Алания в X-XIII вв - Кузнецов В.А.

IV. Раннефеодальное государственное объединение

Автор: Кузнецов В.А.

Теги: история история кавказа история алании

Год: 1971

Похожие

Зодчество феодальной Алании

Очерки истории алан

Древнерусские княжества X-XIII вв

Северное Приэльбрусье и Кисловодская котловина в свете алано-осетинской проблемы

Текст

«Кавказ, несмотря на многочисленные
сделанные там находки древностей, еще
далеко не изучен, и можно с уверенностью
сказать, что для будущего он готовит
много сюрпризов, так как и то, что там
найдено, уже поражает научным интересом и
неожиданностью явлений».
Проф. В. А. Гор одцов.

В. А. КУЗНЕЦОВ
АЛАНИЯ
в Х~Х1И вв.
Издательство *ИР"
Орджоникидзе
1971

ВВЕДЕНИЕ
Около двухсот лет назад трудом российского академика Г, Ф.
Миллера «О народах, издревле в России обитавших»1 открылось
изучение алан в отечественной историографии. С тех пор аланская
проблема привлекает не ослабевающее внимание исследователей.
Особый интерес к аланам и их истории возник в конце XIX —
начале XX века, когда В. Ф. Миллером2 была окончательно установлена
генетическая связь между средневековыми аланами и современными
осетинами. Тогда же вышла сводная работа Ю. А. Кулаковского3,
придавшая аланской проблеме небывалую до этого широту
исторической перспективы, а археологические разыскания А. А. Сшщына
выявили общность аланской культуры VIII—X веков Подонья и
Северного Кавказа4.
Исторически засвидетельствованное пребывание алан вне
Центрального Кавказа, в районах Северного Причерноморья вплоть до
Венгрии, прочно связало аланскую проблему с историей ряда
средневековых народов Европы. В то же время аланская проблема была и
1 Рукопись Г. Ф. Миллера хранится в ЦГАДА (Список
сокращений см. в конце книги), ф. 199, № 47, д. 3, лл. 6—8.
2 Миллер В. Ф. Осетинские этюды. Ч. I—III. M., 1881—1887.
3 Кулаковский Ю. Аланы по сведениям классических к
византийских писателей. Киев, 1899.
4 Спицын А. А. Исконные обитатели Дона и Донца. ЖМНП,
новая серия. Ч. XIX, 1909, январь.
5

остается прежде всего неотъемлемой частью средневековой истории
Северного Кавказа.
В средневековой истории Северного Кавказа аланы занимают
видное место как крупная политическая сила, связанная с такими
государствами, как Византия, Хазария, Абхазия, Грузия-, Русь. Не
меньшая роль принадлежит аланам и в этнической истории Северного
Кавказа, ибо с ними генетически связан современный осетинский
народ, а в формировании карачаевцев и балкарцев аланы приняли
участие з качестве компонента. Таким образом, аланская проблема с
точки зрения современной этнографии Кавказа представляется
интернациональной, а разработка этногенеза и средневековой истории трех
указанных народов, и в первую очередь осетин, невозможна без
изучения истории алан и их археологической культуры.
Длительное изучение истории и культуры северокавказских алан
ознаменовано значительными успехами, позволившими М. И.
Артамонову утверждать, что «археологическая аланская культура Северного
Кавказа принадлежит к числу лучше всего изученных культур СССР»1.
Это признание больших усилий археологов, накопивших
огромный археологический материал по аланской культуре Северного
Кавказа. Однако, отмечая успехи археологов, мы не можем не видеть и
пробелы, заставляющие нас оценивать состояние изучения аланской
проблемы более осторожно. Во-первых, вплоть до недавнего времени
аланская археологическая культура была изучена неравномерно;
наиболее полно мы знали период с IV по IX век, тогда как памятники
первых трех веков (раннеаланский период) и X—XIII вв. (поздне-
аланский период) были исследованы значительно хуже. Во-вторых,
до aix пор существует разрыв между изучением этнической и
социально-экономической истории алан. Если первая разработана
достаточно детально, то вторая по существу почти не затронута
исследованием. Сказанное относится ко всему более чем тысячелетнему
времени существования алан на Северном Кавказе.
Период с X по XIII век в истории Алании представлял пробел и
в чисто археологическом, и в историческом плане. Это обстоятельство
неоднократно отмечалось кавказоведами. «Совершенно неосвещенным
можно считать как раз наиболее интересный в историческом
отношении период примерно с XI до XV в.», — писал А. А. Иессен2. Еще
более определенно высказался Е. И. Крупное. «Как ни странным
кажется на первый взгляд положение, но эпоха, наиболее близкая к
1 Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962, стр. 361.
2Иессен А. А. Археологические памятники
Кабардино-Балкарии. МИА СССР, № 3, 1941, стр. 28.
6

современности, т. е. эпоха второго тысячелетия нашей эры, оказываг
ется наименее изученной в археологическом отношении. Причем
выясняется, что ряд важнейших вопросов исторического порядка не
может быть решен и при наличии письменных источников. Так,
например, до сих пор открытым остается вопрос о характере хозяйства и типе
насельников-степной и предгорной полосы центральной части
Северного Кавказа начальных веков второго тысячелетия нашей эры. Этот
период настолько слабо отражен в памятниках материальной
культуры Северного Кавказа, что дать даже приблизительную
характеристику их просто невозможно»1.
Успехи кавказской археологии послевоенного времени
общеизвестны не только у нас, но и за рубежом. Говоря об археологических
исследованиях на Кавказе и в Средней Азии, прогрессивный
американский антрополог Честер Ч. Чард отмечает, что их результаты
позволяют видеть в новом свете некоторые аспекты исторического
развития народов Востока2.
Обширный археологический материал, накопленный за
последнее время, действительно позволяет советским археологам видеть в
новых аспектах многие сложные исторические явления и процессы.
Археологические исследования Северного Кавказа, проводимые
коллективом работников местных и центральных научных учреждений,
частично уже обобщены в ряде сводных трудов, монографий и
обзорных статей, охватывающих период от эпохи бронзы до позднего
средневековья3.
Сделано многое, но еще больше предстоит сделать. В частности,
до сих пор почти не изучена большая и весьма сложная проблема
генезиса и развития феодализма у средневековых народов Северного
1 Крупное Е. И. Краткий очерк археологии Кабардинской
АССР. Нальчик, 1946, стр. 42, 43.
2 См. ВИ, 1964, № 5, стр. 199.
3 М у н ч а е в Р. М. Древнейшая культура Северо-Восточного
Кавказа. МИА СССР, № 100, 1961; Марк о вин В. И. Культура племен
Северного Кавказа в эпоху бронзы. МИА СССР, № 93, 1960;
Крупно в Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960; его ж е:
Кавказ в древнейшей истории нашей страны. ВИ, № 5, 1966;
Виноградов В. Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа. Грозный, 1963;
Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. МИА СССР,
№ 106, 1962; Алексеева Е. П. Материальная культура черкесов в
средние века по данным археологии. ТКЧНИИ. Вып. IV. Черкесск,
1964; Очерки истории Адыгеи. Т. I, Майкоп, 1957; История Северо-
Осетинской АССР. Т. I, M., 1959; История Кабардино-Балкарской
АССР с древнейших времен до наших дней. Т. I, M., 1967; Очерки
истории Карачаево-Черкесии. Т. I. Ставрополь, 1967; Очерки истории
Чечено-Ингушской АССР. Т. I, Грозный, 1967.
7

Кавказа и в том числе у алан. Специальных исследований (за
исключением общих высказываний Б. В. Скитского и небольшого очерка
3. Н. Ванеева) на эту тему нет.
Предлагаемая работа посвящена проблеме феодализма у
кавказских алан. В ,ней рассматривается политическая история, состояние
хозяйства Алании X—XIII вв., появление раннесредневековых городов
и основные вопросы общественного строя. Таким образом, предметом
исследования сделаны основные стороны политической,
материальной и социальной жизни Алании X—XIII вв.
Существование феодальных отношений в Алании этого времени
ни у кого из современных исследователей сомнений не вызывает,
и автор не является первооткрывателем. Задача этой работы —
проверить высказывавшиеся ранее догадки и мысли на существующем
фактическом материале и создать по возможности обоснованную
картину развития феодальных отношений в Алании на широком фоне ее
внутренней социально-экономической жизни. Тем самым, хотя бы
частично, заполнить уже отмечавшийся выше существенный пробел в
кавказоведении.
Судя по некоторым данным, первые признаки феодализма у алан
появляются еще в VIII—IX вв. Однако археологические наблюдения
по этому периоду недостаточны для ответственных выводов и
исторических построений, и автор не решается включить VIII—IX вв. в
исходный материал исследования. Поэтому вопросы генезиса и
начального этапа развития феодализма у алан в данной работе не
подлежат рассмотрению. Это тема самостоятельного исследования.
Изложение материала начинается с начала X века, когда в
жизни Алании происходят важнейшие исторические события —
освобождение от хазарской зависимости и приобретение политического
суверенитета, создание собственной государственности раннефеодального
типа, христианизация. Перечисленные факты свидетельствуют о том,
что к X веку Алания уже прошла начальную стадию феодализацион-
ного процесса, но лишь в X веке мы видим этот процесс достаточно
зримо и отчетливо.
Также не случайно исследование хронологически заканчивается
XIII веком. В результате сокрушающего татаро-монгольского
нашествия Алания прекратила свое существование как политическое
образование. В жизни северокавказских народов, в том числе и алан,
произошли такие качественные изменения, что со второй половины XIII
века мы вправе говорить о начале новой эпохи — позднего
средневековья.
В ходе работы над темой автору пришлось столкнуться с
большими трудностями и прежде всего с ограниченностью фактического
8

материала. Это не могло не отразиться на качестве исследования. В
работе есть немало недостаточно аргументированных и спорных
положений, по которым могут быть высказаны и иные точки зрения. Ряд
наблюдений и выводов сделан в порядке постановки вопроса или
допустимых ^научных гипотез. К сожалению, при изучении такой
широкой и сложной проблемы это неизбежно, хотя и нежелательно. Все
сказанное, разумеется, не делает данное исследование истиной в
последней инстанции и придает ему характер очерков. Если основную
задачу работы автор видит в посильном воссоздании картины
внутреннего развития Алании в X—XIII вв., то цель ее — привлечь
внимание к этой трудной, но интересной теме.
Ограниченность объема монографии не позволила включить в
нее главу, посвященную истории христианства в Алании как формы
классовой идеологии, тесно связанной с становлением классового
феодального общества и государства. Распространение христианской
религии в Алании является еще одним важным аргументом в пользу
наличия у алан феодализма.
Эта работа была задумана и начата в стенах ордена Трудового
Красного Знамени Института археологии АН СССР, но большая ее
часть выполнена в Северо-Осетинском научно-исследовательском
институте. Автор выражает свою признательность коллективам
названных институтов, без понимания и поддержки которых выполнение
исследования вряд ли было бы возможным.

Г л ав а первая
ПОЛИТИЧЕСКАЯ
ИСТОРИЯ
В X—XIII вв. Алания представляла одно из крупнейших
политических и этнических образований на Северном Кавказе. Это была
обширная страна, занимавшая равнины, предгорья и горы
центральной части Кавказа со сложной предшествующей политической и
этнической историей. Границы и историческая территория Алании тесно
связаны с расселениехМ ираноязычных сарматских племен до и после
гуннского нашествия 372 года, когда массы разгромленных гуннами
алан из Подонья и Северного Прикаспия отодвинулись к Кавказскому
хребту.
Территория расселения алан в послегуннское время очерчивается
археологическими памятниками. Наиболее надежным и достоверным
критерием для суждения об аланах являются их катакомбные
могильники, характерные для этих сарматских племен и совершенно не
присущие местному кавказскому субстратному этносу.
Картографирование катакомбных могильников IV—XII вв.
показывает, что они занимают территорию от р. Большой Зеленчук на
западе до р. Аргун на востоке. На юге аланские катакомбные
могильники мы видим в глубине горных ущелий (Камунта, Садон, Архон,
Кобан, Гоуст, Верхний Датых и т. д.), на севере в последние годы они
выявлены по правобережью р. Терек (могильники у с. Ногай-мирза-
юрт и у^городища Нижний Джулат). Таким образом, протяженность
~аланской территории по вышеуказанным археологическим
памятникам-в длину (с запада на восток) составляет 450 км, в ширину (с се-
10

вера на юг) до 120 км. Это основная территория исторической
Алании.
Этническая территория алан не обязательно должна совпадать с
ее политическими границами. Границы средневековой Алании были в
разные периоды не одинаковы, изменяясь в зависимости от
исторических условий *и прежде всего — политических обстоятельств. В
частности, в отдельные периоды значительным изменениям подвергалась
западная граница Алании, отделявшая ее от соседнего мощного
массива адыгских племен. Маловероятно проводить ее по Малому или
Большому Зеленчуку, где находился один из крупнейших аланских
центров. С учетом этого западную границу Алании следует
отодвинуть до рек Уруп или Лаба, если не далее (напомню, что р. Фарс
носит ясное иранское названиеI. В венецианском варианте «Армянской
географии» VII века Северо-Западный Кавказ также занят аланами2.
Разумеется, это сообщение не следует принимать как точный
документ, ибо в таком случае не остается места для реально
существующих в Прикубанье адыгских племен, о которых мы имеем
абсолютно достоверные сведения. Вероятнее всего в данном случае
предполагать, что на Северо-Западном Кавказе в недрах адыгского
этнического массива или по соседству с ним (возможно на правобережье
средней Кубани) жили отдельные группы аланского населения.
Однако возможное существование таких групп аланского населения в
Прикубанье само но себе не дает права на включение Прикубанья в
политические рамки Алании. И свидетельство «Армянской географии»
нужно учитывать только как один из источников, корректирующих
западную границу Алании в VII веке.
Аналогичная картина во второй половине I тыс. н. э. сложилась
и на восточных границах Алании, к востоку от р. Аргун. Район между
г. Гудермесом и нижним течением р. Сулак археологически еще
слабо изучен, и этнокультурная характеристика данного района не ясна.
В качестве примера можно привести неудачную попытку Л. Н.
Гумилева приписать раннесредневековое укрепление у станицы Шелко-
заводской хазарам и отождествить его с хазарским Семендером3.
Но дальше к востоку—в приморском равнинном Дагестане от
Сулака и до Дербента — мы имеем хорошо выраженные
археологические памятники алан, дающие смешанную материальную культуру
при сохранении катакомбного обряда погребения. Аланские памят-
1 См. А б а е в В. И. Осетинский язык и фольклор. Т. I, М.-Л.,
1949, стр. 285.
2Marquart J. Osteuropaische und ostasiatische Streifzuge.
Leipzig, 1903, s. 169—170.
3 Г у м и л е в Л. Н. Открытие Хазарии. М., 1966, стр. 169—173.
11

ники Дагестана, однако, не характеризуют сплошного аланского
этнического массива и включать Дагестан в этнические или
политические границы Алании нет оснований.
Схематично намечается и северная граница Алании. Аланские
(судя но керамике) городища в послевоенное время открыты Т. М.
Минаевой к северу о г Терека в долине р. Кумы и на Ставропольской
возвышенности. Не исключено, что это наиболее северные и наиболее
беспокойные поселения алан, выдвинутые на самую границу с
постоянно тревожной степью.
В VIII—IX вв. в этой степи хозяйничали хазары. После падения
Хазарского каганата в 965 году аланы некоторое время владели
прикаспийской степью, но уже в середине XI века в ней появляются
половцы, и вскоре степь Северного Кавказа становится составной
частью «Дешт-и-Кипчака». Начиная с XI века, аланы оказываются от-'
тесненными за Терек, который, судя по распространению половецких
«каменных баб», стал рубежом между половцами и аланами.
Обратимся к письменным источникам, дающим материал для
суждения о территории Алании в X—XIII вв. Авторитетный арабский
автор X века Масуди в сочинении «Китаб ат-танбих ва-л-ишраф»
(«Книга предупреждения и пересмотра») называет восемь стран и
народов, живущих на Кавказе: аланы, сарир (Авария), хазары, Гурзан
(Грузия), абхазы, цанары (горцы, жившие в районе близ Дарьяль-
ского прохода) и кашак (адыгиI. Приведенный перечень народов
подтверждает версию, что аланы могут быть помещены только на
намеченной выше территории.
В другом сочинении «Мурудж аз-захаб» («Луга золота и рудники
драгоценных камней») тот же Масуди помещает алан между Сари-
ром на востоке и кашаками-адыгами на западе, т. е. в указанных
выше пределах2.
В персидском анониме X века сказано, что восток и юг страны
алан — Сарир, запад — Рум (Черное море), север — Гурз море
(Каспий) и хазарские печенеги3.
Византийские авторы X века подтверждают показания восточных
источников. Так, в сочинении Константина Багрянородного «Об
управлении государством» Алания помещена к востоку от Касахии,
т. е. страны кашаков-адыгов4.
1 MarquartJ. Указ. соч., стр. 175.
2 Новейший перевод Масуди выполнен В. Ф. Минорским (см. его:
История Ширвана и Дербенда X—XI веков. М., 1963, стр. 204—206).
3 Hudud al-Alam. Translated and explaned by V. Minorsky.
London, 1937, p. 160.
4 Константин Багрянородный. Об управлении
государством. ИГАИМК. Вып. 91, 1934, стр. 21.
12

Рис. L Алания в Х—ХШ вв.
Остановимся еще на одном источнике, отличающемся хорошей
осведомленностью. В 1131 году на Каспийском побережье, в
Дербенте и на Волге побывал арабский путешественник Абу Хамид
ал-Гарнати. В сочинении «Туфхат ал-албаб» ал-Гарнати указывает,
что от Ширвана до страны алан 100 фарсахов1. Фарсах равен 5—
6 км, следовательно от Ширвана до Алании в XII веке было 500—
600 км. Отложив на карте 600 км от Ширвана к северу (через
Дербент), мы получаем точку в пределах современной Владикавказской
равнины — «области Ардоз Кавказских гор» нового списка
«Армянской географии» VII века2.
^errand; G. Le Tufhat al-albab de Abu Hamid al-Andalusi
al-Garnati. JA, CCVII, Paris, 1925, s. 218.
2 Из нового списка географии/приписываемой Моисею Хоренскому.
Перевод К. Патканова. ЖМНП. Ч. CCXXVI. СПб., 1883, стр. 30.
13

Таким образом, если на западе, востоке и севере Алании имели
место передвижения политических границ, то основная этническая
территория алан в пределах Центрального Предкавказья вплоть до
монгольского нашествия оставалась более или менее стабильной.
Вопрос о вероятных границах и территории исторической Алании
имеет прямое отношение к ее политической истории. Выгодное
географическое и стратегическое положение Алании в центре Кавказа
на крупнейших средневековых путях с юга на север и высокая
плотность населения сыграли не последнюю роль в военно-политической
жизни страны. Численность аланского войска опиралась на
соответствующий контингент боеспособного населения.
Этническая карта Алании в X—XIII вв. представляется в
следующем виде. Предгорные равнины Центрального Предкавказья в
пределах намеченных выше границ были заняты ираноязычными
аланами— основными предками осетин. Это был единый этнический
массив, состоящий из двух взаимосвязанных частей — западной и
восточной. Западные аланы распространялись приблизительно до
района Пятигорья и, по нашему мнению, могут рассматриваться как
племя аштигор «Армянской географии» VII века, т. е. как прямые
предки современных западных осетин — дигорцев. От Пятигорья до
Аргуна простиралась территория восточных алан — предков
современных восточных осетин — иронцев.
Такова внутренняя дифференциация этой этнической среды.
Процесс этнического сближения и консолидации, начавшись в VIII—
IX вв., особенно усиливается в X веке, когда возникает аланская
государственность. Поэтому представляется правомерным поставить
вопрос о том, что в X—XIII вв. на иредкавказских равнинах
одновременно с развитием феодальных отношений происходит важнейший
этнический процесс складывания средневековой ираноязычной алан-
ской народности.
Археологические источники в полном согласии с письменными
источниками рисуют алан как многочисленный и оседлый народ,
обладавший высоким военно-политическим потенциалом и
доминировавший на Центральном Кавказе до середины XIII века. Именно эти
аланские племена и связываются нами с этнонимом «аланы».
Однако было бы заблуждением считать алан единственными
обитателями Алании. В горной зоне этой страны в течение раннего
средневековья находился ряд автохтонных племен, очевидно,
принадлежавших к иберо-кавказской семье. Часть их послужила субстратом в
этногенезе осетин. Письменные источники об этих племенах не
сообщают почти ничего, но археологически они представлены весьма
четко тремя группами памятников — западной, центральной и восточной,
14

По данным археологии, в ряде районов горные племена были
смешаны с аланами, заселившими эти горные районы (в Ингушетии,
Северной Осетии, а по последним исследованиям Т. М. Минаевой и
в верховьях Кубани). Здесь шли процессы этнической ассимиляции.
Наряду с этническим контактированием, связанным с глубоким
взаимопроникновением различных этносов, несомненно существовало
и контактирование с соседними племенами, расположенными на
смежных с Аланией территориях. Это контактирование не приводило к
глубокому взаимопроникновению, но его следствием было существование
на границах Алании — в зонах этнических стыков с соседними
массивами, ииоэтничных групп населения. Так, в Западной Алании
следует допускать наличие населения адыгского происхождения, о чем
говорят некоторые археологические данные.
Наконец, сумма археологических фактов, выявленных за
последнее десятилетие, позволяет поставить вопрос о проникновении в глубь
аланской территории группы полукочевого тюркского населения. Это,
очевидно, часть болгарского племенного объединения,
передвинувшаяся в район Кисловодска — восточного Карачая в VIII веке и
археологически здесь прослеживаемая до X века.
Такова, на наш взгляд, этническая карта Алании с учетом ее
главных компонентов.
В своем дальнейшем изложении мы будем иметь в виду алан как
формирующуюся ираноязычную средневековую народность с ее
ближайшим этническим окружением, связанным с аланами общностью
исторической судьбы.
Политическая история алан освещалась в исторических трудах
Ю. А. Кулаковского, В. Ф. Миллера, Е. Тойблера, Б. В. Скитского,
3. Н. Ванеева, В. Б. Ковалевской-Деопик, М. И. Артамонова, а
отдельные экскурсы содержатся почти во всех работах отечественных
и зарубежных авторов, касавшихся средневековой истории Кавказа
или юго-востока Европы. Однако ряд трудов частично устарел
(работы Ю. А. Кулаковского, В. Ф. Миллера), другие работы (Б. В.
Скитского и др.) дают или самое общее представление о предмете и
построены на неполном круге источников, или касаются отдельных
ограниченных вопросов. Не претендуя на абсолютную полноту
изложения политической истории Алании в X—XIII вв., что во многом
связано с состоянием источников, попытаемся наметить ее основные
события.
В начале X века политическое значение Алании на
международной арене заметно возросло. Этому во многом содействовало
падение Хазарского каганата и сближение Алании с Византией.
Политическая зависимость Алании от хазар, длившаяся более
15

двух столетий, кончилась в конце IX — начале X века. Ослабление
влияния хазар означало для Алании не только приобретение
политической независимости, но и создавало благоприятные предпосылки
для экономического развития — кончились затрагивавшие и алан
кровавые арабо-хазарские войны, прекратились даннические отношения,
значительная часть северокавказской степи на некоторое время
перешла в руки, алан, что стимулировало аланское отгонное
скотоводство. Все эти обстоятельства самым положительным образом
сказались на состоянии хозяйства Алании.
Ослабление хазарского влияния в Алании не осталось
незамеченным в Константинополе. Давно ведшая в Алании сложную
дипломатическую игру Византия немедленно воспользовалась ситуацией и
активизировала свою деятельность. Но ослабление Хазарии имело
для Византии и нежелательные последствия. В конце IX века в
восточноевропейские степи хлынули орды печенегов, теснимые с востока
сильными племенными союзами гузов и кипчаков. В короткое время
печенеги продвинулись от Волги до Прута и вышли на западный
фланг империи. С этих пор печенеги находятся в поле зрения
византийской дипломатии, стремившейся к политической нейтрализации
печенегов путем союза с ними. Союз с печенегами, по словам В. Г.
Васильевского, являлся «центром византийской системы
поддержания политического равновесия в X в.»1
Хазария уже не могла быть заслоном от печенегов, и взоры
византийцев обратились к Алании, которая должна была занять свое
место в «системе политического равновесия». Одновременно
византийцы имели в виду, в случае необходимости, противопоставить алан
хазарам, союзнические отношения с которыми в X веке сменились
трениями, чреватыми вооруженной борьбой. Ясные указания на этот
счет содержатся в сочинении Константина Багрянородного «Об
управлении государством», где сказано, что если властитель алан
поставит себе задачу препятствовать хазарам, то «Херсон и климаты
будут пользоваться долгим и глубоким миром, ибо хазары, боясь
нападения алан, будут вынуждены соблюдать мир»2.
О каких аланах может идти речь у Константина Багрянородного?
Ю. А. Кулаковский считал, что защищать климаты — Крым от хазар
могли только аланы Припоитийских степей3. То же самое находим у
современного польского историка Т. Левицкого. Он считает, что в
1 Васильевский В. Г. Византия и печенеги. Труды. Т. I. СПб.
1908, стр. 3.
2 Константин Багрянородный. Указ. соч., стр. 10, 11-
3 Кулаковский Ю. Указ. соч., стр. 54.
16

сочинении Багрянородного речь идет об аланах на нижнем Дону1.
Обратим внимание на интересную мысль, высказанную М. И.
Артамоновым. «Хазарскими климатами, — пишет он, — здесь названы
хазарские владения в Крыму или на Кавказе, заселенные оседлыми
земледельческими племенами, доставлявшими хазарам-кочевникам
многие необходимые для них продукты и ремесленные изделия»2.
На наш взгляд, возможность локализации хазарских климатов на
Северо-Западном Кавказе, в богатом земледельческом районе
Нижнего и Среднего Прикубанья, достаточно обоснована. Прямое
указание на это дает и Константин Багрянородный. «Девять климатов
Хазарин, — сообщает он,— прилегают к Алании»3. Здесь не может идти
речь о крымских аланах, так как далее Константин Багрянородный
пишет, что Алания лежит выше Касахии за Кавказскими горами.
Данные этого источника не оставляют никаких сомнений в том, что
хазарские климаты — Нижнее и Среднее Прикубанье, а аланы—это
кавказские аланы.
Под аланами Константина Багрянородного скорее всего нужно
подразумевать западных алан-асов, непосредственно соседствующих
с адыгскими племенами. Через Ставропольскую возвышенность и по
правобережью Кубани они могли легко перекрыть дороги от Заку-
банья в Хазарию. В подтверждение этой мысли можно еще раз
сослаться на Масуди. Во время набегов алан, — сообщает он, — кашаки
укрываются от них «в крепостях на берегу моря»4.
В Византии хорошо понимали и учитывали все эти
обстоятельства, значение которых умножалось заметно возросшей военной
мощью алан.
«Аланский царь выступает (в походах) с 30 тыс. всадников. Он
могуществен, мужествен^ очень силен и ведет твердую политику среди
царей», — сообщает Масуди, отмечая, что «аланы более мощны, чем
кашаки»5.
Тот же Масуди далее свидетельствует, что между аланским
царем и царем Сарира «существуют брачные связи, поскольку каждый
из них женился на сестре другого»6.
Это сообщение Масуди дополняется любопытными данными
персидского источника X века «Худуд ал-Алам», рассказывающего о ги-
1 Lewicki T. Zrodla arabskie do dziejow slowiansze zyzhy, t. 1,
Wroclaw — Krakow, 1956, s. 38.
2 Артамонов М. И. Указ. соч., стр. 363.
3 Константин Багрянородный. Указ. соч., стр. 10.
4Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр. 206.
5 Та м же, стр. 205, 206.
0 Т а м же, стр. 204.
2 Алания в X—XIII вв.
17

гантских мухах, которым царь Сарира периодически посылает дань
скотом и дичью1. По мнению В. Ф. Минорского, этот рассказ
отражает некую «неприятную обязанность царя Сарира располагать в свою
пользу беспокойных соседей»2.
Поскольку столица алан Маас (Магас), по В. Ф. Минорскому,
носит название «Муха», можно допустить, что под «беспокойными
соседями» следует усматривать алан. Легендарный рассказ, очевидно,
отразил даннические отношения, существовавшие в X веке между
Аланией и Сариром.
Усиление Алании и общность политических интересов заставили
царя Сарира вступить в более тесные сношения с властителем
Алании при помощи зафиксированного Масуди династического брака.
Под общностью политических интересов имеется в виду, прежде
всего, совместная борьба против Хазарии, которая аланами велась в
первых десятилетиях X века. О том, что Сарир также воевал в это время
с хазарами, сообщает Масуди. «Царь совершает нападения на хазар
и одерживает победы над ними, потому что они на равнине, а он в
горах»3. Кроме того, союз Алании и Сарира мог быть обусловлен а
тем обстоятельством, что правящая верхушка той и другой стороны
исповедовала христианство.
Посмотрим, как оценивали Аланию X века хазары. В известном
Кембриджском документе говорится: «Царство алан сильнее и крепче
всех народов, которые (жили) вокруг нас»4. Как видим, эта оценка
полностью соответствует оценке Масуди.
Вернемся к Византии. Здесь Алании в первой половине X века
отводилась особая роль «двойного противовеса» против печенегов и
хазар. Но этим замыслы византийских политиков не ограничивались. В
917 г. болгарский царь Симеон нанес крупное поражение
византийскому войску близ Анхиала. Для империи и ее столицы создалась
серьезная угроза. В 922 г. патриарх Николай Мистик послал письмо
царю Симеону, в котором угрожал ему нашествием «турок
(венгров. — В. К.), печенегов, русов, алан и других скифских племен,
пока последние не истребят болгарский народ совершенно»5.
1 Huclud al-Alam, p. 161.
2 Minorskv V. The Alan capital Magas and the Mongol
campaigns. BSOAS, 952, t. XIV, № 2, p. 234.
3Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр. 204.
4 Коковцов П. К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л.,
1932, стр. 116.
5 Златарски В. Н. Писмата на цариградския патриарх
Николая Мистика до българския царь Симеона. «Сборник за народни
^умотворения, наука и книжнина». Кн. XII, София, 1895, стр. 149, 150.
18

Комментируя этот документ, Ю. А. Кулаковский сделал два
верных вывода: 1) «аланы в ту пору были совершенно свободны от
хазарской державы, 2) они представляли из себя значительную
политическую силу»1.
Антиболгарская коалиция, задуманная Николаем Мистиком, не
состоялась, но, по справедливому замечанию Ю. А. Кулаковского, «в
данной связи для нас важно лишь самое свидетельство патриарха о
видах Византии на алан»2 как военных союзников.
Особое значение, придававшееся в Византии отношениям с
Аланией, хорошо видно по уже приводившемуся сочинению Константина
Багрянородного «Об управлении государством». Чрезвычайно
показателен в этом отношении другой труд Константина Багрянородного
«Церемонии византийского двора», согласно которому аланскому
властителю посылались грамоты с золотой печатью достоинством в
два солида и он именовался «духовным сыном императора». Золотой
печати в два солида удостаивались наряду с Аланией такие
государства, как Русь, Болгария, Абхазия, а в списке государств Алания
занимает почетное место вслед за Арменией и Иверией и выше
Абхазии, Хазарии и Руси3.
Последнее делалось в строгом соответствии с тем значением,
которое придавалось Алании. «Императорская канцелярия, всегда очень
внимательная к формам этикета, с точностью определяла титулы,
даваемые государям, с которыми она вступала в сношение, а также
стоимость золотой печати, прикрепляемой к письмам, которые посылал
император»4.
Крупное значение Алании в международной жизни X века не
вызывает сомнений. Трудно не согласиться с Ю. А. Кулаковским,
заметившим, что формула обращения византийских императоров к алан-
ским царям заключает в себе признание алан «самостоятельным и
независимым политическим целым» и свидетельствует о более тесных
отношениях Византии с аланами, нежели с хазарами, печенегами и
русскими.
Далее, Ю. А. Кулаковский обращает внимание на тот факт, что
согласно «Церемониям» Константина авазги (абхазы), иверийцы
(грузины), албанцы и другие властители кавказских народов полу-
1 Кулаковский Ю. Указ. соч., стр. 54.
2 Та м же.
3 См.: Constantine Porphyrogenitus. De cerimoniis
aulae Byzantinae. Bonnae, II, 1829, s. 688.
4 Диль Ш. Основные проблемы византийской истории. М., 1947,.
стр. 137.
1?

чают приказы от императора и «только властитель Алании трактуется
как самостоятельный государь»1.
Начало X века было ознаменовано быстрым сближением Алании
и Византии и резким обострением отношений с Хазарией. И то и
другое наиболее яркое выражение нашло в акте христианизации
господствующего класса Алании, относящемся к первому патриаршеству
Николая Мистика (901—907 гг.) и зафиксированному не только в
византийских, но и в восточных источниках.
Принятие христианства аланами диктовалось не только
соответствующим уровнем социально-экономического развития, но и
политическими мотивами. До конца IX — начала X века, пока Алания
находилась в политической зависимости от хазар, византийские
миссионеры неоднократно пытались насадить христианство среди алан, но
эти попытки к заметному успеху не привели. Надо полагать, что
среди причин не последнее место занимало противодействие хазар. Но
как только хазарское влияние в Алании ослабло, исчезли и внешние
препоны, мешавшие распространению христианства. И оно
немедленно и энергично начало насаждаться византийцами,
стремившимися усилить свое влияние на Аланию. Эти действия нельзя считать
односторонними. Судя по всему, аланская верхушка охотно
принимала христианскую религию, возможно, подкрепленную богатыми
подарками новообращенным из Константинополя.
Принятие христианства и сближение с Византией означало для
алан ухудшение отношений с Хазарией. Следует полагать, что
аланская верхушка отдавала себе в этом отчет и принятие ею
христианства было политической реакцией на недавнее хазарское господство.
Обстановка обострилась во второе патриаршество Николая
Мистика (912—925 гг.), когда христианство в Алании сделало большие
успехи, охватив не только социальную верхушку, но и народ.
Однако факты показывают, что хазары не сидели сложа руки.
Нам представляется, что усиление византийского и ослабление
хазарского влияния составляет основную тенденцию, а борьба между тем
и другим основное содержание в политической жизни Алании в
первой половине X века.
При наличии этой ведущей тенденции борьба шла с переменным
успехом. Как свидетельствует «Кембриджский документ», в
царствование хазарского царя Вениамина византийцы напали на Хазарию,
организовав коалицию «из асиев, турок и пайнил». П. К. Коковцов,
Ю. Д. Бруцкус, М. И. Артамонов в «турках» и «пайнилах» видят гу-
зов и печенегов, а в асиях — народ асов, степных алан И. Маркварта,
1 Кулаковский 10. Указ. соч., стр. 53.
20

носителей салтово-маяцкой культуры1. Аланы в этой войне выступили
против инспирированной греками коалиции. «Только царь алан был
подмогою для хазар, так как часть их тоже соблюдала иудейский
закон. Эти цари все воевали^против страны хазар, а аланский царь
пошел на их землю и нанес им (поражение), от которого нет
поправления, и ниспроверг их господь пред царем Вениамином»2.
В идентификации асиев Кембриджского документа с асами-ясами
мы склонны присоединиться к М. И. Артамонову и не согласиться с
С. А. Плетневой, усматривающей здесь кавказских алан-асов3. Прав,
на наш взгляд, М. И. Артамонов, считающий, что нет оснований
допускать такую политическую самостоятельность асов, которая в
начале X века позволила бы им вести войну независимо от общеаланского
государственного объединения.
Приведенные выше источники, и в частности, «Церемонии
византийского двора», убедительно показывают политическую
консолидацию и наличие сильной общегосударственной центральной власти в
Алании, именуемой «царской». В этих условиях сепаратное
выступление западных алан-асов кажется мало вероятным.
Итак, в царствование Вениамина аланы выступают на стороне
хазар. Упомянутое выступление асиев, гузов и печенегов, по М. И.
Артамонову, состоялось в 913 г., когда вдохновитель и организатор
христианизации алан патриарх Николай Мистик был временно отстранен
от государственных дел. Конечно, у нас не может быть уверенности в
прямой связи этих событий, но она не исключена, так как именно
после отстранения Николая Мистика активность Византии в Алании
снизилась, чем и воспользовались хазары, поспешившие восстановить
союз с аланами.
При следующем хазарском царе Аароне положение изменилось.
«...Во дни царя Аарона воевал царь аланский против хазар, потому
что подстрекнул его греческий царь. Но Аарон нанял против него
царя турок, так как тот был (с ним дружен), и низвергся царь аланский
перед Аароном, и тот взял его живым в плен. И оказал ему (царь
большой) почет и взял дочь его в жены своему сыну Иосифу. Тогда
(обязался) ему аланский царь в верности, и отпустил его царь Аарон
(в свою землю)»4.
1 К о к о в ц о в П. К. Указ. соч., стр. 117, прим. I; Б р у ц к у с
Ю. Д. Письмо хазарского еврея от X века. Берлин, 1924, стр. 15;
Артамонов М. И. Указ. соч., стр. 356.
2 Коковцов П. К. Указ. соч., стр. 117.
3 Плетнева С. А. Рецензия на кн. М. И. Артамонова «История
хазар». СА, 1963, № 3, стр. 282.
4 Коковцов П. К. Указ. соч., стр. 117.
21

Исследователи уже подметили очевидную внутреннюю связь
между войной алан против хазар, описанной в «Кембриджском
документе», и свидетельством Масуди о том, «что после 932 года они
(аланы.—в. К.) отреклись от христианства и прогнали епископов и
священников, которых византийский император раньше им прислал»1.
Отождествление указанных событий и отнесение их к 932 г. ни у
кого сомнений не вызывает. М. И. Артамонов справедливо отметил,
что «благодаря христианизации Алании Византии удалось не только
усилить свое влияние в ней, но и толкнуть ее против хазар»2.
Действительно, второе патриаршество Николая Мистика,
особенно последние пять лет (921—925 гг.), были отмечены огромными
усилиями Византии вовлечь алан в сферу своих политических интересов,
в чем греки преуспели.
Византийские документы и прежде всего письма Николая
Мистика не оставляют в этом особых сомнений.
Укрепление византийских позиций в Алании следует
рассматривать в связи с общим улучшением внешнеполитического положения
империи при Романе Лакапине (919—944 гг.). Следовательно,
«греческий царь», который подстрекнул, согласно Кембриджскому
документу, царя алан напасть на хазар — Роман Лакапин3.
Как указывает Масуди, следствием поражения алан в войне
932 г. было изгнание из их страны византийско-христианской
агентуры. Видимо, это требование было выставлено хазарами.
Алания вновь на некоторое время оказалась связанной с
хазарами, но о восстановлении прежних отношений вассальной зависимости
теперь не могло быть и речи. Плененному аланскому царю в Хазарии
был оказан большой почет, завершившийся династическим браком,
после чего он был отпущен. Разумеется, аланский царь здесь не
выглядит вассалом. Это царь, равный среди равных, и хазарский каган
вынужден полностью считаться с его политическим авторитетом и
силой.
Как долго продолжался союз Алании с Хазарией после 932 г.—
мы не знаем. Вполне возможно, что видимость этого союза
сохранялась до крушения Хазарского каганата в 965 году.
Несколько критических замечаний в связи со сказанным.
Оценивая последствия войны 932 г., Ю. Д. Бруцкус писал: «Вместе с этим
должны были прекратиться успехи христианской миссии в Алании»4.
1 М и н о р с к и й В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр. 204.
2 А р т а м о н о в М. И. Указ. соч., стр. 363.
3 См. История Византии. Т. 2. М., 1967, стр. 203.
4 Бруцкус Ю. Д. Указ. соч., стр. 18.
22

К заключению Ю. Д. Брудкуса полностью присоединился Н. Я.
Половой, пошедший еще дальше. По мнению Н. Я. Полового, после
932 г. между аланами и Византией «произошел полный разрыв»1.
Стремление Н. Я. Полового установить «полный разрыв»
отношений между Аланией и Византией вытекает из его общей концепции
политической обстановки на юго-востоке Европы в 30—40-х гг. X века,
согласно которой Хазария и Алания находились во враждебных
отношениях с Византией и составляли вместе с русами союз,
направленный против мусульманских государств Каспия. Фактическую
несостоятельность этой концепции уже отметил М. И. Артамонов2.
Нам остается добавить несколько слов об Алании. Выше уже
было сказано, что союз Алании и Хазарии после 932 г. носил
номинальный, а не фактический характер. В Алании продолжалось церковное
строительство, связанное с деятельностью христианских миссионеров.
Ни о каком прекращении христианизаторской деятельности или тем
более полном разрыве Алании и Византии говорить не приходится.
Приведем, очевидно, неизвестные Н. Я- Половому источники,
противоречащие его утверждениям.
Армянский автор XI века Асохик сообщает, что после смерти
царя Армении Ашота II Железного престол занял его брат Абас (928—
957 гг.), положивший конец нападениям иверийцев (грузин) и
сарматов на Армению. При Абасе на Армению напал «князь апхазов,
вышедший из земли сарматов, что по ту сторону гор Кавказских», и
предъявил любопытнейший ультиматум — «не освящать церкви (по
обрядам) православной веры святого Григория, пока не придет он
сам и не освятит по постановлению халкидонского собора»3.
Другой армянский автор Вардан Великий, повторяющий рассказ
Асохика, говорит уже не о князе «апхазов», а о князе сарматов,
находившихся по ту сторону Кавказа4. Но поскольку в X—XI вв. на «той
стороне Кавказа» — на Северном Кавказе — не было никаких
сарматов, кроме алан, мы естественно в князе сарматов должны видеть
князя, или царя алан.
Итак, именно в интересующий нас период аланы, безусловно, по
наущению Византии, предпринимают поход в Армению против ере-
тиков-монофизитов. Это лишний раз говорит о том, что утверждения
1 Половой Н. Я. О маршруте похода русских на Бердаа и
русско-хазарских отношениях в 943 г. ВВ, т. XX, 1961, стр. 95.
2 А р т а м о н о в М. И. Указ. соч., стр. 384, прим. 69.
3 Всеобщая история Степаноса Таронского Асохика. Перев. Н. Эми-
на. М., 1864, стр. 117, 118.
4 Всеобщая история Вардана Великого. Перев. Н. Эмина. М., 1861,
стр. 146.
23

Н. Я. Полового не соответствуют приведенным фактам и не могут
быть признаны обоснованными. Тем более они неприемлемы для
второй половины X века, когда позиции Византии в Алании были
прочными, и митрополит Алании состоял в числе «высших патриархов
Константинополя».
Нужно также учесть уже приводившиеся сочинения Константина
Багрянородного «Об управлении государством» и «Церемонии
византийского двора», которые вопреки Н. Я. Половому не отвергают,
а подтверждают наличие близких связей Византии с Аланией.
Следующая крупная военно-политическая акция, связанная с
аланами,— их поход вместе с русами и лезгами в Закавказье в 943—
944 гг., когда был взят город Бердаа в современном Азербайджане.
Участие алан и лезгин в походе 943 г. (о чем свидетельствуют
Низами и Бар-Гебрей) породило среди исследователей различные
версии и споры, связанные с маршрутом русов через Кавказ.
Существуют две основные точки зрения: 1) русы прошли на Бердаа водным
путем через Дон и Волгу (Н. Карамзин, Б. Дорн, А. Ю. Якубовский,
А- А. Куник, Н. Я. Половой, М. И. Артамонов); 2) русы прошли
сухопутным путем через Предкавказье, где к ним присоединились
аланы (В. В. Григорьев, А. Н. Насонов, В. В. Мавродин).
Более обоснованной и соответствующей показаниям источников
является точка зрения о водном пути, что убедительно показано в
статье Н. Я. Полового1. Он же полагает, что, идя Доном и Волгой,
русы могли встретить алан в донских степях. Однако известно, что
аланы никогда не были мореходами и не имели судов, на которых
могли бы присоединиться к русам. Надо полагать, аланы и лезги
присоединились к русским дружинам на суше, вероятнее всего в
приморском Дагестане (у Дербента). Видимо, этих-то алан и близко
расположенных к ним лезгин имели в виду Низами и Бар-Гебрей.
Что же касается маршрута водного пути, которым шли русы, то
нужно учесть мнение С. А. Ковалевского о том, что в VIII—XIII вв.
Азовское и Каспийское моря были соединены2. Русы могли пройти
этим путем — через нижний Дон, Маныч и низовья Кумы —
совершенно независимо от хазар и избегая при этом опасного и
утомительного переволока судов по суше3. Сухопутный маршрут русских
дружин от Тамани до Дагестана через Предкавказье менее вероятен. -
1 Половой Н. Я. Указ. соч., стр. 94.
2 Ковалевский С. А. Карта Птолемея в свете исторической
географии Прикаспия. ИВГО, т. 85, вып. I, 1953, стр. 31—48.
3 Данный маршрут впервые в литературе был предложен Ф. К.
Вруном. Кстати, у с. Преградного на р. Б. Егорлык — притоке Маны-
ча — найдена единственная на Северном Кавказе древнерусская над-
24

Поход 943—944 гг. был первым, но не последним исторически
зафиксированным совместным предприятием русов и алан. Мы не
знаем достоверно причин и обстоятельств их сближения и военно-
политического содружества. Возможно, что здесь сказывалась
направляющая рука Византии, натравливавшей русов и алан на крепнущие
прикаспийские мусульманские государства. Несомненно, что поход
на богатый город Бердаа носил грабительский характер, и алан (как
и русов) привлекла возможность добычи. Но следует учесть и
заслуживающие серьезного внимания мысли Б. Н. Заходера о глубоких
экономических связях Руси с народами Прикаспия, сказавшихся на
направлении походов1. Подобные связи тем более не исключены для
алан, живших в близком соседстве с Азербайджаном.
От второй половины X века до нас дошли чрезвычайно
ограниченные сведения. Здесь следует прежде всего коснуться поражения
Хазарского каганата в 965 г. русским князем Святославом. «Повесть
временных лет» по этому поводу сообщает: «И град их и Белу Вежю
взя и ясы победи и касогы»2. Таким образом, через 21 год после
совместного похода на Бердаа отношения Руси и алан-ясов круто
изменились, и недавние союзники стали врагами. Впрочем, если
присоединиться к предположению В. Ф. Минорского, что в 943—944 гг.
операции на Каспии вела не собственно Русь, а беглые русские брод-
ники3, политическая ситуация 965 г. выглядит значительно проще.
В таком случае нет необходимости связывать между собой события
944 и 965 гЬдов.
Где встретился Святослав с ясами-аланами? Некоторые авторы
считают, что это могло иметь место в придонских степях. Эта
возможность не исключена, ибо ясы и касоги, до 965 года остававшиеся
хотя бы и формальными союзниками хазар, могли послать свои войска
на помощь хазарам, и встреча с русскими могла произойти вне
Кавказа. В таком случае слова летописи «и ясы победи и касогы» не
следует понимать буквально, как доказательство похода русских войск
в земли алан и адыгов. Однако этим проблема не решается, так как
сведения русской летописи дополняются данными, которые сообщает
писавший в 70-х гг. X века Ибн-Хаукаль.
Как рассказывает Ибн-Хаукаль, русы во время похода Свято-
пись с датой 1041 г. (не считая Тмутаракани). См.:
Помяловский И. Сборник греческих и латинских надписей Кавказа. СПб.,
1881, стр. 3, 4.
1 Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе.
Т. II, М., 1967, стр. 160—165.
2 ПСРЛ, т. I, вып. I, стр. 66.
3Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр. 151.
25

слава напали на Хазарский город Семендер и разгромили его, после
чего отправились «в Рум и Андалус», т. е. на запад1.
Локализация Семендера до сих пор не получила окончательного
решения — одни помещали его в районе нынешнего г. Кизляра в
низовьях Терека, другие — на месте с. Тарки около г. Махачкала, но
все сходятся на том, что Семендер находился на северо-восточном
Кавказе. Ясно, что отсюда Святослав вполне мог двинуться на запад
сушей и пройти через земли алан и адыгов но Тереку и Кубани на
Таманский полуостров, что многие историки уже давно связывают с
образованием русского Тмутараканского княжества. Намеченный
маршрут не противоречит источникам, но не соответствует схеме
А. Ю. Якубовского, согласно которой поход на алан и черкесов
предшествовал разгрому Семендера, то есть А. Ю. Якубовский дает
события в обратной проекции2.
Если принять данный маршрут, поход 965 г. приобретает особый
и еще недостаточно раскрытый историками смысл. Оценивая поход
Святослава в целом, М. И. Артамонов с полным основанием пишет:
«Это была не бессмысленная авантюра и не простой грабительский
набег, подобный походам руси в Каспийское море в первой половине
X в., а хорошо продуманное предприятие, вытекавшее из трезвого
учета существующей политической ситуации и экономических
потребностей Руси... это хорошо рассчитанный удар, в результате
которого хазары лишались базы для своего дальнейшего паразитического
существования...»3
Еще со времен первых походов на Каспий на Руси должны были
знать, что земли прикавказских алан и адыгов («хазарские климаты»)
составляют часть экономической базы Хазарского каганата. Для того,
чтобы окончательно подорвать эту базу, было совершенно
необходимо нанести удар по аланам и касогам. Реконструируемый
историками ход событий показывает, что на Руси это понимали, и Святослав
осуществлял хорошо продуманную и организованную акцию.
Поход Святослава — последнее крупное политическое событие в
жизни Алании X века, известное нам по источникам. Для последних
35 лет X века мы можем лишь фиксировать растущее влияние
Византии, отраженное в документах, опубликованных Г. Фиккером.
Особенно сильным византийское влияние было в западной части Алании.
1 Гаркави А. Я. Сказания мусульманских писателей о
славянах и русских. СПб., 1870, стр. 218—220.
2 Якубовский А. Ю. О русско-хазарских и русско-кавказских
отношениях в IX—X вв. Известия АН СССР, серия истории и
философии, т. III, № 5, 1946, стр. 471.
3 Артамонов М. PI. Указ. соч., стр. 429.
26

Типикон Сисиния II показывает, что аланская кафедра к концу X
века была настолько влиятельна, что Синод в Константинополе вынес
специальное решение, обязывающее монастырь св. Епифания в Ке-
расунте обслуживать аланского епископа и его свиту по пути
следования в Константинополь.
Второй опубликованный Г. Фиккером документ сообщает о
ловких действиях аланских клириков, решивших после смерти епископа
Алании присвоить права на монастырь св. Епифания в Керасунте. С
этой целью делегация аланского духовенства явилась осенью 1022 г.
в Транезунд к императору Василию II Болгаробойцу. Опираясь на
печать патриарха, делегаты сумели добиться желательного решения,
по вскоре оно было отменено специальным рескриптом императора.
С именем императора Василия II Болгаробойца связан поход, в
котором также участвовали аланы. В 1025 г. Василий II отправил
войско во главе с китонитом Орестом в Италию. Как сообщает В. Г.
Васильевский, в одной из барийских хроник описан состав войска
Ореста, в котором на первом месте стоят русские, затем загадочные
вандалы, в коих В. Г. Васильевский видит «гуалан» Льва Остийско-
го, то есть алан. По какому-то недоразумению В. Г. Васильевский
отождествляет алан с грузинами, хотя ему, наверное, было известно,
что грузины никогда не назывались аланами, тем более устами
византийских писателей. По В. Г. Васильевскому, Лев Остийский
сообщает и другие интересные факты. Например, что союзниками
греков, захвативших в X веке Апулию и Калабрию, были датчане,
русские и гуаланы. Здесь же В. Г. Васильевский показывает, что по
фонетическим законам греческого языка из «алан» легко могли
получиться «гуаланы»1.
Как видим, дружины алан были на службе у Византии уже в
X веке и воевали за интересы империи в далеких странах. Военно-
союзнические отношения объясняют ту легкость, с которой Василий II
уступил монастырь св. Епифания аланским клирикам в 1022 году.
Следует полагать, что в указанных выше византийских делах
преимущественное значение имели западные аланы. Восточные же
аланы проявляли политическую активность в Закавказье.
Как свидетельствует грузинская летопись «Картлис Цховреба»,
мтавар Кахетии Квнрике III A010—1029 гг.), воспользовавшись
занятостью царя Абхазии и Грузии Георгия, отложился и назначил
своих правителей у соседних горских народов. Против него двинулся
«царь овсов» Урдуре, который через Дзурдзукию и страну глигвов
1 Васильевский В. Г. Указ. соч., стр. 204—208.
27

(современная Чечено-Ингушетия) перевалил Кавказский хребет и
опустошил Кахетию, но вскоре потерпел поражение и был убит.
Термин «овсы» в данном случае является модернизированным
термином «аланы» (для «Картлис Цховреба» модернизация и
путаница этнической 'номенклатуры обычны). Следовательно, в «царе
овсов» Урдуре нужно видеть достаточно крупного князя восточных:
алан, способного проводить собственную политику (кстати отметим,
что в середине X века Константин Багрянородный называет, наряду
с экскусиократором Алании, архонта (князя) Асии, существующей
около Каспийских ворот, т. е. Дарьяльского прохода).1
После того, как В. Ф. Минорский опубликовал турецкий
источник XVII века Мюнеджжим-баши, сохранивший часть не дошедшего
до нас арабского сочинения XI века «Тарих Баб ал-абваб», мы
получили новые интереснейшие данные о совместных предприятиях алан,
царства Сарир и русов на востоке. Под 1032 г. «Тарих Баб ал-абваб»
сообщает: «Сарирцы и аланы, заключив соглашение, совместно
напали на Ширван и взяли силой Иазидийа. Там и в других местах
Ширвана они убили свыше 10 тыс. человек и оставались в стране
10 дней, копая землю и извлекая деньги и имущество, которые
жители там спрятали». На обратном пути на них напали «люди
пограничных областей ал-Баба», устроили резню и отняли все
награбленное. «Спасся только маленький отряд, включая правителя аланов»2.
В другом месте этот рассказ повторяется, но вместо сарирцев в
нем появляются русы. «Русы и аланы вознамерились отомстить» и ®
следующем 1033 г. двинулись на ал-Баб (Дербент), но были отбиты
с большими потерями; «властитель аланов был силой отражен от
ворог Караха и навсегда были прекращены притязания неверных на
эти исламские «центры»3.
Комментируя последний фрагмент источника, В. Ф. Минорский
называет союз 1033 г. между аланами и русами неожиданным.
Однако на фоне предшествующих алано-русских контактов этот союз
таковым не кажется. Представляется очевидным, что речь здесь идет
именно о дагестанских и восточных аланах.
Грабительский характер вторжения 1032 г. со всей
очевидностью вытекает из текста источника. Нужно подчеркнуть, что поход
1033 г. в Дагестан является последней исторически
засвидетельствованной совместной и достоверной акцией алан и русов.
В 40—50-х гг. XI века в южнорусских степях появились половцы.
1 Constantino Porphyrogenitus. De cerimoniis..., s. 688.
2 Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр. 54.
3 Там же, стр. 70, 71.
28

отрезавшие Русь от Кавказа и надолго нарушившие связи между
этими странами (за исключением Тмутараканского княжества,
просуществовавшего почти до конца XI века). Важно также отметить, что
начавшиеся в первой половине X века союзнические отношения алан с
Сариром продолжались и в XI веке, т. е. после падения Хазарского
каганата.
Однако «притязания неверных» на Арран на этом не кончились.
Дважды — в 1062 и 1065 гг. — аланы прошли через Дарьяльское
ущелье и «захватили много исламских земель», опустошив Арран.
По мнению В. Ф. Минорского, эти вторжения были инспирированы
грузинами1. Нашествия алан, очевидно, были достаточно эффективны,
так как после нападения 1062 г. предместья (рабад) Ганджи были
окружены стеной.
Вернемся к Византии. Источники свидетельствуют, что немало
лиц аланского происхождения находилось не только в византийских
войсках, но и при дворе императоров. Так, император Михаил Дука
был женат на дочери грузинского царя Баграта IV, которую
византийский историк Зонара называет Марией из алан. Мария была алан-
кой по матери Борене, сестре аланского царя Дургулеля. Племянницу
Марии Ирину (дочь владетеля Алании Дургулеля) Михаил Дука
выдал замуж за Исаака Комнина. Никифор Вриенний упоминает также
двух алан — Арабата и Хаскариса — бывших на службе у Комнинов.
Арабат отличился в одной из битв2. После смещения Михаила Дуки
в 1078 г. Мария стала женой императора Никифора Вотаниата. На
двоюродной сестре Ирины — жены Исаака Комнина — женился в
конце XI века крупный византийский военачальник и правитель Трапе-
зунда Григорий Гавра.
Разумеется, все эти браки заключались с определенными
политическими расчетами. Так, Михаил Дука устроил брак Ирины с
Исааком, желая связать себя родственными узами с сильными Комнина-
ми; Никифор Вотаниат женился на красавице Марии—аланке ради
союза с Дуками. Но для нас важно другое — с середины XI века
(времени Константина Мономаха) представительницы аланской
феодальной знати играют видную роль в династических связях Византии и
Грузии. Эти факты показывают большое политическое значение,
которое Алания сохраняла в течение XI века.
Особо примечательна фигура царя Алании Дургулеля. «Карт-
лис Цховреба» называет Дургулеля Великим. Там же находим сведе-
1Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр. 75.
2 Исторические записки Никифора Вриенния. «Византийские
историки». СПб., 1858, стр. 52, 66.
29

ния о том, что Баграт IV пригласил Дургулеля на помощь с 48 тыс.
войском и при его помощи разбил эмира Падлона, «полонил Гянджу
и ее окрестности». После победы Дургулель в сопровождении «всея
князей Овсетии» (Алании) по приглашению Баграта IV через
Абхазию прибыл в Кутаис, а затем в Карталинию, где был устроен
двенадцатидневный пир, а Дургулель и «его вельможи» получили
богатые дары1.
Баграт IV занимал грузинский престол с 1027 по 1072 год.
Следовательно, вторжение алан в 1062 г. в Арран (Азербайджан) было
организовано Багратом IV и осуществлялось им вместе с Дургулелем.
Исследовавший данный вопрос В. Ф. Минорский сведения Мюне-
джжим-баши не сопоставил с данными «Картлис Цховреба» и не
обратил внимания на то, что в обоих источниках речь идет об одних
событиях. В. Ф. Минорский прав, считая, что в походе 1062 г.
Дургулель прошел через Дарьял. Однако имеются веские соображения»
позволяющие искать его резиденцию не на центральном Кавказе, а в,
западной части Алании.
Комментируя имя Дургулель, М. Г. Джанашвили попытался
доказать, что оно означает местность Дургулы, где жил этот царь «Дур-
гулец». Но это неверно. М. К. Андроникашвили в последнем
исследовании установила, что «Дургулель» означает «длинноволосый», т. е.
это не собственное имя и не название местности, а прозвище2.
В литературе уже было обращено внимание на то, что Дургулель
со свитой прибыл через Абхазию в Кутаис — следовательно, он жил
где-то в бассейне верхней Кубани, по соседству с Абхазией, где Аль-
да—аланка в 30-х гг. XI века владела крепостью Анакопией,
переданной ею в 1033 г. византийскому императору Роману Аргнру3.
Для оценки внутреннего политического положения Алании
второй половины XI века важно отметить, что Дургулель, судя по
приведенным данным, имел возможность совершенно свободно
передвигаться по стране и пользоваться перевальными путями как на западе,
так и на востоке. С другой стороны, необходимо заметить, что в
поездке к Баграту IV его сопровождали «все князья» Алании. Не будет
слишком смелым считать, что эти факты свидетельствуют о большом
авторитете и силе центральной власти и о состоянии относительной
стабилизации и политической консолидации внутри Алании.
1 Д ж а н а ш в и л и М. Известия грузинских летописей и
историков о Северном Кавказе и России. СМОМПК, вып. XXII, Тифлис,
1897, стр. 33, 34.
2 Андроникашвили М. К. Очерки по иранско-грузинским
языковым взаимоотношениям. Т. I. Тбилиси, 1966, стр. 529.
3 Джанашвили М. Указ. соч., стр. 32.
30

Аланские дружины на правах вассалов или наемных
ландскнехтов Византии выступают в разных частях империи и во второй
половине XI века. В 1045 г. византийцы завоевали армянское Анийское
царство. Но часть армянских земель находилась в руках эмира Двина
Абульсевара, отказавшегося вернуть эти земли. Тогда объединенное
греко-армянское войско под командованием Михаила Ясита
предприняло поход на Двин. В походе участвовал отряд византийского
вассала Константина Аланского1.
В 1071 г. в битве с сельджукским султаном Алп-Арсланом при
Манцикерте на стороне византийцев участвовали н аланы. Никифор
Вриенний сообщает, что император Михаил Дука A071—1078 гг.)
послал Никифора Палеолога к «правителю Алании» за наемным
войском. Никифор привел из Алании 6 тыс. воинов, но платить было
нечем, и почти все аланы ушли2.
Аланы приглашались для борьбы и с восставшим вассалом
франком Урзелием.
Ту же картину нападений и военных походов рисуют источники
XII века. В начале этого столетия в военных действиях против Боэ-
мунда Тарентского в Эпире принимал участие аланский отряд под
командой своего «царя» Рослика. При императоре Исааке II Ангеле
A185—1195 гг.) аланы участвовали в боях у Солуни, а в 1189 г. отряд
алан пал под мечами крестоносцев близ Филиппоиоля3.
Отдельные представители алан, как и в XI веке, продолжают
служить при византийском дворе. Как свидетельствует Анна Комнина,
во время заговора против ее отца, императора Алексея Комнина
A081—1118 гг.), «некто родом алан, чином магистр, человек весьма
близкий к царю и служивший между домашними его людьми»,
предупредил Комнинов о заговоре4.
Разумеется, эти отдельные отрывочные факты не могут создать
цельной картины политической жизни Алании. Они дают лишь
историческую канву, подтверждающую наличие связей Алании с
Византией. Несомненно, что не только аланы часто бывали в Византии, но и
греки посещали Аланию и подолгу жили в ней. Связи были не только
военно-политические, но и церковные, причем император Алексей
Комнин специальным указом присоединил кафедру Сотириуполя (в
j
1 Васильевский В. Г. История Византии в период Комнинов.
СПб., 1884—1885, стр. 266.
2 Исторические записки Никифора Вриенния, стр. 78.
3 Кулаковский Ю. Указ. соч., стр. 56.
4 Анна Комнина. Сокращенное сказание о делах царя
Алексея Комнина. Ч. I. СПб., 1859, стр. 89.
31

Абхазии) к Аланской епархии1. Это фактически означало усиление
значения кафедры Алании.
В середине XI века в южнорусских степях появились тюркоязыч-
ные кочевники—половцы. Это событие зарегистрировано в
Ипатьевской летописи прд 1055 г. Очевидно, тогда же половцы появляются и
в степях Северного Кавказа. Мнение Д. Расовскрго о том, что при
половцах «предкавказские степи занимали аланы и ряд других
мелких кавказских народов»2, не соответствует показаниям
археологических источников.
А. А. Иессен намечал южную границу половецких кочевий на
Северном Кавказе по линии Армавир—Пятигорск—Калмыцкие степи,
указывая, что «ни одной каменной бабы степного типа нет по правую
сторону Малки и Терека. Вполне допустимым кажется проведение
границы между тюрками-кочевниками и их соседями — аланами
Предкавказья — для XI—XIII вв. именно по этой линии»3.
Справедливость заключения А. А. Иессена подтверждена новейшим
исследованием половецких памятников Северного Кавказа, выполненным
Т. М. Минаевой, но с той поправкой, что в XII веке группа
половецкого населения проникла в глубь верхнего Прикубанья вплоть до
Передового хребта4.
Можно думать, что алано-половецкие отношения прошли через
два основных этапа: 1) период враждебных отношений и вооруженной
борьбы; 2) период мирных отношений и сближения. Трудно
предполагать, что аланы уступили половцам степи, попавшие в их руки после
хазар, добровольно. Затеречно-кумские степи, Черные земли были
очень нужны аланам при отгонной системе скотоводства, и район этот
во второй половине XI века стал ареной кровавых стычек. Исход
борьбы за степи был решен в пользу кочевников, но за Терек и Малку
половцы не пошли. Система аланских городищ по правому
(возвышенному) берегу Терека стала с конца XI века пограничьем с очень
неустойчивой и тревожной жизнью.
Подробности алано-половецких отношений нам не известны, но
можно полагать, что в первой четверти XII века на основе
сложившейся границы установилось известное равновесие и началось сближение.
Половцы в это время вели ожесточенную борьбу с Русью и были
1 G е 1 z е г Н. Ungedruckte und ungenugend veroffentliche Texte der
Notitiae episcopaiuum Munchen, 1901, s. 599.
2Расовский Д. Половцы. /UK, t. X. Praga, 1938, s. 163.
3 Иессен А А. Указ. соч., стр. 30. В последних исследованиях о
половцах Северный Кавказ, как это ни странно, отсутствует.
4 Минаева Т. М. К вопросу о половцах на Ставрополье по
археологическим данным. МИСК, вып. 11, Ставрополь, 1966.
32

кровно заинтересованы в сохранении спокойного тыла. Поэтому они
были вынуждены стремиться к установлению добрососедских
отношений с аланами. Не исключено, что были сделаны взаимные уступки,
и. половцы разрешили аланам пользоваться Черными землями, а ала-
И'Ы уступили половцам часть долины реки Сунжи, где возник
половецкий город Свиндж со смешанным алано-половецким населением.
В пользу высказываемых предположений об установлении мирных
отношений между половцами и аланами мы можем привести
сообщение «Картлис Цховреба» о том, что грузинский царь Давид IV
Строитель A089—1125 гг.) провел в 1118 г. через земли овсов-алан 40 тыс.
семей половцев, приглашенных им для борьбы с сельджуками.
л Интересно, что половцы опасались сами идти через земли алан,
и-Давид IV был вынужден отправиться в Аланию на переговоры.
Далее «овсы и кипчаки, по предложению царя Давида, отдали друг
другу, заложников, учинили друг с другом обоюдное согласие, между
собою мир и любовь. Давид открыл крепости Дарьяльские и все
врага Овсетии и Кавказа»1 и безопасно провел половцев в Грузию.
'. Фиксируемые с середины XI века (времени Дургулеля Великого)
дружественные отношения Грузии и Алании прослеживаются по ис-
тачйикам и после Давида IV.
При грузинском царе Дмитрии A125—1156 гг.) состоял на
службе, арабский писатель, автор «Истории Майафарикина» Ибн-ал-Азрак,
который в 1154. г. сопровождал Дмитрия в его поездке к аланам,, в
Дербент и Абхаз. Цели этой поездки нам неизвестны. Продолжались
ш.династические связи — царь Грузии Георгий III A156—1184 гг.)
был женат на Бурдухан, дочери овского царя Худдана. «Картлис
Цховреба» говорит, что Георгий III поддерживал дружбу с аланами
(редкий случай употребления этого этнонима вместо обычного
грузинского «овсы») и по временам охотился в их стране. Очевидно, это
были дружеские поездки к тестю Худдану. При дворе царицы
Тамары A184—1212 гг.) жила ее тетка Русудан, «вдова овского князя»,
усыновившая и воспитавшая сына «царя овсов» Давида Сослана,
ставшего вторым мужем Тамары.
По-видимому, во второй половине XII века в Алании начался
период феодальной раздробленности. Мы не можем установить начало
этого глубинного общественного процесса, но в 80-х гг. XII века он
уже чувствовался. В поэтическом «Диване» Хакани говорится о
нападении в 1173 г. дербентских войск на Ширван. В составе дербентских
войск были аланы, русы и хазары2.
1 ДжанашвилиМ. Указ. соч., стр. 36.
2Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр. 186.
Присутствие русов в войсках во второй половине XII „века, когда
3 Алания в X—XIII вв.
33

Необходимо учесть, что в это время Ширван пользовался
поддержкой грузинского царя Георгия III. Невозможно допустить, что
Худдан инспирировал нападение своих подданных на союзников и
друзей зятя — Георгия III. Скорее здесь следует видеть сепаратное
выступление одного из феодальных князей восточной Алании,
решившегося на самостоятельные действия. То, что было при Худдане, вряд
ли было возможно еще сто лет назад при Дургулеле Великом.
В первой половине XIII века феодальная раздробленность
Алании стала уже настолько типичным явлением, что прямо или
косвенно фиксировалась современниками. Наиболее ярко этот «удельный
период» описал побывавший в Алании доминиканский монах Юлиан.
Путешествие его относится к 1236 г. Как свидетельствует Юлиан,
в Алании «столько селений, сколько и вождей и ни один из них не
имеет подчиненного отношения к другому. Там постоянно идет война
вождя против вождя, села против села... человекоубийство у них не
считается ни за что»1.
В том же духе высказывается аланский епископ Феодор.
«Отличия моих пасомых — убийства прежде всего и прочие виды смертей» \
Политический распад некогда сильного государственного
объединения привел к тому, что центральная власть в стране стала
фикцией, ослабли и без того непрочные экономические связи между
различными частями Алании. Страна была раздираема феодальными
междоусобицами, помноженными на пережитки
патриархально-родовых отношений. Все это довольно близко напоминает нам
политическое состояние государств Закавказья и Руси накануне
татаро-монгольского нашествия. Нет никаких сомнений в том, что указанные
обстоятельства, обусловленные далеко зашедшей феодализацией алаи-
ского общества, облегчили татаро-монголам завоевание Алании.
Первое столкновение алан с татаро-монголами произошло в
1222 г., когда войска Джебе и Субудай-багатура, пройдя по
побережью Каспийского моря через Дербент, вторглись на Северный
Кавказ. Об этом событии сообщают Ибн ал-Асир A160—1233 гг.) и Ра-
шид ад-дин A247—1318 гг.), повторяющий рассказ Ибн ал-Асира.
По свидетельству последнего, монголы «прибыли к аланам, на-
Русь была отрезана от Кавказа половцами и вела с ними напряженную .
борьбу, представляется весьма проблематичным. В. Ф. Мииорский
это сообщение Хакани не комментирует.
1 Рассказ римско-католического миссионера доминиканца
Юлиана о его путешествии в страну приволжских венгерцев, совершенном
перед 1248 годом. ЗООИД, т. V, Одесса, 1863, стр. 999.
2 Епископа Феодора «Аланское послание». Перев. Ю. Кулаковского.
ЗООИД, т. XXI, Одесса, 1898, стр. 27.
34

роду многочисленному, к которому уже дошло известие о них. Они
(аланы) употребили все старание, собрали у себя толпу кипчаков и
сразились с ними (татарами). Ни одна из обеих сторон не одержала
верха над другою. Тогда татары послали к кипчакам сказать: «Мы
и вы одного рода, а эти аланы не из ваших, так что вам нечего
помогать им; вера4 ваша не похожа на их веру, и мы обещаем вам, что не
нападем на вас, а принесем вам денег и одежд сколько хотите;
оставьте нас с ними.
Уладилось дело между ними на деньгах, которые они принесут,
на одеждах и пр.; они (татары) действительно принесли им то, что
было выговорено, и кипчаки оставили их (алан). Тогда татары напали
на алан, произвели между ними избиение, бесчинствовали, грабили,
забрали пленных и пошли на кипчаков...»1
Как видим, в 1222 г. татаро-монголы, действовавшие
сравнительно небольшими силами, не смогли в открытом бою одолеть
объединенное войско алан и половцев. Хитрость татаро-монголов и
последовавшая затем вероломная измена кипчаков сыграли свою роль. По
словам К. Доссона, страна алан «подверглась варварскому
опустошению»2, после чего татаро-монголы в том же 1222 г. ушли на зимозку
в степи Крыма.
Аланы понесли первое поражение, но не были еще покорены.
Поход Джебе и Субудая был глубокой стратегической разведкой и, надо
полагать, непосредственно коснулся лишь части алан (вероятно,
восточных). Монголы в 1222 г. не проникли в глубь Алании и прошли
скорее всего Притеречной равниной. Тем не менее в 1223 г. об этом
уже знали на Руси. «Слышахом бо яко многы страны поплениша ясыг
обезы, косагы»3. Выражение летописи «поплениша» нельзя понимать
буквально. Ю. А. Кулаковский справедливо обратил внимание на то,
что ни доминиканец Юлиан, ни аланский епископ Феодор не
упоминает татаро-монголов, следовательно, в 1236 г. Алания еще сохраняла
суверенитет. Однако Юлиан отметил, что его спутники не нашли в
Алании попутчиков, чтобы идти дальше, «из-за боязни татар, которые
по слухам были близко»4.
В 1237 г., одновременно с Русью, татаро-монголы обрушились на
северо-западный Кавказ, где нанесли поражение адыго-черкесам.
1 Сборник летописей. Т. I, М.-Л., 1952, стр. 229.
2 Доссон К. История монголов от Чингис-хана до Тамерлана.
Т. I. Иркутск, 1937, стр. 192.
3 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стр. 504.
4 Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIIГ—
XIV вв. о татарах и Восточной Европе. «Исторический архив». Т. III,
1940, стр. 79.
35-

Война вплотную придвинулась к границам Алании. Л. И. Лавров
считает, что татаро-монголов должны были привлекать находившиеся
в руках алан основные перевальные пути в Закавказье (совр. Военно-
Сухумская, Военн<э-Осетинская и Военно-Грузинская дороги). Кроме
того, у них были старые счеты с аланами, выступавшими против них
в 1222 г.1 На втором курултае A235 г.) «мнение утвердилось на том,
чтобы обратить победоносный меч на голову вождей русских и асских
за то, что они поставили ногу состязания на черту сопротивления»2.
В 1238 г. начался татаро-монгольский поход на Аланию.
Большая заслуга в выяснении обстоятельств этого похода
принадлежит покойному В. Ф. Минорскому, отождествившему
загадочный город М. к. с. Джувейни с аланской столицей Магас, упоминаемой
в X веке Масуди. По существу первым мысль о принадлежности
кавказского города М. к. с. аланам высказал Э. Бретшнейдер,
сопоставивший М. к. с. Джувейни и Рашид ад-дина с алано-асским городом
Mie-kie-sze, упоминаемым в китайской хронике «Юань-ши» при
описании тех же событий3. Но Э. Бретшнейдер затруднялся
локализовать этот город, по мнению В. Ф. Минорского, расположенный в
пределах Чечено-Ингушской плоскости, с чем возможно согласиться.
Обратимся к источникам.
. Джувейни в своем рассказе о покорении Булгара, страны асов и
Руси, сообщает: «Оттуда (из Булгара.— В. К.) они (царевичи)
отправились в земли Руси и покорили области ее до города М. к. с, жители
которого по многочисленности своей были (точно) муравьи или
саранча, а окрестности были покрыты болотами и лесом до того
густым, что (в нем) нельзя было проползти змее. Царевичи сообща
окружили (город) с разных сторон и сперва с каждого бока устроили
такую широкую дорогу, что (по ней) могли проехать рядом
три-четыре повозки, а потом против стен его выставили метательные орудия.
Через несколько дней они оставили от этого города только имя его,
и нашли (там) много добычи. Они отдали приказание отрезать
людям правое ухо. Сосчитано было 270 000 ушей»4.
Как показал в упомянутой статье В. Ф. Минорский, город М. к. с.
не имеет отношения к Москве или Мокше и попал в рассказ Джувей-
1 Лавров Л. И. Нашествие монголов на Северный Кавказ.
«История СССР», 1965, № 5, стр. 98.
2 Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к
истории Золотой орды. Т. II, М.-Л., 1941, стр. 85.
3Bretschneider E. Medieval Researsches from Eastern Asiatic
Sources, I, London, 1910, p. 316—317.
4 Тизенгаузен В. Г. Указ. соч., стр. 232.
36

ни о походе Батыя на Русь случайно. «У Рашид ад-дина,— пишет
В. Ф. Минорский, — М. к. с. отделен от Руси как пространством, так
и временем. По крайней мере один из участников экспедиции (Бери)
двинулся походом на М. к. с. после завоевания М. рым, который я
склонен восстанавливать как Крым»1.
Действительно, в тексте Рашид ад-дина ход событий изложен в
несколько иной последовательности: «Шибан и Бури выступили в
поход в страну Крым и у племени чинчакан захватили Таткару. Берке
отправился в поход на кипчаков и взял (в плен) Арджумана, Куран-
баса и Капарана, военачальников Беркути. Потом в кака-ил год
свиньи, соответствующий 636 г. х. A4 августа 1238 — 2 августа 1239 г.
н. э.), Гуюк-хан, Менгу-каан, Кадан и Бури направились к городу
Минкас и зимой, после осады, продолжавшейся один месяц и
пятнадцать дней, взяли его. Они были еще заняты тем походом, когда
наступил год мыши, 637 г. х. C августа 1239 — 22 июля 1240 гг. н. э.).
Весною, назначив войско для похода, они поручили его Букдаю и
послали его к Тимур-кахалка с тем, чтобы он занял и область Авир»2.
Л. И. Лавров считает, что под Авиром имелось в виду Аварское
ханство в Дагестане3. Как видим, по рассказу Рашид ад-дина
местоположение города М. к. с. на Северном Кавказе не вызывает
особых сомнений.
Таким образом, город М. к. с, отождествленный В. Ф. Минор-
ским с аланской столицей Магас, был взят и разрушен
татаро-монголами зимой 1238—1239 гг. Судя по многочисленности жителей
(конечно сильно преувеличенной Джувейни) и длительности осады
(по китайской хронике длившейся даже три месяца) с применением
стенобитых машин, город был крупным и хорошо укрепленным.
Следует полагать, что его падение было тяжелым ударом для Алании.
Разумеется, взятие Магаса не было единственной целью татаро-
монголов, и завоевание Алании продолжалось и после падения
Магаса, в течение весны и лета 1239 г., что уже отмечено Л. И.
Лавровым. Но есть факты, свидетельствующие о том, что Магас был не
первым пунктом Алании, подвергшимся татаро-монгольскому
нашествию. В «Юань-ши» приводится имя аланского военачальника
Матярши, который участвовал в штурме Магаса. Это, очевидно,
один из первых аланских феодалов, изъявивших покорность
монголам и перешедших на их сторону еще в самом начале кампании
1238 г, то есть до осады Магаса. В таком случае, прежде чем до-
1 MinorskyV. The Alan capital Magas, p. 232.
2 Рашид ад-дин. Сборник летописей. Т. II, М.-Л., 1960, стр. 39.
3 Лавров Л. И. Указ. соч., стр. 99.
37

браться до Магаса, татаро-монголы должны были пройти через
какие-то аланские земли.
Письменные источники по монгольскому нашествию на Аланию
чрезвычайно ограничены и не дают нам возможности восстановить
полный ход событий. Л. И. Лавров, безусловно, прав,' считая, что
Батый придавал большое значение походу на Северный Кавказ.
Очевидно также, что в походе участвовали крупные массы
монгольских войск.
Распавшаяся на ряд мелких феодальных владений,
враждующих между собой, Алания не могла выставить против
татаро-монголов объединенной армии и была разбита. Немалую роль сыграла и
измена ряда феодалов, переметнувшихся ради сохранения своих
классовых позиций на сторону врага и даже поднявших оружие
против соотечественников. Наконец, нельзя не признать
организационно-технического превосходства монгольских войск, связанных
железной дисциплиной и имевших совершенную по тем временам военную
технику.
В результате кампании 1238—1239 гг. значительная часть
равнинной Алании оказалась захваченной татаро-монголами. Об этом
многократно сообщают письменные источники. «Сокровенное
сказание» (монгольская хроника XIII в.) свидетельствует о разрушении
городов Эужил, Чжаях и Мегет (Магас) и покорении асутов, т. е.
алан-асов1.
Современник походов Батыя персидский историк Джузджани
пишет, что этот монгольский хан покорил «рус, черкес и ас до моря
Мраков»2.
Те же сведения о завоевании страны алан и асов находим у
Джувейни, Хамдаллаха Казвини, Шереф ад-дина Али Иезди, Рашид
ад-дина, Бедреддина Элайни, в «Юань-ши», у Хандемира.
Нашествие татаро-монголов на Среднюю Азию, Русь,
Закавказье сопровождалось опустошением целых областей, уничтожением
массы населения, подрывом производительных сил.
Нет оснований считать, что в Алании было иначе. Нашествие
татаро-монголов для этой страны было таким же величайшим
бедствием, каким оно было для всех других стран и народов,
подвергшихся монгольскому погрому. Война 1238—1239 гг. была
катастрофой для Алании.
Татаро-монгольское вторжение и последовавшая военно-полити-
1 Козин С. А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г.
Т. I, М.-Л., 1941, стр. 192—194.
2 Тизенгаузен В. Г. Указ. соч., т. II, стр. 15.
38

ческая катастрофа Алании привели к глубоким и необратимым
изменениям в ее общественной жизни, резко нарушив и перекроив
сложившуюся территорию, культуру, этническую среду.
Судя по имеющимся данным, народные массы Алании оказали
монголам упорное сопротивление. Проехавший через Северный
Кавказ в 1246 г. Плано Карпини свидетельствует, что «аланы или асы»
находятся в числе подчиненных монголами земель, но тут же
отмечает «некую часть аланов, оказавших мужественное
сопротивление и, доселе еще не подчиненных им»1.
Он же сообщает о какой-то горе в земле аланов, которую
монголы осаждают якобы двенадцать лет. Аланы «оказали им
мужественное сопротивление и убили многих татар и притом вельмож»2.
В загадочной «горе», вероятно, нужно видеть крепость на
какой-то возвышенности. Не исключено, что это широко известная на
средневековом Востоке аланская крепость Дар-и-Алан или Баб ал-
Лан в глубине Дарьяльского ущелья, действительно неприступная
(«там, на вершине горы, находится город, наиболее цветущий из
всех аланских городов»,— сообщает об этой крепости в X веке «Ху-
дул ал-Алам»K.
Данное отождествление вероятно еще и потому, что монголы не
могли контролировать путь в Закавказье по Военно-Грузинской
дороге, не взяв эту крепость.
Данные Плано Карпини о том, что монголы вели осаду 12 лет,
нуждаются в коррективах. Поскольку на Северном Кавказе и в
Поволжье Карпини был где-то в первой половине 1246 г., получается,
что монголы начали осаду в 1234 г., когда их еще не было на
Кавказе. Скорее нужно считать, что осада анонимной аланской
крепости в горах началась в 1238—1239 гг. во время описанного выше
похода и, следовательно, велась не 12, а 8 лет.
В 1253 г. через Северный Кавказ проследовал на Восток Гильом
Рубрук, сообщивший, что «аланы или аас» исповедуют
христианскую веру и «все еще борются против татар». 15 декабря 1254 г.,
на обратном пути из Монголии, Рубрук добрался до гор аланских.
«Аланы на этих горах все еще не покорены, так что из каждого
десятка людей Сартаха двоим надлежало караулить горные ущелья,
чтобы эти аланы не выходили из гор для похищения их стад на
равнине...»4
1 Плано Карпини. История монголов. М., 1957, стр. 57.
2 Там же, стр. 64.
3 Hudud al-Alam, p. 68.
4 Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. М.,
1957, стр. 111, 186.
39

Из приведенных свидетельств Карпини и Рубрука видно, что в
40—50-х гг. основным районом аланского сопротивления
татаро-монголам были горы, где укрылось избежавшее уничтожения население.
В это время монголы, по-видимому, еще не рисковали без
особой необходимости углубляться з непривычные для них ущелья и
предпочитали блокировать все выходы из гор на плоскость. Аланы
же вели борьбу партизанскими методами, применяя внезапные
налеты.
Борьба с татаро-монголами шла и на равнине. Джувейни и Ра-
шид ад-дин рассказывают о весьма успешных действиях отважного
кипчакского (половецкого) эмира Бачмана, доставившего монголам
немало хлопот. «Мало-помалу зло от него усиливалось, смута и
беспорядки умножались», — пишет Джувейни. К Бачману
присоединился Качир-укулэ, один из «эмиров асов» (его упоминает только Ра-
шид ад-динI. Соединенный алано-половецкий отряд базировался в
лесах по берегам Итиля (Волги). Постоянно маневрируя, он
долгое время оставался недоступен для татаро-монголов. Наконец,
карательная экспедиция монголов во главе с Менгу-кааном
обнаружила повстанческий лагерь на одном из островов (в дельте Волги),
отряд и его руководители были уничтожены.
Еще более существенные факты находим в русских летописях,
повествующих о походе объединенного войска монголов и русских
князей зимой 1278 г. против «славного ясского города Дедякова»,
расположенного «за горами Ясскими и Черкасскими» в долине
Терека2. Дедяков был взят штурмом и сожжен, захвачена большая
добыча.
То, что монголы были вынуждены через 40 лет после завоевания
Алании вновь организовать туда крупный поход, говорит о многом.
Вряд ли город, расположенный на равнине, устоял против татаро-
монголов в кампанию 1238—1239 гг. Вероятнее всего предположить,
1 См. Тизенгаузен В. Г. Указ. соч., т. II, стр. 24—35, 3G.
Необходимо отметить, что рассказ Рашид ад-дина о Качир-укулэ
представляет интерполяцию, вызывающую некоторые сомнения в ее
достоверности. Об этом см.: Федоров-Давыдов Г. А. Кочевники
Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966, стр.
232, прим. 148.
2 Сводку летописных сведений о Дедякове и их анализ см.: Пче-
л и н а Е. Г. О местонахождении ясского города Дедякова по русским
летописям и исторической литературе. МИА СССР № 114, 1963;
Кучки н В. А. Где искать ясский город Тютяков? ИСОНИИ, т. XXV-
Орджоникидзе, 1966; Крупное Е. И. Еще раз о местонахождении
города Дедякова. «Славяне и Русь». Сб. статей в честь 60-лепш
акад. Б. А. Рыбакова. М., 1968.
40

что часть аланского населения спустилась с гор на родные
пепелища предгорной равнины после ухода основных монгольских сил в
1239 г. В Дедякове возродилась жизнь, и город к 1278 г. стал вновь
крупным населенным пунктом. Открытое выступление населения Де-
дякова можчет быть объяснено тем, что монголы в 1254 г. произвели
перепись населения в подчиненных им землях (в том числе и в «Ов-
сетии») и установили жесточайший налоговый гнет, вызвавший
целый ряд восстаний и усиливший ненависть покоренных народов. Не
такое ли антимонгольское движение имело место и в «Овсетии»?
Вследствие монгольского погрома 1238—1239 гг. массы
населения Алании бежали с плоскости в горы в поисках безопасного
убежища. В результате с 1239 г. в горах оказался значительный
контингент избыточного населения, попавшего в крайне тяжелые
экономические условия (прежде вего связанные с безземельем). Выход был
найден в миграции через перевалы Главного Кавказского хребта на
юг, в пределы нынешней Юго-Осетинской автономной области.
Освоение новых земель переселенцами было наполнено тяжелой
борьбой с местными аборигенами и было не менее драматично, чем
борьба оставшихся с татаро-монголами. Прямые подтверждения
этому дает «Картлис Цховреба», рассказывающая, что в
царствование грузинского царя Давида A243—1269 гг.) «от монгольского
полководца Берке, засевшего в Осетии, спаслись бегством две
«удивительные» женщины — Лим и Ачав; с ними были дети одной из
этих женщин — Пареджан и Бакатар из рода Ахасарпакайан, а
также множество князей...» Они «предстали пред царем Давидом,
который их угостил и поселил одних в городе (Тифлисе), других — в
Дманиси, а третьих — в Жинвани»1.
Следует полагать, что здесь описан один из эпизодов
переселения алано-овсов в Грузию, а само переселение в основном
происходило в 40-х гг. XIII века. Во всяком случае в царствование Вах-
танга II A289—1292 гг.) овсы нападают на Карталинию и
захватывают город Гори, который грузины возвращают только с помощью
монголов. Столкновения овсов с грузинами продолжаются и при
царе Давиде VI A292—1310 гг.).
Эти факты показывают со всей очевидностью, что в 80—90-х гг.
XIII века алано-овсы уже находились в местах их нынешнего
обитания в горах Юго-Осетии.
Необходимо подчеркнуть наличие теснейших связей южных
переселенцев с аланским населением севера и особо отметить, что эти
две группы алан в годы суровых испытаний сохранили за собой часть
1 Д ж а н а ш в и л и М. Указ. соч., стр. 45.
41

своей территории, свой язык и этническую культуру и тем самым
создали возможность для дальнейшего исторического развития
осетинского народа.
Описанные выше события связаны в основном с восточной
частью Алании. Представляется возможным предположить, что ход
исторических событий в западной части Алании был несколько иным,
но не менее драматичным. По-видимОхМу, именно с западной частью
Алании была связана большая часть алано-асских феодалов и
военно-дружинной знати, перешедших на сторону татаро-монголов.
Как уже отмечалось выше, стремление во что бы то ни стало
сохранить свои классовые позиции и при монголах заставляло
крупных феодалов сдавать захватчикам без боя целые области. «Юань-
ши» прямо указывает на это: «Только народы Асут и других городов
частью пленены, частью сами поддались»1.
В жизнеописаниях «Юань-ши» прославляются деяния более 20
«заслуженных» алан, находившихся во второй половине XIII века
на службе в Монголо-Китайской империи. «Юань-ши» сохранила
нам их имена. Это: Хан-ху-сы («был правителем владения асов и
получил от монголов золотую пайцзу»), Уай-ма-зе, Ан-фа-ны, Атяши,
Ботар, Олосе, Дудан, Фудинг, Юваши, Иелие бадур, Николай, Арсе-
лан, Асанджен, Хурдуда, Худу-Темур, Бадур, Уцорбухан, Матярша,
Кюрджи, Фуделайсе, Димитрий, Шила Бадур2.
В Китае алано-овсы составили отборную пекинскую гвардию
монголов. О ее численности и привилегированном положении
красноречиво свидетельствует флорентийский епископ Иоанн Маринь-
оли, живший несколько лет в Китае. «Всех выше (стоят) также
князья его государства, более 30 тысяч, которые зовутся аланами и
управляют всей восточной империей. Они христиане... благородный
род аланов, являющихся ныне величайшим и благороднейшим
народом в мире; всех красивее и храбрее мужи их, с помощью которых
татары овладели восточной империей и без которых никогда не
достигли бы славной победы. Ибо собрал Чингис-хан, первый царь
татарский, их князей, числом 72, когда по воле божией захотел поко-
рать мир»3.
Восторженная характеристика алано-асов Мариньоли вызывает
подозрение в предвзятости и преувеличениях. Однако современный.
1 Труды членов Российской духовной миссии в Пекине. Т. IV, СПб.»
1866, стр. 155.
2 Иванов А. И. История монголов «Юань-ши» об асах-аланах.
ХВ, т. II, вып. III. СПб., 1914, стр. 281—300.
3 Архив СОНИИ, ф. 4, д. 2, л. 62 (перев. Е. С. Зевакииа).
42

авторитетный востоковед Ю. Н. Рерих пишет: «Эта похвала одна
достаточна для объяснения той важной роли, которую сыграли аланы
в истории установления монгольской династии»1.
В той же статье Ю. Н. Рерих пишет о последствиях похода
Батыя: «Высшее монгольское командование, которое всегда лояльно
признавало военные качества своих противников, по справедливости
оценило большую доблесть алан и мудрость их командиров.
Поэтому оно было счастливо заключить с ними военный союз. С этого
момента аланская кавалерия соединилась с монгольской армией и
приняла участие с ней во всех военных операциях».
Ю. Н. Рерих отмечает, что ханская гвардия была сформирована
из тысячи аланских всадников и что служить в этой гвардии было
исключительной честью.
В 1268—1279 гг. аланские войска сыграли важную роль в
завоевании Китая ханом Хубилаем, причем многие аланские
командиры погибли в 1275 г. в городе Чан-Чао вследствие предательства
китайского генерала Хун-фу.
Пребывание аланских войск китайскими источниками
зафиксировано почти до середины XIV века. Алано-асы настолько
сблизились с монголами, что стали считаться принадлежащими к «правому
крылу монгольского народа под именем Асут»2.
То же самое сообщает византийский историк второй половины
ХШ века Георгий Пахимер. «С течением времени соседние (с
монголами. — В. К.) обитавшие в тех странах племена, каковы аланы,
эикхи, готы, русы и многие другие, изучив их язык и вместе с
языком, по обычаю, приняв их нравы и одежду, сделались союзниками
>?х на войне»3.
Таким образом, присутствие больших масс алано-асов в составе
Монгольской империи не вызывает сомнений и названная Маринь-
оли цифра 30 тысяч не кажется преувеличенной.
Не менее значительные контингента алан мы видим во второй
половине XIII — первой половине XIV века на западе. В частности,
алано-асы появляются в Молдавии, на Балканском полуострове, в
Венгрии.
Основная масса алан в Венгрии появилась в 1239 г., куда они
мигрировали вместе с половцами в результате татаро-монгольского
нашествия.
1 Рерих Ю Н. Избранные труды. М., 1967, стр. 242—246.
2 Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Л., 1934,
стр. 131, прим. 8.
3 Георгия Пахимера история о Михаиле и Андронике Палеологах.
Т. I. «Византийские историки», СПб., 1862, стр. 317.
43

Материал недавно опубликованного алано-асского глоссария
XV века показывает, что венгерские аланы «являются отпрысками
не южнорусских или крымских алан, а алан северокавказских»1.
Численность этих выходцев с Кавказа неизвестна, но она была
несомненно велика, ибо венгерские ясы в течение, двух веков
сохраняли свой язык и этнические особенности, живя в окружении более
крупных и сильных народов.
Наконец, часть алано-асов после татаро-монгольского нашествия
искала убежища в Византии, дружественные отношения с которой
поддерживались вплоть до гибели Алании.
Никифор Григора сообщает, что «некоторые из массагетов,
живших за Истром», тайно послали посольство в Византию с
предложением перейти на службу. «Их вообще называют аланами», —
говорит Григора, — они издревле приняли христианство и хотя
впоследствии подчинились скифам (имеются в виду татаро-монголы.—
В. К-) телесно, невольно, уступив их силе, но постоянно питали в
душе заветную мечту о самостоятельности... Император
благосклонно принял их и более 10 тысяч алан прибыло в Византию с женами
и детьми»2.
Итак, мы видим, что одним из катастрофических последствий
татаро-монгольского нашествия была массовая миграция алан на
восток и запад, чрезвычайно ослабившая страну и поставившая ее
народ на грань физического уничтожения.
Особенно отрицательную роль в этом процессе сыграли феодалы
Алании, изменившие своей родине и национальным интересам.
Монголы умело использовали эти противоречия, послав аварское войско
на Кумух, а аланскую дружину Матярши на Магас. Далее,
значительные массы аланского населения, увлеченные своими феодалами
или насильственно согнанные со своих мест монголами, оказались
вдали от Кавказа, навсегда оторвались от своего народа,
постепенно ассимилировались и исчезли со страниц истории.
Выше было высказано предположение, что эти массовые
миграции алан XIII века коснулись главным образом Западной Алании.
Решающих аргументов для таких выводов у нас нет и поэтому
нужно подчеркнуть, что высказываемые предположения имеют характер
гипотезы, подлежащей впредь проверке и уточнению. Но имеется:
ряд косвенных фактов, проливающих свет на этот вопрос.
1 Немет Ю. Список слов на языке ясов, венгерских алан. Перев.
и прим. В. И. Абаева. Орджоникидзе, 1960, стр. 23.
2 Римская история Никифора Григоры, начинающаяся со взятия
Константинополя латинянами. «Византийские историки», СПб., 1862,
стр. 200, 201.
44

Западная Алания в X—XII вв. имела многочисленное население.
С середины XIII века это население куда-то почти полностью исчезло
(промелькнувшие в литературе XVIII—XIX вв. сведения о якобы
живших тогда в горах Карачая аланах — остатке древнего народа —
очень сомнительны).
Весьма показательно то, что ираноязычные потомки алан —
осетины сохранились только в центральной части Кавказа и на юге
Кавказского хребта, но совершенно не сохранились в верховьях
Кубани и в современной Бал карий, где они жили до середины XIII
века. Разумеется, тюркская колонизация этих районов, также
непосредственно связанная с татаро-монгольским нашествием и
приведшая к формированию карачаево-балкарского народа, сыграла свою
родь в изменении местной этногеографии. Однако факт массового
расселения тюркоязычных племен в указанных районах сам по себе
свидетельствует об обезлюдении этих районов, ибо тюркская
колонизация вряд ли была возможна экономически при сохранении аланского
массива. Выше мы уже имели случай отметить невозможность
пребывания избыточного населения в горах в условиях безземелья и
примитивной техники. Эти соображения безусловно имеют вес и в
данном случае.
В литературе высказывалось мнение, что аланское население
верховьев Кубани и Кабардино-Балкарии в XIII веке под давлением
монголов переместилось в горы современной Северной Осетии. С
этим невозможно согласиться по только что отмеченным причинам
экономического характера. Невероятным представляется и само
передвижение больших масс аланского населения в условиях
варварской войны и беспощадного погрома неподчинившихся завоевателям.
Массы беженцев должны были двигаться по равнине, уже
находившейся в руках монголов. Непонятно также — почему эти мнимые
беженцы искали убежища в горах Осетии, а не в своих собственных?
На наш взгляд, Алания опустела по трем причинам: 1)
выступившая против татаро-монголов часть населения была или
истреблена или угнана в плен; 2) другая часть вместе со своими
феодальными владетелями покорилась монголам и вскоре была ими
переселена в глубь монгольской империи; 3) третья часть бежала вместе с
половцами на Запад. Лишь часть алан уцелела в горах Осетии,
сохранив в народной памяти легенды и предания о кровавом татаро-
монгольском нападении1.
Татаро-монгольское нашествие XIII века и его последствия
1 Т у г а н о в М. С. К материалам по изучению истории
осетинского народа. ИЮОНИИ, вып. IX, Сталинир, 1958, стр. 90.
45

привели к ликвидации Алании как самостоятельной политической
единицы. Трагические события XIII века надолго затормозили
процесс экономического, социального и культурного развития алано-осе-
тинского общества, а в некоторых сферах общественной жизни
привели к регрессу. Надолго изолированный в горах народ был обречен
на тяжелую борьбу за свое существование.
Опустевшие районы западной и восточной Алании вскоре были
заняты перевалившими через хребет из Абхазии абазинскими
племенами таланта (осет. «равнинники») и шкарауа1, а также
многочисленным и сильным адыгским племенем кабардинцев, очевидно, не
пострадавшим от монголов и продвинувшимся от низовьев Кубани
до предгорий Чечни. В горной зоне западной части Алании на
основе ассимиляции остатков аланского населения с тюркоязычными
половцами сформировалась карачаево-балкарская народность. Так
сложилась современная этническая карта Северного Кавказа и
началась новая эпоха его истории — эпоха позднего Средневековья.
1 Лавров Л. И. «Обезы русских летописей». СЭ, 1946, № 4„
стр. 161—170; Ломтатидзе К. О некоторых вопросах
происхождения и расселения абхазов. «Мнатоби», 1956, № 12, стр. 138.

Глава вторая
ОСНОВЫ
ХОЗЯЙСТВА
Проблема изучения хозяйства Алании впервые была поставлена
в советской историографии. Наиболее обстоятельно она освещена в
работах 3. Н. Ванеева и Б. В. Скитского. 3. И. Ванеев посвятил
специальную главу своего исследования экономике средневековой
Алании, однако ее трудно признать удовлетворительной как по
количеству и качеству привлеченных материалов, так и по конечным
выводам. Прежде всего самые основательные возражения вызывает его
тезис о господстве в средневековой Алании скотоводства. По мнению
3. Н. Ванеева, скотоводство занимало «первенствующее значение в
хозяйстве алан как в горах, так и на плоскости» вплоть до XIV века.
Земледелие автор ставит на второе место, хотя и отмечает его
«важное значение»1.
Основанием для такого заключения 3. Н. Ванееву послужили
найденные при раскопках железные ножницы для стрижки овец,
свидетельство акта Константинопольского патриархата 1347 г.,
некоторый лингвистический материал, относящийся к хозяйственной
терминологии, и упоминания табунов в нартском эпосе. Аргументы 3. Н.
Ванеева весьма сомнительны и не могут убедить нас в доминантной
роли скотоводства в экономике Алании X—XIII вв.
Более правильным представляется положение, изложенное Б. В.
1 В а н е е в 3. Н. Средневековая Алания. Сталинир, 1959, стр.
60, 61.
47

Скитским. На первое место в экономике Алании он ставит
земледелие, а затем уже скотоводство. Вызывает некоторое недоумение
склонность автора значительное развитие земледелия в Алании
относить к середине XIII века1, т. е. ко времени татаро-монгольского
нашествия, что исторически маловероятно.
Приведем ряд мнений других современных авторов'. Они также
разноречивы. Так, Г. А. Кокиев писал, что аланы «в древний период
или совсем не занимались земледелием, или, во всяком случае,
земледелие не составляло главного занятия народа»2. Основным
занятием алан он, подобно 3. Н. Ванееву, считал кочевое скотоводство,
причем из контекста видно, что под «древним периодом» имеется в
виду период до XV века.
В противоположность этому археологи, непосредственно
соприкасающиеся с остатками материальной культуры (А. А. Иессеи, Е. И.
Крупнов, Т. М. Минаева, Е. П. АлексееваK давно уже указывали на
земледелие как на основу аланской экономики. Но специальных
исследований экономической базы Алании до сих пор нет, за
исключением ценной, но весьма скромной по размерам и материалу статьи
Т. М. Минаевой по истории земледелия и обзорных статей о
земледелии и скотоводстве Т. Б. Тургиева4.
Незаполненным пробелом является история ремесленного
производства Алании, пели не считать очень беглых упоминаний о
ремесле в ряде археологических статей тех же авторов, то единственной
попыткой систематизированного изложения вопроса остается
упомянутая работа 3. Н. Ванеева, где небольшой раздел второй главы
посвящен аланской «промышленности».
Автор правильно выделил ряд отраслей средневекового ремесла
(гончарное, кожевенное, ткацкое, строительное, металлообрабатыва-
1 История Северо-Осетинской АССР. Т. I, стр. 73.
2 Кокиев Г. Очерки по истории Осетии. Ч. I. Владикавказ, 1926,
стр. 21.
3 Иессеи А. А. Указ. соч., стр. 26; Минаева Т. М. Из истории
археологических обследований верховьев реки Кубани. УЗСГПИ,
т. VII, Ставрополь, 1951, стр. 235; ее же: Археологические
памятники на р. Гиляч в верховьях Кубани. МИА СССР, № 23, 1951,
стр. 300; Алексеева Е. П. О чем рассказывают археологические
памятники Карачаево-Черкесии. Черкесск, 1960, стр. 22. См. также
очерк Е. Н. Кушев ой в «Очерках истории СССР IX—XIII вв.» М.,
1953, стр. 664.
4 Минаева Т. М. К истории земледелия на территории
Ставрополья. МИСК, вып. 10, Ставрополь, 1960, стр. 267—281; Т. Б. Ту р-
г и е в. О земледелии у алан. УЗСОГПИ им. К. Л. Хетагурова, т. 28,
вып. 2, Орджоникидзе, 1968, стр. 257—273; его же: О скотоводстве
у алан. МАДИСО, т. II, Орджоникидзе, 1969, стр. 120—131.
48

ющее), но не показал исторического значения ремесла в хозяйстве
Алании и его тесной связи с возникновением раннефеодальных
городов и становлением феодальных отношений.
Таким образом, приходится констатировать существующую по
сей день слабую разработку рассматриваемой проблемы.
Присоединяясь к ученым, считающим основой аланской
экономики в X—XIII вв. земледелие, начнем рассмотрение основ
хозяйства Алании именно с этого важнейшего производства.
1. Земледелие
Эта отрасль сельского хозяйства у алан прошла ряд
последовательных этапов исторического развития. Судя по свидетельству
римского писателя Аммиана Марцеллина, в IV веке н. э. аланы были
еще скотоводами-кочевниками, почти не знавшими земледелия. У них
«нет заботы о хлебопашестве»1, — пишет Марцеллин. Почти то же
сообщает сирийский автор VI века Захария Ритор. Перечислив 13
народов, среди которых фигурируют и аланы, он указывает, что они
«живут в палатках, существуют мясом скота и рыб, дикими зверьми
и оружием»2.
Однако вряд ли это свидетельство Захария Ритора заслуживает
полного доверия и может быть распространено на всех алан, а тем
более на население Центрального Предкавказья. Возможно, что в
VI веке кочевала какая-то часть алан, но основная их масса в V—
VII вв. находилась в состоянии оседания на землю и превращения в
земледельческо-скотоводческое население. Немногочисленные
изученные археологические памятники подтверждают этот процесс.
Исследованное Е. П. Алексеевой неукрепленное аланское
поселение V века у аула Жако в Карачаево-Черкесской автономной
области, по мысли автора раскопок, принадлежит группе алан,
укрывшихся в конце IV века от гуннов в предгорьях Кавказа и
перешедших к оседлому образу жизни.
Причины перехода кочевых аланских племен к оседлому земле-
дельческо-скотоводческому хозяйству специально еще не изучались.
Но надо полагать, что в числе их не последнее место занимали:
1) разгром алан гуннами в конце IV века и 2) длительное общение
алан с древним населением Прикавказья, издавна занимавшимся
земледелием.
1 Аммиан Марцеллин. Истории. ВДИ, 1949, №3, стр. 304.
2 См. Пигулевская Н. Сирийские источники по истории
народов СССР. М.-Л., 1941, стр. 165.
4 Алания в Х-ХШ вв.
49

Родственные аланам сарматские племена сираков и аорсов уже
в лервых веках н. э. создали в плодородных речных долинах сеть
городищ и селищ и жили оседло. Особенно рельефно процесс
оседания сарматов на землю прослеживается по прикубанским
поселениям в начале I тыс. н. э., давшим смешанный меотосарматский
материал. Население Прикубанья в это время уже было явно
земледельческим.
На территории Центрального Предкавказья происходил тот же
процесс оседания сармато-аланских племен и перехода их к
земледелию под прямым воздействием не только внутренних причин
социально-экономического порядка, но и длительного контакта с
автохтонным населением, знавшим земледелие и оседлым еще в кобан-
скую (а тем более позднекобанскую) эпоху. Подчинив себе
центральную часть Северного Кавказа политически, аланы приобщились
к более высокому уровню экономики, каковой и было земледелие.
Письменные источники определенно свидетельствуют о
земледелии у алан в X—XIII вв. Прежде всего следует упомянуть слова
Масуди о том, что аланское «царство состоит из непрерывного ряда
поселений: когда утром запоют (где-нибудь) петухи, ответ им
доносится из других частей царства ввиду чересполосицы и смежности
селений»1.
Персидский аноним X века вторит Масуди: аланы «владеют
тысячей больших селений»2. Это — прямое указание на наличие
густого оседлого населения, бросавшегося в глаза современникам как
характерная черта Алании. В том, что это население было
земледельческим, нет никаких сомнений. Масуди говорит, что из страны
кумыков попадают в страну алан, которая «хорошо возделана»3, а
«Худуд ал-Алам» добавляет: «Некоторые из них горцы, некоторые
земледельцы»4.
Около 1235 г. в Алании в течение шести месяцев жили
католические миссионеры, направлявшиеся в Азию в поисках мадьяр.
Столкнувшись с трудностями в получении продовольствия,
миссионеры были вынуждены делать ложки «и другие вещи» и менять их
на пшено, а затем решили двух из своих продать, чтобы другие два
смогли завершить начатое путешествие, «но не нашли покупщиков,
потому что не умели ни пахать, ни молоть». «Во время пахоты,—
рассказывает Юлиан, — все люди одного селения вместе идут на
1Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр.205.
2 Hudud al-Alam, p. 150.
3 С. D. 'Ohsson. Des peuples du Caucase. Paris, 1828. s. 23.
4 Hudud al-Alam, p. 160.

поле, вместе также и жнут»1. Свидетельство Юлиана имеет особую
ценность потому, что оно исходит от лица, лично побывавшего в
Алании.
• В 1268 г. в Италии после засухи наступил голод и дож Венеции
Лоренцо Тьеполо отправил ' корабли в Черное море с повелением
закупить хлеб. Об этом сообщает венецианский историк Мартин
Канале. «Татары; аланы, зихи, русы, турки, армяне и греки дали в ту
пору хлеб венецианцам»2.
Богатство Северного Кавказа хлебом было хорошо известно не
только на западе, но и на мусульманском. Востоке. По словам ал-
Омари, «у султана этого государства (Золотой Орды. — В. К.) рати
черкесов, русских и ясов. Это жители городов благоустроенных,
людных, да гор лесистых, плодовитых. У них произрастает посеянный
хлеб, струится вымя, текут реки и добываются плоды»3.
Из свидетельств приведенных источников можно .сделать
следующие выводы: 1) Алания имела густое земледельческое население;
2) жителям страны известны были такие сельскохозяйственные
процессы, как пахота, жатва, помол, связанные с зерновыми культурами;
3) культивировались просо и пшеница. Сведения источников
надежно подтверждаются имеющимися археологическими материалами.
В VIII—IX вв. мы видим уже сформировавшееся оседлое
население Предкавказья, основой хозяйства которого, безусловно, было
земледелие. Об . этом говорят не только археологические находки
(жернова, зернотерки), находимые на городищах, но и сами
городища с мощными культурными слоями, свидетельствующими о
беспрерывной интенсивной жизни в течение длительного времени.
В связи с приведенными сообщениями Масуди и «Худуд ал-Алам»
следует особо обратить внимание на то, что аланские городища
покрывают Предкавказье густой сетью, соответствующей
характеристике арабского географа. В качестве самых наглядных доказательств
можно указать на аланские городища Кабардино-Балкарии.
Густая сеть аланских городищ покрывает и долину Сунжи.
Судя по исследованию Т. М. Минаевой, та же картина
намечается в долине р. Кумы и на Ставропольской возвышенности.
Наши разведки 1964—1965 гг. показали не менее густую
заселенность аланами правобережья р. Терек, начиная от Чми и Балты и
1 Рассказ римско-католического миссионера доминиканца Юлиана
о путешествии в страну приволжских венгерцев, совершенном перед
1235 г. ЗООИД, т. V, Одесса, 1863, стр. 1000.
2 Венецианская хроника Мартина Канале с основания города до
1275 года. Перев. Е. С. Зевакина. Архив СОНИИ, ф. 4, д. 2, л. 50.
3 Тизенгаузен В. Г. Указ. соч., стр. 231.
51

далее на северо-запад и восток до Чечено-Ингушетии. В Моздокском
районе и прилегающих к нему районах Кабардино-Балкарии и
Чечено-Ингушетии городища образуют систему с интервалами 5—6
километров друг от друга.
Очень важно то, что аланские городища VIII—XII вв. густой
сетью покрывают плодородную зону предгорий и равнин,
представляющую благоприятнейшие условия для земледелия.
Именно в этой плодородной предгорно-равнинной зоне
междуречья Кубани и Терека сложилась основная территория
исторической Алании, ее главный производительный район с массой
земледельческого населения, документированного археологически
множеством городищ.
Таким образом, мы имеем непрерывное и последовательное
развитие аланской земледельческой культуры на протяжении минимум
пяти столетий.
Приведенные выше археологические данные подтверждают
первый вывод, сделанный нами на основании письменных источников —
о густом земледельческом населении Алании.
Перейдем к характеристике второй группы материалов,
связанной с различными процессами сельскохозяйственного производства.
Следует отметить, что распределение материала з^есь неравномерно,
а некоторые категории представлены единичными экземплярами.
Последнее объясняется прежде всего слабой археологической
изученностью аланских городищ.
На территории Кабардино-Балкарии в свое время были
найдены два уникальных комплекса железных предметов, связанных с
земледелием. В 1927 г. в периодической печати промелькнуло
сообщение о том, что Нальчикский музей приобрел «набор» к древнему
плугу. Среди приобретенных предметов находились: железный лемех,
чересло, массивная железная цепь длиной около 5 метров, четыре
железных обруча и одна дужка1.
В 1934 г. у Кызбурунского городища случайно был найден так
называемый «Кызбурунский клад железа». Он включал в себя
большой лемех, 13 криц, цепь и неопределенную железную поделку.
Вещи залегали на глубине около 0,7 метра.
Работавший в те годы в Кабардино-Балкарии А. А. Иессен
опубликовал краткое описание и рисунок лемеха — наиболее интересного ~
предмета из числа найденных. Длина лемеха 0,6 метра, вес —
8 кг 615 г.
1 «Наука и техника», 1927, № 1, стр. 21.
52

Лемех имел форму неправильно усеченного конуса,
направленного заостренной частью в борозду. Эта заостренная часть
должна была разрезать землю. Задняя часть лемеха тупая. Нижняя
рабочая плоскость орудия в целях повышения прочности имела
дополнительную железную полосу, прикрепленную по всей длине лемеха/
Это предохраняло лемех от деформации при обработке целинных или
задерненных почв.
Лемех 1927 г. нам неизвестен. Опубликован он не был.
Специальные наши разыскания обеих лемехов в фондах Нальчикского музея
краеведения и в архивных отчетах А. А. Иессена никаких
результатов не дали. К счастью, А. А. Иессен в своей публикации отметил,
что лемех 1927 г. совершенно тождествен лемеху 1934 г. Таким
образом, в довоенные годы на территории Алании были найдены два
одинаковых лемеха от одинаковых пахотных орудий.
А. А. Иессен справедливо писал о том, что «подобный тип
орудия абсолютно непригоден для горного земледелия. «Ои скорее всего
применялся в равнинных местностях при пахоте на волах или на
буйволах»1.
В кавказских этнографических материалах подобрать аналогии
лемехам 1927 и 1934 гг. не удалось. Типологически наиболее
близкий лемех оказался на позднесредневековом немецком плуге,
хранящемся в музее Ганновера. Он дает общее представление о
конструкции рассматриваемых северокавказских плугов. Судя по
немецкой аналогии, такие плуги могли быть колесными. Укрепленное под
углом чересло отделяло полосу земли от целины, а широкий
массивный лемех подрезал землю и переворачивал ее.
По мнению Г. С. Читая, в такие пахотные орудия тяжелых
типов впрягалось 8—12 пар волов, причем в процессе работы резак и
лемех отрезали и переворачивали пласт размером 60—80 см, что
обеспечивало по сравнению с сохой необычайно высокую
производительность труда2.
К сожалению, точная датировка обоих лемехов из Кабарды
отсутствует. Тем не менее следует согласиться с мнением А. А.
Иессена, связавшего «Кызбурунский клад железа» с аланским городищем,
расположенным близ с. Кызбурун. Б. Е. Деген-Ковалевский
датировал это городище VI—VIII вв-,3 что маловероятно, так как городище
1 Археологические исследования в РСФСР 1934—1936 гг. М.-Л.,
1941, стр. 234, 235.
2 Ч и т а я С. Г. Земледельческие системы и пахотные орудия
Грузии. «Вопросы этнографии Кавказа». Тбилиси, 1952, стр. 100, 101.
3 Д е г е н-К о в а л е в с к и й Б. Е. Работы на строительстве Бак-
саиской гидроэлектростанции. ИГАИМК, вып. ПО, 1935, стр. 12.
53

дает более позднюю керамику1-. А. А. Иессен приводит свидетельство
М. И. Артамонова о том, что во время раскопок Саркела в 1934 г.
почти такой же лемех был найден в слое XI—XII вв., что близко
соответствует эпохе Кызбурунского городища2. Это и дало основание
для ориентировочной датировки Кызбурунского лемеха XI—XII вв.,
хотя и с оговорками о возможной датировке его более поздним
временем. Еще более убедительным подтверждением сказанного
является железное чересло, найденное Т. М. Минаевой на аланском
городище Адиюх в Карачаево-Черкесии3. Т. М. Минаева справедливо
считает, что у обитателей городища Адиюх плуг, снабженный черес-
лом, имел и другие элементы совершенного плуга — отвальную доску
и колесный передок.
Итак, мы можем констатировать наличие у алан X—XIII вв.
довольно совершенного тяжелого плуга, снабженного череслом и,
возможно, колесным передком.
Наличие в Алании XI—XII вв. тяжелых плугов, приводимых в
движение многопарной супрягой и обладавших значительной
производительностью— факт знаменательный. Он позволяет предполагать
достаточно высокий уровень земледелия. Наличие!пахотных орудий
позволяло распахивать большие пространства плодородных земель в
предгорьях и равнинах Предкавказья и получать значительно
больше продуктов, чем это было необходимо самому производителю.
Совершенно очевидно, что прогресс земледельческих орудий, и в
первую очередь пахотных, имел прямое отношение к социальному
строю общества. Быстрое накопление прибавочного продукта
неизбежно вело к глубоким общественным сдвигам, так как прибавочный
продукт здесь, как и всюду, сосредотачивался в руках феодализиру-
ющейся родо-племенной и дружинной верхушки. Тем самым
создавались условия для ускоренного процесса классообразования.
Наряду с описанными тяжелыми плугами довольно
совершенной и сложной конструкции в Алании X—XIII вв. существовал иной,
более примитивный вид пахотных орудий. Это деревянная соха,
просуществовавшая на Кавказе почти до нашего времени. Деревянные
части средневековой сохи до нас не дошли, и мы можем судить о ней
только по железным наконечникам сох — сошникам и по
этнографическим параллелям. Подобные орудия были сравнительно легкими и
1 Государственный эрмитаж, коллекция № 1420.
2 Археологические исследования в РСФСР 1934—1936 гг, стр 235;
А р т а м о н о в М. И. Саркел—Белая Вежа. МИА СССР, № 62, 1958,
стр. 37.
3 М и н а е в а Т. М. Указ. соч., стр. 277. рис. 2, 1.
54

Рис. 2. Земледельческие орудия: 1—палешник из Нижне-Архызского
городища; 2—наконечник мотыги из Верхне-Джулатского городища;
3^4 каменные ступки из городища на левом берегу р. Дур-Дур
(«Силтанукские высоты»); 5—каменная зернотерка из городища Багул-Сырт,
ущелье р. Чегем (раскопки П. Г. Акритаса).

рассчитывались на одну-две пары волов. Производительность
орудий была невысокой. Подсчитано, что такого типа сохой в горных
условиях можно вспахать не более полдесятины земли за день.
Единственный пока сошник происходит из аланского городища
X—XIII вв. в Нижнем Архызе, в ущелье р. Большой Зеленчук.
Найден во время наших раскопок 1963 г. внутри помещения, датируемого
цветными стеклянными браслетами. Длина сошника 19,5 см,
ширина б см (рис. 2, 1). Точнее это орудие именовать палешником, т. к.
оно не имеет обычной для сошников втулки, снабжено длинной
железной рукоятью шириной 3,5 см. Рукоять при помощи железных
ободов крепилась к деревянному ползуну сохи и таким образом
создавалась рабочая часть орудия. Следует отметить, что палешники
относятся к числу более редких орудий по сравнению с обычными
сошниками, и немногочисленные их экземпляры обнаруживаются, как
правило, в южных районах Европейской части СССР. Несколько
типичных палешников, очень близких по форме архызскому, известно в
средневековых древностях Болгарии1.
Конечно, единственный найденный палешник не дает
достаточных оснований для широких выводов и обобщений. Надо полагать,
что такая редкость находок земледельческих орудию объясняется
недостаточной археологической изученностью алански^ городищ и
поселений. Видимо, в близком будущем этот материал приумножится.
Но уже сейчас мы можем гипотетически поставить вопрос о
существовании в Алании деревянной сохи, снабженной железным втульча-
тым сошником или палешником. Нижне-Архызская находка
убедительно свидетельствует об этом.
Возможность существования двух типов пахотных орудий в
Алании X—XIII вв. не случайна. Тяжелый плуг с лемехом и
колесным передком мог употребляться только в равнинной и предгорной
зонах, там, где имелись большие массивы мягких почв. В горной
зоне он был неприемлем. Здесь, в условиях каменистой почвы и
частой крутизны обрабатываемых участков, более удобным орудием
была соха.
Но географическое распределение земледельческих орудий по
зонам, нам кажется, решает вопрос только наполовину. Нужно
учесть, что далеко не каждое хозяйство могло иметь дорогостоящий
колесный плуг и необходимое количество рабочего скота, чтобы при-"
вести его в движение. Это было под силу только богатому,
экономически крепкому хозяйству. Видимо, таких хозяйств было немного.
1 В ы ж а р о в а Ж. Н. О происхождении болгарских пахотных ору
дий. М., 1956, стр. 12, рис. 6.
56

Остальная же масса аланских земледельцев пользовалась
деревянной сохой, изготовлявшейся в основном силами самих земледельцев
?.а исключением железного сошника — предмета кузнечного
производства.
Синхронное бытование двух типов пахотных орудий
свидетельствует не только о приспособлении земледельческой техники к
разным природным условиям, но и может дать дополнительный,
косвенный материал для характеристики социальной структуры аланского
общества в X—XIII вв.1
Во время наших раскопок 1962 г. на городище Верхний Джулат
в слое XIII века было найдено массивное железное орудие,
напоминающее сошник (рис. 2, 2). Однако ближайшее ознакомление с
орудием показывает, что это не сошник. Его широкая округленная
рабочая часть совершенно не рассчитана на пахоту — сошник должен
иметь острый конец почти треугольной формы. Втулка в верхней
части нашего орудия свидетельствует о том, что оно имело
деревянную рукоять. Следует полагать, что рукоять была коленчатой и
орудие предназначалось для разбивания комьев земли после вспашки,
т. е. употреблялось как мотыга.
На территории Алании найдены и другие виды земледельческого
инвентаря. Это прежде всего серпы. Они найдены в 9 пунктах,
причел! как в равнинной, так и в горной зонах: в каменных ящиках X—
XI вв. могильника «Харх» у Балты, в катакомбных погребениях VI—
XI вв. Камуиты, при раскопках аланских городищ X—XIII вв.
Верхний Джулат, Нижний Архыз и Адиюх, в Змейском катакомбном
могильнике XI—XII вв., случайные находки из дигорского селения До-
нифарс, «Катыхинской» балки у г. Кисловодска и серп Пятигорского
музея краеведения (без паспорта).
Дать их подробную характеристику трудно, так как серпы из
Камунты не опубликованы (П. С. Уварова отмечает лишь то. что
они «весьма легкие и незначительных размеров, с маленьким
крючочком на оконечности»2), а серпы из Нижнего Архыза, Змейской,
Харха и «Катыхинской» балки сохранились в обломках и не дают
полного представления о конфигурации орудия. Поэтому основное
значение при рассмотрении этих орудий должны иметь целые серпы
из Верхнего Джулата, Адиюх, Донифарса и Пятигорска.
1 По мнению Ж. Н. Выжаровой, различные типы пахотных орудий
говорят о различных историко-культурных традициях, что и
прослеживается ею по материалам Болгарии (Выжарова Ж. Н. Указ. соч.,
стр. 18).
2Уварова П. С. Могильники Северного Кавказа. МАК, вып.
VIII, М., 1900, стр. 304.
57

Рис. 3, Серпы: 1—городище Верхний Джулат (раскопки 1962 г.);
2~городище Адиюх (по Т. М. Минаевой); З—Донифарс
(фонды Г ИМ); 4—район Пятигорска (случайная находка); ^
5-Кисловодск (Катыхинская балка); 6—Змейский катакомбныи
могильник (раскопки С. С. Куссаевой). Без масштаба.

Верхне-Джулатский серп (рис. 3, 1) найден во время наших
раскопок 1962 г. в верхнем слое и может быть датирован XIII веком.
Серп слабо изогнут. Конец, к которому крепится рукоять, загнут
вверх в виде шипа. Длина серпа 30,3 см, ширина лезвия около 2
сантиметров. .
Серп из городища Адиюх (рис. 3, 2) в отличие от джулатского
круто изогнут и имеет на конце рукояти точно такой же шип. Т. М.
Минаева не приводит размеров серпа, но указывает, что он
маленький и поэтому малопроизводительный (ср. с серпами Камунты), что
не гармонирует с плугом, снабженным череслом.
В Государственном историческом музее хранится массивный
серп из Донифарса. Точное происхождение его неизвестно, поэтому
нет возможности определить сколько-нибудь доказательную его
датировку. В целом орудие имеет средневековый облик (рис. 3, 3) —
с сильно изогнутым лезвием и сквозным железным стержнем для
крепления рукояти. Длина 24 см (конец сломан), ширина лезвия в
среднем 3,3—3,5 см. Ориентировочно серп можно связать с группой
позднеаланских памятников Донифарса (позже X в.).
Серп Пятигорского музея краеведения (рис. 3, 4) относится к
числу случайных и к тому же беспаспортных находок, как и серп из
Донифарса. Но его раннесредневековый облик не вызывает особых
сомнений, почему мы и решаемся включить его в настоящий раздел.
Пятигорский серп очень близок по конфигурации и способу
крепления рукояти джулатскому, но конец рабочей части более круто
изогнут. Шипы на противоположном конце обоих серпов одинаковы. На
лезвии пятигорского серпа заметны зазубрины. Длина орудия по
прямой от конца 20,5 см, ширина рабочей части 2,20 сантиметра.
Характерно, что ни одМн из серпов не имеет черенка для насада
рукояти. На территории Восточной Европы, напротив, были
распространены средневековые серпы с черенками.
Фрагменты серпов из Нижнего Архыза (наши раскопки 1962 г,),
Харха (раскопки Д. Я. Самоквасова), Змейской (раскопки С. С. Кус-
саевой в 1953 г.) и «Катыхинской» балки (хранится в
Кисловодском народном музее, рис. 3, 5—6) дают некоторый дополнительный
материал. Наиболее интересны серпы из станицы Змейской и
«Катыхинской» балки, имеющие на концах такие же отогнутые вбок
шипы, как это было выше отмечено для серпов из городищ Верхний
Джулат, Адиюх и серпа Пятигорского музея. Судя по имеющимся
немногочисленным материалам, шипы, служившие для крепления
ручек, характерны для аланских серпов X—XIII вв.
Очень близкие аналогии описанным аланским серпам по форме
и размерам три серпа из Маяцкого городища VIII—X вв. (салтов-
59

екая аланская культура), опубликованные П. Д. Либеровым1. То же
можно сказать и относительно серпов из Правобережного и
Цимлянского городищ на р. Дон. Между прочим, издавший их И. И. Ля-
Пушкин, как и Т. М. Минаева, отмечает несовершенство серпов и
кос по сравнению с пахотными орудиями2. Сходство наблюдается не
только в размерах серпов, не превышающих 30 см, но и в
конфигурации лезвий, приближающихся иногда к форме косы-горбуши.
Косы на территории исторической Алании пока не найдены, но
сомневаться в их существовании нет никаких оснований. Вспомним
сообщение доминиканца Юлиана о том, что аланы сообща косят.
В. И. Абаев указывает, что у абхазов, абазин, кабардинцев, чувашей
и некоторых других народов название косы сходно и является
производным от осетинского глагола «бить», «сечь». По мнению В. И.
Абаева, это слово можно считать аланским по происхождению3.
Надо думать, что аланские косы относились к типу кос-горбуш, очень
распространенных в раннем средневековье.
Широко распространены на аланских поселениях и городищах
каменные жернова, характеризующие еще один
производственно-земледельческий процесс — помол зерна. Целых Жерновов и их
фрагментов на городищах VIII—XIII вв. в настоящее время можно
насчитать сотни. Это самый массовый земледельческий инвентарь,
одинаково хорошо представленный во всех районах Алании. Здесь
нет ни возможности, ни необходимости рассматривать каждую из
этих находок. Дадим их краткое общее описание.
Как правило, жернова состоят из двух дисков, имеющих
диаметр в среднем до 50 см, с плотно прилегающими плоскими
рабочими поверхностями. Нижний диск (постав) закреплялся
неподвижно, верхний (бегун) вращался на металлической оси, для чего в
центре дисков делалось круглое отверстие диаметром 4—5 см. Вращение
производилось вручную при помощи деревянной ручки,
вставлявшейся в сквозное отверстие или выемку у края верхнего диска.
Некоторые жернова у центрального отверстия имеют прямоугольные
выемки, в которые вставлялись железные втулки-порхлицы. Зерно
сыпалось в центральное отверстие, иногда для удобства окруженное
рельефным валиком. Рабочие плоские поверхности дисков обычно
гладкие и даже отшлифованные в результате длительного употреб-
1 Л и б е р о в П. Д. К истории земледелия у скифских племен По-
днепровья эпохи раннего железа в VI—II вв. до н. э. «Материалы по
истории земледелия СССР». Сб. I. M., 1952, стр. 83.
2 Ляпушкин И. И. Памятники салтово-маяцкой культуры в
бассейне р. Дона. МИА СССР, № 62, 1958, стр. 118, рис. 11.
3 А б а е в В. И. Указ. соч., стр. 313.
60

ления, но Т. М. Минаева на городище Адиюх нашла жернова,
имеющие густые насечки на плоскостях. Насечки делались для
повышения эффективности орудия, т. к. шероховатые поверхности лучше
размалывали зерно. Изготовлялись жернова из известняка,
различных видов песчаника, ракушечника, андезита, гранита, зачастую
отсутствовавших на месте1.
Т. М. Минаева из массы жерновов городища Адиюх выделяет
группу маленьких жерновов (диаметром до 30—32 см), очевидно,
служивших для обработки проса на крупу. Это вполне возможно,
если учесть распространенность проса в Алании, о чем
свидетельствуют уже приводившиеся письменные источники. Типологически
эти жернова ничем не отличаются от больших, размалывающих
пшеницу, рожь, ячмень.
Довольно часто в аланских городищах встречаются каменные
ступки для измельчения зерна в крупу. Две такие ступки найдены на
городище Адиюх, две — на городище Гиляч (в верхнем слое IX—
XI вв.), четыре — в наших раскопках Нижне-Архызского городища
в 1963—1968 гг., одна — на городище Багул-Сырт в
Кабардино-Балкарии, одна — на городище Дур-Дур I у фермы колхоза им. Легей-
до, две—на городище Дур-Дур III (рис. 2, 3—4), две—на
городище у сел. Кора-Урсдон (при слиянии рек Скуммидон и Сауардон,
Северо-Осетинская АССР). Прекрасно сохранившаяся ступка
привезена В. И. Марковиным в сентябре 1965 г. с селища аланского
времени из окрестностей с. Кадгарон (хранится в Северо-Осетинском
музее краеведения).
До войны в музее г. Карачаевска хранились три каменные
ступки высотой до 45 см и каменный пест. Такими пестами
производилось измельчение зерна в крупу. Образцы подобных пестов из
городищ Адиюх и Байтал-Чапкан опубликованы Т. М. Минаевой2.
Каменный пест найден и нами при раскопках Нижне-Архызского
городища в 1963 г., причем он лежал внутри помещения около каменной
ступы, выдолбленной в плоской плите. Нижние концы пестов обычно
имеют заметные следы работы.
Подобно ручным мельницам каменные ступки, снабженные
каменными или деревянными пестами, известны в кавказской
этнографии вплоть до XX века, вновь обнаруживая поразительную устойчи-
1 Во время наших разведок аланских городищ VIII—XII вв. в
Моздокском районе СО АССР было найдено много обломков
жерновов из гранита, которого также нет поблизости.
2 Минаева Т. М. Могильник в устье реки Теберды. МИСК,
вып. 7, Ставрополь, 1955, стр. 263, рис. 2, 3—4.
61

вость и консервативность орудий, связанных у горцев Кавказа с
сельскохозяйственным производством.
Наряду с жерновами и ступками в домашнем хозяйстве алан
широко употреблялись и архаичные каменные зернотерки,
прототипы коих встречаются еще в культурах эпохи энеолита.
Это обычно плоский камень из тех же пород, что и жернова.
Рабочая поверхность из-за постоянного трения в средней части
стирается, почему орудие и приобретает ладьевидный профиль.
Размельчение зерна производилось верхним плоским камнем-терочником
вручную и было малопроизводительным. Тем не менее зернотерки
употреблялись довольно интенсивно, о чем можно судить по
вогнутости рабочей поверхности по продольной оси. В качестве
характерного образца приводим зернотерку из аланского городища Багул-
Сырт у с. Нижний Чегем (раскопки П. Г. Акритаса, рис. 2, 5).
После уборки урожая зерно хранилось в специальных зерновых
ямах, обнаруженных почти на всех городищах и поселениях.
Зерновые ямы по своему профилю делятся на два вида: колоколовидные
и цилиндрические, причем первые встречаются чаще. Устье колоко-
ловидной ямы уже дна, у цилиндрических ям устье и дно имеют
равный диаметр. В зависимости от местных условий зерновые ямы
выкапывались в грунте и обмазывались изнутри глиной (Змейское
поселение, городища Хамидия, Нижний Джулат,/ Верхний Джулат,
Адиюх), выкладывались камнем (Адиюх) или выдалбливались в
скале (Рим-гора, Клин-яр, Адиюх).
Обычно зерновые ямы группируются вокруг жилищ; иногда в
виде погреба внутри жилища (городище VIII—XII вв. у с. Хамидия
Кабардино-Балкарской АССР, раскопки И. М. Чеченова). В
размерах ям никакого стандарта нет — глубина их колеблется от 0,5 м
(Змейское поселение X—XII вв., раскопки В. Б. Деопик) до 2,5л* —
такая яма была зачищена нами в сентябре 1964 года на Киевском
городище VIII—XII вв. против города Моздока, на правом берегу
Терека. Диаметр дна этой ямы был равен 2 м. Рядом с ямой
зачищены остатки турлучного дома типа полуземлянки.
Количество ям на поселениях велико. Например, на Змейском
поселении на вскрытой площади 208 кв. м расчищено 36 ям; десятки
ям выявила О. В. Милорадович на Верхнем Джулате; И. М.
Чеченов на городище Хамидия расчистил 27 зерновых ям. Судя по
раскопкам И. М. Чеченова, такая же картина намечается на другом
городище в среднем течении Терека — Нижнем Джулате у пос.
Майский. Здесь на площади около 100 кв. м обнаружено 15 зерновых
ям цилиндрической формы.
Конечно, ямы часто рушились, оседали, вырывались вновь, иног-
62

да перекрывая друг друга, но факт их массовости не подлежит
никакому сомнению. Это красноречиво говорит о больших количествах
получаемого и хранимого зерна. Подсчитано, что в зерновой яме
глубиной 2,0—2,5 м при диаметре дна около 2 м помещалось 3,5—
4 кубических метра зерна1. Отсюда можно получить представление о
значительных масштабах ежегодных зерновых запасов в аланских
хозяйствах.
Наряду с зерновыми ямами в рассматриваемое время в Алании
существовали и надземные зернохранилища. Хронологически
наиболее ранние следы подобного зернохранилища обнаружены Б. Е.
Деген-Ковалевским на аланском поселении № 2 у с. Заюково в
Кабардино-Балкарии. Это каменная вымостка размером 1,2X0,9 м,
окруженная каменной стеной. Б. Е. Деген-Ковалевский сопоставляет ее
с позднейшими «сапетками», но плетенными из прутьев и
обмазанными глиной2. Заюковское поселение автор раскопок относит к VI—
VIII вв., но мы уже отмечали, что верхняя дата может быть уточнена
как X—XII в.
Т. М. Минаева на основании некоторых косвенных соображений
высказывает предположение о существовании на городище Адиюх в
период позже X века плетеных амбаров и клетей для хранения
зерна, типа «сапеток», хорошо известных по этнографическим
материалам.
На том же городище Адиюх было обнаружено помещение, где
производился размол зерна («мельница»), и в помещении —
сгоревшая корзина с зерном3.
О. В. Милорадович на городище Верхний Джулат в 1961 г.
обнаружила остатки каменного жилого дома XIII века, рядом с которым
открыты остатки сгоревшей деревянной кладовой. Внутри кладовой
выявлены следы кленовой кадушки, заполненной зерном. Около
кладовой найден железный замок, которым она запиралась.
Очень интересная находка была сделана моздокским краеведом
А. Б. Соколом на Киевском городище около г. Моздока в 1949 г. В
срезе культурного слоя он нашел полуистлевший кожаный мешок со
слежавшейся мукой светло-серого цвета. То, что это действительно
мука, подтвердил анализ, выполненный в лаборатории Моздокского
1 3 е е с т И. Б. Замляные зернохранилища Пантикапея. КСИИМК,
вып. XXIII, 1948, стр. 81.
2 Д е г е н-К овалевский Б. Е. Указ. соч., стр. 19, 20, рис. 9, 4.
3 Минаева Т. М. Очерки по археологии Ставрополья.
Ставрополь, 1965, стр. 58.
63

хлебозавода1. Мешок, вероятно, лежал в надземной кладовой, так
как следов ямы около него не было отмечено.
Во время наших раскопок Нижне-Архызского городища X—
XIII вв. не было обнаружено ни одной зерновой ямы, что можно
объяснить тем,, что зерно хранилось в специальных хозяйственных
помещениях. Некоторые хозяйственные постройки, исследованы, но
самих зерен пока найти не удалось.
Из приводившихся выше письменных источников вытекает, что
наиболее популярными культурами были просо и пшеница.
Археология подтверждает эти сведения письменных источников. Наиболее
часты и характерны находки проса—традиционной культуры
сарматов, широко распространенной в Северном Причерноморье еще с
античной эпохи.
В аланском поселении IV—V вв. в балке Тамгацик (в
Карачаево-Черкесской АО) Е. П. Алексеевой исследовано несколько
каменных построек, в которых были найдены жернова, зернотерки, ступа,
песты. Но примечательно в этом памятнике раннеаланского времени
то, что в двух помещениях собрано около четырех ведер проса.
Есть все основания считать, что в более позднее время просо
продолжало сохранять значение ведущей культуры. По
наблюдениям Т. М. Минаевой, просо было главным культивируемым злаком на
Адиюхском городище VII—XII вв. |
Из других находок проса отметим наиболее достоверные. В
1949 г. А. Б. Сокол в срезе культурного слоя Киевского городища
VIII—XII вв. обнаружил глиняную миску с обуглившимся просом.
Зерна проса были найдены О. В. Милорадович в 1961 г. на
городище Верхний Джулат.
Комок обгоревшего проса найден нами в срезе культурного слоя
Октябрьского городища (Моздокский район Северо-Осетинской
АССР). Он лежал в яме, заполненной углем и золой, т. е. отходами
кухни и, судя по этому, представлял сгоревшую и выброшенную
кашу.
Значительное количество проса было найдено археологической
экспедицией Кабардино-Балкарского НИИ при раскопках городища
Нижний Джулат в 1962 г. Здесь было расчищено 15 цилиндрических
ям. В некоторых из них обнаружены остатки проса, а на дне ямы
№ 12 оказались его обугленные комки.
Аналогичная картина наблюдалась И. М. Чеченовым в 1963 г.
1 В настоящее время известна и печь, предназначенная для
выпечки хлеба и лепешек типа закавказского тондыра. См.:
Археологические исследования в РСФСР 1934—1936 гг., стр. 231.
64

во время раскопок аланского городища у с. Хамидия. В яме № 7
толщина слоя проса, перемешанного с землей, достигала 0,5 м по
всей площади ямы (диаметр у дна 3 м). Всего же в 1963 г. на
городище Хамидия было выявлено 27 ям и во многих из них имелись
остатки проса.
Популярность проса, видимо, объясняется не только традицией,
зю и практическими качествами этого злака. Наряду с кашей, из
проса могли делать хлеб, варить крепкий напиток (бузу), просо —
прекрасный корм для домашней птицы. Характерно, что в
сохранившемся в Венгрии ясском глоссарии XV века рядом с пшеницей и
ячменем значится просо, причем особо отмечено вареное просо —
каша. В своих комментариях к публикации Ю. Немета В. И. Абаев
замечает, что этимологически осетинское название проса «хог xwar»
означает просто «пища», и это название могло применяться к тому
злаку, который в данный период служил главной продовольственной
культурой1.
Пшеница в аланских памятниках X—XIII вв. встречается
также неоднократно. Зерна пшеницы обнаружены в 1953 г. в
хозяйственных ямах у станицы Змейской. Ценные находки сделаны кисло-
водским краеведом Н. Н. Михайловым в 1958 г. около строящейся
мебельной фабрики на левом берегу Подкумка. Здесь при земляных
работах открыт аланский катакомбный могильник X—XII вв.2 и
около него — поселение, вероятно, связанное с могильником.
Жилища представляли собой полуземлянки. В одном из них
найдено «дупло дерева», в котором лежало около 2 кг зерна. Тогда
же при нашем посредстве зерна были изучены в лаборатории ИА
ЛИ СССР А. В. Кирьяновым, установившим наличие пшеницы —
двузернянки, овса и ячменя многорядного. По подсчетам Н. Н.
Михайлова, пшеница составляла 80% всего зерна.
Не менее интересные находки зерна сделаны О. В. Милорадович
во время раскопок городища Верхний Джулат в 1961 г. У южной
стены разрушенного дома XIII века расчищена яма, заполненная
землей с большим количеством горелого зерна. Зерно (многорядный
ячмень, пшеница, просо) оказалось и внутри лежавшего в яме сосуда.
В 1955 г. на городище Адиюх в сгоревшей корзинке Т. М.
Минаевой найдены зерна пшеницы и двухрядного пленчатого ячменя.
Последняя по времени находка зерен на территории
исторической Алании сделана в районе Кисловодска в 1965 г. Н. Н. Михай-
1 НеметЮ. Указ. соч., стр. 10, 18.
2 Р у и и ч А. П. Катакомбные могильники в районе Кисловодска.
СА, 1963, № 3, стр. 241—244.
5 Алания в Х-XIII вв.
65

ловым. Зерна найдены в жилищах типа полуземлянки у «Кольцо-
горы», где расположено поселение VIII—X вв. Исследование их
произведено в 1966 г. в кабинете истории земледелия ИА АН СССР
Н. А. Кирьяновой и дало следующие результаты: пшеница мягкая —
276 зерен, ов,ес — 44 зерна, ячмень пленчатый —17 зерен, рожь —
2 зерна, т. е. и здесь преобладали зерна пшеницы мягкой.
Для северокавказской экологической зоны мягкая пшеница
типична. По мнению специалистов, Кавказ является ее родиной1. Роже
встречаются зерна пшеницы твердой. Зерна ее пока обнаружены
лишь на Донецком городище X—XIII вв. на реке Уде.
Из прочих зерновых культур мы можем говорить о ячмене
(находки Т. М. Минаевой, Н. Н. Михайлова и О. В. Милорадович), овес
(находка Н. Н. Михайлова) и ржи (находка Т. М. Минаевой и Н. Н.
Михайлова). Возделывание двух первых культур не вызывает
сомнения. Менее ясен вопрос о ржи. В адиюхекой находке Т. М. Минаевой
она представлена всего тремя зернами, что, по мнению автора
публикации, свидетельствует о том, что в эту эпоху рожь еще не являлась
культивируемым злаком и оказалась здесь в качестве сорняка2.
Действительно, данная форма принадлежит к сорнополевой ржи,
не ставшей еще культурой, и это склоняет нас в пользу вывода Т. М.
Минаевой.
То же можно сказать и о находке Н. Н. Михайлова 1965 г. и
керченской находке зерен 1946 г., исследованной И. И. Никишиным.
Как отметил И. И. Никишин, эта находка явилась первым
археологическим свидетельством, подтверждающим гипотезу о вхождении
ржи в культуру вместе с пшеницей и ячменем, среди которых она
являлась сорняком3.
Подведем итоги по сказанному о зерновых культурах.
Совершенно достоверно, что аланское земледелие знало культуры проса,
пшеницы, ячменя и овса. Вопрос о культуре ржи требует
дополнительного изучения. Достойно внимания, что указанный состав и
удельный вес зерновых культур близко соответствует тому, что
зафиксировано у современных северокавказских народов историей и
этнографией. Можно полагать, что это свидетельствует о глубоких
1 Жуковский П. М. Об отечественных и пришлых зарубежных
культурных растениях в СССР. «Материалы по истории земледелия
в СССР», Сб. II, М.-Л., 1956, стр. 7.
2 Минаева Т. М. К истории земледелия на территории
Ставрополья, стр. 273.
3 Никишин И. И. Находка зерен в Керчи. КСИИМК, вып.
XXIII, 1948, стр. 84, 85.
66

традициях северокавказского земледелия, уходящих в раннее
средневековье.
Можно также высказать некоторые предположения о характере
аланского земледелия в X—XIII вв. Само собой разумеется, что эти
предположения следует рассматривать как предварительные и
подлежащие дальнейшей разработке и уточнению на более
значительном материале. Нам известны некоторые почвообрабатывающие
орудия алан и состав возделываемых культур. Рассматривая выше
орудия, мы отметили весьма важный факт наличия тяжелого
пахотного орудия с массивным лемехом, череслом и колесным передком.
Такой, совершенный для своего времени, плуг был предназначен для
распахивания больших массивов и прежде всего — целинных и
залежных земель. Состав возделываемых культур не противоречит этому и
вполне соответствует высокой земледельческой технике. Особый
интерес представляет то обстоятельство, что в рассмотренных выше трех
зерновых находках сорняковая примесь выявлена всего лишь один
раз, причем представлена рожью, сопутствующей пшенице (находка
Т. М. Минаевой). От общего числа найденных зерен этот сорняк
составляет всего около 1%. В находках Н. Н. Михайлова и О. В. Мп-
лорадович, насчитывавших тысячи зерен, сорняки не зафиксированы.
По замечанию А. В. Кирьянова, «количественное соотношение зерна
и семян сорных растений является показателем степени обработки
почв, на которых возделывалась данная культура»1.
При освоении целинных и залежных земель в первые годы в
высеянных хлебах сорных растений почти не бывает. В дальнейшем,
когда эти земли превращаются в старопахотные, количество
сорняков быстро растет, достигая значительного процента. В той же статье
А. В. Кирьянов приводит показательные для старопахотных земель
цифры по Волжской Болгарии, где на 1000 зерен овса и ячменя
приходится 160 семян сорняков, на 1000 зерен пшеницы — 80 сорняков,
что характеризует очень большую засоренность.
Следовательно, имеющийся материал свидетельствует о том, что
в X—XII вв. в Алании происходил процесс освоения новых и, надо
полагать, крупных посевных площадей за счет целины и залежей.
Развитие производительных сил равнинной Алании шло по линии
экстенсивного земледелия за счет освоения новых плодородных
земель в плоскостных районах Предкавказья.
Однако было бы неверно все аланское земледелие сводить толь-
1 Кирьянов А. В. К вопросу о земледелии волжских болгар.
КСИИМК, вып. 57, 1955, стр. 8.
67

ко к освоению новых земель. Даже не имея прямых фактов, можно
утверждать, что использовались и старопахотные земли. Все это
вместе взятое и позволяло при наличии достаточно совершенной
техники получать крупные урожаи, превышавшие собственные
потребности в зерне издававшие возможность в отдельные годы вывозить его
за пределы страны.
Какая система земледелия употреблялась в Алании? Дать
достаточно обоснованный ответ на этот вопрос трудно из-за
фрагментарности материалов. Можно предполагать, что в разных природных
зонах этой многообразной по своим естественным условиям страны
существовали разные системы и способы обработки земли. Но если
иметь в виду основной сельскохозяйственный район Алании — пред-
горно-равнинную зону — то наиболее вероятной представляется за-
лежно-переложная система. На это указывает как наличие в
арсенале земледельца тяжелого высокопроизводительного плуга, так и
сравнительная чистота посевов от сорняков. Состав возделывавших-
ся зерновых культур (просо, пшеница, ячмень) также подтверждает
высказанное предположение. Наконец, ретроспективно нужно
учитывать и то, что в земледелии современных народов Северного
Кавказа вплоть до XX века применялась залежно-переложная система
земледелия. |
В предгорной и горной зонах, судя по всему, Существовало
подсечное и террасное земледелие с ежегодным использованием одних
и тех же участков, но с применением простейших удобрений.
Естественно, подсечное земледелие находило себе применение в лесистых
районах, где необходимо было освобождать удобные по рельефу
площади от деревьев. Подсека могла производиться как путем
вырубки и выжигания леса, так и путем обдирания коры с деревьев
(подсочивание), после чего деревья падали сами и затем сжигались.
Такой способ подсеки зафиксирован в XIX веке у черкесов.
В качестве примера вероятного подсечного земледелия можно
назвать Архызскую котловину в верховьях Большого Зеленчука.
Эта котловина, обладающая прекрасными климатическими данными
и расположенная на высоте около 1500 м над уровнем моря, имеет
до 4 тысяч десятин полезной площади, удобной для земледелия1.
Все окружающие котловину хребты и значительная часть самой кот:
ловины покрыты густым смешанным лесом. Споро-пыльцевой анализ,
произведенный лабораторией гляциологии МГУ, показал наличие
лесов здесь и в древности2. Однако где-то в пределах X—XIII вв. лес-
1 Алиев Ума р. Карачай. Ростов, 1927, стр. 295.
2 Пользуюсь личным сообщением зав. лабораторией проф. Г. К.
Тушинского в мае 1964 г.
68

ной покров в котловине исчез, и она стала интенсивно
эксплуатироваться в качестве посевных площадей.
Следы земледелия (террасы, кучи камней, собранных при
очистке полей, оросительные каналы) отмечались здесь не раз. Наиболее
полно их описал в 1940 г. К. М. Петролевич1.
По прилегающим к подошве гор краям котловины разбросано
несколько небольших земледельческих поселков, синхронных Нижне-
Архызскому городищу X—XIII вв. и в ряде случаев разрушенных
лавинами. Нами насчитано четыре таких поселка на обоих берегах
реки (не считая руин на «Церковной» поляне). Наличие здесь
интенсивного пахотного земледелия не подлежит сомнению, видимо, оно
было призвано снабжать хлебом население крупного Нижне-Архыз-
ского города, расположенного в 35 км ниже по ущелью. Но все эго
было возможно только при ликвидации лесного покрова в котловине,
что могло быть осуществлено путем подсеки.
Очень интересные наблюдения в долине Загедан, прилегающей
к истокам Большого Зеленчука, произвел С. В. Зонн. Протяженность
долины 13—15 км, ширина 5—7 км. Лесные поляны, встречающиеся
в долине, по заключению С. В. Зонна, являются образованиями
вторичными, обязанными своим появлением человеку и производимой
им выкорчевке лесов. Автор обращает внимание на то, что все
поляны приурочены к наиболее освещенным частям склонов2.
Следы средневекового земледелия в совершенно сходных
условиях были зафиксированы плодотворной по своим наблюдениям
разведочной экспедицией Карачаевского учительского и
научно-исследовательского институтов под руководством К. М. Петролевич а в
1940 г. Эти следы обнаружены в долинах рек Марухи, Аксаута и Те-
берды. В своем отчете К. М. Петролевич писал: «Все долины и
сколько-нибудь доступные ущелья использованы под самые интенсивные
формы тогдашнего земледелия»3.
Можно полагать, что и это остатки подсечного земледелия,
процветавшего здесь в X—XIII вв. во время интенсивной жизни в
верхнем Прикубанье, что документируется рядом археологических
данных. Естественно допустить, что в более восточных
горно-лесистых районах Алании наблюдалась сходная картина.
Прямым фактическим подтверждением сказанного являются
1 Архив ЛОИА, д. 7/1940.
2 Зонн С. В. Долина Загедан в верховьях реки Большой Ла«>ы
на Северном Кавказе. ИВГО, т. 78, вып. 4, 1946, стр. 424, 425.
3 Архив ЛОИА, д. 7/1940, л. 16.
69

орудия, применявшиеся в подсечном земледелии. Это массивные
железные' топоры с широким, опущенным вниз лезвием и овальным
обухом с втулкой. Они не были оружием, во всяком случае их
основное назначение не боевое. В настоящее время нам известны четыре
таких топора, случайно обнаруженные в Кабардино-Пятигорье (рис.
4, 1—2), т. е. в лесистой зоне предгорий. Еще один топор, но иного
типа (по форме близкий Т-образным боевым секирам), был найден
в лесистой местности на речке Куве, впадающей в р. Уруп. Сейчас
он хранится в школьном музее на хуторе Ильич Отрадненского
района Краснодарского края. Массивность орудия, вмятины и
зазубрины на лезвии, оставшиеся от работы, позволяют причислить его
к числу древосечных топоров, а развитые средневековые формы
свидетельствуют о принадлежности топора скорее всего к
интересующему нас времени.
Датированные аналогии позволяют отнести и топоры Кабарди-
но-Пятигорья к X—XIII вв. Любопытно, что эти аналогии прежде
всего ведут на север, в лесистые районы Восточной Европы, тесно
связанные с подсечным земледелием. Бросается в глаза
разительное сходство топоров Кабардино-Пятигорья с древнерусскими
топорами, распространенными и в соседних с Русью странах.
Было бы соблазнительно связать эти факты со/ славяно-русским
культурным влиянием, проникавшим на Северный Кавказ через
Тмутаракань, но вопрос требует специального исследования и более
значительного материала, тем более, что сходные (но не
тождественные) формы топоров с вислым лезвием в близлежащей Абхазии
известны уже в позднеантичную эпоху.
Но независимо от решения вопроса о генезисе топоров, их
принадлежность к орудиям подсечного земледелия не вызывает
сомнения, ибо в Восточной Европе их производственное назначение было
именно таково. Топоры с широким вислым лезвием А. П. Смирнов
ставит в связь с началом больших вырубок леса под пашню и
датирует их по материалам городищ временем с XII века1.
К тому же заключению о функциональном назначении этих
орудий приходят и другие авторы. «Топоры широко использовались при
расчистке новых лесных участков под пахоту» (В. К. ГончаровJ;
железный топор — «одно из основных орудий лесного земледелия»
(П. Н. ТретьяковK.
1 Смирнов А. П. Волжские булгары. М., 1951, стр. 108, рис. 21.
2 Гончаров В. К. Райковецкое городище. Киев, 1950, стр. 87,
табл. IX, X.
3 История культуры древней Руси. Т. I. М.-Л., 1951, стр. 63.
70

О том, что данная форма топора наиболее рациональна и
совершенна, писали в свое время В. А. Желиговский и Б. А. Рыбаков.
Следовательно, аланские (северокавказские) земледельцы были
вооружены совершенными для своего времени орудиями,
позволявшими вести подсеку в значительных масштабах.
Все еще недостаточно разработан вопрос о средневековом
террасном земледелии. Следы террасного земледелия известны почти
во всех районах горного Северного Кавказа. В Дагестане террасное
земледелие существует и сейчас, но в районах центрального Кавказа
после переселения основной массы населения на плоскость оно
оказалось заброшенным. Покинутые террасные поля можно встретить
чуть ли не в каждом ущелье Северной Осетии и
Кабардино-Балкарии. В хозяйстве горцев они играли немаловажную роль вплоть до
XIX века. Каков возраст террас и можно ли часть их связывать с
ранним средневековьем?
Ответ на этот вопрос связан с рядом трудностей и не может
быть окончательным. Чисто логически нет никаких оснований
отказывать аланскому населению в возможности террасного земледелия.
При охарактеризованном выше сравнительно высоком уровне
земледельческой культуры алан это кажется вполне вероятным.
Известие. 4. Древосечные топоры: 1—Пятигорский музей краеведения;
2—Кабардино-Балкарский музей краеведения.
71

ное подтверждение сказанному можно видеть в результатах
специальных исследований, проводившихся в Дагестане.
Занимавшийся этими вопросами В. Г. Котович считает, что
возникновение террасного земледелия в Дагестане относится к медно-
бронзовому веку, а расцвет — к позднеантичному и раннесредневе-
ковому периодам1. Мы не отваживаемся уводить традиции аланско-
го террасного земледелия в такую седую древность, как это могло
быть в Дагестане. Но если расцвет террасного земледелия в
Дагестане приходится на период раннего средневековья, то хотя бы в
силу закона конвергенции мы можем предполагать появление
террасных полей в горах Центрального Кавказа в ту же эпоху.
Подсечное и террасное земледелие в горно-лесистой зоне
Алании вполне соответствовало уровню своего времени и наряду со
скотоводством составляло основу хозяйства местного населения.
Можно предполагать, что в горной зоне Алании развитие
производительных сил шло по линии интенсивного подсечного и террасного
земледелия, за счет освоения лесистых площадей и горных склонов.
Прогресс земледелия в Алании, как и в других районах
Северного Кавказа, находился в прямой связи с вертикально-зональными
условиями и особенностями природной среды. При/этом
специфическим является сочетание экстенсивного земледелия на плоскости с
интенсивным земледелием в горах. /
Вернемся к вопросу о возделывавшихся в Алании
сельскохозяйственных культурах. Они не ограничены только зерновыми. Так, в
раскопках И. М. Чеченова на городище Хамидия в 1963 г. были
найдены в небольшом количестве зерна мелкосеменной чечевицы.
Можно предполагать знакомство алан с горохом и гречихой2.
Из огородно-бахчевых культур в равнинных районах Алании
могли возделываться огурцы и дыни. Косвенно на такую
возможность указывает находка зерен дынь и огурцов в Саркеле3,
расположенном в сходных экологических условиях.
В некоторых равнинных районах Алании разводился виноград
и делалось вино. Проезжавший в XIII веке по Северному Кавказу
Рубрук по пути к Железным Воротам (Дербенту) был в «замке»
алан, где нашел виноградные лозы и пил вино4. Так как этот «замок»
отстоял от Дербента на расстоянии дневного перехода, следует по-
1 К о т о в и ч В. Г. О хозяйстве населения горного Дагестана в
древности. СА, 1965, № 3, стр. 11.
2 Семена гречихи и горчицы обнаружены в одном из сарматских
погребений I—II вв. у Нижне-Гниловского городища близ Ростова.
3 Артамонов М. И. Саркел—-Белая Вежа, стр. 37.
4 Гильом де Рубрук. Указ. соч., стр. 186.
72

лагать, что он находился где-то в северных районах нынешнего
Дагестана (м. б. в районе Кизляра).
Из примыкавших к земледелию промыслов отметим
бортничество, зафиксированное в фольклорно-лингвистических данных. В
народном эпосе часто упоминается излюбленный напиток нартов
«ронг», сваренный из меда. У дигорцев существовал культ особого
божества — покровителя пчеловодства Анигол. Наконец, осетинский
язык имеет богатую пчеловодческую терминологию. Упадок
бортничества и пчеловодства в Осетии произошел, видимо, в позднесредне-
вековую эпоху.
II. Скотоводство
Наряду с земледелием важнейшее место в экономике Алании
принадлежало скотоводству.
Скотоводство было традиционным занятием алан еще в первой
половине 1 тысячелетия. Аммиан Марцеллин красочно описал
кочевой быт алан, двигавшихся на повозках по беспредельным степям
«Скифии», т. е. Северного Кавказа и Причерноморья, и особенно
ценивших лошадей1. С подвижным кочевым образом жизни алан
связаны их многочисленные военные походы в Закавказье и Мидию
в первых веках нашей эры. Не случайно в конце IV века часть алан
присоединилась к кочевым ордам гуннов, двигавшихся на запад.
Косвенные указания на скотоводство у алан можно найти и в
более позднее время. Так, вновь приведем сообщение Масуди о 30
тысячах аланских всадников, т. е. о значительной массе конницы, что
естественно подразумевает соответствующий уровень коневодства.
О том же свидетельствуют комментарии Евстафия к землеописанию
Дионисия Периегета (XII в.), называющие алан сильными и
многоконными2.
Арабский автор XI века ал-Бакри, описывая страну Маджгария
(заселенный венграми-мадьярами район юго-восточной Европы),
упоминает народ а...йн, живущий «на горе» и владеющий лошадьми,
скотом и пашнями. Ниже этой горы, на берегу моря, «живет
христианский народ авгвна, соприкасающийся со странами Тифлиса»3. В
1 А м м и а н М а р ц е л л и н. Указ. соч., стр. 304.
2 См. Ванеев 3. Исторические известия об аланах-осах. Стали-
нир, 1941, стр. 43.
3Куник А. и Розен В. Известия ал-Бакри и других авторов о
Руси и славянах. Приложение к XXXII тому «Записок»
Императорской Академии наук, № 2, СПб., 1878, стр. 63.
73

народе авгвна трудно усмотреть кого-то иного, кроме абхазов. В
таком случае «гора», на которой живет народ а...йн, несомненно
тождественна Кавказскому хребту, что полностью подтверждается
словами ал-Бакри о том, что «эта гора тянется до страны Баб ал-абва-
ба (Дербента.— В. К.) и доходит до страны Хазар». Но в Кавказских
горах, прилегавших с севера к Авазгии, история, в X—XI вв. знает
алан или овсов (например, племя Тулас Ибн-Русте, которое И. Марк-
варт прямо называет аланским племенем). Поэтому мы с полным
основанием данное сообщение ал-Бакри можем связать именно с
аланскими или алано-асскими племенами. Свидетельство ал-Бакри о
владении алан лошадьми, скотом и пашнями безусловно ценно для
нашей темы.
В XIII веке, судя по сочинению Гильома Рубрука, аланы
употребляли в пищу кумыс (кобылье молоко) и мясо животных.
В наши дни наиболее полно скотоводство Алании
охарактеризовал Е. И. Крупнов. «Находки костей домашних животных
(лошади, быка, овцы, домашней свиньи и осла), — писал он, — дают
представление не только о развитом скотоводстве, но и о составе стада.
В равнинных районах преобладал крупный рогатый скот. Наоборот,
в высокогорных условиях—мелкий рогатый скот: овцы, козы»1.
Специально вопросам скотоводства у алан посвящена статья Т. Б. Тур-
гиева2. Это избавляет нас от необходимости подробного
рассмотрения скотоводства в Алании X—XIII вв. /
Сам факт существования скотоводства у алан и его
хозяйственное значение ни у кого из современных исследователей не вызывает
сомнения. Множество костей животных, наполняющих культурные
слои аланских городищ, дают этому полное основание. Однако
состояние изученности остеологического материала оставляет желать
лучшего. Исследованный научно материал невелик. Не приводя здесь
подробных результатов исследования остеологического материала
В. И. Громовой и В. И. Цалкина (они в основном опубликованы r
специальной литературе), отметим, что в состав аланского стада
входили крупный и мелкий рогатый скот, лошадь, свинья. Кроме того,
найдены кости таких домашних животных, как осел, собака, кошка
и кости домашней курицы.
Из приведенных данных видно, что в аланском стаде имелись
все виды домашних животных, распространенных в раннем средне-*
1 Крупнов Е. И. Краткий очерк археологии Кабардинской АССР,
стр. 37, 38.
2 Тургиев Т. Б. О скотоводстве у алан. МАДИСО, т. II,
Орджоникидзе, 1969, стр. 120—131.
74

вековье на территории Кавказа и Восточной Европы. Более того,
существующий материал показывает, что преобладающую роль в алан-
ском скотоводстве играл мелкий рогатый скот. Преобладание
крупного рогатого скота над мелким зафиксировано всего два раза: в
раскопках Нижне-Джулатского и Нижне-Архызского городищ
A963 г.). Все остальные результаты исследования остеологического
материала обнаруживают явную тенденцию к доминации мелкого
рогатого скота. Поэтому мы склонны считать, что в аланском
скотоводстве X—XIII вв. предгорно-горной зоны преобладающую роль
играл мелкий рогатый скот, а ведущей отраслью скотоводства было
овцеводство.
Имеющиеся в нашем распоряжении письменные источники
сообщают о двух домашних животных, разводившихся в Алании — о
лошади и овце. Первые приведены выше. Источников, указывающих
на овцеводство, два и оба они относятся к XIII веку. В анонимной
персидской географии среди городов Кавказа упоминается Аланийэ
(Алания). Основным предметом торговли в этом городе была
мерлушка, т. е. шкура грубошерстного ягненка1. Арабский географ Ибн-
Саид знал на Северном Кавказе «реку баранов», текущую с
Кавказских гор. Присоединяясь к Рейно, В. В. Бартольд считал возможным
эту «реку баранов» отождествлять с Кумой, протекающей в
значительной своей части по землям алан2.
Таким образом, письменные источники подтверждают наш
вывод о ведущей роли овцеводства и более того — говорят об уже
наметившемся товарном его характере, ибо овечья шерсть поступала на
городской рынок и отсюда распространялась далеко за пределы
Алании.
Имеются и некоторые археологические данные, прямо
указывающие на горное животноводство в Алании X—XIII вв. Это каменные
загоны — базы для скота. Все они приурочиваются к западной
Алании (современный Карачай) и, судя по описаниям, напоминают
каменные сооружения «ацангуара», распространенные в горах
сопредельной Абхазии.
Такого рода сооружения впервые обнаружены экспедицией под
руководством К. М. Петролевича на горных пастбищах между
верховьями рек Большой Зеленчук и Теберда. По отчету К. М.
Петролевича, это «невысокие каменные ограды с одним проемом, округ-
1 Миклухо-Маклай Н. Д. Географическое сочинение XIII в.
на персидском языке. УЗИВ, т. IX. М.-Л., 1954, стр. 199.
2 Бартольд В. География Ибн-Саида. «Recueil des travaux redi-
ges en memoire du Iubile Scientifique de M. Daniel Chwolson». Berlin,
1899, s. 235—236.
75

лой или прямоугольной формы, самых разнообразных размеров. Все
они древние — теперешнее кошевое население этих районов не знает
их происхождения»1.
Аналогичный каменный баз имеется в районе с. Верхняя Ермо-
ловка, причем и здесь местное население не знает его
происхождения.
Т. М. Минаева обнаружила и исследовала круглый в плане
загон для скота на Узун-Колском поселении VI—VII вв. под
Эльбрусом. По подсчетам специалистов, в загоне могло поместиться
одновременно до 1500 овец2. Диаметр Узун-Колского загона около 35 м.
Такой же загон, имеющий вид земляного вала, есть на Нижне-Ар-
хызском городище X—XIII вв. В плане он имеет форму совершенно
правильного круга диаметром около 70 м. Следовательно, в этом
загоне могло разместиться до 3 тысяч овец.
Разумеется, трудно ответить на вопрос о видах разводившихся
овец. Судя по этнографическим материалам современности, в горной
зоне могла преобладать грубошерстная овца, более приспособленная
к суровым условиям.
Со значительной уверенностью мы можем говорить об
употреблявшейся у алан системе скотоводства. Нет сомнения в том, что она
была отгонной или яйлажной. Это традиционная система
скотоводства не только для Северного Кавказа, но и Закавказья, начиная, по
крайней мере, с эпохи бронзы.
Суть яйлажной системы состоит в том, что она сочетает
скотоводство с земледелием. Основная часть населения предгорий и
равнин ведет оседлое земледельческое хозяйство, а отгон скота на
летние горные пастбища производят небольшие группы мужчин-пастухов
в количестве, достаточном для содержания и охраны скота в горах.
На зиму скот с горных пастбищ перегоняется на равнину, в степи
Северо-Восточного Кавказа, на Зольские пастбища и на Черные
земли. Яйлажная система является «самой рациональной и самой
выгодной формой использования высокогорных лугов и пастбищ»3.
Именно поэтому она оказалась столь жизнеспособной.
В связи с яйлажной системой скотоводства возникает
интересный не только с экономической, но и с исторической точки зрения
вопрос о зимних пастбищах, которыми должны были пользоваться
аланы. Только пастбища, расположенные в предгорной зоне Цент-
1 Архив ЛОИА, д. 7/1940.
2Минаева Т. М. Поселение в устье реки Узун-Кол. СА, 1960,
№ 2, стр. 206, рис. 12.
3 Горное животноводство Северного Кавказа и Закавказья.
Орджоникидзе, 1963, стр. 46.
76

рального Кавказа, и Зольские пастбища несомненно целиком и
постоянно находились в их руках. Сложнее выглядит вопрос об
использовании Черных земель и степей Прикаспийской низменности.
Археологические исследования Е. И. Крупнова и споро-пыльцевые
анализы погребенных почв, произведенные Р. В. Федоровой, показали,
что вплоть до XIV—XV вв. природные условия даже в ныне
пустынных районах Прикаспия были благоприятные1. Следовательно,
благоприятными были и условия для ведения отгонного скотоводства.
Но вплоть до середины X века — до победоносного похода
киевского князя Святослава — степи Прикаспия находились под
контролем хазар, несомненно использовавших их для своих нужд.
Эксплуатация прикаспийских пастбищ аланами (если она имела место) была
возможна только при условии мирных и даже союзнических
отношений с хазарами и наличии между ними тесных экономических связей.
Однако следует думать, что отношения между аланами и хазарами
далеко не всегда были такими, и прикаспийские степи часто
оставались недоступными для алан. Надо полагать, что лишь после 965 г.,
когда пал Хазарский каганат, аланы получили возможность
беспрепятственного пользования угодьями Прикаспия. Это должно было
ускорить развитие яйлажного скотоводства Алании и самым
положительным образом отразиться на его состоянии.
Однако прикаспийские пастбища находились во владении алан
вряд ли более столетия. Около середины XI века в степях
Предкавказья появились кочевники-половцы. Вероятно, к XII веку аланы
утратили контроль над этими землями. Но чисто гипотетически можно
предположить, что по мере нормализации алано-половецких
отношений прикаспийские пастбища вновь стали доступны аланам, а
альпийские пастбища Кавказских гор, в свою очередь, могли летом
использоваться половцами. Подобные примеры хозяйственного
сотрудничества между горцами и жителями предкавказских равнин хорошо
известны и их следует учитывать.
Если в предгорно-горной зоне Алании основную роль играл
мелкий рогатый скот, то в некоторых районах равнинной Алании мог
преобладать крупный рогатый скот. К сожалению, мы почти не
имеем остеологического материала для решения этого вопроса, так как
аланские городища и сельские поселения на плоскости почти не
изучены. Единственным фактом, подтверждающим сказанное, является
очень ограниченный остеологический материал с городища Нижний
Джулат (раскопки Е. И. Крупнова в 1947 г.). В нем кости крупного
1 Федорова Р. В. Результаты исследования споро-пыльцевым
методом курганов Прикаспийской низменности. Известия Грозненского
областного музея краеведения. Вып. 5. Грозный, 1953, стр. 154—161.
77

рогатого скота стоят на первом месте. Нет сомнения в том, что
значительную часть крупного рогатого скота составляли коровы. Об
этом свидетельствуют как их кости, постоянно находимые на
поселениях, так и характер некоторых видов аланской посуды,
предназначенной для хранения жидкостей. Иногда попадаются глиняные
сосуды-цедилки с множеством отверстий для приготовления сыра.
Следует полагать, что скот был мелкопородный.
Большой исторический интерес представляет еще не решенный
вопрос об аланской лошади. Пристрастие алан к лошади и
многочисленность их табунов очевидны. В приведенных выше письменных
источниках лошадь почти всегда стоит на третьем месте после
мелкого и крупного рогатого скота. Но породы аланских лошадей, их
экстерьер и достоинства по наличному материалу не поддаются
определению. Скелеты аланских лошадей были обнаружены при
археологических раскопках на Кавказе дважды: в 1935 г. на Галиатском
могильнике Е. И. Крупиовым и в 1953 г. на Змейском катакомбном
могильнике С. С. Куссаевой. Но, к сожалению, они не были
специально изучены. С. С. Куссаева отмечает лишь, что конь был
низкорослый.
В свое время Е. И. Крупнов высказал предположение о том, что
в эпоху раннего Средневековья была выведена северокавказская
так называемая кабардинская порода лошадей. В своих
последующих работах, не сказав ничего о причинах столь резкого изменения
точки зрения, он относит выведение этой прекрасной кавалерийской
лошади уже к кобанской эпохе (судя по контексту — к IX—VII вв.
до н. э.). Первое мнение ничем не было аргументировано, второе
основано, главным образом, на том, что на Северном Кавказе с VIII—
VI вв. до н. э. появились «строгие» удила для управления крупной и
большеротой лошадью. Такая аргументация представляется
недостаточной, ибо по удилам и псалиям невозможно реконструировать
породу лошади и ее экстерьер, а тем более увязать этот фактически
неизвестный тип с современной породой.
В настоящее время специалисты по коневодству считают, что
кабардинская лошадь выведена «на основе местной верховой
лошади (родственной арабской и карабахской породам), которая позднее
смешалась с монгольскими лошадьми, в большом количестве
завезенными на Кавказ монголами-завоевателями»1. Следовательно,
выведение кабардинской породы нужно относить не к IX—/III вв. до
н. э., а скорее всего к XIV—XV вв.— к тому периоду, когда
кабардинцы, заняв предгорное Предкавказье до Чечни/получили в свои
1 Сельскохозяйственная энциклопедия. Т. II, 1951, стр. 253.
78

руки огромные площади с прекрасными пастбищами — базу
интенсивного коневодства.
О том, как выглядела «местная верховая лошадь»
домонгольского времени, можно судить по ее изображениям. В VIII—IX вв. в
культуре алан были распространены литые бронзовые подвески
(очевидно, амулеты), изображавшие всадника, скачущего на
сравнительно крупном коне, с высокой шеей, длинными ногами,
развевающимися гривой и хвостом (рис. 5, 1).
НШ1 Шк
Рис. 5. Аланские
подвески-амулеты с
изображениями лошадей:
1—из катакомб Гоуст
(раскопки В. И. Долбежева);
2—с. Первомайское
(случайная находка);
3—из катакомбы № 15
Змейского могильника.

Еще одного, но более грубо моделированного коня видим на
подвеске из с. Первомайского Кисловодского района (рис. 5, 2).
Этот конь выглядит более мелкорослым и крупноголовым. Наиболее
детализированное изображение аланской лошади имеется на
подвесных золоченых бляхах из катакомбы № 15 Змейского могильника
(рис. 5, 3). При всей условности и схематичности фигуры
чувствуется хороший экстерьер лошади, облаченной в богатый убор.
Указанные схематические изображения позволяют (с
соответствующей скидкой на не вполне достоверный характер источников)
усматривать наличие у алан по крайней мере двух видов верховых
лошадей: низкорослых крупноголовых и более высоких породистых —
тех, которых армянский автор XI века Шапух Багратуни, описывая
страну алан, называет «благородными конями». Гипотетически
можно предположить, что первый вид местного автохтонного
происхождения и, возможно, связан с мелкорослой скифо-сарматской
лошадью. Что касается второго вида, то он может быть результатом
скрещения этой местной лошади со знаменитым среднеазиатским конем
ахалтекинской породы. Современные специалисты считают вполне
допустимым распространение ахалтекинского коня в Северном
Причерноморье уже в античную и позднеантичную эпоху. Тем более
кажется допустимым распространение ахалтекинского коня на
средневековом Северном Кавказе. М. И. Белоногов прямо пишет о том,
что под влиянием этих среднеазиатских рослых коней «вложилось все
улучшенное коневодство алан и скифов, начиная от минусинской
котловины и кончая южнорусскими причерномррскими степями»1.
Некоторое представление о качествах верховой аланской
лошади дают предметы ее седловки. Прекрасные образцы аланских седел
были найдены в Галиатском склепе VIII—IX вв. Е. И. Крупновым.
Седла имеют высокую переднюю и низкую заднюю луки и, по
словам исследователя, обнаруживают больше сходства с английским
типом седел, чем с кабардинским.
Аналогичные седла с деревянной основой существовали и в X—
XII вв. Остатки их найдены нами в Змейском катакомбном
могильнике. Они относятся к типу хорошо развитых кавалерийских
строевых седел с ленчиками, резными деревянными луками, подушками
из многих слоев войлока (что сближает их с кабардинским типом
седла), подпругами и подперсьем (ремнем, охватывающим грудь ло~-
1 Белоногов М. И. Ахалтекинская порода лошадей, ее
морфологические особенности и пути улучшения. Автореферат докторской
диссертации. М., 1957, стр. 6.
80

хлади). Последние видны на бляхе из катакомбы № 15 (рис. 5, 3).
В сочетании с совершенными стременами и уздой все это,
несомненно, свидетельствует о наличии у алан хорошего верхового и боевого
коня.
Свиноводство у алан было развито слабо. Любопытно, что в
алано-ясском глоссарии XV века, перечисляющем основные виды
животных и птиц, название свиньи отсутствует. Это указывает на то,
что свинья не находилась в числе основных животных алапского
стала. Довольно распространенным вьючным животным был осел, кости
которого обнаружены в Заюково, Змейской и Нижнем Архызе.
Аланам X—XIII вв. было хорошо известно птицеводство. В
алано-ясском глоссарии упомянуты курица, гусь, утка, а среди
наиболее популярных названий пищи встречаем яйцо. Наличие у алан
домашней курицы и употребление ими в пищу яиц документально
подтверждается археологией. Кости курицы найдены при раскопках
A. А. Иессена на Заюковском аланском поселении в 1934 г., а в ряде
•катакомб Змейского могильника XI—XII вв. нами были обнаружены
прекрасно сохранившиеся куриные яйца (рис. 6, 4). Яичная
скорлупа найдена О. В. Милорадович в разрушенном жилище XIII века на
городище Верхний Джулат. Вспомним также слова Масуди о
петухах, кричащих по всему аланскому «царству».
В связи со скотоводством кратко коснемся двух промыслов,
игравших заметную роль в хозяйстве алан X—XIII вв. Первый —
охота. Существование охотничьего промысла засвидетельствовано
археологически прежде всего костями диких животных: кабана, медведя,
оленя, косули, сайгака, зайца, лисицы. Излюбленным охотничьим
зверем был дикий кабан. Кабаньи клыки, употреблявшиеся в
качестве своеобразных гладил и лощил в рукоделье, непременно
сопутствуют каждому женскому погребению в Змейском катакомбном
могильнике, а на некоторых зооморфных ручках сосудов, относимых
B. Б. Деопик к X—XII вв., изображены кабаньи фигуры.
Другим промысловым животным был олень. Распиленные
оленьи рога, поделки из них — довольно частая находка на городищах
Верхний Джулат, а в притворе церкви № 11 в Нижнем Архызе мы
обнаружили черепа и рога двух оленей, очевидно, принесенные в
жертву.
Об охоте на птицу свидетельствуют появившиеся примерно с
X века вильчатые наконечники стрел «срезни», позволявшие бить
птицу на лету благодаря широко расставленным лезвиям.
Видимо, в охоте участвовали и собаки. Кости собак найдены
при раскопках Заюковского поселения, Нижне-Архызского и Верхне-
Джулатского городищ, а их изображения в позе гона, с открытой
6 Алания в Х-ХШ вв.
81

лающей пастью, встречаются на каменных памятниках, в частности
на стенах богатейшего дольменообразного склепа на р. Кривой.
Второй важный промысел — рыболовство. Наиболее развит он
был в аланских городищах, расположенных по берегам самой
крупной и полноводной реки Алании—Терека. Среднее течение Терека,
находившееся в руках алан, всегда было богато рыбой. Еще в XIX
веке на Тереке в огромных количествах добывался лосось, севрюга,
шамая, сом, сазан, жерех, усач, осетр. Нет особых оснований
сомневаться в том, что жители аланских городищ среднего течения
Терека были не только потребителями, но и поставщиками наиболее
ценной осетровой рыбы в соседние районы Алании.
Есть прямые археологические доказательства (правда, пока
немногочисленные) существования довольно развитого рыболовства у
притеречных алан. Так, при раскопках Змейского поселения VIII —
X вв. нами были найдены кости осетровых рыб — севрюги и осетра1.
Там же обнаружены каменное круглое и пирамидальное, хорошо
обожженное глиняное грузило для сетей (рис. 6, 1—2).
Чрезвычайно интересен железный крюк, лежавший в яме № 1 (рис. 6, 3). Это
крюк от багра с длинной деревянной ручкой, которым ловят сома
и усача. Именно так аналогичные крючья употреблялись и в
XIX веке.
Кости осетровых рыб («бляшки») встречались в культурных
слоях многих притеречных городищ: на Верхнем Джулате
(раскопки О. В. Милорадович в 1961 г.), в обнаженных культурных слоях
городищ Киевского и Октябрьского в Моздокском районе СО АССР
(наши разведки 1964 г.). Нередко в тех же городищах встречаются
грузила каменные и глиняные, разных форм.
Кроме вышеупомянутых змейских грузил, аналогичные тяжелые
пирамидальной формы глиняные грузила обнаружены нами на
городищах Киевском и Октябрьском, Т. М. Минаевой на Ермоловском
городище на р. Сунже, И. М. Чеченовым на городище Хамидия.
Далеко не все глиняные грузила бывают достаточно хорошо
обожжены и прочны, и это заставляет некоторых авторов считать их
не грузилами для сетей, а подставками ткацкого станка,
служившими упором для веретена при разматывании ниток. Существуют и
другие гипотезы. Отметим, что прочные и хорошо обожженные
глиняные грузила, не размокавшие в воде, могли употребляться в ры-*
боловстве (особенно грузила округлых форм, найденные нами на
городище у фермы колхоза им. В. И. Ленина близ ст. Терской).
1 Определение произведено на кафедре ихтиологии МГУ проф. В. Д.
Лебедевым.
82

MS г.); 4-куриные яйц7 (шкат^ поселение, раскоп*
могильника). катакомоы № 77 Змейского катакомбног(
ки

Следовательно, мы можем сейчас вполне достоверно говорить
о двух способах рыбной ловли у алан: с помощью сетей на
стремнине и с помощью багра в заводях. Возможно, существовала и ловля
на удочку, но Ъи одного рыболовного крючка до сих пор не найдено.
Разумеется, охота и рыболовство не относятся к числу
основных отраслей экономики средневековой Алании. Роль этих
промыслов второстепенна, тогда как основная, ведущая роль принадлежала
земледелию, скотоводству и ремесленному производству.
III. Ремесленное
производство
В слабой изученности аланского ремесленного производства в
известной мере повинны письменные источники X—XIII вв.,
чрезвычайно скупые в отношении фактов производственной жизни.
Единственные сведения, которые мы можем из них почерпнуть, касаются
аланского оружия и доспехов — предметов, наиболее значительных
и эффектных для средневекового современника алан. Армянский
автор XI века Шапух Багратуни пишет о стране алан: «Это страна,
полная всяческих благ, есть в ней много золота и великолепных
одеяний, благородных коней и стального оружия, закаленного кровью
пресмыкающихся, кольчуг и благородных камней»1. ,
Весьма ценное свидетельство принадлежит Пьйьому Рубруку,
которого во время путешествия по Северному Дайказу сопровождал
конвой из 20 татар. Двое из них имели латы, приобретенные у алан,
«которые умеют хорошо изготовлять их и являются отличными
кузнецами»2.
Прямым подтверждением этих слов Рубрука служит
свидетельство греческого автора XV века Лаоника Халькокондила о том, что
аланы «делают превосходные кольчуги, следуют вероучению
Господа нашего Иисуса Христа, имеют особый язык и из меди
изготовляют оружие, называющееся алаиским»3.
В. Ф. Миллер справедливо заметил, что Халкокондил
некритически использовал более ранний источник, и упоминание медного
аланского оружия для этого времени является явным анахронизмом.
Но в данном случае для нас важно то, что постоянно сталкивавшие-
1 Архив СОНИИ, ф. I, д. 137а, л. 54 (Перевод М. Дарбиняна).
2 Гильом де Рубрук. Указ. соч, стр. 186.
3 См. Миллер В. Терская область. Археологические экскурсии.
МАК, вып. I, M., 1888, стр. 118.
84

ся с аланами византийцы отличали их оружие и даже присвоили ему
имя «аланского».
Из приведенных источников можно заключить, что: 1) в Алании
было развито кузнечное производство, 2) аланские металлурги знали
производство стали, 3) в Алании выделывалось оружие и
оборонительные доспехи — кольчуги и латы. Все это свидетельствует о
высоком уровне4 аланского металлургического и кузнечного ремесла, что
подтверждается и археологическими источниками.
Приступая к обзору археологических источников, следует
подчеркнуть, что источники эти распределены по отдельным отраслям
металлодобывающего и металлообрабатывающего производства
крайне неравномерно. Особенно незначительны материалы,
связанные с самим производственным процессом: остатки выработок руды,
плавильные печи и отходы, инструменты и т. д. До сих пор мы не
имеем ни одной археологически исследованной кузнечной или какой-
либо иной ремесленной мастерской. В то же время археология
располагает значительным вещевым материалом, являющимся
продуктом местного ремесленного производства.
Историко-технологическое изучение аланского
металлургического производства с применением современных методов и анализов
фактически почти еще не начато и это важное дело еще ждет своей
очереди. Надо полагать, что исследование технологии аланского
ремесла откроет немало новых страниц в его истории и, несомненно,
уточнит многое из того, что будет сказано ниже.
По тем же причинам ограниченности и фрагментарности
источников крайне трудно отделить деревенское производство от
городского и дать самостоятельные очерки о том и другом, подобно тому, как
это было сделано Б. А. Рыбаковым для древней Руси.1 Поэтому
приходится рассматривать материал обобщенно, ограничиваясь фактами,
характеризующими преимущественно городское ремесло.
Окончательной картины они, конечно, не дают, но тем не менее
представляют ценность как единственные источники по истории аланского
ремесла.
1) Черная металлургия и металлообработка
Рассмотрение ремесленного производства Алании следует начать
с основной его отрасли — черной металлургии и металлообработки.
Основным материалом для изготовления массы орудий труда,
оружия, многих предметов обихода было железо. Массовое производ-
Р ы б а к о в Б. А. Ремесло древней Руси. М., 1948.
85

'Стбо железных изделий, безусловно, опиралось на местную рудную
базу.
В старой кавказоведческой литературе Северный Кавказ
считался почти лишенным железных руд1. Это совершенно не соответствует
действительности. Месторождений железной руды на территории
Алании много. Край представляет собой «провинцию.», сферосидери-
товьзх руд, маг^етитов. красных и бурых железняков.
Наиболее крупное месторождение железа с примесью хромони-
келевых руд расположено в среднем течении р. Малки между с. Ха-
баз п балкой Лахран. Запасы руды здесь исчисляются до 150 млн.
тонн, причем содержание железа в руде составляет от 25 до 60%2.
У с. Хабаз, по р. Рхы-Кол, имеются открытые обнажения магнетита.
Существенно то, что Лахранские темно-зеленые руды (составляющие
до 25% всего месторождения) показали хорошие результаты при
испытаниях на прямое восстановление. Все это делает Малкинское
месторождение перспективным с точки зрения древнего
железоделательного производства.
В этом плане пристального внимания и проверки заслуживают
следующие факты. Археологическая экспедиция 1949 г. под
руководством К. Э. Гриневича обследовала две старинные штольни в 12 км
выше сел. Хабаз. Одна из штолен имела 15 м длины, 1,2 м ширины
и 1,7 .к высоты; размеры второй штольни в отчете не указаны.
Показал штольни местный житель Абдулла Горшуго.
Е. И. Крупное связал эти штольни с добычей меди и отнес к ко-
банской эпохе3. В действительности же открытые К. Э. Гриневичем
штольни приурочены к Малкинскому месторождению железа. Для
датировки штолен и найденных около них построек пока нет прямых
данных и вопрос остается открытым, но наличие здесь средневековой
разработки не исключено. ,
В целом же существование выработок железных руд на^тёрри-
торкп Алании не вызывает сомнений. За это говорит как обилие
месторождений, так и обилие железных предметов, находимых при
раскопках.
Сырьевая база для местного производства железа вполне доста-
1 В е й д е н б а у м Е. Заметки об употреблении камня и металлов,
у кавказских народов. ИКОИРГО, т. IV, № 5, Тифлис, 1877, стр. 259.
2 М х и т а р о в Н. К. Черные металлы Северо-Кавказского края.
«Природные богатства Северо-Кавказского края». Пятигорск, 1935,
стр. 342.
3 Крупнов Е. И. Древняя история Северного Кавказа, стр. 317,
318.
86

точна. И если мы до сих пор не располагаем прямым материалом о
средневековых выработках железной руды, то имеем многочисленные
и убедительные следы ее плавки. Прежде всего это железные шлаки,
представляющие собой отходы производства железа. Кучи железных
шлаков были обнаружены в 1940 г. экспедицией К. М. Петролевича
на водораздельном хребте Ужум между реками Большой Зеленчук
и Маруха. Здесь же были обнаружены и заплывшие ямы, которые
могут представлять либо следы выработок железной руды, либо
остатки плавильных печей. Топографически эти следы производства
связываются с близлежащим Нижне-Архызским городищем X—
ХШ вв. По отчету К. М. Петролевича, создается впечатление, что
здесь существовал крупный очаг по выработке железа,
приуроченный к Марухо-Зеленчукскому месторождению магнетита.
Наши раскопки Нижне-Архызского городища подтверждают
данные К. М. Петролевича. Во время раскопок 1960—1964 гг.
единичные железные шлаки попадались почти во всех раскопках,
заложенных в различных частях городища. Особенно крупное скопление
шлаков наблюдалось в 1962 г. при шурфовке возвышенности у
северного Зеленчукского храма. На небольшой (около 40 кв. м)
площади было собрано 240 железных шлаков, из них некоторые
крупные— до 2—3 кг. Найдены обломки плоских каменных плит толщиной
5 см. На одном из обломков имелся прикипевший к плите шлак. Эти
плиты — под или фрагменты стенок разрушенной домницы, в
которой варилось железо. Еще более показательны 8 кусков криц, из
которых одна была в горячем состоянии прокована и затем
разрублена пополам, получив сегментовидную форму. В этом же раскопе
был найден обломок глиняного тигля.
Отдельные железные шлаки были найдены в 1953—1954 гг. на
аланском городище X—XIII вв. в междуречье Кяфара и Кривой (Зе-
лепчукский район Карачаево-Черкесской автономной области). На
том же раннесредневековом могильнике в одной из надземных
гробниц найдено несколько кусков железного шлака. Из
этнографических материалов известно, что железо было предметом особого
культа у кавказских народов и играло магическую роль в погребальном
обряде.
Крупные железные шлаки найдены М. Н. Ложкиным на
городище X—XIII вв. близ хутора Ильич Отрадиенского района
Краснодарского края (в верхнем течении р. Уруп). Думается, что это одно
из пограничных городищ западной Алании. Железные шлаки
обнаружены Е. П. Алексеевой на Хумаринском городище,
существовавшем до XIII века. Т. М. Минаева бегло упоминает «следы древней
выплавки железной руды» в урочище Ретыщик в верхнем течении
87

р. Марухи. Из расположенного там же урочища Иарат-Эшик А. А,
Иессен передал в бывший Институт исторической технологии ряд
древних шлаков. Анализ их, выполненный В. В. Данилевским,
показал железо с примесью никеля и марганца. В феврале 1966 г.
нами были осмотрены шлаки в Ставропольском краевом музее. Все
шлаки тяжелые, полученные в результате сыродутного процесса
плавки, особенно шлаки, найденные при раскопках городища Гиляч
в 1965 г. Еще один шлак был найден Т. М. Минаевой на Кубинском
городище около с. Кубина.
В районе Кавказских минеральных вод железные шлаки на
поселении VIII—X вв. у Кольцо-горы (близ Кисловодска) находили
А. С. Федоровский и А. П. Рунич. В экспозиции Кисловодского
народного музея в 1966 г. была выставлена железная крица,
обнаруженная местными школьниками-краеведами в яме на поселении у
Кольцо-горы. Крица имела округлую форму и была вследствие
проковки почти лишена ноздреватости. Вес ее 1100 граммов. Кроме
того, А. П. Рунич обнаружил железные шлаки на городище Рим-гора
и на средневековом поселении у горы Кугуль в том же Кисловодском
районе.
В Кабардино-Балкарии также известен ряд интересных находок,
свидетельствующих о местной плавке железа. Так, в состав
уникального Кызбурунского клада железа XII века входило 13 криц. Все
крицы имели одинаковую округлую форму и в горячем состоянии
были разрублены для проверки качества проковки. Вес криц от 1,67
до 4,08 кг. Химический анализ двух проб показал содержание железа
88,45 и 88,53%. А. А. Иессен полагал, что кызбурунские крицы
можно связать с месторождениями железа в районе с. Верхний Чегем, о
которых упоминал Клапрот1.
В 1959 г. железный шлак в большом количестве был найден
П. Г. Акритасом на аланском городище на горе Багул-Сырт^близ
с. Нижний Чегем. По мнению П. Г. Акритаса, здесь имеются
остатки кузнечного производства2. Судя по керамике, показанной в
рукописном отчете Акритаса, городище ориентировочно можно отнести
к VIII—XII вв.
Описывая средневековые (до XIII—XIV вв.) памятники с.
Верхний Чегем, Г. И. Ионе упоминает выявленные раскопками вблизи
1 Археологические исследования в РСФСР 1934—1936 гг., стр. 230.
2 А к р и т а с П. Г. Археологическое исследование Чегемского
ущелья в 1959 г. Сб. статей по истории Кабардино-Балкарии. Вып. IX,
Нальчик, 1961, стр. 189.
88

городища Лыгыт «остатки» добычи и плавки железа и «кузнечного
дела»1. К сожалению, автор не остановился подробнее на описании
остатков производства. Однако само существование последнего
несомненно: железные шлаки около с. Верхний Чегем были найдены в
1965 г. И. М. Чеченовым и И. М. Мизиевым. Тогда же, по сообщению
И. М. Чеченова, шлаки были обнаружены при раскопках аланского
городища VIII—XII вв. Хамидия на правом берегу Терека и на горе
Донгат в ущелье р. Чегем. Как известно, на горе Донгат имеется ряд
средневековых памятников. Связь шлаков с ними не может
исключаться.
На крупнейшем городище Северной Осетии «Верхний Джулат»
железные шлаки были обнаружены в 1958 г. при раскопках мечети
XIV века, но в постилающем ее слое X—XII вв. Анализ шлаков,
произведенный в лаборатории спектрального и структурного анализа
при кафедре археологии МГУ Н. В. Рындиной, показал присутствие
железа в количестве 45—50%, что свидетельствует о сыродутном
процессе2. В том же году железный шлак был найден нами в одной из
мусорных ям на Змейском поселении VIII—X вв. у станицы Змейской
Северо-Осетинской АССР.
Таковы известные сейчас местонахождения железных шлаков.
Значение их трудно переоценить, ибо «наличие шлаков на городищах
всегда является признаком местной выработки металла»3.
Устанавливается наличие выработки железа как в западных,
так и в восточных районах средневековой Алании. Металлургическое
производство было сосредоточено в основном в горной и предгорной
зонах, что совершенно естественно — здесь находятся основные
месторождения железа. В районах горного Кавказа, соседних с
Аланией, наблюдается аналогичная картина, т. е. средоточеиие
средневекового металлургического производства. В горной Раче оно,
например, сохранило свое значение до XIX века.
Если намечаемая локализация металлургического производства
Алании верна, то мы будем вправе поставить вопрос об
экономических связях между населением предгорно-горной и равнинной зон.
Специфика хозяйственного развития этих двух
естественно-географических зон была такова, что одна из них имела металлодобывающее
и металлообрабатывающее производство, но не имела достаточно
развитого земледелия для удовлетворения своих нужд, тогда как
1 И о н е Г. И. Верхне-Чегемские памятники VI—XIV веков.
УЗКБНИИ, т. XIX, Нальчик, 1963, стр. 206.
2 Архив СОНИИ, ф. 6, д. 38, л. 94.
3 Р ы б а к о в Б. А. Указ. соч., стр. 130.
89

вторая (как было показано выше) имела широкую земледельческую
базу почти без собственной металлодобычи. Естественно
предположить, что на этой основе сложились отношения постоянного обмена
между указанными зонами1 и достигалось равновесие аланской
экономики.
При таком размещении основных производительных сил
замкнутое натуральное хозяйство не могло сохраняться в целости и
неизбежно должно было втягиваться в отношения обмена.
Забегая вперед, отметим еще одно любопытное явление:
крупнейшие аланские городища, в которых мы можем усматривать
формирующиеся раннефеодальные города, как правило,
концентрируются в предгорьях или устьях ущелий при выходе на плоскость, т. е. в
промежуточной зоне между равниной и горами. Это не случайно,
ибо города располагаются там, где они могут быть посредниками в
товарном обмене между хозяйствами гор и равнин.
Вернемся к шлакам. Значительный процент содержания в них
железа D5—50%) характерен для сыродутного способа плавки. Как
известно, сыродутный процесс состоит в том, что засыпанная в печь
поверх горящего угля руда подвергается под воздействием высокой
температуры химическим изменениям: окислы железа теряют
кислород и превращаются в железо, стекающее густой массой в нижнюю
часть печи. По Ю. М. Покровскому, реакция восстановления железа
начинается при 400°, а при 700—800° получается ноздреватая крица2.
Находки шлаков и криц на территории Алании показывают, что
получение таких температур в плавильных печах не было проблемой
для аланских металлургов. И тем не менее эти температуры были
недостаточны, а технология производства железа примитивной
(потери железа в шлаках были огромны).
Материальные остатки железоплавильных печей в настоящее
время крайне незначительны. Поэтому высказывать категорические
суждения о их конструкции пока затруднительно. В довоенное
время при раскопках жилища № 2 на аланском Заюковском поселении
Б. Е. Деген-Ковалевский нашел «следы горения» (древесной уголь),
обломок каменной терки из диорита и обломок фурменной стенки
«небольшой плавильной установки»3. Сочетание угля/терки, предна-
1 В свое время А. А. Иессен подметил возможность такого обмена
при посредстве заготовок железа в крицах, на что, по его мнению,
указывают крицы кызбурунского клада железа. (Археологические
исследования в РСФСР 1934—1936 гг., стр. 235, 236).
2 Покровский Ю. М. Очерки по истории металлургии. Ч. I,
М.-Л., 1936, стр. 17.
3 Д е г е н-К о в а л е в с к и и Б. Е. Указ. соч, стр. 26, рис. 12, 7—8.
90

значенной, возможно, для дробления руды, и стенки с отверстием
(для сопла) делает вполне возможной связь этого комплекса с
плавильным процессом.
В 1962 г. в процессе раскопок Нижне-Архызского городища X—
XIII вв. нами было исследовано здание, в одном из помещений
которого обнаружены остатки железоплавильной трехкамерной печи,
сложенной из плоских камней (рис. 7). С процессом варки железа были
непосредственно связаны лишь две камеры (Б и В). Камни этих ка-
Рис. 7. План железоплавильной печи. Нижне-А рхызское городище.
91

мер были прокалены и растрескались под воздействием высокой
температуры. Внутри и около камер найдено 205 сыродутных шлаков.
Можно полагать, что в данном случае мы имеем дело с домни-
цей надземного (шахтного) типа. Размещение ее в закрытом
помещении позволяло вести плавку железа в любое время года и
независимо от погоды. Для вентиляции помещения и удаления дыма и
газов служила специальная обнаруженная в стенах вытяжная
система— 12 щелевидных отверстий четырехугольной формы.
Расположены они в двух длинных и одной короткой стенах помещения на
высоте от 20 до 30 см над полом, т. е на уровне камер домницы.
Следует обратить внимание на то, что из 12 отверстий 8 расположены
двумя группами по 4 отверстия в каждой, причем группы эти
помещены в длинных стенах друг против друга. Ясно, что при разнице
температур, существовавшей во время работы домницы, в
помещении плавильни и вне ее образовывался довольно сильный воздушный
поток. Второй воздушный поток создавался двумя отверстиями в
северо-западной стене и дверным проемом метровой ширины в
противоположной стене. Домница находилась в месте пересечения этих
двух потоков. Отверстие 3 ведет в камеру А и, видимо, не играет
вентиляционной роли, т. к. закрыто камерой.
Изученная нами домница является первой и пока
единственной1. В этом ее особая ценность. Редкость выявления
железоплавильных печей на аланских городищах может объясниться тем, что
они выносились из городищ поближе к выходам железной руды и
источникам топлива. Так могло быть и на упоминавшемся выше же-
лезорудном поле на хребте Ужум, против Нижне-Архызского
городища.
Таким образом, мы имеем основания для вывода о том, что в
Алании X—XIII вв. существовал сыродутный способ плавки железа в
надземных домницах.
Большой интерес представляет совершенно неисследованный
вопрос о производстве в Алании стали. Теоретически нет никаких
оснований сомневаться в том, что аланские кузнецы умели
изготовлять стальные предметы. В скифскую эпоху появляются србственные
металлургические центры, распространяется масса железных
изделий и среди них впервые встречаются стальные предметы. В раннем
средневековье сталь была широко распространена по всей Еврогге.
включая и Восточную. Хорошо известно, что большинство орудий
1 По какому-то недоразумению раскопанную Б. Е. Деген-Ковалсп-
ским Чуберскую плавильню в Верхней Сваиетии стали приписывать
аланам, хотя они не имеют никакого отношения к этому объекту.
92

труда, оружия и инструментов в древней Руси изготовлялось из
железа и стали или из одной стали (исследования Б. А. Колчина, Н. В.
Рындиной).
Кавказ не отставал от народов Средней и Восточной Европы в
освоении производства стали. Уже в скифскую эпоху кузнецы
Северного Кавказа получали высококачественную сталь.
Если вспомнить приводившееся уже свидетельство Шапуха Баг-
ратуни о стальном оружии алан, вопрос о собственном производстве
стали на территории Алании априори должен решаться
положительно. В нашем распоряжении есть и прямые факты, подтверждающие
сказанное.
Еще в конце 20-х гг. В. В. Арендт изучал сабли Юго-Восточной
Европы VIII—X вв. Тогда же было произведено
металлографическое и химическое исследование фрагментов двух типичных
восточноевропейских сабель, хранившихся в Государственном
Историческом музее. Оказалось, что сабли имели наварные стальные клинки,
содержащие до 0,75% углерода. Особенно хорошо были закалены
лезвия1. Из 31 учтенной Арендтом сабли 17 приходятся на
кавказские или аланские могильники (сабли с паспортом «Северный
Кавказ», из Кобани, Рутхи, быв. ст. Фельдмаршальской, Новороссийска,
Майкопа, Верхнего Салтова).
В сентябре 1966 г. по нашей просьбе в лаборатории Института
археологии АН СССР Г. А. Вознесенской было проведено
металлографическое исследование сабли, найденной случайно на Нижне-Ар-
хызском городище X—XIII вв. Оказалось, что клинок был выкован
из сыродутного железа, с последующей цементацией лезвия, что
придало ему структуру мелкоигольчатого мартенсита. Таким путем
была достигнута наивысшая твердость лезвия.
Исследованная сабля принадлежит к числу обычных аланских
сабель и, вероятно, была изготовлена в одном из производственных
центров Прикубанья (возможно, на том же Нижне-Архызском
городище). Характерная для нижнеархызской сабли деталь —
накладка на лезвии, в верхней части клинка, под прямым углом идет под
перекрестье. Длина накладки по лезвию — 5 см.
Другая сабля с точно такой накладкой длиной 4,7 см
происходит из любительских раскопок учителя А. Кузьминова в
окрестностях г. Карачаевска и хранится в Ставропольском краевом музее.
Великолепные сабли того же типа и с аналогичными накладками
в верхней части клинка были найдены П. А. Дитлером в погребениях
1 А р е н д т В. В. О технике древнего клинкового производства.
Архив истории науки и техники. Вып. 8. М.-Л., 1936, стр. 166.
93

XI—XII вв. Колосовского могильника в верховьях р. Фарс (в 40 км
юго-восточнее г. Майкопа). Как видим, все находки подобных сабель
с накладками в верхней части клинка концентрируются в бассейне
верхней Кубани, что указывает на их местное производство.
Металлографический анализ нижнеархызской сабли
свидетельствует о том, что алаиские сабли X—XII вв. обладали всеми
необходимыми качествами: упругостью и вязкостью клинка,
максимальной твердостью лезвия.
Основной технологией аланского производства сабель,
по-видимому, следует считать наварку стали на железную основу изделия
и цементацию клинков.
Подтверждением сказанного служат данные
металлографического анализа железных предметов, найденных при раскопках
городища Верхний Джулат. Из 18 исследованных предметов 17 ножен,
1 кресало. Один из ножей был изготовлен путем сварки двух
полос— стальной и железной, причем на лезвие ножа выходит сгаль.
Пять ножей были выкованы целиком из стали, в основном, мягкой,
малоуглеродистой, структурно неоднородной. Все ножи подвергались
термической обработке.
Таковы те факты, которыми мы располагаем сейчас
относительно производства железа и стали. Они невелики, но достаточно
красноречивы.
Весьма важно и в производственном и в социальном плане тог
что мы можем говорить о специализации металлургического и
кузнечного производства в X—XIII вв.
Характеристика черной металлургии и металлообработки была
бы неполной, если бы мы не остановились на вопросе о кузнечном
деле в Алании. Из уже приводившегося свидетельства Рубрука нам
известно, что аланы были «отличными кузнецами». Подтверждается
ли это сообщение археологией?
К сожалению, археология располагает весьма односторонним
материалом, не дающим полного представления о кузнечном
производстве. Мы совершенно не имеем остатков самого производства
(мастерских и кузнечного инструментария). Единственная категория
материальных источников в кузнечном производстве — продукция -
этого производства (рис. 8). Нет сомнения в том, что подавляющее
большинство металлического инвентаря, найденногЪ~~случайно или
при раскопках аланских памятников, было изготовлено в местных
мастерских руками местных мастеров. Привожу основную
номенклатуру кузнечных изделий.
Орудия и инструменты: лемехи плугов тяжелого типа (находки
в Кабардино-Балкарии), палешиики, чересла, серпы, мотыги, нож-
94

Рис. 8. Продукция кузнечного производства: 1—ножницы хозяйственные;
2—секира боевая; 3—4—наконечники стрел (все из Змейского катакомб-
ного могильника); 5—6—наконечники стрел (Нижне-Лрхызское городище);
7—8—наконечники стрел (Верхний Джулат); 9—фрагмент креста (Верхний
Джулат, 1962 г.); 10—тесло (Нижне-Архызское городище, 1953 г.);
11—12—гвозди; 13 обломок скобы; 14—кресало (все из Нижне-
Архызского городища); 1—16—ножи (Верхний Джулат, 1962 г).

ницы для стрижки овец, крюки для багров, топоры древосечные,
ножи, долота, напильники, ложкари, тесла, зубила, шилья.
Представляется несомненным существование пока не найденных сошников,
кос, молотов, клещей и наковален различных типов, сверл.
Оружие и доспехи: сабли, ножи, секиры, наконечники копий,
наконечники стрел плоские, наконечники стрел трехгранные,
наконечники стрел вильчатые (двуперые), кольчуги.
Конское снаряжение: стремена, удила кольчатые, подковы,
кольца и пряжки от сбруи.
Хозяйственная и церковная утварь: кресала, цепи, надочажные
цепи, гвозди костыльковые без шляпок, гвозди со шляпками,
кольца, крюки, петли дверные, ножи, кресты пластинчатые, лопаточки
церковные.
При слабой археологической изученности аланских бытовых
памятников данная номенклатура, конечно, не может быть полной. Но
и сейчас она насчитывает более 40 наименований, что говорит о
вполне развитом кузнечном ремесле.
Технология кузнечного производства Алании может быть
охарактеризована лишь в самом общем и предварительном виде на
основе внешнего морфологического изучения вещей. Комплексное
металловедческое исследование аланских изделий из черного
металла — специальная тема и дело будущего. С учетом существующего
материала можно говорить о пяти основных технологических
операциях: 1) различные приемы свободной кузнечной ковки, 2) сварка
железа и стали, 3) цементация железа и стали, 4) термическая
обработка стали и 5) резание металла зубилом и обработка его
напильником.
Наиболее простыми для изготовления были плоские предметы,
формируемые путем свободной ковки кузнечными молотами. Это
ножи, наконечники копий, серпы, косы, гвозди, чересла, долота, тесла,
мотыги, сошники, ножницы, наконечники стрел, кресала,
пластинчатые кресты и т. д. Однако и эта свободная ковка подразумевает
участие в трудовом процессе двух мастеров — кузнеца и его подручного,
держащего раскаленный кусок железа на наковальне. В случае
необходимости, в изделии, находившемся в горячем состоянии,
пробивалось специальным пробойником отверстие. Самих пробойников не
найдено, но наличие отверстий на некоторых изделиях указывает на
их существование.
Аланские кузнецы хорошо владели также^сруцением железа, о
чем свидетельствуют некоторые витые предметы. Особенно интересен
железный, превосходно выполненный предмет, найденный в
погребениях около г. Карачаевска и хранящийся в фондах Ставропольского
96

музея (рис. 9). Один его конец имеет
трехгранное обоюдоострое лезвие, очень напоминающее
лезвия аланских боевых секир. Длина лезвия
40,5 см, ширина 2,8 см. Далее идет круглая в
сечении рукоять длиной 49 см. Часть ее витая,
причем в средней части скручивание стержня
было встречным, вследствие чего витки не
совпали и между ними образовался разрыв. На
конце рукоятки — круглая головка,
составляющая одно целое с рукоятью.
Назначение предмета, судя по лезвию —
боевое или охотничье. Аналогии неизвестны.
Возможно, что это оружие типа русской
рогатины, употреблявшееся и в бою.
Изготовление такого предмета чуть ли не
метровой длины с расковкой граненого лезвия,
кручением рукояти и высаживанием округлой
головки на конце было весьма сложным и
трудоемким делом, требовавшим от кузнецов
большого опыта и мастерства.
Сварка была широко распространенным
кузнечным приемом в Алании. Аланские кузнецы
умели сваривать сталь с железом, что является
технологически очень трудным приемом. Железо
с железом сваривалось повсеместно: известны
цепи хозяйственные, надочажные, кольца для
ремней, удила и т. д. Достижение необходимой
температуры определялось по цвету
раскаленного металла.
Цементация и термическая обработка
(закалка) несомненно также были хорошо
освоены и распространены, но детальная
характеристика этих операций нуждается в
предварительных специальных исследованиях.
Об операции резания холодного металла
стальным зубилом свидетельствует наличие
таких зубил в археологическом материале.
На территории Алании найден пока один
напильник трехгранного сечения. Место находки —
верхний слой городища Верхний Джулат,
относимый нами к XIII в. Сохранность
напильника плохая (фрагмент длиной в 9,5 см), насеч-
7 Алания в X—ХШвв.

ка только угадывается. Судя по расположению зубцов, она была
однорядной. Ближайшие территориально и хронологически аналогии
дает Саркел, но там трехгранных напильников нет—все напильники
Саркела плоские или прямоугольные1. Нет трехгранных напильников
и в материалах древней Руси. Джулатский напильник
свидетельствует о существовании операций по опиловке холодного металла.
О высоком уровне кузнечного дела свидетельствует наличие
среди оборонительных доспехов аланских воинов кольчуг.
Напомним, что, по словам Лаоника Халкокондила, аланы умели делать
«превосходные кольчуги». Кольчуги, правда, в фрагментированном
состоянии, зафиксированы в аланских памятниках неоднократно,
причем, начиная с VI века. Части кольчуг обнаружены Д. Я. Само-
квасовым в четырех катакомбах VI—IX вв. у с. Чми (катакомбы VI,
IX, XIX, XXIV). Д. Я. Самоквасов называет их кольчужными
нагрудниками, т. е. частью кольчуги, защищавшей только грудь2.
Это подтверждает и П. С. Уварова, описавшая находки кольчуг
из Чми более подробно, чем Самоквасов. По ее словам, нагрудники
состоят «из более или менее тонких железных проволочных колец,
имеющих одну прямую и другие скошенные стороны (т. е. форма
нагрудника приближается к треугольнику.— В. К.), окаймленные
тканью, которая заметна и по всей нижней части нагрудника...»3
Кроме того, куски кольчуг или кольчужные нагрудники были
найдены в могилах Архона, Балты, Камунты, Лаца, в могиле IX—
X вв. на Сентинской горе в ущелье р. Теберды, на Нижне-Архызском
городище и случайно — в мраморном карьере у аула Верхняя Те-
берда в 1964 г. Последняя хранится в Карачаево-Черкесском НИИ.
Кольчуга сделана из тонких пластинчатых колец, концы которых
скреплены миниатюрными заклепками.
Техника изготовления кольчуг описана Б. А. Рыбаковым и Б. А.
Колчиным4. Она достаточно сложна, состоит из ряда операции и
требует определенной специализации, что и вызвало к жизни на
древней Руси мастеров-бронников. Аналогичная картина существо-
1 Зубило, найденное на городище Адшох, Т. М. Минаева считает
орудием дли тески камня. Однако представляется более вероятным
считать этот инструмент кузнечным зубилом, в пользу чего можно
привести точные аналогии в древностях Волжской Болгарии и
"Саркела—Белой Вежи.
2 Самоксасов Д. Я. Могилы русской земли. М., 1908, стр.
178-184.
3 У в а р о в а П. С. Указ. соч., стр. 122.
4 Рыбаков Б. А. Указ. соч., стр. 2ЭТ;~1^-Л1чи н Б. А. Техника
обработки металла в древней Руси. М., 1953, стр. г25, 126.
98

Рис. JO. Алане кие сабли XI—XII вв. из амейского катакомбного
могильника: 1—нижняя часть сабли из катакомбы М 9;
2— верхняя часть сабли из катакомбы № 3; 3—4 — части сабли
из катакомбы М 14.

вала и в Алании. Сообщение Лаоника Халкокондила и Рубрука об
алаках, которые умели хорошо изготовлять кольчуги и латы, служит
тому прямым подтверждением (под «латами» здесь следует
подразумевать именно кольчуги, так как панцири в археологических
памятниках алан не найдены).
Кузнецы-бронники могли делать и боевые шлемы. Однако
фактов для положительного решения этого вопроса йока недостаточно.
Единственный железный шлем был найден в 1938 г. Е. Г. Пчелиной
в Архонском катакомбиом могильнике VII—IX вв. У Л. П.
Семенова не возникало никаких сомнений относительно употребления
железных шлемов аланами. Основания для такого утверждения Л. П.
Семенов видел в аланских литых подвесках с изображением
мужских фигур в шлемах, а также в обломке верхушки железного
шишака из коллекции К. И. Ольшевского1. Но необходимо учесть, что
эти факты сами по себе еще не являются убедительными
доказательствами производства железных шлемов в аланскую эпоху:
шлемы, изображенные на подвесках, могли быть кожаными (подобно
шлемам из наших раскопок 1957 г.), а обломок из коллекции К. И.
Ольшевского не датируется.
В то же время, учитывая общий уровень кузнечного ремесла
Алании, было бы неправомерно отрицать возможность собственного
производства шлемов аланскими кузнецами. В пользу этого говорят
и косвенные факты: западные и восточные соседи алан — адыгские
и дагестанские племена — употребляли шлемы типа шишака.
Письменные источники ничего не дают для выяснения вопроса
о специализации аланских кузнецов X—XIII вв. Однако большое
разнообразие кузнечных изделий, сложность производства
некоторых из них дают основания предполагать наличие сцециализации.
Наряду с кузнецами-универсалами вполне реально предположение о
кузнецах-оружейниках, кузнецах-кольчужниках,
кузнецах-инструментальщиках.
Кузнецы-универсалы должны были представлять сельское
кузнечное производство. Именно таким кузнецом-универсалом
представляется Курдалагон осетинского и Тлепш кабардинского
вариантов нартского эпоса. Особенно должны были процветать кузнецы-
универсалы в горных поселениях, регулярный обмен с которыми был
затруднен и куда продукция городского ремесла попадала не всегда. .
Специализированные кузнечные мастерские должны были
находиться в возникавших городских центрах. Об этом свидетельствуют
1 Семенов Л. П. Шлемы ттз-Северной Осетии. КСИИМК, вып.
57, 1955, стр. 64. \
100

многочисленные исторические аналогии и параллели, известные как
на Руси, так и в городах Крыма, Закавказья, Средней Азии. Септ
мастерские, как уже отаечалось, пока не обнаружены. Если учесть,
что на Нижне-Архызском городище локализуется центр Ал а не кой
епархии и вероятно существование здесь монастыря, то можно
предположить и существование здесь специализированной мастерской по
изготовлению пластинчатых железных крестов и прочих железных
предметов церковно-монастырского обихода. Пластинчатых крестов,
составленных из двух полос при помощи железной заклепки, в
Нижнем Архызе найдено множество, причем в 1961 г. нами были
найдены и пластины-полуфабрикаты.
Наряду со специализацией мы вправе говорить и о кооперации
труда некоторых специализированных кузнецов с трудом других
ремесленников. Это касается прежде всего кузнецов-оружейников,
производивших великолепные, богато украшенные сабли (возможно, на
заказ). Отделка рукоятий, наверший, перекрестий, обкладок и
наконечников ножен с применением серебра, золочения, черни,
сложнейшего тиснения — все это требовало труда не кузнеца, а
высококвалифицированного мастера-ювелира. Отсюда можно полагать, что
богатые экземпляры сабель являются продуктом именно такого
кооперативного труда по крайней мере двух мастеров разных
специальностей (не исключено, что ножны делались третьим мастером).
Между прочим, специализация и кооперация ремесленников по
металлу зафиксирована на Северном Кавказе и этнографией1.
Говоря о специализации и кооперации, нельзя, конечно,
преувеличивать их значение в металлообрабатывающем производстве
Алании. И то и другое следует понимать как явления, еще мало
развитые, возникшие в силу движения и усложнения ремесленного
производства. Кроме оружейного производства кооперирование должно
было иметь место еще в двух-трех ремеслах, в производстве с:дел
и сбруй, в строительном деле.
При существовавшем тогда господстве натурального хозяйства
распространение новшеств и изменения в экономике происходили
очень медленно, что нельзя забывать и без учета чего нетрудно
впасть в идеализацию и модернизацию хозяйственной жизни
средневековой Алании.
Но ясно одно, что добыча и обработка железа играли ведущую
роль в ремесленном производстве Алании.
1 Map г граф О. В. Очерк кустарных промыслов Северного
Кавказа с описанием техники производства. М., 1882, стр. 207; Шил тин г
М. Е. Кубачинцы и их культура. М.-Л., 1949, стр. 18, 73.
101

2) Обработка цветных металлов
Обработка цветных металлов — меди, серебра, олова, свинца,
цинка и их сплавов (прежде всего бронзы) велась при помощи литья.
Это — самостоятельный вид ремесленного производства, своими
корнями уходящий в эпохи энеолита и бронзы. Лланские литейщики
имели блестящих предшественников в лице древних кобанских
мастеров.
Естественно, что масштабы любого металлургического
производства (тем более древнего) лимитируются наличием местного сырья.
Недра центральной части Северного Кавказа богаты цветными
металлами, в том числе медью. Сводка медных рудопроявлений и
древних медных разработок составлена А. А. Иессеном1. Правда, сводка
А. А. Иессена была составлена применительно к эпохам поздней
бронзы — раннего железа, и мы не беремся утверждать, что ранне-
средневековые выработки меди являются калькой этих древних
выработок. Но представляется вполне возможным, что часть древних
медных выработок продолжала эксплуатироваться и в эпоху
средневековья. Вот факты.
А. А. Иессен в 1933 г. исследовал средневековую медеплавильню
на левом берегу р. Джилгису у с. Верхний Чегем и датировал ее
X—XII вв. По мнению Т. М. Минаевой, в эпоху раннего
средневековья продолжалась выработка медной руды на склоне горы Большой
Карабек2.
Большое количество бронзовых предметов в аланских
могильниках свидетельствует о том, что добыча медной руды была
значительной и не прекращалась вплоть до татаро-монгольского
нашествия. Более того — металлографическое исследование предметов,
найденных при раскопках городища Саркел—Белая Вежа на нижнем
Дону, позволило специалистам установить, что некоторые из них
изготовлены из меди типа «болеит» (красная медь, природно
легированная свинцом, серебром и золотом), доставляемой в Саркел с
Кавказа.
Относительно древней добычи серебра имеется несколько
указаний в литературе, но учесть их можно только с соответствующи-.
1 Иессен А. А. К вопросу о -древнейшей металлургии меди на
Кавказе. ИГАИМК, вып. 120, 1935, стр. ~35>\
2 Минаева Т. М. Следы древнейших выработок металлических
руд в ущелье р. Марухи. КСИИМК, вып. XVIII, 1952, стр. 119.
102

ми оговорками. В свое время С. Гембицкий писал, что «в V в. по
свидетельству грузинских летописей царем Осетии Овсом Багатаром
добывалось и выплавлялось серебро из руд Садонского
месторождения»1. Автор не указал грузинского источника, из которого он
почерпнул эти сведения; в «Картлис Цховреба» их нет. Есть и другие
сомнения в достоверности этих фактов.
Серьезного внимания заслуживает сообщение геолога Д. П. Сер-
дюченко о «старых серебряно-свинцовых разработках» недалеко от
горы Восточный Канжал в верховьях р. Малки2. То же «бывшее
место добывания серебра» на правом берегу р. Тызыл-Бильбачан
около горы Восточный Канжал отмечено на одной из подробных карт
этого района.
Археологических исследований в этом районе
Кабардино-Балкарии никогда не велось, и относительный возраст указанной
разработки неясен, но при этом следует учесть, что вплоть до эпохи
раннего средневековья добыча серебра почти не практиковалась и
эпохи бронзы — раннего железа фактически лишены изделий из
серебра3. В Армении и восточных провинциях Анатолии интенсивная
разработка серебряных месторождений началась лишь в арабское
время, вызванная потребностью в серебре для чеканки монет.
Видимо, в силу каких-то нам не известных причин в это время
началась разработка серебряных месторождений и на Северном Кавказе;
серебро постепенно «входит в моду», впрочем всегда оставаясь на
втором плане после меди и бронзы.
Интересные объекты были выявлены геологическими
исследованиями 1933 г. на р. Тютю в Балкарии. На левом ее берегу, в 1,5 км
иг устья, найдено значительное скопление шлаков от древней плавки
полиметаллических руд (золото, серебро, медь). Среди шлаков были
обнаружены черепки. Археологическая группа ГАИМК под
руководством А. А. Иессена обнаружила здесь «очаг» (плавильню). К
сожалению, результаты археологического обследования этих выработок
подробно не опубликованы, но А. А. Иессен, видимо, не без
основания, отнес добычу медной руды на горе Тешик-алды, выше Нижнего
1 ИКОИРГО, т. XXIV, JV° 2, Тифлис, 1916, стр. 246.
2 Сердючеико Д. П. Редкие и благородные металлы на
Северном Кавказе и пути изыскания их новых месторождений. В сб.:
«Северный Кавказ — мощная минерально-сырьевая база СССР». Ростов-
Дон, 1932, стр. 187.
3 В северокавказской культуре эпохи бронзы известно лишь
несколько мелких предметов — украшений из серебра с примесями.
103

Баксана, и плавку на р. Тютю к аланскому периоду, хотя и с
оговоркой, что это требует еще проверки1.
Таковы те немногочисленные и, конечно, не исчерпывающие
данные о разработках цветных металлов в раннем средневековье на
изучаемой территории.
Наряду с применением меди, серебра, олова существовало и
технологическое применение таких цветных металлов, как свинек и
цинк, употреблявшихся в качестве присадки. Д. М. Атаев был
неправ, когда писал, что цинк появляется в металлических изделиях
Северного Кавказа лишь в средневековую эпоху2. Уже в кобанских
бронзах обнаружено до 5 % цинка, что можег, по А. А. Иессену,
свидетельствовать о совместной плавке медной и свинцово-цинковой
руды. Далее, по наблюдениям того же автора, начиная с первых
веков н. э., в северокавказских бронзах наблюдается значительное
содержание цинка наряду с оловом и сильно колеблющимся
количеством свинца3.
Новейшие специальные исследования, выполненные И. Р. Се-
лимхановым, показали, что на территории Азербайджана и
Дагестана в конце 1 тыс. до н. э. — в первых веках н. э. происходит
аналогичный процесс нарастания удельного веса цинка, вводимого в
сплавы в качестве присадки4.
Видимо, где-то в последних веках до н. э. закавказские
металлурги открыли свойства цинка как приплава, постепенно этот секрет
первооткрывателей перестал быть тайной и распространился по
всему Кавказу. Аналогичный процесс происходит в Херсонесе поздне-
античного и средневекового времени. Особенно значительный
процент цинка, а иногда и свинца, устанавливается в средневековых
изделиях. Это хорошо видно по таблицам анализов, составленным А. А.
Иессеном и В. В. Данилевским5. Исследованный средневековый
материал невелик и, конечно, еще не дает права на широкие выводы.
1 И е с с е н А. А. Археологические памятники
Кабардино-Балкарии, стр. 25.
2 Атаев Д. М. Нагорный Дагестан в раннем Средневековье.
Махачкала, 1963, стр. 230.
3 И е с с е и А. А. К вопросу о древнейшей металлургии меди иа
Кавказе, стр. 178, 179.
4 С е л и м х а и о в И. Р. Хронологическая схема овладения
человеком металлами и сплавами иа Кавказе. «Методы естественных и
технических наук в археологии». Тезисы докладов. М., 1963, стр. 31.
5 И ее сен А. А. К вопросу о древнейшей металлургии мели на
Кавказе, табл. II и IV; Д а н и л е в с к-и ftJ3. В. Историко-технологиче-
ские исследования древних бронзовых и золотых изделий с Северного
Кавказа и Северного Урала. ИГАИМК, вып. ПО, 1935, табл. IV, 16.
104

но намечает любопытную тенденцию в использовании цинка и
свинца в литейном деле.
Как видно из таблиц, количество цинка в изделиях колеблется в
пределах от 4 до 17% (за исключением двух высокооловянистых
зеркал), что не случайно и указывает на наличие специальной
добычи цинка и его технологического применения в сплавах.
Характерно, что в предметах с большим содержанием олова цинк
отсутствует. Таблица показывает также определенную зависимость в
соотношении олова и цинка. Чем меньше содержание олова, тем
больше содержание цинка и наоборот. Это не оставляет сомнений в
сознательном употреблении цинка, как приплава для получения
необходимой и наиболее оптимальной жидкотекучести сплава. Тем же
целям служит и свинец, но он стоит на втором плане.
Тенденция выдвижения цинка в качестве ведущего приплава,
прослеживаемая по средневековым материалам, легко объяснима.
Олово на Кавказе было дефицитным и не могло обеспечить
возросшие потребности литейного производства. Поэтому уже с кобанской
эпохи кавказские литейщики ведут поиски заменителей олова и
эмпирическим путем находят такой заменитель — цинк.
Однако олово полностью не исчезает и продолжает
употребляться при массовом производстве металлических зеркал. Известно
множество сарматских и аланских зеркал серого цвета с
отшлифованной до блеска лицевой поверхностью. Сплав, из которого отлиты эти
зеркала, в литературе называют то «белой», то высокооловянистой
бронзой.
Как видно из упоминавшихся выше таблиц в некоторых
случаях олово составляет до трети сплава, и бронза действительно
является высокооловянистой.
С целью проверки этих данных в спектральной лаборатории
треста «Севкавцветметразведка» было произведено спектральное и
химическое исследование трех зеркал из катакомбного могильника у
станицы Змейской (раскопки С. С. Куссаевой). Анализ показал, что
основу сплава составляет медь с очень большим содержанием олова.
Примеси цинка настолько незначительны, что не могут
рассматриваться как присадка: количество свинца в одном из зеркал
достигает 1%. Количество мышьяка не превышает 0,07 процента.
По мысли В. Иенни, специально занимавшегося
средневековыми зеркалами из северокавказских могильников, в этом составе
сплава отражено китайское влияние не только на орнаментацию, но
и на технологию производства металлических зеркал (в Китае
эпохи Хань, т. е. в первых трех столетиях н. э., сплав зеркал,
состоявший пополам из меди и олова, был установлен специальным импе-
105

раторским указомI. Кстати, В. Р1енни тоже называет сплав зеркал
высокооловянистой белой бронзой. Следовательно, чем бы не
объяснялось высокое содержание олова в зеркалах, кавказские
литейщики аланской эпохи имели этот металл в своем распоряжении.
Рассмотрев .вопрос о месторождениях и возможных
разработках исходного сырья для аланского литейного дела, перейдем к
посильной характеристике самого производства.
Орудия литейного производства пока немногочисленны. Это —
тигли, льячки и литейные формы. Два небольших глиняных
тигелька, известных сейчас, происходят из поселения у Кольцо-горы близ
г. Кисловодска2. От одного тигелька сохранилась только часть
стенки с плоским дном диаметром 2 см (рис. 11, 1). Второй тигель
лучшей сохранности имеет острое дно. Внутри и снаружи на стенках
зеленоватые натеки бронзы (рис. 11, 2). Льячка (рис. И, 3) найдена
в единственном экземпляре и снабжена следующей записью в
инвентарной книге Нальчикского музея за 1934 г.: «Выкопана на
городище за аулом Вольным. Доставил И. Попов».
В районе Вольного аула, составляющего сейчас юго-восточную
окраину г. Нальчика, известно несколько аланских городищ, более
точная дата которых до сих пор не определена. Однако льячка
представляет для нас интерес независимо от более определенной даты
городища. Этот инструмент для разливки металла типичен не только
для раннесредневековой, но и для предшествующих эпох, начиная с
кобанской. Совпадение кобанских льячек с аланской полное, вплоть
до деталей: наиболее целесообразная форма инструмента,
найденная еще в раннежелезном веке, в неизмененном виде пережила века
(так же, как, например, основной инструментарий древнего
кузнеца).
Литейные формы найдены в двух пунктах Северного Кавказа —
в районе г. Кисловодска и на городище Верхний Джулат.
Чрезвычайно интересны литейные формы Кольцо-горы, найденные учеником
кисловодской школы №11 В. Лученковым в глинище у гужевого
моста через р. Подкумок. Их четыре, и все они предназначены для
литья типичных аланских зеркал3 (рис. 11, 5—7), одна из форм очень
сильно попорчена и на рисунке не представлена.
1 Werner. I Beitrage zur Archaelogie des Attila — Reiches. Mun-
chen, 1956, s. 20.
2 Оба тигля находятся у кисловодского краеведа Н. Н. Михайлова.
3 Еще одна каменная литейная форъга^для литья сармато-аланских
зеркал происходит из Плискч в Болгарии (Stanco Stance v. Pliska
und Preslew. «Antike und Mittelalter in Bulgarien». Berlin. 1960, t. 38).
106

Рис. 11. Орудия литейного производства: 1—2—глиняные тигли (поселение
Кольцо-гора под Кисловодском); 3—глиняная льячка (городище Вольный
аул, Нальчик); 4—каменная литейная форма (городище Верхний Джулат,
1962 г.); 5—7—каменные литейные формы для производства зеркал
(поселение Кольцо-гора); 8—фрагмент глиняной литейной формы (район
г. Кисловодска).

Все формы изготовлены из мягкого серого песчаника. Полностью
уцелела лишь одна форма, состоявшая из двух половинок. На
рисунке изображена нижняя половина: верхняя половина совершенно
плоская и имеет точно такую же конфигурацию и размеры,
полностью совпадая* с нижней частью. При накладывании' верхней
половинки на нижнюю широкий литок на обеих частях также совпадает.
Зеркало, отливавшееся в этой форме, имело диаметр 9,7 см, орнамент
в виде многолучевой звезды и центральное ушко. Любопытно, что
врезанный в глубь камня орнамент сохранился только на половине
диска. Возможно, это связано с длительным и многократным
употреблением формы, а это в свою очередь указывает на серийный
характер производства зеркал. Из описываемой формы должны были
выйти десятки совершенно идентичных зеркал, находки которых мы
вправе ожидать в аланских могильниках Пятигорья.
Две другие формы представлены обломками. В них отливались
крупные зеркала диаметром 9—10 см. На одном фрагменте по краю»
диска идет орнамент в виде многолучевой звезды, а от центрального
круга — радиально расходящиеся прямые линии (рис. И, 6). На
втором фрагменте по краю диска идет многолучевой орнамент,
напоминающий круто изогнутую волнистую линию (рис. 11, 7).
Верхние половинки не найдены, но они, безусловно, были.
Последние две формы были разбиты в древности и вместе с
целой и обломками четвертой формы (о которой можно только
сказать, что это форма для литья зеркал) оказались выброшенными.
Здесь же, в глинище, были найдены и оба вышеописанных тигелька,
что служит важным дополнением к находке форм. Все это вместе
взятое свидетельствует о том, что в районе Кольцо-горы
существовала литейная мастерская по производству аланских зеркал. К
сожалению, у нас нет данных для ее твердой датировки, и мы мо:кем
лишь отметить, что функционирование мастерской в X—XII вв. не
исключено.
В экспозиции Кисловодском народного музея хранится
фрагмент глиняной литейной формы для отливки полусферических
ременных блях (рис. 11, 8). По словам Н. Н. Михайлова, предмет был
найден в распаханном культурном слое аланского времени на плато
«Кабардинское кладбище» около г. Кисловодска. Более
определенная дата памятника неизвестна.
В Северной Осетии на городище Верхний Джулат найдены две
литейные формы. В 1961 г. при раскопках жилого дома XIII века
под руководством О. В. Милорадови>-была обнаружена небольшая
свинцовая литейная форма для отливкичмелких бляшек. Судя по
форме, производились плоские бляшки с рЬзеточным и восьмеркооб-
108

разным рельефным орнаментом. После консультации с
металловедами О. В. Милорадович пришла к заключению, что в данной
форме производилось не литье, а изготовление восковых моделей для
последующего литья. Безусловно, свинцовая форма при таком
способе использования служила очень долго и дала целые серии
однородных предметов.
Вторая литейная форма была обнаружена при наших раскопках
1962 г. в слое конца XII — начала XIII века (раскоп 1, штык 3).
Форма разбита в древности и состоит из трех обломков, из которых
два совпали (рис. 11, 4). Вырезана из мягкого мелового камня
белого цвета. Предназначена для литья мелких полусферических
бляшек. Один из фрагментов формы имеет канал-литок для заливки
металла. Судя по этой детали, должна была существовать и
верхняя половина формы.
Итак, мы имеем литейные формы жесткие двустворчатые
разъемные, жесткие одностворчатые открытые и пластические (глина).
К сказанному следует добавить, что готовая продукция аланских
литейщиков свидетельствует также о наличии в их распоряжении
симметричных и асимметричных жестких литейных форм.
Асимметричные формы употреблялись при литье двустворчатых амулетов-
складней овального сечения и круглых орнаментированных блях с
коническим выступом в центре.
Судя по характеру форм, литейное дело основывалось на
старых приемах, прослеживаемых с эпохи бронзы и раннего железа,
и продолжало древние традиции. Исследование обширных
материалов Змейского катакомбного могильника в Северной Осетии, ката-
хомбных могильников на Рим-горе, у мебельной фабрики № 1
около г. Кисловодска и грунтовых гробниц у г. Карачаевска
свидетельствуют о том, что в X—XII вв. в аланском литейном деле
доминировало изготовление множества различных предметов (в основном,
украшений) в жестких разъемных и открытых формах,
появившихся на Северном Кавказе еще в первой половине 1 тыс. до н. э. Здесь
нет возможности перечислять и описывать все предметы, отлитые в
жестких литейных формах. В качестве наглядного примера можно
привести серию литых бляшек из могильников станицы Змейской
и г. Карачаевска (рис. 12).
Бляшки отливались преимущественно в открытых формах, что
видно по характерной ноздреватости и неровностям оборотной
стороны.
Употребление жестких литейных форм позволяло наладить
серийное производство множества одинаковых вещей. Действительно,
можно привести немало примеров, когда в памятниках аланской
109

культуры X—XIII вв. обнаруживались серии абсолютно одинаковых
предметов, литых в одной форме. Особенно ясно прослеживается
это по находкам из Змейской. Здесь почти нет литых предметов,
представленных в одном экземпляре, и, как правило, они имеют
дубликаты числом от двух до многих десятков.
Великолепные образцы массовой литейной продукции из старых
раскопок Змейских катакомб хранятся в Севе|э6-Осетинском музее
краеведения.
Многие литые украшения поражают сложностью и
совершенством, что прямо связано с соответствующим качеством литейных
форм. Наивысшей квалификации требовало изготовление форм для
литья ажурных подвесных блях (рис. 12, 7—9). Среди них особенно
выделяется ажурная бляха сердцевидной формы с изображением
всадника (рис. 5, 3).
Это один из шедевров аланского литейного дела и прикладного
искусства. Фигура всадника с секирой в руке вписана в раму с под-
линным художественным мастерством и композиционно безупречна.
Поразительно тонка отделка деталей — показаны лицо, руки, пояс
всадника, сбруя лошади, украшенная подвесными ромбовидными
бляхами, седло, грива, хвост. Следует также обратить внимание на
то, что рассматриваемая бляха выполнена в технике, сочетающей
рельефность изображения с углублением его отдельных частей.
Следовательно, и литейная форма вырезалась не только углубленно, но
и рельефно.
Производство жестких литейных форм было настолько
трудоемким и квалифицированным делом, стоявшим на грани искусства,
что требовало не только применения специальных инструментов и
большого опыта, но и специальных резчиков. Можно предположить,
что в зарождавшихся аланских городах, бывших центрами
ремесленного производства, существовали специалисты-резчики. Характерно,
что массовое производство литых предметов в жестких формах
присуще именно городскому ремеслу. Факт появления имитационных
литейных форм имеет большое значение.
Археологи, изучавшие имитационные формы, единодушны в
мнении, что их появление означает переход от работы на
индивидуальный заказ к работе на рынок.
Изучавшая киевский материал домонгольского времени Г. Ф.
Корзухина совершенно справедливо отметила, что появление имита-
110

Рис. 12. Продукция литейного производства из Змейского катакомбного
могильника. Натуральная величина B2—23 несколько уменьшены);
1—15— золоченая бронза.

ционных каменных форм есть следствие широко и разносторонне
развитого ремесла1.
Значение этих выводов для реконструкции
социально-экономической жизни общества очевидно. К сожалению, в нашем
распоряжении имеется односторонний материал — готовая продукция с
имитацией зерни 11 скани, но нет самих имитационных форм.
Одновременно существовали и другие приемы литья — по
восковой модели и в пластических глиняных формах. Выше приводились
находки таких форм. Особенно интересна свинцовая форма для
производства восковых моделей. По восковой модели отлито немало
украшений и предметов туалета Змейского могильника — ложки,
копоушки, ногтечистки и т. д. (рис. 12, 17—19).
Характерно, что этот вид литейной продукции не имеет такой
стандартности и массовости, как продукция, вышедшая из жестких
форм (известно, что глиняная форма, изготовленная по восковой
модели, выдерживала 2—3 десятка отливок).
Великолепным и уникальным образцом литья по восковой
модели с утратой глиняной формы является начельник из княжеского
погребения в катакомбе № 14 Змейского могильника. Это объемная,
полая внутри фигурка женщины, держащей в руках чашу с питьем
(рис. 13).
Здесь же кратко коснемся ковки и чеканки. Эти приемы были
хорошо знакомы аланским мастерам.
Путем холодной ковки в комбинации с горячей аланские
мастера приготовляли довольно тонкую листовую медь. В аланских
могильниках X—XII вв. часто встречаются различных форм (чаще в
виде трезубца) подвесные амулеты, вырезанные из такой листовой
меди. Этим же путем была изготовлена длинная узкая пластина
(м. б. диадема) из катакомбного могильника у Кисловодска. Из
листовой меди сделаны пластинчатые основания конских начельни-
ков и трубки к ним, пластинчатые грушевидные бляшки и
туалетные крючки из могильников X—XII вв. у г. Карачаевска, некоторые
туалетные ложечки, флакончики и т. д. Наиболее крупный предмет,
искусно сделанный из листовой меди, пока единственный для X—
XIII вв. подвесной котел, найденный в тех же могильниках у г.
Карачаевска (рис. 14, 1). Высота котла 18 см, диаметр — 32 см. На
стенке и дне видны заклепки, но проследить подробнее технику
изготовления не удалось, так как котел не очищен от густой окиси и
сажи. Видимо, он был склепан медными заклепками из медных
1 К о р з у х и н а Г. Ф. Киевские ювелиры накануне монгольского
завоевания. СА, XIV, 1950, стр. 234.
112

Рис. 13. Фигурный начельник из Змейского катакомбного могильника.
8 Алания в X — XIII вв.

листовых пластин1. Медными заклепками прикреплены и две
железные петли для подвешивания.
Из тонкой листовой меди штамповались подвесные бубенчик»,
употреблявшиеся для украшения одежды и обуви, а также в
качестве застежек (рис. 14, 2—10). Аланские могильники X—XIII вв.
буквально наводнены ими; это одна из наиболее массовых находок
(и, следовательно, продукт специально налаженного производства).
Археологические материалы свидетельствуют о том, что
местные мастера умели волочить медную и серебряную проволоку.
Волочение проволоки в Алании известно с XI—XII вв. Из волоченой
проволоки делались височные кольца в полтора оборота. Наряду с
волоченой проволокой в ходу была и кованая. Из такой проволоки
сделаны швейные иглы, найденные в катакомбе X—XII вв. у Кис-
ловодской мебельной фабрики № 1 Е. Е. Ивашневым (рис. 14, 16—
17), и иглы головных булавок.
Широко применялась чеканка по листовой меди и серебру.
Наиболее простым был точечный чекан — пунсон, получивший на
Кавказе популярность еще с кобанской эпохи. Нет ни одного аланского
амулета из листовой меди, не покрытого пунсонным орнаментом.
Пунсоном, дающим круглый отпечаток диаметром около 1 мм,
покрыты пластинчатые браслеты из катакомбы № 36 Змейского
могильника. Очень интересны листовые медные обкладки седла из
катакомбы № 14 того же могильника (рис. 14, 18—19). Тысячи раз
ударяя по миниатюрному точечному пунсону, мастер утапливал фон
вокруг заранее нарисованной фигуры зверя или птицы, благодаря
чему фигура получалась плоско-рельефной. Затем обкладки
покрывались позолотой.
Более сложным пунсоном была проработана серебряная
обкладка ножен сабли из катакомбы № 3 Змейского могильника (рис.
10, 2). Судя по отпечатку, это был круглый (вероятно, стальной)
пунсон, дающий изображение, напоминающее часовой циферблат с
14 делениями-черточками. Литое серебряное перекрестье этой сабли
обработано глубокой чеканкой и гравировкой, при помощи которых
изображен плетеный орнамент.
Из богатых княжеских и дружинных погребений Змейского ка-
такомбного могильника происходит ряд шедевров аланского
ювелирного искусства. Особого внимания заслуживают сабли из катакомб
1 В сарматскую эпоху котлы отливались из бронзы при помощи
довольно сложных опок, что представляет более трудоемкий и
громоздкий производственный процесс по сравнению с процессом
изготовления клепаных котлов.
114

Ш
Щ
?5223?? -s38?
f-~\
U-13-проволочные височНЬТк7льиа(ТЛи 5лейс*ого могильника);
14-15-го.ювные би laeKuTnLl,Ч (Ч3 3меи™°го могильника);
16-17-иглы (кататнбНЫйТп,:°ЧНЫе (из 3^йского могильника);
г. Кисловодска) 18-1<>-иа??%ЛЬНи\ у обельной фабрики '
листовая медь г,,шгПЛ. ?пКЛааки, седла (Змейский могильник.
21тобломок с^тшс7овТ1Н? Л"СТ°ваЯ медь' ШСНеше:
(оба из района г. Карачаевска).^"' ТШняши'

№ 9 и 14. Литое серебряное перекрестье сабли из катакомбы № 9
обработано глубокой чеканкой и гравировкой, изображающими паль-
меточный узор. Серебряная пластинчатая обкладка рукояти также
чеканена орнаментальной плетенкой, как и колпачок, надевавшийся
ца рукоять сверху.
Особенно интересны две обкладки и наконечник ножен,
сделанные из листового серебра. Овальные обкладки ножен
(предназначенные для крепления ремней) обработаны плоскорельефной чекан-
кон. При помощи точечного пунсона был выбит фон,
орнаментальные пальметки и плетенка по краю стали рельефными. Тем же
пунсоном были выбиты углубления внутри пальметок и плетенок.
Затем острым резцом по орнаменту вырезаны глубокие линии и
заполнены чернью. Наконечник ножен этой сабли (рис. 10, 1) сделан
из особенно тонкого листа. Чеканка выполнена пунсоном, имевшим
вид маленького долотца, дающего отпечаток — черточку. Затем
прямые линии, плетенка, пальметка были проработаны резцом, давшим
изображениям четкий контур. В углубленные линии, проложенные
по полю плетенки и пальметки, была внесена чернь, очень эффектно
выделявшаяся на фоне серебра. Таким образом, здесь мы
наблюдаем три вида художественной обработки серебра: пунсонная
чеканка, гравировка, чернь.
Исключительно в художественном и техническом отношении
убранство княжеской сабли из катакомбы № 14. Оно выполнено в
технике тиснения. Достаточно тонкие серебряные пластинки
накладывались на специально сделанные металлические матрицы,
покрывались затем мягкой свинцовой прокладкой и эта прокладка
обрабатывалась деревянным молотком. Свинец (а с ним и серебряный
лист) заполнял углубления матрицы. Так получалось четкое
позитивное изображение. Тиснение производилось не одной, а целым
набором матриц с различным рисунком.
Прекрасные художественные и технические качества отделки
сабли из катакомбы № 14 по праву поставили ее в ряд с лучшими
образцами раннесредневекового оружия Восточной Европы. Мы
можем сейчас назвать лишь две синхронных сабли
восточноевропейского происхождения, не уступающих по богатству отделки нашей
находке. Это так называемая сабля Карла Великого, хранящаяся в_
Венском историко-художественном музее, и сабля из Колосовского
могильника, опубликованная П. А. Дитлером1. Нельзя не назвать и
1 Д и т л е р П. А. Могильники в районе поселка Колосовка на реке
Фарс. Сборник материалов по археологии Адыгеи. Труды Ад. НИИ,
т. II, Майкоп, 1961, стр. 158, 159, табл. XIV.
.116

серебряный наконечник ножен сабли, найденный в могильнике Дузу-
Кале на Черноморском побережье Кавказа. По форме он
аналогичен наконечнику ножен змейской сабли. А. А. Спицын ошибочно
включил его в материал VI—VII вв.
Сабля из катакомбы № 14 дает основание говорить не только о
высоком уровне развития местного художественно-ювелирного
производства/ но и о существовании в одном из северокавказских
городов мастерской, работавшей на заказ и поставлявшей дорогое
оружие феодально-дружинной знати.
Конечно, отдельные уникальные вещи сами по себе еще не
могут служить доказательством высокого уровня развития ремесла в
целом. Но и сбрасывать со счетов их нельзя, тем более когда ока
соответствуют картине общего подъема ремесленного производства.
Сабля из катакомбы № 14 в этом плане может быть образцом
наиболее сложного и совершенного тиснения, доступного северокавказ-
ским мастерам в XI—XII вв. Наиболее совершенным, но не
единственным. В катакомбах Змейского могильника нами обнаружены,
например, тисненые медные бляшки формы розетки, нашивавшиеся
на одежду, бубенчики с тисненой лицевой поверхностью (рис. 14,
9—10, оборотная сторона плоская) и т. д. Особо следует отметить
два складных туалетных флакончика из могильника у г.
Карачаевская Они сделаны из листовой меди и украшены довольно сложным
растительным орнаментом (рис. 14,20).
Распространение в XI—XII вв. техники тиснения (известной на
Кавказе с глубокой древности) еще раз свидетельствует о наличии
в Алании собственного городского ремесленного производства,
ориентированного на рынок. Тиснение, как и литье в жестких формах,
позволяло производить массовые серии однородных вещей, почьзо-
вавшихся спросом у потребителя. К сожалению, мы пока не
располагаем находками орудий производства — матрицами2.
1 Один из них хранится в фондах Ставропольского краевого музея,
ETopoii — в фондах Пятигорского музея краеведения.
2 Семеновым Л. П. опубликовано орудие с четырьмя выступами,
на концах которых вырезаны «знаки для штампов»; материал орудия —
туф. Рисунок и очень краткое описание предмета не дают полного
представления о нем. Неясен и возраст орудия, т. к. оно найдено
случайно у с. Н. Алкуи. Возможно, что оно (как и весь
представленный в статье материал) средневековое. Но вряд ли это орудие для
штампов, как считал Л. П. Семенов. Во-первых, туф слишком мягок
для таких целей, во-вторых, «знаки» углублены, а не рельефны, как
это должно быть у матриц. (См.: Семенов Л. П. Археологические
разведки в Ассинском ущелье. КСИИМК, вып. XLVI, 1952, стр. 120,
рис. 35, 8).
117

Множество аланских вещей, сделанных из меди, бронзы, а
иногда и серебра, покрывалось позолотой. И здесь можно заметить
явный прогресс по сравнению с периодом IV—VII вв., когда золочение
производилось преимущественно путем накладывания на бронзовую
поверхность предмета листика золотой фольги.
Этот способ требовал большого индивидуального ручного труда,
затраты дорогостоящего материала; изготовленные таким путем
вещи были дороги и не часты в погребениях. В X—XIII вв. такой
способ золочения уступил место более рациональному и дешевому
способу золочения специально приготовленной амальгамой1.
Предметы (точнее — украшения), покрытые золотой
амальгамой, встречены в могильниках X—XII вв. Северной Осетии,
окрестностей Кисловодска и Карачаевска (рис. 12, 13, 14). Позолота
играет важную роль в декорировке изделий аланского ремесленного
производства. Химический анализ позолоты нескольких бубенчиков к
поясных бляшек из Змейского катакомбного могильника
выполненный на кафедре общей металлургии СКГМИ Н. М. Демидо,
показал, что золотая амальгама приготавливалась на ртути.
После внесения жидкой амальгамы предмет ставился в сильный жар;
ртуть испарялась, а золото оставалось, прочно соединяясь с
металлом.
Освоение техники амальгамного золочения было шагом вперед
в развитии северокавказского ювелирного дела. Сочетание
высококачественного литья в жестких и имитационных формах, тиснения и
недорогой, технологически несложной амальгамной позолоты
позволяло аланским «златокузнецам» производить массовую, нарядную и
в то же время сравнительно недорогую продукцию, поступавшую на
рынок. Описанная техника золочения, взятая в комплексе с другими
технологическими достижениями аланского
металлообрабатывающего производства, служит дополнительным доказательством
городского характера этого производства.
Об этом говорит и упоминавшийся в литературе, но до сих пор
не опубликованный «клад», найденный в 1940 г. под полом северного
Зеленчукского храма экспедицией Карачаевского учительского
института под руководством К. М. Петролевича. Вследствие
дилетантского характера раскопок находки не сопровождались необходимой
фиксацией, и сейчас нет возможности получить полное представление
1 Первые позолоченные вещи появляются в VIII веке. См.: Е. И.
К р у п н о в. Галиатский могильник, как источник по истории алан-
оссов. ВДИ, 1938, № 2 C), стр. 119.
118

о. вскрытом памятнике. Ясно только, что это было очень богатое
погребение с хронологически единым комплексом1.
Наиболее сложными ювелирными изделиями являются два
необыкновенно массивных золотых перстня (рис. 15, 1—2). Особенно
поражает своей громоздкостью перстень с 8 полными округлыми
головками (рис. 15,1).На лицевой поверхности каждой головки
сделаны специальные гнезда для цветных стеклянных вставок. В
овальном центральном гнезде находилась такая же вставка,
придерживаемая четырьмя боковыми зажимами. Все гнезда обрамлены
зернью. Орнамент из зерни имеется и на боковых поверхностях головок
(рис. 15, 1). Кольцо перстня покрыто гравировкой, изображающей
чстырехлепестковый цветок. Диаметр перстня 4,1 сантиметра.
Второй перстень имеет 4 округлых головки. На лицевой стороне
каждой головки имеется гравированное схематичное изображение
человеческого лица (рис. 15, 2); в круглом центральном гнезде —
вставка из альмандина. Часть кольца, примыкающая к щитку, также
гравирована. Диаметр перстня 3 сантиметра.
Третий перстень также золотой, литой (рис. 15, 3). Зерни и
гравировки нет, в щитке вставка из какого-то коричневого материала.
В комплекс входят также 2 золотые серьги с подвижной
колонкой, на которую нанизано по 4 золотых трехчленных трубочки,
свободно движущиеся по стержню (рис. 15, 4). Кольца серег сделаны
из золотой проволоки с напаянным боковым отростком. В месте
сочленения с колонкой кольца расширяются, образуя дисковый
шарнир.
Кроме описанных вещей в состав комплекса входят: 3 золотых
пуговицы типа бубенчиков, покрытые тисненым розеточным
орнаментом, заполненным синей и красной эмалью (сочленение ушка с
бубенчиком украшено зернью (рис. 15, 7—8); два
орнаментированных золоченых бубенчика (рис. 15, 5—6); 18 миниатюрных золотых
бубенчиков, подвешенных на золотые цепочки (рис. 15, 9); 87
тисненых из листового золога нашивных бляшек одного типа —
крупных и мелких (рис. 15, 10—12); 20 овальных вставок (рис. 15, 13—
14) из ляпис-лазури или ярко-голубого стекла (такими вставками
были выполнены глаза фигурного начельника из катакомбы № 14
Змейского могильника); 3 вставки от перстней, сделанные из
полудрагоценных камней (рис. 15, 15, 17—18); овальная альмандиновая
вставка в железной оправе (рис. 15, 16) и два серебряных
проволочных кольца (рис. 15,21—22).
На одной из альмандиновых вставок вырезано имя армянского
Выставлен в VII зале ГИМ.
119

царя Ашота I (886—891 гг., рис. 15, 19—20). Опубликовавшая
надпись В. А. Крачковская справедливо отметила, что она может дать
точку опоры при определении даты погребения и всего комплекса1.
Надпись на камне была вырезана в конце IX века, однако она не
могла сразу попасть на Северный Кавказ и оказаться в могильном
инвентаре. Между временем производства перстня—печати Ашота I
и временем погребения, в котором он был найден, мы должны
допустить минимальный хронологический промежуток в несколько
десятилетий.
Северный Зеленчукский храм был построен при абхазском царе
Георгии II (920—955 гг.). Вызывает сомнение точка зрения X. О.
Лайпанова, считающего, что погребение древнее храма2. Напротив,
все указывает на то, что оно было совершено вскоре после
строительства храма, скорее всего (с учетом хронологических показании
надписи) где-то около середины X века. Богатство украшений и
местоположение могилы под полом кафедрала Аланской епархии
свидетельствуют о принадлежности погребенной к высшей феодальной
знати Алании.
Происхождение вещей, составляющих рассматриваемый
комплекс, различно. Бесспорно привозными являются альмандиновые
вставки — на Северном Кавказе альмандин неизвестен3. Неясен
вопрос о происхождении трех золотых пуговиц с эмалевым узором: их
аланской атрибуции мешает эмаль, совершенно неизвестная по
другим памятникам местного ювелирного производства IX—X вв.
Возможно, что эти пуговицы — византийского производства, но точных
аналогий подобрать не удалось. То же приходится отметить и
относительно треугольных нашивных бляшек.
Массивные перстни с боковыми головками уникальны и
находят себе единственную аналогию в упоминавшемся выше Колосов-
ском могильнике на р. Фарс (рис. 15, 23). В колосовских перстнях
мы видим объединение сюжетов и ювелирных приемов, которые па
зеленчукских перстнях даны отдельно (гнезда для вставок
чередуются со схематичными изображениями лиц). Колосовские перстни
усыпаны зернью с еще большим великолепием, нежели зеленчукскис.
В целом же их типологическое, стилистическое и хронологическое
1 Крачковская В. А. Печать Багратида Ашота с арабской
надписью. КСИИМК, вып. XII, 194G, стр. 117.
2 Лайпаиов X. О. К истории карачаевцев и балкарцев. Черкесск,
1957, стр. 56.
3 Ферсман А. Е. Драгоценные и цветные камни СССР. Т. II. Л.,
1925, стр. 50, 256.
120

• Шт j*****-
Ш Ш
'О
«F 25
Рис. 15. Зеленчукский «клад» 1940 г.: 1—4—золото; 5—6—позолоченная
медь; 7—12—золото; 13—14 ляпис-лазурь; 15—18—вставки
из полудрагоценных камней; 19—вставка из альмандина; 20—надпись .
на той же вставке (увелич. в три раза); 21—22—серебро; 23—перстень
из могильника Колосовка 1 на р. Фарс (увелич. в два раза).

единство не вызывает сомнений. Исключительность находок, их
узкая локализация в ограниченном районе и отсутствие аналогий на
территории Закавказья и Причерноморья позволяют поставить
вопрос о местном происхождении перстней, хотя возможность их
византийского происхождения полностью исключить нельзя.
Несомненно местного происхождения третий перстень (рис. 15,
3) и серьги. Перстень Ихмеет многочисленные аналогии как на
Северном Кавказе, так и в салтовской культуре. За пределами
верхнего Прикубанья такие серьги встречены в одном экземпляре в
Осетии и несколько — в Дагестане.
В местном происхождении остальных предметов — золоченых
бубенчиков с разрезом, цепочек с бубенчиками, серебряных колец —
нет особых сомнений, они представляют собой обычные аланские
вещи, но сделанные из дорогого материала.
В замечательном комплексе из северного Зеленчукского храма
мы видим один из лучших образцов ювелирного искусства X—
XII вв., сочетающий различные виды обработки цветных металлов:
литье, штамповку, паяние, волочение, зернение, золочение,
гравировку, инкрустацию цветными вставками.
Заканчивая данный раздел необходимо отметить, что
организация аланского металлообрабатывающего производства еще не
может быть ясной во многих отношениях — письменные источники об
этом молчат, а археологические данные изучены недостаточно для
получения широких выводов. Главное, что можно утверждать на
основании изложенных фактов, — обработка цветных металлов
находилась на достаточно высоком уровне и бесспорно шагнула вперед
по сравнению с предшествующей эпохой. В литейном и ювелирном
производствах, тесно связанных между собой, мы видим внедрение
производственных новшеств и совершенствование орудий труда.
Проанализированный выше материал позволяет считать, что литейное
и ювелирное дело уже приобрели характер самостоятельного
ремесла, работавшего на рынок.
3) Гончарное производство
Аланская керамика I тыс. н. э. представляет собой синкретиче--
ское явление, сочетающее сарматские и кавказские элементы (к
последним мы относим налепные соскообразные шишечки на тулове,
некоторые формы зооморфных ручек, двойные биноклевидные
сосудики и т. д.).
С VI века в керамическом производстве намечаются крупные
122

сдвиги, позволяющие считать, что начинается процесс выделения
гончарного производства в отрасль ремесла. На днищах сосудов
появляются гончарные клейма — свидетельство существования ручного
гончарного круга.
Керамика, изготовленная на ручном круге, в могильниках VI—
]Х зв. уже не редкость1.
Важность этою исторического факта состоит в том, что круг
«является верным признаком появления специалистов-гончаров» и
появляется он только там, где «на основе местного социального
развития возникали ремесла, что, как известно, было тесно связано с
классообразованием, являясь его необходимым условием»2.
В X—XIII вв. в керамическом производстве Алании
наблюдается еще один крупный сдвиг исторического значения — появляется
керамика, которую можно связать с городским гончарным ремеслом.
Резкого перехода и резких различий между сельской и городской
керамикой на первых порах нет, и городская посуда отличается от
обычной сельской только более тщательной обработкой.
Все сказанное хорошо прослеживается по богатой коллекции
сосудов из Змейского катакомбного могильника. Сельская керамика
X—XI вв., насколько об этом можно судить по материалам
Змейского поселения (раскопки В. Б. Деопик и В. А. Кузнецова) и
городищ правобережья Терека (наши разведки и раскопки И. М. Чече-
нова), продолжает старые традиции. Однако уже в ней появляются
новые элементы, которые получат широкое распространение в
городской керамике XIII века (орнаментация зубчатым штампом, крутой
волной).
Некоторое представление об обычной сельской керамике дают
материалы из раскопок В. Б. Деопик. По ее подсчетам, кухонная
керамика составляет около 79%; на втором месте стоят тарные
пифосы — 11,5%, на третьем —кувшины —9,5%3. И сельская, и
ранняя городская керамика существенно отличаются от городской кера-
мизш XIII века по цвету и фактуре.
Основными средствами производства гончаров были гончарный
1 .Минаева Т. М. Керамжа балки Канцирка в cBiT.ii археолопчшх
дослижень на швшчному Кавказу «Археолопя», XIII, Кшв. 1962, стр.
125.
2 Арциховский А. В. Основы археологии. М., 1954, стр. 99,
100.
3 Д е о п и к В. Б. Змейское средневековое селище. МАДИСО, т. I,
стр. 42, 44. Такое же распределение керамики (без процентного
соотношения) установлено И. М. Чеченовым на городище Нижний Ажу-
лат.
123

крут и гончарная печь. Гончарных печей в аланских памятниках пока
обнаружено четыре. И. М. Чеченов описывает две печи,
найденные археологической экспедицией Кабардино-Балкарского
Государственного Университета на Аргуданском городище в Кабардино-
Балкарии. Печи были одноярусные, в разрезе сферические.
Топочное устье служило и дымоходом. Определенная дата не установлена,,
городище автором суммарно датируется VI—XIИ вв1.
Вторая гончарная печь была раскопана в 1939 г. А. В. Мачсш-
ским у с. Дуба-Юрт в Чечено-Ингушетии. По публикации А. С. Ка-
манцевой2 печь была двухъярусной, состояла из топочной и
обжигательной камер, соединявшихся пятью круглыми продухами.
Внутри верхней камеры были найдены горшки с линейным зонным
орнаментом по корпусу и зубчатым штампом на венчике, а также
крупные кувшины яйцевидной формы с линейным и волнистым
орнаментом. Печь датируется XI—XIII вв.
Третья печь обнаружена О. В. Милорадович на городище
Верхний Джулат, под фундаментом северной стены церкви № 1 (эти
стратиграфические наблюдения дают возможность отнести печь к
X—XII вв.) В конструктивном отношении печь аналогична дубаюрт-
ской: двухъярусная, состоит из топочной и обжигательной камер
диаметром 1,25 м, соединенных шестью продухами. Как и в
предшествующих печах, «козел» (т. е. внутренняя вертикальная
перегородка, поддерживающая под печи) отсутствует. В топку вело
длинное устье.
Как уже отмечалось О. В. Милорадович, дубаюртская и джу-
латская печи относятся к типу печей, широко распространенных на
юго-востоке Европейской части СССР в средневековую эпоху.
Подобные печи известны и в древнерусских памятниках. На
Северном Кавказе они появляются в сарматское время, отличаясь от
аланских деталями; генетическая связь между теми и другими
весьма вероятна. Поэтому независимо от источника происхождения и
ареала печи описанного типа для эпохи X—XIII вв. можно уже
считать местными.
Следует отметить, что такие гончарные печи характерны для
сельского гончарного производства, имеют обычно сравнительно
небольшую площадь камеры и дают возможность получать темпера-
1 Чеченов И. Аргуданское городище VI—XIII вв. Тезисы
докладов на VIII Всесоюзной конференции студентов-археологов. Л.*
1962, стр. 29.
2 К а м а н ц е в а А. С. Гончарная печь в селении Дуба-Юрт.
КСИИМК, вып. 74, 1959, стр. 146—150.
124

туру 750—850°. Подобный температурный режим вполне достаточен
для обжига посуды, но еще не дает полной прокаленности стенок.
Масса аланской керамики, предшествующей XIII веку, имеет в
изломе неровный цвет с темной полосой в середине или сплошной
черно-серый цвет излома. Это черта, характерная для печного обжига.
Гончарные печи более сложной конструкции в аланских
памятниках пока не выявлены, но их существование, по крайней мере с
середины XIII века, не исключено. На это указывает заметно
изменившаяся фактура керамики XIII века — доминирует посуда красно-
оранжевых оттенков, с красным в изломе черепком, иногда имеющим
более темную середину. Но в целом обработка глиняного теста и
обжиг в XIII веке значительно улучшились, посуда приобрела
облик, сходный с посудой многих городов золотоордынского времени.
Можно полагать, что в XIII веке в развивающихся
северокавказских городах функционировали гончарные горны с камерами
значительной площади, позволявшие получать температуру до 1200°, что
необходимо для высококачественного обжига самых чистых глин.
Есть некоторые основания предполагать, что большой горн сложной
конструкции был вскрыт в 1962 г. на городище Нижний Джулат под
руководством Г. И. Ионе, но раскопки и фиксация были проведены
на таком невысоком уровне, что получить реальное представление
об этом сооружении невозможно.
Уровень формирующегося городского гончарного производства
Алании X—XIII вв. хорошо прослеживается на обширном
керамическом материале Змейского катакомбного могильника. В нем
представлена столовая посуда наиболее высокого качества и
совершенной технологии (кухонных горшков здесь нет). Прежде всего это
стройные серые, черные и коричневые кувшины для жидкостей.
Кувшины имеют обычно корпус шаровидных очертаний, высокое горло
с ручкой и длинный носик — слив (рис. 16). Изредка
встречались кувшины без слива (рис. 16, 3). Глиняное тесто кувшинов
отличается плотностью и хорошей отмученностью. Все кувшины
изготовлены на круге, многие имеют на дне клейма. Как правило,
поверхность покрыта вертикальным лощением, орнамент на
кувшинах встречен в единичных случаях. Наиболее крупные кувшины
достигают 35 см в высоту и 25 см в диаметре.
Второй распространенный тип — серо-черные столовые горшки
с ручками, также преимущественно шаровидных очертаний. Как и
кувшины, это устойчивый и однообразный тип, свидетельствующий
о стандартизации производства. Венчики слабо отогнутые, на
ручках иногда имеется налеп — «пуговица» (рис.16). Эти сосуды
также покрывались вертикальным лощением; орнаментированных
125

нет (за единичными исключениями). На днищах некоторых горшков
имеются клейма.
Третий тип — высокие кружки с петлевидной ручкой. Цвет серо-
черный, поверхность лощеная. Некоторые кружки клейменые.
Четвертый тип змейской керамики — маленькие лепные
кружечки, изготовленные из грубого теста, слабо обожженные,
производившиеся, вероятно, в домашних условиях (рис. 16). Некоторые
кружечки делались и на круге. Большинство их украшено линейным
орнаментом по тулову и зубчатым штампом по венчику.
Встречаются клейменые.
Разумеется, описанные типы посуды далеко не исчерпывают
всего разнообразия. В Змейском могильнике найден пифос яйцевидной
формы с линейным сплошным орнаментом по тулову и зубчатым
штампом по венчику. Это — тарная керамика, предназначенная для
хранения продовольствия.
Если в могилах пифосы представлены единственным
экземпляром, то в бытовой керамике алаиских городищ VIII—XII вв. они
составляют массовый материал.
В могилах обнаружены черные лощеные миски-чашки — вид
посуды, довольно редкий для XI—XII вв. В нескольких катакомбах
были найдены «молочники» с носиком-трубочкой (рис. 16). На
прочих атипичных формах, представленных немногочисленными
экземплярами, мы не останавливаемся, так как они не меняют того,
что было сказано выше.
Керамика Змейского катакомбного могильника при некоторой
ее индивидуальности обнаруживает ясные генетические связи с
кавказско-сарматской и салтовской керамикой. Сарматские связи
чрезвычайно четко проявляются в зооморфных ручках и больших
кружках. Лощеные кувшины и столовые горшки шаровидных форм
сближаются с салтовской керамикой VIII—IX вв. Особенно
показателен такой прием декоративной обработки поверхности сосудов, как
лощение. Последнее характерно именно для аланской керамики,
начиная с первых веков новой эры, и является традиционным и в X—
XII вв., прослеживаясь всюду, где есть алаио-салтовская посуда.
Выше было сказано, что подавляющее большинство столовой
посуды из Змейской имеет черно-серый цвет. Для получения этого_
цвета существовала специальная технология обжига в
восстановительном пламени с использованием смолистых веществ.
Следует особо коснуться пифосов. Они плохо изучены, но есть
основания предполагать, что в X—XII вв. еще существовати и
производились огромные пифосы с резко отогнутым плоским венчиком
и налепными острореберными валиками на корпусе. Устья пнфосзв
126

Рис. 16. Продукция гончарного производства
могильника.
из Змейского катакомбного

плотно закрывались круглыми глиняными или каменными
крышками.
Черный лощеный пифос, хранящийся в Северо-Осетинском
музее краеведения, имеет высоту 90 см и емкость 18 ведер. Пифос
вылеплен вручную ленточной техникой, следы коей хорошо заметны
снаружи. По корпусу идут два орнаментальных .пояса," состоящих из
трех валиков каждый. Между ними расположены валики вертикаль-
иые. Считается, что налепные валики на пифосах делались для
усиления стенок в местах стыка. На пифосе Северо-Осетинского музея
краеведения следов и швов от стыка нет. Возможно, они скрыты
под слоем глины, которой сосуд был обмазан внутри после
формовки.
Производство крупных пифосов было делом трудоемким и
сложным. По справедливому заключению А. Л. Якобсона, «для их
выделки требовался ие только большой опыт и мастерство гончара,
формовавшего сосуд из нескольких составных частей и
регулировавшего процесс обжига, но и огромная обжигательная камера...»1 По
мнению А. Л. Якобсона, такие пифосы мастерами-гончарами
делались на заказ. Все сказанное, естественно, предполагает труд
специалистов, имевших в своем распоряжении как совершенную
технологию, так и соответствующие гончарные печи.
В X—XII вв. были в ходу и сравнительно небольшие пифосы,
типологически занимающие промежуточное положение между
пифосами и кухонными горшками.
Из 70 зафиксированных клейм змейской керамики следует
выделить три основных типа, характеризующихся чисто
геометрическими признаками — крест с рядом его разновидностей, квадрат, круг.
Есть несколько атипичных знаков (рис. 17). Существенно то, что
знаки полностью не повторяются и носят индивидуальный характер.
Похоже, что для каждого клейменого сосуда делался свой знак,
отличающийся хотя бы незначительными деталями от однотипных.
Итак, применение гончарного круга в сочетании с довольно
сложными приемами обработки поверхности сосудов, требовавшими
специальной технологии, и наличием гончарных печей
свидетельствует о выделении гончарного производства в самостоятельное
ремесло.
К XIII веку лепная посуда исчезает совершенно. В городских
центрах появляется быстро вращающийся ножной круг.
В пользу существования ножного круга говорит исчезновение
1 Якобсон А. Л. Средневековые пифосы Северного
Причерноморья. СА, 1966, № 2, стр. 202.
128

Рис. 17. Гончарные клейма Змейского могильника: 1—8—крестовидные;
9—16—квадратные; 17—21—круглые; 22—25—атипичные.
гончарных клейм, очень четкая и симметричная профилировка
стенок, отсутствие следов подсыпки под дно и ленточной техники,
чистота и симметричность линейного зонного орнамента.
Появление посуды, сделанной на ножном круге и отлично
обожженной, отмечается в золотоордынскую эпоху не только на
Северном Кавказе.
Здесь же необходимо коснуться и других производств,
связанных с исходным сырьем — глиной. Это производство черепицы и
кирпича. Наиболее ранние находки того и другого относятся к X—
XI вв. Они связаны с крупным церковным строительством,
начавшимся с X века в верховьях Кубани и Большого Зеленчука.
Плоская коричневая черепица с бортиком найдена нами на
Нижне-Архызском городище. Первоначальные размеры ее по
обломкам не устанавливаются. При раскопках у северного Зеленчукского
9 Алания в X—XIFI вв.
129

храма найдено еще 4 фрагмента плоской черепицы с вертикальном
бортиком. Характерно, что черепица эта нестандартная, вылеплена
вручную. На нижней поверхности черепиц имеются отпечатки доек»
и следы посыпки песком.
Иного типа плоская черепица, найденная в 1962 г. на городище-
Верхний Джулат. По форме она аналогична нижнеархызской, но
эта черепица коричнево-красная, прекрасно обожженная,
стандартная. Судя по одному целиком сохранившемуся экземпляру, джу-
латская черепица представляла собой неправильный квадрат с бор
тиками, имевшими в усеченной части вырез-упор. На черепице
имеется рельефное клеймо из трех круглых выступов.
Почти вся плоская джулатская черепица, найденная нами при
раскопках церквей № 2 и 3, имеет клейма. Преимущественно эго
знаки-буквы. Приводим наиболее сохранившиеся образцы (рис. 1Н,
2—3). По определению проф. А. Г. Шанидзе, буквы грузинские,
относимые им по палеографическим признакам к XIII веку1.
Наряду с плоской черепицей производилась и полукруглая в
сечении, но она встречается реже. Обломки такой черепицы — ка-
липтеры найдены нами и на Верхнем Джулате, и в Нижнем Ар-
хызе. Этой черепицей, вероятно, покрывались коньки крыш
(рис. 18, 1).
Таким образом, первая черепица, изготовленная в X—XI вв.,
сделана вручную в небольшом количестве и производство ее вряд ли
можно считать самостоятельным видом ремесла. Об ограниченности
кустарного черепичного производства X—XI вв. говорит и тот факт,
что крупные храмы Большого Зеленчука и Кубани покрыты
исключительно тонкими каменными плитами без применения черепицы.
Судя по всему, на территории западной Алании так было и в XII—
XIII вв.
На территории восточной Алании черепица появилась позже —
в конце XIII — первой половине XIV века, и производство ее сразу
же приобрело ярко выраженный ремесленный характер. Джулат-
ские церкви, мечети и, вероятно, некоторые другие здания были
покрыты черепицей. Это предполагает массовый характер
производства и стандартизацию продукции, что и было в действительности.
Можно предположить, что на Верхнем Джулате в указанное
время работало несколько мастеров-специалистов по черепице.
Однако следует подчеркнуть, что этими мастерами были не местные
жители, а (судя по знакам-буквам) грузины, у которых выделка
черепицы появилась значительно раньше Северного Кавказа.
1 Письмо А. Г. Шанидзе к автору от 14 февраля 1964 г.
130

Рис. 18. Кровельная черепица; 1—-полукруглая калиптера из Нижнего Архыза
(раскопки 1962 г.); 2—3—плоская черепица с городища Верхний Джулат
(рсскопки 1962 г.)
Наиболее ранние находки кирпича на территории Алании также
связаны с храмами верховьев Кубани. Это типичная нестандартная
разноразмерная плинфа, из которой выкладывались арочные
завершения окон и дверей, подпружные арки барабанов. Нестандартность
размеров и характер обработки поверхности (неодинаковая
толщина, неровности, вмятины и т. д.) указывают на то, что, подобно
черепице, кирпичи выделывались вручную. Производство кирпича в
верховьях Кубани не было массовым. По-видимому, это объясняется
131

наличием здесь сравнительно мягких осадочных пород, легко
поддающихся отеске и заменявших кирпич. То же самое мы видим и в
горной зоне Центрального Кавказа, богатой камнем. В предгорной
зоне Центрального Кавказа производство стандартного кирпича
началось лишь в золотоордынскую эпоху (Верхний Джулат, Нижний
Джулат, Маджары).
Резюмируя все сказанное выше, мы можем сделать вывод о
том, что в X—XII вв. в развивающихся городах Алании появляются
специалисты-гончары, владеющие достаточно совершенной
технологией изготовления посуды, гончарное производство приобретает
характер самостоятельного ремесла, работавшего на заказ и на рынок.
4) Обработка камня, дерева и кожи
Мы рассмотрели материалы, относящиеся к ведущим отраслям
средневекового ремесленного производства — черной металлургии и
металлообработке, обработке цветных металлов и гончарному
производству. Но этим номенклатура производства ремесленного
характера не исчерпывается.
В Алании была развита обработка камня, истоками уходящая в
древнейшие эпохи местной истории. В горных и предгорных районах
камень всегда был основным строительным материалом и поэтому
обработка его фактически тесно связана со строительным делом.
На наш взгляд, допустимо выделить три основных вида
обработки камня: 1) монументальное строительство (жилые,
производственные, культовые, оборонительные сооружения, могилы
различных видов из камня); 2) памятники пластического искусства и 3)
хозяйственно-бытовой инвентарь.
Монументальное каменное строительство в рассматриваемое
время велось как в восточной, так и в западной части Алании.
Прекрасные образцы «рядовой» обработки камня дает Нижне-Архыз-
ское городище X—XIII вв.1 (рис. 19, 1). Буквально все постройки
этого огромного памятника сложены из плит тесаного камня
местного происхождения. Отеска каменных плит для кладки стен
производилась обычно с трех сторон: лицевой и двух боковых. Задняя
сторона, обращенная внутрь стены, не обрабатывалась. Разумеется,
никакой стандартности плит нет — в этом не было необходимости. Из
1 Такую же технику обработки и кладки можно видеть на многих
других синхронных и более ранних городищах верховьев Кубани —
Гилячском, Адиюхском, Амгата, Узун-Колском и т. д.
132

Рис. 19. Обработка камня для монументального строительства:
;—стена; 2—архивольт; 3—угловая кладка «тычком и ложком» (северный
Зеленчукский храм. Нижне-Архызское городище).

подобных разноразмерных плит выкладывались панцири стен.
Известковый раствор применялся только при строительстве крупных
церквей, остальные здания сооружены в технике сухой кладки.
Несмотря на это, они отличались большой прочностью.
Особые плиты выделывались для покрытия кровли. Они
обычно тонкие C—4 см), квадратных очертаний. Исходным сырьем для
них служил песчаниковый сланец, который легко расслаивался на
тонкие листы. Целых плит нами при раскопках не найдено, но
обломки их встречались часто.
Более сложную обработку камня мы видим в группе
верхнекубанских храмов X века. В кладке стен, особенно их угловых частей,
пилонов, пилястр применялись огромные тщательно отесанные квад-
ры и плиты серого песчаника. Угловые части сложены кладкой
«тычком и ложком» (рис. 19, 3). Качество тески и кладка стен
великолепны. То же можно сказать и о кладке куполов и коробовых
сводов. При возведении декоративных арок в интерьере северного
Зеленчукского храма применялись специально профилированные
каменные плиты. Возможно, что в связи с церковным строительством,
в котором активную роль играли абхазские и византийские зодчие
и мастера, в верхнекубанских аланских городищах появляется
собственное изготовление аналогичных профилированных плит,
служивших архивольтами окон и дверей. Такие тесаные каменные
архивольты найдены нами в 1962 г. на Иижне-Архызском городище (рис. 19,
2) и Т. М. Минаевой в 1961 г. на городище Гиляч. Обе находки
связаны с бытовыми зданиями — жилищами.
Аланские каменотесы изготовляли также строительные блоки
Г-образкой формы для кляцки углов. Очень интересные
архитектурные фрагменты зафиксированы в 1899 г. И. А. Владимировым у руин
небольшой одноапсидной церкви на р. Амгата (приток Теберды).
Это тщательно вытесанный монолитный тимпан, по-видимому,
первоначально вмонтированный в западную стену над входом, и Г-об-
разный тесаный камень от угловой кладки с орнаментом в виде
схематичной плетенки.
На территории Восточной Алании образцом каменного
строительства может быть известная Нузальская часовня в Алагирском
ущелье Северной Осетии. Интерьер церкви оштукатурен и покрыт-
грузинскими фресками и надписями второй половины XIII века. Есть
некоторые основания предполагать, что часовня была построена
раньше, в первой половине XIII века. Стены часовни сложены без
фундамента из тесаных нестандартных камней на известковом
растворе. Особо следует отметить очень прочную и искусно сделаннуЕо
кладку свода путем постепенного напуска рядов кладки («ложный
134

свод»). Архитектура и техника кладки Нузальской часовни имеют
много общего с позднесредневековой склеповой архитектурой
Осетии.
На городище Верхний Джулат О. В. Милорадович исследованы
руины каменного жилого дома. Дом датируется XIII веком. Кладка
стен из булыжника и рваного камня довольно примитивна.
Каменные оборонительные сооружения X—XIII вв. известны
сейчас только на территории Западной Алании. На Нижне-Архыз-
оком городище нами исследованы две оборонительные стены,
перерезающие долину от хребта до реки. Стены сложены из разного
материала, с разной техникой кладки и обработки камня. Стена,
делящая город на две части, сложена из таких же тесаных плит и
плиток «насухо», как и жилые и хозяйственные помещения
городища. Стена, проходящая у северного Зеленчукского храма,
значительно шире B м) и сложена из плит и глыб необработанного
рваного камня крупных размеров.
Т. М. Минаева исследовала мощную оборонительную стену на
городище Адиюх. Толщина ее 2,5 м, сложена из тесаных каменных
брусков. С внешней стороны к стене примыкало 5 боевых башен,
сложенных из такого же камня на известковом растворе. Это одно
из наиболее сложных и совершенных аланских фортификационных
сооружений.
Еще более мощная оборонительная стена обследовалась нами
и Е. П. Алексеевой в 1960 г. на Хумаринском городище (у с. Хумара
Карачаевского района Карачаево-Черкесской автономной области).
Средняя ее толщина составляет 6 м. Конструкция аналогична ади-
юлской: два панциря из хорошо отесанных блоков с забутовкой в
середине. Блоки положены по системе «тычком и ложком». Такая
же стена с техникой кладки «тычком и ложком» выявлена и в
обнажении холма — цитадели. Кладка на извести. Строительные блоки
и квадры имеют на поверхности следы орудия—тесла. Общая
длина хумаринской стены 1900 метров.
Нетрудно представить себе огромный объем работ по добыче,
транспортировке и отеске камня для этой стены. Неясно значение
тамгообразных знаков, высеченных на многих блоках. Е. П.
Алексеева считает их знаками мастеров-каменотесов. Но это
предположение кажется спорным, хотя бы потому, что не все блоки
помечены знаками.
Обратимся к могильным сооружениям. На территории верховь-
сь Кубани и в X—XIII вв. и в предшествующую эпоху (по крайней
мере с III—IV вв.) широко распространены наземные гробницы и
подземные склепы, сложенные из тесаных плиток и брусков мест-
135

ного серого песчаника. Кладка их проста и традиционна для этих
мест, без раствора, и совершенно аналогична «рядовой» кладке
жилых'и хозяйственных построек городищ. Подземные склепы
перекрывались монолитными плитами.
Есть и более сложные сооружения с составными, тщательно
высеченными фасадными стенами с правильным круглым (а не
четырехугольным, как обычно) отверстием, и гробницы, типологически
близкие позднесредневековым склепам горной зоны Центрального
Кавказа. Рисунки последних опубликованы И. Хурумовым1.
Гробницы сложены из хорошо отесанных блоков и плит, кладка стен «в
перевязь». Гробницы (в т. ч. и двухэтажные) зафиксированы на
Индыше и В. М. Сысоевым. Стены их из тесаных плит и блоков
также сложены техникой «в перевязь»2. В этих сооружениях можно
видеть проявление большого мастерства не только обработки камня,
но и кладки.
На территории восточной Алании в эпоху раннего
средневековья господствуют два типа кавказских мегалитических могил —
каменные ящики и подземные склепы. Первые, составленные обычно из
четырех грубо обработанных плит, предельно просты и не требовали
особой квалификации строителей. Подземные склепы гораздо более
сложны. Являясь порождением местной кавказской среды еще с
эпохи бронзы, они постепенно усложняются в процессе эволюции «
в аланскую эпоху представлены такими прекрасными образцами, как
склепы у балкарского с. Гижгит и осетинского с. Галиат.
Ярко специализированный характер камнеобрабатывающего
ремесла выражен в типичных аланских катакомбных могильниках,
высеченных в скальных породах различной твердости.
Исследованиями Т. М. Минаевой в верховьях Кубани выявлено около 30
могильников VIII—XII вв., состоящих из скальных катакомб.
Аналогичные скальные катакомбы известны также в районе г.
Кисловодска (Рим-гора, Учкекен, «Долина очарования», долина р. Подкуу.ок)
и у с. Гунделен в Кабардино-Балкарии.
По конструкции и размерам скальные катакомбы ничем (за
исключением дромоса) не отличаются от обычных земляных. Высечь
катако?лбу в скальной породе (даже в песчанике) было невероятно
трудным делом, требовавшим не только большого опыта и
мастерства, но и очень твердых стальных инструментов. В осмотренных
1 X у р у м о в И. Древние гробницы на р. Индыш. СМОМПК, зьш.
XIII, Тифлис, 1892, стр. 20, рис. 7—8.
2 С ы с о е в В. М. Археологическая экскурсия по Закубаныо. МАК,
вып. IX, стр. 162, рис. 66—67.
136

нами катакомбах Рим-горы можно видеть следы работы двумя
орудиями. Круглые отверстия диаметром 2—3 см в своде указывают
на то, что откалывание кусков камня производилось специальными
клиньями, которые вбивались кувалдой1. После того как камера
Ечерке была готова, она отделывалась теслом с лезвием шириной
2—3 сантиметра.
Зырубить катакомбу в одиночку невозможно, и эта работа
требовала применения труда минимум двух человек — мастера,
высекавшего камеру, и подмастерья, удалявшего материал,
отработанный мастером. Для выделки катакомб как в камне, так и в глине,
должны были существовать специальные мастера, занимавшиеся
этим тяжелым, но хорошо оплачиваемым (в силу большой и
постоянной потребности, ибо каждая семья должна была иметь свою
катакомбу) ремеслом.
Другой вид мегалитических могильных сооружений,
требовавших весьма квалифицированных мастеров по камню, — так
называемые дольменообразные склепы верхнего Прикубанья. Последние
известны сейчас в междуречье Кривой и Кяфара, у г. Карачаевска и
з долине Теберды. Наиболее тщательной обработке подвергались
передние стены склепов, имеющие круглое или овальное отверстие.
Иногда эти стены были составными из двух плит, подогнанных очень
точно. Над входом и по сторонам высекались в глубь камня кресты
или иные изображения.
Наилучшим образцом, демонстрирующим высокое совершенство
каменотесов-художников, является уникальный дольменообразный
склеп № 1 могильника на р. Кривой (рис. 20). Стены его состоят из
9 массивных, точно подогнанных песчаниковых плит. Особенно
грандиозна передняя монолитная плита, весящая не менее 2 тонн. В ее
центре геометрически точно (по циркулю) высечено сквозное
отверстие. Все 9 плит покрыты изображениями людей, собак, птиц,
крестов и т. д., составляющих семантически еше не объяснимые сюжеты.
Почти на всех плитах фон между изображениями заполнен
рельефными валиками, идущими в различных направлениях.
Все изображения этого склепа выполнены плоскорельефноп
техникой за счет углубления поля плиты вокруг фигур и валиков.
Нетрудно представить себе, какую сложную и трудоемкую работу
выполнил мастер — один неверный удар инструмента мог невозвратимо
испортить рельеф.
Памятники пластического искусства представлены прежде зес-
1 Рун и ч А. П. Катакомбы Рим-горы. СА, 1970, № 2, стр. 201,
рис. 4.
137

го тем же дольменообразным склепом № 1 с его плоскорельефными
изображениями. Три плиты с рельефными фигурами всадника,
оленьих самок с сосунками и человеческих фигур с воздетыми руками
происходят из окрестностей с. Верхняя Теберда. В окрестностях Рим-
горы Н. Е. Макаренко обнаружил плиту с рельефными фигурами
двух животных и бараньих голов по концам. Там. же В. Ф. Смолин
видел в 1927 г. архитектурную деталь с «контуром барана».
В литературе проскользнули сведения о других памятниках,
выполненных, очевидно, той же техникой плоского рельефа и
относящихся к рассматриваемому времени. О трех каменных
«барельефах», найденных недалеко от станицы Преградной, писал Н. Н.
Каменев1. Т. М. Минаева сообщает, что в развалинах Гилячского
городища местные жители находили камни с изображениями бегущих
оленей и охотников с луками. Судя по рисункам плоскорельефные
изображения были высечены на ряде памятников верховьев Кубани
и Кабардино-Балкарии, но описаны они поверхностно и без
указания на технику обработки.
К описанным памятникам гтримыкают памятники с
графическими изображениями, выполненные резцом в глубь камня. Это
множество плит с высеченными на них крестами, греческими надписями,
орнаментами и т. д. Часть их опубликована в работах Нарышкиных,
И. Помяловского, а также в одном из выпусков «Материалов по
археологии Кавказа». Несмотря на греческие надписи, у нас нет
никаких оснований все эти памятники связывать с
греко-византийскими — напротив, их следует считать произведениями местных
мастеров-каменотесов.
Хозяйственно-бытовой инвентарь из камня прежде всего
представлен множеством дисковидных жерновов для размола зерна.
Изготовлялись жернова из мелкозернистого кварца, гранита, песчаника,
базальта и т. д. при помощи специальных инструментов, имеющих
параллели в этнографическом осетинском быту.
Производство жерновов, вероятно, тяготело к месторождениям
подходящего камня, который был не везде. Показательно то, что
каменные жернова мы находим даже на аланских городищах
правобережья Терека, где камня нет. По-видимому, готовые жернова
доставлялись сюда из горных и предгорных районов в порядке обмена.
В таком случае можно было бы говорить о существовании в ука-~
занных районах мастеров-жериовников, работавших на рынок.
В культурных слоях аланских городищ часто встречаются ка-
1 Каменев Н. Попытки археологических разведок в Кубанской
области. «Кубанские ведомости», 1870, ЛЬ 47—48.
138

Puc^ 20. Дольменообразный склеп М 1 могильника р. Кривой (Зеленчукский
рийон Карачаево-Черкесской автономной области). Хранится в Ставропольском
музее краеведения. Реконструкция и фото Л. Н. Глушкова, 1960 г.
менные оселки и пряслица. Однако производство этих и других
мелких каменных поделок вряд ли было самостоятельной отраслью
ремесла, ибо не требовало специальной квалификации. Возможно, что
на территории Алании существовало собственное производство
каменных бус, но фактических данных для решения этого вопроса
пока нет.
Обработка дерева характеризуется пока немногочисленными
находками деревянных предметов в могильниках X—XII вв. Многие
деревянные предметы (сосуды, гребни, ложки, туалетные шкатулки,
древки копий и стрел, рукоятки разнообразных хозяйственных
орудий и инструментов и т. д.) вырезались вручную и вряд ли
представляют продукцию ремесла. Подобные предметы могли повседневно
производиться мужчинами в любом домашнем хозяйстве.
Не исключено, что существовали специалисты по производству
139

кавалерийских седел, представлявших довольно сложное изделие,
требовавшее большого производственного опыта и искусства.
Разные части седла вырезались из разных пород дерева: луки из
твердых, ленчики из более мягких пород. Некоторые седла,
принадлежавшие богатым всадникам — представителям
феодально-дружинной верхушки,— покрывались рельефным плетеным орнаментом, а в
специально вырезанные углубления вставлялись медные пластинки
с изображениями птиц и зверей. Такие седла найдены нами и А. П.
Руничем в катакомбах Змейской и Рим-горы (рис. 21, 5).
Важно отметить, что производство седел требовало кооперации
труда разных специалистов-ремесленников. Так, медные золоченые
пластинки с изображениями, украшавшие богатые седла, делали
златокузнецы. Кузнецы изготовляли стремена. Мастера кожевники
и шорники производили кожу— специально обработанную и
сыромятную— для покрытия седла и подушек, для изготовления сбруи.
Наконец, из ткани и войлока делался подседельный потник и
подушки.
Вершиной технического прогресса в обработке дерева было
внедрение в производство токарного станка. Сам станок До нас не
дошел, но его существование несомненно. На это прямо указывает
ряд археологических находок, имеющих на поверхности
горизонтальные замкнутые бороздки — следы ротационного вращения.
Возникновение идеи обработки дерева по принципу ротационного
вращения, очевидно, следует связывать с распространением гончарного
круга, основанного на том же принципе.
Воссоздать историю токарного станка на Северном Кавказе
сейчас невозможно из-за фрагментарности данных. Неизвестно нам и
устройство этого станка, несомненно бывшего достаточно
примитивным (скорее всего он был вертикальным, с лучковым приводом и
резцом типа «ложкаря», найденного нами в 1962 г. на Верхнем
Джулате). Не исключено сходство аланского токарного станка с
архаичным токарным станком, бытовавшим в горных районах Грузии1.
Последний обслуживали два человека—один вращал шпиндель с
обрабатываемой болванкой, второй работал резцом. При помощи
подобного станка вытачивались деревянные блюда, миски, чашки
и т. д. — предметы, найденные в аланских катакомбах.
При помощи токарного станка было выточено раскрашенное
красной и белой краской блюдо из катакомбы № 5 Рим-горы
(раскопки А. П. Рунича 1957 г., рис. 21, 8) и шкатулка круглой формы
1 Г а с и т а ш в и л и Г. Орудия по обработке дерева в Грузин.
«Материалы по истории материальной культуры Грузии». Т. I, Тбилиси,
1966, стр. 111.
140

Рис. 21. Обработка дерева: 1—столик—«фынг»; ?" 2—4—посуда резная;
5—лука седла; 6—фрагмент цилиндрической шкатулки, раскрашенной
масляными красками; 7—поперечная стенка шкатулки-ящичка с деревянными
шипами; 8—фрагмент точеного блюда, раскрашенного масляными красками
(катакомбный могильник Рим-горы, по рисункам А. Я. Рунича).

оттуда же. Шкатулка покрашена блестящей краской трех цветов:
склей (фон), желтой и красной (горизонтальные полоски).
Сохранилась в обломках (рис. 21, 6). Еще одна круглая точеная шкатулка
найдена А. П. Руничем и Н. Н. Михайловым в катакомбах Рим-горы
е 1966 году.
Очень интересны дважды найденные в аланских катакомбах
деревянные столики на трех ножках. Первая находка происходит ил
катакомбы № 11 Архонского катакомбпого могильника VII—VIII вв.
Второй столик найден в 1966 г. в катакомбе Рим-горы А. П.
Руничем и Н. Н. Михайловым (рис. 21, 1). Диаметр столика 36 см,
высота 25. Нельзя не заметить поразительного сходства римгорского
столика с существующими в этнографическом быту осетин (и
некоторых других кавказских народов) аналогичными низкими
столиками на трех ножках, называемыми «фынг». Важно то, что
осетинский «фынг» до нашего времени сохранил, безусловно, древнюю
функцию переносного домашнего жертвенника (на круглый «фынг»
клали молитвенные хлебные лепешки «чирита», а при наличии
бортика на «фынге» производилось заклание жертвенного барана). Рим-
горский столик имеет такой бортик и по существу представляет
блюдо на ножках.
Ритуальное заклание на «фынге» упоминается в осетинском
нартском эпосе1, что еще раз свидетельствует о глубокой
древности как «фынга» (возможно, уходящего истоками в савромато-сар-
матскую культуруJ, так и связанного с ним ритуала.
Некоторые деревянные предметы покрывались резьбой,
особенно гребни и шкатулки. Найденные в катакомбах Рим-горы гребни
покрыты циркульным орнаментом. Циркульный и плетеный
орнамент украшает стенки квадратной шкатулки типа ящичка (рис. 21, 7).
Орнамент наносился циркулем с острым резцом на конце.
Особо отмечу деревянные шкатулки с выдвижной крышкой
типа пенала. Фрагменты трех таких шкатулок найдены нами в 1960—
1963 гг. в скальных погребениях у городища Нижний Архыз.
Крышки и стенки шкатулок украшены геометрическим орнаментом.
Еще одна шкатулка найдена М. Н. Ложкиным в скальном
погребении у хутора Ильич Отрадненского района Краснодарского
края. Работа ручная.
1 См. Памятники народного творчества осетин. Вып. I.
Владикавказ, 1925, стр. 18.
2 В качестве возможного прототипа можно назвать каменные
переносные жертвенники на двух-четырех ножках, распространенные в сав-
роматской культуре Самаро-Уральской области. Многие из них
также имеют вид блюда с бортиком.
142

Значение шкатулок раскрывается любопытными осетинскими
этнографическими параллелями—до XX в. в точно таких
шкатулках хранили вату и шелковые нитки, предназначенные для
обитания духа — хозяина места «бынатхицау», покровителя дома. Для
такой шкатулки делали специальную нишу в женской половине дома.
Инструментарий аланских мастеров по дереву в археологических
материалах представлен слабо. Плотничьи работы производились
-юпором-древосеком. О существовании пилы в это время никаких
данных нет. Возможно, что для работы по дереву применялись
железное или стальное долото, найденное О. В. Милорадович в
жилище XIII века на городище Верхний Джулат (рис. 22, 1), и же-
лезные тесла и долота из могил Амгаты, опубликованные Т. М.
Минаевой (рис. 22, 2—4I. Несомненно, для тех же целей служили и
обычные ножи. Можно предполагать наличие сверла, но в
археологических материалах оно пока не представлено (за исключением уже
упоминавшегося сверла, найденного в могильнике у с. Лац).
Несомненно, с обработкой дерева связана одна из функций
широко распространенных в аланских памятниках и на территории
Восточной Европы плоских железных тесел с втулкой (рис. 22, 6).
Наличие втулки свидетельствует, что в нее вставлялась рукоять.
Последняя имела коленчатую форму. Сохранившиеся тесла с такими
рукоятями найдены в Новгороде и в пещерных захоронениях около
хутора Ильич Отрадненского района Краснодарского края. Одна из
рукоятей хутора Ильич имела длину 41 см и круглое сечение
(рис. 22,7).
Таким образом, мы можем предполагать, разумеется, не
настаивая на окончательности выводов, что в Алании X—XIII вв. были
ремесленники по обработке дерева — седельники и мастера по
производству точеной посуды, располагавшие примитивным токарным
станком. Некоторые традиции в производстве деревянных изделий
сохранились в осетинском этнографическом быту до наших дней.
Обработка кожи представлена в археологических материалах
также фрагментарно и может характеризоваться в самом общем
виде. В аланских могильниках X—XII вв. (Змейском, Рим-гора)
довольно часты находки фрагментированных предметов,
изготовленных из кожи двух сортов: сыромятной и тонкой сафьяновой. Из
сыромятной кожи делались сбруя, уздечки, обувь типа чувяк, без
подошвы и каблука (две находки в Нижнем Архызе).
Иное дело выработка дорогостоящего сафьяна. Технология его
1 Минаева Т. М. Могильник в устье реки Теберды. МИСК, вып.
7, стр. 275, рис. 9.
143

производства гораздо сложнее и требует применения растительного
дубления. Дубильное органическое вещество танин содержится в
«дубовых орешках»1. Характерно, что и в XIX в. выработка
сафьяна на Кавказе носила ремесленный характер, в противоположность
выработке сыромятных кож. Ретроспективно мы можем
предполагать, что так же было и в раннем Средневековье: сафьян и веши из
него делались специалистами-ремесленниками, поставлявшими свои
изделия на рынок или работавшими на заказ. Речь идет о заказах,
поступавших от феодальной знати.
Предметами, изготовленными по заказу, могут быть
уникальные находки из Змейского катакомбного могильника XI—XII вв.:
треугольная сумочка с изображением полиморфного чудовища Сэк-
мурва, фрагменты кожаной попоны с великолепным серебряным
шитьем, обтянутые сафьяном деревянные колчаны, седла, шлемо-
образные головные уборы и т. д.
Из сафьяновой кожи вырезались сложные узоры — аппликации
для выходного платья богатых лиц. Есть основания считать часть
этих предметов продукцией местного происхождения.
Кожаные золоченые аппликации, украшающие богатые одежды,
по-видимому, и дали основание Масуди писать о кашаках
(черкесах.— В. К.) и их соседях, одевавшихся в ткани, «затканные
золотом»2.
Фрагменты тонкой сафьяновой кожи найдены в катакомбах X—
XII вв. Рим-горы (например, обрывок с вышитыми серебряной нитью
изображениями двух скрещенных змей).
Подлинным шедевром можно считать черный сафьяновый сапог,
найденный в 1959 г. А. В. Руничем в склепе (Скальные катакомбы.—
В. К.) № 6 могильника у с. Хасаут, на границе Карачаево-Черкесии
и Кабардино-Балкарии. Время этого обширного и труднодоступного
могильника еще окончательно не установлено, но в основном это,
вероятнее всего, VIII—XII вв.
Сапог имеет высокое голенище (общая высота 57 см, ширина
голенища 16 см, длина подошвы 25,5 см), сшитое с нижней частью.
Подошвы и каблука нет, голенище в верхней части срезано,
образуя треугольный подъем до колен, и оторочено тканью. В целом
сапог напоминает мягкие горские сапоги, называемые у осетин «хад-
бынта» и существующие до сих пор. Нельзя не отметить
необычайно искусную фигурную выкройку передника и задника голенищ и
1 М а р г г р а ф О. В. Очерк кустарных промыслов Северного
Кавказа с описанием техники произодства, стр. 159-—162.
2 Ми нор с кий В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр. 206.
144

Рис. 22. Орудия для обработки дерева: 1—долото (Верхний Джулат);
2—4—орудия из городища Лмгата; 5—ложкарь (Верхний Джулат);
6—тесло (район г. Карачаевска); 7—деревянная рукоять для насаживания
тесла (район хут. Ильич, балка Балабанка).
:0 Алания в X —XIII вв.

ТКАНЬ
Рис. 23. Сапог из погребений Хасаута: 1—общий вид; 2—4—детали.

головки, точно совпадающих между собой и образующих узор
(рис. 23). При сшивании между этими частями была вставлена
узкая полоска кожи, сложенная вдвое. Тем самым повышалась
прочность швов, а узор получал рельефность. Голенища с внутренней
стороны имеют подкладку из тонкой просвечивающейся кожи1.
Вопрос о местном происхождении этого предмета, как и рада
других сложных изделий из сафьяна (например, сумочки с
изображением Сэнмурва) сейчас не может решаться окончательно. Не
исключено, что это предметы импорта. Так, сапог, чрезвычайно
близкий хасаутскому и с таким же узором, видим на охотнике с соколом,
изображенном на серебряном блюде, хранящемся в Эрмитаже2.
Впрочем, сходство сапог и их узоров может быть связано и с
распространением моды на широкой территории.
Предметы, подобные описанным, требуют не только сложной
технологии выделки кожи, но и большого искусства при их изгогов-
лении. Они не могут быть продукцией домашнего натурального
хозяйства. В данном случае мы вправе предполагать наличие
специализированного производства ремесленного характера. Даже на
нашем фрагментарном материале высокий уровень кожевенного
производства алан X—XIII вв. прослеживается достаточно
отчетливо.
Заканчивая обзор аланского ремесленного производства X—
XIII вв. мы должны еще раз подчеркнуть, что он ни в коей мере не
является окончательным и исчерпывающим. Прежде всего укажем
на то, что номенклатура аланских ремесел со временем может
вырасти. Мы не имеем сейчас возможности выделить, например,
обработку кости или ткачество в самостоятельные виды ремесла, уже
отделившиеся от домашнего производства. Достаточных фактов для
таких утверждений нет. Но это не значит, что эти факты со
временем не появятся и не будут сделаны необходимые выводы.
Оценивая в целом аланское ремесленное производство X—
XIII вв., мы можем отметить его достаточно высокий для своего)
времени уровень.
1 Хранится в ГИМ, III отдел, иив. № 97714.
2 А р т а м о н о в М. И. История хазар, стр. 261.

Г л ав а треть я
ВОЗНИКНОВЕНИЕ
ГОРОДОВ
Высокий уровень экономики и в первую очередь
охарактеризованного выше ремесленного производства имел для Алании
глубокие последствия. Одним из этих последствий было возникновение
раннефеодальных городов.
Проблема появления городов в Алании почти не изучалась и в
этом направлении делаются лишь первые шаги. В письменных
источниках встречаются только названия нескольких аланских городов.
Археологическое изучение их началось сравнительно недавно, а
историография ограничена несколькими публикациями археологов.
Историков же обычно привлекает вопрос о местонахождении того
или иного аланского города вне связи с социально-экономическим
развитием общества.
Как было сказано, письменные источники не содержат почти
никаких сведений о местоположении аланских городов, размерах,
характере застройки, занятиях жителей и т. д. Решение всех этих
вопросов целиком ложится на плечи археологов, уделяющих в
последние годы значительное внимание городам Алании. Однако
накопившийся материал еще не обобщался.
Рассмотрим вначале те скромные сведения, которые содержатся
в письменных источниках.
148

I. Ала некие города
по письменным источникам
Первое упоминание об аланских городах содержится у Захария
Ритора, сирийского автора VI века, отметившего у алан пять
городов1. Исторически существование городов у алан в это время
маловероятно и не увязывается с уровнем их социально-экономического
развития в V—VI вв. Видимо, в «городах» Захария Ритора следует
усматривать более или менее крупные сельские поселения. Да к
характеристика, которую здесь же дает аланам Захария Ритор,
противоречит возможности существования городов («...живут в
палатках, существуют мясом скота и рыб, дикими зверьми и оружием»).
Более реальным представляется существование аланского
города Фуст, упоминаемого константинопольским монахом Епифаннем2.
С точки зрения географии и этногеографии рассказ Епифання
безупречен и не нуждается ни в каких коррективах. Это повышает
достоверность и ценность источника.. Подчеркнув это, обратимся к
интерпретации интересующего нас фрагмента.
Совершенно очевидно, что монах Епифаний на пути из Сваке-
тии в Аланию должен был пересечь Главный Кавказский хребет.
Скорее всего это было сделано через наиболее здесь доступный
перевал Донгузорун, после чего путники попали в ущелье Баксдна.
Дальнейший путь в Абхазию, естественно, пролегал по территории
Алании к одному из двух наиболее легких и основных перевалов,
ведущих из Алании в Абхазию—Клухорскому (по Кубани и Те-
берде) или Санчарскому (по Большому Зеленчуку). Дороги,
идущие через эти перевалы, кратчайшим путем выводят к Севастопо-
лису—Сухуми.
Таким образом, район Алании, где должен был находиться
город Фуст, ограничен на востоке Баксаном, на западе Большим
Зеленчуком. В этом районе, смежном со Сванетией и Абхазией мы
должны искать следы аланского города Фуст. Любой иной район
Алании не будет соответствовать показаниям источника.
На подробной карте этой части Северного Кавказа3 указана
небольшая речка Фисты, берущая начало с горы Кумбаши и пчед-
1 См. Пигулевская Н. Указ. соч., стр. 165.
2 Петровский С. В. Апокрифические сказания об апостольской
проповеди по Черноморскому побережью. ЗООИД, т. XXI, Одесса,
1898, стр. 182.
3 Специальная карта Европейской России. Изд.
Военно-топографического отдела Генерального штаба, л. 79, 1919 г.
149

ставляющая западный приток р. Подкумок. Та же река Фисты
указана на пятиверстной карте Кавказа Д. Д. Пагирева (Пятигорский
отделI. Согласно указателю Д. Д. Пагирева, топоним или
гидроним Фисты нигде на Кавказе больше не встречается (за
исключением горы Фишт на Северо-Западном Кавказе, что совершенно не
соответствует показаниям источника). • •
Поразительная фонетическая близость названия аланского
города Фуст и реально существующей речки Фисты и локализация
последней именно в том районе Алании, который в соответствии с
контекстом источника очерчен выше, не могут не привлечь к себе
внимания. Можно было бы заподозрить, что, говоря о городе Фуст,
Епифаний имел в виду абхазскую крепость Пуста. Но эти сомнения
приходится отвергнуть по двум соображениям.
Во-первых, автор источника четко отличает Аланию от Авазгии
(Абхазии), так же, как отличает Авазгию от Зихии и Сванетии.
Считать крепость Пуста около Сухуми аланским городом нет никаких
оснований. Во-вторых, иранская этимология топонима Фуст—Фист,
по заключению В. И. Абаева, объясняется с позиций осетинского
языка «без малейшей натяжки» Fysty/Fusti означает «овечий».
Такое название вполне реально в применении к реке. Так называют
речки, куда овцы ходят на водопой. Вспоминается и испанское «Fu-
enle ovejuna» — «Овечий родник»2.
Итак, город Фуст, помещенный Епифанием в Алании, носит
именно аланское название, как и одноименная речка. Случайно ли
она названа «Овечьей»? Конечно, нет. Известно, что из многих
признаков, присущих тому или иному географическому объекту, в
качестве его названия исторически закрепляется тот признак, который
является главным в данный исторический период. Выбор признака
всегда зависит от причин, лежащих в развитии общества.
Следовательно, мы можем полагать, что речка Фисты была связана с
развитым в данном районе овцеводством. И это действительно так.
Реки Кума, Подкумок, Фисты берут начало с плато Бичесын,
представляющего прекрасные «Эльбурганские» пастбища, на
которых и сейчас пасутся отары карачаевских овец. Знаменательно, что
арабский географ XIII века Ибн-Саид называет Куму «рекой
баранов,»3.
1 Па ги рев Д. Д. Алфавитный указатель к пятиверстной карте
Кавказского края. ЗКОИРГО, кн. XXX, Тифлис, 1914, стр. 257, лл. 7—4.
2 Письмо В. И. Абаева к автору от 4 апреля 1967 г.
3 Бартольд В. География Ибн-Саида, стр. 235.
150

Если учесть, что реки Кума и Подкумок в верхнем течении
текут параллельно на расстоянии всего 10 километров, а Подкумок
впадает в Куму, то вполне допустимо предположение об
отождествлении именно Подкумка с «рекой баранов», «овечьей рекой» Фис-
ты. Фисты не что иное как древнее иранское название Подкумка,
уцелевшее в виде реликта лишь за его западным притоком. Кума
носила иное, иранское название — Удон.
Подобные случаи, когда древнее название реки сохраняется з
виде реликта за какой-то ее частью или притоком, хорошо известны
в топонимике. В качестве ближайшей аналогии можно привести
древнее иранское название Терека — «Армна», затем замененное
современным тюркским названием, но сохранившееся в названии
одного из верхних притоков «Армхи».
Отождествив Подкумок с рекой Фисты, мы должны решить
вопрос о местоположении одноименного аланского города. На берегах
Подкумка и его притоков расположено немало аланских городищ.
Наиболее вероятным решением вопроса о локализации города
Фуст представляется его отождествление с известным аланским
городищем Рим-гора, занимающим возвышенное, естественно
укрепленное плато при слиянии Подкумка и Эшкакона.
Рим-гора привлекает внимание не только значительностью
размеров городища, занимающего все плато (рис. 24), но и огромным
богатым катакомбным могильником X—XII вв. На территории
городища выявлены две лестницы, высеченные в скальных пандусах,
следы ворот, устроенных в конце верхней лестницы; высеченные
по краям плато зерновые ямы и цистерны для воды; следы
множества каменных зданий; обломки каких-то архитектурных деталей
и т д. С западной ц северной стороны плато, представлявшего
укрепленный детинец, располагалось обширное поселение того же
времени.
Исследователь Рим-горы А. П. Рунич предполагает, что
площадь детинца равна 16 га, а площадь поселения — до 115—116 га.
Как видим, масштабы этого памятника грандиозны. Нет сомнения
в том, что археологический комплекс Рим-горы представляет собой
остатки древнего города, состоявшего из двух основных частей —
неукрепленного посада (поселения) и укрепленного детинца —
цитадели, где жили представители социальной верхушки и куда
укрывалось население посада в случае опасности. Сказанное косвенно
подтверждается сравнительно тонким культурным слоем,
выявленным на плато нами и Е. П. Алексеевой.
Необходимо подчеркнуть, что Рим-гора расположена на
скрещении нескольких путей. Важно, что один из них ведет в Сванетию,
151

второй — в Абхазию. Третьим путем можно считать фактическое
продолжение второго маршрута — от Рим-горы на северо-восток по
Подкумку, по Куме до Маджар, откуда шли дороги к Нижней
Волге, очевидно, функционировавшие еще в хазарское время й ведшие
в Среднюю Азию. Надо полагать, что именно этот путь от Севаото-
полиса—Сухуми через Рим-гору и Нижнюю Волгу" в города
Средней Азии и есть знаменитый «Даринский» путь византийского
историка VI века Менандра1.
Не останавливаясь более на вопросе о «Даринском» пути,
требующем специального изучения, вернемся к Рим-горе. Совершенно
очевидно, что указанное выше выгодное положение Рим-горы ка
скрещении важных путей способствовало быстрому росту городища
и его превращению в средневековый город.
Последний вопрос, который следует здесь затронуть —
хронология Рим-горы. Исследованные А. П. Руничем катакомбы дали
материал X—XII вв. По керамическому материалу городище
датируется более ранним временем, начиная с VII—VIII вв. Эта дата
подтверждается крестом и греческой надписью VIII века и
расположенными против Рим-горы скальными погребениями VIII—IX вв.,
давшими индикации византийских монет VII века. Следовательно,
хронология Рим-горы также вполне соответствует времени
путешествия Епифания.
Попытка локализации аланского города Фуст предпринята
впервые. Насколько она успешна — покажут будущие исследования.
Стационарных археологических исследований на Рим-горе еще не
велось, и мы лишены возможности дать более обстоятельную
характеристику этого города.
Второй аланский город упомянут в X веке Масуди. Это Маас
(Магас). «Столица Алана называется Магас, что означает «Муха».
Помимо этого города царь владеет замками и местами
отдохновения...»2
В. Ф. Минорский установил вопреки существовавшим ранее
мнениям тождество аланского города Магас Масуди с загадочным га-
родом М. к. с, упоминаемым Джувейни, Рашид ад-Дином и «КХшь-
ши». В ходе кампании 1238—1239 гг. по завоеванию Северного
Кавказа монголы осадили город М. к. с, по Джувейни
расположенный в столь густых лесах, «что и змея не смогла бы преодолеть их».
1 Менандр Византиец. Продолжение истории Агафиевой.
«Византийские историки». Перев. С. Дестуниса. СПб., 1860, стр. 383.
2 Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр. 204*
прим. 74.
152

Рис. 24. Городище Рим-гора.
Магас был сильно укрепленным городом, ибо, согласно Рашид-ад-
Дину, его осада длилась 45 дней, а по «Юань-ши» — даже три
месяца. Таковы те скудные сведения, которые мы можем почерпнуть
из источников. Как видим, надежных ориентиров для локализации
города они не дают. Ясно только, что этот крупный аланский центр
находился где-то на территории Алании. Где именно?
Вопрос о локализации города Магас ставился в литературе.
К. Доссон помещал его у местечка Мохачла на р. Мишгике, притоке
р. Черек, т. е. в современной Кабардино-Балкарии. Ни Мохачла, ни
Мишгик в современной топонимике этой республики неизвестны, а
версия К. Доссона держится исключительно на фонетическом
созвучии, да и то отдаленном. Можно было бы привести более близкую
этимологическую параллель — дигорское селение Маскуава на
р. Урух. Как разъясняет Г. А. Кокиев, Маскуава Клапрота идентич-
153

на с Маскиаг или Караджаево — совр. с. Хазнидон1. К сожалению,
археологически район с. Хазнидон еще не изучен.
Н. А. Караулов считал, что, «судя по расстояниям от этого
города до Сарира и от этого города до Баб-Аллан (Дариал), можно
предполагать, что он находился на «чеченской плоскости в
нынешней Терской области», однако здесь же сообщает, что.западнее
Владикавказа около с. Кадгарон имеются «следы* городища и старое
кладбище»2. Автор явно намекает на то, что здесь мог быть Магас.
К сходному выводу пришел В. Ф. Минорский, писавший:
«Археологам следует подумать: не следует ли Магас искать в пределах
чечено-ингушской территории, граничащей с Аланским царством»3.
Учитывая те скромные данные, которые можно извлечь из
анализа источников, нам представляется возможным присоединиться к
мнениям Н. А. Караулова и В. Ф. Минорского и искать город Магас
на территории современной Чечено-Ингушетии. Основания для
таких предположений следующие: 1) у Масуди упоминание Магаса
следует сразу после описания Сарира, что может указывать на их
соседство; 2) по Масуди аланский царь (живущий в Магасе) связан
династическим браком с царем Сарира, что также говорит в пользу
их территориальной близости; 3) легендарный рассказ «Худуд ал-
Алам» о гигантских мухах, которым царь Сарира время от времени
посылает дань скотом и дичью, по замечанию В. Ф. Минорского,
«отражает некую неприятную обязанность царя Сарира
располагать в свою пользу беспокойных соседей»4, очевидно, восточных
алан — соседей Дагестана.
В последние годы на одном из крупнейших аланских городищ
Чечено-Ингушетии — Алханкалинском городище ведутся раскопки
экспедицией Чечено-Ингушского НИИ под руководством В. Б.
Виноградова. Выявлен мощный культурный слой, восходящий к началу
нашей эры и прекратившийся, по В. Б. Виноградову, в XIII веке.
Зафиксированы следы пожарищ, стратиграфически приходящиеся
на поздние слои. В одной из газетных статей автор раскопок сделал
попытку связать городище Алхан-кала с аланским городом Магас5.
В свете высказанных выше соображений о локализации города
Магас на территории Чечено-Ингушетии гипотеза В. Б. Виноградова
заслуживает серьезного внимания.
1 ИСОНИИ, т. XII, Дзауджикау, 1948, стр. 215, прим. I.
2 СМОМПК, вып. XXXVIII, стр. 73, прим. 101.
3 Minor sky V. The Alan capital Magas, p. 235.
4 Там же, стр. 234.
5 Виноградов В. Слава древнего города. Газ. «Грозненский
рабочий» № 99 A2654), 27 апреля 1966 г.
154-

В «Худуд ал-Алам» упомянуты еще три аланских города: Ка-
сак —«город алан на берегу Гурзского (Черного. — В. К.) моря.
Это богатое место и в нем много купцов»; Хайлан — «город, где
находится царская армия» и Дар-и-Алан — «город, расположенный
подобно крепости на вершине горы. Каждый день 1000 человек по
очереди несут стражу на его стенах»1.
В. Ф. Минорский обратил внимание на явную связь названия
города Касак с названием средневекового адыгского племени ка-
шаков и их страны Кашакия, упоминаемой в X веке Константином
Багрянородным.
По Масуди, политически раздробленные кашаки были слабее
алан и во время их нападений укрывались в крепостях на морском
побережье. Не исключено, что аланский город Касак был одной из
таких крепостей, временно захваченных аланами.
Однако в XII веке арабский географ Идриси на своей карте
мира по восточному берегу Черного моря разместил три города:
Аллания, Аскизия и Аскала. Аскизия названа в тексте «крепостью
аланов»2. Город Аллания, по мнению Б. А. Рыбакова, является
результатом недоразумения, ибо Идриси иногда название страны
принимал за название города (Алания, Хазария, Кумания).
Местоположение третьего города Аскала неясно.
Насколько данные о городах Аскизия и Аскала достоверны?
Б. А. Рыбаков отмечает, что «Северный Кавказ и Подонье были
очень плохо известны информаторам Идриси»3. С этим следует
согласиться. Необходимо учитывать зависимость Идриси от Птолемея,
особенно при описании неевропейских стран. В этой связи возникает
вопрос — не являются ли Аскизия и Аскала отдаленной и
лексически видоизмененной реминисценцией городов Азара и Азараба
Птолемея, помещаемых им в Приазовье?4 Это обстоятельство
вынуждает нас отнестись к достоверности сведений Идриси с большой
осторожностью.
Вернемся к городам «Худуд ал-Алам». Город Хайлан в других
источниках не встречается. Ибн-Хордадбэ и Ибн-Русте упоминают
Хайзан, который Ибн-Русте прямо называет городом на территории
царства Сарир5. Однако, как показал М. Pi. Артамонов, Хайзан иден-
1 Hudud al-Alam, p. 160.
2 См. Р ы б а к о в Б. А. Русские земли по карте Идриси 1154 года.
КСИИМК, вып. XIII, 1952, стр. 16.
3 Там же, стр. 14.
4 Птолемей Клавдий. Географическое руководство. ВДИ,
1948, № 2, стр. 244, 249.
5 М и и о р с к и и В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр. 220.
155

тичен гуннскому царству Сувар со столицей Варачаном, занимавшему
часть Дагестана1.
В XII веке Абу Хамид ал-Гарнати называет на Северном
Кавказе Хайдак2, в котором скорее следует усматривать одно из племен
Дагестана, но не город. Во всяком случае существование и
местоположение города Хайлан остается проблематичным.
Местоположение Дар-и-Алан известно достоверно. Это не город,
а мощная крепость, расположенная в Дарьяльском ущелье на
левом берегу Терека, против места впадения в него р. Кистинки.
Дар-и-Алан или Баб-Аллан впервые под названием Юройпаах
упоминает в V веке Приск Панийский3. Позже она фигурирует у
Ибн ал-Факиха, ал-Балазури, Масуди, Ибн-Русте и т. д.
Описание крепости, данное в «Худуд» и компилированное у
Масуди и Ибн-Русте, довольно точно. Крепость занимает высокий
скалистый утес и представляет очень сильное, почти неприступное
укрепление, контролировавшее древнюю дорогу по левому берегу реки
(следы ее видны и сейчас). Предварительное археологическое
исследование в 1934 г. А. П. Кругловым выявило остатки башни,
мощных крепостных стен и каменных построек на известковом растворе,
остатки водопровода, лестницы, две стены, перекрывавшие дорогу
и т. д. На ровной террасе к югу от крепости располагалось
поселение с остатками каменных построек и культурным слоем до 3 м
толщиной.; Материал из слоя типично раннесредневековый. А. П. Круг-
лов сближает его с материалом из синхронных поселений Северного
Кавказа4.
Нет сомнения в том, что поселение было занято гарнизоном
крепости и носило чисто военный характер. Судя по сравнительно
скромным размерам поселения, население его было невелико и
приводимые в источниках цифры о 1000 воинов — стражей крепости — явно
преувеличены.
Крепость Дар-и-Алан не была городом даже в рамках
средневековых понятий, и мы более не останавливаемся на этом
интереснейшем и до сих пор неизученном археологически памятнике,
содержащем отложения очень длительного времени.
1 А р т а м о н о в М. И. История хазар, стр. 228.
2 D u Ь 1 с г С. Е. Abu Hamid al-Granadino у su Relation de Yiaje рог
Tierras Eurasiaticos. Madrid, 1953, s. 3—4.
3 Сказания Приска Панийского. Перев. С. С. Дестуниса. Ученые
записки второго отд. Имп. Академии наук, Кн. VII, вып. I, СПб.,
1861, стр. 89.
4 Круг лов А. П. Археологические работы на реке Терек. С A III,
1937, стр. 246, 247, рис. 3.
156

В источниках XI—XII вв. аланские города не упоминаются (за
исключением Идриси, данные которого приводились выше).
Названия двух аланских городов мы вновь встречаем в источниках XIII—
XIV вв. Первый фигурирует в написанном между 1220—1230 гг.
анонимном персидском сочинении по географии, в котором среди
кавказских городов назван город Аланийэ, лежащий между Абхазом и
Кипчаком1.4 Город с фонетически сходным названием — «Алтан. й.
ну ^—указывает в Хазарии арабский географ XI века ал-Хусейн2.
Однако в данном случае город Аланийэ, очевидно, следует считать
названием страны Алания, как это было отмечено выше для Идриси.
Географическая характеристика, данная в источнике, скорее
соответствует местоположению страны, а не города.
Более поздние русские летописи называют ясский город
Дедяков. Вопрос о локализации Дедякова неоднократно рассматривался
в литературе, но до сих пор остается спорным. Соответствующие
точки зрения изложены и критически разобраны в названных выше
статьях Е. Г. Пчелиной и В. А. Кучкина, что позволяет не
останавливаться на истории вопроса. Отметим, что большинство
современных исследователей (Л. И. Лавров, М. Г. Сафаргалиев, Е. И. Круп-
пов, О. В. Милорадович) отождествляют летописный Дедяков с
городищем Верхний Джулат в Северной Осетии или ищут его в
этой части долины Терека (В.-, А. Кучкин). Е. Г. Пчелина отстаивает
точку зрения о местонахождении Дедякова на р. Сунже,
отождествляемой с русским летописным Севенцем.
В правильности этого отождествления усомнился В. А. Кучкин,
считающий, что русские позднее называли Сунжу «Суншой», но не
«Севенцем». С этим трудно согласиться. В русских документах
XVI века встречается название Сунжи и в форме Сеунч3, что
фонетически очень близко к Севенч—Севенц. Поэтому возражения В. А.
Кучкина представляются неубедительными; летописный Севенен
следует идентифицировать именно с Сунжей. Но дает ли это право
помещать Дедяков на Сунже?
Наиболее полный свод летописных известий о ясском городе
Дедякове привел в своем исследовании В. А. Кучкин. Определенный
интерес представляет пространная редакция «Повести о Михаиле
Тверском», написанная в 1319—1320 гг. свидетелем драматических
1 Миклухо-Маклай Н. Д. Указ. соч., стр. 199.
2 См. У м н я к о в И. Компендиум испано-арабского географа Ис-
хака ибн-ал-Хусейна и его сведения о хазарах и тюрках. Известия
Гос. Геогр. общества, т. 71, вып. 8, 1939, стр. 1139.
3 Кабардино-русские отношения в XVI—XVIII вв. Т. I, M., 1957,
стр. 47.
157

событий, связанных с убийством князя Михаила Тверского 22
ноября 1318 г.# Ценные топографические детали содержит также текст
Симеоновской летописи об убийстве Михаила Тверского.
Упоминание Дедякова в Симеоновской летописи в связи с походом Менгу-
Тимура и русских князей зимой 1278 г. и Никоновской летописи с
указанием «болвана медяного», «главы Темиревы» и. прочих деталей
мы опускаем, так как в первом не содержится никаких
географических ориентиров, а второе «является одной из самых поздних
летописных обработок рассказа, соединившей целый ряд текстов», и
«изобилует вставками, повторениями и различного рода
противоречиями»1. Поэтому основой наших поисков должны быть упомянутые
выше тексты.
«Бывшю же блаженому князю Михаилу в неизреченом том
терпении, в такой тяготе 26 диии за рекою Терком, на реце на Севенцн,
под городом Тютяковым, минувши горы высокыа Ясскыя, Черкась-
скыя, близ Врат Железных» («Повесть о Михаиле Тверском»J,
«Того же лета убил царь Озбяк в Орде великого князя Михаила
Ярославича Тферского, на реце Паи у города Дедякова, и привезо-
ша его из Орды в Москву» (Симеоиовская летописьK.
Рассмотрение этих источников убеждает в том, что они не
дают права отождествить местонахождение Дедякова и место
убийства Михаила Тверского. Источники свидетельствуют, что убийство
произошло «под городом Дедяковым», «у города Дедякова», т. е.
сравнительно недалеко от этого города, но не в нем. Указанные в
источниках точные географические ориентиры — реки относятся к
месту убийства, а не к местоположению Дедякова, которое,
разумеется, должно рассматриваться с учетом этих достоверных и не
вызывающих сомнений ориентиров.
Выше уже говорилось о том, что летописную реку Севенец
следует отождествить с Сунжей. Однако Симеоиовская летопись то же
событие — казнь Михаила Тверского — помещает на реке Нае.
Нужно полагать, что и в «Повести», и в Симеоновской ,летописи речь
идет об одной реке — Сунже, впервые появившейся под своим
современным названием «Севендж» в грузинском источнике начала
XIII века4. До появления в предгорно-равнинной зоне Северного
Кавказа тюркоязычных половцев, очевидно, и присвоивших Сунже
1 К у чки и В. А. Указ. соч., стр. 172.
2 Та м же.
3 ПСРЛ, т. XVIII, СПб., 1913, стр. 89.
4 История и восхваление венценосцев. Перев. К. С. Кекелидзе.
Тбилиси, 1954, стр. 40.
158

это название (то есть до XII в.), эта река должна была носить иное,
а именно аланское название, так как аланы составляли в среднем
и нижнем течении Сунжи основной этнический массив. Можно
предположить, что дошедшее до русского летописца второе и более
древнее название Сунжи в форме Ная восходит к осетинскому найан —
место купания, купальня1, что полностью соответствует характеру
Сунжи с ее спокойным равнинным течением.
Таким образом, князь Михаил Тверской был казнен где-то з
долине Сунжи и согласно нашим источникам — «Повести о Михаиле
Тверском» и Симеоновской летописи — «под» или «у» города Дедя-
кова. Основная ошибка Е. Г. Пчелиной, искавшей Дедяков на Сун-
же, состоит в прямолинейном понимании сведений летописи и в
приложении к Дедякову географических ориентиров, относящихся
к месту казни. Как отмечалось выше, источники такой возможности
не дают. Дедяков следует искать недалеко от места стоянки Орды и
убийства Михаила Тверского.
Пространная редакция «Повести» дает прекрасный материал
для оценки географических представлений летописцев. В ней ска,-
зано, что князь Михаил находился на реке Севенце близ Врат
Железных. Мы, разумеется, не можем видеть в этих Вратах Железных
«обитые железом двери» какой-то казказской таможенной заставы.
Представляется несомненным, что речь идет об одном из двух
известных кавказских горных проходов международного значения —
Дарьяльском или Дербентском. Оба они были известны на Руси
как Врата Железные. Комментируя интересующий нас фрагмент
летописи, Л. И. Лавров пришел к выводу, что Врата Железные — это
Дарьял2. Однако расстояние от Дарьяльского ущелья до
современного с. Назрань, где Сунжа покидает предгорья и течет по
плоскости, даже по прямой составляет 60 км. Итак, Михаил Тверской был
убит «близ» Врат Железных, расположенных на расстоянии не
менее 60 км от места казни.
Приведенный пример показывает, что сообщение, летописи «под
Дедяковым» не следует понимать буквально. В «Повести о Михаиле
Тверском» наряду с абсолютно конкретными и точными
географическими ориентирами, каковыми можно считать реки Терек, Севенец
и Адеж (их видел сам автор «Повести»), имеются и такие в
известной мере обобщенные наименования, как горы Ясские и Черкасские
(Кавказский хребет), или Врата Железные и Дедяков — последние,
очевидно, наиболее известные и приметные объекты в данной мест-
1 Осетинско-русский словарь под ред. А. М. Касаева. Мм 1952, стр. 227.
2 Л а в р о в Л. И. «Обезы» русских летописей, стр. 106.
159

ности (возможно, известные автору «Повести» со слов). Поэтому
мы вправе искать Дедяков вне долины Сунжи, но в прилегающих к
ней районах Предкавказья.
Среди известных нам средневековых городищ долины Сунжи
нет ни одного городища, которое могло бы быть сопоставлено с
городом XIII—XIV вв. Напомню, что Симеоновская летопись Дедяков
называет «славным», т. е. известным городом, . богатым («корысть
велику взяша») и многолюдным («супротивных без числа оружием
избнша»I. В. А. Кучкин прав, считая Дедяков крупным, хорошо
укрепленным городом, но даже самое крупное городище Сунжи у
с. Алхан-кала по материалам последних раскопок В. Б.
Виноградова не соответствует Дедякову хронологически. Руины Дедякова
непременно должны иметь слой XIII—XIV вв., отсутствующий в
Алхан-кале.
Поиски археологически подходящего городища приводят нас
в область Верхнего и Нижнего Джулата — двух крупных городских
центров, имеющих слои XIII—XIVbb. и расположенных на Тереке на
расстоянии около 50 км от с. Назрань, принятого выше за условную
отправную точку при определении равнинной долины Сунжи. В
рамках тех географических познаний, которыми обладал автор
«Повести», это расстояние вполне может выглядеть как «под» Дедяковым.
Следует подчеркнуть, что археологически оба Джулата
изучаются сравнительно недавно, накопленный материал еще невелик и
не дает достаточных оснований для широких обобщений. Это в
известной мере затрудняет решение вопроса об отождествлении одного из
Джулатов с Дедяковым, тем более что оба города расположены на
Тереке («за рекою Терком»), на расстоянии всего 35 км один от
другого; на одном пути, синхронны и едины в культурно-историческом
отношении и почти равны по занимаемой площади. Следовательно,
мы сталкиваемся с трудноразрешимой дилеммой; на первый взгляд
на отождествление с Дедяковым могут претендовать оба Джулата.
Впервые эта мысль проскользнула у В. А. Кучкина,- хотя уже на
следующей странице автор пришел к выводу, что «свидетельства
рассмотренных письменных источников не препятствуют
отождествлению средневекового ясского городища в районе Татартупа с древним
Тютяковым»2.
Нам кажется, что уже сейчас существует ряд обстоятельств,
которые в своей совокупности позволяют отдать предпочтение
Верхнему Джулату. Обстоятельства эти следующие:
1 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 75.
2 К у ч к и и В. А. Указ. соч., стр. 183.
160

1) независимо от того, в каком пункте долины Сунжи был убит
Михаил Тверской, Верхний Джулат к этому пункту расположен
ближе, чем Нижний;
2) соответственно Врата Железные (Дарьял) расположены
ближе к Верхнему Джулату, чем к Нижнему. Тем самым
представляется более логичной привязка этих географических ориентиров к
Верхнему Джулату;
3) письменные документы и авторы XVIII—XIX вв. достоверно
свидетельствуют о наличии в Верхнем Джулате трех мечетей с
минаретами и трех христианских церквей, что в настоящее время
подтверждено раскопками Северо-Кавказской археологической
экспедиции. На Нижнем Джулате известен сейчас один памятник
монументальной культовой архитектуры — большая кирпичная мечеть с
четырьмя рядами колонн. Оценивая эту мечеть как выдающийся
памятник, мы не можем не обратить внимания на то, что Верхний
Джулат в памятниках культовой архитектуры представляет сейчас
<более развитый городской центр XIII—XIV вв., как средоточие
основных религий средневековья на территории Центрального
Предкавказья;
4) только что сказанное подтверждается тем выдающимся
значением, которое придается Верхнему Джулату-Татартупу в памяти
народа. Представление о нем, как о старинном религиозном центре,
приняло у осетин и кабардинцев форму суеверного почитания и даже
обожествления. Ни один древний город Северного Кавказа не
запечатлен в памяти потомков так ярко и глубоко, как Верхний Джу-
лат-Татартуп, что должно иметь под собой реальную историческую
почву. Верхний Джулат широко вошел в быт и фольклор осетин,
кабардинцев и прямых потомков монголногайцев, тогда как память
о Нижнем Джулате стерлась;
5) как более важный административный и
военно-стратегический пун.чт, перекрывавший узкое дефиле между двумя хребтами и
тем самым контролировавший путь международного значения через
Железные ворота — Дарьял, Верхний Джулат был избран татаро-
монголами в качестве постоянного местопребывания своего
гарнизона. О чем свидетельствует второе название города Татартуп —
«стоянка татар», «татарский стан»;
6) Л. И. Лавров обратил внимание на неопубликованный пока
на русском языке источник — «Сияхат-наме» известного турецкого
путешественника середины XVII века Эвлия Челеби. Проехав в
1665 г. по Северному Кавказу, Эвлия Челеби описал, как считает
Л. И. Лавров, развалины Татартупа: «Видны остатки древних
зданий... На дверях... сохранились надписи и даты... Когда смотришь
11 Алания в X-XCI вв.
161

на этот город с высоты, то видишь 800 старых зданий»1. Но самое
интересное для нас — название города по Челеби — Ирак Дадйан,
Л. И. Лавров по этому поводу замечает: «Не исключено, что имя
«Дадйан» стоит в связи с именем «Дедяков»2. Вряд ли в данном
случае речь может идти о Нижнем Джулате, ибо около последнего
нет такой возвышенности, с которой можно было бы видеть город
сверху. Верхний Джулат, расположенный вдоль подошвы
невысокого Кабардинского хребта, очень хорошо обозреваем с его вершин.
Предлагаемая локализация Дедякова на Верхнем Джулате-
Татартупе может вызвать вопрос: где оборонительные сооружения,
которые делали город трудно уязвимым для противника? В
настоящее время на поверхности их нет, а раскопками они не выявлены.
Но это, конечно, не значит, что их не было.
В 1912 г. в пределах Татартупа у так называемой Глубокой
балки Ф. С. Гребенец вел раскопки курганов. В полуверсте к юго-
востоку от них он отмечает огромный «Тамерланов вал»,
пересекающий все ущелье и продолжающийся на правом берегу Терека Д(*
гор3. Теперь этот вал начисто уничтожен многолетней распашкой.
Несомненно, «Тамерланов вал» защищал город с открытой
юго-восточной стороны. С северо-западной стороны город укрепить было
сравнительно нетрудно благодаря узкому дефиле между хребтом и
рекой, о котором упоминалось выше. В наиболее узком месте
ширина дефиле не превышает 210—220 м и не исключено, что этот
проход был укреплен аналогичным валом. Здесь же, недалеко от Элъхо1
товского моста через Терек, находился «ров Тамерлана»4. Ныне к
от этого рва не осталось следов. С двух других сторон город был
прикрыт естественными преградами, лесистым Кабардинским
хребтом и широким Тереком.
Мы рассмотрели в критическом аспекте все данные письменных
источников, свидетельствующих об аланских городах X—XIII вв.
В результате мы не можем принять, как достоверные, сведения о
1 Л а в р о в Л. И. Происхождение кабардинцев и заселение ими
«ынешней территории. СЭ, 195G, № 1, стр. 27. Совершенно очевидно,
что количество зданий у Эвлия Челеби преувеличено, что для него
вообще характерно.
2 Т а м же, стр. 27.
3 Гребенец Ф. С. Курганы в окрестностях станицы Змейской
(Терского казачьего войска). СМОМПК, вып. 44, Тифлис, 1915, отд. 3,
стр. 8.
4 С е м е и о в Л. П. Татартупский минарет. Дзауджикау, 1947,
стр. 23.
162

городах Касак, Хайлан «Худуд ал-Алам», Алания, Аскизия и Ас-
кала Идриси, городе Аланийэ (Алания) персидского анонима.
Город Дар-и-Алан, фигурирующий в «Худуд» и ряде других
источников, был крепостью, а не городом (очевидно, сказанное следует
относить и к Касак, Хайлану, Аскизии и Аскале). Города «Алания»
Идриси и персидского анонима являются скорее всего результатом
недоразумения и фактически представляют название страны.
Наряду с этими заслуживающими серьезного внимания
представляются источники, повествующие о городах Фуст, Маас (Магас)
и Дедяков. Реальность существования этих трех городов вряд ли
может вызывать сомнение.
Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что действительное число
аланских городов было больше, ибо не все они оказались
зафиксированными в письменных источниках. В качестве примера можно
назвать крупное городище Нижний Архыз, не зафиксированное в
источниках, но известное археологически. К рассмотрению этого
относительно лучше изученного аланского города мы и перехотим.
II. Нижне-Архызское
городище
Нижне-Архызское городище находится на правом берегу р.
Большой Зеленчук, в 22 км к югу от станицы Зеленчукской Карачаево-
Черкесской автономной области. На территории городища
расположен небольшой поселок Нижний Архыз, высота долины над
уровнем моря 1150 м. Городище изучалось Зеленчукским отрядом
Северо-Кавказской экспедиции Института археологии АН СССР в
1960—1964 гг. и экспедициями Северо-Осетинского НИИ в 1965—
1969 гг.
1) Топография городища
Городище занимает обширную горную долину (трог древ^го
ледника), вытянутую с юго-запада на северо-восток (рис. 25).
Общая длина городища 2,5 км при различной ширине в зависимости от
рельефа и конфигурации долины; средняя ширина долины 250—
300 м. Таким образом, общая площадь городища составляет около
63—65 га.
Территорию городища можно разделить на четыре части, следуя
с северо-востока на юго-запад: 1) первый сельскохозяйственный
участок; 2) поселок епархии; 3) второй сельскохозяйственный участок;
4) собственно город.
16$

Первый сельскохозяйственный участок расположен между
остатками вала, прикрывавшего городище с северо-восточной стороны,
и поселком епархии.
Что представляет сельскохозяйственный участок? Это обширное
ровное поле, тянущееся от вала до первого (северного) русла
Церковного ручья. Приблизительные размеры участка.300x300 м,
площадь 9 га (правый берег ручья заболочен и не пригоден для
обработки). Тщательный осмотр участка не выявил здесь никаких
следов древних сооружений, нет и подъемного материала.
Обследование имеющихся обнажений и выемок также не дало никаких
результатов. Очевидно, это было поле, распахивавшееся под
зерновые культуры и призванное удовлетворять потребности города в
продовольствии.
Участок в течение почти всего светового дня освещен солнцем,
обладает хорошей каштановой почвой, расположен рядом с
поселком епархии и городом и соединен с ними дорогой.
Примеры подобных сельскохозяйственных территорий,
составляющих экономическую основу древних городов, широко известны,
начиная с античного времени. В греческих городах Северного
Причерноморья (в частности, в Херсонесе) они носят название «хоры»,
в античных городах Грузии — «rape убани». Мы не знаем — кому
принадлежал данный и несомненно лучший земельный участок близ
города, но не исключено, что он принадлежал епархии.
Поселок епархии. От русла Церковного ручья начинается
комплекс культовых и жилых сооружений, стен, могильников, который
следует рассматривать как единое целое и связывать с известной
по письменным источникам Алаиской епархией. Комплекс
начинается на правой стороне северного русла Церковного ручья (где в
лесу расположены церковь, остатки оград и могильники) и
кончается южной оконечностью древнего конуса выноса Церковной
балки. Примерная протяженность этого участка с севера на юг 400
метров.
Центром поселка является северный храм. Вокруг храма
располагался христианский могильник, исследовавшийся нами в 1960—
1968 гг. и состоявший из каменных ящиков. Несколько южнее
северного храма заметны руины нескольких разрушенных зданий и
маленькой одноапсидной церквушки.
На плоской, слегка покатой к западу возвышенности
юго-восточнее храма прослеживаются остатки каменной ограды (сейчас это
развал камней), пристроенной к ограде помещений и небольшой
церкви. Последняя раскопана нами в 1961 г. под № 6. На
расстоянии примерно 60 м к югу от северного храма и 25 м от церкви № 6
164

УСЛОВНЫЕ 0503НАЧЕНН*
^^ Д.0РОГИ
ЛЕСИСТЫЕ ХРЕБТЬ;
© ТРЕКАПСИ&Н ХРАМУ
* ОДНОАПСИАН ЦЕРК^
\ ОВОРОНИТ СТЕНЫ
Д СКАЛЬНЫЕ ПОШБЕН/-Я
Л СШИЛИШ,Е
I- ПЕРВЫЙ с/х УЧАСТОК ,
i-ПОС. ЕПАРХИИ, Ш-ВТорс*'
с/% участок,(у- город
Р«с. 25. Нижне-Архызское городище, план. По опубликованному в Одессе чертежу
Е. Н. Фесенко (начало XX в., с добавлениями автора).

хорошо прослеживается развал стен огромного здания, вытянутого
с северо-востока на юго-запад. Общая длина здания более 105 м.
Специальному исследованию оно не подвергалось.
Интересной деталью здания являются шесть контрфорсов,
выступающих на 3,5 м по северо-западному фасаду. Однако
противоположная стена подобными выступами не подкреплена* что
заставляет усомниться в их назначении как контрфорсов. Скорее здесь
следует видеть опоры, несшие нависающую крышу над галереей вдоль
фасада. Простенки были глухими, и отдельные компартименты
галереи могли представлять открытые в сторону долины и реки
лоджии.
Описываемое здание имеет довольно близкую параллель в
византийском монастыре VII—IX вв. в Бинбиркилиссе (Малая АзияI,
где мы видим так же фронтально расположенные
вытянуто-четырехугольные помещения и следы двух контрфорсов у одной из длинных
стен.
На правом берегу Церковной балки против западного притвора
северного храма располагаются руины еще нескольких каменных
сооружений, доходящих вплотную до дороги. С севера руины
ограничены каменной стеной, в которой следует видеть вторую (и
вероятно основную) линию обороны города и епархиального поселка. В
древности стена начиналась от подошвы Церковной горы и
пересекала большую часть долины на расстояние 264 м; сейчас ее
восточный участок (прилегающий к горе) разрушен и прослежен нами
при помощи шурфов и зачисток. Стена была мощной, 2-метровой
ширины, сложена из больших плит и глыб насухо, с забутовкой
щебнем между панцирями. В наилучше сохранившихся местах
высота стены доходит до 1,5 м. Против северного храма в стене
имеется проем 3 м шириной, с двумя ориентированными на юг
боковыми стенками, поставленными перпендикулярно по отношению к
основной стене. Это древний въезд на основную территорию городища.
У подошвы горы Церковной в 1961 г. нами раскопаны остатки
часовни — церквушки № 7, а рядом на плоскости террасы
находится христианский могильник X—XII вв., частично исследованный в
1964 г. Здесь же, почти по краю террасы, намечается развал камней
от разрушенной ограды, охватывающей довольно значительный
участок. Хорошо сохранились части ограды у подошвы Церковной.
горы, скрытые в глубине леса. Высота стены достигает 1,5 м,
толщина 1 м, кладка — из плиток битого камня насухо. В альбоме
1 Reallexikon zur byzantinischen Kunst. Bd. I, Stuttgart, 1966, s. 711,
z. 14.
160

Струкова находится рисунок двух стен кладбищенской ограды «близ
церкви»1, т. е. северного храма. Очевидно, это ограда, о которой
идет речь. По рисунку кладка ограды идентична существующей в
натуре, но в 1886 г. стены были по крайней мере вдвое выше, равняясь
двум человеческим ростам, и в них имелись глубокие ниши,
сложенные из больших плит, а также сквозное квадратное оконце.
Теперь ничего этого нет. Внутри ограды находилось несколько
помещений и церковь Л» 5, частично исследованная и зафиксированная
в 3960 году.
По подошве и склону Церковной горы, против описанных
построек, расположен могильник, состоящий из 22 полуразрушенных и
ограбленных полуподземных гробниц и ящиков, впущенных в склок.
Техника кладки и конструкция идентична с распространенными в
верховьях Кубани раннесредневековыми гробницами и склепами.
Никакого материала (кроме разрозненных костей) в гробницах
обнаружить не удалось.
. В 1961 г. на Церковной горе была зафиксирована каменная
стена, пересекающая плоскую вершину горы от края до края. Длина
стены 112 м, ширина в среднем около 1 м, высота 1,4 м. На
расстоянии 54 м к северо-западу от стены тогда же было выявлено
интересное двухкамерное сооружение, точнее его основание.
Размеры сооружения: 4,7x2,1 ли Высота наилучше сохранившейся стены
0^45 м; ориентировано сооружение по линии
северо-запад—юго-восток. Никаких проемов в стенах не было. Судя по количеству камней
в развале, сооружение было невысоким (около 1,5 м).
В камнях завала и при расчистке камер обнаружено 25 целых
илл фрагментированных железных крестов, железный гвоздь со
шляпкой (вероятно, скреплявший крест) и два обломка керамики.
Кресты были изготовлены довольно грубо из железных пластинок —
цельных или склепывавшихся из двух половинок при помощи
короткого гвоздя.
Описанное сооружение не может быть ни жилищем, ни
мастерский по производству железных крестов, ни могилой. Скорее всего
это остатки полуязыческого — полухристианского святилища,
напоминающего более поздние дзуары Осетии. В последние обычно
приносились жертвенные предметы — наконечники стрел, рога
животных, посуда и т. д. В данном случае в святилище приносились
христианские символы — дешевые железные кресты, может быть,
предварительно освященные в храме. У адыгских племен и осетин до
XIX века сохранялись этнографические следы культа «джорн», свя-
i Архив ЛОИА, Р-1, д. 339, л. 15.
167

занного с крестом. Не исключено, что исследованное нами
святилище как-то связано с этими несомненно древними полуязыческими
представлениями. Нельзя также не отметить безусловного
конструктивного и функционального сходства открытого нами сооружения с
каменным языческим капищем X—XI вв., выявленным Т. М.
Минаевой на городище Гиляч в 1962 г.1.
На скалистом мысу Церковной горы, ориентированном в юго-
западном направлении, сохранились незначительные следы
маленькой церкви № 8, имеющей прямую зрительную связь с северным
храмом. Таким образом, на этом небольшом участке Церковной
горы находятся два культовых памятника, огражденных каменными
стенами и представляющих своеобразный культовый комплекс.
Против горы Церковной (на левой стороне балки) расположена
такая же гора, названная нами «Три сосны» (местного названия
выяснить не удалось). На выступе скалы, обращенном на север (к
выходу из ущелья) и находящемся примерно на середине высоты
горы, в 1964 г. были найдены следы какого-то четырехугольного в
плане каменного сооружения, возможно, наблюдательной башни.
На вершине той же горы в сосняке стоит хорошо сохранившаяся од-
ноапсидная церковь № 9.
Таков комплекс поселка епархии. Что дает нам основание
связывать его именно с Аланской епархией?
Обратим внимание на необычайную концентрацию христианских
древностей на очерченном сравнительно небольшом участке,
отстоящем от собственно города на некотором расстоянии. На этом
участке расположено 8 церквей и часовен, святилище с крестами, руины
предполагаемого монастыря с прилегающими к нему жилыми и
хозяйственными зданиями, два христианских кладбища. Весь комплекс
носит ярко выраженный культовый характер и в этом смысле
является на Северном Кавказе единственным и неповторимым.
Безусловно важно и то, что он имеет своим центром крупнейший
христианский храм Северного Кавказа, бывший кафедральным. В этом храме
происходили основные службы с участием митрополита и
церковного клира, на что указывает синтрон в центральной апсиде, а в нар-
тексе производилось крещение новообращенных. Имеет значение и
то, что поселок епархии и монастырь вынесены за черту города; для
средневековых христианских комплексов это обычно.
Сказанное убеждает в том, что отождествление комплекса руин
в районе Церковной балки с поселком Аланской епархии
представляется наиболее вероятным.
1 Минаева Т. М. Очерки по археологии Ставрополья, стр. G3.
168

Второй сельскохозяйственный участок. Начинается от руин
несколько южнее северного храма и тянется до среднего храма. Дли-
ка участка около 800 м, но лучшим и наиболее пригодным для
земледелия является часть участка между северным храмом и
каменистым конусом выноса балки Хасана. Это ровное поле длиной до
650 м и площадью около 10 га, совершенно очищенное от камней и,
по-видимому, распахивавшееся. В 1962 г. мы проложили на поле три
разведочные траншеи по 20 м длины, но никаких построек или
признаков культурного слоя не обнаружили.
Участок хорошо освещается и прогревается солнцем и, судя по
приведенным наблюдениям, также представлял земледельческую
хору города.
Собственно город. Территория собственно города начинается от
среднего Зеленчукского храма и тянется на юг—юго-запад на
расстояние немногим более 1 км. Площадь, занятая городом,
составляет примерно 14—15 га. Вся эта часть долины почти сплошь
занята руинами древних построек, ныне представляющих насыщенные
камнем и задернованные всхолмления.
Около среднего храма заметны остатки разрушенных стен,
плохо прослеживаемые из-за густой растительности. Нарышкины в
своем отчете отмечают здесь следы небольших помещений, вероятно,
келий1. Поднявшись в 1962 г. на скалы противоположного берега
Большого Зеленчука мы отчетливо видели очертания двух
подковообразных в плане зданий у северного и южного фасадов храма.
В ПО м северо-западнее среднего храма с той же скалы были
хорошо видны очертания огромного сооружения, в плане
представлявшего правильный круг. В натуре это невысокий (до 0,5 м) вая с
выступающими наружу камнями. Очевидно, это была невысокая
каменная стена. Диаметр сооружения около 70 м. Сооружение также
пока не исследовано, и вопрос о его назначении остается неясным.
Однако представляется возможным высказать следующее
предположение. Сооружение вынесено на самую окраину города и находится
вне его построек. Вполне вероятно, что это — огромный загон яля
мелкого рогатого скота, для чего не требовалась особенно высокая
ограда. Сходный, круглый в плане, загон выявлен недавно Т. М.
Минаевой на аланском городище VI—VII вв. Узун-Кол. По расчетам
Т. М. Минаевой, в него можно было поместить до 1500 овец2. Наш
1 Нарышкины. Отчет гг. Нарышкиных, совершивших
путешествие на Кавказ (Сванетию) с археологической целью в 1867 году.
ИРАО, т. VIII, вып. 4, СПб., 1876, стр. 363.
2 Минаева Т. М. Поселение в устье р. Узун-Кол, стр. 206.
169

загон вдвое больше и, следовательно, в нем могло разместиться
до 3000 овец.
Далее в юго-западном направлении идут городские кварталы.
Значительная их часть, прилегавшая с запада к среднему храму,
уничтожена в XIX в. при строительстве монастыря (приблизительно
одна треть).'Единственное уцелевшее здесь древнее'здание — южный
Зеленчукский храм. К счастью, в альбоме Д. М. Струкова имеется
выполненный им план этого района города с нанесением руин и самого
монастыря1.
На плане показано 105 древних построек — жилых или
хозяйственных зданий, оград; около южного храма отмечена маленькая
одноапсидная церковь. Постройки размещались не только на
верхней, но и на нижней речной террасе (видимо, достигая большого
загона). На участке к северо-востоку от южного храма
прослеживаются три продольные улицы с боковыми проулками и три
небольшие площади.
Долина юго-западнее бывшего монастыря покрыта сотнями
всхолмлений от руин. Постройки расположены очень плотно и
близко друг к другу. Ни о каких приусадебных земельных участках здесь
це может быть и речи, т. е. характер застройки вполне городской.
Территорию города пересекают в длину (с юго-запада на
северо-восток) три кривые и узкие улицы, заметные и сейчас. Ширина
улиц в среднем 3 м. Мы условно назьали среднюю улицу
«Центральной», улицу у подошвы хребта «Подгорной» и улицу ближе к
реке — «Набережной».
Протяженность «Подгорной» улицы 380 м, «Центральной» — 510
и «Набережной» — 570 м. Прослеживаются идущие вбок от улиц
проулки, местами небольшие незастроенные площадки.
Выделяющейся по размерам и положению центральной площади нет.
Возможно, городское торжище находилось около одного из храмов или
монастыря.
В описываемой части города в 1953—1954 гг. нами делались
зачистки выемок и обнажений культурного слоя, а в 1962 г. были
заложены два разведочных шурфа 2X2 м (выявившие культурный
слой толщиной от 0,7 до 1„0 м).
В 1963 г. на расстоянии около 400 м к северо-востоку от По-
дорваной балки обнаружена третья каменная стена города,
пересекающая долину от «Подгорной» улицы к реке. Направление
стены почти точное с юга на север, длина 190 м, ширина 0,75—0,82 м.
а Архив ЛОИА. Р-1. д. № 339, л. 31.
170

•• Как видно из топографического описания, Нижне-Архызское
городище представляет крупный и уникальный по своей сохранности
и научной ценности историко-археологический комплекс, состоящий
из различных частей и объектов, объединенных общностью
территории и хронологии в одно целое. Оценивая это целое исторически,
мы должны признать его средневековым городом довольно
значительных по тем временам размеров.
2) Памятники культовой
•'« архитектуры
Ни одно средневековое городище Северного Кавказа не имеет
такого количества памятников христианской архитектуры, как
Нижне-Архызское. В этом отношении Нижний Архыз для Северного
Кавказа является тем, чем является Афон для Византии или Херсонес для
Тавриды. Особенно интересны уникальные и хорошо сохранившиеся
до наших дней памятники монументальной архитектуры — три
известных в литературе Зеленчукских храма1.
Группу Зеленчукских храмов возглавляет северный храм —
самый крупный древнехристианский храм Северного Кавказа (рис. 26),
бывший, как уже говорилось, кафедралом Аланской епархии. Это
т.рехапсидное крестовокупольное шестистолпное сооружение с тремя
нефами, из которых средний шире боковых. Соответственно шире
л алтарная апсида, выступающая по сравнению с боковыми
апсидами. Три двери из наоса ведут в примыкающий с запада нартекс.
G севера, юга и запада храм имеет открытые притворы, причем в
восточных стенах северного и южного притворов сделаны
полуциркульные в плане ниши с конхой в верхней части — маленькие
дополнительные алтарики для «оглашенных», которым не дозволялось
входить в храм. Подкупольное звено плана представляет квадрат,
образуемый четырьмя мощными пилонами.
В результате раскопок 1960 г. нам удалось открыть
трехступенчатый синтрон в средней апсиде, двухступенчатую солею,
пересекающую храм по линии предалтарных столбов, и первую на Северном
Кавказе крещальню, расположенную в северо-западном углу нар-
текса. Таковы основные черты плана храма.
1 Подробное описание храмов см.: Кузнецов В. А. Северный
Зеленчукский храм X века. СА, 1964, № 4, стр. 136—-150; его же:
Средний Зеленчукский храм. СА, 1968, № 3, стр. 137—147; его же:
Южный Зеленчукский храм. СА, 1971, № 1, стр. 238—244.
171

Вертикальные его объемы строги и гармоничны. Глава состоит
из цилиндрического барабана, увенчанного низким куполом, и
держится на четырех кирпичных подпружных арках, опирающихся на
пилоны. Переход от квадрата к кругу осуществлен при помощи пан-
дативов. Храм был перекрыт каменными коробовыми вводами, в
большей части рухнувшими. Входные и световые проемы имеют
арочные завершения из нестандартного кирпича, причем в дверных
проемах это большие люнеты. Стены в интерьере расчленены
пилястрами, несущими широкие декоративные арки. Последние (как и
подпружные арки) опираются на выступающие полочки —
импосты. Внешние массы храма украшений и декоративных элементов
лишены за исключением очень скромного орнаментального пояса в
верхней части барабана; пояс состоит из выступающих острым
углом кирпичей.
В литературе отмечалась близость между северным Зеленчук-
ским и Лыхненским храмом в Абхазии. Связь между этими
памятниками обусловлена не только общностью плана и модуля, но и
многочисленными совпадениями в деталях, что свидетельствует об их
синхронности и принадлежности к одной архитектурной школе. Есть
все основания считать северный храм Нижнего Архыза
произведением абхазской архитектурной школы X века.
Северный храм, по-видимому, был построен во второй четверти
X века при абхазском царе Георгии II (920—955), заслужившем
благодарность константинопольского патриарха Николая Мистика
за «ревность» в деле «просвещения» соседних с Абхазией алан1.
Вместе с тем следует отметить и византийские (точнее,
восточно-византийские) черты в архитектуре храма, отражающие
опосредствованное через Абхазию влияние восточно-византийской
архитектуры.
Средний храм (рис. 27) по площади меньше северного, но не
менее монументален. По плановому решению он заметно отличается
от северного, представляя также крестовокупольное, но бесстолпное
сооружение. Продольный и поперечный нефы, пересекаясь, образуют
в плане крест, открытый в западном рукаве и осложненный в зос-
точной части боковыми апсидами.
Наши наблюдения 1965 г. показывают, что первоначально храм:
был задуман как здание чистого крестового плана без боковых
апсид, но в ходе строительства был переделан в трехапсидный храм с
вписанной восточной частью креста. Открытая западная часть храма
1 К у л а к о в с к и й Ю. Христианство у алан. ВВ, т. V, вып. L—2,
СПб., 1898, стр. 3, 4.
172

сильно вытянута за счет единственного притвора, восточная часть
завершается тремя апсидами, из коих средняя шире и глубже
боковых, и прорезана тремя узкими окнами. В храм вели три входа — в
северной и южной стенах трансепта и в западной стене притвора и
экзонартекса. Последний, портальный вход был главным, высота
его равна 5,4 метра.
Внешние массы храма представляют крестообразный массив,
доминирующий над пониженными помещениями апсид и притвора и
находящийся в соответствии с планом. Храм увенчан главой,
состоящей из цилиндрического барабана с 8 окнами и низкого шатрового
купола. Глава покоится на четырех пандативах и подпружных арках,
опирающихся на выступающие полочки — импосты в верхней части
пилястр. Перекрыт храм хорошо сохранившимися каменным
Коробовыми сводами с двускатным и односкатным покрытием из тонких
плит. Черепицы нет, кирпич употреблен только в арках и арочных
Рис. 26. Южный фасад северного Зеленчукского храма.
173

завершениях входных и оконных проемов. Интерьер этого храма так
же строг и лаконичен, как и интерьер северного храма, и украшен
четырьмя декоративными арками, сходными с арками северного
храма. Кладка обоих храмов также одинаковая — тесаные
песчаниковые квадры и плиты на известковом растворе, с бутобетонным
заполнением между панцирями.
Датировка среднего храма сложна, никаких прямо датирующих
материалов нет. На основании той тесной связи, которая
выявляется при сравнительном анализе северного и среднего храмов, время:
строительства последнего нельзя отодвигать далеко от второй чет^
верти X века — времени строительства северного храма. Средний
храм, очевидно, был построен несколько раньше северного — скорее
всего в 20-х годах X века — и служил первым местопребыванием
аланского митрополита, пока не был возведен кафедральный
северный храм.
Что касается историко-архитектурной интерпретации среднего'
храма, то следует указать на ощутимые восточно-византийские (ма-
лоазийские) истоки его архитектуры и одновременную
типологическую связь с некоторыми памятниками Западной Грузии и Абхазии,
находившимися в географическом и культурно-историческом
контакте с малоазийскими провинциями Византии.
Южный храм — самый скромный по размерам (8,5X7,75 м) а
композиции. Двумя парами квадратных столбов храм разделен на
три нефа, из которых средний шире боковых. Характерной чертой
храма является асимметричное построение подкупольного звена
плана, представляющего не равносторонний квадрат, а вытянутый с
запада на восток четырехугольник со сторонами 1,75x2,7 м.
Ближайшее ознакомление с планом показывает и некоторые другие
несоразмерности.
Внешне храм предельно прост и лаконичен. Глава храма
состоит из овального в плане барабана с 4 окнами и низкого, почти
плоского купола. Главу несут четыре подпружные арки, опирающиеся на
пилоны. К сожалению, современная штукатурка скрывает
строительный материал арок и многие другие детали.
Отмеченные выше несоразмерности в построении архитектурных
форм свидетельствуют о неопытности и теоретической
неподготовленности зодчего, хотя он и был знаком с греческим футом и
основными канонами церковного зодчества. Представляется, что в этих
соображениях мы можем найти точку опоры при определении даты
храма.
Нет особых оснований сомневаться в том, что южный храм
составляет с северным и средним одну типологическую и хронологиче-,
174

скую группу, имеющую частные особенности в плановом и объемном
решении, но объединенную принципиальной общностью. На этом
основании рассматриваемый памятник можно отнести к X веку.
Неопытность зодчего и несовершенный метод его работы по
построению архитектурных форм могут указывать на то, что этот зодчий
был местного происхождения и получил практику при строительстве
северного и среднего храмов. Допуская такую возможность, мы
можем считать южный храм наиболее поздним и датировать его
второй половиной X века.
Каково было назначение южного храма? Скромные размеры, йе
рассчитанные на большое число молящихся и вытекающая отсюда
интимность интерьера, позволяют предположительно считать этот па-
Рис. 27. Западный фасад среднего Зеленчукского храма
175

мятник фамильным храмом местного крупного феодала. Не
исключено, что будущие раскопки выявят под полом храма погребения.
Таковы памятники монументальной культовой архитектуры
Нижнего Архыза. Кроме них на городище в настоящее время известно
10 небольших одноапсидных церквей зального типа и самых
скромных архитектурных форм, большая часть которых сосредоточена в
районе поселка епархии. Восемь из них исследованы. Еще одна
церковь этого типа (одиннадцатая) находилась рядом с южным
храмом. По чертежу Д. М. Струкова она имела два окна в апсиде и
столько же окон в боковых стенах. Сейчас от этой церкви нет и
следа.
Рассмотрение памятников культовой христианской архитектуры
со всей очевидностью свидетельствует, что Нижне-Архызское
городище было в X—XIII вв. крупнейшим религиозным центром Алании.
Известно, что церковь была носителем феодальной идеологии и
средоточием средневековой культуры. Следовательно, говоря о Нижнем
Архызе как религиозном центре, мы тем самым подчеркиваем его
роль как центра культуры феодальной Алании.
Памятники культовой архитектуры представляют исторические
источники, свидетельствующие об ощутимом византийском влиянии
на население и район Нижнего Архыза в X—XIII вв., причем
активную роль в распространении этого влияния играли представители
возвысившейся в X—XIII вв. феодальной Абхазии.
Памятники культовой архитектуры, в первую очередь
монументальные Зеленчукские храмы, свидетельствуют о достаточно высоком
уровне феодально-христианской культуры, соответствовавшей
потребностям местного общества.
3) Бытовые и хозяйственные
сооружения
Широкое изучение Нижне-Архызского городища началось
недавно, и относящийся к бытовым и хозяйственным сооружениям
материал пока невелик. Однако он дает возможность представить облик
как обычного жилого дома, так и хозяйственных н производственных
помещений города, вполне типичных для рассматриваемого
памятника.
Первое здание исследовано нами в 1962 г. рядом с церковью
№ 4 и (судя по общей каменной ограде) составляло с ней и
зданием, раскопанным В. М. Сысоевым в 1895 г., одну усадьбу,
выходившую на «Центральную» улицу. Разборка каменного завала, до-
П6

веденная до уровня древнего горизонта, полностью выявила остатки
лятикамерного сооружения, представлявшего единый
производственно-жилой комплекс.
Помещение I было достаточно просторным E,7X3,7 м) и
высоким (юго-восточная стена сохранилась на 2,25 м). Назначение его
как железоделательной мастерской определяется горном для плавки
железа, расположенным на полу у юго-западной стены.
Помещение II прилегает к помещению I и представляет сильно
вытянутый прямоугольник E,1X1,9 м). В помещении не оказалось
никаких сооружений или находок, которые могли бы пролить свет на
иго назначение.
Помещение III представляет единовременный комплекс с
помещениями I и II. Размеры помещения 4,85X4,2 м. Толщина стен и
строительная техника та же, но стены сложены на сером
известковом растворе. Юго-восточная стена имела выступающий на 8—
10 см цоколь; наилучше сохранившаяся стена имела высоту 1,57 м.
Никаких проемов в стенах не выявлено. В некоторых местах на них
уцелели остатки штукатурки серого цвета.
При раскопках помещения часто встречались кусочки
многослойной (до 15—20 слоев) побелки разных цветов — белого,
светло-голубого, серого, светло-желтого. Побелка нанесена на необожженный
глиняный грунт. Многие кусочки побелки были нанесены на турлуч-
ную обмазку с отпечатками прутьев.
Можно полагать, что помещение III было жилым, так как его
стены особенно прочно сложены на извести, покрыты штукатуркой
и цветной побелкой. Площадь помещения также достаточна —
более 20 кв. и. О том же может свидетельствовать интересная
находка — обрывки железной цепи и мелкие фрагменты сосуда из
листовой меди. Очевидно, это был типичный кавказский котел — святыня
и символ единства и благополучия семьи, — подвешенный на цепи
к потолку. Кроме того, в помещении найден обломок стенки
точеного из агата сосуда (вазы или чаши), несколько изменившего
структуру под воздействием высокой температуры при пожаре помещения.
Несколько необычно то, что в помещении III не оказалось
никаких следов очага. Побелка стен и потолка, остатки деревянного
пола также указывают на его отсутствие.
Помещение IV пристроено к помещению III с юго-запада явно
позже помещений I—III. Кладка сухая, без следов штукатурки (за
исключением стены, смежной с помещением III).
Размеры помещения 5,6X2,55 м. В юго-западной стене выявлен
входной проем 1 м ширины, позднее заложенный. От перекрытия
помещения IV сохранились обломки полукруглой в сечении черепи-
12 Алания в X —XIII вв.
«77

иы калиптеры. Можно считать, что помещение IV также было жкт
лым. хотя н в нем очаг не обнаружен. Раскопки Т. М. Минаевой на
синхронных городищах верховьев Кубани показывают, что жилые
помещения обычно обогревались очагами, составленными из
каменных плит и несколько углубленными в землю. Есть все основания
считать, что такие очаги существовали и в жилых домах Нижне-Ар-
хызского городища, но вследствие обвала стен оказались
разрушенными и неподдающимися фиксации.
Помещение V — крайнее к юго-западу. От него сохранились
две квадратные кладки одинаковых размеров A,17X1,17 м),
расположенные на расстоянии 2,2—2,24 м против углов помещения IV.
В высоту кладки сохранились полностью, техника их тождественна
строительной технике помещения IV. Между указанными
квадратными кладками и углами помещения IV оказались позднейшие
стенки, сложенные значительно грубее и стратиграфически
приходящиеся выше древнего горизонта. Эти позднейшие заклады мы относим
к третьему строительному периоду. Но квадратные кладки и
помещение IV, несомненно, синхронны и связаны конструктивно.
Дата комплекса определяется его топографической связью и
синхронностью с церковью № 4, отнесенной нами к XII веку. Однако
поскольку установлено, что помещения комплекса разновременны и
относятся к двум основным строительным периодам, намеченную
выше дату необходимо расширить до XI—XII вв., подтверждением
чего служат обломки стеклянных браслетов (в частности,
византийский плосковыпуклый браслет с желобком посередине на основании
таманских аналогий можно отнести к X—XI вв.I.
В 1963 г. нами исследованы руины двух зданий на улице
«Подгорной», в 130 м к юго-западу от построек детской турбазы2.
Здание А в плане представляло вытянутый четырехугольник,
ориентированный с северо-запада на юго-восток: Размеры здания
10,1X6,7 м (внешний обмер). Толщина стен 0,6 м, высота 1,7 м,
кладка обычная сухая, с забутовкой щебнем. Внутри здание ра $-
делено на три помещения, имевшие общую площадь около 68 \ в.
метров.
Ни в одной из стен здания не имелось входных проемов. Это
указывает на то, что проем находился выше, в северо-восточной сте-
1 Щ а п о в а Ю. Л. Стеклянные изделия средневековой
Тмутаракани. «Керамика и стекло древней Тмутаракани». М., 1963, стр. Ill,
табл. 1.
2 Кузнецов В. А. Раскопки Нижне-Архызского городища. КС И А,
вып. 120, 1969, стр. 73—75.
178

не. Он отмечен здесь каменным крыльцом с двумя ступенями, в
высоту достигавшим 0,55 м. Дверь, очевидно, располагалась на высоте
0.8—1.0 м; там же находился дощатый пол помещения II,
перекрывавший помещение III. Так был создан глухой и низкий этаж —
подклег с клетью в углу. Подобная конструкция пола, приподнятого
над землей, в местных климатических условиях предохраняла от
сырости.
Характерно, что помещения II и III в плане представляю!
правильные квадраты. Это доказательство предварительной компановки
и разбивки здания, а отсюда — свидетельство наличия определенной
строительной культуры и навыков.
Здание Б находится в 6,5 м северо-восточнее здания А, состояло
из двух помещений: длина 10,5 м, ширина помещений неодинакова.
Помещение I не было поднято над землей, имело очень
широкий вход и каменный пол, удобный для очистки. Все это говорит
о его назначении как стойла для скота. О том же свидетельствует
крайне незначительное количество находок.
Размеры помещения II—5,2X4,3 м. Кладка стен обычная сухая,
следов проема не сохранилось, несмотря на высоту более 1 м.
Следует полагать, что вход и пол располагались выше, хотя крыльца и
не найдено (оно могло быть деревянным). Это, а также большое
количество обычных бытовых находок (фрагменты керамики, кости
животных, каменные оселки, обломки стеклянных браслетов)
указывают на назначение помещения II для жилья. На многократную
известковую побелку потслка и стен указывают обнаруженные в
завале кусочки побелки.
Здания А и Б, по-видимому, входили в одну усадьбу, так как
имели общую каменную ограду, отделявшую двор и здание ог
улицы.
Датировка зданий А и Б определяется найденными в них
стеклянными браслетами как XI—XII вв.
В 1964 г. были возобновлены раскопки усадьбы с церковью № 4
па «Центральной» улице. Исследованию подвергались руины здания,
расположенного в 17 м к западу от раскопа В. М. Сысоева 1895 г.
Здание ориентировано с северо-востока на юго-запад; длина его
13,7 м, ширина в среднем 5 м. Площадь здания около 70 кв. м.
Кладка стен сухая и довольно небрежная. Здание имело один входной
проем в юго-восточной стене, который вел в соседнее помещение,
оставшееся неизученным.
О назначении здания судить трудно. Очага в нем также не
оказалось. Находки немногочисленны. Судя по наличию входа, здание не
имело подклета. Сказанное делает допустимым предположение, что
17»

оно было хозяйственным, хотя уверенности в данном
предположении нет.
При расчистке здания выявлены остатки более ранних
сооружений, которые мы связываем с I строительным ярусом.
Сложный вопрос о хронологическом соотношении • и
исторической связи между двумя строительными периодами в настоящее
время не может быть окончательно решен из-за недостаточности
материала и соответствующих наблюдений. Необходимо подчеркнуть, что
остатки более древних сооружений I яруса встречались во всех
исследованных зданиях. В одних случаях это были незначительные
остатки стен (в помещении IV 1962 г. и здании Б 1963 г.), в других —
значительные участки (в здании А 1963 г. и здании 1964 г.) и даже
небольшие субструкции (клети в здании 1964 г.). Стена
заброшенного здания, вероятно, относящегося к тому же периоду, выявлена
в шурфе на территории центральной части городища в 1962 г.
Случаев использования фундаментов или старых стен для возведения на
них новых стен не замечено, но ввиду тождества строительного
материала и техники кладки не исключено, что старые здания служили
источником строительного материала при возведении новых зданий, и
таким образом здания II яруса преемственно связаны с
сооружениями более раннего времени.
На основании приведенных выше материалов второй
строительный период Нижнего Архыза можно датировать XI—XII вв., а
первый отнести к X веку — времени возникновения города (более
ранних материалов в культурном слое не обнаружено).
В свете сказанного представляется возможным изложить пока
гипотетическую схему исторического развития города в следующем
виде: в X веке вместе с организацией Аланской кафедры, монастыря
и строительством крупных храмов близ них возникло и быстро
разрослось поселение, тесно связанное с функционирующим здесь
религиозно-политическим центром Алании. Экономическое развитие
Алании и ее благоприятное международное положение в X веке,
выгодное местоположение города и его связи с Черноморским
побережьем, Византией и глубинными районами Предкавказья
стимулировали дальнейшее развитие поселения. Усилившийся в связи с этим
приток населения вызвал рост его численности и привел к
необходимости перепланировать городище и перейти к более тесной
застройке. Указанная необходимость диктовалась и вторым
обстоятельством — невозможностью дальнейшего роста города вширь из-за
ограниченности горной долины. В связи с названными причинами,
очевидно, и происходила перепланировка и перестройка жилых
кварталов города в XI—XII вв.
180

Нижне-Архызское городище не представляло в этом отношения
исключения. В XI—XII вв. аналогичный процесс роста населения и
перепланировки происходил и на некоторых других городищах
Верхнего Прикубанья — например, на хорошо археологически изученном
Т. М. Минаевой городище Адиюх на р. Малый Зеленчук.
Наши раскопки свидетельствуют о том, что жилые и
хозяйственные постройки Нижнего Архыза (как и небольшие церкви)
строились исключительно из битого и подтесанного с лицевой стороны
камня без применения кирпича и с очень редким употреблением
черепицы — калиптеры на угловых скатах крыш. Применение раствора
и штукатурки наблюдалось один раз в помещении III здания 1962 г.,
выделяющемся своим убранством, отделкой и перекрытием с
плоскими глиняными блоками. Кладка всех зданий сухая и не всегда
отличается регулярностью и тщательностью. Для жилых зданий
характерны сравнительно небольшие размеры, рассчитанные на отдельную
семью. Родственные семьи, по-видимому, селились рядом на одном
участке и составляли один комплекс-усадьбу, окруженную общей
оградой. Жилые дома в таких случаях предпочитали размещать в
глубине усадьбы, на улицу выходила глухая ограда. Вполне возможно,
что две-три усадьбы составляли населенный членами одного рода
квартал.
Чрезвычайно интересной чертой некоторых жилых зданий
iсвода нужно считать их явную двухэтажность. Эта конструктивная
особенность находит аналогии на городище Гиляч и особенно в Херсоне
XI—XIII вв.1
Строительство двухэтажных зданий следует признать шагом
вперед в развитии местного строительного искусства. В этом
отношении Нижне-Архызский город был вполне на уровне своего времени.
На высокий уровень строительного дела указывают и обломки
тонкого оконного стекла, найденного при раскопках.
Завершая данный раздел, необходимо отметить традиционность
и преемственность строительной техники Нижнего Архыза от
более ранних памятников Верхнего Прикубанья. Те же принципы
планировки зданий, та же техника кладки установлена на
поселении VII века Узун-Кол, в раннем слое городища Адиюх. Новым
в Нижнем Архызе является многокамерность жилищ и их дзух-
этажность.
1 Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. МИА СССР,
№ 63, 1959, стр. 297.
181

4) Могильники
Сейчас известно шесть могильников, связанных с городом. Это
могильники у северного храма, в лесу у церкви № 5, против
городища на левом берегу реки, у подошвы и в скалах Церковной горы,
в скалах Подорваной балки и в скалах против пос. Буковый.
Наиболее полно изучен христианский могильник у северного
храма. Нашими раскопками 1960—1969 гг. открыто 119 каменных
ящиков, расположенных у восточной, северной и южной стен.
Особенно насыщен могилами участок у восточной части храма, где
могилы составляли три последовательных яруса. Две могилы (Х> 42 и
47) открыты внутри храма — в южной апсиде и в юго-западном углу
нартекса.
Погребальный обряд устойчив — все погребенные лежали- на
спине, с вытянутыми конечностями, головой на запад. В некоторых
ящиках встречались парные захоронения мужчин и женщин, ко
большая часть содержала захоронения индивидуальные. Наряду с ярко
выраженными христианскими чертами обряда зафиксированы и
устойчивые языческие черты — обязательное наличие древесного угля,
мела, реальгар в виде кирпичной крошки и в 18 могилах каменные
плитки под головой погребенного. В ряде случаев встречены
человеческие кости, сложенные в груду и в полном анатомическом
беспорядке, отдельные вещи вне могил. Это остатки ранних погребений,
разрушенных и перемещенных при захоронении позднейшего периода.
Керамики нет совершенно, прочий инвентарь представлен очень
немногочисленными находками, в основном украшениями.
Могильник датируется XI—XIV вв.
На втором христианском могильнике в лесу у церкви № 5 нами
вскрыто 4 погребения в каменных ящиках. Как и в первом
могильнике скелеты сохранились очень плохо, но установлено, что все они
лежали вытянуто на спине, головой на запад. В земляном
заполнении ящиков № 1 и 2 встречены угольки и мел, реальгар не
зафиксирован. Погребальный инвентарь очень скромен: в ящике № 2
бронзовый крест-телышк с плохо различимыми изображениями, два
височных кольца из бронзовой проволоки и литая пуговка из оловя-
иистой серой бронзы; в ящике № 3—9 мелких цветных стеклянных
бус, в ящике № 4 бронзовое кольцо диаметром 3 см и такая же
литая пуговица в виде бубенчика с тремя кружочками на нижней части. *
Аналогичные бронзовые пуговицы и проволочные височные кольца в
большом количестве встречались в Змейском катакомбном
могильнике XI—XII вв., что и определяет датировку могильника.
Могильник на левом берегу реки расположен по склону хребта
182

Мыцешта, обращенному к городищу. Состоит из множества сильно
разрушенных гробниц с четырехугольным входом в передней стене.
Гробницы этого типа и аналогичной традиционной техники кладки
обычны для верхней Кубани. Кроме гробниц здесь же, но ближе к
реке, расположены погребения в подземных склепах и узких
каменных ящиках. Систематическому исследованию этот могильник еще не
подвергался.
Нами были расчищены один случайно открытый при ремонте
шоссе в 1956 г. подземный склеп с инвентарем XI—XII вв. и одна
надземная гробница, сложенная из очень тщательно отесанных и
хорошо подогнанных брусков насухо, с четырехугольным отверстием и
двускатной обрушенной крышей.
Размеры камеры 1,94X1,9 м, высота— 1,46 м. В камере найдень:
10 черепов и перемешанные кости, железные Т-образная секира,
обломок ножа и шлак, два целых глиняных горшка с валиками на
горле и лощеным орнаментом, два бронзовых бубенчика с разрезом,
две янтарные подвески ромбической формы, три стеклянные бусины,
фрагменты керамики.
Т-образные секиры в X—XII вв. были распространены в
верховьях Кубани; то же следует сказать и о бубенчиках с разрезом, в
указанное время распространенных в качестве украшения одежды к
застежек очень широко. Для X—XII вв. характерны и ромбические
янтарные подвески. Все это дает достаточно оснований для
датировки гробницы X—XII вв. и в совокупности с подземным склепом
определяет общую датировку могильника.
Четвертый могильник находится на территории поселка епар-
хии и приурочен к Церковной горе. Выше уже упоминались
разрушенные гробницы, впущенные одной стеной в склон горы и начисто
ограбленные. Раскопки в них мы не производили, ко тип
могильного сооружения тот же, что и на предшествующем могильнике.
Очевидно, они синхронны.
Выше этих гробниц расположены скальные обрывы,
использованные под погребения. Последние устраивались в естественных
выемках и углублениях скал и отличаются труднодоступностью. В
1961 г. нами обследовано одно такое погребение в скалах,
обращенных к Церковной балке. Описание и инвентарь нами опубликованы
и датированы VIII—IX вв. Считаем необходимым внести поправку к
датировать погребение X—XI вв., приведя его тем самым в
хронологическое соответствие со всем археологическим комплексом
Нижнего Архыза, не дающим бесспорных материалов раньше X века.
Кувшин из погребения типичный позднеаланский, как и
металлическое зеркало с концентрическими кругами.
183

Пятый могильник приурочен к балке Подорваной и также
состоит из сильно разрушенных каменных гробниц и скальных
захоронений. Гробницы расположены на ровных скальных площадках,
обращенных на северо-запад и образующих лесистый мыс на правом
берегу ручья Подорваного. Размеры, форма, техника кладки
обычны. Гробницы давно ограблены, но при расчистке одной из них в
1953 г. нам удалось найти железное тесло длиной 8,5 см и круглую
стеклянную бусину с серебряной фольгой внутри.
Шестой Нижне-Архызский могильник находится в скалах
против пос. Буковый, на левом берегу реки. Археологически изучено
пока одно погребение, случайно найденное школьником Л. Серки-
ным в 1964 г. и представлявшее захоронение в пещерке. Тогда же
мы обследовали место находки. По словам Л. Серкина, устье
пещерки, обращенное на юг, было закрыто каменной стенкой на
глиняном растворе. Внутри пещерки были разбросаны человеческие кости
и три черепа; кроме того, найдена большая доска с четырьмя
пазами и другие вещи. Внутри пещерки при доследовании обнаружены
две стопы ног с мумифицированной кожей. На одной из стоп
сохранился кожаный чувяк.
Инвентарь погребения: черный лощеный кувшин с
носиком-сливом, обломок лезвия железного ножа, железная двулезвийная
секира на кленовой ручке длиной 66,5 см, железный наконечник ножен
сабли с обломком клинка внутри, костяная пластинка с косыми
нарезками-черточками по краю, очевидно, от обкладки лука, две
березовые крышки от деревянных туалетных шкатулок типа пеналов,
покрытые врезным орнаментом, круглое оструганное древко стрелы,
обломок деревянной пластинки с двумя поперечными желобками,
деревянная кленовая кружка с ручкой и. круглым слегка
выступающим донцем прекрасной работы и сохранности и упомянутый чувяк
из толстой кожи, со швом на подъеме и заплаткой на подошве.
Чувяк типично кавказский и близко напоминает осетинскую обувь «дза-
быр».
Следует отметить близость инвентаря этого погребения
инвентарю пещерного погребения горы Церковной. В обоих погребениях
найдены одинаковые чувяки, деревянные резные шкатулки-пеналы,
древки стрел, кувшины. Можно полагать, что они одновременны, и
пещерное погребение у пос. Буковый относится также к X—XI ев.
Таковы имеющиеся сейчас материалы о могильниках Нижне-
Архызского городища. Как видим, они синхронны городищу и четко
делятся на две группы: могильники христианские и языческие. К
первым относятся могильники у северного храма и в лесу у церкви
№ 5, ко вторым — могильники в подошве и скалах Церковной горы,
184

против городища на левом берегу реки, в балке Подорваной и
против пос. Буковый. Христианские могильники сосредоточены на
территории поселка епархии и тяготеют к церквам. Языческие
могильники расположены менее удобно, на склонах гор вокруг городища, и
тяготеют к сторонам, освещаемым солнцем.
Одновременность христианских и языческих могильников
показывает, что население Нижнего Архыза не было сплошь
христианским; значительная его часть придерживалась традиционных
дохристианских верований.
Аналогичные факты религиозного синкретизма отмечены Т. М.
Минаевой на городище Адиюх1. Нужно заметить, что подобная
картина вполне типична для средневековых городов — кроме Адиюха
мы можем указать, например, на Верхний Джулат или Маджары,
где мусульманство сосуществовало с христианством.
5) Эпиграфические
памятники
Нижне-Архызское городище дало ряд грекоязычных и арабо-
язычных эпиграфических памятников:
1} Надпись на стене внутри северного Зеленчукского храма.
Скопирована в 1802 г. Потемкиным, опубликована П. Бутковым в
1825 г. Чтение П. Буткова: «Святой Николай покровитель Аспе»2.
Клапрот и И. Помяловский повторяют чтение П. Буткова без
исправлений. Замечание И. Помяловского «невероятно» относится не к
переводу надписи, а к идентификации городища с городом Успе Тацита
и Аспурион Страбона3. Дилетантское чтение А. Ж. Кафоева
фантастично4. Принимаем чтение Е. Ч. Скржинской: АГ10С АПОСТОЛОС
ПЕТРОС — «Святой апостол Петр»5.
2) Тем же Потемкиным в 1802 г. открыт каменный крест с г ре-
'Минаева Т. М. Городище на балке Адиюх в Черкеаш.
СНТСГПИ, вып. 9, Ставрополь, 1955, стр. 141.
2 Б у т к о в П. О. О древнегреческих церквах в верховьях р.
Большого Зеленчука, осмотренных в 1802 г. майором Потемкиным, с
Библиографические листы» П. Кеппена, № 30, СПб., 1825, стр. 432.
3 К la pro lh. Sur les anciennes eglises, chretiennes dans le Caucas.»
du—dela du Kouban. N JA, V. Paris 1830, s. 375—390; И.П о мял
опеки й. Сборник греческих и латинских надписей Кавказа. Спб., 1881,
стр. 6, 7.
4 Кафоев А. Ж. Адыгские памятники. Нальчик, 1963, стр. 25—29.
5 См. ВИ, 1965, № 12, стр. 152.
185

ческой надписью, опубликованный П. Бутковым1. Несколько позже
Клапрот издал этот памятник с чтением эллиниста Газе: «Иисус
Христос победитель. Годы со дня сотворения мира до сооружения
этого креста 6521», т. е. 1013 г.2 Чтение Газе разошлось с чтением
П. Буткова, находившего в тексте упоминание о погребении двух
братьев или4 двух сестер. В упоминавшейся сводке И. Помяловского
приведены дешифровки П. Буткова и Газе без авторского
комментария, но с поправкой шестой строки: «спаси честной крест»3.
Окончательный вариант чтения рассматриваемой надписи принадлежит
В. В. Латышеву, пользовавшемуся эстампажем Д. М. Струкова.
Чтение В. В. Латышева: «Лета от сотворения мира доныне, честного
креста, 6521» A013 г.L.
3) В брошюре о Зеленчукском монастыре5 изображена,
маленькая плита (вероятно, надгробие) с крестом и греческими буквами
X и М — начальные буквы монограмм ХС (Христос) и MP (Матерь).
Очевидно, была найдена монахами.
4) В 1900 г. монахи Зеленчукского мужского монастыря нашли
на древнем кладбище у «первой церкви» (северного храма)
сломанный каменный крест с надписью. Эстампаж надписи был
переслан в Археологическую комиссию. Надпись опубликована В. В.
Латышевым в следующем чтении: «1С ХС. Слово. Святой Фома.
Господи помози рабу твоему Мине. Святой Николай. Святой Георгий»6.
5) В 1960 г. во время наших раскопок в нартексе северного
храма был найден массивный бронзовый крест со сторонами 24,3X13,7 см
и греческой надписью (рис. 28). Текст надписи в чтении Е. Ч.
Скржинской гласит: «Обновлен честной крест боголюбивейшим
монахом Фомой пресвитером. Года от Адама 6575-го, индикта 5-го»
A067 г.O. Как справедливо замечает Е. Ч. Скржинская, пресвитер
Фома принадлежал к клиру епископии Алании. Крест
провинциальной византийской работы. В собственно византийских древностях
ему есть много типологических аналогий.
6) В 1961 г. во время наших раскопок церкви № 10 в кладке
1 Б у т к о в П. Указ. соч., стр. 432.
2 К I а р г о t h. Sur les anciennes..., s. 382.
3 Помяловский И. Указ. соч., стр. 8.
4 Латышев В. Заметки о кавказских надписях. ИАК, вып. 10,
СПб., 1904, стр. 100.
5 Древнехристианские храмы и Александро-Афонский Зеленчукский
монастырь в Зеленчукском ущелий Кавказского хребта Кубанской
области, Баталпашинского отдела. Одесса, 1904, стр. 23, фото."
6 Латышев В. Указ. соч., стр. 101, рис. на стр. 100.
7 Скржинская Е. Ч. Греческая надпись из средневековой
Алании. ВВ, т. XXI, 1962, стр. 118—126.
1S6

Рис. 28. Бронзовый крест с греческой надписью
1067 г. из нартекса северного Зеленчукского
храма.

северной стены найден обломок песчаниковой плиты-надгробия с
арабской куфической надписью. Надпись прочтена и опубликована
Л. И. Лавровым и В. А. Крачковской; чтение обоих исследователей
совпадает. «Во имя Аллаха милостивого, милосердного. Нет бога
(кроме Аллаха, Мухаммед посланник Аллаха)»1 По
палеографическим признакам Л. И. Лавров датирует надпись XI—XII вв., В. А.
Крачковская — третьей четвертью XI века.
7) Тогда же в кладке той же церкви нами обнаружена еще
одна плита с арабской куфической надписью (рис. 29). Надпись
прочтена и опубликована Л. И. Лавровым и В. А. Крачковской,
переводы почти аутентичны: «...ал-аввал четыреста тридцать шестого
года», за исключением небольших расхождений в дате. Л. И.
Лавров относит дату ко времени с 26 сентября по 23 декабря 1044 г.;
В. А. Крачковская — с 16 сентября по 15 октября 1045 г2.
8) В 1964 г. обломок песчаниковой плиты с врезанным узором
и остатками арабских букв был найден в кустах на левом берегу
Большого Зеленчука, почти против балки Подорваной. Л. И. Лавроа
находит здесь фрагмент мусульманской формулы «нет божества
кроме бога, Мухаммед посланник бога». Датировка ее осталась
открытой, хотя по аналогии с вышеописанными арабскими надписями
можно допустить, что и она относится к XI—XII вв.
Отметим, что греческие надписи (как и христианские
могильники) происходят исключительно с территории поселка епархии.
Этот факт позволяет предположить, что в нем жили лица,
владеющие греческим языком и принадлежавшие к церковному клиру. Не
исключено, что это были византийские греки, на что косвенно
указывают и личные имена Фома и Мина. -Эпиграфические памятники
давно дали исследователям возможность сделать аналогичные
выводы и применительно к Абхазии X века.
Нижне-Архызские греческие надписи принадлежат к греческой
эпиграфике, широко представленной на Северном Кавказе и
особенно в верховьях Кубани, а поселок Аланской епархии был тем
очагом, откуда распространялись греческий язык и письмо. Не
случайно именно в Зеленчукском ущелье были предприняты попытки
создания местной аланской письменности на основе греческого
алфавита.
Очень интересны впервые открытые в Карачае средневековые
мусульманские арабские надписи. Они вносят «важные коррективы
1 Л а в р о в Л. И. Новые материалы по арабской эпиграфике на
Северном Кавказе. СМАЭ, т. XXI, 1963, стр. 261, рис. 1.
2 Т а м же.
188

Рис. 29. Нижне-А рхызское городище. Арабская надпись 1044 г.
в существующие представления о политической и религиозной
истории не только территории Карачая, но и всего Северного Кавказа»1.
Не касаясь этих широких аспектов и связей в общекавказском
масштабе, отметим, что открытие арабских надписей с
несомненностью свидетельствует о том, что на Нижне-Архызском городище в
середине XI века вместе с языческим и христианским населением
жила группа лиц, исповедовавшая мусульманство и знавшая
арабский язык. Тем самым мы вновь подтверждаем наш вывод о
наличии в Нижнем Архызе различных религий, в том числе и двух
«мировых»— христианства и мусульманства.
6) Датировка городища
Выше неоднократно указывалась дата Нижне-Архызского
городища— X—XIII вв. Эта дата, впервые предложенная В. М.
Сысоевым2, выдержала испытание временем. Она находит полное
подтверждение в хронологии сопровождающих городище могильников и
в только что рассмотренных эпиграфических памятниках (из кото-
1 Л а в р о в Л. И. Новые материалы по арабской эпиграфике на
Северном Кавказе, стр. 174.
2 Сысоев В. Поездка на реки: Зеленчук, Кубань и Теберду летом
1895 года. МАК, вып. VII, М, 1898, стр. 134, 135.
189

рых три имеют точные даты). Указанная дата подтверждается и ис-
торико-архитектурным анализом зелекчукских храмов, укладызаю-
шихся в X век. С археологической стороны она надежно провесег-
ся множеством стеклянных браслетов (целых или
фрагментир»:данных), найденных как в погребениях, так и в культурном слое.
Последние являются апробированным хронологическим эталоном X—
XIII вв.
В настоящее время нет основании датировать городище
временем более ранним, чем X век. Очевидно, оно возникает почти
одновременно с Аланской митрополией, организованной в начале X зека.
Вполне реальна причинная связь между этими двумя событиями.
Время затухания и окончательного прекращения жизни в городе
подлежат в дальнейшем уточнению. Несомненно, что в первой
половине XIII века город еще существовал.
Подчеркивая, что X—XII вв. составляют основной и наиболее
активный период жизни города, хотелось бы обратить внимание на
следующие соображения. Поселок епархии и собственно город
прекратили свое существование не одновременно. При разведочной
шурфовке собственно города в 1953 г. нами было найдено несколько
обломков характерной золотоордынской красноглипяной керамики,
один из которых был покрыт глазурью. Но эта керамика
стратиграфически приходится на верхний горизонт и теряется в массе
типичной аланской керамики X—XII вв., представленной сотнями
фрагментов. Надо полагать, что эта последняя в первой половине XIII,
века существенно не изменилась, продолжая сохранять старые гссор-.
тимент, формы, технологию, орнаментацию. Поэтому допустимо,'
верхнюю дату культурного слоя города определить серединой XII[
века, предположительно связывая затухание жизни в городе с
монгольским нашествием и последовавшим за ним переселением массы
алан-асов на запад и восток. Упомянутая выше керамика зотото-
ордынского типа, очевидно, относится к последним годам жизни .об-
ственно города.
Жизнь в поселке епархии продолжалась дольше. В разведочных
шурфах и раскопе 1962 г. к югу от церкви JV& 6, а также в
случайных находках 1953 г. нами была выявлена довольно многочисленная
красноглиняная керамика (ряд фрагментов с прозрачной глазурью),
золотоордынского времени, т. е. XIII—XIV вв. Значительная часть
христианского могильника у северного Зеленчукского храма
также относится к XIII—XIV вв.
Таким образом, по археологическим данным жизнь в этой части
городища продолжалась еще в XIV веке. Относящиеся к истории
Аланской епархии письменные документы полностью соответствуют
190

этим данным археологии: из актов Константинопольской патриархии
мы знаем, что упомянутая епархия прекратила свое существование
во второй половине XIV века. Последний раз в актах она фигурирует
под 1366 г.1 Прекращение жизни в поселке епархии, очевидно,
следует связать с губительным нашествием Тамерлана в 1396 г.
Итак, „после всего сказанного хронология Нижне-Архызского
городища представляется в следующем виде. Время существования
собственно города — X — середина XIII века с периодом наиболее
интенсивной городской жизни в X—XII вв., время существования
поселка епархии — с X по конец XIV века.
7) Место Нижне-Архызского
городища в истории Алании
Нижне-Архызское городище явно не принадлежит к числу
«рядовых» раннесредневековых городищ, известных в верховьях Кубани
(таких, как Адиюх или Гиляч). Оно резко выделяется как
размерами, так и наличием памятников монументальной архитектуры,,
необычайной концентрацией христианских древностей, разноязычием
эпиграфики, самим характером планировки и внутренней структуры.
Особое положение Нижне-Архызского городища среди аланских
городищ верхнего Прикубанья давно подмечено исследователями,
начиная с В. Ф. хЧиллера. Нам неоднократно приходилось высказывать
мнение, что Нижне-Архызское городище — крупный религиозный,
центр западной части Алании. Сейчас, после впервые предпринятого
обобщения основных данных о городище, мы вправе вновь
повторить этот вывод.
Одной из основных причин подъема Нижне-Архызского
городища было его географическое положение в непосредственном
соседстве с Абхазией и портами Черноморского побережья.
Нижне-Архызское городище расположено на пути в Абхазию (ущелье Большого
Зеленчука — перевал Санчаро B602 м) — р. Бзыбь в урочище
Псху — р. Гумиста — Сухуми). Вряд ли можно сомневаться в том,
что этот путь был одним из основных для сношений Алании с
Абхазией и Византией, наряду с дорогой через Клухорский перевал.
1 Древние акты Константинопольского патриархата, относящиеся к
Новороссийскому краю. ЗООИД, т. VI. Одесса, стр. 472.
19L

Кроме этого магистрального пути Нижне-Архызское городище
стояло на скрещении дорог местного значения, соединявших
Нижний Архыз с городищами и поселениями соседних ущелий. С так
называемой Генеровской поляны (приблизительно в 6 км выше
Нижнего Архыза) тропа кратчайшим путем выводит в ущелье Кяфара, к
большому городищу при впадении в Кяфар р. Кривой. Другая
дорога от Нижне-Архызского городища пересекает плато Ужум и
спускается в долину р. Марухи, где также имеется городище.
Благодаря выгодному положению на крупном пути и роли
культового и культурного центра в Нижний Архыз попадало много
привозных вещей. Чтобы иллюстрировать это положение, достаточно
привести ряд несомненно импортных предметов: древнерусские эи-
колпионы XII века (рис. 30, 1—2), перстень-печать с именем
армянского царя Ашота I; монета Константина Багрянородного 945 г.,
чеканенная в Константинополе (рис. 30, 7—8); бронзовый крест с
греческой надписью 1067 г.; несомненно византийского происхождения
штампованные бронзовые и резные костяные иконки из раскопок
Нарышкиных (рис. 30, 5); найденная нами в 1960 г. костяная пластинка
с резным розеточиым орнаментом от византийского ларца X—XI вв.
(рис. 30, 3); византийская евхаристическая серебряная ложка и
золотой нательный крест (рис 30, 6 и 9).
Анализы нижне-архызского стекла (обломки сосудов,
браслеты, оконное стекло), произведенные в лаборатории кафедры
археологии МГУ Ю. Л. Щаповой, показали его' византийское
происхождение. О связях с Абхазией свидетельствует расписная керамика
(бурый орнамент по желто-оранжевому фону), фрагменты которой мы
неоднократно находили при раскопках у северного храма и на
территории собственно города в 1962—1963 гг. Такая керамика
обнаружена покойным М. М. Трапшем в Анакопии.
Итак, наличный археологический *материал указывает на
активные связи с Византией, искавшей в аланах своих союзников.
Концентрация византийских предметов (в том числе и массовых
стеклянных изделий) показывает, что византийцы поддерживали с
Нижним Архызом систематическую связь, причем, разумеется, нельзя
исключать и встречное движение — представители алан
неоднократно бывали в империи и ее столице Константинополе. Как вытекает
из актов Константинопольской патриархии и письма аланского
епископа Феодора1 между Аланской епархией и патриархией
существовала и переписка.
192
Епископа Феодора «Аланское послание».

Рис. 30. Материал, характеризующий культурные связи Нижнего Архыза с
Русью и Византией: 1—2 медные (бронзовые) энколпионы древнерусского
происхождения; 3—обломок костяной византийской шкатулки X—XI вв.;
4—целая шкатулка этого типа (по О. М. Дальтону); 5—костяная
византийская иконка из раскопок Нарышкиных в среднем Зеленчукском
храме; €—золотой крест-тельник византийского происхождения;
7—8 медная византийская монета Константина VII Багрянородного;
9—серебряная византийская ложка для евхаристии.
13 Алания в Х-ХШ вв.

Надо полагать, что с организацией в Нижнем Лрхызе аланекой
кафедры, подчиненной Константинополю, и появлением здесь
быстро получившего значение местного центра городского поселения
Нижне-Архызское городище стало основным опорным пунктом
Византии в ее экспансии в западную часть Алании.
Каким было население городища количественно?" К. Маркс
указывает, что «город уже представляет собой факт концентрации
населения...»1. При существующем состоянии археологической
изученности мы не можем претендовать на решение столь сложного
вопроса как концентрация населения в Нижнем Архызе. Это дело
будущего. Но в данном плане интересно провести сравнение с Херсо-
несом, который по плотности и характеру застройки близок
Нижнему Архызу и поэтому может дать сопоставимые величины.
Площадь застройки в обоих городах почти одинакова — 14,5 га в Хер-
сонесе и 14—15 га в Нижнем Архызе. По подсчетам А. Л. Якобсона,
на указанной площади в Херсоиесе жило: в X веке до 6—7 тыс.
человек, в XII—XIII вв. приблизительно от 4700 до 5500 человек2.
Однако нужно учесть, что городская жизнь в Херсонесе была
безусловно интенсивнее, чем в Нижнем Архызе. С учетом этих
соображений средняя численность населения Нижне-Архызского города
сугубо ориентировочно может быть определена в 2,0—2,5 тыс.
человек постоянного населения. Для эпохи р.аннего феодализма и
появления неразвитых «зародышевых» городов это немало. Факт
концентрации населения в пределах одного пункта налицо.
Совершенно очевидно, что в подобных населенных пунктах
происходил очень важный общественный процесс — распад и
ликвидация старых родовых связей и их замена связями территориальными,
ибо в черте города жили представители разных родов. Подробнее
об этом мы остановимся в главе об общественном строе.
К сожалению, в известных нам письменных источниках нет
никаких указаний о названии города — центра Аланской епархии.
Кажется просто невероятным, что это место, хорошо известное в
Константинополе и в Абхазии, сыгравшее немалую роль в истории
западной Алании, не оказалось зафиксированным в документах.
По свидетельствам Клапрота и Дюбуа де Монпере черкесы
называли руины Нижне-Архызского городища Маджар-Оунне, т. е.
«кирпичные дома». То же название городища видим на
географической карте 1826 г. Однако представляется более верным производить
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, 1955, стр. 50.
2 Я к о б с о н А. Л. О численности населения средневекового Хер-
сонеса. ВВ, т. XIX, 1961, стр. 154—165.
194

Рис. 31. Карта аланских городов X—XIII вв.
«Маджар» от арабского «мазар» — святое место, гробницы святых1,
в сочетании с адыгским «уне» — дом получаем составной топоним,
не могущий быть названием аланского города. В данном случае мы
имеем дело не с собственным, а с нарицательным именем,
присвоенным объекту иноэтничным населением. Такого же характера второе
название Нижне-Архызских руин, сообщенное Ш. Ногмовым,— «зл-
лигхнеяунне», т. е. «дом эллинов», «греческие дома»2.
В свете того, что было сказано выше о связях Нижнего Архыза-
с Византией, подобное отождествление памятника в памяти народа*
с греками симптоматично и имеет реальную историческую основу.
Мы рассмотрели письменные источники о городах Алании и
археологические данные об одном из них. Совокупность всех этих
данных свидетельствует о том, что хозяйственное развитие и, в первую»
очередь, высокий уровень ремесленного производства, отделившегося:
1 БудаговЛ. Сравнительный словарь турецко-татарских наречии.
Т. II. СПб., 1871, стр. 260.
2 Ногмов Ш. Б. История адыгейского народа. Нальчик, 1958,
стр. 7.
195;

или отделяющегося от земледелия, рост населения и его
концентрация в ряде наиболее выгодно расположенных мест, наконец,
появление административных и религиозных центров привело к
формированию крупных населенных пунктов, в которых мы можем
усматривать формирующиеся средневековые города. Это
рассмотренное выше городище Нижний Архыз, а также городища Верхний Джу-
лат, Рим-гора у г. Кисловодска, Нижний Джулат в Кабарде и Ал-
хан-Кала в Чечено-Ингушетии. Последние два лишь недавно начаты
исследованием, но уже дали яркие материалы, подтверждающие
высказанный выше тезис.
Следует обратить внимание на географическое размещение алан-
ских городов (рис. 31), тяготеющих к предгорьям, т. е. к зоне стыка
гор и равнин. Это становится понятным на фоне размещения
основных производительных районов Алании, где горные районы были
преимущественно районами металлургии и скотоводства, а
равнинные— развитого земледелия. Положение городов указывает не
только на их внешние связи через посредство транзитных
международных путей, но и на их роль местных торговых центров,
связывавших экономически население гор и равнин:
Существовавшее до недавнего времени у некоторых
исследователей недоумение — почему у народов Северного Кавказа в эпоху
феодализма не было городов — начинает рассеиваться благодаря
работам археологов. Дело не в том, что их не было. Города Алании
еще слабо изучены, и мы обладаем недостаточными знаниями о них.
Широкое археологическое исследование аланских городов еще
впереди, и оно несомненно даст много нового и даже неожиданного.

Глава четвертая
ОБЩЕСТВЕННЫЙ
СТРОЙ
Проблема общественного строя Алании X—XIII вв. неодноЕ<рат-
но затрагивалась в исторической литературе, но специальному
изучению почти не подвергалась. В дореволюционных исследованиях
она даже не ставилась. В советской историографии общественного
строя алан касались Б. Е. Деген-Ковалевский, А. А. Иессен, Б. В.
Скитский, Е. И. Крупное, 3. Н. Ванеев, Е. П. Алексеева, Т. М
Минаева, В. К. Гарданов.
Основным содержанием процесса социального развития алан
было признано разложение родового строя и развитие феодализма,
причем намечены основные этапы феодализации. Тем самым
изучение внутренней истории аланского общества было направлено по
единственно научному материалистическому пути исследования
экономической базы и соответствующих этой базе общественных
отношений. Это несомненно большой положительный вклад в алаиозе-
дение.
Но в работах названных историков и археологов содержатся в
основном высказывания общего характера. Недостаточность
исходных данных и неразработанность проблемы нередко приводили
исследователей к разноречивым мнениям и выводам. Так, Б. Е. Деген-
Ковалевский в одном из своих очерков высказывает предположение,
что в V—VIII вв. феодализма у алан еще не было, хотя предпосыл-
197

кп для его образования уже были налицо.1. Е. И. Крупнов
утверждает: «Носители этой культуры (аланской. — В. К.) в I
тысячелетии и. э. прошли все стадии феодализационного процесса»2.
Несколько позже при обсуждении макета «Истории Осетии» Е. И.
Крупновым и Е. П. Алексеевой было предложено считать
временем становления аланского феодального общества IX—X вв. По
мнению А. А. Иессеяа период с IV—V по X век является временем
первоначального оформления классового общества в Центральном
Предкавказье (имеется в виду феодальное обществоK.
Наиболее обстоятельно проблема общественного строя алан
была рассмотрена покойными историками Б. В. Скитским и 3. Н.
Ванеевым. Б. В. Скитский в своих «Очерках по истории осетинского
народа» эпоху до X века целиком связывал со строем «военной
демократии». Возникновение аланского государственного объединения в
X—XI вв. он объяснял не экономическим развитием и оформлением
классового феодального общества, а сбором дани типа «полюдья»
Киевской Руси. Упадок же «Аланской державы» он объясняет
зарождением феодализма.
Позже в главах, написанных Б. В. Скитским для «Истории Се-
веро-Осетинской АССР», им была разработана новая
периодизация социально-экономической истории Алании. В этой последней
своей крупной работе Б. В. Скитскому удалось создать продуманную,
в основном исторически обоснованную, схему развития аланского
общества. Суть этой схемы такова: VIII—IX вв.— время
зарождения феодальных отношений у алан; вторая половина IX — начало
X вв. — возникновение аланского раннефеодального
государственного образования и период централизации; XI—XII вв. — период
децентрализации Алании; XIII век—феодальная раздробленность
стра?5Ы и завоевание ее татаро-монголами4.
Одновременно с последней работой Б. В. Скитского появилась
!Деге н-Ковалевский Б. Е. Очерки по истории кавказских
алан. В кн.: История СССР с древнейших времен до образования
древнерусского государства (макет). Ч. III—IV. М.-Л., 1939, стр.
185, 186.
2 К р у п н о в Е. И. Археологические памятники верховьев р.
Терека и бассейна р. Сунжи. ТГИМ, вып. XVII, М., 1948, стр. 48. Ср. с
его же еще более определенной формулировкой: «К концу 1 тыс. алан-
ское общество было уже классовым, феодальным обществом, типа
позднейшего кабардинского» (Крупнов Е. И. Краткий очерк
археологии Кабардинской АССР, стр. 41).
3Иессен А. А. Археологические памятники Кабардино-Балкарии,
стр. 23, 26.
4 История Северо-Осетинской АССР, стр. 51—84.
198

монография 3. И. Ванеева, в которой специальная глава посвящена
вопросам социальной структуры.
В качестве основной исходной посылки для реконструкции
общественного строя Алании 3. Н. Ванеев берет позднейший
общественный быт осетин. Основанием для этого ретроспективного метода
в данном случае служит то обстоятельство, что «позднейшие
осетинские общества ведут свое происхождение от средневекового алан-
ского общества» и в своем общественном строе восприняли те или
другие формы социального строя Алании. Характерно, что,
перечисляя круг своих источников, 3. Н. Ванеев на первое место ставит
пережитки древнего быта осетин и лишь затем следуют письменные
источники и памятники материальной культуры. Следуя
избранному курсу, автор незаметно углубляется в позднесредневековую
историю осетинских родов. Ключ к решению проблемы социального
строя Алании он находит в позднейшем строе Алагирского общества,
более архаичном по сравнению с другими осетинскими обществами.
В итоге автор приходит к ряду выводов, не вызывающих
сомнений и находящих подтверждение в нижеприводимых материалах.
Эти выводы можно сформулировать вкратце следующим образом:
аланское общество переживало период постепенного разложения
родового строя и начавшегося процесса феодализации. Причем 3. Н.
Ванеев обращает внимание на то, что «речь может идти лишь о
самой ранней стадии феодализации» при сохранении сильно
выраженных элементов родового строя1.
Признавая в основном правильность этих выводов, мы должны
же же указать на некоторые недостатки исследования 3. Н.
Ванеева. Прежде всего, перенесение черт позднейшего общественного
строя осетин в совершенно иную эпоху не может убедить в
правомерности этого акта, несмотря на ряд предварительных оговорок.
" Наконец, следует полностью учитывать и то, что экономическая
база позднесредневекового осетинского общества после того, как
алано-овсы оказались запертыми в горах и оторванными от
плоскости, далеко не соответствовала экономической базе аланского
общества. С изменением экономической базы должны были произойти
соответственные (регрессивные) изменения и в общественном строе.
Это еще раз убеждает в том, что ретроспективный метод 3. И.
Ванеева можно легко подвергнуть основательным сомнениям.
Отрицать генетическую связь между кавказскими аланами и
осетинами не приходится — это факты, прочно установленные наукой.
В связи с этим отдельные элементы общественного строя алан ко-
1 В а нее в 3. Н. Средневековая Алания, стр. 88, 93, 110, 111, 120.
199

нечно могли найти воплощение в позднейшем быту осетин. Но для
того, чтобы воссоздать действительно научную и объективную
картину общественного строя средневековой Алании, нужно исследовать
источники, относящиеся именно к Алании и к той эпохе, которая нас
интересует. Наряду с максимально возможным использованием
скудных письменных источников совершенно необходимо привлечь
данные археологии. В настоящее время мы располагаем новым и
документированным материалом, который был неизвестен 3. Н. Ванееву
и который позволяет сделать определенный шаг вперед в данном
направлении.
В нашу задачу, естественно, не входит характеристика
общественного строя Алании до X века, но остановиться на этом вопросе,
хотя бы в самом общем виде, необходимо. Как уже отмечалось
выше, большинство современных ученых полагают, что в VIII—IX вв.
происходило зарождение и становление раннефеодальных отношений.
По наблюдениям Е. И. Крупнова, в I тысячелетии до н. э.
происходит распад патриархально-родовых отношений, и родовой строй
северокавказских племен приобретает те черты, которые характерны
для «военной демократии»1.
Что представлял собой строй «военной демократии»? Прежде
всего это период распада патриархально-родовых отношений и
возникновения зачатков классового общества, период, когда «чувства и
отношения родства отступают перед противоположностью
экономических и общественных интересов»2.
Ф. Энгельс писал о «военной демократии»: «Возрастающая
плотность населения вынуждает к более тесному сплочению как внутри,
так и по отношению к внешнему миру. Союз родственных племен
становится повсюду необходимостью, а вскоре становится
необходимым и слияние их и, тем самым, слияние отдельных территорий
племен в одну общую территорию всего народа»3.
Эта характеристика полностью приложима к аланскому
обществу почти всего I тысячелетия н. э. Возросшая в этот период плотность
населения демонстрируется густой сетью аланских городищ и
могильников, покрывших Центральное Предкавказье. Происходит
процесс этнической и политической консолидации, отразившийся в
создании сходной материальной культуры на всей территории от Кубани
до Чечни. Быстро формируется союз родственных сармато-аланских
1 К р у п н о в Е. И. Древняя история Северного Кавказа, стр. 339.
2 Косвен М. О. Очерки истории первобытной культуры. М, 1953,
стр. 198.
3 М а р к с К. и Э н г е л ь с Ф., т. 21, стр. 164.
200

и аборигенных кавказских племен, объединенных под эгидой алан;
происходит слияние племенных территорий в общую территорию
Алании. Появляются «военачальники народа», имена которых
зафиксированы письменными источниками — Саросий (VI в.), Итаз
(VIII в.) и т. д. Средневековые авторы часто именуют их «царями».
Аланы.создают сильную военную организацию, главная цель
которой — грабительские набеги на своих соседей. История походов
алан начинается вскоре после их появления на Кавказе в I веке н. э.,
когда они, пройдя через Дарьяльский проход, опустошили Мидию и
Армению. Наряду с грабительскими набегами аланы почти
беспрерывно нанимаются в качестве платных союзников к своим воюющим
соседям и никогда не упускают случая захватить добычу.
Археология может привести немало ярких примеров, когда в аланских по-
]ребениях I тысячелетия н. э. обнаруживались ценные вещи
иноземного происхождения, большая часть которых попала в руки алан,
несомненно, в качестве военной добычи.
К сказанному добавим, что именно в эту «героическую» эпоху
раннего средневековья завершается формирование героического
нартского эпоса, получившего широкое распространение. Нартский
эпос, особенно в его осетинском варианте, является ценным
историческим свидетельством о периоде «военной демократии» у алан.
Когда в недрах строя «военной демократии» у алан зародились
элементы раннефеодальных отношений — определить трудно. В этом
отношении к Алании вполне применимо замечание Б. А. Рыбакова
о том, что «процесс первичного возникновения государственности из
недр первобытнообщинного строя является процессом настолько
медленным и постепенным, что рубеж двух формаций иногда
бывает еле приметен для глаза позднейшего историка»1.
Представляется вполне вероятным, что этот подспудный процесс,
не получивший прямого отражения в письменных источниках,
начался уже в V веке. В неопубликованном еще на русском языке
армянском «Житии Сукиасянков», описывающем события, связанные
с женитьбой армянского царя Арташеса на аланской «царевне» Са-
тиник, содержатся прямые указания на ту ожесточенную борьбу,
которая происходила в Алании из-за обладания «царской» властью.
При сопоставлении этого источника с «Историей Армении» Моисея
Хоренского выясняется даже факт узурпации «царской» власти в
Алании неким Датианосом.
Конечно, под «царской» властью здесь следует видеть власть
крупных родоплеменных вождей, «военачальников народа». Факты
1 Очерки истории СССР III—IX вв., стр. 831.
201

борьбы за власть и ее узурпации говорят о том, что она в V веке
была уже наделена вполне реальным социальным содержанием.
Частые военные набеги и военное союзничество сделали свое дело —
происходит концентрация богатств в руках родоплеменной военной
верхушки.
В связи с событиями, описанными в «Житии Сукиасянков»,
следует привести еще одно положение Ф. Энгельса: «Грабительские
войны усиливают власть верховного военачальника, равно как и
подчиненных начальников; соответствующее обычаю избрание их
преемников из одних и тех же семейств мало-помалу, в особенности со
времени установления отцовского права, переходит в
наследственную власть, которую сперва терпят, затем требуют и, наконец,
узурпируют; закладываются основы наследственной королевской власти
и наследственной знати. Постепенно родовой строй превращается в
свою противоположность»1.
Эта историческая закономерность имеет силу и для социального
развития Алании в I тысячелетии н. э. Продолжающиеся военные
походы и развитие торгового обмена постоянно усиливают богатую
родоплеменную аристократию и создают предпосылки для
превращения ее в феодальных владетелей; растет социальное и
политическое значение дружины, объединенной вокруг вождя — будущего
феодала. Особенно ярко и наглядно эти общественные элементы
выступают перед нами в археологических памятниках VIII—IX вв.
(богатые погребения всадников-дружинников в Камунте, Чми,
Фельдмаршальской). Многочисленные городища обнесены валами и рвами.
В этот исторический период происходит вызревание основных
элементов раннефеодального строя, и с VIII—IX вв. мы вправе
говорить о становлении раннефеодальных отношений в Алании. В этом
смысле следует согласиться с мнениями Е. И. Крупнова, Е. П.
Алексеевой и Б. В. Скитского о зарождении и становлении феодальных
отношений у алан в VIII—IX вв.
Изложив эти соображения об общественном строе Алании в
период до X века, попытаемся проследить его эволюцию на нескольких
категориях археологических памятников. Первостепенный интерес
для нас будут представлять те памятники, которые позволят
проникнуть в глубь аланского общества и показать картину
общественного развития, хотя бы в общих чертах. Представляется наиболее
целесообразным прежде всего охарактеризовать те основные
социально-экономические клетки общества, которые в рассматриваемое
время являлись социальной базой развивавшегося феодализма. Та-
3 М а р к с К. и Э н г е л ь с Ф., т. 21, стр. 164.
202

кой базой, с одной стороны, была сельская территориальная община,
представлявшая массу крестьянства — объект феодальной
эксплуатации, с другой — складывающееся феодальное хозяйство,
представляющее нарождающийся класс феодалов.
I. Территориальная община
щ развитие феодальных отношений
в Алании
Ф. Энгельс в «Происхождении семьи, частной собственности ц
государства» показал, что в ходе распада родовых отношений
возникает сельская община, как переходная ступень от родовой организации
к политической, причем с сохранением остатков родового строя в
виде большой патриархальной семьи. В другой работе Ф. Энгельс
указал, что «от Индии до Ирландии обработка земельной
собственности на больших пространствах земли производилась
первоначально такими именно родовыми и сельскими общинами, причем пашня
либо обрабатывалась сообща, за счет общины, либо делилась на
отдельные участки, отводимые общиной на известный срок отдельным
семьям, при постоянном общем пользовании лесом и пастбищами»'.
Эти положения Ф. Энгельса дают ключ к пониманию общественного
строя алан в X—XIII вв.
Наиболее яркими и выразительными археологическими
реалиями, свидетельствующими об общественном строе, являются
поселения и могильники.
В Предкавказье расположено много больших аланских городищ.
Значительная часть их еще не подвергалась глубокому
исследованию, но по обильному подъемному материалу, материалу из шурфов
л обнажений культурного слоя они датируются временем до XIII
века. Типичными городищами, более или менее изученными, являются
городища: «Герменчик» у с. Старый Лескен. Нижний Джулат у
с. Баксан, у с. Кызбурун I, у с. Гун делен (Кабардино-Балкария),
у с. Хумара в Карачаево-Черкесии, Верхний Джулат (Северная
Осетия), Алхан-Кала (Чечено-Ингушетия).
Все эти городища расположены в зоне предгорий, на стыке
плодородных равнин с невысокими лесистыми хребтами, имеют
мощные фортификационные сооружения, чего нельзя сказать о
городищах IV—VII вв. Насколько можно сейчас судить по имеющемуся,
1 М а р к с К- и Э н г е л ь с Ф., т. 21, стр. 180.
203

хотя и ограниченному, материалу, многие городища возникают вновь
или устраиваются на старых заброшенных городищах I тысячелетия
до н. э., именно в VII—VIII вв. Вряд ли подобные факты можно
объяснить внешними или политическими причинами. Причину К V-НС НО
искать прежде всего в процессах внутреннего развития аланекого
общества,,в VII—IX вв. уже ставшего на путь феодализации к
перехода от полукочевых поселений предшествующей эпохи к крупным
хорошо укрепленным городищам, прочно связанным с оседлым"
образом жизни и земледельческо-скотоводческим хозяйством.
Чрезвычайно интересно огромное аланское городище у с.
Старый Лескен з Кабардино-Балкарской АССР, обследованное П. Г.
Акритасом, Е. И. Крупновым и И. М. Чеченовым. Городище
расположено на гряде высоких плоских холмов естественного
происхождения. Вследствие денудационных процессов гряда оказалась
расчлененной на отдельные возвышенности, постепенно понижающиеся
по направлению с востока на запад. Этот великолепный для целей
обороны рельеф был учтен и использован обитателями городища,
которые, по моему.мнению, основательно срезали склоны холмов,
усилив их крутизну. Между отдельными холмами образовались
огромные рвы до 16"м глубины и до 100 м ширины (в восточной
части). Кроме того, с фасадной (напольной) стороны проходит
глубокий ров с валом, а въезд на городище с западной стороны
защищают отдельные конусообразные холмы, которые П. Г. Акритас
считает искусственными. Общая длина городища (без учета
конусообразных холмов — фортов) — 1100 м, ширина отдельных
холмов— до 100 м, общая площадь пяти основных жилых холмов —
более 6 га.
Еще более значительно городище у с. Баксан, также
обследованное П. Г. Акритасом. Его площадь равна приблизительно 7 га.
Как видно из прилагаемого плана (рис. 32), основных обитаемых
холмов на городище три, причем они разделены рвами,
достигающими 20 м глубины. Рвы обращены в сторону степи (в северо-западном
направлении).
Городище у с. Кызбурун I обследовалось в 1932—1933 гг. Севе-
рокавказской экспедицией ГАИМК и в 1949 г. К. Э. Гриневичем.
Занимая господствующее ноложение над местностью на возвышенном
правом берегу р. Баксан, это городище также оказалось
разделенным на несколько смежных плоских холмов, окруженных мощными
рвами шириной до 40 м, с крутыми склонами. Общая площадь грех
основных холмов около 3,5 га, причем К. Э. Гриневич отметил
основной холм (площадь около 17 тыс. кв. м.), окруженный семью более
мелкими. На основном холме был заложен шурф, выявивший алан-
204

Рис. 32. План
городища у
с. Баксан (по
П. Г. Л Крита су).
скин слой VIII—XIII вв. толщиной 1,20 м. В двух километрах к
востоку от городища расположен укрепленный холм — форт высотой
0 м, с верхней площадкой диаметром 22 м. Этот форт аналогичен
фортам городища «Герменчик» не только типологически, но и
функционально. А. А. Иессен правильно считал их сторожевыми фортами
городищ, выдвинутыми в степь1.
1 Иессен А. А. Археологические памятники Кабардино-Балкарии,
стр. 24. Система сторожевых фортов характерна для аланских
городищ Кабардино-Балкарии.
205

. Еще одно городище рассматриваемого времени было
обследовано К. Э. Гриневичем в 5 км от с. Гунделен, в долине р. Баксан.
Оно расположено на труднодоступной горе и с двух сторон
защищено скалистыми обрывами, а со стороны плоскости горы — двумя
валами и рвэми. Внешний вал имеет до 5 м высоты, внутренний —
до 3 м. Длина второго вала 45 м, длина городища до конца
скалистого мыса — 250 м. Таким образом, площадь городища превышает
1 га. На западном склоне горы имеется аланский катакомбный
могильник.
Мы привели только четыре известных памятника. В
действительности их во много раз больше. Укажем городище VIII—XII вв.
у кирпичного завода станицы Змейскои, типологически близкое
городищу «Герменчик» у Старого Лескена; М. И. Ермоленко отмечен
ряд больших городищ с рвами и валами у ее. Кызбурун II, Баксан,
Зольское, Акбаш в Кабардино-Балкарии. П. Г. Акритас в результате
разведки 1946 г. зафиксировал в Кабардино-Балкарии 16 больших
аланских городищ, называемых им «нартовскими» по причине
грандиозности фортификационных сооружений.
«Планы этих укреплений, за сравнительно небольшими
отклонениями, сходны, что указывает на их одновременное
возникновение и существование», — пишет П. Г. Акритас. На это указывал а
А. А. Иессен.
Экспедиция под руководством К. Э. Гриневича обнаружила
большие аланские городища у ее. Куба и Псыхурей, оба с рвами и
валами; огромное «нартовское» городище со слоем толщиной 3 и*.
около с. Крем-Константиновка; еще два «нартовских» городища у
ее. Сармаково и Русский Баксан1. И. М. Чеченов описывает городища
у ее. Ар гуда н и Урвань с вынесенными наружу фортами уже
знакомого нам типа2.
В Карачаево-Черкесии следует отметить большое аланское
городище в местности Байтал-Чапкан, окруженное мощной каменной
оборонительной стеной длиной 784 м. Северная часть городища
укреплена двумя параллельными валами и рвами до 1,5 м глубины.
Здесь же имеются следы башни. Т. М. .Минаева сообщает, что общая
площадь городища — несколько квадратных километров3.
1 Архив ИА АН СССР, Р-1, д. 350.
2 Чеченов И. Аргуданское городище VI—XIII вв. Тезисы
докладов на VIII Всесоюзной конференции студентов-археологов. Л., 1962,
стр. 28, 29.
3 Минаева Т. М. Археологические памятники Черкесии. ТЧНИИ,
вып. II., Черкесск, 1954, стр. 274.
206

Для территории Чечено-Ингушетии укажем огромное Ермолов-
ское городише со слоями разных исторических эпох, среди которых
основным является раннесредневековый слой VIII—XIII вв.
Наличие указанных памятников свидетельствует о необычайно»
интенсивности жизни, огромных строительных и фортификационных
работах, о больших массах оседлого населения, сосредоточенного на
этих городищах. Особенно ярко обо всем этом свидетельствуют
могучие рвы и валы, окружающие все перечисленные городища.
Сооружение каждого такого укрепленного комплекса несомненно
требовало затраты колоссального труда и большого количества рабочих
рук. Эти руки не были руками рабов, так как аланы не знали
развитого рабовладения. Большие укрепленные аланские городища
могли быть сооружены только трудом самих местных коллективов.
Уже сам факт кооперации большого коллектива в процессе
строительства городища достаточно красноречив. Ни одно из больших
аланских городищ VIII—XIII вв. предгорной зоны мы не можем
связывать с деятельностью родового коллектива. Последний был
слишком мал, чтобы поднять на своих плечах тяжесть таких
трудоемких работ.
Историко-этнографический материал дает некоторое общее
представление о численности родовых коллективов, восходящих к
глубокой древности. М. О. Косвен приводит данные о небольших
селениях осетин — «кау», принадлежащих отдельным изолированным
патронимиям, составлявшим разветвленный род1. В каждое такое
«кау» входило от 7 до 11 домов. Численность позднейшего сванского
рода достигала 500—600 человек2. «Численность рода якутов в XIX
веке составляла 30—100 человек мужского пола, а у южных
славян— от 30—50 до 700—800 человек, включая сюда и
разветвленные роды — племена»3.
Эти цифры характеризуют очень поздние родовые коллектизы,
известные уже современной науке. Древние же роды вряд ли
достигали численности в несколько сот человек. Б. А. Рыбаков
насчитывает в древнерусской родовой общине приблизительно от 50—60 jo
100 человек4.
Новейшие археологические исследования на Северном Кавказе
дают нам ценный материал для оценки численности родовых кол-
1 Косвен М. О. Этнография и история Кавказа. М., 1961, стр.
7, 35.
2 К о в а л е в с к и и Б. Страна снегов и башен. Очерки сванской
культуры. Л., 1930, стр. 68.
3 Ковалевский М. Родовой быт. СПб., 1905, стр. 21, 236, 237.
4 Рыбаков Б. А. Первые века русской истории. М., 1964, стр. 17.
207

лективов древности. Так, исследованный Е. И. Крупновым и Р. М.
Мунчаевым могильник VI—V вв. до н. э. у с. Луговое в
Чечено-Ингушской АССР, принадлежавший, несомненно, представителям
одной родовой группы, состоял из 161 погребения1. При
функционировании данного могильника примерно в 150 лет он включал в себя
представителей минимум двух поколений, т. е. род в каждом
поколении мог состоять из 80 человек в среднем. Таковы существующие
сейчас факты.
В то же время вышеупомянутые большие аланские городища не
могли принадлежать отдельным племенам, ибо в противном случае
в Алании оказалось бы неоправданное множество племен, что было
бы нереально и слишком далеко от исторической действительности.
Следовательно, и этот вариант не представляется
удовлетворительным.
При данной выше оценке состояния производительных сил
Алании и соответствующих им производственных отношений наиболее
обоснованной и близкой к исторической действительности
представляется связь больших аланских городищ с территориальной
соседской общиной. Последняя является более высокой формой
организации общества, возникающей в проце.ссе распада родового строя,
и обладает значительно большими материальными и человеческими
ресурсами, объединяя в себе представителей многих родов и
патронимии. Соседская община в той или другой форме существовала у
всех народов, она сохранилась до нашего времени у кавказских
народов, в том числе у осетин — основных потомков алан и без ее
учета проблема общественного строя алан в период зарождения
феодализма вряд ли может быть научно раскрыта.
Если строительство больших городищ с мощными земляными и
каменными укреплениями было не под силу отдельному роду, то оно
было вполне по плечу территориальной общине.
Значительные размеры многих городищ, имевших площадь до
7 га и более, характер укреплений — все это говорит о том, что
территориальная община в рассматриваемый период представляла
большую производительную силу. По существу, наиболее крупные и
заселенные городища, расположенные у больших дорог, имели
тенденцию к превращению в раннефеодальные города типа Нижне-Ар-
хызского и Верхне-Джулатского. Последние, рассмотренные в
специальной главе, самим своим существованием подтверждают вывод
1 К р у п н о в Е. И. Древняя история Северного Кавказа, стр. 359;
М у и ч а е в Р. М. Луговой могильник. Древности Чечено-Ингушетии.
М., 1963, стр. 139—211.
208

о разрыве старых родовых связей и их замене территориальными.
Отметим также, что переходу от родовой общины к территориальной,
безусловно, должны были способствовать и такие факторы, как
зафиксированные Масуди густота поселений и высокая плотность
населения.
Показательна группировка городищ в компактные гнезда,
причем, как правило, к большому и сильно укрепленному городищу
тяготеют менее значительные. Особенно наглядно это видно на лучше
изученных памятниках Кабардино-Балкарии. На основании
длительных работ Северокавказской экспедиции ГАИМК были составлены
карты городищ Кабардино-Балкарии.
На карте, опубликованной А. А. Иессеном, четко выделяются три
группы аланских городищ: 1) 12 городищ в районе г. Нальчик; 2) 15
в районе с. Баксан и 3) 5 в районе с. Заюково (рис. 33) *. Кроме того,
в районе с. Куба К. Э. Гриневичем была зафиксирована компактная
группа, состоящая из 7 городищ (на карте А. А. Иессена здесь
помещены лишь два памятника). Это четвертое гнездо.
Групповое расположение городищ связывается А. А. Иессеном
с принадлежностью городищ к одной племенной и военной
организации. С этими соображениями нельзя не согласиться, но А. А. Иессен
не рассматривал групповое расположение городищ в плане
внутренней структуры аланского общества. Кстати отметим, что гнездовое
расположение городищ наблюдается не только в
Кабардино-Балкарии. 33. Гнездовая система
расположения аланских гопо-
дшц Кабардино-Балкарии (по
карте Л. А. Иессена)-
'''¦ 6АКСАН
НАЛЬЧИК
•Я" /
Ш ГОРОДИЩ,А
О Ъ 10 1$хм
t, I I I
1 Иессен А. А. Археологические памятники Кабардино-Балкарии,
стр. 24, 25.
14 Аланит в X—XIII вв.
209

рии, но и в Северной Осетии. Наши совместные с Т. Б. Тургиевым
разведки 1959 г. выявили 6 аланских поселений, явно тяготеющих к
большому городищу Верхний Джулат.
Безусловно, «гнездование» аланских городищ не случайно.
Сходная картина наблюдается и на Руси, где гнезда состоят из 2—3
поселков, окружающих большое городище-город (Путивль, Рыльск,
Курск и т. д.«).
Б. А. Рыбаков каждое гнездо склонен связывать с племенем.
Применительно к Алании подобная связь кажется неубедительной,
так как в таком случае Алания распалась бы на многие десятки
микроскопических племен, что не находит подтверждения в письменных
источниках. Чем же можно объяснить характерную концентрацию
аланских городищ в виде гнезд?
Глубокая внутренняя связь между городищами каждой группы
очевидна. Но мы склонны искать эту связь в сфере общественной,
а не этноплеменной структуры. Если каждое большое городище —
центр гнезда — следует связывать с местопребыванием
территориальной общины, состоящей из представителей разных родов, то
окружающие его городища предположительно можно считать
принадлежащими тем родовым патронимиям, которые представляли
население центрального городища.
Эволюция территориальной общины у алан за неимением
материалов остается открытым вопросом, и было бы нецелесообразна>
строить на этот счет необоснованные гипотезы, тем более что
процессы происхождения гнездового расположения поселений еще слабо
изучены этнографией. Однако некоторый сравнительный материал
есть, в частности, по русскому Северу. В старой работе С. А. При-
клонского описываются группы деревень, расположенных гнездами,
в Олонецкой губернии. Население таких групп деревень состояло в
родственных отношениях, образуя, по словам автора, «одно племя»1.
Современный исследователь М. В. Битов гнезда деревень русского
Севера связывает уже не с племенем, а с родственными группами —
патронимиями2, что представляется более правильным. Эти
этнографические аналогии кажутся нам весьма ценными при осмыслении
гнездового расположения аланских городищ, ибо данная
закономерность группировки поселений является общей для многих народов не
только Севера, но и средней полосы и юга СССР.
1 Приклонен и й С. А. Народная жизнь на Севере. М., 1884,
стр. 91.
2 Битов М. В. Гнездовой тип расселения на русском Севере и его
происхождение. СЭ, 1955, № 2, стр. 34.
210

Заметим также, что группы аланских городищ отделены одна
от другой почти незаселенным промежуточным пространством,
имеющим протяженность в среднем от 5 до 10 км. Не вызывает
особых сомнений, что эта промежуточная территория была занята
пашнями и угодьями, окружающими каждое гнездо городищ и
составляющими его собственность. В предгорной зоне, богатой плодородными
почвами, пашни, по-видимому, доминировали. Эти земельные
участки вместе с выпасами и другими угодьями и составляли
экономическую основу аланских «обществ», оставивших нам свои городища.
Гнездовой способ группировки поселений свидетельствует о
наличии в аланской среде еще очень сильных черт родоплеменного
строя. Возникающая территориальная община сплошь и рядом
переплеталась с патриархально-родовой, так же как в экономической
сфере элементы складывающегося феодального уклада
переплетались с остатками родового уклада. Все это ярко свидетельствует о
еще слабом развитии феодальных элементов в аланском обществе,
находившемся на стадии ранних патриархально-феодальных
отношений.
Но вернемся к вопросу о зарождении территориальной общины
у алан. Дополнительный материал по нему дает исследованный нами
аланский катакомбный могильник XI—XII вв. у станицы Змейской
в Северной Осетии. За три года наших раскопок на Змейском
могильнике вскрыто 88 катакомб, содержащих 294 захоронения. Это
массовый и надежный материал, позволяющий сделать интересные
и важные наблюдения.
Обращает на себя внимание расположение катакомб
отдельными компактными группами, причем во многих группах можно
выделить центральное, наиболее богатое погребение. Здесь как бы в
миниатюре повторяется то «гнездование», которое упоминалось выше
при описании городищ. Всего без особого труда намечается девять
гнезд катакомб, отделенных друг от друга незначительным, но все
же ощутимым пространством.
Объяснение этого следует искать в
сравнительно-этнографическом материале. Известно, что в обществах, сохранявших реликты
родового строя вплоть до недавнего времени, существовал обычай
расселения по родовым кварталам и захоронения умерших на
родовых участках кладбища. Родовые участки отделялись друг от друга
межой, которую никто не мог переступить. Подобные факты широко
описаны и в кавказской этнографии1.
1 Чурсин Г. Ф. Осетины. Этнографический очерк. Труды
Закавказской научной ассоциации. Вып. I. Тифлис, 1925, стр. 222; Д е г е к -
211

Выделение родовых участков на древних могильниках тон
эпохи, когда родовой строй был еще очень сильным, закономерно. Не
всегда и не везде это можно сделать на основании топографии мо-
1ильника, т. е. топографическая группировка могил в гнезда не
обязательна. Недавно венгерский археолог Г. Ласло выделил такие же
родовые участки, не различимые на плане, путем тщательного
анализа погребального инвентаря аварского могильника в Дьёре
(насчитывающего до 900 погребений) К
В нашем же случае топография могильника говорит сама за
себя. Намеченные девять участков мы склонны рассматривать как
родовые участки общего кладбища. На исследованном сравнительно
небольшом пространстве Змейского могильника мы имеем девять
обособленных родовых коллективов. Если же учесть то
обстоятельство, что большая часть могильника уже разрушена, то мы должны:
признать, что действительное число родовых участков было
значительно больше.
Установлено, что Змейский катакомбный могильник был
кладбищем обитателей Змейского городища и городища Верхний Джу-
лат. Оба эти городища входят в ту категорию больших аланских
городищ, которые мы упоминали в связи с образованием
территориальной общины у алан, опираясь на размеры и характер
укреплений городищ и их группировку гнездами. В материалах Змейского
могильника можно видеть еще одно прямое доказательство
высказанных соображений. Эти материалы свидетельствуют о том, что на
Змейском и Верхне-Джулатском городищах жили представители
многих родов. Следовательно, эти городища принадлежали
территориальным общинам, а не отдельным родам.
Выяснение признаков территориальной общины у алан весьма
важно. Во-первых, наличие территориальной общины свидетельствует
о происходящем распаде старых родовых отношений и
соответствующего им хозяйственного уклада. В процессе распада родового
строя в Алании неизбежно должны были зарождаться и развиваться
элементы новой феодальной формации. Во-вторых, что именно тер-
Ковалевский Б. Е. Сванское селение как исторический источ/шк".
СЭ, 1936, № 4—5, стр. 41; Панек Л. Б. Следы родового строя у
мтлулов. СЭ, 1939, № 2, стр. 87; Яковлев Н. Ингуши. М.-Л./1925,
стр. 58; Д а л г а т Б. Родовой быт чеченцев и ингушей в прошлом.
ИИНИИ, т. IV, вып. 2. Орджоникидзе, 1934, стр. 34; Косвен М. О.
Этнография и история Кавказа, стр. 35, 42.
1 L a s z 1 о G. Etudes archeologiques sur Thistoire de la societe cles
Avars. «Archaeologia Hungarica», t. XXXIV, Budapest, 1955.
212

риториальная община была основной социально-экономической
клеткой аланского общества в период становления феодализма.
Конечно, в этот сложный переходный период во многих местах
Алании наряду с территориальной общиной продолжали
существовать и родовые общины. Но ведущую и исторически прогрессивную
роль должны были играть именно территориальные общины,
ставшие главным объектом внеэкономического принуждения и
эксплуатации. Но возможность интерпретации имеющегося археологического
материала этим не ограничена. Безусловный интерес представляет
рассмотрение рядовых и наиболее типичных аланских жилищ того
ъремени, ибо по типу и характеру жилища можно судить о форме и
социальном значении семьи. В этом свете следует напомнить
замечание К. Маркса о том, что «современная семья содержит в
зародыше не только рабство (Servitus ), но и крепостничество, так как она
с самого начала связана с земледельческими повинностями. Она
содержит в миниатюре все те противоречия, которые позднее широко
развиваются в обществе и его государстве»1.
В настоящее время наилучше изучены аланские поселения
верховьев Кубани. Выше в главе III рассматривались жилища Нижие-
Архызского городища X—XIII вв. Не возвращаясь к ним, кратко
остановимся на весьма интересных и, к сожалению, пока
неопубликованных материалах Т. М. Минаевой из ее раскопок на городище
Адиюх.
Каменные дома в Адиюхе, как правило, имели скромные
размеры: 3X4 м\ 3,5X4 м\ 2,5X2,5 м\ 4,5x5,5 м\ 3,9X2,2 м\ 5x5,5 ж2, т. е.
их жилая площадь колебалась в пределах от 6,5 до 25,5 кв. м. Как
правило, жилища имеют углубленный в пол очаг, каменные скамьи
и нары для лежания (рис. 34, 1).
Аналогичные жилые постройки были исследованы Т. М.
Минаевой и на аланском городище Гиляч в районе г. Карачаевска в
1961 г. Зафиксированные здесь размеры: 4,5x4,5 м\ 5,4X4,5 м (рис.
34, 2K.
Такого же типа и размера жилища обмерены нами на городище
«Шпиль» в междуречье Кяфара и Кривой (Зеленчукский район
Карачаево-Черкесской АО) в 1953 г. Одно из зданий, наилучше
сохранившееся, состояло из двух комнат, имевших размеры 5,5x5 м и
7X5 ж.
1 Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Т. IX, 1941, стр. 31.
2 Архив НА АН СССР, Р-1, дд. 718, 946, 1201, 2229; Минаева
Т. М. Городище на балке Адиюх в Черкесии, стр. 132, рис. 7—8.
3 Архив И А АН СССР, Р-1, д. 2438.
213

С учетом рядовых жилищ Нижне-Архызского и Верхне-Джулат-
окого городищ можно сделать некоторые обобщения, конечно, не
претендующие на полную достоверность и окончательность, но
представляющие интерес.
Размеры, внутренняя организация и утварь жилищ показывают
скорее всего их принадлежность одной моногамной семье, ставшей
самостоятельной хозяйственной единицей. Разумеется, они не идут
ни в какое сравнение с общинными домами американских туземцев,
описанными Л. Г. Морганом1, или хотя бы с большими землянками
эпохи бронзы. Правда, следует оговориться, что остается неясным
отношение данных индивидуальных семейных жилищ к большой
патриархальной семье, которая, вероятно, еще существовала у алан. Но
чем по существу рядовое аланское жилище отличалось "от
древнерусских срубов Новгорода или полуземлянок Киева XI—XIII вв. Та
же полная изолированность построек, замкнутая планировка,
небольшие размеры, один очаг и т. д. — все это вполне соответствует
требованиям быта именно отдельной семьи, как и на Руси. На
кладбище отдельные семьи в пределах своих родовых участков имели
катакомбы, склепы, в которых хоронились умершие члены данной
семьи, включая детей.
Окончательное выделение отдельной семьи, превращение ее с
самостоятельную хозяйственную единицу таило в себе огромные
социальные последствия. Прежде всего они заключались в
возникновении и развитии частной собственности и раньше всего на землю —
«великий основной источник всех потребных человеку средств
существования»2.
Экономической основой существования семьи был свой
земельный участок. Появление индивидуальной семьи естественно должно
было отразиться в сфере земельной собственности — должно было
появиться мелкое парцеллярное хозяйство. Территориальная
сельская община, основанная на индивидуальной собственности общин-
пиков на парцеллярные участки и коллективной собственности на
угодья, обеспечивала прогресс производительных сил и прежде
всего земледелия. В этом состояло историческое значение
рассмотренных явлений. А так как экономическое и социальное положение
обособляющихся семей было неодинаково, происходил естественный и
неизбежный в этих условиях процесс классового расслоения
общества. Из среды старой родоплеменной знати и ее окружения
постепенно образуется класс феодалов.
1 Морган Л ю и с Г. Дома и домашняя жизнь американских
туземцев. Л., 1934, стр. G8.
2 Косвен М. О. Очерки истории первобытной культуры, стр. 13G.
114

ГОРОДСКАЯ СТЕНА
5м
>^^шши^^
пом. v ж.З
ДЛЯ СКОТА О
О 2
1/у:.-:;| НИИ ЛЕЖАНОК И
ОЧАГОВ
Рис. ?¦/. Аланские жилые постройки X—XII вв.: /—городище Адиюх;
2—городище Г ил ян (раскопки и чертежи Т. М. Минаевой).

Мы можем теперь сделать некоторые существенные наблюдения.
Хорошо заметный процесс распада родового строя, прослеживаемый
по крайней мере с VIII века, не вызывает особых сомнений. В ходе
этого процесса на смену родовой общине в основных
производительных районах Алании приходит территориальная община,
становящаяся главной экономической клеткой зарождавшегося феодального
общества. Судя по некоторым данным, нуждающимся в дальнейшей
проверке на более обширном материале, происходит выделение и
обособление малой семьи и в связи с этим — переход земли в
частную собственность.
Так могли сложиться объективные социальные предпосылки для
развития феодальных отношений в Алании.
(!. Класс феодалов
Археологи давно уже обратили внимание на некоторые аланские
городища VIII—XIII вв., имеющие участки (чаще возвышенные и
естественно укрепленные), явно отделенные от остальной площади
городища и доминирующие над ней. Первым это заметил и
попытался исторически объяснить Б. Е. Деген-Ковалевский, отметивший
особый вид укрепленного жилья — усадьбы наверху искусственного
крупного холма. В них Б. Е. Деген-Ковалевский видел маленькие
«замки» одной семьи или рода1.
Описывая уже упоминавшиеся выше городища на р. Баксан,
А. А. Иессен упоминает характерные для них центральные
укрепленные холмы, окруженные рвом до 12 и более метров глубины.
«Это центральное укрепление, представляющее скорее всего место
обитания уже выделившейся из среды общины господствующей
семьи будущего мелкого феодала, окружено площадью поселения, в
свою очередь опоясанного рвом»2.
По мнению Е. П. Алексеевой, изменения в планировке городищ
говорят о возникновении классовых феодальных отношений в
Алании, так как «знать начинает отгораживаться от простого народа,
о чем свидетельствует существующее в укрепленном городе второе —
внутреннее укрепление — «кремль»3.
1 Деген-Ковалевский Б. Е. Работы на строительстве Бак-
санской гидроэлектростанции, стр. 12, 13.
2 Иессен А. А. Археологические памятники Кабардино-Балкарии,
стр. 24.
3 Алексеева Е. П. О чем рассказывают археологические
памятники Карачаево-Черкесии, стр. 24,
216

Трудно не согласиться с изложенными соображениями.
Действительно, начиная с VIII—IX вв. на аланских городищах
Предкавказья появляется трехчастная система планировки, вероятно,
связанная с социальными причинами. Характерным примером может
служить городище Адиюх, где каждая часть укреплена рвом или стеной.
Не реже, а пожалуй и чаще, встречается более простая
двухчастная планировка аланских городищ, постоянно варьирующая в
деталях, но представляющая одну схему. Здесь в качестве примера
следует назвать городище у с. Кызбурун I в Кабардино-Балкарии и
городище Рим-гора на р. Подкумок в 17 км от г. Кисловодска.
Разделение этих городищ на две части, в свою очередь, заставляет
вспомнить множество примеров из древней Руси, где, как правило,
городища состоят из двух основных частей: детинца, или
«внутреннего города», где помещались княжеский двор, администрация" и
духовенство, и «внешнего города», или посада с ремесленио-торгоЕым
населением.
И на Руси, и в кавказской Алании феодальная
цитадель—детинец занимают обычно возвышенную, естественно укрепленную часть
рельефа. Конечно, трудно было бы ожидать полных аналогий на
столь удаленных территориях, но сама возможность этих аналогий
проливает свет на причины, вызвавшие расчленение площади а
тайских городищ, указывает на известное сходство процессов
внутреннего развития обществ.
Очень интересен детинец верхнего городища у с. Кызбурун I,
зафиксированный Б. Е. Деген-Ковалевским. Он занимает
возвышенность с крутыми склонами. Размеры возвышенности 160X100 л/, т. е.
площадь немногим более 1,5 га. По краям возвышенности имеются
остатки пяти башен, защищавших наиболее уязвимую часть. Между
башнями, возможно, имелась стена. Две башни защищают въезд с
юго-восточной стороны. Думается, что детинец представлял
городище-убежище для окрестного населения.
В средней части детинца имеется небольшая площадь,
отделенная от остальной территории широким рвом. Размеры этой плошади
примерно (судя по безмасштабному чертежу Б. Е. Деген-Ковллев-
ского) 20X30 м. Показательно, что здесь же находится шестая
башня.
Таким образом, внутри детинца выделяется специально
укрепленный обособленный участок, имеющий даже свою башню.
Представляется вероятным, что этот укрепленный участок —
цитадель является обособившимся двором местного властителя.
Размеры его столь незначительны, что он мог разместить только
небольшую группу лиц. Важно, что он уже содержит в себе главное —
217

специальную площадь под резиденцию нарождающегося феодала.
Судя по керамике, городище Кызбурун I датируется VIII —
XII зв. (сам Б. Е. Деген-Ковалевский датирует его VI— VIII вв.,
занижая время на два-три столетия). В это же время появляются
первые укрепленные усадьбы, обособленные от простых жилищ, и на
Рус::.*
К тому же и несколько более позднему времени, относится
городище Рим-гора. Оно состоит из двух частей — открытого
неукрепленного поселения (посада) и цитадели («детинца»), занимающей
возвышенное плато, господствующее над долиной Подкумка.
Цитадель представляет отличное естественное укрепление с крутыми
склонами (рис. 24). Кое-где на поверхности плато заметны западины —
вероятно, следы жилищ.
Тогда же (в 1959 г.) мы осмотрели около Кисловодска городище
Клин-яр. Оно также состоит из двух частей — естественно
укрепленной цитадели («детинца»), занимающей узкое и длинное скалистое
плат} (действительно похожее на клин), и окружающего его открытого
поселения. Цитадель разделена на две части поперечной каменной
стеной. Ориентировочная датировка городища VIII—IX вв., хотя
есть и более ранние находки.
Исследованное Т. М. Минаевой городище Гиляч также имеет
цитадель, занимающую возвышенную скалу, доминирующую над
долиной р. Кубань и территорией городища. Последними раскопками
1961 г. на этой цитадели были обнаружены остатки двух каменных
башен, связанных узкими переходами, и тут же — жилище
небольшие размеров D,5X4,5 ж), но с такой интересной деталью, как две
лежащие на полу каменные арки полуциркульной формы. Арки, по-
видимому, оформляли верхнюю часть окон или дверей — для
обычных рядовых жилищ употребление арок совершенно не характерно.
Данная особенность конструкции жилища, с учетом двух башен и
особого положения цитадели, показывает, что здесь обитала семьи
местного властителя, социально выделившегося из среды
общинников и ставшего над ними. Суммарная дата, определенная Т. Д1.
Минаевой для комплекса Гилячской цитадели, VIII—XII вв.1.
Ценный материал для суждения об общественном строе алан
даю? раскопки Т. М. Минаевой на городище Адиюх. Выше уже
отмечалась трехчастиая планировка площади городища. Бросается в
гла.-а распределение укреплений применительно к каждой из трех
частей. Первая (с напольной стороны) часть укреплена только ка-
1 Минаева Т. М. Археологические памятники на р. Гиляч в
верховьях Кубани. МИА СССР № 23, 1951, стр. 272.
218

менной стеной, с сохранившимся въездом. Эта часть городища са-
мая большая по площади (почти 200 м в длину). Вторая часть менее
значительна и имеет в длину 60 м. От первой части она отделена
рьом глубиной К 7 м и шириной 28 м. Наконец, третья часть
городища занимает самый конец мыса, обращенного в сторону реки
Малый Зеленчук. Мыс с трех сторон неприступен, а с четвертой
сторону отделен4 от соседней (второй) части мощным рвом, имеющим
глубину 6 м и ширину 40 м, и каменной оборонительной стеной.
Таким образом, самые значительные укрепления защищают самую
незначительную площадь городища. К сказанному добавим, что
именно з этой части городища находилась церковь с окружающим ее
христианским могильником, в котором Т. М. Минаева намечает ряд
погребений лиц, имевших явно привилегированное общественное
положение1.
Можно считать, что третья «мысовая» часть городища являлась
местопребыванием феодала и его ближайшего окружения, в том
числе и священника. Это общественный и административный центр
городища, расположенный в наиболее безопасных и выгодных
условиях, а его обитатели — представители уже выделившегося класса
феодалов, господствующее положение которых уже хорошо ощутимо.
Возможно, что во второй части городища жили также семьи местной
гоаиальной верхушки—некоторые жилища выделяются высоким
качеством кладки. Третья часть городища, примыкающая
непосредственно к городской оборонительной стене с башнями, была
населена простым людом — крестьянами, ремесленниками, воинами. На
площади к югу от третьей части городища Адиюх Л. Н. Глушков
обнаружил открытое селище того же времени2. Можно полагать,
что здесь мы имеем дело с типичным посадом, возникшим несколько
позже самого городища.
Приведенные факты подтверждают тезис о генезисе феодализма
в Алании. Материалы аланских городищ демонстрируют распад
родовых отношений, образование территориальных общин и
зарождение класса феодалов.
Другой категорией археологических памятников, очень важных
для изучения рассматриваемой проблемы, являются аланские
могильники. Прежде всего вновь обратимся к Змейскому катакомбному
могильнику XI—XII вв.
1 М и паев а Т. М. Городище па балке Адиюх в Чсжесии, сто.
146.
2 Археологические работы м\'зеев в СССР за 1955—1956 гг. С А,
1957, ЛЬ 4, стр. 283.
219*

Выше было намечено 9 родовых участков могильника,
отделенных друг от друга «нейтральным» пространством. В целом
однородный по своему этническому роставу и принадлежащий аланской
территориальной общине могильник представляет картину
чрезвычайно резкой и далеко зашедшей дифференциации, основой которой
могло быть уже не только имущественное, но и классовое
расслоение.
На общем фоне погребений с бедным инвентарем выделяется
несколько погребений богатых. Центральной могилой следует
считать катакомбу № 14, а в ней — богатейшее погребение мужчины,
надо полагать, местного феодала.
Это был богатый, влиятельный 'человек, воин и всадник. Почти
все уникальные вещи, найденные нами, принадлежат этому
погребению. Значение погребенного лица особенно подчеркивается
великолепным вооружением (прекрасная сабля в ножнах, отделанная
золочеными штампованными обкладками, с такой же рукоятью,
украшенной самоцветными камнями; плоский горит и большой
цилиндрический колчан со множеством стрел, приторачиваемый к седлу;
маленькая боевая секира на длинной деревянной рукояти).
Не менее богаты предметы конского снаряжения и убора. Дере-
вянное резное седло покрыто рельефным плетеным орнаментом,
образующим медальоны, в которые вставлены бронзовые золоченые
пластинки с изображениями мифологических чудовищ, зверей и
птиц. Найденные около седла фрагменты двух кожаных попон
покрыты сложным плетеным орнаментом и фигурами сидящих на
дереве павлинов — священных птиц древности. На грудь боевого коня
вешалась треугольная кожаная сумочка с вышитым на ней
изображением полиморфного чудовища Сэнмурва, игравшая роль
амулета — оберега, а голову украшал золоченый иачельник с цветным
султаном из конского волоса. К этому добавим, что уздечка и сбруя
были густо покрыты золочеными орнаментированными бляшками,
а седельная шелковая накидка имела арабскую благопожелатель-
ную надпись, вышитую золотой нитью.
Погребенный был одет в платье из дорогих тканей. Всего нами
было зафиксировано три слоя ткани — верхняя шелковая
представляла погребальный саван, средний — одежду и нижний — белье.
Наиболее богатой была одежда из ткани, о которой Масуди
сообщает, что адыги одеваются «в ярко-алую ткань (сиклатун) и в
различные парчовые ткани, затканные золотом. В их стране (адыгов. —
В. К.) производятся различные ткани из льна того сорта, который
именуется тала-золото — и который более тонок и носок, чем сорт
дабики, один отрез его стоит 10 динаров, и он вывозится в сосед-
220

ние страны ислама. Такие же ткани вывозятся и смежными
народами»1.
Перед нами погребение человека, не имеющего равных по
богатству сопровождавшего инвентаря. Многие из описанных
предметов относятся к числу шедевров древнего прикладного искусства. Тот
факт, что.эти предметы — лучшие произведения местного и
иноземного ремесленного производства—оседали в руках одного человека
и составляли его личную собственность, говорит о весьма высоком
социальном положении погребенного.
Около феодального князя, по левую руку, была погребена его
жена. Это погребение также выделяется среди прочих женских
погребении Змейского могильника. Платье женщины расшито
бронзовым бисером, составляющим орнамент. Шапочка из ткани украшена
бронзовыми бляшками, бисером и бубенчиками. На груди женщины
лежал богатый туалетный набор, изготовленный из золоченой
бронзы.
Третье погребение той же катакомбы — мужское, родственника
князя, а. может быть, и сына. Погребенный был в платье из ткани с
золочеными аппликациями. На голове сохранились обрывки
дорогого головного убора с бронзовым золоченым навершием. Этот
конный воин вооружен железной саблей, копьем, луком со множеством
стрел, хранившихся в двух колчанах, а его коня украшала богатая
сбруя, увенчанная уникальным золоченым начельником в виде
фигурки женщины, держащей в руках чашу (рис. 13).
Такова обстановка, окружающая погребения в катакомбе >: 14.
Она не оставляет особых сомнений в том, что мы имеем дело с
семейным склепом довольно крупного аланского феодала. Даже самое
беглое сравнение описанных погребений с рядовыми могилами
показывает, насколько глубоко зашел процесс классовой
дифференциации в Алании XI—XII вв., насколько острыми должны были <">о1ть
классовые противоречия в этом обществе.
Необходимо обратить внимание на одно очень важное
обстоятельство. Катакомба № 14 находится на родовом участке кладбища,
состоящем из четырех могил. Одна из них была раскрыта С. С. Кус-
саевой до 1957 г., а катакомбы № 3 и 15 исследованы нами. Они
мало уступали катакомбе № 14 по богатству инвентаря, а мужские
скелеты, как правило, сопровождались таким же комплектом
вооружения и конского снаряжения. После катакомбы № 14 это самые
богатые погребения Змейского могильника. Показательно то, что
они группируются вокруг княжеской могилы в пределах одного ро-
1 Минорскн й В. Ф. История Ширваиа и Дербенда, стр. 206.
221

до-вого участка. Отсюда можно сделать вывод, что данный род был
наиболее мощным в экономическом и социальном отношении и что
социальной базой слагавшегося класса аланских феодалов была
старая, значительно усилившаяся родоплеменная аристократия.
Подтверждение этому можно найти при дальнейшем
рассмотрении социальной топографии Змейского могильника: на. одном
родовом участке выделяется катакомба № 9, давшая довольно богатое
мужское погребение с прекрасной саблей, отделанной серебром с
чернью; на другом родовом участке выделяется катакомба № 36,
также содержавшая разнообразный и богатый набор вещей, в том
числе оружия. Представляется, что эти погребения также
принадлежат феодализирующейся родоплеменной верхушке, стоявшей
несколько ниже князя по своему социальному положению. У нас нет
никаких данных для суждения о возможно уже существовавшей
феодальной иерархии, но такое соотношение между лицами,
погребенными в перечисленных катакомбах, вполне допустимо.
Любопытно количественное соотношение между
представителями формирующегося класса феодалов и рядовыми общинниками.
15 богатых погребений в катакомбах № 3, 9, 14, 15 и 36 составляют
менее 5% от общего числа 294. Эти цифры ярко характеризуют
внутреннее состояние аланского общества в XI—XII вв. и разделение
его на два класса — кучку феодальной знати и массу трудящихся
крестьян-общинников.
Интересные наблюдения можно сделать и при изучении
распределения оружия по погребениям. Наиболее эффективным оружием
ближнего боя была сабля. Но она могла успешно использоваться
лишь при наличии боевого коня и необходимого снаряжения —
седла, уздечки, стремян и т. д. Все это стоило дорого и было не под
силу рядовым общинникам.
Картографирование сабель по могилам убедительно
иллюстрирует сказанное. Как правило, сабли встречаются в наиболее богатых
погребениях. В катакомбах № 3, 9, 14 и 15 каждый мужчина —
всадник с саблей и лишь в катакомбах № 36 один вооружен копьем. Всего
же на эти пять катакомб с десятью мужчинами, погребенными в них,
приходится 9 сабель.
Сабли встречаются и в других погребениях, но это в основном
«рядовые» сабли, лишенные какой-либо отделки. По всей вероятно-,
сти, они принадлежали простым воинам-дружинникам.
Сильная конная дружина была опорой власти князя, его
орудием в борьбе не только с соседними феодальными владетелями, но
и с собственными крестьянами-общинниками.
Судя по приведенным выше фактам, аланская дружина была
222

социально неоднородной. Ее основу составляли бедные рядовые
дружинники, жившие главным образом крестьянским трудом и почти
ничем не отличавшиеся от крестьян. По существу это та «молод-
шая» дружина, которая хорошо известна в домонгольской Руси.
Богатые феодализирующиеся дружинники, особенно сородичи князя,
составляли, как и на Руси, «старейшую» дружину — ближайшее
окружение князя.
В отличие от дружинников почти все остальные мужские
скелеты сопровождались железными топорами-секирами и ножами.
Стрелы в этих погребениях весьма редки, что говорит о монополии
дружинников не только на саблю, ко и на лук. Масса пеших
крестьян, вооруженных секирами и ножами, могла составлять типичное
средневековое крестьянское ополчение, созываемое князем и его
советом в случае военной опасности.
Достаточно массовый материал Змейского могильника знакомит
пас в миниатюре с общественным строем алан в XI—XII вв. Он не
оставляет сомнения в том, что Алания в это время была страной с
четко выраженными чертами раннего феодализма, переплетавшегося
с остатками родовых отношений.
В ^Х—XII вв. в верховьях Кубани существовал очень
своеобразный тип могильного сооружения, в своих истоках восходящий к
протоадыгским культурам эпохи бронзы. Это монументальные доль-
менообразные склепы.
Не задерживаясь здесь на детальном описании, отметим
значительность размеров, сложность конструкции, мастерство и
тщательность выполнения работ по сооружению и отделке склепов,
требовавших затраты большого количества времени и материальных
средств. Особенно великолепен уникальный склеп № 1 р. Кривой
(рззс. 20), состоящий из 9 огромных плит, сплошь покрытых
рельефными многофигурными композициями. Поражает передняя стена
склепа, вытесанная из монолитной плиты. Склеп был покрыт
двускатной каменной крышей и стоял на двухступенчатом подиуме,
сложенном из больших тесаных плит.
Следует отметить, что склеп № 1 находится в окружении еще
30 таких же дольменообразных склепов, но более скромных по
величине и отделке. Взятые в совокупности, они образуют особый
участок обширного раннесредневекового могильника, состоящего из
наземных каменных гробниц, числом не менее 150. Последние
представляют самый распространенный в верхнем Прикубанье тип
рядовых раннесредневековых могил. В конструктивном отношении они
связаны некоторыми чертами с дольменообразными склепами. Но в
социальном отношении между ними невозможно поставить знак ра-
223

венства. Монументальные орнаментированные склепы резко
отличаются от скромных, сложенных из битого камня гробниц. Дольмено-
образные склепы могли принадлежать только социальной верхушке
местного общества, ибо их сооружение было явно не по плечу
рядовому населению. Трудоемкий процесс сооружения склепа предпола-
!ает применение подневольного труда, который в рассматриваемую
эпоху и в конкретной исторической обстановке мог быть
феодальным.
Конечно, не случайно богатые дольменообразные склепы
концентрируются в одном месте могильника. Это участок, занятый
могилами феодальной знати, отделившейся от простого народа не только
на городище, но и на кладбище.
С Нижне-Архызским городищем связано описанное выше
погребение с очень богатым инвентарем, открытое в 1940 г. экспедицией
Карачаевского НИИ и учительского института под полом северного
Зелеичукского храма. В состав инвентаря входит ИЗ золотых
предметов.
Кому могло принадлежать описанное погребение? Если учесть
количество ценностей — золота и драгоценных камней, особо
тщательную отделку каменного ящика и его положение внутри храма,
то не остается сомнений, что погребение принадлежало очень
богатой женщине из местной феодальной верхушки и может быть —
даже из аланской «царской» фамилии. Последнее предположение
кажется допустимым в связи с находкой личного перстня — печати:
Ашота I, который скорее всего попал в Аланию в результате каких:
то контактов с армянским царским двором.
Рассмотренные данные позволяют сделать основной вывод о
происходящем в X—XIII вв. процессе формирования аланского
феодального класса.
Конечно, археологические материалы не могут дать картины
земельных и имущественных отношений, что существенно для
детальной характеристики генезиса феодализма. Поэтому сейчас, при
существующих источниках, приходится ограничиться выявлением
общих тенденций и закономерностей общественного развития.
Большую роль при этом играет сравнительно-исторический метод. При
помощи этого метода мы устанавливаем общественное значение
некоторых археологических фактов и можем видеть, что процесс,
социально-экономического развития в Алании шел в X—XIII вв. по
пути развития патриархально-феодальных отношений.
Что же касается вопроса об отношении аланского феодализма
к земле, то чисто априорным путем можно утверждать, что в
Алании, как и в других странах с земледельческой основой хозяйства*
224

феодализм развивался на основе земельной собственности. Лично
свободный крестьянин-общинник должен был стать объектом
внеэкономического принуждения и феодальной эксплуатации в Алании
так же, как и во многих других странах и обществах со сходными
общественно-историческими и естественно-географическими
условиями, а его хозяйство — основой базиса зародившегося феодального
общества. По словам К. Маркса, «как мелкое крестьянское
хозяйство, так и независимое ремесленное производство... образуют базис
феодального способа производства»1. Вряд ли можно сомневаться в
том, что это замечание К. Маркса вполне применимо к Алании.
Интересен, но практически трудно разрешим вопрос об
источниках формирования господствующего класса феодалов. Судя по
материалам Змейского могильника, социальной базой этого класса
стала старая родоплеменная знать, происходившая из наиболее
сильных родов. Кавказский этнографический материал дает тому
убедительные примеры — у осетин, вейнахов, адыгов, дагестанцев,
народов Закавказья наблюдалось резкое неравенство в силе,
зажиточности, влиянии различных родов. Класс феодалов формировался
путем выделения родовой верхушки из наиболее сильных и богатых
родой" («стыр мыггаг» у осетин). Характерно, что кабардинское
название князя «пши» означает «родовой старейшина», феодальное
сословие «тлякотлеж» переводится как «сильнородец», грузинское
«мамасахлиси» означает «родовой старейшина»2. Следует полагать,
что и осетинские феодальные князья «алдары» (что означает «ру-
кодержец»), появившиеся еще в эпоху военной демократии, были
выходцами из сильнейших родов3.
111. К вопросу о рабстве в Алании
Алания относится к числу тех «варварских» стран, которые
подобно германцам и славянам «не довели у себя эту зависимость до
вполне развитого рабства...»4 и миновали в своем развитии рабо-
1 М а р к с К. и Э н г е л ь с Ф., т. 23, стр. 346, прим. 24.
2 Ладыженский А. М. Формы перехода от
первобытнообщинного строя к классовому обществу (по материалам Северного
Кавказа). «Научные доклады высшей школы». Исторические науки, 1961,
№ 2, стр. 107; Г а р д а н ов В. К. Общественный строй адыгских
народов. М., 1967, стр. 156.
3 А б а е в В. И. Осетинский социальный термин алдар. ИСОНИИ,
т. XXVII, Орджоникидзе, 1968, стр. 23—27.
4 М а р к с К- и Э н г е л ь с Ф., т. 21, стр. 155.
15 Алания в X—XIII вв.
225

владение как социально-экономическую формацию. По словам
Ф. Энгельса, «в первобытных общинах с общей собственностью -на
землю рабство либо вовсе не существовало, либо играло лишь
весьма подчиненную роль»1.
В «варйарском» аланском обществе не было необходимых
условий для развития рабовладельческого способа производства, т. к.
община давала возможность получения не только необходимого, но
и прибавочного продукта. Использование труда лично свободного
крестьянина-общинника, его инициативы, собственной
заинтересованности в хозяйстве и длительных земледельческих навыков было
более рационально по сравнению с рабским малопроизводительным
трудом. Но элементы неразвитых рабовладельческих отношений в
Алании существовали, и в этом смысле она не представляла
никакого исключения.
Хорошо осведомленный анонимный автор XIII века в своем
сочинении по географии Кавказа указывает, что в городе Аланийэ,
расположенном «между Абхазом и Кыпчаком, много мусульман. Его
товары: рабы (гулам), девушки — рабыни (кенизек) и мерлушка»2.
Сообщение персидского анонима подтверждается
свидетельством доминиканца Юлиана, побывавшего в Алании в XIII веке. Не
имея средств продолжать свой путь в поисках восточных венгров,
Юлиан и его спутники решили продать двух своих товарищей, но-
не нашли покупателей, так как продаваемые не умели ни пахать,
ни молоть3. Из этого документа видно, что в XIII веке работорговля
в Алании существовала, а труд рабов применялся на тяжелых
сельскохозяйственных работах.
Благодаря одной из последних работ В. Ф. Минорского мы
знаем, что сами аланы тоже были объектом работорговли, очевидно,
попадая в плен во время военных конфликтов. В источнике XI века
«Кабус-наме» сказано, что рабы из тюрок, русов, славян и алан
поступали на рынок Дербента4.
Археологический материал, который можно связать с данной
темой, очень невелик.
При раскопках Змейского катакомбного могильника нами было
1 Маркс К. и Энгельс Ф., т. 20, стр. 164.
2 Миклухо-Маклай Н. Д. Географическое сочинение XIII в.
на персидском языке, стр. 199.
3 Рассказ римско-католического миссионера доминиканца Юлиана о
путешествии в страну приволжских венгерцев, совершенном перед 1235
годом, стр. 1000.
4Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда, стр. 167.
прим. 165.
226

вскрыто 14 грунтовых могил, расположенных на том же
погребальном поле. Из этого числа могил пять детских, одна могила с
инвентарем VI—V вв. до н. э., остальные 8 погребений принадлежали
взрослым субъектам и относились к XI—XII вв.
Рассматриваемые 8 погребений были расположены вне
катакомб и без соблюдения какой-либо системы в ориентировке (юг, юго-
запад, юго-восток, северо-запад, северо-восток). Чем объяснить
появление этих погребений, имеющих с катакомбным могильником
только общую территорию и время?
Можно предположить, что взрослые, погребенные не в
катакомбах, а в грунтовых ямах, и, как правило, без вещей, не были
равноправными членами общества. Нужно учесть, что пережитки
родового строя были еще чрезвычайно крепки и многие старые
представления полностью сохраняли свою силу. К числу таковых относится и
обычай погребения сородичей на своих родовых участках кладбища
и по традиционному тысячелетнему погребальному обряду. В силу
этих традиций род не мог допустить погребение одного из своих
членов не по принятому ритуалу. У многих народов Кавказа, в том
числе и у осетин, вплоть до недавнего времени сохранялся обычай
обязательного погребения сородичей на родовом кладбище, причем
даже в тех случаях, когда человек умирал вдали от родины1.
Исключительная бедность почти всех грунтовых могил, не
имевших никакого вещевого инвентаря, и беспорядочное положение
погребенных в отношении ориентировки говорят об их крайне низком
социальном положении. Очевидно, здесь мы имеем дело с могилами
рабов.
Из широких этнографических материалов, связанных с
современными отсталыми народами Меланезии и Африки, известно, что
если свободные члены рода должны быть похоронены на своем
родовом кладбище, то на рабов это правило не распространялось. «У
большинства отсталых народов, у которых имеется рабство..., всегда
существует погребальный обряд для свободных членов рода, в то
время как тела рабов подчас просто выбрасывают в кусты»2.
Если принять высказанное предположение, то небольшое
количество безынвентарных грунтовых погребений свидетельствует о
неразвитости рабовладения у алан, что согласуется с общей
исторической оценкой этого общественного института, приведенной выше.
1 Т а к о с в а И. Ф. Погребальные и поминальные обряды осетин в
XIX веке. СЭ, 1957, Л* 1, стр. 146—150.
2 И т и н а М. А. К вопросу об отражении общественного строя
в погребальных обрядах первобытных народов. СЭ, 1954, № 3, стр. 66.
227

Трудно убедительно интерпретировать два упомянутых женских
погребения, содержащих набор украшений. Судя по вещам, это не
рядовые рабыни. Может, данные погребения принадлежали
наложницам? У осетин наложницы под именем «номылус» существовали до
XIX века.
Что касается детских погребений, в двух случаях
сопровождаемых глиняными кружками и бронзовыми бубенчиками, то на
основании этнографических параллелей можно высказать предположение
о том, что они принадлежат незаконнорожденным детям.
Незаконнорожденные лишались права захоронения на родовой земле, как не
принадлежащие к данному роду.
Высказанные соображения о рабовладении у алан можно
подтвердить позднейшим историко-этнографическим материалом,
говорящим о существовании рабовладения и работорговли у многих
кавказских народов, исторически так или иначе связанных с аланами.
У осетин это «кусаги», у адыгов — «унауты», у абазин — «уиавы», у
ингушей — «лай», т. е. домашние рабы.
Конечно, рабовладение XIX века не следует механически
отождествлять с раннесредневековым, ибо за длительное время оно
могло, как и всякое общественное явление, заметно
трансформироваться. Но главное — наличие позднейшего рабства у современных
северокавказских народов ретроспективно свидетельствует о его наличии
в более древнее время у их предков.
IV. Раннефеодальное государственное
объединение
Вместе с появлением раннефеодальных отношений и класса
феодалов в Алании должно было возникнуть государство — «продукт и
проявление непримиримости классовых противоречий»1. Появлению
ал а некого государственного объединения предшествовал длительный
период консолидации аланских племен, завершившийся
образованием племенного союза, занявшего во второй половине I тысячелетия
Центральное Предкавказье. Этот союз племен, исторически
закономерный на стадии «военной демократии», содержал в себе
организационные предпосылки будущей государственности и стал ее
стеновой.
В классической работе Ф. Энгельса «Происхождение семьи,
частной собственности и государства» сформулированы основные от-
1 Л е и и н В. И. Полное собрание сочинений, т. 33, стр. 7.
228

личительные признаки ранней государственности по сравнению с
родовой организацией. Во-первых, это публичная власть, не
совпадающая с совокупностью вооруженного народа; во-вторых, разделение
людей не по родственным связям, а по территориальному признаку1.
Исходя „ из этих теоретических указаний Ф. Энгельса, мы
можем в общих чертах проследить процесс появления
государственности у кавказских алан. Однако сразу же следует оговориться, что
число и качество источников по этому вопросу очень ограничено.
Среди историков существовали разные, иногда противоречивые
представления об аланской государственности. Приведем две
крайние точки зрения. Г. А. Кокиев считал, что ни о каком государстве,
а также о царе, возглавляющем централизованную власть, речи быть
не могло, т. к. для этого не было экономических предпосылок2. Б. В.
Скитский, в противоположность Г. А. Кокиеву, считал, что у алан
в X—XI вв. была своя государственность, которую он даже называет
«державой», и цари — «властодержцы»3.
Была ли в действительности своя государственность у алан? В
решении этого вопроса основную роль, естественно, должны сыграть
письменные источники. Прежде всего следует установить — была ли
у них публичная власть, отделившаяся от народа и ставшая над ним.
Данные письменных источников позволяют составить некоторое
представление об этом признаке ранней государственности.
В наставлении сыну Константин VII Багрянородный упоминавi
«властителя Алании, нападения которого боятся хазары»4. Еще
нагляднее институт царской власти Алании предстает в
«Церемониях византийского двора» того же Константина Багрянородного.
Аланскому царю посылались грамоты с золотой печатью
достоинством в два солида, и он удостаивался чести быть названным
«духовным сыном» императора—«божественного владыки вселенной»5, а
в византийском списке государств Алания занимает почетное место
вслед за Арменией и Иверией6.
Аналогичные данные зафиксированы в хазарских и арабо-пер-
сидскнх источниках. В Кембриджском документе X века содержится
любопытный рассказ о борьбе, которую вели Византия и Хазария
1 См. МарксК. и Энгельс Ф., т. 21, стр. 170.
2 Кокиев Г. Очерки по истории Осетии. Ч. I. Владикавказ. 1926,
стр. 31.
3 Скитский Б. В. Очерки по истории осетинского народа с
древнейших времен до 1867 года, стр. 59.
4 Константин Багрянородный. Об управлении
государством, стр. 11.
5 История Византии. Т. 2. М., 1967, стр. 157.
6 С о п s t a n t in e Porphyrogenitus. De ccrimoniis..., S. 688.
229

за влияние на царя алан. Эта борьба шла с переменным успехом —
сначала аланы вступили в союз с каганом и разгромили его врагов,
а затем по наущению греков выступили против хазар. С большим
трудом хазарский царь Аарон, склонив на свою сторону гузов,
разгромил алан и взял в плен их царя. Но последний был настолько
значительным лицом, 4tq Аарон оказал пленному «большой почет» и
взял дочь его в жены своему сыну Иосифу1.
Масуди сообщает, что в Алании царь «могущественный,
сильный и пользующийся большим влиянием, чем остальные цари»2.
Далее, в том же сочинении «Мурудж аз-захаб» Масуди дает
интересные свидетельства об аланском царстве и царях. Приводим их
целиком в переводе В. Ф. Минорского: «Затем следует царство Алан
(Ал-Лан), царь которого называется К. рк. ндадж, что является
общим именем для всех их царей, подобно тому как Филаншах — имя
всех царей Сарира. Столица Алана называется Магас, что означает
«Муха». Помимо этого города царь владеет замками и местами
отдохновения и (время от времени) переезжает туда на жительство»3.
Итак, аланский царь имеет свою столицу город Магас, титул
К. рк. ндадж, до сих пор не разъясненный удовлетворительно,
владеет замками (крепостями) и «местами отдохновения», т. е.
какими-то загородными резиденциями. Последнее напоминает нам
хазарский обычай — покидать летом Итиль и до зимы отправляться в
степь, описанный Ибн-Русте. Но главное — это факт владения
столичным городом Аланьи, «замками» — крепостями и загородными
поместьями — «местами отдохновения». Сквозь скупые строки
Масуди проглядывает лицо крупного феодала, владевшего землей.
Земельная собственность — эта основа становления феодального
государства — чувствуется здесь вполне определенно.
Царя алан неоднократно упоминает Ибн-Русте. Подобно
Масуди, он знает титул аланских царей, но в иной форме: «багаир».
И. Маркварт и В. Ф. Минорский справедливо отождествляют этот
титул с титулом «багатар», упомянутым в грузинской летописи и
прилагаемым к осским князьям.
Есть также сведения о том, что в X веке политическая власть
аланских царей распространялась не только на Аланию, но и на
некоторых ее соседей. Так, Масуди свидетельствует, что аланский-царь
главенствует над абхазами, что, впрочем, проблематично. Вполне
1 Коковцов П. К- Еврейско-хазарская переписка в X веко,
стр. 116, 117.
2 Минорский В. Ф. История Ширвана н Дербенда, стр. 205.
3 T а м же, стр. 204.
230

возможно, что временами в вассальную зависимость от аланского
царя попадали адыго-касожские племена, по словам Константина
Багрянородного, подвергавшиеся нападениям алан и спасавшиеся
на какие-то острова (в дельте КубаниI. В этой связи заслуживает
внимания сообщение персидского анонима X века об аланском
городе Касек, расположенном на берегу Черного моря. Вслед за В. Ф.
Минорским Е. П. Алексеева обратила внимание на племенное
название этого города, вероятно, захваченного аланами и (судя по
названию) находившегося в землях касогов2.
Мы привели данные об аланских царях X века. К сказанному
добавим, что в самом начале X века они приняли христианство н
начали насаждать его среди своих подданных. Рассматривать
христианизацию алан только как результат миссионерской деятельности
Византии было бы совершенно неверно — прежде всего она была
вызвана внутренними социальными причинами. Правящая
феодальная верхушка Алании безусловно нуждалась в новой, классовой
идеологии, каковой было христианство, и приняла его, как наиболее
полно удовлетворявшее новым условиям.
Сведения, дошедшие до нас от XI века, незначительны, но и
/•они рисуют аланских царей как довольно могущественных
феодальных властителей. Ярким показателем этого являются указанные
выше широкие династические связи аланских царей с крупнейшими
соседними государствами — Грузией и Византией.
Интересные для нас данные содержатся в «Картлис Цховреба».
После женитьбы Баграта IV на Борене между ним и эриставом
Липаритом Орбелиани разгорелась борьба, в которой принял участие
аланский царь Дургулель, выставивший на стороне Баграта войско
численностью 48 000 человек. С помощью аланских войск Баграт IV
одержал победу. После этого Дургулель «Великий» был приглашен
в гости к Баграту IV и через Абхазию прибыл в Кутаис. С ним были
«все князья Овсетии»3.
Из этого текста следует, что аланский царь в середине XI века
обладал значительными военными силами. Если даже учесть
склонность «Картлис Цховреба» к цифровым преувеличениям,
многочисленность аланского войска не подлежит сомнению. Для феодального
1 Константин Багрянородный. Об управлении
государством, стр. 44.
2 Алексеева Е. П. Материалы к древнейшей и средневековой
истории адыгов (черкесов). ТЧНИИ, вып. II, Черкесск, 1954, стр. 234.
3 Джанашвили М. Известия грузинских летописей и историков
о Северном Кавказе и России. СМОМПК, вып. XXII, Тифлис, 1897„
стр. 33.
231

общества это достаточно характерный факт. Следует обратить
внимание на свиту Дургулеля, состоявшую из аланских князей.
Полагаем, что под «князьями» здесь имеются в виду различные местные
феодальные владетели, подчиненные царю.
В другом сообщении грузинской летописи говорится, что
грузинский царь Давид IV Строитель A089—1125 гг.), пригласивший
к себе на помощь против сельджуков северокавказских кипчаков,
был вынужден просить у алан-овсов разрешение на переход
кипчаков-половцев через Дарьяльское ущелье в Грузию. Во время
переговоров все цари овсов и все «мтавары» их предстали перед ним1.
Комментируя этот отрывок из «Картлис Цховреба», 3. Н.
Ванеев писал, что уже в конце XI века Осетия (Алания) больше не
представляла объединенного политического целого2. Это утверждение
3. Н. Ванеева спорно, так как указание на наличие «мтаваров» еще
не свидетельствует о наступившей феодальной раздробленности, к
тому же оно не находит подтверждения в других источниках
XI века.
Близкая картина существовала и в X веке. Приведем
неизвестный 3. Н. Ванееву факт. Константин VII Багрянородный отличает
властодержца алан от архонта асов в стране около Каспийских
ворот.
Таким образом, в X веке в Алании существовала публичная
власть, отделившаяся от народа.
Каково происхождение и функции царской власти у алан —
судить трудно. Вероятнее всего считать, что институт царской власти
возник здесь на базе сильной и выделившейся из родового общества
родоплеменной верхушки, постепенно присвоившей себе право
наследования власти. «Вошедшее в обычай замещение родовых
должностей членами определенных семей превратилось уже в мало
оспариваемое право этих семей на занятие общественных должностей...
эти семьи, и без того могущественные благодаря своему богатству,
начали складываться вне своих родов в особый привилегированный
класс»3.
Эти наблюдения Ф. Энгельса, относящиеся к древнегреческому
обществу, применимы и к аланскому обществу. Аналогичные
процессы устанавливаются и у некоторых соседних народов феодальной
эпохи. Аланские цари — это вчерашние племенные вожди и воена-
1 Джанашвили М. Известия грузинских летописей и историков
о Северном Кавказе и России. СМОМПК, вып. XXII, Тифлис, 1897,
стр. 36.
2 Ванеев 3. Н. Средневековая Алания, стр. 140, 141.
3 М а р к с К. и Э н г е л ь с Ф., т. 21, стр. 111.
'232

чальники, ставшие во главе крупного племенного объединения.
Именно такими вождями-военачальниками были Саросий и Птаз —
предшественники Дургулеля Великого.
Основные функции, которые осуществлялись царями Алании —
политическое и военное руководство, организация военных сил.
Никаких данных о судебных функциях царей, применявшихся
средствах принуждения и о возможно существовавшей даннической
системе, в нашем распоряжении нет.
Есть основания полагать, что царская власть не была
единственным институтом общественного управления зарождавшегося аланско-
го государства. Старая родовая знать, по-видимому, еще сохраняла
значение и в известной мере ограничивала царскую власть. Имеем в
виду только что приводившийся отрывок из «Церемоний
византийского двора», где наряду с чисто официально-государственным
титулом эксусиократора Алании упомянут архонт Асии, т. е.
«старейшина» асов — понятие, целиком связанное с родовым строем.
Употребление старого родового термина в данном случае
показательно. Думается, что те «мтавары» («алдары» нартского эпоса),
которые упоминаются в грузинских летописях XI—XII вв., являются
ничем иным, как феодализировавшейся старой родовой знатью.
Другим общественным институтом, перенесенным из родового
строя в раннефеодальное общество, было народное собрание. Оно
зафиксировано в нартском эпосе, сохранившем немало ценных
сведений от той эпохи и дополняющем скудные сведения
средневековых авторов. Однако в эпосе собрания на нихасе в основном
связаны с предшествующей дофеодальной эпохой и в рассматриваемое
время, очевидно, имели уже второстепенное значение, разрешая
вопросы местной жизни и обычного права.
Следующим учреждением, унаследованным от строя «военной
демократии», была дружина, но не временная, собираемая для
набегов и походов — «балцев» нартского эпоса, а постоянная,
служившая вооруженной опорой власти царя и отдельных феодалов.
Определенный намек на царскую дружину — «войско царя»
содержится в «Худуд ал-Алам». В письменных источниках можно
довольно часто встретить сообщения об аланских дружинах, то
оказывавших помощь своим союзникам, то нанимавшихся на военную
службу за вознаграждение. Следует полагать, что это были в
основном феодальные дружины, отправлявшиеся в поход за добычей
во главе со своим вождем — «алдаром».
Подобные явления у германцев на стадии разложения родовых
отношений и зарождения государства отметил Ф. Энгельс: «Если
предводителю дружины нечего было делать поблизости, он направ-
233

лялся со сеоими людьми к другим народам, у которых происходила
война и можно было рассчитывать на добычу»1.
Военные предприятия аланских дружин способствовали
быстрому накоплению богатств в руках дружинной верхушки и ее
социальному обособлению. Основной контингент дружины, очевидно, состоял
из родоплеменной знати (некоторый намек на это содержится в
материалах'Змейского катакомбного могильника)^ но в дружину,
вероятно, мог быть принят всякий общинник в зависимости от
личных достоинств и доблести.
Переплетение элементов догосударственной системы управления
с элементами государства естественно и закономерно на данной
стадии общественного развития. Оно свидетельствует о том, что это был
ранний этап формирования государственности, когда родовые
институты еще сохраняли свое значение, приспосабливаясь к новым
историческим условиям, а процесс формирования антагонистических
классов еще полностью не завершился. Мы застаем
государственность Алании в зачаточном «варварском» состоянии. Как отмечает
Ф. Энгельс, «публичная власть усиливается по мере того, как
обостряются классовые противоречия внутри государства, и по мере
того, как соприкасающиеся между собой государства становятся
больше и населеннее»2.
Рассмотрим второй признак государства по Ф. Энгельсу —
разделение людей не по родственным связям, а по территориальному
признаку. Уже сам факт имущественной и социальной
дифференциации и классообразования, возникновения эксплуататоров и
эксплуатируемых взрывает изнутри старые родовые связи. «Чувства и
отношения родства отступают перед противоположностью экономических
и общественных интересов. Родство не является уже связующей
силой там, где сталкиваются богатые и бедные. В результате родовая
община распадается»3.
Исходя из вышесказанного, мы можем уверенно говорить о
процессе распада старых родовых связей и появлении смешанных
поселений и городищ, состоящих из представителей разных родов в
Алании.
Итак, основные социально-экономические предпосылки и
признаки образования раннефеодальной государственности у алан
налицо.
Тот же материал позволяет считать X—XI вв. периодом полити-
1 М а р к с К. и Э н г е л ь с Ф., т., 21, стр. 143.
2 М а р к с К. и Э н ге л ь с Ф., т. 21, стр. 171.
3 К о с в е н М. О. Очерки истории первобытной культуры, стр. 196.
234

ческой централизации Алании. Процесс централизации не получил
прямого отражения в письменных источниках, но в косвенной форме
он выражен достаточно отчетливо. Это и понятно. Глазу
современника не всегда был заметен глубокий и сложный ход централизации
политической и государственной власти, но внешние проявления
этого процесса так или иначе отмечались. Таким внешним проявлением
централизации, хорошо заметным современникам, было усиление
аланских царей, исторические сведения о чем мы приводили выше.
С другой стороны, прямым следствием объединения племен Алании
вокруг центральной власти была способность аланских царей
выставлять большое для того времени войско C0 000 по Масуди,
48 000 — по «Картлис Цховреба»). Совершенно очевидно, что такое
войско могло быть создано только в рамках политического
объединения с достаточно сильной и авторитетной властью; отдельному
племени оно было не под силу. Факт централизации отразился также в
многочисленной княжеской свите Дургулеля во время его поездки к
Баграту IV. Дургулель выступает здесь как верховный сюзерен,
объединивший вокруг себя аланские «княжества».
Не подлежит сомнению и то, что христианская религия была
принята аланской правящей верхушкой во многом в связи со
стремлением к политической централизации, ибо христианство
проповедовало идею единого бога-владыки на небе и на земле. Христианская
церковь давала идеологическое обоснование тенденции
централизации. Это обстоятельство также следует учитывать при рассмотрении
данного вопроса. Действуя как надстроечное явление, церковь
безусловно оказала свое влияние на укрепление центральной
государственной власти в Алании X—XI вв.
Таким рисуется сейчас в самых общих чертах сложный процесс
оформления раннефеодальной государственности и политической
централизации Алании. Несмотря на немногочисленность существующих
источников и неясность некоторых особенностей аланского
государства, в целом его характер представляется довольно отчетливо. Алан-
ское государство принадлежало к числу ранних государственных
образований, возникающих во многих европейских «варварских»
обществах в переходный период от первобытнообщинного строя к
феодальному. Это государство того типа, который С. В. Юшков называл
«дофеодальным» и который правильнее следует именовать
раннефеодальным, ибо последний термин гораздо точнее и полнее
отражает социальную сущность такого государства. Отсутствие
разветвленного государственного аппарата, регулярного войска,
бюрократических учреждений, своей монетной системы — все это указывает на
неразвитость аланского раннефеодального государства.
235

Внутреннее социально-политическое развитие Алании в X—XII вв.
следует рассматривать как борьбу двух противоположностей:
тенденции централизации и тенденции децентрализации. Усиление и
обострение этой борьбы было обусловлено дальнейшим движением фео-
дализационного процесса. Носителями тенденции децентрализации
были постоянно усиливавшиеся крупные феодалы — «мтавары»
грузинских летописей.
Сам факт существования таких феодалов не вызывает особых
сомнений. Выше приводились отрывочные сведения Константина
Багрянородного и «Картлис Цховреба» относительно знати,
стоящей ниже царя. В дополнение к этим фактам приведем очень ценные
данные, которые можно почерпнуть из писем константинопольского
патриарха Николая Мистика, при котором была учреждена Алан-
ская епархия.
В 42-м письме аланскому епископу Петру Николай Мистик
советует ему быть терпеливым с новообращенными «и особенно когда
неповинующиеся принадлежат к высшему сословию, не из числа
находящихся под начальством, а из начальствующих». «С
подвластными,— писал патриарх—может быть ты найдешь удобным
действовать и строже, с властью, не позволяя им ничего
противозаконного; что же касается до таких людей, которые могут
воспрепятствовать спасению целого народа, то необходимо иметь в виду, чтобы в
случае нашей строгости к ним как-нибудь не ожесточить их
совершенно»1.
Интересно, что это ответ патриарха на жалобы Петра
относительно беспорядков в браках между новообращенными. Позже, после
первых успехов и укрепления позиций христианства, патриарх
требует соблюдения более строгих правил, хотя вновь указывает Петру,
что необходимо допускать послабления в отношении князя страны и
людей, издавна живущих в «незаконных браках»2.
Письма Николая Мистика являются документами высокой
степени достоверности, ибо он имел прямой и непосредственный
контакт с миссионерами в Алании и, бесспорно, был хорошо
осведомлен о положении дел. Что за люди, которые, относясь к «высшему
сословию», настолько влиятельны, что могут изменить ход
христианизации, несмотря на то, что сам «правитель Алании» в числе
первых принял христианство? Вряд ли мы ошибемся, если будем
считать, что это — представители феодальной верхушки аланского об-
1 Прибавления к изданию творений святых отцов в русском
переводе, ч. XX, М., 1861, стр. 255.
2 Там же, стр. 256.
236

шества. В свидетельстве Николая Мистика имеется прямое
указание на наличие двух противоположных классов — «начальствующих»
и «находящихся под начальством».
В аланском государстве не было ни централизованного
государственного аппарата, ни юридических норм, которые препятствовали
бы развитию партикуляристских тенденций крупных феодалов. Эти
обстоятельства способствовали быстрому росту экономической и
политической самостоятельности местных феодальных владетелен.
Экономическое и политическое усиление местных феодальных
владетелей в конце концов привело к ослаблению центральной
власти и усилению тенденции децентрализации. Начался процесс
распада аланской государственности.
Когда именно начался этот процесс — определить трудно. Как и
всякое длительное историческое явление, феодальная
раздробленность складывалась постепенно, и в исторических документах она
голучила свое отражение уже тогда, когда стала достаточно
утвердившимся и видимым фактом.
Первые признаки феодальной раздробленности по письменным
источникам прослеживаются в 80-х гг. XII века (имеется в виду
«Диван» Хакани, повествующий о нападении алан в составе
дербентских войск на Ширван). Естественно, процесс раздробленности
должен был начаться раньше. В первой половине XIII века
письменные источники рисуют феодальную раздробленность Алании уже
совершенно определенно. Это позволяет нам ретроспективно (тем
более с учетом сведений Хакани) относить начало феодальной
раздробленности и политической децентрализации и распада Алании к
XII веку.
Наиболее ярко состояние раздробленности Алании описывает
католический миссионер доминиканец Юлиан, в 1235 г. пробывший
в Алании шесть месяцев. «Сколько там местечек (селений по перев.
С. А. Аннинского), столько князей, из которых никто не считает себя
подчиненным другому. Здесь постоянная война князя с князем,
местечка с местечком... Феодальные междоусобицы достигли такой
остроты, что во время пахоты все люди одного селения при оружии
вместе идут на поле, вместе жнут и так делают по всему
пространству той земли»1.
Примерно в то же время в Аланию был назначен новый епископ
Феодор. До нас дошел ценнейший документ — письмо Феодсра к
константинопольскому патриарху Герману II A222—1240 гг.).
1 Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров ХШ—
XIV вв., стр. 78, 79.
237

Попав из великолепия «второго Рима» в раздираемую
междоусобицами Аланию и наблюдая варварские нравы ее обитателей,
образованный епископ приходит в нескрываемое отчаяние, которое
пролизывает все его письмо.
«Отличия морх пасомых — убийства прежде всего и-прочие
виды смертей», — пишет епископ и спрашивает: «Кто я, чтобы мне быть
вынужденным врачевать проповедью бедствия, одолевшие аланский
народ?»
Состояние анархии чувствуется и в том, что какой-то «видный
и многим известный человек, по-видимому, купец из страны Лазов,
воспользовался отсутствием епископа в Алании и, объехав всю
страну, поставил священников». Очевидно, подобное самоуправство было
бы совершенно невозможно при наличии сколько-нибудь сильной
государственной власти. Феодор кончает свое послание словами,
обращенными к патриарху и «братьям»: «Из чрева адова услышат они
воззвание мое»1.
Характерно, что в источниках XIII века уже не встречается
упоминаний аланских царей. К этому времени центральная власть,
видимо, настолько ослабла, что уже не фиксировалась в сознании
современников. Алания больше не существует как политическое
целое; это непрочное государственное образование распалось на ряд
самостоятельных более или менее крупных феодальных владений,
враждующих между собой.
Источники периода монгольского завоевания сообщают ряд
интересных деталей, относящихся к общественному строю алан в XIII
веке. Около середины XIII века монголы переселили массу алан в
Китай, где среди них в течение 3—4 лет жил флорентиец Иоанн
Мариньоли. Он сообщает, что в монгольском государстве всех выше
стоят князья, «которые зовутся аланами и управляют всей восточной
империей», и что собрал Чингис-хан «первый царь татарский их
князей числом 72, когда по воле божией захотел покарать мир»2.
Количество князей вряд ли соответствует числу аланских
феодальных владений; скорее среди этих семидесяти двух князей
находились наряду с действительными феодальными владетелями и
мелкие «удельные» (по русской терминологии) князьки. Рашид ад-дин
в своем «Сборнике летописей» упоминает «эмира асов» (вспомним
«архонта асов» Константина Багрянородного) по имени Качир-уку-
лэ, который вместе с кипчаком Бачманом поднял восстание против
монголов, был ими схвачен и казнен3.
1 Епископа Феодора «Аланское послание», стр. 11—27.
2 Архив СОНИИ, ф. 4, д. 2, л. 62.
3 Р а ш и д а д-д и н. Сборник летописей. Т. И, М.-Л.. 1960, стр. 33.
238

В китайской хронике по истории монголов «Юань-ши»
фигурирует Хан-Ху-сы, правитель владения асов1, получивший от монголов
золотую пайцзу и звание «бадура» за то, что он подчинился
монголам и перешел к ним со своим «народом». Известны имена ряда
асов, бывших на службе у монголов на востоке.
Во всех этих аланских-асских «князьях» и «ханах» мы видим
ту реальную общественную силу, которая изнутри подточила
непрочную аланскую государственность и привела ее в конечном итоге к
гибели.
Изложенный выше материал рисует исторически
последовательную картину внутреннего социального развития Алании в X—XIII вв.
Фиксируемый с VIII века распад «военной демократии» —
последнего этапа первобытнообщинного строя — завершился в X веке
образованием основы классового раннефеодального общества и
примитивного государственного объединения во главе с верховной
властью, в источниках именуемой «царской». Возникновение аланской
раннефеодальной государственности было исторически подготовлено
существовавшим ранее сильным союзом племен. Оценивая уровень
развития феодализма в Алании в целом, мы приходим к выводу о
его раннем, патриархальном характере и о переплетении
феодальных и дофеодальных элементов, столь характерном для раннего
феодализма.
Вместе с тем следует обратить внимание на некоторые факты,
которые могут указывать на определенное движение процесса
феодализации по пути усложнения и развития некоторых феодальных
общественных институтов. Имеем в виду отмеченный выше факт
усиления ряда аланских феодальных владетелей, ослабление центральной
власти, распада государственного объединения и наступившей затем
феодальной раздробленности. На этом основании представляется
возможным в раннефеодальном развитии Алании X—XIII вв.
выделить два основных хронологических и социальных этапа: 1) период
централизации X—XI вв. (возможно и часть XII в.), 2) период
децентрализации XII — первая половина XIII в.
Таким образом, изучение существующего фактического
материала и его анализ позволяют не только констатировать факт наличия
феодальных отношений в Алании X—XIII вв. и дать их
обоснованную оценку, но и наметить основные этапы движения местного фео-
дализационного процесса, по типологии 3. В. Удальиовой и Е. В.
1 Иванов А. И. История монголов («Юань-ши») об асах-алг-
нах. ХВ, т. II, вып. III, СПб., 1914, стр. 281, 282.
239

Гутновой бесспорно относящегося к третьему типу, когда феодализм
рождался непосредственно из «варварского» общества1.
Заключение
Подведем основные итоги исследования. Анализ имеющихся в
нашем распоряжении историко-археологических материалов
убеждает в том, что в X—XIII вв. северокавказская Алания была
достаточно развитой страной, прочно ставшей на путь развития феодальных
отношений и по уровню своего экономического, социального и
культурного состояния почти ничем не уступавшей другим обществам
Юго-Восточной Европы.
С начала X века Алания играет видную роль в политической
жизни Юго-Восточной Европы. Дружбы и союза с Аланией ищут сопер-
ничащие между собой Византия и Хазария. Значительный военно-
политический потенциал Алании в X—XI вв. не вызывает особых
сомнений.
Военно-политический потенциал был внешним выражением
процессов внутреннего социально-экономического развития и прежде
всего — развития производительных сил. Основой хозяйства Алании
в X—XIII вв. было пахотное земледелие, опиравшееся на тучные
земли Предкавказья. Благоприятные естественно-климатические условия
н достаточно совершенные по тому времени земледельческие орудия
обеспечивали производительность земледелия и возможность
накопления не только необходимого, но и прибавочного продукта.
В горной зоне Алании при наличии земледелия доминирующее
место занимало отгонное скотоводство с преобладанием мелкого
рогатого скота. Следует полагать, что такое вертикально-зональное
размещение основных видов экономики создавало устойчивую
кооперацию в хозяйстве гор и равнин и обуславливало известную
стабильность.
Высокого уровня достигло в X—XIII вв. ремесленное
производство Алании, что подтверждается не только письменными
источниками, но и сотнями находок из раскопок археологических памятников,
представляющих произведения аланского ремесла. Вполне
определенно мы можем говорить о развитии черной и цветной металлургии,
базировавшейся на местных рудах, о самостоятельном гончарном
1 Удальцова 3. В. и Гутнова Е. В. Генезис феодализма с
странах Европы. Доклады XIII Международного конгресса
исторических наук. М., 1970, стр. 3, 15—17.
240

ремесле, ювелирном деле, ремесленной обработке камня, кожи,
дерева. Ассортимент аланской ремесленной продукции многообразен,
ее анализ позволяет говорить о применении совершенных орудий,
появлении мастерских и производственных центров, простой
кооперации труда. Приблизительно на рубеже I и II тысячелетия н. э.
происходит второе крупное разделение общественного труда —
отделение ремесла от земледелия. Ремесленное производство обнаруживает
тенденцию работы на рынок.
Отделение ремесла от земледелия, его концентрация в
отдельных производственных центрах, рост крупных поселений и
сосредоточение в них значительного населения вели к превращению этих
центров и поселений в раннесредневековые города полуаграрного
характера. И такие города формируются в Алании X—XIII вв. (Ниж-
не-Архызское, Рим-гора, Нижний Джулат, Верхний Джулат, Алхан-
кала). Аланские города возникают на крупных путях
общекавказского значения и преимущественно в зоне предгорий, представляя
связующие звенья между равнинной и горной зонами и, очевидно,
рынки регионального значения. Наиболее крупные города
представляли собой административно-политические центры.
Возникновение городов, а также существование огромных алан-
ских городищ с мощными фортификационными сооружениями,
концентрация в них больших масс населения означали глубокие
изменения во внутренней структуре местного общества — распад пер-
вобытнородовой общины и переход к территориальной общине,
сопутствующей классовому обществу. Территориальные общины,
состоящие из моногамных семей, ведущих мелкое парцеллярное
хозяйство, были основным объектом внеэкономического принуждения и
феодальной эксплуатации. Существование территориальной общины,
начиная с VIII—IX вв., прослеживается в археологическом
материале.
Не менее уверенно мы можем говорить и о классе феодалов,
зафиксированном письменными источниками. Археологически
феодальный класс представлен как в планировке аланскпх городищ
(наличие отдельных укрепленных участков на детинцах), так и в резко
выделяющихся богатством инвентаря и топографией погребениях.
Судя по материалам Змейского катакомбного могильника XI—XII вв.,
крупные феодалы имели хорошо вооруженные конные дружины.
Разделение общества на классы привело к возникновению
аланской государственности раннефеодального типа, соответствующей
господствовавшим в Алании патриархально-феодальным
отношениям. Наряду с дагестанскими феодальными образованиями Сарир
(Авария) и Дербент это было первое государственное объединение
16 Алашя вХ-ХШ ib
241

народов Северного Кавказа. В истории Алании X—XI вв. были
временем политической консолидации, • временем наибольшего военно-
политического подъема. Во второй половине XII века наблюдаются
первые признаки упадка центральной власти и усиления тенденции'
децентрализации, наступления периода феодальной раздробленности,
особенно отчетливо зафиксированной письменными источниками
XIII века.
Раздробленная и политически ослабленная изнутри Алания не
смогла устоять перед татаро-монгольскими завоевателями, в 40-х гг.
XIII века была завоевана и фактически прекратила свое
существование.
История борьбы с монголами полна драматических ситуаций, но
наиболее трагическим последствием нашествия монголов было
опустошение и обезлюдение наиболее густо населенного района
Алании — ее равнинно-предгорной зоны. Массы аланского населения
были уничтожены, переселены на запад и восток или передвинулись
в ущелья обоих склонов Кавказского хребта, оформившись здесь в
современный осетинский народ.
Утрата основной базы аланского феодализма — плоскостных
земледельческих районов — и пребывание в горах в условиях
безземелья и примитивной техники, подрыв производительных сил в
результате татаро-монгольского нашествия привели к регрессу
социальных отношений. В новых исторических условиях феодальные
элементы были ослаблены, оживились и укрепились элементы
традиционных родовых отношений. Примерно в таком состоянии мы
застаем осетинское общество в XVIII — начале XIX века.

Список сокращений
АС— Археологический съезд
БСЭ — Большая Советская Энциклопедия
В И Вопросы истории»
ВВ — «Византийский Временник»
ВДИ — «Вестник древней истории»
ГИМ— Государственный Исторический музей
ЖМНЛ— Журнал Министерства народного просвещения
300ИД — Записки Одесского общества истории и древностей
ЗКОИРГО — Записки Каквазского отдела Императорского Русского
Географического общества
ЗИАО — Записки Императорского Археологического общества
ЗРАО — Записки Русского Археологического общества
3B0PA0 — Записки Восточного отделения Русского Археологического общества
И А А Н СССР — Институт археологии Академии наук СССР
ЛАК — Известия Археологической комиссии
ИВ ГО — Известия Всесоюзного Географического общества
И ГАЯМ К — Известия Государственной Академии истории материальной культуры
ИРА ИМ К — Известия Российской Академии истории материальной культуры
ИРА О — Известия Русского Археологического общества
ИНИН — Ингушский научно-исследовательский институт
ИСОИЛИ — Известия Северо-Осетниского научно-исследовательского института
ИЮОИИИ — Известия Юго-Осетинского научно-исследовательского института
243

И КОИ РГО — Известия Кавказского отдела Императорского Русского
Теософического общества
КСИИМК-— Краткие сообщения Института истории материальной культуры
КС И А — Краткие сообщения Института археологии
КИАИ — Кавказский нсторико-археологический институт.
ЛОИА — Ленинградское отделение Института археологии
MAP — Материалы по археологии России
МАДИСО — Материалы по археологии и древней истории Северной Осетии
МАК — Материалы по археологии Кавказа
МИ А СССР — Материалы и исследования по археологии СССР
МИСК — Материалы по изучению Ставропольского края
OAK — Отчеты Археологической комиссии
ПИ ДО — Проблемы истории докапиталистических обществ
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей
СА — «Советская археология»
СЭ — «Советская этнография»
СГЭ —- Сообщения Государственного Эрмитажа
СГАИМК — Сообщения Государственной Академии истории материальной к\ли>ры
СКГМИ — Северо-Кавказский горнометаллургический институт
СМОМПК — Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказ
СМАЭ — Сборник музея антропологии и этнографии
СНТСГПИ — Сборник научных трудов Ставропольского государственного ncz
логического института
ССКГ — Сборник сведений о кавказских горцах
СССК — Сборник сведений о Северном Кавказе
ТГИМ — Труды Государственного Исторического музея
ТГЭ — Труды Государственного Эрмитажа
Т ВО РАО — Труды Восточного отделения Русского Археологического обществ
ТЧНИИ — Труды Черкесского научно-исследовательского института
ТКЧНИИ — Труды Карачаево-Черкесского научно-исследовательского инстпт v
ТОИПКГЭ — Труды отдела истории первобытной культуры Государственно ~о
Эрмитажа
ТССРАНИОН—Труды социологической секции Российской ассоциации на\
--п-исследовательских институтов общественных наук
ТСУАК — Труды Ставропольской ученой архивной комиссии
УЗКИ И И — Ученые записки Кабардинского научно-исследовательского икс-о >уга
УЗКБНИИ— Ученые записки Кабардино-Балкарского иаучно-исследовате-^-ого
института
УЗСГПИ — Ученые записки Ставропольского государственного педагогическо:»
института
У3Ад.НИ И — Ученые записки Адыгейского научно-исследовательского икс г* гута
УЗИВ — Ученые записки Института востоковедения
244

УЗЛТУ— Ученые записки Ленинградского университета
УЗРАН ИОН — Ученые записки Российской ассоциации научно-исследовательских
институтов общественных наук
ХВ — ^.Христианский Восток»
ЦГАДА — Центральный государственный архив древних актов
ЦНИГРИ — Центральный научно-исследовательский геологоразведочный институт
ЧИНИ И — Чечено-Ингушский научно-исследовательский институт
ЭВ — Эпиграфика Востока
АЕ — <Archaeologia Erlesito»
BSOAS — Bulletin of the School of Oriental and African Studies
ESA—«Eurasia Septentrionalis Antiqua»
NIA — «Nouveau Iournal Asiatique»
PZ — <Prahistorische Zeitschrift».

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ 5
Глава первая. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ Ю
Глава вторая. ОСНОВЫ ХОЗЯЙСТВА 47
I. Земледелие 49
II. Скотоводство / 73
III. Ремесленное производство щ
1) Черная металлургия и металлообработки . . . $•}
2) Обработка цветных металлов 102
3) Гончарное производство 122
4) Обработка камня, дерева и кожи 132
Глава третья. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ГОРОДОВ 148
I. Аланские города по письменным источникам .... 149
II. Нижне-Архызское городище КЗЗ
1) Топография городища 1^3
2) Памятники культовой архитектуры yj j
3) Бытовые и хозяйственные сооружения . . . ^jq
4) Могильники jg2
5) Эпиграфические памятники Igcj
6) Датировка городища Ig^
7) Место Нижне-Архызского городища в исторпч
Алании iq|"

Глава четвертая. ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОИ 197
L Территориальная общтш н развита феодальных отоошенкй
s Аи&шш *#*¦¦**#*¦*#¦ 203
II* Класс феодалов • ¦¦¦.••.¦•« 216
III* R вопросу о рабстве в Анаши ....... 225
IV. Раяпефеодадьиое государственное объединение * • * 228
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 240
СПИСОК СОКРАЩЕНИИ 243

КУЗНЕЦОВ
Владимир Александрович
АЛАНИЯ В X—XIII ВВ.
Редактор
В И. ЛАРИНА
Художник
Б. П. ГАССИЕВ
Художественный редактор
X. Т. САБАНОВ
Технический редактор
Ю. В. ГРЕЧИШКИНА
Корректоры
Л. М. ЕЛКАНОВА, А. X. АГАСЯН
Наборщик
3. С. АГУЗАРОВА
Печатник
3. Г. КАРГИЕВА
Сдано в набор 15-VII-1971 г. Подписано к печати 25-Х1-1971г.
Формат бумаги 70x90 l/]G< Печ. л. 15,5. Усл.-п. л. 18,13.
У четно-изд. листов 15,0. Заказ № 2Э83. Тираж 20Э0.
Изд М 43. БИ 02380. Цена 1 руб. 95 коп.
Книжное издательство Управления по печати при Совете
Министров СО АССР, г. Орджоникидзе, ул. Димитрова, 2.
Книжная типография Управления по печати при Совете
Министров СО АССР, г. Орджоникидзе, ул. Тельмана, 16.
1—6—2
2—М71