ВИЛЬГЕЛЬМ ВЕГНЕР
НАЧАЛО, РАСПРОСТРАНЕНИЕ И ПАДЕНИЕ ВСЕМИРНОЙ ИМПЕРИИ РИМЛЯН
ТОМ I
МИНСК ХАРВЕСТ 2002
УДК 937 ББК 63.3(0)3
В 26
Серия основана в 2000 году
Охраняется законом об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части запрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
Вегнер В.
В 26 Рим: Начало, распространение и падение всемирной империи римлян. Т. 1.— Мн.: Харвест, 2002.— 656 с., 8 л. ил.—> (История культуры.)
ISBN 985-13-0821-8.
Книга немецкого автора Вильгельма Вегнера охватывает историю Древнего Рима от его основания (753 г. до н. э.) до падения Западной Римской империи (476 г. н. э.).
Первый том книги знакомит читателя с Древней Италией, ее народом и религией, описывает период правления царей вплоть до установления республики (510—509 гг. до н. э.). К середине III в. до н. э. Рим превратился в крупнейшее государство, подчинив всю территорию Италии, добился гегемонии в Средиземноморье, что привело к столкновению с Карфагеном, которое после трех Пунических войн в 146 г. до н. э. закончилось победой римлян.
Интерес читателя вызовут переплетение фактического материала с легендами и мифами, а также многочисленные иллюстрации.
УДК 937 ББК 63.3(0)3
ISBN 985-13-0821-8
© Оформление. Харвест, 2002
ВВЕДЕНИЕ
В «Элладе»* мы старались представить верную картину древнеэллинского мира со всей его кипучей жизнью и стремительностью, во всем его блестящем разнообразии и знаменательности. Мы проследили громкие дела величавой эллинской страны, прониклись духом позднейшего государственного и гражданского развития Греции и не забыли бессмертных творений греческого гения в области науки и искусства, просветленного врожденным чувством древнего эллина к изящному
Перед нами мир Древнего Рима. Среди однообразного тона, в котором рисуется этот мир, не ищите, читатель, той поэзии, которой дышит мир древнеэллинский, которой, как вечерней пурпурной зарей, отрадно сияет сам его закат, но настройте себя на могучее и величественное. Из сумрака минувших веков предстанут образы, неодолимое мужество и энергия которых превосходят все, что в этом роде знает история человечества. Готовьтесь встретить людей, которых практический смысл во всем избирает одно полезное и необходимое, повсюду указывает к цели путь верный и короткий, стремясь к ней с необыкновенной настойчивостью, с упорной отважностью, наконец, о железной воле которого и о непоколебимой вере в великое предназначение Рима придется читать на каждой странице истории этого удивительного народа, обладавшего миром и передавшего последующим поколениям величие своих дел и славу своих законов.
Из этих немногих слов ясно, какого богатого содержания мы вправе ожидать от летописей Рима. Для мыслящего читателя в них скрыт предмет, полный занимательности и поучений.
Немалый раздел всемирной истории предстоит нам обозреть: теряясь началом в неопределенном сумраке первобытных мифов, он достигает времен, когда начали складываться в гражданское целое ныне цветущие европейские общества.
Богиня Рома, покровительница Рима.
* Вегнер. В. Эллада: Картины древнегреческого могущества и образования.
3 ЙЙЙЙЙВ
СЮЖЯЮДЯК8К8Я8Ж83О
 Древний Рим... Началом его истории считается основание в италийской местности Лаций города Рима. Согласно преданию основатель Рима и его первый царь Ромул вместе со своим братом-близнецом были сыновьями весталки Реи Сильвии и бога войны Марса. Брошенных по приказу царя Амулия в реку Тибр младенцев прибило к берегу. Они были вскормлены молоком волчицы и воспитаны пастухом Фаустулом и его женой Аккой Ларенцией. Ромул и Рем вернули своему деду Нумитору царскую власть над Альба-Лонгой, несправедливо захваченную Амулием. Доказав путем ауспиций (гадание по полету птиц) свое превосходство над братом, Ромул основал на холме Палатине город Рим. Он убил брата, решившего перепрыгнуть через стену только что заложенного города. Рим был основан в 753 году до н. э. Предположительно к VIII в. до н. э. относится объединение поселений Эсквили-на и Палатина; позднее к ним присоединились общины остальных холмов, образовав в результате город на семи холмах (Septimontium). Ядро городского поселения Рима составили латинские и сабинские деревни при определяющем влиянии греков и этрусков в политической и культурной областях.
Перенесемся мысленно на то место действия, где могучий, миродержавный римский народ утвердил свое владычество мечом и законодательством.
Вот перед нами достопамятные холмы и низменности, на которых раскинулся вечный город со своими куполами и дворцами и знаменательными развалинами. Не то было здесь в незапамятные времена, в которые мы переносимся воображением. Было время, когда по тощим пастбищам бродили здесь бедные, полудикие пастухи со своими стадами; престарелый, тростником венчанный бог Тибра привольно катил свои воды и затоплял низменности; с высот обозревал Янус далекие пространства; Сатурн, пришедший с востока, принес с собой золотое время. Вот, постепенно покидая свой прежний образ жизни, кочевые народы осели в разных частях Апеннинского полуострова. Из гористого «Нация и из страны сабинов пришли народы и основали себе жилища на холмах, по течению Тибра. Как они сначала воевали друг с другом и как потом слились в один общий народ — все это представляется смутно сквозь сумрак преданий. Но из первоначального общественного брожения выясняется мало-помалу стройный порядок: грубая сила подчинена законам, пришельцы из чуждых стран слились с преобладающей массой народа, во главе которого стоят правители, облеченные царской властью. Но минует пора равноправных сословий, большинство народа предъявляет свои требования и — перед нами Римская республика, равноправие граждан. Потом — толпы неведомых варваров нападают на Рим. Рим погибает в пламени; один Капитолий стоит несокрушимо, и под его защитой снова возникает из пепла город на семи холмах еще в большем величии и могуществе, чем был прежде, и быстро путем побед упрочивает свое владычество над народами Италии. В строгой, патриархальной простоте течет жизнь римских граждан. В длинных тогах сходятся они на Форум Романум рассуждать о благосостоянии города. В пурпурных одеждах стекаются величавые мужи совета в сенат высказать свое мнение о законе и праве, о мире или войне. Эти же самые сенаторы, покончив со своими государственными занятиями, идут за плугом, обрабатывая собственное поле, и заканчивают день отдыхом к кругу своей семьи, где целомудренная матрона ведет домашнее хозяйство и с юных лет готовит в детях своих граждан, полезных отечеству.
saasasaaaaasse®ea
И в такой суровой простоте нравов живет римское общество многие и многие годы. А между тем не дремлет и внешняя его деятельность: моревладычный соперник Рима Карфаген, вызывает в нем новые силы. Римские области кипят войсками, а гавани — флотом. На отдаленном юге мечом решается вопрос о первенстве Рима. Еще раз гордый Рим потрясен до самого основания: победа едва успевает за юным Ганнибалом. Ни ледники альпийские, ни неприятельское войско — ничто не останавливает героя. Вот он в сердце Италии. Перед его гением и перед закаленными в боях карфагенскими воинами рассыпаются в прах римские легионы; но Карфаген забыл оказать помощь своему герою, а трепещущие перед римским могуществом правители народов Италии стоят в недоумении. Смерть Ганнибала освобождает римлян от опасного врага. Рим снова воспрянул в небывалом могуществе. По пути побед, во главе многочисленных легионов императоры далеко и широко распространяют владычество римского закона, римского языка, римского произвола и ненасытного властолюбия. Римская монархия охватывает все побережье Средиземного моря, проникая далеко в глубь трех прилежащих частей света. В новый период вступает мировладычный Рим. Гордые победители царств и народов становятся сами рабами корысти и честолюбия. Чувственные наслаждения делаются преобладающей целью их стремлений. Весь Рим продажен, не найдут лишь покупателя.
И вдруг — беспримерное явление! Из недр вечного города готовятся выйти гениальные люди, желающие удовлетворить свое необъятное властолюбие покорением самого Рима и всего порабощенного им мира. Легионы наемных воинов следуют за тем из отважных честолюбцев, кто платит им больше. Отечество превращается в лагерь враждующих соотечественников, лозунгом которых становятся не честь и родина, а битва и добыча. С обеих сторон развеваются римские орлы, с обеих сторон сверкают римские мечи. Из бури междоусобной брани поднимается страшный, воинственный, неодолимый в битве образ, великодушный к побежденному, приковавший победу к своей колеснице. Его судьба призвала к владычеству над всемирной монархией. Но трепещет римская диадема на главе Цезаря, рука убийцы положила конец его величественным замыслам. Народ снова освобожден, но этот народ уже утратил свои прежние геройские свойства. Он давно уже вступил на путь праздности и порока: свобода ему не
Ганнибал, карфагенский полководец.
Гаи Юлий Цезарь, последний представитель Римской республики.
000000^^00^000^000
Юнона, вскармливающая
Геракла (статуя из Ватикана).
под силу. «Хлеба и зрелищ!» — вопит неистовая чернь, «Блеска и наслаждений!» — восклицают богатые праздно-любцы. И римский народ пресмыкается в лести и ползает в прахе, который поднимается от следов один другого сменяющих правителей когда-то великой, могучей державы.
Умолкли военные кличи, только на отдаленном рубеже империи гремит война: там свободные дети северных пустынь мужественно отстаивают свое бедное имущество от насилия римских легионов. На месте побед и могущества видим на время над Римом струю света, которым когда-то сияла любимая богами Эллада. В избранных натурах загорается благородное стремление на пути науки и искусства создавать предметы, достойные славы. Поэзия звучит у престола державных владык, не та поэзия возвышенная, могучая, обаятельная, которая одушевлялась когда-то славой родины и счастьем свободы, но все-таки смягчающая сердца благозвучием, полнотой и стройностью речи. В ней слышатся хвалебные гимны природе и скромному сельскому быту, она вспоминает невозвратимые, добрые времена старины, она прославляет владыку и кроткие благодеяния мира; то шутит над вырождением народа, то колко язвит современные пороки. Красноречие и история не отстают от поэзии: лучшие памятники ораторского искусства, громкие дела величавых предков получают достойное выражение в облагороженном слове. В произведениях зодчества воскресает возвышенный дух римского народа, резец ваятеля и кисть живописца, вдохновленные бессмертными греческими образами, воспроизводят изображения богов или трудятся для украшения торжественных, вельможных палат.
Но краток срок цветущей поры. Цвет блекнет под гнетом себялюбивого произвола державных владык, не замечающих, что, опутывая мир цепями своего деспотизма, они и сами слишком часто становятся его жертвами. Толпы наемного воинства возводят и низвергают их по произволу.
Печальная картина распада римского мира обнимает собой столетия, и во весь этот период только изредка поднимается чей-нибудь блистательный образ и исчезает в общем потоке. Близок конец, не миновать исполинскому зданию распадения на части. Уже стоят у его границ воинственные варвары, полные юношеской силы и отваги, веют знамена, блистает оружие, из-за Рейна и Дуная и отдаленных морей, через Альпы и Пиренеи, проникают их полчища в сер-
йяийяйййшшашшв
дце одряхлевшей монархии, дробят ее на части и на месте ее создают новые общества и новые государства.
Вот в самом сжатом виде очерк римской истории. На первый взгляд эта история может показаться сказкой или прихотью фантазии; при внимательном ее изучении ты увидишь в ней, читатель, произведение вечного духа, предначертания которого, воплощенные в жизнь, получают должную форму и смысл. Не
Храм Юпитера Статора.
одними только практическим смыслом, отвагой и настойчивостью обозначил себя римский народ в истории человече-
ства и вознес на высокую степень силы и славы; нет — он совершил вполне свой гордый, особенный, ему предназначенный путь. В идее государства он совместил все свои помыслы, стремления и создания. Государство олицетворило для него тот мир, ради которого он жил и действовал, за который сражался, которому в жертву нес свою жизнь. Возвысить блеск Рима, мечом раздвинуть пределы его могущества — вот к чему с железной волей стремился гордый дух римлянина, часто не выбирая средств или даже принося в жертву основной идее религию, дружбу и родство. К этой идее прирос он с самого начала существования его государства, эта же идея, как Полярная звезда для морехода, служила ему неизменной путеводительницей на поприще побед и неудач. Длинный ряд успехов и побед родил в римлянине несокрушимую веру в предназначение Рима — быть владыкой мира. Перед этой верой рушились и слабые соседние народы, и могучие отдаленные государства; не устояли перед ней не только торговолюбивые карфагеняне, но и отважные преемники монархии Александра и изнеженные владыки Азии. Всех их сломил Рим под общее иго, всех их приковал к своей победной колеснице. А когда таким образом на самом деле разрешился вопрос о всемирной монархии, исчезло вдохновение, в котором семихолмный город черпал свою непоколебимую силу. Теперь и ему захотелось насладиться плодами своего создания. Он безотчетно предался радости наслаждения и до тех пор воображал, что он счастлив, пока не охватили его пресыщение и тоска бездействия, пока не отка-
Брут (бюст в Капитолии).

Извержение Везувия.
зались служить ему утомленные напряжением чувства, пока, изнемогший от умственной пустоты и одиночества, не стал искать он вокруг, и искать напрасно, предмета, достойного жизни и стремлений.
Если ты, читатель, утомленный странствованием по обширным пространствам римской державы и видом колеблющихся основ одряхлевшей монархии, станешь искать предмет, который мог бы дать отдых твоей душе, возвысить мысль и шевельнуть в сердце от-
радное чувство, обратись на Восток. Там, над незнатным го-
родком, сияет чудная звезда. Городок этот — Вифлеем, а звезда... Ты знаешь ее значение. Но не знает этого и не ви-
дит звезды тот, кто сидит на римском престоле во время явления ее: он весь поглощен земным величием, земной славой. Узнают ее пастухи и восточные мудрецы. Бедные рыбаки, поденщики и темные ремесленники, вдохновленные ее небесным сиянием к великим делам, шествуют из города в город, проходят провинции обширной монархии и покоряют мир новыми идеями и чувствами. Они совершают свои завоевания не так, как делали их воинственные римские легионы, но проливают за мир свою кровь с большим мужеством, чем герои Фермопил и Замы. Это новое, божественное, многочисленное братство образовалось под римским владычеством и быстро распространилось сначала внутри Римской империи, а потом и за ее пределами.
Вместе с христианством, совершившим внутренний переворот в Римской империи, появились и другие обстоятельства, которые изменили внешние, государственные отношения державы. Рим выполнил свое предназначение, померк блеск его славы, исполин отжил, началось разложение, настало время дать место новым, свежим народам. И вот мы видим, как не только народами, соседями римского государства, но и народами дальнего севера и народами степей возвышенной Азии овладевает беспокойство. Они чувствуют потребность покинуть родину, променять свои жилища на другие, лучшие. Они столетия провели в пустынях, не совершив ничего громкого, не
«wsseeasass»»®
заслужив себе почетного имени. Теперь они будто чувствуют, что настала пора и им выступить на то поприще, на котором победы или поражения решат судьбу последующих поколений человечества. И полноводным, неудержимым потоком разливаются они с севера и востока по обширной монархии, разрушая старый порядок вещей, уничтожая древнюю образованность или принимая ее начала в свое собственное образование. Временами из волн этого народного потока возникают исполинские образцы, могучие и разрушительные, не способные, впрочем, создать что-либо прочное.
Но новые потоки увлекают и уносят их вдаль, часто сглаживая сам след их созданий. Эта вера есть бурный предвестник грядущих времен; из волнообразного движения народов сложатся крепкие формы средневековых европейских обществ.
Символическая живопись: в центре — Христос-пастырь; вокруг — сцены из Ветхого Завета и аллегории.
ssssassssssssssass
ОБОЗРЕНИЕ ИТАЛИИ
Ты знаешь ли страну, где в темной зелени дерев Лимон и померанец зреют?
Где вечною красой блестит лазурный неба свод?
И кроткий ветерок чуть веет —
Промеж лавровых рощ и миртовых кустов ?
Скажи, ты знаешь ли ее?
Гете
На юг, в Италию, устремились когда-то народы севера — алеманны, готы, лангобарды — за богатством и властью. И походы их увенчались победой и славой, но скоро исчезла их слава, как исчезают цветы альпийской розы, пересаженной с родных, горных мест в жаркие, чуждые низменности. Много с тех пор прогремело военных бурь над заманчивой страной, много благородной крови напоило жаркую землю Италии. Но не станем пробуждать грустных воспоминаний и, вооружившись посохом странника, отправимся туда, «где вечною красой блестит лазурный неба свод». Взглянем на места, где тысячи лет назад родился железный народ, где он вырос и возмужал, откуда, на развалинах других государств и народов, распрост-
Изола-Белла.
ранил свое владычество над всем тогдашним миром. Мимо лесистых горных хребтов слева и светлого Рейна справа, мимо добродушной Швабии и древнего Страсбурга, с его гордым собором, прямо на юг. Вот и пределы Германии; впереди сияют альпийские вершины, облитые лучами заходящего солнца. Труден путь через этот исполинский, природой воздвигнутый рубеж между Германией и Италией! Теснины и ледники, гремящие водопады и дикие утесы, угрюмые

леса и альпийские розы на местах, куда не смеет забраться человек, — много тут простора, много своеобразной, величавой красы, но скорее вперед! Чувствуете ли вы, как пахнуло в лицо вам теплым дыханием юга? Глядите на пышный ковер растительности на холмах и склонах, на роскошные виноградники, на эти сияющие озера, светлые, живописно разбросанные деревушки; глядите на это живое черноокое население. Перед вами роскошный сад Италии, ныне счастливая Ломбардия.
Позади нас Симплон, ознаменованный переходом Напо-
леона, а впереди, несколько западнее, озеро Лаго-Маджоре, Каскад Нессо.
окаймленное с севера утесами Альп. Темные хвойные леса и каштановые рощи, виноград и померанцы, веселые деревеньки и плющом обвитые развалины древних городов теснятся у синих вод озера и отражают в них то угрюмую, то светлую красу. Но лучшая драгоценность Лаго-Маджоре — это его четыре цветущие Борро-мейские островка, которые приютились в Гравеллонской бухте. Самый большой из них, Изола-Белла, находится в зелени ароматных садов. Живописная рыбачья деревушка, пышный замок с гротами и статуями, светлые ключи и прыгающие каскады, олеандры и фиги, мирты и жасмин, и поверх всего этого итальянское солнце, темно-синий свод неба, воздух, наполненный благоуханием. Неугомонные птицы твердят вам своими песнями, что им здесь хорошо, а в яркой жизни здешнего народа, в его полной, живой речи и выразительном взгляде вы сами читаете, что это место, где природа в дружбе с человеком. Но минуем этот маленький элизиум, над которым природа и искусство рассыпали
ssaapossssssssasas
столько своих лучших даров; нам предстоит видеть еще целый ряд прелестных ломбардских озер с окружающей их пышной растительностью, лазурными водами, рыбачьими песнями, счастливыми деревнями и блестящими виллами. Вот изрезанный мелкими бухтами «Лугано, вот окруженное с севера гранитными горами озеро Комо со своим великолепным водопадом Нессо, далее, в зеленеющих долинах, Изео и Идро, наконец, обширное, зеркальное озеро Гарда среди сероватых скал, рос-
Озеро Гарда у Гариньяно.
 Северная Италия, орошаемая рекой По, в древности Пад (Padus), со многими притоками, заключена между двумя горными массивами — Альпами и Апеннинами. Важнейшие притоки По: слева — Большая и Малая Дурия, Тицин, Олонна, Аддуа, Оллий; справа — Танар Треббия, Тар, Парма, Рен.
кошных долин и террас душистых садов и лимонных рощ.
Городок Гариньяно приютился у подошвы скалистого берега этого озера. А далее расступаются скалы, раздвигаются бухты и видны на возвышениях деревни в тени апельсинных и лимонных садов.
Долина реки По с могучей растительностью, с цветущими городами и селами теперь развертывается перед нами. С севера блестят снежные макушки Альп, с юга тянутся куполообразные вершины Апеннин. В этой долине в глубокую старину пестрели и города этрусков. Их покорили лишь кельты, и сами, в свою очередь, после упорной борьбы, были порабощены римлянами. В эту же долину пролился впоследствии поток передвижения народов. Здесь гунны гремели грабежом, огнем и убийством. Остготы под предводительством своего великого Теодориха основали здесь средоточие обширного, хотя и кратковременного владычества. После них лангобарды завладели страной, которая и до сих пор носит их имя, основали здесь независимые государства, и государства эти, среди кровопролитных средневековых войн, процветали торговлей и ремеслами и были богаты и сильны.
Недалеко от озера Гарда, на берегу очаровательной реки Адидже, находится город Верона. Во время падения Римской империи под стенами этого города Теодорих, предводитель остготов, в упорной битве одолел Одоакра, тогдашнего владыку Италии. Многое просится под перо при воспоминании о том, чему были свидетелями прелестные возвышенности Вероны, у подошвы которых лежит Виченца со своими двор-
ssssBassssasBeaeaB
цами; надолго хотелось бы остановиться у городов: Падуи — места, где родился римский историк Ливий, Бассано, Тревизо и других, но время поспешить к морю, где задумчиво склонила голову Венеция, бывшая царица Адриатики.
Когда, в последнее время римского владычества, дикие гунны, возглавляемые Аттилой, прозванным Бичом Божиим, вторглись в Италию и опустошили ее плодоносные поля и цветущие города, устрашенные жители бежали на соседние острова и укрылись там
от смерти или неизбежного рабства. В средние века поселения эти слились понемногу в один город, и город этот благодаря особенности своего положения, чрезвычайно выгодного для торговли, окреп и развился, стал славен и богат. Так выросла Венеция. Флоты ее господствовали на Адриатическом и Средиземном морях и были грозой генуэзцев и турок. Венеция владела областями и государствами, ее дожи повелевали отдаленными странами. Ее корабли свозили к ней сокровища Востока, разнося из Венеции повсюду дары образования и искусств. Сам город блистал богатством и изяществом архитектуры. Но и над дожами и над народом тяготело страшное иго — иго инквизиции. Шпионаж и доносы отравляли существование граждан. Одно неосторожное слово, высказанное о государстве, — и жертва шпионажа томилась в темнице или погибала под рукой палача. И между тем, несмотря на то, что гражданин Венеции временами чувствовал себя как на вулкане, готовом ежеминутно поглотить его, он гордился богатством и славой очаровательной царицы Адриатики и спешил наслаждаться жизнью. И теперь еще великолепный собор, дворец дожей, своими пышными палатами и угрюмыми казематами, мост Риальто, гениальной дугой переброшенный через Большой канал, палаццо, которые теснятся по обе стороны канала, и неумолкающий ропот волн, на которых когда-то качались победоносные венеци-
Большой канал в Венеции.
 В состав Северной Италии входили три области: 1. Лигурия с городами Тав-расией (ныне Турин), Генуей, Вадой Сабатией и Никеей, бывшей греческой колонией; 2. Цизальпинская Галлия, распадавшаяся на Галлию Транспаданскую и Галлию Циспаданскую. Из городов Северной Италии, возникших в разное время, наибольшее значение имели Медиолан, нынешний Милан, Плацентия, Кремона, Бонония, Верона и Равенна; 3. С востока примыкала Венеция с городами Аквилеей, Патавием и древнегреческой колонией Ат-рией в устье По.
анские галеры, — все это живо напоминает великое прошлое республики. А когда, облитая сиянием луны, задумчиво глядится в воды Адриатики волшебная царица, взгля-
ssMsossesasBssMa
Всадник-лангобард. VN в.
 Генуя — город на севере Италии, на берегу Генуэзского залива Лигурийского моря. В древности здесь было поселение лигу ров. С III в. до н. э. Генуя — один из важнейших портов Римского государства. В городе, живописно расположенном амфитеатром по склонам вокруг бухты, много памятников архитектуры, в т. ч. церковь Санта-Мария ди Кастелло (XI в.) и собор Сан-Лоренцо (XI—XVI вв.). Главная достопримечательность Генуи — дворцы и виллы XVI—XVII вв.
ните на нее тогда. Неслышно скользит ваша гондола, в воздухе носятся мелодические звуки Тассо; вы минуете блестящие мрамором дворцы и перистили — ив вашем воображении проходят картины прошлого Венеции со всей их прелестью и ужасом.
Воспользуемся нашим воображением и перешагнем на минуту к Средиземноморью, где, опираясь на предгорья Альп, царствует старинная соперница Венеции — гордая Генуя. И она в средние века развилась из ничтожного начала в сильное государство и владела землями и морями. Не только в Средиземном море, но и по берегам Черного моря развевались флаги ее кораблей, привозивших в республику богатства отдаленных и малоизвестных стран. Город и теперь блистает остатками прежнего величия. Стоит лишь взглянуть на пышные дворцы Дураццо, Дориа-Турси и многие другие, полюбоваться улицами Бальби и Нуова и бросить общий взгляд на город, разостлавшийся амфитеатром, чтобы согласиться, что недаром звали Геную «Superba», что значит «Гордая». Возвратимся опять на равнины По.
Вот среди роскошных садов и рисовых плантаций древняя Павия. Имя это вызывает в памяти один из страшных эпизодов средневековых кровопролитий. После падения царства остготов предводитель лангобардов Албоин, покорив предводителя гепидов Кунемунда, устремился из-за гор со своими победоносными полчищами и наводнил ими равнину По. Все города покорились ему, только под стенами Павии встретил он долгое, упорное сопротивление. Наконец пал и этот крепкий город. Пируя со своими соратниками, Албоин, по дикому тогдашнему обычаю варваров, пил из черепа павшего под мечом его Кунемунда, заставил и жену свою, дочь Кунемунда, Розамунду, пить из этого ужасного кубка. Пир кончен. С наступлением ночи царица подкупает стражу, пробирается в палатку победителя и в крови спящего супруга находит удовлетворение своей мести. Павия оставалась резиденцией и преемников Албой на. Здесь же последующие государи возлагали на себя железную корону лангобардов.
Среди междоусобий и кровопролитий померк блеск древней столицы, а возвысились богатство и значение Милана. Он стал главой ломбардского союза, который распался лишь с падением Гогенштауфенов. Оба эти города впоследствии опять расцвели под владычеством дома Висконти, богатствам
.Явв. 14 ---------

которого обязаны своим происхождением знаменитый Миланский собор и богатая статуями и картинами Картузия. В XVI столетии французы завладели богатым герцогством, но ненадолго: в 55 году император Карл V разбил их под Павией, и с тех пор они потеряли все свои владения в Италии.
Теперь перешагнем через По. Вот Парма, далее — Ред-жо, вблизи которого родился знаменитый Антонио Аллегри, прозванный Корреджо. Потом — Феррара, бывшая местопребыванием герцогского дома Эсте и процветавшая когда-то присутствием итальянских ученых и поэтов. Еще цел дом, в котором жил Ариосто*, творец «Неистового Роланда», и место, где семь лет томился Тассо, прославивший себя поэмой «Освобожденный Иерусалим». В плодородной местности возвышается древняя Болонья, где король Энцио, бла
городная ветвь Гогенштауфенов, до самой смерти томился в плену; теперь там процветают живопись (знаменитая ломбардская школа) и науки. Взглянем на укрепленную Анкону с ее величественной гаванью и на Равенну, бывшую резиденцией последнего римского императора и великого Теодо-риха, потом проникнем за Апеннины по плодоносным долинам, орошаемым течением Арно и Тибра.
В древнейшие времена в здешних долинах и на равнинах жили туски. Они составляли 12 независимых государств, но все после упорного сопротивления должны были подчиниться римскому владычеству. Когда распалась Римская империя и закончилось переселение народов, тогда и здесь, как в Верхней Италии, возвысились многие города позднейшего
Базилика Сант-Амброджо в Милане.
* Ариосто Лудовико (1474— 1533), итальянский поэт. Автор рыцарской поэмы «Неистовый Роланд» (1516).
происхождения и достигли большого богатства и славы. Больше всех процветала Флоренция, знаменитая свободным духом своих граждан. С почтением вступаем в этот город, прославленный гениальными созданиями его сынов. Здесь родились Гиберти, Брунеллески, Макиавелли и Данте, творец « Божественной комедии». Во Флоренции развернулся гений Микеланджело; наконец, этот же город служил местопребыванием княжеской фамилии Медичи, знаменитых покровителей искусств. Массивные здания, площади, укра-
Картузия (Cartusia) в Павии.

Фасад церкви
Сан-Миниато-эль-Монте.
Флоренция. XI в.
 Форум — в Древнем Риме площадь, рынок, ставшие местом общенародных собраний, центром политической жизни. Здесь находились храмы главных богов — покровителей города, базилики для суда и других целей, здания для заседаний сената. Главный форум Рима — Форум Роману м.
Барельеф с Римского
Форума с изображением судьи в базилике и оратора на ростре.
шенные статуями, богатые собрания древних художественных произведений свидетельствуют о цветущем некогда состоянии этого главного города Тосканы. Взглянем на знаменитую в древности Сиену, на значительный приморский торговый город Ливорно, на Пизу, которая с гордостью считает в числе сынов своих многих знаменитых художников и астронома Галилея, и отправимся далее на юг.
Скорее минуем нездоровые болота, зловонные мареммы. Вот и желтоватые воды Тибра, которые пробираются к морю между параллельных кряжей Апеннин. В трех милях от устья Тибра местность холмится. На этих холмах и в низменностях между ними раскинулся вечный город. Когда-то и здесь жили туски, а теперь сияет исполинский купол римского Петра. В этой же самой части города, где крестообразно расположено это величественное произведение зодчества, с его 122-футовыми колоннами, фонтанами и колоннадами, находится и знаменитый Ватикан, со своими 11 тысячами зал и комнат и со всеми сокровищами произведений искусства. Здесь работали кисти Рафаэля и Микеланджело, здесь же хранятся (в музее П ио-Клементи но) Аполлон Бельведерский, Лаокоон, Антиной и другие великие произведения древних художников. Крытым ходом Ватикан сообщается с крепостью Сан-Анджело, это у моста на Тибре. Минуем мост и всходим на Капитолий, украшенный дворцами по плану Микеланджело. К северу отсюда форум Траяна с колонной этого императора. Она хорошо сохранилась до сих пор. К югу же, по ступеням, сходим в древний знаменитый Римский Форум. В настоящее время он запустел; само его название Campo caccino (коровье поле) достаточно говорит о нынешнем его состоянии. Он отчасти служит выгоном для скота. На прилагаемом рисунке можно видеть этот Форум в таком виде, какой теперь. В другом месте мы постара-
aassassassssssss»
емся поместить его изображение в том виде, в каком он был в свою лучшую пору. На прилагаемом же рисунке мы цифрами обозначили места замечательнейших остатков многих древностей. Вот они: 1 — триумфальная арка Септимия Севера; 2 — Адриана; 3 — храм Антонина и Фаустины, теперь церковь Сан-Лоренцо (Виа Сакра, посредине рисунка); 4 — храм Рема; 5 — храм Мира; 6 — церковь Св. Франциска; 7 — храм Венеры; 8 — Колизей; 9 — триумфальная арка Константина; 10 —триумфальная арка Тита; 11 — Фарнезскиесады; 12 — Санта-Мария, напротив храма Кастора и Поллукса; 13 — храм Юпитера Статора; 14 — курия; 15 — храм Ромула; 16 —храм Фортуны; 17 — храм Юпитера; 18 — колонна Фоки; 19 — храм Конкордии; 20 — храм Минервы; 21 — термы Тита; 22 — водопровод Клавдия, 23 — Латеран; 24 — Тускул; 25 — Виа Аппиа; 26 — термы Каракаллы; 27 — Авентин-ский холм; 28 — Палатинский холм; 29 — развалины императорских дворцов; 30 — Форум. Вокруг разбросаны храмы и колонны, триумфальные арки и развалины древности. Особенно хорошо сохранилась триумфальная арка Тита на южной стороне площади. Зато трудно узнать императорские дворцы в тех развалинах, которые из одичавших палатинских садов глядят на бывшее сборное место римского народа. В таком же
Здание курии в Риме.
 Ростра — в Древнем Риме ораторская трибуна на форуме, украшенная носами трофейных кораблей.
Римский Форум (Форум Романум).
17 отеои.
явяаавявияняаавяв
 Рафаэль (1483—1520) — итальянский живописец и архитектор. В гармоническом искусстве Рафаэля воплотились представления о прекрасном и совершенном человеке, жиэ-неутверждающие идеалы
красоты, характерные д ля эпохи Высокого Возрождения.
Монета Неаполя.
жалком положении находится и Колизей Веспасиана, величайший амфитеатр древности: он вмещал около 80 или 90 тысяч зрителей. Внешняя стена его украшена колоннадами в четыре яруса; среди арены, где когда-то происходили бои гладиаторов, воздвигнута небольшая церковь память о тех христианах-мучениках, которые здесь, на потеху римской публики, были растерзаны дикими зверями. Остатки древности видны в Риме
на каждом шагу среди новых дворцов, храмов и художественных архитектурных произведений. Окрестности Рима пустынны и нездоровы. Точно то же надо сказать и о приморской части, именно о понтинских болотах: здесь лихорадки так злокачественны, что местность почти необитаема.
Страна к востоку отсюда, где в тени рощ и садов по крутым склонам альбанских высот мчится каскадами к Тибру Анио, вся покрыта древними развалинами и живописными виллами нынешних римлян. Отсюда к северу красивый городок Урбино, родина Рафаэля.
Теперь перешагнем через Апеннины, в цепи которых Сивилла, Велин и Гран-Сассо поднимаются тысяч на восемь футов и большую часть года увенчаны снежными верхушками. За Апеннинами начинается Южная Италия. Тут уж круглый год природа сияет во всем блеске южного солнца; морозов здесь не знают; оливки, померанцы и другие южные растения юга процветают на приволье.
В древние времена в здешних горах жили могучие племена. По берегам селились греки, строили города и храмы, создавали
Развалины
Римского Форума.
образованные государства, вводили в полудикий край законодательство и стройный общественный быт. Впоследствии и полудикие местные племена, и образованные греческие переселенцы после долгой борьбы вошли в состав Римской империи. Во время великого переселения народов вся эта страна была опустошена вестготами и вандалами. Она успокоилась под владычеством Тео-дориха. Преемники его покорены оружием Велисария и Нарцесса, но константинопольские владыки недолго наслаждались этой прекрасною страной. Лангобарды опусто-
ОИЗИ 18

шили Беневент и его окрестности; сарацины нападали на приморские районы, а потом проникли и внутрь страны. Воинственные норманны положили конец этим опустошениям, составив из Апулии (восточная часть Южной Италии) и Сицилии одно королевство. Преемниками владычества норманнов были здесь государи из дома Гогенштауфенов. Последний из Гогенштауфенов, Конрадин, пал под мечом Карла Анжуйского. Это было в XII веке. Но после кровопролитной «Сицилийской Вечерни» Карл потерял прелестный остров. После многих во
Неаполитанский залив.
енных бурь и переворотов вся страна, о которой мы говорим, стала частью испанской монархии. В XVIII веке перешла она к боковой линии испанского царствующего дома, после этого ей стало лучше. Народ долго стонал под гнетом деспотизма; поблекли его лучшие силы, а с ними промышленность, торговля, земледелие и благосостояние пришли в крайний упадок.
Остановимся на плодоносных полях Кампании. Здесь дикость и запустение не так бросаются в глаза, как в других частях Южной Италии. Несмотря на все военные тревоги, потрясавшие эту местность, несмотря на все перемены владычества и другие неблагоприятные обстоятельства, благодетельная природа по-прежнему рассыпает здесь свои щедрые дары. Нет древней, пышной Капуи, зато сияет на берегу моря прекрасный Неаполь. И почва не устает производить гранаты, фиги, миндаль, виноград, маслины и апельсины. По-прежнему рисуется на темно-синем небосклоне угрюмый профиль Везувия, а на запад от Неаполя, то теряясь на скалах, то извиваясь по Флеграйским полям, тянется путь к Авернскому и «Путинскому озерам и мимо пещеры Сивиллы к мысу Мизену, где множество развалин городов Путеоли, Кумы и Байи красноречиво говорят о кипевшей когда-то здесь деятельности. Веселое настроение духа здешнего населения не изменилось. С
Монета Капуи.
песней, вприпрыжку земледелец, садовник, ремесленник отправляются к своим ежедневным занятиям, а беззаботный лаццарони — на добычу уличного пропитания. Жизнь здесь дается людям легче, чем на севере. Тяжелые думы и неусыпные
Одиссей в пучине Харибды.
заботы не так знакомы здешнему жителю, как в странах, менее любимых природой. Были б лаццарони -бед няку макароны да вечером кукольная комедия — и он счастлив.
Статные великаны сторожат вход в великолепный Неаполитанский залив: слева островок Прочида и другой, Искья, с погасшим вулканом Эпомео; справа — крутые утесы Капри. В глубине бухты у подошвы Везувия, отчасти на пепле, который засыпал в 79 г. н. э. римские
Арабские монеты с Сицилии.
города Геркуланум, Помпею и Стабию, видны теперь Порти-чи, Резина и другие городки. К югу отсюда заметим Амальфи, где был изобретен компас. В средние века городок этот процветал торговлей, теперь он беден и забыт. Значительнее его Салерно, где еще при владычестве норманнов в Италии процветала медицинская школа. На противоположной стороне полуострова, у Адриатического моря, возвышается лесистая макушка мыса Гаргано. Отсюда к югу расстилается просторная равнина, орошаемая Офантом, и вот, еще южнее, заброшенный Бриндизи. Гавани его занесены песком, а когда-то в них развевались флаги римских кораблей. Далее Таранто, прежний Тарент, на скалистом прибрежье, в заливе Таранто. Развалины покрывают значительное пространство. Видно, что древняя греческая колония была обширна и богата. Западная оконечность полуострова, древняя Калабрия, на которую так щедро рассыпались дары природы, где лесистые горы чередуются с очаровательными долинами, орошаемы
ми чистыми источниками, где маслина и виноградная лоза, алоэ и финиковая пальма спорят друг с другом в пышности и полезности, — вся эта страна в запустении. Жители мало чем отличаются от первобытных бруттиев, населявших эту местность, нет ни промышленности, ни торговли. Бывшие здесь когда-то греческие города давно уже не существуют, и только Реджо напоминает процветавший ранее на этом месте греческий Регий.
В таком же состоянии находится и Сицилия. Ни плодоносная почва, ни благодатный климат не изменили этому острову, но политические события привели в запустение места, где была житница Рима. Из Реджо, через пролив,
ssssaesasssasssse
переезжаем в Мессину. Морские чудовища Сцилла и Харибда, с которыми здесь когда-то отважно боролся «хитроумный» Одиссей, совсем теперь утратили свое политическое значение. Но есть еще при входе в мессинскую гавань место, где море постоянно волнуется и бурлит. Это место, в вос
поминание древности, и называют пучиной Харибды.
В Мессине есть движение, есть торговля, есть замечательные мануфактуры шелковых изделий. Для торговли положение этого города необыкновенно благоприятно. Хотя землетрясение 1783 года почти совсем разрушило его, но он опять оправился и оживился деятельной торговлей. Еще значи
тельнее Мессины Палермо, главный город острова. Он рас
положен на богатой, плодоносной равнине, в глубине бухты,
огражденной от моря то незначительными высотами, то крутыми зубчатыми скалами. Особенно прекрасна в своей романтической дикости гора Пелегрино, замыкающая бухту с одной стороны. Трапани, у подошвы высокого Сан-Джулиано, древнего Эрикса, населен бодрым народом. Жители занимаются ловлей кораллов и тунцов или обработкой для торговли перламутра, шерсти и бумаги. Заметим еще на восточном берегу веселый, чистенький городок Катанию. Много раз страдал он от потоков лавы из Этны, но деятельное его население, благодаря плодоносной почве, опять восста
навливало его из развалин и пепла.
Повсюду, где человек не скупится на труд, природа Сицилии сыплет щедрой рукой свои лучшие дары, как в те вре
Гора Эркте (Пелегрино) около Палермо.
 И на материке Италии есть место, напоминающее древ-
ние мифы о Сцилле и Хариб-
де. Это небольшой городок
Сцилла в Южной Италии, на берегу моря, на единственной дороге в Калабрии. Жители его (около двух тысяч) занимаются рыболовством. Город, расположенный амфитеатром, увенчанный фортом и окаймленный отвесными скалами, представляет великолепный ландшафт. Здесь
прелестный вид со скалы на берега Сицилии и на возвышающийся на ней Стромбо-
мена, когда процветали на этом острове греческие колонии ли. и Сиракузы, Агригент, Селинунт, Сегеста и Катана соперничали в населенности, богатстве, ремеслах и искусстве с городами метрополии. Но не таково теперешнее население острова. Правда, в средние века, особенно под владычеством Гогенштауфенов, сицилийцы встрепенулись ото сна и пошли по лучшему пути. Впоследствии они мужественно сбросили с себя иго жестокого Карла Анжуйского и завоевали самостоятельность, но потом железное ярмо Испании подавило в Сицилии всякое свободное проявление, всякий возвышенный порыв. Заглохли ремесла и торговля, и про
цветавшие в древности города теперь известны только по
aassaaasgagasssaso
Острова Циклопов
(Этна на заднем плане).
названиям. Нынешняя Сирагосса помещается на островке Ортигии, тогда как древние Сиракузы включали в себя четыре города и высылали свои победоносные флоты против греков и в отдаленные страны. На месте когда-то могущественного Агригента приютился, на южном берегу острова, с небольшим населением, городишко Агридженто. Так измени-
Монета Тарента.
ются времена и люди. Один только не изменился снегом опоясанный, вековой сторож острова — вулкан Этна. Он по-прежнему временами дымится, колеблет остров и льет на него опустошительные огненные потоки или же угрюмо поглядывает на окружающую его многочисленную семью гор, на роскошное побережье, базальтовые острова Циклопов и на шумящее вдали безбрежное море.
Вот и закончилось наше путешествие по Италии. Могучие народные движения, которые мы видим в XIX в. в этой стране, и следствия, которые могут возникнуть для Италии в близком или далеком будущем, не входят в программу нашего предстоящего повествования. Мы обращаемся к давно минувшему Италии. Постараемся узнать, какова была Древняя Гесперия до и во время основания Рима. Итак, читатель, в путь.

ДРЕВНЯЯ ИТАЛИЯ
Страна и народ
В глубокой древности в Элладу доходили сказания о чудесных садах Гесперид, лежавших на далеком западе. Поэты воспевали неведомые страны, где под счастливым небом зреют золотые плоды; воспевали подвиг Геракла, добывшего оттуда несколько таких драгоценных плодов; но как этот, так и другие мифы, ходившие о Гесперии, имели свое основание единственно в рассказах мореходов, искателей приключений. Нет сомнения, что все подобные рассказы относились к Италии. Конечно, впоследствии лучше узнали таинственную страну, особенно когда сначала самые отважные мореходы, а потом и целые колонии подвижного, предприимчивого эллинского народа стали посещать Италию и селиться на южном побережье и на Сицилии ради торговых выгод. Гораздо раньше этого времени бродило на полуострове дикое, редкое первобытное население, не имея никаких понятий о выделке металла или земледелии, занимаясь охотой и рыболовством. Утверждаем это на том основании, что так было во всех других странах Европы. Но странно, что эти первобытные жители полуострова не оставили решительно никаких следов своего существования, тогда как открыты особенного устройства гробницы и другие памятники, свидетельствующие о существовании подобных первобытных обитателей в Германии, Скандинавии, Англии, Франции и других странах.
Исследования ученых о происхождении и развитии народов и языков делают вероятным заключение, что возвышенные площади Центральной Азии можно принять за средоточие, откуда распространились разных направлениях, народы индогерманского корня. Мы уже в «Истории Эллады» высказывали мысль о том, что одна ветвь этого великого генеалогического древа человечества распространилась в Ев-
 Геспериды — в греческой мифологии дочери Атланта, жившие в сказочном саду, где росла яблоня, приносившая золотые плоды. Похищение яблок из сада Гесперид, охранявшегося стоглавым драконом, — один из подвигов Геракла.
Медаль Антонина с изображением Италии.
0^^00^00000000^0®
 Умбры — италийское племя. Согласно античным авторам, умбры — исконные обитатели территории Северной и Средней Италии. В III—II вв. до н. э. покорены римлянами.
Этруски — древние племена, населявшие в 1-го тыс. до н. э. северо-запад Апеннинского полуострова и создавшие развитую цивилизацию, предшествовавшую римской и оказавшие на нее большое влияние. Происхождение этрусков не выяснено.
Самниты— италийское племя в Средней Италии. В результате самнитских войн к началу HI в. до н. э. покорены римлянами.
Латины — италийские племена, заселявшие Лаций (совр. Лацио). В начале 1-го тысячелетия до н. э. объединились в Латинский союз. Согласно традиции, латины и сабины основали Рим (754— 753 гг. до н. э.).
Сабины — италийские племена, обитавшие между реками Тибр, Атернус и Анио. Часть сабинов, обитавшая на холмах Рима, сьграла огромную роль в образовании римского народа.
ролу и народы, происшедшие от нее, заняли северо-западные и центральные части Европы, а другие, отделившись, пошли к югу, осели на Балканах и, слившись с местным населением, образовали эллинский народ. Некоторые народы, родственные этим последним, пришедшим с севера в Грецию, двинулись далее к западу и через альпийские снега и льды проникли в Италию. Раньше других появились в Италии япиги. Теснимые с севера толпами других переселенцев, они все более и более продвигались к югу, пока, наконец, не заняли самых южных частей Апеннинского полуострова. И до нашего времени сохранились здесь памятники пребывания япигов в этой стране, но они еще не успели окрепнуть в собственном развитии, когда в Южной Италии уже появилось греческое влияние. Япиги вполне подчинились ему и потому совершенно утратили свою национальность.
За япигами появились в Италии собственно так называемые италийские народы умбры и латины. Они осели в Средней Италии: латины завладели на западе равнинами, которые расстилаются к югу от Тибра, прелестными Альбански-ми горами и, вероятно, также отдаленной Кампанией; умбры же, следуя средней частью Апеннинских гор, разместились на вершинах и склонах их или спустились в долины. Сначала умбры владели Верхней и Средней Италией, но соседи их с запада, этруски, так долго и упорно теснили их, что умбрам оставалось или подвигаться вперед, или подчиняться власти этрусков. Одинакового происхождения с умбрами были и сабеллинские народы, которые сначала вторглись в южные части Италии и завладели городами, отделявшими Лаций (область латинов) от соседней с ним Сабины, а потом расположились на возвышенностях Апеннин. В этой гористой местности они образовали могущественное товарищество самнитов и отсюда распространили свое господство на соседние области. Вероятно, авзоны, оски, а может статься, и вольски, были сабеллинского происхождения; сиканы же и сикулы — латинского.
То, что известно об этих последних народах, составляет достояние чистого мифа, и вот что именно сообщает о них миф. Сикулы и сиканы владели плодоноснейшими полями Италии, но когда спустились к ним в низменности воинственные горцы и, соединившись с пеласгическими пиратами, приплывшими из Греции, стали теснить их, то сикулы не могли больше сопротивляться. У кого из них оставались еще силы
sssas»SB»ssasasB
и мужество, те ушли на богатый остров Тринакрию, который и стал называться по их имени (Сицилией). Победители пеласги, однако, — продолжает миф — и сами недолго оставались в Италии. Землетрясения, засухи, наводнения уничтожили их жатвы; воздух наполнился отравой: болезни уничтожали их тысячами. Тогда царь Малерт собрал на берегу Адриатического моря остатки своего на-
рода и отправился с ним искать пристанища и счастья на чужих берегах, у греков или у варваров.
Сведения о существовании и степени общественного развития турсков и тусков несколько точнее, ибо основанные этим народом города и союзы входят далеко в область достоверной истории, и до сих пор еще есть памятники, свидетельствующие об относительно высоком гражданском и умственном развитии тусков. А между тем о происхождении этого народа мнения ученых далеко не сходятся. Некоторые историки считают их (как, например, басков) первобытными обитателями Европы (автохтонами), не приводя, впрочем, совершенно убедительных доказательств. Что первоначально полнозвучный мягкий язык тусков вследствие изгнания обильного количества гласных букв сделался после жестким и грубым, никак не может служить решительным опровержением их индогерманского происхождения. Явление, подобное указанному, мы видим и во многих языках германских и даже славянских. С другой стороны, в наречии народа тусков встречается весьма многое такое, что позволяет заключать о первоначальном родстве тусков с греко-итальянскими народами. Поэтому вероятно, что туски позже других отделились на север от общего потока индогерманских народов и последовали за поселенцами в южные страны Европы. Итак, щедро наделенная дарами природы Гесперия уже в глубокой древности была местом войн, побед и поражений многих и многих народов, желавших оставить под своим владычеством такую прекрасную страну. Конечно, было из-за чего воевать.
Далеко на юг простирается Италия, с трех сторон омываемая синими волнами Средиземья и Адриатики. Почти весь год небо чисто и ясно; солнце и звезды сияют там ярче и веселее,
Этрусская Бирема. Этрусская ваза, которая находится теперь в Британском музее в Лондоне, украшена живописным изображением биремы, которое показывает нам, на что были похожи корабли этого древнего италийского народа мореходов около VI в. до н. э.
Этрусские украшения и серьги.
asesa^assaessB»
Остров Тибра.
чем в северных странах. В недрах земли не умолкая работают таинственные силы, с одной стороны, обусловливающие все ужасы землетрясений и извержений, а с другой — повышающие плодородие страны. С севера могучая гранитная стена Альпийских гор длинной дугой защищает Италию от суровых ветров. В том месте, где на западе
Тибр.
Альпы подходят к морю, к ним примыкает еще другая цепь гор. Это Апеннины. Эта цепь гор, местами поднимающаяся до снежной линии, замыкает с юга богатую равнину, орошаемую течением По (Пада). Не доходя до Адриатического моря, цепь Апеннин заворачивает на юг, тянется по всей Италии и, разделившись на самом юге на три ветви, проникает в три оконечности итальянского полуострова. Отсюда, перешагнув через Мессинский пролив, Апеннины в различных направлениях проходят по Сицилии.
На восток от главного кряжа Апеннин долин немного, их гораздо больше образуется среди второстепенных разветвлений, которые идут от Апеннин к Адриатическому морю. Не то видим на западной стороне Апеннин. Там, кроме главного хребта, тя-
нутся еще несколько побочных, отчасти параллельных главному Первая из этих побочных ветвей составляет с главным хребтом острый угол в том месте, где вытекает Тибр. Эта ветвь идет по правому берегу Тибра до тех пор, пока он не поворачивает на запад. Другая побочная ветвь идет в том же направлении к югу и пониже речки Омбро (Умброне) достигает моря.
Арно (Арнус), вытекающий из верхней части Апеннин, на западе пробивается через эту вторую побочную цепь гор, образующих с предыдущей побочной цепью низменность, спускающуюся к Тибру. На этой низменности сияют воды Тразименско-
го озера, с востока и юга окруженного возвышенностями.
Третья побочная ветвь возвышается между Арно и Умбро и охватывает низменности, расположенные у Тирренского моря. Эти низменности пользуются и в XIX в. печальной известностью — это мареммы, со своими стоячими водами, зловониями и заразным воздухом.
К югу от этих возвышенностей встречаем значительно под-
нятую равнину, еще в доисторические времена выдвинутую подземными силами и усеянную вулканическим туфом и ла-
вой. Жерла действовавших когда-то здесь огнедышащих гор теперь давно уже под водой, но местность сохранила очевидные признаки сильных колебаний земной поверхности в этом месте. Древние, еще, впрочем, сохраняющиеся в устах народа предания говорят, будто много значительных городов погибло здесь когда-то вследствие землетрясения, земля изменила свой вид, и на месте городов появились с тех пор озера Вико и Брача-
но. Из этих озер и с окрестных холмов вытекают ручьи, многие из которых впадают прямо в море. Следы вулканической деятельности в этой стране видны между прочим в присутствии здесь вод, содержащих серу. Особенно заслуживает внимания в этом отношении озеро Бадимонское, к востоку от Сабатина. Зато равнина к Тибру везде однообразно поката, только известковая гора Соракте возвышается на ней как остров. Тибр извивается вокруг нее и спешит к морю.
Главная цепь Апеннинских гор сначала провожает Верхний Тибр, но потом, выслав ему речку Нар (Нера), поворачивает к юго-востоку. Отсюда Апеннины чем далее, тем больше расширяются побочными отрогами и растут в вышину. Отдельные точки, например горы Сибила и Гран-Сассо на востоке и Велин на западе, достигают до 9000 футов. Вершины их почти круглый год покрыты снегом, по склонам же и в долинах свежая альпийская природа на каждом шагу смешивается с горячей природой южных стран. Тут встречаешь и нежный вино-
Болота Мареммы.
 Маремма — полоса низменных, ранее заболоченных участков западного побережья Апеннинского полуострова в Италии от устья реки Арно до Неаполитанского залива.
Самнитская медаль.
град, и маслину, каштан, маис и рис, и почти рядом с ними — сочные луга, дубы и сосны со своими пышными венцами. Многочисленные источники и ручьи торопливо пробираются серебристым путем к реке или озеру. Густое население, как и в древние времена, оживляет собой плодоносные поля и живописные холмы и долины. Города и деревни то здесь, то там выглядывают из-за темной зелени рощ и садов.
Пространство между величественными куполами Гран-Сассо с одной стороны и Велином с другой занято возвышенной площадью Амитернум. Река Атерн пересекает ее вдоль и потом, у подошвы Гран-Сассо, поворачивает к Адриатическому морю. Отсюда на запад через горы лежит путь в Реатину.
000^^0000000000000
Монета колонии.
Монета Нола (г. Нола).
Это котловина, со всех сторон окруженная горами. Целые столетия котловина эта была нездоровым болотом, но когда отважная рука пробила на севере, через каменную стену, исток водам Велина, тогда Реатина покрылась роскошными лугами и садами и долго пользовалась счастливым названием «кормилицы Италии».
Перебравшись через южные высоты, попадаешь в не менее замечательную местность. Это возвышенная площадь Фу-цинского озера, средоточие полуострова Италии. С востока и юга горы теснятся к самой поверхности вод, с севера и запада окружают ее постепенно возвышающимися террасами. Растительность и здесь необыкновенно роскошна и разнообразна. Сады и зеленые нивы, виноградники и темные леса как нельзя лучше гармонируют со скалистыми верхушками гор и с невозмутимой темно-синей гладью озера, которое зимой нередко подергивается ледяной коркой.
Различно сплетаясь с параллельными хребтами гор, главный хребет Апеннин продолжает далее путь свой на юго-восток, до Гирпинского горного узла, откуда боковая линия идет на запад до Тирренского моря, врезываясь в него мысом Минервы (недалеко от Сорренто). Другие две ветви гор, на которые раздробляется у этого горного узла хребет Апеннин, возле г. Вультура (вулканического происхождения) разделяются так, что проникают в обе главные оконечности полуострова.
Отрогами главной цепи Апеннин на западе и двумя параллельными с ними цепями гор, наполняющими пространство до Тирренского моря, образуется холмистая местность, покатая к западу и к северу. Западная покатость (к морю) — это страна воинственных вольсков, когда-то плодоносная и богатая, теперь — заброшенное, гнилое болото. Покатость северная (к Тибру и Анио) — это знаменитый Лаций, колыбель римского государства. Как на правом берегу Тибра возвышается уединенное Соракте, так и на равнине Лация, в смелых очертаниях и размерах, возносятся Альбанские горы. Постоянно, отовсюду, местность поднимается сначала в холмы, а потом вырастает целыми массами в 2000 футов высотой. По очертанию этих гор и по свойству каменных пород, со-ставляющих их, можно заключить, как деятельны были те вулканический силы, которые подняли всю здешнюю местность на 6—7 миль вокруг и кругловатыми линиями скал записали на память тысячелетиям форму кратера дышавшей огнем горы. Время, природа и рука человека изменили вид
0^0000
28
и^воииииии
тех неровностей, которые произведены были в этой местности давнишними землетрясениями и извержениями: многие провалы и трещины стали лугами и пастбищами, многие озера осушены или спущены каналами, но небольшое озеро Неми еще красуется среди живописных гор и садов. По преданию, это то самое озеро, в светлые воды которого целомудренная богиня лесов и ночного светила любила глядеться, отдыхая после охоты. Еще и теперь можно доискаться в долине древних потоков направления лавы, а кроме вышеупомянутого кратера видны по направлению к морю и другие,
Озеро Неми.
меньшие. С южных возвышенностей, ограничивающих большой кратер, открывается великолепный вид: на восток, через долины и леса, озера и ручьи, — могучие Апеннины; на север — вся долина течения Тибра и далее — лесом покрытые вершины Циминских гор; на запад и юг — длинной цепью растянутые Вольские горы, далее обширная равнина и, наконец, синие волны Тирренского моря. И не удивительно, что такой обширный кругозор открывается отсюда во все стороны: здесь стоишь на высоте 2900 футов над уровнем моря. Это так называемая теперь Монте-Каво.
Далее, к юго-востоку, перейдя параллельные Апеннинам хребты гор, вступаем в ту прелестную местность, куда не смеет заглядывать зима, местность, справедливо называемую садом Италии, одним словом — в Кампанию. Она замкнута отрогами Апеннинских гор с севера и востока, орошена Волтурном и многими другими мелкими речками и в северных районах стелется роскошными лугами и нивами возле городов и деревень, а в южных, поближе к Неаполю, значительно холмится и образует Флеграйские высоты и Гаврские горы. Тут тоже в глубокой древности вулканические силы громоздили друг на друга высоты; верхушки угасших вулканов и теперь еще торчат из моря за Гаврскими горами, а недра Везувия до сих пор дышат дымом и пламенем. Верно, Тифон, по древнему преданию погребенный под этим
иананаааиаанаанвво
мми*шшмммнпмнммшмашммммамшмшшмшммнммшшмй|—И1И||ввнамамяммшмшмнштмманммнмаамаммжашмашашиамммтшннттммванш«жтшмшмшмнааммвшнанташммамшмяшмвнмммннвммамта
Кремневое оружие, найденное в римской деревне (поселении).
 Сабеллы (оско-умбры) — италийские племена, расселявшиеся вокруг Фуцинско-го озера. Покорены римлянами к началу III в. до н. э. Пеласги, согласно античным преданиям, догреческое население территории Древней Греции, обитавшее на юге Балканского полуострова, островах Эгейского моря, в Эпире, Фессалии, на западном побережье Малой Азии.
вулканом, все еще не угомонился и временами расправляет свои исполинские члены, а местность тогда дрожит, и люди в ужасе спасаются от гневных потоков разъяренного гиганта. Впрочем, род людской привык уже к этому гневу, в минуты опасности он бежит от него; миновала опасность — он снова возвращается на родные пепелища и снова ищет труда и счастья, любви и отдыха и спит, забывая, что под ним кипит и клокочет вулкан.
Южные оконечности полуострова, прорезанные отрогами Апеннин, орошенные течением Ауфида, расстилаются обширной равниной к востоку Недалеко от устья Ауфида лежит городок Канны, где римские легионы были побеждены воинственными африканцами. Западная оконечность Италии сближается с Сицилией. Цепь гор тянется вдоль северной части острова и высылает от себя несколько ветвей к югу. У подошвы выступающего в море зубчатого Эркта у Палермо и высокого Эрикса на западном берегу острова несколько лет кипели ожесточенные бои римлян с карфагенянами. На востоке подымается могучая Этна и владычит над всеми городами Тринакрии. Острова Циклопов, о которых мы упоминали выше, лежат к востоку от этого огнедышащего исполина, и кажется, будто они выброшены из недр вулкана. Название их напоминает то место странствований Одиссея, где ожесточенный циклоп Полифем швырял скалы в море, чтобы попасть в отплывавший корабль «хитроумного» героя («Одиссея», песнь IX).
Возвращаемся к обозрению различных народов, в глубокой древности побывавших в Гесперии. Мы уже сказали, что Италию населили народы, пришедшие сюда с севера. После того как сикулы и сиканы должны были уступить напору умбров, осков и соединившихся с ними пиратов-пеласгов, с севера спустились по Апеннинам другие сильные племена — сабеллы, или сабины, — и завладели плодоносными долинами Реатины и соседних с ней Сальты и Атерна. Здесь они осели, построили крепкие города и развели стада на сочных пастбищах. В своей замкнутости они неизменно сохранили чистые нравы, простой патриархальный быт, любовь к свободе и воинственный дух. Когда населению стало впоследствии тесно — так оно уже размножилось, — несколько их отважных дружин отправилось в разные стороны искать себе иных привольных земель. И боги были к ним благосклоны: одну дружину они привели в плодоносную местность Пицен
wsssssseasssssse»
у Адриатического моря; другую направили к юго-западу, через область Опиков, через Табурнские горы, в счастливую Кампанию; третья же, самая могущественная, прошла в землю гирпинов и далее, вдоль Адриатического моря, в юго-восточную часть полуострова. Вот корень благородного самнитского народа, который с постоянным му-
жеством отстаивал свою свободу до тех пор, пока не погиб окончательно.
Увеличение населения звало сабеллинские племена к новым передвижениям. Следуя течением Велина, они спустились в долины Нара, завладели ими, а потом по Тибру проникли в Лаций. Здесь они и расположились, и жили с латинами то дружно, то во вражде. Латины, на которых с этих пор мы обращаем особенное внимание, хотя были одинакового происхождения с сабеллами, но имели возможность получить развитие почти самостоятельное, почти вне всякого чуждого влияния. Правда, древние мифы уверяют, будто первые начала гражданственности введены у латинов несколькими троянскими и греческими колонистами, приплывшими в Италию после падения Илиона, но эти сведения принадлежат к области весьма мало достоверных преданий. С самого начала латины удачно оградили себя от притеснения соседей, хотя последних было немало: по эту сторону Тибра — сабины, эквы и вольски, а по ту сторону — неприязненные туски или тиррен-цы. Последние образовали и государства: одно — в богатой равнине По, близ Адриатического моря, другое — у Арно и Умбра, между Апеннинами и морем. Каждое государство представляло союз 12 главных городов. Управление было чисто аристократическое, и, кажется, что первоначальное тирренское население уже подчинено было в это время власти позже его пришедших из-за Ретийских Альп разенов. В северном союзе больше других городов процветали Мантуя и Фельсина (Бонония). Но могущество этого союза уничтожено кельтами. Эти последние вторглись сюда из-за Альп, наводнили собой всю страну, разрушили цветущие города тус-ков и сами основались на новом месте. Остатки тусков бежали от меча и рабства или на родину в Ретию, или за Апеннины, в Этрурию или Тускию (Тоскану). Некоторые предания ут-
Доисторические предметы из бронзы, найденные в римской деревне.
Пеласгические памятники:
1— Вольтерра; 2— Вейн.
sssassessssssass»
Сорвите.
верждают, что кроме этого неожиданного прилива населения, в Этрурию прибыло еще немало лидийцев (или греческих колонистов из Малой Азии), и всех их Этрурия приняла дружелюбно.
Можно допустить, что в самые отдаленные времена греческие мореходы приставали к этрусским берегам и тем содействовали образованию этой страны, но переселения большими массами для колонизации страны нельзя допустить при тогдашнем состоянии
мореплавания. Положительно известно другое обстоятельство, а именно, что этрусский союз скоро достиг замечатель
Так называемый «Черный камень» с древнейшей латинской надписью.
ного могущества и имя его стало известным на суше и на морях. Нередко туски победоносно воевали с умбрами, сабинами и латинами, а их флот странствовал по морям то с целью добычи, то с торговыми целями, то для основания новых поселений. Так основали они, по образцу метрополии, колонию в Кампании, потом такие же колонии на островах Сардинии и Корсике и даже в Италии. В собственной же Этрурии города благодаря крепким стенам достигли скоро замечательного могущества и населенности. Вольтерра, расположенная на гребне гор и в трех долинах, доходила до самого моря: в Популонии была ее гавань. Вероятно, от этого города зависел и соседний остров Эфалия (Эльба). На восточном склоне Апеннин, за долинами Кланиса и Трази-менским озером, возвысился город Кротон, а несколько южнее его — Клузий, который долго был первым городом Этрурии и местопребыванием могущественного царя Порсе-ны. В южных частях Этрурии, на возвышенностях, между Тибром и морем, располагались другие значительные ее города: Тарквиний, Цере, Фалерия, Вейи, у подошвы Соракте — Капена, а далее, повыше, находилась священная роща Феронии. К празднику этой богини стекались в рощу не только этруски, но и сабины и латины. В тени священной рощи происходили торговые сделки, состязания и игры. Торговые сделки стояли, впрочем, на первом плане. Естественно, при этом происходил и обмен мыслями, и произведени-
ями искусства.
asgage^asBsasss®B
Ремесла, искусство и порядок гражданского устройства в Этрурии развились прежде, чем в других местностях Италии. Отсюда эти плоды образованности перешли и к другим итальянским народам. Поэтому не удивительно, что и в нравственном, и в художественном, и в государственном развитии этих последних народов мы видим проявление влияния этрусков. Но виден также и эллин-
Гавань Популонии — крупнейшего этрусского города. Эксперты полагают, что около 10 ООО тонн
ский дух, что объясняется отчасти переселением греческих колонистов, отчасти же — общностью происхождения народов [реции и Италии.
Древнейшая гражданственность и религия. Сравни-
тельное изучение ЯЗЫКОВ, произведенное историком и фи- руды ежегодно перераба-ЛОЛОГОМ Моммзеном, показывает, ЧТО народы великого ИН - тывалось здесь в течение
догерманского корня до своего разлучения уже имели неко- более 400 лет.
торые начала образованности. Они давно уже покинули первоначальный быт звероловов и рыболовов, но еще не
достигли правильного быта земледельцев. Что все они озна-  Мбммзен Теодор (1817—
комилисьуже с выгодами скотоводства, видно из того, что на-
звания домашних животных одинаковы на санскрите, латинском и греческом. То же самое можно сказать и о названиях весов и других предметов домашне го обихода, также — частей дома, походных принадлежностей, лодок, весел и т. д. Почти одинаковые на этих языках названия разных металлов — меди, серебра, золота — показывают, что этим первобытным народам были знакомы способы их выработки и употребления. До разлучения этих народов у них уже существовали кое-какие начала религии и науки. Счет до ста идет одинаково; Бог — на санскрите Devas, по-латыни — Deus, по-гречески — 0е6^ (Теос); Уранус у индийцев — Varunas.
Прежде чем греко-итальянская ветвь этих народов разошлась частью в Элладу, а частью в Италию, — есть основание полагать, что народы, составлявшие ее, уже были знакомы с оседлым образом жизни и земледелием, а может статься, и с виноделием. Эта мысль подтверждается сходством названий различных сортов хлебных растений, плуга, винограда и разных домашних предметов. С этим обсто-
1903), немецкий историк. В
главном труде «Римская история» изложил в основном военно-политическую историю Рима до 46 г. до н. э. и дал обзор истории римских провинций. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1902).
зз теоооа
2 Рим, т. 1
иевиввввавявв®гаэ
Монеты Популонии с головой Горгоны и гладким реверсом.
ятельством связаны прочный обычай супружества, значение родов и фамилий, отношения потомков к родоначальнику. Это значение семейственности и родовые отношения сделались у греков и у древних обитателей Италии основанием устройства государственных отношений. В последующем развитии этих отношений оба народа разошлись. В Греции роды и фамилии долго имели государственное значение, в Италии они скоро уступили это значение в пользу равноправия гражданства. Первоначальные государственные учреждения и у греков, и у народов Италии представляются в одинаковых формах: и там и тут (и, насколько нам известно, у древних германцев также) — власть главы народа, поставленного избранием народным или силой обстоятельств; потом — власть совета благороднейших (или старшин); наконец — власть собрания свободных воинов. Это основы, опираясь на них, в Италии государство скоро выработало в себе то единство, в котором индивидуальное, личное подчинено общему Итальянское государство не стремилось к однажды установленной форме, как это мы видели в Спарте, и
не стремилось понапрасну олицетворить на самом деле идеал безусловной свободы и безусловного равенства всех граждан, как этого добивались Афины, но с практическим смыслом, прозорливостью и энергией народ Италии достиг того государственного устройства, при котором все гражда-
Бронзовая фигура быка.
не могли наслаждаться одинаковыми правами перед законами, несмотря на то, что не были уничтожены различия граждан по имуществу, состоянию и талантам. Этот народ развил и приложил все государственные силы к совокупным для всего общества целям и через это добился тех удивительных результатов, конечной целью которых было обладание миром. И Рим достиг этого.
Не забудем, однако, и следующего: в деле государственного развития Рим далеко оставил за собой Элладу, зато в художественном отношении он никогда не выходил из детства.
Мы не напрасно сейчас сказали Рим вместо народы Италии. Не все народы Италии проявили одинаковые политические способности, не все в этом отношении могли приравниваться к римлянам. Союзы латинов, сабинов и самнитов представляли

во многом черты сходные с теми, которые мы изучали в союзах греческих республик. Рим принял в себя эти итальянские союзы, переработал их в своем могуществе и один олицетворил Италию. В Элладе же мы не видели единства, отдельность преобладания то Спарты, то Афин, то Фив не позволяла осуществиться этому единству и подготовила порабощение всей Греции.
Чтобы лучше дать понять высказанное о гражданском устройстве итальянских обществ, прибавим еще несколько слов. Население Италии было распределено по городам и селам. Главнейшими занятиями его были земледелие и скотоводство. Правда, в больших городах Этрурии процветали ремесла, искусства, но зато другие народы, например сабеллинские, преимущественно занимались скотоводством. При таком быте политические связи итальянских народов представлялись слабыми; только в случаях особенной важности народы эти соединялись теснее, чтобы действовать сообща. Отсюда понятно, что не среда сельского сословия, а в недрах городов образовалось и созрело зерно государственного управления. Сельское население, по крайней мере к Этрурии, явилось в полном подчинении гражданам (городскому сословию). Тут видим сходство с тем, что представляли собой государства дорийского происхождения: владычество победителей —дорийцев и подчинение местных жителей страны — побежденных. Управление народом держалось в руках древнейших и богатейших родов. Правда, и остальные граждане посредством народного собрания принимали участие в этом правлении, но все-таки их роль была второстепенной. Во главе правления государством видам лицо, облеченное почти царской властью. У этрусков это лицо называлось лукумом. Если этот глава, при прозорливости и военном счастье, владел еще богатыми землями, многочисленными рабами и стадами, то он пользовался в обществе огромным влиянием и мог иметь фактически почти неограниченную власть; в противном случае влияние его на общественные дела было слабым. И в этом отношении, как видно, нельзя не признать сходства с тем, что открывает нам Гомер о первоначальном государственном быте греческих обществ. Вспомним сцены в доме Одиссея на Итаке во время отсутствия героя: как женихи надоедали царице, убеждая ее выйти замуж; как расхищали они в пирах имущество царя; как граждане оставались глухи к жалобам Телемаха и, ничего не решив в народном собрании, снова возвратились к своим за-
Ферония — в римской мифологии богиня лесов, полей, целебных трав, подземного царства. В Италии главными местами ее культа были роща в Капене и храм в Таррацине, где она считалась супругой Юпитера и отождествлялась с Юноной.
 Г омер — древнегреческий эпический поэт, которому со времен античности приписывается авторство «Илиады», «Одиссеи» и других произведений. Легенды рисуют Гомера слепым странствующим певцом, одним из аэдов. За честь называться родиной Гомера спорили, по преданию, семь городов.
ssssasssssssesssae
Юпитер.
нятиям; как, наконец, возвратившийся Одиссей собственным мужеством обеспечил спокойствие своему дому. Лучше всего говорят об этом слова Одиссея в том месте, где герой сбрасывает с себя инкогнито и начинает расправу с женихами:
А, вы собаки! Вам чудилось всем, что домой уж из Трои Я не приду никогда, что вольны беспощадно терзать вы Душу моей благородной жены сватовством ненавистным, Правду святую богов позабыв, не страшася ни гнева Их, ни от смертных людей за дела беззаконные мести!
В сеть неизбежной погибели все наконец вы попали.
И после того, как один из женихов, Эвримах, стал молить о пощаде и обещал заплатить царю за все убытки, причиненные его дому:
Нет, Эвримах! — и хотя бы вы с вашим сполна все богатства Ваших отцов принесли мне, прибавя к ним много чужого, — Руки мои вас губить не уймутся до тех пор, покуда Кровью вашей обиды моей дочиста не смою.
Так и сделал герой. А что такого рода правосудие вытекало из тогдашних подробностей государственного устройства Итаки, в этом убеждают нас слова, которые Гомер влагает в уста самому Зевсу:
— Отмстил женихам Одиссей богоравный, — имел он Право на то; и царем он останется; клятвой великой Мир утвердится; а горькую смерть сыновей их
(т.е. граждан Итаки) и братьев
В жертву забвению мы предадим; и любовь совокупит Прежняя всех; и с покоем обилие здесь водворится.
Религия. Религиозные представления древних народов уяснились скорее, чем понятия их о государственном быте, и скорее приобрели некоторые отличительные особенности, смотря по местопребыванию народа и его образу жизни. В основании религиозных верований кочевых народов лежало обоготворение естественных сил природы. В этих естественных силах природы обоготворявшие их народы видели выражение существа вечного, всепроникающего и всеоживляю-щего, пребывающего в невозмутимом покое и воспринимаю-

щего в себя в просветленном и очищенном виде всякое проявление деятельности в мире. От этого все-обнимающего божества древним эллинам и народам итальянским осталась лишь вера во владычество темной, загадочной судьбы, тогда как впоследствии народы германо-скандинавского происхождения разрешили существование неба и земли тем, что приняли возникновение нового мира. Остальные существа, вначале совершенно отвлеченные и бесформенные, скоро облеклись в веровании греков определенностью и стали более или менее ясными личностями. Врожденное в эллине чувство изящного было причиной
Юпитер и куреты
(с античного барельефа).
того, что эти образы осветились волшебством идеальнопрекрасного, а искусство наложило на них печать неземного величия и несравненной прелести. Творческая фантазия эллинов не только сумела выразить в замысловатых мифах деяния и отношения изобретенных божеств, но сделала больше: она божественным сиянием окружила знаменитых родоначальников эллинского народа, она проникла и создала по-своему разгадку миротворения и мироуправления, дав этой разгадке форму полного и будто бы достоверного изложения.
Не то мы видим в народе Италии, что видели в родственных с ним по происхождению эллинах: вместо идеального и возвышенного мы встречаемся с практическим, более приложимым к житейским нуждам. То, что итальянец приобрел на пути долгих странствований из сокровищницы религиозных верований своего восточного отечества, то он сохранил твердо, ибо это достояние было ему необходимо для благосостояния его стад и полей, да и на пути к победам он не мог обойтись без содействия своих богов. Он расширил еще свое религиозное достояние прибавкой к нему нескольких мифов, современных его поселению в счастливой Гесперии. Но ясного представления и олицетворения своих божеств он достиг только в позднейшее время, и то с помощью греков. До тех же пор божества оставались в его понятии без ясного раз-
Монета муниципия.
asaasasaaasseassao
Этрусские гробницы в Тарквинии.
граничения их смысла и деятельности, без всякого соответственного проявления в форме. По позднейшим сказаниям, если он считал некоторых из своих предков достойными божеских почестей, то все-таки он через это не увеличивал в своем понятии населения неба, но верил, что вечно сущее божество избрало лишь особую форму для проявления в мире своих предначертаний (форму которо
го-либо из предков или героев) и, достигнув желанных результатов, снова возвратилось в свое божественное жилище, к своему божественному единству. При таком веровании, глубоко укоренившемся в его сознании, итальянцу не приходи
Эней и Анхис.
ло в голову заняться уяснением себе взаимных, или, так сказать, семейных, отношений между божествами. По этой же причине он не пытался узнать что-либо о происхождении мира, мироуправлении или конце его.
Только позже переселившиеся в Италию разены (или тус-ки) принесли с собой таинственные учения об этих предметах, позаимствовав их, может быть, у глубокого севера. По их верованию над небом и землей пребывают таинственные, скрытые власти, им подчинены двенадцать видимых божеств, по воле главных властей последние действуют в мире, а людям открывают временами намерения владык в блеске молний, в полете птиц, в расположении внутренностей жертвенных животных. Мир подземный, жилище душ усопших, представляется в веровании их местом темным и неопределенным. Звероподобный старец с крыльями и огромным молотом, символами его значения и власти, вводит усопших в место их заточения. Осужденные идут на муку, во власть назначенных для этого демонов. Подобные этому представления находим в искусно украшенных гробницах древних тусков. Взгляните на прилагаемый рисунок. Древние разены думали, что мир со всеми видимыми в нем божествами сотворен лишь на определенный срок, столетий или более продолжительных пе-
риодов времени — неизвестно.
Еще менее известны учения и верования остальных древнеитальянских народов, за исключением римлян. С религиозными воззрениями последних, кажется, согласны воззре-

ния и родственных с ними по происхождению латинов. Сабиняне почитали одного бога — Санкуса или Семо Санку-са. В нем видели они священного своего покровителя. Он имеет значение, равное со значением римского Диус Фи-диус, бога верности, покровителя во всяких странствованиях. У Ферентинского источника, вытекающего из Альбанских гор, находилось святилище Дианы, богини природы. Она пользовалась высоким почтением во всем Лации. Сюда ежегодно собирались племена латинского происхождения и в дремучем лесу, под покровительством таинственной богини произносили приговор над общественными событиями и избирали владыку над всей страной. На противоположной долине Ариция, на берегу тихого озера, собиралось также немало поклонников этой богини. И темной, священной роще богини приходилось быть свидетельницей странного, жестокого обряда. Жрец богини, — его называли лесным царем, — должен был с ножом в руке охранять достоинство своего звания. Каждый из присутствующих мог вызвать его на поединок и, в случае победы, имел право сам занять место убитого лесного царя.
В римлянах мы находим глубокое религиозное чувство. Набожно приносили они богам своим жертвы сначала на простых, безыскусных алтарях. Когда же впоследствии государство устроилось, окрепло внутри и извне, достигло значительного богатства и могущества, тогда на месте грубых жертвенников и деревянных капищ появились величественные храмы, в которые в торжественных случаях собирались верующие, чтобы приносить своим богам благодарственные жертвы или молить небесные силы о заступничестве и помощи. Квирин, Юпитер и Марс были, по их верованью, особенно благодатными и покровительственными для них божествами, как для обеспечения гражданского порядка, так и против всяких врагов — внешних и внутренних. Квирин считался преимущественно покровителем гражданства; Юпитер, т. е. отец небесный, — благодетелем всей страны; Марс — покровителем стад и полей и в то же время помощником в победе. Ближайшими служителями этих божеств были трое почетнейших жрецов-фламинов (возжигателей). Обязанность их состояла в принесении или возжигании жертв богам. В честь Марса двенадцать священных жрецов-плясунов, салиев, ежегодно в марте несколько дней подряд исполняли воинственные пляски по всему городу. Марс, кроме первого значения,
Этрусский Марс.
Бронзовая статуэтка.
Ларец из пренесты, используемый для мистерий Деметры и Изиды.
39 ООвЯ.

Эней и латинянин.
имел еще значение волшебника и прорицателя. В этом последнем качестве он, приняв человеческий образ, странствовал когда-то довольно долго по земле под именем царя Пика (picus — дятел). Марс же почитался отцом близнецов Ромула и Рема, вскормленных дятлом и волчицей. Оба эти животные были посвящены Марсу. Наконец, Марс же воплотился под именем Квирина в Ромула, в то время, когда перед очами изумленного народа последний, по воле богов, был похищен на небо.
О главнейшем из богов Юпите
ре тогдашнее верование учило, что он трижды превращался или проявлялся на земле. С отдаленного востока появился среди пастушеского народа Лация необычайно сильный герой Ре-каран. В то время жители Лация терпели невероятные бедствия от разбойника Кака. Рекаран победил его, отнял похищенные им стада и возвратил их прежним владельца. После такого подвига он навсегда остался покровителем жителей Лация; в честь бога Юпитера, даровавшего ему победу, он выстроил величественный жертвенник, на котором принес в жертву десятую часть добычи, и такие жертвы обещал приносить и
Торжественное жертвоприношение Юпитеру (из позднейших времен).
в будущем. Когда он удалился, народу стало ясно, что в виде Рекара-на являлся к ним сам Юпитер. Впоследствии Рекарана назвали Геркулесом и смешали его с греческим Гераклом. Отца богов и людей почитали преимущественно покровителем латинского народа. Вот почему латины и верили, что, кроме Рекарана, еще в двух видах проявились на земле божественные сила и мудрость Юпитера: во-первых, в виде знаменитого царя Латина, а во-вторых, в виде Энея, принесшего богов из Трои. Обе эти личности, по верованию народно-
ЙВ^ИИЯЯ^И
му, были так же, как и Квирин, взяты на небо среди сражения и были поэтому удостоены божеских почестей. Латина стали боготворить под именем Юпитера (бога туземного), а Энея — под именем Юпитера Латиариса. В честь покровителя Лация ежегодно на Альбанской горе праздновались торжественные латинские игры. К этому торжеству стекались все высшие власти Рима и Лация и множество народа из окрестных стран. Из того, что сказано о религии римского народа, можно видеть, как сильно верования римлян отличались от эллинских и, наоборот, приближались к религии древних индийцев, в которой так много повествуется о превращениях и воплощениях божеств. В религии эллинов, как мы видели в «Элладе», герои происходили лишь от союза богов с людьми.
Кроме упомянутых божеств, у римлян пользовался огромным уважением бог Янус, начинатель и совершитель всякого предприятия, хранитель врат неба и земли, обнимающий взглядом и море, и сушу, и весь мир. Ему ведомы бездны прошедшего, также как и беспредельность грядущего. Вот отчего это божество изображалось всегда с двумя лицами.
Из богинь древнеримской мифологии упомянем Юнону, царицу неба, и Весту, хранительницу священных домашних огней, также как и городского огня, который поэтому никогда не должен был угасать в храме богини на Римском форуме. Поддержание его вверено было целомудренным жрицам богини — весталкам.
Не будем останавливаться на прочих римских божествах, но заметим только, что неопределенность римского учения о богах была причиной того, что гораздо ранее полного развития эллинской мифологии это учение утратило в Риме много из своего значения, а в представлении народном как будто вовсе изгладилось, несмотря на то, что и сословие жрецов оставалось и все формы и обряды религиозные совершались по-прежнему.
О состоянии души после смерти представления были неясны, а иногда и противоречивы. Полагали, что есть особенный подземный мир теней, куда удаляются блаженные маны (души усопших). Маны добрых, почтенных людей, особенно если их проводили из этого мира с приличным погребением и потом вспоминали частыми и усердными жертвами и празднествами, оставались в памяти народной как покровители родного дома. Их, т. е. манов, потомки почитали не менее пенатов, которые были, так сказать, присяжными покровите-
Янус — в римской мифологии божество дверей, входа и выхода, затем — всякого начала. Изображался с двумя лицами (одно обращено в прошлое, другое — в будущее).
Веста, держащая Палладий
и чашу для возлияний.
assssasassosssasss
Юнона.
лями домашнего быта. Если же при погребении были упущены какие-либо важные подробности или жертвы были не обильны и не усердны, то несчастные души бродили по ночам вокруг своих бывших жилищ на земле и так бесприютно страдали, пока главе дома не удавалось умилостивить богов. В этом состоянии души назывались лемурами. Под именем ларвов разумели духов-мучителей, не дававших покоя ни живым, ни мертвым. Иные в ларвах видели маны осужденных душ. В самом жестоком и потрясающем виде ларвы представлялись римскому верованию тогда, когда оно называло их ламиями. Эти ламии рыскали по миру и похищали новорожденных детей. Кажется, в этой последней подробности римских верований есть сближение с учением этрусков. В случае величайшей, крайней опасности римлянин иногда прибегал к помощи божеств подземного мира. Так, например, полководец, увидев, что войско его колеблется и что вот через минуту оно забудет и честь, и опасность, и предастся постыдному бегству, посвящал себя в жертву подземным богам, устремлялся в самое жаркое место битвы и, погибая сам, давал зато победу своим соотечественникам, ибо обыкновенно вслед за таким посвящением панический ужас распространялся в рядах неприятеля. Ниже мы увидим примеры такого самопожертвования.
Архитектура. Ремесла и искусство древних народов Италии находились в соответствии с их религиозными верованиями, поэтому их нельзя считать совершенно грубыми и несведущими в этом деле. Их архитектура этого периода весьма напоминает строительное искусство эллинов времен Гомера и даже во многом превосходит его. Кочевые народы, из-за Альп переселившиеся в Италию, долго еще на новом месте оставались со своими прежними привычками, связанными с пастушеским бытом, но и они впоследствии стали на горах и в лесах устраивать на случай нападений крепкие убежища себе и своим стадам. Кажется, что некоторые из римских холмов также первоначально служили приютом для подобных укрепленных мест, которые потом стали постоянными жилищами.
Быть может, таким образом возникла и большая часть городов, ибо места укрепленные, расположенные в удобной местности, огражденные стенами и гражданскими учреждениями, обеспечивали жителям лучше, чем кочевья, спокойствие быта и безопасность от внешних и внутренних врагов.
aasBsssssasasssoBS
Место для города выбирали преимущественно на склоне горы и часто предпринимали долгие и трудные работы, чтобы на крутизне устроить обширную площадь для здания и дать ему надежную опору в основании. Из холмов выбирали такой, который выходил бы полуостровом, при слиянии двух ручьев, и тогда основание холма обтачивали как можно круче и недоступнее. Если приходилось строиться на ровном месте, то город окружали колоссальными стенами. Впрочем, и кроме стен, смотря по удобствам местности, для укрепления города придумывали какие-нибудь искусственные средства защиты. Иногда, особенно в первое время, довольствовались насыпным валом, который, однако, с наружной стороны обложен был камнем, или выводили высокие, широкие стены, для кладки которых употребляли объемистые камни в таком виде, как выламывали их в горах. Камни эти собственной тяжестью держались в постройке довольно крепко, без цемента. Пространство между большими камнями засыпали мелким щебнем и мусором. Такие постройки известны в Греции под именем циклопических. Они, наверное, восходят к вре-
менам пеласгов. Эти циклопические, или пеласгические, постройки были не так прочны, как те, которые делались из камней, искусно обтесанных и плотно прилегавших друг к другу. Такого рода постройки требовали большого искусства и труда. В Этрурии, Лации и в Сабинских горах были такие постройки. Потом придумали обтесывать камень четырехугольниками. На эту мысль навело то обстоятельство, что этрусский камень вулканического происхождения легко ломался по прямой линии и, следовательно, из него можно было вытесывать параллелепипеды какой угодно величины.
Древние жилища граждан, как и в Древней Греции, были тесны и покрыты соломой. Потом они получили вид и устройство несколько более приспособленные к Ита-
Веста (с античной статуи).
Остатки крепости Тарквинии в Корнето.

Пеласгические стены (возле Суны).
лии, тогда как первоначальная форма кровель, у которой стропила с балками перекрещивались и рогами выставлялись наружу, по всей вероятности, была занесена в Италию переселенцами с далекого севера. По крайней мере, в горной Германии и Швейцарии еще и в XIX в. можно встретить нечто подобное. Дом имел обыкновенно следующее устройство: крытый
вход, или, скорее, двор, называемый атриум, от ater, «черный», потому что здесь обыкновенно горел домашний очаг и крыша была черна от дыма и копоти. Атрий (атриум) был местом очага, общей столовой, спальней хозяина дома и, кро-
ме того, в нем же помещалась всякая домашняя утварь, необходимая для ежедневного употребления. В середине делалось углубление, нечто вроде цистерны, куда собирали дождевую воду. Тут же зеленели лавровые или другие деревья, осенявшие собой домашних пенатов и радовавшие взор семьи, которая каждый день любила собираться после трудов к общему очагу, чтобы отдохнуть в кругу родных и освежиться взаимной, дружеской беседой. Иногда кровлю атрия устанавливали на колоннах, и тогда эта часть дома получала вид домашнего храма. Вокруг атрия располагались комнаты членов семьи, кладовые и т. п.
Общественные здания и площади были так же просты, как и жилища граждан. Например, первый римский форум был окружен просто деревянными навесами. За ними располагались всякого рода лавки и заведения. К форуму же примыкали и главные судебные учреждения города.
Иначе устраивались жилища богов. Здесь не жалели ни трудов, ни расходов, лишь бы только воздвигнуть храмы, достойные богов, чтобы благословение последних пребывало на всех делах набожного общества. В устройстве храмов древнеитальянских народов преобладал этрусский характер, в основании напоминающий древнегреческий стиль. Форма здания представляет правильный четырехугольник, несколько удлиненный. Он разделен пополам. Передняя часть храма состоит из трех рядов колонн по четыре в каждом; задняя же — из одного или из трех небольших отделений, в которых размещены изображения богов и другие принадлежности свя-
тилища. Если в этой части не требуется более одного отделения, то остальные два продолжаются в обе стороны колоннадами, и все здание в таком случае украшено колоннами, исключая лишь задние стены, обращенные непременно на северо-запад или северо-восток. Колонны этрусские высоки и тонки; капитель — дорического сти
Руины храма в Метапонте.
ля; базис составлен из плинтуса и большого вала. Про-
странства между колоннами очень велики, что заставляет предполагать кровли деревянные, а не каменные. Это подтверждается и тем, что верхние поперечные перекладины, поддерживающие архитрав, выступают далеко вперед. Вообще, сравнительно с изящным эллинским фронтоном, римский тяжел и некрасив. Высокая остроконечная кровля, далеко выступающая вперед, по сторонам, как будто давит здание.
Обыкновенно храмы строили на местах возвышенных, чтобы их можно было видеть издалека и чтобы они чаще напоминали собой людям о близости богов. Так, один храм Юпитера Латиариса стоял на вершине Альбанской горы, другой — на Капитолийском холме в Риме; храм Дианы — на Авентинском холме, а другой храм ее же — на Алгиде, северо-восточной части Альбанских гор.
Особенным архитектурным характером отличаются кладбища этрусков и других древнеиталийских народов. Еще и теперь попадаются то отдельные гробницы, то иногда целые поселения усопших, и эти памятники тем более для нас знаменательны, что по ним можно судить о степени образованности древних народов Италии. Города, храмы и другие архитектурные произведения этих народов давно уже исчезли под рукой времени. Памятники, подобные тем, рисунок которых мы предлагаем, находятся в особенности у Вольтерры, к югу от Арно, к Клузию, в Вульчи, где Тимоне вливается в Фиору, в Тарквинии на Марте и в Цере, между Сабатинским озером и морем. Самый древний способ устройства этих гробниц: подземный ход, оканчивающийся более или менее значительным помещением, над которым возвышается искусственный холм. Встречаются и такие гробницы, которые своим подземным конусообразным куполом
45 ооотео

Отреставрированный
город гробниц в Цере.
сильно напоминают устройство древнегреческих сокровищниц в Орхомене и Микенах. Еще больше сходства имеют сардинские гробницы — конусообразные каменные башни, разделенные внутри на тесные кельи. По исследованиям историка Швеглера оказывается, что эти гробницы не похожи на другие памятники древ-
неитальянской архитектуры. Может быть, они принадлежат
такому народу, который жил на острове задолго до переселения этрусков в Италию. От этих строений нужно отличать другие, также на острове Сардинии, называвшиеся испо
Этрусский лучник (с рисунка в этрусской гробнице в Цере).
линскими гробницами и всегда имевшие только одно помещение. Возле Цере, Альзиума и в других местах встречаются значительные холмы, внутри выложенные камнем, со многими замысловатыми ходами в разных направлениях. У Клу-зия находится один из величайших надгробных холмов в этом роде. Он имеет в окружности 855 футов; внутри — множество отделений и ходов. Еще известнее его был в этом месте надгробный холм царя Порсенны. До сих пор не найдено никаких его следов. Он состоял из четырехугольного, каменного, в 50 футов высотой основания. Каждая сторона четырехугольника была 300 футов длиной; внутри — лабиринт коридоров и отдельных гробниц. На этом базисе возвышалось 5 пирамид, соединенных по вершинам медными связями. На этих связях располагалась площадь, на которой стояло еще пять пирамид. Кладбища с пирамидальными и конусообразными постройками встречаются и в Ла-ции. Гробница лидийского царя Аллиата имела вид, совершенно похожий на вид только что описанных нами гробниц. Из этого, однако, нельзя сделать вывод, что этруски были родственны лидийцам по происхождению, ибо подобные гробницы встречаются и в других местах. С развитием искусства в Этрурии и устройство гробниц у этрусков становилось более совершенным. Отделения стали делать правильнее, стены начали украшать различными изображениями, а иногда всей гробнице придавали вид жилого здания (колоннами и фронтоном). Еще и теперь сохранились эт-
русские гробницы, выбитые в скале, и с наружной стеной, отделанной на самой скале в виде храмового фасада. В этих

величественных памятниках, украшенных живописью и скульптурами, находят внутри сосуды, оружие и разные принадлежности быта древних жителей Италии, навсегда исчезнувших с лица земли и оставивших нам о себе лишь весьма немногие, и то не всегда понятные, предания в форме своих архитектурных произведений.
Архитектура этрусских гробниц служила поводом если не к изобретению сводов, то, по крайней мере, к усовершенствованию и приложению их ко многим постройкам первостепенной важности, например для водопроводов и т. п. Сквозь горы и скалы провели скреп
Этрусская гробница в Вольтерре.
ленные сводами ходы, чтобы осушить болота и сделать их плодоносными и удобными для жизни. Так осушена долина Ари-ция и превращена в прелестный сад. То же сделано и в Реа-тинской долине, после того как подземным путем найден отвод лишним водам озера Велина. Озера Альбанское и Фуцинское, воды которых иногда поднимались так быстро и высоко, что грозили затопить окрестные поля и села, подчинены воле человека тем, что лишние воды получили возможность стекать по искусно сделанным каналам. Не менее замечательна грандиозная постройка целой системы водосточных канав и канализационных сооружений, которым Рим был обязан своей чистотой и удобством жизни и величественные следы которых остались до нашего времени.
Прикладное искусство. Понятно, что при значительном развитии древнеитальянской архитектуры искусство и живопись также не отставали от нее: уцелевшие предметы решительно не позволяют сомневаться в этом. Гробницы и катакомбы спасли в недрах своих немало произведений древнего искусства. Время, разрушив подобные произведения в древних храмах и дворцах, не осмелилось посягнуть на искусство в последнем его убежище. Как хорошо, что древние имели обычай украшать жилища усопших людей всем тем, что им нравилось при жизни! Быть может, обычай этот имел свое глубокое основание; быть может, люди верили в про-
00^^000000000000^0
Памятники этрусского
должение жизни души в усопшем теле или в возрождение самого тела, но, как бы то ни было, благодаря этому обычаю мы можем теперь представить себе приблизительно верную картину как жизни, так и художественной деятельности людей того отдаленногодоисторического времени. Чаще всего в гробницах находят оружие, различные предметы, употреблявши-
еся при играх, цепи, золотые, серебряные и медные кольца,
искусства: мебель, посуда, зеркала, туалетные принадлежности, лампы и т. п.
вычурно украшенные ящики для туалета или драгоценностей; бронзовые зеркала с изящной резьбой и рельефом, множество вещиц с украшениями из слоновой кости или из янтаря, который ценили тогда очень высоко, потому что ездили за ним далеко на север, наконец, с искусной и затейливой резьбой, страусовые яйца, доставлявшиеся из Африки и Аравии. Особенно много находят в гробницах разной посуды из глины, меди и даже благородных металлов: вазы, амфоры, плоские чаши, кубки, лампы и курильницы. Почти всегда предметы эти украшены или лепной работой, или росписью. В некоторых гробницах сами стены украшены металлом или
еще чаще живописью.
Многие предметы этрусского искусства и в древности славились своим изяществом; так, например, даже в Афинах золотые этрусские чаши, зеркала и разные художественно украшенные ящики ценились высоко и составляли принадлежность роскоши и изящества. Зеркала делались обыкновенно из более или менее красной меди. Здесь особенное внимание художник обращал на резную работу рамки и на такие же изображения на задней стороне зеркала. Предметом этих изображений служили большей частью разные случаи из греческой мифологии.
Живопись. Теперь скажем о древнеитальянской живописи, остатки которой находим на вазах и этрусских гробницах. Древнейшая живопись состояла в том, что на глине (обыкновенно красноватой), на камне или на слое извести, которым обводили этот камень, черной краской писали фигуры человеческие, а потом другими красками расписывали одежду, волосы, животных и растения. Для изображения животных, а также волос употребляли иногда не серый, а прекрасный
osssssassassessssw
голубой цвет. Впрочем, этот цвет встречается, сравнительно с серым, гораздо реже на этрусских памятниках. Развитие этрусского искусства выразилось в том, что стали писать не на красноватом, а на черном фоне, т. е. глину, на которой предполагали писать, покрывали предварительно черной краской, и колорит рисунку начали давать более естественный и в то же время более богатый и разнообразный.
Содержание произведений искусства большей частью заимствовано из греческого мира: мифология, гражданский, ремесленный и домашний быт эллинов представляли обильный выбор предметов. Особенно часто служили художественным целям следующие предметы: подвиги Геракла, атлеты, плясуны и плясуньи, пиршества и жертвоприношения, погребальные обряды, мастерские художников и ремесленников и, наконец, разнообразные сцены из повседневной жизни. На одной этрусской вазе, например, изображена мастерская художника: работники то поодиночке, то группами заняты каждый своим делом; один хлопочет у огня плавильной печи, другой готовит форму для отливания, третий, облокотившись на молот, следит за работой. Возле них мастер прилаживает к фигуре руку, а голова дожидает своей очереди иа полу. Двое подмастерьев полируют уже готовую статую какого-то воина с копьем в руке.
Из того, что сказано о древнеитальянском искусстве, видно, что ни этруски, ни другие народы Древней Италии не заслуживают упрека в недостатке прилежания. Это верно, но верно и то, что в произведениях этих народов напрасно было бы искать тот возвышенный художественный смысл, источниками которого служат врожденное чувство изящного, стремление к истине и поэтическое вдохновение. Правда, что в тирренских и древнегреческих произведениях видна значительная степень родства и общность происхождения, но
Роспись гробницы Авгуров в Тврквинии, на которой изображены игры, сопровождающие похороны этрусского аристократа. Ок. 530 г. до н. э. (Фигура в черной мантии, держащая жезл, предположительно судья. Фигура в маске направляет борьбу между человеком с завязанными глазами и злой собакой. Такие жестокие черты в этрусских ритуалах, вероятно, предшествовали гладиаторским боям, благодаря которым Рим впоследствии станет общеизвестным.)
ssaaeaaaaesasssHsa
это именно потому, что образцами для первых послужили произведения древнегреческого искусства, внесенного в Италию вместе с первейшими колониями Эллады в этой стране. Впоследствии греческое искусство ушло далеко вперед, а этрусские произведения остались во власти древних греческих образцов, что в особенности ярко бросается в глаза в человеческих изображениях с длинными носами, вытянутыми пальцами, несо-
Танец (фреска из этрусского некрополя в Таркви-нии V в. до н. э.).
Этрусские монеты
(400—300 гг. до н. э.).
размерно развитыми мускулами и т. п. принадлежностями старого греческого типа.
Обыкновенно считают, что первейшие начала образованности и искусства внесены были в Италию греческими колониями в Этрурии и «Нации. Может быть, это и так, ибо названия некоторых приморских мест в Италии — например, Alsium (Alsion), Pyrgi (Pyrgoi), Populonia, островок Aethahia (Ufa, Elba) — очевидно, греческого корня. Но мы не можем согласиться со Швег-лером, когда он утверждает, что с тех пор, как эллинские колонии порабощены тусками, уничтожилось и благодетельное влияние в Италии эллинского образования и произошел застой в этрусском искусстве. Влияние это не могло ослабеть потому, что связь Италии с Грецией от времени не слабела; народы Италии продолжали заимствовать у эллинов мифологию, монету и другие детали умственного, гражданского и торгового быта. Следовательно, застой этрусского искусства нужно отнести не к чему иному, как к индивидуальному свойству самого народа, мало восприимчивого к прекрасному и художественному. Этрусские мастера с самого начала были лишь подражателями, такими они и остались, в их деятельности ввдны все данные для ремесла, но недостаток данных для искусства. В своих произведениях они, очевидно, старались угодить потребностям богатства и роскоши. Эти произведения очень часто имеют высокую ценность как материал (золото, серебро, янтарь), но в них нет той божественной искры творчества, которая под рукою вдохновенного художника умеет облекать неподражаемой поэтической краской и глину, и мрамор. Замечательно, что в этрусской скульптуре попадаются такие вещи, которые прямо указывают на влияние на нее искусства египетского и даже древ-
Bsessssssasssese
невавилонского, это крылатые сфинксы, грифы, львы и т. п. Египетского же происхождения должны быть и этрусские скарабеи, т. е. изображения жуков и жучков, вырезанные из благородных камней посредством алмазной пыли и осколков. В чеканке монеты, как мы уже выше упомянули, ясно видно греческое влияние. Древнейшая монета представляла простой грубый слиток меди с изображением коровы, овцы или свиньи. Впоследствии монете стали придавать круглую форму и, смотря по достоинству, сообщать ей известную величину и штемпель. В Риме, например, на монете изображали голову Януса, в Кампании же — голову Минервы в шлеме и быка с человеческим лицом. Монету чека
Этрусская гробница.
нили не только из меди, но также из золота и серебра.
Древняя Италия и Греция. Мы уже упоминали о греческом влиянии на народы Древней Италии. Теперь еще одно слово о значении в этой стране греческого элемента. В Южной Италии было основано немало эллинских колоний, которые благодаря своему гражданскому благоустройству, опытности в военном деле и — главное — обширной торговой деятельности скоро достигли богатства и значительного политического могущества. Мессина, могущественные Сиракузы, Агригент, Эге-ста и другие греческие города владычествовали над Тринак-рией; Брундизий, Тарент, Турий, Сибарис, Кротон, Регий, Посидония (Пестум) и Кумы были главнейшими городами в Южной Италии. Во всем, что касалось торговых дел, эти города держали в зависимости все окрестные народы. Торговые флоты Тарента развозили в отдаленнейшие страны произведения греческих ремесел и искусства. Кротон и изнеженный Сибарис насчитывали сотни тысяч жителей. Кумы, город, расположенный на берегу Кампании и служивший для эллинских колоний в Италии самым северным укрепленным форпостом, два раза с успехом отражал нападение тусков. Во всех
Кумекая медаль.
упомянутых эллинских колониях искусство, сведенное народами Италии к ремеслу, имело большое значение и, развиваясь на хорошей почве, быстро шло вперед. Философы делились со своими слушателями плодами глубокомысленных исследований государственного быта и обязанностей гражданина, существа богов и почитания их. Звуки эллинской лиры и прославленные песни эллинских поэтов звучали и здесь так же, как в Элладе. Народы Древней Италии, хотя у них тоже были свои песни, никогда не обнаруживали такого поэтического настроения,
Этрусская погребальная УРна.
какое могло бы привести их к самостоятельному поэтическому творчеству Под гнетом господствующего стремления — создавать полезное, в узком смысле, основывать материальное благополучие, утверждать государственные интересы, с пожертвованием не только личных интересов, но даже и врожденных человеческих чувств, — под таким гнетом не могло иметь места возвышенное, чисто духовное развитие сил народа. Но зато, с другой стороны, народы Италии выработали в себе такое единство, такое гордое чувство национальности, такую способность самопожертвования ради интересов государства, какие неведомы были в Элладе. И этим путем они достигли могущества, перед которым преклонились почти все народы тогдашнего мира. Вот каково было назначение народов Италии, и они исполнили его на удивление всему миру.
Древние мифы
Первоначальный быт каждого древнего народа представляется в сумраке воспоминаний и преданий. Предания переживают поколения людей, но, переходя из рода в род, часто до того изменяются по форме и значению, что отдаленным потомкам трудно бывает отделить в них добавочное от существенного и верно уяснить себе их первоначальный смысл. В числе народных преданий бывают такие, истоки которых лежат в действительных событиях, и эти предания для историка самые важные; бывают же и такие, которыми пополнены и пояснены пред-
Храм Посейдона в песту-ме (Посидонии), V в. до н. э.
ставления предков об известных предметах и событиях. Эти последние предания имеют также немало значения для науки, ибо в них можно видеть известную степень поэтического воззрения самого народа на мир и людей.
Древнейшие предания первобытных итальянских племен исчезли для потомков, не оставив после себя ни малейшего следа. Из преданий, восходящих к тому времени, когда эти племена по-
ssssaassaaHsosse»
селились в прекрасной Гесперии, уцелели отчасти только те, происхождения которых нужно искать в Лации. Как остальные племена, переселившиеся в Италию, исчезли под владычеством латинов, так точно и древнейшие воспоминания и предания их исчезли безвозвратно. Да и сами латинские предания перешли к потомкам не в первоначальной, не в чистой своей форме. У народа было слишком много дел в настоящем, чтобы он мог с большим вниманием вслушиваться в повесть преданий своих предков, хранить их верования и проникаться их воззрениями. По всем преданиям ясно только то, что с востока совершилось переселение народа в Италию, что с востока принесены в эту страну религия, законы, обычаи и в особенности земледелие и все мирные искусства.
Приводя здесь в возможно большей связи главнейшие предания Лация, мы будем стараться отличать в них действительную сущность от поэтического вымысла и скорее ввести читателя в область собственной истории Рима. Предупреждаем, однако, читателя, что эта история начинается разве только с царствования третьего римского царя; следовательно, основание Рима и события при первых царях принадлежат скорее мифам, чем истории.
Янус и Сатурн. По низовьям Тибра, где расстилается волнистая равнина Лация, на холме Яникулум владычествовал во время оно царь Янус. Народ, живший вокруг, был дик и неукротим. Он занимался охотой и рыболовством, земледелия же и искусств, облагораживающих жизнь, он не ведал. Тибр, который назывался в то время Albunea (Albe, Elbe), часто катил кровавые струи после свирепых схваток прибрежных его обитателей.
В одну из таких схваток погиб храбрый Тиберин, защитник своей земли. Смерть Тиберина вразумила воюющих. Они признали в нем божество, возвели ему жертвенники, а реку назвали по имени его Тибром. Но кровопролития от этого не прекратились, и Янус, с горестью следя за ними, придумывал, чем бы смягчить нравы диких обитателей той страны. В это время явился к нему иноземец с востока, Сатурн. С ним явилось в страну благословение богов. Он кроткой, разумной речью успел примирить враждовавшие народы, научил их, как действовать плугом, как сеять, облагораживать деревья, обрезать виноградную лозу и — люди впервые поняли цену пышных нив и садов. Слово и образ Сатурна смягчили
Сатурн — у древних италиков бог посевов, покровитель земледелия. Соответствует греческому Кроносу.

 Сатурналии — в Древнем Риме ежегодные празднества в декабре в честь бога Сатурна. Сопровождались карнавалом, во время которого не соблюдались сословные различия, пиршествами; бедным гражданам раздавали деньги, друг другу делали подарки.
Сатурн.
суровые сердца; люди стали кроткими и ласковыми, построили себе удобные жилища, занялись землей и стали наслаждаться среди мира плодами своих нив. Исчезли между людьми рабство, алчность и раздор, а вместе с этими бедствиями исчезли тревожные заботы и всякие недуги и расстройства; одним словом, настал для людей «блаженный, золотой век».
Супруга иноземца — Опса (что значит изобилие) — не менее его облагодетельствовала страну и народ. По ее слову земля получила способность ежегодно производить обильные жатвы. Сатурн с супругой жили на вершине Капитолийского холма, напротив жилища Януса. Счастливый и благодарный народ стал селиться поближе к своим благодетелям и скоро возле жилища Сатурна выстроился целый город, который и назвали в честь иноземца Сатурнией.
Никто не считал, какое множество лет правил добрый Сатурн народом, потом он неизвестно куда и как исчез, но признательный царь и народ воздвигли ему храм и алтари, ибо всякий был убежден, что только божество может пролить на страну и людей столько благословений, сколько пролил их Сатурн. Еще в позднейшее время в честь Сатурна существовали особенные празднества, которые происходили в течение трех или пяти дней после 19 декабря. Эти празднества были известны как сатурналии. На праздничный пир приглашали всех без разбора, друга и недруга. На это время изгоняли всякую вражду, прекращали всякое различие между богатым и бедным, знатным и незнатным, владыкой и рабом. Сами рабы на время празднества пользовались всеми правами свободнорожденных.
Пик и Фавн. Сатурн не совсем покинул Лаций: он оставил после себя своего сына Пика. Этот Пик (picus — дятел), юноша удивительной красоты, скоро прославился даром пророчества, мудрой речью и храбростью на охоте за дикими зверями и в битвах с врагами. Престарелый Янус, прежде чем возвратиться в жилище богов, откуда он, по верованию народа, пришел на землю, отдал за Пика дочь свою, Каненсу (певунью). И народ наслаждался, глядя на счастье молодой четы. Задушевные песни Каненсы радовали и людей, и богов, мужественный же дух Пика служил надежнейшей защитой от нападения внешних врагов. Однажды, преследуя на охоте дикого зверя, Пик зашел во владения волшебницы Цирцеи. Волшебница увидела прекрасного охотника и, пораженная его необычайной красой, стала манить его к себе обольститель-
aaaseasHssasessae
ной речью. Не находя ответа и сочувствия, богиня прикоснулась к юноше своим волшебным жезлом, произнесла таинственное слово — и Пик превращен ею в пестрого дятла. Вот отчего впоследствии птицу эту посвятили Марсу, а жрецы -гадатели (авгуры) считали ее птицей счастливого предзнаменования.
Фавн, отличавшийся также необыкновенным мужеством и божественным даром пророчества, по преданию, считается сыном и преемником Пика. Несмотря на то, что Фавн однажды жестоко наказал миртовой ветвью целомудренную супругу свою, Фатую, за то, что она не в меру выпила какого-то неизвестного ей сладкого вина, сам он позволял себе много своеволий с лесными нимфами или с заблудившимися странниками. Те из людей, которым приходилось слышать о проделках этого полубога, избегали мест, особенно любимых Фавном. А такими любимыми его местами были тихие рощи Тибура, где из гор выбегает на равнину светлый Анио, и еще — Авентинский холм, южнее холма Сатурна. Эти места Фавн посещал чаще, чем другие, даже и тогда, когда он покинул человеческий образ, который принял на время пребывания с людьми. Присутствие бога в этих местах люди узнавали по ощущению того безотчетного, беспричинного страха, который греки называли паническим, от имени своего бога лесов, Пана. Во время правления Фавна прибыл из Аркадии в Лаций Эвандр, также божественного происхождения, и со своей дружиной поселился на Палатинском холме. Вокруг этого холма вырос впоследствии город Рим. Он преподавал народу буквы и ввел в общество, еще не устроенное, многие благодетельные учреждения. Как ему, так и одновременно с ним прославившему себя герою-пастуху Рекарану (Геркулесу), победителю разбойника Кака, признательный народ воздвиг впоследствии алтари и стал воздавать почести.
Латин и Эней. К югу от истоков Тибра, от песчаного взморья внутри страны, простирались в те времена значительные леса. По опушке леса кустарник мешался с розмаринами, миртами и розовыми олеандрами, а далее в глубине страны красовались вечнозеленые дубы и пинии. Среди этих лесов, в тени благовонных рощ, орошаемых светлыми источниками, Латин, преемник Фавна, построил свой царственный город Лаврент и окружил его величественной колоннадой. Здесь собирались вельможи и князья страны, на совет или для участия в царском пиршестве. В совете мужей имела го-
Фавн — бог полей, лесов, пастбищ, животных.

Прибытие Энея.
лос и мудрая Амата, супруга Латина. Рука царской дочери Лавинии была обещана могучему предводителю рутулов Турну В это время на пустынных берегах Лация высадился со своими пенатами спасшийся из разоренной Трои Эней. Его привела в эту страну блестящая звезда матери его, Афродиты (Венеры). Эней узнал место, где ему обещано было богами новое отечество. В благодарность богам Эней приготовил в жертву отборную свинью, но животное, повинуясь, конечно, велению богов, бе-
Медаль, приписываемая Рутулам.
жало от жертвенного ножа внутрь страны и спаслось на каком-то холме. Это явление, вместе с другими несомненными признаками воли богов, Эней принял за указание местности, назначенной ему во владение. Латин, узнав о неведомом пришельце, вышел к нему навстречу с войском, но вместо войны герои заключили между собой вечный дружественный союз, для скрепления которого царь выдал за Энея дочь свою, Ла-винию. Турн, как и следовало ожидать, вооружается со своей дружиной на нежданного соперника, но в ужасном единоборстве падает под ударом Энея. По другому преданию, напоминающему мифы северного происхождения, Турн сражается с Энеем не один, а в союзе с Латином, но царь погибает на стенах своего города, взятого приступом Энеем и его товарищами; Турн поражен в схватке под стенами, а Лави-ния достается победителю. В честь своей супруги Эней строит на высоком холме город Лавиний и сильно укрепляет его. Впоследствии, когда неприятельское войско осадило Лавиний, Эней с дружиной вышел к нему навстречу. На берегу реки Нумика произошла кровопролитная битва. Страшная буря разлучила воевавших. Эней был похищен потоком. С тех пор он удостоился божественных почестей, а воды Нумика начали считать священными водами. На берегах этой реки ежегодно проходили торжественные жертвоприношения.
Потомки Энея. Преемником власти Энея был сын его, Ас-каний, спасенный отцом из пожара Трои. Он утвердил свое господство в Лации блестящими победами над тусками. Потом он со своими дружинами и богатством покинул негосте-
аввваавааиававввв
приимное взморье и берега Нуми-ка и двинулся на восток. Здесь он нашел прекрасные плодоносные места и на холмах, повыше озера Альбанского, построил крепость Альба-Лонгу. Скоро под ее защитой возник обширный город, который впоследствии стал метрополией 30 колоний; их крепким союзом главный город правил и в мирное, и в военное время. Впрочем, троян-
Альба-Лонга.
ские пенаты привыкли к оставленному Асканием Лавинию и три раза возвращались в этот город. Немало троянских фамилий даже совсем вышли из Альбы и остались в старом городе служить этим пенатам. Вероятно, пенаты эти первоначально были не что иное, как старинные военные доспехи, жертвенник Весты и тому подобные святыни, принесенные Энеем из Трои, если им дали приличное выражение в статуях, так это случилось разве много лет спустя после постройки Лавиния. Как бы то ни было, но древнейший троянский городе Италии так и остался любимым местопребыванием этих богов, покровительствующих троянским переселенцам. Ежегодно из Альба-Лонги, а впоследствии и из Рима направлялись религиозные шествия к Лавинию, который навсегда остался для народа предметом особенного почитания. Сначала цари, а после их изгнания другие почетные лица, в особенности же жрецы, стоя во главе этих шествий, распоряжались жертвоприношениями и учреждали порядок торжественных игр, которые праздновались в честь богов. К играм присоединялись и конные упражнения военной молодежи. С древнейших времен игры эти повторялись под первым своим названием —
Медаль Альба-Лонги.
троянских.
Смысл приведенных мифов приблизительно следующий. Во главе истории римлян или латинов предание ставит Януса, в котором олицетворены божества солнца, времени, начала и исхода всего существующего. Ему содействует бог земли Сатурн, олицетворяющий начала земного плодородия и гражданского порядка. Значение, выраженное в супруге его, Once, богине изобилия, близко подходит к значению Теллус (греческой Геи). В преемниках их, Пике и Фавне, выражена
покровительственная деятельность ларов страны, сосредоточившихся в своем городе, Лавренте. Кроме Сатурна и Опсы,
57 оооооо
0000^0000^^^0^^000
Тибр в Риме.
эти лары, по смыслу предания, исходят также и от Марса, бога смерти, бога-предвестника и покровителя растительности. От этого тройственного значения Марса нелегко отделить значение Пика и Фавна, его преемников. Впрочем, Пик преимущественно олицетворяет собой дар предвидения, а Фавн — благословение всякой растительности. За этими обоими
божествами непосредственно следуют местные лары: родоначальник латинского народа Латин и троянский Эней. Миф о переселении в Италию троянской колонии, без всякого сомнения, происходит от греков. Можно полагать, что он перешел в Лаций из греческой колонии Кумы, тем более, что без участия греческого влияния древние народы Италии по-прежнему оставались бы чуждыми подробностей вышеприведенной теологии. В повествовании об Эван-дре (силе благодетельной) и Каке (силе неприязненной) выражены, конечно, начала доброе и злое, которые мы встречаем в основании религий почти всех народов.
Жертвоприношение весталок (из позднейшего времени).
После смерти Аскания сыну его Юлу пришлось довольствоваться достоинством верховного жреца, ибо царственный сан, по выбору народа латинского, предоставлен был Энею Сильвию, потомку Энея и Лавинии. Он од ин пользовался в Альба-Лонге неограниченной царской властью, такой же властью пользовались, по преданию, и 11 потомков его в течение 300 лет. Последний из них, Прок, передал своему старшему сыну, Нумитору, царскую власть, а младшему, Амулию, земли и сокровища. Последний, человек отважный и предприимчивый, благодаря своему богатству скоро собрал сильную, преданную дружину и с ее помощью достиг в государстве высшего политического
значения, конечно, в ущерб своему добродушному и ограниченному старшему брату. Стоя на последней ступени к достижению своих честолюбивых замыслов, Амулий оставался в нерешительности при мысли о том, что в семействе Нуми-тора в лице его детей может со временем созреть для Амулия суровое мщение. Последний употребил хитрость, и вследствие ее сын Нумитора исчез для народа после какой-то шумной охоты, а на дочь пал выбор, который под видом высочайшей почести навсегда удалял ее от мирских дел. Ее, как благороднейшую по происхождению и как чистейшую из дев, верховный жрец увел из родительского дома для служения в храме целомудренной Весты и при этом произнес: «Тебе, о возлюбленная богами, вручается хранение девственного жертвенника Весты».
Так решилась судьба царевны. У жертвенника целомудренной богини Рея Сильвия четыре года ревностно исполняла обязанности весталки. Но боги определили скромной девушке быть родоначальницей великого народа. Однажды свирепая буря застала Рею в священной роще, куда она отправилась за водой для жертвоприношения. Это была решительная минута, ибо боги, смутив сердце девы трепетом, направили ее к безопасной пещере, где ожидал ее Марс и где назначено ей было от брачного союза с этим воинственным богом стать впоследствии матерью близнецов Ромула и Рема. Несчастная мать жизнью заплатила за нарушение девственного обета — таков был неумолимый устав Весты, детей же ее Амулий велел положить в корзину и бросить в Тибр, который в то время на далекие пространства затопил свои берега. Божество Тибра оказалось более милостивым, чем люди: старик Тиберин отступил от корзины и оставил ее на берегу, у подошвы Палатинского холма под фиговым деревом. Далее предание повествует, что на жалобный вопль голодных детей, по зову их божественного отца, прибежала волчица, а за ней прилетели дятел и чибис, и они первые заменили близнецам заботы матери. Потом их нашел царский пастух Фаус-тул, обрадовавшийся этой находке. Жена его, Акка Дарен -тия, еще не утешившаяся после смерти своего ребенка, приняла близнецов на свое попечение и вскормила их, как собственных детей. Скоро выросли и возмужали отпрыски Марса, и Фаустул не страшился за стада свои, когда знал, что при них Ромул и Рем, ибо перед всеми товарищами своими юноши-близнецы отличались силой и мужеством.
1 — Рея Сильвия. 2 — Ром и волчица. 3 — Фаустул.

Однажды после счастливого исхода битвы, происшедшей из-за чего-то у Ромула и Рема с пастухами Нумитора, победители праздновали веселый праздник Лупер-калии в честь Луперка, бога-покровителя стад. По древнему обычаю к пиру было зарезано немало козлов. Игры сменялись играми, участники пира с шумной веселостью вполне предались ему. Люди Нумитора воспользовались благоприятной минутой, чтобы,
Капитолийская волчица, 500—480 гг. до н. э.
 Луперкалии — в Древнем Риме празднества в честь бога Фавна, покровителя стад (Луперк — одно из его прозвищ). Луперкалии связаны с древнейшей магией плодородия, справлялись ежегодно 15 февраля.
напав на безоружную толпу, отомстить победителям за свое недавнее поражение. Ромул с друзьями своими, квинктили-анцами, успел отразить коварного неприятеля, но Рем не был так счастлив: его взяли в плен и привели к Нумитору. По некоторым сведениям, которые Нумитор получил при допросе от Рема, он стал подозревать в пленнике своего внука, которого доселе считал погибшим. Появление Фаустула с товарищами на выручку приемышу и подробности, которые этот пастух сообщил царю о Реме, окончательно убедили добродушного брата Амулия в справедливости его подозрений.
Дед открыл внуку его настоящее происхождение, и в то же время на общем совете было решено свергнуть Амулия и возвратить престол законному царю. Под руководством такого прозорливого и энергичного предводителя, каким был Фаус-тул, и при содействии приверженцев Нумитора дело было проведено быстро и успешно. Осажденный в своем дворце престарелый Амулий не мог долго сопротивляться отважным внукам. Нумитор восстановил свою прежнюю власть как в Альба-Лонге, так и в окрестных городах, зависевших от Альбы, и продолжал мирно царствовать над народами. Пылким юношам Ромулу и Рему скоро стало утомительно и тесно жить во владениях своего деда, и они бросали взгляды на окрестные страны, ища более широкого поля для своей деятельности. Выбор их остановился на низовьях Тибра. Там они с раз-
решения деда поселились со своими товарищами и на месте, где вскормила их волчица, построили город. В этих местах до прибытия близнецов жителей было мало: местность не совсем благоприятствовала ее населению, низменности ежегодно затоплялись Тибром, но холмы, которые нарушали од-
ИИИ 60 ----
ввааазввввваэввэаэ
нообразный вид мест, издавна, по преданиям, служили уже обителью если не людей, то богов. Так, на холме Яникульском, на правой стороне реки, возвышался чертог Януса, а напротив него через реку, как мы видели уже, — жилище Сатурна. Этот второй холм — знаменитый впоследствии Капитолий. Наконец, кроме них, еще холм Палатинский, жилище Эвандра, и лесис-
тый холм Авентинский, любимое местопребывание Пика. По Тибр, лесным склонам этих холмов бродили пастухи со своими стадами и лишь изредка виднелась полоса вспаханной земли. Вот среди каких мест возник, по преданию, город, которому предназначено было сделаться обладателем почти всего в то время известного мира. Основание Рима относят обыкновенно к 753 году до н. э.
Предание об основании Рима, очевидно, сложилось постепенно с целью соединения его с историей Альба-Лонги, главного города Латинского союза. Это видно из того, что в течение значительного периода времени оба эти города существовали без всяких взаимоотношений, а такое обстоятельство едва ли могло бы иметь место, если б Рим был действительно колонией Альба-Лонги. Гораздо вероятнее, что номады, издавна кочевавшие по холмам Нижнего Тибра, были первыми основателями вечного города. Так как номады эти были не одного племени, то само собой понятно, что между ними часто возникали войны..Отсюда же понятно и то, что у каждого из этих временами враждебных племен был свой город, т. е. место, огражденное на случай нападения зверей или соседей. Город рамнов занимал холмы Палатинский и Капитолийский, город же сабинов, или тициев, стоял на холме Кви-ринальском; здесь до позднейшего времени воздавалось поклонение сабинским божествам. Сабины завладели городом рамнов. Это обстоятельство, быть может, послужило залогом мира и началом государственного устройства в соединенном городе. Пришельцы же из Альба-Лонги, после ее разорения, образовали в этом городе третью трибу — луцеров.

РИМСКИЕ ЦАРИ
Ромул
 Традиция неизменно говорит о семи римских царях, всегда называя их одними и теми же именами и в одном и том же порядке: Ромул, Нума Помнил ий, Ту пл Гости-лий, Анк Марций, Тарквиний Приск (Древний), Сервий Туллий и Тарквиний Гордый.
Богиня Рома, восседающая на семи холмах.
Первоначальная история Рима вся проникнута мифами и легендами. Она, как мы уже замечали, без сомнения, сложилась гораздо позже и неодновременно с целью объяснения слов римляне, ре-мурия и т. п., хотя имя рамнов объясняет ее гораздо естественнее и удобнее. Как бы то ни было, но полагают, что рамны, вместе с тициями и луцерами составляли древнейшее, основное население Рима. Правда, в Риме показывали хижину Ромула, крытую соломой, бронзовую группу волчицы, кормящей знаменитых близнецов; правда, что там праздновали Луперкалии и другие празднества, по преданию учрежденные Ромулом, но все эти обстоятельства столько же доказывают достоверность древнейшего периода истории Рима, сколько деревянный дом и пенаты Энея, которые сохранялись как святыня в Лавинии, доказывают пребывание этого гомерического героя в Лации. Римляне, которые по истечении нескольких столетий забыли первобытную свою религию, заменив ее поэтически разработанной греческой системой богов, точно так же легко усвоили легенду, озарявшую происхождение вечного города божественной славой.
Немало сказочного и в истории Рима в период царей, но здесь уже проявляются действительные, знаменательные факты, запечатленные в позднейших законодательных установлениях и величественных памятниках зодчества, принадлежащих уже историческому времени. Ограничиваясь этим замечанием о характере первоначальной истории Рима, продолжаем ее изложение.
Братья со своей отважной дружиной и с множеством искателей приключений двинулись вдоль течения Тибра, осматривая и выбирая место. Наконец они достигли Капитолийского холма. Его крутые со всех сторон склоны показа-
saeeHaaasassssses
лись им удобными для постройки на холме укрепленного места, но один он был недостаточен для поселения всей пришедшей толпы.
Несколько обширнее этого холма был возвышавшийся к югу от него Палатинский холм. Возвышенностями своими он сливался еще с двумя холмами — Целийским на юго-востоке и Эсквилинским на северо-востоке и, таким образом, в будущем представлял обеспечение на случай расширения нового города. Не менее удобной для поселения представлялась местность по широким склонам Авентинского холма, который находится поближе к Тибру и от первых двух холмов, т. е. от Палатинского и Капитолийского, отделен значительной низменностью, Велабрумом. Эту-то местность и избрал Рем. Ромул же предпочел Палатинский холм. Из-за этого вышел спор. Приверженцы братьев разделились на две группы. Каждая сторона горячо поддерживала решение своего предводителя. Но, чтобы избежать кровопролития, обе положили прибегнуть к посредничеству богов. Ромул и Рем удалились с авгурами, каждый на избранный им холм. Провели по две борозды — с востока на запад и с севера на юг и стали ждать. Рем первый увидел летевших с востока шестерых коршунов — вестников победы. Дружина уже радостно поздравила его с благоволением богов, как вдруг, в том же направлении, явились Ромулу двенадцать таких же предвестников. Тут спор вспыхнул еще сильнее. Рем доказывал, что боги показали ему свое благоволение прежде. Ромул же поддерживал свои права тем, что боги, очевидно, отдали ему преимущество, послав ему вдвое большее число предвестников. В пылу спора обе дружины схватились за оружие и — Рем пал под мечом брата. Таким образом произошел выбор места, на котором должна была начаться постройка Рима.
При этом невольно представляется необходимость связать мифическую повесть основания Рима с действительными событиями последующих времен. Миф недаром дал Рему в кормилицы вместо матери волчицу и недаром окропил братской кровью место, где возник город, ставший колыбелью того железного народа, который, не обращая внимания на стоны порабощаемых народов, в крови, по развалинам процветавших городов шел исполинскими шагами к всемирному владычеству.
Первым делом победителя было провести плугом борозду (753 г. до н. э.) вокруг Палатинского холма. Борозда эта об-
Жертволриношение
перед священным деревом (смоковницей, по преданию посаженной Ромулом).
 Ромулу приписьвали укрепление Палатина и организацию римской общины. Он создал сенат из 100 «отцов», установил знаки отличия верховной власти (12 ликторов), разделил народ на 30 курии по именам сабинских женщин, учредил три трибы—рамнов, тициев и луцеров, устроил убежище для беглецов (asylum), чтобы таким путем увеличить население города, и пр. При Ромуле произошло слияние с сабинской общиной.
Сабинянки, бросающиеся между двумя войсками.
Похищение сабинянок.
разовала неправильный четырехугольник. По направлению черты был вырыт ров, а из вынутой земли образовался, таким образом, пограничный вал, с внутренней стороны, т. е. со стороны будущего города, обложенный камнем. В городской черте каждый из дружины избрал себе место и селился и строился по вкусу и средствам. Царский дом в это время не отличался ничем, разве только величиной, от крытых соломой строений дружинников. В это первое время Ромул думал не о красивых постройках, а о том, чтобы увеличить население, крепкое и зажиточное. С этой целью он предоставил пришельцам право свободы и грааданства наравне с коренными жителями Рима и отвел для их поселения земли и леса у Капитолийского холма, вследствие чего в новый город пришло множество беглецов, изгнанников и просто искателей приключений из соседних городов и стран. Когда Ромул пожелал посчитать силы подвластного ему государства, то оказалось 3300 свободных граждан, способных носить оружие, триста храбрейших и богатейших из них составили кавалерию.
Но римским молодым людям недоставало жен, соседние народы считали стыдом вступать в родственные союзы с толпой бродяг, как они называли в это время римлян. Тогда Ромул придумал торжественный праздник с играми, борьбой, всякого рода гимнастическими и кавалерийскими упражнениями. Он не ошибся в своих предположениях: соседи, хотя еще и косились на римлян, но не решились упустить удобный случай посмотреть вблизи, что это за новый город, и что это за народ, и каковы его обычаи? Из ближних и дальних городов пришло на праздник немало народу, конечно, с женами, детьми, сестрами и дочерьми. В ту минуту, как зрители и в особенности зрительницы, совершенно увлеклись одними играми, по данному знаку многочисленная толпа римских юношей с мечами и копьями в руках бросилась на гостей — и безоружная, неприготовленная публика обратилась в бегство. В сумятице и давке римляне захватили женщин, кто сколько мог. Более всего на празднике было сабинян, поэтому и событие это известно как похищение сабинянок.
В этом событии заключается объяснение тех обычаев, которыми всегда впоследствии сопровождалась римская свадьба: жених должен был сделать вид, будто он насильно похищает невесту из родительского дома, и на руках перенести ее

через порог нового жилища. Оскорбленные соседи пошли на Рим войной, но на этот раз решили победу не боги, а человеческая сила и храбрость. Прежде всего напали на Рим граждане Ценина, ближайшие соседи похитителей. Римляне разбили их в открытом поле и преследовали до самого их города, на стенах которого пал их предводитель Акрон. Та же участь постигла антемнатов, живших при впадении Анио в Тибр. Наконец, и Крустумерий, третий оскорбленный римлянами город, был взят ими приступом. Замечательно, что уже с этого времени римляне усвоили себе тот образ действий с покоренными народами, который скоро привел их к таким невероятно успешным результатам. Уже с этого времени римляне приняли за правило выселять из покоренного города богатейших и значительнейших граждан в Рим, а на место их посылать своих поселенцев.
Военное счастье и громкая слава Ромула привлекли в его город еще новых смелых и бездомных искателей приключений. Между ними особого внимания достоин Целее Би-бенна, предводитель многочисленной дружины тусков. Принятый в Риме, он поселился на возвышенностях, лежавших к востоку от города и названных с тех пор, по имени его, Цели-ем; он занял также Эсквилинский холм (Оппий, Цеспий и Фагутал) и построил здесь, так сказать, второй город, примкнувший впоследствии к Палатинскому холму.
Здесь сказание, очевидно, преувеличивает число переселенцев в Рим. Туски никогда не составляли значительной части населения Рима, напротив, они жили в отдельных частях города и не пользовались особенным уважением у коренных жителей Рима. Впрочем, переселение в Рим тусков очень пригодилось новому городу. В это время ему понадобились все его силы и все его мужество. Храбрый предводитель сабинского народа Таций с многочисленным войском перешел Анио и расположился лагерем у самого Рима. Но он не дерзал еще двинуться к Капитолийской цитадели или к укрепленным городским стенам, и только неожиданная помощь разрешила его сомнение. Дочь начальника крепости, Тарпея, вызвалась отворить неприятелю городские ворота с тем, чтобы сабиняне заплатили ей за это тем золотым украшением, которое носили на левой руке. Плата была обещана, но, ворвавшись в город, честные воины, вместо того чтобы расстаться с золотыми своими браслетами, забросали изменницу насмерть своими тяжелыми щитами, которые
Римским браслет.
 В царствование Ромула год разделялся, как кажется, на 10 месяцев и содержал, вероятно, 360 дней. Месяцы имели следующие названия: март (marfius), апрель (aprifc), май (majus), июнь (junius), квинтиль (quinfilis), секстиль (sextits), сентябрь (September), октябрь (oefober), ноябрь (november) и декабрь (december). Они содержали, как кажется, неодинаковое число дней.
3 Рим, т. 1
oBaasasassassBesaa
Посредничество сабинянок в примирении римлян
были обтянуты золотыми ободьями и носились также на левой руке. Овладев Капитолием, сабиняне двинулись на город.
Под стенами Рима закипел упорный бой. Между первыми из храбрых сражались Ромул, мужественный Гост Гостилий и этрусский лу-кум Целее Бибенна. Но впереди неприятельских дружин свирепствует исполин Меттий Курций. С мечом и копьем, на огромном коне он кажется олицетворением кровавого бога войны и победы. Он бурно устремляется на римлян, и перед ним падают храбрейшие из
защитников города — Гостилий и Бибенна; Ромула, раненного камнем, едва успевают унести в безопасное место. А вра-
с сабинянами.
ги теснят больше и больше, вот римляне дрогнули и обрати-
лись в бегство, следом за ними и сабиняне ворвались в город. Не приди нежданно на помощь Риму покровительствовавший ему Янус, враги быстро овладели бы заветным го-
родом, но божество тронули воззвания погибавших, и вот
горячий поток воды устремляется навстречу победителям, топит и жжет их и преграждает им путь. Битва закипает с новым ожесточением, Ромул опять впереди, Меттий Курций едва спасается из болота, куда он попал из-за незнания местности. Победа склоняется то на ту, то на другую сторону. В эту минуту, в самый разгар битвы устремляются из
города женщины с развевающимися по ветру волосами и одеждами, с младенцами на руках. Они заклинают, с одной стороны, своих отцов и братьев, с другой — мужей прекратить кровопролитие. Суровые воины склоняются на эти мольбы. Падают копья и мечи, выступают вперед предводители, идет речь о мире. Следствием переговоров было то, что оба народа решили составить один, назваться квиритами (копьеносными мужами), жить вместе под властью Та-ция и Ромула, сабинянам занять и застраивать холм Капитолийский и соседний с ним, Квиринальский, а на прочих холмах жить с римлянами и тусками сообща и в вечном мире.
Так чувство привязанности и отважная решимость сабинянок превратили месть и кровавую распрю в дружбу и
братство. Не раз и впоследствии в римской истории повторится тот факт, что вмешательство женщин умиротворяет суровых воинов. Что касается рассказанного события, то если б оно даже и целиком принадлежало к области сказочных преданий, все-таки в его основании лежит важная черта, характеризующая природу человека и поэтому облекающая предание поэтической правдивостью. А может статься, событие и исторически верно. Едва ли сказание могло бы так нравиться нам, так задевать за живое, если б оно не было освещено истиной.
Во всем, что касалось общих выгод соединенных народов, цари правили сообща; в своем же собственном округе каждый пользовался верховным значением. При каждом из царей был вспомогательный совет, состоящий из ста отличнейших и почетнейших мужей. Шесть лет продолжалось объединенное правление Тация и Ромула. В это время цари совершили удачный поход в альбанскую колонию Камерию. Наконец, в городе Лавинии, Таций был убит оскорбленными и раздраженными гражданами.
Ромул, после смерти Тация признанный без всякого противоречия царем объединенных народов, дал свободу своим воинственным наклонностям. Сначала он покорил Фи-дену — город, лежавший повыше на Тибре, а потом, перейдя через эту реку, обложил и могущественный город Вейи. В одной из вылазок защитники Вейи были разбиты квиритами под стенами города и добровольной сдачей области купили себе мир. Гордый победами и совершенно уверенный в своих дружинах, Ромул правил с неограниченной властью как народом, так и знатнейшими из римских фамилий. Вот что случилось на 37-м году владычества Ромула: войско было собрано на смотр на Марсово поле, находившееся между сабинским городом и рекой. Прибыл царь. Вдруг солнце скрылось, поднялась ужасная буря с громом и молнией; и войско, и народ разбежались в трепете, а когда буря утихла, то уж Ромула не нашли, царь исчез. Пошла молва, что недовольные им знатные граждане, воспользовавшись бурей, убили его, рассекли его тело на части и кинули в Козье болото, но в это время почтенный гражданин Юлий Прокул прибежал с Квиринала и рассказал, как ему в облаках явился царь и предсказал, что римский народ призван к владычеству над миром, что сам он отходит теперь в жилище богов, что народ римский должен ему поклоняться, величая
Ромул. Один из бюстов семи римских царей в Капитолии. Отражает представление поздних римлян о своих древних царях.
 Квирин — в римской мифологии бог. Первоначально Квирин был богом, почитавшимся сабинами на холме Квиринале, вошедшим в римский пантеон после заключения Ромулом мира с царем сабинян Титом Тацием. Квирин считался ипостасью Марса (в отличие от Марса военного он олицетворяет Марса мирного, это бог народного собрания), поэтому храм Марса был вовне, храм Квирина внутри городских стен. Впоследствии Квирин отождествлялся с Ромулом — учредителем важнейших институтов римской гражданской общины.
ooooosaasasaoososo
Нума Помпилий, согласно античной традиции, второй царь Древнего Рима в 715—673/672 гг.дон. э. Ему приписывается создание жреческих коллегий, коллегий ремесленников, учреждение религиозных культов.
его богом Квирином, и построить ему храм на Квириналь-ском холме. И набожный народ забыл о Козьем болоте и воздвиг богу Квирину храм на Квиринальском холме.
Нума Помпилий
После смерти Ромула, сенат, т. е. совет из ста римских граждан и из такого же количества сабинян, начал посредством выборных из своей среды управлять делами государства. Скоро это многодер-жавие оказалось тягостным для общества. Сенату предложено было представить на выбор народа двух кандидатов в цари; римскому отделению сената назначено представить кандидата из сабинян, а сабинскому отделению назначено указать кандидата из римлян. Сенат остановился на первом назначении. Сенаторам был единодушно избран набожный Нума Помпилий, зять царя Тация, и народ, не колеблясь, облек избранного званием царя.
Нума Помпилий родился в год основания Рима. До своего избрания царем он скромно жил в Эвре. Не родством с домом царя Тация, а собственной мудростью он давно завоевал общественное уважение. Во всех важнейших случаях граждане обращались к нему за советом, нередко в спорных делах поручали ему третейский суд. После участия в общественных делах он предпочитал уединенные прогулки в тенистой роще, где благосклонные божества раскрывали ему таинственные силы природы. Часто через равнины и шумный поток Анио Нума удалялся в Альбанские горы, в прелестную долину Ариция. Здесь он любил предаваться созерцанию природы, сидя у светлого ручья, который вытекал из скалистой пещеры. И ручей, и пещера были любимым местом нимфы Эгерии. В частых задушевных беседах с благосклонной богиней Нума Помпилий научился тем правилами, следуя которым человечество в состоянии достигнуть возможного на земле благополучия.
Вот каким образом жил человек, благословенный богами и людьми, и вот как без богатства и знатности умел он служить благосостоянию своих сограждан. Когда ему передали единодушное решение народа, он сначала долго отклонял высокую честь, неизбежно соединенную и с тяжелой ответствен
ностью. Он не решался стать во главе народа, одичавшего среди беспрестанных войн, но он перестал колебаться, когда достойнейшие из граждан убедили его в необходимости поделиться с обществом плодами своей мудрости и научить народ не в битвах и распрях, а в мире и благодушии находить свое благополучие. Радостные восклицания собравшегося народа приветствовали Нуму Помпилия, когда он в сопровождении представителей народа явился в Рим. Молча вошел он в Капитолий и сел на камне. Жрец-авгур, одной рукой коснувшись головы избранника, кривым жезлом своим описал в воздухе таинственную линию — и боги несомненно благоприятными признаками показали представшим свое благоволение. Тогда Нуму торжественно облекли внешними знаками царского достоинства.
Первой заботой нового царя было обеспечить каждому из граждан право собственности и научить их в мире наслаждаться доходами своего имущества или плодами своих честных трудов. При нем были подсчитаны все земли, принадлежащие Риму, владения граждан обозначили каменными межами, беднейшим же из них роздали те государственные земли, которые в последнее время, хотя и увеличились благодаря завоеваниям, но дохода приносили весьма мало. Иностранных поселенцев в Риме он распределил по округам и общинам и учредил ремесленные цехи, установив для каждого из них особенные празднества. Царь был убежден, что не только государственный порядок и гражданское устройство, но и земледелие, и ремесла, и все частные занятия людей тогда лишь могут служить к пользе всех и каждого, когда народ побуждается к своей деятельности не одной материальной выгодой, но идеей общего блага и во всех делах своих проникнут религиозным страхом. Поэтому Нума ввел в народе почитание Термина (бога границ) и Фидеса (бога мира); для служения каждому из трех первостепенных божеств, т. е. Юпитеру, Марсу и Квирину, он установил фламинов (жрецов-возжигателей) и наконец ввел поклонение богине Весте, покровительнице стад, учредив для служения ей должность весталок. Весталки давали клятвенный обет целомудрия и в силу этого обета 30 лет должны были в храме богини поддерживать неугасаемый жертвенный огонь.
Мирно и благополучно прошли 7 лет царствования Нумы, иа восьмой год ужасный мор постиг Италию и в самом Риме и окрестностях похитил тысячи жертв. Тяжело
 В царствование Нумы (с 41 г. от п. р.) год разделили на 12 месяцев, из коих первый назывался январь (januarius),последний — февраль (februarius), а между ними 10 прежних. Кроме того, в некоторые годы помещался вставочный месяц мерцедоний (mercedonius). В это же время, а по мнению других, на полвека позже, год сделан луносолнечным, т. е. таким, чтобы в целости он соответствовал движению Солнца, а в частях, т. е. в месяцах, движению Луны. Но последнее условие не выполнилось оттого, что римляне в 12 лунных месяцах положили не 354 дня, а 355 дней (четные числа почитались у них неблагоприятными). Назначено было впредь считать в январе 29, в марте 31, в апреле 29, в мае 31, в июне 29, в квинтиле 31, в секстиле 29, в сентябре 29, в октябре 31, в ноябре 29, в декабре 29 и в феврале 28 дней. Сверх того, через год между 23 и 24 февраля вставили месяц мерцедоний, состоявший попеременно из 22 и 23 дней. Следовательно, обык-новенный год состоял из 355, а тринадцатимесячный — из 377 и 388 дней. Из таких восьми лет составлен был, по примеру греков, восьмилетний период, или октиний (octinius), состоявший, как видно из сказанного теперь, из 2930 дней.
saa»asBBPss»osss
было доброму царю видеть страдания и гибель народа и не находить средства предотвратить бедствие. Озабоченный думой о народном спасении, царь гулял однажды в лесу, который расстилался за Каленскими городскими воротами, и зашел в самую чашу, к тому месту, где из темного грота выбивался прозрачный ключ. Вдруг с громом и молнией падает к ногам его с неба искусно отделанный щит. В недоумении царь глядит на небо, потом на щит и не
Пляска салиев.
 Но так как 8 лет солнечных (по 365 1/4 дн.) содержат 2922 дня, лунный же год состоит не из 355 дн., а из 354 5/12, то явно, что средний из таких годов всякий раз уходил на целый день от Солнца и не сходствовал ни с движением Солнца, ни с движением Луны.
Для уничтожения или, лучше сказать, для уменьшения этого неудобства введен был 24-летний период, подразд-ленньм на три 8-летние, из которых первые два содержали по 4 вставочных прежних месяца, а последний только 3 по 22 дня, всего 66 дней, а не 90, как в предыдущих двух. Таким образом, исключались 24 дня в 24 года и, следовательно, по прошествии их год начинался опять в то же время.
знает, что ему предпринять. Явление нимфы Эгерии во всем блеске божественной красоты вывело его из недоумения. Он тотчас узнал свою покровительницу и от нее же услышал, что щит ниспослан богами как знамение оказываемого ими Риму покровительства и что городдо тех пор будет процветать и благоденствовать, пока свято будет храниться в недре его этот подарок богов (палладиум).
Возвратившись в город, парь повелел искуснейшим оружейникам сделать по образцу божественного щита еще одиннадцать. Лучшие из мастеров не доверяли на этот раз своему умению, один только из них, старик Ветурий Мамурий, взялся исполнить заказ. И он исполнил его так хорошо, что среди 12 щитов невозможно было отличить тот, который послужил образцом. Царь велел повесить й хранить 12 щитов в храме Весты и установил особенное братство салиев, которые должны были ежегодно в марте, вооружившись этими щитами, совершать по городу священную пляску.
Двумя важнейшими делами Нумы Помпилия было установление фециалов и понтификов. Обязанность первых заключалась в наблюдении за правильным совершением и исполнением договоров и сделок. При нарушении их иноземными народами фециалы предъявляли иск и назначали вознаграждение, в случае же отказа возвещали на границе войну тому народу, который не исполнил условий договора. Понтифики имели верховный надзор за всеми религиозными учреждениями и за общественным богослужением. Старший из них, верховный понтифик был облечен большим значением и большой властью, которые оставались в силе и до поздней-
ваввоввеэааааваэи
ших времен и которые, кроме упомянутых предметов, распространялись на все обстоятельства, сопровождавшие погребения, жертвоприношения и т. п. дела. Верховному же жрецу предоставлено было право разрешать всякие споры, возникавшие в делах религии, и подвергать виновных взысканию. Особенную важность представляет то, что верховному жрецу вменялось в обязанность предлагать свои соображения обо всех обстоятельствах, близко касавшихся дел государственных.
Величие заслуг благословенного царя перед молодым государством особенно ярко проявляется в том, что во все время его царствования доверие и любовь не переставали господствовать во взаимоотношениях граждан, с соседями не Понтифик и фламин.
прерывались ни на минуту добрые связи, врата храма Януса, постоянно открывавшиеся в военное время, при Нуме Помпилии не открывались ни разу. Крепкий народным доверием и любовью, Нума смело мог приступить к изменению некоторых старинных обычаев. Он, между прочим, изменил календарь так, что привел почти в полное соответствие год гражданский с солнечным годом и уничтожил жестокое обыкновение приносить людей в жертву речному божеству (в случаях наводнений). Но, опасаясь последствий от нарушения древнего обычая, царь заменил в этом случае людей тростниковыми чучелами, которые с соответствующими религиозными церемониями народ продолжал повергать в Тибр для умиротворения разгневанного божества. Некоторые историки, впрочем, полагают — и, кажется, основательно, — что эти тростниковые чучела приносились в жертву лемурам и ламиям, чтобы умолить последних оставить живых людей
71 ПЙПШЙ

Нимфеум — храм нимф, свя-
в покое. Во всех действиях и распоряжениях набожного царя ему покровительствовала по-прежнему благосклонная нимфа Эге-рия, да и не она одна. Когда однажды по ее, впрочем, внушению, Нума Помпилий связал неразрешимыми узами Фавна и Пика, которых застал уснувшими от опьянения в диком лесу, то проснувшиеся божества, чтобы избавиться от
срама, открыли царю таинственные волшебные слова, кото
щенное место со многими источниками.
 По традиции Нуму Помпи-лия называют сабином из г. Кур (Cures). После смерти Ромула сенат избрал его римским царем за справедливость и набожность. Рассказывается, что, прибыв в Рим, он сначала поселился на Квиринале, а затем построил себе дворец на Велии, между Квириналом и Палатином. В науке высказывалось предположение, не означает ли постройка дворца Нумы на Велии объединения обеих общин — палатинской и квиринальской? Указывают также, что введение Нумой 12-месячного календаря вместо старого 10-месячного имеет под собой какое-то основание, поскольку такая реформа не могла произойти стихийно, а была актом сознательной воли законодателя.
рые имели силу привлекать на землю молнии громовержца Юпитера. Некоторые толкователи этого предания делали из него вывод, что Нума Помпилий, вероятно, знал или, по крайней мере, предугадывал идеи Франклина о законах электричества. Такое толкование смешно, это правда, однако же есть и другие предания, приписывающие Нуме понятия и представления, распространение которых в обществе считали уже тогда опасным для религии. От этого, может быть, когда престарелый и окруженный всеобщим уважением царь умер, то в его могилу на Яникуле вместе с его останками опустили и все его рукописи. Впоследствии, лет через 400, вследствие наводнения или от дождевых потоков, когда гробница с рукописями всплыла, то рукописи оказались, говорят, вовсе не поврежденными. Губернатор города (претор), которому представлены были рукописи на рассмотрение, решил предать их огню за антирелигиозные мнения, заключавшиеся в них. И рукописи были сожжены. Таких суровых и невежественных аутодафе древность представляет, впрочем, к чести своей, очень немного.
Предание о Нуме Помпилии относится — как и выше замечено — к области мифов. В Ромуле предание олицетворило основателя города и государственного устройства, победителя внешних врагов Рима, в Нуме Помпилии оно изобразило родоначальника гражданского и религиозного законодательства. Что весталки, фламины, фециалы, салии, богослужение Термину, Квирину и т. п. существовали уже гораздо раньше, у народов латино-сабеллинского корня, этому приведенные предания не противоречат, ибо в них Нума Помпилий представляется не такой личностью, которая повсюду учреждает нововведения, а напротив, такой, которая
sassasssoassHossas
из уже существующих выбирает полезные, по духу времени, изменяет их и, проникнув их религиозным направлением, приноравливает к современным потребностям общества. Так — мы видели — поступали и Ликург, и Солон. Что мудрого Нуму представляли седовласым уже с самого детства, не удивительно: то же отличительное свойство предание приписывало и Тагу, которому этруски обязаны были введением у них земледелия. Что касается сближения Пумы с Пифагором, этот анахронизм объясняется тем, что многие из мнений и учреждений этого царя мы встречаем впоследствии в учении пифагорейцев и в действиях людей, вышедших из школы философа, основавшего это учение.
Тулл Гостилий
После смерти Нумы Помпилия престол в Риме во второй раз оказался свободен: царь не оставил наследника. Междуцарствие длилось, впрочем, недолго, сенат и народ избрали царем Тулла Гости-лия, сына Госта Гостилия, храбрейшего из воинов, того самого, который переселился в Рим при Ромуле.
До избрания Тулл обрабатывал свою землю и жил скромно и безмятежно, не простирая желаний за пределы своей соломой крытой землянки. При вести об избрании в цари в Тулле громко заговорило честолюбие. Променяв соху на меч, молодой царь избрал образцом для себя не Нуму, а Ромула, и на воинственный зов Тулла Гостилия звонко ответило пылкое римское юношество. Жажда завоеваний и славы побудила граждан к новым подвигам. Альба-Лонга, давно уже с завистью следившая за быстрым развитием могущества своего чада на Тибре, теперь первая вздумала остановить дальнейшее стремление римлян. Но римляне, окрепнув под благотворным влиянием долгого мира, слишком были уверены в своих силах и в новом своем предводителе. Обоюдные пограничные набеги и грабежи, отказ в удовлетворении — все это очень скоро разрешило недоумение враждовавших. Вспыхнула война, стали оружием определять, кому должно достаться первенство. После внезапной смерти царя Альба-Лонги, войско немедленно облекло надежного мужа, Метта Фуфе-тия, диктаторской властью. Весть о смерти царя проникла и в
 Таг — в этрусской мифологии ребенок, обладавший мудростью пророка и опытный в искусстве гадания. Был выпахан в окрестностях города Тарквиний из земли и умер после того, как предсказал этрускам будущее и обучил их своей науке.
 В образах Тулла Гостилия и Анка Марция есть моменты дублирования Ромула и Нумы. Тулл Гостилий отличался воинственностью: он разрушил Альба-Лонгу, воевал с Фиденами, Вейями, сабинами. Жителей разрушенной Альбы он переселил в Рим, дав им права гражданства, а знать зачислил в сенат. В лице Анка Марция Рим снова получил царя-са-бина. Он был внуком Нумы и в области богопочитания старался во всем подражать деду.
73 ООМв.
smsiwssssbbbbsb»
римский стан, но ни жители Альба-Лонги, ни римляне ни на минуту не изменили своих намерений: дружины стояли друг против друга, готовые по первому знаку ринуться в бой. Тут боги вложили в предводителей обеих сторон благую мысль. Вожди съехались, переговорили и решили во избежание чрезмерного кровопролития между родственными народами вручить судьбу победы единоборству лишь немногих избранных. В римском войске было трое храб-
Горации, выступающие на единоборство
(по картине Ж. Л. Давида «Клятва Горациев», 1784).
 Горации — древнеримский патрицианский род. Его легендарными представителями считались три юноши-близнеца, побед ившие в VH в. до н. э. в единоборстве трех близнецов Куриациев из Альба-Лонги.
рых братьев Горациев, которых и выбрали римляне со своей стороны. Жители Альба-Лонги выставили против них также трех братьев — Куриациев. Случилось так, что и трое Горациев и трое Куриациев были братья-близнецы, родились в один день, были очень похожи друг на друга и ростом, и станом, и мужеством, и вдобавок родственники. Вот кому оба народа поручили решить победу.
Оба войска отодвинулись, площадь очистили для единоборства, подали знак — и поединок начался. Жарко дрались обе стороны, яростно летали копья и сверкали мечи, благородная кровь не раз струилась по пышным доспехам, а дружины жадно ловили всякое движение сражающихся, предугадывая в нем успех или неудачу. Вдруг падают двое Горациев, пораженные насмерть; Куриации же, хотя двое из них
сильно ранены, стремительно нападают на оставшегося в живых врага. Последний обращается в бегство и, кажется, забывает о том, что постыдной трусостью может удесятерить для римлян несчастье неудачи. Уже победители предвкушают сладость полного торжества и быстро, как только раненым позволяют их силы, несутся вслед за беглецом. Вдруг оборачивается Гораций, как молния нападает на ближайше-
го из преследовавших и, умертвив его, поочередно поражает остальных двух.
Радостно раздались победные кличи римской дружины, молча и негодуя на нежданный поворот счастья, гордые воины Альба-Лонги преклонили головы, покоряясь неодолимой судьбе. Теперь им ничего не оставалось делать, как исполнить повеление римского царя — возвратиться в свой город
SBBsBSSsSSSBS®B»S
и готовиться участвовать с римлянами в походе в этрусскую землю. Торжественно возвратились римляне домой. Впереди всех шел Гораций с оружием и доспехами, снятыми с побежденных. Потоки радостного народа неслись навстречу возвращавшимся дружинам, отовсюду раздавались громкие возгласы, прославлявшие храбрость юноши. Но каково было всеобщее изумление, когда выбежавшая из толпы единственная сестра Горация узнала среди трофеев окровавленные доспехи одного из Куриациев, своего жениха, и в отчаянии осыпала брата жестокими упреками и прокляла небо, разрушившее все ее сладкие надежды! Упоенный победой, разгоряченный недавней битвой, слыша в воплях несчастной сестры укоры несправедливые, недостойные истинной римлянки, юноша потерял голову и под влиянием гнева умертвил сестру тем самым мечом, которым недавно прославил свое отечество. Он тут же опомнился, но уже было поздно: бездыханный труп любимой сестры не мог слышать ни его оправданий, ни скорби. Омрачилась радость народа, всем показалось, что оскорбленные боги покарали народ за чье-нибудь ужасное преступление и громко стали требовать суда над убийцей. Пришел царь. Он охотно защитил бы юношу, но не в его власти было произнести приговор не по закону: милость могли ниспослать одни боги да народное собрание. Двое уголовных судей, назначенных царем, приговорили убийцу к повешению на бесплодном дереве внутри города или за городскими стенами. Уже приближался момент исполнения казни, когда престарелый отец Горациев воззвал к народу о милосердии и молил не оставить его без опоры в ту минуту, когда он сыновей своих принес в жертву отечеству. Сострадание заговорило в сердцах граждан, преступник был прощен. Впрочем, народ присудил, чтобы Гораций прошел под позорным ярмом в ознаменование того, что он, хотя остался победителем внешних врагов, но не в силах был одолеть бурю собственной страсти. Построили ярмо, т. е. водрузили в землю два копья, а третье положили сверху поперек, и под ним, изогнувшись, безоружный, лишенный всех внешних принадлежностей честного воина, должен был пройти помилованный преступник.
После этих событий вспыхнула война с городами Вейи и Фидена. Войско первого из этих городов, соединившись с союзниками, перешло Тибр. Навстречу ему двинулся Тулл Гостилий во главе римских дружин и союзников, приведен-
 Альба-Лонга — древний город к юго-востоку от Рима. По преданию, основан около 1152 г. до н. э. В начале 1-го тысячелетия центр Латинского союза; в VII в. до н. э. был разрушен римлянами.
000000000000000000
Город Вейи, богатый
и могущественный город.
них Меттом Фуфетием. Битва произошла при слиянии Анио с Тибром. Римляне, как всегда, вступили в бой решительно и быстро; воины из Альба-Лонги промедлили и уклонились к правому крылу армии: они надеялись, что в случае поражения их союзников-повелителей сбросят с себя ненавистное иго. Потому-то они отодвинулись и дали фиденцам возможность вместе с вейенцами напасть на римлян. Бой закипел по всей рим-
ской линии, сам царь сражался наряду с воинами. Вдруг ему приносят весть об уклончивом действии дружины союзников. Царь громко, так, чтобы слышали и свои, и неприятель, объявляет: «Я сам велел им двинуться справа и обойти фи-денцев, чтобы нам можно было окружить последних». Заметив, как от этой вести ободрились его воины и как смешался неприятель, царь дружно ударил в самый центр противника
и, расстроив его, поражал врагов направо и налево, пресле-
довал неутомимо — на этот раз уже с помощью своих союзников — и окончил дело совершенной, блистательной победой. Утомленные кровопролитным боем, отягощенные добычей римские воины предались отдыху на поле битвы. В ставку к царю явился Фуфетий поздравить его с победой. Царь удостоил его лишь немногих слов. Предводитель союзной армии удалился, недовольный холодным приемом, но он и не подозревал, какое ужасное решение созрело в душе победителя в наказание Фуфетию за его коварство. Он, напротив, думал, что так как народ римский часто может иметь нужду в содействии союзников, то царь скоро рассеет гневные тучи, омрачившие на какое-то время его лицо. Наутро царь повелел военачальникам Альба-Лонги собраться к нему в палатку на совет. Вожди собрались поодиночке, безоружные, в таком вцде, как застало их царское повеление, принесенное вестником. Они очень удивились, увидев у царской ставки войско в полном вооружении. Вышел царь в сопровождении вооруженной свиты и объявил собравшимся, что он уже давно слышал о замышляемой в Альбе измене и что вчерашний поступок союзного войска оправдал его подозрения. Поэтому царь определяет — Метта Фуфетия, как главного ви-
ООМОО 76
ssssasasssssssss»»
новника коварных поступков союз-ников и замышляемого возмущения Альбы, казнить; прочих воинов и жителей города, чтобы избежать подобного в будущем, переселить в Рим, где они найдут ласковый прием и средства к существованию, коварный же город разрушить. По знаку царя оруженосцы схватили изменника, напрасно взывавшего о помощи, привязали его к хвосту ди кого коня и предоставили последнему не-
Вазы, найденные в Вейи.
стись со своей добычей куда вздумается. Другие военачальники были отведены в Рим, а римская конница с частью пехоты поспешила в Альбу, заняла крепость и город и объявила о решении царя. Негодование, сменившееся унынием, охватило все население. О сопротивлении не могло быть и речи. С плачем покинули жители свой родной город и в последний раз взглянули на зеленые холмы и на светлые воды Альбан-ского озера. В Риме новым невольным переселенцам было отведено место, а Альбу разрушили до основания. Так повествует предание или, если угодно, римская история о падении древнейшего, главнейшего города Лация. Замечательно, что тридцать других латинских городов, зависевших от Альбы, смотрели безучастно на разрушение главного города и сами не только остались невредимыми, но даже впоследствии предъявили притязания на земли, принадлежавшие Альбе. Быть может, они еще раньше отошли от Альбы и многие из граждан спасались в Риме от преследований своей бывшей метрополии. Если так, то понятна легкость, с которой многочисленное латинское население слилось с Римом и так скоро свыклось со своим новым отечеством.
Утвердив и расширив свою власть на Тибре и увеличив число новых Подданных, Тулл Гостилий поднялся на сабел-линские народы, вторжения которых в Лаций стали в последнее время особенно часты и отважны. Следующее обстоятельство послужило поводом к войне. Римские купцы отправились за Тибр к высотам Соракте, чтобы, во-первых, принять участие в празднестве в честь Феронии и, во-вторых, пользуясь стечением народа в священные рощи богини, выгодно сбыть свои товары. Сабиняне, жители этой страны, выпро-
77 оооооо

 Общие названия мер. У римлян слово асе (as) вообще означало главную единицу каждого рода меры, также веса и монеты. Асе делился на 12 унции, унция же на 24 скрупула, следовательно, в ассе было 288 скрупулов. Из кратных унций и скрупула составлялись еще особые наименования.
 Единицы объема. Римляне первых веков употребляли греческие единицы в следующем виде: бочка (culeus) включала 10 амфор: амфора — 6 конгиев: кон-гий (congius, греч. couz) — 6 секстаров (sextarius, греч. sexthz), 12 гемин; гемина (hemina, греч. cotuih) делится на 4 ацетабулы (acetabulum), 6 киаф (cyathus).
Впоследствии разделение этих же мер принято было седующее: бочка равна 20 амфорам; амфора или квад-ранталь делится на 2 чана или урны (uma), 8 конгиев; кон-гий по-прежнему на 6 секстаров, 12 гемин; гемина на 2 квартария (quartarius), 5 аце-табул, 6 киаф, 24 ложечки (Kgula).
Модий (modus), мера зерна, делился на 2 полумод ия, 32 гемины.
водили оттуда купцов весьма недружелюбно и товаров им не отдали. Фециалы, отправленные царем, получили лишь презрительный ответ вместо вознаграждения за оскорбление чести и за похищенное имущество купцов. Этого было достаточно для объявления войны. Войска двинулись с обеих сторон, опустошая села и деревни, и не в одной битве померились силами. Для Тулла Гостилия и эта война окончилась, кажется, довольно удачно, но особо выгодных последствий от нее для римского народа не оказалось никаких. Еще менее успешны были притязания Тулла Гостилия утвердить господства Рима в Лации, на месте Альба-Лонги. Латинские города выдержали пятилетнюю кампанию против них и так утомили его своей геройской защитой, что царь должен был довольствоваться миром и оставить всякую надежду на приобретение каких бы то ни было новых выгод для Рима.
Неудачи последних предприятий и разные необычайные явления, например каменный дождь в Альбанских горах, таинственные голоса в лесной чаще, чума в Риме, были причиной того, что Тулла Гостилия в последние годы царствования не покидали тоска и уныние. Он окружил себя гадателями и волшебниками и пытался гаданьями и заклинаниями отвратить от себя и от Рима кажущийся гнев богов. Говорят, что он даже отыскал в книге Нумы какую-то таинственную формулу, которая имела силу низводить на землю верховное божество. Вероятно, объясняет предание, царь использовал эту формулу, не подготовившись достаточно набожностью, ибо божество, явившись к нему с громом и молнией, поглотило его со всем его домом.
Сведения о Тулле Гостилии, очевидно, носят менее мифический характер, чем сведения о его предшественниках, но сколько в них исторически верного — трудно сказать. По смыслу предания ясно, что личность этого царя воспроизведена по образцу Ромула, точно так, как преемник его — по образцу Нумы Помпилия. Что касается разрушения Альба-Лонги, то факт не подлежит сомнению, но только само разрушение должно было случиться несколько иначе, чем повествует о нем предание. Альба-Лонга имела слишком большое значение для всего союза латинских городов, чтобы можно было допустить равнодушие со стороны последних при разорении их метрополии. Новейшие историки полагают, что подначальные города, устав от господства главного города, сами подготовили его падение. Еще при существовании Аль-

ба-Лонги немало граждан уходило из латинских городов в Рим, так что в последнем даже образовалась третья триба — луце ров. Нельзя отвергать исторического основания и в предании о битве Горациев с Куриациями, хотя смело можно утверждать, что подробности битвы принадлежат к области чисто поэтических вымыслов.
АнкМарций
Наследником Тулла Гостилия народ избрал внука почтенного Нумы Помпилия Анка Марция, похожего мудростью и своим миролюбивым нравом на деда. Он покровительствовал земледелию и скотоводству, всеми силами старался поднять ремесла и оживить сухопутную и морскую торговлю. Но соседи в предыдущее воинственное царствование привыкли видеть в римлянах народ отважных завоевателей, поэтому миролюбие Анка Марция показалось им слабостью и они стали пытаться возвратить свои утраченные земли и восстановить утраченное значение. Поднялись латины, сабиняне, вечно враждебные этруски и даже вольски, жившие в южных нагорных странах и по равнинам. Но у римского царя был отважный и предприимчивый помощник, уроженец богатого города Таркви-нии, называвшийся поэтому Тарквинием или Луцием Тарк-винием с прибавлением имени Приск, в отличие от сына своего, которого тоже звали Тарквинием (Приск значит древний). Отец Луция Тарквиния, по преданию, прибыл в город Тарк-винию из Коринфа. Его звали Демаратом. И Демарат, и Луций Тарквиний были женаты на тарквинянках. Танаквила, жена Луция, женщина высокого рода, умная и честолюбивая, опасаясь, чтобы мужу ее, как переселенцу, не были закрыты в Тарквинии пути к высшим должностям и занятиям, посоветовала ему переселиться в Рим, где для достижения высшего государственного положения нужны были не личность и происхождение, а способности и заслуги. И Тарквиний со всем своим домом и богатствами, с приверженцами (клиентами), друзьями и рабами перебрался в столицу Тибра. Говорят, что, когда это семейство с многочисленной свитой своей приближалось к Яникулу, орел закружился над ними, опустился над головой Тарквиния, схватил его шлем,
	Для жидкостей использовали бочку, амфору, урну и конгий; для сыпучих тел — модий и полумодий. Прочие единицы — как для тех, так и для других.
	Вольски — древнее племя в Центральной Италии, вероятно, родственное умбрам. Во 2-й половине IV в. до н. э. покорены римлянами.
Вольская монета.
---------------------------------------- 79
Цари Нума Помпилий и Анк Марций.
поднялся с ним и потом опять возложил его на главу отважного мужа. Танаквила извлекла из этого явления пророческий смысл и видела в нем обещание ее супругу прекрасной и блестящей судьбы в близком будущем. И, действительно, благодаря богатству и обхождению, мудрости и мужеству Луций Тарквиний скоро приобрел в новом отечестве такое уважение и любовь народа, что в первую вспыхнувшую войну он был облечен высочайшим после царского званием начальника конницы. Это была война с союзом латинских городов, война упорная и утомительная. Впрочем, римляне окончили ее удачно: города были разрушены, оружие римское увенчалось лаврами новых блестящих побед, и земли на Верхнем Тибре подчинились римскому господству. Римляне даже построили там (несколько позже) портовый город Остию.
Война в Лации окончилась тем более кстати, что в это время сабиняне спустились к Тибру и грозили вторжением не только Лацию, но и самому Риму. В этот раз заслуги Луция Тарквиния проявились еще значительнее, ибо его неутомимой деятельности, его блестящим кавалерийским способностям римляне обязаны тем, что сабиняне, окруженные со всех сторон, должны были сначала отступать, а потом бежать и не сметь покидать своих гор, где кавалерия уже не могла их преследовать.
Предоставив Луцию Тарквинию окончательно управиться с сабинянами, сам царь поспешил двинуться навстречу диким вольскам, которые несколькими отрядами шли на Рим. Он разбил встреченные им отряды и с сильным войском осадил главный город вольсков — Велитру. Городу нечего было и думать о сопротивлении, защитники его были далеко, жители попросили мира и получили его, но обязаны были заключить с римлянами наступательный и оборонительный союз. Так расстроились планы вольсков относительно Рима.
Покончив с вольсками, царь соединился с Тарквинием и устремился на город Вейи, который вместе с Фиденой, вздумал отделиться от Рима. После нескольких удачных сражений царь подступил к Фидене и разорил ее, а жителей переселил в Рим. Тогда жители Вейи засели в пустом городе и сделали из него опорный пункт для своих дальнейших военных предприятий. Анк Марций во второй раз подступил к Фидене и теперь, взяв ее приступом, разрушил до основания. Ослабленные, расстроенные жители Вейи должны были просить мира. Анку Марцию очень помогло в эту войну то, что этруски не смели перейти за Тибр.
asaaesssBaasaeessB
Следствием всех этих войн для Тарквиния было то, что царь осыпал его всевозможными знаками чести и заслуг и допустил его во время мира к участию во всех важнейших государственных делах. Сам царь предался исключительно миролюбивым заботам об устройстве благополучия своих подданных: вникал в суды и учреждения, развивал ремесла, ревностно содействовал торговле. Благодарный народ прозвал его Добрым. В особенности на Авентинском холме, где жили беднейшие из граждан, царя любили, как отца, за его бесконечные милости и ласки. После смерти Анка Марция дети его были еще бессловесными младенцами. В опекуны над ними назначен был знаменитый царский
Анк Марций оказывает почетный прием Тарквинию Приску.
сподвижник. Очень естественно, что Тарквиний воспользовался положением, чтобы окончательно овладеть народными доверием и любовью и тем подготовить свое избрание в
цари.
В лице Анка Марция предание представило друга и покровителя низшего класса римского населения, т. е. того класса, на который до сих пор еще мало было обращено внимания. Ему приписывает предание не только счастливое окончание войн, упрочивших за римлянами владычество над всей страной по левому берегу Тибра до самого моря, но также и введение в Риме многих полезных народных учреждений. То, что народ выработал в себе в течение нескольких поколений, АнкМарций за свое короткое царствование сумел привести в систему и облечь формой учреждений. Сведения об этих учреждениях, так же как и войнах Анка Марция, имеют уже историческую достоверность. Для обеспечения общественной безопасности Анк Марций построил у подошвы Капитолия государственный тюремный замок, где содержались преступники. Тюрьма устроена отчасти в самой скале. По характеру постройки, уцелевшей и до нашего времени, видно, что она действительно может быть отнесена к периоду
81 оовоо.
sesssssesa»sa««
римских царей, но, кажется, нижняя часть здания, так называемый тулиан, переделана уже впоследствии — при Сервии Туллии. Тулиан был назначен для допросов и пыток. В одно время с ним построены и Тарквиниевы клоаки.
 Тарквинии — в Древнем Риме род этрусского происхождения, к которому принадлежали цари Тарквиний Приск (правил 616/ 615—578/577 гг. до н. э.) и Тарквиний Гордый.
Луций Тарквиний Приск (Древний)
Луций Тарквиний Приск достиг того, что предвестил ему орел и объяснила жена на пути в Рим. Как ни малоправдоподобно в этом месте предание, но связь последующих событий является в полном соответствии и с природой человеческой, и с историческим ходом развития римского общества. С самого начала это общество состояло из весьма разнородных элементов. Чуждые переселенцы всегда находили в недрах его не только убежище и защиту, но при способностях и деятельности могли достигать такого же значения, как и граждане, ибо при всей, так сказать, сословной гордости древних римских родов эгоизм их никогда не простирался до того, чтобы закрывать пути для деятельности и заслуг случайных пришельцев.
И в такой город переселяется с большим запасом богатств материальных, умственных и нравственных доблестный этрусский лукум Тарквиний, полный веры в свое блестящее будущее, а с ним честолюбивая, умная, во всех отношениях замечательная жена его. Что удивительного, что при таких обстоятельствах человек предприимчивый, деятельный в мире и войне достигает цели своих честолюбивых стремлений? А между тем, многие историки, например Нибур, Моммзен и Швеглер, вовсе отвергают как происхождение первого Тарквиния от коринфянина Демарата, так и вообще переселение его в Рим йз Тарквинии. Они полагают, что Тарквиний был происхождения латинского, может статься, из трибы луцеров, отвергают же упомянутые сведения о роде Тарквиния на том основании, что, во-первых, в Риме во время переселения лукумона уже существовал род Тарквиниев; во-вторых, что время, указываемое преданием, никак не сходится с действительностью в хронологическом отношении, и что, наконец, в-третьих, как в религиозных, так и в гражданских учреждениях этого царя очевидно влияние греческого, а не этрусского образования. А разве рим-
ииавнинввэвэи
ский род Тарквиниев нельзя считать именно происшедшим от переселившегося в этот город «Луция Тарквиния? Разве должно быть странным, что дальновидный и опытный в государственном деле римский царь, хотя бы и выходец из этрусского города, в распоряжениях своих руководствуется духом греческого образования, когда в это время во всем «Нации очевидно преобладание эллинского влияния, которое распространилось здесь благодаря деятельным торговым связям с городами Кумы и Массилия? Что же касается хронологии, то ей в данном случае нельзя придавать большого значения, ибо само предание только приблизительно указывает годы повествуемых событий. Впрочем, как бы там ни было, для нас важно то, что Тарквиний стал в Риме царем, далеко расширил пределы своего владычества и ознаменовал свое царствование замечательными делами. Поэтому оставляем в стороне оспаривание исторических предположений и обращаемся к повествованию событий.
Хотя соседи Рима в последние войны не раз чувствовали на себе тяжелую руку Тарквиния, но — странно! — с переменой в Риме царя окрестные народы приготовились объединенными силами во что бы то ни стало ослабить своего чересчур могущественного и воинственного соседа. Быть может, народы заметили, как Рим чрезмерно извлекает для себя выгоды из добытых оружием прав над побежденными, и потому те, которые еще не были порабощены, предвидя свой близкий конец, решили всеми силами отстоять от всех случайностей свою колеблющуюся свободу.
Готовясь к предстоящим войнам, царь старался крепкими узами собственного интереса привязать к себе и к государству как влиятельнейших людей города, так и своих приверженцев и, наконец, бывших соратников, принадлежавших к низшим слоям общества. Для этого царь прибавил к сенату 100 новых членов, избрав их из семьей, недавно поселившихся в Риме или недавно получивших значение в обществе. Таким образом, в сенат явилось 300 членов вместо 200. И выбор царя был очень удачен: ни в ком из избранных он не встречал себе прекословия. Труднее ему было включить своих соратников в городское, так сказать дворянское ополчение. До сих пор это ополчение состояло из шести центурий (сотен), называвшихся по именам трех основных составляющих народа римского — рамнами, тициями и луцерами. Царь хотел прибавить к ним еще три центурии и дать им
 Тарквиний — этрусский город I тыс. до н. э. к северу от Рима. До наших дней сохранились остатки укреплений, храма, погребальные склепы с саркофагами со скульптурой, росписями VH— I вв. до н. э.
Крылатые кони. Деталь фронтонной композиции храма Ара делла Регина в Тарквинии, IV в. до н. э.
83 иии
Этрусская гробница. была скрыта похищенная
собственное имя. В этом важном случае, для того чтобы узнать, сообразно ли будет нововведение с желаниями старого гражданства, решено было обратиться к воле богов. Посредником между людьми и богами избран знаменитый жрец-авгур и чудотворец, Аттус Невий. Он уже в детстве испытал несомненное благоволение богов: однажды, гадая по полету птиц, он указал направление, по которому свинья; в другой же раз тем же сред-
ством отыскал потерянную голубицу, назначенную к жертвоприношению. Всю юность он провел в изучении тайн про-
роческого искусства в школе какого-то известного в то время своим знанием этруска, а когда окончил курс, то дал народу такие несомненные доказательства непреложности своих гаданий, что всеобщее доверие и благоговение общества были навсегда упрочены за его именем. К этому-то авгуру обратился теперь Тарквиний. После многих гаданий жрец объявил, что увеличение дворянского ополчения противно богам. Тогда царь пожелал узнать, угодно ли богам благословить его другое дело, весьма близкое его сердцу? Опять описал жрец в воздухе свои таинственные линии и объявил, что знаки как нельзя более благоприятны делу и что царь с полным успехом совершит его. При этом царь вынул бритву и с улыбкой сказал гадателю, что его желанием было разрезать ею оселок. Жрец, нисколько не растерявшись от насмешливой царской улыбки и недоумения стоявшей толпы, спокойно предложил царю исполнить свое желание. «Глаголы богов не пройдут напрасно», — прибавил гадатель. Тарквиний последовал этим глаголам и — насмешка исчезла с его лица, а сомнение свидетелей сменилось верой, когда бритва легко разделила камень и даже глубоко врезалась в царскую руку. Впрочем, надо полагать, что вера в искусство жреца не очень смутила царя, потому что он не оставил своих намерений, а только исполнил их несколько иначе. Новых центурий он, правда, не прибавил, но зато удвоил количество воинов в существовавших шести и всех прибавленных ополченцев назвал молодыми рамнами, тициями и луцерами. Так он приготовил себе дружину из 1200 отличных, опытных воинов,
ОООООО 84 -------------

готовых в трудную минуту склонить победу на сторону своего доблестного царя-предводителя. Что касается нового сената, то во всех своих нововведениях царь всегда встречал с его стороны не противоречие, а содействие, ибо это государственное учреждение до такой степени теперь находилось под влиянием царя, что превратилось почти исключительно в исполнительное орудие тех планов и предначертаний, которые царь обсуждал дома со своей даль
Бронзовая группа, найденная в Палестине (Пренест).
новидной и проницательной Танаквилой.
С такими подготовительными и вспомогательными средствами царь считал себя довольно сильным, чтобы приступить к исполнению своих обширных завоевательных намерений. И он показал при этом необыкновенную предусмотрительность и энергию. Для достижения цели он употреблял и хитрость, и силу, и увлекательное, ласковое благодушие, и жестокую, все преклоняющую твердость воли. Слабо сплоченный союз враждебных народов не способен был долго противиться такому крепкому союзу единства, силы и настойчивости стремлений. Прежде всего поражение потерпели латины. После нескольких выигранных сражений Тарквиний приступом взял город Апиолы, предал его пламени, жителей, избежавших меча, продал в рабство и с богатой добычей возвратился в Рим, где приготовленные им блистательные игры и празднества еще больше расположили народ к продолжению блистательно начатого предприятия. Строгость, выказанная Тарквинием при взятии города Апиолы, так устрашила остальные города союза, что при приближении к ним римского войска они добровольно сдались и за это получили от царя право быть союзниками римлян без уменьшения своих прежних прав.
Напротив, город Корникул за упорную защиту был после взятия разрушен до основания. Недалеко от Фидены произошла, наконец, кровопролитная битва с объединенным латинским войском, но, хотя она не принесла решительных результатов,
однако союзные дружины опять разъединились, и это дало Луцию Тарквинию возможность продолжать разрушение ла-

тинских городов. Царь действовал так быстро и успешно, что еще раз, и теперь уже в последний, собрались депутаты латинских городов в Ферентине и решили употребить крайнее средство для защиты — поголовное ополчение. Так и сделали. С помощью дружин, присланных от этрусских и сабинских городов, латины смогли дать царю еще два сражения. Первое не было решительным, в последнем же после упорного, отчаянного боя царь
Тарквиний Приск
в мастерской иностранных оружейников.
 Единицы веса. Либра, или фунт (libra, pondo, mina, itali-ca), главная весовая единица (асе), делился на 12 унций, на 288 скрупулов, и вообще, как выше сказано о разделении мер, фунт равен 327 г.
Двуфунтовик (dupondium) равен 2 фунтам.
Трехфунтовик (tressis) равен 3 фунтам.
Десятифунтовик (decussis) равен 10 фунтам, и т. д.
Центнер, или центипондий (centusis, centipondium), равен 100 фунтам.
разбил союзников наголову. 1орода и села сдались одан за другими, союз просил мира и получил его ценой признания над собой римского владычества.
Сабиняне и этруски защищались энергично, но под конец также неудачно. На Тибре они получили роковой удар. Со значительными силами они, следуя по обоим берегам этой реки, дошли до впадения Анио. Тарквиний построил крепкие плоты и галеры, зажег их и пустил прямо на мост, построенный неприятелем и соединявший оба их лагеря. Мост зажжен и разрушен, а пока неприятель спешил к реке, чтобы остановить пожар и восстановить сообщение между берегами, царь неожиданно напал на расстроенные его дружины, разбил их окончательно, захватил всю окрестную страну и занял города. Неприятелю ничего больше не оставалось, как молить о пощаде. Сначала Этрурия, а потом Сабинская страна безусловно подчинились господству героя Тарквиния и признали его главой союза. Теперь Тарквиний господствовал от Арно до равнины вольсков и от моря до самых Апеннин.
Покрытый лаврами и убеленный сединами, царь не предался, однако, покою. Он стал подумывать о том, как бы украсить и внешним образом возвеличить тот город, в который он прибыл некогда бездомным странником, в котором он принят был так радушно и который ему теперь хотелось улучшить настолько, чтобы он и по виду достоин был названия столицы нового царства. Тарквиний составил обширный план укреплений, украшений и улучшений города. Кроме общих городских стен, решено было построить другие, в самом городе, для разделения разных его частей; Капитолий предполагалось украсить великолепным храмом; низменные места осушить и в
^0^000000^00000000
главных частях города провести подземные канавы для стока воды и нечистот.
С городскими стенами не очень спешили, могущество Рима в них пока не нуждалось. Только проведены направления стен да по ним выкопаны канавы для будущего фундамента. Для постройки храма и в особенности для производства статуй богов и различных украшений как для этого храма, так и других, призваны архитекторы и ху-
Большой сток (клоака Максима).
дожники этрусские и, весьма вроятно, греческие. В Риме собралось немало ваятелей, оружейников и прочих мастеров. Царь принимал их ласково, заботился о том, чтобы им было в Риме хорошо, и сам посещал их мастерские.
В первое время в Лации не было никаких видимых изображений богов. Набожное народное верование довольствовалось одними атрибутами или знаками божества. Так, например, кремень, как материал, при помощи которого сыплются искры, служил знаком Юпитера; копье означало Марса; каменный пест, похожий на тот, каким растирали хлебные зерна, изображал Пилумна, покровителя земледелия. Различные святости, принесенные из Трои в Лаций, заключались также в одних лишь сосудах да оружии. Рядом с этими различными символами божеств существовали у древних римлян и деревянные и глиняные идолы с человеческими головами и руками, каку древних эллйнов, но первые художественные работы статуй богов исполнены в Риме при Луции Тарквинии. Впрочем, и эти художественные статуи были художественными лишь относительно тех грубых, угловатых, отталкивающих форм, которые до тех пор преобладали не только в этрусском искусстве, но даже и у эллинов. Быть может, поэтому предание о переселении из Эллады в Этрурию коринфских художников Евхи-ра и Евграмма (что значит в буквальном переводе «прекрасная рука» и «прекрасный рисовальщик») с Демаратом, предком Тарквиниев, не совсем невероятно.
Во всяком случае, несомненно то, что при Луции Тарквинии в Риме начало развиваться искусство. Ему нужен был не один замечательный художник, для того чтобы можно было по его желанию выполнить величественный храм на Капитолии.

Интересно, что Капитолием назывался ряд довольно крутых холмов, которые тянутся сначала с севера на юг, а потом далее на запад. На севере и западе холмы значительно выше, чем в середине цепи, где именно и предполагалось строительство храма. На оконечности цепи предварительно собирались несколько поднять местность и придать ей форму просторной площади вокруг кеглеобразно сгруппировавшихся утесов. Для устройства же этой площади нужно было от подножия холмов вывести массивные высокие стены, упереть их справа и слева в Тарпейские ска-
Водопровод и канализационное сооружение в Риме.
лы, пространство же между стенами и холмами засыпать известкой, щебнем и землей. В одно время с этим громадным делом царь предпринял осушение городских низменностей.
В древние времена Тибр, пробираясь рукавами между холмов, на которых расположен Рим, производил столько полутекущих, а летом и вовсе стоячих вод, что сообщение между Палатином и Авентином приходилось осуществлять на паромах или лодках. Бог Вертумн ввел, правда, реку в ее естественные пределы, но бывшие рукава Тибра превратились в озера и болота, не допускавшие обработки земли, а наоборот, своим гниением заражавшие воздух. Уже при Ромуле горожане искали средства, как бы избавиться от этого источника повальных болезней, сыпали в эти болота землю, всякий мусор и т. п. Ничто не помогало: весенние воды Тибра, а в остальное время года ручьи, стекавшие с гор, достаточно поддерживали скопление гниющих вод. Луций Тарквиний предпринял строительство подземного отводного канала (клоак) для спуска стоячих вод. Это произведение Тарквиния справедливо ставится в один ряд с исполинскими постройками Индии и Египта. Оно сохранилось до настоящего времени во всей несокрушимой целости несмотря на землетрясения, на все ужасы войн и внутренних переворотов, совершившихся в этой стране в течение минувших тысячелетий. Начинался этот отводный канал южнее Форума и Капитолия. Он назывался большая клоака (большой канал), потому что принимал в себя воды не только городских
sssssssssssaoss«s
ключей и канав, но также и других меньших клоак, служивших для осушения Форума и отдаленнейших частей нижнего города между Эсквилином и Квириналом. Большая клоака извивается где снаружи, а где под землей по направлению к Тибру, у которого и оканчивается тройной аркой. Туннель канала 13 футов высотой и 9 — шириной так искусно сложен из громадных каменных плит без цемента, что и до сих пор ни один камень не вышел из своего гнезда. Другой построен для осушения долины между холмами Палатинским и Авентинским. В нем и теперь текут воды ручья Ма-ранна, которые до постройки кана
ла превращали в болото упомянутую низменность.
На отвоеванной таким образом у стоячих вод земле устро- Форум в Помпеях, ены были в верхней части города Римский Форум — главный рынок и главный сборный народный пункт, — а южнее, между Палатином и Авентином, большой цирк, предназначенный для праздничных игр и различных упражнений.
Вокруг Форума шли деревянные навесы, за которыми помещались лавки и различные ремесленные заведения. Тут же, между прочим, находились и приходские училища и мясные лавки. В другом направлении, именно с восточной стороны, к Форуму примыкал комиций, место общественного судопроизводства и других проявлений общественной деятельности: народ собирался здесь, рассуждал о делах, имеющих важность для всего общества и по куриям подавал свои мнения. С северной части этого места возвышались большая курия (или палата сената), с южной же — алтарь и храм Весты как средоточие города. В начале этой книги мы поместили рисунок Римского Форума, каким он предстает в настоящее время, рисунок же, прилагаемый здесь, изображает Форум Помпеи в отреставрированном виде и позднейшего времени. Впрочем, как этому форуму, так и всем подобным, прообразом служил Римский Форум. Буквы указывают: А — главный вход, В и далее Е — храмы; С — городской тюремный замок; D — магазины; F — базилики; GHJK — различные другие об-
йишшивия®ииааия
Домашний алтарь.
щественные здания; L — колоннады; М — форум в Помпеях; N — здания для помещения жрецов.
В первое время и Форум, и цирк были несравненно проще, чем впоследствии. Цирк был местом для конных состязаний и состязаний колесниц. На возвышении с одной стороны помещались зрители, среди которых на особенно украшенных и значительно приподнятых местах восседали сенаторы.
Конечно, Тарквиний хотел расширить и украсить как Форум, так и цирк, так чтобы они соответствовали величественным постройкам каналов и храмов, но на сооружение последних уже и так были потрачены значительные суммы из военной добычи и государственных доходов. Смерть, говорит предание, похитила царя прежде, чем он успел приступить к исполнению многих своих величественных предприятий.
В начале латинской войны после упорной обороны пал город Корн и кул, взятый римлянами приступом. В числе храбрых защитников города погиб некто Спурий Туллий, человек знатного рода. Жена его, благородная Окрисия, юная и добродетельная, должна была, в числе прочей добычи, последовать в дом царя Тарквиния. Здесь она подружилась с царицей. Однажды после обычного жертвоприношения Весте царица увидела на домашнем очаге чудное явление. Танаквила была опытна в истолковании божественных явлений, а потому и на этот раз она не ошиблась. В неожиданном явлении она ясно увидела благосклонность к Окрисии семейного божества Лара или покровителя стад Вулкана; истолковав таким образом видение, Танаквила отвела к богу свою подругу, и от этого союза родился у Окрисии сын, которого назвали Сервием Туллием. Много лет уже миновало с этого достопамятного события. Однажды, когда ребенок спал в атрии, Окрисия вдруг видит, что яркое пламя вспыхнуло у головы Сервия и охватило ее, точно огненной короной. В страхе мать и слуги бросились к нему на помощь, но пришедшая на их крик Танаквила остановила мать и объяснила ей, что тот огненный венец есть несомненное изъявление воли богов, предназначивших ребенка к великим, блестящим делам. С этих пор и царица, и мать Сервия Туллия начали усердно заботиться о его воспитании и образовании. Под их руководством мальчик вырос в цветущего, отважного юношу, часто сражался рядом с Тарквинием и даже не раз во главе отряда решал битву своей храбростью и военной сметливостью не по летам. Любимую из своих дочерей царица отдала за Сервия Туллия и, та-
SSBHSS 90
ким образом, еще крепче привязала его к своему дому. Царь состарился. Сервий Туллий с достоинством и благоразумием заменял его в сенате и народных собраниях. Народ любил его за кроткое и ласковое обращение со всеми и вполне доверял его испытанному, беспристрастному правосудию.
Понятно, что возраставшее уважение народа к Сервию Туллию вовсе не радовало сыновей бывшего царя Анка Марция. До сих пор они спокойно дожидались смерти Тарквиния, полагая, что нет никого ближе их к престолу, но теперь они все больше убеждались, что еще немного — и всеобщая любовь к сыну рабыни навеки отдалит их от престола. Надо было торопиться. Честолюбивые искатели престола решили умертвить Тарквиния. Двое из их приверженцев, переодевшись в платье римских поселян и вооружившись дубинами, затеяли мнимую ссору перед самым дворцом и подняли страшный шум. Царь вышел к ним, чтобы или примирить их, или наказать виновника обиды. В то время, как он принялся за разбирательство, сильный удар дубины поверг его замертво на землю.
Истинные виновники убийства ничего не выиграли от своего преступления. Страшная весть разнеслась по городу, народ сбежался ко дворцу, но мудрая Танаквила не потеряла присутствия духа. Она велела перенести своего супруга в отдаленный покой, сама перевязала ему рану и, вместе с любимцем своим Сервием Туллием выйдя к народу, объявила, что царю лучше и что он велел до своего полного выздоровления передать государственные дела его помощнику. Народ, повинуясь призыву герольда, охотно явился на чрезвычайное собрание.
Сервий Туллий занял курульное кресло, т. е. царский трон. Этот трон, сделанный из слоновой кости, с богатыми украшениями, был когда-то вместе с золотой короной и таким же скипетром принесен в дар Риму побежденными этрусками. Ликторы, т. е. царские телохранители, вооруженные секирами, окружили престол. За ними расположилось царское войско. Привели и сыновей Анка Марция. Народное собрание обвинило их в покушении на жизнь царя, а Сервий Туллий приговорил к изгнанию из отечества, так как обвиненные никак не могли оправдать свое преступление. Изгнанники удалились к вольскам, и Сервий Туллий не преследовал их больше, потому что в Риме скоро узнали, что у вольсков изгнанные не нашли ни приверженцев, ни спокойствия и через несколько лет печальной, тревожной жизни исчезли неизве-
Лар — бог домашнего очага.
Курульное кресло (для должностных лиц).
Камилл.
 Ликторы — в Древнем Риме служители, сопровождавшие и охранявшие высших магистратов.
 Фасции — в Древнем Риме пучки прутьев, перевязанные ремнями, с воткнутыми в них топориками. Атрибут власти царей, затем высших магистратов.
стно куда. Деятельность и правосудие окончательно утвердили уважение народа и сената к новому правителю, в котором уже давно все привыкли видеть залог общественного порядка и благополучия.
Когда Танаквила увидела, что уже не опасно объявить народу о смерти Тарквиния, она исполнила это, и ее любимец был единодушно утвержден народом в звании царя.
Нельзя не обратить внимания на то, что, по смыслу предания, которое дало нам материал для повествования обо всех этих событиях, ясно видно сильное женское влияние в судьбах воинственного римского народа и что народ добровольно подчиняется ему потому, что не видит в нем ничего, кроме великодушной самоотверженности царицы, забывшей о собственных сыновьях честолюбивом Луции и благодушном, но слабом Аруне, чтобы только утвердить на римском престоле мужа воинственного, доброго, дальновидного и твердого.
Всеобщее уважение, которым Танаквила пользовалась в Риме, возросло еще больше, потому что, кроме редких достоинств, отличавших эту замечательную женщину, она представлялась римлянам образцом добродетельнейшей и совершеннейшей римской матроны. Ее глубокое понимание важнейших государственных дел вместе с верным взглядом на вещи и быстрым умом часто давало ей возможность мудрым советом содействовать разрешению труднейших вопросов; с другой же стороны, не было равной ей в умении вести домашние дела и во всех полезных женских занятиях и рукоделье, на которые она смотрела как на лучшее украшение женщины-хозяйки. Собственными руками она выпряла и соткала своей дочери свадебную тунику, и эта туника хранилась впоследствии на всеобщее удивление как образец совершенства в своем роде. После ее смерти римляне воздвигли ей статую и поставили этот памятник в храме сабинского божества Диус Санкус. Странно только, что с этих пор она стала известна не под прежним своим именем, а как Гая Цецилия. Быть может, это произошло оттого, что ее смешали со знаменитой весталкой, носившей это имя, или же оттого, что само имя Танаквилы было только именем, заимствованным ею в Риме после переселения туда с Тарквини-ем. Последнее предположение кажется вероятнее, ибо только в память о ее прекрасных качествах и всех украшавших ее добродетелях мог впоследствии сложиться обычай, по кото-
ОООООО 92 ------
ННПВНИНВИйвЯЯВйаоа
рому невеста в день свадьбы твердила своему жениху: «Где ты, мой Гай, там и я, твоя Гая».
Итак, из повествования о первом Тарквинии очевидно, что он стал царем не в силу древнего обычая, т. е. не по народному избранию. Быть может, он достиг престола вследствие какого-нибудь государственного переворота. В таком случае, для нас все равно — был ли он выходцем из Этрурии или принадлежал к трибе луцеров. Из сведений о чудотворстве Атта Невия и об удвоении числа воинов в дворянских центуриях видно, что древние роды граждан оказали большое сопротивление нововведениям Тарквиния. Царь задумал огранизовать народные массы и захотел поэтому древнейшие народные трибы рамнов, тици-ев и луцеров пополнить и расширить внесением в них новых начал, извлеченных из народных масс; но, как мы видели, он не мог совершенно одолеть встретившееся сопротивление. Он должен был довольствоваться тем, чтобы к древним трибам, куриям и родам прибавить знатнейшие новые фамилии граждан. Эти новые фамилии, впрочем, сравнительно с древними, пользовались в обществе и меньшим уважением, и меньшим влиянием и назывались отцами младших родов (Patres minorum gentium) в отличие от древних отцов старших родов (Patres majorum gentium). Не без сопротивления обошлось царю дело дворянских центурий, однако он успел удвоить число воинов в них. Что касается прибавления ста новых членов к составу сената, то, по всей вероятности, эти новые сенаторы были избраны из луцеров, которые, как кажется, до этого времени еще не участвовали в сенате. С этих пор триба луцеров, состоявшая преимущественно из латинов, выдвинулась вперед в общественной деятельности. Несомненно, что Тарквиний старался всеми средствами объединить в одно целое различные племена, вошедшие в состав римского народа. Он думал достичь этого, между прочим, и тем, что на Капитолии велел соорудить храмы трем главнейшим во всем Лации божествам: Юпитеру, Юионе и Минерве, придав им, таким образом, значение божеств единого, совокупного государства римского.
Минерва.
Юпитер.
0^0^00000000000^00
Сервий Туллий
 Согласно общепринятой традиции Сервии Туллии был сыном знатной женщины из латинского города Корникула, попавшей в плен к римлянам. Маль*ж вьрос в доме Тарквиния и пользовался величайшей любовью и почетом не только при д воре, но и у сенаторов и народа. Царь выдал за него замуж свою дочь. Когда Тарквиний был убит сыновьями Анка Марция, Сервий Туллий, пользуясь своей популярностью и при содействии вдовы покойного, захватил власть с одобрения сената.
Постройка храма
на Авентинском холме.
Лишь только соседние покоренные римлянами народы узнали о смерти могучего Тарквиния (576 г. до н. э.), как тотчас же стали готовиться сбросить с себя римское иго. Нового царя сильно озаботило всеобщее движение против Рима. Он нашел полезным предупредить своих врагов. Для этого он позвал в Рим на совет представителей латинских городов. Когда они явились в народное собрание, царь в увлекательной речи объявил всем о необходимости прочного, неизменного единства Рима с Лацием, чтобы вместе быть готовым ко всякой случайности и одолеть всякую попытку враждебных народов стеснить Рим или сбросить с себя римское господство. Для ознаменования взаимного единодушия и братства царь в конце речи предложил за общий счет построить в Риме храм и учредить союзный праздник. Местом для того и другого избран холм Авен-тинский, т. е. та часть города, которая по преимуществу была заселена латинами. «Вершины этого холма, — сказал царь, — пусть украсятся святилищем в честь могучей богини природы Дианы, которой весь Лаций воздает поклонение в священных рощах Ферентинских. С высоты Авентина, об-
нимая взглядом Альба нс кие горы с украшающим их храмом Юпитера Латиариса и всю союзную область обоих родственных народов, и римлянин и латин поймут, что в их единстве заключаются общая их сила и общее величие». Кроткая речь царя произвела на собрание глубокое впечатление. И постройка храма, и учреждение союзного праздника решены. Рим и Лаций остались вместе.
Другими средствами Сервий Туллий успел если не приобрести союз сабинян, то, по крайней мере, устранить их от содействия народам, враждебным Риму. На роскошных пастбищах Реатин-ской долины жил богатый владе-
ЯИЯ 94
лец стад Антро Куриаций. Ему удалось откормить на славу замечательно крупного быка. Кто-то из странствующих пророков предсказал ему, что тот, кто этого быка принесет в жертву Диане, сделается царем своего народа. Именно в это время Куриаций слышал о постройке нового великолепного храма на холме Авентинском. Скромный доселе хозяин под влиянием необычайных, честолюбивых замыслов, внушенных ему пророчеством, немедленно отпра
вился со своим быком в Рим. Здесь он обратился к жрецу Сервиев» стена. (IV в. до н.э.).
Корнелию и чистосердечно изложил ему причины, которые побудили его совершить такой дальний путь. Жрец гневно
обратился к нему и стал укорять его в том, что он дерзнул
помыслить приступить к великому жертвоприношению, не омыв прежде своих грязных рук в священных водах Тибра. Устрашенный собственной дерзостью, Куриаций бросился к реке, но в то время как он в порыве благочестия погрузил в нее не только руки, но и всю свою особу, расторопный жрец сам совершил жертвоприношение. Таким образом, все благоприятные последствия этой жертвы достались Риму. Возвратившийся Куриаций застал всех участников жертвоприношения за веселым жертвенным пиром. И ему, как первому виновнику пира, поднесли голову быка. С этой головой он и отправился печально в свой город, рассказал соотечественникам подробно о несчастном случае и умолял их во имя пророчества не поднимать меча на римлян. И набожные сабиняне не подняли меча.
Не так дешево разделались римляне с населением этрусских городов, особенно Вейи, Цере и Тарквиний. Двадцать лет эти города с переменным счастьем отстаивали свою свободу, но под конец все-таки должны были остаться в прежней зависимости от него. Упорная оборона этрусских городов объясняется тем, что римляне не имели возможности вести войны с такой настойчивостью, как при Тарквинии Ириске, в промежутках между войнами Сервий Туллий завершил такие капитальные постройки в Риме и ввел такие важные изменения в составе общества, что ими поглощено было и его
000^00^0000000^^00
Сцена жертвоприношения.
внимание, и силы народа. Остановимся на этих делах, придающих огромное значение царствованию Сервия Туллия.
Прежде всего царь занялся окончанием строительства городских укреплений, начатого его предшественником. Он окружил весь город рвом 30 футов глубиной и 100 — шириной. Из вынутой земли был насыпан вдоль рва огромный вал с толстой наружной обшивкой из камня. В пределы этой новой укрепленной городской черты вошли и новейшие
поселения в Риме, именно на холмах Виминальском и Кви-
Я Декурионы (куриалы) — высшее сословие италийских и провинциальных городов. Как члены городских советов (сенатов) ведали городским управлением, сдачей городских земель в аренду и т. л.
ринальском. Теперь Рим стал таким значительным городом (верст 8 в окружности), что если не населением, то, по крайней мере, пространством равнялся Афинам в цветущий период Греческой республики. Сервий Туллий подвинул постройку нижних стен для Капитолийского храма и, кроме этого храма, воздвиг несколько других, в том числе храм Фортуны, богини счастья. Последний пришелся как нельзя более кстати: следовало же римскому народу каким-нибудь наглядным образом выразить свою признательность богине, которая, посетив Рим, казалось, позабыла о продолжении своего случайного, прихотливого пути и, свернув крылья, решилась опорожнить в этом городе свой рог изобилия.
Несравненно важнее даже этих построек были изменения, сделанные Сервием Туллием в государственном быту Рима. До сих пор масса свободного народа состояла из трех
первоначальных основных племен: рамнов, тициев и луцеров. Каждое племя делилось на 10 курий, а каждое из этих последних, по крайней мере, в древнейшее время, заключало в себе 10 родов или фамилий. Поэтому, первоначально было 300 родов, которым соответствовали 300 благороднейших граждан (дворян), 3000 пеших воинов и, со времен Тарквиния Приска, 300 сенаторов. К этим первоначальным родам присоединились впоследствии образовавшиеся новые,
это естественно и понятно уже из предыдущего повествования. Право гражданства доставалось в Риме нелегко и только за особо важные заслуги. Ощутимым образом права свободных граждан выражались, между прочим, в том, что они
участвовали в делах государственного правления. Собираясь по куриям, граждане подавали свои мнения о делах; в этих случаях решение дела зависело, по всей вероятности, от мнений старшин различных родов. Курии же несли на себе бремя государственных податей и сборов, которые не были правильно и постоянно определены, а по обстоятельствам и нуждам государства понижались или повышались. Далее, на куриях исключительно лежали все тяготы войны, так как в случае войн остальное население города вносило на военные издержки умеренный поголовный сбор и затем оставлялось совершенно в покое.
Старшины родов обыкновенно имели при себе более или менее значительную толпу приверженцев, так называемых клиентов. Клиенты были связаны со своими патронами узами любви и почтения, во всех случаях защищали выгоды и честь дома и, в свою очередь, как члены дома, получали покровительство во всех своих гражданских правах. Остальное многочисленное население города, не принадлежавшее к таким товариществам, хотя и пользовалось в Риме щедрым правом гостеприимства, но перед государством являлось без всяких гражданских прав, могло быть даже ограблено и изгнано из города.
С течением времени древние правительственные роды (патриции) много раз смешивались, имения их переходили от одних к другим, жилища менялись. Изменились отчасти и отношения клиентов к их патронам. Клиенты, да и не только клиенты, а многие из бесправных жителей города приобрели значительное имущество и не нуждались больше в покровительстве патронов, потому что богатство само собой повсюду и во все времена служит достаточным покровительством своему владельцу и доставляет ему над другими очевидные преимущества. Вследствие такой перемены в естественном распределении имуществ между гражданами естественнее распределились между ними впоследствии и налоги.
Взяв за основание деления места пребывания жителей и места нахождения их полей, Сервий Туллий распределил все население Рима на 90 частей, или триб, именно 4 городских части и 86 волостей. Первые четыре получили названия от городских местностей; это были: палатинская, эсквилинская, субуранская (от subura — нижний город) и коллинская, или нагорная (от холмов Виминальский и Квиринальский). В каж-
Клиент.
 Клиенты — в Древнем Риме отдельные лица или целые общины, отдававшиеся под покровительство патрона; получали родовое имя патрона, земельные наделы, неся сельскохозяйственные и военные повинности в пользу патрона.
Клиент.
---------------------------------------- 97
4 Рим, т. 1
aesssasgaasaesssss
Римские бронзовые монеты:
1 — литой асе;
2 — литой семи с;
3 — чеканный асе.
дой части был свой распорядитель, трибун, в ведении которого находились дела хозяйственные, судебные и, кроме того, сбор податей и составление и снаряжение войска. Этот распорядок вначале имел значение только для государственного управления, потому что хотя весь народ подчинен был общим, однообразным основаниям управления, но плебеи (plebs) еще не получили никакого права участия в нем, а тем менее участия в законодательстве. Плебеи получили свое значение гораздо позже, именно тогда, когда все граждане, принадлежали ли они к древним родам патрициев или вышли из простого народа, достигли равноправия в государстве и подавали свои мнения о законах и государственных делах не по куриям, а лично.
Чтобы ровнее распределить между гражданами права и обязанности, царь ввел имущественный ценз. Он, конечно, не надеялся оценить имущество с совершенной точностью, потому что, например, при этой оценке не могли учитываться те поместья, которые патриции приобретали из государственных земель, но ему и приблизительной оценки было достаточно, чтобы разделить граждан по состоянию на 6 классов и 193 центурии и, сообразно с их средствами, распределить между ними права и обязанности, особенно обязанности военной службы.
Первый класс включал граждан, имущество которых оценено было в 100 000 ассов (медная монета) и выше. Из граждан этого класса составлено 80 центурий и, сверх того, к ним же причислены 18 центурий дворянских. Им принадлежало почетнейшее место в битве, т. е. впереди всех, и потому воины этого класса имели полное вооружение: шлем, круглый щит, панцирь, железные набедренники, копье и меч. Ко второму классу принадлежали граждане, состояние которых оценено в 75 000 ассов. Этот класс составил 20 центурий, и еще 2 центурии ремесленников было причислено к нему же. Воины этого класса сражались без панцирей, но с длинными четырехугольными щитами. Имущество каждого гражданина третьего класса составляло 50 000 ассов. В нем, как в предыдущем, было 20 центурий. Воины третьего класса сражались без панцирей и без набедренников. В четвертый класс включены все граждане, имущество которых не превышало 25 000 ассов. И этот класс составлял 20 центурий, к которым, кроме того, прибавлены 2 или 3 сотни флейтистов и трубачей. Вооружены воины этого класса были мечом, копьем и щитом. В пятом классе счи-
жиш 98--
талось 30 центурий. В их состав входили граждане с имуществом, по крайней мере, в 11 000 ассов. В сражении воины пятого класса выходили только с дротиками (дротик — легкое метательное копье) и пращами. Все остальные граждане, имущество которых было еще менее значительно, составляли шестой класс. Этот класс представлял только одну центурию, а по иным сведениям, и того не было, следовательно, весь класс, при решении дел, составлял только и голос или, в последнем случае, оставался вовсе без голоса, т. е. вовсе без участия в государственных делах.
По некоторым историческим данным, существовало еще 2 центурии: одна — милиции, состоявшей из граждан, чье имущество составляло от 1 500 до 11 000 ассов; и другая, состоявшая из граждан еще более бедных. В эти центурии включены были как те граждане, которые обложены были поголовной податью, так и пролетарии, которые вовсе ничего не имели и потому служили для государства лишь ненужным бременем. Впрочем, и они сражались, вооруженные пращами и камнями, а в случае нужды ими же пополняли потери в других центуриях или употребляли их для переноски тяжестей. По числу центурий, составлявших известный класс, определялось и количество имущества, подлежавшего податям и составлявшего принадлежность этого класса; так, например, первый класс был обложен и большими относительно других повинностями как денежными, так и натуральными. Граждане этого класса выступали в походе вместе со своими клиентами и приверженцами, все в полном вооружении.
Зато по центуриям же собирались граждане на Марсово поле и подавали мнения о выборе правителей и начальников, об уничтожении старого закона и введении нового, о войне и мире и, наконец, о всяких жалобах, которые поступали на апелляцию народному собранию. Решение всегда почти зависело от первого класса, если все центурии, составлявшие его, были согласны. Таким образом, установилась в Риме аристократия богатства на месте прежней — аристократии рождения. И теперь, правда, власть оставалась в руках патрициев, ибо они-то и составляли класс значительнейших землевладельцев и крупных торговцев, но все же и меньшие граждане могли пролагать себе дорогу к власти собственной деятельностью и умением обогащаться за счет торговли или во время счастливых войн и, таким образом, приобретать себе больше и больше значения в обществе.
Римские бронзовые монеты:
1 — литой триенс;
2 — чеканный семис.

Римский солдат II класса.
Если принять во внимание значительные цифры, которыми было определено имущество первых классов римских граждан, то приходится иметь высокое мнение о наличных богатствах Рима. Впрочем, необходимо уяснить себе стоимость асса. К несчастью, самые тщательные исследования, сделанные по этой части правдивейшими учеными, каковы Нибур и Бекх, совершенно не сходятся между собой, так как Нибур полагает 100 000 ассов равными 10 000 аттическим драхмам, а Бекх оценивает их в 27 777 аттических драхм, следовательно почти втрое. Первоначально в Риме и в особенности в Этрурии вес асса был приблизительно 1 фунт. Такая монетная единица, требовавшая, конечно, весьма прочных кошельков, по Нибуру, соответствовала достоинством 6/10 одной драхмы. Если так, то имущество римского гражданина первого класса равняется 60 тысячам драхм, т. е. сумме по тогдашнему времени огромной. Правда, Средняя Италия и Этрурия доставляли в избытке для чеканки ассов медную руду, чистую или смешанную с оловом, да и от торговых отношений с Кипром немало стекалось в Рим этой монеты. Поэтому можно допустить, что хотя в Риме и накопились значительные суммы, но, все-таки сравнительно с афинской серебряной монетой, стоимость ассов была невелика. Между тем, есть факты, которые противоречат этому предположению. Лет 100 спустя цена быка была обыкновенно 100 ассов, овцы — 10 ассов, меры пшеницы — 1 асе; следовательно, во времена Сервия Туллия цены эти должны были быть еще ниже. Еще позже на имущество, стоившее 10 000 тяжелых, т. е. фунтовых, ассов, глядели как на богатство, а между тем мы видели, что такое имущество при Сервии Туллии было близко к пролетариату, так как оно не давало права стать гражданином пятого класса. Вероятно, что при упомянутой оценке имущества, употреблены ассы гораздо меньшего достоинства, чем первоначальные фунтовые ассы, что отчасти объясняется уменьшившимся притоком меди в Рим. И, кажется, мы не ошибемся, если примем стоимость асса в этом случае равной 1/10 драхмы, следовательно, все имущество гражданина первого класса составляло 100 000 ассов. Но все-таки, и при этом расчете, имущество римского гражданина первого класса является более значительным, чем у афинского гражданина времен Солона, так как этот законодатель определил его имущество в 6000 драхм. Чтобы понять возможность этого различия, надо вспомнить, как мы
сказали, изобилие в Италии медной руды, а еще больше — счастливые войны римлян, щедро вознаграждавшие победителей за труды и пролитую кровь. Впрочем, вообще здесь речь идет не о наличности, а о количестве поместий, служивших основанием при оценке имущества римских граждан.
Много других заслуг приписывается также доброму царю Сервию Туллию. Он всеми способами содействовал росту благосостояния народа и даже, по примеру Солона в Афинах, нередко выкупал бедных людей из рабства, в которое их повергла нищета. Между беднейшими он делил государственные земли, чтобы дать больше пищи честному труду и облечь неимущих правами, которые зависели от владения землей. Он улучшил меру и вес, чем облегчил торговые сделки, и даже, говорят, первый стал чеканить в Риме серебряную монету. Понятно, что он пользовался всеобщей народной любовью и уважением, ибо бедные классы видели в нем надежного защитника от надменности и притеснений патрициев. С другой стороны, патриции, негодуя на царя за отнятые у них привилегии, смотрели на него, как на счастливого выскочку и, видя как он покровительствует черни и ее мнимым, по понятию аристократов, правам, не могли забыть, что он сын рабыни и при всяком удобном случае действовали враждебно. Сервий Туллий, полный доверия к своей небесной покровительнице Фортуне, которая — как говорит предание — часто сама сходила к своему любимцу, деятельно трудился над улучшением народного быта и даже, полагают, обдумывал средства ввести в Риме вместо монархии свободную республику с правом избрания правителя всеобщей подачей голосов.
Не удалось царю исполнить всех своих благих намерений: в недрах собственного семейства — как повествует древнее предание — зрела угроза маститому, любимому правителю Рима. От Тарквиния Приска осталось двое сыновей, которых Сервий Туллий держал при себе и любил как своих собственных детей. Старший из них, Луций, надменный и непокорный, не мог смириться с мыслью, что он устранен от престола, который занимал его отец. Младший, Арун, кроткий и послушный, постоянно выказывал царю свою искреннюю к нему привязанность и благодарность. Царь отдал им в супруги своих обеих дочерей — обеих звали Туллиями — и при этом распорядился так, что кроткую и ласковую старшую выдал за Луция, а гордую и честолюбивую меньшую —
Фортуна (статуя Ватикана). В римской религии богиня счастья, случая, удачи. Изображалась с рогом изобилия, иногда на шаре или колесе, часто с повязкой на глазах.
за Аруна. Он надеялся этим способом дополнить и уравновесить свойства обоих братьев, но ошибся в своих ожиданиях. Скоро гордые, честолюбивые характеры узнали друг друга и сошлись вместе, чтобы лучше обеспечить общий план действия. Первыми жертвами их замыслов пали Арун и старшая Туллия. Без отцовского согласия младшая сестра вышла за Луция Тарквиния. Престарелый царь
Тетрастительный (имеющий четыре колонны на фасаде) храм мужественной Фортуны.
не мог ни помешать их союзу, ни расстроить коварные козни, которыми Тарквиний хотел погубить тестя. Без труда Тарквиний составил сильную партию из приверженцев переворота. Денег и обещаний он не жалел, а в недовольных патрициях нашел надежную опору своим планам. Правда, первая его попытка лишить Сервия Туллия царской власти решительно
Стена Сервия Тулия в Риме.
1-я половина IV в. до н. э., арка — II—I вв. до н. э.
не удалась, от народного негодования он едва успел спастись бегством; трогательная речь царя, проникнутая сознанием правды и законности, еще больше привязала к нему народ, но, воспользовавшись временем жатв, когда народ занят был на полях, Тарквиний попытался во второй раз. Как будто бы облеченный царской властью, он созвал сенат в курию и в сопровождении многочисленных приверженцев, окруженный ликторами и вооруженными сателлитами, одетый в пурпурную тогу и с царской повязкой на голове, явился в собрание. Здесь, заняв царское место, он опять произнес свои прежние обвинения против Сервия, называя его выскочкой презренного рода, осуждая его нововведения, и еще раз повторил, что он, а не Сервий законный наследник римского престола.
Еще не окончил Тарквиний своих бесчестных обвинений, когда явился царь в сопровождении многочисленной свиты. Оскорбленный наглостью своего зятя, царь хотел согнать его с непринадлежащего ему места, но он забыл о своих летах и о том, что заботы и труды преждевременно отняли у него физические силы. Гневно устремился на него Тарквиний и сбросил его со ступенек на каменный помост. Разбитый и окровавленный, поднялся старец и медленно направился к своему жилищу. Приверженцы Тарквиния бросились вслед за ним, и среди улицы под ножами убийц пал тот, кого большая
ОИОООО 102-------
SBSBSSHHSBSSSSSSSS
часть населения благословляла за отеческие заботы о благе народа.
Туллия с нетерпением ожидала во дворце вести о том, чем кончилось дело, подготовленное вместе с ней ее мужем; наконец, не дождавшись, она поехала сама в курию. Кони помчались. Вдруг возница видит тело царя, распростертое на улице. Он силится сдержать коней, но ослепленная страстью царевна не видит и не слышит ничего, а мчится вперед и топчет окровавленные останки своего отца.
Вот что сохранило предание о печальном конце Сервия Туллия. Предание звучит такой тоской, что, читая его, будто слышишь об убийстве Атрида в Микене («Одиссея», песнь XI, ст. 405—455), но в основе первого, очевидно, лежит больше исторической правды, потому что оно лишено того поэтического оттенка, с которым является эллинский миф, заканчивающий свою страшную повесть искуплением совершенного злодейства при помощи возрожденной человеческой природы и при содействии самих богов. Конечно, нельзя отрицать, чтобы и в повествовании о Сервии Туллии не было много неверного, шаткого, баснословного. В сохранившемся отрывке из речи императора Клавдия говорится, что род Сервия Туллия происходит из Этрурии. Судя по этому отрывку, надо полагать, что упомянутый нами предводитель тусков, Целее Бибенна жил не во время Ромула, а позже, во время первого Тарквиния, и был сам выходцем из Этрурии, где он странствовал во главе шайки искателей приключений. После смерти Бибенны, говорит Клавдий, какой-то Мастарна занял его место, но, теснимый отовсюду неприятелем, должен был искать спасения в Риме. Он-то, по уверению Клавдия, и стал впоследствии царем под именем Сервия Туллия. Но действия добродетельного государя, все законодательные и гражданские учреждения, приписываемые ему, положительно носят на себе отпечаток, не свойственный природе грубого предводителя праздношатающейся толпы тусков. Это, наконец, так малоправдоподобно, что насчет Сервия Туллия сделано и другое предположение, именно будто бы он явился в Рим с толпой не тусков, а тирренцев, которые отдельными отрядами вели отчаянную войну с разенами. Неопровержимо, что в различные времена этруски толпами переселялись в Рим, но из этого факта делать заключение о тождественности личности Мастарны с Сервием Туллием — дело чрезвычайно опрометчивое. Го-
 Традиция приписывает Туллию такие конкретные и важные дела, которые едва ли могли быть вьдуманы. Прежде всего — знаменитую реформу, состоявшую в учреждении имущественного ценза и в распределении в соответствии с ним политических прав и военных обязанностей независимо от сословной принадлежности. Далеко не все в ней достоверно, но само ядро реформы производит впечатление подлинного факта. Далее С. Туллию приписывается постройка городской стены. Остатки ее сохранились среди сооружений более поздней эпохи. Наконец, характерно чрезвычайно сочувственное отношение к С. Туллию традиции. Плебеи чтили его память ежемесячными возлияниями. Эти положительные черты предпоследнего римского царя не только служат лишним аргументом в пользу его историчности, но и подтверждают его неэтрусское происхождение.
юз ооотео
раздо вероятнее, что Сервий Туллий по происхождению принадлежал к римскому же народу и из черни возвысился до престола благодаря какому-нибудь государственному перевороту, о котором история молчит.
Луций Тарквиний Гордый
История дала этому седьмому и последнему римскому царю прозвище Superbus, т. е. гордый, и, сколько бы ни было преувеличенного в сказаниях об этом царе, но прозвище верно очерчивает его личность. Все исторические данные единогласно свидетельствуют, что он властвовал с презрением ко всякому божественному и человеческому праву и умел устранять всякое возникавшее в народе спасительное ограничение его произвола. Он и не являлся к народу иначе как в сопровождении многочисленной свиты царских ликторов. Впрочем, он и с
Тарквиний Гордый, свергающий тестя своего, Сервия Туллия.
ними не считал еще себя совершенно защищенным и потому завел при себе особенных, безотлучных, надежных телохранителей. Ночью они не покидали дворца, днем же, вооруженные мечами и копьями, повсюду следовали за царем. То судебным приговором, то кознями и убийством царь или погубил, или лишил всякого значения в обществе всех лучших приверженцев своего предшественника. Сенат от этого значительно уменьшился в составе, но царь не только не пополнял его, а, напротив, стал созывать его к совету как можно реже и вообще держал его в тени, желая постепенно ослабить и уничтожить доверие к нему народа. Царь устроил при себе особенный совет из людей, вполне ему преданных, которые во всех действиях царя были безус-
®SSSS 104
ловно на его стороне и прославляли каждое его предприятие. Те же самые патриции, которые недавно поддерживали царя, были теперь в числе самых недовольных. Подпав под произвол новой власти, они сильно ошиблись в своих ожиданиях и, таким образом, достойно были наказаны за предательство добродетельного Сервия Туллия. Железное иго гордого царя еще больше тяготело над остальными классами римского населения. И если народ, обремененный тяжелыми работами и всякого рода налогами, осмеливался произнести одно слово жалобы или неудовольствия, то жестокие наказания были ему единственным царским ответом.
В Тарквинии Гордом воскрес честолюбивый дух его отца. Ему недостаточно было Рима, он хотел неограниченно властвовать над обширным царством. Покоренные народы, как обыкновенно при смене царя в Риме, опять попытались освободиться из-под ига. Тарквиний употребил против них и силу, и хитрость.
Раньше других зашевелились сабиняне в своих городах. Они отказались признать Тарквиния царем. Прежде чем приступить к усмирению непокорных народов, Тарквиний постарался скрепить Латинский союз. Октавий Мамилий, владыка Тускула, во всем Лации пользовался огромным влиянием; Тарквиний выдал за него свою единственную дочь. Потом он созвал представителей латинских городов. И по царскому желанию сошлись представители в издревле прославленные Ферентинские рощи и стали рассуждать© предстоявших дел ах. Сам царь явился после всех. Воззвание царя к латинам идти вместе на враждебные Риму народы встречено было без особенного сочувствия. Один богатый и отважный владелец из Ариции, Турн Гердоний, открыто обвинил царя в том, что он стремится поработить Лаций. Царь был смущен, но на следующий день он сумел найти предлог к обвинению Турна в предательстве латинских городов. Подкупленные свидетели подтвердили царское показание. Турн был устранен с собрания и предан суду; союз Рима с Лаци-ем возобновлен, войску латинских городов предстояло готовиться к походу.
Еще до похода Тарквинию посчастливилось приобрести в союзники герников и вольсков. Первые присоединились единодушно, а от вольсков явились на помощь только два города — Эцетра и Анций. Желая ознаменовать успех, увенчавший начало предприятия, царь учредил ежегодное союзное
 Тарквиний Гордый, согласно римскому преданию, последний царь Древнего Рима (в 534/533—510/509 гг. до н. э.). Пришел к власти, убив Сервия Туллия; изгнан римлянами.
шиашживииввииив
Анксур, город вольсков.
празднество с жертвоприношениями, общественными играми и веселым пиром. Место для этого празднества царь выбрал на вершине Альбанской горы, на месте развалин Альба-Лонги. Учреждение это долгое время оставалось в силе. Праздник этот служил очевидным напоминанием о братском союзе народов. Собираясь сюда, под кров Юпитера Латиариса, храм которого с вершины горы Альбанской господствовал надок-
рестными долинами, холмами и горами, союзники как будто
безмолвно повторяли друг другу уверения в общности своих
интересов.
После этих подготовительных мер царь во главе союзного войска двинулся против враждебного Риму города вольсков — Суессы-Помеции. У стен Суессы войско его защитников было разбито наголову, город взят приступом и разорен. Богатая добыча досталась победителям, но они не остановились здесь, прошли всю область вольсков, разрушили город Анксур и в самой земле непокорного народа основали две римские колонии — Сигнию и Цирцею. Отсюда, быстро повернув назад, Тарквиний, оставив Рим слева и Альбанские горы справа, пошел прямо на сабинян, которые только теперь собрались было идти на помощь Суессе-Помеции. Сабиняне шли двумя отрядами. Союзники поочередно уничтожили их совершенно. Следствием этого поражения было то, что не только сабиняне, но и этруски остались в прежней зависимости от Рима. Тарквиний отпустил союзные рати и покрытый победной славой, с богатой добычей возвратился в столицу.
Скоро вызвал Тарквиния на битву другой неприятель, решивший собственными силами завоевать независимость. Это был город Габии, расположенный в самом центре Лация. Царь не хотел опять призывать союзников и сам, с римским войском, выступил против отважного города, но встретил большие затруднения. Город широко раскинулся на северной стороне Альбанских гор, по длинным склонам давно потухшего вулкана. Протяженность города не позволяла обложить его отовсюду, а крутой подъем к нему не давал возмож-
ossooassasasasssss
ности римскому войску взять его приступом. Вдобавок городское ополчение увеличилось множеством воинственных граждан, изгнанных Тарквинием из Рима, и храбрых беглецов из Суессы-Помеции. Габийцы часто предпринимали весьма утомительные для осаждающих вылазки и даже при случае лесом и горными тропинками пробирались дальше и беспокоили сам Рим. Тарквинию ничего больше не оставалось, как прибегнуть к хитрости. Старший сын его Секст под предлогом спасения от жестокости своего отца бежал в Габии. Он был принят радушно: никого не удивило, что Тарквиний даже к собственным детям был жесток.
Секст не замедлил отличиться в вылазках. Счастье, видимо, благоприятствовало ему во всех его предприятиях против осаждавших. Скоро габийцы так доверились ему, что совсем передали ему главное начальство над городом и над всеми его силами. Тут, по условию, Секст посылает к отцу преданнейшего раба спросить, что ему делать дальше? Посланный застал царя в саду. Не чувствуя доверия ни к кому из людей, царь и посланному не дал никакого ответа, а только гневно ходил по аллее, усаженной маком и сбивал самые яркие и полные маковые головки. Посол повторил свой вопрос. «Ступай откуда пришел, — сказал ему жестко Тарквиний, — и скажи моему неразумному сыну, что ты здесь видел». В недоумении возвратился посланный к своему господину и передал ему в точности, что видел и слышал. Сын был достоин своего отца, он понял намерение последнего и, не теряя времени, постарался ослабить или уничтожить всех значительнейших и богатейших граждан города Габии. Потом, воспользовавшись темной, бурной ночью, Секст отворил ворота города римлянам. Совсем неожиданно для габийцев Тарквиний обошелся с ними довольно кротко и предоставил город в вотчинное владение Сексту.
Теперь, наконец, Тарквиний получил возможность привести в исполнение те планы, которыми он надеялся прославить себя в Риме. Он принялся за постройку, украшение города и тому подобные дела. Военная добыча и труд порабощенного римского народа представляли царю богатые средства для исполнения своих намерений.
Расширив большой цирк, продолжив водопроводные каналы, Тарквиний приступил, наконец, к окончанию строительства капитолийского храма, начатого при его отце. По приказанию царя, привлеченные щедрым вознаграждением,
Памятная медаль в честь договора с Габиями.
^^^^00^00000000000
Н Термин — в римской мифологии божество границ, межевых знаков, разделявших земельные участки. Кроме большого числа Терминов, существовал культ одного Термина; изображавший его камень был помещен в Капитолийском храме, что символизировало нерушимость границ Рима и их постоянное расширение. Согласно легенде, этот Термин вместе с Ювентой остались на Капитолии, когда царь Тарквиний Древний решил заложить храм Юпитеру на Капитолии и жившие там божества удалились.
Ювента — в Риме богиня юности. Юноши делали взнос в ее кассу по достижении возраста мужей. Почиталась на Капитолии вместе с Юпитером, что символизировало вечную молодость Рима.
явились из Этрурии искусные зодчие и ваятели; в рабочих, как мы сейчас сказали, недостатка не было. Закончили постройку нижних стен, приготовили площадь и на ней на нескольких предварительно сделанных громадных уступах возвели здание храма. Здание это представляло правильный четырехугольник. Длина храма футов на 15 превышала ширину его. Тройная колоннада этрусских стройных колонн составляла пространный портик, поддерживавший высокий и чрезвычайно далеко вперед выступавший (по этрусскому архитектурному стилю) фронтон здания. Вдоль боковых стен также шел ряд колонн. Внутренность храма представляла три отделения: большее, среднее, было посвящено Юпитеру, как владыке Олимпа; отделение по правую от него сторону — Юноне, а по левую — Минерве. При значительном углублении этих отделений оставалось еще немало свободного места. Тут разместили Ювенту (Юность), Термина (бога границ) и другие римские божества.
В среднем отделении храма было поставлено изображение всеблагого и всемогущего Юпитера работы этрусского художника Туриана Фрегельского. Статуя была сделана из глины. Божество изображено в сидячем положении, в правой руке — молнии, в левой — скипетр. Нечего и говорить о том, как далеко было это изображение Юпитера от того идеально прекрасного и возвышенного создания, которым Греция обязана была Фидию. Другие статуи богов — также из глины — были расставлены на выступах кровли и по краям строительных балок, впоследствии же на самом гребне кровли помещена была квадрига, т. е. четверка коней.
Под зданием храма прорыты были — а в скалах пробиты — разные ходы и галереи. Кажется, это было исполнено по предложению самого Тарквиния Приска. Вероятно, галереи эти назначались для погребения усопших по этрусскому обычаю, а может быть, они были сделаны просто для того, чтобы было где сохранять храмовые ценности. Остатки этих галерей уцелели до сих пор.
Итак, намерение обоих Тарквиниев исполнилось: великолепный храм увенчал собой вершину Капитолийского холма и вся гора благодаря громадным стенам приняла вид грозной крепости. И с вершин Капитолия в течение многих столетий величественное жилище Юпитера следило за тем, как у ног его, на форуме, массы народа римского, движимые то единодушием, то раздором, собирались и решали судьбу
sasasssessssssssss
царств и народов. А сам храм стоял непоколебимо, ибо, хотя он иногда и страдал от времени или огня, но постоянно восстанавливался в своем первоначальном виде.
Однажды, размышляя о постройке храма, Тарквиний сидел в атрии своего дворца. Вдруг является к нему неизвестно откуда высокая, важного вида женщина, в странной не римской одежде, и предлагает ему за высокую плату купить 9 рукописных свертков,
Грот сивиллы.
говоря, что в них открыты будущие судьбы Рима. Царь от-
казал ей, помышляя о том, как много еще нужно ему денег для окончания храма. Таинственная незнакомка через неко-
торое временя является опять и за ту же цену предлагает купить уже не 9 свертков, а только 6 из них: остальные 3 она сожгла. В этот раз царь выпроводил ее еще скорее. Но и в третий раз пришла незнакомка, предложила уже только 3
свертка за туже цену и грозила, что, если царь откажет, она сожжет и последние — и погибнет пророчество о Риме. Смущенный странными обещаниями и требованиями, царь немедленно созвал жрецов и гадателей. От них узнал он, что незнакомка не кто иная, как Амальтея, вдохновенная пророчица, сивилла из Кумы что живет она в таинственной пещере у темных вод Аверна (близ Неаполя); что, наконец, приобретение ее свертков составляет для Рима предмет необычайной важности. Царь заплатил пророчице, что она требовала, а приобретенную драгоценность повелел особенным чиновникам хранить в подземелье Капитолия и совещаться с пророчествами лишь по требованию сената, и то в случаях особенной важности. Сивилла, получив свой мешок золота, оставила озабоченное собрание и скрылась по тропинке, которая вела к Авернскому озеру. Мифическое сказание о введении в Риме книг сивиллы, оказавших весьма значительное влияние на развитие римской религии и
римского народа, утверждает, что книги эти занесены из греческого города Кумы. Они написаны на греческом языке и повествуют многое об эллинских божествах. Поэтому-то в помощь чиновникам, которым поручено хранение книг,
Ю9
00000^000000000000
Священная дорога в Дельфах.
	Дельфы — древнегреческий город в юго-западной Фокиде (Средняя Греция), общегреческий религиозный центр с храмом и оракулом Аполлона.
Святилище в Дельфах.
	Пифия — в Древней Греции жрица-прорицательница в храме Аполлона в Дельфах.
даны переводчики — толкователи. Последние обязаны были не только переводить их, но и объяснять.
Сам царь не имел особенного доверия к этим пророческим спискам. Он даже не заглянул в них, чтобы поискать объяснения тем странным явлениям, которые в последнее время беспокоили его, например змее, выползшей из пустого столба в царском жилище; паре орлов, растерзанной коршуном в их гнезде вместе с птенцами и т. п. Царь послал в Дельфы, чтобы от знаменитого оракула Аполлона получить верные и ясные толкования и советы. Послы под руководством двух царских сыновей Арунса и Тита с богатыми дарами отправились в Грецию, В числе послов был и близкий царский родственник, Луций Юний, прозванный Брутом (brutus — тупоумный) за ту кажущуюся простоту и недальновидность, под которыми Луций Юний любил скрывать истинные свои свойства. Если верить преданию, то это заимствованное тупоумие служило для Луция единственным спасением от преследования Тарквиния. Отецего, также Луций Юний, зятьТарквиния При-ска, уже давно погиб жертвой подозрительного тирана, старшие братья его также. Впрочем, здесь предание, кажется, само себе противоречит, ибо оно говорит, что этот Луций Брут предводительствовал в сражениях отборными дружинами. Сомнительно, чтобы опытный в военном деле Тарквиний облек таким важным и высоким званием человека, которого считал бы тупоумным.
Послы с многочисленной свитой в устье Тибра, именно в Остии, сели на заранее приготовленный для них корабль и вышли в море. Без всяких приключений обогнули они счастливые берега Италии, переплыли Ионийское море, вошли в залив Крисайский и, недалеко от развалин Кирры, ступили на землю Эллады. Тут они пошли вверх к горному источнику. Вот заблестели на солнце снежные верхушки Парнаса, а потом в глубокой долине показались и беломраморные колонны дельфийского храма. Послы вступили наконец в священные портики и передали пифии, или, лучше сказать, жрецам, принесенные дары. Выступил и Брут и подал в дар свой дорожный посох. Царевичи, его родственники, долго смеялись над его простотой, но жрец, удалившись с посохом в святилище и сняв с него кору, увидел, что он весь из чистого золота. Тогда царевичи спросили оракула, какая опасность может грозить царю и что за странный смысл тех непонятных видений, которые его тревожат в последнее время? Пифия отвечала: «Тогда царю
дива но--------
будет грозить опасность, когда собака заговорит по-человечьи». Этот ответ показался им совершенно темным, но рассеял их страх. Им и в голову не приходило, чтобы их тупоумный товарищ, который часто забавлял, их, подражая собачьему лаю, мог когда-нибудь человеческой речью оправдать пророчество пифии. Потом царевичи спросили, кому достанется владычество в Риме? Оракул ответил: «Тому владычество, кто пГервый поцелует
свою мать». И опять не поняли царевичи истинного смысла слов пифии и сговорились: по возвращении домой, обоим в одно время поцеловать мать свою, Туллию. А Брут в это время припал к земле и поцеловал общую кормилицу-мать. Мно
Предметы, найденные в Ардии (музей Кампана, Лувр).
го и других вопросов предлагали оракулу; наконец послы, довольные исполнением царского поручения, покинули Элладу и, благополучно возвратившись домой, занялись каждый своими, на время оставленными, делами.
Еще до возвращения римских послов была готова новая, неизбежная для Рима война. В земле рутулов, в городе Ардея, собралось беглецов из Рима не меньше, чем было в Габиях. Они подстрекали город идти против Тарквиния, и Ардея, надеясь на свои крепкие стены, а еще больше на неприступное положение города на крутых утесах, отважилась померяться с Римом. Тарквиний решил опередить врага и с сильным войском подступил к городу. Но царь не мог предпринять никакого решительного нападения. Частые приступы были несколько раз отбиты храбрыми гражданами. Тарквиний, насколько мог, обложил город и надеялся, посредством плотной осады привести к голоду и принудить к сдаче. Итак, дело отложилось на неопределенный срок.
Царские сыновья также участвовали в осадном войске. Скучая из-за медленного хода дела, царевичи со своими друзьями и приближенными собрались однажды в палатке, чтобы общими силами придумать себе развлечение для борьбы со скукой. Полные чаши и игры, народные песни и веселая болтовня оживили общество. Разговор коснулся женщин. Каждый из собеседников хвалил свою жену. Восторженнее всех говорил Тарквиний Коллатин о своей домовитой, прелестной и добродетельной Лукреции, дочери значительного патриция Спурия

 Тимократическая конституция Сервия Туллия закрепляла главные права в Римском государстве за первым классом состоятельных граждан, большинство которых составляли патриции. И все-таки родовая знать враждебно приняла Сервиеву реформу, рассматривая ее как усиление царской власти и ограничение своих привилегий.
Несогласия между царем и аристократией усилились при преемнике Сервия Туллия Тарквинии Гордом последнем, седьмом римском царе. Древние историки изображают Тарквиния честолюбивым тираном, высокомерно обращавшимся с аристократией, не созывавшим сената, обременявшим на* род повинностями и налогами. В конце концов вьведен-ные из терпения граждане возмутились, подняли восстание и изгнали ненавистного царя. Поводом к восстанию послужило оскорбление, нанесенное сыном Тарквиния Секстом Лукреции, жене знатного римлянина Тарквиния Коллатина. Благородными мстителями за поруганную честь женщины явились Юний Брут и Валерий Побли-кола, «друг народа», основоположники Римской республики.
Лукреция. Тотчас сообща решено немедленно отправиться в дом к Тарквинию и своими глазами убедиться, действительно ли Лукреция заслуживает таких восторженных похвал своего мужа, но прежде, для сравнения, назначено заглянуть в дом к царевичам. Сказано — сделано. В жилище царевичей они не встретили никакой скорби: в отсутствие мужей жены, предоставившие домашнее хозяйство заботам рабов и рабынь, сами отправились к друзьям и подругам и в веселом обществе щедро вознаградили себя за невольное одиночество. Не вдаваясь в расспросы, когда и куда уехали царевны, прибывшая молодежь гурьбой отправилась в Колацию, к берегам Анио. Здесь жило семейство Тарквиния Коллатина.
День давно уже склонился к ночи, когда прибыли нежданные гости. Лукреция готовилась сложить дневные работы, свою пряжу и тканье и отпустить всех домашних работниц на покой. Радостно бросились жена и дети навстречу Тарквинию, ласково приветствовала прекрасная хозяйка прибывших с ним гостей и радушно угощала их. После короткого визита все, так же неожиданно, как приехали, отправились в лагерь. Тарквинию не нужно было теперь словами уверять своих друзей: все они сами увидели и оценили достоинства его жены. Но не на радость Тарквинию послужила эта поездка. С той минуты, как увидел Лукрецию Секст Тарквиний, постыдная страсть охватила его душу. Он не умел да и не хотел сдерживать ее, свои страсти он давно привык считать законом. Через несколько дней Секст покинул лагерь под пред логом, что его зовут на время в Габии какие-то важные дела. Но не в Габии, а в дом Коллатина, его двоюродного брата, тянуло Секста. С пути повернул он тропинкой в Колацию и к ночи достиг желанного места. Как и в первый раз, он встретил ласковый привет хозяйки. По желанию Секста ему приготовили в доме ночлег. Тихая ночь спустилась на окрестные поля и нивы, успокоительный покров ее окутал мирное жилища Коллатина, только не коснулся души Секста, охваченной пожаром страсти. С ножом в руках и затаив дыханье, он прокрался в спальню Лукреции и при первом крике ужаса, которым он был встречен, Секст угрожал, что, ежели Лукреция осмелится сопротивляться, он убьет спавшего тут раба, поднимет на ноги весь дом и завтра разгласит по всему Риму, что он застал Лукрецию в объятиях раба. Такая угроза не могла не подействовать на несчастную женщину. К тому же она не сомневалась, что Секст способен ее исполнить. Успех преступника был обеспечен. Мольбы и слез он не слы-
хал и не заметил. Он видел только удовлетворение своей зверской страсти и, торжествуя победу над несчастной жертвой, в ночь, тою же тропинкой, вернулся в лагерь. Он позабыл или не знал, что преступление не гибнет, а живет и зреет и, как тайный враг, подкапывается под здание, на котором нечестивец думал основать свое благополучие, подкапывается до тех пор, пока рухнет само здание — и исчезнет след преступника.
Ночью безысходных страданий была эта последняя ночь добродетельной Лукреции. Еще звенели в ушах у нее язвительные угрозы, и она трепетала при мысли о том позоре, которым Рим мог бы встретить ее завтра. Вдруг душа ее прояснилась при воспоминании о недавней безмятежной своей юности, о семейном своем счастье. Из мрака ночного к ней устремился спокойный, доверчивый взгляд любимого мужа; перед ней, как живые, возникли светлые головки ее детей — и ей стало легче, потом опять все спуталось в ее мыслях. Ей показалось, что она навсегда потеряла право на счастье. Неопределенные образы, один другого ужаснее, смущали ее душу, а из хаоса мыслей стала выделяться все яснее одна мысль — мысль о смерти. Смерть ей представилась желанным благом. Только в смерти чаяла она найти конец своим страданьям и забвенье позора и обиды. И несчастная схватилась за это средство. Рано утром, встревоженные посольством из Колации, прибыли туда из Рима отец Лукреции, а из лагеря — ее муж. С ними прискакали и благородный Публий Валерий — впоследствии названный Побликола, т. е. друг народа, — и уже известный Юний Брут. В глубоком трауре вышла навстречу им скорбная матрона. Из ее собственных уст отец, муж, и друзья услышали подробности ночи. Ласковым взглядом она поблагодарила их, когда они пытались утешить ее в скорби, напоминая, что она была лишь жертвой грубой силы. «Ваше дело решить, — воскликнула она, — чего заслужил преступник, а я, хотя свободная от преступления, не хочу быть поводом к тому, чтобы когда-нибудь виновная жена могла в вине своей сослаться на Лукрецию!» И с этими словами гордая римлянка вонзила себе в сердце нож.
Ужас охватил присутствовавших, Брут же, сбросив маску тупоумия, пламенным словом вложил в сердца друзей мужественный дух и убедил их вспомнить, наконец, что они римляне, а не рабы, и сломить иго тиранства, под которым они гнулись до сих пор, или же, по примеру великодушной Лукреции, покончить с презренной жизнью. Четверо друзей поклялись освободить отечество от позорного рабства. И все
Марк Юний Брут*
ИЗ ОПОООО
аааииеиаиееаоиэ
Монета с изображением Брута.
Матрона.
население Колации, узнав о недавнем событии, присоединялось к их союзу.
Необозримый, печальный поезд тянется из Колации в Рим. Как предводитель ополчения, Брут созывает народ на Форум. Народ сходится по куриям, патриции трех древнейших племен — со своими клиентами. Труп несчастной Лукреции, нож, орошенный благородной кровью, говорят народу больше, чем длинные речи. Каждый из присутствующих вспоминает свои собственные страдания. Немногих слов Брута было достаточно, мысль о гибели добродетельной римлянки вдохновляет народ. Все воодушевляются словами Юния Брута. Решено положить конец беззаконию и произволу. Народхва-тается за оружие, ненавидимая всеми Туллия спасается со своей свитой. Ворота города запираются, а на городских стенах расставлены отряды вооруженных граждан.
Спурий Лукреций избран начальником города, а Брут с многочисленными приверженцами спешит в лагерь раскрыть войску положение дел и склонить его на сторону народа и движения. Царь, получивший сведения о том, что готовилось в Риме, окольным путем, с толпой надежных приверженцев, поспешил в столицу. Он надеялся на свое счастье и на неопытность граждан в военном искусстве, но Капенские ворота не открылись перед ним. Ему объявили, что он уже не римский царь (509 г. до н. э.) и проводили его выстрелами. Тарквиний спешит в лагерь, надеясь на войско, и находит, что оно уже все на стороне народа. Тогда Тарквинию ничего более не остается делать, как бежать в Этрурию. Там он спасается с женой и тремя младшими сыновьями и находит там защиту и опору. Старший сын его, Секст, виновник переворота, пал под ножом убийцы при восстании жителей города Габии.
Теперь, спрашивается, сколько во всем этом повествовании исторической истины? Что Луций Тарквиний Гордый был последним из римских царей, что он взошел на престол при содействии патрициев, озлобленных на Сервия Туллия за любовь его к народу, что, наконец, он был свергнут за то, что сильно дал почувствовать народу свой деспотизм, — это исторические факты, не подлежащие сомнению. Вероятно, гнет деспотического правления с особенной силой тяготел над низшими классами римского населения, истощенного в последнее время царствования разнообразными тяжкими работами, если уж эти классы решились помочь патрициям древних фамилий, ибо для бедных классов иго богатых владетельных родов римских было все-

гда и постоянно тягостным. Что касается исхода, постигшего царя Тарквиния, то и здесь в основании лежит историческая истина, ибо сколько раз уже одинаково неизменно повторялся тот факт, что деспот все приносит в жертву своему личному произволу — и жизнь, и имущество, и честь людей! В подробностях об оскорблении римской матроны мы позволяем себе видеть некоторые неопределенности. Не сознаваясь в том, что само событие в основании своем верно, мы припом
ним, однако, что по рассказу историка Ливия какой-то почтен- Гробница Тарквиниев. ный гражданин из этрусского города Клузия, именно Аруне, привел из-за Альп враждебных галлов в свой родной город, чтобы только отомститьЛукуму(Луцию), своему питомцу, который обольстил его жену. Очевидно, что благодаря сходству этих имен с именами сыновей Тарквиния римское предание заимствовало кое-что и из этрусских источников.
Сколько бы ни заключалось мифического в сведениях о первых временах существования римского государства, но неоспоримо то, что под правлением царей Рим достиг значительного могущества. Владения его расширились; соседние народы — латины, герники, часть этрусков и вольсков, должны были волей-неволей служить союзниками Рима, следовательно, более или менее зависеть от него. Города, имевшие в Италии наибольше значение, например Колация, Сигния, Цирцея и другие, Заселились римскими гражданами. Это обстоятельство держало враждебные Риму народы в страхе и почтении. Торговые отношения оживились не только на суше, но и на море. Для морской торговли Остия получила большое значение. Скоро после изгнания Тарквиния был заключен мореплавательный договор Рима с Карфагеном, могущественнейшим морским государством того времени. Договор этот сохранился, и, конечно, он не поддельный. Этим договором, между прочим, обеспечена безопасность от карфагенян городам: Анцию, Ардее, Лавренту, Цирцее, Терра-чине и другим латинским городам, подвластным Риму. Власть Рима чувствовалась на всем пространстве приморского края от равнины вольсков и до мыса Цирцеи, следовательно, даже
П5 оогооо
eaggggggggggggggg
 Изгнание Тарквиниев образует грань между царским и республиканским периодами. Республиканские должности и учреждения входили в Жизнь медленно, приспособляясь к конкретным условиям и видоизменяясь. Принципиальное отличие республиканской конституции от царской состояло в коллегиальности, краткосрочности и выборности правителей (магистратов). Из опасения сосредоточения власти в руках одного человека управление вверялось коллегии магистратов, избираемых центуриатными комициями и ограниченных годичным сроком.
дальше, чем указывает предание. И все эти осязаемые результаты были плодом деятельности римских царей, блеск и слава Рима только отражались на главе государства. Понятно поэтому, отчего слава Рима меркла, лишь только во главе его стоял правитель недальновидный и недеятельный, меркла также и тогда, когда цари, привыкнув к власти и усевшись твердо на престоле, делам государственным предпочитали наслаждения и праздность. Это, впрочем, неизбежные следствия такого порядка вещей: Рим не мог быть в этом отношении исключением. Государство римское, как раскрывают предания, было долгое время монархией избирательной. Тар-квинии и заслужили ненависть и противодействие древних правительственных родов, что уничтожили избирательное право. Последний царь был уверен, что он вконец сломил гордость и противодействие патрициев. Он окружил себя пышным, блестящим двором и не скрывал презрения к древним римским правам, законам и обычаям. Сыновья его следовали примеру отца, если еще не превзошли его в той сфере, в которой могли действовать. Продолжись такой порядок вещей, то в следующее или в третье царствование непременно уснули бы в царствующем доме все силы и стремленья на пользу государству, а порабощенный народ быстро пошел бы к политическому и гражданскому ничтожеству. Но Риму назначено было достигнуть всемирного владычества, — и он не распался, а напротив, в недрах его созрело правительство, которое, вмещая в себя благороднейшие народные силы, не упустило ни разу из вида великую цель, несмотря ни на какие внутренние и внешние государственные потрясения. И Рим развернул свои средства и особенности, он принял охотно и чужеземное полезное, но так соединил последнее со своим существом, что заимствованное превратилось в его собственное. И при всех переменах римский народ оставался, в сущности, неизменным, так же как неизменной оставалась цель его существования — всемирное обладание. Правда, в первое время Рим еще мало заботился о том, что находилось за пределами Средней Италии и за Средиземным морем, но медленно, шаг за шагом расширял он свое владычество, а вместе с тем расширялся круг его политических видов и росла жажда к обладанию, жажда, которая впоследствии привела его к стольким потрясениям и, наконец, к окончательному падению.
ooo^aesBssssssssss
ОБРАЗОВАН НСЭСГЬ ПРИ ЦАРЯХ
В собранье муж совета; в поле сам с сохой;
А кликнул Рим к защите, — и пахарь стал герой.
Семья и общественный строй
в этот ПЕРИОД
Теперь взглянем на римлян в их домашнем быту, на форуме и в лагере. В домашнем кругу римлянин по закону пользовался неограниченной властью не только над рабами, но и над собственной семьей. В этой последней он распоряжался жизнью и смертью каждого ее члена. Рабы еще могли стать когда-нибудь свободными — стоило господину отпустить их, семейство же — никогда. После смерти главы семейства его место занимал старший сын. Другие сыновья имели право создавать свои собственные, независимые от отцовского семейства. Как ни
суровы и ни угловаты кажутся на первый взгляд эти законом установленные основания семейного быта, но в действительности они во многом смягчались под влиянием добрых суп- Пахарь.
ружеских отношений. Римская матрона была одинакового с мужем происхождения, в делах мужа являлась ему советчицей и помощницей, а в управлении хозяйством — главной распорядительницей, что мы видели и в Элладе в ее героический период. В отношении развития умственных и нравственных способностей муж не мог иметь преимущества над женой, как это было в позднейшее время у элли-

Усовершенствованный римский плуг.
нов. В Риме, наоборот ежедневные земледельческие труды или же походы и военные упражнения не давали римлянину возможности заняться своим образованием — также патриархальны были отношения и между родителями и детьми. Последние не покидали родительского дома и тогда, когда достигали уже таких лет, что могли
Римская соха.
 Единицы длины. Основная единица (асе) называется футом (pes). Фут делится на 4 пальмы (palma), 12 дюймов (uncia), 16 пальцев (digitus) и 24 полудюйма (scru-pdus). Фут равен около 11 ’/2 англ, или русск. дюйма.
Локоть или кубит (cubitus) равен 1 ’ /2 фута.
Трость (decempeda) равна 2 шагам (passus), 4 градусам (gradus), 10 футам.
Цепь (actus) равна 120 футам.
Миля (milliarium), путевая мера, имеет 1000 шагов или 5000 футов.
сами взяться за соху. Плодами рук своих содействовать благосостоянию патриархального хозяйства или ратными подвигами возвышать честь своего дома — вот в чем заключались лучшие стремления детей.
Главнейшим занятием свободного римлянина было земледелие. В этом деле помогали ему и жена, и дети, и рабы, если они были. Сам он и пахал, и сеял. Для вспашки земли употреблялся инструмент самого простого и грубого устройства. Бороны в это время римляне еще не знали и потому разрыхляли землю чем-нибудь вроде кирки или мотыги или же просто проходали сохой в разных направлениях. Кроме земледелия, они занимались еще охотой и рыболовством, частью из удовольствия, частью для обеспечения средств к существованию. Леса и поля, реки и озера предоставляли богатую добычу для таких занятий, а право пользоваться этими естественными угодьями принадлежало всем и каждому, ни цари, ни государство не препятствовали этому пользованию. На волка и прочего зверя охотник ходил с дротиком, приспособленным и к метанью, и к удару, мелкую дичь всякого рода и рыбу ловили силками, сетями, неводами.
Одежда римлян была до крайности простой. Мужчины и женщины носили белую шерстяную тунику, большей частью без рукавов и несколько покороче, чем до колен. Так они ходили и дома, и на поле. Если же случалось отправляться в город по делам, в сенат ли, в народное ли собранье на форум, то поверх туники накидывалась тога. Это был кусок белой шерстяной ткани, в форме полукруга, локтей 6 в длину и локтя 4 в ширину. Концы тоги собирали в левую руку, правая оставалась свободной.
Дети ходили в одних туниках, взрослые же носили тоги понаряднее, также белые, но с пурпурной каймой. Как только юноше исполнялось 15 лет, на него в народном собрании
на форуме торжественно надевали тогу гражданина и при этом внушали ему носить ее честно, как подобает свободному сыну Рима. Отсюда его вели на Капитолийский храм, где призывали на главу юноши покровительство богов, и, наконец, в храм богини Ювенты, где вносили его имя в список граждан, способных носить оружие. Тога с широкой пурпурной каймой служила также одеждой высших сановников, она же, наконец, была и одеждой царей.
На царях, возвращавшихся победителями из похода, такая тога иногда блистала разнообразным золотым шитьем, например пальмовыми листьями и т. п. Придворные дамы гордой царицы Туллии прибавили много дорогих, более или менее изящных украшений к скромному наряду римлянки. Очень вероятно, что уже с этого времени стало входить в обыкновение, по крайней мере в кругу знатных женщин, широкое волнистое, украшенное дорогими узорами и шитьем платье (палла). Голову обыкновенно не покрывали ничем, разве только в дороге или на работе носили войлочную шляпу с широкими полями. Впрочем, эта шляпа была знаком свободного гражданина, рабы имели право украшать ею свою голову единственно на празднике Сатурналий. В эти дни несчастный, закабаленный раб получал полную свободу участвовать во всех увеселениях рольных граждан наравне с ними, ибо сам праздник имел смысл воспоминания или, лучше сказать, мечтания о том блаженном времени всеобщей свободы, равенства и невинности, которое... которого никогда не бывало и быть не может. Свободный римлянин не мешал этим сладким грезам — ему оставалась действительность. Завернувшись в свою длинную тогу, гордый сын Рима отправлялся или в курию, где сенат рассуждал о законах и о благосостоянии государства, или на форум, где народ, по куриям или трибам, выражал свое мнение о государственных делах. Впро
Охота и рыболовство.
 Туника (tunica) — древне-* римская одежда, белая шерстяная или льняная рубаха с короткими рукавами. Носилась под тогой.
В Палла (palla) — длинная женская верхняя одежда в Древнем Риме.
В Тога (toga) — верхняя одежда граждан Древнего Рима— кусок белой шерстяной ткани эллипсовидной формы, драпировавшейся вокруг тела.
чем, народ в узком смысле слова состоял все еще только из древнейших родов, главнейшие представители которых при начале государства образовали сенат из ста членов. Впоследствии в это высшее государственное учреждение было
ви®аи»яя®ажн
Римляне.
включено столько же членов, избранных из знатнейших представителей сабинского племени (тициев); наконец, при Тарквинии Приске, прибавлено еще сто подобных же членов, избранных из альбанского корня (луцеров). При рассуждении о важнейших государственных делах, например о назначении правительственных лиц, об избрании царя и т. п., собирались представители всех трех родов, т. е. сенат в полном составе, ибо в собрания по куриям являлись только те роды,
Тога.
мнения которых находили сильную поддержку в многочисленных клиентах и приверженцах. Как в гражданских, так и в уголовных делах, всякий патриций имел право апеллировать на решение курий в собрании равных ему. Этого права плебеи сначала не имели, но они приобрели его впоследствии, когда с помощью военных подвигов и возросшего богатства получили в государстве большее значение. Тогда и они стали составлять по трибам самостоятельные совещания, и в этих совещаниях вышеупомянутые роды не могли получить преобладающего влияния, потому что здесь подача голосов обусловливалась определением ценза по степени имущества. Уже первый Тарквиний, как мы видели, составил из этой среды дворянские центурии, которые получили доступ в сенат. Законодательство Сервия освятило право плебеев созывать свои центурии. Такие собрания служили в особенности защитой от суровости законов о денежных взысканиях. Надо знать, что по закону веритель получал право назначать своему должнику количество процентов, мог требовать процентов на проценты и в случае несостоятельности должника мог закабалить его к себе в рабство и поступать с ним, как угодно. Правда, уже при Сервии Туллии были отменены законы, позволявшие за неуплату долга брать самого должника в кабалу, но во всяком случае обращение к этому собранию центурий имело большую важность. При Тарквинии Гордом постарались ослабить и устранить значение этих собраний и, напротив, возвысить значение бывших до Сервия Туллия законов о долгах. После изгнания последнего царя аристократические роды, чтобы приобрести содействие плебеев при
учреждении нового образа правления, восстановили их права, но потом, когда аристократы снова увидели себя в силе, то отмененные на время законы были не только восстановлены во всей их первоначальной строгости, но и на всякое смягчение их патриции смотрели как на вредное и неуместное послабление. Со своей точки зрения, патриции были правы. Они были прямыми потомками и наследниками тех первых поселенцев, которые во времена основания Рима расположились
на холмах Палатин, Квиринал и Целий отдельными племе- Римлянки, нами, а впоследствии составили вместе одно нераздельное целое. Весьма основательно можно принять, что разные и происходившие от сабинян тиции поселились в Риме на правах завоевателей. Они подчинили себе оседлых поселян и кочевых пастухов, но обращались с ними не как с рабами, а как со своими домочадцами. Из этих отношений и возникли впоследствии добрые отношения патронов к клиентам, отношения, отличавшиеся часто большей искренностью, чем те, которые существовали между родителями и детьми. Правда, перед государством клиент не имел прав гражданина, зато перед судом, перед народной общиной и во всех случаях ответственности перед религией его защитником выступал патрон. За патроном же в качестве слуги-оруженосца клиент следовал в поход. Долгое время клиентам не было дано права приобретать землю в собственность — первые завоеватели владели всеми землями собща и неотчуждаемо, но впоследствии и это обыкновение должно было измениться в их пользу.
Плебс (или община) возник позже. Под ней подразумевалось население завоеванных и разоренных городов. Землевладельческие и гражданские ее права оставались при ней. Плебеи сами вносили свое дело на рассмотрение суда, но в государственном управлении не принимали никакого участия. Их можно сравнить с лакедемонскими периэками, с той лишь разницей, что они жили не в отдельных областных городах, а вместе с коренными римскими гражданами. Потому со временем они достигли одинаковых с этими последними
ssHeaeHBS»esssss
Рим при царях.
прав. В военное время они, как землевладельцы, составляли главную часть пехоты, увеличившееся же состояние возвысило их значение и в центуриате (собрании центурий). Впрочем, при начале Римской республики права и деятельность этой плебейской общины являются еще очень ограниченными. При предложении сенатом нового закона, вновь избираемых правительственных лиц и т. п. у этой общины спрашивалось только ее «да»
или «нет». Мнение ее, следовательно, не могло послужить
	Ауспиции — в Древнем Риме гадания по наблюдениям за полетом и криком птиц и т. д. Ауспиции толковались авгурами.
	Авгуры — в Древнем Риме древнейшая коллегия жрецов, толковавших волю богов главным образом на основании ауспиций.
поводом к рассуждению и оспариванью; право окончательного решения принадлежало все-таки куриям патрициев. Таким образом, более или менее свободное движение плебейской общины зависело от сената и курий. Она была как бы в опеке у старших властей. Эти последние, как опекуны, не забывали обращаться к своей питомице, то желая получить ее согласие на такую-то меру, то ища в ней поддержки в таких-то важных обстоятельствах, — а окончательное реше
ние все-таки принимали они сами и делали то, что им казалось полезнее и нужнее. В действиях своих старшие власти опирались на волю богов, и, конечно, эта воля всегда совпадала с их желаниями, ибо жрецы, как непосредственные служители богов и истолкователи их воли, происходили не из плебеев. При решении вопросов государственной важности прибегали к ауспициям, т. е. к таким очевидным показаниям,
в которых жрецы ясно видели и потом истолковывали народу смысл воли богов. Для таких ауспиций служили полет птиц и другие средства гадания. Итак, по набожному верованию римлянина, все государство, и законы, и учреждения, и всеобщее благосостояние покоились на божественном авторитете. Может статься, что в этой-то вере и нужно искать объяснения того достойного удивления факта, что римские учреждения и весь римский государственный быт развивались не порывисто, не под влиянием резких изменений, а путем хотя медленного, но постоянного, безостановочного совершенствования.
Среди всех перемен и переворотов в государстве надежной опорой, краеугольным камнем его и был, и остался се-

нат, т. е. то собрание знатнейших старейшин родов, которое первоначально избрано было из среды почетнейшего древнейшего гражданства и облечено полновластием — ведать и решать всякие дела совокупно с главой государства и с народом. Учреждение это, хотя и испытывало на себе влияние царей, но все-таки имело большую силу и большой простор для самостоятельной деятельности, ибо на его стороне находилось все гражданство. После изгнания царей, когда на место последних явились часто сменявшиеся и ответственные лица, значение сената должно было возвыситься еще больше. Уже было упомянуто, что во времена царей в состав сената были допущены и плебеи, так называемые patres conscripti, т. е. отцы (старшины) приписанные или призванные; но число их было все еще слишком мало для того, чтобы плебс мог получить в составе сената серьезное влияние. Об этом еще будет сказано ниже.
Устройство армии
С форума отправимся в северную часть города, к Ра-туменским вратам. Справа — мягкий склон Кви-ринала, слева — отвесной стеной возвышающийся Капитолий с городской цитаделью. Выйдем на свежий воздух, в поле. Вот пространная низменность, окаймленная широкой дугой Тибра. Это — Марсово поле. Здесь в полном вооружении собираются граждане по центуриям. Здесь в соответствий с законом Сервия Туллия сенат принимает мнения граждан о мире и войне. Здесь же, наконец, или в самом лагере признается законность или незаконность завещаний, составляемых воинами, которые отправляются в поход. Если имеется в виду сделать смотр только тем гражданам, которым предстоит выбор в полевую военную службу, то на Марсово поле являются лишь те центурии, которые включают в свой состав граждан до 46-летнего возраста. Центурии более взрослых, именно до 60-ти лет, обязаны защищать город (гарнизонная служба). Ясно, что в системе римской военной службы мы встречаемся не с толпой всякого военного сброда, как в азиатских полчищах, а с правильно организованным и благоустроенным целым. Строй войска этого времени напоминает не тот, который мы уви-
Авгур.
Центурион.
ввивваваяиаив
дим впоследствии в римских легионах и их подразделениях, а скорее строй древнегреческих фаланг с той лишь разницей, что ряды римлян не так искусно сомкнуты и движения не так отчетливы, каку спартанцев, у которых война была единственным важным делом в жизни. Впрочем, и в этот период римские граждане уже привыкли держаться в боевом порядке, ловко владеть оружием, слушать команду и по
Римским меч в различные периоды:
1 — короткий меч пехотинца; 2 — длинный меч всадника; 3 — меч времен рыцарей; 4 — короткий испанский меч пехотинца;
5 — меч с рукояткой и поясным ремнем (baHeus);
6 — меч в ножнах (из Помпей).
сигналам рогов и труб двигаться вперед или отступать. Римский меч, впоследствии получивший такую ужасную известность, пока еще не существовал. Меч первого времени с тупым концом и только в редких случаях с двумя лезвиями был приспособлен преимущественно или даже исключительно к тому, чтобы рубить. Как он, так и прочее оружие, делались из меди. При этом, чтобы придать меди замечательную твердость и прочность, ее обрабатывали без жара, молотком.
Во времена царей римские воины решали сражение почти исключительно копьями: это оружие особенно успешно служило им во время боя длинной сомкнутой линией. Воин передовой шеренги сражался в полном блестящем вооружении. Иначе и нельзя: он лицом к лицу стоит с неприятелем. На нем металлический шлем без забрала, боковые крылья которого доходят до плеч; щит из дерева и воловьей кожи в 4 фута длиной, имеющий снаружи в середине медную бляху с остроконечной выпуклостью; на груди панцирь из крепких переплетенных ремней, иногда также с медными бляшками или с медной чешуей; четыре ремня с металлической цепью, защищающие плечи, и шесть подобных же ремней, охраняющих нижнюю часть туловища; медная полоса (набедренник), закрывающая правое бедро, так как щит защищает только левую сторону тела. Под вооружением у воина короткая,
плотно прилегающая к телу туника, а поверх вооружения набрасывается плащ из грубой шерстяной ткани, который во время битвы снимается, так как он мешает свободным движениям. У каждой центурии свой военный значок, свой командир — центурион. У центуриона шлем украшен конской гривой, он отличается от других воинов еще и тем, что у него в
^gsesBaasasseasss
руке виноградная дубинка, назначение которой известно строптивым и неловким воинам.
Конница занимала место или рядом с фалангой, или впереди нее. Кони отличались красотой и силой. Всадники не употребляли ни седел, ни стремян. Оружие всадника состояло из пики или копья, приспособленного для удара и для метанья, и короткого широкого меча, который впоследствии был заменен длинным тесаком. У всадников были также шлемы и щиты (овальные) и, кроме того, широкий кожаный пояс, выложенный металлом. Римскую конницу этого времени нельзя сравнивать с панцирной македонской или фессалийской конницей, из которой Александр Македонский извлекал столько пользы; римская вовсе не годилась для атаки против пехоты, вооруженной копьями, но в отдельных схватках, в напор массой, наконец, при быстром нападении с фланга или с тыла, в особенности же при преследовании неприятеля, она оказывала фалангам драгоценные услуги.
Вот каково было устройство военных сил Рима в тот период, на котором остановилось наше повествование. Эти силы заволновались и закипели, готовясь восстановить значение молодой республики, значение, ослабленное внутренними политическими переворотами. И Рим преуспел в своем намерении. Блестящими победами над врагами он не только обеспечил свою безопасность, но скоро получил возможность, в свою очередь, пользоваться оплошностью или слабостью соседних народов. Тогда он приступил к чужим городам и брал одни из них голодом, другие — штурмом. Нет сомнения, что уже и в это время римляне употребляли штурмовые лестницы, а может быть, даже и штурмовые тараны с металлическими башками. Дюжие воины подносили эти бревна и, раскачав их, пробивали двери и заборы. Впоследствии устройство римского войска изменялось и по форме, и по вооружению, смотря по обстоятельствам. Не изменились только основные черты римского характера: храбрость, вера в Рим, в своих богов и готовность принести любую жертву на пользу отечеству.
Т яжеловоору женным легионер.
ssHssasassaaoosoaa
Авл Метеля («Оратор»).
РИМСКАЯ РЕСПУБЛИКА
ПЕРИОД ПЕРВЫЙ, до децемвирата (509—449)
Преобладание правительственных родов
онсулы. Несомненна и опытом подтверждена истина, что в природе и в человечестве всякое развитие совершается постепенно, шаг за шагом и что то, чему назначено достигнуть величия и прочнос-
ти, растет медленно и ровно. Подтверждение ее мы видим в истории римского народа. Трудно достаются ему первые шаги на поприще деятельности, часто внутренние раздоры или внешние враги грозят уничтожить молодое римское государство
и вычеркнуть его из ряда тех, которые призваны оказывать глубокое и продолжительное влияние на судьбы рода человеческого. Но Рим преодолевает все препятствия, из каждого потрясения выходит победоносно благодаря несокрушимому мужеству, твердой настойчивости, умению пользоваться благоприятными минутами и, наконец, тому, что древние называли судьбой, а мы, христиане, называем промыслом Бо-
жиим.
Власть царская, представитель которой доселе являлся главой государства, была уничтожена, Тарквиний Гордый изгнан из Рима. В низложении его участвовали и ближайшие его родственники, не меньше народа потерпевшие под его деспотическим гнетом. Эти участники принадлежали, по происхождению, к тем трем основным племенам, из которых сложился народ римский, именно — Спурий Лукреций принадлежал к племени рамнов, Публий Валерий — к племени тициев и Тарквиний Коллатин — к племени луцеров. Что касается Юния Брута, то многие историки считают его плебейского происхождения на том основании, что впоследствии эта
оотев. 126------

фамилия не раз встречается среди простого народа, но если вспомнить, что и он был в родственных связях с царским семейством и занимал весьма важные государственные должности, то, кажется, можно смело причислить его, следуя в этом за историком Швеглером, к древнему римскому гражданству.
Обыкновенно повествуется, что после уничтожения царской власти народные центурии избрали представителями республики двух консулов и облекли их на один год царской властью. Это едва ли вероятно. Такой факт не сообразен с постепенным ходом развития государственных учреждений. По другим историческим данным, первые представители республики названы были преторами. Может статься, что четверо упомянутых мужей приняли в свое ведение государственные дела на таком основании, чтобы заниматься ими или всем вместе, или поочередно, а может статься и то, что, по примеру многих латинских городов, Рим поставил на место царя — диктатора и на эту должность избрал именно Тарквиния Коллатина, как ближайшего родственника последнего царя. Впрочем, не станем придавать большого значения неопределенности, которая представляется здесь относительно названий, полученных первыми представителями республики; дело остается делом, и мы будем называть их славным именем консулов. Важно то, что консулы вместе с сенатом и с древним гражданством на первых порах занялись всевозможным улучшением быта плебеев и очень охотно восстановили благоприятные для них законы Сервия Туллия и, между прочим, закон об уничтожении кабалы за долги и об апелляции в народный центуриат в случаях уголовных, где дело касалось личности, свободы и жизни. Но все это делалось лишь на первых порах, пока патриции опасались козней изгнанного царя. Чуть только Тарквиний Гордый потерял всякую надежду на успех, чуть только республика увидела себя крепкой, родословная гордость тотчас опять заговорила в патрициях, они вспомнили свои древние права и преимущества, и народ потерял все, что было ему уступлено в избытке радости, и впал в рабство еще тяжелее того, в котором он находился при Тарквинии.
Следуя большинству писателей, мы считаем началом республики 509 г. до н. э. Что касается дня ее основания, то римские историки почти единогласно признают этим днем 24 февраля, когда праздновалось Бегство царя. Не забудем,
 Претор — в Древнем Риме первоначально высшее должностное лицо, затем с 367 (или 366 г.) до н. э. младший коллега консула. С 242 г. до н. э. избирались два претора: один для ведения судебных дел между римскими гражданами, другой — между гражданами и чужеземцами.
Консул между двумя фасциями, увенчанными лавровыми венками.
Фасция.
 Консулы — в Древнем Риме два высших должностных лица, избиравшихся на 1 год. Обладали высшей гражданской и военной властью. В эпоху империи утратили реальное значение, звание консула превратилось в почетный титул (число консулов увеличилось).
однако, что этот праздник существовал уже и во времена царей: день 24 февраля посвящен был приношению всеобщих очистительных жертв, а назывался он Бегством царя, вероятно, потому, что, убив жертвенное животное, на которое предварительно жрецы переносили все грехи царя и народа, царь быстро убегал с этого места, а за ним следовал и весь народ, как будто боясь, чтобы грехи снова не перешли к их недавним законным владельцам.
Государственные дела нисколько не расстроились от бегства Тарквиния Гордого. Верховное правление по-прежнему осталось в руках сената; курии и центурии по-прежнему выражали свои мнения и составляли заключения о предлагаемых сенатом мерах. По преданию, сенат назначал на каждый день нового временного царя. Так обыкновенно бывало во времена царей при смерти монарха до избрания нового. Во время бытности Спурия Лукреция царем были избраны, по его же предложению, консулами Юний Брут и Тарквиний Кол-латин (509 г. до н. э.). Народные центурии, собранные на Марсовом поле, единодушно одобрили это избрание. Оба консула были облечены на один год всеми внешними знаками царственной власти и самой властью. Консулы созывали сенат; на совещание являлись в пурпурной тоге и восседали на курульном престоле; делали смотр войскам, а в случае войны командовали ими. Во всех официальных появлениях консулов их сопровождали 12 ликторов со своими фасциями (пучками прутьев с секирой в середине) — знаком власти консулов над жизнью и смертью подсудимого.
И в этот период римской истории предания играют еще значительную роль, но из тумана первоначальных летописей римских уже выделяются понемногу такие образы и факты, которые, бесспорно, могут быть отнесены к области достоверной истории. Продолжая наше повествование, мы будем, где нам покажется нужным, заимствовать для истории знаменательного народа плоды новейших исторических исследований.
Юний Брут. Устроив у себя новый порядок, Рим немедленно обратил внимание на козни Тарквиния Гордого. В городе Цере, куда царь скрылся со своим семейством, он не нашел никакой поддержки. Город, пользовавшийся значительным благосостояниием, благодаря своим ремеслам и деятельной морской торговле, нисколько не был расположен из-за Тарквиния затевать войну с Римом и рисковать потерей
ОПОПОО 128
Капитолийская волчица, кормящая Ромула и Рема. Vв.доп. э.
Ручка ларца, используемого для церемоний. IV в. до и. э.
Минерва, статуя в святилище. Этрусское искусство. V в. до н. э.
яинаваэиввяййанни
своего благополучия. С многочисленными своими клиентами и приверженцами бывший царь отправился далее, именно в могущественный город Тарквинию. Здесь он встретил совсем иное: его не только радушно приняли, но еще обещали помочь как своими сила-
Шлемы, латы и обувь древних римлян.
ми, так и союзом с городом Вейи, который издавна кипел затаенной враждой к Риму. Думал ли изгнанный царь явиться когда-нибудь с просьбой о пристанище в тот город, откуда отец его вышел, чтобы искать себе новое отечество в Риме, где из переселенца он впоследствии стал знаменитым царем? Тарквиний Гордый, опираясь на дружбу принявших его граждан, снарядил в Рим посольство и грозно требовал восстановления своих царских прав, а когда ему было отказано в этом, потребовал выдачи царского имущества. В сенате при обсуждении этого требования обнаружились чрезвычайные разногласия. Призвали курии на совещание. Брут первым выразил свое мнение. Он сказал: «Имущество Тарквиния приобретено злоупотреблением царской власти, следовательно, все движимое должно поступить в государственную казну, а дома и земли — достаться народу, в особенности беднейшим и разоренным классам его. Этот подарок научит их крепко стоять за дело свободы». Товарищ его был несогласен с этим мнением, в таком распоряжении он видел незаконное овладение чужой собственностью. Курии приступили к подаче голосов. Вышло так, что решение дела должно было
Юнии Брут*
решиться приговором оставшегося единственного рода (gens). Этот род был именно тем, который составил Тарквиний Приск из выборных от племени луцеров. Естественно, что он подал свой голос в пользу изгнанника. После этого послам было предложено вместе с уполномоченными от сената оценить имущество Тарквиния и превратить его в капитал. Разумеется, дело это не могло быть окончено скоро. В числе послов было несколько придворных изгнанного царя, тех самых, которые, бывало, пользуясь своим положением и попирая обязанности порядка и чести, пили в Риме полную чашу наслаждений. Между этими придворными и римскими юношами старые знакомства скоро возобновились. На досуге у них пошли по-прежнему пиры и попойки. Обильные возлияния в память минувших веселых дней не раз встречались
5 Рим, т. 1
Щиты древних римлян.
на пиру с досадными толками о наступившей теперь в Риме республиканской воздержанности и всяком несносном благочинии. От речей к делу — и вот, в кругу отважных молодых людей составился тайный заговор с целью общими силами восстановить на престоле Тарквиния Гордого. Заговорщикам казалось нетрудным исполнить свое намерение. В числе их было немало знатной римской молодежи: двое Вителиев, племянников Коллатина по сестре, еще другие двое племянников, наконец,
Брут произносит приговор оба сына Юния Брута. Товарищей у них было много, общая своим сыновьям	решимость соответствовала дерзости умысла. Они сговори-
(поГильону).	лись выбрать ночь потемнее, снять часовых у каких-нибудь
из городских ворот и таким образом очистить Тарквинию с его войском путь в Рим. Даже, кажется, для большей свободы действия решено было в то же время уничтожить и консулов, и других высоких римских сановников.
Все совещания заговорщиков шли в глубочайшей тайне, но случай погубил злоумышленников. Один раб по имени Виндиций под-
слушал их. В ужасе от опасности, готовой разразиться над только что установившимся порядком в государстве, Виндиций спешит к Публию Валерию и передает ему подробности страшного умысла. Валерий, не теряя времени, даже не предупредив сенат, вооружает своих друзей и клиентов и устремляется сначала во дворец, где захватывает послов Тарквиния, а потом в дом Аквилиев. Здесь собрались заговорщики, и здесь же попались в руки Валерию главнейшие из них, в том числе и сыновья Брута. Уничтожив опасность в самом ее корне, Валерий сообщил обо всем сенату и консулам.
На следующий день собрались сенат и народ. Консулы председательствуют в суде. Послы отпущены с упреками, заговорщики со связанными руками приведены в собрание, ликторы окружили престол Брута, которому, как кон-
суду и притом отцу, предоставлено право произнесения приговора своим детям. На решение консула они могли бы еще апеллировать в собрание курий; на решение отца — никому. Преступление подсудимых очевидно: собственные письма преступников, прочитанные в собрании, обнаруживают во всей подробности задуманную ими государственную измену. В народе поднимается ропот негодования. Тогда, не обращая внимания на слезы юношей,
консул произносит, обращаясь к ликторам, следующие досто- Этруски, памятные слова: «Исполнить по закону!» Немедленно оба сына Брута обнажены, наказаны плетьми и обезглавлены. Ког-
да секиры блеснули и головы несчастных юношей скатились во прах, консул закрыл лицо тогой и удалился, оставив на консульском месте одного Коллатина.
Смущенный жестокостью приговора, Кол латин медлит произнести решение над другими заговорщиками. Подсудимых ободряет сострадание консула, Вителий и
Мечи, ножны и кинжалы древних римлян.
Аквилий требуют отложить на время приговор, обещают представить оправдание, сами, в свою очередь, обвиняют Виндиция в ложности его показаний и требуют выдачи им ложного доносчика. Консулу требование это кажется справедливым, и он уже готов дать приказание ликторам схватить раба, но клиенты Валерия теснее становятся вокруг Виндиция, народ не сдерживает ропота неудовольствия и сам Брут снова возвращается в собрание. Тогда Коллатин предоставляет самому народу произнести приговор, народ присуждает
к смерти всех заговорщиков, отвергая всякое сострадание в такую минуту, когда отец не пощадил собственных детей ради спасения государства. Кровавый приговор исполнен. Вин-диций за спасение отечества получил свободу и право полного гражданства. В память о его подвиге само имя его обращено в награду: впоследствии слово «виндиковать» значило дать
Аллегорическое изображение сената на монете.
рабу свободу и право гражданства. Кажется, нельзя сомневаться, что в приведенном рассказе о Виндиции и в прочих подробностях весьма много мифического, да и в самом повествовании о заговоре и поступке Брута с детьми вымысел так перепутан с историей, что трудно отличить одно от другого. Впрочем, если б даже это повествование и целиком принадлежало к области фантазии, то все-таки оно, очевидно, проникнуто римским духом. Римляне верили ему и дивились мужеству Брута. Еще с большим удивлением и каким-то благоговейным ужасом глядим мы теперь на подобные факты, запечатленные тем римским духом, тем своего рода фанатизмом, под влиянием которого римлянин с самоотверженностью, вопреки голосу человеческого чувства не останавливался ни перед какой жертвой на благо отечества, на славу государства и в этом последнем искал своей собственной славы. Подобных этому явлений с подобными же результатами представила немало и первая Французская революция.
Возвращаемся к нашему рассказу. Кажется, и Брут показал себя несколько пристрастным в следующем деле. Оскорбленный тем, что Коллатин позволил себе обнаружить неуместное снисхождение к государственным преступникам, Брут представил народу несообразность его поступка с достоинством верховного правосудия, и Коллатин был лишен консульского звания. Потом он был опять восстановлен в нем, но, наконец, по совету Спурия Лукреция, добровольно отказался от своей должности и навсегда покинул Рим. Около этого времени множество и других приверженцев фамилии Тар-квиниев, несмотря на то, что они входили в состав родов или триб, покинули Римскую республику, хотя вовсе не участвовали в замыслах изгнанного царского семейства. По окончании судебного дела над заговорщиками имения Тарквиния Гордого были объявлены конфискованными в пользу государства и разделены между беднейшими из граждан. Насколько правление консулов склонялось к тому, чтобы граждане всех классов были довольны своей участью, видно из следующей меры, одобренной и правительственными родами. Сенат, уменьшившийся в своем составе от преследования многих из его членов в последнее царствование и от недавнего выселения из Рима приверженцев фамилии Тарквиниев, был теперь пополнен избранными из плебейских центурий. Впрочем, эти новые сенаторы отличались от других тем, что
их называли не просто patres (отцы), а так же, как и при вышеупомянутом первом пополнении сената, — conscripti (т. е. приписанные, призванные). Эти последние во многих отношениях уступали первенство сенаторам-патрициям.
Пока все это происходило в Риме, Тарквиний Гордый поднял на этот город объединенные силы Тарквинии и Вейи. Оба консула во главе молодого войска двинулись за Тибр, навстречу неприятелю. Войско римское шло по опушке большого Арзи-анского леса. Скоро показалось впереди облако пыли и в них заблистали этрусские шлемы и копья. Пока Валерий строил фаланги, Брут с конницей стремительно бросился на врага, рассчитывая на успех внезапного нападения. Неприятельская
конница под управлением Арунса, сына Тарквиния, имела та- Золотой венок, кое же намерение. Обе стороны сшиблись и бились насмерть. Оба вождя пали на поле битвы. Фаланги сражались до позднего вечера, но не добились победы. Обе армии расположились бивуаком на месте сражения. Ночь прошла в тревоге: таинственные голоса раздались из чащи лесной, ближе и внятнее доносились они, и вот что явственно расслышали оба воинства: «За римлянами победа и слава; одним вождем меньше погибло у них». Панический ужас распространился в лагере этрусков; бросив лагерь и пленных, они обратились в постыд-
ное бегство, оставив победителям богатую добычу.	Наездник в квадриге.
С торжественностью прежних царей Валерий въехал в столицу. В победном венке и в вышитой золотом пурпурной тоге, на колеснице, запряженной четверкой белых коней, шествовал победитель к Капитолию. Войско с победными криками, с веселыми песнями следовало за ним. Величаво взошел он но ступеням храма и сложил здесь венец свой и лучшую часть добычи. Вместо обычного в таких случаях веселого пира Валерий отпраздновал поминки в честь павших в битве и закончил праздник надгробной речью во славу Юния Брута, сражавшегося в первых рядах воинов.
ssasessssHssssess
Монеты с изображением принадлежностей квестора:
1 — кресло и кошель для раздаваемых монет;
2 — квесторское кресло, жезл и ваза для монет, раздаваемых народу.
 Квесторы — в Древнем Риме должностные лица — помощники консулов в финансовых и судебных делах.
Теперь Валерий остался один во главе государства. Он не делал народу предложения об избрании ему товарища-консула. По всем сведениям о Валерии видао, что это был человек благонамеренный, муж мудрый в совете, энергичный в исполнении и крепко любивший свою родину и народ. Но, по всей вероятности, он не был чужд высоких честолюбивых замыслов и своими заслугами, богатством, уважением, которым пользовался его род в государстве и, наконец, выгодами, которые он умел предоставить простому народу, он, очевидно, старался подготовить себе путь к первенству в республике, а может быть, и к царскому престолу. Валерий, впрочем, умерил свои желания, когда заметил, что и народ, и древние правительственные роды ревниво следят за его поступками. Он даже для успокоения умов оставил свое великолепное жилище, а построил себе другой, более скромный дом. Он же повелел консульским ликторам в пределах городской черты носить одни пучки прутьев без секир, чтобы не так резко напоминать народу о власти консула над жизнью подсудимого. Он законом утвердил право плебея — в делах уголовных обращаться к решению плебейской общины и отменил постановление, в силу которого заимодавец мог, в случае неуплаты ему долга, брать самого должника к себе в кабалу. За присвоение права начальства каким-либо иным способом, помимо избрания центуриатом, Валерий назначил смертную казнь. Наконец, на случай нужды, он завел в Риме общественную запасную казну и поручил ее в ведение чиновников, избранных из среды плебеев и названных квесторами. Надо заметить, что сведения об этой последней должности очень различны. Сомнительно, чтобы в начале республики эта должность была чем-то отличным от так называемой квестуры курульской, существовавшей уже при царях. Квесторы ку-рульские были высшими полицейскими чиновниками и в то же время уголовными следователями, почему и назывались еще questores parricidii. Может быть, в их же ведении, кроме этих обязанностей, состояла и запасная касса древнего гражданства, а поэтому эти квесторы и назывались questores aerarii (казначеи). Во всяком случае от них надо отличать тех квесторов, которые впоследствии введены были в войске, следовали за ним в походах и выполняли обязанности военных казначеев.
Народ был признателен Валерию за все его распоряжения, вызванные желанием общественного благополучия, и
sasssassasssasssss
потому назвал консула Poblicola, т. е. другом народа. Наконец, по предложению Валерия, избран был на должность второго консула престарелый Спурий Лукреций, а после смерти этого последнего — Гораций Пульвил, которому досталось на долю редкое счастие — дождаться окончания строительства Капитолийского храма и присутствовать при освящении его.
Порсена. Валерий Побликола по окончании срока своей службы выбирался в консулы еще несколько лет подряд. В то время, как он по-прежнему заботился о благосостоянии народа и несколько раз удачно отражал нападения врагов, на Рим надвинулась военная угроза с той стороны, откуда ее и не ожидали. Встревожились дальновидные мужи, когда узнали, что Тарквиний Гордый нашел гостеприимство и содействие у могущественного Порсены, царя Клузия. Владения этого царя занимали возвышенную площадь между Тибром и Арно. К югу от Клузия местность шла вдоль потока Кланиса, понижаясь к Тибру. Справа и слева владения замыкались естественной границей, которую составляли параллельные отроги Апеннин. Прежде во владениях этих было немало неудобных, нездоровых низменностей, но настойчивый труд жителей успел превратить их в роскошные поля. Воды, которые прежде застаивались в низинах, были спущены или собраны в отдельные озера. Борьба с естественными неудобствами природы возвысила дух населения, а выгоды, полученные от этой борьбы, дали возможность развести богатые сады на месте бывших болот, оживить ремесла и, таким образом, содействовать росту материального благосостояния края. Не только ремесла, но и искусство выиграло от этих благоприятных условий развития. Мы уже упоминали о находимых в этих местах памятниках этрусской архитектуры. Замечательным был мавзолей царя Порсены, но еще знаменитее, судя по описаниям, была его резиденция в Клузии. Здесь было средоточие сильного царства, сюда стекались с богатыми дарами послы от подчиненных городов и народов, а из этрусского города, построенного на реке По, переселялись толпами жители, спасавшиеся от набегов диких галлов и увеличивали собой силу добычелюбивой столицы Порсены. Сюда-то прибыл, как говорят, и изгнанный Тарквиний. Он прибыл не с пустыми руками, не как бедный, забытый беглец, а напротив — с многочисленной свитой и окруженный царственным блеском. Благодаря значительной доле своих
 Порсена — царь этрусского города Клузии. По преданию воевал с Римом в 508—507 гг. до н. э. за восстановление власти этрусской династии Тарквиниев, изгнанных из Рима около VI в. до н. э. Согласно одной версии, взял Рим, согласно другой — заключил почетный для Рима мир.
Черная ваза из Клузума.
000000000000000^00
Медаль рода Горация.
Монета с изображением Горация Коклеса.
богатств, которые были спасены ему из Рима усердными друзьями и приверженцами, дело Тарквиния тотчас нашло в Клу-зии горячих защитников. Его недавние несчастья, его умные советы и предложения, в особенности заманчивая картина могущества и богатства горделивой римской республики скоро расположили в его пользу предприимчивого Порсену Не столько для того, чтобы поддержать дело изгнанника царя, сколько из желания расширить пределы своего царства до Тибра и далее, Порсена призвал свое войско в поход. И двинулось стройными, отлично вооруженными фалангами войско Порсены. Немало пошло при нем блистательной конницы, немало потянулось длинных обозов со всякого рода припасами.
И в Риме все пришло в движение, лишь только пришла весть о походе Порсены. Недостаток времени не позволил, однако, как следует приготовиться к войне. Хотели сначала превратить Яникул в передовой укрепленный пост, способный удержать неприятеля на той стороне Тибра и дать самому городу возможность предпринять надежные средства к отпору врагов, когда они перейдут через Тибр, но не успели. Наскоро устроили кое-какие укрепления для обороны Рима со стороны Тибра, а сами пошли за реку, навстречу неприятелю. Этруски не заставили себя долго ждать. Сошлись, сразились, и на этот раз победа изменила римлянам. Войско римское не устояло перед натиском густых неприятельских фаланг и расстроенное бросилось к реке. Бегство было так стремительно, что этруски, преследовавшие их безостановочно, успели достигнуть единственного моста на реке только тогда, когда уже почти все побежденные были на той стороне. Не теряя ни минуты, римляне принялись разрушать мост, а пока работа кипела, трое храбрейших из войска — Гораций Коклес (одноглазый), Спурий Ларций и Тит Герми-ний, — воодушевленные воспоминанием о подвигах своих отцов, одни удерживали напор неприятеля. На последней мостовине спаслись Ларций и Герминий, а когда и она рухнула, Гораций бросился в реку и, покрытый ранами, преследуемый стрелами, успел счастливо достигнуть противоположного берега.
Отважность Коклеса не спасла, одаако, Рим. Этруски заняли весь правый берег Тибра, перебирались частично и на левый, и, хотя многие удачные битвы отчасти утешили римлян в испытанном поражении, но недостаток в подвозе съес-
ssssssss^ssssssass
тных припасов (все пути были во власти неприятеля) уже начинал оказывать в столице свое губительное действие. Болезни и уныние охватили надежнейших из граждан.
В это тяжкое время боги вложили римскому юноше Муцию Сцеволе отважную мысль. Действуя сообразно с древнейшими обычаями, существовавшими в Риме, Муций Сцевола решился, пожертвовав собственной жизнью, уничтожить того из врагов, который был душой всего предприятия и успеха этрусков. В неприятельском лагере было много всякого народа; Сцевола, знавший
хорошо этрусский язык, не боялся быть узнанным. Тайно, Гораций Коклес. переодевшись, пробрался он в лагерь и смешался с толпой воинов. Он услышал разговор о жалованье и узнал, что в
этом случае царь сам присутствует при раздаче его воинам. Сцевола отправился вслед за другими в палатку. Здесь на минуту он остановился в недоумении, не зная, который из двух почтенных, богато одетых мужей, раздававших золото, — царь, но, отличив из них того, к кому все обращались с большим уважением, Сцевола, не сомневаясь больше, выхватил нож и устремился на мнимого Порсену. Не успели присутствующие опомниться, как несчастный царский секретарь (или, может быть, канцлер) уже лежал без дыханья. Убийцу схватили и привели к царю. От Сцеволы потребовали имен его сообщников. Мужественный римлянин не ответил ни слова. Ему пригрозили пыткой. Сцевола, молча, положил свою правую руку в огонь и с невозмутимой
 Сцевола Г ай Муций, по античному преданию, римский герой — юноша, пробравшийся в лагерь этрусков, чтобы убить царя Порсену. Был схвачен и, желая показать презрение к боли и смерти, сам опустил правую руку в огонь.
твердостью следил за медленным разрушением члена, нанесшего по ошибке удар не тому, кому следовало. Пораженный необычайным мужеством пленника, царь велел отпустить его невредимым. Тут хитрый римлянин под видом благодарности обратился к царю со следующими словами: «Береги себя, великодушный царь; если я ошибся, то наверняка не ошибутся те 300 римских юношей, которые обрекли себя на такое же дело». Это открытие так встревожи-
аэааавамйоиивтеа
Этрусский воин. Бронзовая статуэтка, ок. IV в. до н. э.
Черные вазы из Клузума (Кыози).
ло царя, что этруски отказались от дальнейших планов на Рим и заключили с ним выгодный мир.
Так, по крайней мере, обыкновенно повествуют об этой войне. Нам кажется, что легенда о Муции Сцеволе создана лишь для того, чтобы объяснить имя Сцевола, что значит левша, а еще скорее для того, чтобы блистательным мужеством смягчить стыд поражения Рима. Действительно, по несомненным историческим сведениям, война окончилась тем, что Рим безусловно сдался этрускам и в знак своего порабощения обязался выдать победителям вещественные знаки царского достоинства: царский трон, пурпурную царскую тогу, золотой венец и т. п. Еще чувствительнее для Рима было то, что его обложили данью и те земли, которые раньше принадлежали этрускам, были теперь отняты у Рима. Вследствие этого семь так называемых общин за Тибром отошли теперь к победителям. Какой был нанесен ущерб римской республике можно видеть из того, что после этрусской войны в составе римского государства насчитывалось только 20 триб вместо бывших до этого 30. И не скоро, а только при последующих успехах римского могущества это число возросло опять до 30, а потом и до 35. В обеспечение своей покорности римляне выдали Порсене в залог 10 юношей и столько же девушек. И те и другие принадлежали к знатнейшим семействам римских граждан. Девушки недолго оставались в почетном плену: все они под предводительстом отважной Клелии, одной из них, ушли, переплыли через Тибр и явились к своим семьям. Рим, чтобы избежать разрыва, должен был выдать их вновь, но великодушный Порсена, дивясь геройскому духу римлянок, отпустил их охотно домой. Вероятно, римляне вследствие этой неудачной войны должны были испытать еще одно унижение — обезоруживание города, ибо есть сведения о том, что римляне обязались употреблять добываемую медь не на оружие, а только на сельскохозяйственные и прочие мирные орудия.
Победив Рим, вероятно, подчинив себе также и города Нижней Этрурии, владыка Клузия отступил в свое царство, оставив за собой часть войска для завоевания городов Латинского союза. Под предводительством его сына Арунса войско это отрядами переправилось через Тибр и двинулось по направлению к Альбанским горам. И в тихих водах озера Неми отразились этрусские шлемы и копья, и зеленые склоны извилистых долин Неми и Ариция выступали навстречу могу-
чим дружинам и скрывались, уходя от невиданных до тех пор этрусских вооруженных гостей. Город Ариция не сдавался этрускам, и тогда они приступили к его осаде. Помощь, оказанная осажденным Латинским союзом, была весьма незначительна, но явилась другая, и явилась оттуда, откуда ее не ждали. Далеко на юге, за горами и реками, на берегу плодоносной Кампании, повыше Мизенского мыса, граничащего к северу с Неаполи-
танским заливом, находился греческий город Кумы, славившийся богатством жителей и процветавший под мудрым правлением царя Аристодема. Этрускам уже прежде пришлось однажды испытать на себе геройство Аристодема. Теперь, когда до этого последнего дошли вести об успехах этрусков на Тибре и в Альбанских горах, предприимчивый царь собрал сильное войско и поспешно пошел на помощь Ариции. В долине Арицинской он столкнулся с неприятелем и, говорит предание, сами боги, видимо, благоприятствовали Арис-тодему. Аруне, сын Порсены, пал в битве; войско его было
Гробница Аруна.
 На севере Риму пришлось вести борьбу с этрусками, не мирившимися с потерей гегемонии над Лацием. Традиционно борьба эта отражена в полулегендарных рассказах о Порсене, царе
частично уничтожено, а частично расстроенными остатками вынуждено было спасаться бегством в Рим. В Риме все эти беглецы нашли приют и защиту. Для нас важно в этом факте то, что вследствие ли верности Рима своим победителям или ослабевшего могущества Клузия, только иго, согнувшее римлян после этрусской войны, скоро так ослабло, что, наконец, и вовсе утратило свое значение. Только и осталась, как воспоминание о нем, поговорка «продать с публичного торга имущество царя Порсены», которую употребляли при отчуждении в чью-нибудь собственность городских земель. Происхождение этой странной поговорки объясняли тем, что Пор-сена, отступая от голодного Рима, оставил в своем лагере богатый склад разных съестных припасов, которые и были тогда же распроданы с молотка бедным римлянам.
Нет сомнения, что повесть о походе на Рим царя Порсены в своей основе имеет характер исторической достоверности, но зато нет также сомнения и в том, что поход этот был предпринят вовсе не для восстановления на престоле Тарквиния, ибо в мирных условиях с Римом об этом вовсе не упоминает -
этрусского города Клузия. Эта война закончилась для Рима неудачей, однако в позднее время появились легенды, приукрашивавшие историю, рисовавшие мужество и патриотизм предков.
osassasassaossssoo
ся. Может статься, что поход этот имел целью завоевание Кампании и что Порсена промедлил в Северной Италии только потому, что ему стоило многих усилий одолеть сопротивление, встреченное им со стороны Рима и Лация.
Хотя обыкновенно годом этой войны считают 505 г. до н. э.; но, кажется, достоверно будет, если
Урны для праха, выполненные в виде хижин древних обитателей Лация.
считать ее происходившей несколько позже, во всяком же случае, раньше 494 г., так как около этого времени к числу 20 римских триб прибавилась еще одна. Вообще в этот период римской истории никак нельзя полагаться на верность хронологии. Вот почему мы и прибегаем к ней пока очень редко и с большой осторожностью. Так же мало можно полагаться и на цифры населения Рима в это время. Мы имеем сведения о трех народных переписях, произведенных в Риме в течение этого периода. По первой — число граждан республики составляет 130 000; по второй — 150 000; а по третьей — 110 000. Последняя, вероятно, совпадает со временем неудачной для Рима войны. Во всяком случае, трудно допустить такое количество населения в Римской республике: при нем Рим мог бы выставить 50 или 60 тысяч войска,
считая, разумеется, как и следовало но закону, в этом числе и центурии молодых новобранцев; а с 60-тысячным войском Рим едва ли мог бы подвергнуться этрусскому игу.
Война с Лацием. Положение Римской республики после описанной нами войны было очень печальным. Поля были запущены, оборонительные укрепления и колонии разрушены или ослаблены, для враждебных соседей отовсюду открылась возможность одолеть без большого труда грозный до сих пор город. К счастью для Рима, окрестные народы не имели никакого взаимного доверия, медленно решались на что-нибудь, а еще медленнее принимались за исполнение. Римляне* напротив, действовали дружно и единодушно. Знатнейшие народы всеми способами старались облегчить положение сограждан, ибо они понимали, что и их собственное значение в государстве может снова подняться единственно общими усилиями римлян. В то время еще жил Валерий Побликола, гордый привязанностью к
нему народа.
eesesssss®ssssa«
Сабиняне раньше других попробовали воспользоваться слабостью Рима, но, хотя они и несколько раз нападали на этот город, их действия оставались без всякого успеха. Вместо побед им пришлось испытать несколько поражений, вероятно, потому, что они действовали несогласованно и нерешительно. Один из знатнейших и богатейших сабинских вельмож по имени Аттус Клавд, или, как называют его римляне, Аппий Клавдий, во время этой войны переселился со всеми своими сокровищами и
несколькими тысячами клиентов и приверженцев из Регил-лы в Рим. Здесь встретили его с распростертыми объятиями. Ему дали не только помещение и пахотные поля, но даже место и право голоса в сенате. Вероятно, что он-то со своей свитой и образовал ту 21 трибу, о которой мы недавно упомянули. Как Валерий прославился своей благосклонностью к народу, так, напротив, Аппий Клавдий и все его потомство
отличались нравом крутым и горделивым; впрочем, римское государство обязано роду Аппиев многими полезными учреждениями и делами. Знаменитая дорога в Южную Италию (виа Аппиа), остатки которой до сих пор заслуживают внимания, была одним из таких дел.
Счастливые войны и переселения, подобные Аппиеву, дали возможность молодому государству оправиться от понесенных поражений и потерь. По мере того, как извне опас
Аппиева дорога (виа Аппиа).
 Аппиева дорога (via Appia) — первая римская мощеная дорога, проложе-
на при цензоре Аппии Клавдии в 312 г. до н. э. между Римом и Капуей (350 км); в 224 г. до н. э. доведена до Брундизия. Сохранилась почти вся.
ности уменьшались, правительственные роды опять стали
поднимать голову и, вспомнив своих предков и наследственную гордость, снова стали притеснять меньших граждан, в числе которых было теперь немало людей зажиточных и довольно много знатных родов, переселившихся в Рим из других городов. В это время любимца народа Валерия уже не было на свете. Он умер, оплаканный римлянами. Патриции сначала искусно обходили и изменяли его постановления, а под конец и вовсе предали их забвению. Народ роптал и временами громко заявлял недовольстве. И в это-то время начала грозить Риму новая война, не менее опасная, чем бывшая, этрусская: Риму предстояло воевать с Латинским союзом.

Аппий Клавдий Цен — римский политический
деятель.
Тарквиний Гордый не совсем еще потерял надежду овладеть Римом. При посредничестве своего зятя Маммилия он давно уже старался поднять Латинский союз на враждебный ему город и, наконец, преуспел. Под предлогом, что Рим укрыл у себя этрусков, бежавших из-под Ариции, тридцать городов Латинского союза объявили Риму войну.
В большом затруднении была республика, сенат недоумевал, что предпринять. Приверженцы Валерия предлагали разные благосклонные меры, например прощение долгов и т. п., для того чтобы завоевать расположение большинства населения, сторонники же Аппия Клавдия требовали действовать на народ мерами строгими и решительными. Тут многим пришла мысль, что у латинских городов было в обычае в минуты неожиданной и великой опасности прибегать к избранию диктатора, т. е. правителя, облеченного властью, больше чем царской, властью над имуществом и силами, жизнью и честью всех и каждого из граждан. Было решено использовать это крайнее средство ввиду близкой беды. Сенат должен был представить кандидата на эту должность, великий совет курий — утвердить, а один из консулов — облечь избранника его высоким саном на полгода. Такое избрание производилось и впоследствии каждый раз, когда нужда того требовала, с той только разницей, что если опасность была очень близка, то формальность избрания сокращалась: сенат указывал кандидата, консул же возводил его в это звание. Еще позже консулы присвоили исключительно себе право избирать и утверждать в диктаторы того, кого они сами находили способным, сенат же только предварительно уполномачивал консула на это дело. Вследствие такого порядка обсуждение предметов, касавшихся прав диктатора, не предлагалось ни центуриям, ни трибам, так как диктатор избирался помимо участия этих собраний, но зато не подлежит сомнению, что курии сохранили за собой право участия в утверждении диктатора в его должности.
На этот раз в диктаторы был избран Тит Ларций, человек энергичный, но с ограниченными способностями. Появление его на форуме в сопровождении 24 ликторов с секирами произвело сильное впечатление на народ; повеления диктатора не встретили ни одного возражения, войско собиралось в тишине и порядке. Со значительными силами диктатор выступил в поход и у Тускула (владения Маммилия) остановился перед неприятельским лагерем. Впрочем, важных сраже-

ний не происходило, было несколько более или менее удачных для римлян стычек, а затем заключено перемирие. Возвратившись в Рим, Ларций немедленно сложил свои чрезвычайные полномочия.
Еще одно замечание о диктатуре. Нам кажется вероятным, что эта должность введена в Риме тотчас после изгнания последнего Тарквиния, но из опасения, чтобы ее чрезвычайное значение не повредило свободе граждан, она была отменена, а на ее место учреждена должность преторов или консулов.
Ко времени упомянутого пере
Туску лум — современное состояние.
мирия относится одно замечательное событие, конечно, изобретенное преданием в честь римской матроны. Оба недавно воевавшие народа согласились предоставить право свободного возвращения на родину как римлянкам, бывшим замужем
за латинами, так и латинянкам, бывшим замужем за римлянами. Говорят, что все римлянки и только две латинянки воспользовались этим правом.
Но кончился срок перемирия, и снова загремело оружие на равнинах и в Альбанских горах. Римское войско опять выступило в поход. Немало латинских городов попало под владычество римлян, но победы стоили так дорого, что Рим начал опасаться за благополучный исход войны и потому во второй раз выбрал диктатора. Выбор пал на одного из консулов, именно на Авла Посту-
Тускулум — в изображении Канина.
мия. В это же время — диктатором или, вероятнее, центуриями — была учреждена новая должность в войске: magister equitum, т. е. начальник конницы, которому была дана обширная власть и ответственность единственно только перед диктатором. Диктатор собрал новое войско, из которого три отряда отправились в поход, а четвертый остался для защиты города.
ssaaaaseisassasgss
Три колонны Касторского храма.
 В греческой и римской мифологии Диоскуры — Кастор и Поллукс (Полидевк) занимали не последнее место. Дети Зевса (Юпитера) и Леды, они у греков пользовались особенным уважением, как боги-покровители мореходов, застигнутых бурей и как верные помощники в битвах. В Спарте было обыкновение, выступая в битву, взывать о содействии к божественным братьям. В этом смысле и римляне обоготворяли их, смешивая иногда с другими двумя божественными братьями, божествами супружества — Пикумном и Пил умном.
Битва у озера Регилл. Войско двинулось к югу, в Альбан-ские горы (495 г. до н. э.). Диктатор надеялся дойти до Тускула и взять этот город прежде, чем медлительный союз соединит свои силы, но он ошибся. Еще не доходя до столицы Маммилия, он увидел с возвышенностей такие значительные неприятельские силы, расположенные лагерем в просторной долине, что даже не решился тотчас атаковать их. Видно, что Тарквиний и Маммилий не потеряли времени перемирия и успели поднять на ноги все силы союза. Неизвестно, что предпринял бы Постумий, если б в это время не пришла в римский лагерь весть о неприязненном движении со стороны вольсков. Тогда диктатор решился вступить в битву (она названа по имени небольшого озера, находившегося в долине, в которой застал Постумий неприятеля). Сам он, готовясь помериться с опытным полководцем, Тарквинием Гордым, принял начальство надцен-тром армии; начальник конницы, Эбутий, повел левое крыло на Маммилия, а консул, Виргиний, — правое крыло на Тита, последнего из сыновей изгнанного царя. Упорно дрались войска, но победа, казалось, оставалась в нерешительности — на чью сторону перейти. Вдруг устремляются навстречу один другому главные вожди обеих армий, узнавшие друг друга по дорогим военным доспехам и храбрости в битве. Минута — и престарелый Тарквиний падает под ударом Постумия. Клиенты с трудом спасают его от смерти. А в это же время Маммилий поражает Эбутия, а затем, Марка Валерия Максима (старшего), занявшего его место. Публий и Марк Валерий, благородные сыновья Побликолы, бросаются, чтобы спасти, по крайней мере, тело дяди и его незапятнанный щит, но и их постигает участь Валерия-старшего; никому нет спасенья под убийственным копьем героя Лация. В этой беде диктатор воздымает руки к небу, и не напрасно. Вдруг — вцдит он — два светлых всадника скачут с неба прямо к римскому войску, белоснежные кони блестят, от мечей, как от молний, сыплются искры. «Глядите, глядите! — воскликнул диктатор, обращаясь к своим колеблющимся дружинам. — Сами боги спешат к нам на помощь! Они!., это они, Диоскуры — Кастор и Поллукс! Вот они мчатся перед нами. Ударим же дружнее на толпы врагов!» И быстро пронеслось это слово по рядам воинов, и наполнило их новыми силами, и вселило в них новый дух. Сами латины поражены были видом небесных заступников римлян и, оторопев, остановились в недоумении, что делать: вырвать ли из рук врагов победу или отступить перед вмешательством
ssssessss^BasHs^H
богов? Минута была решительная, и диктатор не упустил ее. С отборным отрядом конницы он полетел к левому крылу. Конники спешились и дружно оттеснили уже торжествовавшего неприятеля. Храбрый Маммилий пал под мечом Тита Герминия (может быть, товарища Горация Коклеса), на правом крыле та же участь постигла Тита Тарквиния. Победа была вырвана
из рук латинов, но она стоила римлянам стольких жертв, что победители не отважились преследовать врага дальше в горы, а довольные славой и богатой добычей через несколько дней отправились домой. Божественные Тиндариды, даровавшие им победу, уже предупредили жителей Рима. В день битвы они сами явились туда, в священных водах источника Ютурна омылись от праха и крови и возвестили о совершившемся.
«Этой исполинской битвой, — замечает историк Нибур, — предание заканчивает свою длинную повесть о Тарквинии Гордом». Действительно, заканчивается эта повесть, потому что в следующем же году был заключен мир и тесный дружественный союз между воевавшими народами; Рим удержал за собой значение первенствующего города. Латины же получили равные права с римлянами и даже право римского гражданства, по крайней мере отчасти. Тарквиний, лишившись и богатства, и сыновей и, вероятно, большей части своих приверженцев, удалился в Кумы к царю Аристодему и там окончил жизнь, полную приключений. После регилльского поражения он уже ничего не предпринимал против Рима.
Угнетение плебеев. Завоеванная свобода и вообще все вы-
года побед послужили на благо только одаим правительственным родам. Они уничтожили царскую власть, устранили наследовавшую ей диктаторскую, наконец, они же довели до изгнания род Тарквиниев, угрожавший их свободе. Из их среда вышел знаменитый род Валериев, несколько лет подряд державший в своих руках дела государства. Их же старейшины или представители составляли и в сенате то значительное большинство, от мнения которого зависели решения, предлагавшиеся на обсуждение народу. Плебеи же, говоря вообще, недальновидные и непредусмотрительные, плохо заботились об утверждении своих прав, а еще меньше об их расширении. Они
Террацинская скала.
 В астрономии Кастором и Поллуксом называют две звезды 1-й и 2-и величины (а и р) в зодиакальном созвездии Близнецы. Своим близким расстоянием, своим ярким, теплым светом звезды эти как будто напоминают о той нежной любви, какой были связаны божественные Диоскуры. Имя Д иоскуры в буквальном переводе с греческого значит «божии дети» (Зевсо-вы дети).
 Плебеи (плебс) — в Древ-
нем Риме первоначально свободное население, не входившее в родовую общину и не имевшее прав на пользование общинной землей. В результате упорной борьбы с патрициями (нач. V — нам. Ш вв. до н. э.) добились включения в состав римского народа, уравнения в правах с патрициями.
Римлянин в тоге.
 Патриции — в Древнем Риме первоначально все коренное население, входившее в родовую общину, составлявшее римский народ и противостоявшее плебеям.
мало тревожились о том, как идут государственные дела, предпочитали не слишком вдумываться в них, чтобы не упустить из виду средства к удовлетворению своих насущных жизненных потребностей. Когда они начинали замечать, что опасность грозит и их интересам, тогда уж и они подымали голову, роптали и искали средств как-нибудь сбросить с плеч несносное иго. Придя в движение, народдоверялся охотно людям зажиточным, прозорливым, вышедшим из простого же состояния и крепко стоявшим за народные права. И поднявшийся народ не успокаивался до тех пор, пока настойчиво, шаг за шагом не достигал равенства прав с древними правительственными родами граждан. Большая часть плебеев, даже и те, которые распределены были в городских трибах, состояла из честных поселян, живших скотоводством и хлебопашеством. Частично вследствие злополучного нашествия этрусков, когда нельзя было уже думать о полях, частично от последовавших войн, когда приходилось совершать поход за походом, поселяне вошли в долги. Обыкновенно в Риме денежный заем совершался в присутствии свидетелей с обеих сторон и кого-либо из официальных лиц. Занимаемая сумма взвешивалась и вручалась должнику, последний же, в обеспечение долга, отдавал в залог скот или землю, или рабов, а случалось, что прибавлял еще и себя самого, и свое ближайшее имущество — жену и детей. Если в назначенное время он не мог выплатить долг, то, с согласия заимодавца, должнику давалась отсрочка, впрочем, не без процентов. Что эти последние были очень высоки, видно из того, что установленные впоследствии законом 12% считались большим облегчением. Заложивший себя и свое имущество назывался nexus. Если он решительно не в состоянии был уплатить долга, то, по судебному приговору, обращался в полного раба своего заимодавца и тогда уже его называли addictus. Правда, заложившие себя еще не утрачивали этим своих прав ни на земли и имущество, ни на гражданство, они могли даже продолжать службу в старших центуриях, но им ежеминутно угрожала опасность сделаться несостоятельными — так быстро росли проценты — и превратиться в рабов. Каждый день в суде были такие случаи; мало этого: дома большей части патрициев стали, как говорят, настоящими тюрьмами, в которых недавно свободные и доблестные граждане изнывали от изнурительной работы под плетью надсмотрщика. Что подобных жестокостей с должниками-рабочими не позволяли себе богатые плебеи, это объясняется тем, что на последних можно было приносить жалобу в собрание
sssssesassssasase
триб; патрициям же, напротив того, удалось мало-помалу снять с себя ответственность в подобных случаях именно потому, что они успели по отношению к себе уничтожить само право таких апелляций. Другая причина того обстоятельства, что не богатые плебеи, а преимущественно патриции являются заимодавцами и истязателями низ-
Сандалии патрициев.
ших классов граждан, заключается именно в свойстве самого имущества граждан. Если богатые плебеи и владели значитель-
ними поместьями и вследствие того служили в первоклассных центуриях, то все-таки они оставались не более как хозяевами-земледельцами и не имели в своем распоряжении крупных свободных капиталов. Патриции же не обязаны были заботиться о расширении и усовершенствовании своего хозяйства: у них были под рукой, во владении, общинные земли. Капиталы свои поэтому они могли употреблять иначе. Они занимались торговлей на суше и на море. Очень вероятно, что у них было немало собственных кораблей, на которых они посылали товары даже в Кумы и, может статься, в Сицилию. Благодаря деятельной торговле капиталы их росли быстро, и если им приходилось помещать эти капиталы в Риме, то они это делали самым выгодным для себя образом. Что в подобных случаях патриции действовали как алчные ростовщики и кровопийцы, это понятно. Стоит только вспомнить те жесткие и черствые стороны римского характера, проявления которых мы не раз уже имели случай под
Обувь патрициев.
метить в предыдущем повествовании.
Противоборство плебеев
Мы уже заметили, что введение диктатуры подавило первое восстание граждан. К таким мерам, однако, нельзя было прибегать всякий раз. Внешние опасности, правда, миновали, но внутри государства лихоимство богатых классов и иго, тяготевшее над простым народом, с каждым днем росли больше и больше. Во время консульства кроткого Сервилия и жестокого Аппия Клавдия сдерживаемое до тех пор недовольство наро-
и? отеом.
00000000000^000000
Марс.
 В первые столетия Республики Римское государство было во всех отношениях аристократическим. Управление находилось в руках влиятельных патрицианских родов, социальный вес которых в результате переворота 509 г. значительно повысился. Масса же народа сельского и городского плебса фактически была лишена политических прав.
да перешло в открытое восстание. Сервилий советовал прибегнуть к мерам кротости, именно предлагал освободить должников от тяжелых процентов; товарищ же его полагал, что народной сволочи — как он называл плебеев — и без того уже слишком потакают, а потому следует действовать с ними по всей строгости законов. Молодые патриции, не заботясь о том, что из этого выйдет, присоединились к мнению последнего. Сервилий нашел поддержку у старейших из граждан, которые были осторожнее в вопросах, касавшихся общественного блага. Сенат оставался в нерешительности. Вдруг до его сведения дошло, что неприятель опустошает римские земли. Весть эта надоумила нерешительных. Война показалась самым лучшим средством в одно и то же время оградиться от внешних врагов и дать занятие римской черни. Но народ далеко не сочувствовал этой мере, войско не собиралось. Виргинию, который у плебеев пользовался большим уважением и который в трудные минуты не пожалел приятных обещаний, удалось, наконец, составить значительный легион и двинуться навстречу неприятелю. Неприятели эти были соседние вольски. Им тесно стало на своих Понтин-ских равнинах и на замыкающих их с востока горах, и вот они хлынули толпами к северу — поискать себе новых жилищ. Конечно, толпы эти не могли выдержать натиска римлян, и скоро победоносный консул возвратился в столицу. Здесь он нашел прежнее волнение. И долго, может быть, продолжалось бы оно, если б лазутчики не принесли весть о том, что сильное войско вольсков идет к Риму. Общая опасность уничтожила на время смуту и личную неприязнь; все принялись деятельно готовиться к походу. Вдруг является в народное собрание старик, изнеможденный, в изодранном рубище, громкими воплями он обращает на себя общее внимание. Он обнажает свою изувеченную плетьми спину и рассказывает народу, что он прежде в 20 походах со славой сражался за отечество, в качестве центуриона водил воинов к победе, а теперь, на старости лет, с обоими сыновьями своими попал за долги в рабство, где день и ночь не знает отдыха и изнывает под ударами плетей. Вид почтенного старика, речь его, проникнутая тоской, тотчас возбудили к нему сочувствие всего собрания, и не один крик негодования на ростовщиков-мучителей вырвался из толпы. Народ заколебался и неистово потребовал уничтожения законов о долгах, грозя, в случае отказа, разбить сенат. Аппий Клавдий пробовал прибегнуть к стро-
sasaossaossssss®»
гости, но едва спасся от народной ярости. Только и речей было, что о том, сколько достойных граждан, подобно этому почтенному старцу, томится в домовых тюрьмах богачей. Представляя себе ужасы бичеванья и всю картину безысходного рабства, плебеи спрашивали друг друга: неужели из-за этих терзаний стоит защищать отечество и не лучше ли будет открыть врагам ворота Рима и от них получить то, чего не может дать им неблагодарное отечество? Когда несколько улеглись первые взрывы народного негодования, Валерию удалось отчасти успокоить народ обещанием со стороны сената разных облегчений. Совещание было долгим и бурным и окончилось решением в ожидании действий сената, немедленно же, и на все время войны, отменить всякое судебное преследование. Эта предварительная мера имела успех. Войско собралось, с ним Валерий выступил в поход, разбил вольсков и с богатой добычей возвратился в Рим. Всю добычу он предоставил войску. Веселым праздником народ выразил свое удовольствие от полученного облегчения. Но возвратился мир, а с ним возвратились к притеснителям-патрициям их прежняя алчность и жестокость в обращении с должниками. И все чаще и чаще стали повторяться в Риме сцены безжалостного лихоимства, с одной стороны, и противозаконного противодействия — с другой. Наконец, сенат, чтобы не совсем упасть в глазах народа, прибегнул к избранию диктатора, но и эта мера оказалась уже слабой и несовершенной. Только обещаниями положительных улучшений быта плебеев избранный в диктаторы и любимый народом Маний Валерий успел восстановить некоторый порядок и собрал войско. Поход его на вольсков окончился весьма удачно. Диктатор со славой вернулся в Рим. Здесь успеть ему было труднее, чем на поле битвы. При всем своем влиянии он не мог одолеть упорство Ап-пия Клавдия и его приверженцев. Ввиду угроз своего товарища он решился прямо высказать народу, что, несмотря ни на какие усилия, он не в состоянии исполнить то, что обещал ему перед походом.
Народные трибуны. Казалось, что патриции победили, но сам их успех дал народному делу такой оборот, какого они вовсе не ожидали. Дело произошло вот как. Еще оставалось в поле два отдельных отряда из того корпуса, который недавно сражался под предводительством консулов. Весть о порабощении плебеев и торжестве патрициев произвела в войске вовсе не такое впечатление, как в Риме. Оно отказалось по-
Юный раб.
 Разорение плебеев, начавшееся еще в царский период, продолжалось также и в первый век Республики. Ослабляемые постоянными войнами, не имевшие достаточных земельных наделов и рабочей силы плебеи попадали в долговую кабалу (пе-хит) к патрициям. Долговое же право в V в., как показывают законы XII таблиц, было чрезвычайно сурово и всецело защищало интересы кредитора. С юридической точки зрения, личная кабала (mancipium) отличалась от рабства, хотя практически кабальный мог находиться даже в худших условиях, чем раб. Кабала занимала середину между рабством и свободой.
ssssa»«sssss®aa
Стена Авентина.
виноваться консулам. Консулы со своими клиентами должны были спасаться от раздражения воинов, начальники-патриции были свергнуты, отряды объединились, выбрали себе в предводители храброго испытанного мужа Сициния Велута (494 г. до н. э.) и с развернутыми знаменами и значками перешли Анио и остановились лагерем на уединенной возвышенности. Возвышенность эта круто поднимается со стороны Анио, с противоположной же стороны переходит в довольно пространную нагорную плоскость. Со времени описанного события гора эта стала известна под именем mons Sacer, что, по двойному значению
 В роли плебейских вождей
выступали влиятельные патриции и богатые плебеи, стремившиеся к восстановлению царской власти. После изгнания царей не один раз делались попытки захватить власть и установить единоличное управление но образцу греческих тираний VI—VI вв. Так, под 486 г. упоминается консул Спурий Кассий (Spurius Cassius), предложивший наделение малоземельных плебеев землей из общественного фонда, под 439 г. — богатьй плебей Спу-рйи Мегги (Spurius MaeJus), привлекавший к себе народ раздачей хлеба и стремившийся к «царской власти».
sacer, может быть переведено или как «Священная гора» или «Проклятая гора». Скоро в этот отряд выселившихся римлян прибыло много вооруженных поселян и граждан, и притом не беспокойного сброда, а людей почтенных, желавших,
хоть пожертвовав имуществом, спастись от гнета патрициев и вздохнуть свободно. Стали совещаться о том, что предпринять. Предстояло избрать из трех одно: или присоединиться к другому народу, или основать самостоятельную республику, или, наконец, двинуться на Рим, уничтожить патрициев и ввести другой образ правления, более сообразный с благополучием народа.
Последняя мера, казалось, обещала вернейший успех, тем более, что дела в Риме представлялись крайне запутанными. Население разбилось на враждебные партии. Плебеи замкнулись на Авентине и Эсквилине, патриции, засев на Палатине, Квиринале и Капитолии, также выжидали и готовились. Междоусобная война казалась неизбежной, и неизвестно, что вышло бы из нее? Патрициев одолеть было нелегко: у них была не одна тысяча клиентов и людей торгового и ремесленного классов, готовых защищать их. Положим, что последние в ратном деле не могли равняться с большинством граждан, привыкших к походам, зато сами патриции были хорошо знакомы с битвой. Кто же, как не они, и водил легио-
ааааавааэввавэивэ
ны к победам, кто же и показывал войску пример храбрости, сражаясь в первых рядах? Потому-то знатная молодежь, полная презрения к плебсу, настаивала на том, чтобы не ухаживать за буйной сволочью, требовала совсем прогнать ее из республики и заменить новыми переселенцами из окрестных городов и из Лация. Нет сомнения, что жестокий и непреклонный Аппий Клавдий горячо поддерживал в сенате это мнение. Однако более опытные в деле государственного правления и более дальновидные
Авентинский холм и мост Ротти.
сенаторы одержали верх. Во-первых, в консулы были избраны люди умеренные, а потом отправлено 10 послов склонить взбунтовавшихся к миру и предложить им новые льготы. Послы прибыли на Священную гору. Народ обступил их. Один из послов, Менений Агриппа, пользовавшийся в народе большим уважением, как человек благомыслящий и добрый, рассказал собравшимся басню о том, как однажды члены человеческого туловища возмутились против желудка за то, что он не участвует в их движении и только лениво пользуется готовыми плодами их трудов; как члены решились сбросить с себя постыдное иго работников и уморить тунеядца голодом; как, наконец, они успели в своем намерении, но, вместе с ослабевшим и погибшим желудком, погибли и сами. Конечно, в этом безыскусственном рассказе Агриппа представил народу тесную связь в государстве между рабочим классом поселения и тем, который занимается не обработкой полей, а делами правления. Рассказ его заставил слушателей задуматься. Пользуясь благоприятным впечатлением, произведенным его словами, Агриппа объявил, что сенат и патриции предлагают народу полное забвение прошлого, весьма вероятно, и забвение долгов, а также, и освобождение несостоятельных должников из рабства, если народ возвратится к прежним своим занятиям. Народ уже готов был принять предложение Агриппы, но этому воспротивились вожди народа Сициний и Юний Брут. Им казалось, что все предложенные льготы не более как временное облегчение и что если исправлять старое зло, так не слегка, а в самом корне. Нача-
лись совещания, окончившиеся тем, что на будущее время положено плебеям иметь своих собственных защитников, которые были бы облечены властью стоять за их права, не допускать стеснительных для плебеев постановлений и в особенности беречь личную их свободу и имущественные права в случае судебного разбирательства, подчиняться лишь определе-
Амфоры.
 Отличительной чертой трибуната являлся его священный, магический характер. Народные трибуны находились под особым покровительством и защитой подземных тектонических божеств. Не только личность, но даже одежда и жилище народного трибуна считались неприкосновенными и священными. Человек, покушавшийся на трибуна, объявлялся проклятым (sacer esto). Патриции, долгое время не мирившиеся с трибунатом, в конце концов были вынуждены признать трибунат как одну из основ римской конституции.
 Одним из главных преимуществ трибунской власти было право законодательной инициативы без предварительного одобрения сената.
ниям суда, составленного из плебеев. Трибуны должны быть свободны как от правительственных, так и от полицейских должностей, они обязаны только служить официальными, полномочными представителями интересов плебейской общины и твердо охранять их от деспотизма привилегированных старших родов. Итак, вот начало того учреждения (493 г. до н. э.), которое впоследствии, получило в Риме такое высокое значение. Название этой должности не ново, уже со времен постановлений Сервия Туллия в каждой трибе, как мы видели, был особый трибун, который ведал в своей трибе часть полицейскую, финансовую и военную. Впрочем, те трибуны имели мало значения или, лучше сказать, вовсе его не имели перед силой патрициев. Не могли они быть надежными представителями народных выгод, когда с ними самими могли поступить точно так же, как и с каждым из плебеев. Теперь же учрежденные народные трибуны стали особами неприкосновенными, оскорбивший их лишался покровительства закона и мог быть умерщвлен без суда каждым из граждан. Кто препятствовал трибуну собирать народи говорить с ним, тот попадал под тяжелую ответственность и должен был представить за себя надежное поручительство, а по законам, учрежденным впоследствии, не мог избавиться в подобном случае от народного суда. Сначала трибунов было избрано два, потом их стали избирать пять, наконец, десять, и всегда из плебеев, а не из правительственных родов, хотя само избрание их и происходило посредством центурий. Куриям было предоставлено право утверждать избранных. Очевидно, это право не могло иметь большого значения, если плебейская община действовала единодушно. Позже и это легкое право центурий и курий было уничтожено; одни трибы распоряжались избранием народных трибунов. По другим историчес
ким данным видно, что с первого шага одним чрезвычайным собраниям плебеев по трибам предоставлено все право избрания и утверждения своих трибунов независимо от курий. Трибуны сидели у входа в сенат, слушали рассуждения сенаторов и, в случае постановлений вредных для независимости и благосостояния плебеев, произносили: вето (запрещаю), и это вето, впоследствии приобретшее такую всемирную известность, сковывало волю сената и заставляло его отменить или изменить задуманные постановления. К трибунам впоследствии прибавлены их слуги, пользовавшиеся таким же правом неприкосновенности, как и сами трибуны. Наконец, под руководством трибунов находились эдилы, обязанность которых заключалась в том, чтобы наблюдать за правосудием в трибах, за порядком на плебейских играх и правильным распределением той кассы, которая собиралась вследствие законных денежных штрафов. Касса эта и управление эдилов помещались в храме Цереры, на Авентине, повыше цирка. Авентин был населен преимущественно плебеями. Тут же поэтому находился и храм богини, покровительствовавшей земледелию и пользовавшейся особенным уважением у плебеев. Эти понятно из того, что земледелие составляло главнейшее занятие этого класса римского населения.
Трибунат как учреждение, которое имело власть останавливать не только заключения сената и народного собрания, но и вообще весь ход государственного правления и которое по своей безответственности и неприкосновенности могло даже быть поводом преступлений, должно бы, казалось, со временем повлечь за собой ниспровержение всякого существующего порядка. У римлян, напротив, благодаря тонкому политическому разумению народа учреждение это существовало столетия и не только не мешало правильному развитию государственного быта, но еще не раз препятствовало гибельным проявлениям насилия и враждебности различных классов общества.
Велика была радость в Риме, когда восстановилось согласие между гражданами. Праздник был всеобщий и искренний. После этого сильное римское войско вторглось во владения враждебных вольсков и, наказав их за недавние причиненные ими Риму беспокойства, с торжеством и богатой добычей возвратилось в столицу. Оба консула, Коминий и Спурий Кассий, ехали во главе победоносных легионов. В их
Церера — богиня земледелия, покровительница плебеев.
 Эдил — в Древнем Риме должностное лицо, ведавшее общественными играми, надзором за строительством и содержанием храмов, водопроводов, раздачей хлеба гражданам.
Плебейские эдилы.
ИИ^МИИИИ
Две женщины, курящие ладан и благовония на двух
консульство заключен прочный союз с Лацием. Оба народа решили, между прочим: «быть в мире до тех пор, пока стоят небо и земля; не только не воевать друг с другом, но и соседей к войне с союзником своим не подстрекать и верных путей вражеским силам не указывать, а, напротив, союзнику своему в случае неприятельского на него нападения всеми силами содействовать и помогать; что же достанется в добычу, делить между собой поровну; в случае каких-либо
возникающих между народами жалоб и притязаний разбирать их на месте и решать не дольше, как в течение 10 дней; ничего
переносных алтарях перед статуей Марса.
впредь в союзе двух народов не изменять и не вводить такого, что противоречило бы совокупным выгодам как римлян, так и дружественных с ними латинов». В этом же договоре определялось, на каких основаниях заключать взаимные браки и переселения из одного государства в другое. Договор был утвержден взаимной клятвой: Кассий поклялся на Авентине, в Риме, а Коминий — на Альбанской горе. Союз этот, вероятно, был более оборонительным, чем наступательным. Во всяком случае, впрочем, при совокупном действии объединенных военных сил войско латинов, кажется, находилось в подчинении римскому. Мы утверждаем последнее на том основании, что редко случается видеть, чтобы латинский военачальник являлся главнокомандующим союзных сил и, напротив, часто видим, что и латинские, и римские легионы выступают под предводительством римского вождя или римское войско одно под начальством консула выходит на защиту союзных земель. Если побеждал латинский диктатор, ему готовили триумф на Альбанской горе; если римский военачальник — он с торжеством вступал в Капитолий, а впоследствии не раз случалось, что победителей-консулов латины с восторгом провожали в аль-банекое святилище.
Братский союз с Лацием имел для Рима самые благоприятные следствия: внешнее его значение возросло, внутри восстановились спокойствие и единодушие. Но по свойству всего существующего стремиться к расширению и распространению трибунат также естественно должен был желать приобретения большого значения в государстве. Он и достиг
этого, только еще не теперь. В это время он довольствовался малым, например правом принять под свою защиту преследуемого должника и т. п.; на ход же государственного правления и на законодательство его влияние было пока слабым. Кажется даже, что чуть ли патриции не умели посредством клиентов, склонять в свою пользу выбор народных трибунов в собрании центурий. Предполагать это можно потому, что очень редко «вето» трибунов является противником сенатских заключений, несмотря на то, что сенатские постановления, казалось, часто могли бы давать к этому повод.
Анхилии, или щиты Марса.
Спурий Кассий. В предстоящем изложении исторических фактов мы должны несколько уклониться от общепри
нятого порядка, потому что предпочитаем следовать тому, в котором изложен ход событий у Нибура. Около этого времени начинаются раздоры между самими патрициями, вероятно между старшими родами и младшими (позже принятыми). Случилось беспримерное дело: курии из среды своей осудили на сожжение девять человек. Казнь совершилась в цирке, где обыкновенно молодежь собиралась для праздничных игр, и произвела на весь народ глубокое, ужасное впечатление. Неизвестно, стремились ли эти люди к непозволительным преимуществам и правам, или в чем-нибудь ином заключалось их преступление? Некоторые историки, впрочем, сомневаются в действительности самого события и утверждают, что римские авторы, на которых в этом случае ссылаются, говорят о сожжении усопших, а не о казни преступников. Будто девять военных трибунов, павших со славой в битве, удостоились чести быть сожженными и похороненными в самом цирке. Может быть, это пос
Голова Юпитера.
леднее мнение и справедливо.
Зато печальный конец Спурия Кассия есть факт несомненный. Кассий — тот самый замечательный человек, который заключил мирный договор с Лацием, которого три раза избирали в консулы и которого, наконец, за победы три раза с триумфом провожали в Капитолий. Во время его третьего консульства народное доверие поручило ему заключить союз
аэейиеавеазвввавв
Сельскохозяйственные орудия: 1 — ручная пила;
2 — топорик; 3 — серп, найденный в Помпеях;
4 — серп для жатвы;
5 — серп виноградаря (маленький садовый нож);
6 — грабли.
с герниками и он исполнил это так же удачно и на тех же основаниях, как с Лацием. Следовательно, благодаря ему удобства мира и дружбы распространились теперь на три народа. Между главнейшими условиями мирного договора было и то, чтобы трем союзным народам вместе праздновать важнейшие праздники и в особенности древнейший латинский праздник — торжественные латинские игры. И собрались союзники на вершине Альбанской горы, к тому месту, откуда храм Юпитера Латиариса господствовал над окрестными долами и горами, и принесли с собой, кто что мог к празднику: ягнят, сыр, печенье, молоко и т. п. Потом латинский диктатор, а за ним римский консул принесли в жертву союзному божеству белого быка, а жертвенное мясо разделили между участниками празднества. Мир полный, нерушимый царствовал во всей союзной стране во время этих торжественных дней, работы прекратились, народ беззаботно пил, веселился, забавлялся качелями в роще, болтал и резвился, как дитя. Напоследок союзники зажгли остатки жертвоприношений. Веселое пламя поднялось ночью в разных местах и возвестило народам конец праздника.
Естественно, что при подобных празднествах имя учредителя тройственного союза народов вспоминалось с особенной честью. Спурий Кассий искал случая еще иным способом сделаться более достойным той высокой чести, которой окружали его сограждане. Новое дело задумал он, вдохновленный обширными полями, расстилавшимися около Рима. Поля эти были приобретением счастливых войн. Ему показалось, что для облегчения судьбы бедного римского населения ничего нет легче, как раздать эти поля бедным гражданам, каждому по мере нужды. Оказалось, что исполнить это желание было труднее, чем думал Кассий. Патриции давно уже по-своему распорядились этими общественными полями. На них там и сям виднелись значительные имения, переходившие от отца к детям, несмотря на то, что государство всякую минуту могло предъявить свои права на общественную землю. Правда, владели тут сначала и плебеи то на законном основании, покупкой, то захватив пустынные места и обработав их, но понемногу патриции вытеснили их отсюда или путем добровольных сделок, или просто силой. За пользование общественной землей по закону взималась известная часть дохода, обыкновенно десятый процент; сбор этого процента отдавался временами на откуп, но, вообще, государство
вввйвв^аивийв^аявн
имело мало пользы от такого откупа: патриции умели искусно уклоняться от платы.
При таких обстоятельствах Спу-рий Кассий явился в собрание центурий со своим знаменитым законом о полях. Он предложил правильным образом распределить общественные поля между гражданами. Речь его была встречена всеобщим сочувствием. Когда же спросили мнения курий, то здесь предложение Спурия Кассия возбудило раздражение, по крайней мере, настолько, насколько в первом собрании оно вызвало удовольствие. Но так как центурии были слишком сильно возбуждены, то курии употребили очень
ловкое средство для успокоения умов: они предложили другой закон подобного же содержания, т. е. относительно распределения или государственных земель, или получаемой за пользование ими откупной (арендной) платы. Когда закон этот был принят, курии избрали 10 чиновников для приведения его в исполнение. На самом деле курии заботились единственно о том, как бы оттянуть это исполнение и, если удастся, совсем устранить его. Плебейская община на время успокоилась, но зато на виновника дела поднялась грозная буря. Спурия Кассия потребовали на суд. Квесторы, т. е. официальные уголовные следователи, обвинили его в том, будто он имел умысел разделить государственные земли поровну не между одними римлянами, но также и между латинами и гер-никами. Потом пошли дальше и обвинили его в желании снискать себе привязанность союзных народов и с их помощью стать главой государства. Дело пошло в собрание курий, где, как можно было предугадать, был произнесен приговор, согласный с мнением уголовных судей, Цеза Фабия и Луция Валерия. Подсудимого казнили, дом его разрушили, имущество отобрали в казну. Как ни сожалели о нем плебеи, но никто из них, даже никто из трибунов, не осмелился произнести слова в его защиту. Быть может, он действительно стремился к власти, которая могла бы вознести его выше всех партий,
Сельскохозяйственные
орудия: 1 — мотыга;
2	— двузубая мотыга;
3	— орудие для рыхления и разбивания почвы;
4	— заступ с поперечной перекладиной.
Монета рода Фабиа.
еаэеааиавеааввввэ
Долина Кремера (коллек-
но по суду вина его не была доказана. Итак, можно смело сказать, что курии принесли великодушного человека в жертву своей ненависти. Зато впоследствии при всех гражданских войнах в Риме закон Спурия Кассия каждый раз восставал на них страшным призраком и был причиной того, что они постепенно утратили свои бывшие сословные преимущества.
Фабий. Время равноправия
граждан было еще далеко. Потомки древних благородных
ция Канина).
 Успехи плебеев обусловлены прежде всего их возросшей экономической мощью и ролью их в армии, но отчасти этому способствовало и то, что между патрицианскими родами не было согласия. Отдельные роды ведут даже самостоятельную внешнюю политику. Так, в 477 г. в борьбе с Вейями погибло 306 Фабиев, пытавшихся, очевидно, независимо от государства основать колонию. С начала Республики до середины V в. исчезло не менее 20 патрицианских родов. Это объясняется главным образом борьбой между отдельными родами патрициев. Но успехи плебса приводят к большей консолидации патрициата, благодаря чему распри и столкновения между родами смягчаются.
родов гордо поднимали голову перед младшими патрициями и презирали их благоприобретенные аристократические права. После недавних успехов коренные патриции попытались забрать в свои руки избрание консулов. По закону центурии их избирали, а курии утверждали. По мнению некоторых историков, древние правительственные роды умели совершенно опрокинуть этот законный способ избрания консулов, не обращая внимания на встреченную в других классах общества оппозицию. Они присвоили самим себе право этого избрания, а собранию центурий, где сильно чувствовалось влияние патрициев, было предоставлено право одобрить избрание. Чтобы вернее достигнуть цели, патриции выбрали в консулы Цеза Фабия, принадлежавшего к одному из знатнейших и сильнейших родов, и Луция Эмилия, который пользовался меньшей известностью в народе. Все следующие 6 лет в консулы избирали кого-либо из Фабиев. Конечно, такой образ действий был вполне сообразен с целью патрициев, иначе не для чего было бы так резко нарушать установленный обычай. Сенат предлагал лиц к избранию, консулы перед окончанием срока своей службы руководили ходом избрания будущих своих преемников; они отклоняли все голоса, подававшиеся в пользу тех лиц, которые не могли благоприятствовать намерению, заранее условленному между сенатом и патрициями. Не раз в таких случаях плебеи отказывались подавать свой голос, но это обстоятельство не смущало патрициев; напротив, они тогда брали на себя весь труд избрания. Одобрение сената и курий завершало дело. Впрочем, уже на третий год патриции встретили сильное сопротивление со стороны плебеев: трибуны вспомнили, наконец,
свои обязанности. Один из них потребовал исполнения закона о полях и остановил набор войска. Тогда консулы перенесли трибунал за черту городских земель, где трибуны теряли свою власть, а наложением денежных штрафов и конфискацией имуществ заставили войско готовиться к походу. Что же вышло? Войско потерпело в битвах неудачи, а те из сенаторов, которые после уничтожения царского достоинства были выбраны из плебеев для пополнения сената, теперь опять возвратились в свое прежнее сословие. Наконец, добились постановления, в силу которого центуриям было предоставлено право, не стесняясь предложением сената, свободно избирать одного из консулов. Это право послужило основанием будущего равноправия сословий.
Между тем, недовольство народа росло быстро и откликалось
Гибель Фабиев.
в войске, которое против воли должно было терпеть неудобства походной жизни. Неудовольствие выразилось, наконец, в том, что Фабий был низложен народом во второе свое консульство. Тут Фабии увидели, что дальнейшее притеснение народа может поколебать основы государства. И они стали искать сближения с народом. Народ увидел и оценил их действия. В одной из жарких битв Фабии одержали блистательную победу; раненых они приняли в свой дом на собственное попечение и благодаря их энергичному содействию в сенате снова появился знаменитый закон о полях, за что Фабиев их прежние товарищи назвали изменниками. Скоро они стали предметом непримиримой злобы патрициев. Последние ненавидели их теперь сильнее, чем трибунов, так как трибуны по обязанности своей службы должны были отстаивать выгоды народа. Тогда Фабии увидели, как трудно им противостоять враждебности патрициев, и решились на дело, достойное их родового геройского духа. Они заду-

 Денежные единицы.
Счетная. Денежные единицы были вначале асе (as, aes, assipondium, nummus), потом денарий и сестерций. Асе разделялся так, как сказано вообще о единицах, кроме гранов; кратные же асса назывались, как и кратные фунта: duponefius, sestertius, quartussis, quinquessis, sexis, septussis, octussis, nonus-sis, decussis, vicesvis, tricessis... centussis. Денарий разделялся на 2 квинария (quinarius), 4 сестерция, 10 либелл (libella), 20 сембелл (sembella), 40 терунций (teruncius); кратные же сестерция и суммы имели след, названия: в 2, 5, 10, 100, 1000 сестерциев назывались bina, quina, dena, vice-na, centena, millia aeris. Число 100 000 сестерциев при исчислении сумм, превышающих его, само принималось за единицу. Так, 10,20,50,1000 и т. д. раз взятое число 100 000 сестерциев, т. е. 1, 2, 5, 100 и т. д. раз миллионов сестерциев, называли decies, vicies... centies и т.д. ses-lercia или nummum. Денарий означался через X или XVI, квинарий через V или VIII, а сестерций через HS.
мали основать военную колонию на неприятельской земле, в области Вейи, для отражения набегов вейенцев на Рим. 306 Фабиев, способных носить оружие, с женами и детьми, друзьями и клиентами, всего около 5000 человек, оставили Квиринал, место своего пребывания, вышли в Карменталь-ские ворота и потянулись за Тибр. Достигнув речки Кремеры, которая вытекала из-под Вей и направлялась к Тибру, они выбрали для своего поселения довольно высокий холм и здесь расположились укрепленным лагерем. Отсюда они отважно ходили войной на соседние местности и щедро отплатили вейенцам за их прежние набеги на римские земли. Их мужество и опытность в военном деле скоро принесли им в округе грозную известность. Соединившись с отрядом одного из консулов, они в одной битве поразили многочисленное неприятельское войско. Одни вейенцы никак не могли одолеть их, зато в следующем году они собрали значительные силы и наняли еще немало этрусских солдат. Впрочем, напасть открыто на твердыню Фабиев они все-таки не решились, а засели в лесу и стали ожидать геройскую дружину. И дружина действительно попала в засаду. Отчаянно сражались Фабии против неприятеля, вдесятеро сильнейшего, и все легли на месте битвы. Из всего рода Фабиев остался только один член, и то потому, что он не покидал Рима. Так повествует об этом событии предание. Уничтожив Фабиев, этруски бросились в их лагерь, на Кремеру, перерезали здесь всех, кто оставался — жен, детей, вольноотпущенных и рабов, потом разбили войско римского консула, который, хотя находился недалеко, но не знал о судьбе, постигшей храбрую дружину. Упоенные победами, вейенцы с этрусками отважно двинулись дальше вперед и заняли сам Яникул, отданный им во власть его бежавшим населением. Отсюда они господствовали над главными путями в Рим и сообщениями на Тибре. Мало этого: они перешли Тибр и захватили римский скот, богатые склады хлеба и прочие припасы. Защищать их было некому: поселяне бросили собранную недавно жатву и бежали в Рим. Неприятель дерзнул даже подступить к столице, но здесь несколько раз потерпел сильное поражение. Негодование и нужда воодушевили римлян. Они, в свою очередь, перешли Тибр, с двух сторон осадили Яникул, взяли его приступом и разбили неприятельское войско. После этого была еще одна битва у самих Вей, а затем заключен мир на 40 лет.
Нептун и Амфитрита. Мозаика.
Ритуал погребения. Роспись на гробнице.
Внутренние междоусобия. Когда миновала опасность извне, народные трибуны стали снова стремиться к ослаблению привилегий патрициев. Им уже случалось не раз привлекать к суду и знатных людей за проступки против прав плебейской общины, теперь они пошли еще дальше. Они объявили, что всякий, вредящий государству, вредит поэтому и плебеям, следовательно должен дать отчет в своих действиях. Тит Меммий был обвинен в том, что он был причиной гибели Фабиев. Жалоба на него подана куриям. Конечно, курии постарались защитить и оправдать одного из своих, но не вполне успели. Тит Меммий должен был заплатить денежный штраф в 2000 ассов, штраф небольшой — это правда: 2000 ассов составляли не более как годовое жалованье конника, но важно было то, что таким образом, очевидным становилось новое право представителей плебейской общины — требовать на суд людей даже самого высокого звания. Другая жалоба трибунов на Сервилия, который приступом взял Яни-кул, жалоба, состоявшая в том, что он понапрасну пролил кровь римских граждан, осталась без последствий. Победа уж слишком громко говорила в его пользу. Но не так разрешилось следующее дело. Трибун Генуций потребовал на суд триб прежних консулов за то, что они, будто бы, сильнее других препятствовали исполнению закона о полях. Так как это дело касалось плебеев больше, чем других, то оно и было представлено на рассмотрение собранию триб. Конечно, и сенат, и курии могли бы представить свои возражения в защиту консулов, но преобладающая партия предпочла дать иной исход делу. Народ собрался на форум, ожидая отважного защитника своих прав. Тенуций не являлся. К нему послали послов на дом и — нашли его мертвым в постели. При этой вести патриции не скрыли своей радости, уверяя, что сами боги наказали дерзкого нечестивца. Не так думал народ: он видел убийство и громко негодовал на неслыханное злодейство. «Что станется с нашими головами, — слышалось в толпе, — если уже дерзают посягать на священную особу трибуна!» Во время всеобщего смущения консулы предприняли новый набор войска.
Никто не сопротивлялся повелению консула: и народ, и трибуны поражены были унынием. При наборе некто Пуб-лилий, воин мужественный, уже не в одной блистательной битве служивший центурионом, был вызван в числе рядовых воинов. Публилий отказался. Ликторам приказали аресто-
 Денежные единицы.
Вещественная. До 485 г. от построения Рима (или 268 г. до и. э.) обращалась только медная монета. Самая боль** шая была в фунт и назьвалась асе или эс (aes— медь); меньшая (в полфунта) называлась сембелла (sembeHa), а в четверть— терунций (te-runtius).
В 485 г. от построения Рима начали делать серебряную монету: либеллы, сембеллы, терунции, сестерции и в особенности денарии в 4 сестерция. Асе начали уменьшать: сначала делали его в 1/2 фунта, потом в 4 унции, а с 490 г. — только в 2 унции. С этого времени и до конца республики стали делать денарии по 84 на фунт.
161
6 Рим, т. 1
SSHSgSSSSHSHSSHSHH
Ликтор.
вать его, но оскорбленный воин сильным ударом оттолкнул их и скрылся в расступившейся передним толпе. Народ встал на сторону оскорбленного. Волнение и крики перешли в свалку. С разбитыми фасциями и окровавленными головами ликторы бежали от разъяренной толпы; консулы, сенаторы и всякий, кто выглядел как патриций, пустились кто куда мог.
На следующий год Публилий был избран в трибуны. Вспомнив испытанную им самим несправедливость, вспомнив судьбу Генуция, Публилий прежде всего предложил, чтобы отныне трибуны избирались самими трибами. Когда на следующий день это предложение было внесено на рассмотрение в народное собрание, множество патрициев, в особенности молодежь, оставили свои постоянные места в комиции, т. е. по ту сторону ростры (ораторской трибуны) и перешли вместе со своими клиентами к плебеям. Различные трибы обыкновенно располагались отделениями, разграниченными посредством натянутых веревок. Патриции вздумали занять промежутки между отделениями. Плебеям это не понравилось. Поднялась ссора, драка. За криками нельзя было расслышать, что говорилось о деле. На следующий торговый день, когда опять собрались в город поселяне, то же предложение рассматривалось в собрании, как будто новое. Только в третьем собрании можно было приступить к голосованию и поверке мнений, но тут снова поднялись такие ожесточенные прения, такая ссора, столько крика, что уже настал вечер, а в собрании еще ничего не было решено. Потом подоспела нужда собрать войско и отправиться в поход. Так миновал год. На следующий год Публилий опять был выбран в трибуны. В этот раз патрициям не удалось помешать его предложению. Право избрания народных трибунов и эдилов было предоставлено собранию плебеев и облечено силой закона (471 г. до н. э.). В товариществе с Гаем Летори-ем Публилий предложил еще другой дальновидный проект, по которому плебеи должны были получить право и полномочие представлять на рассмотрение сенату и куриям свои собственные соображения о делах, касающихся не только их общины, но и всего государства. До сих пор они этим правом уже не раз пользовались, могли бы пользоваться и впредь, но дело в том, что по закону консул мог соображения и представления плебеев оставлять без всякого внимания. Теперь же трибуны требовали, чтобы то, что существовало лишь как обычай, приняло форму закона и чтобы поэтому мнения под-
вижной плебейской общины о делах государственной важности вносились в сенат, в нем обсуждались и потом законным образом одобрялись и принимались или отвергались. Сенат был поставлен этим требованием в большое затруднение, но он помнил недавние доказательства того, как опасно открыто противиться общему проявлению народной воли. Поэтому курии выбрали своим представителем самого надежного человека, самого отважного бойца за привилегии патрициев, одним словом — Аппия Клавдия. Не откладывая дела ни на минуту, Аппий Клавдий принял решительнейшие меры, чтобы воспрепятствовать успешному ходу требования трибунов. Буря прений и споров опять разразилась на Форуме. Консул отправил ликторов, чтобы схватить народных трибунов. Это обстоятельство послужило поводом ко взрыву народного негодования. Перила были опрокинуты, ликторы переранены; консул хотел было прибегнуть к силе, но его благоразумный товарищ счел за лучшее увести его с Форума. За ними ушли и молодые патриции, окружавшие консулов. Народ занял Капитолий.
Только оттого не вспыхнула ужасная междоусобная война, что в это время неожиданно вторглись в римские владения вольски и эквы. Нужда заставила народ забыть на время внутренние дела и заняться решением внешней проблемы. С войском консул двинулся на врагов. Здесь, в походе, он был неограниченным повелителем, здесь-то он и дал почувствовать толпе свою силу (470 г. до н. э.). В войске распространился слух, что консул хочет на нем выместить свою ненависть, а именно расположить его в таком невыгодном месте, чтобы оно было неминуемо уничтожено неприятелем. Когда легионам было дано приказание двинуться, они исполнили повеление нерешительно, потом стали медленно подаваться назад — сначала в порядке, а под конец, когда неприятель стал уже теснить арьергард, просто пустились бежать как попало, не думая даже о защите, бросая оружие, знамена и значки. Неприятель утомился, преследуя и избивая бежавших. Ночь прекратила побоище. Тогда только опомнилось безоружное, расстроенное войско или скорее жалкие его остатки. Грозно явился в толпу Аппий Клавдий. Его окружила отборная дружина, поучаствовавшая в бегстве. Аппий Клавдий велел отделить всех центурионов, а из войска — десятого по жребию. Все эти виновные тут же были казнены. Кровь полилась ручьями, консул насытился местью. При таких об-
Римские монеты:
1 — денарий; 2 — каина-рий; 3 — 60 сестерциев; 4 — 40 сестерциев;
5 — 20 сестерциев.
иявавввивЕииава
Римское метательное оружие.
 Кориолан, по древнеримской легенде, патриций и полководец V в. до н. э., перебежавший на сторону врагов Рима — вольсков. Возглавлял войско вольсков, осаждавшее Рим, но затем, уступив мольбам матери и жены, снял осаду. Кориолану посвящена одноименная драма Шекспира и увертюра Бетховена.
стоятельствах нечего было и думать о сражении с неприятелем, оставалось одно — искать спасения за крепкими стенами Рима. Но миновал срок консульства. Аппий Клавдий был осужден народом на смерть; гордо и грозно, как в минуты прошедшего своего величия, предстал он перед судом. Ни одного слова о пощаде не произнес он, только несколько раз повторил, что исполнил свой долг. Так же гордо пошел он в тюрьму, где и умер накануне казни, вероятно, от собственной руки.
Кончина упрямого защитника привилегий патрициев очень сходна с кончиной его тезки децемвира, о котором мы скажем в своем месте. Очень может статься, что у римских историков обе личности смешаны вместе и что гордый, непреклонный характер консула Аппия Клавдия принадлежит скорее децемвиру Аппию Клавдию.
Приблизительно тогда же трибуном Ицилием был предложен и утвержден, где следовало, закон, в силу которого всякий, кто осмелится прервать речь трибуна в собрании народном, подлежит суду плебейской общины. Этой мерой народ надеялся избежать на будущее время беспорядков в собрании, но он забыл, что между патрициями было немало людей, для которых привилегии их сословия были так же драгоценны, как для простого народа — его насущный хлеб. Последующие события, накликавшие на Рим столько злополучных потрясений, доказали это.
Гай Марций Кориолан. В это время в Риме славился мужеством, гордостью и презрением к плебсу патриций Гай Марций. Достойный своего высокого рода, он не раз участвовал в войне с упорными вольсками и не раз личной храбростью и искусством военачальника склонял победу на сторону римлян. Однажды консульское войско осадило город вольсков — Кориоли, расположенный на выступе Альбанских гор. Вдруг неожиданно является на помощь осажденным отряд из Акция, из города делают удачную вылазку; римляне считают себя окруженными и ужас распространяется в легионах. В эту опасную минуту Марций вызывает отважнейших из войска и во главе их бросается на неприятеля, сбивает передовой отряд их, поражает, стремится сквозь густую толпу врагов и по следам бегущих врывается в город. Все препятствия преодолены, ближайшие строения преданы огню, стоны умирающих, вопли жен и детей возвещают победу римского оружия. За городом еще бьются в нерешительной битве. Марций покидает полуразрушенный город и спешит напасть
SsSSsHSSSHHSBSHHHH
Вооружение древних римлян.
стыла на неприятеля. Сомкнутым строем теснят отважные воины оторопевших врагов. Как демоны смерти мчатся они в развевающихся по ветру окровавленных одеждах, со сверкающим взглядом и сокрушительным мечом. И смерть устилает им путь сотнями жертв. Ужас овладевает неприятелем и он ищет спасения в постыдном бегстве, оставляя римлянам все поле победы, оружие и славу. Кончилась битва, и легионы приветствовали отважного Марция почетным прозваньем Кориолана за двойную победу в одном сражении. И при торжественном въезде консула в Рим народ не столько славил предводителя, сколько доблестного Гая Марция Кориолана.
Как ни славно было его имя, но в консулы его не избирали, потому что боялись его гордого нрава и ненависти к плебеям. Впрочем, это обстоятельство не изменяло его характера. Он даже один раз, когда народ отказался участвовать в походе, пошел один со своими клиентами и старыми соратниками в неприятельскую землю, возвратился оттуда с богатой добычей и разделил ее между своими товарищами. И в этом, и в других случаях он не скрывал своего презрения к плебеям. Особенно резко он выразил его во время голода, когда цены на хлеб чрезвычайно поднялись и бедные классы граждан не знали, что с ними станется. Сенат распорядился скупить, где было можно, запасы хлеба, велел привезти большое количество его из дружественных городов Сицилии и затем хотел было продавать бедным гражданам хлеб по дешевой цене. Кориолан восстал против такого намерения. Он высказал такое мнение: если плебс хочет иметь хлеб по старой цене, то пусть восстановит старые права и уничтожит своих новых крикунов-защитников (т. е. народных трибунов). Молодые патриции присоединились к этому мнению. Сенат разделился, и никакое решение не могло выработаться из долгих и жарких рассуждений. Трибуны, слышавшие со своих мест все, что предлагалось в сенате, на следующий день пред-
00000^^00000000000
Боги домашнего очага (Лары).
ставили народу свои соображения. «Если мы уступим этому злонамеренному человеку, — воскликнули они в заключение, — то весь плебс погибнет в голоде и нужде. Он требует, чтобы народные представители были связаны по рукам и ногам и отданы во власть ему самому. Этот новый палач народа готов дать нам на выбор смерть или рабство». И народ назначил день, в который Кориолану повелели явиться к нему на суд, чтобы дать отчет в своих действиях. Кориолан гордо выслушал угрозы трибунов и презрительно спросил, не думают ли плебеи присвоить себе право быть также и представителями патрициев? А между тем, дело было серьезное. Напрасны были старания многочисленных клиен-
тов Кориолана расстроить народное собрание в день суда, напрасно было даже и ходатайство почтеннейших из сенаторов. Сам Кориолан не явился на суд. Двенадцать триб против девяти произнесли ему смертный приговор. Но подсудимый
предупредил свою участь: еще до приговора он простился с семьей, покинул отеческий дом и удалился в Анций к тем самим вольскам, которых он не раз побеждал и у которых теперь решил просить защиты и мести. Молча и угрюмо пошел он по знакомой дороге прямо к жилищу богатого и знатного вольска Аттия Туллия. В битве он не раз встречался с ним в рядах храбрейших, в мире тоже не раз пользовался его ра-
душным гостеприимством, теперь же он вступил в его дом как бедный изгнанники, сев у домашнего очага, под покровительство ларов, ожидал гостеприимства и помощи. Скоро узнал Туллий, кто его странник, ввел его в лучший покой, принял как дорогого гостя, и за дружеским обедом оба героя обменялись своими намерениями и условились идти войной на ненавистный Рим и войной взыскать с него за старые и новые неправды. Скоро появился повод к войне. Радостно потрясли оружием воинственные вольски, когда узнали, что герой Кориолан теперь с ними. И не один Кориолан был в стане воль-
sasssesaaaseesssB
сков: к нему примкнули и другие римские изгнанники, которых раньше его постигла суровая участь; примкнули люди, жаждавшие мести, готовые в огонь и воду; наконец и такие бездомные и безродные искатели приключений, которым терять было нечего и для которых поэтому война могла представить лишь одну благоприятную перспективу. Союзное войско двинулось в поход, уверенное в победе. Прежде всего осадили город Цирцею, который построен был на крутой скале, выступающей в море. Город долго сопротивлялся, но голод принудил его к сдаче. В следующем походе была разрушена сила Лация, вся равнина завоевана, города взяты или хитростью, или силой. Страх предшествовал имени Кориолана и ослаблял силу народов и городов. Победоносно дошел Кориолан до Клуильского рва, где некогда бились Горации с Куриациями и оттуда, следовательно, только 5 тысяч шагов оставались до Рима. Все поля плебеев он разрешил грабить, но велел щадить поля патрициев. Народ римский видел это и заподозрил сенат в сговоре со смертельным врагом плебеев. Когда пришлось готовить дружину, плебеи роптали, что их посылают на смерть. Недоверие, уныние проникли во все классы граждан; исчезла сила, которую можно было бы противопоставить победоносному неприятелю. Казалось, знаменитая столица встречает канун своего раздробления и уничтожения. Впрочем, путь мирных предложений еще не был закрыт. Сенат решил, и плебеи подтвердили, — призвать обратно Кориолана, возвратить ему прежние почести, права и имения. Пять консуларов (бывших консулами) отправились в неприятельский стан с предложением. Кориолан потребовал почетного призвания не только его самого, но и всех бывших с ним римских изгнанников; потребовал уступки прежних римских завоеваний и права гражданства для всего народа вольсков. Сроку он дал 33 дня. Жестоки были эти требования. Принять их значило признать повелителем Рима не только Кориолана, но и всех его товарищей, одичавших в ссылке; значило постыдно отдать себя во власть безусловного произвола. Грозная опасность сломила, однако, гордость сената, и он решился прибегнуть к унизительной просьбе о пощаде. Опять явились консулары в лагерь. Кориолан их не слушал, а только требовал безусловной покорности Рима. Такой же ответ получили и посланные вслед за ними десять достойнейших членов сената и наконец — жрецы, которые надеялись было умолить непреклонного
Легионер.
sBBSsessassasssse
Римлянки, умоляющие Кориолана.
мстителя. Срок, назначенный Кориоланом, миновал. Войску было велено двинуться к городу. В Риме раздался громкий, непривычный вопль жен и детей. С каждой минутой ожидали гибели города.
В то время, когда граждане не отваживались прибегнуть к оружию, в то время, когда сенаторы не могли придумать никакого утешительного исхода из беды благородные римлянки отважились на небывалый подвиг. Длинной вереницей потянулись они в неприятельский стан. Предводителю было объявлено о странном посольстве. Кориолан велел их отправить обратно и сказать, что он не с женами римскими имеет дело. Когда же один из приближенных заметил, что в числе жен он узнал мать и супругу героя, Кориолан велел остановить посольство. Он
сам поспешил к нему навстречу и бросился к своей престарелой матери Ветурии, желая обнять ее. Мать остановила его и спросила: врага или сына она видит перед собой? Как смотрит он на нее — как на пленницу или как на мать? Зачем он пришел сюда, видеть ли трупы матери, жены и детей его, когда он совершит свой торжественный въезд по развалинам Рима и в крови своих соотечественников, или затем, чтобы, как сын, супруг и отец, защитить их, а родину свою пощадить и почтить? Тут жена и дети бросились на колени, женщины вторили их слезам и мольбам и растрогали сердце героя. «Мать! — воскликнул Кориолан, — во власти твоей было выбрать спасение сына или родного города. Ты выбрала последнее. Ты спасла Рим, но меня навеки потеряла. Прости!» И он обнял свою семью и насладился краткими минутами счастья — слышать голос любви и благодарности, потом отпустил их и отошел от Рима. Он навсегда остался с вольска-ми и уже не возвращался на родину.
Так повествуют римские историки об этом замечательном человеке. В основе повести, конечно, лежит историческая ис-
тина; предание, быть может, украсило ее поэтическим вымыслом. Отступление вольсков из-под самого Рима в момент близкой победы — факт, противоречащий истории. Вероятно, римские писатели хотели польстить народной гордости и потому представили факт в благоприятном для Рима свете. Могучее чадо Рима, а не храбрые предводители вольсков является виновником неслыханных подвигов и побед! Мольба римлянок, конечно, исторически верна, что же касается участия матери и жены Кориолана — за это ручаться нельзя.
Бедствия Рима. Во время тяжелых войн, которые около 470 г. до н. э. разразились над римско-латинским союзом, воинственные соседи Рима получили все, чего требовал герой предыдущего сказания, и даже больше. Правда, после несчастного похода Аппия Клавдия дела под Анцием шли сначала довольно удачно; римляне даже успели взять этот надежный город вольсков, но под конец военное счастье решительно отвернулось от римлян. Эквы, союзники вольсков, покинули свои горы и заняли возвышенное плоскогорье Ал-гиду, распространявшееся по всему северо-восточному склону Альбанских гор и покрытое то дубовым лесом, то бесплодными обнаженными каменистыми местностями. Отсюда их легковооруженные отрады опустошали римские и латинские земли. Консул Спурий Фурий, выступивший из Рима, сам был осажден в лагере. Он счастливо вышел из затруднительного положения. В кровопролитной битве с эквами он был только ранен, а брат его с отборным войском поразил неприятеля, оттеснив его между лесом и скалами. Вовремя подоспела из Рима помощь на выручку лагеря, но другое консульское войско, тоже шедшее сюда, было разбито наголову. И опять неприятель рассыпался малыми отрядами и принялся грабить и опустошать римские земли. От чрезмерного скопления в Риме всякого скота и поселян, покинувших свои жилища и спасшихся в столице, увеличилась нужда, появились болезни. Ужаснейший мор распространился сначала среди животных, а потом и среди людей. Не только сотни простых людей, но и множество патрициев и сенаторов, жрецов и вельмож, и трибуны, и оба консула стали жертвами убийственной заразы. Город опустел; и те, кто пережил своих родных и близких, не знали в унынии, что предпринять. Враг подступал не раз к самым воротам, и, вероятно, только страх заразы помешал ему взять беззащитный Рим. Покинув опустошенные римские земли, вольски и эквы бросились в богатый,
Палудаментум — верхняя одежда, мантия полководца или императора.
 Эквы — италийское племя, видимо оскского происхождения, покоренное римлянами в 304 г. до н. э.
assesssssssesesse
 Уже в эту раннюю эпоху противоречия между плебеями и патрициями достигли такой остроты, что привели к развертыванию революционного движения, направленного против основ патрицианской республики, которая, несмотря на изменения политического строя, проведенные в конце царского периода, продолжала в основном базироваться на родовых порядках. В первые десятилетия V в. плебеям удалось достигнуть сущ ественных завоевании в веде самостоятельной организации плебейской общины. В середине этого столетия они добились второго крупного успеха — записи законов.
плодоносный Лаций. Латины, предоставленные теперь собственным силам, везде терпели поражения. Их лучшие города — Корбио, Сатрикум, Карвентум, Педум, сам Лавиний и многие другие были взяты неприятелем. Пал наконец и Ан-ций, взятый приступом. Пошатнулся римско-латинский союз и наконец совсем распался. Только этому обстоятельству и обязан Рим своим спасением, ибо Лаций уже весь был во власти неприятеля. С Римом вольски заключили мир, по которому удержали за собой все свои последние завоевания и приобрели право римского гражданства. Эквы не мирились, но поддерживаемые сабинянами, продолжали хищническую войну. Правда, временами они заключали перемирия, но эти перемирия имели неопределенный характер и полагаться на их прочность было невозможно. Опустошения возобновлялись с новой силой.
И при всех внутренних и внешних бедствиях раздоры в самом Риме не прекращались. Плебеям по-прежнему невыносимы были привилегии патрициев. Особенно невыгодно для плебса различие прав проявлялось в судебных делах. Денежные взыскания и степень ответственности личной свободой для патрициев были в различных случаях ясно определены самим законом, плебеи же должны были в подобных случаях зависеть от произвола судей — положение самое тяжелое по своей неопределенности. Народ, наконец, стал громко требовать письменных законов. Трибун Терентилл Арза народное желание официально удовлетворил. В 462 г. он внес в сенат предложение составить книгу умеренных и справедливых законов для всех без различия римских граждан. Патриции восстали против этого предложения со всей своей силой и повели старинную тактику. В Риме в это время славился своими военными подвигами и честностью Луций Квинкций Цинциннат. Его уважали не только патриции, но и плебеи. Сам он обрабатывал свое поле, к бедным людям был добр и внимателен, многим из граждан помогал в нужде то мудрым советом, то делом и жил в своей семье с доброй женой Ра-цилией, детьми и рабами в патриархальной простоте. Все члены семьи связаны был друг с другом искренней любовью, но на Цеза Квинкция, одного из своих сыновей, Цинциннат, казалось, возлагал свои лучшие надежды. Действительно, можно было подумать, что природа избрала Цеза своим любимцем: щедрой рукой наградила она его драгоценнейшими дарами: и мужественной красотой, и воинственным духом, и

всеми качествами, отличавшими лучших героев старины. Когда статный, прекрасный юноша в тоге или панцире появлялся на улицах Рима, все взоры были прикованы к нему. Мужчины и женщины дивились редкому сочетанию силы и красоты. Казалось, он был рожден повелевать и восседать на троне, но в Римской республике его гордый нрав, его мнения и убеждения могли быть только опасными как для него самого, так и для его сограждан. Когда предложение Терентилла возбудило досаду привилегированного сословия, Цез Квин-кций стал во главе партии молодых патрициев, старавшихся всеми способами препятствовать усилению плебеев. Дело дошло до схватки с последними. Патрициям посчастливилось поколотить плебеев, и так сильно поколотить, что плебеи с трибунами своими, избитые, перераненные, провожаемые свистом и ругательством, едва успели спастись бегством. Вероятно, это случилось не в торговый день, т. е. именно тогда, когда в Риме приезжих поселян было немного. Но трибуны подготовили бойцам жестокую плату. В первый же торговый день они представили собравшемуся народу все дело, как оно было, и позвали Цеза на суд. В этот раз товарищи Цеза не решились прибегнуть к тому средству, которое употребили несколько дней тому назад, и собрание могло спокойно разобрать все подробности дела. Трибун Волсций представил еще некоторые другие обвинительные пункты против Цеза. По всему видно было, что Цезу грозит смертный приговор. Еще до приговора, то есть до следующего собрания, за подсудимого назначены 10 поручителей, которые были обязаны внести по 3000 ассов. Тут подсудимый понял, чего он мог ждать от суда. Смерти он не страшился, не раз он смело глядел ей в очи на поле битвы, но класть голову под секиру палача не решился и потому, не теряя времени, покинул и отца, и отечество, и поручителей и в ту же ночь скрылся из города. Честный Цинциннат заплатил поручительство. На это пошла большая часть его имения, но честь была ему дороже денег.
Цинциннат. Волнения, вызванные в обществе предложением Терентилла, еще не улеглись. Знатные юноши действовали, правда, осторожнее, но в том же духе, как и прежде. Никто из них не возвысился над другими особой отважностью или твердостью характера, но зато все они вместе с клиентами и приверженцами стали искусно вмешиваться в собрание триб и смущать народ различными способами. Так,
Римский всадник.
 Цинциннат — римский патриции, консул 460 г. до н. э., диктатор 458 и 439 гг. Согласно преданию, Цинциннат был образцом скромности, доблести и верности гражданскому долгу.

например, лишь только на совещаниях упоминали о предложении Терентилла, тотчас поднимался в народе ропот, сначала неопределенный, потом громче и шире, как будто раскаты проходящей грозы, наконец, начинались крики неудовольствия из-за давки или толчков, брань и суматоха — и совещания превращались в сумятицу, из которой не могло выработаться никакого основательного мнения.
Прибытие посольства к Цинциннату.
 Хотя редко, но полярные сияния бывают видимы в местах очень отдаленных от полюсов. Гумбольдт явственно видел северное сияние даже в Перу, а Дальтон уверяет, что замечал часто в Лондоне следы южного полярного сияния.
Народ постоянно был раздражен. А тут появились повальные болезни, землетрясения, пришли вести о страшном извержении Этны, о каких-то невиданных до того времени явлениях на небе — огненных столбах, как враждебные строи, сходившихся в битву. Вероятно, то были столбы северного сияния. Так в неясной тревоге и скорби проходили для римлян дни и ночи. Вдруг однажды утром необыкновенный трубный набат преждевременно пробуждает весь город. Народ высыпает на улицы и слышит крики: «Враги в Капитолии! Измена! Консул Гай Клавдий впустил в Рим ужасного Цеза с войском! Спасайтесь!» (460 г. до н. э.). Скоро, впрочем, узнали в чем дело, узнали, что не Цез, а богатый и могущественный сабинский предводитель Гердоний с толпой приверженцев и римских изгнанников воспользовался новым смятением Рима и, прокравшись в город, захватил Капитолий. Однако плебеи, осадившие перед тем Авентин и Эскви-лин, не спешили собираться под знамена и тогда, когда любимый народом консул Валерий Побликола поручился своим словом, что впредь собрания плебеев не будут смущаться патрициями и что предложение Терентилла будет обсуждено спокойно и со всех сторон, народ присягнул в верности римскому знамени и стал готовиться к штурму Капитолия. Завязался упорный и кровавый бой. На ступенях Капитолийского храма пал победоносный Валерий во главе храбрых когорт. С ним пала надежда плебеев. Капитолий был взят, но патриции и не думали о том, чтобы сдержать данное за них слово консула. Напротив, они еще раз выразили презрение к плебсу тем, что вопреки закону куриями избрали в консулы Луция Цинцинната. Кроме этого, патриции решили занять праздную толпу новым походом, а комиции перенести за го-
родскую черту, т. е. туда, где трибуны теряли свое значение. Всеобщее народное негодование и сопротивление были ответом на эти меры. Патриции настаивали, народ не исполнял. Взаимное раздражение с каждым днем принимало более грозные размеры. Риму готовилась буря.
А между тем, в следующем году новая тяжелая война с эквами потребовала всех сил римского государства. Консул Минуций после нескольких неудачных сражений был окружен на лесистой вершине Алгида. Казалось, все войско было обречено на неизбежную гибель. В Риме узнали об этом ужасном положении войска. Надо было, не теряя ни минуты, придумать верное средство спасения. Решились избрать диктатора. Единодушный выбор патрициев и народа на этот раз пал на достойного Луция Квинкция Цинцинната. Цинциннат в это время жил в своем скромном поместье, по ту сторону Тибра, и как простой поселянин, в бедной тунике сам обрабатывал плугом свое небольшое поле. За плугом застало его прибывшее из сената посольство. Приветствуя пришедших, Цинциннат заметил их важно-угрюмый, почтительный вид и понял, что в Риме совершилось что-нибудь необыкновенное. Послы предложили ему в приличной одежде выслушать предложение сената. Цинциннат удалился внутрь жилища, смыл пот и пыль, жена подала ему тогу. Тогда в праздничном виде, как подобало благородному римлянину, он вышел навстречу почтенным гостям. Предложение было высказано в немногих словах. Из рук сенаторов Цинциннат принял знаки высочайшей власти, которой облекал его Рим, немедленно последовал за сенаторами, простившись с женою и сказав ей: «Смотри же, Рацилия, за домом и хозяйством, богатой жатвы нам в этом году уже не ждать». На берегу Тибра ожидала диктатора пышно украшенная лодка. Тут же встретили его родственники, клиенты и пришли проститься с ним трое его сыновей. Цеза не было между ними. О любимце своем Цинциннат не получал из далекой чужбины ни одной вести. Быть может, он уже погиб, сражаясь в отряде 1ердония. Торжественно встретили диктатора в столице и с рассветом следующего дня он уже был на форуме, повелев поспешно готовиться к походу. Никто из способных носить оружие не смел отказываться. Работа закипела: одни рубили лес и свозили его для палисада; другие готовили съестные припасы. Лавки и суды были на время закрыты, все городские занятия приостановились: так приказал диктатор и так должно быть испол-
Италийские воины (этруски, VIII—VII вв. до н. э.; италийский воин, VI в. до н. э.)
нено. Быстро собрались, приготовились легионы и двинулись в путь. Луций Эбутий, такой же честный, опытный в деле военном и бедный, как Цинциннат, руководил конницей, диктатор — всем войском. С развернутыми знаменами, но без труб и рогов, в глубочайшей тишине, поспешно шло войско на выручку своим братьям, уже три дня сидевшим в засаде, в лесу. Около полуночи диктатор достиг Алгида. Немедленно он принялся копать рвы, насыпать валы и укреплять их палисадами, — все для того, чтобы стеснить неприятельский лагерь и преградить эквам путь к отступлению. Когда необходимейшая часть дела была окончена, легионы
Римский воин.	вскрикнули, подав, таким образом, весть войску, осажденно-
му в лесу, и пригласив его сделать вылазку. Как громом пора-женьГбыли этим криком эквы в своем лагере, не видя в темноте ночи, откуда грозит им неожиданная погибель. Через минуту на всем пространстве леса, занятого римлянами, и открытого поля, где был неприятельский лагерь, закипела тревожная деятельность. Эквы сначала устремились на сделавших вылазку римлян, потом, теснимые подошедшими сзади легионами, искали защиты от нежданных врагов, но в темноте попадали то во рвы, то на палисады или скрытые засады. Наконец показалось из-за леса дневное светило, и тут эквы увидели свое безвыходное положение. Не о победе, а о спасении жизни думали они теперь, бежали и отдавались во власть неприятеля. Диктатор подарил им жизнь, но назначил, лишив их оружия и воинских почестей, провести всех под позорное иго. Тотчас водрузили в землю два копья, третье сверху над ними, поперек — и пленные, поодиночке, безоружные, должны были, сгибаясь, проходить под иго, а потом слышать презрительные насмешки, которыми провожали их римляне, выстроившись рядами. Предводители эквов оставлены в римском лагере, чтобы, во-первых, украсить триумф Цинцинната, а потом для того, чтобы отвечать перед Римом за начатую с ним незаконно войну. Кроме того, город Корбио
sseB®ssa®e®®«
приготовлен к сдаче. С богатой добычей оружия, коней и всяких военных снарядов возвратилось победоносное римское войско в столицу и в песнях прославляло своего предводителя. Диктатор вошел в Капитолий и принес благодарственную жертву богам. Перед тем, как сложить диктатуру, Цин-циннат потребовал к ответу в комиции курий бывшего трибуна Волсция, обвинителя его милого сына, и произнес ему самому обвинение в том, что он нанес оскорбление чести и имуществу римского гражданина. Перед уважением к диктатору смолк голос народа. Волсций должен был покинуть дом и отчизну и удалиться из Рима.
За 16 дней исполнил Цинциннат возложенное на него дело и после этого, сложив диктатуру, снова возвратился к своему скромному сельскому быту и снова принялся обрабатывать свое по-прежнему скудное поле. Очевидно, что предание щедро украсило повесть о подвигах этого замечательного мужа, не позаботясь даже о невероятностях и противоречиях. Впрочем, никак нельзя отрицать, что римляне около этого времени одержали блистательную победу над эквами, ибо последние с этих пор хотя и появляются на вершинах Алгида, но уже не смеют нарушать римские границы.
Децемвират
Ты хочешь закона упрочить влиянье, Законом будь сам себе; бурю страстей Умей обуздать, или — честь, достоянье По-прежнему будут во власти цепей.
Письменное законодательство. Война внешняя окончилась счастливо; война внутренняя продолжалась с новым ожесточением. Плебеи добились права (457 г. до н. э.) избрать из среды своей десять трибунов вместо бывших до сих пор пяти. Таким образом, они, конечно, расширили свои средства обороны от притеснений патрициев, но, с другой стороны, уничтожили большую возможность единодушия в действиях своих представителей. В следующем году, по предложению трибуна Луция Ицилия, поля на Авентинской горе разделены между плебеями и предоставлены им в вечное наследствен-
 Децемвиры — в Древнем Риме коллегия из 10 человек, избиравшаяся для выполнения специальных государственных поручений (например, результатом деятельности коллегии децемвиров 451 и 450 гг. до н. э. было составление законов XII таблиц).
йияижявяйяввавво
 При децемвирах (450 г. до н. э.) февраль был поставлен после января, вставочный месяц стали помещать за февралем, все же прочее оставлено, как прежде. Но римские первосвященники, одни имевшие право располагать календарем, часто не следовали вышеизложенным правилам по разным политическим и религиозным причинам, а иногда и по прихотям, вследствие чего и случилось, что римское летосчисление пришло, наконец, в совершенней беспорядок, что и продолжалось до Юлия Цезаря.
ное пользование. В этой местности находились храмовая роща и немало государственных земель, которыми до сих пор владели патриции, возделывая и улучшая их для себя. Патриции волей-неволей должны были теперь отказаться от этих владений в пользу беднейших плебеев, но зато они надеялись такой уступкой устранить закон Кассия о разделе полей (этот закон грозил им гораздо большей потерей) или по крайней мере отодвинуть исполнение его на неопределенный срок.
Подобным же образом старались патриции обойти и предложение трибуна Терентилла Арзы. Именно: консулы Спу-рий Тарпей и А. Атерний предложили и потом при одобрении патрициями и куриями возвели в закон, чтобы власть консулов и прочих чиновников в деле назначения штрафов была ограничена определенной нормой взыскания и чтобы штраф никогда не был больше двух овец и 30 голов рогатого скота. До того времени величина штрафа, особенно с плебеев, была предоставлена решительно на усмотрение судьи. Могли назначить такой штраф, от которого подсудимый был бы разорен за раз. Теперь же, по закону Атерния, денежные взыскания начинались со стоимости одной овцы; при неисполнении приговора на виновного налагали взыскание двойное, тройное и т. д. за каждый день задержки уплаты; наконец, это взыскание могло вырасти до вышеупомянутой высшей цифры 30 голов рогатого скота, — но не больше.
Эти и другие уступки, которые патриции должны были сделать в угоду стремлению плебеев к политическому равноправию, были все-таки такого свойства, что им можно было радоваться только за неимением лучшего. Сенат, по крайней мере, мыслящая часть его, среди всех внешних и внутренних потрясений никогда не упускал из виду главной своей цели — постройки крепкого государства. Теперь он увидел, что, следуя тем путем, по которому он шел до сих пор, он не достигнет желанной цели. Комиции курий и триб продолжали стоять друг против друга как две враждебные рати и часто препятствовали осуществлению самых полезных для государства предначертаний. Правда, консулы и другие высшие сановники облечены были высокой властью, ио, с другой стороны, народные трибуны под покровом своей неприкосновенности вмешивались и в дела государственные, и в дела судебные и постоянно были заняты заботой о том, чтобы требовать к ответу высших чиновников. Когда плебеи опять стали добиваться письменных, положительных законов, сенат
старался дать им понять, что при таком законодательстве должность трибунов и охрана, которую плебеи имеют в них на случай злоупотребления власти высших чиновников, оказались бы уже лишними. Плебеи согласились с этим мнением. Тогда не оставалось больше ничего, как поспешить исполнить желание народа.
Сенат избрал из своей среды трех надежнейших членов и им по
Транспортный корабль.
ручил посетить государства, где государственные и гражданские учреждения заслуживали того, чтобы заимствовать у них сведения, необходимые при составлении свода законов. На великолепном государственном корабле отправились послы прежде всего изучить учреждения греческих городов в Южной Италии. Здесь им особенно полезен был своими мудрыми советами уроженец Эфеса Гермодор. Он перевел для них с греческого много ценных материалов. За эти услуги назначено впоследствии воздвигнуть ему статую на римском форуме. Из Италии отправились послы в собственно Грецию, чтобы изучить ее постановления и выбрать из них то, что пригодно будет для Рима. Между всеми греческими государствами отличалась в то время Афинская республика как доблестью, которую она проявила в войне с персами, так и высоким образованием граждан и прекрасными учреждениями. В Афинах послы оставались долго. Здесь они изучали внимательно весь государственный строй, вникали в судебные учреждения и в то же время замечали те недостатки, которые влечет за собой в государстве чрезмерная демократия. Теоретически послы заимствовали много полезного в законодательстве тех стран, которые они посещали; на практике же они отдавали предпочтение итальянскому способу и в особенности тем формам, в которых он развивался в их собственном отечестве. Здесь кстати заметить, что законодательство древних народов старалось возводить здание государства и гражданского права не на новых теориях, а на законах неизменных, известных, отвлеченных от опыта, и в этом случае руководилось естественным ходом развития народного. Затем составление законов поручалось одному прозорливому человеку или собранию из немногих лиц, лишь бы они пользовались
ее»ивиншивши®о
 В своей законодательной деятельности децемвиры пользовались образцами греческих южноиталийских законодательных сборников, а также афинскими законами Солона, с которыми они предварительно ознакомились на месте или через посредство италийских греков. Возможно даже, что и главная редакционная работа была выполнена греком Гер-модором, сопровождавшим римлян во время их пребывания в Греции.
народным доверием. И от такого небольшого собрания лиц испытанной мудрости и благородства государство, по опыту, считало себя вправе ожидать гораздо большего, чем от людей, отличившихся только высотой происхождения, или от многолюдства выборных.
С богатым запасом сведений и опыта возвратились послы в Рим (452 г. до н. э.). Кажется, они застали в обществе все еще прежние разногласия насчет предложения Терентилла, потому что совещания по этому делу продлились еще и на следующий год. Наконец, было решено избрать десять мужей, облечь их неограниченной властью и передать им управление государством на все время подготовки ими общего свода законов. Эти десять избранных мужей, эти децемвиры (буквально значит десять мужей) были: оба консула, оба квестора и, наконец, шесть избранных центуриями патрициев. Следовательно, все они принадлежали по своему положению к высшему классу граждан, и власть, им предоставленная, была тем значительнее, что на все время их деятельности отменены как должности трибунов, так и право апелляции в комиции. И всему этому плебеи покорились с полным доверием, потому что большинство децемвиров было уже известно народу с весьма хорошей стороны и плебеи считали себя вправе ожидать от них свода законов, вполне удовлетворяющего их нуждам. К тому же у народа оставалось право одобрить и принять или отвергнуть будущие законы, когда они будут внесены на рассмотрение комиции-центуриата.
И новое учреждение действительно оправдало возбужденные им надежды и ожидания. Как бывало во времена междуцарствия в Риме один из децемвиров в течение 5 дней председательствовал в совете, облеченный верховной властью, потом столько же следующий из них, и так далее. Только один председательствующий облечен был и всеми внешними знаками верховной власти, только его сопровождали ликторы со знаменитыми своими фасциями, другие довольствовались сравнительно более скромным званием членов совета. Этим средством децемвиры старались примирить граждан с непривычными формами правления. Все распоряжения и решения децемвирата носили печать кротости и умеренности. Кроме того, на всякое жестокое или несправедливое решение председателя-децемвира можно было принести жалобу его преемнику. Теперь защита и посредничество трибунов действительно стали плебеям не нужны. Постепенно плебс при-
оотооа ив
oasoeesssassssass
выкал к мысли о безвозвратном уничтожении этого коренного народного учреждения, что, конечно, не могло не нравиться патрициям.
Не менее похвальную деятельность показали децемвиры в главном порученном им деле — составлении законов. Они воспользовались всеми письменными и устными данными, добытыми вышеупомянутым посольством, разобрали и сравнили все существовавшие уже в Риме законы, внимательно изучили современные потребности государства и народа и за короткое время составили десять таблиц законов. На этих таблицах в форме, понятной для всех и каждого, изложены были законы как относительно государственных учреждений и управления, так и относительно общественного и частного права.
Аппий Клавдий. В трудном деле законодательства больше всех децемвиров отличался Аппий Клавдий как деятельностью, так и основательными сведениями и большим опытом. Потомок древнего рода, прославленного своей враждебностью к плебеям, он, казалось, был вовсе не похож на своих предков. Доступный всякому, хотя бы это был беднейший из плебса, Аппий Клавдий употреблял все старания, чтобы облегчить тяготы низших классов населения. Насколько прежние представители рода Аппиев были страшны для плебеев, настолько этого Аппия славили за его ласковый, дружелюбный обычай и за неподкупную справедливость. По его предложению таблицы законов были выставлены на площади, чтобы всякий гражданин, читая их, мог сообщать свои мнения и замечания. Децемвиры принимали к сведению такие замечания и если находили их полезными и дельными, то не упускали из вида для окончательной обработки законов. Когда уже и сенат сказал свое мнение о новых законах, тогда децемвиры предложили их на рассмотрение центуриям. Так как здесь предстояло не рассуждать об отдельных статьях законов, а только решить большинством голосов — принять их или не принять целиком, то центурии произнесли почти единодушно «да». В свою очередь и курии утвердили новое законодательство. Как крепкие, неизменные нормы для руководства и государственным чиновникам, и судьям, и всему народу медные таблицы законов были прибиты на стенах ко-миция.
Главнейшая обязанность децемвиров была исполнена: благодаря данным ими законам сословия, доселе враждеб-
 Законы XII таблиц — один из древнейших сводов римского обычного права (V в. до н. э.) на 12 досках-таблицах (отсюда название). Текст ХИ таблиц не сохранился и реконструируется на основе упоминаний и ссылок, содержавшихся в сочинениях римских писателей и юристов (Цицерона, Гая и др.). Законы XII таблиц содержали постановления, относившиеся к судопроизводству, уголовному и гражданскому праву, некоторым полицейским правилам. Судебный процесс по имущественным спорам отличался формализмом, разнообразием форм, разделением компетенции между магистратом-претором и судьей — частным лицом, назначенным для окончательного решения спорного случая. Для имущественных отношений характерно широкое распространение частной собственности, включая земельную, а также разнообразие видов сделок, заключавшихся на основе свободного договора между сторонами (купли-продажи, мены, займа и пр.). Нормы семейного права основывались на безусловном господстве главы семьи.
свяяавяяаивяяяякяю
Лары (боги домашнего очага).
ные, доселе стоявшие друг против друга, как два воюющие народа, теперь если не слились еще в одно целое, то по крайней мере во многих отношениях были уравнены и самим законом поставлены действовать во имя общих целей.
Законы, начертанные на 10 медных таблицах (впоследствии прибавили к ним еще 2), недошли до нас в полном составе, но по отдельным сохранившимся их частям можно сделать вывод о бывшем целом. И мы вправе утверждать, что, во-первых, этим законодательством подготовлен открытый путь к будущему полному уравнению сословий граждан и, во-вторых, что оно служило надежнейшим средством защиты для предотвращения внутренних междоусобий в Риме. Приводим здесь некоторые извлечения из этого законодательства.
Уголовные случаи государственной измены, убийства или преступления против которого-либо из состояний, следовательно, такие случаи, по которым прежде в куриях или трибах составлялся приговор к смерти или к изгнанию, — теперь отнесены в ведомство комиций центурий. Поэтому впоследствии по жалобам трибунов составляются приговоры только к денежным штрафам. Далее патриции, до сих пор не включенные в трибы, теперь уже самим законом были внесены в них. От этого комиции триб, в составе которых первоначально были одни плебеи, теперь достигли значения в полном смысле народного собрания, и заключения его должны были иметь всеобщую силу законности. От этой перемены плебеи, правда, несколько проиграли, но зато они значительно приобрели от преобразования центурий. По установлению Сервия Туллия, в 1-м классе, т. е. в классе богатейших граждан с включением воинских (дворянских) дружин, было 98 центурий. От этого при подаче голосов первый класс один имел перевес над четырьмя или пятью другими классами. Децемвиры положили, чтобы центурии соответствовали трибам. Не все гражданство разделено по имуществу на 5 классов, напротив, каждая триба и каждое из ее подразделений составили по 2 центурии. Таким образом, в составе каждой трибы появилось 10 центурий. Всех вообще триб было 17, позже присоединено к ним еще 4 городских и впоследствии еще 14 новых. Таким образом, эти 35 триб составили 350, а с включением 18 воинских (дворянских) и 5 ремесленных всего, 373 центурии.
В отношении торговли, купли и продажи, отчуждения собственности, владения на основании давности и тому подоб-
ssHssssaaenssassss
ных прав децемвирами установлено совершенное равенство для обоих до сих пор враждебных между собой сословий. Отношения, вытекающие из соседства, от пользования общественными полями, даже от чрезмерности в одежде, также обратили на себя внимание законодателей и получили в таблицах свои определенные статьи. Вообще свойство вознаграждения по гражданским преступлениям обозначено денежным взысканием. Степень его в разных случаях ясно определена законом. «Когда какой-либо член общества наносит вред другому, таким вредом и сам он должен быть наказан, если не состоится между обеими сторонами мира или добровольной сделки», — так гласил закон. За одно неправильно срубленное дерево назначен штраф в 25 ассов, а за один выбитый зуб (!) — пеня в 300 ассов. За ложное свидетельство, злословие, клевету, подкуп судьи — наказание плетьми. Это наказание в некоторых случаях могло быть усилено до убийства.
Впрочем, оставалось еще немало вопросов, не затронутых законодательством X таблиц; так, например, о браках между патрициями и плебеями, о рабстве за долги, о пользовании общественными полями и угодьями и многие другие, которые до сих пор служили поводом к внутренним раздорам и поддерживали их. Неполнота законов побудила общество избрать децемвиров еще на год. Патриции были очень довольны этой формой правления. В совете децемвиров они имели перевес и потому надеялись, что временное правительство полностью займет место консулата и без того уже очень ослабленного в последнее время, а главное — окончательно вытеснит ненавистный патрициям народный трибунат. В надежде на это они даже допустили, чтобы в составе децемвирата было трое (вероятнее — половина) членов, избранных из плебеев.
Дело избрания поручено Аппию Клавдию. До сих пор бывало так, что чиновники, которым поручалась эта должность, часто, предлагая людей способных, не принимали голосов, заявленных в пользу иных лиц. Но чтобы сами избиратели и себя включали в число кандидатов — этого пока не бывало. Аппий Клавдий устроил иначе. Он вошел в доверие толпы. Дружески протягивая аристократическую руку простейшему из плебеев, он со всеми говорил ласково и благодушно и умел уверить народ в том, в чем хотел, т. е. что он, Аппий Клавдий, ничего так на свете не жаждет, как народной любви и что
Асе, мера веса, из Тудера (либральный асе).
soeaassssssssssBS
если б ему удалось довести новые законы до такого совершенства, чтобы ими упрочилось благополучие всего народа, то большего счастья он и представить бы себе не мог. В день избрания Аппий Клавдий назвал и себя в числе соискателей и, кроме того, предложил несколько других лиц или вовсе не значительных, или в чем-либо зависевших от него самого. Высокой чести искали и Квинктии, и Манлии, и даже собственный дядя Ап-пия — Гай Аппий, и другие значительные люди из благородного сословия — все напрасно. Аппий Клавдий приобрел в народе такую сильную поддержку, что все его предложения были приняты огромным большинством.
Новые децемвиры, из среды которых, конечно, кроме Аппия Клавдия, возвышались еще из плебеев избранный Спурий Оппий и быв-
Бронзовое оружие. ший консул Квинт Фабий, вступили в свою должность при
самых утешительных надеждах, возложенных на них народом (450 г. до н. э.). Но скоро обнаружилось, что человек, который своим высоким происхождением и умственными способностями приобрел в коллегии децемвиров огромное влияние, жестоко обманул своих сограждан. Сбросив лицемерную маску популярности, Аппий Клавдий показал теперь себя достойным отпрыском своего родословного древа, стал вдруг корифеем партии гордого дворянства, бесстыднейшим поборником его привилегий; и все это не для того, чтобы содействовать восстановлению утраченных патрициями прав, а единственно для того, чтобы самому еще больше возвыситься, усилиться, а потом, вооружившись неограниченной властью, захватить в свои руки правление угнетенным народом. Пользуясь уважением, которым облечено было его звание в Риме, отважный и решительный Аппий Клавдий умел надежно привязать к себе своих коллег, дав им тень участия в его распоряжениях. Все, что было молодого, честолюбивого меж-
fiBBBeosBseesBSBSB
ду патрициями, охотно сгруппировалось вокруг децемвирата, как в былое время — вокруг царей. Этим возвысился блеск нового правительства, в этом же заключался для него залог безопасности на случай восстания плебеев. Можно полагать, что благородное сословие не противилось деспотизму децемвирата еще и потому, что видело в этом деспотизме средство восстановить, когда понадобится, консульское достоинство, помимо, разумеется, ненавистного трибуната.
Вторые децемвиры, очевидно, достигли высшей власти в государстве совсем не при тех обстоятельствах и намерениях как первые. По всей вероятности, это соверешилось 15 мая, т. е. в тот день, когда — по крайней мере в последнее время так было — менялись должностные лица. Когда в первый раз децемвиры явились к народу, каждого из них сопровождало 12 ликторов со своими ужасными фасциями. Уже одно присутствие на форуме 120 вооруженных ликторов сильно смутило граждан, но скоро сами дела правителей оправдали смущение и тревогу народа. Народ увидел такую взыскательную полицию и такой непреклонный суд, каких давно уже не видел. Правители очень искусно перетолковывали новый закон в деспотическом смысле. За всякое замечание, а тем более за возражение народ платил тяжелую пеню, за один вид сопротивления подвергался конфискации имущества, а впоследствиии еще более строгим наказаниям. Покровительства трибунов не существовало больше; право ходить с жалобой к общине устранено, а бывшая при первых децемвирах возможность — на суд председательствующего децемвира апеллировать к его преемнику, теперь стала служить лишь тому, чтобы сделать полученный приговор еще строже. И народ склонился молча, без помощи, без надежды под иго самим им избранных тиранов. Сенат не тревожился, отчасти даже втайне радовался угнетению толпы, не замечая того, что и с ним самим советуются очень редко, а народные комиции созываются еще реже. Аристократическое юношество показало себя, как выше сказано, еще очевиднее нерасположенным охранять выгоды народа и, окружая престолы, на которых восседали гордые властители в пурпурных тогах, само, казалось, превратилось в их почетную стражу. За это, как бы в плату за усердае, оно получало часть тех денег, которые выжимались из бедного населения посредством штрафов.
Упрочив за собой неправедную власть, децемвиры принялись за свои законодательные труды. Они составили еще
Канделябр из коллекции Кампаны.
eaassssassrapspBse
Эдикуда, или часовня.
две таблицы законов, получивших должную силу несмотря на то, что они не были представлены ни на рассмотрение центуриям, ни на утверждение куриям. Эти заключительные таблицы законов содержали в себе, как и можно было заранее предугадать, постановления далеко не такие благосклонные, как первые 10 таблиц. Особенной жестокостью отличались пространные статьи, касавшиеся взысканий за долги; впрочем, хорошо по крайней мере то, что лихоимство было также несколько ограничено в своих действиях: ему положено не переходить 10 процентов. В законе не могли пропустить вопроса о браках между плебеями и патрициями: такие браки заключались нередко, но закон не дал таким бракам права получать религиозное значение. Не верховный жрец, как при браках патрициев, должен был совершать жертву, призывать на чету благословение богов и накидывать покров на голову невесты, а просто лишь с некоторыми частными формальностями, без песнопений и благословения молодые люди должны были заключить между собой союз на всю жизнь. Дети от такого брака оставались в плебейском сословии. Также неблагосклонно д ля плебеев был разрешен децемвиратами вопрос о пользовании государственными землями. Как до издания этих таблиц законов, так и после этого, плебеи остались просто-напросто исключенными из участия в пользовании общественными землями. Отсюда очевидно, что подробные постановления могли только расширить пропасть, разделявшую сословия, ибо они облекли законностью уже и без того существовавшие препятствия к их слиянию. Очевидно и то, что вторые децемвиры имели в виду не уравнение состояний, не общее благоденствие народа, а только сохранение привилегий патрициев. Поэтому не удивительно, что правительственные роды спокойно глядели на распоряжения децемвиров и охотно желали бы продлить срок существования этого необыкновенного учреждения как можно дольше.
Напротив, плебеи и особенно их предводители с нетерпением ждали, когда настанет этот срок. Что же? Миновало 15 мая, а тираны были все еще на своих местах. Привыкнув повиноваться самой форме закона, народ еще молчал, не спрашивал, потому что, по римскому праву, всякая должность считалась в полной своей силе до тех пор, пока она не слагалась формально.
Молча народ влачил иго деспотизма, которое сам на себя возложил, бессмысленно доверившись лицемерным тиранам.
0000000000^0000000
По-прежнему сверкали страшные секиры ликторов, на улицах сопровождавшие децемвиров, на форуме окружавшие их престолы; по-прежнему за малейший проступок или, лучше сказать, при малейшем поводе народ платил тяжелые денежные взыскания, терпел суровые наказания и шел на казнь; никто не видел конца ужасному правлению. К внутренним бедствиям присоединились еще внешние: пришли в Рим вести, что дикие эквы восстановили свой лагерь на Алгиде, опустошили пределы римских владений и готовятся напасть на союзный Риму город Тускул, а сабиняне собрали большое войско и грозят нашествием с другой стороны.
Сначала децемвиры недоумевали, что им делать при этих обстоятельствах. Созвать ли сенат, как следовало по обычаю, и ему пре-
Восемь колонн храма Сатурна.
доставить право собрать столько войска, сколько он сочтет необходимым для борьбы с неожиданными врагами, или без участия сената распорядиться самим? Они хорошо знали, что
между сенаторами есть много таких, которым далеко не по сердцу иго децемвиров, и что в общем собрании сената, пожалуй, поднимут вопрос об ограничении власти правителей. С другой стороны, опасались встретить сопротивление со стороны сената и народа, если сами вздумают объявить о сборе войска. Может быть, наконец, перевесило в них так свой-
ственное римскому характеру стремление во всяком случае и при всяких обстоятельствах соображаться с законом. Сенат созван.
Когда децемвиры вошли в курию, их поразило то, что зала заседания была почти пуста: сенаторов явилось так мало, что их количества было недостаточно для законности сенатского решения. Граждане, собравшись на форум, не скрывали радости: отсутствие сенаторов они приняли за немой протест против деспотизма децемвиров. Так поняли это явление и сами
00^00000000000^0^0
 Преторы 449 г. Луций Валерий и Марк Гораций провели три важных закона, названных их именами (leges Valeriae Horatiae). Содержание их не все источники излагают одинаково. Основной вариант дает Ливий. Первый закон гласил, что постановления, принятые плебеями на собраниях по трибам (так называемые «плебисциты» — plebiscite), должны быть обязательными для всего народа. Второй закон восстанавливал отмененное при децемвиратах право апелляции к народному собранию (рго-vocatio) в том случае, если гражданин был приговорен магистратом к смертной казни или телесному наказанию. Это право было закреплено дополнительным постановлением, запрещавшим впредь выбирать должностных лиц без права апелляции на них. Третий закон касался неприкосновенности народных трибунов, «воспоминание о которой, — по словам Ливия, — почти уже стерлось».
децемвиры. Тотчас были посланы по домам сенаторов повестки, чтобы они немедленно явились и объяснили свое поведение. Посланные возвратились с вестью, что почти все отсутствующие сенаторы удалились в свои имения и занимаются хозяйственными делами на том основании, что, как они говорят, с них снята теперь забота государственного правления. Тогда децемвиры отправили к отсутствующим приглашение на следующий же день быть в курии к совещанию. Сенаторы исполнили приказ беспрекословно.
Нужно сказать, что в числе почтенных членов сената двое — Луций Валерий Потит и Марк Гораций Барбат, оба из древних, дружественных народу родов, Валериев и Горациев — отличались мудростью и справедливостью и заслуженно пользовались уважением как своих товарищей, так и всего народа. Когда Аппий Клавдий открыл заседание речью, в которой изложил опасности предстоявшей Риму войны и требовал без замедления принять решение и приступить к сбору войска, тогда поднялись двое упомянутых почтенных старейшин и сказали между прочим: «Было время, когда в этих самых стенах рассуждали о произволе и насилии одного царя. Сенат не перенес этого насилия и единодушно решил уничтожить царское достоинство в Риме. Теперь мы видим перед собой десять Тарквиниев, которые дерзают в самом совете старей шин-отцов запрещать свободную речь! Но — что сделали с Тарквинием, то может и должно быть сделано с ними, и это будет тем более справедливо, что децемвиры, против своей обязанности, самовольно продолжают пользоваться преимуществами возложенного на них звания, не желая помнить, что 15 мая давно прошло». Нашлись и еще некоторые сенаторы, которые поддержали этих двух поборников истины. Можно себе представить, в какой гнев пришли владыки-децемвиры, привыкшие нигде и ни в чем не слышать себе возражений. Напрасно старался успокоить волнение Гай Клавдий, дядя Аппия, и предлагал не принимать никакого официального решения против злоупотребления властью децемвирами, ради того, говорил он, чтобы не ослабить уважения, которым сенат пользуется в народе. Уже ликторы получили приказание схватить Валерия; уже последний на пороге курии воззвал к народу о помощи; тогда один из сенаторов обнял Аппия и умолял его не возбуждать новой гражданской войны. Эти слова образумили гордого непреклонного тирана: он объявил сенаторам свободу совеща-
оэваааааавааааиэв
ний и решений. И сенат громко говорил против произвола децемвиров, требовал от них немедленного сложения своей должности и оправдания своих противозаконных действий. Таков был преобладающий голос в совещании, но нашлись защитники настоящего положения вещей. Они заявили, что теперь не время разбирать чьи бы то ни было проступки, когда враг стоит чуть не у самых ворот Рима; что прежде нужно очистить от неприятеля земли республики, а потом уже заняться внутренними проблемами и, если окажется полезным, то восстановить консульское правление, которое умеренностью и точным исполнением законов заставит забыть и о народном трибунате, и о тиранстве децемвиров. Эти доводы взяли верх. К ним присоединилось большинство сенаторов, в особенности из молодых, решено немедленно набирать войско.
Народ, с которым на этот раз не советовались, безмолвно покорился повелению. Двумя корпусами выступило войско из Рима. Восемь из десяти децемвиров, в том числе и опытный в военном деле Квинт Фабий, приняли начальство над войском, а двое, Аппий Клавдий и Спурий Оппий, остались в Риме во главе правительства на случай, если б нужно было принять решительные меры против народного волнения.
Печально собралось войско на Марсовом поле, еще печальнее двинулось в поход; ни бодрости, ни доверия к своим предводителям, ни веселого говора, ни вдохновенных воззваний, как бывало в дни свободы! Сами боги, казалось, отвернулись на время от угнетенного Рима, ибо не видно было никаких благоприятных знамений, которые возвещали бы войску победу и счастливое возвращение домой.
Фабий с тремя товарищами повел один корпус вверх по Тибру, в Эретум. Тут расположились главные силы сабинян. Фабий напал на них, но после короткого сражения должен был отступить, стать укрепленным лагерем и довольствоваться тем, чтобы задержать наступление неприятеля. Еще несчастливее пошли дела на лесистой местности Алгида. В жаркой схватке с римлянами воинственные эквы опрокинули их, захватили весь лагерь и погнали разбитые остатки некогда победоносного воинства. Побоище было страшное: потеряв знамя, отчасти даже без оружия беглецы спаслись наконец за крепкие стены союзного Риму Тускула. А эквы разлились беспрепятственно по всей равнине, жгли, уничтожали все, что попадалось на пути. Тучи дыма и пламени,
 Корень слова сенат значит «престарелый», «старейший» и указывает на то, что в первое время существования этого высшего в Риме учреждения его членами избирали людей почтенных, престарелых, являвшихся наиболее благоразумными и опытными. Поэтому-то сенаторов называли еще обыкновенно patres — отцы.
Раненый герой.
sssasssHsassssss®
убийство и вопли обозначали страшное нашествие.
Лишь только достигла Рима ужасная весть, немедленно сенат, по приглашению децемвиров, собрался в полном составе. Не о сопротивлении тиранам думали теперь отцы-сенаторы: у всех была одна мысль — спасти отечество от грозящей беды и поддержать и восстановить его славу и значение. Единогласно решено призвать к оружию новые легионы. Старые воины, но еще способные носить оружие расположились у стен и
Сражающиеся воины. городских ворот; молодые двинулись на пополнение разбитого корпуса.
В войске знаменит был в это время опытностью в ратном деле, необычайной телесной силой и необузданной храбростью центурион из плебеев Луций Сикций Дентат. Ни разу не случалось ему показывать спину неприятелю, напротив, случалось с малыми силами обращать в бегство значительные отряды врагов. Множество военных трофеев и почтенных рубцов на голове и на груди лучше всего свидетельствовали о его мужестве. И в последнем несчастном для римлян сражении Луций Сикций не бежал, а, напротив, с немногими храбрейшими прикрывал беглецов и сражался впереди всех. Так же мужественно порицал воин и произвол деспотов-децемвиров и не скрывал от своих друзей, что в защиту от такого тиранства хорошо было бы снова избрать народных трибунов или, в крайнем случае, вовсе покинуть Рим, как это раз пришлось уже сделать плебеям. Скоро собрались вокруг него люди одинаковых с ним мыслей, не менее его недовольные современным порядком вещей. Децемвиры увидели, откуда грозит им опасность, и стали обдумывать, что предпринять. Очень хотелось им казнью Дентата разом покончить с врагами-плебеями и кстати единомышленников Дентата поразить жестоким примером, но кто бы поручился децемвирам в том, что народ не обнажит меча в ту минуту, когда почтенного воина-героя повлекут на казнь! Тираны избрали другой путь. Луцию Дентату приказали с несколькими когортами отправиться разведать положение неприятеля. Войско дано ему
такое, которое более чем наполовину состояло из патрициев или из граждан 1 класса, следовательно, из покорнейших слуг децемвиров, преданных тиранам всей душой. Осторожно, чтобы не заметили враги, Дентат пробрался лесом. Когда же ступил он на хорошо знакомую ему тропинку и отсюда думал начать свою рекогносцировку, его поразил подозрительный шепот товарищей. Центурион оборачивается, глядит и всюду встречает злобные лица и грозные движения. В ту же минуту ему стало ясно, на что децемвиры обрекли его, но старый воин не прибег ни к бегству, ни к мольбам, а решился дорого продать свою жизнь. Страшно, отчаянно боролся герой; все пространство вокруг него усыпано было телами изменников; наконец и сам он, ослабев от ран, пал с мечом в руке. Убийцы исполнили возложенное на них поручение и, не подобрав даже убитых, поспешили с вестью в лагерь. Они рассказали, как в жаркой схватке с неприятелем, втрое их сильнейшим, погибли лучшие воины из их дружины, в том числе и сам предводитель, храбрый Дентат. Печальная весть облетела весь лагерь, но оплакивать доблестного вождя было некогда: не теряя ни минуты, остальные когорты и все друзья погибшего отправились на место битвы, чтобы спасти от сабинян тела павших воинов и с честью похоронить их. Каково же было их удивление, когда на месте мнимой жаркой схватки с врагами не нашли ни одного вражеского трупа, ни малейшего следа неприятеля, а вокруг центуриона лежали лишь одни римские воины, сраженные, как казалось, оружием Дентата! Тогда друзья убитого поняли, в чем дело, и твердо решили принести тело центуриона в Рим и воззвать к народу о мщении. Близко было народное восстание; только уважение к данной присяге удержало плебеев поднять руку на своих правителей, когда последние в сопровождении ликторов и стражи патрициев явились успокоить волнение. Буря негодования не разразилась еще на этот раз, но тем не менее под наружным спокойствием народа, как под зелеными склонами грозного вулкана, кипела и клокотала гневная лава.
Мы рассказали этот эпизод из времени децемвирата так, как большинство историков повествуют о нем. У некоторых писателей рассказывается об этом несколько иначе. Может быть и то, что предание во многом украсило фантазией само событие, достоверность которого, как исторического факта, не может быть подвержена ни малейшему сомнению. Оно не
Римский солдат.
авшшвиааижшививй
Богиня целомудрия.
одно служит свидетельством страшного произвола. Вот еще другое.
Мы сказали уже, что Аппий Клавдий и Спурий Оппий остались в городе, чтобы администрация и суд не лишились их верховного надзора. Естественно, что у кого в руках неограниченная власть, тот желает наслаждаться этой властью и не терпит возражений и сопротивления его желаниям, хотя бы и порочным. Хотя, по всем сведениям, Аппий Клавдий был в это время далеко не молод, но ему приглянулась одна девица, которой он бы мог быть ежели не дедом, то, наверное, отцом. Это была Виргиния, прекрасная, невинная дочь Луция Виргиния, одного из самых зажиточных и почтенных плебеев. Он был в походе в то время, когда Аппий Клавдий вздумал похитить его дочь. Тиран знал, что воспитанная в добрых правилах Виргиния не станет слушать его любезности и не прельстится его заманчивыми предложениями. Поэтому он решил пустить в ход услужливость своих друзей и, если нужно будет, силу своей власти. Безусловно преданный ему клиент Марк Клавдий за плату взялся устроить нечестивое дело. Хотя Виргиния была уже обручена с бывшим народным трибуном Луцием Ицилием, но все еще продолжала ходить в одно из народных училищ на римском форуме. Однажды возвращалась она оттуда, по обыкновению весело и беззаботно, домой. Вдруг хватает ее за руку незнакомый человек. Не обращая внимания на испуг Виргинии, незнакомец грубо велит ей следовать за ним, называя ее своей беглой рабой. Испуг и негодование заставили девушку вскрикнуть, и так как вся сцена происходила на улице, то скоро собралась вокруг них целая толпа. Многие узнали Виргинию и, вспомнив из какого она почтенного дома, готовились энергично разделаться с негодяем, осмелившимся оскорбить благородную римлянку. Но незнакомец дерзко возразил, что на его стороне закон и право, что он требует возвращения ему его собственности и что, наконец, не теряя времени, он перед судом докажет, что та, которую толпа думает защитить, вовсе не дочь Виргиния, а его собственная рабыня. Вся толпа двинулась на форум прямо к восседавшему на своем престоле Аппию Клавдию.
Он в это время произносил решение по разным судебным делам. На форуме толпа еще больше выросла: множество народа присоединилось к ней, кто из участия к делу, кто просто из любопытства. Не осталось пустого местечка вок-
аиииеииввиивввв
руг судилища, а тем временем люди, бывшие в добрых отношениях к семейству Виргиния, отправились за родственниками Виргинии, как за естественными ее адвокатами. Обвинитель с невозмутимой наглостью объявил перед судом, что Виргиния — дочь одной из его рабынь, что она еще ребенком похищена у него в доме ее мнимого отца, где, против закона, воспитана как свободная римлянка. В заключение он обещал подтвердить свои показания надежными свидетелями и требо
вал, чтобы судья повелел возвратить ему его собственность.
По древнему обычаю, утвержденному и законами XII таблиц, всякий подсудимый, на личную свободу которого предъявлялось притязание, все-таки оставался до окончательного решения суда на свободе, лишь бы было представлено за него достаточное поручительство. Полагаясь на закон, адвокаты девушки спокойно ждали судейского решения. Но Аппий Клавдий придумал иной оборот делу Он составил такой приговор: если б девица была совершенно независима, то она, до полного решения суда, могла бы пользоваться совершенной свободой, конечно, при достаточном за нее поручительстве, но так как она зависит от власти родителей, то поручительства допустить нельзя. До окончательного о ней суждения отдать ее на сохранение гражданину, предъявившему на нее права. Народ ропотом своим изъявил неудовольствие на это определение, которое разом подрывало добрую славу девушки, налагало пятно на честное имя Луция Виргиния и подвергало, быть может, невинную жертву клеветы дурному обращению и новым оскорблениям в доме ее обвинителя. В присутствии вооруженных ликторов народ ничем другим и не мог заявить своего неудовольствия, как ропотом. Но вот, вовремя еще, являются более смелые защитники невинной. Дядя ее, Публий Нумиторий и жених ее, Ицилий, пробиваются скозь толпу ликторов. Последний громко взывает к квиритам о помощи в таком неслыханном насилии. И не напрасно взывает он: волнение в народе увеличивается; друзья, товарищи его и мужественные люди всех состояний
Женщины, играющие в кости.
 Женщина находилась в бесправном положении: сначала она была под властью отца, затем поступала «под руку» мужа, а в случае смерти последнего находилась под опекой кого-нибудь из родственников сына, брата мужа и т. п. «Предки наши признали нужным, чтобы женщины, хотя бы они были и в зрелом возрасте, вследствие присущего им легкомыслия, находились под опекой... за исключением только дев^весталок, которых признали нужным оставить свободными. Так было предусмотрено законом XN таблиц» (Гай. Институции, I. 144—145).
soB»»BBassBBBSss
Стола.
и возрастов окружают Виргинию и ее защитников. Тогда судья сообразил, что ему выгоднее будет отложить решение дела. Он надеялся, что к следующему дню успокоится раздражение народа и что, когда он явится на суд в сопровождении своей вооруженной свиты, ему легче будет одолеть всякое сопротивление его воле. Изменив тон, децемвир в виде отеческой благосклонности к девушке разрешил подсудимой остаться до следующего дня в родительском доме. Вызваны поручители. Со всех сторон явились готовые отвечать за нее своей головой, а между тем, по знаку Ицилия, двое из его друзей поспешили в лагерь призвать отца на защиту дочери. Луций Виргиний без затруднения получил короткий отпуск и помчался в Рим, счастливо избежав встречи с повелением, отправленным Аппием Клавдием, задержать Виргиния на месте службы (он служил центурионом).
На следующее утро Аппий Клавдий явился на суд с толпой ликторов и вооруженных клиентов. Он гордо и непреклонно обвел взглядом собрание и вдруг остановился в недоумении: он встретился с не менее гордым и решительным взглядом Луция Виргиния, который с дочерью своей уже ожидал заседания. Форум кипел народом всех полов, возрастов и сословий. Аппий Клавдий не мог объяснить себе, каким образом повеление его не исполнено в лагере. Из минутного недоумения децемвир был вызван грозным говором народным и восклицаниями римских матрон, в судьбе несчастной Виргинии видевших горькую участь, ожидавшую, быть может, и их самих, и их дочерей. Не смущаясь этими предвестниками бури, Аппий Клавдий повелел наемнику своему, Марку Клавдию, предъявить свое вчерашнее притязание. Кажется, на этот раз децемвир сделал еще меньше для правильного решения дела, чем вчера: едва ли он даже велел представить свидетелей и вовсе не обратил внимания на оправдания, представленные несчастным отцом, но воспламененный нечистыми желаниями и ослепленный своей властью он тотчас решил дело в пользу клеветника. Напрасно старались отец Виргинии, ее дядя, жених и ближайшая толпа слушателей помешать исполнению приговора; вооруженные полицейские служители оттолкнули толпу и, наложив руки на трепещущую жертву, готовились передать ее тому, кто назначен был ей неограниченным властелином. Тогда несчастный отец еще раз подступает к судейскому престолу. Он молит как милости позволить ему и стоявшей тут же кормилице Виргинии
омов.
192
сказать последнее, прощальное слово той, которую они считали до сих пор своей. Децемвир не видел опасности и позволил. Отец отвел дитя свое в сторону и вдруг, схватив лежавший вблизи жертвенный нож, вонзил его в сердце дочери, воскликнув с раздирающей душу тоской: «Даю тебе свободу, дитя мое!» Без слова, без звука, как цветок, скошенный острой косой, пало прекрасное тело к ногам тирана, а отец... обрызганный кровью единственного, любимого своего дитяти, с окровавленным ножом, с блуждающим, бешеным взглядом, не видя, не помня ничего, кроме своего отчаяния, устремился сквозь толпу, желая спастись от своего горя. И други, и недруги, и вооруженные, и невооруженные спешили расступиться на его пути или бежали вслед за ним. Позади город, открылись поля и леса по дороге к Ал гиду, где стоял лагерь, а в воздухе, казалось, все еще звучали ужасные отцовские проклятия: «Аппий Клавдий! Пусть падет на тебя кровь невинной!» И поля, и дороги, и леса, и сам форум откликались на эти отчаянные вопли. Встреченный на пути резервный легион в изумлении раздался перед бежавшими и сам пристал к ним, содрогаясь при услышанном рассказе. В таком странном, невиданном смятении достигла толпа главного лагеря. Когда и тут со всеми подробностями узнали о страшном событии в Риме, не стало больше послушания предводителям, забыта присяга знамени. С поднятыми значками все войско ринулось — и прямо к Риму, достигло города и заняло весь Авентин, т. е. главное местопребывание плебеев.
Не менее бурно было и на самом форуме. Ицилий и Ну-миторий подняли над головами окровавленное тело Виргинии, и толпа содрогнулась при виде прекрасной юности, уничтоженной жестоким насилием децемвира. Громко стали кричать в толпе о свободе, о ниспровержении позорного тиранства. Напрасно старались ликторы рассеять взволнованную толпу: их страшные до сих пор фасции разбили, сами же ликторы или были умерщвлены разъяренным народом, или с трудом спаслись бегством.
Аппий Клавдий возвратился в комиций патрициев и там, стоя на ступенях Вулканала, говорил, обращаясь, к благородному юношеству, до сих пор служившему прочной опорой его силы. С форума послышался в это время голос разразившейся бури. Вот она ближе и ближе. Уже явственно можно различать грозный народный крик. Тогда поколебалось мужество стражи децемвира, и бежали патриции, и бежал сам
Весталка.
193
7 Рим, т. 1
Смерть Виргинии.
Аппий Клавдий, закутавшись в тогу, забыв свою гордость и величие, думая лишь о спасении от яростной мести.
В это время другой городской децемвир, Оппий, созвал сенат на совещание. Сенаторы Гораций и Валерий с негодованием говорили о злоупотреблении власти децемвиров и требовали восстановления трибуната. Сенат соглашался со справедливостью требований, но опасался для себя со стороны народа ужасных последствий вынужденной у сената уступки. Время шло, а сенат не принял еще никакого положительного решения. Между тем, вступил в Рим и второй корпус, также покинувший лагерь. Он присоединился к прежним собратьям по оружию и к плебеям. Все вместе выбрали себе в правители 20 трибунов. В свою очередь, пат-
риции, опомнившись от первого ужаса, заняли Палатин и Капитолий. Весь город гремел оружием. Казалось, не избежать ему кровопролития и всех ужасов междоусобной гражданской
Римская керамика.
IV в. до н. э.
войны. Желая отвратить грозившее бедствие, сенат отправил своих депутатов на Авентин, чтобы переговорами или угрозами склонить народ к уступке. Депутаты скоро возвратились с ответом, что народ требует посылки Горация и Валерия и вступит в переговоры только с этими двумя почтенными отцами. И Гораций, и Валерий отказались принять поручение до тех пор, пока децемвиры не сложат формально своей власти и пока не будет восстановлен народный трибунат.
И неизвестно, когда бы прекратилось в Риме напряженное состояние, если б не мера, предложенная бывшим трибуном Марком Дуилием. «Исход войны неизвестен заранее, — сказал он, обращаясь к народу, — во всяком случае пострадать от нее должны обе воюющие стороны. Покинем лучше этот город, уйдем во второй раз с семействами нашими на священную гору и там примем посольство сената. Гордые отцы станут сговорчивее, когда увидят, что Рим опустел. Если же нет, то волен
народ искать себе нового отечества!» Предложение это, как вернейшее средство выйти из затруднительного положения, единодушно принято и немедленно приведено в исполнение. Легионы в полном вооружении с высоко поднятыми знаменами — впереди; старцы, жены и дети — в середине; когорты ветеранов в арьергарде — все это двинулось с Авентина, через Велабрум и Форум мимо патрициев к городским воротам, покинуло Рим и познакомой дороге достигло Священной горы, где и расположилось временным лагерем.
Страшная тишина сменила в городе недавний шум и суматоху. Но это не была тишина покоя или отдыха: дома опустели, улицы обезлюдели, город, казалось, недавно был посещен чумой или другим убийственным небесным гневом, не пощадившим ни старых, ни малых. Точно голос каких-то неведомых духов, отзывался в пустоте сторожевой крик с Капитолия и Палатина. И странно было видеть, когда на пустынных улицах вооруженные ликторы важно и грозно выступали перед децемвирами, шедшими в курию. А в курии давно уже собрались гордые старцы сенаторы и думали глубокую думу. Их гордость бесплодно возмущалась при мысли о неизбежных уступках; с каждой минутой тяжелая, горькая необходимость поднимала свой голос сильнее и сильнее. После долгих совещаний друзья народа Гораций и Валерий были уполномочены отправиться на Священную гору и услышать, в чем состоят требования отделившихся граждан. Послов приняли дружелюбно. Ицилий, выборный от всего народа, представил им следующие требования: восстановление должности народных трибунов, права апелляции в народное собрание, прощения и полного забвения восстания и, наконец, выдачи народу децемвиров, которым за их беззакония и тиранства назначена смерть на костре. Послы выговорили некоторые облегчения первых требований и успели отклонить последнее. «В деле гражданского примирения, — сказали они, — и восстановления государственного порядка не должна иметь места жестокая, противная закону месть. Величайшее благополучие, к которому мы можем стремиться, — это гражданская свобода и равенство перед законом. Вы хотите согласия и мира, поэтому прежде всего и всегда не платите за неправду неправдой. После законным путем призовите виновных к ответу и наказанию, но не к мести». Эти внушения голоса правды нашли в народе полное сочувствие. Горацию и Валерию
Артемида (Диана). Римская копия с греческого оригинала, IV в. до н. э.
 С технической стороны законы XII таблиц крайне несовершенны. Это не есть в собственном смысле кодекс законов, аналогичный римским сборникам законов более позднего времени, расположенных в известной системе и разбитых на параграфы. Leges XI tabularum представляют запись обычаев, выраженных в виде афоризмов, пословиц, моральных сентенций, поговорок и подобных им несовершенных формулировок.
иавивр^авввийййввй
 Читателю естественно может прийти желание сравнить картины древнего римского общества с картинами некоторых современных обществ. Если он слышал об историях изгнания честных женщин из благородных собраний или об оскорблении, которым они так часто могут подвергаться на улицах некоторых так называемых просвещенных европейских столиц, или о других подобных историях, о том, как на каждом шагу свобода и личное право человека попираются нагло и самоуправно, а само общество безучастно и тупоумно идет рядом с такими проявлениями насильственной цивилизации, боясь нажить себе хлопоты с блюстителями общественного благоустройства и благочиния, то пусть читатель сам себе потрудится объяснить, отчего подобные факты могут существовать и в современных просвещенных обществах, когда оскорбление римлянки за пять веков до Рождества Христова сочтено делом возмутительным для всего Рима и послужило началом ниспровержения десяти тиранов? Пусть читатель осмыслит эти факты, если хочет, чтобы история прошлого послужила настоящим поколениям добрым назиданием на будущие времена.
поручили на оговоренных ими условиях подписать соглашение с Римом.
Когда возвратившиеся депутаты изложили перед собранием курии результат переговоров, собрание не высказало ни одного возражения. Децемвиры приготовились сложить свое звание. Предчувствуя будущее, Аппий Клавдий сказал: «Дело не обойдется тихо и мирно, но если для утоления ненависти народной потребна кровавая жертва, я готов принести ее». Затем, по решению сената, децемвиры сложили с себя власть, а верховный понтифик приготовился освятить избрание трибунов (449 г. до н. э.). Когда отделившиеся граждане узнали об этих подготовительных действиях сената, они в том же порядке, как вышли, возвратились в Рим, не без радости приветствуя своих домашних пенатов и занимая свой Авен-тин. Приступили в присутствии верховного жреца к избранию народных трибунов. Огромным большинством голосов были избраны Луций Виргиний, отец несчастной Виргинии, потом жених ее, Луций Ицилий и дядя, Публий Нумиторий. За ними больше всех голосов получили Гай Сициний, Марк Дуилий и еще пятеро достойнейших мужей.
От Марсова поля, ограниченного с одной стороны Капитолием и Квириналом, а с другой — Тибром, простирался довольно значительный Фламинский луг. Здесь было любимое место плебейских игр и совещаний. На этот луг созвали теперь трибуны всю плебейскую общину по трибам. Прежде всего Луций Ицилий предложил удовлетворить просьбу сената и народным приговором даровать Аппию Клавдию и его сообщнику прощение в том, что они были причиной народного восстания. Народ согласился. Затем он согласился узаконить своим решением и предложение Дуилия, состоявшее в том, чтобы временный царь (interrex) предоставил центуриям избрать из патрициев двух консулов. Теперь-то, может быть, и появилось в первый раз имя консула, так как прежние верховные представители государства назывались, как мы сказали в своем месте, преторами. Консулам предоставлено сообща с другими властями и учреждениями править государством, но никак не злоупотреблять своей властью и не стремиться к неограниченному правлению. В таком виде предложение Дуилия было принято общиной и стало нормой действий на будущее время. Итак, собравшись по центуриям, народ почти единодушно избрал в представители государства любимых и заслуженных Луция Валерия Потита и Марка Горация Барбата.
Те центурии, которым пришлось утвердить этот выбор, не дерзнули противоречить воле большинства, тем более, что их одолевал страх отвечать за последние события, в которых они участвовали прямо или косвенно. Этот страх увеличился еще больше, когда новые консулы законным образом постановили, что закон, одобренный собранием триб, отныне должен иметь такую же силу, как и закон, одобренный центуриями. Кроме того, положено, что для этих обоих родов законов нужно окончательное одобрение сената. Впрочем, последующие события показывают, что сенатские заключения в делах особенной важности должны были для получения полной силы закона проходить сначала в собрании общины плебеев. Второй закон, установленный консулами, касался выбора чиновников вообще. На основании его всякий чиновник, за исключением разве диктатора, не мог быть утвержден без согласия народа. Наконец, их третьим законом утверждена неприкосновенность особ трибунов и эдилов, как это было до децемвиров. Для того чтобы сенатские постановления не изменялись или не перетолковывались к невыгоде народа, как это нередко до сих пор случалось, назначено отныне плебейским эдилам хранить их в плебейском казначействе в храме Цереры.
С этих же пор начали приводить в исполнение законы XII таблиц, касавшиеся судопроизводства, прав граждан и разделения их на классы. Постепенно сгладилось то враждебное различие аристократических курий и плебейских триб, которое до этого времени делало из них в большинстве случаев какие-то два неприятельских стана. Постепенно и те и другие слились в одно гражданское целое и потому потеряли как те, так и другие, неограниченную силу в решении дел уголовных. Они могли только присуждать денежные взыскания по жалобам, подаваемым трибунами. Исследованием по делам оскорбления которого-либо из этих обоих состояний, по делам государственной измены или убийства занимались консулы, а впоследствии — преторы; центуриям же оставалось после выслушивания судебного заключения составлять решение. Обыкновенно в этих случаях центурии соображались с мнением судьи, на опытность которого считали себя вправе полагаться; если же дело касалось преследования кого-либо из сограждан или вопроса о жизни и смерти кого-либо из защитников гражданских прав, то никакая власть в государстве не имела права изменить решение центурий. Так как теперь и заключения триб получили силу закона, то справедливость тре-
Минерва. С фрески в Геркулануме.
Церера — в римской мифологии богиня земледелия и плодородия.
SSSSSHSSSeHSSSSS®
 Основным итогом борьбы между патрициями и плебеями была ликвидация олигархической республики патрициев как пережитка родовых отношений и создание в принципе демократического рабовладельческого государства, полиса.
Итак, социальная борьба V— IV вв., окончательно разрушившая родовой строй, создала основы для развития Рима как демократического полиса. Однако общие условия в Риме и в Италии были таковы, что степень демократизации, достигнутая римской общиной к началу Ш в., была относительно невелика.
бовала не исключать из них патрициев. Поэтому они были, как уже выше замечено, приписаны к волостям и хотя составляли в них меньшинство, однако благодаря своему богатству и многочисленным клиентам занимали все-таки видное место. Относительно состава центуриата еще долгое время оставалось в силе разделение граждан Сервия. Таким образом, еще надолго обеспечен был перевес дворянству, т. е. аристократическо-. му происхождению и богатству. Лишь много времени спустя начали привыкать к законам XII таблиц, на основании которых все население не целиком, а отдельными трибами распределялось по имуществу на 5 классов, в каждой трибе по 10 центурий. Теперь уже за богатыми ремесленниками и крупными землевладельцами оставалось только одно преимущество — относительно большая легкость взаимных союзов, условли-ваемая, разумеется, многочисленностью членов и общностью интересов. Из всего сказанного очевидно, что застоя в римском обществе не было, что дух, присущий римскому народу, ни на минуту не переставал быть деятельным и вырабатывал одну за другой новые формы, в которых надеялся упрочить за государством долгое и благополучное существование.
По исследованиям Нибура оказывается, что впоследствии и учреждения римские, и разделения граждан изменились еще иначе. Классы совсем исчезли, чему, конечно, способствовали два обстоятельства: понижение денежных ценностей и увеличившаяся масса богатств. 1раждане, владевшие имуществом на сумму от 4000 ассов и до миллиона, считались все безразлично как бы в одном и том же классе. 1раждане, образовавшиеся из вольноотпущенных, были приписаны к четырем городским трибам. Шесть дворянских воинских центурий остались за патрициями. В двенадцати же плебейских воинских центуриях только те граждане имели право голоса, имущество которых, подлежащее подати, достигало суммы более миллиона ассов. Приезжие из чужих городов, имевших право римского гражданства, должны были до подачи голосов приписаться к какой-нибудь трибе. Таким образом, все состояния получили по возможности справедливое распределение гражданских прав. Это отчасти может служить объяснением той государственной крепости, которую Рим проявил впоследствии, в годину тяжелых войн и политических потрясений. Хотя, как мы сказали, долго еще существовали отдельно друг от друга собрания триб и центурий, но эти временами враждовавшие партии все больше привыкали действовать согласно и убеж-

дались в общности своих основных, существенных выгод. Если еще что-нибудь оставалось незаконченным или неразрешенным из близких для Рима вопросов, так это, конечно, было дело убийства несчастной Виргинии. Невинная кровь громко взывала к отмщению, и в сердце отца, жениха, трибунов и всего народа зов этот не заглушался тревогами дня, не успокаивался тишиной ночи. Настало время удовлетворить его не путем преступной мести, а по праву и закону.
Сам Виргиний, затаивший в сердце своем личное горе, облекшись единственно бесстрастием судьи, потребовал Аппия Клавдия на суд. Подсудимый явился в сопровождении блестящей свиты из патрициев, с обычным своим горделивым видом. Он как будто не понимал, что, лишенный своей власти, он надменностью мог только увеличить ненависть народа. От своего лица и от лица остальных трибунов Виргиний начал дело. Не упоминая о многих и многих беззаконных делах Аппия Клавдия, против него выдвинули обвинение лишь в том, что он дочь свободного римского гражданина осудил на рабство. Преступление, превышавшее все прочие его вины, требовало и законного наказания. Аппию было предложено оправдаться тут же, перед трибунами или в противном случае идти в тюрьму и ожидать в ней решения его судьбы приговором плебейской общины. Перед этой угрозой сломилось гордое упорство бывшего тирана. Он обратился к прочим трибунам, прося у них защиты. Трибуны молчали. Тогда он воззвал к народу, но из глухого ропота толпы можно было только различить: «Боги правосудны» или «Проси теперь себе защиты у той общины, которую ты так недавно угнетал». Итак, без помощи, без оправдания Аппий стоял теперь, как свидетель правосудия богов. Полицейская стража увлекла его в тюрьму, где в обществе убийц и грабителей, предоставленный воспоминанию прошедшего своего величия Аппий Клавдий мог на досуге размышлять обо всем, чем он приготовил себе печальный конец. Такие дни, в которые плебейская община совершала приговор над государственными преступниками, были в то время не часты, поэтому фамилия Клавдиев старалась всеми способами спасти от позорного тюремного заключения своего знатнейшего представителя. Престарелый С. Клавдий, дядя преступника, тот самый, который напрасно старался укротить произвол своего племянника во время его децемвирства, прибыл в Рим из Регилла, своего имения, которого он давно уже не покидал
Римская керамика, IV в. до н. э.
йееэаввваеваавввай
Тарпейская скала.
по причине своей дряхлости. Все Клавдии со своими клиентами в печальной одежде блуждали по форуму, склоняя граждан к тому, чтобы не допустить позора такой древней и знатной фамилии, но сильнее всех трогательных увещаний почтенного старца подействовала речь трибуна Виргиния, когда он, подняв руку, обагренную недавно кровью дочери, указал на место, где было совершено ужасное дело. Аппий остался в темнице и умер в ней накануне казни. По уверению историка Ливия, он сам наложил на себя руки.
Таким образом, Аппий Клавдий спас себя от позора быть сброшенным с Тарпейской скалы, как обыкновенно наказывались изменники, посягнувшие на свободу народа. Таков же был конец и Сп. Оппия, товарища и помощника Аппия; прочие децемвиры и злополучный Марк Клавдий, жалкое орудие воли Аппия, пошли в изгнание. Имения их были проданы в пользу государства.
Успешный исход дела с казнью децемвиров и умеренность действий новых консулов возбудили трибунов к законному преследованию и прочих участников в злоупотреблениях низверженных децемвиров. Трибуны жадно искали новых и новых жертв возмездия за пролитую тиранами невинную кровь. Сами отцы-сенаторы стали с ужасом помышлять о том, где может остановиться меч правосудия, если трибуны направят его на всех, кого они признают прямыми или косвенными участниками в бывших злоупотреблениях децемвиров. Тогда вышел к народу Марк Дуилий, прославленный мудростью, умеренностью и бескорыстной любовью к отечеству, и объявил, что дальнейшим преследованиям соучастников в преступных действиях децемвиров он противопоставит свое вето. «Законное право и свобода, — сказал он, — достаточно обеспечены, преступники наказаны, злодейство не укрылось от праведного возмездия. Итак, маны несчастной жертвы нашли теперь успокоение в мире усопших, если боги не судили Виргинии вкусить счастье в мире живущих людей».
Таким образом, жестокое иго послужило началом гражданской свободы, возбудило развитие народных сил и повлекло за собой, конечно, кажущееся слияние сословий.
Образованность римлян
в этот ПЕРИОД
Теперь домашний быт — не ратные дела, — Твои забавы, игры, смех открой нам, гордый Рим;
К тебе войдем мы в дом, заглянем на поля, И мир семейный твой теперь мы посетим.
Жизнь граждан. Мы старались показать в нашем повествовании, каким образом, несмотря на внешние войны, на внутренние междоусобия, римляне успели развить и усовершенствовать свой государственный быт, свои учреждения и законодательство. Теперь обращаемся к их частному быту и, насколько имеется сведений об этом отдаленном времени, расскажем о занятиях римлян: торговле и ремеслах, об удовольствиях их
и о попытках в деле искусства.
Всеобщим и почетнейшим занятием для римлян и в этот период все еще остается земледелие. Первоначально существовали еще в римском государстве богатые, замкнутые поместья, переходившие из рода в род к такой-то фамилии.
Сельскохозяйственные оруд ия труда:
1 — ножницы для стрижки овец; 2 — серп.
Члены этой фамилии и составляли владетельную общину такого поместья. Но уже до учреждения центурии мы видим раздробление крупных поместий. Так как при этом вошло в обычай покупать и отчуждать земли, то естественно, что со временем образовались новые земледельцы, то более или менее значительные, то наконец такие, у которых все поместье состояло из какой-нибудь десятины. Обыкновенно принимают, что у простого поселянина земли бывало около двух югеров, но едва ли это будет верно, потому что такое маленькое пространство земли едва ли может кормить семью. Может статься, что под этой цифрой древние историки подразумевали

 Единицы площади. Основная единица (асе) называется югвром (jugerum). Югер делится на 2 полуюгера (semis) или участка (actus quadratus). на 12 унций. 60 малых участков (actus simplex), 288 кв. тростей, а потому содержит 28 800 кв. футов.
Гередий (heredium) равен 2 югерам.
Центурия (centuria) равна 100 гередиям или 200 югерам.
Сальт (saltus) равен 4 центуриям или 800 югерам.
только садовую землю или же наименьший надел, назначенный при разделении полей. Другие полагают, что у поселя^ нина бывало обыкновенно около двадцати югеров земли, и это нам кажется гораздо основательнее. Если к такому количеству земли прибавить пользование общественными выгонами для скота, доход с виноградника, масличных и фиговых деревьев, то, конечно, прилежный поселянин мог жить спокойно и благополучно со всей своей семьей и домочадцами, ибо его материальные нужды могли быть вполне обеспечены. Для хозяйственных работ в то время, о котором мы говорим, еще не вошло в обыкновение употреблять рабов. Чаще бывало так, что хозяин отдавал часть земли, которую не мог сам обработать, в пользование кому-нибудь другому, например обедневшему своему собрату или какому-нибудь бездомному, но готовому трудиться горемыке. Такие поселенцы хотя и стояли в зависимости от хозяина, но отношения между ними были вовсе не рабскими, а скорее семейственными. Поселенцы обзаводились собственным домом, семьей и хозяйством, как клиенты своего патрона, они состояли под его защитой, и хозяину редко приходилось прибегать к каким-нибудь насильственным мерам, еще реже — изгонять их из своих владений. Напротив, гораздо чаще случалось, что деятельностью, бережливостью и добросовестным исполнением своих обязанностей поселенцы трудовой копейкой составляли себе капитал и приобретали в полную собственность то, чем сначала пользовались лишь как арендаторы. Итак, в земледелии заключался главный источник благосостояния граждан и главные основы государства. Потому-то поселянин отважно вооружался на неприятеля, а если случалось колонизировать завоеванные местности, он с неменьшей охотой перебирался на новое место, потому что в получаемой земле видел залог обеспечения своего благосостояния и своей семьи. Римский земледелец отличался прилежанием, кто бы он ни был — богатый владелец, или скромный поселянин, или, наконец, временный поселенец. Прослыть хорошим хозяином-земледельцем считалось большой честью для каждого. Как древние гомеровские цари, римлянин искусно владел заступом, мотыгой и сохой и славился этим искусством. К тому же надо знать, что почва латинской и римской областей требовала прилежания земледельца. Она, правда, вознаграждала его труд, но не так щедро, как почва благословенной Кампании, на которой так легко было привыкнуть к празд-

ности. И потому римский земледелец усердно бороздил поле своим простым, далеко не совершенным орудием (сохой). Зато он проводил борозды так тесно одна возле другой, что можно было обходиться без бороны. Соха его состояла в первое время, как мы знаем уже, из крючковатого древесного сука или из искусственно загнутого дерева. К верхней его части он припрягал волов, а нижнюю, заостренную часть, на-
Пахарь.
значенную для вспашки поля, оковывал металлом. Крючки или вилы, прикрепленные к задней стороне верхней части, служили для напирания на соху, т. е. для углубления борозд и для направления их. Отсюда видно, как трудна была работа таким орудием, сколько требовалось физической силы и долгого навыка, если земледелец желал достигнуть своей цели. Впоследствии были сделаны в устройстве пахотного орудия значительные улучшения. Основное кривое дерево, или так называемую станину, удлиняли в виде оглобли или дышла, утверждали положение его поперечной подпоркой (сошником в сохе или лемехом в плуге), а к задней части приделывали рукоятку, которая служила земледельцу удобнее, чем первоначальные вилы. Конец лемеха вооружен металлическим острием, как и в первоначальном устройстве, только теперь острие лучше приспособлено к поднятию почвы, а с одной стороны приделана доска (отвал или в некоторых местностях перо) для расширения борозд и для переворачивания отрезанных и поднятых пластов земли. Несколько позже появились в устройстве римского плуга еще некоторые изменения: колеса впереди лемеха, род ножа (резак) для предварительного разрезывания твердой почвы и облегчения работы.
При помощи быков или коров римский земледелец неутомимо обрабатывал свое поле, извлекая из него главнейшие средства к существованию своей семьи. Каков был его неизысканный костюм за работой — мы уже знаем из предыдущего. От южного зноя он иногда покрывал голову пи-леем (см. выше), но большей частью ходил с непокрытой головой. Вместо одной коротенькой туники он надевал иногда две для защиты от утренней и вечерней прохлады и вредных
Пастух и овцы.
2оз ОПОООО
ssss®assHBHs®as®
Котурн.
Праздничный (царский) сапог.
испарений почвы. Первоначальный способ носить тогу несколько отличается от того, как стали носить ее впоследствии. Прежде ее подтягивали к самой шее, концы перекрещивали на правом плече и потом забрасывали на левое; таким образом, человек весь был закутан в тогу. Иногда с левого плеча пропускали ее под правую руку и потом за спиной отбрасывали конец тоги на левое плечо, следовательно, правая рука оставалась свободной. Позже, впрочем, уже и в то время, о котором мы недавно рассказали, размер ткани увеличен, а надевали тогу все так же, как и в древности, т. е. с правого плеча, но, оставляя правую руку свободной, старались делать на груди больше изящных складок. Одежда женщин не имела никаких существенных отличий, только ткани были потоньше и помягче, туники подлиннее, ниже колена и с короткими рукавами. Впоследствии у женщин вместо туники часто появляется красивая стола, что-то вроде широкой и длинной, до пят, сорочки, перехваченной двумя поясами: один под грудью, другой над бедрами. Поверх столы из-под второго пояса пускали сзади кусок отдельной широкой ткани, достигавшей земли, а иногда еще длиннее, возвышавшей еще больше осанку и поступь величавой римской матроны. Различного покроя тоги и разные способы их ношения мужчинами и женщинами уже так часто изображались, что мы не станем здесь утомлять внимание читателя новыми рисунками.
Даже в самое отдаленное время римляне не ходили босиком, как древние эллины, а употребляли сандалии (кожаные подошвы), привязывая их к ноге ремнями. Кожу для сандалий употребляли покрепче, воловью, иногда внутри подкладывали еще мягкую телячью или козью вместе с шерстью. Кроме обыкновенных сандалий, был еще другой род их, наподобие таких, какие и до сих пор употребляются в горных местностях Южной Италии: края подошвы заворачивались кверху и потом, иногда очень искусно и красиво, зашнуровывались на ноге широкими ремнями. В первое время в Риме специальных сапожников не было, а каждый делал себе обувь сам, как умел.
Обувные лавки появляются в Риме в V столетии. Ремесла эти, очень вероятно, появились вследствие знакомства с южноиталийскими греками и этрусками. Тогда же вошла в Риме в моду обувь, называемая crepida. Это была такая сандалия, у которой кожа, поднимаясь от подошвы по бокам, охватывала всю ногу, исключая пальцы. Ремень, проходив-
ший между большим и следующим пальцами, служил, чтобы сандалия держалась плотнее. Впрочем, этот последний род обуви употреблялся преимущественно у греков в торжественных случаях. Со временем в Риме простые сандалии вышли из употребления, а их место заняли разнообразнейших форм башмаки, ботинки и сапоги со шнуровкой. Сенаторы носили черные сапожки, доходившие до икр и с золотой или серебряной полулункой на подъеме. У солдат были башмаки или, лучше сказать, полусапоги, охватывавшие всю ногу и подбитые гвоздями. Над и под щиколоткой они были перетянуты ремнями. Такие солдатские полусапоги делали особые мастера, и притом на колодке, как это видно на барельефе одной гробницы в Милане. Еще были сандалии вроде башмаков. У них края кожи вырезались языками. В оконечности этих языков пропускали широкие ремни, которыми и зашнуровывали кожу на передней части ноги. Сок-кус можно сравнить с нашим башмаком или туфлей. Завязок у него не делали, поэтому соккус был удобнее всякой другой обуви, но его, впрочем, носили только дома или на сцене в комических пьесах. Котурн — высокий, большей частью спереди закрытый сапог, употреблялся чаще всего охотниками, когда приходилось бродить по сырой и болотистой местности. Котурны из красной кожи употреблялись и на сцене в трагедиях. В ролях героев, чтобы казаться выше, актеры подкладывали внутрь котурна толстые пробковые подставки. На котурн похож устройством и пышный, украшеный богатыми узорами праздничный сапог. У царей такие сапоги украшались золотом и драгоценными камнями.
Праздники. Естественно, что после тяжелых трудов римлянину-земледельцу нужно было и отдохнуть. В этом отношении он не был обижен: многие праздники были учреждены и освящены самой религией. Римляне занимались разведением преимущественно полбы, а позже — пшеницы, стручковых растений, некоторых корнеплодных (репы, моркови и т. п.) и овощей. Впрочем, не менее деятельно ухаживали они за маслиной, фигой и виноградом. Важнейшие эпохи в воспитании виноградной лозы и в приготовлении вина составляли для него в то же время дни покоя и празднования и назначались самими жрецами. Время собирания винограда определялось старейшим городским жрецом, фла-мином Юпитера. Этот же фламин возвещал и начало виноградного праздника, который впоследствии отнесли на
Полусандалия-полубашмак.
Сандалия с двойной подошвой.
«s»sbss8sss@sbs@sb
Шествие в цирк на празднике римских игр.
23 апреля. От первого сбора назначено было принести жертву отцу Юпитеру. Конечно, предписание это отчасти содействовало улучшению сортов винограда. Кроме этого праздника были и другие. Например, каждый восьмой день недели поселяне не работали, а собирались в город для продажи и купли и для участия в народных собраниях. После посева озимых хлебов был целый праздничный месяц. По воле бо-
гов тогда отдыхали и земледелец, и его работники, и скот.
Общественным римским праздником был так называемый городской праздник. Это вовсе не тот, который был упомянут нами выше под названием Большого латинского праздника. Городской праздник, называвшийся также Римские игры,
праздновался первоначально только один день, но потом, после изгнания царей и восстановления народного трибуната, после успокоении гражданских беспокойств каждый раз прибавляли к нему по дню. Так, из одного дня составилось уже четыре. Праздник открывался величественным шествием через весь город в цирк, находившийся между Палатином и Авентином. Впереди шло городское войско в шлемах и пол-
ном вооружении; потом юноши и мальчики, — все отчасти верхом, отчасти пешком, в красных туниках, с медными поясами, с мечами и короткими дротиками. За ними следовали воины в колесницах, и верхом, и пешком; наконец — плясуны. Последние двигались двумя отделениями: первое было наряжено баранами; а второе переодето козлами. Каждое из отделений сопровождалось музыкантами — трубачами и флейтистами. В цирке народ занимал места зрителей, и тогда начинались игры. Прежде всего состязались воины в колесницах. В каждой колеснице должен был находиться кроме воина еще и возница. Последний показывал свое искусство управлять конями, а воин удивлял присутствующих ловкостью, с которой он на всем скаку спрыгивал с колесницы и опять вспрыгивал на нее. После колесничных бегов начинались упражнения верхом. Скакуны должны были уметь на бегу прыгать с одного коня на другого. Заканчивались игры борьбой (борцы на это время снимали одежду), беганьем и
assoasasossassasas
кулачным боем. Победителей на играх венчали простым венком. И наградой этой так дорожили, что клали ее даже на погребальные носилки воина в числе лучших его трофеев. После раздачи наград мальчики на лошадях плясали кадриль. Это упражнение, вероятно, послужило началом любимой впоследствии цирценской игры «Троя». Гораздо важнее было то, что на празднике заслуженные воины показывали народу доспехи, снятые ими с побежденных в битвах, и другие свои военные трофеи и получали за то почетные венки. Остальное время праздника было посвящено пляске, хороводам, шуткам. Тут же фокусники и шуты под звуки флейт веселили публику своим искусством. Как плясуны делились обыкновенно на два отделения, так и певцы составляли два хора и пели поочередно. Вообще, в грубых остротах, в шутках и потехах, хотя и не всегда изящных, недостатка в этих случаях не бывало. Иногда такие потехи соединялись вместе с музыкой и пляской и служили началом сценических представлений. Здесь невольно вспоминаешь переносные подмостки Фесписа, послужившие зародышем эллинской драмы. Но там драма достигла скоро такого развития, о котором, конечно, и не мечталось практичному, рассудительному Риму.
Поэзия. Музыка. Песни, исполняемые переменными хорами, назывались фесценнинами, от этрусского города Фес-ценния, откуда их заимствовал Рим. Сценические представления, от города Ателла в Кампании, назывались ателлана-ми. Существовал еще один род поэтических произведений — сатиры, которые давались в особенности в праздник жатвы. Их название происходит или от satura, что значит «сосуд, наполненный плодами»; или от satori, что значит «сытые». Ни от фесценнин, ни от ателлан и сатир этого времени не осталось нам никаких следов. Нет сомнения, однако, что при драматических увеселениях Древнего Рима была и мимическая пляска, были и пение и монологи действующих лиц. Мы знаем, что актеры употребляли более или менее искусные маски из древесной коры и даже на римской сцене выработалось несколько типов, например: повесы-арлекина (Maccus), обжоры (Виссо), папеньки-простачка (Pappus) и других. Типы эти служили для актеров основой для разнообразнейших комичных завязок, и тяжелая мужичья острота с помощью неразборчивой юношеской изобретательности всегда с успехом вызывала смех неприхотливой публики. Конечно, этих начал было достаточно для развития самостоятельной драма-
 Фесценнины — в Древнем Риме шуточно-бранные песенки, исполнявшиеся на народных празднествах. Для них характерны обрядовая вольность, ритуальное сквернословие, сатирический прием инвективы.
иижиииевеиавивв
 Ателлана — вид народного импровизационного театра в Древнем Риме с постоянными типами-масками.
Персонажи комедии-ателланы. Бронзовые статуэтки.
тической поэзии, но — как мы уже много раз имели случай замечать — римлянин не способен был к этому. Заботливо пожиная кровавые лавры на поприще действительного мира, он не удостаивал унижения мир фантазии; светлые дары поэзии не имели в его глазах никакого серьезного значения. На поэзию и вообще на искусство, даже на саму науку он, за немногим исключением, смотрел как на забаву детей и считал унизительным для гражданина менять ратные дела и гражданские подвиги на занятия такими пустяками. Оттого-то скоро он и совсем отвернулся от драматического искусства, видя в занятии им одну лишь потерю времени. И место римлян заняли наехавшие из этрусских городов обученные ремесленники: борцы, актеры, певцы и прочие. Оттого-то ни в городском празднике, ни в большом латинском празднике незачем искать того значения, какое имели в Элладе олимпийские игры. На свои празднества римская толпа стекалась не для того, чтобы телесно и умственно оспаривать пальму первенства у Лация, а только для того, чтобы похохотать и похлопать штукам, которые выделывали наемные гистрионы, актеры-ремесленники.
Впрочем, были еще обстоятельства, при которых народная поэзия проявлялась в той или иной форме, вообще мало изящной. При победном входе в Рим после сражений воины обыкновенно пели песни большей частью насмешливого, сатирического содержания. В них не щадили и самого полководца-победителя. Его личность, манеры, некоторые подмеченные слабые стороны всегда могли доставить охотникам до смешного достаточный материал для шутки, которую в таком случае лучше всего было сносить терпеливо и снисходительно даже победителю. Шутили в песнях и насчет других известных лиц с такой же невоздержанностью, как бывало в аттической комедии. Кроме этих песен — назвать ли их солдатскими или победными, — были в употреблении и другие: свадебные, застольные и т. п. К званому обеду мальчики сопровождали своих родителей. За пиром прославляли в песнях хозяина и его предков. Песни не импровизировались: запас их был готов и всегда под рукой. Приглашенные обыкновенно принадлежали и сами к той же фамилии, и потому гостям было приятно прислушиваться к песням, восхвалявшим общих предков, и желательно, чтобы и юноши знали их заранее наизусть. В песнях этих можно было почерпнуть немало интересных сведений о разных членах прославляемой фамилии, и потому из поко-
osossBesssesssssse
ления в поколение старые песни переходили как живая повесть о громких делах отцов, а к ним присоединялись новые. Подобное же значение имели и погребальные песни. Похоронное шествие не обходилось без плакальщицы. Следуя за гробом, она начинала свою нению (погребальную песню) и в ней, конечно, восхваляла добродетели усопшего.
Из песен духовного содержания уцелели только немногие отрывки. Вот один из них, из песни, которую пели салии во время своих воинственных плясок (передаем ее с немецкого перевода Ферберга):
Святые слуги Януса уж жертву потребили;
Идет теперь сам бог, зиждитель счастия людей.
На празднике Амбарвалий (хождения по нивам), который проходил весной, братство арвалов с жертвоприношениями и молитвами призывало на нивы благословение богов. Вот одна из сохранившихся, быть может, очень употребительных при этом случае, молитвенных формул:
Будьте, лазы (лары), нам благоприятны!
Отврати от всех нас, Мармар (Марс), голод и печаль
Бог войною насыщенный!
На пороге встань в защиту с пламенным мечом;
Нас не поражай!
[лас попеременный гениев семонов
(покровительственных богов),
К Мармару да вознесется, ниспошлет нам мир, Нивам всем благословенье,
Людям горя и болезней полное забвенье!
В различных гаданиях и заклинаниях тоже не было недостатка. Какой-то пророкМарций собрал и сохранил несколько таких таинственных гаданий. Одно из его пророчеств имеет отношение к несчастной битве при Каннах. Смеем думать, что оно явилось на свет после несчастной битвы, но, тем не менее, оно впоследствии служило образцом для возбуждения в набожном веровании предосторожности в опасных случаях и доверия к избранным прозорливцам. Жаль, что пророчество это дошло к нам в прозе. Вот оно (по Фербергу):
«От речки Канны лети подалее, о римлянин, чтобы иноземец не вынудил тебя дать битву на поле Диомеда. Но ты мне
	Нения — погребальное пение, пение при похоронах у древних римлян, восхваляющее усопшего.
	Амбарвалии — религиозные процессии у древних римлян вокруг полей в начале января и в июле.
Арвал.
	Ареалы — у древних римлян 12 жрецов, приносивших жертвы во время амбарвалий.
Флейтист.
не поверишь, пока своею кровью не напоишь того поля, noija тысячи твоих трупов не смоет поток с плодоносной земли и не умчит их в море, чтобы отдать на добычу рыбам и птицам и всякой хищной твари, населяющей дебри лесные. Ибо так мне Юпитер поведал».
Жаль, что время не пощадило тех волшебно-заклинатель-ных формул, к которым суеверные римляне прибегали в случаях болезни, чрезмерного дождя, недоброжелательности к соседу, для отвращения плодородия от его поля и т. п. Впрочем, известно, что эти формулы были большей частью словами без смысла. Так, один из позднейших писателей говорит, что при вывихе чародеи советовали взять камышовую трость, расколоть ее, сдвинуть расколотые части над больным членом и произнести: «Hauat, hauat, hauat, ista pista sista damia badanna ustra». Здесь можно кстати вспомнить, что подобные формулы не исчезли из употребления и во многих современных европейских государствах. Если случается в римской заклинательной формуле встречать имя какого-либо божества, то это, наверное, или Мамерс, предводитель ведьм, или плутливый Фавн, или кто иной из подобных.
Каким слабым сочувствием и поощрением пользовались в Риме всякие проявления поэзии — начатки эпоса в песнях о славе предков и начала драматического искусства в ателла-нах, — видно из того, что в силу различных постановлений актеры и певцы были совсем изгнаны из города. Плясуны и флейтисты удержались, потому что их использовали не только в торжественных случаях, но и при религиозных обрядах. Музыканты составляли даже, как мы видели при обозрении учреждений Сервия Туллия, собственный цех и особую центурию. Инструментами у музыкантов служили: тибия (флей -та) и туба, похожая звуком и формой на трубу, прямая металлическая, с небольшим мундштуком и воронкообразным устьем (раструбом). Резкие, дребезжащие звуки тубы повелевали движением войска и вперед назад; они же раздавались при служении в храмах, при погребении и других случаях. Флейта была еще в большем употреблении. Она была разных форм и видов. Первоначально ее делали из кости, откуда произошло и название ее — тибия, что значит «большая берцовая кость», а после стали делать из дерева и тростника. Во флейте делали сначала только 4 дырочки, а впоследствии прибавили еще несколько. Употребляли флейту с загнутым концом. Такие флейты делались также складными
из нескольких частей, чтобы можно было придавать инструменту такую длину, как пожелает играющий. Были такие искусники, которые умели в одно и то же время играть на двух отдельных, различного тона флейтах.
Кроме этих инструментов, римляне после знакомства с южно-италийскими греками узнали греческую лиру. Впрочем, лира никогда не пользовалась у римлян особенным уважением, на
Музыканты покидают Рим.
против, в глазах суровых детей Марса этот приятный инструмент казался знаком слабости и изнеженности. Несколько раз музыкантов, играющих на лирах, вместе с иноземными гистрионами со стыдом выпроваживали из Рима. Не то было с гильдией флейтистов и трубачей. Как мы уже сказали, эти музыканты по устройству римского быта были необходимы римлянам — ив войске, и в храме, и при разных домашних и общественных событиях. Потому-то они и пользовались значительным уважением, хотя, по мнению большинства, и занимались исключительно потерей времени, ибо музыка не считалась в Риме делом. Впрочем, справедливость требует прибавить, что то не были музыканты в современном благородном значении слова, а скорее ремесленники — трубачи, вроде странствующих скрипачей и кларнетистов. Тем более достойно внимания, как эта гильдия в Риме умела воспользоваться выгодами своего положения. Музыканты имели в Риме свой собственный годовой праздник. В этот день, по старому праву, они получали от города великолепный обед в храме Юпитера, ели, пили, пировали и оттуда в масках шумной процессией шли через весь город. Строгой римской полиции надоели эти вольности, и она запретила обед и шумное шествие. Что же? Весь почтеннейший цех покинул Рим, по примеру народа, удалившегося на Священную гору. Все музыканты, сколько их было в Риме, вооружившись своими тибиями и тубами, вышли из столицы и переселились в Тибур. Жители Тибу-ра сначала обрадовались веселым гостям, но когда Рим потребовал своих музыкантов, то, не смея противоречить ему, они стали склонять гостей к возвращению домой. Музыкан-

План римского дома.
ты стояли на своем, т. е. решительно не хотели возвращаться. Надо было употребить хитрость. Горожане, по-видимо-му, чрезвычайно обрадованные их решимостью, задали им пир на славу. Угощеньям и возлияниям не было конца. Господа музыканты попались в ловушку. Они так усердно принимались беседовать с благородным соком виноградной лозы, что скоро, совсем потеряв равновесие, в объятиях сна забыли свои скорби и заботы. Тотчас же их всех уложили на телеги и выгрузили на римском форуме. На следующее утро они не раз усердно протерли себе глаза прежде, чем убедились, что вокруг действительно знакомые, покинутые ими места. Но неожиданность их не смутила и не заставила забыть свою выгоду. Весь цех единодушно объявил, что ни один из музыкантов не останется в Риме, если древние привилегии музыкантов будут ограничены чем бы то ни было. И даже римское начальство не нашло, что им возразить на это. Итак, по-прежнему за необходимым для Рима музыкальным цехом осталось право праздничного пира в храме Юпитера и веселое шумное шествие через город.
Быт и обряды. До сих пор мы говорили о сельском населении, главнейшей части римского народа. Теперь взглянем на ремесленников.
Об устройстве домов в Риме в этот период мало что можно сказать: они остаются почти такими же простыми, как и в первое время построения Рима. Разве только у богатых людей план помещения несколько изменен. Так, например, перистиль, т. е. свободное пространство за домом, на чертеже нашем обозначенное буквой S, конечно, уже позднейшего происхождения. На нашем чертеже представлен план трех смежных римских домов. Буквой Z обозначены входы (prothyrum); буквой V обозначен атрий (atrium), место без кровли, сборный пункт семейства, а в то же время и двор. Больше мы рас-кажем об устройстве римского дома при обозрении следующего периода.
Уже в древнее время находилось в Риме восемь ремесленных союзов. Их основание приписывают Нуме Помпи-лию. Вот они, эти союзы: музыкантов, золотых дел мастеров, медников (или оружейников), плотников, ваяльщиков, красильщиков, гончаров и сапожников. Пекарное дело, медицина и железное дело еще не были известны, по крайней мере еще не имели своих представителей в числе прочих цехов. Пряжи и тканье были предметом заботы для жен-
щин и составляли в обществе такое важное дело, что искусство выделывать из шерсти различные ткани считалось в числе главнейших добродетелей римской матроны. Даже надгробный памятник матроны украшался похвалой этой добродетели, что видно из со
хранившейся до нашего времени надписи: «Она своею Предметы, необходимые скромностью и прямотою, целомудрием и кротостью, уме- дяя торговца, ньем делать шерстяные ткани, прилежанием и верностью равнялась благороднейшим из жен».
Перечисленные союзы исчерпывают собой весь объем ремесленной деятельности Рима в этот период. Что касается торговли, то в этом отношении Рим был посредником между Лацием и соседними прибрежными странами. На римских ярмарках, которые были особо от еженедельных рыночных дней, жители Лация сбывали свои изделия и запасались всем для себя нужным. В гавань Остии приставали с товарами не только этруски, эллины из Кум и Сицилии, но, как свидетельствует сохранившийся доныне торговый договор, и отдаленные карфагеняне. Они привозили сюда товары из далеких стран, они же мало-помалу вовлекли в морскую торговлю главнейшие города Лация, и отважные торговцы, презирая бури, пускались на своих утлых кораблях искать корысти и завязывать отношения с новыми народами. Наконец и богатые римские землевладельцы стали строить свои собственные корабли и также принялись за внешнюю торговлю. Сначала, впрочем, они плавали только вверх и вниз по Тибру, а там стали пускаться с товарами и в открытое море, если прибыль соблазняла их на это. Эти предприимчивые люди были в то же время причиной, что из римского ремесленничества не образовалось городского среднего сословия. Это вот каким образом. Ремесленные союзы не пользовались никаким правом исключительности или монополии своего занятия, они составляли свободные общины добровольно согласившихся членов. На этом основании богатые землевладельцы и ремесленники селили в городе своих вольноотпущенных или других подначальных людей, давали им капитал на обзаведение, иногда строили им мастерские, магазины, мелочные лавки, особенно москательные, и, таким образом, извлекали для себя из нового дела большую часть прибыли.
aosassassaoaosaoso
Римская москательная
Возникло немало новых искусственных ремесленников, образовались правильно устроенные торговые конторы, значительные склады товаров, но все они были более или менее зависимыми от основных капиталов, ибо должны были платить им проценты. Конечно, зависимые ремесленники и в политических правах стояли ниже свободных граждан. Зато, имея в руках капитал своих патронов, они легче могли перенести какой-нибудь неожиданный, невыгодный оборот счастья и скорее достигнуть материального благосостоя-
ния. Таким путем последние после учреждения о центуриях
лавочка (по открытым образцам в Помпеях).
добились даже чести служить в войске и получили влияние в народных собраниях, тогда как независимые мелкие ремесленники, за исключением лишь флейтистов и плотников, не имели этого права. Если кому из них удавалось путем сбережения сбить себе капиталец, то он спешил приобрести кусок
земли и потому сливался тогда с сельским сословием.
Значительная и лучшая часть товаров, которыми торговали в Риме, доставлялась из-за границы. Публика любовалась в москательных лавках выставкой благовонных мазей и притираний, душистой смирны и соблазнительного пурпура. В гончарных лавках с любовью переходили от простых, будничных, хотя и необходимейших предметов к изящным сосудам для мази, сделанным из восточного алебастра, любовались стеклянными и янтарными ожерельями (янтарь выменивали у далеких северных варваров), сосудами с голубой финифтью и иероглифами, наподобие египетских; наконец,
этрусскими вазами и вазами греческими, привезенными из Аттики и Корциры. Но гораздо богаче были лавки золотых дел мастеров. Таким образом, благодаря оживленному взаимному обмену в Риме заключались и утверждались прочные дружественные отношения не только близких, но и отдаленных друг ог друга городов.
Эти отношения имели, однако, слабое влияние на изменение быта римского гражданина. Этот быт оставался все еще по преимуществу сельским, патриархальным. Простота
aasssssasassssaasa
нравов поддерживалась, кроме того, самим правительством. Цензоры, учрежденные после уничтожения децемвирата, с такой строгостью преследовали всякое резкое отступление от первобытной патриархальности, что одна весталка, обвиненная в чрезмерной роскоши, чуть не попала под смертный приговор. Сами похороны, о которых мы сейчас расскажем несколько подробней, хотя совершались с особенной торжественностью, но вовсе без той пышности, ко-
Домашние заботы об усопшем.
торую можно было в подобных случаях встретить в соседней Этрурии. Смерть кого-либо из почетных римских граждан ликтор возвещал на форуме следующим образом: «Такой-то
воин скончался, кому не препятствует дело, пусть присоединится к похоронному шествию; вынос тела будет из собственного дома покойника». А тело выставлено было в атрии на
носилках, покрытых тонким полотном, пурпурными и золотом шитыми тканями. Умершего завертывали в одежды, соответствующие его сану. Вокруг покойника располагали неприятельское отбитое им оружие, победные венки и другие трофеи; по возможности сходная маска покойника, сделанная из воска, выставлена была здесь же на стене, в особенном шкафу, рядом с масками предков, выставленными в свое время — каждая с приличными атрибутами власти и чести. Теперь все эти маски сходили со всех мест для того, чтобы приглашенные актеры-мимы, прицепив их себе, вступили в отправление своей обязанности. Эта обязанность состояла в следующем. Актеры, вместе с масками получившие и все одеяние и вооружение, соответствовавшее званию умерших старших членов фамилии, должны были во время похорон олицетворять собой этих отживших родственников. И римлянину, глядя на них, казалось, как будто сами маны предков воплотились и собрались все вместе, чтобы воздать последнюю честь своему младшему потомку. Когда погребальная процессия выходила из дома, актеры эти, шедшие за ликторами, стоя на богатой колеснице, открывали шествие, за ними
шли плакальщицы, музыканты и плясуны; потом один из актеров, наряженный в маску, одежду и оружие самого по-
215 ^0^000
asssseasssesaasaa
койника; далее носилки с телом усопшего и непосредственно за ними — семья в глубоком трауре, т. е. все в черных тогах, сыновья с закутанной головой, а дочери без покрова; наконец, друзья, родственники, вольноотпущенные и прочие домочадцы и слуги. Вся процессия останавливалась на форуме. Покойника приподнимали вверх, а предки его, напротив, сходили с колесницы и помещались на курульных креслах. Сын покойника или кто-либо иной из членов фамилии произносил надгробную речь, в которой восхвалял подвиги своих предков и не забывал, разу-
Сжигание усопшего. меется, подвигов усопшего. После речи процессия отправ-
Гробницы консулов
в Палацуола.
лялась далее, к месту сожжения тела, как это было в обыкновении у римлян (см. рисунок). Пепел собирали в урну и хранили в приготовленной гробнице. В гробницу ставили и различные предметы, любимые покойником; ценные вещи и из дорогих металлов запрещено было ставить; об этом были статьи в законах XII таблиц.
Внешнее и внутреннее убранство гробниц также не должно было, по законам, переходить известных границ. По крайней мере во время республики гробницы эти далеко не представляют той бесполезной, чрезмерной роскоши украшений, которую находим на пышных этрусских гробницах. Часто на могиле почтенного гражданина или какой-нибудь достойной матроны встречаем просто надгробный камень, испещренный надписями. Впрочем, изредка попадаются и богатые гробницы, как, например, гробницы консулов, изображенные на прилагаемом рисунке. Они находятся у Францисканского аббатства в Палацуола, на месте некогда державной Альба-Лонги, от которой не осталось и следа. На той горе, на которой во время оно собирались на совещания на
роды Лация, покоится прах консулов, хотя о делах их исчезло
всякое воспоминание.
Устройство армии. До сих пор мы видели при обозрении военных событий как римское оружие, несмотря на некоторые неудачи, все-таки окончательно одержало верх над со-
седними племенами. Этим обязаны были римляне не столько военному искусству, сколько врожденной и развитой обстоятельствами способности народа. Тактика и способ вооружения римлян не представляют ничего особенного по сравнению с тем, что в этом отношении видим у соседей Рима.
Зато римляне и в военное устройство внесли то же сочетание
Боевой порядок римского легиона, построенного
практического взгляда и настойчивости исполнения, какие мы имели случай заметить в их гражданских учреждениях. К
этому их преимуществу над соседями нужно отнести и то, что римляне не чуждались всего полезного, хотя бы и чужого, усваивали его, и в собственных учреждениях замечали то, что требовало отмены и, если оказывалось необходимым, вводили перемены и улучшения. Для читателя это замечание станет наглядным при обозрении тех изменений, которые введены постепенно в способе вооружения, в построении и разделении войска.
В Италии не найдем и следа тех боевых колесниц, на которых герои Гомера стремились в пыл битвы. Они, впрочем, едва ли достигали своего назначения и в гористых местностях собственной Греции, хорошо было эллинам употреблять их только на равнинах Малой Азии. Напротив, с древнейших времен у римлян были в обыкновении схватки отважнейших всадников впереди войска. Уже во время царей вместо этого, так сказать, рассыпного строя появляются, по обычаю дорийцев, правильные сомкнутые фаланги. Об этом строе войска мы уже упоминали при заключении истории римских царей. Фаланги продолжали существовать в военном устройстве римском и в последний описанный период, хотя и со значительными изменениями, подготовившими позднейшую тактику. После учреждения центурий передние части фаланги состояли из вполне вооруженных воинов 1 - го класса, за ними
в когорты.
 Принципы — воины тяжелой пехоты в составе римского легиона в IV — нам. И вв. до н. э. Первоначально состояли из 2-го имущественного класса, имели защитное вооружение (без ножей), длинные копья и мечи, составляли 1-ю линию в боевом порядке; с III в. до н. э. — воины от 30 до 40 лет, вооруженные мечами и пи-лумами (метательные копья) и располагавшиеся во 2-й линии; после второй Пунической войны ставились снова в 1-й линии.
следовали полу вооруженные и, наконец, воины, не нуждавшиеся ни в мечах, ни в копьях. Передовые ряды, предназначенные принимать на себя всю бурю битвы, сияли богатыми, светлыми оружием и доспехами. Шлем у них был не кожаный, а медный, круглый щит и ременный панцирь были также выложены — первый медными полосами, а после-
ЗВИ^^ЯвИЯ
дний — такой же чешуей. Вооружение их состояло все еще из копья умеренной длины и короткого ножа, похожего на кинжал. Такие ножи были у дорийских гоплитов. Скоро, впрочем, форму этого ножа изменили: сделали его прямым, несколько длиннее, с острым концом и с одним лезвием. Приняв, таким образом, вид короткого меча, оружие это стало удобным для рукопашной битвы один на один. Воины первых рядов фаланги назывались принципами (вельможные, отличнейшие); следующие — га-статы, т. е. копьеносные, потому
План римского лагеря.
 Г астаты — воины тяжелой пехоты в составе римского легиона в IV—II вв. до н. э. Первоначально состояли из бедного класса, были вооружены гастой (коротким копьем) и составляли 2-ю линию центурий. С III в. молодые воины, составлявшие 1-ю линию манипулов; после второй Пунической войны ставились во 2-ю линию.
что они были вооружены только копьями. Воины третьего отделения, не способные принимать участие в битве фаланги, назывались рорариями и были вооружены пращами и камнями. Их имя произошло от ros (роса), как бы в намеке на то, что их выстрелы стремились в неприятеля в виде губительного дождя или града. Кроме этого, за фалангой стояли еще люди в резерве. Они, вступая в фалангу, брали оружие павших воинов. От них не требовалось особенного уменья, так как они служили подкреплением для задних рядов фаланги и действовали в массе. Частые войны научили римлян понимать, как важно иметь в битве запас старых испытанных воинов, которые в решительный момент, когда победа колеблется между двумя сторонами, могут своим нападением склонить ее в пользу римских знамен. Такой отряд составляли отборнейшие из фаланги, тяжеловооруженные, и назывались триариями. Впоследствии римляне еще больше усовершенствовали метод сражения: возможно меньшими силами старались прежде утомить неприятеля, потом уже усиливали свое войско, чтобы окончательно разбить врага. Поэтому начинали битву гастаты, а принципы являлись им на подмогу во второй период битвы! И то последние принимали участие лишь тогда, когда ослабевали гастаты. Во втором периоде битвы закипал кровопролитный рукопашный бой. Если же и после этого одолевал неприятель, то раздавалась команда Surgite! (вперед теперь!). И тут-то устремлялись страшные три арии и решали битву. До этой команды они отдыхали, пре-
ossssssaaaaHsa»»
клонив одно колено и только временами, выбирая благоприятную минуту, бросали в неприятеля свои короткие дротики. О том, каким образом это короткое метательное копье превратилось впоследствии в страшный римский пилум и как произошли различные изменения в маневрированье фаланги, мы скажем в своем месте.
Не надо, однако, думать, что римская фаланга первоначального устройства представляла во всех случаях нераздельную массу,
члены которой отличались только вооружением. Ее можно было строить по отделениям и так же маневрировать ею. Римская армия в поле составляла обыкновенно два легиона, считая тут же и союзное войско (союзники доставляли конницы вдвое больше против пехоты). Иногда случалось высылать
Воины римского легиона:
1 — застрельщик рорарий с пращой; 2 — пехотинец; 3 — ликтор; 4 — всадник.
против сильного неприятеля две таких армии, оставляя для защиты города воинов старше 45 лет; в таком случае обе армии составляли одну и двигались вместе. Легион делился на 5 когорт, каждая когорта включала 15 манипулов или 30 центурий. Так как каждая центурия граждан, по числу триб во времена Сервия Туллия, выставляла 30 воинов, то, следовательно, мы можем принять, что в составе когорты находилось 900 воинов, а в легионе — 4500. Если же прибавить к этому числу конницу, человек 300, да предводителей, то в полный состав легиона входило около 5 тысяч человек. Так утверждает и историк Ливий. Но не надо забывать, что с переменой количества триб изменилось и число войска. При царях триб считалось 30, после — 21, и, наконец, 35; больше этого числа не было никогда. По оружию, в каждом легионе было 600 гас-татов, 900 принципов, столько же триариев; все это было войско линейное, назначенное для серьезного боя; кроме них было еще 300 человек, вооруженных метательными копьями и 900 рорариев. Эти последние, вроде наших застрельщиков, служили для завязки битвы. В резерве, который также
 Триарии — воины тяжелой пехоты в составе римского легиона в IV — нам. И вв. до н. э. Первоначально состояли из 1 -го имущественного класса, имели полное защитное вооружение, длинные копья и мечи, составляли 3-ю линию в боевом порядке; с III в. до н. э. — воины 40—45 лет, вооруженные мечами и пилума-ми; в бой вводились в решающий момент.
нужно причислить к легиону, можно считать также человек 900. В каждом манипуле тяжеловооруженных начальствовали 2 центуриона и 2 субцентуриона. Звание этих командиров соответствовало не столько офицерскому, сколько унтер-
ОИ^ИИИИИ
Копье (пилум).
офицерскому. В битве они руководили движениями вверенной им части когорты, сами с копьем и мечом принимали участие в битве и вообще словом и примером ободряли воинов. И у легковооруженных, и застрельщиков были свои центурионы, хотя не в таком случае, как у первых. Когортами предводительствовали трибуны, люди почтенные, большей частью сенаторского звания. В предводители когорт избирали их или консулы, или собрание плебеев. Трибуны же, с согласия главного начальника, назначали перед походом центурионов. Впоследствии, когда разделение частей войска выработано еще больше, появляются новые начальственные лица — легаты. Они, получая повеления непосредственно от главнокомандующего, передавали их трибунам и, находясь при особе главнокомандующего, служили ему советниками.
Дисциплина в римском войске была необыкновенно строга. За трусость или ослушание виновного наказывали, кто бы он ни был. Главнокомандующий имел на время войны неограниченное право над каждым из воинов. Он мог, когда находил нужным, казнить целую когорту, это значило каждого десятого человека по очереди. И ничто не могло спасти воинов от такого строгого суда: ни звание, ни приобретенная слава, ни даже победа или любовь всего войска. Как, по преданию, Брут, уничтожив в себе всякое естественное родительское чувство, произносил собственным детям смертный приговор, так же главнокомандующий исполнял в походе свой суровый долг. Розги и диктаторская секира грозили каждому, кто бы осмелился не вточности исполнить приказание начальника. И центурионы не понапрасну носили с собой виноградную дубинку. За трусость, неловкость или неисполнительность больше всего доставалось от них новобранцам; впрочем, и старых солдат в случае неповиновения или дурного примера их подвиги не спасали от дубинки начальника.
Строгая дисциплина соблюдалась в войске не только при встрече с неприятелем, но и на марше, и в лагере, вообще — во все время похода. Если положение было опасным и местность позволяла — войско в вышеупомянутом боевом порядке, в agmen longum (т. е. растянутом порядке), под прикрытием высланных вперед застрельщиков, маршировало вперед, манипулы за манипулами, с небольшими между ними расстояниями. Такой марш был утомителен, потому что, не взирая на жгучее южное солнце, в течение пяти часов солдат
^bssssssssssssbsss
должен был сделать 20 000 шагов (т. е. около 13 верст). Если же обстоятельства того требовали, то шли еще более форсированным маршем, в течение пяти часов — 24 000 шагов, да еще при этом на себе же несли, кроме оружия, запас хлеба на 15 дней и палисады (заостренные кверху сваи). Достигнув места назначения, войско не тотчас же предавалось отдыху: прежде нужно было распланировать место под лагерь, поставить кожаные палатки и, главное, укрепить лагерь вырытым рвом и валом с палисадами.
За все труды и за пролитую кровь римский солдат в древнее время не получал никакого вознаграждения, кроме венка из травяных стеблей или из оливковых ветвей, и то за особенные заслуги. Трудную службу римский гражданин считал своей обязанностью и честью, а наградой себе он полагал сознание того, что он как следует исполнил долг свой перед отечеством. Была и отрицательная сторона в том, что воин не получал от государства вознаграждения за свою службу. От частых войн бедные граждане вошли в долги и разорились, а этот факт служил поводом к неудовольствиям и к внутренним гражданским беспорядкам в Риме. Государство поняло это и назначило воинам жалованье; впрочем, не всем и не всегда, а только тогда, когда имелись у государства средства. Постоянное жалованье назначалось только всадникам, так как им нужно было иметь боевого коня и содержать конюха. На приобретение коня им единовременно выдавалось 10 000 ассов, сумма весьма значительная, особенно если сообразить, что за овцу платили 10 ассов и даже за быка только 100, но, вероятно, всадник обязан был в случае гибели коня или его негодности по старости купить на его место нового, и уже за свой счет. Кроме этого, всадник получал на содержание в год 2000 ассов, обыкновенный копьеносец — 1000, военачальник — 300. Впрочем, как мы уже сказали, эта денежная помощь выдавалась от государства только в крайних случаях нужды и когда имелись у государства деньги. Средства же к поддержанию войска государство получало от налога на богатых вдов и богатых наследниц, потерявших родителей; кроме того, также от доходов с общественных полей. Постоянное жалованье войску введено позже.
Итак, на пути законодательства и государственных учреждений, а также и на том поприще, где дела решаются оружием, Рим, как мы видели, хотя медленно, но двигался вперед. Следующий период приводит нас к такому времени, когда внутренняя борьба в Риме и внешние войны идут с неменьшим
Римский всадник.
Воины республиканского Рима: триарии, гастат и велит.
Sgsssssaasssaass»
 В законах ХН таблиц находится разработанная система долгового права в очень суровой форме. Этому посвящена вся таблица IB. После того, как должник признавал свой долг или после судебного решения, ему давалось 30 льготных дней, чтобы он мог собрать деньги для погашения долга. После истечения этого срока истец «налагал руку» на должника и вел его в суд для исполнения решения. Если должник не выполнял судебного решения и никто не брал его на поруки, кредитор уводил его к себе в дом и заключал в оковы или колодки «весом не менее, а если пожелает, то и более 15 фунтов». Во время пребывания в заключении должник мог кормиться за свой счет. В противном случае кредитор д олжен был давать ему не меньше, чем по фунту полбы в день. Должник оставался в таком положении 60 дней. В течение этого срока его три раза подряд в базарные дни (нундины) приводили на площадь к претору, и при этом объявлялась присужденная с него сумма денег. После этого должника можно было предать смерти или продать «за Тибр», т. е. за границу.
успехом до тех пор, пока неожиданно над Римом и над соседними с ним народами разразилось нашествие северных варваров. Ничто не удержалось перед их свирепым напором, и Рим казался на краю гибели. Но сила народного духа и гений, руководивший судьбой Рима, отклонили от него гибель, и город снова восстал из развалин и твердо пошел своей прежней отважной стезей — к владычеству над миром.
ПЕРИОД ВТОРОЙ, ДО ИЗГНАНИЯ ГАЛЛОВ ИЗ РИМА
Римляне бьются, сражаясь за славу, Твердо граждане стоят за права. Вдруг, от далекого севера, кельтов К Риму свирепая мчится орда. Горы и долы впервые трепещут, Рог их почуяв, и пышут поля;
На небе же ярко миродержавца Рима великого блещет звезда.
Внутренние междоусобия
Невыносимая тирания децемвиров и в особенности их последние вопиющие беззаконные действия вызвали против них единодушное объединение плебеев и лучшей части благородного сословия. Но после низвержения тиранов снова разошлись разнородные интересы союзников. Патриции опять устремились к тому, как бы поддержать свои наследственные сословные привилегии; более значительные люди из плебеев, которые и по богатству, и по умственному своему превосходству были естественными предводителями граждан своего сословия, пока довольствовались еще своими благоприобретенными правами и имуществом. Что же оставалось делать бедным людям, занятым заботой о насущном хлебе? Самое лучшее было — не отваживаться на неравный бой за права с высшим сословием. Плебеи, стесненные долгами и лихоимством
sssssaeesessssses
ростовщиков, исключенные из пользования общественными землями, были обижены, должны бы были не допускать существования обременительных для их благополучия законов, но и под гнетом нужды они помнили, по опыту, что новые восстания опять оторвут их от обычных занятий и, может быть, прибавят только к их бедности, тем более что предводители плебеев довольны были своей судьбой. И вот почему, продолжая по-прежнему бороздить свое небольшое поле и питаться по-прежнему хлебом, добываемым в поте лица, плебей молчал и разве только в своем семейном кругу давал волю негодованию на вельможных и богатых, которые неправо и почти безвозмездно завладели общественными полями и лугами и пустили на них свои многочисленные стада. Трибуны, эти официальные представители притесненных классов, сами почти всегда принадлежали к разряду людей весьма зажиточных. Правда, они временами восставали против возраставшего лихоимства, не допускали применения жестокосердых законов о долгах, но все это были действия одиночные, не всегда последовательные, и от них коренного улучшения быта плебеям ждать было нельзя. Итак, в римском обществе повторялась истина, которая бывала и бывает везде: «Бедный! Учись нести бремя жизни, чтобы не потерять того малого, что имеешь; богатый, наслаждайся своим избытком!» И богатый наслаждался и постоянно стремился к тому, чтобы еще больше увеличить свой избыток. Даже и практический римский смысл не знал, как выйти из такого положения вещей.
Иным образом шло дело уравнения политических прав римских граждан. Если в начале нового общественного положения значительнейшие из плебеев были довольны своей судьбой, то все-таки удовольствие это было не надолго: ежедневно при столкновении с патрициями они испытывали более или менее чувствительные уколы по своему самолюбию. Служа государству с такой же ревностью, как и патриции, эти плебеи не видели никакого справедливого основания быть ниже их. Уже года четыре спустя после низложения децемвиров обнаружились в римском обществе движения, которые, очевидно, имели целью полное уравнение прав всех сословий. В 449 г. вместе с трибунами снова избраны и плебейские эдилы, их помощники. Их же обязанностью также было ведать суд и полицию в делах гражданских. Понятно, что восстановление эдилов было делом триб. Собранию триб теперь принадлежало и право избрания квесторов, которых
 В том случае, если кредиторов было несколько, закон допускал совершенно варварскую меру: «В третьи нундины пусть разрубят должника на части. Если отсекут больше или меньше, за это пусть не отвечают».
В науке было сделано много попыток истолковать эту бесчеловечную статью закона не в прямом смысле, а как-нибудь иначе. Но все эти попытки неудовлетворительны, и приходится понимать ее в буквальном смысле. Впрочем, древние комментаторы законов XII таблиц утверждали, что на деле эта статья никогда не применялась.

 Большой победой плебеев является и законопроект 445 г. народного трибуна Г. Канулея о браках.
Второй законопроект Канулея предусматривал избрание консулов. Законопроект этот не прошел, но с 444 г. вместо консулов стали избираться военные трибуны с консульской властью. Эта должность была доступна плебеям. Сначала военные трибуны избирались не каждый год, а выборы их чередовались с выборами консулов, но в начале IV в. до н. э. военные трибуны с консульской властью на долгое сравнительно время заменили консулов.
прежде назначали консулы. Впрочем, кажется, что здесь под квесторами надо понимать только военных казначеев, потому что назначение городских квесторов, которые по своей обязанности были кем-то вроде уголовных судей или сыщиков, а также ведали государственной кассой, оставалось еще долго в руках консулов. Решительный шаг к уравнению политических прав был сделан в 445 г. Трибун Гай Канулей предложил законным образом уничтожить стеснения, наложенные на браки между патрициями и плебеями. Затем остальные девять трибунов предложили, чтобы плебейской общине даровано было право избирать консулов из всего гражданства, т. е. не разбирая сословий. Оба эти предложения были такого свойства, что, получив силу закона, они разом должны были лишить патрициев существеннейших их преимуществ перед плебеями. Гордость аристократии поднялась на трибунов. Консулы Марк Генуций и Гай Курций в громоносной речи, произнесенной в сенате, старались раздуть пламя в сердце патрициев. Они спрашивали сенат, неужели он допустит, чтобы нечестивые возмутители дерзнули смешать божественные и человеческие права, дерзнули уничтожить различие состояний и лиц, противозаконным браком осквернить кровь благородных отцов Рима и презреть голос богов, открытый в древнейших священных обычаях только старейшим? Слушали эту речь не одни патриции, но также и трибуны, сидевшие по обыкновению на своих скамьях у входа в курию, и они затвердили гордые, ненавистные им слова. В народном собрании Канулей повторил их и прибавил в своей речи, что те граждане, которых презирают надменные аристократы, принадлежат к тому же человеческому роду и к тому же государству, как и они; далее, что плебеи не раз принимали в свою среду даже вовсе чуждых им иноземцев, тогда как патриции на основании закона о браках отвергают собственных детей, как будто эти плебеи, чада общей отчизны, должны считаться существами низшими только потому, что у них отцом или матерью был плебей, а не аристократ.
Эта речь и подобные ей послужили началом антоагонизма. В народе опять стали поговаривать о выселении на Священную гору или куда-нибудь подальше, где не было бы и в помине напыщенного дворянства и никто бы не смел попирать прав свободных граждан. Но, к счастью, партия благоразумных и умеренных людей в сенате взяла верх над спесивостью и заносчивостью аристократической молодежи. Отменены

224
^внэй®навиязвив
всякие стеснения, бывшие до сих пор в законе относительно брачных союзов между патрициями и плебеями. Что же касается второго предложения, то здесь сенат нашел средство удовлетворить трибунов и в то же время сберечь для себя некоторую долю преимущества патрициев. Сенат постановил, что и на будущее время консулы должны избираться исключительно из патрициев, но, чтобы и плебеям открыть доступ к высшим государственным должностям, предоставил плебейской общине, по собственному ее усмотрению, избирать себе вместо консулов —
военных трибунов, из какого бы сословия плебеям ни взду- Римская свадьба, малось. Военным трибунам предоставлена власть равная консульской.
Таким образом, почти совершенно были опрокинуты те преграды, которые до сих пор из совокупного гражданства делали как бы две враждебные армии. Плебеи больше и больше выходили из-под опеки старейших отцов Рима и как будто бы облекались в одинаковое с ними происхождение, ибо имели теперь одинаковое с ними право занятия высших должностей в государстве. Посредством свободных браков обоих сословий постепенно должны были совершенно сгладиться те неестественные разграничения, которые держались до сих пор. И при существовании разграничения часто случалось фамильной гордости патриция, наперекор принятому предрассудку, уступать желанию своего сына или дочери, а еще чаще — вступать в семейный союз с плебеем по расчету. Тогда глядели сквозь пальцы на свою родословную роспись, когда сыну иди дочери посредством брака можно было поменять бедный, хотя дворянский дом на благоустроенную и богатую усадьбу плебея.
Патриции возмущались при одной мысли, что им приходится стать на одну доску с плебейством. Они решили прибегнуть к низкому, но, казалось, вернейшему средству. В их среде образовался узкий круг людей, которые все были преданы выгодам всего сословия, имели хороших распоря-
8 Рим, т. 1
ssoosasssssssssse
дителей, большие денежные средства и деятельно и единодушно стали свой тайный умысел приводить в исполнение. Против закона прямо действовать было нельзя, они принялись действовать иначе. В плебейских собраниях стали появляться подкупленные чиновники и производили в небывалых доселе размерах беспорядки выборов.
Тосканский пахарь.	Лица, руководившие выборами, стали или представлять та-
кие бесконечные списки кандидатов, что голоса дробились до крайности, или вовсе не вносить в списки имена любезные народу. К этому еще в самой среде плебейства появился раздор. Преобладающее сельское население с завистью и негодованием глядело на тех из своих собратьев-богачей, которые охотно стремились к высокой чести и должностям, но мало заботились о том, каково бедному люду жить подгнетом закона о долгах; еще меньше хлопотали о разделении между народом общественных полей. Массе народа стало теперь все равно, кто стоит во главе ее: гордые ли патриции в пурпурной тоге или кто-нибудь из своих, получивший высокое звание и сопровождаемый грозными ликторами. В случае выбора в начальники лица, явно не устраивавшего народ, слышался ропот последнего, но безуспешно; тотчас подоспевала воля богов и противодействовала народу: то птицы таинственно летали, то молнии сверкали не так как всегда, то внутренности жертвенных животных раскрывали неожиданный смысл. К несчастью для народа, читать во всех этих явлениях умели только одни жрецы, сами принадлежавшие к сословию патрициев. Они, разумеется, и читали в них смысл, сообразный с выгодами своего сословия, а темные плебеи глядели на все эти проделки разинув рот и, подчиняясь странной воле богов, расходились по домам, ничего не сделав, и принимались снова за добывание себе насущного хлеба.
Старейшинам государства удалось, наконец, исключить ненавистных плебеев и из участия в консульском трибунате. Они позаботились и о том, чтобы достоинство военного трибуна уступало хоть внешне достоинству консула. Вероятно, военным трибунам не было предоставлено право занимать курульное кресло, и положительно известно, что они никогда, даже после одержания блистательных побед, не входили
rasssa«sssssss«ss
с триумфом в Капитолий. Число избираемых военных трибунов было непостоянным: сначала избирали их в год по три, потом — то четыре, то три, потом постоянно по шесть и даже иногда по восемь. Можно полагать, что их было собственно три и третий ведал государственными и судебными делами; если же в этой коллегии высшей инстанции упоминается их больше трех, то, вероятно, под остальными нужно понимать цензоров, о
должности и значении которых нам предстоит еще сказать. Ауспиция.
До сих пор консулы сами или с помощью многочисленных своих письмоводителей и чиновников заведовали ревизией граждан, раскладкой податей и повинностей и государственными доходами и расходами. Патриции, предугадывая стремления плебеев достичь участия в должности консулов, заранее отделили от последней заведование государственными доходами и расходами и поручили эту статью новому учреждению — цензурии. Естественно, что это новое учреждение придумано в пользу сословия патрициев. Вероятно, что цензоры избирались куриями, а утверждались центуриями (443 г. до н. э.). Сначала должностные права цензоров были не очень пространны, потому казалось неопасным для свободы государства назначить им пятилетний срок службы вместо более короткого, на который обыкновенно избирались служебные лица. Позже, когда цензоры сумели расширить и возвысить свою власть, им назначали срок самостоятельной деятельности полтора года, а на остальные три с половиной года цензоры были в зависимости от консулов. Первоначально цензорам было поручено ведать имуществом и доходами республики, а также и общественными зданиями и постройками; может быть, кроме этого, им еще поручали принимать участие и в судебных делах до учреждения претуры. Цензоры составляли списки гражданам по их имуществу, списки сенаторов, патрициев и триб. Назначение податных сборов на военные издержки, как это иногда случалось, было делом сената, взиманием же этих сборов заведовали трибуны государственной кассы, поэтому цензорам первоначально отдавались в заведование только сборы с государственных земель. Этот
ssBBBSssasBssssasa
l •>
Бронзовое оружие, найденное в Болонье.
ущерб их власти значительно компенсировался с другой стороны. Всякого гражданина, обесчестившего себя каким-нибудь преступлением, они имели право по судебному решению исключить из списка трибы и перевести в класс эрари-ев. Со временем цензоры стали употреблять эту власть еще решительнее, а именно, не стесняясь судебным решением, позволяли себе руководствоваться собственным усмотрением, и это последнее часто становилось основанием их инквизиторской деятельности. Поэтому под преследования цензоров попадали не только клятвопреступники, воры, грабители, злостные опекуны и т. п., но также и такие преступники, осудить которых не всегда есть достаточный юридический повод, как-то: деспоты отцы и мужья, коварные клиенты и патроны, соблазнители, моты, празднолюбцы и т. п. безнравственные лица. Таких земледельцев, которые, не радея о собственном поле, сбывали его кому-нибудь, а сами принимались за иное дело, цензоры исключали из списка триб; напротив, они вносили в эти списки таких эрариев, которые приобрели землю и усадьбу. Собственно, цензоры не имели власти ни дать, ни отнять права гражданства: это зависело от усмотрения сената, Но под контролем цензоров находился состав триб и вследствие того собрание народное. Самих сенаторов цензоры могли вычеркнуть из списка и тем исключить их из высшего государственного учреждения, если, по своему мнению, находили этих сенаторов недостойными их высокого звания. В назначенный день все патриции должны были побывать на цензорском смотре. Ведя в поводу своего боевого коня, они проходили мимо цензора, и горе тому, кому цензор назначал продать своего коня. Это значило, что он признан недостойным служить в дружине патрициев, хотя и не изгнан вовсе из благородного сословия. Не менее значительно было влияние цензоров в отношении распределения налогов. Строгие цензоры возвысили налоги на старых холостяков, на молодых рабов, на женские украшения, на экипажи и т. п. предметы роскоши. Таким образом, соответственно характеру и убеждениям цензоров, власть их проявлялась в обществе то благодетельным, нравственным влиянием, то такой тиранией, которая в настоящее время была бы невыносима для общества. От нее, впрочем, и тогда уже страдали как знатное общество, так в особенности дамы высшего круга. Тирания цензорская — необходимо оговорить это — ело» жилась, впрочем, впоследствии при усилении власти этих
Hssssaseasasssso®
чиновников; в тот период, о котором мы теперь говорим, еще господствовала в обществе первоначальная простота нравов.
Из сказанного очевидно, какими разнообразными, обширными и запутанными были обязанности цензоров, как много требовалось с их стороны опыта и знакомства с делами. Когда подумаешь, что через пять лет эти чиновники сменялись новыми, еще менее опытными, удивляешься, каким образом можно было избежать обществу больших опрометчивостей со стороны цензоров. Хорошо еще, что в Риме издавна существовал многочисленный цех писцов, или письмоводителей. Это были большей частью люди вольноотпущенные и причисленные к разряду государственных подьячих. Как чиновники ведомства податных сборов они занимались распределением, исключением, повышением податей; как нотариусы они способствовали заключению и занесению в реестр контрактов, закрепляли имения купленные и отписывали имения отчужденные; наконец, как счетчики и ревизоры заведовали счетной частью. Все эти отрасли гражданского управления были уже и в Римской республике так хорошо устроены, что если бы мы вздумали в порыве самообольщения возгордиться успехами современной бюрократии и отнести благодеяния ее на счет цивилизации новых европейских обществ, то мы бы очень ошиблись. Вышеупомянутые чиновники-письмоводители служили при цензорах, но из этого не следует, что у преторов и консулов не было также своей стаи протоколистов, архивариусов и т. п. эксплуататоров человеческих немощей. И даже — пусть успокоятся современные гуманисты — само взяточничество существовало уже в Римской республике, как неизбежный и верный друг бюрократии. И тогда, как теперь, взятки кормили мелкий (может статься, и крупный) чиновный люд. Конечно, у консулов и прочих правительственных особ в руках было право лишить взяточников места и чиновного значения, но что же стали бы делать без них сами правители, большей частью не имевшие возможности изучить хорошо все отрасли делопроизводства? И взяточничество продолжало благоденствовать.
Мы уже заметили выше, что плебеям посредством избрания военных трибунов предоставлено было, по крайней мере по имени, право доступа в коллегию высших государственных сановников, и что дворянство законными и незаконными средствами умело долгое время не допускать плебеев пользоваться этим правом. Уже в первый год вследствие протеста
Бронзовые орудия, найденные в Болонье.
seaassaasapasssa»
жрецов остановили выбор военных трибунов, а приступили к выбору консулов. То же случалось и в последующие годы. При таких явных несправедливостях патрициев не обошлось без бури в римском обществе. Одно предание, конечно мало заслуживающее доверия, утверждает, будто около этого времени девять трибунов при содействии десятого были приговорены куриями к сожжению. Положим, что мы даже вовсе отвергнем это предание, но нельзя будет отвергнуть того, что если патриции и достигли вновь перевеса, во всяком случае не без сильного сопротивления со стороны плебейства. Результат, впрочем, оставался все тот же, т. е. перевес дворянства, и перевес такой чувствительный, что аристократия уже воображала, что возвратились былые времена, когда можно было безнаказанно топтать чернь ногами.
Уже более 30 лет, да еще и в начале следующего столетия, на-
Украшенмя, найденные роды Италии и Греции страдали от голода, эпидемий и других • Болонье.	природных бедствий. Землетрясения разрушали города и
целые области, из Сицилии шли вести о страшных потоках лавы и небывалых дотоле опустошениях, на небе виднелись
огненные явления, точно какие-то молниеносные грозные полчища (быть может, опять северное сияние). И снова наступали засуха, неурожаи, эпидемии. Год 440-й был поистине голодным, черным годом. Ни одна капля дождя не оросила полей, жгучее солнце спалило все надежды земледельца, и разразились над Италией голод и бедствия всякого рода. Говорят, бедные люди в отчаянии бросались в Тибр, не находя другого выхода. Сенат римский употребил все средства, чтобы облегчить народную нужду. Из государственной казны стали выдавать бедным людям денежные пособия; были открыты общественные хлебные магазины и построены новые;
ssssossaeeBSSseo
один из сенаторов, Луций Мину-ций, получил назначение быть главным префектом в делах, касавшихся народного продовольствия. Облеченный чрезвычайной властью, он принудил хлебных спекулянтов открыть свои запасы и продавать хлеб поумеренной цене. По суше и по морю разослал он своих чиновников скупить как можно
Бронзовые вазы, найденные в Болонье.
больше хлеба в других странах. Успех этой меры был очень ограниченный, потому что жатвы повсеместно были плохи. Только Этрурия доставила запас хлеба, и то незначительный. Неудовлетворительным было и другое распоряжение Ми-нуция — уменьшить ежедневные порции, которые по умеренным ценам выдавались бедному населению. Чудовищная нужда росла с каждым днем. В это время один богатый плебей принял участие в народном бедствии. Это был Спурий Мелий. Потому ли, что он, может быть, сам занимался хлебной торговлей и вследствие этого имел наготове большие запасы, потому что он или спекулировал этим продуктом, закупая его по низкой цене в Этрурии, но дело в том, что он вдруг доставил в Рим огромное количество хлеба, который сейчас стал драгоценнее всех сокровищ в мире, и начал раздавать его народу даром или за самую ничтожную плату. Так окончился этот бедственный год, но Спурий Мелий не уменьшил своего великодушия и в следующем году, когда цены на хлеб все еще повсюду оставались очень высокими (439 г. до н. э.). И Спурия иначе не называли, как всеобщим отцом, благодетелем народа. Минуций и весь сенат вследствие своих иногда весьма стеснительных формальностей отступили в признательности народной на второй план.
Можно было предвидеть, что сенаторы не поблагодарят Спурия Мелия за его действия. Видя, как он растрачивает свое имущество, они заподозрили его в том, что он занят не удовлетворением великодушного чувства сострадания к неимущим, а добивается звания военного трибуна. Подозрение это раздуло то пламя ненависти партии, которое для уничтожения своего противника не останавливается ни перед какими средствами, хотя бы нужно было употребить насилие и убийство. И ненависть принялась тотчас же за дело. Луций Минуций засвидетельствовал в сенате, что в доме Спурия Мелия собираются по
йиеаввевеваввввва
Ворота Вольтерры.
ночам сходки, припасают оружие и что по всему можно догадываться, что благодетель народа готовится восстановить в Риме царское достоинство. Важность этого открытая так озадачила сенат, что он нашел консульскую власть недостаточной для предотвращения опасности и решил избрать диктатора. Еще жив был в своей бедной усадьбе маститый Луций Квинкций Цинциннат, этот живой памятник славному минувшему. Восьмидесятилетний старец, обремененный годами, но свежий умом, спокойно доживал свой век, наслаждаясь семейным благополучием и заслуженной славой. Часто у своего семейного очага, под сенью отеческих пенатов любил старец расшевелить в себе рассказом минувшие годы славы;
часто вместе со своей достойной Рацилией сокрушался он о потере любимца Цеза; а случалось, что, прислушиваясь из своего тихого приюта к городской буре, почтенный воин-гражданин сожалел о плебеях с их неугомонными честолюбивыми
стремлениями и упрекал их в том, что они, по его мнению, перестали уважать не только человеческие, но и божественные права. Когда сенат определил избрать диктатора, большинство указало на Цинцинната, как на достойнейшего из римлян. Напрасно избранный отговаривался своей старостью. Сенаторы единодушно объявили, что в нем одном, хотя и старце, ума и силы больше, чем во всех молодых вместе. И консул был того же мнения и призвал старца к диктатуре. Воззвав к бессмертным богам, чтобы они отвратили от него всякое дело, могущее нанести вред или стыд, диктатор занял курульное кресло. Отважный и решительный в лучшие годы юности, он как будто радовался, что может еще последний остаток жизни отдать на благо отчизне. Прежде всего диктатор назначил начальником конницы Гая Сервилия Атала, человека, известного ему своим непоколебимым мужеством. Потом он велел вооруженной силе ночью занять Капитолий, Палатин и форум. Утром в сопровождении 24 ликторов диктатор явился разобрать
ssasassasaasssaaas
дело и произнести приговор обвиненным в государственной измене. Недоумевая, что бы значили необыкновенные приготовления на форуме, народ сходился тысячами на площадь. Пришел и Спурий Мелий. Он не знал еще ничего о вчерашнем на него доносе. Диктатор велел своему помощнику привести на суд обвиненного. Во главе вооруженной свиты из патрициев Атала отыскал в толпе Спурия и передал ему повеление явиться к ответу. Тут только несчастный понял, в чем дело и какая опасность угрожает ему. От ненависти патрициев не ждал он себе ни пощады, ни справедливости. Он выхватил ножу стоявшего рядом мясника, но, поразмыслив о бесполезности сопротивления, тут же отбросил оружие и скрылся в толпе своих друзей. Напрасно надеялся он спастись от преследования: Атала настиг его и прежде чем друзья успели помочь Спурию Мелию поразил его насмерть. Так совершилась неправедная казнь до приговора судьи.
Диктатор объяснил народу, что он готовился законным образом разобрать дело Спурия, обвиненного в тяжком государственном преступлении, но Спурий сам стал причиной своей преждевременной казни, ибо позволил себе запрещенное законом сопротивление власти; начальник конницы, напротив, бесстрашным исполнением своей обязанности заслуживает похвалы. А дело в том, что при разбирательстве тяжелых преступлений посланный за обвиненным обязан был, по закону, представить его на суд живым или (в случае сопротивления) мертвым. Так именно и случилось с Мелием. Неизвестно, что бы было, если бы многочисленные приверженцы убитого успели вовремя собраться к нему на помощь. Неизвестно, как бы решил дело обвиненного диктатор, если бы можно было повести исследование обыкновенным путем. Позволительно думать, что почтенный старец не допустил бы пролития невинной крови. Теперь же, видя в сопротивлении Спурия Мелия ясное доказательство его преступления, диктатор следующим образом завершил суд над ним. По его велению дом убитого был разрушен, значительные поместья его проданы в казну, а остальные хлебные запасы розданы бедным гражданам почти даром: по три меры за один асе. Впоследствии не раз трибуны поднимали обвинения на Атала — напрасно; наконец, когда весь народ восстал на убийцу, он был наказан изгнанием из Рима. Имя невинно погибшего Спурия Мелия навеки осталось в признательной памяти народной.
Янус — асе, найденный в Вольтерре.

Керейская ваза.
Кажется, что недавнее кровавое событие возбудило в плебействе дух деятельности и единомыслия, потому что вслед за ним много лет сряду избираются военные трибуны, хотя все-таки патриции препятствуют плебеям иметь кого-либо из своих в высшей коллегии. С 424 г. возобновляется борьба сословий за право занятия высших государственных должностей. Трибуны снова поднимают нерешенный вопрос о разделении общественных полей и добиваются по крайней мере того, что старейшины государства уступают народу давно забытую ими десятину с доходов, получаемых от пользования общественными землями. Некоторые из народных трибу-
Римские монеты.
нов стараются возбудить в плебействе единодушие и направить их совокупные силы к разрешению злополучного вопроса о полях (417 г. до н. э.); но усилия их уничтожаются противоречием, встречаемым со стороны собственных же коллег. Конечно, последние были подкуплены патрициями, или — что еще вероятнее — нужда бедного населения не лежала у них на сердце, так как они сами привыкли наслаждаться довольством и благополучием. Впрочем, часть бедного населения переселена в следующем году (416) в Лавиций, город, завоеванный у эквов, и получила там в надел городские земли.
Наглядную картину всех гражданских бедствий, сопровождавших беспрерывные раздоры в Риме, может представить 410 год. Эквы грозили войной. Консул назначил сбор войска. Трибун Мелий возразил, что прежде нужно обсудить и решить вопрос о разделении полей. Кое-как двинулось войско в поход, но и здесь не прекращались прения между предводителями обоих сословий. Вдруг прилетает в Рим весть, что эквы захватили недалеко от Рима какой-то латинский город, засели в нем и оттуда грабят и опустошают окрестности. Консулы призывают богов и людей в свидетельство того, что могущий случиться стыд Риму и несчастье для всего государства должны пасть на голову народных трибунов, так как они помешали вовремя собрать и выставить войско. Не ме-
отеооо 234

нее сильно и трибун Мелий возопил, что вся вина бедствий народных лежит на патрициях, препятствующих исполнению закона о полях, ибо, прибавил он, лишь только народ получил бы справедливое решение закона, он, Мелий, сам бы первый позвал ополчения на врагов. Консул, однако, умел склонить на свою сторону остальных трибунов. Быстро собралось войско, двинулось в поход, отняло взятый эквами городок и прогнало последних, захватив богатую добычу. Но из добычи оно получило мало или ничего, потому что консул всю ее предоставил в казну. Так как победа досталась легко, то консул получил в Риме только малый триумф, да еще беспощадно был осмеян в военных песнях, сопровождавших триумфатора. Народ откликался хохотом на меткие колкости в честь консулу и в то же время до небес превозносил имя трибуна Мелия. Глядя на все это, седовласые отцы государства задумчиво покачивали головами. Им ясно было, что любимец черни шествует на пути к избранию в военные трубуны, а потому сенат назначил в следующем же году выбор консулов. Плебейство разгадало намерение сената и наперекор ему в первый раз выбрало из среды своей квесторов (409 г. до н. э.), и притом трех против каждого, избранного из патрициев. Итак, теперь обе партии стали друг против друга как равносильные бойцы с законным оружием в руках.
Междоусобия в Риме продолжались во все время следующих тяжелых войн с Вейями и другими городами. Как в современных конституционных государствах состояния пользуются своим правом соизволения на введение таких-то налогов, чтобы добиться законов, благоприятных народу, так римские трибуны пользовались правом своего вето при наборе войска. В это-то время по причине продолжительных походов установлено постоянное жалованье войску и потому введена почти ежегодная военная подать (tributum). Это обстоятельство дало в руки народным трибунам новое оружие: они по произволу позволяли или не допускали взимание подати. Вследствие одного поражения, испытанного войском по причине ссоры консулов, трибуны достигли того, что один из плебеев был счастливо избран в военные трибуны (400 г. до н. э.). Этот счастливец, разделивший теперь высшую власть с пятью коллегами из патрициев, был Публий Лици-ний Кальвус. Он давно был сенатором и за свое прямодушие и простоту пользовался уважением как в сенате, так и у всех граждан. И в своем новом звании он всех умел сделать до-
Римскме монеты.
oeHsesssassessas»
* Античные писатели рисуют римскую общину после изгнания Тарквиния как сильное государство Лация, теснимое со всех сторон, врагами, но смелыми военными действиями и мудрой внешней политикой отстаивающее и расширяющее свою территорию. Эта концепция создалась в ту пору, когда Рим стал могущественным государством Запада, и не соответствует тому реальному соотношению сил, какое создалось в Лации после изгнания этрусков. В действительности Рим потерял то значение, какое он приобрел во времена этрусского господства. Это видно из того, что археологических памятников, относящихся к V в. до н.э., найдено меньше, чем памятников VI в.
Этрусский воин.
вольными. В следующем году при избрании консулов-трибунов пять были избраны из среды плебеев и только один — из патрициев. Теперь открылся плебейству широкий путь к чести, и плебейство ринулось по нем отважно, с желанием ниспровергнуть последние препятствия, разграничивавшие оба сословия. Но прежде, чем это совершилось, буря с далекого севера пронеслась и разразилась над Римом, грозя в своем страшном вихре завертеть, сбить и уничтожить трибунов, сенат и плебеев.
Внешние войны
Война с эквами, вольсками и этрусками. Народа, населявшие местность вокруг долины Тибра и Альбан-ских гор, все отличались воинственностью и жадностью к добыче. Поэтому не было недостатка в поводах к войне. Первые консулы, избранные после уничтожения децемвирата, любимые народом Луций Валерий и Гай Гораций увидели множество врагов, ибо все окрестные народы желали воспользоваться слабостью республики. Эквы опять собрали значительные силы на лесной местности Алгида и еще раз готовились попытать счастья в битве с римскими легионами. К эквам присоединились и вольски. По жребию выбранный в главнокомандующие Валерий выступил по знакомой дороге на неприятеля. В природе все было как прежде: весна была в полном цвету; душистые фиалки наполняли воздух своим нежным ароматом; луга пестрели яркими цветами, как будто драгоценными камнями по свежему зеленому фону; вечно зеленеющий дуб и исполинский каштан приветливо кивали проходившим римским дружинам своими могучими ветвями с лапчатыми листьями, но сами дружины глядели далеко не с такой уверенностью, как в былое время. Они вспомнили недавние неудачи, испытанные при децемвирах, и страшились воинственных эквов. Поэтому консул, не вступая тотчас в битву, расположился против неприятеля укрепленным лагерем и уклонялся от сражения. Устав вызывать его, неприятель, не желая терять времени, отделил несколько отрядов и послал их продолжать опустошение окрестной страны. Тут-то и грянул на врагов римский консул со всем своим войском, не дал им собраться и одержал блистатель-
евиии»и»»»ав
ную победу. Еще решительнее другой римский консул поразил сабинян, которые с этих пор долго не отваживались поднимать оружия на римлян. Вероятно, сабинская молодежь, желая военной славы, шла в Кампанию соединиться с родственными им по племени самнитами.
Сенат отказал возвратившимся консулам в триумфе из-за их благосклонности к плебейству, но вследствие приговора плебейского собрания они триумф все-таки получили. Будь на их месте Аппий Клавдий, он счел бы такой триумф торжеством не над неприятелями, а над старейшинами Рима. Что последними победами приобретены еще новые земли — это верно, но верно и то, что плебейство не воспользовалось приобретением: земли эти присоединены к государственным. Так же распорядился сенат и еще одной пограничной местностью, отнятой у соседей вследствие презрительного оскорбления им же самим народного права (446 г. до н. э.). Ардея, главный город рутулов, и Ариция долго спорили за эту пограничную местность и, наконец, решили обратиться к посредничеству Рима. Рим нашел, что эта местность принадлежала когда-то к области Кориоли, и на этом основании удержал за собой спорную землю. Такое своекорыстное решение послужило в Ардее поводом к раздору между дворянством и плебейством, тем более что последнее уже было враждебно расположено к Риму. К тому же одно обстоятельство, именно соперничество двух юношей различных сословий из-за одной девушки (плебейки) необычайной красоты, послужило началом городских междоусобий. Оба юноши, каждый во главе многочисленной толпы приверженцев, сразились на улице; битва сделалась общей; крови пролилось немало; плебеи потерпели поражение и были вынуждены покинуть город. Но они недолго оставались в открытом поле: добычелюбивые шайки эквов и вольсков подали им руку, и с их помощью изгнанные плебеи приготовились обложить крепость и напасть на нее ночью. Тут подоспела на помощь ардейским патрициям дружина из Рима. Она окружила беспорядочное войско союзников, которое, не ожидая такой встречи, не могло решиться ни на что другое, как сложить оружие. Римляне провели всех пленных под иго, а в запустевшую Ардею переселили римскую колонию. Тогда возвратились в этот город прежде изгнанные оттуда рутулы. Между римскими колонистами и возвратившимися рутулами римский сенат разделил ту пограничную местность, которую недавно так неправедно присвоил себе.
Всадник, проходящий конный смотр.
sssssssssaosssossa
Жрец Беллоны.
 Беллона — в римской мифологии богиня войны. Изображалась с мечом или бичом, часто в центре битвы, на колеснице.
Последние события вызвали со стороны эквов и вольсков новые отчаянные усилия. Всю силу свою подняли союзники на ненавистный им Рим и на Алгиде поклялись до последнего дыхания стоять за свою свободу. Немедленно выступило против них римское войско, но так как оба предводившие им консулы были в открытой взаимной вражде, то нельзя было римлянам ожидать успеха; и действительно, войско их потерпело несколько неудач. Сенат позвал консулов к ответу и повелел им на свое место избрать диктатора. Гордые своим саном, консулы отказались исполнить повеление, возразив сенату, что он не имел законного права действовать с ними по одному своему личному усмотрению. В дело вступились трибуны и объявили, что при дальнейшем сопротивлении они заключат консулов в темницу как ослушников власти. Угроза сломила надменность военачальников. Авл Постумий Туберт, муж испытанного мужества, был избран диктатором. Он немедленно собрал еще свежее войско, ополчение латинов и герников и с присоединившимися к нему добровольно ветеранами — так как эквы и вольски нагнали на Рим сильный страх — тотчас же двинулся к Алгиду. Двумя станами расположился диктатор на виду соединенных неприятельских сил. На один из них неприятель напал ночью и думал одолеть своей многочисленностью и неожиданностью нападения, но потерпел неудачу. Пока в этом стане шла битва, диктатор, находившийся с главным войском в другом стане, немедленно выделил отряд на помощь осажденным, а сам обошел гору, чтобы ударить неприятелю в тыл. Он успел в своем намерении. Кровопролитие было страшное, тем более что втемную ночь нельзя было хорошо распознавать своих и не своих. Заря застала сражение в самом разгаре. Эквы увидели, что они окружены. Видя, что нет спасения, храбрейший из них Веттий Мессий воодушевил эквов мужеством отчаяния. Как молния сверкал его шлем везде, где сильнее начинали теснить римские когорты. Вокруг него сосредоточивалась битва. Он стремился прорвать римские ряды и прорубить своим дружинам путь в лагерь. Но и вожди римлян не щадили себя. Битва кипела повсюду. Вдруг огромный камень поражает диктатора, но, оправившись от удара и получив еще новую рану копьем в правое плечо, мужественный Постумий не оставляет поля боя. Наконец, ниспровергая все на пути, Мессий пробивается в лагерь. Напрасно: победоносные легионы устремляются вслед за его дружиной и после упорного сопротивления неприятеля

приступом отовсюду лезут через вал. Еще последняя рукопашная схватка, и неприятель поражен на всех пунктах.
Последние успехи римского оружия у многих историков изложены в весьма преувеличенном виде. Если следовать им буквально, то пришлось бы принять, что в последнюю войну эквы и вольски совершенно уничтожены римля
нами, тогда как впоследствии они не раз еще появляются на полях сражений и не раз терпят от них римляне неудачи, не раз покоряются им неприятельские города. Сам выбор диктаторов, повторяющийся впоследствии довольно часто, служит лучшим доказательством того, что Риму грозила от них опасность. Особенно прославился своими действиями любимый народом диктатор Мамерк Эмилий в 434 году. Тогда все окрестные страны снова поднялись на Рим, и в особенности грозила ему Этрурия своим поголовным ополчением. Но сильная гроза окончилась почти ничем: этруски были отвлечены от Рима нападением на них с севера кельтов. Диктатор воспользовался своей неограниченной властью для того, чтобы (как выше упомянуто) сократить срок службы цензоров на 18 месяцев. За это цензоры после сложения им своего звания вычеркнули его из списка триб, записали в класс эрари-ев и обложили чрезвычайно высокой податью, несоразмерно возвысив ценность его имущества. Это насилие со стороны цензоров вызвало в народе мятеж, который чуть не стоил жизни самим его виновникам. Однако же Мамерк Эмилий безропотно покорился определению власти: он был убежден, что если не эти цензоры, то следующие за ними возобновят требование.
Важнее сокращения срока службы цензоров было для плебейства выселение римской колонии (416 г. до н. э.) в завоеванный у эквов город Лавиций. По крайней мере, хотя некоторая часть плебеев получила в пользование земли, добытые плебейской кровью. То же следовало сделать и с другим городом, Бола, взятым штурмом, но военный трибун Марк Постумий, при приступе обещавший воинам всю добычу, после приступа забыл свое слово, отпустил воинов с пустыми руками, а добычу приберег в широкий мешок государ-
Судно.
 Кельты (галлы) — древние индоевропейские племена, обитавшие во второй половине I тыс. до н. э. на территории современной Франции, Бельгии, Швейцарии, южной части Германии, Австрии, Северной Италии, Северной и Западной Испании, Британских островов. Наиболее значительны: бойи, гельветы, бе лги, секваны, эдуи и др. К середине I в. до н. э. покорены римлянами.
ooaassaaosSBSSSSBB
Гробницы города Вейи.
ственной кассы. Когда после этого народный трибун в сенате предложил послать римскую колонию в город Бола, чтобы таким образом наградить и на будущее время поддержать храбрость народа, Посту-мий воскликнул: «Войско и без того должно делать свое дело, а на непокорных есть плети». Жестокое слово прошло в народ, проникло в войско. Солдаты спрашивали
друг друга: «Что этот вор считает нас за собак, что ли?» От ропота и криков до открытого мятежа один шаг. Квестор захотел строгими мерами подавить волнение. Кто-то камнем пус-
 Вейи — город 1-й половины 1 тыс. до н. э. — IV в. до н. э., к северу от Рима. Сохранились остатки акрополя, домов, храмов, гробницы и др.
тил ему в голову. Из толпы раздалось: «Вот тебе, квестор, то, чем грозит повелитель войск нам!» На дикое восстание поспешил сам военный трибун. Не сдерживая ярости, он приказал немедленно схватить зачинщиков и бросить в Тибр. Видя, что волнение в войске вместо того, чтобы утихнуть, растет еще более, он бросился в толпу в надежде своей властью восстановить повиновение, но раздражение заглушило в вой-
ске дисциплину; камни полетели со всех сторон, и консул-трибун пал мертвый. Сенат назначил следствие над бунтовщиками, народные трибуны помешали произвести его как следовало. На следующий год в консулы избраны были люди с более благосклонным образом мыслей. Однако некоторые из виновников восстания под секирой палача заплатили жизнью за свои противозаконные действия.
Война с эквами и вольсками еще не окончилась, а уже из Этрурии разразилась над Римом военная буря. Правда, что не вся Этрурия поднялась на возраставшее могущество Римской республики (как мы уже сказали, дикие кельты, опустошавшие пределы По и оттуда прорвавшиеся из-за гор в долину Арно, отвлекли значительное количество их сил), но все пограничные с Лацием города и в особенности главнейший из них, Вейи, попробовали с оружием в руках обеспечить себя на будущее время от нападений Рима. Некто Ларт Толумний, знатнейший и богатейший из граждан Вейи, сумел стать царем города. По примеру римских Тарквиниев, он хотел распространить свое владычество за пределы Вейи и уже успел привлечь в союз Фидену и Фалерии. Фиденцы давно уже были в зависимости от Рима, и между Фиденой и господствующим

городом установились тесные связи еще и потому, что в Фи-дене давно уже утвердилась римская колония. Теперь вдруг фиденцы выгнали старых колонистов и примкнули к Вейям. Скоро выступили под предводительством царя объединенные силы обоих городов. Они уже перешли Анио, когда их встретили римские легионы (438 г. до н. э.). Битва была кровопролитной и упорной, но нерешительной: оба войска отступили. Тогда был избран диктатор. Он немедленно собрал новое войско, разбил, прогнал союзников и опустошил их область. Впрочем, надо полагать, что поражение было не так полно, как бы можно было ожидать по многочисленности римского войска, никакого серьезного нападения на саму Фидену не было сделано.
В это же время население Рима опять страдало несколько лет от землетрясений, эпидемий и нападений неприятеля. Враги, пользуясь несчастьями Рима, осмеливались с развернутыми знаменами подступать к самому городу. Сельское население покидало свои усадьбы, спасаясь за крепкими римскими стенами, окрестности пылали; ужас и уныние проникали в саму столицу. Избрание диктатора положило предел этим бедствиям и восстановило в народе бодрость духа и доверие к собственным силам. Лишь только узнали об избрании диктатора, этруски оставили окрестности и удалились в горы. Диктатор преследовал их и там в упорной битве совершенно разбил и рассеял. Отсюда легионы двинулись к Фи-дене. Диктатор обложил город и взял его приступом. Приступу помогла подземная траншея, проведенная им прямо в город. Главные виновники измены пали под секирой палача, беспокойнейшие из граждан выселены в Остию, а их места заняла римская колония. Колонисты получили жилища и поля, принадлежавшие городу.
Весело вступили колонисты во владение своим новым имуществом, но — на собственную погибель. Восемь лет спустя вспыхнуло в Фидене новое восстание граждан, и большая часть римских переселенцев стала жертвой ярости черни, вероятно, подстрекаемой Толумнием (426 г. до н. э.). Сенат римский отправил в Фидену чрезвычайное посольство, которому поручено было потребовать удовлетворения за убийство колонистов и выдачи главнейших виновников восстания. Тут случилось беззаконное кровавое дело. Главнейшие из граждан Фидены отправились в Вейи спросить совета в своем затруднительном положении и вместо совета получи-
 Одновременно с борьбой против эквов и вольсков римляне большое внимание уделяли войнам со своими северными соседями — этрусками.
Борьба с этрусками проходит красной нитью через всю традицию о Царском периоде, начиная с Ромула. Главным противником Рима был здесь большой город-государство Вейи, расположенный в 18 км к северу от Рима. Падение этрусской власти в Лации не прекратило борьбу между обоими государствами. Она шла как за соляные варницы у устья Тибра, так и за опорные пункты на его берегах: за Яни-кул на правом берегу и за г. Фидены, лежащий в 9 км от Рима, за р. Анио. Успех склонялся то в ту, то в другую сторону, но установить сколько-нибудь достоверного хода событий невозможно.
ииояииаии
ли от царя приказ перерезать всех римских послов. В ослеплении своем, в противоречие священному международному праву, они так и сделали. Но беззаконно пролитая кровь громко возопила об отмщении, и римский народ поднялся как один человек. Никому и в голову не приходило продолжать перего-вы с коварными фиденцами. С наскоро набранными легионами три военных трибуна выступили в no-
торжественное жертвоприношение Марсу перед выступлением войска в поход.
Этрусская статуя воина.
Бронза.
ход. Царь Вейи предвидел это и приготовился встретить их. Битва была не в пользу римлян: недостаточно готовые легионы не выдержали натиска неприятеля и должны были отступить в лагерь. При вести о постыдной неудаче в Риме тотчас приступили к набору новых легионов. Плебейство потребовало избрания диктатора, и городской консул-трибун Авл Корнелий Косс избрал уже известного нам Мамерка Эмилия. Новый диктатор назначил самого Корнелия своим начальником конницы. Поднялись все силы государства. Всякий охотно шел на призыв. Граждане собрались на Марсовом поле в полном вооружении, разделившись по центуриям и горя желанием жестоко отплатить коварным этрускам за их вероломный, злодейский поступок. Воины составили свои завещания; главнокомандующий, окруженный военачальниками и жрецами, принес торжественную жертву трем божествам, дарующим победу: Юпитеру, отцу Квирину и Марсу. Он громко воззвал к ним о содействии в правом деле и тут же дал обет посвятить им после благополучного возвращения торжественные игры. К легионам обратил диктатор два-три слова, зная, что и без речей они кипят мужеством и жаждой мести. Затем по
данному знаку грозные рати двинулись в путь.
Фидена находилась лишь в нескольких милях от Рима. Скоро римское войско расположилось возле нее лагерем, защищенным справа горой, а слева Тибром. В следующую же ночь римский отряд занял высоты, находивщиеся в тылу неприятеля. Наутро диктатор приготовил войско к битве. Этруски были также готовы. С первого напора легионов неприятель подался назад, но опытный в военном деле Толумний поддержал отступавших своей кавалерией. Где развевался царский, золотом шитый плащ, там пятились римские легио-
аеааееваввваавааав
ны, потому что с царем было отборное войско. Вознегодовал на такой ход битвы начальник римской конницы и, забыв об опасности, сам ринулся в битву. Стремительно напал он на царя, убил под ним коня и, прежде чем всадник успел высвободиться, поразил его копьем. Под прикрытием своей свиты Корнелий Косс успел снять с убитого богатые доспехи и, надев голову царя на копье, помчался по рядам воинов. Ужас охватил неприятеля при виде этого, и быстро побежали этруски к Фидене, а за ними и римские легионы. Но странное, неожиданное явление удержало победителей: отворились городские ворота, и под предводительством жрецов с зажженными светильниками ринулись оттуда на римлян дикие, нестройные толпы граждан. Легионы сначала дрогнули, но ободряющий голос диктатора разрушил наваждение. Во весь дух устремились на толпы отряды римской конницы, за ними легионы, и все смешалось в дыму и пламени, среди диких воплей и бешеной сечи. Скоро победа явно склонилась на сторону римлян. Туски нестройно бросились одни к реке, другие — к городу. Отряд, приготовленный диктатором в засаде на горе, окончательно сбил и расстроил их. Тысячи врагов пали на поле сражения, погибли в реке, только немногим удалось укрыться за городскими стенами. Но и тут не было им спасения. Победители ворвались в город, рубили, кололи без всякой пощады и только тогда, когда утолили в себе кровавую жажду мести, устремились к добыче. Город подвергся страшному разорению. Кто избежал меча и копья, тот попал в рабство к римским воинам.
Блистателен был триумф диктатора в Риме. Воины воспевали подвиги Мамерка и Корнелия. В храме Юпитера Ферет-рия Корнелий повесил царские доспехи Толумния. В следующем году вокруг ораторской трибуны были поставлены бронзовые изображения умерщвленных в Фидене посланников, и обещанные диктатором игры отпразднованы с необыкновенным торжеством. Соседние народы, приглашенные на эти игры, по возвращении домой рассказали много чудес о роскошном угощении и о торжестве, которое они видели в Риме.
В нашем повествовании мы вполне следовали Нибуру, а две битвы, о которых повествует Ливий, мы соединили в одну, отбросив все, что носит на себе очевидные признаки повествовательного вымысла или преувеличения действительных фактов. Впрочем, и в позднейшее время сохранившиеся в Риме бронзовые изображения государственных по-
 Следующий период войн с Вейями приходится на 30-е и 20-е гг. («вторая венская война»). На этот раз борьба сконцентрировалась вокруг Фиден, обладание которыми было крайне важно и для Рима, и для Вейи. Среди многих легендарных подробностей один факт, по-видимому, является достоверным.
В 428 г. римский консул А. Корнелий Косс убил в единоборстве венского царя и его доспехи пожертвовал в храм Юпитера. Эти доспехи существовали еще в эпоху императора Августа. В 426 г. между Вейями и Римом было заключено перемирие на 20 лет.
Развалины Фидены.
Отводной канал Альбан-
ского озера.
слов, доспехи Толумния и развалины Фидены служат главнейшими доказательствами того, что данные факты не могут быть подвержены ни малейшему сомнению.
Еще немало битв произошло между римлянами, эквами и воль-сками, но взятие штурмом важнейшего города союзников Анксу-ра (Террачина) служит лучшим доказательством преимущества римского оружия. В самом Риме, однако, дело не обошлось без
тревоги: восстали рабы, но мятеж был вовремя обнаружен
и подавлен.
Вейи. Еще стоял враждебный Риму город Вейи на своем холме, опоясанном двумя ручьями, которые сливались пониже, у Кремеры, и с высоты своего положения, гордый своей независимостью, глядел на владычество своего воинственного соседа. Теперь с высоты того холма, откуда красовался некогда Вейи, бедная мыза глядит на волнообразно расстилающуюся к югу и западу равнину. Безмолвное запустение царит на месте бывшего многолюдного города. Нет вокруг него ни обработанных полей, ни богатых нив, ни мирных жилищ земледельца; по склонам холма зеленеют кое-где вереск и папоротник, да дикий виноград льнет в тощей почве и вьет свои осиротевшие усики. А во время оно здесь было не то. Вся местность вокруг холма была населена крепким, деятельным народом, и поля зеленели жатвой, и приветливый дымок курился из изб неприхотливых поселян. Впрочем, не надо забывать, что жители этой местности не были свободными землевладельцами, гражданами, гордыми своей независимостью, как в Риме: здешние жители зависели от граждан Вейи и платили им тяжелыми трудами и податями. Поэтому-то и в походе город Вейи не мог ожидать от населения таких подвигов и самоотверженности, какими славились сыны Рима. Этрусские города были сильны своим крепким союзом. Расстроился союз, распалась и сила этих городов, и все они друг за другом были порабощены сильнейшим народом. Так было и с городом Вейи. Впрочем, недавние победы Рима стоили ему стольких потерь, что он заключил с этрусскими городами продолжительное переми-

рие, и кажется, что перемирие это ни разу не было нарушено ни той, ни другой стороной. Когда окончился срок перемирия, народы снова пустились на добычу и опустошение, и взаимная вражда росла больше и больше.
Нескончаемая война Рима с Вейями была для обоих чрезвычайно обременительной. Летом римское войско опустошало область враждебного города; зимой, когда войско удалялось домой, население Вейи с лихвой отплачивало врагам тем же и в случае опасности скрывалось за неприступными стенами своего города. Этрускам, правда, ничего лучшего не оставалось и делать: с Римом они могли вести только хищническую войну; сенат же римский стал придумывать, как бы положить конец такому положению дел. Чтобы достигнуть этой цели, Риму надо было или окончательно поработить Вейи, или совсем уничтожить беспокойного соседа. Сенат понял, что ему нужно иметь для хищников постоянное войско в поле и летом, и зимой, но его затрудняло, каким образом одолеть сопротивление народных трибунов и всего плебейства, если начать приводить в исполнение этот план. А с другой стороны, соблазнительно было добиться блистательной цели — возвеличить Рим, подчинив ему самого упорного и опасного соседа. Притом сенаторы рассуждали, что слава такого дела отразится и на них самих. И вот, отбросив узкие, себялюбивые цели, отцы отечества решились подать остальным гражданам пример самоотверженности. Было решено, что отныне каждый воин будет получать постоянное жалованье из государственной кассы (406 г. до н. э.), а на покрытие таких неожиданных издержек назначено строго следить за правильным взносом в казну десятины дохода со всех государственных земель и за правильным сбором военной подати (tributum). До сих пор патриции всегда умели искусно, хотя и противозаконно, уклоняться от уплаты упомянутой десятины. И вот обозы, нагруженные тяжелыми ассами, в первый раз перед глазами плебса длинной вереницей потянулись в казначейство. И народ, видя это, с удовольствием размышлял о том, что наконец-то и аристократы не менее его, жертвуют в пользу отечества. С полной готовностью приступило гражданство к обсуждению решительных мер против Вейи. Решено единодушно объявить беспокойному городу непримиримую войну.
Многочисленное войско двинулось из Рима и подошло к самым стенам Вейи, но так как о штурме крепких его стен
Этрусские воины.
V в. до н. э.

нельзя было и думать, то войско расположилось укрепленным лагерем напротив города; два легиона остались в виду его, остальное войско возвратилось домой. Началась осада, но неполная: блокировать город со всех сторон не было возможности, потому что Вейи имел в окружности целую милю. Впрочем, осада, хотя и неполная, наделала жителям немало вреда уже тем, что отняла у них возможность заняться обработкой своих полей. Надо, однако, полагать, что соседние этрусские города снабжали продовольствием осажденных исправно, потому что римский сенат три года ждал, что осада заставит Вейи сдаться от голода, и не дождался. Обманувшись в ожиданиях и слыша неудовольствие трибунов на зимние походы и на непрекращавшуюся военную подать, сенат приказал взять город приступом. Тогда применили все употреблявшиеся в то время осадные снаряды, стянули войска и приступили к постройке земляной насыпи с деревянными блиндажами наверху, высота которой по плану должна была превзойти высоту города. Все это не покажется невероятным, если вспомнить, какими осадными и штурмовыми средствами располагал Александр Великий, задумав взять Тир. Но, конечно, римляне под стенами Вейи еще не могли ручаться за успех своих приготовлений, потому что еще не были знакомы ни с искусными метательными македонскими снарядами (катапультами и баллистами), ни даже с тараном, т. е. стенобитной долбней в форме бараньей головы. Ежедневно занимаясь приготовлением к приступу, римляне упустили из ваду ночь. Неприятель подметил, что они по ночам беспечно отдыхают, и воспользовался их оплошностью. Выбрав ночь потемнее, жители Вейи сделали страшную вылазку, напали на неприятельский лагерь, подожгли все деревянные постройки, разрушили насыпь и, пользуясь смятением, уничтожили большую часть войска. Остальная часть его погибла в пламени или спаслась бегством.
Ужасная весть о поражении, разумеется, еще в преувеличенном виде, прилетела в Рим. Тяжело было видеть, чем закончились три года приготовлений, пожертвований, ожиданий. Всеобщее уныние было первым ответом граждан на полученную весть. Сенат оправился раньше всех. Своим мужеством и решительностью во что бы то ни стало одолеть Вейи он ободрил и остальных граждан. Граждане первых классов, по состоянию своему принадлежавшие к коннице, но не получившие денег на покупку боевых коней, собрались перед курией и добровольно вызвались за собственный счет купить
яйаетеиаиигавааев
себе коней, вооружиться и немедленно двинуться в поход. При этом все сенаторы встали со своих мест, чтобы выразить уважение к такому великодушному подвигу и от лица государства принести благодарность благородному сословию, приносившему в жертву отечеству свою кровь и состояние. Не отстали от патрициев и плебеи, густыми толпами повалили они на форум и громко требовали: «Ведите нас на врагов, кто бы и где бы они ни были, назад не хотим, прежде чем не разрушим Вейи!» Прорвалось чувство, наполнявшее душу почтенных старцев, правителей государства, при таком безграничном усердии всех сословий к славе отчизны. Лица сенаторов, глядевших на такое чудное сочетание силы и великодушия граждан, сияли величавостью и торжеством, и не в одних глазах сверкали непривычные слезы. Всем объявлена благодарность отечества и в то же время всякому войску, и коннице, и пехоте, назначено не лишать себя должного вознаграждения и не отказываться от жалованья. Новое сильное войско под начальством военных трибунов появилось перед Вейями и скоро успело восстановить славу римского оружия, но, вероятно, не восстановило прежних осадных и штурмовых работ, ибо о последних уже больше не упоминается.
В следующем году (402 г. до н. э.) вольски внезапным нападением на отнятый у них город Анксур успели возвратить его и засесть в нем так крепко, что когда римляне осадили его и хотели взять приступом, то были отбиты с большими потерями и уже после многих усилий и долгой осады снова овладели им. Под стенами Вейи дела шли еще хуже. Войско стояло двумя отдельными лагерями под начальством двух военных трибунов — Сергия и Виргиния. Уже много лет враждовали они друг с другом, а потому и теперь не могли действовать единодушно. К этому несчастью присоединилось для Рима новое: этрусские города, Калена и Фалерия, из личных выгод опасаясь падения Вейи, прислали ему значительную помощь. Зная хорошо разногласие римских полководцев, они условились с осажденными напасть вместе с двух сторон на который-нибудь из лагерей, и притом не объявляя Риму войны. Так и сделано. Союзники напали на лагерь Сергия. Римляне защищались упорно и долго, но скоро мужество их оставило: им показалось, что все неприятельские силы ринулись на них. Это обстоятельство дало решительный перевес нападавшим, окопы не могли долее удерживать их, неприятель ворвался в лагерь и изрубил почти весь легион, только немногие спас-
 Нужно отметить еще одну интересную деталь. Во время войны с Римом Вейи почти не получали помощи от других этрусских городов, за исключением Калены и Фалерия, находившихся к северу от Вейи. Они оказывали Вейям активную поддержку. За это Рим расплатился с ними после падения Вей: в 395 г. Капена, в 394 г. Фа-лерий вынуждены были признать римское господство. Расширяя свое влияние в Южной Этрурии, Рим в конце 90-х гг. подчинил Сутрий, Непете и даже Вольсинии — священный город этрусков. Объяснение этому нужно искать как в политической близорукости этрусских полисов, враждовавших друг с другом и не оценивших римской опасности, так, быть может, и в том обстоятельстве, что Этрурия в этот момент уже находилась под угрозой галльского нашествия.
0^^00000000000^000
Конская головная сбруя.
лись бегством. Виргиний все слышал и видел и ежеминутно готов был оказать помощь, ожидая только, чтобы Сергий воззвал к нему, но Сергий решил лучше погибнуть со всем легионом, чем быть обязанным своему непримиримому врагу. Кажется, что лагерь Виргиния и укреплен был надежнее, иначе непонятно, каким образом враги, удовлетворившись половинной победой, удалились с добычей домой, а не напали на другой римский легион. А может быть, римская гордость умолчала о том, что во второй раз войска римские потерпели под стенами Вейи полную неудачу.
Оба полководца были потребованы сенатом к ответу. Перед лицом сената они не оправдались, а только унизили себя взаимной злобной клеветой. Сенат досрочно лишил их звания, а на их место распорядился избрать новых военных трибунов. Среди новых в первый раз выступает герой Марк Фурий Камилл. Повсюду в государстве чувствовалась нужда: вне города ожесточеннее прежнего надо было продолжать войну в земле вольсков, с вейенцами, капенатами и фале-рийцами; в городе опять назначен новый набор; трибуны сильно роптали на возраставшие подати. Они излили свое неудовольствие на несчастного полководца. Вина его была очевидна, оправдания нельзя было найти. Плебейство присудило его к уплате штрафа в 100 000 ассов. Все его состояние пошло на этот штраф. А между тем войне еще не видно было конца; только Камиллу удалось в походе к Капене и Фалерии захватить богатую добычу, которую он и разделил между своими воинами. В следующем году военные трибуны одержали под стенами Вейи блистательную победу над объединенными силами капенатов, фалерийцев и вейенцев, хотевших было, как в первый раз, захватить один из римских лагерей. Наступила необыкновенно суровая зима, о какой давно не слыхали в Италии, и прервала ход военных действий. Тибр покрылся льдом, снег футов на 7 завалил поля и обрушил кровли домов. Вслед за зимой неожиданно началась жара и вызвала страшные эпидемии. После совещания с сивиллиными книгами принесли жертву богам и в их честь установили новые празднества. Жрецы уверяли народ, что боги гневаются за то, что в числе военных трибунов нет ни одного патриция. Тогда на эту должность избрали и патрициев, и в числе трибунов во второй раз появляется человек, которого с этих пор выбирают при всех затруднительных военных обстоятельствах, именно Марк Фурий Камилл (398 г. до н. э.).
ЗИИН 248 -

Марк Фурий Камилл. В таинственных недрах земли работают творческие силы природы. Новейшая наука преследует анализом эти силы в самых сокровенных их тайниках, изучает их, подмечает свойства и действия и уже во многом достигла того, что эти гиганты-силы служат желаниям и даже прихотям кратко вечных детей персти, вооруженных волшебным жезлом знания. Набожная древность олицетворяла эти силы в образе божественных гениев и страшилась даже мысли вступать с ними в борьбу. Этим подземным божествам древние приписывали плодородие земли, урожай и неурожай; их же действие видели древние в различных потрясающих явлениях на земной поверхности, как-то: землетрясениях, вулканических извержениях, повышении и понижении уровня вод и т. п. На подобные естественные явления древние глядели поэтому как на гнев богов, напоминающий людям об их беззакониях, об ослаблении у людей ревности к служению богам. Такие очевидные для древнего человека заявления божественного негодования требовали, конечно, и торжественного со стороны человека заявления покорности и исправления, а между тем давали случай прозорливцам-гадателям искать в открытой книге чудес природы указаний на будущие в мире события. Около того времени, о котором мы рассказываем, случилось в Италии событие вроде упомянутых: вздулись воды Альбанского озера и поднялись до самых окраин угасшего вулканического жерла, служившего вместилищем для озера. Обилием дождей нельзя было объяснить такое чрезвычайное изменение уровня воды в озере. Повсюду только и речи было, что о чудном явлении, и всякий старался разгадать его смысл. Рим не остался чужд этому движению. В прежнее время тотчас обратились бы за советом и разрешением к какому-нибудь знаменитому этрусскому магу, теперь мешала война. В сивиллиных книгах, сколько ни рылись, не нашли никакого указания и совета и потому снарядили торжественное посольство к пифии Аполлона Дельфийского.
А между тем легионы не покидали Вейи. Осаждавшие и осажденные обменивались временами насмешками, угрозами, копьями, а иногда и ласковыми речами отводили душу во взаимно утомительном положении. В одной из таких импровизированных бесед какой-то жрец сказал римскому воину: «Что вы под Вейями столько трудитесь и стараетесь? Вам удастся войти в город наш разве тогда, когда поднявшиеся воды озера опустятся на прежнее место». Солдат запомнил
 Более достоверной кажется третья война с Вейями (406—396 гг.), хотя и она не свободна от легендарных деталей. Традиция изображает ее как 10-летнюю осаду Вей, окончившуюся взятием города диктатором Марком Фурием Каминном посредством подкопа. Жители города были проданы в рабство, а значительная территория по правому берегу Тибра вплоть до устья перешла в руки Рима и затем была поделена между гражданами.
Сомнительным является изображение войны как непрерывной 10-летней осады. Вероятно, эта картина нарисована по образцу 10-летней осады Трои. Точно так же маловероятным кажется овладение городом посредством подкопа, выведенного внутрь городских стен. Едва ли это было возможно по условиям тогдашней техники.
вввв«ввяияааоив
эти мудреные предсказания и, зная, что этруски были знамениты искусством всякого рода гаданий, решился на следующую меру Он добился расположения жреца, успел однажды его выманить из города в какое-то уединенное место и здесь, схватив его без околичностей в охапку, принес в сохранности в лагерь. Предводитель потребовал у старца объяснения его загадочных слов, и старец отвечал: «Боги не покинут наших святилищ и не предадут города в руки римлян раньше, чем последние не успеют отвести альбанские воды. Но тогда, когда воды эти достигнут моря, над самим Римом разразятся удары судьбы». И старец еще много рассказал о том, как и что совершится в далеком будущем. В Риме сначала мало обратили внимания на предсказание этого старца, но и из Дельф, от божественного оракула, было получено тоже нечто подобное: «Римляне! Бойтесь, если воды останутся собранными в озере Альбанском, бойтесь еще больше, если они пробьют себе путь в море и соединятся с ним. Вам следует ручьями разнести эти воды по полям и нивам и тем понизить уровень озера, как было прежде. Тогда отважно наступайте на вражеские стены и завладевайте ими. Исполнится божественное слово, но не забудьте тогда принести в храм бога Аполлона достойный его дар и возобновите и поддержите у себя, как подобает, древнее служение богам». В нашей «Истории Эллады» мы имели случай говорить о том, каким высоким уважением повсюду пользовался мудрый пифийский оракул и какое влияние он оказывал на воспитание и образование эллинов. И в вышеприведенном изречении оракул, очевидно, остался верен своей дальновидности. Он предложил римлянам исполинское дело. Если они его разрешат, значит, они способны и достойны выйти победоносно из долгой, сомнительной этрусской войны. Посмотрим.
Как только в Риме убедились в тождественности предсказаний этрусского и пифийского, тотчас решили приступить к громадному делу: безвредно и успешно, в соответствии с божественным словом, спустить лишние воды Альбанского озера. У главного края альбанского жерла была выкопана шахта в 432 фута глубиной, потом от нее в сторону в твердом слое остывшей лавы пробита штольня 6 футов высотой, 4 фута шириной и 4000 футов длиной. Для принятия вод на внешнем конце штольни устроили обширный резервуар со сводами, а из него — ложе для трех потоков в поле. Удивительные постройки эти сохраняются и до сих пор. Принадлежат ли они
gggggggggggggggg^s
действительно тому периоду, о котором мы говорим, или следует отнести их ко временам владычества Альба-Лонги, во всяком случае они служат наглядным свидетельством необыкновенной силы воли и искусства древних обитателей Италии.
Итак, римляне сделали то, что повелели боги, но исполнение обещания медлило. Двое трибунов потерпели сильное поражение у Капены, где они стояли лагерем. Один из них пал в битве, другой счастливо избежал гибели и со своими легионами занял благоприятно расположенную соседнюю возвышенность. В такой беде Рим прибегнул к старинному, надежному средству — избранию диктатора. Выбор пал на испытанного уже в военном деле мужа Камилла (396 г. до н. э.). Крепкой рукой взял он бразды неограниченной власти. Без различия лиц и званий он собрал сильное войско и двинулся к Вейям. Здесь он усилил подготовительные работы и запретил бесцельные стычки и бесполезную перестрелку. Вейенцы обрадовались наступившему для них отдыху, стали подшучивать над осаждавшими, не смевшими будто бы показываться из своего лагеря и ожидали, что с прибытием союзного войска римляне совсем должны будут снять осаду и удалиться. Им и в голову не приходило, что в недрах земли тайно, как в недоступных человеку пределах атмосферы, скопляются градовые тучи, подготавливается разрушительное для их города орудие. Вероятно, работы для отведения воды из Альбанского озера подали мысль диктатору подкопаться под Вейи. Он провел под город мину или штольню. Разделив войско на 6 отделений, он посылал их на смену друг другу через каждые 6 часов работы. Работа здесь, в мягком грунте, шла несравненно быстрее, чем при копке отводного канала для озера. Когда мина подведена была под самый город, Камилл, не сомневаясь в успехе штурма, сообщил об этом сенату и предложил прислать из Рима охотников участвовать в приступе и добыче. Охотники не медлили: целыми толпами, вооруженные и невооруженные, прибыли они в лагерь. Окончив приготовления, диктатор назначил общий штурм города. Укрепленные продолжительным отдыхом, граждане Вейи устремились к стенам и бодро отражали нападавших, но, занятые на стенах, они не слышали и не видели, как в их тылу римляне пробили себе выход из-под земли в храм Юноны. Сами жрецы, занятые в храме жертвоприношением, оторопели, увидев, как земля под ними вдруг разверз-
* Более достоверном считают введение в начале этой войны солдатского жалованья. До сих пор служба в римском ополчении была бесплатной. Расширение военных операций в сторону вражеской территории и задержка воинов под стенами осажденного города сделали неизбежным переход к иной системе. Это нововведение имело для Рима огромное принципиальное значение, являясь первым шагом от временного ополчения маленького города-государства к постоянному войску большой территориальной державы.

лась и из нее полились потоки вооруженных людей. Больше и больше, одни за другими, выходят они, строятся когортами, легионами и как молния устремляются в тыл защитникам города. Другие бросаются к городским воротам и отворяют их римским войскам. Озадаченные, захваченные со всех сторон храбрые вейенцы погибают под мечом торжествующего неприятеля, а город со всеми его сокровищами щедро награж-
Взятие города Вейи. дает римлян за долгие неудачи и потери (396 г. до н. э.).
Не было счету добыче, захваченной победителями в городе. Всю ее сенат предоставил храбрым легионам за их мужество и терпение; в государственную казну поступили только те суммы, которые были внесены за выкуп пленных. Диктатор также не забыл себя при разграблении города; даже, кажется, что он захватил себе несоразмерную часть добычи. Ему, как Кимону Афинскому, нужно было богатство не потому, что он любил роскошь, а потому что, занятый обширными планами и непрерывной государственной деятельностью, он не имел времени заботиться о порядке в своих хозяйственных и домашних делах. С высот крепостных стен диктатор глядел на разрушение сильного, богатого города и невольно проводил параллель между величайшим торжеством человека и неизбежным для всех смертным концом; вспоминал слова этрусского гадателя: «Когда воды эти сольются с морем — над самим Римом разразятся удары судьбы!» И, скрыв лицо свое тогой, в храме Юноны, владычицы неба (ее статую римляне перевезли из Вейи к себе), молился диктатор богине, просил ее заступничества, просил отвратить от отечества печальный конец. Но скоро победные крики вывели диктатора из задумчивости и разогнали его мрачные мысли. Упоенный торжеством, он забыл о скоротечности всего земного. Сопровождаемый восклицаниями многочисленного войска и граждан, на колеснице, запряженной четырьмя белыми конями, как какое-то новое, блестящее божество, шествовал диктатор через город, украшенный, как в дни праздника, прямо в Капитолий. С высоты Олимпа боги гневно взирали на тщеславие людей и готовили им суровое наказание.
айаэияивишявивеа
Мы привели предание о взятии Вей в таком виде, как оно сохранилось, может быть, со всеми его украшениями, именно потому, что основа его, т. е. взятие города с помощью подкопа под предводительством Камилла, абсолютно достоверна. Последующие события мы изложим в двух-трех словах. После знаменательных дел, совершившихся у Вейи, все они мелки и малозначительны. Естественно, что покорение могущественного соседа еще больше возвеличило Рим. Дальнейшие следствия этой победы не замедлили обнаружиться.
Гордый своей победой Камилл только тогда вспомнил о данном им обещании — десятую часть добычи принести в дар пифийскому богу, когда воины его уже разделили добычу между собой и глядели на нее, как на свою собственность. Камилл строго потребовал ее назад, и когда сенат решил, что каждый из воинов должен сам оценить свою часть и добровольно отдать десятину, бывший диктатор потребовал, кроме того, десятую часть завоеванных земель Вейи. Казна не в состоянии была удовлетворить это требование. Тогда римлянки добровольно предложили свои золотые украшения, лишь бы только дать славному полководцу возможность исполнить свой обет. В награду за такой подвиг римлянки получили от сената право ездить по городу в четырехколесных экипажах. Это право до тех пор принадлежало только тем гражданам, которые могли занимать курульное кресло. Из всех добровольных приношений сделали высокой работы золотой котел и с торжественным посольством отправили его в Дельфы. Котел получил почетное место среди многочисленных других приношений храму. Около этого времени сенат распорядился разделить между 3000 граждан завоеванные у эк-вов земли. Он думал этим удовлетворить народ, но народ был недоволен: он требовал разделения всех земель, взятых у Вейи, и даже переселения в этот чрезвычайно выгодно расположенный город. Такое требование сильно раздражало почтенных отцов государства. Они решились лучше испытать все ужасы гражданского междоусобия, лучше погибнуть, чем променять победами венчанный Рим на иное место. Они постарались, чтобы Камилл и еще пятеро мужей, его единомышленников, были избраны военными трибунами. Двое из них немедленно отправились против эквов, Камилл же двинулся наказать капенатов и фалерийцев. Дела пошли хорошо. Он разбил врагов, взял Капену и осадил Фалерию. Предание говорит, что во время этой осады какой-то школьный
Женские украшения:
1 — браслет; 2 — кольцо в виде змеи; 3 — кольцо в виде двухголовой змеи;
4 — булавка.
авшиеаяаяэаяяевв
Женские украшения: серьги и браслет в виде змеи.
учитель из Фалерия, добиваясь расположения и денег, отважился на неслыханную низость: предал в римский лагерь мальчиков лучших фамилий фалерийских граждан. Камилл с презрением отверг предложение изменника, велел связать негодяю руки, а мальчикам — гнать его прутьями обратно в город. Говорят, что следствием благородного поступка Камилла была добровольная сдача города... Очень может статься, что в основании предания об учителе и мальчиках лежит действительное событие, но мы отказываемся утверждать, насколько можно видеть в этом предании историческую достоверность. Кроме Капены и Фалерии, были завоеваны и другие города, например Непете и Сутрия; жители остальных городов обложены данью; вся страна от Циминского леса до Цирцейского мыса стала зависеть от Рима.
В самом Риме, однако же, не было мира. По поводу вопроса о переселении в Вейи граждане никак не могли сойтись. Часто от слов дело доходило и до схваток. Напрасно своим влиянием Камилл старался повсюду восстанавливать порядок и согласие. Опасность извне миновала, и потому строгость бывшего диктатора становилась гражданам в тягость. Многие начинали уже посматривать на него то с завистью, то с неудовольствием. Заботливые отцы решили употребить лучше дружелюбные и кроткие меры, чтобы избежать гражданских потрясений. Они сами ходили в народ, уговаривая всех и каждого не покидать родного города, возвеличенного самими богами, не заставить отечественных пенатов покинуть свои святилища и прогневаться на римлян за то, что они задумали наложить на себя пятно неблагодарности к покровительству божеств. Эти речи подействовали, в гражданах пробудился древний набожный дух, и когда собрались в комиции подавать голоса по предмету переселения, большинство граждан высказалось против него. Сенат был так доволен, что охотно согласился, чтобы каждому гражданину было дано во владение по 7 югеров (т. е. 1 1/4 десятины) из земель города Вейи.
Никто этим миролюбивым исходом дела не был так недоволен, как сами народные трибуны: они сознавали, что такое решение вырвало из их рук то яблоко раздора, которым они искусно пользовались для притравы толпы. Они выместили свою досаду на Камилле. Его обвинили в том, что он незаконно удержал за собой часть добычи из Вейи, именно медные двери храма, и потребовали его на суд. Гордый герой собрал
йавваиаэввваэаавв
своих клиентов и друзей и спросил у них мнения о том, как ему лучше поступить в этом случае. Все его уверили, что он может спокойно идти на суд, что если по совести они и не могут говорить в его пользу, то во всяком случае готовы внести за него тот штраф, который суд, может быть, назначит. Тогда Камилл гневно воскликнул: «Пусть же боги достойно накажут неблагодарный народ и заставят его в несчастии искать меня и молить о помощи!» — и пошел в изгнание. Уже в отсутствие Камилла на него наложили штраф в 15 000 ассов. А между тем приближалось то время, когда суждено было исполниться гневному желанию Камилла. Гроза надвинулась с севера и разразилась над Римом.
Нашествие галлов. «Идут! Идут!» — воскликнули в ужасе пастухи горной альпийской местности, — и страшная весть из-за увенчанных снегами горных вершин пришла в плодоносные долины, орошаемые рекой По, и пронеслась до самого Адриатического взморья. Прорвались дикие, вольнолюбивые кельты, или галлы, сквозь теснины и альпийские льды, почуяв добычу и сладкое вино юга. По примеру того великого народного племени, которое, покинув возвышенные местности Азии, нахлынуло на Европу, галлы, как часть этого племени, ринулись в западную часть этого материка и заняли местности между Рейном и Атлантическим океаном. И здесь, на пространстве нынешней Франции и Бельгии, долго гнездились они, поддерживая свое существование земледелием и скотоводством до тех пор, пока свойственный им дух непостоянства, завоевательности или какие-либо общие несчастья в самой местности не возбудили в иих жажды новых мест и новой добычи. И вот стали они, одни за другими, покидать свои жилища, и с женами и детьми снова потянулись на восток, как будто разыскивая свое прежнее отечество. Одни толпы пошли через Рейн, через негостеприимные местности Гер-цинского леса (Шварцвальда), вдоль по Дунаю, в Панонию, Македонию, Грецию и даже через Босфор в Малую Азию. Другие бесчисленные скопища их перебрались через Альпы и нахлынули на плодоносные местности Верхней Италии. Этруски и умбры, населявшие этот край, были порабощены этими дикарями. Большой город Мельпум в местности Милана пал, кажется, в том же году, в котором были взяты римлянами Вейи.
От кельтских друидов и певцов Тит Ливий сохранил нам одну из легенд о странствовании этих диких орд. Вот ее со-
 После победы над Венями Рим подвергся страшному галльскому нашествию. Согласно господствующей античной традиции, принятой и современной наукой, галлы (кельты) в конце V в. форсировали альпийские проходы и последовательными волнами вторглись в Северную Италию, занятую лигурами и этрусками. В жестоких схватках они частью истребили местное население, частью оттеснили его в горные области Альп и Апеннин, частью смешались с ним. Вдоль побережья Адриатического моря галльское племя сенонов проникло даже в Северную Умбрию. Только область венетов к северу от нижнего течения По избежала галльского нашествия.

Нашествие галлов.
держание. Между всеми народами кельтского племени с незапамятных времен славился умом их могущественный царь Амбигат. Под его скипетром было много галлов, и много было у них всякого рода богатств. Состарился мудрый царь и, утомившись заботой правленья, захотел перевести свой народ в иные страны. И предложил царь, кто хочет искать себе лучших жилищ, пусть под предводительством
племянников его Беловеза и Сиговега предоставит себя в распоряженье богов и смело пускается в путь. И собралось народа, жаждавшего славных приключений, так много, что никакая страна не могла бы прокормить их. Тогда обратились за советом к богам, лучшим советникам в человеческих делах. И боги благословили их на далекое странствование. Одни пошли за Сиговегом в герцинские горные страны; других повел Беловез в счастливую Италию. Последние, достигнув Альп, остановились в недоумении — как им перешагнуть через этот крепкий оплот. Тут предводителю сказали, что толпа чужеземцев из Фокеи, высадившись на берегу моря, хочет основать себе здесь новое жилище, но ее теснят окрестные дикие салийцы. Беловез со своим народом пошел к иноземцам на помощь, защитил их от диких салийцев и дал им возможность построить себе город и укрепить его. Так появилась на берегу моря Массилия (нынешний Марсель). За эту услугу боги открыли Беловезу удобный путь через Альпы. Перебравшись через горы, галлы победили этрусков, завоевали всю соседнюю местность и дали ей свое имя. Удача галлов скоро привлекла сюда и других захватчиков. Пришли ке-номаны и сели возле Бриксии (Брешии) и Вороны; потом бои перебрались через По и завладели этрусскими городами Фельзиной (Бонония, Болонья) и по эту же сторону реки лежавшей Гатрией или Адрией.
Непрошеные гости еще пока не отваживались перейти дикую апеннинскую местность и проникнуть в Этрурию, тем более что на занятых ими равнинах было довольно места для стад и дикари удобно могли устремляться оттуда направо и налево за добычей. Тут случилось, если верить преданию, следующее событие. В Кдузии, некогда резиденции могуще-
ВВВПОВ 256
ияаааяяккяяяяжааа
ственного Порсены, гражданин Аруне был жестоко обижен своим питомцем. Как честный опекун Аруне заботливо правил его делами, но неблагодарный юноша (он был лукумом, т. е. принадлежал к местной правящей аристократии) оскорбил его жену и тем до крайности рассердил своего опекуна. Не находя у властей удовлетворения своей оскорбленной чести, Аруне, ослепленный желанием мести, решил погубить их всех и не изменить своего намерения даже если бы пришлось погибнуть его родному городу. Нагрузив множество быков богатыми местными товарами и в особенности мехами с драгоценным вином, Аруне подвидом торговца погнал свое стадо за горы и долины прямо в землю кельтов. Он смело ступил на землю диких кенонов и добрался до лагеря их предводителя, которого звали Бренном, что значило «царь войска». Здесь он подал свое вино, много наговорил чужеземцам чудес о той стране, откуда он пришел, о богатых городах, о роскошных изделиях и уверил, что для мужественных и воинственных людей ничего бы не стоило завладеть сокровищами этой страны, потому что жители ее, говорил Аруне, не храбры и изнеженны. И царь, и народ его были уже знакомы с итальяским вином, потому что не раз из корысти купцы, презирая опасности, пробирались к ним со своими товарами, но такого вина, какое поднес им теперь Аруне, они до сих пор еще не ведали. Нежились они сладким напитком до самой ночи, пока опьянение и сон не одолели их. Наутро царь собрал свою дружину на совещание. Сошлись полководцы, высокие и массивные, с предлинными усами и взъерошенными волосами, в пестрых одеждах, с золотыми кольцами на шее и руках, с длинными мечами и копьями, с большими, но тонкими деревянными щитами. И стали они вокруг своего предводителя. Царь рассказал им, что слышал о южной стороне и как нетрудно было бы завладеть сокровищами ее. Разгоралось в смелых захватчиках желание увидеть заветный край, и когда царь в знак своей решимости ударил в щит, все вожди его сделали то же. Пустыни и чащи лесные откликнулись на дружный стук мечей и щитов. И поднялась вся орда, с женами и детьми, со стадами своими и со всем добром, ибо древние кельты, подобно своим поздним потомкам, легкоподвижные, алчные ко всякой новинке и заманчивым приключения, всякую минуту готовы были бросить свои жилища и погнаться за военной славой, золотыми побрякушками и блестящими лоскутками. У них за честь считалось славно биться
Оружие кельтов.
257
9 Рим, т. 1
00^000^000^000^000
за что бы то ни было и красно говорить, но чтобы построить хорошо свой общественный быт, создать и упрочить гражданские учреждения — об этом они мало заботились. Оттого-то они на своем веку многое разрушили, весь древний мир наполнили повестью о своих передвижениях и приключениях, но нигде не основали прочного государства и не оставили никакого памятника достойного высокой образованности.
Возглавляемые Арунсом дикие толпы шумно перебрались через Альпы и разлились потоком по плодоносным равнинам, сталкиваясь то с дружественными, то с
Оружие кельтов.	враждебными, но родственными им племенами. К югу от Ад-
риатики и до самой Анконы расположились кельты. Отсюда все с тем же проводником под предводительством Бренна двинулись пришельцы по апеннинским долинам прямо к обетованной стране. Беззащитные села, деревни и виллы пустели перед нашествием. Грабеж и пожар обозначили путь галлов. Туски бежали от них, не решаясь помериться с чудовищной силой в открытом поле. Так галлы достигли роскошных окрестностей Клузия и обложили город. Напрасно взывал город о помощи к союзу 12 городов. Союз этот и без того был слаб, не имея главы, теперь же, вдобавок, сила этрусков была уничтожена галлами же на Паде (По), а Кампания была разорена самнитами; Вейи был завоеван римлянами, а богатые приморские города — сицилийскими эллинами. Над этрусским народом тяготела рука судьбы, приближался час гибели. В таком отчаянном положении жители Клузия обратись к Риму, напомнив ему, что, если варвары завоюют этрусскую землю, тогда придется самому Риму принять на себя их удары. Сенат выслушал послов из Клузия, но войска так далеко от Рима послать не решился, а довольствовался только тем, что назначил чрезвычайных от Рима посланников из рода Фабиев и повелел им сопровождать этрусских послов в лагерь галлов. Вероятно, сенат хотел таким образом высмотреть все, что могло дать понятие о диких пришельцах. Знакомый с военными
айваиэрвеаввваэва
обычаями, Бренн принял их с честью и показал им своих статных, нарядных соратников; на вопрос же, почему он пришел воевать в чужую страну, полководец отвечал: «У Клузия земли слишком много, а у нас нет, надо поделить». Тогда же послы спросили, по какому праву он требует чужой собственности. «Вот по какому, — отвечал Бренн, показывая им меч, — храброму принадлежит мир!» Такие речи повели не к мирным переговорам, а к обоюдному раздражению. Послы удалились вместе с римлянами в Клузий. Последние
бились в первых рядах. Квит Фабий копьем поразил одного Римский всадник.
из галльских начальником, упорно нападавшего на него, и снял с него оружие и доспехи. Поступок Фабия, по понятиям галлов, был сочтен за нарушение международного права. Бренн прекратил битву и немедленно отправил в Рим несколько знатнейших своих воинов с требованием выдачи оскорбителя. Сенат, убедившись в справедливости требования, казалось, готовился исполнить его, но народное собрание (вероятно, курии) не дало своего согласия, не захотев представителя благороднейшей римской фамилии постыдно принести в жер
тву мести варваров.
Битва при Аллии. Раздраженный отказом, Бренн тотчас же двинул всю страшную, как говорят, 100-тысячную орду на Рим. Быстро прошел он низменности Кланиса, не обращая внимания на частые города и села, перешел Тибр и вдоль течения его бурно устремился к главной своей цели.
Весть о предстоящем нашествии варваров сначала не очень испугала римских граждан. Трое Фабиев, избранных в консулы-трибуны, презрительно отзывались о неустроенной толпе и о невежестве галлов в ратном деле. Призвали союзников, собрали войско. Но когда вестник за вестником начали прибегать в Рим, рассказывая, какая страшная сила неудержимо, как лава, несется на Рим, когда пришли на память гражданам грозные предсказания этрусского жреца, страх сковал правителей и народ. Опомнившись, наскоро собрали войско и двинули его в поле под начальством консула-трибу-
 В конце 90-х гг. IV в. одно из галльских племен под предводительством Бренна появилось в Центральной Этрурии и осадило г. Клузий. Какое именно это было племя, установить невозможно,
так как источники говорят по-разному. Жители Клузия обратились за помощью к Риму. В современной науке раздаются скептические голоса, утверждающие, что это выдумка позднейшей анналис-тики и что в ту эпоху Рим никак не был заинтересован в делах Этрурии. Однако, если мы вспомним, каких успехов добились римляне в войнах с южными этрусками, обращение Клузия к своему сильному соседу кажется вполне правдоподобным.
essssseesasssoo»
 Дата и само место битвы при Аллии точно не установлены. Римский вариант традиции (Ливий) датирует ее 390 г., греческий вариант (Полибий, Диодор) — 387 г. Что же касается дня, то здесь колебаний нет, так как 18 июля было в Риме днем народного траура. Относительно положения Аллии также существуют два варианта. По Ливию (V, 37), Аллия впадала в Тибр с левой стороны, Диодор же (XIV, 114) говорит, что римляне сразились с галлами, перейдя через Тибр. Поэтому и современная наука в определении места Аллии расходится: одни ученые считают ее левым притоком Тибра, другие — правым. Общие стратегические соображения заставляют думать, что Аллия была левым притоком. Общепринятым годом является 390-й, хотя, быть может, указания Полибия и Диодора надежнее.
на Сульпиция. Сульпиций хотел, кажется, укрепится в Вейях или стать лагерем возле этого города, но, узнав, что кельты уже на правой стороне Тибра, отказался от первого намерения и перешел реку, чтобы отыскать выгодное для армии положение. И это ему не удалось. Отовсюду показалось сельское население, спасавшееся бегством, послышались вести о диком виде и бесчисленном количестве наступавших варваров, послышался шум оружия и глухой говор приближавшейся толпы, наконец, из-за ближайших холмов, заблистали значки и копья. Поздно было думать о лагере и окопах. Не теряя ни минуты, легионы построились в боевой порядок. Перед армией протекала небольшая речка Аллия. Левым флангом войско уперлось в Тибр, развернувшись на открытом месте, правому флангу досталось более выгодное положение на холмистой возвышенности. Все римское войско, около 40 тысяч, построилось длинной боевой линией, боясь обхода.
Не без искусства построил Бренн свои полчища. Себе самому и отборнейшим из воинов предоставил он честь нападения на правое крыло римлян. План его был смять и расстроить это крыло и потом атаковать армию с фланга и стыла, если б и нельзя было расстроить фронт. Подали знак к битве. Земля задрожала, когда пешие и конные варвары устремились на римские легионы. Воздух наполнился оглушительным криком врагов и дикими звуками рогов. Туча пыли охватила тысячеголовое чудовище, помчавшееся на римский строй. Полетели бесчисленные копья, засверкали длинные галльские мечи, затрещали римские щиты и доспехи. Дрогнули римские фаланги перед натиском густой толпы, перед невиданными до сих пор дикими лицами и длинными мечами, потеряли силу и мужество, сначала попятились, а потом, разорванные, смятые, охваченные стыла, пустились бежать. Гастаты, принципы, триарии, конница и пехота — все это, озадаченное, бросилось как попало к Тибру. А победители мчались по их следам — и меч, и копье их устали поражать бежавших. Тысячами тел римлян покрылось поле. Кто успел спастись за Тибр, бежал без оглядки в Вейи, за крепкие стены. Часть, спасшаяся от правого разбитого крыла, небольшими отрядами укрылась в соседних лесах и потом обходом достигла Рима. Она-то и принесла в город весть о страшном поражении при Аллии (390 г. до н. э.).
Галлы после победы расположились лагерем на месте кровопролитной битвы среди убитых и раненых. Разделив
amiss»s»»ssssaseB
богатую добычу, победители собрали в кучи римское оружие и доспехи и начали торжествовать победу. Только с наступлением ночи прекратились у них песни и крики, пир и ликованье. Впрочем, и весь следующий день и следующую ночь продолжалось торжество галлов, а между тем конные отряды грабили окрестность и побывали под самым Римом, где, к удивлению своему, не заметили никаких особенных приготовлений к защите.
Не удивительно: Рим пришел в такой ужас при вести о своем чудовищном поражении, что в первое время он как будто совсем потерялся. Погибли отцы, сыновья, друзья, лучшие защитники города; граждане и женщины не могли опомниться от огромного несчастья, обрушившегося на них; в домах богатых и бедных не прерывалось оплакиванье кого-либо из родных или близких. Так прошла первая ночь после поражения. Утром собрались на совет сенаторы. Они первыми дерзнули взглянуть прямо в лицо суровой судьбе и первыми стали обдумывать, что предпринять, если не для спасения города от скорой, неотвратимой погибели, то по крайней мере для спасения римского имени от позора у современных и позднейших народов. Так как нельзя было и думать о том, чтобы с небольшим оставшимся войском защищать обширные городские укрепления, то сенаторы приказали всем, способным сражаться, с оружием и припасами засесть в Капитолии; коллегии жрецов — позаботиться о безопасности храмов и о том, чтобы день и ночь не прекращалось служенье богам; остальному населению — искать спасения, где кто пожелает и, не теряя времени, укрыться в соседних городах. Никто не противоречил этому решению сената. Каждый, естественно, бросился спасать себя и то, что было ему наиболее дорого. Печально, с плачем, потянулись вереницы граждан, жен и детей со своими домочадцами и имуществом, прощаясь на веки с родным городом. Одни пошли к северу, через Тибр и мимо Яникула; другие — на запад к морю; наконец, некоторые — к вольскам, надеясь у них найти спасение и приют. Жрецы часть храмовых сокровищ зарыли в землю, а что могли, взяли с собой. Немало граждан направилось в землю этрусков, именно в город Цере. Туда же пошли и весталки, с трудом унося с собой статую богини и разные храмовые вещи. Они взбирались на Яникул, когда встретил их какой-то набожный плебей, на телеге спасавшийся из города вместе со своей семьей. Он немедленно уступил телегу благочес-
 Разбитое римское войско разбежалось по окрестностям, часть отступила в Рим. В городе царило страшное смятение. Большинство населения вместе с наиболее чтимыми предметами культа удалось эвакуировать в соседние города. Только небольшая часть войска вместе с более молодыми членами сената украылась на Капитолии. Старики сенаторы не пожелали покинуть родных очагов и остались в своих жилищах.
По-видимому, Рим в это время был так плохо укреплен, что защищать его было невозможно. Галлы появились в городе на следующий день (по другим известиям — только через три дня). Безоружный город был разграблен и сожжен (этот факт подтверждается археологически), оставшиеся жители перебиты.
яиииэа«аянй»Рйа
тивым девам, а сам со своими домочадцами с тяжелой ношей домашних пожитков поплелся пешком. В Капитолии засело около 1000 воинов и молодые сенаторы, способные сражаться. Кажется, были приняты и женщины, только такие, чья помощь могла бы быть полезна гарнизону во время предстоявшей осады. Восемьдесят жрецов и беловласых сенаторов до самой подошвы Капитолийского холма провожали мужественное воинство, решившееся стоять за славу Рима до последнего дыхания и скорее сложить свои головы, чем опозорить себя постыдной сдачей; отсюда они возвратились на Форум. Верховный жрец совершил над всеми ими обряд посвящения смерти, ибо все эти почтенные старцы твердо решили не пережить гибели своего отечества. Они надеялись, что боги подземного мира, умилостивленные такой добровольной жертвой, уничтожат тогда и всех врагов, принесших гибель Риму.
Бренн в Риме. Настал третий день после достопамятной битвы. Кельты двинулись к Риму, но не шумно и быстро, а тихо и осторожно, потому что они боялись наткнуться где-нибудь на засаду. Их тяжелые колесницы, запряженные буйволами и нагруженные доверху трофеями и добычей, с трудом следовали за необозримым войском. Вот орда достигла Рима, не встретив на всем пути ни малейшего препятствия. Ворота городские заперты. Их разбивают топорами. Неприятель вступает в город. На улицах мертвое молчание. Не бегут граждане, не стонут женщины, спасаясь от нежданных врагов, не толпятся любопытные дети, нигде ни голоса, ни следа человеческого. Галлам кажется, что они и не покидали своих родных болотных пустошей или все еще странствуют по снежным, бесприютным теснинам Альп. Дома и храмы в иных местах заперты, в других стоят открытые настежь, но нигде в очаге не трещит приветливый огонек, не дымится в храме фимиам и жрец не занят приготовлением жертвы. Как будто гений смерти избрал своим местопребыванием недавно шумную столицу. В самих галлах закралось тяжелое чувство при виде страшного запустения, но, преодолев его, они двинулись дальше. Вот, наконец, средоточие Рима — Форум. С вершины Капитолийского холма сверкают шлемы и копья. Это, та горсть храбрейших, которая решилась до последней капли крови отстаивать храмы и твердыню города. На площади же сидят на своих тронах почтенные старцы в дорогих одеждах, принадлежащих их званию, со скипетрами
sassaasaaaaBBBBssB
из слоновой кости в руке, но недвижные и безмолвные, как и весь город вокруг них. Галлам они сначала кажутся статуями. Кто-то из варваров хватает консула Марка Папирия за белую бороду, но мнимая статуя отвечает ему сильным ударом. Галлы хватаются за мечи, дикий воинственный крик раздается в пустынном городе, и вслед за уничтожением жрецов и римских сановников галлы, как звери, отведавшие крови, устремляются на Капитолий.
День и ночь не покидают оружия последние бойцы за свободу
Смерть консула Папирия.
Рима, одни, покинутые, охваченные отовсюду волнами варваров, как кормчий с разбитого судна на утлой ладье среди бурного моря. Им видно с холма, как галлы грабят дом за до-
мом и жгут и уничтожают остатки имущества граждан; они слышат отчаянные вопли кое-где оставшихся жителей, но к их спасению у них нет средств: на Капитолии предстоит им испробовать счастья с врагом и если не победить, то по крайней мере умереть со славой; во всяком же ином месте грозит их отваге неизбежная гибель, и отечество потеряет последнюю надежду на спасение.
Густой толпой полезли галлы на Капитолий. Укрывшись своими большими щитами, с мечом в руке они пустились карабкаться, где только позволяла крутизна, хватались за камни, цеплялись за сучья и трещины скалы. Но здесь галлы были жестоко отбиты: сотнями валились они с крутизны от римских копий и камней, оставляя после себя кровавый след. Щиты галльские были, правда, велики, но не крепки; копья ж летели в них из ожесточенных рук. Несколько раз принимались галлы за штурм и, презирая смерть, по трупам, с упорством лезли на скалы; наконец, ослабело их мужество, потерял силу ободрительный воинственный крик. Отраженные повсюду, видя несметное количество убитых, они отступили и решили, если не силой, то голодом взять Капитолий. Они
 Покончив с городом, галлы принялись за Капитолий. Попытка взять кремль штурмом не удалась благодаря отвесным склонам холма. Тогда враги начали осаду.
о
долго могли ждать сдачи крепости, потому что в городе они нашли богатые склады всяких припасов да и кроме того ничто не мешало им грабить окрестности Рима. Так они и сдела-

ли: Капитолий обложили, а из Рима посылали вооруженные разъезды по соседним селам и деревням. Должно быть, они опустошали не только села, потому что названия многих римских городов с этого времени уже больше не встречаются в истории. Впрочем, надо прибавить, что не всегда галлы возвращались подобру-поздорову из своих опустошительных набегов на окрестности. Под Ардеей у них была большая неудача. В этом городе жил храбрый изгнанник из Рима Камилл, в несчастии отечества забывший уже свою личную обиду. Собрав рутулов, он ободрил их рассказом о слабой стороне галльского войска, вооружил их и ночью напал с ними на галльский лагерь. Нападение было совершено внезапно: отважные воины не встретили не только земляных окопов, но и часовых. Поражение галлов было жестоким. Все они пали жертвой римского мужества и собственной оплошности. Около этого же времени другой успех римского оружия ободрил упавший дух римлян. Воинственные туски, пользуясь несчастьем Рима, вторглись было в область Вейи и стали грабить окрестности, но спасавшиеся из сражения при Аллии, под предводительством ими самими избранного консула Цеди-ция, выступили против них и прогнали их с большим для последних уроном.
А между тем галлы не оставляли Капитолий. Многие из них, устав от бездействия, а еще больше по причине начинавшейся нужды (окрестности не могли уже больше доставлять средств), покинули Рим и пошли дальше на юг, в Апулию, но сам Бренн еще не потерял надежды взять цитадель. Он не отступил и тогда, когда летом, особенно же осенью гни-
с
Капитолийский холм.
иияжавиввэрвэев
ение многочисленных трупов вызвало эпидемию. Трупы сволокли в кучу и сожгли. Долго впоследствии место сожжения называлось у римлян галльским костром. Бренн все ожидал, что голод неминуемо предаст ему в руки и Капитолий со всем его отчаянным гарнизоном, и все богатства, сокрытые в нем. И действительно, голоде каждым днем больше и больше грозил осажденным. Вдруг приходит в крепость отрадная весть. Какой-то смелый юноша Понтий Коминий пробрался из Вейи к Тибру, в пробковой одежде переплыл реку, в темную ночь, никем не замеченный, вскарабкался по знакомым расщелинам в Капитолий и перед собранием старейшин рассказал о недавних успехах римского оружия, о собрании значительного войска в Вейи, куда со всех сторон стекаются остатки римлян и латинов и, наконец, о всеобщем желании в Вейях избрать Камилла диктатором. Засиял луч надежды для осажденных. Избрание Камилла признано всеми ими единодушно. Коминий, не медля, благополучно убрался тем же путем домой, гарнизон же увереннее стал глядеть на свое будущее, но в то же время, к несчастью, стал менее осмотрительным. В следующую же ночь он чуть не поплатился головой за свою оплошность. Галлы, заметив след Коминия, пустились осторожно и сами карабкаться на Капитолий. Отважные воины, перешедшие Альпы, теперь готовы были уже поздравить себя с успехом. В то время, как наверху защитники твердыни предались сладкому покою и даже забыли поставить часовых, кельты, прикрывая друг друга, поползли длинной вереницей. Вот они уже добрались до половины горы, вот приближаются к ее вершине. Никого не тревожит их приближение, даже псы или на этот раз потеряли свое чутье, или спали так же крепко, как их измученные нуждой хозяева. Но гуси, посвященные богине Юноне, услышали легкий шорох нежданных врагов, нарушивших покой ночи, и дружным гоготаньем выразили свою тревогу и неудовольствие. Первым проснулся Марк Манлий, бывший консул, названный впоследствии за спасенье Капитолия Капитолийским, и бросился к брустверу. Он прислушивается: нет сомнения в опасности; недаром этот неясный шорох и как будто сдержанный шепот... и вдруг перед ним из-за бруствера вырисовалась на темном небе исполинская фигура кельта. Но в то же мгновение от сильного удара Манлия враг исчезает и летит стремглав вниз; нескольких следующих за первым храбрый Манлий опрокидывает мечом, а между тем на его
Гуси с Капитолийского холма.
 Традиция сохранила один рассказ из истории этой осады, который получил мировую известность. Однажды ночью отряд галлов поднялся по крутому склону Капи-' толия. Варвары карабкались так тихо, что не только стража, но даже собаки ничего не слышали. Только гуси, посвященные богине Юноне, подняли гоготанье. Шум разбудил бывшего консула Марка Манлия, дом которого находился на Капитолии. Он бросился к обрыву и столкнул в пропасть первого галла, уже поднявшегося на вершину. На помощь Манлию поспешила проснувшаяся стража, и всех галлов постигла участь их головного воина. Марк Манлии стал народным героем и получил прозвище Капитолийского, что не помешало ему впоследствии пасть жертвой сословной борьбы. Этот рассказ так своеобразен, что не мог быть вьщуман целиком. По-видимому, в основе его лежит подлинное событие.
аввэвввавванвеааи
Вотивный щит. Иллюстри-
крик сбегаются воины — и враги отражены безвозвратно на всех пунктах. Спасен Капитолий, оплот Рима, спасены святилища и честь римского имени.
Хотя окрестности Рима не бездействовали и между Вейями и Ардеей то и дело обменивались встречами послы за послами, но еще решительный час не настал: Камилл не хотел действовать наудачу и с малыми силами, тем более что кельтов оставалось еще мно-/ го. Не получая больше сведений о том, что готовится в Вейях, гарнизон Капитолия снова приуныл и совсем потерял надежду увидеть на горизонте спасительные знамена родных легионов.
Отступление галлов. И было от чего упасть духом защитникам Капитолия; над ними разразилось
такое бедствие, от которого не спасают ни меч, ни латы, от ко-
рует легенду о взвешивании галлами золота из Капитолия.
торого теряются силы, сокрушается мужество и леденеет кровь в жилах. Голод со всеми ужасными его последствиями — истощением, отчаянием и мучительной смертью, каждый день стал вырывать новые жертвы из немногочисленной дружины, отстаивавшей Рим. Остававшиеся в живых едва таскали на себе оружие или уже грызли свои кожаные щиты. Наконец, на седьмой месяц осады полуживые остатки гарнизона вступили в переговоры о сдаче Капитолия. Сами галлы не без удовольствия поспешили воспользоваться предложением: они тоже немало потерпели от нужды и болезней, да к тому же венеты напали на их итальянские владения. Одним словом, Бренн рад был с честью выйти из своего затруднительного положения. Он назначил гарнизону 1000 фунтов контрибуции и, не встретив никакого возражения, заключил договор.
До сих пор мы держались того изложения событий, которое, очевидно, носит на себе характер исторической достоверности. Теперь следует предание, в котором истина так перемешана с вымыслом, что трудно отличить первую и решить, насколько участвовала в предании фантазия, возбужденная национальной гордостью римлян. Изложим в нескольких словах главнейшие идеи этого предания.
Квинт Сульпиций (вероятно, тот самый, который командовал римлянами в несчастной битве при Аллии) с собран-
OOOSOM 266
ииаввавввмииаеи
ным золотом явился к Бренну. Окруженный толпой военачальников, галл принял его надменно. Нашли, что золота недостает по уговору: Бренн допустил фальшивые весы. Римский уполномоченный заметил неправду и жаловался на обиду. Тогда Бренн бросил на весы свой тяжелый меч, воскликнув с презрением: «Горе побежденным!» («Vae victis!»). Надо было доставить еще немало золота. Римлянки охотно отдали свои последние драгоценности. Но галлам не удалось уйти из Рима с добычей. Нежданно явился с войском Камилл и, опрокинув весы с восклицанием: «Римляне платят железом, а не золотом!» — устремился на врагов. Сеча была жестокая. Галлы не устояли и, бросив золото и остальную добычу, поспешно отступили от Рима. Камилл, говорят, настиг их на Габинском пути и в этой второй битве смял и уничтожил их окончательно. Сомнительно, чтобы именно так окончилось нашествие на Рим галлов. Каким образом Камилл с многочисленным войском (выше сказано, что галлов оставалось немало) мог войти в Рим, не замеченный ни своими, ни неприятелем? Быть может, галлы уже были на обратном пути из Рима и Камилл напал на них из засады, как при Ардее. Но и эта битва едва ли была успешной для римлян, потому что по другим данным оказывается, что галлы ушли из Рима с выкупом и со всей прежней добычей. Предание говорит (389 г. до н. э.), что отнятое у галлов золото закопали под престолом Юпитера. Действительно, впоследствии в этом месте найдены не 1000, а 2000 фунтов золота. А может быть, эта сумма составила капитал, который накопился из пожертвований на храм и который во время нужды был римлянами взят, а потом опять возвращен.
После отступления варваров сенат и плебейство собрались на развалинах отечества. Город имел весьма плачевный вид: кучи мусора и пепла, разрушенные жилища, разбитые храмы, обломки статуй, повсюду следы грабежа и запустения. Трибуны еще с большей настойчивостью потребовали переселения в хорошо устроенный и надежно укрепленный город Вейи. Все плебейство стояло на том же. Но со всем красноречием и со всей диктаторской властью выступил против Камилл. Он напомнил римлянам о недавнем содействии богов, о родных жилищах, обо всех священных обычаях старины, которой Рим служил живым напоминанием. Еще не кончил диктатор своей речи, когда пришла с караула городская смена. Центурион скомандовал: «Стой! Составь знамя! Вольно! Отдохнем-ка здесь, ребята!» — прибавил центурион.
 Осада Капитолия длилась 7 месяцев. Осажденные страдали от голода, но и положение осаждавших было немногим лучше. Из-за недостатка продовольствия и летней жары среди них начались болезни. Вдобавок к этому галлы получили известие, что в их области вторглись венеты. Поэтому, когда римляне предложили начать мирные переговоры, галлы охотно на них пошли. Согласились на том, что они уйдут из Рима после уплаты им 1 тыс. фунтов золота. Получив выкуп, враги действительно ушли из римской области и при отходе подверглись нападению римского войска, которое было вновь сформировано вне Рима за время осады Капитолия. Войском этим командовал герой вейской войны М. Фурий Камилл. Галлы, по-видимому, понесли некоторые потери.

 Уход галлов еще не озна- СлОВЗ ПОДОСПвЛИ КСТЗТИ. Диктатор ухваТИЛСЯ 33 НИХ И укачал, что всякая опасность для зал на них слушателям как нз несомненное заявление бога-Рима миновала. Несколько МИ ВОЛИ, СХОДНОЙ С его собственным желанием. И Все С0-раз после этого они вторга- брзние решило, что не следует покидзть родной город, если лись в Лаций и проникали до уж того хотят сами боги. Так Камилл и советом, и делом явил -Южной Италии, но вторично ся вторым основателем Рима. Восстановление города по-захватить Рим им уже не уда- шло необыкновенно быстро, сенат содействовал этому все-лось. Только в конце 30-х гг. ми силами и средствами. Всякий строился, где и как хотел, IV в. римляне заключили с и возобновленный Рим вышел еще в более неправильном ними мир.	виде, чем был прежде. Для поддержания населенности го-
род принял в свой состав капенатов, вейенцев и фалерий-цев, образовав из них 4 новых трибы, так что с этих пор число триб увеличилось до 25.
ПЕРИОД ТРЕТИЙ, ДО ПУНИЧЕСКИХ ВОЙН (390—264)
Не мужеством духа, не римлян геройством Картина грядущих событий полна.
Нет, люди бессильны перед Промыслом Божьим;
Воли Верховной печать в ней видна.
Войны С СОСЕДНИМИ НАРОДАМИ
е без мудрой предусмотрительности, не без отважной предприимчивости продолжал римский сенат править кормилом государства; и юношество не без самоотверженности сражалось за благо и це-
лостность любезной отчизны, но тем не менее в различные времена, особенно же во время нашествия на Италию галлов, ясно виден перст Божий, указывающий Риму путь к спа
в
сению и приводящий к неожиданно благоприятной развязке
таких событий, в которых теряются все человеческие сооб-
Зевс из Сатрикума (Сатрика), конец VI — начало V в. до и. э.
ражения. Напади галлы на Рим немедленно после первой своей решительной победы — конечно, исчезли бы с лица земли и Капитолий, и сенат и, быть может, весь римский на-
род. Ни помощь из Вейи, ни храбрость Камилла не отврати-
ли бы неизбежной гибели. Но галлы промедлили, не воспользовались плодами победы — и государство возникло из развалин и, благодаря своему в основании крепкому составу скоро опять восстановило свой на время утраченный перед соседями перевес. Два-три дня промедленья — и обстоятельства изменились в пользу Рима. Как дикий поток, вырвавшись из естественных преград, наводняет окрестность,
затопляет богатые нивы, заносит их камнем и песком, нисп- Гаврские горы.
ровергает границы, так опустошительным потоком наводнили кельты Северную Италию, Лаций и земли соседних народов, разъединили их, частью уничтожили, ниспровергли существовавший общественный порядок. Но минует бедствие, прилежный земледелец снова отыскивает свое поле, очищает его, удобряет и готовит под ниву; так по окончании бурного нашествия кельтов народы Италии опять встрепенулись, окрепли и принялись поправлять города, принялись за устройство своего государственного и общественного быта. Впрочем, нашествие оставило местами неизгладимые следы опустошения: многие города навеки исчезли в развалинах, а жители их погибли или в пламени, или в рабстве. Союз латинских городов почти совсем распался. Зато иные города, защищенные крепкими стенами, после того, как галльская буря пронеслась над ними, расцвели еще больше прежнего. Так, Пренеста стала с этого времени владычицей над восемью подчиненными городами; другие города группируются вокруг Тибура, защищавшего их в тажелую годину всеобщего бедствия. Больше всех пострадали от галлов эквы, когда варвары ринулись в Апулию. После полученного удара эквы уже не могли оправиться. Вольски, напротив, оправились почти немедленно и потому теперь стояли против Рима почти в прежнем своем могуществе. Очевидно, что если Риму после тяжелых испытаний снова удалось восстановить свой перевес над соседями, то этого он достиг не без значительной борьбы с ними. Прежде чем продолжать повесть о дальнейшем гражданском развитии Рима, необходимо проследить ход военных событий, от успешного окончания которых зависела судьба самого римского государства.

 Внешнее положение Рима, столь укрепившееся к началу IV в., после галльского нашествия резко ухудшилось. Все старые враги подняли голову: этруски, эквы, вольски. Даже союзники Рима герники и некоторые латинские города решили воспользоваться создавшимся положением и попытались сбросить гегемонию римской общины. Около 50 лет тянулась борьба Рима за восстановление своего старого престижа. Сила оружия и военные реформы были здесь только одной стороной дела. Рядом с ними римское правительство прибегает к другим мерам укрепления своего положения. Эти меры, имевшие огромное значение в дальнейшем завоевании Италии, сводились к основанию колоний и дарованию прав римского гражданства подчиненным общинам.
Однако основным средством Рима в борьбе за гегемонию в Нации и прилегающих областях была война.
Как ничтожно было население Рима тотчас после ухода галлов и как велик был в нем упадок духа, видно из следующего предания. Жители Фидены и Фикулея, ничтожного местечка, вздумали напасть на беззащитный Рим. Их внезапное появление перед городом привело жителей последнего в такое замешательство, что они все столпились у противоположных городских ворот, не зная, что предпринять. Их замешательство продолжалось и тогда, когда пришельцы объявили, что они явились не с неприязненной целью, а напротив, для того, чтобы получить в Риме право гражданства и вступить с гражданами его в семейные узы. Одна рабыня по имени Тутула вывела римлян из недоумения: она посоветовала им одеть ее и других рабынь в приличное платье, отправить их в знак дружбы и согласия в стан пришельцев и ожидать ночью, когда, воспользовавшись удобной минутой, она подаст городу условный знак. Так и было сделано. Поданному знаку римляне устремились из города ночью на опьяневших или спавших пришельцев и, говорит предание, всех их перебили.
Во всех опасностях, грозивших Риму извне, Камилл был неусыпным стражем. Он не только вдохновлял воинов своим геройским мужеством, но, пользуясь плодами приобретенного опыта, внес в военное устройство римлян такие важные улучшения, которые дали римским легионам перевес не только над соседними народами, но даже и над галлами.
Изменения в устройстве римской армии и их значение. Галлы имели обыкновение вступать в битву густыми толпами, начинать ее легкими метательными копьями и потом уже хвататься за длинные мечи. Но оружие их, железное и плохого закала, очень часто гнулось, ударяясь в римские щиты и шлемы, и надо было его опять выпрямлять. Камилл оставил в римском войске короткие мечи из отбитой (но не при жаре кованной) меди. Они имели преимущество перед длинными, но слабыми неприятельскими мечами. Зато легковооруженным он дал галльские метательные копья. Их длинные, тонкие острия легко проникали в тело, но, загибаясь при ударе в твердый предмет, не могли уже во второй раз быть употреблены в дело. Тяжеловооруженным во вторых и третьих рядах он дал копье, которое, как выше было замечено, впоследствии было значительно изменено. Это оружие собственно римского изобретения воины метали в неприятеля изо всей силы и притом с расстояния не более 10—20 шагов. Это надежное ко-
пье было футов 6—7 длиной с медным четырехгранным оконечни-ком, прикрепленным к медной же трубке, охватывавшей древко до половины. Древко было или четырехугольное, или круглое, и обыкновенно делалось так солидно, что воин такое копье мог употреблять и для пускания влет, и для удара. У солдата было обыкновенно два таких копья (пилума). Римляне чрезвычайно искусно пользовались этим оружием: умели быстро и сильно устремлять его, одно за другим, в наступающего врага или придерживали второе для схватки на близком расстоянии. Действие этих копий было, говорят, ужасно и часто решало битву, если вся сомкнутая шеренга вдруг устремляла
метание пилума.
свои копья и они летели, как молния, через короткое расстояние, разбивали неприятельские щиты и латы, а за ними быстро следовал второй такой же полет, или весь строй бросался на врага с обнаженными мечами. Камилл усовершенствовал и щит. Из небольшого и круглого, каким он был до сих пор, Камилл его сделал четырехугольным, 4 фута длиной и 3 — шириной. Щит состоял из искусно сбитых досок, обтянут снаружи крепкой кожей, по краю — медью и с медной же выпуклостью посередине.
Еще важнее были перемены, которые Камилл ввел в боевой порядок войска. Он начал строить войско перед битвой отдельными манипулами, или, как говорили в то время, вквин-кунском порядке, т. е. в порядке, напоминающем римскую цифру 5 (V). Он ставил 15 манипулов (в каждом из них было 6 шеренг по 10 человек) в первую линию, оставляя между каждыми двумя манипулами столько свободного пространства, сколько было бы нужно, чтобы поместить между ними третью; следовательно, в первой линии оставалось таких свободных пространств 14 или, если в битве участвовало два легиона, как обыкновенно, то 30 манипулов и между ними 29 пространств. Так же точно располагал Камилл и следующие линии войска, но относительно предыдущей таким об-
 Самым упорным и опасным врагом Рима в этот период были вельски. Воины с ними, если верить источникам, продолжались с перерьвами 50 лет (от 389 до 338г.).
Д вижение против Рима возглавлялось городами Анцием и Сат-риком при поддержке латинской колонии Велитр. Уже в следующем году после галльского погрома вольски начали наступление и проникли до Ла-нувия почти в центре Лация. Камилл нанес им поражение. В 386 г. вольски находились в союзе с латинами и герниками. Камилл разбил их у Сатрика и взял город штурмом. В 385 г. вольски при поддержке латинов и серников начали новую кампанию и снова потерпели поражение. В 379 г. вольски возобновили воину. В ответ два римских войска в следующем году начали одновременное наступление. Территория вольсков была беспощадно разграблена и опустошена. Однако упорного врага нелегко было сломить: в 377 г. вольски опять появляются под Сатри-ком. Римляне отогнагм их к Акцию. В это время между воль-сками и их союзниками латинами начались раздоры: утомленные войной анц иаты решили сд ать город, тогда как латины настаивали на продолжении борьбы. Латины отступили в свои районы, а жители Анция подчинились римлянам.
разом, чтобы в каждое свободное пространство ее глядел манипул следующей линии. Легковооруженные располагались в четвертой и пятой линиях, но начинали битву все-таки они же, выдвигаясь свободно вперед и отходя тем же путем на свое место. Правда, при этом новом построении боевого порядка ослаблялась совокупная сила нападения сомкнутого строя, но зато искусству каждого отдельного воина представлялось больше простора, тем более что и в шеренгах воины были раздвинуты несколько больше прежнего. Воин мог теперь действовать свободно на пространстве 6 футов, а прежде он был стеснен на половине этого пространства. Камилл надеялся, что личное мужество римлян не допустит врагов ворваться в свободные места между манипулами и пробиться в середину войска. С другим войском вводить такой порядок было бы, пожалуй, делом опасным, но римский воин, гордый своими победами и водушевленный мыслью о своем увенчанном славой отечестве, не посрамил своей чести и оправдал доверие.
Очевидно, Камилл придумал описанный порядок против густых галльских фаланг, вооруженных мечом. Он таким образом успел ослабить силу первого натиска этих фаланг и, так сказать, раздробить эту силу. Когда части фаланг устремлялись в пространства между манипулов, то их встречали манипулы второй линии, а манипулы первой линии, мгновенно повернувшись к ним лицом, поражали их с обеих сторон мечами, и галлы со своими длинными мечами вовсе были лишены свободы действия.
Камилл испробовал новый боевой порядок в войне с соседними народами (389 г. до н. э.). Вольски подступили к городу Ланувию, находившемуся на южной стороне Альбан-ских гор. Римляне могли отправить на помощь союзному городу только один легион. Этот слабый отряд, не будучи в состоянии держаться в поле, отступил на соседнюю гору Ме-ций, где и был окружен многочисленным неприятелем. Узнав об этом, сенат избрал диктатора. Опять был избран мужественный Камилл. Он немедленно собрал ополчение, большей частью из знатнейших граждан, и приготовился к походу. Быстрое приближение римского войска, а еще больше имя Камилла распространили ужас в неприятельском стане. Неприятель укрепился окопами и засеками. Диктатор зажег их деревянные постройки, и в то время, как ветер яростно разнес по лагерю огненный вихрь, римские легионы устреми-
asssssaaaasssassss
лись в сечу и после упорного сопротивления вольсков рассеяли их. Отсюда победитель пошел прямо на выручку города Бола, осажденного толпами эквов. Эквы разбежались, лишь только услышали, что на них идет Камилл. Теперь диктатор мог свободно двинуться к северу в Этрурию, потому что этруски завладели двумя городами, Сутрий и Непете, находившимися у выхода из Цимин-ского леса. Он напал на них совершенно неожиданно, сначала в Сут-
рии, а потом в Непете и поразил их порознь. Совершив торжественный въездв Рим, диктатор в обоих последних упомянутых городах основал римские колонии. Сутрий и Непете стали, таким образом, передовыми укреплениями Рима. Три года спустя (386 г. до н. э.) Камиллу в звании консула-трибуна пришлось опять сразиться с вольсками, именно с воинами Анция, усиленными отрядами, состоящими из герников и латинов. Вместе с союзниками вольски штурмом взяли Сутрий, ключ к Помптинской области, и встретили римлян с такими значительными силами, что легионы пришли было в замешательство. Но Камилл схватил знамя и сам бросился вперед. Пример вождя увлек и самых робких. Куда устремлялся Камилл, где сиял его шлем, там пятился неприятель и улыбалась римлянам победа. Но левое крыло римлян ослабело. Еще немного г- и оно, быть может, совсем бы уступило перед натиском врагов, но Камилл явился вовремя к нему на помощь. В пылу битвы сражавшиеся не заметили, как небо затянулось черными тучами и собралась гроза. Скоро за раскатами грома и свирепым гулом бури не стали слышны ни команда, ни воинственные кличи, ни треск щитов и стук оружия. А буря гремела сильней и сильней. Наконец, ливень разлучил сражавшихся. Обе стороны оставили место битвы, затопленное дождевыми потоками. Вольски проиграли победу. Это можно сказать потому, что герники и латины потянулись спокойно домой, они же бросились искать спасения от римлян за крепкими стенами города Сатрик. Они, впрочем, не спаслись: Камилл преследовал их по пятам, с ними ворвался в город и взял его штурмом. И здесь также была
Амфитеатр Сутрия.
 Этруски были старым противником римлян. Они одними из первых постарались воспользоваться временным ослаблением Рима.
Прежде всего восстали Фидены. Это движение было быстро подавлено: римляне взяли и разграбили город. В 389 г. сильное этруское войско осадило Сутрий, находившийся под римским влиянием с конца 90-х гг. Город обратился за помощью к Риму, но помощь эта опоздала, и Сутрий был вынужден сдаться. В это время подошел со своим войском Камилл. Он стремительно напал на этрусков, грабивших город, разбил их и вернул Сутрий его жителям.
sssssssassissssses
основана римская колония для охраны недавних римских завоеваний и для разобщения враждебных друг другу городов — Лану-вия и Анция.
Победа диктатора Авла Корнелия Косса в следующем году, казалось, еще больше должна была бы обеспечить спокойствие в соседней Риму стране, на деле же вышло не так. Обе общины, опасаясь угроз Рима, вовлекли в свой союз Велитру и могущественную Пренесту и готовились положить конец возраставшей силе Рима. И они сначала преус-
Храм Фортуны в Пренесте.
 В 386 г. этруски напали на Сутрий и Непете. Благодаря измене антиримской партии этрускам удалось захватить Непете. Сутрий также находился под угрозой падения: часть города была уже взята. Но римляне освободили оба города и прогнали этрусков. Изменники из этрусской партии в Непете были казнены. Основание в 383 г. латинских колоний в Сутрии и Непете укрепило положение Рима в Южной Этрурии.
пели в своем намерении. В том же году легионы потерпели в сражении с ними неудачу, а несколько лет спустя союзники овладели городом Сатриком и беспощадно перебили в нем всех римских поселенцев. Положение римлян стало затруднительным, взоры снова обратились на испытанного стража и защитника города (381 г. до н. э.). Несмотря на старость и болезни, Камилл ополчился за славу отечества. В звании консула-трибуна вместе со своим юным, пламенным товарищем Луцием Фурием Медуллинном, Камилл немедленно вышел в поле. Встретив неприятеля, он думал действовать осторожно, потому что врагов было много, но его пылкий товарищ вступил в битву. Камилл остался с частью войска в лагере. Битва прошла неудачно, военное счастье обернулось против римлян. Уже неприятель пробился к римским окопам, тут престарелый герой, презрев свою физическую немощь, восстал во всеоружии мужества, вывел последние когорты и отбил врага. Уже не думая о добыче, последние старались только отступить с меньшей потерей. Камилл двинулся отсюда на Тускул, чтобы наказать его за то, что он прислал своих граждан в ряды врагов Рима. Что же Камилл увидел здесь? Ворота город-
ские настежь, жители при их мирных занятиях, дома приготовлены к радушному приему пришедших гостей. Точно как будто никогда и не нарушалась старинная дружба, соединявшая прежде Тускул с Римом. Прием обезоружил маститого героя: не о наказании и не о применении к горо-
ду сурового военного права мог он теперь думать. Своим личным влиянием в сенате Камилл выхлопотал Тускулу восстановление его прежнего союза с Римом и дарование жителям прав римского гражданства.
В 380 г. пренестинцы значительными силами вторглись в римские пределы. Опустошив селения по пути, они проникли до самого города, в котором внутренние раздоры граждан помешали скорому сбору войска. Находясь в бедственном положении, Рим прибегнул к решительному средству, т. е. избрал диктатора. На этот раз выбор пал на Тита Квин-кция из знаменитого рода Цинцинната. Никто не осмелился противоречить, когда диктатор назначил набор. А враги между тем угрожали Риму уже с берегов незабвенной речки Аллии. Здесь же диктатор сразился с ними и одержал блистательную победу. Воспользовавшись ее плодами, Квинкций за 9 дней завоевал 9 городков, зависевших от Пренесты. Совершив свой триумфальный въезд в Рим на 20-й день своей службы, диктатор в Капитолийском храме сложил в дар богам свой золотой венец в 2 1/2 фунта. Он и в позднейшее время хранился здесь в числе древнейших приношений. На прикрепленной к нему дощечке читали следующую надпись:
 В середине 80-х гг. латины в союзе с вольсками и герниками были разбиты Камиллом. Несколько лет спустя (в 382 г.) пренестинцы вместе с вольсками захватили римскую колонию Сатрик.
«Угодно было то Юпитеру и всем богам, Чтобы в девять дней диктатор римский Титус Квинкций И девять вражьих покорил бы городов».
Вероятно, Пренеста заключила с Римом мир, хотя и невыгодный. Потому и он был нарушен в следующем году, когда римлянам не посчастливилось на поле брани.
Вольски опять взялись за оружие, завлекли римское войско в засаду и взяли штурмом римский лагерь. Остатки римского войска прибежали в Рим в самом плачевном виде. Говорят, что победители не пошли дальше, хотя этому плохо верится, потому что римляне только через год собрались с силами, чтобы отомстить вольскам за понесенные поражения. В этот раз вольски выступили против римлян не одни, а в союзе с войском, пришедшим к ним из Пренесты и из Лация (377 г. до н. э.). Но и римляне двинули сильное войско под начальством консулов-трибунов. Битва при Сатрике была упорной и кровопролитной, но в первый день она не решилась ничем: страшный ливень и буря разлучили сра-
--------------- 275 оооооо
аав«ааавви®яаавэ
Развалины и порт Акция.
жавшихся. На второй день атака, произведенная римской конницей решила дело. Римляне победили. Неприятель бросился в Сатрикум, оттуда далее в Акций и не знал, что предпринять. Жители Акция стояли на том, чтобы заключить с победителями мир, а латины требовали употребить все усилия, чтобы продолжать войну. Последние остались при своем намерении и потому двинулись обратно в Сат-
рик. Не надеясь удержаться в нем в случае нападения, они подожгли город — и запылали дома, храмы и алтари. На своем дальнейшем пути они внезапно ворвались в открытые ворота Тускула и бросились на штурм городской цитадели, но здесь римляне настигли их и истребили. Несколько лет длилась эта война, не раз осаждали Велитру, но хотя по причине гражданских раздоров Рим и не мог выставить все свои силы, однако же война кончилась для него успешно: и Велитра, и Пренеста, и Анций должны были признать над собой господство Рима.
Римские историки упоминают, что было еще одно вторжение галльской орды, что в битве с ней маститый страж Рима в последний раз извлек меч свой на славу отечеству и еще раз свежими лаврами победы увенчал свою убеленную годами голову. Описанная ими битва едва ли действительно происходила, потому что весь ход ее чрезвычайно похож на другую битву, происходившую, по достоверным источникам, лет 20 спустя. И смело можно думать, что национальное чувство хотело этой выдумкой прославить закат жизни велико-
го героя, распространить вокруг потухавшего светила мягкие тона вечерней зари, чтобы имя Камилла представлялось отдаленным потомкам в свете сверхчеловеческой славы. Впрочем, и без помощи фантазии имя это лучезарно сияет последними великими подвигами Камилла на пользу граждан, особенно же тем, что он, а не кто другой, примирил граждан между собой и положил конец междоусобиям, долго терзавшим Рим.
Борьба сословий за равенство прав
От нашествия галлов пострадали более или менее все римские владения. Опустошение оставило глубокие следы; от нужды не скоро смогли оправиться не только бедные классы граждан, но даже и средние, зажиточные. До всеобщего бедствия быт как городского, так и сельского сословий заметно улучшился. Земледелец, которого редко тревожил неприятель, почти каждый год собирал обильные жатвы. Подобные войны обогащали и казну, и войско. Обедневших граждан выселяли в колонии и давали им средства к существованию за счет покоренных земель. Потому-то и законы о долгах, записанные на XII таблицах, не казались жестокими: их редко приходилось применять наделе. Теперь, после нашествия галлов, обстоятельства изменились. Волей-неволей нужно было тут отстроить разрушенное жилище, там — поправить опустошенное, запущенное поле. Подорожали и строительный материал, и семена для посева, и необходимейшие жизненные припасы. Пострадали и богатые люда сравнительно с бедными еще больше, потому что медные деньги спасти от галлов было нельзя, но зато у них все-таки оставалось больше средств исправить положение: кредит у соседей, государственные земли и т. п. Они так скоро смогли поправить свои финансы, что собрали и внесли значительные суммы для пополнения храмовых сокровищ, похищенных неприятелями, для важных построек в Капитолии и для других целей. Кроме того, у них было немало работ для обработки полей и в то время, как бедные граждане совсем разорились от последних войн, не видя конца походам. Потому-то последним оставалось одно только средство для выхода из сложившихся обстоятельств — займы. С тяжелыми займами настали и все их печальные последствия: высокий процент, неуплата в срок, наказание по закону. Основание закона о долговых взысканиях оставалось все то же, о котором и выше было упомянуто: заем обеспечивался личной свободой гражданина. Правда, последний не утрачивал ни гражданских, ни имущественных прав на все время залога и, уплатив долг, разумеется, ничем больше не отвечал перед заимодавцем, но дело в том, что при высоком проценте весь доход с имущества шел не в карман должника, а на покрытие этого процента. Так как в монете ощутился значитель-
 Результаты галльского на* шествия для Рима были очень велики и в конечном счете положительны. Экономический кризис обострил сословно-классовую борьбу и тем самым доставил плебеям решительную победу. Поражение при Аллии и разгром города вызвали необходимость в создании новой системы укреплений и явились исходной точкой военной реформы, сыгравшей огромную роль в дальнейшей истории Рима. Наконец, резкое ухудшение внешнего положения государства в 80-х гг. послужило мощным стимулом к мобилизации всех сил римского народа и привело к тому, что маленькая община на Тибре к середине IV в. превратилась в самое крупное государство Средней Италии, занимавшее вместе с союзниками территорию более 5 тыс. кв. км. Все эти факты сыграли решающую роль на следующем этапе римской истории — на этапе борьбы за Среднюю Италию.
0^0000000000000^00
 Законодательство ХИ таблиц сохраняет разделение на патрициев и плебеев. Однако весь внутренний смысл законодательства уничтожает сословное деление, заменяя его имущественным. Теперь уже противополагаются не столько патриций и плебей, родовитый и неродовитый, сколько состоятельный (assiduus) и несостоятельный (proletarius). За нанесение имущественных ущербов налагаются суровые кары: штрафы,телесные наказания, общественный позор и смертная казнь.
ный недостаток, то в Рим явились богатые иностранцы, начавшие свою деятельность под видом и на кредит солиднейших аристократических римских фамилий. При этом в пользу богатых всеобщее финансовое затруднение допустило процент на занимаемые суммы более или менее, но все-таки выше назначенного XII таблицами. Следствием этого стала несостоятельность многих, повторявшаяся чаще и чаще, и дома богачей опять наполнились стоном закабаленных должников, как в былое время, перед уходом народа на Священную гору.
В это тревожное, смутное время из среды аристократов больше всех выделялся Тит Манлий Капитолийский, спаситель Капитолия. Еще будучи юношей, он прославился храбростью, чему были свидетелями две пары доспехов, снятых с убитых им врагов. В зрелом возрасте между прочими его трофеями красовались десятки дарованных ему наградных больших и малых венков. Наконец, перед нашествием галлов он служил в звании консула. Теперь честолюбие его требовало новой пищи. Он чувствовал в себе много сил на великие дела и жаждал отличий и почестей. А между тем все его попытки добиться высоких званий оставались без успеха, только на Камилла, на одного Камилла, его личного врага, судьба щедро сыпала свои дары, славу, богатство, почести, лавры. Чувствуя себя забытым и как бы отверженным, Манлий внимательнее вглядывался в быт многих своих бывших соратников из плебеев и не раз видел, как согнутые под бременем долгов, они немилосердно преследовались законом для удовлетворения алчных заимодавцев. Возмущенный однажды при виде храброго центуриона, которого вели связанным за долги, Манлий заплатил за него. Толпа приветствовала благодетеля громкими словами признательности за то, что он спас честь и свободу храброго воина. Вдохновленный признательностью Манлий немедленно продал лучшее из своих имений и сказал, обращаясь к народу, что пока у него останется хоть один асе, он не допустит римлянина идти за долги в рабство. Такими поступками Манлий заслужил имя народного патрона. Каждый день его дом, находившийся в Капитолии, осаждали толпы граждан. Многие приходили поглядеть на удивительного человека, а сотни облагодетельствованных им — выразить ему свою признательность. В таких случаях Манлию, конечно, не раз приходилось высказывать народу свое неудовольствие на аристократическую партию в Риме. Он
0000^0 278 -----
sagsaassgsssssHess
сильно порицал подать, наложенную на граждан для того, чтобы пополнить то золото, которое было взято из храма Юпитера для уплаты галлам. Неудовольствие перешло и в народ и росло так быстро, что уже начинали поговаривать о том, не справедливо ли будет отнять у казначейства те суммы, которые, для названной цели, народ снес туда, добыв их кровавым трудом?
Сочувствуя положению бедных классов, Манлий старался помочь им не словами, а делом. Он предлагал сенату для погашения долгов граждан продать государственные земли и из вырученной суммы удовлетворить заимодавцев. Курии отвергли это предложение, и тогда брожение в народе грозило перейти в открытое восстание. Все это было в пятом году после галльского опустошения. Диктатор Авл Корнелий Косс, только что победоносно возвратившийся из похода на вольсков, решился в опасном положении государства применить свою неограниченную власть. За подстрекательство граждан и за дерзкое порицание распоряжений отцов государства Манлий был посажен в темницу. Но толпы плебеев не покидали места заточения своего благодетеля. Чтобы ослабить народное волнение, сенат выслал из Рима колонию в Сатрик; но место колонии, бедность полей и опасное положение колонистов среди враждебных и воинственных племен только увеличили раздражение римского народа. Против отцов государства послышались обвинения в коварстве, стали говорить, что переселение части граждан было предпринято сенаторами не для благоденствия колонии, а напротив, для того, чтобы подвести ее под меч враждебных соседей. Толки эти впоследствии, к несчастью, оправдались на самом деле. Толпы, собиравшиеся у темницы, в которой сидел Манлий, ни днем, ни ночью не покидали своего места. Поговаривали уже о том, чтобы силой освободить заточенного благодетеля. К тому же сенат не мог представить никаких законных юридических свидетельств против Манлия и потому, не желая доводить до крайности раздражение народа, велел выпустить узника.
После победы, одержанной над правительственными аристократами, Манлий еще деятельнее стал искать меры к облегчению быта народа. По ночам стали собираться у него дома его многочисленные приверженцы, происходили тайные совещания, готовили, говорят, оружие. Двое народных трибунов, вероятно, стоявших больше за выгоды патрициев,
Мильный столб.
 Первое место в государстве по-прежнему за патрициатом, но решающее слово в важнейших вопросах внутренней и внешней политики теперь принадлежало уже не центуриатным, а три-бутным комициям, большинство которых составлял сельский плебс. Демократизация римской конституции и политическое оформление плебса продолжались.
ggSSSBBSSSHS^HSSHB
нашли достаточный повод отдать Манлия под суд. Может быть, им хотелось только удаления из Рима этого человека, ибо его противозаконные намерения свергнуть существовавший государственный порядок становились с каждым днем яснее. Они не заключили его в темницу, хотя и имели достаточную на это власть, но потребовали его к ответу в собрание центурий на Марсово поле. Здесь он стал перед собранием один, покинутый своим родом, даже соб-
Опорные сооружения в долине Ариси для Аппиевой дороги.
ственными братьями, но зато в виду спасенного им Капитолия. В свою защиту он указал на сотни сограждан, которым он возвратил имущество и свободу, указал на тех из бывших соратников, которым собственной кровью спас он жизнь. Тридцать трофеев, добытых им в жарких сраженьях, сорок почетных наград, полученных им за военные подвиги, показал Манлий центуриям. Потом, ударив рукой в грудь, испещренную почтенными рубцами, а другую подняв к Капитолию, Манлий громко воззвал к богам, напомнил им, как он в страш-
ное время спас их святилища и храмы и молил не покинуть его теперь, когда покидают его люди, облагодетельствованные им. Речь произвела такое впечатление, какого и можно было ожидать. Забылись выдвинутые против него обвинения, Манлий был оправдан и с торжеством в сопровождении радостных восклицаний народа возвратился домой.
Что после этого Манлий стал действовать еще смелее, стал стремиться к высочайшему в государстве значению, а может быть, даже единодержавству, в этом, кажется, нет никакого сомнения. Он содержал вооруженных людей в Капитолии и искусно увеличивал число своих приверженцев такими людьми, которым терять было нечего, но такими действиями он утратил сочувствие лучшей части плебейства. И как раз в это время случилось могучему Камиллу быть избранным в диктаторы. Под его защитой уголовные квесторы возобновили обвинение Манлия в государственной измене и потребовали на суд в собрание курий. Должно быть, курий, потому что заседание было уже не на Марсовом поле (обыкновенном месте собрания центурий), а у Номентанских во-
рот, в Потелинской роще. Здесь уже не было для Манлия ни горячих сердец, проникнутых признательностью к нему, ни спасенных им граждан, сам Капитолий был скрыт за восточными возвышенными частями Рима. Здесь осуждаемый стоял лицом к лицу с законом и с оскорбленными им правами господствовавшей партии. Собрание вынесло ему, против определения XII таблиц, смертный приговор (384 г. до н. э.).
Диктатор принял все меры, чтобы никто не мог оказать Манлию помощь, чтобы народ не вздумал разорвать его оковы, чтобы судьи могли беспрепятственно сбросить его с Тар-пейской скалы. По другим сведениям оказывается, что героя столкнул с Капитолия какой-то подкупленный раб именно в ту минуту, когда Манлий приготовился защищаться. Как бы ни было, но на Камилла не может пасть обвинение в жестокости: он как диктатор исполнил свою обязанность, устранил возможность нарушить спокойное обсуждение дела в собрании курий; если же приговор курий превысил определение, назначенное в законах XII таблиц, то ответственность в этом лежит на самих же куриях, а не на Камилле. После казни несчастного Манлия дом его был разрушен до основания и вместе с тем постановлено: впредь никому из патрициев не сметь строиться на Капитолии. Плебеям это с давнего времени было запрещено.
Гай Лициний Столон и Луций Секстин. Господствующее сословие извлекло для себя выгоду из впечатления, которое произвела на народ казнь Манлия. Патриции опять присвоили себе занятие высших государственных должностей, так что только раз или два мы видим плебеев в звании военных трибунов. Патриции же воспрепятствовали цензорам обнародовать сумму долгов, лежавших на гражданах, и ввести более правильное распределение поземельных податей. Наконец, законами о долгах патриции пользовались во всем их суровом применении и даже старались содействовать тому, чтобы долги стали для народа еще обременительнее, а через это, чтобы все плебейство было у них в руках. Так, несмотря на внешнее могущество Рима, на блестящие победы, которыми гремел он вокруг, тайный червь неурядицы точил его сердце и грозил полным разрушением государственного тела. Но и здесь республика была спасена здравым смыслом и крепкими силами граждан и из-под бурь и гнета нужды и притеснений снова выведена на путь закона и гражданского развития.
 Как и прежде, во главе недовольных плебеев, разоряемых военной службой, набегами врагов и обремененных долгами, становились демократически настроенные и честолюбивые люди из патрициев или плебеев. Большей частью это были консулы и диктаторы, отличавшиеся в походах и пользовавшиеся расположением войска. Таков, например, был герои галльских войн Марк Манлий Капитолийский, спасший Капитолий от захвата галлами. Манлий освободил сидевших на его землях клиентов, привлек на свою сторону обедневших плебеев и вместе с народными трибунами агитировал за реформу долгового права и раздел общественной земли между малоземельными плебеями. Попытка Манлия захватить власть не удалась. Обвиненный патрициями в стремлении к тирании Манлий был осужден и сброшен с Тар-пейской скалы (384 г.).
sssssesasseaseaea
Двое прозорливых людей заметили обстоятельства, которые могли бы стать впоследствии причиной упадка республики и стали искать способ их устранения. Гай «Лициний Столон и «Луций Сек-стий, оба плебеи, но богатые и просвещенные, внимательно изучив современное движение в римском обществе и призвав на помощь историю, пришли к твердому убеждению, что только тогда, когда всякому гражданину будет открыт
Аппиева дорога.
 Через несколько лет предложение Манлия о разделе общественных земель было возобновлено народными трибунами Лицинием Столоном и Секстием Латераном и после десятилетней борьбы, в 367 г., было принято комициями в форме «комплексного» тройного закона.
рассчитанного одновременно на богатых и бедных плебеев.
путь к высшим должностям и всем будет дано право владеть имуществом и создавать материальное благосостояние, — только тогда Рим достигнет истинного могущества и вознесется над прочими городами и государствами. Быть может, в основе стремлений этих двух мужей лежало личное честолюбие, но тем не менее светлым умом они провидели процветание и величие своего отечества в отдаленном будущем и в этом отношении они напоминают Александра Великого, который искал побед не ради удовлетворения своей жажды славы, а для того, чтобы обеспечить распространение греческого образования в обширной Азии и хоть через много столетий добиться сближения народностей обеих частей света. Не страшась опасностей, сломивших мужественного Ман
лия, эти два мужа устремились по пути законодательства к великой цели. И они в этом случае проявили необыкновенные твердость, настойчивость и последовательность действий, т. е. все черты, отличавшие истинных детей Рима. Предание, повествуя о деятельности этих двух государственных людей, как будто не замечает того величия духа, с которым они приступили к своему делу, ибо первую идею великого предприятия выводит из женского тщеславия. Вот что мы
узнаем из этого предания.
Марк Фабий Амбуст, потомок древнего аристократического рода и уже бывший однажды военным трибуном, выдал одну из своих дочерей за патриция Сервия Сульпиция, другую — за богатого плебея Гая «Лициния Столона. Однажды последняя, сидя в гостях у сестры своей, не могла скрыть испуга, когда у входа послышались 12 сильных ударов в дверь. Это ликторы своими фасциями возвещали о возвра-
щении со службы хозяина дома (Сервий Сульпиций именно в это время служил военным трибуном). Патрицианка улыбалась, глядя на испуг сестры, и шутя сказала ей: «Так недавно ты замужем, а уже совсем забыла обычаи знатных патрициев!» Замечание было метко направлено, сестра не могла забыть его и со всей женской тонкостью и вкрадчивостью не давала покоя ни мужу, ни любившему ее до безумия отцу до тех пор, пока они дали ей слово добиться, во что бы то ни стало курульного кресла. И они сдержали слово. Предание забыло, впрочем, что жене Гая Лициния, как урожденной патрицианке, дочери военного трибуна, хорошо могли быть известны и ликторы, и все официальные проявления их обязанности.
Мужественно и решительно приступил Лициний к задуманной законодательной деятельности. В Луции Секстин он нашел себе просвещенного и энергичного помощника. Оба они искали звания народных трибунов, и так как они были люди богатые и имели в народе многочисленных приверженцев, то и достигли своей цели (376 г. до н. э.). Теперь они выступили на собрании плебейской общины с тремя предложениями. По первому из них, отнималось высокое значение консулов-трибунов, а вся власть предоставлялась двум консулам, из которых один должен был избираться из патрициев, а другой непременно из плебеев. Второе предложение заключало в себе те соображения, которые впоследствии послужили основанием знаменитому закону «Лициния о полях. По этому предложению запрещалось кому бы то ни было из граждан владеть более чем 500 югерами из общественной земли и выгонять на общественные пастбища более 16 голов крупного скота и 100 мелкого. За нарушение же этого постановления эдилы обязаны были представить виновного на суд народа и соразмерно с проступком взыскать с него денежный штраф. Всякое владение, не превосходившее размеров, определенных законом, не краденое, не насильственно оттянутое, должно было владельцем сохраняться в целости и порядке. Из вновь приобретаемой общественной земли каждый гражданин мог извлечь для себя пользу в выше предписанных законом пределах. Пользующиеся общественными землями обязаны вносить в государственную казну, от хлебных и т. п. жатв — десятую часть дохода, от плодовых деревьев — пятую, а от скотоводства — известную плату за паству. Все эти доходные статьи цензоры должны отдавать в откупное содержание и выручаемую откупную сумму употреблять на покрытие жалованья вой-
 Первый закон гласил, что из двух консулов один непременно должен быть плебеем.
Второй закон ограничивал норму оккупаций общественного поля в 600 юге-ров и устанавливал плату за его пользование в размере 1/10 хлебных полей и 1/5 с виноградных и масличных плантаций.
Третий закон Лициния—Секстин касался долгов, тяготевших на плебеях. Согласно этому закону уплаченные проценты вычитались из ссудного капитала, погашавшегося в три равных срока.
Гончарное изделие из Арретия (Ареццо).
ску. В этом же втором предложении заключалось еще постановление: во-первых, всем владельцам общественных земель употреблять для сельских занятий предписанное число вольных работников и, во-вторых, все незанятые земли, принадлежащие плебейской общине, должны быть распределены между плебеями, по жребию, участками до 1 югеров в каждом. Очевидно, этот закон стремился уменьшить и прекратить растущее обеднение граждан. Закон не затрагивал частной собственности, а она в отдельных руках накопилась, вероятно, в огромных размерах, судя по значительному количеству (500 югеров) земли, предоставленной Лицинием в пользование гражданину из общественных полей. Нечего и говорить, что предложение Лициния обещало благополучие бедным классам населения.
Но еще благосклоннее народ встретил третье предложение трибунов — о долговых взысканиях. Его основные положения были следующими: обнародовать сумму всех уплаченных должниками процентов и списать их за счет самих занятых капиталов, затем назначить к погашению весь долг граждан в трехлетний срок, уплачивая его по третям. Этот закон, следовательно, разом отнимал у заимодавцев право преследования должников и в то же время лишал первых незаконного приращения их капиталов. Конечно, от этого закона должны бы больше всех потерпеть лихоимцы, бравшие проценты гораздо выше законных. Назначение же уплаты долга по третям было в высшей степени благодетельно, потому что до сих пор давали деньги в заем обыкновенно на короткий срок, при неуплате прибавляли проценты к капиталу и, таким образом, последний вырастал с ужасающей быстротой. По предложению Лициния назначался трехлетний срок займу и, кроме того, должнику часто напоминали, чтобы он всеми силами старался не далее этого срока погасить долг.
Окончательно доработав свой проект, трибуны вошли с официальным предложением в народное собрание. Вся аристократия восстала, как один человек, и обратилась к средству, которое не раз ей удавалось. Были подкуплены 8 остальных трибунов, и когда в назначенное время прочитали эти предложения к докладу и члены собрания должны были готовиться отбирать для решения голоса, восемь вето прекратили дальнейший ходдела. Против этих вето ничего больше не оставалось делать, как смолчать: по закону нарушение его наказывалось смертной казнью. И обманутое в своих ожи-
даниях собрание разошлось молча, покачивая головами. Надменно взглянула тогда аристократия на отважных мужей и думала, что у них теперь навсегда отняты средства действовать. В самом деле, прошел год без новых попыток трибунов, но когда пришлось выбирать военных трибунов, тогда Лици-ний и Секстий, в свою очередь, употребили свое право вето. Должны были выбрать не военных трибунов, а временного царя, да и тот, как мы выше заметили в своем месте, должен был исполнять свою должность лишь в течение нескольких дней, а потом передать свою власть следующему за ним преемнику, второй — третьему и т. д.
Пять лет подряд избирались в трибуны Лициний и Секстий. Вероятно, противоборствующей партии удавалось все это время иметь своих приверженцев в составе народного трибуната. Оба мужественных трибуна все время шли неуклонно к заданной цели, хотя в своих действиях высказывали столько умеренности, что даже не противоречили избранию консулов-трибунов, если отечеству извне грозила опасность. Настойчивость их воодушевила и самых отсталых и даже тех из граждан, которые были в зависимости от патрициев по своим долговым обязательствам. На третий год в числе трибунов было только пятеро противников полезного дела, а наконец (в 368 г.) настает единодушие трибунов. В начале следующего года трибуны вступили опять в собрание с предложениями Лициния. Проект прочитан, обсужден, приступили к голосованию. Можно было заранее сказать, что закон будет принят, вдруг сопровождаемый 24 ликторами и многочисленной свитой из патрициев, со всей пышностью диктаторского величия является Камилл, почтенный герой, одно имя которого напоминало о целом ряде блистательных подвигов, совершенных на благо отечества. Сенат использовал это крайнее средство, и диктатор готовился оправдать доверие благородного сословия. Полномочный властитель велел народу разойтись с Форума: ликторы получили приказание разогнать тех, кто вздумал бы упорствовать. Трибуны покорились, но объявили, что по окончании срока диктаторства они, по закону, взыщут с Камилла штраф в 500 тысяч ассов за разгон народного собрания. Встретиться с такой угрозой, услышать ропот народа, увидеть, что он сам стал причиной негодования граждан, было для благородного Камилла ужаснее, чем неожиданно наткнуться на толпу врагов. Он тут же
 Одной из важнейших республиканских магистратур была цензура, введенная в 443 г., ас 351 г. ставшая доступной плебсу. Полномочия цензоров не ограничивались их прямой функцией — производством имущественного ценза, т. е. выявлением имущественного положения граждан, и в соответствии с этим распределением их по гражданским разрядам. В круг цензорских полномочий входили также введение в сенат новых членов и исключение старых, высший надзор за государственным хозяйством, наблюдение за общественной нравственностью и многие другие. Два цензора избирались раз в 5 лет сроком на полтора года.

Производство ценза.
Римский барельеф,
I в. до н. э.
сложил свое звание. Точно так же мало успели патриции, избрав другого диктатора, Публия Манлия, который обнаружил еще больше сочувствия к плебеям.
Но для сената еще не все было потеряно. Нельзя было помешать предложениям Лициния пройти в собрании плебеев, но можно было надеяться задержать их в собрании курий, куда они должны были вступить на рассмотрение и одобрение.
И действительно, когда эти предложения, получив уже в первом собрании значительное большинство голосов в пользу их принятия, вступили в курии, то здесь они встретили совсем иное. Курии высказались следующим образом: предложения, касающиеся общественных земель и долговых взысканий, как не затрагивающие преимуществ дворянства, могут быть одобрены; предложение же, относящееся к преобразованию значения консульства, отвергается безусловно, потому что оно направлено к тому, чтобы лишить патрициев их вековых преимуществ и низвести их на уровень с чернью. Этим результатом плебеи не были довольны. Трибуны объявили, что они не могут принять такого решения курий и что поэтому скоро пред ложат на одобрение курий все три упомянутые предложения, соединенные в одно. Переговоры затянулись до конца года. Впрочем, время не прошло для плебеев даром: они добились того, чтобы вместо бывших доселе двух хранителей сивиллиных книг избиралось на будущее время десять, и половина их — из плебеев. Таким образом, плебейство открыло себе доступ к святилищам и этим путем получило немалое влияние на ход правления в тех случаях, когда важные причины заставляли граждан заглядывать в священные книги и в них вычитывать советы. Древнейшие же римские и сабеллинские ауспиции оставались, конечно, еще надолго в ведении одних патрициев.
В 367 году Лициний и Секстий согласились принять звание трибунов только с тем условием, чтобы в собрании плебеев были большинством голосов утверждены прежние три предложения все вместе, в одном. Опять возобновилась борьба партий. С обеих сторон раздавались нередко угрозы и буйные
крики, а случалось, доходило дело и до схватки; но ни на минуту не упуская из виду своей цели, трибуны твердой рукою вели
аязяякззшяззшзшяш
свое дело вперед. Соединенные вместе все три предложения были приняты, утверждены и немедленно внесены в собрание курий. Но вместо одобрения новых законов сенат опять избрал диктатором Камилла, который тотчас же назначил всеобщее ополчение. Гражданство открыто восстало и с оружием в руках собралось на Авентине. Риму грозила междоусобная война, а может быть, и совершенный распад государства. Герой Камилл не допустил этого, он хотел провести остаток жизни в мире, наслаждаясь благополучием своего отечества. Он взялся примирить враждующие сословия. При его посредничестве законы Лициния были приняты и в куриях, в пользу же патрициев создано новое учреждение — претура. Претуре были переданы дела судопроизводства, т. е. те, которые до сих пор были введении консулов или их наместников (в отсутствие консулов). Претор достоинством был равен консулу, хотя, впрочем, впоследствии случалось, что консулы отменяли решения преторов. Претору также предоставили консульскую стражу (6 ликторов) и курульное кресло. Когда пришли к согласию, Камилл в память о великом гражданском событии построил храм на возвышении у подошвы Капитолия. Там знаменитый государственный человек и воин горячо благодарил богов за ниспосланное ими Риму благословение мира, который, как он надеялся, не должен был покидать больше дорогое его сердцу отечество. Затем Камилл сложил свое диктаторство, а через два года почтенный герой скончался. Более 60 лет служил Камилл с честью своему отечеству и был, как мы видели, надежным стражем его спокойствия.
Чтобы увековечить память восстановленного согласия между долго враждовавшими сословиями, к большим римским играм прибавили четвертый день. Так как теперь на празднество недостаточно было тех сумм, которые до сих пор на него
 Одновременно с законами Лициния—Секстия появляется вначале доступная только патрициям должность претора. Он считался младшим коллегой консулов. Главной функцией претора был суд. Плебеи получают доступ к претуре в 337 г.
ассигновало государство, то вышло затруднение, но его разрешила молодая аристократия, согласившись добавить недостающую сумму из собственных средств. В признательность за такое патриотическое движение была учреждена еще новая должность, которая сначала также доступна была одним только патрициям, именно должность курульных эдилов. Кроме верховного надзора за названными играми курульным эдилам было поручено верховное полицейское начальство, их же ведомству назначены улицы и рынки, так же как плебейским эдилам были поручены подобные же обязанности относительно всего, что касалось плебейского сословия. Курульные же эди-
287 ооотео
Sse«SS«SSSBSSBS
 Консулы, преторы и цензоры избирались центуриатными коалициями, эдилы и квесторы — трибутными. Диктатор избирался сенатом, формально же назначение его исходило от одного из консулов.
Римские монеты.
лы являются теперь преимущественно облеченными и обязанностями судей, а прежние судьи, квесторы, получают главным образом значение казначеев. Уже на второй год после учреждения эта новая должность стала доступной и д ля плебеев. Было решено один год выбирать курульных эдилов из патрициев (двоих), а другой — из плебеев (столько же).
Истощенные внешними войнами и внутренней борьбой оба враждовавшие сословия граждан, примирившись, наслаждались несколькими годами спокойствия. Прекращению раздоров содействовало отчасти бедствие, разразившееся и над бедными, и над богатыми, над простыми и знатными. Опять губительный мор посетил Рим. В числе его жертв пал и Камилл.
Достигнув долгожданного равноправия, плебеи на радостях возвели Луция Секстия в звание консула. Это был первый консул из плебеев. Его соратник, чья честолюбивая жена послужила, говорят, первым поводом к идее нового законодательства, все еще не достиг такого высокого знания. В ожидании будущего величия Лициний еще усерднее занялся своей казной и своими обширными поместьями. Он пользовался из общественных земель гораздо большим количеством, чем следовало гражданину по закону, изданному самим же Л ицинием. Чтобы обойти закон в свою пользу, Лициний задумал выдать своего сына за совершеннолетнего, внести его в список граждан и на его имя перевести половину своих 1000 югеров из общественной земли. Но правительство зорко следило за подобными проделками. Лициний был за это оштрафован на 10 000 ассов.
Сенаторы радовались, что хоть этим путем удалось отплатить (358 г. до н. э.) Лицинию за тот ущерб, который он нанес им своими законами. Но сами законы остались в силе, да кроме того сенат должен был одобрить еще новые требования плебейства. Плебейство получило между прочим право в числе 24 легионных трибунов, которых обыкновенно назначал сам главнокомандующий, 16 предоставлять от себя, по собственному избранию. Теперь устранение от начальствования заслуженных воинов стало случаться реже. Но в том же году по поводу того, что плебейский консул Генуций попал с войском в засаду герников и после мужественной битвы погиб вместе с легионом, сенат, громко жалуясь на неспособность плебеев и на гнев богов, приступил к избранию диктатора. И несколько лет подряд сенат часто ставил в государстве эту неограниченную власть. Может быть, эти противозаконные действия сената и послужили поводом к новому народному восстанию, ко-
Гробница Статилиев Тавриев. Роспись. Ок. I в. до н. э.
Аппиева дорога — первая римская мощёная дорога, проложена между Римом и Капуей. III в. до и. >.
Одеон в Помпеях. 1—II вв. н. э.
aesas»assssssasra
торое грозило государству большой бедой, но было прекращено умилостивительными жертвами богам, кроткими и разумными речами консула Марка Попилия.
Законы Лициния о полях и долговых взысканиях не вполне достигали своей цели. Обеднение граждан, бремя долгов и тайное лихоимство весьма трудно устранить одной силой законов. Чрезмерное пользование общественными землями одними из граждан в ущерб другим было теперь ограничено законом, это правда, но все еще не было сделано того, чего добивалось общество, т. е. разделения общественных земель поровну между всеми гражданами, участками, по жребию. Законом предусматривалось погашение долга в трехлетний срок, но естественно, что при нужде долги могли появиться и в будущем и повторяться долго, быть может, еще при более тяжелых условиях, чем было прежде. Тем не менее, однако, иго взаимодав-цев сделалось невыносимым для общества. Поэтому в 357 г. возобновились старые законы относительно роста. Высшим процентом был назначен 8 1/2, или, вероятнее, 10.
В 356 г. победа над римлянами этрусков заставила снова прибегнуть к избранию диктатора. Консул (из плебеев), которому поручено было это дело, избрал заслуженного и почтенного плебея Гая Марка Рутила. Плебейство громко выразило удовольствие при этом избрании, а Рутил своими делами оправдал общественное доверие к нему. Патриции восстали со всей силой, стараясь, хотя бы и противозаконно, поддержать свое ослабленное значение. Они воспрепятствовали избранию диктатора и поставили из своей среды интеррексов (355 г. до н. э.). Одиннадцатый из них не обратил внимания на имена кандидатов от плебеев и пропустил их. У него хватило мужества передать консульскую власть двум патрициям, которым без противозаконно отнятого у них соперничества плебеев естественно досталось наибольшее число голосов. То же самое случилось в следующем 354 г., когда недовольные беззаконными действиями властей богатейшие из плебеев вышли из центурий и покинули собрание на Марсовом поле. Не заботясь об этом поступке, сенаторы со своими приверженцами и с остальным народом продолжали избрание. Выбрали двух патрициев. Подобными противозаконными действиями патрициям еще не раз удавалось обойти гражданское право.
За два года перед избранием первого плебейского диктатора трибун Петелий предложил закон об уничтожении про-
 В ходе сословной борьбы произошло постепенное слияние богатой части плебеев с верхушкой патрициата. Этот процесс особенно интенсивно развернулся во второй половине IV в., с того времени, как плебеи получили доступ к высшим государственным должностям, аследовательно, и в сенат.
10 Рим, т. 1
Hss»«SBeHSSSssae
Римские монеты.
исков для получения должностей. Еще важнее этого было другое предложение (несколько позже), также получившее силу закона. На основании его гражданину запрещалось в течение 10 лет два раза избираться в звание консула и занимать одновременно несколько должностей, с которыми сопряжено было достоинство курульного престола. До сих пор во главе высшей магистратуры появлялись постоянно одни и те же немногие, но заслуженные граждане, иногда даже занимавшие и должность претора. Теперь же каждому достойному из граждан был открыт путь к достижению высших государственных должностей и таким образом расширен круг благородного соперничества на благо отечества.
В последний раз патрициям удалось обойти закон Лициния о консульской власти в 343 г. С этих пор плебеи не позволили больше сенаторам принимать решения в свою пользу. Уже за 7 лет перед тем упомянутый первый диктатор из плебеев Гай Марк Рутил (350 г. до н. э.) достиг и звания цензора и, таким образом, сделал и эту должность доступной для плебеев. Так же отличался благородным образом и высокими гражданскими заслугами Квинтий Публилий Фило. Вместе со своим коллегой (из патрициев) Титом Эмилием Мамерком он разделял консульскую должность, а впоследствии с соизволения сената был избран Мамерком в диктаторы. Ему обязано было общество изданием трех законов, которые устранили все колебания в гражданском быту Рима (339 г.). Первым из этих законов подтверждена обязательность заключений, сделанных в собрании триб для всего народа. Вторым законом распространено подобное же значение и на решения центурий, а в то же время для сохранения куриям тени их былого величия положено было, что последние должны вперед произносить одобрение заключениям плебейского собрания. Третий закон постановил: отныне и цензурой заведовать обоим сословиям, один цензор должен быть из патрициев, другой — из плебеев. Правда, и после этого патриции умели временами, пользуясь благоприятными обстоятельствами, приводить эти постановления в забвение, но, с другой стороны, дальновидные люди также умели извлекать их из этого забвения и снова выводить в действительный мир. Так трибун Гай Мений издал постановление о комициях центурий, а диктатор Квинт Гортензий возобновил значение закона о заключении триб в 286 г. до н. э.
С великой победой, с прочным выигрышем можно было поздравить плебейство в то время, когда ему удалось стара-
SHBHBHssssssosasaa
нием диктатора Гая Петелия (в 313 г.) уничтожить закон о рабстве за долги. Один молодой человек, который за долги своего отца отдал себя в рабство, появился однажды на форуме и с отчаянием жаловался народу на жестокость и позорное обращение с ним заимодавца. Дело было такого свойства, что раздраженный народ едва был удержан от противозаконных поступков относительно жестокосердного и бесстыдного лихоимца. Следствием этого события было то, что в согласии с сенатом Петелий издал закон, которым впредь отменялась тюрьма за долги, обеспечением же занятому капиталу должно было служить единственно движимое и недвижимое имущество должника. При подлоге же со стороны последнего или злостном банкротстве виновный исключался из трибы и терял право голоса. Этим постановлением смягчались суровые законы о долговых взысканиях, и это пришлось кстати, потому что перед законами Мения и Гортензия народ доведен был крайностью до такого волнения, что, кажется, последовало третье выселение граждан на Священную гору.
Бодро шло вперед плебейство по проложенному пути к достижению совершенного равноправия с патрициями. Отважный Квинт Публий Фило, знатнейший представитель плебейства, достиг звания претора, а после нескольких колебаний и перемен должность эта открылась и всему его сословию (337 г. до н. э.). С этого времени из двух преторов один всегда избирается из плебеев. Итак, законодательное искусство, которое прежде сенаторы берегли для себя, теперь стало общественным достоянием. Народу стали известны и судные присутственные дни благодаря труду Гнея Флавия, принадлежавшего к гильдии письмоводителей. В качестве нотариуса он служил у Аппия Клавдия, потомка древнего аристократического рода, и вместе со своим патроном заботливо составил указатель дней, в которые присутственные места должны были проводить заседания и производить суд. В прежнее время, пока год состоял из 10 месяцев, в году было 38 торговых и с ними совпадавших судебных, дней. С введением солнечного года в 12 месяцев прибавилось и число торговых дней, но число судебных осталось прежним, как будто оно утверждено было на каких-то незыблемых религиозных началах. В иные дни присутствие открыто было с утра до вечера, в другие — только до полудня или от полудня, а были между ними и такие, в которые лишь известные часы считались дозволенными от богов для деловых совещаний.
Римские монеты.
ssHsasseassHasssB
 Фактически пассивным избирательным правом в Риме в ранний период Республики могли пользоваться только богатые люди. Во-первых, магистратуры были не бесплатными, и уже одно это мешало занимать их людям малосостоятельным. Как ни скромен был образ жизни даже высших классов римского общества IV—III вв., все-таки от магистрата требовался известный достаток для «представительства»: должностным лицам не только нужно было жить сообразно их др-стоиклву, но многим из них (эд илам, цензорам) приходилось еще вкладьвать личные средства в строительство, организацию игр и т. л. Во-вторых, выборы высших магистратов происходили в центуриатных комициях, где всадники и первый имущественный класс пользовались абсолютным большинством голосов и всегда проводили кандидатов из своей среды, т. е. людей богатых. Так из патрициев и плебеев выделился ограниченный круг богатых семей, который держал в своих руках магистратуры, а через них и сенат. Эта группа, ревниво охранявшая свое привилегированное положение и не пускавшая в свою среду «чужих», была связана рсд ствежыми отношентями и таким образом являтась наследственной правящей кастой.
Поэтому сельское население часто должно было обращаться с вопросами к жрецам и терять много времени. Гней Флавий выставил на всеобщее обозрение в разных местах города таблицы, в которых каждый гражданин мог узнать заранее и на весь год, где и в какие дни и часы открыты присутствия. Этой услугой Гней Флавий приобрел себе в народе такую известность и столько любви, что осмелился претендовать на место эдила. И он преуспел в этом. Когда чиновники, распоряжавшиеся в собрании, не хотели было включать имя Флавия в список соискателей, то он объявил, что отказывается от своей должности письмоводителя, и Флавия избрали эдилом. В новом звании он однажды посетил своего сослуживца-патриция. Несколько знатных гостей, которых он застал здесь, надменно окинув его взглядом, не удостоили его приветствия и никто не предложил ему сесть. Флавий преспокойно послал слугу за своим курульным креслом и, когда принесли престол, преважно уселся напротив надутых патрициев.
Не только законы, но и жреческие таинства, ауспиции, разные формальности при жертвоприношениях и освящениях больше не оставались скрытыми от народа. Пришлось, наконец, и должности жрецов, последнее убежище, куда скрылся остаток древних привилегий патрициев, сделать доступными для плебеев (300 г. до н. э.). Первое нападение на эти последние привилегии было сделано народными трибунами Квинтом и Гнеем Огулием. Они предложили в законе к пяти понтификам прибавить еще четверых из плебеев, а к четырем авгурам прибавить еще пятерых также из плебеев. Как ни старалось дворянство уберечь для своего сословия хоть это одно преимущество, но предложение, благодаря тому, что курии первыми должны были одобрять его, прошло в собрании и получило силу закона.
Итак, теперь учреждения республики были закончены, поводы к гражданским раздорам уничтожены; каждому гражданину открыт путь к почестям и власти, а государству — путь к владычеству над близкими и отдаленными народами. Народ, сходясь в собрание, свободно составлял свои решения, ибо враждебных ему преград больше не существовало. Достойнейшие из среды граждан после славного окончания своей должности, поступали в состав сената. Поэтому в Риме такие талантливые люди не были, как в Афинах, предводителями демократии, но прибавляли собой сил тому верховному
^Hssesss^es^sssss
правительственному учреждению, которое надежной рукой держало дела внешней политики, а внутри государства вовремя обуздывало незаконные стремления народа и направляло их на истинный путь, тому учреждению, в сонме которого иностранным послам чудилось видеть собранье царей. Так, ополчившись, небольшая по территории республика выступила на широкий путь завоевания мира. В мире не было тогда народа, который по способности и патриотизму граждан, по законченности выработанных ими учреждений достоин был бы сравнения с римским народом. Доказательства этому находим не только в счастливых сражениях, в великих подвигах римских граждан, но преимущественно в том систематическом плане действий, в том искусстве, с которыми римляне умели прочно порабощать покоренные народы и неразрывными узами укреплять их за государством. Система эта в основе была та же самая, которую мы видели в Риме уже во времена царей, т. е. союзничество и колонизация, но только система эта была теперь более выработана в соответствии с главным планом действий и расширена в соответствии с обстоятельствами. Народы не вполне порабощенные, но принужденные к невыгодному миру Рим принимал в свой союз. Они удерживали свое прежнее устройство и свои прежние учреждения, но в войне и мире должны были следовать за ходом римского правления. Прежде порабощенные Римом племена получили свободу, их городам предоставлено право римского гражданства, но без голоса в собраниях. Такие города получили название римских муниципий. По степени своей подчиненности они имели в присутственных местах или собственных, или римских чиновников, ноу всеху них безразлично господствовали римские законы и римское право и точно так же все они обязаны были в войне и мире принимать участие во всех тяготах владычного города, впрочем, без выгод, предоставленных собственно римским гражданам, и без всякого влияния на правление. Такими и другими подобными средствами Рим умел разъединить покоренные города и закрепить их всех за собой более или менее тугими узами.
Другая государственная мера заключалась, как сказано, в колонизации. Рим основывал колонии отчасти на границах, отчасти же в виде крепостей внутри не совсем покоренных стран, и в последнем случае переселял в колонии людей воинственных и надежных, ограждая их крепкими стенами от покушения неприятеля. Лишь только переселенцы соби-
Римские монеты.
рались в новом месте и составляли римскую общину, как деятельностью, устройством и мужеством они становились достаточно сильны, чтобы сопротивляться нападению врага или выдерживать осаду, пока придет из Рима помощь. Если же римлян переселяли в существующий уже город и водворяли их в нем на земле покоренного населения, то случалось, что переселенцы становились жертвой возмутившегося города. Что тогда делал Рим? Посылал легионы, мечом казнил город за пролитие крови римских граждан и окончательно порабощал неприятеля. С головы до ног вооруженный, как витязь, изготовившийся к битве, гордый своими прежними победами, воодушевленный отважными, великими целями, готовый все принести в жертву славе отечества, — вот каким был гражданин вечного города среди разъединенных народов, населявших Италию, вот в каком виде ступило гражданство на путь, который привел его ко владычеству над эллинами и варварами, над большей частью земель, составлявших известные древнему миру пространства трех частей света.
ВОЙНЫ С ГАЛЛАМИ, САМНИТАМИ И ЛАТИНАМИ
Самнитский воин. Бронза.
Рим в борьбе с галлами и соседними народами. При борьбе сословий за равенство прав нравы римских граждан мало изменились. Образ жизни у богатых и знатных оставался все тот же: та же простота и патриархальность. Самые зажиточные из владельцев все-таки не чуждались плуга и заступа и считали по-прежнему за великую честь прослыть хорошим земледельцем и хозяином. С особенной строгостью отцы семейств воспитывали своих домочадцев и детей. Сыновей своих заранее приучали они к беспрекословному повиновению, надеясь таким образом воспитать из них хороших воинов и начальников, исполнителей и распорядителей. Чтобы показать, насколько родители успевали вселять в детей своих твердые правила чести и уважения к отеческому дому, приведем следующий рассказ о поступке Тита Манлия. В то время, как свирепствовал в Риме мор, собрались по древнему религиозному обычаю вбить гвоздь в храме Юпитера. Только дня этой церемонии был избран диктатор, Луций Манлий Империоз. Совершив обряд,

он вместо того, чтобы сложить свое звание, повелел насильственный набор войска и упрямых граждан велел сгонять прутьями. За это в следующем году (362 г.) трибун позвал его к ответу и в то же время произнес на него жалобу в том, что он обращается с сыном своим, как с холопом, заставляя его быть сторожем на полях, и все это только потому, что природа отказала сыну его, Титу Манлию, в свободной речи. В день, назначенный для судебного исследования дела, Тит Манлий является к трибуну на дом так рано, что застает его еще в постели и, приставив к груди его обнаженный кинжал, просит, требует, заклинает немедленно взять назад свою жалобу на отца Тита. Трибун исполнил его требование, объяснив народу причину своего поступка. Что же? Народ выразил
Марк Курций приносит себя в жертву разгневанным богам.
уважение к мужеству и благородному негодованию юноши тем, что назначил его, несмотря на несовершеннолетие, начальником когорты.
В том же году посетило Рим новое бедствие. Страшная бездна (вероятно, вследствие недавнего землетрясения) разверзлась посередине Форума. Разгоряченное воображение видело, как из нее по ночам выходили разные отвратительные призраки. Ужас распространился среди граждан, думавших, что подземные боги готовят погибель Риму. Обратились к гадателям. Прозорливейший из них возвестил, что боги, очевидно, требуют от Рима дорогой жертвы; если граждане решатся принести ее, бездна закроется и Рим тогда обеспечит себе благоденствие и вечную славу. Долго совещался сенат в недоумении, в чем бы могла заключаться эта драгоценнейшая жертва, которую теперь требуют владыки подземного мира. И никак не могли решить загадки.
Вдруг видят — несется на коне через Форум в полном вооружении великодушный всадник; ближе и ближе... все явственно слышат вдохновенный его клич: «Нет у отечества
seaesssss^HSHase
 Герники чаще всего выступали вместе с латинами и вольсками. В середине 80-х гг. союзники были дважды разбиты римлянами, после чего герники более 20 лет мирно сидели на своих горах. Римляне, занятые более важными задачами, до поры до времени их не трогали. Но в конц е 60-х гт. римляне и здесь перешли в наступление. Однако на первых порах они потерпели крупную неудачу: консул со своим войском попал в засаду и был убит. Римляне сейчас же отомстили за поражение, разгромив герников и взяв один из их главных городов — Ферентин. Еще два раза после этого герники терпели поражение. Наконец, в 358 г. они запросили мира и были снова допущены в союз с Римом, но, вероятно, на условиях, менее благоприятных, чем в 486 г.
нашего более благородных сокровищ, чем оружие и несокрушимое мужество! Вот чего требуют подземные боги!» И с последним словом храбрый этот юноша, Марк Курций, устремляется в бездну. Скоро он исчез на глазах изумленных сограждан, и бездна сомкнулась над принятой жертвой. Конечно, этот поэтический вымысел мог возникнуть только в фантазии римского народа, который на самом деле не останавливался ни перед какими самоотверженными подвигами во славу отечества.
Мужественный дух римлян скоро понадобился и в борьбе с герниками. Этот народ в качестве преданных союзников долго следовал за римскими знаменами, но вдруг, пользуясь вторжением галлов, вздумал свергнуть с себя римское иго. Первый плебейский консул Луций Генуций, горя желанием поддержать честь своего сословия, мужественно вторгся внутрь непокорной земли. Но герники в одном месте напали на него совершенно неожиданно и истребили часть его войска. Сам консул пал в битве. Сенат, еще исполненный горечи против своих плебейских собратьев, радовался поражению консула, но не замедлил отомстить врагам. Он выбрал в диктаторы Аппия Клавдия, человека опытного в военном деле, но горделивого и надменного, как все потомки этого древнего аристократического рода. Он мужественно напал на неприятеля, но так же, как и Генуций, встречен был сильным отпором. Восемь неприятельских когорт, цвет их войска, стали такой несокрушимой скалой, что о них разбились все усилия римских фаланг. За этими отборными когортами собрались и отправились остальные части войска, уже расстроенные римлянами. Несколько раз римские пехота и конница атаковали твердыню — напрасно: узкое пространство между сражавшимися было усеяно убитыми, а неприятель наступал сильнее и сильнее. Тут спешилась римская конница и густым строем устремилась на когорты. С обеих сторон бились благороднейшие из воинов, борьба была упорная, но римляне одолели. Герники удалились в лагерь, почти не преследуемые победившими, но ослабевшими легионами. Ночью они оставили лагерь, продолжали отступать дальше и здесь еще не раз потерпели поражение. Вся страна герников была опустошена римлянами, а главный город их, Ферентин, взят приступом.
Враждебно Риму действовал и могущественный город Тибур, но о его наказании нельзя было и думать, потому что

галлы в это время вторглись в Ла* ций (361 г.). Против этих все еще страшных врагов Рим поспешил избрать диктатора, который с ле* гионами мог дойти только до реки Анио: за ней стояли варвары. Только эта ничтожная речонка, проте* кавшая в глубоком русле, разделяла два враждебных стана, через речку вел плохой деревянный мостик, построенный для пешеходов. И вот на этом мостике показалась исполинская фигура кельта и ста
ла вызывать охотника из римлян на единоборство. Длинные Трмарии и принципы, волосы в беспорядке падали у него с головы и рассыпались по плечам, пестрый военный плащ развевался на ветру; чистым золотом блестели его громадные доспехи. Страшно было глядеть на дикую пляску, которую он затеял на мосту, выжидая, пока кто-нибудь явится к нему на вызов. Безмолвно, в недоумении взирали благородные римские воины на невиданное, странное зрелище, и никто из них не чувствовал желания помериться один на один с чудовищным исполином.
Вдруг выступает юный Тит Манлий, тот самый, который так мужественно защитил своего отца от преследований трибуна, и просит у диктатора позволения выйти на врага и поддержать славу римского оружия. Получив позволение, он спокойно, но решительно, в простом не блестящем вооружении пошел прямо на мостик. И на виду у обеих ратей на узком пространстве загорелся жаркий бой. Заблистали, как молния, мечи, то короткий римский, то широкий и длинный галльский. Градом Сыпались удары исполина, но ловкий и быстрый Тит Манлий принимал их все на свой крепкий щит. Потеряв хладнокровие, яростно устремился на противника исполин, но, улучив минуту, Тит Манлий увернулся от врага и быстрее мысли вонзил ему несколько раз смертоносное оружие в то место, где не было брони. Застонали толпы варваров, увидев гибель своего могучего бойца. Победитель не опозорил убитого, не тронул ни оружия, ни доспехов его, только отстегнул на нем золотую окровавленную цепь и, накинув ее себе на шею, возвратился к своим товарищам, приветствовавшим его радостными поздравлениями. С песнями и восклицаниями проводили его к диктатору и за необыкновенный

 Отчаявшись собственными силами победить Рим, мятежные латинские города заключили  оюз с латинами, вновь появившимися в окрестностях Рима. В 360 г. диктатор Квинт Сервилий Агала разбил галлов в кровопролитном сражении под стенами Рима, недалеко от Кол-линских ворот. Враги бежали в Тибур. Это решило судьбу Лация.
совершенный им подвиг дали ему почетное прозвище Торк-вата (torquatus — цепь носящий).
Галлы так упали духом после поражения своего прославленного воина, что не решились ничего предпринять против римлян и отступили от Анио. Они опустошили Лаций, миновали Тибур, где, вероятно, получили взадаток немалую сумму на случай поддержки его жителей в борьбе против римлян и вторглись оттуда в плодоносную Кампанию. Уже в следующем году (360) в то время, как римский консул был занят осадой Тибура, галлы возвратились оттуда и опустошили все страны по пути до Коллинских ворот. Рим поспешно избрал диктатора, который после упорной кровопролитной битвы заставил галлов отступить из-под Рима. Толпы ушли в дружественный им Тибур, но и здесь им не посчастливилось: римский консул разбил и рассеял их полностью.
С неменьшим успехом сражались римляне с герниками, а в следующем же году с тибуртинцами. Последние отважились было напасть на сам Рим, но когда их стеснили с двух сторон вышедшие из двух ворот города римские легионы, то они дорого заплатили за свою смелость. Впрочем, войну они все еще продолжали, поддерживаемые герниками и жителями этрусского города Тарквинии. Тут опять с востока из-за гор нагрянули (358 г. до н. э.) дикие кельты и стали возле Педума, в бывшей земле эквов. Немедленно двинулся на них диктатор Сульпиций. Даже Латинский союз, опасаясь новых опустошений Лация, прислал римлянам значительную помощь. Диктатор, опытный в битвах с кельтами и опасаясь первого, стремительного напора варваров, занял высоты и стал укрепленным лагерем, но, уступив азарту войска, должен был сойти на равнину и приготовиться к битве. Едва успел он построить войско, как уже неприятельские фаланги бросились на римские легионы. Уже римское левое крыло пошатнулось, и не избежать бы войску всеобщего замешательства, если б пламенное слово диктатора и личный пример не преодолели ужас, который предшествовал обыкновенно первому натиску галлов. Скоро римляне сами стали наступать на врагов, смяли их правое крыло, отбросили на левое и с помощью вооруженных акцензы, которые вдруг неожиданно для галлов напали с соседней возвышенности, разбили все войско и погнали его в горы. Весь лагерь с богатой добычей достался римлянам. Римляне не преследовали галлов дальше, потому-то последние, оправившись от поражения, снова собра-

Судно греческих пиратов.
лись толпой и потянулись по знакомой дороге в Кампанию.
Герники также были побеждены римлянами, зато этруски из Тарквинии заплатили Риму за свои прежние поражения тем, что, взяв в одной удачной битве 300 римских пленников, всех их принесли в жертву своим мрачным богам. После этого злодейства война с обеих сторон продолжалась с величайшим ожесточением (358 г.
до н. э.). Ктарквинианцам присоединились фалерийцы и жители других этрусских городов. В одной битве этрусские жрецы с фанатической яростью бросились на римское войско, кидая в воинов огнем и змеями. Стойкость и мужество спасли римлян от замешательства. Тогда этруски ударили по правому берегу Тибра, чтобы опустошить страну, не защищенную римлянами. Но и здесь они не достигли того, чего хотели. Диктатор Гай Марк Рутил (первый диктатор из плебеев) хотя оставался с главными силами на левой стороне Тибра, но нередко совершенно неожиданно для неприятеля нападал на него и на правой, утомлял их летучими отрядами и один раз захватил 8000 пленных. Еще решительнее шло дело с Тибу-ром. Легионы штурмом взяли Эмполум, Сассулу и другие места и принудили город к сдаче. Впоследствии Тибур опять появился в Латинском союзе. После того римляне одержали блистательную победу над этрусками и взяли много пленных (354 г.). Из них 300 погибло под секирой ликторов на Римском Форуме, в отплату за тех, которых убили этрусские жрецы. Через три года ожесточенная война окончилась миром.
И кстати явился этот мир, потому что надвинулись (350 г.) новые полчища кельтов на Италию, а кроме того, у берегов появились греческие пираты. Судя по виду, последние были не что иное, как наемные шайки всякого алчного сброда, возглавляемые отважным атаманом. Кажется, что римский консул разбил в одной схватке новые галльские орды, но они отступили, засели в Альбанских горах и в течение всей зимы жгли и опустошали латинские и римские пределы. Весной консул Луций Фурий Камилл, сын великого Камилла, вывел против галлов 4 легиона и занял укрепленное положение: боязнь стремительных галльских атак и их длинных мечей,
Кельтский рогатый шлем.
I в. до н. э.
айшявивиивввии
 Самний — горная крестьянско-пастушеская страна, покрытая горами, оврагами и ущельями, с небольшим числом городских поселений. В своих постоянных передвижениях самниты доходили до Апулии и Кампании, нападая на пограничные области.
кажется, еще не совсем прошла. Как 12 лет назад, из среды галлов вышел исполинского роста воин и вызвал на поединок храбрейшего из римлян. Смело выступил трибун Марк Валерий. На этот раз, как повествует предание, помогли римлянам сами боги. Откуда-то взялся ворон и сел на шлем Марка Валерия. Лишь только нападал кельт, ворон кидался прямо к нему, бил его крыльями и клевал ему очи. Разумеется, Валерию это содействие богов очень облегчило победу. Но поединком дело не кончилось. Галлы бросились на римлян и были наголову разбиты. Остатки их бросились через земли вольсков и через Кампанию в Апулию. С этих пор кельты были уже не страшны для римлян; в долгой и суровой военной школе последние закончили свое образование и бесстрашно глядели теперь на все народы мира. Имя римлян прогремело уже в Греции и даже в Малой Азии. Знаменитый философ Аристотель знал о великом разгроме галлов Луцием Камил-лом.
Борьба Рима с Самнием и Лацием. Победив соседей, именно герников, вольсков и аврунков, Рим двинул большую часть своих сил против воинственных самнитов. Племя это населяло средние нагорные местности Нижней Италии до самого Адриатического моря. Оно разделялось на 4 главных колена: кавдинцев, гирпинов, пентров и ферентанов. Все они вели земледельческий и пастушеский образ жизни и в своем здоровом горном климате наслаждались свободой и простотой патриархального быта. Мужественные и свободолюбивые народы, как все жители гор, они не только умели храбро отстаивать свою родину от нападений неприятеля, в том числе и страшных кельтов, но и сами, в свою очередь, сделались страшными для окрестных изнеженных племен. Города их имели каждый свое независимое правление и составляли небольшие республики, только племенное родство и политический союз соединяли их на случай общей опасности, но и сам этот союз держался слабо, как в городах Греции. Когда коренное население умножилось, горцы постепенно расселились из своих первоначальных жилищ в Апулию, потом на южной оконечности полуострова, после успешной борьбы одолели первобытных жителей этих мест и вместе с ними и с греческими поселенцами составили плотное, деятельное население. В этой местности Италии они стали называться Луканами, а на самой южной оконечности Италии бруттиями. Воинственным этим народам особенно привлекательной ка-
ОООООО 300 ------------
залась прелестная, роскошная Кампания. В 420 г. они вторглись в эту местность, покорили живших здесь тусков и эллинов, завладели их городами и хорошо воздел энными полями. Им же достались и некогда могущественный, до сих пор населенный греками город Кумы, и пышный, многолюдный богатый город Капуя, любимое местопребывание южноиталийских этрусков. С тех пор изменился обычный невзыскательный быт победителей-пастухов, победителей-земледельцев, сами они с течением времени под влиянием благотворного
Самнитские знаменосец и воин. Изображение на италийской вазе.
местного изобилия утратили много своей первоначальной суровости и мужества, изнежили свои нравы и слились с побежденными.
Самниты, таким образом, составили многочисленный народ по сравнению с остальными народами Италии, но если не распространили своих владений еще дальше путем завоеваний, то объяснения этому надо искать преимущественно в недостатке прочного политического единства. Напротив, победоносные выходцы из своей первоначальной горной местности скоро стали совсем чужими для своей бывшей родины. Лет через 80 после первого вторжения самнитов в Кампанию новое добычелюбивое юношество оставило горы и спустилось в плодоносные долины сразиться против своих обленившихся соотечественников. Здесь оно застало их за полной чашей изобилия. Обложив авзонский город Сидицинум, пришельцы также начали промышлять насчет богатых полей и садов. Осажденному городу пришла немалая помощь из Капуи. Пришельцы разбили вспомогательное войско и,
следуя по следам его рассеянных остатков, заняли выгодное положение к северо-востоку от Капуи, на горе Тифата, в виду обширного города и пышной окрестности. Отсюда небольшими отрядами рыскали они направо, налево и жили легкой добычей. Бесконечные тревоги надоели жителям Капуи. Они
значительными силами напали на неприятеля, думая застать его врасплох, но ошиблись: самниты ожидали нападения и встретили нападавших в боевом порядке. Жители Капуи не
HaassssssHHSSHeee
 Сенат высказался за активное вмешательство в дела Кампании.
Решение сената тем более понятно, что на помощь Рима более всего рассчитывала капуанская олигархия, так называемые всадники, находившиеся в жестокой вражде с капуанским плебсом. Для римских патрициев война, таким образом, приобретала двойной смысл: 1) захват плодородной и богатой страны; 2) подавление мятежных элементов. В качестве идеологического оправдания был выдвинут высокий нравственный мотив — необходимость оказывать помощь тем, кто, ища защиты, добровольно становится под покровительство римских законов.
Самниты. Галл-наемник.
Луканский воин. IV—И1 вв. до н. э.
выдержали битвы, бежали за крепкие городские стены и засели там безвыходно, но скоро стали страдать от недостатка съестных припасов. И стали думать, кто мог бы помочь им в беде. Их взоры остановились на могущественном Риме. Не теряя времени, город шлет в Рим посольство, просит содействия и предлагает в награду свое подданство. Сенат задумался: у Рима с Самнием уже был заключен дружественный союз. Помочь кампанцам, значило настроить против себя богов, хранителей верности союзов, и воружить против себя, кроме того, воинственный народ. С другой же стороны, подданство богатого города, роскошная страна... и сенат придумал среднюю меру. Он отправил посольство в Самний и сообщил друзьям, что так как Рим принял в свой союз Кампанию, то не следует самнитам опустошать и теснить дружественный Риму город. Самнитам вовсе не понравилось такое предложение, и вспыхнула достопамятная тяжелая война. Две римских армии немедленно двинулись — одна на помощь кампанцам, другая — к самнитским границам (343 г. до н. э.).
Консул Марк Валерий Корвус (corvus — ворон) уже не застал самнитов у Капуи. Кажется, они удалились на юг, где греки из колонии Неаполь приняли их дружелюбно. Обманутый их маневром или окруженный ими консул расположился лагерем у подошвы горы Гаврской, возвышавшейся между Тирренским морем и Неаполитанским заливом. Он, следовательно, с самого начала войны попал в весьма неприятное положение, ибо совершенно был отрезан от Капуи. Только победа могла освободить его. И он твердо был уверен в победе. Ласковым обращением и испытанной храбростью и распорядительностью он крепко умел привязать к себе войско. При военных играх он всегда запросто обращался с воинами, оставался ли он в состязании победителем или был побежден, но для каждого из подчиненных у него готово было ласковое, дружеское слово. Зато и любили его все и с ним готовы были в огонь и в воду. Скоро войско на самом деле доказало эту любовь. Самниты со всеми силами устремились на римское войско, желая воспользоваться его затруднительным положением. После нескольких мелких стычек оба войска сошлись в боевом порядке. Заблистало оружие подсветом горячего южного солнца, развернулись знамена, заколыхались конские хвосты на шлемах предводителей, а трубы и рога просигналили начало состязания за жизнь, честь и победу. Густыми колоннами построилась воинственная пехота
горцев, не прикрытая конницей. Римские эскадроны повели на нее свои стремительные атаки и старались то здесь, то там разорвать плотные ряды неприятеля. Повсюду встречая неодолимый лес копий, конница наконец отошла на фланги, и тогда двинулись легионы со своим храбрым начальником впереди. Уже солнце стало клониться к закату, а битва еще кипела по всей линии. Тут римляне, вероятно, усиленные три-ариями, ударили в последний, решительный раз. Этого натиска самниты не выдержали и медленно отступили в свой лагерь. Довольные победой римляне не преследовали их за окопы и палисады. В ту же ночь самниты оставили лагерь и потянулись в Суессулу по пути, который вел из Капуи в Нолу.
В то время, как происходили события, описанные нами, в Южной Италии другой римский консул, Авл Корнелий Косс, проник с войском в горы Самния. Беспрепятственно через горы и долины дошел он до плодоносных низменностей Бе-невента. Здесь неожиданно увидел он силы самнитов, грозивших ему с господствовавших над местностью гор. Положение римской армии было такое, что она не могла решиться идти вперед, не могла и отступить. Консул увидел, что сделал ошибку, не узнав заранее хорошенько местность, в которую пустился наудачу. Казалось, что неприятель отовсюду окружил римское войско и приготовил ему неминуемую гибель. Но трибун Публий Деций, заметив возвышенность, с которой можно было бы грозить и самим самнитам, вызвался с 1600 отборнейших воинов занять ее во что бы то ни стало. Дерзкое предприятие удалось ему как нельзя лучше. Когда под прикрытием лесной чащи Деций достиг желанной вершины и самниты увидели над собой римские копья и знамена, они пришли в недоумение, подумали, что в тыл им идет новая армия и не знали, что предпринять. Потеряв драгоценное время, они только дали консулу возможность спасти свое войско. Потом, досадуя на неудачи, они бросились на отважный римский отряд, но этот последний, благодаря выгодной местности и своему отчаянному мужеству, храбро отбивался до самой ночи. Уже стало темнеть, когда враги начали стягивать войско, чтобы окружить горстку дерзких воинов и назавтра истребить их всех до единого, но и тут не имели успеха. Около полуночи Публий Деций осторожно, без малейшего шума приказал отступать то лесом, то горами, то оврагами, и так счастливо, что в то время, когда в стане самнитов поднялась тревога, трибун со своим отрядом на заре торжественно
Самнитский воин (рисунок из Пестума).
Самнитский воин.
вступил в римский лагерь. Громкие крики восторга приветствовали возвратившихся. Немедленно консул, уже успевший занять весьма выгодное положение, двинул все силы на неприятеля и ударил так решительно и удачно, что самниты расстроились и отдельными группами ушли в горы. Публий Деций, как главный виновник победы, за спасение своего отряда и всего римского войска получил скром-
Кампанские всадники. ный венок, сплетенный из полевых цветов, быка с золотыми рогами и еще 100 голов рогатого скота, но венок был для него драгоценнее всех остальных наград. Его, как лучший дар, принес он в благодарственную жертву богам, вершителям побед, а быков подарил своим храбрым товарищам, которым сверх того за их подвиг консул назначил на время похода по фунту пшеницы и по мере вина на человека, а на все времена впредь — удвоенную порцию муки.
Кажется, что консул не отваживался идти дальше в неприветливые горы. Не зная местности, он мог опять на каждом шагу ожидать невыгодных встреч и положений. Зато Валерий, простоявший долго возле Суессулы бездействия, одержал еще одну блистательную победу над самнитами. Римский историк утверждает, что после этой победы римляне собрали на поле битвы 40 000 щитов с убитых или бежавших врагов. Очевидно, что у него значение победы до крайности преувеличено, иначе отчего же римляне не только не овладели Кампанией в этом году, но даже и в следующем, насколько известно, не могли предпринять в ней ничего решительного?
Для защиты Кампании от новых вторжений самнитов римские легионы не покидали Капуи (342 г. до н. э.). Им здесь очень понравилось. Сладкое мясо и искристое фалернское вино пришлись им по вкусу. Когда они припомнили свое бедное житье на родине, тяжелые налоги и прочие лишения и оглянулись теперь вокруг себя, всякий мысленно сказал: «Хорошо бы остаться тут подольше, а еще бы лучше стать хозяином такой благодатной страны». Римляне вспомнили любимый галлами девиз «храброму — мир» и решились испытать, не удастся ли им самим доказать его справедливость. От консула Марция Рутила не ускользнули намерения и замыслы воинов. Он по-

старался удалить из войска самых опасных из мятежников, а между тем послал в Рим за подкреплением. Мятежники извлекли из своей отставки такую выгоду, о какой консул и не думал. В ущелье Лаутуль-ском, недалеко от Террачины, они засели и основали главный штаб своих действий. И действовали они так искусно, что и новые войска, шедшие из Рима, присоединились к ним, и из лагеря консула перебежали целые отряды. У мятежников образовалась значительная армия. Теперь они решили действовать открыто и широко. Их план был взять
Нижняя часть амфитеатра
Рим и переделать его устройство по своему желанию, чтобы
всем было хорошо и привольно. Войско достигло того места, в Капуе.
где остатки развалин служили памятником некогда могущественной Альба-Лонги. Здесь войско принудило престарелого, заслуженного предводителя Тита Квинкция принять над ним начальство и двинулось к Риму. Наскоро собранное римское войско вышло к ним навстречу, но дело не дошло до братоубийства. И с той и с другой стороны у воинов не поднимались руки; готовились к битве, но дело кончилось объятиями. Вожди сошлись и начали переговоры о мире с Римом. Сенат даровал многие льготы относительно податей, и это обстоя
тельство ускорило заключение мира.
В то время, как римляне, занятые мятежом или гражданскими раздорами, вели войну небрежно, их союзники, латины, кажется отличались необыкновенной деятельностью и энергией. Несколько побед одержали они над пелигнами,
племенем родственным с самнитами, и не один раз вторгались с успехом в Самний. Уважение окрестных народов к латинам росло по мере того, как росло их мужество и военное счастье. Молчание римских историков о победоносных походах латинов объясняется их недоброжелательностью к этому народу. После нашествия галлов латины совершенно освободились от римского господства, но потом для большей безопасности от часто повторявшихся галльских вторжений заключили с Римом союз на условиях, приличествующих двум свободным народам. Но Риму хотелось восстановить в
нввввваваэаяввнииэ
 Захватом Кампании окончилась так называемая первая Самнитская война (343— 341 гт.). Опираясь на поддержку кампанских всадников, римляне без труда захватили Капую и закрепили за собой Кампанию. Разрозненные и плохо вооруженные самниты вынуждены были согласится на мир и признать факт господства Рима в Кампании. На этом дело, однако, не остановилось. Неожиданный захват римлянами Кампании вызвал протест не только со стороны всех италиков —латинов, этрусков и герников, входивших в арицинскую федерацию. Закрепление Рима в Кампании давало ему опасный для равноправия союзников перевес в Арицинской федерации. Вследствие этого союзники, воспользовавшись затруднительным положением римлян, потребовали подтверждения равноправия всех членов союза, выбора одного консула и половины сената из латинов. Отказ Рима удовлетворить просьбу союзников повел к римско-латинской войне (340—338 гг.), окончившейся поражением союзников.
«Нации свое прежнее господство, и это ему пока еще не удавалось: латины действовали смело и решительно и сами подумывали о расширении своих владений за счет соседей. Обстоятельства сложились так, что только война могла решить, кому из двух могущественных народов должен быть обеспечен перевес в Средней Италии.
Вот почему дальновидный римский сенат, увидев успехи латинов, поспешил заключить с самнитами мир, хотя и не очень выгодный (341 г. до н. э.). Кампанию римляне удержали за собой, а горцам отдали богатый город Сидицинум и возобновили союз в том виде, в каком он был до войны.
Покинутые сидицинцы обратились за помощью к Латинскому союзу, и не напрасно. Значительное войско явилось на зов. С Лацием соединились и Капуя, и вся Кампания. Союзные силы удачно сражались с пелигнами и не раз с успехом вторгались во владения самнитов. По жалобе последних римский сенат потребовал латинских преторов к объяснению. Преторы явились, и один из них, Луций Анний, уполномоченный латинским народом, открыто и смело объявил сенату, что между Латинским союзом и Римской республикой заключен договор на основании равенства свободных государств, следовательно, равенства полного и которое должно поддерживаться с обеих сторон, что если Рим хочет, чтобы между обоими народами было нерушимое согласие, пусть он решит, чтобы в числе консулов был всегда один из латинов и чтобы каждому сыну Лация было обеспечено в Риме полное право гражданства (т. е. с голосом в народных собраниях). При этом дерзком требовании гневно встал со своего места консул Тит Манлий Торкват и объявил, что если он доживет до такого унижения, то, опоясавшись мечом римского гражданина, первый истребит всех заседающих в курии латинских выходцев. Сенат с таким же негодованием отверг требования Луция Анния и призвал Юпитера к отмщению за вероломно нарушенную латинами верность союзу. Заметив шутя, что теперь и латинский Юпитер дорос уже до римского, латинский посол гневно покинул раздраженное собрание. Но ему не суждено было возвратиться на родину: не успел он еще сойти с крыльца, как удар грома оглушил, а молния ослепила его, и он упал без дыхания у порога сената. Так, заключает предание, всемогущий бог Рима наказал беззаконного за его нечестивое слово.
Здесь мы должны предупредить читателя, что часто упоминаемый в этой книге историк Моммзен решительно отвер
гает события последнего года и начала латинской войны. Он основывается, во-первых, на множестве несообразностей, встречающихся в повествовании римских историков, а во-вторых, на том, что об этих событиях ничего не говорится у древнего историка Диодора Сицилийского. Нам кажется, что Моммзен заходит слишком далеко в своих сомнениях. Конечно, многое в этих событиях в угоду патриотизму и фантазии прибавлено
Развалины амфитеатра в Капуе.
или произвольно закончено, факты преувеличены, но все-таки в основе повести лежит историческая истина. Много рассказывается невероятного о первом походе римлян в Лаций. Если верить Нибуру на слово, то надо принять, что римляне добились в это время необыкновенных успехов в военной науке. И у него в повествовании часто исчезает всякая связь между событиями, но все-таки нельзя отвергать крупных явлений этого периода римской истории. Постараемся изложить вкратце и в возможной связи подробности латинской войны.
На должности консулов в предстоящей войне в Риме были избраны Тит Манлий Торкват, победитель исполина кельта, и Публий Деций, тот самый, который спас римские легионы в Самнии. Можно было бы предположить, что оба родственные народа, спасая свои земли от опустошений войны, вступят в решительный бой где-нибудь вблизи общих границ, но вышло иначе. Так как главным поводом к раздражению был вопрос о том, кому из обоих распоряжаться силами союзных народов, кому владеть прелестной Кампанией, красавицей полуострова, то на юг Италии понеслась военная буря. Может статься, одна армия двинулась ближайшим путем, именно через землю вольсков, где еще были у Рима два дружественные города, Фунди и Формия (недалеко от нынешнего Фонди), прямо к Капуе; другая же армия, прежде чем достигла этого города, сделала обход к озеру Фуци некому (ныне Фу-чино). Но, несмотря на далекий обход, и вторая армия, забрав по пути вспомогательные силы у герников, пелигнов и самнитов, благополучно соединилась с первой. Войско латинов, увеличенное Вольскими, сидицинцами и кампанцами,
saessaaBBaBBBSBSB
Кольская ваза.
расположилось напротив римлян. Никто бы не мог сказать заранее, чем кончится битва обеих сильных ратей. И римляне, и латины были одинаково искусны в сражении, и у тех и у других было одно и то же оружие, та же тактика, построение, то же разделение войска на гастатов, принципов и триариев. И воины знали друг друга. Давно ли они вместе, под одними знаменами проливали кровь и добывали победу? Теперь же, озлобленные, в неестественном гневе, как братья, позабывшие, что они вскормлены одной грудью, стоят и готовят друг другу смерть! Консулы отдали приказ по армии не отвечать ни на какие вопросы и речи со стороны неприятеля и не принимать вызовов на поединки. Обе армии, сознавая свое равновесие, долго искали возможность искусным маневром занять более выгодное положение, а кавалерийские разъезды рыскали по всем направлениям и высматривали слабую сторону неприятеля. Один из подобных разъездов был поручен юному, пылкому Титу Манлию, сыну консула. Он наткнулся на разъезд одного тускуланского предводителя, который был ему знаком. Этот храбрый предводитель стал заманивать Тита Манлия в битву, а когда последний, повинуясь консульскому приказанию, начал уклоняться от нее, тускуланец преследовал его и на виду воинов поносил оскорбительными словами, обви няя его в трусости. Юноша, забыв обо всем, помня тол fa-ко оскорбительные речи, повернул коня, как молния налетел на врага, поразил его и с окровавленными доспехами поспешил к отцу, надеясь обрадовать его победой. Но отец, воспитанный в строгих правилах, поседевший в войне, не знал на свете ничего выше славы отечества и того, что может возвеличить и упрочить ее, т. е. строжайшей дисциплины и беспрекословного повиновения воле начальника. Безмолвно и мрачно отвернулся он от светлого лица юноши. Он вспомнил восстание в Капуе, и в душе его созрело наказание ослушнику, но такое ужасное, что содрогнулись самые суровые, закаленные в битвах, когда узнали о нем. По данному знаку собрались центурии войска. Явился консул, окруженный легатами и трибунами, во всем величии своего сана. Он произнес во второй раз приказ, запрещавший всякие отдельные, произвольные стычки с неприятелем, объявил, что младший начальник разъезда, Тит Манлий, не исполнил консульского повеления и хотя возвратился победителем, но как ослушник подлежит по закону смертной казни. Затем, обращаясь к сыну, консул сказал, что его радует сыновняя
храбрость, но сокрушает преступное ослушанье. «Всех благ для нас выше отечество, — прибавил мрачный военачальник. — Ликторы! Исполняйте ваш долг!» И голова благородного юноши скатилась во прах. Содрогнулись легионы при виде ужасного зрелища, глухо пронесся в войске ропот на безжалостного отца и долго не могли забыть воины незаслуженной гибели своего храброго товарища. Патриции подняли тело, покрыли его победными доспехами и предали земле с таким торжеством, какого удостаивались лишь заслуженные, со славой павшие воины.
Строжайшая дисциплина была восстановлена в войске. Никто не дерзал больше нарушить консульское повеление, но самому консулу, куда бы он ни показывался, предшествовал с этого времени какой-то особенный ужас, приближаясь к нему, всякий из воинов чувствовал неодолимый трепет, как будто готовился встретиться с существом нездешнего мира. Обе армии медлили с решительной битвой: с той и другой стороны маршами и контрмаршами старались создать себе перевес на выгодной местности. Таким образом, обе армии достигли подошвы Везувия, который тогда еще не действовал и свою растрескавшуюся вершину поднимал выше, чем в настоящее время. Первобытные могучие каменные гряды тянулись по южным склонам горы, зеленевшим здесь и там пышными виноградниками, а до самого Неаполя расстилалась прелестная, роскошная равнина. Здесь остановились оба воинства, нетерпеливо желавшие решить оружием, кому из двух народов господствовать в Кампании, кому владеть счастливой Гесперией и близкими и далекими землями и морями. Ночь окутала своим таинственным покровом землю и в сладком сне воины расстались с усталостью и почерпнули новые силы на предстоящий, трудный бой. Отдохнули и консулы, истомленные дневным походом и заботой о близкой битве. Обоим во сне предстал сверхъестественный образ и возвестил им, что божества смерти и матерь земли требуют страшной жертвы: у одного из воюющих народов — полководца, а у другого — целого войска. Вскочили оба римских консула и стали совещаться и решили так: если их легионы ослабеют в битве, то один из предводителей должен принести себя в жертву, чтобы погибло все неприятельское войско. Потом помолились они богам, и уже при обычном жертвоприношении жрецы показали, кому из обоих воинств назначена победа. Децию вышли неблагоприятные знамения, и он
Нольская монета
(г. Нола).
ssesesaeaeasosss
Смерть Деция Муса.
безропотно, с мужеством, достойным римлянина, предоставил себя судьбе.
Сошлись воинства в битве, и загремели трубы, подавая сигнал к началу, загорелись кавалерийские стычки на узком пространстве между обеими армиями и вдруг пронеслись по всей линии перекаты воинственных кличей, — сошлись легионы и начали смертельную битву. Затрещали шлемы и щиты под ударами дротов, загудели копья между рядов, пожирая добычу, и посыпались отовсюду удары молниеносных мечей. Латинские гастаты дружно напали на римское левое крыло и потеснили его на линию принципов. Деций заметил перевес неприятеля и понял, что настало время для жертвы неумолимым богам. Он отдал приказ, и верховный жрец в облачении явился к нему. Сам консул в
пурпурной тоге, подняв правую руку к небу, медленно и торжественно, стоя перед жертвенником, повторил за жрецом следующие слова: «Янус, Юпитер и Марс Квирин, Беллона и лары, и все вы, могучие праотцы-боги, владыки судеб! И вы, мрачные боги, подземного мира! Услышьте молитву мою. Даруйте победу и славу римскому народу, печаль и ужас смерти распространите над станом врагов и сокрушите противников наших. Себя и враждебные нам легионы отдаю вам в великую жертву. Услышьте молитву мою, подземные боги и матерь-земля!»
Так с полной верой воззвал к богам римский герой и ринулся в середину латинских легионов. Оба войска видели жертву. Ужас сковал мужественных до сих пор латинов, как ночной дух, ворвался Деций в густые колонны и рубил без пощады, но скоро его встретил бледный призрак смерти. Пронзенный множеством копий, герой пал, и снова сомкнулись, на минуту разорванные, неприятельские ряды, и снова закипел последний отчаянный бой.
Консул Манлий принял командование надо всем войском. Силы врагов прибавлялись. Латины ввели вдело и те полки, которые были выделены для наблюдения за союзниками римлян самнитами, ибо самниты еще не принимали участия в битве и, казалось, ожидали и желали, чтобы оба враждебные им народа, и римляне и латины, сами истребили друг друга. Видя снова перевес на стороне неприятеля, римский консул двинул подкрепление своему войску, но не триариев, как следовало бы по ходу дела, а вооруженных копьями и щитами (обыкновенно назначавшихся для преследования разбитых неприятелей) акцензов. Претор латинский ошибся: он счел эту атаку за третью, т. е. за атаку триариев, и со своей стороны выдвинул таких же воинов. Римляне не подались назад, потому что акцензы, воодушевленные геройской смертью Деция и веря в богов, сражались как львы. Но когда, наконец, опять стали одолевать латины, раздалось консульское «Surgite!» и римские триарии, которые до сих пор, преклонив колени и опустив на землю щиты и копья, безмолвно следили за битвой, восстали и грозной тучей понеслись вперед. В ту же минуту неприятель увидел, что нет ему спасения. Со свежими силами ворвались триарии в пространства между латинских манипулов, смяли и опрокинули строй. Неудержимые, страшные, как неизбежная судьба, в крови и по трупам пронеслись они до последних рядов и усеяли поле тысячами жертв. Так победили римляне, рассеяли остаток латинского войска, и весь их лагерь взяли без сопротивления, прежде чем ночь спустилась на поле брани и заключила этот незабвенный для римлян день.
Победа стоила так дорого, что римляне не преследовали разбитого войска. Остатки последнего собрались и потянулись назад, но не к Капуе, не на Волтурн, дальше и дальше, мимо темным лесом покрытых холмов Массика, через дружественную им землю аврунков, где протекает тихий Ли-рис, часто теряясь в болотном тростнике, где Марикская роща доходит до самого взморья, и возле Веския остановились лагерем. Туда пришло к ним подкрепление из Лация и от вольсков. Претор старался поднять упавший дух воинов, указывал им на то, что римляне не в состоянии были преследовать их, что им самим победа стоила дорого, что, наконец они далеко от Рима и неоткуда ждать им подкреплений. Но римский консул со своей победоносной, хотя и умень-
 В большой битве при г. Трифане около Суессы римляне разбили латинов и их союзников, после чего заключили сепаратный мир с кампанцами, подкупив ка-пуанскую аристократию правами римского гражданства. Латины и вольски после этого сопротивлялись еще два года, но в конце концов также сдались.
so оотем.

 Результаты войны были весьма значительны для обеих сторон. Рим прежде всего постарался застраховать себя от совместных выступлений латинских союзников в будущем. Поэтому всякие коалиции между латинскими общинами были запрещены, и те из них, которые не получили римского гражданства, лишились права вступать друг с другом в деловые сношения и заключать браки.
Латинская война нанесла последний удар вольскам. Анций полностью капитулировал и был превращен в колонию римских граждан. Его флот перешел в руки римлян. Крупные корабли были сожжены, и только их носовые части в виде трофеев были выставлены на римском форуме, где ими украсили ораторскую трибуну.
Общины аврунков были поставлены в особое юридическое положение, известное под названием «общины без права голосования». Что касается Кампании, то здесь основной задачей Рима было привязать к себе возможно теснее эту цветущую область, которой римляне были многом обязаны в своем экономическом и культурном развитии.
шейной ратью двинулся вслед за латинами. У самого моря возле Трифана (недалеко от Террачины) отважно встретил его латинский претор. Силы его пополнились, но цвет его войска остался у подошвы Везувия. Вновь набранные латинские легионы равнялись римлянам в числе, но уступали в мужестве и в военном искусстве. Они были опрокинуты, разбиты, рассеяны, кто спасся от римского меча, тот принес на родину страшную весть о том, что теперь не устоять Ла-цию перед Римом. Так как в Лации не было такого центрального пункта, который своим живительным содействием собрал бы новые силы и приготовил бы неприятелю новый отпор, то Латинский союз распался сам собой и отдельные города поспешили заключить с торжествующим Римом какую бы то ни было полюбовную сделку. Вероятно, не одному из латинских городов за участие во враждебном союзе пришлось вытерпеть казни вместо сделок, но об этом римские историки не упоминают. Они говорят только о том, что Лаций и Кампания поплатились лучшими своими землями; первый потерял привернские поля, а у последней отнята Фалернская область, обильная садами и виноградниками. Каждый из римских граждан получил здесь от двух до трех югеров в свое владение. Только граждане Лаврента и кампанская аристократия остались при прежних своих правах и владениях за то, что не помогали союзу. Последним была даже назначена ежегодная рента в 450 денариев (на человека) за счет городов Кампании.
Когда покрытый славой побед консул с триумфом вступил в Рим, его встретили одни старейшие граждане: юношество не могло пересилить ужас, который наполнял им душу при воспоминании о жестокой казни, совершенной отцом над собственным сыном. Победив Лаций, римлянам еще долго пришлось бороться с Анцием, который упорно собственными силами отстаивал свою независимость. Рим так ослабел после недавних побед, что даже избрание диктатора в борьбе с могущественным городом не принесло Риму ощутимой пользы. Это обстоятельство ободрило латинов, и они решились еще раз испытать счастья и по крайней мере возвратить свои земли. Надо полагать, что теперь поднялся не весь бывший Латинский союз, а только союз отдельных городов, образовавшихся большей частью после нашествия галлов. Латины дрались с отчаянным мужеством. Консул Квинт Публий Фило одержал в одном сражении победу, но
osssss^ssssssssssa
города Педум, защищенного крепкими стенами и обороняемого союзниками из Тибура, Пренесты и Велитры, взять не мог. Его взял приступом, разбив прежде под стенами его многочисленное союзное войско, консул Луций Фурий Камилл, достойный преемник великого Камилла (в 338 г. до н. э.). На речке Астуре товарищ Луция Камилла разбил другое латинское войско. Затем оба консула прошли победоносно весь Лаций, занимая города и утверждая господство Рима над бывшими его союзниками. Сообразно с государственной прозорливостью Рима, во всех покоренных латинских городах для большего их разъединения был введен различный образ гражданского устройства. Некоторые, как, например, Лавиний и Тускул, получили полное право римского гражданства, поэтому к бывшим римским трибам прибавилось еще две новых; другим дано право гражданства без голоса, т. е., иначе говоря, эти города приведены в полное подданство Риму; наконец, некоторым оставлено прежнее устройство на правах союзников Рима. С Велитрой Рим поступил особенно сурово: ее стены были разрушены, а сенаторы и знатнейшие из граждан переселены за Тибр. Та же судьба постигла и Акций. Его взяли приступом, часть принадлежащих ему земель роздали римским колонистам, лишили его всех военных судов и запретили впредь строить флот. Шесть лучших галер разрушили. Носы трофейных кораблей пошли на украшение ораторской трибуны, стоявшей в Риме между палатой комиций и Форумом. С этих пор сама трибуна стала известна под именем ростры (rostrum — нос корабля) н своим названием и симметрично расставленными на ней трофеями напоминала потомкам римлян о славных делах их предков. Чем поплатилась Кампания, мы уже сказали. Она стала по отношению к Риму такой же союзницей, как был до войны Лаций, только еще с меньшей самостоятельностью. Воля римского сената и народа явилась, как всегда для побежденных, непреложным, верховным законом и потребовала себе полного удовлетворения: военные силы Кампании безусловно подчинены распоряжениям римских консулов или диктаторов.
 Таким образом, к 30-м гг. IV в. Рим стал крупнейшим государством Италии, под властью которого фактически находилась Южная Этрурия, весь Лаций, область аврунков и Кампания. Решительная борьба с самнитами стала неизбежной.
000000^000^0000000
Вторая война с самнитами и их союзниками
 Вторая Самнитская война (328—304 гг.) началась глав** ным образом из-за Неаполя. Это не было случайностью, так как Рим, захватив Кампанию, вошел в тесное соприкосновение уже не только с самнитами долины Ли-риса, но и с горными племенами собственно Самния.
Что самниты угрюмо глядели на торжество тибр-ской столицы, это понятно само собой; но удивительно, что самнитский союз бездействовал в такое время, когда Рим, еще не залечивший ран от недавних битв, утративший так много лучших своих сил мог бы, кажется, не быть, хотя и на время, страшным. Это бездействие союза относительно Рима объясняется только тем, что поднявшаяся с другой стороны опасная война потребовала всех сил у союза. Беспокойные, воинственные луканы, соплеменники самнитов, стали угрожать могущественнейшему из эллинских городов в Южной Италии — Таренту. Богаые купцы из Тарента вместо того, чтобы добывать себе победы собственной кровью, предпочитали покупать их за деньги. Призванный ими на помощь эпирский царь Александр, дядя Александра Великого, явился с храбрым войском в Италию, победил и луканов, и самнитов и с торжеством прошел от одного моря до другого. Но на границах Бруттия (ныне Калабрия), окруженный неожиданно неприятельскими силами, он погиб, смертью своей развязал самнитам руки для действий против Рима (327 г. до н. э.). После уничтожения Латинского союза Рим не скрывал больше своих замыслов насчет Самния. Чтобы обеспечить себе свободный путь в эту гористую местность, римляне завоевали город Калес к северу от Вол-турна (ныне р. Волтурно) и переселили в него 2500 граждан. То же самое сделали они с городами Привернум и Фунди, лежавшими на пути в Кампанию и Самний. Другой путь завоеватели приготовили себе тем, что приняли в свой союз город Фабратерию, расположенный в Вольских горах, а другой город, Фрегеллу, завоеванный и разрушенный самнитами, вновь отстроили и населили колонистами. Не одним посольством обменялись оба народа, желая изгладить возникшие затруднения, но бесполезно! Оставалось разрешить дело мечом.
Рим еще не совсем оправился после тяжелой войны, и будь единство действий со стороны покоренных Римом народов, они могли бы общими силами свергнуть суровое иго, но это-го-то и недоставало народам. Тарент и другие эллинские города спокойно смотрели, а может быть, втайне и радовались, что народы Италии ослабляют себя беспрестанными война-

Самнитский всадник.
Изображение на вазе.
ми. О том, что итальянским эллинам не избежать порабощения, кто бы из воюющих народов Италии ни остался победителем, цветущие греческие колонии не заботились, и в Таренте, Кротоне, Локрах и Турин весело пили полную чашу наслаждений, не заглядывая в будущее. Луканы и апулийцы часто ссорились друг с другом и с горными самнитами и едва ли были способны энергично и настойчиво противодейстовать Риму. Некоторую помощь самниты могли получать со стороны мелких племен са-беллинского корня — вестинов, маруцинян и других. Но предводители самнитского союза полные веры обратили свои взоры к Этрурии и надеялись, что с помощью этрусков, вольсков, герников и еще не ослабевших под игом латинов можно было бы поднять вокруг Рима такую войну, в пламени которой погибла бы гордая столица Тибра.
Еще поддерживались дипломатические отношения у римлян с самнитами, а между тем оба парода старались заранее подготовить себе опорные пункты для будущих действий. Самниты выступили первыми: они неожиданно напали на греческий город Палеополь и взяли его. Вдруг появляются и римские легионы и, угрожая Самнию, осаждают Палеополь н соседний с ним, также греческий город, Неаполь. Первый из этих городов взят изменой и сожжен, последний же сдался (326 г. до н. э.). Опираясь на эти два места и на дружбу апулийцев, римский сенат отправил две новые армии, одну прямо к пределам Самния, чтобы вместе с первыми легионами двинуться в самое сердце неприятельской земли, другую — обходом, к востоку, через владения вестинов к Адриатическому морю, чтобы действовать на Самний с противоположного фланга. Вестины отчаянно дрались с римлянами, но когда потеряли несколько деревень, то поспешили заключить с Ри-
ооаоогаооввзвавваиа
 По-видимому, в Неаполе, сохранившем греческую культуру, обострилась борьба аристократической и демократической партий. Последняя обратилась к самнитскому городу Ноле и ввела в Неаполь отряд самнитских наемников. Неаполитанские аристократы, в свою очередь, призвали на помощь капуанцев, а через них — римлян (327 г.).
Клетка с цыплятами, используемая для предсказаний.
мом мирную сделку. Обстоятельства войны становились важными. Сенат повелел консулам избрать диктатора. Был избран один из храбрйших героев этого времени — Луций Па-пирий Курсор (324 г. до н. э.).
Луций Папирий Курсор и Фабий Максим Руллиан. Новый диктатор олицетворял в себе как нельзя лучше тип истинного римского патриция древнего рода, высокорослого, статного воина, верного сына отечества. Благо отчизны и слава римского народа — вот тот мир, за пределы которого не выходили помыслы и действия Луция Папирия. Для них он готов был на всякую жертву, но, как истинный римлянин, он был неумолим при всяком нарушении обязанности. Твердо взял он в руки кормило верховной власти и смело ополчился на врагов республики, приготовясь стереть их с лица земли. Перед самым отправлением войска в поход произошло событие, которое на время остановило диктатора. Жрец, хранитель священных птиц, пришел доложить, что куры разбрасывают поданный им корм, что это плохая примета, что, вероятно, при избрании диктатора не так, как следовало, собраны ауспиции. Нерасположение священных кур смутило набожного диктатора, и он немедленно собрался в Рим, чтобы собрать новые и верные ауспиции. Путь был недолог (должно быть, войско стояло в земле вольсков) — и диктатор надеялся скоро возвратиться. Поэтому, вероятно, поручив командование своему помощнику (начальнику конницы), он запретил ему какие бы ни было стычки с неприятелем. Лишь только диктатор уехал, как из-за соседней возвышенности показались самнитские копья и заблистали щиты. Развернувшись на равнине напротив римлян, неприятель вызывал их на битву. Не выдержал начальник конницы, Квинт Фабий Максим Руллиан, потомок славного рода. Геройский дух предков почувствовал Фабий в себе при виде темных радов неприятеля, и он не мог одолеть желания прибавить несколько свежих лавров к своему славному родословному венку. И вывел он войско на ровное поле. Разгорелась битва. Среди тревоги боевой пылкий воевода забыл, что он действует вопреки приказанию; бурно летал он посреди воинов и, как будто не замечая тысячи опасностей, сражался впереди всех и вел полки и эскадроны вперед и вперед. Вот побежали самниты, за ними устремились победители, гнали их, поражали и с богатой добычей возвратились в свой лагерь. Здесь восторг победы сменился в душе Фабия другим, тяжелым чувством, которое не рассеялось даже от тор-
ПООООО 316
жественных восклицаний и поздравлений. Фабий знал неумолимую строгость диктатора и потому послал весть о победе не к нему, а в сенат, сам же, как несчастный преступник, умолял своих храбрых сотоварищей защитить его от гнева и казни диктатора.
А Папирий в это время приносил богам торжественную жертву. Гаруспик (жрец-гадатель), вопросивший богов, получил знамение, которое и объяснил самым благоприятным для Папирия образом. Тут пришла в Рим весть от Фабия.
Диктатор поспешил в лагерь и немедленно по прибытии со- Жертвоприношение
звал центурии и начал суд над ослушником диктаторского повеления. Во всеуслышание диктатор напомнил о своей неограниченной власти, о преступлении Фабия и затем повелел ликторам исполнить над виновным свой долг. Много раз, смело, лицом к лицу встречался Фабий со смертью, но то было в виду славы, среди битвы, за честь и благоденствие своего отечества; теперь же ожидать, как его схватят ликторы, его, победителя, и как под их секирой он должен позорно окончить свое, до сих пор славное поприще, — герой не нашел в себе силы. Он почувствовал невообразимый ужас, когда еще раз ему бросились в глаза суровый судья на престоле и его 24 ликтора, он отшатнулся и скрылся в толпе воинов. Ликторы за ним, но повсюду они встречали плотные ряды войска, в котором не прерывался глухой ропот недовольства решением диктатора. Фабий между тем, бросившись на первого коня, помчался в Рим. Здесь по предложению его отца Марка Фабия собрался сенат и с неудовольствием говорил о событии в лагере. В то время, как совещались об этом деле и делали необходимые распоряжения для созвания народного собрания, является в сенат и сам диктатор, сопровождаемый своей страшной свитой. Не обращая внимания на возражения сената, Папирий еще раз повторяет приказание ликторам казнить преступника. И уже готовы были они исполнить приказ, когда в это время известили его о собрании народном. Весь сенат, а впереди его оба Фабия и сам диктатор отправились на Форум. Все заняли свои места, и когда гражда-
Папирия Курсора.
Гаруспик.
ввявэаввеввиав»
Двойной денье: на аверсе — сдвоенная голова с гладковыбритым лицом, на реверсе — Юпитер на квадриге (боевой колеснице), под которой выбито
ROMA.
Двойной викториат, эквивалентный денье; на аверсе — голова Юпитера, увенчанная лавровым венком. На реверсе — слово ROMA и Виктория, венчающая трофеем. Уникальная монета кабинета Франции.
нам были изложены все основания дела, диктатор повторил свой прежний приказ ликторам. Тут снова оба Фабия подняли голос против решения диктатора. Воспоминание о недавней блестящей победе лучше всего говорило в пользу несчастного воина. Народ не сдерживал негодования на жестокость решения, требовал пощады в уважение заслуг. Форум волновался, как бурное море, и воодушевленный народный говор то приливал, то отливал, заглушая ораторов-адвокатов. Когда же поутихло волнение, диктатор произнес короткую решительную речь. Приверженцы его так объяснили народу ее содержание: «До сих пор приказания диктаторские исполнялись беспрекословно, как воля богов; если же теперь народ попирает их силу, то — да будет отныне навеки уничтожено звание, которое столько раз приводило с собой спасение отечеству, и да падет на самих граждан ответственность за все следствия, могущие от этого произойти!» Смолкло волнение, в словах диктатора всякий расслышал голос закона. И, почувствовав отсутствие права, сенат и народные трибуны и все собрание приступили к диктатору и смиренно стали молить его о милосердии, о даровании жизни знаменитому воину. Итак, закон удовлетворен, значение власти диктатора не ослаблено, народ не противится праву, а умоляет, — следовательно, диктатор может уступить моленью народа. И Па-пирий, действительно, уступил и произнес Фабию помилованье. Герой остался в Риме.
Избрав себе другого помощника, диктатор поспешил к войску, которое в его отсутствие потерпело несколько неудач. Легионы потеряли бодрость духа, и диктатор не мог не заметить в них настроения отчасти враждебного ему. Потому-то первое сражение не совсем удалось диктатору, но заботливостью о войске и попечением о раненых диктатор возвратил себе уважение и любовь войска и с тех пор пошел от успеха к успеху. Много неприятельских городов взял он, много земель опустошил и, обремененный богатой добычей, торжественно вступил в Рим. Самнитам за известную плату (годовое жалованье всему войску и полное обмундирование) диктатор даровал перемирие на год.
Сведения о последующих походах очень неопределенны. Кажется, что консульское войско в отдаленной Апулии чуть ли не подверглось опасности быть отрезанным, что самнитам не всегда удавалось защищать свои долины и горные деревушки, но все-таки удалось вторгнуться в Лаций и поднять на
ОИИ& 318---
Рим Тускул, Велитру, Приверн и другие города. По крайней мере, Рим опасался за собственную целость, и однажды в нем распространился панический страх: пронеслись слухи, будто неприятель ворвался в сам город. Далее, римские историки говорят еще, будто самниты однажды пробились чуть не в сам римский лагерь и, пользуясь удобной местностью, сделали вид, будто хотят штурмовать его, но римский отряд, сделав ночью искусную вылазку, зашел им в тыл и после 5-часовой упорной битвы самниты были прогнаны с немалой, впрочем, для римлян потерей людей и припасов.
Между тем в Апулии необычайный успех следовал повсюду за Квинтом Фабием, тем самым, чья голова спаслась от секиры ликтора. Он разорил 80 пригородных деревень и приступом взял сильно укрепленный город Луцерию на границе Самния. Страшные опустошения и потери людей и имущества сломили, наконец, упорство суровых горцев. Не сломился только мужественный предводитель союза, Папий Бру-тул, и до последней возможности со славой отстаивал свободу своего отечества. Перед неотвратимым решением судьбы бесплодными оказались, однако, и его благородные усилия. В нем потерял Самний лучшего своего защитника. По всей вероятности, Брутул лишил себя жизни, не желая видеть унижения своей отчизны.
Тело Папия Брутула отвезли в Рим, вероятно, для того, чтобы скорее склонить самнитов к миру. И действительно, последние должны были согласиться на мир. Они приняли все условия, предложенные сенатом, за исключением одного — подчиниться владычеству римского народа, т. е. отказаться от всякой самостоятельности. Это требование самниты отвергли безусловно. Итак, переговоры не привели к желанной цели, римляне не уступали, оставалось опять прибегнуть к мечу. Когда возвратившиеся послы рассказали народу о необходимости новой войны, решено было лучше погибнуть, чем потерять честь. Народ не утратил еще веры в свои силы и с помощью союзников, особенно Тарента, с помощью сабеллинских племен и порабощенных Римом народов, еще надеялся отстоять свою независимость.
Кавдинское ущелье. Таково было всеобщее настроение в Самнии. Как говорили, так же решительно приступили и к делу. Войско собрано от всех союзных племен. Главное командование было поручено опытному Гаю Понтию, уже доказавшему свое искусство в первую войну. Две римские ар-
 Что же касается западных самнитов, то борба с нми началась еще в 328 г. из-за того, что римляне основали колонию в г. Фрегеллах на среднем течении Лириса. Первые годы война велась без решительных успехов на той и другой стороне, но в 321 г. Римлян постигла катастрофа в центральном Самнии. Борьба здесь оказалась очень трудной для Рима. Римская армия была еще плохо приспособлена к войне в условиях горной местности. Храбрые самниты, отличавшиеся страстной любовью к своим горам, действовали мелкими партизанскими отрядами, с которыми римляне на первых порах не умели бороться.
Денье: на аверсе — Палас или Рим; X (обозначает денье или 10 ассов). На реверсе — диоскуры верхом на конях и подпись ROMA. Средний вес монеты 3,93 грамма.
asssasassssaMsaM
Развалины древнего
театра в Беневенто.
мии вместе с союзниками тысяч до 40 двинулись, под предводительством консулов из-под Капуи, где они стояли лагерем, прямо к самнитским границам. Лазутчики принесли римлянам весть, что главные силы самнитов стоят у города Луцерии, в Апулии, и обложили это место, где у римлян находился важнейший склад оружия и припасов. Немедленно на выручку Луцерии двинулись 4 легиона, направившись кратчайшим путем на Беневент, оставив в стороне городок Кавдий и идя то лесом, то
возвышенностями. Вот миновали они один перевал, прошли
топкие низменности и достигли второго гребня гор, которые также нужно было перейти. Путь становился труднее и труд-
Монета Беневенто.
нее, на каждом шагу встречались то естественные препятствия, то искусственные завалы. И вдруг в стороне, потом впереди, потом отовсюду заблистали самнитские копья. Тут поздно увидели консулы, что их заманили в ловушку, но путь к отступлению был отрезан. Оставалось одно: пробиться с оружием в руках. И бились отчаянно римские легионы. Нибур говорит, что битва продолжалась с перерывами 5 суток, но суровые горцы все больше и больше сжимали с каждым днем редеющие когорты. Наконец, когда римское войско было сбито на такое тесное пространство, что не было никакой возможности сопротивляться с успехом, римляне сдались на переговоры. Понтий был в недоумении, что ему делать с таким количеством пленных. Отец его, Гай Геренний, славившийся мудростью, советовал: или всех римлян отпустить без вреда, или всех их уничтожить. В первом случае, говорил он, можно рассчитывать на дружбу Рима; в последнем — на подрыв силы гордой республики. Понтий последовал первому совету, только с некоторыми изменениями. Он заключил с римлянами договор, по которому римское войско должно было очистить все места, принадлежавшие до войны самнитам, Рим должен был вывести из Самния все свои колонии и выдать 600 благороднейших патрициев в обеспечение прочности договора. Все предводители клятвой подтвердили заключенное условие.
Алтарь Зевса в Пергаме, часть фриза. II в. до н. э.
Колонна на римском Форуме в честь победы консула Гая Дунлня в битве при Милах в 260 г. до н. э.
BsaopssassassssMs
По окончании переговоров пленные сложили оружие и, преследуемые насмешками и толчками, должны были пройти под позорное иго. Обесславленные, истомленные жестокими усилиями последних дней воины достигли Капуи и, подкрепив здесь свои силы, безотрадно потянулись в Рим. Глубокая печаль охватила столицу, когда в нее вступили жалкие остатки блестящей армии и когда граждане услышали все подробности последних событий. Прекрати-
лась торговля, закрылись суды, граждане и особенно граж- Посрамление римлян
данки оделись в траур, потому что многим пришлось разом оплакать своих отцов, мужей, братьев. Одна забота была у всех — собрать новое войско, чтобы смело можно было ожидать всяких случайностей. Сенат между тем собрался на совещание по поводу несчастливо заключенного договора. Спурий Постумий, один из начальствовавших консулов (на место консулов уже избран был диктатор), первый высказался об этом договоре в том смысле, что он нисколько не был обязательным для республики, как заключенный без соизволения сената и народа. «Пусть сенат выдаст врагам всех нас, консулов и предводителей,
в Кавдинском ущелье.
 Иго — сооружение из двух копий, воткнутых в землю и покрытых третьим, в виде буквы П. Название произошло от сходства его с ярмом (iugum), в которое запрягали волов.
как преступивших закон и превысивших данную нам власть, — и отечество будет избавлено от обязанности исполнить позорные требования». Так говорил великодушный сын Рима, и граждане прославляли самоотверженность, с которой он готов был отдать свободу и жизнь, лишь бы только спасти честь отчизны. Сенат принял совет По-
стумия и приказал исполнить его.
Когда римские фециалы (союзные жрецы) доставили к Понтию связанными всех нарушивших свои обязанности и объявили, что сенат прислал в распоряжение самнитов всех вероломно нарушивших присягу в верности и считает себя свободным от исполнения унизительных условий договора, — Понтий воззвал к богам о мести и, обратившись к жрецам, прибавил: «Так пусть же другие ваши легионы, лучше умеющие хранить верность присяге, придут к нам в горы и загладят позор, обесславивший Рим!»
П Рим, т. 1
0^^00000000000^000
 Анналы (лат. annales, от annus — год) — древнеримские летописи. Анналисты, первые римские историки, излагали в основном римские события погодно. Наиболее известны Квинт Фабии Пиктор (III в. до н. э.), Катон Старший (II в. до н. э.). Сочинения анналистов дошли до нас во фрагментах и в упоминаниях последующих авторов.
Жаль, что единственным источником, откуда можно заимствовать подробности о дальнейшем ходе войны, служат римские анналы (летописи): в них читаешь только об успехах римского оружия. Судя по ним, римляне одержали блистательную победу в Кавдинских горах. Если бы время пощадило летописи самнитов, то, вероятно, события этой войны предстали бы совсем иначе, чем в бесцветной картине, набросанной рукой непримиримых врагов этого храброго, великодушного народа. Отчаянные битвы мессеян и геройские дела Аристомена навеки сохранились в Элладе в поэтических преданиях; самнитское племя со своими подвигами и геройскими песнями исчезло с лица земли, не оставив после себя никакого следа. Впрочем, и у самых пристрастных римских историков проглядывают местами подвиги самнитов. Так, мы узнаем, что вышеупомянутая блестящая победа римлян осталась без всяких выгодных для них последствий; самниты, напротив, рассеявшись в разные стороны, захватили могущественный город Фрегеллу, лежавший на главном пути, взяли Сатрик (также в земле вольсков), потом — Луцерию в Апулии и покорили большую часть населения этой страны. Оправившись от поражений, римляне поручили начальство над войском уже известным нам Папирию Курсору и Публию Фило. Первый из них (ему было назначено действовать против Луцерии), опасаясь горных дорог, отправился вдоль Адриатического моря, где его сильное войско могло не бояться нападений мелких враждебных племен. ПодЛуцерией ему удалось соединиться с Публием, который привел войско другим путем, и тогда оба напали на лагерь самнитов. Нападение увенчалось успехом. Следствием победы была сдача Луцерии.
Отсюда Папирий пошел вслед за неприятелем в землю вольсков и осков. Не давая отдыха своему войску, он неутомимо преследовал неприятеля, снова загнал его в горы, отнял Сатрик и победоносно вступил в Рим. В этом походе Папирий как нельзя лучше оправдал свое прозвание (cursor — бегун), которое дали ему за то, что он как будто не знал усталости в походе. Не только в переходах не могли соперничать с ним лучшие из пехотинцев, но и в самой еде и питье редко кто поспевал за ним. О неумолимо строгой его дисциплине можно судить по рассказу о поступке его с Фабием.
За победами Папирия последовало перемирие (в 318 г. до н. э.). Римляне сумели извлечь из него большую выгоду:
они подчинили себ всю Апулию. Новый успех Рима заставил самнитов прекратить отдых. И война вспыхнула опять с величайшим ожесточением с обеих сторон. Союзное войско, захватив в земле вольсков города Плистию и Сору, поспешило на выручку города Сатикулы (недалеко от Капуи), осажденного римлянами. Кажется, самнитам удалось после этого помешать легионам проникнуть в Кампанию и Самний и чуть ли не отрезать консульское войско, находившееся в Апулии. Рим был в такой тревоге, что немедленно избрал диктатора, который с большим войском поспешил на место действия. Он напал на самнитов возле Лаутулы, в том месте, где горная дорога ведет из Террачины в Фунди, и — судя по последствиям — понес значительные потери. Его начальник конницы, Квинт Авдий, желавший остановить бегство римлян, был окружен неприятелем и погиб со всей кавалерией.
Следствием успехов самнитского оружия было то, что начали исполняться самые заветные желания горцев: поднялись на Рим и Вольские, и авзонские, и камнанские города; сама Капуя готовилась присоединиться к ним, и даже в .Нации стало заметно неприязненное движение. Еще бы один решительный удар, и тогда, наверно, весь Лаций протянул бы руку мужественным самнитнам. Но этого удара не последовало, быть может, самнитские вожди действовали недостаточно единодушно, а между тем римский сенат принял свои меры; избранные вожди, не унывая от поражения, приготовили ряд новых побед. Авзоны были покорены и жестоко наказаны за мятеж, Фрегелла, Калация (в земле осков) и богатый кампанский город Нола взяты. Не теряя времени, сенат окружил самнитский союз новой цепью колоний-крепостей. В Луцерию, Сору, Суессу и в особенности в важный по своему положению Казинум (ныне Казерта) — во все эти места были переселены вооруженные римские колонисты. Даже на островке, напротив Цирцейского мыса, была учреждена военная стоянка Понция (ныне Понца), под защитой которой мог укрываться от бурь и неприятеля слабый еще в то время римский флот.
Как искусный борец, которого сильный противник уже не раз повергал на землю, но который все еще с отвагой и надеждой быстро поднимается и снова кидается на врага, так, усталый от борьбы, самнитский народ все еще мужался и не уступал своему страшному неприятелю. Но очевидно было, что одними своими силами ему не одолеть Рим. Самниты стали
 Военные действия возобновились только в конце 316 г. За этот 6-летний промежуток римляне, формально не нарушая мира, стали проникать в Апулию, в тыл самнитам, а также образовали две новые трибы в области аврунков и в Северной Кампании. В 315 г. одна консульская армия оперировала в Апулии, в то время как вторая под начальством Публия Филона осадила г. Са-тикулу в юго-западной части Самния. Самниты воспользовались разделением римских сил, прорвались в долину Лириса и двинулись дальше к Лацию. Римляне собрали резервы под командой диктатора Квинта Фабия Руллиана, одного из самых выдающихся полководцев этой эпохи. Римские и самнитские войска встретились около г. Таррацины, в проходе между горами вольсков и морем. Римляне потерпели жестокое поражение и бежали. Начальник конницы пытался прикрыть отступление, но был убит. Самниты захватили область аврунков и Кампанию, даже Капуя была готова перйти на их сторону. Положение Рима стало чрезвычайно критическим.
00^00000000^^0^000
 Однако самниты не сумели использовать полностью своих успехов, и в 314 г. наступил перелом. Римские войска одержали блестящую победу: на поле боя осталось более 10 тыс. самнитов. Это изменило всю ситуацию. Главари демократической партии в Капуе, замышлявшие отделение от Рима, были вьщаны римлянам и казнены. Аврунков, которые вели себя в 315 г. крайне подозрительно, почти полностью истребили, а в Суес-су была введена латинская колония. Города Сатрик, Фрегеллы, Сора и др. были воссоединены с Римом. Для укрепления римского влияния было основано несколько новых колоний. Среди них нужно отметить колонию на маленьком острове Понтий, недалеко от южного побережья Нация (313 г.). Это была первая морская база римлян вне Италии, основание которой говорит о том, что морское дело в Риме после 338 г. несколько продвинулось вперед. Возможно, что к этому же периоду относится высылка колонии в Остию, у устья Тибра. Наконец, Аппиева дорога, постройка которой началась в 312 г., должна была тесно связать Рим с Кампанией и облегчить дальнейшее продвижение в Южную Италию.
искать союзников, и взоры их остановились на Этрурии. Все время сорокалетнего перемирия этруски честно выполняли свои обязательства по договору с Римом и оставались спокойными созерцателями войны. Теперь срок перемирия кончился. Самнитские послы убедили этрусков в том, что перевес Рима грозит порабощением всей Италии, и потому необходимо для общей безопасности союзными силами положить конец дальнейшему развитию его могущества. В 312 г. этрусские города оказали самнитам помощь и послали значительное войско к Сутрию. Этот укрепленный римский город, находившийся на низменности между озерами Сабатинским и Циминским (недалеко от современного Орвието), не раз в прежние войны оказывал Риму важные услуги против Этрурии. Консул опередил неприятеля и не дал ему обложить Сутрий. Обе армии стали в виду друг друга и медлили. Консул мог заметить, что этруски много приобрели опыта в военном устройстве благодаря их последним войнам с галлами. Однако же в произошедшем сражении, которое продолжалось от полудня до поздней ночи, этрускам не удалось вырвать победу у храбрых легионов. После этой первой ничего не решающей стычки обе армии отступили (311 г.).
Война не умолкала в Самнии. Римляне проникли внутрь страны, разорили ее, завоевали несколько сел и деревень, несмотря на их положение на склонах гор, взяли даже Бови-ан (ныне Бояно), главный город пентров, но не успели укрепиться в нем: помешала суровая зима. Частые прежние неудачи, испытанные ими в горных и лесных местностях Сам-ния, научили их приспосабливаться к местности и действовать с большей уверенностью.
Нельзя не удивляться, что при всех трудностях самнитской войны римский сенат еще имел возможность заботиться о том, чтобы и на море готовить начало римского господства. Уже основание морской колонии Понция показывает, что сенат не упускал из виду ослабить могущество Тарента. Начало римского флота было, впрочем, далеко не блестящим. Когда однажды римская эскадра, состоявшая, вероятно, из нескольких трирем (трехъярусных гребных судов), стала на якорь около Помпеи, у подошвы Везувия, и десант с гребцами пустился грабить окрестность, то озлобленные поселяне, несмотря на то, что местность эта признавала над собой владычество Рима, бросились на них, отняли добычу и с позором прогнали на суда.
В следующем году римский консул потерпел в Самнии сильное поражение. Войско его было полностью отрезано от Рима. Сенат, опасаясь, чтобы не повторилось кавдинское несчастье, поспешил прибегнуть к избранию диктатора. Никого сенат в эту минуту не считал достойнее Папирия Курсора, при имени которого дрожал весь Самнии. Но как совершить избрание? По закону это могли сделать
только консулы. Ни одного из них не было в Риме. Этого мало, один консул с войском вовсе был отрезан от столицы, другой, к которому послы могли бы добраться, был не кто иной, как тот самый Квинт Фабий Максим Руллиап, чья голова некогда только благодаря мольбе всего римского народа спаслась от секиры сурового диктатора. Никогда с тех пор между обоими не произносилось слово примирения, а теперь Фабий менее чем когда-либо мог чувствовать желание преклонить перед врагом свою увенчанную свежими лаврами победы главу. Фабий победоносно проник в самое сердце Этрурии и сюда-то прибыло к нему из Рима посольство. Почтенные консулары (т. е. граждане, служившие уже консулами) передали Фабию просьбу отечества.
Оставим на минуту Фабия, в душе которого поднялась страшная борьба ненависти и обязанности, и скажем о том, каким образом этот доблестный полководец зашел так дале
Римская трирема.
 Трирема (лат. triremus — имеющий три ряда весел) — боевое гребное судно в Древнем Риме с тремя ярусами весел, расположенными в шахматном порядке. В Древней Греции корабли, аналогичные триремам, назывались триерами.
ко в неприятельскую землю.
Когда Сутрий был взят этрусками, Фабий с двумя легионами римлян и союзников пошел ему на выручку. Пугь преграждали значительные силы этрусков. Уклоняясь от битвы, которая не обещала успеха, Фабий изменил направление и стал держаться цепи холмов, изредка перемежавшихся с каменистыми пространствами. Полагаясь на свою численность, этруски атаковали высоты, но здесь Фабий, быстро построив легион, с копьями и камнями ударил по врагу, опрокинул его и мечом довершил разгром. Этруски надеялись спастись бегством, но римская конница с обоих флангов окружила их и отрезала обратный путь в лагерь, который и попал со всеми припасами и богатством в руки победителей. Неприятельский авангард был разбит, но

 Но благополучное завершение самнитской войны было омрачено новой опасностью со стороны этрусков. В 311 г. истекал срок 40-летнего перемирия с ними. Рассчитывая на то, что римские силы связаны на юге, войска Тарквиний и других полисов Северной Этрурии осадили Сутрий. Но консул 310 г. Квинт Фабий Руллиан обходным движением через Умбрию неожиданно появился в Северной Этрурии и опустошил страну, чем заставил этрусков снять осаду с Сутрия. В следующем году римляне повторили свой набег. Эти события привели к власти в этрусских городах проримскую партию. В Рим прибыли этрусские послы с просьбой о мире и союзе. Но с ними заключили только перемирие на 30 лет.
главное войско не уходило от Сутрия; оно полагалось на свои силы. Все попытки Фабия освободить город не принесли никакого успеха. Полководец задумал тогда отважное дело: зайти в тыл неприятелю от самой Этрурии. Благодаря тому, что брат его хорошо был знаком с языком этрусков, Фабий собрал все необходимые сведения о местности, дорогах и приступил к делу. Готовых путей он избегал, чтобы скрыть от неприятеля свое движение, а направился, напротив, в такую сторону, где этрускам и в голову не приходило сторожить его, именно через дремучий Циминский лес, который 40 лет считался рубежом Этрурии, 40 лет не слышал топора дровосека и в своих мрачных чащах видел изредка лишь отважных купцов, пробиравшихся неверными тропинками за богатой корыстью. Фабий сначала незаметно от неприятеля отправил весь обоз, потом пехоту, сам же с кавалерией до поздней ночи оставался в виду этрусского лагеря. Ночью он двинулся вслед за своим передовым войском. При иных обстоятельствах римляне, увидев себя среди глухого, неведомого леса, без дорог, без проводников, наталкиваясь на каждом шагу то на естественные завалы, то на овраги и топи, подумали бы, что они обречены на неизбежную гибель, но вдохновленные верой в своего гениального, мужественного предводителя, они смело шли вперед, одолевая тысячи препятствий. И гений Фабия не обманул их. После долгого, утомительного странствования, не причинившего, впрочем, войску существенных потерь, лесные чащи расступились, засиял впереди открытый горизонт и перед глазами удивленного и обрадованного войска развернулся цветущий ландшафт плодоносной Этрурии, весь облитый лучами утреннего солнца. Быстро прошли легионы пространство, отделявшее их от Перузии (ныне Перуджа). Деревни и села, озадаченные появлением римлян, не успевали спасать свое имущество в города. Не перечесть, сколько за короткое время легионам досталось в добычу пленных, всякого скота, денег и припасов. Наскоро набранная этрусская милиция не могла задержать победоносного шествия Фабия: он спешил отрезать главные силы, находившиеся под Сутрием, или по крайней мере отвлечь их в разные стороны. Удалось ли ему это — неизвестно. Верно только то, что между Перузией и Сутрием произошла кровопролитная битва (вероятно, часть войск отделилась от главной этрусской армии, соединилась с городскими ополчени-
aaHsssss^sssaeessH
ями и надеялась уничтожить легионы Фабия), в которой римляне одержали решительную победу. Следствием ее было то, что Перузия сдалась, а некоторые другие города купили себе перемирие на короткий срок.
Даже Рим был встревожен вестью о необыкновенно смелом движении Фабия и послал ему повеление остановиться, но послы прибыли тогда, когда консул, уже благополучно совершив переход, громил этрусские города и деревни. Посланным оставалось только поздравить великого полководца с успехом. Возвращаемся теперь к прибывшим в лагерь Фабия римским консуларам.
Поздно вечером принял Фабий римских послов и, выслушав, удалился безмолвно, оставив их в страшном недоумении. Для Фабия наступила ночь полная душевной тревоги. Напрасно он пытался решить, как ему поступить в данном случае. Из глубины души поднималось чувство ненависти, гордое сознание твердило о величии недавно совершенных подвигов, ставивших Фабия выше всякой ответственности, а мысль о том, что судьба предает ему в руки честь его личного врага, шевелила жажду мести. И вдруг, как будто по мановению злобного демона, из мрачного прошлого выступили секира, на престоле судья с железной волей и каменным сердцем, умоляющий сенат, воздетые к диктатору руки народа. И консул чувствовал, как под влиянием страшных воспоминаний слабели его лучшие, благороднейшие побуждения. Образы один другого мрачнее сменялись у него в душе... Но вдруг Фабий очнулся: ему представилось бедственное положение отечества; легионы, со всех сторон окруженные самнитами... быть может, им грозит неминуемая гибель, и он, он один, держит в руках их спасение — и не хочет спасти. Эти мысли вытеснили и изгладили все прежние в голове великодушного Фабия. Важно и торжественно вышел он утром к послам, объявил им об избрании Папирия Курсора диктатором и торжественно удалился, не сказав больше ни слова.
Больно видеть, а еще больнее самому испытать, когда ваша благородная самоотверженность достается врагу, который не произнесет ни единого слова благодарности! Это испытал теперь Фабий, но он одолел в себе внутреннюю тревогу и в военной буре старался разогнать осаждавшие его мрачные мысли. Со своими легионами, привыкшими к победам, он устремился к Сутрию, разбил здесь этрусков, а потом у скалистых краев кратера, образующего ложе сер-
Бронзовая монета этрусско-умбрийского города Камеры.
ssssasssssssees»®
 Этрусские дела привели римлян в болеее тесное соприкосновение с умбрами, выразившееся в заключение союза с двумя умбрскими городами. С другой стороны, римские позиции в борьбе с самнитами на некоторое время ослабели, и римляне вынуждены были перейти к обороне. В 308 г. самнитские войска вторглись в область марсов, в непосредственной близости к Нацию. Для борьбы с ними был направлен испытанный Квинт Фабий. Другой консул действовал в Северной Апулии. Положение осложнилось восстанием старых союзников Рима — герников. А затем и эквов, подстрекаемых самнитами. Центральная Италия стала ареной ожесточенных боев.
них вод Вадимонского озера, уничтожил второе неприятельское войско (308 г.). Задача Фабия была почти решена. Одни этрусские города были взяты с бою, другие заключили перемирия за выдачу обмундирования и жалованья римским легионам. Теперь только вооружалась Умбрия и быстро послала войско на Рим, надеясь одним решительным ударом дать делам совсем другой оборот, но уже было поздно: бдительный сенат вызвал Фабия из Самния, где он в это время находился. Фабий успел преградить неприятелю путь к Риму, разбил и рассеял его. Умбрийские города испытали ту же участь, что и этрусские, т. е. были частью завоеваны, частью сдались сами на мир. В одном из них, высоко в горах, именно в Неквинуме римляне основали военную колонию Нарнию (ныне Нарни), которая одна держала всю Умбрию в страхе.
Несколько раз храброму Фабию продлевали срок службы. В отличие от обыкновенных консулов ему присвоили титул проконсула. Сенат избежал, таким образом, вредного для успеха войны частого назначения новых военачальников. Понятно, что в течение службы Фабий удостоился многих великолепных триумфов в Риме. Справедливость требует сказать, что и дела диктатора Папирия были достойны его знаменитого имени. Одно его приближение к отрезанному консульскому войску заставило самнитские полчища удалиться, и Папирий мог соединить обе римские армии. Ввиду такой опасности Самний поднял все свои силы. Благороднейшие из фамилий составили особенные когорты, которые, по отличному своему устройству и богатству вооружения, напоминали прежних римских принципов. Убранство и вооружение воинов было приспособлено к местности и к требованиям горной войны: щит вверху широкий, внизу поуже, для большей легкости; на бедрах и от колена медные щитки, схваченные сзади ремнями; шлем с высоким гребнем, украшенным перьями; панцирь на груди, сплетенный из прочных веревок, скрученных из морской губки, гибкий и надежный. Одна половина легиона была в пурпурных коротких туниках с золотыми украшениями на щите; другая — в белых, а на щите серебро. Никогда еще не собиралось вместе столько знаменитых самнитов. Они надеялись уничтожить обе римские армии и прославить отечество за долгие испытанные ими несчастья. В полном составе выступили они навстречу диктатору. Битва была упорной, но правое
крыло самнитов (среброщитных) вынуждено было уступить перед натиском римской кавалерии. После этого первого успеха сам диктатор ударил по центру неприятеля и завершил разгром. Самниты отступили по всей линии, кавалерия разбила их окончательно. Во время триумфального въезда диктатора в Рим множество серебряных и золотых щитов несли впереди его победной колесницы и с этих пор постановили: при всяких торжественных шествиях в Риме украшать этими щитами меняльные лавки на форуме.
Третья война с самнитами и их союзниками
 К 304 г. римляне добились здесь решительных успехов. Самниты запросили мира. Границы собственно Самния были оставлены почти без изменении, а область Лириса присоединена к Лацию, и сам-* ниты там быстро исчезли. Герники лишились всей территории кроме трех городов, сохранивших прежние союзнические отношения. Эквы были почти полностью уничтожены, и вся их страна вплоть до Фуцинского озера присо-
Ив следующем году самниты не потеряли мужества и одержали еще не один раз победу над римлянами, но военное счастье, видимо, переставало им благоприятствовать. Римские легионы все дальше проникали в глубь страны, многие цветущие местности опустели, и только вытоптанные нивы и обгоревшие дома обозначали путь торжествующей силы. Когда народы сабеллинского корня марсы, пелигны, маруцины, а за ними герники и эквы снова поднялись на Рим, самнитам показалось, будто судьба опять улыбнулась им, но они скоро испытали разочарование. Все эти попытки были слабы,
единена к Лацию. В захваченных областях появился ряд новых колоний, и было образовано две трибы. С мелкими племенами Средней Италии, родственными самнитам, — марсами, пелигнами, френта-нами и др., были установлены союзнические отношения.
одиночны, неудачны: им недоставало единой, общей главы. Сенат римский, составляя душу государства, не упускал из вида ни одного неприязненного движения и для его подавления с редким искусством пользовался силами республики. Наконец, и самниты, доведенные до крайности, в 304 г. признали владычество Рима, обязались не только не заключать союзов с соседними
Лирийским водопад, известный как водопад Изолы близ Сора.
народами, именно в Апулии и Лукании, но даже не вмешиваться в их дела, а ограничиваться единственно своей территорией, со всех сторон окруженной римскими крепостями.
esgsasassassasaesa
Медаль Мегалонта.
 Фециалы — в Древнем Риме жреческая коллегия, отправлявшая священные обряды при объявлении войны и заключении мира.
Пользуясь миром с самнитами, Римская республика постаралась упрочить свои недавние завоевания и подготовить свое будущее преимущество на всем полуострове. На месте Альбы, в горах, возле озера Фуцинекого (Фучино) основали воинственную колонию на случай восстания марсов. В Сору переселили 4000 колонистов. Это место было сделано римским арсеналом и важным укрепленным пунктом для того, чтобы держать в страхе соседей — с одной стороны, вольсков, с другой — самнитов. С той же целью в земле эквов основали город Карсеоли. Лишь только марсы и эквы попытались сбросить с себя римское иго, римский меч отнял у них последнюю надежду на свободу. В земле эквов было сожжено или разорено более 40 городов и деревень, и сам народ с этих пор, кажется, потерял навсегда политическое значение.
Не то было с богатым греческим городом Тарентом. Его еще не коснулось римское господство. Когда западные соседи Тарента, луканы, стали тревожить его нападениями, Та-рент нанял к себе спартанского князя Клеонима с дружиной. Клеониму это приглашение было очень кстати, потому что в то время в Греции он оставался без дела. Клеоним, присоединив к своей дружине итальянских наемников и тарентинское ополчение, увидел себя во главе довольно значительного войска. С ним он не только разорил Метапонт (к западу от Тарента) и принудил луканов к миру, но думал даже вмешаться в дела Сицилии, где отважный сын гончара, Агафокл, стал тираном сиракузским и грозил Греции и Карфагену. Тарен-тинцы, впрочем, нисколько не были расположены своими деньгами служить честолюбивым замыслам Клеонима. Поэтому спартанец, получив более выгодное предложение от эллинского острова Корциры (ныне Корфу), оставил Тарент. Впоследствии Клеоним еще раз появился на берегах Апулии и Лукании, взял город Фурии, который должен был, впрочем, скоро освободить, лишь только подошли римские легионы, потом сделал набег на венетов, в Северной Италии, но набег неудачный. Между тем Тарент заключил с Римом договор, которым обеспечивалась взаимная свобода торговли. Надо, впрочем, заметить что в договоре было обозначено, что римские корабли не имеют права показываться севернее мыса Лацинского, т. е. не смеют входить в Тарентс-кий залив. Из этого обстоятельства видно, что настоящий договор заключен как следует, между двумя самостоятельными государствами.
essssMossesssMB
Тяжело было самнитам терпеть условия заключенного мира, и свободолюбивые горцы решили лучше погибнуть со славой, чем томиться под игом. Забылись опустошения, несчастные битвы, один общий клич пронесся по всему Сам-нию: «Свобода или смерть!» И вновь, как после первой самнитской войны, явились из среды народа отважные и дальновидные мужи, которые привели в исполнение волю целой страны. Этрусский союз также объявил Риму войну. Если б еще поднять на Рим кельтов, поселившихся у Адриатического моря, и привести новые толпы их из-за гор, то самниты могли надеяться совершенно опрокинуть могущество гордой республики.
Поводом к третьей Самнитской войне было следующее обстоятельство. Самниты вмешались в дела луканов, где две партии грозили уничтожить друг друга в кровавом междоусобии. В 298 г. явилось сюда самнитское войско на помощь одной из партий, помогло ей одержать верх и за это получило уверение в дружбе и готовности отплатить при случае услугой за услугу. Вдруг по просьбе угнетенной партии являются из Рима послы, фециалы и требуют, чтобы самнитское войско удалилось. Послы, разумеется, получили ответ отрицательный. Им, кроме того, было приказано возвратиться как можно скорее в Рим, потому-де, что в противном случае самниты не отвечают за их безопасность. Следствием разрыва было то, что немедленно римское войско под предводительством консула Фульвия явилось в Самний. Огнем обозначал Фульвий свой путь, погибли опять возобновленные самнитские нивы, однако двигался вперед консул медленно и с большими потерями: горцы не давали ему покоя. Но Фульвий был опытным воином. Видя, что арьергард его сильно пострадал, он его выдвинул впереди сделал вид, будто намерен оставить свой обоз без прикрытия. Как только неприятель бросился, чтобы захватить легкую добычу, Фульвий напал на него с другой стороны, разбил и прогнал в горы. В другой раз он одержал победу, искусно направив неприятеля на целый легион, скрытый в засаде.
Несмотря на искусство и энергию римских полководцев и легионов, упорство самнитов и этрусков встревожило Рим, и потому в 297 г., избран был в консулы уже известный нам герой Квинт Фабий, и в помощники ему, по его желанию, верный друг его и старый соратник, Публий Де-ций Мус, сын того Деция, который с такой самоотверженностью погиб во славу отечества. Оба друга вместе состав-
 Однако мир был непродолжителен, и после 6-летне-го перерыва военные действия возобновились. Как уже было сказано, в третьей Самнитской войне центр тяжести лежал не столько на юге, сколько на севере, в Этрурии. Условны также и ее традиционные хронологические рамки (298—290 гг.). Собственно, началом новой серии военных столкновений нужно считать 299 г., когда галльский отряд, усиленный этруссками, появился на римской территории и, опустошив ее, ушел с богатой добычей. Это движение было отражением новых перемещений галлов в Северной Италии, вызванных появлением их соплеменников из-за Альп. К этому моменту обострились отношения и с самнитами. Последние, надеясь, быть может, на то, что внимание римлян было отвлечено на север, попытались усилить свое влияние в Лукании. Сенат счел это достаточным поводом для объявления войны (298 г.).

 В 295 г. галлы снова двинулись на юг и соединились с эт-руссками. На помощь к ним прорвались и самнитские отряды. Таким образом, впервые Рим имел перед собой объединенные силы своих главных противников. Оба прославленных полководца. Фабий и Деций. были направлены против врага. Первое столкновение в Центральной Умбрии оказалось неудачным для римлян: их авангард был разбит. Но уже через несколько дней главные силы римлян на голову разбили союзников в ожесточенной битве при Сен-тине в Северной Умбрии (295 г.). По сведениям греческих историков, в сражении пало 100 тыс. галлов и их союзников, в том числе выдающийся самнитский полководец Геллий Эгнаций.
Самнитский воин.
ляли план кампании в Самнии. Фабий благоразумно избежал опасности попасть в ущелье, где ему готовили кав-динское поражение, и разбил сильное войско при Тифер-не. Публий Деций разбил апулийцев, восставших на Рим. И затем оба консула в течение полугода опустошали окрестности, переходя с места на место. В следующем году этруски опять приняли активное участие в войне, а самнитские полководцы, в особенности опытнейший из них Геллий Эгнаций, серьезно стали думать о том, чтобы, оставив на произвол судьбы свои горы и деревни, самим присоединиться с отборными дружинами к этрускам и нанести Риму решительный удар. При этом же надеялись вовлечь в войну умбров и галлов. Зима прошла в приготовлениях. Галлы адриатические, получившие приглашение, тоже стали точить свои длинные мечи и послали весть на родину, призывая оттуда охотников.
Геллий Эгнаций удачно исполнил свое намерение. Продолжая занимать римлян в Самнии, он, презирая опасности, по горным дорогам, ему одному известным, пробрался с войском в Этрурию и заставил консула Аппия Клавдия не покидать укрепленный лагерь. Консул Волюмний помог ему. Из Самния он устремился к нему, успел вовремя соединиться, и оба консульские войска вместе одержали блистательную победу над силами неприятеля. Отсюда Волюмний повернул на юг, догнал неприятеля, который, обремененный добычей после разбитых римских отрядов, возвращался в Самнии, и одержал еще одну значительную победу.
Победы римлян несколько успокоили сенат. Он теперь обратил все внимание на север, откуда шли целые тучи варваров. Имя галлов все еще наводило страх и на Рим. Сенат искал среди граждан надежнейшего защитника и еще раз остановился на том, чьи славные дела возвеличили республику, в ком, несмотря на преклонные лета, еще уцелел юношеский жар. На Фабии сенат остановил свой выбор, и народ единодушно подтвердил его (295 г.). По-прежнему консул выбрал себе в помощники Деция Муса. Главное место действия было назначено в Этрурии.
В этом году Римская республика выставила войско несравненно значительнее, чем когда-либо прежде: с союзниками насчитывалось до 90 тысяч. Кроме упомянутых консулов, в числе предводителей были еще Аппий Клавдий,
soaosassssssosassa
Волюмний, Луций Сципион, Фульвий и Постумий. Рим тщательно приготовился к войне. Четыре легиона всю зиму были наготове. Между отдельными римскими отрядами наладили сообщение. Не оставили без наблюдения Самний, расположили легионы у Фалерии на случай восстания умб-ров и у самого Рима на Ватиканском холме, в особенности позаботились о коннице, чтобы быть готовыми против галлов. Один легион был выставлен даже далеко на север, близ Камерина, откуда можно было скорее всего ждать вторжения галлов. Ожидание это действительно оправдалось. Лишь только вешнее солнце согнало с гор снега, появились тучи варваров, и почти весь этот легион погиб от первого их напора. Весной же Фабий с главными силами стоял уже в сердце Этрурии.
Итак, вдруг на небольшом пространстве этой области собрались полчища варваров и до полутораста тысяч римлян и их союзников, а кроме того — самнитов, умбров, этрусков. Удивительно, как могла такая масса войска находить здесь средства к существованию; еще же удивительнее, как уцелело могущество Рима при таком напоре разнородных сил! Впрочем, все дело объясняется именно тем, что силы эти были разнородны, что все они действовали без единодушия и даже не поручили главного руководства храброму и опытному Геллию Эгнатию. Кажется даже, что с начала войны остальные вожди были в раздоре с ним. Напротив, у римлян престарелый герой Фабий составлял душу всех предприятий; он служил средоточием, из которого исходила мысль и изливались силы для приведения ее в исполнение. По его повелению легионы ветеранов двинулись к Фалерии, а Фульвий к Клузию, чтобы угрожать городам внутренней Этрурии. Сам Фабий решительно направился через горы, чтобы занять на востоке от них обширную Умбрскую равнину. Этим стратегическим движением он обошел главные союзные силы и при Сентине (у верховьев нынешней речки Эзи-но) стал у них в тылу, угрожая в то же время границам племени сенонов.
Дальновидный Эгнаций понял намерения Фабия и советовал: или конницей отрезать ему сообщение с остальными войсками, или, избегая решительного сражения, ослабить его частыми отдельными стычками, или, наконец, завлечь его в неблагоприятную местность и принудить к невыгодной битве. Но галлы не хотели ждать, они требовали немед-
Бронзовый канделябр, найденный в Кьюзи.
ваэиийввовавэоввэй
Битва при Сентине.
ленного сражения, а в противном случае грозили покинуть союзников. Храбрый и благоразумный предводитель самнитов должен был уступить, чтобы не потерять окончательно надежду осуществить тот план, ради которого он решился даже оставить на произвол судьбы свою родину. Сам Эг-наций, поддерживаемый тусками, составил левое крыло армии. Главным силам тусков и умбров было приказано идти на штурм римского лагеря. Бесчисленным полчищам кельтов, пехоте и коннице, предоставлено почетное место, на правом крыле. Против них выдвинулся Деций, под прикрытием
многочисленной римской и кампанской конницы. Против самнитов Фабий построил легионы в известном манипуляр-ном порядке. На этом крыле началась битва. Горцы не поколебались от первого натиска легионов, потом сами ударили с такой силой, что перед ними отступили римские гастаты и принципы. Только личное участие в битве Фабия, его величественный вид, когда он воодушевлял легионы, напоминая им прежние победы, уравновесили битву. Южное солнце палило и обливало лучами медные шлемы, щиты и копья триариев, которые стояли недвижно и глядели на кипучий бой. Их час еще не настал.
На левом крыле у римлян дело пошло иначе. Волк пробежал в войске. Римляне приветствовали его, как доброго вестника бога победы батюшки Марса. В толпу кельтов попала откуда-то лань. Ее застрелили. Римляне видели это и еще больше ожесточились на варваров, потому что убийство лани считали оскорблением богини Дианы. Деций постарался оправдать доброе знамение Марса. Он тесно построил свои манипулы, чтобы кельты не могли стремительной атакой разорвать и оттеснить римское войско. Едва только окончил он построение, как дикая орда с пронзительным гиканьем бро-
силась на римлян, но последние стояли твердо и не уступили ни шагу. Храбро отбили они и две атаки галльской конницы, но когда вдруг загремели целым строем галльские колесни-

цы и понеслись на пехоту и кавалерию, стали давить и топтать коней и воинов, а варвары с колесниц начали поражать римлян во все стороны, тогда ошеломленные невиданной до тех пор атакой римские когорты расстроились и близки были к бегству. В этот решительный момент Деций вспомнил об отце своем. Он позвал жреца, велел ему прочесть страшную формулу обречения на смерть и, набожно повторив ее слово за словом, прибавил к ней сам: «Мне да предшествуют ужас и бегство, смерть и погибель! Небо да разразится над дикими варварами, и преисподняя пусть разверзнет им бездну!» И с последним словом герой устремился в толпу галлов, рубил, уничтожал и, наконец, пал, покрытый ранами. И увидев великую жертву своего предводителя, воины сомкнулись и с нечеловеческим мужеством снова ударили по врагам. Кельты все еще держались, но когда подошло к римлянам подкрепление от первого консула, а в тыл врагам ударили кам-панские эскадроны, тогда толпа расстроилась и, поражаемая спереди и сзади, бросилась искать спасения в бегстве.
Решил победу Фабий. Самниты держались долго, но перед напором триариев стали уступать сначала медленно и ровно, потом — в беспорядке, стараясь достичь скорее лагерных окопов. Напрасно истощил все свое искусство и мужество Геллий Эгнаций и со знатнейшими воинами бился сам впереди, стараясь удержать отступавших, напрасно глядел он, не идут ли в тыл римлянам союзники, умбры и туски: отовсюду наступали и теснили лишь победные легионы Фабия, а вдали спасались разбитые кельты. Не оправдались надежды могучего горца и, ринувшись с отчаянием в место ужасной свалки, он искал и нашел утешение в смерти.
Разбитые остатки самнитов удалились в порядке: римляне не имели сил преследовать их, так дорого стоила победа. Отсюда торжествующий Фабий снова бросился за Апеннины и закончил свое блистательное дело тем, что опустошил окрестности Перузии и Клузия и одержал победу над главными силами тусков. Победа была очень важна по последствиям: большая часть этрусских городов просила мира. Самнитам не удался поход и в Кампании, после нескольких неудачных сражений с римлянами они вынуждены были возвратиться в горы.
Как ни велики были потери самнитов в этом походе, но все-таки меньше, нежели уверяют римские историки, потому что в следующем же году они опять выставили три армии.
 Битва при Сентине, в сущности, решила исход войны, т. е. судьбу Италии. Союз противников Рима распался. Остатки Галлов и самнитов отступили в разных направлениях: одни — на север, другие — на юг, а этрусские города, принимавшие участие в антиримском движении, вынуждены были согласиться на 40-летнее перемирие с уплатой большой контрибуции. В Самнии борьба продолжалась еще несколько лет.
ssssasaasoosssao»
Викториат, эквивалентный
вкинарию. Монета называ-
ется викториатом, потому что на ней изображена (выбита) фигура Виктории.
Квинарий: на аверсе —голова Паппаса (Палланта), V обозначает квинарий или 5 асе. На реверсе— Диоскуры, две звезды и слово ROMA, как и на денье. Буква Н — знак вьпуска денежных знаков.
Полувикториат: на аверсе — голова Аполлона в лавровом венке. На реверсе — слово ROMA и буква D между фигурой Виктории и трофеем, которым она венчает. Достоинством равен сестерцию. Викториат был отчеканен около 228 (224?) г., полувикториат — примерно в 104 году до Рождества Христова.
Впрочем, дела их пошли хуже и хуже. Правда, они нанесли значительный урон римскому консулу, стоявшему на западном рубеже Самния, а при Луцерии одержали вторую победу, но римские легионы все дальше проникали в их область и римский сенат все надежнее упрочивал за республикой ее последние завоевания. В 293 г. отчаянные горцы сделали еще одно, последнее усилие, собрав сорокатысячное войско у Ак-вилонии. Цвет войска состоял из 16 тысяч отборнейших и знатнейших самнитов. Все они поклялись страшной клятвой — умереть, но не уступить Аквилонии. Напрасные усилия! Папирий Курсор, сын знаменитого диктатора, так организовал дело, что, несмотря на клятву, армия была разбита и город в тот же вечер взят приступом.
Непонятно, каким образом после всех неуспехов этой войны самниты все еще мужались, и в следующем походе, под предводительством знаменитого Понтия, даже обратили в бегство консула Квинта Фабия Гурга, сына Руллиана. Рим хотел уже выбрать диктатора, но престарелый герой Фабий вызвался пойти на помощь сыну. Искусными маневрами он завлек самнитов в невыгодную для них местность и принудил к сражению. Впрочем, и в этот раз консул Фабий (сын) был поставлен храбрым неприятелем в большое затруднение, но Фабий-отец с конницей ударил в тыл врагу и победа была одержана, все войско уничтожено, и сам Понтий попал в плен. Как должно было радоваться сердце престарелого героя, когда в победном венке его сын всходил на Капитолий! Светлое торжество омрачилось жестоким поступком с Понтием: бывший предводитель самнитских войск, закованный в цепи, должен был следовать за колесницей победителя, а потом обезглавлен в темнице.
С этого времени самниты не отваживаются более вступать с римлянами в открытые сражения, поддерживают войну лишь небольшими отрядами, нападают на римлян в горах или тревожат партизанскими налетами. Наконец, при консуле Марке Курии Дентате самниты были вынуждены заключить мир, по которому Самний остается в союзе с Римом, но вероятно, с условиями гораздо более жесткими, чем прежние (290 г. до н. э.). Этот же консул покорил и сабинов, напав на их плодоносные долины возле Реате и Амитерна. Покоренные народы отправили к нему послов с богатыми подарками, прося выгодного и прочного мира. Послы застали предводителя в палатке за вовсе невоинственным занятием:
он сам себе стряпал гороховый суп. Он улыбнулся, когда перед ним выложили золото и дорогие сосуды и сказал, что Рим не ищет богатства, а хочет повелевать богатыми народами. Он велел послам идти в Рим, а сам продолжал войну Впрочем, римские легионы были не так воздержаны, как их предводитель: они принесли с собой домой столько сокровищ, что, говорят, Рим только с этого времени узнал, что такое богатство. Покоренные сабинские города получили право гражданства, без голоса, или — как тогда называли его — церейское право, от имени города Цере, которому прежде уже было даровано это право. Каждый из граждан получил по 7 югеров; победителю Курию Дентату назначено 40 юге-ров, но этот почтенный воин древнеримской закалки отказался от награды и довольствовался, как прочие граждане, семью югерами.
В Этрурии война все еще не прекращалась. Восточные города большей частью заключали с Римом мирные договоры, потому что галльских вторжений они опасались еще больше, но приморские города не сдавались и свою ненависть к тибрскому владыке распространили даже и на тех из своих соплеменников, которые вступили с ним в дружбу. Они пошли войной на богатый Арреций (Ареццо) и призвали к себе на помощь галлов. Галлы не заставили просить себя дважды: война и грабеж составляли для них существенный жизненный элемент. Римское войско под предводительством претора Метелла (в 283 г.) бесстрашно пошло на защиту союзного города. После сентинского поражения римляне глядели на галлов не так, как прежде. На этот раз римлянам пришлось дорого поплатиться за свою самоуверенность. Галлы жестоко разбили римское войско, ограбили лагерь и с богатой добычей и с множеством пленных ушли за горы. Сенат снарядил особое посольство к галлам — просить освобождения пленных. Варвары ответили тем, что, не уважив сана послов — это были жрецы-фециалы — изрубили их в куски. За такое нечестивое дело они получили и страшное наказание. Несколько легионов, воспламененных местью, быстро пронеслись через Этрурию, вторглись в землю галлов, разбили их силы, сожгли и уничтожили, что только могли. Все беззаконное племя сенонов было истреблено до корня. Когда услышали о поражении сенонов, бойи, кочевавшие между Падом (По) и Апеннинами, поспешили отомстить за своих собратьев. Забрав к себе беглых сенонов и по дороге этрус-
 Окончание Самнитской войны развязало руки римлянам для новых действий на севере. Им необходимо было максимально обеспечить там свои границы против возможных нападений галлов. В 290 г. Курий Ден-тант прошел всю войну сабинов и покорил ее. Поводом к войне послужило сочувственное настроение сабинов по отношению к самнитам или, быть может, даже активная помощь с их стороны. Уцелевшая часть племени получила права граждан без права голосования. Аналогичная судьба постигла в этом же году и пиценов. В южной части их области, недалеко от морского побережья, была основана латинская колония Адрия, первый укрепленный пункт на Адриатическом море.
Медаль Популонии.
 В 285 г. галльское племя сенонов, жившее к северу от Пицена, пришло в движение. Галлы вторглись в северную Этрурию и осадили г. Арреций, державший сторону Рима, в то время как другие этрусские общины поддерживали сенонов. Римское войско, посланное на помощь Аррецию, было отбито с огромными потерями. Командующий, консул Цецилий Метели, пал в бою (284 г.). Курий Дентат, заменивший погибшего, отправил к сенонам посольство для переговоров о судьбе пленных. Послы были изменнически убиты. Тогда римские войска вторглись в область сенонов, разбили их и частью уничтожили, а частью гнали из страны. На бывшей территории сенонов, на морском берегу, вскоре была основана колония римских граждан Сена Галльская.
Медаль Венусиа.
ские отряды, они устремились прямо к Риму, но победоносные легионы вышли навстречу, сразились у Вадимонского озера и наголову разбили толпы варваров. Очевидно, что тус -кам уже недолго можно было бороться с Римом. В следующем году римляне поразили вторую армию из бойев и тусков у Популонии, и Этрурия стала просить мира. Мир был заключен (в 280 г.) на условиях не очень обременительных для покоренной страны. Это объясняется тем, что Рим очень тревожили успехи иноземного завоевателя на юге Италии. Валь-синий, Вульцы и другие города, защищавшиеся упорнее других, наиболее поплатились. Некоторые были подчинены иерейскому праву и римским префектам. Большей части городов оставлено их прежнее устройство. Под защитой Рима они скоро изгладили вокруг себя следы военных бедствий.
Из предосторожности римский сенат заложил в покоренной стране несколько крепостей. Из всех римских укрепленных колоний в это время важнейшими были, конечно, Сена Галльская (Сиена), в опустошенной земле сенонов, и Вену-зия (Веноза, недалеко от р. Офанто), в Апулии. Последняя, по своему положению, могла держать в страхе и Тарент, и Самний. В Венузии поселилось 20 тысяч римских колонистов. В горах Самния римляне не отваживались заводить колоний.
В то время, как римляне сражались за обладание Италией, в самом Риме шел горячий спор между высокородными римлянками. Дело в том, что в Риме с древнейших времен находился особенный храм, посвященный богине целомудрия и женской непорочности. Ежегодно приходили сюда благородные матроны в лучшем своем убранстве и приносили богине общую жертву. Во время одного из таких празднеств Виргиния, урожденная патрицианка, жена плебейского консула Волюмния, была жестоко оскорблена: ее с презрением оттолкнули от входа в храм. Вероятно, та же судьба постигла и других дам, благородных по рождению, но бывших замужем не за патрициями. Те, разумеется, поддержали Виргинию, и между обеими партиями дам загорелась на словах жаркая перепалка. Язвительные намеки, меткие названия, ядовитые колкости и, наконец, тяжеловесная брань — все это сыпалось градом. Напрасно Виргиния ссылалась на свой всем известный безукоризненный образ жизни, на высокое общественное положение, на заслуженную славу своего мужа. В ответ ей посыпались упреки в неравенстве брака, в

наложничестве и т. п. Одним словом, чисто благородные перекричали, взяли верх и насмешками проводили смешанно благородных, которые, пылая гневом, со стыдом удалились от храма. Ни один из трибунов не вступился в это дело и не подал своего вето в защиту несправедливо обижен
ных гражданок. Виргиния обошлась без их помощи. На собственной земле, собственными средствами она выстроила храм богине женской чести и непорочности и в этом храме ежегодно совершала вместе с плебейскими матронами обычное жертвоприношение. Таким образом, вследствие этого раскола в Риме появились две богини целомудрия и женской непорочности. И оба храма с отдельным служением и жертвоприношениями оставались очень долго. Здесь кстати
заметить, что целомудрие и чистота нравов в этот период сильно уступают первобытной, священной простоте. Образ жизни стал не тот вследствие прилива в столицу разнородных элементов населения, вследствие большого богатства, а вместе с ним и большого разнообразия потребностей.
Пирр, царь Эпира
Из далекой, цветущей страны
Пришел воин-герой;
На Гесперии светлой брегах Разбил лагерь он свой.
Захотелось могучей рукой
Схватить счастья венец золотой.
Берегись! ты один, вне Эллады родной; 'Не шути же с железной игрой.
Зрелище изменяется. Иные действия развортачивают-ся перед нами. Полководец из школы великого Александра, устремлявшего свой орлиный взгляд на три части света, готовя престол для всемирной монархии, является теперь на борьбу с Римом и приносит с собой новое оружие, новые, неведомые Риму средства военной науки.
Гробница Сципиона Барбатского.
 В изложении римских анналистов победа римлян над латинами и самнитами приписывается высоким каче-
ствам, героизму и патриотизму отдельных личностей, героев римских армий — Луцию Папирию Курсору, Марку Курию Дентату, Публию Децию Мусу и в особенности Луцию Корнелию Сципиону Бородатому. Саркофаг Сципиона Бородатого находится в Ватиканском музее, и на нем имеется архаическая латинская надпись, представляющая памятник древнейшей латинской письменности. Надпись гласит: Корнелий Луций Сципион Бородатый, сын Гнея, сильный и мудрый, его красота равнялась его доблести. Он был консулом, цензором, эдилом, взял Таврасию и Цизауну в Самнии, подчинил всю Луканию и увел заложников.

Пирр.
Полководец этот — Пирр, царь Эпира. Пирр родился семь лет спустя после смерти македонского завоевателя. На третьем году он чуть не погиб, потому что отец его был замешан в убийстве Олимпии, матери Александра Великого. Верные друзья дома спасли малютку в Иллирии. Оттуда он возвратился уже юношей и занял престол своего отца. Изгнанный вторично, он объединился с отважным Деметрием Полиор-кетом (1радоосаждателем), бился вместе с ним в страшной битве при Ипсе, и потом не расстался со своим другом, когда на последнего обрушились несчастья. Для собственной выгоды Пирр отправился заложником в Александрию ко двору царя Птолемея. Здесь он превратился в статного, воинственного мужа, своими талантами и открытым ласковым обращением заслужил благосклонность царя и получил руку его падчерицы. С деньгами и войском он поплыл отсюда в Грецию и оружием возвратил себе Эпир. Среди нескончаемых тревог вследствие раздоров между диадохами (преемниками Александра) Пирр сумел занять македонский престол, но не надолго: гордые обладатели Азии не потерпели иноземца на престоле Македонии. Пирр удалился в свои родные горы и там, под дуба ми Додоны, у таинственных вод Ахерона мечтал о великих делах, победах и славе. Он содержал многочисленное иноземное войско, двор его блистал роскошью и тонким просвещением, но он, впрочем, ценил высоко и своих грубых, полудиких воинов и лаской умел привязать их к себе. С их помощью он надеялся со временем добиться высокого положения и с нетерпением ожидал, чтобы обстоятельства позволили ему выйти из уединения. И вот настал желанный час. К нему являются из Тарента послы, т. е. ораторы и государственные люди (так было в то время принято у греков) и просят царя прийти на помощь греческим городам против римских варваров, спасти в Италии эллинское просвещение и эллинские нравы от угрожающей им гибели. Деньги на войну были готовы, союзники ждали только приказания Пирра. Итак, пришло время стряхнуть с себя тяжелое иго бездействия. Царь благосклонно принял послов на следующий же день и стал советоваться со своими друзьями. Киней пользовался особенным расположением царя. К его советам прибегал Пирр в самые трудные моменты. «Если ты завоюешь всю Италию, — спросил его верный слуга, — что дальше?» — «Дальше — Карфаген, Египет, Азия, наконец, Македония». — «А если мы и этим всем завладеем, что тогда пред-
SHasssssaesesseas
принять?» — «Будем наслаждаться приобретенной славой. Пусть праздник сменяет праздник, пусть не показывается дно искрометной чаши, не умолкают струны лиры и не кончается светлый пир жизни!» — «Но разве теперь, — возразил мудрец, — мы не можем вкусить все эти радости? Разве непременно нужно нам гнаться за другим счастьем, которого, может быть, еще никогда и не поймаем?» — «Без усилий и труда, без борьбы и победы нет наслажде
ния!» — Так заключил царь и отпустил послов, пообещав Боевой римский корабль.
исполнить их просьбу.
Был ли такой разговор в царском совете или нет — неизвестно, но тем не менее в нем ярко очерчен характер Пирра, пламенного, могучего, который не мог остаться бездействия именно тогда, когда судьба открывала ему поприще, на кото
 В лице Пирра римляне столкнулись с одним из самых выдающихся полковод-
ром он мог развернуть свои силы.
Впрочем, мы нисколько не думаем сравнивать Пирра с Александром Великим, тем более что поприще их действий было весьма различно. Александр выступил со всеми силами Македонии и Эллады против слабой в самой себе персидской монархии, против народов внутренней Азии и Индии. Орлиным взором своим он охватывал все целое, но не упускал и подробностей. Он умел найти себе союзников таких, которые не уступали (если не превосходили) Фабиям в отважности, Папири-ям в энергии и постоянстве, а в искусстве военном и науке (тактике и стратегии) — лучшим римским полководцам. Победы свои совершил он не неуклюжими, беспомощными фалангами, а во главе своей великолепной панцирной кавалерии, с помощью своих непоколебимых аргираспидов (среброщитных), легковооруженных гипаспистов и агрианских копьеносцев-стрелков. Против слонов и колеснице косами, вообще против каких бы то ни было врагов и какого бы то ни было вооружения у него тотчас готовы были новый боевой порядок, новое оружие, новый способ нападения. При своем неистощимом гении, при своей необычайной энергии и обширных материальных средствах Александр выступил бы против Рима иначе, чем Пирр, который опирался только на Эпир, на изнеженный Та-
цев эллинистической эпохи, вышедшим из школы Александра Македонского, с которым он состоял в дальнем родстве. Пирру было тогда около 40 лет. С 295 г. он был царем Эпира, проделав до этого весьма бурную политическую карьеру, во время которой, между прочим, оказался на короткое время даже на македонском троне, с которого был прогнан Лисимахом. Пирр был чрезвычайно талантливым полководцем, не только практиком, но и теоретиком: его перу принадлежали сочинения по военному делу, и сам великий Ганнибал впоследствии называл себя его учеником.
Bssasssssapspsssss
Золотой статер города Тарента.
рент и на своих ненадежных союзников, который не имел в виду одной великой цели, но в угоду своей живой, подвижной природе бросался то в одну, то в другую сторону, гоняясь за минутной славой. Впрочем, из сказанного не следует заключать, что можно было презирать такого противника, каким был эпирский царь. Атлетически сильный и ловкий, он превосходил всех своих воинов в искусстве управлять мечом и копьем, а как полководец умел отлично распорядиться битвой.
Для связи событий необходимо сказать, как случилось, что тарентинцы нашли возможным обратиться за помощью к Пирру.
В то время, как римляне были заняты в Этрурии, беспокойные луканы, освободившись из-под влияния самнитов, беспрестанно тревожили своих соседей. Так, они напали на город Фурий, зная, что в нем можно поживиться богатой добычей. Изнеженный народ Фурий не знал от страха что делать и наконец придумал — обратиться к Риму (282 г. до н. э.). Сенат прислал луканам повеление оставить город в покое, а так как на приказ не было обращено никакого внимания, то сенат двинул на помощь своему новому союзнику войско и флот. Первое под начальством консула Гая Фабриция разбило осаждавших и заставило их удалиться в то время, когда римский флот бросил якорь против города, в Тарентском заливе. Граждане Тарента давно уже с гневом и тревогой поглядывали на быстро возраставшее могущество Рима, на его победы и колонии. В особенности беспокоила их Венузия. Тревожились тарентинцы и по другой причине: во время войны римлян с самнитами, этрусками и даже галлами греки тайно помогали всем этим врагам Рима и теперь боялись, как бы не пришел час мести. В то время, когда римский флот подходил к Фуриям, народ Тарента сидел в театре и оттуда мог видеть все, что делалось на море. Один из ораторов, указав на эскадру, заметил, что появление ее в Тарентском заливе совершенно противно заключенному с Тарентом договору. Легкомысленное гражданство, ослепленное негодованием, устремилось к берегу, село на галеры и, не размышляя о последствиях, бросилось на римскую эскадру. Битва, конечно, была неравная: одни римские суда были потоплены, другие разбиты, небольшая часть спаслась бегством.
На этом не остановилось ослепление тарентинцев: с суши и с моря они напали на Фурии, выгнали из него римский гарнизон, а город отдали на разграбление своим наемникам. Се-
ОООООО 342
нат все еще медлил схватиться за меч. Он довольствовался пока тем, что отправил в Тарент посольство потребовать удовлетворения, освобождения пленных, выдачи главных оскорбителей и восстановления Фурий. Почтенный римский кон-сулар, глава посольства, был принят в театре, в народном собрании. Он ожидал, что он будет встречен с уважением, как представитель сильного государства. Ничуть не бывало: население рассмеялось, выслушав его требования, и дало полную волю своему остроумию при виде неловких манер иноземца. Когда же граждане подметили несколько ошибок и неправильных оборотов речи посланника (он плохо объяснялся по-гречески), то шуткам и смеху не было конца. «Смейтесь и шутите, — сказал оскорбленный посол, — скоро смех ваш сменится слезами». И с этими словами он оставил собрание и направился к выходу. В тесноте, в коридоре, какой-то негодяй из черни осмелился постыдным образом запачкать тогу римлянина. При этом толпа еще раз разразилась хохотом, а посол, подняв мокрые складки своей одежды, прибавил, обращаясь к ней: «Эти пятна вы смоете своей кровью». И в той же самой тоге он явился в римский сенат, а потом показал ее собранию центурий. Немедленно Рим объявил Таренту войну.
Несмотря на негодование, в которое приведен был сенат поступком греков, он приступил к войне осторожно, зная, что Тарент был противником опасным, особенно в союзе с воинственными луканами. К тому же можно было в этом случае ожидать и восстания самнитов. Консул Луций Эмилий получил повеление двинуться с войском, но все-таки на границе постараться заключить, если можно, не постыдный для Рима мир. Мир оказался невозможным. Луций Эмилий одержал несколько побед над луканами, опустошил их земли и в открытом поле разбил тарентинское войско. В это время уже был заключен союз с Пирром. Предводитель его войск, Милон, высадился у Та рента и поместил в городской цитадели три тысячи наемного войска. Сначала он хотел в открытом поле остановить римлян, но, найдя у тарентинцев только слабую помощь, ограничился защитой города.
В это время Пирр поспешно готовился к походу. Наконец, собрав 20 000 копьеносцев, 7000 пращников, стрелков (из лука) и фессалийской кавалерии, 20 боевых слонов, Пирр отправился в путь; стараясь приплыть в Италию прежде, чем в море настанут бурные месяцы. Однако же ураган застиг его
 Пока в Таренте Пирр настойчиво обучал горожан, весьма неохотно вступивших в его армию, римский консул 280 г. Валерий Левин занял гарнизонами те греческие города, которые остались верны Риму: Регий, Лок-ры и Фурии. Первая встреча противников произошла около г. Гераклеи, недалеко от побережья Тарентинского залива. Битва была чрезвычайно упорной. Римский ма-нипулярный строй с честью вьщержал столкновение с македонской фалангой. Но дело решили великолепная фессалийская конница и особенно слоны, испугавшие римских лошадей. Римляне были вынуждены отступить, потеряв убитыми и тяжело раненными 7 тыс. человек; около 2 тыс. попало в плен. Но и потери Пирра были велики: 4 тыс. его воинов выбыли из строя, в том числе много офицеров. Пирр прекрасно понимал, как трудно будет ему возместить этот урон. «Еще одна такая победа, — сказал он, — и мне не с кем будет вернуться в Эпир!».

Боевой слон Пирра.
в пути. Часть его флота была разбита, некоторые корабли брошены на мель, другие унесены в открытое море. Корабль, на котором плыл царь, разбился, и Пирр после величайших опасностей достиг Тарента. Вступление его в этот город (280 г. до н. э.) вовсе не было похоже на вступление царя, который явился побеждать. Но Пирр обнаружил замечательную осмотрительность и энергию в начатом деле. Теперь он как будто забыл о существовании пиров и наслаждений, о проказах флейтисток и танцовщиц. В Таренте он явился воином-царем. Забрав в руки диктаторскую власть, он закрыл театры, а с ними вместе и собрания праздного народа, в среде которого привыкли играть заметную роль одни демагоги и скоморохи, плохо
видевшие, что неприятель стоит у городских стен. После того он собрал все гражданство, способное носить оружие, и отдал его в строгую науку к своим воинам, не обратив внимания на то, что тарентинцы жаловались на суровость новых правил. Такой мерой Пирр пополнил в своем войске потери, полученные на море. Кроме того, на деньги тарентинцев он приобрел немало наемных солдат и хорошо сделал, потому что обещанные тарентинцами союзники не являлись. Соседние мессалийцы не желали подчиняться военной дисциплине, Сам-ний еще не оправился от жестокого поражения; луканы не могли оказать содействия, потому что их самих теснило римское войско под предводительством консула Публия Валерия Левина. На него-то и двинулся Пирр, обеспечив прежде свое положение в Таренте.
Пирр пошел вдоль берега Тарентской бухты и встретил римское войско недалеко от Гераклеи, у речки Сирис (Син-но). Сдерживая свое нетерпение, царь стал ждать, пока луканы присоединятся к нему, а между тем различными стратегическими маневрами старался создать перевес над неприятелем. Левин не допустил соединения луканов с эпиротами, сколько ни старался Пирр достигнуть этого, лично распоря-

жаясь атаками фессалийской кавалерии. Римская конница, хотя хуже вооруженная, билась, однако, так мужественно, что фессалийцы отступили. Тогда Пирр двинул фаланги. Легионы в манипулярном порядке не могли держаться против их напора, однако же везде, где только неровная местность была неблагоприятна густым эпирским колоннам, римляне опять строились, устремляли свои страшные копья, а потом бросались в рукопашную схватку. Таким образом, семь раз склонялся перевес то на ту, то на другую сторону; наконец, эпироты заколебались; пронесся слух, что их предводитель убит. Пирр сам помчался по рядам, словом и примером одушевил войско и снова повел его в бой. Консул начинал тревожиться, видя крайнее утомление легионов после такой долгой, нерешительной битвы. Он придумал с кавалерией ударить по панцирным эскадронам фессалийцев, сбить их с места, потом зайти в тыл фалангам и таким образом дать отдых своей пехоте. Пока он был занят исполнением этого плана, на поле битвы показались черные чудовища, ходячие редуты в сопровождении пращников и легковооруженных пехотинцев. О боевых слонах римляне прежде только слыхали, теперь пришлось их увидеть. Земля задрожала, когда чудовищный строй двинулся прямо на римскую конницу. Лошади
 Но в то время, во всяком случае, поражение римлян при Гераклее сильно изменило всю ситуацию на юге. Кротон выразил покорность Пирру, Локры выдали ему римский гарнизон. В Регии, где римский отряд состоял из кампанцев, можно было опасаться того же самого. Тогда кампанцы завладели городом, перебили богатых и влиятельных граждан и объявили себя независимыми. Таким образом, Регий не перешел в руки Пирра, но оказался потерянным и для Рима.
Римские легионеры
III в. до н. э.: принцип (или гастат), триарии.
испугались, поднялись на дыбы, сбросили седоков, смешались, ринулись куда попало. Произошла страшная свалка. Поражаемые сверху копьями и стрелами с ходячего редута, разбитые, измятые конями и слонами, кавалеристы бросились бежать. Почти та же участь постигла и римские легионы, когда дошел до них невиданный до сих пор строй. Смятение было полное, поражение разгромное. Только то и спасло их от совершенного истребления, что'близок был их лагерь и что один из слонов, раненый, яростно повернул назад и бросился на своих же, тем отвлек силы эпиротов от римлян. Впрочем, в лагере легионы не могли удержаться, а бросили его в ка-
000^00^00000000000
Золотой денье (из золота, 25 денариев или 100 сестерциев): голова Юпитера, на реверсе CN LENTUL. Орел, сидящий на молнии. Золотая монета семьи (рода) Конелия, вес которой не превышает 7,72 г., тогда как золотая монета Корнуфициев, рисунок которой мы дадим далее, весит 7,97 г. Разницу
можно отнести за счет исключительной сохранности последней.
Золотой квинарий или полузолотой. На аверсе бюст Виктории и надпись C.CAES DIC.TER. На реверсе L.PLANG. PRAEF. VRB, окружающие жертвенную вазу. Золотой денье семейства Мунциев.
честве добычи врагам. Почти половина всего римского войска легла на поле битвы или попала в плен. Но и Пирру победа стоила 4000 лучших воинов. Вот отчего, когда царя окружили с поздравлениями, он сказал: «Еще одна такая победа, — и я без войска поплыву в Эпир». Потом, указав на то, что храбрые римляне убитые в этом сражении, все получили раны в грудь или в лицо, прибавил: «С такими воинами я бы был владыкой мира, а если б мир принадлежал римлянам, я бы стал у них царем».
Царь скоро понял, что ему со своими ограниченными средствами нельзя одолеть могущественную республику. Он не преследовал остатки консульского войска, когда оно потянулось в Венузию, а напротив, послал своего дальновидного друга, Кинея, в Рим с предложением мира. Опытный в государственном деле Киней нашел в Риме много предметов, достойных удивления. Не увидел он здесь мраморов и изобилия драгоценных металлов как в Греции, подивился прочным созданиям архитектуры и пластики, украшавшим столицу. Храмы, бронзовые статуи этрусского стиля, городские укрепления, водопроводы, каменные дороги — и все это созданное по разумной идее, исполненное без роскоши, но солидно, служило лучшим свидетельством народа энергичного, великого и внушало уважение к гордому владыке Тибра. Вступив в сенат и увидев многочисленные ряды почтенных, поседевших в государственном деле мужей, услышав их разумные, ясные речи, Киней не смеялся, как легкомысленные тарентинцы, а подумал, что он — в собрании царей. Красноречиво изложил он в сенате предмет своего посольства и обратил внимание сенаторов на то, что царь-победитель предлагает римлянам мир честный и выгодный, в условие его ставит лишь свободу греко-итальянских городов и союзников своих, луканов, апулийцев и самнитов, со своей же стороны предлагает выдать всех римских пленных и оставить Италию, а в знак глубокого уважения к Римской республике просит на будущие времена крепкого союза и дружбы с ней.
Сенат потребовал несколько дней на размышление. Дальновидный Киней, между тем, уладил дело таким образом, что большинство сенаторов склонилось в пользу мира. И уж готов был сенат составить приговор в этом смысле, как вдруг в собрание явился престарелый Аппий Клавдий, который давно уже из-за старости не принимал участия в делах государственных. Он дал неожиданно совсем другой пово-
рот делу. В расслабленном теле этого слепого старца восстали инстинкты коренного, древнего римского патриция, и он громко заговорил о чести и славе республики. Он напомнил собранию о том, как доблестно боролись предки римлян с труднейшими обстоятельствами жизни, как побеждали, не сгибаясь под ударами судьбы. «И теперь ли настало время, — заключил оратор, — пожертвовать в угоду чужеземцу плодами их трудов и самоотверженности, отдать добытое благородной кровью сограждан наших? Благодарю богов, лишивших меня зрения, ибо я могу не видеть постыдной слабости выродившихся потомков римлян!» Можно было знать заранее, какое впечатление речь Аппия Клавдия произведет на благородных членов сената. Предложение Кинея было отвергнуто. Посол царский покинул Рим.
Время отсутствия своего друга Пирр употребил с пользой. Он привлек к себе в союз луканов, апулийцев и самнитов и овладел несколькими городами, в которых стояли римские гарнизоны. Он с удовольствием узнал, что римский легион, отправленный Левином в Регий (Реджио) для защиты граждан от возмутившихся соседей, распорядился совсем иначе: граждан перерезали или обратили в рабство, а в Регии основали солдатскую разбойничью республику, по примеру ма-мертинцев в Мессане (Мессина). Пирр разделил свои фаланги на спиры (батальоны); свободные между спирами пространства приказал занять когортам союзников. Таким образом он облегчил своему войску удобство движений.
Сделав все нужные приготовления, царь с сильной армией двинулся прямо на Рим. В Кампании стоял в это время Левин, который в звании проконсула командовал двумя свежими легионами. Ни Капуи, ни Неаполя, защищенных римлянами, Пирр коснуться не мог, а потому, опустошив область и истребив фалернские виноградники, царь прошел дальше. Фрегеллу царь взял приступом, Анания сдалась добровольно, Пренеста не могла долго защищаться и также сдалась. Вся земля герников была опустошена Пирром, и много досталось ему всякой добычи. Но чем ближе подходил царь к Риму, тем труднее ему становилось. За Пренестой его встретили легионы, только что победоносно возвратившиеся из Этрурии. Под самым же Римом стояла еще одна сильная армия. Видя, что ему грозят две армии впереди и одна сзади, Пирр изменил намерение, отступил и всю зиму провел в Таренте и его окрестностях.
 К Пирру были отправлены римские послы во главе с Фабрицием с предложением выкупа за пленных. Гордое и мужественное поведение сената чрезвычайно импонировало эпирскому царю, в характере которого было немало благородной романтики. Он заявил послам: «Я пришел сюда не для того, чтобы заниматься торговлей. Решим наш спор на поле битвы. Что же касается ваших пленных, то возьмите их как мой подарок». По другим известиям, Пирр отпустил пленных на честное слово только для празднования Сатурналий.
000000000000000^00
Зимой прибыло к Пирру римское посольство под предводительством Фабриция с тем, чтобы условиться о возвращении римских пленных. Пирра все еще не покидала мысль о выгодном мире и потому он старался задобрить посланника. Он предложил ему большое количество золота в виде подарка гостю по эллинскому обычаю. Бес-
Галльская повозка. Музей корыстный Фабриций отклонил этот подарок, сказав, что 30-Сен-Жермен.	лото ему не нужно, что все его потребности обеспечены рес-
публикой, а с роскошью он не знаком и не желает быть знакомым. Тогда Пирру вздумалось испытать мужество этого странного человека. По приказанию царя подвели слона к задней стене палатки, и вдруг над головой Фабриция развернулся страшный хобот. Нисколько не смущенный, посланник, обратившись к царю, сказал очень спокойно: «Как мало меня тронуло вчерашнее твое золото, так же мало пугает нынешний твой зверь». Пирр не возвратил пленных римлян, а только под честное слово отпустил их домой на праздник Сатурналий. Царь очень был удивлен, когда после праздника все до единого опять возвратились в неволю: он не знал, что сенат повелел под страхом смертной казни исполнить этот долг чести.
Поход следующей весной (279 г.) Пирр начал блистательно. Почти с 70-тысячным войском вступил он в Апулию и взял за короткое время несколько крепостей, в том числе и Вену-зию. Последнее место имело особенную важность. Опираясь на Венузию. Пирр смело мог двинуться в Самний, а с помощью горцев действовать на Кампанию и на римскую область. Оттого-то оба консула, соединившись немедленно, пошли на выручку этой крепости. Уже у Аускула (к северу от Венузии) встретили они войско Пирра, но, опасаясь слонов и фессалийской конницы, не покидали высот, а придумывали различные машины на луканских быков, как римляне называли новых, до тех пор невиданных ими зверей. И придумали что-то вроде боевых колесниц, вооруженных сообразно цели: по сторонам смолистые факелы, прикрепленные к железным палкам, а впереди подвижные железные жала и крепкие крючья. Пирр первый совершил нападение, но местность для него была так невыгодна, что он не мог развернуть ни фаланг, ни конницы, и потому царь отступил. На следую-

щий день искусными маневрами царь выманил римлян в открытое поле и здесь закипела битва с таким же ожесточением как при Ге-раклее. Не спасли римлян от поражения ни удивительное мужество, ни придуманные им огненные колесницы. Кони и прислуга при колесницах были перебиты, а слоны произвели в римском войске такое смятение, что легионы бросились в лагерь и за крепкими окопами спаслись от фессалийской конни
Битва при Аускуле.
цы и страшных чудовищ-слонов. Но и Пирру победа стоила многих потерь, он сам был ранен копьем в руку. Кроме того, пользы из своей победы он не мог извлечь никакой: перед ним все еще находился крепкий римский лагерь, а с севера, по слухам, шли уже новые легионы. В это же время царь получил сведения, которые окончательно смутили его. Галлы напали на Македонию, угрожали всей Греции, могли, следовательно, напасть и на беззащитный Эпир. А тут Карфаген заключил с Римом союз, очевидно, направленный против Пирра. Бросив римский лагерь, царь поспешил к Таренту, чтобы быть готовым на случай нападения карфагенян. Итак, будущее представлялось царю мрачнее и мрачнее. Как мореход, застигнутый вдали от берегов черными зловещими тучами, оглядывается кругом и не знает, какой ему путь избрать и где поискать безопасного берега, так царь Эпира с высоты тарентинского Акрополя глядел то на окрестности, где скоро должны были появиться легионы, то по направлению к Карфагену, откуда неожиданно готовилась царю новая гроза. И долго царь соображал, что ему предпринять, для того чтобы со славой выйти из затруднительного положения. В это время из Сиракуз являются к гераклейскому победителю послы и зовут его помочь в походе на Африку. С этого времени у Пирра появляется новое место действия и ему кажется, что Сицилия и Африка щедро вознаградят его за те неудачи, которых он не мог не ожидать в Италии.
Говорят, что Пирра заставил удалиться из Италии заговор против него, открытый ему вовремя Фабрицием, но, не отвергая достоверности этого последнего факта, мы склоняемся больше на сторону того мнения, что царь отплыл в Сицилию
Монета Лилибеи.
Монета Регия.
из-за политических видов. Отъезжая, он оставил часть войска для защиты Тарента и своих союзников (278 г. до н. э.).
Предприятие Пирра в Сицилии удалось ему не вполне. Сначала поддерживаемый тестем своим, тираном сиракузским Агафоклом и сицилийскими эллинами, он отнял у карфагенян все занятые ими в Сицилии города, но осада Лили-бея ему не удалась. Граждане упорно защищались. Здесь Пирр потерял много войска, а главное — потерял вместе с тем и доверие эллинов. Как быстро вознесло его счастье на вершину, так же быстро и оставило его. Впрочем, тут не было вины Пирра. При большей настойчивости сицилийских греков он успел бы доверешить начатое дело: он уже овладел половиной острова. Но настойчивости и доверия недостало, и дело было проиграно. Пирр увидел, что ему незачем дольше оставаться в Сицилии. С собранной добычей он опять возвратился в Тарент. Перед высадкой на берег Италии он был ослаблен еще неудачным сражением с карфагенским флотом. Осада Регия Пирру также не удалась: засевшие в городе мамертинцы с кампанцами отбили его приступ. Зато он взял Локры. Богатствами, найденными в здешнем храме, Пирр заплатил жалованье войску. Затем царский флот сильно пострадал от бури, однако Пирр все-таки успел с 20-тысячным войском войти в Тарент.
Теперь, правда (275 г.), у Пирра опять было столько же войска как тогда, когда он в первый раз прибыл в Италию, но только количеством, а не качеством. Лучшие его воины покоились непробудным сном на полях Гераклеи, Аускула, в цветущих пределах Лилибея, Регия и Локр. И самнитские и лу-канские союзники царя, претерпевшие во время его отсутствия множество поражений, теперь совсем упали духом. Пирр не смутился, однако, от очевидно неблагоприятных обстоятельств и со всеми силами пошел на римского консула, уже известного нам Курия Дентата, который с войском занял в Самнии выгодные позиции. Другая римская армия, также под начальством консула, товарища Дентата, занята была в Лукании. Пирр поспешил на первую, расположенную у Бе-невента, чтобы не дать времени консулам соединиться. Решено было напасть на римский лагерь ночью. К несчастью, отряд посланный Пирром в обход неприятеля, заблудился в горах, к утру попал не туда, куда было велено, и был разбит римлянами. После этого первого успеха консул смело выдвинулся на ровное место, где эпироты готовились уже к бит-
saaasesssesssss«
ве. На этот раз счастье отвернулось от Пирра. Ни усилия храбрости царя, ни его распорядительность и искусство, ни слоны не могли отбить у римлян победу. Два урока при Гераклее и Аускуле пошли римлянам на пользу. На слонов у них готовы были зажженные факелы, связки смоленой соломы, пики и крючья. В решительную минуту эти снаряды произвели такую суматоху среди ходячих редутов, что они, разъяренные от огня и ударов, повернулись и броси-
лись топтать своих же. Четверо из них достались победите- Беневент. лям. Сам царь едва спасся от плена и с отрядом кавалерии ускакал в Тарент, куда мало-помалу стали собираться разби
тые остатки его армии.
Потеряв своих надежных ветеранов, Пирр также теперь надеялся собрать новые орды, воодушевить их на блестящие подвиги и с ними — завоевать мир. Оставив в Таренте своего верного Милона с войском, сам Пирр с остальными 8000 воинами поплыл обратно в Эпир. Там он принял участие в политических событиях Греции, рисковал, выигры-
вал, проигрывал и, наконец, закружившись в вихре деятельности, погиб в одной уличной схватке в Аргосе (272 г. до н. э.)
Постепенно все народы Южной Италии истощили свои силы в борьбе с Римом и, наконец, подчинились его игу. Сначала луканы, бруттии, салентины и апулийцы, а напоследок и самниты были окончательно порабощены Римом. Союз южноиталийских народов фактически перестал существовать. По всем направлениям прошли победные легионы, возникли колонии, а сильно укрепленный Беневент сделан надежным стражем Самния. В других местах такое же значение приобрели Ариминий — в Галлии, Пестум и Коза — в «Пукании. Держался еще пока один только Тарент, окруживший свои храмы, статуи и величавые колоннады крепкими стенами, но когда римляне стянули к нему свои легионы, тогда пробил и для него час рабства. Одна часть граждан требовала мира во что бы то ни стало. Милон выгнал их из города. Они заняли город поблизости Тарента и вступили с римлянами в союз. Милон издевался над усилиями осаждавших, но
 Среди войн между преемниками Александра Великого и в своей собственной жизни Пирр испытал удивительные перемены счастья. Нынче бездомньм странник, завтра — царь, владыка двух частей све-
та; вот в какую игру играли отважные диадохи, протянувшие руку к скипетру македонского героя. И смело пускались они по волнам житейского моря то в утлой галере со скромными надеждами человека, спасенного от бури, то во главе блистательного флота, в сиянье и величье царственности. И к своим стопам эти могучие люди умели приковывать воинственные орды и одушевлять их своим лозунгом: «Победа и добыча или смерть на поле битвы! Золото и наслаждения или преждевременная гибель!»
Италия времен Республики от
р. Рубикон до Мессанского пролива вошла в своеобразную федерацию, возглавляемую Римом. Это был факт всемирно-исторического значения, последствия которого оказались неисчислимыми, ибо италийский союз оказался чрезвычайно жизнеспособным организмом, способным помериться силами с самыми могущественными державами Средиземноморья.
когда он узнал о смерти Пирра и когда карфагенский флот запер город с моря, тогда и он потерял надежду спасти Тарент. Начальник флота вступил в переговоры с осажденными и старался, несмотря на союзный договор с Римом, не упустить из рук этот перл прекрасной Гесперии, чтобы приобрести для Карфагена прочный опорный пункт в Италии. Милону оставалось выбрать между Римом и Карфагеном и он благоразумно предпочел грубых, но честных варваров Тибра. По соглашению с Римом, Милон получил позволение удалиться из Италии с честью и имуществом. Затем Милон очистил Акрополь и сдал город. Лишь только на флоте увидели, что над Тарентом развивается римское знамя, карфагеняне подняли якорь и приготовились в путь. Консул хотел было получить удовлетворение за незакон-
saaasssasaasssssss
ное вмешательство союзников в судьбу Тарента, но должен был удовольствоваться ответом, что карфагеняне исполнили свою обязанность по уговору.
Быть может, это обстоятельство было причиной того, что сенат стал серьезнее подумывать о создании римских морских сил. Еще раньше четырем квесторам поручено организовать морское дело и основать приморские крепости в Остии при устье Тибра, в этрусской Пирги, в Ариминии и других местах, теперь еще и Брундизий был превращен в военный порт. Греческие приморские города в Италии получили назначение содержать определенное число военных судов. За это им были дарованы самоуправление и свобода от службы в армии. Впрочем, морские силы римлян в этот период еще очень незначительны и служат лишь для охраны берегов от морских разбойников.
Образованность в этот период
Поведай мне, пахарь, кто так искусно провел те дороги До самого моря? В скалах кто проделал каналы, Отвел вредоносные воды? Не смертных людей
Могли произвесть это руки. Наверное — боги,
Обитель которых и храмы блистают на тех отдалениях холмах? — Нет, путник! на холмах ты видишь державного Рима величье; Теперь не дивись чудесам, его силой созданным.
 Римский общественный строй породил суровые и простые черты народного характера эпохи борьбы за Италию, отразившиеся в образах государственных деятелей и полководцев. Конечно, позднейшая легенда сильно их приукрасила. Но и сквозь толстый слой поэтических выдумок и патриотических фальсификаций мы еще можем рассмотреть подлинные лица Марка Фурия Камилла, Тита Манлия Торквата, трех Дециев, принадлежавших к трем разным поколениям, Аппия Клавдия Цека, Квинта Фабия Руллиа-на, Марка Курия Дентата, Гая Фабриция и многих лругих, трудами и подвигами которых закладывался фундамент римского величия в эту замечательную эпоху.
Гражданское устройство. Искусства. Развернулось и окрепло могущество Рима после того, как сокрушилась свобода итальянских народов, и владычество гордого Рима охватило пространство от Волтурно (на юге) до Пиминского леса (на севере), от моря Тирренского и до восточных предгорий апеннинских. В Средней и Южной Италии народы также более или менее ощутили на себе влияние Рима. Основу римского могущества составляли полноправные граждане самой столицы, колонии и на таких же основаниях присоединенных к Риму городов, как-то: Лавиния, Тускула и др., потом латинские союзники, которые, впрочем, утратили свое прежнее политическое значение после поражений при Трифане и Педуме. В качестве латинских союзников было городов 20 в Лации, земле эквов и вольсков.
12 Рим, т. 1

Жители этих городов пользовались большими преимуществами, имели значительные льготы даже сравнительно с настоящими римлянами, пользовались у себя дома муниципальным устройством. Полное право римского гражданства предоставлено было всякому латинянину, который в своем городе занимал какое-нибудь официальное положение или же переселялся в Рим, а на своем месте оставлял сына. Многочисленные муниципии, имевшие значительную часть в гражданских римских повинностях, ио
Земледелие и сельский не правах, постепенно все больше сливались по своему уст-
быт.
ройству с Римом. Предоставлялось ли муниципиям иметь
своих правителей или римских префектов, или не предоставлялось судей, но во всяком случае они обязаны были под-
Аппиева дорога (виа Аппиа).
чиняться римским законам. Таким образом, мало-помалу жители муниципий становились настоящими римлянами и по духу, и по языку. Последнему способствовали непрерывные отношения со столицей и взаимные выгоды. А где этих средств было недостаточно, там действовали страх и сила, перед которыми всякое противоречие покоренных народов должно было замолчать.
Замечательно, что Рим не взимал никаких податей с покоренных
стран и народов, вто время как в самый цветущий период славы Перикла Афины получали значительную дань с покоренных ими городов и островов. Конечно, эта мера должна быть объясняема не порывами кротости и великодушия, а тем, что сенат иным способом извлекал выгоду из завоеваний. Обыкновенно бывало так: земли покоренного города сенат
делил на три части — одна присоединялась к государствен-
ным землям, другая шла в пользу римских граждан, а третья оставалась городу. Вначале такое распоряжение казалось
покоренному городу жестоким притеснением, но потом вследствие свободной перепродажи, перекупки, дарственных записей и т. п. случаев жестокость этой меры сгладилась сама собой и граждане, которые, сначала так упорно отстаивали свою независимость и свое достояние, под конец чувствовали себя хорошо в новых условиях быта и становились преданными слугами Рима.
Несмотря на необыкновенные расходы на содержание войска и прочие потребности, связанные с войной, государственное казначейство не пустело, а напротив, богатело с каждым годом: так велики были доходы, поступавшие в казну за пользование государственными полями и лугами. Сенат приберегал суммы на случай особой нужды. Так делалось до тех пор, пока один дальновидный, энергичный государственный человек отбросил узкие расчеты и убедил сенат употребить запасные суммы гораздо более производительным образом. Мы говорим об Аппии Клавдии.
Цензор Аппий Клавдий, потомок Аппия-децемвира, выполнял обязанности с такой энергией и с таким огромным влиянием на общественные дела (302 г. до н. э.), что в этом отношении мы не можем сравнить его ни с одним из предшествовавших ему государственных людей. Великий Перикл Афинский умел украсить Акрополь бессмертными созданиями красоты и изящества; цензор Аппий Клавдий употребил государственные деньги на предприятия не менее грандиозные, но более полезные. Знаменитейшим из его дел была постройка каменной дороги, называющейся по его имени виа Аппиа. Дорога шла от Рима до Капуи через горы и долины. При проведении ее овраги на пути были засыпаны, через ключи и речки брошены мосты, крутые подъемы срезаны. По образцу Аппиевой дороги построены и другие по всем направлениям для соединения с Римом самых отдаленных военных поселений. Как прочно и основательно произведена была вся постройка дороги, видно из того, что еще и теперь, спустя 2000 лет целы ее остатки. По способу ее постройки видно, что римляне хотели, чтобы дорога служила именно тысячи лет. Дорога имеет три, если можно так выразиться, фундамента; самый нижний, лежащий непосредственно на грунте, состоит из крепко утоптанного щебня, второй — из разбитых камней, плотно сколоченных и залитых известью; третий — из кирпичной кладки, также связанной цементом; наконец, верхний пласт, из аккуратно прилаженных сверху
 Ко времени сложения Италийской федерации под гегемонией Рима римско-италийские ремесла, торговля и банковское дело сделали значительный шаг вперед. Из торгово-ремесленных городов в IV—III вв. в Италии первое место занимали Рим, Капуя, Пренесте и этрусские города, центры металлического, керамического, строительного и шерстяного производства. В торговле целый переворот произвело введение серебряной монеты.
Не меньшее значение для торговли сьграла также и прокладка новых дорог. Со времени самнитских войн в Италии прокладываются шоссейные дороги, из которых первой по времени была Аппиева дорога (via Appia), «царица римских дорог». В условиях античного мира прокладка шоссейных дорог имела такое же значение, как постройка железных дорог в новой Европе.
0^000000^000000000
Аппиева дорога близ
Рима. 312 г. до н. э.
плоских многоугольников базальта и лавы. С обеих сторон дороги шли такие же каменные тропы для пешеходов, а по краям каменные перила. Время от времени, особенно на перекрестках, дорогу для разъездов делали пошире; при скатах и подъемах укладывали верхний каменный пласт таким образом, чтобы лошадям было легче взбираться. Скамьи для отдыха, небольшие часовни вдоль дороги также не были забыты. Из дорог, построенных по образцу Аппиевой, замечательнейшими были Кассиева, которая шла через Этрурию; Фламиниева — в северо-восточном направлении от Рима и Валериева — на восток.
Другое произведение знаменитого цензора имело важнейшее значение для самого города Рима. Долго страдала столица от недостатка хорошей воды. Аппий Клавдий провел в Рим богатые ключи, вытекавшие возле Пренесты. Для этого он построил (почти везде подземный) канал с каменным помостом и сводами. Только у самого Рима, именно у Каленских ворот, между Пелийским холмом и Авентином, шагов на 60 понадобилось построить акведук. Когда приведенной воды оказалось недостаточно для всего населения Рима, Марк Курий Дентат (272 г.) подобным же образом провел в столицу воду из реки Анио. Он потратил на строительство ту добычу, которая досталась ему в лагере Пирра. Это было не первое в своем роде дело Дентата: еще раньше за счет богатств, добытых войной в сабинской земле, он прорыл в скалах канал для спуска воды из озера Велина. Таким образом, была осушена плодоносная Ре-атина и отвоевано у воды немало земли для новых поселений. Еще и теперь цел водопад (у Терни), образуемый на пути потоком, еще и теперь виден мост из массивных камней, переброшенный Курием в виде дуги через поток.
На постройки Аппия Клавдия пошли все денежные запасы, сохранявшиеся в казначействе. Впрочем, и они не покрыли расходов, пришлось продать государственные земли. Цензор не опасался ни сената, ни народа: он твердо был уверен, что его оправдают благодетельные последствия его дел как для славы и выгоды государства, так и для всеобщего удобства и благополучия. И он не ошибся. Несмотря на требования трибунов сложить, по закону, свою должность через 18 месяцев, несмотря на их угрозы и жалобы народному собранию, Аппий Клавдий умел поставить дело так, что продлил свою службу до пяти лет и за этот срок успел окончить все свои великие по цели и по исполнению постройки.
esssssssssssssssss
Кроме этих памятников римского искусства, свидетельствующих о совершенстве римлян если не в области идеально-прекрасного, то по крайней мере в сфере практично-полезного, в этот же период построено в Риме немало храмов в честь богинь благосостояния, победы, счастья и других (ок. 302 г.). Ваяние также не забыто. Спурий Карвилий, товарищ младшего Папирия, победителя
при Аквилонии, заказал отлить из отбитой у неприятеля меди Атрии, колоссальную статую Юпитера и поставил ее в Капитолии. Эту статую видно было с Альбанских гор, значит, верст за 15--20. Из остатков меди, использованной на отлитие этого колосса, Спурий заказал свою собственную статую и поставил ее у ног божества. На Капитолии, на Форуме и в других местах города красовалось много подобных изображений не только заслуженных героев и государственных мужей Рима, но даже и замечательных личностей других стран, например Пифагора и Алкивиада. До нас не дошли
художественные памятники этого периода просвещения Рима, кроме только капитолийской волчицы. В летописях
римских упоминается, что один из потомков знаменитого рода Фабиев Фабий Пиктор (живописец) расписал красками храм богини здоровья. Как ни одиночно это указание, однако же по нему можно судить о том, что в Риме искусства не были совершенно презираемы, если даже представитель благороднейшей фамилии занимался живописью.
Устройство римского дома. Величаво и пышно владыка итальянских городов и народов расположился на тибрских холмах. Капитолий, увенчанный укреплениями и храмами, наблюдал далеко вокруг, что делается в подвластных Риму землях, в то время как на Форуме, окруженном памятниками римского величия, кипела общественная жизнь. Теперь уже не было вдоль Форума тех деревянных мясных лавок, которые существовали при децемвирах: на их месте красовались под каменными портиками магазины золотых дел мастеров и меняльные лавки. Вокруг Форума расставлены были многочисленные, теперь немые свидетели шумных народных собраний: статуи (бронзовые) царей, знаменитых жрецов, из-

 Атрий (atrium) — закрытый внутренний двор в середине древнеримского жилища, куда выходили остальные помещения. В центре был бассейн (имплювий), над ним отверстие (комплю-вий) для стока дождевой воды.
План обычного римского дома (среднего достатка).
вестных женщин, а в особенности прославленных победами консулов и диктаторов.
Благосостояние граждан увеличивалось вместе с тем, как увеличивались средства государства, как прибывали деньги в казначейство. Военное дело, земледелие и значительно развившиеся ремесла давали всем слоям населения римского средства жить не только безбедно, но даже с заметным удобством и в большем довольстве, чем в первое время республики. Конечно, не без того, чтобы в классе римской черни не было в этот период бедняков, вследствие собственного нерадения или случайных обстоятельств, и чтобы в классе более зажиточных граждан не встречалось уже и теперь крупных владельцев капитала; но это явления, естественно сопровождающие всякое общество. Хотя при обстоятельствах, сопутствовавших развитию римского общества в этот период, естественно то здесь, то там начинает проявляться роскошь, древняя республиканская умеренность и простота нравов все еще преобладают. Развившееся благосостояние яснее всего видно в более пространном и удобном, сравнительно с прежним, устройстве частных домов. Для доказательства сказанного приведем здесь описание римского дома в данный период.
Островерхие крыши, соломенные или гонтовые, исчезают почти повсюду и заменяются черепичными. В жилищах бедных людей по-прежнему встречаем один только атриум (атрий) с законченной кровлей по бокам, над серединой открытый для пропуска света и для выхода дыма, а с трех сторон окруженный помещениями, имевшими назначение спален, кладовых и т. п. принадлежностей дома. В домах зажиточных и значительных людей заметны уже капитальные усовершенствования: комнат больше, они просторнее и удобнее, но атрий, открытый посередине, составляет все-таки центр жилища: в нем семейство проводит большую часть дня. Атрий имеет обычно форму удлиненного четырехугольника. Прилагаемый рисунок может дать понятие о величине и расположении частей обычного римского дома у граждан среднего класса. Вход с улицы (1) вводит вас в (2) протир, из которых двери (3) в переднюю (4), открытую в атрий (6). Возле передней — комнатка (5) предназначена для привратника. Посреди атрия постоянное водохранилище (имплювий), куда стекают дождевые потоки с кровель посредством специально сделанного отверстия (комплювия). В стороне от атрия (7) лестница ведет на второй этаж, занятый помещениями для домашних и прислу-
aassssassssHssaaaa
ги. По другую сторону и возле лестницы (9) комнаты для размещения в доме случайных гостей и друзей. Эти комнаты точно также, как и другие рядом с ними (10) часто украшены живописью и отделены одна от другой изящными колоннадами. В этих комнатах хозяин принимал своих клиентов или людей, приходивших по делам. Комнаты (9) были соединены с атрием дверями, а 10 совершенно открыты к центру дома, точно так как и таблиний (11), где обыкновенно находились семейные драгоценности: родословные таблицы, бюсты предков и т. п. Поэтому таблиний пользовался особенным уважением в доме: через него не ходили без особенной надобности, и занавеси, которыми отделялся он от атрия и от дальнейших частей дома, поднимались только ради приятной перспективы, которая раскрывалась за ним. Широкий коридор (12), а иногда два таких коридора вели в перистиль, самое приятное место в доме, любимое местопребывание семьи и близких ее друзей. Иногда вокруг водохранилища (бассейна) и фонтанов, находившихся здесь (14), шел ряд колонн (13), поддерживавших в то же время кровлю, которая покрывала перистиль со всех четырех сторон, оставляя только среднее пространство, над самим бассейном, открытым. Вокруг перистиля были расположены комнаты как самого хозяина, так и всех членов семейства (15): кабинет, спальни, уборные и т. п. Направо и налево от перистиля (16) — столовые, в которых располагались триклинии, т. е. обеденные столы с диванами (или кушетками). Последние занимали три части комнаты, четвертая оставалась свободной для входа и для прислуги. Одна из столовых использовалась летом, другая, обращенная на юг, — зимой. Возле столовой — небольшая комнатка (20), куда после обеда гости удалялись посидеть поболтать. Она была открыта к перистилю. Впрочем, для этой же цели, как и для удобства более многочисленного собрания гостей, служил большой зал (18). Для званых обедов, когда ожидали много гостей, столы накрывали в атрии. Галерея (19) ведет в сад. Кладовые — (17). Задняя часть дома, к саду, замыкается портиком (21). Пространства, обозначенный цифрами (23) и (24) служили для найма под магазины или для домашних мастерских, кухонь и т. п. Галерея (22) ведет из нижнего этажа на боковую улицу.
Представленный план можно принять за обыкновенную норму постройки всех римских домов, конечно, с некоторыми, впрочем, не существенно важными изменениями у людей богатых. Поэтому мы приведем еще коротенькое описа-
ssssaassraoassssM
Протир.
ние помпейского дома, принадлежавшего, как видно по надписи над входом, эдилу Пансе.
Дом Пансы со всех сторон окружен улицами, следовательно, он составляет то, что римляне называли в городе инсула, т. е. остров, отдельное строение. Главный вход ведет в протир, где пол выложен мозаикой и точно так же на пороге выложено слово «salve!» (Здравствуй! Добро пожаловать!). Протир ведет в атрий, где за имплюви-ем находится жертвенник домашних пенатов. Таблиний, также с мозаичным полом, ведет в перистиль, место приема близкихдрузей и домашних. Четыре ряда колонн поддерживают кровлю, открытую, разумеется, над бассейном. Кстати сказать, в иных домах эта часть перистиля, т. е. пространства вокруг бассейна, устраивалась наподобие цветника и служила местом для прогулок в случае плохой погоды. Возле таблиния была празд-
ничная комната для приема почетных гостей. Быть может, она же имела значение домашней пинакотеки (картинной галереи). В задней части перистиля справа — триклиний.
Иногда в столовой устраивали каменный четырехугольник, который тогда в узком смысле мог быть назван триклинием. Переднюю часть четырехугольника оставляли свободной, чтобы слуги могли удобно подавать блюда и напитки; с остальных трех сторон устраивались массивные ложа для обедающих. Ложе покрывалось упругими плетенками и мягкими тканями (коврами или мехами). По количеству таких помещений видно, что римлянин всегда рассчитывал или на троих гостей, или на девять, т. е. по числу граций, или по числу муз. Таков был древний обычай, и он свято соблюдался до этого периода; изменился же впоследствии. В некоторых домах были особые триклинии на случай торжественных поминальных обедов. Столовая, имевшая такое специальное назначение, называлась
ООРОПЙ. 360
triclinium funebre. Обычай возлежать за столом римляне заимствовали у греков вместе с долгими обедами, с обильными возлияниями душистого кампанского вина, с шутками и невоздержанностью в пище и питье. До того времени суровый римлянин терял немного времени на еду. Обед был простой, короткий; ели сидя, пили волу.
И в этом доме, как в обыкновенных, незнатных жилищах, за перистилем следует непосредственно
зал. Он занимает середину задней части дома и возвышен на две ступени. Широкое окно из него открыто в галерею и через нее в примыкающий к дому сад. С левой стороны зала такой же коридор, как с правой стороны атрия. За ним два отделения кухни и черный двор. Каменный помост в виде стола у одной из стен кухни, вероятно, служил для выставления кушаний и для кухонной посуды. В углу сада каменная цистерна, которая наполнялась водой из примыкающего к ней водохранилища.
Стрех сторон дома, кроме задней, садовой, очевидно, были лавки и магазины, сдававшиеся в наем. К ним доступ был только с улицы, а с домом они не имели сообщения. Налево
Triclinium funebre.
Дом Пансы, так кратко описанным в этом сочинении, есть один из лучших и обширнейших домов, открытых в Помпеях. Он открыт в 1811 — 1814 гг., и в такой целости, что в одной из спален найдены сохранившимися 5 женских
от главного входа, на углу, еще одно помещение с лавками. Тут, вероятно, жил управляющий домом, который в то же время имел обязанность продавать продукты из имения своего господина: овощи, вино, масло, зерно и изделия его рабов. За ним по боковой улице следует в доме же помещение пекаря. Это видно по особенному устройству печки и другим принадлежностям пекарного дела.
В больших домах в позднейшее время кроме нижнего этажа были еще один или два с небольшими помещениями. В иных домах комнаты верхних этажей выходят на террасу, устроенную в саду; в других — верхние этажи построены над таблинием и прилежащими частями здания. Небольшие комнатки верхних этажей с приятным видом на сад, вероятно, находились в распоряжении членов семейства. Для помещения рабов и рабынь служили отдельные пристройки над задними частями атрия.
Входя в дом главным протиром, посетитель видел перед собой в приятной перспективе сначала атрий, за ним таблиний, потом колоннады перестиля и зал и, наконец, на самом
скелетов, некоторые с золотыми серьгами. Над входом дома читаешь высеченную на камне надпись: Pansam. Aed. paratus Rog.

 Со второй половины IV в. быт зажиточных римлян меняется под греческим влиянием. П. «знакомившись с культурными кампанцами, римляне многое заимствовали у них. Среди высших классов стали распространяться греческий язык и греческие прозвища. Появляются обычаи возлежать за столом во время еды (раньше римляне за столом сидели), стричь коротко волосы и брить бороду. Увеличивается домашний комфорт: в начале III в. за столом римской знати появляется серебряная посуда, внутреннее убранство дома улучшается, увеличиваются его размеры.
заднем плане — сад. Как, должно быть, легко и приятно было чувствовать себя в атрии, под голубым сводом неба, около стройных колоннад и дышать воздухом, беспрестанно освежаемым струей фонтана! Как, должно быть, сладко отдыха-лось после трудов в примыкающих к атрию и к нему открытых комнатах (10), когда занавеси задергивались и в комнате царствовал мягкий полумрак, а со стороны доносилось мерное журчание и плеск падающей воды. Как видно, все в доме рассчитано было на то, чтобы обитателям его было всегда удобно, покойно и приятно. Ничто не загромождало пути свежему воздуху: кресла, постели и триклинии составляли почти единственную в дом мебель. Красивая мозаика на полу, резьба и живопись на стенах, в различных местах дома вазы, урны, зеркала, в спальнях и уборных изящные этрусской работы ящички с благовонием или принадлежностями туалета — все это отрадно действовало на дух обитателей дома и в случайном посетителе возбуждало охоту самому поскорее обзавестись таким приятным жилищем.
Кроме упомянутой нами домашней угвари, у римлян были в употреблении различной формы курильницы, лампы, треножники, ложки и т. п. сосуды. Лампы у греков и римлян чрезвычайно разнообразного вида, часто очень красивы и затейливы. Курильницы употреблялись или при жертвоприношениях домашним богам, или же при званых обедах и т. п. домашних праздниках. Были ли за столом в употреблении ложки и вилки — трудно сказать^ Найдено несколько экземпляров приборов, похожих на них, но у древних писателей нигде не говорится о том, чтобы их современники за обедом употребляли какие-нибудь приборы для еды. Наверное, можно принять, что по крайней мере в этот период, собеседники употребляли вместо вилок собственные пальцы. Можно даже принять, что эти приборы и впоследствии не вошли во всеобщее употребление, а если и служили, то разве в кухне для приготовления кушаний.
Быт. Верованья и предрассудки. Отношения с другими народами. Ремесла. У римлян вдень было три трапезы. Утром, перед тем, как отправляться по делам, был легкий завтрак; около полудня — второй, также очень умеренный завтрак, соответствующий английскому ленчу, обыкновенно хлеб, сыр, но ни мяса, ни вина; наконец, вечером по окончании всех дневных занятий, собственно обед (соответствующий нашему ужину) с возлежанием, с обильным количеством
oasssMsssassosae
блюд и еще с более обильным количеством напитков. Римляне раньше греков стали, как говорит Гомер, «едой и сладким питьем утешаться», вознаграждая себя таким образом, не только за бодрую, деятельную жизнь, но еще и за отсутствие более благородных утешений, предоставленных наукой и искусством, которыми римляне почти не занимались. Римские обеды и в особенности пиры знамениты были своей невоздержанностью, несмотря на строгие меры полиции, предпринимавшиеся для поддержания умеренности и чистоты нравственности. В семействе видим прежние счастливые отношения: глава семейства с достоинством и строгостью ведет домашний порядок, насколько он касается членов семьи и важнейших обстоятельств быта; жена его по-прежнему распоряжается подробностями домашнего быта и пользуется уважением в обществе мужчин. С женой муж беседует не только о семейных делах, но и о вопросах, касающихся его официального положения в обществе. В деле образования детей у родителей также все устраивается по взаимному обсуждению и согласию. Основанием образования служат приобретаемое в общественных школах умение читать, писать и знание законов, в особенности XII таблиц. На этом и заканчивалось ученье, остальное давала сама жизнь. Основа воспитания заключалась в строжайшем повиновении и исполнении своей обязанности. Основу этого воспитания дети получали в родительском доме, а укреплялось оно в школе. В знатнейших домах держали наставников. Эти наставники были большей частью греческие рабы, и потому римское общество неблагосклонно смотрело на то, что дети свободных именитых римлян воспитываются рабами-чужеземцами.
Это отклонение от отеческих обычаев так же, как и многие другие отклонения, объясняются тем, что вследствие увеличившегося в народе богатства во многом изменился первоначальный быт римлян. Напрасно, например, мерами строгости правительство старалось уничтожить вкравшуюся в быт римлян роскошь: меры не достигали своей цели. Цензор успел удалить из сената Публия Корнелия Руфина, бывшего два раза консулом, за то, что он осмелился пользоваться серебряной столовой посудой, оцененной в 3360 сестерциев, но уже безвозвратно прошли те времена, когда гражданину позволялось иметь из серебра только курильницу да солонку. Курии Дентаты и Фабриции, которые собственными ру-
Домашняя часовня.
збз ssesa
ками варили себе гороховый суп, встречались все реже.
Зато при всех отклонениях от древних обычаев римлянин твердо держался прежних верований и предрассудков. К богам, а нс к собственным заслугам относил он все свои успехи, им он набожно молился, их волю читал в полете птиц, во внутренностях жертвенных животных и других знамениях. Если проявлялось в ком-либо сомнение и неверие, то это были факты редкие, одиночные, и общество твердо было уверено, что неверие непременно получит от богов достойное возмездие. Нередко в домах граждане устраивали у себя часовни, молельни и приносили в них жертвы и возлияния не только пенатам, но и другим оказывающим покровительство божествам. К древним божествам присоединено еще несколько новых: например, Аргентин(сереб-
Домашняя утварь древних римлян: посуда, вазы, зеркала и т.п.
ряный бог), сын Эскулапа (медного бога). Это случилось именно тогда, когда вследствие богатой добычи от счастливых войн с Самнием и греческими городами серебряная монета в Риме получила в обращении перевес над медной. Наиболее распространенной монетой стал денарий, а для мелких платежей — сестерций (1/4 денария). Кроме того, многие божества заимствованы из 1реции: Диоскуры, Аполлон, Эскулап (Асклепий) и Афродита. Значение последней римляне смешали со значением своей Венеры, богини садов.
Связи с карфагенянами (пунийцами) упрочились, что видно из частых договоров между обеими республиками. Карфагеняне привозили в Рим не только изделия своего отечества,
но находили выгоду ездить за разными товарами в отдаленные страны: такой верный сбыт имели они в Риме. Так, в числе драгоценнейших предметов ввоза в Рим надо упомянуть шкуры львов, пантер, леопардов и слоновые бивни — из африканских степей, от кочующих народов; дорогая рухлядь, добытая карфагенянами на отдаленном севере, но обработан-
asaososssasassssss
ная в их собственных кожевенных мастерских, выделанные кожи слонов, буйволов, газелей и других животных — от африканцев; янтарь, вымениваемый карфагенянами у прибалтийских народов; кроме того, пунические яблоки (гранаты), финики, благовонные смолы — из Аравии и Эфиопии, резьба из слоновой кости, кедровое
и черное деревья, сочные фиги (винные ягоды), перец и другие пряности. Не меньший сбыт имели в Риме и другие товары, также привозимые карфагенянами: тонкие шерстяные ткани, пурпур, посуда, зеркала, изящные стеклянные вещи, как собственного, так и финикийского производства. За все эти изделия, ставшие вследствие роскоши предметами необходимости, народы Италии платили или полновесным золотом, или собственными товарами, как-то: скотом, солониной, строевым лесом, хлебом, маслом, вином и овощами.
Мы уже не раз говорили о том, как прилежно римляне занимались земледелием, которое поставляло им продукты, необходимые для удовлетворения ежедневных потребностей и для торговли с другими народами. С земледелием были связаны скотоводство и садоводство. За оливковым деревом в Ла-ции ухаживали с особенным усердием, даже больше чем за виноградной лозой. Виноград имели обыкновение пускать в рост и потом проводили лозы на деревья. Когда Киней увидел эту особенность возделывания винограда, то он сказал: «Я уже
Крышка античной вазы из Пренесты.
 Искусство облагороживать деревья посредством колировки, прививки и прищепа было уже хорошо известно и древним римлянам. Благодаря этому искусству римляне имели у себя отличные сорта груш, яблок, слив, орехов, каштанов и других плодов.
знаю достоинство итальянского вина и не удивляюсь, что за это лоза пользуется в Италии таким высоким положением».
С большой заботливостью ухаживали за розами. Эта царица цветов пользовалась у греков и римлян большим уважением. У южноиталийских греков на голову невесты вдень свадьбы возлагали венок, сплетенный из мирта, роз и фиалок. Этот обычай перешел оттуда и к римлянам. Гостей на веселом пиру украшали такими же венками. Розовые лепестки бросали в вино, чтобы придать ему еще более изысканный букет. Розовые венки надевали на статуи богов, розами встречали возвращающихся победителей, розами усыпали могилы родных и друзей. Роза же входила в состав различных общеупотребительных продуктов. Так, при помощи виноградного сусла и меда из розовых лепестков делали розо-

 Экономика Рима, не поднимавшаяся в V в. выше уровня примитивного рабовладельческого хозяйства, в R в., благодаря захвату новых территории, развитию обмена, росту денежного хозяйства вообще и увеличению количества рабов достигла степени законченной рабовладельческой системы.
вое вино. Из розы же приготавливали розовую воду, розовое масло и всевозможные ароматические изделия. В позднейшее время употребление розы увеличилось до невероятных размеров, например делали ванны из розовой воды, розами усыпали стол и полы при званых обедах и т. п. Несмотря на то, что в Кампании махровая роза росла в диком состоянии, а все окрестности Пестума (ныне Песто) были точно один сплошной розарий, но из-за границы на кораблях привозили в Рим этот любимый римлянами продукт. Не меньше розы привозили в Рим другого материала, менее приятного, но более полезного, — бумаги.
Бумагу делали из папируса — тростника футов 10 высотой. Растение это в изобилии доставлялось из Египта, Сицилии и даже некоторых районов итальянского полуострова. В Египте с незапамятных времен изготавливали из него бумагу следующим образом: собрав тонкую пленку, находящуюся внутри тростника, накладывали несколько слоев ее друг на друга, сначала подлине, потом поперек, пока пласт не получался достаточно плотным. После этого, смачивая пленки нильской водой, прессовали их и выделывали в однородные, тонкие, но плотные листы. Впоследствии производство усовершенствовали: при использовании хороших прессов, клеевой воды и тщательного выглаживания получали бумагу плотную и гибкую, как полотно. В этот период римляне еще не умели делать бумагу. На ее изготовление у себя обратили внимание тогда, когда, познакомившись с гением эллинской поэзии, стали знакомиться с их языком и начали стараться увековечить летописями речи и подвиги своих собственных предков и современников. До сих пор они занимались преимущественно такими делами, для которых им скоро стало тесно в Италии и понадобились более просторные поприща, именно: Испания и Эллада, Африка и Азия. Туда мы и последуем за римлянами в следующей главе.
00^0000000^0000000
РИМ И КАРФАГЕН
ПЕРИОД ПЕРВЫЙ, ПЕРВАЯ ПУНИЧЕСКАЯ ВОЙНА (264—241)
Далыие и шире, с мечом в мощной длани. Раздвинуть стремится могущество Рим. Тысячи гибнут в лазурной пучине, Объемлющей грозно незваных гостей;
Тысячи спят непробудным, тяжелым Сном под песками ливийских степей;
Но Рим не падет от трудов и лишений: В борьбе возмужавший, — величьем, победой И славой с богами сравняется он!
В глубокой древности на берегах Средиземного моря жил народ, финикийцы, или ханаанцы, как они называли себя сами. Их соплеменники, жившие в самом Ханаане, вели между собой беспрестанные войны, но финикийцы уклонялись от участия в этих войнах. Утвердив свое владычество над узкой приморской полосой земли, они деятельно занялись ее обработкой и скоро сдружились с природой привольного моря, ласкавшего берега их отчизны и манившего их вдаль, в неведомые страны. Нужда сделала финикийцев изобретательными и трудолюбивыми. Вполне отдавшись ремеслам, они не только не вмешивались в войны ассирийцев, вавилонян и египтян, но даже в случае собственной опасности предпочитали лучше откупаться от неприятеля богатой данью, нежели войной расстраивать правильный ход своих ремесленных и торговых дел. Море предоставляло им широкое поле для деятельности. Из гаваней Тира и Сидона предприимчивые торговцы плыли в отдаленные страны и тем же лазурным путем возвращались на родину с грузом со-
Г ород Карфаген.
aoaBSBBBsasrasssse
 Финикия — древняя страна на восточном побережье Средиземного моря. Города-государства Финикии (Библ, Сидон, Тир и др.) вели активную морскую и сухопутную торговлю, основали ряд колоний в Средиземноморье, в т. ч. Карфаген.
кровищ. Море снабжало финикийцев богатством и давало средства наслаждаться жизнью. И жажда наслаждений, которые финикийцы считали главной целью в жизни, сделали их отважными на лоне бурной стихии, предприимчивыми на опасных чужих берегах, среди неведомых варваров. Финикийцы только тогда хватались за меч, когда обстоятельства грозили отнять у них самостоятельность, и в такие времена они отстаивали свою свободу с мужеством отчаяния. Навуходоносор разрушил Тир. Граждане с семьями и имуществом спаслись на кораблях, и скоро на соседнем острове возник новый Тир, богаче и могущественнее первого. Под мечом Александра Великого пали и Сидон, и новый Тир, и исчезло значение первого торгового народа древности.
В период своего расцвета финикийцы основали поселения по берегам тех стран, которые они наиболее часто посещали. Поселения эти основаны ими не с завоевательной, а с торговой целью. Из таких поселений — по берегам Греции, Сицилии, Сардинии, Испании и Северной Африки — наибольшего значения достигли испанский Гидес (нынешний Кадикс) и ливийская Утика. Эти торговые финикийские фактории возникли большей частью по добровольному согласию местных жителей. Им привозили финикийцы все, что было
SBBSSeSSSBsS^SgeS
необходимо для жизни, не привозили только просвещения, которое облагораживало бы аборигенов. О просвещении финикийцам, казалось, не было времени думать; богатство и наслаждения — вот к чему исключительно стремились они, презирая опасности на море и тяжкие труды в своих многочисленных ремесленных мастерских. Потому-то гений, зиждитель вдохновенных произведений искусства, вечно оставался им чужд. Даже и военная слава не далась им: как мы выше сказали, к оружию прибегали финикийцы лишь в случае крайней необходимости, т. е. когда нельзя уже было откупиться данью. Когда могущество Эллады достигло значительного развития, финикийцам пришлось повсюду отступать от энергичных эллинов, даже часто пожертвовав своими торговыми выгодами. А между тем воинственные сыны Эллады не останавливались на полпути: они основывали колонии за колониями — в Ливии (Кирене), в Италии (Великая Греция, под которой подразумевалось собрание греческих городов основанных в этой стране), в Сицилии, и даже на Галлию и Испанию не раз обращали они отважные взоры. И где только селились эллины, там возникали храмы богам, строились надежные твердыни городов, сияли дивные произведения греческого резца, водворялись эллинское устройство и быт, и царил гений благородного образования, перед которым далеко на задний план отступало финикийское торгашество. И финикийцы, в собственном отечестве порабощенные персидским царем, не могли отважиться ни на одну решительную меру, чтобы победоносно выйти из соперничества с эллинами. Снова уступая, они искали иные, отдаленные страны, чтобы там новыми колониями поддержать свои торговые дела. Но скоро на знойном берегу Африки вырос, в трудах окреп и возмужал торговлей и обогатился ремеслами сильный соперник эллинского могущества. Это была отрасль старого, благородного корня, колония Тира, одним словом, Кархедон, или Карфаген. Вот как предание повествует о построении Карфагена.
Царь тирский Агенор (или Кархедон) предоставил в наследство сыну своему Пигмалиону всю власть, а дочери Дидоне — большие богатства. Много знаменитых и богатых людей искало руки Дидоны. Царевна всем предпочла Сихея (или Сихарба), прекраснейшего и богатейшего из соискателей. В минуту совершения брачного обряда перед жертвенником в храме Сихей пал под ударом Пигмалиона, жаждавшего захватить сокровища сестры. Убийца, впрочем, не вое-
ssssssssssrassssae
Монета Карфагена.
Золотая монета.
пользовался своим преступлением: сколько ни старались, нигде не могли отыскать во дворце отцовских сокровищ. Несчастной вдове во сне была открыта эта тайна и дан совет, как спастись от преследований алчного брата. И с полным доверием к покровительственным божествам Дидона, взяв с собой сокровища и многочисленную свиту, пустилась с кораблями своими в море. Пользуясь благоприятным ветром, царевна приплыла на Кипр и, взяв здесь женщин, пожелавших разделить участь переселенцев, отправилась дальше, вдоль берегов Ливии, к Утике. Граждане этой финикийской колонии приняли царевну дружелюбно. Дидоне понравилась плодоносная окрестность, прилегавшая к удобной и просторной бухте. Она купила местность у аборигенов и построила укрепленную колонию, назвав ее Бирзой. Скоро прибыли сюда новые выходцы из Тира, в том числе немало финикийских торговых людей. Колония обогатилась новыми постройками и заведениями и была окружена крепкими стенами. Так возник молодой город Кархедон, или Карфаген. Слава юной царицы Карфагена пленила сердце Ярбаза, могущественного предводителя окрестных ливийцев. Он потребовал руки Дидоны и грозил в случае отказа разрушить город и храмы и истребить народ чужеземной царицы. Гордый и свирепый предводитель многочисленных диких орд далеко не был похож на первого избранника Дидоны, и верная памяти последнего царица решилась лучше погибнуть, чем соединиться с ним. Она велела построить обширный костер, простилась с народом своим и, бросив последний взгляд на город и море, исчезла в пламени.
Так говорит предание. Не беремся исследовать его достоверность; заметим только, что основание Карфагена полагают обыкновенно около 888 г. до н. э. Местоположение Карфагена известно определеннее, нежели время его построения. В этом случае являются свидетелями достоверные историки древности и существующие развалины древнего города. Карфаген был построен на западной стороне местности, прилегающей к просторной бухте, которая теперь называется по имени соседнего города Туниса. Город занимал слегка холмистую поверхность, вдающуюся в море и образующую к югу довольно обширный залив. Несколько севернее, на той же стороне, находилась Утика, южнее — Тунес (нынешний Тунис). В воде город никогда не нуждался благодаря речке Баграде и многочисленным окрестным источникам. Плодо-
ssssassasssooosasa
носные поля, пестревшие фермами и загородными виллами, снабжали город изобильными жатвами всякого рода. Искусственная гавань, закрытая от всех ветров, благоприятствовала торговле, а открытые пути: на запад — в Испанию и на восток — в Египет и Азию, как нельзя больше способствовали ее развитию и возбуждали в карфагенянах дух предприимчивости. В самом деле трудно было бы отыскать место более благоприятное для основания колонии. Сам добрый гений привел сюда Дидону. В этом месте, казалось, подготовлены были все удобные обстоятельства к тому, чтобы молодое растение, пересаженное на новую почву, быстро развилось в плодоносное дерево.
В молодом, постепенно расширявшемся государстве правление было сначала монархическое, а потом аристократическое. Во главе управления государственными делами как во время мира, так и во время войны, находился совет старейшин, состоявший из 28 членов и двух президентов (суффетов или шоффетов). Полководцы, назначавшиеся этим же советом, по окончании похода обязаны были давать ему отчет в своих действиях. Суффеты, а может статься, и остальные члены совета, избирались из среды граждан сроком на год; впрочем, знатнейшие фамилии постоянно оказывали подавляющее влияние на эти высшие в государстве должности. Это обстоятельство заставляет предполагать весьма слабое участие большинства граждан в государственных делах. Чтобы воспрепятствовать сосредоточению власти в руках немногих, около времени децемвиров было составлено в Карфагене новое собрание чинов, корпорация из 100 человек (собственно 104), упоминаемых также как верховных чиновников юстиции. Им поручен был надзор за остальными чинами, даже и за полководцами. Нечего и говорить, что это учреждение имело в государстве большое значение и что часто среди войны и мира остальные чиновники страдали от произвола этих верховных блюстителей юстиции. Весьма любопытно, что повсюду, при одинаковых условиях гражданского быта, обнаруживаются и одинаковые, соответствующие им явления: как в Спарте, так и позже в Венецианской республике, лишь только аристократический образ правления превращался в олигархический, — тотчас появлялось противодействие последнему в образе другой власти, контролирующей первую. Община получила впоследствии больше значения, чем требовалось от нее в дни несчастий. Впрочем, все-таки
 Ранняя история Карфагена известна только в самых общих чертах. Карфаген расположен в местности замечательно плодородной, богатой виноградом, маслинами и другими садово-огородными растениями. Климат Тунисского залива, на берегу которого находится древний Карфаген, субтропический, близкий к климату южной части Италии, резко отличающийся от климата всех других частей Африки.
asaasaossssesass»
 Агафокл (361 или 360— 289 г. до н.э.) — древнегреческий тиран (правитель) Сиракуз с 317 или 316 г. завоевал почти все греческие города в Сицилии к 313 г., Керкиру в 299 г.
Монета Агафокла.
община представляла более или менее толпу безнравственных людей, толпу продажную, алчную к деньгам и наслаждениям и малоспособную к военному делу. Только небольшое число достойнейших граждан избиралось из нее для того, чтобы составить нечто вроде гвардии при особе военачальника. При большом военном значении общины из нее могла бы образоваться великая, пожалуй, опасная сила, ибо население Карфагена с принадлежавшими ему окрестностями, на которых поля у больших землевладельцев обрабатывались обыкновенно пленными рабами, составляло до 700 тысяч.
При постепенном развитии эллинского могущества (о чем мы выше упомянули) пришлось и Карфагену, до сих пор государству мирному и торговому, подумать о том, чтобы на всякий случай упрочить свое существование военной силой. При содействии многочисленных наемных войск Карфаген подчинил себе «Ливию, разные окрестные кочевые племена и прибрежные города и постепенно разросся в такое государство, которое границами своими касалось Испании, Сицилии и Сардинии. Впрочем, поход Агафокла в Африку доказал, как государство это было непрочно в своем составе. Отважный искатель приключений вместо крепостей и надежных городских стен встретил повсюду местность открытую, беззащитную, и с роскошных нолей он собрал богатую добычу, тем с большим успехом, что население, порабощенное Карфагеном, не имело мужества подняться на защиту имущества от чужеземного врага. Только счастливый случай спас Карфаген от погибели. Предводитель наемных дружин вдруг отплыл обратно в Сиракузы, где и умер. После Агафокла еще раз финикийское (или, как чаще говорят, пуническое) владычество потерпело сильное потрясение в Сицилии, именно от нападений Пирра, царя Эпира, но когда Пирр удалился в Грецию, карфагеняне оправились и скоро упрочили свое владычество над всей западной половиной Сицилии. Впрочем, приближалось время новой, ожесточенной борьбы за благословенный остров, который с незапамятных времен лазурные волны Средиземного моря берегут и ревниво ласкают со всех сторон. Рим не раз обращал уже жадные взоры на живописные горы Сицилиии, на ее роскошные нивы и задумчивые рощи, на блестящие города, кипевшие многочисленным и деятельным населением... Долго он искал повода к борьбе за драгоценное сокровище и нашел его.
BBsesesssssasosa®
Римляне в Сицилии и Африке
После смерти Агафокла его место в Сиракузах занял Гиерон, человек разумный и любимый народом. Так как со строптивыми наемниками, оставленными Агафоклом, трудно было поддерживать добрые отношения, то Гиерон, выплатив им остальное жалованье, велел отпустить их домой. Недовольные такой неожиданной отставкой, наемные войска двинулись вдоль моря к Мессане, чтобы оттуда переправиться через пролив. В Мес-сане граждане приняли войска радушно, но скоро жестоко поплатились за гостеприимство, оказанное недостойным людям. Наемникам понравились плодоносные окрестности Мессаны, а еще больше богатство самих жителей, и они решили захватить город. Так как эти воины-рабы были вооружены и привыкли владеть копьем, то им не стоило большого труда исполнить свое коварное намерение. В отчаянной битве за свободу граждане, их жены, дети, рабы — все погибло под мечом пришельцев (284 г. до н. э.). Презирая земледелие и торговлю, новое население Мессаны хотело мечом и копьем обеспечить свои жизненные потребности и приобрести силу и значение у соседей. Следствием нескольких хищнических походов, совершенных в окрестности, ими было порабощено немалое число незначительных городков, и но всему казалось, что на острове появится третье государство — разбойничья республика. Хищники назвали себя мамертинцами, т. е. сынами Марса, и подписали свое право острием меча.
Гиерон, деятельно занимавшийся восстановлением спокойствия и законного порядка как в своей столице, так и во всех эллинских городах на Сицилии, двинулся с сильным войском против коварных нарушителей мира (266 г. до н. э.). При Милах он их разбил и отбросил в Мессану. Мамертинцы, опасаясь за свою участь и своих союзников в Регии, не знали, на что решиться. Начальник карфагенской эскадры, крейсировавшей в водах Сицилии, предложил им свое посредничество в переговорах с Гиероном. Когда царь Сиракуз потребовал у ма-мертинцев безусловной сдачи города, то они решили лучше искать спасения у римлян, нежели отдаться во власть беспощадных победителей. Правда, что товарищи мамертинцев в Регии, за нарушение верности союзу, были жестоко наказаны римлянами, но мамертинцы, как непричастные к этому пре-
Монеты: 1 — мамертин-ская; 2— серебряная октодрахма Гиерона II.
 Поводом к первой Карфагенской, или Пунической, войне послужил спор из-за Мессаны. Отряд италийских наемников сабелльского племени мамертинцев, т. е. сынов бога Марса, возвращаясь домой, захватили по пути город Мессану и разграбили его. Против мамертинцев выступил сиракузский тиран Гиерон и осадил Мессану. Испуганные этим мамертинцы отправили посольство одновременно к Карфагену и Риму с просьбой о помощи и по-кравительстве.
В Риме предложение «сынов Марса», слывших за разбойников, вызвало колебания и сомнения. Сенат готов был отказать мамертинцам в их просьбе, и лишь благодаря настойчивым требованиям кампанских и самнитских всадников Отацилиев из Беневента и Аттилиев из Кампании, больше всего заинтересованных в средиземноморской торговле, просьба мамертинцев была улажена.
ступлению, надеялись получить у римлян совсем иной прием, особенно предложив им Мессану, один из лучших сицилийских городов. Решено — сделано. Мамертинцы отправили в Рим торжественное посольство, прося покровительства могучей республики и предлагая за него союз и подданство.
Римский сенат долго был в нерешительности: среди сенаторов нашлось немало честных людей, которые прямо объявили, что полагают недостойным Рима союз с хищниками и разбойниками. Иные члены сената высказались против неизбежных последствий этого союза, именно войны с Карфагеном, войны неверной, ибо пришлось бы бороться на море, где нельзя полагаться на силу легионов и ручаться за благоприятный исход битвы. Из сената предложение было представлено народному собранию, и здесь благодаря содействию консулов, жадных к славе и добыче, над всеми соображениями сенаторов взяли верх та гордая самоуверенность, тот могучий римский дух, которые даровали Риму столько побед. Посланным было объявлено, что мамертинцы приняты в союз и могут рассчитывать на покровительство Рима. О решении Рима сообщено послами царю Гиерону и карфагенянам, а между тем немедленно приняты меры, чтобы были наготове войско и флот. Римляне не ошиблись, предположив, что не миновать войны с Карфагеном.
Консул Аппий Клавдий, а раньше его легат Гай Кдавдий двинулись с войском в Регий. Оба Клавдия, представители древнего благородного рода Аппиев, достойны были своих предков гордостью происхождения и жаждой громкой славы. По указу сената в Регии собрались эскадры из Тарента, «Локр, Неаполя и других греческих городов, союзников Рима. Эскадры эти состояли из транспортных судов и трирем, т. е. судов с тройным рядом скамеек для гребцов. На таких судах, бывало, греки одерживали свои блистательные победы, но с тех пор кораблестроение было уже значительно усовершенствовано. Диадохи, т. е. преемники Александра Великого, сражались, как мы видели, на пентерах и гептерах, т. е. пятиярусных и семиярусных кораблях. Строили даже исполинских размеров корабли в 10,20 и более ярусов, хотя, конечно, такие корабли из-за своей неповоротливости реже использовались в битвах. Карфагенский флот состоял из квинкверем, т. е. греческих пен-тер (мы предпочитаем, ради благозвучия, сохранять это последнее название). Против таких высоких кораблей, привыкших к морю и ко всяким движениям на море, при опытных и
ssesasssasssssss»
ловких матросах, римский флот, конечно не мог рассчитывать на победу и даже не мог отваживаться на битву. Уж если пришлось бы римлянам поднять перчатку, брошенную владыкой морей, то для переправы на Сицилию и в Африку оставалось бы положиться на счастье и случай. А между тем, неожиданно прибыло в Рим новое посольство от мамертинцев с объявлением, что они уже не нуждаются больше в римской помощи, что они отдали город во власть карфагенянам и что, наконец, с царем Гиероном они в мире (264 г. до н. э.).
Гай Клавдий вовсе не был доволен таким исходом дела: он готовился к битвам, мечтал о военной славе, как же было ему возвратиться в Рим без побед, с одной благодарностью? В пылу отважно-дерзких замыслов он один на легком судне явился в Мессану. По его предложению собрался городской совет. Здесь Клавдий язвительно укорял мамертинцев в трусости и наконец спросил, неужели они действительно отвергают помощь римлян, когда в этой помощи готово ддя них средство освободиться от карфагенского ига? Совет не знал, что ответить. Клавдий истолковал его молчание в пользу римского вмешательства и поспешил к своим легионам. «Лишь только войско успело сесть на корабли, пылкий легат, не обращая внимания на течение и ветер, двинулся в море, но здесь пришлось ему иметь дело не с робкими мамертинцами, а с грозными силами природы. Эскадра Клавдия была разбита, буря загнала несколько его кораблей к карфагенянам, которые и воспользовались счастливым призом. Впрочем, это обстоятельство еще не помешало сохранению мира, хотя уже очень шаткого между обеими сильными республиками. Ган-но, начальник карфагенского флота, не решался взять на себя ответственность и приступить к военным действиям. Он даже с любезностью отослал добычу римлянам, прибавив только просьбу не предпринимать ничего больше против Мессаны, если не хотят вызвать его также на решительные меры. Гай Клавдий надменно отверг всякие переговоры, не принял и присланных кораблей, и при первой возможности, но уже с большей осторожностью, нежели в первый раз, опять вышел в море и с незначительным отрядом высадился в Месса-не. Немедленно собрались мамертинцы на совет, пригласили и Ганно. Как только последний явился на заседание, один из оруженосцев схватил его и представил Клавдию. Римский легат, не пускаясь в рассуждения о праве, без всяких околичностей велел бросить адмирала в тюрьму. Под угрозой смер-
 В Мессану отправили консула Аппия Клавдия с небольшим войском в два легиона. Аппий Клавдий прибыл в Мессану тогда, когда город уже находился во власти пунийского полководца Ганно, на сторону которого перешел и сиракузский тиран. Но после того, как римлянам удалось выбить полководца Ганно, Гиерон вновь перешел на сторону римлян из опасения потерять Сиракузы и был отрешенным от власти.
sosassssaasasssaas
тной казни Ганно должен был приказать карфагенянам очистить город. Вот каким образом досталась римлянам Мессана, послужившая основанием их дальнейших предприятий.
Поступок Клавдия возбудил справедливое негодование карфагенских правителей. Сильный флот был послан к мысу Пелорум, напротив итальянских берегов, наблюдать
Трирема. Здесь представлен корабль со сплошной боевой палубой и «вороном» на носу. Имеются три ряда весел: для верхнего проделаны овальные порты в аутригоре, в то время как два нижних
выходят из круглых портов в бортах судна. Кожаные рукава, предназначавшиеся для того, чтобы не дать морской воде проникнуть внутрь через отверстия для нижних весел, не видны. На римских триремах число гребцов во всех командах было одинаковым. Помимо гребцов, на борту было минимум 10—12 матросов и 80—90 солдат. Приблизительные размеры — 18,3 фута (5,6 м), включая 2 фута (0,6 м) для аутригеров по каждому борту, осадка — 3,2 фута (1 м).
за проливом. Войско высажено в Сицилии, оно расположилось лагерем к северу от Мессаны. Гиерон в качестве союзника карфагенян со своими силами обложил город с юга. Мамертинцы пришли в ужас при виде всех этих приготовлений, но состояние духа в римском отряде было превосходным: римляне знали, что консул недалеко. Действительно, Аппий Клавдий приближался уже к Регию со своими легионами. Он ждал только благоприятного случая, чтобы переправиться через пролив. Выбрав
темную ночь и пользуясь тем, что изменчивое течение в проливе благоприятствовало на этот раз переправе на Сицилию, консул отважился на смелое дело. Переправа удалась ему как нельзя лучше: он благополучно высадился со всем войском южнее Мессаны, прямо против сиракузских укреплений, и уже рано утром готов был штурмовать окопы Гиерона. Впрочем, первые битвы римлян на Сицилии увенчались не таким блестящим успехом, как можно было бы ожидать. Несмотря на неожиданность нападения, войска Гиерона сражались храбро, на обоих флангах отбросили римскую конницу, и когда пехоте пришлось отступить перед натиском римских легионов, то отступление было так хорошо прикрыто, что все войско с достоинством вошло в свой укрепленный лагерь. Мамертинцы напрасно ждали помощи от своих карфагенских союзников; из-за небрежности или с умыслом, но последние не покидали своего выгодного положения между морем и болотными низменностями. Но уже на следующий день они были выбиты из этого положения после упорной стычки с римскими легионами и вынуждены были разойтись по укрепленным городам. Быстро двинулся консул к Сиракузам, однако после одной кровопролитной кавалерийской схватки с трудом отступил в Мессану.
В следующем году (263 г. до н. э.) четыре легиона под начальством обоих консулов пошли в Сицилию и разошлись во
все стороны, нигде не встречая значительного сопротивления. На пути города покорялись им большей частью добровольно. Только Катана, расположенная на плодоносной равнине, которая стелется у подножья грозного вулкана, попыталась отбиться оружием. Римляне взяли ее штурмом и за усилия вознаградили себя богатой добычей, найденной в городе. Отсюда римское войско победоносно, во второй раз, двинулось к Сираку-
Исполинский корабль
Гиерона Сиракузского.
зам. Теперь римлян было 40 тысяч. Они могли обложить весь город. Гиерон не стал ждать осады и вступил с неприятелем в переговоры. Тяжелы были условия, предписанные римлянами: отказаться от всех своих владений в Северной Сици-
лии, довольствоваться только южным углом острова, выдать всех военнопленных, заплатить 100 талантов и служить верным союзником Рима. Царь, не колеблясь, принял их, заключил с римлянами мир и союз и ни разу за все свое долговременное правление не нарушил верности. Он успел опять восстановить потрясенное на время благосостояние и блеск своей столицы. Он искал и нашел прочную славу не в буре военной, а в мирных заботах о благоденствии своего небольшого государства, о развитии наук и искусств. Он любил окружать себя поэтами, художниками и учеными. Между последними особенно замечателен Архимед, знаменитый математик, который изобрел Гиерону машины для одного 20-ярусного корабля.
Вот рисунок исполинского судна, которое, несмотря на то, что на нем были и залы, и библиотеки, и купальни, и всякие удобства, могло размещать значительное количество войска и участвовать в битве. По этому кораблю можно судить, на какой высоте уже в древности находилось искусство кораб-
лестроения.
В Карфагене не теряли из вида сицилийских дел, напротив, на суше и на море кипели военные приготовления. Но в Карфагене на все это требовалось гораздо больше времени, нежели в Риме, где по призыву сената тотчас являлись из на-
рода новые ополчения, готовые идти за консулом в огонь и воду. Карфаген позвал к оружию своих ливийских подданных, ко-
esse»SBessBs»3as
Монеты Агригента.
чевавших в степях, навербовал немало народу в Испании, приготовил боевых слонов и в следующем году мог располагать 100-тысячным войском. Половина этой армии была предназначена в Сицилию для восстановления карфагенского могущества на острове, остальная часть отправлена в Сардинию, чтобы оттуда с помощью флота громить приморские владения Рима. Несмотря на эти приготовления, грозившие самому Лацию, Рим продолжал начатое: оба консула были отправлены в Сицилию, а для защиты берегов сенат назначил претора, который немедленно все приморские города поставил на военную ногу и снабдил надежными средствами защиты.
Карфагенский главнокомандующий Ганнибал посчитал лучшим (262 г. до н. э.) броситься к Агригенту и там ожидать, что предпримет неприятель. Римляне не заставили себя долго ждать. С 4 легионами и эллинскими союзниками они появились перед городом. Еще целы были у города древние стены, которые когда-то, в более счастливые времена, охраняли 400-тысячное эллинское население, но только о/цни стены: цвет греческой колонии поблек под тлетворным влиянием местных тиранов и опустошительных войн; опустели храмы, театры и гимназии; остаток эллинского населения рассеян при последнем нападении карфагенских наемников. Теперь со стен Агригента и с окрестных холмов пунийцы наблюдали за движениями и приготовлениями римского войска, расположившегося недалеко от города лагерем. Было время жатвы. Оставив большую часть легионов для защиты лагеря, римляне отделили сильный отряд, чтобы собрать пшеницу, которую они не сеяли. Пока отряд был занят работой, предводитель карфагенских войск решил не оставаться праздным зрителем. Часть воинов предводитель отрядил против неприятеля, занятого жатвой, а с отборным войском ударил по римскому лагерю. И он мужественно выполнил первую часть своего плана: несмотря на тучи копий, которыми встретили его римляне, он перешел ров, опрокинул палисад — и загорелась в самом лагере жаркая рукопашная битва за победу и добычу, за жизнь и честь. Не менее жарко кипел бой и в поле. Передовые цепи римлян были разорваны и прогнаны, но как ни старались карфагеняне разбить охранный римский отряд, все было безуспешно: бурные порывы африканской кавалерии несколько раз бесплодно устремлялись на железный строй римских легионов, но непоколебимо под градом ударов стоял этот строй, ряды редели и снова смыкались. Скоро подоспели и остальные римляне, бросив жатву, и в битве наступил

решительный перевес. Отразив нападение на поле, легионы бросились с фланга на главный карфагенский отряд, штурмовавший лагерь. Этого неожиданного натиска не выдержал Ганнибал и с большими потерями отступил в город.
Удача еще больше укрепила мужество римлян. Они разбили еще один лагерь, к юго-западу от первого, соединили их рвами и насыпями и, таким образом, теснее обложили город. Имели ли римляне намерение голодом принудить город к сдаче, или хотели попробовать разбить стены его — неизвестно. Последнее, впрочем, очень вероятно, так как римляне научились у эллинов строить и использовать осадные орудия. Кроме тарана с навесом, который в
древности употребляли против каменных укреплений, римляне знакомы были и с другим орудием, которым пользовались в тех случаях, когда нужно было сделать в стене брешь. Это орудие было также похоже на таран, также с навесом, но отличалось от него тем, что имело на конце винтообразное острие. Этим снарядом сверлили стену и хотя медленнее, но зато вернее, достигали цели. Кроме того, у римлян были различные снаряды для метания камней, даже таких, которые весили пуда два-три. Против укреплений Агригента, занимавших большое пространство, римляне употребили, вероятно, одноколенчатые баллисты, которые назывались также онаграми. Баллисту туго натягивали с помощью крепкого каната, сплетенного из конского волоса. На оконечность ее клали тяжелые камни (оконечность эта была выдолблена наподобие огромной ложки), потом быстро ударом спус-
Осада Агригента.
 Онагр — вид катапульт больших размеров, применявшихся в Древней Греции и Древнем Риме при осаде и обороне крепостей. Из онагра метали камни, бочки с зажигательным соста-
вом и др.
кали канат, и камень летел, описывая дугу.
Употребление этих и других, подобных им, машин при штурме Агригента, конечно, не могло очень приблизить римлян к успеху. Гораздо вернее последние могли достигнуть цели, ограничив подвоз съестных припасов в город, где войска карфагенского скопилось немало. И правда, хотя с севе-
ОШ
ра подвоз еще продолжался, но осада длилась уже 5 месяцев — и наконец население и войско стало с каждым днем больше и больше опасаться голода, припасы истощались быстрее, чем казалось вначале. Впрочем, Ганнибал все еще держался, надеясь на прибытие помощи. Он не ошибся. С высоты городской цитадели осажденные
Катапульта.	заметили, наконец, на море сначала отдельные корабли, по-
том целую эскадру, и поняли утешительные сигналы. Действительно, то приближался от Сардинии Ганно, товарищ Ганнибала. Он шел на выручку Агригенту. Не отваживаясь высадиться в виду римских лагерей, Ганно миновал открытый рейд, прошел дальше на запад, бросил якорь у Ге ракле и и тут высадил 50 тысяч пехоты, 50 боевых слонов и 6 тысяч кавалерии. Счастье с самого начала благоприятствовало адмиралу: хитростью и подкупом он завладел городом Эр-бессом и захватил все находившиеся там римские запасы. Потом ему удалось завлечь римскую кавалерию в открытое поле, где ей решительно было не под силу иметь дело с ловкими и отважными нумидийскими кавалеристами, которых привез Ганно. Едва-едва, и то с большими потерями, римляне убрались в лагерь. Тогда Ганно двинулся вперед, расположился со всем войском у самых римских укреплений и блокировал неприятеля благодаря разъездам своей неутомимой конницы, против которой римляне уже не отваживались на дело. Верный союзник римлян Гиерон истощил все усилия, чтобы помочь им, но и его усердия было недостаточно: немало обозов и кораблей с припасами попало в руки или нуми-дийским разъездам, или карфагенским крейсерам. Римляне с обычной стойкостью выносили тяжкие лишения, зная, что в Агригенте нужда еще сильнее.
Так прошло еще два месяца. Наконец, из города чаще и чаще стали подавать знаки, показывавшие Ганно, что осажденное войско доведено до крайней степени изнеможения. Нельзя было медлить долее. Ганно со всем войском вышел в открытое поле и решил испытать счастье в битве с римлянами. Он расположил свои силы в следующем порядке: впереди наемную пехоту, за ней ряд слонов с прикрытием и, наконец, в третьей линии, африканскую фалангу. Из этого располо-
saosaasHssesosea
жения нетрудно заметить, что карфагенский полководец не был знаком с военным искусством Пирра. Последний в лучших своих битвах всегда ставил слонов на флангах, действовал или на кавалерию прямо, а на легионы не иначе, как сбоку. Пирр всегда избегал подставлять слонов под удары римского копья и никогда не располагал этих животных перед фалангой, ибо раненые разъяренные слоны, обращаясь в бегство, бывали не раз причиной страшного расстройства фаланги в таком
случае. Что можно было предвидеть, то и случилось: римские легионы опрокинули неприятельскую пехоту и слонов, разбили победоносную до тех пор нумидийскую конницу и еще крепче прежнего стеснили осажденных.
Была темная осенняя ночь, ни одной звезды на небе, закутанном в черные тучи, ни звука в пространном римском лагере, погруженном в глубокий сон после утомительной битвы; бессознательно глядели во мрак часовые сторожевой цепи или, одолеваемые усталостью, невольно смыкали веки. Но в Агригенте бодрствовал неутомимый полководец. Теперь ему уже неоткуда было ждать помощи и не на что было рассчитывать, кроме смерти с мечом в руке или постыдного плена. И он решился на отважное, дерзкое дело, чтобы избавить себя и свое войско как от плена, так и от мучительной голодной смерти. С Ганнибалом оставался цвет его войска, ибо не все погибли при последней неудачной вылазке. Отряд этот все еще с самого вечера стоял под ружьем, ожидая дальнейших приказаний начальника. Вот Ганнибал отдает приказ отворить городские ворота. Тихо, неслышно выходит войско из города и осторожно направляется к римскому лагерю. Фашины и туры несут впереди наготове. Вот и лагерные окопы. Не слышно в карфагенском отряде ни слова команды, но рвы наполняются до самого бруствера — и, не теряя ни минуты, весь отряд переходит по этому месту, движется мимо сторожевой цепи, дальше и дальше, через все линии неприятельского войска. Вот последние, крайние окопы — опять в дело фашины и туры. Наконец минуют лагерь благополучно. Не отдыхая ни минуты, войско дви-
Развалины Агригента.
 Фашина — туго стянутая связка хвороста, используется главным образом для укреп* ления откосов гидротехнических сооружений, а также при строительстве оборонительных сооружений.
0^00000^0000000^»
Храм Конкордии в Агригенте.
жется через поле, еще усянное трупами в последней битве, и к утру достигает Гераклеи, где флот уже ждал его. Еще несколько часов — и корабли, распустив паруса, несут в отчизну остатки храброй армии.
Когда римляне узнали о том, что совершилось ночью, уже поздно было преследовать карфагенян. Они бросились в город, без труда преодолели стены, разбили ворота и опустошительным потоком разлились по опустевшим улицам.
Остатки истощенного голодом населения, конечно, не могли оказать никакого сопротивления. Кто не погиб от римского мечд, того продали в рабство. И Агригент запустел окончательно. Уцелели от него только развалины по холмам, некогда кипевшим богатым и предприимчивым населением. И долго еще путешественник, проезжавший на корабле мимо этих развалин, слышал рассказы о прошедшей славе погибшего города, а историк Филинус не раз бродил среди печальных останков родного города, обдумывая план своего сочинения, в котором он усердно старается затемнить блеск победного
венца северных варваров — римлян.
Покончив с Агригентом, римляне продолжали свои завоевания (261 г. до н. э.). Внутри острова почти все города были покорены ими, не покорены только на западе карфагенские крепости, которые морем получали запас съестных припасов, оружия и войска. С этих пор могущество карфагенян, которым трудно было пополнять потери в войске наемниками, ограничилось морем. То здесь, то там по берегам Италии карфагеняне высаживали свои отряды, которые часто пробивались в глубь римских областей, разоряя и опустошая все на пути. Казалось, конца не будет этой утомительной войне, но римский сенат решил перенести ее на то место, которое карфагеняне называли своим собственным, именно на море. Задумано было построить флот, достойный имени римлян, не уступающий ни в качестве, ни в числе кораблей флоту неприятельскому. Так единодушно решили почтенные члены высшего государственного учреждения (260 г. до н. э.), и единодушию повторили это решение римские граждане. Немедленно приступили к делу и за образец ко-
0000000000^0000000
раблей приняли квинкверему. Граждане благородные и простые, богатые и бедные — все усердно стали жертвовать деньги и материалы и деятельно принялись за исполнение национального дела. Разослали повестки союзникам Рима. Эллинские города прислали строителей, матросов и кормчих. Всеобщее воодушевление проникло римский союз. Благодаря этому воодушевлению в невероятно короткий срок, именно за два месяца, выстроено 100 пентер и 120 триер. А пока строился флот, матросов, или, лучше сказать, людей, назначавшихся на флот, обучали морскому делу сначала на земле, а потом на кораблях. Не было недостатка и в изобретательности. Чтобы достойно сразиться с владыками морей, римляне придумали кораблям такое устройство, которое позволило бы им пустить в дело искусство владеть оружием и храбрость, столь отличавшую римского воина. В передней части кораблей устроили на пентерах высокие, в 24 фута, мачты и к ним прикрепили подвижные, падающие трапы (мосты). Последние были устроены таким образом, что имели два колена и длиннейшее из них могло быть по желанию отброшено в любую сторону. Подойдя к неприятельскому кораблю иа близкое расстояние, можно было разом отпустить канат, которым держался трап у мачты на блоке — и импровизированный помост вдруг падал всей тяжестью на палубу к неприятелю, врезался в эту палубу крючком, укрепленным в нижней части оконечности трапа, сцеплял оба корабля, и, по готовому помосту воины устремлялись на абордаж и бились копьем и мечом. Нечего и прибавлять, что в такой рукопашной битве перевес был уже на стороне римлян.
Время не позволяло римлянам медлить с окончанием своих приготовлений к морским битвам, ибо новый предводитель карфагенян Гамилькар был предприимчивее своих предшественников. С новой наемной армией он осадил Сегесту. Римский легат, поспешивший с небольшим отрядом на помощь Сегесте, был им разбит и обращен в бегство. Немедленно отправлен в Сицилию претор принять командование над римскими силами, а обоим консулам приказано было как можно скорее снарядить флот. Один из них, Корнелий Сципион Азина (может быть, прозванный так за свои ограниченные умственные способности; азина от слова asinus, что значит осел) с 17-ютолько что снаряженными галерами вышел в море, двинулся к Мессане, а узнав о миролюбивом расположении Ли-парских островов к римлянам, пошел дальше — к Липарам.
Абордажный мостик, так называемый «ворон».
 Римляне еще плохо владели техникой морского боя, поэтому они ввели остроумное техническое приспособление, которое в дальнейшем обеспечивало им перевес в морских сражениях. Это были так называемые «вороны» — абордажные мостики, снабженные острым крюком. При сближении с вражеским кораблем мостик перекидывался на его палубу. Корабль лишался возможности маневрировать. Римские лимонеры перебегали по мостику на палубу вражеского корабля и вели там бой, как на суше.
383 000^00
ееаеавввэвиявивв
Колонна Дуилия.
Но лишь только он вошел в гавань Липары, как вдруг Богуд, отличный моряк, завлекший Сципиона посредством искусных шпионов в Динару, окружил несчастного консула и взял его со всей его эскадрой в плен. Богуд действовал так, что Сципиону нельзя было даже подумать о сопротивлении.
Римляне не потеряли духа при вести об этой неудаче. Весь римский флот двинулся вдоль берега Италии. Обогнув на пути какой-то мыс, он встретил карфагенскую эскадру, вовсе не ожидавшую римлян, и воспользовался ею как призом. Гай Ду-илий, другой консул, принявший теперь командование над всеми силами, обрадованный этим первым успехом, поплыл дальше, к Милам, где крейсировали карфагеняне, своими частыми высадками мешавшие прибрежным городам крепко держаться своих союзников, римлян. Лишь только завидели на карфагенском флоте приближающиеся неповоротливые на вид римские пентеры, отважные моряки почувствовали сильную радость. Они подумали, что им предстоит теперь счастливая охота на неуклюжих морских зверей, и карфагенские суда устремились за легкими, как казалось им, призами. Тридцать кораблей рассыпались между боевых линий римского флота, но нападение было необдуманным, и все тридцать судов благодаря римским трапам и крючьям в отдельных схватках были разбиты и уничтожены. Главные силы карфагенского флота действовали осторожнее, но уже сильно расстроенные нежданным поражением и не опомнясь от удивления от невиданных дотоле мостов и крючьев, тоже не могли долго с успехом держаться против римлян и бежали в открытое море, а римлянам бросили победу и добычу. Нельзя не удивляться, читая об этом успехе римлян и в то же время вспоминая прославленное историками могущество карфагенян на море. Невольно хочется сделать такое заключение, что или карфагеняне мало упражнялись в военных действиях на море, или их колоссальные квинкверемы были способны к этим эволюциям меньше, нежели легкие греческие триеры. Во время пунических войн карфагеняне на море почти всегда побеждаются римлянами, хотя римляне, казалось бы, имели меньше своих соперников возможности освоиться с ним.
Безмерная радость наполнила Рим, когда пришла весть о блестящей морской победе. Дуилий был встречен с необыкновенным торжеством. Ему дали право особенного отличия среда прочих знатных граждан: каждый раз, возвращаясь вечером домой, он имел впереди себя почетных проводников — факель-
щика и флейтиста. В честь Дуилия воздвигли на площади колонну, украшенную носами кораблей. На колонне описали подвиги Дуилия, чтобы ведали о них далекие потомки римлян.
В следующие два года (259 и 258) дела в Сицилиии приняли неблагоприятный для римлян оборот. Испытанный в военном деле Гамилькар успел сильно потеснить римское войско. Надо было снять осаду Митистрата. Римляне потерпели значительное поражение у Термы, на северном берегу острова. Деятельный предводитель карфагенян затем двинулся внутрь Сицилии, в прелестную Энну, прославленную роскошной растительностью, живописной местностью и превосходным климатом. Это была та самая область, где — по эллинскому преданию — Прозерпина была похищена мрачным владыкой подземного мира. Гамилькар без кровопролития взял сначала город Энну, а потом, в южной части острова, Камарину. Наконец, на западном берегу он укрепил Дрепану, чрезвычайно благоприятное место для флота, и сделал этот город опорным пунктом для дальнейших своих военных действий.
Подкрепление, пришедшее из Италии под командованием консула А. Атилия Калатина, помогло римлянам снова приняться за Митистрат и взять его после семимесячной осады. Отсюда консул двинулся к Камарине, но попал с войском в ущелье. Гамилькар укрепился на соседних высотах и уже рассчитывал на римлян, как на верную добычу. Тут для спасения армии трибун Кальпурний Фламма (или К. Цедиций) вызвался на отчаянное дело. С 400 охотниками он бросился на высоты и завязал жаркую битву с неприятелем. Конечно, и он, и все товарищи его погибли в бою, но зато римляне, воспользовавшись временем, успели выбраться из ущелья. Здесь отдохнуло войско. Между тем и карфагеняне очистили высоты. Римляне послали на место битвы верных людей похоронить с честью павших своих соотечественников. Трибун еще сохранял некоторые признаки жизни. Бережно перенесли его в римский лагерь, окружили заботой и отняли у смерти хотя одну из благородных жертв.
Регул. Недовольный медленным ходом войны римский сенат решился на меру по величию своему достойную той, которая вызвала создание римского флота: он решил перенести войну в Африку и там вести ее упорно до тех пор, пока не изнеможет опасный соперник. Для этой цели были предприняты огромные приготовления; приступили к постройке еще 200 военных судов, чтобы довести численность первостатей-
Бюст Регула.
13 Рим, т. 1

ных кораблей до 330. Флот выстроен, 100 тысяч матросов обучено и распределено по местам, 40-тысячная армия посажена на корабли. Обоим консулам — Манлию Вульзу и прославленному счастьем и бедствиями Марку Ати-лию Регулу — поручено командование страшной армадой. И Карфаген, со своей стороны, собрал все свои морские силы, до 350 хо-
Отплытие флота.
 Особенность стратегии первой Пунической войны заключалась в том, что коренным ее вопросом была борьба Рима и Карфагена за господство в западной части Средиземного моря. Поэтому исход войны решили победы римлян на море. Бой при мысе Энном выявляет особенности военно-морской тактики того времени.
рошо вооруженных пентер. Конечно, позволительно сомневаться в достоверности этих крупных цифр, но, как бы то ни было, положительно можно принять, что с обеих сторон были выставлены такие силы, подобные которым редко встречаются в древней истории.
Морская битва при Экноме. Римская армада поплыла вдоль восточных берегов Сицилии, минуя мыс Пахинский, дальше к югу и у горы Экномы увидела на горизонте флаги карфагенских кораблей (256 г. до н. э.). Немедленно построив свой флот в боевой порядок треугольником, заняв сами передовое место, а грузовые суда и резерв оставив в арьергарде, консулы двинулись вперед. Готовясь к нападению, карфагенские предводители Гамилькар и Ганно протянули свою боевую линию далеко в открытое море. Их план состоял в том, чтобы, во-первых, раздробить плотный строй римских кораблей, а во-вторых, чтобы своей эскадрой, направленной вдоль берега, ударить неприятелю во фланг и отрезать его от земли. План удался. Центр карфагенский уступил натиску консулов, но зато последние, увлекшись стремительностью, далеко оставили за собой третью линию, в которой находились тяжелые суда. На нее-то и напало правое крыло карфагенского флота в то время, как левое ударило по римскому резерву. Закипел жестокий бой. Воздух гремел воинственными кличами, море стонало под тяжестью 600 кораблей, пенилось и клокотало под ударами бесчисленных весел. Как будто живые носились в воздухе дроты и копья, здесь трещали щиты, сверкали мечи в рукопашном бою, там падали с гулом ужасные римские трапы с крючьями, трещали корабли от взаимных толчков, и сотни воинов, пощаженных мечом, погибали в безответной пучине. Долго и упорно бились с обеих сторон, но наконец римское мужество одолело стратегию
^вйиаин^эаиавйэив
и искусство карфагенского флота. Обратив в бегство центр неприятеля, консулы поспешили на помощь своей третьей линии и, наконец, так решительно обошли неприятельское крыло, до сих пор имевшее перевес, что захватили в плен более 50 пентер. Еще 30 пунических пентер было потоплено. Победа была окончательная. Римляне потеряли только 24 корабля.
Теперь консулам открылся свободный путь в Африку, и они, горя желанием славы, не замедлили воспользоваться плодами победы. Правда, римское войско роптало при виде скрывавшихся за горизонтом берегов Сицилии, но когда на южном небосклоне показались линии карфагенских владений и постепенно одни за другими раскрылись берега с роскошной растительностью, богатые сады и виллы, беззащитные деревни и города, тогда мужественные воины севера забыли усталость и страх от безбрежного моря и уже предвкушали радость побед и добычи. Консулы не решились идти прямо в бухту, ла западном берегу которой блистал богатый Карфаген, окруженный надежными стенами, не решились потому, что в бухте со свежими силами стоял Ганно, готовый к битве. Консулы проплыли мыс Меркурия, потом обогнули восточный полуостров и высадились в безопасной Клупей-ской бухте. Жители города, расположенного в бухте, не имея средств к защите, ушли; римляне не заняли его, и на высоте, господствовавшей над Клупеей, расположили свой укрепленный лагерь.
Лишь только римляне создали себе в Африке удобный опорный пункт для военных действий, один из консулов с большей частью флота, частью войска и 20 тысячами пленных отплыл за новыми силами в Италию. Регул с отборным войском, около 15 тысяч пехоты и 500 человек конницы, — конечно, не считая легковооруженных, — остался на неприятельской земле. Мужественно двинулся он вперед, в открытое поле, разбил неприятеля, встреченного в горах, и далеко вокруг опустошил окрестности, тем успешнее, что он не встретил в этой окрестности ни крепостей, ни значительного карфагенского войска. Напротив, ливийцы и соседние нуми-дийские племена рады были случаю восстать против владычества Карфагена. Трудно объяснить, почему Регул не воспользовался тотчас и вполне этим благоприятным обстоятельством и не привлек на свою сторону многочисленные враждебные Карфагену кочевые племена, чтобы включить их в
Карфагенский флот
Римский флот
Бой у мыса Энном в 258 г. до н. э.
 Бой у мыса Энном показал превосходство хорошо маневрировавших в бою карфагенских кораблей. Но преимущество оказалась на стороне римлян, составные части боевого порядка которых хорошо взаимодействовали. Римские начальники флотов, имевших успех, проявляли инициативу и своевременно приходили на помощь в те пункты, где римляне терпели поражение.
0^000000000^00^000
свою конницу. Впрочем, кажется, он и не отказывал приходившим к нему ливийцам, а напротив увеличивал ими манипулы своих рора-риев (или акцензов), ибо, по историческим данным, войско его в Африке возросло до 30 тысяч. Все эти
Квинкерема.	обстоятельства сильно подорвали доверие Карфагена к сво-
ему могуществу, и он готов был даже на тяжелых условиях помириться со своим настойчивым врагом. Но требования римлян превзошли ожидания карфагенян. Нельзя было согласиться уступить римлянам все свои итальянские владения, заплатить контрибуцию и обязаться, как подданные Рима, доставлять флот и войско Риму в его войнах с кем бы то ни было. Таких унизительных условий Карфаген принять не мог, у него были еще наготове многочисленный флот и войско, были значительные денежные средства, которыми, как талисманом в сказочном мире, можно было привлекать немало добычелюбивых охотников-воинов. Сами владыки золотых мешков встрепенулись, когда почувствовали, что опасность грозит государству, а вместе с тем и их собственным финансовым выгодам. Геройство проникло к ним в душу, до сих пор волновавшуюся только лишь соображениями барыша. Они вооружили своих детей и внуков и, не жалея денег, разослали во все страны сметливых вербовщиков. Немедленно около 4000 кавалеристов из Нумидии явилось на золотой зов. С Тенарского полуострова в Лаконии, где обыкновенно толпы праздных копьеносцев ожидали случая кому-нибудь подороже продать свое искусство и кровь, явилось также немало охотников под предводительством Ксантиппа, уже известного во многих войнах своею опытностью и, вероятно, родом спартанца. Когда Ксантипп рассмотрел хорошенько карфагенскую местность и собрал сведения о недавних неудачах карфагенян, то увидел, что последние сами виноваты: вместо того, чтобы сражаться с римлянами в местностях гористых и лесистых, им следовало избрать местом битв открытые пространства, где с успехом можно было бы развернуть местную конницу и пустить в дело слонов. Ксантиппу, как опытному в своем деле воину, карфагеняне предоставили в распоряжение свои силы, и действительно, Ксантипп успел создать отличную фалангу и прекрасную конницу. Он сумел вдохнуть в войско веру в свои силы, сумел из разно-
000000000^^000^^0^
родных начал составить одно целое. Он стремился не к тому, чтобы иметь много войска, а к тому, чтобы оно было хорошо обучено и могло использоваться на любой местности и в любой битве. Его армия состояла только из 14 тысяч пехоты, но он полагался на свою фалангу, отборные эскадроны и отличных боевых слонов.
Пока Карфаген готовил себе защиту, Регул действовал как неограниченный властитель открытой страны. Он занял уже более 70 городов и свез несчетную добычу и множество пленных в Тунес, вблизи самого Карфагена, где и основал свою главную квартиру. Быть может, он вовсе и не ждал бури, которая готовилась ему, а может статься, и не обращал внимания на нее, положившись совершенно на свои легионы. Зима прошла спокойно, но вдруг... не войско неприятельское, а чудовище редкое, невиданное пробудило консула от его самоуверенности. Однажды в страхе, запыхавшись, прибежали люди от Баграда, куда обыкновенно ходили за водой, и рассказали в лагере, как на них у реки напала змея чудовищной величины, как схватила и проглотила она многих их товарищей и как они сами едва успели спастись бегством. Сам консул немедленно с несколькими воинами отправился на место ужасного дела, узнать, в чем заключается действительная опасность или что послужило поводом к необоснованному страху воинов? Но лишь только он подъехал к реке, как действительно убедился в справедливости принесенных вестей. И он, и его спутники увидели невероятной величины змею, которая, казалось, готова была консулом и его свитой окончательно удовлетворить свой голод. Только быстрота коней спасла их от чудовища. На следующий день все войско вышло к реке, но конница оказалась бесполезной: кони бросались на дыбы или в сторону, лишь только змея, развернув исполинские кольца, с быстротой молнии устремлялась в их сторону. Подошли легионы, полетели тучи копий, но и это произвело мало действия на страшного врага: копья отскакивали от твердой чешуи или попадали в места неопасные. Когда же со зловещим шипением и разинутой пастью чудовище устремилось на войско, то тут и храбрейшие не устояли, все пустилось опрометью от реки кто куда. Немало досталось в этот день чудовищу благородных жертв на съедение. Прошло несколько дней. Назначен новый поход на змею. В этот раз войско взяло с собой не только оружие, но и осадные маши-
 Блистящая победа римского флота при Экноме в юго-западной части Сицилии открыла Регулу путь в Африку. Регул высадился на африканском берегу и в течение одной зимы завоевал свыше 70 городов и местечек, подвластных Карфагену. Пораженные столь неожиданными действиями римлян, карфагеняне готовы были пойти на мир, тем более что Регулу удалось поднять против карфагенских плантаторов ливийские народности. Предложенные Карфагеном условия были отвергнуты Per у лом, рассчитывавшим на полное уничтожение врага. На этом, однако, успехи Регула оборвались. С одной стороны, римский сенат, боявшийся усиления влияния командиров войск и не желавший расширения театра военных действий, отозвал большую часть римского войска, а с другой — Карфаген заключил союз с вождем наемных войск спартанцем Ксан-типпом, предложившим свои услуги Карфагену.
easasasesaBBsaaBsa
ны и снаряды. Катапульты и баллисты сделали свое дело. С навеса пущенные в чудовище камни в несколько пудов веса раздробили ему сначала спину и, наконец, голову. Оказалось, что змея была 80 или даже 120 футов длиной. В настоящее время полагают, что рассказ об этом явлении есть чистая выдумка древних историков, но отчего же и не допустить, что в те времена на рубеже африканских степей могли еще попадаться страшные чудовища, последние остатки тварей, населявших зем
Римкое военное судно с «вороном».
 Читатель, знакомый с геологией, согласится, что предположение, высказанное здесь автором, не может быть отвергнуто как безусловно неосновательное. Для тех же, кто не знаком с этой наукой, считаем не лишним сказать, что животные, находившиеся на земле в древнейший период ее существования, во многом отличались от современных животных, между прочим, своей исполинской величиной. В этом убеждают нас находимые в толщах земли ископаемые остатки этих исчезнувших с лица земли существ.
лю в первые периоды ее существования, а следовательно могли случайно зайти и в русло реки Баграда?
Покончив со страшным врагом, римляне приготовились в начале весны встретиться и померяться с карфагенянами и их союзниками (255 г. до н. э.). Неприятель стоял недалеко, готовый к битвам. Конечно, Регул мог еще отступить в свой укрепленный лагерь в Клупее и там подождать прибытия из Италии своего товарища, но он понадеялся на свои собственные силы и увлекся желанием захватить новые лавры и ни с кем не делить их. Регула никак нельзя назвать опытным стратегом, который осторожно и дальновидно взвешивает силы свои и неприятельские, прежде чем вступить в бой. Воспламененный видом боевых приготовлений, не видя впереди ничего, кроме победы и славы, он предоставил себя счастью и удаче и смело двинул легионы навстречу врагу.
Регул поставил свое войско таким образом, чтобы легионы, построенные густыми колоннами, могли успешнее выдержать слонов. Впереди колонн тяжеловооруженной пехоты выставлены легковооруженные со своими дальнометными копьями; конница, поддерживаемая также легковооруженными, должны была прикрывать фланги. Карфагенское войско выстроилось почти так, как было при Агригенте. Из этого видно, что пунийцы, предоставив Ксантиппу обучение войска и тактические распоряжения, главное руководство оставили за собой. За слонами, составившими первую боевую линию, выстроена фаланга; карфагеняне и ливийцы — слева, а наемные полчища — справа. К обоим флангам примкнула многочисленная
11ии 390 ------
ssas«SBassassssss
конница. Она и начала дело. С первой же атаки конница опрокинула римские эскадроны, прогнала их за последнюю линию и оттуда стремительно ударила в тыл римским легионам. Последние шеренги успешно отбили атаку. Затем легионы двинулись на неприятеля, закипел рукопашный бой на левом карфагенском фланге, но последний не выдержал и обратился в бегство. В это же время отвернулось счастье от римлян: перед дружным напором слонов не устояли ни легковооруженные, ни легионы. Слоны пробились в самый центр римской пехоты, за ними — толпы смуглых африканцев и летучие отряды нумидийцев. Смятение римлян было всеобщим, не помогли ни храбрость, ни стойкость воинов. Разрушена связь легионов, потерян порядок и строй, и в последней отчаянной схватке под натиском слонов и торжествующей фаланги погибло все, что могло погибнуть. Как мрачные мысли в тревожном уме, носились быстрее молнии черные африканские наездники, поражая тех, кто спасался от фаланги. Из пленных, захваченных ими, только консула с его блестящей свитой они оставили в живых. Все римское войско было уничтожено, кроме 2 тысяч, вероятно, тех, которые в начале битвы удачно прогнали левое карфагенское крыло. Эти две тысячи лесами и горами счастливо пробрались до самой Клупеи и скрылись в своем укрепленном лагере, защищаемом с моря римской эскадрой.
Часть войска карфагеняне отделили для усмирения ливийцев, а остальную двинули к Клупее. Слабый римский гарнизон держался в ней до изнеможения, но зато дождался прибытия помощи. Триста римских галер подоспели вовремя, чтобы забрать измученных защитников лагеря. Но сам флот не знал, что делать. Наступила осень, на море нужно было ожидать свирепых западных ураганов. Опытные кормчие советовали или переждать это бурное осеннее время, или плыть в какой-нибудь закрытый порт на северном берегу Сицилии, но на этом берегу господствовали еще карфагеняне, и потому флот поспешно пустился открытым морем к юго-восточным берегам Сицилии. Уже была видна земля, уже показались черные развалины Камарины, памятник римского варварства, — вдруг разразилась буря. В бесплодной борьбе со стихией погибла большая часть римского флота (255 г. до н. э.), и долго весь берег до Пахинского мыса усеян был телами и обломками караблей, как страшными жертвами, которыми мрачные духи подземного мира хотели умилос-
 Доведенные до отчаяния карфагенские власти развили бурную деятельность. Вербовщики привезли отовсюду большое количество наемников, среди которых был талантливый спартанский командир Ксантипп. Он опытным глазом сразу оценил обстановку и дал карфагенскому командованию несколько дельных советов. Правительство оказалось настолько разумным, что поставило его во главе армии. Ксантипп провел ее организацию и поднял боевой дух солдат. В Карфагене произошел резкий перелом настроения.
Когда Ксантипп увцдел, что настал подходящий момент, он вывел против Регула свое войско, состоявшее из 12 тыс. пехоты, 4 тыс. конницы и около 100 слонов. Тактика Ксантиппа резко отличалась от той, которую карфагеняне практиковали до него: учитывая свое превосходство в коннице и наличие слонов, он занял позиции на равнине. Несмотря на это Регул неразумно принял предложенный ему бой. Римляне потерпели полное поражение: большая часть их была раздавлена слонами и истреблена конницей, 500 человек вместе с Регулом попали в плен и только 2 тыс. удалось убежать и укрыться в Клупее.
---------------391 gggosS
HsssssessssassesM
тивить разгневанные маны (души) зарезанных граждан Камарины.
После уничтожения римского флота Карфаген гордо поднял голову. Правда, Ксантиппа уже мы больше не видим с карфагенянами. Вероятно, недовольный слабым вниманием, которое они ему оказывали, он поступил на службу где-нибудь в другом месте, но карфагеняне воспользовались его уроками и с переменным успехом продолжали войну сами. Немало крови стоило усмирить ливийцев и снова подчинить восставших нумидийцев и другие кочевые племена. Покончив в Африке, карфагеняне перенесли войну в Сицилию, заняли опустевший Агригент и распространили свои
Боевой строй карфагенян и римлян (слоны в первой линии).
завоевания дальше на остров. Со своей стороны, Рим, несмотря на испытанные неудачи, стал готовить новые силы. За три месяца опять выстроили новый флот (245 г. до н. э.); два консула с легионами снова появились в Сицилии, взяли Панорму, Тиндариду и еще несколько городов. В следующем году римляне опять явились в Африку, к берегам Ли-
вии, и где только высаживались суровые воины, там пылали богатые виллы, деревни и города, и в ужасе спасались бегством беззащитные жители, покидая жилища и имущество. Но боги отмщения шли по следам римлян. В Малом Сирте римские галеры, нагруженные добычей, сели на мель. Чтобы выйти из опасного положения и вос-
пользоваться первым приливом, римляне должны были побросать в море все награбленные сокровища. После этой неудачи римский флот не решился оставаться в Африке и поплыл к Панорме, откуда, покинув благоприятные берега Сицилии, направился к Италии. Море недружелюбно встретило римский флот, не спасли римлян ни мужество, ни искусство: у берегов Лукании, где материк вдается в море Палинурским мысом, погиб и флот, и запасы, и войско.
После этого нового, жестокого удара истощились силы римлян, и, покоряясь воле богов, они ограничились сухопут-

ной войной. Опять взята Терма, и повсюду, где римляне имели на своей стороне горы и леса, защищавшие их от карфагенских слонов, они одерживали верх над неприятелем. В Сицилии римляне оттеснили карфагенян в самый западный угол острова, но на ровных местах они везде избегали сражений с пунийцами, предводитель последних, Гасдрубал, привел с собой около 140 слонов. Долго боялись римляне этих животных, пока не рассеял их страха консул Цецилий Ме-телл (250 г. до н. э.). Он стоял лагерем недалеко от Панор-мы, в той местности, в которой так живописно располагается многовершинный Пелегрино (в древности эта гора называлась Эркте). Однажды Гасдрубал предпринял решительное движение на римский лагерь. Римляне при первом наступлении оставили поле и скрылись за свои рвы и насыпи. На небольшой возвышенности впереди лагеря засел римский отряд, который благодаря неровности места и кустарнику безнаказанно дразнил карфагенских слонов, пуская в них стрелы. Гасдрубал, раздраженный этим, велел уничтожить стрелков, но последние успели ускользнуть от неприятеля и скрыться за лагерные окопы прежде, нежели настигли их страшные животные. Пока карфагеняне спешили засыпать рвы, чтобы ударить по римлянам в самом лагере, тысячи копий, камней и зажженных пучков соломы засыпали четвероногое воинство. Испуганные, разъяренные слоны вдруг поворачиваются, опрометью мчатся на свою же фалангу и, уже не различая команды, топчут и уничтожают все, что им попадается на пути. Метелл только этого мгновения и ждал. Со всем войском своим он вдруг устремился на неприятеля, уже расстроенного неожиданным событием, гнал, поражал, не давая пунийцам опомниться, и только тогда остановился, когда увидел, что часть карфагенской армии погибла в море (куда загнало ее преследование), а остальные силы полегли на поле битвы. Тринадцать карфагенских военачальников, тысячи пленных и более 100 слонов украсили великолепный триумф Метелла в Риме.
Следствием этой победы было то, что карфагеняне покинули Селинус и другие крепости и заперлись в Дрепане и Лилибее. Эти два места как по своему естественному положению, так и по укреплениям, были почти неприступны. Карфагеняне пытались даже заключить выгодный мир или, по крайней мере, обменяться с Римом пленными. Отправили в Рим посольство для переговоров. При посольстве позволили
Регул. С монеты рода Ливиев.
зэз ИОИ1
ssssssaaesss»»e
Римская кинкрема времен первой Пунической войны.
отправиться и Регулу, взяв с него слово, что он опять вернется в плен, если сенат отвергнет предложение карфагенян. В Риме Регул отклонил предложение повидаться с семейством и явиться в сенат. «Я не римский гражданин, а раб карфагенян», — отвечал он. Только тогда, когда сами карфагенские послы пригласили его, Регул решился вступить в курию, но и теперь в собрании он мрачно хранил молчание. Долго шли прения в сенате: многие сенаторы, вспоминая, скольких жертв уже стоила Риму ужасная война, настаивали на том, чтобы не упускать случая с честью выйти из затруднительного положения, другие твердили о необходимости уничтожить гордую Карфагенскую республику. Казалось, не будет конца прениям. Обратились за советом к Регулу. Тогда встал пленник и в присутствии карфагенских послов объяснил сенату истощение Карфагена и уверил, что неувядаемая слава, нераздельное владычество на суше и на морях ожидают его родной город, если только последний настойчиво станет продолжать войну Речь Регула вызвала такое всеобщее воодушевление в сенате, что послам отказали и было решено упорнее чем прежде продолжать войну. Старые друзья Регула столпились вокруг бесстрашного пленника и умоляли его не возвращаться к врагам Рима, жрецы готовы были жертвоприношениями освободить его отданного слова, но Регул остался неумолим: ни просьбы друзей, ни слезы жены и детей не поколебали его решимости. «Слово доблестного мужа должно быть несокрушимо, — сказал он. — От клятвы не освобождают ни люди, ни сами бессмертные боги!» Одни историки утверждают, что Регул погиб в плену, вынеся ужаснейшие истязания за свою речь в сенате, другие не согласны с этим. Но как бы то ни было: стал ли Регул жертвой врагов, или нет — в Риме могли раздаваться жалобы при этой вести, в том Риме, который без всякого права отдал в руки смерти храброго Понция, стольких полководцев и даже царей!
Сенат решил немедленно приступить к обширным военным приготовлениям. За короткое время появился новый флот из 200 кораблей. Войско под командованием консулов высадилось в Сицилии и двинулось к Лилибею, расположенному на западном мысе. Гимилко сосредоточил в городе 10 тысяч карфагенских наемников. Римляне приступили к осаде города по всем правилам искусства, которому научились у греков. Работы были предприняты в обширных размерах с целью помешать подвозу подкреплений с моря и обложить город с суши.
Построены деревянные башни, которые потом на колесах пододвинуты к самым стенам города: башни защищены блиндажами (навесами) и снабжены штурмовыми таранами. Пока тараны делали свое дело, из катапульт и баллист безостановочно летели в город тяжеловесные снаряды. Одновременно с этими работами римляне делали подкоп. В этом последнем деле, как мы не раз уже видели выше, они отличались особенным искусством. Благодаря всем этим решительным осадным средствам римлянам удалось разрушить 6 крепостных башен и пробить в стене брешь. Правда, за этой стеной предусмотрительный Гимилко почти уже кончил запасную, вторую, но только почти. Консулы, не теряя ни минуты и вполне полагаясь на мужество своих легионов, в первую же ночь бросились на штурм. В это самое время подоспело из Африки подкрепление на помощь осажденным. Несмотря на бурную погоду, на препятствия в гавани, наконец, на присутствие римских пентер, карфагенская эскадра благополучно миновала все опасности, бросила якорь перед самим городом и к неописуемой радости Лилибея высадила в город 10-тысячное войско, с припасами для жителей и с большим количеством оружия.
А римляне, между тем, деятельно продолжали осаду и — как часто бывает — от настойчивости и мужества ожидали полного успеха. Вдруг с юга несется жестокий ураган и, как будто с ним за одно, поднимаются все грозные силы природы. Море свирепеет все больше, грозя поглотить людей вместе с их враждой, стонут высокие штурмовые башни, едва выдерживая натиск урагана, каждую минуту он, кажется, готов похоронить под развалинами своими сотни храбрых, готовящихся к встрече с победой. И вдруг раздается зловещий звук африканских рогов и сквозь мрак ночи блестят копья и пылают факелы. Осажденные, воспользовавшись бурной ночью, сделали вылазку, которая удалась им как нельзя лучше. Машины осаждающих сожжены или разбиты, войско истреблено; спаслись только те, кому удалось достигнуть укрепленного лагеря, на который карфагеняне не отважились напасть. Так были уничтожены осадные приготовления, стоившие римлянам больших трудов и издержек. Консулы пали духом и, уже не решаясь ни на какие отважные меры, ограничились плотной блокадой города, скоро в римском стане появились проблемы, связанные с недостатком свежих съестных припасов, ибо мясо римляне хотя и могли еще иметь, но достать хлеба в разоренной далеко вокруг местности не было средств.
 У карфагенян остались только два крупных центра в Сицилии — морские крепости Лилибей и Дрепаны. В том же 250 г. новые консулы Гай Атилий и Манлий Вульсон начали осаду Лили-бея с суши и моря. В их распоряжении были крупные силы: 4 легиона и 200 судов. Но и гарнизон Лилибея насчитывал около 20 тыс. бойцов. К тому же город был окружен сильными стенами и глубоким рвом, а доступ к нему с моря был очень труден из-за лагун. В Дрепанах стоял карфагенский флот, помогавший осажденным. Поэтому осада Лилибея приняла затяжной характер, несмотря на высокое инженерное искусство римлян. В конце концов карфагенянам удалось даже сжечь осадные сооружения и заставить римлян перейти к блокаде крепости, которая тянулась до самого конца войны.

Атакующий боевой слон.
В следующем году (249 г. до н. э.) новые консулы прибыли с войском в Сицилию, но они не принесли счастья римлянам. Кажется, что ни сенат, ни римский народ не заботились о том, чтобы посылать против карфагенян таких полководцев, которые были бы знакомы с морским делом. Одним из новых консулов был П. Клавдий Пульхер, сын того Аппия Клавдия, который прославился щюизведениями зод чества и своей знаменитой речью против Пирра, эпирского царя. С 10-тысячным войском он пошел сухим путем к Мессане, а оттуда в лагерь лилибейский. Гордый и честолюбивый, как все потомки рода Аппиев, он решил величественным ударом заявить свое присутствие неприятелю. Он хотел разом уничтожить карфагенский флот в гавани Дрепаны. Все наличные римские корабли были поспешно вооружены,
войско погружено, эскадра двинулась к неприятельской стоянке, находившейся от римлян не более как милях в трех. По древнему обычаю римляне на пути обратились к богам за советом. Но священные куры не хотели клевать разбросанного корма. Жрец посоветовал отложить предприятие. Совет показался гордому Аппию излишним ребячеством, ибо, как ему казалось, план дела был строго обдуман и взвешен и обещал верный успех. Гневно взглянул он на нерешительных кур и велел побросать их в море. «Им есть не хочется — пусть попьют!» — прибавил он презрительно. Так распорядился консул, но воины и матросы были озадачены его поступком. Такое презрение к божественным (!)указаниям, естественно, показалось им страшным преступлением, и, боясь наказания неба, они потеряли ту неограниченную веру в свои силы, которая так часто наполняла сердца римлян необыкновенным мужеством и венчала их победой среда величайших опасностей.
Адербал (Атарбас), начальник сил пунийцев в Дрепане, был отличным моряком и военачальником, готовым где бы то ни было встретить врагов, но, желая обеспечить победу сво-
и^а^эийян^вэеи^а
им легким в движениях галерам, он решил оставить гавань, выйти в море, и там, а не здесь вступить в битву с неповоротливыми римскими пентерами. Вдоль восточных берегов он вывел свою эскадру в море в то самое время, как римский флот, обогнув западные возвышенности, приближался растянутой линией к гавани.
Консул понял опасность своего положения. Он немедленно подал сигнал авангарду вернуться назад, но неожиданность этого передвижения произвела весьма невыгодное расстройство общего боевого порядка. Карфагенский герой тотчас воспользовался благоприятной минутой. Со всеми силами мужественно устремился он на римский флот, обошел его фланг, разорвал линии, прижал неприятеля к скалистому берегу, часть римских кораблей потопил, а большую часть со всем войском захватил в плен. Только 30 римских судов консул успел спасти от гибели, 6000 римлян было уничтожено в этой битве, 20 тысяч попало в плен.
Завладев опять всем северным побережьем Сицилии, Адер-бал послал к южной части острова своего храброго соратника Картала с 100 пентерами. Последний встретил на пути римскую эскадру, которая провожала 800 грузовых судов, зафрахтованных римлянами в Лилибее. Он не упустил этого благоприятного случая, погнался за неприятелем н отнял у него 17 галер и много грузовых судов, остальные успели уйти в бухту, защищенную с сухопутной стороны римской пехотой и катапультами. Ввиду опасности для римского лагеря консул Юний Пулл поспешил к товарищам на помощь, но из предосторожности держался недалеко от прибрежных утесов и лощин, возле Камарины. Гордо на глазах римского войска покачивались в бухте карфагенские пентеры. Вдруг однажды, как будто гонимые паническим страхом, все они снялись с якоря и поспешно скрылись по направлению к востоку: опытные моряки, хорошо изучившие местность Сицилии, поспешили уйти от предстоящей бури, признаки приближения которой они заметили. Они не ошиблись. Скоро, действительно, разразилась буря с такой ужасающей силой, с какой она свирепствует в водах Сицилии. Карфагеняне, хотя не без труда, спаслись от нее за мыс Пахинский, римский же флот во второй раз усеял берега Камарины своими печальными обломками.
Но все еще не прекращалась исполинская борьба обоих противников. Повсюду, где римлянам удавалось сразиться с карфагенянами на суше, римляне побеждали, но их против-
Носовые фигуры с карфагенских кораблей.
ssasassssssesssaao
Гамилькар Барка.
 Гамилькар Барка (?—229 г. до н. э.), карфагенский полководец, отец Ганнибала. В первой Пунической войне одержал ряд побед над римлянами в Сицилии, в 237—229 гг. завоевал юго-западную часть Испании.
ник, зная недостаточность своих сухопутных и, главное, наемных сил, умел искусно уклоняться от таких сражений и ловко наносить врагам на море жестокие раны. Эти поражения следовали чаще и чаще, особенно в последнее время, когда на стороне карфагенских полководцев оказался решительный перевес над римскими в отношении стратегии, военного искусства и даже вообще умственных способностей.
Однако, несмотря ни на благоприятные обстоятельства, ни на последние блестящие победы, положение Карфагена все-таки было сложнее, нежели положение Рима. Многие денежные источники истощились. Все, что доставляли республике ремесла, торговля и подвластные народы и земли, пошло на покрытие военных издержек, а между тем требовались еще и еще новые силы, следовательно, и новые издержки. Иногда случалось так, что Карфаген затруднялся выплачивать сполна наемным войскам их жалованье. А выплатить следовало во что бы то ни стало, ибо за деньги, а не за что иное наемные воины продают свое тело и кровь. В подобных случаях наемники не раз замышляли продать врагам карфагенские крепости и корабли. Чем дальше, тем чаще слышался ропот в войске, можно было ожидать скорого всеобщего восстания. Понятно, что при таком положении дел трудно было Карфагену решаться на великие дела.
Гамилькар Барка. Именно в это трудное время нашелся в Карфагене человек, который благо своего отечества считал главной целью своей жизни. Этот человек, делами своими заслуживший себе место наряду с героями Греции и Рима, был Гамилькар по прозвищу Барка, т. е. Молниеносный. Хотя еще не достигший 30-летнего возраста, он уже проанализировал все обстоятельства войны и убедился, что Карфагену недостает только хорошо подготовленной пехоты для того, чтобы окончательно одержать верх над упорным неприятелем. Очевидно было, что карфагенское войско, набранное из наемников всех стран, не могло противостоять римскому войску. В нем не могло быть того воодушевления, которое дается любовью к отечеству или по крайней мере жаждой военной славы. Конечно, Гамилькар не мог и думать о том, чтобы вдохнуть в таких воинов любовь к чуждому для них Карфагену, но он хотел воспитать военное братство в школе строгой дисциплины, возбудить в воинах привязанность к их начальникам, к общему товариществу и, воодушевляя эту силу по крайней мере желанием военной славы, двигать и направлять ее
еегааааии8иив®в»
уже для исполнения своих собственных патриотических целей. Такой план был у дальновидного Гамилькара, и он немедленно принялся приводить его в исполнение. Прежде всего он подавил восстание наемников, причем действовал так умно, что прекратил всякие подобные попытки в близком будущем; далее, благодаря счастливым набегам на неприятельские земли приобрел столько добычи, что мог выплатить роптавшим воинам все их жалованье сполна. То победами, то богатыми подарками он совершенно овладел расположением войска. Настало время приступить к главному делу. Положение карфагенского военачальника в Сицилии было трудным: только море было ему открыто, все владения карфагенян на острове уже находились в руках римлян, даже последние — Дрепана и Лилибей — были обложены легионами, но орлиным взором, который дается людям, рожденным для великих дел, Гамилькар высмотрел благоприятное место и быстро устремился к нему.
«Это место, называемое Иртке (или Эркте), — говорит греческий историк Полибий, — как нельзя более благоприятно для расположения лагеря и для упорной, долгой обороны. Круто поднимаясь над окрестной равниной, Эркте образует на вершине площадку стадий во 100, удобную для земледелия, свободную от хищных зверей и закрытую от морских ветров. Доступ к этому месту так крут и с моря, и с суши, что сама природа избавляет от необходимости возводить здесь значительные укрепления. С вершины холма, который возвышается на этой площадке, можно, каке цитадели или сторожевого поста, обозревать все окрестности. Эта же возвышенность господствует над бухтой, положение которой чрезвычайно благоприятно для судоходства из Дрепаны и Лилибея в Италию. Только три пути ведут к площадке: один — с моря и два — по суше; но все они трудны и неудобны». По этому описанию легко узнать гору Пелегрино, которая находится к западу от Панор-мы, нынешнего Палермо.
Все приготовив, Гамилькар с отборными дружинами двинулся к Эркте. Римляне и не подозревали о его намерениях. Поход вполне удался Гамилькару. При попутном ветре он скользнул в гавань, высадился с товарищами и, нигде не встречая препятствий, взошел по крутизнам на плоскогорье. Кругом была пустыня. После короткого отдыха полководец отрядил часть воинов копать окопы на всех трех дорогах, которые вели на гору, а остальным воинам велел приступить к устройству лагеря. Сам
Карфагенские серебряные монеты.
00000000000000^^00
Палермо. Вид с горы Пеллегрино.
Гамилькар, с вершины холма наблюдая за работами и далеко обозревая землю и море, вероятно, уже ласкал себя надеждой в близком бу-дущем ниспровергнуть римские легионы, утвердить владычество своего родного Карфагена над всем островом, а может быть, и над всей Гесперией.
Устроив лагерь, герой перевел сюда остальную часть своего войска. Возле лагеря были построены прочные жилища не только для воинов, но и для их семейств. Сошлось много народа, закипела ра-
бота повсюду, точно строился новый город, которому суждено существовать века. Те пространства, которые оставались еще свободными, пошли под поля, были распаханы, засеяны, засажены плодовыми деревьями. Конечно, эти поля не могли прокормить все войско, но под рукой у Гамилькара был целый флот. Он-то, курсируя у берегов Италии, высаживал то тут, то там, иногда даже в окрестностях Кумы в Кампании, отважных фуражиров и доставлял воинственной колонии и хлеб, и плоды, и скот, и деньги. Сам Гамилькар с легкими эскадронами часто производил с той же целью рекогносцировки в окрестностях Па нормы и в приморской части Сицилии. Верный своему прозвищу Молниеносный, он неожиданно появлялся то здесь, то там, и неприятель был в недоумении, откуда он появился, куда исчез? Тут пропадали припасы, привезенные для римлян, в другом месте исчезали колонны, которые, казалось, в полной безопасности шли к ним на подкрепление. Такие нечаянные набеги Гамилькара поставили римлян в чрезвычайное затруднение. Узнав о положении врага, оба консула решили, наконец, положить конец его отважным действиям и со всеми силами появились у горы Эркте, но исполнить это оказалось нелегко. Мрачно встретили их отвесные утесы Эркте, из-за которых выглядывали грозные передовые укрепления и дерзко смеялись смуглые воины. Задумчиво покачали головами опытные предводители легионов и, отказавшись от своего первого намерения, решили разбить лагерь как можно ближе к Эркте, чтобы по крайней мере защитить Панорму от нападения.
Пространство не больше половины мили разделило два враждебных стана, и на этом пространстве целых три года происходили почти каждый день отдельные стычки, но ни с той, ни с другой стороны не видно было решимости вступить в общий бой. Правда, в присутствии римского лагеря Га-милькару было теперь не так удобно продолжать свои опустошительные набеги внутрь страны, но зато флот его работал вдвое. Беспрерывные, хотя и мелкие стычки с врагами, в особенности же дерзкие набеги на приморские владения римлян, очень беспокоили и расстраивали последних. Римский претор должен был стянуть когорты для прикрытия берегов, а блокада Дрепаны и Лилибея шла вяло,
Боевые слоны с башней
потому что легионы были отвлечены в лагерь у Эркте. В кон-
це третьего года пришло к римлянам новое подкрепление, и на спине, теперь они могли серьезнее заняться Дрепаной. Но и Гамилькар принял меры: неожиданно для римлян он морем подвез в этот город значительные силы. Вместе с осажденными он вдруг сделал удачную вылазку, прорвался сквозь неприятельские линии, захватил город Эрике и недалеко отсюда устроил второй свой укрепленный лагерь. Будучи связанным с Дрепаной и с морем, этот второй лагерь стал тревожить римлян не меньше первого. Впрочем, война продолжалась так
же, как и прежде, т. е. отдельные стычки и — ничего решительного. Гамилькар продолжал войну за счет войны же, т. е. за счет неприятеля. Как Валленштейн в Тридцати летнюю войну, он неограниченно и безотчетно распоряжался своими силами, повелевал городами и лагерями. А Карфаген предался своим обычным делам, как будто у него и не было уже врагов, граждане занялись торговлей, отыскивая для нее новые, удобные пути и только при избытке денег посылали Га-милькару отряды наемных войск для подкрпления.
Казалось, будто в Карфагене никогда и не бывало тревоги от восстания ливийских номадов, как будто никогда и не го-
ивйяааэавйяйяаням
 К концу 40-х гт. стало ясно, что война зашла в тупик и не может быть доведена до успешного конца без решительной победы на море. Обе воюющие стороны были страшно истощены, особенно Рим. Тогда римский сенат пошел на крайнюю меру: было решено произвести государственный заем (трибут) у богатых людей и на собранные деньги построить новый флот. Занятые суммы предполагалось вернуть впоследствии, когда государство разбогатеет. Таким путем к 242 г. было построено 200 пятипалубных судов усовершенствованного типа. С этими силами в начале лета 242 г. консул Г ай Лутаций Катул выше в море, направляясь к Дрепанам. Карфагенский флот в это время находился в своих гаванях в полном бездействии, а когда почти год спустя он появился на театре военных действий, то был очень плохо экипирован. Для карфагенского правительства возрождение римского флота было, вероятно, полной неожиданностью. Карфагенская олигархия снова была занята войной в Африке и всю тяжесть борьбы в Сицилии возложили на Гамилькара и его наемников, ослабив боевую готовность флота. Это была роковая и непоправимая ошибка.
рели виллы, деревни и города, обозначая грудой пепла и развалин опустошительный путь римских легионов: так скоро счастливая Торговля и благодетельная природа загладили ужасные следы вторжения. Республика предалась своим обычным мирным занятиям, вместо того чтобы вооружить праздные пентеры, перенести войну на неприятельскую землю и оказать помощь храброму Гамилькару, окруженному на Эркте. Куда давались мужественные Гимилко, Адербал и Кар-тал — решительно неизвестно.
Битва у Эгатских островов. Иначе шли дела в Риме. Много усилий стоило могучему городу и особенно его союзникам защищать свои берега от беспрестанных вторжений и опустошений, которые совершали карфагеняне, но ни страшные денежные расходы, ни гибель стольких тысяч благородных защитников не ослабили римского мужества, напротив, послужили к еще большему единодушию, чтобы не дать воинственному государству уронить себя перед Карфагеном. Сенат сознавал, как необходимо было бы Риму иметь у себя сильный флот, но государственное казначейство истощилось; для уплаты жалованья легионам, которые уже несколько лет подряд, лето и зиму были под ружьем, пришлось продать государственные земли. И вот опять, как бывало, люди явились на помощь отечеству, чтобы не дать померкнуть его славе и блеску. Одушевление проникло во все сословия граждан. Отовсюду явились пожертвования: кто приносил свое имущество и деньги, кто предлагал свой талант и руки. Богатые землевладельцы, объединив свои капиталы, взялись построить за свой счет корабли и создать такой флот, который показал бы Карфагену, что Рим по-прежнему не обеднел ни средствами, ни доблестью своих сынов. У Рима, правда, была еще небольшая крей-серная эскадра, и она не раз мерилась силами с корсарами Гамилькара, а у берегов Африки даже разбила Гиппо и сожгла несколько его кораблей, но все же решительных действий с такой эскадрой предпринять было нельзя. Теперь вдруг вследствие всеобщего патриотического движения у Рима появилось 200 пентер с полным вооружением и с экипажем в 60 тысяч человек (242 г. до н. э.). Снова развевались в воздухе римские флаги, весь флот при попутном ветре понесся к берегам завидного острова, уже стоившего Риму столько благородной крови, стольких потрясений и пожертвований. Ни одной неприятельской пентеры не было встречено на пути. Беспрепятственно флот достиг Дрепаны и вошел в гавань.
OSOSMSSHSSHaSSSSS
Консул Лутаций Катул, предводитель морских сил, немедленно начал штурмовать крепость, окруженную таким образом и с суши, и с моря. Но в Дрепане находился Гамилькар, хотя и озадаченный на время появлением римского флота, он так искусно вел оборону, что римляне оставили бесполезный штурм и приступили к правильной осаде. Часто с высот Эриска герой глядел в сторону Карфагена, все надеясь, что не сегодня-завтра по-
дойдет оттуда сильный флот — и римляне оставят Дрепану, Победа римлян над но надежды его не оправдывались. Так прошел целый год. карфагенским флотом. Карфаген медлил собраться с силами, вероятно, потому, что
мечи римских легионов сверкали лишь вдали и еще потому, что Карфаген хотел продолжать войну как можно дешевле. Наконец, республика решилась собрать довольно значительный флот. Взяв военные и съестные припасы и не совсем полный экипаж, флот следующей весной вышел в море.
С полной надеждой на успех двинулся Ганно со своим флотом (241 г. до н. э.), рассчитывая в Дрепане оставить свой груз и взять войско. Благополучно достиг он Эгатских островов, из которых одни возвышались голыми утесами, а другие блистали изумрудной роскошью южной растительности. Ни одно враждебное обстоятельство не нарушило прекрасного настроения в карфагенском флоте, но у острова Эгузы вдруг вырос перед ним целый лес мачт и скоро карфагеняне ясно стали различать римские флаги и тяжелые пентеры, нагруженные войском и боевыми снарядами. Консул Лутаций Катул, услышав о военных пригототовлениях карфагенян, оставил Дрепану и вышел навстречу неприятельскому флоту. Правда, сам консул, еще не оправившийся от ран, оставался в лагере, но опытный претор, принявший командование над римскими силами, немедленно двинулся в битву. Карфагеняне едва успели построиться в боевой порядок: так быстро напал на них претор. И закипел ужасный, решительный бой, загремели падающие с римских кораблей тяжеловесные трапы. 1де только
 Битва при Эгатских островах закончила войну. Карфаген мог бы еще продолжить борьбу на море, построив новый флот. Денег для этого при желании можно было найти, хотя карфагеняне за это время потеряли свои серебряные рудники в Испании. Но карфагенская олигархия не склонна была жертвовать своими интересами так, как это сделал римский нобилитет.
удавалось римским воинам вскочить на неприятельские галеры, там все ломилось и погибало под римским мечом. Ко-
SHseseassssassss»
 Главной причиной победы римлян в этой войне явилось то. что федерация автономных политических единиц, тесно спаянная Римом и обладавшая огромными людскими ресурсами, неизбежно должна была оказаться сильнее колониальной империи, в которой горсточка гражданства при помощи наемников господствовала над миллионами бесправных туземцев. История первого столкновения между Римом и Карфагеном показала, какое огромное значение в войне имеет морально-политический фактор. Карфагенская олигархия с ее наемными войсками была побеждена рядовым римским гражданством и его итальянскими союзниками.
ротка была битва, но она имела самые решительные последствия: 50 карфагенских пентер были потоплено, 70 взято в плен, остальные рассеяны. Победители, нагруженные добычей и трофеями, быстро устремились к Л илибею, который могли теперь штурмовать и с моря, и с суши. Отдельные отряды еще больше усилили блокаду Дрепаны и лагеря на Эркте. Римляне теперь нераздельно господствовали на море и с небольшими исключениями владели почти всей Сицилией. Гамилькар еще держался, но скоро недостаток в деньгах и невозможность подвоза съестных припасов довели и его до крайности. Лишь только из Карфагена подтвердили его полномочия, он немедленно вступил с консулом Лутацием Кату-лом в переговоры о мире.
Заключение мира. Многие обстоятельства содействовали тому, чтобы и римский предводитель не предлагал слишком обременительных условий для заключения мира: воспоминание о печальной судьбе упрямого Регула, соображения о переменчивости военного счастья, гениальная личность карфагенского военачальника, ни разу еще не побежденного, а главное — желание возвратиться в Рим не только с победными трофеями, но вместе с тем со счастливым, выгодным миром. Несмотря на все это, переговоры чуть не прекратились в самом начале. Гамилькар решительно отверг первое требование консула — выдать оружие и всех римских перебежчиков. Впрочем, Катул уважил решимость героя: лучше погибнуть со всеми товарищами в честном бою, чем возвратиться на родину обесславленным, коварно предав тех людей, которые вверили Гамилькару свою свободу. Катулл отменил первое свое требование, но непременным условием мира стал размен пленных и умеренный выкуп за все карфагенское войско. Это условие было принято. В остальном прийти к согласию было нетрудно. Карфаген очистил крепости, снял лагеря и предоставил во владение Римской республике всю Сицилию. Оба государства обязались уважать границы, не заключать союзов с областями, подвластными противной стороне, не предъявлять на них права и из-за них не начинать новой войны. Кроме того, Карфаген обязался в течение 20 лет уплатить римлянам 2200 эвбейских талантов (более 3 1/2 миллиона талеров) военной контрибуции. Римский сенат прибавил к этой сумме еще 1000 талантов и сократил срок вдвое. Карфаген и на это согласился. Этой жертвой пуническая республика выкупила, по крайней мере, свою независимость и обеспечила себе возможность собрать
ся с новыми силами и опять занять в Африке первое место среди государств, омываемых волнами Средиземного моря.
Так кончилась война, продолжавшаяся 23 года, стоившая многих тысяч людей обеим сторонам, уничтожившая 700 римских кораблей и 500 карфагенских. Война истощила средства обоих государств, но все же по окончании ее победоносная столица Тибра покрыла себя новой славой и еще больше скрепила союз подвластных ей народов. Не то выпало на долю Карфагена. Едва покончив с Римом, ему пришлось встретиться с новыми бедствиями. Наемные толпы воинов, возвратившись из Сицилии, собрались в Карфагене и потребовали уплаты им жалованья. Напрасно правители республики, не находя денег в казначействе, старались успокоить их обещаниями. Толпы волновались и требовали денег, грозили оружием. Кое-как удалось удалить их по крайней мере из столицы, но скоро они вновь собрались и зашумели больше прежнего, тут были упрямые эллины, отважные испанцы и балеарцы, дикие кельты и вообще все наемники, сделавшие из военного дела средство для добывания насущного хлеба. К восстанию этих наемников присоединились еще и народы Ливии, обрадовавшиеся случаю сбросить с себя карфагенское иго. Правда, герой Эркте несколькими победами успел усмирить строптивых воинов, но, занятый дома, он не мог поддержать влияние карфагенян вне Африки: в то самое время, как он занимался укрощением воинов, римляне, несмотря на условия мира, завладели Сардинией, воспользовавшись тем, что и на этом острове карфагенские наемники возмутились из-за неуплаты им жалованья. 1лубоко почувствовал Гамилькар оскорбление, нанесенное римлянами его отчизне, и выискивал средства, как бы отомститьза него гордой республике и заставить ее уважать честь Карфагена.
ВОЙНЫ С ГАЛЛАМИ, ЛИГУРИЙКАМИ И ИЛЛИРИЙЦАМИ
Настойчиво и неутомимо продолжает с этих пор римский народ расширять свои владения путем завоеваний. Прежде всего упрочена власть Рима над вновь приобретенными землями в Сицилии. Ги-ерон, владыка сиракузский, в течение долгой последней войны так много раз доказывавший римлянам свою верность и самоот-
 Галлами римляне называли кельтов, которые проживали на территории Галлии.
ssssosossosaossosa
 Лигурийцы (лигуры) — собирательное наименование древних племен, населявших в середине I тыс. до н. э. северо-западную Италию и юго-восточную Галлия. С III в. до н. э. лигурийцы оказывали римлянам упорное сопротивление, покорены ими во II в до н.э.
 Иллирийцы — древние индоевропейские племена, жившие на северо-западе Балканского полуострова и на юго-востоке Апеннинского. С конца III в. по конец I в. до н. э. иллирийцы были покорены римлянами и романизированы.
верженность, не получил от них, однако же, никаких наград. Он по-прежнему ограничивался своими скромными владениями и по-прежнему с отеческой любовью заботился о благосостоянии своих подданных, поощрял искусства и ремесла, народ привык благословлять его имя. Города Мессана, Сегеста, Панорма и некоторые другие получили от новых властителей право сохранить свое прежнее управление. От налогов они были освобождены, но, как и прочие обязательные союзники, должны были в войнах Рима доставлять ему войско и корабли. Прочим общинам хотя также было оставлено их собственное управление, но отнято право носить оружие. Кроме того, их обязали постоянно вносить в римскую казну 1/5 стоимости всех привозимых к ним и выпускаемых ими товаров. Кажется даже, что этим общинам оставлено право народных собраний в назначенные дни, ибо не раз они заявляли депутациями в римском сенате свои жалобы на притеснения чиновников. Зато им не позволили переселяться к другим общинам и приобретать во владение земли. Этим последним правом пользовался только свободный римский гражданин, приобретавший, таким образом, легкое средство к обогащению. Так как власть консулов ограничивалась пределами Италии, то для сицилийских владений римский сенат придумал особых чиновников и дал им власть, равносильную консульской. Им было поручено главное начальство над военными силами острова и также судебная власть в делах, возникавших как между собственно римскими гражданами, так и между этими последними и сицилийскими подданными Рима. Этим консулам были даны в помощь квесторы, к непосредственному ведению которых отнесены все дела, касавшиеся финансового управления островом. На островах Сардинии и Корсике римские владения ограничивались — как прежде у карфагенян — лишь прибрежными частями. Внутри кочевали полудикие аборигены. Римляне так часто испытывали от них беспокойства, что должны были прибегать к решительным военным действиям. Впрочем, исключая эти мелкие тревоги, можно сказать, что вообще на всем пространстве римских владений господствовал мир, и врата храма Януса, открытые со времени Нумы Помпилия, наконец закрылись (235 г. до н. э.). Но на севере уже два года готовилась тяжелая война. Только особое стечение обстоятельств задерживало ее до сих пор. Дело в том, что диким племенам кельтского происхождения, населявшим страны по обе стороны Пада (По), надоело пасти свои мирные стада на просторных равнинах и за-
хотелось иметь больше, чем давало им скудное земледелие, и вот они задумали вторгнуться в римские владения. Разногласие кельтских вождей помешало на этот раз вторжению: обитатели Пада остались на своих местах, и дикие толпы, вызванные ими из глубины Галлии, ушли обратно. Вместе с тем и римские войска, приготовленные на случай вторжения галлов, были распущены.
Вообще в это время римляне не придавали уже большого значения завоевательным походам галлов. В 232 г. народный трибун Гай Фла-миний вошел даже с предложени
ем разделить между римскими гражданами и те завоеванные земли сенонов, которые еще остались в пользовании галлов. Напрасно сенат не соглашался на эту меру, напрасно отсцФла-миния, пользуясь своей отеческой властью, совлек оратора с трибуны; большинство народного собрания утвердило предложение трибуна, и как во всех делах, касающихся преимущественно корысти, исполнение последовало быстро и сурово. Пастухов и земледельцев галльских разогнали, а на их землях поселили римских колонистов. Скоро вся сенонская земля покрылась римскими виллами и селениями.
Лишь только бежавшие сеноны сообщили своим соплеменникам на Пад весть о том, что земли их отняты римлянами, древнее мужество заговорило в сердцах кельтов: страх за свободу отчизны поднял на ноги могучих бойцов и их соседей, на правой стороне Пада, лингонов и анаров, инсубров, населявших местности по ту сторону Медиолана (Милана), гезатов и другие племена, жившие по Роне, лигурийских таврисков и их соплеменников. Все они схватились за оружие и приготовились к походу. Прошло, однако, немало времени прежде нежели договорились между собой предводители разных народов, а кеноманы, жившие с венетами между реками Аддуя (Асда) и Атезисом (Эчь), примкнули к римлянам. Наконец, собрали против Рима ополчение из 50 тысяч пехоты и 20 тысяч конницы с колесницами. Обойдя римские крепости, оно двинулось (225 г. до н. э.) через Апеннины и, опустошив прекрасную Этрурию, устремилось
Итальянский ландшафт.
 Фламиний (ум. в 217 г. до н. э.) — римский народный трибун, цензор, консул; провел ряд законов по демократизации римского общества, вел большое строительство (цирк в Риме и др.). Погиб в битве при Тразимен-ском озере.

 Римское крестьянство ничего не получило после первой Пунической войны, поэтому демократическое движение 30-х гг. одним из главных своих требований выдвинуло наделение крестьян землей. Гай Фламиний, народный трибун 232 г., провел через трибутные коми-ции вопреки сенату постановление о раздаче гражданам мелких участков земли на так называемом «Галльском поле», в бывшей области сенонов. Оппозиция сената была вызвана главным образом тем, что многие его члены владели там государственной землей на правах оккупации.
Галльские воины.
прямо к Риму. Рим казался им беззащитным, ибо один консул с войском стоял у Аримина, другой — в Сардинии, но времена Бренна прошли безвозвратно, сенат принял свои меры. Стоя во главе многочисленного послушного союза, он повелевал огромными средствами.
За короткое время у Рима появилась третья армия, а между тем консул получил приказание поспешить на помощь Этрурии, пока умбрийские народы с своим ополчением вторгнутся с гор во владения бойев. Этрусская римская армия зашла в тыл галлам и загородила им путь к отступлению. Сжатое таким образом этой армией сзади и двумя консульскими армиями спереди и с фланга галльское войско билось у Теламона (при истоке Умбро, нынешнего Омбране) с мужеством отчаяния, но не выдержало натиска римских легионов, рассеялось и бросило всю награбленную добычу.
В следущие за этим годы были покорены и бойи, и лин-гоны, и анары, и земли их заняты до самого Пада. Когда в 223 г. консул Гай Фламиний, тот самый, который, как мы видели, дал повод к кельтской войне, перешел с войском через Пад, недалеко от впадения Аддуи (Адды), то неожиданно наткнувшись на ополчение инсубров, он оказался в безвыходном положении. Фламиний не потерял, впрочем, ни римского мужества, ни находчивости. Склонив легковерных варваров к перемирию, консул спас и себя, и войско от неизбежного поражения и перешел в земли дружественных Риму кенома-нов, где их ополчения присоединились к его войску. С этим подкреплением он пошел дальше к реке Ольо. Здесь он опять неожиданно встретил главные силы инсубров. Отступать было поздно и не в духе римлян. Несмотря на ужасную встречу, несмотря и на то, что в тылу у него были не совсем надежные союзники, Фламиний переходит реку и уничтожает за собой мост, чтобы его воины убедились в том, что лишь личной храбростью, лишь по трупам врагов осталась у них возможность достигнуть далекой родины. И консул не ошибся в товарищах. Жестокая и упорная битва закипела на берегу этого потока, но римская тактика и римский меч одолели.
Инсубры уже готовы были помириться с римлянами, но победители потребовали безусловного подданства. Война закипела снова. Рим решил не слагать оружия до тех пор, пока не расширит своих владений до самых снежных альпийских вершин. В следующем году (222) оба консула вторглись на еще свободные кельтские земли. Ополчение инсубров, подкреплен-

ное гезатами, сначала избегало решительной битвы с римлянами, стараясь тревожить их беспрестанными засадами в лесах и горах. Оно даже успело, перейдя Пад, обложить город Кластидий (к югу от Павии) в то время, как римляне осадили их крепость Ацерру. Но консул Маркелл следовал за неприятелем по следам; в битве с многочисленнейшими силами он собственной рукой умертвил галльского короля Виридомара, захватил его доспехи, разбил войско и своей победой сделал так, что Аццера пала, а Кластидий получил свободу. Другой консул после кровопролитного приступа взял Медаолан, потом Комум. Бесполезно было продолжать противиться оружию римлян. Вся страна покорилась. Правда, война еще не смолкла на западе, в диких местностях Лигурии, но без особенного значения, тем более, что Риму приходилось иметь там дело с такими суровыми и в то же время бедными горцами, от которых нельзя было ожидать ни полной покорности, ни добычи. Напротив, в покоренной кельтской земле к югу от Пада все больше распространялись римские поселения, строились дороги, укрепленные города (например, Мутина, Плацентия, а на левом берегу реки Кремона), и повсюду на место галльских языка, нравов и национальности водворялись римские язык, законы, устройство и быт.
Короткий поход (221 г.) на полуостров Истрию был так удачен, что пределы римского государства раздвинулись еще дальше на северо-восток, но так как этот поход связан с теми военными событиями, которые совершились одновременно с кельтской войной, то мы возвратимся несколько назад.
Не только в Италии и вокруг нее народы сражались за владения или за свою независимость: на отдаленном востоке также гремела война. Обольстительно сиял венец Александра Великого в глазах царей Македонии, Сирии и Египта, но ни у одного из них не было достаточно силы могучей рукой схватить его и утвердить у себя на главе. А между тем, преследуя несбыточную цель, государи эти не замечали, как терялись их прежние силы. Они не могли уже подчинить себе даже те мелкие союзы (ахейский и этолийский), которые возникли во время раздоров этих владык. Дикие иллирийцы, населявшие земли к северу от Адриатического моря, также не упустили случая воспользоваться обстоятельствами: они отделились от Македонии, объявили себя свободными и беспрепятственно занялись своим рбычным делом — морскими разбоями. Римский сенат все видел и соображал; когда находил необходимым и удобным, вступался за отдельные города
 Вторжение галлов было предлогом для римлян проникнуть в долину По, с тем чтобы совершенно изгнать оттуда галлов. Уже в 224 г. были покорены бойи. В следующем году консул Гай Фламиний двинулся против инсубров. Перейдя По, римляне обходным маневром через область кеноманов вторглись в непрятельскую страну. Войско инсубров численностью в 50 тыс. человек было разбито Флами-нием на правом берегу р. Клезис.
oHSseasaessssss®
и государства, но удерживался от решительного вмешательства вдела на востоке, желая раньше в Италии, у себя дома, утвердить прочный порядок вещей. Но ему трудно было дальше терпеть разбои иллирийцев, принявшие небывалые размеры. На своих легких судах с двумя только рядами весел они рыскали по морю во всех направлениях, захватывали торговые корабли, кому бы они ни принадлежали, грузом распоряжались как своей собственностью, а людей влекли в неволю. Немало страдали от них
Римские послы при дворе прибрежные город а и острова. До самой Мессении расп ростра-иллирийского короля. няли разбойники ужас и опустошение.
Жителей Эпира и Акарнании иллирийцы силой заставили быть с ними заодно. В открытой морской битве уничтожив объединенные флоты ахейский и этолийский иллирийцы не боялись на море больше никого. Итальянская торговля страдала от них еще больше чем во время Пунической войны. Реже и реже решались римские купцы заходить в восточные моря. Сенат все терпел до тех пор, пока дерзость разбойников превзошла всякие меры. Отовсюду слышались жалобы купцов и просьбы защитить их интересы. Посольство из Рима было отправлено к иллирийскому королю Агрону в Скодру с просьбой прекратить пиратство. Что же Агрон? Он отвечал послам, что по законам Иллирии всякий свободный человек мог как на суше, так и на море беспрепятственно промышлять себе чем угодно, и что ремесло корсара по законам страны ничем не хуже другого ремесла. Послы отвечали, что если так, то римляне постараются исправить недостатки иллирийского законодательства. Обменявшись еще несколькими неприятнными речами, послы откланялись, но на обратном пути попали в засаду и были убиты.
Терпение сената истощилось. Ему ничего не оставалось, как приступить к делу, и он исполнил это так, как Риму было прилично. В 229 г. два консула с 200 пентер появились вдруг в водах Адрии и возле иллирийских берегов. Агрона уже не было в живых, но Тевта, его вдова, управляла страной в духе своего мужа, позволяла грабить друзей и недругов, и даже благод аря храбрости своего адмирала Деметрия Фаросского завоевала островок
Коркиру. При виде римского флота легкие либурнские корабли разлетелись кто куда мог, а Деметрий решил присоединиться к сильнейшему и восстал против своей повелительницы. Римляне взяли Аполлонию и Эпи-дамн. Многие племена покорились пришельцам добровольно. После таких успехов римского оружия Иллирии нечего было и думать о сопротивлении. Ввиду опасности, которая грозила самой столице Иллирии, ца
рица предпочла лучше исполнить требование победителей уничтожить пиратство и заплатить д ань. Завоеванные у нее город а и села поступили под покровительство Рима, одни на правах союзников, другие — как подданные. Римским префектам назначено управлять ими и зашдшать их. Деметрий, чья измена принесла так много пользы римлянам, был щедро ими награжден: в качестве союзника Рима он получил остров Фарос и некоторые другие владения. Впоследствии он получил еще большее повышение: во время правления малолетнего иллирийского короля он был сделан правителем государства, но все-таки за измену судьба послала ему достойную казнь. Когда римляне, утвердившись в Истрии, удалились, Деметрий, обольщенный надеждой образовать независимое государство, усилил свое войско и флот и привлек к себе соседей, уверив их, что нет основания опасаться небольшого городка на Тибре (221 г.). Но жестоко ошибся адмирал в своих расчетах. Адриатика снова покрылась римскими пентерами. Крепости, и города, и Фарос, на который Деметрий возлагал столько надежд, — все пало под римским оружием (219 г.). Деметрий едва успел спастись бегством в Македонию. После этого Рим твердо стал по ту сторону Адриатического моря в виду эллинских государств. И эллины рукоплескали освободителям своих купцов от иллирийских корсаров, венчали их венками на истмийских играх и не замечали, что сенат алчным взором следил за кипучей жизнью Эллады, как терпеливый рыбак след ит и караулит добычу, которая игриво толчется у его хитрой приманки.
Но еще не пришло время для Рима сетями своей тонкой политики опутать светлые города и госуд арства Эллады. Новая грозная туча надвинулась с юга и распростерлась над Римом и над всем итальянским союзом. Еще раз предстояло ему вынести борьбу за собственную независимость, чтобы потом беспрепятствен-
Легкое судно, типа судов иллирийских пиратов.
 Период между 241 и 218 гг., столь насыщенными событиями, отмечен еще одним знаменательным фактом — вмешательством римлян в дела Балканского полуострова. Причиной этого были грабежи иллирийских пиратов. Побережье Иллирии с необычайно извилистой береговой линией, с массой островов, с множеством удобных бухт служило прекрасной базой для морских разбойников. На своих легких и быстрых судах они грабили берега Балканского полуострова и Италии, нападали на торговые суда и делали совершенно невозможным плавание по Адриатическому и Ионийскому морям.
но устремиться к обладанию всем миром. 1роза поднялась снова из Африки, со стороны смертельного врага Рима, Карфагена, или — вернее сказать — грозу поднял воинственный, доблестный сын Карфагена, в душе которого с детства созрела ненависть к Риму. Под палящими лучами ливийского солнца возмужал этот лев африканских пустынь и, собрав небывалые средства, повел утомительную борьбу со страшными легионами за честь и славу своей родины и чуть не в самое сердце поразил врага.
ПЕРИОД ВТОРОЙ, ВТОРАЯ ПУНИЧЕСКАЯ ВОЙНА (219—201)
От Африки знойных, зыбучих степей До стран полуночного края, Испанец, ливиец, Нумидии сын, Наемников толпы, послушные злату, И дикие кельтов свирепых орды Слетелись на зов Ганнибала.
И гений могучий дал стройность и силу Началам несродным, единство им дал; И подвигов славных вдохнул в них желанье, Ис ними, как грозный отмститель отчизны, Предшествуем яркой, кровавой звездой, Он бурно пронесся в краях отдаленных, Широко означил победный свой путь.
 После поражения в первой Пунической войне, потери Сицилии, Корсики и Сардинии, военная партия Карфагена выработала план больших завоеваний в Испании, чтобы компенсировать ими потерю островов и создать прочную базу для новой войны с не-* навистным Римом.
Карфагеняне в Африке и в Испании
Несчастная Пуническая война лишила Карфаген того значения, которое он имел до нее. Внешние владения его перешли в руки римлян, торговля потеряла много выгодных рынков. Это последнее обстоятельство особенно тяжело отозвалось в делах республики. Скрепя сердце пришлось отыскивать другие способы для возмещения потерянного. Северное прибрежье Африки,
Египет, Азия, а может быть, даже и Канарские острова, обратили на себя внимание карфагенских купцов. В этих местах произведения карфагенских ремесленников могли еще не встречать себе соперников и потому могли иметь выгодный сбыт. Итак, Карфаген не
утратил еще надежды восстановить свое потрясенное благо- Высадка карфагенян состояние. Вот о чем главным образом заботились правители в Испании.
республики, суффеты. Прежде, одержав значительную победу в борьбе с сицилийскими эллинами и с Пирром, они, быть может, мечтали о том, чтобы сделать из Карфагена сильное царство (вот отчего они так долго и упорно боролись с Римом), теперь их мысли изменились. Теперь они ясно уви
дели, что наемниками, купленными золотом, можно одолеть воинственный народ. Но как создать новые силы, которыми они могли бы обеспечить в будущем свое государство от нападений Рима, — этого суффеты не могли придумать и потому они предпочли с усиленной деятельностью заняться исправлением своих коммерческих дел. Они упустили из виду тяготевший над главами их римский меч, забыли, что этот меч уже отнял у Карфагена Сардинию и самому безоружному Карфагену раньше или позже грозил неминуемым порабощением. Само собой разумеется, что масса городского населения, масса легкомысленная, продажная, не заглядывающая в отдаленное будущее, еще меньше чем сами правители могла помышлять о блеске и благополучии своего отечества. Забота о насущном хлебе управляла всеми ее помыслами и делами.
Впрочем, и в Карфагене нашлись дальновидно мыслящие граждане, которых тревожило печальное состояние республики и которые не упускали из вида ее предстоящей судьбы. Недоставало этим людям только средств, чтобы взяться за дело. Сколько они ни соображали, но нашли, что ничего не остается, как, забрав с собой пенатов, покинуть родной город и в нем алтари местных божеств, поплыть к счастливым островам, находившимся там, на далеком океане, и на них основать новое отечество.
Один Гамилькар Барка, полный веры в свой гений, стоял мужественно и непоколебимо среди сограждан, лишенных доблести или предавшихся отчаянию, и не терял надежды
asasssasaaossosssa
придать более счастливый поворот событиям. Да еще разделяли его веру все те, кто вместе с ним победоносно нес труды в Сицилии, а после усмирил восставшие в «Ливии наемные толпы воинов. Вот эти-то все люди заговорили в народном собрании и громко стали порицать сонную политику Карфагена. И их речи подействовали на граждан благотворно. Быть может, в первый раз от существования республики в сонме собрания возникла серьезная оппозиция правителям. Вероятно, следствием этой оппозиции были перемены в составе государственного правления, хотя, впрочем, история не передала нам ничего положительного об этих переменах. Мы знаем, и то только отчасти, сами результаты. Гражданство приобрело решительное влияние в делах государственных. С этих пор правителям пришлось в важных делах советоваться с представителями гражданства. Далее известно, что Гамилькар был облечен неограниченной диктаторской властью над всеми военными силами республики: мог объявлять войну, заключать мир, избрать себе преемника и во всех своих распоряжениях являлся ответственным не перед советом ста правителей, а перед самим гражданством.
Вот каким образом великодушный человек освободился от гнета сонного близорукого правительства. Теперь он получил возможность привести в исполнение свои великие планы. Прежде всего он принялся за осуществление своей первой мысли, т. е. из наемных сил создать воинственное государство, а потом противопоставить его городу Риму. Множество затруднений, естественно, должен был встретить он уже в самом начале. Ему не только нужно было создать войско, как это он сделал в Сицилии, но еще найти денежные средства (на карфагенских правителей он надеяться не мог) и уметь скрыть свои планы как от подозрительного римского сената, так и от карфагенских властителей. Последуем внимательно за этим героем и посмотрим, как и насколько он успел выполнить свои намерения.
Прежде всего он выступил против беспокойных детей пустынь, горных шенков. Беспощадно преследуя их во главе своих храбрых дружин, он поражал их на равнине слонами и тяжеловооруженной пехотой, а в горах и ущельях — легковооруженными отрядами. Одни племена он покорял силой, другие — кротостью и искусными переговорами. С каждым днем войско Гамилькара увеличивалось степной конницей, которая охотно следовала за храбрым вождем,
©тема 414
рассчитывая то на хорошую плату, то на легкую добычу. Действия Гамилькара нравились и карфагенским правителям, ибо они видели, что благодаря ему республика приобрела деньги, войско, покой и упрочила свои владения в Африке. Даже римский сенат, аргусовым оком следивший за всем, что делалось в лагере Гамилькара, не находил в распоряжениях вождя ничего для себя опасного. Дальнейшие меры Гамилькара также не возбудили подозрений сената. Оставив в нескольких местах на границе отряды, которым было поручено наблюдать за правильным ходом вербовки среди покоренных племен, Гамилькар с главными силами подошел к морю и здесь расположился лагерем. Что в это время обдумывал великий вождь, не знали ни правители Карфагена, ни римские лазутчики; знали только верные сподвижники героя да любимец его, прекрасный душой и телом, Гас-друбал, которого Гамилькар привязал к себе еще крепче, выдав за него свою дочь. С ним-то полководец готовил великое дело, для которого теперь настало время. Предусмотрительный и осторожный, он не упускал из вида, что, окруженный тысячами опасностей, он, может, и не доживет до осуществления далекой цели, тогда он остановился мыслью на своем малолетнем сыне, Ганнибале. Прекрасный и мужественный мальчик так живо напомнил ему его собственное детство! И в душе отца с каждым часом росла надежда, что если не ему самому, то по крайней мере сыну его судьба позволит дождаться исполнения великого дела. Однажды он взял с собой сына к жертвоприношению. Здесь, у алтаря величайшего из божеств, он раскрыл перед мальчиком, насколько последний мог понять картину последней войны, несчастное положение отечества, надменность римлян, и объяснил ему, как эти ненасытные честолюбцы среди мира отняли у Карфагена лучшие его земли. Глаза у мальчика засверкали гневом при этом рассказе, и отец понял, что ребенок во многом опередил свой возраст. Гамилькар воспользовался минутой и перед богами заставил сына торжественно поклясться в вечной, непримиримой ненависти к римлянам, в готовности бороться с ними насмерть и — победить или умереть. Те минуты, когда он произносил вслед за отцом ужасную клятву, навеки врезались в память Ганнибала. Они не унеслись вместе с прочими впечатлениями детства; в битвах, победах или поражениях они всюду были у него перед глазами, он твердо помнил их в мире или войне; в глубокой
 В 237 г. Гамилькар с небольшим войском отплыл в Испанию. Флотом командовал его зять Гасдрубал, пользовавшийся в этот период большим влиянием среди демократической партии. Гамилькар взял в Испанию и своего 9-летнего сына Ган-нибала, которого накануне отъезда заставил перед жертвенником поклясться к вечной ненависти к римлянам.
soassssssssssssaas
Ганнибал вслед за своим отцом произносит торжественную клятву в непри-
старости, когда пришлось ему пользоваться гостеприимством и защитой, он с твердостью повторил их своему покровителю.
Когда войско отдохнуло и подготовилось к новым походам, Гамилькар снял лагерь и двинулся (236 г. до н. э) вдоль берега на запад. Флот не отставал от него. Казалось, будто это движение не имело иной цели, как только навести страх на западные части «Ливии. Так думали и в Карфагене и потому очень удивились, когда пришла в столицу весть, что Гамилькар со
всеми силами перебрался у Геркулесовых столбов (Гибралтарский пролив) в Испанию и начал воевать с аборигенами. Правители охотно отозвали бы его оттуда, но силой заставить
миримой ненависти
к римлянам.
диктатора сделать это они не могли, а от просьб не должны
были в этом случае ждать успеха, ибо хорошо знали твердый,
настойчивый характер Гамилькара. Поэтому они оставили его и радовались, что по крайней мере Рим не упрекает и не грозит им за этот поступок. Таким образом, Гамилькар получил полную свободу действия и как в «Ливии, так теперь и в Испа-
нии распоряжался одинаково искусно среди мира и войны.
Сделав в Гадесе (Кадикс), древней финикийской колонии, опорный пункт своих действий, Гамилькар распространил свои завоевания на весь Иберийский полуостров, населенный племенами хотя и храбрыми, но ослабленными междоусобными раздорами. От границ пышной Андалусии и Гранады до отдаленного побережья на восток, в долинах и ущельях Сьерра-Морены, — везде побывали его победоносные ну-мидийские эскадроны, тяжелая пехота и слоны. Все народы, населявшие южную часть полуострова, были покорены, предводители их взяты в плен. С покоренными Гамилькар обходился кротко и тем привязал к себе новых подданных. Охот-
но давали они ему воинов и подчинялись новому управлению. Скоро на месте разрозненных племен появилось сильное царство под мудрым управлением Гамилькара. Денежных средств страна доставила столько, что предусмотрительный правитель мог и войско свое содержать, и в Карфаген посылать значительные суммы для поддержания своей партии. Ус-
траивая дела в Испании, Гамилькар не упускал из вида и Африку. В его отсутствие недавно покоренные им нумидийские племена попробовали сбросить с себя карфагенское иго, но Гасдрубал с отборным войском неожиданно для них появился в Африке и заставил их жестоко поплатиться за свое непослушание.
Среди битв, беспрестанных походов и всевозможных государственных забот великий человек продолжал заниматься воспитанием трех своих сыновей, Ганнибала, Гасдрубала и Маго, своей львиной семьи, как он их называл. Им стремился он передать свое мужество, свои способности и утвердить в их сердцах ненависть к Риму. И труды его увенчались успехом.
Так прошло девять лет. Великий человек прочно построил испанское государство, много собрал сокровищ, создал сильное, опытное войско. Весь юг полуострова повиновался ему, но он старался распространить владения дальше на восток, ему хотелось достигнуть Ибера (Эбро) и Пиренеев; оттуда через земли кельтов, невзирая на горы и потоки, проникнуть в Италию и в собственных владениях римлян нанести им последний, решительный удар. Ревнивая судьба не позволила ему дождаться этого торжества. В стычке с полудикими племенами его войско смешалось перед напором зажженных колесниц. Гамилькар бросился вперед, чтобы удержать преследователей, но, окруженный со всех сторон врагами, пал смертью храбрых с мечом в руке.
Беспрекословно всеми признанный преемником Гамилькара, его зять Гасдрубал продолжал действовать в духе павшего героя. Во главе 56-тысячного войска и 200 слонов он покорил оретанов, взял у них 12 городов и победоносно прошел до самого Ибера. Красноречием склонил он многих оре-танских предводителей на союз с ним. Он действовал так умно, что эти подданные союзники привязались к нему крепкими узами дружбы. Скоро устроил он себе резиденцию, достойную правителя великого государства. В 228 году до н. э., в том месте, где море образует удобный приют для флота и торговли, возник великий и пышный Новый Карфаген, местопребывание Гасдрубала. Но правитель не покоился здесь в праздности, как нежатся азиатские владыки в пурпуре и роскоши, напротив, он деятельно вел дела правления и сам появлялся с войском повсюду, где только возникала опасность для целости нового государства. За ним повсюду следовал и
 Туземным населением Испании были лигуры и иберы. Около VI в. с севера началось передвижение кельтских племен, оседавших в западной и центральной частях полуострова и смешивавшихся с иберами (кель-тиберы). Поселения лигуров и кельтиберов походили на поселения галлов и древнеиталийских народностей. Это были сельские общины, концентрировавшиеся около небольших городов и укрепленных местечек.
Среди памятников иберийской скульптуры первое место занимает знаменитая «Дама из Эльче» — бюст, созданный, по мнению ученых, иберийским мастером.
417 SSOSSM
14 Рим, т. 1
00^0^0000000000^®
Роспись сосудов из Юго-Восточной Испании.
Вещи из могильника Альпансекве, провинция Сория, Испания.
юный Ганнибал, начальник кавалерии, связанный с Гасдрубалом не только старинной дружбой, но и родством (он женат был на его дочери). Весело и доверчиво следовали за своим предводителем эскадроны, ибо никто не мог сравняться с Ганнибалом в искусстве повести атаку, в уменье владеть конем и копьем; где был Ганнибал, там была и победа. И пеший бился он мужественно, и, находясь всегда впереди всех, был последним при отступлении. Когда бурно во главе своего войска утремлялся он в толпу врагов, воинам казалось, будто они видят в нем воскресшего любимого ими Гамилькара. Мало-помалу перенесли они эту любовь и на сына его. Ганнибал знал это и только ожидал, когда обстоятельства позволят воспользоваться доверием к нему войска, чтобы привести в исполнение великие идеи, унаследованные им от отца.
Успехи карфагенского оружия обратили, наконец, внимание римского сената на страну, которой он до сих пор придавал немного значения. Он послал Гасдрубалу требование не беспокоить ни Сагунт, ни другие эллинские города, находившиеся на восточном берегу Испании. Гасдрубал не возражал, зная, что в случае войны он может не стесняться подобными требованиями Рима. Скоро нож подосланного убийцы положит конец его обширным планам и приготовлениям, но смерть Гасдрубала не оставила царства без главы, а вместе с тем и намерениям Гамилькара не

суждено было погибнуть. Еще жива была львиная семья и в ней преемник славы Гамилькара, его старший сын, Ганнибал. Лишь только узнали о смерти Гасдрубала, воины подняли на щитах юного героя, с торжеством пронесли его в палатку предводителя, и тот, на кого до сих пор глядели в войске, как на живое изображение незабвенного военачальника, стал теперь действительным повелителем всех сил и царства.
Ганнибал
Выросший в лагере, среди опасностей войны, молодой, отважный, полный веры в свои силы, основательно изучивший военные и мирные искусства, даже знакомый с греческим языком, — таков был Ганнибал в то время, когда всеобщая любовь и уважение войска провозгласили его повелителем царства. Ради формы послали в Карфаген на утверждение всеобщего выбора (221 г. до н. э.). Утверждение не заставило себя долго ждать, ибо хотя, как часто бывает в подобных случаях, противная партия и подняла свой голос, (например, Ганно с своими приверженцами), однако же сенат и народ одобрили выбор войска.
Ни роскоши, ни внешнего блеска не любил юный предводитель: он горел желанием как можно скорее выполнить намерения, так сказать, с детства созревшие в его душе, но для этого он нашел необходимым еще прочнее утвердить владычество карфагенян в Испании. В открытой борьбе он покорил свободных олкадов, живших к северу от Нового Карфагена, и взял их главный город. В следующем голу он перешел Таг, чтобы подчинить своей власти вакеев. И здесь он успел: города Эльмантика(ныне Саламанка) и Арбокала были взяты приступом, но когда обремененный добычей он возвращался в столицу, воинственные карпетаны напали на него с гораздо значительнейшими силами. Ганнибал искусным стратегическим маневром держал их сначала в недоумении, а потом, перебравшись опять за Таг, сумел завлечь их в такое невыгодное для них место, что, зайдя здесь им в тыл, кавалерией и слонами разбил и рассеял их совершенно. Этим последним ударом Ганнибал обеспечил себе покорность всех народов Испании до самого Леона. Страны дальше Леона, к северу и западу, не входили в его планы, а потому он теперь
Ганнибал.

 Ганнибал (247 или 246 г.— 183 г. до н. э.) — карфагенский полководец, сын Гамилькара Барки. В ходе второй Пунической войны (218— 201) совершил переход через Альпы, одержал победы при реках Тицин, Треббия, у Тразименского озера, при Каннах. В 202 г. до н. э. при Заме (Северная Африка) Ганнибал был побежден римлянами.
обратил внимание на восток, где Сагунт, в угоду римлянам, еще не был тронут карфагенянами.
Решив начать борьбу с Римом за обладание миром, Ганнибал поспешил воспользоваться временем, чтобы и его, как отца и тестя, судьба не похитила на полпути. В первую зиму он занялся приготовлениями к осаде Сагунта. Жители этого города уже предвидели войну с тех пор, как услышали первые угрозы Ганнибала, когда последний вмешался в распри сагунтян с соседними племенами. В них заговорила греческая кровь и они решили принять все меры к тому, чтобы не попасть под иго ливийского варвара, как они называли Ганнибала. Они усилили свои укрепления, запасались припасами и оружием и послали в Рим просить скорейшей помощи. На Тибре в это время заняты были иными делами. Надо было поскорее привести к совершенному подданству покоренных кельтов на По и снова утвердиться в Иллирии, где возвратившийся Дмитрий уничтожил первые успехи римского оружия. Впрочем, к Ганнибалу были отправлены послы сказать, что Сагунт находится под римским покровительством и что всякая враждебная попытка нападения на этот город не останется без наказания. Конечно, Ганнибал давно уже приготовился к угрозе. Вместо ответа он показал послам полуторастатысячную армию, испытанную в десятилетних походах. Безмолвно сели послы на государственный корабль и поплыли в Карфаген, но и здесь, хотя им был оказан прекрасный прием, более удовлетворительного ответа они не получили.
Сагунт. Цель предстоящих военных действий Ганнибала, обширный и населенный Сагунт, был расположен на склоне горы, недалеко от моря. Морской и сухопутной торговлей он сумел приобрести богатство и значение, а мужественный дух граждан и крепкие стены Сагунта внушали уважение соседним племенам. Само положение города было чрезвычайно выгодным: только в одном месте с равнины можно было бы подступить к нему с войском и осадными машинами; остальные части города расположены были на неприступных холмах, под защитой городской цитадели. Но приближался к Са-гунту такой враг, который кроме многочисленного войска обладал еще всеми знаниями военного искуства и располагал средствами гениального полководца. И это знали жители, и потому еще раз послали просить помощи у Рима, а сами между тем на городских стенах и башнях приготовились защищать до последнего своих пенатов, жен и детей.
ввэаяававяэваеаав
Прежде всего Ганнибал отправил войско с боевыми таранами к той башне, которая в слабом месте городских укреплений выступала далеко вперед на равнину. Тараны, под прикрытием блиндажей, тотчас же начали свое дело и тут же завязался жаркий бой между карфагенянами и вышедшими из города войсками. Упорно защищались эллины. Ганнибал, раненый, был унесен с места битвы, дружина его отступила. Карфагеняне едва успели отбить с трудом построенные осадные укрепления.
Пока Ганнибал оправлялся от раны, дух его повсюду присутствовал в войске, обложившем город. Блиндажи, тараны, баллисты, катапульты и прочие метательные орудия грозной цепью окружили Сагунт. 1де только позволяла малейшая возможность, было сделано все, чтобы облегчить общий приступ, когда настанет для него удобный час. Наконец, вышел к войску уже абсолютно выздоровевший предводитель. И начались кровопролитные битвы. День и ночь только и слышно было по всем линиям, что крики воинов, стук оружия, жужжанье копий и стрел да глухие удары штурмовых таранов, то здесь то там подламывавших городские стены и башнр. Одна за другой пали, наконец, три башни вместе со стенами, которые их соединяли. Открылась просторная брешь. Радостно бросились в нее карфагеняне. Густые ряды вооруженных граждан, занявших все промежутки между стеной и домами, встретили их. Мужественно бьются они, кидая в неприятеля длинными копьями, на конце которых трехфутовое железо с зажженной паклей. Шипят и пылают эти копья (falarica), распространяя в рядах неприятеля ужас и смерть. Отчаянная храбрость защитников берет верх. Карфагеняне спешат отступить за стены и скрываются в лагере.
Среди этой военной бури вторично прибыли к Ганнибалу римские послы. Он велел сказать им, что теперь ему некогда заниматься переговорами. Послы по обыкновению отправились отсюда в Карфаген. И здесь не были приняты их жалобы. Скоро Рим услышал, в каком трудном положении находятся его союзники в Сагунте. А между тем Ганнибал не терял времени. Пополнив потери в войске, он построил огромную деревянную башню и подкатил ее к городской башне, построенной жителями на месте бывшей, разрушенной карфагенянами. Так как Ганнибалова была значительно выше городской, то храбрые защитники последней решительно не могли держаться под тучей стрел, летевших со всех этажей
Монета Сагунта.

башни осадной. К тому же новые железные тараны опрокинули их постройку и проломали в стене брешь. Подличным предводительством Ганнибала войско пробилось на окраину города и устроило вторую линию укреплений, против которых сагунтяне также успели сделать рвы и насыпи. Между этими укреплениями отчаянная битва кипела до темной ночи. С рассветом опять с обеих сторон принялись достраивать эти укрепления
Развалины театра в Сагонте.
 Считая вмешательство римлян в сагунтинские дела
нарушением договора, Ганнибал в 219 г. осадил Сагунт и после восьмичасовой осады взял и разграбил город. Ганнибал не сомневался, что захват Сагунта поведет к войне с Римом. Карфагенский вождь именно этого и добивался. Пошатнувшееся положение фамилии Барка в Карфагене толкало представителей этой фамилии на военную авантюру, так как при создавшихся условиях другого выхода для них не оставалось. В ответ на разгром Согунта римляне потребовали от карфагенского правительства выдачи Ганнибала и восстановления Сагунта. Когда карфагеняне ответили отказом, началась вторая Пуническая война (218—201 гг.).
и снова завязался бой по всей линии. Восстание карпенатов, казалось, обещало осажденным хоть временный отдых, но быстрее молнии устремился Ганнибал на место бунта, подавил его и возвратился к Сагунту раньше, чем в городе узнали о его отлучке. Здесь он нашел, что машины действовали и без
него так удачно, что все пространство вдоль городских укреплений было усеяно обломками стен и башен. Он назначил общий приступ. Вокруг всего города закипела ужасная битва. Храбрые защитники не знали уже, откуда им ждать наибольшей опасности. Сам Ганнибал бросился с отборной дружиной к цитадели и — в этот раз его уже нс заставили отступить.
Итак, не исполнились надежды мужественных жителей, дни, недели, месяцы ожидавших с высоты цитадели увидеть на море римские пентеры, идущие к ним на помощь. Прошли эти ужасные месяцы, и несчастные граждане увидели всю безвыходность своего положения. Двое из них решились ночью пойти в лагерь к Ганнибалу просить пощады городу. Ганнибал потребовал безусловной покорности. Когда принесли этот ответ в город, знатнейшие из граждан, не желая пережить стыда, собрали в кучу свои богатства, подожгли их и сами бросились в пламя. Вопли отчаяния раздались отовсюду, и в это же время пала главная башня цитадели. Последнее убежище защитников было взято с боем. Город разрушен. Теперь на его месте стоит небольшой городишко, который своим именем Мурвиедро, что значит «древние стены», напоминает славу древней эллинской колонии.
Большая добыча досталась в руки победителей. Не считая того, что было расхищено воинами, Ганнибал собрал столько богатств, что уплатил жалованье всему войску и мог
оиииваижиии»
Нумидийский кавалерист армии Ганнибала.
покрыть ими все издержки предстоящего похода. Деньги, золотые сосуды и разные драгоценности он отослал в Карфаген, чтобы еще больше расположить в свою пользу правительство и народ. И честно говоря, в корыстолюбивой столице присланные драгоценности произвели немалое впечатление. И как было не благоговеть ей перед героем, который не только не требовал у нее денег, а напротив, так щедро дарил ей мешки золота и дрогоценных камней! Когда вслед за этими подарками прибыли в Карфаген римские послы и потребовали выдачи Ганнибала, как на-
рушителя народного права, речь послов нашла мало сочувствия и даже никого не испугала. Стали советоваться, что отвечать послу. Между тем последний, собрав в руку край своей тоги, произнес: «В складках этой тоги мир или война, выбирайте». — «Как хочешь», — отвечали самонадеянно суф-феты. — «Война», — ответил посол, выбрасывая складки из руки. — «Принимаем!» — раздалось со всех сторон, к удивлению римлянина, который ожидал, что население испугается его решения. Казалось, будто воинственный дух вдруг вселился в этих скромных до сих пор торговцев и заставил их говорить не то, что они привыкли. Что если бы не угасло в них это вдохновение! Что если бы оно сделало их способными к великим жертвам ради блага отечества!
Обманувшись в своих ожиданиях, послы отправились обратно в Рим (218 г. до н. э.) и здесь нашли, что все уже кипит приготовлениями к войне.
С двумя легионами и союзными силами консул Тиберий Семпроний Лонг на 160 пентерах уже отправился в Сицилию, чтобы начать после того войну в самой Африке. Другой армии на 60 кораблях было приказано немедленно двинуться под начальством другого консула П. Корнелия Сципиона в Испанию. Еще один легион вместе с союзниками под начальством претора Л. Манлия был выставлен на границе покоренных земель на По, где собрались значительные силы бойев, раздраженных постройкой в их стране крепостей
0^^00000000000^0»
Платенции и Мутины. Итак, было собрано около 70 тысяч войска и 220 кораблей для войны, потребовавшей разом всех сил Римского государства. Сенат, впрочем, вначале еще не мог предвидеть, какие ужасные размеры примет эта война, ибо о карфагенском войске и особенно о его теперешнем предводителе он судил по тому, что видел в первую Пуническую войну.
Достойна порицания медлительность, с какой Рим в этом слу-
Карфаген.
 В этой редкой самоотверженности всех граждан, простых и знатных, бедных и богатых, история человечества подает величественный, благороднейший пример нам, молодым народам. У римлян мы должны учиться гражданской доблести и самоотверженности, если хотим с достоинством носить имя гражданина, если хотим, чтобы другие народы уважали
нас, а потомки гордились наши именами.
чае приступил к делу. Дальнейший ход событий показал всю важность этой ошибки. Впрочем, не надо забывать, что хотя государство располагало 250 000 граждан, способных носить оружие и имело еще около 350 000 союзников, но эта масса не была готовым войском, которое можно было бы тотчас выдвинуть в поле. Масса эта состояла из горожан и земледельцев, живших ремеслом и земледелием. От их трудов, т. е. от податей, вносившихся ими, зависело само государство. Оторвать все эти рабочие силы от занятий значило оставить государство без средств к существованию, привести к потрясениям в обществе, как было уже в первое время республики. Чем же платить за вооружение и содержание многочисленного войска и флота, если бы подданные, т. е. государство, обеднели? В том-то и дело, что среди подобных затруднений граждане мужественно вытерпели нужду, богатые добровольно отдали свое имущество на общественное дело,
сенат не упал духом, а напротив, все силы свои развернул для того, чтобы настойчиво, великодушно послужить сла
ве отечества.
Переход через Альпы. Теперь мы знаем о приготовлениях Рима, возвратимся к Ганнибалу. Осада Сагунта стоила ему целого лета. Всю следующую зиму он то отдыхал в Новом Карфагене, то готовился к следующему походу. Войско его состояло из 140 тысяч всех родов и вооружений. Были тут и тяжелая ливийская и испанская кавалерия, и легкая нуми-дийская, привыкшая по одному движению бровей Ганнибала, как стая соколов, лететь в погоню за врагом; и стройная, хорошо обученная и опытная пехота из африканцев, иберийцев и кельтов, привыкшая ходить на неприятеля сомкнутыми
аавиивиаэиийви
фалангами, и, наконец, множество легковооруженных Стрелкове меткими копьями и балеарских пращников, которые так сильно и ловко умели швырять свои свинцовые шары, что пробивали ими шлемы и латы. И все это разнообразие народностей, языков, нравов и оружия гениальный полководец умел объединить в одно целое и вдохнуть в него одно общее чувство военной чести и верности знамени. Кроме того, у Ганнибала было еще 58 слонов и 50 пентер, которыми он мог располагать, когда и как хотел. Так как он вовсе не собирался как обыкновенный искатель приключений бросаться со всеми силами на произвол случайностей, то он прежде позаботился, чтобы оградить от всех опасностей свое испанское царство. Брату своему Гасдрубалу он оставил 15 тысяч войска, большую часть слонов и флот, рассчитывая, что в случае необходимости Гасдрубал мог всегда увеличить свою армию местными жителями. Он не забыл и Карфагена: туда он отослал 20 тысяч лучшего войска, чтобы оно на родине послужило основой многочисленнейшей армии.
С началом весны 218 г., лишь только миновала пора зимних дождей и бурь, Ганнибал с 90 тысячами пехоты, 12 тысячами конницы и 37 слонами двинулся в поход.
За рекой Ибером (Убро) он встретил воинственные, свободолюбивые племена. Отчаянно бились они за свою независимость, за свои бедные жилища, и многих тысяч храбрых воинов лишился Ганнибал в этой стране, но все-таки покорил ее до самых Пиренеев. Оставив здесь для наблюдения и устройства 10 тысяч и отправив домой столько же больных и отставших, он во главе 50 тысяч пехоты и 9 тысяч конницы перешел, наконец, естественный рубеж Испании. Впереди развернулись неизвестные пути и страны, но войско доверчиво шло за своим предводителем, обещавшим ему в Италии добычу, победу и славу.
Вероятно, через Пиренеи Ганнибал перебирался в том месте, где эти горы, понижаясь, идут к Средиземному морю. Повсюду Ганнибал запасался хорошими проводниками и поддерживал строгую дисциплину в войске, чтобы не давать местным горцам повода к недоброжелательности. Благодаря этой мудрой мере, армия перешла на ту сторону без битв и без потерь, но здесь возникла задержка: предводители полудиких племен, населявших южный уголок нынешней Франции, у Пиренеев (департамент Нижних Пиренеев), собравшись у Русчино (Руссильон), преградили путь неприя-
Пунийский пехотинец армии Ганнибала.
ssessessessassssas
телю. Ганнибал, желая избежать задержек и особенно потерь в войске, вступил с ними в переговоры, щедро одарил жадных князьков и так расположил их к себе, что они сами посетили его лагерь и даже указали лучший путь к Родану (Роне). Отсюда пошел Ганнибал вдоль моря, обогнул Севенские горы, потом повернул к северу и в месте нынешнего Авиньона достиг Родана. Здесь в то время по обе сто-
Панорама цепи Монблана.
 Сц ипион Африканский Старший (235—183 гт. др н. э.) — римский полководец. Во второй Пунической войне разгромил войска Ганнибала при Заме (Северная Африка).
Иберийский пехотинец.
Ill—I вв. до н. э.
Кавалерист армии Ганнибала. Конец III в. до н. э.
роны реки жили воинственные племена. Весь левый берег Родана покрылся вооруженными толпами, очевидно, с целью не пустить туда пришельцев. Но Ганнибал должен был опасаться еще другого врага. Римский консул Сципион после долгих сборов приближался, наконец, к устью Родана. От дружелюбных Риму жителей Массалии консул узнал, где находятся силы Ганнибала, с которыми он рассчитывал встретиться где-нибудь возле Ибера. Консул расположился на отдых, чтобы дать легионам (у него было с союзниками около 24 тысяч человек) оправиться от продолжительного морского перехода и потом с подкреплением, собранным у зависевших от Масса-
лии галлов, отправиться на поиски неприятеля.
Ганнибал не страшился ни кельтов, ни римлян, но и не хотел дождаться двойного нападения. Новыми, необыкновенными путями шел он на Италию и рассчитывал нанести ей удар оттуда, откуда не ожидали его ни сенат, ни народ, ни полководцы. Таковы внушения гения и — на гибель или славу — герой не уклонится от его указаний. Но прежде надо было переправиться через Родан. Ганнибал собрал все, какие были, лодки у галлов по эту сторону реки. 1де нельзя было взять золотом, он брал мечом. Построили множество плотов. Началась переправа. С того берега кельты видели все эти приготовления, но думали, что им удобнее будет отбить неприятеля, когда он уже переправиться, а может быть, они рассчитывали даже с высокого берега сбросить его в реку и потопить со всем его флотом, но они не знали того, что Ганно, сын Бомилькара, отделившись два дня тому назад от Ганнибала, прошел вверх вдоль Роны, переправился в удобных местах и потом зашел в тыл кельтам. Ганнибал узнал о его успешном движении по столбам дыма, который
1SSSS1 426 -----------

поднимался из карфагенского лагеря позади кельтов. Последние, не подозревая о грозившей им опасности, бились со свирепым мужеством, всячески стараясь не допустить высадку Ганнибала; вдруг — пылает в тылу у них их собственный лагерь и неожиданно показываются враги. Окруженные с обеих сторон кельты растерялись и бросились бежать. Теперь ничто больше не мешало переправе. Слонов перевезли на больших плотах, покрытых дерном. Ганнибал очень вовремя перебрался за Рону, ибо передовые отряды римского войска были уже недалеко: посланный карфагенским военачальником для разведки эскадрон встретился
Переправа Ганнибала через Рону.
с этим отрядом и после жаркой схватки возвратился к своим. Он принес весть, что главные силы римлян еще находились в лагере. Ганнибал, нисколько не расположенный тревожить их.
двинулся к северу в незнакомые пустыни.
Уже в это время Ганнибал стал замечать, что, несмотря на одержанные победы, войско начинало тяготиться походом. И он сам, предводитель и страж своей армии, стал задумываться, получая отовсюду вести о том, какие трудности предстоит ему встретить в Альпах. В лагере к нему прибыли посланные от галлов на Паде, в том числе — Магал, один из предводителей бойев. От них услышал он неприятные рассказы о снежных пустынях, горных склонах, дорогах, заваленных лавинами. Посланные великодушно вызвались быть проводниками карфагенян, желая разделить с мужественными людьми все опасности пути, но торопили Ганнибала, чтобы нс застала их зима, которая в горах начинается раньше чем в долинах, а в Альпах может создать многочисленной армии непреодолимые препятствия. Послы сказали, что кельты с нетерпением ждут на Паде появления карфагенских сил, что они повсюду приготовились к отчаянной борьбе с Римом и уже почти со
вершенно уничтожили одну римскую армию.
И Ганнибал спешил не потерять ни минуты. Войско шло все вверх вдоль Роны такими путями, на которых сподвижни-
asssssssssssassass
ки Ганнибала везде находили достаточно пропитания, а кавалерия и слоны — прекрасные тучные пастбища. У Баланса перешли Иза-ру (Изера) и вступили в землю ал-лоброгов, ограниченную с запада и севера Роданом, с юга — Иза-рой, а с востока — Альпами и называвшуюся поэтому островом ал-лоброгов. Именно в это время правитель аллоброгов был изгнан своим младшим братом и незакон-
Переправа войск Ганнибала через реку Родан (Рону). По современной гравюре.
 Аллоброгами римляне на-
зывали одно из кельтских племен, которое и покорили в 121 г. до н.э.
но лишен власти. Ганнибал вступился за правого, помог ему снова утвердиться на престоле и в благодарность за помощь получил съестные припасы, но что было еще важнее — получил для армии сапоги и теплое платье. Царь аллоброгов снабдил друга надежными проводниками, которые и провели карфагенскую армию до самых гор, где уже кончались владения этого народа. Начали подниматься в горы. Сперва было
нетрудно, но чем дальше, тем грознее поднимались скалы, а впереди блистала целая цепь островерхих, снежных макушек. Через Альпы вела только одна дорога, и та занята была воинственными горцами. Ганнибал узнал, что эти последние обыкновенно только днем стерегут неприятеля, и потому в это время он становился где-нибудь под защитой скал лагерем, а ночью снова двигался в путь. Но иногда утро заставало войско Ганнибала в движении, и тогда приходилось на каждом шагу бороться не только с естественными препятствиями, но и отбиваться от горцев, которые то тут то там, из-за камней и ущелий, снизу, сверху нападали на армию, растянутую длинной цепью. Их дикие крики оглашали пустыню, в карфагенян летели стрелы и камни, — кони пугались, движение останавливалось. Скоро Ганнибалу надоели эти беспрестанные помехи, и он решил положить им конец. В двух-трех схватках с горцами, где, конечно, перевес был на стороне регулярного войска, он так сильно наказал их за дерзость, что после этого они уже больше не показывались на пути большими толпами. Так карфагеняне перешли через гору Хат, в районе нынешней деревушки Шевелю (Lavisco). (За недостатком древних названий местностей, как в этом случае, так и далее, мы пользуемся новыми. Хорошие специальные географические карты могут читателю послужить здесь прекрасным пособием.)
asssseBaBsssasasB
С высот карфагеняне видели в широкой долине Верхней Изары несколько сельских домиков, утонувших в зелени, и один небольшой город. Дальше — необъятные цели Грайских Альп засверкали в небе. Голые, зазубренные утесы и иглы, пирамидами нагроможденные массы, снегом венчанные пики, фестонами изрезанные гребни гор, теснины, одна другой темнее, бесконечно разнообразные формы гор, — и все это, как будто
Ганнибал переходит Альпы.
божественными исполинами воздвигнутый город, вознеслось из моря снега и сквозь тучи к небу, оделось в блистательный наряд ледников и в почтительном порядке обступило царственный Монблан в его серебряной, сияющей в лучах, короне и в снежной мантии, откинутой на север. Великолепна картина этого титанами воздвигнутого гигантского города, но наши воинственные странники с ужасом взирали на это великолепие, размышляя о том, скольких усилий будет им стоит перешагнуть стену, отделявшую их от цели их стремлений. Потом взглянули они на своего предводителя, который до сих пор вел их так счастливо, который, как гений-распорядитель судеб человеческих, умел дать им всем и силы и дух. И доверившись его путеводной звезде, воины с мужеством устремились навстречу новой борьбе.
Сражаясь на пути с дикими горцами, воины спустились в долину. Без труда взял Ганнибал тот городок, о котором мы говорили. Здесь войско нашло немало добычи, особенно овец, рогатого скота и съестных припасов. В прелестной местности у Шамбери (Lemingum), а может быть, у Бурже, у подошвы горы, вблизи светлого озера, был назначен общий отдых. Отсюда без задержек прошли плодоносной долиной верхнего течения Изары. Войско было довольно и весело. Окрестные жители с удивлением и страхом глядели на многочисленный и чуждый им народ, в особенности дивились слонам. С того места, где долина Изары (от Конфлана) становится уже и уже, армия удвоила осторожность. Впрочем, сен-троны, которые пасли свои стада на всем пространстве отсюда до Грайских Альп, казались народом миролюбивым. С зелеными ветвями выходили они навстречу карфагенянам, про-
sssBssssassoaoss»
 Что Ганнибал избрал опи-санньм путь вместо того, чтобы идти через Мон-Сенис или Мон-Женевр, которые гораздо ниже Бернара, это объясняется тем, что он желал на пути иметь возможность находить и пастбища, и съестные припасы. Ближайшие пути вели такими дикими и бесплодными местами, где голод для многочисленной карфагенской армии мог бы быть несравненно ужаснейшим врагом, чем сен-троны. К тому же избранный путь был удобнее для слонов и обоза и наконец прямо вел в область саласов и инсубров, с нетерпением ожидавших своих новых союзников. Очень может быть, что этот путь указали Ганнибалу те послы кельтов, которые застали его еще в лагере у Ро-дана. О препятствиях же, которые предстояли при спуске с этих высот в область инсубров, вероятно, не знали и сами послы.
сили пощады своим стадам, добровольно приносили баранов и съестные припасы и сами вызывались в проводники по запутанному лабиринту гор. Но Ганнибал не полагался на дружеские уверения варваров и не терял осторожности. Вперед послал он слонов, которых так боялись местные жители, потом — обоз, кавалерию и пехоту. Сам он с отборным войском прикрывал шествие. На четвертый день достигли подошвы Малого Бернара, где предстояло пробираться тропами на высоте 6700 футов. Лишь только с величайшей осторожностью стали подниматься на склоны, отовсюду пронеслись в горах воинственные вопли сентронов и полетели в карфагенян камни, стрелы, бревна, утесы. На авангард напасть они не смели, боясь слонов, но справа и слева тревожили армию и наконец, разорвав ее линию, ударили Ганнибалу в тыл. Прикрывшись от ударов сверху меловым утесом (и до сих пор еще стоит этот так называемый Weisse Stein, белый камень), герой невозмутимо распоряжался действиями своей храброй дружины. Тяжелая пехота пробила себе путь вперед, а легковооруженные отгоняли горцев, напиравших на тыл, но все-таки в этот день нельзя было соединиться с главным войском. Это удалось Ганнибалу сделать только на следующий день. Он увидел, что авангард его также пострадал в то время, когда сам он отбивался от врагов под меловым утесом. Впрочем, сентроны, отведав карфагенского оружия, уже почти не тревожили армию. Лишь на 9-й день после привала в долине Изары Ганнибал взобрался на вершину Сентрона (или Малого Бернара). Здесь войско двое суток отдыхало.
Пустынно и дико место, где лагерем стоял Ганнибал на вершине Бернара. Кругом голые зубчатые скалы, ни голоса человеческого, ни следа жизни; только пробежит робкий зверек и при первом шорохе спешит скрыться в свою норку; или пара орлов поднимется над утесами, высоко в небе опишет несколько торжественных кругов, как будто оглядывая местность, как будто удивляясь, как это смертный дерзнул проникнуть в царство бурь и облаков. Впрочем, и в этих бесприютных странах природа умеет улыбнуться человеку и одарить его такими красотами, каких не встретить в тех краях, где веет дыханьем юга. Когда на месте только что стаявшего снега расцветут альпийские розы, тогда и сам угрюмый Бернар как будто расправит свои морщины; а под вечер или ранним утром, когда заря озолотит долины и заискрятся, заблистают и загорятся, как в огне, чудовищные массы ледников, то
аававиживаииииа
кажется, будто сам гений природы в пространствах недоступных человеку расположил свои торжественные жертвоприношения Подателю всех благ, и в тишине священного уединения несется хор радости и благодарения Творцу!
Конечно, смотрели и карфагеняне на эти величественные и прекрасные картины альпийской природы; но едва ли в ней могли почерпнуть они полное утешение в своих горестях. Нескольких тысяч храбрых товарищей уже лишились они: кто погиб в битвах с дикими горцами, других постигла нежданная смерть в альпийских пропастях и обвалах, а близкого конца трудного странствия еще не предвиделось. Их утешили и ободрили прибывшие от кельтов новые послы. Они уверили их, что отсюда начинается спуск с гор и что недалеко владения дружественных карфагенянам саласов и инсубров. Окончился отдых, воины почувствовали новые силы и на третий день опять доверчиво последовали за своим героем-предводителем. Путь пошел по каменистому склону Грамона, справа — в глубоком русле шумный поток Тюиль; слева — однообразные скалистые массы. Крутая дорога была еще покрыта местами твердым снегом, остатком последних обвалов, — дорога скользкая, неверная, опасная, особенно при движении по ней такой многочисленной армии и обозов. Приближалась осень, сентябрь был на исходе. Свежий снег уже закутал однообразным белым покрывалом вершины гор и начинал заметать и долины, так что сами проводники часто сбивались с пути. Немало погибло в пропастях телег с припасами, соскользнувших с края узкого и занесенного снегом пути. Но несмотря на трудности и потери, армия, хотя медленно, а все-таки подвигалась вперед до тех пор, пока огромные завалы, вероятно, недавно образовавшиеся, совершенно не уничтожили путь. Пришлось остановиться и подумать, как одолеть это неожиданное препятствие. Ганнибал решил обойти епо. Взяв проводников и нескольких лучших своих советников, он с большим трудом взобрался на вершину Грамона (в настоящее время путешественник, привыкший ходить по горам, совершает эту прогулку за час). Эта гора, очевидно, не что иное, как ущелье Кремона (Jugum Cremonis), называемое одним древним историком, мнение которого несправедливо отвергается Ливием. Снег, которым недавно занесло зеленевшие склоны этой горы, еще больше затруднил восхождение Ганнибала. С вершины открылась ему вся панорама окрестных гор. От подножья высоты, с которой глядел он, тянулась до-
eesB^asssBBBSBBse
Альпийский ландшафт.
лина, называемая теперь Белой Аллеей (Allee Blanche), — так она загромождена блистательными ледниками, один другого поразительнее, а возле раскинулась на необъятном пространстве группа Монблана, круто приподнятая с юга и уставленная гигантскими гребнями, иглами, зубцами, над которыми вздымается вершина царя Альпийских гор. Пораженные величием природы, отважные воины могли теперь разом окинуть взором и вблизи то, что прежде видели лишь издали, и насладиться громадами, выдвинутыми рукой тита
нов из моря снега и льдов. Далеко вправо, за долиной Фер-ретской и задним гребнем Кармета рисовались очертания Большого Бернара, сверкавшего своей снежной верхушкой, а еще дальше, на самом отдаленном плане поднималась могучая группа Монроза. И ни один живой голос не нарушал торжественной окрестной тишины, только временами раздавался таинственный гул падающей где-то лавины. Точно какие-то чудовищные цари собрались на совет и, охваченные волшебным оцепенением, завернувшись в свои серебристые мантии, упорно хранили молчание.
Кто бы мог изобразить те чувства, которые волновали пришельцев с юга при виде суровой альпийской красоты? Впрочем, забота о войске, о том, как выйти из запутанного лабиринта гор, должна была занимать предводителей больше, нежели красота дикой, суровой природы. Рассмотрев хорошенько положение той лавины, которая загородила войску путь, они увидели, что можно обойти ее по крутому, обрывистому склону горы. За этим склоном представилась им долина Дора-Бальтея, изумрудной полосой протянувшаяся к востоку от диких возвышенностей. «Там, — говорили Ганнибалу кельтские проводники, — увидите леса стройных пиний и развесистых орешников, не будет недостатка ни в тучных быках, ни в роскошных пастбищах, там ждут вас, не дождутся, наши братья — саласы и инсубры; и вы забудете обо всех испытанных трудностях». И Ганнибал, слушая эти речи, горел нетерпением достичь цели своего долгого, уто-
сяяааяи8иая»»етвмаз
мительного странствования. Вдохновенно говорил он своим сподвижникам о близости богатой Италии, о предстоящей славе и победах — и слова героя отозвались в сердцах предводителей, и все войско почерпнуло в них новые силы и мужественно пошло навстречу предстоящим, последним трудам.
Возвратившись к войску, Ганнибал повернул всю армию на тот путь, который он открыл с горы. Много пришлось потрудиться истомленному воинству. Массы старого, обледенелого снега вместе со свежевыпавшим покрывали все пространство, по которому предстояло идти. Воины проваливались на каждом шагу, всадники скользили по обрывам, быки вязли в рыхлой массе. Только часть пехоты успела кое-как выбраться из этого перехода, остальное войско должно было переждать и собраться с силами, остановившись лагерем среди этой негостеприимной местности.
Отдохнув, армия принялась за работу. Во что бы то ни стало необходимо было устроить сколько-нибудь удобную дорогу. Расчистили снег и лед, железными ломами и молотами раздробили каменные глыбы и сдвинули их на сторону. (Ливий повествует здесь о совершенно непонятном и потому невероятном способе, при помощи которого карфагеняне будто бы взрывали камни: он говорит, что они раскаляли камни и потом — лили на них уксус (!), и от этого камни трескались и отваливались). Работы шли так успешно, что уже на следующий день можно было двинуть кавалерию, а на третий даже слонов, проголодавших все это время отдыха. Наконец, достигли долины Тюили, где уже начали попадаться хорошие пастбища, а потом — и Дора-Бальтея, и все плодоносные страны дружественных кельтов предстали взорам утомленных странников. Саласы приветствовали их повсюду как своих друзей и освободителей, приносили им припасы и с торжеством провожали от деревни к деревне. Так армия достигла равнины Эпоредия, где ожидали ее новые дружеские встречи и сладкий отдых после испытанных трудов и лишений.
Битвы и победы в Италии. Карфагенское войско достигло, наконец, плодоносных, счастливых стран Северной Италии, но в каком жалком состоянии было теперь это войско! Куда делось величие, с которым оно в пределах Ибера шествовало от победы к победе! Нестройные одичавшие толпы, едва сохранившие человеческий образ, исхудалые, с вытянутыми лицами, в лохмотьях и грязи — вот в каком виде было
 В нашем рассказе мы старались представить ясную картину перехода Ганнибала и а то же время уяснить то, что нам кажется невозможным в повествовании Ливия. Так, например, он говорит, что Ганнибал при переходе через Бернар (у него упоминается не Бернар, а Мон-Же-невр) показал своим воинам Италию и равнину По. Чтобы увидеть несообразность такого утверждения довольно одного взгляда на карту. Но с вершины Грамона Ганнибал мог показать армии долину Дора-Бальтея до самой Аосты и даже дальше, до Шатипьона, и тем ободрить воинов и возвестить им близкое начало славных, воинственных дел.
asssssssssssssssss
 В конце сентября 218 г. измученная карфагенская армия вышла в долину верхнего По. Весь путь от нового Карфагена длился около 5 месяцев, переход через Альпы — 15 дней. У Ганнибала осталось только 20 тыс. пехоты и 6 тыс. конницы.
Африканский слон.
это воинство, с помощью которого Ганнибал готовился низвергнуть гордый Рим с его высот! Пять или шесть месяцев продолжалось трудное странствование. Впрочем, только за последние 15 дней перехода через Альпы, в ежеминутной борьбе с тысячами трудностей, войско утратило свою стройность и дисциплину. Сам отдых стоил теперь Ганнибалу значительных потерь в людях. Изобилие пищи после долговременного воздержания похитило многих воинов. Едва за четырнадцать дней Ганнибалу удалось привести в порядок свою армию и подготовить ее к битвам. Когда он проверил свои наличные силы, оказалось: пехоты — 12 тысяч ливийцев, 8 тысяч испанцев и около 6 тысяч кавалерии. Итак, трудности пути и битвы с горцами отняли у него больше половины армии. Но зато он выполнил завет своего великого отца: он стоял теперь на земле Италии и воины его, закаленные во всех испытаниях, готовы были следовать за ним повсюду, не страшась никакого врага. Оставалось только увеличить эти силы местными жителями, поднять на Рим порабощенные им народы Италии и стереть с лица земли гордую столицу Тибра. Обстоятельства как нельзя лучше благоприятствовали Ганнибалу. Все окрестности восстали на римское владычество, повсюду кельты схватились за свои длинные мечи, чтобы защитить независимость от грозившей и близкой опасности. И новым римским колонистам в Кремоне и Плацентии пришлось испытать на себе первые последствия повсеместного галльского восстания. Колонисты должны были выселиться в укрепленную Мутину (Модену), но зато отсюда никуда не смели выйти и в ожидании римской помощи были в плотной осаде.
Претор Гай Манлий, спешивший к Мутине с войском, был встречен кельтами и разбит наголову. Ганнибал все еще держался в Верхней Италии и, хотя обессиленный потерей половины своей армии, как моряк, испытавший кораблекрушение и потерявший людей и груз, — почти все свое богатство, — он нисколько не утратил веры в свой гений, с помощью которого надеялся подчинить себе обстоятельства. Как сделали его отец и дядя, как сделал он сам в Испании, так теперь и в Италии он надеялся из слабой армии создать сильное, многочисленное войско. Кельтов нашел он и способными к военному делу, и готовыми следовать за ним. Прочих союзников Рима он рассчитывал привлечь к себе победами или искусными переговорами. Он упустил в своих расчетах
еаэи»айэ»вэеэввв
из вида то обстоятельство, что римский союз давно уже окреп, что порабощенные Римом народы большей частью уже так свыклись со своим бытом, что стали почти римлянами и потому в судьбе Рима естественно видели свою собственную судьбу.
Пополнив свою армию кельтами и окончательно подготовив ее к войне, Ганнибал покорил враждебных ему тавринов и взял их главный город (нынешний Турин), отсюда он двинулся на своего смертельного врага, который до сих пор только наблюдал за приготовлениями Ганнибала.
Консул П. Корнелий Сципион, отправленный с войском в Испанию, почти встретился с Ганнибалом у Родана, как мы видели выше. Узнав о переходе карфагенян через эту реку и о победе над галлами, консул поспешил вслед за Ганнибалом, но нашел у Родана только следы его лагеря. Местные жители сообщили ему, что Ганнибал уже три дня как ушел к северу, что носились слухи, будто он намерен через Альпы проникнуть в Италию. Консул не решился пойти в Альпы и потому возвратился к своей первой стоянке у устья Родана. Храбрый и опытный полководец, Сципион на время растерялся и не знал, как быть: идти ли в Испанию, как ему было вначале приказано, или остаться в тылу карфагенян? Он не очень доверял слухам о походе Ганнибала через Альпы, но если б это действительно было так, то Сципион полагал, что ему надо спешить в Италию. В этом недоумении консул решился на среднюю меру, которая часто при чрезвычайных обстоятельствах бывает самой худшей. Брата своего Гнея он отправил с легионами в Испанию, а сам с меньшей частью войска двинулся морем в Пизу. И здесь он еще промедлил некоторое время, собирая подкрепление, и, только собрав его, пошел к реке Паду. Тут он соединился с легионами, которые были выставлены против кельтов. Считая кеноманов и других верных римских союзников, присоединившихся к нему, у Сципиона было теперь довольно значительное войско. Если б Сципион не дал Ганнибалу оправиться после перехода, не дал возможности ему увеличить силы союзниками, а тотчас бы встретил его со своей армией, то неизвестно, удалось ли бы Ганнибалу преуспеть в Италии, но Сципион двинулся на карфагенян уже тогда, когда последние покорили тавринов.
У Плацентии римляне перешли Пад и следовали потом вдоль реки, вверх до Тицина (Тессино). Здесь построили мост
 Войска карфагенян находились в таком жалком состоянии, что нужно было дать им некоторое время на отдых, хотя для Ганнибала был дорог каждый час: он хотел занять д олину По раньше римлян и тем побудить колебавшихся галлов перейти на его сторону. Инсубры встретили карфагенян радушно, но лигуро-кельтское племя тавринов заняло враждебную позицию, поэтом Ганнибал, едва его люди немного оправились, осадил главное поселение тавринов (г. Турин). Через три дня он взял его штурмом. Беспощадное избиение жителей привело в ужас население верхнего По и заставило все враждебные или колебавшиеся элементы примкнуть к карфагенянам. Ганнибал получил от галлов большие пополнения людьми и лошадьми.
ssHsseesessssssse
и под прикрытием сделанных на всякий случай окопов перешли и эту речку. Римское войско двинулось вперед по равнине, иногда покрытой незначительными холмами. Вдруг получают весть, что Ганнибал идет со всеми силами навстречу. Консул остановился лагерем и, ободряя воинов перед предстоящей битвой, напомнил им о победах, о славе Рима и о печальном состоянии карфагенской армии.
Битвы при Тицине и Треббии. Ганнибал, стоя наконец в виду ненавистных ему римлян, также со своей стороны воодушевлял на битву разнородные начала, собравшиеся к нему под знамена. Он призвал к себе начальника своей кавалерии, Магарбала, который с 500 нумидийцами опустошал враждебные карфагенянам соседние деревни, и к следующему же дню приготовил всю армию к битве. Теперь в этой армии снова господствовали порядок и дисциплина, и старые, опытные воины, которые помнили еще Гамилькара, своего предводителя, полные веры в свои силы ожидали момента, чтобы помериться с римлянами. До наступления, битвы Ганнибал с отрядом кавалерии отправился хорошенько рассмотреть местность и расположение римского лагеря. Он слышал о нерешительности Сципиона, но и знал также, что это воин опытный и храбрый. Ганнибал надеялся открыть слабую сторону врага и воспользоваться ею. В поле он встретился с самим консулом, который с той же целью, во главе небольшого отряда конницы и легковооруженной пехоты, выехал для рекогносцировки. Так началась битва, названная Ти-цинской, по названию речки, протекающей недалеко от места битвы.
Из-за холмистой местности вначале только тучи пыли обозначали приближение с обеих сторон враждебных масс, но лишь только сошлись они на такое расстояние, что могли разглядеть друг друга, как тотчас же приготовились к бою. У римлян кавалерии было меньше, зато больше стрелков. Римское войско построилось густыми колоннами: пехота впереди, кавалерия на втором плане. Такой же широкой линией медленно наступали прекрасные ливийские и испанские эскадроны. На обоих карфагенских флангах расположены были нумцдийцы, привыкшие без седла и узды устремляться на своих огненных конях в самый пыл битвы. Сам Ганнибал был впереди. Сначала он вел атаку медленно, но, приблизившись на полет копья, внезапно ударил с такой стремительностью, что римские стрелки, не успев даже встретить врагов залпом копий, повернули,
вииниве
436 -------------------------------------

бросились бежать и, только скрывшись за ближайшие колонны пехоты, построились в боевой порядок. И эскадроны кельтов не выдержали первого натиска, устояли только римская и союзная пехоты. И началасьубийственная сеча. Многие римляне, потеряв коней, сражались пешими; другие, вадя своих товарищей в нужде, сами добровольно бросали коней и присоединялись к первым. Вдруг консул падает, пораженный копьем. Приближенные
защищают его щитом и мечом, но все больше редеют ряды рим- Поражение римлян
лян и уже вблизи слышится отчаянное гиканье нумидийцев, залетевших с фланга в тыл и расстроивших весь порядок легионов. В эту ужасную минуту сын Сципиона собирает отряд
кавалерии и, защищая своего раненого отца, вихрем несется сквозь толпу нумидийцев и, несмотря па отчаянное преследование неприятеля, успевает спасти себя и отца в укрепленном лагере. Так дебютировал на военном поприще великодушный семнадцатилетний юноша, знаменитый впоследствии П. Корнелий Сципион Младший. Впрочем, кстати сказать, что, по другим историческим данным, консул был обязан спасением жизни одному из своих лигурийских рабов.
Разбитые, истощенные римляне недолго отдыхали в лагере. Консул понял, что на равнине, на левом берегу реки Пад, ему оставаться нельзя. Неприятельская кавалерия рыс
кала в окрестностях, а местные галлы, пользуясь поражением римлян, повсюду заявляли Ганнибалу о готовности идти с ним на Рим. Поэтому, не обращая внимания на рану, консул в первую ночь снялся с места и перешел Тицин. И здесь он не отдыхал, а поспешил к реке Пад, где еще был цел сделанный им мост. И хорошо он сделал, что поспешил, ибо при переходе римлян через Пад, карфагенской кавалерии удалось уничтожить человек 600 из неприятельской армии. Римляне отдохнули, когда укрылись под защитой укреплений Плацентии.
А к Ганнибалу между тем каждый час являлись послы от кельтских племен с уверением в дружбе и преданности, с войском и припасами всякого рода. Ганнибал не ограничился свежими лаврами, а деятельно продолжал войну. Он также перешел Пад и через несколько дней достиг того места, где
в Тицинской битве.
 Сципион в это время уже вошел в соприкосновение с Ганнибалом. Перейдя По около Плацентии, он двинулся вверх по течению реки по левому берегу и переправился по наведенному понтонному мосту через Тицин, приток По. Разбив лагерь к западу от реки, консул с конницей и легковооруженными отира-
вился на разведку. Навстречу ему попалась конница Ганнибала, который тоже выехал на разведку. Произошла ожесточенная схватка, в которой перевес оказался на стороне карфагенян. Сам Сципион был ранен и спасся благодаря мужеству своего сына, 17-летнего юноши, который бросился на помощь отцу. Только наступление темноты избавило римлян от полного раз-гро ма.

Бой на реке Треббия в 218 г. до н. э.
были расположены римские легионы. Римляне не вступили в новую битву. Карфагеняне остановились лагерем поблизости и, готовясь к предстоящим сражениям, занялись исследованием страны. Ганнибал хорошо понимал, что только рядом победой сможет подойти к главной своей цели. Понимал он и то, что одними победами может поддержать предшествовавшую ему повсюду славу освободителя кельтов. А как много мог он извлечьдля себя пользы из этого обстоятельства, видно из того, что в первую же ночь после того, как он расположился на правой стороне реки Пад, в лагерь к нему прибыло 2000 галльской пехоты и 200 всадников с просьбой принять их под свое начальство. Это были недавние союзники римлян. Ганнибал принял их ласково, дал им
богатые подарки и отпустил с тем, чтобы они и других расположили в пользу карфагенян.
Все эти обстоятельства вместе с понесенными потерями в первой битве тревожили консула Сципиона больше, нежели его рана. В следующую же ночь он оставил Плацентию, двинулся к Треббии, текущей с Апеннинских гор и впадающей с юга в Пад, и на возвышенностях правого берега этой речки, под защитой холмов и леса, расположил свой лагерь. Нуми-дийцы узнали о движении консула и стали наблюдать за ним. Сам Ганнибал с главными силами не заставил себя ждать. Хотя он находился на левом берегу Треббии, но, имея летучие отряды кавалерии, мог господствовать над открытыми местами на обеих сторонах речки. На левом берегу находилась деревня, где был главный склад припасов римской армии. Казалось, что крепкий гарнизон и прочные окопы так хорошо берегли этот склад, что нельзя было бы и подумать овладеть им, но хотя нельзя было взять силой, оказалось возможно взять другим способом. Туго набитый золотом мешок тронул смотрителя, так тронул, что все припасы перешли в руки Ганнибала и дали

ему возможность, не обременяя своих союзников-друзей, удовлетворить нужды всей карфагенской армии. Зато сколько ни старался Ганнибал, но никак не мог вызвать на битву осторожного Сципиона. Последний упорно сидел в своем крепко защищенном лагере.
Что же все это время делалось в Сицилии? Консул Тиберий Сем-проний как ни старался отыскать карфагенский флот, беспокоивший прибрежные части острова,
но не успел. Овладев Мелитой (Мальта), он стал готовиться Кельтские щиты, к высадке в Ливии, чтобы оттуда напасть на Карфаген. За этими приготовлениями застала его осень. Между тем в Верхней Италии появился Ганнибал и угрожал республике. Сем-пронию сенат прислал повеление спешить на помощь отечеству и соединиться с армиий Сципиона. Сделав необходимые распоряжения для того, чтобы упрочить на юге римские владения, консул вышел в море и высадился возле Аримина на берегу Адриатического моря. Не обращая внимания на волнение, которое он повсюду встретил здесь между галлами, Семпроний прошел почти всю Италию поперек и наконец соединился со своим товарищем. Таким образом, на высотах Треббии собрались две консульские армии, превосходившие числительностыо неприятеля если не конницей, то по крайней мере пехотой.
С приходом Семпрония изменилось и настроение в римском лагере. Кончилось тоскливое затворничество: не только кавалерия, но и легкая пехота осмелились опять показываться за лагерными окопами. Сами галлы, жившие на реке Пад и уже приставшие к Ганнибалу, стали подумывать о том, как бы восстановить прежние хорошие отношения и с римлянами. И вдруг стали они являться с увереньями в дружбе и со съестными припасами и в тот, и в другой лагерь. 1аннибал, рассчитывавший на их полную преданность, был очень недоволен, узнав об их лукавстве. Он потребовал от них или открытой вражды, или верной дружбы, и когда они дали ему ответ уклончивый, то карфагенский предводитель послал ну-мидийцев, чтобы они мечом и огнем проучили галлов за их двуличность. И запылали виллы, деревни, села; не было по-
вввевввеаавяайэаж
 С появлением Семпрония настроение у римлян резко изменилось к лучшему. Их силы возросли вдвое. Пришедшие не испытали того сокрушительного удара, которьм нанесла Сципиону карфагенская конница при Тицине. Семпроний, человек самонадеянный и честолюбивый, горел желанием сорвать лавры победы, пока его товарищ был болен. К тому же приближался конец служебного консульского года, и Семпроний не хотел уступать другим часть победы над Ганнибалом. Одна удачная для римлян мелкая стычка еще более подогрела его настроение, и он твердо решил в ближайшее время дать генеральное сражение вопреки мнению Сципиона. Последний находил, что римлянам выгоднее уклоняться от решительной битвы и затягивать войну. Он указывал коллеге, что необходимо использовать зиму для военных упражнений, что при непостоянстве галлов длительное присутствие римлян в Северной Италии может изменить их настроение в лучшую для римлян сторону, что для Ганнибала, наоборот, залог успеха лежит в быстроте и стремительности действий. Но Семпрония трудно было переубед ить, а во время болезни Сципиона он один являлся полномочным командиром объединенных армий.
щады ни полу, ни возрасту. Толпами бросились галлы к римлянам, вопли и стоны наполнили лагерь. Консул Семпроний и без того уже ждал только случая начать дело с карфагенянами. Теперь представился очень удобный случай. Немедленно двинул он отряд конницы под прикрытием 1000 человек стрелков на место опустошения. Нумидийцы, не ожидавшие этого нападения, сильно поплатились за свои действия и должны были спасаться бегством, но, поддержанные галльской и испанской кавалерией, опять вернулись. В свою очередь, теперь римляне отступали, пока не получили помощи, и так битва загоралась несколько раз и побеждала то та, то другая сторона. Впрочем, Ганнибал не употреблял в дело главных сил своей конницы, на этот раз он предоставил римлянам удержать за собой поле битвы и довольствовался тем, что узнал характер своего нового противника. Он теперь обдумал, что ему делать с пылким и неосторожным Семпро-нием. Готовя свою армию к решительной битве, Ганнибал между тем узнал от галльских перебежчиков, что и Семпроний с нетерпением ждал этой битвы, ибо это были последние месяцы его консульства и ему, естественно, хотелось отличиться новым подвигом.
Об исходе сражения Ганнибал не беспокоился, но ему хотелось устроить дело так, чтобы наголову разбить обе римские армии. Поэтому он придумал поместить в засаду значительный запас войска и использовать его в самый решительный миг. Высокий берег одного ручья, поросший диким кустарником, мог послужить Ганнибалу для этой цели как нельзя лучше. В неровностях этого берега и в кустарниках Ганнибал скрыл около 2000 человек отборнейшего войска (конницы и пехоты) под начальством своего юного брата Маго, уже отличившегося во многих сражениях. На следующий день, рано утром, всему войску был выдан двойной паек, разложены огни, и воины, пообедав чуть не на заре, обогревшись и запасшись бодростью, смело и весело стали готовиться к бою. Погода была холодная, неприятная: не переставал назойливый зимний дождь вперемежку со снегом, небо висело тяжелым свинцовым сводом, заря забыла на этот раз возвестить наступление дня. Лишь только рассеялись последние остатки ночного мрака, нумидийские эскадроны первые пустились за Требию к римскому лагерю. Достигнув его, они принялись гарцевать вдоль его окопов, поддразнивая сторожевые цепи и выглядывая, где можно ловкопущенным дро-
oBBBBBaesasossssB
том снять полусонного часового. Узнав о том, что делалось у лагеря, Семпроний, еще под впечатлением вчерашнего успеха, быстро поднял на ноги конницу, потом 6000 пехоты, наконец — остальные легионы, всего тысяч до 40. Он думал, что, по-вчерашнему, карфагеняне подошлют нумидийцам помощь, завяжется общее дело и — меч легионов решит победу. При таких утешительных мыслях он позабыл о желудке, который, к несчастью, очень часто играет важную роль в человеческих делах. Правда, пехоты у Ганнибала было несколько меньше, чем у обоих консулов, но карфагеняне были страшны своими 10 000 человек конницы и в особенности слонами.
Лишь только напали римские легионы на нумидийцев, последние тотчас пустились назад, потом, улучив удобную минуту, опять налетели, опять стали дразнить и завлекать пехоту к преследованию. Сынам пустыни наконец удалось сделать это. Легионы двинулись к реке, вброд по грудь в воде перешли поток и голодные, окоченевшие от холода, направились к неприятельскому лагерю. Все карфагенское войско стояло уже совсем готовое к битве. Семпроний построил свое. Впереди он поставил легкую пехоту, за ней — римские и союзные легионы, на флангах — кеноманов и других галлов под прикрытием конницы. Подобным же образом расположено было и войско Ганнибала: впереди всех — балеарские пращники, за ними — ливийцы, испанцы и кельты, на обоих флангах многочисленные эскадроны и слоны. Началось дело. Балеарцы своими свинцовыми пулями так дружно встретили римских стрелков, что последние недолго могли отвечать им и скрылись за линии тяжелой пехоты. Римской пехоте, защищенной шлемами и щитами, балеарцы нанесли немало вреда, и потому Ганнибал, лично руководивший битвой, вдруг повернул их направо и налево — против римской кавалерии. Эта неожиданная атака произвела удивительный результат. Засыпанные градом смертоносных пуль кавалеристы смешались, потеряли связь и бросились бежать. Римские легионы, несмотря на свое истощение и холод, бились мужественно и поддержали свою старую славу. Когда слоны ударили с фланга на римскую пехоту, последняя, нисколько не смешавшись, раздвинула свои манипулы, открыла путь слонам, а стрелки с криком бросились на этих животных и пустили в них тысячи копий. Испуганные, израненные четвероногие исполины вдруг повернули против собственных линий
Монета, отчеканенная для выдачи жалованья карфагенским наемникам.

Жест преклонения.
и наверное наделали бы карфагенянам много беды, если бы мавры, их вожатые, не направили их ловко на галлов, римских союзников. Последние нисколько не приготовились к этому нападению и не могли его выдержать: они все как попало пустились бежать, забыв и о строе, и о битве, думая только об одном: как бы спастись от страшных животных.
Легионы со сверхъестественным мужеством все еще выдерживали натиск карфагенян, но когда, наконец, балеарские стрелки и копьеносцы ударили им во фланг, кавалерия атаковала оба крыла, а Маго со своим отрядом бросился им в тыл, тогда и они расстроились. Уничтожился всякий порядок и строй. Устояли только 10 тысяч старых, поседевших в боях воинов. Отбиваясь от нападений со всех сторон, они прорубили себе путь через неприятельские толпы. Дальше и дальше устремились они, прислушиваясь к битве, которая гремела у них позади, и под дождем и густым снегом, залеплявшим глаза, едва различая путь, шли вперед. Не в лагерь шли они, ибо неприятель и дождевые потоки уже преградили к нему путь, а совсем в другую сторону, к Плацентии. Достигнув Треббии, они перешли ее вброд и тут только остановились. Здесь они были вне опасности. Почти все остальное римское войско погибло в этой битве; немногие спаслись в лагере, откуда под начальством консула Сципиона также пришли в Плацентию.
И победителям торжество стоило дорого; кроме того, непрерывные дожди и необыкновенный по времени холод не позволили карфагенянам окончательно уничтожить римские армии. Сами они сильно пострадали от холодов: большая часть раненых у них умерла, большая часть слонов погибла. Поэтому Ганнибал расположился на зимние квартиры, только кавалерия его не переставала рыскать в окрестностях, она-то отрезала подвоз припасов к Плацентии и Кремоне и чуть не захватила в плен консула Семпро-ния, когда последний со слабым прикрытием отправлялся в Рим на выборы. Так как обе упомянутые римские крепости получали подвоз припасов по воде, то Ганнибал вздумал захватить их гавани и запереть их, но предприятие не удалось, потому что Ганнибал был ранен. Зато он скоро вознаградил себя значительным успехом в одной укрепленной римской колонии, Виктумвии. Лишь только карфагеняне приблизились к воротам крепости, поселенцы, понадеявшись на свою численность (их было около 40 тысяч), отворили городи сме-
Шмшиимячмнмнмтм№1иашншшиам1а«вмммташшннамв1шймяашнмамманнаммж<«ншамямм1ммиаа«нмааяммт1«нммманшмннммтмнша^^
ло бросились на неприятеля. Плохо вооруженные, без всякой дисциплины, они скоро были разбиты, рассеяны, а колония разграблена (217 г. до н. э.). Недолго воины Ганнибала наслаждались зимним отдыхом: лишь только повеяло весной, Ганнибал двинулся к Апеннинам, чтобы, перейдя их, вторгнуться в сердце Италии. В горах войску пришлось выдержать ужасную бурю, за которой последовал продолжительный, чувствительный холод. Немало погибло людей, а слоны — все до последнего. Волей-неволей пришлось возвратиться к Плацентии. Здесь было еще одно сражение с римлянами, жаркое, упорное, до глубокой ночи. Римляне потеряли многих убитыми, в том числе нескольких предводителей когорт.
Война Карфагена с Римом не ограничивалась Италией. Как мы видели выше, брат консула Сципиона Гней Сципион от устья Родана поплыл с войском в Испанию. Он высадился в Эмпории. Этот незначительный городок, населенный наполовину аборигенами, наполовину греками, по положению своему недалеко от Пиренеев, казался Гнею удобным опорным пунктом для дальнейших военных действий. Жители Эмпории охотно приняли римлян и присоединились к ним против карфагенян. Искусными переговорами Сципион успел приобрести расположение местных племен, так что мог рассчитывать на содействие всего прибрежья, до самого Ибера (Эбро). Ган но решил прекратить дальнейшие успехи римлян и, не ожидая повелений Гасдрубала, вступил с неприятелем в битву, но потерпел поражение. Гасдрубал с 9-тысяч-ным отрядом явился на помощь тогда, когда дело уже было проиграно. Чтобы вознаградить карфагенян за неудачу, он бросился на римских матросов, спокойно расположившихся лагерем возле Тараккона, разбил, загнал в море, но не решился вступить в битву со Сципионом, который приближался со своими легионами.
Как ни старался Гасдрубал отклонить местное неселение от союза с римлянами, но Сципион действовал зимой так удачно, что за два похода завоевал почти все пространство от Ибера до Пиренеев. Этот успех римлян в Испании отозвался неблагоприятно в Италии, ибо близорукое карфагенское правительство вместо того, чтобы всеми силами поддержать своего итальянского героя, слишком много доверявшего своему гению, думало только о том, как бы не потерять Испанию и с ней — те выгоды, какие доставляла Карфагену эта страна.
Золотое кольцо римского всадника.
шааажкжаяжяаатаи
Иберийские воины.
Ill—II вв. до н. э.
Не одни победы Ганнибала, но вместе с ними разные необычайные (!) явления тревожили Рим. Носились слухи, что какой-то грудной ребенок прокричал слово «триумф»; другие с суеверным страхом толковали о том, что где-то олень сам забрался на третий этаж, что на небе показываются временами фигуры кораблей, а в городе блуждают по ночам привидения и т. п. нелепые россказни. Осторожный сенат для успокоения граждан принял, однако же, свои меры: учредил в разных частях города религиозные шествия, жертвоприношения богам и вслед за ними, на многих благотворно действующие, общественные обеды с обильными, конечно умилостивительными, возлияниями в честь божеств, а между тем отпра -вил к консулам значительные подкрепления. П. Сципион с титулом проконсула и с сильным войском был отправлен на помощь к брату
в Испанию. Несколько легионов послано в Сардинию и Южную Италию для прикрытия этих провинций в случае нападения карфагенян.
Таким образом, несмотря на испытанные неудачи, исполинское Римское госудаство стояло еще во всем своем величии благодаря мудрой главе своей, сенату, который умел приберегать силы на случай крайней необходимости в них. И теперь ничто важное не было упущено им из вида; только выбор новых консулов был не совсем удовлетворителен, ибо этот выбор зависел главным образом от народных комиций. Выбраны были Сервилий Гемин и Гай Фламиний. Первый был человеком испытанной храбрости и для настоящего высокого положения не неспособный; последний, любимец черни, тот самый, который предложением о разделении земель дал повод к галльской войне, уже раз был консулом и имел случай в эту войну, несмотря на то, что сенат его требовал в
ааеааиааееэаэтеэв
Рим (Фламиний не послушал), одержать победу над инсуб-рами, впрочем, не столько военным искусством, сколько стойкостью римских легионов.
Новый консул Фламиний собрал в Аримине собственные легионы и остатки тех, которые от прошлого года уцелели на реке Пад. Немало прибыло к нему в стан из Рима волонтеров, ибо народ имел такое же высокое мнение о военных дарованиях Фламиния, как и он сам. Отсюда консул через Апеннины прошел в этрусский Арреций. Нынешний Ареццо стоит на возвышенности, при слиянии Кианы с Арно, одним словом, на том же месте, где стоял древний Арреций. Он господствует над всей прекрасной долиной речки Кианы, простирающейся до Кьюзы (древнего Клузия), и дальше. Уже древние туски осушили болотные низменности, бывшие в этой долине, и превратили ее в роскошный сад. Население встревожило появление многочисленной римской армии, но Фламиний успокоил его. Он уверил всех, что не допустит, чтобы карфагенская нога потоптала их плодоносные поля и нивы, а с наступлением весны сам переправится за Арно и займет горные проходы. Таково действительно было его намерение. Консул Сервилий расположился так, чтобы можно было наблюдать всю страну от Адриатического моря до Апеннин. Казалось, римские границы с севера хорошо обеспечены.
Консулы упустили из вида то, что имели дело с полководцем, который часто избирал себе совершенно особенные пути, не знал неодолимых естественных преград и смело совершал своим гением и мужеством такие дела, которые обыкновенным людям и в голову не приходят.
Прославленное победами имя Ганнибала привлекло к нему тысячи кельтов, но прозорливый полководец видел, что не в этом племени, изменчивом по природе своей, может он найти себе прочных союзников. По многим признакам он уже замечал, что кельты тяготились им и были бы рады, если б он оставил их страну. Ганнибал задумал перспективой свободы привлечь к себе народы сабинского корня, может быть, сам Лаций, и тогда собрать такие легионы, с которыми легко было бы проложить широкий, победоносный путь к самому Риму. Не откладывая, Ганнибал снова попытался перейти Апеннины, и в этот раз он благополучно перешел их и возле Понтре-моли начал спускаться к долине Арно. Отсюда он двинулся вдоль реки, вверх, к тому месту, где Фламиний все еще ожи-
 В Риме поражение объединенных консульских армий произвело ошеломляющее впечатление, хотя Сем-проний в своем донесении старался уменьшить размеры катастрофы, приписывая ее дурной погоде. На 217 г. народ избрал одним из консулов своего любимца Гая Фламиния, несмотря на сильнейшие противодействия сенаторской партии. Вторым консулом был избран Гней Сервилий, представитель нобилитета.
Стратегический план сената на 217 г. состоял в том, чтобы защитить Среднюю Италию. Ганнибал мог проникнуть туда двумя путями: или через горный проход около г. Аримина на Галльском поле, или через один из проходов, ведущих в Северную Этрурию. В Аримине его ждал Сервилий с двумя легионами; пути к Этрурию охранял Фламиний, стоявший с двумя легионами в г. Ар-реции.
445 шюаа
ssaasaassasaaaasas
Богиня Тетия (Танит из вотивных приношений).
дал весны. Кельтские проводники, как видно, не совсем хорошо знали местность, потому что завели Ганнибала в такие болота, где от скопления весенних потоков и тающего снега, каждый шаг нужно было делать с величайшей осторожностью. Впереди шли ливийцы и испанские ветераны, потом галлы, на которых Ганнибал мало надеялся, наконец, кавалерия под начальством Маго. Таким образом, четыре дня и три ночи двигалась армия, не имея возможности отдохнуть и питаясь кониной и падалью. Галльская пехота чувствовала такое изнеможение, что охотно, отказавшись и от побед, и от добычи, пустилась бы домой, но позади ее двигалась кавалерия, и
горе тому, кто вздумал бы бежать. Наконец, они прошли болота и у Фезулы разбили лагерь, подкрепили свои силы свежей пищей и отдыхом. Ганнибал больше всех пострадал в этом походе: от болотного воздуха и крайнего утомления он
потерял один глаз.
Карфагенская армия оправилась. Начались маневры. Через шпионов Ганнибал узнал, что Фламиний с нетерпением желает с ним сразиться и потому дальновидный герой стал стараться как можно скорее воспользоваться пылкостью консула, прежде, чем соединится с ним вторая римская армия. Перейдя неширокий в этом месте Арно, Ганнибал миновал римлян и вторгся в долину Кланиса. Запылали деревни; население, бросая имущество, бежало в римский лагерь и воплями напоминало консулу, что он обещал ему надежную защиту. Как же мог гордый Фламиний остаться приэтом равнодушным и не наказать врагов? Через опустошенные поля и сгоревшие деревни он двинулся прямо навстречу Ганнибалу. Авангард римский уже завидел впереди часть неприятельской кавалерии. Она скрылась за возвышенности, поднимавшиеся к югу от Кортены и окружавшие котловину Тразимен-ского озера. Наступившая ночь заставила консула отложить на завтра урок, который он приготовил дерзкому африканцу.
ваэйввеаэввеааевйи
Едва мог дождаться утра злополучный Фламиний, надеявшийся в этот день обессмертить свое имя. И утро настало — серое, сонное, и озарило день, в который суждено было разыграться знаменитой Тразименской битве.
Тразименская битва. Берега Тразименского озера низменны, поросли камышом, довольно пустынны, лишь кое-где виднеются бедные избушки. Изредка проплывет рыбачья лодка со своим древнелатинским парусом и медленно скроется за прибрежным кустарником. Местность непривлекательная. Часто, особенно осенью
Тразимемское озеро.
и весной, густые испарения, поднявшись с озера, толстой пеленой совсем заволакивают окрестности, тогда с трудом различишь небольшие возвышенности, которые в виде полулуны обступают озеро. Между этими возвышенностями остается довольно узкий проход к озеру, а с южной стороны один из прибрежных холмов упирается подошвой своей почти в само озеро. Вот какова была неизменившаяся и теперь местность, которую Ганнибал избрал местом для битвы.
Ганнибал сам занял южные холмы, чтобы в случае надобности, отрезать неприятелю путь к Риму. Другие возвышенности были заняты легкой карфагенской пехотой и балеарскими стрелками. Кавалерия, совершенно закрытая соседни-
ми возвышенностями, поместилась у того подхода к озеру, о котором мы говорили. Как море волновался над Тразименом утренний туман, то поднимаясь, то снова прилегая на землю густыми серыми массами. Глаз терялся в бездонной, неясной дали, но уже слышался стук оружия приближающейся пехоты, топот коней и — то здесь, тотам — отрывистые команды римских вождей. Неприятель, по-видимому, спешил к месту. Вдруг авангард его остановился и стал строиться в боевой порядок: сквозь расступившиеся массы тумана римляне увидели неприятельские знамена. Вне
запная остановка авангарда производит некоторое заме-
шательство в главном римском корпусе и в арьергарде. Замешательство короткое, но зоркий глаз карфагенского героя
«asassasasasasaeB
использует его. Вслед за звуками рога, огласившими окрестность, поднимается дружный, воинственный крик, и вдруг град пуль и тучи копий встречают передовые силы римлян. Откуда эти смертоносные удары — туман не позволяет видеть, но еще одно мгновение — и римляне постигают всю опасность своего положения. Из-за холмов и из ущелий мчатся свирепые эскадроны и ударяют римлянам во флан-
ги. Потеряна последняя возможность привести в порядок легионы. «Не богов призывайте, а мужество и меч!» — восклицает храбрый Фламиний, носясь на коне меж расстроенных своих когорт, но битва кипит уже со всей силой, стук оружия, отчаянные крики сражающихся и стоны раненых заглушают ободряющий голос консула. Каждый дерется, как позволяют место и обстоятельства; тут отступают, там напирают; тут бьются поодиночке, там толпами. Римляне почти проиграли. Конница думает спастись от гибели и бросается назад к тому месту, с которого подошли вначале легионы, но тут встречают ее копья и мечи карфагенской засады. Беспощадно умерщвлены и сражавшиеся, и беглецы, остатки конницы загнаны в озеро и потоплены. Нескольким римским когортам удается вскочить на соседние высоты, но вместо победы они находят здесь смерть. И над всем этим ужасом царит такой непроницаемый туман, что нельзя разглядеть ни знамен, ни полков; никто не знает, где спасение, а где гибель? Но битва не прекращается, не умолкает свист копий, трещат щиты и панцири, и воины свирепо бьются, как будто в них вселились сами духи смерти. Без бури начинает волноваться озеро, но ожесточенные боем не замечают этого ни римляне, ни карфагеняне. Гремит подземный гул, как будто разгневанные боги ада возвысили свой голос, но и этого враги не замечают. Земля дрожит у них под ногами, от этого, бывало, так часто разрушались города и низвергались горы, но и этого сражающиеся не чувствуют, так все мысли их и чувства поглощены свирепой борьбой.
В самых опасных местах, среди убийственной рукопашной схватки — всюду появлялся Фламиний, ободряя словом и делом, но уже не в его власти было даровать войску не толь-
Легионер периода Республики. II—I вв. до и. э.
Медаль Эвкратида. Золото. 1 в. до н. э.
raHssssssasseaasssia
ко победу, но даже спасение. Вдруг узнает его один из воинов. В одно мгновение поднялись в душе последнего ужасные воспоминания о собратьях, погибших на Паде от руки Фламиния, и, пылая желанием отомстить за отчизну, он пришпоривает своего коня и мчится прямо на консула. Под смертоносным ударом падает оруженосец Фламиния, потом летит другое копье и пронзает самого консула. Триарии толпятся вокруг своего погибшего военачальника, щитами закрывают его тело от посрамления, но судьба дня уже решена. Три часа длился страшный, беспримерный бой. Все, что человеческие силы могут сделать, сделали и римляне в этот достопамятный день, но наконец сломилось и их мужество, ослабли руки, иступились мечи, разбиты шлемы и панцири, и душу их наполнил невыразимый ужас, который испытывают только побежденные. Повинуясь чувству самосохранения, всякий бросился спасаться, где и как мог. Но и на высотах, и на берегу, в ущельях и на самом озере — всюду настигает их карфагенский меч и уничтожает жалкие обломки славной армии.
Только 6-тысячный корпус в самом начале битвы прорубил себе путь к соседней возвышенности и укрепился на ней. Оттуда ему был слышен гром битвы, но где именно и что происходило — этого он за густым туманом разглядеть не мог. Он ждал, пока туман рассеется, но лишь только после полудня солнце разогнало серые массы, ужасное место побоища предстало взорам этих 6 тысяч. Видя, что все потеряно, они немедленно оставили свой холм и пошли, не зная куда. К вечеру они достигли опять какой-то возвышенности и здесь, истощенные, голодные, отдыхали всю ночь. С рассветом они увидели, что карфагенская кавалерия настигла их с силами гораздо более значительными. При изнеможении римского отряда нельзя ему было думать теперь ни о битве, ни об отступлении: он сдался карфагенскому предводителю, Магар-балу. Такая же судьба постигла вслед за этим и другой римский отряд, из 4 тысяч кавалерии, посланный консулом Сер-вилием на помощь товарищу. Сам консул собирался выйти к нему со всей своей армией. Итак, римляне за короткое время понесли ужасные потери: 15 тысяч, цвет римской армии, погибли в Тразименской битве, столько же попало в плен, и только тысяч около 10, отчасти израненных, безоружных, спаслось разными путями, через горы и леса, на родину.
Потери карфагенян в Тразименской битве, вероятно, вследствие их торжества с самого начала были сравнитель-
----------------------------------------------- 449
 Ранним утром 21 июня 217 г. римляне, оторвавшиеся еще накануне от соприкосновения с карфагенянами, без надлежащей разведки вступили в роковое ущелье. Местность была закрыта густым туманом. Как только римское войско, вытянувшиеся длинной колонной, вступило в долину, Ганнибал подал сигнал к нападению. С трех сторон на римлян стремительно бросились враги, с четвертой было озеро. О сколько-нибудь организованном сопротивлении нечего было и думать: битва превратилась в ужасное избиение. Сам Фламиний погиб от руки одного инсубра, отомстившего ему за поражение 223 г. Меньше чем за три часа все было кончено. Около 15 тыс. римлян погибло, несколько тысяч попало в плен. Только авангард римской армии в 6 тыс. человек организованно пробился через ряды врагов, вышел из долины и засел в одной из ближайших деревень. Ганни-бал послал вдогонку за ним конницу. Окруженные врагами и страдая от голода, римляне сдались под условием, что им будет оставлена жизнь. Пленных римлян Ганнибал приказал заключить в оковы, но италиков отпустил без выкупа, заявив им, что он пришел воевать не с ними, а с римлянами за свободу Италии.
15 Рим, т. 1
00^^00000000000000
Римский легионер.
но с потерями римлян незначительными: около 1500 убитыми и, может быть, вдвое больше ранеными. После короткого отдыха Ганнибал двинулся дальше к югу. Кавалерии его теперь был полный простор грабить и опустошать страну, не защищаемую больше римскими легионами. Нападение на сильно укрепленный городок Сполет ему не удалось, зато он опустошил всю Умбрию, а перейдя цепь Апеннин, вторгся в плодоносную область Пицен. Здесь победоносный полководец достиг моря и в первый раз с тех пор, как покинул Испанию, мог отправить в Карфаген послов с вестью о своих успехах в Италии. Здесь Ганнибал сделал отважную попытку, которая многим удается лишь в мирное время, изменить в своем войске способ вооружения и тактику До сих пор победами своими он обязан был преимущественно искусной стратегии, с которой он умел использовать местность, отчасти, впрочем, — и ошибки своих противников. Теперь он задумал так устроить свою армию, чтобы он мог и в открытом поле без засад и обходов побеждать римские легионы. Те римские отряды, которые при Треббии и Тразимене пробились сквозь массы карфагенян, показали Ганнибалу превосходство римского вооружения и римской тактики. Он решил перестроить своих африканцев в легионы. При опытности его ветеранов в военном деле Ганнибал без особого труда мог исполнить свое намерение. Ливийцы были вооружены по-римски, распределены в когорты и манипулы и обучены всем подробностям новой системы. Шлемов, панцирей, мечей и копий было собрано на полях недавних битв столько, что Ганнибалу хватило их почти на все войско.
Почему карфагенский герой не пошел тотчас после тразименской победы навстречу консулу Сервилию, который был уже ослаблен потерей значительной части своей конницы? Этот вопрос возникает сам собой, когда подумаем, что, без труда уничтожив вторую римскую армию, Ганнибал мог бы неизбежно поставить своих противников в безвыходное положение и ускорить падение Римской республики. Быть может, Ганнибал, имевший повсюду шпионов, узнал хорошо воинственного и осторожного Сервилия и потому не надеялся победить его так легко как Фламиния. А может быть, ему хотелось скорее выбраться из земли кельтов, которую он считал неудобным опорным пунктом для своих дальнейших действий. Напасть прямо на римский лагерь ему не пришло в голову, а повести правильную осаду с помощью рвов и тран-
шяивавааязжяжямязп
шей, взять в плен весь лагерь, как это удавалось делать полководцам в позднейшее время, — об этом нечего было и думать при состоянии военного искусства во времена Ганнибала. Непонятно также, отчего Ганнибал не пошел отсюда прямо на Рим? Почти все новые историки считают, что Ганнибалу известны были средства Рима и то, как скоро у этой столицы рождались новые и новые легионы, а поэтому африканский герой опасался быть раздавленным массой. Впрочем, нам кажется, что при таком мнении упускается из вида сильное нравственное впечатление, произведенное на Рим победами Ганнибала.
Римский сенат, несмотря на испытанные государством потери, по-прежнему бодро стоял во главе правления, но граждане были потрясены, многие совсем пали духом. Смущение в городе было такое же, как в то время, когда Ганнибал показался перед воротами Рима, благодаря своей кавалерии завладел всеми окрестностями, отрезал подвоз припасов к столице, а главное — отнял у Рима помощь союзников. Что мешало Ганнибалу? Наконец, чем он рисковал, если б тотчас после тразименской победы уничтожил Сервилия и появился у Рима? По большей мере — иметь битву с более многочисленным войском! Но он и таких битв не избегал, напротив, ему не раз приходилось в других местах Италии выдерживать бои с превосходящими силами и не ожидая от этих битв таких выгод, какие бы он получил, выиграв сражение под стенами столицы Италии. Нам кажется, что Ганнибал, задавшись мыслью расстроить римский союз и привлечь его на свою сторону, слишком предался одной этой мысли и упустил из виду ближайшее.
Чтобы иметь ясное представление о впечатлении, которое произвели на римских граждан последние события, заглянем в столицу. Прежде чем пришло в город известие о поражении, темные неверные слухи ходили по городу уже за несколько дней вперед. Народ в беспокойстве собирался на Форуме, знатные и простые женщины блуждали по улицам, расспрашивая, допытываясь, что за несчастье постигло государство, не разбито ли консульское войско, и какое именно? У курии народ теснился все больше и больше, наконец, громко стали требовать, чтобы сенаторы сообщили верные сведения и рассеяли всеобщее недоумение. К вечеру требования народа приняли уже грозный характер. Претор, в одежде своего звания, вышел из сената к народу и обявил: «Мы
 Ганнибал вовсе не собирался пока идти на Рим. Он прекрасно понимал, что с его наличными силами было бы безумием пытаться взять штурмом большой укрепленный город или принудить его к сдаче блокадой. План Ганнибала был совершенно иной. Он предлагал систематическим опустошением Италии и последовательными ударами по живой силе врага уничтожить всякое сопротивление римлян. Кроме этого, он твердо надеялся на отпадение от Рима италиков. Поэтому после своей блестящей победы Ганнибал через Умбрию пошел в Пицен, опустошая все на своем пути.
asossssssassssasss
 Римский сенат решил прибегнуть к старому испытательному средству, к которому не раз обращались в минуты смертельной опасности, — к диктатуре. Но назначить диктатора было некому, так как один из консулов пал в Тразименской битве, а другой был отрезан от Рима карфагенянами. Тогда, в первый раз за всю историю Рима, выбор диктатора был поручен центуриатным комициям. Они выбрали умудренного опытом сенатора Квинта Фабия Максима, уже знакомого нам в качестве главы посольства в Карфаген весной 218 г. Согласно обычаю, диктатор должен был сам назначить своего помощника, начальника конницы. Однако и здесь отступили от установившейся практики: избрание начальника конницы также было поручено народу. Избранным оказался Марк Минуций Руф. Этот неслыханный прецедент, подрывавший самые основы диктатуры, можно объяснить только одним: недоверием демократии к ставленнику сената Фабию и желанием иметь в верховном командовании своего представителя, который был бы относительно независим от диктатора.
проиграли большое сражение». Больше он не сообщил, но, естественно, в течение ночи и на следующий день весь город уже знал, что совершилось, — и плач, и стоны раздались на улицах, наполнили жилища. Понемногу стали являться в Рим жалкие остатки разбитой армии, отцы, мужья, сыновья, которых семейства считали безвозвратно погибшими. Говорят, две матери, оплакивавшие своих сыновей, не вынесли радости свидания, когда их дети вернулись в их объятия, — они умерли от избытка чувства.
А в сенате каждый день, от восхода до заката солнца, мудрые отцы государства обдумывали, какие народы и каких полководцев противопоставить необычайному победителю? Вдруг приходит весть о потере кавалерии из армии Серви-лия. Тут единодушно решили избрать диктатора. По предложению сената народ утвердил в этом достоинстве Квинта Фабия Максима, человека уже пожилого, но потомка старой, благородной фамилии. Свободный от увлечений пылкости, умудренный годами и опытностью, Фабий устремился не к народной благосклонности, не к мимолетному блеску сомнительных побед, но к благородной славе: с достоинством и честью исполнить великое возложенное на него дело.
Квинт Фабий Максим Кунктатор (Медлитель). Прежде чем предпринять что бы то ни было, диктатор посчитал более важным умилостивить богов, разгневанных вольнодумством Фламиния. Торжественные жертвоприношения благотворно подействовали на восстановление бодрости духа в гражданах и войске. После этого прибывшему в Рим консулу Сервилию приказали со всеми имеющимися римскими галерами выйти против крейсировавшего у берегов Италии карфагенского флота, наконец, сам Фабий выступил с войском в поход.
Не без некоторого трепета шли легионы навстречу страшному неприятелю и, перейдя Апеннины, в Апулии, возле Арпи, увидели первые карфагенские отряды. Ганнибал предложил битву в открытом поле, но, верный своему плану, диктатор не поддался на вызов, на соседних высотах устроил крепкий лагерь и решил наблюдать и выжидать.
Итак, мы находим карфагенского предводителя уже в Апулии. Продолжая развитие своей основной идеи, Ганнибал отпустил на свободу тех римских союзников, которые попали к нему в плен, и заметил им, что он воюет с Римом, а не с народами Италии. Потом он обратился к прибрежному насе-

лению, пригласив его идти вместе с ним на Рим. Замечательно, что воззвания его не имели большого успеха: не только итальянские племена, но даже приморские эллинские города, с которыми Ганнибал начал переговоры, смотрели на него не как на друга и освободителя, а как на врага и притеснителя. Этому неуспеху, вероятно, содействовало присутствие повсюду римских крепостей, но, кажется, еще больше — отвращение вообще от варваров, какими в Италии считали и африканцев. Внезапным нападением Ганнибал взял значительный город Венузию, но скоро опять отдал его, так как был намерен перенести войну в другое место.
Ганнибал миновал лагерь Фабия, откуда ни одна рука не поднялась на него, и вступил в горную область Самний. Так как горцы нигде не изъявили желания пристать к карфагенянам, а напротив, скрывались в горные ущелья или бежали в Беневент, то Ганнибал беспрепятственно опустошил богатые долины, деревни и села и даже взял город Телезию, несмотря на упорную защиту ее жителей. Диктатор шел по следам карфагенян, но не препятствовал им. Засев на неприступных высотах, Фабий с терпением хищной птицы выглядывал свою добычу, ища слабое место, чтобы одним взмахом налететь и уничтожить. Но случай не представлялся, только в отдельных частых схватках диктатор одержал над неприятелем несколько незначительных побед. Его легионы привыкли теперь смело глядеть в лицо страшному врагу. В глазах римской армии Ганнибал заставлял союзников Рима жестоко платить за свою верность союзу.
Наконец, Ганнибалу улыбнулась надежда достичь исполнения своих желаний относительно римских союзников.
В богатой Капуе, столице плодоносной Кампании, отпущенные Ганнибалом пленники успели подготовить в своих соотечественниках расположение к карфагенянам. Ганнибал покинул Самний и двинулся в Кампанию, но по ошибке проводников он попал к северу от Вултурна (Волтурно), в область Фалернскую, закрытую с севера и востока горами. Тут же он узнал, что надежды, которые он возлагал, по слухам, на Кампанию, не оправдываются: вся область, и сама Капуя, упорно хранили верность Риму.
Ганнибал выместил свою досаду на Фалернской области, заселенной во многих местах римскими колонистами. Нуми-дийские разъезды опустошали и грабили окрестности до самой Салерны. А Фабий, следуя за Ганнибалом как тень, засел
 Фабий Максим Кунктатор (Медлитель) (275—203 гг. до н. э.) — римский полководец пять раз избирался консулом, дважды диктатором. Во время второй Пунической войны применял тактику постепенного истощения армии Ганнибала, уклоняясь от решительного сражения.
Аппиевы ворота.
на горе Массике, преграждая пути в Лаций. Он по-прежнему упорно бездействовал, выжидая благоприятной минуты и не обращая внимания на ропот войска и в особенности М. Минуция, начальника конницы, который негодовал, видя, как каждый день карфагеняне грабили бедные села и нумидий-цы безнаказанно тащили добычу мимо римского лагеря. Но вот стала приближаться зима, Ганнибал начал готовиться к тому, чтобы покинуть опустошенную и окруженную укрепленными городами Фа-лернскую область и перейти в Ла-
ций. «Теперь настало благоприятное время», — думал осторожный диктатор, прозванный в шутку Медлителем и засевший со своими легионами на всех проходах, которые вели в Лаций. Минуция с отрядом Фабий послал занять горную местность в Террачине, чтобы преградить карфагенянам Ап-пиеву дорогу в Лаций. Сам диктатор с главными силами расположился на горе Каликуле в городе Казилине, а четырехтысячный корпус выставил в начале ущелья, которым неприятель мог бы двинуться через горы. Правда, в расположении римского войска недоставало связи, но так как легионы засели по всем местам, куда только мог быть доступ врагу, то диктатор имел основание ожидать полного успеха от своих распоряжений. Ради еще большей осторожности диктатор выслал Манцина с отрядом из 400 человек кавалерии для наблюдения за движениями карфагенян. Пылкий Манцин атаковал первых встреченных им нумидийцев. Последние искусными движениями — то нападая, то скрываясь — завлекли его дальше, чем он думал, именно к тому месту, где стоял Картал с многочисленной кавалерией. Манцин жестоко поплатился за свою неосторожность: спасаясь от преследования превосходных сил, он потерял большую часть своего отряда.
На следующий день двинулась вся армия Ганнибала, но, наткнувшись на римский лагерь, занимавший ущелье, должна была остановиться. Ганнибал отправил легкую пехоту отнять высоты; началась битва, но она не привела ни к чему
аваиаеэээеииававэ
Алтарь двенадцати богов.
решительному, потому что легионы не покидали своих окопов. Итак, казалось, карфагенская армия была заперта в опустошенной Фалернской области, в которой вообще было не столько плодоносных полей, сколько садов. Впрочем, сомневаемся, чтобы армии пришлось здесь умереть зимой от голода, если б ее не спасла хитрость Ганнибала. У нее под рукой оставались Южная Кампания и роскошные поля в окрестностях Капуи и Неаполя, а оттуда вдобавок, — и свободные пути через Самний. Но, как видно, Ганнибал вовсе не был намерен подаваться назад, да и стратегических способностей диктатора он не ставил вы-
соко, о чем свидетельствует хитрость, с которой он обманул осторожного Кунктатора. В глухую ночь он велел погнать через горы и лес тысячи две быков с зажженными пучками соломы на рогах. Римлянам показалось, что это перебирается с факелами вся неприятельская армия. Вдруг огоньки начинают перемешиваться, мелькают беспорядочно то тут, то там, не видно движения людей, но сначала кустарники, потом лес охвачены пламенем, которое быстро распространяется во все стороны. Всеобщее смятение началось в лагерях римлян, расположившихся в ущельях или под защитой леса. Воины покидают свои окопы и бросаются кто куда, лишь бы только уйти от пожара. На это-то Ганнибал и рассчитывал. Лишь только он заметил, что смятение достигло и главного лагеря, то, не теряя времени, двинул разом и в тишине конницу, пехоту, и весь обоз, нагруженный награбленной добычей. Бесстрашно вступила армия в ущелье. Видны были Фабию и движение огней мимо его лагеря, и бряцанье оружия на соседних высотах, и сдерживаемый говор вместе со стуком телег в начале ущелья, но в недоумении, опасаясь пожара, который все больше распространялся по лесу, диктатор провел в нерешительности несколько часов, боясь выступить за черту лагерных укреплений. С рассветом он понял свою оплошность. Опять теперь Фабию ничего не оставалось де-
aassaaaaasssssssss
лать, как следовать стороной за своим отважным неприятелем, глядеть безучастно, как союзников Рима станут убивать и грабить, и надеяться, что эти союзники, несмотря на кровавые потери и опустошения, все еще останутся верными Риму. В последнем диктатор не ошибся. Если чему обязан Рим спасением, так это именно верности своих союзников, а не медлительности Фабия.
Из Ализы, где отдыхала карфагенская армия, Ганнибал двинулся через Самний в таком направлении, которое угрожало Лацию, и потом на восток в землю пелигнов. Отсюда он повернул в Апулию, очевидно, с намерением расположиться на зимние квартиры. Здесь он без труда занял город Героний, господствовавший над плодоносными окрестностями; между тем безотлучный спутник Ганнибала, Фабий, укрепился на горах, возле Ларина, поближе к морю.
Местность, которую Ганнибал избрал себе зимовьем, была богата и тучными лугами, и готовыми нивами. Не стесняясь присутствием римской армии, карфагенский предводитель распорядился так, чтобы каждый день две трети его войска отправлялось собиратьхлеб и плоды, а только остальная треть на всякий случай охраняла лагерь. В это время Фабий по поводу каких-то торжественных жертвоприношений уехал в Рим, а на время своего отсутствия передал свою власть воинственному М. Минуцию со строгим повелением — не вступать с неприятелем в решительную битву. В Риме диктатор не встретил дружеского приема. В самом деле, думали граждане, что за великая заслуга: не сделать ничего за все лето, войско держать в лагере как в плену, допустить, чтобы враги разграбили имущество не только римских союзников, но даже и многих римских граждан, наконец, поддаться на обман и потом как будто в виде почетного конвоя провожать всю неприятельскую армию вдоль и поперек Италии? В народе слышались даже обидные для честного старца прозвища и намеки: тут называли его тенью Ганнибала, там утверждали, что он был бы героем, если б не испугался быков и не спрятался в лагере. Фабий не обращал большого внимания на выходки толпы, но когда в Рим пришло известие, чтоМинуций, вследствие одного удачного сражения, вытеснил непобедимого Ганнибала из Герония, и Фабий, по обычаю предков, произнес суровый приговор нарушителю его повеления, — в народе поднялся общий ропот на диктатора. Народный трибун М. Метилий предложил небывалую меру: разделить дикта-

торскую власть между Фабием и Минуцием. Хотя Фабий уже уехал из Рима, но предложение трибуна осталось вначале без последствий. Тогда поднялся Гай Теренций Варрон, сын мясника, бывший, впрочем, уже квестором, эдилом и претором и стремившийся добиться консульства. Из низкого сословия достигший высоких званий, Варрон одинаково издевался над старой и новой аристократией, над сенатом и его созданием, диктатором. Искусно умея польстить народным страстям, Варрон достиг того, что предложение Метилия было утверждено и получило силу закона.
Вместе с приездом диктатора прибыло в лагерь и повеление Фабию разделить руководство с Минуцием. Бывший главный начальник конницы охотно желал бы произвести этот дележ власти так, чтобы стать начальником всего войска, а Фабию уступить свое прежнее звание, но Фабий разделил пополам всю армию для того, чтобы самому иметь возможность остаться верным своему первому выжидательному способу действия. Затем Фабий избрал для своего лагеря удобное место и укрепил его по всем правилам тогдашнего военного искусства. Минуций же, без дальних околичностей, расположился на своем прежнем месте.
Перемены в римском войске, конечно, не ускользнули от внимания Ганнибала, и он рассчитывал воспользоваться ими для решительного удара, который он замышлял. Местность, на которой располагались враждебные станы, была большей частью ровная и безлесная, только на западе, изнутри страны, тянулся ряд холмов, из которых иные представляли голые, неправильно нагроможденные утесы. Ганнибал открыл между этими холмами несколько таких ущелий, где, казалось ему, можно было скрыть засаду. И действительно, между скал он ночью разместил несколько тысяч конницы и пехоты, а сам с ничтожным отрядом появился на возвышенностях вблизи лагеря Минуция. Ни Минуций, ни его войско не могли смотреть равнодушно, как горсть неприятеля дерзко поддразнивала его на битву. Из римского лагеря вышла сначала легкая пехота, а когда к карфагенянам присоединилось подкрепление, двинулась и кавалерия, и наконец легионы в полной готовности к сражению. Но и силы карфагенян прибавлялись. После кровопролитной схватки легкая пехота римлян была опрокинута. Беглецы вместе с наступающими правильным строем карфагенскими когортами вносят сильное замешательство в римскую кавалерию. До сих пор леги-
Аквилифер с орлом.
Ill в. до н. э.
 После того, как Фабий снова прибыл к армии, она была поделена на две части, каждая со своим командующим, особым лагерем и т. л. Обе части стояли недалеко друг от друга. Ганнибал не был бы самим собой, если бы не воспользовался этим благоприятным д ля него обстоятельством. Ему ловко удалось вызвать на бой Минуция, упоенного своим недавним успехом. Римляне лопали в засаду, и армия Минуция была бы полностью уничтожена, если бы Фабий великодушно не пришел на помощь товарищу.
оны дружно выдерживали натиск неприятеля, но вдруг с фланга и с тыла устремляется на них из засады отряд. Неожиданность этого нападения совершенно расстраивает римлян, ужас и смерть распространяются в их войске. Ужасное поражение грозит ему. Фабий, державший постоянно сторожевые пикеты, чтобы знать, что делается вокруг, получает весть о безвыходном положении своего товарища. Тут, забывая о себе, оставив свою осторожность и свой неприступный лагерь, благородный старик спешит с легионами на место жаркой, отчаянной битвы и успевает вовремя для спасения своего согражданина. Лишь только увидел Ганнибал приближающиеся свежие легионы, как тотчас же собрал свое войско и прекратил битву. Со своей стороны Фабий, довольный успехом, возвратился снова в свой крепкий лагерь и принялся сторожить врага. В тот же день престарелый Кунктатор испытал радость, которую испытывать приходится немногим. Со всеми своими силами Минуций прибыл к нему в стан и в знак признательности за спасение добровольно подчинился его неограниченной диктаторской власти, которую так благородно и так кстати Фабий сумел в решительный час употребить для спасения своих сограждан.
Между тем война не прекращалась и в Испании. В этом году (217) римские полководцы, в особенности храбрый Сципион, добились в этой стране необыкновенных успехов, что, конечно, неблагоприятно отзывалось для Ганнибала, ибо Карфаген по-прежнему не заботился посылать подкрепления в Италию, не видя, что именно здесь, а не в Испании должна решиться борьба обеих республик. Только гром Тразименской победы пробудил на время ото сна себялюбивых правителей Карфагена. Флот из 70 пентер с войском и припасами прибыл из Африки в устье Арно в распоряжение Ганнибала. Карфагеняне захватили несколько встреченных ими римских транспортных судов, но когда появилось на море 120 римских кораблей под начальством консула Сервилия, то карфагенянам ничего не оставалось, как спасаться бегством. Теперь ничто больше не грозило владычеству римлян на море. Они сделали даже высадку в Африке, но, разграбив и опустошив прибрежье, должны были поспешно спастись оттуда в Сицилию (в Лилибей), ибо отовсюду поднялись на пришельцев окрестные африканские племена, а бороться с ними небольшому римскому отряду было не под силу. В Сицилии начальство над флотом принял претор, консул же Сер-
ОООООО 458 -----------
Bsaaaresaasassae»
Оружие кельтов и римлян.
вилий, так же, как и товарищ его Атилий, получили от Фабия приказ прибыть в лагерь и принять командование над соединенной армией, так как приближался срок диктаторской власти.
В следующем году (216) совет карфагенских правителей решил помочь своему итальянскому герою другим способом: послать из Испании значительное войско тем путем, который открыл Ганнибал своим знаменитым походом. Но положение карфагенских полководцев в Испании было таково, что исполнить им это назначение Карфагена было почти невозможно.
Часть войска, привезенного римлянами, направилась против Гасдрубала и вместе с тем подняла на него некоторые местные племена, в том числе храбрых карнезианцев. Правда, после нескольких упорных битв Гасдрубал вышел победителем, но все-таки положение его становилось труднее и труднее: тут грозили римляне, там — измена союзников. Когда в Карфаген пришли верные сведения о положении дел на Иберийском полуострове, сенат приступил к решительным и обширным военным приготовлениям. Он собрал значительное войско и с сильным флотом отправил его в Испанию. Гимил-ко, которому было поручено начальство над флотом, благополучно достиг Иберии, и, таким образом, Гасдрубал, получив подкрепление деньгами и людьми, двинулся к Иберу, чтобы оттуда через Пиренеи и Альпы проникнуть в Италию.
Сципионы, узнав о маневре Гасдрубала, со всеми силами устремились к нему навстречу. Гасдрубалу легко было в горной местности избежать битвы с неприятелем; он мог вспомнить, как его великий брат избежал битвы на Родане, чтобы победить в Италии, но Гасдрубал увлекся тем, что у него было больше войска, нежели у римлян. После нескольких стратегических маневров обе армии сошлись в решительной битве. Воодушевленные мыслью об опасности, грозившей их отечеству, римляне дрались как львы, с неменьшим мужеством и искусством атаковали их фланги ливийцы. Но среди сражения не выдержали натиска и побежали полки, состав-
459 ИМИ
едшвжиияааеавию
 Канны — селение в Юго-Восточной Италии (область Апулии), близ устья реки Офанто. Около Канн в 216 г. до н. э. во время второй Пунической войны карфагенская армия Ганнибала ударами с флангов окружила и уничтожила 70-тысячную римскую армию.
ленные из испанцев. Бегство их расстроило и карфагенскую кавалерию. Охваченная паническим страхом, она тоже последовала за бегущими. Поражение карфагенян стало всеобщим. Не надеясь уже ни на победу, ни на удачу, сам Гасдрубал с немногими верными спасся бегством. Таким образом, вторично остался без помощи храбрый муж, который в Италии сражался за славу Карфагена, но он все еще верил своей блистательной, путеводной звезде — и не напрасно.
Битва при Каннах. Год окончился в Италии без решительных результатов как для той, так и для другой стороны. Союз римский, несмотря на ужасные потрясения, все еще держался; Испания почувствовала, наконец, могучий удар римского орла; в самом Риме снова заговорило высокое национальное чувство, снова появилась всеобщая готовность на всевозможные жертвы и надежда ниспровергнуть силу страшного врага. Один претор с сильным войском и флотом был отправлен в Сицилиию, другой — против кельтов, на Пад. Призвано к оружию еще 4 легиона, и каждый на 1000 человек пехоты и на 100 кавалерии сильнее, чем было до сих пор. Если так, то очевидно, что Рим никогда еще одновременно не сосредоточивал на одном месте против одного врага столько войска, как в это время: восемь легионов, не считая союзников — против Ганнибала!
Теперь, думали отцы государства, римское войско не будет вынуждено скрываться за лагерными окопами и жертвовать жизнью и имуществом союзников, или, как случилось Минуцию, рисковать погибнуть, желая поддержать честь римского оружия. Слов нет, распоряжения сената были и мудры, и сообразны с целью, жаль только, что в выборе консулов, которые одни могли дать этим легионам силу и значение, участвовал дух партий, весьма плохой советчик в деле спасения отечества. Между многими соискателями консульства явился и Гай Теренций Баррон, о котором мы выше упомянули, и он-то получил наибольшее число голосов. Хорошо, по крайней мере, то, что влиянием сената удалось выбор второго консула остановить на Луции Эмилии Павле, который прославился в последнюю иллирийскую войну. Так как в это время опять пронеслись в народе разные беспокойные слухи: о каменном дожде, о кровавом поте на изображениях богов и т. п. нелепостях, то прежде всего были принесены богам жертвы, а потом оба консула выступили в поход, один — полный самых блистательных, преувеличенных надежд, дру-
sssssassB®saessa
гой — со смутным предчувствием неудачи, но воодушевленный благородной решимостью не посрамить славы римского оружия и не дать в обиду родного города.
Между тем война смолкла на время в Апулии, обе враждебные армии отдыхали на своих зимовьях. Если и бывали иногда мелкие стычки, так только между фуражирами, но здесь бились за хлеб и за сено, а не за победу: ключи от последней были в руках у полководцев и их железных фаланг. С прибытием легионов под начальством новых консулов план войны сначала не изменился, только римляне построили еще один лагерь, поменьше, и в то же время поближе к неприятелю. Таким образом, римляне могли теперь лучше обозревать всю равнину и господствовать над ней. И стычки стали повторяться чаще и упорнее, потому что часто для поддержки легковооруженных стала появляться и тяжелая пехота. В одну из таких стычек несколько когорт, удачно прогнав неприятеля, не ожидая дальнейших приказаний консула, так увлеклись преследованием карфагенян, что могли бы легко подать повод к общему сражению, если бы Эмилий, имевший в этот день главное начальство над всем войском, не велел им возвратиться. Ганнибал посредством шпионов хорошо знавший и распоряжения римского сената, и характер своих новых противников решил с помощью удачной засады расстроить силы неприятеля. Покинув в лагере военные снаряды и припасы, он ночью исчез со всем войском. Он потянулся долиной поперек главной дороги, медленно продвигаясь вперед, а между тем направо и налево, между холмами, скрывая главные силы своей пехоты и конницы. Римляне, видя в карфагенском лагере огни, и не подозревали ночного движения Ганнибала, только на следующее утро их поразила необычайная тишина в неприятельском стане. Посланы легкие разъезды проведать, в чем дело? Разъезды беспрепятственно достигли окопов, некоторые из отважнейших воинов проникли в сам лагерь. Повсюду пусто. В беспорядке валяются военные припасы, серебряные сосуды и другие ценности, вероятно, забытые в поспешном бегстве, заманчиво бросаются в глаза жадным воинам. Возвратившись в свой лагерь, воины рассказали о том, что видели, но Эмилий, как старый и опытный полководец, принял эти вести с величайшей осторожностью. Ему казались подозрительными и эти ценные вещи, разбросанные будто невзначай, и особенно странные огоньки, которые он заметил к ночи в окрестностях. Предполагая какую-
 В истории всех народов встречается немало рассказов о различных необычайных признаках на небе, огненных шарах, кровавом и серном дождях, каменном граде и т. п. чудесах. Понятно, что при настроенности воображения к сверхъестественному, вследствие отсутствия здравых понятий о физических явлениях природы, подобные рассказы совпадают обыкновенно с чрезвычайными обстоятельствами, политическими и общественными, в которых видит себя народ. В настоящее время благодаря науке исчезла таинственность подобных так называемых сверхъестественных явлений.
аеииииввиваиявЕя
СРАЖЕНИЕ При КАННАХ 2 августа 216 г. до н. э. 3 О 3	в ям
It*»*»	1	1
Начало сражения °
КИАПИЕСКОЕ FE =
АННИБАЛ
ВАРРОН
ГАСДРУБАЛ
ГАННОН
А) ЭМИЛИЙ ПАВЕЛ
КАННЫ
лагерь римлян
Я»
Положение войск сторон перед началом сражения: римских карфагенских
Атака римской пехоты и отход карфагенских войск
лагерь Г анниоала
ВАРРОН
КАННЫ
лагерь римлян
галлы иГАННИБАЛ
лагерь нниоала
анк
РИМСКИЕ И ИЯ
Атака карфагенской конницы и отход римской конницы
Охает флангов римской армии карфагенской тяжелой па-/О'Сед хотой> ра»гром и уничтожение окруженной римской армии
конница ^*ГА
фр. пех
Окружение римской армии
 Фигуры консулов 216 г. и их деятельность искажены традицией. Эмилии Павел изображается как образец римской доблести и благородства. Теренцж Варрон — как крикливый демагог, трус и хвастун. В действительности дело обстояло не совсем так. Исход сражения при Каннах, в котором Теренцию пришлось сьграть печальную роль, а еще больше враждебная историографическая традиция, идущая от Полибия (исторж быт другом Сципиона Эмилиа-на, внука Эмилия Павла), созд али слишком схематические и контрастирующие образы своих консулов.
нибудь хитрость со стороны карфагенян, он советовал и товарищу своему быть осторожным и удвоить внимание, но самонадеянный Варрон вовсе не разделял его мнения. К последнему присоединились многие из начальников, а воины, услышав о серебре и добыче, громко требовали занять брошенный лагерь. Неизвестно, что последовало бы за разногласием вождей, если б в римский лагерь не прибежали вдруг двое карфагенских рабов. Они спаслись от какого-то наказания. Они-то и сообщили римлянам, что вся армия Ганнибала ждет в засаде, чтобы только римляне бросились грабить ее лагерь и тогда — отовсюду нахлынут на алчные, нестройные толпы. При этих словах мгновенно предстали воображению римлян кровавые призраки воинов, погибших у Тразимена, и смолкла поднявшаяся в лагере тревога.
Видя, что хитрость не удалась, Ганнибал опять вернулся в свой лагерь, но оставался в нем недолго, ибо присутствие многочисленного римского войска крайне стесняло подвоз припасов. Опасаясь голода, он — на этот раз уже без хитрости — покинул окончательно свое зимовье и двинулся к югу, чтобы занять плодоносные равнины, расстилавшиеся по обе стороны Ауфида (Офанто). Замечательно, что римляне так мало наблюдали за его передвижениями, что Ганнибал почти без сопротивления овладел цитаделью в разрушенном и брошенном городе Каннах. В крепости он нашел значительные хлебные запасы, приготовленные, конечно, не для него. Рав-
нив^шйииив
нина Ауфида доставила ему превосходные пастбища и большой простор для его прекрасной кавалерии. Римская армия также двинулась к Ауфиду, но медленно и с большой осторожностью. Выйдя на равнину, она остановилась несколько выше (по реке) карфагенян и построила два лагеря — больший на правом берегу реки, и меньший — на левом. С первого же дня возникали мелкие стычки, ибо нумидийцы не только налетали на воинов, когда они спускались
к реке за водой, но часто преследовали их прикрытие до са- Карфагенский лагерь, мых ворот малого лагеря. Случалось, что и густые колонны Нумидийцы и балеарские пехоты выходили из карфагенского стана в открытое поле, пращники.
вызывая римлян на сражение, но пока главное начальство было в руках Эмилия, эти вызовы кончались ничем: не имея достаточных причин принять битву, благородный гражданин не хотел действовать наудачу, не полагался на случай. Иначе пошли дела, когда главная власть перешла к Теренцию Баррону. Он не стал больше сдерживать ни своего, ни своих воинов нетерпения, тем более что надеялся на многочисленность римлян, да и местность казалась ему благоприятной. На равнине нечего было опасаться засады, было где развернуться римским легионам и поработать копьем и мечом. Только неожиданностью нападения и хитростью победил Ганнибал при Треббии и Тразимене, теперь же настало для римлян время встретить врагов в открытом поле и одним великим ударом окончить войну за обладание Италией, уничтожить дерзких врагов. Так думал заносчивый Баррон.
С вечера было все приготовлено к решительной битве. С рассветом легионы перешли поток, который в этом месте меняет свое северо-восточное направление и делает короткое колено к югу, и расположились в боевом порядке, оставив только небольшие расстояния между манипулами, сколько позволяла местность для такой многочисленной армии. Такое расположение войска было выгодно при действии против эллинских фаланг, но для рукопашного боя весьма неудобно. На правом крыле поместилась римская конница под предводительством консула Эмилия, на левом — латинская

 Новым консулам предстояла задача покончлъ с Ганнибалом. Не только общественное мнение, но и сенат считали дальнейшее затягивание воины невозможным, так как настроение игалмских союзников становилось все более возбужденным. Весной 216 г. Ганнибал из Северной Апулии передвинулся к югу и захватил Канны на р. Ау-фцде. Этот город служил важным продовольственным складом для римлян, и его потеря поставила армию в трудное положение. Падение Канн еще более укрепило сенат в его намерении положить конец воине. Новым консулам были даны соответствующие инструкции. Д ействовавшая в Апулии армия из четьрех легионов была значительно усилена.
Когда консулы с подкреплениями прибыли на место военных действий, между ними сразу же начались разногласия, которые были чрезвычайно вредны, так как они лишали командование единства воли и отражались на настроении офицеров и воинов. Некоторое время тянулись споры, пока, наконец, Теренций в тот день, когда верховное командование принадлежало ему (консулы командовали поочередно), решил дать сражение.
Знаменитая битва произошла 2 августа 216 г. на равнине около Канн.
под начальством Варрона, прикрывая колонны союзников. Первую линию заняли легкая пехота и стрелки. Тяжеловооруженные легионы, образуя главную массу войска, в блестящем вооружении с развернутыми знаменами и значками стояли под предводительством проконсулов Сервилия и Ати-лия Регула. Впереди войска широко расстилалась равнина, только на отдаленном горизонте, на востоке, рисовались легкие волнистые линии возвышенностей, обозначая местность, откуда вытекал Ауфид. Позади войска величественно поднималось солнце, предвещая жаркий день и играя лучами на медных шлемах и копьях стройного воинства. Семьдесят тысяч пехоты и 6 тысяч кавалерии собралось в этот день на поле брани сразиться за славу отечества, только 10 тысяч было оставлено в запасе в лагере.
Итак, исполнилось желание Ганнибала, радостно забилось его сердце, когда он узнал, что неприятель предлагал ему решительное сражение. Пока его войско готовилось к битве, сам Ганнибал в совете своих сподвижников-предводителей обдумал план действий. Солнце поднялось уже довольно высоко, когда по приказанию Ганнибала армия перешла Ауфид (гораздо ниже того места, где перешел неприятель) и немедленно построилась в назначенный порядок. Галло-испанская кавалерия, примкнув к реке, составила левое карфагенское крыло. К ней присоединились ливийские колонны. Потом выстроилась галло-испанская пехота, а на правом крыле замкнули линию другие ливийские колонны. Наконец, двинулись позади строя эскадроны диких детей пустыни на своих огненных конях. Едва сдерживая нетерпение, промчались они до конца линии и потом развернулись на свободном пространстве против латинской кавалерии. Не будь приказания предводителя, эти отважные наездники, казалось, сию минуту рассыпались бы в разные стороны, налетели бы на врага и справа и слева, и по своему обыкновению, то нападая, то скрываясь, попытались бы привести в замешательство стройные ряды неприятеля. Величественный вид представила в полном составе могучая армия Ганнибала, когда каждый род войска занял в ней свое место и вся грозная масса приготовилась стать в руках гениального полководца ужасным орудием разрушения. Справа и слева воинственная конница — кельты, испанцы, нумидийцы в пестрых туниках, со щитами из кожи носорога; в центре ливийцы, вооруженные по-римски, т. е. копьями, мечами и огромными
оивэааэававвээияа
щитами во весь рост воина; кельты, обнаженные почти до пояса, атлетически сложенные, с длинными, массивными мечами; испанцы с круглыми щитами, одетые в туники ослепительной белизны с пурпуровым обводом, вооруженные обоюдоострыми клинками. Так выстроилось против римлян 40 тысяч пехоты и 10 тысяч конницы. Солнце сбоку обливало лучами обе грозные армии, жаркий южный ветер нес в лицо римлянам облака пыли.
Обе армии одинаково растянули свои линии, чтобы не бояться обхода с фланга, но римские легионы, как мы сказали, были сомкнуты больше карфагенских из-за своей численности. Казалось,
римляне намеревались разбить неприятельский центр. Поэтому в наиболее опасном месте принял начальство сам Ганнибал с братом своим, Маго; правое крыло было поручено Магарбалу, левое — Гасдрубалу.
По данному знаку двинулись обе армии навстречу друг другу. Балеарцы начали битву; Ганнибал быстро повел свой центр таким образом, что скоро линия изменилась в форму треугольника, вершиной к неприятелю. Ливийцы на обоих флангах удержали свои первоначальные положения и из-за своих круглых щитов стали глядеть, как разгоралось сражение в центре, когда балеарцев сменила тяжелая пехота. Застучали копья и мечи, камни балеарцев полетели уже издали в густые массы сражающихся. Камень поражает консула Эмилия Павла в голову; несмотря на тяжелую рану, он атакует неприятельскую конницу, но место не позволяет развернуться его эскадронам; сбившись вместе, кавалеристы сражаются лицом к липу как пехотинцы. Но недолго держатся римляне на этом фланге: многочисленный неприятель теснит их, и они, сначала в порядке, после — бегством должны спасаться на свое прежнее место. Недолго ждали и нумидийцы: раздался пронзительный крик и вслед за ним ударили пестрые эскадроны на союзную римскую конницу. То врассыпную налетая на врагов, то вдруг отскакивая назад в растянутых линиях, завлекая неприятеля к
Кельтские штандарты.
На навершие крепились тотемы кельтских родов: рыба, кабан, петух, буйвол и пр.
иааигагааажавэаин»
Расположение армии в битве при Каннах: АА — положения правого и левого римского крыла; i и к — римская кавалерия, gh — легкая пехота; qq — балеарские и другие стрелки; pm и ли — карфагенская кавалерия; LL — пехота, в которой восемь средних колонн сначала были вьщвинуты перед линией, а потом отведены назад.
преследованию, нумидийцы на всех местах затевают убийственную сечу. Латины стоят сначала крепко, стоят до тех пор, пока, окончив на правом крыле, не поспевает на помощь к ну-мидийцам Гасдрубал. От общего напора бегут латины, за ними пускаются нумидийцы, а Гасдрубал устремляется в сторону и заходит римской пехоте в тыл.
Пока описанное происходило на флангах, завязалось решительное сражение между легионами в центре. Полные доверия к своей опытности и полагаясь на численность, легионы дружно напирают на испанцев и кельтов, но встречают не менее дружный отпор. Мечи работают в ужасной рукопашной схватке, кровь льется ручьем, Ганнибал повсюду своим присутствием воодушевляет храбрые дружины, растянутая линия которых сначала с трудом выдерживает натиск римских легионов, а наконец, отступая шаг за шагом, равняется с африканцами и даже углубляется дальше, образуя треугольник, обращенный вершиной к стороне противоположной неприятелю. Глядя на приложенный рисунок, читатель легко поймет первоначальное расположение обеих армий и то изменение, которое произошло в них в середине битвы.
Благодаря удачному напору римские легионы углом втиснулись в карфагенскую пехоту до того, что последняя, наверное, расстроилась бы окончательно, если бы ее не поддержали присутствие Ганнибала и мужественное соперничество испанских и кельтских колонн, сменявших друг друга. В эту решительную минуту, когда можно было ожидать, что римляне, наконец, разорвут неприятельскую линию и, напав на оба фланга, задавят их своей массой, гениальный предводитель вдруг устремляет вперед, с обоих своих флангов, ливийскую конницу. Команда несется по линии и вслед за ней, как порывы бури, летят густые эскадроны; ближе и ближе — и наконец почти охватывают римские легионы справа и слева и даже заскакивают им в тыл. Со своей стороны легионы
яаэвиэииаиеивв
поворачиваются к ним фронтом, мечом стараются прорубить себе простор, проконсулы словом и примером возбуждают своих воинов, но теснее и теснее сжимается африканская конница, как туловище какой-то чудовищной змеи, которая хочет задавить свою жертву. В убийственной сече мечи сверкают, как тысячи молний, трещат щиты, ломаются копья, дикие вопли ливийцев перекатываются по всей линии, как некие зловещие звуки, предвестники смерти, а ливийцы в пыли, облитые кровью, чувствуя победу, неудержимо стремятся вперед и вперед, и никакие человеческие силы не властны уже избавить римлян от поражения. Долго и отчаянно отбиваются легионы, несмотря на тесноту, но ряды их редеют с каждым мгновеньем, падают тысячи храбрых; и вдруг — пронзительный крик раздается у них в тылу: это Гасдрубал с несколькими эскадронами нумидийцев наносит решительный удар неприятелю. При этом неожиданном нападении разрушаются всякая связь и порядок в легионах. Воины не слышат уже команды, каждый из них, объятый ужасом, думает только о своем спасении; целые толпы их в беспорядке устремляются туда, где им кажется возможным уйти от неминуемой смерти, но, повсюду встречаемые кровожадными кельтами и испанцами, повсюду видя лишь мрачные фигуры беспощадных нумидийцев, они устилают своими телами поле, облитое римской кровью. Нет нигде спасения, неотвратимая судьба уничтожает цвет римской силы. Кое-где еще бьются отдельные группы воинов, но усилия храбрых бесплодны; победа решена, и гибнут последние остатки грозной армии, преследуемой нумидийцами.
В куче убитых и раненых один, оставленный верными товарищами, сидит, прислонясь к камню, консул Эмилий Павел. Кровь струится из раны и течет по его бледному лицу, стекает на панцирь и тунику. Все его всадники погибли раньше его, погибли и легионы, среди которых он сражался пеший, когда раненый он не в силах был держаться на коне. Тяжело ему — не от раны, а при мысли о том, что он может пережить гибель блестящего своего войска и, вероятно, гибель своего отечества. Вдруг несется, спасаясь бегством, три -бун Лентул. При виде консула он останавливается, соскакивает с коня и молит раненого спастись от смерти или от постыдного плена. «Нет, благородный друг, — отвечает Эмилий, — спеши спастись сам, возвести сенату, что консул честно исполнил свой долг». Лентул исчез. Вдруг пронеслась
 Одни историки говорят, что в этой ужасной битве погибло 40 тысяч римлян; другие — что 70 тысяч, в том числе оба проконсула, два квестора, 21 военный трибун, несколько консулатов (т. е. граждан, бывших уже в консульском звании), преторов, эдилов, 80 сенаторов и наконец Минуций, начальник конницы прошедшего года.
saaosasssssaaaes»
беспорядочная толпа воинов, за ней стая кровожадных африканцев. И воины, и полумертвый Эмилий погибают под их ударами.
Другой консул Теренций Варрон, главный виновник беспримерного поражения, конечно, ценил свою голову дороже, чем Эмилий Павел, потому что успел заблаговременно и благополучно спастись с прикрытием из 70 кавалеристов. Он переплыл Ауфид и бежал без оглядки, гонимый паническим ужасом, до тех пор, пока не увидел себя среди укреплений Венузии. Жители этого городка приняли его радушно. Сюда же к Теренцию собралось около 4 тысяч беглецов, большей частью безоружных. Это были жалкие остатки недавно многочисленной, стройной армии. Мы не считаем тех нескольких тысяч раненых и безоружных, которые то поодиночке, то толпами добрались в оба римские лагеря и оттуда вместе с остававшимися в лагерях войсками успели спастись в укрепленный город Канузий, находившийся недалеко от места битвы. Среди этого жалкого ополчения, которое сама судьба провела благополучно в Канузий, укрыв его от рыскавших повсюду нумидийцев, один юноша, может быть, единственный из всех спасшихся из битвы, сохранил и оружие, и бодрость духа. Это был Публий Корнелий Сципион, сын испанского проконсула Сципиона. Как в битве при Тицине он отважно вырвал своего отца из толпы врагов, так и при Каннах он подавал воинам пример мужества. В Канузии воины единодушно провозгласили его своим предводителем, и, несмотря на его молодость, никто не завидовал такому особенному отличию; напротив, многие из молодых, знатных воинов, полагая, что счастье навеки утрачено и что погибель отечества неизбежна, составили план под начальством Сципиона оставить Италию и где-нибудь за морями найти себе приют в чужом государстве. Сципион узнал об этом замысле и полный доверия к назначению Рима, может быть, предчувствуя, что его самого боги призывают к великим делам, сумел отговорить товарищей от неблагородного намерения, сумел вдохнуть в них бодрость и возвысить национальное чувство. У подножия статуи Юпитера он заставил их всех на мечах поклясться, что они никогда не оставят отечества в горе, как не оставляли его в радости, а послужат его спасению и чести до последней капли крови. Затем консулу было сообщено о происшедшем и передаче начальства над всеми воинами. Консул прибыл со своим ничтожным ополчением. У римлян теперь оставалось так
00^0^^" 468

мало сил в наличии, что с ними едва лишь можно было держаться за стенами крепкого города.
Ганнибал праздновал свою необычайную победу торжественным пиром прямо на месте битвы. Вожди славили его подвиги и советовали спешить воспользоваться их плодами. «Еще несколько дней, — произнес отважный, неутомимый Магарбал, — и ты будешь пировать на Капитолии! Пусти меня вперед с моими всадниками». И когда Ганнибал заметил на его порыв, что надо прежде зрело обсудить такой отважный шаг, то Магарбал прибавил: «Теперь я ясно вижу, что боги отказали человеку в совершенстве. Победой ты умеешь повелевать, но пользоваться ею не умеешь». Не знаем, правду ли сказал он, но что бы было на самом деле, если б Ганнибал воспользовался советом Магарбала? Представим себе, что победоносная карфагенская конница переходит Самнитские горы. Дороги открыты, препятствий нет. Минуя крепости, через Кампанию и землю вольсков она является в Лаций. Следом за ней пылают разграбленные деревни и села. Нивы, скот, имущество беззащитных жителей — все это ее
ssssasssasaassooso
добыча. Наконец, она достигает Тибра. Нумидийцы рыщут вокруг города. Нет подвоза к столице. После нескольких несчастных стычек римляне не отваживаются больше показываться за стены. Ужас предшествует имени карфагенян. Перед известиями о беспрестанных поражениях сокрушается мужество если не сената, то наверняка — народа и союзников. Вдруг является и Ганнибал с главными силами. Город обложен, Остия в страхе, флот почти не существует, потому что матросы и воины не смеют выйти из города. Все окрестности Рима и долины Альбанских гор в руках у Ганнибала, который владычествует над ними при помощи своей многочисленной кавалерии. Парализованы усилия сената. Положим, Риму удается собрать несколько легионов из римских граждан, из союзников, собранных в Сицилии и Испании, наконец, из рабов, но все это большей частью молодежь, новички в военном деле: латины отрезаны от Рима. А страх голода в обширной столице, окруженной отовсюду врагами, не позволяет вести долгую войну. Но что же должно произойти с Римом, если, как весьма вероятно, битва под его стенами будет проиграна? Тогда столице нет спасения. Неужели же и при этих обстоятельствах союзники останутся верными Риму, и латины, полагаясь на обещание Ганнибала, не объявят себя независимыми? Сомнительно, особенно, когда к карфагенянам явится помощь и из Африки, и от кельтов из Верхней Италии, и из Кампании, и из Самния.
Впрочем, оставим все эти вопросы, ибо ни одно из высказанных предположений не было Ганнибалом исполнено. Уничтожив в беспримерном сражении всю римскую армию, он не отваживался идти на Рим, а остался при своей первоначальной мысли то силой, то лаской привлечь постепенно все народы Италии на свою сторону.
Следствия победы при Каннах. Посмотрим, что делает африканский герой, достигший высшей своей славы. Вот он со сподвижниками своими обозревает место недавнего побоища. Поле завалено грудами тел, разбитым оружием, залито благородной кровью римлян. Местами поднимается бледный призрак тяжелораненого, освеженный прохладой ночи, местами воины в предсмертной борьбе зарылись в землю, как будто прося у нее конца своим страданиям. Но кто нарисует подробно картину ужасного разрушения, картину, на которую сами воины, уже привыкшие к битвам, не могут взглянуть без содрогания! Ганнибал приказал собрать тела карфа-
евеаиивииаиажи
генян (их насчитали до 8 тысяч) и предать их погребению. Такой же чести удостоено и тело благородного консула Эмилия, ибо с живыми, а не с мертвыми воевал мужественный карфагенский предводитель. Тысячи две римских беглецов, которые укрылись было в опустевшем городе Канны, приведены нумидийцами в карфагенский лагерь. Оба римские лагеря заняты неприятелем. В них найдены кое-какие остатки войска, не успевшие спастись в Канузии. Количество пленных тяготит Ганнибала: он за римлян назначает выкупную сумму, а союзников римлян отпускает без выкупа.
Вслед за победой при Каннах Ганнибал покоряет города Апулии, исключая богатый Арпи, который добровольно сдается ему, и отправляется дальше, в Самний. Здесь также гир-пинцы и кавдинцы добровольно присоединяются к карфагенянам. Значительный город Компса принимает карфагенский гарнизон и служит неприятелю местом складывания добычи. Маго получает повеление покорить остальные города этой области и потом спешит в Бруттий, где города обещают союз против Рима. Сам Ганнибал с главными силами вторгается в Кампанию. Мимо Везувия идет он к Неаполю, чтобы иметь в своих руках важный приморский пункт. Но неаполитанская аристократия мужественно встречает пришельцев. Правда, она разбита в первой же стычке, одни попали в засалу, другие едва спаслись на рыбачьих лодках, но городские стены и укрепления в таком порядке, что Ганнибал не решается терять времени на правильную осаду города, и направляется к Капуе. Этот город, в котором было до 30 тысяч граждан, способных носить оружие, объявляет себя на стороне победителя. Капуе улыбается мысль стать после падения Рима первым городом Италии, — и вот город отворяет свои ворота и торжественно выходит навстречу Ганнибалу Соседние города, Ателла и Калация, также присоединяются к карфагенянам, в Ноле и других городах народ тоже показывает расположение к союзу с Ганнибалом, несмотря на сопротивление аристократии. Итак, во всей Южной Италии от гор Гарганских у Адриатического моря до реки Волтурно в Кампании, Ганнибал утверждает свое владычество. Оно могло бы назваться прочным, если бы не уцелели в этой местности римские крепости и не остались бы верными Риму эллинские города. Кажется, что и в самом Лации уже началось движение в пользу Ганнибала; это видно из того, что вновь избранный диктатор со свежими легионами остается в этой области несколько месяцев
 Более чем когда-нибудь ставка Ганнибала была теперь на отпадение союзников. Ради этого он с главными силами сразу же после Канн прошел через Самний в Кампанию, а Магона послал в Л у ганию и Бруттий. Казалось, что его надежды близки к осуществлению и что италийская федерация стоит накануне крушения. На сторону карфагенян перешло много городов Апулии, за ними последовали горные племена центрального Сам-ния. Лукания и Бруттий почти целиком отпали от Рима, за исключением греческих городов. Наконец, осенью 216 г. Ганнибалу открыла ворота Капуя, богатейший город Италии, первый после Рима по своему значению.
471 мим
и только к концу года появляется на месте военных действий. Еще знаменательнее то, что бойи и другие народы кельтского племени, услышав о победах своего союзника, перешли границы в ожидании встречи. Что бы могло случиться, если б в это время силы Ганнибала стояли на Тибре?
Обратимся теперь к Риму, где после вести о поражении в Каннах все граждане окончательно пали духом. Улицы, Форум, курии — все это было наполнено плачем и
Развалины древней Капуи.
 Отпадение Капуи было делом рук демократической партии, для которой разрыв с Римом означал усиление ее влияния (капуанская аристократия была тесно связана с римским нобилитетом). Ганнибал предоставил Капуе очень выгодные условия союза: кампанских граждан нельзя принуждать нести военную или гражданскую службу у карфагенян; Капуя пользуется полной автономией; Ганнибал передает кампанцам 300 римских пленных для обмена на кампанских всадников, которые несли службу у римлян в Сицилии. Примеру Капуи последовал ряд более мелких городов Кампании. Однако Нола, Неаполь и другие приморские города твердо стояли на стороне Рима.
стоном римскихматрон, дев и детей. Понятно, что при гибели такого многочисленного войска не оставалось в Риме ни одного дома, где не пришлось бы оплакивать утрату кого-либо из членов семьи. Как мы сказали выше, в битве при Каннах пало значительное количество чиновников и жрецов, от этого некоторые римские суды и другие общественные учреждения прекратили на время свою деятельность. Один только сенат, хотя также утративший в битве многих из своих членов, не потерял ни на минуту своего достоинства и полного присутствия духа, в котором теперь более чем когда-нибудь нуждалась республика. Со всевозможной поспешностью ворота и стены города приведены в оборонительное положение: несчастным, осиротевшим семействам оказана помощь, все получаемые в город вести велено принимать непосредственно самим преторам; семейный траур ограничен 80 днями. Сами сенаторы взяли на себя обязанности павших чиновников, раскрыли Сивиллины книги, желая найти в них совет в небывало трудных обстоятельствах государства, отправили послов в Дельфы, а чтобы умилостивить разгневанных богов, принесли им человеческие жертвы.
Сенат пополнился достойнейшими из граждан. Все остальное войско получило сообразное с целью назначение. Стали соображать, кого выбрать в предводители. Больше всех голосов получил кандидат в консулы М. Клавдий Мар-келл, претор. Это тот самый, который уже отличился в последней войны с галлами. Затем выбран диктатор, который немедленно назначил набор 4 легионов. Последние победы Ганнибала стоили Риму потери стольких лучших сил, что

при этом последнем наборе велено принимать даже мальчиков. К этому войску диктатор прибавил 8 тысяч откупленных на свободу рабов и еще 6 тысяч отпущенных из темниц. С другой стороны, достоинство сената так было оскорблено требованием Ганнибала заплатить за свободу пленных римских граждан, что Картал, прибывший с этим требованием в Рим, получил повеление немедленно оставить столицу и как можно скорее выхать за пределы римского государства.
Маркелл раньше диктатора выступил со своим войском в Апулию. Стянув в одно место большую часть своих сил, он осторожно, минуя отпавшие города, стал пробираться горами в Кампанию, чтобы спасти то, что еще спасти было можно. Маркелл не утратил еще воинственного жара, несмотря на свои 60 лет, он все еще готов был сразиться так, как при Кластидии, где он собственной рукой ниспроверг исполинского предводителя кельтов и сорвал с него доспехи, но перед страшным Ганнибалом он сумел сдержать свои порывы. Капую спасать уже было поздно. Маркелл укрепился в Казилине, на волтурнской линии. Узнав, что граждане Нолы бурно требуют союза с Ганнибалом, Маркелл осторожно двинулся к этому важному по своему положению городу и, следуя восточным склоном горной цепи, сумел искусно обойти карфагенский лагерь, расположенный на Катикуле. Маркелл успел в Нолу вовремя: уже приближались карфагеняне, чтобы овладеть этим городом. Видя неудачу, Ганнибал повернул к Неаполю, но, найдя и здесь население готовым к отпору, расположился лагерем перед Нуцерией. Как ни желал консул поспешить на помощь храбрым защитникам Нуцерии, но не решился встретить в открытом поле победителя при Каннах. Граждане Нуцерии разбежались, город был взят и разграблен. Отсюда Ганнибал опять подошел к Ноле. Маркелл открытой битвы не принимал, но зато, когда карфагеняне попробовали взять город штурмом, он сделал со своим войском такую удачную вылазку, что неприятель был отбит и вынужден отступить с большим уроном. Ганнибал двинулся к Ацерре и, надеясь выманить из крепости осторожного Маркелла, начал правильную осаду, но он еще не успел окончить строительство рвов и насыпей, как граждане со своими семействами бежали ночью из осажденного города, бросив неприятелю свои жилища и имущество.
 Таким образом, политические успехи Ганнибала в Италии были велики. Но они ограничивались только югом: центральная Италия, главный оплот римского могущества, продолжала сохранять верность Риму. Это был чрезвычайно важный факт, последствия которого были неисчислимыми.
sa»aossessBas»s
Карфагеняне грабят римские трупы.
В конце года явился, наконец, и диктатор с легионами. Это был М. Юний Пера. Чтобы не допустить диктатора в Капую, Ганнибал осадил Казилин, защищаемый двумя когортами союзников. Несмотря на правильную осаду, поведенную Ганнибалом, город мужественно оборонялся и сдался только в следующем году. Вот почему, оставив перед Казилином сильный лагерь с достаточным запасом войска, Ганнибал с остальными силами расположился в Капуе на зимовье. Говорят, что это зимовье в роскошной столице Кампании познакомило войско Ганнибала с такими прелестями жизни, которые очень содействовали ослаблению в нем строгой дисциплины и прежнего воинственного духа.
Отчасти, может быть, это и правда, но только отчасти. Были другие важнейшие причины того, что следующие походы Ганнибала удались ему меньше сравнительно с прежними. Эти причины заключались в том, что сами победы стоили Ганнибалу потери лучших, надежнейших воинов; что другие, более искусные предводители появились у римлян, что, наконец, из Карфагена было прислано Ганнибалу ничтожное подкрепление, между тем как Рим быстро оправлялся от испытанных им ударов.
Мы уже говорили, что Ганнибал часто посылал на родину вести о своих успехах. После поражения при Каннах он отправил в Карфаген брата своего Маго, лишь только тот окончил поручение в Бруттии. Говорят, что когда Маго в собрании сената высыпал целый мешок золотых перстней (знак римского аристократизма), чтобы показать огромные потери римлян в битве при Каннах, то, несмотря на все усилия партии мира, сенат решил послать на помощь храброму своему вождю в Италию 24 тысячи пехоты, 4 тысячи нумидийской конницы и денег на военные издержки. Но одушевление сената не было долговременным. Решить — решили, а исполнить — медлили. Вдруг получаются вести, что в Испании по-
оотеоо 474

всюду побеждают римляне, а в Сардинии, напротив, местные жители готовы отказаться от союза с Римом. Тут решение сената вовсе изменяется. Маго получает приказ с флотом и войском отправиться в Испанию, а Гасдрубалу (тезке итальянского героя), по прозвищу Кальву, поручено немедленно, также с войском, отплыть к Сардинии. Последний по крайней мере в случае надобности мог со своего острова подать Ганнибалу руку помощи. Впрочем, повсюду, где отсутствовал гений Ганнибала, римляне одерживали верх. Только уже в следующем году привел Бомилькар в Италию подкрепление из 4 тысяч нумидийцев и 40 слонов, но, конечно, с такой помощью нельзя было штурмовать Капитолий.
Последующие походы. Весна застала войско Ганнибала все еще расположенным у Капуи на возвышенности Тифате. Повеяло в воздухе теплом, зазеленели нивы меж задумчивых оливковых рощ, запестрели цветами огороды и сады, развернулась виноградная лоза, но не развернулись надежды храброго героя, надежды, зародившиеся в его душе после блистательной победы при Каннах. Рим вытерпел удар и теперь снова, с древним упорством духа, стоял перед врагом, готовый к битве (215 г. до н. э.). В городах, возле Теана, к северу от Калеса, расположилось диктаторское войско, над которым принял начальство престарелый, но бодрый духом Фабий Кунктатор, снова выбранный в консулы. М. Маркелл, облеченный проконсульской властью, выдвинулся с двумя легионами из Нолы на возвышенности близ Суессулы. Другой консул, Тиберий Гракх, повел ополчение освобожденных рабов и 25 тысяч союзников к городу Литерну, у моря, для защиты греческих городов. А Ганнибал стоял в середине, как лев, которого с трепетом и осторожно опытные охотники обходят и окружают со всех сторон. Ни один из трех противников не смел напасть на него; напротив, всячески прикрывал и укреплял собственное положение, выглядывая только, не откроется ли где у врага слабое место. Вот на время как будто блеснула Ганнибалу надежда с севера; по слухам, кельты, жившие на По, напали на претора Постумия Альбина в густой лесной чаще и уничтожили его со всем его 25-тысячным войском. Можно было ожидать, что кельты не остановятся на этом и сенат должен будет отозвать часть войска из Южной Италии для защиты окрестностей Рима. Вышло иначе. Сенат выдержал и этот удар. Правда, за неимением войска, нечем было проучить кельтов за дерзость, но сенат хорошо по-
------------------------------------------------ 475
 Римский народ после Канн проявил высокое мужество и организованность. В Риме почти не осталось семьи, которая не оплакивала бы кого-нибудь из близких. Поэтому сенат прежде всего принял меры для прекращения паники: женщинам запрещено было появляться в общественных местах и публично оплакивать погибших; у ворот поставили стражу, которая никому на позволяла выйти из города. Тем временем от Теренция пришло донесение с подробным изложением событий, так что сенат мог составить себе ясное представление о размерах катастрофы.
Нужно было принимать экстренные военные меры. Избрали диктатора. Объявили набор в войска молодых людей, начиная с 17-летнего возраста. У союзников и латинов мобилизовали всех лиц, способных носить оружие. Недостаток людей заставил прибегнуть к необычайной мере: за счет государства у частных собственник выкупили молодых рабов, освободили должников и преступников и сформировали из тех и других два легиона. Нехватка оружия вынудила использовать старые трофеи, хранившиеся в храмах и портиках.
йййввайиаииавйжв
 Для характеристики римских настроений этого периода отметим еще один любопытный факт. Ганнибал, нуждаясь в деньгах, предложил римским пленным отпустить их на свободу за выкуп (италийских союзников он, как и раньше, освободил без выкупа). Пленные избрали делегацию для отправки в сенат. Ганнибал отпустил делегатов, обязав их честным словом вернуться назад* С ними 6н направил своего уполномоченного на тот случай, если в Риме обнаружится склонность к мирным переговорам. Когда в сенате узнали о приближении делегации, диктатор выслал навстречу ей ликтора объявить карфагенскому послу, чтобы тот немедленно покинул римские пределы. Делегацию от пленных допустили в Рим. При обсуждении вопроса в сенате взяла верх непримиримая точка зрения. Ее сторонники указывали на то, что римская казна истощена, но и Ганнибал нуждается в средствах и что нельзя согласием на выкуп пленных поощрять недостаток мужества и готовность умереть на поле боя. Таким образом, вопрос о выкупе был решен отрицательно.
нимал, что народ этот уже не таков, каким был во времена Бренна. Сенат был уверен, что кельты ограничатся тем, что перейдут в соседнюю область и, может быть, сожгут несколько сел и деревень, а потому оставил дела на севере без внимания и все силы государства сосредоточил против карфагенян.
Вероятно, ободренные слухами о новом поражении римлян на севере, жители Капуи решились, наконец, приступить к борьбе за свою независимость. Они воззвали ко всем городам Кампании, приглашая их вступить с ними в союз, и затем отправили 14-тысячный корпус к Кумам для переговоров с жителями этого города. Жители Кум тайно известили Гракха об опасности. Ночью консул занял город, и когда приблизилось войско из Капуи, то Гракх без труда разбил его наголову. Как только Ганнибал услышал о битве под стенами Кум, он поспешил туда, надеясь еще застать римлян в открытом поле, но ошибся: осторожный консул успел скрыться за крепкие стены. Ганнибал начал было осаду, но в одной счастливой вылазке Тиберий Гракх сжег его осадные машины. Ганнибал снова удалился на Тифату, а между тем Фабий, воспользовавшись его отсутствием, перешел Волтурно, захватил несколько деревень и при приближении неприятеля благополучно скрылся в своем лагере близ Суессулы. Отсутствие Ганнибала позволило и Маркеллу двинуться к Ноле, а потом сделать несколько опустошительных набегов в самнитских горах.
Еще более значительные успехи одержали римляне в других местах. Возмутившиеся племена в Сардинии были усмирены прежде, чем к ним на помощь явился Гасдрубал. Последний также потерпел решительное поражение и был взят в плен. Гамсикор, предводитель восстания, в отчаянии лишил себя жизни. Победоносный претор Маллий мог теперь спокойно оставить остров и поспешить на помощь Риму.
Война в Бруттии (южная оконечность Италии), где Маго был сменен Ганно, продолжалась счастливо для карфагенян. Пантелия, крепко державшаяся союза с Римом, была взята голодом. Та же участь постигла и греческие города Кротон и Локры. Только вторжение в Луканию не удалось: римляне отразили нападение карфагенян и союзных с ними брут-тиев. Впрочем, и здесь Ганно, опираясь на расположение населения, так упрочил свое положение, что высадившийся у Локр Бомилькар мог идти с войском и слонами прямо к Ганнибалу.
ававаивавиаааава
Набеги Маркелла так сильно досаждали гирпинам и кав-динцам, что Ганнибал еще раз предпринял нападение на Нолу, арсенал римского претора. Часть войска он оставил в лагере, а с остальным двинулся штурмовать Нолу. Маркелл держал свое войско в готовности. Лишь только он заметил, что карфагеняне подошли к самому городу и стали строиться для нападения, он вдруг открыл ворота крепости и стремительно напал на неприятеля. Битва были жаркая, но нерешительная: буря и проливной дождь разлучили противников. На третий день она возобновилась и кончилась в пользу римлян. Римляне захватили даже несколько слонов. Впрочем, надо полагать, что Ганнибал был лишь немного ослаблен потерей при Ноле, так как он отослал назад в Бруттий прибывшего с войском Бомилькара. Здесь в течение всей зимы бывали у него частые схватки с легкой пехотой консула Гракха, последовавшего за ним и устроившего свой лагерь в Луцерии. Итак, Ганнибал теперь предоставил кампанцам защищаться собственными средствами, и они для защиты своих границ построили укрепленный лагерь напротив лагеря Фабия. Не получая достаточного подкрепления из отечества и видя неблагоприятный оборот войны, Ганнибал изобрел другие средства для ослабления и уничтожения Рима. Не мог он воскресить своих могучих ветеранов, павших на полях битв, не мог так скоро возобновлять и пополнять свои силы, как это делал Рим, не мог найти себе содействие во внешних союзниках. Было время, когда македонская фаланга поработила Азию. На Македонии Ганнибал и остановил свой взор. В то время в этой стране царствовал славолюбивый и предприимчивый Филипп V. Его давно уже тревожила мысль о преобладающем влиянии Рима, поэтому послы от Ганнибала были приняты им чрезвычайно дружелюбно. Филипп охотно согласился всеми силами содействовать карфагенскому герою с тем, чтобы последний потом помог ему в Греции и на Востоке. Послы, которые везли Ганнибалу это предложение, попали в руки римлян. Это обстоятельство замедлило почти на год заключение союза. Зато из другого места открылась возможность получить неожиданную помощь, именно из Сицилиии.
После смерти доброго Гиерона на престоле сиракузском появляется (215 г. до н. э.) внук его, Гиероним, сторонник карфагенян. Он, как видно, не унаследовал мудрости своего деда. Когда к нему явились послы от римского претора Аппия Клавдия с предложением оставить военные предприятия и не раз-
Филипп V, царь Македонии.
ssasseassssssssasa
Иберийский воин.
Ill—II вв. до н. э.
 Как частные лица, так и государства естественно прибегают к займам только в крайних случаях. Последние соблюдают при этом чрезвычайную осторожность, зная из чужого опыта, какими общественными бедствиями сопровождаются неосторожные или неуместные займы и какое напряжение сил требуется от граждан, чтобы выплатить госу-дарственньм долг с процентами и при этом не расстроить вконец свои собственные дела. История европейских государств представляет примеры чрезвычайных несчастий служит оправданием той медлительности, с которой Рим в 215 г. до н. э. решился прибегнуть к займу.
рушать благополучия подданных, благополучия, устроенного его дедом, заносчивый юноша отвечал им, что они напрасно дают советы другим, именно в такое время, когда самим нужно поправить собственные расстроенные дела. Затем он заключил с Карфагеном союз и обещал ему свое содействие на суше и на море. Гиероним, впрочем, ничего не успел предпринять против Рима, потому что сам стал жертвой восстания города, выведенного из терпения жестокостью царя. После многих политических перемен во главе сиракузского государства появляются Гиппократ и Эписид, также сторонники Карфагена. Они возобновляют с этой республикой оборонительный и наступательный союз и тем накликают бедствия на свое отечество.
Риму не понравилось известие о враждебных замыслах македонского царя. Пришлось увеличить флот до 150 судов, чтобы быть в состоянии воспрепятствовать высадке македонян в Италии, но так как казначейство опустело, то на покрытие издержек, вызванных пополнением флота, нужно было прибегнуть к помощи зажиточных граждан. Это еще не все. Незадолго до этого были получены донесения об успехах в Испании, но в то же время требовалось как можно скорее прислать войску одежду, хлеб и деньги, чтобы не потерять в Испании того, что приобретено римской кровью. Сенат очень хорошо понимал всю законность этого требования, но при истощении государственных финансов решительно недоумевал, откуда взять денег на покрытие таких безотлагательных, необходимейших издержек. Вот в это-то время в первый раз в Риме прибегли к такому средству, которое в современных нам государствах в таком большом ходу, именно решили сделать государственный заем, а под конец придумали даже выпустить нечто вроде наших кредитных бумажек. Сборщики государственных податей согласились на свой счет поставить на испанскую армию то, что ей было нужно, и получили за это квитанции (нечто вроде государственных облигаций), т. е. обеспечение в том, что они преимущественно перед всеми другими заимодавцами государства будут удовлетворены, лишь только поправятся финансы Рима. Любовь к отечеству и доверие к республике были так велики, что немедленно, по приглашению сената, составилось три общества (из 19 участников), изъявивших желание взять на себя подряд всех необходимых вещей, как для испанского войска, так и для флота. Они выговорили себе только два условия: 1) чтобы по при-
аоаооораввеввввавй
чине затраты всего их имущества на государственные потребности, республика на время освободила их от обязанностей полевой службы; 2) чтобы перевозка вещей, которые будут ими доставлены, совершена была за счет самого государства. Другие подрядчики изъявили готовность доставить необходимые средства для покрытия издержек на общественные игры, празднества и жертвоприношения.
Владельцы рабов, которых республика будучи в крайнем положении приняла в армию, отказались на все время войны от выкупной платы за них. Вдовы, холостяки, владельцы земельных угодий, каждый по своим силам, явились усердными помощниками в общественной нужде.
Лишь только испанская армия получила то, чего ей недоставало, Сципионы немедленно начали наступательное движение. Прежде всего, они поспешили на помощь городу Ил-литургу на Бетисе (Гвадалквивир), обложенному со всех сторон Гасдрубалом, Маго и Ганнибалом (сыном Бомилькара). Карфагенское войско было разбито наголову. После еще двух сражений римляне повсюду в Испании получили решительный перевес. Впрочем, война все еще не прекращалась, потому что карфагеняне постоянно пополняли свою армию воинственными иберийцами.
В Риме между тем вооружения и приготовления к предстоящим военным действиям были в полном разгаре (214 г. до и. э.). Фабий распоряжался выбором консулов. Видя, что первая центурия, которая имела всегда решительное влияние на все остальные, выбрала на эту должность людей малоспособных, Фабий отменил выбор и, указывая на опасное положение государства, а крикунам грозя карой своих ликторов, велел снова выбирать. Несчастья сделали граждан благоразумнее и сговорчивее. После долгих прений были выбраны сам Фабий и храбрый его товарищ Маркелл. Консулы назначили набор еще шести легионов. Итак, не считая испанской армии, у Рима снова огромное войско: 18 легионов двинулись в поход, флот же, доведенный до 150 галер, прикрыл берега Италии и даже стал грозить Македонии.
Узнав о чрезвычайных приготовлениях Рима, Ганнибал двинулся навстречу Маркеллу; сразились, но битва была нерешительной. Незадолго до этого проконсул Тиберий Гракх, шедший со своим войском, состоявшим из рабов и союзников, из Луцерии в Кампанию, разбил Ганно, который двинулся из Бруттия, чтобы удержать его.
 Возвышенный порыв самоотверженности, непоколебимая вера в правительство передавалась из столицы и в римский лагерь. Ни один кавалерист, ни один центурион не хотели получать своего жалованья, презрительным названием наемного раба, клеймили в войске того, кто в такое трудное для отечества время брал вознаграждение за свою службу. Счастливо государство, которое умеет воспитать в своих гражданах такие благородные побуждения! Оно не погибнет, каковы бы ни были внешние удары и потрясения. Его спасет великодушная самоотверженность народа, и оно восстанет с новой, великой силой!
иаааяикаиаикяяяяю
 О положении и значении Сиракуз в древности мы уже подробно говорили в нашей «Элладе», поэтому не станем повторять всего сказанного, а приведем лишь необходимые данные. Город расположен был на восточном скалистом склоне возвышенности, выходящей в море, и имел в окружности около 6 миль. Он имел вид неправильного треугольника, южная часть которого — Ортигия, что значит «остров»— действительно, как будто остров, вдавалась далеко в море, образуя с внешней стороны малую, а с внутренней— большую гавань. К этой части города (где расположен теперь существующий город) примыкала другая, холмистая Ахра-дина, служившая основанием треугольника и отделенная от первой части стеной. С севера Тихе с триумфальными воротами, Гексапипум; с востока Эпилола с укрепленным холмом Эвриалом и Неаполем (новым городским предместьем), составляли вторую главную часть Сиракуз. К этой части доступ также был затруднен естественными скалами и крепкими стенами. К югу от большой гавани простирались болотные низменности, в которых застаивалось течение речки Анапа.
В это время в карфагенский лагерь прибыли послы из Тарента с предложением вступить в союз с Ганнибалом. Начались переговоры об условиях. Желая ускорить дело, Ганнибал пошел к Таренту, но здесь увидел, что римский гарнизон держит крепко эллинский город в своих руках. Как ни старался Ганнибал занять этот важный пункт, но в этом году ничего не успел. А между тем римляне прекрасно воспользовались отсутствием Ганнибала в Кампании. Оба консула подошли к Казилину, который служил, так сказать, передовым укреплением Капуи, обложили его и после упорной осады взяли. Таким образом, римляне теперь грозили самой Капуе. Впрочем, успехи римлян остановились пока на Казилине, потому что Маркеллу пришло от сената приказание двинуться в Сицилию, а оставшись без него осторожный Кунктатор ограничил свою деятельность удачными набегами в самнитские горы.
Сиракузы и Македония. Дела в Сицилии приняли тревожное направление. Потребовалось присутствие таких деятельных военачальников, как Маркелл и претор Аппий Клавдий. Война начата была собственно наемными войсками Сиракуз, а не самими гражданами. Леонтинцы, возбужденные Эписидом и Гиппократом, убили римских послов. Такое жестокое нарушение народного права требовало немедленной казни. С двух сторон напали на город Маркелл и Аппий Клавдий, штурмом взяли его, разорили и устремились к Сиракузам. Кипя негодованием, Маркелл начал осаду с моря и с суши.
Маркелл направил главный удар на Ахрадину и Тихе (213 г. до н. э.) и принялся за осаду храбро, но в то же время осторожно. У него в распоряжении было 100 галер, снабженных и войском, и всеми осадными снарядами. С восемью пентерами, по две в ряд, он подошел к самим стенам города. Тут были главные осадные машины, с остальных судов стрелки и пращники перестреливались с защитниками крепости, лишь только последние показывались на ее стенах. Осажденные отвечали Маркеллу с мужеством и искусством. Их защитой руководил человек, имя которого будет вечно сиять в науке. Он своим гением и патриотизмом прославил родной городи, может быть, не допустил бы его падения, если бы не случилось низкой измены среди сиракузян. Этот великий защитник был Архимед, о заслугах которого мы также говорили уже в «Элладе». Повсюду у крепостных стен Архимед
ОООООО 480
Вазы из стекла и глины. II—1 вв. до и. э.
Коринфские вазы.
Ill — II вв. до и.
Амфора с изображением жертвоприношения.
ииииввиавииаэ
сделал такие блиндажи, под защитой которых воины могли безопасно стрелять в неприятеля. Потом он придумал метальные орудия, которыми можно было швырять в корабли огромные камни и куски металла. На стенах он выставил длинные и толстые деревянные балки с железными крючьями на конце. Посредством особенного механизма эти балки наклонялись, подхватывали крючьями неприятельские галеры и потом с высоты бросали их в море. Благодаря этим и другим различным ухищрениям Архимеда Маркелл потерял столько судов, машин и людей под стенами Сиракуз, что должен был на время отказаться от штурма. Несколько раз римляне бросались на приступ, но или крючья вдруг подхватывали их на стены и потом швыряли, или огромные закругленные камни валились с возвышенностей и прокладывали себе ужасные пути в густых рядах осаждавших, так что и тут римляне должны были потерпеть неудачу.
Маркелл был не из тех людей, которые при первом затруднении отступают от своего намерения: он придумал новые соображения, привез новые машины, чтобы еще активнее заняться осадой, но гений Архимеда не оставил защитников Сиракуз. Напрасными оказались все усилия консула. Пришлось штурм заменить блокадой и, следовательно, голодом достигнуть того, чего нельзя было достигнуть силой. Да и сама блокада не могла быть абсолютно удачной. Кажется, что у Маркелла хватило войска лишь на то, чтобы обложить Тихе и Эпиполу, следовательно, остальные части города были открыты и могли получать подкрепление и морем, и сухим путем. Зато Маркеллу удалось в одном решительном походе возвратить все те города, которые перешли на сторону карфагенян. Консул отважился даже пройти на южную оконечность острова, где высадившийся Гимилко успел уже захватить Геракл ею и Агригент, но скоро отступил, убедившись в многочисленности войска, прибывшего с Гимилко. На пути он наткнулся на 10-тысячное войско, которое под начальством Гиппократа шло из Сиракуз для соединения с карфагенянами. Маркелл разбил это войско наголову. Неприятель преследовал отряд Маркелла, расположился потом лагерем возле речки Анапа, но напасть на римлян не посмел и скоро, оставив лагерь, двинулся внутрь острова. Дело в том, что уже немало сицилийских городов выступили против Рима, а после неосторожного поступка трибуна Пина-рия в Энне (он многих граждан казнил по одному подозре-
Монета Сиракуз.
Архимед.
16 Рим, т. 1

нию в измене) поднялся на Рим чуть не весь остров. Казалось, что не только Сицилия была потеряна для Рима, но даже и римские войска, находившиеся на острове, попали в безвыходное положение. В это время вдруг на горизонте Па-нормы показался флот. Скоро можно было различить 30 пентер с римскими флагами. Итак, положение Маркелла изменилось к лучшему. Флот благополучно прибыл на рейд Панормы. С него высадился 1-й легион с союзного войска, весь отряд в отличном настроении духа и
Башни на судах. Самбука — осадное оружие, при помощи которого влезали на стены, штурмовой мост.
снабженный всем, что нужно для долгой кампании. Немедленно это подкрепление отправилось к Сиракузам. Флот следовал за ним вдоль берега. Карфагеняне узнали о прибытии римского легиона и спешили отрезать его от Маркелла, но ошиблись в рассчетах оттого, что пошли навстречу ему ближайшим путем, между тем как легион, следуя берегом, достиг Сиракуз без всяких приключений. Теперь карфагенской флотилии, стоявшей в виду этого города, не оставалось делать ничего лучшего, как поскорее бежать в море, а Маркелл получил возможность блокировать город со всех сторон и, расположившись здесь на зиму, ждать к весне успеха от блокады.
Долго медлил Филипп Македонский, наконец, и он начал военные действия. Он вторгся в Иллирию, а между прочим приготовил флотилию из 200 легких либурнских судов для перевоза десанта в Италию. Впрочем, грандиозные приготовления македонского царя окончились довольно скромно. Увидев римские пентеры в Адриатическом море, он умерил свой воинственный пыл и ограничился действиями в Иллирии, завоевал Орикум и осадил Аполлонию. Но и тут у царя был незначительный успех. Претор римский, Валерий Левин, отнял Орикум, а в Аполлонию успел впустить 2-тысячный отряд. Ночью римляне сделали такую удачную вылазку, что осаждавшие бросили свои машины и оставили город. Македонская флотилия была сожжена неприятелем, и Филипп с войском бежал в Македонию. С этих пор его действия пошли вяло, и то лишь на греческой земле, где этолийцы и их союзники поддерживали Рим.
sossoossasosssssaa
Вот каковы оказались те союзники, с помощью которых пунический герой надеялся ниспровергнуть римское могущество. Скоро он увидел, что может рассчитывать только на себя да на брата своего Гасдрубала, если последнему удастся пробиться из Испании и проложенным путем через Альпы прийти к нему на помощь. Если бы последнее исполнилось, Ганнибал мог бы еще достигнуть своей главной цели, ибо страх при упоминании его имени еще сковывал предприятия римских легионов, ни один из римских предводителей не отваживался еще в открытом поле сразиться с карфагенским героем. Братья его в Испании, несмотря, на успехи Сципионов, стояли все еще мужественно и при помощи золота могли еще долго пополнять потери в своих войсках. Одна единственная победа, один неосторожный шаг их противников — и карфагеняне пробили бы себе путь за Пиренеи, а случись им только соединиться с Ганнибалом, последний опять получил бы такую силу, которой не страшны были бы все вновь набранные неприятельские легионы и тогда — горе Риму!
Дальнейший ход войны в Италии, Испании и Сицилии. Новую кампанию открыли римляне с 23 легионами (213 г. до н. э.). Квинт Фабий (сын диктатора Фабия) двинулся в Апулию. Первый успех его состоял в том, что благодаря изменникам, прибежавшим из Арпи, он в бурную ночь овладел этим важным укрепленным городом. Другой консул, Семпроний Гракх, опустошил Луканию, третья римская армия под управлением претора Фульвия из своего лагеря на вершине Суессулы наблюдала Кампанию, не предпринимая, впрочем, ничего решительного, только опустошая пределы этой области. Зато Сципионы продолжали войну в Испании с прежним мужеством. Они вступили в переговоры с нумидийским царем Сифаксом лишь только узнали, что последний враждебно настроен к Карфагену. Послы римские приняты были Сифаксом очень дружелюбно. Царь приказал даже в своей столице Ма-сезилии подготовить несколько корпусов пехоты, но прежде чем он успел превратить дикую степную конницу в пехоту, карфагенское войско вместе с Масиниссою, предводителем других нумиднйских племен, союзников Карфагена, вторглось в земли Сифакса, и последний, застигнутый врасплох, был разбит и бежал к диким племенам, жившим далеко на западе, на месте нынешних Алжира и Марокко.
Сам Ганнибал оставался в этом году в бездействии в окрестностях Тарента, римляне на него не нападали, и потому он
 Масииисса (<ж. 240—149 гг. до н.э.)—царь Нумцдии (Северная Африка) с 201 г., объединивший восточную (где правил с 205 г.) и западную части Нумидии.
sssssssssssBasosas
имел возможность покорить большую часть незначительных городов этой области. Не менее счастлив был и Ганнон в Луканин. Римское войско, пытавшееся помешать его успехам, потерпело от него поражение.
Риму потребовались новые силы (212 г. до н. э.), и сенат с прежней неутомимой деятельностью начал изыскивать средства для увеличения римской армии. В столице и в провинции собрали не только свободно рожденных граждан, способных носить оружие, но также и вольноотпущенных выкупленных рабов и таким образом пополнили легионы. Во что бы то ни стало нужно было взять Капую и, по римскому обычаю, казнить ее преступных граждан в устрашение другим. Консулы Фульвий Флакк и Аппий Клавдий Пульхер стянули свои войска и двинулись в Кампанию. Возле Беневента Фульвий наткнулся на укрепленный лагерь Ганнона. В лагере были приготовлены обильные запасы всякого рода для жителей Капуи. Фульвий, надеясь добиться успеха внезапным нападением, бросился на карфагенский лагерь, но был встречен так мужественно, что должен был приказать отступить. Однако было уже поздно. Воины рассвирепели, как звери, отведавшие крови. Предводитель пелигнов Бибий швырнул знамя своей когорты за лагерные окопы и, обрекая себя и горстку своих воинов на смерть, если им не удастся возвратить знамя, стремительно бросился на окопы. Это отчаянное мужество передалось и их товарищам, и за короткое время римляне одолели окопы, захватили весь лагерь и разграбили его. Теперь Капуя могла быть спасена разве только с помощью самого Ганнибала. Последний в это время был именно в таком положении, что мог оказать ей помощь.
Возвратимся немного назад и посмотрим, что сделал Ганнибал до того времени, когда был разграблен лагерь Ганнона. Немало месяцев провел он в бесплодном ожидании в окрестностях прекрасного Тарента, обладание которым могло бы доставить ему много выгод. Случайное обстоятельство помогло герою больше, чем могла сделать его сила против большого города, защищенного надежным римским гарнизоном. Несколько молодых людей знатнейших тарентинских фамилий, воспитанных в либеральных идеях, вздумали избавиться от железного гнета римского правительства и, вероятно прельщенные обещаниями Ганнибала, сделали попытку бежать к нему в лагерь. Попытка не удалась. Молодые люди были схвачены и казнены публично, без всякого снис-

хождения к их молодости. Эта варварская мера вызвала всеобщее волнение эллинского населения Тарента. Нашлось там немало предприимчивых людей, которые так искусно сумели обмануть римского коменданта, что он отпускал их (под предлогом охоты в окрестностях) из города во всякое время дня и ночи. Эти охотники понемногу успели перевезти свое имущество в карфагенский лагерь, передали Ганнибалу все подробности городских укреплений и все их слабые стороны, а также объяснили, какими путями и в какое время удобнее всего можно захватить город. Наконец, когда все в глубочайшей тайпе было подготовлено к приступу, эти охотники ночью внезапно перебили часовых у всех городских ворот и отворили их неприятелю. Нечего и говорить, что случилось в Таренте, когда неожи
данно для гарнизона ворвались в него карфагеняне. Римляне были убиты, их жилища разграблены, сам комендант с частью гарнизона едва успел запереться в цитадели. Эта цитадель занимала скалистый мыс, господствовавший над портом, а с суши была укреплена стенами и защищена рвом. Ганнибал построил напротив этих стен, другие, и с их помощью пробил себе доступ в последнее убежище римлян. Гарнизон был почти уничтожен, но уже через некоторое время после этого события другое римское войско подошло к цитадели с моря, и потому римляне в ней опять могли укрепиться. Вслед за Тарентом Ганнибал взял города Мета понт и Фурии. Следовательно, вся южная оконечность Италии отошла от Рима.
Вот в какое время пришли из Кампании вестники с просьбой помочь Капуе как можно скорее. Ганнибал успел вовремя к осажденному городу. Уже осадные работы римлян подвинулись довольно далеко вперед, оба консула сосредоточили здесь свои легионы, а претор Клавдий Нерон занял высоты Суессулы. Жаль, что мы не имеем никаких верных данных о
Древняя гробница, так называемая Канохия, близ Капуи.

 Переход Капуи на сторону Ганнибала в 216 г. был тяжелым ударом по римскому престижу в Южной Италии. Этот пример, как мы видели, нашел много подражаний, поэтому обратное завоевание столицы Кампании стало важнейшей целью стратегии и политики Рима в Южной Италии. Но только в 212 г. римляне нашли д остаточно сил для того, чтобы приступить к осаде мятежного города. К этому времени, как указьвалось выше, они сосредоточили на юге весьма крупные силы — 10 легионов.
Вокруг города стало стягиваться кольцо римских войск. Тогда Ганнибал сам явился на выручку и заставил римлян сдать осаду. Однако он не мог долго оставаться в Кампании: область была совершенно опустошена, и присутствие карфагенской армии истощало и без того скудные запасы Капуи. Ганнибал снова ушел на юг.
том, что совершилось у Капуи, когда прибыл к ней с войском карфагенский герой; должно быть, сражения происходили тут частые, упорные и не в пользу римлян, потому что, как известно, оба консула отошли от осажденного города и двинулись в разные стороны. Ганнибал преследовал Аппия Клавдия, но не настиг. Зато он встретил какой-то другой римский корпус под командованием Сентония. Об этом Сентонии надо сказать несколько слов. Сильный, рослый, с атлетической фигурой, непобедимый как в борьбе один на один, так и в рукопашном бою, этот отважный человек похвалялся тем, что если б ему дали надежную дружину, то он положил бы на месте всю эту страшную для других пуническую армию. Сенат благосклонно принял вызов этого храброго гражданина и посодействовал ему в исполнении желания. Много собралось к Сентонию охотников со всех сторон, потому что слава о его силе и мужестве распространилась далеко за пределы Лация. Собралась дружина тысяч в 16. Обучившись как следовало и строю, и всем приемам с оружием, дружина эта с верой в свои силы смело двинулась навстречу Ганнибалу. Сразились. Эти воины, несмотря на свое мужество, скоро сложили головы на том поле, на котором мечтали прославить свое отечество. Вот как окончил свой путь доблестный Сентоний!
Из Кампании Ганнибал бросился в Апулию, где претор Фульвий с 18-тысячным корпусом считал себя достаточно сильным, чтобы быть готовым ко всяким случайностям. Тем же духом проникнуты были и воины его. Завидев карфагенян, они, почти не дожидаясь приказа, бросились на них — это случилось недалеко от Гердонии, — но потерпели такое жестокое поражение, что от корпуса осталось очень немного. Та же судьба постигла и проконсула Тиберия Гракха, стоявшего с войском в Лукании. Следствием поражения Гракха было то, что остатки его армии, состоявшей из рабов и союзников, совсем рассеялись. Казалось, что солнце победы еще раз засияло над своим любимцем Ганнибалом, но просияло в последний раз, или, лучше сказать, то была яркая вечерняя заря побед, за которой последовала тяжелая ночь тревог и бесплодной борьбы.
Римляне увидели, что гений Ганнибала не изменил ему, что у великого полководца не проходят безнаказанными ни их самонадеянность, ни их неосторожность, а поэтому, не ослабляя обычной энергии, они удвоили внимание к своим действиям. Опять консулы стянули к Капуе свои войска, и еще
aasgsgssassaaaeasB
вдобавок присоединили войско претора Клавдия Нерона. Осада возобновилась с еще большей активностью. Окончены были двойные окопы и при впадении реки Волтурно возведены сильные укрепления, чтобы обеспечить армии осаждающих подвоз всяких припасов морем. Все эти распоряжения были так дальновидны и целесообразны, что оба предводителя остались проконсулами и на следующий год.
Когда, таким образом, положение Капуи стало чрезвычайно опасным, снова появился Ганнибал, решив во что бы то ни стало освободить город (211 г. до н. э.). Он расположился на Тифате и при помощи искусных перебежчиков стал переговариваться с жителями Капуи, подготавливая совместное нападение на неприятеля. Но римские военачальники на этот раз проявили удивительную осторожность. Счастье, очевидно, им благоприятствовало. В одном кровопролитном сражении вблизи города, сражении, продолжавшемся целый день, римляне удержали за собой поле битвы. У Ганнибала еще оставалась надежда спасти Капую. Он решил направиться со всеми силами прямо к Риму и этим отважным движением отвлечь от осажденного города римское войско. И, действительно, потянулись все грозные полчища к северу — пехота, нумидийцы, слоны через Волтурно по наскоро набросанным плашкоутам, через населенные, богатые области, столько лет уже не видавшие неприятеля в своих окрестностях. Вот, на равнинах Лация и в Альбанских горах, показались толпы африканских наездников, — и запылали следом за ними прекрасные виллы, деревни, села. С воплями отчаяния устремилось разоренное население, ища спасения в лесах и горах и попадая в руки беспощадному врагу. Вот неприятель перешел Анио; еще некоторое временя — и только лишь три тысячи шагов отделяют его от Рима. Ганнибал со своими летучими эскадронами под стенами грозной столицы Италии. Как описать смятение города, когда граждане вдруг увидели, что буря готова разразиться над их головами, что, может быть, готов пробить последний час их свободы! Город буквально наполнился стоном старцев, жен и детей, народ в смятении столпился на улицах и площадях, благородные римлянки не покидали храмов, с горячими молитвами припадая к подножию холодных статуй, в каждом доме слышалось стенание, как будто гений смерти во всяком жилище уже заявил о своем пришествии, как будто казнь висела уже над всем городом. В это время через Капенские ворота вступил в столицу
 Римляне вторично с большой энергией начали осаду. В соседние крепости, находившиеся в их руках, было свезено огромное количество продовольствия. Вокруг Капуи возвели двойной ров и вал. Ганнибал еще раз попытался спасти обреченный город. В 211 г. он снова появился под Капуей, но теперь ситуация там была иная, чем в прошлом году. Тогда римляне еще не успели построить укрепленной линии и поэтому были вынуждены отступить. Теперь же они прочно сидели за своими окопами. Ганнибал сделал несколько попыток взять их штурмом, но безуспешно: для этого у него не было ни достаточно сил, ни осадных приспособлений. Выманить врагов в поле он также не смог.
Простояв под Капуей 5 дней, Ганнибал в первьм раз за всю войну решил пойти на Рим. По-видимому, он не столько надеялся неожиданным налетом захватить город, сколько хотел заставить осаждавшие Капую войска снять осаду.
487 ОООООО
00^^0000000000^^»
Римский трубач.
Труба.
 Капуанцы, узнав, что они окончательно покинуты Ганни-балом, сдались на милость римлян (211 г.). Мятежный город был сурово наказан: члены капуанского сената и несколько десятков знатных граждан были казнены; часть населения продали в рабство; вся земля была конфискована в пользу Рима. Оставшееся население сохранило свободу, но потеряло самоуправление. Капуя стала управляться в качестве зависимой общины римским претором.
16-тысячный корпус проконсула Флакка, пришедший из Кампании. Это обстоятельство несколько ободрило упавших духом граждан. Бросились в Капитолий поправлять его укрепления, привели городские стены в оборонительное положение, отправили из Рима конницу, чтобы хоть немного удержать неприятеля, но при всем этом общий ужас до того смутил присутствие духа граждан, что, говорят, многие, укрепляясь на крышах домов, метали оттуда копья и камни на улицу, не узнавая своих знакомых и близких.
Между тем неприятельская кавалерия перестала рыскать, под стенами Рима. Прошел первый ужас и благодаря непоколебимому мужеству сената сменился постепенно спокойствием и порядком. Вместе с тем возвратились к гражданам здравый смысл и бодрость духа. Они вспомнили, что у них есть еще храбрые легионы и что хотя страшный враг стоит у ворот Рима, но стены крепки и не все еще потеряно.
Ганнибал действительно со всем войском стоял в виду города. Фульвий Флакк и консулы выбрали такое выгодное положение, что могли прикрыть своими силами Рим. И скоро возле города закипела битва, которая, казалось, должна была решить, устоять или пасть римскому государству. Впрочем, битва эта далеко не имела тех последствий, которых можно было от нее ожидать. Ужаснейшая буря, сильный ливень, гром и молния раза два прерывали бой, ночь совсем прекратила его. Римляне заняли свои прежние места, которые занимали до битвы. Ганнибал не возобновлял ее на следующий день, напротив, он отступил за Анио и потом потянулся со всем войском дальше на юг. Вероятно, его тревожили маневры неприятеля у него в тылу или полученная им весть о том, что, несмотря на его близость к Риму, сенат распорядился отправить значительное подкрепление Сципионам в Испанию. Как бы то ни было, но Ганнибал отступил. Следом за ним двинулись и консульские войска, но дорого поплатились за свою отважность. Однажды ночью Ганнибал повернул назад и так неожиданно и стремительно ударил на римлян, что последние бросили лагерь со всем, что в нем было, и едва спаслись бегством. Об этом обстоятельстве Ливий и другие римские историки умалчивают. Отсюда Ганнибал беспрепятственно достиг Кампании. Осаду Капуи он застал почти в том же виде, как оставил, следовательно, диверсия ему не удалась. Он попытался штурмом взять осадные укрепления, но и тут не было удачи. Убедившись в бесполезности дальней-
osesaso^asoBsssssB
ших усилий, он, со стестененным сердцем, покинул город, из которого намеревался было сделать центральный опорный пункт для своих военных предприятий, и предоставил Капую собственной неизбежной судьбе, а сам пошел поспешно к югу, чтобы покорением Регия или Тарента возместить потерю Капуи.
До сих пор жители Капуи с редким мужеством выносили все ужасы осадного положения и даже не раз делали счастливые вылазки; теперь же, потеряв всякую надежду на помощь Ганнибала, они вместе с тем впали в совершенное уныние. Напрасно некоторые из граждан убеждали своих соотечественников не терять мужества и
общими силами напасть на неприятеля — уныние распространялось в Капуе все больше, решено было (в 211 г.) сдаться. Человек 20 сенаторов великолепнейшим пиром отпраздновали последний день своей свободы и в конце пира выпили отраву. На следующий день Фульвий Флакк во главе всей армии вступил вратами Юпитера в столицу Кампании.
Улицы и до сих пор шумный городской форум вдруг опустели; над городом простерлась страшная тишина, ужас сковал жителей, предчувствовавших свою жестокую судьбу. И предчувствия их оправдались слишком скоро.
Прежде всего отобрано было у жителей оружие, потом сенаторы, дворяне, предводители войска в оковах отправлены в Теан и Калес, — и начались казни. Проконсул Аппий Клавдий требовал, чтобы суд над жителями был предоставлен римскому народу, подобного же содержания был и указ, полученный из сената, но Флакк, не прочитав указа, воссел на судейском стуле и велел ликторам исполнить свое дело. Кровь потекла ручьем, зажиточные граждане проданы в рабство или переселены в латинские города, оставлены в Капуе только ремесленники да мелкий люд. Город со всей принадлежавшей ему землей объявлен собственностью республики. Та же судьба постигла и города Ателлу и Калацию, которые должны были сдаться вслед за падением Капуи.
Фульвий Флакк в Калесе произносит смертный приговор жителям Капуи.
sassasssssssssssas
 Падение Капуи, происшедшее в том же году, что и взятие Сиракуз, произвело огромное впечатление в Италии и содействовало там значительному отрезвлению умов: союзники Ганнибала начали колебаться и подумывать об обратном переходе на сторону Рима. Это облегчило римлянам подчинение ряда городов в Южной Италии.
Перенесемся теперь в Сицилию. Зиму 213—212 гг. храбрый Маркелл простоял перед Сиракузами. Большая часть острова перешла между тем на сторону карфагенян. Проконсул, впрочем, не унывал. Случай помог ему. Воспользовавшись каким-то празднеством в Сиракузах, он, подметив заранее слабую сторону крепости, штурмом захватил Тихе, Эпиполу и Неаполь. Только Ахрадина и Назос, восточные части города, отделенные особыми стенами, еще держались, защищаемые храбрым Эписидом, который собрал к себе многочисленных наемников и отчаянных беглецов из других городов Сицилии.
Маркелл, не останавливаясь на первом успехе, деятельно повел осаду Ахрадины, но, одолеваемый помощью Архимеда, не мог достигнуть ничего решительного. Вскоре положение Маркелла сделалось еще затруднительнее: Бомилькар, обманув бдительность римской эскадры, съездил в Африку и возвратился оттуда в Сиракузы с сотней пентер и с богатым запасом хлеба и оружия. В то же время по суше подошли Гимилко с карфагенским корпусом, а Гиппократ с ополчением сицилийцев. Для открыток! битвы у Маркелла недоставало войска, и потому он заперся в своих укреплениях, удачно отбивая неприятеля. Последний расположился в низменностях Анапа, решив погубить Маркелла голодом. Так прошло время до поздней осени, зимой неприятель надеялся вынудить легионы к сдаче. Но обстоятельства распорядились иначе. Над обеими враждовавшими армиями разразился бич гораздо ужаснее, чем копья и мечи, именно злокачественные лихорадки, поднявшиеся с болот и не щадившие ни друзей, ни недругов. Римляне страдали меньше, потому, что занимали более возвышенные места; союзники же, неприятели гибли тысячами. Гимилко и Гиппократ также стали жертвами эпидемии. Кто еще уцелел от бича, спешил спастись бегством внутрь острова или на корабли. Карфагенский флот также ушел, но вскоре появился опять в большой гавани и занял свое прежнее невыгодное для римлян положение. Эписид также соединился с ним, ожидая морской битвы, но лишь только Бомилькар завидел римские пентеры, приближавшиеся в грозном порядке, исчезло его мужество, и он на всех парусах полетел и Африку.
С жителями Ахрадины и Назоса Маркелл начал переговоры и получил от них уверения в том, что город готов отворить ему ворота, если только он обещает снисхождение к
ssesaMessaBSSSSsB
гражданам. Видя из этого уверения слабость Сиракуз и успев привлечь на свою сторону часть наемного войска в город, Маркелл назначил общий штурм с суши и с моря (212 г. н. э.). Следствием штурма было то, что сначала пал Назос, а потом и Ахрадина. В На-зосе найдены богатые царские сокровища. Сначала победители вели себя в Сиракузах довольно чинно: строгий приказ Маркелла, умевшего розгами и секирой поддерживать суровую дисциплину в войске, не допустил бесчинства, но когда были открыты общественные кассы, которые так кстати годились для истощенного римского казначейства, когда увидели на
Смерть Архимеда.
каждом шагу прекрасные произведения искусства, которые так удобно теперь было отправить в Рим, тогда Маркелл дал своим воинам полную свободу грабить. И как будто спущенные с цепей дикие звери, рассыпались кровожадные воины по дворцам и жилищам зажиточных граждан. Меч римский в тот день насытился кровью беззащитных жертв, алчные руки устали грабить и терзать. Не было пощады ни возрасту, ни полу. В ту минуту, как раздирающий стон раздавался по всему городу, один из воинов врывается в скромное жилище какого-то гражданина. Почтенный старик, погруженный в глубокую думу, чертит на пыльном полу непонятные воину фигуры. Быстрое движение дверной занавески заставляет старика на минуту оторваться от своего занятия. Обращаясь к вбежавшему воину, он произносит: «Друг! Осторожнее: не испорть мои чертежи!» и в то же время делает движение рукой, как бы желая защитить свои чертежи. Удар меча служит ответом старцу, и без крика, без стона падает безжизненное тело того человека, который один до сих пор своим гением помогал родному городу бороться с римской силой, ибо этот простой гражданин, так беспощадно пораженный рукой невежды, был не кто иной, как Архимед.
Погруженный в свои глубокомысленные соображения и вычисления, он не слыхал шум, стоны и все те ужасы, кото-
 К тому, что сказано об Архимеде ранее, добавим следующее. Этот знаменитъй ученье родился в 287 г. до н. э. молодость провел в египетской Александрии, слушая Евклида, и уже там проявил свои возвышенный, изобретательный ум, с помощью которого он впоследствии сделал важные открытия в области науки. Еще до трехлетней знаменитой обороны Сиракуз Архимед прославился тем, что нашел средство осушить египетские болота и укрепить несокрушимыми плотинами земли, прилежащие к Нилу. Архимед значительно подвинул вперед как теоретическую, так и практическую части науки. Теория обязана ему многими прекрасными сочинениями, практика обязана изобретением сложных блоков (система простых блоков, служащая для подъема больших тяжестей, а в хирургии для различных приемов при лечении переломов и вывихов); бесконечного винта (употребляемого тогда, когда приходится поднимать ог-ромые тяжести на значительную высоту или когда требуется движение очень медленное, но в то же время чрезвычайно равномерное, как, например, в часах); водяного винта (Архимедова винта), служившего для поливки полей в Египте.
рые уже разразились над его отчизной. Как дитя на лоне матери, так мирно пребывал старик в том узком, но счастливом круге душевного спокойствия и торжественного строя мыслей, который наука создает лишь своим избранным любимцам, но и здесь настигли его людские страсти. Мир потерял в нем человека, который своими трудами обеспечил своему имени в науке навеки почетное место. Сам суровый Маркелл выразил сожаление, узнав о печальном конце Архимеда, и позаботился о том, чтобы его похоронили с честью и чтобы не были оставлены его домашние без помощи.
Граждане Сиракуз, только под влиянием наемного войска восставшие против Рима, надеялись теперь на пощаду, но сенат не внял их просьбам: город потерял свои прежние права, граждане были причислены к податному состоянию.
После блестящей победы Маркелл прошел весь остров, огнем и мечом карая бывших союзников Рима. Карфагеняне и сицилийское ополчение уже не смели показаться в поле, а заперлись в Агригенте. Тревожно глядели Ганнон и Эписид на свое будущее, зная, что Маркелл ударит на них всеми силами, лишь только закончит порабощение восставших городов. Самого Ганнибала беспокоили вести из Сицилии, ибо он предвидел, что с окончанием дел на острове римские легионы поспешат в Южную Италию, поэтому Ганнибал придумывал средство поддержать упавший дух своих союзников в Агригенте. Он послал в Сицилию одного из своих храбрых сподвижников, ливийца Мутина. Приняв командование над кавалерией, этот опытный полководец, воспитанный в школе Ганнибала, тотчас начал свои опустошительные разъезды по всем направлениям. Лишь только он замечал где-либо небольшие отряды римлян, как тут же появлялся со своими нумидийцами и не давал врагам покоя ни днем, ни ночью: то отрезал обозы, то застигал врасплох когорты на походе, то тревожил по ночам лагеря, то с быстротой нежданного урагана устремлялся из ущелий и засад на довольно значительные отряды римлян, разбивал их, гнал, утомлял до последней возможности. Все сообщения между римскими лагерями и городами были в опасности, ни ночью, ни днем нельзя было рассчитывать, что не встретишься с неутомимым партизаном, к которому, где бы он ни был, слетались по первому зову страшные нумидийцы. Ободрились карфагеняне в Агригенте, покинули наконец городские стены и расположились лагерем у речки Гимеры.
ssssassssassssssso
Теперь, думал Маркелл, настало благоприятное время, чтобы окончательно уничтожить неприятеля, и также двинулся с легионами к Гимере. Но он еще не успел окончить строительство лагерных окопов, как вдруг налетел Мутин,
срезал передовые цепи, уничтожил часть отрядов, высланных для прикрытия работ, остальных опрокинул к главным силам, и скрылся, расстроив все приготовления Маркелла. Но зависть к славе отважного партизана забралась в сердце
 Известно выражение Архимеда, показывающее, какое большое значение придавал он рьмагу: «Дайте мне
точку опоры, и я переверну мир».
Ганнона. Пользуясь его отсутствием, он также вздумал сорвать с римлян несколько лавров, вступил с римлянами в битву, но потерпел такое ужасное поражение, что едва с остатками войска успел спастись в Агригенте. После этой победы (последней в Сицилии) Маркелл отправился в Рим к выборам. Преемники Маркелла осадили Агригент, но Мутин с прежней неутомимостью беспокоил римлян и в лагере, и в поле и провожал осажденным запасы и оружие (из-за немногочис-
Руины Сиракуз.
ленности войска римляне не могли полностью обложить город). Так в течение всего лета 210 г. война тянулась неудачно для римлян, но и карфагеняне ничего не выиграли. Низкое чувство зависти продолжало точить сердце Ганнона. Он сначала просто мешал Мутину в его действиях, а на-
конец совсем отнял у него командование и передал его своему сыну. Конечно, передавая другому лицу начальство над дикими сынами степей, он не мог передать ему тех свойств, которыми Мутин умел привязать к себе своих всадников, которые готовы были во всякое время положить за него свою голову. Неразумная мера Ганнона имела для него же самого ужасные последствия. Возмущенные его несправедливостью к их любимому предводителю нумидийцы оставили город, отворив прежде его ворота римлянам. «Легионы ринулись в Агригент; население, застигнутое врасплох, конеч-
но, не долго могло сопротивляться; сами предводители с небольшим количеством войска едва спаслись бегством. Так уничтожен был последний оплот карфагенского могущества в Сицилии (210 г. до н. э.). Меч римский положил конец дальнейшим волнениям на острове. Обезоруженное насе-
аошвоэвеваворвв»
 После падения Сиракуз задача покорения остальной Сицилии не представляла большого труда. В 210 г. из-за измены пап Агригент, после чего остатки карфагенян очистили остров.
В ходе войны восстановление римского господства в Сицилии имело очень большое значение. В план Ганнибала как одна из его составных частей входило создание вокруг Рима враждебного кольца
ление Сицилии снова должно было приняться за плуг и заступ, чтобы в поте лица добывать хлеб для себя и извлекать из благородной земли сокровища в угоду своим властителям, римлянам.
Война с Филиппом Македонским представила римлянам несравненно меньше затруднений, нежели война в Сицилии. Правда, в Греции было немало патриотов, которые, видя грозное, беспрестанно увеличивавшееся могущество Рима, готовы были всеми силами поддержать македонского царя, но последний не был способен воспользоваться этим одушевлением, и ничего не умел сделать для греческой свободы. Римский флот не давал ему покоя в его собственных владениях, а это-лийцы во имя римского союза опустошали земли своих собратьев эллинов. С переменным счастьем и с ничтожными успехами война с Македонией тянулась до 205 года до н. э. и наконец завершилась миром, который не был выгоден ни для одной из воевавших сторон. Да Рим пока и не искал приобретений в Греции: все свои силы он сосредоточил против Карфагена. Покончив с этим врагом, он надеялся не только уничтожить македонскую фалангу, но и поработить наследие великого Александра.
Между тем война в Испании продолжалась с прежним ожесточением. Гасдрубал и Магон, сыновья Гамилькара, и другой Гасдрубал, сын Гисгона, всеми силами старались одолеть Сципионов, чтобы прорваться за Пиренеи и подать руку помощи тому герою, который так доблестно отстаивал славу Карфагена. Но Сципионы зорко глядели за Пиренеями и из Таракко, своей приморской крепости, совершали опустошительные набеги даже на самые южные владения карфагенян в Испании, именно на нынешние Андалусию и Гранаду. Они (как мы имели уже случай упомянуть выше) разбили неприятеля в нескольких значительных сражениях, например, при Иллитурге (на Верхнем Гвадалквивире), при Мунде (в Гранаде) и других местах (214 г. до н. э.); восстановили Сагунт и привлекли на свою сторону немало местных племен.
Из Карфагена присланы были значительные суммы денег (212 г. до н. э.), и карфагеняне в Испании могли снова пополнить свои армии наемниками. Сципионы решились стеснить неприятеля с обеих сторон. Для этого прежде — первый пример в римском войска — консулы навербовали тысяч 20 наемников из иберийцев для пополнения своих ле-
494

гионов и потом вместе двинулись против Гасдрубала (Барки), который занимал прелестные долины Верхнего Бетиса (Гвадалквивир). Вида, что осторожный карфагенянин не хочет покидать своего удобного, неприступного для неприятелей, положения, Публий Сципион с большей частью легионов устремился на войска Маго-на и другого Гасдрубала (Гисгона). Последнего поддерживал воинственный Масинисса, царь нуми-дийский. Лишь только показались римляне, Масинисса со своими
Руины храма Кастора и Поллюкса в Агригенте.
летучими отрядами распорядился так искусно, что тревожил римлян и в лагере, и в походе, не давая им покоя ни днем, ни ночью. Положение Сципиона сделалось опаснее, чем он ожидал, особенно, когда пришли слухи, что какой-то местный предводитель по имени Индибил поднялся в тылу у римлян с подвластными ему племенами и спешит к югу, чтобы завершить истребление римских армий. Не теряя времени, Сципион с большей частью войска ночью устремился навстречу этому иберийскому предводителю, надеясь разбить его нестройные толпы, и потом свободнее действовать с главным неприятелем. Недолго ожидал он встречи. Иберийцы не могли устоять перед натиском легионов, но в то время, как они стали отступать, прискакал Масинисса со своими нумидийцами и так удачно напал на римлян, что не дал им одержать победу. Несколько часов продолжалась битва, вдруг показались полки Гасдрубала и Магона. Это неожиданное обстоятельство дало совершенно другой оборот сражению. Окруженные легионы с отчаянным мужеством отбивались от превосходящего числом неприятеля. Все усилия карфагенян разбить эти железные груди оставались бесплодными до тех пор, пока воодушевлял их своим примером сражавшийся сам в первых рядах полководец, но когда он пал, пораженнный копьем, ослабел дух римлян, расстроились когорты, не выдержали и побежали. Поражение их было полное и ужасное, лишь немногим удалось спастись от преследования нумидийцев и скрыться в лагере.
Средства для укрепления лагеря — частокол и рогульки.
янаизйвиайИавнйевн
 Невзирая на то обстоятельство, что вкупе вес походной выкладки легионера достигал 30—35 кг, на марше римляне передвигались чрезвычайно быстро, и легион являлся в высшей степени мобильным соединением. Правда, какая бы то ни было формализованная организация передвижения отсутствовала, что зачастую приводило к потере бдительности при разведке и обеспечении безопасности на марше. Однако этот недостаток был исправлен во время второй Пунической войны после нескольких дорого обошедшихся уроков, преподанных Г аннибалом.
 К числу других принципиальных недостатков римской военной организации этого периода относилась неразработанная тактика ведения осад — в этом отношении они далеко отставали от македонцев, и их осады обычно представляли собой затяжные операции на истощение. Опять-таки уроки второй Пунической войны привели к заметным усовершенствованиям.
Отсюда победные войска немедленно устремились к Бе-тису, где другая римская армия не упускала из вида Гасдрубала Барку. Впрочем, и здесь уже перевес, казалось, готов был перейти на сторону карфагенян, потому что Гасдрубал то переговорами, то богатыми подарками успел отвлечь из римского войска большую часть тех наемников, о которых мы упомянули выше. Это несчастное обстоятельство так ослабило римское войско, что Сципион Гней решил поспешно отступить. Настигнутый нумидийцами, он с трудом, и беспрестанно отбиваясь, дошел до какой-то каменистой возвышенности. Местность состояла из голых скал, не из чего было построить окопы и поставить лагерь. Кое-как оградились телегами и ящиками, но при первом штурме соединенных неприятельских сил разлетелись все эти ничтожные укрепления, а с ними погибли легионы и храбрый их предводитель.
Из остатков разбитой римской армии уцелело немного воинов; их собрал один из мужественных когортных командиров Луций Марций, провел лесными тропинками к Эбро и, перейдя благополучно через эту реку, остановился лагерем. Здесь присоединился к нему легат Т. Фонтей, которому посчастливилось собрать жалкие обломки армии Публия Сципиона. Кажется, карфагенские полководцы решительно не умели извлечь всех выгод из своих побед. Они стали действовать совсем не с той энергией, какую показывали до сих пор. Быть может, они были отвлечены от главного дела усмирением отошедших от карфагенян местных племен и покорением городов или ссорились между собой вместо того, чтобы действовать единодушно. Как бы то ни было, но дело в том, что лишь незначительная часть карфагенского войска, и то поздно, двинулась к Эбро. Это войско переправилось через реку, но Марций в быстром искусном нападении разбил его и прогнал снова за Эбро. Вскоре после того, как взята была Капуя, в Испанию прибыл с сильным войском Клавдий Нерон (211 г.). Он восстановил на полуострове значение римского оружия и так стеснил в горах у Бетиса Гасдрубала, что последнему нельзя уже было и думать о походе в Италию. Впрочем, местное население все еще было расположено к карфагенянам: жесткий, суровый Нерон не был способен привлечь его на сторону Рима.
Публий Корнелий Сципион Африканский (Старший)
Победы и поражения в Испании. Из всех римских полководцев ни один еще до сих пор не совместил в себе двойного дара — уничтожить на полуострове карфагенское владычество и в то же время собрать снова под римские знамена легкоизменчивых римских союзников. Сенат собрал граждан и предложил им избрать проконсула. Задумчиво сошлись центурии, не зная положительно, кто из их среды был бы способен исполнить такую великую миссию. В минуту недоумения сограждан взошел на трибуну соискателей Публий Корнелий Сципион, сын Публия Сципиона, погибшего в Италии. Никто не ожидал видеть его на трибуне, но юный и прекрасный, с воинственной осанкой, исполненной доверия к своим силам, он предстал перед народом как посланник богов. В народе давно уже ходили слухи о его божественном происхождении. Часто видели, как он по утрам выходил из храма капитолийского, где любил проводить по нескольку часов в молитвах и размышлениях. Всякий слышал о его доблестных делах в Тицинской битве, где 17-летний юноша так мужественно спас своего отца; всякий также слышал о том геройском духе, с каким он ободрил воинов после несчастного поражения при Каннах. Теперь центурии вспомнили все уже оказанные им заслуги, и прельщенные блестящими надеждами, которые подавал юноша, граждане огромным большинством выбрали Сципиона в проконсулы. Когда миновал порыв увлечений, возникли некоторые соображения против выбора; так некоторые утверждали, что выбор сделан слишком поспешно; что 24-летний юноша едва ли способен, по молодости своей, занять такой важный пост; что, наконец, имя Сципиона — неблагополучное имя. Но сам этот 24-летний юноша твердо верил в свое великое призвание, предвидел свою светлую путеводную звезду как всякий человек, которого природа с избытком наделяет телесными и умственными совершенствами. Он слышал в душе своей божественный голос, взывавший к нему: «Смело ступай на поприще жизни, мужественно веди борьбу — и я приведу тебя к возвышенной цели, увенчаю тебя неувядаемой славой!» Вот во что юноша верил, а не в те пустые толки о его божественном происхождении, которые
 Однако самым трудным было положение на испанском фронте. После гибели Сципионов в 211 г. римляне едва держались к северу от Ибера. В Испании нужно было принимать экстренные меры, если Рим не хотел испытать нового вторжения в Италию. Осенью 211 г. сенат послал в Испанию претора Гая Клавдия Нерона, командовавшего перед этим во время осады Капуи. Ему дали два легиона. Но этой меры показалось недостаточно: испанский фронт приобретал первостепенное значение, и было решено направить туда человека, которого общественное мнение считало единственной надеждой Рима. Это был молодой Сципион.
авааяяааэнавввввяа
Серебряный диск, так называемый щит Сципиона, сюжет из «Илиады».
доходили до него из толпы народной и которые он намеренно поддерживал, желая привлечь к себе уважение и доверие этой толпы. Впрочем, Сципион и не мог верить никаким подобным вздорам, потому что он образованием стоял гораздо выше своих соотечественников-современников. К римской доблести он присоединял знания эллинов и не чужд был изящного. Потому-то в нем мы видим римскую доблесть, римскую настойчивость характера, но с тем вместе ум, возвышенный знаниями, и сердце, облагороженное изящными искусствами, доступное всему доброму, прекрасному. Не удивительно, что он умел привязывать к себе людей.
10 тысячами пехоты и 1000 человек кавалерии
Публий Корнелий Сципион отправился в 211 г. в Испанию. Он сосредоточил силы вТаракко, надежном укрепленном месте. И в римлянах, и в союзных ополчениях он возбудил дух
Сципион Африканский.
мужества и приготовил их идти смело навстречу всем случайностям. Зиму он использовал на то, чтобы добиться преданности со стороны предводителей местных племен, дружественных Риму. К весне он подготовил грозные силы и в 210 г. приступил к действиям в то время, когда три предводителя неприятельских сил, разъединенные мелкой враждой, стояли в бесплодном ожидании в Южной Испании. Другу своему Лелию — ему одному — открыл Сципион свой план: иметь дело не с неприятельскими армиями, а с Новым Карфагеном; не искать побед на поле битвы, а взять этот город, средоточие карфагенского могущества на полуострове, город, считавшийся неприступным. В душе друга этот смелый план нашел полное сочувствие. «Лелий радовался при мысли о том, какой славой прогремит в народах имя Сципиона, когда последнему удастся сделать то, что всякому другому показалось бы невозможным.
Новый Карфаген, гордое создание Гасдрубала, не веря своей близкой участи, красовался между тем на равнине и гляделся в лазурные воды прекрасной бухты Средиземномо-
рья, которая расстиласьу ног с юга и запада, омывая его крепкие стены. С западной же стороны обширные топи служили
лучше стен надежной защитой городу в случае нападения. Во время прилива топи эти скрывались под водой. Следовательно, нападение на город удобно было только с северной стороны, но и здесь отважно глядели в лицо врагу обширные крепостные стены и бойницы. Полные веры в свою силу и безопасность, покоились Новый Карфаген и храбрый комендант его, Магон. Торговля и ремесла, несмотря на войну, не прерывали своего обычного живого хода; корабли приходили и уходили; граж
Осадные орудия.
дане и войско невозмутимо наслаждались богатством, которым снабжала их счастливая торговля. Вдруг пронеслась по городу весть, что в море виден римский флот, а следом за ней другая весть, что римские знамена, множество пехоты и конницы, появились на окрестных высотах. Полагая, что это какие-нибудь ничтожные шайки партизан, Магон вышел из города с небольшим отрядом своего гарнизона проучить самонадеянных смельчаков. Наткнувшись на легкие отряды римской пехоты, он действительно расстроил их неожиданностью на
падения и прогнал назад, но здесь его встретили грозные легионы. Закипел жаркий бой, и он был не под силу Магон. В свою очередь, он, разбитый наголову, бросился бежать и едва с остатками войска успел спастись в городе. В Новом Карфагене все пришло в страшное движение. Прежде чем город приготовился как следует к защите, появились с севера легионы, а с востока и юга флот, — и все это готовое к решительному штурму. И штурм начался. Со всех сторон раздались убийственный крик и стук мечей, полетели тучи стрел и камней, и полезли римляне на стены. К несчастью, лестницы не везде достигали до гребня стен, в других местах обламывались подмножеством воинов, которые, обгоняя дру г друга, стремились вскочить на укрепления. Магон не терял времени. Граждане и гарнизон заполнили собой укрепления, к стенам придвинули метательные машины, и тысячи смертей полетели в густые толпы штурмовавших. Сам Магон руководил всей обороной, каждого ободрял словом и делом. Три сильных воина не покидали коменданта и защищали его медными щита-
иаиэвавиаввэияэв
 Публию Корнелию Сципиону шел тогда 25-й год. Он приобрел широкую популярность еще в 218 г., когда 17-летним юношей спас своего отца при Тицине. Эту популярность он увеличил благодаря качествам своего характера. Необычайно приветливый в обращении, он привлекал к себе все сердца. В нем еще сохранялась староримская религиозность с налетом некоего мистицизма: он верил в сновидения и пророчества, много времени проводил в храмах и был глубоко убежден в своем избранничестве. Его считали любимцем богов, которому все удается. Вместе с тем Сципион был блестяще одаренным и широко образованным человеком. Его глубокая вера в себя и свою судьбу не мешала ему быть расчетливым и осторожным полководцем, который тщательно обдумывал все свои планы и взвешивал каждый свой шаг.
ми от множества копий, летевших из-за стен. Больших потерь стоила римлянам их отважная попытка, но штурм не удался, пришлось отступить.
В то время, как город радовался удаче, подошли другие римские когорты с длинными и прочными лестницами. Снова завязалась ужасная битва вдоль стен, снова подошли пен-теры, нападая повсюду, где только позволяла малейшая возможность. Между тем сам Сципион, отобрав человек 500 отчаяннейших воинов, бросился к западной части крепости. В эту минуту был отлив. Как будто по волшебству показалось морское дно. И, обратившись к изумленным воинам, Сципион произнес: «Друзья! Видите чудо Нептуна? Боги предают нам враждебный город. За мною, вперед! С нами владыка морей и все водные силы!» (Конечно, Сципион имел возможность заранее собрать сведения об этом болоте у местных рыбаков.) С полным доверием к божественному покровительству, воины со штурмовыми лестницами бросились вслед за своим отважным предводителем. Тина и грязь не ужасают их. Быстро преодолевают они естественные препятствия — и вот наконец перед ними возвышенности, ведущие к крепости. В этом месте города, именно вследствие естественной защиты, и стены были ниже, чем в других местах, и гарнизон забыли выставить. Горсть храбрецов беспрепятственно перелезает в городи рассыпается по извилистым улицам Нового Карфагена. О нечаянности нападения жители узнали только тогда, когда с тыла почувствовали копья и когда в разбитые крепостные ворота ринулись густыми толпами римские легионы. Но было уже поздно думать о защите. 1раждане скрылись в своих жилищах, преследуемые повсюду мечами победителей. Войско под предводительством Магон заперлось в городской цитадели. И здесь оно недолго могло держаться перед натиском римлян. Город был взят, укрепления заняты победителями, и цитадель должна была отворить ворота. Не перечесть всей добычи, которая досталась римлянам в Новом Карфагене (210 г. до н. э.). Не считая того, что награбили себе воины, победители нашли множество золотых и серебряных сосудов, захватили всю неприятельскую военную кассу, около 6 талантов, богатые запасы съестных продуктов и 300 купеческих кораблей.
Сципион обошелся очень милостиво с завоеванным городом. Он объявил, что граждане могут спокойно оставаться в своих жилищах и продолжать заниматься своими делами. До
sssseessssssssess
300 испанцев было захвачено в городе. Всех их Сципион обласкал и всех отпустил на свободу. В числе пленных привели к нему одну испанку знатного происхождения и необычайной красоты. Узнав, что она невеста одного иберийского князя, он ее отпустил без выкупа и даже велел дать ей обычный свадебный подарок.
Ласковостью и бескорыстием Сципион скоро расположил к себе местное испанское население. Это не единственная черта, достойная внимания в полководце того времени. Несмотря на юность, он не потерял головы от блеска своей победы и не предался чувственным наслаждениям, напротив, больше чем когда-либо он занялся тем, чтобы из первых своих успехов извлечь возможную пользу для славы своего отечества.
Отправив своего друга Лелия с пятнадцатью карфагенскими герузиатами (сенаторами) и пленным Магоном Рим, Сципион пробыл все лето в Новом Карфагене, стараясь привлечь местное население к союзу с Римом. Осенью он с легионами возвратился в Таракко. Все это время три карфагенские полководца в Испании оставались в бездействии. Прежние их разногласия еще не прекратились, и они пропустили дорогое время, не соединив своих армий. Лишь только весеннее солнце растопило снега, покрывавшие верхушки гор, Сципион с легионами появился (209 г.) в долине верхнего течения Бетиса и занял окрестные высоты. Возле Бекулы, недалеко от лесистых районов Кастульских (ныне Кастилии) расположен был лагерь Гасдрубала Барки. Местность, занятая карфагенянами, шла несколькими уступами, самые верхние из которых упирались в горы. Не обращая внимания на естественные выгоды, которые предоставляла эта местность неприятелю, Сципион смело атаковал врага. Первую терассу заняли без больших жертв. Ко второй доступ был труднее: надо было одолеть довольно значительные скалистые преграды. Сципион послал Лелия обойти неприятеля с правого фланга, сам же обошел с левого. Таким образом, кар-, фагеняне были неожиданно охвачены с трех сторон. Защищаться было трудно. Искусно прикрыв свои передовые укрепления, Гасдрубал под прикрытием леса отступил в горы и, выслав обозы, слонов и кавалерию вперед, двинулся, не останавливаясь, к северу. Кажется, Гасдрубал затем только и сосредоточился у Бекулы, чтобы привлечь сюда Сципиона, отвлечь его битвой, а самому выиграть возможность устре-
 Трудная операция была тщательно подготовлена и блестяще выполнена. Город лежал в заливе на высоком полуострове, соединенном с материком только узким перешейком. Ранней весной 209 г. Сципион неожиданно явился туда с армией и флотом, которым командовал его друг Гай Лелий. Флот закрыл вход в бухту, а сухопутные войска расположились лагерем на перешейке. Сципион на сходке объявил солдатам, что сам Нептун явился ему во сне и поведал, как взять город.
 Взятие Нового Карфагена произвело ошеломляющее впечатление в Испании и вызвало взрыв энтузиазма в Риме. В руки Сципиона попали большие склады продовольствия и военного снаряжения, а также несколько сот заложников от испанских племен. Сципион обошелся с ними чрезвычайно приветливо, обещав отпустить их по домам, если их соплеменники согласятся перейти на сторону Рима. Этой политикой он создал среди неустойчивых испанцев резкий перелом настроения в пользу римлян.
миться к северу, к Пиренеям. Он успел в своем намерении. Расчет его был верен. Не в Испании, а в Италии, где все еще держался великий боец за славу Карфагена, должна была решиться борьба двух великих республик. В Италию влекли Гасдрубала и повеление карфагенской герузии, и собственное сердце. Теперь обстоятельства позволили наконец ему исполнить свое давнее намерение. Неожиданный оборот дела произвел такое благоприятное впечатление на карфагенских полководцев в Испании, что исчезли разногласия, так долго мешавшие им действовать общими силами. По своему обширному пространству Испания была как нельзя лучше приспособлена для продолжения упорной оборонительной войны с Римом. Поэтому другой Гасдрубал (сын Гисгона) пошел с войском в Лузитанию (ныне Португалию), Масинисса со своими нумидийскими наездниками рассыпался по полуострову, чтобы беспокоить партизанскими набегами своих врагов, а Гасдрубал Барка подошел к Восточным Пиренеям, готовясь в путь на Италию.
Гасдрубал Барка. Сципион все еще оставался у Бетиса, пожиная плоды своей сомнительной победы. Он покорил в окрестности несколько городов и надеялся скоро покорить всю провинцию, где недавно владычествовали карфагеняне. Когда он получил сведения о том, что Гасдрубал, так счастливо ускользнувший от него, уже почти достиг Пиренеев и набрал себе опять сильную армию из местных жителей, то он понял намерения противника, но было уже поздно помешать ему. Впрочем, должно быть, опасаясь за целость своих северных владений, он немедленно возвратился в Тарак-ко. И здесь предстояло ему немало занятий, ибо война с мелкими испанскими племенами все еще продолжалась. Вероятно, это обстоятельство было отчасти причиной того, что, несмотря на напоминания сената, Сципион не был в состоянии воспрепятствовать делу Гасдрубала. Последний благополучно перешел Пиренеи и по пути, проложенному Ганнибалом, уже достиг устьев Родана. Кельты повсюду встречали его дружелюбно, зная, что карфагеняне идут помогать их итальянским собратьям освободиться от железного ига Рима. Имя Ганнибала было еще свежо в воспоминаниях этих воинственных горцев, оно осталось навеки в безыскусных песнях, сложенных кельтами про великого героя и его подвиги, поэтому и брат героя повсюду встречал радушие и помощь, а многие из отважных юношей, покидая
sssbsssssbbbssss®
свои горы и семейства, опоясывали свои длинные мечи и шли вслед за Гасдрубалом.
Возвратимся и мы теперь в Италию и посмотрим, что происходило там на поприще войны, великие подвиги которой воспевались эллинами в священных рощах Олимпии и кельтами в пустынных местностях Родана.
После падения Сиракуз и Капуи сильно пошатнулось могущество Ганнибала. В руках у него оставались теперь только самые южные части итальянского полуострова, именно Бруттий, город и область Тарента, города Локвы, Метапонт и некоторые другие. Правда, у него еще оставалось несколько преданных крепостей в Апулии и Самнии, но защиту их он должен был предоставить жителям, ибо гарнизоны понадобились ему самому. Впрочем, отважные походы Ганнибала в разные части Южной Италии все еще держали Римскую республику в постоянном напряжении и страхе.
Сенат с прежней неутомимой деятельностью и самоотверженностью распоряжался всеми предприятиями, руководил войной вблизи и в отдаленнейших пределах, куда только проникло римское оружие, создавал силы и средства и не терял мужества ни при каких суровых потрясениях государства. От него исходили мысли, все обнимавшие, всем управляющие и благотворным потоком разливавшиеся по исполинскому государственному телу, давая всем действиям его смысл и жизнь. Мы сейчас произнесли слово «самоотверженность» и теперь подтвердим, что это качество вполне заслуженно принадлежит римскому сенату, ибо не пышными фразами, а своими поступками заявляло высшее государственное учреждение Древнего Рима. Мы видели, как почтенные члены этого благородного учреждения мужественно сражались и умирали на полях битв, как великодушно терпели разорение своих полей во время нашествия карфагенян на Лаций, как бескорыстно несли тяжкие труды государственного правления. Когда после взятия Капуи потребовалось пополнить римский флот, набрать матросов, снабдить корабли оружием и припасами, а государственная казна была пуста, пришлось снова воззвать к народу за пожертвованиями. Народ зароптал, твердя, что сенат, допустив разорение союзников, конечно, доведет и римских граждан до нищеты. Тогда что сделали сенаторы? Они добровольно внесли на общественное дело золото, серебро, медь, все, что имели, оставив на семейство только по 1 фунту серебряных да по 5 тысяч мед-
айшпййашайййвйи
Морская битва.
ных ассов. Смолк ропот народа, и каждый гражданин, воодушевленный таким благородным примером, поспешил по мере сил своих содействовать отечеству в труде.
В 210 г. были приготовлены новые подкрепления для римского флота. Квинктий, храбрый и опытный моряк, с 20 галерами вышел из Сицилии к Таренту, чтобы оказать помощь слабому римскому гарнизону, который до сих пор еще держался в та ре нт и некой цитадели, но доведен был уже до крайности. Он привел с собой несколько судов, нагруженных съестными припасами. К несчастью, у Тарен-та он встретился с не менее сильной греческой эскадрой. Сражение было чрезвычайно несчастливым
для римлян, хотя и обещало вначале успех. Пораженный смертельным ударом, Квинктий пал, и с ним пало мужество римлян. Почти все римские галеры были потоплены или взяты с боя.
Несмотря на потери в морской битве, римляне все ближе и ближе подходили к Таренту по суше и уже готовили этому городу участь, какую испытали города Кампании. В этом году консулами были Валерий Левин, тот самый, который раньше действовал против Филиппа Македонского, и Маркелл. Маркеллу вышло было прежде назначение в Сицилию, но депутаты сицилийского населения слезно просили сенат избавить их от правления этого сурового, непреклонного человека. Маркелл, узнав об этом, добровольно отказался от Сицилии и охотно принял назначение действовать против Ганнибала в Италии. Тогда депутаты явились к Маркеллу молить его о том, чтобы он не отомстил им впоследствии за их просьбу в сенат, и радостно возвратились домой, когда консул дал им благосклонный ответ. Так высоко уже в это время стоят в глазах подвластных Риму народов римские сановники. Маркелл отправился в Апулию, изменой взял Салапию и отсюда проник в Самний. Проконсул Гней Фульвий Центумал осадил очень важный по своему
йвнваийнвиивй
положению город Гердонию. Ввиду этих решительных действий римлян Ганнибал покинул горы Лукании и Бруттия, без обозов и лагерных принадлежностей, поспешно устремился на север и прежде, чем римское войско узнало о его маневре, он уже стоял перед лагерем проконсула, готовый к битве. Проконсул сделал ту же ошибку, какую два года назад сделал претор. Он имел неосторож-
Машины для метания стрел.
ность принять битву и подвергся той же участи, какая постигла два года назад претора. Карфагенская кавалерия обошла римлян с флангов и с тыла. Проконсул пал в битве, почти вся армия его была уничтожена или рассеяна, лагерь взят и разграблен.
Маркелл не потерял мужества при вести о поражении Центумала и по следам Ганнибала бросился в Луканию. При Нумистро он дал карфагенскому герою жестокую битву. Упорно сражались с обеих сторон. Ночь разлучила разъяренных воинов. Никто не смог одержать победу, однако Ганнибал отступил, не дожидаясь утра. Маркелл преследовал его дальше, в Апулии. Весь следующий год прошел в частых, упорных битвах между этими полководцами (209 г.). Только в конце этого года Ганнибал недалеко от города Кав-лонии решительно поразил Маркелла. Однако дела Ганнибала шли все хуже. Пока он сражался с Маркеллом, Фабий Кунктатор, в это время еще раз принявший в свои престарелые руки консульский жезл, осадил Тарент. Осада была
организована по всем правилам тогдашнего военного искусства, но штурмы не удавались. Говорят, что эта осада тянулась несколько лет. Случай помог римлянам. Какой-то бруттий, один из начальников гарнизона, подкупленный римлянами, во время штурма Тарента, отворил им крепость. Так пал этот знаменитый город. Он был, конечно, разграблен, но благодаря тому, что попал в руки не Маркеллу, а Фабию, потерпел несравненно меньше, чем Сиракузы. Граждане были оставлены в покое, храмы и художественные произведения велено было не разорять и не уничтожать. Взятие Тарента было последним подвигом восьмидесятилетнего Фабия.
505 OSSSSB-
asaassBsaooaoasB»
Военная хитрость Ганнибала при Кассалине.
Между тем Маркелл, хотя ему было уже в это время (208 г.) около 60 лет, с юношеским жаром преследовал ту мысль, которая увлекала его вледза Ганнибалом. Выбранный снова в консулы, он стремился опять сразиться с африканским героем, надеясь окончательным его поражением сорвать с его головы венец блистательных прежних побед. Соединившись с другим консулом, Криспином, он приблизился к Венузии, где располагались
лагерем главные силы Ганнибала. Оба консула решили принудить Ганнибала к общей битве. Консулы надеялись на многочисленность и сильный дух своих армий. Лесистые возвышенности разделяли оба враждебные лагеря. Консулы с небольшим прикрытием из конницы отправились в лес
рассмотреть хорошенько местность, где они предполагали дать генеральное сражение. Вдруг в лесной лощине налетают на них со всех сторон нумидийские наездники. Ввиду неизбежной жестокой опасности кМаркеллу возвращаются его юношеская силы и ловкость. Вперед стремится он в неравную битву, глаза сверкают огнем, меч блещет в могучей руке и сечет беспощадно, но вдруг — пораженный насмерть копьем, герой падает с коня, и с ним погибают блистательные надежды. Неумолимая судьба отказала ему в последних лаврах, она приберегла их для юной головы.
Ганнибал двинулся немедленно к высотам. Тело знамени-
того римского вождя он велел похоронить с честью, но лагеря римского он уже не застал: римляне быстро отступили. Ганнибал не мог преследовать неприятеля, потому что Л окры, осажденные в это время и с моря, и с суши, требовали спешной помощи. И Ганнибал явился к этому городу так внезапно, что осаждающие бросили свои машины и бежали на корабли.
Марк Ливий Салинатор и Гай Клавдий Нерон. Из того, что мы рассказали, видно, с каким мужеством и счастьем великий карфагенский вождь противостоял могуществу Рима и как он своим искусством заменял недостаток материальных сил. Правда, он изредка получал подкрепление из Карфагена, доказательством этого служат слоны и нуми-дийская конница, которые появляются и в последних его
ossssssssaessssass
битвах, но главные средства, как войском, так деньгами и припасами, он умел извлечь для себя из покоренной страны. Он все еще надеялся настойчивостью и мужеством истощить силы римской республики, и надежды его не были безосновательными. Республика действительно была близка к полному разорению. Давно уже истощились ее финансы, а между тем необходимо было содержать от 21 до 23 легионов под ружьем, в разных местах вовлеченных в войну. Если прибавить сюда флот, то без всякого преувеличения оказывается, что Рим должен был содержать 200-тысячную армию. Поля римские были заброшены или обрабатывались только старцами, женами и детьми. Подати вносились неисправно, и как же могло быть иначе? Граждане повсеместно и громко стали жаловаться на невыносимые тяготы войны. Уже 12 латинских городов открыто объявили, что они не в состоянии больше доставить ни войска, ни денег; в Этрурии, особенно в Ареции, требования сената вызвали подобное же сопротивление со стороны населения. План Ганнибала, состоявший в том, чтобы отторгнуть от Рима союзников, кажется, начинал осуществляться. И среди этих затруднений вдруг пришли вести, что Гасдрубал с 60-тысячным корпусом, к которому присоединились еще лигурийцы и галлы, уже перешел Альпы и идет подать руку помощи своему брату.
Ввиду этой новой ужасной опасности, грозившей уничтожением римского государства, сенат собрал последние силы республики (207 г. до н. э.). Два человека, на которых сенат возложил всю надежду, Ливий Салинатор и Гай Клавдий Нерон были избраны в консульское звание. Салинатор прославился искусством своим в Иллирийскую войну, но, вследствие какого-то важного личного оскорбления, жил до сих пор в крайнем удалении от общественных дел; Клавдий Нерон уже известен нам своими подвигами в Капе и впослед-ствиии — в Испании. Каждому из консулов сенат мог дать только по два легиона, но зато добавил потом победоносные дружины Сципиона, пришедшие из Испании, и сицилийских союзников и кроме того дал полномочия по собственному усмотрению распоряжаться, в случае крайности, всеми остальными 11 легионами, расположенными в разных местах Италии. Немедленно выступили консулы в поход: Клавдий против старого врага в Южную Италию, а Ливий — на север, против Гасдрубала.
 В Риме известие о переходе Пиренеев Гасдрубалом было получено осенью 208 г. и вызвало сильнейшую тревогу. Консулами на 207 г. были выбраны испытанные полководцы Клавдий Нерон и Марк Ливий Салинатор. Последний был известен как способный командир еще со времен второй иллирийской войны. Общее количество легионов было доведено до 23, из них 15 — только в Италии (7 — в Южной и 8 — в Северной).
SBSSBBSSsSSSSSBISSB
 Когда Гасдрубал покидал Испанию, у него было около 20 тыс. человек. Перезимовав в Южной Галлии, он ранней весной 207 г. перешел через Альпы, вероятно, в том же месте, что и Ганнибал. Галлы долины По дали ему подкрепления, благодаря которым его армия выросла до 30 тыс. Конечно, это было слишком мало по сравнению с большими силами, собранными римлянами в Северной Италии. Но Гасдрубал и не собирался там воевать: его план состоял в том, чтобы прорваться на юг и соединиться с братом.
Клавдий застал в Южной Италии войну в полном разгаре и имел частую возможность сражаться с Ганнибалом то в Лукании, то в Апулии. Битвы эти не имели, впрочем, никаких решительных последствий. Ганнибал утомлял своего противника искусными стратегическими маневрами и все как будто медлил с решительными действиями, ожидая вестей об успехах брата на севере. До тех пор он не хотел покинуть страну, доставлявшую ему главные средства для продолжения войны. В полном неведении о брате он стоял лагерем при Канузии против неприятельской армии.
Сведения, которые консул Клавдий получил от захваченных в плен послов Гасдрубала, показали ему, что обстоятельства таковы, что неминуемо и скоро должны были решиться или полное торжество Рима, или окончательная его гибель. Клавдий решил под собственную ответственность совершить отважное дело. Он сообщил сенату, чтобы последний держал наготове ополчение на случай вторжения в Лаций Гасдрубала, а что сам он намерен, оставив свое войско в лагере, выйти, незаметно для Ганнибала, с отборными дружинами на помощь Ливию. Не ожидая ответа сената, Клавдий исполнил все, как сказал; оставил в лагере ясные распоряжения на случай каких бы то ни было обстоятельств и, ускользнув от наблюдения Ганнибала, поспешил в Северную Италию с самыми надежными из своих сподвижников: 6 тысячами пехоты и 1000 конницы.
Битва при Метавре. Никто, даже легаты и трибуны, составлявшие часть консульского военного совета, не знали о намерении Клавдия и не понимали его похода в Луканию. Только тогда, когда его отряд был уже на равнинах Апулии, консул сообщил воинам цель движения и сумел вдохнуть в них такое мужество, что они ни разу не зароптали на утомительные, усиленные переходы днем и ночью. Кавалерия шла впереди, чтобы предупреждать о приближении консульского отряда и готовить все что нужно было для отдыха воинов. На пути присоединились к консулу небольшие дружины союзников и охотников, по деревням и в городах приветствовали Клавдия, как предвестника победы. В то время, как римский сенат недоумевал, что выйдет из отважного предприятия Клавдия, который осмелился — небывалый доселе пример! — действовать без распоряжения сената, сам Клавдий достиг уже области сенонов. Недалеко от местечка Сены он нашел обе неприятельские армии, стоявшие друг против друга ла-
ssSBssSHSSHSSseea
герями: с одной стороны, Гасдрубал со всеми своими силами, с другой — соединенные легионы претора Порция и консула Ливия. Клавдий вступил в лагерь ночью, Гасдрубал его не заметил. В ту же ночь был собран военный совет. Клавдий настаивал на том, чтобы непременно как можно скорее дать Гасдрубалу бой, и убеждал товарищей, что малейшее замедление может грозить Риму неминуемой гибелью. Его пламенная речь увлекла совет. К утру легионы оставили лагерь и вышли в поле в полном боевом порядке. То же сделали и карфагеняне. Гасдрубал поехал по рядам своей армии, внимательно осматривая количество и расположение неприятельских сил. Многое в римском войске показалось не таким, каким он до сих пор его видел, не ускользнуло от его зоркого взгляда и то, что войска как будто прибавилось. Он с несколькими всадниками подъехал ближе к римским рядам как бы для начала сражения со стрелками, и тут мог ясно различить другие щиты, знамена и конницу, которой он до сих пор у римлян не замечал в таком количестве. Немедленно он отдал приказ, и вся армия его возвратилась в лагерь под защиту надежных окопов и укреплений. Лазутчики, подосланные Гасдру-балом, узнали, что ночью в лагере претора трубили только один раз, а в лагере консула два раза. Ясно, что в последнем соединились оба консула и обе их армии. Это известие как громом поразило карфагенского предводителя. Не зная ничего о Ганнибале, он оставался в страшном недоумении о его участи, ибо что утешительного мог Гасдрубал видеть в прибытии второй консульской армии, которая, как ему было известно, действовала против его брата в Южной Италии? Полагая, что войско Ганнибала совершенно уничтожено, Гасдрубал не решился рисковать своей армией. Он составил другой план: удалиться за речку Метавр, внутрь страны дружественных ему кельтов и так вести с римлянами оборонительную войну, пока не придет из Карфагена подкрепление или он не получит о Ганнибале успокоительные вести. В ту же ночь Гасдрубал начал отступление. Оно проходило не без беспорядка по причине разнородности войска. Ночь прошла, а Гасдрубал не успел в удобном месте переправиться через Метавр. Он двинулся дальше, надеясь, что чем ближе к источникам этой реки, тем больше будет вероятности перейти поток. Он ошибся. С каждым шагом вперед местность становилась труднее, берега скалистее. Войско изнемогало от усталости. Союзные галлы, не заботясь о последствиях, оста-
 Ганнибал из своей зимней стоянки в Бруттии весной 207 г. перешел в Центральную Апулию, где и стал ждать известий от Гасдруба-ла. Последний из долины По передвинулся на Галльское поле, где его сторожили войска консула Марка Ливия. Клавдий Нерон стоял в Апулии против Ганнибала. Гасдрубал послал шестерых гонцов к брату с известием о своем прибытии. Он писал, что предполагает встретиться с ним в Умбрии. Послы Гасдрубала попали в руки римлян, и его письма были доставлены Нерону. Консул принял смелое решение. Ночью в полной тайне он покинул лагерь с отборной частью армии, поручив одному из своих помощников (легатов) оставаться в лагере и сторожить Ганнибала с другой частью войска. Сам же с величайшей быстротой пошел на север и соединился с Ливием. Теперь объединенные римские войска достигли 40 тыс. человек.
 С кельтами связано распространение созданной ими так называемой латинской культуры. Название происходит от залива Ла-Тен на Невштальском озере в Швейцарии, где было обнаружено укрепление и большое количество характерного для этой культуры кельтского оружия.
Латенская культура: украшения.
ловились на отдых. В таком затруднительном положении было карфагенское войско, когда вдруг показалась вблизи римская конница под командованием Клавдия Нерона. Еще через некоторое время претор присоединился к нему с легкой пехотой. Клавдий, не теряя времени, стал готовиться к сражению. Теперь Гасдрубалу нельзя уже было думать об отступлении. Он двинул навстречу неприятелю часть своего войска, а сам с главными силами засел на соседних возвышенностях, надеясь успеть построить крепкий лагерь. Но и этого он не успел сделать, ибо скоро вслед за легкой пехотой подошли и легионы в полной готовности к бою. Теперь оставалось только мечом пробить себе выход из трудного положения.
Осторожно построил Гасдрубал (207 г.) свои утомленные войска к битве. Сам он с лучшими испанскими дружинами занял правое крыло; в центре поставил лигурийцев, а впереди их слонов; кельты поместились на труднодоступных высотах, откуда, несмотря на усталость и неохоту, они могли легко отбить атаку неприятеля.
Сражение началось на правом карфагенском крыле, но скоро стало общим. Гасдрубал стремительно ударил по римским легионам, составлявшим под командованием Ливия римское левое крыло. Гасдрубал надеялся разбить легионы, потом смять неприятельский центр и наконец для завершения разгрома устремить с высот своих кельтов. Появляясь повсюду, где только грозила опасность, Гасдрубал воодушевлял своих воинов и словом, и примером; они, впрочем, и сами видели, что нужно или победить, или погибнуть: отступать было некуда. И воины дрались с отчаянным мужеством: испанцы стремились, как бурные волны, лигурийцы стояли, как каменные громады, несмотря на то, что слоны, испуганные криками и трубами, израненные и разъяренные, метались во все стороны, что многих из них лигурийцы должны были убить сами. Несколько раз Гасдрубал врывался в густые колонны легионов. Клавдий Нерон, атаковавший высоты, занятые кельтами, должен был отступить без успеха на свое прежнее место. Казалось, будто победа льстит карфагенянам, но вдруг ход битвы изменяется. Клавдий с отборнейшими дружинами покидает свое место, проходит позади всего римского войска и внезапно устремляется с фланга на правое карфагенское крыло, ничуть в этом месте не прикрытое. Этот удар решает исход битвы. Сбит порядок карфагенских полков. Гасдрубал летает по рядам, как будто не замечая во-
жтеоо 5ю-----------
sesssssssessrasB
круг себя тучи копий и стрел, но все усилия его напрасны: дальше и дальше врезываются в неприятеля римские легионы, и нет сил устоять от всесокрушающего римского меча. Потеряв всякую надежду на успех и не желая видеть свой позор, Гасдрубал устремляется навстречу смерти в середину победоносных когорт и находит ее. Со смертью предводителя теряется в карфагенском войске последний порядок. Бегут сначала испанцы, за ними лигурийцы; наконец, увлекаемые паническим страхом, и кельты бросают свои возвышенности. Все смешалось, все думает об одном — о спасении, и все гибнет под мечом победителей!
Метаврская битва решила исход всей войны. Через две недели после своей тайной экскурсии Клавдий Нерон уже опять был в лагере, стоявшем против Ганнибала. Клавдий показал здесь жестокость своего нрава, он велел бросить к неприятельским аванпостам голову Гасдрубала, а через пленных послал в карфагенский лагерь подробности метаврского дела. Так разлетелись прахом последние надежды Ганнибала. Теперь он стал ясно предвидеть свою неминуемую судьбу в Италии. Бросив все укрепленные места и города в Таренти-не и Лукании, он удалился в Бруттий. Из того, что он здесь еще четыре года успешно отбивался от врагов и держал их в страхе, очевидны, во-первых, гениальные способности его как полководца, а во-вторых, истощение сил римского союза, несмотря на счастливый поворот событий. Жестоко поплатились те 12 латинских городов, которые отказали Риму в помощи, но этот пример не помешал бывшим его союзникам несколько лет отбиваться от него в Этрурии и в землях галлов и лигурийцев. После окончательного отступления Ганнибала Рим ограничил свою сухопутную действующую армию 16-ю легионами.
Консулы Ливий и Клавдий получили в Риме блистательный триумф. Впрочем, как представители гордой аристократии, они не пользовались в народе такой любовью и уважением, как Публий Сципион, успехи которого в Испании все больше и больше привязывали к нему сердца граждан. В народе твердили: «Не кто другой, как возлюбленный богами, дарованный нам Сципион, вконец ниспровергнет грозную силу Ганнибала и из губительной войны извлечет славу для нашего отечества». Конечно, смелые и успешные походы испанского героя не могли не возбудить в Риме восторга, но, сообразив все обстоятельства дела, едва ли любой из этих
 Битва на Метавре фактически решила судьбу италийской кампании, и недаром известие о ней вызвало безумный восторг в Риме. Ганнибал прекрасно понимал, что значит для него гибель Гасдрубала: теперь всякая надежда получить серьезную помощь из Испании была потеряна. Ганнибал отступил в Бруттий, где и был зажат в кольце римских легионов, все более и более теряя свободу широкого маневрирования.
Латенская культура: орудия.
 Весной 204 г. Сципион из Лилибея отплыл в Африку, имея флот из 50 крупных боевых судов и армию в 25 тыс. человек. Высадка беспрепятственно произошла около Утики. Римляне расположили свои лагерь в непосредственной близости от города.
походов сравнится с отважно задуманным и великолепно исполненным ударом Клавдия Нерона!
Публий Корнелий Сципион Старший в Африке. Ход войны заставляет нас снова заглянуть в Испанию, где по-прежнему от победы к победе ведет Сципиона его путеводная звезда. После того, как отряд, посланный им под руководством легата Силана, разбил ополчение, собранное карфагенянами из наемников кельтов и иберийцев, Сципион двинулся против Гасдрубала, сына Гисгона. При его приближении неприятель отступил без сражения. Впрочем, это не значит, что карфагеняне совершенно ослабели в Испании, напротив, набрав новую наемную армию и обучив ее как следует, они в количестве 40 тысяч опять явились у Бекулы, чтобы в открытой битве еще раз попытаться осилить римлян. Сципион не заставил себя ждать. В удачной засаде разбив отряд Маси-ниссы он со всем войском (в 206 г.) появился в Бекуле и поставил лагерь недалеко от неприятеля. Каждый день пошли стычки и легкие схватки. Карфагеняне выдвигали испанцев на флангах, ливийцев в центре, римляне также выходили из лагеря: легионы в центре, конница на флангах. Но все это были дела ничтожные, римляне даже не удалялись от своих лагерных окопов. Вдруг однажды на заре Сципион устремляется на неприятеля так неожиданно и решительно, что прежде, чем карфагеняне смогли развернуть все свои силы, победа была уже на его стороне. Ливийская конница с самого начала сражения была обречена на бездействие: так удачно Сципион придумал дать своей армии при нападении серпообразную форму. Разбитое неприятельское войско от неутомимого преследования римлянами рассеялось почти полностью. Маго бежал в Гадес, последний опорный пункт карфагенского могущества в Испании. Гасдрубал бросился к морю, захватил первые корабли, какие попались, и со своими приближенными уплыл в Африку.
Покончив с неприятелем в Испании, Сципион взглянул на Ливию. Там, а не в Испании, видел он возможность славным образом окончить утомительную войну. Он уже успел расположить Масиниссу в свою пользу; слышал, что и Си-факс, предводитель масесилиан, также одного из воинственных африканских племен, присоединится к нему, чтобы идти вместе на Карфаген. Доверяясь своему счастью, Сципион с двумя пентерами поплыл к карфагенским берегам, чтобы лично условиться в Сифаксом. И счастье не обмануло его.
Попутный ветер ни разу’не изменил Сципиону, а Гасдрубал, стоявший с пятью триерами у берегов Африки, не заметил римских судов. Он встретил римского героя при дворе Си-факса и здесь вдоволь мог налюбоваться его мужественной красой, насладиться его приветливой речью. После заключения союза с Сифаксом Сципион тем же путем, благополучно, несмотря на свирепую бурю, возвратился в Новый Карфаген.
Мрачные тучи скопились над карфагенским государством. Это видели не только Гасдрубал, но и сам близорукий карфагенский сенат. Гасдрубал истинно любил свое отечество и потому не мог оставаться равнодушным зрителем его бедствий. Он стал искать средства, чтобы предотвратить беду, готовую разразиться над Карфагеном. С давних пор он пользовался дружбой Сифакса, не прерывал ее и теперь, несмотря на союз царя со Сципионом. Вскоре между Сифаксом и Ма-синиссой вспыхнула война. Гасдрубал и советом, и делом усердно помогал первому. Масинисса, разгромленный, изгнанный со своей земли, должен был искать спасения в горах и пустынях. Сифакс завладел всей Нумидией. Обстоятельства еще больше скрепили дружбу нумидийского царя с Гасдрубалом. Очарованный красотой и редкими душевными качествами благородной Софонисбы, дочери Гасдрубала, Сифакс женился на ней и, к счастью своему и Карфагена, постепенно и незаметно подчинялся влиянию прекрасной во всех отношениях, великодушной карфагенянки. Софонисба умела воспитать в душе нумидийского варвара возвышенные побуждения и заставила его видеть в Карфагене как бы собственное отечество. Таким образом, Гасдрубал приобрел для своей родины крепкую руку. Как прежде за Рим, так теперь за столицу Африки Сифакс готов был поднять все свое царство и не пожалеть собственной крови.
Между тем Сципион завоевал Гадес, откуда Магон отплыл в Италию. Таким образом, владычество карфагенян в Испании рушилось окончательно. С бесчисленной добычей и трофеями Сципион оставил полуостров, и, встречаемый повсюду в Италии с любовью и удивлением, торжественно вступил в столицу. Когда Сципион пожелал остаться консулом на следующий срок, он был утвержден в этом звании почти единогласно. Но он встретил в сенате решительное сопротивление, когда потребовал назначения в Африку. Старый Фабий первый возвысил голос против такого незаконного требова-
 Сифакс и Масинисса являлись соперниками не только в борьбе за власть в Нумидии, но и в любви к красавице Софонисбе, дочери Гасдрубала, сына Гисгона. Гасдрубал, чтобы привлечь Сифакса на карфагенскую сторону, выдал за него Со-фонисбу, которая раньше была обручена с Масинис-сой.
17 Рим, т. 1
00^0000000^00000®
ния. Когда же консул объявил, что он намерен передать свое требование на рассмотрение народному собранию, то сенат, опасаясь, чтобы не вышло раздора между гражданами в такое трудное для государства время, придумал среднюю меру (205 г. до н. э.). Консулу назначено было отправиться в Сицилию, но в то же время дано право перенести войну в Африку, если он найдет это нужным. Нового набора не объявляли. Кажется даже, что со стороны сената выражено было некоторое стремление не очень содействовать молодому герою, который так твердо был уверен в поддержке народа. Не обращая внимания на подозрительность своих недоброжелателей и на недостойные опасения некоторых из сенаторов, Сципион деятельно занялся приготовлениями к походу. Союзники — те самые этруски, которые недавно пытались было отойти от Рима — волей-неволей доставили деньги и людей. Немало охотников присоединилось к войску Сципиона, основой которого послужили остатки тех славных дружин, которым не раз приходилось сражаться с Ганнибалом. По спискам армия Сципиона включала в себя только два легиона, на самом же деле гораздо больше. Не менее деятельно готовил Сципион флот, строя новые корабли или готовя к войне прежние.
Так как армия, с которой Сципион намеревался превратить Карфаген в прах, была немногочисленна, то он старался количество заменить искусством, опытностью во всем, что касалось военного дела, и духом мужества и веры в свои силы. Все виды военного учения не прерывались ни на один день. Зато в промежутках между этими упражнениями Сципион ободрял воинов отдыхом и праздниками и в это время смотрел сквозь пальцы на шалости, которые воины позволяли себе по городам и селам. Войско ценило эти льготы тем больше, что вообще консул всегда отличался беспристрастием, но, где требовалось, был взыскателен и строг. 205-й годи часть следующего прошли в приготовлениях к военным действиям. Наконец Сципион был возведен в звание проконсула на правах главнокомандующего сухопутными и морскими силами. В это время Рим занимало еще одно важное дело, от которого, по мнению народа, мог зависеть благополучный исход Пунической войны, ибо так гласили об этом сивиллины книги. Это дело состояло в перенесении в Рим из Фригии священного идайского камня, под видом которого народное верование обоготворяло матерь божеств. Благодаря друже-
0000^0 514------
ственному расположению пергамского царя Аттала совершилось и это великое дело: камень перевезен был в Рим и положен в главном храме, на первом месте между прочими святынями.
Обеспечив себе наконец расположение богов, войско выступило в поход. Еще до этого Гай Лелий совершил удачную экспедицию в Ливию и навел страха на Карфаген. Геру-зия проснулась, приняла меры, чтобы навербовать наемников в Ливии и Испании, побудить македонского царя Филиппа к возобновлению войны и послала к Магону войско и корабли, настаивая на энергичном продолжении войны в Лигурии и Галлии. Но римский союз в это время уже везде стоял наготове. Два сильные отряда, высланные против Магона, заставили последнего после нескольких незначительных стычек принять в земле инсубров решительное сражение. Ма-гон проиграл битву и, сам тяжело раненный, поспешно отступил к берегам Лигурии, где стоял его флот.
Не опасаясь за участь военных действий в Италии, Сципион приказал (204 г. до н. э.) войску и флоту готовиться к отплытию в Африку. Торжественно происходило это отплытие в лилибейской гавани. Сорок пентер и 400 транспортных судов приняли на себя армию, которую поэтому можно считать никак не менее тысяч сорока. На берегу выстроились легионы, которые оставались в Сицилии. Набережные усеяны были народом как из Лилибея, так и пришедшими из соседних городов посмотреть на юного римского героя и на отплытие величественного ополчения. Восходящее солнце озарило живописную картину последних приготовлений к отъезду. Стоя на корме своей пентеры, главнокомандующий принес жертву богам и в безмолвной молитве воздел руки к небу. После краткого обращения к войску проконсул подал знак: подняли якоря, легкий попутный ветер наполнил паруса, и медленно, плавно покинул флот лилибейскую гавань. Вскоре он вышел в открытое море, и берега благословенного острова слились неясными очертаниями в лазурной дали. После полудня ветер стих и сменился таким густым туманом, а ночь была так темна, что корабли шли с величайшей осторожностью, боясь столкнуться. Утром на короткое время ветер рассеял туман: можно было разглядеть мыс Меркурия, но вскоре опять повторилось вчерашнее, и так прошел весь день и вся ночь. Только на следующий день показались берега Ливии, и вскоре запестрели зелеными нивами, чистеньки-
Масинисса.
ssssaassBBSsssssas
Ящичный ворон.
ми виллами и деревнями. Высадка благополучно была сделана у мыса Прекрасного, и тотчас же построен для армии крепкий лагерь.
Ужас охватил жителей столицы, когда вдруг отовсюду нахлынуло сельское население, стараясь укрыться за стенами Карфагена от меча и разорения. Непостижимо, до какой степени Карфаген мало готов был встретиться с врагом! Ничтожные отряды конницы составляли в эту минуту все средства защиты республики. Нечего и говорить,
что эти отряды повсюду должны были бежать перед неприя-
телем, оставляя, следовательно, страну открытой для набегов и опустошений. Масинисса со своей дружиной присоединился к римлянам. Сципион немедленно приступил к Утике и, благодаря запасу осадных снарядов, обложил ее с суши. Впрочем, укрепления Утики были надежны, граждане решили стоять до последнего, — и устояли. В течение 40 дней Сципион истощил все свое уменье и ничего не успел сделать
с крепостью.
В это время Гасдрубал (сын Гисгона) успел собрать до 30 тысяч наемников и двинулся к Карфагену. К нему присоединился с 50 тысячами нумидийцев Сифакс. Последний поднялся со своими силами на защиту отчизны благородной Со-фонисбы. Перед такими значительными силами Сципион отступил и для защиты легионов и флота построил у моря сильные укрепления. Наступила зима, т. е. время частых проливных дождей и бурь. Прекратились военные действия. Итак, на первых порах Сципион сделал гораздо меньше, чем ожидал. Римский герой прижат был к самому морю. Лагери ливийский и нумидийский грозили продержать его самого в осаде неопределенное время. В этом трудном положении он не обнаружил ни той предприимчивости, ни того военного искусства, с помощью которых Ганнибал в начале своей итальянской кампании так мужественно отразил римлян и рядом блистательных победна многие годы навел грозу на своих противников. Можно даже думать, что Сципион усомнился в счастливом исходе своего великолепного предприятия, ибо он охотно поддался желанию окончить войну миром и не
sassssesesssssseas
раз с этой целью отправлял послов к Гасдрубалу и Сифаксу. Но обстоятельства помогли счастливому герою.
В числе этих послов были опытные воины: они, исполняя свое дело, имели в то же время возможность разведать средства неприятеля. Узнав от них, что нумидийцы расположены в шалашах, построенных наскоро из тростника, а карфагеняне в деревянных бараках, и что ни в том, ни в другом лагере нет никаких важных оборонительных укреплений, Сципион решил напасть на них внезапно. Прекратив мирные переговоры, он оставил отряд под Утикой, чтобы по-прежнему привлекать сюда внимание неприятеля, а сам с большей частью войска, в глухую и темную ночь (203 г. до н. э.) бросился на лагерь противника. Лелий и Масинисса первые напали на лагерь нумидийцев. Лагерь спал мертвым сном. Когда вскочили воины, уже повсюду пылало пламя, охватившее их шалаши, и свирепствовало с такой жестокостью, как будто хотело уничтожить все окрестности. Из карфагенского лагеря люди опрометью бросились на помощь к союзникам. Не зная еще хорошо, откуда разразилось это ужасное бедствие, воины спешили взять с собой только то, что нужно на пожаре, но забывали об оружии, забывали даже о безопасности собственного лагеря. Встреченные римскими легионами, они поняли, в чем дело, но уже было поздно защищаться. Кто не погиб от меча, тот не ушел от огня, который вскоре перешел на карфагенские бараки. Занялась заря, и при ее неясном мерцании открылась страшная картина разрушения. Все пространство между обоими лагерями было завалено трупами, тысячи обожженных, обезображенных жертв валялись поддымившимися остатками лагерей. Остальные воины рассеялись в бегстве.
Гасдрубал и Сифакс со своими приближенными успели спастись, первый в Карфаген, последний в Цирту, свою столицу. Слезы и мольбы Софонисбы еще больше добавили горя несчастному царю, но великодушная женщина не предалась отчаянию, напротив, ее пламенное слово, вызванное любовью к отчизне, сменило первое горе и поддержало мужество Сифакса. Из отдаленных своих владений царь призвал новые дружины и соединившись с Гасдрубалом, который к остаткам своей армии успел еще навербовать в Испании тысяч восемь наемников, решил еще раз испытать военное счастье. Недолго он ждал этого испытания. Сципион, во второй раз оставив неудачную осаду Утики, встретил союзников не-
Карфагенский воин.
Бронзовая статуэтка.
ssaa«sass»sBBsaa
Софонисба.
далеко от этого города. Битва не была упорной, но имела важные последствия. Наемные кельты и иберийцы не уступили ни шага земли и легли на том месте, где сражались; остальное войско союзников разбежалось. Бежали и оба предводителя, преследуемые конницей Лелия и Масиниссы. Сципион опять принялся за Утику и еще осадил Тунес, т. е. почти приблизился к воротам Карфагена. Вследствие поражения Сифакса вся Масесилия снова вернулась к своему прежнему владельцу, т. е.
Масиниссе. На самой границе этой области Сифакс сделал еще попытку склонить победу на свою сторону. С сильным отрядом конницы он напал на конницу Масиниссы. Он, вероятно, и успел бы, если б Масиниссу не поддержали римские легионы. Победоносные до сих пор эскадроны Сифакса, встреченные камнями и копьями, бросились назад. Си-
факс привел их в порядок и с мужеством отчаяния снова устремился в битву, но вдруг конь, пораженный копьем, падает под ним и прижимает всадника. Сифакс был обезоружен и захвачен в плен. Войско его расстроилось и бежало в беспорядке. Не давая ему отдыха, Масинисса преследовал разбитое войско до самой Цирты. Страх в этом городе был
так велик, что город не смог защищаться и отворил ворота победителю. В царском жилище предстала Масиниссе Софонисба, юная, прекрасная, как божественное видение, и припала к ногам победителя, умоляя не предавать ее в руки римлян. Тронутый ее красотой и слезами, Масинисса обещал исполнить ее просьбу, но, поразмыслив, прибавил, что он для этого не видит никакого другого средства как то, чтобы Софонисба согласилась быть его женой. Печальная царица приняла это условие, быть может, в надежде, что ей удастся так же склонить и Масиниссу к защите ее родины, как удалось прежде склонить Сифакса. Надобно полагать, что люди тех времен высоко почитали влияние красоты, ибо сам Сципион, узнав о сделке Масиниссы, стал бояться потерять надежного и полезного союзника, и потому употребил всю силу красноречия и всю власть дружбы, чтобы заставить царя изменить свое
ОТВЛЕЧЕНИЕ РИМСКОЙ КОННИЦЫ С ПОЛЯ БОЯ
ПУБЛИЙ СЦИПИОН
Принципы и триарии
ГАННИБАЛ
Силы сторон:
Сципион 25—30 тыс. пехоты;
6—8 тыс. конницы
Ганнибал 35 тыс. пехоты; 2—3 тыс. конницы
2—3 тыс.
Римская конница
ФРОНТАЛЬНОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ И УД АР В ТЫЛ ГАННИБАЛА
Потери сторон: Ганнибал 10 тыс. Сципион 1500
намерение. Сципион преуспел в этом. Видя» что обстоятельства не позволяют ему исполнить слово, Масинисса с помощью преданного слуги послал Софонисбе яд. И гордая, возвышенная женщина приняла его как брачный дар, выпила, не колеблясь, и в смерти нашла спасение от плена и позора; Масинисса же снова закружился в военной буре, долженствовавшей решить судьбу одной из двух воевавших республик.
Битва при Заме и ее последствия. Несчастье за несчастьем разражались над столицей Ливии. Отовсюду подошли к ней римские легионы. Правда, то же самое недавно испытал и Рим — и уцелел, но не все то мог выдержать Карфаген, что выдержал Рим. У Карфагена не было в запасе средств обширного, крепкого союза. Единственный его союзник Сифакс томился в плену; лучшие силы республики погибли в битвах; на граждан надежды много возлагать было нельзя: с детства занятые торговыми делами, они и теперь не могли чувствовать в себе воинственного жара, да если б и почувствовали, то при полном незнакомстве с военным делом едва ли могли бы составить страшное для римлян ополчение. Оставалась одна надежда — флот. Он вышел в море, чтобы отыскать и уничтожить неприятельскую эскадру. Сципион из Тунеса видел его движение, но карфагеняне действовали так
Битва при Заме в 202 г.
до н. э.
SBBSSSSBsSSSSSSSSS
Сципион предает пламени карфагенский флот.
медленно, что проконсул успел принять меры. Он быстро прошел с легионами к Утике и занял построенные заблаговременно приморские укрепления, с которых он мог мешать действиям неприятеля. Кроме того, он успел все невооруженные пентеры окружить, как валом, транспортными судами, связав последние цепями. После долгой морской битвы карфагенянам удалось оторвать и увести не-
сколько из этих транспортов, но в этом и заключался весь их успех: на дальнейшие предприятия на море карфагеняне не решились. Между тем отправлены были послы к Ганнибалу и Магону, другие к Филиппу Македонскому. Вербовщики поехали в Испанию за наемным войском. У царя Филиппа усердно просили помощи, Ганнибала с братом звали в Африку на защиту отечества. Теперь только поняли, что неоткуда ждать спасения, лишь разве от львиной семьи (как называл Гамилькар Барка своих детей).
При всеобщем упадке духа в Карфагене громче и громче стали раздаваться речи о мире. Послы пришли к римскому военачальнику, по обычаю восточных народов пали ему в ноги и просили высказать условия мира. Сципион потребовал очистить Италию, уступить Риму как все свои, уже впрочем потерянные, владения в Испании, так и все острова свои на Средиземном море; выдать известное количество хлебных запасов и уплатить 4000 талантов. После этого заключено было перемирие. Карфагенское посольство отправилось в Рим просить утверждения сената.
Давно уже в столице Тибра не раздавалось столько радости, как теперь, когда прибыли карфагенские послы и в то же время пленные: Сифакс, знатные карфагеняне, знамена и трофеи. Засияли лица на улицах и на Форуме; закурились в храмах благодарственные жертвоприношения. Жаль только, что вместе с тем, как возвратилось Риму сознание безопасности, проснулся в обществе и неприязненный дух партий. Еще в прошедшем году цензоры Клавдий Нерон и М. Ливий — победители при Метавре, при народной переписи столько излили желчи друг на друга, что взаимно вычеркнули себя из благородного сословия всадников. Теперь, когда
ОООООО 520
карфагенские послы ждали в Риме решения, многие из завистников Сципиона подняли вопрос о том, по какому праву проконсул сам от себя предложил условия мира. Оба консула в то же время требовали себе назначения в Африку. Но сенат большинством голосов отверг все эти выходки недоброжелательности и эгоизма: мало того, что Африка оставлена была за любимцем народа, но ему послано полномочие заключить мир, как сам он найдет полезным для славы своего отечества.
Пока описанное происходило в Риме, дела в Африке изменились. Римский флот из 200 транспортных судов, отправленный с припасами для войска, был разбит бурей у Африки и выброшен на берег недалеко от Карфагена. Неприятель захватил остатки кораблей и все припасы, как будто в бою, а когда Сципион отправил в Карфаген послов потребовать удовлетворения за этот поступок, то послы получили такую встречу, что должны были как можно скорее спасаться бегством. Корабль, на котором прибыли послы, тоже был захвачен карфагенянами. В это же время распространился слух, что Ганнибал со всем войском, несмотря на бурю и римский флот, уже переплыл море и приближается к берегам Ливии. Эти вести совсем вскружили голову мирным до сих пор жителям Карфагена. Каждый, кто только чувствовал в себе силу, схватился за меч и поспешил навстречу победителю при Каннах. И действительно, прибыл флот и на нем воинство Ганнибала, но печально глядел на берега отчизны великий полководец, и мрачнее и мрачнее становилось его чело по мере того, как сокращалось расстояние, отделявшее его пентеру от давно оставленной родины. Он вспомнил, как он отроком с отцом своим покинул ее, как потом, преждевременно созрев для великих дел под руководством отца, он лучшие годы своей жизни отдал на защиту чести Карфагена и славой своих побед наполнил мир. Тридцать шесть лет прошло с тех пор, как он у жертвенника богов поклялся в вечной ненависти к Риму, и вот, он снова вскоре ступит на берег отчизны, которая за этот долгий срок так редко, так нерешительно отзывалась сочувствием на голос своего верного сына! Исчезли надежды юности великого героя, как исчезают в небесной дали утренние туманы, гонимые свежим дыханием ветра; на их месте в .душе Ганнибала поднялась мрачная тревога при мысли об утраченных силах, о невозвратных годах и вскипела буря негодования на тех лицемерных патриотов, которые под маской добрых побуждений и твердя о мире, в действительности же, ценя
 Осенью 203 г. было заключено перемирие и начались переговоры. Одновременно карфагенское правительство послало Ганнибалу приказ очистить Италию. С тяжелым чувством великий полководец должен был оставить страну, в которой он воевал 15 лет, не испытав ни одного серьезного поражения! Аналогичное распоряжение получил и Магон, но по дороге в Африку он, вероятно, умер.
пшавквмвявяаваааю
 Сципион вторгся в Карфагенскую область, а Ганнибал двинулся ему навстречу из Гадруме^в. Обе армии сошлись близ г. Замы, в 5 днях пути к югу от Карфагена. Перед сражением Сципион и Ганнибал впервые встретились и сделали попытку еще раз договориться об условиях мира. По-видимо-му, ни один их них не был вполне уверен в победе. Но переговоры окончились ничем.
больше всего на свете свой личный покой и наслаждения, позабыли о чести гражданина, о славе отечества и приготовили последнему — падение! Первое, что приветствовало Ганнибала на пустынном берегу Ливии, был чей-то уединенный надгробный памятник. Внимательно взглянул на него герой, и какое-то темное предчувствие, как будто тайный голос богов, шептал ему в душу: «Это символ близкого исхода твоего блистательного поприща. Это надгробье славы Карфагена!» Флот прошел дальше к югу, к самому Лептису, вдоль берегов, сверкавших римским оружием. Здесь Ганнибал высадил свою немногочисленную дружину, оставшуюся ему верной до самой смерти. То были большей частью итальянские наемники: его старые испанцы и ливийцы давно уже спали непробудным сном на полях Италии, на месте громких побед Ганнибала; войск же малонадежных Ганнибал не взял с собой. Возле Гадрумета полководец расположился лагерем. Сюда к нему собрались охотники из Карфагена, наемники-африканцы, македоняне, присланные царем Филиппом на помощь, и, наконец, остатки армии Магона; сам Магон не вынес переезда и умер на пути от раны. Не теряя времени, Ганнибал занялся обучением своего войска, чтобы как можно скоре из разнородных частей его составить нечто целое. Здесь же он успел расположить в свою пользу несколько нумидий-ских предводителей и с их помощью составил себе довольно значительную конницу.
Можно предположить, что Сципион предоставил Ганнибалу достаточно времени, если последний успел организовать свою армию; вероятно, проконсул ожидал падения Утики, а может статься, и Карфагена. Когда же к нему стали чаще и чаще доходить слухи об усилении неприятельской армии, тогда Сципион оставил свои позиции и двинулся на Ганнибала, чтобы в решительной битве определить исход всей войны. Он пришел, опустошая плодоносные поля, орошаемые течением Баграда, и дальше (выше, вдоль потока) до местности, которая называлась Нарагара, к западу от Сикка (нынешний Каф), где на обширной равнине и остановился лагерем. Сципион так полагался на многочисленность своего войска, на своих ветеранов, привыкших побеждать, что заранее был уверен в победе, и потому не мешал карфагенским лазутчикам рыскать вокруг его лагеря. Ганнибал также оставил Гадрумет и подошел к Заме, навстречу Сципиону. Ганнибал желал видеть своего противника. Оба героя съехались на
уединенной поляне и долго пробыли наедине. О чем шла у них беседа неизвестно, мира из нее не выработалось. По крайней мере, прежде, чем сразиться, они имели возможность узнать и оценить друг друга. Спустя несколько дней после этого свидания и Ганнибал, и Сципион построили свои полки к решительной битве при Заме (202 г. до н. э.).
По не совсем ясному и, кажется, пристрастному повествованию римских историков, подробности этого рокового для карфагенян сражения были следующие. Как у римлян, так и у их противника конница выставлена была на обоих флангах: римской конницей командовал Лелий, а союзной нумидий-ской — Масинисса. Пуническая пехота построена была в три линии: впереди, под прикрытием 80 слонов, новобранцы-наемники; за ними, во второй линии, на довольно значительном расстоянии от первой, карфагенское юношество и македонские колонны; наконец, в третьей — старые итальянские воины. Очевидно, намерение Ганнибала заключалось в том, чтобы три раза повторенным нападением утомить, обессилить, расстроить и одолеть римские легионы. Римляне стояли как обычно: сначала гастаты, потом принципы, наконец, триарин, с той только разницей, что манипулы задних рядов построились за манипулами передних, а не так, как бывало, т. е. не становясь в промежутках между манипулами передних. Стрелки начали битву. Слоны произвели большое расстройство в рядах римским велитов, но когда эти животные пробились дальше, именно в промежутки строя гастатов, то здесь от крика и копий так переполошились, что, не повинуясь больше своим вожатым, бросились назад, на своих же. Линия карфагенских наемников отразила их, но вместо того, чтобы двинуться на неприятеля, перепуганные животные бросились между линиями к флангам конницы и здесь наделали столько тревоги, что конница рассыпалась в беспорядочном бегстве. Лелий и Масинисса воспользовались этой минутой и бросились следом за неприятельской кавалерией.
Между тем завязалась битва в центре. После кровопролитного рукопашного боя карфагенские наемники не выдержали натиска гастатов и в беспорядке попятились до второй линии, в которой произвели замешательство своим бегством. Ганнибал поспешил на помощь вперед, привел дружины в порядок, н перед стройным напором его войска римляне в свою очередь должны были отступить. Так колебались линии сражавшихся. Сципион, заметив, как уже пострадали га-
 В первые минуты сражения некоторые слоны в карфагенской армии, испуганные звуками труб, бросились на свою конницу. Другие были ранены легковооруженными, тогда как тяжелая римская пехота не пострадала, пропуская слонов в интервалы между манипулами. Воспользовавшись замешательством врагов, Лелий и Масинисса опрокинули карфагенскую конницу и стали ее преследовать. В это время вступила в бой тяжелая пехота. Карфагенские наемники держались хорошо, но вторая линия дрогнула и не оказала им поддержки, поэтому начали отступать и наемники. Наконец, в дело были введены резервы. Наступил решающий момент боя. Ветераны Ганнибала мужественно отражали страшный натиск трех римских линий, которые наступали теперь одним фронтом. Исход битвы долго оставался неопределенным. Наконец, возвратилась из погони римская конница и ударила в тыл ветеранам. Это решило дело. Карфагенян пало около 10 тыс. и почти столько же попало в плен. Потери римлян были во много раз меньше. Ганнибалу удалось бежать в Гадрумет с небольшой группой всадников.
Так кончилась битва при Заме (осень 202 г.) — первая, которую проиграл Ганнибал.
ssssssssssssasssss
статы, двинул вперед, справа и слева, принципов и триариев. Этот маневр дал римлянам такой решительный перевес, что Ганнибал должен был поспешно ввести в дело последние линии пехоты. Битва стала общей. Полетели копья и началась сеча. Среди тысяч смертей носился Ганнибал, поднимая дух ослабевших, воспламеняя храбрых, стремясь разорвать римские линии, и меч не дерзал касаться его, копья как будто уклонялись от встречи с героем. Судьба, очевидно, назначила ему выпить горькую чашу до дна.
Римский велит. Самые	Сципион вскоре увидел, с каким противником он имеет
молодые и самые бедные дело. Давно уже все силы обеих армий введены были в битву, воины римской армии. упорная, жестокая сеча грозила уничтожением и той и другой стороне, и Сципион не видел средств одолеть врага. Ле-лий и Масинисса исчезли, увлеченные преследованием неприятельской конницы. Но вот вдруг издали несутся клубы пыли, ближе и ближе... слышен убийственный крик. Неприятель приходит в страшное замешательство. Это римская конница внезапно ударила ему в тыл. Мгновение решительное, и оно определило исход битвы. Захваченная врасплох карфагенская пехота хочет повернуться, чтобы отразить нападение сзади, но, сжатая с обеих сторон, она теряет мужество и, разбитая, обессиленная многочисленностью врагов, теряет и стройность, и силу. Уже не спасает карфагенян и личный пример Ганнибала. Общее беспорядочное бегство с одной стороны и общая блистательная победа с другой. Двадцать тысяч карфагенян легло на поле битвы, столько же попало в плен.
С горстью верных устремился Ганнибал через степи и пустыни, горами и ущельями в Гадрумет и после короткого отдыха дальше, в столицу, с роковой вестью о поражении последнего войска. Нельзя выразить того ужаса, который охватил весь город при этой вести, но не в плаче и восклицаниях неразумные граждане могли найти свое спасение. Настал час гибели для Карфагена. Сципион подошел уже к Тунесу, на голову разбил небольшое войско, с которым Вермина, сын
Сифакса, думал остановить победителя, и двинулся к Карфагену. Благодаря флоту, который прибыл из Италии, Сципион теперь господствует на море: 150 римских галер курсируют в виду Карфагена. Уже не о защите думают карфагеняне, их послы умоляют Сципиона о мире. Сципион не отвергает предложение, но к прежним условиям прибавляет несколько новых, цель которых, очевидно, навсегда уничтожить значение побежденной республики. Карфаген должен выдать победителю своих боевых слонов, выдать все корабли, кроме десяти, прибавить к контрибуции еще 600 талантов, Маси-ниссу признать царем Нумидии и возвратить ему все земли, завоеванные в разные времена от Масесилии, наконец, обязаться не вести ни с кем войны без позволения Рима.
Когда прибыли в столицу послы с этими требованиями, сенат и все граждане поняли, что принять эти условия — значит признать свое подданство Риму, значит зависеть впредь от произвола римлян. Молча выслушал народ свой смертный приговор в решении Сципиона. Мрачное молчание сменилось взрывом негодования; Гисгон, один из почтенных граждан, заговорил о древней славе Карфагена, напомнил согражданам о том, что не все еще средства защиты потеряны у республики, и советовал не терять мужества. Тогда встал Ганнибал в собрании. Беспощадно высмеял он пустые надежды людей, которые теперь только встрепенулись от своего долгого эгоизма и сна и вздумали поправить то, что было уже безвозвратно. Он совлек Гисгона с ораторской трибуны и в короткой речи изложил гражданам такие доводы и с такой неумолимой неопровержимостью, что никто не нашел, что можно возразить ему. Печальный народ убедился в том, что действительно нет другого выхода из войны, как безусловно покориться требованиям Сципиона.
Когда прибыли к проконсулу послы с изъявлением полного согласия на мир, Сципион назначил перемирие, и послал в Рим за решением сената. Некоторые из сенаторов требовали разрушения Карфагена и полного подданства враждебной республики, но римский народ так сильно желал мира, что мнение этих сенаторов не имело дальнейших последствий. Сенат отправил к проконсулу не только полномочие заключить мир, но даже отпустил, без выкупа, 200 благородных карфагенян. После получении в Африке решения сената немедленно и карфагеняне отпустили римских пленных, выдали перебежчиков и, по условию, весь свой флот,
 Итак, Рим вторично победил Карфаген, победил его в основном по той же причине, что и в первьм раз: федерация италийских полисов, обладавшая огромными людскими резервами, была сильнее колониального государства. Римляне, защищая свою родную землю, проявили высокий героизм и огромную вь|держку.
0000^00000^0000^00
кроме десяти кораблей. Этот флот состоял из 500 больших и малых судов. Все население Карфагена бросилось к стенам и в гавань, чтобы взглянуть в последний раз на корабли, на которые еще так недавно оно возлагало столько несбыточных надежд. Сципион велел собрать все суда и зажечь их со всех сторон. Когда пламя свирепо охватило их отовсюду и скрыло в тучах дыма, стоны и вопли несчастного населения наполнили
Торжественный въезд Сципиона в Рим.
 Исторические последствия второй Пунической войны были огромны. Сломив Карфаген, который стал теперь государством второго ранга и который никогда уже не смог оправиться, Рим не только выходил в первый ряд средиземноморских держав, но и становился самой сильной из них. Все дальнейшие завоевания Рима были бы невозможны без победы во второй Пунической войне.
окрестности. Каждому казалось, что на этом необъятном костре погибают навеки честь и свобода отечества.
Окончание переговоров, введение Масиниссы во владение его царством и определение взаимных с Карфагеном границ — все это заняло конец 202 и часть 201 года. Наконец, произнесено было слово «мир», слово ужаса для Карфагена и торжества для Рима. Волны Средиземного моря понесли своих новых обладателей к Лилибею, откуда Сципионе Лелием со всей своей блистательной свитой и трофеями отправился в столицу посуше, а флот и легионы продолжали путь морем. В городах встречали победителя с царскими почестями. Население ждало его на пути, приветствовало восклицаниями и превозносило его подвиги и славило за победы и мир. Сенат вышел за город навстречу Сципиону. Наконец, победитель торжественно вступил в столицу (201 г. до н. э.). Впереди везли золото, серебро, медь, несли знамена и прочие карфагенские трофеи, далее тянулся длинный ряд знатных пленников, обремененных золотыми цепями (Сифакс не украсил собой триумфа Сципиона: смерть избавила его от этого стыда), непосредственно за ними шли ликторы со своими фасциями, обвитыми лавровыми ветвями, наконец, сам триумфатор в пурпурной одежде, в лавровом венке, стоя на позолоченной и украшенной слоновой костью колеснице. Плотные колонны победного воинства, обвитые венками, усыпанные цветами, заключали шествие. Вдоль всего шествия, по обеим сторонам, шли музыканты, плясуны и певцы, своим искусством прославляя громкие дела Сципиона, а временами служители храмов, в праздничном облачении, приветствовали его словом и жертвенными благоуханиями.
00^00^
526
Так шествовал юный герой, любимец богов и народа в Капитолий. Здесь принес он благодарственную жертву владыкам Олимпа, превознесшим его выше всех людей, ибо действительно Сципион стал теперь первым человеком в государстве, его слово решало дела, народ взирал на него с любовью и гордостью, а многие из дальновидных отцов государства — с заботой и страхом. Они замечали, что хотя еще сохранялась видимость древних государственных форм, освященных временем, но основания, откуда произошли эти формы, и все законные порядки уже сильно пошатнулись или даже вовсе одряхлели.
ПЕРИОД ТРЕТИЙ, РИМЛЯНЕ В ЕВРОПЕ, АЗИИ И АФРИКЕ ДО РАЗРУШЕНИЯ КАРФАГЕНА, НУМАНПИИ И КОРИНФА (202—133)
Легионер периода Республики отличается от легионеров периода Империи тем, что у него длинный щит и он воюет без обуви на ногах. Однако шлем и кираса уже приобрели отличительные римские черты. Воин вооружен копьем и мечом. II—I вв. до н. э.
Походы в Грецию, Македонию и Азию
Окончание Пунической войны высоко поставило в глазах близких и отдаленных народов не только Рим, но и весь Латинский союз. Все земли к западу от Италии, омываемые волнами Средиземного моря, покорились теперь власти Рима. Несметные сокровища с избытком вознаградили государство за все, что было потрачено за долгую войну, а подати с вновь покоренных народов каждый год текли в государственное казначейство золотой широкой рекой.
В самой Италии союз беспрекословно повиновался воле Рима, ибо строптивые уже узнали, как Рим карает за ослушание. Еще свежи были следы недавней расправы Рима: этруски дорого поплатились за свою дерзость в последнюю войну; большая часть Самния стала пустыней: так много бедствий принесли этой области сначала Пуническая война, а потом карательный римский меч; некогда блистательная Капуя, мечтавшая стать столицей Италии, лежала теперь разоренная и заброшенная, как ничтожная деревушка; Тарент и Сиракузы потеряли свои прежние права, а жители Бруттия превращены были в государственных рабов. У них навсегда
ивииишвии
отнято было право носить оружие. Зато, с другой стороны, усилились и размножились латинские колонии во всех частях Италии. Следствием последнего обстоятельства было то, что прочие национальности, даже кельтская, постепенно совсем растворились в составе Римского государства. Но кажется, что в самой сердцевине развесистого дерева Лация уже начинала появляться гнилость, предвестница дряхлости. Война поглотила лучшие силы Лация. Многих и многих тысяч латинов недоставало как в столице, так и по городам, а в особенности по деревням. Много полей из-за недостатка рабочих рук лежало в запустении. Средний класс населения, т. е. свободные землепашцы, большей частью обеднели, продали свои мелкие участки и пошли искать счастья в столице, где увеличили собой массу черни. Другие, которых война много лет продержала вдали от родины, совсем отвыкли от плуга и утратили охоту к мирным занятиям своих отцов. Когда государство предложило им в Самнии и других областях плодородные земли, они сначала бросились на них с жадностью, но, за короткое время истощив их и не находя в себе запаса терпения и трудолюбия, снова надели шлем и панцирь, опоясались мечом и навеки распростились с сельским бытом.
Из тогдашнего положения вещей никто не извлек д ля себя такой большой выгоды, как люди знатные и зажиточные. Правда, что они-то, говоря безотносительно, и принесли больше всего жертв отечеству в последнюю войну, зато они после войны скорее всех оправились, а среднее сословие и класс бедных поселян разорились вконец. Люди богатые за бесценок скупили мелкие участки и пустыри, сумели разными способами приобрести и часть общественных земель и составили себе такие обширные поместья, как княжества. Тут паслись у них несчетные стада, за плугом и заступом работали целые легионы рабов, и вскоре запестрели там и сям великолепные виллы, прелестные загородные дома, утопавшие в роскошной зелени садов, как утопали владыки их в широкой чаше наслаждений. Вот какой вид представляет Италия по окончании второй Пунической войны. Внешне она благоденствует, ей удивляются, ее прославляют в отдаленных пределах Азии, но, с другой стороны, мы видим народы, населявшие ее, порабощенными, утратившими права и доблесть гражданина. Самый цвет римского гражданства, люди, составившие себе честное состояние и независимое положение в обществе благодаря как своим военным подвигам, так и
настойчивому сельскохозяйственному труду, самый этот цвет, говорим мы, уменьшается больше и больше и, наконец, должен совершенно подчиниться произволу меньшинства богатых и честолюбивых граждан, захвативших в свои руки общественные дела.
Филипп V Македонский. Окончив Пуническую войну, римский народ радовался, что, наконец, настало время отдохнуть от долгих лишений и трудов и поправить расстроенные дела, но знатные люда думали не об отдыхе, а о новых триумфах и новой добыче. Они обратили теперь внимание на Восток и прежде всего на Грецию и Македонию. Мы уже сказали в своем месте, что во время Пунической войны римляне только слегка занимались войной с Македонией и даже поспешили окончить ее миром, впрочем, не невыгодным. Окончание войны с Карфагеном развязало Риму руки, и он не хотел упустить удобного случая, тем более, что появился удачный предлог к войне. Филипп Македонский заключил о Антиохом Сирийским союз с целью поделить между собой Египет и поэтому в качестве искателя приключений явился с войском в Малую Азию, завоевал несколько приморских городов и осадил столицу Атта -ла, царя Пергамского. Оттуда он вторгнулся в Грецию, опустошил Аттику и пытался было взять Афины, но осада не удалась. Аттал и Афины обратились за помощью к Риму. Консулы были готовы, но народные трибуны, которым предложили на рассмотрение этот вопрос, решительно отвергли всякую войну Консул Сульпиций Гальба, которому по назначению выпала для его деятельности именно Македония, придумал дать такой оборот делу, чтобы отнять у народа расположение к миру Он искусно сумел представить трибунам, что если при нынешних обстоятельствах римляне не предупредят македонского царя, то последний, как по всему видно, сам вторгнется в Италию и подвергнет эту страну новым ужасам войны. Эта уловка Суль-пиция имела решительный успех.
Приготовления к походу не заняли много времени, но консул — вследствие ли того, что он не придавал большого значения неприятелю или по иным причинам — выступил только осенью 200 г. до н. э. и провел зиму в Аполлонии на берегах Иллирии. Небольшая римская эскадра, несколько раньше прибывшая на остров Корциру, отправилась в Пирей, чтобы защитить Аттику от вторжений македонян. Предводитель этой эскадры, Клавдий, отважился даже напасть на занятый македонянами город Халкиду (на острове Эвбее) и
Филипп V Македонский.
 Осенью два римских легиона, набранных из добровольцев, ветеранов второй Пунической войны, под начальством консула Публия Сульпиция Гальбы переправились в Апполонию и начали войну нападением на иллирийские владения Филиппа. Одновременно открылись военные действия у Афин.
529 ОООООО

Греческий панцирь.
 Набис (?—192 г. до н. э.) — спартанский тиран (правитель) с 207 г. Конфисковал земли крупных землевладельцев и роздал их безземельным спартиатам и илотам, которых включил в состав граждан. В борьбе против Ахейского союза потерпел поражение.
удачно: македонский гарнизон был разбит и изгнан, а разные орудия и съестные припасы, оставленные здесь царем, сожжены или брошены в море.
Царь Филипп в это время стоял с войском в Фессалии возле Деметрия, у подошвы горы Пелион. Недавно еще, когда к царю прибыл римский посол и со свойственной римлянину отвагой изложил опасность предстоящей войны для Македонии, Филипп горделиво отвечал ему: «Прощаю тебе, юноша, твою самоуверенность, но скажи в Риме, что я сумею поддержать достоинство моей монархии!» Услышав об отважности Клавдия в Халкиде, царь со всем войском поспешил отомстить. Он уже не нашел неприятеля на Эвбее, а встретил одни только развалины на месте богатого города. Отсюда он устремился в Аттику, разбил афинян в блестящем кавалерийском сражении, преследовал их до самых стен Афин и с такой яростью опустошал всю область, что даже не пощадил бесценных памятников искусства. Таким образом, Греция, народы которой были заняты бесконечными постыдными междоусобиями, стала местом несчастной войны. Акарнания, западная область, присоединилась к Филиппу, воинственные этолийцы — к римлянам; Ахейский союз, который под предводительством храброго Филопемена, последнего героя Эллады, долгое время объединял большую часть государств Пелопоннеса, также испытал на себе влияние различных партий и под конец поддался влиянию римлян и перешел на их сторону. В Аргосе, Коринфе, Мегаре, также на Эвбее и на других островах Эгейского моря стояли македонские гарнизоны. В Спарте владычествовал тиран Набис. Он заслужил всеобщую ненависть, но все-таки держался и грабил друзей и недругов. Море было в руках римлян, особенно, когда к римской эскадре присоединились силы пергамского царя и флот родосцев. Последние благодаря своему хорошо укрепленному острову и своей богатой торговле представляли немаловажное морское государство среди мелких греческих республик.
Весной следующего года консул Сульпиций двинулся внутрь Иллирии и в соседние с ней земли, чтобы оттуда пробить себе путь в Македонию. После того как он завоевал несколько городов и крепостей, к нему присоединились эпирский князь Аминандр, иллирийский Плеврат и воинственный народ дарданский. Со всех сторон поднялась буря на Филиппа, но он мужественно пошел ей навстречу. Прежде
всего он устремился с 24-тысячным войском на Сульпиция. В одном блестящем, впрочем, нерешающем кавалерийском сражении он познакомился с ужасной силой римского меча. Прежде чем вступить с таким неприятелем в решающую битву, он хотел всякого рода упражнениями хорошенько подготовить свое войско. В ожидании этого он отлично воспользовался выгодами, которые предоставляли ему области, естественно закрытые горами, лесами ит. п. Своим укрепленным лагерем он преградил неприятелю дальнейший путь и, нападая на римлян небольшими отрядами, преимущественно там, где
его меньше всего ожидали, сильно их беспокоил. Однажды, опять после какого-то кавалерийского сражения, когда Филипп должен был отступить, он вдруг с другой стороны напал на римлян, занятых сбором хлеба, и так неожиданно, что последние бросились бежать куда попало. Филипп с конницей
Греческая колесница.
 Пелтасты— вид древнегреческой пехоты, сочетав-
и своими легковооруженными пелтастами гнал и поражал их на пространстве нескольких стадий до тех пор, пока не уви
ший качества тяжелой и легкой пехоты. Оружие —
дел легионы, спешившие на помощь к своим застигнутым врасплох товарищам. Из этого видно, что война представила Сульпицию затруднений больше, чем он думал сначала, и не от этого ли консул предпочел возвратиться в Аполлонию и за вкусным столом отдохнуть от военных тревог? Преемник его, Виллий, прибывший на место войны лишь осенью (199 г.), двинулся было к верховью речки Ауса, но встретил там Филиппа, занявшего чрезвычайно выгодное положение в узком скалистом ущелье, и возвратился, не ожидая успеха от нападения. Пока Виллий сменил Сульпиция, Филипп успел разбить этолийцев и диких дарданцев.
Приблизительно в это время пришла в Рим печальная весть: все войско претора, который стоял в Верхней Италии, чтобы держать в страхе галлов, было уничтожено инсубрами во время внезапного нападения. Поднялись все кельтские племена на Паде, руководимые Гамилькаром, который остался с ними еще со времен прихода Гасдрубала. Кельты разби-
дротики и короткие мечи, защитное вооружение — шлем, панцирь, легкий кожаньм щит-пелта (отсюда название) и др.
531 ООЯЯ.
йвиивнвяоявиивип
Тит Квинкций Фламинин.
 Фламинин (ок. 226—174 гг. до н. э.)— римский полководец. Разбил македонскую армию Филиппа V при Ки-носкефалах (197 г.), после чего Греция попала в фактическую зависимость от Рима. Поддерживал олигархические порядки в ряде греческих городов.
ли римлян в нескольких небольших схватках, даже захватили Плацентию, но эти успехи не были прочными. После смерти Гамилькара, убитого в кровопролитной битве возле Мути-ны (Модены), здесь же погибла почти вся храбрая молодежь бойев, и кельтам опять пришлось преклонить свои головы под тяжелое римское иго. По римской системе для окончательного порабощения страны восстановлены были укрепления Плацентии и Кремоны и, кроме того, построены новые крепости в Мутине, Пизавре (Пезаро), Бононии (Болонье), а на северо-востоке воздвигнута Аквилея. На случай восстания лигурийцев римляне переселили целое племя этого корня в Беневент и укрепили Луну и Специю. Затем в покоренной стране проведены были хорошие пути сообщения, чтобы держать в постоянной и легкой связи все римские крепости в Верхней Италии. Постепенно удалось римлянам сделать подданными жителей западного приморского края Лигурии (у того залива, который в настоящее время называется Генуэзским), а между тем с соседними воинственными горцами они не переставали вести войну.
Тит Квинкций Фламинин. В Македонскую войну, как мы видели, римляне не добились больших успехов: царь Филипп имел счастье повсюду со славой выдержать борьбу с гордым неприятелем и не отдал своих владений. Но дела изменились, лишь только во главе римского войска появился человек, не уступавший Филиппу в военных дарованиях и далеко превосходивший царя дипломатическими способностями. Этим человеком был Тит Квинкций Фламинин. По роду и по состоянию он принадлежал к одной из древнейших, богатейших и поэтому влиятельнейших римских фамилий. В 30 лет он был квестором — младшая степень из государственных должностей — и вдруг стал в число соискателей звания консула в Македонии. Народные трибуны воспротивились его избранию, объявив, что, по обыкновенному порядку, Фламинин должен был прежде еще прослужить в званиях претора и эдила. Сенат же, в собрании которого заседало немало доброжелателей Фламинина, решил, что народу в его свободном выборе нечего обращать внимание на возраст кандидата. Фламинин, хотя и принадлежал к знатной фамилии, но своими прекрасными физическими и нравственными качествами, своим благодушным обращением умел всех и каждого расположить в свою пользу. Многочисленные его друзья и клиенты превознесли в народе до небес славу о его способно-
ssassprapraasasapo
стях, военном искусстве и личной храбрости, и когда в народном собрании раздалась умная, благородная речь Фла-минина, никому не пришло в голову думать о его тридцати годах, и народ смело вручил ему высокое звание с полной надеждой, что он успешнее своих предшественников покончит с Филиппом Македонским. Летом (198 г.) молодой консул со значительным войском отправился к месту своего назначения. Он был рад, что судьба послала его не против диких кельтов, а именно в такую страну, которую он благодаря полученному им воспитанию считал колыбелью просвещения, родиной изящных искусств. Фламинин с детства подготовлен был к тому, чтобы не чуствовать себя чуждым ни языку, ни искусствам, ни нравам и обычаям, ни радостям и наслаждениям эллинов.
Заняв лагерь в Аполлонии, Фламинин скоро заметил, что предшественник его, Виллий, был далек от Ганнибала; впрочем он и сам на первых порах не придумал ничего лучшего, чем двинуться к верховью Ауса (Воюса) и расположиться напротив лагеря Филиппа. Здесь он начал переговоры с царем и однажды предложил ему, чтобы он очистил все владения свои вне Македонии и даже Фессалию. Царь так был раздражен этими неумеренными требованиями, что чуть не пустил в дипломата копьем. Нечего и добавлять, что после этой беседы всякие переговоры прекратились. Каждый день пошли легкие стычки на аванпостах, которые, конечно, не имели никаких серьезных последствий. Так прошло дней сорок. Однажды является к консулу какой-то пастух и предлагает указать римлянам путь, по которому можно обойти неприступные позиции македонян и ударить им в тыл. Предложение было принято и увенчалось блистательным успехом. Главное римское войско устремилось на неприятельский лагерь с фронта, а тем временем сам консул с сильным отрядом пробрался лесными тропинками в тыл Филиппу и своим нападением произвел в македонском лагере такое расстройство, что царь поспешно отступил, потеряв в этом бою около двух тысяч человек. Не останавливаясь, он ушел в горы (цепь Лак-монских и Лингонских гор), где отдохнул несколько дней и пополнил потери в своей армии. Отсюда он двинулся дальше северными частями Фессалии, опустошая повсюду окрестности, чтобы отвлечь неприятеля от преследования его по разоренной стране, и, наконец, в Темпейской долине остановился укрепленным лагерем. Военная буря заглушила здесь
Тит Квинкции Фламинин.
533 OQOOOO
saoasssasssassiBe
Осадная башня.
сладкий шелест миртовых и розовых кустов, стук копий и щитов разогнал соловьев, наполнявших пением тихие платановые рощи, под тенью которых Пеней катил свои светлые воды. Впрочем, Филиппу в это время было не до журчания Пенея и не до пения соловьев: военная деятельность должна была поглотить все его внимание. Это-лийцы и их союзники уже вторглись в Фессалию, а вслед за ними явился и римский консул, успевший предварительно то оружием, то лаской заставить почти весь Эпир отделиться от Македонии. Он уже захватил несколько городов, в том числе Гомфи и Фалерию, но Эгиний благодаря своему выгодному положению на высокой
скале не поддавался римскому оружию. Также неудачна для римлян была осада Атракса, на берегу Пенея. Хотя здесь римлянам удалось было сначала пробить брешь в крепостной стене, но когда пришлось вступить в бой с македонской фалангой, то длинные греческие копья очевидно взяли верх над римскими копьями и короткими мечами. Римляне были отбиты и прогнаны. Консул построил высокую штурмовую башню, но колеса ее завязли в мягкой почве, и все здание чуть не рухнуло. Неудачи заставили, наконец, Фламинина совсем прекратить осаду Атракса. На Филиппа двинуться консул не хотел, потому что царь Македонии не покидал своих крепких позиций в горах, и к тому же на всех направлениях сильные отряды готовы были встретить римлян. Чтоб воспользоваться временем, остававшимся до зимы, Фламинин отправился в Элладу и после покорении главных городов Фокиды и Лок-риды принудил эти обе области к союзу с Римом. Искусными переговорами он успел привлечь на свою сторону и Ахейский союз. При помощи этого союза и уже располагая многочисленным флотом (им командовал брат консула, Луций Квинкций Фламинин), консул предпринял осаду Коринфа. Впрочем, коринфяне и македонский гарнизон, стоявший в этом городе, встретили осаду мужественным сопротивлением,
а когда в город прибыло значительное подкрепление под руководством Филоклеса, одного из лучших вождей македонского царя, Фламинин, не ожидая успеха от осады, снял ее.
Несмотря на некоторые неудачные попытки Фламинина, Филипп увидел, что ему нельзя полагаться на помощь эллинов и что Антиох Сирийский стремится единственно к своим личным целям. Поэтому царь зимой возобновил мирные переговоры с Фламинином, но римский сенат не принял его предложений, ибо Филипп по-прежнему не соглашался отказаться от всех своих владений вне Македонии.
Вся зима 197 г. прошла в бесполезных переговорах. Пока Филипп готовил новые силы к продолжению войны, Фламинин вошел в Беотию и успел и эту область отторгнуть от союза с Македонией. Таким образом, обеспечив себя в тылу, Фламинин двинулся в Фессалию, и Филипп Македонский увидел, что ему теперь осталось выбрать одно из двух: или испытать счастья в решительной битве, или без битвы потерять одно за другим все свои владения. Он избрал первое: оставив горы, он двинулся навстречу неприятелю и расположился возле Феры. После одной незначительной кавалерийской стычки обе враждебные армии покинули место, неудобное для общей битвы, и пошли к северу, по направлению Стокуссы, вдоль цепи невысоких холмов, называемых Киноскефалы (т. е. собачьи головы). На третий день шел с утра до ночи проливной дождь, а за ним настал такой густой туман, что день казался сумерками. Царское войско продолжало свой путь, несмотря на дождь и туман, перешло Киноскефалы и оставило за собой на высоком холме несколько укрепленных аванпостов. Римляне и союзные с ними эллины двинулись вперед только тогда, когда рассеялся туман. Упустив неприятеля из вида, консул послал на холмы небольшой отряд конницы и легкой пехоты, чтобы разглядеть окрестность. Этот отряд наткнулся на македонские аванпосты. Сначала он, отбитый македонянами, отступил, но, получив подкрепление, так стеснил неприятеля, что последнему неминуемо пришлось бы вскоре сложить оружие перед несравненно значительнейшими силами римлян. Узнав об опасном положении своих передовых укреплений, Филипп немедленно отправил на холмы сильную помощь. Теперь римляне в свою очередь были сбиты с возвышенностей, и если не потерпели полного поражения, то только благодаря превосходной этолийской коннице, задержавшей македонян у подошвы холмов.
 Киноскефалы — гряда холмов в Фессалии (Греция) к северо-западу от Фив. В 197 г. до н. э. (2-я Македонская война 200—197 гг. до н. э.) римская армия разбила при Киноскефалах македонские войска; большая часть Греции оказалась в зависимости от Рима.
-------------------------------------- 535
ааамшажввиваэгаа
 Фаланга — тесно сомкнутое линейное построение тяжелой пехоты в Древней Греции, Македонии и Древнем Риме. Имела 8—16 (реже 25) шеренг. Обладала большой ударной силой, но была малоподвижна.
Гонец за гонцом являлись в македонский лагерь, возвещая об успехах македонского оружия. По настоятельным просьбам вождей не упускать из рук благоприятного случая для окончательной победы царь вышел из лагеря со всем войском. Сам он повел правое крыло, которое на место битвы прибыло совсем уже готовым к сражению, левому крылу было приказано собраться немедленно и поспешить вслед за царем. Достигнув холмов, Филипп увидел, что авангарды его, до сих пор побеждавшие, отступают перед натиском консула, который появился на месте битвы со всеми легионами и с союзниками. Прибытие Филиппа придало делу благоприятный оборот. Теснимые сверху македонскими фалангами, легионы подались назад и шаг за шагом отступили на низменность. В это время подоспело и левое македонское крыло, но не в полном составе, а несколькими отрядами, по мере того как формировались и подходили части его. На левое крыло консул и направил главный удар: он двинул слонов, вслед за ними ударил сам и так стремительно, что неприятель не выдержал и побежал. В это время один из трибунов заметил, что римский отряд, оставленный на холме, не может долго выдерживать напора македонян: с 20 когортами он спешит на помощь и ударяет неприятелю в тыл. Этот маневр решает победу. Македонская фаланга, непобедимая при сражении лицом к лицу, не обладала той легкой подвижностью и не могла перестроиться, как римские легионы. Нападение трибуна расстроило ее. На высоте, с которой Филипп следил за битвой, он увидел, как рассыпалась и побежала его армия и повсюду заблистали римские шлемы и знамена. Царь успел, однако, собрать разбитые остатки своего войска и поспешно отступил в Темпейскую долину.
При ослабленном положении своего государства царь Македонии не мог думать о настойчивом продолжении войны. Он отправил посла к победителю в Лариссу и просил перемирия. Фламинин не только не отверг просьбы, но даже велел сказать царю, что римляне не положат в основание мира тяжелых условий. Напрасно требовали этолийцы преследования и уничтожения Филиппа. Именно их настойчивость и послужила к облегчению мира. Фламинину не нравилось, что это горделивое племя приписывало себе — своей кавалерии — честь последней победы, особенно не нравился решительный тон, который они позволили себе с римлянами.
Наконец, заключен был мир (197 г. до н. э.). Филипп вывел свои войска из всех городов вне Македонии, заплатил
довольно высокую контрибуцию, около полутора миллионов рублей, и ограничился обладанием собственно Македонии. Таким образом, он стал теперь вовсе не опасен для Рима. После заключения мира Фламинин встретил Филиппа со всеми почестями, какие приличествовали его царскому сану. Консул уважал в нем не только достойного противника, но еще и человека, имевшего эллинское образование. Расположение консула к царю может быть еще отчасти объяснено и тем, что в это время римлян могла ожидать необходимость вмешаться в дела Малой Азии, куда Антиох вторгнулся с флотом и со значительным сухопутным войском.
После заключения мира Фламинин устроил дела своих союзников. Плеврат Иллирийский, Аминандр Афаманский и Эвмен Пергамский, сын умершего во время последней войны Аттала, — все получили кое-что к своим владениям; родосцы приобрели прежнее свое влияние в политических делах Греции, а афиняне — несколько островов. Союзы Ахейский и Беотийский восстановлены в своих прежних пределах. Последний, впрочем, был недоволен: он ожидал большего. Закончив эти и другие важнейшие распоряжения, Фламинин отправился в Коринф, где вскоре должны были праздноваться истмийские игры. Сюда со всех сторон Греции собралось множество народа: одни — по торговым делам, другие — собственно ради праздника. Общее внимание занято было римским консулом. С ним искали встречи, его приглашали в знатнейшие собрания, благороднейшие женщины добивались счастья услышать от него слово. Настал день празднества, народ, как море, волновался на обширном пространстве, отведенном для общественных игр; борцы приготовились к состязаниям, ждали только обычного знака для начала игр. Вдруг вестовые трубы играют сигнал, требующий всеобщего молчания. Затих говор, и Фламинин звучным голосом объявил собранию: «Римский сенат и представитель его на играх, консул Тит Квинкций, полководец, возвещают всенародно, что население Греции отныне свободно от всякой дани, повинуется лишь собственным законам, и обычаям и избавлено от ига македонского царя!» Герольды повторили консульские слова, и сразу в тысячеглавой толпе поднялся гром рукоплесканий и восторга. В порыве радости обнимались друг с другом, забыли об играх и стремились быть ближе к великодушному вестнику, возвратившему Греции свободу и радость. За короткое время счастливые вести облетели из
Золотой статор Фламинина.
Ок. 196 г. до н. э.

Консул Фламинин в Греции.
Коринфа все города Эллады. Никому не приходило в голову, что под обманчивым покровом свободы народы Греции, утратившие свою древнюю доблесть, теперь еще больше разовьют свой мелочный эгоизм, зависть и заговоры. Очень может быть, что эти мысли не приходили в голову и самому консулу, может быть, он надеялся воскресить в Элладе древние, блистательные времена, когда эллины действовали под влиянием священного патриотизма и жизнь бы-
ла красна поэзией и искусством. С помощью совета из десяти комиссаров консул привел в порядок городское устройство в Греции, установил формы правления республик, уяснил законы и права. Он ниспроверг силу тирана Набиса и отнял у него Аргос и Мессену, но для избежания разорения знаменитой Спарты, как говорил консул, он дал ему во владение несколько других городов.
Не ранее чем через два года окончил консул устройство дел Греции; наконец, он приказал собраться в Коринфе всем своим войскам и подначальным властям. И там собрались представители как близких, так и отдаленных народов Эллады. Глядя на счастливое население, вспоминая, что он сделал за эти два года (сенат в знак уважения к его полезной деятельности распорядился так, что Фламинину удвоен был срок пребывания его на высокой должности) для обеспечения свободы Греции, Фламинин, конечно, имел право надеяться, что для богами обновленной Эллады возвратится древнее благополучное время, что под защитой свободы и мудрых законов народы единодушно, деятельно пойдут по пути совершенствования и откроют новую эпоху блистательного возрождения греческого искусства и образованности. Позволим себе не разделять мнения тех историков, которые полагают, будто в основе всех действий Фламинина в Греции лежали одни только политические соображения. Этот человек слишком высоко уважал страну, которой обязан был своим прекрасным образованием, чтобы допустить лицемерие в своих поступках относительно нее. С высокой трибуны в собрании коринфян и представителей всей Эллады консул произнес
saasassassssssasss
речь, в которой с отеческой заботой убеждал эллинов избегать всяких взаимных раздоров и крепко держаться в пределах законной свободы. «И когда таким образом, — заключил оратор, — вы прочно устроите свое счастье и не будете больше опасаться никаких чуждых вам владык, вспомните тогда, граждане, о славном римском народе, который в трудную для вас минуту подал вам надежную дружескую руку! Вспомните также, что народ этот за пролитую за вас кровь и за все труды не требовал у вас никакого вознаграждения; напротив, сенат повелел вывести римские войска из всех крепостей и городов Греции, чтобы эллины отныне не имели над собой других влияний, кроме собственных законов и обычаев, и устроили свою жизнь по собственной разумной воле». И лишь только окончил Фламинин, громом восторженных рукоплесканий отозвался на его слово благодарный народ, а из возвышенного Акрокоринфа (городской цитадели) вышли строем римские войска и длинными рядами, с развернутыми знаменами и с музыкой, стали проходить мимо собрания. К ним, наконец, примкнул и сам консул со своей многочисленной блестящей свитой. И далеко за город толпы народа провожали римскую армию, не переставая восклицать: «Да здравствует спаситель, освободитель Эллады!»
Пока описанное происходило в Греции (194 г. до н. э.), продолжалась война и с галлами, и с испанцами. Племена Иберийского полуострова, утомленные господством карфагенян, перешли к римлянам, но вскоре почувствовали, что это иго еще тяжелее. Они увидели, что римские преторы (которые после Сципиона управляли Испанией) считают их не союзниками, а рабами, из которых и рассчитывают извлекать лично для себя возможно большую выгоду. Прежде всего ополчились на римлян иберийские кельты (кельтиберы), племя воинственное и решительное, жившее на пространстве между верховьями Тага (Таго или Тайо) и Анаса (Гвадиана). Они напали на претора Семпрония Тудетана и уничтожили его со всей его армией. Вскоре по их примеру поднялась вся страна до Пиренеев. Отдельные римские укрепленные пункты не могли удержаться и сами, а не только удержать восстание. Правда, нескольким преторам удалось одержать две-три победы, но последствия этих побед были ничтожны: восстание затихало только там, где стояли римские армии. Сенат был вынужден послать в Италию консула, и этот консул, явившийся туда со значительными силами, был не кто
Акрокоринф.
 Кельтиберы — древние племена Северо-Восточной Испании, образовавшиеся от смешения иберов с кельтами. Область их расселения завоевана римлянами во II в. до н. э. (окончательно в 72 г. до н. э.).
 Катон Старший (234—149 гг. до н. э.) — римский писатель. Консул в 195 г. Непримиримый враг Карфагена, поборник староримских нравов. Сохранился трактат Катона «О земледелии».
Монета Антиоха 1И.
 Антиох III Великий (242— 187 гт. до н. э.) — царь государства Селевкидов с 223 г. В 212—205 гг. подчинил парфян и Бактрию, в 203 г. отвоевал у Египта Палестину. Потерпев поражение от Рима в Сирийской войне 192—188 гг., утратил мало-азийские территории.
иной, как знаменитый убеждениями и делами своими Марк Порций Катон Старший. Этот человек был приверженцем партии древнеримской дисциплины и древних римских обычаев. При всяком удобном случае он восставал против иноземных нововведений и в особенности против появившейся в это время в римском обществе привязанности к эллинской образованности и эллинскому образу жизни.
С обычной энергией Катон сразу после назначения отправился в Луну и оттуда с флотом и войском в Эмпорию (Испания). Ему в это время было только 37 лет, но он уже в звании претора успел заявить о своих способностях в Сицилии. Приобретенный здесь опыт в военном деле очень пригодился ему в Испании. К тому же, как человек разумный и практичный, Катон в делах всякого рода отличался умением находить вернейшие, ближайшие и прямо подходившие к намеченой цели, средства. Не удивительно, что ему вскоре удалось потушить иберийское восстание. Правда, вначале ему было трудно действовать, особенно в местностях гористых и лесистых, где неприятель долго мог держаться, не выходя в открытое поле, но то победами, то искусными переговорами, то чрезвычайной строгостью, в иных случаях доходившей даже до жестокости, Катон успел снова привести к римскому подданству народ Иберии.
Антиох Сирийский. Лет за сто до последних событий Се-левк, счастливый полководец Александра Великого и один из диадохов, основал царство, занимавшее территорию от Инда до Пропонтиды, от глубин Азии до Средиземного моря, и назвал его Сирией. Преемники Селевка не были похожи на него. Занятые единственно придворными интригами и наслаждениями в городах Антиохии и Селевкии, утешаясь безмерной роскошью на своих загородных виллах, в тенистых рощах на Оронте, они быстро прожили силы государства. Отпали от царства целые области и образовали отдельные государства, воинственные парфяне вторглись из азиатских степей и ограничили царство с востока; возникли государства Пергамское, Вифинское, Каппадокийское и усилились за счет ослабленной Сирии. Наконец, появившийся на сирийском престоле Антиох III, называемый Великим, предпринял попытку восстановить в целости царство своего предка. Нельзя сказать, чтобы этот государь не был во многом похож на своих ближайших предшественников, ибо он во всех отношениях был типичным азиатским деспотом и наслаж-
дался восточной пышностью своих гаремов и вечно сладкой для деспотов речью придворных льстецов, но при всем том он чувствовал в себе силы для великих дел. Поход его в Египет был неудачен, зато удачен другой — в глубь Азии. Он оттеснил парфян, покорил Бактрийское царство и проник до самого Инда. Победоносно возвратился он назад и заключил союз с царем Филиппом Македонским, не помогая ему, впрочем, в войне с римлянами. Во время этой войны он расширил свои владения в Малой Азии покорением приморских городов. Римляне во время войны с Македонией довольствовались только выражением неудовольствия действиями Антиоха, после же ее блистательного окончания заговорили громче. В это время Антиох победоносно достиг Геллеспонта, перешел в Европу и уже успел сделать кое-что во Фракии. Он занят был восстановлением города Лисимахии, разоренного фракийцами, в то время, когда прибыли к нему римские послы и потребовали, чтобы он немедленно очистил малоазиатские города. Удивленный грозным требованием римлян, Антиох отвечал послам: «Я вам не мешаю в Италии, не вмешивайтесь в мои дала в Азии. Это право, унаследованное мной от-славного Селевка, других над собой я не признаю!»
Итак, перчатка была брошена, но еще ни одна сторона не решалась поднять ее: римляне еще не управились с делами в Греции и в Италии, а Антиоха отозвали на юг слухи о смерти царя Египта. Слухи оказались ложными. Антиох вернулся в Эфес, увеличил свое войско и заключил союз с Египтом и Каппадокией. С Римом он продолжал переговоры, не прекращая, впрочем, вооружаться и, с другой стороны, не отваживаясь ни на какой решительный шаг. В это время при дворе Антиоха появился человек, который, если б Антиох последовал его советам, может быть, сильно способствовал бы утверждению его монархии и мог бы повернуть предстоявшую войну в пользу Антиоха. Это был муж опытный, старый герой с поблекшим венком славы на голове, но с неугасшей ненавистью к Риму, одним словом — Ганнибал. Как странник, покинувший отечество, он явился искать убежища у великого царя Азии.
После заключения мира, который так решительно низверг Карфаген с высоты его прежней славы, Ганнибал всеобщим голосом народа был поставлен во главе государства. И на этом посту он обнаружил немало замечательных способностей. Насколько позволяли обстоятельства, он занялся исце-
assssasassassssass
 В 195 г. при дворе Антиоха появился Ганнибал. За год до этого он был избран на пост суфета народ ным движением против преступного хозяйничанья карфагенской олигархии в послевоенные годы. Ганнибал провел рад важных реформ, для оздоровления прогнившего государственного строя Карфагена. Эти меры встретили бешенное сопротивление карфагенской олигархии. Не надеясь справиться с Ганнибалом собственными силами, антибаркцдская партия донесла своим друзьям в Рим, что Ганнибал находится в сношениях с Антиохом и подготавливает новую войну против Рима. Для сената это было желанным предлогом отделаться от своего врага. В 195 г. в Карфаген прибыли три римских посла. Официально — для урегулирования отношений между Карфагеном и Масиниссой. Но Ганнибал хорошо знал, что дело идет о его вьщаче. Он не надеялся спастись, оставаясь в Карфагене. Ночью Ганнибал тайно бежал из города в сопровождении двух адъютантов, сел на корабль и прибыл в Тир, а оттуда — в Эфес, где встретился с Антиохом. Сирийский царь принял прославленного полководца с большим почетом.
лением ран, нанесенных Карфагену. Развития военных сил государства он не предпринимал, да римляне и не позволили бы этого, но великий патриот стремился по крайней мере улучшить быт граждан и ослабить произвол богатых и влиятельных фамилий, а может быть, втайне Ганнибал питал надежду исподволь подготовить финансовые средства и воспитать дух сограждан так, чтобы можно было при случае еще раз попытаться начать борьбу с Римом. Судебное сословие в то время пользовалось в Карфагене огромным влиянием: оно распоряжалось и имуществом и жизнью граждан. Это сословие составляло прочную корпорацию, члены которой были облечены своим званием пожизненно. Так как богатство в этом корыстолюбивом государстве составляло высшую цель стремлений всех и каждого, то понятно, что судьи всегда готовы были на подкупы всякого рода. Против этой-то корпорации Ганнибал бесстрашно со всей полученной властью направил главные свои действия и достиг того, что народное собрание решило ограничить срок службы судей двумя годами и в конце этого срока требовать от судей полного отчета об их действиях. Затем он предпринял улучшение финансов. Доходы с государственных земель, с подвластных Карфагену народов и таможенные пошлины были еще довольно значительны, но Ганнибал видел, как неравномерно распределены были налоги на граждан, как влиятельные люди умели искусно сами уклониться от государственных повинностей и как даже умели разными уловками доходы государства класть в собственный карман. Ганнибал ввел такие распоряжения в финансовые дела, что Карфаген в состоянии был не только в сроки выплачивать дань Риму, но еще сохранять в своей кассе значительный запас денег.
Естественно, что против Ганнибала вскоре образовалась сильная оппозиция из людей, для которых собственный карман был важнее блага отечества. Риму представили бескорыстного патриота человеком подозрительным и опасным, наговорили, будто он готовит деньги для войны с Римом, будто он для этой же цели сговаривается с Филиппом Македонским и Антиохом Сирийским. Публий Сципион возвысил голос в защиту Ганнибала. Он сказал, что римскому сенату неприлично верить низким наговорам на великого человека, который и под ударами судьбы не утратил доблести честного гражданина. Сципиона не послушались. Страх нового вторжения Ганнибала в Италию как будто уничтожил в римском
s«sasassssssss«B
народе и голос рассудка, и всякое благородное чувство. В Карфаген было отправлено посольство будто бы с целью загладить возникшие неудовольствия между Ливийской республикой и Масинис-сой, на самом же деле для того, чтобы схватить Ганнибала. Последний без труда понял, в чем дело. Не обнаруживая, впрочем, своих опасений, Ганнибал весь первый день после приема послов по-прежнему продолжал зани-
Торговьм город Древней Греции.
маться государственными делами, а ночью удалился в свое небольшое приморское поместье, откуда немедленно на надежном и вооруженном судне бежал в Тир. Жители этого города радушно приняли прославленного героя. Отсюда Ганнибал поспешил в Антиохию, а оттуда в Эфес, где в то время находился великий азиатский царь со всем своим двором.
Обширный греческий город, украшенный храмами и памятниками искусства, живо напомнил Ганнибалу его далекую родину. Близ города развевались флаги многочисленного сирийского флота, а сотни купеческих кораблей беспрестанно входили и выходили из гавани, содействуя обмену отдаленнейших стран с греческой колонией товарами и всякого рода предметами земледелия, ремесел и искусства. Торговля Эфеса в то время действовала на пространстве до Евфрата и соперничала с торговлей Родоса и Византии. Ганнибал увидел себя как будто в ином мире, прибыв ко двору царя, от которого ожидал решения своей участи. Густая толпа придворных льстецов, воины в длинных блестящих одеждах, искусные в интригах высокого света жены, роскошные пиры и удовольствия, занимавшие почти все время так, что, казалось, некогда уже было и думать о занятии делами, — вот в какой обстановке нашел карфагенский патриот царя, готового ополчиться на Рим.
Ознакомившись с бытом страны, давшей ему приют, и узнав военные силы Сирийского царства, Ганнибал представил царю свои соображения по поводу предстоявшей борьбы с Римом. Кроме того, он убеждал Антиоха пригласить к союзу Филиппа Македонского, этолийцев и не медлить с началом военных действий. Питая в царе надежду увидеть в
sssesseseessaaasms
Этолииские монеты.
своем союзе и карфагенян, он указывал ему на необходимость спешить с началом войны, чтобы воспользоваться содействием в Италии галлов, лигурийцев, бруттиев и греческих городов, вообще, всех, кому тяжело было римское иго. Ганнибал предлагал себя самого для высадки значительного войска в Италии, чтобы сирийскому царю можно было уничтожить в самом сердце могущество Рима и потом получить полный простор как в Азии, так и в Европе. Обширные планы Ганнибала понравились Антиоху, но не нашли сочувствия в недальновидных и изнеженных царских любимцах и советниках. О планах толковали, находили их слишком отважными, неудобными для исполнения, даже опасными, и так прошла вся зима в пустых речах и в еще более пустых придворных забавах.
В Греции действовали решительнее. Этолийцы, гордые своими успехами в Македонской войне, собрали союзников и стали серьезно готовиться к расширению своих владений в Греции. Они были так самонадеянны, что, когда Фламинин, все еще находившийся в Греции в качестве чрезвычайного римского посла и покровителя новой эллинской свободы, стал удерживать этолийцев от дальнейших предприятий и спрашивал, чего они ждут от своей отважности, этолийцы отвечали, что они скажут об этом на Тибре с мечом в руке. Могучий римлянин принял эту угрозу так, как в известной басне слон встретил бешеный лай моськи, но тем не менее этолийцы не шутя приступили к военным действиям. Они привлекли на свою сторону Набиса. Последний немедленно напал на те приморские города Лаконии, которые были отняты у него римлянами. Он был разбит знаменитым Филопеменом, стратегом Ахейского союза, а потом в каком-то деле умерщвлен своими же. Итак, в Лаконии этолийцы не успели, ибо Спарта крепко пристала к Ахейскому союзу, но зато успели в другом месте: они привлекли к себе верного до сих пор Риму повелителя афаманов Аминандра. Последний вторгся в Фессалию. Затем этолийцы воззвали к Антиоху, приглашая его принять командование над союзными силами и освободить Элладу от римского ига. К такому соблазнительному призыву Антиох не мог остаться равнодушным, особенно после того, как услышал, что римская эскадра крейсирует у берегов Эллады и грозит отнять у Антиоха все выгоды союза с греками. С 11 -тысячным корпусом сирийский царь высадился (в 192 г. дон. э.) в той местности, где еще целы были развалины древнего Иолка. ГородДеметриада, бывший недавно македонским ар-
сеналом, гостеприимно отворил Антиоху ворота. Его примеру последовали города Фера, Скотусса, Фарсал и другие. Без труда занял Антиох Халкиду (на Эвбее), а затем и весь остров, но вместо того чтобы, не ограничиваясь этими первыми успехами, двинуться в Эпир и Иллирию, Антиох расположился на Эвбее на зиму, занялся празднованием своей свадьбы с какой-то прекрасной халкидиянкой и позволил римлянам занять всю Фессалию.
Как будто после блистательных побед, отдыхал азиатский царь в своем стане, тревожась только для того, чтоб придумать еще какое-нибудь новое удовольствие для своей молодой жены. С наступлением весны (191 г. до н. э.), начались военные действия, и вопрос о семейном счастье Антиоха сменился вопросом об обладании городами и царствами. На место войны прибыл со свежими легионами, нумидийской конницей и ливийскими слонами консул Ацилий Глабрий. Человек этот был незнатного происхождения, но храбрый, решительный, страшный для врагов. Консулары Валерий Флакк и известный походом в Испанию Марк Порций Катон не постыдились поступить под его руководство в качестве легатов: так уважали римляне характер Глабрия. Консул начал с Фессалии. Поддерживаемый корпусом, который привел сам Филипп Македонский, Глабрий за короткое время отнял все те города, которые дружелюбно приняли Антиоха. Расположив свою армию возле Лариссы, он двинулся со всем войском по течению Сперхия. Антиох в это время собирал это-лийцев и между тем совершенно напрасно потерял несколько месяцев на военные действия в Акарнании. Узнав о движении Глабрия, Антиох поспешил со всеми силами, чтобы воспрепятствовать ему идти дальше. Кажется невероятным, когда читаешь, что до сих пор Антиох не позаботился привезти побольше войска из своих владений! Со своим 11 -тысячным корпусом он занял Фермопильское ущелье, но как изменились обстоятельства с тех пор, как это самое ущелье защищал знаменитый Леонид со своей геройской дружиной! За искусственными земляными укреплениями Антиох расположился в ущелье между горами с одной стороны и морем с другой. Римские легионы, наступая с севера, как в былое время персы, приготовились атаковать эти укрепления. Странное зрелище! С той и другой стороны идут в бой за свободу Эллады чуждые Элладе народности, сама же она не принимает участия и ждет! Только 4-тысячный этолийский
Тетрадрахма Эфеса.
18 Рим, т. 1
 Главные римские силы двинулись в Фессалию, где с Антиохом уже сражались македоняне и передовой римский отряд. С приближением Ацилия Антиох отступил к Фермопилам. Здесь в апреле 191 г. римляне напали на него с превосходящими силами. Антиох был разбит наголову. С ничтожными остатками своей армии царь бежал в Халкиду на Эвбее, а оттуда переправился в Эфес. Поражение Антиоха привело к немедленному подчинению его греческих союзников Риму.
корпус пришел на помощь Антиоху, и то две тысячи остались в городе Гераклее, а остальные две заняли лесистую гору Ка-лидром, выступавшую в ущелье, и простиравшуюся на запад цепь холмов Родунтию и Тихию.
На заре легаты Флакк и Катон двинулись занять горы, а консул повел главные силы в ущелье. Неприятель уже был готов к встрече. Центр его состоял из пехоты, вооруженной копьями (сариссами); для защиты гор были выделены легкая пехота и стрелки, а для прикрытия топких низменностей у моря — слоны. Отразив первое нападение римлян на окопы, сирийцы удалились за рвы. В нападении на укрепления римляне напрасно потеряли немало людей. Битва продолжалась нерешительно, но римляне надеялись еще мечами и копьями разбить македонскую фалангу. Вдруг послышались воинственные крики на склонах Калидрома и показалось в лесу оружие и блестящие шлемы. Сирийцы подумали, что это это-лийцы, прибывшие к ним на помощь. Они поняли свою ошибку, увидев в лесу развевающиеся римские знамена. Войско под предводительством Катона спешило прямо к ущелью. Напав внезапно на спящих еще этолийцев и разбив их наголову, Катон теперь ударил во фланг сирийцам. Нападение это решило победу. Неприятель бросился бежать; не спасли его и слоны, на время задержавшие римлян в ущелье, но когда слоны были перебиты и ущелье взято, римская и в особенности нумидийская конница беспощадно преследовали разбитые остатки армии Антиоха.
Сам царь с 500 человек спасся в Халкиде, в которой так приятно провел последнюю зиму Не теряя времени, он со всем двором сел на корабли и бежал в свое царство, Филипп Македонский довершил завоевание фессалийских городов и почти без боя покорил Афаманию, которую римляне и отдали ему в награду за его усердную помощь в этой войне. Консул теперь занялся этолийцами и взял Гераклею, несмотря на то что союз всеми силами старался отстоять этот город. Этолий-цы просили мира, но, когда консул гордо и сурово отверг предложение, испытали еще раз военное счастье, и не без успеха. Между тем стараниями Фламинина осенью заключено было перемирие на условиях, не очень обременительных для побежденных.
Луций Корнелий Сципион Азиатский. Зимой этолийские послы занялись переговорами о мире. Римский сенат требовал выдачи войска и уплаты 1000 талантов. Бедные горцы не
в состоянии были собрать такую зна -читальную сумму и потому должны были волей-неволей отстаивать себя оружием.
В Риме настал срок выбора консулов. Одним из вновь избранных стал Луций Корнелий Сципион, человек хотя не лишенный нового (т. е. эллинского) образования, но без особенно замечательных дарований. Избранием своим он больше был обязан тому, что так часто и во все времена ставит на государственные посты людей, очень удоб
Одежда жителей Малой Азии.
но совмещающих в себе высокую породу и пустоголовость, словом, обязан был значению своей фамилии и протекции. Мало того, ему даже дали назначение в Грецию и Азию именно потому, что брат его, знаменитый Публий Сципион Африканский, вызвался служить у него легатом. Когда было окончательно готово подкрепление, которое новый консул намерен был взять с собой, тысячи охотников вызвались следовать за ним в поход. В числе последних были и такие, которые дрались при Заме и даже при Каннах. Вероятно, эти великодушные, поседевшие в боях воины успели уже прожить свои поля
 Сципион Азиатский — римский полководец, победитель Антиоха IH при Магнесин в Малой Азии (190 г. до н. э.).
и нивы и теперь надеялись под начальством своего старого вождя заработать в Азии добычу и поправить домашние дела.
На море военные действия уже начались. Римский флот, усиленный пергамским и даже небольшой карфагенской эскадрой, атаковал сирийский флот возле мыса, который выдается по направлению к острову Хиосу. Ловкость финикийских галер, составлявших немалую часть сирийских морских сил в этом деле, была причиной того, что вначале победа отвернулась от римлян, но, когда им удалось сцепиться с неприятельскими кораблями своими знаменитыми крючьями и мостами, тогда меч решил дело. После победы присоединилась к римлянам родосская эскадра, и теперь римляне владычествовали на море. Покорив города у Геллеспонта, они, таким образом, приготовили переправу легионам в Азию. Правда, римский флот должен был поспешить к Самосу, где родосская эскадра потерпела поражение от неожиданного нападения сирийцев, но вскоре положение римлян на Архипелаге еще усилилось. Главнокомандующий флотом Ливий, а
assssossssssBSSSBs
потом преемник его, Регилл, привели из Италии значительное подкрепление. После двух новых побед на море римляне заперли неприятельские морские силы в гавани Эфеса и имели средства, блокируя их здесь, отправить еще сильную эскадру в Геллеспонт. Бодро и весело прошли римские легионы Фессалию и Македонию и на родосских транспортах высадились на цветущие берега Малой Азии. Здесь долгое время войско наслаждалось отдыхом среди
Малоазиаты.	плодоносных местностей, в тени роскошных садов, Дело в
том, что Сципион Африканский был салием и потому, пока его собратья-жрецы в Риме праздновали обычным образом религиозные пляски, он в Малой Азии оставил на это время всякие дела.
Между тем Антиох осадил Пергам, но повел осаду так вяло, что осажденный в своей столице Эвмен успел ввести в город целый корпус греческих союзников и потом в счастливой вылазке разрушил все осадные работы. К этой же неудаче подоспели Антиоху вести о поражениях на море и о движении неприятельских легионов. Царь совсем растерялся и ушел в Сардес, обвиняя в своих ошибках, как вообще бывает у людей малодушных, и небо, и человечество. Но вдруг, казалось, блеснул луч счастья и осветил бездну, в которую попал Антиох по собственной оплошности. В одной кавалерийской стычке был захвачен в плен сын знаменитого Сципиона. Немедленно Антиох отправил пленника с посольством в римский лагерь и за освобождение сына Сципиона потребовал, чтобы римляне прекратили войну, уплатили ему половину военных издержек и уступили ему греческие малоазийские города. Римляне ответили ему требованием уплаты всех военных издержек и уступки всех земель и городов по эту сторону Таврских гор, а за возвращение сына Сципион послал царю свою благосклонную благодарность, прибавив дружеский совет не упорствовать в войне, а принять мир на каких бы то ни было условиях. Имея под рукой 80 тысяч войска, Антиох еще не решился на такую крайность, и потому война закипела с новой силой.
ИИИ 548 ---
sssoshssshssosssm
Кончилось время салийского праздника, римская армия, усиленная царем Эвменом, двинулась вперед. Весело было римским легионам проходить по плодоносным полям Малой Азии, где наперебой друг перед другом отворяли им ворота греческие города, все еще богатые и блистательно украшенные произведениями искусства, несмотря на частые политические бури, разражавшиеся над этими колониями. Хотя Публий Сципион, больной, перевезен был в город Элею, ближе к морю, но это обстоятельство не уменьшило пылкого нетерпения воинов, желавших поскорее сразиться с неприятелем. Армия двинулась дальше к югу мимо Пергама и достигла реки Герм, которая приняв воды золотоносного Пактола, извивается у подошвы Синила. Высоко вздымается гора, на которой некогда стоял замок Тантала. Кругом волнистая равнина, подходящая к городу Магнссии, и на этой равнине было расположено укрепленным лагерем войско Антиоха. Радостно приветствовали легионы блестящий поток и гору, свидетельницу предстоящей битвы, в исходе которой римляне не сомневались. На той стороне Герма римляне остановились лагерем, но скоро перешли речку и развернулись на открытом поле, вызывая неприятеля на битву. Антиох не двигался. Так прошло несколько дней в ожидании и в мелких стычках. Потеряв терпение, легионы требовали штурма неприятельского лагеря. Консул, основательно недоверия своей слабой опытности, охотно выждал бы еще более благоприятных обстоятельств, но надо было уступить всеобщему нетерпению армии. По крайней мере он хорошо сделал, что предоставил командование в битве своему опытному легату Домицию.
Антиох также, уступая требованию своих воинов, построил войска к встрече нападения. Центр заняла фаланга в 16 тысяч человек, усиленная 20 слонами. К ней примкнули справа галльская конница под личным предводительством царя, 3000 человек тяжелой мидийской конницы в панцирях, царские аргираспиды (среброщитники) в блестящем вооружении, конные и пешие лучники и на самом краю пращники, и все это под прикрытием 16 слонов. Левое крыло также состояло из панцирной и легкой кавалерии, стрелков и слонов, но впереди этого крыла выстроены еще колесницы с косами, и арабы на верблюдах, вооруженные двухаршинными мечами.
У римлян центр состоял из двух римских легионов, а на правом и на левом флангах по столько же латинских, в обыкновенном боевом порядке, в три линии. С правой стороны,

Победа при Магнесин.
также в линию, расположены союзные ахейцы и пергамцы, далее — кавалерия, критские стрелки (лучники) и фракийские стрелки (копьеносцы). Левой стороной армия упиралась в речку, и потому здесь она была прикрыта только тремя отделениями конницы.
Вот в каком виде расположены были обе армии в замечательной битве при Магнесин.
Сначала за густым туманом нельзя было разглядеть ни реки, ни поля, ни неприятеля, но лишь только туман поднялся и начался дождь Эв-мен открыл сражение. Со своими конными и пешими стрелками он так стремительно напал на верблюдов и на колесницы, что произ-
вел страшное смятение в этом странном войске: животные, перепуганные, перераненные, опрометью бросились назад, и стоявшие за ними стрелки и конница так от этого расстроились, что при последовавшем затем нападении римской конницы левое неприятельское крыло было совершенно смято, разбито и пустилось бежать. Пользуясь благоприятной минутой, победители отсюда ударили во фланг неприятельскому центру. Правда, фаланга не растерялась, повернула к нападавшим фронт, но тучи стрел и собственные слоны, расстроенные неожиданным изменением боевого порядка, наделали пехоте много вреда уже в самом начале сражения. На правом крыле дело шло удачнее. Антиох без затруднения опрокинул те части кавалерии, которые прикрывали левое крыло римлян. Потом перешел реку, ударил римским линиям в тыл и поставил их в такое положение, что целые когорты кинулись в лагерь. Но здесь, вместо того чтобы оказать помощь своей фаланге, он бросился на штурм римского лагеря. В это время Аттал, брат Эвмена, ударил неожиданно Антиоху во фланг. Этот удар решил битву. Разбитый по частям неприятель нигде уже не мог держаться. Общее поражение и бегство сирийцев было для них исходом битвы.
С остатками кавалерии Антиох бросился вдоль реки, потом направо, к Пактолу, откуда шел путь к Сардесу, и около
юваввняаййййаяйяад
полуночи достиг города. С зарей следующего дня он поспешил в Апамею, где уже застал своего сына, также спасшегося бегством от поражения. Римляне же разграбили неприятельский лагерь. Послы от окрестных и отдаленных городов прибывали к победителям одни за другими с выражениями покорности. Вскоре явились и послы от Антиоха с просьбой о мире. Публий Сципион, выздоровевший, был в это время уже в лагере, и, естественно, он-то и управлял всеми делами. Он и теперь не отвергнул мира и повторил те же требования, какие недавно выразил, и в то же время отправил в сенат послов за окончательным решением этой высшей государственной инстанции.
В то время почтенные члены римского сената уже не раз произносили приговоры царям и народам. Послы, прибывшие от этолийцев, были отправлены без всякого снисхождения, именно потому, что этолийцы ссылались на услуги, оказанные ими римлянам в Македонскую войну. После получения ложных слухов о пленении обоих Сципионов, избраны были консулами Фульвий и Манлий: первый — в Этолию, последний — в Азию. Вскоре пришли верные вести, и, наконец, прибыли послы из Сирии, Родоса и сам царь Эвмен, и все они с благоговением ожидали ответа верховного римского сословия. Сенат определил следующее: отныне царство Сирийское ограничить Таврскими горами и рекой Галисом. Царь Антиох заплатит 15 000 эвбейских талантов в течение двух лет, выдаст победителям большую часть своих военных кораблей и боевых слонов. Всем греческим городам, которые присоединились к римлянам до битвы при Магнесин, предоставляется полная независимость, именно городам Дар-дану, Илиону, Хиосу, Милету, Смирне и др. Храбрым родосцам в награду за усердное содействие предоставляются «Ли-кия и часть Карии. Эвмену (который был и усердным, и храбрым союзником в битвах, а в то же время и в сенате умел искусно польстить) предоставить в Европе Фракийский Херсонес, а в Азии — Фригию у Геллеспонта, Лидию с Эфесом и Сардесом, Великую Фригию, Ликаонию и еще некоторые области. Определения сената привести в исполнение особой комиссии на месте. Этолийцы доведены были Фульвием до такой крайности, что должны были заплатить требуемую сенатом сумму и принять римское подданство.
Теперь Римской республике некого больше было опасаться: ее величественное покровительство распространилось в
 Во время битвы при Магнесин Сципион был болен, и армией командовал бывший консул Гней Домиций Агено-барб. Римляне одержали неслыханную по свои размерам победу. Антиох во главе кавалерии правого фланга опрокинул левое римское крыло и увлекся его преследованием. Но в это самое время Эвмен Пергамский, командовавший правым римским флангом, отбил атаку серпоносных колесниц, а затем перешел в наступление всей массой кавалерии и разгромил левьм фланг Антиоха, поэтому фаланга, стоявшая в центре, оказалась ничем не прикрытой слева. Эвмен немедленно ударил по ней с этой стороны, в то время как легионеры начали наступать с фронта, засыпая неприятельскую пехоту градом копий. Слоны, стоявшие в промежутках между подразделениями фаланги, испугались и смяли ее ряды. Грозная фаланга превратилась в нестройную толпу людей, среди которой римские мечи производили страшные опустошения. Потери Антиоха, включая пленных, превышали 50 тыс. человек. Римляне потеряли немногим более 300. После своего страшного поражения Антиох согласился на все римские условия.
--------------551 ОООООО
oB^Bsasassassgssss
Публии Корнелий Сципион Африканский.
Базальтовый бюст.
глубину Азии и Африки; от Адриатики и до Евфрата восхваляли умеренность и бескорыстие Рима, и не безосновательно, ибо в конце своих блестящих кампаний в Греции, Македонии и Азии Рим не присвоил себе ни одной провинции, ни одного города, напротив: завоевания свои великодушно роздал своим союзникам и помощникам. Конечно, такой способ действий имел основание в той издревле знаменитой, дальновидной политике римского сената, стремившейся к тому, чтобы медленно, исподволь, но верно подготовить события к утверждению своего полного владычества. Народы и цари, ослепленные корыстолюбием и близорукой политикой, легко поддались обману и снова занялись своими личными раздорами, прибегая в крайних случаях к милостям сената и не замечая, как исполинский римский орел все шире и шире расправлял свои могучие крылья. Один только Филипп Македонский предвидел отдаленную грозу, которая собиралась на политическом горизонте. Правда, он уже утратил свое прежнее могущество, но и с теми средствами, которые ему оставались, он зорко следил за обстоятельствами, желая воспользоваться ими, если не для того, чтобы отвратить предстоящую грозу, то по крайней мере для того, чтобы пасть с достоинством. Надеясь расширить свои владения, он деятельно принялся (189 г. до н. э.) помогать римлянам в Это-лийской войне, а между тем не упускал из вида собственных ближайших планов.
Консул Манлий на пути из Азии в Италию узнал о тайных намерениях царя Македонии и — к собственному же несчастью — дал ему это почувствовать. Манлий жаждал добычи и триумфов и потому старался возобновить войну с Антиохом, не преуспев же в этом, он устроил дела таким образом, что ему поручено было отправиться в поход на галлов. Консул снова отправился в Малую Азию, где собрались приблизительно в это время воинственные галльские орды, переселившиеся из Северной Италии. В двух-трех сражениях Манлий одержал верх над нестройными полчищами, но на обратном пути, в горных районах Фракии, ему пришлось выдержать столько нападений отчаянных полудиких горцев, что, бросив всю добычу, награбленную в Азию, и потеряв много воинов, Манлий едва успел пробиться в Македонию. Царь встретил его учтиво, осыпал выражениями сочувствия к его неудачам, но умолчал о том, что он очень легко мог подать Манлию руку помощи. Несчастный консул не мог утешиться местью царю
sassaaosssassassss
за его злопамятность, ибо сам должен был готовиться представить отчет сенату о своих неудачных действиях. Он с трудом оправдался в Риме (188 г.)
Замечательно, как милостиво и благосклонно сказывается в это время влияние Рима наделах Греции, и все оттого, что друг Эллады, Тит Квинкций Фламинин, все еще был хранителем ее возрожденной свободы. Зато он и пользовался в Греции чуть ли не царскими почестями, и дом его был центром всего знатного и возвышенного в этой прекрасной стране.
Смерть Сципиона Африканского, Ганнибала и Фило* пемена. Несмотря на то что война еще не затихла ни в Галлии, ни в Лигурии, ни в Испании, Римская республика не очень тяготилась ею: по последней переписи, в ней проживало 258 328 граждан. Гораздо больше беспокоили ее поступающие отовсюду жалобы на лиц, облеченных высоким служебным положением. Жалобы эти, к несчастью, были очень справедливы и возникали на том основании, что полководцы во время войны пользовались властью почти неограниченной, а алчность многих из них была поистине ненасытна. Так, например, депутаты города Амбракии жаловались в сенате на то, что корыстолюбивый консул Фульвий немилосердно ограбил их город уже после того, как он был сдан римлянам и, следовательно, имел право рассчитывать на все милости мира. Едва-едва удалось Фульвию избежать строгого наказания за свой проступок. Еще важнее было обвинение против консула Манлия, о котором мы сейчас упомянули. В то время как он в храме Беллоны требовал у сената себе триумфа за совершенные подвиги, выступили против него десять мужей, которые были уполномоченными от Рима в Азии, и представили неопровержимые доказательства, что, во-первых, Манлий старался воспрепятствовать заключению мира с Антиохом; во-вторых, не раз грабил мирные народы, в-третьих, не раз, без приказания сената нападал на галлов и, наконец, в-четвертых, из Фракии привез с собою немало добычи, о которой умолчал. Дело Манлия вызвало в сенате сильное негодование. Только заступничество многочисленных друзей и родственников спасло консула от наказания и то после долгих прений почтенных членов верховного римского судилища.
Вскоре поступили в сенат жалобы даже против Сципиона Африканского и его брата. Знаменитый герой Замы, любимец богов и людей по-прежнему пользовался выгодами своего высокого, особенного положения в государстве. Не заискивая ни
 В 187 г., вскоре после триумфального возвращения братьев Сципионов с Востока, два народных трибуна внесли в сенат предложение, чтобы Сципионы отчитались в тех суммах, которые они получили от Антиоха. Публий принес документы и вместо отчета разорвал их в клочки на глазах у сенаторов. На этом дело временно прекратилось, но в городе пошли разговоры о том, что с отчетностью дело обстоит неблагополучно. В конце 185 г. или в начале 184 г. другой трибун потребовал отчета, теперь уже не в сенате, а в народном собрании. На этот раз дело пошло законным порядком, и на одном из следующих собраний Луций был присужден к уплате крупного штрафа. Так как он отказался платить, то ему грозила тюрьма, от которой его спасла только интерцессия одного из народных трибунов, Тиберия Семпрония Гракха, отца будущих реформаторов Тиберия и Гая. Оскорбленный до глубины души Публий уехал в свое имение в Кампании, где и умер, по-видимому, в 183 г., завещав не хоронить его в Риме.
перед толпой, ни перед сенатом, благородный герой шел своим особенным, гордым путем, наслаждаясь заслуженным влиянием и довольством и украшая быт свой наукой и искусствами. Но чем сильнее отличался герой от обыкновенного уровня римской аристократии, тем сильнее развивались в его недоброжелателях чувства зависти и досады. Между этими недоброжелателями были и такие, которые, по духу своих убеждений, не могли не осуждать в Сципионе отступлений от древнеримской патриархальности и горячей привязанности к эллинскому просвещению и эллинскому образу жизни. Таковы были, например, Марк Порций Катон и пылкий республиканец Тиберий Семпроний Гракх. Историки по-разному повествуют о последних годах жизни Сципиона Африканского; мы придерживаемся того рассказа, который, по нашему мнению, наиболее соответствует как тому времени, так и характеру главного лица.
Сначала подали в сенат жалобу (187 г.) на Сципиона Азиатского, будто он утаил часть денег, полученных в Азии. Сенат жалобу принял и велел дело исследовать, но на том следствие и остановилось, ибо во главе снаряженной им следственной комиссии поставлен был человек, который именно миру с Карфагеном был обязан свободой и гражданством (он был по происхождению раб). Через некоторое время другой трибун вошел с той же жалобой в собрание триб. Здесь Сципион был присужден к уплате значительного денежного штрафа, а до того времени должен был представить поручителей. Сципион сопротивлялся, вследствие чего трибун велел своему служителю схватить его и отвести в тюрьму. Именно к этой минуте подоспел старший Сципион, вызванный из Этрурии. Он сурово — конечно, против существовавшего права — оттолкнул и служителя, и его господина. Сцена эта вызвала страшное смятение, народ разделился на две стороны. Впрочем, несмотря на свою недоброжелательность к Сципиону, трибун Гракх прямо объявил себя врагом того, кто дерзнул бы поднять руку на человека, возвеличившего славу Рима и привел в плен полководцев и царей. Когда претор провозгласил, что произнесенный приговор должен быть исполнен, все трибуны вместе определили отменить тюремное заключение, а квестору предоставить конфисковать законным образом имущество обвиненного. Так и сделали, но у осужденного не только не оказалось никакого следа тех сокровищ, в утайке которых его обвиняли, но даже не из чего было собрать всю
штрафную сумму. Родственники Сципиона, ограбленного таким образом единственно вследствие зависти и злобы, позаботились о том, чтобы он не остался без средств к жизни; благородный же Гракх окончательно перешел на сторону тех людей, на которых до сих пор косился. Публий Корнелий Сципион, тронутый его великодушием, в день исполнения приговора обручил с Гракхом свою дочь, прекрасную Корнелию — будущую мать обоих знаменитых Гракхов.
После удачи со Сципионом Младшим, принялись за Сципиона Старшего. В сенате потребовали, чтобы он представил отчет в том, когда и как он распорядился военной добычей и собранной с побежденных данью. Сенат не мог отвергнуть этой жалобы и призвал героя
Остатки надгробного памятника Сципионов.
к ответу. С обычным невозмутимым спокойствием и достоинством выслушал Сципион унизительное требование и послал за своими счетными списками, как бы для того, чтобы представить требуемое объяснение, но, когда принесены были счета, Сципион порвал их один за другим в присутствии сената, объявляя, что не стоит труда доискиваться употребле
ния нескольких несчастных миллионов, а лучше вспомнить
те многие сотни миллионов, которыми государственное казначейство обязано его мечу, и ту славу, которой он озарил свое отечество. С изумлением, безмолвно, глядели друг на друга сенаторы, занесли в протокол собрания то, что случилось, и — на том дело и кончилось. Замечательно, однако, как бесцеремонно великие люди тогдашнего. Рима обращались с миллионами!
В 184 г. другой трибун опять поднял забытый вопрос и вошел с прежней жалобой в собрание триб. Призванный к ответу, почтенный герой явился в собрание, сопровождаемый бесконечной свитой родственников, друзей и клиентов. С ораторской трибуны Сципион произнес речь, в заключение которой сказал: «Ныне годовщина достопамятной побе-

Прусик I, царь Вифинии.
в По-видимому, в том же 183 г., в котором окончил свои дни Сципион в добровольном изгнании, погиб и Ганнибал. После мира римлян с Антиохом он уехал на Крит, а затем к вифинскому царю Прусию. Вифиния была старым врагом Пергама, и поэтому Прусии с восторгом встретил Ганнибала. Карфагенский изгнанник стал военным советником и полководцем Прусия и одержал ряд побед над Пергамом. Говорят, что он уговаривал своего нового покровителя объявить войну и Риму. В 184 г. римляне добились заключения мира между Прусием и Эвменом, после чего в Ви-финию приехал Фламинин в качестве римского посла и намекнул Прусию, что Ганнибала нужно устранить. Однажды дом, окружили вооруженные люди. Он понял, что это значит, и принял ад, который постоянно носил с собой. .
ды в Африке. Истинные сыны Рима, надеюсь, не проведут такого дня в ссоре и крамолах. Иду в Капитолий приветствовать бессмертных богов и воздать им благодарность за то, что они меня избрали орудием для прославления любезного всем нам отечества. Кто из вас со мной одних мыслей, тот да последует со мной в храм!» И увлеченное призывом собрание последовало за маститым оратором. Народ примкнул к нему. То было нежданное триумфальное шествие великого полководца. Даже писцы и чиновники оставили свои занятия и присоединились к толпе. Остались на площади одни трибуны, их слуги да вестник, объявлявший о вызовах и решениях, хотя, впрочем, объявлять было некому. Дело, однако, так не осталось: мы знаем, как настойчиво римляне и в войне, и в мире преследовали свои планы. Вновь послано было приглашение Сципиону явиться к ответу, но он больше уже не являлся. Он не мог перенести того, что с ним вздумали обращаться, как с простым гражданином, и решил лучше мужественно встретить грозу, в каком бы виде она над ним ни разразилась, чем в одеждах кающегося грешника занимать место в ряду обвиняемых. Он навсегда оставил неблагодарный город и до конца жизни не покидал своего приморского поместья возле Ли-тернума, к северу от Кум. В уединении, в кругу немногих избранных друзей, он провел остаток жизни. Дом его украшен был не пышным богатством, а произведениями греческого искусства, но и под влиянием узкого круга друзей герой не избавился от язвы, точившей его сердце, язвы, нанесенной ему неблагодарностью соотечественников. Он умер в 183 г. Еще уцелели в упомянутой местности остатки стен,указывающих, как говорят, виллу Сципиона. В древнее время была здесь же и гробница со статуей Сципиона, а в Риме у Каленских ворот до позднейшего времени империи существовал могильный холм со статуями Публия Сципиона, брата его Луция и поэта Энния.
Более счастливый жребий выпал Фламинину, который, уступая Сципиону Африканскому в обширности военных дарований, превосходил его дипломатическими способностями. Благодаря этим способностям он избежал зависти и враждебности и достиг того, что очень должно было льстить его самолюбию: то в Греции, то в Азии на него возлагал сенат обязанности чрезвычайного посла и в то же время — верховного судьи, примирителя и покровителя народов. В этом качестве Фламинин появился для прекращения войны,
вспыхнувшей в это время между двумя азиатскими владыками: уже известным нам пергамским царем Эвменом и низким чудовищным деспотом, царем Вифинии Пру-сием. Владения последнего простирались вдоль Черного моря, от Пропонтиды (Мраморного моря) до горы Олимп. В этих пределах повелевал он как местными ма-лоазийскими варварами, так и приморскими греческими колониями. При дворе его в столице царства — Никомедии — господствовали греческий язык и греческий образ жизни. Как все мелкие деспоты, Прусий стремился к расширению своего царства, но Эвмен далеко превосходил его и дарова
Смерть Ганнибала.
ниями, и опытностью, и финансовыми средствами. Кроме того, изнеженный праздностью и наслаждениями, Прусий не способен был на дело, требующее решимости и энергии. В это время явился ко двору никомедийского царя Ганнибал, скрываясь от настойчивого преследования римлян. При помощи этого несчастного героя Прусий одержал несколько побед. Говорят, Ганнибал выиграл одно морское сражение, бросив на неприятельские корабли множество глиняных сосудов, наполненных ядовитыми змеями. Печально говорить об этих последних жалких приключениях великого героя, когда вспоминаются его прежние знаменитые дела! Быть может, в это время Ганнибал все еще питал надежду осуществить планы своей жизни, например одолеть прежде всего царство Пергамское, а потом, подав руку Антиоху Сирийскому и Филиппу Македонскому и подняв эллинов и карфагенян, низвергнуть своего непримиримого врага. Мечта эта должна была еще поддерживать жизненные силы престарелого патриота, но она разлетелась в прах, когда он увидел при дворе Прусия римское посольство. Правда, посол не имел поручения схватить Ганнибала, но, менее великодушный, чем Сципион, он не без удовольствия помышлял о том, как бы хорошо было без особенного труда получить в Риме свежий венок за такого пленника, и потому он дал понять Прусию, что Риму было
557 00^000

 Филопемен (253—183 гг. до н. э.)— древнегреческий полководец, с 209 г. стратег и гиппарх (начальник конницы) Ахейского союза. В борьбе с Римом отстаивал независимость Греции, за что был прозван «последним эллином».
бы приятно увидеть в стенах своих обессиленным и безопасным того человека, который 25 лет назад потряс до основания Римское государство.
Обрадованный вестью о том, каким простым способом можно заслужить благосклонность могучей республики, и вовсе не стесняясь нарушением священных обязанностей гостеприимства, перед которыми благоговеют даже дикари, Прусий велел окружить жилище Ганнибала. Несчастному узнику сказали о предстоящей ему близкой участи, но он в первую минуту не поверил такому неслыханному вероломству. Он бросился к выходу, но, когда нашел все двери запертыми, тогда понял, что настал для него конец. Как в былое время, среди военной бури и опасностей, так и теперь смело взглянул Ганнибал в лицо смерти, долженствовавшей освободить его от всех превратностей счастья и от мести римлян. Быстро прошли перед ним воспоминания минувшей славы и побед и озарили последний час несчастного патриота. Призывая богов-мстителей на голову вероломного Прусия, Ганнибал выпил яд. Он умер, как утверждают достоверные сведения, в том же году, в котором умер и знаменитый его противник Сципион Африканский.
Приблизительно в то же время умер еще один знаменитый человек, называемый «последним эллином», известный Филопемен. В последние годы жизни он успел привлечь под знамена Ахейского союза все народы Пелопоннеса. Как бы ни казалась несбыточной мечта противопоставить могуществу Рима союз мелких греческих государств, но во всяком случае она не может опорочить память человека, который мужественно всю жизнь стремился к тому, чтобы объединить все племена греческого корня и возрожденную Элладу поставить снова в ряд независимых цветущих государств. Филопемен, повторяем, всеми силами стремился к этой цели, оттого-то он и разразился великодушным негодованием, когда Мессения вышла из союза: с отрядом воинов он быстро устремился в эту область, привел ее к покорности союзу, но в одной из своих поездок наткнулся в ущелье на более значительные силы неприятеля и был взят в плен. Неприятель запер семидесятилетнего героя в какое-то подземелье и послал ему отраву, ибо только смерть Филопемена могла сделать Грецию совершенно безопасной для римлян. Филопемен выпил чашу с такой же твердостью, как некогда Сократ, но смерть героя не избавила мессенян от мести. Разбитые во многих сражениях, они снова
должны были подчиниться требованиям Ахейского союза и выдать виновников смерти Филопемена.
Персей Македонский. На престоле Александра Великого все еще видим Филиппа. Блеск его могущества померк перед римскими знаменами, но царь еще чувствовал в себе довольно сил, чтобы отвратить близкую роковую для царства бурю. В юности счастье избаловало царя: он не давал себе труда сдерживать свои страсти и думал не о постоянстве в своих предприятиях, а только о том, чтобы пить полную чашу наслаждений. В школе жизни, узнав нужду, он превратился в опытного мужа, сведущего полководца, дальновидного владыку. В этом возрасте развились его природные дарования. Вот отчего ему тяжело было чувствовать влияние римского ига, и он осторожно и мудро стал подготавливать обстоятельства, которые могли бы впоследствии возвратить Македонии утраченную ею самостоятельность. Пользуясь выгодами мира, он старался хорошим законодательством, умеренной политикой и правосудием загладить в населении царства те следы, которые оставила в нем неудачная война. Утвердив снова свое государство во Фракии и Фессалии, царь возвысил земледельческий и торговый быт народа и деятельно занялся разработкой заброшенных на время золотых и серебряных рудников. Увеличив государственные доходы, царь получил возможность увеличить и свое войско, занять завоеванные вновь фессалийские города македонскими гарнизонами и привлечь к себе фракийские племена то оружием, то деньгами.
Римский сенат недовольным оком следил за действиями соседа. Он охотно воспользовался бы своим влиянием, чтобы ограничить возможности царя Македонии, и в крайнем случае готов был употребить даже оружие, но ему связывали руки войны в Лигурии, Галлии и Испании, войны, которые, особенно в последнее время, не всегда доставляли Риму одно лишь торжество. Даже римские граждане уже не с такой ревностью, как прежде, стремилось к тому, чтобы собственной кровью содействовать сильным мира наслаждаться триумфами и украшать свои дворцы ценными произведениями искусства — плодами счастливых походов. Поэтому римский сенат медлил вступить с Филиппом в открытую войну, но и не отвергал частых жалоб, которые поступали на него в Рим. Каждый год поступали такие жалобы из Эллады, Фессалии, Эпира. Царь Эвмен, покорный угодник сената, явился даже с письменными свидетельствами против Филиппа. Он
Персей Македонский.
 Персей (ок. 213—166 гг. до н. э.) — последний царь Македонии (179—168). В войне (171—168) против Рима, организовав и возглавив ан-тиримскую коалицию, одержал несколько побед, но в 168 году в битве при Пидне войско Персея было разбито; взятый в плен Персей погиб в заключении.
assssassasassss^ps
Персей Македонский.
обвинял македонского царя в том, что последний завладел приморскими городами Фракии. Вероятно, Эвмену приятно было бы устроить дела таким образом, чтобы присоединить эти города к своему Херсонесу Начался обмен послами между Римом и Македонией. Македонские послы старались представить сенату доводы в пользу своего царя, а римские деятельно занялись исследованием всех обстоятельств дела на месте. На одно из таких заседаний посольства, собравшееся в Темпейской долине, прибыл сам Филипп. Несмотря на блистательную защитительную речь, которую здесь произнес царь, он должен был подчиниться нужде и силе и, по требованию суровых покровителей Греции, очистить фессалийские города; только в последних, заключительных словах речи Филипп обнаружил долго сдерживаемое негодование. Он сказал: «Еще не настало время окончательного порабощения Македонии» или, как говорит стих Феокрита: «Еще не навсегда закатилось для Македонии солнце свободы!». Много горя испытал Филипп в последние годы своей жизни. Он велел отравить своего собственного сына Деметрия, когда услышал, что последний поддерживает римлян. Позднее слухи оказались ложными, и несчастный отец до самой смерти страдал от раскаяния.
После смерти Филиппа Македонского на престол взошел его старший сын Персей (179 г. до н. э.). Его признали и римляне, так как он подтвердил условия мира 197 г. Народ давно привык с любовью смотреть на Персея: он еще при отце не раз с успехом командовал отдельными отрядами в Македонской войне, показал способность и к государственным делам, собою был прекрасен, силен и искусен во всех физических упражнениях. Он был умерен в своей жизни, умел сдерживать или по крайней мере скрывать свои страсти, но ему недоставало геройского духа и блестящего воинского дара, которым отличался в последнее время его отец. Он не обладал тем быстрым взглядом и присутствием духа, которые помогают пользоваться благоприятной минутой, не имел также и той душевной силы, с какой человек неутомимо стремится к высокой цели и не ослабевает даже под ударами судьбы. Хитрый политик, он не останавливался перед выбором средств и не затруднялся обширностью намерений, но, когда наставал час исполнения, когда приходилось действовать сильно и решительно, энергия его ослабевала, и он сам как будто бы пугался величия своих замыслов. Так, он усиленно занялся
asssasssssaasssass
приготовлениями к войне, собрал многочисленное войско, приготовил оружие и запасы, для приобретения союзников женился на дочери сирийского царя, а сестру свою выдал за царя Вифинии, а между тем хлопотал о мире, и когда неизбежное стечение обстоятельств заставило его начать войну, вместо того чтобы продолжать ее со всей энергией, он ограничился мелкими успехами и, чтобы не раздражать неприятеля, прибегнул к полумерам. Вместо того чтобы на припасенное его отцом золото приобрести себе многочисленных союзников и наемников, он предпочел сберечь это золото и погиб вместе с ним.
Вот каким был человек, которому теперь пришлось действовать против Рима. После продолжительных переговоров прибыло ко двору его чрезвычайное римское посольство. Послы с той повелительной гордостью, которую умели принимать римляне в случае надобности, спросили царя, намерен ли он строго держаться в пределах собственно Македонии, как это было обозначено в прежних мирных договорах. Гневно отвечал Персей, что он привык действовать, как прилично независимому государю, и велел послам удалиться. И все же он и после этого не потерял надежды на сохранение мира, а один из римских послов даже имел низость поддерживать в царе эти надежды, тогда как в Риме уже решено было объявить Персею войну. Впрочем, царь Македонии не терял бесплодно времени: тайно сносился с карфагенянами, старался — и не безуспешно — привлечь на свою сторону греческие племена. Естественно, что эллинам приятнее было поддерживать родственную им по языку и народности Македонию, чем Рим. Кажется, что даже и родосцы были не против союза с Персеем, ибо они привезли на своей пышной эскадре из Сирии невесту Персея. Если бы только Персей имел силу решиться действовать против римлян твердо и настойчиво, наверное, вся Эллада присоединилась бы к нему. Такое же настроение видим в Эпире и Иллирии: правитель Скодрский Генций ждал только присылки денег, чтобы запастись необходимым и двинуться с войском на помощь Македонии. Владея деньгами, Персей не обладал достаточным мужеством духа. Пожалев сокровищ, он потерял помощь храбрых скодрианцев. Великодушнее Генция действовал славный Котис, повелитель одрисов, народа фракийского происхождения, обитавшего на всем пространстве от гор Родопских и реки Гебр (Марица) до берегов Черного моря:
 Хотя Персею пришлось воевать почти одному, начало войны не принесло славы римскому оружию. Первое же крупное столкновение в Фессалии кончилось поражением римской конницы и легковооруженных, что вызвало в Греции новую волну симпатий к Персею. Однако, вместе того чтобы воспользоваться этим для перехода в наступление, он малодушно завел переговоры о мире, и не его вина, что из них ничего не вышло (римляне потребовали безусловной сдачи). Римское командование было бездарно, солдаты недисципли-нированы. Своими насилиями они вызывали недовольство населения и жалобы римских союзников. Несмотря на эти благоприятные для него обстоятельства, Персей после нескольких мелких сражений очистил Фессалию и отступил в Македонию, отказавшись тем самым от наступательной войны.
Монета Беотии.
он и без денег не оставлял Персея в нужде и был для него верным союзником.
Когда, наконец, после отважного ответа Персея римским послом объявлена была Македонии война (171 г. до н. э.), царь выступил из своей столицы Пеллы во главе 43-тысячной армии, перешел реку Галиакмон и Камбунские горы и вступил в Фессалию. Здесь он приступом взял города Кире-тию, Миры и Тонн, ключ к Темпейскому ущелью, но потом, выбрав выгодную местность у подошвы Оссы, остановился в бездействии. Тем временем консул Лициний Красс, выступивший из Эпира, провел легионы дикими местностями Афа-манских гор и недалеко от Гомфи привел в порядок свое истощенное трудным походом войско. Отсюда Красс двинулся через Пеней к Лариссе, где присоединились к нему пергам-ские, фессалийские и греческие союзники. Битва казалась неизбежной, но римляне не решались покинуть свой лагерь, несмотря на то что македонская конница опустошала окрестности. Надо заметить, что теперешние римские легионы и полководцы были далеко не похожи на тех, которые в недавнее время силой меча одолевали могущественные народы. Походы в Азии внесли в римский быт столько восточной роскоши и изнеженности, что эти болезни, как чума, отравили коренные доблести римлян не только в столице, но и в лагере. Консул действовал вяло, дисциплина в войске распустилась, предприимчивости и энергии как не бывало.
Персей приближался и, наконец, со всей конницей и легкой пехотой подошел к самому неприятельскому лагерю. Эта дерзость разбудила Лициния: он вышел с армией в открытое поле. Немедленно вспыхнула битва. Храбрый Котис со своими дикими фракийцами ударил на правое крыло римлян (итальянскую конницу), разбил его, смял и погнал. Таким же успехом увенчалась атака македонского правого крыла, состоявшего из агемы (конной гвардии) и македонской кавалерии, под личным предводительством Персея. Под натиском македонян пошатнулись й побежали римляне и их греческие союзники, и только благодаря Эвмену, стоявшему в резерве, успели оправиться и снова приготовиться к бою. В это время подоспела на место битвы свежая македонская фаланга. Ею Персей, конечно, мог довершить поражение римлян, вместо этого он с множеством пленных и с добычей пошел обратно в лагерь. Обе атаки, о которых мы сказали, были так стремительны и успешны, что Персей потерял в этом сражении толь-
иаившниятаваи
ко 60 человек, а римлянам оно стоило 2200 убитыми и ранеными и 600 пленными. Удивительнее всего то, что после этой победы Персей позволил консулу перебраться за Пеней и даже предложил мир, который был отвергнут гордыми римлянами.
Вся Греция торжествовала победу Персея и готовилась сбросить с себя римское господство, а между тем сам победитель в непостижимом ослеплении не предпринимал ничего. Он только разбил римлян еще в двух-трех ничтожных стычках, а потом удалился к северу. Лициний, пользуясь неожиданным отступлением македонян, захватил несколько незначительных мест в Фессалии и подошел к укрепленному Тонну. Увидев грозные крепостные стены этого города и уже чувствуя сильную усталость от прежних походов, Лициний предпочел расположиться на зимовку. В следующем году консул отправился с войском искать по Греции более легких занятий, помышляя не о славе, а о корысти. Другой римский консул, Кассий, посланный в Северную Италию против лигурийцев и галлов, распорядился еще замечательнее: он совсем исчез со своим войском. Поселенцы Аквилеи, прибывшие в Рим просить защиты от галлов, сказали, что они видели, как консул с большим количеством припасов прошел к северо-востоку, вероятно, в Македонию, но после этого о нем не было никаких слухов. Удивился сенат, узнав о таком небывалом до сих пор своеволии, и по окончании служебного консульского года, когда отыскался пропадавший Кассий, сенат потребовал у него отчета, тем более, что к этомуже времени из Истрии и Иллирии явились депутаты с жалобами на Кассия, разграбившего их мирные деревни и села. Кассий сказал, что отсутствовал по служебным обязанностям, а между тем преспокойно в своем имении занимался устройством водопровода.
Преторы и римские адмиралы действовали, если можно так сказать, еще хуже, чем полководцы. Они просто-напросто грабили друзей и союзников, если последние не догадывались запирать от них свои ворота. Так, беотийский Галиарт был разрушен, Халкида на Эвбее и Абдера разграблены, а с Афин, Фив и других городов взят тяжелый выкуп. Сенат приказал удовлетворить всех пострадавших, назначил выкупить всех граждан, злодейски проданных в рабство, и повелел впредь не выдавать никакой дани римским чиновникам без особого о том повеления, но все эти меры не уничтожили даль-
Монета города Абдеры.

нейших злоупотреблений властью. Следующий консул, Гостилий, бесстрашно шел по следам своего предшественника. И в войне он был не счастливее Лициния. На одном из разъездов его едва не захватила в плен македонская конница. Вскоре, желая через Кам-бунские горы проникнуть в Македонию, он повсюду потерпел такие значительные поражения, что должен был с остатками своей армии отступить. Многие из союзников
Персей в фессалийских теснинах на пути в Иллирию.
покинули римлян, другие отправились на родину для залечивания ран. Легат Аппий, который с такой же неудачей действовал в Иллирии, в какой-то засаде потерпел сокрушительное поражение и вынужден был покинуть страну с остатком войска.
Ободренный неудачами римлян, Персей победоносно прошел Фессалию, в начале зимы пробрался горными, едва проходимыми тропинками в Этолию и оттуда по снегам и льдам в Иллирию. Он даже захватил город Ускана, где стоял сильный вражеский гарнизон, и большую часть остальных крепостей. Победами привлек он на свою сторону эпирцев, которые до сих пор были его врагами. О римлянах он в это время так мало беспокоился, что напал на дарданов, исконных врагов Македонии, и в нескольких сражениях почти полностью уничтожил это воинственное племя. Когда в следующем году (169) пришло из Италии свежее войско под начальством консула Марция Филиппа, Персей поспешил отступить к своим границам, чтобы прикрыться горами Камбунскими и Олимпийскими. Новый римский полководец, крупного телосложения, но с ограниченными умственными способностями, не успел в молодости, в Галльскую войну, запастись лаврами и потому надеялся теперь, под старость, схватить в Македонии венок, который судьба забыла ему дать в Италии. И он решил во что бы то ни стало пробиться в Македонию. Темпейская долина была занята неприятелем. Филипп, к счастью, двинулся со всем войском и припасами и даже с слонами через труднопроходимую гору Олимп. Он забрался в такие места, где войско его должно было пробиваться то лесом, то ущельями и где не было никакой возможности собрать сколько-нибудь значи-
sssssssassansssse
тельный отряд. Случись на месте Персея полководец более дальновидный и решительный, он в это время мог бы без труда уничтожить по частям всю римскую армию, но слепое счастье спасло Филиппа. Перебравшись через самое трудное место, он увидел с горы открытое поле, царский лагерь, города Диум и Гераклею, но в то же время вблизи ущелья, через которое непременно нужно было пройти, увидел 10-тысячный македонский корпус. Два дня происходили здесь жаркие, но нерешительные битвы. Однако Филиппу удалось уклониться, чтобы опять лесами и ущельями обойти неприятеля. Так Филипп достиг подошвы Олимпа.
Персей из своего лагеря видел движение римлян, слышал о битвах и не двигался, а когда узнал все подробности перехода неприятеля, отважность этого дела до того его ошеломила, что он совершенно потерял голову. Он давал распоряжения, через минуту отменял их, послал приказание жечь флот, бросать сокровища в море, потом велел возвратить посланных и, наконец, велел очистить неприступные укрепления, бывшие в тылу у римлян, бросить на произвол судьбы город Диум, находившийся у них на пути и также хорошо укрепленный, и скрылся сам в Пидне. Не растеряйся Персей, вся римская армия, стесненная между ущельем, македонским корпусом и крепостью Диумом, погибла бы от голода или, если бы вздумала отступить опять через гору, могла быть легко уничтожена малыми силами. Вероятно, римский консул не угадывал безрассудства распоряжений противника, потому что не смел двинуться вперед, и потому в его армии уже начали обнаруживаться последствия скудной пищи, Вот отчего, оставляя свои первые блестящие замыслы, Филипп потянулся назад, к Гераклее, надеясь захватить македонские склады, находившиеся в Темпейской долине. Тут только Персей понял свою ошибку. Он бросился быстро за Филиппом, обошел его и остановился лагерем в такой выгодной местности, что консулу ничего лучшего не оставалось, как засесть в своем лагере и ожидать благоприятных обстоятельств.
Римский флот под начальством претора поставил себя в еще более затруднительное положение. Ни одна из его попыток не удалась. Он приступал было к Фессалонике, Кассандре, Тороне, наконец, к Деметриаде и повсюду был отбит с большими потерями. Царь Эвмен, видя неразумные действия римского флота, предоставил его самому себе и отплыл со своей эскадрой домой. И родосцы были недовольны. Ha-
ft Следующие две кампании (170 и 169 гг.) шли также вяло, но Персей развил за это время усиленную дипломатическую деятельность. Она дала некоторые результаты благодаря активизации македонского флота в Эгейском море и кажущейся неспособности Рима победоносно закончить войну. У родосцев снова взяла верх промакедонская партия, и даже Эвмен, как говорили, вступил в какие-то таинственные переговоры с Персеем. В начале 168 г. родосцы, торговле которых война мешала, энергично взялись за посредничество для заключения мира. Но это дало только обратные результаты: сенат решил во что бы то ни стало кончить войну быстрой победой.
asasssoasseaBBsssa
 Одним из консулов на 168 г. избрали Луция Эмилия Павла (сына Эмилия Павла, погибшего под Каннами). Он был небогатым человеком и, хотя принадлежал к старой знати, не играл очень большой роли в политической жизни. Здесь сказывалось и его родство со Сципионами. Зато Луций Эмилий Павел пользовался репутацией отличного полководца (он выдвинулся в Испанской и Лигурийской войнах) и безукоризненно честного человека. Прибыв на театр военных действий, новый главнокомандующий быстро восстановил упавшую дисциплину и перешел к решительным действиям. Ему удалось обойти укрепленные позиции Персея в Южной Македонии и заставить его отступить к городу Пидна. Здесь 22 июня 168 г. произошла знаменитая битва, положившая конец Македонской монархии.
конец, Генций Скодрианский перешел на сторону Персея, несмотря на то что последний из скупости не выдал ему всего обещанного денежного пособия.
Луций Эмилий Павел. В Риме очень тревожились из-за печального положения дел в Македонии. Стали усердно искать человека, который был бы способен изменить ход войны, и взоры всех остановились на Луции Эмилии Павле. Это был сын того Эмилия Павла, который не решился пережить поражения при Каннах. Он был представителем древней, хотя и небогатой, фамилии. Его избрали в консулы почти единодушно. Хотя этот полководец отличился в войнах Испанской и Лигурийской, но до сих пор, то есть до шестидесяти лет, оставался в обществе как бы на втором плане, ибо первый был занят людьми, сильными богатством или связями. Как видно, в Риме наступало уже то время, когда общество выше всего ценило способности и заслуги. Луций Эмилий Павел был человек испытанный, с большим практическим опытом, храбрый, простой в обычаях и обхождении, но не чуждый греческого языка и греческой образованности. С семьей Сципионов он был в дружеских отношениях. Сын Сципиона Африканского усыновил одного из его сыновей, зна: менитого впоследствии Сципиона Эмилиана.
Луций Эмилий Павел умел заслужить такое к себе доверие, что немедленно после его избрания (168 г. до н. э.) призвали к оружию четыре легиона: два для Македонии, столько же под предводительством претора Аниция для Иллирии — и достаточное количество войска для флота под начальством претора Октавия. С появлением на месте войны трех новых предводителей изменился и дух войска. Раньше всех узнал это Генций Скодрианский. В течение 4 недель он терпел от римлян поражения, наконец, был осажден в своей столице и взят в плен со всем семейством. Октавий привел в порядок расстроенный римский флот, снабдил его свежим экипажем и припасами и двинулся к неприятельским берегам.
Труднее всех было консулу: надлежало исправить множество важных упущений, возникших при предшественниках Эмилия Павла, но он преуспел в этом совершенно и в такой короткий срок, как будто ему помогала какая-то волшебная, благодетельная сила. Войско поставлено было предшественниками в такое трудное положение, что ему даже недоставало воды для питья. Эмилий велел рыть колодцы в полной уверенности, что у подошвы горы должны
Битва при Пидне в 168 г. до н. э.
быть подземные ключи. От праздности войско занималось пересудами о военачальниках, сенате и гражданах; Эмилий ввел ежедневные военные упражнения, сам присутствовал на них, прощал ленивых и неловких, ободрял усердных и умел пробудить в воинах древний римский дух, вложил в них доверие к своему искусству и силам. Осмотрев внимательно положение неприятельского лагеря по ту сторону Энипея, Эмилий не испугался ни крепких стен, ни башен, которыми Персей окружил себя, и велел нескольким отрядам легкой пехоты двинуться за реку. Отряды такой же пехоты вышли навстречу римлянам из македонского лагеря. Началась битва, но она была не в пользу римлян: в действии стрелами, пращами и дротиками римляне не могли равняться с македонянами; к тому же неприятельские баллисты и катапульты причинили им в этом сражении много вреда. Несмотря на потери, консул несколько дней подряд повторял подобные стычки с неприятелем. Легионы с трудом сдерживали досаду, что их не пускают в дело, и не будь грозных башен и
asaassoasssasssssa
стен в неприятельском лагере, они наверняка стали бы проситься на штурм. Вдруг однажды утром заметили, что македоняне покинули свой лагерь. Тут только стал понятен искусный маневр консула: пока внимание неприятеля отвлечено было мелкими стычками легкой пехоты, Эмилий успел перебросить за Камбунские высоты значительный отряд. Отряд этот зашел неприятелю почти в тыл и уже сбил передовые македонские посты. Персей поспешно бросил лагерь.
Произведя необходимую разведку и приготовления, консульское войско двинулось по направ-
Фракиец.	лению к Пидне, где укрепился Персей. Легионы требовали
битвы, лишь только завидели македонян, но консул велел разбить лагерь, чтобы дать войску отдохнуть от похода. Только какая-то ничтожная речка разделяла оба враждебных лагеря. У воды вышла схватка в первое же утро. Фракийцы прогнали римских кавалеристов от водопоя, римляне поспешили из лагеря к своим на помощь. Так дошло и до битвы. Массы македонян вышли из лагеря и развернулись на открытом поле: аргираспиды в пурпурных туниках с золотыми украшениями, меднощитные панцирники и обе фаланги, цвет македонской пехоты. Все это составило центр, а на обоих флангах расположились легкая пехота с круглыми щитами и фракийцы. Все поле заблистало щитами, шлемами и доспехами. Зажужжали стрелы, зазвучали трубы, и тысячи воинственных кличей отозвались в соседних горах. Целый лес смертоносных сарисс (копьеносцев) двинулся к неприятельскому лагерю, из которого вышли и в стройном порядке развернулись римские легионы. Мужественным пелигнам первым пришлось принять яростную атаку македонской пехоты. Неудержимо, как морские волны, устремились македоняне, щитами отклоняя удары копий, ужасными своими сариссами пробивая насквозь и щиты, и панцири, и людей. В отчаянии, думая укрепить мужество войска, трибун бросил знамя в ряды неприятеля, но и эта мера не принесли успеха. Уже македо-
виваанйививи^вий
няне пробили передовые когорты пелигнов, за ними — вторые, и по всей линии победным маршем устремились фаланги, сокрушая все препятствия, отбивая легионы. Видя, как ужасно медный строй фаланг обозначил свой победный путь сквозь римские когорты, храбрейшие из воинов считали уже сражение проигранным, но Эмилий внимательно следил за битвой. Он заметил, что вследствие стремительного движения македонян местами образовались значительные разрывы в их общем боевом порядке. С одним легионом консул сам бросился в пространство, образовавшееся оттого, что передовые части македонской пехоты слишком быстро и далеко зашли вперед. Нападение Эмилия повернуло весь ход сражения. Прежде всего правое неприятельское крыло, состоявшее из легкой пехоты и фракийцев, попятилось перед слонами Эмилия; когда же вслед за ним двинулись латины и потом еще и еще новые когорты, римляне полностью разорвали связь македонского войска и зашли в тыл фалангам. Тогда общее сражение разбилось на несколько отдельных, местных, и в этих рукопашных схватках римский меч показал себя достойным своей славы. Персей видел несчастный поворот битвы, но, по обыкновению растерявшись в решительную минуту, он, вместо того чтоб поспешить к фалангам на помощь с кавалерией, которая в этом деле вовсе не участвовала, ускакал с гвардией в лес и оттуда без оглядки в свою столицу Пеллу, куда и прибыл в глухую ночь. Кажется, что страх отнял у царя умственные силы или по крайней мере сковал ему и голову, и руки: он ничего не сделал для спасения своего государства, своей чести. Потому-то народы, бывшие с ним в союзе, оставили его одного. Те, которые спаслись от поражения при Пидне, ушли домой; только критяне и фракийцы из корысти не покинули Персея, пошли за ним в Амфиполь и оттуда сопровождали несчастного царя дальше к морю, ибо Персей хотел спастись на острове Самофракия, который счи -тался священным и неприкосновенным. Судьба преследовала царя до конца. Во-первых, претор Октавий, узнав о намерении царя, незаметно отправился также к острову, а во-вторых, какой-то критянин, которому Персей доверил свои богатства и свое собственное спасение, обманул его. Низкий человек нагрузил царскими сокровищами свой корабль, но, вместо того чтобы, как условились, пристать ночью в указанном месте и перевезти царя с сыном на остров, он ушел в море, оставив своего бывшего владыку на произвол судьбы.
 Первый удар македонской фаланги был настолько силен, что римский авангард оказался смятым, и даже легионы стали отступать к возвышенностям, находившимся возле самого римского лагеря. Поседевший в боях Эмилий Павел никогда не видел ничего более страшного и впоследствии, по словам Плутарха, часто вспоминал о том впечатлении, которое произвела на него атака фаланги. Но сама стремительность удара погубила македонян. Ряды фаланги кое-где разорвались вследствие быстрого преследования ими римлян и неровностей почвы. Эмилий воспользовался этим и, перейдя в наступление, бросил манипулы в образовавшиеся разрывы. Римляне стали нападать на македонян с флангов и с тыла, приведя их ряды в полное расстройство. Великолепная македонская конница в эти трагические минуты стояла в полном бездействии, а затем, видя поражение пехоты, стала уходить с поля боя. Персей, растерявшись и думая только о спасении своих сокровищ (он был чрезвычайно скуп), первым показал пример бегства. Все было кончено менее чем за час.
0^0000000000000000
Вместо спасителя царь встретил на берегу римского претора с войском. Ему ничего больше не оставалось, как сдаться вместе со старшим своим сыном Филиппом на милость Октавия.
Между тем вожди осыпали поздравлениями Эмилия Павла, но чело консула омрачено было тревогой, и он как будто не замечал
Погребальное ложе из мрамора, найденное в гробнице в Пидне.
Монета Пеллы.
своей блестящей победы. Дело в том, что его прекрасный 17-летний сын, Публий Сципион Эмилиан, до сих пор еще не возвратился на поле битвы с преследования разбитых остатков неприятеля. Но когда, поздно вечером, юноша вернулся, обремененный добычей, гонцы отовсюду поспешили к консулу с радостными вестями, а на следующий же день явились депутаты от окрестных городов с покорностью, — консул воздал благодарение богам, ниспославшим столько славы его голове, убеленной годами. Утвердив господство над городами и крепостями, Павел Эмилий привел в порядок богатую добычу, в том числе множество оружия, ценных художественных произведений и царский корабль с шестнадцатью ярусами для гребцов. Все лето консул занимался устройством страны, а в следующем году объехал Грецию (167 г. до н. э.). Во время путешествия он имел случай осмотреть все изящные сокровища, которыми славились Афины, Коринф и другие первоклассные города Греции. В Олимпийском храме долго с благоговением стоял он перед бессмертным творением Фидия. Ему казалось, что он созерцает самого владыку богов на престоле и чувствует, как Зевс повелевает ему воздать поклонение, приличное отцу бессмертных жителей Олимпа. По возвращении из путешествия он с десятью полномочными, присланными от сената, обсудил план будущего устройства Македонии и созвал в Амфиполь депутатов от всех главнейших городов Македонии и государств Греции. После торжественных игр, состязаний и общественных пиров, консул открыл заседание и с курульного кресла, окруженный блестящей свитой, возвестил народам волю сената: «Македония свободна, но отныне составляет 4 отдельные республики, правление в них учреждается по образцу римского; в политическом отношении республики совершенно независимы одна от другой; подати, до сих пор существовавшие в
ssso»ssses«saasa
Македонии, уменьшаются наполовину, но отсылаются в Рим; разработка золотых и серебряных рудников должна быть прекращена, как и торговля солью и кораблестроение». Так повелел победитель, и покоренный народ должен был подчиниться его воле и подавить в душе тягостное чувство, видя раздробление недавно великого государства, при мысли о жалкой дарованной свободе, не позволявшей даже торговать предметами, которые издавна доставляли стране значительные выгоды. Что сенат распорядился в этом случае со своей всегдашней дальновидной политикой, обеспечивавшей ему постепенное, полное обессиливание Македонии и ее абсолютное порабощение, об этом, кажется, нет надобности распространяться. Эмилий Павел показал, что он хорошо понял намерения сената, и исполнил их по его воле. Блестящий триумф консула в Риме продолжался три дня. У самых жестокосердых наполнилась душа состраданием, когда впереди колесницы консула появились Персей со своим семейством, и его малые дети, еще не будучи в состоянии понимать унижения своего отца, с улыбкой поглядывали на многолюдное собрание и беззаботно любовались своими праздничными одеждами. Царь пережил свое несчастье. Ему отвели жилище в Альбе, возле Фуцинского озера. Один из его сыновей стал впоследствии мелким чиновником на римской службе. В былое время мудрый Кинсй, посол царя Пирра, возвратившись из Рима, говорил, что в сенате он встретил собрание царей: так поразили его величие и достоинство почтенных членов этого верховного римского сословия; после же Пидны действительно каждый из членов римского сената стал повелителем царей. Ежегодно с этих пор от близких и отдаленных народов являются послы, кто с золотым венком, кто с подарками и лестью, лишь бы только заявить царственной столице Тибра свою покорность и заслужить у сената благосклонную улыбку. Сын Масиниссы объявил, что его отец считает себя покорным вассалом римского народа, а Прусий, царь Вифи-нии, сам явился на поклон в сенат и называл себя не иначе, как вольноотпущенником Рима, за что и пользовался у сената особенной милостью.
Занятый Македонской войной, сенат упустил из виду обстоятельства на Востоке. По окончании войны явились из Египта послы в глубоком трауре и стали просить защиты от сирийского царя. А царем Сирии в это время был Антиох Эпифан, сын того, который был поражен при Магнесии.
Монета Родоса.
 Битва при Пидне была решающим событием в завоевании греческого Востока, уничтожив последнее крупное государство на Балканском полуострове. Однако даже теперь Македония не была обращена в провинцию. Сципионовские традиции внешней политики, несмотря на падение Сципионов, еще продолжали жить в Риме, поэтому Македонии оставили призрак независимости, но царскую власть уничтожили там навсегда.
asssssaaeraossssMs
Антиох IV.
Ш Попытки Ганнибала провести реформы в Карфагене не удались из-за противодействия дружественной Риму олигархии. Несмотря на это, Карфаген скоро оправился от последствий войны. Богатства его все еще огромной территории, простиравшейся на восток до Кирены, продолжали оставаться источником больших доходов карфагенского гражданства. Правящая партия старалась жить в мире и с Римом, и со своим непосредственным соседом— Маси ниссой.
Пользуясь благоприятными обстоятельствами, Эпифан оружием возвратил владения, потерянные его отцом, и угрожал Египту. Римское посольство во главе с Попилием, немедленно отправилось в Родос и, устрашив угрозами эту мелкую республику, появилось в Египте. Антиох обещал ограничить свои завоевания в Египте взятием Александрии. Попилий объявил царю волю сената и потребовал немедленно очистить страну. Когда Антиох попросил несколько дней на размышление, суровый римлянин молча обвел вокруг себя на песке круг и объявил, что, прежде чем он выйдет за черту, царь должен отвечать ему, принимает он волю сената или нет. Царь вспомнил о грозной столице Тибра, вспомнил о мече римских легионов и со стесненным сердцем простился с своими замыслами и намерениями и беспрекословно подчинился требованию грозного посла.
Третья Пуническая война
Здесь сени темных сосен развесистых, широких: Душистых кедров рощи раскинулись вдали: И веер стройной пальмы, колеблемый на ветре, И даль облитых солнцем синеющих холмов... У моря ж груды камней — когда-то пышный город... Разбросаны, разбиты — как сердце с грустью тайной В кругу веселых лиц на светлом пире жизни!
Как дикий вопль тоски, из груди излетевший. Нечаянно разрушивший аккордов стройных звук!
Масинисса — противник Карфагена. Над жителями африканских пустынь царствовал все еще Масинисса, тот самый, который так храбро сражался в рядах Сципиона. Старость не притупила в нем жажды деятельности и славы, и с юношеским жаром на коне и с копьем он умел еще вести к победам свои пылкие эскадроны. Со времени мира, который заключил вторую Пуническую войну, Масинисса немало успел сделать для устройства своего государства. Он приучил народ к земледелию и ремеслам, населил и укрепил подвластные города, обложил данью горные племена и при всем этом не забывал кстати польстить римскому народу, за что и пользо-
ЖМЙ 572 ---
aasaassssssasasoss
вался у него неизменной благосклонностью. Чувствуя себя сильным собственной силой и дружбой Рима, Масинисса задумал расширить свое царство за счет ослабленной Карфагенской республики или при благоприятных обстоятельствах совсем присоединить ее к собственным владениям. Неопределенность условий последнего мира давала Масиниссе удоб-
Развалины Карфагена.
ный предлог к предъявлению своих требований. По условиям, Карфаген обязан был возвратить Масиниссе все те земли, которыми владел он или его предки, нумидийские цари. Основываясь на этом, Масинисса заявил свои притязания и поддержал их, как все сильные мира, оружием. Прежде всего он потребовал Эмпории, так назывались плодоносные районы и несколько городов к югу от Карфагена, возле неглубокого морского залива Сирта. Не входя в долгие рассуждения, царь занял всю эту местность, ибо республика была обезоружена условиями мира и могла защищаться только посольствами в римский сенат. Посольства эти ничего, впрочем, не выиграли: Рим утвердил за Масиниссой его новые владения. Ободренный этой благосклонностью, Масинисса пошел дальше. Низменности, орошаемые Баградом, были также очень привлекательны. Нумидийский царь, утверждая, что не может быть сомнения в том, что эти низменности когда-нибудь принадлежали также его предкам, завладел и ими. Долго понапрасну жаловались карфагенские послы в сенате, наконец, отправили из Рима комиссию для исследования дела на месте. Во главе комиссии был послан уже известный нам Марк Порций Катон.	».•
В 161 г. до н. э. прибыла в Африку римская пентера с Ценами комиссии. Плывя мимо мыса Прекрасного и вдбльйар-фагенских берегов, римляне дивились обширным плодонос-
ным полям и нивам и с трудом могли оторвать глаза от роскошных вилл, которыми были усеяны берега. Удивление их возросло еще больше при виде самого Карфагена, который благодаря миру, ремеслам и торговле не только загладил следы опустошений предшествовавшей войны, но еще больше украсился величественными зданиями и кипел деятельностью 700-тысячного населения. Войдя в гавань, послы были пора-
।-------1------1
О	100	200м
Обе гавани древнего Карфагена.
Разрез канала, вводившего в Мандракий:
N — восточная стена гавани;
М — западная;
М" — северо-восточное прибрежье до входа (К) в военную гавань;
Л4Л4" — набережные и склады;
В — вход к адмиральскому острову;
CDE — дворец адмирала;
F — раскопки, произведенные Бёле;
А — проход для кораблей;
JJ — искусственный канал;
LL — склон к морю;
ZY —позднейшие римские постройки.
жены множеством купеческих кораблей, огромными запасами военных снарядов и припасов, обширными складами, наполненными всякого рода товаром, храмами и дворцами, вознесшими свои блистательные кровли над пышной столицей. Катону пришла тогда мысль, что, быть может, в близком будущем древний соперник Рима Карфаген снова поднимет гордую голову и потребует расплаты за унижение — появись только среди его граждан другой Ганнибал!
Оставим на минуту события и последуем за римскими послами в город, чтобы ознакомиться с положением и устройством древней столицы Африки.
Карфаген расположен был на полуострове, северо-восточная оконечность которого образовывала мыс, а южная вдавалась в море также чем-то вроде мыса; это нынешний мыс Картагина. Морской залив, который с севера далеко углублялся в землю, теперь от песчаных наносов реки Баг-рад, превратился в озеро. И Тунисскую бухту теперь совсем заперли песчаные дюны, а в те времена на месте этих дюн были только незначительные косы. На полуострове, о котором мы говорим, возвышаются несколько небольших холмов. На самом южном из них стояла Бирса, цитадель Карфагена.
Кобширным гаваням Карфагена, этим колоссальным произведениям рук человека, доступ был с южной стороны. Нужно было проехать мимо высокой искусственной плотины и уже потом, если цепь при входе была опущена, вступить в переднюю из них, купеческую, — Мандракий. Она представляла обширный четырехугольный бассейн, окруженный двойной стеной. Задняя стена Мандракия имела вид дугообразной линии. По стенам, уложенным сверху плитняком, матросы могли удобно перетягивать на канате суда с места на место. Прилагаемый здесь чертеж наглядно показывает расположение гаваней и их подробности. В заднем углу Мандракия (ММ"), находились великолепные набережные и склады с товарами. Узкий проход (К) вел в военную гавань Ко-тон, имевшую форму правильного круга и окруженную высокими стенами, чтобы предательское око не могло высматривать, что делается внутри нее. Эта гавань должна была представляться чем-то вроде обширного волшебного зала с лазурно-кристальным полом, с непрерывной мраморной колоннадой вокруг и несравненным сапфировым небом вместо кровли. Вокруг этой гавани было расположено 220 красивых
крытых галерей, в которых удобно могли разместиться 220 военных галер. Среди бассейна возвышался островок, также окруженный колоннадами и галереями. На верхней терассе этого островка стоял дворец адмирала карфагенских морских сил (CDE). В былое время предводитель посылал свои приказания в отдаленнейшие моря, а теперь с покорностью должен был показывать римским послам свои заведения и устройства. Он провел их по каменному мосту в город, где на форуме карфагенские суффеты в почтительном страхе приветствовали суровых незваных гостей.
Место народных собраний в Карфагене было не в центре горо
да, а возле гавани. Там деловой люд толпился с утра и до ночи. Остатки карфагенского Сенаторы, купцы, художники, ремесленники, моряки, но- водопровода, сильщики и всякого рода рабочий люд живым говорливым потоком сходились, расходились, толпились меж мраморных портиков, дворцов, складов, статуй и святилищ, над которыми возносился храм Ваала, олицетворявшего для карфагенян солнце и небо. Как в этом храме, так и в другом, посвященном тому же божеству и находившемся в цитадели, во времена величайших общественных бедствий карфагеняне приносили человеческие жертвы, ибо Ваал представлял собой как разрушительную, так и благодетельную силу солнечного жара. С форума узкие улицы, застроенные шестиэтажными домами, вели к Бирсе, цитадели, где сосредоточивались красота и величие столицы. Возле цитадели местность шла в гору. Поэтому в цитадель надо было подниматься по широкой лестнице из 60 ступеней. Эта лестница была, впрочем, так искусно устроена, что в случае опасности для укрепления ее можно было совсем отнять от стены. Первое, что бросалось в глаза поднявшемуся по лестнице, это был великолепный храм Эшмуна, почитавшегося в республике. Храм был обращен на восток и каждое утро, встречая солнечный восход, сиял ослепительной красотой своего беломраморного фронтона с коринфскими колоннами. Вместе с портиками,
шивяшияи
 Эшмун — в западносемиг-ской мифологии умирающий и воскресающий бог растительности, бог-целитель, наделенный властью воскрешать мертвых, почитавшийся в Финикии и Карфагене. Символом Эшмуна было изображение змеи на шесте. В эллинистический период он отождествлялся с Асклепием (Эскулапом). В Тире и Карфагене Эшмун считался спутником Мель-карта и был отождествлен с Иолаем (в Бирсе находился его храм).
Эскулап.
помещениями для жрецов, статуями и художественными произведениями храм занимал всю восточную часть холма, на котором располагалась цитадель. Эшмун, которого римляне и греки называли Эскулапом и Асклепием, был, по верованию карфагенян, потомком Ваала и имел для последних приблизительное значение финикийского Мелькарта, т. е. божества земного изобилия, торговли и здоровья. Кхраму Эшмуна примыкало древнее чрезвычайно простое, но окруженное великолепным храмом жилище мифической основательницы и покровительницы Карфагена — Дидоны.
С вершины храма открывалась панорама города, его окрестностей и моря: с одной стороны красивые улицы кипели движением и пестрой толпой; немного подальше прибрежные утесы и стены, а за ними свободное, ничем не заслоненное море; с другой же стороны, несколько южнее, открывался форум, за ним обе гавани и далее Тения — песчаная коса при входе в Тунисский залив; наконец, к западу — волнообразное, постепенно возвышающееся взморье, замкнутое на отдаленном горизонте живописными горами. Искусные водопроводы снабжали город водой из тех отдаленных гор, впрочем, в Карфагене было немало цистерн, в которые собирали дождевую воду и хранили ее до употребления. Остатки водопроводов, которые встречаем возле Карфагена и до сих пор, по всей вероятности, относятся уже к позднейшему времени, т. е. к тому, когда римляне уже владели Карфагеном. К западу от Карфагена на узкой полосе земли, вдавшейся в море, глаз тонул в роскошной зелени богатых нив, садов оливковых и фиговых и отдыхал на прелестных виллах и деревушках, между которых возвышались широковетвистые пинии, могучие кедры и стройные пальмы. В заливе Тунисском и Си-кара, теперешних озерах, пестрели паруса рыбачьих лодок, а на песчаном побережье расхаживали задумчивые длинноногие фламинго или медленно взвивались в небо, расстилая свои широкие пурпурные крылья.
На северной стороне города виднелись куполообразные цистерны числом до 20; каждое водохранилище футов 100 в длину и 30 в ширину. За ними вторая часть города, великолепная Магалия, или Мегара, в которой под тенью изящных садов приютились прелестные загородные домики богатых людей, умеющих повсюду собрать вокруг себя все, что так красит жизнь и услаждает чувства, если не душу. Далее, за этой частью города, по ту сторону холма, — пространное го-
Изображу i не сати ра
и сцены идолопоклонепия па золотых изделиях.
Кираса центуриона. Эпоха Империи.
Римские монеты. I—II вв. н. э.

родское кладбище, карфагенский некрополь. Там покоились те, кто уже покончил счеты и с жизненным горем, и с житейскими радостями, те, кого судьба избавила от тяжкого горя видеть свой родной город разрушенным. Ничем не отличались там богатые от бедных, знатные от простых: все одинаково покоились в тени душистого тимьяна и роз, пиний и сикоморов, и странное впечатление производил на душу посетителя этот сад смерти в соседстве с шумной, хлопотливой столицей!
Напротив Бирсы, отделенный только глубоким рвом, возвышался другой холм. На вершине его также блистали дворцы и храмы и в числе последних — особенно храм богини Астарты. Внутри святилища находилось изображение самой богини: распростертые к народу руки, в руке листья лотоса, сияние вокруг головы, украшенной сверху серпообразной луной, — изображение, полное таинственного смысла, как сама ночь, тихая, спокойная, проникнутая бледным сиянием луны, олицетворением которой и служила Астарта. Кроме упомянутых храмов, в столице было и много других: в честь Ваала и Астарты, божеств Солнца и Луны — все из белого или пестрого нумидийского мрамора. При некоторых из храмов находились общественные палаты для заседаний чиновников, судей и других представителей гражданства. Так, например, сенат собирался на совещания в храме Эшмуна, как бы выражая этим, что он служит не чему иному, как славе и благополучию отечества.
Население Карфагена, как мы сказали, достигало в это время 700 тысяч человек. Город занимал весь полуостров, имевший в окружности около 7 миль, и весь был обнесен колоссальными стенами. С морской стороны, где немалую защиту для города представляли сами прибрежные утесы, эти стены были не так значительны, но с сухопутной стороны они были тройные, и самые внешние имели до 30 футов толщины и до 45 футов высоты. Между стенами в три этажа расположены были помещения для слонов и лошадей, военные казармы и главнейшие провиантские склады. Цитадель, находившаяся с южной стороны, в связи с общим планом городских укреплений также была обведена подобными стенами. Нападающему цитадель выставляла каменную стену в 6 футов толщины; выше ее, отступя на небольшое расстояние, поднималась другая стена в 4 фута толщины. За этой последней устроены были в земле небольшие помещения для защитников крепости футов 12 в глубину и 10 в ширину, покрытые
* Астарта — в финикийской мифологии богиня плодородия, материнства и любви; астральное божество, олицетворение планеты Венера.
577 ОПЦИОН"
19 Рим, т. 1
ossssssaassssasse
прочными каменными сводами. Расположение и связь отдельных частей крепости были так хорошо предусмотрены и исполнены, и все здание ее имело вид такой несокрушимости, что, казалось, смело могло противостоять самым отчаянным усилиям осадных орудий того времени.
С удивлением осматривали римские послы богатства и укрепления Карфагена, так выгодно расположенного и для торговли, и для войны, восхищались плодородием городских окрестностей и с недоумением поглядывали на огромные запасы денег, оружия, осадных машин и всякого материала для кораблестроения. И в душу послам, особенно Катону, забрались недоброжелательность и опасения, те чувства, которые впоследствии заставляли его твердить сенаторам, при всяком удобном случае: «А все-таки Карфаген должен быть разрушен!»
Наконец, Катон с товарищами вступили в храм, где собрался сенат. С достоинством, приличествующим представителю Рима, Катон в короткой речи изложил собранию причину своего приезда и заключил речь вопросом: согласен ли сенат в деле с Масиниссой подчиниться тому решению, которое выскажет полномочная римская комиссия? Сенат выразил удивление. Он ожидал, что комиссия приступит прежде всего к рассмотрению дела, он не думал, что комиссия будет решать то, о чем еще не высказано никаких соображений. Но лишь только сенат осмелился высказаться в этом смысле, Катон, а с ним и все посольство оставили заседание, не обращая внимания ни на какие просьбы сенаторов, и немедленно покинули город. Вдоль восточной стороны рейда, через Средиземное море, прямо к Остии в устье Тибра отплыла грозная пентера, и Карфаген остался без суда, без оружия, полностью предоставленный произволу нумидийского владыки.
Повествуя о безуспешном посольстве Катона, мы старались представить по возможности наглядную и верную картину знаменитого в древности города. Считаем не лишним добавить, что мы в этом случай действовали не под влиянием фантазии, а на основании исследований, произведенных Фальбе, Бартом, Беле и др. Особенно Беле мы обязаны подробностями описания обеих гаваней Карфагена, укреплений города и цитадели и изображения богини Астарты, найденного им на одном из карфагенских барельефов.
Осада Карфагена. Масинисса продолжал отбирать у Карфагена одну за другой плодородные местности. Как вид-
ssoaosossssasoso»
но, он уже за полтора века до нашей эры вполне владел искусством извлекать выгоды из неопределенно составленных условий мирного договора, искусством, являющимся одним из важнейших и в политике современных государств; умел кстати поддержать свои притязания и силой оружия. Пунический сенат продолжал с терпением беззащитной жертвы сносить притязания нумидийского владыки. Но в гражданах, думающих о своих выгодах, вопиющие требования Масинис-сы начинали возбуждать все более выразительный протест, который, наконец, разразился бурей негодования. Партия, поддерживавшая Масиниссу в Карфагене, была изгнана, и во главе правительства появились Гасдрубал и Карфалон, оба потомки Барки и так же, как он, дорожившие славою республики. «К оружию! — воскликнули они. — Не против Рима, а против свирепого повелителя варваров!» И граждане дружно отозвались на этот призыв. Немедленно собрали наемное войско из ливийцев и нумидийских горцев и приготовились на силу отвечать силой (152 г. до н. э.). Между тем сенат все еще старался добиться защиты у Рима, несмотря на то что Сулусса, сын Масиниссы, старался уверить римлян, будто бы Карфаген готовился к войне именно с ними. Несмотря даже на то, что раздражение карфагенян дошло до крайней степени и римские послы, бывшие в столице, чуть не были убиты, республика все еще медлила с объявлением войны Масиниссе.
После изгнания из Карфагена 40 человек, приверженцев Масиниссы, последний схватился за оружие. Он осадил город Ороскопу в Эмпории и приготовился по взятии его приняться и за другие. Тут, наконец, лопнуло терпение карфагенян. «Война! Война!» — раздалось в столице, и Гасдрубал с войском выступил немедленно в поход. Как кажется, этот благонамеренный человек был абсолютным новичком в военном деле. Положившись на численность своего войска, он будто забыл, что на стороне его противника были и мужество, и искусство, и долгими войнами приобретенная опытность. Короче говоря, в первой же битве с Масиниссой Гасдрубал потерпел полное поражение, и его войско рассеялось во все стороны.
Итак, Карфаген разом потерял свою защиту и еще вдобавок подвергся двойной опасности: ему грозили и Нумидия, и сам Рим. Мы говорим: Рим, потому что, наконец, и в сенате, и в центуриях на Марсовом поле нашли отголосок знамена-
Я Чтобы объявить воину Карфагену, нужно было найти подходящий предлог и создать соответствующее настроение в римском обществе. Прекрасную роль здесь мог сыграть Масинисса. Договор 201 г. сознательно не определял точных границ между Нумидией и Карфагеном, что служило источником бесконечных споров и вызывало частые присылки римских комиссий. Чем враждебнее к Карфагену становились в Риме, тем наглее вел себя Масинисса. В конце концов терпение карфагенян лопнуло. Во главе карфагенского правительства оказались вожди демократической партии, являвшиеся сторонниками более твердой политики по отношению к Масиниссе. Его друзей изгнали из Карфагена, а когда нумцдяне напали на карфагенскую территорию, против них выслали войско под начальством Гасдрубала, одного из лидеров демократов. Правда, это войско потерпело жестокое поражение от Масиниссы (150 г.)г но искомый повод для объявления войны Карфагену был наццен: карфагеняне в нарушение договора 201 **. начали войну без разрешения римского сената.
00000000000^0000»
Монета Марка Порция
Катона Старшего.
тельные слова Катона: «А все-таки Карфаген должен быть разрушен». В Риме заговорили: «Карфаген своим вооружением нарушил условия мира, справедливость требует наказать его». Напрасно возражали немногие беспристрастные люди; их честный голос потерялся перед восклицаниями толпы, которая видела в близкой перспективе разграбление богатейшего города, несметную и, как казалось, легкую добычу. Сенат провозгласил войну, народ подтвердил решение сената. Когда вскоре прибыли в Рим карфагенские послы с мольбой о пощаде, с изъявлениями готовности подчиниться каким угодно требованиям сената и даже принять полное подданство Рима, им объявили, что если Карфаген выдаст в залог 300 детей знатнейших фамилий, привезет их в Лилибей и затем покорится повелениям римских консулов, которые прибудут в Африку, то гражданам Карфагена дарованы будут жизнь, имущество и свобода, а государству обеспечены теперешние его владения. Пораженные суровостью требования послы возвратились в Карфаген, где привезенная ими весть повергла всю столицу в величайшее уныние. Не нашлось в это время в несчастной столице ни дальновидного государственного мужа, ни храброго полководца, которые помогли бы торговолюбивому населению выйти из затруднения и вложили бы в него дух решимости и отваги. Решено было все вынести, все стерпеть, всему подчиниться, лишь бы только спасти дорогое отечество от окончательной гибели. Уныние граждан увеличилось еще больше, когда была получена весть, что верная до сих пор Карфагену Утика перешла на сторону римлян. Триста детей оторваны были от несчастных родителей и отосланы в Лилибей. Напрасно думали карфагеняне, что этой жертвой они отклонили опасность: уже прибыл из Сицилии могущественный римский флот и высадил в Утике (149 г. до н. э.) четыре легиона и союзные силы — всего 80 тыс. человек. Вся карфагенская герусия в глубоком трауре отправилась в римский стан ждать решения участи Карфагена. Консулы М. Манилий Непот и Л. Мар-ций Ценсорин приказали выдать оружие и заготовленный в столице корабельный материал.
Еще было время и была возможность встретить грозного смертельного врага силой, ибо подвластные Карфагену города оставались пока еще верными; окрестные горцы и воинственные обитатели степей не остались бы глухи к заманчивому звону карфагенского золота; сам Гасдрубал, оставав-

580 -------------------------------------
assaaasssassossssa
шийся в изгнании за прежние свои неудачи, поспешил бы явиться на помощь отечеству, но консулы, сидя на своих курульных креслах, окруженные ликторами и легатами, а главное — 8-тысячной свитой, так грозно велели исполнить повеление немедленно, что Карфагену ничего не оставалось больше, как покориться. Необозримый обоз в сопровождении жрецов и членов герусии потянулся из столицы и повез в римский лагерь 200 000 доспехов, копий и мечей, 3000 разных осадных орудий и неисчислимое множество всякого кораблестроительного материала. С удовольствием поглядывали консулы на груды добычи, но ни одним движением не обнаружили своей радости. Похвалив покорность республики, они объявили последнюю волю сената: «Карфаген должен быть разрушен, гражданам его предоставляется основать другой город на своей же земле, но только не ближе двух миль от моря». Просьбы и вопли сенаторов были напрасны. Многие из них не решились возвратиться в родной город; те же, которые пошли возвестить роковое повеление, молча и скрывши головы в печальной одежде, двинулись через обреченный на смерть город прямо в храм Эшмуна, где собрание герусии ожидало возвращения послов. Произнесено ужасное слово, и невыразимые общие вопли собрания глухо отозвались под беломраморными карнизами храма. Вскоре весть дошла до народа на форуме, проникла в цитадель, и к вечеру вся столица знала свой приговор: бросить жилища, храмы и жертвенники, покинуть могилы предков, и все это отдать на произвол кровожадному врагу! Расстаться с морем, с которым связаны были для каждого из граждан воспоминания детства и юности, на которое привыкли смотреть, как на основной источник благосостояния столицы и всего отечества! При мысли о возможности таких бедствий жизнь потеряла для несчастных граждан свою цену, трусость исчезла, и вчерашние торгаши превратились нынче в отчаянных воинов, готовых пролить последнюю каплю крови за счастье своих семейств, за честь и свободу родины. Воодушевление граждан скоро выразилось неистовым образом: убиты были сенаторы, принявшие условие от консулов; растерзаны все те, которые держались стороны мира с Римом; уничтожен всякий, кто по происхождению или по мыслям принадлежал к Италии. «Война! Война насмерть!» — вот единственный клич, который наполнил Карфаген, до тех пор кипевший только торговыми соображениями. Понемногу улеглись первые взрывы
 Карфагенское правительство, чтобы спасти город, решило сдаться без всяких условии. Сенат объявил, что он гарантирует карфагенянам сохранение свободы, земли, собственности и государственного строя под условием вьщачи в месячный срок 300 заложников из числа детей правящих семей и выполнения дальнейших распоряжений консулов. Заложники были немедленно вьщаны.
Когда консулы высадились в Утике, которая уже раньше сдалась римлянам, они предъявили Карфагену требование сдать все оружие и боевые припасы. Это распоряжение также было выполнено. Наконец, последовал страшный приказ: город Карфаген должен быть разрушен; его жители имеют право выбрать себе новое место для поселения, где они хотят, но не ближе 80 стадий (около 15 км) от моря. Когда это бесчеловечное требование стало известно в городе, гнев и отчаяние охватило население. В слепой ярости толпа перебила находившихся в городе италиков, д олжностных лиц, по совету которых были вьда-ны заложники и оружие, а также ни в чем не повинных послов, принесших ужасный ультиматум.
sei oreoas.
Осадная машина — катапульта, установленная на повозке для транспортировки, и она же на боевой позиции*
народной ярости. Во главе правительства появились снова люди, которые издавна провозглашали сопротивление Риму. Поспешно приведены были городские укрепления в оборонительное положение, принялись готовить оружие и военные снаряды, храмы и площади превратились в мастерские; кто только мог: мужчины, женщины, дети — принялись работать для общего блага: каждый день вырабатывалось 100 щитов, 300 мечей и множество стрел, копий и метательных орудий. Никто больше не копил и не берег про запас: всякий нес свое достояние, силы, способности на жертвенник отечества; женщины охотно отдавали свою естественную красу, волосы, чтобы было из чего вить тетивы для луков.
Консулы слышали о всеобщем движении в Карфагене, но они, конечно, упустили из вида, что может сделать народ, когда, доведенный до отчаяния, он, как один человек, поднимается на защиту своей независимости и родины. Консулы не сомневались, что движение уляжется и Карфаген поймет, что ему ничего лучшего не остается, как беспрекословно покориться своей участи. Полагаясь на численность своего войска, римские полководцы считали приготовления обезоруженного Карфагена не стоящими внимания; впрочем, присланную из этого города просьбу не приступать к военным действиям до возвращения отправленного в Рим чрезвычайного карфагенского посольства консулы отвергли.
Наконец, римские войско и флот двинулись в поход. Ма-нилий с легионами приступил к карфагенским укреплениям с суши, а Ценсорин надеялся взять их с моря. Оба они изумились, когда крепость встретила их мужественным сопротивлением, когда на ее стенах римляне увидели многочисленное войско в полном вооружении, а из катапульт полетели в легионы тысячи стрел. Оба консула были отбиты. Они предполагали возобновить нападение, по, узнав, что Гасдрубал с войском занял угрожающее положение у Нефера, возле того полуострова, который тянется к югу от мыса Гермеума (Бон), оставили Карфаген и поодаль расположились укрепленными лагерями: один — на Тении, под защитой которой поместился и флот, другой — на мысе, возле своего товарища. Цен-сорин построил два колоссальных стенобитных тарана и ими действительно повредил слабые места в стенах между цитаделью и гаванью. Осажденные бросились в брешь, мужественно бились до самого вечера, прогнали римлян, а затем в ночной вылазке разбили сами стенобитные орудия. На еле-
ивааввоээжвввимэ
дующий день Ценсорин начал общий штурм, но был отбит с такими потерями, что даже не мог достигнуть благополучно своего лагеря; торжествующие карфагеняне гнали, уничтожали неприятеля до тех пор, пока трибун Сципион Эмилиан, подоспевший со своими стройными когортами, не остановил победителей и не заставил их отступить в город При неспособности консулов этот молодой горой вскоре приобрел известность и в римском войске, и в Карфагене. Он спас римский лагерь от внезапного на него нападения карфагенян ночью; он же удачно прикрывал партии фуражиров, когда они рыскали в окрестностях осажденного города, добывая хлеб и дрова. Но, к несчастью для римлян, Сципион не мог успевать везде, и карфагеняне наносили немало вреда неприятелю. Искусно пущенными брандерами карфагеняне сожгли значительную часть римского флота. Еще ужаснее брандеров свирепствовал с летучими эскадронами опытный партизан Гимилко Фамей, так что римляне, наконец, не смели и показываться на пространстве между своими лагерями и Нефе-рой, если не было с ними Сципиона.
Досадуя на неудачи, консул Манилий решил дать Гасдру-балу общее сражение. Пройдя по неровной местности, усеянной скалами и изрезанной рытвинами, и перебравшись через довольно значительный поток, консул остановился в недоумении перед неприятельским лагерем, к которому ни с какой стороны нельзя было подступиться. После нескольких жарких стычек он двинулся назад. При переходе через речку в его войске нарушился порядок. Неприятель выжидал, когда наступит эта минута. Он стремительно напал на римлян, смял нестройные легионы и, наверное, уничтожил бы их, если бы Сципион со своим отрядом не совершил искусного маневра и не напал на неприятеля с фланга. Второй поход на Неферу был так же неудачен, как и первый. В этот поход при частых схватках Гасдрубал сблизился со Сципионом и так пленился этим юным героем, что прельщенный его обещаниями едва не изменил делу, за которое принялся так жарко.
Римляне ожидали, что с прибытием в армию нового консула (148 г. до н. э.), Луция Кальпурния Пизона, война примет более благоприятный оборот. В самом деле, до своего избрания Кальпурний обольстил в Риме народ своими блистательными речами, потому-то ему и дали назначение в Африку. Но оказалось, что мудрость Кальпурния ограничивалась речами. Прибыв на место действия, он не знал, как и
 Среди высших римских офицеров был только один действительно талантливый человек: военный трибун Публий Корнелий Сципион Эмилиан, сын победителя при Пидне, усыновленный сыном Сципиона Африканского. Впервые он выдвинулся еще в Испании, под Карфагеном приобрел репутацию блестящего офицера, не раз выручавшего командование своей находчивостью и мужеством в трудные минуты осады. Один факт показывает, каким уважением пользовался Сципион: когда умирал 90-летний Масинисса, он просил Сципиона приехать в Нумидию для раздела власти между тремя его сыновьями. Сципион удачно выполнил это трудное дипломатическое поручение, за что добился посылки под Карфаген вспомогательных нумцдийских войск.
ввииавиииииаа®
 Первые два года осады (149-й и 148-й) прошли для римлян без всякого успеха: взять город штурмом оказалось невозможным, в нем находилось много продовольствия, а полевая карфагенская армия мешала полной изоляции города. Римлянам даже не удалось парализовать деятельность карфагенского флота. Длительная и безуспешная осада привела только к падению дисциплины в римской армии. Масинисса почти не помогал римлянам, так как был недоволен их появлением в Африке: он сам намеревался завладеть Карфагеном. К тому же он умер в конце 149 г., и встал сложный вопрос о его наследстве.
приняться за дело. Таков же был и новый претор, помощник его, «Луций Манцин, назначенный командовать флотом. Укрепления Карфагена издевались над неловкими усилиями неприятеля. Гасдрубал, державшийся крепко внутри страны, умел искусно доставлять столице продовольствие, и большею частью морем: карфагенские корабли, как будто в насмешку над римскими, ежедневно успевали не только скользнуть в гавань, но и благополучно потом выбраться из нее. Масиниссы в это время уже не было в живых. В последний год жизни он видел неправильные действия римлян и, потеряв надежду захватить те земли, которые ему так нравились, охотно желал бы дождаться, чтобы война совсем обратилась против римлян. Перед смертью Масинисса разделил свое царство между тремя сыновьями: Сулуссой, Миципсой и Им-псалом. Несмотря на то что старший из них был в римском лагере, ни он, ни его братья не оказывали римлянам никакой помощи, а Вифий, предводитель какого-то нумидийского племени, открыто присоединился к Карфагену. Чтобы предпринять что-нибудь, Кальпурний вздумал покорить отдельные малозначительные города в окрестностях Карфагена, но и это дело ему почти не удалось.
И несмотря на все неудачи римлян, в Карфагене — как показали события — составилась значительная партия, желавшая предложить Риму переговоры о мире. Узнав об этом, Гасдрубал явился в столицу, выдал на казнь народу главного предводителя этой партии, важнейшего из суфетов (сына дочери Масиниссы) и, пользуясь сочувствием граждан, поставил во главе правительства самых решительных приверженцев войны во что бы то ни стало. Начаты были переговоры с разными предводителями нумидийских и мавританских племен и даже отправлены послы в Македонию, где в то время какой-то патриот, под именем сына Персея, поднял оружие на Рим. Еще раз улыбнулась надежда на свободу мужественным защитникам Карфагена, еще раз озарило столицу сияние чести и славы, но все это было не более чем цветы, которыми украшают жертвенное животное: уже приближался с ножом в руке жрец, готовый совершить жертвоприношение.
Обычным порядком трибун Сципион, желая получить должность эдила, отправился к выборам в Рим. В день выборов, когда граждане прежде всего приступили к тому, чтобы найти достойного на звание консула, имя Сципиона прошло
по всему собранию; голоса всех соединились в его пользу, и, несмотря на его молодость и на отступление от законного порядка, приемыш победителя при Заме был избран на эту высокую должность и немедленно с большим войском и флотом отправился в Африку (147 г. до н. э.).
За этот промежуток времени претору Манцину удалось овладеть малонаселенным предместьем Карфагена — Магалией, но он не сумел в нем удержаться. Принимая предместье за город, претор с своими, слабо дисциплинированными матросами, зашел слишком далеко вперед. Встретив значительное сопротивление карфагенян, Манцин хотел отступить к тем прибрежным скалам, под защитой которых он незаметно для осажденных высадился, но было уже поздно: карфагеняне погнали смельчаков так решительно, что только скалы да наступившая ночь спасли их от полного истребления. Ожидая наутро нападения, претор ночью же отправил за помощью в Утику. Действительно, с рассветом карфагеняне атаковали небольшой десант Манцина, но в то самое время, как последнему грозила гибель, вдруг показались из-за мыса римские пентеры, наполненные войсками, и впереди них, для всех видимый, знакомый друзьям и недругам Сципион в пурпурной консульской тоге. Карфагеняне узнали его, прекратили битву и ушли в город, а консул беспрепятственно посадил отважную горсть матросов с их начальником на корабли.
Сципион Эмилиан Африканский Младший. Теперь появляется на поприще войны человек, одаренный блистательными качествами. С появлением его в звании консула война в Африке принимает для римлян совсем другой оборот.
Орлиным взглядом охватив все, Сципион ясно поставил перед собою цель, нашел вернейшие средства для ее достижения и устремился к ней с энергией и настойчивостью, отличавшими избранных детей Рима. Близко знакомый с греческим образованием и искусством, Сципион тем не менее олицетворял собой тип истинного римлянина, т. е. человека, для которого обязанность стояла впереди наслаждений, а слава и торжество Рима — выше всего на свете. Мы не ставим ему этих стремлений в упрек, ибо древность не отличается теми правилами, которые выработались лишь в недавнее время и благодаря которым современные образованные государства стараются сглаживать международные конфликты и из врагов сделать друзей.
 В 148 г. в Риме всем стало ясно, что необходимо возможно скорее и какой угодно ценой довести до конца позорно затянувшуюся осаду Карфагена. Для этого решили повторить тот удачньм опыт, который когда-то проделали со Сципионом Африканским. На 147 г. избрали консулом Сципиона Эмилиана и специальным постановлением поручили ему ведение войны в Африке.
ваввеажадаийига
Прежде всего новый консул принялся за восстановление в армии дисциплины, ослабленной его неспособными предшественниками, и на этом пути действовал неутомимо и строго. Приступив к военным действиям, Сципион старался приобрести больший простор для маневров и обеспечить повсюду хорошее снабжение армии. Внезапным нападением он захватил предместье Магалию, но вскоре снова оставил ее неприятелю, находя неудобным для себя занимать
Катапульта.	местность неровную, изрытую оврагами. Зато он укрепился
сильным лагерем на мысе Тении, взяв с боя передовые части городских укреплений. В это время Гасдрубал ввел в город семитысячный корпус. Карфагеняне опять заговорили о сдаче города. Чтобы уничтожить всякую возможность переговоров, он велел сбросить с крепостных стен всех римских пленников, какие были в городе.
Несмотря на осаду, Карфаген еще получал припасы морем: отважные моряки не боялись ни прибрежных утесов, ни римских судов; хорошая плата отнимала у них страх. Правда, что подвоз припасов был недостаточен для многочисленного еще населения столицы, но Гасдрубал старался обеспечить по крайней мере тех, которые, стоя на страже отечества, не могли сами заботиться о средствах к пропитанию. Остальные жители мужественно переносили всевозможные лишения. Увидев недостаточность осадных работ, Сципион предпринял другое трудное дело. Он начал строить от своего лагеря насыпь в море с целью довести ее до мола карфагенской гавани и таким образом запереть вход в гавань. День и ночь работали над сооружением, таскали камни, валили их в море и вытянули в течение двух месяцев значительную часть насыпи, имевшей в основании 96 футов ширины, а вверху, над водой, 24 фута. Все это время странная, непонятная ддя римлян деятельность кипела в Котоне (военной гавани): в тишине ночной раздавался непрерывный гул, показывавший что в гавани неутомимо трудится огромное количество рабочих. Но над чем? Неизвестно. Вероятно, думал Сципион, карфагеняне устраивают какую-нибудь исполинскую машину, чтобы при

ее содействии разрушить римскую насыпь. Вдруг вечером замолк обычный гул, и послышался такой шум, как будто море прорвало плотину, долго его удерживавшую, и яростно устремилось на окрестности. Недоумение римлян рассеялось, когда на следующее утро они увидели, что весь залив покрыт карфагенскими судами большого и малого размера. Дело в том, что, пока римляне трудились над сво
ей насыпью, неприятель выстроил армаду из 120 больших и Баллиста, малых военных судов и прорыл канал из военной гавани прямо в залив. Если б карфагеняне знали, в каком положении находился в это время римский флот, то, конечно, им не стоило бы большого труда уничтожить его окончательно, ибо римские пентеры большей частью без экипажа стояли на якоре в полном спокойствии, не подозревая, чтобы откуда-нибудь могло быть на них нападение. На следующий день сражались до позднего вечера, но битва ничего не решила. Возвращаясь в гавань, мелкие карфагенские суда столпились в узком канале. Вышла суматоха. Всю ночь большие корабли не могли дождаться, чтобы канал очистился для прохода. Потому-то на заре следующего дня Сципион возобновил нападение, прогнал корабли в гавань и запер выход.
Между тем насыпь была окончена так, как желал Сципион. У соединения ее с молом поставлены штурмовые тараны и другие орудия разрушения. Со своей стороны, карфагеняне в ночной вылазке вброд перебрались в такое место, откуда могли напасть на римлян с тыла, и преуспели в этом. Они так стремительно бросились на врагов, зажигая машины и орудия, что ни римская тактика, ни мужество не устояли перед страшным напором отчаянных воинов, сражавшихся за отечество, за свободу, за дом и семью. Целые когорты были разбиты, растоптаны в свирепой рукопашной схватке, освещенной багровым пламенем горевших римских машин и снарядов. Остатки разбитых когорт без памяти бросились назад и бежали до конца насыпи, где вышедший из лагеря консул со свежим войском остановил бежавших копьями и мечами. Торжественно с добычей, пленными и с отбитыми знаменами карфагеняне возвратились в город.
587 ЙЙЙМЙ
00^00000000^000000
 К весне 146 г. голод и болезни произвели в Карфагене такие опустошения, что Сципион мог начать общий штурм. На одном участке стены, который почти не защищался ослабевшим от голода гарнизоном, римлянам удалось проникнуть в гавань. Затем они овладели примыкавшим к гавани рынком и стали медленно продвигаться к Бирсе, карфагенскому кремлю, расположенному на крутой скале. Шесть дней и ночей длился бои на узких улицах города. Карфагеняне с мужеством отчаяния защищали многоэтажные дома, превращенные в крепости. Римляне вынуждены были проламьь вать стены и переходить по балкам, перекинутым через улицы, или по крышам. Озверевшие воины никого не щадили. Наконец, римляне подошли к Бирсе. Там укрылись остатки населения — около 50 тыс. человек. Они стали молить Сципиона о пощаде. Тот обещал сохранить им жизнь. Только 900 человек, среди которых большинство состояло из римских перебежчиков, не захотели сдаться: они подожгли храм, находившийся в кремле, и почти все погибли в огне. Сдавшиеся были проданы в рабство, город отдан на разграбление воинам.
После этой неудачной и нескольких других в том же роде схваток консул приостановил решительные действия. В течение зимы, которая в этих местностях выражается частыми бурями и обильными дождями, Сципион ограничился тесной блокадой города. Зимой же Гасдрубал попытался через посредство Сулуссы вступить со Сципионом в переговоры. Он предложил консулу за снятие осады и свободу Карфагена — полное подданство последнего и всей принадлежавшей к нему области. Консул обещал ему за безусловную сдачу города — свободу и обеспеченное положение как ему самому, так его семейству и десяти дружественным с ним фамилиям; притом еще позволение удержать с собой имущества на сумму 10 талантов. На это предложение последний предводитель Карфагена отвечал, что если так, то он предпочитает сражаться до последней капли крови в рядах соотечественников и, если судьбе угодно, разделить с ними участь под развалинами родного города. У греческого историка Полибия, друга Сципиона Эмилиана, и бывшего во время этой последней осады Карфагена в римском лагере, описаны переговоры с Гасдруба-лом. Полибий говорит, что Гасдрубал был чрезвычайно тучен и невзрачен, с понятиями ограниченными и с лицом, преждевременно обрюзгшим от неумеренной привязанности к вину. Но вышеприведенные слова, в которых ясно звучит возвышенное чувство патриота, отказывавшегося от собственной свободы и решившего лучше погибнугь в развалинах отечества, нежели принять унизительные условия, позволяют нам видеть сильное пристрастие в греческом историке. Если Гасдрубал в последнюю, страшную минуту, когда Карфаген уже охватило со всех сторон пламя, прибегнул для спасения горсти последних отчаянных защитников крепости к милосердию Сципиона, то все еще в этом его поступке нельзя видеть ни трусости, ни низости предателя.
Сципион не отдыхал и зимой. Он заметил, что с противоположного берега, на котором все еще возле Неферы стояло лагерем неприятельское войско, отправляются временами легкие суда в столицу и подвозят ей войска, которые карфагенский вербовщик Диоген набирал в Ливии, Нумидии и даже в отдаленной Мавритании. В это время силы консула с союзниками достигали ста тысяч, и он легко мог отделить значительную часть войска, чтобы, не снимая осады Карфагена, разрушить последний источник, откуда осажденные получали помощь людьми и припасами. Так он и сделал. Неожидан-
asssaeaessssseeass
ным нападением Сципион взял сначала лагерь при Нефере, а потом и сам город. После падения Неферы остальные города карфагенской области сдались Сципиону без сопротивления. Наконец, в самом Карфагене римляне приобрели таких союзников, от которых осажденные не могли защититься ни стенами, ни мечами. Это был голод со всеми ужасными его спутниками: истощением, болезнями, отчаянием. Когда весной 146 года Сципион возобновил нападения на
город, он далеко уже не Падение Карфагена.
встретил такого сопротивления, как в прошедшем году. Шаг за
шагом консул овладел укреплениями, построенными для защиты купеческой гавани. Высокие стены Котона еще защищали военную гавань, к тому же Гасдрубал зажег запасные склады, находившиеся в углу Мандракия, но упоенные победой римляне, невзирая на сопротивление и на огонь, устремились с обеих сторон купеческой гавани. Легат Лелий со своей дружиной первый поднялся на стены Котона. Воздух дрогнул от грома торжествующих криков римлян. Карфагеняне истощили все, что только может дать воинам мужество отчаяния, но их задавили прибывавшие свежие силы римлян. Штурмом взяты Котон, укрепленный на нем остров, форум и храм Ваала, но на тех трех улицах, которые вели от форума к цитадели, еще предстояло штурмовать каждый дом. Все эти шестиэтажные здания стояли, точно крепости, заряженные копьями и стрелами. Наступила ночь, и Сципион велел прекратить битву.
В то время как отдыхали его воины, консул устанавливал на форуме машины, призвал еще один легион, не бывший вчера в деле, и отдал все необходимые распоряжения на предстоящее утро. С зарей возобновился ужасный рукопашный бой внутри города. Каждый дом взят приступом. Город зажжен был в разных местах и после 6 дней ужаса кровопролития по грудам тел и обгорелым развалинам, в крови и пепле римляне достигли стен цитадели, с вершины которой невозмутимо-спокойно на окровавленный и пылающий город глядели беломраморные колоннады храма Эшмуна. В изнеможении от семидневной бессонницы и напряжения Сципион упал без чувств на землю. Это обстоятельство показывает, как дорого
sesesoassssoo^aae
 Комиссия, присланная из сената, вместе со Сципионом должна была окончательно решить судьбу Карфагена. Большая часть его еще была цела. По-водимо-му, сам Сципион и некоторые сенаторы стояли за то, чтобы сохранить город. Но в сенате взяла верх непримиримая точка зрения Катона (сам он умер в 149 г., не дожив до осуществления своей мечты). Сципиону приказали сровнять город с землей и, предав вечному проклятию то место, на котором он стоял, провести по нему плугом борозду.
стоил римлянам штурм Карфагена, но, с другой стороны, оставшиеся в живых защитники цитадели уже не ждали никакого успеха. Они молили победителей о пощаде, и Сципион даровал им жизнь. Вышло из цитадели до 70 тысяч изнемогших от голода и последних усилий мужчин, жен и детей. Для них уже готовы были цепи рабства. Гасдрубал и с ним 900 человек отчаянных патриотов засели в храме, но при виде пожара, который коснулся уже окрестностей храма, при виде свирепых легионов, по трупам шагавших к последнему убежищу последней горсти граждан, пало и его мужество. Он бросился к Сципиону и обнял его колени, моля отвратить последний удар. Сципион не отверг его мольбы. Гасдрубал и Вифий жили впоследствии в Италии под строгим надзором. Товарищи Гасдрубала, в том числе его жена и дети, не желая сдаваться врагам, подожгли храм Эшмуна и погребли себя в пламени вместе с храмовыми сокровищами. Глядя на свирепое море огня, которое бушевало на всем пространстве недавно могущественного и прекрасного города, Сципион пролил слезы, но то едва ли были слезы, вызванные состраданием при мысли о жестоко умерщвленном народе. Вероятнее, что воображению консула предстала в этот миг богиня мести Немесида и указала ему в отдаленном будущем подобную же судьбу Рима, и пораженный видением Сципион мрачно повторил стихи Гомера:
Будет день — и погибнет священная Троя;
С нею погибнут Приам и народ копьеносца Приама!
После этого консул распорядился добычей. Общественные сокровища — золото и серебро — отосланы были в Рим, в государственную казну, а все остальное предоставлено легионам. Статуи и другие памятники искусств частью отосланы в Сицилию, в те города, которым эти памятники и принадлежали в прежнее время, частью же — в Рим. Все территории, которые оставались верными Карфагену до последнего времени, были разорены и разграблены. Вся карфагенская область объявлена была римской провинцией под управлением префекта; впрочем Утике, Тапсу и еще нескольким городам даровано самоуправление. Подати остались те же, что были и при прежнем управлении, разница состояла лишь в том, что они шли в Рим, откуда уже не возвращались по причине отсутствия торговых отношений со столицей Тибра.
вявй^з^нваияяйвв
Карфаген горел 17 дней. После этого Сципион велел разбить и разбросать остатки стен и распахать само место, на котором недавно красовался городе 700-ты-сячным населения. Произнеся страшное проклятие на тех, кто когда-либо осмелился бы восстановить разрушенный город, Сципион воззвал к божествам, покровительствовавшим уничтоженному государству, приглашая их переселиться в Рим, и затем покинул Африку, оставляя за собою черную, обгорелую, пропитанную кровью пустыню. Нужно ли прибавлять, что консул получил в Риме блистательный триумф, не уступавший в славе триумфу победителя при Заме. В отличие от Публия Корнелия Сципиона Павел Эмилиан получил почетный титул Африканского Младшего.
Сципион на развалинах Карфагена.
Так заглохли шумная деятельность и суетливая торговля, которыми кипел Карфаген в течение столетий. Исчезли созданные здесь силы физические и нравственные, исчезла жизнь со всеми разнообразными ее проявлениями. Все затихло как в могиле, и сам Карфаген превратился в необъятное кладбище, над которым буйные зимние ветры вперемежку со стоном волн, разбивающихся о прибрежные скалы, завывали бесконечно унылую песнь на поминках минувшего безвозвратного величия. После разрушения Карфагена возвратились на это место несколько несчастных беглецов, которые попрятались во время штурма в лесах и ущельях окрестных гор. Они построили себе бедные лачуги на родном пепелище и так влачили жалкое существование. Через 24 года после разрушения города Гракх привел сюда колонию римских поселенцев. К последним присоединились остатки пунического населения, но колония не имела успеха до тех пор, пока Юлий Цезарь не перевел сюда часть своих ветеранов, роздал им земли и велел отстраивать город. Римские императоры так усердно содействовали восстановлению Карфагена, и положение его было так выгодно само по себе, что новый, римский, Карфаген
ssBBaesaaaasBBBse
Остатки купален и фонтанов в римском Карфагене.
почти сравнялся блеском с Карфагеном древним. От этого-то времени и остались развалины купален и фонтанов, служащих и теперь предметом удивления для путешественников. Римляне были неограниченными владыками карфагенской области до тех пор, пока в буре великого переселения народов погиб сам Рим, а в Африке на месте Карфагена возникло дикое царство
вандалов. Владычество вандалов сменилось здесь на время владычеством Восточной Римской (Греческой) империи. Через несколько столетий арабы распространили свое господство в Северной Африке. При них Карфаген был разрушен во второй раз и уже больше не восстановлен. В настоящее время на месте его стоит ничтожная деревушка. До сих пор уцелели многие из знаменитых древних цистерн, и жители пользуются ими, а там, где было некогда предместье Магалия, цветут прекрасные сады.
Разрушение Коринфа и Нуманции
Война с ахейцами и падение Коринфа. Дальновидные меры римского сената, клонившиеся к тому, чтобы ограничить разрушение непосредственных владений римских граждан в покоренных землях, оказались недостаточными: они вызвали беспокойство, сопротивление и даже грозные выступления не только в Ливии, но даже и в Македонии, Греции и Азии. Поэтому сенат отказался от благоразумного самоограничения и из покоренных африканских владений составил римскую провинцию. Увидев, что этот распорядок вещей доставляет немало выгод и правителям государства, и их чиновникам, торговому сословию и государственной казне, сенат не покидал уже больше принятого пути.
В Македонии, как мы уже выше упомянули, некто Андриск, выдававший себя за сына Персея — Филиппа, вздумал восстановить прежнее значение Македонского царства. Против него был послан Цецилий Метелл, который после нескольких значительных побед над этим искателем приключений пре-
Римские монеты. V—IV вв. до н. э.
Римские монеты. IV—I вв.до и. э.
вратил (146 г. до н. э.) Македонию в римскую провинцию, за что и получил почетное прозвание Македонского.
Итак, недавно знаменитое царство составило одну из областей Римской республики, но у него, впрочем, не было повода завидовать независимости 1реции, ибо последняя страна запуталась в это время в таких обстоятельствах, которые грозили ей скорой и неизбежной гибелью. Мелкие города не уступали крупным во взаимной вражде и междоусобиях. Земли повсюду лежали в запустении, население измельчало, потеряло дух; совершались разбои и грабежи; так, например, Афинам понадобилось пополнить свою собственную казну, и для этой цели город Ороп был разграблен без всяких околичностей. Различные бобыли и бродяги странствовали по всем дорогам, чтобы захватить добычу, или собирались толпами в условленных пунктах, где искатели приключений могли посредством золота набирать из них себе целые шайки. Ахейский союз, который, несмотря на свои ограниченные средства, все еще силился играть важную роль, никак не мог устроиться с подчиненными ему городами, в особенности со Спартой. Перед Римом союз также еще старался поддерживать свое достоинство, хотя присутствие в Греции римских комиссаров явно указывало на то, что едва ли эти старания принесут какую-нибудь пользу. Самонадеянность ахейцев еще возросла, когда в Грецию были возвращены из Рима лица, бывшие там долгое время в плену. Все эти люди были несправедливо захвачены в Македонскую войну и отправлены в Италию не на радость. Теперь, возвратившись на родину, они, естественно, дышали непримиримой ненавистью к своим притеснителям и старались побудить своих соотечественников к восстанию, чтобы в этом случае воспользоваться возможностью отомстить римлянам за все, вынесенное в плену. Когда ахейским и спартанским послам даны были в сенате неопределенные ответы и поручено обратиться за решением к римской комиссии, бывшей в Греции, и та, и другая сторона истолковала эти ответы в свою пользу — и ахейцы, и спартанцы снова схватились за оружие. Ахейский стратег в жаркой схватке разбил спартанцев, но, вместо того чтобы занять главный город неприятеля, он согласился на подкуп и потому, отступив от Спарты, ограничился незначительными завоеваниями, а больше грабежом и опустошением. Стратега сменили. На его место поставили Диея, одного из тех возвращенных из Рима, о которых мы сейчас упомянули. Дней
 Искусственно разделенная на 4 части и ослабленная Македония недолго сохраняла тень своей независимости. В стране царили нищета и беспорядок. Фракционная борьба приняла ужасающие по своей жестокости формы. Ненависть к Риму и установленному им строю дошла до крайнего предела. Македоняне вспоминали своих царей и готовы были многое отдать, чтобы вернуться к старым порядкам, поэтому, когда в 149 г. в Македонии появился самозванец, выдавший себя за сына Персея — Филиппа, его там признали и поднялись против римлян.
593 оотеоо
20 Рим, т. 1
asasssassaaeasaMB
Монеты Ахейского союза.
деятельно принялся за войну. Напрасно Метелл Македонский внушал грекам умеренность и примирение. Наконец, на заседание в Коринф прибыла римская комиссия и объявила волю сената: Спарта, Коринф, Аргос и другие города могут отделиться от Ахейского союза.
Представители городов и народ восстали против этого. На Спарту, как на виновницу такого способа действия, решили идти совокупными силами и уничтожить всех лакедемонян. И это свирепое намерение приведено было в исполнение с возмутительной точностью: спартанцев преследовали и убивали не только внутри их мирных жилищ, но даже в присутствии римских послов.
Сенат пока терпеливо глядел на события в Греции: с Карфагеном в это время еще не было покончено, а в Испании война шла неудачно для Рима. Но с падением Карфагена явились в Грецию послы и потребовали беспрекословного повиновения воле римского сената. Стратег Критолай заметил послам, что Греция охотно желает видеть в римлянах своих друзей, но никак не повелителей. Слова Критолая вызвали у греков всеобщее сочувствие, требование сената было отвергнуто, самих послов проводили с насмешками и оскорблениями. После этого Римская республика изменила свои действия: она объявила Греции войну. Война окончилась быстро. Претор Метелл устремился из Македонии, рассеял ничтожные ахейские силы и занял Мегару. Принявший после Метелла главное командование римскими силами консул Меммий разбил на Коринфском перешейке последние союзные войска, и издревле прославленной Элладе теперь не оставалось больше ничего, как безусловно покориться Риму.
Консул Меммий, которому поручили и новое устройство Греции, и высшую судебную власть, был человеком старого римского закала: прост и невзыскателен в обычаях, суров и непреклонен в деле правосудия, жаден не к золоту, а к славе Рима. Таких людей было в это время в Риме уже немного, но что их ценили высоко, можно видеть из того, что Меммий, не отличаясь ни знатностью происхождения, ни связями, был возвышен до курульного звания и получил полномочия в Греции. Конечно, эллинам этот суровый воин должен был показаться отъявленным варваром. Они не сдерживали насмешек, когда впоследствии Меммий, отправляя в Италию корабли с грузом награбленных произведений искусства, серьезно внушал кормчим беречь ящики, грозя в случае нерадения заставить их

починить попорченные вещи за их счет. Греки при этом спрашивали друг друга: нет ли у римского варвара волшебной палочки, которой он может воскресить Фидия, Поликлета и Лисиппа, или не считает ли он своих ремесленников-римлян способными исправлять бессмертные творения эллинских художников? Правда, открыто таких вопросов эллины задавать не смели, ибо человек, который в искусстве действительно ничего не смыслил, распоряжался во главе своих легионов судьбой целой Греции и был непреклонно строгим исполнителем предписаний сената.
После битвы на Коринфском перешейке Меммий двинулся к Коринфу. Вскоре предстал жадным взорам легионов пышный торговый город Греции во всей красе своих храмов и произведений искусства, со всем своим богатством и роскошью. Высоко господствовала над городом и окрестной страной городская цитадель, Акрокоринф, уже утратившая силу, некогда охранявшую и страну, и город, ибо и крепость, и городские стены были без войска; ворота Коринфа открыты, а обычная, живая деятельность на площадях и улицах сменилась мрачной тишиной, предвестницей падения славного города. Только иногда озабоченные беглецы спешили укрыться под защитой алтарей богов. На всех лежал страх наказания за оскорбление римских послов, но никто не предвидел, какую месть Рим приготовил грекам. Мрачно вступают когорты в Коринф. Зловещим звуком раздаются на пустынных улицах топот воинов, неясный их говор и стук щитов и доспехов. Грозные массы собираются на Агоре (рынок, место народных собраний). Консул на коне, окруженный свитой, объезжает и строит ряды. Он отдает приказ, трибуны и центурионы повторяют его. Страшный приказ! С диким криком и с обнаженными мечами устремляются воины в храмы, магазины и жилища, и мертвенная до сих пор тишина города сменяется невыразимыми воплями и стонами несчастного населения. Ни домашние пенаты, ни храмы, ни статуи и алтари богов — ничто не спасает их от зверства воинов. Кто не погибает от меча, тот, связанный, увлекается на площадь, чтобы потом вместе с другими быть проданным в рабство и ценой своей свободы внести долю в казну грабителей. Но на этом еще не останавливается месть римлян. Город разграблен, жители убиты, золото, серебро, предметы искусства собраны вместе для богатства и украшения Рима, остальная добыча отдана войску; и когда все это совершилось, город
sosssssssssssoassa
Разрушение Коринфа.
зажжен со всех сторон, для того чтобы море пламени возвестило народам месть римлян и смерть эллинской свободы.
Уничтожение Коринфа, исполненное по приказанию сената, есть дело жестокое и постыдное для Рима, тем более, что его не могут оправдать никакие политические соображения. Вероятно, не один Коринф, но и многие другие города стали жертвой ярости римлян. В остальных своих распоряжени-
ях Меммий не заслуживает упрека: он действовал правосудно и неподкупно. Уничтожены были союзы греческих городов, а вся страна, составившая впоследствии (146 г. до н. э.) римскую провинцию под именем Ахайя, подчинена правителю Македонии. Только коринфская область присоединена к
римскому имуществу, остальным греческим городам оставлено их собственное управление, но на них наложена известная дань; кроме того, они обязаны уничтожить все свое вооружение и разогнать странствовавшие повсюду шайки бродяг, пытающихся наняться к кому-нибудь на военную службу. Теперь Греции не дозволено больше думать о каких бы то ни было попытках к возвращению самостоятельности, над всеми эллинами безраздельно господствовали римские розги и секиры. Свобода Греции исчезла самым бесславным образом, тем более, что конец этой когда-то славной страны не может возбудить в беспристрастном мыслителе никакого сочувствия в пользу Греции: где народ, утратив дух единства и патриотизма, чувство чести и справедливости, истощает сам себя в мелких крамолах и междоусобиях, там секира чужеземца служит неизменным и, может статься, спасительным правителем. Впрочем, уничтожение государственного значения Греции не повлекло за собой уничтожения умственного значения эллинского народа. Все, что выработано в области духа, нашло защиту и при римском владычестве и могло продолжать развиваться. К могучему стволу эллинского просвещения римляне привили ветви своего собственного. Римская литература, философия, история, поэзия, искусство начали развиваться по пути, приготовленному эллинскими образцами. Влияние философских школ, эпикурейской и
osaassssssssasssas
стоической, широко и глубоко проникло в римское общество. Особенно легко должен был заслужить сочувствие последнего эпикуреизм, который учил, что высшее счастье жизни заключается в умении согласовать благополучие духа с благополучием тела. Эпикуреизм мог удовлетворить и возвышенные избранные натуры, ибо Эпикур полагал, что для достижения такого счастья, о котором он учил, есть только один верный путь — добродетель; эпикуреизм же мог удовлетворить и огромное большинство обыкновенных смертных, для которых счастье жизни представляется чем-то вроде изысканного блюда или утонченного наслаждения и которые, услаждая свои чувства, способны легко уверить себя в том, что они этим самым удовлетворяют и потребности своего духа. Стоицизм находил отголосок в честолюбивых стремлениях духа римской нации. Ту чистейшую нравственность, которую основатель этой философской школы оставил своим последователям как главную цель жизни, римляне олицетворяли для себя стремлением к могуществу и славе своего государства; вот почему, когда эти возвышенные люди не видели больше ни сил, ни возможности сохранить и поддержать величие своего государства, они находили, что и сама жизнь для них потеряла от этого всякое значение, и в таких случаях со стоическим мужеством и хладнокровием отправлялись искать успокоения в могиле.
Вириат. В то время как на юге и на востоке народы и государства подчиняются римскому господству, война на Пиренейском полуострове прекращается лишь на короткие промежутки времени. Римляне владели на этом полуострове двумя провинциями: первая заключала в себе земли нынешних Каталонии, Валенсии и Мурсии, а последняя — нынешнюю Андалусию и прилежащие к ней местности. Мы уже говорили о том, как Катон мудрыми распоряжениями настолько же, насколько и оружием, восстановил в Испании порядок и спокойствие. Преемники его не всегда шли по его следам и потому давали повод к народным восстаниям в покоренной стране. Впрочем, все вообще племена, населявшие древнюю Испанию, несмотря на различие происхождения, быта и степени гражданского развития, были способны к войне. В некоторых местностях Испании жители промышляли преимущественно скотоводством, охотой и хищничеством; в других процветало земледелие, народ жил в городах, защищенных стенами, украшенных царскими и княжескими дворцами; в этих
	Эпикуреизм — учение, исходившее из идей Эпикура. Школа в Афинах — «Сад» Эпикура; крупнейший представитель эпикуреизма в Риме — Лукреций Кар.
	Стоицизм — направление античной философии. Представители римского стоицизма — Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий.
0000^^000000000000
 Вириат (? — 139 гг. до н. э.) — пастух из племени лузитан, предводитель в 147—139 гг. антиримского восстания 154—133 гг. в Испании; убит приближенными, подкупленными Римом.
местах умели готовить из ячменя вкусное питье, и на пирах сверкали серебряные и золотые ку0ки. Наконец, у турдета-нов (на территории нынешней Севильи) не было недостатка ни в поэтических преданиях и песнях, ни в письменном законодательстве. Но у всех этих племен военное ремесло считалось высшим из занятий. По рассказам матери юноша знакомился с подвигами предков, девушки избирали себе в мужья храбрейших из воинов. Случалось, что на пирах или при жертвоприношениях мужественные собеседники вступали в кровавые поединки: так живо говорило в них желание победы и славы. Оттого-то при помощи золота всякий, кому было угодно, всегда мог найти в этой стране значительное число охотников идти хоть на край света за победой и добычей.
Римляне старались в особенности упрочить свою власть над кельтиберами, жившими в местах нынешней Кастилии, и прекратить вторжения беспокойных лузитанов, обитавших на территории нынешних Португалии и Эстремадуры. Не обходилось года без войны с этими племенами, и не всегда оставались победителями римские легионы. Часто приходилось последним испытывать значительным потери, особенно, если нужно было иметь дело в горах и ущельях или если даже и в открытом поле, но неожиданно, нападали на римлян воинственные жители, вооруженные круглыми щитами и мечами, острыми с обеих сторон. Претору Тиберию Гракху удалось, наконец (179 и 178 гг. до н. э.), получить над кельтиберами решительный перевес. Он, говорят, покорил до 300 укрепленных мест, городов и деревень. Умеренностью и благоразумием он упрочил за собой завоевания. Не унижая достоинства гордых народов, он роздал бедному населению земли, знатнейших из них сумел привлечь на римскую военную службу, заключил необременительные для побежденных договоры и, главное, честно исполнял условия договоров. После Гракха война в Испании затихла надолго. Сенат хранил святость заключенных договоров, взыскивал только небольшую дань с подчиненных городов и племен и ограничивал любой произвол римских чиновников. Надо, однако, добавить, что эти испанские владения не приносили Риму почти никакого дохода: разработка серебряных и других рудников в Испании едва покрывала расходы на довольно значительное войско, которое Рим должен был постоянно держать в покоренной стране.
Утомленные бездействием и возбуждаемые воинственными предводителями лузитаны в 154 году до н. э. напали на
ОООПОО 598
sassasasssassosssa
Бетику (нынешняя Андалусия). Вторглось войско многочисленное, и римляне были разбиты наголову. Успех лузитанов привлек к ним множество союзных дружин. Победители опустошительным потоком прошли до самого Среди-земноморя. В следующем году они устремились к Тагу. На правом берегу этой реки их встретили римские легионы. После жаркой битвы лузитаны отступили, но, собравшись, ударили на римлян в такое
время, когда последние не ожидали нападения, прогнали их Река Таг. с поля битвы и захватили их лагерь. Война охватила всю Испанию, повсюду поднялись местные жители, и консул Ноби-лиор потерпел возле Нуманции полное поражение. Только победа претора Меммия на Таге и прибытие с войском консула М. Клавдия Марцелла, который своими подвигами, справедливостью и кротостью заслужил уважение и расположение жителей, прекратили дальнейшее развитие войны. Заключен был мир.
Следующий консул, Л. Лукулл, вовсе не был расположен поддерживать с местным населением мирные отношения: он рассчитывал испанским серебром украсить свой римский дом и виллу. С этой целью он без околичностей напал на племя вакцеев, которые до тех пор жили очень спокойно. Он осадил их город Кавку (недалеко от нынешней Сеговии). Город капитулировал, но, нарушив данное слово, консул разграбил его (150 г. до н. э.) и жителей продал в рабство. Следствием этого зверского поступка римлян было то, что окрестные жители спаслись с имуществом в горах и лесах, остальные города этой местности заперли свои городские ворота, и народ повсюду бился с врагами с таким отчаянным мужеством, что консул должен был отступить. Пословица «Каков пан, таков и хам» как нельзя более оправдалась действиями корыстных и коварных римских военачальников, ибо, по примеру Лукулла, и претор его, Сульпиций Гальба, не сдерживал своих кровожадных и алчных побуждений. Обещав одному лузи-танскому племени земли и спокойствие, он воспользовался доверием 6000 из них и частью умертвил их, частью продал в рабство. За несколько месяцев до смерти Катон вошел в се-
ияиижвавакиаааай
Кельтиберийские всадники.
нат с жалобой на вопиющие беззакония Сульпиция, но слезы родственников последнего и в особенности заманчивый звон его серебра оправдали вероломного претора.
В следующем году многочисленные дружины лузитанов вторглись в южную римскую провинцию в Испании, но им на этот раз пришлось испытать большое несчастье. Римляне стеснили их до того, что туземцы уже стали было думать о сдаче. В это время выступил из рядов человек по имени Вириат, не пользовавшийся до того времени никакой известностью. Он напомнил товарищам о коварстве римлян и предложил вывести всех из опасности, если только они обещают ему беспрекословное повиновение. С 1000 человек конницы он отважно и искусно защищался от нападения
всей римской армии и успел прикрыть своих товарищей и дать им время небольшими отрядами рассеяться по окрестным лесам. После этого и сам Вириат со своими всадниками, ловко
пользуясь временем и местностью, скрылся от преследования неприятеля. Понемногу и разными путями лузитаны пробрались лесными тропинками и дикими горными пустынями и сошлись у Триболы, условленного сборного пункта. Лишь только прибыл к ним благополучно и Вириат со своим отрядом, не теряя времени дружины приведены были в порядок, и с 10-тысячным корпусом смелый предводитель расположился в засаде возле самой дороги, по которой должны были проходить римские легионы. Нападение удалось ему как нельзя лучше. Половина неприятельской армии или легла на месте в ужасной рукопашной свалке, или вместе со своим предводителем претором Ветилием попала в плен. Затем герой лузитанов уничтожил другой римский отряд, шедший по тому же направлению, как и главный корпус, и повсюду навел на неприятеля страх.
Подвиги Вириата громко говорили в его пользу. Все лузи-танские племена избрали его общим своим предводителем с
неограниченной царской властью. Юность свою провел Ви-риат со стадами на горных уединенных пастбищах. Суровый пастуший быт, частые битвы с волками, медведями и разбойниками развили его телесные силы и приучили смело смотреть в лицо опасностям. Таким образом, как будто сама судьба готовила воинственному пастуху средства сделаться со временем хранителем своего народа. Но и на вершине теперешнего своего царского положения Вириат не изменил своей обычной простоте и скромности. Он не находил радости ни в пурпуре, ни в диадеме. В простой одежде воина и в панцире он и теперь не покидал своих соратников, обходясь с ними, как с братьями и друзьями. Зато среди битвы его могучий клич ободрительным громом перекатывался по рядам воинов; его воинственный прекрасный образ блистал повсюду, где кипела сеча; смерть предшествовала стопам героя, и победа едва успевала следовать за ним. Прекраснейшая из княжеских дочерей, прельщенная его славой, сама, по обычаю страны, предложила ему руку. Приготовлен был свадебный пир, на серебре и золоте принесены роскошные яства, но Вириат, избегая блеска и пышности, подхватил на коня свою молодую подругу и умчался с нею в лагерь.
Недолго судьба позволила царю наслаждаться семейными радостями. Претор Плавтий стоял на Таге и грозил вторжением внутрь страны лузитанов. Вириат напал на неприятеля, уничтожил его авангард, а потом разбил и его самого при переправе через реку. Появились новые легионы под начальством претора Клавдия, но и его, и преемника его, Негидия, Вириат принудил к отступлению. И горные местности повсюду украсились трофеями из неприятельских зна-меи и оружия, возвещавшими отдаленным народам славу героя. Воодушевленные примером лузитанов кельтиберы мужественно отстаивали свою свободу (144 и 143 гг. до н. э.) и уже надеялись совершенно изгнать из Испании вероломных притеснителей. Впрочем, с назначением в Испанию консула Метелла, победителя Македонии, военное счастье перешло на сторону римлян. С неменьшим счастьем продолжал войну и преемник его, консул Фабий Эмилиан. Но претор Помпей, отважившийся пойти в лузитанские горы, потерпел от Вири-ата такие значительные поражения, что должен был поспешно отступить и спастись за стены города Кордубы (Кордовы). Вириат беспрепятственно прошел всю южную римскую провинцию. Не больше удачи испытал и следующий консул,
 В течение 8 лет Вириат победоносно боролся с Римом. Восстание приняло такие размеры, что начиная с 145 г. в Испанию ежегодно посылались консулы. Только благодаря измене удалось отделаться от грозного противника. В 139 г. во время мирных переговоров римляне подкупили несколько приближенных Вириата обещанием амнистии и деньгами, и те ночью закололи его, когда он спал в своей палатке. Только после этого Лузитания была покорена.
0000000000^0000000
 Одновременно с восстанием на юге на севере происходило другое восстание, центром которого был город Нуманция на Верхнем Дуэро, небольшой, но хорошо укрепленный природой город. Начавшееся в 143 г. восстание приняло широкие размеры вследствие слабости римской армии. К этому времени римская армия была совершенно деморализована. От прежних «железных легионов», бившихся с Ганнибалом и Антиохом III, не осталось и помина. Находившиеся за несколько тысяч километров от родины, измученные и ослабевшие легионеры воевали крайне неохотно, массами дезертировали и совершенно не соблюдали дисциплины; таков же был и командный состав, деморализованный до последней степени.
Фабий Сервилиан. Он так был стеснен со своими легионами, что для спасения последних должен был заключить с Вириатом невыгодный мир, и сенат, утомленный войной, подтвердил его условия.
Через год сенат нарушил условия мира. Посланный им в Испанию консул Сервилий со значительными силами появился в южной провинции, перешел реку Анас, потом Таг и вторгнулся на земли веттонов (нынешняя Эстремадура). В следующем году( 140) он повторил нападение и в то же время из другой провинции двинулось на помощь ему другое сильное войско. Вириат кликнул своих горцев, но их собралось немного, ибо в то время, как неприятель опустошал внутренние области, каждый из воинственных горцев приготовился защищать свое имущество и семью вместо того, чтобы (как сделали в свое время самниты) отдать врагу отдельные деревни и села, а самим вместе дружно идти на спасение общего отечества. Оттого-то Вириат с незначительными силами должен был повсюду отступать перед численным превосходством римлян. Призывы героя не находили больше отголоска в храбрых горцах, которые в былое время так великодушно делили с ним опасности войны. Счастье оставило его, а вместе со счастьем исчезла и его сила, как исчезает перед путником в пустыне обманчивый мираж. Сломилось мужество Вириата, и он предложил римлянам мир. Когда неприятель потребовал прежде всего безусловной сдачи оружия, герой решил лучше пасть с мечом в руке, чем бесславно сдаться коварному врагу. Еще долго и мужественно отбивался он в горах, возглавляя небольшую, но отчаянную дружину, к которой отовсюду присоединялись непримиримые горцы, потерявшие свои семьи и имущество. Сам консул, не видя конца ужасной войны, предложил возобновить переговоры о мире. По его желанию, пришли от Вириата в римский лагерь трое лузитанских депутатов. Они возвратились с условиями, не очень обременительными для своего народа, но в следующую же ночь эти коварные депутаты убили своего вождя и бежали к римлянам. Впрочем, они достойно наказаны были за свою измену, они не получили ни одного медного асса из той суммы, которая им обещана была за убийство Вириата.
Лузитаны еще продолжали войну, но у берегов Бетиса они потерпели такое сильное поражение, что уж не могли больше покидать свои неприступные горы.
asssssesssss»B®BB
Падение Нуманции. Итак, война в Испании все еще не прекращалась. Мечом продолжали храбрые иберийцы отстаивать свою независимость. Они охотно согласились бы признать над собой покровительство римлян по договору с Метеллом, но чтобы превратиться в беспрекословных рабов кого бы то ни было, чего добивались преемники Метелла, с этой мыслью не могли примириться свободолюбивые племена Испании. Ареваки, вакцеи и другие племена, жившие в местностях Верхнего Дурия (Дуэро), свезли свои богатства в город Нуманцию, расположенный на неприступной скале, а сами засели в горах и ущельях, чтобы биться за свободу до последней крайности. В это время из-за зеленеющих вершин гор появился с войском консул Квинт Помпей, и горящие деревни и села обозначили его путь (139 г. до н. э.). Это был тот самый Помпей, который еще в преторском звании испытал силу Вириата, но теперь, предводительствуя многочисленной армией, он надеялся добычей и славой вознаградить себя за прежние неудачи. Беспрепятственно дошел консул до высот, на которых расположена была Нуманция. Когда он увидел неприступное положение города, на крепостных стенах которого блистали копья многочисленного гарнизона, то ни в своих ограниченных способностях, ни в своем не менее ограниченном советнике легате консул не нашел никакой помощи. Он остановился у города лагерем и стал стараться воспрепятствовать подвозу в крепость съестных припасов, упуская из вида, что город с окрестностями занимал около 4 верст в окружности. Каждый день происходили незначительные стычки то с вылазками, то с неприятельскими отрядами, появлявшимися из окрестностей. Эти стычки стоили римлянам нескольких когорт и уничтожения всех аванпостов. Помпей прибегнул уже к миру, но бессовестно изменил слову, лишь только прибыл в Испанию его преемник. Последний деятельно занялся опустошением окрестной страны. Ему не уступал и Манцин, один из следующих консулов (137 г. до н. э.), но, попав в какое-то ущелье, он для спасения себя и своего войска должен был заключить с неприятелем унизительную сделку. Сенат отверг условия этой сделки и на позор выдал жителям Нуманции виновника этого унижения, нанесенного римлянам. Благородные горцы не приняли этой жертвы, которой сенат, вероятно, хотел искупить вероломство прежних римских военачальников, и война запылала снова. Следующие римские консулы продолжали свиреп-
 Дело дошло в конце концов до того, что после ряда поражений римский консул Гай Гостилий Манцин в 137 г. попал в плен и должен был подписать позорный мир, скрепленный квестором Манцина Тиберием Грак-хом, будущим народным трибуном. Возмущенный столь унизительным для римского самолюбия миром сенат постановил выдать консула врагам. И вот Манцин, лишенный знаков консульской власти, обнаженный, со связанными на спине руками, был отправлен в неприятельский лагерь. Простояв в таком состоянии перед воротами Нуманции целый день, опозоренный Манцин вернулся в римский лагерь и был помилован.
saosassaosssasaoao
ствовать в стране, но война от этого не принимала благоприятного для римлян оборота.
Сенат, наконец, потерял надежду собрать плоды своей мудрой политики и волей-неволей прибегнул к содействию победителя Карфагена. До сих пор почтенные столпы государства римского избегали сближения с африканским героем, боясь еще больше возвысить славу и значение, которыми Сципион пользовался в римском обществе. Но они убедились, наконец, что без его помощи не взять им укрепленной Нуманции и не положить конец убийственной Испанской войне. Поэтому Сципион Эмилиан был избран консулом и отправился в Испанию. Это было в 134 году. Зато, как будто желая ограничить иными способами силы героя, ему не дали ни денег, ни свежих легионов. Впрочем, из собственных друзей и клиентов Сципиона, большей частью людей, сопровождавших знаменитого полководца в прежних его походах, образовалось значительное ополчение. К нему присоединились и толпы охотников. Сципион застал римское войско в Испании в самом жалком состоянии: ни дисциплины, ни военных упражнений — праздность, пересуды, игры и гадальщики. Сципион прежде всего очистил лагерь от всякого лишнего вредного сброда и своей консульской тростью и ликторской секирой принялся за восстановление порядка и дисциплины. В войске поднялся ропот негодования. Но Сципион не страшился этого ропота. Из своих приверженцев, большей частью принадлежавших к благородному сословию, он составил когорту телохранителей. Эта когорта всюду следовала за консулом. Она с того времени навсегда осталась в римском войске как телохранители главного военачальника и названа преторианской гвардией. Сципион обложил отовсюду город и для этого обеспечил своему лагерю подвоз всего необходимого, а в частых рекогносцировках в окрестности Нуманции покорил соседние народы, особенно вакцеев, и этим уничтожил помощь, которую получали осажденные. Предприятие это было огромно, а Сципион мог его исполнить, располагая 60-тысячным корпусом. Кроме того, у него же под рукою были слоны и нумидийская кавалерия, которой командовал известный своими военными дарованиями Югур-та, внук Масиниссы. Окончив все подготовительные работы, Сципион деятельно принялся за осаду Нуманции.
Сципион запретил отдельные схватки, расширил и укрепил свой лагерь. День и ночь вокруг стен часть войска должна
aasossssssssssssss
была трудиться на насыпи и окопах, а другая стоять наготове для отражения неприятеля, который пользовался малейшей возможностью, чтобы производить вылазки. Хотя гарнизон Нуманции состоял только из 8000 человек, но это были люди надежнейшие, отчаянные, решившие до крайности защищать последнее убежище свободы, приютившее в своих стенах семейства тех, которые ушли в горы, чтобы там дорого продать
Осада Нуманции.
врагам свою жизнь. Часто по ночам прокрадывались они из города за припасами, а иногда жители окрестностей, презирая опасности, пробирались в крепость неизвестными для римлян тропинками и приносили осажденным хлеб и оружие. Особенно часто с этою целью шныряли из города и в город легкие челноки по Дурию.
Настала зима. Снегом завалило горы и долины. Земляные работы в лагере пришлось прекратить, но Сципион не
менял своего положения, несмотря на то что в это время года еще меньше было возможности мешать подвозу припасов в город. С наступлением же весны с невероятной энергией консул снова принялся за работы и довел их, наконец, до того, что окружил весь город. Окопы во всю линию сделаны двойными: внутри лагеря, к крепости, и вне, на случай нападения окрестных племен. Кроме того, земляные окопы укреплены каменными станами, башнями и рвами. Чтобы воспрепятствовать движению по реке, Сципион вбил поперек русла (Дурий в этом месте неширок и неглубок) сваи, укрепил к ним балки и цепи. Окончив все эти работы, Сципион мог терпеливо ждать помощи страшного для Нуманции союзника — голода со всеми его последствиями. Несмотря на зоркость Сципиона, один отважный человек Ретоген с товарищами проскользнул из крепости в город ареваков, Лютию, чтобы сообщить там о чрезвычайном положении Нуманции. Но не успели еще эти храбрые люди получить от своих соседей-соотечественников совета и помощи, как консул появился с войском под стенами Лютии и взял этот город приступом. С беспримерным мужеством переносили жители Нуманции
все ужасы голода, но, потеряв всякую надежду на помощь,
oo^gogogagagaaggag
они обратились к милосердию победителя, думая, что храбрый пощадит храбрых. Они ошиблись: Сципион потребовал безусловной покорности. Помня о прошлом, в городе могли понять, чего им следует ждать после этой безусловной покорности, и потому они продолжали держаться до изнеможения, все еще уповая на какой-нибудь неожиданный поворот судьбы, на какую-нибудь благоприятную случайность, на покровительство богов. Ни одно из этих упований не оправдалось: голод и болезни губили последние силы несчастных граждан. Наконец, отворились ворота в крепости (133 г. до н. э.), и исхудалые, изнеможденные люди потянулись из своих убежищ навстречу победителям, ожидавшим только повеления консула, чтоб броситься к грабежу. Но еще не было отдано повеление, как уже со всех сторон поднялось багровое пламя, и страшное зрелище представилось алчным взорам римлян: мужья убивали собственных жен и детей, а потом и себя; другие кидались в пламя... Точно безумие охватило весь несчастный город, и он спешил утопить себя в крови собственных детей, скорее похоронить себя в пламени собственных жилищ, чем отдаться в руки беспощадного врага.
Из оставшихся от пожара и убийства Сципион выбрал 50 знатнейших граждан для своего триумфа, остальных продал в рабство. После этого вместе с присланной от сената комиссией победитель учредил порядок управления в покоренной стране, притом на таких условиях, что окрестные народы могли себя считать счастливыми, вспоминая, как поступали с ними в Испании прежние римские консулы и преторы.
Лузитания, покоренная консулом Децием Юнием Брутом, также преклонила свою гордую выю под римское иго, и, таким образом, вся Испания, за исключением только северного побережья полуострова, окончательно вошла в состав Римского государства.
(осударства в Азии. Легче, чем в воинственной Испании, римское государство упрочило свою власть в Азии. Обширнейшим из азиатских царств в это время было Пергамское. Несмотря на сдерживаемое негодование Рима, Эвмен, а после него брат его, Аттал II, успели войнами упрочить силу своего царства за счет Вифинии и диких кельтов, населявших Галатию. Они ввели в царство греческое просвещение и содействовали возвышению благосостояния страны. Не так царствовал Аттал III. Олицетворяя собой тип восточного деспота, он то ядом, то мечом удалял с пути своего всех людей,
BSssSeSBHSSHSSSSS
которых почему-либо считал для себя неудачными, проводил время в пирах и забавах, наслаждался сладкой речью придворных льстецов и сочинял трактаты о садоводстве. Аттал III был последним представителем своей династии. Перед смертью он завещает Риму и царство свое, и свои сокровища. Тотчас после его смерти явились в Азию римские чиновники и, не давая себе труда исследовать достоверность духовного завещания, приступили к вводу во владение нового наследника. Никто не осме-
Развалины гимнасии (академии) в Пергаме.
лился возражать, кроме Аристоника, побочного сына царя Эвмена. Хотя он вначале потерпел от эфессцев поражение, но вскоре опять появился с толпами наемных фракийцев и вооруженных рабов, которых он называл гражданами Гелиополя (т. е. солнечного города). Он распространил свое владычество и на соседние страны (131 г. до н. э.). Он разбил и умертвил консула П. Лициния Красса, прибывшего в Азию с довольно сильным войском, но в свою очередь пал в битве с консулом М. Перперной. Вскоре восточные области Пергама отданы были соседним народам, бывшим в союзе с римлянами, а из всех западных образована римская провинция, получившая название Азия. Вифиния, Понт, Каппадокия и Армения, где господствовало греческое просвещение, оставались более или менее независимыми от Рима. О Сирии и Египте, где царствовали раздоры, сенат мало беспокоился. Занятые междоусобиями владыки Передней Азии не обращали внимания на Восток, где воинственные кочевые орды парфян приобретали все большее значение. В древние времена парфяне подвластны были царям Ассирии, Мидии, Персии, потом покорились Александру Великому, но при его преемниках освободились. Их считают народами скифского происхождения и полагают, что они кочевали в степях, расстилавшихся к северу и востоку от древних Ассирии и Армении, но, кажется, что они во многих отношениях родственны древним персам. Их нравы и обычаи, законодательство, религия (поклонение Солнцу) и особенно способ войны показывают, что они когда-то со
ставляли одно целое с народами, подвластными персидским
во?

Руины амфитеатра в Пергаме.
обладателям Азии. Оттого-то они, предъявляя свои права на старинное наследие, устремлялись раньше бесчисленными конными ордами против греко-македонских фаланг, а теперь против римских легионов. Они-то и положили предел распространению римского господства дальше на Восток, и так было до тех пор, пока великое передвижение народов в обратном направлении не ниспровергло старые государства и не положило начало новому порядку вещей как в Азии, так и в Европе.
Состояние образованности в этот период
Быт римских граждан. Заседание сената закончилось. Так возвестил герольд народу, собравшемуся возле курии Гостилии. Народные трибуны спустились по широким ступеням крыльца и объявили, кому следовало знать, решения сената. Объявлены были, между прочим, новые распоряжения относительно Испанской войны и закон, ограничивающий права наследства женщин. Последняя новость вызвала в народе, особенно в прекрасной его половине, сильный взрыв неудовольствия. Неудовольствие несколько улеглось, когда внимание народа было отвлечено появлением чужеземных послов, которые прямо из сената отправились к своим квартирам. Наконец, под портиком курии показались важные, почтенные члены сената в своих пурпуром окаймленных тогах. Они также, окончив свои государственные труды, разошлись в разных направлениях по домам. Только некоторые из них вошли в комицию, где находилась ростра (ораторская трибуна), и пригласили туда чужеземца в греческой одежде. Это был Филострат, посол из Халквды. Сенатор Сульпиций 1алл приветствовал его от лица Рима как желанного гостя и пригласил его с собой на обед к Фабию Лабеону, куда уже приглашены были в этот день его друзья, Фульвий Нобилиор и М. Попиллий. Беседуя, друзья
essssssesssssssses
отправились к Фабию, с удовольствием останавливая свое внимание на величественных зданиях, украшавших сенатскую площадь. Площадь имела вид удлиненного неправильного четырехугольника. Восточная ее половина составляла комицию народных собраний, западная же с путеалом (древним общественным источником) и украшенная множеством конных статуй, составляла собственно форум. На противоположном конце форума виден был Капитолийский холм с храмами и общественными зданиями, включавшими государственное казначейство и государственный архив. Из всех храмов Капитолийского холма особенно величаво взирал на толпившийся у его подножия народ квиритов трехпрестольный храм Юпитера, Юноны и Минервы. Статуи, доспехи и всякого рода приношения предков великого народа украшали собою это верховное святилище Рима. На одном из фронтонов храма до сих пор еще стоял памятник древней римской скульптуры — глиняная квадрига (колесница с четверкой коней) со статуей божества; на другом — такая же квадрига бронзовая. На северной стороне площади, вдоль священной улицы, шли колоннады, обозначая собою величественные базилики (места общественных собраний, воздвигнутые в древние времена республики). Ближе к Капитолийскому храму Януса находилась базилика Эмилия, дальше за ней — древнейшая из римских базилик, Порция, построенная в 184 г. до н. э. Катоном во время его цензорства; потом — курия Гости-лия с примыкающим к ней Сенакулом (куда собирались сенаторы перед началом заседаний в сенате); потом — Вулка-нал, храм Конкордии, Грекостазис(для приема иноземных послов), храм пенатов и, наконец, трибунал городского претора. С противоположной, т. е. южной, стороны площади — Регия, т. е. официальное местопребывание верховного жреца, храм Весты, включавший крестообразную часовню со священным неугасаемым огнем, источник Ютурнский, украшенный различными воспоминаниями битвы при Регилле, и, наконец, за источником обширный храм Кастора и другие общественные здания, перед которыми еще сохранялись в это время богато украшенные воспоминания римской старины лавки менял и магазины серебряных и других изделий.
Лица, о которых мы говорили в самом начале, объяснили греческому послу значение всех этих зданий и памятников древности, которые сосредоточивались у центра римской жизни, где кипела городская деятельность, куда приливала и
ssgssssssagssssgss
Храм Юпитера Статора.
откуда отливала толпа граждан и рабов, ремесленников, купцов, горделивых всадников и благородных римских матрон, одетых в вышитые столы с розовыми накидками (паллами), с золотыми поясами и длинными пурпурными шлейфами, то шедших пешком в сопровождении рабынь, то в колесницах, запряженных парой или четверкой коней. Здесь собеседники расстались на время, чтобы до обеда закончить еще кое-какие дела или побывать в бане. Оставшись один, Сульпиций Галл возвратился мимо городского трибунала и через комицию к тому месту, где находился храм Юпитера Статора, и остановился перед великолепной
колоннадой, окружавшей храм. Долго глядел римлянин на это здание и, вероятно, сравнивая его с храмом Зевса Олимпийского в Греции, произнес вполголоса: «Велик, как Рим, но не так прекрасен, как тот!»
Храм Юпитера Статора заслуживает того, чтобы, прервав
на время нить нашего повествования, сказать о нем несколько слов. Первоначально храм этот построен этрусскими архитекторами, при царях он расширен и переделан, но все в том же стиле. Около 300 г. н. э. он в третий раз перестроен и, вероятно, в дорическом стиле. Наконец, в эпоху Македонской войны Метеллом восстановлен был в коринфском стиле. В этом виде храм представлен и на нашем рисунке.
Часто именем этого храма называют другой, построенный при Августе и восстановленный при Домициане в честь Минервы. Последний находился также на Форуме. От него еще до сих пор целы три колонны. Храм же Юпитера Статора совершенно исчез с лица земли. Только по положению храма Кастора и Поллукса или по положению Грекостазиса любитель древности мог бы определить то место, где стояло некогда знаменитое римское святилище.
Отсюда Сульпиций направился к Палатинскому холму, бывшему уже в это время местопребыванием знатнейших римских фамилий. Миновав длинный ряд обширных, пыш-
seHssea^Hsaessssas
ных зданий, Сульпиций остановился, наконец, перед домом Фабия Лабеона. Привратник, выйдя к нему навстречу, приветствовал его словом: Salve! (Здравствуй! Добро пожаловать!). Пройдя протир, Сульпиций вступил в атрий. Красивые колонны несли на себе кровлю этой части жилища, и, как они сами, так и вся остальная обста-
Комната знатного римлянина.
новка атрия возвещали посетителю, что хозяин был человек не только богатый, но и не лишенный изящного вкуса. Радушно встретил Фабий своего гостя и очень был рад, когда Сульпиций объявил ему о скором прибытии халкидского посла. «Вот это хорошо, — сказал Фабий. — Следовательно, нас будет за столом столько, сколько муз. Я позаботился, чтоб не было недостатка в грациях. Хочу угостить моих дорогих друзей не только эллинским вином, но и эллинской поэзией». Затем хозяин ввел гостя в соседнюю комнату, где находился большой запас праздничных тог, специально сохраняемых в доме для гостей. Пока Сульпиций выбирал себе тогу по вкусу, прибыли и остальные гости. Общество, переодев свои будничные тоги, отправилось в столовую, расположенную направо от перистиля. По обыкновению у богатых людей, перистиль Фабия имел вид прелестного садака, вот отчего воздух в столовой был чист, свеж и полон благоухания роз. В возвышенной части столовой был приготовлен богато украшенный бронзой и золотом триклиний на 9 особ. Мягкие ложа с упру-
гими подушками, покрытые дорогими коврами, радушно манили к себе собеседников. В другой части столовой, у стен, готовы были другие ложа, застеленные аттальскими покровами (нечто вроде золотого штофа). Эти ложи назначались для послеобеденного отдыха гостей. Столовая была украшена мраморными бюстами, статуями, вазами и амфорами.
Среди разговора о предметах и веселых, и серьезных гости расположились за столом. Красиво одетые рабы подали каждому из гостей воду в серебряной чаше для омовения рук и по окончании этого предварительного обряда поставили на большом блюде закуску. Закуска состояла из блюд, возбуждающих аппетит. Тут были яйца, оливки, улитки, устрицы и мульзум (напиток, изготовленный из вина, меда и воды). После закуски появились солидные, непременные части обеда:
6,1 ООТОв.
00^0000^00000000®
тушеная говядина и телятина, разная дичь: фазаны, утки, гуси, бекасы — ив особенности множество разнообразной рыбы подострыми соусами. Когда гости, каждый по вкусу и желанию своему, насладились сытной едой, послышались звуки флейт, и через минуту в столовой показалась процессия, состоявшая из главного повара, его помощников и флейтистов. Главный повар с помощью своих подмастерьев торжественно внес на большом серебряном блюде важнейшую составную часть званого обеда — жареного поросенка. На языке поваров того времени это торжественное блюдо называлось porcus trojanus, т. е. троянская свинья. Следуя в такт музыке, повар искусно разрезал на части это лакомое кушанье. Рабы немедленно подали гостям самые привлекательные из кусков. Делая честь изысканным кушаньям, гости не забывали заглядывать и в сосуды, наполненные отборным вином, которое искусная рука специального прислужника уже разбавила в меру водой. Когда подали десерт, состоявший из разных сладких печений, фиг, миндаля и других плодов, хозяин велел принести особенные бокалы. Явилось на стол драгоценное греческое вино — дары Хиоса, Коса и Кипра. В это же время принесены были гостям и свежие венки. Беседа сделалась еще оживленнее, когда дорогое хиосское и кипрское раз-другой обошли общество. Халкидиец пропел анакрео-ническую песнь в честь вина. Конечно, на обеде знатного римлянина можно бы ожидать песни римской, тем более, что некоторые римские писатели этого времени, как, например, Теренций, могли в своих комедиях почти равняться с греческими образцами. Некоторые из гостей заметили, что им хорошо известно, что не только хозяин, но и многие из присутствовавших, например и Сульпиций, и М. Попилий, и Сципион, и Лелий, любят литературу и занимаются ею. Фабий не противоречил. Он дал знак слуге, и через несколько минут вошел в столовую один из рабов в костюме гистриона (т. е. актера). Он в доме Фабия имел обязанность читать перед гостями различные литературные произведения. Гистрион на этот раз прочел последнюю комедию упомянутого автора «Геотонти-моруменос» (т. е. «Самоистязатель»), основанную на замысловатой домашней интриге между двумя соседями, Менеде-мом и Хремом, и их детьми, Клинием, сыном Менедема, и Бахидой, дочерью Хрема. Суровая власть Менедема, запрещающего сыну жениться по любви на бедной девушке Антифиле; любовь Клитифа, сына Хрема, к Бахиде (только к
концу пьесы открывается, что она ему сестра); неожиданность возвращения Клиния из Азии, куда отец отправил его на службу, надеясь, что он там забудет Антифилу; хитрость раба Хрема, Кира, который ловким образом извлекает для себя выгоды и из суровости Менедема, и из обнаружившихся грехов юности своего господина, и из нежных чувств Клиния; наконец, различные неожиданности, происходящие из взаимного положения действующих лиц и оканчивающиеся свадьбой Клиния с Ба-хидой, — все это доставило достаточно материала, которым автор искусно воспользовался для своей
Вход в Капитолий.
комедии. Хотя неизвестно, что сказал бы о ней Аристофан, но гости были очень довольны, они с удовольствием следили за
развитием пьесы, а стиль ее заслужил единодушное одобрение просвещенных слушателей.
Простимся с обществом, которым мы воспользовались, для того чтобы представить читателю картину римского Форума и познакомить его с некоторыми подробностями домашнего быта тех из знатных римлян этого периода, которые обладали греческим образованием. Возвратимся опять к сенату и
последуем оттуда за одним сенатором, уже очень пожилым и весьма почтенного вида. Вот он по окончании заседания вы
шел из сената и в сопровождении многочисленных клиентов и друзей отправился через Форум. Он с удовольствием останавливает взгляды на базиликах, между которыми одна, именно базилика Порция, — его произведение. Читатель, конечно, угадывает, что мы следуем за Катоном. Подкрепляя, по своему обыкновению, речь сильными жестами, Катон говорит о том, как выродился прежде доблестный римский народ, как плохо ведется война, как неверно и ненадежно стало слово гражданина, как недостойно ведут себя на неприятельской земле римские преторы и консулы, как со времени прекращения его цензорства повсюду, во все слои римского общества безнаказанно прокрадываются эллинская пышность и изнеженность нравов. Продолжая разговаривать со спутниками,
6,3
ssesooMsoassesos
Катон поворачивает на Триумфальную улицу, ведущую к Га-туменским воротам; далее, через Марсово поле, где в это время также были уже и храмы, и значительные общественные и частные здания, направляется на Саларскую улицу. День склоняется к вечеру. Катон ночует у одного из своих друзей, а на следующий день достигает своего загородного сабинского имения. После краткого отдыха Катон принимает отчету своей домашней команды, рассматривает счета, проверяет работы рабов, ленивцам назначает законное число плетей, потом осведомляется о поведении сыновей и дочерей. У сыновей расспрашивает, чем они в его отсутствие занимались, какие сделали успехи в науках. Им он собственноручно писал руководства для знакомства с земледелием, государственным правом, ораторским искусством, отечественной историей и другими предметами.
Только вечером успокаивается Катон. К обеду приглашены соседи-помещики и клиенты. За этим обедом мы уж не встречаем изысканных блюд и дорогих заморских вин, напротив, простая, но сытная домашняя кухня и вино собственного приготовления. Вслед за жареной говядиной, бараниной и домашней птицей и здесь появляется porcus обед у знатного римлянина, trojanus, сопровождаемый свирепой дудкой доморощенно-
asas«asssssssees
го музыканта. Катон, не обращая внимания на уши гостей, свято соблюдал обычаи старины. Если кто-либо находил, что вину недоставало букета или приятной остроты, Катон серьезно замечал: «Прибавь соли, корицы и перцу, и выйдет заморское вино». Сам же он мужественно пил домашнее изделие, не смущаясь кислыми гримасами гостей, из учтивости принимавших его приглашение.
Знаменитый хозяин неистощим был в речах. Напоминая собеседникам о славной римской старине и сравнивая ее с настоящим Рима, он с важностью опытного мужа внушал им твердо исполнять обязанности честного гражданина и уклоняться от тех стремлений к нововведениям и пышности, которые, как сорная трава на запущенном поле, повсюду стали пробиваться на почве Римского государства. Или же, переходя к частному быту, Катон говорил о том, как важно каждому заботиться о своем материальном благополучии. «Но наживайтесь не беззаконными процентами, как многие теперь это делают, — прибавлял Катон. —Такие проценты —дело бесчестное. Прилежно и с искусством занимайтесь землей — нашей общей кормилицей и умейте пользоваться руками рабов. Рабов надо покупать молодыми, надо их хорошенько обучить и при случае выгодно продать». Не будем ни ужасаться, ни удивляться таким мнениям, а лучше вспомним историю Рима и тогда поймем, каким образом могли сложиться в римском обществе такие, для нас возмутительные понятия о людях, которые в те отдаленные времена влачили свое бедное существование под презренным именем рабов. Особенно сильно восставал Катон против иноземных врачей, которые, как говорил он: «Морят человечество разными микстурами да еще за это берут с вас деньги». В случае болезни Катон прибегал к какому-нибудь из так называемых домашних средств, а чаще всего употреблял одну из тех бессмысленных формул, которых у него всегда довольно было в запасе и образцы которых мы привели выше. Так, например, при переломе или вывихе он советовал несколько раз повторить над больным местом: «huat, hauat, hauat ista sistar sis ardannabon dunnaustra!». «Большое зло на свете — женщины, — говорил этот почтенный муж. — Если б люди (!) могли обойтись без них, они были бы несравненно счастливее. Но обойтись нельзя: иначе прекратится род человеческий. Поэтому долг обязывает каждого из граждан принять на себя известную долю неизбежного для всех несчастья, т. е. жениться самому,
 В 184 г. Катон был избран цензором. Цензура Катона приобрела особенное значение. Он ввел налог на роскошь; некоторые сенаторы, поведение которых Катон считал недостойным для этого высокого звания, при составлении нового сенатского списка не были включены в него; уменьшено было также число всадников. Строгость като-новской цензуры вошла в поговорку. Против него объединились различные группы нобилитета.
Цензоры, избранные на следующий срок, отменили многое из того, что было введено Катоном. Катон Старший дожил до 85 лет и умер в тот год, когда началась последняя война с Карфагеном, за которую он долго ратовал.
SSSSBSOPOPPPOQSSOS
Сельскохоэяйстмнные орудия, найденные вблизи Помпей (лопата, грабли, серп, вилы).
и дочерям своим стараться отыскать мужей. — Ты, Салоник! (сказал Катон, обращаясь к бывшему своему секретарю). У тебя дочь в возрасте. Приискал ли ты ей жениха? А?» Клиент отвечал, что еще не приискал и ждет, пока патрон поможет ему советом и указанием. «Я могу тебе указать жениха. Человек хороший, только, стар». Секретарь отвечал, что это не помешает, лишь бы патрон дал свое соизволение. «Если так, то знай, что этот жених — я сам». Удивление всего общества было недолгим, оно сменилось поздравлениями и пожеланиями счастья.
(Подробности этого оригинального сватовства мы привели из Плутарха и поставили их в связи с частным бытом Ка
тона, потому что, как нам кажется, картина римских нравов может от этого только выиграть. Вышеприведенные мнения и взгляды старого цензора исторически верны.)
Через несколько дней сыграли свадьбу. Странно было видеть такую чету, в которой возле седовласого, хотя и бодрого, старика жениха стояла дева во всей красе юности, в белой одежде, украшенной красной бахромой и с прочими принадлежностями подвенечного наряда, т. е. распущенными пышными волосами, в уборе из цветов и под красной вуалью. Обряд совершен по всем правилам священной старины, т. е., отведав свадебных печений, молодые совершили вместе в присутствии верховного жреца жертвоприношение богам и потом приняли от жреца благословение, освящавшее их брак. Этот способ бракосочетания считался у римлян (как мы уже прежде заметили в своем месте) священнейшим и прочнейшим. Он назывался confarreatio. После завершения обряда трое мальчиков в сопровождении многочисленных факельщиков провожали новобрачную в жилище теперешнего ее повелителя-супруга и на руках перенесли ее через порог дома. Когда, соблюдая стародавний обычай, молодая произнесла Катону полные трогательной прелести слова: «1де ты, мой Гай, — там и я, твоя Гая», ей подали ключи от дома. Домашние принесли ей пряжу, веретена и все, что нужно для этого занятия. То же сделали родственники и друзья, принимавшие участие в вечернем свадебном пире.
Был и другой способ бракосочетания, более легкий и дешевый, называвшийся coemtio. Женщина приносила с собой в дом избранного своего три асса: один — как бы иа покупку мужа, другой — в счет домашнего служения пенатам и последний — в знак участия как в домашних делах своего
оооооооопооооооооо
мужа, так и в его имуществе. Посредством этой и других подобных формальностей женщина полностью выходила из родительской власти и поступала в ведение супруга, другими словами, брак ее считался законным. Наконец, он также считался законным и в том случае, если женщина с позволения своих родителей, мирно и неразлучно прожила целый год с мужчиной. Так как эти легко заключаемые союзы могли быть и расторгнуты гораздо легче тех, которые освящались благословением жреца (Flamen Diatis), то в период ослабления нравственности в обществе они вошли почти во всеобщее употребление. Катон, приверженец древних, честных обычаев, восставал всем своим влиянием против этих злоупотреблений.
Защищая древние традиции, освящавшие брак и придававшие ему большее нравственное значение, Катон, однако, не пользовался расположением прекрасного пола в Риме, потому что он не раз открыто заявлял о том малом значении, которое, по его мнению, имели женщины вообще. Уже во время своего консульства он должен был по этому поводу в самом Риме выдержать сильную бурю, поднятую не воинами и не мечом, а нежной половиной рода человеческого, восставшей во всеоружии слова и верховного управления домашним хозяйством. Мы уже прежде имели случай говорить о значении римлянки как в домашнем быту, так и вообще в воинственной республике. Прибавим здесь несколько выражений того же строгого Катона, выражений, заключающих в себе под шуточной формой немало правды. Будучи в Греции, Катон сказал: «Я управляю Грецией; домом моим правит жена; женой правит прихоть моего упрямого сынка; следовательно, не я, а мой сынишка правит Грецией».
Естественно, что женам гордых победителей, с триумфом, в золоте и пурпуре вступавших в Рим, хотелось иметь также и на свою долю частицу торжества мужа и проявить ее в приличной форме, хотя бы в форме нарядов и внешнего блеска. Было время, например вторая Пуническая война, когда, по примеру сенаторов, граждане сносили на общественное дело все свое имущество, оставляя себе лишь самое необходимое для жизни. Было время, когда законом запрещалось носить матронам всякие изысканные украшения. Но те времена, когда говорила нужда, прошли. Теперь, когда рог изобилия и славы опрокинулся над Римом, знати тот закон казался столь же неудобным, сколь и несправедливым. Уже не раз
Женские украшения:
1 — лучеобразное ожерелье monile radiatuv, лента из искусно переплетенных звеньев, к которым прикреплена семьдесят одна подвеска. Каждая застежка украшена изображением лягушки и мельчайшими рубинами, единственное, дошедшее до нас; 2, 3 — заколки для волос.
народные трибуны, конечно, в угоду своим драгоценным половинам входили куда следует с предложением отменить этот закон. По его поводу возникли долгие рассуждения в сенате и в заседании триб. Консул Катон, восхваляя древнюю простоту нравов, отозвался, что о таком предмете не стоит долго рассуждать. С ним согласилось и большинство народных трибунов. Но дело этим не кончилось. Не только дамы высшего света, но даже матроны среднего состояния покинули свои жилища, пришли из отдаленных окрестностей Рима, столпились у курии и на Форуме и подняли крик и вопли, грозя собственным гневом и гневом богов. Осадив дом консула и ворвавшись к нему, они напомнили Катону заслуги, оказанные женщинами во времена Ромула, Кориолана и нашествия галлов, и, наконец, спросили: «Неужели же мы не стоим тех четвероногих, на которых вы выезжаете на форум, покрывая их пурпурными чапраками?» Но все уловки женской тонкости не поколебали твердости консула: он остался при своем мнении. Тогда они направили нападения на упрямых народных трибунов и здесь добились большего успеха. Трибуны согласились уступить, и граждане, утомленные домашними ежеминутными неприятностями, решили лучше смотреть сквозь пальцы на женские затеи и только покачивали своими воинственными головами, поседевшими в боях. Закон был отменен; торжествуя победу, жены возвратились к своим прежним занятиям и с любовью принялись хлопотать о нарядах.
В доме сурового защитника древней, патриархальной простоты нравов на его жене лежали все те обязанности, которыми в былое время римские матроны гордились, но которые у великосветских дам последнего периода стали делом далеко не первостепенным. Жена Катона вместе со своей женской прислугой сама ткала полотно и шила из нее одежду для всего семейства, сама же занималась и всем, что относилось к кухне. Катон считал непростительной расточительностью отрывать рабов от земледелия, чтобы использовать их для работы на кухне или в пекарне. Разумеется, он старался как можно больше распространять в обществе свои экономические взгляды. Если он мало успел в этом, несмотря на то что многие из граждан разделяли его мнения, то это, конечно, оттого, что обстоятельства республики были теперь совсем не те, что прежде. Рим сделался главой обширного государства, золото обильным потоком текло в него из всех
aasaosasassssKssa®
покоренных провинций. Сметы, составленные по потребностям небольшой республики, не могли годиться для республики, превратившейся в пространную богатую державу.
Население столицы состояло почти исключительно из богатых и бедных, среднее состояние не имело значения и состояло из одних ремесленников, которых к концу этого периода, естественно, стало больше, чем было в Риме прежде. Ремесла шерстопрядильщиков и ткачей были выгоднейшими из всех, так как и богатые, и бедные носили шерстяную одежду. Ремесло пекарей было в Риме, сравнительно с первыми, гораздо новее. Пекарь
этого периода был в то же время и пирожником, и кондитером. Как этими, так и другими ремеслами занимались отчасти свободные граждане, отчасти рабы за счет своих господ. Свободным трудно было соперничать с рабами, ибо последних поддерживали их хозяева, и потому граждане довольны были, когда ремесло у них шло так, что можно было сводить концы с концами. Из этого незавидного положения свободных ремесленников вышло то, что всякий из подобных граждан искал возможности бросить свое занятие и действительно бросал, а вследствие этого бедность, праздность и нищенство постоянно возрастали в столице.
Нечто подобное происходило и в земледелии. На месте мелких землевладельцев, быстро исчезавших вследствие невозможности соперничества с богатыми, водворялись хозяйства обширные, дававшие обильную пишу роскоши. Богатый владелец мог иметь на арендном содержании несколько поместий. Он держал у себя одного приказчика и одну приказчицу, обязав их полностью отвечать за управление, а сам только ездил из одного имения в другое, обозревая работы, и при этом имел еще довольно времени для службы в столице. Земледелие процветало только в областях на Паде, в Сенонской Галлии, в Пицене и Лации, т.е. в таких районах, где жило и действова
Консул Катон укоряет римских дам в страсти к нарядам.
ло могучее население и где земледелие находилось в руках
ssassBssssssssssss
 Главный контингент рабочей силы в усадьбе Катона составляют рабы. Вопросу рабочей силы Катон уделяет много внимания, описывая наиболее рациональные, с точки зрения рабовладельца, методы эксплуатации рабов и свободных, поскольку последние привлекались на вспомогательные работы.
На плантациях применялся почти исключительно рабский труд. Для плантации в 40—60 гектаров, по расчету Катона, необходимо 13 рабов.
Уход за виноградником и оливковыми насаждениями, приготовление вина и оливкового масла, их хранение и, наконец, продажа — все это является предметом особенных забот Катона. Он дает рецепты, пользуясь которыми, италийский хозяин может изготовить вино качеством не хуже косского. Он же указывает, как выгоднее сбыть урожай оливок. Есть у Катона советы, касающиеся разведения фруктовых деревьев.
свободных граждан и имело большую опору в скотоводстве. Лаций к тому же имел близкий и удобный сбыт продуктов в самом Риме. Впрочем, обстоятельства для хлебной торговли становились все менее и менее благоприятными. Правительство упустило из вида заботу о развитии земледелия и благосостояния всего вообще населения полуострова и стало заботиться только о том, как бы столица могла дешевле производить для себя как хлеб, так и прочие предметы первейшей необходимости. Если сообразить, что короли и государства, находившиеся под покровительством Рима, доставляли в столицу бесплатно большое количество всякого рода хлеба, далее, что некоторые провинции свою дань вносили также земледельческими продуктами, то понятно, что не только армии были завалены припасами, но и главный римский рынок переполнен был хлебом, что отзывалось на чрезвычайно низкой цене этого продукта. В урожайные годы сардинский и сицилийский хлеб отдавали даже почти за один провоз. За ночлег с ужином путешественник платил в гостинице обыкновенно около половины асса. При таких обстоятельствах, чем должна была окончательно разрешиться близорукость правительства, вовсе не обращавшего внимания на мелких свободных землевладельцев? Очевидно, тем, что последние должны были обнищать, а обширные хозяйства, основанные на рабстве, распространиться на всем полуострове. Катон поместьем средней ценности называет то, в котором имеется земли от 200 до 240 моргенов (от 50 до 60 десятин). При хорошем положении и почве такое поместье, по его мнению, могло доставить все, что необходимо для удовлетворения нужд хозяина, и дать еще кое-что на продажу. Самыми доходными статьями того хозяйства были виноградники, а потом огороды и оливковые сады. Луга и хлебопашество приносили дохода гораздо мёньше. Значительно выгоднее последних двух отраслей хозяйства было скотоводство, конечно, в тех местностях, где не было недостатка в выгонах или пастбищах. При умножении количества подвластных Риму рабов и, следовательно, при большей легкости приобретения рук многие хозяева стали, хотя с единовременной потерей, запускать свои нивы под пастбища.
По мере уменьшения свободного населения Италии и сокращения земледельческого хозяйства стали развиваться разные виды ремесел и торговли, в особенности денежные обороты. Само государство отдавало в подряд отдельным лицам или товариществам (associationes) постройку обществен-
ных зданий, доставку необходимых припасов и вещей для войска и даже сбор податей. Доставкой займов также занимались римские владельцы капитала, налагая на должников непомерные проценты. Таким образом основные фонды заемщиков росли с ужасающей быстротой и стекались в столицу. Такими денежными спекуляциями занималось преимущественно сословие всадников, но нет сомнения, что се
Римская пекарня.
наторы, составлявшие вообще класс богатейших землевладельцев, также не оставались равнодушными зрителями этого золотого, хотя и нечестного, промысла. Знатнейшие и богатые дома, складываясь, зафрахтовывали целые купеческие флоты и разом приобретали громадные суммы. Знатность их увеличивалась от этого еще больше, а вместе с деньгами, конечно,
возрастало и их влияние на управление государственными делами в той же мере, как увеличивалось подчинение им большинства беднеющего населения столицы.
Понятно, что чем больше, с одной стороны, сосредоточивалось правление государства в руках немногих правительственных, знатнейших и богатейших фамилий и чем, с другой стороны, беднее и невежественнее становилась масса граждан, тем непосильнее делалась борьба тупому пролетариату с могущественной аристократией. Интересы государства давно уже вышли из тех узких пределов, в которых мы видели их в первые годы республики, и потому в народных собраниях часто приходилось рассуждать о таких предметах, в которых ограниченный и недальновидный земледелец-гражданин вовсе ничего не понимал, а между тем должен был высказать свое мнение. В таких случаях, что же ему оставалось делать, как не соглашаться с тем, что говорили другие? Если он видел, в чем дело, то здравый смысл подсказывал ему, как о нем думать. Вот отчего мы видим, что народное собрание не раз произносило приговор корыстным, бессовестным преторам и требовало их к суду, да и большинство сената еще не дошло до той степени нравственного упадка, на которой вопиющее беззаконие может посредством денег найти в нем защиту. Впрочем, эти подробности нисколько не смягчают суровости тех явлений, которые мы описали выше
ssssaassssasssaosa
и которые сложились отчасти естественным ходом событий, отчасти из-за эгоизма правительственных римских фамилий. Последние, в весьма небольшом числе, сияли во всем обольщении славы, почестей и богатства, держали в руках всю силу и влияние на государственные дела и, без всякого сомнения, раньше или позже должны были при том же развитии общества уничтожить последние остатки свободы своих сограждан. Уже можно было с этих пор предвидеть, что число правительственных родов со временем станет еще меньше, что толпа нищенствующих и невежественных граждан раздробится в продажные массы, и тот из могучих правителей, вокруг которых соберется больше этих наемников, мечом решит судьбу республики, — и рухнет старый порядок вещей.
Существовавшие в этот период римской истории отношения Рима к союзникам и к покоренным провинциям занимают первое место в числе тех обстоятельств, которые, так сказать, уже подготавливают роковое, кровавое решение судьбы Римской республики. Насколько мы видели сенат, заслуживающим удивления во всех его великодушных поступках, геройской настойчивости и мудрых мерах против внешних врагов Рима, настолько же он оказывается не способным построить как следует обширное государство, включившее в свои пределы разнородные земли и национальности. Могущество Рима распространилось так быстро, что сенат, если можно так выразиться, не успел хорошенько вглядеться вдело. Формы, которые он так умно приспособил для правления небольшой республикой, пытался он теперь удержать и для исполинского Римского государства. Средства, которыми сенат закреплял до сих пор за Римом покоренные области, при перемене политических обстоятельств должны были неизбежно обратиться против самих же правителей. Так, во время бывших тяжелых войн Рим требовал от своих союзников усиленного содействия. Последние постоянно обязаны были доставлять удвоенное количество воинов, и сверх того легионы их часто должны были оставаться на походном положении не только летом, но даже и зимой, и весь следующий год. Так было, например, во время войн в Галлии и Испании. Кконцу этого периода миновали все опасности, грозившие Риму раньше, чело его украсилось победными лаврами, а между тем союзники были оставлены в прежних обременительных условиях, с
SBSBgsBs^aHssaBsss
прежними тяжкими налогами, так сказать, в крепостной зависимости от Рима. Понятно, что союзники по примеру латинских городов стремились всячески добиться права римского гражданства, так как с этим правом сопряжено было освобождение от тяжелых податей и налогов. Положение тех из них, кому не удавалось достигнуть этого права, было незавидным. Этруски, пицены и умбры были скорее подданными, чем союзниками Рима, и едва выносили тяжесть разнообразных прямых и косвенных налогов. Самний уже не в силах был оправиться от прежнего разорения, Кампания и Апулия, за исключением лишь немногих городов, полностью потеряли самостоятельность, та же судьба выпала на долю некогда могущественных городов Капуи и Тарен-та, с бруттиями же Рим обращался просто-напросто как со своими рабами. Положение верхнеитальянских кельтов, вероятно, было нисколько не лучше, тем более, что Рим смотрел на них как на иноземцев и варваров.
Внешние провинции вверены были управлению особых сановников, бывших в свое время преторами и консулами. Эти правители распоряжались в своих областях, как хотели: контроля над их действиями не велось. В их руках сосредоточивались власти административная, судебная, полицейская и военная. Правда, при каждом из них находился специальный квестор для надзора за финансовыми делами провинции, но присутствие этого чиновника не стесняло произвола могущественного правителя. Последний позволял себе не только разорять страну различными незаконными поборами, но иногда без ведома сената начинал войну (как сделал это, например, консул Кассий), вместо неприятеля грабил союзников и, когда сенат требовал его к ответу, отговаривался невозможностью явиться в Рим по причине множества дел государственной важности. Сенат или не видел, или не хотел видеть, какую страшную силу он давал в руки отдельным лицам, и упустил из вида, что рано или поздно может найтись из числа их кто-нибудь такой, кто, пользуясь расположением народа и опираясь на войско, может быть, отделит собственные выгоды от выгод государства и поднимет меч на Рим. Конечно, время для такого удара еще не пришло, но следствия недостаточного надзора за правителями начинали уже обнаруживаться: государственное казначейство получало с провинций дохода немного; зато чиновники возвращались оттуда с туго набитыми карманами.
 Глубокие сдвиги в римских нравах и общественной психологии шли одновременно с изменениями быта. Особенно заметно это сказалось на семейной жизни. Устои римской патриархальной семьи начинают расшатываться. Наиболее ярким выражением этого факта явилась женская эмансипация. Римские матроны стараются завоевать право самостоятельно распоряжаться своим имуществом. Закон не давал для этого никаких оснований, и поэтому они начинают прибегать к различным уловкам (фиктивным бракам и пр.), чтобы добиться освобождения от опеки. В результате этого в женских руках скапливаются такие крупные состояния, что в 169 г. правительство вынуждено было запретить назначать женщин наследницами по завещаниям. Женская эмансипация шла одновременно с ослаблением власти отца семьи, уменьшением числа браков, увеличением разводов и общим падением старых моральных основ.
 М. Порции Катон — представитель консервативных староримских элементов, которые боролись против новых течении. Консерватизм Катона уживался с тем, что он был передовым италийским хозяином первой половины II в.: образцовым помещиком, беспощадным рабовладельцем, ловким дельцом и коммерсантом, не брезговавшим никакими средствами в получении прибыли. Как ни ценил Катон государственную деятельность, однако исполнение долга гражданина, как он его понимал, т.е. рачительного хозяина и главы семьи, ставил выше всего. Он говорил, что «предпочитает быть хорошим мужем, чем знаменитым сенатором». Образ жизни Катона был крайне прост и расчетлив. Никаких трат на роскошь или даже простои комфорт не допускалось, он не покупал дорогих рабов и богатых платьев, в доме не было ковров, а стены оставались неоштукатуренными. Обычный стол Катона отличался непритязательностью и умеренностью; только в случае появления гостей допускались некоторые излишества. «Он был добрым отцом семейства, хорошим мужем и превосходным хозяином», — говорит Плутарх в биографии Катона.
Впрочем, к чести Рима, надо сказать, что не все пиявки римских областей избегали справедливого наказания. Благомыслящее большинство в сенате и в народе было еще достаточно честным и независимым, чтобы не спускать по крайней мере вопиющим беззакониям правителей провинции. Подчиненные Риму города и племена также имели среди правительственного сословия благородных защитников и ходатаев. Одним из таких защитников был уже нам известный М. Порций Катон — незнатного рода, но по влиянию равный первейшим из сенаторов. В семнадцать лет он принимал участие в несчастной Тразименской битве, потом сражался под знаменами диктатора Фабия Кунктатора, Марцелла и Нерона. Почтенные раны и заслуженные почести свидетельствовали о его подвигах. В звании квестора он смело возвысил голос на Сципиона и произнес ему обвинение в растрате государственного имущества. Славные дела, неподкупное правосудие и неумолимая строгость обозначили его претуру в Сардинии и консульство в Испании. Народ умел ценить сурового поборника древней, патриархальной простоты нравов и избрал Катона вместе с Фульвием Флакком в качестве блюстителя народной нравственности. Это избрание распространило всеобщий ужас в высшем кругу римской аристократии, особенно, когда Катон добился изгнания из сената Л. Фламинина, брата победителя при Киноскефалах, за умерщвление какого-то кельта, а потом настоял, чтобы за подобное же преступление исключен был из списков сословия всадников Луций Сципион. Катон во всех своих действиях руководствовался единственно смыслом закона и государственной, а не личной выгоды. Он уничтожил все хитросплетенные контракты на подряды и на сооружение общественных зданий. Многие из влиятельных граждан проводили к себе в дома воду из общественных источников. Катон велел разбить водопроводные трубы и снести сами дома. Многим из знатных волей-неволей приходилось терпеть суровые, но справедливые замечания Катона. «Ваши уши потеряли способность слушать, — говорил он богатым празднолюбцам и паразитам, — желудок одолел у вас все чувства. Когда вторгаешься в чужой дом, — говорил он, обращаясь к знатным, нечистым на руку, — являйся в железе; а когда вторгаешься в государственную казну, являйся в золоте!»
Все стремления как этого честного, благомыслящего цензора, так и тех сограждан, которые разделяли его мнения, были,
ООПООО 624
SBSeSSSS^eSSBBHSSS
как мы уже выше заметили, бесплодны. Пытаясь восстановить в полной мере независимое сословие граждан и земледельцев, уничтожить нищенство и доставить свободным людям, не имевшим земель, труд и честный хлеб, они не замечали, что сами себе противоречили, содействуя развитию рабства, на котором основывали успехи собственного хозяйства, как мы уже говорили об этом, излагая взгляды Катона.
Общественные игры и праздники. Как вода слабого вначале источника в своем медленном течении накапливается все больше и больше до тех пор, пока, наконец, затопляет плодоносные низменности и нивы, так могучий поток капитала при ложно данном ему направлении опустошительно разлился из Рима на все среднее состояние, и в роковой борьбе исчезла, наконец, основная опора государства — свободное доблестное население, и на ее месте открылась язва пролетариата. Уже в этот период, о котором мы теперь говорим, несмотря на то что в Риме еще не совсем перевелись достойные граждане, знатные проныры могли безнаказанно добиваться и успевали добиться почестей и доходных должностей. Народное расположение они легко приобретали то золотом, то удовольствиями, искусно льстя народным слабостям. Народ Италии издавна отличался страстью к зрелищам. Праздношатающаяся толпа, если только не мучил ее голод, всегда могла быть уверена, что Форум и вообще уличный быт шумной столицы дадут ей в долгий южный день обильный материал для удовлетворения этой основной страсти. Сами правители государства усердно заботились о том, чтобы не было недостатка в этих материалах. В древние времена довольствовались одним в году большим народным празднеством, а к концу периода, о котором мы говорим, их прибавилось еще четыре: общественные плебейские игры в память о Тразименской битве, игры в честь Аполлона, праздник в честь Кибелы, фригийской матери богов, и подобный же праздник в честь богини Флоры.
Все эти праздники совершались в цирке, где главной частью игр были (как и в предшествовавшие периоды) призовые скачки на колесницах и верхом, борьба и другие упражнения и состязания. Не было недостатка и в разных мимических представлениях, фесценнинах, ателланах и сатирах. Старый цирк, находившийся между Авентином и Палатином, теперь уже не удовлетворял потребностям общества; на Марсовом поле перед Ратуменскими воротами построен был новый, обширней-
 Свои твердые принципы Катон проводил и в политике, например в борьбе со сципионовской группой нобилитета. В бытность свою цензором в 184 г. Катон нагнал ужас на римское высшее общество беспощадными мерами против роскоши и распущенности нравов. Он исключил массу уважаемых лиц из сената за проступки, которые казались строгому цензору неблаговидными. Огромными налогами на предметы роскоши (платья, колесницы, женские наряды, домашнюю утварь) Катон пытался вернуть римлян к старой простоте. Он приказал уничтожить трубы, с помощью которых была проведена вода из городского водопровода в дома и сады частных лиц, распорядился сносить строения, занимавшие часть государственной земли, и т.п.
21 Рим, т. 1
saaaaasaasasssssas
Римскме скаковые колесницы.
ший — Фламиниев. Он устроен так, чтобы зрителям было удобно и покойно. Внутренняя часть этого цирка, арена, напоминала формой греческий стадион, т. е. ристалище: она имела вид длинного правильного четырехугольника. В одной из коротких его сторон находился главный вход на арену. Эта сторона устроена наискось относительно длины арены и представля-
ла линию несколько искривленную, для того чтобы в образовавшемся углублении могли устанавливаться как можно ров-
нее колесницы, перед тем как им двинуться на состязание. Вдоль арены, посредине, тянулась стена в сажень вышиной, украшенная обелисками, пилястрами и колоннами, по обоим ее краям оставалось достаточно свободного пространства для проезда колесниц и всадников. Семь раз состязателям нужно было объехать вокруг этой стены, что во Фламиниевом цирке составляло, на наши меры, верст семь. Обыкновенно в одно состязание отправлялись четыре колесницы, но в один день таких состязаний могло быть 20, даже 25.
В прежние времена зрители вокруг арены располагались стоя, где кому казалось лучше, но с увеличением населения столицы такое непритязательное распределение мест оказалось совершенно неудобным. Тогда стали устраивать места рядами, уступами и украшать весь амфитеатр колоннами и другими архитектурными украшениями. Сципион устроил так, что для сенаторов отделены были в цирке особые места в первом ряду, и с этих пор даже в сами игры вкралось наружное отличие сословий и чинов.
После скачек на колесницах появлялись на арене всадники и занимали публику или скачками, или такими движениями и упражнениями, в которых проявлялись их ловкость и сила. Затем являлись паяцы и атлеты. Кулачные бойцы обматывали переднюю часть руки ремнями с металлическими бляхами. В последнее время в число удовольствий цирка введена борьба диких зверей между собою или с людьми (зверей привозили из Азии и Африки), но к концу этого периода, о котором мы говорим, такие удовольствия были запрещены.
Зато гладиаторские бои получали все большее и большее распространение. Гладиаторские бои, говорят, заимствова-
ны или от кровопролитных упражнений, которыми древние туски сопровождали похороны своих родственников и друзей, или же от подобных обрядов, бывших в обычае у древних испанцев. Впрочем, кажется, что в таких случаях свирепые туски и испанцы довольствовались тем, чтобы ранить противника или опрокинуть его; римской же публике, приходившей смотреть гладиаторские бои, этого было мало: ее нежной природе нужны были более сильные ощущения, ей нужно было насладиться предсмертным хрипом побежденного, уловить его последний стон. Этими представлениями римляне дорожили больше, чем эллинским искусством или игрой гистрионов.
Кулачные бойцы.
Нельзя, однако, сказать, чтобы драматические зрелища не привлекали к себе многочисленных зрителей, но так как вообще такого рода представления стояли, по мнению большинства публики, ниже представлений в цирке, то актеры не имели в Риме постоянного каменного театра. На время праздников им строили деревянные балаганы, по окончании праздника балаган разбирали и увозили. Поэтому описание римских театров мы поместим после. Издержки на общественные
игры и празднества лежали не на государстве, а на разных официальных лицах: так, вышеупомянутые праздники проводились за счет курульных и плебейских эдилов, игры же в честь Аполлона — за счет городских преторов. К описанным празднествам надо прибавить еще те, которые совершались в честь победителя-полководца и, конечно, за его собственный счет, иногда, впрочем, с содействием его клиентов или иноземных царей. Когда читаешь, что расходы на большое гладиаторское представление достигали иногда 720 000 сестерциев, то можно представить, как значительны были издержки на общественные игры и празднества. Впрочем, чиновники мало заботились об этих тратах; они старались только о том, как бы перещеголять друг друга, и в этом, вероятно, находили впоследствии для себя выгоду. Оно и понятно: этим
0^0000000000000000
Римский воин-пращник.
способом они обеспечивали себе благосклонность народа, а вместе с тем облегчали себе путь к консульству, триумфам, а в особенности к войне, после которой возвращались домой, наверное, с грузом добычи, награбленной в неприятельской земле.
Устройство армии. До сих пор, следуя за римскими легионами, мы часто видели их победы и поражения и заметили, что в руках искусного предводителя они рано или поздно преодолевали как естественные препятствия,так и сопротивление любого неприятеля. Прибавим теперь, что римское войско в этот период состояло не из одних только граждан, которые, естественно, повсюду и во все времена сильны тем, что защищают свои семьи и имущество, свое свободное отечество. В этот период большая часть римской армии представляет бездомный народ, не имеющий горделивого сознания
А В аааа шшшшшяа ааа
С I 1.I1.X JIZIZ3
I. Первоначальное расположение.
В а аа аааяаза ASSggSSSSgggSSS Сезсзсзезсзсзсзсзсзсзсзсзсзсз
II. Манипулярное расположение.
своего гражданского достоинства. Несмотря, однако, на это обстоятельство, армия по-прежнему сильна своей стройностью, искусством владеть оружием и строгой дисциплиной (разумеется, при хороших военачальниках). Эти свойства обеспечивают ей перевес над всеми остальными народами древности. Что касается римской тактики, то она в начале последнего, описанного нами периода оставалась такой же, какой мы видели ее в предшествовавшее время. Чтобы сделать для читателя нагляднее последовательное развитие ее до Цезаря, представляем здесь шесть чертежей, изображающих различное расположение войска в битве в различные времена. Здесь В означает линию пехоты; А — кавалерию на обоих флангах; С — легковооруженное войско. На рис. II (манипулярное расположение), показывающем боевой порядок, бывший в обыкновении в первое время консульства, А обозначает линию легионов; В — кавалерию; С — легко-
seassassseessse
вооруженное войско. Этот порядок составляет переход к следующему, квинкункциальному (рис. III). Здесь Л обозначает линию гастатов, впереди которых обыкновенно выставляли легковооруженных. Промежутки между колоннами гастатов прикрыты принципами (В). В третьей линии стоят триарии (С). В четвертой, D, — рорарии (стрелки-лучники и пращники); в пятой (Е) — акцензы, т. е. резерв. В то время, когда битва становилась рукопашной, передовые воины (стоявшие впереди гастатов) отступали назад или располагались в свободных пространствах между колоннами принципов и триа-риев. Каждая из трех главных боевых линий состояла из десяти отдельных, которые у гастатов и принципов назывались манипулами, а у триариев — пилусами. В каждой манипуле вначале насчитывалось 60 человек, впоследствии — 120. Манипула делилась на 2 центурии и 10 шеренг. Пилус же состоял только из 5 шеренг. Три из таких отделений в какой бы то ни было из означенных линий вместе с принадлежавшим к ним известным количеством легковооруженных, составляли одну когорту, а 10 когорт — легион. Во время Пунических войн и после них численный состав легионов был увеличен, а потому в каждой манипуле приходится считать уже не 120 человек, а 180 и даже 270. Рис. IV показывает предыдущий боевой порядок, несколько видоизмененный при Регуле. Здесь А изображает легковооруженных в сомкнутой линии; В — гастатов; С — принципов; D — триариев. Во время гражданских войн располагалось по 5 когорт в линию, как видно на рис. V Здесь А — принципы; В — гас-таты; С — легковооруженные в сомкнутой линии; D — триарии. Кавалерия, принадлежавшая к такому отряду, состояла обыкновенно из 300 человек, распределенных на десять отрядов. Цезарь ввел в употребление новый порядок войска из 10 смешанных когорт, от 400 до 500 разных воинов в каждой. При таком расположении второй линии (5, 6, 7), как на этом рисунке, третья линия (8,9, 10) составляла резерв.
Об устройстве союзных легионов ничего особенного говорить не приходится, кроме только того, что при них находилось двойное число кавалерии. Если сообразить, что в состав консульской армии входили, кроме римских и союзных легионов с кавалерией, еще ветераны (evocati), обыкновенно следовавшие за опытными известными полководцами, охотники и, наконец, разные вспомогательные отряды, как-то: нуми-дийские всадники, критские стрелки, балеарские пращники
аввввввввввввв в зззззззззз С ЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗ о Е3333333333
Ш. Квинкункциальнов расположение.
а ззззззззззз  баааааааааа } ' саааааааааа
D алашааи
IV. Квинкункциальное расположение при Регуле.
в оа оа оа оа оа с ззззззззз^дз
d оа оа оа оа оа
V. Расположение по пять когорт.
VI. Расположение когорт у Цезаря.
sssssaaasBaaesasss
Римским лагерь:
А — декуманские ворота
и т. п., то очевидно, что хотя в таком войске официально считалось только два римских легиона, но на самом деле было до 40 000 человек. Готовясь к бою, такая армия обыкновенно располагалась в следующем виде: римские легионы составляли центр, на обоих флангах располагались союзники, а далее — кавалерия, справа и слева. Главнокомандующий занимал место между второй и третьей ли-
ниями. Возле него находились безотлучно ликторы и легаты в блестящем вооружении. Для защиты как особы главноко-
(Porta decumana);
0— преторианские ворота (Porta praetoria);
С и D — главные боковые ворота улицы Principalis;
Ей F — поперечная улица через лагерь (Via quintana); I и II — палатки легионов;
1	— Praetorium;
2	— Questorium; 3 — Forum;
4 и 5 —палатки римских охотников и ветеранов;
6 и 7 — палатки отборного союзного войска;
$— вспомогательное иноземное войско;
9 — палатки 12 военных трибунов.
мандующего, так и главного корпусного знамени, находившегося тут же, составлена была гвардия из отборнейших и заслуженных воинов всей консульской армии. Гвардия состояла из нескольких манипул и эскадронов. В каждой пехотной манипуле имелся свой значок: изображение человеческой руки на древке; у кавалерии были свои знамена. Вооружение союзников не отличалось от вооружения римлян: медный шлем, из такого же металла чешуйчатый панцирь, на левой руке щит с ярко отполированной круглой бляхой на наружной стороне; в правой копье (pilum) или широкий медный кованый меч.
Лагерь устраивали римляне почти по-прежнему, кроме разве того, что укрепляли его более или менее тщательно, смотря по степени опасности, грозившей со стороны неприятеля, или потому, как долго рассчитывали оставаться влаге-ре. Достигнув места, назначенного под лагерь, войско немедленно принималось за работу: по проведенной черте, обыкновенно в виде удлиненного правильного четырехугольника, копали рвы и делали насыпи; римские легионы возводили эти окопы на коротких сторонах четырехугольника, а союзники — на длинных. Тем временем внутри этого пространства уже отмечали места для расположения различных частей армии и устанавливали кожаные палатки. В каждой из таких палаток помещалось человек 40. Прилагаемый при этом чертеж наглядно показывает подробности расположения римского лагеря. Декуманские ворота находятся на той стороне лагеря, которая обращена к неприятелю. Широкая улица (Via principalis, т. е. главная улица) разделяет весь ла-
sssHessassssessaB
герь на две неравные части. В претории (/) расположена палатка предводителя, перед ней — жертвенник и знамена. Направо и налево от нее — квесторий и палатки легатов (2; 2). Далее по обе стороны (3;3) форум, место собрания воинов, место сближения с ними предводителя и мелких начальников. В отделении военных трибунов находится и палатка главных начальников союзных сил. Разные роды войска, составляющего легионы (триарии, гастаты, принципы и пр.), также отделены друг от друга улицами, перекрещивающимися под прямыми углами. Между лагерем и внешними окопами идет вокруг всего помещения широкая,
в 480 футов, улица, предохраняющая воинов внутри окопов У крепленньй римский
от неприятельских стрел и служащая в то же время местом, где день и ночь сторожит лагерь цепь часовых: велиты — днем, легионы — ночью.
Особенно сильно укрепляли лагерь в тех случаях, когда рассчитывали оставаться в нем надолго. Иные лагеря были похожи устройством на постоянный город. Такие лагеря, в особенности во время империи, действительно не раз служили основанием прочных колоний. Мы представляем план одного из таких лагерей или, лучше сказать, одной из таких крепостей.
Если приходилось иметь дело с местом, хорошо укрепленным и снабженным значительным гарнизоном, то осада обыкновенно длилась (как мы не раз встречали в предыдущем повествовании) месяцы и даже годы. При этом не надо забывать, что римляне славились искусством брать крепости. Главным осадным орудием оставался все тот же штурмовой таран с блиндажами (навесами). Последние были обыкновенно довольно обширны, так что под их защитой могло помещаться немало людей для приведения в действие огромного бревна, составлявшего главную часть тарана. Что касается штурмовых орудий, заимствованных римлянами у греков, то об этом историки сообщают сведения разноречивые и
лагерь:
1, 7 и 27 — входы в лагерь;
2 3 и 4 — башни; 6 — выход для вылазок войска;
8	— свободное пространство между лагерем и внешними укреплениями;
9	— внутренние окопы;
10	— выход из этой линии;
12 — крытый двор цитадели; 13 — имплювий, без кровли; 11 и 14 — отводные, водоспускные каналы имплювия;
15	и 24 — колодцы;
16	— места жертвенников;
17	, 18 и 19 — башни цитадели; 20 — канавы для спуска нечистот;
21, 22 и 23 — пекарни и башни; 25 — цистерны;
26 — склады.

Римская баллиста.
неясные, но несомненно, что все метательные орудия основаны были на упругой силе тетивы, которой в разных орудиях давали различную толщину и укрепляли ее по-разному относительно прочих частей орудия. Вообще тетиву сплетали из конского волоса или свивали из воловьих жил. Некоторые из таких орудий, которые можно назвать прицельными, употреблялись для метания стрел прямолинейно или только с незначительной кривизной полета. Это катапульты. Другие выбрасывали различные снаряды с навеса, иногда под углом 45°. Это баллисты (см. прилагаемый рисунок). Снаряды, которые швыряли с помощью таких баллист, состояли обыкновенно из толстых заостренных бревен и камней, иногда пуда 2-3 весом. Следовательно, баллисты можно по их назначению сравнивать с мортирами. Обыкновенный лук, которым вооружены были тогдашние стрелки, представлял в малом виде сочетание обеих систем, т. е. катапульты и баллисты, ибо стрелок мог пускать свои стрелы и прицельно, и навесно. Несколько отличны от них по устройству были так называемые скорпионы. В позднейшее время у римлян вошел в употребление снаряд, называвшийся онагром. Основная сила и здесь, впрочем, была та же самая, что и в описанных выше. Отличие его состояло в следующем: доска или бревно, предназначенные собственно для того, чтобы вытолкнуть разрушительный снаряд, одним концом утверждалась в машине, впрочем так, что этот конец мог двигаться на металлической оси; другой конец оставался свободным и имел в зависимости от назначения машины (для стрел или камней), форму плоскую или выдолбленную. Этот конец отводили назад, натягивали его посредством тетивы как можно туже, иногда отклоняли его почти до самой земли, потом укрепляли напротив него стрелы или клали в выдолбленное место камни и мгновенно спускали тетиву. Понятно, что онагр бросал снаряды также навесно. Впоследствии сделали еще кое-какие, но не очень важные изменения в устройстве осадных римских орудий. В основе своей они остались такими же, какими читатель видел их на рисунках в предыдущих главах.
Религия. Много блистало в столице Тибра, на холмах и в низменностях, великолепных храмов, воздвигнутых народным благочестием. С высоты Капитолия взирал на осчастливленный победами народ храм всемогущего (!), державного Юпитера, а в древнем знаменитом святилище этого же
sssssssssasssesHaa
божества, находившемся возле комиция, ежедневно приносились жертвы Юпитеру Статору, т. е. божественному зиждителю и покровителю Рима. Несколько выше мы поместили рисунок внешнего вида этого храма. Несмотря, однако, на то, что число храмов в Риме постоянно возрастало, пора древней искренней набожности римлян миновала безвозвратно. Ее ослабило эллинское просвещение. Уже во время войны с Филиппом Македонским этолийцы не раз упрекали римского консула в том, что он понапрасну теряет время на жертвоприношения и различные священные обряды, вместо того чтобы усерднее действовать оружием. Следовательно, в ту пору в римлянах еще сильно говорило древнее набожное чувство. Но потом ослабление его быстро распространяется, особенно в высших кругах. Правда, наружная, обрядовая сторона религии еще соблюдается для избежания соблазна, но простодушные рассказы матерей и нянек, воспитывавших прежде в детях религиозное чувство, все больше и больше утрачивают влияние на молодое поколение. Вместе с тем все представления о божественном, духовном, вечном, рассеянные в отвлеченных римских религиозных преданиях, отходят на второй план и уступают место представлениям о таких божествах, которые материальным образом доступнее для чувств. В тесном кругу среднего сословия еще, правда, держится древнее, благоговейное почтение к богам, но простонародье стекается в храмы не столько по чувству религиозной потребности, сколько по привычке или чтобы убить скуку и удовлетворить страсть к зрелищам. Кик мы выше сказали, эллинское образование сильно способствовало ослаблению народных верований. Подвергая божества анализу, греческие книги то философски, то поэтически представляли их одними отвлеченными понятиями, придуманными для олицетворения естественных сил природы. Писатель Энний перевел их на латинский язык, а римская полиция, вероятно, не сознавая вреда, который такие книги могли причинить народной религиозности, не мешала их распространению в Риме. Впоследствии полиция спохватилась, но было уже поздно. Когда в 181 г. до н. э. была открыта гробница Нумы Помпилия и прочтены найденные в ней сочинения благочестивого царя, столичный претор Петилий выхлопотал разрешение сената преследовать зловредные книги эллинского происхождения и принялся за их уничтожение, где только мог найти,
 В конце второй Пунической войны на основании тех же Сивиллиных книг было решено ввести в Риме почитание Великой матери богов. Воплощением ее считался метеорит, который находился ранее в мало-азийском городе Пессинун-те и который был перевезен потом в Рим. Матери богов устроили торжественную встречу, камень поместили в храме Виктории (на Палатине), были учреждены ежегодные игры по греческому образцу.
633 ОООООО

но, разумеется, искоренить их в римском обществе был не в состоянии.
Заботясь о восстановлении в народе древних отечественных набожных верований, римская полиция, с другой стороны, не упускала из вида беспрестанно увеличивавшиеся привилегии жреческого сословия и всячески препятствовала расширению этих вредных для общества привилегий. Так, например, она не позволила жрецам добиться абсолютной свободы от всяких налогов. Впрочем, усилия полиции так же мало останавливали ослабление народной набожности, как мало Катон и его приверженцы останавливали распространение в Риме эллинского просвещения и эллинского образа жизни. Полиции
Прибытие в Рим Великой мвтери. Заподозренная невинно в нарушении обета весталка ведет корабль богини, который никто до того не мог сдвинуть с места. Рельефное изображение на памятнике, посвященном богине.
скоро пришлось иметь немало хлопот с такими делами, которых она едва ли и ожидала при вкравшемся повсюду в обществе религиозном равнодушии. На месте исчезнувших римских верований появилось множество верований и предрассудков иноземных. Понятно, почему это случилось: легче было римскому народу выбросить весь хлам отживших отечественных преданий, нежели освободиться от того природой вложенного в душу человека чувства, которое говорит ему, что есть в мире нечто высшее, господствующее над жизнью со всеми ее тревожными и спокойными проявлениями, господствующее как над человеческими силами и стремлениями, так и над житейскими радостями и несчастьями. И вот явилось в Рим из чужих стран множество непрошеных пророков и толкователей с целью помочь народу уяснить себе это чувство и облечь его, если можно, в приличную форму. Само правительство дало повод к появлению в Риме таких толкователей именно тем, что распорядилось привезти в столицу какой-то таинственный камень, олицетворявший на Востоке богиню Кибелу, матерь богов, и учредило в честь этого божества (!) особенное служение и
даже празднество. Путь с Востока был теперь открыт, и вот гурьбой пришли оттуда в Рим небывалые до сих пор в Италии жрецы, халдейские звездочеты, нищие пророки и тому подобный люд. Вслед за ними водворились в Риме таинственные служения Бахусу, Церере, Адонису, служения, из кото
рых впоследствии развились не только разные нелепые религиозные взгляды, но и безнравственные, постыдные оргии. К ночным богослужениям собирались юноши и девушки, мужья и жены. Под покровом мрака под влиянием опьяняющих напевов и звуков чуждых инструментов поклон
Вакханалия. С античного барельефа на вазе Боргезе.
ники приносили в жертву этим таинственным божествам вина и сладострастия цвет собственной невинности. Это еще не все: некоторые из таких ночных богослужений сопровождались кровопролитием, убийствами и другими ужасами безумных, фанатических оргий. В 186 году консулы открыли существование в Риме этих вакханалий. Сенат дал им полномочие преследовать участников этих свирепых празднеств. Более 6000 человек схвачено было кон
Сцена вакханалии.
Барельеф.
сулами и представлено на суд. Большую часть из них казнили. Но мера эта не искоренила беззакония, зло втайне продолжало развиваться, жрецы-самозванцы и пророки-об
манщики умели укрыться от преследования закона, умели оградить себя в народном мнении от порицания и, пользуясь доверчивой безнравственностью, продолжали набивать свои сумки и карманы.
Наука и литература. Государственные и гражданские обязанности, общественный быт на форуме или в лагере, частный, городской или сельский, быт — вот те сферы, в которых в течение столетий вращался римский гражданин и из которых черпал материалы для мысли и для деятельности. Он абсолютно привык к этому миру и не чувствовал ровно никакой потребности выступить за пределы его до тех
e^»ssas^»Bsess^a
самых пор, когда бурный поток событий отторгнул римский народ от его прежнего ограниченного значения и вывел его на первое место в тот мир, обширный и славный, который проникнут был эллинским духом. В местах, далеких от его родины, римлянин впервые увидел памятники искусств, познакомился с чуждыми ему дотоле произведениями науки и поэзии. Они ему понравились. Ему захотелось приобрести их в свою собственность. Мечом захватил он статуи и изваяния, золотом созвал в Рим художников, и они построили ему изящные жилища и храмы, но поэтических и научных произведений, облеченных в форму его родной речи, конечно, ему негде было ни завоевать, ни купить. Надо было создать самому. Появилась потребность, но еще не были готовы средства удовлетворить ее. Язык Лация оставался еще грубым и необработанным. Вся литература (если можно так назвать ее в этот период) римского народа заключалась лишь в нескольких бедных по содержанию, грубых по форме народных песнях, незатейливых ателланах и фесценнинах, да немногих молитвенных и заклинательных формулах. И эти жалкие представители римской музы почти пришли в забвение за тот долгий период времени, когда Рим одолевали внешние и внутренние политические и гражданские дела. У римлян не было даже тех поэтических или прозаических преданий о подвигах предков, которыми обыкновенно народы любят прославлять свое прошедшее и посредством которых они передают отдаленным потомкам свою первоначальную историю. Практический смысл народа, занятого до сих пор исключительно делом в узком смысле слова, отклонял от себя все эти предания как нечто ненужное, как помеху для деятельности. Общество довольствовалось сухим перечнем фактов, записанных в книги жрецов и служащих, официальных лиц. Когда победоносный народ осмотрелся на чужбине, заглянул в греческую литературу, его ослепило богатство ее содержания, он изумился перед глубиной ее мысли, перед красотой и совершенством ее форм и не посмел отважиться из своего грубого отечественного материала создать что-либо достойное ее. Он стал заимствовать, переводить и подражать. Так, от могучего ствола эллинского просвещения возникла боковая ветвь: образование и литература римского народа.
Прежде всего у римлян потребность изящного проявилась в том, чтобы в состав праздничных увеселений ввести
сценические представления. Любимые для римлян скачки на колесницах и верхом наполняли только один день, в остальные нельзя было довольствоваться только паяцами, атлетами и гладиаторами, как ни драгоценны были битвы последних для нежных ощущений тогдашней публики. Итак, появились первые деревянные подмостки для актеров и в виде полукруга деревянные скамейки для зрителей. Само собой разумеется, что здесь нечего было ждать избранной публики, тем более, что сами представления были далеко не тем, чем в Греции, где над ними парил дух религиозный. В римские театры граждане являлись с женами и детьми. Среди представления не прекращался шумный говор женщин, крик детей, случались перебранки и драки — полицейским чиновникам немало было хлопот поддерживать хоть какой-нибудь порядок в этом диком зале. Для таких зрителей, в числе которых, конечно, можно предполагать и сенаторов, нужно было сочинять такие пьесы, которые, не затрагивая серьезного внимания, могли бы только занимать, а больше забавлять и веселить.
Писатели, составлявшие такого рода пьесы, были большей частью люди низкого сословия: рабы, вольноотпущенники или чужеземцы. Для своих произведений они перерабатывали эллинские образцы, выбирали из них то, что годилось для римского вкуса, и — правду сказать — трудились добросовестно. Из произведений, принадлежащих к периоду расцвета греческого просвещения, они заимствовать не могли, потому что эти произведения, законченные, проникнутые национальным духом, не могли быть доступны пониманию чужеземцев, незнакомых ни с эллинской мифологией, ни с важнейшими событиями эллинской истории. Если же они брали греческие образцы, то такие, которые имели содержание, доступное пониманию всякого общества, и принадлежали уже к позднейшей эпохе греческой образованности, когда о древних народных верованиях, о возвышенном чувстве патриотизма, о гражданской доблести не было уже в Греции и речи. Поэты того времени писали свои остроумные произведения для публики просвещенной, остроумной, но, очевидно, скучавшей от бездействия, утомленной отсутствием благородной, патриотической цели жизни. Вот отчего почти все греческие драматические произведения этого периода вертятся на какой-нибудь домашней или любовной интрижке, а действующие лица почти одни и те же:
 Известную самобытность проявили римляне и в области художественно-исторической и политической литературы. Древнейшими памятниками римской литературы считаются календарные записи, погодная хроника жрецов, формулы законов, договоры и небольшие комментарии к законам, составлявшиеся магистратами. Литература в собственном смысле начинается лишь в III в., со времени Пунических войн. Это было время установления гегемонии Рима над италийскими племенами и вытеснения местных говоров латинским языком, который с этого времени становится официальным языком римского государства, и вся литература связывается с интересами города Рима.
aspsaassassssaes^B
 Одновременно с литературой появился также и первый римский театр. Возникновение римского театра относится к эпохе второй Пунической войны, первым римским драматургом и актером был Ливий Андроник, умерший в 204 г. По своему характеру римский театр был близок к греческому, только с меньшей ролью хора. Репертуар состоял из греческих комедий и трагедий и римских национальных пьес. Само помещение, в котором разыгрывались пьесы, первое время было деревянным, и лишь в 154 г. выстроили каменный театр. Вызванный влиянием греческих и этрусских образцов театр в Риме сделался важнейшим фактором общественной жизни, значение которого с каждым столетием все более повышалось. Театральные представления давались во время праздников, число которых все более увеличивалось. В эпоху второй Пунической войны даже возник союз театральных писателей и актеров при храме Минервы на Авентине.
скряга-отец, угнетенная дочь или рабыня (которая к концу пьесы оказывается дочерью бывшего своего господина), пронырливый раб, с помощью хитрости и денег устраивающий похищение девушки, и т. п., а в конце пьесы — свадьба. Только изредка проявляется великодушная самоотверженность какого-нибудь друга или раба, но большей частью лица и положения беспрестанно повторяются, и вся пьеса сшита из различных неожиданностей, превращений, подлогов и других натянутых сценических уловок, которыми и держится на привязи внимание зрителя. В римских подражаниях все это должно было воспроизводиться с рабской точностью, только несколько грубее и, пожалуй, с прибавкой пошлостей и цинизма для потехи непритязательной римской публики.
То же самое должно сказать и о римской трагедии. Она основана на произведениях Еврипида, наполнена всякого рода ужасами и, не преследуя никакой возвышенной цели, очевидно, стремится только к тому, чтобы побоями, убийствами возбудить внимание публики, жаждущей кровавых эффектов. Ясно, что поэтическая муза служит римским авторам этого периода вместо наемной рабыни: о высоком назначении поэзии извлекать, хотя бы временами, человека из омута обыденных житейских пошлостей и указывать ему на то, что запечатлено духом божественной красоты и истины, — об этом не могло быть теперь и речи. Впрочем, нельзя сказать, чтобы римская трагедия вовсе была лишена некоторой своеобразной прелести: в ней иногда проглядывает воспоминание о той славной эпохе, к которой восходит у греков начало этого рода поэзии, и тогдашний общественный быт рисуется в ней иногда в довольно оживленных картинах. Правда, этот быт чужой, аттический, но автор иногда, не стесняясь, вставляет в заимствованные рамки эллинского мира римские реалии, личности и обстоятельства.
Некоторые другие римские писатели, уроженцы латинских городов, хотя тоже начинают с заимствования из эллинской литературы, подержатся больше итальянской почвы, и потому их произведения больше проникнуты национальным характером. Жаль, что от этих произведений время сохранило нам одни только отрывки, так же как и от большей части поэтических произведений (в узком смысле), принадлежащих к этому периоду римской истории. От Плавта и Теренция сохранилось больше.

Насколько известно, Ливий Андроник первый из древних писателей начал писать по-латыни. Он родом был грек, при взятии Тарента попал в плен, потом отпущен на свободу и занимался преподаванием в школах греческого и латинского языков. Он сделал стихотворный перевод «Одиссеи», который, несмотря на необработанность и тяжеловесность стиха, не всегда соответствующего подлиннику, долгое время, однако, оставался в числе школьных руководств. Не большей обработкой отличались комедии и трагедии Андроника. Их вскоре перестали читать.
Большее значение имеет Гней Невий, уроженец какой-то греческой колонии в Кампании. Во время первой Пунической войны он храбро сражался в рядах римлян, а после заключения мира поселился в Риме. Язык его грубоват, но силен и ясен, особенно в эпопее, содержанием которой служит упомянутая война. Он также писал трагедии и комедии. Когда Невий говорит о себе в одном из своих произведений:
Всего выше на свете ценю я свободу:
Милее она мне, чем золота толстый мешок, —
то это абсолютно верно очерчивает характер самого писателя — он подтвердил сказанное жизнью и делами своими. Как некогда Аристофан в Афинах, Невий смело бичевал порок повсюду, где его встречал, и, не боясь нажить врагов в высших кругах общества, выводил, если нужно было, на сцену даже Сципиона и Метелла. Он и действительно нажил их. Полиция схватила его и посадила в тюрьму, но он и в заточении продолжал свое дело: комедия, которую он здесь написал, вызвала у публики такое сочувствие, что Невия выпустили. Несмотря на горький опыт, Невий не оставил, однако, свободного, отважного слова и, спасаясь от новых преследований, переселился в Утику, где и умер.
Большой известностью пользовался в Риме писатель Квинт Энний. Он родом был из Южной Италии. Отличившись во время второй Пунической войны, он заслужил дружбу великого Сципиона, потом Фульвия Нобилия и других знаменитых полководцев, умевших ценить храбрые дела. Энний воспел их подвиги в стихах. Уже получив римское гражданство, Энний занимался преподаванием греческого и латинского языков. Энний нажил себе хорошее состояние, но, любя веселую жизнь, вечно был в нужде. Впрочем, ни нужда,
	На основе, заложенной Андроником, стала развиваться оригинальная римская литература. Одним из наиболее ярких ее представителей был Гней Невий (около 270—200 гг.). Как и Андроник, он занимался переделкой греческих трагедий и комедий. Однако Невий не ограничился этим, а выступил как создатель римской исторической драмы.
	Другим самобытным представителем римской литературы был Энний.
Деятельность Квинта Энния была весьма разнообразна. Известно, что он родился в Южной Италии, в Калабрии, где греческие влияния были очень сильны. Это не могло не отразиться на его творчестве, которое в большей степени, чем у Невия, проникнуто эллинистическими мотивами.
ни старость не ослабили в нем

светлого настроения духа, и он до конца жизни продолжать радовать своих учеников и римский народ своими произведениями. Нельзя назвать его большим талантом, но, не очень изобретательный, он искусно умел пользоваться своим предметом и в особенности оказал значительную услугу языку тем, что сгладил и обработал его и сделал способным ложиться в полнозвучные гекзаметры. Выражения его сильны, не лишены изящества, но, конечно, стиль его не может быть поставлен в один ряд со стилем классических писателей позднейшей эпохи. Энния называли отцом римской поэзии, про поэзию его
Хвастливый воин.
Роспись на вазе.
Плавт.
говорили, что в ней под пудом меди немало чистого, благородного золота. Значительнейшим из его произведений можно считать «Анналы» («Летопись») — изложение римской истории в стихах. Из них уцелело несколько отрывков. «Анналы» Энния охотно сравнивали с творениями Гомера, который (по словам Энния) явился ему на Парнасе и побудил его к поэтическому труду. Впрочем, по сравнению с творениями бессмертного эллинского певца произведение Энния должно быть названо не более как стихотворной хроникой событий, а вовсе не законченной эпопеей. В некоторых сочинениях Энния проглядывает местами истинное поэтическое чувство. В оде Сципиону он в следующих стихах рисует тихую,
торжественную ночь:
Необъятным звездчатым покровом покойно раскинулось небо;
Нептун укротил на всю ночь волнование бурных стихий,
И пламенных коней копыт Фаэтона не видно в лазурной пучине;
И воздух недвижим; не слышно роптанья потоков, окованных сном.
Энний испытывал себя не только в эпопее, но и в серьезной драме, и шутливой комедии. Сатире он дал более обработанную, изящную форму и тем приспособил этот древнеримский род поэзии к вкусу просвещенного круга зрителей.
sssssssssseaeases
Тит Макций Плавт долго был любимцем публики. В его пьесах нравились искусная, часто довольно запутанная основная интрига, неистощимое остроумие и комические, хотя нередко преувеличенные, положения и характеры. Он был родом из Сарсины (городок в Умбрии), происхождения далеко не знатного и притом беден. После нескольких неудачных торговых предприятий он поселился в Риме, принялся по греческим образцам писать комедии и продавал их эдилам. Собрав небольшой капитал, он снова обратился к торговле и снова неудачно. Долгое время он с большим трудом зарабатывал себе честный хлеб. Он умер в 200 г., а по некоторым данным, в 184 г., т. е. в одно время с великим Сципионом. В комедиях его веет свежестью и остротой. С неистощимым юмором он развивает комизм положений, характеров и сцен, но языку недостает обработки, а пьесам — более возвышенной цели, которая вышла бы за пределы обыденных случаев жизни. В своем «Miles gloriosus» («Хвастливый воин») он искусно выставляет на посмешище хвастливость царского вербовщика, который очень важно рассказывает о том, как ему случалось не раз слонов разрубать пополам, а однажды собственным мечом обратить в бегство целую когорту. В другой замечательной комедии «Aulularia» («Домашний клад») автор так художественно нарисовал тип скряги, Энклия, и сумел придать пьесе столько драматизма, что сам Мольер заимствовал из нее некоторые черты для своего знаменитого «Скупого».
После Плавта большим успехом у образованной части римского общества пользовался комедиограф Публий Теренций Афр. Мы выше имели случай сказать несколько слов о его комедии «Самоистязатель». Среднее сословие и чернь не находили удовольствия в его пьесах, отличающихся уже большей художественностью плана, лучшим развитием характеров и большей изящностью речи. Эта публика охотно меняла пьесы Теренция на канатных плясунов и атлетов. Между тем, как мы намекнули выше, многие из знатных римлян с удовольствием принимали участие в труде Теренция и содействовали постановке его пьес на сцене. Этот писатель был родом из Карфагена, родился в 194 г. до н. э. После второй Пунической войны он попал в руки корсаров, был продан в рабство, но, уважая в нем красоту и умственные способности, его господин отпустил раба на волю. Он умер на 35-м году жизни, путешествуя по Греции (или Азии). Великий
Теренции.
 Публий Теренций Афр (около 195 —159 гг.) родился в Африке. Мальчиком он был привезен в Рим в качестве раба и получил там греческое образование. Впоследствии Теренций был своим господином отпущен на волю.
От Теренция сохранилось только 6 пьес: «Девушка с Андроса», «Евнух», «Свекровь», «Братья», «Формион» и «Самоистязатель». Основной творческий прием Теренция не отличается от методов его предшественников, в частности Плавта: переделка греческой комедии с применением контаминации. Образцом служит почти исключительно Менандр.
Сцена из пьесы «Девушка с Андроса».
диктатор Юлий Цезарь, упоминая в своих записках об этом писателе, дает о нем очень верное суждение, указывая в то же время на бли -зость его с Менандром, которому Теренций любил подражать. Цезарь отзывается о нем так: «Тебе также, римскому Менандру, принадлежит место между лучшими из нас, ибо ты очистил и облагородил наш язык. И если бы, Теренций, к стилю твоему и мягкости ты мог прибавить мощи Аристофана, не уступил бы ты тогда великому поэту эллинов!»
Когда Теренций явился со своим первым произведением «Andria» («Девушка с Андроса») к эдилу, последний велел ему обратиться к Церию (или, может быть, Цецилию), известному в то время сочинителю комедий. В бедной одежде вступил автор в богатое жилище знаменитого писателя и попал, как на грех, в час обеда. Церий был за столом. Скромно поместился Теренций на низеньком стуле и начал чтение. Но после немногих строф опытный в своем деле критик пригласил его поближе и предложил ему прежде разделить с ним обед, а уж потом закончить чтение прекрасной комедии. Церий распорядился так, что первое представление «Девушки с Андроса» дано было во время мегаленских игр (в честь богини Кибелы) и заслужило всеобщее одобрение. На афише помещено было, что о постановке пьесы заботились Амбивий Турпион и Атилий, вероятно, содержатели или владельцы трупп, а Флакк сочинил музыку для куплетов, которыми пересыпана пьеса.
Содержание «Девушки с Андроса» в немногих словах следующее. Престарелый Симон усердно пытается женить своего сына Памфила на дочери богатого соседа Хремета. Хре-мет сначала соглашался, но Памфил тайно любит девушку незнатного происхождения, Гликерию, а дочка Хремета желала бы быть не за Памфилом, а за Харином, которому она давно уже отдала сердце. Наконец, и сам Хремет, услышав о связи Памфила с Гликерией, берет назад слово. Комическое негодование Симона на судьбу, которая препятствует ему устроить выгодную партию для сына. Он успевает снова уло-

мать Хремета дать согласие. Дело, кажется, сделано, но препятствие появляется оттуда, откуда старики не ждали. У Памфила есть преданный раб Дав, а у Гликерии — не менее преданная рабыня Мисида. Дав и Мисида действуют так ловко, проводят и Симона, и Хремета так тонко и создают такие неожиданные ситуации, что расчеты стариков совершенно разрушаются, а
Сцена из комедии.
молодые люди соединяются по своим склонностям, а не по чужой воле. Необыкновенной живостью отличается вся та сцена, в которой Хремет вбегает в дом Симона, чтобы окончательно воспротивиться браку дочери с Памфилом, о связи которого с Гликерией Дав постарался ему, будто невзначай, предоставить самые неопровержимые доказательства. Эта-то сцена и изображена на прилагаемом рисунке (с римского антика).
От остальных пяти комедий Теренция сохранились также значительные отрывки.
Из писателей-трагиков упомянем Пакувия и Аттия. Паку-вий родился около 220 г. Племянник Энния, Пакувий был также замечательным живописцем. Лучшей из его трагедий считается «Paulus» («Павел»), героем которой является победитель Персея Македонского. Произведения Аттия считались полнозвучнее и величественнее трагедий Пакувия. Вообще же следует сказать, что римские трагедии, насколько позволяют судить о иих весьма немногие сохранившиеся их отрывки, скорее похожи на драматизированную историю, чем на художественно законченное сценическое произведение. Впрочем, большинству римской публики мало было до этого дела. Она по-прежнему наслаждалась ателланами (сценическими фарсами), сатирами (сценами житейского быта в драматической форме) и мимами. Последние по содержанию были похожи на сатиры, но отличались от них тем, что сопровождались диалогами, музыкой и пляской. Публика была отчасти права, потому что эти три рода произведений были по сравнению с комедией и трагедией больше обработаны и ставились на сцене лучше.
Мы уже раньше заметили, что в древние времена актеры употребляли маски. В этот период также встречаем в
0S0000000000SS0000
конце спектакля после трагедии какую-нибудь комическую пьеску, какой-нибудь фарс с марками. Чем маски были страшнее, тем больше наслаждения доставляли они зрителям. Кроме обыкновенных личностей, актеры с помощью таких масок изображали то уродливых циклопов, то страшных фурий с прической из змей, то горгон, то свирепых ла-мий и т. п. Во времена Плавта в комедии актеры играли без ма-
Музыканты.	сок, но впоследствии, уже при Теренции, были введены
греческие характерные маски. Ими актеры покрывали всю голову. Посредством различных подробностей лица и прически маски воспроизводили и различные типы. По ним легко можно было узнавать и возраст, и пол, и состояние изображаемого лица, и главное, к какому роду принадлежит изображаемая личность: к комическому или к трагическому. В употреблении было около 25 трагических масок и более 40 комических.
Хотя в римских сценических представлениях не существовало греческого хора, но музыка и пляска были, так как в этих двух элементах пьесы публика находила гораздо больше наслаждения, нежели в остроумном диалоге действующих лиц. Не удивительно при этом, что к флейтам и трубам прибавлялись понемногу разнообразные греческие струнные инструменты, прежде римлянами презираемые: разного вида лиры и в особенности большой барбитон, который из-за его громкого звучания помещали в середине большого полукруга, перед сценой. Применение как этого, так и других инструментов было различным, в зависимости от пьесы. Это было делом композиторов. Для облегчения дела придумано что-то вроде нашей нотной азбуки, впрочем, очень несовершенной. Пение и танцы согласовывались с музыкальным ритмом. Пляска должна была посредством различных движений выражать известное чувство или действие. Мимические пьесы, в которых музыка и пляска приобретали все большее значенияе, подходят, следовательно, к нашим пантомимам. Впоследствии, особенно во время империи, эти пьесы превратились постепенно в балет.
644
Что касается научных сведений, то, конечно, в Риме не могло быть недостатка в тех из них, которые имеют разностороннее значение в практическом быту. В государственном праве и красноречии римляне издавна упражнялись на практике; с этого же времени стали стараться разработать их теоретически. И здесь пришлось обратиться к греческим образцам, чтобы почерпнуть множество полезных материалов из готового богатого источника науки. Проявлению любви к науке немало способствовали в Риме послы, прибывавшие из Пергама и Афин, люди обширных познаний. Они несколько раз в Риме в публичных речах излагали свои мнения о том, как необходимо ораторам и государственным людям иметь основательные знания в философии. Один из этих послов произнес блистательную речь о том, что соблюдение строгой справедливости составляет величайшее благо для государства и величайшую добродетель для правителей, умеющих достигнуть этого. Эта речь увлекла всех слушателей. На следующий день оратор с не меньшим успехом произнес речь о пользе занятий наукой. Этот, так сказать, публичный философский курс заставил Катона стараться отправить как можно скорее посольство, которое, по его мнению, приносило римлянам общественный вред своими речами. Впрочем, несмотря на оппозицию этого почтенного представителя римской старины, в Риме начали с этого времени понемногу создаваться школы и публичные чтения риторики и красноречия. Знаменитейшими из римских ораторов этого периода можно считать Публия Лициния Красса, того самого, который пал в Азии в битве с Ари-стоником Пергамским, и еще одного государственного мужа с таким же именем, жившего около сотых годов. Следовательно, деятельность его принадлежит уже к следующему периоду. Около того же времени жил и Марк Антоний, дед знаменитого триумвира.
Как в науках, так и в красноречии Катон старался держаться вне всяких иноземных влияний на том основании, что, «когда твердо знаешь свой предмет, слова являются свободно», и Катон не раз с успехом опровергал блестящие речи своих противников. В этом смысле он составил собрание речей как своих, так и тех, которые ему приходилось слышать. Кроме того, этот разносторонний человек уже в старости составил собрание образцовых писем, написал очень полезную книгу о земледелии (почти полностью дошедшую
645 ОТОООО

 IN и II вв. до н. э. ознаменованы развитием римского изобразительного искусства и архитектуры. Некоторые монументальные постройки относятся к древнейшим периодам римской истории.
до нас) и, наконец, историю Древней Италии. В последней он повествует о происхождении большей части итальянских городов, о войнах, от первой Пунической до Лузитан-ской. Книга замечательна метким критическим взглядом, верными историческими картинами и сильным, выразительным слогом. От этой истории сохранилось несколько отрывков, и, насколько по ним можно судить, книга отличается безыскусственностью, простотой изложения в духе Геродота. Все эти творения Катон писал для своего сына. И воспитанием, и образованием его Катон занимался сам. Черта замечательная, потому что знатные римляне этого периода обыкновенно поручали своих детей заботам домашних рабов.
Еще до Катона сенатор Квинт Фабий Пиктор, а после него Цинций (оба жили в период Пунических войн) написали римскую историю на греческом языке, но эти истории, изложенные без строгого критического разбора основных материалов, полны множества невероятностей и несообразностей. То же нужно сказать и об исторических произведениях Ацилия Глабрия, который писал также на греческом языке. Энний первый изложил историю Рима («Анналы») на латинском. Об этом труде мы уже сказали в своем месте. В заключение добавим, что, по мере того как в римском обществе яснее и яснее проявлялась потребность в серьезной литературе, отечественная история и красноречие начали быстро развиваться, и потому в дальнейшем нам предстоит познакомиться с развитием литературной деятельности в Риме.
Архитектура.
Под стропила подобравшись, лар веселых хоровод Мажет кистью, распевая, именитый Феодот, —
в этом шутливом двустишии поэт Невий воспел живописца Феодота, который расписывал римские храмы. Кроме Фео-дота, в числе живописцев упоминаются М. Пакувий и Плав-тий Ликон. О значении их живописи мы ничего не знаем, из-за недостатка данных для суждения. Впрочем, мы не ошибемся, если скажем, что ни в живописи, ни в скульптуре римляне больших успехов не сделали. Зато их великий дух, вознесший их на высоту владычества над всем миром, проявился в произведениях архитектуры. Уступая греческой
архитектуре в красоте, все они носят на себе печать римского величия и грандиозности: капитолийские храмы, клоаки, военные дороги, водопроводы, базилики и другие здания и сооружения. Попробуем в немногих словах представить читателю историю развития римской архитектуры, но не ручаемся за хронологическую точность, ибо в этом отношении часто появляется в римской истории неопределенность, а иногда и сбивчивость. И в архитектуре римляне были подражателями эллинов, но подражателями такими, которые, заимствуя чужое, умеют потом проявлять его в своеобразных, величавых формах.
В начале того периода, о котором мы теперь говорили, в основании римской архитектуры остается прежний этрусский, или тосканский, тип, но уже более разработанный, чем в предыдущий период. Храмы строятся по-прежнему в форме удлиненного прямоугольника, но подробности выполняются с большим благородством и красотой. Базисы, вал и капитель колонн (мы прилагаем несколько их рисунков) становятся изящнее и чище, безобразная тяжеловесность фронтона исчезает, оконечности поперечин на архитраве уступают место фризу. Само собой разумеется, что древние здания, как, например, храм капитолийских божеств (Юпитера, Юноны и Минервы) со своими тремя притворами и тройным рядом колоннад, остаются в своей первоначальной форме. Этот храм сгорел лет за 50 до н. э., и Сулла восстановил его по старому плану, только покрасивее. Небольшие здания представляют более или менее тип греческого прости-лоя, т. е. здания, украшенного с лицевой стороны рядом простых колонн. Гораздо больший интерес представляет построенный Камиллом храм Конкордии в северной части Форума, где возвышается Капитолийский холм. Для основания храма была приготовлена обширная каменная четырехугольная площадь. Само святилище поставлено на северной половине этого обширного фундамента (святилище имело форму прямоугольного четырехугольника), а остальная половина занята портиками, украшенными 6 колоннами с лицевой стороны. Вход в этот прекрасный храм был устроен по широкой изящной лестнице прямо с Форума. Тут, в храме Конкордии, не раз сенат собирался для заседаний. Непосредственно за храмом возвышались величественные стены, поддерживавшие верхнюю террасу. На последней стояли и теперь еще стоят аркады, составлявшие некогда
Этрусская колонна.
Колонна дорического ордера.
фасад Табулярия (tabulariurn) т. е. римского государственного архива.
Чаще и чаще в этот период появляются в римской архитектуре типы различных греческих ордеров, в особенности дорический, во многом сходный с тосканским. Впрочем, принимая эти различные греческие стили, римляне придавали им некоторые изменения, которым противилось эллинское чувство изящного. Дорические колонны афинского Парфенона возносятся просто и величаво из самой земли, у римлян таким колоннам придан базис, длина колонн увеличена, также и фриз расширен, а архитрав укорочен. Эти отступления от чистоты стиля больше всего бросаются в глаза в храме Квирина, построенного на вершине Квири-нальского холма. По форме этот храм представлял так называемый диптер, т. е. здание, окруженное двумя рядами колонн.
В некоторых храмах как в самом Риме, так и в окрестностях преобладает влияние стиля ионического. Небольшой храм в Тиволи в этом роде уцелел в развалинах и до сих пор. Еще можно разглядеть, что он принадлежал к роду построек псевдопериптерального типа, т. е. которые с лицевой стороны представляли портик, покоившийся на одном ряде колонн, а с боковых, длинных сторон имели ряды колонн, составленные из больших с добавлением малых полуколонн. В том же ионическом стиле построены были храм Фортуны Вирилис и храм Сатурна на Форуме. Из уцелевших остатков этих зданий видно, что римские архитекторы уклонялись от чистоты и ионического стиля, несмотря на то что в этом отношении Греция представляла им множество превосходнейших образцов. Так, например, спиральные линии волют выведены без большой заботливости, укороченный архитрав разделен горизонтальными линиями на три части, есть и другие отличия, вовсе ничего не добавляющие к основной красоте стиля. В Риме ионическую колоннаду часто употребляли как основание, на котором потом воздвигали ряд коринфских колонн. Такое устройство имели некоторые из римских базилик, о которых мы уже не раз упоминали. Римляне, вероятно, заимствовали эти постройки у тех образцов, которые существовали в Афинах и в которых ба-силей (или василевс, т. е. главный судья) творил суд в общественном собрании. Римские базилики первоначально имели назначение служить местами деловых и торговых со-
браний народа, а потом уже в них помещены трибуналы преторов и других официальных лиц. Все эти великолепные здания имели обыкновенно форму четырехугольников и составляли обширный зал, у которого вместо стен могучие колонны поддерживали общую кровлю. Иногда при обширности базилики зал делился колоннадами на три и даже на пять меньших залов.
Колонны различного стиля возводились в таких зданиях, которые шли уступами одни над другими. Пример мы видели в храме Конкордии, над которым террасой подымались аркады Табулярия. Образцом этих построек послужили здания Пренесте, остатки которых и до сих пор удивляют художников.
Хотя от самих римских храмов не осталось никаких следов, можно, однако, утверждать безошибочно, что римляне сосредоточивали на них всю роскошь архитектурных украшений, в особенности же любили употреблять для этого коринфские колонны. Архитекторы умели извлекать из этого ордера все, что могло осуществить идею изящной формы в сочетании с величавостью размеров. Прилагаемый рисунок показывает наглядно как форму капители, которую римляне давали коринфским колоннам, так и украшения фриза. Вообще можно сказать, что римляне предпочитали колонны коринфские. Остатки их мы встречаем на большей части зданий, пощаженных рукой времени. Но часто римляне употребляли для украшения храмов колонны различных стилей, как это показывает, например, храм Юпитера в Помпеях. В нем видим гармоническое сочетание колонн ионического ордера: по 8 вдоль длинных стен храма с колоннами коринфскими, по 8 же в два ряда внутри галереи. Следовательно, здесь видно соединение трех основных архитектурных стилей: тосканского (основной вид и расположение здания), коринфского и ионического (как украшения).
Обыкновенно римляне ставили храмы на просторе, чтобы ничто постороннее не теснилось к святилищу и не заслоняло его величавого общего вида. Иногда даже самому простору придавали такой вид, который красотой соответствовал бы достоинству храма. Так, вокруг храма Венеры в Помпеях видим с одной стороны портик с коринфскими колоннами, а с другой — к форуму — дорическую колоннаду. Площадка на западной стороне Капитолия, между холмом и
Колонна ионического ордера у римлян.
saa«sSBssessMSss
Коринфская колонна из храма Юпитера Статора в Риме.
Тибром, т. е. именно там, где находились храмы Юпитера и Юноны, также была окружена колоннадами — из них одна воздвигнута еще при Метелле Македонском, которые впоследствии, при первых императорах, были еще больше расширены. Так же украшена была площадка, на которой стояли курии, где собирался сенат. Курия Гостилия стояла, как мы уже знаем, на Форуме. Впрочем, вообще римляне располагали общественные здания не рядом с домами частных лиц, а возле площадей или на самих площадях. По мере увеличения населения в Риме оказалось необходимым, не ограничиваясь главным Форумом, средоточением римской жизни, устроить в разных частях города и другие форумы.
Выбрав место для будущего рынка, скупали дома на слом, сносили их, выравнивали землю под ними, придавая площади вид удлиненного прямоугольника, и окружали последнюю колоннадами, храмами и другими величественными зданиями. На площади помещались скотный рынок, лавки москательные, овощные, разные магазины и т. п. Многие из форумов позднейшего устройства отличаются необыкновенным, так сказать, убранством. Например, форум Юлия Цезаря окружен был двойной колоннадой, над которой гордо и свободно возносился храм Венеры, богини-покровительницы и мифологической прародительницы рода Юлиев, со своим блистательным фасадом, украшенным восемью коринфскими колоннами и конной статуей. Весь форум, казалось, для того только и был построен, чтобы украшать место, над которым властвовало святилище богини.
Особенность римской архитектуры, заимствованная ими не у греков, а у этрусков, заключается в сводах и аркадах. Римляне издавна пользовались этой системой при строительстве дверей, мостов, водопроводов и других подобных зданий. В общественных зданиях они умели давать сводам такие громадные размеры и украшать их с такой изысканностью, что остатки подобных сооружений и в настоящее служат бессмертным памятником римского величия и в то же время наглядным примером для изучения.
В первоначальный период, как мы видели, храмы строились исключительно в виде более или менее удлиненного четырехугольника, с этого же периода начинают появляться храмы круглые. Круглые храмы строились чаще всего в честь Весты, Дианы, Геркулеса и Меркурия. Фундамент в таком храме также имел вид круглой площадки, несколькими сту-

пенями поднимавшейся над землей. На этой базе колонны, расположенные также кругообразно, носили на себе поперечины, над которыми непосредственно начиналась куполообразная кровля здания и украшалась на вершине, в центре, каким-нибудь орнаментом или изображением цвета. Такой храм назывался на языке архитекторов моноптером. Капитальных внешних стен в моноптере не делалось. Статуя божества помещалась в центре храма, она поэтому видна была со всех сторон.
Были и другие круглые храмы. Они отличаются от первых тем, что имеют капитальные стены с широким изящным входом и двумя, друг против друга, окнами. Кровля колоннады мягкими линиями переходит в купол, покрывающий и венчающий все здание. К такому роду храмов принадлежал храм Весты, находившийся вблизи Форума. Было еще одно видоизменение подобных круглых храмов, но так как исполинский и удивительный образец этого рода — знаменитый Пантеон — относится к следующему периоду, то мы и поговорим об этом в своем месте. Теперь же перенесемся на Альбанские горы, где из темных рощ выглядывает прелестный Тиволи, стоящий на месте древнего Тибура.
Здесь уцелели еще десять колонн от бывшего некогда на этом месте святилища Весты. Этот изящный круглый храм стоял на высоком фундаменте, украшенном карнизом. Двадцать коринфских колонн окружали капитальные стены храма, которые поднимались выше кровли окрестного портика. От карниза, заканчивавшего эти стены, взлетал легкий украшенный купол, в свою очередь заканчивающийся статуей. На прилагаемом рисунке представлен перспективный вид этого изящного здания. Жаль, что размеры виньетки не позволяют изобразить окрестности такими, какими они были в последнее время Римской республики, т. е. в то время, к которому относится сооружение этого храма. На рисунке не видно ни пышных оливковых садов, ни темных развесистых пиний, ни задумчивых кипарисов, ни разбросанных в зелени многочисленных вилл, ни оракула Фавна, возвещавшего пришельцам будущее, ни звучного грота Альбунеи. Но если перенестись воображением в то время, то можно себе представить, как вся обстановка святилища: эти темные рощи, безмолвие которых нарушалось лишь мерным течением источника, этот свежий горный воздух, это торжественно-не-
Дм вида аркад.

Храм Весты.
возмутимое спокойствие природы — как все это должно было питать в душах женщин то набожное чувство, которое влекло их в это место на поклонение целомудренной богине! Впрочем, необходимо сказать, что едва ли мы вправе предполагать в Риме в этот период то безукоризненное служение Весте, которое ранее соблюдалось с такой строгостью и в такой чистоте. В этом позволяют сомневаться, во-первых, те разнообразные игривые орнаменты, которыми в Помпеях украшены были столовые, гостиные, опочивальни даже и на женской половине, а во-вторых, те роскошь и пышность, которые в последнее время республики распространились в римском обществе и указывают на то, что эллинские и восточные нравы водворяются в Риме на месте древнего патриархального быта.
oaaaonoooooooaaasa
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ..............................................3
ОБОЗРЕНИЕ ИТАЛИИ................................................ 10
ДРЕВНЯЯ ИТАЛИЯ ................................................. 23
Страна и народ ..л...............................;............23
Древние мифы..................................................52
РИМСКИЕ ЦАРИ.....................................................62
Ромул.........................................................62
Нума Помпилий.................................................68
Тулл Гостилий.................................................73
Анк Марций....................................................79
Луций Тарквиний Приск (Древний)...............................82
Сервий Туллий.............................................    94
Луций Тарквиний Гордый........................................104
ОБРАЗОВАННОСТЬ ПРИ ЦАРЯХ......................................... 117
Семья и общественный строй в этот период......................117
Устройство армии.............................................. 123
РИМСКАЯ РЕСПУБЛИКА..............................................126
Период первый, до децемвирата (509—449)..................................... 126
Преобладание правительственных родов .........................126
Противоборство плебеев........................................147
Децемвират.................................................. 175
Образованность римлян в этот период...........................201
Период второй, до изгнания галлов из Рима....................................222
Внутренние междоусобия........................................222
Внешние войны.................................................236
653 ЙЙЙЙЙЙ
Содержание
1ИВ»ИН»8Ш»»»ИНаЭ
Период третий, до Пунических войн (390—264)....................................268
Войны с соседними народами.........................................268
Борьба сословий за равенство прав..................................277
Войны С ГАЛЛАМИ, САМНИТАМИ И ЛАТИНАМИ..............................294
Вторая война с самнитами и их союзниками...........................314
Третья война с самнитами и их союзниками...........................329
Пирр, царь Эпира...................................................339
Образованность в этот период.......................................353
РИМ И КАРФАГЕН........................................................367
Период первый, первая Пуническая война (264—241)...............................367
Римляне в Сицилии и Африке........................................373
Войны с галлами, лигурийцами и иллирийцами........................405
Период второй, вторая Пуническая война (219—201)...............................412
Карфагеняне в Африке и в Испании..................................412
Ганнибал..........................................................419
Публий Корнелий Сципион Африканский (Старший).....................497
Период третий, римляне в Европе, Азии и Африке до разрушения Карфагена, Нуманции и Коринфа (202—133).......... 527
Походы в Грецию, Македонию и Азию..................................527
Третья Пуническая война............................................572
Разрушение Коринфа и Нуманции......................................592
Состояние образованности в этот период.............................608
Издательская группа ACT
Издательская группа ACT, включающая в себя около 50 издательств и редакционно-издательских объединений, предлагает вашему вниманию более 10 000 названий книг самых разных видов и жанров. Мы выпускаем классические произведения и книги современных авторов. В наших каталогах — интеллектуальная проза, детективы, фантастика, любовные романы, книги для детей и подростков, учебники, справочники, энциклопедии, альбомы по искусству, научно-познавательные и прикладные издания, а также широкий выбор канцтоваров.
В числе наших авторов мировые знаменитости Сидни Шелдон, Стивен Кинг, Даниэла Стил, Джудит Макнот, Бертрис Смолл, Джоанна Линдсей, Сандра Браун, создатели российских бестселлеров Борис Акунин, братья Вайнеры, Андрей Воронин, Полина Дашкова, Сергей Лукьяненко, Фридрих Незнанский, братья Стругацкие, Виктор Суворов, Виктория Токарева, Эдуард Тополь, Владимир Шитов, Марина Юденич, а также любимые детские писатели Самуил Маршак, Сергей Михалков, Григорий Остер, Владимир Сутеев, Корней Чуковский.
Книги издательской группы ACT вы сможете заказать и получить по почто в любом уголке России. Пишите:
107140, Москва, а/я 140
ВЫСЫЛАЕТСЯ БЕСПЛАТНЫЙ КАТАЛОГ
Вы также сможете приобрести книги группы ACT по низким издательским ценам в наших фирменных магазинах:
В Москве:
	I Звездный бульвар, д. 21, 1 этаж, тел. 232-19-05
	И Ул- Татарская, д. 14, тел. 959-20-95
НИ ул. Каретный ряд д. 5/10, тел. 299-66-01, 299-65-84
	I ул. Арбат, д. 12, тел. z91-61-01
	I ул. Луганская, д. 7, тел. 322-28-22
ИО ул. 2-я Владимирская, д. 52/2, тел. 306-18-97, 306-18-98
ИИ Большой Факельный пер., д. 3, тел. 911-21-07
	i Волгоградский проспект, д. 132, тел. 172-18-97
	I Самаркандский бульвар, д. 17, тел. 372-40-01
мелкооптовые магазины
	I 3-й Автозаводский пр-д д. 4, тел. 275-37-42
	I проспект Андропова, д. 13/32, тел. 117-62-00
	I ул. Плеханова, д. 22, тел. 368-10-10
	I Кутузовский проспект, д. 31, тел. 240-44-54, 249-86-60
В Санкт-Петербурге:
	I проспект Просвещения, д. 76, тел. (812) 591-16-81
(магазин «Книжный дом»)
Издательская группа ACT 129085, Москва, Звездный бульвар, д. 21, 7 этаж. Справки по телефону (095) 215-01-01, факс 215-51-10 E-mail: astpub@aha.ru http://www.ast.ru
Scan Kreider J
Научно-популярное издание
Вегнер Вильгельм
РИМ
НАЧАЛО, РАСПРОСТРАНЕНИЕ И ПАДЕНИЕ ВСЕМИРНОЙ ИМПЕРИИ РИМЛЯН
ТОМ 1
Ответственный за выпуск Ю. Г. Хацкевич
Подписано в печать с готовых диапозитивов 23.10.2001. Формат 60X901/i6- Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 41,04-1,0 вкл. Тираж 5000 экз. Заказ 1892.
Налоговая льгота — Общегосударственный классификатор Республики Беларусь ОКРБ 007-98, ч. 1; 22.11.20.650.
ООО «Харвест». Лицензия ЛВ № 32 от 10.01.2001. 220040, Минск, ул. М. Богдановича, 155-1204.
Республиканское унитарное предприятие «Полиграфический комбинат имени Я. Коласа».
220600, Минск, ул. Красная, 23.

* гклнг)
Книга немецкого автора Вильгельма Вегнера охватывает историю Древнего Рима от его основания (753 г. до н. э.) до падения Западной Римской империи (476 г. н. э.).
Первый том книги знакомит читателя с Древней Италией, ее народом и религией, описывает период правления царей вплоть до установления республики (510—509 гг. до н. э.). К середине III в. до н. э. Рим превратился в крупнейшее государство, подчинив всю территорию Италии, добился гегемонии в Средиземноморье, что привело к столкновению с Карфагеном, которое после трех Пунических воин в 146 г. до н. э. закончилось победой римлян.
Интерес читателя вызовут переплетение фактического материала с легендами и мифами,
а также многочисленные иллюстрации.
9 789851 308213