Текст
Д. г. Савинов
Народы
Южной Сибири
в древне-
тюркскую
эпоху
/д
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА
Н ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
ГОС У ДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени А. А. ЖДАНОВА
Д. Г. САВИНОВ
Народы
Южной Сибири
в древне-
тюркскую
эпоху: .
Ленинград
Издательство Ленинградского университета
1984
lle-iaiuetcH no постановлению
Гедакционно-нздательского совета
Ленинградского университета
В моши рафии па материале этнографических, археологических, ли-
Tcpiiiypni.ix и других источников впервые дается периодизация и оцен-
ки дреппеппркской эпохи, подробно рассматриваются основные этапы
ннпческой истории ряда южносибирских народов и особенности их
культурного развития.
Для научных работников, преподавателей истории, этнографов,
археологов, лингвистов и- других специалистов, занимающихся исто-
рией пародов Сибири.
Рецензенты: канд. ист. паук В. П. Дьяконова (Ленингр. чаете
Ли га этнографии АН СССР), канд. ист. наук С. Г. Кляшторный
(Леипнгр. отделение Ин-та востоковед. АН СССР)
. Цветом ваучве» I
j бКбЛИОТ©»» i
* нЛ-Крупс»я?М
Г 0508000000-023
076(02)—84 “ 2-84
Издательство
С Ленинградского
университета, 1984 г.
ВВЕДЕНИЕ
В прошлом каждого народа или группы народов, живущих
и пределах одной историко-этнографической области, т. е. свя-
занных территорией расселения, постоянными культурными
контактами, языком и общей исторической судьбой существу-
ет эпоха максимального напряжения творческих сил, когда за-
кладываются основы определенной культурной модели, разви-
ла ющейся затем на протяжении всех последующих поколений.
I акой эпохой в истории народов Южной Сибири, предков сов-
ременных алтайцев, тувинцев, хакасов, шорцев, а также тесно
снизанных с ними в этногенетическом отношении тюркоязыч-
HI.IX якутов па Лене, киргизов и казахов в Средней Азии, яви-
лась древиетюркская эпоха, охватывающая более пяти столе-
тий формирования древнетюркского историко-культурного ком-
плекса.
В I тыс. н. э. на территории Центральной Азии и Южной
Сибири появились, достигли расцвета и погибли ряд крупных
раннеклассовых государственных объединений — Древнетюрк-
> кие п Уйгурский каганаты, государства кыргызов на Сред-
нем Енисее и кимако-кыпчаков на Иртыше. В создании этих
государств принимали участие и южносибирские племена. На-
наппя многих из них (этнонимы) сохранились в письменных
источниках китайских, тибетских, арабо-персидских, памят-
никах древпетюркекой рунической письменности. Этим же пле-
менам принадлежали и разнообразные археологические памят-
ники — погребальные сооружения (курганы), поминальные
комплексы (оградки, стелы, каменные изваяния), наскальные
изображения (петроглифы), известные в настоящее время в
большом количестве во всех районах Южной Сибири.
Идентификация этих двух видов источников—-письменных
и археологических, попытка выявить этнокультурную историю
народов Южной Сибири в I тыс. н. э. на фоне созданных ими
। осударственных объединений являются задачей настоящей
работы. Задача эта достаточно конкретная и узкая — она ка-
сается главным образом изучения остатков материальной куль-
3
'гуры, представленной в археологических комплексах. Вне сф,
ры нашего внимания остались вопросы духовной культурь
Идеологии, в значительной степени социальной организации
древнетюркской рунической письменности, изучение которо
представляет собой специальную область знания — тюрке,
логию.
Поставленной задачей в решающей степени обусловлен х;
рактер использованных в работе источников — это археолог!
веские материалы, соотнесенные со сведениями письменно
истории. Особое внимание было уделено вопросам хронологи
археологических памятников, так как от истинной датировк!
комплекса зависят оценка реального вклада оставившего ег<
Населения в общий поток культуры, возможность определен!!
Этнической принадлежности данного населения, восстановлен!!
Культурных связей и т. д.
С методической точки зрения опорными явились три теоре
тических положения, высказанные известными советскими ис
следователями. 1. О соотношении политической и этническое
истории. В письменных источниках содержатся многочисленны!
сведения о событиях политической истории государств Цент
ральной Азии и Южной Сибири I тыс. и. э. «Но этиическа»
история, — писал С. М. Абрамзон, — это совокупность явлени!
социальных, экономических и других, а также процессов, за
трагивающих культурные, бытовые и этнические традиции. Ощ
не может быть сведена главным образом к миграциям, вызван
пым политическими событиями и военными столкновениями!
(Абрамзон, 1971, с. 17), хотя они в значительной мере опре
деляют направление этнокультурного развития народов, по
павших в сферу влияния того или иного государственного об
разевания. 2. О культурно-дифференцирующих признаках. Нг
территории Южной Сибири, как и в других регионах Великоп
пояса степей Евразии, в условиях преобладающего скотовод
ческого хозяйства, связанного с высокой степенью природное
адаптации п мобильностью населения, происходит определен
ная нивелировка всех культурных элементов, что в свое врем!
вызвало представление об унифицированном характере разви
тия культуры скотоводческих обществ, независимо от времен!
и места их существования. Аналогичная ситуация сложилаш
и в сфере изучения средневекового искусства Азии, где «осто
рожность и широта подхода, — отмечал Б. И. Маршак, — ка
залось бы, позволяют избежать крайностей, но возникает но
вая опасность: в безбрежном сходстве стали незаметны раз
личия» (Маршак, 1971, с. 6). Именно эти различия, или при
знаки, которые могут быть названы культурно-дифференцирую
щими, должны стать в настоящее время основным объекта*
Исследования. 3. О выделении средневековых археологические
культур. Комплекс культурно-дифференцирующих признаке!
является основанием для выделения на территории Южно!
4
нбнри i! I тыс. h. э. нескольких археологических культур, так
iK, согласно И. С. Каменецкому, «области, соответствующие
.|р\еол<»гичсской культуре, выделяются не только в границах
p.iiiiinx государств (Боспорское царство, Хазарский каганат и
। и ), по и в более поздних развитых образованиях» (Каме-
нецкий, 1970, с. 19). Последовательность взаимодействия этих
hV.ni,гур и этнокультурные связи оставившего их населения, в
ною очередь, позволяют проследить основные закономерности
развития раннеклассовых объединений Центральной Азии и
Южной Сибири в условиях полиэтнических по своей структуре
>бществ.
Основополагающим вопросом изучения этнокультурной
истории народов Южной Сибири в I тыс. н. э. является вопрос
и характере данной эпохи и ее периодизации. По этому поводу
и литературе высказано несколько точек зрения, основанных
а различных критериях: пользуясь социально-экономическим
ритсрием, ее определяют как «эпоху поздних кочевников»,
хи пившую «эпоху ранних кочевников» (Черников, 1960); хро-
нологическим — как «эпоху средневековых кочевников», затем
нового времени и т. д. по аналогии с европейской периодиза-
цией (Хазанов, 1973); этнокультурным — как «древнетюркское
время», или «эпоху» (Грач, 1966); этнополитическим—«эпоху
рлппссреднсвековых государств» (Кызласов, 1979, с. 121—199).
Соответственно археологические материалы распределяются по
искам, типам памятников (Гаврилова, 1965), этапам развития
древпетюркской культуры (Вайнштейн, 1966), эпохам (Худяков,
1982) пли периодам существования государственных объеди-
нений (Кызласов, 1969, 1979). Приведенные определения хотя
. базируются па различных основаниях вместе с тем не про-
.нворечат друг другу, так как освещают разные стороны раз-
вития общества и культуры народов Южной Сибири во второй
юловпне I тыс. и. э. Так, в равной степени правомерно гово-
рить н о культуре древиетюркского времени—в широком, исто-
рическом и этнокультурном значении термина, и о культуре
времени Древнетюркских каганатов—в узком, этническом и по-
штическом значении понятия (Трифонов, 1971, с. 113).
По нашему мнению, древнетюркская эпоха — многовековой
период в истории пародов алтайской языковой семьи, так или
иначе связанных с тюрским этногенезом и культурогенезом,
игравшими определяющую роль в развитии южносибирских
обществ в области экономики (преобладание полукочевого ско-
юиодства), материальной культуры (типы жилищ, одежды,
украшений, предметов убранства верхового коня и вооруже-
ния), социальных отношений (формы стратификации обще-
CIна, выделение элитарно-правящих династии), а также духов-
ной культуры, мифологии, изобразительной деятельности и
г. д. Доминирующую роль в этом процессе играла культура
ведущих тюркоязычных этносов, распространяемая как «госу-
дарственная» культура в среде окраинных оошеств-рецнппе
тов.
Опираясь на исторически зафиксированные даты существ!
вания наиболее крупных государственных объединений, со
данных тюркоязычными правящими династиями, в древн
тюркской эпохе можно выделить ряд периодов: Первый тюр
скин каганат — 552—630 гг.; Второй тюркский каганат — 579
742 гг.; Уйгурский каганат — 745—840 гг.; Каганат енисейскг
кыргызов — 840 г. — конец X в. н. э. Кроме того, учитывая с
мо содержание исторического процесса того или иного перво/
(или периодов), закономерно определяющее этнокультурпс
развитие населения этих государственных объединений, во
можно следующее деление: раннетюркское время — V — сер
дина VI вв. н. э.; тюркское время — середина VI — середин
IX в. н. э.; позднетюркское время — середина IX—конец X
и. э. Раннетюркское время следует за поздпехупнским (или пре,
тюркским) временем, когда происходило сложение прототюрк
ского этнокультурного субстрата — от переселения тюрков г
Алтай (460 г) и до образования Первого тюркского каганата
Тюркское время охватывает периоды существования Древне
тюркских и Уйгурского каганатов. Позднетюркское время сш
хронно широкому расселению енисейских кыргызов после 840
п. э. и до конца X в. н. э. За позднетюркским следует пре;
монгольское время (XI—XII вв. и. э.) и т. д.
Понятие «времени» в его этнокультурном аспекте проявл;
стен в материалах конкретных археологических памятников
культур, которые известны на территории Южной Сибири
Иногда они могут быть сопоставлены с данными письменных
источников, идентифицированы с содержащимися в них этн<
нпмамп п приобрести определенное историческое п этнограф!
веское содержание. Достоверность подобного рода реконструт
ций .зависит от степени синхронизации локализованных по да!
ным письменных источников этнонимов с археологическим
памятниками на тон же территории. Однако полное совпади
пне границ распространения археологических культур и ра<
селения в этих пределах каких-то этнических общностей вря
ли возможно. Скорее можно говорить об ареальных соответс-
виях исследуемых культур, точная этническая атрибуция коте
рых всегда будет требовать достаточно веских доказательст!
На территории Южной Сибири в древнетюркскую эпоху мс
жет быть выделено три археологических культуры, обладаю
щпх всеми необходимыми для этого признаками: культура
енисейских кыргызов, культура алтае-телеских тюрков (кура*
ская) и культура кимако-кыпчакских племен (сросткинская)
Каждая из них прошла длительный путь развития и подразде
ляется на хронологические этапы, часто соответствующие пе
риодам существования государственных объединений. Сходст
во предметов сопроводительного инвентаря на одном этапе (
6
i> ши период), но в разных археологических культурах фикси-
щет определенное состояние древнетюркского историко-культур-
ного комплекса, а типологические различия между ними на
p.i <ных этапах показывают динамику его развития.
Приведенными теоретическими положениями обусловлена
। груктура настоящей работы. Фактический материал распре-
к’лен в пей по «временам», соотнесенным с историческими
периодами», но рассматривается не отвлеченно, а в пределах
выделенных археологических культур, имеющих определенное
• гпическое содержание, что дало возможность связать вместе
гакие исторические категории, как археологический памятник—
свидетельства письменных источников (этнос).
Особое внимание обращено па сложение прототюркского суб-
страта (глава I) и раннетюркское время (глава II). Это объяс-
няется тем, что данные разделы менее других освещены в спе-
циальной литературе. Важнейшей проблемой здесь является
г.опрос о преемственности между хуннской и древнетюркской
культурной традицией. Еще в 1966 г. Л. П. Потапов писал, что
уже накапливаются данные, позволяющие поставить вопрос
ч преемственной этногенетической связи культуры кочевников
1 ревпетюркского времени Тувы с культурой кочевников гун-
нского времени» (Потапов, 1966, с. 11). Сейчас на этот вопрос
полной мерой ответственности можно ответить положитель-
но. Образование древнетюркских государственных объединений
н.। > пределе,иной стадии социально-экономического развития
1 koi 'водческнх обществ Центральной Азии и Южной Сибири,
i.iK же как и культуры создавшего их населения, явилось за-
|'номерным результатом сложных этносоциальных и этно-
кул’турных процессов, действовавших на протяжении всего
1 гыс. н. э. Поэтому правомерна и несколько иная трактовка
поставленной темы — этнокультурная история пародов Юж-
поп Сибири в I тыс. н. э. Подобный взгляд на соседние с Юж-
ной Сибирью регионы, населенные тунгусо-маньчжурскими
('(.еревянко, 1981) и монголоязычными (Викторова, 1980)
народами, уже получил признание в советской исторической
внуке. Первым подходом к решению этой проблемы на южно-
< if нрском материале и является настоящая работа.
Глава I
СЛОЖЕНИЕ ПРОТОТЮРКСКОГО СУБСТРАТА
1. КОНЕЦ 1 ТЫС. ДО н. э.
Ряд ЭТНОНИМОВ, известных В ТОЙ ПЛИ ИНОЙ транскрипции ДЛ5
территории Южной Сибири в древнетюркскую эпоху, впервьк
упоминается в письменных источниках в связи с историей пер
вого раннеклассового объединения Центральной Азии — госу
даства Хуину.
Первоначально центр этого государства находился в Ордо
се, откуда происходят знаменитые ордосские -бронзы и где бы
ли найдены самые ранние погребения, предположительно счи
тающиеся хуппскими. В письменных источниках, наиболее пол
по переведенных В. С. Таскиным, содержатся отдельные упо
мипаппя о движении хуннов в ордосский период их истории i
сторону севера Центральной Азии и Южной Сибири. Так, ещ«
в конце III в. до и. э. шаньгой Тоумапь, первое достоверное ли
цо хуппскон истории, «оказавшись не в силах победить (цар
ство) Цинь, шреселнлся па север» (Таскнн, 1968, с. 37), где
хупны пробыли «более десяти лет» (с 221 по 209 г. до н. э.)
поело чего в связи с изменением политической обстановки вер
иулнсь обратно в Ордос. После этого Маодунь, сын Тоуманя
был отдай заложником к юсчжам, чему должна была пред
шествовать победа юечжен над хуниами, которая могла имел
место во время пребывания Тоуманя «на севере». Придя i
власти, Маодунь (или Модэ шаиьюй), фактический основател!
хунпского государства, «напал на* западе на юечжи и прогнал
их» (Таскнн, 1968, с. 38). Однако хунно-юечжийские войнь
продолжались еще длительное время и закончились в 165 г. дс
н. э., когда юечжи были окончательно разбиты сыном Мод;
шаньюя шаньюем Лаошапем и переселились в Среднюю Азию
хотя какая-то часть их упоминается среди северных племен г
в 134 г. до н. э. (Таскнн, 1968, с. 76). Сразу же после победь
над юечжамн, в 201 г. до п. э. Маодунь предпринял военныг
поход, в результате которого «покорил на севере владенш
8
in к 176 ; wrMy4Heil’/liHkl™OB 11 синьли» (Таскин, 1968.
«р.иеио, И, пользуясь обрТзгыл?116 хуннских земель было за-
'•Р‘>чы, натягивающие лук окаа ВЫраже«ием источника, «все
мыо» ('Гаскин, 1968, с. 43)’ ^ались объединенными в одну
Р() г ° до* н^ч"^ о уннов на CQBep привело к тому, что око-
•• Монголию, после чеГОР«кУюгуоГО ГОСуДарСТВа бТ перенесен
их правителя» (Таскищ 1968 с §"УСТЫНИ уже ие было ставкв
хуннов в источниках зафпк-
"окоренных племен Так первое16’"'” Против НИХ севеРных
•|<по В 72 г то I. а /Та’ Р m вь1ступление динлинов отме-
снязи стем, чтов те е^ е'пос !?3’ " 28>' В 61 Г Д° Э «в
"'•'ли набеги на сюннГ( уннов ДНИд ЛеТ ДИНЛШ1Ь1 совеР-
И-нли и захватили в плен*нескаГД' С)’ В° ереМЯ КОТОРЫХ
'loiiia'ion PJOIIHV 1ЛеН неск^ько тысяч человек и угнали
ио ничего не побитраввли протиЬ них более 10 тыс. всадников,
•1ЖП..ЖП .иЛкюП (Таскин' 1973, с. 30). В 49 г. до и. э.
иов/(Таскйщ?973 сЯТЬ37Г'ноС:ВеРе ПРННУДНЛ СДЗТЬСЯ
•н<е очного на ’ ° ‘ Н° И позже они выступают в каче-
- раг^ния шТв сеРр°™ш11,Кт°В ™УдарсТва Хунну' По‘
•оаных динлины участвовали в вое- В' Д° Н' Э‘ СевернЫх "
Пое н пчий пяа овалп в Зоине против северных хуннов.
ык.цдшш раз они упоминаются между 147 п 156 г г н ч
<сУ1ям;;РСбыХУмЛЬ сяпьб,1йцев Таньшихай «овладел ’всеми’
151ГUep is ТиТГвпТчхуннов» (Бичурин> 1950’
-ами» (Бичурин,3 l^bfclS ^НВо:^Р£га^^ С Д1Ш'
'ок!ч>ХУ1ЧжичжиВГ1НЬ,е М°ДЭ в 261 'г- л° в- э ’’ был» снова
Hill типы епю пя'| виыоем и, следовательно, так же как и
jou еооб^а^Тчто6 от Гретна Хуину. Прп
'/'cj '|"„Ва"аДсее СТаВКВ шань>оя ТнТр’^Толе вМонголииН-
( I \ Р(|>1пскнйРйттТОЯНИр 5 ТЫС‘ 3111 севернее владения Чэши
С)-в
1Хта,1ки°нГРтеррХи»Ь Й ?°ЕР’ с0!ч’а"'И|к'ь
.и™.,,а СкрЫваЮ1еяРРза Р"^5^иМа“к'РИл'„SZ' ТянТ™
|о7''я)И’вЮкаких пайоГИе’ К СО5<а^ению> пока не идентифицпру-
ку/иур"™ °(М1!Ы?Я рассеЛои“. с ка“и"и арте°-
!<>e.Z 7 и'"п,""“Р™™. археологов: востоковедов.
< нлемсптии паа’ Руденк? пРеДяожил отождествление юечжей
сырыкскои куль'гурЫ Горного Алтая (Руденко,
19,»3). В свою очередь юечжи многими исследователями св
н.1ваюгся с массагетами Средней Азии (Толстов, 1948, с. 241
217; Киселев, 1951, с. 314—317; Бернштам, 1951, с. 83), пр<
щнпувшнмпся во время греко-персидских войн далеко на во
гок вплоть до провинции Ганьсу и покорившими хуннов г
территории Ордоса. Это отождествление хорошо объясняс
многочисленные среднеазиатские параллели в находках п:
зырыкских курганов. «Восточная экспансия массагетских (юе>
жпйских) племен, с которыми были тесно связаны и азиатски
скифы — саки, — писал С. В. Киселев, — не могла не способ
ствовать широкому распространению особенностей их кул!
туры и искусства на восток. Одним из первых отражений рас
пространения на восток сако-массагетской культуры, близко
к культуре ахеменидского Ирана, являются своеобразные чер
гы знаменитых Пазырыкских курганов на Алтае» (Киселе!
1951, с. 316).
Отождествление юечжей с племенами пазырыкской куль
туры в целом может быть принято при условии широкого по
иимания границ распространения культур пазырыкского типа
На это еще раньше обратил внимание А. Д. Грач, которьи
писал, что «ареал курганов пазырыкского типа включает н<
только территорию Алтая, но и обширные территории Цент-
ральной Азии и Восточного Казахстана. На всех этих терри-
ториях представлены памятники пазырыкского типа, оставлен-
ные племенами, которые, по-видимому, составляли весьма
.могущественный союз» (Грач, 1967, с. 225). К аналогичному
выводу пришел и В. В. Волков, наметивший два больших этно-
культурных ареала па севере Центральной Азии: 1) восточ-
ный, преимущественно монголоидный, включающий Забайкалье,
Прибайкалье, восточную и центральную Монголию и доходя-
щий до границ северного Тибета — культура плиточных мо-
гил; 2) западный, преимущественно европеоидный, охватыва-
щий Западную Монголию до Гоби, Туву и Алтай — курганы
с каменной наброской, по терминологии В. В. Волкова «саяно-
алтайского типа» (Волков, 1974, с. 69- -72) С восточным ареа-
лом связано дальнейшее формирование монголоязычных пле-
мен (Викторова, 1980), а с западным — тюркоязычных. ,
Пребывание юечжей на территории Монголии подтвержда-
ют п тамги, обнаруженные па скалах Цагаи-Гола (Гобиалтай-
ский аймак МНР), по своим начертаниям сопоставимые с изо-
бражениями на хорезмнйскпх монетах и сарматскими тамга-
ми. «Существование ираноязычных племен юечжей на западе
Монголии во II—I вв. до н. э., — считает Э. А. Новгородова,—
кажется ныне вполне вероятным. О том же свидетельствуют и
многочисленные тамги — знаки собственности, происходящие из
Монгольского Алтая и распространившиеся в кушанское вре-
мя (т. е. после разгрома юечжей шаиьюем Лаошанем. — Д С.)
далеко на запад» (Новгородова, 1980, с. 123).
Ю
i.iiiocuaiiiie хуннами юечжей совпадает с началом позднего
(riiiifuiiicKoro по периодизации М. П. Грязнова) этапа пазы-
|>|.ни к<>й культуры Горного Алтая—II в. до н. э. Для погре-
Гк пип пшбинского этапа при сохранении прежних конструктив-
ных особенностей погребальных сооружений и «скифской три-
Н1ы» п комплексе предметов сопроводительного инвентаря—
орх.кпе, узда, звериный стиль (Баркова, 1978, 1979), харак-
н-рпы некоторые иновации— замена бронзовых орудий желез-
ными, появление новых типов вещей (в том числе — пластин-
ч.ыых п кольчатых ножей), богатый набор костяных и рого-
пы\ изделий, которые могут быть связаны с влиянием хунну.
Наиболее отчетливо это показали раскопки могильников
Улиндрык и Узунтал III в Юго-Восточном Алтае, давшие мас-
»пиын материал из рядовых погребений конца I тыс. до н. э.
(Губарев, 1972; Савинов, 1978). Для некоторых из уландрык-
гкп\ курганов были получены радиоуглеродные даты, одна из
1ч>: ipi>ix (2190+10 лет) позволяет относить его ко времени не
ранее рубежа III- II вв. до и. э. (Кубарев, 1976, с. 254). Оче-
IHI но, население, оставившее могильники типа Узунтал III и
Ул ндрык, обладало культурой пазырыкского типа, но уже в
m piioi ее завершения, на грани эпохи Великого переселения
иаро (.ив. Можно предполагать поэтому, что часть пазырыкцев-
нн-жсй, разбитых хуннами в середине II в. до н. э., продолжа-
1 жить на территории Горного Алтая вплоть до рубежа и. э.
В памятниках пазырыкской культуры Горного Алтая впер-
iiiji- появляется ряд элементов древнетюркского культурного
юг. плекса. Это — сопроводительные захоронения коней, рас-
т>.1оженные в могильной яме на приступке с северной стороны,
и вертикально вкопанные камни с восточной стороны некото-
рых больших (Руденко, 1953, с. 342) и малых (Савинов, 1978,
49—50) пазырыкских курганов—прообразы будущих камней—
и.! .балов. Еще раньше вертикально вкопанные камни встре-
чаются в культуре плиточных могил Забайкалья, в связи с чем
Ю С. Гришин писал, что «уже в этот период (эпоха поздней
t [шизы. — Д. С.) начинает распространяться обычай подчер-
кивания военных заслуг отдельных личностей, выражающийся,
например, так же как в VII—IX вв. н. э. у тюрков Южной Си-
luipii и Монголии, в постановке у могильных памятников цепо-
Ч( » камней» (Тришин, 1975, с. 102). Из предметов сопроводи-
। ч.иого инвентаря могут быть отмечены костяные об-
ил. lkii низких передних лук седел (табл. X, 10],
ипвпдная форма псалий, однокольчатые удила (табл. I, /),
H.H'Kii от чумбуров (табл. I, <3), продолжающие бытовать у на-
<слепня Саяно-Алтая и в I тыс. н. э.
Динлины. Вопрос о динлинах, представителях древней евро-
пеоидной расы в Центральной Азии, был поставлен в знамени-
юм труде Г. Е. Грумм-Гржнмайло, собравшем все известные к
юму времени сведения о них, содержащиеся в письменных
н
источниках (Грумм-Гржимайло, 1926, с.' 1—78). В дальнейше.1
развитие археологии и палеоантропологии позволило исследо!
вателям высказать ряд гипотез по поводу отождествлении 1
динлинами известных южносибирских археологических кули
тур — афанасьевской (Гумилев, 1959, с. 19); карасукском
или татарской (Киселев, 1951, с. 180—183, 560); тагарском
(Теплоухов, 1929, с. 46; Кызласов. 1960, с. 161 —166 и др ); тэтп|
тыкской (Членова, 1967, с. 221); мопгун-тайгинской (Алексеев!
1974, с. 390). Наибольшее распространение получила точка
зрения о татарской принадлежности динлинов, место расселе!
ния которых определялось соответственно территорией Мину]
СИНСКОЙ КОТЛОВИНЫ. I
Поскольку в письменных источниках дннлины упоминают]
ся с конца III в. до и. э., все отождествления с ними более ран]
них южиоспбирскпх культур с точки зрения хронологии не обо]
скованы. Н. Л. Членова высказала сомнение и в татарской]
принадлежности динлинов, учитывая отдаленность минусински:]
степей от восточных центров письменной традиции и несоот]
ветствие хозяйственного облика тагарцев, преимущественней
земледельцев, с некоторыми особенностями динлинов, отмечен-
ными в письменных источниках (Членова, 1967, с. 220—222) J
С одной стороны, дннлины характеризуются как скотоводче-
ский парод с многочисленными стадами овец и крупного рогато-;
го скота; с другой — как люди, у которых «от колен кверху)
тело человеческое, а книзу растет лошадиная шерсть и лошал
диные копыта; они не ездят верхом, а бегают со скоростью ло-
шади» (Позднеев, 1899, с. 10). За этим фантастическим обра-1
зом, очевидно, скрывается реальная фигура пешего охотника
на лыжах, подбитых лошадиными камусами, обитателя горно-
таежных районов.
Несмотря на фрагментарность этих сведений, они позволя-
ют предполагать, что дннлины обитали в районах с разными
физико-географическими условиями. Широкое расселение днн-
лнпскнх племен — севернее Гоби от Байкала до Иртыша—уже
отмечалось исследователями (Бичурин, 1950, с. 50; Бернштам,
1951; с. 239; Сердобов, 1971, с. 26, и др.). Л. Н. Гумилев, под-
водя в 1959 г. итоги изучению динлинской проблемы, пришел
к выводу, что, «вероятно, слово „динлин” было полисеман-
тичным и имело нарицательное значение вместе с этноними-
ческнм» (Гумилев, 1959, с. 19), обозначая население северной
периферии хуппских владений. Какая именно группа динлинов
была завоевана Модэ в 201 г. до и. э., сказать трудно. В оче-
редности покоренных нм племен дннлины названы третьими по-
сле хуньюев и цюйше. В тайских хрониках в составе этниче-
ской общности теле также названо племя хунь (вероятно, тот
же этноним — хуньюй), которое «кочевало южнее всех (теле-
ских. — Д. С.) поколений» (Бичурин, 1950, с. 345). По данным
Н. В. Кюнера, племя хунь в VII в н. э. обитало в районе Цен-
12
ip.i и.noii Монголии (Кюпср, 1961, с. 9). Следовательно, завое-
H.I 1.П- Мод-> Шилины могли жить по соседству с ними в Север-
ион Монголии, по как далеко на север простирались их владе-
н и • пгнзнсстпо. В состав динлинов могли входить и племе-
i.i I.царской культуры, но территория расселения динлинов не
rip пппппплась Минусинской котловиной.
Но мнению многих исследователей, этноним динлин через
(г \о шые формы чиди и дили связывается с теле, также со-
। np.-i гельным наименованием общности, сыгравшей большую,
и и ря ic случаев, решающую роль в истории древнетюркских
)1!'чео||.пальных объединений. «Наиболее видные современные
npr.cii галисты,— отмечает Л. П. Потапов, склонны сводить
г|ч (па шание теле.—Д. С.) через более ранние формы напп-
• линя (например, Ch’in-le) к названию Ting-ling (дннлины),
ноги гелями которого (по крайней мере в [ в. н. э.) были и
।юркоя !ычные племена» (Потапов, 1969, с. 148). Если дннли-
ны по теле, то с их средой должно быть связано дальнейшее
формирование ряда крупных народов древнетюркской эпохи—
v iii \ рои, сеяньто, курыкан, дубо, байегу и др., хотя доказать
ио, но данным археологии, не представляется возможным.
Illi.poi.oc расселение динлинов предполагает их совместное
нр> жинаипе с юечжами, но каковы были взаимоотношения
Mi i.y гвумя этими народами также неизвестно.
I яньгуни. Наиболее определенно прослеживается генетиче-
ская спя и. с населением древнетюркской эпохи этнического най-
ме! ншппя гэгунь (гяньгунь). В настоящее время установлено,
ни названия гэгунь, гяньгунь, кигу, цигу, гегу, хэгусы, хягасы
пре штавляют собой разновременные фонетические варианты
цц’ого этнонима — кыргыз (Яхонтов, 1970), обозначавшего в
I i'.ic. п. э. народ, живший на Среднем Енисее, в Минусинской
।'нловине, и по этому признаку условно названный енисейски-
'1п киргизами (в отличие от более поздних киргизов на Тянь-
111. ic). Однако если связь всех этих названии со средневеко-
выми кыргызами не вызывает сомнения, то в вопросах их ло-
к.1 шпации и возможности соотнесения с какой-либо археологи-
ческий культурой хуннского времени остается много неясного.
Рассматривая свидетельства письменных источников о се-
верном походе Модэ, В. В. Бартольд отмечал, что «рассказ о
событии 201 г. до и. э. ничего не говорит ни об области кирги-
loii. ни о ее местоположении» (Бартольд, 1963, с. 476). Геогра-
фические координаты, приведенные относительно нахождения
i.'ikkh Чжичжп шаньюя, позволили В. В. Бартольду предпо-
лвжпть, что «киргизы тогда жили не только па Енисее, но и
ю пес, в той местности, где теперь озеро Кыргыз-нор» (Бар-
iii.il I, 1963, с. 477), т. е. в Северо-Западной Монголии. В даль-
нейшем мысль о первоначальном проживании гяньгуней (кыр-
ii.iuiii) именно в Северо-Западной Монголии укрепилась в ли-
'icpaivpe Иа ней в значительной степени основана высказан-
13
< 11 1'iii с. и ным (Киселев, 1951, с. 560—561) и развер
nvi.ni .'I Р Кы 1..|;к'овым гипотеза о двухэтапном проникнове
пни «при Мод» н Чжичжн) тюркоязычных гяньгуней на север
и Минусинскую котловину, где произошло смешение их с мест
ними пиарскими (динлинскими?) племенами, что и положилс
начало сложению кыргызского этноса (Кызласов, 1960, с. 161—
1(16)
Помимо географических данных обоснованием этой гипоте-
зы послужили и данные археологии: погребения по обряду
групосожжеиия, характерному впоследствии для таштыкскон
культуры и культуры енисейских кыргызов, раскопанные
Г. И. Боровков на р. Толе в Монголии, а также центральноази-
атские элементы раннеташтыкских склепов в Минусинской кот-
ловине: усеченно-пирамидальная форма насыпи с боковым вхо-
дом дромосом, погребальные статуэтки животных, церемо-
ниальные зонты и т. д., имеющие аналогии в памятниках хань-
ской династии (206 г. до и. э. — 220 г, и. э.) п погребениях
хуппскнх шаныоев в Ноин-Уле (рубеж и. э.).
Следует отметить, что еще В. В. Бартольд проявлял извест-
ную осторожность в привлечении названия оз. Кыргыз-нор в
Северо-Западной Монголии в качестве свидетельства пребыва-
ния здесь древних гяньгуней. «Насколько мне известно, — пи-
сал он,—нет сведений о том, когда и почему озеро получило
такое название» (Бартольд, 1963, с. 477). В этой связи вряд л|и
можно согласиться с исследовавшим этот вопрос Г. Нуровым
в том, что попытка связать название озера, как и термин хе-
рексур (кыргызские могилы), «с очень кратковременным (вто-
рая половина IX п начало X в.) и далеко не прочным господ-
ством здесь енисейских кыргызов не может считаться убеди-
тельной» (Нуров, 1955, с. 69). Широкое расселение енисейских
кыргызов в середине IX в., как это будет показано ниже, яви-
лось важнейшим этапом этнической истории всех народов се-
вера Центральной Азин, а память о нем, закрепленная в топо-
нимах, гидронимах и названиях древних курганов, не менее
реальна, чем воспоминания двухтысячелетней давности, когда
народа, с которым они связываются, фактически еще не суще-
ствовало.
Не являются решающими и археологические доказательст-
ва этой гипотезы. Несколько курганов с обрядом трупосожже-
иия, раскопанных Г. И. Воровкой па р. Толе, точно не дати-
руются: наряду с хуннскоп керамикой в одном из них (Ихэ-
Алык) найден типологически поздний наконечник стрелы, от-
носящийся ко времени не ранее VIII—IX вв. и. э. (Боровка,.
1927, с. 66—67, табл. III). Обычай сожжения погребальных ка-
мер зародился в Минусинской котловине еще в IV—III вв. до
н. э. на сарагашенском этапе татарской культуры (Пшенипы-
на, 1975, с. 14) и получил дальнейшее развитие в больших
курганах-склепах тесинского этапа (II—I вв. до н. э.). В какой
J4
л in-uii кыргызские сожжения на Среднем Енисее связаны с
........арагашснско-тесииской или привнесенной (гяньгунь-
i<Hir'l ipai нцней вопрос, требующий специального исследо-
hiiiih Коати, в источниках нигде не говорится, что гяньгунп
\nihiu>u> времени сжигали своих покойников. Таштыкские
। u ni I. в материалах которых представлены центральноази-
!1 ын ысмепты, по периодизации М. П. Грязнова (Грязнов,
UH), могут относиться к более позднему времени (III—V вв,
) В целом же пе отрицая возможности проживания гянЬ'
\нсй в конце I тыс. до и. э. в Северо-Западной Монголии, при-
пиши признать, что бесспорных доказательств этого нет ц
И1МОЖНЫ другие точки зрения, также имеющие характер более-
in менее обоснованных гипотез.
В i ни hi с этим наибольший интерес представляют новые-
it и риалы, относящиеся ко времени завоевания гэгуней Модэ.
1И1П.1оем: погребения в каменных ящиках, грунтовых ямах, пе-
ткрытых плитами (очевидно, упрощенный вариант ящика) и
\ пилообразных склепах в Туве, объединенные А. Д. Грачом-
и I, общим названием памятников улуг-хемской культуры (Грач,
»/1. <-. 99 -100).
Первое погребение в каменном ящике, датированное II в,,
и и >. I в. и. э. было открыто в 1965 г. на могильнике Ур-
1«м1 III (Савинов, 1969). Затем целая серия аналогичных по--
pi tirniiii была исследована на могильниках Аймырлыг, Арга-
1.1МЫ I, Кара-Даг, Иджир II и др. Материалы раскопок этих
имя гппков, к сожалению, практически не опубликованы, но»
и кратким сообщениям о них можно судить о составе сопро-
<> ш ie.iii.noro инвентаря, в котором сочетаются прежние вещи
кпфгкого облика с новыми формами предметов хуннского
ропехождения. Иногда погребения в каменных ящиках впу-
ц-иы и курганы с коллективными захоронениями в камерах-
рубах саглыпской (по А. Д. Грачу), уюкской (по Л. Р. Кызла-
|>п\), или казылганской (по С. И. Вайнштейну) культуры
111 вв. до н. э., однако близость предметов сопроводитель--
по инвентаря не только не дает возможности разделить их.
начни-, п.пым промежутком времени, но и позволяет предпо-
.ii.ui сосуществование на каком-то этапе «срубных» и «ящпч-
ы\» захоронений в Туве. С одной стороны, это свидетельству-
। о более длительном, чем принято считать, существовании
.и-меи скифского времени; с другой — указывает на появле-
||| в конце III в. до и. э. нового пришлого населения, хоронив-
к in своих покойников в каменных ящиках и хорошо знакомого,
winii Kofi культурной традицией (Мандельштам, Стамбульник,,
ОНО)
Одновременно в Туве появляются каменные склепы, иссле--
iiiuiiiiii.ie па могильнике Аргалыкты I. Они представляли со--
oii цилиндрические камеры, стенки которых были сплошь вы--
ОЖС111.1 плоскими каменными плитками, образовавшими в на-
11.
юмпой части по принципу ложного свода невысокое ку полос]
разное сооружение с плоским перекрытием из крупных пли
Найденные здесь немногочисленные предметы (керамика, ан]
логичная урбюнской, широкие костяные пластины с отверст]
ими, железные ножи и некоторые другие) позволяют опрел
лить время их сооружения III—II вв. до н. э. (Трифонов, 1976
Такого же'типа склепы с перекрытием из крупных плит в в|
де ложного свода были раскопаны на могильнике Аймырлы
Предметы сопроводительного инвентаря (керамика, костяки
пряжки, наконечники стрел) аналогичны найденным в каме|
ных ящиках (Мандельштам, 1971; 1975, с. 220).
Со II в. до н. э. (тесинский этап) многочисленные погреб(
нпя в каменных ящиках и грунтовые могилы с каменным
конструкциями появляются в Минусинской котловине. Тип
погребений тесипского этапа разнообразны: большие одино’
ные курганы — склепы с оградами и вертикально поставлен
ними камнями у основания насыпи, погребения в срубах, к;
меиных ящиках или грунтовые, образующие могильники, а тат
же впускные захоронения в курганах более ранних археолс
гических культур.
Захоронения в каменных ящиках — основной вид тесински:
погребений. По данным 1975 г., они составляли 63% всех (294
исследованных могил (Пшеницына, 1975, с. 8, 15). Начиная (
эпохи бронзы обряд погребения в каменных ящиках являете!
традиционным для Минусинской котловины, однако он почта
исчезает к концу сарагашенского этапа татарской культурм
Поэтому правильнее связывать как бы «вторичное» появлени!
каменных ящиков на тесипском этапе с аналогичными погре!
беииями в Туве и притоком оттуда в начале II в. до и. э. но!
вого населения, возродившего эту традицию на Среднем Енн
сее. В пользу такого предположения говорят также не свойст
венный ранее для Минусинской котловины обычай впускны!
погребений в ограды более древних курганов и налепной ва
лик на керамике, ранее здесь не встречавшийся, но являющий
ся отличительным признаком тувинской керамики скифского
времени (Кызласов, 1960, с. 165; Савинов. 1969, с. 108).
Грунтовые могилы с каменными конструкциями, исследо!
ванные на могильниках Каменка V и Тепсеи VII (мог. 3), nd
некоторым конструктивным особенностям напоминают тувин!
скпе склепы — колодцеобразные каменные намогильные соору!
жения, возможно, первоначально также полусферические, об<
кладка стен могильной ямы горизонтально положенными плит-
ками (Шер, Савинов, Подольский, Кляшторный, 1968; с. 150;
Пшеницына, 1979, с. 77—80). По размерам сооружений, глу,
бпне могильных ям и богатству предметов сопроводительного
инвентаря они выделяются среди других тесииских могил, чтс
может объясняться как социальными, так и этническими отли;
чиями похороненных в них людей.
Ошii.ni.ie погребения в каменных ящиках известны на
upiitiM п Северном Алтае, в Прибайкалье и Забайкалье. Это
|шмт' свидетельствовать о распространении каких-то групп
Ionin 1сй традиции «ящичных» погребений как в западном, так
I в восточном направлениях. Повсеместно они сосуществуют
др\ц|мп типами памятников — коллективными погребениями
। цлмерах-срубах в Туве, поздпетагарскимп большими кургана-
И1 в Минусинской котловине, сопроводительными захоронени-
iMii коней на Горном Алтае, хуннскими могилами в Забай-
wi'iic в т. д. Но основная масса оставившего их населения,
К'дя во концентрации памятников, была сосредоточена в кон-
и« I 1ыс. до н. э. на Верхнем и Среднем Енисее.
Вопрос об этнической принадлежности памятников улуг-
U Miiioii культуры в Туве и тесипского этапа (или культуры)
Минусинской котловине еще не ставился в литературе. До
। уОлпнации всех имеющихся материалов любое его решение
Ifiim предварительный характер. В порядке гипотезы можно
linn качать предположение о возможной принадлежности их
I ииьгупям. Основанием для этого может служить следующее:
11 совпадение хронологии событий, связанных с северным по-
кцдом Модэ в 201 г. до н. э. и появлением «ящичных» погре-
hciiaii па севере Центральной Азии; 2) данные этногеографии
расселении гяньгуней в это время в Северо-Западной Моп-
hi.ii'in н на Верхнем Енисее; 3) присутствие хуннского компо-
нента в культуре «тесинцев» и «улуг-хемцев», явно свидетель-
I inyioinee о знакомстве их с культурой хунну; 4) последова-
ir.'ii.кость распространения «ящичных» или близких им по куль-
|\р< погребений, появившихся, по-видимому, с конца III в. до
и .. в Туве и со II в. до н. э. в Минусинской котловине; 5) не-
loMiieniioe участие тесинцев (гяньгуней?) в сложении таштык-
I'Koii культуры, послужившей основой для дальнейшего разви-
ив1 культуры енисейских кыргызов.
Цюйше. Последний этноним, упомянутый в числе присоеди-
ненных Маодунем владений и поддающийся исторической интер-
н|н гации — цюйше. Б. Карлгреном была предложена транс-
। ршшня цюйше-кюйше как кыйчак, или кыпчак, которую наи-
iKi.'icc активно поддержал А. Н. Бернштам (Бернштам, 1951,
63). Этой же точки зрения придерживаются другие исследо-
ватели (Гумилев, 1959, с. 19; Потапов, 1953, с. 143; 1969, с. 170;
1 * мскшз, 1972, с. 10; Шаниязов, 1974, с. 32). Носителей этно-
.1 цюйше обычно помещают в Северо-Западной Монголии.
1 и чиншем для этого служит упоминание о кыпчаках в изве-
< in >ri Селенгинской надписи середины VIII в. н. э. (Малов, 1959,
38), хотя повторное исследование надписи показало, что
и । ш ше в ней этнонима кыпчак более чем сомнительно (Кляш-
| I'lpni.iii, Султанов, 1976, с. 108). Тем не менее близость к пле-
менам динлинов и гяньгуней позволяет предполагать первона-
ч'hi.пос место обитания цюйше также в Центральной Азии.
Позже название цюйше упоминается еще раз в связи с йЛ
рией Западнотюркского каганата при описании похода Дув
хана в 641 г. и. э. против племен, не вошедших в состав соЛ
дулу и иушиби, среди которых названы цзюйше и гэгу (ГруЛ
Гржимайло, 1926, с. 259), т. е. кыргызы, в это время уже несЛ
пенно жившие на территории Среднего Енисея. Очевидно, К
соседству с ними, скорее всего в бассейне Верхней Оби, дол]
пы были находиться и цюйше-кыпчаки, продвинувшиеся сю.]
как показывают археологические материалы, в начале 1 т|
и. э. и ассимилировавшие местные племена большереченск]
культуры. I
По мнению Т. Н. Троицкой, приблизительно к ья
му времени относится первая волна расселения в Нов]
сибирском Прнобье кулайских племен, которая была в!
звана ослаблением большереченцев в результате нарушения
связей с юечжами (пазырыкцами), павшими под ударами вое!
пых походов хунну (Троицкая, 1979, с. 46). В результате J
территории Северного Алтая и прилегающих районов юга 3
падкой Сибири начинает складываться сложная этнокульту,
пая общность, состоящая из местных и пришлых, северного'
южного компонентов.
Одной из причин переселения гяньгуней на Средний Ehi
сен и, возможно, цюйше на Верхнюю Обь могло послужи!
перенесение центра хуннского государства около 120 г. дон.
в Монголию, несомненно активизировавшее отношения межд
хуппамп и местным населением севера Центральной Азии. Н
завоеванных хуппамп землях, естественно, происходило nepi
мещепне разных групп населения, осуществлялись взаимно
контакты н процессы этнической ассимиляции, приводившие
передаче и распространению культурных ценностей, ведуще
место средн которых принадлежало традициям хуннского этш
са. Область распространения хуннской культуры или ее влш
ппя была безусловно шире этнической территории собственг
хуннов и охватывала все расположенные к северу от Монгол»
районы расселения подвластных им южносибирских племе:
Хуины в Южной Сибири. Следы пребывания хуннов в Юх
пой Сибири не только многочисленны, но и разнообразны: в о;
них районах, более южных, встречаются хуннские памятник
в других — явно проявляется влияние хуннской культуры,
третьих, более северных и отдаленных, прослеживается оц
средствованное ее преломление в культуре местных племен.
В Туве погребения хуннов, датируемые рубежом н. э., бьи
открыты А. М. Мандельштамом на могильнике Бай-Даг I
. Они представляли собой каменные курганы трапецевидне
формы с пристройками — дромосами и глубокими могильный
ямами, на дне которых находились гробы, помещенные в узк!
прямоугольные срубы (Мандельштам, 1975, с. 232—233), ан.
логичные погребениям хуннской знати в Монголии (Ноин-Улг
18
и |>я 1чным хуннским курганам Забайкалья (Ильмовая падь
в ip 1 (лепки внутренних гробов на Бай-Даге II были укра-
П1Г1П.1 (плитой фольгой, что соответствует описанию погребаль-
ною обряда хуннов: «Для похорон употребляют внешний и
Pin ipciiiinfi гроб, золото и серебро...» (Таскнн, 1968, с. 40)..
Un iMO/Kiio, с памятниками типа Бай-Даг II связана и хуннская
нрампка, найденная уже в достаточно большом количестве »
Пгшральной Туве (Кызласов, 1979, с. 81—83).
Пребывание хуннов на Горном Алтае отмечено только слу-
‘iiiiiMii находок хуннской керамики. Впервые она была обнару-
nu и । в одном из курганов скифского времени на могильнике
S'п итал 1 (Савинов, 1978, рис. 3). Поскольку курган был ограб-
чеп еще в древности, судить об обстоятельствах ее появления
трудно. Позднее на Алтае были открыты керамические печи
I in изготовления такой керамики, бесспорно свидетельствую-
щие о пребывании здесь какой-то группы хуннов (Кубарев,
h.i шков, Чевалков, 1979, с. 238; Кубарев, 1980, с. 213).
Влияние хуннов наиболее отчетливо отразилось, в сопровд-
'III гелыюм инвентаре из погребений улуг-хемской культуры в
I \ не п тесинского этапа (или культуры) в Минусинской кот-
ЮИ1П1С, включающем в себя целый ряд предметов, ранее не
н<предавшихся в Южной Сибири, но имеющих ближайшие ана-
логии в хуннских памятниках Забайкалья, главным образом
и материалах Дэрестуйского могильника и Иволгинского горо-
iiinia К ним относятся наконечники стрел с расщепленным
in цоканием, накладки луков хуннского типа, железные ножи с
bu n.невидным навершием, костяные пряжки с выступающим
шпиком, различного рода бронзовые ажурные украшения и
। । Как отметил А. М. Мандельштам, эти предметы ппелстяв-
'гяюг «прежде всего оружие и принадлежности одежды — точ-
нее составные части поясов, а также, вероятно, подвесов. Та-
кое положение, очевидно, закономерно, так как в государстве
1'ioiiiiy существовала четко выработанная военная организа-
ция, основанная на наличии эффективного вооружения и при-
способленной к практикуемой тактике одежды» (Мандель-
iiiT.iM, 1975, с. 235).
В северные и западные районы Южной Сибири влияние
чуппской культуры распространилось уже через среду насе-
иеппя тесинского этапа в Минусинской котловине и шибинско-
Ц| папа па Горном Алтае. Так, в памятниках шестаковского
4i.in.-i лесостепной татарской культуры (Кемеровская обл.) па-
ря ly с прежними предметами тагарских форм найдено боль-
шое количество вещей тесинского облика, появление которых
1 in I. исследователи связывают с распространением хуннской
кулыуры (Мартынов, 1979; Мартынов, Мартынова, Кулемзин,
I'l/'i) Погребальный обряд памятников шестаковского этапа
Под<е всего соответствует большим тесинским курганам-скле-
пвм, очпако здесь ни разу не найдены и, судя по степени изу-
У‘ 19
I...... вряд ли бу чу г обнаружены другие типы тесинскг
ши piTx iiiiii (каменные ящики, грунтовые захоронения с каме
ними ыни грукцпямп и т. д.), отражающие приток на терр
горшо 1<)ж1кп| Сибири нового населения из Центральной Ази
В Восточном Казахстане в это время происходят существеннь
изменения кулажургинской культуры, памятники которс
(2. С. Черников подразделяет на два этапа: III в. до н. э.
II I вв. до н. э. В погребениях поздней группы найдены кс
роткпй кинжал с прямым перекрестием шибинского (араголг
ского) типа, петельчатые и кольчатые ножи, типологическ
близкие тесинским (Черников, 1975, с. 135—136).
Своеобразным индикатором для определения границ влиг
пня хуннской культуры на южносибирские племена могут слу-
жить поясные ажурные пластины с изображениями животные
аналогичные ордосским или забайкальским (Давыдова, 1971)
полная сводка которых опубликовала М. А. Дэвлет (Дэвлет
1980). В Туве единственная пока находка подобного рода (брон
зовая бляха с изображением сцены борьбы тигра и ушастой
грифона) происходит из захоронения в каменном ящике в Ур
бюие (Савинов, 1969, рис. 2). По мнению С. С. Миняева, про
изводство урбюнской бляхи связано с джидинским (забайкаль
екнм) металлургическим центром (Миняев, 1980, с. 30). Уело
вия находки позволяют предполагать, что она не могла служит]
просто поясной пряжкой, а скорее всего являлась символов
социального положения носившего ее человека. Мысль о соци
алию привилегированном положении людей, обладавши;
подобного рода предметами, была высказана также А. В. Да
выдовон па примере прямоугольных пластин, найденных в од
ном из погребений Иволгинского могильника (Давыдова
1971). На Среднем Енисее бронзовые ажурные пластины пай
доны в могилах тесинского этапа у горы Тепсей (Пшеницына
1979, рис. 52), а также в виде кладов на севере области. В паи
более крупном из них (Косогольском) было найдено около 20(
бронзовых изделий, в том числе и несколько ажурных бронзо
вых пластин (Нащекин, 1967). Спектральный анализ показал
что «большинство изделий Косогольского клада, датируемы;
II—I вв. до н. э., изготовлено в Минусинской котловине» (Ми
няев, 1978, с. 43) и только «7 пластин, найденных в Южной
Сибири, по химическому составу связываются с забайкальское
монгольскими очагами хунну», остальные же являются репли-
ками местных мастеров хуннских импортных изделий (Миняев,
1980, с. 29—31). Последний вывод весьма важен для опреде-
ления характера взаимоотношений южно-сибирских племен и
хунну: находясь под влиянием’ хуннской культуры, население
Южной Сибири не только воспринимало, но и самостоятельно
воспроизводило образцы хуннской культуры. Думается, что
это касалось не только предметов бронзолитейного производ-
ства, но и других элементов хуннского культурного комплекса,
20
1 iniiii'iiiue находки бронзовых ажурных пластин известны так-
। в Прибайкалье (Асеев, 1980, с. 50) и в Кемеровской обла-
। in (Бобров, 1979, рис. 1). В целом они очерчивают террито-
liii.i.n.iibie границы влияния хуннской культуры: от Прибай-
kii.ii.я на востоке до Кемеровской области на западе, от Тувы
и.। юге до северных районов Хакасии на севере. По всей ука-
....ой территории, очевидно, независимо от конкретных форм
Vi io повившихся контактов, происходили этнокультурные про-
цессы, заключавшиеся в постепенном разрушении культур
скифского типа и столь же постепенном от Тувы до лесостеп-
ных районов Южной Сибири-—распространении влияния хун-
и< кой культуры. В археологическом материале они выразились,
< о,'(пой стороны, в резком сокращении бронзолитейного произ-
и<> четна, изменении канонов скифо-сибирского звериного стиля,
использовании в сопроводительном инвентаре в основном во-
1П1Н1ЫХ вещей, передающих форму прежних бронзовых предме-
к>в; с другой — в появлении и широком распространении к ру-
бежу н. э. предметов из железа, кости и рога, так или- иначе
связанных с хуннской традицией.
Многие из этих вещей продолжают бытовать без существен-
ных изменений и в древнетюркскую эпоху: костяные двудырча-
|ые нсалии (табл. I, 12), железные однокольчатые удила, то-
поры-тесла, пряжки с подвижным язычком различных типов
(круглые, подпрямоугольные, с вогнутыми сторонами рамки),
•к решковые ножи, металлические наконечники ремней (табл. I,
2), ipexnepbie наконечники стрел с костяными насадами-свис-
iviik.imh. Особого внимания заслуживает лук хуннского типа,
миорый в классическом виде имел семь накладок: две пары
концевых и три срединных, из которых две широких помеща-
iiici. по бокам деревянной кибити (основы лука), а третья,
у тая, со слегка расширяющимися концами — посередине меж-
ду ними с внутренней стороны (табл. I, .9). Плечевые части лу-
ка дополнительно укреплялись узкими костяными пластинами
(Хасанов, 1966, с. 39—40). Все дальнейшее развитие южно-си-
бпрского лука шло по линии упрощения и усовершенствования
ivk.i хуннского типа (Савинов, 1981а).
Определенные заключения можно сделать и относительно
х<| пик твенной деятельности хуннов. В письменных источниках
купцы описываются как скотоводческий народ — они «вслед за
Unix 1Н.НМСЯ скотом кочевали с места па место» (Таскин, 1968,
I •' Hl), что, видимо, было характерно для раннего, ордосского
hi piiixia истории хуннов. Археологические раскопки в Забай-
1 ПЛ1.С, в первую очередь открытие и раскопки знаменитого
Пип. пинского городища, вскрыли мощный пласт земледельче-
। |.)Н1 культуры хуннов, сочетавшейся у них со скотоводством
| (Липычова, 1978, 1983). Тот же хозяйственно-культурный
inn сочетание земледелия и скотоводства при подсобной ро-
IH ipyrux занятий (охоты и т. д.), был характерен и для мно-
21
in . po uktht иных обществ Южной Сибири, например, енпсей
<1 ц\ К1,1рц,| нш, уйгуров, кпмаков. Культурное наследие хунно
должно было отразиться и на других элементах материально
го комплекса народов Южной Сибири, обычно не представлен
иы\ и археологических материалах — формах переносного жг
лшц.т (юрты), определенных типов одежды, деревянной и ко
жапой утвари, пищи и т. д.
Таким образом, начало образования прототюркского субстра
та па территории Южной Сибири характеризуется двумя взаи
мосвязаниымн процессами: 1) сложением нескольких этиокуль
турпых ареалов, которые по сохранившимся в письменных ис
точнпках сведениям могут быть названы юечжийским (Горны!
Алтай, Северо-Западная Монголия), протокыргызским (бас
сейп Верхнего и Среднего Енисея), протокыпчакским (степной
Алтай) и прототелеским (на широкой территории от Байкал
до Иртыша без точной локализации); 2) повсеместным распро-
странением хуннской культуры, по-разному воспринятой южно-
сибирскими племенами, но одинаково сыгравшей роль консо-
лидирующего и направляющего фактора на пути развития древ-
петюркского историко-культурного комплекса. Намеченные этно-
культурные ареалы легли в основу археологических культур
первой половины I тыс. в. э. — таштыкской в Минусинской кот-
ловине, кокэльской в Туве, верхнеобской на Северном и памят-.
пиков берельского типа на Горном Алтае.
2. ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА I ТЫС. Н. Э.
История населения Южной Сибири первой половины I тыс.
н. э. освещена в письменных источниках значительно слабее,
чем последних веков до и. э. Известно, что районы севера
Центральной Азии были включены в состав новых территори-
альных владений монголоязычных династий — сначала сяньбий-
цев (I -III вв.), а затем-жуаньжуаней (IV — середина VI вв.).
Археологические памятники того и другого народа не выявле-
ны. А. И. Бернштам связывал с сяньбийцами погребения из-
вестного Оглахтинского могильника в Хакасски (Бернштам,
1951, с. 46—47), но в настоящее время это представляется
маловероятным.
Кокэльская культура. В Туве памятники первой половины
I тыс. н. э. были выделены Л. Р. Кызласовым под названием
шурмакской культуры с разделением ее на два последователь-
ных этапа: II в. до н. э. — I в. н. э. и II—V вв. н. э. (Кызласов,
1979, с. 79—120). Ту же культуру под названием сыын-чюрек-
ской (II в. до н. э. — V в. и. э.) выделил С. И. Вайнштейн
(Вайнштейн, 1958, с. 232 -233; Вайнштейн, Дьяконова, 1966, с.
185—186). По наиболее крупному монографически исследован-
ному могильнику Кокэль памятники первой половины I тыс. н. э.
и впускных
.< МО______
pun» и свидетельствующих
и । \ видов памятников. «Г.
Him । но
II Hu hoii
Менг
oitl I
iyi ныть с наибольшим основанием названы памятниками
Ч. 'Л1.СКОЙ культуры.
Время сложения кокэльской культуры требует уточнения в
пип с открытием памятников улуг-хемской культуры’ и хун-
! 1,1,4 погребений типа Бай-Даг II, которые вряд ли могли по-
|||| и гя раньше рубежа н. э. Об этом говорят и мног°числен-
ы< .шалогии в памятниках тыштыкской культуры, отН°ситель-
|||>.|Д||цй возраст которых после выделения тесинскоГ0 этапа
танляется наиболее вероятным. Показательны та!<же слу-
захоронений кокэльского типа в хуннски* курга-
пгильника Бай-Даг II, совершенных уже после и* ограб-
’их об относительной хронологии ЭТИХ
- "Ранее сложившиеся представления,—
этому поводу А. М. Мандельштам, — о существовании
ii культуры только до III в. до и. э. и непосредственной
<<• памятниками типа Кокэль теперь требуют керректи-
: накопились факты, говорящие о более длительном быто-
первой и относительно позднем появлении последних»
Мандельштам, 1975, с. 233—234).
Основные виды кокэльских погребений—одиночные захоро-
UDiii п деревянных гробах, колодах или грунтовых ямах под
11МГ1П1ЫМП курганами и большие курганы-кладбища, в^лючаю-
п>| десятки (до сотни) таких же могил, образовавшиеся, оче-
п им, и результате ряда последовательных подхоронений
liiilbimieiiii, Дьяконова, 1966; Вайнштейн, 1970; Дьяконова,
; Кызласов, 1979, с. 85—96).
Кокэль найдено огромное количество предме-
еризующих материальную культуру населения Тувы
э.: керамика, в основном х^рактер-
с арочным орнаментом и кОтловид-
1дки луков хуннского типа, трехг^ерые, в
:, наконечники стрел, (табл. I, 5), кольча-
металлическая посуда, различного ро-
деревянные модели луков, колчанов, мечей ” Кип-
ра шообразные предметы утвари и т. д. По ряду призна-
, наличию прямоугольных гробов со спе-
'ii.iii.imh отсеками для помещения бытовых предметов и по-
I, иногда украшенных росписью, ког^эльскпе
жаются с рядовыми хуннскими курганами За-
J • - ти кокэльской культу-
|'т несколько точек зрения. Л. Р. Кызласов счита-
>.< -----, - — "обособились бь? памят-
iiiciiii.. гуннов» (Кызласов, 1979, с. 81,84). С. И- Вайн-
В II Дьяконова относят погребения кокэльского ти-
э, образовавшемуся в ре^Ультате
лганских) и каких-то щришлых
происхождения (Вайнштейн. Дья-
23
Н.п, |!>/0а;
В могильнике
пи, харакп _
ш piioii половине I тыс.
н I '
. н. э.:
пи кюбразные сосуды с :
, ми гнпыс накладки —
nt числе и ярусные, “
тн и черешковые ножи
il пряжки, )
1 ПН1. |
ни и iiepiivio очередь i
iii'ii...
pl г.,I II.НОЙ нищи.
|iи pi Оспин еблн;
। пн н.я (Коновалов, 1976).
lit. попову этнической принадлежности кокэльской
ы . \ик। 1п\ег несколько точек зрения. Л
t Bio по местные племена, иначе не <«
i IH> II I ГИ)Г । пенно г ’
l.i. flll и I.
н и i мешанному населению.,
и ими liiiiiiii месшых (казылганских) и
руин ищелгнпа хуииского 1х ”
конова, 1966, с. 257). Позднее С. И. Вайнштейн указал на jl
чнтельную близость кокэльских погребений н известного Л
гильника Наймаа-Толгой в Западной Монголии (Вайнште!
1970, с. 79), показывающую возможные истоки этого населен!
Еще более определенно в пользу .хуннского происхождения я
мятников кокэльского типа высказался А. М. Манделынтя
«По ряду существенных черт данная культура, — отмена
он, — настолько близка к культуре сюнну, что есть достаточ!
оснований связывать ее происхождение с передвижением сю!
какой-то многочисленной группы последних» (Мандельшта!
1975, с. 233). Действительно, ни по обряду погребения, ни I
комплексу предметов сопроводительного инвентаря памятки!
кокэльской культуры генетически не связаны ни с погребениям
скифского времени, пи с улуг-хсмской культурой, ни с хуннским
курганами типа Бай-Даг II. Они появляются в Туве сразу и
достаточно большом количестве, что может иметь место толь!
в результате массовой миграции пришлых групп населени
ассимилировавших местные племена.
Особый интерес представляют несколько захоронений и
обряду трупосожжения, исследованных С. А. Теплоуховым
Центральной Туве и Л. Р. Кызласовым на р. Шурмак, но к<
торой и было дано название всей культуры — шурмакскг
(Кызласов, 1979, с. 114—119). В количественном отношении он
абсолютно уступают кокэльскнм. Близость керамического mi
териала из кокэльских и шурмакских погребений не дает во
можностп достаточно аргументированно ответить на вопро'
представляют они хронологический или локальный варианты о,
ной культуры. В то же время металлические изделия из шу]
макских захоронений (меч с кольчатым навершием, удила с npi
пеллеровидными псалиями, наконечники стрел, наконечпг
копья, серпы) значительно отличаются от кокэльских. Из ш
датирующее значение имеет меч с кольчатым навершием, ан;
логичный найденным в погребениях VI—VII вв. в могильнш
Релка на Средней Оби (Чиндина, 1977, табл. 9). Похожйе веш
(однокольчатые удила, панцирные пластины, серп) происход?
из кудыргинских оградок раннетюркского времени на Горне
Алтае (Гаврилова, 1965, табл. IV—V). Поэтому не исключен
что погребения с трупосожжениямп, открытые на р. Шурма
представляют близкую кокэльской, но отличную в этническо
отношении группу населения, каким-то образом связанную
ранними тюрками, хотя настаивать на этом предположении
настоящее время нет достаточных оснований. Интересной особе;
ностью кокэльских и шурмакских погребальных сооружен!-
являются поминальные курганы, в которых, как правило, н;
ходится аналогичная керамика с арочным орнаментом, нног/
кости домашних животных и отдельные вещи. От некоторь
из них в северо-восточном направлении отходит ряд верт!
кально вкопанных камней. Как уже отмечалось, вертикалы
24
ii.<iii.iiini,ie камни у погребений встречались и раньше в куль-
ур' и и11<>' иы.х могил Забайкалья, у больших и малых курга-
i'iii и.। n.ipi.iKCKoii культуры на Горном Алтае, однако здесь-
.с. I'l'i.te попочки вертикально вкопанных камней устанавлива-
нии по 1олько у погребальных, но и поминальных сооружений,.
। и uni же ритуальной ситуации, что и камни-балбалы древ-
н । lopKi Koi о времени.
I [в ii.neniiian судьба населения кокэльской культуры неиз-
н гни Погребения с конем, наиболее характерные для Тувы
I itpo'iiiiie второй половине I тыс. и. э., генетически не свя-
ш । ' кок-щ некими. Можно предполагать, что какая-то часть.
|н i n..в вслед за гяиьгуиями переселилась на Средний Ени-
। I ( '(> пом говорит появление в это время в Минусинской
и । loiniiie отдельных сосудов, украшенных арочным орнамен-
п.| (Ki.i i.'i.tcob, 1960, рис. 13). Возможно, что к этому имеют
ijiiiinii'iiiie чрезвычайно интересные и единственные в своем
io и noi ребепня в каменных ящиках с трупосожжениями и
। 111111.1м коп керамикой, открытые на могильнике Хадынных в
Снниском каньоне Енисея (Семенов, 1979).
I mu гыкская культура. С первых веков н. э. на базе тесин-
......... (или культуры) вырастает новая таштыкская куль-
дрл, получившая широкую известность благодаря исследова-
1ПИМ < А. Теплоухова, Г. П. Сосновского, С. В. Киселева,
'I I' Кызласова, М. П. Грязнова, Э. Б. Вадецкой и других ис-
1СЦО11.1 1СЛСЙ.
Поскольку историческая интерпретация памятников таш-
ii.iK'i'oii культуры будет дана в специальном разделе. (Гла-
III II), остановимся кратко на вопросах хронологии памятни-
ки и оценке представленного в них центральноазиатского ком-
।пн nil
( А Теплоухов, открывший таштыкскую культуру (или
ниш им кий переходный этап), определил время ее существо-
Hiiiiiii от рубежа и. э. (грунтовые могилы) до III—V вв. (таш-
li.li гкне склепы). К ним тесно примыкают, по мнению С. А. Теп-
nnvx<>ii:i, каменные курганы типа чаа-тас (V—VII вв.), наибо-
ц-г характерные для культуры енисейских кыргызов (Тепло-
fxon, 1929, с. 50—55). С. В. Киселев считал грунтовые могилы
и inn ребенпя в склепах одновременными и в целом.датировал
их 1 и до и. э. — IV в. н. э. (Киселев, 1951, с. 472).
Памятники таштыкской культуры были разделены Л. Р.
<ы uiaconuM на ряд последовательных этапов: изыхекий
(I и ио и. э. — I в. н. э.), сырский (I—II вв. н. э.), уйбатский
(III и и. э.) и переходный или камешковский (IV—V вв. н. э.)
(Кы I.H.TCOB, 1960). Помимо подробной характеристики каждого
из них по материалам погребального обряда и комплексам
предметов сопроводительного инвентаря, в работе Л. Р. Кыз-
incoiia содержится ряд наблюдений о центрально-восточноази-
скпх параллелях отдельным элементам таштыкской культурьц
25.
к которым относятся: форма склепов под усеченно-пиралЛ
дальними насыпями с боковым входом-дромосом, отдсльнЯ
типы керамики и ее орнаментация, погребальные статуэтки
церемониальные зонты, имеющие аналогии в памятниках ханИ
ской династии (206 г. до н. э. — 220 г. н. э.) и погребениях хуИ
неких шаньюев в Ноин-Уле (Кызласов, 1960, с. 27, 49—50, 63И
64, 134—135). Эти элементы, как полагает Л. Р. КызласоИ
появляются на раннем (изыхеком) этапе таштыкской культЯ
ры и характерны главным образом для левобережных таштыЯ
ских склепов под усеченно-пирамидальными земляными кургЯ
нами, отличающихся от правобережных склепов под «юртооЯ
разными» курганами и по составу керамики (Кызласов, 19бЯ
с. 14, 18, 66—67). Я
Новая датировка памятников таштыкской культуры предлЛ
жена М. П. Грязновым, разделившим ее на два этапа: батЯ
невский (I—II вв. н. э.) и тепсейский (III—V в. н. э.). «И п1
форме, и по орнаменту керамика батеневского этапа, — отмс
чает М. П. Грязнов, — очень близка к керамике предшествую
щего тесинского этапа и генетически с нею связана», в то вре
мя как «в памятниках тепсейского этапа аналогии с тесинским!
уже не наблюдаются. Зато можно усмотреть некоторое про
должепие их в памятниках енисейских кыргызов» (Грязнов
1971, с. 96—99). По периодизации М. П. Грязнова, все таштык
ские склепы и соответственно содержащиеся в них элементь
центрально-восточноазиатского происхождения относятся I
более позднему времени (III—V вв.), что не исключает воз
можной преемственности их на исходной территории с преж
ней ханьской традицией. Косвенным образом это подтвержда-
ется тем, что центрально-восточноазиатский компонент, вы-
деленный Л. Р. Кызласовым для изыхекого этапа (I в. до
н. э. — I в. и. э.), не имеет ничего общего с центральноазиат-
ским (хуннским) компонентом тесинского этапа, бесспорно
относящимся к этому времени.
Очевидно, компонентный состав таштыкской культуры был
достаточно сложным. В ее формировании принимали участие
как местные, так и пришлые группы населения, среди которых
в первую очередь должны быть названы тесинцы (гяньгуни?)
и, возможно, какие-то группы населения кокэльской культуры,
проникавшие на территорию Среднего Енисея из Тувы. На
тепсейском этапе все эти компоненты, сплоченные в одни куль-
турный пласт, составили основу культуры енисейских кыргы-
зов.
Верхнеобская культура. Одновременно на территории Се-
верного Алтая складывается верхнеобская культура, сменив-
шая здесь большереченскую. Открывший ее М. П. Грязнов пи-
сал, что «начиная примерно со II в. н. э. весь внешний облик
археологических памятников на Верхней Оби резко изменил-
ся, появилась и начала развиваться новая культура (верхне-
26
I ( ), привнесенная сюда извне» (Грязнов, 1956,
1' i npniiir |.ц|.1я в своем развитии три последовательных эта-
пни....и Miii (II—V вв.), переходный (V—VI вв.) и фомин-
1Й (VII VIII вв.). Происхождение верхнеобской культуры
II I рн шоп связывал с угорскими племенами, пришедшими
• и» |я> 1.1П.1 i.:i и вытеснившими или ассимилировавшими ме-
н ши г к ипе большереченской культуры (Грязнов, 1956,
III) В i ин гоя шее время эта периодизация на материалах
•<i.i пнпрсмп о Нриобья пересмотрена Т. Н. Троицкой: фо-
п. । пй и .hi (атнруется I—III вв. и относится к поздней ку-
*1 noil культуре, переходный — III—IV вв., а одинцовский —
VI, пшможпо, до рубежа VII в. н. э. (Троицкая, 1979,
di 41, 1981), однако культурная характеристика верхнеоб-
ни цпи лсппя осталась прежней.
Именно и это время (переходный и одинцовский этап) на
ipiitopiin Северного Алтая появляется обряд трупосожжения,
fopi.ifi сочетается здесь с обрядом трупоположения с северо-
loiiiinn ориентировкой. Среди предметов сопроводительного
iinii.ipM встречаются удила без перегиба, серьги в виде
ihK.i вопроса» на длинном стержне, гривны с петлеобразны-
II к пб.1мп, известные впоследствии в культуре средневеко-
X кыпчаков. Сопряженным с этими находками можно счи-
и и целом скотоводческий облик культуры верхнеобского
। и пня, отразившийся в большом количестве костей домаш-
> жнпогпых, оставшихся на местах захоронений от поминок
ipn in Среди них представлены главным образом черепа и
hi пинали — следы тризн, когда «шкура жертвенного жи-
. ши <> г оставленными в ней черепом и костями ног уклады-
пн< ь в могилу или оставлялась на месте пиршества» (Гряз-
H. I1).>6, с. 103). Данная особенность погребального обряда
пГн>л<1' характерна для позднекочсвнпческпх захоронений
чпл.1 It тыс. н. э., в том числе и кыпчакских. Видимо, и на
ipiiicipiiii Северного Алтая есть основания связывать эти
п.1\||||ые элементы с древними кыпчаками (цюйше?), про-
пну пшпмпся сюда в начале I тыс. н. э. и принявшими уча-
1с п сложении верхнеобской культуры. Одна могила один-
। кик) типа, отмечающая путь расселения протокыпчаков на
игр, и шестиа на Горном Алтае (Гаврилова, 1965, с. 52—53).
11 icrjicnne верхнеобской культуры было сложным по сво-
......вескому составу и включало как минимум два компо-
п и северный, предположительно угорский (круглодонные
I V (к с характерной орнаментацией, представляющие, по
и пню Г. Н. Троицкой, дальнейшее развитие форм кулайской
I imiikii; наземные срубные намогильные сооружения; много-
H'.Ui иные находки костяных наконечников стрел, свидетельст-
к пи иг о развитом охотничьем промысле) и южный, предпо-
1Н1Г1ЫЮ кыпчакский (скотоводческий облик хозяйства,
щ. i копя в погребально-поминальном цикле, появление не-
27
многочисленных, но характерных кочевнических элементе
сопроводительном инвентаре).
Постепенное преобладание южного компонента убедит
но прослеживается по материалам погребений, раскопан
А. П. Уманским, на р. Чумыш (с северо-восточной ориенти
кой и в одном случае с сопроводительным захоронением ко
Набор предметов сопроводительного инвентаря из этих по
бений (котел, ярусные наконечники стрел с костяными нас:
ми-свистунками, панцирные пластины, палаши, накладки л
хуннского типа, железные однокольчатые удила, крюки от ь
чанов и т. д.) по своему составу ближе памятникам тюркск
времени, нежели хуннского. В связи с этим А. П. Уманский
ставил интересный вопрос, «не является ли верхнеобская kj
тура лишь вариантом более широкой культурной общнсм
распространившейся в Южной Сибири от Южного Алтая
Томска и Ачинска на севере» и пришел к выводу о возмож
сти проникновения «в этническую среду не только Горн
Алтая, но и Верхнеобья раннетюркских элементов по край:
мере с III—IV вв. и. э.» (Уманский, 1974, с. 136—149).
Особого внимания заслуживает вопрос о взаимоотношеш
таштыкской и верхнеобской культур. Исследователи уже не
нократно отмечали находки характерных таштыкских нздел
(миниатюрные котелки «скифского типа», пряжки с отогнут
наружу шпеньком на длинном щитке с насечками, витые гр
ны) в памятниках верхнеобской культуры, свидетельствуюц
о каких-то формах контактов приеннсейских и приобских и
мен. Вместе с тем предметы верхнеобской культуры почти
встречаются в таштыкских погребениях, что можно рассмат
вать как свидетельство преобладания восточного влияния в р<
лизацнн подобных контактов.
В этой связи как будто удается наметить истоки ажурнс
стиля, наиболее характерного для декоративно-прикладно
искусства северо-алтайских племен в конце 1 тыс. н. э. (сро(
кинская культура). Таким же образом были оформлены мета
лические детали таштыкских поясов. На некоторых из них про
ставлен орнаментальный мотив в виде двойной волюты, извеи
ный впоследствии на костяных обкладках колчанов восточг
европейских кочевников, в том числе и кыпчаков, в нача
II тыс. н. э. В свою очередь, декоративные приемы оформлен
поясов таштыкской культуры, найденных в Изыхском, Уйб;
ском, Тепсейских и других склепах (по М. П. Грязнову, III
V вв.), возможно, восходят к ажурным поясным пластинам хун
ского времени, появившимся в Минусинской котловине на теси
ском этапе.
Памятники берельского типа. Памятники первой половш
I тыс. н. э. на Горном Алтае исследованы хуже, чем во вс
остальных районах Южной Сибири. Наиболее яркими из hi
являются курганы, раскопанные С. С. Сорокиным в Балы
28
ii и iiiin.il> I l.i и.1|>ыка (Сорокин, 1977), однако культурная
•и. । । ii iMii» 11. их до настоящего времени остается неясной.
и । < и.111.1г (кроме одинцовского) известные погребения этого
пн d i I орком Алтае (Катанда I, Берель, Кокса и Яконур)
Wii iich.i iiiiiciii.1 Л. А. Гавриловой под названием могил бе-
Щ‘Ко|о П1П.1 к датированы IV—V вв. н. э. (Гаврилова, 1965,
fit ’»/) Но некоторым найденным в них предметам (трехпе-
| iiHi4iifc4iiiiKii стрел с роговыми насадами-свистунками, ко-
нин по шружпые пряжки с округлой верхней частью) они
H.Hjii и пи ппо примыкают к курганам раннетюркского вре-
|ш ipyiiie вещи (накладки луков хуннского типа, копье сар-
111.40 об.шка, отдельные виды украшений), а также отсут-
|П. ripi Miiii, архаизируют берельский комплекс при условии
I) । у inn । новация в рамках одного хронологического этапа.
I iintiiioii особенностью берельских погребений является
||)Гнпп11.1п обряд захоронения с конем и преимущественно во-
||>>П(||| (шпротная) ориентировка погребенных, причем в не-
|п|||.1Х случаях, так же как и в рядовых курганах шибинского
пн i нс।ргчается одновременно захоронение 2—3 коней. То и
.цис п.111(Толее характерно для саяно-алтайских погребений
кинем п реданы — второй половины I тыс. н. э. «Можно пред-
ЛП1П11., отмечает А. А. Гаврилова, — что этот обряд погре-
ши! ...... на Алтае с периода ранних кочевников»
iiiipii.'ioiia, 1965, с. 57).
I |<п ле ик с обстоятельство имеет принципиально важное зна-
ти пи определения этнической принадлежности не только
uni г>< рсльского типа, но и всех последующих погребений
। пн м па территории Саяно-Алтайского нагорья. Они появ-
цо|<>| па Горном Алтае в предтюркское время, продолжают
ппг । попать после гибели Древнетюркских каганатов и, сле-
Ц| in 'ii.iio, с точки зрения специфики погребального обряда не
и yi считаться в узком, этническом значении термина соб-
1ЧППО норкскими. А. А. Гаврилова считает, что могилы бе-
лы кого типа принадлежали племенам теле, «являющимся,
in по письменным источникам, потомками сюнну-хунну» (Гав-
. ниш, 1965, с. 57). Несмотря на то, что это предположение
и- н ।,шляется наиболее вероятным, оно требует дополнитель-
I 'loi.a штельств.
< hn.i4.iii сопроводительных захоронений коней не был ха-
нш реп /|ля хуннов. Обряд погребения диилинов (предполо-
iiir.ii.no теле) неизвестен. В то же время погребения с ко-
м cot iявляют отличительную черту алтайского (юечжий-
|по.*) населения вплоть до заключительного (шибинского)
nn.i пязырыкской культуры. Идентификация их с пле-
ни мп геле предполагает заимствование этого обряда динли-
|Мч ic.'ie у юечжей, после того как последние были изгнаны
iiiiiiMn го своей территории, и только какая-то их часть со-
пи i.ici. на Горном Алтае. С какого хронологического уровня
29
можно называть алтайские погребения телескими — cKi
трудно. В качестве условной даты может быть принято в
существования памятников берельского типа (IV—V вв.),
период господства в Центральной Азии жуань-жуаней — j
средственных политических предшественников Первого т;
ского каганата.
Глава II
РАИИЕТЮРКСКОЕ ВРЕМЯ
I Д1Ч ПИСТЮРКСКИЕ ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДАНИЯ
И АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ
РАННЕТЮРКСКОГО ВРЕМЕНИ
Ihi/iiiieiiiiiiiM источником по ранней истории тюрков-тугю до
i|*>« 4<11<;111пя ими Первого тюркского каганата являются древне-
ipiThiir генеалогические легенды, в наиболее полном виде со-
niiiiiniiiiiet >1 в династийной хронике Чжоу шу (Бичурин, 1950,
•-•'.•(I 222; .Лю Мау-цай 1958, с. 5—6). Анализу легенд посвя-
i'11'i мною специальных работ (Аристов, 1897, с. 4—8; Грумм-
кпмпйло, 1926, с. 208—210; Киселев-, 1951, с. 493—494; Кляш-
р!1Чй, 1'МЛ, с. 103—106; 1965; Гумилев, 1967, с. 23—24; Зуев,
I Iih .-iiiob, 1969, с. 54—55; Сердобов, 1971, с. 53—55; Несте-
III, 19/')), поэтому, не рассматривая подробно их содержания,
I[июпимся па генеалогии раннетюркских правителей и месте
in пшя описанных в них событий.
Династия Ашина. По одной из легенд предки древних тюр-
п|, Di дельная отрасль Дома Хуину по прозвищу Ашина»,
in уничтожены воинами соседнего племени, после чего
К1лея мальчик, которому враги отрубили руки и ноги и бро-
'III в болото. Здесь его нашла и выкормила волчица, посе-
1!1пшя<>| затем в горах севернее Гаочана (Турфанский оазис).
Числе детей, родившихся от брака волчицы и мальчика, был
инны, человек с великими способностями». Один из его по-
iMiitni Асяпь-шад переселился на Алтай, где оказался под
[in п.ю кагана жуань-жуаней, для которых тюрки плавили же-
• id Широкое распространение этой генеалогической легенды в
и'ппе коркской среде блестяще подтвердилось находкой Бугут-
...гелы времени Первого тюркского каганата (между 581 и
I/ и ). где помимо надписей находилось барельефное изобра-
гнпе полка (или волчицы), под брюхом которого расположена
|ц)пгческая фигурка. «Вряд ли есть основания сомневаться,—
Меч.нот исследователи, — что перед нами изображение сцены
шпе, юркского генеалогического мифа, наиболее полный пере-
in которого содержится в хронике Чжоу шу» (Кляшторный,
31
Липшиц, 1978, с. 57). По другой легенде, «предки тукюесск
Дома происходят из владетельного Дома Со, обитавшего от л
поп па север». Глава племени Апанбу имел 70 (по другой вер
17) братьев. Один из братьев — Ичжинишиду, названный «
ном волчицы», имел несколько сыновей, каждый из kotoj
получил во владение свое наместничество: старший из ни:
шНодулу-шад, принявший имя Турк, правил в горах Басычуси
‘второй —на реке Чуси; третий превратился в лебедя; четвер-
«царствовал между реками Афу и Гянь, под наименован!
Цигу». У Нодулу-шада от младшей жены был сын Ашина, ко
рый, став вождем племени, принял имя Асянь-шад. Его пс
мок (внук или внучатый племянник) Тумынь (Бумынь) е
основателем Первого тюркского каганата.
С. Г. Кляшторный, наиболее полно исследовавший древ
тюркские генеалогические легенды в сопоставлении с нстори
скими свидетельствами династийной хроники Суй шу, отме-
«имеющуюся в них реалистическую основу, историографичео
ценность которой в настоящее время кажется несомненной»
предложил разделить раннюю историю племени Турк на л
периода: ганьсуйско-гаочанскнй, когда предки тюрков Аши
формировались из постхуннских и местных ираноязычных ш
мен на территории Восточного Туркестана (III в. и. э.•—460 г
и алтайский, когда сложившийся тюркский этнос переселил
на территорию Монгольского Алтая (460—552 гг.) (Кляштх
ный, 1965, с. 281). Выделение первого, ганьсуйско-гаочанскс
периода в истории ранних тюрков имеет принципиальное зна’
ние, так как показывает истоки древнетюркской государств!
пости, возникшей в результате развития традиций хуннского i
сударства, усиленных во время пребывания группы южных ху
нов в провинции Ганьсу и Восточном Туркестане, одном из на
более древних земледельческих центров Азии.
Обычно сохранившиеся в Чжоу шу древнетюркские легену
рассматриваются как два варианта одного генеалогическо
цикла. Действительно, та и другая легенда рассказывают <
одних и тех же событиях, но время их возникновения, по-вид
.мому, различно. Первая легенда сохраняет древнюю мифолог
ческую, в какой-то степени даже тотемическую, основу и дов
лит рассказ до переселения тюрков на Алтай; вторая — бол
конкретна, насыщена именами и завершается временем созд
ния Первого тюркского каганата. Если в первом предании леге
дарное происхождение от волчицы составляет основную сюжё
ную линию, то во втором Ичжинишиду только попутно назв;
«сыном волчицы», что можно рассматривать как намерены
желание подчеркнуть его связь с мифологической традиция
правящей тюркской династии. Показательно также, что во вт|
рой легенде ничего не говорится о переселении на Алтай, ко'г!
рое могло иметь место раньше, а сыновья Ичжинишиду пол!
чают во владения наместничества, возможно, находившиеся <1
32
) 1<।. 11>|)d11 K)4.n<ni Сибири. В этом отношении интересно на-
)1к <| uni < II II* стерона о том, что «географические и этни-
цг<11> jimiihii легенд очень локальны: первая легенда знает
гп ни <nii |i<) Гшадпую Монголию (точнее, районы севернее
|цН)Ч1к>|ч I ypiu-t iaiia. Д. С.), вторая легенда — только Сая-
I Л пип» (lln герои, 1979, с. 132), но считать их «двумя само-
|)ни, 1Ы1ЫМП рассказами о политической и этнической жизни
,инп племенных единиц» вряд ли возможно. Скорее, они отра-
guii iuik бы две части одного легендарного цикла, первая из
♦|||1Ыч гоогнегетпуст ганьсуйско-гаочанскому периоду в жиз;
apiLiiuix । юрков, а вторая — алтайскому.
Н 1 inriM случае переселение тюрков на Алтай могло произой-
ти при Ичжинишиду (или Нодулу-шаде, принявшем имя
B»h), uni ini/иверждается ретроспективным анализом поколе-
Е ynrtj»iiini.i.\ во второй легенде тюркских правителей. От пер-
Гб реального лица древнетюркской истории Тумыня (Бумыня),
Mui p.iiinee посольство к которому отмечено источниками в
б । , /in легендарного Ичжинишиду прошло четыре поколения
\ illJIIli I уу Иодулу—Ичжинишиду), что при принятом ПОД-
ГО рока одного поколения в 25 лет составляет один век, т. е.
11|||111ннпе соответствует промежутку времени от переселения
iphiiii пи Алтай до создания ими Первого тюркского каганата.
|1п в<> lodnoii реконструкции остается неясной роль основопо-
oiiiiiikii норкской династии — Ашина, однако, скорее всего,
и ими < самого начала было не столько личным, сколько ди-
Ц1ПППЫМ, определяющим элитарно-правящую верхушку древ-
HinpKi koi о общества. По мнению С. Г. Кляшторного, следует
Р । hi исходную форму имени Ашина не в тюркских языках,
в iip.iiii кпх н «тохарских» диалектах Восточного Туркестана,
i iuk'i iiic одного из гипотетических прототипов имени можно
м глин. с.никое asana — «достойный, благородный» (Кляштор-
।>li I9G5, с. 281). В этом значении оно употреблялось и позже
кр । iy < личными именами правителей Первого каганата.
11<рв1я локализация упомянутых во второй легенде геогра-
снинх названий была предпринята Н. А. Аристовым, сопо-
IiHiiiiHiiiiM владение Со с родом со Верхнекумандинской во-
I hi ни северном Алтае, а легендарный сюжет превращения в
(T'i in ( цирк, куу) —с этническим названием куу-кижи, т. е. ле-
। hiiiii.imii, жившими также на Северном Алтае на р. Лебедь.
I i •ii.rinisi Чуси и Басычусиши (по С. П. Нестерову — «верхне-
\ nilin.1 ) II. А. Аристов связывал с р. Чуей на Горном Алтае,
Афу и Гинь с Абаканом и Енисеем, в междуречье которых
бхп in ioci, владение Цигу (Аристов, 1897, с. 5—6). После вы-
|||ц и снег работы Н. А. Аристова лесостепные районы Север-
im> А пая, в частности небольшая р. Лебедь, надолго связа-
»|| । в пре цтавлениях исследователей с прародиной древних
inpiuiB \<ня по никак не объясняло ни причин появления древ-
। ii ipi i Knii государственности, ни особенностей их культуры,
.111 33
нс имевшей ничего общего с культурой северо-алтайских f
Min Очевидно ошибка Н. А. Аристова заключалась в том,
он отнес эти названия к самому началу сложения древнетк
ского этноса, которое проходило, как сейчас ясно, соверше
в другом регионе Азии, в то время как они относятся к след
тему, алтайскому периоду истории ранних тюрков. С этой!
правкой предложенные Н. А. Аристовым отождествления ии
право на существование, а некоторые из них (Афу — A6ai
Гянь—Енисей) полностью сохраняют свое значение.
Алтайский период в истории древних тюрков, или тюр»
тупо, менее других освещен в письменных источниках. Мо>
предполагать, что, переселившись в 460 г. на территорию Л
гол некого Алтая, они сохраняли некоторое время известную
мостоятельность, так как иначе вряд ли могли иметь возм<
ность создать здесь свои наместничества во главе с член;
правящей династии Ашина. На новых местах своего рассс
ния, в том числе и на территории вновь созданных ими вла
ний, тюрки-тугю должны были столкнуться с местными пле
нами, носителями прототюркского культурного субстрата,
димо, к этому времени могут относиться первые проце'
аккультурации, положившие начало созданию древнетюркск
историко-культурного комплекса.
В период своего существования в горах Монгольского Ал
тюрки-тугю оказались под властью жуань-жуаней и находил
в зависимости от них до середины VI в. Это должно было
звать отделение созданных ими владений и временное подчи
ние тюркского этноса. В то же время присутствие тюрков ди
стии Ашина-; носителей традиций древней хуннской госуд
ственности, на территории Монголии не могло не вызвать к
центрации вокруг них других тюркоязычных племен, против
ков монголоязычных жуань-жуаней. Однако сами тюрки, с
видно, были слишком малочисленны для решающего пере
рота. Они воспользовались выступлением против жуаиь-жуа;
телеских племен, напали на них, захватили «весь аймак, и
стиравшийся до 50 000 кибиток» (Бичурин, 1950, с. 228), и, у
используя силу теле, разбили жуань-жуаней. Тот факт, что и
мена теле, очевидно, потомки древних динлинов, первь
(правда, неудачно) выступили против жуань-жуаней, предст
ляется весьма показательным. В среде местных телеских (д
линских?) племен постоянно, еще с хуннского времени, poi
стремление к автономии и созданию собственной государств
ности, выразившееся как в неоднократных выступлениях про-
хуннов, затем сяньбийцев, так и в попытке самостоятельно
крушить владычество жуань-жуаней, которой воспользовал:
тюрки-тугю, создавшие при их участии в 552 г. Первый тю
ский каганат.
'^Погребальный обряд тюрков-тугю. Наиболее сложным
ляется вопрос о выделении археологических памятников ран
34
11 <и <> времени, хотя погребальный обряд тюрков-тугю до-
«н| ... подробно описан в династийной хронике Тапшу:
II в |(>|>,н1цый день берут лошадь, на которой покойник ездил,
। цини, которые он употреблял, вместе с покойником сжигают:
нпн|| «юг пепел и зарывают в определенное время года в мо-
р I |, мершего весною и летом хоронят, когда лист на деревьях
| р н к пнях начнет желтеть и опадать, умершего осенью пли
V ш хоронят, когда цветы начинают развертываться... В зда-
Ьп ши троенном гари могиле, ставят нарисованный облик по-
Kftipiio it описание сражений, в которых он находился в про-
piniiiiiiii жизни. Обыкновенно, если он убил одного человека,
Hi пни одни камень. У иных число таких камней простирается
К I । и даже до тысячи» (Бичурин, 1950, с. 230). Из этого опи-
|П1Н можно вывести заключение об основных элементах погре-
п.шпо обряда тюрков-тугю: трупосожжение вместе с конем и
в imi i.ivih сопроводительного инвентаря, определенный проме-
»1>ж времени между фактами смерти и захоронения, установка
buio могилы (но не над могилой) изображения покойного
ihoKi-TO мемориального памятника с описанием событий его
|ц) пн. а также вертикально вкопанных камней по количеству
К;Н'!\ им врагов.
I Ни одного археологического памятника, полностью соответ-
|ц|,ioiikto приведенному описанию, ни в Южной Сибири, ни в
||1>11р.1Л1.ной Азии до сих пор не известно, хотя многие его
L>. urn гы встречаются уже в раннетюркское время. Причин
|№М\ может быть несколько: 1) погребения тюрков-тугю па
|>|и1|орпп Центральной Азии и Южной Сибири еще не откры-
VI, "> источник носит компилятивный характер, в нем в еди-
Дм описании погребально-поминального цикла фигурируют раз-
ki'i и минные сведения; 3) древнетюркская погребальная обряд-
й! it. г. том! виде, в каком она зафиксирована письменными
11В1|'|||нкам1Е, сложилась позднее на основе различных компо-
Мн.юк. представленных в некоторых археологических памятни-
ки Южной Сибири раннетюркского времени. В наибольшей сте/
f l пи соответствует древнетюркскому погребальному обряду, по
и. .ишпм письменных источников, комплекс на плато Улуг-,
I т, гоетояьций из квадратной оградки, двух округлых оградок,1
Н1!\'||Н1 одной из которых находилась стела с изображением
liipiioio козла, а рядом — погребение с богатым сопроводитель-
ном инвентарем VII—VIII вв. (ср. «здание постцоенное при mo-
di к ) (Длужневская, 1975, с. 201—202).
комплекс из Хачы — Хову. Несколько погребений с остат-
I л он । рупосожжений в кольцевых выкладках было исследовано
А /I I рачо-м в юго-западной Туве (Хачы-Хову); рядом с ними
it. in тлись четырехугольные оградки с вертикально стоящими
ihniMii (Грач, 1968). Это соответствует указанию источника
I 1> щльном расположении погребальных и поминальных соо-
|н и,! inii'i у тюрков-тугю. К сожалению, ни в одной из раско-
ii.iiiiii.i\ Л Д. I рачом выкладок не было найдено никаких i
метоп сопроводительного инвентаря, позволяющих достщ
судить о времени их создания. Тем не менее по изображ
горного козла на одной из стел и руноподобным знакам,
сящпхся, но мнению некоторых исследователей, к протору
скоп письменности, памятник был определен А. Д. Грачоь
ранние тюркские сожжения и датирован VI—VII вв. Т;
же рода погребение с остатками трупосожжения в кольцево!
кладке рядом с четырехугольной оградкой, правда, без с
было раскопано Ю. И. Трифоновым в Центральной Туве (
фонов, 1973, с. 363). Мнение о тюркской принадлежности
памятников было подвергнуто резкой критике со сто;
Л. Р. Кызласова, датировавшего их скифским временем (I
ласов, 1977), однако, как показал ответ А. Д. Грача, привс
ные доказательства для передатировки комплекса из X
Хову не являются решающими (Грач, 1978).
Не касаясь специально вопроса об оценке знаков на ту
ских стелах как добуквенной рунической письменности, еле
отметить, что изображение горного козла в верхней части о,
из стел действительно входит в круг тамгообразных рису
горных козлов тюркского времени, но по своим стилистиче<
особенностям несколько отличается от знаменитых каган
тамг на Орхоне (табл. IX, 2—4), так как еще несет в себе
мент объемного изображения натуры, характерного для п
шествующего времени. Показательно, что оно не только ра
ложено в головной части стелы, как на мемориальных па
никах тюркских каганов, но так же, как и там, отделено bi
той изогнутой линией, образующей своего рода кар
(табл. IX, /). Это свидетельствует о смысловом единстве
памятников, несмотря на разность исполнения и социал!
значимость людей, которым они были посвящены. Наскал!
изображения горных козлов, широко распространенные в пр
лах Первого тюркского каганата, отличаются большей степ<
стилизации, чем на стеле из Хачы-Хову (табл. IX, 9—13).
этому имеются основания предполагать, что погребения с
посожжениями в кольцевых выкладках, около которых уста
ливались стелы с более архаическими рисунками, могут с
ситься к предшествующему времени, т. е. первому появле
тюрков-тугю на севере Центральной Азии, и датироваться
VI вв.
Однако и они до конца не соответствуют описанию дрс
Коркского погребального обряда, так как, по указанию ш
шика, для него было характерно не просто трупосожжс
!|а трупосожжение вместе с конем — такие погребения для
нетюркского времени неизвестны. Тем не менее эта деталь,
детельствующая о близости иррациональных представл,
тюрков-тугю и алтайских теле, также хоронивших своих по
ников в сопровождении коня, представляется крайне важ
36
I.i |кч |><осине по обряду трупосожжения с конем, датируемое
[X к» открыто в Минусинской котловине (Тепсей III, мог.9),
< \\ г,шов относит его к тюркам-тугю, проникшим на Сред-
I ни гп в начале VIII в. и перенявшим местный обычай кре-
hii! (Худяков, 1979, с. 151, 159), хотя не исключено и дли-
Ы>>>|* «охранение этой формы обрядности наряду с другими
♦ ||ц и.н< «азиатскими элементами в культуре енисейских кыр-
• И
kyui.ipi пнский валун. На Горном Алтае с древними тюрка-;
»г а и,in.потея одиночные и смежные оградки, а также извест-\
[• и 111.1япне»-валун на могильнике Кудыргэ. А. А. Гаври-'
п in пи, и г их ко времени «ранее VI в. и до начала VII в.»
|П|'Н,'|<«п;|, 1965, с. 13). К сожалению, материалы из кудыр-
Ihj'x «прадок частично утрачены, а сохранившиеся вещи
Л« tn lo'iHo выразительны для определения их точной дати-
|hn HiKoiopbie из них, как уже говорилось, имеют аналогии)
К рмпкекпх (до V в.) погребениях с трупосожжениями в Туве.У
;н nix кудыргииских оградках остатков захоронений не обна-1
Мио
Ко. in иным свидетельством ранней даты кудыргииских огра-
| П|1,'1>1г1ся находка «изваяния»-валуна, который «первона-
н.по i |оял у оградки, а потом был вторично использован для
рн и опала мог. 16» (Гаврилова, 1965, с. 18—19). Кудыргин-
Ф Hn.iyii, по-видимому, можно рассматривать как одно из
|Н|П 1|«< впстюркских каменных изваяний. На одной его сто- ,
|н и верхней части изображено мужское лицо с раскосыми I
Мими, усами и бородой (по этому признаку кудыргинский [
луп iixoi.nr в ряд так называемых «лицевых» изваяний); на
Holl нргцетавлена сюжетная сцена, в которой участвуют две
Г!Н11.1г. сидящие анфас нарядно одетые фигуры (одна из них
пч । hi, [ругая — детская) и три более мелкие коленопрекло-
liiiiii профильные фигурки (две из них в масках) с оседлан-
мп ,'nnn.i н.ми. По мнению А. А. Гавриловой, «кудыргинский
Лун . но!пстствует букве летописного источника тем, что он не
Millinc, а именно „нарисованный облик” человека, хотя и не
к ini iioii, а на объемной поверхности валуна» (Гаврилова,
। ”()).
По н..по1.у семантики изображений на кудыргинском валуне
м>< > t их i< > i различные точки зрения. Не разбирая их подробно,
I пг| о1метить, что вся сцена носит явно повествовательный
। pi I* р 11сходя из размеров рисунка, можно предполагать, что
«иным се действующим лицом является мужчина, изобра-
। iiiii.iii па лицевой стороне камня, которому посвящены риту-
||>иыс н пствия, скорее всего связанные с погребально-поми-
hliii’M никлом и представленные на другой стороне валуна.
|П|.«1М случае женщина и ребенок в богатых одеждах, вероят-
•• ini'ii), являются членами семьи (жена и наследник?) умер-
ен hi «I пою лица, принимающего дары (или какую-нибудь
37
ipyiyio форму поклонения) по поводу его кончины. Таким!
поразим могут быть интерпретированы сцены на таштыкс!
гидах из Минусинской котловины, о которых будет сказ!
ниже.
Могильник Кудыргэ. Погребения с конем раннетюрю kJ
времени на Горном Алтае наиболее полно представлены мВ
риалами знаменитого могильника Кудыргэ, неоднократно В
«.искавшего к себе внимание исследователей. С. В. Киселеве
тировал кудыргинские погребения V—VI вв. и считал их «&В
ранними, чем время сложения древнего государства алтайсВ
туг-ю во главе с ханом (каганом) Бумынем» (Киселев, 11
с. 497). Позднее материалы Кудыргинского могильника б!
полностью опубликованы А. А. Гавриловой, выделившей сд
них несколько поздних могил ХШ—XIV вв. (часовенногорЛ
тип) и датировавшей все остальные погребения (более 20) Д
VII вв. (кудыргпнский тип). Главным основанием для зД
послужила находка в одной из могил (№ 15) медной моЛ
выпуска 575—577 гт. Вместе с тем А. А. Гаврилова отмет!
своеобразие кудыргинских могил по сравнению с берельскД
выразившееся в меридиональной ориентировке погребенныя
наличии ряда форм предметов, сближающихся с сериями а1
ских вещей в Подунавье. По мнению А. А. Гавриловой, это о|
ясняется тем, что «кудыргинцы — пришельцы на Алтае, bi!
пившиеся на территорию, занятую ранее берельскими плЛ
нами, продолжавшими жить и в кудыргинское время и поя.1
шимися до кудыргинцев тюрками-тугю» (Гаврилова, 1965, с. fl
Однако и точка зрения С. В. Киселева о более ранней д.1
ровке Кудыргинского могильника (или части его), несмотря!
недостаточную аргументированность, имеет право на сущесп
ванне. Датирующая монета была найдена в совместном поп
бении человека с конем и определяет время кудыргинских за]
роиений, совершенных по этому обряду не ранее последней ч
верти VI в. Подавляющее большинство из них расположено kJ
пактной группой в северной части могильника (мог. 7, 9—]
15), и только две находятся в западной (мог. 5, 18). Именно]
этих погребений в основном происходят предметы, сопоста]
мые с аварскими (сильно изогнутые концевые накладки лу|
ажурные наконечники ремней с изображениями фантастичеси
животных, щитовидные бляшки с шарнирным креплением, ст]
мя с высокой профилированной пластиной). Если согласит]
с мнением исследователей об этнической близости аваВ
с жуань-жуанями и приходе аваров в Подунавье после р
грома их тюрками-тугю в 552 г. (Кюнер, 1961, с. 325—326),|
наличие аварских элементов в кудыргинском комплексе моя
рассматриваться как наследие прежней культуры жуань-ж|
ней, а сами могилы, откуда они происходят, должны дати]
ваться временем, близким к их падению в Центральной Аз]
что и подтверждается находкой медной монеты в мог. 15. '
35
касается остальных погребений, расположенных в других
н :х Кудыргинского могильника («на берегу за северным хол-
им . п «центральной»), то они при общем сходстве предметов
и । триального комплекса и ориентировки обладают значитель-
н карпабильностью погребального обряда (отдельные захоро-
। in коней, в одном случае двух, погребения человека без ко-
II), характерной для памятников берельского типа. В этом
ношении показательно, что в одной из таких могил (№ 22)
i.i,'i ш.йден лук со штриховкой накладок, характерной для лу-
чи । рельского типа, что А. А. Гаврилова также рассматривает
tn прямое указание па столкновение кудыргинцев именно
ifiip (некими племенами» (Гаврилова, 1965, с. 60).
I Многие предметы сопроводительного инвентаря из кудыргин-
I. и могил (костяные двудырчатые псалип, однокольчатые же-
ij.4in~e удила, трехперые наконечники стрел с костяными наса-
IBMH впетунками, подпружные пряжки с округлой верхней
Mill i) продолжают берельские традиции. Поэтому можно
|" И> шгать, что часть погребений Кудыргинского могильника
bnio.brcH еще ко времени подчинения берельского (телеского)
L.. леппя жуаиь-жуаням, хотя достаточных оснований для раз-
иг 1> ипи их на хронологические группы в материалах самого мо-
н и пика не содержится. Можно указать только на серьги с ли-
Ью|;н1>>Г| дужкой и литой подвеской-шариком, один экземпляр
||мчр|,1х был найден в таштыкском склепе у г. Тепсей на Сред-
1> । I кисее— нс позднее V в. (Грязнов, 1979, рис. 67). Новыми
|н пи.костяные и роговые обкладки и канты высоких ароч-
|н к седел (в том числе знаменитая обкладка со сценой
i hi и . мог. 9), железные стремена с петельчатой и пластинча-
« .и i.Koii, многочисленные украшения — гладкие и орнаменти-
1)н 11ПП.Н' бляшки поясных и сбруйных наборов, металлические
i<>i<hhii. псевдопряжки, не встречавшиеся ранее в Южной Си-
< южный композитный характер кудыргинского комплекса
ВВ> н.п ini его принадлежностью к тому переломному моменту
Вн 11i|iiiи, когда на Горном Алтае на рубеже раннетюркского и
*>р||| koi о времени столкнулись разные этнические и культур-
ИВ । рп пиши. Очевидно, это и определило его своеобразие по
|<|| 'Вк uulu к другим памятникам кудыргинского типа, извест-
ив и । широкой территории в пределах Первого тюркского ка-
I Hll'lld
. ki,i Хорум. После переселения тюрков-тугю на Алтай, су-
ни |||>\1 о кя пческим материалам, в Южной Сибири пропсхо-
। in in.ie )гиокультурные процессы, связанные в основном
Г 4» i и IIIIHIM развитием и расселением телеских племен. Их
bfcp • I виг obi. in вызвано образованием раннетюркских владе-
|Н пи н'нерс Центральной Азии, консолидацией теле и круше-
ifc’i»" ioc у i.ip« iH.i жуань-жуаней. Наиболее ярко об этих про-
LJM। и • < ни и |с.ц,ствует впускное захоронение в гигантском
Н •’ ош । сооружении Улуг-Хорум, исследованное А. Д. Гра-
39
чом в Юго-Западной Туве. По некоторым деталям (располол
ппс копя п человека с восточной ориентировкой по одной о
редкие по форме стремена) оно выделяется среди других пог]
беипй с конем, хотя принадлежность его именно к данно
кругу памятников не вызывает сомнения (Грач В., 1982). Ос:
беппо интересны стремена — овальные, со спрямленной узк<
подножкой и высокой невыделенной пластиной, покрытые орн
ментом в виде вдавленных треугольников, имеющие себе бл
жайшие параллели в датированных памятниках IV—VI I
Дальнего Востока (табл. II, 15). По стременам улуг-хорумси
захоронение было датировано В. А. Грачом концом V — серед
пой VI в. Типологически близкие, а в одном случае идентичн!
стремена найдены при случайных обстоятельствах на Верхи
Оби, в Минусинской котловине, в могильнике Кудыргэ 1
Алтае (IV тип по классификации А. А. Гавриловой), что явл
ется еще одним косвенным свидетельством ранней даты куды
гипского комплекса. «Что касается этнической принадлежноф
этого погребения, — отмечает В. А. Грач, — то его дата, относ
щаяся к периоду, непосредственно предшествующему образов
нию Первого тюркского каганата (552 г.), позволяет предпол
гать, что оно сооружено не тюрками-тугю, а представителя:»
местного (телеского?) населения Тувы предтюркского времен:
(Грач В., 1982, с. 163). Кроме того, улуг-хорумское захоронен:
убедительно доказывает оспариваемый некоторыми исследов
тслями факт существования ранних погребений с восточш
ориентировкой на территории Южной Сибири.
2. ВЛАДЕНИЕ ЦИГУ — ТАШТЫКСКАЯ КУЛЬТУРА
Цигу (или кигу) —одна из ранних фонетических транскри
ций этнонима кыргыз, относящаяся, по мнению С. Е. Яхонтов
ко времени до 700 г. н. э. (Яхонтов, 1970, с. 114). Указанные
Чжоу шу координаты владения Цигу являются наиболее ра:
ними достоверными сведениями в этногеографии народов Ю>1
ной Сибири. Как уже говорилось, Н. А. Аристов первым пре;
дожил локализовать его ио названиям рек Афу (Абакан)
Гяпь, т. е. Кем (Енисей), там, где находилось «главное стан<
вище кыргызов» (Аристов, 1897, с. 6), правда, не указывая ег
точного местонахождения, но явно имея в виду долину Среднег
Енисея, Минусинскую котловину. Г. Е. Грумм-Гржимайло сблн
жал название Цигу с чиками рунических надписей, жившим
в VIII в. на территории Тувы (Грумм-Гржимайло, 1926, с. 311)
Данная точка зрения была поддержана Л. Р. Кызласовым (Кыз
ласов, 1969, с. 51), однако не получила дальнейшего распри
странения (Сердобов, 1971, с. 54—55). Большинство исследовй
телей так или иначе придерживается интерпретации Н. А. Ари
стова. Наиболее определенно в этом отношении писал:
Л. А. Евтюхова, помещая Цигу «как раз в исконных земля:
40
iu|h i.i iob, т. e. в Минусинской котловине» (Евтюхова, 1948, с. 4).
.иитыкская культура и енисейские кыргызы. В V в. дости-
своего наивысшего развития таштыкская культура (теп-
fibhiiH этап, по периодизации М. П. Грязнова). Исследователи
и ншократно отмечали участие таштыкского населения в ело*
Кипп культуры енисейских кыргызов. С. А. Теплоухов относил
VII вв. каменные курганы типа чаа-тас, продолжающие
ipbi ние таштыкские традиции и наиболее характерные впослед-
'tiiiiii 1.ЛЯ кыргызов (Теплоухов, 1929, с. 50—55). С. В. Киселе-
Н‘м и таштыкских материалах был выделен ряд культурных
ui| чинов (керамика, погребальная скульптура с изображением
Ни И1П.1Х, конструктивные детали в устройстве погребений
ц.> in ииитыкскпх могильников), получивших развитие в куль-
енисейских кыргызов. После IV в., считал С. В. Киселев,
njHi.i к>| |> переоформление материальной культуры саяно-алтай-
Н* племен в новую, ставшую характерной для времени вы-
ц пиния алтайских тюрок и енисейских кыргызов» (Киселев,
411. <• 472). Об этом же писала Л. А. Евтюхова, обратившая
►иСнн внимание на общие черты таштыкских и кыргызских ма-
tP'i.i.'ioB, в частности на совершенно идентичные бронзовые на-
др ihii в виде головок лошадей и некоторые другие (Евтю-
1948, с. 6—9). Л. Р. Кызласов предполагает, что в таш*
’Wi'i и>< время доминирующую роль играли левобережные пле-
Именно здесь, на левом берегу Енисея в Уйбатской степи
ip » пн гыкское время был расположен и политический центр, ко-
возможно, продолжал сохраняться и в эпоху древнеха-
|Я1>|ч>||| (кыргызского. — Д. С.) государства» (Кызласов, 1960).
9 II Грязнов также считает, что можно проследить некото-
ииалогии таштыкской керамики тепсейского этапа с памят-
tuiuiMii енисейских кыргызов, а знаменитая «тепсейская гале-
рисунков, о которой будет сказано ниже, «несомненно
К» и 1.1вляет собой одно из звеньев общей линии развития изо-
Mt|i ui н .чыюго повествовательного искусства азиатских народов»
I р инов, 1971, с. 106), продолжение которого можно видеть в
ши'неких барельефах или Сулекской писанице, наиболее ярко
ц«|чц । 1НЛЯЮЩИХ искусство енисейских кыргызов. Следует отме-
ны! i.iiwKe находки глиняных орнаментированных сосудов типа
i*ij|ii i.i ii Kiix ваз» в таштыкских склепах Михайловского мо-
iiii iiiir.i (Мартынова, 1976) и некоторые другие.
Приведенных точек зрения достаточно, чтобы считать уста-
i н и иной непосредственную преемственность между таштык-
Mill hvjii.rypofi и культурой енисейских кыргызов, выразившую-
н |и)к и общем обряде трупосожжения, конструктивных дета-
1й* inn ребальных сооружений, так и в наборе целого ряда пред-
Hhiu сопроводительного инвентаря (керамики, украшений, во-
«ружгпнп и т. д.). Видимо, можно называть таштыкскую куль-
уру (но всяком случае, на позднем этапе ее развития) ранне-
|Ы|н гпгкой, или, точнее, протокыргызской, а совпадение вре-
4?
лини и места ос существования позволяет идснтифицировг
нннтыкскую культуру на тепсейском этапе развития с вла,
пнем Цигу древнетюркских генеалогических преданий.
И все же таштыкская культура и культура енисейских кь
гызов различны — каждая из них представляет собой самостс
гельное историко-культурное явление. В очень сложной по к^
попептному составу таштыкской культуре до определенного bi
мени отсутствуют те характерные элементы древнетюркскс
культурного комплекса, которые вводят культуру енисейси
кыргызов в круг родственных культур Центральной Азии и Ю
ной Сибири раннего средневековья. Начало их распространен
может быть связано со временем образования раннетюрксю
владения Цигу, благодаря которому усиливается централы
азиатский компонент таштыкской культуры, выделенн
С. В. Киселевым и Л. Р. Кызласовым. В этой связи полност
сохраняют свое значение слова Л. А .Евтюховой о том, что ф>
мирование енисейских кыргызов «явилось частью более широ}
го этногенетического процесса сложения тюркских народност
Саяпо-Алтая» и поэтому «ранняя история кыргызов должна р;
•сматриваться не изолированно, но в связи с событиями в Цс
тральной Азин» (Евтюхова, 1948, с- 4). Обращает на себя вг
манне явно социальная окраска всех восточных и централы
азиатских элементов таштыкской культуры (масштабы пир
мидальных склепов, погребальные статуэтки людей и животнь
церемониальные зонты и т. д.), позволяющая относить погрег
пня, в которых они были найдены, к социально привилеги|
ванному слою населения. Очевидно, владение Цигу на Среди
Енисее явилось первым этносоциальным объединением, вознг
шпм в результате распространения влияния зарождающей
древпетюркской государственности.
Этнографический облик населения таштыкской культуры, н
смотря на полное отсутствие каких-либо свидетельств письма
пых источников, может быть представлен достаточно полно бл
годаря анализу имеющихся археологических материалов. Бол
шая часть их собрана в монографии Л. Р. Кызласова, убед
тельно показавшего комплексный характер хозяйства ташты
цев, в котором сочетались полукочевое скотоводство (развед
ние лошадей, овец и крупного рогатого скота), земледелие (ру
ное и плужное с использованием искусственного орошения
-охота и вьючное оленеводство в прилегающих к Минусинск!
котловине горно-таежных районах (Кызласов, 1960, с. 178-
186). Подобное комплексное хозяйство предусматривает разг
образные формы связанных с ним явлений материальной ку.1
туры — жилища, одежды, пищи, средств транспорта и т. д. Ра
личные виды жилищ (типа юрты и срубные постройки) нзобр
жены на известной Боярской писанице. О широком распростр
пенни стационарных деревянных сооружений в это время гов
рит сложная архитектура таштыкских склепов. По материала
42
L'lnх.шловского побеления была реконструирована еще одна
|н>рма таштыкского жилища — в виде шестиугольных каркасных
iii'i роек типа более поздних алтайских или хакасских аилов
Мартынова, 1974). Столь же разнообразны были виды таштык-
Ikiix поселений, значительное число которых открыто в послед-
ки < сремя: постоянные поселения, городища, стоянки-летники
। । с (Абсалямов, Мартынов, 1979).
k-нсейские пластины. Замечательным этнографическим нс-
। очником являются деревянные пластины, или планки, с много-
||1и< урными композициями, найденные М. П. Грязновым в скле-
Ф 1 могильника Тепсей III, с которыми связывается совер-
•sjumiu новый пласт в изобразительном искусстве народов Юж-
Сибири (Грязнов, 1971; 1979, рис. 59—61). Истоки худо-
Ью • । псиного стиля тепсейских пластин, возможно, лежат в
\писком искусстве. Так, стилистически близкие изображения
ццкниых выгравированы на роговом изделии из Тарпатского
4Щ1 илышка хуннского времени в Монголии (Свинин, Сэр-Од-
яв, Г.Г/5, рис. 3). Стилистически близкие рисунки имеются в
рш.шфах Тувы — Малый Баянкол (Дэвлет, Панова, 1975,
И 1'ПЬ) Среди представленных на тепсейских пластинах много-
Ч|| \||| иных сюжетов (охоты, военных столкновений, угона лоша-
Иг4, верениц бегущих животных и т. д.) следует отметить сле-
Kt-Hiiiir. изображения бычьих запряжек, свидетельствующие
ll< |i in'll ни плужного земледелия, взнузданных и оседланных
Ьшч(1 и г (на некоторых из них показано тавро — знак собствеп-
I ц>ч п). различных типов щитов, колчанов, горитов, луков и
|И|" । спеиу военного столкновения таштыкцев (их можно
Win hi. ' характерным прическам с костяными булавками, они
Mil । 'ягкие кафтаны и вооружены сложными луками) с чу-
I |Mii' мн inn, приплывшими на лодке, очевидно, с верховьев ка-
пни р> реки (в подпоясанной, видимо, глухой одежде и плоских
I|»нп|1.1 \ уборах — из бересты? — вооруженных короткими про-
Н> in |\ками).
L 11< н'псейских пластинах изображены люди разной этниче-
п |й принадлежности, носители разной культурной традиции,
|н) 111>1н<н гыо соответствует сложному характеру образования
• и||Ц| пн i-.nij культуры. Обращают па себя внимание несколько
I fun ip рыцарей (планки 6, 7) в панцирных доспехах и шлемах.
• 'Ии |ци|ружсны большими сложными луками и в отличие от
ЙРии персонажей наделены некоторыми признаками европе-
<1н пип in В одном случае они изображены в сцене боя повер-
Йгцннмн, и другом — фигура рыцаря в длиннополон одежде
। выпи им воротником, сплошь покрытой панцирными пласти-
К«*н1 ши л иша спокойно стоящей с луком в вытянутой левой
>|п рыпари — не таштыкцы. Ни в одном таштыкской по-
инн не найдено металлических деталей пластинчатого до-
|щ н in время как в Центральной Азии традиция их изго-
ри iriiiiii in- прерывалась, по-видимому, с хуннского времени.
43
К). С. Худяков отмечает, что длиннополая защитная одежд!
покрытая панцирными пластинами с высоким воротником, пя
добпа «облаченным в панцири тохарским всадникам из Восточ
пого Туркестана» (Худяков, 1980, с. 125). В этой связи права
мерно поставить вопрос, не фиксируют ли изображения рыца
рей на тепсейских пластинах первое столкновение жителе!
Среднего Енисея с тюрками-тугю? В дальнейшем защитные пл!
стинчатые панцири широко использовались енисейскими кырпл
зами, что доказывается как многочисленными предметными н’
ходками, так и знаменитыми изображениями кыргызских вса.:
ников на горе Сулек (Худяков, 1980, с. 118—130).
Таштыкские стелы. С центральноазиатским влиянием св<
зано и появление в Минусинской котловине антропоморфных к)
менных изваяний. В настоящее время известно всего три дост<
верных таштыкских стелы с изображениями людей: это Кижг
таш и Улу-Кыс-таш, открытые в 1772 г. П. С. Палласом в М<
сильной степи около с. Аскыз, позднее опубликовании;
Г. И. Спасским и И. Аспелиным и неоднократно привлекавши
внимание исследователей (Грязнов, Шнейдер, 1927, табл. VI
Грязнов, 1950, рис. 15, 16), а также каменная плита с р. Пени
найденная, по данным Л. Р. Кызласова, в пещере и сейчас на
ходящаяся в Минусинском музее. Хотя аскизские стелы не с.
хранились, по имеющимся рисункам можно составить о ни
достаточно четкое представление. I
Композиционное оформление всех минусинских стел в пр иг
ципе одинаково. Наверху помещается крупное изображение сП
дящей человеческой фигуры (в одном случае, по-видимому, жен
ской) с сосудом в двух руках, что позволило М. П. Грязнов;
отнести их к «ранним формам каменных баб тюркского типа)
(Грязнов, 1950, с. 148). В отличие от более поздних тюркски;
изваяний, эти изображения находятся на одной, лицевой сто
роне каменного блока, что, как и в Кудыргэ, соответствует ука
заниго источника о «нарисованном облике покойного». Ниже i
на боковых гранях находятся дополнительные мелкие рисунки
по тематике и расположению напоминающие оленные камни
Центральной Азин — это цепочка идущих друг за другом вер-
блюдов (возможно, среди них есть и лошади) и рогообразный
изогнутый «предмет неизвестного назначения» (Улу-Кыс-таш);
лук сигмовидной формы в налучье, как бы заткнутый за пояс, и
отдельно изображенное ухо с серьгой (Кижи-таш); птица, лук
и котловидные сосуды (Нени). По технике нанесения эти изо-
бражения, как отметил М. П. Грязнов, также напоминают олен-
ные камни, «но там углублен рисунок, фоном которому служи!
гладкая возвышенная поверхность камня, в то время как нг
наших изваяниях, наоборот, рисунок возвышается на фойе
углубленной поверхности камня» (Грязнов, 1950, с. 147). Блш
зость композиции и техники нанесения изображений указывает
на южные, центральноазиатские истоки происхождения изобра-
44
in и льных приемов и смыслового значения образов таштыкских
I пкииых изваяний (Савинов, 1981, с. 237—242).
Минусинские стелы занимают как бы промежуточное поло-
ли пне между антропоморфными оленными камнями и древне-
11'4>1'скими каменными изваяниями, сочетая признаки тех и
1Щ1НХ приблизительно в равной степени. Ранние признаки при
-км выступают уже в несколько измененном виде (обратная,
। и» <>ы «негативная» техника и др.), а поздние, напротив, еще
нищ <товательны и не сложились окончательно в древнетюрк-
i!-ii(i изобразительный канон.
| < емантика таштыкских изваяний раскрывается наиболее
гН" ню благодаря композиции на лицевой стороне стелы с р. Не-
lin (ыбл. VIII, 8). Ниже крупной сидящей фигуры со сложен-
ными калачиком» ногами и сосудом в двух руках изображена
* Hi it.i охоты пешего лучника с собакой на оленя, в спину кото-
|иш> появилась стрела. Повествовательный характер этой сцены
н tii'K-iainiH с канонизированным образом центрального персо-
цн । позволяет рассматривать ее как отображение посвященных
Бкг. реальных культовых действии, аналогичных по смыслу изо-
бри. копиям на кудыргинском валуне. Таким же образом могут
(|оц оОпяснсны рисунки животных и фигурка присевшего че-
fHnnh.i пл Улу-Кыс-таш, а также изображение всадника с трех-
Й|Ц|.1Г|пым флагом на длинном древке на Кижи-таш. Назна-
nfiiih них ритуальных действий раскрывается благодаря нзо-
бр» । Hinn птицы на боковой стороне стелы с р. Нени, которое
б« 1 । (И.И1, связано с представлениями древних тюрков о про-
iin > • р< инкарнации душ (ср. обычную форму древнетюркских
iiii|iin|iiiii -отлетел» в значении умер), получившим изобрази-
itj-iiinir шшлощение в ряде памятников тюркского искусства —
Ai-tiiuhiiM рельефе, на короне Кюль-Тегина или каменных
м*>||11|иих < емиречья (Кызласов, 1964, с. 34—35). Скорее всего,
И |1ны мнI рпвасмых сценах следует видеть иллюстрацию жертво-
(iHiitiiiirniin, связанных с поминальным обрядом, или действий,
>i in чипающпх эти жертвоприношения. Возможно, что самые
I jiliiilin in n шсстпые пока тюркские изваяния Монголии, суще-
KiuiiiiiiiiiiiH him до появления рунической письменности, также
I I’l*' и । ап П1Л11 собой нанесенные на камень повествовательные
|Hii|iiiii ш> шппсииые идее жертвоприношений, как на кудыргин-
[ ш n t 1\пс пли таштыкских сгелах.
Hi >ii)|iiiii нахождения аскизских стел неясны. П. С. Паллас
I V । п । их уже лежащими на земле в непосредственной блн-
hi ||Ц| io чруга, поэтому точно неизвестно, каким образом
| и it Hiihin iiin.ijincb. Можно предполагать, что они входили в
» ни hi । гр।нгпио-поминальных сооружений, хорошо извест-
I iimMiukiiiuiu таштыкской культуры (Вадецкая, 1971;
I имц.пни II 19/5). Эти сооружения представляют собой не-
;нГ|..юн имы (гни гда с каменными ящичками внутри), около
К нр1ч |Н1Х1гц1ня сгслы, нередко имеющие антропоморфные
45
n'lipiа пня (скошенный верх, «нависание», намеренное сужег
верхней части н т. д.). В ямах у основания стел с восточн
стропы встречаются кости животных, в том числе кальциии]
ванные, отдельные мелкие предметы и керамика тепсейск<
этапа. Чаще всего жертвенно-поминальные сооружения hsj
дятся в непосредственной близости от больших пирамидальн
склепов (уйбатскнх, сырских, тепсейских) и несомненно с|
запы с ними единым циклом ритуальных действий. И. Л. Kt
ласов, наиболее подробно рассмотревший таштыкские жертв)
ио-поминальные сооружения, также находит им аналогии, с (
пой стороны, в более поздних памятниках (древнетюркских 1
мойных изваяниях, стоящих в одном ряду с необработанны
камнями), с другой — в рядах елейных камней и так назыв
мых «сторожевых камней» в культуре плиточных могил Заб<
калья (Кызласов И., 1975, с. 46).
Определенное отношение к подобному ритуалу имели и 31
менитые таштыкские маски, типология которых была разра(
тана С. В. Киселевым (Киселев, 1951, с. 450). Находки после
них лет показали, что изготовление масок началось еще
предшествующем (тесинском) этапе развития культуры Ми
синской котловины, когда в этот ряд оказался включен нов!
вид объемного изображения человека — «глиняные головы», •
пологически занимающие промежуточное место между маска
и круглой скульптурой. Особый интерес средн них предел
ляет голова из кургана № 6 Шестаковского могильника в Кез
ронской области (Мартынов, Мартынова, Кулемзин, 19
с. 165—173; Мартынов, 1974). По реконструкции А. И. Март
нова, опа принадлежала манекену, входившему в сложный и
грсбальпый комплекс. Посередине будущего кургана делала)
площадка из обожженной глины, окруженная земляным и)
дерновым валом с входом с южной стороны. «Здесь же выста
лялись манекены умерших с масками и портретными скуль
турными головами... Вероятно, они были поставлены в рост иэ
посажены, если учесть, что исследованная нами голова прочз
крепилась в вертикальном положении. .. Сверху в центре е
(кургана), а может быть, и над всей площадью, возводила»
крыша из бересты» (Мартынов, 1974, с. 241—242). Пос,
использования в течение какого-то времени все сооружение сж1
галось.
Тесинские «глиняные головы» и таштыкские маски, с одне
стороны, каменные стелы, в том числе и антропоморфиь
изваяния типа аскизских—с другой, по-видимому, представляк
две разные традиции сохранения на какое-то время облика уме
шего для совершения определенного цикла поминальных обр
дов и жертвоприношений. Эта же особенность, судя по письма
ным источникам, была характерна для древнетюркского погр
бального обряда и культуры енисейских кыргызов (Бичури
1950, с. 230; Кюнер, 1961, с, 60). Если первая традиция, котору^
46 I
назвать местной (самые ранние остатки глиняных: тласок
<t<i i< hi. в Минусинской котловине еще в позднесараганаенских
щ|н'х-пиях V—IV вв. до н. э.), существовала здесь длцтель-
щи гл, то вторая, явно привнесенная, связана с более корот-
ii । и.шом существования таштыкской культуры в период обра-
[iiBtiuiii здесь раннетюркского владения Цигу. Позднее s куль-
। С гнш ейских кыргызов изготовление каменной ащтр°по-
ii|!'|ii.i>ii скульптуры в отличие от Монголии, Средней Азии,
1<|"|1>н> Алтая и Тувы не получило дальнейшего развития.
Плано отмстить, что в культуре енисейских кыргызов п
ь< и сохраняется целый ряд элементов, общих с культурой
цЬи’п майских тюрков. Это — памятники рунической; пись-
Кинк hi, но праву названной орхоно-енисейской; многие черты
mH п'и.ной организации и терминологии; обряд трупосо>кжеяия,
hin с1но|‘.авшнй у правящей верхушки династии Ашина до
3” I , л у енисейских кыргызов на всем протяжении суццество-
$1шн । . культуры; определенный промежуток времени между
Hh"i смерти и захоронением для совершения жертвенно-
||11.’|.п,||ых обрядов; использование в погребальном ритуале
|п1||<| । спин различных животных: в Центральной Азии к^мен-
tk и 1С1Я11ПЙ львов, стоящих у поминальных комплексов чюрк-
Ни I.и.-шов, в Южной Сибири, на Енисее — преимущественно
|(ifi|i.oi« inift баранов как в виде наземной скульптуры, 'так и
Р |mi кп: мелкой пластики, находящихся непосредственно в
mi । о, iiir.ix и продолжающих прежнюю таштыкскую тРаДИ-
пни iiih.iko в Минусинской котловине известны и два «камен-
iu« II .•’..1ЯППЯ в виде маленьких львов» (Грязнов, Шнейдер,
|н i нй), близкие древнетюркским.
* Припеченные параллели достаточно многочисленны и вряд
fin uiini объясняться только культурными заимствованиями
/11И ИИИМИ тюрками и енисейскими кыргызами в период
Гущ'; । noit.’iпня созданных ими государственных объединений
Hiiipnii половине I тыс. н. э. Очевидно, существовала и общая
йу| । |(.пи.1я основа раннекыргызской и раннетюркской Культур,
Im |ir i(.in иная в древнетюркских генеалогических преданиях
Ki. po ie I ценности между представителями правящей дина-
I in Aiiiinri в одним из братьев легендарного Нодулу-тпада,
In iiti’i а и 11111 м на далеком Енисее раннекыргызское владение Цигу.
I
Глава III
ТЮРКСКОЕ ВРЕМЯ
1.ТУГЮ И ТЕЛЕ. КУРАЙСКАЯ КУЛЬТУРА
С середины VI в-. на территории Центральной Азии и Юж,
Сибири складываются две основные этнокультурные группир
ки — тюрков-тугю, создавших Первый тюркский каганат, и п
чиненных им в социальном отношении — теле, силами kotoj
тюрки «геройствовали в пустынях севера» (Бичурин, К
с. 301).
Первый тюркский каганат. Меньше чем за два десятиле
тюрки Первого каганата создали огромную державу, граш
которой простирались от Хуанхэ до Волги. В ее состав нар:
с другими вошли районы Южной Сибири, Средней Азии и
захстана. В связи с ранней историей Первого тюркского кг
ната в источниках последний раз упоминается название вла
ния Цигу, которое, очевидно, к этому времени обособилось
древнетюркской социальной иерархии. Мухан-каган (55
557 гг.) «на севере покорил^Цигу и привел в трепет все вла
ния, лежащие за границей» (Бичурин, 1950, с. 229). В 568 г.
ган Истеми подарил византийскому послу Земарху «плени
из народа кыргыз» (Гумилев, 1967, с. 53). Имеются основа!
предполагать, что сын Мухан-кагана Далобянь (Апа-каг
«имел ставку на севере, может быть, в земле кыргызов и чик
(Гумилев, 1967, с. 58). В свете этих сведений распростране
тюрков-тугю во второй половине VI в. не только в восточно!
западном, по и северном направлении не вызывает сомнег
Естественно, удержать столь огромную, населенную разл
ными племенами и народами территорию в рамках одной
циально-административной системы было невозможно, и в 60
Первый тюркский каганат разделился на Западный и Boci
ный. В 630 г. последний тюркский каган Восточного каган
Хьели был взят в плен (умер в 634 г.), и каганат прекра'
свое существование. В том же 630 г. Чеби-хан, один из уде
48
ju ьпязей Восточного каганата вместе со своим народом
И* ii.ii*. строевого войска») «ушел на северную сторону Золо-
и, |п|)' (Бичурин, 1950, с. 263), т. е. на Алтай, и объявил себя
.«• v После этого Чеби-хан покорил Гэлолу (карлуков на За-
!.»чкм Алтае) и Гйегу (кыргызов на Енисее). В 635 г. Запад-
ifl ii.n лиат разделился на два племенных союза — дулу и ну-
В 641 г. Дулу-хан совершил поход против племен, не во-
ili.ix в состав дулу и нушиби, среди которых, как уже гово-
ри упоминаются цзюйше (видимо, кыпчаки на Верхней
) и гэгу (енисейские кыргызы). В 650 г. Чеби-хан был раз-
| у <я г в плен, а часть его народа переселена в Утукенскую
it (Хангай), где позднее приняла участие в создании Вто-
। нпркского каганата. В 656 г. пал и Западнотюркский кага^-
Iiikiim образом, время археологических памятников, син-
||ч.|\ периоду существования Первого тюркского каганата,
ri ныть определено серединой VI — серединой VII в.
ц'мспа теле занимали обширную территорию от Хангая до
I 1П.Н1Я. В источниках называется большое число телеских
хойху (уйгуры), сеяньто, доланьгэ, байегу, хун(хунь),
। (д\бо), гулигань (тюрк., курыкан) и др. Несмотря на не-
||"|г расхождение между исследователями в вопросах лока-
Вцш того или иного этнонима, очевидно, что телеские пле-
) расселялись в основном на территории Монголии, часть
ip.."iniiпулась в сторону Джунгарии (киби), а отдельные пле-
| нСипалн около Байкала и Косогола (гулигань, дубо).
jli всех приведенных этнонимов на территории Южной Си-
ll мшу г быть локализованы только дубо, жившие, очевидно,
НЪ'Чпоп части Тувы до оз. Косогол. Какие из других нзвест-
1« о неких племен находились на территории Горного Алтая
titiiiinii части Тувы — неясно. По сведениям рунических па-
IVHI'i ни VIII в., в Центральной и Северной Туве по Енисею
MV* \t uy) и Хемчику жили чики. Западнее них располага-
Н л на, причем упоминание «степных азов», как считает
A I ср |.обов, позволяет предполагать наличие и группы «лес-
II fl ЧИ1
д i> tori тих внутренних районах Горного Алтая, где на за-
(Сердобов, 1971, с. 49), расселявшихся, возмож-
Ь» i nn । раничили с карлуками. К сожалению, трудно ска-
|>С| 1ЫП1Н in ли племена, известные в рунических текстах как
||ц и iiii.i, и состав этнической общности теле танскнх хроник,
н»' пи и представляется наиболее вероятным. Важным свиде-
MiriiinM и пользу такого предположения может служить на-
шкпшма теле в названиях ряда современных групп
h । псп (।глснгнты, телеуты, тодесы) и тувинцев (телек), ге-
Mr'iiiiin родство которых с раннесредневековой общностью
||| пню! 1.ТПО в работах Л. П. Потапова. Еще четыре столетия
И ч in * их предки, отмечает Л. П. Потапов, «кочевали ио
Hh'lHipnii ( пбири не только в Южной, особенно горной части
I «миг Л. i ошском нагорье, но и в лесостепях и степях между-
111
49
речья Оби и Иртыша» (Потапов, 1969, с. 147). Л. Р. Кызл!
также считает, что чики входили в состав телеских (raoi
ских) племен и были родственны карлукам Западного Aj
(Кызласов, 1969, с. 51). Известно, что в 487 г. телеский во
Афучжило откочевал на запад, и с этого времени группа '
появляется в бассейне Иртыша.
Племена теле постоянно стремились к выходу из сист
протектората и созданию собственной государственности,
на заре тюркской истории, в конце V в. ими было создано :
ство Гаогюй («Высокие телеги»), в 516 г. разбитое жуань->
нями. Второй попыткой телесцев освободиться от власти жу
жуаней, как уже говорилось, воспользовались тюрки-т
создавшие с их помощью Первый тюркский каганат. С э
времени любое ослабление тюрков-тугю вызывало ответное
ступленне теле, создававших недолговременные и непроч
этносоциальные объединения. Так, в 605 г. возникло Джун
ское телеское царство, во главе которого стояли сеяньто.
просуществовало немногим более десяти лет и было раз!
западными тюрками. Еще до гибели Первого тюркского к
ната многие телескне племена отделились от него и созда;
628 г. каганат. Сеяньто, или государство токуз-огузов («де!
племен»), названное так по числу входивших в него этниче<
подразделений. Оно просуществовало до 646 г., когда глав
роль в конфедерации теле стали играть уйгуры, начавшие
следовательную борьбу за создание своего государства.
Вопросы этнографии тугю и теле. Этнографический of
тюрков-тугю описан в письменных источниках кратко, по до
точно выразительно: «обычаи тукюесцев: распускают вол
левую полу наверху носят; живут в палатках и войло1
юртах, переходят все с места па место, смотря по достат
траве и воде; занимаются скотоводством и звериною лов.
питаются мясом, пьют кумыс; носят меховое и шерстяное о
ние... Обыкновения их вообще сходны с хуннскими» (Бичу
1950, с. 229). Анализ элементов материальной культуры орх
алтайских тюрков-тугю, в частности верхней распашной о1
ды (халата) и головных уборов (типа башлыка), сохра
шихся в изображениях древних тюрков и на древнетюркекю
менных изваяниях (Евтюхова, 1952, с. 102—105; Грач,
с. 59—66), подтверждает скотоводческую основу их хозящ
Подвижной формой быта объясняется полное отсутствие до
стоящего времени каких-либо остатков древнетюркских г
лений в Монголии, Туве и на Горном Алтае. Что касается о
да погребения с конем, судя по сведениям письменных исто|
ков, известного и тюркам-тугю, то, скорее всего, его еле
рассматривать не как основной индикатор хозяйственной
тельности древних тюрков (сопроводительные захоронения
ней известны и в чуждых скотоводческому укладу обшеп
например, у древних славян и литовцев), а как отражение £
50
Hhi формы транспортных средств и определенных идеологиче-
iMh представлений.
В пом отношении следует отметить не только погребения
t fbip.iiioM, но и с верблюдом, открытые на могильнике Аймыр*
ii Центральной Туве (Овчинникова, 1974, с. 214).
< )< обснности хозяйства телеских племен Монголии (уйгуров,
М1<оп.гэ, сеяньто и др.) были, очевидно, близки древнетюрк-
цм у некоторых из них (уйгуры и курыканы) существовало
рнн.(лизированное коневодство. Байегу (байырку) наряду со
ч । шодством занимались горно-таёжной охотой на диких оле-
li ишурин, 1950, с. 344). Данный хозяйственно-культурный
I Пыл определен Л. П. Потаповым как «горные кочевники с ко-
p-ti.i охотники Алтае-Саянско-Хангайского нагорья» (Пота-
1'Н>9 а, с. 89). Впоследствии этот тип становится ведущим
ик называемых «лесных народов» Северной Монголии и
1г>ппкалья предмонгольского времени. Дубо жили в уело-
I* присваивающей экономики, «ни скотоводства, ни земле-
фиггва не имели. У них много сараны: собирали ее коренья
||Чн оговляли из них кашу. Ловили рыбу, птиц, зверей и уно*
Мпли в пищу. Одевались в соболье и оленье платье, а бед*
| в лили одежду из птичьих перьев» (Бичурин, 1950, с. 348).
I кип, же разнообразны были и погребальные обряды телес-
I и к мен. О теле вообще известно, что в отличие от тюрков-
пн и не сжигали своих покойников, а хоронили их в земле
|р|Ц|гев, 1899, с. 41). Уйгуры «мертвых относят в выкопан-
>1" м<>1 илу, ставят труп на середине с натянутым луком в ру-
нпояеапный мечом, с копьем под мышкой, как будто живой,
н мшнлу пс засыпают» (Бичурин, 1950, с. 216). У дубо суще-
Н»1Ш1 и наземная и воздушная форма захоронения — «покойни-
I пилагалн в гробы и ставили в горах или привязывали на
(Вичурин, 1950, с. 348). У курыкан, как и у кыргызов,
Н" mi археологическим материалам, был распространен обряд
гни юкжеиия под юртообразными каменными сооружениями
|ш‘М, l‘><S0, с. 13—48). Часть скотоводов теле, очевидно, при*
|| •iiH.ri.ni> традиционного для территории Саяно-Алтая обря-
• ши рсбеппя с конем.
Археп ни пческие материалы тюркского времени вообще и
I \ II нн в частности представлены в Южной Сибири тремя
Hi iiiibi'in видами памятников, образующих своеобразную
|Hf|ihLь\ н> 1рпаду»: погребения с конем и соответствующим на-
Й»«|Ч । ирг Шетов сопроводительного инвентаря, поминальные
|*Н|ц ж< iiii'.i п изваяния, схематические изображения горных
t'loii ины ’ 1уруктуг-Кырлан.
........... ещия древнетюркских погребений с конем. Погребе-
flu । мчим па Горном Алтае первоначально были определены
fl Л I нн<1\<11>.ой и С. В. Киселевым как «памятники эпохи руни-
•*»«! । ши |.ма» (Евтюхова, Киселев, 1941), а затем датиро-
ёы VI \ III вв., причем С. В. Киселев отмечал, что «среди
51
этих же курганов выделяются по специфическим формам у
и украшений, а также монетным находкам наиболее позд
курганы IX—X вв.» (Киселев, 1951, с. 493, 552 и сл.). Откры
им в Минусинской котловине погребения с конем в камен
кольцах у с. Усть-Тесь и с. Кривинского С. В. Киселев датг
вал VI—VII вв. (Киселев, 1929, с. 156). После находки мон
«Кайюань тунбао», аналогичной найденным в бесспорно п
нем Тюхтятском кладе IX—X вв., в кургане 19 могилы
Капчалы II (Левашова, 1952, с. 134—135), Л. А. Евтюхова
трупоположения с конем в Минусинской котловине (Усть-1
Капчалы II, Таштык, Уйбат II и др.) датировала IX в. и п
положила смену погребального обряда у енисейских кырп
(Евтюхова, 1948, с. 60—67). Как выяснилось впоследствии,
меты «Кайюань тунбао» имели достаточно широкий nepnoj
ра-щения (621—907 гг.), и поэтому их находки в погребе!
не могут служить опорным датирующим признаком (Вороб
1963).
Работа по датировке алтайских курганов была продоля
А. А. Гавриловой на материалах могильника Кудыргэ. Глав
принцип ее исследования — «разработка относительной хр
логии памятников с малым количеством датирующих находг
необходимое условие и для определения хронологии абсо.
ной» (Гаврилова, 1965, с. 79)—позволил детально рассмот
развитие основных форм предметов сопроводительного нг
таря и сгруппировать могилы, где они были найдены, в с
деленные типы: кудыргинский— VI—VII вв. (куда вошли И
Гусинские погребения с конем), катандинский— VII—VIII
еросткннский — VIII—X вв. и паболее поздний — часове
горский — XIII—XIV вв. При этом А. А. Гаврилова верну
к ранней датировке Усть-Тесинских погребений, включив 1
число памятников кудыргинского типа. Высоко оценивая ра
А. А. Гавриловой по систематизации раннесредневековых па
ников Саяно-Алтайского нагорья, можно вместе с тем отме1
что построенная ею на базе эволюционного метода классиф
ция типов могил, различающихся по погребальному обрял
особенностям оформления предметов сопроводительного ни
таря, имеет в основном хронологическое значение и лишена
кретного культурно-исторического содержания.
В 60-х годах основные исследования памятников дре
тюркского времени были проведены в Туве. Серия погреб
с конем была раскопана А. Д. Грачом в Юго-Западной
в том числе курганы-кенотафы (Грач, 1960, с. 40—48; 1
с. 129—143) и так называемое «погребение с зеркалом I
Вана» (Грач, 1958; 1960, с. 18—31), которое автор дати[
по надписи на серебряном зеркале VII в. (до 627 г.). П
риодизации А. Д. Грача, к VII VIII вв. относятся погреб
с восточной ориентировкой, к VIII—IX вв.—с северной о|
тпровкой, а к IX—X вв. — одиночные захоронения с ори
52
копни 11,1 север или северо-запад (Грач, 1961, с. 91; 1960а,
к I I. MS и др.). В работах Л. Р. Кызласова принята иная
........ тувинских погребений: могилы с северной ориентн-
ми in рассматриваются как более ранние (VI—VII вв.), с во-
t-uiiuii как более поздние (VIII—IX вв.), а курганы-кено-
<ч носятся к IX—X вв. Хотя А. А. Гаврилова и правпль-
WiHMi •i.i.'ia, что «спорный вопрос, считать ли северную ори-
fiipniiKV более ранней ( Кызласов) или более поздней (Грач),
и Н'1<1|пемся материале не решается: н в более ранний, и в
Ln ihi-.'iiinft периоды представлена северная ориентировка
Koi <• восточной» (Гаврилова, 1965, с. 65), открытие улуг-
L ми о захоронения позволяет считать восточную ориенти-
Kh i ni тюркских погребений VI—VII вв. предпочтительной.
|Hiii|ii'Meiino с А. А. Гавриловой близкую по структуре перио-
Kfniiiio Iсвинских погребений с конем предложил на мате-
pni могнлы-шка Кокэль С. И. Вайнштейн, разделивший их
К I* < । последовательных этапов: ишкннский (VI—VII вв.),
Р рут < кий (VII—VIII вв.) и карачогинский (VIII — первая
Mjinniii । X вв.) (Вайнштейн, 1966; 1966а, с. 329—330). Перио-
Kmihii । < И. Вайнштейна отличается от всех предшествую-
к и м оезусловным преимуществом, что в ней впервые ис-
’П.Н11.1 датирующие материалы их ляоских гробниц в про-
KliHii /К >хэ (960—961 гг.). Они позволили уточнить датиров-
Wkpinii,i Кара-Чога 4 с северной ориентировкой — IX—X вв.
В I । in более поздних работ следует отметить интересный
Miiiin ой юр памятников тюркского времени в Южной Сибири
Э A Moi плышкова, основанный (с незначительными коррек-
Ц|ам1|) и.। периодизации А. А. Гавриловой (Могильников,
№Й1 । 43). Остальные исследователи придерживаются в
Цц>1!>иом полос общих датировок в пределах I тыс. н. э.
| »'। in ггого краткого обзора следует, что единого взгляда
»н|1|>1» \ хронологии древпетюркских погребений с конем нет,
НЩМУ iifipanienHe к ним как к историческому источнику тре-
|м( и верную очередь определения коррелирующих признаков,
jbi Ц|ц>рым они могут быть объединены в группы могпл, отно-
MHIi'M я г юму или иному хронологическому периоду. В каче-
П*< I । их признаков на современном этапе изучения могут
|нн н । пыпы ориентировка погребенных, типовой набор пред-
। iiiipuHo щтельного инвентаря, наличие или отсутствие
» и in иных элементов, характерных для смежных этапов
И1ЙН1ЦП |р<'нпетюркского историко-культурного комплекса.
fft.iр. rti iHBi с конем VI—VII вв. Погребения с конем, кото-
в>|| мп|ci быть отнесены к VI—VII вв., известны во многих
Ь-й нм llipnoro тюркского каганата — в Южной Сибири (на
MlBt I* I \ие п Минусинской котловине), в Средней Азии и
Hull I ли На Горном Алтае этим временем датируется часть
Ьи1 рьгичцщ Куцыргинского могильника, в одном из которых
1П) как уже говорилось, была найдена монета 575—
53
577 it. К кудыргинскому типу могил на Алтае А. А. Гаврш
на относит также погребения Катанда II, кург. 1; Курота
кург. 1; Туэкта, кург. 7, «отличающиеся от кудыргииских ц
ротным расположением могил и некоторыми вещами» (Гавр
лова, 1965, с. 58). Восточная ориентировка сближает их с г
гребениями предшествующего, берельского типа.
В Туве к VI—VII вв. относятся погребения с восточной ор
ентировкой и сопроводительным захоронением барана в М
57-XXVII (Грач, 1960, с. 33—36) и в кургане 2 на могильни
Аргалыкты VIII (Трифонов, 1971, рис. 5), возможно, гене
чески связанные с алтайскими.
Появление погребений с конем в Минусинской котлови
может быть связано с завоеванием Цигу Мухан-каганом в i
редине VI в. и проникновением какой-то группы алтайскс
населения на Средний Енисей. Это захоронения с северной и
западной ориентировкой (с отклонениями на юг) под каменц
ми кольцами, раскопанные С. В. Киселевым у с. Усть-Тес^
е. Кривинского (Киселев, 1929, с. 144—149). Что касается д|
гих погребений с конем в Минусинской котловине, отнесенн
А. А. Гавриловой к кудыргинскому типу могил (Капчалы I
кург. 1, 8, 12, 19; Уйбат II, кург. 1), то принадлежность j
VI—VII вв. вызывает сомнение. Могильник Капчалы II, за
ключением кург. 4, 5 с остатками трупосожжений, представЛ
ет собой достаточно монолитный комплекс, который по поздц!
типам вещей может датироваться VII—VIII вв. и вплоть |!
IX в. (Левашова, 1952, рис. 5). В кург. 1 могильника Уйбая
найдены плоские ромбические наконечники стрел (Евтюхов
1948, с. 61—62), которые появляются в Южной Сибири не л
нее IX в. 1
За пределами Саяно-Алтая одиночные погребения с ком
VI—VII вв. встречаются на Тянь-Шане, в Киргизии — Ала»
шик, кург. 69 (Бернштам, 1952, с. 81—84), Таш-Тюбе, куря
(Кибиров, 1957, с. 86—88), в Казахстане — Егиз-Койтас, кург!
(Кадырбаев, 1959, с. 183- 189) и в г. Алма-Ате (Курманкула
1980); в Узбекистане — захоронение с конем около обсервав
рии Улугбека в Самарканде (Спришевский, 1951). Широтн!
ориентировка этих погребений, отмечает В. А. МогильникЛ
сближает их «с погребениями Алтая с восточной ориентир<1
кой» (Могильников, 1981, с. 33). I
Обращает на себя внимание, что перечисленные захорои
ния с конем VI—VII вв., как и некоторые другие аналогичн!
погребения, разбросаны по разным районам Южной Сибия
Средней Азии и Казахстана, не образуя какой-либо компакт»
культурной общности, однако одновременность их сугцеста
вання достаточно определенно доказывается комплексом пря
метов сопроводительного инвентаря. В него входят длин»!
концевые накладки луков, близкие берельскому типу,1
табл. II, 5 (Монгун- Тайга, Усть-Тесь, Аламышик, Алма-Ат1
54
hp< ясна с петельчатой дужкой — табл. II, 10 (Аргалыкты VIII,
fill. фигурные поясные бляшки — табл. II, 2, 4
|Ц\ uipre, Таш-Тюбе), однокольчатые удила (повсеместно), ко-
подпружные пряжки с округлой верхней частью —
Г II, 16, предметы для развязывания узлов, блоки от чум-
табл. II, 11—13 п т. д. Следует отметить (и это тоже
I'lin нн пческий признак) полное отсутствие в погребениях
I \11 нв. поясных блях-оправ, наиболее характерных для
I'BiiniiKOB последующего времени.
liii.ue сходство предметов сопроводительного инвентаря
, i< г|н1 горйально разобщенных памятниках, скорее всего, мо-
рг пбвменяться сравнительно быстрым распространением ка-
|> ы группы населения, обладающей устойчивой культурной
мппней. Так как большинство названных предметов, да и
Ч nCipM i захоронения с конем с широтной ориентировкой,
п шестиы на Алтае еще в IV—V вв. и в раннетюркское
Mi имеются все основания помещать место исхода этого
। в пня па территории Алтая, а причину его широкого рас-
к ipiiiieiuia связывать с образованием Первого тюркского
Р ! »1 I I
Мининская принадлежность погребений с конем. По вопро-
|ц лиической принадлежности погребений с конем в насто-
прими определились три основные точки зрения: 1) по-
h"iiii4 г конем по всей территории их распространения при-
/ч юн тюркам-тугю и являются наиболее характерным ви-
[ 1<]|\|плогических памятников в пределах созданных ими
'1 । ip. ।пенных объединений (Теплоухов, Потапов, Кызласов,
$|Ц|1П>||||, Грач, Шер, Худяков, Нестеров); 2) погребения
||>|н м шпосятся не к тюркам-тугю, а к другим тюркоязыч-
| и именам, в первую очередь телеским, входившим в со-
I |||и||це||орских каганатов (Гаврилова, Гумилев, Сави-
I. I |1ц(|><iiidb) ; 3) в разных районах погребения с конем име-
||)ц|\|о этническую принадлежность — в Монголии они
нцы ipeiniHMH тюрками, на Алтае — племенами теле, в
П$. ши 1И!|1 котловине—енисейскими кыргызами (Киселев,
Нн«|'|1л) Критическому анализу этих точек зрения посвяще-
। Н!« ты ii.iujc работы Ю. И. Трифонова (Трифонов, 1973) и
» II II г к рова (Нестеров, 1980). Не повторяя всех аргумен-
। uni । । п\ 1ОЩИХ точек зрения, остановимся на главном из
। Mi iir погребального обряда у тюрков-тугю, зафиксиро-
Й ii щи i.минными источниками в первой половине VII в.
Ihiii । ни., что в 628 г. император Тайцзун обвинил тюрков
| Иццнпнии (радиции — в том, что они вопреки обычаям
ftp» «н«н in |нч тали сжигать своих покойников, а стали хоро-
М| н» и 1гмл1\ что явилось, по его мнению, одной из причин
мА» >н (I piitiiii тюркского каганата (Лю Мау-цай, 1958, с. 203).
|И Ын. пиии рассматриваются сторонниками первой из при-
IHtiiHii» lunch зрения как бесспорное свидетельство смены
55
ii<н ребальиого обряда у древних тюрков, перешедших в с*
дине VII в. от обряда трупосожжения к обряду трупополо
ння. Однако известно, что в 634 г. последний каган Перг
каганата Хьели и в 639 г. его племянник Хэлоху были
кочевому обычаю сожжены» (Бичурин, 1950, с. 256) — ф
чрезвычайно важный для понимания всей последующей Э1
культурной истории древнетюркской эпохи. Если тюрки-7’,
сменили обряд погребения в 30-х годах VII в., а сожже.
Хьели и его племянника явились последними захоронена
подобного рода, то вся
масса
погребений
с конем с этого в
меня от Тянь-Шаня до Монголии должна иметь тюркскую п
надлежность (в узком, этническом значении этого термин
Если же тюрки Ашина продолжали сжигать своих покойни;
и после 630 г., о чем свидетельствует опять же способ захо
пения Хьели, то погребения с конем могут быть связаны с д
гимн этническими группами, в первую очередь с местными п
менами, входившими в конфедерацию теле.
При рассмотрении данного вопроса, еще далекого от ок
нательного разрешения, необходимо иметь в виду нескол!
обстоятельств. Обряд погребения с конем существовал на Г
ном Алтае в среде пазырыкцев-юечжей задолго до появле!
древних тюрков. Традиция погребений с конем продолж;
развиваться здесь и в первой половине I тыс. н. э. (памят
ки берельского типа). В V—VI вв., судя по улуг-хорумси
захоронению, аналогичные памятники появляются на терри
рии Тувы. Таким образом, говорить о тюркской прпнадлеж
сти подобных погребений на территории Южной Сибири
образования Первого каганата нет никаких оснований. Одна-
если следовать сведениям письменных источников, тюрк;
тугю также был известен обычай сопроводительного захоро
ния коня, только в виде сожжения. Возможно, на каком-то э
пе обе формы захоронения — тюркская (сожжение с конем]
телеская (трупоположение с конем) — сосуществовали. См;
обряда у тюрков-тугю в 30-х годах VI в. не могла произо!
внезапно. Очевидно, это был достаточно длительный процс
своего рода варваризация тюркского населения на окраш
государства при сохранении обычая трупосожжения в эл|
этого общества. Варваризация, очевидно, коснулась толь
способа погребения человека (трупосожжеиие — трупополох
ние), но не другой особенности — обязательного в том и д|
гом случае сопроводительного захоронения копя. Учитые
данные обстоятельства, представляется оправданным paccMi
ривать смену обряда древними тюрками не столько как заб;
ние обычаев предков, сколько свидетельство процессов этни1
ской ассимиляции, затронувших главным образом рядоЕ
тюркское население, хотя в численном отношении количес!
тюрков-тугю, перенявших обряд трупоположения, вряд ли бы
значительным. В свою очередь, телеские племена начали j
5С
mi ui'Hi.i и, у тюрков ритуал установки каменных изваянии с
h П..1МИ и рядами камней-балбалов, многие элементы кото-
мн имели глубокие местные традиции. Все это свидетельст-
। к him, что к середине VII в. на территории Южной Сн-
к|н 11.1чппает складываться сложная этнокультурная общ-
hi । миорая (учитывая значение ее основных компонентов)
Bi't I быть названа в широком, этнокультурном значении тер-
Ни । 1 гае-телескнми тюрками.
Д|ц ши ) юркские каменные изваяния VI—VII вв. Хронология
Bb«!iiii.i\ изваяний периода Первого тюркского каганата из-за
JT, пши на них выразительных реалий представляет значн-
ИЬ.1г, »ч । нудность, хотя, несомненно, традиция их изготовле-
| и К» I. пой Сибири не прерывалась начиная с раннетюрк-
K(il Hpi'Mi'iui. Поэтому обычно данному виду археологических
Mhiннп-.пн тают широкие, нерасчлененпые датировки. Так,
I1, hi глеи датировал все алтайские изваяния VI—VIII вв.
и и, 1951, с. 545—546), Л. А. Евтюхова отнесла большую
Ц1И.1ЯШ1Й Южной Сибири и Монголии к VII—IX вв.
ДД|н|ои.|, 1952, с. 115), но при этом выделила среди них сс-
й । |i iiiiunx фигур из сложных мемориальных комплексов,
^Кц1 Inin ю по значению памятникам тюркских каганов па
^Кц|* VII VIII вв. (Евтюхова, 1952, с. 116—118). По мне-
^Н|11 Г К nr 1л асов а нА. Д. Грача, тувинские изваяния делят-
лиг । руины: 1) фигуры воинов с оружием в одной руке
11 (ругой (или их упрощенные варианты), стоящие!
Бинион стороны прямоугольных оградок во главе цепочки"
НКрЛ ihi'iii.i.'ioii и относящиеся: по Л. Р. Кызласову — к
KTcVlH un. но А. Д. Грачу — к VII—VIII вв.; 2) фигуры.без
^Ml'ii । гы \ том в двух руках, не сопровождающиеся оградка-
И И htikiiiHMii балбалами—так называемая «уйгурская группа»
ни (Кызласов, 1969, с. 23—32; Грач, 1961, с. 90—91).
^Bhh-'iui ни < < мнречеиских изваяний была определена Я. А. Ше-
^1 lipi и in\ VI—XI вв. Им же предпринята первая попытка
^Лй|||| । pi- in них памятники VI—VII вв., основываясь на ти-
и..........ряжений рубящего оружия: прямого меча с длин-
И||ц|н нuno VI в. и сабли с петлевидным навершием, анало-
Игр..-пинскому кладу и аварским древностям Поду-
|Нр V|l и (Шер, 1966, с. 38—46). Позднее В. А. Могиль-
7 nun in < некоторые южносибирские изваяния по типам
ihii.iy 11.1 них поясных наборов с определенными перио-
. | армии поркскоп истории: конец VI—VII, конец VII—VIII,
г Мн ( III l\, IX X вв. (Степи Евразии в эпоху средневе-
н !««!, рис 23).
I *! tunnel инпровки каменных изваяний по реалиям, т. е.
- if «niiii iM h i них предметам, разработанная Л. А. Евтю-
ММ: $ Hpiiiiiiiii большинством советских исследователей. Одна-
(Ни инр нп 1 пню отметил Я- А. Шер, «степень ее совершен-
м |ч|Ц||> hi ш-сьма относительна, поскольку время самих
предметов далеко не всегда определяется надежно» (Ш
1966, с. 40). Датировка каменных изваяний VI—VII вв. мох
базироваться на различных основаниях: 1) наличие или I
сутствие на них каких-либо реалий, время существования |
торых известно по археологическим материалам; 2) иконоп
фия изваяний и наличие дополнительных повествовательн
сцен; 3) анализ письменных источников. 1
На каменных изваяниях Семиречья, отнесенных Я- А. Шер
и вслед за ним В. А. Могильниковым к периоду Первого тю
ского каганата, изображены предметы рубящего оружия V
VII вв., но нет изображений поясных наборов с бляхами-оп
вами, которые не встречаются и в погребениях этого време
В Южной Сибири к ним близки некоторые изваяния из Ту
в частности на р. Чадаан с изображением прямого двулезв
ного меча и поясом без дополнительных украшений (Кызлас
1969, рис. 3).
В свете бесспорно ранней хронологии кудыргинского ва
на и таштыкских стел к VI—VII вв. могут быть отнесены т
же изваяния со сценами повествовательного характера, пред
жающие традицию памятников раннетюркского времени. В
ве известно несколько таких изваяний. Так, на стеле из Myi
Саргола, находившейся в кольцевой выкладке, в верхней ча
изображена обычная для древнетюркской иконографии лич!
а ниже в вертикальном направлении друг за другом расп/
жены фигуры трех лошадей, выполненных еще в таштыкс
манере. Передняя лошадь связана с личиной узкой протер
линией (повод?). Поверх всей композиции выбито древнетк
ское тамгообразное изображение горного козла (Длужнева
1979, с. 221). На изваянии — блоке с р. Хендерге тюркский
ни держит в согнутых руках на уровне пояса отрубленные ч<
веческие головы, что можно рассматривать как отражение пр
него культа головы убитого врага, характерного для скиф,
го и хуннского времени (Кызласов, 1969, рис. 2). На извая
из Мунгу-Хаирхан-Ула, по-видимому, наиболее позднем в э
серии, в нижней части камня изображены участвующие в ,
не поминок маленькие фигурки двух человек (Грач, 1!
с. 21—22). Очевидно, на этих изваяниях наряду с глав!
персонажем представлены сцены посвященных ему обрядо
действий. Показательно, что на них, за исключением пос.’
него, нет изображений поясных наборов и каких-либо дру
реалий, характерных для более позднего времени.
Большое значение для понимания особенностей ран
группы древнетюркских каменных изваяний имеют сведения
иастийных хроник времени Первого тюркского каганата, изн
•иых в переводах Лю Мау-цая и Р. Ф. Итса. Так, в Чжоу
говорится, что «по окончании похорон на могиле ставится
менный знак, другие камни много или мало (ставятся) в з|
•симостн от количества убитых людей (покойником) при X
55
и in: «когда один из них умирает, труп ставится на воз-
iiini. в юрте. . . после похорон они накладывали камни и
Нпп.шлпвали при этом (памятный) столб; число камней (no-
th* и иных прямо) определялось каждый раз по количеству
-ijrii, которых умерший убил при жизни». По сведениям Суй
1 покойного, а также военные подвиги, совершенные им при
«пи Обыкновенно, если он убил одного человека, ставят
in h.nieiib и так до сотни и тысячи»; или: «Затем они погре-
I ш-исл и устанавливают на могилу деревянный столб в
it inc памятного знака. На могиле они сооружают помеще-
[ и котором рисуют облик покойника и сцены битв, в кото-
I умерший принимал участие до своей смерти. Если он не-
,1п убил одного человека, тогда один камень ставят [перед
пн'|| Число камней достигает иногда до ста или тысячи»
и М.ц цай, 1958, с. 9, 42; Итс, 1958а, с. 102).
Ь приведенных текстах можно выделить общие черты погре-|
Liui <> обряда тюрков-тугю — наличие какой-то культовой по-/
||||(п и стоящих около нее вертикально вкопанных камней nd
убитых врагов. Что касается самого покойного, то его прш
1нцс обозначается по разному: «труп на возвышении в юр-
I амгппый знак», «нарисованный облик покойного» и т. д.
pH । шипя могли бы объясняться особенностями перевода,
бы не некоторые археологические параллели. Так, труп,
>i Hi ставится, «на возвышении в юрте», напоминает мане-
М । •1.,111пяными головами» Шестаковского могильника и свя-
IIhи । ними в последующем ритуал изготовления таштыкских
ilnilii ' масок. Можно предполагать, что и под несколько фан-
1н пкпм па первый взгляд описанием погребального обряда
ур и о котором говорилось выше, имеется в виду такой же
Р1и|| сохранения тела умершего, только не на специальной
ДЦн и с а па месте будущего захоронения. Участие покойного
1Н> и погребально-поминальных обрядов в дальнейшем сим-
ti-iiipiin.i.'iocb его изображением в виде «каменного знака»,
fib п,(иного облика» и, наконец, каменного изваяния. Таким
l-iii'i сравнительно небольшое количество известных камен-
» пiniHiiiiin периода Первого тюркского каганата может объ-
мюы и 1см, что в это время еще продолжала существовать
ItHhii'I in пользования в ритуальных целях трупа умершего,
Itin । к\.1ыггурного изображения.
h ни кг время в элите древнетюркского общества сущест-
to* ci ip.iniii.nii воздвигать сложные мемориальные сооруже-
• I кп|||р|.1с in пологи чески предшествовали знаменитым памят-
ки । ii'ipiicMix каганов периода Второго каганата VII—VIII вв.
« Пр\(Н1с Один такой бесспорно ранний памятник известен
р lii'iu (Упгетский комплекс). Здесь на ограниченной валом и
И । iiiiniiioii площадке размером 20x40 м находился ящик-
>н|| и । ромбическими узорами на стенках. Вокруг него бы-
59
ли обнаружены основания 14 столбов от постройки каркас!
типа и 30 антропоморфных изваяний, целых или в облом
К юго-востоку от основного сооружения тянулся ряд кам
балбалов протяженностью 2,2 км. Авторы
раскопок отмеч
своеобразие унгетских изваяний: «Изображения лиц высека.!
в верхней части каменных столбов на широких или узких i
скостях. Голова сильно вытянута кверху. Глаза и пос очерч
одной углубленной линией, усов нет; отсутствуют также па'
ные пояса, чаши, оружие и другие аксессуары, обычно из!
жаемые на тюркских и половецких изваяниях» (Войтов, Вол
Кореневский, Новгородова, 1977, с. 587—588).
, Рассмотренные памятники относятся к разному времен
естественно, по внешнему оформлению могут отличаться дру
(Друга. Однако по своему внутреннему содержанию они н
тичны, поскольку отражают одну идею—сохранить облик у
шего для совершения определенного цикла поминальных <
фон и жертвоприношений в период между смертью п захо|
1нием. Данная идея имеет южное происхождение и в npoi
(была широко распространена у многих народов Восточно!
(Центральной Азии (Грумм-Гржимайло, 1926, с. 46—47). То
^обычай у древних тюрков и енисейских кыргызов зафиксир
письменными источниками (Бичурин, 1950, с. 230; Кюнер,
с. 60). Многочисленные этнографические параллели обг
сохранения облика умершего у народов Южной Сибири и С
ней Азии в недавнем прошлом приводятся в работах Л. Р. I
ласова (Кызласов, 1964, с. 38—39) и других исследователе!
Второй тюркский каганат. В 679 г. после гибели кагя
Сеяньто среди оставшихся в Хангае группы тюрков-тугю вс
пуло восстание, в результате которого был создан Второй 1
пат. Его границы значительно уступали границам Перво!
основные военные действия были направлены против мег
племен Монголии и Южной Сибири—уйгуров, киданей, карл;
басмалов, байырку, енисейских кыргызов и др. Главными
тивниками тюрков-тугю были уйгуры и енисейские кырг
Возникновение Второго каганата ознаменовалось тем, 41
688 г. тюрки разбили уйгуров (токуз-огузов) и выбили им
предводителя Баз-кагана на одном из балбалов памятника ;
терес-кагана (Малов, 1951, с. 38), а в 742 г. под ударами уйг
и союзных с ними басмалов и карлуков Второй тюркский i
нат пал и более не возродился. Власть перешла к уйгурам,
давшим в 745 г. Уйгурский кагаиат во главе с династией П(
(Яглакар).
Среди многочисленных походов, предпринятых каганами
рого каганата, особого внимания заслуживает поход 7
против енисейских кыргызов под предводительством кру
ших деятелей Второго каганата Кюль-Тегина, Могиляня (
ге-кагана) и Тоиьюкука. Этому походу предшествовал л
в 709 г. территории Тувы, где жили чики и азы, войско ко'
60
/I" p i ншто при Орпене (современный Урбюн) (Сердобов,
1 I, 'ill 51). Затем в зимних условиях, «проложив дорогу
ин • । ni l глубиною в копье и поднявшись на Кбгменскую чернь
lain» nine Саяны. — Д. С.)», тюрки разбили кыргызов, оста-
h । 1е< I. своего наместника и, очевидно, военный гарнизон.
Bi» в null), «поднявшись в Алтунскую чернь (Алтай.—
LI । >, норки дошли до Иртыша, переправились через него и
Ьй|| hi поргешей. Военные события 709—711 гг. имеют для
мим ' in следования особое значение, так как они проходили
и |и ii< । пенно на территории Южной Сибири — в Туве, на
B|i ( pc uieM Енисее. Возможно, в ^исле раскопанных здесь
bpiuini начала VIII в. есть захоронения воинов Кюль-те-
М и ЛЬниляна, мемориальные комплексы которых, особен-
Mhi инн 11 io раскопанный памятник Кюль-тегина (Ыовгородо-
< ''07 213), являются эталонными.
ш ння с конем VII—VIII вв. Катандинский этап. Вы-
Mi, mu ребсния периода Второго каганата на территории
^м>|) < ппнрн можно по появлению в них ряда элементов ма-
гни культуры, не встречавшихся в памятниках предше-
i о промели: серьги, так называемого «салтовского тп-
^Epi"i III. 9), бронзовые пряжки со щитком (табл. III,
ле HII.IO зсовидные псалии с петлей (табл. III, /), стре-
и ни П1ИОЙ (табл. III, 16), гладкие поясные бляхи-опра-
^Влоьным образом простых геометрических форм — прямо-
। । округлым верхним краем (табл. III, 2—4) и т. д.
ноивлепня этих иноваций, не являющихся результа-
»н и । и и форм предшествующего времени, не совсем ясны.
и в 11 и они совпадают со сведениями о смене погре-
i'iip,i i.i у тюрков-тугю и алтайским походом Чеби-
tiiiiiphiii, как уже говорилось, в 630 г. во главе 30 тыс.
•Ы.1НЛ и.। северную сторону Золотых гор», как полагает
^ИК|н»|| if и. через Сайлюгем (Гумилев, 1967, с. 229—230),
HI HiiiiKvio сгень, где находятся могильник Курай и дру-
Kli6i>iu и шестные погребения с конем, относящиеся к
ipPM' пп Можно согласиться с Л. Н. Гумилевым, что
। ip'H Hinn поиска», во главе которых шел Чеби, не
Ви йып о iiniiipcMciiiio уничтожены и переведены в Хангай,
ii । г 'lai n .должна была остаться на Алтае и сыграть
it пи) io ро 'п. и развитии культуры местного населения
Inkv । । Ьи'7, । ‘'30 231). В письменных источниках в со-
пин ич । i.eiiiin во второй половине VII в. упомина-
|> Гш.Мв infill, которое жило по соседству с карлуками За-
,1 I \ и ini (1румм Гржимайло, 1926, с- 272) и, возможно,
Blii' in ш niHoii .пспмилированных потомков войска Чеби-
If и л Hl iiiiiiiniHc щстоверных хронологических привязок
ю , н пип времени возникновения южносибирских памят-
plK|k|H»'i ii lliiipino тюркского каганата могут служить пред-
61
меты, найденные в датированных слоях Пенджикента, пав!
го в результате арабского завоевания в 720 г. Наиболее по]
здесь представлены серьги, пряжки и бляхи-оправы от nd
ных наборов (прямоугольные, с округлым краем, скошен!
с одной стороны, с фестончатым краем), а также бляшки-л)!
цы, сердцевидные, четырехлепестковые и др. (Распопова, 11
1980, с. 65—102). Все они встречаются в погребениях Юж]
Сибири и дают возможность определить время памятников
которых они были найдены, — VII—V-III вв. '
На территории Горного Алтая к ним относится в пер!
очередь Катанда II, к. 5, (раск. 1954 г.), представляющая!
бой погребение с конем и северо-восточной ориентировкой!
человеком здесь были найдены прямоугольные бляхи-опра!
бронзовая пряжка, серьги «салтовского типа», глиняное па
лице и обломок зеркала; с конем — железные однокольча]
удила, прямые костяные псалии с металлическими скоба!
два стремени (одно с петельчатой, другое с пластинчатой д!
кой), роговые застежки от пут и орнаментированные накл
ки низкой луки седла (табл. III, 2, 10, 15, 16, 19; X, 3). Ос!
ки тканей аналогичны найденным в Средней Азии на горе М
бытовавшим в Согде до первой четверти VIII в., что еще I
подтверждает принятую датировку (Бентович, Гаврилова,191
По материалам этого погребения А. А. Гаврилова дала в]
одновременным памятникам Саяно-Алтая название могил I
тандинского типа (Гаврилова, 1965, с. 61—64). :
Два аналогичных захоронения были раскопаны нами !
могильнике Узунтал в Сайлюгемской степи. В одном из I
(УЗ V, к. 1) находился скелет женщины, ориентированный!
юго-восток. В погребении были найдены плоский иголм
прямоугольной формы со сложным растительным орнамент]
семь сбруйных золотых бляшек (табл. III, 8) и орнамент!
ванная костяная накладка низкой передней луки седла (табл
5). В другом—также женском (УЗ VIII, к. 1), аналогичном!
обряду, но с северо-восточной ориентировкой найдены urd
ник с крыловидно оформленной верхней частью и геометрц
ским орнаментом, серьга «салтовского типа», обломок зер|
ла, деревянный гребешок, удила с эсовидными псалиями, 1
стремени с петельчатыми дужками, квадратная подпруж!
пряжка и две костяных застежки от пут (Савинов, 1982, с. 1
111—112).
В Центральной Туве наиболее крупный могильник VII
VIII вв. — Кокэль с северной (с небольшими отклонениями]
северо-восток, северо-северо-восток) ориентировкой погреб
ных, исследованный С. И. Вайнштейном (Вайнштейн, 196*1
Материалы большинства кокэльских погребений, в том чш
и кургана 23, наиболее раннего, по мнению С. И. Вайнштей
представляют собой однообразный комплекс предметов: де
вянные сосуды, костяные пряжки с округлой верхней часл
62
| с петельчатой дужкой, застежки от пут, топоры-тесла,
Лчнниые и срединные накладки луков, трехперые наконечни-
4II । ipc.'i с костяными насадами-свистунками, железные одно-
м >i ia । ые удила, черешковые ножи, костяные лировидные
hiiiiHihii небольших размеров и т. д. (табл. Ill, 1, 7, 11—13, 18,
Ik I Юго-Западной Туве из серии раскопанных А. Д. Грачом
Ип» (" пип с конем VII—VIII вв. датируются курганы МТ-57-
Е1Х\ I детское погребение с северной ориентировкой и со-
Bih. inгельным захоронением барана; MT-58-VIII — погребе-
1 конем и северной ориентировкой; МТ-57-Х — также по-
К|<чпп< с конем, но с восточной ориентировкой (Грач, 1960,
33; 1960а, с. 120 129). В них были найдены пояса с
Bf 'i 'iMH бляхами-оправами (прямоугольной формы и с ок-
ЖЬп'м верхним краем), железные петельчатые стремена, за-
и от пут, концевые и срединные накладки лука, трехпе-
111Н.ОПСЧПИКИ стрел, пряжка с язычком на вертлюге и др.
М ► периоду Второго тюркского каганата относится большая
M|ii погребений с конем в Минусинской котловине — могиль-
► иичалы II (Левашова, 1952, с. 120—136), недавно откры-
чоропения у г. Тепсей (Грязнов, Худяков, 1979, с. 146—
НВ) и чр. Ориентировка погребенных в Минусинской котло-
неустойчива или тяготеет к северному, северо-западному
М||р iB и ною. Предметы сопроводительного инвентаря близки
кию риалам погребений VII—VIII вв. в Туве (ак-туругский
В* и по периодизации С. И. Вайнштейна) и на Горном Алтае
^Н|||ц| ппк кий тип могил по периодизации А. А. Гавриловой).
1 Blip и хождение и этническая принадлежность погребений
Н конем и Минусинской котловине неоднократно обсуждались
И Йип р курс. С. В. Киселев и Л. А. Евтюхова считали их при-
HLpn rtoiniuMii к енисейским кыргызам, перешедшим в IX в. к
ИЬн! у ।руиоположения с конем (Киселев, 1951, с. 603—604;
он । 1948, с. 60—67). С этой датировкой согласилась
RT jl Левашова, но она полагала, что обряд трупоположения
Nlniii । был занесен на Енисей в IX в. с Алтая, «когда Алтай,
№hib!iMi.iii от енисейских кыргызов, был тесно связан с Хакас-
К*п* (Ленашова, 1952, с. 136). Большинство исследователей
Г Ikni» и ине погребений с конем в Минусинской котловине так
' |*11 iiihi'ic связывают с проникновением сюда тюрков-тугю, но
g |ь Шиму датируют и соответственно интерпретируют это со-
I KwftH' < А Теплоухов, относивший раскопанное им погребе-
пн I р Таштык к VII в., отмечал, что «подобного рода мо-
Сн пи ипогся новым типом для Минусинского края. Они хоро-
|нш'<1111.| около урочища Кудыргэ на Алтае. Весьма воз-
Квпи чш описанная могила принадлежит представителю
Hfl'F'" (Iюрков — Д. С.), появившихся в VII в. в Минусинском
(I п.юухов, 1929, с. 55). Л. Р. Кызласов считает, что
*Ш!< г» un i с конем, как и другие нетипичные для хакасов
63
(кыргызов — Д. С.) захоронения, оставили представш
«иных этнических групп — южносамодийских, кетоязычных
других племен, а также алтайские тюрки, выходцы из Topi
Алтая или^Тувы. Эти люди, попадая часто на землю дрег
хакасов (кыргызов. — Д. С.) в качестве рабов, кыштымов,
жинников, клиентов и союзников, хоронили умерших по св
погребальным обрядам» (Кызласов, 1975, с. 206—2
А. Д. Грач рассматривал погребения с конем как памятг
военных «гарнизонов» древних тюрков на Среднем Ен,
(Грач, 1966, с. 191). Посвятивший специальное исследовг
этому вопросу Ю. С. Худяков датирует все погребения с
нем в Минусинской котловине VIII—IX вв., считает их дре
тюркскими и связывает появление здесь с походом 711 г. 1
ков-тугю за Саяны. К ним же он относит несколько камей
изваяний, отдельные рунические надписи, оградки и помин
ное сооружение у с. Знаменка (Худяков, 1979). После нек
рого периода проживания на Среднем Енисее, по мне
Ю. С. Худякова, в IX—X в. тюрки слились с кыргызами и и
ляли у них обряд трупосожженпя, доказательством чего я
ется одно из погребений у г. Тепсей (Тепсей III, мог. 9).
Мнение Ю. С. Худякова может быть принято как runoi
отражающая один из этапов проникновения тюрков (точ
алтае-телеских тюрков) на Средний Енисей. Вместе с тем н
зя забывать о том, что сложную и мало нам известную исто
взаимоотношений тюрков-тугю и енисейских кыргызов вряд
правомерно сводить только к походу 711 г. Погребения с кс
на территории Минусинской котловины образуют определен
хронологический ряд: Усть-Тесь и Кривинское (VI—VII i
Капчалы II, Тепсей III (VII—VIII, скорее всего VIII в.);
тык (VIII—IX вв.); Уйбат II, где найдены уже плоские рш
ческие наконечники стрел (IX—X вв.), что можно расе
ривать как отражение длительного проживания на npoi't
нии всей второй половины I тыс. в Минусинской котло|
какой-то группы населения, хоронившей своих покойников i
провождении коня. Это не исключает усиления данной ortt
сти в результате похода 711 г.
За пределами Саяно-Алтая погребений с конем VII—VII
известно очень мало. Достоверно могут быть определены т
ко несколько комплексов, в том числе погребение в Чуй(
долине на Тянь-Шане (Шер, 1961) и впускное захороп
Чиликты, к. 2 в Восточном Казахстане (раск. С. С. Чори
ва, 1961 г.). Такое уменьшение количества погребений с к(
за пределами Саяно-Алтая в VII—VIII вв. может быть со
жено с сокращением политических границ Второго тюрке
каганата по сравнению с Первым. Видимо, одновременно1
может рассматриваться как отражение определенных пр,
сов этнической консолидации прежде распыленных групп
коязычного населения на территории Саяно-Алтайскою
64
ifi'i !' памятниках этого времени часто встречается северная
. |>.11 шчпыми отклонениями) ориентировка погребенных, сви-
и < ।кующая и о каких-то изменениях и в области идеологи-
li ш н । к-оставлений.
। Ilin pi оепия с конем VIII—IX вв. Курайская культура. Рас-
н । и.гуры алтае-телеских тюрков совпадает со временем
Bfttii" । Второго тюркского каганата и синхронно существова-
ть >ш \рекого каганата (745—840 гг.). К этому периоду от-
Гюльшииство известных на Алтае, в Туве и Монголии
Miiimi с конем, что еще раз подтверждает неправомер-
ш.ькцествления их только с тюрками-тугю, которые по-
h-tiii1'! тюркских каганатов уже не играли решающей роли
iii'i<- к их событиях северных районов Центральной Азии.
in пиши А. А. Гавриловой, большинство погребений с ко-
^^Eriiin и к я к VII—VIII вв. (Гаврилова, 1965, с. 61—66),
ш । никаких оснований их все помещать в прокрустово
и । катандинского типа. Это ясно показали исследова-
|' Кьпласова и С. И. Вайнштейна. Хотя предложенные
^Kljrpiin шзацпи построены по разному принципу —
^^Mjhiiniiiiici'ni выделяет ряд последовательных этапов раз-
ч цры на территории Тувы, а Л. Р. Кызласов исполь-
^НИйонилогпческие рамки существования государственных
^^K^iiiuii в том и в другом случае многие вещи катан-
।пн । находят свое место в сводных таблицах VIII—
^^^(1-ы । 1.Н ОН, 1969 — табл. II) или в хронологическом ря-
1,4 ни (Вайнштейн, 1966, рис. 10). В обобщающей ра-
Л Мт нльпикова также отмечается, что «материалы
^MBbHiii । hi и тиа, синхронизируемые А. А. Гавриловой с эпо-
ынркского каганата, на самом деле датируются
ci инь до середины IX в., т. е. относятся не только
11 ||п екому, но и Уйгурскому каганату» (Могильни-
। ин
ii.ni.ic памятники VIII- IX вв. Южной Сибири да-
t ч» ЦЮ11П1С находки: детали поясных наборов из слоев
и цч 1Ы'й четверти VIII в. в Пепджикенте (Распопова,
'KI Ы), монета выпуска 713—741 гг. в одном из ту-
Hutp.n. iiiiii — ВТ-59-1 * (Грач, 1966а, с. 96—99), тюр-
Мшн । /К) 742 гг. в одной из могил на Горном Ал-
•leu in II, курс. 2 (Гаврилова, 1965, с. 67—68, рис. 9),
। uih особенности надписи на серебряном зер-
К|Ер ftliii Ml 57-XXVI (Грач,’1958, 1960, с. 18—31), кото-
• I о ни пи и Б .И. Панкратов считают возможным
VIII IX нв. (Итс, 1958, с. 36), отдельные вещи,
Г Н ЕИ| > "вппппеся в погребениях VII—VIII вв. (желез-
ом fm.d iiiiinpi.1 салтовского типа, металлические лиревпд-
i-п) О1П1КПС параллели в деталях погребального
IH’I"............ ।li'iiuiKOB») п предметах сопроводительно-
। пимя ।пиками копейского этапа культуры еии-
65
сенскпх кыргызов, для одного из которых была уставов,
дата «около середины или даже второй половины IX в.» (Л
так, 1971, с. 54—58).
К общераспространенным типам вещей VIII—IX вв. отпо
ся серебряные кувшинчики на поддоне (табл. IV, 24), зерк
металлические лировидные подвески с сердцевидной npopi
(табл. IV, 2—3), поясные бляхи-оправы «портальной» фя
(табл. IV, 7, 8) и со скошенным краем, овальные узде,
бляшки с фестончатым краем (табл. IV, 23), четырехлепеа
вые бляшки-розетки (табл. IV, 12), трехперые наконеч!
стрел с круглыми отверстиями в лопастях (табл. IV, /9),
динные накладки луков (табл; IV, 17), топоры-тесла, п<
панцирные пластины, стремена с высокой пластинчатой ,
кой (табл. IV, 22), двукольчатые удила с эсовидными пс
ями с «сапожком» (табл. IV, 1, 11), крупные подпружные п
ки с язычком на вертлюге (табл. IV, 20), тройники для i
крестия ремней с вырезными лопастями (табл. IV, /5), ц
видные наконечники ремней с вырезным верхним краем и
В отличие от катандинских серий вещи VIII—IX вв. орт
тированы с широким использованием сердцевидных, крыл
ных мотивов, фигурной скобки и др. Края бляшек поясни
боров чаще всего вырезные, растительная орнаментация
че, контуры предметов изощреннее. По отдельности мног
этих предметов встречаются и в других памятниках С
Алтая VIII—X вв., однако в таком сочетании они обр|
сложившийся культурный комплекс.
Обобщенно погребальный обряд населения Южного А
Западной Тувы и соседних районов Монголии, откуда пре
дит подобный комплекс предметов сопроводительного ин|
ря, можно представить следующим образом. Все захоро»
как мужские, так и женские, совершались в грунтовых я>
сопровождении коня, реже двух, коней, в некоторых сл
даже трех (Курай IV, кург. 1, 3). Положение погребении
правило, на спине. Преимущественная ориентировка —
ная и северо-восточная (с различными отклонениями),
возможно, объясняется совмещением двух традиций — и
ной ориентировки, характерной для более ранних памя1
VI—VII вв., и северной, встречающейся в погребениях
VIII вв. Впрочем, между ними нет принципиальной ри|
так как та и другая лежат в пределах северо-восточного
ра, а отклонения от них могут быть вызваны сезонным I
тером захоронений при господствующем значении северш
восточной ориентировки. Ориентировка коней такая я
обратная. Взнузданные кони помещались на невысоко!
ступке справа или слева от человека и отделялись стец|
камней, вертикально вкопанных плит или лиственничных
Некоторые особенности погребального обряда можно II
дить и в наборе предметов сопроводительного инвептнр!
66
рн шло, ритуальными мотивами объясняются частые случаи
н к mi а асния в одних и тех же могилах разнотипных стремян,
jtai|n|4.ie вряд ли можно объяснить только утилитарными сооб-
щи 11 пнями. Интересной деталью погребального обряда явля-
»н и |.||<же случаи совместного нахождения в женских погре-
Йгнпмх зеркала, костяного или деревянного гребешка и ножич-
"И пикающих реальную этнографическую особенность оста-
iHinii'io их населения.
t 1 li.ni (кис формы погребального обряда и предметов сопро-
и'лыюго инвентаря позволяют объединить эти памятники
|1МЮ1х одной археологической культуры, которая по наибо-
Мр и теетиому могильнику может быть названа курайской.
Ki 11 имятники курайской культуры охватывают горно-степные
^Шппы Южного Алтая, Западной Тувы и, возможно, соседние
М|||>|1|.1 Северной Монголии. В этническом отношении населе-
1>\|>.1 некой культуры может быть условно определено как
в- н екие тюрки, если иметь в виду общность, образовав-
и и результате взаимодействия собственно тюркских и те-
племен на северной периферии Древнетюркских кага-
»к> было скотоводческое население, кочевавшее в пре
< апно-Алтайской горной системы. В своем развитии
iHiM культура прошла три последовательных этапа: сло-
М||н чиг этап в целом был верно намечен А. А. Гаврило-
HI и ми/кст быть назван катандинским (VII—VIII вв.); рас-
ыиорый, учитывая общее название культуры, мы пред-
*1 и.। тать туэктинским (VIII—IX вв.); и наконец, завер-
МВмр> пощппй этап курайской культуры (IX—X вв.).
I ирном Алтае все этапы развития курайской культуры
Mhi нт пни материалами погребений самого Курайского мо-
^Hfciiiikii и Чуйской степи, исследованного С. В. Киселевым и
I шиповой в 1935 г. (Евтюхова, Киселев, 1941). Нанбо-
|»п||ич< hi них, в которых были найдены гладкие бляхи-
I '» иные пряжки с округлой верхней частью, застежки
hi I, близки к могилам катандинского типа (VII—
он I Ьоныная часть погребений, в том числе и наиболее
। .шинками» и сопроводительным захоронением не-
ИЖч!М1 книги (Курай IV, к. 1, 3), в которых были найдены
HIIIIII наборный пояс с лировидными подвесками и
ни и.। наконечнике «Хозяина Ак-Кюна.. . кушак», сере-
Щ||’| п пн Vi, костяная рукоятка плети с зооморфным навер-
Шин............. лепные украшения, серия наконечников стрел и
э»1ч|цHinn VIII—IX вв. Аналогичные вещи были най-
I i tv л ппккпх курганах (Туэкта, к. 3, 4). Некоторые ку-
В( » »•< И'Ч pcfieiniH, в частности Курай III, к. 2, откуда про-
। ipi Mii г приплюснутой петлей и прорезной поднож-
i фчр пт, х арактерной для культуры енисейских кыргы-
fl|i« и iiiH’i'.iior поздний этап курайской культуры (IX—
6Г
К туэктннскому этапу курайской культуры относятся так
несколько могил, включенных А. А. Гавриловой в сросткинск
тип, — Катанда II, кург. 2, 1925 г.; Катанда II, большой kj
ran, впускная мог. 2, 1954 г.; Яконур, кург. 3, 1939 г. (Гавр
лова, 1965, с. 66—70) и два погребения, раскопанные нами
могильнике Узунтал в 1972 г. (Савинов, 1982, с. 109—11
В Юго-Западной Туве с этими погребениями синхрон
курганы, раскопанные А. Д. Грачом в Монгун-Тайгинском
MT-57-XXVI (Грач, 1960, с. 18—31), Бай-Тайгинским-БТ-5!
(Грач, 1966а, с. 96—99) и Овюрском-Саглы-Бажн, к. 19, '
25, 26 (Грач, 1968а) районах. Как далеко на юг простирали
границы распространения курайской культуру, сказать труд!
Очень близкие погребения как по погребальному обряду ((
проводительное захоронение двух коней, восточная и юго-я
сточная ориентировка), так и предметам сопроводительна
инвентаря (эсовидные псалии, стремя с пластинчатой дужкЯ
зеркала, гребни, пряжки, детали поясных и сбруйных наборов
были открыты на р. Орхоне-Джаргаланты, к. 2 (Евтюхоя
1957, с. 207—216) и р. Толе-Наинтэ сумэ (Боровка, 19я
е. 73—74), однако отсутствие аналогичных памятников в pafl
пах Северо-Западной Монголии, непосредственно примыкание
к Южному Алтаю и Юго-Западной Туве, не дает возможно^
ответить на этот вопрос более или менее определенно. jl
Своеобразный вариант погребений VIII—IX вв. исследив
в Центральной Туве (Аймырлыг III и др.). По ним был опИ
делен центрально-тувинский тип захоронений с подбов
(Длужневская, Овчинникова, 1980, с. 81). Предметы сопрсИ
дительного инвентаря в них аналогичны 'другим памятни|И
VIII—IX вв. Вместе с тем Б. Б. Овчинникова убедительно И
делила ряд уйгурских элементов одного из централ ьноту^И
ских погребений на могильнике Аймырлыг III: лук со cpcjM
ной накладкой «уйгурского типа», железный клепаный
с двумя ручками на полом поддоне, сама форма захоронив
в подбое, характерная для уйгурского могильника на р. Ча^Н
принадлежавшего, по мнению Л. Р. Кызласова, жителям 1^1
гонарских городищ (Кызласов, 1979, с. 158). Б. Б. Овчипп^И
ва отмечает, что «они отражают черты, характерные как И
девнетюркских, так и для уйгурских племен» (Овчинников
1982, с. 217). Очевидно, этим обстоятельством объясшн^И
различия между центрально- и западнотувинским типами^И
хоронений, относящимся к курайской культуре, в матери^И
которой нет столь ярко выраженного уйгурского влияпп^И
том, как выглядели памятники VIII—IX вв. местного
ния Центральной Тувы (чиков?), вступившего в контакт с
ралыюазиатскими уйгурами, дают представление неско^И
погребений этого времени, раскопанные С. А. Теплоухи^И
у г. Байдаг-Чааты II (Кызласов, 1979, с. 188—191).
Древнетюркские оградки. Одним из наиболее извести
68
Min пиков древнетюркскои эпохи являются четырехугольные
lilp.iiKii с рядами камнёй-балбалов, в огромном количестве из-
Bi ini.ie во всех районах Саяно-Алтайского нагорья и Монго-
4i|ii I h-следование многих из них не дало никаких остатков
йпропепий и показало культово-поминальное назначение этих
|н |н /копий.
11> < юдования всех предшествующих лет убедили исследова-
Вщн. что в древнетюркских оградках отсутствуют предметы
инвентаря. Тем не менее в последние годы
ипрппотительного
Vitin ряд интересных и важных находок. Так, на Горном
ипг ц.| р. Юстыд в оградке около изваяния с сосудом в двух
сайдены стремена, удила, сбруйные наборы, а в отдель-
। номинальном ящичке — верхняя часть серебряного сосуда
bfhipcu. Кадиков, Чевалков, 1968, с. 228). В других оградках
I ирном Алтае были найдены такие же вещи, в том числе
и Inin ромбический наконечник стрелы, позволяющий датиро-
h комплекс, где он был найден, не ранее IX в. (Васютин,
(I г 192). Оградка с предметами сопроводительного инвен-
п| Гилла обнаружена и в Центральной Туве (Овчинникова,
II) Ви находки не только подтверждают культово-поми-
iiHor шачение древнетюркских оградок, но и служат важным
грн i. iom для их хронологического определения.
последние годы серия древнетюркских оградок была ис-
|М1.ш.| В. Д. Кубаревым на Южном Алтае. С привлечением
|.|Ц|>|<| сравнительного материала по более ранним раскоп-
| п,1 Алтае (около 100 объектов) им разработана наиболее
иди и настоящее время типология древнетюркских оградок,
ДнИПИчпая пять типов сооружений: кудыргинский, яконур-
II ницппский, юстыдский и уландрыкский (Кубарев, 1979,
Н> l.'iZ). Кудыргинский тпп — коллективные смежные ог-
)|tii iu । камней-балбалов по. отдельным найденным в них вс-
*|, । hi-. \ же говорилось, датируются V—VI вв. Видимо, близ-
li Ним но времени одиночные оградки уландрыкского типа со
£ц|| inn средине (типологически с ними сближаются оград-
1.11 । ic.'i.imh в Хачы-Хову), но отсутствие в них каких-либо
|Н ||ч ьпрудняет их датировку.
/I' 1|ч х других типов (аютинского, яконурского в юстыд-
nt I И Л Кубарев определяет широкие границы бытова-
- АН X вв., однако имеющийся материал позволяет кон-
|Hi-i|ipiui;i 11, датировку каждого из них. При раскопках од-
I Hi 1чрадок юстыдского типа (Юстыд, оградка 1) под
М1<|’Ы камнем, заменявшим здесь изваяние, был найден cepe-
ini и пн\т. па низком поддоне с фигурной ручкой и тамго-
м«цым и выражением горного козла (табл. IX, 5)—очень
Ьн|и ин чи тка для датировки как оградок, так и наскальных
^р>1-||>1<|| тюркского времени (Кубарев, 1979, рис. 7—9).
П|4'ч 11'шыг по форме сосуды с руническими надписями про-
feiTiii 1 1 пшым образом из погребений туэктинского этапа
69
к у р.ик кс >и культуры, что позволяет отнести время сущест
П.И1ПЯ оградок юстыдского типа к VIII—IX вв. Отличителы
особенностью оградок яконурского типа является располо?
пне их рядами в направлении с севера на юг. Для одной из I
(номинальный комплекс на Дьер-Тебе, оградка IV) была
лучепа радиоуглеродная дата 945+27 лет, датирующая под
иыс сооружения IX—X вв. (Кубарев, 1978, с. 93—94).
Особо следует остановиться на оградках аютинского i
В. Д. Кубареву) типа, окруженных валом и рвом с наиба
реалистично и тщательно выполненными каменными извая
ями (Кубарев, 1979, с. 150—153). На Горном Алтае крут
сооружения подобного рода были открыты С. С. Сорокиным
р. Аюте и в устье р. Джумалы (Сорокин,' 1969, с. 77—7
В. Д. Кубаревым на плато Кыпчыл (Кубарев, 1979, с. 15
153). Ближайшие аналогии им находятся в Туве — Кыз|
Мажалык, Сарыг-Булун и др. (Евтюхова, 1952, с. 116—1
Кызласов, 1969, с. 33—35). Одно подобное сооружение извс
ио в Минусинской котловине — Знаменка (Евтюхова, 1£
рис. 70). Из них наибольший интерес представляет раскоп
ный Л. Р. Кызласовым комплекс в Сарыг-Булуне, предст
ляющий собой насыпь, окруженную валом и рвом, размс|
36x29 м. «На восточной стороне насыпи и во рву распол-з
лись высеченные из серого гранита фигуры двух людей, си
щих на поджатых вперед коленками ногах, а также два
больших изображения львов». С западной стороны nact
находилась площадка для жертвоприношений, на которой бь
установлена восьмиугольная юрта (типа аила), покрьг
сверху лиственничной корой. После какого-то периода испи
зования все сооружение было сожжено (Кызласов, 1969, с.
рис. 7).
Хронология различных типов древнетюркских оградок
Алтае (кудыргинский — V—VI вв., аютинский —VII—VIII
юстыдский — VIII—IX вв., яконурский—IX—X вв.) не означ(
что эти типы последовательно сменяют друг друга. Ско|
можно предполагать преобладание той или иной традиции ]
ройства поминальных сооружений на определенных этапах (
вития алтае-телеских тюрков. Кроме того, сами основания |
датировок пока единичны и не могут служить для какщ
развернутых построений. Главный вывод, однако, сдй
В. Д. Кубаревым правильно: «Анализ устройства этих of
док и находок в них позволяет прийти к заключению, ч гя
уйгурское, ни позднее кыргызское завоевания Алтая не тол
не вытеснили население алтайских тюрков с территории Воп
ного Алтая, но они продолжали обитать на Алтае, оживлц
контактируя с племенами Тувы и Хакасии, сохранив при
традиционные захоронения с конем и почти неизменный I
протяжении V—X вв. обычай сооружения поминальных of
док» (Кубарев, 1979, с. 160). В другой работе В. Д. Куб!
70
|1'Ч...то «такое длительное бытование тюркских оградок,
й'Цц свидетельствует и о сохранившемся обычае установки
тппп на Алтае вплоть до X в.», хотя и допускает возмож-
I о н юрпчной установки более ранних изваяний у поздних
мн>|.1 и.пых оградок (Кубарев, 1978, с. 94, прим. 7).
>.«»1Г1П1ые изваяния VII—IX вв^Ду периодам существования
т. in коркского и Уйгурского каганатов относится значи-
। 1|н нпетюркских каменных изваяний, оградок с рядами
и г>а.(балов и сложных культово-поминальных сооружений
( прыг Булунл Реконструкция знаменитого комплекса
I Vi ина (Новгородова, 1981, с. 206—213) и персонифици-
hi.ii балбалы с именами предводителей побежденных
‘и Второго каганата объединений -— Кук-сенгуна, Баз-
I» и ip. (Грач, 1961, с. 74—75), позволяют уверенно экс-
iii|iiiii 11 ь выводы относительно хронологии, композиции и
filhii мемориальных комплексов Монголии на аналогич-
। h i шачепию памятники Южной Сибири. В литературе
*11 пн
•кратно отмечалось, что оградки со стоящими с во-
н । |<>|1(>пы от них изваяниями и рядами камней-балбалов
пи iiiioi собой как бы упрощенную «проекцию» храмо-
jniu к-м ов типа памятника Кюль-Тегина. На этом осно-
ti и к же учитывая, несомненно, тюркский облик изобра-
ini и таяниях реалий, верхняя хронологическая грани-
цы ।пикания каменных фигур при оградках синхронизи-
HII г концом Второго тюркского каганата (середина
I ) и частые случаи намеренного повреждения статуй,
Hili' ц\ голов, приписывались уйгурам, выражавшим та-
tiiinопим отрицательное отношение к своим исконным
Р!!Щ |м । юркам-тугю. Однако новые материалы не позво-
1‘hHiiii /iv точку зрения бесспорной.
||п и,ши- назначение древнетюркских оградок и связь их
ifetiiniMii п'.ваяниями ни у кого из исследователей сомне-
Di .и ы па ют. В настоящее время каменные скульптуры
«Rin iiiiioiiiiic их стелы) находятся только у некоторых из
Б и, ни чп> в прошлом изображение фигуры человека
in каждую оградку. Впоследствии они могли быть
|h pi ni'i-eiibi с первоначальных мест, уничтожены вре-
w H'Hmii по, что часть изваяний была сделана из дерева,
» и н io место позднее в половецкой (кыпчакской) скуль-
itl и пн па, 1974, с. 29), или из других органических
ма ши Широкая хронология в пределах второй полови-
ft и > и и деленных типов поминальных оградок ставит
| и . и ниппелями вопрос и об определении хронологиче-
ц ни । ня 1.1ПНЫХ с ними каменных изваяний.
и» и пн iniiepiio может быть решена датировка сидя-
1НПГ и । южных мемориальных комплексах типа Сарыг-
(»йП1 \ III, 9, 10). Типологически они занимают проме-
71
«уточное положение между рядовыми древнетюркскими
радками с изваяниями, изображающими «стоящую» фигур'
храмовыми комплексами типа памятника Кюль-Тегина. П
падлежность их к периоду Второго тюркского каганата (VI
VIII вв.) была определена еще Л. А. Евтюховой (Евтюхс
1952, с. 117—118). Это подтверждается находкой глиняй
кувшина среднеазиатского происхождения в Сарыг-Бул'
(Кызласов, 1969, рис. 8) и изображением поясных наборов
тандинского типа на тувинских сидящих статуях (Кызлас
1969, рис. 5).
Памятники типа Сарыг-Булун продолжают древнюю тра
цию изображения человеческой фигуры, в средствах перед:
которой можно наметить несколько хронологических вари
тов: манекены с «глиняными головами» и масками (тесина
этап, таштыкская культура), графическое изображение си
щей фигуры — «нарисованный облик покойного» (таштыкс
стелы, возможно, часть антропоморфных изваяний Пер!
тюркского каганата), скульптурное изображение сидящих
ловеческих фигур (Сарыг-Булун и др.). Именно в этом с
поминальных сооружений устойчиво проявилась основная г
древнетюркского погребально-поминального цикла, одним
главных компонентов которого было сохранение облика у;
шего для совершения различного рода ритуальных дейст
На каком-то этапе способ изображения покойного изма
ся — появились так называемые «ростовые фигуры», предо
ляющие как считалось стоящего человека. Поза стоящих ф|
явилась одним из аргументов объяснения семантики дрс
тюркских изваяний как изображений главных врагов тюр
тугю, призванных служить им в потустороннем мире (Г
1961, с. 73—83). Дальнейшие исследования показали, что
чатление о древиетюркских каменных изваяниях как стоя
фигурах оказалось обманчивым. Я- А. Шер первым, пра
в осторожной форме высказал предположение, что в др<
тюркской скульптуре «изображены сидящие, а не стоящие
ди» (Шер, 1966, 26, прим. 11). С. Г. Кляшторный на основ
новых переводов рунических текстов и специального ана
термина «bediz», обозначающего сидящую фигуру, пришс,
определенному выводу о том, что «практически все древпег
ские изваяния Монголии, Южной Сибири, Тувы и CeMiipi
если даже они не изображены с подогнутыми ногами ил:
сиденьях (как, например, в Дариганге), показаны как <
щие — немного ниже пояса скульптура завершается, и ост<
лишь необработанная часть камня, погружаемая в землю,
поверхности земли, таким образом, изваяние фиксировя
в позе восседающего, хотя изображение подогнутых ног,
всегда легко исполнимое технически, опускалось» (Кляп
ный, 1978, с. 250). Связь между сидящими фигурами типа
риганги и Сарыг-Булуна, с одной стороны, и «стоящими» j
72
|Н Йоркскими изваяниями — с другой, подтверждается и тем,
•Но на некоторых обычных с точки зрения древнетюркской
in пня рафии скульптурах из Восточного Казахстана, Семи-
р‘'и.я п Монголии (табл. VIII, 1—5, 7) встречаются как дань
цы нпшн изображения подогнутых «калачиком» ног (Шер,
Г|)нь, габл. XXV, рис. 120; Савинов, 1981, рис. 2; Мокрынин,
Iв1‘|'Ю1пенко, 1975, рис. 41).
i ..... датировка «стоящих» фигур с оружием в одной ру-
и сосудом в другой, расположенных при оградках во главе
№|>||ц ально вкопанных камней-балбалов, представляет значи-
i н\ю сложность. Основная трудность заключается в том,
ы и шбраженные на них реалии (пояса, сосуды, предметы
Вм'|р\ io пня, серьги) не только имели длительный период бы-
ши чпя в пределах второй половины I тыс. н. э., но и в самом
и ич пчсском материале плохо поддаются типологическому
Hi и in 'У, который серьезно осложняется при работе с их вос-
Bi)iii пи н'пиями в камне, иногда технически несовершенными.
N 11 Ч1.1ЯППЯ периода Второго тюркского каганата предполо-
niH' ii.iio могут быть выделены по изображениям на них ве-
Mfii k.i।индийского типа, главным образом поясов с прямо-
UI.IMK бляхами-оправами и серег «салтовского типа». По-
Вю упоминавшихся выше сидящих фигур в Туве (Сарыг-Бу-
К и ii.ui-Мажалык) и изваяний у оградок аютинского типа
прпом Алтае VII—VIII вв. могут датироваться «стоящие»
МН1|1Ц ' такими же атрибутами, но без изображений сабель
Kfiivioii па поддоне курайского типа. Продолжая мысль
НК A llli p.i о хронологическом значении видов рубящего ору-
Н I каменных изваяниях, следует отметить, что на них ча-
^Н пицц и юбражены мечи или палаши с прямой рукоятью,
^Вь;И1п । попавшие появлению сабли.
И iiipno'iy существования Уйгурского каганата могут быть
i.iкие же изваяния, но с изображением палашей и
hi и.। поддоне курайского типа. Важное значение для
iron группы изваяний имеют находки палашей с
^MUiUI рукоятью в погребениях VIII—IX вв. в Восточ-
luoiMTaiie (Арсланова, 1963, табл. II) и в Туве
Eb^ihhiiii пип, 1982, рис. 3, № 21). В свое время
ЩР Аыб|нн отмечал, что многие «изваяния при оградках снаб-
|и h'Iihimii VIII—IX вв.» (Амброз, 1971, с. 121). В свете
ыК|»'1Н11| 1|и'||петюркских оградок на Алтае эта точка зрения
rV|< t । пн ня вполне вероятной, хотя точное определение хро-
г нчг. ini \ групп древнетюркских каменных изваяний при
t mh-h'i шло будущих исследований.
| *h»u t-iinc ряда древнетюркских изваяний с оружием и со-
1 |||» м при in рядках к VIII—IX вв. в свою очередь ставит во-
L ЦЕ» ьй пХ in ношении к изваяниям поздней, так называемой
Г Жмфр. f«.hi । руины», изображающим фигуру человека с сосу-
КДВ I (Hi к руках и без сопроводительных оградок с камнями-
ft 73
оалбаламп, известными в Туве (Евтюхова, 1952, рис. 20
Грач, 1961, с. 67—68, 91; Кызласов, 1969, с. 80—82). Несмот^В
на различия иконографических особенностей, в реалиях этВ1
изваяний есть общие черты, например поясные бляхи-опр]а|И
п кувшинчики на поддоне курайского типа. Тувинские изваВ
ния с сосудом в руках отличаются сложным устройством пояД
с дополнительными ремешками и лировидными подвескам»
которые и послужили основанием для более поздней их датД
ровки. Действительно, лировидные подвески никогда не встрД
чаются на изваяниях с оружием, но в археологических намяИ
инках они известны начиная с VIII—IX вв. повсеместно. Пая!
представляется более правдоподобной оценка таких подвесД
не как хронологического, а как социального признака. ТаЯ1
.лировидные подвески украшают пояса чиновников, изображен
пых на стенах купольных гробниц династии Ляо (Тори, 194и]
рис. 2). Я. А. Шер на примере семиреченских изваяний убедМ
тельно показал, что фигуры с сосудом в двух руках относятся
«к изображениям чиновной аристократии, людей, близких Я
правящей военной верхушке, но не занимающихся непосредс Л
венно военным делом» (Шер, 1966, с. 58). Думается, что эчЛ
определение применимо и для южносибирских изваяний. И
таком случае изображения воинов с оружием и чиновников
сосудом в двух руках могут оказаться одновременными, пД
относящимися к разным социальным группам древнетюркскогЯ
общества. I
Тамгообразные изображения горных козлов. Последний коми
попент «древнетюркской триады» — схематические изображения
горных козлов, названные А. Д. Грачом по месту их первона^
чального нахождения в Туве изображениями типа Чуруктуг-1
Кырлан (Грач, 1973). В классическом виде они представлены!
тамгами на стелах тюркских каганов на р. Орхопе (памятник!
Кюль-Тегииа, Асхетский рельеф, Онгпнский памятник в яр.) I
Их отличительной особенностью является строгая профиль-1
ность изображения, передача рогов, туловища и ног линиями
равной толщины (табл. IX, 2—4, 6). Схематические рисунки
торных козлов встречаются на некоторых тувинских изваяниях]
(табл. IX, 14), наскальных изображениях с руническими надпи-
сями из Монголии и Минусинской котловины (табл. IX, 7, S).l
Такое же изображение горного козла, как уже говорилось, на*
несено на донышке серебряного сосуда (табл. IX, 5), найден-]
того в одной из оградок на р. Юстыд на Горном Алтае (Куба-
рев, 1979, рис. 9). Принадлежность подобных изображений ко
времени Второго тюркского каганата сомнения не вызывает.]
Огромное количество таких же рисунков, но отличающихся
меньшей степенью схематизации, нанесено на скалах Централь-1
ной Азии и Южной Сибири, Средней Азии и Казахстана
{табл. IX, 9—13). Территория их распространения в основном
совпадает с границами Первого тюркского каганата. Самым
74
!
ШПм и' них можно считать изображение на стеле из X ачы-
Ьа (КН.. Западная Тува), относящееся к раннетюрксж<ому
|мн»||||1 (1.16л. IX, /). Между ним и предельно схематизиро-
ЬйЫ‘| рисунком на памятнике Кюль-Тегина и его аналогами
... |i i in in. изменений, превративших реалистический рисунок
I ji_ фит in схему, в тамгу.
iri и и. отдельные хронологические звенья этой пели при
>itiiii датирующих вещественных аналогий чрезвычайно
, н м не менее принадлежность таких изображений /древ-
^bi|ii । i.nii эпохе представляется единственно возможной.
|K|ii'ii < ним не может быть принята передатировка их екиф-
1>||< меием, предложенная некоторыми исследователями на
и. iiHii.iiiiin, что образ горного козла являлся одним из наи-
Hmi р.п пространенных в скифо-сибирском искусстве (Ман-
ISi"’ i, 1967). Как справедливо отметил Я- А. Шер, «горные
Ки вообще выбивались на скалах с незапамятных времен
К)|>1П1 н> наших дней. Но ведь речь идет не о том, что изо-
< по. п о том, как изображено данное животное» (Шер,
hi । '.’51 255, прим. 20).
П 41 । касается семантики данных изображений, то на стелах
М||| । ки \ каганов они выступают в роли каганских тамг» т. е.
K)ni'>nii символами их власти, что по смыслу тождественно
Кин г iv каганата вообще. Поэтому схематические рисунки
Kpi'i‘1 козлов можно в значительной степени определить как
Клиник политического характера, которым наносивший его
Kni'iii к подчеркивал свою принадлежность к данному государ-
Кфиому объединению. Показательно, что на территории Ми-
Kiiu.Kiiii котловины, не входившей в состав Древиетюркских
MIiiii.iiob, известно только несколько подобных изображений.
। Племена Северного Алтая в тюркское время. Образование
н |||п шение центральноазиатских государственных объединений
t Г miii.io не вызвать некоторой перегруппировки алтае-телеских
|4;)„||ц и оттеснения части их, в первую очередь горно-алтай-
№|1к племен, на территорию Северного Алтая и в приле-
Кмиппе районы юга Западной Сибири. Ко времени суще-
Н11111ЫП11Я Первого тюркского каганата, по-видимому, относят-
»н in сколько погребений Осинкинского могильника, иссле-
iiiihiiiiioro нами в 1970 г- (мог. 19, 21, 23, 52). Они представ-
Я1|11н собой одиночные трупоположения на спине с неусгойчи-
йпЬ ориентировкой погребенных (северо-запад, юго-запад, се-
рм 1>и посток). В числе предметов сопроводительного инвентаря
null inn,! бронзовые щитовидные и фигурные бляшки, трехпе-
piiii наконечник стрелы, однокольчатые удила с одним костя-
ным шудырчатым псалием (Савинов, 1971, с. 219—220). По
фирме этих предметов, ранее не встречавшихся в культуре
1 пи рного Алтая, они связываются с кругом памятников ку-
Jn.i|.ского типа. Некоторый приток тюркского населения
। районы Северного Алтая мог вызвать и поход Дулу-хана
75
в 641 г. против цюйше (протокыпчаков?). Показательно,!
именно в это время кончает свое существование верхнеобсИ
культура, скорее всего, в результате прихода новых тюркс^
племен (Могильников, 1980, с. 243).
К более позднему времени относится могильник, раскоп!
ный Л. П. Уманским на р. Ине (Уманский, 1970). Для инс|
погребений характерны трупосожжения и трупоположе»
с северо-восточной ориентировкой, нахождение нескольких i
гильных ям под одной насыпью (кург. 4), сопроводитель!!
захоронения коней и собак, подбои для конских погребен
наземные дерновые сооружения и следы обильных тризн (1
следие верхнеобской культуры?). Все это говорит о сложи
этническом составе оставившего их населения. Предметы’
проводительного инвентаря, найденные в инских погребения
за исключением керамики, в наибольшей степени сопостави
с курайскими. А. П. Уманский датировал могильник на р. И
VIII—IX вв. и отнес к тюркютам, «которые с VII в. стали пе|
ходить от трупосожжения к трупоположению» (Уманский, 19
с. 72). Позднее было высказано мнение о принадлежности” <
более раннему периоду времени — конец VII—VIII вв. (Не
ров, 1980, с. 101). В дальнейшем многие особенности пог
бального обряда инских курганов (сочетание трупосожжен
и трупоположения, наличие нескольких могильных ям под <
ной насыпью, северо-восточная ориентировка, сопроводите,
ные захоронения собак) станут характерными для памятник
сросткинской культуры IX—X вв. Два впускных погребения!
конем и сопроводительным инвентарем VIII—IX вв. известно
территории Кемеровской области (Мартынов, Мартынова, К
лемзин, 1971, с. 40—47).
С алтае-телескими тюрками связано и появление в степи
части Алтая отдельных мемориальных памятников типа др
нетюркских оградок и каменных изваяний. Так, подпрямоупм]
ная оградка, где в слое золы под камнями были найдены ко<
животных и железные однокольчатые удила, раскопана
верхнем Алее (Могильников, 1977, с. 224). У одного из кур
нов у д. Павловка находилось гермообразное каменное изва
ние. По замечанию авторов раскопок, «это первая находка I
менной бабы, в степной части Алтайского края. По стилю о
несколько отличается от каменных баб из районов Горн<
Алтая» (Медникова, Могильников, Уманский, Шемякин
Сергин, 1975, с. 223).
Несмотря на малочисленность этих материалов, можно пр^
полагать, что на Северном Алтае в тюркское время проходи
интенсивные процессы этнической ассимиляции и аккульту|
ции. Смешиваясь с местным населением предшествующего в
мени, пришлые группы южного происхождения создавали т
этнокультурный субстрат, на основе которого в IX—X вв. с
жился северо-алтайский вариант сросткинской культуры.
76
I 2. КУЛЬТУРА ЕНИСЕЙСКИХ КЫРГЫЗОВ
g I' Минусинской котловине в тюркское время продолжает
опиваться древняя культура енисейских кыргызов. Основан-
I и- г па гяньгуньских (тесинских?) традициях, прошедшее пе-
В|)|Ц>| владычества раннетюркского владения Цигу (таштыкская
Ш и гура), кыргызское объединение на Среднем Енисее посте-
и |ию становилось реальной политической силой на историче-
MiIhhi арене Центральной Азии и Южной Сибири. От момента,
Мк'1 i.i в 568 г. каган Истеми подарил византийскому послу
^Игмарху «пленницу из народа кыргыз» до откровенного при-
^Ki.iiuoi автора памятника Тоньюкука в том, что «больше всего
Ни । нашим врагом киргизский сильный каган» (Малов, 1951,
г li<>), прошло около 140 лет. За это время объединение енисей-
и < кыргызов неоднократно подвергалось нападениям южных
Mi»« чей, но сумело сохранить самостоятельность и превратить-
Кп к сильное государство, способное противостоять всем цент-
г п.иоазиатским государственным объединениям.
Я ! Кыргызы до начала уйгурских войн. Отдаленность террито-
Д Инн । писейских кыргызов от восточных центров письменной
М)|м Н1ЦИИ и в основном эпитафийный характер енисейских ру-
||> . ких надписей не дают возможности с достаточной полно-
Я inft восстановить политическую историю енисейских кыргызов
^К<| । толкновения их с уйгурами. Однако имеющиеся сведения
Яр < .ко позволяют представить характер внешнеполитических
Mi Ki uii енисейских кыргызов с государствами Центральной и
И ||ц| 1ОЧП0Й Азии—Вторым тюркским каганатом, император-
II и 1м Китаем и теократическим Тибетом. В VIII в. усиливают-
Н ibi контакты енисейских кыргызов с населением южных райо-
I 1|>н Саяно-Алтая (тюрками-тугю и алтае-телескими тюрками).
И Оиичнсния с тюрками-тугю установились еще до похода 711г.
I Цине гпо, что кыргызский военачальник Барс-бег был женат
Mi* младшей сестре Могиляня (Бильге-кагана) и сам получил
। юрков титул кагана (Малов, 1951, с. 38). После гибели
II 1|нр| бега на Среднем Енисее было образовано тюркское на-
птчество, которое, видимо, просуществовало недолго, так
|| инь в 731 г. посланцы кыргызского хана в качестве «плачу-
I ры\ и стонущих» присутствовали на похоронах Кюль-Тегина
tM.i низ, 1951, с. 43). Отношения с алтае-телескими тюрками
| iii *афиксированы в письменных источниках, но достаточно
| й|н-.'> отразились в особенностях погребального обряда и общих
| |.(1Н1\ предметов сопроводительного инвентаря. Не исключе-
но, что эта близость явилась следствием участия енисейских
in ||ч '.mob и алтае-телеских тюрков в антиуйгурской коалиции,
I к । шорой принимали участие также карлуки Западного Алтая
I и iiiiMi Центральной Тувы.
11ервое кыргызское посольство в Китай зафиксировано пись-
I »। iii'i.iMii источниками в 648 г. С 650 по 758 г. кыргызские пос-
77
лы побывали при китайском дворе семь раз, а с 713 по 755 г,1|1
четыре раза (Нуров, 1955, с. 81). Усиление межгосударственД!
связей енисейских кыргызов с Китаем происходит в первой г I
ловине— середине IX в. в связи с кыргызско-уйгурскими в< |
нами и победой в них енисейских кыргызов (Супруненко, 19( I
1975). В этом отношении показателен подсчет тайских монет! В
территории енисейских кыргызов, произведенный С. В. Кисы
вым — VII в, —45, вторая половина VII — первая полови
VIII в. — монет нет, до 780 г. — 6, после 840 г.- 237 (Кисел I
1947) —и Е. И. Лубо-Лесниченко, по мнению которого «стс
большое количество монет, относящихся к периоду кыргызс! I
го великодержавия и находимых повсеместно на территор| I
Минусинской котловины, заставляют предполагать, что они <•?( ц
жили не только украшениями, но и выполняли в кыргызск< I
государстве функции обмена» (Лубо-Лесниченко, 1975, с. 16.'f Ш
Первое посольство в Тибет состоялось в 711 г., когда «им!» го
ратор Жуйцзун получил сообщение, что в Тибете находите I
прибывшее туда ранее кыргызское посольство». КыргызскД I
посол в Тибет погиб и «не вернулся», как говорится в одной II
рунических надписей Алтын-Келя (Кляшторный, 1976, с. 26Я И
Были ли посольства в последующее время — неизвестно, по, owl
видно, с начала VIII в. между Тибетом и енисейскими кырги I
зами установились дипломатические и торговые отношения, кА Н
торые несомненно способствовали успеху борьбы енисейске!
кыргызов с центральноазиатскими уйгурами. К
Государство енисейских кыргызов тюркского времени преА|
ставляло собой сложную этническую общность, состоявшую М 1]
этноса-элиты (собственно кыргызов) и ряда «вассальных покЯ О
лений», занимавших подчиненное положение в социальной иера1|
хии. Упоминавшийся выше кыргызский посол в Тибете nponAI
ходил из «доблестного народа булсаров» (Кляшторный, 197fl П
с. 262), бесспорно привилегированного этноса, так как устЯ|
повленная в честь него стела находилась рядом с памятников I
Барс-бега, героя битвы 711 г. Другим народом, входившим И
общность енисейских кыргызов, был народ ач, название котЛ '
рого встречается как на стелах и в наскальных надписях (ЕвтКЯ
хова, 1948, с. 5), так и на золотом кувшинчике из Копенскогв
чаа-таса: «Золото. . . дар Ача». В связи с этим С. В. Киселев
отмечал, что подобные «дани-дары, очевидно, еще в VII^B
VIII вв. характеризовали отношения кыргызского народа и era
знати». Несколько иную форму подчинения представляет над!
пись на другом копейском сосуде: «Бегское серебро мы далнИ
(Киселев, 1951, с. 602—603). Ряд племен был завоеван кыргы!
зами, видимо, так следует понимать выражение «умертвил рпв
ды синего волка, черного волка умертвил» в одной из уйбата
ских надписей (Бутанаев, 1973, с. 152). На самой низкой ступе
ни социальной лестницы стояли соседние горно-таежные плев
мена, в частности дубо: «Хягасы ловят их и употребляют в рае
I
f"' iv» (Бичурин, 1950, с. 354). В период ведения военных дей-
। ниш в них принимало участие все население государства епи-
ti-iii них кыргызов. В источниках отмечается, что когда кыр-
11.1П.1 «набирают и отправляют войско, то выступает весь на-
|Hi । и все вассальные поколения» (Кюнер, 1961, с. 60).
Вопросы этнографии енисейских кыргызов. Хозяйственно-
Мишурный тип енисейских кыргызов до выхода их на истори-
•п । кую арену Центральной Азии, по мнению большинства ис-
н дователей, носил комплексный характер. Так, по сведениям
I ninny, кыргызы предстают главным образом как народ земле-
|г.п.чсский: «Сеют просо, ячмень, пшеницу. Мелют муку руч-
ными мельницами; хлеб сеют в третьей, а убирают в девятой
типе. Вино квасят из каши». Или: «Отсутствуют пять хлебов,
имеется только ячмень, пшеница, темное просо, конопляное
имя... Для пшеницы имеется пеший жернов, которым делают
\i\kv». Земледелие у кыргызов носило пашенное направление,
lunopoe невозможно без домашнего скотоводства. По данным
н>|<> же источника, «есть верблюды и коровы, но более коров
и овец», или: «верблюдицы, быки, бараны, причем особенно
много быков». Крупный рогатый скот несомненно использо-
ti.i hM кыргызами как тягловая сила в земледельческом произ-
шнстве. «Богатые землепашцы, — отмечает Таншу, — водят их
по несколько тысяч голов» (Бичурин, 1950, с. 351—352; Кюнер,.
1'11,1. с. 58—59).
Многочисленные остатки ирригационных сооружений в Ми-
HV ппской котловине говорят о высокой культуре не просто
плужного, но и орошаемого земледелия. В качестве основного
н’мледельческого орудия, судя по археологическим находкам,
и, пользовался плуг с железным наконечником, сошником или
в-мехом. Урожай убирали серпами; обмолот производился при
помощи специальных мельниц с жерновами. К этому следует
н>|>авить находки злаков в погребениях, сельскохозяйственных
кручин и обломков жерновов на поселениях, наличие развито-
in керамического производства и металлургии. Стационарный
характер хозяйства енисейских кыргызов подтверждается су-
ществованием у них укрепленных поселений и т. д. (Евтюхова,
1'Н8, с. 73—103).
Отдельные группы кыргызов занимались отгонным ското-
|ш 1.СТВОМ. Это подтверждается составом стада (лошади, овцы,
верблюды), требующим именно такой формы содержания ско-
i.i; видами пищи («питаются мясом и кобыльим молоком»);
пикш жилища («палатки, обтянутой войлоками»); обычаями
। при браках калым платится лошадьми и овцами») (Бичу-
рин, 1950, с. 351—353); существованием летников и зимников,
ифнксированиых археологическими раскопками кыргызских
поселений па Табате (Худяков, 1982, с. 206—214). Однако па
ном основании вряд ли можно считать енисейских кыргызов
|,>чевниками в такой же степени, как, например, тюрков-тугю
79
или уйгуров. Культура кыргызов Среднего Енисея pa3BHBaj
традиции таштыкской культуры, хозяйство которой, как у>
говорилось, носило комплексный характер. Переход таштыкц
к скотоводческой экономике не подтверждается никакими м
териалами. Сама территория Минусинской котловины, сравн:
тельпо небольшая по размерам, окруженная горно-таежным
массивами Саян и Кузнецкого Алатау, в значительно больше
•степени приспособлена к интенсивному земледелию, нежеа
к экстенсивному скотоводству. На протяжении всех предшес
вующих веков здесь последовательно развивались различи!
виды земледелия: от ручной, или мотыжной, его формы у т
гарцев до появления первых пахотных орудий у таштыкцев
наконец, плужного орошаемого земледелия у енисейских кы
вызов. Можно предполагать, что преимущественное развит:
земледельческого компонента в комплексном хозяйстве кырг:
зов (по сравнению с таштыкской культурой) послужило эк
комической основой государственного объединения, создашь
го ими во второй половине I тыс. н. э.
Памятники типа «чаа-тас» VI — середины IX вв. Истори
изучения археологических памятников енисейских кыргыз!
наиболее полно и объективно рассмотрена Ю. С. Худяковы
(Худяков, 1982, с. 6—24). В настоящее время приняты тр
основные периодизации культуры енисейских кыргызов во вт(
рой половине I тыс. н. э. Первая построена на принципе выд<
ления культур — культуры чаа-тас (VI — первая половин
IX вв.) с подразделением ее на два хронологических этап
(утинский — VI—VII вв. и копенский — VIII — первая половин
IX вв.) и тюхтятской культуры (вторая половина IX—X вв;
(Кызласов, 1978; 1981, с. 46—52). Вторая — на принципе выд(
ления эпох — эпохи чаа-тас (VI—VIII вв.) и эпохи Ееликоде(
жавия — IX—X вв. (Худяков, 1982, с. 24—71). И наконец, тр(
тья построена на выявлении основных закономерностей ист<
рии развития кыргызской общности — «VI — первая половин
IX вв., когда опа занимала ограниченную территорию и
Среднем Енисее; середина IX — вторая половина X в. — вр<
мя значительного расширения границ» (Длужневская, 198!
с. 118).
Принципиальных различий, за исключением самих дефиш
ций, в приведенных периодизациях, очевидно, нет-—все он
основаны на этапах истории енисейских кыргызов. Поэтом
правомерно предложение Г. В. Длужневской: «Объединит
археологические памятники VI—XII вв. на территории Тувы
Минусинской котловины под единым названием — культур
енисейских кыргызов» (Длужневская, 1982, с. 118). Что касг
ется хронологических рамок первого периода по периодизаци
Г. В. Длужневской, то они представляются излишне широким
для конкретного историко-культурного исследования. Вслед з
80
I l' Кызласовым, в пределах VI—IX вв. можно выделить
। । >>пкретных типов памятников и этапов развития культуры
II ГНСКНХ кыргызов.
I < >| ионной вид погребальных сооружений енисейских кыргы-
IBp.i и Минусинской котловине во второй половине I тыс. н. э.—
Mu шг, что означает в переводе «камень войны». Наземная
В чл и. чаа-тасов представляла собой в прошлом юртообразную
В [ройку из горизонтально положенных плит, у основания ко-
B|i tun установлены вертикально вкопанные камни, явно продол-
^Ирпнпе татарскую и тесинскую традиции. Под ними в прямо-
|^В>ниых ямах, укрепленных по стенкам деревянными столби-
Bbiil'u. находятся остатки трупосожжений, керамика и немного-
ЦЙи и иные предметы сопроводительного инвентаря. Иногда здесь
Hi*, встречаются и погребения по обряду трупоположения. Без
। венных изменений, независимо от размеров сооружений
^iпинального положения погребенных, основные конструктпв-
особенности чаа-тасов сохраняются на протяжении всей
В|1 ipni’t половины I тыс. н. э. вплоть до X в.
К Памятники VI—VII вв. выделены Л. Р. Кызласовым под
Иь»пм<шованием утпнского этапа культуры чаа-тас (утинский —
ii и.» название для Койбальского чаа-таса, принятое Л. Р. Кыз-
^К-| иным). Основаниями для этого послужили: 1) расположе-
|ц кыргызских захоронений на местах таштыкских могильни-
in I, ") сохранение некоторых таштыкских элементов в устрой-
। погребальных сооружений; 3) отдельные предметы (метал-
|B)iiiiikiie накладки с изображением парных головок лошадей)
। > рампка, продолжающие прежние таштыкские традиции
И (I и i.iacoB, 1981, с. 48—49). Из числа предметов, включенных
|| I I’ Кызласовым в хронологический ряд VI—VII вв., следует
1 Гн । почить кинжал «уйбатского типа» и стремя с высокой пла-
^•tiiiri.i гой дужкой из собрания Минусинского музея (Степи
^Внр. пп в эпоху средневековья, 1981, рис. 28), которые относятся
i| f" elec позднему времени.
! Памятники утинского (койбальского) этапа культуры ени-
hibiiix кыргызов синхронны кудыргинскому этапу в истории
кауры населения Горного Алтая и характеризуются теми же
I |i| и шаками: отсутствием поясных наборов с бляхами-оправами,
II ,н‘ । оанчатых удил, эсовидных псалий и других предметов, ха-
Иикн рпых для периода Второго тюркского каганата. Показа-
। и ни, что в материалах ранних чаа-тасов (Койбальского, Сыр-
F »><чп. Абаканского, Джесос и др.) значительно слабее отрази-
вши i > . вязи с культурой южных районов Саяно-Алтая, чем в по-
М и I’ loinee время. Видимо, в VI—VII вв. население Минусин-
н i/i котловины, генс^ическп связанное с таштыкцами, еще со-
В <|Н11г.|.1о известную обособленность от остальных районов тюрк-
Яяп||| мира. По этой же причине памятники енисейских кыргы-
Ньп \ !1 VIII вв., синхронные катандинскому этапу, на террито-
||‘>и Минусинской котловины не выделяются в самостоятельную
Li : 343 81
группу погребений. Здесь продолжает развиваться традиция
пая культура ранних чаа-тасов, мало подверженная различно!
рода иновациям.
С начала VIII в. (копёнский этап по периодизации'Л. Р. Kn
ласова) в культуре енисейских кыргызов происходят существа
пые изменения. Появляется целый ряд вещей, ранее не встп
чавшихся в Минусинской котловине, — поясные бляхи-оправы
ременные наконечники (табл. V,<3—5), тройники с вырезныа
лопастями (табл. V, 19) и уздечные бляшки с фестончатц
краем (табл. V, 14), крупные сердцевидные бляхи-решм
(табл. V, 9, 10) и подпружные пряжки с язычком на вертлю
(табл. V, 20), стремена с высокой пластинчатой дужм
(табл. V, 16, 17) и двукольчатые удила с эсовиднымп псалиям
(табл. V, 1, 8). Большая их часть прямо сопоставима с кура
скими. Из числа предметов, включенных Л. Р. Кызласовым
хронологический ряд VIII — первой половины IX вв. (Стс*|
Евразии в эпоху средневековья, 1981, рис. 28), следует иск,ин
чить вещи из Уйбатского чаа-таса (№ 2, 17, 24, 43), относ»
щисся к более позднему времени.
На копейском этапе развития культуры енисейских кыргыш
значительно усложняется картина погребальной обрядное и
Появляются подкурганные трупосожжения (Капчалы I), пр|
чем отдельные происходящие из них вещи, главным образо,
предметы конского снаряжения (стремена, удила п псалии]
идентичны найденным в расположенных рядом погребения
с конем (Капчалы II), предметный комплекс которых, возможп!
и явился источником этих заимствований (Левашова, 195«
рис. 1, 5). В чаа-тасах делаются «тайники», куда помещают^
наиболее ценные вещи. Под одним сооружением располагаете!
несколько могил. Часто встречаются необожженные человече
ские кости, относящиеся к каким-то сопроводительным зах(>
ронениям.
Копёнский чаа-тас. Особо следует остановиться па погребе
ниях знаменитого Копейского чаа-таса, исследованное
Л. А. Евтюховой и С. В. Киселевым в 1939 г. (Евтюхова, Кисс
лев, 1940; Евтюхова, 1948, с. 30—53; Киселев, 1951, с. 583—587)
А. А. Гаврилова по аналогии с курайскнми курганами на Алтш
высказала предположение о том, что основные (ограбленные)
захоронения здесь были совершены по обряду трупоположения
а «тайники» представляют собой помещенный таким образок
инвентарь сопроводительных трупосожженпй. По записанным
Г. Ф. Миллером рассказам бугровщиков, ограбивших Копён
скин чаа-тас, основные захоронения здесь были совершены ш'
обряду трупоположения, что подтверждается отдельными наход-
ками человеческих костей (Гаврилова, 1965, с. 65—66). О том,
что по обряду трупоположения не были похоронены, как ечн
тала Л. А. Евтюхова, «рабы пли слуги, сопровождающие покой-
ника» (Евтюхова,
1948, с. 33),
свидетельствуют некоторые вещи.
82
»и [ни 1' нпые грабителями, в частности золотая серьга с привес-
ти в виде грозди винограда VIII—IX вв. из кург. 5 (Евтюхова,
нн । п-в, 1940, рис. 3). Вывод А. А. Гавриловой о том, что «это
in погребения вождя и его дружинников» (Гаврилова, 1965,
и ), гем более интересен, что именно такая форма захороне-
hti । подкурганные трупосожжения с помещенными отдельно,
и 'и lii» предметами сопроводительного инвентаря — станет
Ь’’1п\1 из наиболее распространенных видов погребений кыр-
р, ь 1о1\ воинов в IX—X вв.
F Пшребения Копейского чаа-таса относятся ко времени рас-
нн'' i.i культуры енисейских кыргызов в Минусинской котловине.
D| и " 1.НОГО из них (кург. 2) Б. II. Маршаком на основании ана-
мн । орнаментальных композиций на золотых сосудах была
||, пн шлена дата «около середины или даже второй половины
X и (Маршак, 1971, с. 55—56). Следует добавить, что ни в
[и и>\1 кыргызском памятнике не ощущается столь сильное, как
lllhonciiax II, влияние танского искусства (изображения драко-
ний фе никсов, гусей со сплетенными шеями и т. д.). Такое рас-
1ц hi ранение восточных мотивов могло иметь место только в
in pinщ завершения кыргызско-уйгурских войн, вызвавших уси-
riiiuni интерес к енисейским кыргызам со стороны тайской ди-
ll) uni, т. с. в середине IX в. Вместе с тем вряд ли можно
Hih шолагать большую разницу во времени сооружения >к.ург. 2
। ipvrnx захоронений Копёнского чаа-таса и датировать его
hi шее середины IX в., так как в данном случае следует ожн-
Hfiu. аналогии копёнским материалам в кыргызских погребениях
|ыч.|, Алтая и Восточного Казахстана, а этого не наблюдается,
Ма териалы Копенского чаа-таса отчетливо показывают 'со-
ii'i.i и.ную дифференциацию кыргызского общества. Найденные
mi 1 предметы — золотые блюда и сосуды с руническими над-
lili, 1мп п роскошным накладным орнаментом, бронзовые релье-
фы изображениями всадников и животных в сценах охоты,
|,ji и.in поясных и сбруйных наборов, сплошь покрытые растя-
'!' и.пым орнаментом и зооморфными композициями—представ-
'•11111'1 гордость средневековой сибирской археологии. Значение
...неких находок тем более велико, что, по мнению А. А. Гав-
р ишой, они происходят не из основных, а из сопроводитель-
in гружпнных захоронений. Можно предполагать, что услож-
ш пне социальной структуры государства кыргызов должно
бы и, повлечь за собой изменения в военной организации, все
Ffin к-е укреплявшейся для предстоящей войны с уйгурами. Спе-
|ш.I.HJ1O исследовавший вопрос о военной организации енпсей-
II и \ кыргызов Ю. С. Худяков также пришел к выводу, что, «но-
ii.n. и,ку инициатива в войне с уйгурами исходила от кыргызов,
пинию вероятно, что ее объявлению предшествовала основа-
о и ная подготовка, в том числе укрепление центральной адми-
нш ।ратпвной и военной власти» (Худяков, 1980, с. 138—139).
3. УЙГУРЫ
Образование Уйгурского каганата в 745 г. явилось резул^
Татом многовековой, борьбы телеских племен, в первую очеред]
уйгуров, за политическую независимость, доминирующую рол]
в центральноазиатских этносоциальных объединениях и созда
ние собственной государственности. Реальное воплощение эти]
тенденций, уходящих корнями еще в динлинскую древности
теле, стало возможно после гибели Второго тюркского кага
ната, которой немало способствовали уйгуры и другие союзшл
с ними телеские племена. Как и все средневековые государств!
Центральной Азии, Уйгурский каганат был сложным полиэтни
ческим объединением, в состав которого помимо собствен!!!
уйгуров (токуз-огузов с правящей династией Яглакар) входил!
большинство телеских племен (пугу, хунь, байырку, тонгра, сь|
ге, киби), а также в определенные периоды их истории други,
покоренные уйгурами народы — татары, кидани, басмалы, кар
луки и чики. Главным противником уйгуров на севере Централь-
ной Азии стали енисейские кыргызы, борьба с которыми, по-вН
димому, не прекращалась на протяжении всех 95 лет существо
вания Уйгурского каганата (Малявкин, 1974; 1983, с. 19-29)
Уйгуры и енисейские кыргызы. В истории взаимоотношени!
между енисейскими кыргызами и уйгурами во второй половине
VIII — первой половине IX в. можно наметить три периода.
Первый период — утверждение господства уйгуров на севере
Центральной Азии. В 750 г. уйгуры разбили чиков, присоеди
нилн к своим владениям территорию современной Тувы и про
вели северную границу государства по южным склонам Запад
ных Саян. Об этом рассказывает открытая недавно в Монга
лии Терхинская надпись (Кляшторный, 1980, с. 87—90)
В 751 г. кыргызы в союзе с пиками и другими местными племс
нами образовали антнуйгурскую коалицию, однако каган Моюц
чур (Боян-чор), опередив союзников, еще раз разбил чиков, за
Тем карлуков и военные отряды кыргызов. Эти события нашли
отражение в надписях
(памятник Моюн-чура)
(Малов, 1959, с- 38—43). В 758 г. уйгуры завоевали государстве
енисейских кыргызов, и «хагасский владетель» получил 01
уйгурского кагана титул хана (Бичурин, 1950, с. 355). Однако
По мнению Л. Р. Кызласова, подчинение кыргызов было номн
нальным, так как «управителем в древнем государстве хака
сов (кыргызов. — Д. С.) остался все тот же хан, получивший на
это право (очевидно, ценою откупа в виде дани) вместе со спе
Циальным титулом от Моюн-чура» (Кызласов, 1969, с. 58).
Второй период — известная стабилизация отношений, вызван
ная равновесием сил — позиционная война. О том, как она про
ходила, можно судить по следующей ситуации. В источниках
говорится, что «сие государство (енисейских кыргызов. — Д. С.)
знаменитого «Селенгинского камня»
на р. Селенге в Северной Монголии
84
f.n ii) всегда в дружественных связях с Даши (Средняя Азия —
I <’ ), Туфанию (Тибет. — Д. С.) и Гэлолу (карлуки на Запад-
ним Алтае. — Д. С.), но туфаньцы при сообщении с Хягасом
hi рапой енисейских кыргызов. — Д. С.) боялись грабежей со
троны хойху (уйгуров, — Д. С.), вот почему брали провожа-
п \ из Гэлолу» (Бичурин, 1950, с. 355). Приведенный отрывок
•hiм> показывает расстановку политических сил в Центральной
Диш во второй половине VIII в. — связи енисейских кыргызов
। карлуками, помощью которых пользовались и тибетцы; враж-
Ьпбпые действия по отношению к ним уйгуров, через чью терри-
1 ч>ию проходили караванные пути, соединяющие страну енисей-
1кп.\ кыргызов и Тибет. Из контекста источника следует, что
ki.ipi ызско-тибетские связи, несмотря на препятствия со сто-
I'liiij уйгуров, развивались успешно. Здесь же говорится о том,
Ьио из Средней Азии каждые три года приходил караван из
liba тати верблюдов «с узорчатыми шелковыми тканями». Все
"in не могло не способствовать усилению государства енисей-
ii.iix кыргызов, что подтверждается и приведенными выше архео-
|ш ическими материалами.
Гретий период — утверждение господства енисейских кыргы-
' ин, кыргызско-уйгурские войны и победа енисейских кыргызов
и.। I. уйгурами. В 795 г. прекратила свое существование уйгур-
• кая правящая династия Яглакар, и в Уйгурском каганате на-
iiгнила пора междоусобиц. «Поразительный факт в истории
Ьн>ма хойху (уйгуров. — Д. С.), — отмечал Д. Позднеев, — за-
п попался в том, что по прекращении на его троне дома Иологэ
1'<||лакар. — Д. С.) в 795 г. почти ни один хан не правил боль-
ню 3 4 лет» (Позднеев, 1899, с. 95). В 820 г. кыргызский Ажо
гшсрвые без каких-либо санкций со стороны правителей дру-
ц|\ государств объявил себя каганом. Как отмечает Л. Н. Гу-
милев, «мать его была тюргешской княжной, а жена — дочерью
п.бстского полководца, следовательно, и с теми и с другими
\ него были родственные связи» (Гумилев, 1967, с. 429). В том
ъ<- году уйгурский каган Бао-и начал войну против енисейских
кыргызов — «послал министра с войском, но сей не имел успе-
ха.- (Бичурин, 1950, с. 355). Война продолжалась двадцать лет.
История кыргызско-уйгурских войн уже рассматривалась в
штсратуре, ей посвящены специальные исследования. В одном
ч । них по имеющимся памятникам Саянского каньона Енисея и
I увы было сделано предположение о трех этапах уйгуро-хакас-
iKiix (кыргызских. — Д. С.) войн: 1) конец 20-х годов, 2) 30-е
ищи, 3) конец 30-х годов — до выхода енисейских кыргызов на
прриторию Монголии (Кызласов И., 1979, с. 290). В конце
уйгуро-кыргызских войн кыргызский Ажо писал уйгурскому ка-
i.niy: «Твоя судьба кончилась. Я скоро возьму золотую твою
"рду, поставлю перед ней своего коня, водружу мое знамя»
(Бичурин, 1950, с. 355). В 840 г., пользуясь изменой уйгурского
поеначальника Цзюйлу Мохэ, вызвавшего нападение кыргыз-
85
кой конницы на столиц.)/ уйгуров г. Орду-Балык, енисейси
кыргызы сокрушили Уйгурский каганат и захватили власти
Центральной Азии. Начался период «кыргызского великод!
жавия».
Падение Уйгурского каганата не было следствием толи
нашествия енисейских кыргызов, а явилось результатом цела
ряда причин как внутренних, так и внешних. К внутренним иЦ
чинам могут быть отнесены: разложение элиты уйгурски
общества; стихийные бедствия 839 г., когда «был голод, а вел
за ним открылась моровая язва, отчего много пало овец и ]
шадей» (Бичурин, 1950, с. 334); присоединение уйгурами тер|1
тории современной Тувы, до этого занимавшей своеобрази
буферное положение между государствами Центральной A:i
и Южной Сибири. Внешние причины заключались в политп
тайского правительства, воспользовавшегося силами уйгур
для подавления восстания Ань-Лушаня (Малявкин, 1975), нс
росшей силе енисейских кыргызов и заинтересованной политп
Тибета, установившего договорные отношения с енисейскш
кыргызамп еще в начале VIII в., в результате чего кочен
уйгуров оказались зажаты между территориями союзных i
сударств.
Археологические памятники уйгуров. Несмотря на то, ч
Уйгурский каганат просуществовал дольше других центральп
азиатских государственных объединений, конкретно об эти
культурной истории населения Уйгурского каганата извес'П
очень мало. Объясняется это в первую очередь слабой степеш
изученности археологических памятников, которые могут бы
связаны с уйгурами. Наибольшее их количество исследовано
Туве. Это уйгурские городища и катакомбные погребения тш
могильника Чааты I.
Сведения о сооружении уйгурских городов на р. Кем (Ен
сее) имеются в письменных источниках. В памятнике Мою
чура говорится: «Там я распорядился устроить свой беловаты
лагерь и дворец [с престолом], там я заставил построить кр
постные степы [заборы], там я провел лето, и там я устрани!
моления высшим божествам (?). Мои знаки [тамги] и мои ппс
мена я там приказал сочинить и врезать в камень» (Мала
1959, с. 40). В настоящее время исследовано большое колич
ство уйгурских городищ и крепостей, культурная прниадлеи
ность которых была определена С. II. Вайнштейном (Baril
штейн, 1958, с. 227—229; 1959; Кызласов, 1969, с. 59—63; 197
с. 145—158). По наблюдению Л. Р. Кызласова, «уйгурские гор,
дища расположены стратегически продуманно, по одной дуг
образной линии, обращенной выпуклостью к северу, в сторон
Саянского ?<ребта, прикрывая центральные, наиболее плодоро,
иые районы Тувы от возможного вторжения северных сося
дей —древних хакасов (кыргызов. — Д. С.)» (Кызласов, 19G
е. 59). К сожалению, материал из уйгурских городищ, предстар
- 86
|0Ц|«чии\ не городища в полном смысле этого слова, а скорее
Ьм'Р''||ц гельные сооружения иа случай военной опасности, не-
|^и 1.1 (очно выразителен. Это фрагменты керамики, зернотерки,
и ii.in.ie металлические орудия и костяные поделки, имеющие
Тр. i n ин по широкий круг аналогий.
[ 1||.1'штелыю больший интерес представляют материалы ка-
м< Эминых погребений, в первую очередь могильника Чааты I,
К и loiiaHiioro С. А. Теплоуховым и Л. Р. Кызласовым (Кызла-
V.i 1‘к>9, с. 65—78; 1979, с. 158—188). В них своеобразно все—
Жн1 катакомбная форма погребений, не характерная для сред-
Wii.ihimx памятников Южной Сибири; керамика, по формам и
|||)|гм.1м орнаментации воспроизводящая образцы керамики
Luk кого времени; уплощенные ланцетовидные наконечники
il l, железные клепаные котлы с вертикальными и горизон-
Bii.in.iMii ручками; конструкция лука с концевыми и средин-
< чп накладками, а также фронтальной пластиной-вкладышем
[ р.птппряющимпся концами хуннского типа. В комплекс эле-
гии >в культуры уйгуров в Туве, выделенный Л. Р. Кызласо-
Lm, входят развитая градостроительная архитектура, произ-
1п то «уйгурских ваз», лук определенной конструкции, котлы,
ининечиикн стрел, каменные изваяния с сосудом в двух руках,
||ииящиеся к VIII—IX вв. Без каких-либо дополнений они
i.i in воспроизведены при характеристике культуры кочевых
Jim ров Д. IT. Тихоновым (Тихонов, 1978). Средневековый воз-
р.п । гувииских катакомбных погребений доказан Л. Р. Кызла-
Bihi.iM достаточно убедительно. Вместе с тем Л. Р. Кызласов
Bimi iii.'i глубокую, очевидно, принесенную из Северной Монго-
№111 н Забайкалья, хуннскую традицию в материалах тувин-
'|о. погребений (форма, орнамент и технические приемы изго-
li'H н ппя керамики; конструкция сложного лука), что, по его
in пню, «свидетельствует о глубоких центральноазиатских
нрпях уйгурской культуры» (Кызласов, 1969, с. 75).
Преемственность культуры уйгуров Тувы с культурной тра-
.Liniiiiii хуннского времени несомненна, что соответствует указа-
нно письменных источников о том, что «предки дома ойхор
Ipoiixy, т. е. уйгуров. — Д. С.) были гунны» (Бичурин, 1950,
I 101), и подтверждается общей территорией расселения хун-
Ц|'Н и уйгуров на р. Селенге. Вместе с тем особенности ката-
[|м1\пч1ых погребений в Туве ставят ряд вопросов, на которые
И и.нтоящее время ответить трудно. Найденные здесь предметы
in имеют ничего общего ни с изображениями на уйгурских
р". писях из Турфана, ни с реалиями тувинских изваяний так
и.। ыиаемой «уйгурской» группы, а сам обряд захоронения
(и катакомбах) не соответствует описанию погребального
гнряда уйгуров в письменных источниках. На этом основании
А \. Гаврилова высказала сомнение в уйгурской принадлеж-
lin. hi катакомбных погребений в Туве (Гаврилова, 1974, с. 180).
I'.i -копки в Орду-Балыке, столице уйгуров, дали керамику по
87
характеру орнаментации в целом отличную от тувинской, j
имеющую с ней и некоторые общие элементы, например ром.б
ческие узоры (Худяков, Цэвээндорж, 1982, рис. 5). Фрагмеж
керамики типа орду-балыкской с вписанными полукружия!
были найдены на Орхоне (Орхон-Дель, кург. 5) в погребет
с трупоположением, северо-западной ориентировкой и coupon
дительным захоронением шкуры коня. Л. А. Евтюхова счита.
возможным относить данное погребение к уйгурам (Евтюхои
1957, с. 222—223). В таком случае, отмечает Ю. С. Худякг
«не исключена вероятность, что погребения со шкурой коня
Монголии и Южной Сибири, а также инвентарем конца I ть
н. э. и керамикой, напоминающей орду-балыкскую, оставлю
уйгурами», а тувинские катакомбные захоронения «остави.
население, находившееся в подчинении у уйгуров, но отличи
шееся от них в этническом отношении» (Худяков, Цэвээндор
1982, с. 93—94). Последнее предположение вполне вероятно, I
оно не противоречит принадлежности тувинских погребен;
уйгурам в широком, этнокультурном значении термина.
Значение уйгурского периода в этнической истории народ
Южной Сибири еще до конца не оценено исследователям
Между тем материалы духовной культуры свидетельствуют, ч
уйгуры сыграли весьма значительную роль в формирован
мировоззрения и культуры населения Саяно-Алтайского нагор
(Потапов, 1978; 1981). С распадением Уйгурского каганата сн
заны два важнейших события в истории народов севера Цс
тральной Азии — широкое расселение енисейских кыргызов в (
редине IX в. и сложение кимако-кыпчакского государственно
объединения на Иртыше.
Глава IV
ПОЗДНЕТЮРКСКОЕ ВРЕМЯ
I. «КЫР ГЫЗСКОЕ В ЕЛ ИКОД ЕРЖАВИ Е»
В 840 г. енисейские кыргызы, победив уйгуров, перевалили
ir Саяны и вышли на просторы Центральной Азии. Впервые
|| |ро i северного происхождения, создавший высокую культуру в
A Incline Среднего Енисея, стал играть решающую роль в делах
liuiiix южных соседей. Вслед за отступающими уйгурами кыр-
I,.1 in занимают ряд районов Центральной Азии—Монголию,
Ькупгарию, Восточный Туркестан. Ставка кыргызского Ажо
|ч.| i.i перенесена в Северо-Западную Монголию, южнее гор Ду-
miiiii. (Танну-Ола), «в 15 днях конной езды от прежнего хойху-
ъипо (уйгурского. — Д. С.) стойбища» (Бичурин, 1950, с. 350).
f HI 1 —842 гг. ими были захвачены крупные города Восточного
пурьестана — Бешбалык и Куча, в 843 г. — Аньси и Бэйтин
uiacoB, 1969, с. 94—95). Ярким подтверждением вторжения
>ир1ызов в оазисы Восточного Туркестана является «легендар-
ней сцена» из Кум-Тура с изображением нападения кыргыз-
lhn\ воинов в пластинчатых панцирях на «горожанина в его
inf» шейном доме», скорее всего уйгура (Худяков, 1979а).
I' 847—848 гг. экспансия енисейских кыргызов была направ-
'111.1 в сторону Забайкалья, на восток, против племен шивэй,
» мнорых укрылись остатки разгромленных уйгуров.
!’> результате завоеваний кыргызов во второй половине IX в.
1||.ц||щы их расселения охватили территорию от верховьев
Амура на востоке до восточных склонов Тянь-Шаня па западе.
I'uiniia енисейских кыргызов — Минусинская котловина посте-
IIIнпо становится самой северной окраиной обширного государ-
iiii.i Это соответствует указанию Таншу о том, что «Хягас было
hi и.ное государство; по пространству равнялось тукюеским вла-
цппям (очевидно, имеются в виду границы Второго тюркского
uni.।пата. — Д. С.). На восток простиралось до Гулигани (стра-
ii.’i курыкан в Прибайкалье. — Д. С.), на юг — до Тибета (в дан-
ц|>м случае Восточный Туркестан. — Д. С.), на юго-запад —до
89
Гэлолу (страна карлуков, в VIII в. переселившихся в Сем!
репье.—Д. С.)» (Бичурин, 1950, с. 354). По сведениям анопД
пого автора «Худуд-ал-Алам», в начале X в. столица госудЯ
ства енисейских кыргызов была перенесена в г. КемиджкеИ
Центральной Туве («Материалы по истории киргизов и КирЯ
зип», 1973, с. 41; Кызласов, 1969, с. 96).
По всей обширной территории расселения енисейских кьи
гызов их археологические памятники представлены нераии
мерно. Материалы, полученные в результате многолетних исс.в
дований, позволяют выделить во второй половине IX—X вв. I
крайней мере пять локальных вариантов культуры енисейск!
кыргызов — тувинский, алтайский, восточноказахстанский, м!
нусннский и красноярско-канский. Все погребения енисейск!
кыргызов IX—X вв. совершены по обряду трупосожжения, ч|
па данном этапе изучения можно рассматривать как этнически
признак данной культуры по всей территории ее распростр]
нения.
Тувинский вариант. Наибольшее количество кыргызских nd
гребений по обряду трупосожжения исследовано в Туве. По дя|
ным Г. В. Длужневской, здесь «насчитывается около 290 пог|м
бальных и поминальных сооружений, ритуальных выкладок I
«меморативных» курганов, относящихся к этому (IX—X вп,1
Д. С). времени» (Длужневская, 1982а, с. 126), что значителмЯ
превышает их количество как в метрополии енисейских кыр|’|
зов — Минусинской котловине, так и во всех остальных района
расселения в период «кыргызского великодержавна». Очевидц!
основная масса кыргызского населения, во всяком случае начл
пая с X в., была сосредоточена па территории Тувы, где нах!
дилась столица кыргызского государства.
По своим конструктивным особенностям кыргызские norpi
бения в Туве могут быть разделены на несколько типологшЦ
ских вариантов: 1) подкурганные захоронения в неглубоких мо
сильных ямах или на горизонте с «тайниками». 2) юртообра!
ные сооружения из горизонтально положенных плиток с ости
ками захоронений в неглубоких ямках; 3) «пустые» курганы
возможно, кенотафы, не содержащие остатков захоронеи|1
(Кызласов, 1969, с. 97—98; 1981, с. 55; Нечаева, 1966, с. 137-1
142; Длужневская, Овчинникова, 1980, с. 88—89). Иногда вст|><
чаются коллективные (до 3 человек) трупосожжения кыргы!
ских воинов с соответствующим комплектом предметов сопри
водительного инвентаря (Нечаева, 1966, с. 108—120: МаннаЙ
Оол, 1968, с. 324—328). В некоторых случаях погребения ofl
ставлены вертикально вкопанными плитками, а сами курганы
обломками горных пород, что можно рассматривать как сохрк
некие конструктивных особенностей минусинских чаа-тас<)||
С той же традицией связаны обычай сооружения стенок из rd
ризонталыю положенных плиток и устройство «тайников» с пап
более ценными вещами. Однако точных повторений минуснН
niu чаа-тасов нигде, в том числе в Туве, неизвестно. Объяс-
это может по-разному: нарушением этнической тради-
III и и связи со сменой политической ситуации в Центральной
А пн, специфическим характером тувинских погребений, пред-
|гч г,1ющих главным образом захоронения воинов; отсутствием
К, |\и щщего строительного материала; этнокультурными иро-
|н ими, происходившими в условиях иноэтнического окруже-
Кп । и среде самих енисейских кыргызов па местах их нового
&| <।ления.
Hi всего многообразия памятников енисейских кыргызов в
plnr опубликованы материалы лишь нескольких могильников,
В мнорых наиболее интересны Шанчиг (Кызласов, 1969,
li 28 -40; 1978), Тора-Тал-Арты (Нечаева, 1966), Хемчик-
Ri'i II (Длужневская, Овчинникова, 1980, с. 88—91), Каа-Хем
фшшай-оол, 1968, с. 324—328), Саглы-Бажп I и Кюзленги II
|! |>.1ч, 1980) и некоторые другие. Многочисленные находки из
и рсбений этих могильников позволяют достаточно полно пред-
l)>iiiiiii> себе облик материальной культуры кыргызов на тер-
|н1о|>пп Тувы. Наряду с вещами общераспространенных форм
( •ia.un поясных наборов, пряжки с язычком на вертлюге, пан-
liipiii.ie пластины, топоры-тесла, двукольчатые удила, эсовидные
hiii.ши, трехперые и плоские ромбические наконечники стрел)
р них представлены предметы, характеризующие культуру соб-
liiiiiino енисейских кыргызов IX—X вв.: стремена с петельча-
Inii приплюснутой дужкой и прорезной подножкой, витые удп-
L г «8»-образным окончанием звеньев с кольцами, располо-
женными в различных плоскостях, трехперые наконечники стрел
| пирамидально оформленной верхней частью и серповидными
Прирезями в лопастях, эсовидные псалии с зооморфными окон-
(ыипями в виде головок горных баранов или козлов, различных
пинт бронебойные наконечники стрел, круглые распределители
|ч мной, гладкие лировидные подвески с сердцевидной прорезью,
ные и сбруйные наборы со сложной системой орнаментации
1||.|<111тельный, «цветочный», «пламевидный» орнаменты и др.).
Пшобный комплекс вещей, который может быть назван кыр-
||.||ским (табл. VI, 2, 4, 5, 9, 10—12, 16, 17, 23), наряду с обря-
1п\| групосожжепия является опорным при определении памят-
ники енисейских кыргызов и в других районах их расселения
I \ X вв.
1’> настоящее время до полной публикации материала и его
щипального исследования трудно отделить в Туве памятники
||||>|юй половины IX в. — периода наибольшей экспансии ени-
чп кпх кыргызов от памятников X в. — периода постепенного
'пиращения их государственных границ. Думается, что наряду
। миологическим анализом погребального обряда и предметов
ппроводительного инвентаря также должно быть учтено и гео-
р.|фпческое положение памятника в зависимости от того пли
Иниго периода кыргызской экспансии. Возможно, более ранними
।
QI
в ряду тувинских захоронений по обряду трупосожжения я*>
ляются погребения с «юртообразными» надмогильными сооД
жениями из горизонтально положенных плиток, типологически
стоящие ближе к минусинским чаа-тасам. В одном из них (м»
гильник Хемчик-Бом II в Саянском каньоне Енисея) были ний«
дены ажурные бляхи-оправы с фигурками стоящих друг протД
друга петушков (табл. VI, 2), композиционно повторяющие п!
сражения фениксов на копёнском блюде (Длужневская, ОвчиН»
никова, 1980, рис. 2). Возможно, к концу IX в. относятся свои
образные по составу предметов сопроводительного ннвентаЯ
погребения с трупосожжениямп на могильнике Саглы-Бажи||
Кюзленги II (Южная Тува). По мнению А. Д. Грача, они «отри
жают одну из максимальных фаз экспансии кыргызов за Cail
ны... Эти памятники были сооружены уже тогда, когда кыв
гызы полностью сломили сопротивление уйгуров^ завладели
территориями Тувы и Монголии и стали на некоторое время ХФ
зяевами Центральной Азии» (Грач, 1980, с. 118). В одном И|
них (Саглы-Бажи I, кург. 16) были найдены фрагменты берест!
с тибетскими надписями охранительного характера — еще одЩ
свидетельство существования этнокультурных связей между сип
сейскими кыргызами и Тибетом (Грач, 1980, с. 119—121). Вол!
поздними (X в.) являются подкурганные погребения типа Тор!
Тал-Арты и Каа-Хем, в которых найдены остатки трупосожжЯ
ний нескольких человек, точно так же как в наиболее крупно!
могильнике XI в. Эйлиг-Хем III в Центральной Туве. Из эн!
погребений происходят стремена с пластинчатой дужкой и пр!
резной подножкой, псалиц с раскованными и декоративно оф- Я
мленными концами, детали поясных наборов и пряжки, покрм
тые золотым пли серебряным листком, наиболее характер!!,!
для начала II тыс. н. э.
Пребывание кыргызов на территории Тувы помимо погреб!
пий по обряду трупосожжения отмечено также эпиграфическим!
находками (рунические надписи на скалах и стелах), тамгам!
оросительными системами, около которых раскопаны курган!
енисейских кыргызов (Длужневская, 1982а, с. 124—126). |
Алтайский вариант. На Горном Алтае памятников енисе!
ских кыргызов известно значительно меньше. Среди них необх!
димо отметить два кургана с обрядом трупосожжения и хара!
терным для IX—X вв. набором предметов сопроводительно!
инвентаря (палаши, удила с «8»-образными кольцами и эсовн!
ными псалиями с «сапожком», наконечники стрел и др.) в Якя
' пуре (Грязнов, 1940, с. 18). В одном из них (кург. 1, мог. Е Ф|
находились остатки сожжений нескольких человек, как наир!
мер в Тора-Тал-Арты, кург. 4; в другом (кург. 4) найден и!
чельник на слегка изогнутой орнаментированной пластине, во!
можно, несколько более поздний, чем из кургана 12 могильник!
Шанчиг (Кызласов, 1978, рис. 6).
Еще одно погребение с трупосожжением было раскопам
62
li.i'tn в 1972 г. на могильнике Узунтал V1IE в Сайлюгемской сте-
пи (Савинов, 1980). Под округлым камень», ым курганом из мсл-
< нл.тотых плит здесь были найдены ос~е_. атки трупосожгкгпия
I п>.1ь, пепел, кальцинированные кости) е-=и среди них два огре-
вши с приплюснутой петельчатой дужкоьшг:, однокольчатыс удп-
< продолговатыми внешними петлям гзви, железные кольца,
||’ >лая пряжка с подвижным язычком, еш=зж, проколка и набор
г пиковых украшений, состоящий из вито t = i проволочной гривны
н говками драконов на концах, пирамЕ-^идки из двух конусов,
крашенных зернью и инкрустированных голубым камнем (ла-
Вурит?), сильно метаморфизированным по -шсле пребывания в огне
|<>| ребальиого костра. Подобного рода укрдэиашепне—пирамидка—
и ю найдено А. В. Адриановым в чаа-т^^шсе на оз. Кызыл-Куль
Минусинской котловине (Евтюхова, 1 рис. 17). Особый
I,чи-рес представляет бронзовая провол» »лная гривна с изобра-
L гнием голов драконов. Литые головю-=ы драконов выполнены
I п.сфпо — с круглым глазом, прижаты: дзлн ушами, разинутой
lull 1ью, с широко разведенными губам» , между которыми за-
Виио кольцо (солнце?). Более всего эта геральдическая компо-
зиция напоминает изображение свисающую - нх головок драконов на
ыы'стной ажурной седельной бляхе (тас:2».||. V, 2) из кург. 6 Ко-
IliliuKoro чаа-таса (Евтюхова, Киселев, 1940, рис. 36). Время
Ьпиружения узунтальского погребения п -czzj относительно поздней
Вормс удил с продолговатыми внешни?» ~и петлями может быть
|ирггелено X в.
Все погребения енисейских кыргыз< тд»в на Горном Алтае
Мн ।курганные, без каких-либо конструкт- ивных элементов, напо-
||ц|.!1ощнх сооружения типа чаа-тас. В тсэтличие от Тувы они не
|и ра (уют культурной целостности, что = вероятно, объясняется
I» многочисленностью находившегося зд -с~зсь кыргызского населс-
|г к вступившего в близкие контакты с алтае-телескими тюр-
I и. Это подтверждается руническим я надписями из Меидур-
копа, в одной из которых сказано: «Он тюрк...», а в дру-
«Мой старший брат... герой и зг-м_ аменитый киргиз» (Бас-
liii'Ht, 1966, с. 80—81). Как далеко на с^-«^вер Горного Алтая про-
Кими енисейские кыргызы — сказать т~д >удно. Очень интересные
Инк-рпалы из старых раскопок К. .1 едебура па р. Чарышс
(’ ..шский, 1964, табл. XII) ближе кд сросткинской культуре,
III к культуре енисейских кыргызов.
На Западном Алтае погребения с т]*- ^упосожжениями открыты
llii могильнике Карболиха VIII. По м течению авторов раскопок,
мм । был похоронен древнехакасскит” (кыргызский.—Д. С.)
и ин, попавший сюда в период экспан «сддии енисейских кыргызов
К IX X вв. Пришлые кыргызы-завое= г^ватели, очевидно, вскоре
pi ini смешиваться с местными киме»____ками» (Медникова, Мо-
Kl I.пиков, Суразаков, 1976, с. 262).
Восточноказахстанский вариант. О —1ень близкие кыргызским
* । по обряду погребения (подкургаз; дные трупосожжения па
уровне древней поверхности), так и по предметам сопрово!
те.пыюго инвентаря (стремена с прорезной подножкой, пала)
лировидные подвески с сердцевидной прорезью, детали пояси]
наборов, наконечники стрел, тройники, витые «8»-образные у;
ла и т. д.) захоронения открыты в Восточном Казахстане в <
ставе Зевакипского могильника па Иртыше (Арсланова, 197!
По всем признакам, отмечает Ф. X. Арсланова, «рассмотрена
курганы наиболее близки к погребениям в Туве, относящим
к древним хакасам (кыргызам.— Д. С.). Такая близость cbi^
тельствует, по-видимому, о культурном и этническом взаим
влиянии племен, оставивших памятники в Туве и Верхнем Пр|
иртышьс» (Арсланова, 1972, с. 75). Хотелось бы вместе с i<
отметить, что зевакинские погребения отличаются и некотори
своеобразием: в них найдены кости лошадей, скорее всего отщ
сящнсся к сопроводительным конским захоронениям; керамик
отличная от кыргызской; кроме того, своеобразный xapaieq
носит орнаментация поясных наборов (широко использусн1
мотив «жемчужин» — он ближе известному в предшествующ,
время в Средней Азии, а не в Южной Сибири). ПогребепН
с трупосожжениями Зевакинского могильника находятся i
одном курганном поле с многочисленными кимакскпми Захир
нениями. Очевидно, оставившее его население- кыргызы, i
уже «вступившие в непосредственный контакт с аборигенам
Верхнего Прииртышья» (Арсланова, 1972, с. 75), причем н|И
цессы аккультурации, отраженные в зевакпнеких материале
безусловно были более или менее длительными.
В южных и юго-западных районах экспансии енисейсм
кыргызов материалов, связанных с ними, известно очень мал
Можно отметить типологически близкий кыргызскому комплег
предметов сопроводительного инвентаря из разрушенного погр!
бения в Джунгарском Алатау около г. Тскели (Агеева, Джус
пов, 1963). Пребывание енисейских кыргызов в Монголии зафи
сировано известной Суджинской надписью, установленной I
честь кыргызского судьи Бойла (Малов, 1951, с. 77). Извести;
здесь и отдельные, правда невыразительные, погребения и
обряду трупосожжения этого времени (Боровка, 1927, с. 67
В Восточном Туркестане памятников енисейских кыргызов пон
не обнаружено, что, скорее всего, объясняется слабой степень!
изученности данной территории в археологическом отношении
Минусинский вариант. Материалы из кыргызских курганов
Тувы, Горного Алтая и Восточного Казахстана, которые нЙ
принципу terminus post quem, имея в виду опорную дату 840 i (
датируются второй половиной IX--X вв., служат основанием ДЛЯ
датировки синхронных погребений на территории Среднего Еш!--
сея. К этому времени относятся большие курганы Уйбатскогп
чаа-таса, завершающие традицию сооружения минусинский
чаа-тасов (Евтюхова, 1938, с. 118—120), погребения с трушм
сожжениями могильника Капчалы II (Левашова, 1952, с. 121Ц
Ii) курганы около г. Минусинска (Николаев, 1972), могила
.1 । поляной» (Гаврилова, 1968; 1974) и часть вещей Тюхтяг-
1111 клада (Евтюхова, 1948, с. 67—72; Киселев, 1951,
И \l XIII).
< I'. Киселев и Л. А. Евтюхова считали Тюхтятский клад
iiiii|i осиным собранием и датировали его IX—X вв. А. А. Гав-
НЦ1.1 рассматривает его как разновременный комплекс и от-
1Л1 I, чю «этот клад нуждается в специальном изучении для
|'1|п ппя датировки входящих в его состав вещей» (Гаврилова,
-’I, ( 64). Л. Г. Нечаева по аналогии с кург. 4 могильника
|ш I.i.i-Арты поставила вопрос иначе — не следует ли рас-
хищать его «как погребение с трупосожжением нескольких
iniu K-'» (Нечаева, 1966, с. 120). Правильнее всего к оценке
iiH'iii памятника подошла А. А. Гаврилова, так как в состав
। ы входят не только разностильные бляшки — по крайней
и -и 20 поясных и сбруйных наборов, по и вещи разновре-
ИН.Н' в пределах IX—XII вв. В основном они относятся
\ X вв. (стремя с прорезной подножкой, «т»-видные трой-
U щтали сбруйных наборов, различного рода украшения,
i.i ка с язычком на вертлюге и др.), но некоторые предметы,
ipiiMcp шарнирные подвесные бляхи с геометрическим орна-
и<|\| (Евтюхова, 1948, рис. 133), датируются более поздним
минем. Поэтому вряд ли целесообразно объединять памят-
.|| енисейских кыргызов IX—X вв. по всей территории их рас-
» 'ранения под общим названием тюхтятской культуры.
I. кург. 5 могильника Капчалы II найдены бронебойные и
иные трехлопастные наконечники стрел с серповидными про-
пин, аналогичные тувинским типа Шанчиг (Левашова, 1952,
)). Из курганов, раскопанных около Минусинска, происхо-
палаш с напускным перекрестием, витые удила с «8»-образ-
ии кольцами, петельчатое стремя с прорезной подножкой, на-
емники стрел с пирамидально оформленной верхней частью
1< к| сглы.ми отверстиями в лопастях, костяные изогнутые ножи,
liiii'i.логически близкие железным кинжалам «уйбатского типа»
(Николаев, 1972, рис. 5—7).
В разграбленном кыргызском могильнике «Над поляной» в
hiii.ic других вещей были найдены бронзовая чаша с циркуль-
1п.|\| орнаментом и позолоченная чарка среднеазиатского или
||\рфанского происхождения с гравированными изображениями
I'.i личных животных и уйгурской надписью: «Держа сверкаю-
щи io чашу, я сполна (или: я, Толыг) обрел счастье». А. А. Гав-
С । шва датирует эту находку концом IX — началом X в. (Гав-
1'Илова, 1968, с. 28); Б. И. Маршак—IX—X вв. (Маршак,
ll'i I. с 17, прим. 7); А. М. Щербак — не позднее XI в. (Щербак,
Г'1.8, с. 32). Помимо приведенных авторами датирующих при-
Ьнаков следует отметить изображение бабочки (или пчелы) на
||\'1кс, имеющее аналогии в украшениях сбруйных наборов из
1\рая (Евтюхова, Киселев, 1941, рис. 60—61), и па керамике
95
)Л1 ПЦПГ
20) - Л
что в мВ
времени династии Восточное Ляо (Виржин, 1960, рис. 8). Эв
позволяет согласиться с датировкой, предложенной А. А. Га1
рпловой, и рассматривать данную находку в качестве трофе!
взятого енисейскими киргизами во время походов в Восточш
Туркестан.
Особое значение имеет датировка больших курганов Уйб|
ского чаа-таса, которые рассматривались в одном ряду с Д1
гимн минусинскими чаа-тасами. По Л. А. Евтюховой, они пре
ставляют собой 2-й тип погребений VII—VIII вв. (Евтюхо|
1948, с. 18—30), по Л. Р. Кызласову, относятся к копенскщ
этапу культуры чаа-тас, VIII — первая половина IX вв. (Кн
ласов, 1981, с. 49—50). Вещи из Уйбатского чаа-таса — стр
мена с прорезной подножкой (табл. VI, 14, 15), плоские нам
нечники стрел, псалии с фигурными скобами и головками го
ных баранов (табл. VI, 13), витые удила, знаменитое уйбатске
стремя с очень высокой вычурной пластиной и инкрустации
украшенное мотивами ляоского орнамента (табл. VI, 20) — д!
тируются IX—X вв. Обращает на себя внимание то, что в мВ
териалах Уйбатского чаа-таса отсутствуют какие-либо еле/
влияния танского изобразительного искусства, столь характв
ные для Копен. В «тайнике» кург. 5 Уйбатского чаа-таса ни
дена вообще заведомо поздняя вещь — стремя с отверстием д
путлища в дужке и круглой подножкой (Евтюхова, 19'
рис. 21), однако исключительность этой находки не дает и<
можности использовать ее в качестве дополнительного арг
мента поздней даты всего комплекса.
Приведенные материалы из Минусинской котловины хари
теризуют поздний этап культуры енисейских кыргызов, синхрС
пый периоду «кыргызского великодержавия», который по нп
более яркому памятнику типа чаа-тас может быть назван уйба
ским этапом, тождественным минусинскому варианту культу)
енисейских кыргызов IX—X вв. Число памятников IX—X вп,'
Минусинской котловине по сравнению с копёнским этапом II
значительно, что, видимо, объясняется переселением значите^
ных масс енисейских кыргызов на территории южных район'
Саяно-Алтая и Центральной Азии.
Красноярско-канский вариант. Одновременно отдельные П
гребения енисейских кыргызов появляются севернее Минуси
ской котловины. В первую очередь к ним относится известии
Ладейский комплекс около Красноярска, откуда происходят и
тые удила, стремя с прорезной подножкой, зажимы для кисте
сбруйные наборы характерного кыргызского облика (Карцо
1929, с. 51). В. Г. Карцев относил их к ладейской культуи
VI—XIII вв. «Вопрос о принадлежности Ладейской культу®
той или иной народности, — считал он, — приходится пока остМ
лять открытым» (Карпов, 1932, с. 48). Интересное захоронсцИ
по обряду трупосожжения с кыргызским инвентарем (влти
удила, палаш с напускным перекрестием, стремя с петельчагв
ее
|i| । и.поснутой дужкой, отдельные сбруйные украшения) было
||Ц.|ч>1го в Большсмуртинском районе Красноярского края (Ни-
Lii.icb, 1982). Р. В. Николаев предполагает, что «погребение
)||>ннадлежало воину-кыргызу, участвовавшему в... набеге на
межиые племена Севера» (Николаев, 1982, с. 134).
1аким образом, археологические материалы полностью под-
> грждают сведения письменных источников о широком рассе-
ки пи енисейских кыргызов в IX—X вв. Яркая оценка данного
Ьр.юда дана Ю. С. Худяковым: «Это был звездный час кыр-
|п л кон истории, период, справедливо названный В. В. Бартоль-
L>\i „киргизским великодержавием”, время, когда кыргызы
|м<ч.и| подчинить обширные просторы степной Азии, оставить
I ебс память у многих народов... Интерес к истории кыргы-
ы благодаря их пребыванию в Центральной Азии, выходит
Писко за пределы вопросов этногенеза какого-либо из совре-
менных тюркоязычных народов Южной Сибири» (Худяков, 1982,
I ь? -63). С завершающим этапом периода «кыргызского велп-
। • и ржавия» связаны два важных и окончательно не решенных
троса: I) о возможности переселения енисейских кыргызов
Ih.hi их части) на Тянь-Шань; 2) о длительности пребывания
кншейских кыргызов в Центральной Азии. Эти вопросы взашмо-
кпишны, п от их решения зависит общая оценка дальнейших
рн-б кыргызского этноса па территории Средней Азии и Юж-
’ hi Сибири.
бонусе о переселении енисейских кыргызов на Тянь-Шань,
ррная дискуссия по этому поводу развернулась еще в конце
1 \ в. между В. В. Радловым, сторонником переселения еиисей-
iiii\ кыргызов, и Н. А. Аристовым, сторонником независимого
происхождения тянь-шаньских киргизов (Аристов, 1897, с. 121).
Н В. Бартольд, автор первой монографии о кыргызах, не при-
п и;..л большого значения их переселению с Енисея на Тянь-
|Н пь в период «кыргызского великодержавия» и считал, что
। и шая масса кыргызов переселилась в Семиречье позже.
I । in бы кыргызы жили в Семиречье уже в эпоху караханпдов,
In <ши несомненно приняли бы ислам в X или XI вв., между
км они еще в XVI в. считались язычниками», — писал он (Бар-
|п.п>д, 1963, с. 39). Г. Е. Грумм-Гржимайло, признавая бесспор-
но гь факта вторжения кыргызов в Восточный Туркестан, оди-
наково отрицал приведенные точки зрения, но позитивного pe-
in пня не предложил (Грумм-Гржимайло, 1926, с. 364--367).
11.'|:.юлее законченный вид идея о переселении енисейских кыр-
ii.i-.ob на Тянь-Шань приобрела в работах А. Н. Бернштамз.
(’ повременно продолжала существовать и точка зрения об
помном сложении тянь-шаньских кыргызов. Во многих бо-
нозднпх работах проводится мысль о том, что этноним кыр-
могли принести на Тянь-Шань племена, прежде входившие
состав государства енисейских кыргызов IX—X вв. Так,
V. Абрамзон отмечал, что «на территорию .современного Кир-
и
Х-. 313
97
гнзстапа пришли преимущественно не кыргызы, жившие на Ell
eve, а некоторые, главным образом тюркоязычные племена, пр
живавшие ранее в пределах Восточного Прнтяньшанья, отчас
Прииртышья и Алтая» (Абрамзон, 1971, с. 22). К. И. Петров О
водит значительную роль в этом процессе области енисейск
иртышского междуречья, которую считает достаточно обширис
простирающейся от Киргиз-Нура до Красноярска и от верхощ
Енисея до верховий Иртыша. Здесь до конца XII в., по мнени
К. И. Петрова, смешивались кыргызские, кимакские и приба
кальские этнические компоненты, и уже образовавшийся су
страт переселился в XIII в. на Тянь-Шань (Петров, 1960, с. 59|
80; 1961, с. 81 —105). Точку зрения К. И. Петрова поддерж(
Е. И. Кычанов (Кычанов, 1963). О. Караев, напротив, по-прс)
нему отводил значительную роль в процессе формирован!
тюркоязычного населения на Тянь-Шане енисейским кыргы.и!
(Караев, 1966). Вопрос, по сути дела, до сих пор остает
открытым. Лучше всего по этому поводу написал С. М. Абри
зон: «Если в настоящее время давно стала очевидной непс
можность отождествления енисейских и тянь-шаньских кырп
зов, то столь же очевидна необоснованность полного отрицай
и некоторых этногенетических связей между ними» (Абрам:»]
1971, с. 18).
Приведенные выше материалы погребений IX—X вв. в Мин
сннской котловине, Туве, на Горном Алтае и в Восточном W
захстане как бы связывают в одну цепочку памятники енисс
ских кыргызов от Среднего Енисея до Верхнего Иртыша и п<1
воляют еще раз возвратиться к вопросу о переселении енисе|
скпх кыргызов (или части их) в IX—X вв. па Тянь-Шань.
В свое время одним из аргументов гипотезы А. Н. Вершит,
ма послужило сходство ажурных блях из Кочкорского клада г
Тянь-Шане с накладной орнаментацией копёнских сосуд!
(Бериштам, 1952, с. 89—94). Отдаленная.и довольно формалын
аналогия вызвала естественные возражения. Как «орнамсч
кочкорских блях, — писал Я. А. Шер, — так и орнамент посуд!
обнаруженной в Копёнах, относятся к широкому кругу ори
ментальных мотивов, присущих многим азиатским народам |
Ирана до Китая» (Шер, 1963, с. 165). Л. Р. Кызласов таки
отмечал, что «если бы было передвижение кыргызов с Енис<
на Тянь-Шань, то оно бы фиксировалось прежде всего погреб
ниями по обряду трупосожжения... Таких погребений на Тян!
Шане нет» (Кызласов, 1959, с. 108). Их место, по мнепн|
Я. А. Шера, занимают погребения с конем (Шер, 1963, с. 16Я
Однако следует иметь в виду, что все известные на Tmii
Шане захоронения с конем датируются VII—VIII вв. (катандп!
скин тип), а достоверных п полных погребальных комплексе
IX—X вв. пока вообще неизвестно. Кроме того, судя по алтм
ским и восточноказахстанским материалам, сама культура сп1
сейских кыргызов при распространении ее на запад претерпел
98
lb |.<>к>рые изменения. Очевидно, кыргызские памятники на Тянь-
111. ни- должны отличаться большим своеобразием, чем алтай-
||нн' и восточно-казахстанские.
Приведенная А. Н. Бернштамом параллель между кочкор-
iiuiMii и копёнскими орнаментами имеет основание в том смыс-
ли. 'но ажурные изображения были распространены в IX—X вв.
|i преимущественно в Южной Сибири. В 1965 г. ажурные на-
। la 1кп с изображением различных животных и растительных
iriiic.oB, чрезвычайно близкие кочкорским, были найдены в по-
(|н пении IX—X вв. в Центральной Туве — Аргалыкты I, кург. 11
Притонов, 1966, с. 25). Такая же накладка с зооморфными и
। и< । птельными изображениями известна из случайных находок
1< Минусинской котловине. Они имеют непосредственное отно-
biirniic к распространению культуры енисейских кыргызов в
||\ X вв. Датировка Кочкорского клада IX—X вв. устаиавли-
п.к |ся достаточно определенно по орнаменту на серебряных
и плиях из того же комплекса (Бериштам, 1952, рис. 50),
и>м< 1О1ЦИХ прямые аналогии в ляоском орнаментальном искус-
line (Виржин, 1942, рис. 18; Тори, 1960, рис. 8). На Тянь-
111,ше, в Чуйской долине и на Иссык-Куле имеются, правда в
«<•(>« >льшом количестве, и отдельные вещи — пряжки, детали no-
ir и hi х наборов, лировидные подвески с сердцевидной прорезью,
1|||>п11мки кыргызского облика (Бериштам, 1950, табл. XIV;
Плоских, 1981). Время бытования подобных вещей на Тянь-
111.пп- устанавливается находками на городище Ак-Бешим в од-
Iihoi слое с тюргешскимн монетами VIII—IX вв. и псалиями
। ||).ювками горных козлов уйбатского типа (Кызласов, 1959а,
। "13—217, рис. 44, 45). Если данные веши сопоставимы, то,
ри «можно, буддийский храм на Ак-Бешпме разрушили енисей-
luiir кыргызы, хотя утверждать это, конечно, с достаточной до-
। "верностью нельзя.
В настоящее время трудно судить, насколько указанные па-
||||.1сли могут свидетельствовать о переселении кыргызов па
I чнь-Шань. Вообще оно вряд ли имело массовый характер.
|1" какие-то группы, скорее всего военные отряды енисейских
i.i.ipi ызов, в IX—X вв. проникали на Тянь-Шань и, возможно,
ннплпсь первыми носителями этнонима «кыргыз». Это не енн-
м. « 'I вопроса о формировании тюркоязычного субстрата в этно-
Кнезе тянь-шаньских киргизов, которое, могло происходить в
Ги> те позднее время и на более широкой территории.
Вопрос о длительности пребывания кыргызов в Централь-
ной Азии. По поводу длительности пребывания енисейских Кир-
илов в Центральной Азии в нашей литературе существует не-
i только точек зрения, авторы которых по-разному датируют
р.нтматриваемые события и соответственно дают им различную
шнерпретацию. В. В. Бартольд (Бартольд, 1968, с. ЮЗ), пер-
вым высказавший свое мнение по э.тому поводу, Л. П. Потапов
(Потапов, 1953, с. 99), И. А. Батманов и А. Д. Грач (Батма-
?* Л
яов, Грач, 1968, с. 122) считают, что кыргызы уже в начало
X в. были вытеснены обратно за Саяны монголоязычными ки«
данями. Л. Р. Кызласов и некоторые другие исследователи про<
длевают время пребывания енисейских кыргызов в Централь
ной Азии, и в частности в самом северном ее районе — ТунС,
до монгольского времени (Кызласов, 1969, с. 121—129). Суще,
ствует и компромиссная точка зрения, согласно которой какая rrj
часть их оставалась жить в Туве в начале II тыс., но основная
масса енисейских кыргызов переселилась в X в. в Минусинску»
котловину (Нечаева, 1966, с. 142; Сердобов, 1971, с. 98 111),
При этом большинство исследователей исходит из предположи*
ния, что отступление енисейских кыргызов на север было вы,
звано политическими причинами — военными столкновениям]
е новыми более сильными государственными образованиями ки-
даней, найманоц, монголов. По мнению Ю. С. Худякова, «глапи
ной причиной кратковременности „кыргызского великодерж!
вия”... было истощение людских ресурсов относительно немко
гочислеиного кыргызского населения в длительной войне и ю
распыление на обширных территориях» (Худяков, 1980, с. 162).
Исключением в данном ряду гипотез является мнение Л. Н. Гу
милева, высказанное в связи с общей характеристикой рассс
ления народов’ Центральной Азии в начале II тыс.: «Равны*
образом (как, например, уйгуры и кидани.— Д. С.) не претец
довали на степь и кыргызы. Они давно покинули ее и ушли |
благодатную Минусинскую котловину, где могли жить оседла,
заниматься земледелием, а не кочевать» (Гумилев, 1970, с. 66),
Хронологически первой реальной силой, способной вытеснит!
кыргызов обратно на Енисей, могли быть кидани, создавши!
в 9116 г. государство Восточное Ляо. При движении на Зана,1;
в Монголии, кидани уже не встретили кыргызов, и императо|
Амгабань даже предложил уйгурам вернуться на свои преж
пие земли. В хрониках династии Восточное Ляо ни разу не уши
минаются столкновения между киданями и кыргызами в эт(
время, хотя столкновения несомненно должны были бы иметь |
место, будь последние заинтересованы в сохранении за собой!
территории Монголии. Больше того, как показывают исследОИ
вания ляоских купольных гробниц, материальная культура спи* I
еей'ских кыргызов была очень близка культуре киданей, однакйИ
вопрос о причинах подобного сходства остается совершенно и •!
исследованным. В начале XII в., по рассказу Джувейкп, кидани!
государства Западное Ляо «подошли к пределам кыргызов; oinll
стали производить набеги на жившие в этих пределах племена;!
те ответили им такими же нападениями» (Бартольд, 1963,1
с. 502). Судя по приведенному свидетельству, еще в начале]
XII в. енисейские кыргызы находились в Монголии, что против
воречнт известиям времени династии Восточное Ляо.
Следует отметить, что в Данном случае речь идет не о соб<1
етвевно киргизах, а о «живших в этих пределах племенах», чтЛ
ИЮ 1
I .шным образом можно расценить и как воспоминание о господ-
। и < енисейских кыргызов над местным населением, тем более,
желая отомстить кыргызам, кидани послали против них
iioi'.cKO и взяли город Бпшбалык в Восточном Туркестане, за-
мычеиный киргизами еще в 841 842 гг., но, как указывает
I '.увейнп. не кыргызский, а уйгурский город (Бартольд, 1963,
• 302—503). В известной степени сложившуюся ситуацию объ-
in няет заключение С. М. Абра.мзоиа о том, что еще недавно
имя кыргыз «распространялось на группы племен различного
|||||<1!!схождения не только в Минусинской котловине и в преде-
i..x Саяцо-Алтая, но и значительно южнее и юго-западнее — на
крриторип Джунгарии и частично Восточного Туркестана»
|Айрамзон, 1971, с. 21), т. е. именно там, где происходили опи-
< ыиаемые Джувейни события.
К несколько более позднему времени относится упоминание
1н войне енисейских кыргызов и найманов, о которой известно
in.ii.ko то, что кыргызы потерпели в ней поражение. Случай,
• когда они разбили кыргызов», упоминается в политической
in юрпи найманов (Рашид-ад-дин, 1952, с. 135). Упоминаемая
1';1!1!пд-ад-дином война могла происходить как в Монголии, так
и ia ее пределами: достаточно вспомнить походы древних тюр-
ЦЦЦ и уйгуров за Саяны в VIII—X вв. В самом конце XII в.
(1199 г.) Буюрук-хан найманский бежал от войск Темучииа
(Чннгис-хана) в «Кем-Кемджиут, принадлежащую к местпо-
। uni, входившим в область киргизов». По Рашид-ад-дину, «Кир-
ин и Кем-Кемджиут — две смежные друг с другом области; обе
"пи составляют одно владение» (Рашид-ад-дин, 1952, с. 150), но
имеют разных правителей. Как справедливо полагает Н. А. Сер-
иибов, «скорее всего, объединенное название „Киргиз и Кем-
Кгмджиут” следует считать отголоском предшествующего гое-
Ьщства кыргызов в Туве» (Сердобов, 1971, с. 113). Содсржа-
' не приведенных сообщений аналогично рассказу Джувейни
• набегах киданей на «жившие в этих пределах племена»:
и обоих случаях говорится о местном населении, входившем в
пи гав государства енисейских кыргызов в IX—X вв. и сохранив-
шем название «кыргыз» как название последнего наиболее круп-
||ц||> этносоциального объединения на протяжении всего пред-
Ы''(польского времени.
Сокращение границ государства енисейских кыргызов де-
..... и археологические материалы. По данным
I В. Длужневской, «к концу X в. наблюдается резкое умень-
iiiiiiiie количества памятников енисейских кыргызов на террн-
нпрпп Тувы». Погребения начала II тыс. и. э. (по Л. Р. Кызла-
1< иу, аскизская культура) «концентрируются у р. Енисей,
Р Хсмчик (нижнее течение), севернее Уюкского хребта. Такое
р 11мощение их и явное уменьшение числа в определенной сте-
пени свидетельствуют об отступлении кыргызов, носителей
bi шнекой культуры, к северу, подтверждая частичное возвра-
101
щение кыргызов за Саяны в течение X в.» (Длужневская, 19
с. 49; 1982а, с. 129 130).
Для решения вопроса о длительности пребывания енисейск
кыргызов в Центральной Азии наряду с письменными и арх
логическими источниками могут быть привлечены и сведен
палеоэтнографнческого характера. Выше уже говорилось о ю
плексном направлении хозяйства енисейских кыргызов в кп
ром значительное, если не ведущее, место принадлежало зсм.
делию. Те же хозяйственные особенности сохранялись у к!
гызов и после их выхода на арену Центральной Азии. Сведен
о. земледельческой культуре кыргызов проникают в арабские
персидские источники. Так, например, ал-Идриси сообщает, «
«у киргизов на реке имеются мельницы, на которых они р
малывают рис, пшеницу и другие злаки, превращая их в му
из которой приготовляют хлеб, или же едят их в вареном hi
без размола, этим они питаются... Женщины выполняют п
кого рода работы, а мужчины должны заниматься только на:
той и жатвой» (Караев, 1973, с. 32—33). И в монгольское врс|
по данным Юаныии, «обычаи — цзили-цзисы (кыргызов.—Д. (
отличаются от обычаев всех других владений... Имеют зла'
тельные сведения об обработке земли» (Кычанов, 1963, с. 5
Палсоэтнография енисейских кыргызов, представление о ц
как о преимущественно земледельческом народе (с учетом д|
ных археологии и письменных источников) хорошо объясни
причины их ухода из Централ иной Азии. Будучи в значителы|
степени земледельцами, хозяйственно-культурный тип котоп
сложился в Минусинской котловине, — древнем земледслы
ском центре Сибири, — кыргызы не имели экономической ба
в степях и плоскогорьях Центральной Азин. Очевидно, не с.'
чайно, не желая отрываться от своих оседлых поселений, пщ
и пастбищ, они не перевели столицу после победы над уйгура
па Орхоп, как это делали все их предшественники и поздН
монголы. Уже в начале X в. столица енисейских кыргызов iiai
дилась в г. Кемиджкетё в Центральной Туве, пожалуй, ед|
ственном здесь месте, пригодном для земледелия (Кызлао
1969, с. 96). Однако пребывание в Центральной Туве было I
продолжительным, тйк как уже в середине X в. их столица 6n
перенесена далеко на север, за Саяны. «От Когмена (Запади
Саяны. — Д. С.), — сообщает Гардизи, — до киргизского ст!
семь дней пути, дорога идет по степи и лугам, мимо приятн
источников и сплетенных между собой деревьев. Здесь воепн
лагерь киргизского хакана и лучшее место в стране» (Бартол!
1973, с. 47). Упоминаемое Гардизи место находилось, ско|
всего, на р. Белый Июс, где и позже стоял «каменный городи
киргизских князей. «Имеются основания, — отмечал Л. П. Г
танов, — считать этот городок древним центром владений cl
сейскпх кыргызов» (Потапов, 1957, с. 16).
Таким образом, господство енисейских кыргызов в Цш
Г02
гр самого государства. Возвращение
:ей, скорее всего, носило поэтапный
lid и.пой Азии (в том числе в Туве) закончилось в X в., и основ-
|ц>| и \ масса, главным образом в силу земледельческой на-
й|! iii.iciiiiocth своего хозяйства, вернулась на Средний Енисей.
11< < ic звательное перенесение ставки кыргызского кагана
к.... рассматривать как прямое свидетельство сокращения
>р пип государства енисейских кыргызов. Кыргызский каган не
н п f-за Саян, с верховьев Чулыма, управлять народами
|| тральной Азии: местоположение ставки должно было опре-
1 in 11> и политический
hipi и :ов па Средний
p.iMcp. В абсолютных датах его можно синхронизировать
I н< римещеннем ставки кыргызского кагана, зафиксированным .
|н i.MeiHibiMii источниками.
I Сокращение границ государства енисейских кыргызов в коч-
и I । ыс., переселение их большей части в Минусинскую котло-
1«п\. где в это время должно было произойти переоформление
I,*: iииионных наделов полей и пастбищ, не могло не вызвать
Ьнгсления части енисейских кыргызов в северные пределы их
|||.|ны. Кыргызские погребения X—XI вв. (возможно, па основе
вшноярско-канского варианта культуры предшествующего вре-
Iiiiii) известны на р. Кане и севернее Красноярска (Миндерла).
J ин.ольший интерес из них представляет канское погребение
bn обряду трупосожжения с характерными кыргызскими ве-
liiMii (крупные трехперые наконечники с пирамидально офор-
I и иной верхней частью и фигурными прорезями в. лопастях,
шика с «пламевидным» орнаментом), найденными вместе
I (н>.ice поздними предметами (стремя с низкой невыделенной
ни । иной, круглые пряжки с пластинчатой рамкой, кольцо на
?“шурпой пластине). Авторы раскопок датируют данное погрс-
ИП1С X—XI вв. и относят к местному северному варианту
|||>|ццехакасской» (кыргызской. — Д. С.) культуры (Савельев,
• Иннин, 1978). Подобные памятники фиксируют продвижение
I'lihi'HCKiix кыргызов на север в самом начале II тыс. Известно,
inn уже в монгольское время еще севернее, в месте слияния
I инсся и Ангары, находился город енисейских кыргызов Кикас
(1'.ннид-ад-дин, 1952, с. 102).
2. КИМАКО-КЫПЧАКСКОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ.
СРОСТКИНСКАЯ КУЛЬТУРА
< амым поздним государственным образованием на севере
lit и । ральной Азии в древнетюркскую эпоху было объединение
Ьп мако-кыпчакских племен (государство кимаков) с центром
(и Иртыше.
11 <вестно, что оно сложилось в IX в. и в него первоначально
Imi шло семь племен: имак (йемек), ими (эймюр), байандур,
liii ip, ланиказ, аджлад и кыпчак (Бартольд, 1973, с. 43). Основ-
||'и\| в кимакской федерации было тюркоязычное племя янь-
103
м<>, очевидно, одно из телеских племен, родственное чеби, рн
входившее в состав Западнотюркского каганата (Грумм-Г|Ц
май ю, 1926, с. 272) Племя яньмо обычно отождествляв
с немеками (Зуев, 1962, с. 117—122), давшими, по мнен
Б. Е. Кумекова, название всему этнополитическому объели
пню—кимак (Кумеков, 1972, с. 39—41). Тот факт, что оси
иыя в кимакской федерации было одно из телеских шич;
обитавшее в Прииртышье и родственное алтае-телеским i
кам, во-первых, показывает местную основу культуры кпмн
па Иртыше, во-вторых, объясняет отличительную особенш:
восточно-казахстанских погребений IX—X вв. — обычай зам;
пения с конем, видимо, общин с алтайским. В предшествуй I
время (VII—VIII вв.) здесь известно несколько погребе!
с конем — Чнликты, Подстепное (Арсланова, 1968, с. 100; тш
рис. 189- —195) и др. с предметами сопроводительного инвенг!
катандинского типа. «Сопровождение погребенных копя)
устройство деревянных перекрытий над покойником, - отмен
В. А. Могильников, — сближает погребения кимаков с погре
ниями алтайских тюрок VI—VIII вв.» (Могильников, 198
с. 44). Дальнейшее развитие этносоциальной общности кима|
связано с распадением Уйгурского каганата в 840 г.
Уйгуры на Иртыше. Уйгурская государственность в Ц
тральной Азин, имея длительную и сложную предысторию,
канчивает свое существование неожиданно, не исчерпав и
своих политических и социальных возможностей. Она ока
вается как бы до конца нереализованной и способствует об
зованию типологически близких социальных объединении па
вых местах проживания уйгуров или входивших й состав Унг
ского каганата племен (Малявкин, 1983).
Пути расселения уйгуров после гибели Уйгурского кагаш
рассмотрены в специальной работе А. Г. Малявкина, котор
выделяет пять основных направлении их движения в сере.'Ш
IX в.: 1) северо-восточное — в район Забайкалья к большим W
вэй; 2) восточное — в районы, находившиеся под контрол
киданей; 3) южное—к северным границам Китая и в райо!
расположенные к западу- от Ордоса; 4) юго-западное — в Т
фапскую котловину и в район Кучи; 5) западное — в Джун
рию и Семиречье (Малявкин, 1972). Из них наибольшее зшг
пне в последующем имели южное и юго-западное направлен!
Миграция уйгуров на юг и юго-запад привела к созданию л|
менитого Турфанского и Ганьчжоуского княжеств.
В настоящее время имеются основания предполагать, ч
какая-то часть уйгуров (или входивших в состав Уйгурского »
гапата племен) проникает не только па запад, ио и на севе
запад (северо-западное направление), в районы верхнего I
тыша. Важные сведения об уйгурах на Иртыше приводит A6y.ii
Гази, автор XVII в.: «Около 3000 лет жили уйгуры в означи
ной земле (Монголии.—Д. С.), потом они пришли в упадок, и
104
iii в плен и рассеялись. Некоторые из них остались на роди-
ki, ipjrne пошли на берега Иртыша и распались там па три
I'H'iia; одно из них, направившись к Биш-Балыку (столипе
I цч|>анекого княжества. — Д. С.), засеяло там поля и привело
l)pi'i\ в цветущее положение. Другое занялось разведением
biiii.i.LCH и овец и стало кочевать вблизи Биш-Балыка. Третье
I > n iio поселилось в лесах па Иртыше, не разводило скот, а за-
i.i.i.iocb рыболовством и охотою на выдр, соболей, куниц и бе-
)>>. питалось их мясом и одевалось в их шкуры...» (Радлов,
TH, с. 55). Несмотря па поздний характер источника, приве-
<hi.ii.ic в нем факты — изгнание уйгуров из Монголии и освое-
К'|< ими земледельческих оазисов Восточного Туркестана — пол-
..... соответствуют событиям середины IX в. Описание, «тре-
|||>к> колена» уйгуров на Иртыше как охотников и рыболовов
Ьтралумевает смену у них хозяйственно-культурного типа, что
К юлжпо вызывать удивления, — например, центральноазиат-
Ки ;• йгуры-кочевники в оазисах Восточного Туркестана стали
К м " дельцами.
I I. зк уже говорилось, в генеалогической легенде о сложении
|н .. ьского объединения, записанной Гардизп в XI в., но отно-
lniui'вея- к более рапному времени, среди предков-эпонимов
liini.'iHbi пришедшие на Иртыш после разгрома их основных
) ,i । )ви!ц племена ими (эймюр), байандур и татар (Бартольд,
I ' 1. с. 43). Татары (или, во всяком случае, их часть) и байап-
f.p'.i (байаты или байырку?) выступали как союзники токуз-огу-
l-ч (хйгуров) в воине против тюрков-тугю и енисейских кыр-
L ,в. Ими (эймюров) Б. Е. Кумеков отождествляет с одним
• । I .’ хнгурских племен, ejabor, название которого известно по
|ц|« 1ч>му документу VIII в. (Кумеков, 1972, с. 38). Представ-
|ц| ц я вполне обоснованным его заключение о том, что «после
и .ада в 840 г. Уйгурского каганата часть племен, входпв-
1"| \ в него (эймюр, баяидур, татар), присоединилась к ядру
In я некого объединения. Именно в это время происходит сло-
> ние кимакской федерации в том составе, который приводит
Ini 'нзи» (Кумеков, 1972, с. 114).
О хождение каких-то телеских групп (например, паегу, ср.
liHi.iimyp) в состав кимакского объединения, совпадает со
Ipi iciie.M упадка Уйгурского каганата, отмечает и Ю. И. Три-
|| н .1в (Трифонов, 1982, с. 152). У ал-Масуди (автора второй
In н вины X в.) упоминается сложный этноним кимак-югур, в
Ini'ipoM, вероятнее всего, следует видеть собирательное назва-
1нг группы населения уйгурского происхождения, входившей в
bn. I.'в государства кимаков (Кумеков, 1972, с. 38—39). На ка-
ки к> этапе в состав государства кимаков были включены кып-
biii-.ii, о которых известо только то, что спи «более дикие, чем
kii.M.iKn, Их царь назначается кимаками» (Минорский, 1937,
1<1ким образе
дине I.X в. часть уйгуров (или входив-
105
шпх прежде в Уйгурский каганат племен) продвинулась i
территорию Восточного Казахстана, где приняла участие в еЛ
женин кимако-кыпчакского этносоциального объединения. I
исключено, что именно уйгурам, как и в других местах их рл
селения, принадлежала в этом процессе организующая роль.
Страна кимаков. -Территория расселения кнмако-кыпчаксн!
племен, по данным письменных источников, определяется Б.
Кумековым следующим образом: «Приблизительно от юга II
сточной части Южного Урала до Приаральских степей па заII
де, с земель Центрального Казахстана до северного Прпби
хашья, включая часть территории Северо-Восточного Семирсч
па юге, от Западного Алтая до Кулундииской степи на всего
и до лесостепной полосы на севере» (Кумеков, 1972. с. 5||
Центр государства кимаков находился на Иртыше, куда I
Средней Азии вели караванные пути, описанные в сочииенн
Ибн Бахра, ал-Идриси и Гардизи (Ахинжанов, 1968; Кумом:
1972, с. 48—53). Для этнокультурной истории народов Южц|
Сибири важное значение имеет вопрос о восточных граппЩ
расселения кимако-кыпчакских племен. По сообщению ГарЦ
зи, караваны после длительного пути из Янгикента «приход!
к реке Иртыш, где начинается страна кимаков. . . Перепрани
пшсь через реку Иртыш, приходят к шатрам кимаков. .. В эп
стране выпадает много снега; бывает, что толщина снежно)
покрова в степи достигает высоты копья. Зимой они уводят .1
шадей в отдаленную страну, в место Ок-Таг (очевидно, Ми
польский Алтай.—Д. С.)» (Бартольд, 1973, с. 45). По опии
нию Гардизи, можно предполагать, что владения кимаков рЛ
полагались не только западнее, но и восточнее бассейна Ирг|
ша. Показательно, что в письменных источниках кимаки ча<1
упоминаются вместе с кыргызами, причем не только как запд
ные, но и как северные соседи кыргызов (Кумеков, 197
с. 55—56; Караев, 1968, с. 30—60). Очевидно, что в дапПЦ
случае имеются в виду не тянь-шаньские кыргызы, существен)
пне которых как самостоятельного народа в конце I тыс. и. I
вообще сомнительно, а енисейские кыргызы, включившие
IX в. в состав своего государства Горный Алтай и ставшие пеЩ
средственными соседями кимаков на Иртыше. Наиболее нс|Я
ятным местом, где кимаки могли оказаться севернее кыр(1
зов, был степной Алтай, входивший в состав кимако-кыпчщ
ского объединения. Таким образом, представляется возможпн!
уточнить восточные п северо-восточные границы страны кнхц
ков: по западным и северным склонам Горного Алтая до Kv
пецкого Алатау, служившего, очевидно, этническим барьера
между енисейскими кыргызами и кимаками.
Обширная территория расселения кимако-кыпчакских племя
охватывающая северные и западные предгорья Алтайской го|
ной системы с выходом в казахстанские степи и СемнречИ
включала различные физико-географические районы — стетия
106
Лн < кте иные, опустыненные, горно-таежные. Естественно, в этих
и нишях культура местного населения не могла быть моно-
Liiiioi’t, что нашло отражение и в письменных источниках. По
|,||>1пзи, «никаких строений у них пет; все живут в лесах,
Iliir.ibHX и степях; все владеют стадами коров и баранов;
грц.-нодов у них нет... Летом они питаются кобыльим моло-
♦ >м. которое называется у них кумысом; па зиму заготавлива-
» i сушеное мясо, баранье, лошадиное или коровье.. . В этой
i рапе много снега; бывает, что толщина снежного покрова в
i f-iin достигает высоты копья. . . Предметы охоты кимаков — со-
гни и горностаи» (Бартольд, 1973, с. 45). Аналогичные сведе-
Lin сообщает анонимный автор «Худуд ал-Алам»: «И эта об-
1н н> такова, что в ней только одни город и все. В вей миоже-
• 1ЦЦ племен, и жители ее селятся в шатрах и кочуют в поисках
г м>н травы, воды и зеленых лутов, летом и зимой. Статьей их
iowia являются соболь н овцы, а пища их летом — молоко,
I шмой-—высушенное мясо» (Материалы по истории киргизов
Ь Киргизии, 1973, с. 44). В других источниках указывается,
1н> «их жилища — средн зарослей и густых лесов», «они пи-
b |<>гся рисом, мясом, и рыбой», говорится также о земледелии
I кимаков и т. д. (Кумеков, 1972, с. 92—94). Нет никаких со-
ним в том, что приводимые в письменных источниках сведе-
Iiibi но этнографии кимаков характеризуют культурные особеп-
мп in не одного парода (кимаков-йемеков), а свидетельствуют
I широком расселении кимако-кыпчакских племен, о наличии
Ьп шых хозяйственно-культурных типов в пределах их страны,
||||с]шые границы которой доходили до «окружающего моря»
|i in «необитаемых стран севера», как называли арабо-персид-
। не авторы таежные пространства Северной Азии.
Археологические памятники кимаков (йемеков) на Ирты-
|мг Погребения кимаков, в узком, этническом значении термина
|км<-ков, лучше всего изучены в Восточном Казахстане, на Ир-
li.inie. Первые материалы конца I тыс. были получены пз этого
liiiioiia еще в конце XIX в. в результате раскопок В. Радлова,
I Васильева, В. Каменского и др. Впоследствии наиболее круп-
Iii.ii- исследования на Иртыше были проведены С. С. Чернико-
вым, материалы раскопок которого опубликованы в общих об-
Ч'ах (Археологическая карта Каздхстана, 1960, табл. IX;
Линов, Кыдырбаев, 1979, с. 123) и в отдельных статьях (Плот-
ников, 1981, 1981а). Позже погребения кимаков исследовали
I II. Агеева и А. Г. Максимова (Агеева, Максимова, 1959) и
|.<1.Г>енно Ф. X. Арсланова (Арсланова, 1963, 1968, 1969; Арс-
iinioBa, Кляшторный, 1973). По материалам этих раскопок
||<>гкно составить достаточно четкое представление об особен-
||'и-|ях погребального обряда и комплексе предметов сопрово-
н к-льного инвентаря восточноказахстанских кимаков.
Характерные черты погребального обряда, по данным наи-
fco iee крупных восточноказахстанских могильников, следую-
107
тис: Славянка—захоронения одиночные, с конем, шкур
койя пли предметами конской упряжи, имеется один кенотп
Юпитер — захоронения в деревянных гробах, в подбоях с i
нем и in предметами конской упряжи: Кызыл-Ту— захорш
пня одиночные, с конем или шкурой коня выше уровня пог|
бедного; Бобровский могильник — захоронения одиночные, >|
посожжеппя в сочетании с сопроводительными захоронении
коней, отдельные подбои, использование бересты в погребе!
ях; Орловский могильник — захоронения одиночные и пари
в сопровождении коней и в некоторых случаях собак; Зевак1
скин могильник — захоронения одиночные и с конем на п|
стунке, реже с собакой, иногда под одной курганной насып
располагается несколько могил. Для всех прииртышских I
гребсиий характерна преимущественно восточная ориентиром
погребенных. В целом погребальный обряд восточноказахсТ!
ских кпмаков отличается значительным разнообразием и нос
явно композитный характер, что соответствует сложно
процессу образования кимако-кыпчакского объединения. В I
честве отдельных его компонентов могут быть выделены: те.
скнй (погребения с конем), кыпчакский (погребения со шку|1
коня и предметами конской упряжи), уйгурский (погребен
в катакомбах), возможно кыргызский (трупосожжеиия).
Независимо от особенностей погребального обряда в kiimi
ских захоронениях Восточного Казахстана найден взаимен'!
занный комплекс предметов сопроводительного инвентаря: I
лаши с прямым перекрестием; удила с «8»-образным окон1
пием звеньев (табл. VII, 14) и с большими внешними колы
мн; эсовидные псалии — железные и костяные с окончанц
в виде «рыбьего хвоста» (табл. VII, 8); наконечники стрел
трехлопастные, плоские и ланцетовидные; срединные наклал
луков и костяные обкладки колчанов с циркульным орнам!
том; стремена петельчатые и с невысокой невыделенной п,
единой (табл. VII, 27); бронзовые и костяные пряжки с о
рым носиком; многочисленные детали поясных и уздечных |
боров — «Т»-видпые тройники, длинные наконечники ремн
(табл. VII, 10), бляшки с петлей, перехватом, сердцевидш
розетки и т. д.; наконечники в виде рыб (табл. VII, 15); СС|
ги с круглой подвеской-шариком (табл. VII, 12); украшен)
выполненные в ажурном стиле (табл. VII, 2) и др. Многие ,
тали поясных и уздечных наборов позолочены, украшены 1
гатым растительным и иногда геометрическим орнаментом,
отличие от позднекочевнических погребений Тувы и Горп<
Алтая в восточноказахстаиских могилах встречается керами
(Арсланова, 1980).
По поводу датировки кимакских погребений у исследи!
толей нет особых расхождений — большинство памятников (:
относят к концу I тыс. н. э. Более подробная периодиз.'Щ
разработана Ф. X. Арслановой, Е. И. Агеевой и А. Г. «Мак
103
II.I II
на материалах Павлодарского Прииртышья. Е. II. Аге-
А. Г. Максимова выделяют два хронологических этапа
культуре восточноказахстанских кимаков —- VI—VIII и
XI вв. (Агеева, Максимова, 1959). Ф. X. Арсланова разде-
। памятники Павлодарского Прииртышья на три этапа —
VIII, IX, X—XII вв. (Арсланова, 1968). Другие погребе-
Восточпого Казахстана, например, кург. 146 Зевакинского
ильника, датируются IX- X вв. (Арсланова, Кляшторный,
з, с. 311). Последняя дата представляется наиболее обоспо-
iiiioi’i: кпмако-кыпчакское объединение сложилось после ru-
in Уйгурского каганата, т. с. в середине IX в. и просущество-
I п> 'о конца X в. Это не исключает возможности отнесения
|с н,ных восточноказахстанских погребении к VII—VIII вв.
|п.1икты, Подстепное и др.), однако их немного и сами про-
i.i формирования культуры кимаков па Иртыше остаются
| многом неясными.
• ’гдельные близкие находки и погребения встречаются в Ce-
ll» чье, что соответствует сведениям письменных источников
прочвижепни сюда кпмаков во второй половине VIII-—нача-
IX в., (Кумеков, 1972, с. ИЗ—114). Так, захоронения с ко-
и близкими формами предметов сопроводительного ппвеп-
1|>>| раскопаны на могильниках Кызыл-Кайнар и Айпа-Булак
Ч нм-пмова, 1960, 1968). В тех же хронологических рамках
I Верхнем Иртыше (Чариков, 1976, 1979; Арсланова, Чарп-
Ц|. 1974) и в Семиречье (Шер, 1966) распространены своеоб-
> uii ie каменные изваяния в виде антропоморфных стел с со-
М"\1 в двух руках или вообще без реалий, считающиеся ки-
dm кими (Федоров-Давыдов, 1966, с. 188—189, Плетнева, 1974,
»< 33; Могильников, 1981а, с. 44—45). Типологически они .ve-
il ьыть связаны с изваяниями поздней «уйгурской» группы
Центра л ыгой Азии.
( росткинская культура. Начиная с IX' в. на территории Се-
ктою Алтая п южных районов Западной Сибири складывает-
I ।росткинская культура, названная по известному Сросткпн-
li\iv могильнику в с. Сростки у г- Бийска. Честь открытия,
»|и 1.елснпя хронологии и культурной принадлежности памят-
|| он сросткипской культуры принадлежит М. П. Грязнову.
11130 г., собрав все известные к тому времени материалы тп-
i росткпнского могильника, М. П. Грязнов писал, что в дан-
1ч случае «мы имеем дело с культурой кочевников, очень
миной с культурой предшествующей эпохи». В сводной таб-
ипс гещп из Сросткннского могильника составили «3-ю ста-
||р| железной культуры на Алтае» (Грязнов, 1930, с. 18—26).
||,|Г1отс 1950 г. те же материалы фигурируют под названием
|ипг,| 1 инков сросткннского типа» (Грязнов, 1950а, с. 15), а в
|р<пе 1956 г. — сросткипской культуры IX—X вв. (Грязнов,
i ь. г. 150—151). Позднее А. А. Гаврилова объединила памят-
iii и сросткинской культуры в группу «могил сросткннского
юч
типа» \ III—X вв., распространенных, по ее мнению, от ЗабнП*
калья на востоке до Барабинской степи на Западе и от Нон<)
сибирского Приобья на севере до Тувы и Горного Алтая Н|
юге. «Расположенные на весьма широкой территории, — отмв»
чает А. А. Гаврилова, — вещи сросткинских типов говорят Q
распространении этой культуры у различных племен с разит!
обрядом погребения» (Гаврилова, 1965, с. 66--72).
В 1960 г. по материалам всех исследованных памятники!
М. П. Грязнов предварительно выделил четыре локальных nli
рианта сросткннской культуры: бийский, барнаульско-камЛ
скип, новосибирский и кемеровский. Эти районы, по его мп!
нию, «соответствовали четырем племенным объединениям» и
селения сросткннской культуры (Грязнов, I960, с. 24). ОднЯ
ко фактически такое деление обосновано не было, и вопрос fl
особенностях локальных вариантов сросткннской культуры 1||
сути дела до сих пор остается открытым. В 1981 г. В. А. М®
гильников отмечал, что «определение специфики локалыиЛ
вариантов сросткннской культуры еще требует дальнейшей ров
работки» (Могильников, 19816, с. 46). В настоящее время, суИ
мируя все известные материалы (не считая отдельных памМ
ников), можно выделить североалтайский, западноалтайскА
новосибирский и кемеровский локальные варианты сроеткмИ
ской культуры. История изучения двух первых вариантов ш
ложена в специальной работе С. В. Неверова (Неверов, 1!)Н(В
Североалтайский вариант. Погребения сросткннской куЛ
туры на Северном Алтае представлены в первую очередь мдН
риалами самого Сросткннского могильника, нсследованноыЛ
различные годы М. Д. Копытовым (1925), М. Н. Комаров
(1925 г.) и С. М. Сергеевым (1930 г.). Материалы из раскогЯ
М. Д. Копытова опубликованы А. Захаровым п В. АреплтА
(Захаров, Арендт, 1935, табл. VIII), М. П. Грязновым (Г|>А
нов, 1930, с. 9—10), С. В. Киселевым (Киселев, ИМ
табл. VIII, 5). Результаты работ М. Н. Комаровой нрамиА
ски не опубликованы. Из раскопок С. М. Сергеева опубл»!®
ван только кург. 2 (Гаврилова, 1965, с. 69, рис. 11). На СсйИ
ном Алтае можно отметить также серию погребений, иссЛчИ
ванных М. П. Грязновым на Большой Речке (Грязнов, 1И
с. 145-152), несколько курганов, раскопанных А. П. УмД
ским — у совхоза «Поспелихинский», д. Нечуиаево, Малов
нюшево (Уманский, Неверов, 1982), курганы у д. Гряпм
(Могильников, Неверов, Уманский, Шемякина, 1980) и ч(Я
погребений Змеевского могильника (Неверов, 1982). V
По этим памятникам можно представить особенности В
гребального обряда североалтайских племен в IX --Х вв. (Л
кинский могильник: грунтовые захоронения, сочетание ipe
положения и трупосожжения, северо-восточная ориентиров
использование дерева и бересты при оформлении могил »<Д|
ям. Большая Речка: несколько могил (до 5) под одной в
110 3
i.niiiofi насыпью, отдельные парные захоронения и кенотаф;
।ругне особенности близки собственно сросткинским намо-
।ильные деревянные сооружения и перекрытия могил, трупо-
по.южение на спине преимущественно с северо-восточной ори-
1i.ii ировкой, береста в виде подстилок и «саванов» для погре-
(н-пных. Нечунаево и Мало-Панюшево: одиночные захоронения
и । рупоположення с конем с широтной ориентировкой. Гряз-
несколько могильных ям под одной насыпью, деревянные
Н' рскрытия, трупоположение на спине с северо-восточной ори-
III।ировкой, отдельные парные и кенотафные захоронения; от-
111'н:тельные особенности — сопроводительные захоронения со-
)пк, череп лошади на перекрытии могильной ямы. Змеевский
Ч". ильник: трупоположение без коня в грунтовых ямах на
Inline, ориентировка на восток и северо-восток; встречены под-
li пока из жердей и захоронение в колоде.
Западноалтайский вариант. На Западном Алтае погребения
। нша I тыс. открыты на р. Алей (Гилево I, II, III, XI, XII,
Kill). Несмотря на то, что о раскопках Алейской экспедиции
печати появились только предварительные сообщения (Мо-
|||.1Ы1иков, 1972, 1972а), уже сейчас можно составить общее
г.н штавление об особенностях погребального обряда западно-
папских курганов. Это одиночные (редко — захоронения 2
in 3 человек) трупоположения с восточной ориентировкой, ино-
i.i <• сопроводительным захоронением коня или его шкуры в co-
ir i.iifiiH с трупосожжепиями, расположенными в насыпи, па
Ipni.he древней поверхности или в неглубоких ямках.
Кемеровский вариант. На территории Кемеровской области
К > прошлом Кузнецкий округ) погребения сросткннской куль-
Ivpi.i были открыты А. Кузнецовой в 1927 г. на р. Ине—Ново-
1и\н.||пенка и Камысла (Кузнецова, 1930). Позднее М. Г. Ель-
ни исследовал замечательный могильник Ур-Бедари около
। I \ рьевска, содержащий десятки курганов п сотни могил, из
чпрых, к сожалению, полностью опубликованы материалы
|п и,ко одного кургана — № 30 (Елькин, 1970). Рядом с мо-
бильником открыто поселение позднего железного века, принад-
Ьямвшее, по-вндимому, той же группе населения (Елькин,
Г|,|). Еще одни могильник сросткннской культуры раскопан
1<) М. Бородкиным около с. Тарасово (Бородкин, 1977).
! Погребальный обряд, представляющий этот вариант срост-
|пь кой культуры, обладает наибольшей сложностью. Новока-
Ънигнка: одиночные трупоположения с северо-восточной ори-
1)чировкой в грунтовых ямах, перекрытых деревянным насти-
L. и некоторых случаях сопровождающиеся захоронением
hiu Ур-Бедари: сочетание трупоположения и трупосожжения
l 1 шчиых вариантах, погребения в срубах, в бересте, на де-
1|||||||ном настиле и в гробах, наличие нескольких могильных
Il in i одной курганной насыпью; в кург. 30 — девять могиль-
I » ям, в которых находились одиночные трупоположения с во-
ill
сточной ориентировкой, трупоположения с конем или со шкуря
копя, остатки трупосожжений. Тарасово: одиночные почкув
тайные захоронения, погребения с конем (или предметами кой
ской упряжи), в одном случае под курганной насыпью нах®
Лилось две могильных ямы; кроме того, отмечены остатки .черв
вянных перекрытий, на которых находились кости лошади I
берестяные орнаментированные покрышки.
Новосибирский вариант. Памятники сросткинской культуД
известны и в Новосибирской области—Усть-Тартас (Чугуне
1897), Ордынское и Старый Шарап (Грязнов, 1960), Чулым Я
(Сидоров, Соболев, 1977), но отсутствие достаточных свечойЛ
не позволяет судить об особенностях погребального обряда ‘Д
го варианта сросткинской культуры. При раскопках могпД
пика Чулым II зафиксированы одиночные подкурганные иог|Д
беиия, западная ориентировка погребенных, следы тризн п Д
проводительное захоронение шкуры койя.
Комплекс предметов сопроводительного инвентаря из Д
мятников сросткинской культуры (независимо от особенпоеЛ
обряда погребения) включает в себя определенный набор Д
щей, в который входят: палаши типа знаменитого «сростиД
ского меча» (табл. VII, 31), луки со срединной фронта л ыД
накладкой-вкладышем, наконечники стрел на длинном всрсД
иообразном стержне, костяные изогнутые псалин с «сапожков
удила с «8»-образнымн кольцами, расположенными в о н Д
плоскости, стремена с невыделенной пластиной, костяные |Й
бронзовые пряжки с острым носиком (табл. VII, 26), подшчД
в виде птиц, копоушки, длинные ременные наконечники (таД
VII, 9), сердцевидные бляхи-решмы с личиноп-колокольчп|Д
(табл. VII, 22), «Т»-видиые тройники (табл. VII, 24), «у» Д
разные уздечные бляшки, прямоугольные бляшки с псг.Д
(табл. VII, 3, 4), двухсоставные застежки, различного р<Л
украшения с мотивами растительного орнамента, изображен
противостоящих птиц и т. д. Особенно характерны для срсД
кииской культуры украшения, выполненные в так называем®
«ажурном стиле», (табл. VII, 5, 6), представленные глаинД
образом в северных районах ее распространения. Эти п<'Д
редко встречаются в погребениях в полном наборе, однако и Д
сутствие даже некоторых из них свидетельствует о прина.чл<Д
гости данного памятника к сросткинской культуре или ее Д
ружению.
Происхождение сросткинской культуры окончательно |Й
выяснено, ясно только, что она развивается на основе меснД
памятников катандинского типа VII—VIII вв., испытаппД
сильное влияние культуры восточноказахстапских племД
К местному компоненту сросткинской культуры могут быть Д
несены такие детали захоронений, как деревянные намогцД
ные вооружения, срубы, использование бересты в виде почсД
лек и «савапор» для погребенных. О местном характере фД
112 . I
•ированпя погребального обряда североалтайского п кемеров-
нио вариантов сросткинской культуры свидетельствуют так-
ш конструктивные особенности курганов VIJJ—IX вв. (дере-
нппые перекрытия с костями животных, берестяные покрыш-
ки и сопроводительные захоронения коней), исследованных
Л II. Уманским на р. Пне (Уманский, 1970). Внешнее влияние
[риявилось более всего в комплексе предметов сопроводитель-
.ио инвентаря, особенно в его декоративном оформлении, име-
Ьпн-м ближайшие аналогии в археологических материалах ки-
ши ов (йемеков) Восточного Казахстана.
Вопрос об этнической принадлежности сросткинской куль-
|>ы. Этническая принадлежность сросткинской культуры опре-
L шется в литературе по-разному. Первый исследователь дан-
Ш111 культуры М. П. Грязнов писал, что «сросткинская культу-
)i на Алтае представляет собой продукт местного развития и
in примерно в VIII. в. население с этой культурой распрост-
рншлось на север по лесостепным районам Оби» (Грязнов,
,'Ьб, с. 151). А. А. Гаврилова, напротив, считала, что срост-
i шкая культура сложилась вне Алтая. Ее распространение
Lii связывала ,с политическими переменами — «господством
| ciciui, в том числе-и на Алтае, уйгурских племен,, .нанесших
|п||.|/кение восточным, тюркам в -7.45- г., а затем кыргызских,.
П и ромивших уйгуров в 840 г.» (Гаврилова, 1965, с,- 72). По*
шпиое отнесение одной культуры к двум разным народам с:са?
но начала казалось маловероятным. Позднее А..А. Гавря-
I’li.i определенно высказалась за< уйгурскую принадлежность
inn-1 кинских памятников на Севернохг Алтае .(Гаврилова,
|». I). В. других работах, посвященных конкретным археолог.,
рриткпм памятникам, - подчеркивается- древнетюрксдая основа -.
Lui культуры,.;-Так, М„ Г. Елькин относит могильник Ур-БеДа-
Li । тюркам - Кузбасса, «которые находились .под значителы.
им воздействием енисейских кыргызов» (Ельк.цн; 1970, с. 92)..,
I.ругне авторы отмечали сходство материалов - из- погребе-.,
Lи сросткинской культуры Северного Алтая- и одновременных-
н, мисников Восточного Казахстана, принадлежащих кимакам.
|!г1|.|||<<уя материалы Бобровского могильника, Ф. Х..Арсла-
L на первая отметила, что «единство форм и основных элемен-
Впн орнамента па бобровских подвесках и сросткинских бля-
а также близость к орнаменту на предметах енРцйскпх
biipi ызов позволяют говорить о происшедшем, по-видимому,
Ь|,|||\1орлпянии этих племен» (Арсланова, 1963, с. 80). В ра-
Bhi.ix В. А. Могильпикова неоднократно подчеркивалась блп-
). и. западноалтайскпх и восточноказахстапских погребений.
1,'| ио мнению, па территории Западного Алтая проживала
к п.-i из групп тюркских племен, в культурно-этническом отно-
ht< । । :< близкая, хотя и не тождественная полностью восточно-
ш .1\стапским племенам кимаков» (Могильников, 1972, с. 42).
|>Ц< г. 1сние сросткинской культуры В. А. Могильников ие счи-
11,3
культуры восточноказахстанский и
по всей территории распространен
тает кимакским — «ареал расселения кимаков на северо-шн
ке занимал степи Верхнего, отчасти Среднего Прииртыи
включая Алейскую степь на востоке, вероятно, до Оби. II
лежащие к этой территории лесостепные и лесные районы
ли заняты тюркизируемым населением сросткинской культу
с угро-самодийским субстратом» (Могильников, 1979, с. (
Данный вывод послужил основанием для помещения им
сводной работе «Степи Евразии в эпоху средневековья» ста
«Кимаки» и «Сросткинская культура» в виде самостоятелы
разделов («Степи Евразии в эпоху средневековья», И
с. 43—46). Точку зрения В. А. Могильникова раздел
С. В. Неверов, который отмечает, что «если для Восточн
Казахстана понятие „кимакская принадлежность памятки
сросткинской культуры” верно в этническом смысле, то ,
памятников верхнего Приобья и предгорий это будет, ни
мо, верно только в политическом отношении, т. е. в смысле
которой зависимости племен Алтая от государства кимак
(Неверов, 1980, с. 101).
В 1973 г. нами было предложено включить в зону расп
странения сросткинской
ал и рассматривать ее
как кимакскую (точнее —кимако-кыпчакскую) в широком,
некультурном значении термина (Савннов, 1973). Это мне
было поддержано другими исследователями (Арсланова, II
с. 82; Худяков, 1981, с. 115—116). Так, Ф. X- Арсланова с
тает, что «сопоставление археологического материала с ш
менными данными убедительно свидетельствует о том,
районы Южного Урала, Приобья и Северного Алтая вход|
в область расселения кимаков в IX—X вв.» (Арсланова, II
с. 101). Памятники Восточного Казахстана н Прииртышья,
смотренные выше как погребения кимаков (йемеков), в ci
очередь представляют ряд локальных вариантов (предполо!
тельно верхнеиртышский, павлодарский н омский) той
культуры, выделение которых требует дополнительного обое
вания.
Кимаки и сросткинская культура. Центр расселения кн
ков (в узком, этническом значении термина — йемеков) пй
лился на Иртыше. Их культура представлена погребений
Восточного Казахстана. Территория расселения племен, Н
ливших в государственное объединение кимаков (в широк
этнокультурном значении термина), как уже говорилось, о!
тывала также области Западного и Северного Алтая и при
гающие районы юга Западной Сибири в пределах распроН
нения сросткинской культуры.
В. А. Могильников провел сравнение погребального об|>1
восточноказахстанских и североалтайских памятников с
лью выявления отличительных особенностей между ними (I
гйльников, 1979). Естественно, по всей этой обширной тер
114
I'll i|i\,uio ожидать единства погребального обряда. Одна»
। М1 ширя на локальные различия (на Северном Алтае и в
4>> |»пн коп области—преобладание одиночных захоронений,
11 пню трупоположения и трупосожжения, наличие иесколь»
| ....... ям под одной курганной насыпью, использование
ил и бересты при сооружении могил; в Восточном Казах-
)> преобладание захоронений с конем, шкурой коня илй
Liмгi.iми конской упряжи, подбои, отгороженные каменны-
iiiii.iMH и т. д.), памятники сросткинской культуры обла-
II ря1.ом общих черт погребальной обрядности, в той илй
пропорции представленных по всей территории ее распро-
пгпня. Это--преимущественно северо-восточная ориентй-
। погребенных, трупосожжения (на Северном Алтае чаще,
li..ном Казахстане реже); погребения с конем или СО
|ии'| коня (па Северном Алтае реже, в Восточном КазахсТа-
|л1пс); сооружение нескольких могил под одной курганной
(>чп.1о (на Северном Алтае и в Кемеровской области чаще,
pi ।очном Казахстане реже) и т. д. К этому следует добй--
b i.iKiie детали, как парные погребения, кенотафы, сопро-
и льные захоронения собак, обычай класть череп лошади
Ин-рекрытие могильной ямы и некоторые другие. Если При
L учесть, что исследована очень незначительная часть тер-
вриилыю разобщенных памятников, то сходство будет до-
1.14 110 полным.
I еще большим основанием об этом можно сказать отнбей-
Ьп<> предметов сопроводительного инвентаря. Наряду с об-
1|п нространенными типами вещей (срединные накладки лу-
[(1.16л. VII, 19), палаши с напускным перекрестием
Bi VII, 31), удила с «8»-образным окончанием звеньев И
|п пштельными кольцами без псалий (табл. VII, 14) и др.,
jin» гкпнеких погребениях Восточного Казахстана и Север-
I. Алтая встречается целый ряд предметов специфический
Im Это костяные изогнутые псалии с окончанием в виде
ini.ero хвоста» (табл. VII, 7, 8), кольца «8»-образных удйЛ,
[юложенные в одной плоскости, стремена с невыделенной
И ыжой пластиной, костяные и бронзовые пряжки с острым
рком (табл. VII, 26), фигурные изображения всадников «с
антропоморфные подвески, длинные ременные нако-
пи н (.табл. VII, 9, 10), «Т»-видные плоские тройники
Be । VII, 24), сердцевидные бляхи-решмы с личиной-коло-
шком (табл. VII, 22), наконечники в виде рыб (табл. VI1,
HI, ч'рьгп с подвеской-шариком (табл. VII, 12), бляшки с пет-
К Набл. VII, 3, 4) и острым выступом, различного рода
Кипения, выполненные в ажурном стиле (табл. VII, 2, 5, 6),
В । Такое сходство предметов сопроводительного инвентаря
К< | рассматриваться только как свидетельство принадлеж-
LTiii погребений, в которых они были найдены, одной архео-
1'К'екой культуре. Восточиоказахстанские памятники отли-
115
чаются от североалтайских большим количеством украшена,
более развитой системой растительной орнаментации, нахоиЯ
ми отдельных изображений (львов, всадников, мифнчфтЛ
персонажей), связанных с искусством Средней Азии, что опав
няется, скорее всего, социально-привилегированным положе»
ем кимаков (йемеков) по отношению к племенам СевсриА
Алтая.
В материалах сросткннской культуры в целом отчст.нЛ
проявляется уйгурский компонент, соответствующий рассмИ
ренным выше сведениям письменных источников о североА
паяном направлении расселения уйгуров в середине IX 1
А. А. Гаврилова первая отметила, что «особенности сросткА
скоро пояса указывают на уйгурское влияние: пояса с укЛ
щепными подвесными ремешками с наконечниками изобраЛ
ны на росписях из Турфана, на уйгурах, обосновавшихся А
в VIII—IX вв.» (Гаврилова, 1965, с. 72). Однако этим сход»
во» между уйгурскими я сросткинскимй материалами не огА
кичивается. В памятниках IX—X вв. Восточного КазахстшИ
может быть выделен ряд элементов, сопоставимых -с туш»
сними материалами предшествующего времени. К ним мои А
отнести катакомбную форму погребений, ’ ланцетовидные н>
конечннкц- стрелу фронтальные пластины-вкладыши лука «А
турского» типа, -находки «уйгурских» ваз на Иртыше (Kki.i.W
сов, 1:969, с. 74- 76), иконографию каменных изваяний с соА
дом в- двух руках, продолжающих традицию изваяний «yfiryl
ской» группы в Туве.' 'Очевидно, носителями целого ряда г А
цифцчоских -элементов’сросткинского культурного комплекс®
отличающих его от*-памятников катандипского типа‘были уйгв
ры. В таком случае ср'осткинская -культура первоначально мог»
сложиться-на территории Восточного Казахстана и уже отскА
иосле расширения- кпмакских владений распространилась (-Д
дй 'других''племен, Входивших в это государственное обЪеА
ненйё. <...•
Не противоречит объединению памятников сросткшКчА
культуры с погребениями восточноказахстанских кимаков ц
этнографический облик населения сросткннской культуры, (»
конструируемый по материалам археологических раскопок Н|
Северном Алтае и в Кемеровской области. Чаще всего в погр*
бениях находятся скелеты лошадей — целиком пли только ч<Н
рец и кости конечностей, а также позвонки и крестцы баранов,
коров. Такой состав стада свидетельствует о полуоседлом Х|«
рактере скотоводства у сросткинцез. В большинстве погргбф
ний в северных районах распространения сросткннской ку Ц«
туры встречается береста — в нее заворачивали покойников,
ею- выстлано дно могильной ямы. Скорее всего, она служил!
покрытием каркасных сооружений типа чумов пли урасы, a i|i
тем использовалась при захоронении. Найдены также иргД|
меты- берестяной утвари. Охотничий, промысловый компоисОТ
Г165
IpiH . кинской культуры подтверждается и отдельными наход»
Мими костяных наконечников стрел. Намогильные сооружений
и пи де деревянных срубов, перекрытых сверху дерном или бе-
|н 1<>н в алтайских памятниках, явно имитируют формы назем-
стационарных сооружений. М. П. Грязнов, считающий
ipiii ткни скую культуру на Северном Алтае пришлой, писал, что
|> росткинские племена, придя в лесные районы Оби, утратили
hi >п скотоводческий уклад хозяйственной жизни, полностью
(| in частично, и стали лесными жителями со скотоводческое
1>игничьим полуоседлым хозяйством» (Грязнов, 1965, с. 152).
Оседлый характер части населения сросткннской культуры
Р'| । гверждается материалами раскопок упоминавшегося выше
inn слепня около г. Гурьевска, где найдена значительная серия
। |>.1мики, земледельческие орудия и т. д. (Елькин, 1974)- Хо-
нГк твенно-культурный тип сросткинцев (сочетание полуоседло-
In скотоводства и охотничьего промысла, вероятно, с подсоб-
м JMH занятиями рыболовством и ручным земледелием) напо-
LiniacT описание этнографических особенностей кимаков в
письменных источниках. Естественно, в разных районах рас-
пространения памятников сросткннской культуры превалпро*
। 1.1.-) роль того или иного компонента. В Восточном Казахста-
не главную роль играло скотоводческое направление, причем
Г шже к вентральным районам Казахстана оно должно было
приобретать черты полукочевого скотоводства. По мере уда-
рения к северу усиливался охотничье-рыболоведческий ком-
Ii.i.-kc. На Северном Алтае, очевидно, определенную роль игра-
н> юмледелие и т. д.
Рассмотренные выше материалы позволяют широко очер-
нив область распространения сросткннской культуры — запад-
ные и северные предгорья Алтайской горной системы с при-
учающими лесостепными районами юга Западной Сибири.
Крайним восточным памятником сросткннской культуры явля-
гня могильник Ур-Бедари в западных отрогах Кузнецкого
Алатау, служившего, очевидно, естественной границей между
।росткинской культурой и культурой енисейских кыргызов. На
ни о-западе и на юге племена сросткннской культуры граничи-
||| с алтае-телескнми тюрками, занимавшими внутренние и юж-
ные районы Горного Алтая.-Северная граница, вероятно, про-
водила по подтаежной полосе, где соседями сросткинцев моглй
ы.-ть местные угро-самодийские племена. Собственно кимаки
(пемеки) жили на Иртыше, возможно, вплоть до предгорий
1аладного Алтая. Степные районы Северного Алтая, скорее
пеего, были заняты кыпчаками, потомками древних цюйше,
.пси м ил и ров ав ш ими мест н ое на селен и е.
Возможность проживания кимако-кыпчакских племен на
Алтае уже допускалась исследователями. Так, В. В. Радлов
писал о том, что «северную часть киргизской степи и самый
Алтай занимали, вероятно, кеймекн» (Радлов, 1893, с. 119).
117
«В. сочинениях восточных авторов, — отмечал Л. П. Потапой
кимако-кыпчакские племена выступают как жители доли
Иртыша и западносибирских степей. Они, конечно, обитаЛЯ
горах Алтая, особенно Западного» (Потапов, 1952/ с. 32). В
пространение памятников сросткинской культуры на терцн
рии Северного Алтая и прилегающих районов юга Зап.тц
Сибири, скорее всего, было связано с подчинением кып'ни
кимаками, т. е. с завершающим этапом сложения кимако к
чакского государственного объединения.
Таким образом, имеются все основания говорить о кпм
ской принадлежности сросткинской культуры и о Cpoi п
как археологической культуре кимаков. В этой связи хотел
бы подчеркнуть, что все этнические определения средневскщ
археологических культур на территории- Центральной А.нП
Южной Сибири — древнетюркской, уйгурской, кыргызско!
подразумевают стоящие за ними сложные полиэтнические об|
зования, названные по имени ведущего этноса. Этиичес
определение сросткинской культуры как кимакской (точ
кимако-кыпчакской) в этом отношении нс представляет new
чения. Это была «государственная культура, получившая п
большее распространение в границах созданного кнмак,
этносоциального объединения.
В конце X в. сросткинская культура заканчивает свое
ществование. Одновременно распадается и государство кп
ков, ла месте которого складывается новая этносоциал1||
общность кыпчакских племен. Конкретные причины этих
бытии нам неизвестны. Можно предполагать, что смена по
тической гегемонии в кимако-кыпчакской федерации была |
звана как внешними событиями (возможно, движение пай
нов, занявших верховья Иртыша), так и внутренними — п и
вую очередь социально-экономическим усилением кыпчаков,
явилось отражением общих для всех раннеклассовых 061.4
нений Центральной Азии и Южной Сибири центробежных г
денций развития элитарных групп населения периферий)!
районов, стремившихся к самоопределению и созданию col
венной государственности. Выдающаяся роль кыпчаков и не
рии народов Евразии в какой-то степени заслонила зпа'кч
государства кимаков. В связи с этим уместно привести с.'Н
В. В. Бартольда, который писал, что «историческое значе!
кимаков состоит в том, что из их среды вышел многочнсл
ный впоследствии народ кыпчаков (называемых в Европе
Майами, а у русских половцами), который первоначально fl
лишь одним из племен кимаков» (Бартольд, 1968а, с. 51
После распадения государства кимаков, по сведениям Maxi
да Кашгарского, племя имак (кимек) некоторое время нроД|
дсало жить на левобережье Иртыша (Кумеков, 1972, с. 8(> N
В дальнейшем оно исчезает со страниц истории.
118
3. АЛТАЕ-ТЕЛ ЕСКИ Е ТЮРКИ в IX—X вв.
В период широкого расселения енисейских кыргызов и соз-
1.ШНЯ кимако-кыпчакского объединения с центром на Иртыше
цпвняя культура алтас-телеских тюрков, территория прожи-
ц.шня которых оказалась в сфере влияния государственных
>иразованпй енисейских кыргызов и кимаков, видимо, теряет
(ifк' значение.
Памятников IX—X вв., принадлежащих алтае-телеским
Циркам, известно не много. В Центральной и "Северной Туве
|. ним могут быть отнесены погребения с конем Кара-Чога,
1лрг. 4 (Вайнштейн, 1954, с. 148—154, табл. VII—VIII) и
iHivcKiioe погребение в курган Аржан (Комарова, 1973) (оба
I .(•верной ориентировкой). В то же время здесь получают рас-
пространение одиночные погребения с северной ориентировкой
и близкими формами предметов сопроводительного инвентаря—
V пинское, кург. 24 (Кызласов, 1979, с. 191—192, рис. 150) и
ip Известно захоронение с бараном и юго-западной ориенти-
ровкой— Аргалыкты I, кург. 11 (Трифонов, 1966, с. 25). В юго-
|.|цадиой Туве IX—X вв. датируются погребения на могильнике
। ;плы-Бажи— кург. 22 (с северной ориентировкой и шкурой
1.1Н1Я) и кург. 27 (одиночное погребение с отдельными костями
пппадп и ориентировкой на северо-восток-восток) (Грач,
ГК>8а). По поводу обряда саглынских курганов А- Д. Грач от-
мечал, что «в Туве, Монголии и Горном Алтае для древнетюрк-
। кого времени до сих пор не было зафиксировано факта „за-
мены” цельной туши коня шкурой; погребение на Саглы-Ба-
>|о| III отличается этой деталью погребального ритуала» (Грач,
1%8, с. 109—110).
На территории Горного Алтая погребения с конем IX—
\ вв. выделяются в составе Курайского могильника. К ним
могут быть отнесены Курай III, кург. 1 с северо-восточной ори-
гпшровкой, в котором найдены плоские наконечники стрел и
полезные сердцевидные бляшки; Курай III, кург. 2, откуда
происходит стремя с прорезной подножкой кыргызского обли-
i.i; Курай VI, кург. 1, где были обнаружены серьга с подвес-
hoii-шариком сросткинского типа и стремя с невыделенной
и 1.1СТПНОЙ (Евтюхова, Киселев, 1941, с. 95—96, 100—103). Ст-
ильные находки предметов IX—X вв. известны и в других рай-
онах Горного Алтая.
Особую группу памятников образуют тувинские курганы-
। гпотафы с меридиональной ориентировкой, исследованные
А Д. Грачом в юго-западной Туве—МТ-57-ХХ1, MT-58-IV,
M1-58-V (Грач, 1960, с. 40—48; 1960а, с. 129- 143). Такой же
к нотаф был открыт нами в 1972 г. в соседнем районе Юго-
Воеточиого Алтая—Узунтал I, кург. 2 (Савинов, 1982, с. 103—
107). Вещи из этих погребений (стремена с высокой пластиной
п петельчатой дужкой, двукольчатые удила, эсовидные пса-
119
лип, срединные накладки луков, трехперые наконечники стрмл
с отверстиями в лопастях, панцирные пластины, пряжки с я.чыЧ
ком на вертлюге, серебряный кувшинчик па поддоне и др I
наиболее полно отражают предметный комплекс курайскиГ
культуры па позднем этапе ее развития.
Б узунтальский кенотаф было положено полное снаряжена
двух мужчин-воинов. В пего входили два пояса с металлнчй
скнми бляхами-оправами и наконечниками. На одном из пой
сов бляхи-оправы гладкие, прямоугольные или с округлы!
верхним краем катандннского типа, на другом — крупные ltd
золоченные «портальной» формы. На внешней поверхшк г|
узунтальских блях выгравирован рисунок, состоящий из pit Г
мически повторяющихся цветов с побегами, ряда обращении
вершинами вверх треугольников и мелкого кружкового ори!
мента, образующего фон композиции. В школе С (по клае II
фнкации Б. И. Маршака), ответвлением которой было искуо
ство степных районов Южной Сибири, подобные мотивы дожа
вают по крайней мере до VIII IX вв., а в Восточном Турку
стане, возможно, существуют вплоть до монгольского времен
(Маршак, 1971, с. 72—73). Возможно, что этот пояс пмее
восточнотурксстаиское происхождение. Наконечник пояса ип
крыт мелким кружковым орнаментом, украшен растительным!
побегами с крупными вырезными листьями, среди которы
изображена бегущая пятнистая лань. На обратную сторону по
конечника нанесены знаки рунической письменности, которые ш
поддаются дешифровке.
Отдельно от основного скопления вещей находился круп
ный фрагмент пластинчатого панциря, состоящий более чем и
30 длинных, наложенных друг на друга пластин. Один из погри
бенных в узунтальском кенотафе, судя по находке пмеппоп
пояса с богато украшенными бляхами-оправами, подвесным!
ремешками и наконечником с изображением лани — своего ри
да символа воина-кочевника, мог занимать более высоко!
положение и принадлежать к дружинной аристократии. Очу
видно, именно к нему относился и крупный фрагмент пластин!
чатого доспеха, тогда как в обычных погребениях (например,
кенотафах Мопгун-Тайги) находятся только отдельные панцпр!
пые пластины. Вполне возможно, что парный кенотаф в Улун
тале был сооружен в честь двух алтайских воинов (знатном
дружинника и его спутника), принимавших участие в кыргьн
ско-уйгурских войнах, возможно, на территории Восточной!
Туркестана.
Датирующими вещами позднего этапа курайской культуры
являются плоские наконечники стрел (Саглы-Бажи, кург. °7|
MT-58-IV, Куран III, кург. 1); железные детали поясных па(н>*
роз (Саглы-Бажи, кург. 22; Курай III, кург. 1); лировидный
подвески, аналогичные ляоскпм и кыргызским (Кара-Чогн,
кург. 4; Аргалыкты I, кург. 11; Успенское, кург. 24); npopei
120
>
I
также
полу-
в от-
куль-
них
с бара-
П.1С подножки у стремян (Успенское, кург. 24, Курай III,
\|>г. 2); стремена с невыделенной пластиной (Курай VI,
орг. 1); отдельные украшения сросткинских форм — бляшки
•перехватом» (Аржан) и серьги с подвеской-шариком (Ку-
p.iii VI, кург. 1). Выделенный комплекс предметов позднего
лапа курайской культуры в принципе соответствует вещам,
>iпесенным В. А. Могильниковым к концу VIII—X вв. (Степп
празии в эпоху Средневековья, 1981, рис. 24). Косвенным ука-
l.iiiiiCM па время сооружения этих курганов могут служить и
и шльные элементы погребального обряда, з частности сопро-
п> штельные захоронения шкуры и конечностей коня, вероятно,
гпмствованные у населения сросткинской культуры, а
||к имущественно северная ориентировка погребенных,
нннная наибольшее распространение в конце I тыс.
Памятники алтае-телеских тюрков IX—X вв.
|пчне от памятников более ранних этапов курайской
PT'J довольно разнообразны по обряду погребения. В
1>| (ставлены захоронения с конем, со шкурой коня,
|им, одиночные погребения, курганы-кенотафы. Такое разно-
юразпе погребального обряда при общем наборе предметов
'онроводптельного инвентаря должно свидетельствовать об
|,|ожпепни этнического состава населения курайской культу-
н.1, вызванного, скорее всего, участием алтае-телеских тюрков
। событиях середины IX в. Каковы были конкретные формы и
и пень этого участия — неизвестно, однако показательно, что
1м< нпо в IX—X вв. по всему Саяно-Алтайскому нагорью рас-
пространяется обычай сооружения кенотафных захоронений,
цчомпепно, связанный с усилением значения различного рода
(огпных действий. За пределами Саяно-Алтая памятников по-
) пито этапа курайской культуры не обнаружено.
Важным вопросом изучения алтайских и тувинских памят-
III.пи IX—X вв. является вопрос о том, какая группа древне-
|юркских каменных изваяний может быть отнесена к этому
фемепи. Выше приводились данные, говорящие о том, что обы-
|ц|| сооружения оградок с рядами камней-балбалов и камен-
11.Г.Ш изваяниями продолжал существовать на Алтае и в IX—
к вв., по па основании каких признаков могут быть выделены
ин ’„iinibie с ними изваяния — сказать трудно. Проблема услож-
ни icq еще и тем, что многие реалии древнетюркских каменных
» Н.1ЯПИЙ (поясные наборы, сосуды, серьги и т. д.) продолжа-
1н пытовать без существенных изменений и в позднетюркское
фгмя. Используя примененную выше методику определения
....логин изваяний по изображенным на них предметам ру-
|.его оружия (меч-палаш), можно предполагать, что
in критериев определения поздней группы изваяний
(ч.|ц. изображение сабли.
<>шако сам вопрос о времени и месте появления
hi и гея дискуссионным. Широко распространенная в прошлом
одним
может
сабли
121
алтайская теория происхождения сабли, выдвинутая С. В. Кн
селевым, базировалась в значительной степени на изобрази
тельном материале древнетюркских каменных изваяний (Кисе,
лев, 1951, с. 520—521). Следует отметить, что в погребениях Юж-
пой Сибири (кыргызских и сросткинских) сабли находятся не
ранее X в., причем какой-то период времени сосуществую г
здесь с предшествующей типологической формой рубящей»
оружия однолезвийным палашом. В Средней Азии сабли, по
видимому, появились несколько раньше, как это следует in
подробного описания их изготовления в сочинении ал-Джахпм
(Мандельштам, 1956, с. 241). Вряд ли можно предполагать, чги
сабля была известна древним тюркам в VII VIII вв., изобра»
жалась ими на каменных изваяниях, но по каким-то причинам
не входила в состав предметов сопроводительного инвентари
Ю. И. Трифонов объясняет это несоответствие этническими
различиями между создателями каменных изваяний (собствен,
но тюрками) и тем населением, которое, по его мнению, ости
вило погребения с конем — племенами теле (Трифонов, 197.1,
с. 371—372). Ю. С. Худяков считает, что у кыргызов сабли
появились под влиянием «военного искусства Центральной II
Средней Азии», в результате их походов в Восточный Турке»
стан (Худяков, 1980, с. 45). Таким же образом, через уйгур»
ский компонент может быть объяснено появление сабли у кв«
мако-кыпчакских племен. В погребениях алтае-телеских тюр-
ков, с которыми связаны каменные изваяния, предметов рубя-
щего оружия пока вообще не найдено, хотя несомненно II
позднетюркское время оно у них существовало. Косвенным
образом об этом свидетельствуют кинжалы «уйбатского» тпНй
(табл. VI, 22), известные по находкам X в., часто изображав»
мые на каменных изваяниях вместе с саблей.
Видимо, сочетание двух предметов вооружения (сабли Ц
кинжала «уйбатского» типа) до специального типологического
и хронологического анализа изображенных на каменных и.ины
яниях реалий может служить основанием для выделения по пр
ней группы древнетюркских каменных изваяний. В качеств#
примера можно привести несколько тувинских изваяний с cnfls
лями и кинжалами «уйбатского» типа из серии, опубликован
ной А. Д. Грачом — № 1, 5, 6, 13, 19, 37 (Грач, 1961). Обрати»
ет на себя внимание, что все они образуют компактную стили-
стическую группу и представляют собой высокие «ростоньНч
фигуры, выполненные в виде круглой скульптуры, с тщательно
проработанными деталями, чаще всего в головных убора»
Выше уже говорилось, что для одной из оградок, связанных I
таким же изваянием мемориального комплекса Дьер-Тебе, бы»
ла получена радиоуглеродная дата 945±27 лет (Кубарев, IB/H,
с. 93)-
В IX—X вв племена алтае-телеских тюрков, потомки
в прошлом могущественных тупо и теле, входили в состав пп
сударства енисейских кыргызов. Влияние кыргызской культу
122
ры на местные племена отразилось как в появлении здесь по-
гребений по обряду трупосожжения, так и в наличии ряда пред-
метов кыргызского происхождения в материальном комплексе
курайской культуры. Одновременно на алтае-телеских тюрков
распространялось влияние и соседних кимако-кыпчакских пле-
мен, чем объясняется появление здесь отдельных изделий
сросткннской культуры (Уманский, 1964, табл. ХИ) и некото-
рые заимствования в погребальном обряде. Все это, вместе
взятое, привело к тому, что к концу X в. курайская культура
прекращает свое существование. Яркие и своеобразные мате-
риалы тувинских и алтайских кенотафов позволяют предпола-
гать, что процесс ее завершения носил не постепенный, а дис-
кретный характер и был вызвав, скорее всего, бурными собы-
тиями историй центральноазиатских племен на рубеже 1 и II
тыс. н. э.
Г .'i а в а V
НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ИЗУЧЕНИЯ
ПАМЯТНИКОВ ДРЕВНЕТЮРКСКОЙ ЭПОХИ
1. ДРЕВНЕТЮРКСКИЙ ПРЕДМЕТНЫЙ КОМПЛЕКС
Одним из важнейших компонентов культурного наследи^
древнетюркской эпохи является сложившийся у народов Цент,
ралыгой Азии и Южной Сибири во второй половине I тыс. и. »
предметный комплекс.
Все предметы сопроводительного инвентаря, найденные и
древнетюркских (в широком значении термина) погребениях
Южной Сибири, можно вслед за А. А. Гавриловой (Гавричонл,
1965, с. 80—98) разделить на две категории вещей: 1) предметы,
относящиеся к человеку; 2) предметы, относящиеся к снаряже
нию верхового коня. Из предметов, связанных с человеком!’
в литературе специально рассматривались поясные наборы
(Гаврилова, 1965, с. 89—98; Ковалевская, 1972, 1979), лук (Хи»
занов, 1966; Гаврилова, 1965, с. 87—88; Савинов, 1981а); тонн
ры-тесла (Нестеров, 1981). Предметы вооружения (лук и стре» |
лы, палаши и сабли, наконечники копий, боевые топоры и т. д )
наиболее подробно на примере культуры енисейских кыргызоц '
исследованы Ю. С. Худяковым (Худяков, 1980). Ниже привн
дятся некоторые наблюдения, касающиеся особенностей разви-
тия отдельных предметов древнетюркского комплекса, относя
щихся к человеку (серебряные сосуды, детали поясных пабо-'
ров, лук и наконечники стрел) и снаряжению верхового копя,
причем предпринимается попытка выделения не только хроно-
логических, но и этнически показательных групп предметов
сопроводительного инвентаря.
Серебряные сосуды. В Центральной Азии и Южной Сибири
в древнетюркскую эпоху существовали два типа серебряных
сосудов, близких по форме (прямой низкий поддон, округло
тулово, уступчик ио плечикам, горло с вогнутыми сторонами),
но различающихся по своим пропорциям — одни из них имели
низкие (табл. IV, 24), другие более вытянутые пропорции
(табл. V, 21). Вертикальные кольцеобразные ручки помещались
121
и наиболее широкой части сосуда и па сосудах второго типа
пкрывались орнаментированными щитками. 11а многие сосу-
'.I были нанесены древнетюркские рунические надписи.
Сосуды первого типа чаще встречаются в погребениях Гор-
ного Алтая— Катанда; Туэкта, кург. 3; Юстыд (Смирнов, 1909,
'ao.i. ХСП, № 169; Евтюхова, Киселев, 1941, табл. II, рис. 2;
Кубарев, 1979, рис. 7—9) и Тувы — MT-58-IV; Калбак-Шаг
(1 рач, 1960а, рис. 88; Манпай-оол, 1963, табл. II, рис. 12).
В Минусинской котловине найден только один подобный со-
<\д — Уйбатский чаа-тас (Евтюхова, 1948, с. 25—26; Степи
1 иразии в эпоху средневековья, 1981, рис. 28, № 15). Сосуды
। юрого типа в основном характерны для Минусинской котло-
г.нпы, где они известны в погребениях Копейского чаа-таса,
кург. 2 (Евтюхова, Киселев, 1940, табл. I—VI), в сериях слу-
чайных находок (Смирнов, 1909, табл. ХСП, № 170, 171) и в
виде многочисленных заготовок (Смирнов, 1909, табл, XCIV,
Л<_> 182—193). По одному экземпляру сосуды второго типа пай-
гецы.в Туве — в разрушенном погребении в устье р. Пинге (Са-
г.ниов, 1973а, табл-, 1, № 25) и, на Горном . Алтае— Курай IV,;
кург, 1 (Евтюхова, Киселев, 1941, рис. 16). Такое, распростраг,
пенне серебряных сосудов в разных районах Южной Сибири,
позволяет предполагать, что сосуды первого типа.более хардк-
icpubi- для культуры, -алтае-телески-х тюрков, а.-, второго-- для.:
культуры енисейских кыргызов. .. .. ,
.Типологически ..близкие -сосуды - (только- без. уступчиков лю
аледикам).-..происходят из известного Перещепипсдого -клада
\ II в, (Маршак, Скалой, 1972, .с. 12—15.). В.-пргребениях^р-.
кэльского-..могильника в . Туве найдено три сосуда- подобной фору-
мы,. сделанных из,-дерева (Вайнштейн, 1966а, табл. I. V, VI)..
Можно .предполагать, что серебряные сосуды первого типа-по?
явились ..в Южной Сибири несколько раньше, ч.ем второго, — -
на дне. одного .из них (Юстыд), например, нанесено изображен
пне горного козла, характерное для периода. Второго тюрк?,
ского каганата (VII—VIII вв.). Датирующее значение для опре-
деления времени распространения, сосудов второго типа имеют
находки из Копёнского чаа-таса, кург. 2, (середина IX в.). Кро-
ме того, изображения сосудов второго типа наиболее часто
встречаются на каменных изваяниях поздней, так называемой
..уйгурской» группы (VIII—IX вв.).
Начиная с IX в. оба типа сосудов сосуществовали, но могли
играть различную роль. Сосуды второго типа вытянутых про-
порций. с фигурными щитками на ручках, ишлда украшенные
роскошным накладным орнаментом, — это, скорее всего, ри-
туальная или парадная утварь. Возможно, поэтому в Минусин-
ской котловине (Копейский чаа-тас, кург. 2) и на Алтае (Ку-
ран IV, кург. 1) они были найдены в «тайниках», куда клали
наиболее ценные вещи. Что касается сосудов первого типа, то
не исключено их непосредственное использование в быту. По-
добная форма сосудов (округлое тулово, низкий отогну н.п|
венчик н расположенная сбоку ручка), как отметил Б. II. Мар
шак, восходит к керамике гунно-сарматского времени степных
районов (Маршак, 1961, с. 181 —182). Возможно, что сосуды
первого типа послужили исходной формой для сложения coeyd
дов второго типа, вытянутые пропорции которых, изящные очерв
тания и орнаментация должны были усилить их социальна^
значение.
Поясной набор. Металлические детали поясных наборов
встречаются с хуннского времени. Так, в погребениях ИльмоноМ
и Черемуховой падей в Забайкалье были найдены длинные рм
менные наконечники (табл. 1,2) с горизонтальной прорезью I
для крепления (Коновалов, 1976, табл. XIV). Ажурные пряжки
и поясные подвески украшали таштыкский пояс (Кызласов, 1960J
рис. 7). Как уже отмечалось, оформление деталей таштыкскощ!
пояса, возможно, получило дальнейшее развитие в ажурном!
стиле украшений сросткинской культуры.
В VI—VII вв. в Южной Сибири, как и вообще в пределах]
Первого тюркского каганата, распространяются пояса с pai-l
личными фигурными бляшками (табл. II, 2,4), крепившимися
к поясу па шпеньках с обратной стороны (Гаврилова, 1965, I
с. 89; Кибиров, 1957, рис. 4). Позже VII в. такие бляшки нс<
известны. Ни разу их изображения не встречены и на древне- ।
тюркских каменных изваяниях.
В VII—VIII вв. появляются и продолжают бытовать бе |
значительных изменений до конца I тыс. гладкие бляхн-опранЫ
с прямой или фигурной прорезью для крепления ремешков ки*
тандинского типа (Гаврилова, 1965, с. 89—90). Они имели раз-
ную форму, квадратную, овальную, с округлым верхним или
скошенным с одной стороны краем (табл. III, 2—4). Пояса г
накладными бляхами-оправами наиболее часто изображались
на древнетюркских каменных изваяниях. Самые поздние их на- '
ходки относятся к IX—X вв. — могильник Красный Яр I в Но
восибирском Приобье (Троицкая, 1978, рис. 7) и Узунтал I,
кург. 2 на Горном Алтае (Савинов, 1982, рис. 5, № 17). Вместе 1
с ними часто встречаются сердцевидные бляшки и бляшкн-лУ'
ницы, которые в VII—VIII вв. делались с ровными (табл. III, 5),
а позже с вырезными краями (табл. IV, 5). Оформление пояс-
ных наборов IX—X вв., по сравнению с катандинскими, харак-
теризуется преобладанием расчлененных форм, широким ис-
пользованием сердцевидных, крыловидных мотивов, более pa i
витой системой растительной орнаментации.
Особую группу украшений образуют бляхи-оправы «порталь
ной» формы. В памятниках VII—VIII вв., судя по Кокэльскому
могильнику (табл. III, 7), они еще не имели четко выраженных
очертаний, и сама прорезь на них имела скорее декоративное
значение (Вайнштейн, 1966а, табл. V, 6—8, VI. 12). В оконча-
тельно сложившемся виде они широко распространяются начп-
126
и.। । c VIII—IX вв. (табл. IV, 7, 8; V, 6), причем поздние эк-
им и.।яры имеют, как правило, более крупные размеры.
Важной составной частью всех древнетюркских поясов яв-
(ii.nicb подвесные ремешки с наконечниками и различного рода
kn> (песками. Для поясов катандинского типа, а также курай
ii.iix и кыргызских в VIII—IX вв. были характерны короткие
рнповидные наконечники с ровными (табл. III, 6), а затем вы-
|| Ц|ыми краями (табл. IV, 1, 2, 10; V, 3—5). В памятниках
। росткинской культуры IX—X вв. чаще всего применялись длин-
ные ременные наконечники (табл. VII, 9—10), появление кото-
рых в Южной Сибири А. А. Гаврилова связывает с влиянием
ь\.п>туры уйгуров (Гаврилова, 1965, с. 72). В свою очередь,
к (курские наконечники, вероятно, восходят к наконечникам из
Кишских могил Забайкалья и могут рассматриваться как еще
«• нт хуннскин компонент в культуре средневековых уйгуров.
Особый интерес представляет типология лировидных подве-
|(1к, известных как по случайным находкам и материалам по-
||><‘бений, так и по изображениям на изваяниях поздней «уйгур-
• кой» группы. Их прототипом, очевидно, являются костяные
подвески с двумя круглыми отверстиями (табл. II, И—13).
известные в погребениях VI—VII вв. (Гаврилова, 1965, табл.
VIII, 7; XXIII, 3; Кадырбаев, 1959, рис. 20, № 3; Трифонов,
1971, рис. 5). В VII—VIII вв. они приобретают лировидную
форму (табл. III, 18): выделяется ножка, центральное отвер-
ггие и головка с прорезью для подвешивания (Грач, 1960а,
рис. 65; Вайнштейн, 1966а, табл. II, 7; V, 2—4). Подобные ко-
( 1яные подвески сохранялись в Семиречье вплоть до IX в.
(Максимова, 1968, рис. 1). Начиная с VIII—IX вв. большинство
лировидных подвесок стали делать из бронзы. Среди них отчет-
ливо выделяются два основных типа: I) с сердцевидной про-
резью и округлой ножкой (табл. V, 11; VI, 10; IV, 2); 2) с круг-
лой прорезью и длинной ножкой (табл. IV, 3; VII, 18). В том
и другом случаях окончание ножки часто оформлялось в виде
цшлистника. Подвески первого типа известны в сериях случай-
ных находок из Минусинской котловины (Клеменц, 1886, табл.
VIII, 38; Левашова, 1939, табл. XVI, 8). Обломок такой под-
1кски найден в погребении с трупосожжением у горы Тепсей
(Грязнов, Худяков, 1979, рис. 89, № 15). За пределами Мину-
синской котловины они встречены в памятниках IX—X вв.
г Туве (Шанчиг, Успенское, Кара-Чога, кург. 4, Аргалыкты I),
на Горном Алтае (Курай IV, кург. 1), в Восточном Казахстане
(Зсвакино), а также на Тянь-Шане (Чуйская долина, Иссык-
Куль, Ак-Бешим). Подвески второго типа были распростране-
ны меньше и найдены только на Алтае (Курай IV, кург. 1;
Гуэкта) и в Восточном Казахстане (Орловский могильник). Все
аналоги лировидным подвескам в средневековых памятниках
Восточной Европы также имели круглые или овальные прорези
Очевидно, подвески первого типа были характерны для культу-
12?
ры енисейских кыргызов по всей территории ее pacnpocipdiil
ния, а второго — для алтае-телеских тюрков и населения <“101®
западных районов. Нахождение на курайской поясе по питш
с различной формой прорези — круглой и сердцевидной (ыА
IV, 2, 3) — позволяет считать оба типа одновременными и i«
делах VIII—X вв. В IX—X вв. некоторые подвески стали де л Л
из железа (Грач, 1968а, с. 106, рис. 50, № 6). Позднее X и.
ровидные подвески не встречаются. Л
Таким образом, в конце 1 тыс. н. э. в рамках культур tufl
сейских кыргызов, алтае-телеских тюрков (курайской) и кн|В
ко-кыпчакских племен (сросткннской) складываются близкие П
формам металлических украшений, но все же самостоятельп»
типы поясных наборов. На курайских поясах чаще всего ветЛ
чаются бляхи-оправы катандпнских форм и лировидные щЛ
вески с круглой прорезью. Для кыргызских характерен в ир|Л
ципе такой же набор украшений, но с более развитой спсгсмЛ
орнаментации, а также лировидные подвески с сердценпдйЛ
прорезью. Для сросткинских поясных . наборов бляхи-оприЛ
были характерны в меньшей степени. Широкое распространен Л
здесь получают длинные! ременные- наконечники, подпрямЛ
угольные накладные.-бляхи с; петлей, бляшки-с острым носики Л
фигурные бляшки- с «перехватом» и др.:-Бляхи-оправы портя. Л
и ой; •формы-здесь-:, вообще не известны. В- то. же время только
срреткинском поясе; как «В 'Восточном. Каза хстане, так. и па 'Л
верном Алтае, применялись своеобразные родвески-в виде phi Л
имевшие, как и лировидные подвески;1 определенное. coiOi.i.iЛ
ное значение (Ша-вкунов, 1973). -мЛ ।
.Лук и; стрелы. -Как уже иеворнлось.в основе развития-д рея
петюркских луков лежит'лук хуннского .типа, имевший обычна
семь накладок: две пары концевых и три -срединные, из кона
рых две широкие' помещались по бокам -кибити (деревянной
основы лука), а третья узкая, со слегка расширяющимися ми|1
цами — посередине .между ними с внутренней стороны. Плече!
вне части лука, кроме того, дополнительно укреплялись узкимЛ
костяными пластинками (Хазанов, 1966, с. 40). Подобные-.тукЛ
с длинными концевыми накладками, с вырезами для тетивы!
ио без плечевых пластин продолжали существовать на Горном’
Алтае в первой половине I тыс. Остатки их найдены в могильв
инке Балыктыюль (Сорокин, 1977, рис. 10) и в погребениях м
конем берельского типа. В материалах могильника Кудырг»
они представлены как в оградках, так и в погребениях с конем
середины I тыс. Степень изогнутости концевых накладок и сип
соб их крепления, по наблюдениям А. А. Гавриловой, свид*1
тельствуют о разных культурных‘традициях в изготовлении
берельс.чих и кудыргииских луков (Гаврилова, 1965, с. 18, 59)
Лук своеобразной конструкции с крупными срединными п
фронтальными концевыми накладками, с желобками для крен
ления тетивы был найден в погребении V—VI вв. на могилы
128
Inn < S <унтал I (Савинов, 1981a, c. 152 154, рис. 3). Принцн-
i и.i.и,no иное устройство, судя по деревянным моделям, имели
। пн । ыкские луки без костяных накладок, па которых тетива
|н пилась за выступ в торцевой части кибити (Кызласов, 1960,
|iii< 16). В целом для первой половины I тыс., при сохранении
> |ч жней хуннской традиции, была характерна значительная
। цшабильиость в конструкции южносибирских луков, очевидно,
и г.пинаяся отражением происходивших здесь в это время
• южных этногенетических процессов.
В памятниках VI—VII вв. чаще всего встречаются луки
шумя срединными и двумя концевыми накладками (Усть-
Пи ь, Аламышик, Аргалыкты VIII и др.), изготовленные в преж-
k'l и берельской традиции. Сильно изогнутые концевые накладки
j погребения этого времени в Алма-Ате (Курманкулов, 1980,
। in 2) имеют много общего с кудыргинскими (табл. II, 5).
В' i и льные луки с длинными концевыми накладками доживают
Ini IX в. (Уйбат II). Однако, как установила А. А. Гаврилова
|1 . прилова, 1965, с. 87), начиная с VII—VIII вв. в конструк-
ции южиоспбирского лука происходят существенные пзмсие-
|цг,| исчезают концевые накладки и наибольшее распростра-
)и ппе получают луки, имевшие только две боковые срединные
н.'кладки несколько меньших размеров, чем хуннские или бе-
|г п.ские. Они были найдены в погребениях в Монголии, в Туве,
ini I орном Алтае, в Восточном Казахстане, в Минусинской
Ln.швине и на Тянь-Шане, т. е. в основном в пределах Тюрк
। mix каганатов, что позволяет назвать луки этого типа тюрк-
(I мн (табл. Ill, 17). В VIII—X вв. луками этого типа пользо-
«.i.iocb преимущественно население курайской культуры — ал-
। гслеские тюрки (табл. IV, 17). Видимо, от них подобную
мшетрукцию лука заимствовали енисейские кыргызы (табл.\7,
/' ), хотя судить об особенностях кыргызского лука из-за гос-
ютвовавшего в кыргызской среде обряда трупосожжения
|р\дпо.
Практически одновременно в Южной Сибири использовался
|,'|\'к другого типа — уйгурского, представленный находками из
i .i шкомбяых погребений VIII—IX вв. в Туве. От каждого из
них луков сохранились пять накладок: две длинные концевые
। вырезами для тетивы и три срединные — две широкие и одна
) -кая со слегка расширяющимися концами. Л. Р. Кызласов
ы метил древнюю хуннскую тратицию в изготовлении уйгур-
। вих луков и их отличие от луков тюркского типа (Кызласов,
1'169, с. 75—76).
Конструктивные особенности тюркского и уйгурского луков
i>i разились в материалах сросткннской культуры из Восточного
I .ахстапа п Северного Алтая. Так, в кург. 38 Зевакинского
м<п ильника на Иртыше найдены срединные и концевые наклад-
|||, а в кург. 1 Орловского могильника — только срединные
( \рсланова, 1969, с. 45—47). Из кургана 6 Бобровского мо-
II {.шаз № 343
129
тальника происходят два сложных лука: один имел две г|идЦ||
ные и две концевые накладки; другой, сохранившийся цгМ-
ком, — две срединные накладки с прямоугольным вкладыьЛ
посередине. «Обыкновенно третья накладка, — отмечает Ф
Арсланова, — равна или близка срединным. В данном с iyfl|
особая форма третьей накладки объясняется, возможно, сцМ
образным устройством лука прииртышских кимаков» (Лр.И
нова, 1968, с. 104). Найдены в Восточном Казахстане и кН
динные фронтальные накладки с расширяющимися копп.аМ1ш
Трофимовна, кург. 1 (Агеева, Максимова, 1959, табл. 1, рис
Те же особенности (сосуществование луков только со средпщИ
ми, срединными и концевыми накладками, наличие ф|ропта.п>|И
срединных накладок с расширяющимися концами и прямоугоИ
вых вкладышей) характерны для луков, представленных it Л
гребениях североалтайского и кемеровского вариантов <-р<Л
кипской культуры (Худяков, 1981, с. 121 —123). С наиболыиВ
основанием они могут быть названы кимакскими. Как уже И
верилось, в сложении этносоциального объединения ким.тгВ
большую роль сыграли как тюркские (телеские) племена, < А
и группы населения, вошедшие в него после разгрома УфД
ского кагаиата енисейскими киргизами, чем, очевидно, п
ясняется сочетание в кимакском луке особенностей тюрксч
и уйгурского типов. f
Наиболее распространенной формой наконечников crpi-iB
хуннское время и в первой половине I тыс. были тре.хпср^И
ярусные наконечники, часто употреблявшиеся с костяными Л
садками-свистунками (табл. 1, <?). В памятниках второй inifl
вины 1 тыс. такие стрелы неизвестны, но традиция примепешИ
костяных свистунок сохранялась вплоть до уровня этнографе
ческой современности. Ведущей формой наконечников стрел ill
(всем протяжении древнетюркской эпохи являлись трехперЛ
черешковые наконечники с различной конфигурацией логин 'Л
(табл. II, 6—9; III, 12—14; IV, 19), типология которых до нД
стоящего времени полностью не разработана. Специально киД
гызской формой можно считать крупные трехперые наконечнД
ки с пирамидальной верхней частью и серповидными. рс)‘1
круглыми отверстиями в лопастях (табл. VI, 16—18). ТиполЛ
гически близкие им уйгурские и сросткинскне наконечники tipu<
резей не имеют (табл. VII, 29). Здесь часто встречаются .uautuil
товидные уплощенные наконечники, а в сросткинских могил их,
кроме того, наконечники на длинном веретенообразном стерЛц
не. Предположение о существовании в Южной Сибири до 1\ и.
плоских наконечников стрел, основанное па единичной нахочиО
типологически позднего наконечника в кург. 5 могильника Джр1
сос, не может считаться убедительным (Савинов, 1973а, с. ЗЦ
пр. 37). Первые плоские ромбические наконечники (табл. VII,
30) появляются начиная с IX в. и могут рассматриваться в кд»
честве датирующего признака при определении памятники»
130
in i iiiriiopKCKoro времени. Вместе с ними широко распростра-
Htihii. различного рода бронебойные наконечники (трех- четы-
р 1 ранные пирамидальные, долотцсвидные и др.).
И, предметов снаряжения верхового коня в литературе спе-
II* и.но рассматривались стремена и седла (Гаврилова, 1955,
। Н!> 87; Вайнштейн, 1966, с. 63—74; Амброз, 1973; Кызла-
ып1 И, 1973; Савинов, 1977; Кызласов, 1979, с. 135—138);
к м< hi.шей степени удила и псалии (Гаврилова, 1965, с. 80—84).
Имеющийся в настоящее время материал позволяет остановить-
!•! на особенностях развития седел, стремян, удил и псалий,
д. hi. пн уздечных наборов и некоторых видов пряжек в древне-
1н>ркскую эпоху.
Седла. Главной деталью конского снаряжения является
i । io. В I тыс. в Южной Сибири параллельно развивались три
1ПП.1 седла с жесткой основой, различающиеся в основном по
фирме передних лук: 1) с низкими округлыми, 2) подтреуголь-
Fiijmi: п 3) широкими арочными луками.
< амые ранние роговые обкладки низкой округлой луки седла
(П.1.Н1 встречены в Шибинском кургане — табл. X, 10 (Грязнов,
1'128, рис. 1; Баркова, 1979, рис. 4). Деревянная лука седла
кино типа, состоящая из двух частей, найдена в одном из Ноин-
А шнских курганов — табл. X, 8 (Руденко, 1962, табл. XXIV,
Л" 3). В погребениях катандинского этапа (VII—-VIII вв.) пар-
ные костяные орнаментированные обкладки встречены дважды:
к.панда II, кург. 5, 1954 г. — табл. X, 3 (Гаврилова, 1965,
рис. 8) и Узунтал V, кург. 1—табл. X, 5 (Савинов, 1982,
рис. 10). С. В. Киселев отмечал, что передняя лука седла в
о том из туэктинских курганов (VIII—IX вв) «была украшена
костяными пластинками, напоминающими кудыргинские, во
оформленными в виде головки животного» (Киселев, 1951,
t 532). Седло этого типа изображено на известных бронзовых
фигурках всадников из Копёнского чаа-таса (Евтюхова, Кисе-
пн, 1940, табл. VII. VIII; рис. 54). Костяная обкладка низкой
леки седла с выступом посередине была найдена в одном из
погребений сросткинской культуры на р. Змеевке IX—X вв.—
1.16л. X, 1 (Киселев, 1951, с. 532, пр. 1; Неверов, 1982, с. 105).
<Невидно, седла с низкими округлыми луками на протяжении
нс его I тыс. не претерпели существенных изменений. Что из
себя представляли полки, соответствующие этому типу седла,
неизвестно.
Другой тип древнетюркских седел отличается широкими
прочными луками и полками с двумя вырезами по краям и
округлой лопастью посередине. Луки на богатых седлах укра-
шались роговыми кантами и обкладками с лицевой стороны.
' амое раннее изображение такого седла имеется па одной из
кисейских пластин таштыкского времени — табл. X, 11 (Гряз-
нов, 1979, рис. 61). Берестяная обкладка арочной луки сед.щ
найдена в Уйбатском чаа-тасе — табл. X, 9 (Киселев, 1951,
1Л
табл. XXXVI, /). Эти находки подтверждают существом^
данного типа седла у населения таштыкской культуры в {
V вв. К седлу с широкими арочными луками относились ияВ
менитые кудыргинские обкладки с гравированной сценой J
ты — табл. X, 6 (Гаврилова, 1965, табл. XVI). В память Л
второй половины I тыс. остатков седел, подобных кудырги
му, пока не обнаружено, однако форма широких арочных>Я
зафиксирована и для монгольского времени (Савинов, Я
рис. 2,3). I
В VII—VIII вв. появляется третий тип древнетюркски М
дел — с подтреугольными луками. Конструктивно они не •!
чаются от седел с широкими арочными луками и, видимо, I
заны с ними генетически. Несколько таких седел было паг-Я
С. И. Вайнштейном в Кокэльском могильнике — табл. Q
(.Вайнштейн, 1966а, табл. X, XI). Типологически близко ко: Я
сейм седло из могильника Кара-Булун на Тянь-Шане (
ров, 1957, рис. 3). Особое место занимает находка желес
окованных медью пластин их Улуг-Хову, кург. 54 в Туве (V~ В
LX вв.), которые Л. Р. Кызласов реконструирует как паклей
высокой треугольной луки седла (Кызласов, 1979, с. 132—-Л
рис. 93). Такая форма луки необычна для древнетюркских с Л
однако их находки в памятниках XII—XIII вв. (Савинов, 1 Л
рис. I, 4) позволяет согласиться с предложенной реконс~Л
цией. Что касается культурной и этнической принадлежа tl
юж.носиб'ирских седел, то из-за малочисленности находо
быстроты распространения сходных конструктивных решет» I
скотоводческой среде они пока не поддаются определения«I
Стремена. Необходимой частью каждого седла явля»1
стремена. Обычно считается, что седла с жесткой основ «I
металлические стремена появились одновременно и рассмг J
ваются; как одно из наиболее важных изобретений древнет *1
екой эпохи. Однако, если седло с широкими арочными лу iJ
было уже известно населению таштыкской культуры, то
мян этого времени не найдено. Нет их и на изображениях i tl
ников на тепсейских пластинах. Модели стремян, othoci i]
Л. Р. Кызласовым к уйбатскому этапу таштыкской куль-в
(Кызласов, 1960, рис. 51, № 9, 10), происходят из случа ill
находок, и культурная принадлежность их остается неоп|>|
лепной (Вайнштейн, 1966, с. 64—65). Вероятно, в первой ill
вине I тыс. стремена продолжали делаться в виде петли!
кожи, конского волоса и других органических матери ц
(Вайнштейн, 1966, с. 63—64). Все это, вместо взятое, свиде-i I
ствует о том, что седла с жесткой основой появились в Ю.1Л
Сибири раньше, чем металлические стремена.
Первые находки металлических стремян в Южной Си<1|
происходят из впускного захоронения раннетюркского врем|
в кургане Улуг-Хорум в юго-западной Туве. Они имеют cnjJ
ленную, подножку, высокую ' невыделенную пластину с от
i нш ii для путлища в средней части и сплошь покрыты тре-
)Ц|.п,ными вдавлениями (табл. II, 15). По своей форме и \а-
I'lii о ру орнаментации, передающей крепление металлического
jiiiiii-.a на деревянной основе, эти стремена наиболее близки
я и.невосточным (корейским и японским) из комплексов IV—
kiii'i.i.ia VI вв. (Грач В., 1982, с. 159—163). Можно предпола-
I hi, что именно отсутствие местных форм металлических стре-
мян и Южной Сибири до середины VI в. вызвало пеобходи-
мч. и. использования заимствованных образцов.
В материалах Кудыргинского могильника уже представлены
Lii.i основных вида южносибирских стремян — с петельчатой и
i4i.ii т начатой дужками, которые продолжают существовать на
||рог,1жепии всего I тыс. и включают большое количество ва-
|ньп11(1в, типология которых до настоящего времени не разра-
6<n,i!ia (табл. II, 10, 14). Для памятников кудыргинского типа
(\ I VII вв.) характерны преимущественно простые стремена
। п< гельчатон дужкой. В VIII—IX вв. в памятниках енисейских
i i.ipii.i3OB и алтае-телеских тюрков наибольшее распростране-
|1К получают стремена с выделенной пластиной с закраинами
и прорезью для путлища в нижней части дужки (табл. III, 15,
l/o, IV, 22; V, 13, 16, 17). С. В. Киселев считал их тийологпче-
Ь ки полос поздними, чем стремена с петельчатой дужкой и от-
Ьн* 4.1,1, что они «отличаются своеобразной изогнутостью нижней
и.к in боковых дуг при переходе в подножие» (Киселев, 195Га,
1 1'1). В IX—X вв., судя по находке уйбатского стремени (Ев-
Чи1\она, 1948а), подобные стремена стали делаться с высокой
। lari иной (табл. VI, 20), и в этом смысле высота пластины, оче-
т» ню, может служить хронологическим признаком.
( непиально кыргызской формой можно считать стремена с
Ьн к льчатой, слегка приплюснутой дужкой и плавно изогнутым
km нюжием, которые впервые встречаются в памятниках копен-
Innin этапа (табл. V, 13), а затем в большинстве кыргызских
inn ргбений Минусинской котловины, Тувы, Горного Алтая и
Ilin ।очного Казахстана в период «кыргызского великодержа-
вны . Отличительной особенностью многих стремян этого типа
И 1\ X вв. являются прорезные подножки; форма прорезей
рйшая: круглые отверстия, крыловидные, «8»-образные, прямо-
jin.ibiibie и т. д. (табл. VI, 14, 16). На стременах с пластинча-
i'iii 1ужкой в это время прорезные подножки встречаются очень
|>1 IKO.
Для сросткинской культуры характерны два вида стремян,
Ф 'рмально совпадающие с ведущими южносибирскими типами,
пи имеющие от них и некоторые отличия. Стремена с петель-
iiiuiii дужкой здесь гораздо массивнее, чем кыргызские. Стре-
»|гп.| другого типа имеют низкую невыделенную пластину без
ни раин, очертания которой часто сливаются с абрисом самого
tipi-мсни (табл. VII, 20, 27). В дальнейшем на основе стремян
кино типа сложилась форма стремян с отверстием для путли-
133
ща в самой дужке, распространенная в начале II тыс. повсе-
местно.
Удила и псалии. Железные однокольчатые удила появились
еще на шибинском этапе культуры ранних кочевников Горного
Алтая, были известны хуннам и существовали на протяжении
I тыс. вплоть до VIII^—IX вв. (табл. I, 1, 5; II, 1, 3; III, 10).
Одна из наиболее поздних находок удил этого типа была еде
лана на могильнике Узуитал VI, кург. 1, где звенья удил имели
различные окончания: одно однокольчатое, другое — «8»-образ
ное (Савинов, 1982, рис. 12). Начиная с VIII в. наибольшее
распространение получают удила с «8»-образным окончанием
звеньев, кольца которых были расположены в одной или пер-
пендикулярных плоскостях- Первый вариант преимущественно
встречается в памятниках сросткннской культуры (табл. VII,
14), второй —у енисейских кыргызов (табл. V, 1, 8). В памят-
никах курайской культуры оба варианта представлены прибли-
зительно в равной пропорции. Начиная с VIII -IX вв. стержни
некоторых удил стали делаться витыми, а в IX—X вв. многие
из этих удил с дополнительными кольцами, по-видимому, уно
треблялись без псалий (табл. VII, 14\ VI, 6). В это же время
в погребениях сросткннской культуры на Алтае и в Восточном
Казахстане появляются удила с большими внешними кольцами
(трензелями), зажатыми в окончаниях звеньев (табл. VII, 18),
в начале II тыс. постепенно вытеснившие все остальные типы
удил и псалий.
В тесной взаимосвязи с удилами развивались псалии.
А. А. Гаврилова рассматривает эволюцию удил со стержневы-
ми и кольчатыми псалиями как параллельные процессы и.т
протяжении всей второй половины I тыс., обусловленные оди-
наковыми изменениями в конструкции древнетюркской узды
(Гаврилова, 1965, с. 80—84). Однако удила с кольчатыми пса-
лиями (за исключением поздних по виду и сомнительных по
происхождению удил с серебряными обоймами из Берелн)
встречены только в трех случаях: в Минусинской котловине—j
Капчалы II, кург. 11 (Левашова, 1952, рис. 5, № 44); в Туве -I
Кызыл-Булун, кург. 139 (Кызласов, 1969, табл. Ill, № 165) и iri
Горном Алтае — Курай VI, кург. 1 (Евтюхова, Киселев, 1941,
рис. 24). Они датируются VIII—IX вв. и, возможно, типологи
чески предшествуют сросткинским удилам с большими внешни
ми кольцами. Подавляющее же количество южносибирских
удил имело стержневые псалии, в оформлении которых просле-
живаются глубокие культурные традиции.
Эсовидные деревянные псалии с зооморфными окончаниями
в виде головок тигров, грифонов и т. д. наиболее ярко пред
ставлены в материалах пазырыкской культуры Горного Алтая.
В памятниках хуннского времени появляются прямые костяные
в роговые псалии с двумя отверстиями, расположенными и
одной плоскости (табл. I, 12). Такие же псалии (прямые, изо-
13 г
гнутые или с одним отогнутым концом) продолжали использо-
ваться с однокольчатыми удилами в рапнетюркское время и в
тюркское, вплоть до катандипского этапа (табл. II, 1, 3). Наи-
более поздними из пих можно считать роговые псалии из мо-
1 ильника Кокэль, кург. .23 (Вайнштейн, 1966 а, табл. VI, 3)
в Туве и из Катанды II, кург. 5, 1954 г. на Горном Алтае (Га-
врилова, 1965, рис. 8 № 10). Катандинские роговые псалии
с железными скобами (табл. III, 10), очевидно, предшествуют
металлическим псалиям с плоской петлей. Роговые и костяные
псалии, но уже в ином оформлении встречаются и позже, на-
пример, роговой псалий с головкой коня и рунической надписью
из древнетюркского захоронения около кургана Аржан (Кома-
рога, 1973, с. 208; Кляшторный, 1975, рис. 1).
Начиная с VII—VIII вв. широко распространяются желез-
ные эсовидные псалии с плоской петлей и различными вариан-
тами окончания стержней—-прямыми, листовидными, в виде
«сапожка» или головок животных (горных козлов и баранов),
употреблявшиеся с удилами с «8»-образными окончаниями
звеньев (табл. Ill, 1; IV, 1, 11; V, 1, 8). В IX—X вв. на неко-
торых псалиях стали делать фигурные скобы. Судя по наход-
кам в Уйбатском чаа-тасе, зооморфные окончания псалий и фи-
гурные скобы были характерны для культуры енисейских кыр-
гызов (табл. VI, 13). В это же время население сросткннской
культуры широко использовало эсовидные или изогнутые костя-
ные и роговые псалии, орнаментированные косой насечкой,один
конец которых был оформлен в виде «сапожка» или «рыбьего
хвоста» (табл. VII, 7, 8). Псалии этого типа, по-видимому, ге-
нетически не связаны с костяными и роговыми псалиями пер-
вой половины I тыс., а представляют собой типологический
вариант общераспространенной формы эсовидных псалий.
В культуре енисейских кыргызов и алтае-телеских тюрков они
неизвестны.
Уздечные наборы. В памятниках разных археологических
культур в Южной Сибири встречаются различные виды уздеч-
ных наборов. Для курайской культуры были наиболее харак-
терны четырехлепестковые бляшки, овальные бляшки с фестон-
чатым краем и короткие наконечники (табл. IV, 12, 23)-, для
сросткннской культуры — «у»-впдные бляшки, различного рода
бляшки-розетки (табл. VII, 17) и длинные наконечники с ра-
стительным орнаментом. Уздечный набор культуры енисейских
кыргызов на копейском этапе был близок курайскому. Позже
получили распространение крупные подпрямоугольные наклад-
ки и длинные наконечники с богатой растительной орнамента-
цией, мотивами пламсвидного орнамента и др. (табл. VI, 3,4).
Важными деталями всех уздечных наборов являлись подвесные
сердцевидные бляхн-решмы и тройники.
Сердцевидные бляхи-решмы, украшавшие нагоудный и по.т-
фейный ремни, появились в культуре населения Южной Сибири
135
сравнительно поздно—в VIII—IX вв. Наиболее ранние из них
плоские п гладкие, с ровным или вырезным краем-—были пай
дены в Монголии (Джаргаланты, кург. 2) и в Минусинской
котловине (табл. V, 9, 10). (Капчалы 1, кург. 1). Такая же
бляха из Копейского чаа-таса, кург. 6 имеет посредине округ-
лую выпуклость п украшена изображениями двух льнои
(табл. V, 7), (Ввтюхова, Киселев, 1940, рис. 44). Аналогичная
бляха с изображением львов найдена в Туве в погребении с
трупосожжением IX—X вв. (Калбак-Шат). Начиная с IX в.
основным объектом внимания при изготовлении сердцевидных
подвесок становится их центральная часть. Она делается вы-
пуклой и оформляется в виде колокольчика (табл. VI, 8) (пре
имущественно в культуре енисейских кыргызов) или антропо-
морфной усатой личины (кыргызские и сросткинские подвески),
Посвятивший им специальное исследование А. Сальмонп отмо
тил сходство личин на этих бляхах с иконографией древнетюрк
ских каменных изваяний (Сальмопи, 1934). Кыргызские бляхи
решмы с антропоморфной личиной, найденные пока только и
Минусинской котловине, несколько отличаются от сросткинскпх,
Они крупнее, с ровными краями и петелькой для подвешпиа
ния; растительный орнамент занимает всю площадь вокруг
усатой личины (табл. VI, 7), (Клеменц, 1886, табл. XI, 2; Лг
вашова, 1939, табл. XVI, 25). Сросткинские бляхи (алтайский
и кемеровский варианты) имеют вырезной край, без петельки
для подвешивания (видимо, они крепились каким-то иным сио
собом); поле вокруг личины гладкое, орнамент в виде три
листника располагается только по краю (табл. VII, 22). В Во-
сточном Казахстане найдены своеобразные сердцевидные бляхи
без растительного орнамента с личиной-колокольчиком. Кроме
того, в памятниках сросткинской культуры по всей территории
ее распространения встречаются мелкие сердцевидные подвес-
ки с растительным орнаментом, выполненные в ажурном стиле
(табл. VII, 5). На Горном Алтае несколько сердцевидных блях,
возможно, сросткннского происхождения известны среди слу
чайных находок. В погребениях курайской культуры они пока
не обнаружены.
На местах перекрестий ремней помещались накладки-троп
ники. В Южной Сибири в древнетюркскую эпоху существовало
три вида тройников: круглые, с вырезными лопастями и «Т»-
видные. Круглые тройники с прорезями, украшенные жемчуж
ным орнаментом, появились еще в таштыкской культуре
(табл. I, 6) (Кызласов, I960, рис. 43, № 3; Грязнов, 1979,
рис. 67, № 21). В дальнейшем они встречаются в культуре ени-
сейских кыргызов и сросткинскпх погребениях Восточного Ка
захстана IX—X вв. (табл. VI, 12; VII, 23). С VIII—IX вв. в к\<
райской культуре (табл. IV, 15) и культуре енисейских кыргы
зов (табл. V, 19; VI. 11) распространяются тройники с вырез
ними лопастями, чаще всего не орнаментированные. Начиная
136
с IX в. одновременно с ними существовали и «Т»-видные трой-
ники, украшенные растительным орнаментом в двух основных
вариантах: кыргызском и сросткинском. Кыргызские тройники
имели округлые очертания лопастей и полусферическую выпук-
лость посредине. Сросткинские — преимущественно прямоуголь-
ных очертаний, плоские (табл. VII, 24). В таком виде они до-
живают вплоть до монгольского времени.
Пряжки. Труднее всего поддаются хронологическому и куль-
турному определению пряжки. Все основные типы железных
пряжек с подвижным язычком — круглые, квадратные, прямо-
угольные, с вогнутыми сторонами рамки существовали уже в
хуннское время и продолжали использоваться на протяжении
всего I тыс. и. э. Наибольший интерес представляют пряжки
своеобразней конструкции, получившие в литературе название
«.пряжек с язычком на вертлюге». Как п первые стремена с вы
(окон невыделенной пластиной, они, очевидно, имеют дальне-
восточное происхождение — типологически близкие пряжки,
только более вытянутых пропорций, известны в Японии в V—
VI вв. (Сорокин. 1977, рис. 8). В VIII—IX вв. на Алтае, в Туве
и Минусинской котловине встречаются пряжки небольших раз-
меров с прямой вертлюгой и подпрямоугольной рамкой (табл.
V, 20). В IX—X вв., очевидно, на их основе складываются два
основных типа таких пряжек: 1) массивные, с прямой вертлю-
гой и подквадратпой рамкой — табл. IV, 20 (курайские); 2) бо-
лее легкие, с вогнутой вертлюгой, иногда с трапециевидной рам-
кой -табл. VI, 21 (кыргызские). В памятниках стросткинской
культуры пряжки с язычком на вертлюге неизвестны.
Одновременно с железными пряжками использовались и
костяные пряжки, также имеющие много вариантов, до настоя-
щего времени невыделенных. Сама форма костяных пряжек с
округлой верхней частью появилась еще в пазырыкское время.
Дальнейшее ее развитие представляют хуннские костяные
гряжки с выступающим приемником — табл. I, 11. (Коновалов,
1976, табл. VIII, 16). Судя по находкам в памятниках берель-
ского типа, в V—VI вв. они уже делались с подвижным языч-
ком (Гаврилова, 1965, рис. 5, № 11; Савинов, 1982, рис. 3, № 1)
и в таком виде сохранялись на протяжении всего раннетюрк-
ского и тюркского времени. Начиная с IX в. распространяются
костяные и бронзовые пряжки с острым носиком (табл. VII, 26),
часто с железным язычком, являющиеся важным хронологиче-
ским признаком памятников поздпетюркского времени и одной
нз отличительных особенностей сросткинской культуры.
Таким образом, в истории развития древнетюркского пред-
метного комплекса можно выделить три основных закономерно-
сти: 1) на протяжении всего I тыс. сохранялись некоторые фор-
мы предметов, появившиеся еще в период сложения протюрк-
(кого этнокультурного субстрата; 2) начиная с VIII—IX вв.
складываются определенные предметные серии в рамках выде
137
3. ПРОЦЕССЫ ТЮРКИЗАЦИИ
Районы, сопредельные Южной Сибири и населенные племе
нами иной языковой и культурной принадлежности, постоянно
испытывали влияние со стороны центральноазиатских государ-
ственных образований. Проникновение отдельных тюркоязыч
ных групп населения, их языка и особенностей культуры в пре-
делы соседних историко-этнографических областей получило на-
звание процессов тюркизации.
Начало процессов тюркизации (при условии тюркоязычностн
хуннов) предположительно может быть отнесено к рубежу н.
когда население Южной Сибири принимало участие в сложе-
нии прототюркского этнокультурного субстрата. По мнению
М. X. Маннай-оола, процессы тюркизации в Туве начались emu
раньше — в середине 1 тыс. до н. э. и затем были усилены в
результате включения территории Тувы в состав хуннской»
объединения и древнетюркских государственных образований
(Маннай-оол, 1980). Тюркизация Южной Сибири, населенной,
скорее всего, самодийскими, кетоязычпыми и ираноязычным:i
племенами, шла наиболее интенсивно после переселения тюрков.
Ашина на Алтай, создания раннетюркских владений и образо-
вания Первого тюркского каганата. В дальнейшем само населе-
ние Южной Сибири играло большую роль в распространении
древнетюркской культуры сначала в периферийных районах
Саяно-Алтая, а затем и за его пределами. Наиболее широкий
размах процессы тюркизации соседних с Южной Сибирью исто
рико-этнографических областей приняли во второй полови.(С
I тыс. Главным образом они коснулись районов Западной Си-
бири, в меньшей степени районов юга Восточной Сибири (При-
байкалье и бассейн Амура).
Говоря о процессах тюркизации, как правило, не освещс i
ных письменными источниками, необходимо иметь в виду, ч о
они осуществлялись определенными носителями древнетюрк-
ского историко-культурного комплекса — тупо, теле, алтае-
телескими тюрками, енисейскими кыргызами, уйгурами, кимл
ками и т. д. Только при таком подходе можно выявить конкрет-
ные древнетюркские этнокультурные компоненты в этнической
истории народов Сибири.
Западная Сибирь. По мнению В. А. Могильникова, наиболее
подробно исследовавшего процессы тюркизации южных ран
онов Западной Сибири (Могильников, 1973, 1976, 1980), они
имели последовательный характер. Сначала, в VI—VII вв.,
в результате тюркской экспансии заканчивает свое существова-
ние верхиеобская культура на Северном Алтае, где складыва-
ется смешанное тюрко-самодийское население. Отсюда процесс
сы тюркизации распространяются па Новосибирское и Томское
Приобье, но приобретают в это время в основном характер то-
варообменных отношений. Здесь продолжает жить местное св
142
модийское (или угро-самодийское) население, что не исклю-
чает возможности эпизодического проникновения с юга отдель-
ных тюркоязычных групп населения. Их следы, по мнению.
В. А. Могильникова, отразились в материалах релкинской куль
1урь1 на Средней Оби. Наиболее интенсивно тюркизации этих:
районов проходила в IX—X вв. в связи со сложением сросткин-
ской культуры, влияние которой, особенно на позднем этапе:
развития (по В. А. Могильникову, басандайская культура, X—
\II вв.) привело к сложению смешанного тюрко-самодийского
субстрата. В целом данная схема может быть принята, но от-
дельные ее положения требуют уточнения.
Наиболее интенсивно древнетюркский пласт проявляется в.
культуре населения южных районов Западной Сибири в VIII—
IX вв., что, скорее всего, было связано с образованием Уйгур-
ского каганата,, за чем последовали перегруппировка алтае-те-
леских тюрков и оттеснение их части за пределы Южной Си-
бири. В это время в Новосибирском Приобье появляется целый
ряд памятников алтайского облика. По мнению Т. Н. Троицкой,,
«памятники VIII—IX вв. свидетельствуют не только о тюркиза-
ции местной культуры, но и о проникновении самих тюрков с их
обычаем погребать покойника с взнузданным конем» (Троицкая,.
1973, с. 183). К этому же времени относятся первые бесспорные
свидетельства проникновения тюрков на территорию Томского
Приобья, отраженные в материалах Тимирязевского могильника
и курганов у д. Могильники (Плетнева Л., 1972, 1973).
В Барабинской степи наиболее значительная серия курга-
нов этого времени была исследована В. И. Молодиным на мо-
гильнике Преображенка-3 (Молодин, Савинов, Елагин, 1981).
В формировании преображенского комплекса принимали уча-
стие разные компоненты — местные и привнесенные. К первым
могут быть отнесены некоторые особенности погребального*
обряда, развитая керамическая традиция, отдельные предметы
сопроводительного инвентаря, в частности многочисленные кос-
тяные наконечники стрел. Во всем остальном (захоронения с
"учелами коня, поясные наборы и приемы их орнаментации,,
а'рьги, пряжки и т. п.) отчетливо видны южные истоки.
Показательна находка в одном из преображенских курганов-
(№ 12) своеобразной пряжки, сделанной из поперечного спила
основания оленьего рога (Молодин, Савинов, Елагин, 1981,
рис. 2, № 9). Этот предмет, найденный далеко на севере, имеет
только две аналогии — Наинтэ-сумэ в Монголии (Боровка,.
1927, табл. IV, 33) и Чааты II в Туве (Кызласов, 1979, рис. 135,.
№ 6), в том и в другом случае — в погребениях VIII—IX вв.
Можно предполагать, что носителями южного компонента в;
преображенском комплексе были какие-то группы тюркоязыч-
иого населения, продвинувшиеся в середине VIII в. в район
Центральной Барабы (скорее всего, с территории Алтая) и ас-
симилировавшие местные племена. Можно думать, что процес-
14:’
сы тюркизации в Новосибирском Приобье
к этому
времени
в основном завершились, что подготовило вхождение местпог
о
населения в состав кимако-кыпчакского объединения (новое!!
бирский вариант сросткннской культуры).
В конце I тыс. погребения по обряду трупосожжения с близ
кнми кыргызским формами предметов сопроводительного пн
вентаря, в первую очередь поясных наборов, появляются в 1 Id
иосибирском Приобье (Умна-3, Каменный мыс, Красный Яр 1)
«влияние культуры
Троицкая отмечала
чем Т. Н.
в связи с
кыргызов, а возможно, и проникновение их самих на бери«
Оби» (Троицкая, 1973, с. 184). В Томском Приобье отдельны'
погребения по обряду трупосожжения, поясные наборы кыр<Ы1
ского облика и кинжал «уйбатского типа» известны в могплн
нике Архиерейская заимка (Кузнецов, 1899). Какой характс)
носило проникновение кыргызов на территорию Среднего При
обья — неизвестно. Это могли быть этнокультурные связи меж
ду енисейскими кыргызами и кимаками (в
широком
значении
термина) или военные походы после возвращения кыргызов и
Средний Енисей.
Как бы то ни было, период «кыргызского великодержавна»
основные события которого разворачивались в далеких прост
рах Центральной Азии, сыграл определенную роль в дальней
ших процессах тюркизации южных районов Западной Сибири
Восточная Сибирь. Проблема проникновения тюркоязычно-
го населения на восток представляется наиболее сложной
наименее разработанной. Впервые вопрос о связях Восточной
Сибири с более западными районами на материалах паскаль
пых изображений и отдельных находок вещей среднеазиатскою
происхождения был поставлен А. П. Окладниковым (Окладни-
ков, 1951, 1963). Дальнейшие исследования памятников куль
туры мохэ, бохай, чжурчженей, а также хойцегорской культу
ры Западного Прибайкалья и борхотуйской культуры Восточ
ного Забайкалья (предположительно шпвэй) дали огромный
археологический материал, в котором выделяется целый ряд
предметов тюркского происхождения.
Еще в 1902 г. IO. Д. Талько-Грыпцевичем были опубднко
ваны материалы известного Хойцегорского могильника, в одном
из погребений которого в углу ямы в обрывках шелковой тканч
(«тайник»?) находился поясной набор, включающий лировид-
ные подвески с сердцевидной прорезью и антропоморфными
изображениями, пряжки и другие украшения с растительным
орнаментом (Талько-Грынцевич, 1902, рис. 60—61). Пошипи
Д. Р. Кызласовым была выделена хойцегорская культур»,
имеющая много общего с уйгурской и кыргызской (Кызласов,
1981а), в материалах которой представлены бляхи-оправы i
растительным орнаментом, эсовидные псалии с ««сапожком
овальная бляшка с фестончатым краем, стремена с пластннчи
тон дужкой и некоторые другие предметы южиосибирского про
144
пс.хождения (Степи Евразии в эпоху средневековья, 1981,
рис. 35). На территории Восточного Забайкалья (борхотуйская
культура) найдены удила с «8»-образиым окончанием звеньев,
- Т»-видные тройники, многие детали поясных наборов, в том
числе бляхи «портальной» формы и железные лировидные под-
носки с сердцевидной прорезью (Ковычев, 1982, рис. 1, 2).
В более восточных районах значительная серия тюркских
вещей найдена в Приамурье и Приморье. Из погребений с тру-
иосожженнями Троицкого могильника и других памятников
Среднего Амура происходят палаш с напускным перекрестием,
ipexnepue наконечники стрел с серповидной прорезью, круглые
распределители ремней, поясные бляхи-оправы, эсовидные пса-
лпи с «сапожком», «Т»-видиые тройники, витые удила и т. д.
(Деревянко, 1977, 1975), которые Е. И. Деревянко справедливо
сопоставляет с древнетюркским предметным комплексом в Юж-
ной Сибири (Деревянко, 1974). В культуре амурских чжурчже-
ией (Надеждинский и Корсаковскип могильники) также най-
дены многочисленные детали поясных наборов, бляхи с петлей,
сердцевидные бляхи-решмы, пряжки со щитком, лировидные
подвески с сердцевидной и круглой прорезью и др. (Медведев,
1977, 1982). Отдельные вещи тюркского облика, в частности
ишично южносибирская бляха «портальной» формы, известны
и в бохайских памятниках Приморья (Андреева, 1970, рис. 35).
Приведенные' материалы позволяют поставить вопрос о вре-
мени проникновения древпетюркской культуры на восток и о ее
। оикретных носителях. Среди предметов тюркского происхож-
ення, найденных в южных районах Восточной Сибири, встре-
чаются вещи катандинского типа (VII—VIII вв.), главным об-
разом детали поясных наборов. Однако, как отмечалось выше,
и Южной Сибири они доживают до конца I тыс. н. э. В восточ-
ных районах Сибири они, как правило, происходят из одних и
icx же погребений, в которых найдены вещи VIII—IX и IX—•
\ вв. (лировидные подвески, «Т»-видные тройники, бляхи «нор-
мальной» формы и др.) и должны также датироваться этим вре-
менем. Очевидно, процессы тюркизации южных районов Восточ-
ной Сибири могли начаться не ранее VIII—IX вв., т. е. уже
после гибели Древнетюркских каганатов, и проходили наиболее
интенсивно в IX—X вв. Обращает на себя внимание, что по
</еновным формам вещей мохэские материалы ближе всего к
кыргызским (возможно, появление их связано с распространен-
ным также у мохэ обрядом трупосожжения), а чжурчжень-
(•кие-—сросткинским, точнее уйгурскому компоненту сросткип-
<кой культуры. Синхронизируя эти наблюдения со сведениями
письменных источников, можно предполагать, что одной из при-
чин, вызвавших процессы тюркизации в этом районе Азии по-
служили события, связанные с гибелью Уйгурского каганата,
уходом части уйгуров к племенам шивэй и преследованием их
енисейскими кыргызами в середине IX в.
|() Заказ № 343
145
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, на рубеже I и II тыс. п. э. древнетюркская эпоха i;i-
кончилась. Распались древние и яркие археологические куль-
туры раннего средневековья — енисейских кыргызов, кимако-
кыпчакских племен и алтае-телеских тюрков. Их одновремсп
ное завершение, очевидно, было обусловлено одними и темп ж<*
причинами-—распространением по периферии будущего мон-
гольского государства более сильных монголоязычных племен,
сложением новых форм хозяйства и более развитых социально-
экономических отношений (Плетнева С., 1982). Тюркоязычное
население Южной Сибири в предмонгольское время (Х( -
XII вв.) частично оставалось на своих местах, частично ми
грировало в пределы соседних историко-этнографических об
ластей.
Существенную, до настоящего времени полностью не оце-
ненную роль в формировании культуры народов Саяно-Алтай-
ского нагорья, Средней Азии и якутов на Средней Лепе сыгра-
ли уйгуры (Потапов, 1978, 1981). Алтае-телеские тюрки, впдп
мо, продолжали обитать на территории Горного Алтая и Тупы
и впоследствии вошли в состав алтайской и тувинской народ!
ностей. До конца XIX в. южные алтайцы и западные тувинцы
хоронили своих покойников в сопровождении коня.
Сложный путь в своем дальнейшем развитии прошла куль
тура енисейских кыргызов. Уже в поздний период пребывании
кыргызов на территории Тувы (X—XI вв.) их культура притер
пела существенные изменения под влиянием культуры других
народов Центральной Азии и Южной Сибири. В таком пере-
оформленном виде (по Л. Р. Кызласову, аскизская культура)
она распространилась в XI—XII вв. на территории Минуспн-
146
< кой котловины. Несколько позже (XII—XIII вв.) памятники
гой культуры встречаются около Красноярска (Часовенная
ipa). На западе границы ее распространения доходят до
. Ишим (Пахомовский могильник). В дальнейшем роль ешь
. неких кыргызов в сложении хакасской народности (Бутанаев,
4)79) была определяющей. Кыргызский компонент на этногра-
фическом материале может быть выделен также у тянь-шань-
< них киргизов, южных тувинцев и якутов. Показательно, что
большинства этих народов до середины XIX в. был известен
лревини, вероятно, в основе своей кыргызский обряд трупосож-
жешгя.
Еще более сложный и значительный путь прошло в своем
развитии население сросткинской культуры после отделения от
шх кыпчаков. Этническая история кыпчаков в Азии и Восточ-
ной Европе — тема большого самостоятельного исследования,
поэтому коснемся здесь только группы кыпчаков, оставшихся
•а места.х своего первоначального расселения. Кыпчакский ком-
итент является одним из основных в составе южных алтайцев.
Часть кыпчакского населения продвинулась на территорию.
Томской области и завершила процессы тюркизации местного
населения. Наиболее значительным памятником этого времени
па территории Западной Сибири является могильник Басан-
щйка около г. Томска (Басандайка, 1947). При определении
этнической принадлежности населения, оставившего ранние
। рунтовые могилы Басандайки, обращают на себя внимание
пакомые черты погребального обряда: несколько могил под
одной курганной насыпью, сопроводительное захоронение шку-
ры коня, сочетание трупоположения и трупосожжения в одном
комплексе и т. д. Найденные здесь вещи (ажурные украшения,
зусоставные застежки, изображения противостоящих птиц,
сердцевидные подвески) объединяют их со сросткинской куль-
vpoii. Близость керамики из Бобровского могильника с более
чздними памятниками на территории Томской области (Ба-
< аидайка, Мурлинскос городище, Томский могильник и др.)
бедительно показана Ф. X. Арслановой (Арсланова, 1980). По
набору предметов сопроводительного инвентаря близок Басан-
лайке могильник Еловка I, исследованный В. И. Матющенко
(Матющенко, Старцева, 1970). Очевидно, он должен датиро-
ваться более ранним временем, так как сросткинскпй комплекс
чесь выражен настолько отчетливо, что не приходится сомне-
ваться в его происхождении. Сложный обряд погребения (срубы
берестяными покрытиями и сопроводительным захоронением
-опей по сторонам срубов) показывает этническое своеобра-
не населения, оставившего этот могильник, родственного, по не
идентичного населению Басандайкн. Сросткинскпй компонент
продолжает жить и па территории Новосибирской области,
<> чем свидетельствуют ажурные подвески из могильника Кыш-
овка I (Мелодии, Мыльникова, 1980, табл. III). В дальнейшем
Sth группы населения, очевидно, приняли участие в формиро-
вании томских и. барабинских татар, а также, возможно, и не
Которых групп южных хантов. Имеются основания говорить и
о кыпчакском компоненте в составе якутского этноса, но коп
Кретине пути его проникновения на Среднюю Лену пока неясны
Таким образом, древнетюркская эпоха явилась основопола
тающим этапом этнической истории всех тюркоязычных пара-
Лов нашей страны.
Выяснение характера связей современных тюркоязычны.х
народов с населением древпетюркской эпохи (главным обра-
зом по памятникам II тыс.)—одна из наиболее актуальных
задач будущих этногенетических и историко-культурных иссле
Дований.
ЛИТЕРАТУРА
Абрамзон — Абрамзон С. М. Киргизы и их этногенетические и исто-
рико-культурные связи. Л., 1971.
Абсалямов, Мартынов — А б с а л я м о в М. Б., Мартынов А. И. По-
селения татарского и переходного тагаро-таштыкского времени в Хакасско-
Минусинской котловине и Ачинско-Мариинской лесостепи. — В кн.: Археоло-
гия Южной Сибири. Кемерово, 1979.
Агапов, Кадырбаев — Агапов П., Кадырбаев М. Сокровища древ-
него Казахстана. Алма-Ата, 1979.
Агеева, Джузупов — Агеева Е. А., Джузупов А. Интересная на-
ходка.— УЗКГУ, т. 4. вып. 12, 1963.
Агеева, Максимова — Агеева Е. И., Максимова А. Г. Отчет Пав-
лодарской экспедиции 1955 г. — Тр. ИИАЭ Казахск. СССР, т. 7, 1959.
Алексеев — Алексеев В. П. Новые данные о европеоидной расе в
Центральной Азии. — В кн.: Древняя Сибирь, вьш. 4 (Бронзовый и железный
"л к Сибири). Новосибирск, 1974.
Амброз — Амброз А. К. I) Проблемы раннесредневековой археологии
Восточной Европы, ч. П. — СА, 1971, № 3; 2) Стремена и седла раннего
• редневековья.— СА, 1973, № 4.
Андреева — Андреева Ж. В. Древнее Приморье: Железный век. М.,
1970.
Аристов — Аристов Н. А. Заметки об этническом составе тюркских
племен и народностей. — ЖС, 1897, т. 6, вып. 3—4.
Арсланова — Арсланова Ф. X. 1) Бобровский могильник. — Нзв. АН
Казахск. ССР, 1963, вып. 4; 2) Памятники Павлодарского Прииртышья
(VII—XII вв.). — В кн.: Новое в археологии Казахстана. Алма-Ата, 1968;
3) Погребения тюркского времени в Восточном Казахстане. — В кн.: Куль-
тура древних скотоводов и земледельцев Казахстана. Алма-Ата, 1969;
1) Курганы с трупосожжением в верхнем Прииртышье. — В ки.: Поиски и
раскопки в Казахстане. Алма-Ата, 1972; 5) К вопросу о связях племен Каз-
ахстанского Прииртышья с населением Западной Сибири в IX—X вв —
В кн.: Этногенез и этническая история тюркоязычных народов Сибири и со-
предельных территорий: Тезисы докладов областной конференции. Омск.
1979; 6) Керамика рапнесрсдневековых курганов Казахстанского При-
иртышья.— В кн.: Средневековые древности евразийских степей. М., 1980
Арсланова, Кляшторный — Арсланова Ф. X., Кляшторпый С. Г.
Руническая надпись на зеркале из верхнего Прииртышья. — ТС 1972 г. М.,
1973.
Арсланова, Чариков — Арсланова Ф. X., Чариков А. А. Каменные
изваянии Верхнего Прииртышья. — СА, 1974, № 3.
119
Асеев — Асеев И. В. Прибайкалье в средине века. Новосибирск, 1981)
Ахнпжанов— Ахинжанов С. М. Древние караванные пути кнмн
ков. — В кн.: Материалы I научной конференции молодых ученых АН Казах
ской ССР. Алма-Ата, 1968.
Баркова — Баркова Л. Л. 1) Курган Шпбе и вопросы его датпрои
кн. — АСГЭ, № 19, 1978; 2) Погребения копен в кургане Шибс. — АСГЭ.Я
№ 20, 1979.
Бартольд — Бартольд В. В. I) Киргизы: Исторический очерк. -
В кн.: Соч., т. 2, ч. I. М., 1963; 2) Двенадцать лекций по истории турецких
народов Средней Азии. — Там же, т. 5. М„ 1968; 3) Кимаки. Статья из эшш
клопедни ислама.- 1968 а. — Там же; 4) Приложение к «Отчету о поездки |
в Среднюю Азию с научной целью в 1893—1894 гг.». — Там же, т. 8. М., 1973
Басандайка — Б асан дайка. Сб. материалов и исследований по архсо ]
логин Томсе эй области. Томск, 1947.
Баскаков — Баскаков Н. А. Три рунические надписи из с. Мепдур* I
Соккоп Горно-Алтайской АО. — СЭ, 1966, № 6.
Батманов, Грач — Батманов И. А., Грач А. Д. Раннефеодальное го
сударство енисейских кыргызов. — В кн.: История Киргизии. Фрунзе, 1968
Бснтовпч, Гаврилова -Бептович И. Б, Гаврилова А. А. Мугскаи I
и катандпнская камчатые ткани. — КСИА, выл. 132, 1972.
Бернштам— Бернштам А. Н. I) Чуйская долина: Тр. Семиречепсков
археологической экспедиции. — МИА, № 14, 1950; 2) Очерки истории Гуннон
Л, 1951; 3) Историко-этнографические очерки Центрального Тянь-Шаня н
Памиро-Алая.— МИА, № 26, 1952.
Бичурин — Бичурин Н. Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах,
обитавших в Средней Азии в древние времена, т. 1. М.: Л., 1950.
Бобров — Б о б р о в В. В. О бронзовой поясной пластине из тагарско! <>
кургана. — СА, 1979, № 1.
Боровка—Боровка Г. И. Археологическое обследование среднего 1е
чення р. Толы. — В кн.: Северная Монголия: Предварительные отчеты лши
Генетической и археологической экспедиции о работах, проведенных в 1925 г
Л., 1927.
Бородкин — Бородкин Ю. М. Курганы у села Тарасово. — ПЛАН,
Ьып. 9. Кемерово, 1977.
Бутанаев — Б у т а и а е в В. Я. 1) Новая уйбатская сабра (VI памятник
енисейской письменности с Уйбата).—УЗ ХакНИИЯЛИ, вып. XVIII, 1973,
2) Об этногенетических связях хакасов с енисейскими кыргызами: По мат<
риалам хакасского исторического фольклора. — В кн.: Этногенез и этпнчт
ская история тюркоязычиых народов Сибири и сопредельных территорий' |
Тезисы докладов областной конференции. Омск, 1979.
Вадецкая — Вадецкая Э. Б. 1) Поминальные камин таштыкских айн
Гильников. — КСИА, вып. 128. 1971.
Вайнштейн — Вайнштейн С. И. 1) Археологические раскопки в Тупи
в 1953 г. — УЗ ТНИИЯЛИ, вып. II. 1954; 2) Некоторые итоги работ архсо 1
логической экспедиции Тувинского НИИЯЛИ в 1956—1957 гг. — Там же, •
вып. VI, 1958; 3) Средневековые оседлые поселения и оборонительные соору« I
жения в Туве. — Там же, вып. VII, 1959: 4) Некоторые вопросы истории
древнетюркской культуры (в связи с археологическими исследованиями И ,1
Туве). — СЭ, 1966, № 3; 5) Памятники второй половины I тыс. в Западной
Туве. — Тр. ТКЭАН, т. II, 1966а; 6) Раскопки могильника Кокэль в 1962 i
Погребения казылгапской и сыын-чюрекской культур. Там же, т. III, 1970
Вайнштейн, Дьяконова — В а и и ш т е й н С. И., Дьяконова В. II
Памятники в могильнике Кокэль конца I тыс. до пашей эры — первых веко»
нашей эры. — Тр. ТКЭАН, т. II, 1966.
Васютин — Васютин А. С. Исследования древнетюркских оградок н
Горном Алтае. — АО 1981 г. М„ 1983.
Викторова — Викторова Л. Л. Монголы: Происхождение народа П
истоки культуры. М., 1980.
Виржин — Wirgin 1. Some notes on Liao Ceramics. — MFEA, Bull.
Stockholm, 1960.
150
Войтов, Волков, Кореневский, Новгородова — Войтов В. В., Вол-
ков В. В. Кореневский С. И., Нт, вгородова Э. А. Археологиче-
ские исследовании в Монголии. — АО 1976 г. М., 1977.
Волков — Волков В. В. Улангомскнй могильник и некоторые вопросы
чннческой истории монголов. — В кн.: Роль кочевых народов в цивилизации
Центральной Азии. Улан-Батор, 1974.
Воробьев — Воробьев М. В. К вопросу определения старинных ки-
тайских монет «Кайюань тунбао».— ЭВ, вып. XV. М.; Л., 1963.
Гаврилова — Гаврилова А. А. 1) Могильник Кудыргэ как источник
ц.> истории алтайских племен. М., 1965; 2) Новые находки серебряных изде-
лий периода господства кыргызов. — КСИА, вып. 114. 1968; 3) Сверкающая
чаша с Енисея: К вопросу о памятниках уйгуров в Саяио-Алтае.— В кн.:
'[ровняя Сибирь, вып. 4 (Бронзовый и железный век Сибири).
Грач—Грач А. Д. 1) Древнетюркское погребение с зеркалом Цинь-
Вана в Туве. — СЭ, 1958, № 4; 2) Археологические раскопки в Мопгун-Тайге
it исследования в Центральной Туве: Полевой сезон 1957 г. — Тр. ТКЭАН,
. 1, 1960; 3) Археологические исследования в Кара-Холе л Монгун-Тайге,
1960г. — Там же; 4) Древнетюркские изваяния Тувы (по материалам иссле-
дований 1953—1960 гг.). М., 1961; 5) Хронологические и этнокультурные
границы древпетюркского времени. — ТС. К 60-летию А. Н. Кононова. М.,
'966; 6) Археологические раскопки в Сут-Холе и Бай-Тайге. — Тр. ТКЭАН,
т. II. 1966а; 7) Могильник Саглы-Бажи II и вопросы археологии Тувы скиф-
ского времени. — СА, 1967. Ns 3; 8) Древнейшие тюркские погребения с сож-
гением в Центральной Азии. — В кн.: История, археология и этнография
Средней Азии. М., 1968; 9) Древнстюркскне курганы на юге Тувы.— КСИА,
вып. 114, 1968а; 10) Новые данные о древней истории Тувы.—
УЗ ТНИИЯЛН, вып. IV, 1971; 11) Вопросы датировки и семантики древне-
тюркских тамгообразных изображений горного козла. — ТС 1972 г. М., 1973;
12) О так называемых «древпетюркских неурядицах». — СТ, 1978, № 6;
13) Древнекыргызские курганы у северной границы котловины Больших
о;ер и находки тибетских надписей на бересте. — Страны и пароды,
вып. XXII, 1980.
Грач В. — Грач В. А. Средневековые впускные погребения из кургана-
храма Улуг-Хорум в Южной Туве. — В кн.: Археология Северной Азии. Но-
восибирск. 1982.
Гришин — Гриши и Ю. С. Бронзовый п ранний железный века Восточ-
ного Забайкалья. М., 1975.
Грумм-Гржимайло—Грумм-Гржимайло Г. Е. Западная Монго-
лия я Урянхайский край, т. 1. Л., 1926.
Грязнов — Грязнов М. П. 1) Древние культуры Алтая — Сибириеве-
депне, № 3-4, 1930; 2) Раскопки па Алтае. — СГЭ. № I, 1940; 3) Минусин-
ские каменные бабы в связи с некоторыми новыми материалами. — СА, 1950,
Л"в XII; 4) Из далекого прошлого Алтайского края. Барнаул, 1950а;
5) Древняя история племен Верхней Оби по раскопкам близ с. Большая
речка. — МИА, № 48, 1956; 6) Археологические исследования на Оби в ложе
в .(/хранилища Новосибирской ГЭС: Научная конференция по истории Си-
бири и Дальнего Востока (тез. док. и сооб.). Иркутск, I960; 7) Миниатюры'
таштыкской культуры: Из работ Красноярской экспедиции 1968 г. — АСГЭ,
вып. 13, 1971; 8) Таштыкская культура. — В кн.: Комплекс археологических
памятников у горы Тспсей на Енисее. Новосибирск, 1979.
Грязнов, Худяков — Грязнов М. П., Худяков Ю. С. Кыргызское
впе-ля. — В кн.: Комплекс археологических памятников у горы Тепсей па
г.писее. Новосибирск. 1979.
Грязнов, Шнейдер — Грязнов М. П.. Шнейдер Е. Р. Древние из-
ваяния Минусинских степей. — МЭ, т. III. вып. 2. Л., 1927.
Гумилев — Гумилев Л. IT. 1) Дпнлинская проблема. — Итв. ВГО.
1659 т. 91. № 1; 2) Древние тюрки. М.; Л., 1967; 3) Попеки вымышленного
царства. М., 1970.
Давыдова — Давыдова А. В. 1) К вопросу о хунискпх художествен-
ных бронзах. — СА, 1971, № 1; 2) К вопросу о роли оседлых поселений в
кочевом обществе сюнну. — КСИА, вып. 154, 1978; 3) Письменные и архео-
логические источники о скотоводстве у сюнну. — В кн.: Историческая этно-
графия: Традиции и современность. Л., 1983.
Деревянко — Деревянко Е. И. !) К вопросу о древних связях пле-
мен Дальнего Востока с кочевниками Центральной Азии во второй половине
I тыс. и. э.— ИЛАИ, вып. 5. Кемерово, 1974; 2) Мо.хэскнс памятники Сред-
него Амура. Новосибирск, 1975; 3) Троицкий могильник. Новосибирск. 1977;
4) Племена Приамурья 1 тыс. н. э.: Очерки этнической истории и культуры.
Новосибирск, 1981.
Длужневская — Д л у ж и е в с к а я Г. В. I) Исследования иа плато
Улуг-Бюк.— АО 1974 г. М., 1975; 2) Исследование погребальных памятни-
ков в Саянском каньоне Енисея. — АО 1978 г. М.. 1979; 3) Памятники ени-
сейских кыргызов за Саянами (IX—X вв.). — В кн.: Этногенез и этническая
история тюркоязычиых пародов Сибири и сопредельных территорий (Тезисы
докладов областной конференции). Омск, 1979а; 4) К определению названия
археологической культуры енисейских кыргызов VI—XII вв.— В кн.: Про-
блемы археологии и этнографии Сибири (Тезисы докладов конференции).
Иркутск, 1982; 5) Памятники енисейских кыргызов за Саянами. — В ки.:
Археология Северной Азии. Новосибирск, 1982а.
Длужневская, Овчинникова — Длужневская Г. В., Овчиннико-
ва Б. Б. Кочевое население Тувы в раннем средневековье. — В ки.: Новен
шие исследования по археологии Тувы и этногенезу тувинцев. Кызыл. 1980
Дьяконова — Дьяконова В. П. I) Большие курганы—кладбища ня
могильнике Кокэль.— Тр. ТКЭАН, т. III, 1970; 2) Археологические раскопки
иа могильнике Кокэль в 1966 г., 1970а, —Там же.
Дэвлет—Дэвлет М. А. Сибирские поясные ажурные пластины П п
до и. э.— I в. и. э. — САИ, вып. Д4—7, 1980.
Дэвлет, Панова — Дэвлет М. А., Панова Н. В. Обследование на-
скальных изображений правобережья Улуг-Хема. — АО 1974. М., 1975.
Евтюхова — Евтюхова Л. А. 1) К вопросу о каменных курганах па
Среднем Енисее.— Тр. ГНМ, вып. VIII, 1938; 2) Археологические памятники
енисейских кыргызов (хакасов). Абакан, 1948; 3) Каменные изваяния Южной
Сибири и Монголии. — MIIA, № 24, 1952; 4) О племенах Центральной Мон-
голии в IX в. — СА, 1957, Ns 2.
Евтюхова, Киселев-—Евтюхова Л. А., Киселев С. В. 1) Чаа-тас
у с. Копёны. -—Тр. ГИМ, № XI, 1940; 2) Отчет о работах Саяпо-Ачтайекой
археологической экспедиции в 1935 г.-—Тр. ГИМ, № XVI, 1941.
Елькин—Елькин М. Г. 1) Курганный могильник позднего железного
века в долине р. Ур. — ИЛАИ, вып. 2, 1970; 2) Поселение позднего желез-
ного века у г. Гурьсвска.— Там же, вып. 5, 1974.
Захаров, Аренд — Zakharow A., Arendt W. Studio Levedica. Archar
logischer Beitrag zur Geschichte der Altungarn ini IX Jh. — AH 1935, XVI.
Зуев- Зуев IO. A. 1) Из древпетюркской этнонимики по китайским
источникам (бома, гуй, яиьмо). — Тр. ИИАЭ АН Каз. ССР, т. 15, 1962,
2) Древнетюркские генеалогические предания как источник по ранней исто-
рии тюрков: Автореф. канд. дне. Алма-Ата, 1967.
Итс—Итс Р. Ф. 1) О надписи на китайском зеркале из Тувы.—СЭ,
1958, As 4; 2) О каменных изваяниях в Синьцзяне. — СЭ, 1958а, № 2.
Кадырбаев — Кадырбаев М. К. Памятники ранних кочевников Цент
ральпого Казахстана.— Тр. ИИАЭ АН Каз.ССР, т. 7, 1959.
Каменецкий — Каменецкий И. С. Археологическая культура — i
определение и интерпретация. — СА, 1970, Ns 2.
Караев—Караев О. 1) К вопросу о передвижении киргизов на Тянь-
Шань и ассимиляции ими местных племен в XIII—XV вв. — СЭ, 1966, № 4,
2) Арабские и персидские источники IX—XII вв. о киргизах и Киргизии
Фрунзе, 1968.
Карцов—Карцев В. Г. 1) Описание коллекций и материалов Музея'
материалы к археологии Красноярского района. Красноярск, 1929; 2) Ачни
ское городище. — В кн.:; Сб. трудов Музея «Причулымский край», Ачинск,
152
Кибиров—Кибиров А. К- Работа Тянь-Шаньского археологического
оряда. —КСИЭ, вып. XXVI, 1957.
Киселев — Киселев С. В. 1) Материалы археологической экспедиции
и Минусинский край в 1928 г.— В-ки.: Ежегодник Гос. музея нм. Н. М.
Мартьянова, т. VI, вып. 2. Минусинск, 1929; 2) Из истории торговли ени-
сейских кыргызов. — КСИИМК, вып. XVI, 1947; 3) Древняя история Южной
Сибири. М., 1951; 4) Краткий очерк древней истории хакасов. Абакан, 1951а.
Клемеиц—Клеменц Д. А. Древности Минусинского музея. Томск, 1886.
Кляшториый — Кляшториый С. Г. 1) Древнетюркские рунические
ламятиики как источник по истории Средней Азии. М., 1964; 2) Проблемы
ранней истории племени Турк (Ашина).— /МИА, № 130. 1965; 3) Рунические
надписи из кургана Аржан II. — В кн.: Первобытная археология Сибири.
Л., 1975; 4) Стелы Золотого озера: О датировке енисейских рунических па-
мятников. — В кн.: Turkologica. Л., 1976; 5) Храм, изваяние и стела в древ-
иетюркских текстах: К интерпретации Ихе-Хаиыниорской надписи. -— ТС
1974 г., 1978; 6) Терхинская надпись. — СТ, 1980, № 3.
Кляшториый, Лившиц — Кляшториый С. Г., Лившиц В. А. От-
крытие и изучение древнетюркских и согдийских эпиграфических памятников
Центральной Азии. — В кн.: Археология и этнография Монголии. Новоси-
бирск, 1978.
Кляшториый, Султанов-—Кляшториый С. Г., Султанов Т. И.
|Рсц. па ки.:] К. М. Шаниязова. К этнической истории узбекского народа.—
СТ, 1975, We 4.
Ковалевская — Ковалевская В. Б. Поясные наборы Евразии IV—
IX вв,: Пряжки. — САП, вып. Е 1-2, 1979.
Ковычев — Ковычев Е. В. К вопросу о древних связях племен Во-
> точного Забайкалья с тюркоязычиыми соседями в I тыс. и. э. — В кн.:
Археология Северной Азии. Новосибирск, 1982.
Комарова — Комарова АТ Н. Тюркское погребение с конем в Аржа-
ис. — УЗ ТНИИЯЛИ, вып. XVI, 1973.
Коновалов — Коновалов П. Б. Хунну в Забайкалье. Улан-Удэ, 1976.
Кубарев — Кубарев В. Д. I) Новые находки эпохи ранних кочевни-
ков в Горном Алтае.—В кн.: Очерки социально-экономической и культур-
ной жизни Сибири. Новосибирск, 1972; 2) Работа в Горном Алтае. — АО
1975 г. М., 1976; 3) Поминальный комплекс древних тюрков на Дьер-Тебс.—
В кн.: Древние культуры Алтая и Западной Сибири. Новосибирск, 1978;
I) Новые сведения о древпетюркских оградках Восточного Алтая. — В кн.:
Повое в археологии Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1979; 5) Раз-
ведки и раскопки на Алтае. — АО 1979 г. М., 1980.
Кубарев, Кадыков, Чевалков — Кубарев В. Д., Кади ков Б. X., Ч с-
:. а л ков Л. М. Разведки по рекам Аргут, Чуя и Башкаус. — АО 1978 г.
М., 1979.
Кузнецов — Кузнецов С. К. Раскопки курганов близ Томска.—.ЗРАО,
XI. Нов. сер., вып. 1—2, 1899.
Кузнецова — Kuznecowa А. К. Altertumer aus dem Tai mittleren
liija. ESA V. Helsinki, 1930.
Кумеков — Кумеков Б. E. Государство кимаков IX—X вв. по араб-
ским источникам. Алма-Ата, 1972.
Курманкулов — К у р м а п к у л о в Ж. Погребение воина раннетюркского
|.|>смсни.—-В кн.: Археологические исследования древнего и средневекового
Казахстана. Алма-Ата, 1980.
Кызласов И. — Кызласов И. Л. 1) О происхождении стремян. -— СА.
1973, № 3; 2) Поминальные памятники таштыкской культуры. — СА, 1975,
№ 2; 3) Новое свидетельство уйгуро-хакасских войн IX в. — СА, 1979, №3.
Кызласов — Кызласов Л. Р. 1) О связях киргизов Енисея и Тянь-
Шаня: К вопросу о происхождении киргизского народа. — Тр. КАЭЭ, т. III,
1959; 2) Археологические исследования на городище Ак-Бсшим в 1953—
954 гг. — Тр. КАЭЭ, т. II, 1959а; 3) Таштыкская эпоха в истории Хакасско-
Минусинской котловины. М., 1960; 4) О назначении дрсвнетюркских камен-
ных изваяний, изображающих людей.— СА, 1964, № 2; 5) История Тувы
153
в средине века. М., 1969; 6) Курганы средневековых хакасов: Аскизскан
культура.-—В кн.: Первобытная археология Сибири. Л., 1976; 7) Древне
тюркские неурядицы. — СТ, 1977, № 5; 8) Курганы древнехакасской тюх
тятской культуры в Туве: По материалам Тувинской археологической эксис
диции МГУ.-—Вести. Моск, ун-та. Сер. История, 1978, № 6; 9) Древняя Ту
ва: От палеолита до IX в. М., 1979; 10) Древнехакасская культура чаа-тае
VI—IX вв. — В кн.: Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981;
11) Средневековые памятники Западного Забайкалья (IX—X вв.). 1981а.
I Там же.
Кычанов — Кычанов Е. И. Сведения в Юань-Ши о переселении кирги
зов в XIII в. — Изв. АН КиргССР, т. V, вьш. 1, 1963.
Кюнер — Кюиер Н. В. Китайские известия о народах Южной Сибири,
Центральной Азин и Дальнего Востока. М., 1961.
Левашова — Левашова В. П. 1) Из далекого прошлого южной час i и
Красноярского края. Красноярск, 1939; 2) Два могильника кыргызов (хака
сов). —МИА, № 24, 1952.
Лубо-Лссничепко—Лубо-Лесниче н ко Е. И. Дальневосточные мо
исты из Минусинской котловины: По материалам Минусинского музея.
В кн.: Сибирь, Центральная и Восточная Азии в средине века. Новосибирск,
1975.
Лю Мау-цай — Liu Mau-tsai. Die chinesischen Nachrichten zur GcJ
schchte des Ostturken (Tu-kile). Bd. I. Wiesbaden, 1958.
Максимова — Максимова А. Г. 1) Погребения поздних кочевникош
По материалам САЭ 1953 г. — Тр. ИИАЭ АН КазССР, т. 8. Археология,
1960; 2) Средневековые погребения Семиречья. — В кн.: Новое в археологии
Казахстана. Алма-Ата, 1968.
Малов—-Малов С. Е. 1) Памятники древнетюркской письменности
М.; Л., 1951; 2) Енисейская письменность тюрков. М.; Л., 1952; 3) Памиг-
ники древнетюркской письменности Монголии п Киргизии. М.; Л., 1959.
Малявкин — М а л я в к и и А. Г. I) К вопросу о расселении уйгурои
после гибели Уйгурского каганата. — Сиб. отд. АН СССР, № 1, вып. 1, 1972;
2) Материалы по истории уйгуров в IX—XI вв. Новосибирск, 1974; 3) Уйгур
ские государства в IX—XII вв. Новосибирск, 1983.
Мандельштам — Мандельштам А. М. 1) Характеристика тюрпк
IX в. в послании Фахту б. Хакану ал-Джахиза. — Тр. ИИАЭ АН КазССР,
т. 1, 1956; 2) Могильник Аймырлыг. — УЗ ТНИИЯЛИ, вып. XV, 1971;
3) К гуннской проблеме.— В кп.: Соотношение древних культур Сибири
с культурами сопредельных территорий. Новосибирск, 1975.
Мандельштам, Стамбульник — Мандельштам А. М., Стамбул!,
н и к Э. У. О некоторых проблемах истории ранних кочевников Тувы. -J
В кн.: Новейшие исследования по археологии Тувы и этногенезу тувиицен
Кызыл, 1980.
Маннай-оол — Манпай-оол М. X. 1) Итоги археологических исследи
ванпй ТНИИЯЛИ в 1961 г. — УЗ ТНИИЯЛИ, вып. X, 1963; 2) Дрогшей
изображение горного козла в Туве. — СА, 1967, № 1; 3) Археологически!'
исследования ТНИИЯЛИ в 1967 г, —УЗ ТНИИЯЛИ, вып. XIII, 1968.
4) К вопросу о тюркпзании населения Тувы. — В кн.: Новейшие исследонн
пня по археологии Тувы н этногенезу тувинцев, 1980.
Мартынов — Мартынов А. II. 1) Скульптурный портрет человека hi
Шестаковского могильника. — СА, 1974, № 4; 2) Лесостепная татарская
культура. Новосибирск, 1979.
Мартынов, Мартынова, Кулсмзин — Мартынов А. И., Мартына
в а Г. С., Кулем зип А. М. 1) Шестаковские курганы. Кемерово, 19/1.
2) Конец скифской эпохи в Южной Сибири: Тезисы докладов Всесоюзно!)
археологической конференции «Проблемы скифо-сибирского культуриоигго-
рнческого единства». Кемерово, 1979.
Мартынова — Мартынова Г. С. 1) К вопросу о таштыкских жили-
щах.— В кн.: Древняя Сибирь, вып. 4: Бронзовый и железный век Cudiiiiii,
Новосибирск, 1974; 2) Погребения с «кыргызскими» вазами в курганах Л1и
хайловского могильника. — ИЛАИ, вып. 7. Кемерово, 1976.
154
Маршак — Маршак Б. И. 1) Влияние-торевтики на согдийскую кера-
мику VII—VIII вв. — Тр. Гос. Эрмитажа, т. V, 1961; 2) Согдийское серебро.
М.. ’1971.
Маршак, Скалои — Маршак Б. И., Скалой I\. М. Перещипипский
клад. Л., 1972.
Материалы по истории киргизов и Киргизии — Материалы по исто-
рпи киргизов и Киргизии. М„ 1973.
Матющенко, Старцева — Матющенко В. И., Старцева Л. М.
Еловскнй курганный могильник 1 эпохи железа, —Тр. Томского гос. ун-та,
I. 206. Сер. История, 1970.
Медведев — Медведев В. Е. 1) Культура амурских чжурчженей. Но-
восибирск, 1977; 2) Средневековые памятники острова Уссурийского. Ново-
сибирск, 1982.
.Медникова, Могильников, Суразаков, 1976 — Медникова Э. М., Мо-
1 н л ь н и к о в В А., Суразаков А. С. Работы на Верхнем Алее.— АО
1975 г. М„ 1976.
Медникова, Могилышков, Уманский. Шемякина, Сергин — Мед н и к о-
в , Э. М„ Мог и л ь и и к о в В. А., Умане к и й А. П., Шемякина А. С.,
Сергин В. Я. Работы Алейской экспедиции.-—АО 1974 г. М., 1975.
Минорский — Minorsky V. Hiidud al-Alam. London, 1937
Миняев — Миняев С. С. 1) Результаты спектрального анализа Косо-
голнекого клада. —В кн.: Этнокультурная история населения Западной Си-
бири. Томск. 1978; 2) Производство и распространение поясных пластин с
зооморфными изображениями: По данным спектрального анализа.—-В кн.:
М. А. Дэвлет. Сибирские поясные ажурные пластины II в. до н. э. — I в.
и. э. — САИ, вып. Д4-7, 1980.
Могилышков—Могильников В. А. 1) Работы Алейской экспеди-
ПШ-. —АО 1971 г. М., 1972; 2) Археологические исследования на верхнем
Алее. — В кп.: Археология и краеведение Алтая. Барнаул, 1972а; 3) Начало
тюркизации населения Притомья и среднего Приобья. — В кн.: Проблемы
этногенеза народов Сибири и Дальнего Востока: Тезисы докладов Всесоюз-
ной конференции. Новосибирск, 1973; 4) Работы на верхнем Алее. — АО
1976 г. М., 1977; 5) Тюркское население северо-западных предгорий Алтая
конца I тыс. н. э. и его связи с западносибирской лесостепью. — В кн.: Этно-
генез и этническая история тюркоязычных народов Южной Сибири и сопре-
дельных территорий: Тезисы докладов областной конференции. Омск, 1979;
(>) Эб этническом составе населения Среднего и Верхнего Приобья в I тыс.
и. з. -—В кн.: Народы и языки Сибири. Новосибирск, 1980; 7) Тюрки.—
В кн.: Степп Евразии в эпоху средневековья. М., 1981; 8) Кимаки, 1981а.—
Там же; 9) Сростинская культура, 19816.— Там же.
Могилышков, Неверов, Уманский, Шемякина — Могильников В. А.,
II с зеро в С. В., Уманский А. П., Шемякина А. С. Курганы у де-
реа 'и Грязиово. — В кн.: Древняя история Алтая. Барнаул, 1980.
Мелодии, Савинов, Елагин — Мол один В. И.. Савинов Д. Г.,
1 л й г и и В. С. Погребения тюркского времени из могильника Преображеи-
ка-3: Центральная Бараба.— В кн.: Проблемы Западносибирской археоло-
гии- Эпоха железа. Новосибирск, 1981.
Мелодии, Мыльникова — Мелодии В. И.. М ы л ь и и к о в а Л. Н. Ис-
следования памятника Кыштовка I. — В кн.: Источники по археологии Се-
верной Азии. Новосибирск, 1980.
Нащекин-—Нащекин Н. В. Косогольский клад. — АО 1966 г., 1967.
Неверов — Неверов С. В. I) История изучения памятников сросткин-
ской культуры Алтая. — В кн.: Древняя история Алтая. Барнаул. 1980;
2) Погребения могильника Змеевка на Алтае. — В кн.; Археология п этно-
графия Алтая. Барнаул, 1982.
Нестеров — Нестеров С. П. 1) Происхождение древних тюрков по
эти.'генеалогическим легендам. — В кн.: Материалы XVII Всесоюзной науч-
ной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс
(История)». Новосибирск, 1979; 2) Этническая принадлежность носителей
обряда погребений с конем. — В кн.: Материалы XVIII Всесоюзной научной
студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс (исто-
рия)». Новосибирск, 1980; 3) Тесла древнетюркского времени в Южной Си-
бири. — В кн.: Военное дело древних племен Сибири и Центральной Азии.
Новосибирск, 1981.
Нечаева—Не ч а е в а Л. Г. Погребения с трупосожжением могильника
Тора—Тал Арты. — Тр. ТКЭАИ, т. II, 1966.
Николаев — Николаев Р. В. 1) Средневековые курганы близ желез-
нодорожной станции Минусинск. — СА, 1972, № 2; 2) Кыргызское погребе-
ние в Большсмуртинско.м районе Красноярского края: К вопросу о движе-
нии тюркоязычных народов на север Сибири. — В кн.: Археология Северной
Азии. Новосибирск, 1982.
Новгородова — Новгородова Э. А. 1) Мифы и культы Древней
Монголии. — Вести. АН СССР, 1980, № 2; 2) Памятники изобразительного
искусства древнетюркского времени на территории МНР. — ТС 1977 г. М„
1981.
Нуров — Нуров Г. Краткий обзор основных исторических сведений
о енисейских кыргызах. — Тр. ин-та истории АН КиргССР, вып. 1, 1955.
Овчинникова — Овчинникова Б. Б. 1) Исследование тюркских па-
мятников на могильнике Аймырлыг. — АО 1971 г. М., 1973; 2) Исследование
средневековых погребений на могильнике Аймырлыг.—АО 1973 г. М-, 1974;
3) Погребение древнетюркского воина в Центральной Туве. — СА, 1982, № 3.
Окладников — Окладников А. П. 1) Конь и знамя на ленских пи-
саницах.— ТС, т. 1, 1951; 2) Новые данные по истории Прибайкалья в тюрк-
ское время. — В кн.: Тюркологические исследования. М.; Л., 1963.
Петров — П е т р о в К. И. Этногенез киргизов и их движение иа Тянь-
Шань в XIII—XV вв. — Изв. АН КиргССР. Сер. общ. наук, т. II, вып. 3,
1960; 2) Кыпчакско-киргизские отношения: К вопросу об этногенезе и пере-
селении киргизов. — Изв. АН КиргССР, т. III, вып. 2, 1961; 3) Очерк проис-
хождения киргизского парода. Фрунзе, 1963.
Плетнева Л. — Плетнева Л. М. 1) Тимирязевский могильник и горо-
дище иа р. Томь. — АО 1971 г. М., 1972; 2) Курганный могильник у д. Мо-
гильники.— В кн.: Из истории Сибири, вып. 5. Томск, 1973.
Плетнева С.-—Плетнева С. А. 1) Половецкие каменные изваяния.—
САИ, вып. Е-4-2, 1974; 2) Кочевники средневековья. Поиски исторических
закономерностей. М., 1982.
Плоских — Плоских В. М. Иссык-Куль: Путешествие в историю.
Фрунзе, 1981.
Плотников — Плотников Ю. А. 1) Наконечники стрел из могильники
Кызыл-Ту.— В кн.: Военное дело древних племен Сибири и Центральной
Азии. Новосибирск, 1981; 2) Рубящее оружие прииртышскп.х кимаков,
1981а. — Там же.
Позднеев - П оз днее в Д. М. Исторический очерк уйгуров. СПб., 1899.
Потапов — Потапов Л. П. 1) Очерк этногенеза южных алтайцев,—
СЭ, 1952, № 3; 2) Очерки истории алтайцев. М., 1953; 3) Происхождение и
формирование хакасской народности. Абакан, 1957; 4) Полевые исследова-
ния Тувинской археолого-этнографической экспедиции. — ТР. ТКЭАН, т. II,
1966; 5) Этнический состав и происхождение алтайцев. Л., 1969; 6) Очерки
народного быта тувинцев. М., 1969а; 7) Исторические связи алтае-саяиских
народов с якутами. — СЭ, 1978, № 5; 8) Древнеуйгурскис элементы в традн
циониой культуре алтае-саянских пародов. — В кн.: Вопросы этнографии
Хакасии. Абакан, 1981.
Пшеницына— Пшеницы на М. Н. 1) Культура племен Среднего Eiiii
сея во II—I вв. до и.' э. (тесинский этап): Автореф. канд. дис. Л., 1975;
2) Тесинский этап; —В кн.: Комплекс археологических памятников у горы
Тепсей иа Енисее. Новосибирск, 1979.
Радлов — Радлов В. В. К вопросу об уйгурах. — Зап. Акад, наук,
1893, т. 72, № 2.
Распопова — Распопова В. И. 1) Основания для датировки металли-
ческих изделий из Пеиджикента. — KCJ-IA, вып. 158, 1979; 2) Металлический
изделия ранпесрсдневекового Согда. Л., 1980.
156
Рашпд-ад-дин— Рашид-ад-днн. Сб. летописей, т. 1, ки. I. ЛА.; Л.,
1952.
Руденко — Руденко С. И. 1) Культура населения Горного Алтая п
скифское время. М.; Л., 1953; 2) Культура хуннов и ионнулинские курганы.
М.; Л., 1962.
Савельев, Свинни — Савельев Н. А., С в п н и и В. В. Погребение же-
лезного века иа р. Кане. — В кн.: Древняя история Восточной Сибири,
вып. 4, Иркутск, 1978.
Савинов — Савинов Д. Г. 1) Погребение с бронзовой бляхой в Цент-
ральной Туве. — КСИА, вып. 119, 1969; 2) Осинковский могильник на Север-
ном Алтае. — АО 1970 г. М., 1971; 3) Об изменении этнического состава на-
селения Южной Сибири по данным археологических памятников предмон-
гольского времени. — В кн.: Этническая история народов Азии. М., 1972;
4) К этнической принадлежности сросткинской культуры.—В ки.: Происхож-
дение аборигенов Сибири и их языков: Материалы Всесоюзной конференции.
Томск, 1973; 5) Этнокультурные связи населения Саяпо-Алтая в древнетюрк-
ское время. — ТС 1972 г. И., 1973а; 6) Из истории убранства верхового
коня у народов Южной Сибири (II тыс. и. э.). — СЭ, 1977, № 1; 7) О за-
вершающем этапе культуры ранних кочевников Горного Алтая. — КСИА,
вып. 154, 1978; 8) Об основных этапах развития этнокультурной общности
кыпчаков на юге Западной Сибири. — В кн.: История, археология и этногра-
фия Сибири. Томск, 1979; 9) Памятники енисейских кыргызов в Горном
Алтае. — В кн.: Вопросы истории Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1980;
10) Антропоморфные изваяния и вопрос о ранних тюрко-кыргызских свя-
зях.— ТС 1977 г. М., 1981; 11) Новые материалы по истории сложного лука
и некоторые вопросы его эволюции в Южной Сибири. — В кн.: Военное дело
древних племен Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1981а; 12) Древ-
петюркские курганы Узуптала. — В кн.: Археология Северной Азии. Новоси-
бирск, 1982.
Сальмонп — S а 1 m о п у A. Eine chinesische Schmukform und ihre Vcr-
breitung in Eurasien. — ESA, 1934, IX.
Свинин, Сэр-Оджав— С в и н и и В. В., Сэр-Од жав Н. Новый па-
мятник хуннского искусства Монголии. — В ки.: Древняя история народов
юга Восточной Сибири, вып. 3. Иркутск, 1975.
Семенов — Семенов В. А. Археологические памятники конца I тыс.
до к. э. в Саянском каньоне Енисея: Тезисы докладов Всесоюзной археоло-
гической конференции «Проблемы скифо-сибирского культурно-исторического
е нн-хтва». Кемерово, 1979 г.
Сердобов — С е р д о б о в Н. А. История формирования тувинской на-
ции. Кызыл, 1971.
Сидоров, Соболев — Сидоров Е. А., Соболев В. И. Раскопки мо-
гильника Чулым II. — АО 1976 г. М., 1977.
Смирнов — Смирнов Я. И. Восточное серебро. СПб., 1909.
Сорокин — Сорокин С. С. 1) Материалы к археологии Горного Ал-
1ая. — УЗ ГАНИИЯЛИ, вып. 8, 1969; 2) Погребения эпохи Великого пересе-
.1С11ИЯ народов в районе Пазырыка. — АСГЭ, вып. 18, 1977.
Спришсвский — С п р и ш е в с к и й В. И. Погребение с конем середины
I тыс. н. э., обнаруженное около обсерватории Улугбека. — Тр. Музея исто-
рии народов Узбекистана, т. 1, 1951.
Степи Евразии — Степп Евразии в эпоху средневековья. М., 1981.
Супруненко—Су пру не н ко Г. П. 1) Документы об отношениях Ки-
тая с енисейскими кыргызами в источнике IX в. «Ли Вэй-гун хойчаи».—
Изв АН КиргССР, т. V. вып. 1. 1963; 2) Из истории взаимоотношений Таи-
ской империи с енисейскими кыргызами.— В кн.: Сибирь, Центральная н
Восточная Азия в средине века. Новосибирск, 1975.
Талько-Грынцевич — Т а л ь к о - Г р ы н ц е в и ч Ю. А. Древние памятни-
ки Западного Забайкалья. — Тр. XII АС, 1902.
Таскин — Та скин В. С. Материалы по истории сюнну (по китайским
источникам), вып. 1—2. М., 1968, 1973.
Теплоухов— Те пл оу хов С. А. Опыт классификации древних метал
личсских культур Минусинского края (в кратком изложении). — МЭ, т. 1\,
вып. 2, 1929.
Тихонов — Тихонов Д. И. О культуре кочевых уйгуров в период к,|.
ганата (744—840 гг.).- В ки.: Материалы по истории и культуре уйгурЯлМ
го народа. Алма-Ата, 1978.
Толстов — Толстов С. П. Древний Хорезм. М.; Л., 1948.
Торн — Torii R. Culture of Liao dynasty of archaelogy. Tokyo, 1936
Трифонов — Трифонов Ю. И. I) Работы на могильнике Аргалыкты
АО 1965 г. М., 1966; 2) Древнетюркская археология Тувы. — УЗ ТНИИЯЛ11,
вып. XV, 1971; 3) Об этнической принадлежности погребений с конем дрен,
нетюркского времени (в связи с вопросом о структуре погребального ofipatli
тюрков-тугю). — ТС 1972 г. М., 1973; 4) Новый тип памятников ранил i о
железного века в Туве. — КСИА, вып. 147, 1976; 5) О Саяно-Алтайском ком-
поненте кпмакской этнокультурной общности Восточного Казахстана IX
XI вв.— В кн.: Проблемы археологии и этнографии Сибири: Тезисы дома
дов конференции Иркутск, 1982.
Троицкая — Троицкая Т. Н. 1) Об этногенезе племен лесостепной)
Приобья в конце I тыс. н. э. — В кн.: Происхождение аборигенов Сибири и
их языков: Тезисы докладов Всесоюзной конференции. Томск, 1973; 2) Крас
ный Яр-1 — памятник позднего железного века. — В кн.: Древние культуры
Алтая и Западной Сибири. Новосибирск, 1978; 3) Кулайская культура н
Новосибирском Приобье. Новосибирск, 1979; 4) К вопросу о тюркизации пи
селения Новосибирского Приобья во второй половине I тыс. п. э. — В кн.!
Этногенез и этническая история поркоязычных народов Сибири и сопредель-
ных территорий: Тезисы докладов областной конференции. Омск, 1979
5) Одинцовская культура в Новосибирском Приобье. — В кн.: Проблемы
западно-сибирской археологии: Эпоха железа. Новосибирск. 1981.
Уманский — Уманский А. П. 1) Археологические раскопки Ледеб; , j
в Горном Алтае. — УЗ ГАНИИЯЛИ, вып. 6, 1964 ; 2) Археологические памят-
пики у с. Пня. — Изв. Алтайск. отдела ВГО СССР, вып. 11, 1970; 3) Мо-
гильники верхнеобской культуры на верхнем Чумышс.— В кн.: Древняя Си-
бирь, вып. 4: Бронзовый и железный век Сибири. Новосибирск, 1974.
Уманский, Неверов — Уманский А. П., Неверов С. В. Находи»
из погребений IX—X вв. в долине р. Алей на Алтае. — СА, 1982, № 2.
Федоров-Давыдов — Ф е д о р о в - Д а в ы д о в Г. А. 1) Кочевники Во.
сточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966; 2) ИскуссТ
во кочевников и Золотой Орды. М., 1976.
Хазанов — Хазанов А. М. Сложные луки евразийских степей и IL’.-iJ
на в скифо-сарматскую эпоху. — В кн.: Материальная культура нар о он
Средней Азии и Казахстана. М„ 1966; 2) О периодизации истории кочепип* |
ков евразийских степей. — В кп.: Проблемы этногеографии Востока. М., 1973,.
Худяков — Худяков 10. С. 1) Кок-тюрки иа Среднем Енисее. — В ки.;
Новое в археологии Сибири п Дальнего Востока. Новосибирск, 1970;
2) «Легендарная сцена» из Кум-Тура. — В кн.: Сибирь в древности. Новое»
бирск, 1979а; 3) Вооружение енисейских кыргызов. Новосибирск, 1980,
4) Вооружение кочевников Приалтайских степей в IX—X вв. — В кн.: Воен
ное дело древних племен Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1981,
5) Кыргызы на Табате. Новосибирск, 1982.
Худяков, Цэвээндорж — Худяков Ю. С., Цэвээндорж Д. Керами-
ка Орду-Балыка. — В кн.: Археология Северной Азии. Новосибирск 1982,
Чариков — Чариков А. А. 1) Раннесредневековая скульптура из Во-
сточного Казахстана. — СА 1976, № 4; 2) О локальных особенностях камен-
ных изваяний Прииртышья. — СА. 1979, № 2.
Черников — Черников С. С. К вопросу о хронологических периодах
в эпоху' ранних кочевников: По археологическим .материалам Восточного Ка-
захстана.— В кн.: Первобытная археология Сибири. Л., 1975.
Чиндина—Чип дни а Л. А. Могильник Релка на Средней Оби. Томск,
1977.
158
Членова — Членова Н. Л. Происхождение и ранняя история племен
татарской культуры. М., 1967.
Чугунов — Ч у г у и о в С. М. Раскопки близ Томска. — ОАК за 1895 г.
СПб., 1897.
Шавкунов — Ш а в к у и о в Э. В. О назначении подвесных бронзовых рыбок
пз оленьего рога с Шайгинского городища. — СА, 1973, № 1.
Шаниязов — Шани я зов К. Ш. К этнической истории узбекского наро-
да: Историко-этнографическое исследование на материалах кыпчакского ком-
понента. Ташкент, 1974.
Шер —Шер Я. А. 1) Погребение с конем в Чуйской долине. — СА,.
1961, № 1; 2) Памятники алтайско-орхонских тюрок на Тянь-Шане. — СА,
1963, № 4; 3) Каменные изваяния Семиречья. Л., 1966; 4) Петроглифы Сред-
ней и Центральной Азин. М., 1980,-
Шер, Савинов, Подольский, Кляшторный — Шер Я. А., Савинов Д. Г.,
Подольский Н. Л., Кляшторный С. Г. Курганы и писаницы Право-
бережья Енисея. — АО 1967 г. М.. 1968.
Щербак — Щербак А. М. Древнеуйгурская надпись на серебряной
чарке из могильника Над поляной. — КСИА, вып. 114, 1968.
Яхонтов — Яхонтов С. Е. Древнейшие упоминания названия «киргиз»..
СЭ, 1970, Ns 2.
СПИСОК СОКРАЩЕНИИ
АО АС АСГЭ же ЗРАО Изв. ВГО ИЛАИ КСИ А ксиимк — Археологические открытия — Археологический съезд — Археологический сборник Государственного Эрмитажа — Живая старина — Записки Русского Археологического общества — Известия Всесоюзного географического общества — Известия Лаборатории археологических исследований — Краткие сообщения Института археологии АН СССР — Краткие сообщения Института истории материальной культуры
ксиэ МИ А мэ СА САИ сгэ ст сэ Тр. гим Тр. ИИАЭ Тр.КАЭЭ — Краткие сообщения Института этнографии АН СССР — Материалы и исследования по археологии СССР — Материалы по этнографии — Советская археология — Свод археологических источников — Сообщение Государственного Эрмитажа — Советская тюркология — Советская этнография — Труды Государственного Исторического музея — Труды Института истории, археологии, этнографии — Труды Киргизской археолого-этнографической экспедн-
Тр. ТКЭАН — Труды Тувинской комплексной этнографической экспе- диции Академии наук
те УЗ ГАНИИЯЛИ — Тюркологический сборник -Ученые записки Горно-Алтайского научно-исследователь ского института языка, литературы, истории
УЗ кгу — Уненыс записки Казахского государственного унивсрси-
УЗ ТНИИЯЛИ — Ученые записки Тувинского научно-исследовательскою института языка, литературы, истории
УЗ ХакНИИЯЛИ — Ученые записки Хакасского паучио-псследовательско! о
ЭВ АН ESA MFEA института языка, литературы, истории — Эпиграфика Востока — Archaeologia Hungarica — Eurasia Septenirionalis Antiqua — Museum of Far Eastern Antiquities
160
И Л ЛЮСТРАЦИИ
Табл. I. Предметный комплекс прототюркского этнокультурного субстрата.
1,3 — Горный Алтай; 2, S, 11 — Забайкалье; 12 — Монголия; 4, 5, 3 — Тува; 6, 7, 13 —
Минусинская котловина; 10 — Степной Алтай; /, 3— Шибинский курган (по Л. Л. Бор-
ковой); 2, 9, // — Ильмовая и Черемуховая падн (по П. Б. Коновалову); 4, 8 — Кокэль
(по С. И. Вайнштейну и В. П. Дьяконовой); 5 — Курже (по Л. Р. Кызласову); 6 — Сыр-
ский чаа-тас (по Л. Р. Кызласову); 7 — Уйбатский чаа-тас (по Л Р. Кызласову); 10 —
«Татарские могилки» (по А. П. Уманскому); 12— Ноин-Ула (по С. И. Руденко»
13 — Изыхский чаа-тас (по Л. Р. Кызласову).
Табл. II. Комплекс предметов VI—VII вв. (кудырншский гни)
1 2, 6 —9, II, 12, 16, /7—Горный Алтай; 3, 10. 13, М — Туми; 4 — Пин. Шлю.; Л На
захстан; 14 — Узбекистан. 1, 2, 6—9, 11, 12, 16, 17 — Кудырг') (во Л Л. Гопрпло1»«»<1);
3, 10 — Аргалыкты VIII (по Ю. И. Трифонову); 4 — Тпш-Тюбс (по Л. К. Kiifiiipuny);
5 — Алма-Ата (по Ж. Кур м анкул ову); 13 — МТ-Б8-Х (по Л. Д. Грпчу); 14 imrpi -Олиг
в Самарканде (по В. И. Спришевскому); 15 — Улуг-Хорум (пи II. Л. Грачу) /Л 1Ь
(стремя) показано без орнаментации).
Табл, III. Комплекс предметов VII—VIII вв. (катандипский тип)
1 7, 11, 12, 13, 18, 20, 21, 22 — Тува, 2, 6, 8, 9, 10, 15, 16, 17, 19 — Горный Алтай; 4, в —
Тянь-Шань; 3 — Степной Алтай. 1, 7, 11—13, 18, 20—22 — Кокэль (по С. И. Вайнштсй
ву); 2, 9, 10. 15, 16, (9 — Катанда II (по А. А. Гавриловой); 3 — Инн (по А. П. Уман
гкому); 4, 5 —Чуйская долина (по Я- А. Шеру); 6, 8, /7 — Узунтал (раск. автора);
14 — Минусинская котловина, Тепсей III (по М. П. Грязнову и Ю. С. Худякову).
Табл. IV. Комплекс предметов курайской культуры (VIII—X вв.)
Л А? —Катанда И (по Гавриловой); 2—/р и кУПа’л >Я’ '4 ~ Мо,,голи«;
ВОЙ н с. В. Киселеву); 7, /7> 20-22 - Узунтял '//А «-КУРай (по J1. А. Евтюхо
А. Д. Грачу); 13, И — Дж аргал анты П п л<Р'1?К- ап™Ра): 8. /2-БТ-59-1 (по
л. д. п,™,; „_т„„ g
Табл. V. Комплекс предметов культуры енисейских кыргызов (VIII — сере-
дина IX вв.)
I, 8—10, 13, 15—17, 19 — Капчалы I (по В. П. Левашовой); 2, 3, 4, 5, 6, 7. 14, 18, '10,
91 — Копенский чаа-тас (по Л. А. Евтюховой); П — Минусинский Музей (по Д. А. Кло-
менцу); 12—Тепсей III (по М. П. Грязнову и Ю. С. Худякову).
Табл. VI. Комплекс предметов культуры енисейских кыргызов (IX—X вв.)
1, 3, 6—8, 13—15, 18—22 — Минусинская котловина; 2, 4, 5, 9—12, 16, 17, 23 — Тува;
1, 21 — Тюхтятский клад (по Л. А. Евтюховой); 2— Хемчик-Бом (по Г. В. Длужнев-
ской); 3, 7. 8 — Минусинский музей (по Д. А. Клеменцу); 4—5— Каа-Хем (по
М. X. Маннай-оолу); 6 — Табат (по Ю. С. Худякову); 9, 23—Тора-Тал-Арты (по
-Л. Г. Нечаевой); 10—12, 16, 17 — Шанчиг (по Л. Р. Кызласову); 13—15, 19, 20, 22 —
Уйбатский чаа-тас (по Л. А. Евтюховой); 20 (стремя) показано без орнаментации.
Табл. VII. Комплекс предметов сросткинской культуры (IX—X вв.)
1, 2, 12 — «вещи, найденные между Обью и Иртышем»; 3, 4, 5, 6, 16, 22, 7, 8, 31, 9,
11, 13, 19, 20, 24, 28—30 — Степной Алтай, Кемеровская область. Остальное — Восточ-
ный Казахстан. 1, 2, 12 — по Г, Ф. Миллеру; 3, 4, 22, 7, 8, 31, 9, 11, 13, 19, 20, 24,
28—30 — Сросткинский могильник (раск. М. Д. Копытова; по А. А. Гавриловой); 6, 16—
Ур-Бедари (по М. Г. Елькину); 10 — Славянка (раск. С. С. Черникова); 14—Текели
(по Е. И. Агеевой н А. Джузупову); 15, 27 — Трофимовна (по Е. Й. Агеевой и
А. Г. Максимовой); 17 — Змеевка (по С. В. Неверову); — Орловский могильник (по
Ф. X. Арслановой); 21, 13—Гилево (по В. А. Могильникову); 26 — Тарасово (по
Ю. М. Бородкину); 25 — Чуйская долина (по А. Н. Бернштаму).
Табл. VIII. Сидящие каменные изваяния
древнетюркской
9IIOXII.
1 — Монголия (по И. Эрдеи); 2, 3 — Восточный Казахстан (по Л. Л. 'InpiiKi ну); 1
Восточный Казахстан (по Я. А. Шеру); 5 — Семиречье (по В. II Мокрыпнну и
П. П. Гаврюшенко); 6 — Минусинская котловина (по Л. А. Витюхиной); 7 <;i>mii)»'‘|m
(по Я. А. Шеру); 8 —стела с р. Неии, Минусинская котловина (но Л. Р. Кыони<iuy);
9, 10 — Кызыл — Мажылык, Тува (по Л. Р. Км масону).
Табл. IX. Древнетюркские изображения горных козлов
' — Хачи-Хову (по А. Д. Грачу); 2—4 — тамгообразные изображения горных козлов на
Памятниках тюркских каганов (по А. Д. Грачу); 5 —рисунок на донышке серебряного
Сосуда с р. Юстыд (по В. Д. Кубареву); 6 —рисунки на стеле из комплекса Бильге-
гагана (по С. Г. Кляшторному); 7, 8 — изображения, сопровождающиеся руническими
|адппсями (по С. Г. Кляшторному); 9—13 — наскальные изображения, Тува (по
С. И. Вайнштейну и А. Д. Грачу); !4 — изображения козлов на древнетюркских ка-
менных изваяниях (по А. Д. Грачу).
1
Табл. X. Генезис древнетюркских седел
1 — Бийский Музей; 2 — Кокэль (по С. И. Вайнштейну); 3—Катанда II (по А, Л Гнп
рнловой); 4—Кудьфгэ (по А. А. Гавриловой); 5— Узунтал (раск. автора); 6 — К у дыша
(по А. А. Гавриловой); 7 — Кенкольский могильник (по А. Н. Бернштаму); Я —Пони Ула
(по С. И. Руденко); 9— Уйбатский чаа-тас (по С. В. Киселеву); 10 — ШиЛд (мп
Л. Л. Барковой); 11— Тепсей (по М. П. Грязнову).
Табл. XI. Основные типы вещей древнетюркского предметного комплекса зп
пределами Южной Сибири
1, 14, 18, 22 — Западное Забайкалье; 2—4, 6—8, 10, 16, 26 — Новосибирская область)
5, 9, 12 — Томская область; 17, 23, 25, 31—Восточное Забайкалье. Остальное — При-
амурская область. 1, 14, 18 — хойцегорская культура (по Л. Р. Кызласову); 22 — Х<>(1
цегорский могильник (по Ю. Д. Талько-Грынцевичу); 2—4 — Преображенка-3 (нм
В. И. Молодину, Д. Г. Савинову, В. С. Елагину); 5, 9, 12—Архиерейская заимки
(по С. К. Кузнецову); 6, 7, 8, 10, 25 — Красный Яр-1 (по Т. Н. Троицкой); 16 — Ус ill.
(по Т. Н. Троицкой); 11, 15, 21, 30, 32 — Корсаковский могильник (по В. Е. МедведсиуЦ
13 — Синие скалы (по Ж. В. Андреевой); 17, 23, 25, 3/— борхотуйская культура 010
Е. В. Ковычеву); 19, 24, 27, 28, 29 — Троицкий могильник (по Е. И. Деревянко); 20**
Надеждинский могильник (по В. Е. Медведеву).
ПРИЛОЖЕНИЕ
Этапы развития южносибирских культур во второй половине I тыс. и. в.
и их синхронизация
1. КУРАЙСКАЯ КУЛЬТУРА
(алтае-телеские тюрки)
Время Г орный Алтай Западная Тува Даты (вв.) Исторические события
поздне- тюркс. поздний этап IX-X 840 —гибель Уйгур- ского каганата
тюркское туэктинский этап VIII—IX 751 — образование ан- тиуйгурского союза 745 — образование Уй- гурского каганата 742 — гибель II каганата 711 —поход за Саяны 679 — образование II тюркского кага- ната 630 — гибель I каганата 552 — образование I каганата
катандинский этап VII—VIII
кудыргинский тип VI—VII
ранне- тюркск. берельский тип V-VI 460 — переселение тюр- ков на Алтай
2. СРОСТКИНСКАЯ КУЛЬТУРА
(кимако-кыпчакское объединение)
Время Восточный Казахстан Юг Западной Сибири Степной Алтай Даты (вв.) Исторические события
по.здне- ! тюркское восточно- казахстан- ский вариант кемеровск., новосибир- ский варианты северо- алтайский западно- алтайский варианты IX—X 840 — гибель Уйгурского каганата
тюркское памятники йемеков 7 VIII—IX 641 — поход Дулу-хан, ।
катандинский тип VII—VIII
I ранне- тюркское верхнеобская культура V—VI 487 — уход и.'I Иртыш Афучжпло
173
3. КУЛЬТУРА ЕНИСЕЙСКИХ КЫРГЫЗОВ
Время Восточн. Казахст. Горный Алтай Тува Хакасия Даты (вв.) Исторические события
поздне- тюркское восточно- казах- станский вариант алтай- ский вариант тувин- ский вариант уйбатский этап (минусин- ский вариант) IX—X ( 840 - победа над уйгу- рами
тюркское копенский этап VIII—IX 750—захват уйгурами Тувы 553 (?) — за- всевание Цигу
VII—VIII
утинский этап VI—VII
ранне- тюркское V в. — теп- сейский этап таш- тыкской культуры V-VI
4. СИНХРОНИЗАЦИЯ
Даты (вв.) Алтай Западная Тува Хакасия
Степной Горный
IX-X сросткинская культура поздний этап курайской культуры. Алтайский вариант куль- туры енисей- ских кыргызов поздний этап курайской культуры. Тувинский вариант куль- туры енисей- ских кыргызов уйбатский этап культуры енисейских кыргызов
VIII—IX ? туэктинский этап и копенский этап
VII—VIII катандинский тип катандинский этап капчальский (?) этап
VI—VII кудыргинский тип утинский этап
V-VI верхнеобская культура берельский тип поздний этап кокэльской культуры тепсейский этап таштыкской культуры
174
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение ................................................... 3
Глава I. Сложение прототюркского субстрата...................8
1. Конец I тыс. до н. э.................................—
2. Первая половина I тыс. и. э.........................22
Глава II. Раниетюркское время ........ 31
1. Древнетюркские генеалогические предания и археологические
памятники раннетюркского времени........................—
2. Владение Цигу — таштыкская культура.................40
Глава III. Тюркское время ......... 48
1. Тугю и теле. Курайская культура......................—
2. Культура енисейских кыргызов........................77
3. Уйгуры..............................................84
Глава IV. Позднетюркское время . . . . . - .» 89
1. «Кыргызское великодержавно...........................—
2. Кимако-кыпчакское объединение. Сросткинская культура . 103
3. Алтае-телеские тюрки в IX—X вв.................... 119
Глава V. Некоторые вопросы изучения памятников древнетюркской
эпохи....................................................... 124
1. Древнетюркский предметный комплекс...................—
2. Этнокультурные связи . . . . . . • . 138
3. Процессы тюркизации..................................142 -
Заключение..................................................14(>
Литература..................................................449
Список сокращений..........................................Ю>0
Иллюстрации.................................................161
Приложение.................................................. 173