудесно знала, что Преображенское очень хорошо охра-
няется, что потешные полки Петра находятся на военном
положении. Вся политика Софьи в этот период была совер-
шенно противоположна активным выступлениям. Она отчасти
боялась, а еще более, делала вид, что боится нападения со
стороны Петра. Ее политика была, именно, в том, чтобы
показывать, что опа боится, что „ее обижают". Она делала
все, чтобы возбудить симпатию и жалость стрельцов и возбу-
дить в них желание защищать ее.
Полная безопасность в этот период впавшего в панику
Петра доказывается уже тем, что Софья далее не знала о
страхах Петра и его побеге. Пребывание Петра в Троице
явилось для нее совершенной неожиданностью.
Но успокоить Петра не удается. Дрожащим, трепещущий,
он горько, навзрыд, плачет в келье Викентия. Но и после
того, как припадок наконец, миновал, и архимандриту Ви-
кентию „твердыми и ласковыми словами" удалось, как будто,
успокоить испуганного и слезливого царственного отрока,—
Петр проявляет прежнюю трусость. Целый ряд привержен-
цев уже явился'к нему. Борис Голицын и Бутурлин сооб-
щают ему, что ими давно уже приняты все меры для топ
борьбы с Софьей, какая теперь предстоит, что они предви-
дели это столкновение, что силы велики, и победа обеспе-
чена. Все растет и усиливается количество перебежчиков.
Софья в одиночестве. Софья бессильна. Но Петр и теперь
оказывается неспособным давать какие бы то ни было рас-
поряжения, проявить хоть малейшую инициативу. — Нет,
нет, вы уж сами как-нибудь. Я не могу. Я боюсь!
Быть может, этот болезненный припадок трусости
является единичным или исключительным в жизни Петра?
Увы, нет! Через 11 лет после Троицы в 1700-м году, под
стенами Нарвы, когда Петру уже 29 лет, когда он в полном
расцвете сил и энергии— пред намп развертывается все та же
картина совершенно исключительной, болезненной трусости.
Идучй на рати, Петр весел. Собирался он в поход как на
101
праздник, веселился, шутил и был уверен в победе. Но,
когда под стенами Нарвы, оп узнал о приближении швед-
ского короля, он сразу же струсил и стал вести себя, как
напроказничавший мальчишка, которому пригрозили розгой,
В полном отчаянии, он даже не пытается скрывать охва-
тившей его паники.
—Это не солдат!—презрительно говорит о нем саксон-
ский генерал Халлер, увидя его „удрученным и чуть не
полоумным горько жалующимся и пьющим стаканами
водку, „чтобы успокоиться“.
Водка, однако, не помогает. Петр не в силах притги в
себя. Он покидает свое войско и в панике удирает, куда
глаза глядят. Командование над войсками он передает кому
попало, п к удивлению всех, главная роль отдана неведо-
мому, не опытному, только что еще принятому на службу
офицеру Декруа.
Паника Петра сказывается в каждом его шаге: он забы-
вает пометить числом свои распоряжения, забывает прило-
жить к приказу печать.—Бежать, бежать во что бы то ни
стало!
Те бессвязные слова, какие он говорит на прощание, в
качестве инструкций, перед свопм побегом, но свидетельству
очевидцев, „свидетельствуют столько же о растерянности,
сколько о невежестве".
Слезливость Петра и здесь не меньше его робости. Петр
бежит, заливаясь слезами. Нп о каком преследовании его
нет п речи, но Петр переодевается в крестьянский костюм,
по-ребячески мажет себе лицо грязью, ходит сгорбившись,
чтобы скрыть свой рост, и это состояние растерянности и
трусости длится, оказывается, долгое время.
Узпав о том поражении, какое, как и следовало
ожидать, понесли брошенные им под Нарвой войска,—
он не только „проливает потоки слез", но еще и „прояв-
ляет такое уныние, что никто не решается при нем и на-
помнить о войне".—Какие угодно условия мира, самые
унизительные, только бы мир!—таковы оказываются в те
времена его мечты, по согласным и 'единодушным отзывам
современников.
102
Пример с Нарвой также не исключите де н. Еще хуже и
растеряннее поведение этого могучего человека и просла-
вленна™ героя у Прута в 1711-м году. Петр — уже далеко
не мальчик. Ему — почти 40 лет. Но трусливость его и
слезливость проявляются здесь еще в более сильной степени,
чем раньше. Уже и покидая Петербург, в апреле 1711-го
года, он заботится только об обеспечении Екатерины и ее
детей. Думать о государстве он теперь не может. В ответ
на запросы Апраксина, требовавшего приказаний, Петр в
своем письме от 24-го апреля 1711 года отвечает, что он
„больной1*, что он „в отчаянии", что „никаких распоря-
жений" он давать не может, гем не менее, в поход вы-
ступает он торжественно с обычными бубнами и лита-
врами.
Петр прибыл в Яссы с 45-тысячной армией п громад-
нейшим обозом. С ним, кроме Екатерины, целый ряд утеш-
ных женщин. Даже офицеры того времени везли с собой на
походе жен п детей. В военном лагере устраивались пышные
пиры, ни чем не отличавшиеся от всешутейших оргий мир-
ного времени. Жили, как и всегда, весело, но результаты
получились на этот раз вовсе невеселые.
Господарь молдавский Кантемир принял было Петра с
большой радостью, но кормить армию ему оказалось нечем.
Запасов никаких не имеется. Армия голодает. Подвоз не-
возможен, ибо татары, появившись с севера, отрезали тыл.
Положение со дня на день становится все трагичней и,
наконец, 7-го июля вечером армия Петра сжата в тесном
кольце турок, захвативших оба берега реки. Силы турок в
пять раз больше, чем у русских. У турок огромный перевес
в артиллерии. Поход был предпринят явно по-мальчишески.
Но еще более по-мальчишески пытается Петр ликвидиро-
_ вать эту авантюру.
Первая мысль, какая овладевает Петром в это время,—
это желание удрать в одиночку, покинув всю армию с
военачальниками на произвол судьбы. Он обращается к
казаку Ивану Некульжу, с своеобразной мольбой увести
его из этого места, скрыть его, спрятать и спасти его и
Екатерину.
103
„А о Петре ведайте, что ему жизнь недорога, была бы
только Россия во славе и благоденствии", — цитируют ка-
зенные историки торжественное заявление Петра, провоз-
глашенное им в свое время.
Реальная правда оказалась несколько иной. „Благоден-
ствие"—Петр старался спасти всеми мерами, но о „славе"
в критические моменты жизни он отнюдь не помышлял.
Когда попытка бегства оказалась неисполнимой, Петр
заперся у себя в палатке, и махнул на все рукой. Он со-
вершенно упал духом и оказался не в состоянии „не только
давать какие бы то ни было приказания, но даже и выслу-
шивать советы". Заботу о спасении, думу о том, что делать,
приходится целиком взять на себя Екатерине.
Дело, как известно, благодаря случайности, удалось спасти.
Петра выручила жена. Великий визирь так обрадовался по-
лученной от Шафирова взятке в 200 тысяч рублем и брил-
лиантовому перстню, который передала ему Екатерина, что
согласился отпустить на свободу исключвтельно крупную
рыбу, попавшую-было в его невод. Любопытная деталь: в
момент паники Екатерина, расставаясь с бриллиантовым
перстнем, все остальные свои драгоценности раздала гвар-
дейским офицерам, правильно сообразив, что, „в случае чего",
при захвате неприятелем царя и царицы, дело не ограни-
чится одним бриллиантовым перстнем, и все драгоценности
пропадут. Шафиров, натуральный еврей Шапиро, оказался
гением в дипломатических переговорах. Он пугал турок
тем, что к русским вот-вот'придет несуществующее под-
крепление, уверял, что при решительном характере Петра,
грозный царь уложит всю свою армию на поле битвы, но
живым в руки никоим образом не отдастся, раздавал во все
стороны бакшиш, и добился-таки того, что турки удовле-
творились возвращением им всех завоеваний предшествую-
щих войн, очищением Азова и т. п.
Полномочия, какие были даны Шафирову для ведения
переговоров, были несравненно больше. Петр с радостью
соглашался отдать, па свидетельству современников, даже
„города, лежащие в самом центре России". — Что хотите
возьмите, отпустите только душу на покаяние!
104
Турки согласились отпустить эту грешную душу, махнули
рукой на перетрусившего и слезливого Петра, спрятавше-
гося в своей палатке, и Екатерина срочно востребовала
возвращения розданных офицерам бриллиантов.
Но сразу же после получения радостного известия о
счастливом окончании переговоров Петр — до чего хара-
ктерно! — немедленно резко переменил тон, и сразу же
взыграл духом.
В тот же день в письме к Апраксину он, хотя и со-
знается, что никогда „в этакой диспирацип не был", но
хвастает, пытаясь изобразить себя победителем! „Хотя не-
приятели вящще сто тысяч нас числом превосходили, но
однако же всегда выбиты были". Ему приходится, конечно,
сознаться в этом письме в том, что „положено все города,
у турок витые, отдать", этого никак не скроешь, но он
тут же самоуверенно заявляет, что „сие дело хотя и не
без печали", но в итоге принесет, будто бы, „несравни-
тельную прибыль". II в полном согласии с этим новым то-
ном, выпутавшись из безнадежного положения, Петр не
только сразу же отказывается исполнить данное им слово
об уничтожении укреплении Азова, но еще и с легкой душой
отдает спасшего его Шафирова, вместе с Толстым и млад-
шим Шереметьевым, в заложники туркам. — Пусть посидят
в Семибашенвом Замке в Константинополе. Это неважно!
До чего резко расходится подлинная правда жизни с
оффициальной правдой казенных историков!
Петр являл собою, конечно, фигуру огромную, личность
яркую и разностороннюю. Но эта, напр., черта трусости
проявлялась у него сплошь и рядом не только в военных
обстоятельствах. В глубоко мирном быту она сказывается
не менёе ярко.
Когда в 1697 году он был в Кенигсберге, курфюр-
стина бранденбургская Софпя-Шарлотта Прусская, заинтере-
совсвшись северным царем, пригласила его в Коппенбрюгге,
резиденцию герцога Брауншвейгского. „Но, когда войдя в
дом, Петр увидел, что он не один, что курфюрстина при-
гласила к обеду и всех членов своего семейства, он стру-
сил. Закрыв лицо руками, немедленно же обратился вспять,
105
и, удрав из дворца, наспех „покинул селение". После дол-
гих поисков, его, наконец, нашли и уговорили - таки вер-
нуться, но и после этого он долго еще закрывает лицо
руками, и не решается ни с кем разговаривать. Пришлось
прождать много времени, пока Петр преодолел свою робость.
Как и в деле с турками крайняя робость резко сменяется
неумеренной развязностью: после ужина, во время которого
„удпвпл окружающих" тем, что обходился без ножа п без
вилки (употребление этих полезных предметов в те годы
считалось еще лишней роскошью в России, даже при цар-
ском дворе) Петр пустился даже в пляс, после чего позвал-
было своего шута, и „только убедившись, что обществу не
доставляют никакого удовольствия этя кривляния, выгнал
шута огромной метлон".
Быть может, здесь, в этом случае, сказывается не тру-
сость, а только застенчивость и робость? Но ни малейшей
робости и застенчивости не проявляет Петр не только в
застенках, где собственноручно пытает своих врагов, или
на лобном месте, где он хвалится ловкостью, с какою он
умеет единым махом срубить не только топором, но и саблей
голову очередной жертве, но и в гостях, при дворе Берлина
п Лондона, где, как мы увидим в дальнейшем, его изуми-
тельная развязность сплошь и рядом ставила в очень тяжелое
положение терроризированных хозяев.
Целый ряд примеров убедительно доказывает, что не
одна только застенчивость, но и самая настоящая трусость
проявляется в характере Петра пе только на полях битвы,
но и в мирной обстановке. Когда после поездки в Англию
в 1698-м году Петр приехал в Вену к королю Леопольду,
обычно развязный и смелый Петр вдруг потерял присутствие
духа. Здесь его встретили без особой приветливости (про-
ходившие близ Вены войска не согласились, напр., приоста-
новиться, чтоб пропустить карету Петра), и его обычная
гордость и самоуверенность внезапно оставили его. Совер-
шенно необычным для Петра унизительным тоном он почти-
тельно просит о личном свидании с императором, обещает
даже не заговаривать о деле, для которого приехал (союз
против Турции), только бы ему позволили явиться с визитом
106
пред светлые очп монарха. Принятый Леопольдом в замке
„Фаворит", ои потерялся настолько, что не мог ничего ска-
зать даже через переводчика, и дошел даже до того, что
„пытался униженно поцеловать руку" императора австрий-
ского.
До чего не похоже это на того Петра, который уже через
несколько дней устроит бал в той же самой Вене и с
обычной развязностью и уверенностью в себе превратит
этот оал в шумную и буйную оргию.
Впрочем, на поездках Петра заграницу нам придется
остановиться особо. Этой картины в нескольких словах не
передать.
ГЛАВА II.
•
Если так мало похож внутренний облик Петра на то
шаблонное представление о нем, какое дают оффициадьные
историки, — то так же мало похож на этот шаблон и внешний
облик этого человека.
По описанию Полтавского боя у Пушкина, памятны
строфы: „...Из шатра выходит Петр. Лик его ужасен. Дви-
женья быстры. Он прекрасен. Он весь, как Божия гроза".
Надо признать, что подлинной точностью в этом описании
отличаются лишь слона об „ужасном лике". Ничего подоб-
ного той мужественной красоте, „гордому выражению лица",
„стройной и величавой фигуре", какие увековечили худож-
ники, понимавшие, что „самодержцев всегда надо рисовать
красивыми", в действительности не было. Все совре-
менники говорят об уродливых гримасах, о судорожных
подергиваниях, о дрожащей голове, о сгорбленной спине
Петра. Резче всего сказывались судороги и подергивания.
Этя болезненные признаки остро проявляются во все годы
его жизни и становятся заметны у него уже в молодости,
на двадцатом году.
Нервные судороги, искажавшие лицо царя, болезненно
сгорбленная фигура и трясущаяся голова — ярко отразились
в представлении о нем современников („головой запрометы-
вает и ногой запинается; нечистый дух, знамо, ломает “).
107
Время от времени судороги становились резче и ощути-
тельнее. Это было вестником грозного припадка вспыльчи-
вости. Приближенные, чуя грозу, в таких случаях срочно
вызывали Екатерину, которая брала голову Петра в руки,
и массировала ее, пока Петр не засыпал. Без этих преду-
предительных мер болезненные припадки разыгрывались
трагически, и Петр кидался с ножем на окружающих, не
помня себя.
Огромным усилием воли Петр в отвественные минуты
превозмогал, правда, приступы этой болезни, но мы знаем,
что путем усилия воли, огромного напряжения всех сил,
он успешно превозмогал и свою трусость. Хотя всю жизнь
он предпочитал подготовлять и осуществлять войны у себя
в кабинете, а ведение войны доверять своим генералам,—
но во время Полтавской битвы, например, сумел ведь он
побороть свою робость, притвориться храбрецом и не показать
и виду о том, что творится в его сложной и хаотической душе.
Даже такой исключительно вдумчивый и талантливый
историк, как В. О. Ключевский, говорит:
„Петр Великий по своему духовному складу был одним
из тех простых людей, на которых достаточно взглянуть,
чтобы понять их“.
Это определение кажется совершенно непонятным, когда
всматриваешься в те резкие противоречия, крайние противо-
пололсности, какими исполнена душа Петра. Силач, сверты-
вавший в трубку серебряные монеты и—беспомощный ре-
бенок; лютый палач и—одинокий мечтатель; пополненный
издевательства циник и хам и—искренне религиозный
человек; тупой обыватель и—гениальный провидец; жалкий
трус и—решительный воин; все это вместе соединялось в
этой сумбурной российской душе!
Когда историк М. Н. Ковалевский попытался составить
список специальностей Петра, реестр получился ошеломи-
тельный : „ Царь сам переводил и печатал книги; изобретал
шрифты; устанавливал для ткачей ширину холстов; тре-
бовал, чтобы пеньку на торг мокрую и с лапками не возили,
а возили без лапок и сухую; хлеб, чтоб жали не серпами,
а косами; по Неве чтоб ездили не на веслах, а на пару-
108
сах; печи чтоб в домах делались с фундамента и трубы
широкие, так, чтобы человеку пролезть можно было, а
потолки с глиной, а не бревенчатые; чтобы все люди в
церковь ходили и у исповеди бывали, и епископы упраж-
нялись бы в богомыслпи; чтоб коров, коз, свиней и других
в Петербурге всякого чина люди без пастухов из своих
дворов не выпускали, понеже оная скотина, ходя по улицам,
дороги портит", и т. д. и т. д, и т. д.
До чего болезненно суетлив был этот человек! Лишен-
ный выучки, не умеющий даже писать, как следует, он
с порыву, с налету, нахрапом как-то кидается то на изуче-
ние геометрии, то на хореографию и танцевальное искус-
ство, то учится играть на барабане, то изучает навигацию.
Искусство приготовлять фейерверки, устройство ассамблей и
маскарадов, тушение пожаров, столярное ремесло, хирургия,
все вместе и ничто в отдельности захватывает, увлекает
этого всегда куда - то спешащего, капризного человека.
Отрубить голову собственными руками и, выпив рюмку
водки, заняться составлением регламента для маскарада; при
всех, в присутствии собравшихся ва прием приближенных
изнасиловать женщину и, как ни в чем не бывало — пойти в
церковь и там петь на клиросе; убить собственного сына,
и сразу же вслед за этим торопиться на веселый пир, все
это для него обычно и естественно.
Он не знает различия между добром и злом. Все
вместе, всего помногу вачит он в общий котел. Там
дальше видно будет. После разберем!
Где уж тут говорить о той „простоте", какую опреде-
ляет В. О. Ключевский. Буйная смесь резких противо-
речий—вот основное свойство певхики Петра.
В детстве Петр был настолько хилым ребенком, что
его еще в три года приходилось кормить грудью. Никаких
признаков особых способностей в детские годы он не про-
являет. Еще в 11 лет он не умеет ни читать, ни писать.
Детские забавы Петра с потешными солдатиками вовсе не
имели того серьезного значения, какое попытались им на-
вязать впоследствии: это игра в солдатики и ничего больше.
Учитьси Петр не желает.
109
В 16 лет он знает, правда, два первые правила ариф-
метики, по писать как следует он так и не научился до
конца дней своих. Когда приближенные Петра низложили
Софью, Петру, как известно, пошел уже 18-ый год. Но
ни малейшего интереса, к делам государства он не про-
являет. Русская политика после переворота 1689 года
становится гораздо более реакционной, чем была при Софье.
Петр ни во что не вмешивается. Вся жизнь страны течет
по воле бояр, захвативших власть, помимо него. Помимо
него издается указ, изгонявший иезуитов, помимо него
мистик Кульман сожжен живым на Красной площади, по
приказанию патриарха Иоакима, и т. д. и т. д. В июле
1690 года состоявший при дворе англичанин Гордон в письме
в Лондон жалуется на то, что Петр не берет управления в
свои руки, ничем не интересуется.
Петр „ пользуется свободой он пьянствует в доме
Лефорта, в Немецкой Слободе, устраивает потасовки, в виде
примерных сражений, забавляется фейерверками, которые на
всю жизнь так и остаются его любимым занятием.
До чего несерьезны были еще и в эти годы военные
забавы Петра, — видно из того, наир., что в маневрах
1692 года принимает участие „эскадрон карликов". В
маневрах 1694 года „команда церковных певчих" сра-
жается с „ отрядом военных писарей ". Команда маневрами—
передается дворцовому шуту Тургеневу. Это—бой „на
кулачки", это—„стенка на стенку", а вовсе не заботы о
создании армии.
Ничего, кроме забав, Петра до 21 года не интере-
совало.
Жизнь, которую ведет Петр в эти годы, В. О. Ключев-
ский определяет, как „ жизнь бездомного бродячего студента ".
Это определение, при всей своей яркости, невполне точно.
Этот представитель богемы, и правда, никогда не бывает
дома, но ночует он каждый девь в новом месте, не во имя
любви к вольной волюшке, а во имя любви к оргиям, какие
устраиваются у „ министра .пиров и увеселений “ Лефорта.
„Собирает гостей 85 человек н никого не выпускает ранее,
чем через три дня, — описывает эти празднества княвь
110
Куракин:—Двери заперты на ключ для пьянства столь
великого, что невозможно описать, и многим случалось от
того умирать".
Вечные праздники, бурные оргии, игра в кораблики...
Петра „нельзя оторвать" от шумной компании пьяных
друзей, не только для докладов о делах государственных,
но и для пяти - минутной аудиенции иностранным послам.
Даже п излюбленным им морским забавам серьезного зна-
чения он не придавал, даже в те годы, когда он был уже
в Голандии. Он пил в кабаках и грязных харчевнях с боц-
манами и шкиперами, заимствовал для России голландский
морской флаг, красного, синего и белого цвета (как вто
ни грустно, но не только русский флаг, но даже и самовар,
Споков-веку числящийся почему-то русским изобретением,
привезен из Голландии). Серезного отношения к морскому
делу еще и в эти годы нет. Чины адмирала, вице - адмирала
и контр - адмирала Петр раздает в этот период Ромоданов-
скому, Бутурлину и Гордону, т. - е. людям, никогда в жизни
моря не видевшим. Это пгра, и только игра.
Не следует думать, что Немецкая Слобода и впрямь
являлась уголком, где жили культурные европейцы. В
огромном, подавляющем большинстве здесь были отбросы
европейского мира, авантюристы, прошедшие огонь, воду и
медные трубы, которых жадность и жажда приключений
Цривели в столицу северного царя.
Военные дела в этот период царя еще не интересуют.
Бояре, которые правили страной, губили военное положение
России всемерно. Татары на-голову разбили Голицына в
перекопских степях и захватили целый ряд русских обла-
стей. Польша и Швеция все менее считаются с интересами
России. Султан, вступая на престол и извещая об этом
всех монархов Европы, не считает нужным послать изве-
щение русскому царю.
Петру все еще не до государственных дел. Он все
„шутит", все пьянствует и забавляется. Когда его попытка
двинуться к Азову (первый азовский поход'1, заканчивается
позорным провалом, он утешает себя составленными им
лично реляциями о вымышленных победах.
111
Только после азовского поражения, на 22 - ом году начи-
нается тот период в. жизни Петра, когда о нем можно гово-
рить всерьез, как о человеке и правителе.
Петр не родился, а сделался крупным человеком.
Трудно ответить на вопрос, как, каким образом произошло
это превращение. Можно только внимательно всмотреться
в события его жизни, ярко и выпукло отражающие реши-
тельную и переломную эпоху в жизни России И в первую
очередь падо всмотреться в поездки Петра заграницу, пере-
родившие и изменившие всю психику этого человека, а,
кстати уж, и связанную с ним Россию, которую он с
перелома, начавшагося на 22-ом году, и до самой смерти,
ппкогда ие рассматривал иначе, чем свое хозяйство,
свою собственность и имущество.
ГЛАВА III.
— Ново, вебывало! Русский царь отправляется заграницу!
По тем временам, план Петра отправиться в путеше-
ствие по Европе казался изумительно смелым, небывалым.
Русские летописи не знали ничего подобного.
Вообще, поездка заграницу считалась в те времена чем-
то вроде измены. Какие буйные расправы вызывали дерзкие
попытки русских людей уехать на запад! Серьезные кары
ожидали не только виновных, но и их родичей. Когда
князь Хворостин, в царствование Михаила Федоровича, или
Ордын- Нащокин, в царствование Алексея, оказались повпнны
в этом грехе, эги грехопадения вызывали целую бурю.
Но если путешествие заграницу считалось совершенно
недопустимым для верноподданных, — то еще более кощун-
ственной казалась эта идея в применении к царю.—Русский
царь должен дома сидеть, а не по заграницам шататься!
За последние 600 лет, от времен Изяслава, князя киев-
ского, русская история не знала ни одного случая такого
рода.
Именно этим", крайней необычностью путешествя, объ-
ясняется инкогнито Петра, путешествовшаго под именем
112
„унтер-офицера Петра Михайлова4*. Пиктов России не
должен был знать, что царь отлучился заграницу. За раз-
говоры об этом полагались нещадные батоги и пытки. Царь
находится в Воронеже,—такова была оффициальная версия.
За все время путешествия даже на письмах, отсылаемых
из России царю, неизменно значилось: „передать унтер-
офицеру Петру Михайлову".
Мы видели уже, до чего пепохож образ Петра, каким он
рисуется из. подлинных документов эпохи, на тот слащавый,
выдуманный и приторный манекен, какой создали не в меру
усердные оффпциальные историки! Когда следишь за путе-
шествием Петра по первоисточникам, убеждаешься в этом
лишний раз, п делается совершенно понятным тот ужас и
смятение, какое вызывал в европейцах того времени этот
российский дикарь.
Отъезд Петра был назначен на февраль 1697 года.
-Отъезднесколько замедлился — открылся еще один очередной
заговор. Слухи о поездке царя вызвали не только общее
возмущение, но и попытки восстания. Надо браться за
усмирение, за топор и плаху. Но на этот раз Петр —
спешит. Головы рубятся наспех, без того увлечения и
азарта, с каким он, превзойдя Грозного, уничтожал сторон-
ников Софьи, стрельцов. В этот период перед поездкой,
казни интересуют его только количественно, а не каче-
ственно. Самому пытать подозреваемых, подвешивать их
на дыбу и собственноручно отрубать головы, — на этот раз
Петру не хочется. — Некогда, — заграницу ехать пора.
10-го марта тронулись, наконец, в путь колымаги и рыд-
ваны. В свите „унтер-офицера Петра Михайлова" —около
250 человек. С собой везут не только пажей, камердине-
ров, но и музыкантов, и шутов, и ювелиров... Ехать, так
ехать...
Первым этапом явилась Швеция. Шведский губер-
натор в Риге, Дальберг, воспользовался тем, что царь
путешествует инкогнито и, сказавшись больным, на
приеме посольства не появился. В будущем мстительный
Петр вспомнит это прегрешение и, объявляя войну Шве-
ции, сошлется на это невнимание губернатора, как на
113
личное оскорбление русскаго императора, делающее неиз-
бежным открытие Россией военных действий. Как будто,
предвидя это, уже и теперь, в этот приезд, Петр во время
пребывания в Риге принимается собственноручно' набрасы-
вать план крепости. Шведским властям приходится веж-
ливо, но твердо одернуть не в меру предприимчивого
гостя.—Шпионить, приехав в гости, никак не полагается.
Огромное большинство показаний современников оста-
навливается раньше всего на жестоком пьянстве, какому
предавался в путешествии Петр, выбирая для этого наибо-
лее грязные харчевни и кабаки.
Представительства, в какой бы то ни было форме, он
не выносит. Миндальничанья он терпеть не может. Когда
курфюрст Бранденбургский выслал ему навстречу принца
Гольштейн-Бекскаго, Петр наотрез отказался разговари-
вать с этим знатным посланником. — Ему приятнее и весе-
лее с портовыми матросами и судомойками.
Когда придворный церемониймейстер, поэт и ученый
Яков фон-Базель, утонченый царедворец, пытается встре-
тить царя речью по всем правилам хорошего тона, Петр набра-
сывается на него и ср'ывает с него пудренный парик.
Церемониймейстер в ужасе.
„Эдак не полагается, ваше величество",—указывают
царю. „А на кой леший он, церемониймейстер этот ну-
жен?"— Окружающие подробно объясняют, но внимательно
выслушав объяснение, Петр заявляет: „Ах, вот как? Ну
ладно. Пускай он мне девку приведет".
В путешествии Петр, как известно, многому научился.
Но даже и наиболёее расположенные к царю историки
не могут все же не остановиться на той длинной серии
скандалов, какие затевает этот „знатный иностранец"
в каждом городе. Знатные сановники, граф фон-Крейзен и
судья фон-Шлакен от имени курфюрста пришли к Петру,
но царь пьян. „Пошли вон, черти",—любезно встречает он
явившихся к нему представителей.
„Когда он выходил, бывало, на прогулку в Кенигсберге,
все разбегались в разные стороны",—констатирует совре-
менник. Те, которые не успевали во-время удрать, нары-
114
ваются на неприятности. Некая придворная дама попалась
на глаза знатному туристу. „Хальт", кричит Петр громовым
голосом и, „охватив ее“, добывает у нее из-за корсажа часы.
Осведомившись, который час, он милостивым жестом отпу-
скает фрейлину и с громким хохотом идет дальше.
В Кенигсберге Петр заинтересован тем, как произво-
дится колесование. Этой детали еще нет в том обиходе,
каким широко пользовался Петр у себя на родине, и любо-
знательный царь во что бы то ни стало желает посмотреть
на эту процедуру. Власти Кенигсберга извиняются: — в на-
стоящее время нет, оказывается, ни одного преступника,
заслужившего подобную кару. Петр возмущен.—Это еще
что за нежности?—Нет осужденнаго, так найти-то ведь
можно.
Но кенигсбергские власти, как ни странно, стоят на
своем твердо. Без повода, во имя одной любезности к го-
стю, они никого из свопх сограждан колесовать не хотят.
Рассерженный Петр идет на компромиссы. „Ну ладно,
возьмите кого-нибудь из моей свиты". Как ни удивительно,
но и от этого предложения кенигсбергцы уклонились.
Такого рода черточки проявляются чуть не каждый
день. Во время ужина у курфюрста один нз слуг уронил
тарелку. Петр, рассвирепев, тут же выхватывает шпагу и
кидается на несчастного. Жизнь слуги удалось спасти только
клятвенным обещанием, что его накажут плетью.
Характерная черта: во всех городах на пути Петр ка-
тегорически отказывается останавливаться в тех аппарта-
ментах, какие для него заготовляются. В Гааге, напр.,
его привели в приготовленные для него специально наня-
тые аппартаменты.
„Где я буду спать?" — спрашивает Петр. Его вводят
в роскошную комнату, с пышной и удобной кроватью.—
Здесь, на этой кровати? Ни за что! Петр отправился на
чердак, разыскал постель служанки и объявил: „Я тут хочу
спать".
Но уже через несколько минут Петр, оказывается, пере-
думал. „Нехочу здесь жить, поеду в другое место". В две-
надцать часов ночи нашли коляску, и Петр уехал в Дулен,
8*
115
где поместился в посольстве. Здесь снова прежний разго-
вор : „Где я буду спать?"—и, снова отказавшись от чистой и
удобной кровати, Петр обегает все закоулки, наконец, на-
ходит слугу, спящего в чулане на половике и пинком ноги
сбрасывает его с места. „Вставай, вставай, нечего, тут я
буду спать".
Здесь пред нами не обычные причуды Петра, а нечто
более серьезное: у Петра было что-то вроде боязни про-
странства. Он не выносил, наир., высоких комнат, и
если уже не было никакой возможности найти для ночлега
никакого иного низенького помещения, он требовал устроГ-
ства особого потолка из специально натянутого для этого
холста.
Так же болезненно не выносит Петр одиночества. Он
не может спать один. Если близ него не? Екатерины, или
какой-либо иной из утешных женщин, он кладет с собой
кого-либо из денщиков. Даже укладываясь спать днем, он
кладет голову на живот дежурного денщика. Горе пошеве-
лившемуся и нарушившему покой Петра. Он изобьет его в
кровь своей дубинкой. Но без этого живого тела по бли-
зости Петр не может заснуть ни на один час.
По пути в Голландию Петр категорически отказывается
остановиться в Берлине. „Город неинтересный", — решает
он. Софья - Шарлотта Прусская проявляет интерес к его
приезду. В своих письмах к министру Фуксу в мае 1697 г.
она пишет: „Хотя я враг нечистоплотности, но на этот раз
любопытство берет верх. Мне бы хотелось, чтобы царя убе-
дили проехать здесь. Мы с удовольствием истратили бы для
такого случая то, что тратнм на редких зверей".
Министр Фукс постарался залучить „редкого зверя" и
пригласил Петра в Коппенбрюгге, но как мы уже знаем,
„увидав пышное общество, какое ожидало его здесь, Петр
закрыл лицо руками и поспешно покинул селенье". Когда
его нашли, пришлось потратить свыше часа на убеждение
вернуться За ужином,— говорит историк,—он не знал, куда
девать салфетку, употребление которой ему было неизве-
стно , ел весьма неопрятно (без ножа и вилки это, и вправду,
трудно), но достаточное число бокалов рейнвейна настолько
116
развеселили царя. что.после ут:ива Петр вместе со своими
спутниками затевает танцы. Его спутники принимали кор-
сеты за природное тело, и громк жаловались, что „у
немецких женщин чертовски жесткие спины".
Ярче всего привычки Петра сказались во время пребы-
ваиш^го в Саардаме. Оф фвциальные историки вз кожи ле-
вут вон,"чтобы изобразить это пребывание, как сплошной
подвиг, произведенный Петром во имя любви к науке и мо-
реплаванию. Факты рисуют перед нами несколько иную кар-
тину. Здесь, в этом домнке, где впоследствии, в 1814 году,
Александр-1 приказал приопть в память пребывания Петра
белую мраморную доску, здесь, где через несколько лет
после этого поэт Жуковский вашими на стене восторжен-
ные стихи, приветствующие „колыбель России",— в дни
пребывания Петра происходили, главным образом, оргии,
безмерно пугавшие мирных голландцев. Какая-то трактир-
ная служанка завоевала здесь сердце Петра в полечила от
него в вознаграждение за свои ласки 60 дукатов. Когда эту
служанку саардамской харчевни заменила актриса Гросс,
эта цифра оказалась весьма значитетьво пониженной. Бед-
ная актриса попробовала было выразить недовольство ску-
постью Петра, но ответ его даже и в очень смягченном
виде (полностью привести его невозможно) был таков: „За
500 пенни я нахожу людей, готовых преданно служить
мне умом и сердцем. Эта же соба лишь посредственно
Вообще нежность Петра принадлежала в гораздо боль-
шей мере мужчинам, чем представительницам прекрасного
пола Он не скрывал той роли, какую играли при вем
Меньшиков, Нежинский, Лефорт и мн. др.
Любопытная деталь более позднего быта: когда в не-
давние еще годы голландское правительство, в качестве ре-
ликвии, уступило России „домвк Петра Велнкаго" в Саар-
даме, русские власти немедленно же приступили к „хозяй-
ственному ремонту" домика и, вместо исторически памятных
деталей, получился совершенно иной, заново отстроенный
дом. Устроили даже духовое отопление! Ценители старины
оказались разочарованными, но затеявшие ремонт были,
очевидно, не в убытке.
Любопытна еще следующая деталь: домик, в котором
жил Петр Великий, был уступлен ему некоей вдовой за плату
в 7 флоринов, но плату эту, как оказывается, Петр „забыл
заплатить" и так и уехал. Бедная вдова горько плакала,
но судиться со знатным иностранцем не рискнула.
Любознательность проявляет Петр в путешествии неза-
урядную. В Амстердаме, наир., Петр увидел на базарной
площади толпу людей, окружавшую фельдшера, вырыва-
вшего кому-то зуб. Царь немедленно-же увлекся этим спор-
том, долго любовался искусством зубодера, потом увел его
в ближайшую харчевню, угостил его и нанял своим препо-
давателем. После нескольких уроков Петр уже не разста-
вался с особым футляром, заключавшим хирургические ин-
струменты, и с особым удовольствием вырывал зубы не
только всем желавшим этого, но и не желавшим. Этим
своим умением вырывать зубы Петр почему-то чрезвычайно
гордился, без конца злоупотребляя им по возвращении в
Россию не только в лечебных, но и в карательных целях
Он с гордостью сдал в кунсткамеру хранящийся и поныне
в Петроградском музее целый мешок собственноручно вы-
рванных им зубов.
Любовь Петра к хирургии не ограничивалась зубовра-
чеванием: он неустанно требовал, чтобы его извещали о
всех интересных операциях и, как бы ни был занят, нахо-
дил время, чтобы явиться не только посмотреть работу хи-
рургов, но и заменить их. В полной уверенности, что он
все знает и все умеет, он брал на себя самые сложные
операции. Если пациенты, как, напр., жена купНа Борсте,
после операции, произведенной Петром (вскрытие брюшной
полости) умирали, то винить за это было некого, тем бо-
лее, что Петр в таких случаях оказывал честь и присут-
ствовал на похоронах.
Какая-то странная любовь к трупам, что-то вроде не-
крофилии, проявляется, наряду с этой любовью к хирургии,
в разные годы жизни Петра. Мы видим впоследствии, как,
приказав в своем присутствии казнить свою любовницу
118
Айну Монс, Петр подымает отрубленную голову и впивается
поцелуем в мертвые губы.
Случай не единичен. В Утрехте, приехав к профес-
сору анатомии Рихше. Петр, увидав в его анатомическом
кабинете превосходно препарированный труп ребенка, ки-
дается целовать этот препврат.—Вот как разделали, словно
живой! Улыбается даже! В Лейдене, попав в анатомиче-
ский театр доктора Беергава, Петр, любуясь трупами, усмо-
трел, что отдельные лица из его свиты выказывают отвра-
щение в мертвым телам, Петр немедленно же приказывает
всем членам свиты зубами перекусывать мускулы иа трупе.
Средн следов, какие остались в Англии от пребывания
там Петра, кроме царского портрета, повешенного вместо
вывески иа дверях той харчевни, которая н память постоян-
ного посетителя так п стала называться „Царской", любо-
пытны оффицнальные документы, удостоверенные судебным
порядком, о тех разрешениях, какие были произведены Пе-
тром и его свитой в тех домах, какие они заипмали.
Описание того, в каком виде остался в Дептфорде дом
после трехмесячного жительства Петра, приводит в ужас.
Картины на стенах прорваны, так как оии служили ми-
шенью для стрельбы. Вся мебель поломана, газоны в саду
затоптаны, пол и стены заплеваны.
Дом, принадлежавший генералу Джону Евелииу. после
пребывании в нем царя имел, оказывается, такой вид, как
после татарского нашествия. Все двери и овиа — сказано
в удостоверении — выбиты или сожжены, картины, которыми
пользовались для стрельбы в цель, изорваны или исчезли;
рамы поломаны иа куски. Сломанными и уничтоженными
торги, железные решетки и т. и. Загубленными и сломан-
ными оказались даже все деревья в саду. После отъезда
высовопоставленнаго гостя английской казне пришлось по
суду уплатить одному лишь Джону Евелину по счету его
убытков 350 фунтов стерлингов. Гости, очевидно, не ску-
В пути у Петра не хватило денег. „Поиздержался в до-
роге* русский царь. Ои нашел тогда группу английских
119
капиталистов и экспромтом запродал ей монополию на
русский табак за 48 тысяч рублей. Стоит вспомнить, что
еще недавно, при Алексее Михайловиче, за курение табака
отрезали нос, чтобы понять, что предприимчивость Петра
была очень велика.
Еще ярче сказалась эта вот предприимчивость в области
дипломатических переговоров Петра: он съумел, напр., по-
обещать католикам обратить Россию в католичество. Такие
же обещания одновременно дает он и протестантам.
В Вене Петр устраивает баз для высшего венского об-
щества и с гордостью пишет своему приятелю, Виниусу, о
том, что бал превратился в оргию со всеми онерами, до
свального греха включительно. „В день святых апостолов
было у нас гостей мужского и женского пола больше ты-
сячи человек, и былп до света.... из которых иные свадьбы
в саду сыграли".
Впрочем, что же говорить об этой первой поездке Петра
заграницу, если и следующие гораздо более поздние путе-
шествия его отличаются все теми же специфическими осо-
бенностями. В1711 году, в Дрездене, покидая гостиницу „Зо-
лотого Кольца", он, несмотря на протесты администрации,
собственноручно содрал все драпировки и украшения, при-
сланные саксонским двором для временного украшения
аппартаментов царственного гостя.
В Данциге в 1716. году, находясь в церкви, Петр по-
чувствовал, что дует сквозняк. Ни слова не говоря, Петр
протягивает руку, срывает нарик с головы стоящего рядом
с ним почтеннаго бургомистра и надевает на себя.
— Терпеть не могу ни в чем отказывать себе в дороге.
Да и к чему ?—резонно объясняют эту идейную позицию
слова Хлестакова.
Петр и вообще-то очень любил заявлять себя оригиналом
и чудаком. Но всего „оригинальнее" оказывается поведение
Петра именно в путешествиях: в Берлине в 1718 году,
залюбовавшись коллекцией неприличных статуэток в музее,
он не только потребовал от короля, чтобы эта коллекция
ему была немедленно подарена, но еще и сделал бурную
сцену своей жене, требуя, чтобы она здесь же, при всех.
120
перецеловала эти украшения.— Голову оторву!—кричит он
попытавшейся отказаться Екатерине и на радость окружаю-
щих добивается исполнения ею своего требования.
Того же жанра держится Петр и по приезде в Копен-
гаген. В час ночп он требует, чтобы ему открыли естественно-
исторпческпй музей. На горе хранителя музея, ему понра-
вилась здесь мумпя, и он сразу же заявил требование, чтобы
эту мумию ему подарили. Королевской инспектор обещал
довести об этом желании гостя до сведения своего повели-
теля, и Петр, успокоившись, отправился было спать. Но
когда ответ, полученный от короля, оказался отрицатель-
ным: „Мумия отличается особенной величиной и красотой,
другой подобной нет"—Петр снова отправляется в музей,
отрывает у мумии нос, в нескольких местах прокалывает
ее и, изуродовав бедную мумию до неузнаваемости, весело
заявляет: „Пусть теперь у вас. остается". Любопытно, что
отправляясь в Париж, этот решительный мужчина совер-
шенно потерял обычную твердость характера. Обычно он
разъезжал в эти годы с Екатериной, но в Париж он не
рискует ее брать, считая неудобным показывать ее в этой
стране, которой и сам побаивается. Его мечта—выдать
свою дочь, Елисавету, за малолетняго Людовика XV, и он
хочет показаться с лучшей стороны. Именно, поэтому, желая
подчеркнуть свою важность, он уже ио-пути к Парижу,
устраивает целый ряд скандалов. Бедный агент Де-.1ебуа
в отчаянии. Денег, отпущенных ему французским правитель-
ством (полторы тысячи ливр--в в день) ни коим образом не
хватает для удовлетворения претензий Петра и его свиты.
„Царь, хотя и обнаруживает зачатки доблести, но в весьма
диком состоянии", жалуется Де-Лебуа, докладывая, что царь
поглощает невероятное количество анисовой водки, пива,
вина п всевозможной еды. „Это обжора и ворчун",—пишет
он, не выдерживая тона.
Денег на обжорство и пьянство трагически нс хватало,
и бедный Лебуа горько жаловался, пока не добился инструк-
ций из Версаля: „В расходах не следует стесняться, лишь бы
царь остался доволен". Но и деньги не помогли горю и
не исправили отношений. Царь и вся свита сочли, наир.,
121
требованием хорошего тона выразить претензию против
поданных им экипажей.—„В энтаких катафалках русские дво-
ряне отродясь ие ездят!“ Экипажи переменили, ко Петр снова
заупрямился. „Не хочу кареты, желаю двуколку, вак у
В Калэ навстречу царю на помощи Лебуа прибыл мар-
кна де-Маннель. Он приготовил-было длинную и цветистую
речь для приветствования гостя, но Петр отмахнулся и не
пожелал слушать, а когда удивленный маркиз попытался
сесть в экипаж рядом с Петром, ои немедленно получил
от царя по „морде".
Маркиза удалось убедить, что на этих русских варваров
но следует обижаться, что интересы дорогого отечества тре-
буют установления добрых отпошепий с могущественным
монархом северной деря авы. Маркиз самоотверженно снова
отправился с визитом, но приема ие добился: на этот раз
вся сайта Петра без исключения оказалась мертвецки пьяна.
„Наступила русская пасха"—объяснили смущенному мар-
Пьянство продолжалось долго, и испуганный маркиз не
мог никак добиться, чтобы посольство двинулось, наконец,
по пути к Парижу. На этот раз Петр заартачился по-иному:
вместо двуколки ои потребовал, чтобы ему устроили палан-
кин, особые носилки, которые можно прикрепить к спине
лошади. „Я желал бы от всего сердца, чтобы ои прибыл
в Париж и даже оттуда уж выехал"—пишет маркиз в офи-
циальном донесении. „Когда его величество король уви-
дит этого госта, я убежден, что королю будет приятно от
него избавиться". Наконец, 10-го мая, царь торжественно
въехал в Париж Для него были приготовлены аппарта-
менты в Лувре, а для размещения свиты государя отвели
залу заседаний французской академии. Аипартаменты были
роскошно украшены. „Специально озаботились даже осве-
богатую и великолепную иа свете кровать", сервиро-
вали роскошны# стол. Но, как бы бравируя, Петр, яви-
вшись сюда, ограничился тем, что потребовал кусок хлеба и
редиски, выпил пива, приказал потушить свечи — „Очень
122
уж много жжете*,—заявил он:—„Нет, я тут жить не буду',—
и ушел в гостиницу.
В гостинице Пегр засел безвыходно. Подвижной, шум-
ный и суетливый человек, он насильственно выдергивает
себя в добровольном заключении. Он желает, чтобы фран-
цузский кораль первым явился к нему с визитом. До этого
он никуда шагу не сделает.
В прежние свои поездки Петр держался совершенно
иной тактики. В Берлине в 1712 году он, сразу же по
приезде, отправляется во дворец и застает короля еще
в постели. В Копенгагене он силою врывается к Фрид-
риху IV, разбросав царедворцев, пытавшихся удержать
его, ввиду необычно ранняго часа визита. Но в Париже....
О, Париж,— это дело другое. Здесь Петр желает проявить
обращение самое тонкое. „Знаем, мол, порядки, сами не
легой ногой сморкаемся'.
Тщетно пытаются разъяснить Петру, что, именно, он,
гость, должен нанести первый визит. Он знать ничего не
хочет, сидит в гостивице и ждет.
Тщетно приезжает регент от имени короля и через пере-
водчика (по-французски Петр не знает ни одного слова)
убеждает его, что приезд регента, посланного королем, вполне
заменяет визпт самого короля. Петр неумолим. „Желаю,
чтобы король".
На пятый день французское правительство уступило и
малолетний Людовик приехал. Несмотря на свои семь лет,
оп „не испугался русского царя',— восторженно описывают
современники. На следующий день Петр отдал визит и,
к великому ликованию парижан, стал, наконец показываться
на улицах. Его кафтан немедленно же вошел в моду у
парпжан под именем „одежды дикаря". Когда ему лучший
парижский парпкмахер торжественно преподносит шедевр
овоей работы — чудесный парик, Петр хватается за нож-
ницы и отхватывает большой кусок спереди „Так красивше
будет".
Церемониймейстеры, приставленные к царю, в ужасе.
Царь то и дело пропадает из их глаз, уходит шататься по
лавц^м, никого не предупредив, при чем демонстративно
123
садится в первую попавшуюся карету, предоставляв соб-
ственникам возвращаться домой пешком.
Когда 14-го мая Петра пригласили на торжественный
спектакль в оперу, Петр, явившись в отведенную ему ложу,
с перваго же слова громко заявляет басом: „Мне пивка-бы“.
Растерявшийся регепт лично приносит на подносе пиво, и
Петр, вытянувшись во весь рост у барьера, не спеша и по-
крякивая, пьет кружку за кружкой, оставляя подвоев руках
регента
С принцами и с принцессами крови Петр ведет себя
демонстративно грубо. Герцогиня де-Роган, возмечтавшая
очаровать Петра, наслушалась от него таких вещей, что
ушла в слезах. В Академию Наук он присылает письмо
па русском языке, и по отзывам современников, «повсюду
ведет себя с видом бсвусловиого превосходства". Эта неуме-
ренная гордость не мешает ему предаваться совершенно
нелепому мальчишеству и пьявояу разгулу. В Трианоне
он, забав таясь, залил водой фонтанов весь парк и публику.
В Версаль он притащил с собой, к великому смятению окру-
жающих, какую-то публичную женщину, а в Марли в аппар-
таментах г-жи де-Меитевон он считает возможным уйти
от хозяев и гостей и запереться в спальне хозяйки с некоей
приведенной нм с улицы дамой.
.Этот чудак рожден быть боцманом иа голландском ко-
рабле",—пишет Вольтер, почти дословно повторяя мнение,
высказанное за 20 лет до того Берпетом во время пребы-
вания царв в Лондоне.
ГЛАВА V.
В чем сущность, в чем первооснова взбалмошной, бес-
толковой стихийной н огромной фигуры Петра? Любил ли
что-либо по настоящему этот дикарь, стремившийся к про-
свещению, этот пьяница и развратник, желавший исправить
нравы в Госсин, этот палач и сыноубийца, издававший за-
коны, этот сифилитик и педераст, искренне веривший, что
он стоит на страже доброй нравственности? •
По первому впечатлению, он любил Россию, правда
своеобра той любовью хозяина, собственника и крепостника,
тупой и звериной любовью инстинкта, но все же любил.
Находил же он время средп невероятных кутежей, чтобы
заниматься кораблестроением, умел же он во время своих
разгульных путешествий учиться кое каким западным поряд-
кам, умел же он, преодолевая огромную природную тру-
сость, появляться под н приятельским огнем во время Пол-
тавскаго боя. Умел же он, наконец, заполнить свою огол-
телую, жестокую и пьяную жизнь какими-то неотступными
заботами о державе российской.
По первому впечатлению, эта вот держава—это и есть
святое святых в жизни Петра. Лишняя тысяча замученных
пытками, лишний десяток тысяч казненных, лишняя сотня
тысяч погибших в воинах и на постройке новой столицы
на топком болоте,— только-бы „державе нашей' была польза,
а „кровь смывается легко, еще легче чем грязь*.
„А о Петре ведайте, что ему жизнь недорога, была бы
только Россия во славе и благоденствии*.
Но это вот объяснение, при внимательном изучении
загадочной фигуры Петра, кажется неполным и неудовле-
творительным. Как ни резко, даже уродливо, выпячивается,
колом стопт мысль п забота о державе российский во все
периоды жизни Петра, но и здесь, оказывается, проявляется
в душе П^тра все та же изумительная, воистину дьяволь-
ская ирония, кощунственная насмешка, сплошное хихиканье
и издевательство. Ничего нет святого, ничего нет серьез-
ного на земле! Все окружающее только „машкерад*, глум-
ливо хихикающие хари и личины.
Когда всматриваешься в интимное существо этого чело-
века, неизменно видишь колпак скомороха рядом с царской
короной, клоунскую маску на суровом лице. Ценил ли он свое
царское звание ? Достаточно было малейшей ошибки в титуле
царя, чтобы повинный в таком грехе оказался на дыбе или
под батожьем, с вырванными ноздрями был заточен в тюрьму,
или отослан в далекую Сибирь, если бы не потерял головы
на плахе. Но наряду с этим царь назначает Федора
Ромодановскаго „петербургским королем*, и долгие годы
125
неизменно именует его „ваше величество*, и в особой
блестящей короне, верхом на свинье, торжественно возит
его по улицам столицы.
Всешутейший кесарь, король, которому Петр в течении
ряда лет смирепно воздает царские почести, становится во
фронт и почтительно рапортует. Это не кто иной, как
министр кнута и пыточного застенка, начальник розыск-
ного Преображенского приказа, Ромодановский. „Собою
видом, как монстра, нравом злой тиран, превеликий неже-
латель добра никому, пьян по вся дни*—таков портрет его
по запискам современника.
Чтпл ли Петр основы религии? Жесточайшими мерами
внушается народу религиозность, но в то же время Зотову
присваивается всепьянейший титул „архиепископа петер-
бургскаго, патриарха берегов Яузы и всея Немецкия Сло-
боды*, а Тихона Стрешнева возводят в сан „папы рим-
ского", и долгие годы именуют его не иначе, как „ваше
святейшество*, святейший отец, а стараго пьяницу, весе-
лого развратника Мусина-Пушкина торжественно купают
в водке и пиве и нарекают его „митрополитом киевским*.
Устав „Всешутейшего собора" разработан очень строго,
и „служение Бахусу, путем честного обхождения с креп-
кими напитками* требовало особых обрядов, облачений,
молитвословий и песнопений. Первейшей заповедью ордена,
обязательной для всех чинов этой пьяной иерархии, было:
„напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвым*.
Есть что-то болезненное в том странном упорстве, с каким
Петр цепко держится за весь этот всешутейший ритуал.
Маскарадному „петербургскому королю* Ромодановскому
присвоены все царские почести: обо всех делах Петр пишет
ему докяады, подписываясь „нпжайший услужник вашего
пресветлаго величества Петрушка Алексеев*. Но вот Ромо-
дановский умер. Петр все же продолжает эту странную
забаву. И после смерти Федора РоМодановскаго Петр
настаивает на том, чтобы титул и все привилегии этого
выдуманнаго королевства перешли полностью по наследству
к его сыну Ивану Ромодановскому. И служатся особые
патриаршие служения „на номер первый с водкой*, наномер
126
третий с рейнвейном*. И в самые торжественные моменты
царствования неизменно заботится Петр о той или иной,
не столько забавной, сколько издевательской машкере.
При праздновании в Москве Полтавской победы в 1709 г.,
строится на Царицыном лугу особый деревянный дворец.
На пышном троне восседает „его величество* все тот же
заплечных дел мастер Ромодановский. Шереметев, Мень-
шиков и сам Петр стоят на вытяжку, торжественно рапор-
туют его кесарскому величеству, всешутейшему царю,
о своих победах. К стопам этого кесарскаго величества
приводят изумленных, ничего не понимающих шведских
пленных.
Такого рода дьявольские, самонасмешливые настроения
нераз тучны с Петром во все время его царствования.
В 1698 году, по возвращении из первой поездки заграницу,
он, после долгой и серьезной подготовки, устраивает дикое
карнавальное шествие по улицам столицы. Впереди —
в патриаршем облачении Зотов, на огромной митре которого
нарисована непристойная фигура, изображающая Бахуса.
За ним оголтелая толпа пьяных »вакханок“, на головах
которых, вместо гроздь'ев винограда, пачки зажженного
табаку.
В этом же году, в самый день казни ста пятидесяти
стрельцов, Петр зовет обедать явившагся на прощальную ауди-
енцию бранденбургского посла и разыгрывает сложную сцену
мистификации: за обедом присутствует в полном облачении,
с крестом и евангелием в руках, патриарх. Но только
что посол настроился молитвенно, как оказывается, что
патриарх — поддельный, что евангелие в его руках — это
искусно сделанная фляга с водкой, что крест предста-
вляет собой лишь неприличные символы, и роль патриарха
только в том, чтобы начать дикую пляску в пьяной толпе.
— Митька, пляши!
Царское звание, патриарший сан, евангелие и крест—
все это для кабака, для лупанария.
— Ходи веселей!
Это издевальство над самим собой и над всеми окружаю-
щими не случайно проявило себя в эти годы.
127
Через двадцать лет на улицах столицы повторяется все
та же дпкая картина. Пьяное братство, называвшееся „Бес-
печальным собором", занимавшееся .организованным пьян-
ством и оргиями, и теперь вместе с царем устраивает все
тот же бесшабашный карнавал. Гурьба людей в самых
невероятных и непристойных костюмах, с царем во главе,
движется ио улицам столицы. Рядом с гордостью процессии,
некиим матросом, умевшим шагать на руках, головой внпз,
рядом с пьяницами со дна, идет вся знать, духовенство и
высшее офицерство. Здесь все приближенные царя, в том
числе п царский духовник Надеждинский.
Обязательное веселье из-под палки было тягостно.
Тысячи масок обязаны были пить и плясать целую неделю.
За уклонение полагался крупный штраф. Пока не пере-
пьются все без исключения, пока старый генерал-адмирал,
дряхлый Апраксин не начнет плакать-разливаться горючими
слезами о том, что он остался на старости лет круглым
сиротой, без отца—без матери, пока светлейший князь Мень-
шиков не упадет в обморок, до тех пор ходят и ходят по
летнему саду гвардейцы с ушатами сивухи. У запертых
ворот приставлена стража, строго-на-строго следящая за
тем, чтобы никто не смел уйти. Гвардейцы огромными
кружками поят сивухой гостей. Уклоняться никому, даже
дамам, йе разрешается. Все должны „себя держать раз-
вязно". Молчать не разрешается, полагается поддерживать
разговор. Но, когда на' одном из таких праздников некий
иноземный артиллерийский офицер вздумал что-то доказы-
вать царю по своей специальности, с чем Петр был не-
согласен, Петр, не дослушав, плюнул в лицо собеседнику,
и отправился разговаривать с другими.
Отказываться от участия в забавах Петр не позволял
никому. Когда в 1725 году восьмидесятилетний родовитый
Матвей Головин попытался было уклониться от участия
в процессии, считая невозможным надеть назначенный ему
костюм чорта,—старика, по приказу Петра, раздели до-нага,
надели на него шапку с картонными рогами и в таком
виде выдержали его на льду, на Неве. Старик схватил
горячку и умер.
128
Быть-может, пред нами просто своеобразная манера
развлекаться буйного царя? Был ведь у Петра целый штат
„дураков* и шутов. В этом списке придворных увесели-
телей, наряду со знаменитым Балакиревым, ймеется и некий
еврей, португалец Дакоста, которого царь в 1713 году
не только произвел в графы, но еще и сделал его ханом
самоедов. По этому случаю был устроен даже целый ряд
празднеств и шутовских церемоний, для которых специально
доставлялись настоящие самоеды из далекой Сибири. Мало ли
какие развлечения привлекали царя. Любил же Петр хо-
дить на Рождество по домам обывателей с толпой славиль-
щиков и совершенно серьезно собирать подачки. Любил же
царь драться на кулачки и даже смиренно терпел в тех
случаях, когда одпн из противников, любимый повар Ека-
терины, оказывался сильнее и успевал „наложить по первое
число императору".
Петр очень любил всяческия развлечения, но что-то
болезненное, какой-то глубокий надрыв чувствуется в этой
издевательской страсти к насмешке над самим собой и над
своими собственными святынями.
Французский посланник Кампредон в своей депеше от
14-го марта 1721 года говорит: ..Патриарх—это' записной
пьяница, избранный царем, чтобы выставить на посмешище
свое духовенство. Выставляя рядом с этим самозванным
патриархом еще и самозванного кесаря Ромодановского Петр
всемерно старается выставить на посмешище, испозорить и
унизить и царский титул, царское звание, т.-е. то един-
ственное на земле, что он считал, как-будто, ценным и
важным.
До чего последователен в этом сумбурный во всем
остальном Петр! Ему недостаточно шутовским образом
отпраздновать заключение Нищтадтского мира, о котором
он мечтал столько лет, во имя которого он пролил столько
крови. Ему недостаточно целой серии шутовских свадеб и
шутовских похорон. Он доходит до того, что в 1724 году,
во время маскарада, длившегося восемь дней, приказывает
сенаторам не снимать масок даже в зале заседаний сената
во время рассмотрения важнейших государственных дел.
129
Петр никоим образом не хочет, чтобы это болезненное шу-
товство его было хоть какой-нибудь чертой отделено от
действительной жизни и государственной деятельности. Зотов,
исполняя роль всепьянейшего патриарха, одновременно на-
значается хранителем государственной печати. Иван Голо-
вин, ничего не понимавший в мореплавании, на основании
всех своих всешутейших заслуг, назначается генерал-адми-
ралом русскаго флота.
Обычай, установившийся с тех пор, как патриархом
явился Филарет, отец царя Михаила Федоровича, требовал,
чтобы в вербное воскресенье царь и патриарх одновременно
показывались народу в торжественной процессии. Петр оста-
вляет эту традиционную процессию, но сводит ее к кощун-
ственным, издевательским формам. Всешутейшпй князь-папа
появляется в процессии верхом на быке. За ним—пьяная
гурьба, на повозках, запряженных свиньями, козлами и мед-
ведями.
Петру не достаточно иметь папу, он заботится о созда-
нии особого „конклава пьяниц".
Написав собственноручно особый регламент, он из года
в год совершенствует его, дополняет и расширяет и, хара-
ктерно, именно этой работой занят он, напр., накануне Пол-
тавской битвы.
Наряду с горчайшими пьяницами в члены всешутейшого
собора назначаются наиболее серьезные и строгие государ-
ственные деятели эпохи. Все назначенные обязаны были
собраться в дом князя-папы, прозванный Ватиканом, для
обряда торжественного представления, при котором церемо-
ниймейстерами служили четверо заик. Разряженные в ярко
алые платья, все члены всепьянейшого собора отправлялись
отсюда в зал особой консистории, где происходили оргии
с шутовскими выходками. Отсюда пьяной гурьбой все от-
правлялись процессией, имея во главе князя-папу, верхом
на бочке, запряженной четырьмя волами, — в конклав. Во-
круг толпились шутовские монахи. Сам царь руководил
шествием в костюме голландского матроса.
Конклав происходил безпрерывно в течение трех суток.
Главное украшение конклава—это бочки, наполненные ви-
130
ном. Опустевшие бочки распиливают пополам. Ил ставят
здесь же. По регламенту, одна половина каждой расшивной
бочки предиазлачатась для съестных припасов, другая—для
естественвых нужд.
Покидать заседание ьовклава до окончания его строго
воспрещалось. Чтобы ввести разнообразие в порядок
празднеств, Петр в 1714 году вздумал женить квязя-папу,
Зотова; Зотову, бывшему учителю Петра, было я это время
84 года. Его дети и внуки, занимавшие видное место при
дворе, долго умоляли Петра пощадить седины их огца
Петр остался неумолим.
Невестой Петр выбирает родовитую старуху, Анну Паш-
кову, 60-ти лет. Дело происходит во время разгара Северной
войны, поглощавшей огромное количество жертв и ставившей
на карту судьбы государстяа Российского. Но Петр берется
Приготовления к свадьбе были воистину грандиозные.
Уже за четыре месяца до назначенного дня всем придвор-
торжестве. Канцлеру, графу Головину, предписало заранее
вытребовать у всех приглашенных подробное описание зака-
занного каждым из них костюма. Ни один костюм ие дол-
жен повторяться в толпе более трех раз. Не довольствуясь
зтим, Петр считает необходимым еще и лично осмотреть
приготовленные костюмы и устраивает для этого спе-
циальные смотры 12-го декабря 1714 года и 15-го января
1715 года.
И вот, наконец, настал торжественный день шутовской
свадьбы. Специально разыскали девяиостолетнего священ-
ника и ему поручили совершение обряда. Пышное шествие
двинулось от царского дворца по льду через Неву к церкви
Петра и Павла. Впереди глава тайного приказа, шутовской
„кесарь", его величество Ромодановский, специалист по
пыткам и казням, тот самый Ромодановский, который во
время оргий хвастливо говорит Петру: .Нам, батюшка, водки
и вина, чтобы пьяными напиться, мало. Нам кровушка го-
рячая для этого дела нужна". В этой процессии палач
Ромодановский наряжен царем Давидом. В его руках лира.
9» 131
Задрапированный медвежьей шкурой, он едет в санях, за-
пряженных 4-мя медведями. Пятый, дрессированный, медведь,
стоит на запятках, в роли лакея.
За ним—на высоких санях новобрачные. На запятках
этой свадебной кареты, везущей 84-летнего жениха и шести-
десятилетнюю невесту, помещен козел. Свадебная карета
украшена купидонами и ветвистыми оленьими рогами.
В третьей карете следует ,,его святейшество" „все-
пьянейший патриарх1- в полном парадном облачении. Дальше
следует вся столичная знать. Здесь и представители дипло-
матического корпуса, все иностранные посланники, какие
б ыли в то время в русской столице. Сам царь в матросском
костюме. Он бьет в барабан. Всем присутствующим розданы
трубы, свирели и все усердствуют, что есть мочи. За предста-
вителями знати движутся пестрой толпой специально выпи-
санные для этого калмыки, лапландцы, тунгузы. Здесь, далее,
и лютеранские пасторы, и католические монахи, какие-то ди-
кари и японцы. По приказу царя во всех церквах звонят в ко-
локола. Толпа кричит: „Патриарх женится. Ура патриарху!*
Музыки Петр не любил, говорил, что „с трудом пере-
носит" на балах игру оркестра и обожал только барабан,
на котором охотно играл и сам.
С болезненной истовостью и серьезностью совершается
обряд и после бракосочетания начинается всенародное пьян-
ство. „Бурная оргия длится целые недели до февраля", как
распорядился царь.
В самый день шутовской свадьбы Петр в маскарадном
костюме принимает графа Витстума, посланника Августа II,
который в соответствующем костюме из любезности к царю
также принимает участие в маскараде. Оба замаскирова-
ных собеседника говорят о важнейших государственных
делах, и Петр тут же, в промежутке между одним банке-
том и другим, пишет важнейшее письмо Августу II. В этот же
день Петр принимает и посланника Басевнца.
Маскарадный костюм, буйная оргия, все это для Петра
не есть нечто отличное от государственных дел. К оргиям
и всешутейшим забавам своим Петр относится с максималь-
ной серьезностью.
132
Когда в 1717 году князь-папа Зотов умер, Петр долго
работает над составлением нового регламента. Непристой-
ные подробности делают многие пункты невозможными к
передаче. Не будут напечатаны ни при каком режиме, —
говорит В. О. ключевский.
В эти именно дни Петр ждет возвращения непокорного
сына Алексея н готовит для него пытки и казнь. Но это
нервное ожидание ничуть не мешает Петру со всею серьез-
ностью подыскивать заместителя нового всешутейшего патри-
арха на место скончавшегося Зотова. Кандидат—Петр Ивано-
вич Бутурлин—до сих пор носил звание „архиепископа Петер-
бургского4-, в „епархии пьяниц, прожор и дураковПетр
избрав нового папу, берет на себя лично роль протодиакона
конклава. Избирательные записки все члены конклава полу-
чают из рук княгини-игуменьи. Этот пост занимала ранее
Ржевская, ловкая и льстивая по отзывам современников, всегда
пьяная баба. Затем ее заместила княгиня Анастасия Голи-
цына. Эта Голицына н течение многих лет считалась ближай-
шим другом Петра. Он называл ее своей сестрой, но, запо-
дозрив ее в дружеских чувствах к своему сыну Алексею, Петр
приказал отстегать ее плетьми во дворе Преображенского при-
каза. Чтобы вернуть себе милость царя, княгиня Голицына и
взяла на себя выигрышную роль княгинй-игуменьи в конклаве.
По ритуалу Петра все члены коцклава должны получать
избирательные записки из рук княгинп-игуменьи, целуя
при этом ее груди. Самые записки изображались яйцами.
Впрочем, сама процедура выборов, по своей непристойности,
совершенно не допускает передачи.
Петр Великий относится к заседаниям конклава с какой-то
болезненной, мрачной серьезностью. Уже в те дни, когда
царевич Алексей изнемогал под пытками в тюрьме и гото-
вился к смерти от руки отца, Петр продолжает пиры с но-
вым патриархом. Унизительные картины пьянства, связанные
с римским способом опорожнения желудка для все новых
и новых возлияний, продолжаются с какой - то исключи-
тельной, подчеркнутой серьезностью.
Новый папа, по случаю смерти Зотова, уже избран. Но
царю этого мало, Петр надумал женить заместителя, нового
133
патриарха— папу на вдове Зотова, Анне Пашковой. ‘ Снова
процессия и торжественные празднества. Кощунство и про-
фанация оказываются еще ярче, еще изумительнее. Постель
для новобрачных после свадьбы Бутурлина устраивается
в пирамиде, воздвигнутой в память победы над шведами
на площади, против Сената. Молодых заставляют пить из
стаканов, самая форма которых представляет собой предел
непристойности, и, мертвецки напоив, молодых торжественно
всей гурьбой ведут к памятнику и укладывают в постель.
Через специальные отверстия, устроенные в стенах пира-
миды, толпе верноподданных дают возможность любоваться
своеобразными картинами.—Ходи весело! Митька, пляши!
Не пересчитать, не перечислить все новых и новых
примеров болезненной склонности к издевательству над
всем в мире, к издевательству над самим-собой, какими
заполнены все годы жизни и царствования Петра.
Мы видели в пьяной толпе участников оргии царского
исповедника Надеждинского. Этому духовнику навязывались
омерзительные роли в заседаниях всешутейшего собора, но
наряду с этим Петр сохраняет какую-то религиозность,
простаивает долгие часы на молптве в церкви и горячо
исповедуется перед тем же Надеждинским. Выходя от обедни,
он целует его руку, а через несколько минут после этого
щелкает его по носу, заставляет его пить до одурения
и весело смеется, видя его валяющимся в скотоподобном
виде под диваном. На завтра он снова будет исповеды-
ваться перед этим же Надеждинским и благоговейно цело-
вать его руку...
Широкая, очень широкая загадочная душа была у этого
русского царя!
Как случилось, что династия Романовых вообще, Петр
Великий в частности и особенности, не привлек доселе
пристального внимания врачей -психиатров? Не только
историк-социолог, но, именно, доктор медицины, специалист
по душевным болезням, должен бы в первую очередь уде-
лить пристальное внимание той потрясающей картине,
какую в течение 300 лет являет собой резко вырождаю-
щийся род Романовых!
134
ГЛАВА VI.
Если так трудно определить, относился ли Петр к чему
бы то ни было на свете, к церкви, религии, державе Рос-
сийской, с подлинным человеческим уважением, то, быть
может, легче ответить на вопрос: любил ли он кого-либо?
Увы, ответить на этот вопрос еще тяжелее. Окружающих его
сановников он презирал от всей души и не случайно так
часто и щедро поколачивал их своей знаменитой дубинкой.
Презирая всю родовитую знать своего времени, он находил
особое злое удовольствие в том, чтобы на первые посты
в государстве’ выдвигать кучеров, пирожников, лакеев. Но
горе было не в отдельных людях, а во всем строе, и эта
замена, в сущности, положении не изменяла. В 1722 году
посол Кампредон в своем письме к кардиналу Дюбуа с от-
чаянием пишет, что без крупных денежных сумм для
раздачп русским сановникам никаких государственных
переговоров с Россией вести никак невозможно. Когда царь
заявил однажды, что он хочет повесить всех казнокрадов,
его любимец Ягужпнский ответил исторической фразой:
„Стало-быть ваше величество хочет остаться без подданных".
Чем больше было глубокое презрение Петра к жадной
толпе придворных, тем естественнее было бы’думать, что
весь жар своего сердца он отдаст женщинам, что подлинная
человеческая любовь как-то прояснит его хмурые и зага-
дочные черты.
Но женщины, одной, определенной, единственной, хотя
бы на один день, на один час, — Петр не знал в течение
всей своей жизни. Он знал только женщин, огромную толпу
лишенных индивидуальности представительниц женского
пола, которых брал то силой, то за деньги, наспех, не
обращая внимания на каждую в отдельности.
Современники, описывающие пребывание Петра в Бер-
лине в 1718 году, указывают, что при царице находилось
около 400 „так-называемых дам“. Наряду с представитель-
ницами родовитой русской знати, — здесь были немецкие
служанки, исполнявшие обязанности горничных, прачек
и кухарок. Почти все эти особы, — говорит с изумлением
135
летописец,—держали на руках богато разряженных детей,
и на вопрос, чьи это дети, отвечали, по рптуалу кланя-
ясь в пояс: „Царь почтил меня".
Наиболее прочной привязанностью Петра была, как
известно, Екатерина. Прежняя жена, Евдокия Лопухина
была, как известно, отправлена в монастырь, но
и отношения его с Екатериной так и остаются убогими,
какими то примитивными. За первое любовное свидание
с этой будущей женой своей он заплатил Екатерине один
дукат. Вообще же он расценивал женские объятия весьма
дешево и заявлял, что платить надо „по одной копейке за
три объятия".
Екатерина, крестьянская дочь, райо оставшаяся сиротой,
во время войны со Швецией в 1702 году оказалась’беженкой.
Ее бурная молодость после ряда скитаний привела ее к роли
„солдатской женки" при русской армии. В то время она не
носила еще имени Екатерины. Первое известие о ней
относится к ее пребыванию в 17 лет от роду в Мариен-
бурге в Лифляндии в услужении у пастора Глюка. Здесь
эта католичка перешла в лютеранство. Азбуке она не учи-
лась, и даже впоследствии, оказавшись на престоле
российском самодержавной императрицей всея России, она
успела научиться только подписывать свое имя.
Юность Екатерины протекла исключительно бурно. От
своего любовника, некоего унтер-офицера, который бил ее
смертным боем, она переходит к случайно увидевшему ее
в толпе солдат Шереметьеву.
После новых и новых перемен она переходит к Мень-
шикову, в доме которого оказывается прачкой, „портомоен".
Краткая благосклонность Меньшикова дала ей возможность
принарядиться. Здесь, в доме Меньшикова, ее и увидел
впервые Петр. Хорошенькая женщина, в кокетливом фар-
тучке, стоявшая на подоконнике и перетиравшая оконные
стекла, заинтересовала царя.
Петр был, как известно, связан с Меньшиковым, как
впоследствии и с Ягужинским, и с Лефортом и многими
другими, не скрываемыми им узами однополой любви.
В первое время после того, как Петр впервые увидел
136
Екатерину и заплатил ей первый дукат из средств казна-
чейства Российского (в дальнейшем эта женщина обойдется
России несравненно дороже!), Петр и Меньшиков являются
одновременно любовниками Екатерины. Эта деталь отнюдь
не противоречит нравам, прочно установившимся вокруг
Петра. Так же точно, как любовью Екатерины, Петр делился
с Меньшиковым любовью и многих иных фавориток тех
дней, двух сестер девиц Арсеньевых и др.
Уже и после того, как Екатерина обратила на себя
более серьезное внимание Петра и перешла в его „женский
терем", она живет там с целым рядом других героинь,
находящихся в том же положении. Но Екатерина умеет
привязать к себе Петра. Через несколько лет в 1708 году,
когда у Екатерины было уже двое детей от Петра, он,
уезжая из Москвы, оставляет Меньшикову записку: „Ежели
-что случится, волею Божью—выдать Катерине Васильевне
3.000 рублей". О возможности брака с ней, матерью его
детей, он в те годы еще и не помышляет.
Но Екатерина умеет сделаться все более и более нееб-
ходимой царю. С 1709 года она не покидает его, ездит с ним
и в Польшу, и в Германию, и во время похода на Прут.
В 1711 году произошла известная история с Петром,
когда русская армия на берегах молдавской реки была
окружена турками и татарами, и Петр, как мы уже видели,
мог быть захвачен в плен. Мы знаем уже о том, каким
образом Петру посчастливилось выпутаться из этого поло-
жения, как Екатерине, при помощи генерала Шафирова,
удалось добиться, чтобы Петр остался на свободе, чтобы
великий внзирь, так и не разобравши, как будто, какой
огромный козырь оказался в их руках в военной игре
с Россией,—взял взятку от Екатерины (по некоторым
источникам, не только бриллиантами, но и натурой),
и, махнув рукой, отпустил Петра с миром.
По всему, что мы знаем о характере Петра, трудно
предположить чтобы последовавшая в дальнейшем его
женитьба на Екатерине была вызвана благодарностью за
спасение. Верности и неизменности Петр не знал. Он
всегда зависел от настроения данной минуты, и все лю-
137
бнмцы Петра знали, что и наибольшая благосклонность,
проявленная сегодня, ничуть не спасает приближенного от
перспективы батогов и пыток, а не то и смертной казни
на завтра. Вероятнее иное. Бывшая прачка, портомоя,
оказалась действительно незаменимым товарищем. Эта
„походная жена" не боялась никаких испытаний. Она
вместе с Петром совершает походы, спит на земле, живет
в палатке, делает верхом на лошади двойные и тройные
переходы, и Петр настолько привыкает к этому товарищу,
что она становится незаменимой. Она принесла Петру
одиннадцать душ детей, но эта почти постоянная беремен-
ность не мешает ей неотлучно дежурить при царе и во
время пьяных оргий, и во время походов. Почти все дети
умирают уже в детстве, но Екатерина образа жизни не
изменяет. Она не знает ревности и с ласковой улыбкой
смотрит, как ее друг сердечный на ее глазах предается
грубейшему разврату со встречными женщинами и мужчи-
нами. По письмам Петра к ней легко проследить, как эта
изумительно энергичная женщина как бы врастает в его
жизнь. „Жду не дождусь, когда увижу тебя, — пишет ей
царь в 1708 году; — скушно без тебя и некому за моим
бельем присмотреть". Долгие годы она называет его „ваше
величество", „царь-батюшка", и даже после того, как
Петр повенчался с ней, она далека от тона царицы, охотно
вспомвнает о своем „низком происхождении" и, когда после
Ништадтского мира Петр посмеивается над женой по
поводу ее лифляндского происхождения („Как договором
постановлено всех пленных возвратить, то не знаю, что
с тобой будет"), Екатерина целует ему руку и отвечает:
„Я ваша служанка. Делайте со мной, что хотите".
Быть царю прв'ятной. полезной и необходимой, — вот
пель, какую с изумительной энергией преследует эта быв-
шая „солдатская женка". Она заботится не только об удоб-
ствах Петра, но и об удобствах его „метресок", и если
Петру понравилась в Нарве некая горничная, то по приезде
в Петербург, придя в покои Екатерины, он застает эту
девушку здесь. Царица позаботилась о том, чтобы угадать
желание своего мужа.
138
Воистину изумительна энергия и самопожертвование
этой постоянно беременной женщины, с ласковой улыбкой
несущей все тяготы и походной жизни и пьяных развле-
чений Петра.
После смерти Петра, когда Екатерина, заботами старого
друга Меньшикова, неожиданно окажется самодержавной
императрицей всея России, не останется и следа от ее былой
внергии, силы воли, ласковости и приветливости. На троне
оказывается ленивая, развратная, злобная самка, ни чем не
отличающаяся от Анны Иоанновны, Елисаветы Петровны
и других царствующих женщин, каких в таком изобилии
знает многострадальный трон русский!
Петр женился в феврале 1712 года. Генерал-лейтенанту
Ягужинскому было приказано приглашать гостей „на прежнее
бракосочетание его величества". Именно, это выражение
было предписано царем, желавшим bthjT странным способом
исправить положение, из-за которого роль фрейлин во время
бракосочетания исполняли дочери невесты, Елисавета
и Анна, трех и пяти лет.
Первый брак Петра с Евдокией Лопухиной оф.фициатьно
не был расторгнут, и поэтому новое бракосочетание было,
собственно говоря, незаконно. В дальнейшем это обстоя-
тельство принесет много горя и осложнений в вопросе
о престолонаследии. Но теперь царская невеста Екатерина
изукрашена пышно: „платье ее — описывает в своих запи-
сках графиня Браницкая — куплено, как-будто, на толкучке;
оно все покрыто серебром и грязью; весь перед убран
драгоценными камнями. Кроме двуглавого орла, усыпанного
алмазами,—вдоль отворотов ее платья нашита дюжина
орденов и столько же образов святых. Когда она шла,—
легко было подумать, что идет навьюченный мул“.
Графиня, конечно, по-дамски ехидничает, но Екатерина,
и, вправду, отнюдь не представляла собой образца изящества.
Ее башмаки, доныне хранящиеся в музее в Петергофе,
в свое время дали повод графине Шуазель заявить, что
„царица живет на широкую ногу".
И вот свадьба отпразднована. Как наладились отношения
супругов? Петр называл Екатерину „матерью", „мудер“
139
писал он по-голландски русскими буквами в письмах в ней.
Переписка Петра и Екатерины полностью никогда не была
напечатана, в внду совершенной невозможности опублико-
ковать те цинические выражения, какими исполнены письма
не только’царя, но и царнцы. Любопытно, что Екатерина
уже и после свадьбы, не доверяя судьбе, все время копит
деньгу. Она ухищряется в добывании денег, берет крупные
взятки за заступничество перед государем. Свои сбереже-
ния она, по примеру и совету Меньшикова, хранит
в Амстердаме и Гамбурге. Когда в 1718 году Екатерина
за крупную сумму ваялась спасти от виселицы князя Гага-
рина, обвинявшегося в громадных взятках во время пребы-
вания генерал-губернатором в Сибири, Екатерина часть
полученной суммы уделила князю Волконскому, которому
поручено было следствие по делу, и подкуп раскрылся.
Волконский во врейя допроса попытался спасти свою жизнь
указанием на то, что ои не решался отвергнуть предложе-
ние царицы, а выдать царицу не мог, потому что боялся
поссорить ее с царем.—Дурак ты, — ответил на это Петр.—
Нас бы ты ие поссорил, я бы только хорошенько жену
поучил. Это я и теперь сделаю, а тебе, дураку, глядишь,
виселица!
Учил Петр жену усердно. Ои зверски бих ее, подвергал
ее унизительным издевательствам в присутствии посторон-
них и даже во время пребывания заграницей, но по-своему,
как будто крепко любил ее какой-то особой, мужичьей, полу-
звериной любовью.
Эстетика Петра отличается крайним своеобразием.
В 1722 году саксонскому художнику Даневгауеру поручено,
напр., сделать портрет одного из денщиков императора
в совершенно голом виде.
жене ни в какой мере
й Петра. „Воспоминания”
от своей жены. Мужчины и женщины равно возбуждают
чувственность Петра. Ондо последней степени нераз-
борчив и от этого ничуть не удивляют свидетельства, дока-
140
зывающпе, что Петр, не только успел заболеть сифилисом
(виновницей явилась некая, не только высеченная своим
мужем по требованию Петра, но еще п привлеченная за
это к ответственности г-жа Чернышева), но еще й передал
эту болезнь Екатерине.
ГЛАВА VII.
Первая жена Петра, Евдокия Лопухина, не только
не привлекла к себе любви своего супруга, но и вызвала
в нем какую-то особую ненависть. Он не упускает ни
одного случая сделать неприятность постылой (одного из ее
братьев Петр облил винным спиртом п приказал сжечь).
Но, когда Евдокия была насильно пострижена в монастырь
и провела там уже 20 лет, Петр вдруг загорелся ревностью
к этой бывшей своей жене. Пока Евдокия писала горькие
письма, жаловалась на то, что она мерзнет и голодает
в своей келье, Петр не обращал на это никакого внима-
ния. Но вот некий майор Глебов принял участие в горь-
кой участи бывшей царицы, и между Глебовым и Евдокией
возникла связь. Петр наряжает строжайшее следствие.
Следователи произвели обыск и нашли у Глебова письма
к нему бывшей царицы Евдокии. „Свет мой, батюшка
мой, душа моя, радость моя, — пишет Евдокия в своих
письмах к этому, скоро покинувшему ее, случайному
любовнику.— Почто ты меня покинул? Чем я тебе доса-
дила? — жалуется она в этих, хранящихся и поныне
в архиве министерства иностранных дел письмах: —
Лучше бы у меня душа моя с телом разлучилась, нежели
мне было с тобой разлучаться. Кто мое .сокровище украде?
Кто свет от очей моих отыме? Ради Господа Бога не покинь
ты меня, целую тебя во все члены твоя, ей сокрушаюсь
по тебе“.
Неосторожный Глебов, храня у себя эти письма, как
оказывается, собственной рукой надписал на каждом: „Письмо,
от царицы Евдокии". Все улики оказались таким образом
на-лицо. И в какой же гнев пришел разъярившийся Петр,
узнав об этой связи давным-давно покинутой и забытой им
141
женщины. Все 50 монахинь, жившие в монастыре, подверг-
нуты, по царскому приказу, лютым пыткам ва недонесение.
До пределов жестокости довел Петр те пытки, которым был
подвергнут несчастный Глебов. Для него было устроено
в тюрьме особое помещение, где весь пол был вымощен
острыми кольями, по которым несчастный должен был
ходить боспком. Дыба, колесования, капание на голову
холодной воды, вывертывание суставов, всего этого пока-
залось Петру недостаточным и, когда медики заявили, что
со смертным приговором надо поторопиться, пбо иначе
обвиняемый и сам-по-себе скончается от пыток, Петр
выбрал кол’. В день казни Глебова — 16 марта 1718-го г. —
был мороз в 30 градусов, и чтобы продлить муки несчаст-
ного и недаром ему замерзнуть, его, уже посаженного
на кол, укутали, по приказу Петра, в теплую меховую шубу,
теплые сапоги и шапку. Казнь продолжалась 28 часов.
Современники сообщают, что, когда через несколько часов
Петр подошел было к скорчившемуся на колу, умирающему
человеку и стал издеваться, обреченный плюнул в лпцо Петра.
Жестоко наказанная батогами, после суровых допросов
под пытками, Евдокия сохранила жизнь. Когда Петр умер,
взошедшая на престол жена Петра Екатерина распоряди-
лась усилить меры строгости и приказала перевести
несчастную старуху Евдокию пз монастыря в Шлиссель-
бургскую крепость и поместить ее в особой, подземной,
переполненной крысами камере.
Здесь измученная старуха провела еще два года до
смерти Екатерины I и только, когда на престол вступил
Петр II, сын казненного Алексея, внук Евдокии, — неожи-
данно распахнулись двери Шлиссельбурга. С царскими
почестями явились придворные приглашать ее принять уча-
стие в празднествах по поводу вступления на престол
нового монарха, ее внука. В ее распоряжении дворцы
с пышными палатами, нарядные экипажи; толпы шитых
золотом придворных почтительно склоняются перед ней.
Ее везут в золоченой карете на коронацию нового монарха.
Она, старица Евдокия, впереди всех на празднествах, ей
главный почет, ей общая преданность и уважение.
142
Но старуха находит, что все вти дары судьбы пришли
несколько поздно. У иее давным-давно седая голова, л ее
ие интересует теперь суетная жизнь при дворе. И, оставив
дворец, намученная старуха снова, на этот раз уже по
доброй воле, уходит в монастырь, выбрав для этого степы
Ново-Девнчьей обители.
Здесь жила Евдокия последние годы своей жизни, до
1731 года, когда зеленая могилка на монастырском клад-
бище скрыла намученную женщину, имевшую несчастье
От момента заточения в монастырь Евдокии Лопухиной
до появления новой жены, Екатерины, Петр успевает при-
близить в себе целый ряд иных женщин. Анна Монс —
такова фамилия первой заместительницы отправленной
в монастырь Евдокии. Анна Монс была любовницей
Лефорта, но с Лефортом у Петра были те же отношения,
как и с Меньшиковым, и оба они не считали неудобным
делить между собой благосклонность Анны Монс. Но от
такого дележа Петр вскоре уклонялся. К Анне Мойс Петр
стал было относиться очень нежно и при дворе начали
всерьез считаться с этой вновь восходящей звездой.
Обычно скупой, Петр успел подарить Анне Моке в 1703 году
большое поместье Дудино. Но аппетиты Анны Мойс были
великн, и этого подарка ей было недостаточно. В опубли-
кованных Мордоввевым архивах имеется письмо фаворитки
с просьбой подарить ей „из дворцовых сел волость".
К этой записке она, и со своей стороны, приложила пода-
рок — четыре лимона и один апельсин.
шяйся при русском дворе саксонский посланник Кевнгзег
случайно утонул. В кармане его, при осмотре тела, нашли
несколько любовных записочек, по почерку которых Петру
нетрудно было догадаться, что автором их является никто
иной, как Анна Монс.
Фаворитка в тюрьме. Но она так упорно отстаивает
свою невинность, так горячо уверяет царя, что ее оклеве-
тали, что ее почерк подделали злые люди, желающие по-
ив
ссорить ее с царем, что Петр освобождает ее. Очень
скоро после этого Анна Монс снова попадает в тюрьму, на
этот раз пз-за связи с прусским посланником Капзерлингом.
И на этот раз Монс спаслась. Кайзерлинг оффициально
заявляет, что Анна Монс его невеста, и Петр сохраняет
ей жизнь и разрешает ей выйти замуж. Но еще много
времени после этого замужества Петр сохраняет. злобу
к обманывавшей его фаворитке. Когда Кайзерлинг попро-
бовал было через год воспользоваться добрым настроением
царя и попросил его о назначении брата Анны Монс на
какую-то должность, Петр гневно ответил: „Я твою Моне
при себе держал, чтобы жениться на ней. Коль ты ее
себе взял, так и держи ее и ко мне с ней соваться
не смей!“ Кайзерлинг вздумал было вторично повторить
просьбу, но на этот раз дело кончилось совсем плохо.
Разъяренный Петр вместе с Меньшиковым вытолкал Кай-
зерлинга за двери и спустил его с лестницы.
После разлуки с Моне Петр долгое время не хочет знать
женщины. Меньшиков и Лефорт должны заменить ему ра-
дости женской любви. Но и Лефорт, и Меньшиков—имеют
огромные гаремы. Тут и две сестры Арсеньевы и Екатерина
Василевская-Михайлова и мн. др. Здесь же оказываются даже
и родные сестры Меньшикова, Мария и Анна. Жуткие
оргии разыгрываются в этих гаремах в дни кутежей Петра.
Петр делит со своими фаворитами лЯйки обитательниц
этих гаремов, но женщин он презирает и пользуется всеми
способами демонстрировать это презрение. В этот период,
напр., происходит при дворе следующая характерная
сцена, героиней которой является Варвара Арсеньева.
Вильбуа в своих „Записках" так описывает эту историю:
„Петр любил все необыкновенное: за обедом он оказал Вар-
варе:—Не думаю, чтобы кто-нибудь пленился тобою, бедная
Варя. Ты слишком дурна. Но я не дам тебе умереть, не
испытавши любви. И тут же, при всех, повалил ее на ди-
ван, и исполнил свое обещание",—свидетельствует Вильбуа.
Наиболее яркой любовной историей в этот период жизни
Петра является так и просящаяся на экран кинематографа
история Марии Гамильтон.
144
Здесь, в этом романе Петра не было м речи о каком-
нибудь серьевном увлечении, как в романе с Анной Монс.
Случайно оказавшаяся на пути, застигнутая царем, по
Гамильвон была срму же брошена Петром, на смену кото-
рого лвнлся царский денщик. Историки перечисляют
целый ряд любовников, сменивших друг друга около эюй
женщины, до тех пор, покамест оиа не совершила кражи
для одного из своих любовников, мелкого служащего в цар-
евы канцелярии, некоего Орлова. Гамильтон похитила
кв'ую-то сумму девчг и бриллианты у императрицы.
Кража была иезамечеиа и осталась бы беи последствий,
если бы не случайность. В царском кабинете затерялся
в это время какой-то документ, еще недавно переписанный
Орловым. Документ нашелся, но в неооычяом месте, и
Исптганный Орлов, приведенный на допрос, решил
почему-то, что дело касается ею отношений к Марин
Гамильтон, что Петр ревнует, и не дожпдаись обвинений
Петр успел было давно позабыть о случайных отноше-
ниях своих с Марией Гамильтон. Но, когда в.. по1л>>1ний
допрашиваемого неожиданно выяснилось, что Орлов был
ее любовником, Петр внезапно заревновал.
За дело взялись сурово. Орлов сознался и в том, что
сказал все летали своих отношений к вей, рассказал и
о выкидыше, какой был сделав его любовницей. Се&(
Орлов не спас, ио Марию ои погубил. Создано дело
о детоубийстве, и Петр после пыток отправил Марию
Гамильто.н на плаху. В оелом шелковом платье с черными
лентами, взошла Мария Гампльтои 14-го марта 1719 года
иа по»>ст. Петр счел долгом явиться заблаговременно,
чтобы присутствовать при казни. Петр демонстрирует
неа.гость к осужденной. У подножия эшафота царь обнял
Марию Гамильтон, поцеловал, посоветовал ей npiro помо-
литься в эту последнюю минуту. С царским благослове-
нием, непосредственно из царских объятий была она пере-
дана в руки палача. Подробности казни, передаваемые
Шеррером, являются потрясающими. Когда палач отрубил
голову Гамильтон, Петр подощел к плахе, поднял эту
голову, скатившуюся в грязь, и, указывая на разрезанные
топором железы, стал рассказывать присутствующим, какое
значение имеет каждая из них в'человеческом организме.
Окончив лекцию, Петр еще раз поцеловал мертвые губы,
перекрестился, отшвырнул от себя голову, и, как будто
сразу забыв о Гамильтон, занялся очередными деламп.
Трудно искать какой бы то ни было закономерности и
последовательности в сумбурной, залитой кровью., сумасшед-
шей биографии Петра. Но, как будто, суровая Немезида
задалась целью отомстить царю за жестокую казнь Марии
Гамильтон. Царь узнает, что Екатерина, едпнственная
женщина, которой он верил, эта женщина, которую оп
подобрал в грязи, вывел из солдатской казармы, из кухни
и прачечной и сделал ее, любовницу Меньшикова, своей
женой и даже впервые в русской истории короновал,—что
она изменяет ему с его слугой, его денщиком, что Ека-
терина—любовница лакея Вильяма Монса, родного брата
изменившей ему Анны Монс.
Даже нарочно, если придумывать фабулу для бульвар-
ного романа, не изобрести более злой и более эффектной
насмешкп над Петром.
Как относился Петр к Екатерине в этот период? Впер-
вые в жизнп он всерьез привязался к женщине. Его
ппсьма к ней исполнены грубой нежности. Он рад испол-
нить все ее просьбы. Еще только что на сцене появились
целой гурьбой мужпкп из разных деревень, ближайшие
родственнпки Екатерины. Какой-то курьер, по пути
в Ригу, ударил по морде очередного ямщика, а тот в ответ
на этот обычнейший жест вдруг заявил: „ Меня ты не бей.
Меня нельзя бить. Я самой царице родным братом при-
хожусь". Ямщика за продерзость потащили на допрос, и
не миновать бы ему лютой казнп, но, так как дело пока-
залось серьезным, о нем осведомили Петра,и вдруг оказа-
лось, что ямщик говорит правду. В результате расследо-
вания получился длинный список новых родичей: братья и
146
вятья, дядья и сватья, какие-то племянники и племян-
ницы и тетки. Кого только не оказалось в этом списке
давным-давно позабытых Екатериной сродственников.
Царь призвал яищпка Федора Скавронского, старшего
брата царицы, в Петербург, назначил ему тайное свидание
в доме Шафирова п стал расспрашивать о всех новояв-
ленных родичах. Кроме брата Федора, ямщпка, — другой
брат, как оказалось, занимался полевыми работами, еще
брат — по сапожному делу, какая-то свояченица в прости-
тутках ходила нт. д, ит. д. Развертывался длинный и
устрашающий список родственников. Оделив всех пх
скромной пенсией, Петр отправил всех по домам, приказав
им жить тихо, чтобы о них ничего не слышно было, а
ревельскую свояченицу, проститутку, распорядился упря-
тать в тюрьму. Впоследствии, после смерти Петра, Ека-
терина вызвала всех этих родичей—ямщиков, сапожников,
пастухов в Петербург, дала им новые имена, пышные
титулы, наделила их огромными поместьями с громадной
толпой крепостных, осыпала их золотом и почестями.
Бывший ямщик—стал графом Скавронским, бывший сапож-
ник— обратился в графа Гендрикова, бывший крепостной—-
стал графом Ефимовским и т. д., и т. д.
Положение Екатерины крепнет все более и более. Из
11 детей ее 9 успели умереть. В живых остались только две
дочери, Анпа и Елисавета, и отсутствие престолонаследника,
которому могли бы перейти права Алексея, сына Евдокии,
единственное, что заботит в этот период недавнюю солдат-
скую ж'енку, будущую императрицу всероссийскую. Един-
ственное, чего боялась Екатерина, спокойно относясь к много-
численным связям Петра, это того, что у какой - нибудь из
фавориток Петра родптси сын, и тогда ее влияние окажется
сильнее Екатерины.
Против этого прицимались сложные и хитроумные меры.
Когда дочь гоподаря молдавского Кантемира, Мария, одна
из многочисленных фавориток Петра, забеременела, — Ека-
терина подкупает врача. Тот во время осмотра бере-
менной производит какую-то манипуляцию, и вот уже
последовал выкидыш и Петр снова равнодушен к фаво-
Ю* 147
ритке, и снова спокойно и весела укрепившая свое в шяние
Екатерина.
Это влияние в последние годы жизни Петра подымается
на предельную высоту. В 1721 году, ПО приказу Петра,
сенат и синод единогласно признают -за ней титул импе-
ратрицы. Еще через два года Петр повелевает произвести
коронацию бывшей служанки. До сего времени русская
история в отношении к женщине такого обряда не знала.
Только Дмитрий Самозванец в свое время поторопился коро-
новать Марину Мнишек. Кроме него, никто до Петра не
считал возможным произвестп коронование женщины. При-
няв это решение, Петр провел его по всем правплам. Ооряд
коронования Екатерины был произведен исключительно
пышно. В изъятие из правил, платье для императрицы было
заказано на этот раз в Париже. Петр сам возложил спе-
циально заказанную золотую корону, украшенную бриллиан-
тами, на голову своей жены. Опустившись на колени перед
алтарем, Екатерина, вся в слезах, пыталась обнять колени
царя. Он, улыбаясь, поднял ее и вручил ей эмблему цар-
ского достоинства — державу, оставив себе эмблему власти —
скипетр.
Эта церемония происходила 7-го мая 1721 года. Не
прошло еще и полугода после этого, как Петр получил до-
нос о связи императрицы с молодым и красивым лакеем
Вильямом Монсом, братом казненной фаворитки Анны Монс.
Петр не верпт. — Ложь, наглая клевета. Не может этого
быть. — Но расследование подтверждает донос. Все окру-
жающие, оказывается, давным-давно зяали о связи импера-
трицы. Через Вильяма Монса добывали протекцию' и осу-
ществляли свои пожелания при дворе министры, посланники,
епископы. Все знали о позоре Петра, и только муж, только
сам Петр (история повторяется) был слеп. Ему и в голову
не приходило, что Екатерина, эта единственная женщина,
к которой он относился с нежностью и доверчивостью, дан-
ным - давно продала и предала его, что она изменяет ему
с его лакеем.
Петр рассвирепел, но внешне он спокоен. Больше двух
недель прошло о тех пор, как он все знает, но он не по-
148
дает вида; спокойно, как ни в чем не бывало, разговариет
с императрицей и с самим Монсом. Он взял себя в руки,
он спокоей. Спешить некуда. Только выяснив все детали,
разузнав, где именно (у сестры Монса, Матрены Балк,
фрейлины императрицы) .встречается обыкновенно Екатерина
со своим любовником, только изучив все положение и роли
всех соучастников и покровителей, в начале третьей недели
Петр отдает, наконец, приказ об аресте Монса.
Не было бы той лютой казни, какой не подверг бы
неверную жену, но для таких мер время миновало. Уже
поздно. Она законная жена императора, она коронована.
Что скажут в других странах, если позор царя разнесется ?
.В это время Петр мечтал выдать свою дочку Елисавету
замуж за французского короля. Нельзя, немыслимо допу-
скать огласку, которая повредит всем планам.
И, поборов себя, Петр оставляет Екатерину в покое.
Она коронованная особа. С ней ничего не поделаешь.
Аресту подвергли в первую очередь Вильяма Монса и
соучастницу Матрену Балк. Следствие ведет сам Петр.
Во время допроса он принимает все меры, чтобы не впуты-
вать в дело императрицы. Монс оффициально обвиняется
только во взяточничестве, в злоупотреблениях по должности
и т. д. Чтобы уберечься от огласки обстоятельств дела,
Петр берет на себя лично не только роль судебного следо-
вателя, но даже’ и роль тюремщика. Никто не должен знать
подробностей. Петр владеет собой до того, что избавил
Монса от пыток. Одна только сестра его Матрена Балк
испытала обычный порядок. Уже, через неделю, 28-го ноября
1724 года, Монсу отрубили голову.' Перед казнью —сообщает
в своем донесении саксонский посланник — Петр в последний
раз приходит к осужденному, проститься. О чем говорили
они, оскорбленный муж и приговоренный к смерти любов-
ник, в этот час пред казнью, так п осталось неизвестным.
Но Монс сумел сохранить на эшафоте бодрый вид и уме-
реть с достоинством.
Екатерина принимает все меры, чтобы показать, что дело
Монса ее не касается. В день казни она проявляет при-
сутствие духа изумительное. В этот день она кажется
149
необыкновенно веселой. Вечером в день казни она при-
•глашает учителя танцев, и вместе с придворными дамами
старательно разучивает па менуэта.
Судьба Матрены Балк оказывается легче. В день казни
Вильяма Монса его сестру бьют кнутом и ссылают в Си-
бирь. После смерти Петра она вернется и станет весе-
литься вместе с воцарившейся Екатериной.
Но одной казнью Монса Петр не ограничивается. В тот
же день особым царским указом Петр, указывая на ряд
допущенных злоупотреблений именем императрицы, якобы
без ее ведома, предписывает отныне не принимать от ее
величества, государыни не только „никаких приказаний",
но и „никаких рекомендаций". В этот же день, под пред-
логом правительственной ревизии, наложен арест на контору,
заведующую личными делами Екатерины. Все дела опеча-
таны, все деньги отобраны. Оставшаяся без средств импе-
ратрица принуждена по мелочам занимать и выпрашивать
деньги у своих приближенных.
Петр, как мы видим, сдержал себя, победил жажду мести :
Екатерина спаслась от пыток и казни. Но Петр неспокоен.
На завтра царь выезжает в санях с женой и едет на пло-
щадь, к эшафоту, где выставлено тело казненного Монса.
Петр подводит императрицу вплотную к казненному. Но сила
воли у Екатерины огромная. Она улыбается.
Петр не ограничивается и этим. Он приказывает поло-
жить отрубленную голову казненного Монса в особую банку
со спиртом и поставить ее на видное место в спальне
императрицы. Екатерина и теперь остается спокойной.
Она и не думает протестовать против этого зловещего укра-
шения супружеской спальни. Она спокойна. Она улы-
бается. Даже Петр не в силах выдержать этой улыбки.
Со всего размаху он разбивает кулаком вдребезги огромное
венецианское зеркало, украшающее спальню. Екатерина
спокойна. Екатерина улыбается. Ее дело дотерпеть до того
момента, пока Петр умрет, пока она, солдатская женка,
окажется на престоле российском.
19-го декабря 1724 года Лефорт в своей очередной
депеше пишет: „Царь и царица не говорят друг с другом,
150
не обедают и не спят больше вместе". Другие источники
сообщают о том, как Екатерина, стоя на коленях, мочит
о прощении. Петр угрюм. Простить и забыть он не может.
Это выше его сил.
Проходит несколько месяцев. Угрюмость Петра все
усиливается У него вид человека, у которого, как-будто,
сломалось что-то внутри. Он потерял свою обычную, свою
постоянную звериную жадность, волю к жпзни. И простой
простуды достаточно, чтобы прикончить его сумасшедше -
бурную, сверх - человеческую жизнь.
20 лет непрерывной борьбы открыли, наконец, Екатерине
доступ на престол. И с первых же дней разнуздываются
прежде сдерживаемые инстинкты. Всего 16 месяцев про-
вела она на престоле, но все это время сплошь занято
теми же пьяными оргиями, от которых она когда-то так
старательно оберегала мужа, диким развратом и безшабаш-
ной оголтелостью. Одного Меньшикова ей недостаточно.
Левенвольд, Девиер, Сапега, каждую ночь новый избранник,
новый фаворит оказывается на дежурстве у кровати этой
старой женщины. Держава Российская бесконтрольно отдана
в руки Меньшикова, и льются рекой золото и кровь, и бес-
пробудная, неправдоподобная вакханалия заполняет собою
дни и ночи недавней портомои, императрицы всероссийской.
ГЛАВА VIII.
В поисках разгадки той огромной и сложной задачи,
какую представлял собой Петр, его странная п сложная
душа, — одним из наиболее показательных эпизодов является
судьба царевича Алексея. Сын нелюбимой, насильно отпра-
вленой в монастырь царицы Евдокии Лопухиной, Алексей
в течение ряда лет оставался единственным наследником
престола. У Екатерины дети „не держались". Роковой
закон наследственности сифилиса проявил себя полностью.
Одна беременность сменяла другую в обстановке утомитель-
ных походов и бурных оргий, но дети, один за другим,
умирали в раннем детстве.
151
Наследником престола Петр дорожил тем более, что не
мог не чувствовать, что вся окружающая его среда в корне,
в основе враждебна всем его преобразованиям, что все во-
круг только и мечтают забрать железной решеткой, наглухо
замазать то окно, какое он прорубил все же в Европу.
„Нет никакого сомнения, — пишет Кампредон в 1721 го-
ду,— что сейчас же после смерти царя это государство
вернется к прежним обычаям правления, о которых все
подданные в тайне вздыхают"^
Уже из самолюбия Петр не хотел, не мог допустить,
чтрб погибло дело всей его жизни.
Дела Тайной Канцелярии во все время царствования
Петра заполнены разбирательствами попыток мятежа.
„Петр—ненастоящий. Его подменили. В колыбель под-
ложили немца", сына Лефорта и немки, говорили в народе.
„Это не царь, это антихрист"—таково было очень распро-
страненное убеждение. В 1701-м году, какой-то Талицкий
был даже присужден к смерти за распространение сочинен-
ной им книги о том, что Петр антихрист.
Из года в год повторялись далее покушения на жизнь
царя. Как ни жестоки были расправы, массовые казни и
пытки, — покушения повторялись. Лави сообщает в 1718-м
году о новом, являющемся по счету с начала царствования
уже двадцать девятым, покушении на жизнь царя.
— Петр — ненастоящий государь. Царя подменили в
детстве, положили в колыбель немца, — говорили в народе.
Сам Петр тоже не верит в то, что он настоящий, не верит
в то, что он является сыном царя Алексея Михайловича. Для
этих сомнений у него, и правда, много оснований. Он ни чем
не похож ни на хилого Алексея Михайловича, ни на
болезненного брата Феодора, ни на полуслепого идиота
Иоанна Алексеевича.
Среди рассказов современников находим характерную
сцену, когда Петр, во хмелю, хватает за бороду Тихона
Стрешнева, одного из тех придворных, кого молва называла
любовником матери Петра, Натальи Кирилловны. — Чей я
сын?—кричит Петр: — Говори, не твой ли, Тихон Стреш-
нев? Этот вот,—продолжает Петр, — указывая на стоя-
152
щего рядом Ивана Мусина - Пушкина: — этот знает, что он
сын моего отца. А я чей сын? Не бойся, Тихон, говори.
Говори, а то я удушу тебя, собака.
— Батюшка, смилуйся! Я не знаю, что отвечать. Я был
не один, — отвечает полузадушенный Стрешнев.
Но если Петр а вправду вовсе не похож на своего отца,
болезненного Алексея Михайловича, то еще меньше похож
на Петра его единственный сын, Алексей Петрович, наслед-
ник огромного хозяйства", которому отдал Петр всю жизнь,
наследник державы Российской. Это тихий, ограниченный
юноша, у которого нет ни малейшего интереса к буипым
заботам, волнующим Петра. Когда Петр пытается внушить
Алексею интерес к своим воинственным планам против
шведов, Алексей отвечает: „А зачем биться ? Не лучше ли
сидеть дома, а шведов не трогать".
Петр глубоко презирает этого тихоню, с его характером
вегетарианца, с его смирением монаха, с его любовью к
старнне. Царь тщетно пытается заинтересовать его своими
делами, приохотить его к той бурной, суматошливой, не-
поседливой жизни, какою он жил сам, но тщетно. И Алек-
сей остался предоставлен самому себе, выброшен Петром
из его жизни, как ни на что негодная вещь.
Петр ездит с места на место, носится, как шальной, из
города в город то в России, то заграницей,—а Алексей
остается безвыездно в любимой им Москве, и вокруг него
с отчетливостью химического процесса кристаллпзацин стали
отстаиваться все недовольные, все мечтающие о возврате
к прошлому,‘все тоскующие по старине.
Здесь и жалкие остатки былых сторонников Софьи,
немногие из стрельцов, уцелевшие после лютых казней
царя. Здесь и. бояре, мечтающие о праве на ношение
бороды и широких охабней, здесь и враги богомерзкого
. табачного зелия, твердо уверенные, что Петр — антихрист,
враг рода человеческого
От этой группировки вокруг Алексея элементов, враждеб-
ных новой государственности, прежнее презрительное равно-
душие Петра к своему сыну заменяется лютой злобой
и ненавистью.
153
Не было любви к отцу и у Алексея, помнящего горькую
судьбу своей матери, насильственно заточенной в монастырь,
когда ему исполнилось девять лет. Сыновней любви у Алексея
ие откуда было взяться. Петр был суров и нещадно бил
сына. Все его разговоры Петра с сыном ограничивались
допросами, чему он выучился, как провел день, а когда
Алексей был изобличен в том, что он посетил тайно свою
мать, заточенную в Суздале, гнев отца дошел до предела.
Петр перемогает себя, снова делает целый ряд опытов,
мечтая приучить своего наследника к делам. Он посылает
его то в Смоленск, по делам продовольственным, то в Москву,
но сын оказывается неумелым и неудалым. Дело в его
руках не спорится, все разваливается, и все больше изволит
гневаться государь. Алексею приходится хлопатать, искать
протекции у придворных, чтобы смягчить суровые кары, ожи-
дающие его. Он пишет жалобные письма целому ряду лиц, в том
числе и фаворптке Петра, будущей императрице, Екатерине.
Во время Полтавской битвы Петр выражает желание
видеть при себе в рядах войска наследника, но наследник
отказывается, уверяет, что он нездоров, он простужен.
Петр решает, наконец, послать сына в Германию. Пусть
поучится, пусть найдет себе жену, может быть, человеком
сделается! Но Алексей, умудрявшийся соединять в своем
лпце византийскую религиозность с крайней развращен-
ностью, не может заставить себя заниматься науками.
Единственное, что он успел сделать заграницей, это жениться
на принцессе Шарлотте. Это бедное, запуганное существо,
так и не сумевшее сыграть какую бы то ни было роль
в жизни царевича Очень скоро Алексей расстался с женой,
заменив ее любовницей, некоей Ефросиньей, которая в буду-
щем, как мы увидим, сыграет огромную роль в его жизни
и предаст его на жестокую расправу Петра.
Бедная Шарлотта испытала много горя со своим мужем,
который то жестоко бил ее, бил беременную, сапогами
по животу, то падал в обморок, видя, как она мучается
родильвыми муками.
Петр очень недоволен поведением Алексея заграницей.
Когда, по возвращении его в Петербург, Петр приказал
154
сыну показать ему чертежи, чтобы убедиться в том, п -пол-
пял лп ов предписанную ему программу работ, царевич
показал подложные чертежи, а чтобы царь пе заставил его
чертить при себе, он нарочно прострелил себе руку. Дело
выяснилось, но разъяренный Петр терпит, ибо видит
в Алексе* единственного наследника престола.
Но вот у Алексея и Шарлотты родился сын, и Петр
считает, что теперь возжжи можно подтянуть. В случае чего,
вместо сына, внук может остаться наследником престола.
Петр пишет суровое письмо Алексею: „Горесть меня съедает,
видя тебя, наследника, весьма в направлении дел государ-
ственных непотребного. Я есмь человек, и смерти подлежу.
Кому свое насаждение оставлю ? Какого злого нрава
и упрямого ты исполнен? Сколь много за сие тебя брани-
вал и бивал, но все даром. Последний сен тестамент тебе
нпшу, аще не лицемерно обратишься. Если »е ни,—то изве-
стен будь, что я весьма тебя наследства лишу, яко уд ган-
гренный отсекают. Не могу тебя непотребного пожалеть'.
Но и этот суровый тестамент, „последнее увещевание"
не действует. Через некоторое время после этого Петр обра-
щается с новым посланием к Алексею: „Так остаться, как
желаешь быть, ни рыбой и ни мясом, невозможно, — пишет
Петр своему сыну, снова и снова увещевая его „испра-
виться*,—не то я с тобой, как с злодеем поступлю",—
сурово грозит он, собираясь постричь недостойного сына
в монастырь. Никаких особых грехов за Алексеем не числи-
лось, но он сын нелюбимый Евдокии, возле него группи-
руются лица, недовольные Петром, а главное, он — „ни рыба,
ни мясо", не такой сын, какого хотел для себя буйный, энер-
гичный царь.
Проходит еще полгода. Занятый своими делами, Петр,
как будто, забыл на все это времи об Алексее. За это время
он .успел уже окончательно склониться к заключению сына
в монастырь, но в это время Алексей, испуганный постоян-
ными угрозами отца, захватив с собой свою Ефросинью,
бежит из Петербурга за границу. Оффициально он заявляет,
что едет, будто бы, в Ригу куда его вызывает Петр. На самом
деле он направляется в Вену, чтобы отдаться там под покро-
155
вительство родственного ему по жене императора австрий-
ского. По наведенным им справкам, император не только
обещает „не выдавать" своего зятя, но еще и ассигнует
ему пенсию, ежемесячно три тысячи флоринов. Ему
с Ефросиньей хватит.
Когда весть о побеге Алексея дошла до Петра, царь
рассвирепел. Этот мальчишка- осмелился обмануть его,
императора всероссийского. Смерть виновному, Петр рас-
сылает по всей Европе целый ряд сыщиков. Здесь и Весе-
ловский, и Толстой, и Румянцев.—Напали иа след, скоро
нагоним зверя! —извещают посланные. Скорость оказалась
очень относительная: поиски пропавшего без вести сына
отнимают более года. Император австрийский, как оказы-
вается, поместил Алексея в старой башне в замке Эрен-
берг, где тот жил инкогнито, ничем о себе не заявляя.
Но хитрый Румянцев, русский резидент в Вене, умудрился
все же разузнать тайну местопребывания царевича.
С несколькими офицерами Румянцев появляется возле убе-
жища Алексея, стараясь выкрасть его оттуда, и во что бы
то ни стало арестовать. Венский двор решает тогда пере-
вести Алексея в Неаполь, только что еще уступленный
австрийцам. Алексею поставлено условие расстаться с рус-
скими слугами, ибо „благодаря их постоянному пьянству
сокрытие тайны местопребывания делается затруднитель-
ным". Цесаревич соглашается, но настоятельно требует,
чтобы ему разрешили взять с собой одного пажа. Под видом
этого пажа с ним едет все та же Ефросинья, успевшая
как бы заколдовать Алексея. В чем тайна обаяния этой
толстой и коротконогой некрасивой рыжей женщины неиз-
вестно, но Алексей не может прожить и одного дня без
своей Ефросиньи.
Румянцев успел, однако, узнать и новый адрес, и вдо-
гонку за добычей едет в Неаполь. Вместе с Толстым
он является к императору австрийскому с оффициальным
требованием о выдаче скрываемого наследника престола.
Император Карл VI испуган угрозами Петра: „Буде цесарь
откажет и наших послов видеться с сыном нашим не допу-
стит,—мы сие примем за явный разрыв и будем перед
156
всем светом искать неслыханную и несносную нам и чести
нашей обиду отомстить*. И вот Румянцев и Толстой допу-
щены к Алексею. Румянцев начал с того, что подкупил
не только всех представителей власти, но и Ефросинью.
Искусно запугивая Алексея предстоящим, будто-бы, при-
ездом Петра в Италию и неизбежностью насильственной
выдачи его в руки царя, Румянцев и Толстой убеждают
его отдаться по доброй воле на милость царственного отца.
Покорного сына отец всегда простит, если же Алексей будет
отказываться, ему грозит суровая участь, а к тому же, мест-
ные власти сегодня же разлучат его с его сокровищем,
Ефросиньей.
Сокровище, получившее много подарков, замолвило
и со своей стороны словцо, и слабохарактерный Алексей
поддался. Он ппшет смиренное письмо царю, выражает
горькое раскаяние, отказывается от каких бы то ни было
прав, и молит только об одном, чтобы ему, как недостой-
ному престола, разрешили тихо жить в отдалении на покое,
с его возлюбленной Ефросиньей.
Петр отвечает сыну милостиво, дает ему целый ряд обе-
щаний, разрешает даже сыну исполнить его давнюю мечту
и жениться на Ефросинье, и требует только одного, чтобы
свадьба произошла в пределах России.
Царевич в восторге. Ему не приходит и в голову, что
все эти обещания Петра—простая ловушка. Он отправляется
в путь в Россию.
Карл VI, желая полностью исполнить свой долг перед
поверившим его обещаниям Алексеем, посылает к нему своего
губернатора, графа Коллорадо с тем, чтобы он наедине,
без свидетелей, поговорил с Алексеем и спросил его, правда ли,
что он без принуждения, по своей доброй воле, возвращается
на родину, но агенты русского царя с Румянцевым и Тол-
стым во главе умудряются в пределах чужой страны силою
оружия прогнать посланного австрийским императором
представителя.
Судьба Алексея предрешена. Ничто в мире не спасет
его от той судьбы, какую уже решил хмурый Петр.
Он долго еще будет, как кошка с мышью, играть с запу-
157
ганным, слезливым сыном, но судьба жертвы предрешена
безусловно.
3 го февраля 1718 года в Кремле устраивается торже-
ственное собрание высшего духовенства и гражданских
чинов. Предстоит публичный суд над недостойным царским
сыном.
Алексей в качестве обвиняемого появился „без шпаги”,
бледный и перепуганный. Петр в присутствии всех в гнев-
ной речи осыпает его бранью и упреками. Алексей, зали-
ваясь слезами, падает на колени, молит о прощении, напо-
минает отцу о тех обещаниях, какие дал царь в своем
письме.
Но те письма, какие писались, когда Алексей был
заграницей, когда его надо было заманить в ловушку,—
теперь ничего не стоят в глазах Петра. Теперь Петр
требует иного. Алексей должен назвать всех соучастников,
должен торжественно, в Успенском соборе, отказаться
от престола, а там видно будет.
С первого же допроса Алексей называет длинный ряд
соучастников. Вяземский, Василий Долгорукпй, Дикий,
Афанасьев, Кикпн. Длинен список оговоренных лиц. Вины
за ними нет никакой. Они только состояли в переписке
с Алексеем, они только не приняли мер, чтобы помешать
побегу. Но разъяренный Петр в застенках Преображен-
ского приказа свирепствует во-всю. Кпкин получил сто уда-
ров кнута и колесован. Афанасьеву отрубили голову.
Досифей, епископ Ростовский, уличенный в том, что он гово-
рил о возможности воцарения Алексея, после пытки, также
колесован. Поклоновскому отрезали язык, губы и нос.
Головы всех казненных вздеты на кол, их внутренности
всенародно торжественно сожжены. Петр заставляет Алексея
присутствовать при всех этих казнях и пытках и затем
увозит его с собой в Петербург.
Несчастный Алексей думает, что былые вины искуплены.
Он выдал всех, виновных, и невинных друзей своих. В Успен-
ском соборе, на том самом месте, где он должен был
в будущем короноваться, он, по указке Петра, уже возгла-
сил торжетвенный текст отречения от престола, и он меч-
158
тает, что теперь Петр позволит ему жить вдали от себя
с его Ефросиньей. Но в Петербурге допрос возобновляется.
Ефросинью уяй- заключили, оказывается, в крепость, а вскоре
после этого арестовали и самого Алексея, до сих пор оста-
вавшегося на свободе.
Показания милого дружка, Ефросиньи, окончательно загу-
били Алексея. Петр еще пе хочет оффициально подвергать
пытке своего сына, так недавно еще известного всей России,
в качестве наследника престола, но „не оффицпально** пытка
была применена. Одни из крестьян графа Мусина-Пуш-
кина оказался, напр., осужденным в каторгу за то, что он
позволил себе рассказывать, как на его глазах царевича,
сопровождавшего государя, во время загородной прогулки,
отвели в отдаленный сарай, и оттуда раздавались крики и
и стоны.
До середины июня Алексеи, хотя и подвергается такого
рода допросам, но остается на свободе. Петр не хочет
лично решать вопрос об аресте сына. Он снова созывает
собрание духовенства и гражданских сановников, вручая им
особый обвинительный акт, требует, чтобы они решили
распрю между ним и сыном. Духовенство от определенного
ответа уклонилось. Витиеватая отписка духовенства в ответ
на запрос царя содержит ссылки, с одной стороны, на Ветхий
Завет, позволяющий отцу наказывать сына, с другой стороны,
на Завет Новый, знающий прощение отцом блудного сына.
Сенат также не находит еще определенных слов, и требует
дополнительных справок. Никто не хочет взять на себя
решение вопроса о судьбе царского сына.
Тогда решение берет на с'ебя Петр. II Алексей оказывается
в тюрьме. 19-го июня он получает первые 25 ударов кнута
и впервые подвергается пытке. „Желал лп он смерти
отца?“ — вот основной пункт допроса. Следствие по делу
поручено Толстому, пощады ждать не приходится.
Окончательно потерявший присутствие духа, Алексей
не пытается спорить. Он сразу же признает все обвинения,
и заботится только об одном, о том, чтобы всеми мерами
выгородить предавшую его возлюбленную, Ефросинью. Он
не знает,* что Ефросинья давным-давно, еще со временп
159
пребывания заграницей, получает жалование от следователя
Толстого и он не знает, что Ефросинья давно отпущена на
свободу и, хорошо вознагражденная, занята все зто время
только заботами о покупке какой-то „материи", каких-то
„карамелек", и „сладкой каши"- Под пытками, под кнутом,
Алексей только и думает об этой предавшей его грязной
и уродливой бабе.
24 - го июня новый допрос, новые пытки и кнут. Вопрос
о судьбе царевича давным давно решен. Ясно, что Петр
не оставит в живых царевича, побывавшего в застенке,’
которого народная молва уже зачислила в святые и муче-
ники. Но Петр продолжает допросы, Алексея заставляют
называть все новых и новых лиц. Долгие месяцы длится
террор. Десятки и сотни лиц корчатся в мучениях над
раскаленными жаровнями. Дыба, колесование, вырывание
ноздрей, четвертование совершаются день за днем. Только
немногие счастливцы отделываются батогами и ссылкой.
Петербург изнемогал в атмосфере сплошного террора.
„Город сделался ’зловещим" — пишет Даби в январе 1718 г.
Все живут, словно охваченные общей заразой. Жителей,
как будто, нет, остались только обвинители и обви-
няемые.
Но вот допрос царевича объявлен законченным. Создан,
наконец, верховный суд. В его состав входят министры,
сенаторы, высшие военные (духовенство за недостаточную
определенность решений отстранено).
Суд созван для произнесения последнего слова о судьбе
царевича. Все знали, что царь хочет смертного приговора
своему сыну, и совещаться было не о чем. 127 судей, все
как один, холопски и рабьи угодливо потребовали смерти,
и без долгих рассуждений все 127 судей подписали смерт-
ный приговор. Нашелся только один гвардейский офицер,
'который уклонился от подписи.— Неужели нашелся хоть
один такой смельчак? Дело оказалось проще. Этот чело-
век не умеет писать и своей фамилии!
Но и этого смертного приговора оказалось недостаточно,
чтобы успокоить свирепость Петра. Алексей умер, раньше
приведения приговора в исполнение. Он умер скоропо-
160
стижно.' Впоследствии, на примерах Петра 111 и Павла I,
мы снова встретимся с этим свойственным дому Романовых
видом скоропостижной смерти.
Как произошла смерть Алексея? Царский манифест,
подписанный Погром, указывает на „жестокую болезнь,
подобную апоплексии*. Все остальные современники едино-
душно указывают иные причины. Царевичу была отрублена
голова. Девице Крамер было поручено пришить голову
к телу казненного. Впоследствии эта умелая портниха
медает придворную карьеру и будет гофмейстериной великой
княжны Натальи, дочерп казненного Алексея.
В записной книге петербургской гарнизонной канцелярии,
в которой велась ежедневная запись всего происходящего
в стенах крепости, встречаем изумительные подробности
относительно пыток, клкие в присутствии Петра произво-
дились над несчастным Алексеем. Суд, вынесший смертный
приговор, был 24-го июня. Но еще и 26-го июня записи
гарнизонной канцелярии расказывают о пытках. Эти пытки,
оффпцпально зарегистрированные уже и после смертного
приговора, производились в тот самый день, когда произошла
„скоропостижная" смерть Алексея. „В день смерти царе-
вича,— сообщает Лефорт, переменивший службу у Петра
на роль советника саксонского посольства, — царь в 4 часа
утра в сопровождении Толстого отправился в крепость.
Здесь в сводчатом подземелье несчастного Алексея подняли
на кобылу. На этот раз удары кнутом, вместо профессио-
нального палача, наносил сам царь.
В 10 часов утра пытки возобновляются. Петр снова
явился, на этот раз вместе с Екатериной. Бьет кнутом
приговоренного к смерти не только Петр, но, по его при-
казанию, и Екатерина. Когда она оказывается недостаточно
умелой, Петр выхватывает кнут из ее рук и первым же
ударом отшибает сознание своего несчастного сына. При-
сутствующие сочли было Алексея мертвым, но вскоре
Алексей пошевелился: —Еще чорт не взнл его! —кричит
Петр.
В тот же день последовала, наконец, „скоропостижная
кончина". Тело царевича с пришитой головой выставлено
161
напоказ, чтобы каждый мог убедиться в его кончине
а особый манифест сообщил о том, что „сын наш Алексей,
получив от нас прощение, по христианской и родительской
должности, сего числа, исповедавшись и причастившись
св. тайн, жизнь свою христански окончил".
На другой день после убийства сына Петр устраивает
благодарственный молебен о Полтавской баталии. Торжество
отпраздновано весьма пышно. Дан залп из 129 пушек.
Еще через день, когда тело Алексея, еще не похоронен-
ное (дабы избежать в будущем появления самозванцев, тело
старались демонстрировать подольше), продолжает показы-
ваться народу. В журнале санкт-петербургского гарнизона
рассказывается о торжествах по случаю тезоименитства
его величества Петра Великого. Петр настроен все 'Эти
дни чрезвычайно празднично. В этот день, по оффициаль-
ному сообщению, „его величество и прочие господа сенаторы
и министры веселились довольно".
Празднества, фейерверки, балы совершаются ежедневно.
Члены дипломатического корпуса позволяют себе осведо-
миться у Петра, как быть с ношением траура? Но офи-
циальный ответ краток: „Царевич умер, как преступник.
Траура не полагается".
Ефросиния после убийства Алексея не осталась в убытках.
За свое предательство она, как оказывается, получила
в наследство имущество убитого В указе Петра от 3-го
ноября 1718 года генерал-лейтенанту Бутурлину предпи-
сывается выдать ей 28 рубашек мужских и женских, ленты
белой 1 аршин, кунтуш женский, 2 шапки, оставшиеся
после Алексея, и многое другое, до тафтяной юбки, штоф-
ного кафтана и рукавиц включительно, каковые предписано
„отдать девке Афросинье с распиской".
Петр и Екатерина надолго сохранили свою благосклон-
ность к этой „девке Афросинье". Она вышла замуж за
офицера петербургского гарнизона и прожила с ним свыше
30 лет в спокойствии и довольстве, — удостоверяет совре-
менник.
После убийства Алексея Петр заметно повеселел, как
человек, избавившийся от грозившей ему неприятности.
162
В конце года, по приказанию государя, была даже
выбита особая миаль с изображением царской короны,
освещенной солнцем, и с надписью: „Горизонт очистился".
ГЛАНД IX
Петр Велиинй был чйовек веселый. В 1711-м году
40-летиям дядей он катается в Д|-<лдене па ><ревянных
лош-дках п на карусели и хохочет от удовольствия до слез.
Через 10 лет после «того, в 1721 году, во время народных
увеселений по случаю Ннштадтского мира, он „поет и пры-
га>т“ в толпе, „вскакивает на столы и ведало во все горло
распеиип дикие пе-ни". ч.
Петр был че тонок воелый. Ему недостаточно было тех
хитроумных выдумок, какими ои разнообразил и усложнял
ктзпи,' производимые в его присутствии и им лично.
В 1723 году, имея за собой уже свыше 50 годиков
довольно бурной жпвяи, Петр приказывает, иапр.. среди ночи
оить в набат, подымает с постели всех жителей Петербурга,
и, когда все они в ужасе, связанные царским приказом,
обязывающим всех помогать при тушении пожара, бегут
по направлению видного всему города зарева, оип находят
там особо разложенный по прик-заиию царя костер, и
Слышат веселый xoxvr. „Гы - гы - гы! — первое апреля".
Мы видели уже в главе о „всешутейшом соборе", как много
болезненного надрыва, издевательства над самум собой
и кощтнетва было в веселье Петра. Во все свои забавы
и увеселения Петр вносил раиыие всего элемент строгого
приказа и сурового ритуала. Никто Не смел отказываться
от напитков, от танцев, от буйных машкерадов и т. и.,
под угрозой строгого наказания. Все должны были весе-
литься не только по приказу, во еще и с огтядкоп, потому
что иикто из окружающих никогда не аиал, чего надо ждать
от этого буйного весельчака. Вспыльчив был Петр неимо-
верно. Даже его любимцы, как Лефорт и Меньшиков,
сплошь и рядом попадали в очень тяжелые истории. Легр
то опрокидывает Лефорта иа пол и „топчет его ногами".
163
го до крови избивает на празднике Меньшикова. Если так
обращается царь с привилегированными, то гораздо хуже
положение рядовых подданных. Сплошь и рядом повторяются
случаи, когда царь убивает на месте неугодившего ему
слугу.
Даже в церкви, как в базпльянском монастыре в Полоцке,
разгневавшись на настоятеля, отца Козиковского, Петр
„выхватив шпагу, убивает на месте" отца настоятеля.
Офицеры его свиты считают наиболее тактичным вынуть
и свои шпаги и наброситься на остальных монахов. „Трое
заколоты на смерть на месте, двое умирают от ран
на завтра".
В 1703 году Петр, оказавшись недоволен словами гол-
ландского посланника, ударил его кулаком по уху и кинулся
на него со шпагой. Заступничество окружающих спасло
на этот раз жизнь несчастного, и дело последствий не имело.
Дипломатический корпус успел, оказывается, привыкнуть
к нравам ^русской столицы.
Народ безмолствовал. Во все времена и во все дни в
полной силе оставалась эта старая трагическая формула.
„На Bcix языках все мовчггь, бо благодеиствуе!" — объяс-
нял это обычное, неизменное при всех Романовых траги-
ческое безмолвие Тарас Шевченко.
И если безмолвствовал народ и ранее, — то в дни
Петра, когда буйно свирепствовала тайная розыскная
канцелярия, когда день и ночь творилась заплечная работа
в Преображенском приказе; когда призрак доноса, отзвуки
жуткого восклицания „Слово и дело" чудились на каждом
шагу,—народное безмолвие должно было быть еще мрач-
нее, еще более всеобщим. Но в низах, где-то в глубине
народной, назревал и рос угрюмый ропот. Документы тай-
ной полиции, сохранившиеся до наших дней, которые В. О.
Ключевский называет особым и редким видом народного
творчества, рисуют чрезвычайно яркую картину. До эпохи
Петра в народном представлении царь, живущий во дворце
и восседающий на троне, был ‘окружен ореолом неземного
величия, и поэтому все грехи управления, все тяготы
жизни ставились на счет „средостения": бояр и приказных.
164 -
Петр сошел с заоблачной высоты, он был здесь же, рядом,
то в пьяном виде, горланящим в трактире Немецкой Сло-
боды, то в рабочем костюме среди толпы плотников, то в „ма-
шкере", шутовском маскарадном костюме. Вместо царя в ко-
роне н порфире со скипетром и державой в ру ках—здесь же
рядом оказывался коренастый человек с гримасничающим ли-
цом, о трясущейся головой, с трубкой в зубах, который пил
водку, ругался, сквернословил и дрался, как любой матрос.
Мы видели, что в народе вырастала легенда: „Это не
настоящий царь. Это подмененный самозванец".
Народные толки, подслушанные тайной полицией, гово-
рят о том, что на престоле вместо подлинного царя ока-
зался подмененный немченок. Царица Наталья родила, будто
би девочку, а Лефорт подменпл ребенка, подложил своего
немченка. Отсюда и пошло немецкое заведение бороды брить,
платье немецкое носить, табак окаянный курить, ассамблеи
немецкие с машкерадами заводить. Статочное ли дело, вон
июле Нарвы колокола приказано с церквей снимать, да на
пушки переливать. Сразу видать, что не настоящий царь,
не русский. Не даром жену да сестру в монастыре держит.
Протоколы допросов в Преображенском приказе пол-
ностью передают те жалобы, за какие так нещадно Петр
со своим обер-палачом Ромодановским рубил головы. „С тех
пор, как нам Бог этого царя послал, мы единого светлого
дня не видали!" Боярские дети жаловались на налоги, кре-
стьяне на принудительные работы, дворяне на обязательную
службу, — Какой он царь. Мироед. Убить его мало!
Рядом с легендой о том, что Петр еще в детстве был
подменен немченком, вырос целый ряд других рассказов. —
Уехал заграницу — по этим материалам — настоящий парь,
но в немецких землях, в стекольном царстве (Стокгольме)
настоящего - то царя в тюрьму посадили, а заместо него
самозванца, немчика прислали, вот он теперь над русским
народом и измывается.
Еще более распространена была легенда о Петре-анти-
христе. Известия об этом шли из церковных кругов, взба-
ламученных новшествами Никона Эта легенда особенно
укрепилаоь, когда Петр изменил прежний календарь и ввел
165
летосчисление от Р. X. (а не от сотворения мира, как это
было заведено ранее). Вместо первого сентября, праздник
нового года был перенесен на 1 января, и именно это по-
чему-то более всего всколыхнуло население. — Статочное-ли
дело зимой новый год считать. Общее возбуждение было
очень велико Дошло до того, напр., что в 1703 году некий
нижегородец, посадский человек Андрей Иванов, пришел
в Москву с доносом на самого государя, на то, что он-де веру
православную разрушает, бороды велит брить, платье не-
мецкое носить, зелье табачное тянуть. Дальше преобра-
женского приказа и пыток в подземелье этот фанатик, по-
ставивший целью своей жизни обличить Петра, — конечно,
не дошел. Но его поход характерен, как показатель: толшп
народные были взволнованы глубоко и серьезно. Петру
прощали безобразие пьяного собора, но никак не могли
простить покушение на бороды. В разных городах разбра-
сывались подметные письма: — Неужели таковое издеватель-
ство антихристово потерпим?
Призывы к возстанию росли и ширились. Талицкий,
составивший для распространения в народе целый ряд те-
традей, говорил в них о том, что „настали последние вре-
мена": на землю русскую пришел Божьим попущением анти-
христ, выдающий себя за царя.
Талицкого немедленно казнили лютой смертью, но уче-
ние его в народе привилось, и если из записок современни-
ков мы знаем, что тамбовский архиерей, или боярин князь
Хованский и т. п. до слез умилялись над этими тетрадя-
ми, — то в низах народных это умиление — было дей-
ственно: среди раскольников, еще при царе Алексее бежав-
ших на север от гонений, среди этих хранителей древлего
благочестия, скрывавшихся в Олонецком и Заонежском крае,—
начались массовые самосожжения. Раз на свет пришел ан-
тихрист и людей православных особыми клеймами метят
(клеймение, как мы видели, и вправду применялось при
приеме рекрутов в качестве своеобразной меры дли. борьбы
с дезертирством) — то на этой земле делать нечего: — Не
допустим вражью силу измываться над собой. Своей волей
на небо уйдем, к венцу мученическому приобщимся.
166
Потрясающе сильно росла волна самосожжений. Целые
селазамуровывалнсебя в своих избах и с благочестивой молит-
вой сжигали себя заживо. По данным того времени, коли-
чество людей, захотевших сжечь себя, чтобы не подчиняться
новшевствам антихриста-Петра, было свыше 20 тысяч.
В 1704 году в Тайном приказе разбиралось дело о причте
церкви в Олонецком уезде, примкнувшем к самосожженцам.
Священник и дьячок этой церкви, резко порицавшие новше-
ства Петра, как это выяснилось иа допросах, решили: —
как пришлют к нам новые указы, чтобы немецкое платье
носить и летопись от Р. X. вести, — так житье наше к концу
и сведем: будут люди по лесам жить и гореть, и мы тогда,
священник и дьячок, „пойдем с ними в леса жить и гореть".
Все эти симптомы были известны Петру, но он прет на-
пролом, вводит все новые и новые порядки, заводит одно
еретическое новшество за другим.
Первая газета в России, „Ведомости", которые по почину
Петра стали выходить в Москве с 1703 года, не дают н
приблизительной картины того, о чем думал, чем жил в те
дни Петр. Это были номера размером в 1/в листа в один
или несколько листочков, напечатанные еще церковным
шрифтом. Газета эта выходила раэ в два-три дня, по мере
прихода заграничной почты. Несмотря на то, что сам Петр
настолько интересовался этой газетой, что ие только забо-
тился о составлении номеров, но и сам лично держал кор-
ректуру, номера газеты поражают своей бессодержатель-
ностью. Не только иностранные, но и русские известия
появляются здесь в дословном переводе из иностранных
источников, без малейшей окраски. Сплошь и рядом здесь
печатались даже прискорбные известия, вроде сообщения
в № 1-м из Ньеншанца на Неве, то-есть из тех мест, где
строился Петербург: „Мы здесь живем в бедном постано-
влении, понеже Москва в здешней земле зело недобро
поступает. Обыватели от страха захватили из имущества,
что получше и бегут в Выборг".
Не только редактирование, но и правка корректур в
этом номере 1-м, где напечатано это известие, принадле-
жали полностью самому Петру. Но ему, очевидно, и в го-
167
лову не приходи та возможность вмешательства в текст за-
метки, и поэтому искать отражение личности Петра в но-
мерах его газеты никак не приходится.
Гораздо показательнее в этом отношении те книги, ка-
кие напечаны по выбору и распоряжению царя. Одной из
первых книг такого рода напечатанных уже новйм, изме-
ненным Петром шрифтом („сими литерами исторические и
маиифактурные книги печатать11), явились „Приклады, како
пишутся комплименты11, и, еще более показательная книга:
„Юности честное зерцало, или показания житейскому обхо-
ждению11.
Книга эта ставит себе целью преподать правила, как
следует держать себя в обществе, чтобы иметь успех при
дворе и в свете. Первое и главное правило: не быть по-
добным деревенскому мужику, который на солнце валяется.
Больше всего рекомендуется здесь „быть отважным и не-
робким": „Кто при дворе стыдлив бывает, тот с порожними
руками от двора отходит11.
Книга эта „Юности честное зерцало11 имела очень боль-
шой успех, выдержала три издания уже при Петре и изда-
валась еще много раз впоследствии. Книга в общем весьма
поучительная. Она рекомендует, иапр., находясь в обще-
стве, „в круг не плевать, а на сторону11. „Перстом носа
не чистить, ножом зубов не чистить, перстов не облизывать,
над пищей, как свинья, не чавкать, не проглотив куска, не
говорить11, — советует этот руководитель в области хорошего
тона.
Эта книга, изданная в 1717-м году таким образом,
почти дословно повторяет те же советы и наставления, на
каких настаивал „Домострой" Сильвестра, написанный за два
столетия до этого. Еще „Домострой" учил правилам хоро-
шего тона в обществе: „Носа перстом не копать, не каш-
лять, не сморкать, не харкать и не плевать; аще же нуж-
но,— отшед на сторону, устроиться". Очевидно, за два
столетия, протекшие от Домостроя Сильвестра, культурные
привычки в России не очень сильно шагнули вперед, и
трогательное сходство нравов при Петре и при Иоанне
Грозном вовсе не случайно.
168
бить слуг и не останавливаться пер д „учащением- рая.
(„а куда пошлют глугу в добрые люди — у ворот легонько
поколjTHTb"), и поучал, что главно -что бшь, а причина
для побоев шчгда наиотся, и книга „Юности чем но* дер
паю” юго п Стормы также реячгеидует со слугами „не
со бщаться обраютт„ся с ними недоверчиво н пдоригельно,
вс.о.ьи их „смирять н увиаать".
С««*ты тлм го р-.да. правда, не устарели бы, надо ду-
мать, «ш и в царспование Никотая II Али,авдровича.
Уже и во времена Петра они были хорошо усвоевы „Мла-
дым очретам-— „Зерцало- рекомендует „между собой по-
русски ие говорить’., Зто важно, во-первых для того, „чтооы
было отличить от незнающих болванов".
Гд.-к> за руАи ш. заграницей, живут люди. Есть люди
и в Немочкой Сяиоид. Но в самой Версии, по строгому
убеждению Петра, настоящих людей нет и быть не’ может
Есг„ только подданные, холояы и рабы, требующие суро-
вой опеки и постояннаго исправления. Вот почему Петр
сам руководит розыскным делом, и любой из жителей,
заявивших „слово и дело- имеет право иа личное вни-
мание паря во время допроса под пытками.
Суровость Петра проявляется не только в моменты
вспыльчивости. И в спокойном состоянии его приговоры
поражают жестокостью.
Какой то крестьянин обвиняется в том, что приветство-
вал царя при встрече „необычным образом". Вечные ка-
цинную серию перенесенных нм во время допросов
Другой крестьянин повинен в том, что он не знал,
будто бы, что парь принял титул императора. Вырван-
ные ноздри и вечные каторжные работы завершают и это
обвинение.
У какой-то женщины нашли бочепок шва с какими-то
буквами. Кто начертал ати буквы, что они значат, она
объяснить ие может. Жеищниу забивают до смерти.
169
Какой - то студент в состоянии опьянения произносил
непристойные слова. Тридцать ударов кнута, вырванные
ноздри и вечные каторжные работы.
Если бы не знать, — говорит французский историк,—что
все это выдержки из оффициальных протоколов петровской
Тайной Канцелярии, их легко было бы смешать с постано-
влениями'революционных трибуналов под председательством
Кутона или Сен-Жюста.
Приведенные здесь приговоры являются характерными,
именно, для спокойных моментов правосудия Петра. В гневе
он не останавливается перед тем, чтобы целую толпу лю-
дей, среди которых, по его мнению, находятся несколько
виновных, повесить всех без разбора на крюк за ребро.
Даже Регламенты Петра кажутся неимоверно жестокими
и для того времени. Ежели канцелярский служитель не
отправил бумаги в срок, — законом установлена смертная
казнь. Ежели солдат шел на приступ „с воем", — смертная
казнь. Нечего и говорптр о дезертирстве солдат. Даже укло-
няющийся от гражданской службы — объявляется вне за-
кона.
В указе 1722 года относительно таких уклонившихся
сказано, что „если кто такого ограбит, ранит или убьет,
никакому преследованию не подвергать".
Фамилии таких уклоняющихся, объявленных вне закона,
людей опубликовываются во всеобщее сведение путем осо-
бых объявлений, прибиваемых на виселицах.
Чтобы уменьшить очень большое количество дезерти-
ров. в 1712 году введено было специальное клеймение ре-
крутов, наподобие каторжников: на левой руке накалы-
вался особый рисунок, натирался порохом и поджигался.
Эта мучительная татупровка не блистала, правда, красотой,
но зато отличалась редкой прочностью.
Поражает в характере Петра его странная >и неумерен-
ная любовь к рекламе. Голландский посланник Вандергульст
пишет о нем в 1700-м году: „После каждой малейшей
удачи здесь поднимается такой шум, что кажется, будто
удаюсь перевернуть весь мир". Впрочем очепь часто та-
кой же хвастливый тон принимает Петр и после неудач.
170
Отсутствующие победы с успехом заменяются широкошум-
пыми реляциями о победах. В самый безуспешный, напр ,
период шиедской войны Петр упорио пр дается нразти. ьтвам
но случаю выдуманных нм поб ‘Д. Фейерверки, пальба из
пушек, раздача наград только усиливаются в дни неудач
на фронте. _
Этот могучий буйный человек, как ребепок, боялся на-
секомых. При виде таракана он не только в ужасе шара-
хался в сторону, но доходит до обмороков.
Любовь Петра к морю, н вообще к воде доходит до
того, что, когда в 1706-м году огромное наводнение зато-
пило Петербург, — Петр люоуетсп наводненными улицами.
них стихией, н увидав, что его комната иа два фута за-
лита водой, как ребенок, хлопает в ладоши.
Общий уровень нравов среди сановников Петра про-
является тем резче, что когичсство мало-мальски грамотных
людей — было наперечет. Сплошь н рядом, гбедившпсь.
что тот пли иной из приближенных оказывается казнокра-
дом и преступником, — Петр все же назначал го на
прежнюю и более ответственную должность. Людей нет, за-
мгнить некем. — В тюрьму не посадишь, н готовы не сру-
бишь, разве что дуопикой проучишь, н все тут
До чего ветнк был недостаток в людях, видно нз того,
что нс только обличенных мздоимцев по необх<ут,и>1осг и.
оставляли на занимаемых ими важных постах, но даже и
людей, уже осужденных по суду за серьезные преступлен гя,
назначали на видные должности. Так, напр., когда кинзе
Лобанов-Ростовский (владевший, кстати сказать, н< сколь-
кими сотнями крестьянских дворов) разбоем отбил царскую
казну на Троицкой дороге, он был осужден н бит кнутом
та это пре |упленве. Но вскоре после того был ня же на-
значен капитаном Преобргженскаго полка.
Но нужными оказываютск все до, именно, такие людп:
грустная и трогательная судьба Посошкова доказывает это
с очевидностью. Посошков, человек с фцл«с,,скнм отно-
шением к миру, умудрился родптьеч не в Ангаил или Гер-
мании, где бы он бесспорно создал целую школу, иашел бы
учеников и последователей, а в России, где оказался тра-
гически не ко двору. Посошков составляет и посылаег Петру
политическую энциклопедию. „Рассуждение о богатстве н
бедности", сочинение, исполненное исключительно ценных
и глубоких истин, но на эту его работу никто не обращает
никакого внимания. Посошков пытается направить свою энер-
гию на практические работы, основывает впервые в России
производство селитры, но и это никому не интересно.
Князь Голицын уплачивает ему за все его работы в этой
области 14 рублей и от продолжения разговоров уклоняется.
Только после смерти Петра исключительно ценные и
важные сочинения Посошкова были, наконец, прочитаны
при дворе, но единственный результат, какой от этого полу-
чился, сказался в том, что бедного автора посадили в тюрьму,
где и гноили до смерти. Издатель для его книги нашелся
впервые только через 50 лет.
Любопытно отношение Петра к вопросам морального
характера. Когда он узнает, что по статуту Карла V ва
прелюбодеяние полагается смертная казнь, ои спрашивает:
„Разве у него, Карлуса, было слишком много подданных “?
За детоубийство Петр неизменно назначает смертную казнь.
Но прелюбодеяние он готов приветствовать, посколько оно
обещает ему еще одного подданнаго, 'еще одного солдата,
еще одного слугу.
Дело подданных—служить своему государю; в этой
основной сентенции Петр не сомйевается ни на минуту. Он
вербует армию шпионов и сыщиков так же просто и есте-
ственно, как и кадры чиновников. Эта армия [шпионов, ка-
кой так дорожил Петр, кажется ему чем-то вполне есте-
ственным. Должен же хозяин внать, что творится в его
хозяйстве! Посылая на усмирение бунта в Астрахани фельд-
маршала Шереметьева он одновременно с этим втайне от
фельдмаршала назначает в его свиту особого шпиона, Ще-
потьева. Посылая в Париж своим резидентом и посланни-
ком барона Шлейница, Петр прикомандировывает к нему
в качестве шпиона канцелярского писца Юрина.
Когда вчитываешься в историю Петра и историю его
предшественников, получаешь впечатление, как будто исто-
172
рики между собой условились приписывать именно Петру
все заслуги, касающиеся робкого прорастания побегов куль-
туры в России. Почему-то именно Петру приписывается
заслуга первых попыток кораблестроения, тогда как уже его
отец Алексей Михайлович успел сделать многое в этой
области. И вовсе не случайно тот ботик, какой получил
громкое имя дедушки русскаго флота, был найден Петром
в уже готовом вид». Так же точно именно Петру приписы-
вается полностью реформа костюма в Ровспи, хотя указ об
обязательной смене длинного охабня и долгополого кафтана
коротким платьем издал уже его предшественник.
Именно Петру приписывается также начало раскрепо-
щения женщин, тогда как признаки этого ярко проявляются
задолго до Петра, и самая фигура Софьи, по своему вре-
мени не только свободной, но и образованной женщины, мо-
жет служить яркпм подтверждением этого.
Петр не был творцом, а только подражателем. Это более
или менее общеизвестно, ибо все его реформы привезены
им с Запада. Но Петр не был и начинателем, его удел был
продолжение и развитие еще до него наметившихся реформ.
Уже при Алексее, с помощью иноземцев, строились же-
лезные, суконные и полотняные заводы делались попытки
заводить свои корабли; и московский боярин Ордын-На-
щокин писал уже свой торговый устав,—констатирует
М. Н. Коваленский: Россия покрывалась уже и русскими
фабриками и заводами Сериковых, Затрапезных и др. Во
главе этих представителей крупной буржуазии того времени
стоял уже давно „железный король'1 Урала, Никита Деми-
дов, который только что вылупился из мужицкого зипуйа и
не был еще князем Демидовым Сан-Донато.
В тех случаях, когда Петр изобретает, а не подражает,
результаты получаются комические. Полиция, по указу
Петра, обязана не только обеспечивать безопасность и
внешнее благоустройство, но еще и „добрые порядки и
нравоучения", „рождать каждого к трудам и промыслу при-
нуждать, юных в целомудренной чистоте и честных науках
воспитывать, излишек в домовых расходах запрещать. По-
лиция есть не более и не менее, как „душа гражданства".
173
Петр выдвигал на первый план финансовые свои меры,
но и здесь он <еспомощев, как дитя. Особыми пошлинами
обложены бани, бороды, раскольничьи Вершинин. Казенной
монополией обьявлена не только продажа табака, но даже
и лрдажа дубовых про ов. Главная финансовая мера у
эткго „хозяина России" — выколачивание налогов. Петр
и* сытая офицеров, унтер-офицеров и даже простых солдат
в качь.тве ревизоров, с одним только требованием: „Губер-
наторам непрестанно докучать, и за ногп ковать, н на шею
|гчлагжь 1*ии, и по то время не освобождать, пока онн
ч«к> гдмугг не исполнят" Так, калужгтого вице-губерна-
тора Воейкова и остальных представителей калужской
власти унггр-офнцер Пустошкин, по приказу царя, держал
„в пепл и в железах немалое время, ио и то бесполезно.
И затеи одержанном ничего пе учпиплп".
Ио словам Ио о скова, помещики того времени крепко
.|ь-»ватись следующего принципа: ,кр> стьянилу не давай
обрати, но стрнгп его, как онцт, до гола". Дальше этой
мудрости не пошел и всероссийский помещик, Петр, так
гордившийсн тем, что ол не лодырь н расточитель, а под-
линный и, будто бы, рачительный хозяин.
174
Екатерина I.
Итак Петр в могиле. Уже прозвучала над его гробом
пышная речь «Что видим, что делаем—Петра Великого
погребаем'.* Хотя Феофан Прокопович в этой знаменитой
проповеди при погребении Петра и заявил гордо, что »сей
преобразователь умер, но дух свой нам оставил", но с пер-
вого же дня смерти Петра валится, гибнет и распадается
все, что съумел построить огромный и могучий, при всех
своих недостатках, Петр}. Петр содрал с русских бояр
старые кафтаны и охабни, но новой души сплои не сделать
и к новому немецкому платью они привыкнуть не успели.
Был разрушен старый уклад жизни, но нового быта еще
не было. Разрушена оказалась старая правда, высмеяны
и опозоренью былые устои, но не выросли еще на россий-
ской почве европейские ростки, и еще более грустной и
унылой кажется ныне широкая русская равнина.
Ближайшие к Петру людп не являлись деятелями,
а только личными слугами Петра. Умер хозяин, умевший
держать их в руках и поколачивавший их дубинкой, и
прахом пошло, рассеялось долгими годами налаживаемое
хозяйство.
Казнокрад Меньшиков, сухопутный адмирал граф Апра-
ксин. буйный Ягужинский, за альковные услугп, оказы-
ваемые Петру, назначенный на должность генерал - проку-
рора. сената, все эти людп сразу же по смерти Петра пере-
С‘Орилнсь между собой, передрались, и, по выражению
В. О. Ключевского, „ начали дурачиться над Россией “.
Петр, как известно, отменил порядок престолонаследия
и установил личную волю царя вместо закона. Царь
по сооственному произволу должен назначать себе замести-
теля, — повелел Петр, но сам-то он только и успел убить
сына Алексея, но иного заместителя себе так и не назначил.
Тяжелы были последние годы жизни Петра. Он, как
будто, ясно чувствовал, что все дело его жизни идет прахом,
что строил он все годы своей жизни здание на песке, что
продолжателей у него нет и быть не может, и как будто
от этого махнул рукой и так и не указал, кому должен
перейти трон после его смерти.
Меньше всего мог он желать перехода царской власти
в руки Екатерины. Ои. правда, очень ценил прежде ее
таланты жены, заботящейся о белье мужа, умеющей создать
ему уют и ласку. Но даже и прежде, все годы, какие Ека-
терина неотлучно провела около него, в качестве адъютанта
для хозяйственных и еще любовных поручений, он сознавал,
что от этой бабы ждать понимания не приходится.
За последние годы жизни Петр, как мы видели, убе-
дился еще и в том, что эта баба продала и предала его,
что она изменяла ему с его лакеем Вильямом Монсом.
Петр не считал возможным устроить скандал на всю
Европу, казнить после сына еще и жену, отрубить голову,
на которую не так давно была по его приказу возложена
царская корона. Придумав мучительнейшую казнь для
Вильяма Монса, любовника Екатерины, Петр ограничился
тем, что голову казненного поместпл в спальне Екатерины.
Он знал цену этой бабе. Но как будто в насмешку над
волей Петра, именно эта-то баба, ничего не понимавшая
в государственных делах, эта злая изменница и предатель-
ница, захватила в свои руки власть над Россией.
Когда в ночь на 28 января 1725-го года Петр лежал
в агонии, сенаторы и важнейшие сановники собрались Ио
дворце для совещания о наследнике престола. Но сроки пропу -
щены. Поздно! Когда они обратились к Петру, чтобы
узнать его предсмертную волю, уже лишившийся языка
император успел написать холодеющей рукой только два
слова: „ Отдайте все...“ Третье слово осталось ненапи-
санным. Кому отдать, — так и осталось неизвестным.
В виду казни Алексея, единственным мужчинок в роде
остался сын казненного, великий князь Петр. Именно его
176
и считали законным наследником князья Голицыны, Долго-
рукие и др. уцелевшие прн дворе представители старой
родовитой знати. Новые люди, Меньшиковы, Толстые, и
прочие всеми силами воспротивились этому выбору, моби-
лизовали все силы против этой кандидатуры. Все эти
новые люди были прикосновенны к комедии суда и к убий-
ству Алексея, на их руках кровь замученного. Допустят ли
они, чтобы сыи этого Алексея оказался на престоле н
отомстил виновным в гибели его отца?
Дочери Петра, Анна и Елисавета, родились, как известно,
еще до свадьбы Петра, это дочери „портомоп“, а не импе-
ратрицы, и их права отвергались ссылкой на незаконно-
рожденность .
Пока сенаторы и сановники обсуждают положение, в углу
вала каиим-то образом оказываются офицеры гвардии.
„Подобно хору античной драмы", они не принимают пря-
мого участия в развертывающейся на сцене пьесе. Они
только размышляют и вслух выражают свои суждения о
ходе совещания. Они, конечно, не при чем. Пусть госу-
дарственные люди решают, но с своей стороны, они заяв-
ляют, что они разобьют головы всем, кто осмелится пойти
против матушки Екатерины. Этих офицеров гвардии, этот
„хор античной трагедии'1, по меткому слову Ключевского,
привели в залу Меньшиков и Толстой. Они понимали, что
голос гвардии, голос оружия, представляет собой един-
ственный убедительный аргумент, и заблаговременно съумели
подпоить и подкупить кого надо из своих людей в гвардии.
Лиха беда начало! Отныне целый ряд восшествий на
престол будет зависеть только н исключительно от воли
этих новых преторианцев. Именно, гвардейцы будут низ-
вергать с престола и возводить на престол. Сила оружия
властно вмешается в игру страстей вокруг трона. Женское
царство, царство любовников, царство „ гвардейской право-
способности “, царство героев данной ночи — надолго захва-
тит неограниченную власть над безмолвствующей Россией.
Екатерина I, Анна Иоанновна, Елисавета Петровна, Екате-
рина II, — все эти женские царствования возникают и суще-
ствуют путем откровенной замены „ проивволения Божия “
12
177
произволением гвардии, поставляющей все новых и новых,
свежих любовников. Мы увидим впоследствии, что дело
настолько усовершенствовалось, что для получения звания
государственного любовника нужно было выдерживать осо-
бого рода экзамен, тщательно обставленный, производив-
шийся со всей серьезностью й компетентностью особыми
„ пробир - дамами “ при троне.
В этот день восшествия на престол Екатерины I —
перед нами первый блестящий опыт такого рода. Как и
следовало ожидать, слова, какие произносил хор антич-
ной трагедии, наряженный в гвардейские мундиры, были
услышаны. Малолетний внук Петра или его дочери—вот
рамки вопроса. Меньше всего прав на престолонаследие
было у Екатерины, но гвардию уже убедили, что Екатерина
была не просто женой Петра, а «походной женой", ..женой -
солдаткой “ — Это наша!
Еще длится торжественное заседание седых сенаторов
во дворце, но с площади раздается барабанный бой. Пре-
ображенский и Семеновский полки, неизвестно кем вызван-
ные из казарм, оказывается, уже с ружьями стоят в полной
боевой готовности.
— Кто смел без моего ведома привести сюда полки?
Разве я не фельдмаршал? — хорохорится князь Репин.
Но ловкий Бутурлин, давно уже перемигнувшийся и сгово-
рившийся с-Меньшиковым и Толстым, с усмешкой отвечает:
— Полки призвал я, Бутурлин. И призвал я их по
воле императрицы Екатерины, которой все подданные,
не исключая и тебя, обязаны повиноваться.
После этих слов совещание закончилось быстро. У Мень-
шикова старая любовная связь с Екатериной, а Меньши-
ков— является генералиссимусом и начальником гвардии.
Вид гвардейских полков под окнами, звуки барабанов были
гораздо убедительнее юридических доказательств, и без
малейших пререканий вопрос был немедленно решен. Это
решение, по анализу В. О. Ключевского, является „явной
отменой" изданного Петром 5-го февраля 1722 года закона
о престолонаследии. Но, именно, на этот закон 5-го февраля
ссылается сенат, объявляя в особом манифесте как от
178
имени своего, так и от имени синода и генералитета,
о воцарении Екатерины.
Потратившая все силы на достижение званвя жены
императора, Екатерина, проявившая в долгие годы своего
пути от позиции солдатской прачки к трону совершенно
исключительную, неиссякаемую, казалось, энергию и само-
отверженность, Екатерина, оказавшись императрицей, пере-
родилась в один миг. Она не хочет и на мпг притвориться
грустной вдовой . Она желает веселиться, не теряя ни еди-
ного дня, ни одного часа.
Еще не прошло и трех недель со дни похорон Петра
Великого, как вот уже поздно ночью Петербург разбужен
страшным набатом, пушечными выстрелами.
В чем дело? Набег иностранных завоевателей? Страш-
ный ли пожар вспыхнул в Петербурге ? Нет! Ото неутеш-
ная вдова только-что умершего Петра Великого, ее импе-
раторское величество самодержавная государыня всея
Россип Екатерина I изволила всемилостивейше подшутить
над столицей по случаю 1-го» апреля.
Сразу же после того, как правительствующий сенат
объявил во всенародное сведение, что, по воле Петра, на
престол взошла Екатерина, дабы все о том ведали и ей
самодержице всероссийской, верно служили, Екатерина
начинает всеми мерами ласкать гвардию. На смотрах она
из собственных рук угощает вином гвардейских офицеров.
Целый ряд правительственных сообщений сообщает о новых
и новых вабОтах императрицы о гвардии. Солдатская
женка хорошо помнит о том, от кого зависит ее царствен-
ная сила.
Под таким прикрытием можно спать спокойно. Екате-
рина даже для вида не желает заниматься делами государ-
ственными. Все отдано в руки Меньшикова. Идет суро-
вая расправа с врагами и недругами временщика-.
Екатерина I процарствовала недолго, около двух лет.
Все эти два года длится сплошной пир, непрерывная
оргия. Когда по утрам Меньшиков входил в спальню импе-
ратрицы с очередным вопросом: „ Ну, ваше величество,
что мы пьем сегодня ?“ — она требовала крепкого венгер-
12*
179
ского вина, закусывала его бубликами, а только затем
переходила к очищенной. Секретарь саксонского послан-
ника Фрездорф в докладе своему королю сообщает о новой
императрице, что ,.она вечно пьяна, вечно пошатывается,
вечно в бессознательном состоянии “.
Читать и писать Екатерина до конца своей жизни так
и не научилась. Меньшиков сам подписывает за нее все
высочайшие указы. Когда Меньшикову неудобно, Екате-
рина поручает подписываться за нее дочерям. В это вот
время всплывают на вершины и многочисленные деревен-
ские родичи Екатерины и новые фавориты, создающие
новую знать в России.
Пред нами в некотором роде таинство: нарождение
аристократии. Уже при Петре Великом мы видели, как
гомосексуальные наклонности царя в срочном порядке пре-
вращали мальчишку, торгующего пирогами, Меньшикова —
в светлейшего князя.
Еще ярче, еще определеннее этот процесс создания
аристократии проявляет себя в эпоху женских царствова-
ний, какую так характерно открывает Екатерина I.
Романовы были дворянскими царями, и всмотреться
в то, как зарождается аристократия у подножия трона
необходимо особенно внимательно. Без этого не понять,
каким образом продержалась триста лет эта глубоко
бездарная', трагически неспособная семья.
Роль дворннства так часто извращается, переоценивается
еще и в наши дни лирических сожалений о былой, дворян-
ской культуре.
Дворянская культура, тургеневские девушки, очарова-
ние подлинного барства, истинного аристократизма... Были
на Руси подлинные аристократы, а теперь? Глядите, как
густо прет чумазый.
Но то, что называется аристократией — это, раньше
всего, дело наживное.
Мы видели, как возник „из праха" род Меньшиковых.
В свое времн сиятельный князь Меньшиков не только
мальчишкой, но уже и на возрасте, как известно, бегал по
улицам с лотком, продавал пироги „с луком, перцем и
180
горячим сердцем". Вознесенный Петром Великим на верх-
ние ступени, как скоро забыл этот сиятельный князь свое
демократическое происхождение!
Когда Меньшиков уже после смерти Петра оказался на
высоте, провозгласил себя генералиссимусом и выдал сам
себе всевозможные чины и ордена, — он неожиданно сам
стал считать себя подлинным аристократом.
Когда королевский дом Ангальт - Дессауский обратился
к нему с предложением выдать его дочь за наследного
принца, Меньшиков отвечает категорическим отказом. По
его сведениям, в династи Ангальт - Дессауской был случай
женитьбы одного из членов этой династии на дочери про-
стого аптекаря. Светлейший князь Меньшиков с такого
рода парвеню родниться не может! Ему, продававшему
на улицах пироги с лотка, невместно соглашаться на такое
сомнительное родство.
Быть может, однако, пример Меньшикова—это только
стучайное и каррикатурное исключение? Но примеров
такого рода в истории русской аристократии не оберешься.
Не будем. говорить о тех чрезвычайно многочисленных
родах аристократии, которые возвысились благодаря тому,
что Екатерина, Елисавета и другие женщины на троне
очень ценили так называемую „гвардейскую правоспособ-
ность", и раздавали солдатам, конюхам, певчим и т. п.,
которые имели удовольствие им понравиться, графские и
княжеские звания, сотни тысяч крепостных, огромные име-
ния, вотчины и состояния. Ограничимся более спокойным
примером.
Когда в свое время Петр Великий приблизил к себе
Екатерину, бывшую прачку, „солдатскую женку", мы знаем,
как случайно и неожиданно открылась целая серия новых
аристократов, родственников царицы.
Один из сановников того времени, посланный в Ригу, по
пути торопя ямщика, как полагалось, дал ему в зубы. Дело
было больше, чем естественное, но ямщик неожиданно оби-
делся: „Меня бить нельзя, я царю родственником довожусь".
Началось, следствие, с дыбой и кнутом. О деле довели
до сведения Петра, и скоро выяснилось, что ямщик говорит
181
правду. Нашли целую толпу родственников, родных братьев
и сестер императрицы. Был здесь кроме ямщпка, Иоганна,
и какой - то огородник, и сапожник, и землекоп, и какая - то
проститутка. Проститутку, по приказу Петра, немедленно
спрятали в тюрьму, остальных вызвали в Петербург. Царь
дал им тайную аудиенцию обошелся с ними милостиво,
обещал им небольшую пенсию и поставил условие, чтобы
о ннх ,ни слуху, нн духу не было1'. Живи у себя в
деревне н не дышп.
Но вот Петр умер, Екатерина, с помощью гвардии, за-
хватила престол, и всех этих роднией, конюхов и сапожни-
ков, немедленно выписали в Петербург. Им дали чины,
богатые поместья и крепостных: дали уж кстати в новые
фамилии. Один брат стал называться — графом Гендрико-
вым, другой—графом Скавронским, третий графом Ефи-
мовским.
11 вот всматриваешься: до чего скоро почувствовали
себя и впрямь подлинными аристократами эти недавние
сапожники в землекопы
Уже через несколько лет 01 взывается, что граф Скаврон
ский презирает все русское, любит только французские
нравы и еще итальянскую оперу. Его крепостные обязаны
говорить с ним не иначе, как нараспев! У него свой
театр, иа котором крепостные девки изображают фею Ар-
маду, и граф не бревгает тем, чтобы во время представле-
ния, забравшись на сцену, собственноручно проучить арап-
его светлости, отправляют иа конюшню.
Еще эффектнее ведет себя другой новоявленный аристо-
крат, граф Гендриков, не сапожник, а землекоп Во время
его выевда на охоту, свора гончих, состоящая из 420 собак,
перегрызла крестьянских овец; в вот, .обиженные крестьяне.
лость, граф Гендриков возмущен. По его приказу, прови-
нившуюся деревню поджигают со всех четырех концов.
пеньки, возле которых толпится обездоленные и плачущие
мужики, граф Гендриков предписывает на утро прислать
182
500 человек, которые бы перепахали всю площадь деревни-
Чтоб и следа не оставалось!
Дело сделано. Обездоленные крестьяне пытаются жало-
ваться воеводе, но воевода жалобы не принимает. Дурак
он, что ли, из-за каких-то крестьян ссориться с аристо-
кратом! Крестьяне тычутся со своей жа тобой от одного
начальства к другому, но слушать их никто не желает.
Тогда крестьяне посылают свою жалобу в Петербург. Пусть
царпца рассудит
Царица и вправду рассудила: встретившись с графом
Гендриковым на балу, императрица изволвла погрозить ему
пальчиком и сказать: „Эй, Генрих, не шали". Тем дело и
кончилось.
Дело здесь вовсе не в жестокости. Руссиая история
помнит дворянку Салтычиху, успевшую единолично умерт-
вить истязаниями 139 крепостных. В области жестокостей
удиви 1ь чем-либо было бы трудно. Дело в том, до чего
легко и быстро, до чего скоропалительно начинают себя
чувствовать подлинными, всамделишными аристократами,
„белой костью" и „голубой кровью", вчера еще торговавший
пирогами Меньшиков, вчерашний землекоп Гендриков, вче-
рашний сапожник Скавронскпй.
Судьбы дворянства за время царствования дворянской
династии Романовых исключительны и по своему симво-
личны.
Часто указывают на то странное отсутствие благородства,
какое проявили дворяне российские, когда последнего дво-
рянского царя Нвколая II свергали с престола. Так-таки
и не нашлось нп одного рыцаря, никого, по-настоящему
преданного своему монарху! Только один охранник Зубатов
покончил с собой от тоски по низвергнутому царю.
Увы, картина, какукх. мы наблюдали при восше-
ствии Романовых, была еще печальнее Целый ряд видней-
ших боярских родов, как мы видели, успел передаться поль-
скому королевичу Владиславу, другие присягали шведскому
королевичу Карлу - Филиппу, третьи, среди которых был
Скопин-Шуйский, призывали Габсбургов. Так вели себя,
именно, самые старые и родовитые бояре. Что уж и гово-
183
рить о тех, которые путей подкупов и взяток добивались
престола русского дли себя, или о мало-заметных выскоч-
витель, малолетний неграмотный Михаил, добился избрания
потому, что „искали царя не способнейшего, но удобней-
Отдельная эпоха не может дать представления в полной
мере о судьбах дворянства н аристократии русской под кры-
лом Романовых. Но вот, иапр., пред нами судьба целого
рода, яркая и характерная, судьба князей Голицыных.
Летописи дают нам одного Голицына, который уже
во время избрания на царство Романовых сильно интриго-
. престоле. „Номер не прошел1'. Пропали денежки задаром.
Вот еще один Голицын, Василий Васильевич, любоинвк
царевны Софьи. Это — один ив образованнейших людей
своего времени. Он, как мы видели, блестяще говорит и
о ужас!—мечтает даже об осеооожденни крестьян с землею
в делится своими планами этого рода с царевной Софьей.
Правда, этот образованнейший человек нечужд суеверий
и даже пытает какого - то крестьянина ва то, что тот „на-
пустил на него дурной глаз".
Через несколько лет после
воцаоеиия Петра самого В. Голицына станут пытать
юму же делу: ва то, что он „приворотными зельями11
царевны добивался
А вот н еще один Голицын.
Этот старый шут и скомо-
рох выдвинется в царствование Айны Иоанновны. Ему
61 год, но его по высочайшему повелению разводят с же-
ной и женят па старой шутихе, калмычке Бужениновой.
Свадьба происходит в Ледяном Домс, сопровождается целым
рядом непристойных забав, и, когда молодых укладывают
в ледяной комнате иа ледяное ложе, к ним приставляют
особую стражу. Пьяная потеха требует, чтобы они вели
себя всенародно так, „как полагается11 вести себя молодым,
чтобы до утра не смели 'слезать со своего ледяного ложа.
От этого шутовского брака родились н в летописи дома
Голяциных зачислены два сына, князь Андрей л княвь
184
Алексей. После смерти старой шутихи князь умудряется,
впрочем, жениться снова, в четвертый раз, и новые побеги
появляются на генеалогическом древе князей Голицыных.
И вот, наконец, еще один князь Голицын, это—эмигрант,
живущий в настоящее время в Париже. Я приводил как-то
на страницах „Накануне" то письмо, с каким этот князь
обратился к мужикам, живущим в его бывшем имении в
Калужской губернии. „Грабьте, подлецы, все мое добро,
грабьте. Только липовой аллеи не трогайте, которая моими
предками посажена. Па этих лппах я вас, мерзавцев,
вешать буду, когда вскоре в Россию вернусь".
Прочли мужики письмо в волисполкоме, посмеялись
в бороды и отнесли письмо князя в местный музей револю-
ции. Так и лежит это письмо последнего представителя
рода Голицыных, дожидаясь будущего историка.
Нужно ли останавливаться и еще на одном Голицыне
в нынешней эмиграции ? „Цыганский хор под управлением
князя Голицына" в каком - то берлинском кабаке „Альказар"
ярко венчает собой столетиями строившееся здание
Странными, путанными путями шла история России.
Странными н путанными оказываются пути аристократии
русской.
— Ах, дворянская культура, ах, тургеневские девушки,
ах, былая аристократическая красота!
Не выдумали ли, не изобрели ли мы многое в этой,
на нагайке н бездельничестве, взрощенной, дворянской
красоте ?
Аристократии в России доселе и вовсе не было. Были
царские дворовые, были маленькие царьки-помещики.
Аристократия предполагает независимость и связанное
с этим чувство собственного достоинства, воспитанное
веками. Ничего подобного русское дворянство не знало
Неслучайно с древнпх времен, именовали они себя цар-
скими, „твоего царского величества рабы".
Те, кто назывались аристократами, всегда ждали батожья,
вырванных ноздрей, всенародного наказания кнутом и лю-
тых пыток, и, сами битые, еще беспощаднее избивали своих
крепостных, меняли их на борзых щенков. Они не знали
185
уважения к себе и от этого не зналн уважения к другим.
Подлинной аристократии еще не было и быть не могло.
Крыловские гуси гордились тем, что их предки Рим
спасли. В данном случае нет и этого утешения. Предки
в огромном большинстве случаев не спасали, а только гу-
били Рим. И в решительную минуту, когда рухнул и пова-
лился весь в основе своей гнилой уклад дворянского быта,
у русской аристократии не оказалось никого, кроме барона
Врангеля, как у русской интеллигенции не оказалось никого,
кроме Керенского.
Пусть, кто хочет, жалеет о былом и прошлом, о дворян-
ской культуре и дворянских гнездах. Прет что-то новое*
густое, крепкое, и подлинно жизнеспособное. Я вижу,
я чувствую, я осязаю; как идет новая, иная интеллигенция,
новая, иная аристократия. Переместились позиции, изме-
нилась психика, перерождается душа. Где он, сутулый,
хилый, нерешительный н прекраснодушный близорукий
интеллигент российский ? Где она — былая, так изумительно
влюбленная в себя, аристократия, столько лет хваставшая
какой-то особой „дворянской культурой".
Впрочем, Екатерина, вслед за Петром, только начинает
серию заготовления новых качров аристократии российской.
При Екатерине I пред нами лишь „цветочки" системы
фаворитизма; „ягодки", как мы увидим, появятся уже при
Елисавете, Анне Иоанновне, и Екатерине II.
Говорить о Екатерине I, как о царице, как о личности,
как о правительнице государства Российского, не прихо-
дится. Ничего, кроме бурного разврата с феерически бы-
строй сменой очередных героев, не отражают документы эпохи.
„Это омут интриг, кабалы, и дебошей", пишет саксонский
посланник Лефорт, в недавнем прошлом приближенный
Петра; „только роскошь и бесхарактерность, лень и равно-
душие видны тут во всем".
Единственное, о чем успела было надуматься Екатерина I
в эти угарные, оголтелые, беспробудно пьяные два года
своего царствования,—это вопрос о престолонаследии. Из
11-ти детей, какие были у нее, в живых остались только
две дочери — Анна и Елисавета, так называемые поварские
186
дочери (в те годы, 1708 и 1709, когда обе эти дочери
родились, Екатерина, чтобы узаконить ее положение при
дворе, была выдана замуж за лейб - повара, служившего при
Петре). Анна Петровна в свое время, выходя замуж за
герцога Курляндского, в брачном договоре под присягой
отказалась за себя и за свое потомство от русского пре-
стола Естественной наследницей уже и после смерти Петра
была Елисавета. Ей-то и собиралась передать после себя
престол Екатерина, но Меньшиков смотрел на это дело
иначе. Он изменяет своей партии, умудряется подружиться
с малолетним Петром, по его же собственным настояниям
в свое время отстраненным от престола, и теперь подгото-
вляет гвардию к необходимости иметь на престоле именно
мужчину. Смерть императрицы — только смена маски для
Меньшикова, подлинного самодержца всероссийскаго.
Вместо старой и пьяной женщины, Екатерины I, на трон
призван Меньшиковым малолетний Петр II.
Что принесет с собой в русскую историю этот типично -
дефективный ребенок?
187
Петр II.
Когда умирала Екатерина I, всемогущий Меньшиков
позаботился о том, чтобы поддержать свою власть. Мень-
шиков был почти самодержавен в годы пребывания на
престоле Екатерины I. Саксонский посланник Лефорт
сообщал своему королю: „Никогда и никто не дрожал так
от боязни даже перед умершим самодержавным императором
Петром I, как приходится ныне дрожать перед палачем
Меньшиковым. Даже дышать свободно не разрешается, все
трепещут от страха перед этим палачем".
Желая обеспечить свою власть и после смерти Екате-
рины, Меньшиков настоял на назначении престолонаслед-
ником 10-ти летнего мальчика Петра, сына убитого Петром I
царевича Алексея. Еще недавно тот же Меньшиков, мы
видели, был ярым врагом передачи престола в эти руки.
Меньшиков помнил свою роль в процессе Алексея Петро-
вича, боялся, что сын убитого захочет мстить за своего
отца, и принял все меры, чтобы, отодвинув в сторону внука
Петра, помочь явно-незаконному восшествию на престол
Екатерины.
Теперь Меньшиков придумал иной способ упрочить свое
положение. Для этого он женит маленького Петра на своей
дочери. У умирающей Екатерины удалось получить подпись
под составленным Меньшиковым духовным завещанием.
Одновременно с назначением наследником престола Петра
Алексеевича, мальчику-царю дается невеста, старшая дочь
Меньшикова. В том же духовном завещании двум цесарев-
нам, будущей царице Елисавете Петровне и ее сестре, Анне
Петровне, в вознаграждение за то, что цесаревны „уклонены
от наследства отца своего", предписывается выдать отступ-
188
ное: каждой сверх трехсот тысяч приданого причитается по
одному миллиону наличными .за безчестие".
Откровенно и не стесняясь торговали престолом в те
времена.
И вот, на троне одиннадцатилетний Петр II. Первые
месяцы мальчик ведет себя скромно, покорно слушается
всевластного Меньшикова произведшего себя в это время
в генералиссимусы. Этому всевластному человеку, конечно,
ненужны новые чины и ордена. Он сам раздает их, кому
вздумается. Ему нужно оказаться генералиссимусом, чтобы
занять пост начальника гвардии.
Как случилось, что Меньшиков так недавно еще, после
смерти Петра I бывший ярым врагом восшествия на престол
маленького Петра, Меньшиков, боявшийся, что сын припом-
нит роль, сыгранную им в деле убийства его отца, и поэтому
всемерно отстранявший Петра и выдвигавший Екатерину,
после воцарения Екатерины оказался ярым приверженцем
назначения престолонаследником именно Петра Алексеевича?
У маленького Петра оказалась „протекция". Он приходился
племянником по матери принцессе Брауншвейгской, жене
Карла VI, Карл VI энергично взялся за хлопоты о своем
протеже. Меньшикову было обещано герцогство козельское
в Силезии, Меньшикову была гарантирована при Петре
не только амнистия за прошлые грехи, но еще и согласие
на брак будущего императора с дочерью Меньшикова, закре-
пленное в завещании Екатерины.
Человек не дерево. Сердце человеческое не камень.
Меньшикова удалось убедить легко. Гораздо труднее было
склонить к этому плану Екатерину I, которая ненавидела
маленького Петра и называла его „чортушкой".
По совету Меньшикова, император Карл VI послал
30 тысяч червонцев любимой фрейлине императрицы. Все
кнопки были, таким образом, нажаты, и вот Екатерина под-
писала-таки завещание, в котором царство российское
оставляется малолетнему Петру, и будущий император обя-
зуется жениться на дочери Меньшикова.
Слово „подписала", впрочем, в данном случае оказы-
вается очень неточно. Императрица Екатерина была негра-
189
мотна, и за нее расписывались чаще всего ее дочери.
На этот раз подписаться за себя Екатерина поручила
Елисавете.
Таков был первый урок государсгвенный мудрости, полу-
ченный Елисаветой Петровной. В будущем она напракти-
куется и, когда сочтет себя опытной, она придет ночью
во дворец, стащит с трона императора Иоанна VI и сумеет
прочно усесться на его месте.
Мы видели, как всевластен был уже и при Екатерине
давний фаворит Петра I, Меньшиков. После воцарения
маленького Петра II, власть Меньшикева делается еще боль-
шей. В своем дворце на Васильевском острове (впослед-
ствии I пажеский корпус), Меньшиков живет воистину
по-царски. Его покрытые золотом и серебром, украшенные
коронами кареты наряднее царских. При Меньшикове со-
стоит свой двор, свои пажи, гоф-юнкеры и т. п.
Именно в этот период своей жизни он так опьянен
своим всемогуществом, что, когда, как мы видели, наследный
принц Ангальт-Дессауский просит у него руви его младшей
дочери, Александры, Меньшиков отвечает, что предложение
это ои принять, к сожалению, никак не может. По имею-
щимся у него сведениям, отец принца в свое время допу-
стил мезальянс, женился на дочери аптекаря и сделал
таким образом принцессой женщину, ранее не титулованную.
Он, Меньшиков, крестьянский сын, продававший в молодо-
сти с лотка пироги „с луком, с перцем и с горячим серд-
цем", выдать дочь свою за такого принца никак не может.
Петр II один из немногих государей, о которых лето-
писцы дают хоть несколько добрых слов. Современники
указывают на то, что он был умный мальчик, с хорошими
способностями, будто бы, очень добрый. При посторонних
он был, правда, холоден-и надменен, во имя хорошего тона
(отчего Герман Гоппе не написал особой книжки: руковод-
ство хорошего тона для царствующих особ ?). Но среди своих
близких это был мальчик, будто бы, простой, веселый и
общительный.
Меньшиков, считавший себя всевластным, обращался
с маленьким императором сурово. Без разрешения светлей-
190
шего князя мальчик не имел права шага ступить. Даже
в обращении с мальчиком при посторонних Меньшиков был
груб и резок, почти также, как когда-то с убитым впослед-
ствии сыном Петра, Алексеем. Но тогда у Меньшикова
был могучий союзник, Петр. Теперь Меньшиков один, и
мальчик послушен только до первого взрыва.
Воспитателе м и обер-гофмаршалом к мальчику назначен
Остерман. Давний конкурент Меньшикова, он тихо и неза-
метно, но очень успешно подзуживает мальчика на прямое
восстание. „Неужели Меньшиков смеет так обращаться
с ващпм величеством? По какому же праву?*
Петр хранит послушание, смиренно готовит уроки и
ведет себя паинькой мальчиком, пока Меньшиков неотлучно
остается во дворце. Но вот Меньшиков захворал. Идет
день за днем, мальчик успевает нее нагляднее почувство-
вать, что без Меньшикова веселее, что разгульные князья
Долгорукие, в отсутствие Меньшикова научившие мальчика
п пьянству, и амурам, гораздо интереснее. Мальчик ста-
новится неузнаваем. С Долгорукими ему гораздо приятнее,
чем с Меньшиковым. Меньшиков требует, чтобы юный
царь чему-то учился, о чем-то думал, Долгорукие зовут его
на ох<»ту, устраивают веселые праздники и кутежи.
Меньшиков выздоровел. Ослепленный своей властью, он
попрежнему держится повелительного тона, но Петр в глу-
бине души уже решил свергнуть иго, сбросить с себя эту
неудобную узду. Остерман насторожился. Он давно ждет
удобного случая для борьбы, а Меньшиков как будто нарочно
старается, все больше и больше раздражает мальчика..
Цех каменщиков поднес Петру 9 тысяч червонцев.
Мальчик распорядился было отослать их в подарок своей
сестре, Наташе, но посланный на пути встречается с Мень-
шиковым: „Это еще что за подарки? Отнесите деньги ко мне
в кабинет. Император еще очень молод. Он не умеет
распоряжаться деньгами, как следует*.
Эта последняя капля переполнила чашу. Маленький
Петр взбесился, совсем так, как умел это сделать блажен-
ной памяти его дед, Петр I. „Я покажу ему, что я импе-
ратор! Я заставлю его повиноваться*.
191
И вот Меньшиков лишен всего огромного имущества,
всех чинов и орденов, и сослан. Меньшиков в сибирском
городке Березове, где зима длится 7 месяцев, где мороз
доходит до 40 градусов. Вместе с Меньшиковым отпра-
вляется в ссылку и его дочь, оффициальная невеста Петра II,
Мария. В изгнании злобный, жадный, мстительный Мень-
шиков неожиданно сумел проявить подлинную силу харак-
тера. Жена его еще в пути ослепла от слез и умерла, но
сам Меньшиков держится мужественно, со скромным достоин-
ством. В изгнании он умудрился собственноручно построить
не только деревянный дом для себя, ио еще и небольшую
церковь.
Первое место при дворе, вместо Меньшикова, занимают
отныне Долгорукие. Младшие из Долгоруких забавляют
государя, приучают его к кутежам и возят на охоту, стар-
шие правят Россией. Все Долгорукие в восторге. Они не
знают еще, что через два года они последуют за Меньши-
ковым в тот же Березов, не знают, что Алексей Долгорукий
так и умрет в ссылке, что Иван Долгорукий будет воз-
вращен для пытки и четвертования, что весь род их будет
разгромлен и искалечен.
Долгорукие. ликуют. Под их влиянием Петр II оконча-
тельно махнул рукой на какие бы то ни было занятия.
По просьбе сестры Наташи, молодой император успел, правда,
особым указом уничтожить тайную канцелярию (Преобра-
женский приказ) с его пытками. Только через 2 года после
этого Анна Иоанновна немедленно по своем восшествии
на престол восстановит эту главную базу династии
Романовых.
Долгорукие ревниво блюдут свою близость к Петру II.
Они пользуются его любовью к охоте, на целые месяцы
увозят его в далекие охотничьи поездки. Петр II не только
лично присутствует при кормлении огромной своры собак,
но даже собственноручно варит им пищу. Государь занят.
Беспокоить его не приказано. Даже послы, члены дипло-
матического корпуса не могут никак добиться и пятиминутной
аудиенции. Юный император изволит развлекаться с Долго-
рукими.
192
Какого рода зти увеселенпя, мы узнаем из записок совре-
менника, князя Щербатова, жалующегося на то, что напр.,
у Ивана Долгорукого странная привычка, пользуясь своей
близостью к царю и дружбой с ним, „затаскивать в своп
дом замужних женщин и девушек, н насиловать их в весе-
лой компании". Другие его приятели сему примеру подра-
жали, и можно сказать, что честь женская не более была
в бевопасности в России, как от турков во взятом яныча-
рами граде”.
Илан Меньшикова женить Петра II на своей дочери,
как мы видели, не принес результатов и окончился траги-
чески, но Долгорукие идут по тому же пути. Княжне Ека-
терине Долгорукой 18 лет, Петру только 14, но Долгорукие
принимают все меры к тому, чтобы свадьба наладилась
Увы, красавица Екатерина Алексеевна не нравится
Петру. Он влюблен в свою тетку, Елисавету Петровну.
На общем совете князьн Долгорукие решают. форси-
ровать события. «Судьба слепа, надо уметь насильно повер-
нуть ее лицом к себе”.
Во время пребывания Петра II на охоте, очередной
поездки, длившейся около двух месяцев, охотники поселя-
ются в имении князя Алексея Долгорукого „Горенки".
„Для участия в охоте" сюда срочно выписывают и дам,
и обстановка создается благоприятная. В сентябре месяце,
после охотничьей- поездки, после веселого ужина, за кото-
рым, по запискам Долгорукого, было много выпито,—мало-
летняго государя оставляют с квяжной вдвоем, 18-ти лет-
ней красавице заранее объяснили ее роль и она провела ее
мастерски. Остается только убедить Петра П-го, что
„он—рыцарь-”, не захочет же он обидеть бедную увлечен-
ную и загубленную им девушку.
Петр II угрюм, он нервничает, но соглашается. Да, в нем
не ошибаются, он, п правда, „рыцарь". Он не мальчик, ов
взрослый. Он сделает все, что надо, он ценой своей руки
спасет бедную девушку от бесчестия.
Когда слухи о помолвке дошли до Москвы,—впечатление
они произвели огромное. Возбуждение против Долгоруких
было всеобщее. В день, назначенный для церемонии обру-
13
193
чения, Долгоруким пришлось принять все меры предосто-
ролшости, и даже вызвать во дворец батальон Преображен-
ского полка. Солдат расположили не только в прилегающих
покоях, но даже и в торжественном вале, где- происходила
церемония обручения.
Церемонию обручения императора совершает архиепископ
Феофан, тот же Феофан, который меньше, ем два года
назад, уже совершал церемонию обручения Петра II с княжной
Марией Меньшиковой. Кпяжна Мария уже давно в Бере-
аэве. Ко дню нового обручения Петра II она успела
Через несколько месяцев, в тот самый день, на который
назначена свадьба, умрет и Петр П, и новая невеста вместе
со всей своей семьей тоже поедет в Березов. Нс пока
Феофан торжественно проделывает церемонию и велико-
лепно возглашает многолетие.
Псе присутствующие, пс церемониалу, после обручении
подходят к руке не только императора, но и государыни-
невесты, окруженной целым штатом вновь назначенных
к ее двору фрейлин. К руке княжны Долгорукой прихо-
дится во время церемония подойти и будущей императрице,
Етисавете Пегровне. Она знает, что на самом-то деле
Петр II влюблен в нее, что ее место захвачено Долгорукой,
благодаря хитрости. В будущем она сумеет отомстить.
Сразу после изгнании Меньшикова Петр II торжественно
объявил себя совершеннолетиям и заявил, что отныне он
сам будет заниматься государственными деламв. Но законы
природы не повинуются высочайшим повелениям. Из пе-
пытки скалиться совсршеяволстипм в 12 лет пячого не
вышло. Долгорукие продолжали всевластно править Россией.
Иностранные посланники в этот период в своих показаниях
и докладах единодушны: „Все в России в страшном расстрой-
стве. Царь делами не думает заниматься. Денег внкому
не платят, и, Бог знает, до чего дойдут финансы. Каждый
ворует, сколько может".
Уже назначена свадьба Петра И с княжной Долгорукой,
но Петр все более сближается с властолюбивой Елисаветой
Петровной.
Положение Долгоруких становится шатким. Пример
Меньшикова стоит перед глазами. Этот неограниченный
властитель, герцог Ингерманландский, генералиссимус,
успел не только просватать свою дочку за Петра II, но
и добиться завещания, но Долгорукие видели, как легко
повернулось колесо Фортуны. Случайный каприз мальчика
на троне, — и вот уже у Меньшикова оказались отняты
не только все чины и ордена, но еще и 90 тысяч крестьян,
и 13 миллионов рублей деньгами и более 200 пудов одной
золотой и серебряной посуды, и Меньшиков уже в далеком
Березове собственным трудом строит деревянную церковь
во имя Рождества Пресвятыя Богородицы.
К такого рода плотничьим работам Долгорукие никакой
склонности не обнаруживали. Они всеми мерами пытались
ускорить свадьбу, а оставшиеся дни заполняли сплошь охо-
тами, кутежами, всяческими поездками, беспробудным пьян-
ством, чем угодно, только бы не дать одуматься и прийти
в себя мальчику на троне, только бы отвести его от мыслей
о подлой интриганке, в будущем самодержавной императ-
рице Елисавете Петровне, в которую этот мальчик, как
на зло, влюбляется все больше.
Торопиться со свадьбой приходилось еще и потому, что
форсирование событий в имении „Горенки" не прошло
даром. Государыня-невеста Екатерина Алексеевна Долгору-
кая беременна.
Впрочем, это последнее только радует Долгоруких.
Теперь - то уж Петр не откажется от свадьбы. Он ведь
рыцарь. Судьба Долгоруких обеспечена. Их враги-трепещут.
Что делает.в эти дни Петр? '
Любопытно проследить, как сказывается влюбленность
тринадцатилетвяго Петра в его тридцатилетнюю тетку Ели-
савету? Когда Елисавета'после Шубина, сосланного Анной
Иоанновной, сошлась было с Бутурлиным, Петр II, не
рискуя казнить или посадить Бутурлина в тюрьму, чтобы
не обозлить Елисаветы,—отсылает его в Украину, дав ему
целую сеть поручений.
Но Елисавета, забывши о Бутурлпне, очень скоро после
этого сошлась с Семеном Нарышкиным. Он считается женп-
13*
195
хом, даже мужем царевны. Европейские послы уже сообщили
об его роли в своих донесениях. ЧТетр снова вмешивается,
и Нарышкина, разлучив с Елисаветой, срочно отсылают
в далекое путешествие в Париж. После воцарения Ели-
саветы этот Нарышкин поторопится вернуться в Россию,
но и он, и Шубин, окажутся уже забытыми. Семен На-
рышкин, почувствовав, что приехал он поздно и иикому не
нужен, станет с горя удивлять петербургское общество
своими парижскими манерами и каретой, в колесах которой
между спиц вставлены зеркала, ярко блестящие на солнце
и поражающие петербуржцев невиданной модой.
Записки современников в один голос говорят о том, что
семь недель со дня обручения до дня, на какой была назна-
чена свадьба, 14-ти- летний император казался грустным, пода-
вленным. Всем окружающим он часто говорит о „предчувствии
близкой кончины", о том, что „он равнодушен к смерти".
Но вот настали уже дни предсвадебных празднеств.
Ликование Долгоруких доходит до предела. Князь Алексей
Григорьевич уже получил в подарок от императора 40 тысяч
душ. Отцу невесты, как в свое время и Меньшикову, пока
тот считался отцом невесты, обещан уже не только титул
герцога и князя Священной Империи, но и все то же
герцогство Козельское в Силезии. На радостях князь Алексей
отныне заставляет всех придворных, приходящих к нему
в гости, целовать свою руку.
Придворные удивляются, но, пока-что, целуют.
Во вторник 6-го января 1730 года на празднество водо-
святия на4Москве-реке, государыня-невеста приезжает в раз-
золоченных санях, запряженных цугом. На запятках ее саней
государь. Богослужение на льду длится долго, и государь
простудился. В тот же вечер он свалился, на утро у него
открылась оспа.
Есть основание думать, что Петр II не только разго-
варивал о своем желании умереть, но и, правда, старался
приблизить свою смерть. Он по прежнему считает нужным
поступить по-рыцарски и жениться на „обманутой" им
девушке, но эта пышная красавица глубоко антипатична ему.’
Он любит свою тетку Елисавету Петровну.
196
Болезнь протекает в сравнительно легкой форме. Уже
через неделю, в четверг 15-го января, издается бюллетень
о том, что болезнь разрешилась благополучно, и вдоровье
государя вне опасности.
Но 14-тп летний мальчик, этот „неограниченный вла-
ститель обширнейшего государства Европы11, как-будто,
старается добиться смерти. В .тот же день, 15-го января,
он „подходит к окну, и распахнув его, долго дышит мороз-
ным воздухом11. К вечеру болезнь возобновляется. На спа-
сение нет более япкакой надежды.
Испуганные, растерянные, Долгорукие наспех составляют
подложное завещание, по которому престол российский будто-бы
волею государя передается государыне-невесте Екатерине
Алексеевне. Это подложное завещание подписывает князь
Иван, умеющий чудесно имитировать детский почерк Петра.
Второй экземпляр завещания князь несет во дворец, в на-
дежде на то, что умирающего государя—чем чорт не шу-
тит—удастся убедить подписать бумагу, и тогда ’подлог
будет ненужен.
Надежды напрасны. У постели больного неотлучно де-
журит Остерман. Иван Долгорукий пытается „пересидеть*
Остермана, дежурит весь день и ночь в субботу и воскре-
сенье у постели умирающего, но Остермана не пересидишь.
У него выдержки хватит. Он тоже не выходит из спальни
умирающего все эти дни, и подсунуть завещание Петру для
подписи не удается.
В понедельник 19-го января, в тот самый день, на какой
назначена была свадьба, Петр, последний представитель
мужского поколения дома Романовых, умер.
Верховный Тайный Совет решает вопрос о престоло-
наследии. Кого-то еще Бог пошлет России?
Князь Иван спешит в заседание Верховного Совета.
— А вдруг признают завещание настоящим? На грех
ведь и из палки выстрелишь. Трон, царствование," престол—
это ведь от удачи все, от смелости, от нахрапа и реши-
мости. Дело нехитрое. Кто палку взял,—тот и капрал.
197
Анна Иоанновна.
Что представляет собой Анна Иоанновна,—эта новая фи-
гура, украсившая собой многотерпеливый трон русский? Если
первого Романова, пришедшего к трону 16-ти летним маль-
чиком, при спокойной оценке его способностеп в это врем?,
еще можно представить себе полезным в роли полового
в трактире, подающего селянку московским извозчикам пли
даже, по нынешней мерке, телефонного мальчика в средней
руки отеле для приезжающих; если второго Романова, Алек-
ксея Михайловича, вдумываясь в его психику, легко, пред-
ставить себе неплохим кучером (дородность очень ценится
на этом посту), и даже, чего доброго, регентом церковного
хора где-нибудь в Елабуге, а не то и в Костроме; если
Петр Первый, на ряду с исключительными способностями,
имел многое и для роли этакого' бравого всероссийского
капитана-исправника, лихого молодца, являющегося грозой
для своего участка (Этот у нас молодчага! Всех подтя-
нул!), и наряду с этим проявлял еще и способности толко-
вого купца-нэпмана... Если, наконец, Екатерина I, судя
по ее жизни при Петре, имела все основания оказаться
чудесной экономкой, очень хорошей горничной из тех. кото-
рые весь свой век считаются преданными, и только под ста-
рость умудряются украсть у доверяющей им благодетельницы
кругленькую сумму; если, таким образом, те образы Рома-
новых, какие мы видели до сих пор, допускают все же ту
или иную, характеристику, то уже Петр II — это воистину
лицо без речей, без физиономии, без индивидуальности, без
каких бы то ни было особых примет. Просто испорченный
мальчик, один из так-называемых дефективных детей, каких,
к сожалению, появляется на свет так много во все времена
и во всех странах.
198
Именно, таким же лицом без речей, без характера и без
индивидуальности явилась иа трон и Анна Иоанновна. Никак
не решить, не определить, что представляет сооои в самой
сущности эта глупая женщипа. Восшествия на престол
российский она дождалась тогда, когда ей было 37 лет.
Молодость ее прошла грустно Когда оиа, 17-ти лет, была
выдана замуж за герцога Курляндского п умудрилась овдо-
веть через два месяца после свадьбы, Петр Великий как
будто обиделся на эту племянницу, столь плохо исполнив-
вшую данное ей, в форме замужества, политическое пору-
чение, сводящееся к осуществлению „русского влияния
в Курляндии". Неудачников, плохих исполнителей своих
распоряжений, Петр никогда не любил. Молодую вдову
поселили в Митаве под надзором Петра Бестужева-Рюмина.
На содержание было предписано отпускать ей поменьше:
„Столько, без чего прожить невозможно".
Анна Иоанновна долгие годы очень нуждалась в сред-
ствах, прибегала к униженным просьбам и займам, обраща-
лась не только ко всем родственникам п знакомым, но
с горькими жалобами и к самому Петру. В сохранившемся
в архивах собственноручном письме ее от 1722 года к Петру
она пишет: „Всемилостивейшему государю батюшке-дядюшке.
Известно вашему величеству, что я в Митаву с собой ничего
не привезла, а в Митаве ж ничего не получила. И стояла
в пустом мещанском дворе... В пустом дворе не только
по моей чести, но и против прежних курляндских вдов-
ствующих герцогинь весьма содержать себя не могу. Мне-
•в здешних краях не без подозрительности есть. За неко-
торые, самые нужные уборы много еще на себе долгу, кото-
рых мне ни по которому образу заплатить невозможно. При-
нуждена в долг больше входить, а, не имея чем платить,
и кредита нигде не будет".
Долгие годы бедности и унижений, долгие годы мечтаний
о том, что вон-де, другие до чего весело и богато живут,
и сплошные унизительные старания обернуться, попытки
достать хоть что-нибудь в долг „до будущей среды". И вот
вдруг шальиая улыбка судьбы. Закулисные интриги в Вер-
ховном Тайном Совете дали перевес среди всех враждующих
199
партий той, которая захотела вызвать на престол
завидующая, любовница некоего курляндского конюха, сегодня
приглашается взять в свои руки правление всей Россией.
Как не вакружвться этой бедной и слабой птичьей головке?
„термину", „дорвалась" до бриллиантов, сладких блюд,
чудесных лошадей, а кстати уж и до сумасшедшей власти
над огромной страной. Уж теперь-то она и ее любовник,
конюх Бирон, покажут себя во весь рост народу русскому.
Годы от смерти Петра I (1725) до воцарения Екате-
рины II (1762)—эти 37 лет являются сплошной серией двор-
цовых переворотов. Редко бывает, чтобы даже бакалейная
лавка где-нибудь в провинциальном городе так часто и так
нелепо переходила ив рук в руин, как болтался все эти
37 лет трон русский. Шесть царствований сменили друг
друга в эту эпоху дворцовых переворотов. „Никогда не только
в нашей стране, но и ни в каком другом государстве,—гово-
рит В. О. Ключевский об этой эпохе переворотов—верхов-
яая власть не переходила
русский трон переходил, неизвестно по каким основаниям,
Люнебургов к столь же далеким
устраивает перевороты, гвардия стаскивает с трона прежних
царей, гвардия же по своей воле выбирает новых. Уди-
вляться лн, что любой из энергичных гвардейских офицеров,
становясь во главе переворота пли тем или вным способом
200
помогая осуществиться очередной „дворцовой революции*
предпочитает содействовать восшествию на престол именно
женщины, а не мужчины. Царствование мужчины давало
приближенным разве только надежду выдвинуться в роли
того или иного государственного деятеля, министра. Но для
этого нужны кое-какие внания, нужны способности, нужна,
наконец, работа. При воцарении женщины сделать карьеру
надеялись легче, рассчитывая на совсем иные, не требующие
образования и тяжелом работы способности. Деятели пере-
ворота говорили вслух о троне, но в глубине души
думали о двухспальной кровати, думали об алькове, и именно,
поэтому, вслед Екатерине I, после кратковременного цар-
ствования умершего от оспы Петра II на престоле оказы-
вается 37-ми летняя Анна Иоанновна. Женщина не первой
молодости, но это даже лучше,—здраво рассуждают на многое
уповающие гвардейские политики.
Надо ли останавливаться на той унылой конституции,
жалостной попытке ограничить самодержавие, какая была
сделана Верховным Тайным Советом при воцарении Анны
Иоанновны? Конституционный порядок был, как известно
принят новой царицей (под предложенными ей „конди-
циями", ограничивавшими царскую власть, Анна Иоанновна
собственноручно написала—„посему обещаю безо всякого
изъятия содержать. Анна"), но был нарушен ею уже через
десять дней. Уже через десять дней текст конституции был
торжественно разорван новой царицей, но эта десятидневная
конституция российская не может не считаться характерной
для той эпохи.
Когда Тайный Совет после смерти Петра II в составе
8-ми членов (из них четверо Долгоруких и двое Голицы-
ных) собрался для обсуждения судеб престола, один из Долго-
руких, отец невесты Петра II, сделал попытку предъявить
подложное завещание, написанное им собственноручно от
имени покойного императора, передающее все права на
бедную Россию невесте покойника и всей семье Долго-
руких.
Номер этот не прошел. Подложность завещания была
сразу же установлена, и члены Совета самую попытку эту
201
признан! „непристойной". Любопытно, что с поличным пой-
манный в подлоге ничуть не растерялся. Ну что-ж, — не
прошло и не прошло. Может, в другой раз что удастся.
Любопытно, что и все остальные члены Тайного Совета
тоже не возмутплись, не попытались извергнуть из своей
среды партнера, играющего крапленой колодой. Передерну-
вший игрок, как ни в чем не бывало, продолжает участво-
вать в этой игре. Никому и в голову не приходпт, что для
полноправного участия в составе Верховного Совета, решаю-
ющего вопрос о судьбах России, нужно пметь хотя бы по внеш-
нему чистые руки. „Кто Богу не грешен, царю не виноват".
Заседание продолжается, как, повторяя лозунг француз-
ской революции, возгласил в свое время, будто-бы, предсе-
датель совещания членов Государственной Думы в Выборге.
— „Заседание продолжается". По всей обстановке, удоб-
нее всех остальных многочисленных кандидатов и канди-
даток на престол оказалась именно Анна „Нечего рассу-
ждать, выбираем Анну"—решили верховники единогласно,
и, по предложению председателя, старого князя Дмитрия
Голицына, стали обдумывать, „как себе полегчить", и соста-
влять пункты знаменитой кондиции.
Хитроумные верховники решили самую кондицию эту
сохранить в тайне, представив дело таким образом, будто
новая императрица сама, по своей доброй воле, установила
конституцию: куцая конституция имела в виду, главным
образом, права Тайного Совета. Без этого совета „в 8-ми
персонах" Анна обязывалась ни с кем войны не вчинать
и мира не заключать. Смелость верховников дошла до того,
что они в этих пунктах потребовали от будущей импера-
трицы, чтобы она ни у кого из дворянства „живота, имения
и чести" без суда не отнимала.
Добиться того, чтобы Анны Иоанновна, к которой выехала
особая депутация, приняла все пункты кондицип, было не
трудно. С голодухи то ли еще подпишешь, раз хорошую
должность предлагают. Гораздо труднее было обеспечить
выполнение этой скромной конституции.
Любопытнее всего, что первое препятствие конституция
встретила именно в среде придворных. По случайным
202
обстоятельствам, вопрос о восшествии на престол нового
лица стал па этот раз не только московским, ио и всерос-
сийским. Петр II умер 19-го января, в тот самый день,
на какой была назначена его свадьба с княжной Долго-
рукой. В ожидании пышных празднеств к этому дню со всех
концов России съехалось офицерство и дворянство, и всё
вти провинциальные медведи оказались неожиданно втяну-
тыми в самую гущу придворных интриг.
Феофан Прокопович, занимавший в то время кафедру
архиепископа новгородского, говорит об общем возмущении,
какое встретило в те дни шепотком передававшееся изве-
стие о кондицпях, о попытке ограничить самодержавную
власть: „Жалостное везде по городу видение стало и слы-
шание. Куда ни придешь, только горестные нарекания на
осьмиличных оных затейщиков (членов Верховного Совета).
Все их жестоко порицали, все проклинали, необычное пх
дерзновение, несытое лакомство и властолюбие".
Самая мысль о конституции кажется греховной. Карась
желает, чтобы его жарили в сметане, и обижается при мысли
о новшествах. Впрочем, молодежь и тогда была настроена
иначе. Секретарь французского посольства, Маньяи, в своем
донесении сообщает, что в Москве „на улицах и домах
только и слышны речи об английской конституции и о пра-
вах английского парламента". Одни из молодых предлагали
шведские образцы, другие избирательное правление, как
в Польше, третьи говорили о республике и о том, что
монарх, вообще, ненужен, но большинство все же обращало
взоры к Англии. По образному выражению В. О. Ключев-
ского, „глаза разбегались по разным конституциям, как по
красивым вещам в ювелирном магазине. Лишенные полити-
ческого глазомера, глаза не видели, что от пыточного за-
стенка до английского парламента расстояние довольно зна-
чительно".
Все разбились на партии, „партий бесчисленное множе-
ство", удивляется этой русской черте итальянский посол
де-Лприя. Но, по всей видимости-, большинство было все же
за старину, за добрые старые порядки привычного само-
державия. В среде дворянства, по словам Феофана Про-
203
коповича, определились два течения. Одно—„кроткое", пред-
ставители которого мобилизовали свои силы, чтобы указать
Верховному Тайному Совету, что маленькая кучка по своему
произволу не вправе состав государства переделывать: „Не-
приятно то и смрадно пахнет". Вторая партия, „дерзкая",
собиралась с силами, чтобы напасть на верховников с ору-
жием и „всех их перебить".
В этом странном явлении, когда управляемые, как будто
боятся послабления и облегчения крепкой узды, в какой
держат их правители, есть, конечно, многое от исконного
холопства, от тех рабских привычек, „вы натпп отцы, мы
ваши дети", от которых отвыкнуть вовсе не так легко, как
много доказательств дала нашему поколению даже и нынеш-
няя революция.
Но одной этой привычкой к.рабству дело, думается, не
исчерпывается. Был здесь еще и здоровый скептицизм,
боязнь „данайцев, дары приносящих". По выражению исто-
рика екатерининского времени, князя Щербатова, главная
основа конституции тайного совета сводилась к тому, что
верховники выдвигали только себя лично: „вместо одного,
толпу государей сочинили". Иметь и одного государя
вовсе не так легко, говорил приобретенный опыт. Что же
это будет, если их окажется несколько?
В письме, ходившем тогда по рукам в Москве в целом
ряде списков, читаем: „Слышно здесь, что делается у нас,
чтобы быть у нас республике. Я зело в том сумнителен:
Боже сохрани, чтобы не сделалось вместе одного самодер-
жавного государя десяти фамилий. И так мы совсем пропа-
падем. Принуждены будем горше прежнего идолопоклон-
ничать и милости у всех искать".
Верховный Совет продолжает вести свою интригу. В тор-
жественном заседании 2-го февраля сенату, синоду, генера-
литету и штатским чинам преподнесены подписанные Анной
„кондиции" с ее заявлением, будто эти новшества введены
ею лично по своей доброй воле „для пользы Российского
государства и к удовольствию верных подданных".
Все потрясены. По описанию Феофана Прокоповича,
„все опустили уши, как бедные осляти. Один князь Голо-
204
вин часто похаркивал и выкрикивал до сытости — вот - де
как милостива государыня!".
И так как все молчат, он с укором спрашивает: „Что
же никто слова не промолвит? Извольте сказать, кто что
думает. Хоть впрочем, и сказать-то нечего, а только благо-
дарить государыню". Но все задумчиво молчат. Все словно
труг постарели „дряхлый задумчивы ходили",—описывает
Феофан.
Задумчивые и испуганные, все молчат и единогласно
объявляют, что, выслушав присланное императрицей письмо
с кондиция мп, „все остались тою ее величества милостью
весьма довольны, в чем своими руками н подиисуемся".
Могла ли утвердиться и уцелеть, хотя и куцая, консти-
туция в те годы? В горохе начались волнения. Вер-
ховный совет опубликовал особое напоминание, что для
мятежников, мол, есть сыщики, пытки, а также полководцы.
Оппозиция спряталась в подполье. По описанию Проко-
повича, испуганные „малопомощные" собирались тайком,
шептались, боясь ночевать дома, перебегали от одного зна-
комого к другому и даже ночью появлялись на улицах
только переодетыми до неузнаваемости.
На многие, на долгие годы сохранилась с тех пор на
Руси эта привычка к конспирации, боязни, ночевкам у зна-
комых и переодеваниям.
Верховный Тайный Совет продолжает в ожидании приезда
новоявленной конституционной правительницы разрабатывать
в спешном порядке подробный план конституции. По этому
плану, верховная власть принадлежит Тайному Совету
в составе 12 членов, при чем императрица имеет только
два голоса. Над войсками начальствует тот же Совет.
Рядом с сенатом возникают две палаты, верхняя из 200
членов по выбору дворянства и нижняя из городских и купе
ческих представителей. Императрица—подумать только!—
ограничена даже в личных тратах. Сто тысяч в год.
и баста! Екатерина I в последний год успела прожить около
61/г миллионов. Верховный совет делает все, чтобы задо-
брить, переманить на свою сторону дворянство, духовенство
и купечество. Дворянству гарантировано освобождение от
205
обязательной службы, купечеству и духовенству обещав
целый ряд важных льгот и, чтобы ок щчательво задобрить
их, в текст конституции вводится требование „дворовых
людей и крестьян ни к каким делам не допускать".
Но у палки, как нн сгранно, оказываются два конца
На - ряду с представителями дворянства, которые ликуют
от этого отстранения „низких людей", возник уже при
Петре целый ряд деятелей, вышедших из низов, которых
•не может не восстановлять против себя это обещание вер-
Еще определеннее противоборствуют те сановники, князь
Черкасский, Трубецкой и многие другие, которых Верховный
Хитрая лиса, старый Остерман, все эти дни споров
и столнновенпй сидит дома. По старой привычке он объ-
Он не хочет сделать нн одного неосто-
старый циник, знает, что дело вовсе ие тексте констп-
ии, хотя бы она и была подписана императрицей, а в
н Петра II, некто иной, как все та же гвардия.
Гвардия не желает никаких конституций. Желавм само-
державия и все тут. Эта позиция гвардейских офицеров
неудивительна, У них есть уже опыт. Они знают пе
ва главной опорой своей, гвардейским офицерством, онн
удобными, нх „в случае чего' каждого в отдельности можно
и по шапке. Стащить за ноги с престола одного, привести
другого, дело не хитрое. Но, если до главе государства
окажется вдруг Верховный Совет, с ним бороться, чего
доброго, будет труднее.
Гвардия за самодержавие.
Тщательно взвесив, обдумав положение, Остерман решает
выздороветь. „Интрига" Верховного Совета идет полным
ходом. Уже население присягнуло конституционной госу-
гое
дарыие, но Остерман человек хитрый. Апла Иоанновна в под
московиом селе Всехсвятском угощает пр, оораженцев
и каватергардов водкой, объявляет себя еще капитаном
кавалергардов и подиотковником преображеицев, заводит
дружбу с кричащими „ура" войсками и вот у к офицеры
громко возмущаются „злодеямп“-верховнпкамп, осмелив-
шимися „посягнуть на священные права'1 императрицы.
И вот уже 25-го феврали после торжественного о',еда Анне
преподносят петицию со 150 наспех со фанными погписями,
в которой „всепокорнейшие рабы" просят государыню „все-
милостивейше принять самодержавство" и „уничтожить" под-
писанные ею пункты.
Anna была женщина глупая, совершенно необразованная,
но актрисой она оказалась в этот день весьма способной,
и свою роль в пьесе, налисаииой хитрым Остерманом, разы-
грала блестяще:
славные мне
всего народа?
— Так ты меня, вначит, обманул, князь? -гневно заявляет
Анна Ивановна, обращаясь в Долгорукому. И тут же прн
всех с негодованием разрывает подписанную‘ею консти-
туцию. ,.Ура“ — громко кричат гвардейские офицеры, не
понимающие, что они, выполняя порученную им роль, еще
на 200 лет закабалили Россию в оковы самодержавия и еще
на 200 лет оставили ее беспомощной в руках случайных
людей, сменяющих друг-друга на троне.
Первого марта совершается новая присяга, вторая. Иа
втот раз русский народ присягает уже самодержавной импе-
ратрице. Духовенство слуьиг молебны о спасении от гро-
зившей опасности. Кончилось 4-х недельное временное
правление Верховного Тайного Совета, кончилась консти-
Офицерство и дворянство в тот же самый день, после
своей победы вад Верховпым Тайным Советом, подают Анне
Иоанновне еще одву петицию, с просьбой возврат™, прежнее
Значение сенату и предоставить дворянству выбирать
гот
и сенаторов для государственного правления, и губернаторов
для поместной администрации. Но уже поздно. Анна
и Бирон даже п не подумают исполнять эти просьбы.
Подписавшие петицию своими руками передали Анне
самодержавие. Пусть они не пеняют на те неудобства,
какие это вызовет даже для них лично. Пусть не пытаются,
снявши голову, плакать по волосам.
Даже в те тяжелые времена Анна Иоанновна умудрилась
сделать из своего царствования нечто воистину небывалое
по жестокости, залив трон кровью и грязью в несравненно
большей степени, чем мы это видели при ее предшествен-
никах. Сама по себе, эта рослая и точная женщина, с муж-
ским лицом, не знала и не желала знать ничего, кроме
праздников и увеселений. Государство было целиком отдано
немцам. И больше всех — Бирону. Эти десять лет царство-
вания Бирона согласно характеризуются всеми историками
и современниками, как самые позорные, самые кровавые
страницы русской истории.
Кто такой Бирон, этот новый самодержец всероссийский?
Эрнст-Иоанн Бирон, служивший у Бестужева „по воль-
ному найму для канцелярских занятий", однажды, по слу-
чаю болезни Бестужева, 12-го февраля 1718 года заменил
больного при передаче бумаг герцогине Курляндской, Анне
Иоанновне. С первой же встречи, увидавшая красивого,
наглого, молодого человека Анна Иоанновна не скрывает
своей заинтересованности. Она в восторге от нового знаком-
ства, приказывает- Бирону каждый день являться к ней
с докладом, делает его своим личным секретарем, а затем
камер-юнкером.
Молодой человек был с темным прошлым. Многие
говорили о его службе при конюшнях, рассказывали о том,
как после осложнений, возникших на почве разгульной
жизни и безденежья, он принужден был бежать ночью тайно
из Кенигсберга. Реномэ его было установлено прочно.
Курляндское дворянство ни коим образом не желало при-
нимать этого проходимца в свою среду, и когда Анна'
Иоанновна в качестве герцогини курляндской назначила его
камер-юнкером, курляндское дворянство официально заявило
208
свой протест. В будущем Бирон, не ограничиваясь само-
державной властью в России, добьется назначения герцогом
курляндским, н сумеет люто отомстить своим недобро-
желателям. Но теперь, когда сама Анна не знает еще
о российском престоле, какой ожидает ее в будущем, она
старается всеми силами задобрить курляндское дворянство
и создать хоть какое-нибудь положение своему фавориту.
Для этого она, стараясь женить его на представительнице
старинной дворянской фамилии в Курляндии, находит по-
жилую и нищую девицу, весьма «некрасивую, с лицом,
изрытым оспой, но зато имеющую длинный титул фон
Тротта-Трейден. Старая, обезображенная оспой дева, при
всей своей нищете, на этот брак не идет. Родственники
невесты в ужасе от такого мезальянса, но герцогиня кур-
ляндская применяет все приемы, пользуется всеми сред-
ствами и добивается-таки своего. Бирона удалось обвннчать,
ж эта новая семья фаворита делается на долгие годы, до
самой смерти Анны Иоанновны, и семьей императрицы все-
российской.
Жена Бирона—ее неразлучный друг, поверенная всех ее
тайн. Анна Иоанновна все время проводит в семействе своего
фаворита^
Всегда исключительно суровая и резкая, бьющая по
щекам придворных дам и фрейлин, Анна Иоанновна неузна-
ваема во время игр в мячнк, в волан, во время пускания
змея с маленькими Биронами. Эти маленькие немецкие
дети на долгие годы становятся грозой всех придворных
русского двора. Маленькие Бироны бегают по дрорцу,
обливают чернилами старых вельмож, срывают с них парики,
бьют их хлыстом, и представители самых знатных дворян-
ских фамилий России угодливо хихикают в ответ на эти
забавы. Когда Карлуша Бирон, гуляя по дворцовым оран-
жереям, несмотря на запрещение своего гувернера Шварца,
объелся зеленых слив, пришедшая в ярость Анна Иоанновна
отправляет несчастного гувернера в рабочий дом и высы-
лает его заграницу. Мгновенно попадает в тюрьму при-
дворный метр-д‘отель Кирш, осмелившийся недостаточно
почтительно отнестись к издевательству одного из малень-
14
209
ких Биронов. Такие кары ожидают даже немцев. Что же
говорить о русских, которые считались в ато царствование
каким-то третьим сортом, чей-то вроде негров вли китайских
кули. Когда старый генерал аишеф. княвь Барятинский,
луша бьет его, явившегося на прием, хлыстом, — Бирон
изумлен. „Как? Вы еще недовольны? Вон! В отставку!"
Главные заботы Анны Иоанновны с того момента, как
ова очутилась на троне, сводились к тому, чтобы удивить
мир своим великолепием и пышностью. С характерной для
нуво-риша психологией, она неустанно думает о том, чтоб
перегнать богатством все остальные европейские дворы.
Она строит для себя исключительный по роскоши дворец,
где. кроме театральной, тронной валы, церкви, и т. д.,
пышно разукрашиваются семьдесят личных покоев для
императрицы, заполненные дорогой и крикливой золоченой
мебелью. Балы, спектакли, приемы, иллюминации, фейер-
верки и всяческие празднества назначаются ежедневно
утром, днем, вечером и даже ночью. Императрица заводит
скую оперу, немецкую труппу, балет.
Правда, лютое пьянство, какое было обычным при Петре,
Екатерине и Петре II, при Анне Иоанновне облагорожено.
Ее величесгво боится н не иыиосит пьяных. Вместо
спвухн — в моду входят иноземные вина. Еще более мод-
ными становятся карты и азартные игры. Ааарт доходит
„ставки двадцати тысячные", причем банк держит сама
императрица. Правила игры во дворце странные. Выигравший
получает деньги, но с проигравшего ее величество не спра-
шивает. Сколько интриг, сколько происков и хитростей
употребляют вельможи, чтобы добиться для себя чести
быть приглашенными к царскому столу, принять участие
в этой исключительно выгодной беспроигрышной игре.
'(о нев -рентных размеров развивается далее гурманство.
Кроме российских стерлядей, кабаньей головы в рейнвейне
и пр., Анна Иоанновна вводит шпаргель (спаржу) и гро-
моздкие прелести вемецкой кухни, причем, по дворцовым
210
обычаям, все кушанья отныне щедро приправляются не
только прянностями, перцем, мускатным орехом и пр., но
даже еще и „тертым оленьим рогом“, который, как известно,
под именем жень шень, знаменит, как средство, „увели-
чивающее силы", по типу шпанских мушек. Все послед-
ствия, какие влечет за собой такая приправа, оказываются
как нельзя более уместны при дворе Анны Иоанновны.
Кроме огромных денег, какие при очень потощавшей
к тому времени казне тратила на свои прихоти Анна
Иоанновна (расходы этой царицы на себя уже в первый
год оказались впятеро выше, чем бюджет Петра Великого),
двор своим примером заставлял тратить огромные средства
всех приближенных и вельмож. По описанию современника,
князя Щербатова, претендующие на знатность люди с этого,
именно, времени стали употреблять мебель, сделанную из
красного дерева, стали заводить „открытые столы", золо-
ченые кареты, стали дома свои обивать штофными материями,
и т. и. По мнению Щербатова, непомерная роскошь того
времени способствовала сближению: „Вельможи, проживаясь,
привязывались более ко двору, яко к источнику милости,
а низшие—к вельможам для той же причины".
Наряду с оперными и драматическими труппами, импе-
ратрица заводит колоссальный штат шутов и приживалок
разного рода. Тут и карлы с карлицами, и калмыки с кал-
мычэтами, и татары, и персиянки, и разные старухи,—при-
живалки и монахини. По указу императрицы, „личностей,
которые разговорчивые", разыскивали по всему государству,
и немедленно препровождали ко двору.
В государственном архиве сохранилось несколько соб-
ственноручных писем Анны Иоанновны, посвященных
отысканию все новых и новых „дур“. Императрица пишет
в Москву своему родственнику, генерал-губернатору Салты-
кову: „У вдовы Загряжской живет одна княжна Вяземская,
девка. И ты ее сыщи, и отправь сюда. Только, чтобы она
не испужалась, то объяви ей, что я ее беру для своей
забавы, как сказывают, что она много говорит". В другом
письме в Переяславль она пишет: „Поищи из дворннских
девок говорливую, которая бы похожа была’ на Татьяну
14*
211
Новокщенову, а она, как мы чаем, что уже скоро умрет,
то чтобы годна была ей на перемену. Ты знаешь наш
нрав, что мы таких жалуем, которые говорливы11.
Целый штат приживалок должен был сообщать Анне
Иоанновне все сплетни, какие шли по городу, все интимные
дрязги из семейной жизни придворных. Не ограничиваясь
всесторонне изученными ею петербургскими сплетнями, она
требует от московского генерал-губернатора, чтобы он нала-
дил розыск о домашних делах московских жителей.
Фрейлины императрицы должны были во множестве всегда
присутствовать с вышиваниями в соседней комнате, ожидая
пока Анна Ивановна откроет двери и скажет: „Ну, девки,
пойте11. Когда две фрейлины, сестры Салтыковы, певшие без
перерыва целый вечер, осмелились, наконец, заявить, что они
устали, императрица собственноручно изволила их избить и
отправила их на неделю стирать белье на прачечном дворе.
Шуты императрицы всей толпой обязаны были неот-
лучно присутствовать при ней. Любимой забавой Анны
Иоанновны было заставлять их драться между собой, таскать
друг-друга за волосы и царапаться до крови. Императрица,
а в угоду ей и весь двор, была в восхищении, и даже ввела
для своего штата шутов особый орден святого Бенедикта,
носившийся на красной ленте и „весьма схожий с крестом
ордена святого Александра Невского11. Знаменитый Бала-
кирев, шут Петра Великого, в свое время оказался при-
частным к роману Вильяма Монса с женою Петра, и за это
был наказан батогами и сослан в каторжные работы. Анна
Иоанновна вернула Балакирева ко двору, и дала ему ввание
придворвого шута. Был при ее дворе и Иоанн д'Акоста, тот
самый шут, которому еще Петр за шутовскую „усердную
службу11 не только пожаловал титул „Самоедского Короля'1,
но еще и оффициально подарил ему остров Соммерс, один
из островов финского залива. Был здесь даже и неаполи-
танец Пьетро Мира, которого при дворе звали Педрилло,
которого, по почину Бирона, объявили мужем козы, уложили
вместе с козою в постель, и в таком виде он принимал
являвшуюся к нему с визитом Анну Иоанновну" со всем
штатом придворных.
212
Шут при Анне Ивановне — это своего рода государ-
ственный деятель. Этому вот мужу козы, шуту Иедрилло,
Анна Иоанновна поручила добыть для нее у герцога Гастона
Медичи знаменитый тосканский алмаз, весивший 139'/2 кара-
тов. По уполномочию Анны Иоанновны, Педрплло, в своем
письме к герцогу Тосканскому, кроме денег, предлагал
55 тысяч российского войска, из коих 40 тысяч казаков,
для войны с испанцами. Бриллиант так и не попал, правда,
в рукп Анны Иоанновны, и достался австрийскому импе-
ратору. Но самая наличность оффициального предложения
услуг русского войска, да еще предложения, делаемого че-
рез шута, достаточно характерно рисует эту горничную на
троне.
Интерес к литературе у Анны Иоанновны был весьма
своеобразный. Узнавши от своих приживалок, что у Василия
Тредьяковского, среди его сочинений, есть неприличные, она
вызывает поэта к себе и велит ему эти стихотворения про-
честь. В сохранившемся письме Тредьяковского этот
несчастный придворный пиита не без гордости рассказывает
о том, как это было: „Имел счастье читать государыне
императрице, _стоя на колониях пред ее императорским
величеством, и по окончании оного чтения, удостоился
получить из собственных ее императорского величества рук
всемилостивейшую оплеушину.
Если бы за преступления против нравственности надо бы
давать оплеушины, то Тредьяковской имел полное право
в ответ на полученную им дать Анне Иоанновне добрый
десяток затрещин. Она принимала все меры, чтобы
их заслужить.
Пока Бирон свирепствовал, увеличивал все больше тяготы
населения, вводил все новые и новые пытки, новые и новые
налоги, Анна Иоанновна развлекалась. Пока Бирон прини-
мал все меры, чтобы о праве на звание человека могли
мечтать в России одни только немцы, а русские только
смерды, только холопы, удобрение, Анна устраивает все
новые и новые маскарады. После свадьбы шута с козой,
устраиваются новые торжественные празднества, женят
князя Никиту Волконского на князе Голицыне.
213
Правят всей Россией немцы, и, если в кабинет министров,
под председательством Остермана, попалидвоерусских—князь
Черкасский и канцлер Головкин, то этому кабинету мини-
стров поручается просматривать счета за кружева для
государыни, а также выписывать зайцев для стола ее вели-
чества.
Не только на всех значительных местах оказываются
немцы, но даже охрану дворца Анна, не доверяя русским,
полностью передает иноземцам. Тайная разыскная канце-
лярия, возродившаяся из закрытого при Петре II Преобра-
женского приказа, работает без устали. День и ночь совер-
шаются пытки, и из десяти тысяч сосланных в Сибирь о пяти
тысячах не удалось сыскать никакого следа, ибо ссылали часто
и „безо всякой записи", а иногда и нарочно переменяли
имена ссыльных, и человек пропадал без вести.
Невероятно круто завинченный налоговый пресс, команда
немцев и лифляндцев во всех частях России—привели страну
к положению, дотоле небывалому. Жители от невыносимого
гнета толпами бежали в леса, пробирались заграницу.
Многие источники указывают, что целые провинции точно
войной опустошены. Были устроены специальные „доимоч-
ные облавы". Снаряжались многочисленные вымогательные
экспедиции.
Крестьян били на правеже и продавали все их имуще-
ство. По показаниям современников, встает подлинная
картина второго татарского нашествия. „Русских людей
считают хуже собак. Пропащее наше государство",—читаем
в одном из пиоем той эпохи. Создаются специальные полки
из. эстляндцев, финляндцев, курляндцев (Измайловский полк
обер-шталмейстера Левенвольда). На командные должности
в гвардии назначаются исключительно немцы.
Пышное богатство того времени прн дворе Анны
Иоанновны имеет характер только внешнего украшения.
Грязное, как тряпка, нижнее белье вовсе не считается
противоречащим пышно расшитому золотом платью. Анна
Иоанновна охотно беседует с монахами, любит, как это
ни неожиданно, церковное благолепие, но главная ее забава—
это все же шуты, дураки и дуры всякого рода.
214
Когда Анне удалось достать слабоумного, полуидиота
от рождения князя Голицына (внук фаворита царевны
Софьи, мечтавшего об освобождении крестьян, Василия Голи-
цына) она приходит в восторг от лого, и пишет Салтыкову
20-го февраля 17.J.4 года: „Спасибо, Семен Андреевич,
благодарна за прпсылку Голицына Он здесь всех дураков
победпл. Ежели еще такой же сыщется,—то немедленно
Анна Ивановна так довольна этим новым своим дураком.
Голицыным, что решает повенчать его со своей любимой
дурой, калмычкой 50-ти лет.
Голицыну уже шестой десяток, у него есть законная
жеиа, но это неважно. По высочайшему повелению, прежний
брак признается немедленно недейстяптельным.
Начинаются пышные приготовления к свадьбе. Образо-
вана особая комиссия под председательством кабинет-
министра Волынского, которой поручается построить на Неве
дом пзо льда, чтобы в нем поселить после свадьбы дурака
и ДУРУ-
Анна Ивановна в восторге. Согнанные со всей России
толпы рабочих пилят лед, ледяные шиты кладут одна
на другую и примораживают, поливая водой. Придворные
архитекторы, придворные художники во-всю работают
над постройкой ледяного дворца. В издержках, естественно,
Здание делится сквозной галлереей, yi ращенной столбами
н статуями, на две половины. Крыльцо с резным фронти-
списом ведет в вестибюль. Далее внутренние покои.
Стекла все из тончайшего льда. Оконные н дверные косяки
окрашены в зеленую краску под мрамор; все стены украшены
и-освещенными изнутри множеством свечей. У ворот ледя-
ного дворца устроены ледяные дельфины, выбрасывающие
из челюстей, с помощью особых приспособлений, горя-
птицы. Перед домом ледяные пушки н мортиры и большие
остроконечные пирамиды, внутри которых огромные фонари,
также разрисованные непристойными фигурами. Внутри
пирамид должны сидеть люди и, вставляя свечи в фонари,
поварачивать рисунки фонаря во все стороны. У дома сделан
в натуральную величину ледяной слон. На нем сидит
ледяной персиянин; еще два таких же персиянина стоят
по сторонам. Днем слон пускает вверх фонтаны, вышиной
в 24 фута, ночью выбрасывает горящую нефть. Посаженные
в него люди должны особыми трубами воспроизводить крик
слона.
Еще более пышно было внутреннее убранство ледяного
дворца. В ледяных комнатах были не только ледяные
зеркала, ледяная двуспальная кровать, такие же мебель
и камины с ледяными дровами, но еще и ледяная точеная
чайная посуда, такие же рюмки и блюда, и даже ледяные
карманные часы. Ледяные свечи и дрова намазывались
нефтью и горели. Здесь устроена была даже ледяная баня,
которую умудрялись жарко топить!
И вот настал торжественный день. По именному высо-
чайшему повелению, со всех концов России доставлены
в Петербург представители всех племен и народов „по два
человека обоего пола в нарядной местной одежде". Калмыки,
абхазцы, киргизы, чуваши, якуты, чухонцы, одни на верблю-
дах, другие на оленях, далее на собаках, на волах, на козлах,
на свиньях,—с шумной национальный музыкой движутся
представители всех народов России на свадьоу старого
дурака и дуры. Тредьяковскому поручено написать особый
гимн. Особые балетмейстеры ставят национальные пляски
всех народов Россип. Пышная процессия, в которой прини-
мает участие императрица со всем двором, возглавляется
молодыми, которых везут на свадьбу в клетке, на слоне.
Пройдем мимо жутких потребностей того, как молодых
со всеми церемониями всенародно укладывают на ледяную
постель, как по высочайшему повелению к дому приставляют
особый караул. Солдатам поручено следить, чтобы ново-
брачные вели себя, как следует, и до утра не смели оставлять
своего ледяного ложа.
Счастливый новобрачный, 60-ти летний князь Михаил
Голицын, как мы видели, специально для этой свадьбы
216
на старой калмычке был высочайшим указом разведен
со своей второй женой, итальянкой. От этого ледяного брака
с калмычкой родилось двое сыновей, князья Алексей и Андрей
Голицины. Когда калмычка умерла, старый князь обвен-
чался в четвертый раз с Аграфеной Алексеевной Хвостовой.
Генеалогия князей Голицыных перечисляет трех детей
и от этого, четвертого, брака.
Самое последнее известие, какое успело войти в русскую
историю об этом старом и знатном роде кгягей Голицыных —
это письмо, хранящееся ныне в калужском музее революции.
В 1921 году князь Голицын, старый эмигрант, живущий
в Париже, прислал мужикам своего родового имцния
следующее характерное письмо:
„Грабьте, черти! Все мое добро берите, подлецы, одного
только не трогайте,—старой липовой аллеи, посаженной
моим предками. Когда приеду—на этих липах вас, мерзав-
цев, вешать буду".
Князь В. В. Голицын, фаворит царевны Софьи, в свое
время мечтал об освобождении крестьян.
Со времен Анны Иоанновны, когда старика Голицына,
шута-приживалыцпка, клали на ледяное ложе со старой
калмычкой, до наших дней прош ло слишком много времени.
Добрые мужички—и граждане РСФСР, прочитали письмо
нынешнего Голицына в волисполкоме, но не поверили,
а, ухмыльнувшись в бороду, передали письмо в местный
музей революции. Пусть полежит, там видно будет.
Пока Анна Иоанновна развлекалась этими свадьбами
то шуда и козы, то двух князей, то шута и шутихи, Бирон
царствовал.
Польша желает избрать на свой престол Станислава
Лещинского, но Бирон не желает. Он требует трона для
своего нретендента, Августа, и посылает в Польшу рус-
ские войска. Желание Бирона исполнено, но он не удо-
влетворен этим результатом. Русскую армию посылают пре-
следовать Станислава Лещинского, и, когда Лещинский успе-
вает бежать в Данциг, русские солдаты прут на осаду Дан-
цига, 135 дней длится эта кровавая осада, но Бирон ставит
на своем.
217
Бирон затевает все новые и новые войны, русская армия
под командой немцев посылается на юг в Крым. Свыше ста
тысяч русских солдат убито, но по миру с Турцией, Россия
не имеет права держать кораблей в Черном море, и крово-
пролитная война, затеянная Бироном, оказывается совер-
шеннобезрезультатной. Это не мешает Анне Иоановне пышно
и' бурно отпраздновать заключение мира.
Немецкое владычество проявляет себя в России совер-
шенно исключительной жестокостью. Не говоря уже о про-
стом народе, но и наиболее титулованные видят перед
собой сплошную муку мученическую. Ивану Долгорукому,
после колесования, отсечена голова. Тому же наказанию
подвергнуты еще трое Долгоруких’. Русская знать в оцепе-
нении. Простой народ все чаще подымается. Вспыхивают
все новые и новые восстания. Восстают башкиры и кир-
гизы. Волнения и бунт проявляются на ярославской полот-
няной фабрике Ивана Затрапезного н т. д В селе Яро-
славце появляется некий лже-царевич Алексей. Анна Иоан-
новна ничего не знает и знать не хочет. Все свои дни она
проводит на кушетке, в шлафроке, в игре в карты, за вином,
в обществе шутов и шутих.
10 лет длился этот веселый маскарад, эта сплошная
забава. 17-го октября 1740 года ко всеобщему ликованию
ее величество Айна Иоанновна, за обедом, почувствовала
себя дурно и через несколько часов в Бозе скончалась.
Как ни далека была от дел государственных Анна
Иоанновна, но она успела все же подумать о престо-
лонаследнике. Не решив этого вопроса, она не могла чув-
ствовать себя спокойной на престоле. Она на собственном
примере слишком хорошо знала, что выражение „несть
власть, аще не от Бога“ в правильной его транскрипции
звучит как „несть власть—аще не от гвардии".
Если бы не было законного престолонаследника, любая
кучка офицеров могла бы выдвинуть своего кандидата. Анна
Ивановна рисковать не желала. Свою племянницу, Анну
Леопольдовну, вызванную для этого из Мекленбурга, она
выдала замуж за принца Антона - Ульриха, выписанного
из Брауншвейга. Ясно и понятно, что сын Иоанн, рожден-
218
ный от этого брака, является прямым и естественным само-
держцем российским. Именно его, этого внучатого племян-
ника своего, сына мекленбургской принцессы и брауншвей-
гского принца, торжественно объявили наследником-цеса-
ревичем.
Когда Анна умирала, престолонаследнику было всего
два месяца.
В той ожесточенной свалке, какая началась у постели
умирающей императрицы Анны, сенаторы и члены синода
и др. успели подлизнуться к Бирону и подать умирающей
Анне Иоанновне для подписи особый указ о'назначении
Бирона регентом. Бирон, после опт б.тикования указа, по-
хвалил за это русское дворянство, обратившись к нему
с особой речью, в которой ваявил: „Господа, вы поступили
как истинные римляне".
Римляне были сконфужены, но помалкивали и втайне
надеялись, что Бирон сумеет оценить пх преданность и само-
пожертвование. Но на этот раз расчеты не оправдались.
Продажа русского трона немецкому конюху не принесла
римлянам даже тридцати сребренников. Не на ту ло-
шадку ставпли—и прогадали!
Как ни терпеливы были туземцы в этой стране, но есть
предел и русскому терпению. Сильный ропот, какой раз-
дался в народе, по поводу того, что регентство при мало-
летнем императоре отдано не его родителям, Антону - Уль-
риху с Анной Леопольдовной, а немецкому выходцу, кото-
рый давно уже успел заявить себя крайними жестокостями,
не остался безрезультатным. Регентство Бирона продолжа-
лось всего три недели.
Ропот в народе настолько серьезен, что во главе
нового заговора становится на этот раз осторожный Миних.
Только руками немца Миниха удалось свести немёпкого
конюха Бирона с престола российского.
Миних сделал свое дело исключительно легко и просто.
С отрядом в двадцать человек явился он ночью ко дворцу,
где жил Бирон, поговорил по душам с начальником караула,
и вот уже всевластный самодержец, десять лет неограни-
ченно царствовавший в России, в одном белье стащен с кро-
219
вати и связан дюжими руками преображенских гренадеров.
По запискам адъютанта Миниха, Манштейна, герцог кри-
чал. рвался, кусался, но солдаты, отведя душу и „набив
морду" царственному регенту, воткнули ему в рот носовой
платок, обернулп его в шинель, и вытащили на улицу.
И вот уже новая регентша, мать Иоанна VI, Анна Лео-
польдовна, предписывает отвести Бирона в Шлиссельбург-
скую крепость.. Сенат, только что еще пресмыкавшийся
перед временщиком, и моливший Анну Иоанновну о пере-
даче всей власти именно в его—Бироновы—руки, по предпи-
санию Анны Леопольдовны уже через месяц судит Бирона,
и „за безбожные и зловымышленные преступления" приго-
варивает его к смертной казни. Даже Анна Леопольдовна
сконфузилась от этого усердия господ сенаторов, и заменила
Бирону смертную казнь ссылкой в сибирский городок
Пелым. План дома, где содержали Бирона в Пелыме, и пра-
вила тюремного распорядка вырабатывал Миних. Очень
скоро Минях сам попадет в эту устроенную нм тюрьму,
и проведет там безвыходно 20 лет, а Бирон, по высочай-
шему указу Елисаветы Петровны, будет из тюрьмы воз-
вращен.
Говорить о царствовании маленького Иоанна VI так
и не пришлось. Через год после того, как Миних стащил
с постели полуголого Бирона и возвел на престол Анну
Леопольдовну, Елисавета, добрачная дочь Петра, повторила
почти буквально жест Миниха. С толпой солдат она ночью
подошла к дворцу, и вот уже вытащена из кровати полу-
голая Анна Леопольдовна, вытащен из колыбели маленький
император. Современники рассказывают, что, арестовывая
Анну Леопольдовну, окруженная пьяными солдатами новая
императрица, Елисавета, взяла на руки свергнутого ею
малолетнего императора, поцеловала и сказала: „бедное
дитя".
Судьба этого бедного ребенка Исключительна. Так же
точно, как после своего восшествия на престол Анна Лео-
польдовна преследовала всех членов бироновской партии,
Елисавета Петровна принимала все меры, чтобы исчезли
самые следы царствования маленького Иоанна. В особом
220
манифесте было объявлено, что „принц Иоаен в его семья
будут отосланы в Германию со всеми почестями, подобаю-
щими их положению''. Вместо этого маленького царя
с Анной Леопольдовной и всей семьей посылают в крепость
Дванск, а оттуда предписывают через два года пер-вести
в Ораввенбург. По ошибке пленника свозят в Оренбург,
за Урал. Оттуда снова возвращают в Ораниенбург, оттуда
гонят всех в Архангельск, в Соловецкий монастырь, в .Хол-
могоры и т. д. и т. д. Во время этих путешествий Анна
Леопольдовна произвела на свет еще двух сыновей. Умерла
она в Холмогорах в 1746 году. Муж пережил ее почти
на 30 лет.
Дети росли полундвотамп.
Через 10 лет после смерти Анны Леопольдовны коман-
дированный и Петербурга сержант охраны похитил, ио рас-
поряжению императрицы, бывшего царя Иоанва, и в глу-
бокой тайне перевей его в Шлиссельбург, где его замуро-
вали в одном из казематов до самой смерти. Через йо’лет
заточения (все эти годы ои так и не знал, где он нахо-
дится по строгой инструкции он ие должен был видеть
ви одного человеческого лица) его убьют. Все эти годы
в сумрачном каземате Шлиссельбурга он медленно, ио верно
теряет человеческий облик Уже в 1769 году сообщение
о нем рисует его полупомешанным. В эти годы он еще
сохраняет туманное сознание своей личности. Когда реви-
зовавший Шлиссельбург Шувалов спросил его: „Кто ты?" он
ответил: „Я очень важная особа. Я принц. Мое имя под-
менили".
Другие источники рассказывают, кав, в ответ на побои
тюремщика, полупомешанный заявляет: „Как ты смеешь
тав обращаться со мной? Я государь".
За долгие десятилетия своего заточения, два раза не-
счастный Иоанн в наглухо закрытой карете был вывезен
н Петербург. Императрица Елисавета желала уиидиь
то „бедное дитн", какое когда-то, в ночь своего восше-
ствия на престол, она вынула из кроватки и нежно поце-
ловала. Императрица Елизавета же тает своими глазами,
убедиться, в том, что вместо постоянной угрозы конку-
рента на ее место на троне, пред ней действительно окон-
чательно сломленный, весь обросший волосами, разучив-
шийся говорить помешанный.
Эпоха переворотов продолжается. Елисавета, пришедшая
вслед за Анной Леопольдовной, спихнувшей с трона Бирона,
уступает свое место Петру III. Новый переворот: Петр III
задушен в Ропше, на престоле Екатерина. Идет, движется
смена лиц, смена партий, а бывший царь Иоанн по-преж-
нему" заживо гниет в Шлиссельбурге. Даже Екатерина II
не пожелала облегчить участь_семьи бывшего парп Иоанна VI
в первые годы своего царствования. Иоанна убили, но
братья и сестры жертвы (отец нх умер в 1775) по преж-
нему в заточении, в Холмогорах.
Только в 1780 году Екатерина II, по просьбе королевы
Дании, тетки Иоанна VI, согласилась, наконец, отпустить
несчастных заграницу.
Архангельский губернатор Мельгунов послан в Холмо-
горы, чтобы сообщить несчастным радостную весть. Отныне
они свободны, онп будут жить в Дании, они получат круп-
ную пенсию. Но на лицах заключенных, вместо радости,
Ужелс и изумление. Услышав имя иператрицы, все в страхе
бросились на пол. Архангельский губернатор с трудом мог
расспросить несчастных, добиться от них объяснения. Они
успели почти целиком вабыть язык человеческий и объяс-
нялись с большим трудом. Старшая дочь, Екатерина,
оглохла и объяснялась только знаками. От имени всех
говорила одна только младшая дочь Елизавета. „Мы разу-
чились жить среди людей. Прежде мы ждали свободы,
мечтали, а теперь не вадо. Нам прислали платья, но мы
не умеем их одевать. Мы никуда не поедем. Мы останемся
здесь."
— Мне предписано исполнить все ваши желания,—рапор-
тует бравый губернатор.
Но желаний у несчастных уже нет. „Вот только рядом
с помещением нашим баню выстроили. Боимся сгореть.
Если можно, уберите баню“.
Но бравый губернатор нашелся. Он решил, что рассуж-
дать-зто не его дело, на то начальство имеется. Раз есть
222
приказ препроводить в Данию заключенных, значит препро
водить их силой, и все тут. Семья была выслана за гра-
ницу, и с этих пор стала получать от русском казны пен-
сию по 8 тысяч рублей на каждого. Но вырванные из при-
вычной обстановки заключения, несчастные не умели жить
на воле и очень скоро умерли. Только старшая глухая
Екатерина умудрилась прожить еще 27 лет после этого,
Ее могила и могила ее сестер и теперь считается досто-
примечательностями маленького датского городка Горсинс.
Судьба Иоанна вызывает горячее сочувствие и симпа-
тию. Он не царствовал, он так и не взошел на трон и прямо
из колыбели попал на всю жизнь в глухой каземаг. этот
несчастный Романов. Отчего остальные, царствовавшие,
Романовы симпатии и сочувствия не вызывают?
223
Елисавета Петровна.
ГЛАВА I.
— Ура! Мы победили. Наша взяла.
— А кто это наши?
— Да кто победил,—те и наши. Дело ясное!
История повторяется. Всего год назад Миних глухой
ночью вел во дворец кучку солдат стаскивать с трона Бирона
и возводить на престол Анну Леопольдовну с маленьким
Иоанном.
Экспедиция, как мы видим, удалась блестяще. Но вот
уже новая смена на троне. Не прошло еще и полгода цар-
ствования, как вот уже в ночь на 25 ноября („еще и баш-
маков не износили" солдаты, хотя бы и интендантских),
опять новая смена — на этот раз ведет кучку в меру под-
поенных солдат—Лесток. На руках солдаты несут Елиса-
вету Петровну. Новый переворот, новая смена стекляшек
в российском калойдескопе.
— Кто там?—всего только и успела спросить спросонья
разбуженная шумом верховная правительница Анна Леополь-
довна. На этом разговоры кончились. Анна Леопольдовна
с мужем и детьми сослана в Холмогоры, где будет уми-
рать, а маленький царь Иоанн, как мы видели, отвезен
в Шлиссельбургскую крепость, где его путем долгого заклю-
чения в каземате сведут с ума и обратят в пол\животное
состояние, а потом, <.ерез 25 лет, убьют.
На престоле Елисавета.—Ура!—громко и усердно кричат
прикосновенные к перевороту, и обеспечившие этим свою
карьеру счастливцы. Кричать „караул" людям, к перевороту
неприкосновенным, строго воспрещено.
224
Переворот идет, как по нотам, именно так, как потя-
гается. Одним из немногих удачников, членов прежнего пра-
вительства, уцелевших при перевороте, оказался фельдмар-
шал Ласси. 'Когда его уже под утро в ночь переворота
разбудили обычным в то время вопросом: „Вы за какое пра-
вительство?"—он догадался без малейшего колебания отве-
тить: „Конечно за то, какое стоит у власти". Этот догадли-
вый человек был оставлен на своем посту. Такие люди нужны.
Остальные оказались менее догадливы. В казематах
Петропавловской крепости очутились и Миних, и Остерман,
и Левенвольд, и многие, многие еще. В свое вр^мя здесь
окажутся Щегловитов, Протопопов и тоже многие еще. Комис-
сия под председательством генерал-прокурора Никиты Тру-
бецкого (не смешивать с комиссией под председательством
Муравьева при Керенском) творит грозный суд, производит
следствие над бывшими вершителями судеб и чинпт допросы
с пристрастием. Любопытная Елисавета, спрятанная за за-
навеской, неотлучно присутствует при этих допросах. Он?
любознательна.
Годы бироновщины были, как мы видели, отмечены
тяжелым деспотизмом немцев, и переворот Елисаветы Пе-
тровны совершен‘под флагом освобождения от засилия ино-
земцев.
Новые герои желали уничтожить прежних. Делалось это
до такой степени-откровенно, что одновременно с допросами,
судом и следствием над всеми, принадлежавшими к немецкой
партии — победители, участники переворота, делят между
собой даже наряды, платья и чулки немецких придворных.
Особенно богатые запасы такого рода найдены у обер-гоф-
маршала графа Левенвольда. Вот это подсудимый! Такого
и судить приятно!
Убрать немцев оказалось, сравнительно, легко, но найти
им заместителей из русских было несравненно тяжелее.
Немецкий посланник Марденфельд в своем донесении Фрид-
риху сообщает: „Белье и платье графа Левенвольда разде-
лено между новыми камергерами императрицы. У них
ничего не было. Двое из них были раньше лакеями, третий—
служил в конюхах".
15
225
Следствие и суд над представителями немецкой партии
дали, конечно, именно те результаты, какие требовались.
Список приговоренных бесконечен. Остерман приговорен
к колесованию Миних—к четвертованию. Елисавета может
спать спокойно. Об ее врагах не забудут. Дело в том, что
одновременно с заточением в казематы очередных жертв
переворота, в срочном порядке возвращаются из тюрем и
из ссылки жертвы переворотов прежних. Возвращен, напр ,
бывший любовник новой императрицы Елисаветы Петровны,
сержант Шубин. В свое время он именно за свои отноше-
ния к цесаревне перенес все ужасы пытки и был сослан
в Сибирь. Теперь его вернули, но Елисавета — увы! — не
желает его больше видеть. Поздно! Красота Шубина
сильно пострадала во время его пребывания на Камчатке,
и, кроме того, сердце Елисаветы уже занято теперь Разу-
мовским.
Возвращены были все Долгорукие, многие ив которых
успели оставить язык в руках палача.
Именно они, эти освобожденные жертвы прежних пере-
воротов, проявляют наибольшую жестокость по отношению
к своим нынешним заместителям, жертвам переворота нового.
Больше всех свирепствует, напр., возвращенный из ссылки
и оказавшийся судьей в комиссии Трубецкого Василий Дол-
горукий.
Елисавета активной роли на себя не берет. Она только
следит за допросами. Она любознательна. Мы увидим в даль-
нейшем, какую странную и сложную фигуру представляет
собой Елисавета, как причудливо соединяются в этой дочери
Петра утонченно-грубая развращенность и пылкая религиоз-
ность,. крайняя жестокость и слезливая сентиментальность.
Следственная комиссия, разбиравшая дела свергнутых
представителей немецкой партии, памятуя, что здесь же,
за занавеской, присутствует и Елисавета, усердствует бес-
пощадно.
Но, когда 18-го января 1742 года на Васильевском
Острове воздвигнут эшафот, окруженный толпой любопыт-
ных, Елисавета Петровна, по воле которой произнесены все
эти приговоры, четвертование для Миниха, колесование для
226
Остермана и т. д., и т. д.,—срочно уезжает в одну из своих
загородных дач.
— Ах, она не может выносить жестокостей!
В будущем мы увидим, что, затевая многочисленные и
кровопролитные войны, Елисавета Петровна будет требо-
вать, чтобы ей ни в коем случае не сообщали о количестве
раненых и убитых. Она требует, чтобы были приняты меры,
чтобы она никогда не видела ни одного раненого. Ей всего
32 года, и эта очаровательная птичка уверяет, что она
побит темы исключительно поэтические, разговоры только
возвышенные.
Старого Остермана, больного подагрой, вносят на эша-
фот на кресле. Огромная толпа во все глаза глядит на
этого тонкого дипломата, так недавно еще могущественного
и всевластного. Остерман спокоен, ои внимательно слушает
приговор, присуждающий его к колесованию. Этого старого,
видавшего виды человека, удивить трудно. Колесование,
так колесование. Этот старый немец слишком долго жил
в России, чтобы чему-нибудь удивляться.
Уже закончены приготовления к зверскому обряду коле-
сования. уже сделано все, что полагается, чтобы на глазах
у толпы любопытных' зрителей приступить к раздавливанию
живого человека тяжелым колесом, — как вот уже новое
распоряжение: ее императрорское величество в неизре-
ченной милости своей повелеть сойзволила заменить коле-
сование—обезглавлением.
Остерман и против этого не спорит. Он все так же
спокоен и невозмутим. В своем коротеньком паричке н
маленькой шапочке черного бархата, которую так хорошо
помнят дипломаты всей Европы, он корректно ждет, .пока
приготовят плаху. Палач уже вынул из особого чехла топор,
уже сняли с Остермана коротенький паричок, расстегнули
ему рубашку и положили го лову на плаху, как вдруг новый
эффект. Ее императорское величество повелела отменить и
обезглавление и соизволила заменить смертную казнь
ссылкой.
Остерман спокойно оправляет рубашку, запахивает ста-
ренькую лисью шубу, вежливо просит палача вернуть ему
паричок и с тем же неизменным достоинством отходит
в сторону, уступая свое место возле плахи старому гене-
ралу Миниху.
Тблпа недовольно гудит, с сожалением провожает глазами
Остермана, но ожидание предстоящей церемонии четверто-
вания Минпха скоро утешает недовольных. Это правда, не
колесование, но все же и это любопытно. Сначала будут
рубить правую руку, потом левую ногу, затем правую ногу
и левую руку, а тогда уже только и голову, объясняют
в толпе опытные люди, и все успокаиваются. Вон сколько
удовольствия от одного только Миниха предстоит зрителям.
Толпа приговоренных на эшафоте вон какая, стоит ли об
одном Остермане вспоминать? „Барон очень хороший чело-
век, но одним бароном меньше, это не важно".
Но зрители оказались разочарованы. Суеверная Елиса-
вета, оказывается, успела дать обет не проливать крови.
Зрители обижены и возмущены. Буйно гудит, надвигается
взбешенная, возмущенная, лишенная зрелища толпа. „Сами
расправимся. Своим судом покончим! Подкупили, небось?"
Но гвардейские офицеры, находящиеся во главе отрядов
стражи, оказываются во всеоружии. Инструкции получены
уже давно. Диспозиция составлена. Свистят кнуты и
нагайки, приведена в повиновение толпа зрителей. Толпу
приговоренных, которым смертная казнь заменена вечной
ссылкой, отводят в каземат Петропавловской крепости.
Старый Остерман поедет в Березов, куда так недавно
он сам сплавил Меньшикова. К общему изумлению, в это
сплошь вороватое время, выяснится, что за многолетние
годы своего пребывания у власти Остерман ничего не ско-
пил и покинул свой пост бедняком. Сенсация небывалая!
Сановник,—и вдруг не ворует. Вы подумайте!
Миних отправится в Целым, тот самый далекий сибир-
ский город, в котором по его чертежам устроена тюрьма и
для Долгоруких, и для Бирона. Теперь в этой самой тюрьме
придется жить самому Миниху. Это, конечно, очень не-
приятно, но старый Миних ведет себя молодцом. Его това-
рищи по несчастью жалуются, ноют и причитают. Они все
после тюрьмы неузнаваемы, чахнут и тают в заточении.
428
Но Миних, который и на эшафот, когда не знал еще с
предстоявшем помиловании, всходил бодро, свеже выбритым
и в лучшем мундире, с веселой улыбкой раскланиваясь со
знакомыми, Миних не сдает. Он отправляется в ссылку
с улыбкой и живет там долгие годы, веселый, довольный,
как и его влюбленная в него старушка жена. Он полно-
стью сохранит бодрость неуравновешенность.
По пути в Пелым, Мивих возле Казани встретится с воз-
вращаемым оттуда по приказу новой императрицы Бироном.
Встреча их многозначительна. Старые враги успели многое
понять за то время, какое были в разлуке. Каждый из них
воистину побывал и на коне, и под конем. Они почти-
тельно снимают шляпы при встрече. Они многое могли бы
рассказать друг другу. Но оба снимают шляпы и молчат.
Все понятно п без слов.
Старые вернулись, новые отправились в ссылку. Вер-
нется ли назад и эта партия? Те, у кого нервы крепкие,
вернутся.
Через 20 лет, когда Елисавету Петровну сменит на пре-
столе полупомешанный Петр III, он, в ожидании того, как
вовый переворот Екатерины уже через полгода свергнет
его с престола и лишит его жизни, успеет еще попытаться
вернуть сосланных при Елисавете. Но для того, чтрбы
дождаться этого нужны, очень уже крепкие нервы. Двадцать
лет срок нешуточный. Остерман не дождется, его судьба
умереть в Березове. Но подтянутый, бодрый Мпних приедет
назад в дырявом тулупчике, снова займет свои роскошные
аппартаменты, проявит бешеную энергию, будет пытаться
во все вмешаться, всем распоряжаться.
При Екатерине он опять окажется в опале за слишком
большую любовь к Петру П1. Его отошлют вдаль от сто-
лицы, назначив его для этого начальником портов, но
Миних будет по-прежнему бодр и даже в 1764 году (84-х
лет от роду!) он останется веселым и подвижным и будет
писать красавице княгине Строгановой любовные записки.
Одна из них, сохранившаяся в архивах Воронцова и относя-
щаяся к этому времени, такова: „Склоняю перед вами колени.
Нет такого места на вашем прекрасном теле, которого я бы
229
не покрывал поцелуями, исполненными благоговения".
Письмо 84-летнего галантного кавалера подписано словами:
„Милый Старик".
Великое дело быть влюбленным в живую жизнь и ее
радости!
Итак, давняя мечта Елисаветы Петровны осуществилась.
Она на престоле.
На этот раз переворот был совершен под флагом борьбы
с немцами. Этот лозунг был чрезвычайно популярен в те
дни. В Москве архимандрит Кирилл Флоринский с кафедры
клеймит немецких „хищных птиц“, и называет по именам
всех немецких сановников. Епископ Амвросий Юшкевич
произносит еще более пылкие проповеди против „немецких
еретиков", и тоже спешит назвать немецкие имена. Теперь
это безопасно, и этим спортом злоупотребляют. Во главе
движения Елисавета Петровна. Когда ей дают для подписи
бумагу о назначении, хотя бы на скромную должность, чело-
века с нерусской фамилией, она неизменно с неудоволь-
ствием спрашивает: „Опять немец? Разве нет русского?"
Но объявить лозунг национализма оказывается гораздо
легче, чем осуществить его. Грамотных, умелых людей, не-
нёмцев. найти в России, по тем временам, очень не легко.
Бирона больше нет, Миних в Пелыме, Остерман в Бере-
зове, но анти-немецкое течение идет вглубь. Какие-то немец-
кие офицеры, играющие на биллиарде, окружены русскими
солдатами: „Сволочи, собаки немецкие! У нас указ—всех
вас перебить. Завтра вас повесим".
Идя этим путем, государственных вопросов не решить.
Без немцев пока не обойтись. И при Елисавете начальни-
ком артиллерии назначен оказывается полковник Фелысер-
зам, начальником пехоты—бригадир фон Берг, кавалерии—
майон Вернулен, инженерной части — полковник Этингер
и т. д., и т. д., вплоть до главнокомандующего, на пост
которого назначен не кто иной, как Пальменбах.
И чем яснее, что без иноземцев не обойтись, тем оче-
виднее пылкий национализм, который объявлен главным
лозунгом новой императрицы Елисаветы с первых дней ее
восшествия на трон, вырождается в простую смену ориен-
230
тации. Вместо немцев пытаются привлечь французов. Вместо
немецких навыков, немецких вкусов—выдвигают на первый
план фрацузоманию, французскую ориентацию во всех ви iax
и формах. Французские люди, французские нравы, француз-
ские вина. Вместо венгерского, какое вошло в нравы двора
еще со времен Петра, хлопают пробки шампанского.
В подражание двору среди русского дворянства увле-
чение всем французским становится эпидемией. Далее от-
сталые провинциалы, толстопузые помещики, стараются
превратиться в парижских петиметров. „Французпк из
Бордо" делается героем эпохи, и любой барабанщик, или же
лакей, приехавший из Франции в эту „страну белых мед-
ведей", может рассчитывать не только на место outshitel’a,
но еще и на всеобщий почет и уважение.
В одном из журналов той эпохи („Кошелек", 1774-го г.)
читаем: „Без французов разве мы умели бы входить, кла-
няться, душиться, надевать шляпу и выражать разные со-
стояния души? Входя раньше в собран^ женщин, о чем мы
говорили? О курицах и цыплятах! Франция снабдила нас
предметами для разговора".
Сама Елисавета считала главной гордостью своей похо-
дить на француженку/быть „совсем, как парижанка". Удава-
лось это плохо, но вместо тяжеловесных, на немецкий обра-
зец, ассамблей Петра, эпоха проявляет себя в совершенно
иных формах. S’amuser — развлекаться, забавляться, весе-
литься во что бы то ни стало,—таковы были лозунги (для
тяглых людей и крепостных, впрочем, отнюдь недействи-
тельные) веселого царствования веселой Елисаветы.
Молодость Елисаветы Петровны, по осторожному выра-
жению В. О. Ключевского, „прошла не назидательно". После
восшествия на-престол, превшие черты проявились еще ярче,
нопо иному. С первых дней восшествия на престол и до самой
смерти Елисавета Петровна в тревоге. Сама взобравшаяся на
престол путем переворота, бывшая ближайшей свидетельницей'
целого ряда переворотов и при воцарении Екатерины, и при
попытке сделать конституционным трон Анны Ивановны, и
при свержении Бирона,— она панически боптся, и не считает
себя спокойной на троне ни одного дня, ни одного часа.
231
Постоянная потребность балов, пикников, маскарадов,
поездок, кутежей, пышных приемов, празднеств, спектак-
лей,—все это, раньше всего, средство заглушить постоянную
боязнь, вечный страх.
Все перевороты, какие прошли на ее памяти, соверша-
лись ночью и от этого по ночам она не спит. Даже если
почему-либо нет ни гостей, ни очередного любовника, она
бодрствует до зари. Особенно тревожна она в те часы,
в которые солдаты, приведенные ею и Лестоком, стаскивали
с постели Анну Леопольдовну с ее супругом Антоном Уль-
рихом и вытаскивали из колыбельки „бедное дитя“, импе-
ратора Иоанна VI.
Елисавета дала обет не проливать крови, и суеверно
блюдет его, но она все время помнит, что враги ее живы.
И все время ей чудится, что вот идут, движутся, уже при-
ближаются к ней новые шайки солдат, которые ведут ей
заместителя.
Когда после долгих поисков ей удалось найти верного
лакея, старика Чулкова, который обладал способностью
бодрствовать, сколько понадобится, и умел, даже и заснувши,
при малейшем шорохе просыпаться,—Елисавета возвела
этого лакея в генералы, сделала его камергером, наделила
его огромными богатствами и требовала от Него, чтобы он
не покидал ее ни на один час. Все ночи был обязан Чул-
ков неотлучно проводить в спальне императрицы, и чего-
чего только ни насмотрелся старик во время этого много-
летнего своего дежурства при Елисавете, которая унасле-
довала от Петра уменье одинаково ценить и мужские,'и
женские ласки.
Главная, основная черта Елисаветы,—это страсть к на-
рядам, украшениям всякого рода. Это было то время, когда
в Москве, напр., была только одна парикмахерша, а потому,—
живописуют современники,—многие дамы причесывались у
нее за три дня до выезда на вечер, и затем спали сидя,
боясь испортить прическу.
Как обстояло дело в Петербурге — в точности неизвестно,
но судебные архивы хранят дело еще эпохи Александра I,
когда некая дама, найдя парикмахера, умевшего делать
232
особенно эффектные вавилоны из волос, немедленно поса-
диЛа его в клетку, в особую компату возле своей спальни,
и не выпускала его оттуда годами. Парикмахер был кре-
постной, и это не возбранялось. Если таково было время
Александра, то чего же ждать от эпохи Елисаветы?
Страсть к украшениям н нарядам была у Елисаветы
Петровны изумительная. Несмотря на многие тысячи и
тысячи платьев, какие сгорели во время пожара ее гарде-
робной, после смерти Елисаветы Петровны, в ее гардеробе
осталось, как известно, свАше 15 тысяч платьев, два сун-
дука шелковых чулок и т. д. и т. д.
Эта страсть к нарядам была развита у Елисаветы до
пределов чисто патологических. Она выслеживала, напр.,
прибытие французских кораблей в петербургскую гавань
с тем, чтобы пересмотреть все без исключения галантерей-
ные новости, прежде чем кто-либо в России мог их уви-
деть. Послу в Париже Бехтееву вменялось в обязанность
добывать образцы новых шелковых чулок, dessout, и т. п.
Даже английский посланник, лорд Гайндфорд, и тот
никак не мог уклониться от поручений по добыванию для
русской императрицы материй на выбор.
Пост заведующего туалетами считается при Елисавете
чуть ли- не более важным, чем пост министра. Когда заве-
дывание гардеробом государыни перешло в руки Олсуфьева,—
могущественный канцлер Бестужев оказывается в ужасе.
Олсуфьев—его враг. Новое назначенпе знаменует для Бе-
стужева потерю контроля над туалетными делами Елиса-
веты, а значит и потерю огромного, почти неограниченногк
влияния на все дела государства!
Даже официально вопросы о туалетах считались госу-
дарственными вопросами. В 1746, напр., году сенату пред-
писано запяться вопросом о количестве и о цвете бархата,
какой должно фабриковать в России, и петербургские сена-
торы под влиянием императрицы категорически осудили
материю с разводами, темно-красными на светлом фоне.
Производство этой материи высочайшим указом воспрещено.
Когда некая .мадемуазель Тардье оказалась повинной
в том, что, продавая модные вещи, она кое-какие новинки—
233
о, ужас!—продала другим по купательннцам, не показавши нх
предварительно государыне,—эту Тардье мгновенно отпра-
вляют в тюрьму.
Государыня всемерно заботится об усилении шелковых
мануфактур. Особыми указами предписывается разводить
на этот предмет шелковичных червей.
В стране была сплошная нищета, одеться было не во что,
самое простое полотно было редкостью, а императрица
во что бы то ни стало требовала, чтобы в разных местах
в России устраивались фабрики отборных кружев, и пре-
доставляла. исключительные преимущества выписанной на
этот предмет брюссельской кружевнице, некоей Терезе.
Особым указом в 1745-м году предписывалось далее
ввести целый ряд ограничений, которые могли бы предо-
хранить императрицу от конкурренцни с нею. в нарядах.
Люди без чина вовсе не имели право носить ни шелка,
ни бархату. Люди чиновные имели право покупать мате-
рию на платье для своих жен не свыше 2 руб. за аршин.'
Только особам первых пяти классов разрешалось пользо-.
вание шелковыми материями по 4 рубля. Более дорогие"
материи имела право носить одна только императрица
Елисавета.
Обойти этот порядок выпиской материи из-за границы
было невозможно. Те, кто выписывали заграничные материи,
были особым указом обязаны заблаговременно заявлять
об этом начальнику царского гардероба, чтобы Елисавета
могла отобрать для себя все те материи, какие ей по-
нравятся.
Тяжелое, хлопотное и сложное дело быть императрицей
всероссийской!
Так же болезненно и внимательно^ как к вопросу о
туалетах, относится Елисавета Петровна н, вообще, к своей
наружности.
Процедура ее туалета, румяна, белила, прическа, по
свидетельству французского посла, маркиза де Бретель,
отнимает чуть не пол-дня: „четырех или пяти часов едва
хватит, чтобы каждую прелесть поставить на ее место",—
пишет маркиз.
234
Долгое время до восшествия на престол, не имевшая
возможности, по соображениям экономии, удовлетворять свою
страсть к туалетам, Елисавета считает необходимым ни разу
не одевать уже однажды надетого платья. Во время балов
императрица—гулять, так гулять!—меняет туалеты по три
раза в вечер.
Императрица зорко следит за тем, чтобы избранные .ею
костюмы или прически—оставались ее монополией. Только
после того, как императрица соизволит изменить свою при-
ческу или покрой платья, придворные дамы имеют право
пользоваться уже оставленной ею модой. Горе тем, кто
осмелится нарушить этот порядок. Когда славившаяся своей
красотой Лопухина явилась однажды на бал с такой же
розой в волосах, какая была у самой императрицы, Ели-
савета устраивает ей гигантский скандал. В самый разгар
бала императрица останавливает танцы и приказыва ‘Т Ло-
пухиной стать среди зала на колени. Она требует ножницы,
отрезает виновной волосы, вместе с розой, и, дав ей две
пощечины, продолжает танцы.
Через несколько времени императрице докладывают, что
несчастная Лопухина упала в обморок. Елисавета отвечает
короткой формулой: „Ништо ей, дуре!“.
В будущем — мы увидпм — Лопухина попадает в руки
палача. Елисавета и до смерти не простит ей этой розы
в волосах.
Такое же всенародное избиение досталось на долю и
Анны Салтыковой, которая осмелилась явиться на бал
в такой же прическе, a la coq, какая была на самой госу-
дарыне. Отец этой Салтыковой еще только что оказал Ели-
савете очень крупные услуги при ее восшествии на пре-
стол. Но прическа такая же, как у государыни? Это пре-
ступление слишком значительное, и град высочайших
пощечин всенародно сыплется на виновную.
Елисавета беспрерывно веселится и развлекается, но
заглушить постоянной тревогп ей не удается. Ее напуган-
ному воображению все время мерещатся все новые и новые
заговоры. В 1742 году все чпны придворной охраны на-
235
казаны кнутом за какую-то „бочку пороха", будто бы
полдоженную под спальню императрицы.
В следующем году раскрывается заговор Ивинского,
заговор Ботты.
Императрица целый ряд ночей вовсе и' не пытается
ложиться в постель. Бессонные ночи, постоянные кутежи,
вместе с чрезвычайным обилием любовных приключений,
естественно разрушают здоровье Елисаветы, но это не важно.
Ее страшит только то, как эти бессонные ночи отражаются на
ее наружности. Чем ближе подступает старость, тем упорнее
и настойчивее неослабная борьба Елисаветы с каждой мор-
щиной. Что ей до того, как идут кровопролитные войны,
ею затеянные. Что ей до тревожных, сплошь и рядом тра-
гических докладов о том, что казна пуста, о том, что все
новые и новые волнения потрясают ее царство. Ей не до
того! Ее не интересуют даже ни вчерашний, ни сегодня-
шний возлюбленный. На ее гребне оказалось снова два
седых волоса!
ГЛАВА II.
Как произошел тот переворот, в результате которого
Елисавета оказались на престоле русском?
Переворот подготовляли давно, но .произвели его вне-
запно и экспромптом. Близкий Елисавете Лесток, ее воз-
любленный, получил сведения о том, что Елисавете снова
грозит заточение в монастырь, от которого при Анне Ива-
новне ее спас Бирон, что те планы, какие она исподоволь
подготовляла в гвардейских казармах, стали известны Анне
Леопольдовне.
Переворот готовили уже давно. Главной задержкой был
финансовый вопрое. Без того, чтобы напоить солдат гвар-
дии, без того, чтобы подкупить караул,—приступать к делу
было нельзя: Денег у Елпсаветы Петровны не было, она
очень нуждалась в этот период, после смерти влюбленного
в нее Петра II. Все, что она могла сделать, чтобы задо-
брить мало-мальски влиятельных гвардейцев (и даже гораздо
больше того!) Елисавета Петровна делала. Но, кроме взяток
236
натурой, для переворота нужны были все же еще и крупные
средства. Средства добыли из разных источников. Один из
любовников Елисаветы, французский посол де-ла-Шетарди,
добыл средства от своего двора, путем обещания военной
помощи России, какая будет оказана Елисаветой после ее
воцарения. Другой любовник, Лесток, добыл деньги от
Швеции, которой Елисавета за это обещала после восше-
ствия на трон вернуть побережье Балтийского моря, завое-
ванное Петром.
Как известно, Елисавета и не подумала исполнить этих
обещаний. Вместо возвращения Балтийского побережья она,
предпочла завоевать и присоединить еще и Финляндию.—
„То, что обещано простой принцессой, не может быть обя-
зательно для вступившей на престол императрицы!"—гордо
заявляет Елисавета, в ответ на упреки.
Внезапность переворота сказалась, мекду прочим, и
в том, что, уже вступив на престол, Елисавета не знает,
как себя вести. Она не решила даже и того, хочет ли она
объявить себя регеныпей при маленьком Иоанне VI, или
объявить себя императрицей—и заменить его. В первом
манифесте она еще не называет себя императрицей и гово-
рит только о том, что „волнения, происходившие в виду
несовершеннолетия Иоанна", побудили всех ее верноподдан-
ных „духовных, мирян и особенно гвардию", просить ее-
занять престол.
В первый день, выходя к толпе, обступившей дворец,
она появляется на балконе с маленьким императором
Иоанном на-руках. В это время она, очевидно, считает себя
еще только регентшей.
Но уже на завтра в 10 часов утра она объявляет де-ла-
Шетарди, что „народ требует, чтобы она объявила себя не
регентшей, а императрицей", и. спрашивает у него, как
у верного друга, совета: „Что делать с маленьким браун-
швейгским принцем Иоанном?" Галантный француз отвечает:
„Следует позаботиться, чтобы исчезли всякие следы царство-
вания Иоанна VI", и советует на всякий случай задержать
курьеров, которые должны были быть отправлены к дворам
Запада с сообщением о восшествии на престол Елисаветы.
237
„L'appetit vient en mangeant**. Аппетит Елисаветы на-
столько велик, что она решает уничтожить не только следы
царствования Иоанна VI, но и следы самого Иоанна.
В новом манифесте заявляется, что „прпнц Иоанн Браун-
швейгский и его семья будут отосланы в Германию со всеми
подобающими почестями*. Эти почести сразу же свелись
к безнадежному каземату, но в первые дни своего царство-
вания Елисавета ничего не решила.
Эта нерешительность, какая проявляется здесь, на всю
жизнь останется характерной чертой императрицы. Легко-
мысленная, бесхарактерная, через минуту забывающая
о принятом решении, любящая только удовольствия,—именно
эту нерешительность свою она сделает главным законом
жизни России на целые 20 лет.
Как мы видели, Елисавета Петровна дала обет не при-
бегать к смертной казни. Этот обет свой она, несколько
дело касалось преступлений политических, выполняла.
В делах, касавшихся церкви, она со вздохом говорила, что
она не вправе миловать, ибо здесь обижен сам Господь Бог.
И здесь казни совершались исправно.
Доброта Елисаветы вообще несколько своеобразна.
Когда в 1753 году, напр., ей докладывают, что, в виду
подтверждения ею смертной казни, в тюрьмах скопитось
3.579 человек, приговоренных к смерти, и спрашивают, что
с ними делать,—она милостиво отвечает: .Вырезать им но-
здри и отрубить правую руку**.
На этот раз и самые жестокие сенаторы недовольны
и торгуются. Отрубить правую руку—это убыточно. Люди
не смогут работать. Чем их кормить? Расходы будут.
Елисавета соглашается уступить. Сторговались на отре-
зании ноздрей, клеймении, наказании кнутом и пожизнен-
ной каторге.
Елисавета Петровна очень подчеркивает, что она человек
добрый, жалостливый.
Когда она, наир., узнала о том, что в Лиссабоне землятря-
сение,—она сразу же заявила, что она на свой счет отстроит
целый квартал в городе, и только полное отсутствие средств
в казне помешало ей осуществить этот богоугодный план.
238
Но эта жалостливость проявляется очень редко: Ели-
савета, напр., не только ничего не имеет против пыток
и истязаний, какие неустанно ведут в застенке Ушаков и
его преемник, Александр Шувалов, но даже и по собствен-
ному почину охотно и широко прибегает к этому средству.
Когда, напр., придворный шут Аксенов, кстати сказать, послед-
ний оффициальный представитель этой почтенной профессии
при русском дворе, вздумал ей преподнести в подарок
только что пойманного им ежа и, весело смеясь, принес ей
эту находку в шляпе,—Елисавета пронзительно завизжала:
,Ах, ах, он похож на мышь*. И вот бедный шут Аксенов
послан уже в застенок и предан пытке за то, что неумест-
ной шуткой изволил испугать ее величество,
Елисавета Петровна, конечно, очень добра. Когда ей
приносят к подписи „Уложение о наказаниях", она катего-
рически отказывается. „Не могу, этот устав написан
кровью"— говорит она. Но, когда при расследовании дела
о так-назыв. „заговоре Ботта" (никакого заговора на
самом деле и в помине не было; было только непочтитель-
ные выражения о наружности и о поведении императрицы),
среди направленных к допросу под пытками оказывается
беременная, некая Анна Лилиенфельд, это Елизавету не
пугает. Анна Лилиенфельд, правда, сама ни в каких пре-
ступлениях не виновата, она только не донесла о недобро-
жела1ельных замечаниях по адресу императрицы. Даже
Ушаков считает нужным запросить императрицу, можно ли
пытать, растягивать на дыбе и полосовать кнутом эту жен-
щину, ожидающую ребенка. Елисавета отвечает утверди-
тельно.—„Конечно, можно. Она не хотела беречь мое здо-
ровье, мне нет надобности беречь ее“,—говорит императрица.
Скрытая занавеской, Елисавета и в этом процессе при-
сутствует во время допросов, но „ах, она очень нервна11.
Он просит начинать пытки до ее прибытия, и продолжать
их только после ее отъезда. Ах, у нее слабые нервы.
Поберегите вашу императрицу!
Эти слабые нервы не помешали ей обрадоваться случаю
свести счеты в этом деле Ботты с красавицей Лопухиной
и Бестужевой.
239
Императрица в бешенстве. Как? Кто-то осмелился
непочтительно говорить об ее характере, об ее образе жизни,
и даже об ее наружности? О, она сумеет проучить дерзно-
венных.
Кроме обычных дыбы и кнута, пущены в ход все разно-
видности пыток. Специальное судилище из членов сената
и представителей духовенства приговаривает к обезглав-
лению целую толпу виновных и соучастников.
Как всегда в делах политических, Елисавета заменяет
смертную казнь: вернувшись с бала, она составляет список,
кому вырезать язык, кого публично наказать кнутом, кого
отправить в казематы, кого в ссылку.
Публичная расправа назначена на 31-е августа 1743 года.
Среди целой толпы приговоренных к истязаниям Лопухина
и Бестужева оказались на эшафоте рядом. Обе жертвы уже
раздеты рукой палача (государыня еще с вечера уехала
в Ораниенбаум. У нее слабые нервы!) Толпа гогочет, лю-
буясь обнаженными красавицами. „Ну-тка, ну-тка. Пущай
и они попробуют."
Бестужева успела, пока палач раздевал ее, сунуть ему
в руку свой украшенный бриллиантами крест—и отделалась
сравнительно легко. Палач не усердствовал при наказании
кнутом и отрезал ей только небольшой кусок языка. Лопу-
хина вела себя иначе. Когда палач сорвал с нее платье,
она пришла в ярость, стала отбиваться, браниться и даже
укусила палача за руку. О, палачи умеют отомстить.
Не успел палач схватить ее за горло, добыть свои щипцы,
как вот в руке его уже кусок окровавленного мяса.—Кому
язык? Кому свежий язык ? За один рубль язык Лопухиной.—
Ну, а теперь, красавица, кнута попробуй. Будешь
помнить!
Вместе с мужем, который также подвергся истязанию
кнутом, Лопухина была после этого сослана вглубь Сибири,
в Селезинск.
Идут долгие, мучительные годы. Через 10 лет Лопухина
решается „припасть к стопам" императрицы Елисаветы,
умоляет ее о прошении, взывает к ее религиозным чув-
ствам. Но богомольная Елисавета не желает и слышать
240
о помиловании. Лопухина остается в ссылке еще я вторые
10 лет. Только после смерти Елисаветы, при воцарении
Петра IH она возвращается, навоиец, в Петербург. Никто
не может поверить, что эта страшная, костлявая, седая
старуха, дико мычагаав что-то безъязыким ртом, это и есть
знаменитая красавица Наталья Лопухина, считавшаяся гор-
достью в украшением знатного петербургского общества!
Любила очень веселиться
Бестужева была после наказания сослана в Якутск, Ока
умерла там через 20 лет, всего за несколько дней до издан-
ного Петром П1 указа об ее освобождении. Все эти 20 лет
Бестужева провела в страшной нужде, в голоде и холоде,
а ее дочь продолжала в это время блистать при дворе, и ее
муж разъезжал, в качестве посланника, из одной столицы
Европы в другую и благополучно выхлопотал у Елисаветы
разрешения жениться иа другой жене, богатой госпоже
Ах, Елисавета была очень добрая, очень чувствительная
в «ентиментальная женщина.
ГЛАВА Ш.
Нужно ли подробно останавливаться иа любовниках этой
чувствительной императрицы? Их было много, слишком
много. Как пересчитать всех этих героев ее романов, если
любая встреча с красивым солдатом нлн рослый кучером
сплошь и рядом создавала еще одного генерал-аншефа
российской империи? Даже встреча с Алексеем Разумов-
ским, связь с которым не только продолжалась долгие годы,
но даже была узаконена особым тайным браком, даже и эти
отношения начались только по рекомендации. Подруга
Елисаветы, Нарышкина, вернулась после свидания с этим,
тогда еще неведомым императрице придворным певчим
Разумовским, . очень усталой и утомлениой“, и в беседе
с Елисаветой дала ей о нем самые лучшие отзывы. Ели-
савета сочла нужным убедиться. Если даже любовь к Разу-
мовскому началась таким образом, то естественно, что пере-
числять все случайные забавы Елисаветы — совершенно
излишне.
Елисавета любила театр, и так как во время придворных
спектаклей женские роли исполнялись молодыми кадетами,
то одевала их всегда собственноручно сама Елисавета.
Кадеты знали, что это одевание не что иное, как смотр.
Один ив них, понравившийся ей, кадет Бекетов, после такого
одевания во время спектакля умудрился заснуть. Испуган-
ный режиссер поторопился .было опустить занавес, но импе-
ратрица повелела занавес поднять.—Не будите его, пусть
спит. Он очень красивый. Дайте полюбоваться.
Карьера Бекетова, начавшаяся в ночь этого спектакля,
была головокружительна. Осыпанный чинами, орденами,
поместьями, крепостными, — он уже в первое же утро
после этой ночи милостиво принимает первых сановников
государства, почтительно склоняющихся перед новым госу-
дарственным деятелем.
Показания современников упоминают еще и о кадете
Свистунове, которого императрица также успешно одевала
перед спектаклем, с не менее благоприятными результа-
тами. Останавливаться на всех этих рядовых и много-
численных историях нет оснований.
Если оставить в стороне многочисленные любовные
истории Елисаветы и всмотреться в них лишь постолько,
посколько они касаются Елисаветы, как императрицы, имеют
отношение не только к ней лично, но еще и к судьбе
государства Российского,—эта длинная и запутанная цепь
любовников сразу же распадется на своеобразные ведомства:
любовники по ведомству министерства внутренних дел, и
любовники по ведомству дел иностранных. Именно, они-то
и правят Россией все эти годы.
Здесь сказывается какая-то яркая и характерная черта,
свойственная всей династии, всему дому Романовых. Эти
цари-самодержцы, цари неограниченные ни чем, даже грани-
цами здравого смысла, чуть ли не все сплошь полагали
242
главную свою заботу в том, чтобы не царствовать. Укло-
ниться от царствования, это чуть не главная задача ка-
ждого из Романовых в отдельности и всех Романовых
вместе.
Если уже в царствование Михаила этот первый Рома-
нов всю свою царскую власть так охотно отдал в руки
своего отца, Филарета, если Алексей-Тишайший так охотно
ограничивает свои задачи ходьбой в баню и в церковь,
а царскую власть отдает ранее Морозову, а впоследствии
Никону,—то еще ярче и разительнее эта черта всемерного
уклонения, своеобразного дезертирства, сказывается в царство-
вание, женщин. Екатерина I отдала всю царскую власть
Меньшикову, Анна Иоанновна—Бирону. Анна Леопольдовна
Остерману. По .этому же пути идет и Елисавета Петровна.
Ярая стороннпца разнообразия, она сменяет на своем троне
одного самодержца на другого, оставляя себе лишь балы,
забавы, наряды и развлечения.
Наиболее близким ей человеком был ее муж, связанный
с ней тайным браком, Алексей Разумовский. Но этот добро-
душный хохол до конца дней своих так и не пожелал ни
в какой мере путаться в дела государственные. Такого
честолюбия у него и в помине не было. Веселый человек,
не дурак выпить, он охотно брал те удобства жизни, какие
доставляла ему его должность при императрице всея России,
но забот, но дел государственных, но обязанностей он не
желал. Малороссийская песня, малороссийская запеканка—
это дело другое.
Мы не -знаем, что делала бы императрица Елисавета,
если бы Разумовский был ее единственным возлюбленным.
Но, к счастью, выбор был очень велик, и царствование ее
резко и определенно разделяется на три периода. В пер-
вом фактическим самодержцем, главой и распорядителем,
является Лесток, тот домашний доктор цесаревны Етиса-
веты, который оказался во главе заговора, возведшего ее
на престол. Во втором периоде, когда Лесток в опале и
после кнута, тюрьмы и пытки сослан в Устюг, на его место
становится неограниченным властителем Бесгужев и, нако-
нец, после опалы Бестужева до самой смерти Елисаветы
16*
243
самодержавная власть прннадлежит новому любовнику,
Шувалову и его братьям.
Эта странная черта передачи своих прав самодержицы
хоиу-иибудь из близких лиц, характерна и для женщин
и для мужчин на • троне одинаково. Фигура Григория
Распутина, которому Николай П через Александру Феодо-
ровиу старается передать своп права венценосца, вовсе не
В длинной серин царей, сменявших друг друга на троне,
единолично исполнял свою .службу" разве только Петр I,
и потом еще Екатерина И. Не потому ли и получили
звание „Великих" оба эти монарха от благодарного, во ие
всегда разборчивого потомства, что нарушили это общее
правило и, вместо того, чтобы передать свою сумасшедшую
власть кому-либо из находящихся по близости проходимцев,
задумали вдруг в впрямь царствовать самостоятельно?
Что нового, индивидуального принесла с собой иа пре-
стол Елисавета? Мы видели в лице Анны Иоанновны
характерную фигуру горничной на троне. Мы проследили
в недолгие годы царствования Екатерины I, что делает на
троне ие менее типичная коронованная кухарка. В лице
Елисаветы преднамп впервые иа троне оказывается барышня-
Елисавета, по сравнению со своими предшественниками
представляет собой то, что тогда называлось образованным
человеком. По воле Петра к ней был приставлен обширный
штат воспитателей. Даже Екатерина, сопровождавшая
Петра в походах, оставляя своих дочерей Анну н Елисавету
мамке, некоей Авдотье Ильинишне, в своих письмах к кня-
гине Меньшиков требовала „за детьми хорошенько смотреть
в мамкиного Евдошкииого самовольства ие допускать".
Возле девочек был, кроме большого штата гайдуков, кух-
мистеров, конюхов, неизбежных „шести калмыков" в „чет-
верых дворян", еще и мастер немецкого языка, господин
Глюк, была в некая француженка, Латур-Лануа.
Воспитание ее было не чуждо н эстетических заданий.
Заботами родителей Елисавета Петровна уже в детстве
была „испанским танцам изрядно обучена". Художнику
Людвигу Каравату было поручено написать масляными
красками портрет дочерей Петра, где обе девочки были
изображены „в виде гениев, с развевающимися драпировками*
и эфирными крылышками мотыльков за плечами".
Еще когда Елисавете было всего 10 лет, Петр, как мы
видели, очень мечтал выдать ее замуж за французского
дофина, Людовика XV, и с этой целью даже специально
е<дил в Париж. Соответственно с этим, не желай ударить
лицом в грязь перед Европой, Петр старался дать Елиса-
вете воспитание самое утонченное. Он любил даже этим
прихвастнуть: „Вон-де какую барышню из своей дочки
сделал!" Девочку вывозили на ассамблеи, начинавшееся по
указу Петра в 3 часа пополудни, По ритуалу сначала
играли монотонный марш и все пары детали реверансы.
После сего маршал должен был ударять жезлом и заявлять,
что отныне „каждый может танцовать как и что ему взду-
мается". Уже тогда, по отзывам современников, 11-ти лет-
няя Елисавета „вызывала всеобщее удивление испол-
нением польского, а также немецкого менуэта и английской
кадрили". Уже и вступив на престол, Елисавета гордится
тем, что во всей России никто, будто-бы, лучше ее не
умеет танцовать.
На ряду с тонким знанием танцевальной науки Елиса-
вета Петровна владеет французским и немецким языками.
Она пишет даже какие-то, очень плохие, впрочем,- стихи.
Перед нами таким образом действительно барышня-аристо-
кратка.
По существу, эта новая для государыни черта некоторой
интеллигентности проявляется, однако, вовсе не так резко.
Елисавета до конца- дней своих безконечно суеверна, полна
предрассудков, старинных привычек и ложных страхов.
Она свято верит в леших, домовых, русалок. Ложась спать,
оиа требует, чтобы ей рассказывали сказки, обязательно
страшные. Главный ее интерес - интерес к сплетням. На
сон грядущий ей необходимо нужно, чтобы ей чесали пятки.
До самой смерти своей она была уверена в возможности
проехать в Англию сухим путем.
245
Влюбленная по-внешнему в западноевропейскую куль-
туру, бесконечно внимательная ко всем утовченностям
западного быта, Елисавета на-ряду с этим строго соблю-
дает правила о грибной и рыбной пище во время поста,
и даже во время болезней врачи ие могут убедить ее хотя бы
на йоту отступить от этого режима, Когда всемогущий
канцлер А. П. Бестужев-Рюмин вздумал было не есть г риб-
ного в постные дни, ему понадобилось для этого особое раз-
решение константинопольского патриарха.
По выражению В. О. Ключевского, „вся карта Европы
была в распоряжении Елисаветы, но заглянуть в эту карту
ей в голову не приходило". Бестужев-Рюмин ее именем
плетет хитроумнейшие дипломатические кружева, решает
важнейшие вопросы жизни Европы, а Елисавета остается
в своих внутренних покоях, среди приживалок, сплетниц,
рассказчиц. Именно здесь создается тот интимный кабинет,
та звездная палата, которая олицетворяет собой факти-
ческое самодержавие на Руси. Здесь, среди этих баб,
которые делали ту а чет императрицы, возились с ее гарде-
робом, рассказывали ей сплетни и сказки, чесали ей на
. ночь пятки, и приводили очередных любовников, —премьер-
шами являются Мавра Егоровна Шувалова, далее Анна
Карловна Воронцова, и еще какая-то старуха Елисавета
Ивановна, которую в столице называли „министром ино-
странных дел“ за то, что „все дела через нее государыне
подавали". От этого вот „кабинета министров", который
было бы правильнее называть спальней, зависела не только
раздача чинов, все назначения, царская милость и царская
опала, но и самое направление дел государственных.
Мы видели, как ярко н резко проявляется в характере
Елисаветы ёе болезненная страсть к нарядам. . Следующей
чертой, наиболее характерной для нее, если оставить в сто-
роне любовные истории и с мужчинами, и с женщинами
(способов лечения, ныне применяемых проф. Штейнахом,
в те годы не существовало), является совершенно исключи-
тельная, воистину патологическая лень.
Всматриваясь в документы и показания современников,
ясно видишь, до какой степени ей было лень вставать
246
с постели и ложиться спать, лень одеваться, лень обедать,
лень целоваться и наряжаться. Эта черта, резко сказы-
вавшаяся уже и в юности (единственно, что она любила
тогда,—это хороводы, и еще свадьбы своей прислуги, когда
она сама убирала невесту к венцу), все растет и увеличи-
вается после восшествия на престол.
Она очень дорожиг тем, что она императрица, тем, что
она дочь Петра, чьи заветы, будто бы, она исполняет н во-
площает, и по началу даже объявляет, что будет присут-
ствовать и на заседаниях сената, и на заседаниях коллегии
иностранных дел. Но все эти обещания не исполняются.
Да что заседания? Уже в 1742 году, то есть очень скоро
после восшествия Елисаветы иа престол, Бестужев горько
жалуется саксонскому министру Петцольду, на лень и рас-
сеянность ее величества. Она не позволяет решать дел
без себя. Но когда ей препровождаются рапорты, ордо-
нансы, докладные записки, она ничего не хочет читать
н даже уже законченные дела ленится подписывать.
Все растут и растут горы бумаг, из-за задержки ослож-
няются новые и новые дела. Грозит разрывом Австрия,
настойчиво требует ответа по поводу договора Англия. Но
добиться внимания Елисаветы хотя бы на пять минут
оказывается совершенно невозможно. Даже когда коллегия
иностранных дел — характерная черта эпохи! — занимается
покупками бриллиантов для государыни, а в канцелярии
сената заняты воспитанием двух медвежат, которых надо
для забавы ее величества научить ходить на задних лапах
и прыгать через палку, даже тогда Елисавета не находит
ни одной минуты: ,,Нет возможности говорить о делах", —
жалуется в 1744 году англичанин Тираули: — „Балы, ма-
скарады, оперы, вот и все, что поглощает все наши
мысли “.
Эта беззаботность в делах государственных связана
с очень большой требовательностью Елисаветы. Импера-
трица настаивает на том, чтобы доставляемые издалека
для ее стола персики, апельсины, устрицы и особого сорта
раки присылались быстро,- и требует, чтобы для этого были
устроены особые станции, особая почта.
247
Через 6 лет после своих горьких жалоб саксонскому
министру Петцольду, Бестужев и 1750 году жалуется австрий-
скому послу, трафу Бернесу, на полную невозможность
какой бы то пи было работы при Елисавете: „Вся империя
разваливается. Мое терпение подходит к концу. Я прину-
жден потребовать отставки".
Даже тогда, когда волею случая Елисавету удается
хотя бы на минуту усадить ва письменный стол, это еще
не служит ручательством, что она подпишет ту бумагу,
подпись к которой она обещала дать. В 1746 году, напр.,
ваключен договор с Австрией. По сообщению маркиза
де-Бретейхя, в тот самый момент, когда императрица,
расписываясь под текстом договора, плодом долгих и тягост-
ных усилий, написала Первые буквы своего имени, на неро
императрицы, как оказывается, уселась оса. Елисавета
расстроена. Ах, вто плохая примета! Она откладывает под-
писание договора на целых шесть недель. По описанию
де-л’Опиталя, в то самое время, когда балы, любовники,
кутежи в наряды заполняют все ее внимание, оца „по целым
часам стоит перед иконой, разговаривает ней, просит у нее
совета". Она бесконечно мнительна: пылинка, попавшая
в глаз, кажется ей бесспорным предвестником слепоты.
Малейшее недомогание представляется ей смертельной
болезнью, и постоянные истерические припадки делают
невозможным даже напоминание ей о тех важнейших бума-
гах. которые месяцами вдут ее подписи.
Царствование Елисаветы Петровны исключительно по
тому огромному влиянию, какое имела тогда Россия на дела
всей Европы. Пред ней заискивают Англия, Австрия,
Франции... Россия, по воле Елисаветы, бросает войска на
Германию и одерживает изумительные победы над Фрид-
рихом II, русские серячки захватывают Берлин, но Елиса-
вета сама ничего не знает и знать не хочет. Когда среди
придворных находится фанатик, который, рискуй суровыми
карами, осиливает многочисленные препятствия, добирается
до Елисаветы и в длинной и пламенной речи, приводя
документы в доказательства, рассказывает Елисавете о той
невероятной вакханалии насилия и произвола, от которой
248
стонет вся страна, о сплошных подкупах и взятках, какие
берут ближайшие к иен люди, о том, что все ее министры
получают жалование от дворов Германии, Франции, Англии,
о том, что данные ею приказы не выполняются, освобо-
жденные ею люди гниют в тюрьмах, а люди, подлежащие
по ее приказу аресту, за взятки гуляют на свободе,—
Елисавета, выслушав все это, делает удивленные глаза,
заявляет:. „Боже, как меня обманывают!"—и, сразу же забыв
об этом, возвращается к своему туалетному столу, к своим
приживалкам, чешущим ей пятки, к своим нарядам и иконам.
Говорить о каких-нибудь принципах Елисаветы Петровны
не приходится. Эта взбалмошная истеричка понятия не
имела о какой - нибудь определенности. Мы видели, как
резко объявляет она о борьбе с немцами, о своем непре-
клонном решенаи уничтожить „засилне иноземцев", и, тем
не мекее, царствование ее, как началось с Лестока, Шварца
и Гринштейна, так и продолжается. Маршалом двора ее
величества назначается Брюммер и даже во главе той роты,
какая возвела Елисавету на престол и получила название
лейб-кампанцев и целый ряд особых привилегий, поставлен
прпнц Гессен-Гомбургский.
Та же переменчивость и непоследовательность проявля-
ются и в отношении Елисаветы к евреям. Особый указ
от 2-го декабря 1742 года категорически требует „изгнания
из России всех евреев", за исключением тех, которые при-
мут православие. Сенат пытается указать императрице,
что этой мерой наносится очень большой вред отечественной
торговле, но Елисавета стоит на своем прочно. От врагов
Христовых она не желает интересной прибыли. Даже
какой-то секретарь русского посла в Вене должен был
немедленно покинуть свой пост. Его имя, оказывается,
Симон! Даже знаменитый португальский врач Санхес,
только-что еще приглашенный самой Елисаветой в члены
Российской академии и по ее приглашению приехавший
в Россию, тоже попадает под действие этой меры. Прези-
дент Академии по этому поводу пишет Саихесу следующее
письмо: „Ее величество лично против вас ничего ие имеет,
но оиа думает, что ее совесть не позволяет ей оставить
249
в Академии человека, который, покинув знамя Христа
позволил себе сражаться под знаменем Моисея и проро-
ков Ветхого Завета*.
Академик Санхес очень удивлен. В простоте души он
полагает; что он никогда не „покидал знамени Христа", ибо
христианином никогда не был, что он вовсе не „сражался*
под знаменем Моисея, и что пророки Ветхого Завета—это
даже и с точки зрения христианства вещь вовсе не позо-
рящая. Но Елисавета разбирается во всем атом лучше.
Отношение к евреям у императрицы, кажется, достаточно
определенное.
И все же, когда вчитываешься в документы о царство-
вании Елисаветы, видишь, что принципиальность импера-
трицы и в этом вопросе совсем не такая угрожающая, как
это можно было думать. Некий еврей-ювелир Грюнштейн
получает от Елисаветы в дар 1000 крепостных, самых
настоящих христиан. Через несколько лет после этого
еврей Грюнштейн женится. Елисавета Петровна приез-
жает к нему на свадьбу и, кстати уж, дарит ему и еще
2000 крепостных. Далее Елисавета делает его дворянином,
и вот он, оказывается, зачислен уже в самую почетную
часть гвардии, в среду лейб-кампанцев ее величества.
Главной трагедией Елисаветы являлось безденежье во всех
его видах и формах. Если даже не говорить о том траги-
ческом недостатке денег, какой отличал ее девические годы,
затянувшиеся до четвертого десятка, и исполненные бессиль-
ными мечтами о престоле,—то даже и после воцарения
Елисавета сплошь остается без гроша. Тратятся огромные,
ни с чем несообразные суммы, аппетиты становятся все
больше и требования все повышаются, а денег—увы!—все
нет и нет. Уже в 1742 году Мардефельд в своем донесении
сообщает: „В,се кассы исчерпаны. Офицеры уже 10 меся-
цев не получали жалования, адмиралтейство не имеет ни одной
копейки*. Мардефельд рассказывает о том, какие сцены
разыгрываются зачастую во дворце по случаю визитов
кредиторов. У них брали материи, полотна, бриллианты,
очень охотно и широко, ио денег никто платить не желает.
„Хозяин сказал, что в последний раз".
250
Мардефельд рассказывает, напр., сцену, когда Елисавета
восторженно кидается в переднюю, узнав, что к ней пришел
торговец модными товарами Елисавета пламенно желает
посмотреть новые образцы, но увы! ничего нового не при-
несли. Торговец пришел требовать 400 рублей, причи-
тающихся ему за отпущенную ранее рухлядь. После долгих
разговоров, когда заведующий финансами Чоглоков категори-
чески заявляет, что денег нет, он не Господь Бог, н чудес
творить не умеет, Елисавета отправляется в свою спальню
и приносит оттуда 400 рублей. Но дает она их не торговцу,
а передает для уплаты назойливому кредитору Чог’локову; с тем
условпем, чтобы Чоглоков эти 400 рублей вернул, не позже,
чем через месяц.—Елисавете нужно платить за бриллианты.
Любопытной чертой Елисаветы является еще и то, что
она всегда заботилась копить свои личные, особые деньги,
как будто, всегда была готова к отъезду, к срочному бегству,
при котором- нельзя же оказаться „без валюты".
% Французские галантерейные магазины, указывает
В. О. Ключевский, отказывались отпускать во дворец
в кредит модные товары. Но траты продолжаются полным
ходом. На постройку Зимнего дворца истратили более
10 миллионов. Огромные деньги тратятся на бриллианты
и наряды, на выписку итальянской труппы и т д. и т. д., но касса
пуста. Сплошь и рядом за столом Елисаветы „не доставало
пряностей и олив, вино подавалось отвратительное". У Мар-
дефельда находим сведения о том, как толпа матросов
останавливает карету Елисаветы, едущей в монастырь.
(Поездки в монастырь считались особо важными. Кроме
религиозных мотивов имеются еще и иные. Почему-то люби-
мым местом для любовных свиданий и ивтриг Елисаветы
были именно монастыри}, но грубые матросы, не считаясь с
этим, окружают карету, и громко требуют выдачи жалования.
Отчетности казны в то . время вовсе не существовало.
Брали налоги со всех концов, стараясь нахватать побольше.
Воеводы, которые жалования не получали, а кормились
на своей должности, должны были позаботиться о том, чтобы
и государыне было не обидно. Тратили при дворе сколько
понадобится.—душа меру знает. Только бы хватило. Но хва-
251
тить не могло. К концу царствования Елисаветы долги казны
были свыше 8 миллионов (самых неотложных платежей в
одной армии накопилось около 3 миллионов), а наличность
была сведена к 50 тысячам. На такие деньги не раскутишься!
Игру ума в денежной области Елисавета проявляет
изумительную. Сенатским указом 1758-го года предписы-
вается дворянскому банку заплатить 7 тысяч рублей жало-
вания итальянской труппе в Петербурге. Причем тут
дворянский банк? — ответить совершенно невозможно.
Вводится система платы долгов товарами. Бесконечно повы-
шаются косвенные налоги. Цену иа соль повышают чуть ли
не в 100 раз. В виду того, что по наблюдениям Марцефельда.
русские люди имеют „странную привычку зарывать деньги
в землю", Шувалов придумал прибегнуть к переплавке
монеты: величина монеты уменьшена вдвое, а ее ценность
вдвое увеличена. Состоящий в это время в любовниках,
Шувалов очень гордится элегантностью этого способа и даже
получает за эту изобретательность 30 тысяч рублей в пода-
рок, но положение становится все тяжеле и тяжеле
„Елисавета жила в золоченой нищете",—констатирует
В. О. Ключевский. Денег все меньше, долгов все больше,
и от этого все больше неприятностей, и все шире растут
волнения, восстания, бунты и мятежи. Елисавета выпу-
скает даже особый манифест о „цветущем состоянии госу-
дарства Российского, равного которому оно никогда не пере-
живало". Иностранцы читают и возмущаются, русские
люди читают и хихикают.
В этой вот обстановке из того типа барышни-аристо-
кратки, какой впервые явила былэ на престоле российском
Елисавета, из нее с течением времени только и могла
образоваться толстая, дебелая помещица. Провинциальная
помещица—это наиболее точное определение этой, быть мо-
жет, по существу и не злой, и ие глупой, но совершенно
безнадежно ленивой' и распущенной истерической женщины.
Как и полагалось, все вокруг было безгранично запущено
у этой русской помещицы. Она обожала блеак, роскошь, но
золоченая нищета проявляла себя трагически ярко. В ее
дворце огромные.театральные залы фойэ, пышные балы, но
252
жилые комнаты дворца „ поражают теснотой, убожеством обста-
новки, неряшеством, двери не затворяются, в окна дует, ком -
наты чрезвычайно сыры, вода течет по стенным обшивкам.
В спальне в печи зияют огромные щели. В маленькой каморке
возле спальни теснится 17 человек прислуги. Мебели до
такой степени мало, что зеркала, постели, столы и стулья
приходится возить с собой не только из одного дворпа в дру-
гой, ио даже и при поездках из Петероурга в Москву.' Во время
путешествий вещи ломают, бьют и в таком виде, жалкие
ободранные, так и оставляют по дворцовым комнатам*.
Таков внешний обиход этой помещицы, таков же обиход
внутренний: „Не любившая порядка, не имевшая опреде-
ленных часов для сна, вставания и еды, ненавидевшая всякие
серьезные занятии, иногда до крайности фамильярная, а в сле-
дующую минуту готовая рассердиться из-за пустяков, госте-
приимная до того, что не стеснявшаяся, по примеру матери,
зайти в кухню, чтобы угостить гостей блюдом собственного
изобретения и в то же время бранившая своих придворных
самой грубой бранью, окруженная кучей сплетниц-прижива-
лок",—такой была зта провинциальная помещица на троне.
У Петра была по крайней мере дубинка. Тут был свой,
хотя и грубый, но порядок. Елисавета Петровна бьет своих
приближенных старой туфлей по щекам.
Пред нами именно тот тип, какой называется звучным
именем: „халда". Но ета халда во что бы то ни стало хочет
быть феей, изящной, и поэтической. Вот-вот улетит! Она
называет себя феей Астреей. И специальной труппе пору-
чено поставить аллегорический балет: „Радости русского
народа при появлении его Астреи*. Этот жанр считается
до такой степени государственно-важным, что в Академии
Наук, которую для пущего эффекта именуют „Академи Де-
Сианс", специально вводится особая кафедра по аллегории.
По свидетельству Дугласа, предшественника маркиза
де-л‘о-Опиталь, в Царскосельском дворце, летней резиденции
Елисаветы, введены все утонченности, самое последнее слово
роскоши и комфорта. Здесь есть подъемные машины, на мяг-
ких эластических подушках подымающие гостей на первый
зтаж, какие то механические „магические столы", па которых
258
•блюда появляются без видимого участия слуг, самодвижущиеся
лодки и кареты. Но рядом с дворцом оказываются в изоби-
лии иикем не убираемые трупы дохлых лошадей, и германский
посол Цинцендорф, приглашенный в Царское село, жалуется
на невероятно тяжелый запах. „Дышать невозможно!"
То же соединение последнего слова комфорта и пол-
ного убожества проявляется во всем. Когда императрица
Елисавета едет из Петербурга в Москву, во имя комфорта
берет с собой и сенат, и синод, и иностранную коллегию,
и военную, и дворцовую канцелярии и т. д. и т. д. —Ехать,
так ехать!—В эту временную поездку командируется ни более
и ни менее, как 80 тысяч человек и 19 тысяч лошадей.
Но, наряду с количеством участников, эта помещица доро
жит и качеством пикника. Сам Хлестаков, мечтавший
о супе, который бы так в кастрюльке и привозили из Парижа,
не мог бы по тем временам проявить больше требователь-
ности в путешествии. Коляска Елисаветы представляет со-
бой целый дом, в окна которого видны столы, убранные бутыл-
ками и богатыми яствами. На высоком кресле восседает
императрица. На расставленных вокруг столов стульях разме-
щены приближенные. — Ехать, так ехать! — Дюжина лошадей,
какие запрягаются в'гигантскую карету ее величества,
должны были все время пути нестйсь вскачь. Рядом мчались
запасные запряжки, для мгновенной замены загнанных лоша-
дей. В двое суток нужно было во что бы то ни стало промчаться
из Петербурга до Москвы, так что лошадей для поездок
императрицы подбирали только специально тренированных.
Как только заканчивалась эта пышная поездка, — в Москве
сразу же по прибытии проявляло себя все то же обычное,
глубоко провинциальное, средневековое какое-то убожество.
Подъездимператорского дворца в Кремле был превращен, увы!—
в отхожее место. Елисавета сплошь и рядом требовала при-
сылки для задуманных ею построек неограниченного числа
плотников, добивалась того, чтобы дворец был воздвигнут,
именно, в 24 часа, но в дворцах этих, блещущих внешней
пышностью, не было самых необходимых отделений.
Личные вкусы императрицы, несмотря на демонстриро-
вавшуюся ею любовь к изысканным блюдам французской
254
кухни, проявлялись в „нескрываемом пристрастии к щам,
баранине, кулебяке и гречневой каше", на ряду с чем
не удивляет зафикспрораиное летописцами умение Елиса-
веты „съедать в одни присест два десятка блинов*. Рус-
ская натура требовала всего помногу. Если уж устраи-
вать бал, по случаю дня рождения очередного фаворита
Шувалова, то танцы должны длиться сорок восемь часов,
двое суток сплошь с вечера и до утра.
Русская натура требовала, чтобы всего было много,
начиная от количества фаворитов. Образ жизни вела Елиса-
вета самый „светский": с вечерни —на бал, с бала поспе-
вала к заутрени, оттуда на допрос в Петропавловскую кре-
пость, оттуда на прпстань смотреть драгоценности, оттуда
в гости к кумушкам, составлявшим ее „звездную палату*,
оттуда на богомолье в монастырь, где должно состояться
любовное свидание. Чем, в самом деле, -не повторение
буйной и бурной натуры Петра Великого!
И если Петр, как мы видели, в очень многих чертах
своего характера проявил себя нэпманом того времени,
то удивляться ли тем коммерческим способностям, которые
так часто демонстрирует с высоты трона томная Елисавета.
Не довольствуясь монополией водки и табака, Елпсавега
надумала ввести монополию мануфактуры, и всерьез мечтала
„погубить лионскую индустрию". По указу Елисаветы, откры-
ваются два банка, Дворянский и Торговый. Елисавета
желает именно в области финансовой показать миру чу-
деса.
Толку из этих стараний выходит ужасно мало. Когда
некий раскольник Прядунов открыл источники нефти в Рос-
сии, и послал образчики не только в Гамбург, где они
вызвали всеобщее одобрение, но еще и в Петербург, на его
горе в дело вмешалась Елисавета. И вот уже медицинская
канцелярия ссорится с коллегией копей по вопросам
„о лечебных свойствах этой субстанции*, а бедного Пряду-
нова, на всякий случай, отправляют в тюрьму, предвари-
тельно подвергнув крупному денежному штрафу.
Когда крестьянин Иранского уезда, Леонтий Шемшуренко,
сидя в тюрьме, изобрел какой-то новый самодвигатель,
255
изобретателя на три месяца отпустили на свободу и даже
дали ему 30 рублей на опыты.
. За 15 лет до того, этот же Шемшуренко уже изобрел
оказывается новый аппаратдля подъема на колокольню боль-
шого церковного колокола, и аппарат этот артиллерийская
канцелярия одобрила и применила к делу.
Это не изменило судьбы изобретателя. Шемшуренка
жродержаливтюрьме15лет, преимущественно за его крестьян-
ское происхождение. Дело, по которому он привлечен —
пустяковое: какой-то донос об обманной продаже водки,
при тем Шемшуренко был даже не обвиняемым, а свиде-
телем. Когда ему выдали 30 рублей и отпустили его
на сзободу на три месяца,—ои проявил энергию небыва-
лую, закончил свею машину, построил самодвижущиеся
сани и самодвигатель на колесах, с особым счетчиком-
часами, приделанными назади, показывавшими пройденное
расстояние и звонившими после каждой пройденной версты.
Но по истечении трех месячного срока Шемшуренка препро-
водили назад в Москву п по прежнему посадили в тюрьму.
Императрица Елисавета считает необходимым уважать закон.
Никакого дальнейшего развития это изобретение, по тем
временам изумительное, так и не получило, никто ШемШурен-
ковым так и не заинтересовался.
Барышня-аристократка давно обратилась в растолстевшую
провинциальную помещицу-„халду", давно потерян счет
любовникам и фаворитам, годы уже не те, но императрица
Елисавета по прежнему молодится и настойчиво пользуется
румянами и белилами, и по прежнему старается поразить
земной шар туалетами, и по прежнему панически боится
заговоров.
Но костлявая заговорщица-смерть неуловима даже для
всемогущаго Ушакова с Шуваловым. Кто сменит на русском
троне эту провинциальную помещицу, женщину рыхлую
и сырую? Ей бы свахой где-нибудь в Замоскворечье быть,
может быть, и хорошего бы слова от людей дождалась.
Но она — императрица, самодержавная повелительница
огромной страны, и безрадостны и унылы грешные итоги
грешной жизни.
256
Петр III.
В большой вале дворца освещение тусклое. Сальные
свечи уже заменены стеариновыми, но, по новизне дела,
стеариновых свеч как следует изготовлять еще не умеют.
Фитили дымят, чадят, дают пало «вета.
Высокая, вертлявая, cj отлипая фигура, отражаясь тенью
в высоких зеркалах, кажется призраком. Фигура делает
странные движения, истирает руки, ходит вокруг стола на
цыпочках. Лицо втого человека, с оскаленными зубами,
увкое, продолговатое. Осиалеиный рот беззвучно смеется,
белесые, невыразительные глаза кажутся безумными.
В вал входит невысокого роста, красивая, эффектная
женщина — Смирпо, на караул! — кричит мужчпна. Жен-
щина становится во фронт, берет в руки ружье, проделы-
вает по команде целый ряд экзерцицнй. В перерыве между
военными упражнениями она осведомляется о причинах
радости тонконогого мужчины. Оказывается, его импера-
торское величество доволен по поводу торжества справед-
ливости. Только что ему удалось закончить военный суд
над пойманной им крысой. Процесс был проведен по всем
правилам. Крыса оказалась виновна в нападении иа крах-
мального часового, стоящего на столе вовле картонной
казармы. Суд закончился смертным приговором, н вот над
столом висит пойманная крыса. Беззвучно смоется, потирая
руки, его-величесгво император Петр III. И снова и снова
до утра проделывает военные экзерцицил под грозную
комавду царственного супруга очаровательная женственная
Екатерина.
— Всо наши почи с мужем уходили на выделывание
под команду военных артикулов, акзерциций с ружьем и
17 257
маршировку по прусскому образцу. Целыми часами стояла
я с ружьем в руках, — расскажет впоследствии в своих
„Записках" императрица Екатерина: „Мне казалось, что я
годплась для чего-нибудь другого", — лукаво прибавит она.
Перед нами воистину странная пара, какой еще не видели
даже многое видавшие стены русских дворцов. Всю жизнь
боявшаяся покушений, все дни свои ждавшая переворота,
Елисавега Петровна очень внимательно относилась к вопросу
о своем наследнике. Она знала, что ее, выражаясь мягко,
легкомысленный образ жизни известен всем, и даже не пыта-
лась поэтому передать свой престол кому-нибудь из своих
внебрачных детей. — Это будет непрочно, — решила Елиса-
вета, и детей своих от разных отцов раздала под чужими
именами покровительствуемым вельможам.
На роль наследника престола ею был избран _ принц
Гольштейнский, Карл-Петр-Ульрих.
Этот назначенный ею наследник престола (по определе-
нию всегда ехидного В. О. Ключевского, „самое неприятное
пз всего неприятного, что только оставила после себя импе-
ратрица Елисавета") был ее племянником, сыном сестры Ели-
саветы и внуком сестры шведского короля Карла XII.
Вследствие этого, мальчику, кроме трона маленького герцог-
ства гольштейнского, „грозила серьезная опасность стать
наследником двух крупных престолов, — шведского и рус-
ского".
Поначалу, маленького Карла - Петра - Ульриха готовили
к шведскому престолу. Он изучал шведский язык, люте-
ранский катехизис, латинскую грамматику. О России, рус-
ском языке он не имел и понятия. Но вот испуганной
Елпсавете понадобилась укрепить свой трон назначенпем
„законного престолонаследника", незаконные дети — не спо-
койно. Лучше уж законный племянник. Исполняя возло-
женное на него поручение, майор Корф уже привез в Петер-
бург герцога Карла-Петра-Ульриха. Его поторопились женить
на принцессе Ангальт-Цербтской Августе-Софии-Фредерике.
И кому же не понятно, что соединение Карла-Петра-Ульриха
Гольштейн - Готорнского с Августой - Софией - Фредерикой
Ангальт-Цербтской должно естественно дать в результате
25S
переименование одного из них — в самодержца всероссий-
ского Петра III Романова, а второй — в ее императорское
величество Екатерину II, Екатерину Великую. Для русского
престола, дли самодержцев российских воистину „закон
не писан".
Когда 14-ти летнего Карла-Петра-Ульриха привезли из
Голыптинии в Россию, — ои прпехал таким неучем, что
даже Елисавета Петровна, женщина в этом отношении
довольно беспечная, пришла в ужас и заахала! Мальчик
то был явно ненормальный, типичный вырожденец, с деге-
неративными чергами лица, белесыми глазами и всегда
полуоткрытым ртом. Даже В. О. Ключевский, несмотря на
цензурные условия своего времени, говорит об этом царе,
как об „алкоголике", человеке „лживом и вздорном*, кото-
рый „в лета мужества остался тем же, чем был в детстве:
на серьезные веши он глядел детским взглядом; к детским
затеям относился с серьезностью взрослого мужа". Когда,
после двухлетнего пребывания на троне, Петр III, по доброй
системе, которая успела уже обратиться при русском
дворе в традицию, будет сброшен с престола Екатериной,
когда помазанный Богом моиарх будет задушен в Ропше,—
всем будет казаться совершенно ясным, что иначе дело
кончиться не могло: „Он дал прогнать себя с престола, как
мальчик, которого отсылают спать", — презрительно скажет
о покойном король Фридрих. „Снисходительность была
важнейшею ошибкой этого государя" — авторитетно заявит
доживающий свои дни Бирон:—„русскими должно повелевать
не иначе, как кнутом илп топором".
Быть пророком и проявлять проницательность задним
числом, уже после того, как события произошли — гораздо
легче, чем до этого. Быть крепким задним умом — это не
так трудно.
Петр Ш, как и Павел I — оклеветаны и слишком очер-
нены на страницах истории,— сказал как-то не только
хорошо знавший, но и чудесно чувствовавший русскую исто-
рию Лев Толстой. Кое-какие добрые человеческие черты
в характере Петра Ш, и правда, успели проявиться.
Петр III уничтожил, например, тайную канцелярию Петра
17*
259
Великого. По выражению указа об отмене, эта тайная кан-
целярия „дает злым людям способ клеветать на своих
врагов", почему „отныне тайная канцелярия уничтожается
навсегда" и ненавистное выражение „слово и дело" отныне
ничего не должно значить.
Мы знаем, что это мистическое „навсегда" в царском
указе ненадолго сохранило свою силу. Но наличность
добрых намерений Петра III здесь бесспорна.
Столь же ярко проявилось доброе намерение в его указе
о воспрещении преследовать раскольников. Раскольникам,
бежавшим в прежнее время за границу, он позволил возвра-
титься в Россию, отвел им земли и приказал „защищать их
от всяческих обид".
Еще большее впечатление на современников произвел
указ Петра об уничтожении обязательной службы для дворян.
По указаниям современников, этот указ вызвал всеобщее
единодушное ликование. Люди целовались на улицах, по-
здравляли друг-друга и проявляли радость как-будто не менее
бурно, чем в приснопамятные дни 27-го апреля 1906 года,
когда „в неизреченной милости своей" Николай II, Романов
Последний, счел за благо открыть Государственную Думу и
призвать в Таврический дворец „лучших людей, доверием
народным облеченных".
Наряду с этими добрыми чертами характера Петра Ш,
перед нами сплошь и рядом оказывается ярко выраженный
тип буйного психопата. Уже когда в январе 1742 года
14-ти летний мальчик Карл-Ульрвх совершает свой торже-
ственный въезд в Петербург, когда его встречают со всей
торжественностью, подобающей будущему императору, он на
всех видевших его производит впечатление полу-идиота.
Первая забота, какую приходится взять на себя выпи-
савшей его Елисавете, — это забота о целом штате врачей,
которые принялись бы за лечение этого хилого, развинчен-
ного мальчика, похожего на впавшего в детство старика.
Маленького Карла-Ульриха раньше всего переименовали.
Отныне он его императорское высочество Петр Федорович.
Но Карл-Ульрих не только истерически влюблен в свою
родину, готов молиться на Фридриха П-го, но еще и болез-
260
пенно ненавидит Россию Болезненный мальчик не пони-
мает ничего из того, чему его пытаются обучить, он играет
в деревянные солдатики, травит крыс, с 11-летнего воз-
раста научается напиваться допьяна с придворными лакеями.
Елисавета Петровна, выписавшая мальчика, в ужасе. Она
относптся к своему наследнику не только с гневом, но еше
и с отвращением. Когда заходит речь о нем. императрица
заливается слезами и горьк> жалуется, на этого „проклятого
племянника", на этого „уродца, чорт бы его побрал".
В последние годы царствования Елисаветы Петровны, у нее
явилась было мысль выслать Петра III из России, лишить
его престола и объявить своим наследником шестилетнего
сына Петра Ш-го Павла. Но так как Павел и физически
и морально был уродлив, ничуть не меньше, чем его отец,
эта мысль так и осталась без осуществления.
Болезненный, жалкий кретин, Петр III долгие годы
царствования Елисаветы остро мечтал о своем восшествии
на престол. Елисавета вела войны с Пруссией, которую он
обожал, с Фридрихом, на которого он молился, и Петр III
мечтал, став у власти, резко прервать войну, возвратить
Фридриху все, что успели добыть своей кровью русские
солдаты. „Ум его голыптински-тесный, пугался всего в Рос-
сии — говорит Ключевский, — как пугаются дети, оставшись
одни в обширной пустой комнате. Он боялся России п всего
русского, называл Россию проклятой страной, даже и не пы-
тался освоиться с ней", сблизиться с той страной, власть
над которой так бессмысленно передавалась в его руки.
Самый призыв голштинского принца Карла-Ульриха, как
мы видели, объяснялся тем, что захватившая власть путем
переворота и сама панически боявшаяся возможности нового,
переворота, Елисавета желала укрепить свое положение на
троне, прогозглашением законного наследника. Во имя
этих же соображений она считала необходимым как можно
скорее женить „проклятого урода", хотя уже и тогда как
будто знала, что потомство от него дождаться ни в коем
случае не могла.
Выбор невесты был чрезвычайно затруднен. Западно-
европейские дворы и вообще-то не обнаруживали желания
261
родишься с русским царствующим домом, ибо памятовали
о тех постоянных переворотах, какие вошли в систему
в этой „страна белых медведей". Тем левее желания пролили
с перекрещенным в-ПетраШ-го Карлом-Ульрихом. Его
его болевнениость, — ие были секретом. Указания иа вто
мы встречаем в дон<«еииях на родину послов, приезжавших
Фридриха ll-го, не согласится ли ои отпустить в Россию
свою сестру, — Фридрих ответил резким отказом: „Ни одной
из своих сестер я в Россию ие отдам”. Но подыскать под-
ходящую певссту из дружественной ему семьи, чтобы на
всякий случай укрепить свои связи с русским двором, Фрид-
рих все же постарался, и невеста была найдена. Это была
Августа-Софня-Фредерика, принцесса из захудалого Ангальт-
Цербтского рода, дочь генерала, служившего в армии прус-
ского короля. Есть известия, что эта невеста Августа-София
приходилась Фридриху незаконной дочерью. Мать невесты
отличалась бурным темпераментом, какой проявила и в Рос-
сии. Приехав в Петербург пристраивать дочку, она не забыла
чей во языцех, ее дочь, -принцесса Ангальт - Цербтская,
в будущем императрица Екатерина II, всю жизнь оказывала
Бецкому совершенно необычные почести, при встрече с влм
целовала ему руку и этой особой почтительности к нему
она не скрывала от придворных.
По внешнему, брак престолонаследника Российского
с отпрыском захудалого рода Аш альт-Цербтского мог казаться
мезальянсом. По существу, ие1 * ста была несравненно зна-
чительнее, умнее, ярче, чем жалкий урод, ёо яяших. Кар-
точку Ангальт - Цербтской принцессы показали Елисавете.
Портрет понравился, произвел впечатление—и вот счастливой
невесте уже послана валюта, отпущено из русской казны
на дорогу 10 тысяч рублей, и она с матерью едет в Россию,
Присылка молоденькой Фикхеи (так звали будущую импе-
ратрицу при берлинском дворе), по оценке историков, „это
такое же нападение Фридриха на Россию, какое незадолго
до того он совершил на Австрию, отняв у нее Силезию1'.
Юные годы Ангачьт-Цербтской принцессы прошли неве-
село, в постоянной нужде и лишениях. Переменить убогую,
нищенскую жизнь своей крохотной родины на огромную
Россию с ее возможностями, молоденькой принцессе казалось
очень интересным. Судя по ее письмам того времени,
молоденькая 15-летняя девушка в восторге. Еще больше
ликует приехавшая с нею ее матушка, сумевшая очень
оцевить полученные в самый день приезда подаркп, таба-
керку с драгоценными брилиантами, которые ей казались
более внушительными, чем те ордена, которыми щедро уве-
сили грудь приезжей невесты. Орденов было у них доста-
точно и на родине. Правда, 16-летний жених оказался
на взгляд 15-летней невесты очень непрезентабельным.
В свой дневник невеста записывает впечатления свои от
первой встречи с женихом чертами довольно плачевными:
„У него очень грубые черты, исковерканное оспой лицо.
Волосы его коротко острижены, и парик придает ему еще
больше уродливый вид. Он мне ужасно неприятен!"
Впрочем, личные переживания никогда не считались при
дворе имеющими какую бы то ни было важность. Августа-
София-Фредерика уже присоединена к православной вере,
уже наименована новым именем Екатерины Алексеевны.
„Ее высочество, красавица из себя, очаровала всех", —
описывает церемонию присоединения репортер петербургской
газеты того времени. „В церкви царила мертвецкая тишина,
Все взоры были устремлены на вновь помазанного члена
православной семьи, и все сердца бились в пользу его".
Слог у репортера тех времен довольно тяжелый, но и
на самом-то деле невеста, успевшая очень быстро овладеть
русским языком, владеющая лоском западне-европейских
дворов, производила очень большое впечатление рядом
с полуидиотом-женихом.
И вот настали торжественные празднества по поводу
бракосочетания их императорских высочеств.
На ул щах и площадях Петербурга герольды три дня
к ряду объявляют верноподанным о великом событии. Перед
263
дворцом сооружен особый фонтан, выбрасывающий, вместо
воды, вино, и всем верноподанным разрежено пить у этого
фонтана сколько влезет. „Душа меру знает“, это правда, но
возле фонтана собираются неистовые толпы, которые прихо-
дится разгонять воинской силой. Это еще не все. На пло-
щадях ставятся огромные столы для дарового угощения
народа. На Неве — целый ряд судов, которые салютами
приветствуют новобрачных. Свадьба отпразднована
воистину „по первому классу". „В союзе сей четы нельзя
не видеть перст- Всевышнего", — так начинает витиеватую
речь по случаю бракосочетания митрополит в Казанском соборе.
Во время церемонии бракосочетания всюду суетится, во
все вмешивается, всем мешает жить новоявленная теща,
мать приехавшей невесты немки. Спокон веку нищая,
состоявшая на ролях попрошайки и при берлинском дворе,
попавши в Россию, дорвавшись „до своего термина", она
превзошла самое себя. Она выклянчивает все новые
и новые подарки, заводит самые невероятные сплетни, успе-
вает перессорить между собой всех придворных и их жен,
заводит любовную интригу с директором воспитательного
дома Иваном Бецким, требует для себя каких-то особых
карет, заявляет, что ей должно принадлежать наиболее вид-
ное место в свадебной процессии, создает столько интриг,
суеты, сплетен и осложнений, что все приближенные едино-
душным хором умоляют Елисавету Петровну как можно
скорее отправить богоданную тещу туда, откуда она
приехала.
Жених с изъянцем, но так или иначе, брак состоялся.
Елисавета нетерпеливо ждет внука или внучку, но все
сроки миновали, а признаков продолжения царского рода
не имеется. Елисавета устраивает совещания с целым
рядом врачей, она в тревоге, но полуидиот Петр меньше
всего на свете интересуется Екатериной. Он по прежнему
играет в куклы, в деревянные солдатики, вешает мышей
и крыс, и хоронит их со всеми воинскими почестями, заста-
вляет жену проделывать экзерциции с ружьем, и Екатерина
со вздохом записывает в своем дневнике: „Мой возлюблен-
ный муж мною вовсе не занимается. Он проводит все свое
264
время с лакеями, или играет с солдатиками, или же меняет
иа дню до 20 различных мундиров. Я зеваю, и не знаю
куда деться со скуки"
Годы идут. Петр уже далеко не мальчик. Но он
остается верен себе. Этот 28-ми летний балбес изну-
ряет своих лакеев военным артикулом, дрессирует своих
собак, заставляет взламывать все полы во дворце, чтобы
разыскать мышь, ускользнувшую от очередной казни, а Ека-
терина, тоскуя в одиночество, все определеннее начинает
думать о будущем. „Рано или поздно", — пишет она в своем
дневнике,—„я буду властительницей России в самом обшир-
ном смысле этого слова"!
Екатерина уже в это время, еще при жизни Елизаветы,
начинает энергично готовиться к будущей роли императрицы.
Она изучила русский язык, она пытается ознакомиться
с историей России, Но Елисавете Петровне нужно совсем
не это. Она ждет внука. Внуков нет.
По приказу Елисаветы к молодой чете в качестве мен-
торши, представляется некая Чоглокова, пользующаяся славой
примерной супруги и добродетельной матери. У нее у самой
дюжина детей, она это дело изучила. Чоглоковой вменено
в обязанность следить за добродетелью супругов, чтобы никто
из них не увлекался на стороне и не растрачивал тех пылк >х
чувств, которые нужны отечеству и трону. Чоглоковой
даются на этот предмет особые письменные инструкции,
и доселе хранящиеся в сенатском архиве. В этом любо-
пытном документе указано: „Великая княгиня, которую мы
призвали быть достойной супругой нашего возлюбленного
племянника, великого князя цесаревича Петра Федоровича
осчастливлена этою нашей царской щедротой только в видах
того, что ее высочество сумеет повлиять своим умом и высо-
кими душевными качествами на его императорское высоче-
ство и, привязав тем к себе сердце августейшего супруга
своего, подарит дорогому нам отечеству православно!© наслед-
ника, нашему же императорскому дому достойного преем-
ника" Программа для достижения этой цели указана весьма по-
дробная. Екатерине рекомендуется раньше всего „проявлять
полное подчинение характеру ее супруга, ибо- от этого
265
зависит ее же счастье и благополучие1*. От нее требуется,
далее, чтобы она „проявила всевозможные любезности и ста-
рания для достижения высокой цели обеспечения династии
престолонаследником. Чоглоковой предписывается „наставить
великую княгиню в любезности, в любви, уважении и теп-
лоте к супругу, стараясь тем смягчить его характер**.
Опытная Чоглокова делает со своей стороны всевозмож-
ное, но Петр по прежнему женой не интересуется. „Если
бы он хотел любви, это было бы для меня вовсе не трудно**,
пишет в своих записках Екатерина. Но Петру III инте-
ресны все женщины на свете, кроме его жены. Он зани-
мается похождениями с какими-то фрейлинами, женами
своих лакеев, с первой встречной, лишь бы она могла пить,
не отставая от него. Его рекорд в этой области изумите-
лен. Старая формула „пьет, как сапожник** звучала бы,
надо признаться, гораздо внушительнее в новой транскрип-
ции: „пьет, как самодержец**.
Хроника того времени, очень подробно отраженная
в дневниках самой Екатерины, много рассказывает об уны-
лых любовных приключениях Петра III, который, как будто
нарочно, подбирает самых некрасивых женщин, какпх только
можно найти. Некая Шапирова, за ней Теплова, за ней
Елисавета Воронцова. Эта Воронцова, сестра Дашковой, оста-
вившей очень любопытные записки о том времени, слави-
лась своим уродством. Эта толстая, малорослая женщина
с лицом, изрытым оспой, лишенная, по словам современни-
ков, „не только ума, но и вообще всяких качеств**—держала
Петра под башмаком и оказывала на него громадное влия-
ние. Екатерина не только не восстает против похождений
своего супруга, но еще и сама подыскивает для него тех,
кого при дворе в те времена называли фаворит-султаншамк.
„Нет ничего ужаснее, как быть женой мужа-ребенка"—
пишет Екатерина в этот период. „Я вне всякого сомнения
любила бы своего мужа, если бы это только было возможно
если бы он только пожелал этого**.
Историки уже в этот период жизни Екатерины
указывает на те увлечения ее, бороться с которыми была
приставлена госпожа Чоглокова.
266
Совершенно беспорным представляется однако, что бурный
темперамент этой женщины был разбужен совершенно
необычно. Когда после 8-ми летнего супружества Екате-
рины выяснилось, что надежды Елисаветы Петровны
дождаться внуков от Петра Федоровича не имеют почвы,
то именно Елисавета со своими приближенными позаботи-
лась о приискании—необходимого, будто бы, в интересах пре-
стола российского—любовника для великой княгини. Побе-
дителем на этом своеобразном конкурсе оказался молодой
граф Салтыков. По характеристике Рю чье, французского
посла, оставившего нам большой труд с подробными описа-
ниями эпохи, этот Салтыков отличался „прекрасной наруж-
ностью и недальним умом", то есть совмещал именно то,
что требовалось, по мнению государственных людей, совет-
ников императрицы Елисаветы.
Великому канцлеру российскому Бестужеву-Рюмину пору-
чено было предуведомить Екатерину, отрекомендовать ей
Салтыкова, и подготовить ее к той жертве, какая от нее
требовалась. По свидетельству Рюлье, услышав предъявлен-
ное ей требование, она негодовала, угрожала, указывала даже
на то, что вопрос о престолонаследнике можно решить
проще, ибо при отсутствии детей она сама с успехом смо-
жет заменить на престоле своего мужа. Но все эти доводы
никого, не убедили. Екатерина обозлилась и заявила, что
сейчас же пойдет жаловаться ее императорскому величеству,
царствующей императрице. Старый канцлер с улыбкой
ответил, что предложение, с каким он пришел, продиктовано
не кем иным, как самой же императрицей. „Нельзя жало-
ваться ей на то, что исходит от нее. Вдумайтесь лучше
в те опасности, какими вы, продолжая упорствовать, подвер-
гаете империю". Выслушав это, Екатерина внезапно меняет
прежнюю точку зрения: „Я вас понимаю. Приведите его
сегодня же вечером",—отвечает она канцлеру.
В будущем возле Екатерины вслед за Салтыковым прой-
дут длинной чредой Понятовский, Орлов, Потемкин, Зави-
довский, Мамонов, и прочие и прочие вплоть до Зубова,
который ухитрится стать любовником императрицы Екате-
рины, уже в то время, когда ей исполнится 61 год.
267
Пред нами окажется несомненно больная в этом отно-
шении женщина, которая не только не скрывает этой своей
болезни, но, напротив, подчеркивает ее, как будто гордится
ею и употребляет все усилия, чтобы звание фаворита сде-
лать чем-то вроде государственной должности. В будущем
мы увидим, какой пестрой чередой станут мелькать у трона
Екатерины эти фавориты, уступая свое место не только
один другому, но еще и случайным гастролерам из при-
дворных конюхов, лакеев, и т. д., от первого встречного
солдата до иностранных посланников включительно. Но
теперь—во имя справедливости, это надо запомнить—пред
нами бесиорные доказательства того, что первый любов-
ник Сергей Салтыков был все же навязан Екатерине импе-
ратрицей Елисаветой и канцлером Бестужевым, что зтот
первый фаворит призван не по ее капризу, а по воле „стар-
ших", „во имя интересов империи и престола российского".
При Сергее Салтыкове госпоже Чоглоковой заботиться
ни о чем не приходилось. Очень скоро стареющая Елиса-
вета, а за нею двор и вся страна, были обрадованы радо-
стной вестью о ребенке, которого готовится даровать России
-супруга Петра III.
Надежда осуществилась не сразу. Первые две беремен-
ности Екатерины оказались безрезультатными. Два раза
рождение мертвого ребенка разбивало вдребезги все надежды
царственной бабушки. Только в третий раз новая беремен-
ность подарила России Павла.
Немедленно после рождения Павла Салтыкова удаляют
от двора, придумывая ему оффициальное поручение в Запад-
ной Европе. Он сделал все, что от него требовалось.
Больше он не нужен. „Он был красив, как день" — запи-
сывает в своем дневнике Екатерина: „Никто при дворе не
мог сравниться с ним в красоте!"
Кажется вовсе не случайным, напротив того, очень
характерным и значительным для всей истории трона рос-
сийского, что Павел родился ребенком болезненным, ненор-
мальным, уродливым, уже и в детстве проявлявшим те уны-
лые и жуткие особенности, какие характеризуют в будущем
этого фельдфебеля на троне. Петр III — это установлено
268
безусловно, не является его отцом. Его настоящий отец
Сергей Салтыков; „красив, как день*1 по выражению Ека-
терины. Очаровательна была в эти годы и Екатерина,
женственная, полная жизненных спл. Но с фатальной неумо-
лимостью каким-то мистическим путем проявляет себя начато
вырождения, свойственное трону российскому. Даже
и в этом случае, когда династия Салтыковых так явственно
и очевидно сменяет собою династию Гольштейн-Готорпских,
пред нами все те же неумолимые и роковые черты дома
Романовых. Маленький, злобный, сморщенный, уродец
Навел трагически похож на вихлястого, развинченного
урода Петра III. Воистину тяжелый рок проявляет себя
близ трона в этой тайной игре природы, подневольным
участник которой явится в конечном счете многомил-
лионный мужик российский!
Итак, Сергея Салтыкова услали в дальние края. Мавр
сделал свое дело—и мавра отослали в ваграничную коман-
дировку, Екатерина в отчаянии. Очень скоро она утешится,
и тогда Чоглокова будет напрасно пытаться помешать ее
новым планам. Екатерина уже. почувствовала себя женщи-
ной, уже клокочет в ея крови тот демон, которого вызвать
Бестужеву-Рюмину было легко, но удалить в ближайшие
50 лет окажется невозможно.
Справиться с закусившей удила Екатериной уже не
удается. Она не мешает жить Петру III, пусть же никто
не пытается мешать и ей. Вместо „красивого, как день"
Салтыкова, возле нее „красивый, как солнце" граф Поня-
товский. Правда, он не долго сохранит свою близость к Ека-
терине, но и после его отставки Екатерина будет к нему
неизменно благосклонна. В будущем, в виде благодарности
за былые заслуги, она даже сделает его королем польским.
Поляки останутся в этом вопросе о заслугах Понятов-
ского при особом мнении. Но Екатерине это покажется
неинтересным.
Совершенно новое и очень любопытное освещение лич-
ности и психики полусумасшедшего императора Петра Ш-го
дают исследователи жизни и быта русского сектантства
и в частности, скопчества. Для скопцов Петр III является
269
„своим" императором, „белым голубем1*, особым Христом
из секты. Всматриваясь в эти материалы, перестаешь уди-
вляться решению Елисаветы Петровны, переданному Екате-
рине через Бестужева-Рюмина: „Белый голубь**, естественно,
не годился для заботы о будущем престола российского,
и срочная командировка Сергея Салтыкова становится более
чем понятной.
Скопцы являются, как известно, одной из характерней-
ших разновидностей русской хлыстовщины. Мы видели, как
зародился раскол в русской церкви еще в царствование
Алексея Михайловича, на почве исправления богослужебных
книг. „Это было не исправление, а только корректура**, —
с обычным ехидством констатирует В. О Ключевский.
Исследователь вопроса, С. П. Мельгунов, с своей стороны,
указывает, что Никон ие столько исправил, сколько еще
более испортил старинные книги. Никоновские переводчики
не только плохо знали подлинники, по которым книги испра-
влялись, но еще и совершенно не знали русского языка.
„В ново-исправленных книгах ошибок и погрешностей**,—
говорит Мельгунов, — „оказалось не меньше, чем в старо-
печатных. Никон допустил целый ряд сознательных под-
логов, и в глубине души чудесно знал, что в том споре,
между сторонниками двуперстного и троеперстного креста
из-за которого столько людей были в те времена замучены
на пытках, сожжены живьем, закопаны в землю, а впослед-
ствии их отцы и деды в течение целых веков томились
в тюрьмах и казематах, — что в этом споре были совер-
шенно неправы обе стороны. Первоначальной, древнейшей
формой крестного знамения было вообще единоперстие**.
Патриарх Никон, как детально выяснено исследовате-
лями, начиная от профессора Каптерева, в глубине души-
был равнодушен к существу вопроса о новых книгах. Его
интересовала власть, Никон мечтал занять на православном
Востоке то место, какое в католическом мире занимал папа
римский. Этих намерений своих Никон не скрывал, даже и
на суде: „Папу за доброе отчего не почитать**—заявлял он.
Мы знаем, сколько бед и гонений произвел раскол, как
на этой почве создалось „время лихое, шатание великое
270
и в людях смута". Во славу заново испорченных богослу-
жебных книг ломают костп, выворачивают суставы, выры-
вают ногти:—„Ох, собаки, что им старина помешала,—
восклицает один из мучеников раскола, Аввакум: — Как
бы добрый царь, повесил бы он Никона-собаку, на высокое
дерево, — говорит в отчаянии Аввакум „Михалычу", царю
Алексею, с которым его прежде соединяли личные друже-
ские узы.
„Как архиереям неприлично входить в распоряжение
войском, так и государю не следует касаться до веры". Пускай
всякая вера сама-собою окажет плод евангельской доброде-
тели. Духовное—духовным рассуждается. Какая же нужда
царю за веру сажать в крепости?" — вздыхали современники.
Мученическую судьбу Аввакума—„не сладко егда ребра
ломают"—не удалось в те времена облегчить путем убежде-
ний. — „Мой Христос", — говорил Аввакум; —„не приказал
нашим апостолам так учить, еже бы огнем, да кнутом,
да виселицею в веру приводить!"
Христос этого, и правда, не приказывал, но сидящие
на троне цари и высшие представители духовенства действо-
вали именно кнутом н виселицей. Под влиянием гонений, —
раскол, старая вера — оказались опоэтизированы в народ-
ном сознании, углублены и очищены страданием.
В царствование Алексея Михайловича в 1645-м году,
в Стародубской волости, Ковровского уезда, Владимирской
губернии, совершилось чудо: среди ярых ангелов и архан-
гелов „сокатил на землю" оказывается сам Господь Саваоф.
Ангелы и архангелы немедленно вернулись на небо,
а Саваоф остался, и „всели 1ся в пречистую плоть" крестья-
нина Данилы Филипповича. Событие потрясающее: толпа
целует края грязного зипуна новоявленного Саваофа,
и переименованный отныне в Саваофы бывший Данила
распоряжается собрать все книги богослужебные, и новые,
и старые — в куль, й бросить их в воду.
Бог-Саваоф, Данила Филиппович, очень скоро нашел себе
еына, Христа. Это был крестьянин Муромского уезда, Иван
Тимофеевич Суслов. Матери Суслова, когда она родила его,
было „более ста лет", так что священник не решился, будто
271
бы, и крестить ребенка, — рассказывает исследователь раскола
и сектантства, Н. М. Никольский. До 30-ти лет Суслов
живет в доме отца и помогает ему в работах по хозяйству
но вот на 31 году его жизни, Саваоф-Данила Филиппович,
неожиданно призвал его к себе и пожаловал его „живым
богом", своим возлюбленным сыном.
Суслов ходит по деревням с 12-ю апостолами и богоро-
дицей (какая - то „девица-красноличка"). Нового Христа
крестьяне встречают восторженно, но очень скоро воеводы
хватают его и доставляют в Москву. Здесь его пытают
огнем, но огонь, будто бы, бессилен и не причиняет ему
никакого вреда. Новоявленного Христа распяли было около
кремлевской стены и приставили к нему стражу из стрель-
цов. Но земной силе не справиться с богом. После смерти
этот Христос сразу же воскрес и снова явился к своим
последователям, проживающим в подмосковном селе. За это
прегрешение его второй раз распяли, но он и второй раз
воскрес, после чего и Саваоф Данила и Христос-Иван
вознеслись иа небо, Саваоф—навсегда, а Христос— временно.
Вскоре после Суслова явился еще один Христос, Про-
копий Лупкин, нижегородский стрелец. Следствие о нем
не выяснило его божественного происхождения и устано-
вило только, что он страдает падучей болезнью. После
казни и этот Христос воскрес и тоже „вознесся на небо"
в целом сонме ангелов.
Целый ряд Христов в изобилии появляется среди сектан-
тов в разных местах России. В 1716-м году при Петре I
священник города Углича подал донос на некоего Христа,
возле которого собралась целая секта занимавшихся раде-
нием и всяческим скаканием хлыстов, на которых „нисхо-
дит дух святой". В 1725-м году Христом оказывается
некий казак Якиманской станицы, войска Донского, Агафон.
При нем — 12 казаков-апостолов, и какая-то казачья девка-
богородица. В 1732-м году, в 1745-м году, и т. д. и т. д.
в московских судах разбираются все вовне и новые дела
о появившихся Христах. Дела, к которым привлекаются
не только виновные, но и попустители, заканчиваются длин-
ным списком казненных, наказаниями батогами, вырыванием
272
ноздрей, отрезанием ушей и т. д. и т. д. Такого рода про-
цессы вознпкаюг во химк<тве до пмого царствования
Петра IIL С этого момента всякие преследования строго
воспрещены. Хлыстовщине предоставлена полная своб ,да.
Измученные прежними гонениями, сеьтавты - крестьяне,
по описанию летоппсей, убегавшие в леса,—„люди божии
свои иссушали, наги они пребывали, зноем опалялись, кла-
дом замерзали, нуяады и скорби терпели",—все эти хлысты,
дк»те знавшие только „духовную радость", т.-е. надеааду
уд стоили я во время радевия сошествия иа человека духа
святого и пророчес .эго дара или внедрения Хри< та, отныне,
с момента воцарения „белого голубя", Петра Ш, узнали
и „раде-ть физическую", возмо кность жить, не боясь
ПС »«ши преследований и терзаний.
Заповеди Саваофа, Данилы Филипповича, рекомендовали
воздержание от брака и от полового общения. Хлыстовские
общины - „корабли", в соответствие с этим, выдвигали
на первый план требование безбрачия и поста. Эти сек-
танты ие отрекаются от любви. Напротив. Они просла-
вляют „любовь сладчайшую, силушку величавшую, дочь
неба пленительную", но эта любовь не плотская, а братская.
На этой вот по-ве уклонения от законов природы возни-
кают особые обряды так называемой христовой любви. Так
называется гзпорядочпое половое смешение в коп»! радений,
когда хлысты той или иной секты (скакуны, прыгуны, куии-
допы и прочие) доходят до состоян»! полно, о умоисступле-
ния. Это не считалось нарушением заповеди целомудрия,
ибо в такие моменты люди не имеют свих воли, „в них
действует дух". Этот обряд Христовой любви, — говор i г
Н. Н. Николы кий — служил также „спообом воспроизве-
дения новых Христов": забеременевшая после этого девушка
становилась богородицей. Если у нее рояадал-я сын,
он объявлялся „христосиком", а если дочь— „пророчицей".
Дальнейшие эпохи знают целый ряд новых Христов,
каждый из которых повлек нарождение всю новых и новых
сект. Наиболее крупными фигурами из этой плояды Хрп
стов являются: в Подольской губернии Саввцкий,
18
бывший штабс-капитан, в Тамбовской губернии—Аввакум
Копылов, в Нижегородской губернии—Радаев, и многие,
другие.
Петр III для ушедших в скопчество хлыстов являлся
не только „своим" государем, но еще и воплотившимся
Иисусом Христом, оказавшимся на престоле. Целый ряд
документов упорно свидетельствует, что Петр III вовсе
не был человеком. Перед нами, по убеждению скопцов,
не только „белый голубь", но еще и отец-искупитель.’
В данном случае Христос - искупитель „нарщился от пре-
непорочной девы, императрицы Елисаветы". Мы видели,
что название „пренепорочной девы" в применении к Ели-
савете Петровне — грешит некоторым преувеличением
Но священные легенды скопцов настойчиво уверяют, что
именно она,- императрица Елисавета, была той пренепорочной
девой, которая, зачала Петра III от святого духа:
Святым духом разблажилася,
Утробушкой растворилася,
Хорошо дитя ро.тилося,
Стены ада повалилися.
По свидетельству авторитетов иных сект, Петр III
воспитывавшийся в Голштинии, еще в отрочестве сделался
„белым гсыубем", т. - е. принял оскопление. Именно,
поэтому, будто бы, когда он, в качестве наследника престола,
дотж'-н был жениться, — его супруга Екатерина возненави-
дела его. Именно, но этой причине, за то, что он бал
„убелен", против пего и был составлен заговор. Ио так
как он, благодаря своему всеведению, во время узнал о заго-
воре, то переменился платьем с караульным солдатом, тоже
скопцом, и исчез. Убит и похоронен в Александро-Невской
лавре, вместо Петра Ш, был, будто 'бы, именно, этот
солдат!
Первые следы отделения скопчества, от сектантства,
по. сохранившимся документам, относятся к 1733-му году,
ко дням царствования Анны Иоанновны. В этом году в
московском ивановском монастыре открыт хлыстовский
корабль, кормщица которого, монахиня Анастасия, с тремя
274
псвощвипами, произвели оскопленве. Анастасия и ее сообщ-
ницы казнены. во д< ю пх растет я шнритсч. Среди всех
оекгштов именно свиицы стремятся, к наиболее «-очному
исполнсввю заповедей Данилы Филипповича о половом воз
держании Скопцы не отделяют себя от хлыбтовс- й среды.
Vj увидим в дальнейшем, как изумительно отразится
в тяных низах народных вто скопческое учение, провоз-
гласившее полхсумасшегп гчо Петра Ш-го ие только! белым
голубем", ио еще и Хрв том, а Наполеона — Антихристом
видно тле из того, какую роль играл очередной скопческий
Христос, Коидратнй Селиванов, еще и в царствование
шийсч в Петербурге, был объявлен все тем же Петром III,
будто бы, уцелевшим во время заговора Екатерины, скры-
вцшмси, чтобы добрыми советами помочь „своему внуку"
Александру 1-му.
Все эг> не есть бред сумасшедшего. Роль и влияние
КОНДИ.ТНЯ Селиванова при дворе .впуна“ огромны. В 1809 г.
что и испросить у него благословение на ведение войны
с фрапцу ими. И все сановники, министры, духовные лица
_ и придворные, долга годы благогл-епно ловят каждое слово,
" каждый жест этого Кондратня С-Ливанова.
путан „в силе" и „в случае" при троне последнего Рома-
нах. г- звольиого, бесхарактерного Николая П-го.
Что |i лает в это время, когда Екатерина эмансипиро-
валась, ее царственный супруг Петр III5 В один из дней,
терпне, оп неожиданно попадает в руин ее мужа. Сиандал
разыр-алсг огромный, уже потому, чго Понятовский, явлнв-
• шнйся польским пс< ганником в России, полномочным мини-
стром иностранного двора, не будучи в силах объяснить
причины своего появления ночью возле спальни Еквтарипм,
18* 275
сослался на свое дипломатическое звание и связанную
с ним неприкосновенность. Скандал должен был задеть
таким образом не только русский, но еще и польский
двор.
Петр III растерялся. Он не знает, как быть. Посадив
пойманного им Понятовского под арест и приставив к нему
караул, он посылает за своим адъютантом Гудовичем, чтобы
посоветоваться, как быть, что делать в этом затрудни-
тельном случае?
Екатерина, однако, не желает ждать, как разыграется
скандал. Она переходит из обороны в наступление и в этот
момент сама является к мужу. Она не желает ничего
скрывать. Да, это ее любовник! Пусть ей № мешают
жить, как ей нравится, и она с своей стороны пойдет на
уступки. До сего дня она восставала против близости Петра
к Елисавете Воронцовой, выражала свое презрение к ней.
Отныне она обещает быть внимательной к Воронцовой,
обещает даже платить ей жалование из собственных сумм,
ибо она знает, что денег у Петра на все его затеи по
обмундированию своих лакеев не хватает. Пусть только
Петр III распорядится немедленно же, без огласки, без
шума и скандала, отпустить на свободу пойманного им ее
любовника Понятовского.
Петр III в восторге. — 7Ах, так это твой любовник?
Чего же ты, глупая, раньше не сказала? Я-то ведь думал,
что это покушение на мою жизнь!”
Дело заканчивается ко всеобщему удовольствию. Поня-
товского немедленно выпускают на волю. Кого-то из камер-
геров срочно посылают за Елпсаветой Воронцовой.. Обе
парочки мирно ужинают в старых, седых, видавших виды
дворцовых аппартаментах.
Во время ужина Петр, довольный и веселый, потешает
всех своим любимым занятием—кривлянием, в котором он
достиг небывалого совершенства. Скорчить такую рожу,
сделать такую гримасу, как он, никто в Российской империи
не'сумеет. Разве не правда?
— Еще впна, живо! Будущий император всероссийский
Петр III, будущая императрица всероссийская Екатерина II,
276
празднуют новый счастливый период в своей семейной
жизни!
Увы, этот период оказался непрочным. При дворе
Елисаветы Понятовский считался' ставленником Бестужева-
Рюмина,- но Бестужев-Рюмин непрочен. Престарелая Ели-
савета желает пользоваться радостями жизни. Она еще
веселая! И вот, новая смена любовников при дворе Ели-
саветы. Полетел в отставку всемогущий канцлер Бестужев-
Рюмин, оказались в опале его ставленники, и вот удален
уже, разлучен с Екатериной и новый ее возлюбленный
Понятовский.
Екатерина снова пытается действовать „в лоб“. Она
отправляется к Елисавете. Она, не скрывая, говорит ей, как
дорог ей, нужен и незаменим Понятовский. Она умоляет
императрицу'не отсылать его, кидается ей в ноги, молит ее
с горькими слезами, но Елисавета неумолима. Она и без
того с неудовольствием смотрит на так называемый «моло-
дой двор“ который начинает группироваться возле Екате-
рины и Петра. Она, стареющая, вянущая, всегда насторо-
женная, страдающая бессонницей, с злобным чувством
смотрит на молодую, красивую, исполненную жизни и сил
Екатерину. Ей доставляет злое удовольствие отказать,
оттолкнуть валяющуюся у ее ног, столь похожую па нее
в молодости, плачущую женщину.
Екатерина снова одна. Петр III длит свои обычные
забавы, придумывает какие-то особые необыкновенной
формы шляпы, какие делают его маленькое злобное лицо
пугающим даже и без его любимых гримас. Петр III
надумал вдруг объявить себя гениальным музыкантом. Он
без конца играет на скрипке, раздирая уши слушателей.
Вместо оловянных солдатиков он стал играть живыми,
из сержантов и капралов прусской армии (по выражению
ьн. Дашковой, „сволочь, набринная из сыновей немецких
сапожников"), он заводит особую голыптинСкую гвардию,
вводит прусскую форму, выписывает прусское пиво, прус-
ский табак. Когда остается свободное время, он придумы-
вает еще и новые развлечения: передразнивает священников
в церкви и забавляется тем, что во время церковной службы
277
высовывает язык церковнослужителям, пугая их страшными
гримасами. В Троицын день, во время благословения, когда
все вокруг опустились на колени, он глядя в упор на свя-
щенника, делает ему страшную рожу и, полюбовавшись
остолбеневшим от ужаса иереем, с громким хохотом выхо-
дит из церкви. Мало ли есть веселых забав на свете,
какие можно осуществить при наличности соответствующей
. ^.гдумки и полной безнаказанности!
Петр III живет, не скучая, и упорно ждет того дня,
когда смерть Елисаветы откроет, наконец, ему путь к трону.
Екатерина, разлученная с Понятовским, как ранее
с Салтыковым, не хочет больше знать мужчин. По стовам
Рюлье, она провела несколько лет, имея известные связи
только с молодыми женщинами, но интересы этого порядка
у нее теперь на втором' плане. Все эти годы она встает
на рассвете/ и берется за книги. Она учится, много читает,
знакомится с французскими философами. Усердствует она
до того, что старается не терять времени ни за столом,
ни за туалетом. Она считает неооходимым как следует
подготовиться. Уже и теперь еще до восшествия на пре-
стол ее мгла Петра Ш-го она в глубине души не сомне-
вается, что на троне тем или иным путем окажется не он,
а она. Те снеговые равнины, какими ова проезжала,
направляясь из ' Ангальт-Цербтского княжества в далекий
и неизвестный Петербург, в ее душе, в ее сознании — это
ее царство. Те странные люди, какие называются мужиками,
и населяют эти необъятные равнины, — это ее подданные.
Она подождет, она сумеет дождаться.
Но вот настал, вакоиец, торжественный, долгожданный
день. Слабоумный полупомешанный Петр III на престоле.
Елисавета Петровна умерла 5-го января 1762 года.
В последние дни свои умирающая старуха о чем-то
задумалась, о чем-то загрустила. Ей вдруг показалось, что
совсем не тдк, как следует, прошла жизнь, что вовсе не
тех, кого следует, оставляет она свойми заместителями.
И вот, в последние минуты, умирающая, всегда столь дале-
кая от какой бы то ни было лирики, пытается вдруг при-
мирить Петра 1П с Екатериной. У мужа и жены уже
278
давно -нет ничего общего. Но i п i смиряю
щей подсказывает ей, что ее н...
а быть может и всей России (вспомнила же на, t^n
может, и о России, хоть в последипй-то, в пр ‘дсмертны^
•час) будет легче, «ели он, болезненный, полусумасшедший
человек окажется под вгиннием Екатерины.
J мпрающая хсоединяет руки супругов. По началу Ека-
терина относится к этому примирению, состоявшемуся
у по:,ели умирающей, серьезно. Ова заботигеи о муже,
пытается помочь ему. Сиа сочпниет речь, котирую до..жен
произнести Петр III при вступлении на престол. Она убе-
ждает его иров огласить се \ч императором, ие в ирису ветвил
гварейских полков, „ибо сие есть Д[евне ьарнарство",
а в присутствии сената, что будет ,длн нынешних россиян
гораздо почтение. ". Но Елисавета уже мертва, Петр Ш
уж» самодержец, н он вовсе не расположен слушать советы
Екатерины. Вмсетб сената, ои, как одлржимый, в великом
восторге от того, что он царь,—кидается сразу же в в й-
скам гвардии. Как оголтелый носится он по Петербургу,
пьяными приближенными. Екатерину он знать не хочет
Всюду и везде он заявляет, что Павел вовсе не его сын,
что ои терпеть не может Екатерину и ее незаконно.
отродье.
„Вступив иа престол, Петр редко доживал до вечера
трезвым" — говорит о нем даже такой спокойный источнпк,
как Ключевский. Остальные материалы дают картниу не-
сравненно более яркую: сплошное беспробудное пьянство,
смасшедшие кутежи, прерываемые только парадами и еще
эк "вуциями— вот и все, в чему сводится жизнь нового
самодержца. В первую же очередь Петр UI распоряжается
отдать Фридриху П-му все области, завоеванные у него
русскими ‘ войсками, исключительно победоносными в этот
период. Еще когда Елисавета была жива, Петр III считал
своею гордостью б^ть шпионом Фридриха и тайно осве-
домлять его обо всех плавах и намерениях русской армии.
Еще когда Елисавета была жива, целый ряд генералов,
стоявших во главе армии, памятуя о Петре Ш-м и о спо-
279
собах заслужить благосклонность будущего монарха, стара-
лись не очень сильно нажимать на Фридриха, и измена
в apjinn, в ее верхах, с одобрения престолонаследника,
была чрезвычайно распространена. Теперь скрывать больше
нечего. Вступивший на престол Петр всячески рекламирует
свое болезненное, воистину безграничное поклонение перед
Фридрихом. Но царскому приказу, во время высочайшего
выхода приносят, напр., бюст Фридриха, и Петр Ш при
всех почтительно и благоговейно целует этот бюст. В другой
раз, во время парадного обеда во дворце, Петр III в полной
парадной форме становится на колени перед портретом
Фридриха. Кровь, только-что пролитая русскими солдатами,
забыта. Все завоевания отданы обратно. Более того, русскую
армию предполагают снова двинуть на воину, но уже
в интересах Фридрпха, на русскую армию возложена задача
завоевать для Фридриха голыптинский престол.
Это болезненное влечение ко всему прусскому в харак-
тере Петра Ш-го проявляется даже в мелочах. Армии пред-
писано сбросить русское обмундирование. Всех в армии
от солдат до генералов, немедленно вырядили в узкие
прусские мундиры. Введена немецкая дисциплина, немецкие
экзерцицни, обязательные отныне для всех чинов без исклю-
чения. Сановники, больные подагрой, старый фельдмаршал,
генерал-прокурор сената, Никита Трубецкой, все без изъя-
тия обязаны ежедневно, являться на плац и, я гусиным
шагом", маршировать иод команду прусских офицеров.
Прусский посланник является отныне при русском дворе
самодержцем, Петр Ш считает почетным именовать себя
верноподданным его величества короля прусского.
Екатерина остается в отдалении Она ведет свою игру
тонко и очень дорожпт своей ролью жертвы, обиженной
и'несчастной. Именно на этом будет она играть, когда
будет сговариваться с гвардией, которая тоже обижена
и многого- не прощает: все командные должности в гвардии
отданы немцам. Образованный из немцев особый голыптин-
ский отряд гвардии захватил в свои руки все права и при-
вилегии. Прежняя гвардия, офицеры которой уже привыкли
чувствовать себя господами положения при дворе, оттерта
280
на задний план, и от этого глухо бурлит, волнуется и не-
годует, н Екатерина внимательно в зорко следит за ее
настроением.
Петр III, как будто нарочно,—делает все во«ч >жнс % чтобы
обе. лих в«4тавивить против себя все классы, все слои
населения, Вслед йа сановниками, обязанными маршировать
во время парадов, вслед за представителями гвардия, отге*-
сненшми на задний план, — приходит очередь духовенства.
Петр щагизает С1«>нм пренго|ыа.ением к пр дославши
обриам, публично л^мдит .русское религиозное чувство.
Во время богослужения в церкви он назначает аудиенции
послам, демонстративно громко разговаривает с ними, а
ксгати уже высовмва- г язык и делает страшные рожи
священнослужителям Петр не желает зва1ь никого и и<
пр( Фпавнтел*.й знати. Его ежедневные пьяные
кутежи проходят в специфически готьштинскпм обществе.
В эту избранную, х арак i ер но немецкую группу, нв посто-
ронних допускаются только наезкие певицы и актрисы.
Бывают ндесь же иностранные посланники, причем, по сви-
детельству Болотова, император „говорят такой вздор
и такие нескладицы, что у верноподданных сердце обливается
кровью от стыда перед иност ранными министрами*4.
В этот период, кроме прежнего неожиданного увлечения
игрой иа скрппке, Петр Ш-н столь же внезапно начинает
считать себя незаурядным комическим актером. Его сде-
циальностью. кроме грнмас, становится отныне еще умение
передразнивать всех окружающих. Особенно усердствует
он, передразнивая митрополита и архиереев.
Не упускается ни малеишнй повод для проявления
комических талантов. Старинный русский поклон — по цар-
скому указу заменен при дворе французским приседанием.
Эта реформа не э» «одима потому, что она дает лишний
повод паяцу иа троне передразнивать книксены пожилых
при двор пых дам.
Отношения Петра и Екатерины даже по внешнему разо-
рваны. Аппартаменты августейших супругов расположены
теперь в равных флигелях дворца. Даже к обеденному
столу Екатерина не появляется. Ее место ванято Елиса-
281
ветой Воронцовой, чья спальня устроена рядом со спальней
государя.
Только по утрам Екатерина является на прием в рабо-
чую комнату императора. Петр Ш не обращает никакого
-внимания на нее и, отбыв эту повинность, она сконфужен-
ная, обиженная, удаляется в свою половину. ' „Государыня
находился в крайне незавидном положении,—пишет в январе
17С2 года в своем .донесении французскому дворцу послан-
ник Бретей: —Она пользуется удивительным презрением со
стороны супруга, но выноеит поведение Петра, а также, и
надменность Воронцовой с изумительным терпением. Госу-
дарь оскорбляет ее на каждом шагу, Екатерина же отве-
чает па его обиды повиновением и слезами".
Бретей ошибается. Слезы Екатерины — это вовсе не
слезы терпения, а тонкая, хорошо рассчитанная и чудесно
выполненная игра. Каждую обиду, нанесенную ей, она
раздувает в событие. О каждой мелочи узнают и придвор-
ные, и гвардия, и духовенство. Вот как обижают вашу
государыню. Если бы она была на престоле, и ей, и всем
нам, было „бы гораздо легче!
Петр, помимо своей ненормальности, недостаточно умен,
чтобы разобраться в этой кружевной игре. Со своей сто-
роны он только помогает игре Екатерины и старательно
помогает^ ей добиться положения жертвы. Придворному
ювелиру Пуазье оффициально воспрещено отпускать Царице
какие бы то ни было драгоценности. Придворному садов-
нику дан приказ не отпускать государыне фруктов.
Шведский уполномоченный, дграф Гордт, в своих запи-
сках рассказывает о следующей, напр., сцене, разыгра-
вшейся во время торжественного приема. Граф беседует
с государыней, но в это время к ним подходит Петр и,
резко прервав их беседу па полуслове, уводит его в другой
копец комнаты. Екатерина остается одна. Она краснеет,
ее глаза наполняются слезами.
На парадные обеды во дворце Екатерину обычно и
вовсе не приглашают. Редкие появления ее сопровожда-
ются скандалами. Когда, напр., после прекращения войны
с Пруссией Петр устроил целую серию праздников, ликуя,
282
что ему удалось выслужиться перед Фридрихом и отдать
ему все завоеванное русскими солдатами/ Петр на -торже-
ственном обеде устраивает Екатерине семейную сцен). Он
посылает графа Гудовича с приказом передать сидящей на
другом конце стола Екатерине, «но она дура Этого Петру
недостаточно. Он неуверен, что граф Гудович точно и
дословно передаст то, что ои поручил. А вдруг он смягчит
выражение? И Петр III, ко всеобщему смущению, выкри-
кивает ато слово черев весь стол: „Дура ты, дура! Дура
полосатая!" Екатерина зативается слезами. Пытаясь зату-
шевать скандал, она обращав лея к находящемуся рядом
с ней камергеру Строганову с просьбой начать какой-нибудь
разговор. — „Расскажите мне что-нибудь", — просит она.
Строганов рассказйвает, притворяется весело болтающим,
как будто ничего не случилось. Это проявление оппозиции
не проходит даром. В тот же день Строганов получает от
Петра III приказ отправиться в ссылку в свою деревню
без права выезда.
Всеми случаями такого рода Екатерина пользуется
ловко и умно. Она ведет свою политику, выпукло и
четко выделяющуюся на фоне сумасшедшей политики
Петра III.
Указ Петра III, освобождавший дворянство от обяза-
тельной служоы, в начале царствования вызвал такое лико-
вание, такую беспредельную радость, что дворянство россий-
ское решило было вылпть статую Петра III из золота.
План считался окончательно решенным. Оставалось решить
вопрос о том, в каком виде до 1жен быть представлен импе-
ратор. Вопрос представлялся сложным. Когда художник,
которому было поручено приготовить портрет Петра III для
чеканки его на государственных монетах, вздумал было
облагородить черты его лица, и украсить изображение импе-
ратора лавровым венком, — Петр пришел в ярость: — Яне.
хочу быть похожим на французских королей; — запальчиво
заявил он. Он очень дорожил своим безобразием, очень
мечтал как можно больше походи >ь на прусского солдата
и добился-таки того, что изображение его на монетах было
сделано в столь безобразном виде, что, по словам Рюль^,
.283
„каждая из монет, обращаясь в империи, производила под-
рыв народного почтения к царю“.
Как и во все предыдущие царствования, сразу же по
восшествии на престол нового лица, при Петре началась
серия гонения и ссылок прежних приближенных и' прибли-
жения всех, которые состояли в опале в дни прежнего
царствования. Все любимцы Елисаветы — в суровой опале
со дня воцарения Петра III. Но зато возвращается из
Сибири Бирон, на совести которого, по подсчету современ-
ников, лежит свыше одиннадцати тысяч казненных, возвра-
щается и низложивший Бирона фельдмаршал Миних, весе-
лый и бравый старик. Уезжая в ссылку, он оставил в Петер-
бурге взрослого незаконного сына. Этот сын, оказывается,
давно женился, выдал замуж и женил и своих детей, и
когда 'Миних, после 20 лет пребывания в ссылке, на 82-м
году веселым и бодрым возвращается в Петербург, его
неожиданно встречает 33 человека его потомства! Миних,
всегда гордившийся тем, что он во всех случаях жизни
остается неизменным и спокойным, сумевший бодро и жиз-
нерадостно наладить свою жизнь в ссылке, Миних, умевший
при Елисав'те с улыбкой взойти на эшафот, при виде
этого изобильного потомства, этой армии в 33 человека, в
первый раз в жизни не выдерживает и-заливается слезами.
Петр III чудесно знает о старых счетах, какие суще
ствуют между Бироном и Минихом. Он знает все подроб-
ности того, как Миних в свое время стащил Бирона с пре-
стола, как ночью в одном белье Бирон был арестован и
сослан Минихом в Сибирь. Петр III чудесно знает и то,
что еще задолго'до этого ареста Бирон с своей стороны
преследовал Миниха, и придрался к случаю отдать его под
суд за побег короля Станислава из-осажденного Данцига.
И вот теперь, знающий все это, Петр III желает позаба-
виться встречей'старых врагов.
Во время минутной встречи на пути в Сибирь, проис-
шедшей возле Казани, Бнрон и Миних в свое время, как
мы видели, обменялись только безмолвным поклоном. Что-то
скажут теперь друг другу эти два старых травленых волка,
два старых немца?
284
Государь приглашает Миниха и Бпрона, каждого в отдель-
ности, во дворец в одно и то же время. Каждый из них не
знает о предстоящей встрече с врагом.
Встреча происходит в ирису гствип государя. На столе
стоят налитые грп бокала.
— Ну-ка чокнемся, — говорит, хихикая и гримасничая,
потирая руки, передергиваясь от душащего его смеха, цар-
ственный идиот.
Бирон и Миних в упор смотрят друг на-друга. У каждого
из них в руке бокал, но чокаться они не спешат
В это время кто-то из приближенных отозвал Петра III.
Враги еще раз измеряют взорами друг друга с ног до головы.
Ооа ставят свои бокалы на.стол нетронутыми, и демостративно
поворачиваются спиной друг к другу. Старая ненависть,
как и старая любовь, увы, не ржавеет!
Рядом с ними на этом ясе балу, оказывается, и -тце
один возвращенный из ссылки. Это—Лесток, тот самый
любовник Елисаветы Петровны, который проколил своим
кинжалом барабан, и помешал этим дежурному солдату под-,
пять тревогу в тот час, когда Елисавета с толпой заговор-
щиков явилась захватывать престол. Тот самый Лесток,
который был неограниченным владыкой России, пока состоял
фаворитом возведенной им на престол Елисаветы, а потом
оказался в опале и, по воле бывшей своей любовницы,
перенес и пытки, и кнут, и долгие годы ссылки.
Веселые балы задавал Петр III возвращенным из ссылки,
а новые ссыльные отправлялись в это время на смену вер-
нувшимся.
Полугодовое правление Петра III представляло собой
беспрерывную пьяную оргию. По описанию Рюлье, „пре-
лестные женщины разоряли себя английским пивом и, сидя
в табачном чаду, не имели позволения отлучаться к себе
ни на одну минуту в сутки". Ненормальный, все время
взвинченный, Петр требовал беспрерывно увеселений, пара-
дов, пиров.
Что представляют собой эти пиршества? На одном из
них Петр HI „по пьяному делу" надумал-было драться на
дуэли с одним из своих придворных. Оба отправляются
285
в лес, вооружаются шпагами, становятся в позиции друг-
нротив-труга Долго оба горе-дуэлянта переминаются с ноги
иа погу, пика Петр, наконец, заявляет: „Жаль, если люди,
столь храбрые, как мы,—переколемся Лучше поцелуемся!"
Дуэль -Ьончепа. Оба дуэлянта возвращаются во дворец
продолжу прерванпую-было, „непьяной лавочке", пирушку,
по кто-то из придворных уже увидел случаи сделать на
этом карьеру. Ои кидается к Петру с выражением подлин-
ного отчаяния на лице. „Ваше величество, вы ранены!
Дх! Я вижу кровь на вашей руке. Позвольте мне забинто-
вать вашу руку!"
Петр III в восторге. Ои хвалится своим геройством и
терпением. Чудесно зная, что никакой раны иет и быть не
могло, ои позволяет забинтовать себе руку. Это пустики!
Дли такого храбреца как он, — это не имеет никакого
значения'
Карьера находчивого придворного обеспечена. Он наме-
чен. Он выдвинулся. Почет н уважение новому государ-
ственному деятелю.
Многие нз сосланных при Елисавете вернулись, по
щенное из колыбельки Елисаветой, продолжает по-прежнему
заживо гаить в казематах Шлиссельбурга. Он давно поте-
рял образ человеческий, он разучился говорить, но н теперь
он страш и лицам, занимающим престол. Возвращены
Мппихп, Бироны, Лестоки, но, его императорское величе-
ство, царь Иоанн, по*прежнему заживо погребен в подзе-
мелья, по-прежнему ждет счастливого часа, когда его,
наконец, убьют.
Разобраться в психике императора Петра 1П Дело без-
надежное. ято может оказаться под силу разве только псв-
-хнагру. Все ч. рты его характера доведены до’крайности,
до уродства и каррикатуры. Ему недостаточно, напр., цере-
мовии ь'отенопремоне£|ия Перед портретом короля прус-
ского, к торжественного й всенародного целования руки на
портрете Фридриха. Он желает еще возгать какие-то
невероятные, воистину божеские почести посланнику корогя
Фридриха. От всех молодых женщин прн дворе он тре-
286
бует, чтобы они отдавались прусскому посланнику и, запи-
рая его с очередной,- избранной им жертвой в свою спальню,
император сам, С обнаженной шпагой становился на караул
у дверей. Од выписывает голштинского принца Георга и
требует, чтобы с ним, этим дядей его, все вели себя „как
с императором". Когда государственный канцлер является
к государю со срочными делами, Петр III заявляет: „Обра-
щайтесь к принцу Георгу. Вы видпте, я только простой
солдат при его величестве".
Петр III желает перекроить карту Европы. Для начала
этот сумасшедший человек решает начать войну с Данией,
Надо отомстить датчанам за обиды, нанесенные ими в свое
время Пруссии, -надо отобрать у датчан Голштинию и
в качестве трофея вручить ее обожаемому Фридриху.
Гвардия, и без того обозленная, возмущена до предела.
В это же время Петр III заботливо усиливает ненависть
к себе духовенства. Решение отобрать церковные цен-
ности, конфисковать несметные богатства, накопленные
монастырями, вызывает бурю ненависти? Впоследствии
Екатерина II осуществит эту меру спокойно и благопо-
лучно, но Петр III действует срыву, нэхрапом, и возму-
щенное духовенство распространяет в народе негодование
против императора, осмелившегося посягнуть на святыни
Екатерина все это время подготовляет грядущий' пере-
ворот. Она не упускает ни одного случаи ласково погово-
рить с любым караульным солдатом и подарить ему золо-
той, не эабывает интимно побеседовать с французским
посланником, обещает представителю Швеции, в случае ее
воцарения, вернуть шведам все завоевания Петра, т.-е.
почти дословно повторяет все слова и поступки, -какими
в свое время достигла престола русского и Елисавета.
Не доверяя даже самым близким друзьям, Екатерина
нлетет кружево заговора, скрывая от каждого из участни-
ков, даже ближайших, роль остальных. Княгиня Дашкова
искренно уверена, что она главная, почти ‘ единственная
деятельница готовящегося переворота. Но то же самое
думает о себе и Панин, и гвардии-капитан Пассек; и мно-
гие многие еще.
287
Петр III уже обречен. Все так же бурно идут пирушки
н кутежи, все также льется рекой вино и длится веселые
гримасы в кривляния, во тень надвигающегося переворота
уже безотлучно стоит за спиной Петра. Каждая деталь его
жизни, прежде незаметная н обычная, теперь кажется собы-
тием.— Вы знаете? Император сегодня опить избил в кровь
двух придворных. Раскрылось, что оии брали взятки, и
его величество, отобрав все деньги, собственноручно бпл
виновных по щекам, крича: „Отчего вы со мной, черти,
не поделились2"
Петр III уже обречен. Он еще на тропе, он самодер-
жец, но каждый шаг его уже на учете. Вот - вот пробьет
назначенный час и его прогонят с престола, как напрока-
зившего школьника, я задушат, как котенка
288
Павел I.
Низкорослый, уродливый, желчный. „Маленький Человек
с курносым лицом, глазами сумасшедшего и улыбкой мерт-
вого черепа". Лицо угловатое, шафранное, похожее на маску,
болезненное... Этот Квазимодо на троне был сумасшедшим.
Не в том обычном, обывательском понимании этого слова,
при котором о людях иной раз говорят: „он психопат",
желая указать на странности в их характере. Нет! В дан?
ном случае пред нами психопат в смысле чисто медицин-
ском, кчиничесьом.
Петр III, при всей своей болезненности и ненормальности,
не может итти ни в какое сравнение с яркостью и очевид-
ностью сумасшествия, какое проявляется в каждом шаге
на троне этого, успевшего целые пять лет провести в роли
самодержца, буйного душевно - больного. С точки зрения
психиатров пред нами совершенно точные, ярко выраженные
признаки и мании преследования, и эротомании и, наконеп,
навязчивой идеи, проявляющейся в неустанном и неуклон-
ном стремлении к суровости и жестокости.
Павлу недостаточно палочных ударов и шпицрутенов,
тех истязаний, какие по малейшему поводу производятся
по его приказанию, а часто й в его присутствии над попа-
вшимися ему навстречу в дурную минуту людьми. Он лично
производит избирние генералов и полковников, чьи части
вызвали его недовольство недостаточно исправной марши-
ровкой.
Во время парадов он собственноручно щиплет офице-
ров, и когда А. И. Тургенев рассказывает в своих „Воспо-
минаниях", как царь вызвал его к себе и медленно и сладо-
страстно щипал его в присутствии всех приближенных,—
19
289
образной норме, усвоенной этим самодержцем.
Долгие голы, какие Павел провел в качестве престоло-
наследника, исполнены одной мечтой — царствовать. Этот
душевио-больной мавиак считает не тотько дни, но н часы
и минуты, какие отделяют его от того моНента, когда нена-
вистная Екатерина, наконец, умрет, когда ов окажется,
на. опои, на престоле, полным самовластным хозяином
России и ее насетеивп. Вся юность Павла, все зрелые годы
его—па престол он взошел лишь на 43-м году жизни—
заполнены этой мечтой: когда, наконец, умрет эта старая,
развратная женщина, из-sa которой он не может вступить
па пресь'л.
Екатерина ненавидела Павла почти так же остро, как
Павел ненавидел Екатервну. В последние годы опа твердо
решила отстранить ого от престола и назначить своим
пасло цшьом Александра Уже изготовлены были завещепие
и укав об втом. Но смерть пришла неожиданно, указ
не распубликован и завещании известно только очень немно-
гим лвцам. Смерть, как мы знаем, застигла вта старую
и много грешившую женщину в уборной, там, где во имя
I е каприза был поставлен превращенный в туалетную при-
надлежность бывший троп польский. Властолюбивая Екате-
рина, которая в свое время возвела па этот трон своего
огставного любовника Понятовского, не удовольствовалась
тем, что уничтожила Польшу Ей нужна была еще
и эта злобная насмешка Пусть трон польский отныне укра-
шает e’i 1 аютную комнату. И вот на этом именно тропе
(не г 1рст ли Немеэ^дь, при г чип? грузную женщину раз-
бил паралич. Опа еще жива, л жалобно стонет, ио уже
не в с лах сказать ни одною .лова. Услужливые царе-
дворцы уже успели спрятать заготовленное ею завещание,
лишающее прав на престол сумасшедшего Павла, н вот
Павел уже скег иу добытую им бумажку —и в буйном
восторге, не скрывая мм>'й радости, мчится из Гатчины.
Старая императрица еще жива, но это неважно. Сказать
опа все равно ничего ие может. Ее тело брсснльно иввп-
ваотся. Она жачобио мычнг, по никому ив придворных ее
судьба уже неинтересна: „Король умер, да здравствует
король1“
Шумная и низкопоклонная толпа придворных плотно
обступает нового императора. Громкие клики ура привет-
ствуют нового монарха.
В первый же Д‘нь своего воцарения Павел принимается
ие только мстить прежним любимцам и выдвигать новых
(это уже давно вошло в нравы и никого не удивляет), он
старается всеми силами уничтожить все, что только напо-
минает о царствовании Екатерины. Уже в первый день,
только - что примчавшийся иа Гатчины, только - что еще
впервые почувствовавший себя царем, Павел, проезжая
мимо здания театра, только - что отстроенного Екатериной,
влорадно кричит, указывая на вдание:
— Убрать это!
Воля императора священна. Немедленно присылается
500 рабочих. Им предписано работать безостановочно, чтобы
и следа ие осталось от только-что законченного нарядного
вдания. Предписано сравнять с землей самое, место на каком
отстроен театр. Дело происходит уже под-вечер, но это
неважно. Воля императора священна. Приносят фонари,
и во мраке ночи—до чего приятно, до чего весело быть
царем в России!—работа сделана чисто. Через несколько
часов нет и следа от театра. Гладкое, чисто подметенное место,
усыпанное песком. „Король умер, да здравствует король"!
С первого же дня своего восшествия на престол новый
император упивается властью. Уже на завтра командиро-
вано 200 полицейских и отряд драгун на улицы Петер-
бурга. Им поручено вводить реформы: Павел I ненавидит
круглые шляпы, ненавидит фраки со стоячими воротниками,
какие были тогда в моде, ненавидит модные жилеты, которые
видны из-под отворотов фрака. И вот с самого утра в день
воцарения Павла полицейские и драгуны, „по указу его
императорского величества" срывают. с прохожих круглые
шляпы, обрезывают торчащие воротники фраков, рвут на
части снимаемые с публики жилеты.
Жители Петербурга уже в первый день нового царство-
вания тысячами возвращаются домой бев шляп, в изорван-
19*
291
ном платье^ полуголые и избитые. Солдатам и полицейским
внушена необходимость „действовать энергично". Кто будет
стесняться, тот будет наказан палками!
-Поход прошв туалетов заполнил собой все годы царство-
вание Павла. Как известно, в этом не остались забыты и жен-
щины. Ширина кружев, форма плерез, шляпы и чепцы,—все
это предписывалось царскими указами, н за отступление от
норм виновных ждали суровые кары. Кроме предписаний,
непосредственно касающихся туалетов, Павел I приказал,
напр., всем, имеющим счастье встретить на улице его вели-
чество, выходить из карет и саней и здесь же в снегу делать
низкий книксен строго установленцого образца.
Распоряжения и указы такого рода, с каких начал новый
император, оказались не случайными. Именно так вел себя
Павел все годы своего царствования. Одни указ раз навсегда
воспрещает всем иностранцам въезд в Россию. Другой—
воспрещает русским выезд заграницу. Такие указы следуют
один за другим. На полях докладов Павел делает заме-
чания, воистину изумительные: требует немедленного раз-
дела Турции, и настаивает на отобрании Константинополя
еще с большим пылом и меньшим основанием, чем впо-
следствии П. Н. Милюков. Сановников Павел ругает идио-
тами, мерзавцами, и другими гораздо более неприличными
выражениями.. Даже к отсутствующим применяется та же
-манера, так напр., адъютант его величества срочцо посы-
лается к вице-канцлеру графу Панину, чтобы передать ему
от имени Павла, что он, вице-канцлер,—не более и не менее,
как „дурак набитый". Неприличной руганью „обкладывает"
Павел при всех и Безбородко, в Ростопчина, и старого
Суворова. Способы управления избирает Павел изумитель-
ные. У какого-то из извозчиков Петербурга найдено,
будто бы, два пистолета и кинжал. Этого оказывается
достаточно; чтобы все извозчики без исключения были
объявлены опальными, и единым махом все высланы из
Петербурга. Жители в отчаянии.
Этот пьяный капрал на троне, по словам А. И. Турге-
нева, Н. И. Саблукова, Ланжерона и других современников,
в несколько часов перевернул вверх дном весь государ-
292
ственный правовой поряд‘>£: „все пружины государственной
машины были поломаны и сдвинуты с мест". Все пере-
путалось. Своего парикмахера, Кутайсова, Навел произво-
дит в графы и назначает своим камергером. Лакея генерала
Апраксина, Клейнмихеля, Павел не только производит
в графы, ио еще и приказывает ему обучать военному
искусству фельдмаршалов. Семь фельдмаршалов, числи-
вшихся в то время в русской армии, все поседевшие
в боях,—обязаны смиренно учиться отныне у этого лакея
тактике и стриг егии. Лакей Клейнмихель ничего, кроме
маршировки не знает. Помимо того он еще и говорить по-
русски не умеет, и даже тех немногих знаний о том,как надо
маршировать—бедным фельдмаршалам передать не может.
Все навыки, какие были обычны Павлу в гатчинский
период его жизни, где он занимался шагистикой, маршн-
ровкон и беспощадно забивал палками провинившихся солдат,
проявляются теперь во всероссийском масштабе. Прежние
гатчпнцы, люди неграмотные, но „бев лесги преданные",
лихи фронтовики, получают важнейшие назначения, и всю
Россию муштруют, как дисциплинарную команду. Обще-
известная история с кавалерийским полком, неправильно
исполнившим команду императора на параде, и за это
услышавшим гневное приказание: „Налево кругом. Правое
плечо вперед! В Сибирь, шагом марш“,—являлся далеко
не единичным. Сибирский драгунский полк, только-что
вернувшийся пз персидского похода и находившийся на Кав-
казе. в Дербенте, получает срочное предписание отправиться
в походном порядке пешком в Тобольск. Переход туда
(около 4 тысяч верст) продолжается два года
Впрочем, Павел не ограничивается одной только вну-
тренней политикой. По тому же типу строится и политика
внешняя. Не ограничиваясь высылкой всех иностранных
послов, лица которых ему не повравплись, Павел неожи-
данно приказывает захватить все иностранные суда, стоящие
в русских гаванях, и все находящиеся на них иностранные
команды арестовать.
Ссылка, тюрьма, шпицрутены, смертные казни—сыплются
на мирных жителей, .как из дырявого мешка, без какой бы
293
то ни было системы. „Страх, и котором все мы живем,—
инн т в шифрованном письме кн. Кочубей гр. Воронцо у,—
иеопистем. Люди боятся собственной тени. Все дрожат.
Все крепости переполнены арестантами всеми' овладела
глубокая тоска“
„Здешний народ, — пишет шведский посланник ко]олю
Густаву IV,—очевидно создан для слепого повиновения
и бевусловной покорности'.
Общая пол са террора, захватившая всю Россию, исклю-
чительно ярки сказалась и в самой семье сумасшедшего
императора.
Если Кочубе , Ростопчпи и другие считали необходимым
всегда дескать нага ше экипаж, чтобы иметь возможность
бел ать в случае гнева Павла, если все офицеры, от млад-
велнкие князья Александр и Константин.
Александр свопмп глазами видит то, то творится вокруг
него. Когда Аракчеев, напр., засекает пазками лучших
солдат „для примера остальным',—адъютант великого князя
Александра „нарочно1* везет наследника в лазарет где уми-
рают жертвы этой расправы. Адъютант надеется, что Але-
ксандр расскажет своему отцу
„тяжко вздохнул и промолчал11
брызнули из глаз слезы11. Великий князь Александр стоит
весь бледный и молчнт.
„И Александр, и Константан, — сообщает в своих
ваписках Саблтков,—ужасно боялись отца., и если последний
казался сколько-нибудь рассержен,—бледнели, как мерт-
вецы, и дрожали, ка.. осиновые листья11. Оба они были
шефами полков и от этого им приходилось ежедневно выслу-
шивать строжайшие распекания за недочеты в дрессировке.
294
шагпстш В самый донь смертп Павла оба великие кпил,
и Александр, и Константин, оказываются отправленными
отном под арест. Еще за несколько часос до убийства,
ным ир«.;;-'|.ш .( бигьянии'.ым в дв рцовую ц'-ц. ь для
прин...лня вторичной присяги.
Вся семьи Панча бы п вс-гда пол гнетом ожидания все»
повыл и новых мер, какими не’-отапво ошарашивал своих
приближенных, а часто и всю Россию, и Европу, су из шед-
ший имор«тор
Павел в последний год жизни имел в виду ооъявпть
своим нас л- диском выптшаного им дли з.ой цели принца
Евгения Вюр1с‘-оеры10Ги. Не скрывая, говорит Павел сви..м
приближенным, что его сыну Александру на вр-ст"л<
со своими сыновьями и жевой. И Александр, и Копст нтип
жили в по- (Янном Tpto-r- и всегда жили для c'is
фота, в лу-мзем случае — обычной и излюбгенпй меры
Павла — ссылки.
В ссылку по указам Павла было отправлено свыше
12 тысяч человек. Самый институт ссытки Павел уму-
дрился усовершенствовать небывало. Помимо ссылки
в Сибирь, в каторжные работы или в заточение в кре-
пость, была введена еще новая система „ссылки в безыз-
вестные". Назначенный к такого рода участи раньше
всего навсегда лишался имени. Никто иа свет не должен
был знать, кто именно этот ссылаемый. „Безызветиог."
везли в ос бой кибитке, закрытой, наглухо зашито рого-
только одно отверстие, через которое заключенному подавали
пищу. Даже сопровождавший сосланного фельдъегер не
имел права впать, кого он "везет, не имел права видеть
зашитого в кибитку, полученного иод роспнеку неизвестного.
За попытки разговора с -безызвестным бьйа павпг чеиа
смертная казнь.
По доставлении па место, безызвестного замуровывали
в живую могилу, узкую камеру, где нельзя было повер-
нуться. Заключенный не должен был слышать пи одного
слова, ие имел права видеть пн одного человеческого япца.
Д1я полноты символа на заключенного надевали еще особого
рода саван. Даже в случае смерти безызвестного, о нем
полагалось рапортовать во команде без всякого имени, обо-
значая только тот номер, под которым несчастный содер-
жался.
являлось секретом. На докладах, делаемых царю, содер-
HHS ма-’пнй,—Павел сплошь и рядом делает надпись „быть
казаками и частными_владельпами, юпровождениом особым
Павел также надписывает сакраментальную формулу „быть
ио сему“. Спросить, что значит зта резолюция, никто из
придворных так и ие решается. Нарваться на тысячу палок
пнкому не охота.
Царские указы, один сумбурнее другого, продолжают
издаваться по прежнему: 12-го января 1801 года Павел I
ского, Орлову. Предписывается „немедленно двинуть в по-
ход” па завоевание Индии 22 тысячи казаков. Куда итти,
и зачем иттп, неизвестно. Карт пути не имеется/ Продо-
вольствие по заготовлено. Помочь делу, однако, невоз-
можно: его величество, император всероссийский приказать
'соизволил.
По выражению Карамзина, Павел, „ежедневно вымышляя
способы уорашать людей, сам более всех страшился”. Оп
живет в постоянном болезнеином страхе, боится жены, детей,
смерть запуганный человек мечтает ванугать всю Россию
сении указывает например, что Павел „страдает припадками
бешенства, которые делают его совершенно сумасшедшим”.-
Английский посланник также,доносит, что Павел „в бук-
вальном смысле лишился рассудка”. Даже принц Евгений
296
Вюртембергский, котораго так нежно полюбил Павел, меч-
тавший передать ему, вместо Александра, российский пре-
стол, сообщает: Разговор императора переполнен гали-
матьей и совершенно непонятными фразами".
Все в России и заграницей давно зпают, что на пре-
столе сидят сумасшедший. Но этот сумасшедший продол-
жает вс * же царствовать. Его сумасшедшие приказы
исполняются свято и беспрекословно. При Екатерине
дворянство было уже избавлено от'телесных наказаний, но
обожавший кнут, нагайку и шпицрутены Павел не желает
изъятий. В зтой области он демократ, требующий равенства
для всех. Отныне и дворяне подвергаются наказанию кну-
том, вырезанию ноздрей и клеймению. Восстановлено далее
телесное наказание и для священников. О мужичье, подлых
людях, и говорить нечего. Помещикам предоставлено пуб-
лично наказывать плетьми крепостных, „сколько похотят
сами помещики". Жаловаться крестьянам на помещиков
воспрещено. Когда во время пребывания Павла в Казани,
" какие-то господские люди попытались принести ему жалобу,
мужиков, осмелившихся жаловаться, по личному приказу
Павла, в полиции бьют палками и секут.
Павлу недостаточно телесных наказаний для одних только
солдат. Секут розгами и офицеров, и генералов. Без этого
гвардия бы еще долго терпела сумасшедшего на троне. Но
сечь розгами генералов — это черезчур И именно эта вот
уравнительная система и ведет Павла к могиле, обеспечи-
вает успех заговора и удушение миропомазанника
Божия.
Как это ни странно, но Павел считал себя либералом.
Это воистину изумительно, но чуть ли не все Романовы,
без исключения, заявляли себя людьми исключительно либе-
ральных и возвышенных убеждений.
В наши дни, когда эпоха революции низвергла много
былых кумиров, заставила переоценить ценности и многому
научиться, рисуется какой-то странный на первый взгляд
кощунственный символ в этих „высоких идеалах", какими
отличается не ’только интеллигенция русская, но еще
и самодержцы российские.
297
В эту странную параллель надо внимательно всмотреться
при ярком свете огней революции.
Очень многие из нас, носителей высоких идеалов по
специальности, не' случайно оказались разочарованы. Мы,
в качестве интеллигентов, искренно считали себя избран-
ными, привилегированными, а оказалось, что мы всего
только „спецы", что-то очень незначительное, и не-
эффектное.
Это, конечно, обидно и очень грустно. Нас с вами обма-
нули самым вульгарным образом. Обманули книги, обма-
нули традиции, обмануло воспитание! С детства, в течение
ряда поколений, нас уверяли, что революция — это что-то
очень поэтическое, очень возвышенное и праздничное. Все
хором поют марсельезу, целуются друг с другом и поздра-
вляют один другого с избавлением от гнета проклятого
царизма. Оказалось, что это не совсем так. Как же -слу-
чилось, .что столь многие из нас прежде чувствовали какую-
то гордость, веру в себя и свои силы, а теперь испытывают
какую-то неловкость? Были-были интеллигентами, и вдруг
какими-то спецами заделались! Наше духовное я, наши
убеждения и принципы, то народолюбие и подвижничество,
какими спокон века гордилась русская интеллигенция, все
это осталось неприкосновенным. Этих-то сейфов никто
ведь и не думал отбирать и национализировать. В чем же
дело?
У нас у всех были, конечно, положительные идеалы.
Но...
Как ни обидно для нашего самолюбия, но все Рома-
новы, от первого до последнего, были убежденнейшими
конституционалистами, все сплошь были наредкость демо-
кратически настроенные люди.
Еще в ^ни выборов первого Романова, малолетнего и не-
грамотного Михаила, отец его, который, как мы видели,
был в это время послан к польскому королю звать на русский
престол польского королевича Владислава, узнав о созыве
избирательного собора в Москве, писал,, что „восстановить
власть прежних царей значит подвергнуть отечество опа-
сности окончательной гибели", что он „скорее готов умереть
298
в польской тюрьме, чем на свободе быть свидетелем такого
несчастия".
Через несколько времени после етого Филарет узнает,
что царем на престол Российский взошел не кто иной, как
его же собственный сын. Тогда Филарег изменит свои
убеждения, сам заберет власть в свои руки и будет неогра-
ниченным самодержцем. Но это дела не изменяет, а только
углубляет. Далее у этого первого Романова была глубокая
убежденность в том, что неограниченныйцарь это несчастие,
бедствие и позор для всей земли русской.
Если так смотрел на деЯо уже первый Романов, то
чего же удивляться, что Романов последний, так недавно
еще „благополучно царствовавший*1 Николай II, в годы
своего пребывания наследником престола оыл неимоверно
либерален и народолюбив. Он находился тогда в левой
оппозиции к пребывавшему на престоле Александу III, точь-
в-точь так же, как и Александр III в свое время был ярко
левым и также находился в оппозиции, пока оставался
престолонаследником в дни царствования Александра II.
Наследники престола, как и сановники в отставке, всегда
оказываются весьма лево настроенными. Это. закон при-
роды, и недаром А. В. Амфитеатров в своих, нашумевших
в "свое время „Господах Обмановых11, изобразил, как либе-
рально-настроенный юноша Николаи II, под присланный ему
отцом № „Гражданина11 кн. Мещерского, подсовывает №
запретных „Русских Ведомостей11
Если даже такие цари, как Николай II или Александр Ш,
отличаются крайним либерализмом в годы своего пребы-
вания в престолонаследниках, то, иапример, Александр I или
Екатерина II, те проявляют убеждения самые возвышенные
уже и на престоле: это ведь так безопасно!
„Придворная жизнь не для меня создана, — пишет
Александр I своем письме к В. П Кочубею,— я сознаю,
что не рожден дтя того сана, который ношу. В наших
делах господствует неимоверный беспорядок, грабит.со всех
сторон, все части управляются дурно. Я решил по отре-
чении от престола поселиться с женой на берегах
Рейна, где буду жить спокойно, частным человеком,
299
^полагая мое счастье в обществе людей и в изучении
природы".
— Я не люблю самодержавия! Я в душе республи-
канка!— говорит часто окружающим Екатерина Великая.
— Я еще когда великим князем был, был либералом,
не хуже вашего, — заявляет декабристам во время допроса,
ее внук, Николай Павлович.
— Я ненавижу деспотизм во всяком его проявлении, —
говорит Александр Адаму Чарторийскому,—я сочувствую
свободе, которая должна принадлежать всем! Я принимаю
живое участие во французской революции! Наследственная
власть должна быть все время не нО случайности рождения,
а по голосу нации!"
Еще гораздо радикальнее, совсем уж коммунисткой на
престоле, заявляет себя, высказывая свои убеждения, Екате-
рина II. Не будем останавливаться на ее знаменитой пере-
писке с Вольтером и Дидро. Но даже в манифесте своем
(6 июля 1762 г.) она борется с самодержавием, заявляет,
что „самовластие есть зло, которое многим пагубным послед-
ствиям бывает причиною", и дает такие смелые конститу-
ционные обещания, что — небывалый случай! — манифест
императрицы приходится изъять из обращения, во избежание
соблазна для верноподданных.
Да что Екатерина? Даже Павел, сумасшедший, жесто-
чайший Павел I оказывается преисполнен убеждении самых
возвышенных, принципов самых благородных: „Монархи
воображают", — пишет Павел в письме к Андрею Разумов-
скому, — „что они имеют право постоянно думать о своих
удовольствиях, и делать все, что угодно. Но подчиненные
имеют свою собственную волю, имеют свои собственные глаза
и не йогут быть слепыми".
Нужно ли продолжать документальные доказательства?
И без новых цитат вопрос ясен. Не изумительно ли,
что даже Романовы, от отца Романова 1-го Филарета до
Николая II, Романова Последнего, все сплошь, даже Павел I,
имеют убеждения самые возвышенные, идеалы самые демо-
кратические, принципы самые свободолюбивые? И все ойп
эти свои убеждения красноречиво высказывают, а живая
300
жизнь идет также подло и позорно, и веками свистят нагайки,
и идет густой и сплошной, всероссийский и безграничный,
исторический мордобой.
Об этом жутко думать, но, очевидно, и вправду — грош
цена самым возвышенным убеждениям, самым благородным
словам — если они ие активны, не действенны, не перели-
ваютсд в реальную и практическую живую жизнь.
Убеждения у нас у всех были чуде'сные, совсем как
у А. Ф. Керенского, но жизнь-то в России так и оставалась
веками все та же грязная, вшивая; рабья жизнь. Наша
страна была страной лучшей в мире литературы, лучшего
в мире балета, но, когда при опытах в Пастеровском
Институте в Париже нужны были насекомые, распростра-
нители сыпного гифа, их, увы, выписывали именно пз
Росспи.
Уверенное самочувствие было характерно для былых
интеллигентов „Дайте любому карту звездного неба, которой
он никогда до того не видал, и он вам ее через 10 минут
возвратит исправленной“—говорил еще Достоевский. Теперь
этого нет, теперь у многих из нас такое обидное, досадливое
ощущение разжалованных в былых чинах, лишенных былых
нашивок.
Очень уж ощутительны и наглядны былые ошибки.
- Мы ошибались не только в том, что революция есть
занятие приятное и поэтическое. Мы ошибались еще и в
основном. Мы уродлйво переоценивали удельный вес наших
идей, наших убеждении, наших принципов и идеалов. Чорт
ли в них, в этих возвышенных и народолюбивых словах,
если такие же слова, как’мы видели, были в распоряжении
даже у каждого из печальной памяти Романовых?
Как ни либеральны, как ни демократичны все Романовы,
но либерализм и высокие идеалы данного представителя
династии, Павла I, начинают казаться несколько утомитель-
ными и тягостными его верноподданным.
301
Все хорошо в меру. Пора кончить трагический фарс,
главный , героеи которого так торжественно и эффектно
выступает умасшг игыг на тропе.
Год за годом длится сумасшедшее парствование сума-
сшедшего царя. Каким образом терпели -что прибги-
женные, придворные, как терпела вся Россия?
Для русского трона уже давно не новы были дворцовые
перевороты. Не даром же в свое время, еще будучи
наследником, Павел спрашивал у французского посла
Сегюра: „Отчего это в других странах па трон всхо-
дят законные наследники, у нас 1ке все путем переворо-
Еще нэгда Павел был наследником,. он проявлял мцого
признаков -ненормальности: его преследовали галлюцинации,
он беспрестанно ждал отравы и часто рассказывал, что
к нему является тень Петра Великого, которая, будто бы
пристально смотрит на него, грустно качает головой И по-
вторяет все одни и те же слова: „Павел, бедный Павел,
(ый припадок вел за собой целую
шпицрутенов.
„под грудки*1, трясет нх, пинками сваливает нх в снег
и требует палок, когда о.ч, сплошь и рядом приказывает
свято н незамедлительно
Душой заговора является Александр I. Трусливый,
испуганны®, сл-.бохарактсчппй, он не в силах проявить
активность, он по хочет орать на сеол ту или иную роль,
но неумолимым ходом событий он выдвигается на первый
Уже граф Панин откровенно заговорил с ним о необхо-
димости, в виду болезни его венценосного отца, объявить
его регентом и соправителем. Уже Александр после долгих
колебаний,—и подлинных, и ещ > более, притворных,—выра-
зил согласие. Александр потребовал только обещания, что
жизнь Павла будет сохранена. Пусть живет гд'-нибудь
на покое, обеспеченный и спокойный,— лицемерно говорит
Александр, прекрасно понимая всю невозможность этого
прекраснодушия Не такой человек Павел, чтобы ответить
благодушным согласием, а не пытками и казнями, на пред-
ложение освободить трон. Не такие люди и обозленные,
лично обиженные офицеры, принимающие участие в заго-
воре, чтобы оставить на свободе вечную угрозу их жизни,
бывшего императора.
Но приличия соблюдены. Главари заговора охотно обе-
щали сохранить жизнь Павла, и Александр со спокойной
совестью дал свое согласие заговорщикам.
.Ведет переговоры с Александром граф Панин.
В будущем, вступив на престол, Александр, после несколь-
ких лет близкой дружбы с.Паниным, постарается от него
отделаться, чтобы не иметь рядом с собой живого свидетеля
и соучастника. У Александра найдется для этого очень
удобный повод. В перехваченном письме, которое граф
Панин написал Воронцову, сказано, что он, Панин, не ожи-
дает от молодого императора „ничего хорошего" ибо тот
„легкомыслен, любит танцы и более заботится о том, чтобы
нравиться женщинам, чем вникать в государственные дела".
Письмо это было отправлено с особым курьером, но все же
по царскому приказу было перехвачено и доставлено Але-
ксан ipy. В „Записках" Шимана сохранились доказательства
того, что Александр I это письмо читал.
Но пока до будущей сборы еще далеко, и граф Панин
считается ближайшим друюм наследнпка. Надвигается,
неотвратимо растет и близится новый заговор. Еще при
вступлении на престол Елисаветы саксонский посланник
Петцольд, по поводу очередного заговора и переворота того
времени, писал своему правительству: „Все русские при-
знают, что можно делать что угодно, имея в своем распи-
303
ряжении известное количество гренадеров, погреб с водкой
и несколько мешков золота".
Граф Панин и Александр ведут первые переговоры,
встречаясь для этого в бане. Подозрительность Павла и его
злобная настороженность так велики, что престолонаследник
Александр со всемогущим сановником Паниным могут обме-
няться несколькими искренними словами только на полке,
закутанном облаком пара.
Следующие свидания назначаются в подземелье, в длин-
ных корридорах и подвалах под зданием дворца.
По описаниям современников, знавших о всех деталях
со слов самого Панина, бытовые картины этих встреч очень
своеобразны. Граф Панин, уже по пути на свиданпе
с Александром, боязливо озирается. Ему кажется всякий
раз, что за ним наблюдают шпионы. Панин оставляет
карету, идет пешком, заходит по пути к целому ряду зна-
комых, меняет направление, следует по извилистым переул-
кам, пока, наконец, натерпевшись страху, успевает скольз-
нуть в один из входов в дворцовые подвалы... Но что
это? В неверном свете тусклого огарка он видит впереди
себя чью-то фигуру. Гибель неизбежна! Очевидно, шпионы
проследили, все планы раскрыты и спасения нет. Вот-вот
сейчас его схватят и поведут на расправу к беспощадному
Павлу. Панин в ужасе пытается ускользнуть, но и пресле-
дующий его „шпион" как оказывается, тоже пятится назад.
Это не шпион, а смертельно испуганный престолонаследник
Александр, успевший и со своей стороны натерпеться страху,
и принявший Панина ва адъютанта, посланного, чтобы его
арестовать.
Во время одного из таких свиданий, когда Панин впоть-
мах, найдя Александра, коснулся его руки, — Александр
выхватил шпагу и кинулся на Панина. — так велика
была напуганность заговорщиков. В краткие минуты
своих встреч в бане, или в подземелье, они в боль-
шинстве случаев не рискуют разговаривать, а только об-
мениваются записками, • которые молча передают в рукн
друг другу. Немедленно по прочтении записки полагалось
сжигать.
304
В „Воспоминаниях* Ланжерона находим описание харак-
терного эпизода, происшедшего как раз в тот момент, когда
Панин, только что получив такую записку Александра,
неожиданно встретился с Павлом. Панин в ужасе прячет
скомканную записку в боковой карман, в тот самый, где
у него хранится список заговорщиков, и старается веселым
тоном приветствовать императора. На Павлу кажется
подозрительным неестественный тон царедворца.
Павел пытливо всматривается в глаза Панина, долго
говорит с ним о безразличных вещах, о хорошей погоде,
о предстоящем бале, и вдруг, подойдя вплотную к оторопев-
шему Панину, всовывает руку в его карманы:
— Я хочу посмотреть, что у вас там есть? Может быть,
любовная записочка какая-нибудь? Сознайтесь! — говорит
Павел, не сводя глаз со стоящего на вытяжку Панина.
— Вы знаете, любезный Ланжерон,—рассказывал впо-
следствии об этом моменте Панин,—вы знаете, что я не
труслив, и не легко теряю присутствие духа. Но признаюсь,
что если бы в эту минуту меня стали резать, то из жил
моих не вытекло бы ни единой капли крови.
Придворная школа . была, однако, пройдена так осно-
вательно, что даже в этот момент Панин с застывшей от
ужаса кровью в жилах не растерялся.
— Что вы делаете, ваше величество?—говорит он спо-
койным, равнодушным голосом: — Вы терпеть не можете
табаку, а я ведь нюхаю очень много. Все мои карманы,
мой платок,—все в табаке. Ведь вы испачкаете руки, про-
питаетесь табачным запахом!..
— Фу, какая гадость! Вы совершенно правы,—отве-
чает Павел, вынимая руки из кармана заговорщика.
На этот раз все прошло благополучно. По подозри-
тельный Павел уже что-то почуял. Он не хочет больше
видеть графа. Панин оказывается в опале. Он в отставке
и уже сослан в деревню. Этой ссылкой Павел удаляет от
себя единственного порядочного человека среди заговорщи-
ков, единственного из всех, кто действительно помышлял
только о регентстве, только о назначении Александра сопра-
вителем, и искренно желал сохранить жизнь Павла.
20
305
После удаления Панина на первый план из заговорщи-
ков выдвигается граф Пален, братья Зубовы, генерал Бениг-
сен. Все его люди, которые с самого начала твердо решили
с Павлом покончить.
Вскоре после катастрофы граф Воронцов пишет Панину:
„Для России несчастье, что вы были в отсутствии при
вступлении на престол императора Александра. Начало
царствования носило бы совершенно иной характер". „Не
знаю, — отвечает Панин, — было ли бы мое присутствие
полезно Александру, но верно то, что я с опасностью для
собственной жизни сопротивлялся бы делам, совершенным
погрязшей в пороках разбойничьей бандой".
Разбойничья банда осталась на местах, Панина удалили.
В руках ушедшего в отставку Панина находится
уцелевший подлинник одной из тайных записочек к нему
Александра. Эту записку он хранит, как доказательство
того, что планы заговора, какие он составлял, имели пол-
ное одобрение престолонаследника. В будущем Александр
не простит ему этого, как не простил ни письма о своем
легкомыслии, ни, еще более, того плана регентства, какой
предлагал Панин. Александр не желает быть регентом, он
хочет быть императором, и горе тем, кто хотя бы и в дале-
ком прошлом осмеливался преуменьшать его права само-
держца.
Во главе заговорщиков после отставки Панина остается
Пален, „министр полиции" императора Павла. Павел—
одинок. Нет ни одной группы, ни одного- класса, ни одной
партии, которая хотела бы заступиться за этого несчастного
душевно-больного человека. Павел одинок. Он равно пре-
зирает своих министров, своих любовниц, друзей своего
детства. Даже жену, Марию Феодоровну, которую еще
недавно он, казалось, любил нежной любовью, он прези-
рает и ненавидит. Дверь, ведущая из спальни Павла
в спальню Марии Феодоровны, уже давно заперта на ключ.
Ему этого недостаточно. Он приказывает заделать эту
дверь наглухо, забрать ее кирпичами. Подозрительный
Павел никому не верит, всего боится, но именно эта наглухо
заделанная дверь явится причиной его гибели в момент
306
осуществления заговора. Когда затравленный, избитый, он,
в одном белье,, попытается спастись, и инстинктивно, в смер-
тельном ужасе, в предсмертной тоске кинется к тому месту,
где должна быть дверь, единственное спасение его в ету
минуту от преследующих его заговорщиков,—он натолк-
нется на глухую стену, и будет удушен.
Заговор назначен на 11 -ое марта. Все вокруг до стран-
ного осведомлены о предстоящем. Подготовка переворота
продолжается уже около шести месяцов. Сестра Зубовых,
Жеребцова, уже успела выхлопотать резрешение поехать
заграницу и, обилвно снабженная деньгами и драгоценно-
стями, выехала в Берлин, чтобы „устроить прибежище" для
своих братьев и других заговорщиков, на случай, „если
предприятие не удастся",
Все вокруг осведомлены о предстоящем. Красавица
Гагарина, любовница Павла,—заблаговременно предостере-
гает молодого принца Евгения Вюртемберского о том, что
в эту ночь ему „лучше не оставаться во дворце". Адъю-
тант принца Вюртембергского Дибич, со своей стороны,
тоже знает, что в зту ночь лучше во дворце не оставаться.
Он обращается к младшему гувернеру принца, ротмистру
фон Требра, с просьбой приютить принца на этот день
в первом кадетском корпусе. Но директор корпуса, немец-
кий писатель Фридрих Клингер, наотрез отказывается. Он,
Клингер, тоже хорошо знает положение дел. В этот день
оказывать гостеприимство принцу Вюртембергскому он не
может. Он, честный немец, - прекрасно понимает, в чем
дело, и не желает ни с какой стороны, хотя бы и краешком,
оказаться прикосновенным к предстоящему делу. Пусть
туземцы в этой странной России веселятся по своему, но—
он, честный немец, желает оставаться в стороне. Когда на
престол взойдет новый император, он будет громко кричать
„ура" в его честь, но пока старого императора еще не
убили, он никаких принцев в стены своего корпуса не
допустит.
Адъютант принца Дибич решает рискнуть и остаться во
дворце. Но в эту ночь- он не дает доверенному ему юноше
ложиться в постель, убеждает его не раздеваться. Оба
20*
30?
сидят и ждут в своих аппартаментах, пока поздно ночью
не явится капитан Фолькерсберг и, крикнув в полуоткрытую
дверь: „Все кончено", не проведет выразительно рукой по
своей шее. Только тогда Дибич скажет своему воспитан-
нику, что лее благополучно и можно ложиться спать.
Благоразумие и аккуратность—это главное, к чему надо
стремиться в деле воспитания юношества.
Все давным-давно знают о том, что должно произойти
в царском дворце. Во время ужина у княгини Белозер-
ской, состоявшегося 11-го марта, камергер Загряжский
около 12 часов ночи смотрит на часы и вслух говорит,
обращаясь к присутствующим за столом, где представлены
все так называемые „сливки" петербургского общества:
„Его величеству, государю императору в эту минуту не
очень-то по себе*. Все воспринимают это заявление без
удивления. Никто не спрашивает разъяснений. Все пони-
мают, в чем дело, и мирно разъезжаются по домам.
Пребывающая в Берлине сестра Зубовых, боясь, что
наличных средств нее „в случае чего" будет недоста-
точно, едет в Лондон, чтобы встретиться там со своим
другом Уитвортом. Эта встреча послужит поводом для дол-
гих расследований того, в какой мере английские деньги
прикосновенны к убийству Павла и возведению на. престол
Александра. Расследование полностью подтверждает версию
об английских деньгах. „На дело" англичане никогда не
жалеют средств.
В самый день 11-го марта Павел пишет резкое письмо
русскому посланнику в Берлине, барону Крюденеру, с тре-
бованием ' принять целый ряд весьма важных враждебных
мер против Англии. Пален, отсылая это срочное письмо,
делает на нем от себя приписку: „Его императорское
величество сегодня нездоров. Весьма возможно, что эта
болезнь не останется без последствий*'. Дело барона Крю-
денера догадаться, что после такой приписки—торопиться
с исполнением приказаний уже обреченного самодержца нет
оснований.
Вечером ll-го марта заговорщики собираются на ужин.
Одна партия собралась у генерала Талызина. Генерал
308
живет возле Летнего сада, поблизости с Михайловским
дворцом, в котором томится от тяжелых предчувствий
Павел. Здесь собраны именно молодые офицеры, при чем
избраны именно те, кто за разные проступки подвергались
жестоким и унизительным наказаниям. Палеи и Бенигсен
приезжают сюда, только ненадолго, чтобы „поднять дух
войск'. Они сами ничего не пьют, но молодежь подпаи-
вают обильно.
Многие из собранных здесь офицеров еще не знают
о том, для чего их призвали. Им скажут только в послед-
ний момент, когда надо будет действовать.
Другой ужин в втот вечер устроен у Палена. Здесь
более почтенные по возрасту люди. Вместо водки, в ходу
шампанское.
Генерал Талызин уже с утра, чтобы быть свободным
в течение дня, заявил государю, что он болен, и в этот
день на службу явиться не может.
Подозрительный Павел в этот же день посылает к Талы-
зину своего лейб-медика, англичанина доктора Гриве. Явив-
шись по приказанию императора к Талызину, он попал
сюда как раз^в тот момент, когда здесь происходит сове-
щание заговорщиков. На столе лежит развернутый план
Михайловского дворца, горячо обсуждается вопрос, придется
ли стрелять, пли удастся обойтись без шума выстрелов
и справиться с Павлом путем удушения?
Неожиданное появление присланного государем лейб-ме-
дика вызывает панику. Заговорщики решают тут же убить
несвоевременного, визитера. Кто-то из пылких людей пре-
длагает даже разрезать лейб-медика на части с тем, чтобы
каждый присутствующий унес с собой свою часть. Но гене-
рал Талызин не дорожит театральными эффектами. Старый
скептик хорошо зиает природу людей. Он знает, что завтра
этот лейб-медик будет верным слугой нового императора.
Зачем зря губить человека? Чтоб он не успел донести,
достаточно его арестовать. Через несколько часов дело
будет кончено. Тогда отпустим.
Старый скептик оказался прав. Доктор Гриве мирно
сидит под арестом. Завтра ои получит новое назначение
809
от нового императора, получит новый орден, и охотно
сохранит и при Александре торжественное звание лейб-
медика его величества.
Во время ужина у графа Палена выпито много вина.
Пален сам ничего не пьет, не дает пить Бенигсену, и дру-
гим руководителям, но старательно подпаивает исполнителей.
В конце ужина Пален произносит краткую речь: „Помните,
господа! Для того, чтобы съесть яичницу, надо ранее всего
разбить яйца!“
Один из присутствующих Бибиков, полковник Измайлов-
ского полка, приходит в раж. По его мнению, убить одного
Павла—этого недостаточно. Надо с корнем уничтожить
все осиное гнездо. Для России,— торжественно заявляет
он,—лучше бы всего сразу избавиться от всех членов этого
семейства! Но эта идея кажется непомерной и успеха не
имеет. А царствовать кто же будет?
Пален рассказывает участникам о тех страхах, каких
он натерпелся еще сегодня утром. В этот самый день
Павел получил анонимный донос о готовящемся перевороте.
Еще сегодня утром Павел обратился к Падену с грозным
вопросом: „Господин фон-Пален! Вы были здесь в 1762 году?
Знаете ли вы, что теперь злодеи хотят возобновить
1762 год?“—„Да, я знаю это, государь. Будьте спокойны,
л сам принадлежу к заговору”,—отвечает играющий ва-банк
Пален.
— Как? Вы принадлежите к заговорщикам? Слышите ли
вы, что вы говорите?
Граф Пален спокойно вынимает из кармана список заго-
ворщиков. В списке, и правда, значится и его имя.
— Да, государь, как видите, я все знаю. Чтобы про-
никнуть в среду заговорщиков, я притворился, что я с ними.
Сегодня же ночью все будет ликвидировано. Будьте спо-
койны, государь.
Павел поражен.
— Да, но ведь моего отца убили! — говорит он.
— Ваш отец был иностранец, вы русский — успокаивает
Пален. — Когда убили вашего отца, в Петербурге не было
полиции. Теперь полиция организована превосходно. Без
310
моего ведома не делается не единого шага, не произносится
ни единого слова. Будьте спокойны, государь!
Павел неспокоен, но Пален зато успокоился. Что бы ни
случилось, он будет в стороне. Павел подготовлен к тому,
что ои находится среди заговорщиков. Если заговор со-
рвется, Пален узнает.
В тот же день измученный предчувствиями Павел посы-
лает за Аракчеевым. В эту тяжелую минуту, когда его
гнетет предсмертная тоска, и он не находит себе места,
кто же еще, если ие старый „без лести преданный" друг,
машинный, жестокий и холодный Аракчеев, сможет защи-
тить, успокоить своего государя?
Все последние месяцы своей жизни Павел опасался быть
отравленным. Русским поварам он в последний год не дове-
ряет. По его просьбе, английский купец рекомендует ему
специально выписанную английскую кухарку. Эту кухарку
поселяют в комнате, непосредственно прилегающей к спальне
Павла. Здесь устраивается для нее особая печь, иа кото-
рой она готовит обед императору.
В ночь убийства английская кухарка, испуганная страш-
ным шумом, бежит из дворца, и в ночной тьме умудряется
отыскать рекомендовавшего ее английского купца. Назад
во дворец она нтти не желает. Довольно! Больше играть
в эту игру она не хочет!
Павел все последние дни жаловался на одышку. Обер-штал-
мейстеру Муханову он говорит: „У меня такое чувство,
точно я задыхаюсь. Мне не хватает воздуха. Мне кажется,
что я умираю. Уж не задушат ли меня?!" Муханов,
хорошо осведомленный о заговоре, сам являющийся одним
из заговорщиков, долго успокаивает Павла. — „Эта одышка
у вас, ваше величество, от оттепели. Весенний туман".
Павел'„долго молчит, качает головой и остается на месте,
погруженный в свои мысли".
Веселый ужин заговорщиков приходит к концу. Пора
браться за дело.
Караул во дворце в этот день составлен ив трех полков.
Отряд Семеновского твердейшего полка, расположенный
в эту ночь во дворе — „свой". Офицеры полка давно уже
311
в дружбе с "великим князем Александром. Другой отряд,
Преображенского полка, тоже „свой". Об этом позаботился
генерал Талызин.
Но у дверей царского кабинета стоит еще один, третей
караул, из 24 рядовых, трех унтер-офицеров и одного тру-
бача. Эта часть находится под командой полковника Саб-
лукова.
Саблуков один из немногих офицеров, хранящих верность
Павлу. Его надо обезвредить во что бы то ни стало.
Уже утром 11-го нарта адъютант великого князя Кон-
стантина предписывает Саблукову от имени Константина,
шефа полка, — вернуться в казармы. Это против правил,
и исправный службист Саблуков не считает себя вправе
исполнить этот незаконный приказ. Чтобы выяснить, в чем
дело, он надеется во время парада в этот же день пожало-
ваться на действия Ушакова великому князю Константину.
Но во время парада в этот день ни Константин, ни Але-
ксандр не показываются. Оба они, как мы знаем, арестованы
по приказанию Павла. Вечером, по особому приказу импе-
ратора Павла, их поведут в дворцовую церковь к вторич-
ной присяге. Через несколько часов после этого будет
произведена еще одна присяга, на этот раз уже новому
императору. Не добившись толку, Саблуков вечером отпра-
вляется во дворец, чтобы поговорить с шефом своего полка,
и выяснить положение. У дверей аппартаментов Констан-
тина оказывается, однако, камер-лакей Павла, не желающий
пропускать полковника Саблукова. Полковник требует вызова
другого лакея, кого-либо из тех, кто постоянно служит
Константину и хорошо знает в лицо Саблукова. Но и
другой лакей отказывается на этот раз пропустить пол-
ковника.
' '— Да что вы здесь, все с ума сошли сегодня? — кричит
рассерженный Саблуков и, оттолкнув обоих лакеев, силой
пробивается в комнату великого князя Константина. Но
расспросить, в чем дело — так и не удается. Здесь же
в комнате Константина, оказывается и великий князь Але-
ксандр. У него вид „испуганно крадущегося зайца",— говорит
в своих записках Саблуков. Полковник еще не успел сде-
812
лать своему шефу доклад, как вдруг неожиданно откры-
вается flBejb, и в комнату, как привидение, входит император
Павел. Ему в этот день не сидится в его аппартамеитах,
он бродит из одной части дворца в другую, н вот он здесь.
Император — описывает Саблуков, — появился в сапогах
со шпорами, со шляпой в одной руке и с палкой в другой.
Торжественно, прямо, не сгибаясь, — как на параде, ои
направился прямо к нам. Константин словно окаменел на
месте и имел такой вид, как будто стоит безоружный перед
медведем. Александр сразу убежал в свою комнату!
Павел стоит молча. Саблуков рапортует о состоянии
полка. —Ты дежурный? — спрашивает государь.—Так точно,
ваше императорское величество.
Государь, не сказав ни слова великому князю Констан-
тину, выходит нз комнаты. Константин стоит бее движения.
Только через несколько минут, когда издали послышался
скрип другой двери, доказывающий, что государь уже ушел,
Александр „снова вполз в комнату, словно ластящийся
понтер". — Ну, брат, что ты на это скажешь?— спрашивает
Александр Константина. Больше всего оба брата удивлены,
что Саблуков не испугался Павла. — Неужели вы действи-
тельно не боитесь? — спрашивает Александр.
По приказанию шефа своего полка, Константина, Саб-
луков уходит домой. Но в тот же вечер в три четверти
десятого, к Саблукову является фельдфебель от государя:
„Его императорское величество немедленно требует вас во
дворец". Саблуков испуган и встревожен до крайности.
В чем дело?
Оказывается, Павел вызывал его, чтобы поручить ему
лично охрану дворца в этот день. Но граф Палеи знает,
что Саблуков любит Павла, знает, что присутствие Саблу-
кова и его отряда может явиться серьезной помехой всему
делу, и уже принял меры. Когда поздно вечером Павел
переспросил графа Палена, может ли он, Пален, поручиться,
что ничто не угрожает его безопасности, Пален ответил:
— Все благополучно ваше величество. Все меры при-
няты. Но я не могу ни за что ручаться, если вы оставите
на карауле этих якобинцев.
813
„Якобинцами" Пален назвал солдат саблуковского отряда.
16 минут одиннадцатого Павел со своим шпицем встре-
чает экстренно вызванного Саблукова: „Вы якобинец! —
кричит ему Павел: — Весь ваш полк якобинский".
— Не говорю о себе, но относительно полка ваше
величество заблуждаетесь, — ответил Саблуков.
Но Павел уже не слушает.
— Я лучше знаю. Ваш караул должен немедленно
удалиться.
— Слушаю, ваше величество. Налево, кругом, марш! —
командует Саблуков. Сзади государя стоит Уваров. Он, по
запискам Саблукова, „стоит с глупым лицом и улыбается"
Саблуков неправ. Уваров вовсе не так глуп, как это
кажется. Он улыбается не случайно. Он видит, что Пален
добился своего. Он видит, что по личному приказу Павла
удаляется именно тот караул, который только и мог бы
спасти жизнь Павла, и его глупое лицо не случайно расплы-
вается в широкую улыбку.
Саблуков уходит домой. Он растерян, смущен и ничего
не может понять. В час ночи фельд-егерь великого князя
Константина привезет ему собственноручную записку вели-
кого князя, „написанную крайне торопливо и в сильном вол-
нении": — „Как можно скорее соберите полк, верхом и
в полном вооружении. Прикажите хорошенько зарядить
ружья п пистолеты" .
Крайне пораженный, Саблуков немедленно исполнит
приказ своего шефа, но поспешит послать-извещение об этом
к своему отцу, с просьбой к старику объяснить, в чем дело,
и посоветовать, -что делать. Через три часа будет получено
известие о наступлении нового царствовании, и делать что бы
то ни было будет уже поздно
На завтра на торжественном параде, который станет
принимать новый император Александр I, сияющий граф
Пален с видом полководца, выигравшего важное сражение
подойдет к стоящему в стороне полковнику Саблукову:
Я боялся вас больше всех остальных военных во дворце,
больше всего гарнизона, — скажет Пален. — Вы имели на
на то все основания,— хмуро ответит Саблуков. — Потому-то
314
я и позаботился о том, чтобы вы были своевременно уда-
лены,— укажет с улыбкой сияющий Пален.
Ужин у Талызина, ужин у,Палена—кончены. Заговор-
щики идут нестройной толпой через Марсово поле, через
Летний сад к Михайловскому дворцу.
Старые липы Летнего сада служат прибежищем для
многих тысяч ворон. В записках Розенцвейга находим
яркое описание того, как птпцы, разбуженные толпой про-
ходивших через сад подвыпивших и взвинченных офицеров,
подняли такой оглушительный крик, что заговорщики испу-
гались. А что, если государь проснется, и успеет скрыться ?
Виселицы, небось, не миновать!
Вороны Летнего сада могли сделаться не менее знаме-
ниты, чем капитолийские гуси. Но измученный бессонницей,
ворочавшийся до позднего часу Павел только что заснул.
Ои спит крепко.
Хрустит неуспевший стаять мартовский снег под ногами
заговорщиков на аллеях Летнего сада. Кар, кар, кар...,—
грозно кричит воронье в эту ночь очередного переворота,
очередного убийства в этой несчастной семье, члены которой
называют себя Романовыми.
Баталионный командир Преображенского полка привел
своих солдат, ничего им не объясняя. Только здесь, у самого
дворца, отделенного от площади замерзшими рвами, ои
спрашивает: — Братцы, на опасное дело пойдете ? — Рады
стараться, — отвечают хором основательно подпоенные
солдаты.
Наружные часовые обезоружены легко и просто. Никто
из них и не подумал оказывать сопротивление. На том
месте, где только что еще стояли солдаты Сабл} кова, теперь
находится отряд, приведенный адъютантом-Преображенского
полка Аргамаковым. Свой человек, один из видных заго-
ворщиков, Аргамаков подает знак солдатам, и заранее озна-
комленные с планом, участники заговора всей гурьбой
направляются в спальню императора.
Все стоящие на страже в Михайловском дворце офицеры
были заранее посвящены в тайну заговора, кроме одного,
некого Нейкера. Это был немец „глупый и ничтожный",
815
по характеристике записок Ланжерона. Никто не решился
осведомить его заранее, и теперь этот Пейкер портить все
дело.,,— Караул! Эти люди хотят убить государя,—кри-
чит Пейкер, — что делать ?“
Его коллеги нашлись. Вместо того, чтобы прикончить
волнующегося Пейкера, как это предлагали одни, — другие
обратились к Пейкеру и с серьезным лицом посоветовали
ему написать рапорт полковнику его, генералу Депрерадо-
вичу, командиру его полка, являющемуся одним ив наибо-
лее видных заговорщиков. Честный немец немедленно
послушался, добыл лист бумаги и чернил и в срочном
порядке стал писать рапорт. К тому времени, когда он его
кончил, Павел I был уже убит.
Мрачное здание Михайловского дворца как-будто создано
для того, чтобы послужить ареной заговора и даже царе-
убийства.
Павел перебрался в Михайловский дворец из Зимнего
именно потому, что Зимний считал опасным в стратегическом
отношении. — Весь на виду, на площади, не забаррикади-
руешься!
Перебравшись в Михайловский, Палел устроил здесь
особые рвы, подъемные мосты, тайные лестницы, подземные
ходы. При первой тревоге, можно было принять все меры
защиты, и, в крайнем случае, скрыться. Но этой тревоги
не последовало. Пейкер пишет свой рапорт, а заговорщики
всей толпой, стараясь не шуметь и ступать на цыпочки,
движутся по корридору к спальне императора.
Стоящий во главе караула адъютант Аргамаков лично
ведет толпу заговорщиков, показывая ей путь к спальне
Павла. У дверей царских аппартаментов появляется старый
седой лакей. От толпы отделяются двое участников. Мы
к государю. — Как, ночью? Не имею права продушить. —
Ты пьян, старый пес! Какая теперь вочь? Заспался,
что ли! Уже шесть часов утра. У нас срочный доклад
к государю. Не видишь что-ль, с нами дежурный адъютант.
Кабинет Павла, гостиная... Мимо, мимо. У дверей
спальни на часах два гусара. Эти пытаются оказать сопро-
тивление. Одного из них кто-то из офицеров, участников
316
заговора, ударил кулаком наотмашь, так-что тот свалился
иа пол. Ко лбу другого приставлен пистолет. Выхвативший
оружие сгоряча успел-было даже спустить курок, но после-
довала осечка. Еще и в эту минуту, если бы прозвучат
выстрел и Павел проснулся на одну-две минуты раньше,
у него была бы надежда на спасение.
Пистолет дал осечку. Один ив гусар, стоявших у дверей
царской спальни, связан и обезврежен. Другой, с окрова-
вленной головой, успел скрыться в корридорах и закоулках
дворца В записках Розенцвейга рассказано о том, как
этот гусар с окровавленной головой проник в тот зал, где
стояли преображенцы, находившиеся под командой одного
ив участников заговора, поручика Марина. „—Братцы! Госу-
даря убивают! На выручку!" Вместе с гусаром прибегает
дворцовый истопник с теми же криками.
Солдаты взволнованы, солдаты взвинчены. Добрые серячки
не знают, как быть, что делать? Один из солдат вы-
ступает вперед и требует, чтобы их немедленно повели
к царю.
Поручик Марин выхватывает шпагу, приставляет ее -
в упор к груди этого солдата.
— Убью иа месте, если скажешь еще хоть одно слово.
— Смирно! Стройся! Ряды вздвой! Оружие на изго-
товку. — командует, не давая солдатам опомниться, своему
отряду поручик Марин.
— Смирно!
Застывшие солдаты «едят глазами начальство", строго
выполняют дисциплинарный устав, на котором так настаивал
всегда влюбленный в муштру Павел. Солдат должен слепо
исполнять приказания, солдат не имеет права дышать в строю,
солдат должен выполнять только то, что ему приказывают.
Заветы Павла исполнены свято. Солдаты не рассуждают.
Они стоят на вытяжку, смирно, до того момента, пока
не придет известие, что Павел уже убит.
Первый отряд заговорщиков, 12 человек (среди них
Беиигсен, Платон и Николай Зубовы), уже вошли в спальню
императора. Осторожный Пален и Валерьян Зубов в другом
отряде. Они еще на пути.
317
Шум шагов, хотя и поздно, но все же разбудил Павла.
Выскочив из постели, он заметался по комнате. Если бы он
кинулся направо, к тем дверям, какие вели в спальню его
любовницы, княгини Гагариной, — он мог бы еще спастись.
Павел кинулся налево, к дверям, которые вели в спальню
государыни Марии Феодоровны, к тем дверям, какие еще
недавно были заколочены по его же приказу, по доброму
совету Палена. Павел обречен.
Первые 12 заговорщиков, ворвавшиеся в спальню Павла,
кидаются к постели, но постель императора пуста. Он
убежал! Он спасся! Заговорщики в ужасе. Все мечутся по
комнате, ищут под столами, под шкапами, чуть ли не в ящи-
ках письменного стола. Если Павел спасся, — все будут
завтра же повешены. Это ясно.
Первый нашел Павла граф Бенигсен. Павел спрятался
в камин, но Бенигсен при свете луны увидел на полу его
босые ноги. И вот Павел уже вытащен. Граф Бенигсен
в парадном мундире, с лентой, во всех ордевах. Павел
в одном белье, в ночном колпаке, пытается, съежившись и
скорчившись, спрятаться за портьеру.
Граф Бенигсен старается вести себя джентельменом. Он
опускает свою шпагу и по-французски заявляет: „Государь,
вы перестали царствовать. Теперь император — Александр.
Мы арестуем вас по его приказанию. Будьте спокойны,
вас не хотят убить. Вы должны отречься от престола".
— Что я вам сделал? — кричит смертельно бледный
Павел.
— Вы нас мучаете, вы нас мучаете уже четыре года —
запальчиво отвечает один из гвардейских- офицеров,
В этот момент смертельно бледный Павел внезапно
пытается бежать. Босой, в одной рубашке, кидается к две-
I ям, пытаясь прорваться через толпу заговорщиков. Его схва-
тывают.—Вы арестованы!—Арестован? Что это значит—аре-
стован?—хрипит Павел; Его обычно шафранное лицо белее
бумаги. Он тяжело дышит.
В это время в прихожей раздается шум. Это пришла
новая партия, второй отряд заговорщиков, но первый отряд
в панике. Инстинктивно все решили, что это идет караул
318
ва защиту государя. В одно мгновение Павел остается
один. В безумной панике, в ужасе, заговорщики разбе-
жались. Одни Беиивгеен остался возле государя, держа
в руке шпагу наголо. Еще минута, и вот уже выясни-'
лось, что новый отряд явился на помощь не к царю,
а к заговорщикам.
Прежний в новый отряды снова
В дикой-толкотне падают ширмы ---------,-------------,,
и лампа тухнет. В общей свалке Бевигсеи успевает крик-
нуть: „Не противьтесь, государь! Дело идет о вашей жизни”.
Но „противиться", убеждать кого бы то ни было в чем-
нибудь, уже поздно. Разъяренная толпа в темноте уже
схватила свою жертву.
Большинство заговорщиков пьяны н поэтому воспоми-
нания участников в детагях разворечивы.
Павел не защищается. Он проепт о пощаде, умоляет
дать ему время помолиться.
Трагическая деталь: один ив офицеров-ваговорщикон
оказывается похож на Константина При тусклом свете
принесенного ночника, Павел принимает его за великого
князя. — Как? и вы, ваше высочество, вдесь?— говорит он
пр-рывающимся голосом. „И ты, Брут!', воскликнул когда-то
в такую же минуту Цезарь. Выяснять недоразумение вег
нн времени, пн охоты. Павел уипрает в полном убежде-
нии, что одним ив его фактических убийц является Коп-
Наиболее существенные детали дают записки П. Саблу-
нова. Вначале Павел говорит громко и жестику тирует.
Николай Зубов, мисник по характеру, шталмейстер его
величества по должности, человек очень высокого роста
и очень сильный, бьет государя по руке.
— Ты чего орешь!
У Павла не было привычки к такому обращению. Он не
удержался от того, чтобы не оттолкнуть руки Зубова,
и Зубов сразмаху бьет Павла по голове. Ему не доста-
точно простого удара рукой. Ои берет в руну тяжелую
золотую табакерку и ударяет своего императора в левый
висов. Павел падает.
310
Остальные офицеры видаются иа упавшего. Они хорошо
запомнили добрый совет графа Палена о том, что .съесть
яичницу может только тот, кто умеет разбить скорлупу
яйца". Но и помимо итого, многие из них чувствуют себя
обиженными, оскорбленными этим- полуголым человеком
в одном белье, смертельно испуганным и затравленным,
но всего несколько часов назад всемогущим.
— Пропустите-ка меня! Дайте и я ему покажу.
Павла бьют, толкают ногами, топчут его.
В корридоре слышен шум. Новый момент паниви. Павел,
пришедший в себя, пытается кричать. Жалобно, полузаду-
шеиным, хриплым голосом, не очень громко, как будто сам
ие верит, что ив его крика может что-либо получиться,
он непрерывно повторяет одно и тоже: „На помощь,
На помощь".
Бенигсеи ие в силах больше вынести. Он поручает пья-
ному князю Яшвилю сторожить государя, а сам выбегает в
прихожую. Ему нужно .распорядиться размещением часовых".
Царь пытается вырваться от Яшвиля. Во время борбы
оба падают на пол. Стрелять ваговорщнки не решаются.—
Надо его задушить. У кого есть веревка?
— Дайте салфетку, дайте что-нибудь.
Салфетки ие оказывается. Гвардейский офицер Свари-
тин срывает с себя шарф.
Павел извивается, кусает руки своих убийц, ио их
много. Уже отогнали в сторону тех, кто хотел позаба-
виться (приятно лишний раз дать по морде его император-
скому величеству самодержцу всероссийскому!) Этих легкомы-
сленных людей, зтих спортсменов и удальцов, уже отогнали.
Рядом с Павлом остались люди деловые, люди серьезные.
Упорное, судорожное сопротивление не помогло. Одному
человеку не справиться с двенадцатью. И вот вокруг шеи
Павла уже обернут шарф. Этот шарф тянут в обе стороны
граф Николай Зубов „с дикии выражением лица", за дру-
гой конец—генерал Чичерин и князь Яшвиль. Придворная
карьера достается недешево.
820
Еще mhoiu времени полке этого каждый иа участников
убийства будет хвастливо рассказывать в высшем свете,
что это имение ов удушил Павла, имение он проявил
чудеса xpafметин присутствие духа. Риска это хвастовство
ва соАой ие‘влечет ни малейшего. Напротив того. Ни один
иа участников заговора ие был привлечен к ответствен-
ности. Чины и ордена получили многие. Александр умел
ценить былые засл.ги!
Смена поназаииика Божии иа всероссийском престоле
благополучно заканчивается. Серьезные, д левые люди уже
д- тушили своего гос;дц».ч. Тайный coi« jhhk Трощииский
еще во'время ужина заговорщиков, ц^"Д их отправлением
в Михай оо-кий дворец, уснет .огоговить манифест, в кото-
ром говорило’ь, что „ег„ величс-тво государь император
Павел I по о'олезии повелэть соизволил ваять с^е в сопра-
вители великого князи Александра”. Манифест составлен,
но с первых же минут заговорщики стали вести дело
серьез.о, и давать манифест для подписи набитому, окро-
вавленному Павлу викто ие пыталсв.
Еще в последнюю минуту возникает паника, Павел еще
ие задохся, нужно еще одно усплие вериоподаниых, как
вдруг слышен шум? чьи-то шаги. Заговорщвки оставляют
полузадушеиного, хрипящего императора, кидаются к двери.
Но граф Бенигсен пришел в с. бя раньше других. С обпа-
— Заколю, как собаку, всякого, кто пытается бежать
Отступать по~дио!
Граф Бенигсен прав. Отступать, действительно, поздно-
вато. Впно иалиго — в его надо выпить. К счастью,
страхи оказываются напрасными. Никто не собирался
мешать людям, занятым возведением на царский престол
нового венценосца Заговорщики возвращаются к изуродо-
ванному Павлу- Еще несколько минут, и'вот дело сделано:
„Его императорское величество волею Божею тихо скоп--
чался” К.роль умер, да здравствует король1
Только к этому времени появляется, наконец, во дворце
граф Палеи со своим отрядом, в сопровождении Уварова.
Ов во главе баталиона гвардейцев должен был взять иа себя
21
321
одну из активнейших ролей в разыгранной пьесе, но он
предпочел спешить медленно. Он ведет свой отряд круж-
ным путем, приказывает маршировать, отбивая шаг: „ать—
два, ать—два", и появляется у дворца уже к тому вре-
мени, когда Павел уже полумертв. Но и здесь, подымаясь
по главной лестнице, он приказывает не спешить. Есть
моменты, когда, придя поздно, только выигрываешь.
В будущем новый император Александр попомнит
Палену эту медлительность. Игра Палена слишком оче-
видна. Его отсутствие в момент убийства объясняют тем,
что Палеи имел в виду в случае неудачи явиться со своим
отрядом в роли мстителя, «арестовать Александра и всех
заговорщиков, и выступить в роли спасителя Павла, т.-е.
в той именно роли, какую он обещал задушенному царю
всего несколько часов назад, когда, играя ва-банк, пред-
ставил Павлу тот список заговорщиков, в котором фигури-
ровало и его собственное имя.
Так ли ето—проверить трудно, но запоздание Палена,
его медленность замечена и оценена. Граф Палец спокоен.
Он знает, что в данный момент он нужен Александру.
Он спешит успокоить нового монарха в этот решительный
исторический час, напомнить ему о том, что взоры всей
России, Ёсего мира—'следят за новым самодержцем. В кар-
мане графа Палена манифест о восшествии на престол
Александра в роли соправителя, подписанный Александром
еще за несколько часов до убийства. „В случае чего",
эта бумага, предъявленная Паленом Павлу, должна была
сыграть роль улики, добытой путем провокации, и выгоро-
дить всемогущего министра полиции.
В этой игре- ума надобности, однако, не встречается.
Тем лучше. Пален, спокойно усмехаясь, рассказывает
о всех предосторожностях, какие он успел принять в пос-
ледние часы перед выполнением заговора. Метавшийся
в предсмертной тоске в последние дни, Павел успел было
вытребовать к себе испытанного старого друга, графа Арак-
чеева. Будь здесь Аракчеев,—все сложилось бы по иному.
Не Павел был бы задушен заговорщиками, а все участники
заговора болтались бы на виселицах. Но Пален успел рас-
822
ставить иа всех заставах отряды и вахватить Аракчеева
ири въезде его в столицу- в самую ночь заговора Мало
того: Мы видели, как ловко Палеи успел очернить в глазах
Павла и удалить в последнюю иочь полковника Саблукова
иа виду начальник еще одного гу арского полка, генерал
Кологривов, которого также считали опасным для ваговора,
как и Саблуиова. К Кологрпвову еще с вечера послан его
друг—один из заговорщиков, сеиерал-майор Кутузов. Оба
генерала мирно играют в вист. В половине первого ночи
Кутузов выпинает часы, вынимает пистолет и заявляет
своему партнеру, что тот арестован. Так друг против друга
и просидели в ожидании известий, оба генерала всю иочь.
Кологривов был обезнр жен. О, Пален не даром является
миипстром полиции I Он свое дело понимает.
Итак, иа престоле новый император, Александр. На него
смотрит вся Россия, па него глядит Европа л взирает
История. В спальне .Павла тем временем идет серьезная
работа. Целый ряд врачей и художников командированы,
' чтобы привести в приличный вид обезображенное, исковер-
врачи накладывают швы, художники закрашивают красками
кровоподтеки. Привлечены в работе и портные. „Я видел,—
рассказывает в своих записках Саблуков,—убитого государя
на его парадной постели. Лицо его, хотя искусно накра-
шенное, было синее с черными пятнами. На вем шляпа,
надетая так, чтобы прикрыть разбитые левый глаз и висов".
Слугам заявлено, что государь умер от удара. Платон
Зубов первый кидается к дворцовой страже с сообщением
о внезапном ударе, постигшем государи- О том, что этот
удар нанесен табакеркой, он, из понятной деликатности,
ие говорит ничего, по стража хмуро молчит.
Чтооы воодушевить солдат, срочно вызь
гся новый
— Ура императору Александру!—крцяит Зубов.
Стража молчит.
Только здесь, в присутствии стражи, Александра офи-
циально извещают о том, что его обожаемый отец внезапно
скончался. У Александра вид человека, обезумевшего от горя,
но он держит Себя в руках. Бенигсеяу Алексавдр поручает
начальство над войсками и над дворцом, Палена он посы-
лает к императрице Марии с поручением известить ее о кон-
чине.
Сам Александр занят. Он -спешит к Зимнему дворцу,
чтоб присутствовать при ранней обедне и принимать по-
здравления верноподданных.
Единственным человеком, кто действительно как будто
горячо и непритворно поражен смертью Павла, является
его жена. Пален не решается брать на себя лично осве
домление вдоствующей императрицы. Он не любит неприят
ных поручений.
Вместо себя Пален посылает к Марии Феодоровне гра-
финю Ливен.
— Ваше- величество, ваш супруг тяжко захворал. С ним
случился удар.
Мария Феодоровна в истерике.
— Его убили, его убили, я зваю!—кричит она.
Графиня Ливен почтительно молчит.
Мария Феодоровна кидается с постели и, как была,
босая, кидается кружным путем к покоям Павла. Но у две-
рей часовые. Им отдан приказ никого не пропускать. Пройти
нельзя. У двери скрещены ружья.
Мария Феодоровна кричит, молит, бросается в ноги,
обнимает колени солдат, но начальник охраны, офицер Пол-
торацкий, неумолим.
Любопытно, однако, что в это время в пароксизме тяж-
кого горя вдоствующая императрицу проявляет неожидан-
ное желание оказаться на престоле и в свои руки взять
бразды правления.
— Кто император? Кто смеет называть Александра импе-
ратором?—спрашивает она.
— Голос народа!—почтительно отвечает лукавый царе-
дворец граф Бенигсен.
Но Мария Феодоровна не удовлетворена этим ответом.
•— Я желаю царствовать. Вы слышите лично я желаю
царствовать,—твердо заявляет она.
824
Когда Александру доложили о желании царствовать,
капее проявляет в эти моменты вдовствующая императрица,
Александр хватается за голову и с непритворным ужасом
заявляет; „Господи, этого еще не доставало*.
Но сеть заговорщиков достаточно велика, планы подго-
товлены слишком основательно. Александр для заговорщи-
ков свой человек, соучастник, а всякий иной может ока-
заться мстителем. Реальное соотношение сил на стороне
Александра. Сторонники иных группировок и партий в мень-
шинстве и в убытках. Уже приказано арестовать любимца
Павла, парикмахера, возведенного покойным императором
в графское достоинство и получившего сан камергера,
Кутайсова. Графа предписано арестовать вместе с его любов-
ницей, актрисой Шевалье. Но бывший парикмахер оказы-
вается на редкость быстроногим. Граф Кутаисов успевает
в момент ареста в последнюю минуту покинуть свою любов-
ницу. росой, в одном халате, в ночном колпаке, он выбе-
гает на улицу, мчится, полуголый, искать приюта и благо-
получно прячется в доме Ланского. В спальне Павла идет
работа. 30 часов продолжается приведение в порядок из-
уродованного тела убитого. 30 часов продолжает вдова без-
результатные мольбы пропустить ее к праху ее мужа.
Мария Феодоровна грозит страшными карами караулу,
громко говорит об убийцах, которых она казнит, как только
взойдет на престол. Александр приказывает все тому же
Палену „образумить Марию Феодоровну*, убедить ее отка-
заться от странной идеп завладеть престолом. Но Мария
Феодоровна ничего не желает слушать. Она изволит гне-
ваться. Она продолжает грозить, по прежнему громко кри-
чит, что это не смерть, а убийство. Она все еще уверена
в своих правах на престол, и продолжает грозить убийцам
самыми ужасными наказаниями. Когда Александр передает
ей свое требование приехать к нему в Зимний Дворец,
когда ее убеждают успокоиться и повиноваться, она отве-
чает: „Кто смеет говорить о повиновении^ Я не желаю
повиноваться моему сыну, я — императрица!* Генералу
Бенигсену уже надоела эта дамская истерика. „Сударыня,
здесь не театр. Нечего комедии разыгрывать*,—сурово гово-
325
рит он. Императрица смущена. А что, если эти солдаты
посадят ее в тюрьму, или, например, высекут. Они ведь
такие грубые. Они могут даже убить ее, как убили не-
счастного Павла. И Мария Феодоровна делает последний
опыт. Она соглашается проследовать в Зимний Дворец.
В глубине души она надеется, что волнующаяся на улице
толпа предпримет что-нибудь в ее пользу. Она столько
времени тратила на своих бедных, на свои благотворитель-
ные учреждения. Не мбжет быть, чтобы этот добрый русский
народ не оценил этого, чтобы толпы не стали приветство-
вать ее криками: „Да здравствует императрица!" И тогда
все наладится, и все будет по хорошему.
Увы, грубый солдат Бенигсен категорически требует
от Марии Феодоровны, чтобы она в пути не останавлива-
лась, чтобы ^на ни с кем не заговаривала. Надежды вдов-
ствующей императрицы оказываются тщетными. Престола
ей для себя не добиться! Мария Феодоровна уже видела
труп своего мужа. Она ни на минуту не сомневается в том,
как произошло дело, но, при встрече с сыновьями Алек-
сандром и Константином, она требует, чтобы они отпра-
вились с ней в часовню ев. Михаила и там поклялись, что
они не знали о намерении заговорщиков лишить жизни
императора Павла. Оба сына охотно исполняют это скром-
ное желание. Отчего, в самом деле, и не поклясться?
Гораздо важнее, как станут держать себя войска. Гене-
рал Талызин немедленно после „катастрофы” потребовал,
чтобы Александр показался гвардейским- полкам. Але-
ксандр послушно является.—„Прежний император умер!—
говорит солдатам генерал Талызин.—Вот перед вами новый
император. Батюшка-царь явился приветствовать вас. Да
здравствует император Александр!"—Ни одного возгласа.
Солдаты хмуро молчат, так же точно, как это было при
встрече Александра с караульным отрядом под начальством
Зубовых во дворце.
Растерянный Александр отправляется н свой Семеновский
полк. Здесь крики ура обеспечены давпей и планомерной
работой по подготовке заговора. Но Преображенский полк
стоит на своем.. Кричать ура солдаты не желают.
326
Рано утром полковиик^Саблуков выводит своё полк для
принесения присяги новому государю. Два солдата,
Филатьев и Иванов, от имени полка являются к Саблукову.
Так что солдаты сомневаются.
Иванов спрашивает Саблувова, видел ли тот своими'
глазами труп Павла? Саблуков ие видел. .Не годится
присягу прииииать. А, может, старыб государь кив?" Фи-
латьев подтверждает то же. Необходимо раньше видеть труп
прежнего государя. Солдаты говорят, что иначе присягать
Куда-то ушло, исчезло, в эти сунбурные часы, понятие "
Но сегодня солдат Иванова и Филатьева, в качестве пред-
ставителей солдатских депутатов, по их требованию, неие-
дденно впускают в комнату усопшего ^итератора. Только
после того, как они увидели убитого своими глазами, Иванов
— Orf умер крепко. Можно и присягать!
— Теперь будет лучше, легче,—говорит кто-то иззаигры
вающих в эти дни перед солдатами придворных.'
— Для пас кто ни поп, тог и батька,—угрюмо отвечает
солдатский депутат’ Филатьев. •
Рано утром в день 12-го марта собраны сенаторы, духо-
венство, сановники. В этих-то сомневаться ие приходится.
Этн присягнут с первого слова.
Вместе со всеми приходится присягать новому монарху
и вдовствующей императрице. А жалко! Оиа бы по-
царствовала! Дело нехитрое, а удовольствия много.
На улицах Петербурга безумное ликование. Люди
встречаются, словно после долгой разлуки. Все обнимаются
и поздравляют друг друга. Целуются даже незнакомые!
„Утром 12-го нарта все, как будто сговорившись, появи-
лись иа уликах именно в таких костюмах, таких прическах,
с такой упряжью, накие строго воспрещались Павлом. Круглые
шляпы, сапоги с ботфортами, фраки со стоячими воротни-
ками, длинные панталоны". Носи, что хочешь. Свобода!
Как же ие ликовать, как ие целоваться, ие поздравлять
друг друга!
327
Наивны.’-обыватели искренне верят, что «ли на место
злчго царя придет добрый, то вся жизнь, весь строй >
п режим измепятсТ- Во увер-ны, что, •• ш виесто суча-
сшеди-то, иа нрлзтлле бтг г нормальный человек,
жизнь наладится. .Все в восхищении, — пишет пз Мо-
сквы своему дяде Воронцову Бутурлин.—После присяги
все поздравляли и обнимали др, г друга. Это неслыханное
опьянение радостью".
-Б . г.ей Малостью взошло велико сь-тпло, — пишет из
Дрезгэна Алексей Орлов. — Ноге. светило сияет и воз-
Толькр старый граф' Воронцов в письме того времени ие
поддается общему линоваипю и грустно говорит о том, ка-
кое впе-ки.т он о, lai<л;1< т и н "i б» наказанное п. и даже
пышная карьера убийц, приближенных к новому царю
„Боюсь, что подобный прпмер может иы-ть плохие послед-
ствия и погубит Россию. Наша Ро 'ня t бращаехс." во вто-
рую. Персию
На завтра граф Пален, вес«лы», изысканно одетый,
является на парад. Ни он, пи ничего нс скрывают.
Энн хвастают своим делом.
Через иь-колько двйй граф Палеи дает б липой обед
тля „сближения представителей различных взглядов". На
банкет приглашено несколько сот лиц-.
(мблуков гчатала ие хочет и слышать о том, чтобы
„облдать с убийцами". Ни ои. ни его друзья на этот пир
ишмгда не явятся. Но гуд* Палеи улыбается. Ои знает,
что если подождать еще несколько дней, то люди станут
— Вы, Саблуков, поступаете неправильно, — говорит
ои.—Дето еде таио. Как патриоты, иы до типы думать только
об иит. ,. тах страны, которой вы служим, и устранять все
несогласия.
Пален прав. Ои хорошо знает натуру человеческую.
Через цесколъио дней уже и Саблуков со своими друзьями
явственно чувствуют с«л „патриотами". На обед, устроен-
ный Паленом, оив .чвлпются и ставят только одно условие:
чтобы их посадили за отдельный столик На ато Пален
32В
охотпе идет. За каким столом, — это уж, во всяком случае,
неважно. Шампанское льется на обеде рекой за всеми
столами одинаково. Праздник примирения проходит как
нельзя лучше.
«Все существующее раяумно". Раз на престоле новый
император то вспоминать о старом, задушенном—это
очевидная бестактность. Такого рода безтактность не по
средствам никому, кроме разве вдовствующей императрицы.
Не ограничиваясь хранением постели Павла, — его подушки
с пятнами крСГви и т. п. реликвий, не ограничиваясь, далее,
особым памятником убитому, поставленным в часовне
в Павловске, Мария Феодоровна продолжает вести себя демон-
стративно. Вскоре после убийства Павла сектанты пре-
подносят ей икону, на которой воспроизведена надпись из
второй книги царств Надпись эта (глава 9 ст. 31) гласит:
„Хорошо ли было • Симрию, задушившему своего госпо-
дина?"
Вдовствующая императрица не только принимает эту икону
с изображением распятого Спасителя, явственно направлен-
ную „против суЩествующаго строя", но еще и дарит ее церкви
нового екатерининского института. Надпись на этой пода-
ренной императрицей иконе вызывает сенсацию. Весь
Петербург толпится в церкви, жадно рассматривая икону.
Полиция в ужасе. Гален посылает „умного и образо-
ванного полицейского", которому поручено сделать копию
с надписи на иконе и добиться от священника, чтобы воз-
мутительная икона была убрана. Но священник на это
не решается. Без распоряжения императрицы он ничего сде-
лать не может.
Пален идет тогда с докладом к государю. Между вдов-
ствующей императрицей и государем происходит „тягостное
об‘яснение“, икона исчезаем немедленно, не Александр одним
этим не довольствуется. Столкновение Палена с его ^атерью
он считает удобным поводом, чтобы отделаться от Палена.
Когда на завтра. граф Пален, как всегда, нарядный, наду-
шенный, полулежа в чудесном, запряженном шестеркой
вороных экипаже, приезжает на парад, — к нему подходит
ад'ютант государя. „Его величество изволит требовать.
329
чтобы вы немедленно оставили столицу и уехали в ваше
курляндское имение". Пален не говорит ни одного слова.
Он опытный человек, и понимает, в чем дело. Карта бита,
и Пален безмолвно уезжает. В тот же вечер, одновременно
с изданием рескрипта об увольнении от службы генерала
от' кавалерии графа Валена, получает предписание
об удалении из столицы еще один участник заговора,
Платон Зубов.
Следующим на очереди оказывается Панин.
Во время осуществления заговора Панин, сосланный
Павлом, был, как мы знаем, вдали от Петербурга. Панин
виноват менее всех еще и потому, что его планы не шли
далее провозглашения Александра соправителем Павла.
Но, быть может, именно поэтому судьба Панина оказывается
наиболее тяжелой. В первое время после восшествия
на престол Александра, возвращенный из ссылки Панин'
является одним из наиболее приближенных к новому госу-
дарю. Он сопровождает государя на'коронацию в Москву.
Только что вне очереди произведенный в генералы от кава-
лерии, теперь он произведен в генерал-ад'ютанты. Александр
всеми мерами проявляет свои симпатии к Панину, но эти
симпатии оказываются чрезвычайно непрочны. Как и осталь-
ные участники заговора, Панин слишком много, знает,
слишком хорошо помнит прошлое, и поэтому, неудобен,
Мавр сделал свое дело, и мавра гонят в шею.
В записках личного друга императора Александра, князя
Адама Чарторыйского, читаем: „Александр удалил по очередя
всех главарей заговора, которые совсем не были опасны, но
вид которых был ему крайне неприятен, тягостен и ненавистен.
Панину, говорит Чарторыйский, Александр никогда не мог
простить того, что он первый заговорил в свое время
с Александром о путях, ведущих к престолу".
Паннну в это время 31 год. • Ссылка, какая снова пости-
гает его, на этот раз навсегда кладет конец политической
деятельности этого богато-одареннаго, необычно честного
человека.
Уже все последние месяцы пребывания Панина в Петер-
бурге он оказывается под надзором. Государь по несколько
330
раз в день требует от тайной полиции сведений о том, .что
пелал Гании, где был, с кем разваривая. Нове тине Панина
совершенно невинно, сообщения, получаемые от шпиков,
бессодержательны, но А ексаядр твердо уверенный нее же, что
Павии составляет какие-то заговоры, какве-то изменни-
ческие планы, не знает ни спокойствия, ин душевного мирт,
пока Панин не у ста л. Кще ие ирошло и года с тех пор,-
как Павии, а кач. стне лучшего друга Александра, встре-
чался с ним в тайных вак.улках, в баяв и в подземельо-
для тайных бесед. По вот теперь Павии мешает, Папин
неудобей, Панин тягостен, и Панин уезжает в ссытку.
У Панина в карман- подписанная именем Александра
записочка, касающа ics подготовлявшегося заговора. Все
записочки такого рода немедл вио сжигались, ио одну,
наиболее убедите тьнуг^, Панин считает необх, тимым хра-
нить для потомства, чтобы никто ио смел сказать, что ои
выступал, как инициатор заговора против Павла, ие имея
разрешения Александра Записочка цела, ио Паипи —
джентльмен. До своей смерти ои не считает себя в праве
показывать- кому-либо втот документ.
Как оказывается, Александр со сноей стороны тоже хранит
одну записку, подписанную именем Панина. Но у Александра
ие хватает благородства держать ее в секрете. Когда
вдовствующая императрица, являвшаяся исключительно
близким другом Панина, пытается заступиться за опального
графа, убеждает Алевд' гвдфа, что гораздо лучше бы отпра-
вить в ссылку иных, фактических заговорщиков, а ие Панина,
который в момент убийства был вдали от Петербурга,
Александр показывает матери записку, компрометирующую
Павпиа. Мария Феодоровна в ужасе. Чем нежнее отно-
силась опа до ейх пор к графу Панину, тем более ярой
ненавистницей его станет она отныне.
35 лет провел в ссылке опальный, всеми забытый Панин.
В ряде писем к государю Панин несколько__раз требует
привлечения его к суду, рассмотрении его миймых престу-
В 1310 году Паиии в письме к графу Толстому жалуется,
что оиподвергси гражданской смерти, что из всех подданных
331
Александра он один не имеет никаких прав, н умоляет раз-
вреия, когда двор находится в путешествии. Ответа нет,
Еще через девять лет Павпн нозобиовляет ходатайство, но
опять-таки безуспешно. Даже после смерти Александра
Панин остается'гонимым и отверженный После вступления
иа престол императора Николая, тесть Панина, граф Орлов,
иа коленях молпт нового государя прекратить гонение на
Панина, но просьбы остаются бесплодными. До самой омерти
живет в одиночестве, отверженный, ин в чем неповинный
граф. Жозеф де-Местр, писавший в 1805 году своему
королю о кончине Павла, оказался прав. „Его смерть",—
писал Жозеф де-Местр,—„должна была наступить неизбежно.
Но горе тем, кто был ее виновниками".
Глубоко поучительна параллель между убийством Павла I
и убийством Николая II. Как ни относиться к гибели Нико-
лая в Екатеринбурге, во вдесь пред нами убийство, совер-
шенное в годы революции, приведенное в исполнение клас-
совыми врагами, рабочими, для которых царь всегда являлся
лютым врагом, олицетворением всего мрачного и преступного
в общем уродливом строе жизни.
Павла I убили „титулованные" дворяне, аристократы,
гвардейцы, придворные. Это они, вчера еще пресмыка-
вшиеся пред его величеством, получавшие от него чины
и ордена, это оив, всю жизнь клявшиеся именем царв. уве-
рявшие, что они рады живот положить за своего монарха,
это они сладострастно биля „по морде" самодержца в топ-
тали его йогами, и душили его, и давили его горло, н это
доказательство их идейности не может быть отерто со
страниц истории
33S
ОГЛАВЛЕНИЕ.
2. Алексее Михайлович
4 Екатерина 1
5. Петр 11.......
6. Анка Иоанновна . .
7 Елизавета Пе^рвпа
8. Петр Ш ...
9. Павел I
sals
ПЕТРОГРАД: КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО Отделение в МОСКВЕ:
Проспект Володарского Петровка, 7,
(бывш. Литейн.), К 61.. ПВТП/ЛГПЛ ГТ и книжн. магаз. „МАЯК*.
Телеф 5-61-46. „11Е.1 Г (J1 гАД^ Телеф. 1-48-S3 в 44-74
Журналы и сборники.
1. „АННАЛЫ*. Журнал всеобщей истории—Российской Академии
наук, под ред. акад. Ф. И. Успенского и Е. В. Тарле. Кн. I
(распродано), II и III.
2. „РУССКОЕ ПРОШЛОЕ*. Исторические сборники, под ред.
С. Ф. Платонова, А. Е. Преснякова и Юлия Гессена. Книга
I, II, III и IV.
3. „АРГОНАВТЫ*. Сборники по искусству под ред. Н. Лаисере
(архитектура), Д. Митрохина (графика) и 3. Голлербаха
(живопись и прикладное искусство). Ки. первая.
4. „ПЕТРОГРАД*. Литературный альманах.
5. ЕВРЕЙСКИЙ АЛЬМАНАХ.
Мемуары. История.
1. МОРИС ПАЛЕОЛОГ. Царская Россия во время мировой войны.
2. ЕГО ЖЕ. Царская Россия накануне революции.
37П. КУР ЛОВ. Конец русского царизма. Воспоминания бывш.
командира корпуса жандармов.
4. ЕВГ. КОЛОСОВ. В Сибири при Колчаке.
5. Г. НОСКЕ. Записки о германской революции. Пер. Г. И. Гордона.
6. Ф. НИТТИ. Европа без мира. Пер. с итальянского.
7. Я. ВАССЕРМАН. Мой путь, как немца и еврея.
8. Д-р МАДЛЕН-ПЕЛЛЬТЬЕ. Моя поездка в Советскую Россию.
9. С. Ф. ПЛАТОНОВ. Петр I.
10. Е. В. ТАРЛЕ, Разгром Германии.
117 ЕГО-ЖЕ. Ирландия.
12. И. М. ВАСИЛЕВСКИЙ (не-Вуква). Романовы. Портреты и
характеристики.
13. С. ЛЮВОШ. Последние Романовы. Портреты и характеристики
1и""в?ХАр?«огО КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО Ота'”“” «°СКВЕ
®Тс.Хйг>61- „петроград"
Художественная литература.
1. РАБИНДРАНАТ ТАГОР. Дом н мир. Пер. С. А. Адрианова
(распродано).
2 ЕГО ЯГ. Расскаоы.
Перевод с аигаяйскогоС. А. Ддрнанояа.
4 ЕГО ЖЕ, Крушение. Роман. Пер. С. А. Адрианова.
5. KJ. ФАРРЕР. Обреченные Роман. Пер. А. Я. Острогорской.
6. ЕГО ЖЕ. Новые люди. Роман.
7. Э. СИНКЛЕР. Христос в J встери-Сити Роман
8. ЕГО ЖЕ. Принц Гагеи.
9. КН- ГАМСУН. Женщины у колодца. Роман. Пер. 9. К. Пиненовой.
10. В. ДЖ. ЛОКК. Рыжий варвар Роман. Перев. с англ. А. В.
11. ДЖЕК ЛОНДОН. Пытка. Пер. С англ. 3. К. Пименовой.
12 АРТУР ШВИДЛЕР. Маски н чудеса. Пер. 3. Н. Львовского.
13. X. БИЛИК. Рассказы. Авторизованный пер. Д* Выгодского.
14. Г. ГЕРМАНН. Кубинке* Роман.'Пер. с нем. под ред. Вт. Азова.
15. ЕГО ЖЕ. Снег. Роман
17. Л. ФРАНК. Человек добр Пер. с немецкого Г. Н. Гордона.
18. ПЕТЕР НАНСЕН. Любовь и молодость. Перев. Г. И. Гордона.
20. Н. МАРГЕРИТ. Холостячка. Роман.
21. ОВИДИИ НАЗОН. Искусство любви (Атв ашавШ). Перевод,
с латинского Д. Выгодского.
22. ЛАТИНСКАЯ ЭЛЕГИЯ. Катулл. Тнбул. Проперций. Овидий
Художественные издания.—Вопросы искусства.
A Н. Н. СТОЛИЯНСКИЙ. Старый и новый Петербург—историка
КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО -
„ПЕТРОГРАД" 5Kf ГГ;
Э. ГОЛЛЕРБАХ. Петербургская щафипа
ЕГО ЖЕ. История костюма в Р.юсии ( г Петра
ДЕЙБЛЕГ я ГЛЭЗ. В борьбе за повс« hckj?ctbo Ркспре^сп -
ивзм. Кубизм).
Общественные науки.
Философия.
1. Проф. Б. В. ТПТЛИНОБ. Новая церковь.
2. Прог. АХ ВВЕДЕНСКИЙ. Революция в церг ив и ее будущс-а
3. Проф. В.Н. СПЕРАНСКИЙ. Ламеивэ, как политические ыььаи-
третом автора).
Словари.
2. Новый орфографический словарь
При обращении непосредственно и издательство все книги
высылаются наложеивым платежей.