ДОНЕЦКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ТРУДЫ ПО АРХЕОЛОГИИ
СТЕПИ ЕВРОПЫ В ЭПОХУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Том 9
Хазарское время
Сборник научных работ
ДОНЕЦК 2012


ББК Т4(4)4я43 С79
С79 Степи Европы в эпоху средневековья. Т.9. Хазарское время. Сб. науч. работ/ Гл. ред. А.В.Евглевский; Донецкий нац. ун-т. - Т.9. - Донецк: ДонНУ, 2012. - 444 с. - (Тр. по археологии).
Продолжающееся издание научных работ по археологии степей Европы в эпоху Средневековья.
Рассчитан на специалистов в области археологии, этнологии, истории, антропологии, нумизматики, эпиграфики, краеведения, студентов исторических специальностей и всех тех, кто интересуется эпохой Средневековья.
Рекомендовано к печати ученым советом Донецкого национального университета
Главный редактор тома и серии Евглевский А.В. (Донецк, ДонНУ)
Редакционная коллегия тома:
д-р ист. наук Добров П.В. (Донецк, ДонНУ) д-р ист. наук Никольский В.Н. (Донецк, ДонНУ) д-р ист. наук Крапивин А.В. (Донецк, ДонНУ) д-р ист. наук Беспалов Н.Е. (Донецк, ДонНУ) д-р ист. наук Бредихин А.В. (Донецк, ДонНУ) к-т ист. наук Усачук А.Н. (Донецк, ДОКМ)
ответственный секретарь, ст. науч. сотр. Потемкина Т.М. (Донецк, ДонНУ)
Сборник подготовлен археологической научно-исследовательской группой при кафедре истории Украины исторического факультета ДонНУ в рамках выполнения внутривузовской г/б темы 09-1вв/3 (руководитель - профессор П.В.Добров, доктор исторических наук, академик Украинской академии исторических наук, заслуженный работник образования Украины)
Серия основана в 2000 г
Сборник зарегистрирован в Министерстве по делам печати и информации в 2010 г (свидетельство о государственной регистрации КВ № 16523-4995 Р) и входит в перечень изданий, утвержденных постановлением Президиума ВАК Украины от 06.10.2010 г №3-05/6
ISSN 2079-1658
© Донецкий национальный университет, 2012 © Автор проекта Евглевский А.В., 2012
© Аксёнов В.С., Горбаненко С.А., Гриб В.К., Давыденко В.В., Квитковский В.И., Колода В.В., Комар А.В., Коматарова-Балинова Е., Красильников К.И., Красильникова Л.И., Круглов Е.В., Марыксин Д.В., Пелевина О., Пономарёв Л.Ю., Попов П.В., Рашковский Б.Е., Свистун Г.Е., Токаренко С.Ф., Тотев Б., Усачук А.Н., Флёров В.С., Хардаев В.М., Цыбин М.В., 2012
© Выполнение переводов: Пилипенко Д.В., Волкова Т.Я., 2012
© На обложке: подвеска из ожерелья (Египет, клад 1912 г), 2012


DONETSK NATIONAL UNIVERSITY
PROCEEDINGS IN ARCHAEOLOGY
THE EUROPEAN STEPPES IN THE MIDDLE AGES
Volume 9
The Khazarian times
Book of Collected Works
DONETSK 2012


The European Steppes in the Middle Ages. Vol.9. The Khazarian times. Book of Collected
Works/ Ed.-in-Chief A.V.Yevglevsky; Donetsk National University. - Vol.9. - Donetsk: Donetsk
National University, 2012. - 444 pp. - (Proceedings in Archaeology).
A periodical edition of scholarly publications in archaeology of European steppes in the Middle Ages.
The book is intended for specialists in archaeology, ethnology, history, anthropology, numismatics, epigraphy, and local lore; for students of history; and for all those interested in the Middle Ages.
Recommended for publication by the Academic Council of Donetsk National University
Editor-in-chief: A.V.Yevglevsky (Donetsk, Donetsk National University)
Editorial Board:
Doctor of History P.V.Dobrov (Donetsk, Donetsk National University)
Doctor of History V.N.Nikolsky (Donetsk, Donetsk National University)
Doctor of History A.V.Krapivin (Donetsk, Donetsk National University)
Doctor of History N.Ye.Bespalov (Donetsk, Donetsk National University)
Doctor of History A.V.Bredikhin (Donetsk, Donetsk National University)
Ph.D. of History A.N.Usachuk (Donetsk, Donetsk Regional Museum of Local History) Executive secretary, Senior Researcher T.M.Potyomkina (Donetsk, Donetsk National University)
This edition is prepared by the archaeological research group of the Department of History of Ukraine at the Faculty of History, Donetsk National University within the framework of the University Research Program 09-1bb/3 (under the guidance of Professor P.V.Dobrov, Doctor of History, Academician of Ukraine’s Academy of History, Honoured Worker of Education of Ukraine)
The series was launched in 2000 ISSN 2079-1658
© Donetsk National University, 2012 © Author of project A.V.Yevglevsky, 2012
© Aksyonov V.S., Davydenko V.V., Fliorov V.S., Gorbanenko S.A., Grib V.K., Khardaiev V.M., Koloda V.V., Komar A.V., Komatarova-Balinova Ye., Krasilnikov K.I., Krasilnikova L.I., Kruglov Ye.V., Kvitkovskiy V.I., Maryksin D.V., Pelevina O., Ponomariov L.Yu., Popov P.V., Rashkovskii B.Ye., Svistun G.Ye., Tokarenko S.F., Totev B., Tsybin M.V., Usachuk A.N., 2012
© Translation: D.V.Pilipenko, T.Ya.Volkova, 2012
© Cover photo: pendant of a necklace (Egypt, treasure of 1912), 2012


ПРЕДИСЛОВИЕ
Готовя к печати десять лет назад первый хазарский том “Степей”, сотрудники археологической научно-исследовательской группы даже представить себе не могли, что этой раннесредневековой проблематике Восточной Европы будет посвящён каждый второй том серии, ведь приоритеты нашего коллектива всегда были связаны с изучением кочевников половецкого и золотоордынского времени. Сложившуюся ситуацию мы объясняем небывалым всплеском начавшегося 10-12 лет назад интереса к хазарской проблематике, попыткам выявления хазар по материалам погребальных комплексов.
Девятый том включает 16 статей: из России (5), Болгарии (2) и Украины (9). Как и раньше, собирая редакторский портфель сборника, предпочтение отдавалось публикациям источников, поскольку нами всегда подчеркивалась источниковедческая археологическая концепция серии. Исключение было сделано только для статьи В.С. Флёрова, посвященной распространению иудаизма в Хазарии, так как без этой темы трудно представить исследование культуры Хазарии, тем более, что работа оказалась не только фундаментальной, но и исключительно полемической.
Открывает сборник статья Г.Е.Свистуна, специалиста по раннесредневековым оборонительным сооружениям, посвящённая фортификации Чугуевского городища. В работе автор подчёркивает, что в оборонительных сооружениях раннесредневекового времени были воплощены традиционные строительные навыки салтовского населения в сочетании с приёмами, выработанными за время проживания в долине Северского Донца. Предлагается возможный вариант реконструкции оборонительных сооружений Чугуевского городища.
В статье С.Ф.Токаренко даны топография, описание памятников, а также обобщены результаты археологических разведок, проводившихся в последние годы на территории, прилегающей к Семикаракорскому городищу, - известному памятнику, датирующемуся временем расцвета Хазарского каганата. Эти материалы позволяют по-новому оценить роль Семикаракорской крепости как административного центра обширного поселенческого комплекса в бассейнах рек Дон и Сал.
Жилища салтово-маяцких поселений у пос.Эльтиген (Керченский п-ов) исследовал Л.Ю.Пономарёв. Большинство из них имеют многочисленные аналогии на других салтово-маяцких памятниках Крыма и за его пределами. Только жилища V типа обнаружены пока лишь на Керченском полуострове. Автор указывает, что в разные периоды на салтовских поселениях в окрестностях пос. Эльтиген могли одновременно функционировать несколько типов жилищ.
Вторая статья, посвящённая салтовским жилищам, написана В.И.Квитковским. Были проанализированы различные конструкции жилищ, раскопанных у Коробовых хуторов, очаги, а также их стратиграфия. Автор пришёл к выводу, что домостроительные традиции лесостепного варианта сал- товской культуры формировались под влиянием аланского, болгарского и славянского населения.
О земледелии на поселении салтовского времени Коробовы хутора говорится в статье В.В.Колоды и С.А.Горбаненко. Комплексное рассмотрение археологических материалов с учётом природно-климатических условий и палеоботаники позволило авторам прийти к выводам, что занятие земледелием, прежде всего, было направлено на удовлетворение потребностей животноводства, что использовалась не только традиционная система земледелия (перелог), но и двух-, трёхполья с озимыми посевами.
Несколько работ сборника посвящено погребальным комплексам. В статье болгарской исследовательницы Е.Коматаровой-Балиновой сравниваются биритуальные могильники Нижнего Подунавья и салтово-маяцкой культуры Степной Европы. Возрождение интереса к теме обосновывается новыми, появившимися за последнее время, памятниками.
Наши постоянные авторы К.И.Красильников и Л.И.Красильникова продолжили изучение могильника салтово-маяцкой культуры у пос.Новодачное на р.Лугани. В научный оборот вводятся материалы экспедиций 1992 и 2001 годов. Конструкции погребальных ям, способы укладки умерших, ориентировка погребённых, инвентарь и ряд других признаков в основных чертах соответствуют известному зливкинскому типу захоронений праболгар IX в.
Ещё один наш постоянный автор В.С.Аксёнов продолжил исследование Нетайловского могильника салтовской культуры. Дана типология и хронология погребений всадников, раскопанных в 2003-
5


2010 годах. Присутствие одной из групп погребённых автор склонен объяснять наличием в составе нетайловской общины этнически близких им выходцев из Чёрной Болгарии. Другую - связывает с привилегированной тюрко-угорской группой номадов, представлявшей собой военную и социальную верхушку салтовцев бассейна Северского Донца.
A. 	В.Комар и В.М.Хардаев опубликовали одно из ключевых погребений рубежа VII-VIII вв., обнаруженное у с.Зачепиловка (Полтавская обл.), известное ещё как Новосанжарский комплекс. Предметы кочевнического стиля, по мнению авторов, наиболее тесно объединяют зачепиловский комплекс со среднеаварским горизоном Игар-Озора (после 669 г) и восточноевропейским горизонтом Вознесенки (финал после 695 г), что исключает возможность разделения памятников круга Перещепины и Вознесенки на две самостоятельные культурные группы.
Две статьи расширяют наши представления об иудаизме в Хазарском каганате. Первая из них - В.С.Флёрова - вновь поднимает тему о степени распространения иудаизма в этом раннесредневековом государстве. Автор подчёркивает, что при бесспорности письменных свидетельств, археологическое присутствие евреев и прозелитов в каганате, за исключением единичных, далеко не однозначных случаев, не прослеживается. Исследователь считает, что расселению евреев в Хазарии препятствовали климат и особенно отсутствие городов, а проповедь затруднялась сложностью перевода понятий иудаизма на местные языки.
Второй материал на иудейскую тему, являющийся своеобразным приложением к статье
В.С.Флёрова, представил Б.Е.Рашковский. Речь идёт о плите с еврейской символикой из окрестностей пос.Переволочный Ерик (дельта р.Дон). Автор критически относится к интерпретации А.Н.Масловского, считая, что, по целому ряду признаков, данное изображение может датироваться позднеантичным периодом (IV-VII вв.) и быть связано с Танаисом.
Болгарские коллеги Б.Тотев и О.Пелевина прислали очень интересный и давно интригующий исследователей материал о кладе из Врапы (Албания) и аристократических поясах дунайских болгар. По мнению исследователей, в староболгарском обществе пояса, возможно, отражали деление на боилов и багаинов, а также имели различные функции: утилитарную и репрезентативную. Авторы указывают, что эти пояса, выполненные из благородных металлов, не характерны для аристократии ни синхронных государств аваров и хазар, ни Византийской империи.
B. 	К.Гриб и В.В.Давыденко продолжили введение в научный оборот новых находок антропоморфных бронзовых фигурок, получивших в литературе название “уродцев”. На сегодняшний день ими собрано уже 60 экз., следовательно, значительно расширились и возможности для их интерпретации. В статье впервые сделана попытка графической реконструкции возможного использования фигурок в семейных или родовых обрядах тюркских племён, кочевавших на обширной территории Евразийских степей. Своеобразным продолжением работы В.К.Гриба и В.В.Давыденко является публикация А.Н.Усачука, в которой представлен результат трасологического анализа трёх бронзовых фигурок. Следы изготовления и использования, выявленные на фигурках “уродцев”, позволили исследователю сделать интересные выводы.
Статья П.В.Попова продолжает давно ведущуюся полемику по этнокультурному разграничению материальной культуры печенегов и огузов. В частности, автор указывает, что из-за масштабных пе- рекочёвок в материальной культуре печенегов не выработались традиционные элементы, присущие только этому объединению.
Вторая статья по огузам, написанная Е.В.Кругловым и Д.В.Марыксиным вводит в научный оборот погребение воина-всадника из района Рын-песков Западного Казахстана. Наличие в погребении ременных поясных и сбруйных украшений, а также сабли стало для авторов основанием связать данный комплекс с элитной группой воинов.
Начиная с этого тома, в серии введена отдельная рубрика: “Дискуссии и рецензии”. Пока в ней представлена одна работа, но полагаем, что эта рубрика в дальнейшем постепенно станет популярной, ведь накопление эмпирической базы и первые интерпретации неизбежно ведут к следующему этапу работы - дискуссиям и рецензиям. Так что отзыв М.В.Цыбина на новое московское издание в рамках “Хазарского проекта” является первой ласточкой в новой рубрике.
П.В.Добров, А.В.Евглевский
6


Г.Е.Свистун
ФОРТИФИКАЦИЯ ЧУГУЕВСКОГО ГОРОДИЩА
За всю историю археологических исследований салтовских древностей памятникам, расположенным в черте современных городов, уделялось незаслуженно малое внимание. Это связано, прежде всего, с объективно возникающими трудностями урбанистической археологии: ограниченностью доступных для исследования площадей, во многих случаях значительными нарушениями культурного слоя и его залеганием под мощными отложениями современной хозяйственной деятельности, препятствиями со стороны коммунальных служб и собственников земельных участков. Перечисленные факторы, естественно, отталкивают исследователей. Это не может не приводить к искажению наших представлений о прошлом, сложению необъективной оценки социально-культурных процессов прошлого целого региона. В нашем случае исследованиями в г.Чугуеве и на прилегающей к нему территории выделено до того неизвестное “гнездо” салтово-маяцких селищ с общим ядром - городищем. Это, в свою очередь, позволило скорректировать представления о процессах освоения северскодонецкого региона в раннем средневековье в целом и выявить новые конструктивные особенности фортификационной архитектуры лесостепных салтово-маяцких городищ в частности.
Использование территории городища в исторической ретроспективе
На территории, которая прилегает к современному г.Чугуеву и непосредственно в его границах, человек появляется с эпохи неолита. На окружающей местности также выявлены поселения бронзового и раннего железного веков, Черняховской и Пеньковской археологических культур (Шрамко Б.А. и др., 1977, с. 137, 138). Заселение непосредственно
исторического центра г.Чугуева, согласно археологическим данным, относится ко времени раннего средневековья, а именно к cep.VIII - нач.Х века. В этот период возникает Чугуевское городище, вокруг которого располагается ряд поселений, образуя “гнездо” салтово-маяцких памятников (Свистун Г.Е., 20066).
Изменение политической ситуации, связанное с упадком Хазарского каганата, приводит и к прекращению жизнедеятельности на подавляющем большинстве салтово-маяцких поселений, расположенных в лесостепной зоне р.Северского Донца. С конца XVI в. вынашиваются намерения отстроить Чугуевское городище как стратегически важный пункт для контроля территории, прилегающей к Белгородской засечной черте. В 1596 г городище было обследовано царскими изыскателями, доложившими в Разрядный приказ, что городище “некрепко и неугодно” (Разрядная книга..., 1966, с.500, 501). В “Росписи польским дорогам” упоминается приказ царя Фёдора Иоанновича, в котором повелевалось “город поставить на Донце, на Сиверском, на Чугу- евом городище” (Багалей Д.И., 1886, с.4). В 1626 г царь Михаил Фёдорович снова пишет воеводе князю Тюфякину: “Послал бы служилых, жилецких и прочих людей, стрельцов, казаков на Чугуево, земляные и деревянные крепости велел бы поделать... и тем людям роспись” (Хлебников Б.В., 1893, с.23). Городище упоминается в “Книге Большому Чертежу”, датированной 1627 г (Книга Большому Чертежу, 1950, с.71). Данный источник отражал, прежде всего, потенциально стратегически важные объекты, среди которых нашло свое место и Чугуевское городище.
Возобновление функционирования крепости позволяло решить первоочередную стратегическую задачу, изложенную в “Грамоте из разрядного приказа тульскому воеводе И.Черкасскому...” (получена адресатом


10 августа 1638 г), касающуюся поселения выходцев “из литовские стороны” во главе с гетманом Яцком Острениным (Яковом Остря- нином): “...тех черкас велим устроить на Чю- гуеве городище всех в одном месте, и по вашей мысли в одном месте устроить их мочно для того, как они будут блиско Муравские сакмы, и нашему делу чаять прибыльнее и от татар- сково приходу остерегательнее. И безвестного приходу царя и царевичей, и больших воинских людей на Украину тою Муравскою сакмою не чаять потому, что они сядут блиско Муравские сакмы” (Воссоединение Украины с Россией, 1953, с.248). И, хотя изначально рассматривался альтернативный вариант поселения черкас на Карповом сторожевье, находящемся к Муравскому шляху, к границе с Речью Посполитой и к административному центру Белгороду ближе, ввиду спорной принадлежности данной территории и, учитывая пожелания переселенцев, выбор был сделан в пользу Чугуевского городища.
Таким образом, основными факторами заселения памятника в XVII в. стали: возможность постоянного контроля передвижения неприятеля на прилегающей территории по стратегически важным сухопутным дорогам и речным переправам, экономическая привлекательность свободных земель и угодий, выгодный в фортификационном отношении рельеф.
Силами отряда украинских казаков под предводительством Якова Острянина на раннесредневековых развалинах салтово-маяц- кого городища в конце 1638 г было начато строительство деревоземляной крепости. Руководство строительством было возложено на дворянина Максима Лодыженского. Ему принадлежит описание непосредственно городища и прилегающей к нему местности, осуществлённое в октябре 1639 г и дающее некоторое представление о рассматриваемой территории в указанное время: “около города по мере 502 сажени. А горою вниз до реки Донца 30 сажен, а с другой стороны от долу вверх 40 сажен, а с 3-ю сторону 12 сажен, а с 4-ю сторону пришло место плоское”. К этому времени уже были возведены надолбы “около города и посаду” и шёл процесс заготовки строительной древесины “на острожное дело... в отрубе 8 вершков” (Воссоединение Украины с Россией, 1953, с.295).
В декабре 1640 г в строельных книгах отмечено, что “на Чюгуеве” возведен острог, имевший 6 башен, между которыми поставлен острог общей длиной 422 сажени. Также сообщалось о постройке порохового погреба со вставленным в него дубовым срубом в четыре сажени (Воссоединение Украины с Россией, 1953, с.295). Крепость на протяжении своего функционального использования достраивалась и перестраивалась, о чём свидетельствуют изменение количества башен (имеются разновременные сведения о восьми и девяти башнях), длина периметра обороны и др. В плане позднесредневековая крепость представляла собой близкую к прямоугольнику форму с размерами 120x115 сажень (около 256x245 м), укреплённую рвом (с трёх сторон, кроме восточной, обращённой к пойме Северского Донца) и другими инженерными сооружениями. Крепость имела тайный ход к колодцу с водой, устроенный у восточного подножия мыса. За время эксплуатации крепости отмечались обрушения тайного хода, его перестройка, а также эрозийные процессы, приводившие к обрушениям фортификаций в северо-восточной части крепости со стороны Северского Донца. Внутри укреплений также располагались административные и хозяйственные строения: соборный храм, дома воеводы и других администраторов и священнослужителей, приказная изба, кружечный двор, таможня, хлебный, соляной и уже упоминавшиеся выше пороховые “магазейны” (склады) (Бучастая С.И. и др., 2009, с.616-620). Археологическими исследованиями на территории городища, помимо прочего, были выявлены жилища первопоселенцев, представлявшие собой небольшие землянки (“землянухи”) на одного человека (Свистун Г.Е., 2010, с.343-346).
К концу 1-й трети XVIII в. в силу дальнейшего укрепления южных границ Российской империи Чугуевская крепость в основном теряет свое стратегическое значение и в соответствии с реестром крепостей 1729 г фортификация была переведена в разряд иррегулярных (Ласковский Ф., 1865, с.9-19). После разгрома Крымского ханства Россией в 1783 г крепость подверглась уничтожению за ненадобностью. На карте города 1824 г отмечен лишь оставшийся крепостной ров, который в 20 гг XIX в. был окончательно засыпан вви¬
8


ду масштабных строительных преобразований на территории города (Свистун Г.Е., 2005, рис.20). В воспоминаниях очевидца коренной реконструкции города А.В.Никитенко читаем: “Всё... было перевёрнуто вверх дном. Везде суматоха, постройка новых зданий. Прокладывались новые улицы, старые подводились под математические углы; неровности почвы сглаживались: не говоря уже о горах и пригорках, была срыта целая гора, с одной стороны замыкавшая селение. Но всё это еще только начиналось или было доведено до половины” (Никитенко А.В., 1904, с. 102-104).
После реконструкции застройки на Чугуевском городище появились масштабное здание Штабов военных поселений и другие хозяйственные и административные строения.
В течение XIX - нач.ХХ1 в. на территории городища (с западной стороны) была проложена улица Каляева, и произведена застройка жилыми домами и хозяйственными постройками, проводились и продолжают проводиться коммуникации различного назначения. Во 2-й пол.ХХ в. в центральной части городища был установлен значительный по размерам памятник В.И.Ленину (котлован фундамента составлял куб размерами 10,0x10,0x10,0 м), а также снивелирован северо-восточный угол мысовой площадки для сооружения Ростовской автотрассы и постройки частных гаражей.
В настоящее время почва восточного участка городища подвергается интенсивным эрозийным процессам. В пойму Северского Донца почти ежегодно происходят обрушения, разрушая и оголяя мощные культурные отложения. Так, в 2009 г в точке, находящейся к востоку относительно памятника В.И.Ленина, с обрыва рухнула часть сооружения, возведённого из песчаника. Некоторые из камней имели следы обработки, характерные для блоков оборонительных сооружений салтово-маяцких городищ северскодонецкого региона. Именно на этом участке предполагалось нахождение раннесредневековой линии обороны.
Наиболее полно и документально точно древнюю топографию городища (до масштабных изменений, произошедших во 2-й пол.ХХ - нач.ХХ1 в.) передает сохранившееся фото, сделанное с борта немецкого военного самолета около 1941-1943 гг (рис.6). На снимке под косыми утренними лучами солнца просматри¬
ваются остатки оборонительных сооружений (рвы, эскарпы, старинный въезд, старинные обвалы в месте расположения скрытого хода к колодцу с водой и пр.) как раннего, так и позднего средневековья, что позволяет сделать чёткую привязку к современной территории существовавших разновременных фортификаций. В частности, на основании получаемых благодаря приведенному снимку данных чётко обозначаются на местности северный и южный рвы крепости XVII-XVIII веков. Также остатки эскарпов с восточной стороны мысовой площадки свидетельствуют об укреплении таким способом в раннесредневековый период всей восточной части городища - от северо- восточного угла, включая ныне снивелированный под строительство Ростовской автотрассы выступ, в южном направлении общей протяжённостью не менее 375,0 метров.
Несмотря на то, что памятник археологии находится в государственном реестре с 1972 г, а в 2007 г разработаны и утверждены охранные зоны, городище продолжает интенсивно разрушаться вследствие природных и антропогенных факторов. Проведение же археологических исследований, прежде всего превентивного характера, затруднено не только отсутствием финансирования, но и ввиду сопротивления со стороны местной администрации.
История изучения городища и наиболее ранние сведения о памятнике
Городище в разное время осматривал ряд исследователей, которые производили его культурно-хронологическое и военно-стратегическое определения. Наиболее ранняя попытка осмысления Чугуевского городища принадлежит В.В.Пассеку (1840, с. 197-199). Он изначально верно определил стратегическую направленность фортификации, указав, что крепость была призвана контролировать проникновение противника с левого на правый берег Северского Донца. В этом отношении крепость выполняла ту же роль, что и ряд других городищ (таких как Белгородское, Код- ковское, Гумнинья и Мохначанское), находящихся выше и ниже Чугуевского вдоль правого берега Северского Донца (Хлебников Б.В., 1893, с.25). Вхождение Чугуевского городища
9


наряду с другими салтово-маяцкими крепостями, расположенными вдоль русла Северского Донца, в общую систему обороны Салтовской земли было подтверждено дальнейшими исследованиями (Свистун Г.Е., 20066; 2007а).
Более подробные сведения, касающиеся характера укреплений и культурных отложений Чугуевского городища, содержатся в труде Филарета (Д.Г.Гумилевского) “Историко-статистическое описание Харьковской епархии” (Филарет, 2005, с.171-173), а также в “Дополнениях к Актам историческим, собранным и изданным археографическою ко- миссиею” (1875, с.291) и др. В частности, в одном из архивных документов отмечаются нахождения отдельных артефактов, позволяющих составить определённое представление о характере культурных напластований и архитектурных особенностях фортификационных сооружений, культурных отложениях, природном окружении. Например, сообщается о том, что “...при разрытии крепостного вала находим был дикой камень и кирпич, вероятно остатки древней каменной стены, которая видна была еще в Гомолыне. Во время описания рек, в одно время при вынутии дикого камня чугуевским чиновником для постройки погреба, у подошвы земляного вала, найдена была серебряная медаль с изображением на одной стороне Римского императора в обыкновенном венке, а с другой стороны женской фигурой, державшей весы, и надпись по латыни (comor- dia Augusta) прочее стерлось” (Статистическое описание..., 1835). В связи с нашей темой особый интерес представляют сведения относительно находимых строительных материалов - диком камне (под диким камнем обычно подразумевался песчаник) и кирпиче, а также соотнесении обнаруженных архитектурных элементов с остатками фортификаций Сухо- гомолыпанского городища. Его культурная принадлежность ныне установлена как салто- во-маяцкая (Афанасьев Г.Е., 1987, с.110, 111). Филарет, в свою очередь, отмечает, что на последнем этапе существования Чугуевской крепости в XVIII в. её укрепления в нижней части состояли из кирпича (Филарет, 2005, с. 171).
Также находим сведения, что “река Донец протекала по-над самою крепостью, из которой на том месте, где теперь дом корпусного командира, сделаны были покрытые ходы, для
воды к реке на осадное время, и коих развалины можно было видеть еще лет за 45...” (Статистическое описание..., 1835).
Не обошёл своим вниманием древности Чугуева и Д.И.Багалей. В “Объяснительном тексте к Археологической карте Харьковской губернии” он обобщает известные на тот период сведения относительно находок древних вещей на территории города, но, тем не менее, не упоминая непосредственно само городище (Багалей Д.И., 1905, с.32).
Определённые теоретические построения относительно культурно-хронологической интерпретации Чугуевского городища предпринимались видными археологами во 2-й пол.XX в., среди которых, в первую очередь, следует назвать С.А.Плетнёву. Исследовательница, производившая в 1957 г тотальные разведки вдоль русла Северского Донца, проверяла, помимо прочего, сведения “Книги Большому Чертежу”, в которой упоминается и Чугуевское городище (Книга Большому Чертежу, 1950, с.71). Осмотрев мыс, на котором расположено городище, ей не удалось обнаружить никаких признаков раннесредневековых сооружений или хотя бы обломков керамических сосудов. В результате был сделан вывод о полном уничтожении городища позднейшими перестройками (Плетнёва С.А., 1957, с.8, 9).
Тем не менее, тему Чугуевского городища
С.А.Плетнёва затронет 18 лет спустя, осторожно предположив отождествление Чугуевского городища с летописным городом Шару- канью (Плетнёва С.А., 1975, с.270). Еще 15 лет спустя в своей работе, посвящённой половцам, исследовательница повторит выдвинутое ею предположение более уверенно, но, тем не менее, продолжая акцентировать внимание на невозможности его перепроверки (Плетнёва С.А., 1990, с.62). Она предполагала, что основным населением Шарукани было аланское (салтовское) население со своим князем, оставшееся после падения Хазарского каганата. Половцы же ограничивались признанием своего владычества над этим городом и лишь ставили возле него свои вежи (Плетнёва С.А., 1975, с.270, 271).
Несмотря на фактическое отсутствие материалов археологических исследований, Чугуевское городище было нанесено Б.А.Шрамко на карту памятников скифского
10


времени бассейна Северского Донца (Шрам- ко Б.А., 1962, с. 136, рис.1), оснований чему не существовало. Также в сознании общественности довольно прочно утвердилось мнение о древнерусской принадлежности памятника (История городов и сел..., 1976, с.627). Именно с такой культурно-хронологической интерпретацией Чугуевское городище было внесено в реестр и справочник археологических памятников в Харьковской области (Шрамко Б.А. и др., 1977, с.138).
Первые археологические шурфовки в районе расположения городища произведены в 1996 г археологической экспедицией под руководством Л.И.Бабенко (1996). Всего было заложено три разведочных шурфа в районе предполагаемого размещения Чугуевского городища. Результатом проведённых работ стало выявление культурных слоёв, относящихся к двум временным периодам - раннему и позднему средневековью. Раннесредневековый этап существования памятника был презентован артефактами салтово-маяцкой культуры. И никаких сведений, подтверждающих ранее выдвигаемые интерпретации относительно этнокультурной принадлежности городища (скифское и древнерусское).
Спустя восемь лет археологическими исследованиями данного памятника и прилегающей к нему территории занялся автор этих строк. Результатом проведённой работы стали: фиксация нового “гнезда” поселений салтово-маяцкой культуры; уточнение границ уже известного городища и окружавших его поселений; частичная привязка к существующей местности оборонительных сооружений как раннего, так и позднего средневековья, выяснение их конструктивных особенностей; освещение вопросов, связанных с домостроительством выявленных временных горизонтов и т.п.
Всего на Чугуевском городище исследовано 476 м2 культурного слоя. Кроме четырёх разведочных шурфов (три в 1996 г и один в 2005 г) (Бабенко Л.И., 1996; Свистун Г.Е., 2005, с.26, 27), на памятнике было заложено три раскопа - раскоп 1 в северо-западной части городища, где исследовались, главным образом, оборонительные сооружения (2005- 2007 гг) (Свистун Г.Е., 2005, с.23-26; 2006а, с.10-15; 20076, с.9-11); раскоп 2 в юго-западной части, где были выявлены остатки разно¬
временной жилой застройки (2006 и 2007 гг) (Свистун Г.Е., 2006а, с. 16-30; 20076, с.12-48), и раскоп 3 (2009 г) в центральной части, где исследованию подверглись в основном остатки внутренней застройки археологического памятника различных исторических периодов (Свистун Г.Е., 2009а, с.7-80) (рис.З).
Архитектурно-пространственная характеристика крепости
Чугуевское городище расположено на останцеподобном возвышении высокого правого берега Северского Донца, известном как Чугуевская гора (рис.2). С восточной и южной сторон горы расположена пойма Северского Донца, с северной - приток Северского Донца р.Чуговка, с западной - по глубокому оврагу протекает ручей Берёзовый, впадающий в Чу- говку. Гора имеет общее понижение в северном направлении с перепадом высот, составляющим около 38 метров. На Чугуевской горе и на соседних высотах, а также на левом берегу располагался ряд салтово-маяцких селищ, образовывая “гнездо” поселений. Одно из поселений примыкало к Чугуевскому городищу с южной стороны, образовывая посад.
Чугуевское городище занимает мысовую площадку в северо-восточной части Чугуевской горы, отделённую от основного массива глубоким оврагом, расположенным с западной стороны. С южной стороны мыс имеет слабо выраженную седловину. Высота мысовой площадки, которая была использована под возведение оборонительных сооружений, составляла 30-37 м над уровнем поймы Северского Донца (от северного края до седловины). На сегодняшний день после разновременных перепланировок рельефа мыс в плане имеет трапециевидную форму. Его площадь по подножию составляет около 21 га, по верху - около 14 гектаров. С северной стороны мыс обращён к пойме р.Чуговки, с восточной - к Северскому Донцу.
В районе Чугуевской горы русло Северского Донца образует крутую петлю, разбиваясь на множество рукавов, чему способствует, главным образом, впадающая в него р.Болыпая Бабка, привносящая много рыхлых субстанций (рис.1). В итоге в районе Чугуевской горы Ce¬
ll


Рис. 1. Карта салтово-маяцких поселений в районе Чугуевского городища: 1 - Кабаново городище; 2 - Чугуевское городище; 3 - городище Кочеток-1; 4 - городище Кочеток-П; 5 - Кицевское городище.
Fig. 1. The map of the Saltov-Maiaki settlements around the Chuguiev hillfort: 1 - Kabanovo hillfort; 2 - Chuguiev hillfort; 3 - Kochetok-I hillfort; 4 - Kochetok-II hillfort; 5 - Kitsevka hillfort
верский Донец, огибая по левому берегу большие песчаные площади, образует многочисленные рукава, протоки и озерки, изменяя со временем своё основное русло (Природа и население..., 2007, с. 14-15). В настоящее время левый берег засажен хвойным лесом. Естественный же ландшафт левобережья был свободен от лесных насаждений, и прилегающая с левого берега территория просматривалась с Чугуевского городища под широким углом на большие расстояния, позволяя заблаговременно узнавать о приближении неприятеля. Даже ныне поверх леса хорошо просматриваются территории в районе пгт Кочеток с расположенным там Кочетокским городищем и вплоть до Бубонистой горы в районе с.Кицевка, на которой находилось Кицевское городище. Все эти фортификационные пункты, включая и Чугуевское городище, располагались у переправ через Северский Донец, наиболее известной из которых является упомянутая в Книге Большому Чертежу под названием Каганской
перевоз. Она находилась ниже по течению Северского Донца от впадения в него р.Таганка, именуемой в Книге Большому Чертежу как Каганской колодезь. По-видимому, данная переправа имела особое значение, так как указывается, что именно через неё проходила дорога вглубь степной зоны к Цареборисову (Книга Большому Чертежу, 1950, с.71) - на период koh.XVI - нач.ХУП в. наиболее южному русскому форпосту в Диком Поле.
Таким: образом, на данной территории, образованной широкой излучиной Северского Донца, использовался взаимоконтроль подходов к салтовским городищам со стороны левого берега, исключая фактор внезапности и обеспечивая надежный контроль имевшихся здесь переправ.
Ввиду того, что оборонительные сооружения в процессе застройки городской территории почти полностью были снивелированы, границы памятника и систему организации его обороны на данном этапе исследования
12


Рис. 2. Карта Чугуевского “гнезда” поселений.
Fig. 2. The map of the Chuguiev “nest” of settlements
можно лишь предполагать. Учитывая рельеф местности, его защитные характеристики, возможный въезд на городище располагался с северо-восточной стороны, чем обеспечивался выход к реке по пологому спуску, снесённому во 2-й пол.ХХ века. Существовал ли проход в оборонительных сооружениях городища с юга - со стороны поля - к прилегающему к нему одновременному селищу, не известно. Анализ систем обороны на других салтовских городищах свидетельствует, что такие выходы устраивались не всегда. Наглядным примером могут служить исследования на Мохначанском городище, где с целью выяснить устройство воротного проёма, соединявшего наиболее укреплённую южную часть мысовой площадки с внешним обширным дворищем, был заложен раскоп. В ходе проведённых раскопок выясни¬
лось, что в салтовское время предполагаемого проёма не существовало, а разрыв в оборонительной линии вала был устроен позднее, вероятно, не ранее позднесредневекового периода (Колода В.В., Свистун Г.Е., 2001, с.7, 8, табл.Х1У-ХУ1).
На основании письменных, картографических и фотографических источников, характеризующих топографические особенности мыса, а также полевых наблюдений за микрорельефом (Свистун Г.Е., 20076, с.51, 52, рис.228, 229) (рис.3-7) возможно предположить, по крайней мере, наличие двух раннесредневековых линий обороны. Первая из них состояла из цитадели, располагавшейся в северной части мысовой площадки. На сегодняшний день её остатки прослежены в северо-западной части мыса и исследовались с помощью раскопок
13


Рис. 3. Современный план Чугуевского городища с раскопами разных лет.
Fig. 3. The modem layout of the Chuguiev hillfort with excavation sites of different years
(раскоп 1) (о конструктивных особенностях этой линии будет сказано ниже). Вторая линия проходила, по-видимому, в районе седловины по линии восток - запад и далее вдоль глубокого оврага с западной стороны мыса. Со стороны поймы Северского Донца линия обороны
проходила по краю мысовой площадки, ограничивая доступ со стороны спуска к пойме, ныне на большой протяжённости подвергающегося прогрессирующей эрозии, и который в древности был более пологим. С этой стороны сохранился небольшой участок оборони-
14


Рис. 4. Вид Чугуевского городища с северной стороны. Фото 70 гг XX в. из фондов Художественно-мемориального музея И.Е.Репина.
Fig. 4. A view of the Chuguiev hillfort from the north. Photo of 1970s from the collection of I. Ye. Repin Arts and Memorial museum
тельных сооружений (около 15,0 м в длину), состоящий из эскарпа и размещённого по его верхнему краю вала с каменными кладками и керамическим бруствером. Ширина горизонтальной и вертикальной плоскостей эскарпа составляют около 4,0 м каждая. Подобным образом решались вопросы обороны со стороны поймы реки на Кабановом городище (Свистун Г.Е.,2008, с.8-10, рис.1,3).
В итоге на основании имеющихся у нас данных можно предположить, что Чугуевское городище, скорее всего, имеет черты, характерные одновременно для третьего и четвёртого типов, согласно разработанных Г.Е.Афанасьевым типологических признаков для лесостепных салтовских городищ (Афанасьев Г.Е., 1987, с.88-132). С третьим типом рассматриваемое нами укрепление сближает конструкция оборонительных сооружений, представляющих собой вал с каменными крепидами. С четвёртым типом его сближает вероятная подпрямоугольная планировка линий обороны, хотя, как ещё раз отметим, расположение линий обороны на Чугуевском городище определено во многом предположительно на основании косвенных данных. В то же время крепость, ограниченная территорией мысовой площадки по естественным природным рубежам, выделяется свои¬
ми относительно большими размерами среди массы других лесостепных городищ. С другой стороны по указанным границам мысовой площадки проходила, по всей видимости, вторая, внешняя линия обороны. Площадь же первой линии - цитадели, равно как и конфигурация в плане, на настоящий момент не известны. В пользу её правильной геометрической планировки говорит лишь фиксация одного из углов. Поворот трассы линии обороны и расположение её не по краю природного препятствия возлагало основную оборонительную нагрузку непосредственно на возведённые укрепления, что является отличительной чертой городищ четвёртого типа.
Следует также обратить внимание на отсутствие на исследованном углу цитадели башни. Данное обстоятельство характерно для организации обороны известных лесостепных северскодонецких городищ и свидетельствует, скорее всего, о подготовке к возможной осаде, не предполагающей штурма укреплений. В ожидании вероятного штурма обычно устраивались выступающие за основной периметр линии обороны башни, призванные обеспечить фланкирующий обстрел неприятеля вдоль оборонительных сооружений крепости. Тем самым косвенно подтверждается, что ве-
15


Рис. 5. План Чугуевского городища 1814 г. Архив Художественно-мемориального музея И.Е.Репина.
Fig. 5. The layout oTthe Chuguiev hillfort of 1814. Archive of I.Ye.Repin Arts and Memorial museum
роятным ожидаемым противником для салтов- ского населения могли быть воинские отряды кочевников, предпочитавших штурму или долговременной осаде быстрые, краткосрочные военные операции (Свистун Г.Е., 2007а, с.56).
Северо-западный участок обороны цитадели
Остатки оборонительных сооружений раннего средневековья в северо-западном секторе Чугуевского городища исследовались путём вскрытия конструктива с поперечными и продольными разрезами профилей на площади 156,5 м2 (рис.8). Площадь, равная 4,5 м2,
находящаяся внутри раскопа, не исследовалась в силу произрастающих на ней деревьев (Свистун Г.Е., 2005, с.23-26; 2006а, с.10-15; 20076, с.9-11). Как показали результаты исследований, часть фортификаций в пределах раскопа была разрушена перекопами XVI1-XX веков. Отдельные архитектурные составляющие сооружения прослеживались фрагментарно, что подтверждает сведения письменных источников о разборке кирпичных и каменных кладок для нужд населения в XVII-XIX веках. Тем не менее, вскрытые площади позволили выяснить характер оборонительных сооружений и их конструктивные особенности, общие принципы построения обороны Чугуевского городища салтово-маяцкого периода.
16


Рис. 6. Аэрофотосъёмка Чугуевского городища (около 1941-1943 гг). Частный архив. Fig. 6. Air photography of the Chuguiev hillfort (ca. 1941-1943). Private archive
Рис. 7. Современный вид Чугуевского городища с южной стороны. Fig. 7. The modem view of the Chuguiev hillfort from the south
Стратиграфические профили свидетельствуют о том, что оборонительные сооружения были помещены на погребённую почву с предварительно выполненными грунтовыми
подсыпками с целью выпрямления строительной площадки, расположенной на краю мыса, во избежание сползания сооружения в расположенный по фронту ров (рис.9, 13). Послед¬
17


ний сохранился фрагментарно, превратившись в яр, засыпаемый ныне мусором и служащий для отведения канализационных стоков современного города. На данный момент выяснить характер происхождения данного рва не представляется возможным - вырыт ли он под запланированную линию обороны, либо был использован существующий ранее овраг, подправленный строителями-фортификаторами в целях придания ему более подходящих оборонительных свойств. По нашему мнению, ров имеет, скорее всего, полностью искусственное происхождение и был устроен на участке перед пологим склоном, который использовался в качестве гласиса. Сама же линия обороны была устроена на относительно ровной верхней площадке мыса. Позднее, ввиду перекрытия естественного водостока выстроенными фортификационными сооружениями, прорытый ров начал подвергаться грунтовой эрозии, превращаясь в яр, - по нему устремлялись водные потоки с верхней мысовой площадки, имеющей понижение с юга на север. Нарушение естественных природных водостоков приводило к образованию промоин и яров, разрушению естественно сложившегося ландшафта местности. Напомним, что эрозийные процессы в районе Чугуевского городища при условии нарушения системы ливневой канализации активизировались и быстро прогрессируют в настоящее время. К тому же, безусловно, западный ров расширялся и подправлялся при сооружении позднесредневековой Чугуевской крепости.
На берме прослежена водоотводная канавка, прорытая вдоль линии оборонительного сооружения (рис.9). В поперечном профиле она имела форму неправильной полуокружности. Её ширина в верхней части варьировалась в пределах около 0,35-0,50 м на разных участках при глубине около 0,12-0,15 метра. Назначение данной канавки заключалось в отведении воды, препятствуя её прямому падению со склона эскарпа рва, тем самым предотвращая его разрушение. Аналогичная канавка прослежена в конструкции оборонительного сооружения четвёртой линии обороны Мохначан- ского городища (Колода В.В., 2000, табл.ХХУ, XXVII; Свистун Г.С., 2001, с. 118, 119, рис.1, 2). Такое же назначение имели ровики, но больших размеров, устраиваемые на горизон¬
тальной площадке эскарпов, расположенных по краю мысовых площадок. Наиболее близкие территориально и аналогичные в культурно-хронологическом отношении ровики зафиксированы и изучены на восточном участке обороны, обращённом к пойме реки, уже упомянутого Мохначанского городища (Шрамко Б.А., 1953, с. 12, 13, табл.VI; Плетнёва С.А., 1954, с. 10), а также на северном участке обороны, обращённом к пойме реки, Кабанового городища (Свистун Г.Е., 2008, с.4, рис.З).
Раннесредневековое оборонительное сооружение, возведённое на верхней мысовой площадке, сохранилось в виде остатков каменной и кирпичной кладок с грунтовыми и щебневыми наслоениями и засыпками. Как видно из планиграфии вскрытого участка, исследованию был подвергнут фрагмент линии обороны в месте его поворота с направления север - юг в северном секторе на северо-запад - юго-восток в южном секторе раскопа (рис.8).
Внешняя кладка
На расстоянии около 1,5-2,0 м от внутреннего края водоотводной канавки была расчищена и изучена локально сохранившаяся (около 3,0 м в длину) кладка внешней облицовки вала оборонительного сооружения - крепида или так называемая “одежда крутостей” (Афанасьев Г.Е., 1987, с. 113) (рис.8, 10, 11). На остальных участках расположения кладки местами фиксировались углубления, образовавшиеся при изъятии камней (рис.9,2). Конструктивное назначение данного архитектурного элемента фортификации - поддерживать грунтовую насыпь, препятствуя её сползанию в сторону рва, сохраняя при этом необходимый, заданный строителями, угол крутизны склона. Кладка состояла из песчаниковых блоков различной степени обработанное™ - рваных и достаточно хорошо обработанных до придания им формы, близкой к параллелепипеду. Наиболее стабильный параметр обработанных каменных блоков - высота. Она составляла 0,10 метра. Ширина данных строительных элементов достигала размеров 0,30x0,40 метра. Широкие постели имели в плане форму, приближённую к прямоугольнику или трапеции, и были пригнаны друг к другу по конкретным обстоятельствам конфигурации соприкасающихся
18


Рис. 8. План раскопа 1 на Чугуевском городище.
Fig. 8. The layout of excavation site 1 at the Chuguiev hillfort
19


Рис. 9. Стратиграфические профили оборонительных сооружений Чугуевского городища:
1 - поперечный разрез внешнего ската вала по линии запад-восток; 2 - поперечный разрез внешнего ската вала по линии север-юг.
Fig. 9. Stratigraphical sections of defensive structures of the Chuguiev hillfort: 1 - the cross- section of an external slope of a rampart along the west-east line; 2 - the cross-section of an external slope of a rampart along the north-south line
плоскостей. Следует заметить, что салтов- ские строители, по всей видимости, старались уменьшить трудозатраты, максимально используя приемлемые формы полученных ещё в каменоломне камней - слоистый характер песчаника позволял использовать без особо трудозатратной обработки широкие постели, получающиеся при расслоении геологических залежей. В результате последним обстоятельством диктовалась высота строительных блоков. В том случае, если и боковые поверхности были относительно приемлемы, их таковыми и оставляли, получая в результате экономию одновременно трудозатрат и добытой массы материала. Такой рационализм в подходе к
строительному материалу известен в истории архитектуры (Шуази О., 1937, с.208).
Под крайним из сохранившихся тесаных блоков была обнаружена песчаниковая подсыпка. Необходимо отметить, что только данные подпрямоугольные блоки были расположены непосредственно на погребённой дневной поверхности. Остальные камни были помещены на предварительно размещённую по трассе кладки глину. Таким образом, при сооружении внешней крепиды вала на изученном участке обработанные блоки укладывались непосредственно на погребённую или подсыпанную поверхность. Их устойчивость обеспечивалась обработанными плоскостями.
20


Рис. 10. План и профиль внешней крепиды вала.
Fig. 10. The layout and section of the external krepida of a rampart
Рис. 11. Внешняя крепида вала. Вид с запада.
Fig. 11. The external krepida of a rampart. A view from the west
Иногда при укладке таких блоков поверхность подсыпалась песком для устранения люфта ввиду частных случаев неплотного прилегания постели строительного модуля и подлежащей почвы. Выбор в качестве подсыпки именно песка диктовался характеристиками послед¬
него ввиду его свойства, проявлявшегося в хорошем распределении нагрузки помещённой поверх постелистой кладки. Следует также сказать, что слоистый характер применённого в качестве строительного материала песчаника предполагал применение именно постелистой
21


кладки как наиболее технологически приемлемой и оправданной (Шуази О., 1937, с. 186). Поэтому, прежде всего, именно характеристиками строительного материала определялись те или иные способы возведения архитектурных форм и во многом их внешний облик в том или ином регионе.
Рваные камни, использованные в конструкции внешней кладки, ввиду своей потенциальной неустойчивости помещались на глину, тем самым закрепляясь в ней и приобретая дополнительную прочность для сдерживания массы внешнего ската вала. Таким образом, фиксируется факт использования кладки из рваного камня с применением в качестве вяжущего раствора глины. Сам по себе такой строительный приём известен с глубокой древности и был распространен на Востоке (Шуази О., 1937, с.223).
По всей видимости, второй ряд кладки также закреплялся глинистым раствором, что было необходимо для повышения прочности конструктива, технологически призванного сдерживать давление грунтовой насыпи. Присутствие раствора в аналогичных конструктивных элементах прослеживалось на других сал- товских городищах. Его состав мог отличаться и содержать вместо материкового глинозёма или глины алевролит, как на Мохначанском городище (Свистун Г.Е., Чендев Ю.Г., 2002/2003,
с. 133, 134), или примесь к чернозёму и глине мела, как на Волчанском городище (Колода В.В., 1995, с.39), но его применение как та- швшю было обязательным элементом строительной технологии. Из истории архитектуры известно, что крепление отдельных строительных модулей (кирпича или камня) производилось, как правило, в обязательном порядке. И, если раствор для каменных блоков с плоскими постелями не применялся, крепление осуществлялось с помощью металлических скоб, специальных пазов, заливаемых свинцом, и
т. 	п. (Шуази О., 1937, с.223). Без раствора могли сооружаться постройки из очень больших камней, которые задавали прочность сооружению своей массой (Шуази О., 1937, с.239). Поэтому ввиду отсутствия свидетельств вышеуказанных соединений модулей, к тому же не отличающихся большими размерами, нет оснований утверждать о применении кладок насухо на салтовских лесостепных памятни¬
ках. Если в отдельных случаях исследователи и не находят явных следов раствора, это может лишь говорить о его вымывании, выветривании или составе, близком или аналогичном природным окружающим грунтам, который был использован в качестве вяжущего вещества, и визуально не фиксируемом на окружающем фоне заполнения раскопа.
Сохранившийся участок внешней кладки крепиды имеет один ряд блоков по вертикали. Хотя расположенные выше него отдельные камни позволяют предположить, что данный конструктив имел как минимум и второй ряд, разобранный и вынутый, скорее всего, в позднем средневековье для хозяйственных нужд. Салтовские лесостепные городища северско- донецкого региона, оборонительные линии которых устроены аналогичным образом в виде валов с “одеждами крутостей”, имели внешние поддерживающие насыпь кладки, состоящие из двух или трёх вертикальных рядов камней и двух нижних и одного верхнего горизонтальных рядов. Такие конструктивы хорошо сохранились на городищах Мохначанском, Верхнесалтовском и Короповы (Коробовы) Хутора (Свистун Г.Е., 2007а, с.48, 51-53, рис.3-6, 7). Исходя из этого, вполне логичным будет предположить, что и на Чугуевском городище данный конструктивный элемент должен был составлять близкие к вышеупомянутым параметры. Исходя из расположения сохранившихся камней внешней крепиды, она состояла из внешнего ряда, сложенного, по всей видимости, из подпрямоугольных блоков, и внутреннего, сооружённого из рваного песчаника. Поверх лежали, скорее всего, подпрямоугольные блоки ввиду того, что они были лицевыми.
Следует особо отметить факт применения в кладке внешней крепиды наряду с обработанными подпрямоугольными блоками рваных камней. Учитывая в дополнение к другим признакам выявление наличия или отсутствия обработанных блоков в кладках фортификаций, городища относились, согласно типологии, предложенной Г.Е.Афанасьевым, к третьему или четвёртому типам, и на этой основе делались определённые выводы относительно строительных и архитектурных традиций и пр. (Афанасьев Г.Е., 1987, с.132-142). Исследованиями, проведёнными на северскодонецких
22


лесостепных памятниках до 90 гг XX в., обработанные каменные блоки были выявлены лишь на Верхнесалтовском городище. Следует сказать, что такие исследования фортификационных сооружений, за исключением Верхне- салтовского городища, проводились, главным образом, методом поперечного разреза линии обороны, позволявшего составить представление о строительных приемах лишь на узком - шириной в 1,0-2,0 м - отрезке конструктива. Более широкие в плане исследования оборонительных сооружений привели к выявлению, помимо Верхнесалтовской крепости, обработанных каменных блоков и на ряде других городищ: Волчанском (Колода В.В., 1995, с.40), Мохначанском (Колода В.В., Свистун Г.Е., 2001), Короповы Хутора (Колода В.В. и др., 2004, с.63, 64) и на рассматриваемом нами Чугуевском. Поэтому становится очевидным, что фиксация, в частности, наличия обработанных блоков во многом является вопросом приемлемой методики исследований фортификаций - узкие поперечные разрезы далеко не всегда позволяют составить объективную характеристику строительных и архитектурных особенностей фортификаций, при возведении которых использовались, помимо грунтовых, каменные и кирпичные, а также деревянные элементы. Методика исследований салтов- ских оборонительных сооружений, сочетающая стратиграфический поперечный разрез и планиграфическую расчистку прилегающих к нему кладок, была предложена В.С.Флёровым (Флёров В.С., 1994) и успешно опробована на восточном участке обороны Мохначанского городища (Колода В.В., Свистун Г.Е., 2001).
Внутренняя кладка
На расстоянии около 2,10 м от рассмотренной выше внешней кладки крепиды вала была расположена внутренняя. В отличие от внешней, она сохранилась на большей площади и прослеживалась в длину на протяжении около
15,0 	м (рис.8, 12-14). Внутренняя кладка также была сложена из песчаника различной степени обработанности. Подпрямоугольные блоки размещались непосредственно на погребенной почве, рваные камни на отдельных участках укладывались в слой глинистого раствора, которым на всей исследованной площади кон¬
структива также крепились и камни, расположенные непосредственно в толще кладки.
На участке, где были применены обработанные блоки, можно выделить два вертикальных ряда кладки - нижний соответствовал обработанным камням, верхний - рваным. Фиксировалось два ряда кладки по вертикали. Размеры обработанных каменных блоков составляли: 0,40x0,50x0,10 и 0,40x0,70x0,12 метра. Между этими каменными блоками были обнаружены фрагменты средневековых красноглиняных гофрированных амфор.
Кроме того, на дне расположенного рядом котлована позднесредневекового времени, частично нарушившего внутреннюю крепиду вала, находился обработанный песчаниковый блок размерами около 0,3x0,2x0,12 м, который, по всей видимости, также следует отнести к строительному материалу рассматриваемого конструктива.
Размеры самых больших фрагментов рваного камня не превышали 0,35 метра. На отдельных экземплярах фиксировались следы рабочей части долота. Ширина оставленных борозд составляла 7,0-8,0 мм, глубина - 0,3- 0,5 мм при длине по поверхности камня от
8,0 	до 12,0 сантиметров. Оставленные следы свидетельствовали о полукруглой в поперечном сечении рабочей части обрабатывающих инструментов. Аналогичные борозды долота на поверхностях камней известны на городищах Мохнач и Кочеток-I (Свистун Г.Е., 2005, с.9, рис. 11, 2).
Отдельные рваные камни фиксировались на уровне нижнего ряда кирпичной кладки, размещённой по верху. При этом они были скреплены с нижними кирпичами единой массой глиняного раствора.
На расстоянии около 2,0 м в южном направлении в составе каменной кладки содержался фрагмент песчаникового жернова. Поверх кладки на небольшом расстоянии друг от друга были найдены два фрагмента одной красноглиняной средневековой амфоры.
Локально на участке, где был найден фрагмент жернова, с внешней стороны конструктива фиксировалась глиняная подсыпка, содержавшая фракции обожжённой керамической массы. Она по своему составу была идентична мощному слою обожжённой глины (бруствера), который будет охарактеризован
23


Рис. 12. Планы и профили участков внутренней крепиды вала: 1 - кладка, содержащая рваные камни и фрагмент жернова; 2 - кладка, содержащая рваные камни и подпрямоугольные блоки.
Fig. 12. The layouts and sections of sectors of the internal krepida of a rampart: 1 - the walling which contains ragged stones and a fragment of a millstone; 2 - the walling which contains ragged stones and rectangular-like blocks
24


Рис. 13. Стратиграфические профили оборонительных сооружений Чугуевского городища: 1 - продольный разрез внутренней крепиды вала с остатками кирпичного бруствера; 2 - поперечный разрез внутренней крепиды вала с подпирающей подсыпкой.
Fig. 13. Stratigraphical sections of defensive structures of the Chuguiev hillfort: 1 - the longitudinal section of the internal krepida of a rampart with the remains of a brick parapet; 2-a cross-section of the internal krepida of a rampart with propping up addition
ниже. Здесь лишь отметим, что рассматриваемая нами каменная кладка подлежала слою керамической массы на всей протяжённости фиксации последней.
Также в слое подсыпки фиксировались песчаниковый щебень и чернозём. Данная подсыпка свидетельствует, скорее всего, о неких ремонтных работах, призванных укрепить подлежащую брустверу каменную кладку- фундамент. Общая ширина кладки внутренней крепиды, служившей одновременно и фундаментом кирпичного бруствера, составляла 0,8-
1,0 	метр.
Валганг
С внутренней стороны к конструкции вала с каменными крепидами примыкала боевая площадка для размещения защитников, состоявшая из слоя глины мощностью около 0,20 м и шириной около 1,8 м, помещённого на чернозёмную подсыпку. На глину был уложен слой рваного камня, также скреплённого глиняным раствором. Данный слой камней служил, по всей видимости, в качестве брусчатки. Размеры самых больших фрагментов камня не превышали 0,35 метра. На
25


Рис. 14. Вид внутренней каменной крепиды с остатками кирпичного бруствера. Вид с запада. Fig. 14. The view of the internal stone krepida with the remains of a brick parapet. A view from the west
отдельных камнях были также выявлены сохранившиеся следы долота. Следы обрабатывающего инструмента аналогичны следам на камнях, происходящих из внутренней крепиды вала. Между камнями и поверх слоя встречались мелкие фрагменты салтовской столовой керамики и красноглиняных амфор. Три фрагмента раннесредневековой красноглиняной амфоры с гофрированной поверхностью стенок были найдены у восточного края кладки. Один из них находился на уровне древней дневной поверхности. Под слоями глины и рваного камня на уровне подошвы вала обнаружены фрагменты нижней части салтовско- го столового сосуда. Его стенки были орнаментированы рядами волнисто прочерченных линий.
Бруствер
По верху внутренней каменной кладки вала фиксировалась керамическая масса, сложенная на глинистом растворе (рис. 13, 14). Она залегала слоем общей мощностью около 0,20 м и состояла из сильно, но неравномерно обожжённых, грубо сформованных прямоугольных кирпичей. Выявленная кладка, помимо прочего, содержала в нижней части и отдельные рваные песчаниковые камни, что было отмечено выше.
Кирпичная кладка была во многих местах деструктурирована - в рядах не доставало модулей, а сама рядность частично нарушена. Кирпичи имели оплавившуюся нижнюю постель с приварившимся песчаниковым щебнем и древесным углем (обуглившейся щепы) (рис. 15). На плоскостях данных строительных элементов фиксировались следы формовки в виде оттисков дощечек и многочисленные отпечатки соломы, деревянной щепы и фрагментов мелких веток, зёрен растений. По всей видимости, кирпичи были помещены в сыром виде на раскаленные древесные угли, что объясняет их деформацию, оплавление нижней постели и общий неравномерный обжиг - от слабой пропечённости до стекловидного состояния. Толщина отдельных фрагментов не была чётко выдержана из-за примитивной технологии, применённой при формовке и обжиге данного строительного материала. Она варьировалась даже в пределах отдельно взятого образца (к примеру, от 5,7 см до 7,8 см на различных участках отдельно взятого образца). Судя по сохранившимся фрагментам, формовка производилась в деревянных формах. Недостаточно просушенную сырцовую заготовку, плохо сохраняющую приданную ей форму, помещали на слой раскалённых древесных углей. Сырая масса быстро поглощала высокую температуру, прокаливаясь при этом до ярко-красного
26


Рис. 15. Строительные материалы бруствера: 1 - оплавившаяся поверхность кирпича;
2 - фрагмент кирпича со следами приварившегося древесного угля; 3 - изменение степени пропечённости кирпича; 4 - фрагмент глинистого раствора с обуглившейся щепой.
Fig. 15. Building materials of the parapet: 1 - the melted surface of a brick; 2-a fragment of a brick with traces of welded charcoal; 3 -a change in the baking degree of a brick; 4-a fragment of clay grout with charred wood chips
цвета, а местами даже оплавляясь. При этом на еще сырой пластичной массе отпечатывались и запекались в ней тлеющие угли. Неравномерное пирогенное воздействие отмечалось явным пережогом нижних постелей и недостаточной термической обработкой верхних. Тесто внутри отдельно взятого модуля, как правило, имело черно-серый цвет. На поверхности, в силу термического воздействия, цвет изменялся от светло-коричневого до оранжевого.
В целом толщина выявленных фрагментов составляла около 8,0 см при общем разбросе параметров отдельных образцов от min 5,7 до max 8,5 сантиметров. К сожалению, в пределах раскопа, заложенного на Чугуевском горо¬
дище, не удалось зафиксировать ни одного целого кирпича. Плохое качество строительных модулей привело к тому, что на сегодняшний день практически все выявленные кирпичи были растрескавшимися. Наибольшие размеры длины и ширины фрагмента данного строительного материала на примере отдельно взятого образца составляли 21,0x18,0 сантиметров. Лишь единичные экземпляры позволяли после скрепления отдельных частей, на которые они раскололись, произвести замеры поверхностей постелей искусственного строительного материала. Таким образом, было установлено, что один из параметров (длина) кирпича составлял 21,0 сантиметр.
27


Кирпичи были сложены, как и каменные кладки, на глиняном растворе. Общая ширина выявленной кладки составляла около 0,8 мет- ра.
Фрагментами данных кирпичей был обложен периметр выявленного в непосредственной близости и исследованного котлована позднесредневековой крепости (Свистун Г.Е., 2005, с.24, 25, рис.69, 7, 72, 7-6), что подтверждает сведения, приводимые Филаретом о том, что нижняя часть оборонительных сооружений Чугуевской крепости была обложена кирпичом (Филарет, 2005, с. 171). По всей видимости, раннесредневековый кирпич в конструкции крепости XVII-XVIII вв. использовался для осуществления дренажа (Бучастая С.И.идр., 2009, с.622).
Реконструкция оборонительных сооружений.
Характеристика строительных приемов и материалов
Проведённые исследования северо-западного участка оборонительных сооружений Чугуевского городища позволяют представить их общий архитектурный профиль, охарактеризовать применённые строительные приёмы, призванные осуществить заданные защитные характеристики, и предложить вариант реконструкции.
Данное сооружение представляло собой вал с панцирными выкладками из песчаника как извне конструкции, так и с внутренней ее стороны (рис. 16). Внешний и внутренний панцири-крепиды состояли из двух рядов по вертикали обработанных каменных блоков и рваных камней, скреплённых вяжущим глиняным раствором. Ширина и высота внешней крепиды составляла около 0,8 и 0,20-0,25 м соответственно. Внутренняя крепида имела высоту около 0,2-0,25 м при ширине около 0,8-1,0 метр. На одном участке - в месте зафиксированной раскопками поддерживающей подсыпки - ширина доходила до 1,2 метра. Но, по всей видимости, это является исключением из правила ввиду аварийного расползания кладки, остановленное с помощью подсыпания подпорки. Упомянутая подсыпка может свидетельствовать, помимо факта ремонта
конструкции, о нахождении её поверх внутренней грунтовой засыпки вала. Но, учитывая стратиграфическую характеристику, более вероятным объяснением данному факту может служить поэтапность строительства оборонительного сооружения: сначала возводились каменные крепиды с внешней и внутренней стороны будущего вала, а затем в пространство между сложенных на глинистом растворе камней насыпалось грунтовое наполнение. Наличие в поддерживающей каменную кладку со стороны внутривального пространства подсыпке керамической массы, аналогичной по составу кирпичам бруствера, может свидетельствовать в пользу того, что до помещения грунта между каменными крепидами поверх внутреннего панциря сооружался и бруствер. По всей видимости, увеличение нагрузки на каменную кладку внутренней крепиды, сложенную на глинистом растворе, и привело к наметившемуся ее разрушению, вызвавшему необходимость укрепления с помощью подсыпанной подпорки.
При сооружении внутренней крепиды был использован и фрагмент жернова, изготовленного из твёрдого качественного песчаника, что также может свидетельствовать о дефиците качественного строительного материала.
Перед возведением кирпичного бруствера была сооружена боевая площадка-валганг с внутренней стороны внутренней крепиды. На это может указывать отсутствие фракций обожжённого кирпича ниже уровня конструкции брусчатки, уложенной на глинистом растворе. Таким образом, перед сооружением бруствера были подготовлены подходы к строительной площадке, требовавшей, по сравнению с конструкциями крепид, большей трудоёмкости, выразившейся в объёме уложенного в кладку строительного материала (кирпичей и глинистого раствора) и требующегося для этого времени.
Внутреннее заполнение вала состояло из чернозёмно-глинистого мешаного грунта, который, скорее всего, был взят с внешней (относительно оборонительного сооружения) стороны. Он не имел включений салтовских артефактов, находки которых, тем не менее, отмечались с внутренней стороны сооружения. А это может свидетельствовать о том, что территория перед фронтом оборонительного
28


Рис. 16. Вариант реконструированного архитектурного профиля оборонительного сооружения Чугуевского городища.
Fig. 16. A variant of the reconstructed architectural profile of the Chuguiev hillfort fortifications
вала подвергалась земляным работам - перепланировке под нужды системно продуманной линии обороны.
Как уже отмечалось, внутренняя каменная крепида вала служила одновременно и фундаментом для бруствера, изготовленного из уложенного на глиняном растворе кирпича. Тип кладки доподлинно установить затруднительно, но она, несомненно, носила порядовый постельный характер без видимой системной связи между рядами. Длинной стороной кирпичи были размещены вдоль продольной оси оборонительных сооружений. С подлежащим каменным фундаментом кирпичная кладка составляла единое целое, связанное глинистым раствором. Следует также сказать, что кирпич обычно изготовлялся древним населением как заменитель камня из-за отсутствия достаточного количества или ненадлежащих характеристик последнего. Плохое качество песчаникового камня в данном регионе диктовало создание архитектурных форм, которые учитывали специфику и доступность местных строительных материалов и условий для его добычи или изготовления (доступность геологических пластов для добычи камня, наличие достаточного количества топлива и подходящих глин для производства кирпича, наличие опыта производства и трудовых ресурсов). В связи с этим следует напомнить, что возведение трудоёмких сооружений общественного
назначения может быть успешно осуществлено при наличии сильного организующего начала (Шуази О., 1937, с.7).
Кирпич-сырец не применялся, по всей видимости, ввиду недостаточной его прочности. Именно в стремлении увеличить прочность и долговечность возводимого конструктива и был предпринят его обжиг. Конструкция бруствера составляла ширину около 0,8 м и достигала высоты, вероятно, близкой к росту защитников укрепления от уровня поверхности валганга.
Таким образом, ввиду либо малодоступности каменных выработок, либо недостаточного качества известных строителям песчаниковых залежей бруствер оборонительного сооружения был изготовлен из обожжённого кирпича. При строительстве укреплений Чугуевского городища было отдано предпочтение технологически сложному процессу изготовления керамических строительных модулей. Он требовал, помимо разнообразия этапов его производства (добыча и доставка сырья, смешение глины с добавками путем замеса, заготовка топлива и его доставка, изготовление формочек, формовка модулей, их обжиг и т.д.), наличия навыков качественного производства керамических строительных материалов. Но последним салтовское население на Чугуевском городище, как видим, в достаточной степени не владело. И тем более
29


значимым является тот факт, и тем весомее должны были быть причины, заставившие строителей отдать предпочтение данному строительному материалу. Аналогии этому инженерному решению нам известны на Дону. К примеру, вследствие отсутствия пригодного для строительства камня в районе Сарке- ла данную крепость было решено воздвигать из кирпича (Артамонов М.И., 1958, с.25). Но наладить его качественное производство для вышеуказанной крепости местному населению помогли византийские мастера. Характеристики кирпича Чугуевского городища могут свидетельствовать о знакомстве строителей, скорее всего, с производством кирпича-сырца, широко применявшегося в регионах с относительно малыми атмосферными осадками и с дефицитом топлива для обжига строительных модулей. Природные условия лесостепи позволяли использовать достаточное количество древесины, а требования к конструкции бруствера выдвигали необходимость задания ему достаточно большой прочности. Поэтому, не имея альтернативы относительно приемлемого строительного материала при условии имевшихся навыков и культурных традиций, строители, по-видимому, были вынуждены прибегнуть к малознакомому им технологическому процессу обжига. Вышеизложенное может свидетельствовать о приходе строителей укреплений городища из регионов, имеющих: а) дефицит топлива в виде больших массивов лесов; б) глинистые почвы в сочетании с нагорьями либо горами (учитывая наличие в строительной технике применения камня и размещения построек на поверхности почвы без фундамента в привычном нам понимании). Такими характеристиками, к примеру, обладают области в Иране, где указанные материалы являются основным строительным материалом (Шуази О., 1937, с. 123). Безусловно, вопросы происхождения выявленных строительных технологий должны стать темой отдельного глубокого анализа. Мы в рамках данной работы можем лишь констатировать факт их привнесения на территорию лесостепи извне с определенным вероятным вектором в географическом пространстве прямого или косвенного влияния.
В итоге, произведя анализ полученных данных, можно представить оборонительные
сооружения в северо-западном секторе Чугуевского городища как грунтовый вал с каменными крепидами общей шириной около 4,0 м (ширина грунтовой засыпки между внутренними краями крепид составляла около 2,10 м). К нему примыкала боевая площадка-валганг - пласт рваных камней в слое глины - мощностью около 0,3 м и шириной около 1,8 метра. Перед внешней стороной вала проходила берма с водоотводным ровиком, за которым располагался ров. Следует также отметить особенность конструкции ровика. Выброс грунта во время его выкапывания, по всей видимости, осуществлялся во внутреннюю сторону, создавая дополнительное препятствие падению водных потоков образовавшимся валикообразным возвышением. Таким образом, сооружения линии обороны составляли в ширину (вглубь внутренней площади городища) не менее 8 метров. Мощность внутренней засыпки вала, определенная по подошве кирпичного бруствера, составляла у внешней крепиды около 0,3 метра. По всей видимости, внутренняя кре- пида вместе с нижней частью бруствера была покрыта грунтовой насыпью вала. Аналогичным образом в стратиграфическом отношении был устроен валганг, расположенный выше подошвы бруствера. Следует также отметить, что валганг по внешнему краю имел уклон в сторону внутренней площадки городища, переходя, таким образом, в пандус.
Учитывая высоту конструкции бруствера, общий перепад высот от уровня фронтальной стороны внешней крепиды оборонительного сооружения составлял около 2,5-2,6 метра. Перепад высоты бермы, имевшей уклон в сторону рва, исходя из сохранившегося участка (эрозия, подчистки в позднем средневековье), обеспечивал господствующую высоту уровнем ведения огня не менее 3,0 метров.
Относительно небольшая высота оборонительных сооружений компенсировалась значительным возвышением мысовой площадки, на которой расположено городище. Поэтому, если даже принять, что глубина рва на исследуемом участке как минимум удваивала общий перепад высот оборонительного рубежа (обычно для салтовских лесостепных городищ), то характеристика мощности системы обороны является вполне приемлемой. Ввиду незначительной высоты насыпи вала основная
30


нагрузка при обеспечении обороны рассматриваемого сооружения со всей очевидностью возлагалась на бруствер, что дополнительно объясняет усилия строителей, направленные на поиск наиболее прочного материала для его возведения в рамках своих культурных традиций.
На восточном участке обороны Чугуевского городища (со стороны поймы), учитывая характер выходящих на поверхность аналогичных строительных материалов, оборонительные сооружения, по всей видимости, во многом были схожи по конструкции с исследованными в северо-восточном секторе крепости.
Заключение
На основании данных, полученных в процессе проведенных археологических исследований оборонительных сооружений Чугуевского городища, можно сделать вывод, что традиции, проявившиеся в применении строительной техники и принципов организации обороны, во многом находят аналогии на других салтовских памятниках северскодонецко- го региона. Это, прежде всего, отсутствие в линии обороны фланкирующих башен и одинаковое профилирование конструкции - вал с крепидами склонов и надвальным бруствером. Подобный профиль, по всей видимости, имело и Красное городище, расположенное в верховьях Тихой Сосны, с тем лишь отличием, что вал был выполнен в виде сплошной кирпичной кладки (Свистун Г.Е., 2007а, с.50, 53, рис.6, 2).
Отличительной чертой, выделяющей Чугуевское городище среди известных северско¬
донецких городищ, является наличие в строительной конструкции фортификации обожжённого кирпича.
Вышеприведённые данные подтверждают, что определяющими факторами инженерного решения укреплений городищ в сал- товской лесостепи являются характеристики природно-географических условий в синтезе с этнокультурными традициями строителей. То обстоятельство, что в лесостепной части долины Северского Донца локализуется ареал памятников оборонительного зодчества, брустверы которых изготавливались из керамических материалов (кирпича на Чугуевском городище; обожжённых аморфных строительных элементов на городище Короповы Хутора; обожжённой, скорее всего, монолитной, керамической массы на городищах Верхне- салтовском, Кабановом, Кочеток-I) (Свистун Г.Е., 20096, с.477), даёт возможность предположить их связь с этнокультурной группой, оставившей свой погребения по обряду кремации, ареал которой очень близок к указанным укреплениям. Данные могильники и отдельные захоронения известны в таких пунктах как Сухая Гомолыиа, Лысый Горб, Новая Покровка, Кочеток (на территории интерната и Чугуево-Бабчанского лесничества), Тополи, Кицевка, а также в составе бириту- альных могильников Красная Горка и Пятниц- кое (Аксёнов В.С., 2003; Аксёнова Н.В., 2006; Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 2008; Свистун Г.Е., 2009а, с.84-90; Лаптев А.А., 2010). Факт пространственно-географической близости указанных групп салтовских памятников, по нашему мнению, заслуживает внимания. Характер и степень этой возможной культурной связи требует отдельного большого и долгосрочного исследования.
Литература и архивные материалы
Аксёнов В.С., 2003. К вопросу интерпретации некоторых комплексов Маяцкого селища// Проблеми icTopii* та археологи Украши. Зб1рник доповщей м1жнародно! науково! конференци до 100-р1ччя XII археолопчного зТзду в м. Харков1 25-26 жовтня 2002 року. Харюв.
Аксёнова Н.В., 2006. Этническая принадлежность погребений по обряду кремации в среде салтово-маяцкой культуры (на примере биритуальных могильников)// Проф. д.и.н. Тотю Тотев и столицата Велики Преслав. Материали от юбилейна кръгла масса. Шумен, 22-23 декеври 2005 г. София.
31


Артамонов М.И., 1958. Саркел - Белая Вежа// МИА. № 62.
Афанасьев Г.Е., 1987. Население лесостепной зоны бассейна среднего Дона в VIII-X вв.
(аланский вариант салтово-маяцкой культуры)// Археологические открытия на новостройках. Вып.2. М.
Бабенко Л.И., 1996. Отчёт о работе археологической экспедиции Харьковского исторического музея в полевом сезоне 1996 года// НА ИА НАН Украины, № 1996/64.
Багалей Д.И., 1886. Материалы для истории колонизации и быта окраины Московского государства. Харьков.
Багалей Д.И., 1905. Объяснительный текст к Археологической карте Харьковской губернии// Труды XII Археологического съезда. T.I. М.
Бучастая С.И., Свистун Г.Е., Шевченко О.А., 2009. Планировка и конструкция фортификаций Чугуевской крепости: сравнительный анализ археологических и письменных источников// Stratum plus. № 5. 2005-2009. Санкт-Петербург, Кишинёв, Одесса, Бухарест.
Воссоединение Украины с Россией, 1953. Документы и материалы в 3-х томах. Т.1. М.
Дополнения к Актам историческим, собранным и изданным археографическою комиссиею, 1875. Т. IX. СПб.
История городов и сел Украинской ССР, 1976. Т. Харьковская область. К.
Книга Большому Чертежу, 1950. М.; Л.
Колода В.В., 1995. Оборонительные укрепления Волчанского городища// Материалы Международной научной конференции, посвящённой 600-летию спасения Руси от Тамерлана и 125-летию со дня рождения И.А.Бунина. Елец.
Колода В.В., 2000. Отчёт об археологических исследованиях Средневековой археологической экспедиции ХГПУ им. Г.С.Сковороды в с.Мохнач на Харьковщине// НА ИА НАН Украины, № 2000/95.
Колода В.В., Свистун Г.Е., 2001. Отчёт о работе особого отряда Средневековой
археологической экспедиции ХГПУ им. Г.С.Сковороды в с.Мохнач на Харьковщине// НА ИА НАН Украины, № 2001/28.
Колода В.В., Крыганов А.В., Михеев В.К., Ряполов В.М., Свистун Г.Е., Тортика А.А., 2004. Отчёт о работе Средневековой экспедиции Харьковского национального педагогического университета в 2004 году// НА НИАЛ ХНПУ им. Г.С.Сковороды. Харьков.
Лаптев А.А., 2010. Новый кремационный могильник салтовской культуры у с.Кицевка Печенежского района Харьковской области// Проблемы истории и археологии Украины: Материалы VII Международной научной конференции (Харьков, 28-29 октября 2010 г). Харьков.
Ласковский Ф., 1865. Материалы для истории инженерного искусства в России. Ч.З. СПб.
Никитенко А.В., 1904. Записки и дневник в 2 томах. Т.1. СПб.
Пассек В.В., 1840. Границы Южной Руси до нашествия татар// Очерки России, издаваемые В.Пассеком. Т.2. М.
Плетнёва С.А., 1954. Отчёт о работе Северо-Донецкого отряда Таманской экспедиции ИИМК АН СССР летом 1954 году// НА ИА НАН Украины, № 1954/24.
Плетнёва С.А., 1957. Отчёт к открытому листу № 8 Северо-Донецкого отряда Южно-Русской экспедиции за 1957 год// НА ИА НАН Украины, № 1957/17.
Плетнёва С.А., 1975. Половецкая земля// Древнерусские княжества Х-ХШ вв. М.
Плетнёва С.А., 1990. Половцы. М.
Природа и население Слободской Украйны. Харьковская губерния, 2007. Харьков.
Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 2008. Кремационные погребения Кубани и Подонья салтовского времени// Древности Юга России. Сборник памяти А.Г.Атавина (1954- 2004). М.
Разрядная книга 1475-1598 гг., 1966. М.
32


Свистун Г.Е., 2005. Отчёт об археологических раскопках и разведках в лесостепной зоне долины Северского Донца в 2005 году// НА ИА НАН Украины, № 2005/34.
Свистун Г.Е., 2006а. Отчёт о работе Северскодонецкой археологической экспедиции
Художественно-мемориального музея И.Е.Репина в 2006 году// НА ИА НАН Украины, № 2006/30.
Свистун Г.Е., 20066. Чугуевское “гнездо поселений” салтово-маяцкой культуры// Археологическое изучение Центральной России. Тезисы Международной научной конференции, посвящённой 100-летию со дня рождения В.П.Левенка (13-16 ноября 2006 года). Липецк.
Свистун Г.Е., 2007а. К вопросу о строительном материале и архитектуре салтовских
лесостепных городищ бассейна Северского Донца// Харьковский археологический сборник. Вып.2. Харьков.
Свистун Г.Е., 20076. Отчёт о работе Северскодонецкой археологической экспедиции
Художественно-мемориального музея И.Е.Репина в 2007 году на территории г.Чугуева// НА ХММ И.Е.Репина. Ф. № 14. Опись № 1. Дело № 7. Харьков.
Свистун Г.Е., 2008. Фортификации Кабанова городища// Харьковский археологический сборник. Вып.З. Харьков.
Свистун Г.Е., 2009а. Отчёт о проведении охранных археологических исследований на
Чугуевском городище и Кочетокском могильнике в 2009 году// НА ХММ И.Е.Репина. Ф. № 1. Опись № 1. Дело № 8. Харьков.
Свистун Г.Е., 20096. Фортификация городища Верхний Салтов// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Свистун Г.Е., 2010. Археологические исследования позднесредневековой Чугуевской
крепости// Заповщна Хортиця. Матер1али IV м!жнародно! науково-практично! конференцп “1стор1я запорозького козацтва в пам’ятках та музейнш практищ”. Спещальний випуск. Запор1жжя.
Свистун Г.Е., Чендев Ю.Г., 2002/2003. Восточный участок обороны Мохначанского городища и его природное окружение в древности// АЛЛУ. № 2/№ 1. Полтава.
Свистун Г.С., 2001. Конструктивы особливоси салт1всько! оборонно! лшй Мохначанського городища// АЛЛУ. № 2. Полтава.
Статистическое описание и история Чугуевского уланского полка 1835 г., 1835// РГВИА. Ф. № 405. Опись № 1. Ед. хр. № 46. М.
Филарет, 2005. Историко-статистическое описание Харьковской епархии в 3-х томах. Т.2. Харьков.
Флёров В.С., 1994. Верхне-Ольшанское городище и проблема методики раскопок
белокаменных крепостей салтово-маяцкой культуры// Историко-культурное наследие. Памятники археологии Центральной России: охранное изучение и музеефикация. Рязань.
Хлебников Б.В., 1893. История 32-го драгунского Чугуевского Её Величества полка 1613- 1893. СПб.
Шрамко Б.А., 1953. Отчёт об археологических разведках и раскопках Харьковского
государственного университета в 1953 году// НА МАЭСУ. Ф. № 1. Опись № 1. Дело № 4а. Харьков.
Шрамко Б.А., 1962. Поселения сюфського часу в басейш Дшця// Археолопя. T.XIV. К.
Шрамко Б.А., Михеев В.К., Грубник-Буйнова Л.П., 1977. Справочник по археологии Украины (Харьковская область). К.
Шуази О., 1937. История архитектуры. T.I. М.
33


Summary
G.Ye.Svistun (Kharkov, Ukraine)
FORTIFICATIONS OF CHUGUIEV HILLFORT
In the early Middle Ages fortifications of the Chuguiev hillfort the traditional designs characteristic of the building skills of the Saltov population combined with the construction methods developed during their residence in the Severskiy Donets valley were used. A synthesis of traditional methods and innovative approaches while fortifying the Chuguiev fortress was prompted by the nature of available building materials and the goals of their defence strategy which was to be anticipated during the expected enemy’s warfare. Defensive structures were made of stone and brick and looked like an unpaved rampart with stone blocks on its slopes and a brick parapet on top. Defence of the Chuguiev hillfort was organized by the fosse-rampart and escarp-rampart principle.
Most likely, the fortress had no towers, which made the flanking fire along the defensive barriers impossible. This feature permits a conclusion that the purpose of the fortress was to control crossing oyer water and serve as a shelter for people who lived in the nearby open settlements in case of an assault of hostile nomadic detachments.
It is noteworthy that the sites of the Saltov-Maiaki hillforts with ceramic parapets are spatially and geographically located close to cremation burial places. The paper offers a variant of reconstruction of the Chuguiev hillfort fortifications.
Статья поступила в редакцию в апреле 2011 г
34


С.Ф.Токаренко
МЕСТОНАХОЖДЕНИЯ САЛТОВСКОГО ПЕРИОДА В ОКРЕСТНОСТЯХ СЕМИКАРАКОРСКОЙ КРЕПОСТИ1
В окрестностях Семикаракорского городища, представляющего собой место бывшей крепости салтово-маяцкого периода, имеется большое число рассеянных местонахождений этого же периода, располагающихся на территории бывших селищ и стойбищ (летовок и зимовок) (рис.1). В настоящее время большая часть этих памятников интенсивно разрушается в результате сельскохозяйственных либо строительных работ и, таким образом, возникла необходимость зафиксировать данные по местонахождениям и ввести их в научный оборот. В результате проведения исследований разведочного характера было выявлено 20 местонахождений. Подъёмный материал на них представлен керамикой и выглядит однотипно.
Нумерация местонахождений не носит какого-либо системного характера, а связана со временем обнаружения. Наименование местонахождениям присвоено по названию крепости - Семикаракорские, к которой они изначально тяготели.
1. 	Местонахождение Семикаракорское-1 располагается в 1,5 км к югу от окраины города на высокой надпойменной террасе, на вершине тупого угла, которым терраса оканчивается на западе. Примерно в 30 м от крутого спуска в низину (ранее это был коренной берег древнего русла), на поверхности полосы площадью примерно 30x100 м рассеяны фрагменты керамики (рис.2). В настоящее время территория представляет собой пастбище для скота. К юго-западу от местонахождения располагается цепь из семи древних курганов высотой 1,5-1,8 м. Расстояние до городища по прямой составляет 7 км (рис.1).
Общее количество отобранных фрагментов салтовского периода - 40. Большая часть - невыразительные фрагменты стенок столовой
и тарной керамики малого размера. Толщина черепка - от 5 до 10 мм, цвет оранжевый или красный, черепок плотный, отформованный на быстром кругу, с характерными горизонтальными полосами изнутри, хорошо прокалённый, без видимых включений.
Один из фрагментов - венчик чаши или миски с реконструируемым диаметром около 20 см, декорированный глубокими врезными горизонтальными линиями (рис.9, 1), Среди обнаруженных обломков следует упомянуть фрагмент донышка с реконструируемым диаметром около 9 см (рис.9, 2), фрагмент ручки амфоры (рис.9, J), фрагмент охристого цвета с плотным однородным черепком из хорошо приготовленного теста, хорошо прожжённый, жёлто-серый в изломе, толщиной 5 мм, декорированный оттиском штампа по сырой глине (рис.9, 4).
Фрагмент венчика, край которого слегка отогнут наружу, серо-чёрного цвета на поверхности и чёрного в изломе, с глубокими горизонтальными линиями, нанесенными на шейку, по-видимому, является обломком лепного кухонного горшка. Тесто рыхлое с раковинами (рис.9, 5). Фрагмент лепной фигурки, по-види- мому, антропоморфной, по внешнему облику, составу теста и обжигу полностью аналогичен салтовской керамике (рис.9, 6).
Заслуживает внимания фрагмент кирпича, найденный в низине, у спуска, возле местонахождения. Он относится к числу массово представленных на городище и происходит оттуда. Размеры фрагмента: 9x8x4,8 см. Особенностью данного фрагмента является высокая пористость и, как следствие, очень малый вес.
На местонахождении также обнаружено большое количество фрагментов керамики срубного периода эпохи бронзы. Таким об-
1 Благодарю Е.А.Гамурар и А.Ю.Реброва за помощь в работе.


36
Рис. 1. Семикаракорское городище и местонахождения салтовского периода: ■ — городище, • — местонахождения. Fig. 1. The Semikarakorsk hillfort and sites of the Saltov period: ■ - a hillfort, #- the sites


Рис. 2. Фрагмент карты Семикаракорского района. Территория к югу от города, ф - местонахождения.
Fig. 2. A fragment of the map of the Semikarakorsk region. The territory to the south of the town, ф - the sites
разом, местонахождение двуслойное - сруб- но-салтовское. Место локализации находок не найдено. Фрагменты салтовской керамики чаще встречаются в восточной части, а сруб- ной - в западной части местонахождения.
2. 	Местонахождение Семикаракорское-2 находится примерно в 2 км к югу от города, в 700 м к юго-западу от кургана 9,9 и в 200 м к северо-востоку от современного русла р.Сал. Местонахождение располагается на надпой¬
37


менной террасе в 100 м от спуска в низину, бывшую ранее руслом реки (рис.2). Здесь на пашне, возле грунтовой дороги, рассеяны фрагменты керамики. Расстояние до городища по прямой менее 6 км (рис.1).
Количество отобранных фрагментов сал- товской керамики - ЗО.Толщина черепков - от 5 до 10 мм, большая часть ярко-красного цвета, два жёлтых обломка, один светло-коричневый. Черепок очень плотный, однородный в изломе, без примесей или с небольшой примесью мелкого серого песка, равномерно прожжённый (или с незначительными расхождениями в цвете по толщине). Наружная поверхность ровная, шероховатая, внутренняя - с характерными горизонтальными линиями и полосами, оставшимися после формовки.
Фрагмент венчика - прямосрезанный со сглаженным краем, слегка загнутый внутрь, жёлтого цвета (рис. 10, 1). Фрагмент стенки тонкостенного сосуда светло-коричневого цвета с горизонтальной полосой, выполненной тонким многозубым штампом (рис. 10, 2). Фрагмент стенки кухонного горшка пятнистого серо-чёрного цвета на поверхности и чёрного в изломе, декорированный глубоким линейным орнаментом (рис. 10, 3). Пять фрагментов амфорных ручек: четыре - срединная часть (рис. 10, 5, 6), один - нижняя часть в месте прилепа с размазанным по корпусу тестом (рис. 10, 4). Все ручки с характерным выступом, “гребнем”, на который обращает внимание С.А.Плетнёва: “характерный профиль - с выступом посередине, этот выступ создаёт вдоль ручки выпуклый гребень” (Плетнёва С.А., 1967, с.129).
Один толстостенный фрагмент (толщиной от 14 до 18 мм), возможно, от пифоса или черепицы, имеет крупные раковины на поверхности от выгоревших примесей (рис. 10, 7).
На местонахождении также массово представлена керамика срубного периода эпохи бронзы. Таким образом, местонахождение двуслойное. Салтовская керамика концентрируется преимущественно к востоку, срубная - к западу. Следует отметить обилие костей и их фрагментов, зубов и астрагалов КРС.
3. 	Семикаракорское-3 расположено в 2 км южнее города, на высокой (высота над урезом воды летом около 6 м) надпойменной террасе, среди ериков и стариц р.Сал, вблизи рыболо¬
вецкого пруда (рис.2, 3). Расстояние до воды в р.Сал - менее 50 м. Место представляется очень удобным для проживания. Рельеф местности здесь сильно изменён в связи с хозяйственной деятельностью и продолжает меняться сейчас. Находки концентрируются вблизи самого высокого места на террасе, но рассеяны на пашне по обе стороны от места локализации, к востоку и западу, вдоль края террасы. Здесь же терраса плавно понижается к берегу реки. Расстояние до городища по прямой составляет около 4 км (рис.1).
Салтовская керамика представлена многочисленными фрагментами (количество ото бранных - 50 шт.) столовой и тарной (ручки амфор) керамики с плотным черепком оранжевого и красного цвета, толщиной от 3 до 8 мм, с характерными горизонтальными полосами изнутри, хорошо прокалённым, однородным в изломе черепком, без видимых включений, и с ровной шероховатой поверхностью. Данные находки не имеют каких-либо существенных отличий от находок на вышеописанных местонахождениях.
Встречаются также фрагменты кухонной керамики - горшков (рис. 11, 1, 2), пятнистые на поверхности светло-коричневого цвета и чёрные изнутри и в изломе, большая часть без видимых примесей, у некоторых - мелкий шамот. Один фрагмент с вдавлениями по срезу венчика (рис. 11, 7), второй орнаментирован по шейке двумя глубокими горизонтальными линиями (рис. 11, 2).
Из находок салтовского периода следует отметить большое количество обломков кирпичей разного размера, происходящих из Семикаракорского городища. Наличие их связано со вторичным использованием в казацкий период: в koh.XVIII-XIX в. к востоку от местонахождения располагался хутор Подостринский (рис.8).
Сборы на местонахождении дают огромный разновременный подъёмный материал. Местоположение и состав находок позволяют утверждать о наличии многослойного поселения на данном участке. Количество хорошо выраженных культурных слоёв - не менее 6. Самый нижний слой относится к энеолиту, верхний слой - казацкого времени. Следует также отметить обилие костей и зубов КРС и МРС на местонахождении.
38


4. 	Местонахождение Семикаракорское-4 находится в 2 км к югу от города, на берегу современного пруда (ранее это было озеро), вблизи кургана 9,6. Расположено на высокой надпойменной террасе с пологими спусками с двух сторон к воде (рис.З). На пашне, на площади размером примерно 100x100 м, рассеяны многочисленные фрагменты керамики. Рельеф местности здесь также существенно изменён и меняется сейчас в результате земляных работ. Местонахождение ежегодно распахивается и, таким образом, памятник интенсивно разрушается. Расстояние до городища по прямой - 4 км.
Количество отобранных фрагментов, относящихся к салтовской керамике, - 40, из них три ручки красноглиняных амфор, остальные фрагменты тулова столовой и тарной керамики ярко-оранжевого или красного цвета с плотным хорошо обожженным черепком, однородные по составу и цвету, примесь - небольшое количество мелкого песка. Толщина черепков -8-11 мм, на внутренней поверхности - характерные горизонтальные линии.
Один фрагмент салтовской керамики (основание ручки амфоры) отличается от вышеописанных цветом - серо-коричневый и примесью - шамот. В целом эти материалы не отличаются от аналогичных на других местонахождениях. Возможно, заслуживает внимания фрагмент венчика с несколько необычным профилем (рис. 12,1).
На местонахождении обнаружены также двадцать фрагментов лепной кухонной керамики. Несколько фрагментов декорированы глубоким линейным орнаментом с зональным заполнением (рис. 12,2-4) и сплошным (рис. 12, 5). Наружная поверхность черепков пятнистая, серо-чёрная, в изломе и изнутри - чёрная. Толщина - от 5 до 10 мм. Тесто грубое, комковатое, с раковинами, примесь - незначительное количество мелкого серого песка.
Здесь же найден фрагмент прясла из стенки сосуда, отверстие сверлилось с обеих сторон (рис. 12, 6). Следует отметить наличие фрагментов костей, астрагалов и зубов КРС и мелких животных. На местонахождении, кроме этого, массово представлена керамика срубно- го периода эпохи бронзы. Местонахождение, таким образом, также двуслойное - срубно- салтовское.
5. Семикаракорское-5 находится в 4 км южнее западной окраины города, на левобережье р.Сал. Оно располагается на надпойменной возвышенности к юго-востоку от кургана 11,9 на ровном плоском месте (рис.З). Здесь на площади примерно 200x40 м на задернованной поверхности рассеяны фрагменты керамики. Место вокруг возвышенности ровное и низкое, возможно, ранее это была протока или русло реки. В настоящее время эти территории являются пастбищем для скота. Расстояние до городища по прямой - примерно 4 км.
Салтовская керамика представлена преимущественно мелкими (2-4 см) фрагментами столовой (стенки сосудов) и тарной (ручки амфоры - рис. 13, 1) керамики. Количество отобранных фрагментов - 30 шт. Толщина черепка - от 4 до 8 мм, цвет оранжевый или красный, черепок очень плотный, хорошо и равномерно прокалённый, однородный в изломе, без видимых включений.
Два фрагмента охристого цвета, тонкостенные: один фрагмент венчика с сильно отогнутым наружу краем (рис. 13, 2), второй - стенки с линейным орнаментом, нанесённым тонким многозубым штампом (рис. 13, 3). Салтовская керамика, таким образом, представлена традиционным набором. Место локализации находок не обнаружено. В значительных количествах на местонахождении представлена керамика и кремневые орудия срубного периода эпохи бронзы.
Следует отметить, что к юго-западу от местонахождения располагаются многочисленные небольшие курганы (высотой менее 0,5 м) и холмики, среди которых много лисьих нор. В их выкидах часто встречаются фрагменты керамики (в т.ч. салтовской) и фрагменты костей (в т.ч. человеческих - берцовая кость, фрагменты черепной коробки), что позволяет сделать вывод о наличии могильника. Указание на это есть в “Донских епархиальных ведомостях” в описании станицы Семикаракорской: “В трёх вёрстах от станицы, около хутора Щавельного есть татарское кладбище, расположенное на единственном среди низменности возвышении, где находили различные вещи, некоторые из них были и золотые” (Краткое описание..., 1891, с.25).
6. Местонахождение Семикаракорское-6 располагается примерно в 1,5 км к юго-западу
39


Рис. 3. Фрагмент карты Семикаракорского района. Территория к юго-юго-западу от города, ф - местонахождения.
Fig. 3. A fragment of the map of the Semikarakorsk region. The territory to the south-southwest of the town, ф - the sites
40


от западной окраины города, на первой надпойменной террасе р.Сал, по правому берегу, примерно в 60 м от воды, на площади размером 250x50 м, в полосе, параллельной берегу реки. С юга и запада место ограничено низиной, затапливаемой водой. Возвышенность образует тупой угол, выходящий вершиной к реке (рис.З). Здесь на пашне и в местах, свободных от дёрна, рассеяны многочисленные фрагменты керамики. Некоторые находки встречаются на берегу и в воде. Расстояние от местонахождения до городища по прямой - около 2,5 км.
Общее число фрагментов - несколько сотен. Количество отобранных фрагментов салтовской керамики - 30. Цвет черепков ярко-красный, толщина - 4-8 мм. Они хорошо прожжённые, без видимых примесей. На некоторых фрагментах видны характерные горизонтальные полосы от формовки на внутренней поверхности. К этой же группе относится ручка амфоры светло-коричневого цвета. Ещё три фрагмента амфорных ручек традиционного облика. Любопытен ещё один фрагмент ручки амфоры с фрагментом тулова (рис. 14, 7), расслоившимся в месте прилепа - внутри ручки большая воздушная полость, образовавшаяся при монтаже, и, по-видимому, ставшая причиной расслоения. Пробка, выточенная из стенки амфоры (рис. 14, 2). Фрагмент пряслица (половина от расколотого вдоль), которое по форме близко к биконическому с цилиндрическим осевым каналом. Его диаметр - 8 мм, изготовлено из тонкого однородного теста, хорошо прожжённого, светло-коричневого цвета (рис. 14, 3). Заготовка для прясла из фрагмента черепицы размером 68x40x5 мм с коническим отверстием диаметром 15-11 мм (рис. 14, 4).
Местонахождение отличается обилием обломков кирпичей и черепицы разного размера, происходящих из городища, что связано со вторичным использованием материалов в казацкий период, когда на этой территории в кон. XVIII - нач.Х1Х в. располагался хутор Фомин (рис.8), а позже - хутор Понадцовский.
Использование материалов городища в казацкий период - явление массовое и обычное для многих ближних хуторов и станиц, о чём свидетельствуют поздние авторы: “Семикаракорцы во 2-й пол.Х1Х в. добывали в развалинах крепости обожжённые кирпичи сине-красного цвета и складывали из них
печи в домах” (Королёв В.Н., 2007, с. 175). “Значительная часть оборонных сооружений городищ Саркел-1, Саркел-2, Саркел-3, Семикаракорского городища были разобраны на хозяйственные нужды более поздними поколениями местных жителей (этот процесс продолжался до середины XX века)” (Лазарев А.Г., 2003, с.39).
Следует отметить обилие на местонахождении костей и зубов КРС и лошадей. В значительных количествах на местонахождении представлена керамика срубного периода эпохи бронзы и различная керамика казацкого периода.
7. 	Семикаракорское-7 находится к югу от Семикаракорского городища, у подножия холма, на котором располагается городище. Здесь на возвышенности, на пашне и на местах свободных от дёрна, на площади примерно 100x150 м рассеяны многочисленные фрагменты керамики. Расстояние до воды (р.Салок) составляет 200 м, расстояние до городища составляет примерно 300 м (рис.1; 4; 5).
Общее число фрагментов салтовской керамики составляет несколько сотен, большая часть размером 3-4 см и менее, крупные (7-8 см и более) редки. Встречаются фрагменты, которые складываются в более крупные, это указывает на то, что фрагменты дробятся при обработке земли.
Количество отобранных фрагментов - 50, примерно 30 из них - фрагменты тулова. Толщина у большей части - 5-6 мм, у некоторых - до 13 мм, несколько тонких - 3 мм. Практически все фрагменты салтовской керамики красного или оранжевого цвета, светло-коричневые единичны, все равномерно и хорошо прокалены, отличаются высокой твёрдостью и прочностью, тесто однородное тонкое с небольшим количеством мелких белых включений или без видимых включений. В черепках коричневого цвета белых включений заметно больше.
В числе отобранных - десять фрагментов ручек амфор (от целых до небольших фрагментов), овальных в сечении, с “гребнем”; фрагменты пифосов размерами 7-8 см, толщиной 12-15 мм, со следами ленточной формовки изнутри; фрагмент венчика (рис. 15, 7). Фрагменты стенок орнаментированы многозубым штампом - полосы из 5 тонких горизон-
41


Рис. 4. Фрагмент карты Семикаракорского района. Территория к западу от города, ф - местонахождения.
Fig. 4. A fragment of the map of the Semikarakorsk region. The territory to the west of the town, ф - the sites
тальных линий (рис. 15, 2, 2). Круглый диск, выточенный из стенки амфоры, по-видимому, пробка (рис. 15, 4).
Довольно часто встречаются фрагменты кухонной керамики, орнаментированные полностью (или неширокими гладкими полосами)
горизонтальными глубокими линиями (рис. 15, 5, 6). Количество отобранных - 10, один из них - фрагмент венчика с отогнутым наружу краем (рис. 15, 7). Эти черепки на поверхности серо-чёрные с пятнами охристого или бледнооранжевого цвета, в изломе - чёрные. В тесте
42


43
Рис. 5. Фрагмент карты Семикаракорского района. Территория к юго-западу-западу от города, ф - местонахождения. Fig. 5. A fragment of the map of the Semikarakorsk region. The territory to the southwest-west of the town, ф - the sites


- обильная примесь (до 30-50% по виду) чешуйчатого материала (возможно, тёртой ракушки) у одних или крупного шамота - у других. Черепки прочные и плотные.
Найден фрагмент массивного лепного прясла с орнаментом (рис. 15, 5), а также фрагмент стенки амфоры, близкий по форме к квадрату, с пробитой дырой, - возможно, заготовка для пряслица (рис. 15, 9).
Местонахождение изобилует фрагментами кирпичей и черепицы разных размеров, происходящих из соседнего городища. Учитывая обилие салтовской керамики вперемешку с таким же обилием кирпичей из городища (при полном отсутствии более поздних материалов), можно предполагать использование (или вторичное использование) кирпичей в период, синхронный существованию крепости. Следует отметить также обилие костей и зубов КРС, МРС и лошадей.
К востоку от описанного местонахождения располагается местонахождение срубного периода эпохи бронзы, представленное большим количеством керамики и кремня. Частично эти два местонахождения перекрываются.
8. 	Местонахождение Семикаракорское-8 располагается в 3,5 к западу от городища, примерно посередине между современным руслом р.Сусат и ериком Кривой, в 0,5 км к востоку от кургана 11.5 (называемого также Ефимкин) (рис.1). Ранее это была надпойменная возвышенность возле древнего русла реки, плавно сходящая в низину глубиной до 2,5 м и шириной до 100 м (рис.5).
В тракторной борозде глубиной примерно 30 см, проведённой вдоль лесопосадки на протяжении 20-25 м, собраны крупные (до 10 см) и мелкие (2-3 см) фрагменты керамики. Количество обломков салтовской керамики - 20. Это фрагменты стенок кружальных сосудов ярко-оранжевого цвета, с плотным хорошо прожжённым черепком без видимых включений, толщиной 5-8 мм. У некоторых на внутренней поверхности - следы от формовки
- горизонтальные полосы.
Керамика аналогична обнаруженной на других местонахождениях. При оценке количества находок следует учитывать очень малую площадь сбора: ширина борозды - не более 0,5 м и длина примерно 20 м, таким образом, насыщенность культурного слоя получается
достаточно высокой. Следует также отметить, что в 2003 г при обследовании данного местонахождения И.Н. Парусимов обнаружил бронзовую серьгу и бронзовую с остатком позолоты бляшку, характерные для салтово-маяцкой культуры. Из других находок можно упомянуть два комка глиняной обмазки ярко-оранжевого и коричневого цвета, а также фрагменты костей и зубов КРС и астрагалы МРС.
В ещё большем количестве на местонахождении представлена керамика срубного периода эпохи бронзы. Таким образом, это местонахождение также двуслойное - срубно- салтовское.
9. 	Семикаракорское-9 находится примерно посередине между современным руслом р.Сусат и ериком Кривой, в 100 м к северу от кургана 11.5 (Ефимкин) (рис.1), на надпойменной террасе, образующей здесь тупой угол между ериком Песчаный и древним руслом реки, на противоположном берегу которого располагается местонахождение Семикаракорское-8 (рис.5). Расстояние до городища по прямой - около 4 км. Контуры местонахождения воспроизводят территорию, не затапливаемую водой. Здесь в полосе площадью 50x200 м рассеяны фрагменты керамики, также много керамики в выкидах из нор. В настоящее время территория используется в качестве пастбища.
Общее число фрагментов - несколько сотен. Обломков салтовской керамики отобрано 50. Большая часть представлена традиционным набором - обломками различных сосудов ярко- красного и ярко-оранжевого цвета, с плотным однородным черепком, хорошо и равномерно прожжённым, с редкими мелкими включениями белого цвета или без видимых включений, толщина черепков - от 5 до 10 мм.
Фрагмент стенки амфоры с остатком прилепа ручки (рис. 16, 7). Фрагмент толстостенного сосуда,'судя по толщине (13 мм), от пифоса ярко-красного цвета, с полосами от ленточной формовки на внутренней поверхности (рис. 16, 6). Фрагменты стенок, орнаментированные полосами от многозубого штампа из семи линий (рис. 16, 5).
Массово представлена кухонная керамика: обломки пятнистых стенок, серо-чёрного и охристого цвета на наружной поверхности и чёрные изнутри и в изломе. Тесто достаточно плотное, однородное, с небольшими ракови¬
44


нами, включения незначительны - белого цвета, размером до 0,5 мм. Фрагменты кухонных горшков орнаментированы горизонтальными (рис. 16, 1, 9) и волнистыми линиями (рис. 16, 4). Фрагмент венчика с вдавлением по срезу (рис. 16, 2). Встречаются фрагменты толстостенных (до 12 мм) лепных сосудов с охристой или оранжевой поверхностью (толщина слоя ~ 1мм), с таким же составом теста как и у другой кухонной керамики (рис. 16, 3).
Найден расслоившийся фрагмент небольшого пряслица ярко-красного цвета, с заполированной поверхностью (рис. 16, 8). Некоторые фрагменты складываются в более крупные (рис. 16,9) - свидетельство того, что керамика на местонахождении дробится при сельхозработах и выпасе животных. Следует отметить обилие костей, преимущественно КРС и лошадей.
На местонахождении в больших количествах представлена керамика срубного периода эпохи бронзовы, таким образом, местонахождение двуслойное - срубно-салтовское.
10. 	Местонахождение Семикаракорское- 10 находится на правом берегу р.Дон, примерно в 6 км к северо-западу от города и в 9 км к северу от городища (рис.1). Местонахождение располагается по краю первой надпойменной террасы р.Дон с северо-запада на юго-восток, площадью 200x50 м. Здесь на пашне рассеяны многочисленные фрагменты керамики, место локализации - к югу от кургана 12,3 (рис.1; 6). Возвышенность плоская и ровная, низина с балками, наполненными водой, с севера и юго-запада образуют прямой угол и служат естественной границей местонахождения. Расстояние до источников воды - менее 100 м. К северо-востоку от кургана 12,3 находится ещё не менее 6 курганов.
Фрагментов салтовской керамики отобрано около 50 шт. Так как территория местонахождения ежегодно распахивается, собранные фрагменты преимущественно мелкие и невыразительные, ярко-красного или оранжевого цвета, толщиной от 4 до 6 мм, с плотным черепком, хорошо и равномерно прожжённым, без видимых включений в тесте. Некоторые с горизонтальными полосами от формовки на внутренней поверхности. Судя по толщине, большая часть относится к столовой керамике. Два фрагмента светло-коричневого цвета. Два фрагмента ручек с “гребнем” от амфор.
Внимания заслуживают три фрагмента венчиков от кухонных горшков с вдавлени- ями по срезу. Два - серо-чёрного цвета на внешней поверхности и чёрные в изломе и на внутренней поверхности, тесто рыхлое с раковинами и без видимых примесей (рис. 17, 1, 3). Один венчик светло-коричневого цвета, равномерно окрашенный на наружной и внутренней поверхностях (толщина этих слоёв до 1 мм) и чёрный в изломе, тесто тонкое, хорошо отмученное, без видимых включений (рис. 17, 2).
Обнаружен фрагмент керамического пряслица (рис. 17, 4), аккуратный диск которого одинаковый по толщине, плотный, оранжевого цвета толщиной 5 мм, диаметром 42 мм, диаметр отверстия - 6 мм. В больших количествах представлена керамика срубного периода эпохи бронзы.
11. 	Семикаракорское-11 находится на расстоянии 10 км к юго-востоку от города, на правом берегу р.Сал. Расстояние до городища составляет около 16 км (рис. 1). Местонахождение располагается вдоль высокой и плоской надпойменной возвышенности, где на грунтовой дороге и на пашне на большой площади (полоса размером 500x50 м) рассеяны фрагменты керамики. Место локализации не обнаружено. К востоку от местонахождения расположена низина и р.Сал, расстояние до воды составляет около 200 м.
Салтовская культура представлена мелкими (2-3 см) обломками стенок столовой и тарной керамики, обычной для салтовского периода- красного или оранжевого цвета, толщиной 5-8 мм, с плотным однородным черепком, без видимых включений, хорошо прожжённым, с полосами от формовки на внутренней поверхности. Общее число фрагментов салтовской керамики составляет несколько сотен, но они все мелкие и невыразительные, по-видимому, это результат интенсивной хозяйственной деятельности, ведущейся на территории местонахождения.
На местонахождении в значительных количествах представлены материалы более ранних периодов - вплоть до энеолита, и поздних - находки казацкого периода, относящиеся к хутору Кагальницкому, существовавшему здесь в KOH.XVIII-XIX в. (рис.8). Местонахождение, таким образом, многослойное.
45


12. Местонахождение Семикаракорское-12 находится в 2 км к юго-востоку от окраины города, на плоской и ровной надпойменной возвышенности, на вершине угла, который образует возвышенность на юге. Расстояние до воды
- около 200 м, спуск пологий (рис. 1; 2). На пашне, на площади примерно 100x100 м, рассеяны фрагменты керамики. Территория местонахождения регулярно распахивается. Расстояние до городища по прямой составляет около 9 км.
Общее количество фрагментов салтовской керамики - несколько десятков. Большая часть
- это мелкие обломки столовой и тарной посуды красного или оранжевого цвета толщиной 5-8 мм, с плотным однородным черепком, хорошо прокалённым, без видимых включений. Место локализации находок не обнаружено. Малый размер фрагментов и их рассеянность по площади, по-видимому, результат частого распахивания местонахождения.
Семикаракорское-12 - местонахождение, слабо выраженное относительно салтовского культурного слоя. Отличие данного местонахождения от остальных - полное отсутствие срубных материалов. В большом количестве обнаружены материалы казацкого периода, относящиеся к хутору Вшивому, существовавшему здесь в koh.XVIII - нач.ХХ в. (рис.8).
13. Семикаракорское-13 располагается в 5,5 км к югу от окраины города, на левом берегу р.Сал, возле кургана 11,5, на высокой и плоской террасе, полого спускающейся в низину и затем к р.Сал. Ранее низина затапливалась. Рельеф и положение места очень удобны для проживания. Расстояние до воды - 50 м (рис.1, 3). Расстояние до городища по прямой
- 6 км. Территория местонахождения много лет используется в качестве пастбища для выпаса скота. Находки обнаруживаются на террасе и ниже по склону, на грунтовой дороге. Керамика рассеяна на большой площади, место локализации не обнаружено.
Общее количество фрагментов салтовской керамики - несколько десятков, количество отобранной - 20. Это фрагменты стенок кружальных сосудов ярко-красного и оранжевого цвета (меньше светло-коричневых) с равномерно прожжённым черепком, тесто однородное, тонкое, с небольшим количеством мелких белых включений. Большинство - размером 3-4 см, на дороге обнаруживаются более мел¬
кие - 1-1,5 см (раздроблены). Толщина черепков - 6-8 мм. Четыре фрагмента (пифосов) толстостенные - толщиной 10-15 мм, на внутренней поверхности - следы склеивания лент при формовке (рис. 18, 2-4). У одного фрагмента наблюдаются существенные различия по толщине: от 8 мм вверху до 15 мм внизу (рис. 18, 4). Один фрагмент украшен полосой из шести параллельных горизонтальных линий, нанесённых тонким многозубым штампом (рис. 18,1).
Один фрагмент сильно изогнут, по-ви- димому, это место перехода на тулове, с обеих сторон на поверхности - следы формовки
- горизонтальные линии (рис. 18, 5). К этой же группе следует отнести фрагмент венчика тонкостенного (4 мм) сосуда с “лощёной” поверхностью, красного цвета, очень плотного и твёрдого (рис. 18, 6). На грунтовой дороге был обнаружен фрагмент ручки амфоры размером 3 см и толщиной 2,5 см, окатанный или ошлифованный почти до шарообразной формы.
На местонахождении присутствуют материалы более ранних периодов: срубного периода эпохи бронзы и раннего железного века. Местонахождение, таким образом, многослойное.
14. 	Местонахождение Семикаракорское-14 располагается в 5 км к северо-западу от города на правом берегу р.Дон, по краю первой надпойменной возвышенности с юго-востока на северо-запад, возле кургана 9,2. С юго-востока к местонахождению вплотную подходит бывшее русло оз.Петровского, к западу и югу находятся балки, бывшие ранее источниками воды (рис.1; 6). Расстояние до городища по прямой
- около 8 км. На возвышенности, на пашне, по площади размером 200x60 м рассеяны многочисленные фрагменты керамики, большое количество встречается также в выкидах из нор. Общее число находок составляет несколько тысяч.
Количество отобранных - 50. Местонахождение отличается от других обилием материала, особенно фрагментов тарной керамики - пифосов и амфор ярко-красного и оранжевого цвета, с плотным хорошо прожжённым черепком, однородным в изломе, без видимых включений или с незначительными включениями, похожими на известь. Единичны черепки со слабым обжигом - с оранжевым слоем тол-
46


47
Рис. 6. Фрагмент карты Семикаракорского района. Территория к северо-западу от города, ф- местонахождения. Fig. 6. A fragment of the map of the Semikarakorsk region. The territory to the northwest of the town, ф - the sites


щиной 1-2 мм на наружной поверхности и изнутри и с черной сердцевиной. На внутренней поверхности черепков имеются характерные горизонтальные линии, получившиеся при формовке (рис.19,1, 2; 20,7). Толщина черепков - от 5 до 10 мм, встречаются толщиной до 18 мм, по-видимому, это фрагменты пифосов.
У 15 фрагментов по плечикам тонким многозубым штампом нанесён орнамент в виде горизонтальных полос из 6-8 линий (рис. 19, 2). Есть фрагменты с рифлёной наружной поверхностью (рис.20, 5), несколько фрагментов снаружи покрыты ровным слоем белого ангоба. Фрагменты ручек амфор - плоские и с характерным профилем, с выступом посередине (“гребнем”) (рис.20, 8).
' Среди обломков обнаружен фрагмент стенки с обточенными краями, по форме близкой к кругу, расслоившийся и частично утраченный, - пробка или заготовка для прясла (рис.20, 2). Два керамических пряслица, целое и фрагмент, красного и серого цвета, изготовленные из стенок сосудов (рис.20, 3, 4), одно массивное лепное прясло красного цвета (рис. 19, 4).
Несколько фрагментов стенок кухонных лепных горшков, украшенных глубоким линейным орнаментом (рис.20, 6, 7), охристого цвета на внешней поверхности и чёрные изнутри и в изломе, тесто грубое, без видимых примесей. Фрагмент венчика кухонного горшка, украшенный пальцевыми вдавлениями по срезу (рис. 19, 3). Средй обломков присутствуют фрагменты лепных ушек от котлов (рис.20, 9,10). Найдено около десятка фрагментов кирпичей (углы) из Семикаракорского городища.
Как и на других местонахождениях, материалы салтовского периода сопровождаются материалами срубного периода эпохи бронзы. Таким образом, это местонахождение также двуслойное, и от других отличается обилием материала, его лучшей сохранностью (меньшей раздробленностью) и большей площадью. Более поздний материал отсутствует.
По версии В.В. Ключникова, возвышенность в виде дуги является остатками нескольких курганов эпохи бронзы, сгладившихся и сросшихся со временем, на которых в сал- товский период отложился культурный слой. Мощность салтовского слоя В.В.Ключников оценивает в 0,2 м.
15. Семикаракорское-15 находится в 2,5 км к югу от окраины города, на краю надпойменной террасы, протянувшейся с юго-запада на северо-восток. С запада от местонахождения располагается низина, бывшая ранее источником воды, к ней ведёт пологий спуск, расстояние до воды составляет около 50 м (рис.1; 2). Расстояние до городища по прямой - около 7 км. На поверхности возвышенности рассеяны многочисленные фрагменты керамики, особенно много их в местах, где почвенный слой нарушен сельскохозяйственными работами. Место локализации представляет собой полосу шириной около 20 м и длиной около 100 м. Контуры места локализации повторяют контуры возвышенности.
Салтовская посуда представлена фрагментами импортной керамики - множеством мелких обломков от различных сосудов ярко- красного и ярко-оранжевого цвета с ровной шероховатой поверхностью, плотным хорошо прожжённым черепком толщиной от 5 до 8 мм. Тесто без видимых включений или с незначительными мелкими белыми включениями. Количество отобранных фрагментов - 20.
Фрагмент толстостенного сосуда, судя по толщине (15 мм), от пифоса ярко-красного цвета, с полосами от формовки на внутренней поверхности (рис.21,7). Фрагмент ручки с при- лепом к горлышку (рис.21,2). Фрагмент ручки амфоры с характерным профилем - “гребнем” (рис.21, 3).
На данный момент местонахождение является слабо выраженным в отношении салтовского культурного слоя. По характеру подъёмного материала, местонахождение двуслойное - срубно-салтовское, традиционное для Нижнего Дона и не имеющее существенных отличий от соседних.
16. Местонахождение Семикаракорское- 16 располагается в 3,5 км к югу от окраины города, на берегу р.Сал на первой надпойменной террасе. На поверхности, свободной от растительности, в выкидах из нор и на грунтовой дороге, проходящей по берегу р.Сал, рассеяны фрагменты керамики. На дороге фрагменты мелкие, раздробленные. Площадь, где обнаруживаются находки, составляет примерно 100x50 м. Расстояние до воды - менее 50 м (рис.1; 2). Расстояние до городища по прямой - 7 км.
48


Салтовский период представлен мелкими невыразительными обломками различных сосудов (размером от 1 до 4 см) импортной керамики ярко-красного или оранжевого цвета. Поверхность черепков ровная и шероховатая. Тесто однородное, плотное, без видимых включений, черепки прочные, равномерно прокалённые, в изломе одного цвета, толщиной от 5 до 8 мм. Общее число фрагментов салтовской керамики - несколько десятков.
К этой же группе относится фрагмент кирпича из Семикаракорского городища размерами 9x10 см и толщиной 4,5-4,8 см. В срезе кирпич сероватого цвета, равномерно прокалённый, без видимых включений. Салтовский культурный слой выражен слабо. Местонахождение двуслойное - срубно-салтовское.
17. 	Семикаракорское-17 находится на правом берегу р.Дон, примерно в 2 км к северу от города. Расстояние до городища - 8 км. Берег здесь представляет собой высокий крутой песчаный обрыв, подмываемый водой и оседающий вниз, и имеет вид дуги, далеко вдающейся в сушу. Судоходный фарватер проходит очень близко к берегу и постоянно искусственно углубляется, что приводит к интенсивному разрушению памятника. Можно предполагать, что большая часть его уже утрачена. Высота обрыва над летним урезом воды в реке составляет 6-7 м (рис.1; 6). В разрезе берег на указанном участке представляет собой песчаную возвышенность, горизонт которой заметно понижается ниже и выше по течению. Сверху, над песком, находится почвенно-растительный слой и слой тёмного гумуса мощностью 40- 70 см на возвышенности и большей мощности в других местах. Поверхность задернована и покрыта различной растительностью. Находки “происходят” из верхних слоёв песка и слоя между песком и гумусом и встречаются в обрыве только там, где песчаный горизонт образует возвышенность. Расстояние это составляет 200-250 м. Таким образом, местонахождение располагалось на этой возвышенности и позже было занесено отложениями.
Салтовский культурный слой представлен несколькими десятками фрагментов импортной керамики, большей частью мелкими и невыразительными, цвет фрагментов ярко- красный или оранжевый, поверхность ровная, шероховатая, тесто однородное плотное, при¬
месь незначительна - мелкие белые включения. Черепок прожжён насквозь равномерно, толщина черепков - от 5 до 8 мм, хотя встречаются и толстостенные фрагменты.
В огромных количествах на местонахождении присутствуют кости (целые и фрагменты) различных животных и рыб, иногда попадаются с обработкой. На местонахождении обнаружена также срубная керамика и большое количество фрагментов посуды казацкого периода - комплекс, таким образом, многослойный. Находки зафиксированы и на противоположном (левом) берегу, на песке, намытом “земснарядом”, то есть переотложены при работах по углублению русла реки, многие из них окатаны.
18. 	Местонахождение Семикаракорское- 18 располагается примерно в 3 км к западу от города, на правобережье р.Сал, вблизи его устья, на плоской возвышенности, составляющей вторую надпойменную террасу, расстояние до воды не превыЩает 100 м. Берега р.Сал вблизи устья обрывисты, но возле местонахождения спуск к воде довольно пологий - не более 45°. В настоящее время слева, напротив местонахождения, в Сал впадает река Сусат (рис.1; 4). Расстояние до городища по прямой - 2 км. Территория местонахождения много лет используется для сельскохозяйственных работ, и памятник, таким образом, интенсивно разрушается. Находки рассеяны на пашне по площади размером примерно 50x100 м.
Салтово-маяцкая культура представлена фрагментами импортной керамики. Это фрагменты стенок кружальных сосудов ярко-красного и кирпично-красного цвета с равномерно прожжённым черепком и ровной шероховатой поверхностью. Тесто однородное тонкое с небольшим количеством мелких белых включений. Толщина черепка - 5-8 мм.
Общее количество фрагментов составляет несколько десятков. Большинство из них мелкие, размером 3-4 см. Количество отобранных - 30. Встречаются толстостенные (10-15 мм) фрагменты со следами склеивания лент при формовке на внутренней поверхности - фрагменты пифосов (рис.22, 1). Один фрагмент охристого цвета украшен орнаментом в виде горизонтальной полосы из шести параллельных тонких линий (рис.22, 2), нанесённой многозубым тонким штампом. К этой же
49


группе относятся ручки кувшинов (рис.22, 3, 4), одна из них плоская.
Таким образом, комплекс салтовской керамики традиционен для региона и не отличается от обнаруженных на ближайших местонахождениях. На Семикаракорском-18 представлена также керамика срубного периода эпохи бронзы и казацкого периода, то есть местонахождение многослойное.
Особенностью местонахождения является обилие фрагментов кирпичей, относящихся к салтовскому периоду и происходящих с Семикаракорского городища. На поверхности найдено несколько десятков обломков кирпичей различных размеров и формы.
Непосредственная близость городища и синхронность существования объектов предполагают связь и коммуникации между этими населёнными пунктами - крепостью и селищем. Поскольку кирпичи на местонахождении синхронны существованию Семикаракорской крепости в салтовский период, возможно, поселение или постройки на нём имели отношение к владениям или собственности кагана, так как принято считать, что “строить из обожжённого кирпича по хазарским обычаям мог только каган” (Флёров В.С., 2001, с.68), и “только у них (каганов) была привилегия жить в кирпичных зданиях, о чём писали средневековые историографы” (Флёров В.С., 2006, с.66). Возможен другой вариант: кирпичи попали на местонахождение в поздний, казацкий, период и связаны с существование^ хутора Усть-Сальского (рис.8), когда материалы городища интенсивно использовались в хозяйстве.
Второй вариант выглядит более предпочтительным, так как маловероятно, чтобы этот объект был как-то персонально связан с хазарским каганом. Следует также отметить, что раньше между поселением и городищем отсутствовало препятствие в виде русла реки.
Эта водная преграда появилась только весной 1917 г, когда р.Сал поменяла русло в результате подъёма воды. На старых картах устьевая часть Сала показана в виде двух больших петель. Река впадала в рукав Дона - Старый Дон против ст.Раздорской. Верхняя петля, имевшая длину около 14 км, носила название Салок. Несколько ниже ст.Семикаракорской Дон образует крутую излучину, глубоко вдающуюся в его пойму. В эту излучину прежде
впадал небольшой ерик, протекающий по неглубокому понижению местности между Доном и Салом, носящему название “Падина”. По Падине стекали избыточные воды Дона, затопляющие пойму Сала. В половодье 1917 г на указанном крутом изгибе произошёл большой подпор Дона и значительный вылив воды (по линии БЕ). В результате по ерику, протекавшему по Падине, произошёл прорыв берега Дона и образовалось новое устье Сала (точка Б). Одновременно с этим произошёл прорыв шейки петли Салок (по линии CD), образовавший новый приустьевый участок Сала. В результате образования нового устья Сала старые петли - Кривая и Салок - превратились в отмирающие староречья (рис.7).
19. 	Семикаракорское-19 находится в 14 км к северо-востоку от города, вблизи ст.Новозолотовской, на первой надпойменной террасер.Дон, по левому берегу. Место представляет собой плоскую и ровную возвышенность, полого спускающуюся к воде. Расстояние до воды составляет менее 200 м (рис. 1). Расстояние до городища по прямой - 22 км.
Следует отметить, что данное местонахождение гораздо ближе к Золотовскому городищу, описанному Е.П.Савельевым в начале XX века, но ныне неизвестному (Савельев Е.П., 1915, с. 183).
Территория местонахождения в настоящее время периодически распахивается. На пашне, в полосе площадью 100x20 м, рассеяны фрагменты керамики, место локализации не обнаружено. Салтовская керамика представлена обломками кружальных сосудов, преимущественно мелкими, красного и оранжевого цвета, с ровной шероховатой поверхностью, плотным равномерно прожжённым черепком без видимых включений.
Количество отобранных фрагментов -
20. 	Фрагменты отличаются по толщине: несколько (5) очень тонких - 3-4 мм толщиной, с ровной отшлифованной поверхностью, один фрагмент пифоса толщиной 15 мм, с рифлёной наружной поверхностью и следами от формовки на внутренней. Большая часть - толщиной 5-8 мм.
На данный момент местонахождение является слабо выраженным относительно салтов- ского культурного слоя, без каких-либо особенностей. Салтовский материал сопровождается
50


ю
cd
ч
о
Он
«
8
8
>>
5S
3
0Q
О
X
X
ч
н
5
О
X
(D
(U
ч
о
(D
QQ
О
О
О
X
X
1
о
W
н
о
(L)
Cd"
QQ
3
3
1
Си
о
2
Он
G
cd
О л
н
о
О
(D
ч
3
JQ
Н
1
О
Q
>>
и
о
г
н
(D
о
JQ
Cd
Н
у
О
<D
э3
О
3
си
CQ
cd
о
н
о
ас
1
<
щ
Й
'О
td
О
о
&>
е
S
X
S-ч
"О
I
О
2
ч
о
ю
X
<L>
о
X
▼“Н
Os
X
7-4
<D
<D
3
<D
S-ч
<8
си
<L>
0Q
О
DQ
о
'S'
(о
j!
• г\
<L>
О*
>
Г-
*3
ON
cd
9°
о
ч
<L>
-g
«4Н
cd
О
ч
cd
f
и
О
S
a
X
(D
Он
о
JC
4—»
ч
«+И
X
о
н
1 »
о
о
о
cd
>>
3
jd
><
и
<D
JC
H
1>
о
5
ьЬ
Он
E
51


срубной керамикой; местонахождение, таким образом, двуслойное.
20. Местонахождение Семикаракорское-20 располагается на правом берегу р.Дон, в 3 км к северо-западу от города (рис.1), на окраине поселения Старая Станица, бывшего в XVIII- XIX вв. местом пребывания Семикаракорского городка (рис.8). Расстояние до городища по прямой - 9 км. Место представляет собой возвышенность, ограниченную с запада низиной, а с востока - рекой Низенький Дон, по некоторым версиям, бывшей старым руслом р.Дон.
В 2009 г при земляных работах на поверхность были извлечены десятки кирпичей из городища-целых и фрагментированных. Следует отметить высокое качество этих кирпичей - хорошо прожжённые, твёрдые и прочные (тогда как на городище встречаются разного качества), что свидетельствует о сортировке при отборе для вторичного использования. Фрагменты также отличаются от находящихся на городище гораздо большими размерами - половины и более от целых. Размеры кирпичей от 22x22 см до 25x25 см с толщиной от 5,5 см до 6,5 см. Встречаются полуформатные кирпичи.
Другие материалы салтовского периода попадаются в качестве единичных находок - фрагменты стенок тарной керамики красного цвета и фрагменты, декорированные многозубым штампом в виде полос, общее их число - около двух десятков (рис.23, 2).
Заслуживает внимания венчик лепного котла с внутренними ушками (рис.23, 1). Реконструируемый диаметр - около 40-42 см. Поверхность, наружная и внутренняя, пятнистая, серого и охристого цвета, неровная, с раковинами, сердцевина чёрная. Тесто очень грубое, рыхлое, расслаивающееся, со следами от выгоревшей резаной травы. Следы травы хорошо видны, размер резаных фрагментов примерно 1 см. Количество травы незначительное. В тесте большое количество мелких плоских камешков размером от 0,3 до 1 см, местами мелкие белые включения. Тесто очень похоже на то, из которого изготовлены кирпичи на городище.
Были эти материалы (относящиеся к салтовскому периоду) перемещены вместе с кирпичами для хозяйственных работ в казацкий период, или же их пребывание связано с салтовским периодом, установить невоз¬
можно, так как этому мешает мощный культурный слой казацкого периода. По мнению 3.А.Виткова, мощность казацкого культурного слоя составляет от 1,2 м до 1,7 м (Витков З.А., 1958, с. 172-173).
Таким образом, на обеих реках, Дон и Сал, пересекающих территорию Семикаракорского района, и на их притоках встречаются следы селищ “салтовцев”. Местонахождения встречаются на обоих берегах рек, как правило, на первой надпойменной террасе, у воды. Если местонахождения расположены на удалении от воды, то оказывается, что они расположены на берегу стариц и высохших источников. Если использовать критерии, выделенные Г.Е.Афанасьевым для выбора места поселения (Афанасьев Г.Е., 1993), то все выявленные селища находились в одинаковых относительно экономической целесообразности условиях - сельскохозяйственные угодья и луговые пастбища одинаковы по продуктивности и расположению, расстояние до источников воды на этих селищах не превышает 200 м по спокойному рельефу.
Подъёмный материал однотипен для всех описанных местонахождений. Подобный комплекс керамики описан В.С.Флёровым при раскопках Семикаракорского городища: “В 1972 году при обследовании прилегающей к крепости территории было обнаружено скопление фрагментов амфор и отдельные фрагменты лощёной посуды салтово-маяцкого облика около юго-западного угла, а около южной крепостной стены - скопление фрагментов горшков из грубой глины и хорошо известных крымских красноглиняных кувшинчиков типа ойнохой ... на берегу р.Салок у подножия восточной стены отдельных фрагментов керамики VIII-IX вв., в том числе толстостенного, красноглиняного пифоса. Подобные пифосы хорошо известны в Крыму, в частности, в Херсонесе” (Флёров В.С., 2001, с.61).
Выявленные материалы, таким образом, позволяют констатировать синхронность существования селищ на вышеописанных местонахождениях и Семикаракорской крепости. Непосредственная близость этих памятников предполагает какую-либо связь и коммуникации. Район же в целом представлял собой территорию обитания носителей салтовской культуры.
52


53
Рис. 8. Шуберт. Карта 1826 г. Масштаб: в 1 дюйме 10 верст. Fig. 8. Schubert. A map of 1826. Scale: 1 inch for 10 versts


Рис. 9. Подъемный материал поселения Семикаракорское-1.
Fig. 9. The finds of the Semikarakorsk settlement-1
54


Рис. 10. Подъемный материал поселения Семикаракорское-2.
Fig. 10. The finds of the Semilcarakorsk settlement-2
55


Рис. 11. Подъемный материал поселения Семикаракорское-3.
Fig. 11. The finds of the Semikarakorsk settlement-3
Рис. 12. Подъемный материал поселения Семикаракорское-4.
Fig. 12. The finds of the Semikarakorsk settlement-4


Рис. 13. Подъемный материал поселения Семикаракорское-5.
Fig. 13. The finds of the Semikarakorsk settlement-5
Рис. 14. Подъемный материал поселения Семикаракорское-6.
Fig. 14. The finds of the Semikarakorsk settlement-6


Рис. 15. Подъемный материал поселения Семикаракорское-7.
Fig. 15. The finds of the Semikarakorsk settlement-7
58


Рис. 16. Подъемный материал поселения Семикаракорское-9.
Fig. 16. The finds of the Semikarakorsk settlement-9
59


Рис. 17. Подъемный материал поселения Семикаракорское-10.
Fig. 17. The finds of the Semikarakorsk settlement-10
Рис. 18. Подъемный материал поселения Семикаракорское-13.
Fig. 18. The finds of the Semikarakorsk settlement-13
60


Рис. 19. Подъемный материал поселения Семикаракорское-14.
Fig. 19. The finds of the Semikarakorsk settlement-14
61


Рис. 20. Подъемный материал поселения Семикаракорское-14.
Fig. 20. The finds of the Semikarakorsk settlement-14
62


Рис. 21. Подъемный материал поселения Семикаракорское-15.
Fig. 21. The finds of the Semikarakorsk settlement-15
Рис. 22. Подъемный материал поселения Семикаракорское-18.
Fig. 22. The finds of the Semikarakorsk settlement-18
63


Рис. 23. Подъемный материал поселения Семикаракорское-20.
Fig. 23. The finds of the Semikarakorsk settlement-20
Литература и архивные материалы
Афанасьев Г.Е., 1993. Донские аланы. Социальные структуры алано-ассо-бургасского населения бассейна Среднего Дона. М.
Витков З.А., 1958. К вопросу о местоположении низовых нижнедонских казачьих городков и их культура// Уч. записки Мурманского пединститута. Т.2. Сер. ист.-филолог. Вып.2. Мурманск. Краткое описание станиц войска Донского, 1891// Донские епархиальные ведомости. № 3. Новочеркасск.
Королёв В.Н., 2007. Донские казачьи городки. Новочеркасск.
Лазарев А.Г., 2003. Архитектура и градостроительство Юга России VI-XX вв. Ростов-на-Дону. Плетнёва С.А., 1967. От кочевий к городам. М.
Савельев Е.П., 1915. Древняя история казачества// Донской печатник. Новочеркасск.
Флёров В.С., 2001. “Семикаракоры” - крепость хазарского каганата на Нижнем Дону// РА. № 2. Флёров В.С., 2006. Донские крепости Хазарии: былое и настоящее// Восточная коллекция. № 2. Тула.
Summary
S.F.Tokarenko (Semikarakorsk, Russia)
SITES OF SALTOV PERIOD NEAR SEMIKARAKORSK FORTRESS
The paper presents collected and summarized results of archaeological explorations that have been carried out recently on the territory adjoining the Semikarakorsk hillfort, a well-known archaeological site of the time of florescence of the Khazarian kaganate. The discovered artifacts permit to re-estimate the significance and role of the Semikarakorsk fortress as an administrative centre of the extensive settled colony of the Don and Sal river basins. The paper depicts the arrangement, topography and description of the sites and finds.
Статья поступила в редакцию в ноябре 2010 г
64


Л.Ю.Пономарёв
ЖИЛИЩА САЛТОВО-МАЯЦКИХ ПОСЕЛЕНИЙ В ОКРЕСТНОСТЯХ ПОСЁЛКА ЭЛЬТИГЕН (КЕРЧЕНСКИЙ ПОЛУОСТРОВ)
К вопросам типологии и эволюции раннесредневековых жилищ Восточного Крыма впервые обратился А.В.Гадло. В основу разработанного им эволюционного ряда были положены результаты раскопок в окрестностях пос.Эльти- ген (с.Героевское) на берегу Керченского пролива. В 1963-1964 гг на поселениях Героевка-6 и Героевка-3 А.В.Гадло исследовал остатки 13 жилых комплексов, к анализу которых привлёк порядка 30 построек, открытых к тому времени на Керченском полуострове и юго-восточном Крыму (Гадло А.В., 1964, с.7-48; 19686, с.78- 84; 1969, с.160-168; 1971, с.65-74; 2004, с.79- 87). Всего А.В.Гадло выделил три типа жилищ, которые, в его представлении, могли отражать не только “процесс поиска наиболее рациональных в условиях степного Крыма форм жилища и в какой-то мере - процесс социальной дифференциации обитателей поселения” (Гадло А.В., 1969, с. 167). Наиболее ранними он считал землянки и полуземлянки с неукреплёнными бортами, ближайшие параллели которым нашёл на праболгарских памятниках По- донья и Северного Приазовья. Однако, по его мнению, в Южном Приазовье, включая и Восточный Крым, они бытовали недолго. Спустя небольшой промежуток времени их сменили полуземлянки и заглублённые однокамерные жилища, стенки котлованов которых были облицованы каменной кладкой. Наиболее поздними исследователь считал наземные постройки с двумя помещениями, при этом рассматривал их как усложненный вариант квадратных и прямоугольных однокамерных жилищ, знаменующий собой определённый этап в жизни поселений, когда их обитатели полностью переходили к оседлому образу жизни. В рамках предложенной схемы узких хронологических рамок для каждого из типов жилищ А.В.Гадло не выделил. Более того, он допустил возможность одновременного существования некото¬
рых из них (Гадло А.В., 1971, с.65-74; 1968а, с.63; 1969, с.167; 2004, с.86).
Дальнейшие исследования салтово-ма- яцких памятников в окрестностях пос.Эльти- ген продолжила Боспорская охранно-археологическая экспедиция под руководством В.Н.Зинько. В 1991-1996 гг на поселениях Героевка-6, Героевка-3 и Героевка-2 ею были раскопаны 3 относительно неплохо сохранившихся жилищно-хозяйственных комплекса VIII —1-й пол.Х в. и несколько одновременных им построек, от которых уцелели лишь отдельные фрагменты стен (Зинько В.Н., 1997а, с.40-41; 19976, с.122-123, рис.71; Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2008, с.427, рис.2; 7, 7; 2001, с.151-157, рис.З).
В 1995 г Керченской археологической экспедицией Государственного Эрмитажа под руководством С.Л.Соловьева на поселении Эльтиген-Западное, расположенном на СЗ окраине пос.Эльтиген, была обнаружена полуземлянка, датированная VIII-IX вв. (Власова Е.В., Соловьёв С.Л., 1998, с.202, рис. 12; Новосёлова Н.Ю., 2003, с.170-171). И, наконец, в 2005 г на поселении Эльтиген-“Памятник”, открытом в процессе охранных раскопок на западной окраине поселка, Н.Ф.Федосеевым был частично исследован двухкамерный Дом, последний период функционирования которого может быть отнесен ко времени не ранее 2-й пол.1Х в. (Федосеев Н.Ф., Пономарёв Л.Ю., в печати).
Таким образом, за последние два десятилетия число открытых салтовских жилых комплексов в окрестностях пос.Эльтиген заметно увеличилось. К тому же были раскопаны жилища, которые по своему характеру или планировке не вписывались в предложенный А.В.Гадло типологический и эволюционный ряд, в связи с чем появилась необходимость его расширить и скорректировать.


В настоящее время на салтово-маяцких поселениях указанной территории можно выделить жилища пяти типов: I тип - однокамерные полуземлянки с неукреплёнными бортами; II тип - однокамерные наземные дома; III тип - однокамерные наземные дома с хозяйственной пристройкой; IV тип - двухкамерные наземные дома-пятистенки; V тип - однокамерные и двухкамерные наземные дома с пристроенным к ним округлым помещением.
Жилища I типа представлены двумя полуземлянками с неукреплёнными бортами и опорно-столбовыми конструкциями, открытыми на поселениях Героевка-3 и Эльтиген- Западное (Гадло А.В., 19686, с.81-83; Власова Е.В., Соловьев С.Л., 1998, с.202). Помимо них, на Керченском полуострове ещё несколько полуземлянок раскопаны на поселении Пташки- но (Гадло А.В., 1980, с.133-135) и городище Тиритака (Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2006, с.531-549)1. За его пределами большая часть открытых в Крыму салтовских полуземлянок приходится на юго-восточное побережье (Майко В.В., 2004, с.99-101; 2007, с.162,168; 2009, с.262-266, рис Л; 2010а, с.75). Накопленный за последние несколько десятилетий археологический материал не оставляет сомнений в том, что именно этот тип стационарных жилищ первым получил распространение среди салтовского населения полуострова (Гадло А.В., 2004, с.78-79; Талис Д.Л., 1974, с.94; Баранов И.А., 1981, .с.64; Айбабин А.И., 1999, с.201; Майко В.В., 2004, с.275; Пономарёв Л.Ю., 2010, с.367-368).
Полуземлянка VI на поселении Героевка-3 (рисЛ, 1-4). В 1963 г в центральной части раскопа II-IV А.В.Гадло исследовал прямоугольную в плане полуземлянку с закруглёнными углами, ориентированную длинной осью по линии ВСВ-ЗЮЗ. Внутренние её размеры составляли 4,80x3,10 м при глубине котлована 0,70-0,80 метра. Борта котлована и пол местами сохранили следы глиняной подмазки. Конструкцию наземных стен установить не удалось, но, скорее всего, основным строительным материалом для них служили суглинок-сырец и саманные кирпичи1  2. Полуземлянка перекрывалась двускатной крышей, на что указывают три неглубокие (до 0,15 м) ямки для опорных столбов коньковой балки, расположенные по линии 3-В. Основу перекрытия, по мнению А.В.Гадло, составляли связки камыша, камки и соломы, покрытые суглинком или дёрном3. В южном борту котлована находилась лестница шириной 1,0 м, ступени которой были вырублены в материковом суглинке и, вероятно, укреплены плоскими камнями. К СЗ углу пристроена печь-каменка размерами 1,40x0,90 м и высотой 0,50 метра. Её стенки сложены из поставленных на ребро плит. Перекрывалась печь плоской саманной плитой с круглым отверстием - дымоходом, опиравшейся на цилиндрический известняковый столбик. К ЮВ от печи и в восточной части помещения на уровне пола зачищены два округлых (диаметром 0,45 и 0,60 м) пятна прокалённого суглинка, присыпанные золой. У северного борта котлована зачищена хозяйственная яма (А), на дне которой были найде-
1 Ещё две полуземлянки исследованы в СЗ части городища Тиритака (Кирилин Д.С. и др.,
1975, с.286). Как остатки полуземлянок VIII-IX вв. трактуются несколько котлованов, раскопанных
Н.И.Винокуровым и Н.Л.Грач на городище Артезиан и поселении Эльтиген-Западное (Винокуров Н.И., 2004, с.63; Грач Н.Л., 1999, с.69). Однако материалы раскопок этих комплексов пока ещё не опубликованы. " ' "
2 Остатков турлучных конструкций, использование которых надёжно фиксируется для некоторых поселений хазарского времени Северного Кавказа (Доценко И.В., 2009, с.109-111; Скопецкая И.В., Масич Е.В., 2005, с.29), при раскопках салтово-маяцких жилищ Керченского полуострова не обнаружено.
3 На Керченском полуострове подавляющее большинство салтовских жилых построек перекрывали подручным природным материалом - суглинком, соломой, ветками или камышом, но камки, вопреки ожиданию, даже на приморских поселениях среди развалов построек пока не обнаружено. Совершенно иная ситуация прослежена на противоположном берегу Керченского пролива - городищах Таматарха
и Патрэй (Чхаидзе В.Н., 20086, с. 118-119; Стручалина Р.А., 1972, с.54). Раннесредневековая черепица с низкими массивными бортиками (одна имеет рельефный знак “Y”) представлена единичными фрагментами, найденными на поселении близ с.Мысовое на п-ве Казантип и на поселении “над источником” на южном склоне горы Опук (Якобсон А.Л., 1970, с.28; Голенко В.К., 2007, с.240).
66


Рис. 1. Полуземлянка VI на поселении Героевка-3 (по: Гадло А.В., 1964): 1 - план полуземлянки; 2-4 - разрезы полуземлянки; 5-14 - находки из заполнения полуземлянки.
Fig. 1. Semidugout VI at Geroievka-3 settlement (by: Гадло A.B., 1964): 1 - the layout of the semidugout; 2-4 - sections of the semidugout; 5-14 - findings from the filling of the semidugout
ны зёрна ячменя и пшеницы. Ещё две ямы (Б и В) - одна из них с каменной крышкой - были устроены по обеим сторонам лестницы (Гадло А.В., 1964, с. 13-19; 19686, с.81-83; 1971, с.65, 68, рис.1 ,А).
После того, как полуземлянка была покинута обитателями, её превратили в зольник, поэтому к последнему периоду функционирования жилища, да и то с некоторыми оговорками, можно отнести лишь немногочисленный
67


материал, обнаруженный на полу помещения и в хозяйственных ямах. Керамические изделия представлены обломком салтово-маяцкого горшка и лепным квадратным светильником с четырьмя ручками-ушками (рис.1, 11). Отсюда же происходят обломок стеклянного сосуда с налепом (рис.1, 7), трёхчастная и круглые стеклянные бусины VIII-IX вв. (рис.1, 8-10), 3 костяные спицы для вязания сетей (рис.1, 12), а также два фрагмента вогнутых днищ стеклянных бокалов варианта 1-1 или 2-1, по классификации Е.В.Веймарна и А.И.Айбабина, встречающихся в погребальных комплексах VII-IX вв. и 2-й пол.VIII - IX в. (рис.1, 5, 6) (Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993, с. 194). Возможно, обитателям жилища принадлежали лецной котел с внутренними ручками-ушками и лепной кувшин, найденные чуть выше пола в нижнем слое зольника, сформировавшегося в результате пожара, охватившего остатки обрушившейся в котлован кровли (рис.1, 13, 14). Однако и они не могут послужить надёжным хронологическим индикатором, поскольку общей точки зрения относительно времени бытования лепных котлов не выработано, а кувшин не имеет аналогов (Плетнёва С.А., 2006, рис.69; Красильшков K.I., 1999, с. 172- 173; 2001, с.314; Пономарёв Л.Ю., Пономарёва И.А., 2010, с.460-461). Таким образом, перечисленные находки не имеют датирующих возможностей в пределах какого-то узкого периода, поэтому не только нижняя, но и верхняя граница функционирования полуземлянки остаётся дискуссионной (Сазанов А.В., Мога- ричев Ю.М., 2006, с. 184-185; Могаричев Ю.М. и др., 2007, с.115)4. Можно лишь допустить,
что она была заброшена не позднее 1-й пол.IX в., поскольку её частично заплывший котлован стали использовать как зольник не ранее сер.
- 2-й пол.1Х века. На это указывают не только общая стратиграфическая ситуация на раскопе, но и присутствующие в засыпи немногочисленные обломки высокогорлых кувшинов с плоской ручкой (Гадло А.В., 1964, с.21)5.
Полуземлянка (СК-1) на поселении Эльтиген-Западное (рис.2, 1, 2). В 1995 г в СЗ части некрополя городища Нимфей, на территории которого впоследствии разместилось салтовское поселение, С.Л.Соловьев раскопал трапециевидную в плане полуземлянку, ориентированную сторонами по линиям ССВ-ЮЮЗ и ЗСЗ-ВЮВ (Власова Е.В., Соловьёв С.Л., 1998, с.202, рис.12; Новосёлова Н.Ю., 2003, с. 170-171, рис.293; 294). Размеры её котлована составляли 3,0x3,0 м, а глубина от уровня древней поверхности достигала 0,81 метра. По центру глинобитного пола была установлена прямоугольная известняковая плита, размерами 0,36x0,43 м, служившая опорой для столба, поддерживавшего шатровую кровлю. Вход находился со стороны южного борта, примерно посередине которого был зачищен прямоугольный останец (0,88x0,55 м, высота
- 0,10 м) для установки деревянной лестницы, вырубленный в материковом суглинке. В ЮЗ углу располагалась глинобитная печь. Она была врезана в борт котлована и состояла из двух частей - топочной камеры и поддувала6.
В заполнении полуземлянки обнаружены обломки ступы, зернотёрки, фрагменты амфор, высокогорлых кувшинов с плоской ручкой, лепной посуды, салтово-маяцких горшков
4 По мнению А.В.Гадло, И.А.Баранова и В.И.Баранова, полуземлянка функционировала в период между нач.УШ - рубежом VIII-IX вв. или 2-й пол.VII - 1-й пол.VIII в. (Гадло А.В., 1964, с. 18; Баранов И.А., 1990, с.45, рис. 12, 6; Баранов В.И., 2006, с.34). Ко 2-й пол.УН в. лепной котел из нижнего слоя заполнения её котлована отнесла Л.Ю.Нидзельницкая (2001, с.93). Однако археологического материала, который с полной уверенностью можно было бы датировать ранее, чем сер. - 2-й пол.VIII в., не только в полуземлянке, но и на поселении в целом обнаружить не удалось.
5 Среди керамических находок из зольника преобладали фрагменты причерноморских бороздчатых амфор cep.VIII - cep.XI в., основной период бытования которых приходится на IX-X вв. (Науменко В.Е., 2009а, с.46). Менее многочисленную группу составляли салтово-маяцкие кухонные горшки. Помимо них, в зольнике были найдены обломки лощёных сосудов и “баклинских” ойнохой, а также несколько фрагментов причерноморских амфор с мелким зональным рифлением (Гадло А.В., 1964, с.21-22).
6 Полуземлянки с отопительными устройствами, вынесенными за пределы периметра котлована, известны на памятниках лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры (Колода В.В., 2002, с.70, рис.1; Квитковский В.И., 2008, с.75; Свистун Г.Е., 2009, с.272, рис.1), но в Крыму организованное подобным образом жилое пространство зафиксировано впервые.
68


Рис. 2. Полуземлянка на поселении Эльтиген-Западное (по: Власова Е.В., Соловьёв С.Л., 1998): 1 - тан участка раскопа 1995 г; 2 - план полуземлянки; 3, 4 - находки из заполнения полуземлянки.
Fig. 2. The semidugout at Eltigen-Zapadnoie 1998): 1 - the layout of1995 excavation site; 2 - filling of the semidugou t
и лепной светильник (рис.2, 3, 4), позволившие Н.Ю.Новоселовой обозначить ее хронологические рамки в пределах VIII-IX вв. (Новосёлова Н.Ю., 2003, с. 171). С предложенной датой можно согласиться лишь отчасти, поскольку исследовательницей не были учтены
settlement (by: Власова Е.В., Соловьёв С.Л., the layout of the semidugout; 3, 4 -findings from the
хронологические рамки бытования одной из важнейших при определении нижней границы комплекса категории сосудов. По её словам, в полуземлянке были обнаружены переносные жаровни, изготовленные из днищ высокогор- лых кувшинов с плоской ручкой. Если атри-
69


буция сосудов верна, то на основании их находок последний период функционирования полуземлянки следует датировать не ранее 2-й пол. - koh.IX в. (Сазанов А.В., 1994, с.47; Науменко В.Е., 20096, с.57; Чхаидзе В.Н., 2008а, с.400). Учитывая недолговечность такого рода жилищ, возможно, в пределах этого же столетия она была сооружена. Таким образом, полуземлянка на поселении Эльтиген-Западное функционировала в период, когда на всех без исключения салтовских поселениях Крыма господствовали каменные и каменно-сырцовые наземные постройки.
В связи с этим вполне обоснованным представляется мнение В.В.Майко, согласно которому переход от строительства полуземлянок к каменным постройкам следует рассматривать как индивидуальный для каждого поселения и растянутый во времени процесс, несвязанный с конкретной политической ситуацией (Майко В.В., 2009, с.266; 20106, с.428-429). Как справедливо отметил Ю.М.Могаричев, полуземлянки могли использоваться “на начальном этапе жизни поселения, в период обустройства на новом месте, вне зависимости от времени основания” (Могаричев Ю.М., 2004, с. 175, прим. 8).
К сожалению, полученный при раскопках салтовских полуземлянок Крыма археологический материал относится в подавляющем большинстве к последнему периоду их существования, поэтому время возведения, как правило, определяется гипотетически и остаётся предметом острых дискуссий (Сазанов А.В., Могаричев Ю.М., 2006, с. 181-189; Могаричев Ю.М., и др., 2007, с.111, 112, 115, 117-122; Сорочан С.Б., 2005, с.413; Баранов В.И., 2006, с.34-36; Майко В.В., 20106, с.429). Учитывая данные стратиграфии, к числу наиболее ранних на Керченском полуострове можно отнести полуземлянки, открытые на поселениях Пташкино, Героевка-3 и городи¬
ще Тиритака7. В отношении пташкинского комплекса с определённой долей уверенности можно говорить лишь о том, что он был заброшен не ранее сер. - 2-й пол.УШ в. (Гадло А.В., 1980, с. 133-135). Находки из полуземлянки VI на поселении Героевка-3 в совокупности с находками из зольника дают для неё широкий временной отрезок между 2-й пол.УШ - 1-й пол.IX века. Не позднее 1-й пол. - сер.ГХ в. была оставлена и полуземлянка на городище Тиритака (Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2006, с.531-549). Примерно к этому же времени, во всяком случае, не позднее сер.ГХ в., прекратила функционировать полуземлянка на поселении Кордон-Оба (Айбабин А.И., Баранов И.А., 1975, с.245; Баранов И.А., 1990, с.48; Айбабин
A. 	И., 1999, с.201; Майко В.В., 2004, с. 101). На городище Тепсень и посаде Сугдеи покинутые полуземлянки были перекрыты жилыми и хозяйственными комплексами, датированными
B. 	В.Майко сер.ГХ в. и 2-й пол.ГХ - 1-й пол.Х в. (Майко В.В., 2004, с.72, 74, 115, 116, 275; 2008, с.86; 2009, с.261). Не позднее середины IX в. забросили полуземлянки поселения Ар- тющенко-I на Таманском полуострове (Виноградов Ю.А., 2002, с.73-80). Таким образом, этот процесс принял всеобщий характер для региона в целом. Единственная полуземлянка, заключительный период функционирования которой может быть отнесен ко времени не ранее 2-й пол. - koh.IX в., открыта на поселении Эльтиген-Западное. В Крыму, насколько нам известно, подобных и одновременных ей жилых комплексов не найдено.
Дальнейший путь развития салтовско- го домостроительства в Крыму традиционно связывается с влиянием византийской строительной практики и бытовой культуры в целом (Якобсон А.Л., 1973а, с.42-43; 19736, с.133; Плетнёва С.А., 1981, с.13; 1991, с.101; Баранов И.А., 1981, с.64; Айбабин А.И., 1999, с.202; Красильников К.И., 2009, с.35). Вследствие
7 	Разработанная для Степного Подонцовья схема развития полуземлянок, в основу которой положено изменение формы их котлована (от округлой к квадратной и прямоугольной), применительно к Керченскому полуострову не работает (Красильников, К.И., 2001, с.304; Красильникова Л.И., 2001, с.328). Более того, наиболее вероятной кажется иная ситуация, когда выбор формы жилища зависел не от времени его сооружения, а от совокупности ряда других факторов, в том числе традиций и опыта их возведения и предъявляемых к ним хозяйственно-бытовых условий. Поэтому, как и прежде, основным методом хронологизации полуземлянок Керченского полуострова остаются стратиграфический анализ и корреляция археологического материала.
70


этого процесса господствующим типом сооружений на салтово-маяцких поселениях полуострова стали каменные и каменно-сырцовые постройки, эволюция которых, в свою очередь, прошла длительный путь от однокамерных, напоминающих полуземлянки, заглубленных жилищ до отдельных усадеб, представлявших собой многофункциональные жилищно-хозяйственные комплексы. На поселениях в окрестностях пос.Эльтиген такого рода постройки разделены нами на четыре типа.
Во II тип объединены однокамерные жилища, воплотившие в себе основные принципы и приёмы византийских каменных построек и салтовских полуземляночных сооружений, котлован которых был укреплен каменной кладкой8. По мнению И.А.Баранова, их стали строить в IX в., но уже во второй половине этого же столетия жилища II типа сменили двухкамерные дома-пятистенки и усадьбы с огороженными домами (Баранов И.А., 1981, с.66; 1986, с.247; 1990, с.48,50). Однако предложенный им узкий временной отрезок подтверждается материалом лишь по отношению к отдельным комплексам. В свете современных представлений о хронологии памятников сал- тово-маяцкой культуры в Крыму более реалистичным представляется вывод А.И.Айбабина, согласно которому однокамерные постройки возводились на протяжении 2-й пол.VIII - IX в. (Айбабин А.И., 1999, с.202; 2003, с.58).
В окрестностях пос.Эльтиген однокамерные жилые постройки открыты пока только на поселении Героевка-39. На Керченском полуострове они раскопаны также на городищах Тиритака, Мирмекий и верхнем некрополе Илурата (Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2009, с.21-24, рис.13; 15; 27; 30; 31; 40; 42; 43;
Гайдукевич В.Ф., 1952а, с.177-178; Кубланов М.М., 1979, с.97, рис.4).
Постройка I-II на поселении Героевка-3
(рис.З, 7, 2). В 1963 г на раскопе II-IV в центральной части поселения А.В.Гадло исследовал постройку I-II, трактовавшуюся им как два, последовательно сменивших друг друга, однокамерных жилища. Причем более позднее сооружение (постройка И) было вплотную пристроено к остаткам более раннего сооружения (постройка I), разобранного в процессе его строительства, и даже отчасти перекрыло его (Гадао А.В., 1964, с.24-25; 19686, с.81; 2004, с.80). Постройка I была ориентирована по длинной оси в направлении С-Ю. Размеры не превышали 3,0x2,70 м, при этом её южная граница проходила к югу от северной стены более позднего дома. Этой же стеной была частично перекрыта печь, пристроенная к ЮВ углу помещения. На отдельных участках, где кладки были разобраны полностью, границы помещения фиксировал пол в виде тонкого слоя глиняной подмазки. Западная часть дома была врезана в склон на глубину до 0,40 м, восточная находилась на уровне древней дневной поверхности. Сохранившийся на высоту одного ряда камней участок западной стены вплотную пристроен к борту котлована. Кладка однослойная, шириной 0,30 м, сложена из подобранных по размеру небольших камней, уложенных “в ёлочку”10. К периоду существования жилища относится лощёная двуручная корчага, обломки которой были найдены в южной части помещения, ниже уровня пола более позднего дома (рис.4, 1). Подобные сосуды встречаются на поселениях и городищах юго-восточного Крыма, Таманского полуострова, но чаще всего их находки фиксируют-
8 На Керченском полуострове к этому типу жилищ относится полуземлянка, раскопанная А.В.Гадло на поселении Пташкино (Гадло А.В., 1971, с.70-71, рис.1, Г; 1980, с.131-133, рис.2). За его пределами аналогичные по конструкции сооружения выявлены на салтовских поселениях юго-восточного и горного Крыма. Одна полуземлянка была раскопана в окрестностях с.Щебетовка, другая - на поселении Тау- Кипчак (Храпунов И.Н., 1981, с.318; Баранов И.А., 1990, с.41, рис.12, 4).
9 Остатки ещё одной однокамерной постройки раскопаны на вершине кургана, расположенного в северной части поселения Героевка-2. Однако небольшие внутренние размеры помещения (2,5x2,3 м), нерациональное устройство дверного проема, стерильность слоя вокруг постройки и её необычное расположение позволяют, скорее, трактовать её как дозорно-наблюдательный пункт (Зинько В.Н., 1997а, с.41; Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2001, с. 147-151, рис.1; 2005, с.244, рис.16; 17).
10 Дискуссия об истоках и времени появления кладки “в ёлочку” давно уже вышла за рамки частной проблемы и далека от завершения (Сорочан С.Б., 2004, с. И 7-156; Майко В.В., 2004, с.56; Кузнецов В.Д., Голофаст Л.А., 2010, с.424, прим.20; Чхаидзе В.Н., 20086, с. 114-И 8).
71


6
Рис. 3. Поселение Героевка-3. Постройки I-II, III, IV (по: Гадло А.В., 1964): 1 - план постройки I-II; 2 - разрез постройки /-//; 3 - план постройки III; 4, 5 - разрезы постройки III;
6 - план постройки IV; 7 - разрез постройки IV.
Fig. 3. Geroievka-3 settlement. Constructions I-II, III, IV (by: Гадло A.B., 1964): 1 - the layout of construction I-II; 2-a section of construction I-II; 3 - the layout of construction III; 4, 5 - sections of construction III; 6 - the layout of construction IV; 7 -a section of construction IV
ся на салтово-маяцких памятниках Подонья (Баранов И.А., Майко В.В., 2000, с.87, рис.7, 22; Майко В.В., 2004, с.194-195, рис.107, 77; Чхаидзе В.Н., 2006, с.493, рис. 10, 5; Плетнёва С.А., 1959, с.214, рис.5; Михеев В.К., 1985, рис. 15, 16, 17). К сожалению, как и многие другие формы салтовской лощеной керамики, они имеют широкие рамки бытования (Флёров
В.С., 1983, с.103), а других датирующих находок при раскопках постройки I обнаружить не удалось.
Постройка И, частично перекрывшая разобранную на момент её строительства постройку I, в плане имела форму квадрата и была ориентирована по сторонам света (Гадло А.В., 1964, с.25-26; 19686, с.81; 2004, с.80). Разме-
72


Рис. 4. Поселение Героевка-3. Находки из жилых и хозяйственных комплексов (по: Гадло А.В., 1964).
Fig. 4. Geroievka-3 settlement. Findings from inhabited and utility complexes (by: Гадло A.B., 1964)
ры помещения составляли 2,80x2,75 метра. В отчёте о раскопках А.В.Гадло реконструировал жилище как полуземлянку, заглублённую в материк на 0,27-0,35 м, а в более поздней публикации классифицировал его как наземное сооружение (Гадло А.В., 1964, с.25; 19686, с.81). Северная стена постройки, толщиной 0,62-0,65 м, была установлена на дно котлована и сохранилась на высоту четырех рядов камней. Возвели её трёхслойной двухпанцир¬
ной кладкой “в ёлочку” из необработанных камней, среди которых были обнаружены обломок плиты жернова и крышка пифоса, вторично использованные в качестве строительного материала. Восточная, западная и южная стены не сохранились, но два уцелевших камня в северной оконечности восточной стены позволяют утверждать, что в отличие от северной стены они были уложены на край котлована, возвышаясь над полом на 0,27-0,37
73


метра. Эти же два камня позволяют предположить, что все углы постройки были сложены в перевязь. Вход, вероятно, находился с западной стороны, на что указывает сохранившийся здесь крупный плоский камень с небольшим углублением, представлявшим собой паз для деревянной конструкции дверного проема. В центре помещения находился небольшой заглублённый очаг, а в южной части был вкопан пифос, от которого уцелели лишь фрагменты верхней части.
Находки из помещения представлены фрагментами причерноморских бороздчатых амфор, высокогорлых кувшинов с плоской ручкой и салтово-маяцких горшков. Таким образом, заключительный период существования постройки следует датировать не ранее 2-й пол.1Х века. По мнению А.В.Гадло, она относилась к третьему заключительному строительному периоду и была оставлена на рубеже IX-X вв., когда прекратило существование и само поселение (Гадло А.В., 1964, с.26). Предложенной им дате не противоречит материал из заполнения хозяйственной ямы 3, расположенной в 3 м к ЮЗ от постройки II и, возможно, входившей вместе с постройкой в состав единого комплекса. Помимо обломков причерноморских бороздчатых амфор, лощёных сосудов, ойнохой “баклинского” типа, салтовских горшков и стеклянных сосудов, в ней были найдены немногочисленные фрагменты высокогорлых кувшинов с плоской ручкой. Но, что наиболее показательно, в за- сыпи ямы оказались фрагментированные сосуды, обломки которых обнаружили в зольнике, сформировавшемся не ранее 2-й полЛХ в. на месте полуземлянки VI, а также в постройке II и одновременной ей постройке III, речь о которой пойдет ниже (Гадло А.В., 1964, с.36).
Постройка III на поселении Героев- ка-3 (рис.З, 3-5). В 1963 г на раскопе II-IV к СЗ от постройки I-II была открыта постройка III, представлявшая собой заглублённое в материк однокамерное жилище. А.В.Гадло реконструировал его как полуземлянку, борта котлована которой были облицованы каменными стенами только с северной и южной сторон (Гадло А.В., 1964, с.27-32; 19686, с.81; 1971, с.71-72, рис.1, Б; 2004, с.83-84). Однако эту реконструкцию вряд ли можно признать удачной. Скорее всего, западная и восточная стены
были полностью разобраны, тем более, что у всех остальных построек, открытых на этом раскопе, сохранность кладок была ещё хуже, но они реконструировались как обычные дома с четырьмя каменными стенами.
В плане постройка имела прямоугольную форму и была ориентирована по длинной оси в направлении ВСВ-ЗЮЗ. Её размеры: 5,10x3,30 м, глубина в северной части за счет рельефа местности достигает 0,50 метра. Поскольку западная и восточная стены не сохранились, размеры жилища в этом направлении определялись по границе глинобитного пола. Северная стена, шириной 0,45-0,50 м, сохранилась по всей длине на уровне трёх нижних рядов камней, облицовывавших борт котлована. Кладка двухслойная постелистая, практически без забутовки. Нижние два ряда сложены из крупных необработанных и подтёсанных камней, уложенных логом и тычком. С двух сторон на уровне второго ряда её замыкают плоские подтёсанные блоки, установленные тычком на узкое продольное ребро. Конструкцию стены выше дневной поверхности реконструировать не удалось. Сославшись на этнографические параллели, А.В. Гадло предположил, что она была выложена из саманных кирпичей и дёрна (Гадло А.В., 1964, с.28). Южная стена сохранилась в виде отдельных камней, некоторые из них сдвинуты в горизонтальной плоскости по направлению к северу. В её западной части был устроен вход шириной 0,60 м, от которого уцелели два пороговых камня и каменная ступень в виде известнякового блока, уложенного на пол жилища. Перепад высот между верхней плитой порога и полом составлял 0,46 метра. В центре помещения был установлен квадратный пяточный камень с выемкой для центрального опорного столба перекрытия. В СЗ углу находилась печь-каменка. Топочная камера размерами 1,28х 1,06 м и высотой 0,50 м сложена из небольших необработанных камней и плит, уложенных на отдельных участках “в ёлочку”. Саманная плита перекрытия с полукруглым отверстием - дымоходом опиралась на сложенный из камней столбик. Устье шириной 0,35 м обрамлено лежащими друг на друге квадратными в сечении камнями. К СВ от устья печи была обнаружена заполненная золой яма диаметром 0,20 м и глубиной 0,12 м, а к ЮВ от него, на уровне пола, зачищено округлое в
74


плане пятно обожжённого до красного оттенка суглинка диаметром 0,65 метра. Пятно перекрывал верхний камень ротационного жернова, который также имел следы длительного температурного воздействия. К северной стене была пристроена необычная конструкция в виде “столика” высотой 0,46 м, сооружённая из двух поставленных на ребро камней и перекрытая плоским камнем. А.В.Гадло интерпретировал её как “тёр” - почётное место внутри жилища тюркских кочевых народов (Гадло А.В., 1971, с.72; 2004, с.83-84, 87; Плетнёва С.А., 1967, с.59). К южной стене, к востоку от входа, под углом 90° примыкал крупный подтёсанный камень, представлявший собой остатки разобранного закрома. В ЮВ углу находилась хозяйственная яма глубиной 0,80 м (диаметр устья и дна соответственно 0,72 и 0,84 м). Её устье было выложено подтёсанными плитами, а горловина перекрыта нижней плитой ротационного жернова.
При разборе каменного завала внутри помещения и на полу были найдены фрагменты причерноморских бороздчатых амфор, салто- во-маяцких горшков и кольцевой поддон стеклянной рюмки (Гадло А.В., 19686, рис. 19, б, д, е). Около порога и в заполнении хозяйственной ямы 3 обнаружили обломки “импортной желтоглиняной” (причерноморской?) амфоры (рис.4, 2). Стратиграфические наблюдения на участке раскопа II-IV, занимаемом постройкой III, позволили А.В.Гадло отнести жилище к третьему строительному периоду и датировать его IX - нач.Х в. (Гадло А.В., 1964, с.32). Соответственно, к первому периоду относилась полуземлянка VI, а ко второму - остатки практически полностью разобранной постройки, прослеженной в 0,80 м к востоку от постройки III в виде фрагмента кладки одной из стен и мощного завала бутового камня. Её планировку и функциональное назначение установить не удалось, но в завале были найдены обломки керамических плиток облицовки пола и фрагмент мраморной капители алтарной преграды. На основании этой находки А.В.Гадло предположил, что в 50-80 гг VIII в. на поселении был возведен храм, разрушенный в конце второго строительного периода. Однако постройка, среди остатков которой были обнаружены элементы декора, как развалины храма им не рассматривалась. По мнению исследователя, она,
как и возведенная позднее на этом же участке постройка III, представляла собой частично заглублённое жилище (Гадло А.В., 1964, с.ЗЗ; 1980, с.139, рис.5).
Постройка IV на поселении Героевка-3
(рис.З, 6, 7). В 1963 г в СВ части раскопа II- IV были открыты остатки двух построек - IV и V, относящихся к различным строительным периодам (Гадло А.В., 1964, с.37-41; 19686, с.81; 2004, с.84). Постройка IV имела в плане прямоугольную форму и была ориентирована по длинной оси в направлении ЮЗ-СВ. А.В.Гадло реконструировал её как наземное сооружение, заглублённое в южной части до 0,30 метра. Стены постройки оказались практически полностью разобранными, а их остатки образовали мощный каменный завал внутри помещения. Некоторое представление о них даёт уцелевший фрагмент ЮВ стены. По всему периметру борта котлована опоясывала облицовочная однослойная кладка шириной 0,20 метра. С уровня дневной поверхности она переходила в обычную трёхслойную двухпанцирную стену шириной 0,47 метра. Вход в постройку обнаружить не удалось. В СЗ углу находилась печь-каменка размерами 0,85x1,40 м и высотой 0,40 метра. Устье обрамлено двумя квадратными столбиками. Перекрытие в виде саманной плиты с дымоходом опиралось на столбик, сложенный из трёх камней. К востоку от печи зачищена небольшая глинобитная площадка высотой 0,07 метра. Её назначение не совсем ясно, но на поверхности хорошо прослеживаются следы длительного температурного воздействия. К югу от печи устроили зольную яму, стенки которой были частично облицованы установленными на ребро плитами. В ЮЗ углу находилась прямоугольная загородка, размерами 1,70x1,0 м, сложенная однослойной кладкой из необработанных камней. К СВ от неё была устроена хозяйственная яма глубиной 0,60 м с диаметром устья и дна 0,68 и 0,87 метра.
При разборе каменного завала внутри помещения и расчистке пола были обнаружены три раздавленных салтово-маяцких горшка, четыре известняковых дисковидных грузила для сетей и мелкие фрагменты керамики. Эти находки и, главным образом, стратиграфическая ситуация на данном участке раскопа позволили А.В.Гадло отнести постройку IV к
75


третьему строительному периоду и датировать koh.IX - нач.Х в. (Гадло А.В., 1964, с.40).
С постройкой IV, по всей видимости, была связана хозяйственная яма 4, расположенная в 4,0 м к югу от неё (Гадло А.В, 1964, с.40). В заполнении ямы и вокруг неё найдены фрагментированная причерноморская амфора с граффити в виде пентаграммы, обломки “желтоглиняной византийской” (причерноморской?) амфоры (рис.4, 4), высокогорлых кувшинов с плоской ручкой, фляги, лощёной корчаги (рис.4, 3), а также костяная трубочка, гвоздь и фрагменты стеклянных сосудов. В целом эти находки не противоречат дате А.В.Гадло, но имеют более широкий хронологический диапазон и относятся к последнему этапу функционирования жилища.
Ко второму и, соответственно, более раннему периоду на этом участке раскопа А.В.Гадло отнёс погибшую в пожаре и практически полностью разрушенную постройку V, остатки которой были частично прослежены к востоку от постройки IV (Гадло А.В., 1964, с.37-38). При отсутствии высокогорлых кувшинов с плоской ручкой обнаруженные на полу постройки и в перекрывшем её каменном завале причерноморские амфоры и салтово- маяцкие горшки позволяют датировать комплекс не позднее 1-й пол. - cep.IX века.
Постройка IX на поселении Героевка-3 (рис.5, 1-3). В 1964 г А.В.Гадло на раскопе VIII в южной части поселения исследовал однокамерную постройку IX (Гадло А.В., 1969, с.163-164, рис.2; 1971, с.73, рис.1, В; 2004, с.84-85; Плетнёва С.А., 2000, рис. 106). В плане она имела форму квадрата, и была ориентирована углами в направлениях ССВ-ЮЮЗ и ССЗ-ЮЮВ. Внутренние размеры помещения составляют 3,0x3,04 метра. Пол заглублён в материк на 0,35-0,40 метра. Цоколи наземных стен сохранились только с западной и восточной сторон на высоту одного ряда камней. Камни нижнего ряда уложены однослойной постелистой кладкой на материковую ступень высотой 0,15-0,23 м, вырубленную вдоль бортов котлована. Пространство между западной стенкой и бортом котлована заполнено мелкими камнями, благодаря чему толщина цоколя на отдельных участках достигала 0,80 метра. В СЗ углу находилась печь, сложенная из небольших округлых камней.
Обнаруженная на полу помещения керамика - причерноморская бороздчатая амфора (рис.5, 5), серолощёный пифосообразный сосуд, салтово-маяцкий горшок (рис.5, 4) - и железная мотыга (рис.5, 6) относятся к заключительному периоду существования жилища, к тому же имеют широкие рамки бытования (Гадло А.В., 1969, рис.З, в; 4, в, г). Учитывая отсутствие в комплексе высокогорлых кувшинов с плоской ручкой, можно лишь предполагать, что постройка была покинута не позднее 1-й пол.IX в. (Могаричев Ю.М. и др., 2007, с. 116).
Таким образом, исследованные на поселении Героевка-3 однокамерные жилища охватывают едва ли не весь период его существования. Наиболее ранние из них, вероятно, были сооружены во 2-й пол.VIII в., когда ещё функционировала полуземлянка VI, а наиболее поздние были оставлены в 1-й пол.Х в. вместе с самим поселением.
К III типу относятся два однокамерных жилища с хозяйственной пристройкой, исследованные А.В.Гадло на поселении Героевка-3 (Гадло А.В., 1964, с.42-48; 19686, с.80-81; 1969, с. 160-163). В Крыму наиболее близкие им по планировочной схеме постройки (№ 2, 14) раскопаны И.А.Барановым на поселении Тау-Кип- чак, но в плане организации внутреннего пространства они отличаются размерами хозяйственных пристроек, на которые приходилась большая часть полезной площади (Баранов И.А., 1981, рис.5, 8, 9; 1990, с.45, рис.15, 2, 4). И.А.Баранов реконструировал их как двухкамерные наземные каменные дома, сочетавшие в себе отдельные элементы крымско-византийской строительной техники и характерное для кочевников разделение дома на хозяйственную и жилую половины с отдельными входами (Баранов И.А., 1990, с.45). К сожалению, археологический материал из раскопок поселения Тау-Кипчак полностью не опубликован, поэтому время функционирования обеих построек остаётся предметом дискуссий (Баранов И.А., 1990, с.45; Могаричев Ю.М. и др., 2007, с. 121- 122; Баранов В.И., 2004, с.23).
Постройка на раскопе III поселения Героевка-3 (рис.6, 1-3). В 1963 г в северной части поселения была открыта однокамерная постройка с пристроенным к ней с ЮВ хозяйственным помещением (Гадло А.В., 1964,
76


Рис. 5. Поселение Героевка-3. Постройка IX (по: Гадло А.В., 1969): 1 - план постройки; 2, 3 - разрезы постройки; 4-6 - находки из заполнения постройки.
Fig. 5. Geroievka-3 settlement. Construction IX (by: Гадло A.B., 1969): 1 - the layout of the construction; 2, 3 - sections of the construction; 4-6 - findings fi'om the filling of the construction
c.42-48; 19686, c.80-81, рис.20; 1971, c.69- 70, рис.1, Д; 2004, c.81; Баранов И.A., 1981, рис.5, 7; 1990, рис. 15, 5; Димитров Д., 1987, рис.26, 2). По мнению А.В.Гадло, изначально она представляла собою врезанную в склон
полуземлянку, глубина котлована которой в направлении С-Ю достигала 0,70 метра. В её северной части находился небольшой хозяйственный отсек, отделенный от жилого помещения каменной стенкой шириной не более
77


Рис. 6. Поселение Героевка-3. Постройка в раскопе III (по: Гадло А.В., 1964): 1 - план постройки; 2, 3 -разрезы постройки; 4 - горшок из СВ угла постройки.
Fig. 6. Geroievka-3 settlement. A construction in excavation site III (by: Гадло A.B., 1964): 1 - the layout of the construction; 2, 3 - sections of the construction; 4 —a pot from the northeastern corner of the construction
0,30 метра. Спустя какое-то время пол в жилом помещении был немного приподнят, а в северном отсеке его вывели на уровень второго ряда камней перегородки. В результате в этой части жилища образовался помост высотой 0,20 м и шириной 0,94 метра.
В начале второго строительного периода котлован полуземлянки расширили, а его борта облицевали каменными стенками, которые возвели на материковой ступени. До уровня дневной поверхности они были сложены однослойной кладкой, а выше - трёхслойной кладкой с забутовкой шириной 0,43-0,60 мет¬
ра. Нижний ряд облицовки состоит из крупных камней, уложенных на постель. Верхние ряды сложены из более мелких камней “в ёлочку”. Углы жилища были закруглены. При этом в северной его части, где округлую форму имел и сам котлован, углы закруглялись с уровня нижнего ряда камней, а в южной части - только со второго ряда. Внутренние размеры помещения составили 3,93x2,52 метра. Вход в жилище шириной 0,85 м находился в южной стене. На уровне её нижнего ряда камней был уложен пороговый камень, а в помещении на уровне пола установлена дополнительная сту¬
78


пень в виде двух плоских камней. В ЮЗ углу около входа находилась печь размерами около 0,80x0,55 метра. Её каменные конструкции были разобраны до того, как разрушились стены постройки. Саманная плита перекрытия поддерживалась цилиндрическим камнем диаметром 0,10 м и высотой 0,35 метра. В этом же углу ниже уровня пола второго строительного периода были обнаружены обломки саманных плит и небольшие обломки известняковых камней со следами термического воздействия, представлявшие собой остатки разобранной печи первого строительного периода. В СЗ углу помещения находился каменный ларь шириной 0,63 м, ограниченный с востока плитой, установленной на продольное ребро, а с юга - невысокой двухслойной кладкой из плоских плит. К ЮВ от ларя в пол был вкопан пифосообразный горшок (рис.6, 4).
В процессе реконструкции полуземлянки с ЮВ к ней пристроили хозяйственное помещение размерами 2,22x1,42 метра. Так же, как и жилое помещение, оно было заглублено в материк на 0,55 метра. Стены котлована облицевали однорядной кладкой “в ёлочку”, а вход в пристройку шириной 0,70 м устроили с юга. Пол представлял собой снивелированный утрамбованный суглинок с подсыпкой из морского песка и ракушки. Хозяйственное назначение пристройки подтверждают отсутствие в ней отопительных устройств, а также находки целой плиты и обломка ротационных известняковых жерновов.
Время функционирования постройки остаётся дискуссионным. А.В.Гадло оставил этот вопрос открытым (Гадло А.В., 19686, с.81). И.А.Баранов датировал жилище 2-й пол. VII - 1-й пол.VIII в. (Баранов И.А., 1981, с.64; 1990, рис. 15, 5), а другие исследователи - сер. - 2-й пол.1Х в. (Могаричев Ю.М. и др., 2007, с. 115). Однако предложенные хронологические рамки не были подкреплены надёжным материалом, который, кстати, при раскопках жилища обнаружить так и не удалось. Найденные на полу и в слое, заполнившем уже покинутую постройку, фрагменты причерноморских бороздчатых амфор и салтово-маяцких горшков имеют слишком широкий хронологический диапазон, к тому же относятся к заключительному периоду её функционирования (Гадло А.В., 1964, с.47).
Постройка VIII на поселении Героев- ка-3 (рис.7, 1, 2). В 1964 г на раскопе VIII в южной части поселения А.В.Гадло открыл вторую однокамерную постройку с пристроенным к ней хозяйственным помещением (Гадло А.В., 1969, с. 160-163, рис.2; 1971, с.72-73; 2004, с.84; Плетнёва С.А., 2000, рис. 106). Её жилая часть имела в плане квадратную форму. Внутренние размеры помещения составляли 3,0x3,0 метра. Вход, обустроенный двухступенчатой лестницей шириной 0,90 м, сложенной из плотно подогнанных плит известняка, находился примерно в середине ЮВ стены. До уровня дневной поверхности стенки котлована были частично укреплены однослойной кладкой. Выше её сменяла стена, сложенная трёхслойной двухпанцирной кладкой “в ёлочку”. Толщина кладки на сохранившемся участке ЮВ стены достигала 0,60 метра. В СЗ углу помещения находилась печь-каменка размерами 1,10x0,80 метра. Она была сложена из поставленных на ребро плит и перекрыта саманной плитой толщиной 0,05 м, опиравшейся на квадратный в сечении столбик. В центре жилища на уровне пола обнаружен округлый плоский камень диаметром 0,60 метра. Рядом с ним in situ обнаружены вкопанные в пол придонные части салтово-маяцкого горшка и сероглиняной ойнохои. С СВ к основному помещению примыкала хозяйственная пристройка размерами 1,50x1,30 метра. Как и само жилище, она была заглублена в материк на 0,30 метра.
Археологический материал из заполнения дома представлен фрагментами причерноморских амфор, “баклинских” ойнохой, салтово- маяцких горшков и стеклянных сосудов. Ко времени прекращения его существования относится керамика, обнаруженная при зачистке вымостки, примыкавшей к жилищу с Ю и ЮЗ. Помимо обычных для поселения кухонных салтовских горшков (рис.7, 4, 5), здесь были найдены обломки крышки кухонного сосуда и двух амфор (рис.7, 3), не являвшихся, по мнению А.В.Гадло, продукцией гончарных центров Таврики (Гадло А.В., 1969, рис.З, а, б; 4, а, б). Среди находок особый интерес представляет фрагмент красноглиняной амфоры, аналогии которой найдены в пташкинском комплексе, сформировавшемся не ранее 2-й пол. IX в. (Гадло А.В., 1969, с. 163, прим.5, рис.4, б\ 1980, с.141, рис.7, в). На основании её наход-
79


Рис. 7. Поселение Героевка-3. Постройка VIII (по: Гадло А.В., 1969): 1 - план постройки; 2 - разрез постройки; 3-5 - керамика из заполнения постройки и с вымостки.
Fig. 7. Geroievka-3 settlement. Construction VIII (by: Гадло A.B., 1969): 1 - the layout of the construction; 2 —a section of the construction; 3-5 - pottery fi*om the filling of the construction and the pavement
ки можно было бы допустить, что к этому же времени относится и заключительный период функционирования постройки VIII. Однако отсутствие в комплексе высокогорлых кувшинов с плоской ручкой отодвигает его верхнюю хронологическую границу к 1-й пол. - cep.IX в. (Могаричев Ю.М. и др., 2007, с. 116).
На основании имеющихся в нашем распоряжении материалов можно предположить,
что жилища III типа возводились одновременно с однокамерными постройками, но функционировали не позднее cep.IX в., когда их сменили дома-пятистенки.
Жилища IV типа представлены двухкамерными домами-пятистенками, считающимися одним из наиболее характерных признаков византинизации региона (Плетнёва С.А., 1967, с.63,65; 1981, с.13; Баранов И.А., 1990,
80


с.50). По мнению большинства исследователей, они появились на салтовских поселениях Крыма в IX в. (Баранов И.А., 1990, с.50,52; Ай- бабин А.И., 1999, с.202; 2003, с.58) и спустя короткий промежуток времени стали одним из ведущих типов жилых построек. На Керченском полуострове, помимо поселений в окрестностях пос.Эльтиген - Героевка-2, Героевка-3, Героевка-6 и Эльтиген - “Памятник”, они обнаружены на городищах Мирмекий, Илурат, поселениях Алексеевка и Осовины-I (Гайдукевич В.Ф., 1958, с. 134, рис Л 47; 1987, с.148, рис.2; Шелов Д.Б., 1957, с.98, рис.38; Зинько В.Н., Пономарев Л.Ю., 2007, с.190=Л91, рис.7).
Дом на поселении Героевка-6 (рис.8, 1, 2). В 1963 г на раскопе I в западной части поселения А.В.Гадло исследовал двухкамерный дом, ориентированный по длинной оси в направлении ВЮВ-ЗСЗ (Гадло А.В., 1964, с.7- 11; 19686, с.79; 1971, с.73, рис. 1,Е; 2004, с.86). Отведенный под его постройку участок имел уклон по линии СЗ-ЮВ с перепадом высот до 0,35-0,40 м, но в процессе работ он был снивелирован. Основания стен западного помещения сохранились практически по всему периметру, в то время как восточное помещение, за исключением небольшого участка южной стены, было разрушено. Тем не менее, остатки пода печи, зачищенные в СВ углу постройки, позволили реконструировать её внутренние размеры в пределах 7,0x4,5 метра. Стены дома шириной 0,65-0,75 м сохранились на высоту 0,20-0,50 метра. Углы сложены в перевязь. Кладка стен двухпанцирная с забутовкой из мелкого камня и суглинка. Нижний ряд образуют необработанные плиты известняка, уложенные на постель. На уровне второго ряда камни уложены “в ёлочку”. В СЗ углу на уровне второго ряда установлен хорошо обработанный блок размерами 0,76x0,31x0,30 метра. Вероятно, близкий ему по размерам блок находился в ЮЗ углу. Основанием ему служила
плита размерами 0,50x0,61x0,10 метра. Стена, разделявшая постройку на два помещения, сохранилась по всей длине на высоту одного ряда камней. Её толщина варьирует в пределах 0,44-0,76 метра. В южной части стены, где были уложены наиболее крупные камни, по мнению А.В.Гадло, находился дверной проем. В процессе раскопок было установлено, что внутреннюю стену возвели несколько позднее, чем сам дом. Камни её нижнего ряда уложили на глинобитный пол жилища, перекрыв открытый очаг, располагавшийся примерно в центре помещения. Таким образом, до возведения внутренней стены дом был однокамерным. После реконструкции западное помещение размерами 4,64x2,0 м, скорее всего, использовали для хозяйственных нужд, поэтому какие- либо бытовые и отопительные устройства в нем отсутствовали. Восточное помещение размерами 4,55x4,50 м было жилым, о чём свидетельствуют остатки практически полностью разрушенной печи-каменки, обнаруженной в его СВ углу. К западу от печи был пристроен закром размерами 1,40x0,60 м и высотой 0,40 м, сооруженный из плит известняка, поставленных на ребро. Такими же плитами он был разделен на четыре отсека11.
При разборе каменного завала внутри помещений были найдены фрагменты причерноморских амфор с бороздчатым и мелким зональным рифлением, салтово-маяцких горшков, сероглиняной ойнохои, стеклянных рюмок и железный гвоздь. Однако все эти находки попали в завал уже после того, как дом был покинут. Ко времени гибели постройки относится салтово-маяцкий горшок, найденный в одном из отсеков ларя, но узких хронологических рамок для этой группы керамики пока ещё не выделено (рис.8, 3). Для определения нижней хронологической границы комплекса наиболее показательными являются два обломка белоглиняного сосуда, покрытого
11 Редкие находки небольших фрагментов оконного стекла на поселениях Героевка-6 и Эльтиген Юго-западное позволяют предположить, что в некоторых домах-пятистенках, а, возможно, и в однокамерных постройках были небольшие застекленные окна. Стекла имели слегка утолщенный неровный край и закругленные углы. На одной из сторон просматриваются мелкие борозды, представляющие, по мнению В.П.Бабенчикова, технологические следы от формы, в которой выливали стекло (Бабенчиков В.П., 1953, с. 107). Оконные стекла обнаружены также при раскопках жилых построек на городище Тепсень и Таманского городища (Фронджуло М.А., 1968а, с. 151; Майко В.В., 2004, с.242, рис.137,14; Чхаидзе В.Н., 20086, с.120, прим.1).
81


Рис. 8. Поселение Героевка-6. Двухкамерный дом на раскопе I (по: Гадло А.В., 1964): 1 - план дома; 2 - разрез дома; 3 - салтово-маящий горшок из заполнения дома.
Fig. 8. Geroievka-6 settlement. A two-chamber house at excavation site I (by: Гадло A.B., 1964): 1 - the layout of the house; 2 -a section of the house; 3 -a Saltov-Maiaki pot from the house filling
82


бледно-желтой поливой, которые были обнаружены под основанием южной стены дома12. На основании этой находки А.В.Гадло датировал постройку koh.IX - нач.Х в. (Гадло А.В., 1964, с. 11). Учитывая общую стратиграфию и хронологию жилых построек, открытых на поселении Героевка-6 в 1991 г, предложенные им хронологические рамки следует расширить до 2-й пол.1Х - 1-й пол.Х века.
Дом в восточной части поселения Геро- евка-6 (рис.9, 7). В 1991 г в восточной части поселения В.Н.Зинько частично исследовал двухкамерный дом СК-Ш, ориентированный длинной осью по линии С-Ю (ScholTT., Zin’ko V., 1999, fig.60; Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2000, с. 188, рис.5, 7, 3; 2008, с.428, рис.2; 8, 7). Его размеры ввиду плохой сохранности установить не удалось. Стены толщиной 0,90- 1,10 м сохранились частично и прослежены на уровне нижнего ряда камней, уложенных трёхслойной двухпанцирной постелистой кладкой. На полу северного помещения зачищены два открытых очага диаметром 1,40 м и размерами 0,90x0,60 метра.
Обнаруженная при зачистке помещений керамика представлена дном желобчатого пифоса (рис.9, 3), фрагментами причерноморских бороздчатых амфор (рис.9, 6), фляги (рис.9, 2) и салтово-маяцких горшков (рис.9, 4, 5), время бытования которых приходится на 2-ю пол.VIII - 1-ю пол.Х века. Однако нижняя хронологическая граница комплекса, как и всех остальных построек, открытых в пределах этого горизонта в восточной части поселения, может быть отодвинута ко 2-й пол.1Х в. (Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2008, с.428).
Дом на поселении Героевка-3 (рис. 10, 7, 2). В 1964 г на раскопе V, заложенном А.В.Гадло в ЮВ части поселения, был раскопан дом, состоящий из двух помещений и ори¬
ентированный длинной осью в направлении СВ-ЮЗ (Гадло А.В., 1969, с.165, рис.5; 1971, рис.1, Е; 2004, с.85-86; Плетнёва С.А., 2000, рис. 106). Размеры ЮЗ помещения I составляли 4,00x2,60 м, а СВ помещения II - 3,90x4,60 метра. Большая часть кладок дома была разобрана. Уцелели лишь небольшие участки ЮВ, СЗ и СВ стен. Два нижних, сохранившихся ряда камней ЮВ стены были сложены трёхслойной двухпанцирной постелистой кладкой с забутовкой известняковым щебнем. Ширина ее варьировалась в пределах 0,65-0,80 метров. Камни второго ряда СЗ и СВ стен были уложены “в ёлочку”. Помещение I было жилым, на что указывает печь-каменка, размерами
I, 	15x0,75 м, пристроенная к его СЗ углу. По центру помещения зачищен заглублённый в пол очаг, который, по мнению А.В.Гадло, имел культовое назначение. Помещение II использовалось в хозяйственных целях. В его ЮЗ углу устроили хозяйственную яму, а северную часть вымостили хорошо подогнанными известняковыми плитами.
При зачистке помещений и в печи были найдены красноглиняный кувшинчик с граффити на тулове (рис. 10, 2), салтовский горшок, бронзовый перстень с четырьмя лапками-зажимами (рис. 10, 4) и обломки причерноморской бороздчатой амфоры (Гадло А.В., 1969, рис.6). Особый интерес представляет красноглиняный бальзамарий(?) со следами зеленой поливы, обнаруженный в каменносуглинистом завале, заполнившем помещение
II. На основании его находки А.В.Гадло обозначил временные рамки функционирования постройки в пределах koh.IX - нач.Х в. (Гадло А.В., 1964, с.11; 1969, с. 167; 2004, с.86). Позднее А.В.Сазанов и Ю.М.Могаричев атрибутировали бальзамарий как красноглиняный, покрытый зеленой поливой, горшок, соответ-
12 На салтово-маяцких поселениях Керченского полуострова белоглиняная и красноглиняная поливная посуца византийского производства относится к числу наиболее редких находок. Её немногочисленные фрагменты происходят из культурных напластований и строительных комплексов поселений Героевка-3, Героевка-6, Алексеевка, Осовины-1 (Гадло А.В., 1964, прилож.1, № 1, 14, 39; 1969, с. 167; Шелов Д.Б., 1957, с. 100; Зинько В.Н., 2003, с.204; Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2007, с. 191). Общий обзор поливной керамики из раскопок А.В.Гадло на поселениях Героевка-3 и Героевка-6 приведён в монографии Т.И.Макаровой. Исследовательница отнесла её ко 2-й пол.1Х - X в. (Макарова Т.И., 1967, с. 10). Такого же мнения придерживался И.А.Баранов (1990, с.23, рис.7, табл.1, 3). Однако, следует заметить, что ни один из найденных к настоящему времени на Керченском полуострове фрагментов поливной посуды надёжно не атрибутирован и графически не опубликован. Поэтому как полноценный археологический источник использовать их нельзя.
83


Рис. 9. Поселение Героевка-6. Двухкамерный дом на раскопе III (по: Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2008): 1 - план дома; 2-6 - находки из заполнения дома.
Fig. 9. Geroievka-6 settlement. A two-chamber house at excavation site III (by: Зинько B.H., Пономарёв Л.Ю., 2008): 1 - the layout of the house; 2-6 - findings from the house filling
ствующий “Coarse Glazed Ware”, по типологии Д.Хейса. Поскольку такие сосуды были найдены в Константинополе в комплексах koh.VIII - нач.1Х в., время прекращения существования дома они отнесли к нач. - 1-й полЛХ в. (Мога-
ричев Ю.М. и др., 2007, с. 116-117). К сожалению, рисунок бальзамария так и не был опубликован, поэтому рассматривать эту находку в качестве одного из хронологических реперов, на наш взгляд, преждевременно.
84


Рис. 10. Поселение Героевка-3. Двухкамерный дом на раскопе V (по: Гадло А.В., 1969): 1 - план дома; 2 - разрез дома; 3, 4- находки из заполнения дома.
Fig. 10. Geroievka-3 settlement. A two-chamber house at excavation site V (by: Гадло A.B., 1969): 1 - the layout of the house; 2-a section of the house; 3, 4- findings from the house filling
Дом (CK-7) на поселении Героевка-2
(рис. 11, 1, 2). В 1995 г в южной части поселения В.Н.Зинько был раскопан наземный двухкамерный дом - СК-7 (Зинько В.Н., 1997а, с.40-41; 19976, с.122-123, рис.71; Scholl Т., Zin’ko V., 1999, fig.49; Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2005, с.241, рис.11). В плане он имел прямоугольную форму и ориентирован
длинной осью по линии ВСВ-ЗЮЗ. В направлении ССЗ-ЮЮВ длина дома составляла не менее 5,05 м, а в направлении ВСВ-ЗЮЗ - не менее 5,10 метра. Истинные размеры установить не удалось, поскольку южная и восточная его части полностью разрушены оврагом и береговой абразией. Каменные цоколи стен шириной 0,50-0,85 м сохранились на высоту
85


Рис. 11. Поселение Героевка-2. Двухкамерный дом (по: Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2005): 1 - план северной части усадьбы; 2 - план дома; 3-9 - керамика из заполнения дома.
Fig. 11. Geroievka-2 settlement. A two-chamber house (by: Зинько B.H., Пономарёв Л.Ю., 2005): 1 - the layout of the northern part of the manor; 2 — the layout of the house; 3-9 — potteiy fi'om the house filling
86


до 0,25-0,30 метра. Сложены они трёхслойной двухпанцирной кладкой с забутовкой из необработанных камней. Примерно по центру западного, меньшего по размеру, помещения находился открытый очаг.
Керамический комплекс из заполнения постройки представлен причерноморскими бороздчатыми амфорами (рис. 11, 3, 4), высокогорными кувшинами с плоской ручкой (рис. 11, 6), флягами, “баклинскими” ойно- хойями (рис. 11, 8), шаровидными одноручными сосудами с пальцевым вдавлением на ручке (рис.11, 7) и салтово-маяцкими горшками (рис. 11, 5, 9). По всей видимости, существование постройки можно отнести ко времени не ранее сер. - 2-й пол.1Х века.
К СЗ и ЮЗ от СК-7 были раскопаны остатки каменных стен, которыми был огорожен окружавший его двор. В пределах двора, в 10 м к СЗ от дома, располагались 5 хозяйственных ям. К югу от него находились еще две ямы и небольшой зольник. И, наконец, к западу от СК-7 были обнаружены еще две, практически полностью разобранные постройки, относящиеся к двум строительным периодам. Более поздняя из них - СК-9 - функционировала одновременно с СК-7 и, вероятно, использовалась в хозяйственных целях. Таким образом, весь жилищно-хозяйственный комплекс можно трактовать как усадьбу с огороженным двором, появление которых на салтовских поселениях Крыма относят к IX в. или второй половине этого же столетия (Баранов И.А., 1990, с.50, 52; Айбабин А.И., 1999, с.202).
Усадьбы 2-й пол.IX - 1-й пол.Х в. обнаружены в юго-восточном Крыму на городище Тепсень и поселении Кордон-Оба. Как и рассматриваемый нами комплекс, они состояли из жилого дома и хозяйственной постройки, которые либо примыкали друг к другу, либо возводились отдельно (Баранов И.А., 1990, с.52-53, рис.17; Бабенчиков В.П., 1958, с.96- 99, рис.2; Фронджуло М.А., 1968а, с. 106-107, рис.6; Майко В.В., 2004, с.59-60, 67-71, 95-98, рис.20; 44; 48).
На Керченском полуострове к числу усадебных комплексов относят группу отдельно стоящих построек на горе Опук и многокамерный дом на городище Тиритака. Согласно данным разведок В.К.Голенко, на поселении
“над источником”, расположенном на южном склоне горы Опук, функционировало не менее 25 усадеб (Голенко В.К., 2007, с.236, рис. 103). По мнению исследователя, они состояли из нескольких примыкавших друг к другу построек, а приусадебный участок ограждался стеной. Одна из них - усадьба 1 - объединяла двухкамерное жилище и пристроенную с ЮЗ хозяйственную постройку, но полностью комплекс исследован не был (Голенко В.К., Джанов А.В., 2002, с.77-78; 2007, с.237-241, рис. 105; 106). Обнаруженная в её заполнении и культурном слое вокруг усадьбы керамика позволила В.К.Голенко и А.В.Джанову датировать усадьбу 2-й четвертью или cep.IX - 30- 40 гг X в. (Голенко В.К., Джанов А.В., 2002, с.77-78; Голенко В.К., 2007, с.239-240). Другие исследователи предложили ограничить ее хронологические рамки 2-й пол. (сер. - 60 гг) IX в. (Могаричев Ю.М. и др., 2007, с. 154; Сазанов А.В., Могаричев Ю.М., 2008, с.583- 584).
Как усадьбу, А.Л. Якобсон и И.А.Баранов предлагали также рассматривать многокамерную постройку, раскопанную в южной части городища Тиритака (Гайдукевич В.Ф., 19526, с.49-51, рис.48; Якобсон А.Л., 1958, с.471; Баранов И.А., 1990, с.52, рис. 16, 7). Однако вокруг неё не было найдено каких-либо хозяйственных сооружений и каменной изгороди, хотя на последнем этапе функционирования в состав этого комплекса входило пять смежных помещений. Таким образом, Героевка-2 остаётся пока единственным поселением на Керченском полуострове, на территории которого удалось обнаружить весь, характеризующий усадьбу, комплекс взаимосвязанных сооружений: основную и хозяйственную постройки, группы хозяйственных ям и окружавшую двор каменную изгородь.
Дом на поселении Эльтиген - “Памятник” (рис. 12, 7). В 2005 г на западной окраине пос.Эльтиген Н.Ф.Федосеевым было открыто ранее неизвестное салтово-маяцкое поселение Эльтиген - “Памятник” (Пономарёв Л.Ю., 2009, с.503-504; Федосеев Н.Ф., Пономарёв Л.Ю., в печати). В процессе охранных раскопок удалось частично исследовать двухкамерный дом, ориентированный длинной осью в направлении СЗ-ЮВ. В пределы раскопа попало только северное помещение I, но и оно, к
87


Рис. 12. Поселение Эльтиген - “Памятник”. Двухкамерный дом (по Федосееву Н.Ф.): 1 - план дома; 2 - западный борт раскопа с видом на северо-западную стену и печь в помещении I.
Fig. 12. Eltigen settlement “The Monument”. A two-chamber house (by N.F.Fedoseiev): 1 - the layout of the house; 2 - the western side of the excavation site with a view at the northwestern wall and a stove in premise I
сожалению, оказалось частично разрушенным во время строительных работ. Стены, ограничивавшие его с СВ и СЗ, достигали толщины 0,50 м и были сооружены из необработанных и подтёсанных камней трёхслойной двухпанцирной кладкой. Наиболее хорошо сохранилась СЗ стена. Её нижний и верхний ряды уложены на постель, остальные сложены кладкой “в ёлочку” (рис. 12, 2). В СЗ углу помещения находилась печь-каменка, сложенная из необработанных и подтёсанных камней. Размеры топки - 0,90x0,60 метра. С юга к печи примы¬
кал ларь размерами 2,0x0,40 м, сложенный из нескольких крупных необработанных камней. К востоку от него, на уровне пола, располагались два открытых очага.
В заполнении постройки, на полу и в печи, обнаружен разнообразный материал, в том числе причерноморские амфоры с бороздчатым рифлением, высокогорлые кувшины с плоской ручкой, фляги, “баклинские” ойно- хои, шаровидные столовые сосуды с пальцевым вдавлением на ручке, лощёные сосуды и салтово-маяцкая кухонная керамика. Предва¬
88


рительно последний период функционирования комплекса может быть датирован 2-й пол. IX - 1-й пол.Х века.
Таким образом, все обнаруженные в окрестностях пос.Эльтиген дома-пятистенки были возведены в последний период существования поселений. Однако определить его нижнюю границу едва ли возможно, поскольку обнаруженный в их заполнении археологический материал в подавляющем большинстве относится к заключительному этапу функционирования построек. В связи с этим нельзя исключать и того, что некоторые из домов-пятистенок могли быть построены в 1-й пол.IX века.
К V типу относятся две постройки, обнаруженные на поселениях Героевка-6 и Героев- ка-3, к которым были пристроены округлые в плане помещения. Аналогов им за пределами Керченского полуострова найти пока не удалось. По мнению А.В.Гадло, округлые помещения, собственно как и другие салтовские постройки с закругленными углами, являлись реминисценцией юрты. Используя столь необычный архитектурный приём, их обитатели стремились сохранить более древний и привычный для них облик жилища (Гадло А.В., 2004, с.82). Однако, на наш взгляд, в период, когда функционировали постройки V типа, салтовское население Крыма давно уже перешло к оседлому образу жизни и каменному домостроительству, поэтому вряд ли сохранило пиетет к жилищу кочевников. Более того, сооружений, которые в достаточной степени уверенно можно было бы атрибутировать как юрты или юртообразные постройки, на Керченском полуострове обнаружить ещё не удалось13.
Дом (СК-2) на поселении Героевка-6
(рис. 13, 7). В 1991 г В.Н.Зинько в восточной части поселения был исследован двухкамерный дом с округлой пристройкой (Зинько В.Н., 1994, с. 19; 1997а, с.41; Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2000, с. 188, рис.5, 7; 2008, с.427, рис.2; 7, 7; Пономарёв Л.Ю., 2009, с.506). Восточная часть дома представляла собой трапециевидную в плане, разделённую на два помещения постройку, ориентированную длинной осью в направлении 3-В. С запада к ней примыкало небольшое округлое помещение с отдельным входом. Ширина восточной части комплекса варьировалась в пределах 5,10-6,50 м, длина составляла не менее 11,0 метров. Стены толщиной 0,90- 1,10м сложены из необработанных камней на суглинистом растворе. Кладка нижнего ряда камней трёхслойная двухпанцирная постелистая. Верхние ряды не сохранились. Внутренние размеры западного помещения составляли 4,70-4,80x4,10 м, пол заглублён на 0,20 метра. Вход находился в южной стене. С внутренней стороны его обустроили ступенью высотой 0,15 м, сложенной из необработанных камней. К СЗ углу пристроили печь-ка- менку размерами 1,10x1,80 м, а в СВ углу разместили закром размерами 2,20x1,20 метра. Восточное помещение сохранилось гораздо хуже, поэтому его размеры реконструируются частично. В направлении С-Ю оно достигало 4,0 м, а в направлении 3-В составляло не менее 4,60 метра. Пол восточного помещения, за исключением СЗ угла, был вымощен необработанными камнями, но каких-либо остатков отопительных устройств, а также бытовых и хозяйственных приспособлений обнаружить не удалось. Размеры западной (округлой) при-
13 К их числу нередко относят группу “всхолмлений”, исследованных Д.Л.Талисом на поселении Азовское, и “каменные круги” на некрополе городища Илурат. Однако каких-либо элементов конструкций, характерных для юртообразных построек, на поселении Азовское проследить не удалось.
К тому же Д.Л.Талисом было раскопано только одно всхолмление, культурный слой которого оказался полностью переотложенным распашкой (Талис Д.Л., 1960, с.2-13; 1974, с.94; Гадло А.В., 2004, с.78, 122, прим.37; Пономарёв Л.Ю., 2010, с.363-368). В свою очередь, “каменные круги” Илурата рассматриваются как обрамление юрт кочевнического стойбища VIII-IX вв. или же как позднеантичные святилища, часть которых позднее была использована в качестве жилищ (Гайдукевич В.Ф., 1958, с. 138; Кубланов М.М., 1979, с.96-97, рис.4; 1983, с. 125, прим. 19; Ханутина З.В., Хршановский В.А., 2003, с.320; Хршановский В.А., 2005, с.344; 2010, с.511-512; Сорочан С.Б., 2005, с.411; Айбабин А.И., 1999, с. 190; Плетнёва С.А., 2000, с. 156-157; 2003, с.90; Гадло А.В., 2004, с.82; Федосеев Н.Ф., 2006, с.302; Зубарь В.М., 2006, с.79- 80; 2007, с.255-257; Пономарёв Л.Ю., 2008, с.253; Дюбрюкс П., 2010, с.351). Дискуссия относительно назначения этих необычных построек еще далека от завершения, к тому же большая часть материалов их раскопок не опубликована.
89


Рис. 13. Поселение Героевка-6. Постройка II (по: Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2008): 1 - план постройки; 2-5 - находки из заполнения постройки.
Fig. 13. Geroievka-6 settlement. Construction II (by: Зинько B.H., Пономарёв Л.Ю., 2008): 1 - the layout of the construction; 2-5 - findings from the construction filling
стройки составляли 3,0x5,3 метра. Толщина её стен достигала 0,40-0,60 метра. Сложены они из необработанных камней двухпанцирной
90
кладкой без забутовки. Вход в помещение, вероятно, находился с ЮВ стороны. Пол целиком был вымощен мелким необработанным


камнем. Учитывая небольшие размеры помещения (2,50x4,10 м) и отсутствие отопительных устройств, оно, скорее всего, как и восточное помещение, использовались в качестве загона (зимнего стойла) для мелкого рогатого скота или других хозяйственных нужд.
Материал, обнаруженный на полах помещений, представлен фрагментами и целым экземпляром (с граффити на тулове и известняковой крышкой) причерноморских амфор с бороздчатым рифлением (рис. 13, 2, 3), обломками салтовских горшков (рис. 13, 4) и лепного открытого светильника (рис. 13, 5) (Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2008, рис.7, 2, 4, J). Датируется постройка 2-й пол.1Х - 1-й пол.Х в. (Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2008, с.428).
Дом на поселении Героевка-3 (рис. 14,1). В 1996 г В.Н.Зинько в южной части поселения открыл хорошо сохранившийся однокамерный дом с округлой пристройкой (Зинько В.Н., 1997а, с.41; Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2000, с.188, рис.7; 2001, с.151-157, рис.З). Так же, как и рассмотренный выше дом на поселении Героевка-6, он был ориентирован длинной осью по линии 3-В. Его восточная часть представляла собой прямоугольное в плане помещение размерами 4,75x2,50 метра. Каменные цоколи стен толщиной 0,55x0,60 м сохранились на высоту 0,50-0,60 метра. Кладка трёхслойная двухпанцирная. В пределах одного ряда камни уложены на постель и “в ёлочку”. Верхние части стен, скорее всего, были сырцовыми, о чём свидетельствуют мощные развалы сырца внутри постройки. В СЗ углу помещения находилась печь-каменка размерами 1,40x1,10 м, сложенная из известняковых плит высотой 0,20-0,30 метра. Округлая в плане топка перекрывалась сырцовым сводом. Стенки поддувала выложены морской галькой. Рядом с печью обнаружен вмонтированный в пол ротационный жернов. К СВ углу примыкал прямоугольный закром размерами 1,50x0,50 м, сооруженный из вертикально установленных плит. Вход, от которого уцелели две плиты ступеней, устроили в ЮВ углу. Пол по отношению к древней дневной поверхности был заглублен до 0,30 метра.
Западное, округлое в плане, помещение размерами 3,0х3,0 м соединялось с восточным посредством общей южной стены. На остальных участках расстояние между ними достига¬
ло 0,20 метра. Толщина цоколя стен западного помещения варьировала в пределах 0,52-0,61 метра. Система кладки совершенно идентична восточному помещению. Изначально оба помещения были смежными, соединяясь дверным проемом шириной 1,0 м, но впоследствии его заложили крупными известняковыми камнями. Так же, как и восточное помещение, оно заглублено до 0,35 метра. В СВ углу западного помещения была сооружена печь, сложенная из поставленных на продольное ребро известняковых плит, обмазанных изнутри глиной.
Керамика, обнаруженная на полах жилищного комплекса, включала в себя как небольшие фрагменты, так и археологически целые и реконструируемые экземпляры причерноморских амфор с бороздчатым и мелким зональным рифлением (рис. 14, 2), обломки высокогорлых кувшинов с плоской ручкой, салтовского двуручного пифоса (рис. 14,3), тарных и кухонных салтовских горшков (рис. 14, 5), маслобойки (рис. 14, 4) и красноглйняного ойнохоевидного кувшина (Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2001, рис.4, 1-8; 5, 1, 5-7). Здесь же были найдены железный колокольчик, переносная жаровня, изготовленная из стенки амфоры с граффити в виде пентаграммы, и верхняя часть светильника (рис. 14, 6), ближайшие аналогии которому известны на городище Тепсень (Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2001, рис.5, 2-4\ Майко В.В., 2000, рис.7, 9; 2004, с. 196, рис. 108,1, 3, 9). На основании этих находок заключительный этап функционирования постройки можно отнести ко 2-й пол.IX - 1-й пол.Х века.
Помимо рассмотренных жилых комплексов, на поселениях Героевка-2, Героевка-3, Героевка-6 и Эльтиген-Западное было раскопано ещё несколько наземных построек, сохранившихся зачастую в виде фрагментов стен и сырцовых развалов, но планировку их реконструировать не удалось (Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2005, с.242, рис. 11; 2008, с.427, рис.5, 7; Гадло А.В., 1964, с.37-38; 1969, с.165-166; Грач Н.Л., 1978, с.314-315; 1999, с.64,69,181).
Таким образом, на поселениях в окрестностях пос.Эльтиген можно выделить 5 типов жилых построек, развитие которых прошло путь от традиционных для народов - носителей салтово-маяцкой культуры полуземлянок до двухкамерных домов-пятистенок, воплотивших в себе основные принципы и черты
91


Рис. 14. Поселение Героевка-3. Постройка в южной части поселения (по: Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2001): 1 - план постройки; 2-6 - находки из заполнения постройки.
Fig. 14. Geroievka-3 settlement. A construction in the southern part of the settlement (by: Зинько B.H., Пономарёв Л.Ю., 2001): 1 - the layout of the construction; 2-6 - findings from the filling of the construction
византийского домостроительства. Однако представить их в виде эволюционного ряда с узкими, присущими только тому или ино¬
92
му типу, хронологическими рамками нельзя, поскольку в разные периоды одновременно функционировали жилища нескольких типов.


Первыми стационарными постройками стали полуземлянки с неукреплёнными бортами. Время появления наиболее ранних из них, вероятно, относится к сер. - 2-й пол.УШ века. Комплексы кон.VII - 1-й пол.УШ в., датировка которых подтверждалась не только стратиграфией, но и археологическим материалом, ещё не найдены. К 1-й пол. - cep.IX в. большая часть полуземлянок была заброшена, хотя к практике их использования изредка обращались и в более поздний период. Во 2-й пол.VIII -1-й пол.IX в. господствующим типом жилищ становятся однокамерные постройки. В это же время возводят однокамерные жилища с хозяйственной пристройкой. Во 2-й пол.1Х в. их сменили двухкамерные дома-пятистенки, но вытеснить однокамерные постройки они не смогли. Более того, оба типа построек не только в равной степени удовлетворяли бытовым и хозяйственным запросам их обитателей, но и
послужили основой для нового типа жилищ - двухкамерных и однокамерных домов с округлой пристройкой.
В заключение следует отметить, что, помимо выделенных нами типов жилищ, на сал- товских поселениях Керченского полуострова в разные периоды функционировали полуземлянки с каменной облицовкой котлована, жилища, устроенные в античных склепах и многокамерные дома (Гадло А.В., 1980, с. 131-133, рис.2; Федосеев Н.Ф., Пономарёв Л.Ю., 2002, с.225-228; Пономарёв Л.Ю., 2002, с. 155-156; Федосеев Н.Ф., 2006, с.302-304; Гайдукевич В.Ф., 19526, с.49-51, рис.48). На поселениях в окрестностях пос.Эльтиген обнаружить их пока еще не удалось, но это надо думать, лишь вопрос времени. Дальнейшие исследования, несомненно, внесут коррективы не только в предложенный нами типологический ряд, но и в хронологические рамки самих жилищ.
Литература и архивные материалы
Айбабин А.И., 1999. Этническая история ранневизантийского Крыма. Симферополь.
Айбабин А.И., 2003. Памятники крымского варианта салтово-маяцкой культуры в Восточном Крыму и степи// Археология. Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья IV-XIII века. М.
Айбабин А.И., Баранов И.А., 1975. Раскопки в пос. Курортный// АО 1974 года.
Бабенчиков B.IL, 1953. Средневековое поселение близ села Планерское (Раскопки 1949-1951 гг.)// КСИИМК. Вып.ХЫХ.
Бабенчиков B.IL, 1958. Итоги исследований средневекового поселения на холме Тепсень// История и археология средневекового Крыма. М.
Баранов В.И., 2004. Амфоры Тау-Кипчака// Причерноморье, Крым, Русь в истории и культуре. Материалы II Судакской междунар. научн. конф. Ч.И. Киев; Судак.
Баранов В.И., 2006. К вопросу об этнокультурной дифференциации салтово-маяцких
памятников Крыма (VII-X вв.)// Материалы III Судакской междунар. научн. конф. Т.И. Киёв; Судак.
Баранов И.А., 1981. Некоторые итоги изучения тюрко-болгарских памятников Крыма// Плиска- Преслав. Т.2. София.
Баранов И.А., 1986. Памятники раннесредневекового Крыма// Археология Украинской ССР. Т.З. К.
Баранов И.А., 1990. Таврика в эпоху раннего средневековья (салтово-маяцкая культура). К.
Баранов И.А., Майко В.В., 2000. Праболгарские горизонты Судакского городища середины VIII - первой половины X вв.// Българите в Северното Причерноморие. Т.7. В.Търново.
Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993. Скалистинский могильник. К.
Виноградов Ю.А., 2002. Салтово-маяцкие комплексы поселения Артющенко-I на Таманском полуострове// ЗВОРАО. Новая серия. T.I (XXVI). М.
Винокуров Н.И., 2004. Практика человеческих жертвоприношений в античное и средневековое время (По материалам ритуальных захоронений Крымского Приазовья)// OPUS. Междисциплинарные исследования в археологии. Вып.З. М.
93


Власова Е.В., Соловьёв С.Л., 1998. Новые исследования хоры и некрополя Нимфея: 1992-1995 гг.// Археологические вести. № 5. СПб.
Гадло А.В., 1964. Отчет о работах Приазовской археологической экспедиции Ленинградского университета в 1963 году (Раскопки раннесредневекового поселения у д.Героевки на берегу Керченского пролива)// НА ИА НАНУ, № 1963/32.
Гадло А.В., 1968а. Проблема Приазовской Руси и современные археологические данные о Южном Приазовье VIII-X вв.// Вестник Ленинградского университета. № 14. Вып.З. Л.
Гадло А.В., 19686. Раннесредневековое селище на берегу Керченского пролива (по материалам раскопок 1963 г.)// КСИА. Вып.113.
Гадло А.В., 1969. Раскопки раннесредневекового селища у деревни Героевки в 1964 г.// СА. № 1.
Гадло А.В., 1971. Этнографическая характеристика перехода кочевников к оседлости (по материалам Восточно-Крымской степи и предгорий VIII-X веков)// Этнография народов СССР. Л.
Гадло А.В., 1980. К истории Восточной Таврики VIII-X вв.// Античные традиции и византийские реалии. АД СВ. Вып.17. Свердловск.
Гадло А.В., 2004. Предыстория Приазовской Руси. Очерки истории русского княжения на Северном Кавказе. СПб.
Гайдукевич В.Ф., 1952а. Раскопки Мирмекия в 1935-1938 гг.// МИА. № 25.
Гайдукевич В.Ф., 19526. Раскопки Тиритаки в 1935-1940 гг.// МИА. № 25.
Гайдукевич В.Ф., 1958. Илурат (Итоги археологических исследований 1948-1953 гг.)// МИА. № 85.
Гайдукевич В.Ф., 1987. Античные города Боспора. Мирмекий. Л.
Голенко В.К., 2007. Древний Киммерик и его округа. Симферополь.
Голенко В.К., Джанов А.В., 2002. Раннесредневековое поселение на южном склоне горы Опук// Сугдея, Сурож, Солдайя в истории и культуре Руси - Украины. Материалы научн. конф. Киев; Судак.
Грач Н.Л., 1978. Раскопки некрополя Нимфея// АО 1977 года.
Грач HJL, 1999. Некрополь Нимфея. СПб.
Димитров Д., 1987. Прабългарите по северното и западното Черноморие (Към въпроса за тяхното присъствие и история в днешните руски земи и ролята им при образуването на българската държава). Варна.
Доценко И.В., 2009. Строительные остатки из культурного слоя раннесредневекового поселения “Ханьков-1’7/ Пятая Кубанская археологическая конференция: Материалы конференции. Краснодар.
Дюбрюкс IL, 2010. Собрание сочинений: В 2 т./ Сост. и отв. ред. И.В.Тункина; подгот. текстов И.В.Тункиной и НЛ.Сухачева; пер. с фр. яз. Н.Л.Сухачева. T.I. СПб.
Зинько В.Н., 1994. Раннесредневековые жилищно-хозяйственные комплексы на поселениях Героевка-2 и Героевка-6// Международная конференция “Византия и народы Причерноморья и Средиземноморья в раннее средневековье (IV-IX вв.)”. Тез. докл. Симферополь.
Зинько В.Н., 1997а. Новые раннесредневековые памятники Восточного Крыма// Международная конференция “Византия и Крым”. Тез. докл. конф. Симферополь.
Зинько В.Н., 19976. Охранные археологические исследования на хоре Нимфея// Археологические исследования в Крыму. 1994 год. Симферополь.
Зинько В.Н., 2003. Хора Боспорского города Нимфея// БИ. Bbin.IV. Симферополь; Керчь.
Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2000. Новые памятники салтово-маяцкого типа в окрестностях Керчи// МАИЭТ. Вып.УП. Симферополь.
Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2001. Исследование раннесредневековых памятников в окрестностях поселка Героевское// БИ. Вып.1. Симферополь.
Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2005. Раннесредневековый горизонт поселения Героевка-2 у поселка Эльтиген// БИ. Вып.Х. Симферополь; Керчь.
Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2006. Салтовская полуземлянка на городище Тиритака// МАИЭТ. Вып.ХИ. 4.2. Симферополь.
94


Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2007. Салтово-маяцкие комплексы поселения Осовины-1// МАИЭТ. Вып.ХШ. Симферополь.
Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2008. Раннесредневековый горизонт поселения Героевка-6 на Керченском полуострове// Древности Юга России. Памяти А.Г.Атавина. М.
Зинько В.Н., Пономарёв Л.Ю., 2009. Тиритака. Раскоп XXVI. T.I. Археологические комплексы VIII-X вв.// БИ. Supplementum 5. Симферополь; Керчь.
Зубарь В.М., 2006. Об интерпретации остатков круглых построек на Гераклейском полуострове// ПИФК. Вып.ХУ1/1. Москва; Магнитогорск.
Зубарь В.М., 2007. Хора Херсонеса Таврического на Гераклейском полуострове: История раскопок и некоторые итоги изучения. К.
Квитковский В.И., 2008. Отопительные устройства жилищ салтовской лесостепи (по
материалам Северского Донца)// Проблемы истории и археологии Украины. Материалы VI Междунар. научн. конф., посвящ. 150-летию со дня рождения академика В.П.Бузескула. Харьков.
Кирилин Д.С., Молев Е.А., Гладкова Т.А., 1975. Раскопки Тиритаки// АО 1974 года.
Колода В.В., 2002. Усадьба средневекового кузнеца на Мохначанском городище// Хазарский альманах. Т.1. Харьков.
Красильнжов K.I., 1999. Кухонна керамжа та керам1чш вироби спещального призначення салтово-маяцько! культури Середньодонеччя// Vita Antiqua. № 2. К.
Красильников К.И., 2001. Новые данные об этническом составе населения степного Подонцовья VIII - нач.Х в.// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Красильников К.И., 2009. Степной Крым и степное Подонцовье в хазарское время (два варианта салтово-маяцой культуры)// Историко-культурное наследие Причерноморья: изучение и использование в образовании и туризме. Материалы Всеукраинской научн.- практич. конф. Ялта.
Красильникова Л.И., 2001. Конструктивные признаки жилых построек и их типология на поселениях Степного Среднедонечья VIII - нач.Х в.// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Кубланов М.М., 1979. Новые погребальные сооружения Илурата//КСИА. Вып.159.
Кубланов М.М., 1983. Раскопки некрополя Илурата. Итоги и проблемы// Научно-атеистические исследования в музеях. Л.
Кузнецов В.Д., Голофаст Л.А., 2010. Дома хазарского времени в Фанагории// ПИФК. № 1(27). Москва; Магнитогорск; Новосибирск.
Майко В.В., 2000. Керамический комплекс VIII-X вв. праболгарского городища Тепсень в юго- восточном Крыму (предварительная типология)// Българите в Северното Причерноморие.
Т.7. В.Търново.
Майко В.В., 2004. Средневековое городище на плато Тепсень в юго-восточном Крыму. К.
Майко В.В., 2007. Памятники VII-X вв. Судакского района АР Крым (дополнение к археологической карте)// Хазарский альманах. Т.6. Киев; Харьков.
Майко В.В., 2008. Археологическое изучение посада раннесредневековой Сугдеи// Проблемы истории и археологии Украины. Материалы VI Междунар. научн. конф., посвящ. 150-летию со дня рождения академика В.П.Бузескула. Харьков.
Майко В.В., 2009. Археологические материалы для реконструкции посада раннесредневековой Сугдеи// Древности. Вып.8. Харьков.
Майко В.В., 2010а. Праболгарское поселение VIII - первой половины X вв. в с.Солнечная долина в юго-восточном Крыму// Проблемы истории и археологии Украины. Материалы VII Междунар. науч. конф. Харьков.
Майко В.В., 20106. Юго-Восточный Крым VIII-XI вв. Два примера провинциальновизантийской культуры// Византия в контексте мировой культуры. Материалы конф., посвящ. памяти Алисы Владимировны Банк 1906-1984. ТГЭ. Вып.Ы. СПб.
95


Макарова Т.И., 1967. Поливная посуда. Из истории керамического импорта и производства Древней Руси// САИ. Вып.Е1-38.
Михеев В.К., 1985. Подонье в составе Хазарского каганата. Харьков.
Могаричев Ю.М., 2004. О некоторых вопросах истории Крыма середины - второй половины VIII в.// ХСб. Вып. XIII. Севастополь.
Могаричев Ю.М., Сазанов А.В., Шапошников А.К., 2007. Житие Иоанна Готского в контексте истории Крыма “хазарского периода”. Симферополь.
Науменко В.Е., 2009а. Амфоры// В.Н.Зинько, Л.Ю.Пономарёв. Тиритака. Раскоп XXVI. T.I. Археологические комплексы VIII-X вв./ БИ. Supplementum 5. Симферополь; Керчь.
Науменко В.Е., 20096. Высокогорлые кувшины с широкими плоскими ручками// В.Н.Зинько, Л.Ю.Пономарев. Тиритака. Раскоп XXVI. T.I. Археологические комплексы VIII-X вв./ БИ. Supplementum 5. Симферополь; Керчь.
Нидзельницкая Л.Ю., 2001. Раннесредневековая амфора из Танаиса// Донская археология.
№ 1-2. Ростов-на-Дону.
Новосёлова Н.Ю., 2003. Археологические памятники раннего средневековья// С.Л.Соловьев. Археологические памятники сельской округи и некрополя Нимфея. СПб.
Плетнёва С.А., 1959. Керамика Саркела - Белой Вежи// МИА. № 75.
Плетнёва С.А., 1967. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура// МИА. № 142.
Плетнёва С.А., 1981. Древние болгары в бассейне Дона и Приазовья// Плиска-Преслав. Т.2. София.
Плетнёва С.А., 1991. Отношения восточноевропейских кочевников с Византией и археологические источники// РА. № 3.
Плетнёва С.А., 2000. Очерки хазарской археологии. Москва; Иерусалим.
Плетнёва С,А., 2003. Кочевники южнорусских степей в эпоху средневековья. IV-XIII века. Воронеж.
Плетнёва С.А., 2006. Древнерусский город в кочевой степи (опыт историкостратиграфического исследования)// МАИЭТ. Supplementum I. Симферополь.
Пономарёв Л.Ю., 2002. Салтово-маяцкие погребальные памятники Керченского полуострова// БИ. Вып.П. Симферополь.
Пономарёв Л.Ю., 2008. К истории археологического изучения салтово-маяцких памятников Керченского полуострова (30-60 гг. XX в.)// БИ. Вып.ХГХ. Симферополь; Керчь.
Пономарёв Л.Ю., 2009. К археологической карте средневековых памятников восточной оконечности Керченского полуострова// БИ. Вып.ХХТ Симферополь; Керчь.
Пономарёв Л.Ю., 2010. К вопросу о “юртообразных жилищах” на салтово-маяцком поселении у с.Азовское (Керченский полуостров)// Боспор Киммерийский и варварский мир в период античности и средневековья. Ремесла и промыслы. Боспорские чтения. Вып.ХГ Керчь.
Пономарёв Л.Ю., Пономарёва И.А., 2010. Редкие формы салтово-маяцкой нелощёной керамики из раннесредневековых поселений Керченского полуострова (предварительная информация)// Сугдейский сборник. Bbin.IV Киев; Судак.
Сазанов А.В., 1994. К хронологии цитадели Баклинского городища IX-XI вв.// Проблемы истории и археологии Крыма. Симферополь.
Сазанов А.В., Могаричев Ю.М., 2006. Крым и Хазария в конце VII - середине VIII вв.//
ПИФК. Bbin.XVI/l. Москва; Магнитогорск.
Сазанов А.В., Могаричев Ю.М., 2008. К вопросу о времени прекращения хазарского присутствия в Крыму// ПИФК. Вып.ХХГ Москва; Магнитогорск.
Свистун Г.Е., 2009. Раннесредневековые жилища на Чугуевском городище (по материалам исследований 2006 и 2007 годов)// Древности. Вып.8. Харьков.
Скопецкая И.В., Масич Е.В., 2005. О находках фрагментов турлука с территории поселений хазарского времени (по материалам раскопок Гудермесского, Горько- балковского, Ханьковского поселений)// Двенадцатые чтения по археологии Средней Кубани. Армавир.
96


Сорочан С.Б., 2004. Об opus spicatum и населении раннесредневековой Таврики// Хазарский альманах. Т.З. Киев; Харьков.
Сорочан С.Б., 2005. Византийский Херсон (вторая половина VI - первая половина X вв.). Очерки истории и культуры. 4.1. Харьков.
Стручалина Р.А., 1972. Некоторые итоги раскопок городища Патрэй// Античный мир и археология. Вып.1. Саратов.
Талис Д.Л., 1960. Отчет о работе Восточно-Крымской экспедиции Государственного исторического музея в 1960 г.// НА ИА НАНУ, № 1960/42.
Талис Д.Л., 1974. Росы в Крыму// СА. № 3.
Федосеев Н.Ф., 2006. Oiko£ среди могил// Боспор Киммерийский и варварский мир в период античности и средневековья. Оисо^. Боспорские чтения. Вып.УИ. Керчь.
Федосеев Н.Ф., Пономарёв Л.Ю., 2002. К трактовке некоторых артефактов некрополей Восточного Крыма// Боспорский феномен: погребальные памятники и святилища. Материалы междунар. науч. конф. 4.1. СПб.
Федосеев Н.Ф., Пономарёв Л.Ю. Салтово-маяцкое поселение Эльтиген - “Памятник” на берегу Керченского пролива (в печати).
Флёров В.С., 1983. О хронологии салтово-маяцкой культуры// Проблемы хронологии археологических памятников степной зоны Северного Кавказа. Ростов-на-Дону.
Фронджуло М.А., 1968а. О раннесредневековом ремесленном производстве в юго-восточном Крыму// Археологические исследования средневекового Крыма. К.
Фронджуло М.А., 19686. Раскопки средневекового поселения на окраине с.Планерское 1957- 1959 гг.// Археологические исследования средневекового Крыма. К. "
Ханутина З.В., Хршановский В.А., 2003. Ритуальные сооружения на некрополе Илурата// БИ. Вып.Ш. Симферополь.
Хршановский В.А., 2005. Некрополь без акрополя (некрополь Илурата в IV-XIII вв.)//
Боспор Киммерийский и варварский мир в период античности и средневековья. Периоды дестабилизаций и катастроф. Боспорские чтения. Вып.УГ Керчь.
Хршановский В.А., 2010. “План городка или города, защищаемого акрополем Кермеш- Келечик” Поля Дюбрюкса и современные археологические реалии// П.Дюбрюкс. Собрание сочинений: В 2 т./ Сост. и отв. ред. д.и.н. И.В.Тункина; подгот. текстов И.В.Тункиной и Н.Л.Сухачева; пер. с фр. яз. Н.Л.Сухачева. T.I. СПб.
Храпунов И.Н., 1981. Работы в Крымской области// АО 1980 года. М.
Чхаидзе В.Н., 2006. Средневековое сельское поселение на городище Кепы// ДБ. Т.10. М.
Чхаидзе В.Н., 2008а. Высокогорлые кувшины с плоскими ручками из раскопок Фанагории и их распространение в Причерноморье// Древности Юга России. Памяти А.Г.Атавина. М.
Чхаидзе В.Н., 20086. Таматарха. Раннесредневековый город на Таманском полуострове. М.
Шелов Д.Б., 1957. Раскопки средневекового поселения в Восточном Крыму// КСИИМК. Вып.68.
Якобсон А.Л., 1958. Средневековые поселения восточного Крыма// МИА. № 85.
Якобсон А.Л., 1970. Раннесредневековые поселения Юго-Западной Таврики// МИА. № 168.
Якобсон А.Л., 1973а. Крым в средние века. М.
Якобсон АЛ., 19736. Культура и этнос раннесредневековых селищ Таврики// АДСВ. Вып.10. Свердловск.
Scholl Т., Zin’ko V., 1999. Archaeological Map of Nymphaion (Crimea). Warsawa.
97


Summary
L.Yu.Ponomariov (Kerch, Ukraine)
DWELLINGS OF SALTOV-MAIAKI SETTLEMENTS NEAR ELTIGEN SETTLEMENT (KERCH PENINSULA)
The excavations of A. V.Gadlo and other researchers near Eltigen (Geroievsky) settlement located on the eastern coast of the Kerch Peninsula have revealed over 20 Saltov-Maiaki dwellings. According to their design, depth level, and layout, the dwellings can be divided into five types: type I - single-chamber semidugouts with unstrengthened sides; type II - single-chamber above-ground houses; type III - single-chamber above-ground houses with utility extensions; type IV - two-chamber above-ground five-wall houses; type V - single-chamber and two-chamber above-ground houses with rounded premises attached to them. Most dwellings are well-known and have numerous analogies at other Saltov-Maiaki sites of the Crimea and beyond it. However, so far the dwellings of type V have only been found on the Kerch Peninsula.
, The first stationary constructions at Saltov sites near the Eltigen settlement were semidugouts with unstrengthened sides of the foundation pit. The earliest of them probably were constructed in the mid or late 8th century. The single-chamber constructions, which combined the basic principles and techniques of the Byzantine stone constructions with those of the Saltov semidugouts with stone facing of the foundation pit, became the dominating type of dwellings in the 2nd half of the 8th - 1st half of the 9th century. At about the same time, single-chamber dwellings with utility extensions appeared there. In the 2nd half of the 9th century they were replaced by two-chamber five-wall houses which are considered as an indication of the Byzantinization of the region. Both types have served as a basis for a new type of dwellings, i.e. two-chamber and single-chamber houses with rounded extensions. Thus, at Saltov sites near Eltigen settlement at different times there could be several types of dwellings, each of which served for everyday and utility needs of their inhabitants.
Статья поступила в редакцию в мае 2011 г
98


В.И.Квитковский
ЖИЛИЩА СЕЛИЩА САЛТОВО-МАЯЦКОЙ КУЛЬТУРЫ КОРОБОВЫ ХУТОРА
Жилище является одним из важнейших элементов материальной культуры каждого народа. В нём сочетаются влияние культурных традиций, природно-климатических условий, вида хозяйствования, места в социальной иерархии его владельцев. Изучение жилых построек на конкретном поселении позволяет говорить об этническом составе, хозяйственной направленности и социальной организации его населения.
В научной литературе вопросы, связанные с изучением жилых построек на лесостепных поселениях салтово-маяцкой культуры (СМК), уже поднимались исследователями (Афанасьев Г.Е., 1987, с.38-75; Винников А.З., 1984, с.95- 120; Плетнёва С.А., 1989, с.20-67). Вместе с тем их изученность остается недостаточной. На сегодняшний день не существует обобщающей работы по данному сегменту материальной культуры СМК, нет единой типологии и, тем более, какого-либо единого свода салтовских жилищ. Такое положение связано с тем, что только небольшая часть изученных объектов введена в научный оборот и доступна исследователям. Жилища всего 6 лесостепных памятников СМК опубликованы в научной литературе более или менее полно (Афанасьев Г.Е., 1987, с.38-75; Винников А.З., 1984, с.95-120; Колода В.В., 2000, с.40-54; Плетнёва С.А., 1989, с.20-67; Пархоменко О.В., 1985, с.84-89; Смшенко А.Т., 1971, с. 141-157; Чернигова Н.В., 1998, с.52-58), постройки же большей части раскопанных поселений не изданы вовсе или представлены в литературе единичными комплексами.
Данная работа призвана несколько восполнить этот пробел и ввести в научный обо¬
рот жилые постройки, исследованные на раннесредневековом поселении Коробовы Хутора (Змиевской район Харьковской области). Селище расположено вокруг укреплённого городища на правом берегу Северского Донца. Территория селища террасирована, а его размеры составляют - 30 гектар. Вся его площадь покрыта западинами, которые в большинстве случаев являются заплывшими котлованами раннесредневековых жилищно-хозяйственных комплексов (Колода В.В., Горбаненко С.А., 2010, с. 19-20; рис.7). На сегодняшний день селище находится под многолетним лиственным лесом (Национальный заповедник Го- мольшанские леса) и, видимо, с момента ухода салтовского населения не было подвержено активной деятельности человека1. В течение 2003-2007 гг археологические исследования на поселении проводились экспедицией Харьковского педуниверситета под руководством В.В.Колоды. За это время на селище было полностью или частично раскопано 8 жилых построек1  2. Некоторые из них уже были опубликованы (Квитковский В.И., 2008а, с. 100-105; Колода В.В., 2007а, с.218-222; Колода В.В., Квитковский В.И., 2008а, с.172-175), однако для полноты картины мы считаем необходимым привести в нашей работе описания и чертежи всех жилищ. Для удобства описания им была дана единая нумерация.
Жилише 1 (комплекс № 1 из раскопа 2). Прямоугольная в плане постройка, ориентированная длинной осью по линии СЗ-ЮВ (рис.1). Углы её закруглены. Верхние размеры котлована- 390x260 сантиметров. Внизу они несколько сужались до 365x250 сантиметров. Пол на-
1 Только в южной и восточной части городища были обнаружены укрепленные пункты времен Великой Отечественной войны.
2 Часть комплексов полностью раскопать не удалось, так как они оказались под корнями многолетних деревьев.


Рис. 1. План и профиль жилища 1.
Fig. 1. The layout and section of dwelling 1
ходился на глубине 135 см. В его центре были обнаружены остатки открытого очага в виде прямоугольного пятна обожжённого пола. Размеры очажного пятна: 55x50 сантиметров. Вдоль продольных стен обнаружено 16 столбовых ямок преимущественно округлой формы, ещё одна - близ восточного угла. Их глубина в большинстве случаев составляет 140-145 см, диаметр - от 15 до 40 сантиметров. Своей глу¬
биной выделяются две ямки: в северном углу - 180 см и по середине ЮЗ стены - 155 сантиметров. Интересная ямка сложного профиля выявлена в 10 см к юго-востоку от ЮВ стены котлована. Её диаметр - 35 см, глубина - 90 см (Колода В.В. и др., 2005, с.80-81).
Жилище 2 (комплекс № 1 из раскопа 4). Оно было неопределённых в плане очертаний (рис.2). Более точно сказать затруднительно,
100


Рис. 2. План и профили жилища 2.
Fig. 2. The layout and sections of dwelling 2
так как некоторая его часть осталась за пределами раскопа и не была доследована по причине густого многолетнего леса. Дно помещения выявлено на глубине 90-120 см, что связано со значительным перепадом высот по направлению с севера на юг и с запада на восток. Пол
имел некоторый наклон к востоку, где в восточной стене обнаружен вход. Он имел вид коридора шириной 75 см и длиной почти 200 см (в пределах раскопа). Его плоское дно находилось на глубине 100 см, а с СВ стороны на уровне -70 см прослежена материковая полоч-
101


ка-останец шириной 30 сантиметров. Уровень пола коридора был на 10 см ниже уровня пола основного помещения.
Размеры основного помещения следующие: по линии СВ-ЮЗ они составляли 560 см, а по линии ЮВ-СЗ - 320 сантиметров. В нише южного угла найдены остатки открытого очага, заваленного камнями. Размеры ниши: 100x60 сантиметров. Сам очаг находился на материковом останце, приподнятом над уровнем основного пола на 20 сантиметров. В центре ниши, ближе к внутреннему пространству жилища, выявлено скопление песчаниковых камней, сложенных друг на друге без раствора. Большинство из них имели следы воздействия огня. Размеры этого скопления в плане составляли 60x45 см при высоте 15-20 сантиметров.
Вдоль всей ЮЗ стены прослежена материковая полочка-лежанка шириной в 50-60 сантиметров. В месте соединения полочки с внешней стеной по всей её длине обнаружена линия песчаниковых камней округлой формы (диаметром 5-13 см).
В северо-восточном углу прослежены ещё 2 небольшие ниши. Их ширина - 60 и 100 см. Они немного, на 30 см, выходили за пределы котлована основного помещения. Ещё одна ниша намечалась в северной части жилища. Её ширина по СВ бровке раскопа составила 120 сантиметров. Полностью её проследить не удалось (уходила под корни дерева).
На полу были обнаружены 2 ямки от столбовых опор: обе круглые диаметром 25 см при одинаковой глубине в 110 см, что на 20 см ниже уровня пола (Колода В.В. и др., 2005, с.84-86).
Наибольшее количество жилых построек выявлено в раскопе 5, который занимал большую часть террасы. В нем было обнаружено 5 жилых комплексов.
Жилише 3 (комплекс № 2 из раскопа 5). Как и предыдущую постройку полностью его вскрыть не удалось в связи с густой лесной растительностью. Прослеженные размеры: 430x220 см (рис.З). Форма комплекса была предположительно прямоугольная или квадратная. Материковый пол располагался на уровне -45-50 см от современной поверхности. В ЮЗ части котлована находилось большое углубление-погреб. От уровня пола стены шли вниз под небольшим наклоном на глубину -65-70 см, где с северной и западной сторон
прослеживается полочка-останец из песчаного материка шириной от 30 до 65 см, которая могла служить и ступенькой для спуска в погреб. Далее вниз от полочки стены котлована жилища шли вниз, заметно сужаясь ко дну углубления. Вогнутое дно, с максимальной глубиной -140 см в ЮВ части, в северном направлении несколько повышалось (на 15 см).
В СВ стенке комплекса, на глубине 35-40 см, обнаружена практически прямоугольная ниша размерами 150-160x80-100 сантиметров. В ней выявлены остатки отопительного устройства в виде вытянутого скопления печи- ны и древесных углей. В южной части скопления нижняя часть печи представляла собой монолит округлой в плане формы печины с прокалённым на 4-5 см глиняным подом (диаметр - 35 см) и бортиком, сохранившимся на небольшую высоту (местами до 10 см). Крупные куски печины толщиной до 5 см и весом до 1 кг располагались не только компактно в нише, образуя скопление с древесным углём на площади 140x40 см, но и к востоку от него в пределах той же ниши, на полочке-останце и на дне котлована, примыкающего к нише. Около западной стенки ниши с печью прослежены остатки полусгоревшего бревна диаметром 7-10 см и длиной 90 сантиметров. Остатки ещё одного аналогичного бревна, но несколько толще (10-12 см) найдены на полочке-останце возле западной стены в скоплении печины.
В 30 см к югу от ЮЗ угла жилища была расчищена асимметричная ямка, которая в плане имела форму неправильного овала размерами 100x75 сантиметров. Плоское бобовидное в плане дно обнаружено на глубине 100 см, его размеры: 60x30 см (Колода В.В., 20076, с. 12- 13; Колода В.В., Свистун Г.Е., 2006, с.21-23). Скорее всего, эта ямка была связана с постройкой и осталась от столбовой опоры стены или “стояка” (стула) под сруб.
Жилише 4 (комплекс № 12 из раскопа 5) прямоугольное в плане с закруглёнными углами (рис.4). Ориентировано длиной осью по линии С-Ю. Размеры основного помещения составляли 570x410 сантиметров. Вдоль всей западной стенки на уровне -55 см выявлена материковая полочка-останец шириной 60-80 сантиметров. На ней обнаружены фрагменты гончарных салтовских сосудов, куски печины и печная крошка, фракции древесного угля,
102


Рис. 3. План и профили жилища 3.
Fig. 3. The layout and sections of dwelling 3
рваный камень и куски обуглившихся брёвен диаметром 10-15 сантиметров. На этой полочке-останце выявлены две столбовые ямки
103
диаметром около 20 сантиметров. Одна из них располагалась в СЗ углу и имела глубину 80 сантиметров. Другая - в 2,5 м к югу от неё


Рис. 4. План и профили жилища 4.
Fig. 4. The layout and sections of dwelling 4
и в 1 м к северу от основной печи; её глубина составляла 85 сантиметров. Рядом с описанной находилась ещё одна полочка шириной 20-25 см, обнаруженная на глубине 60-70 см
(здесь также обнаружена ямка от столбовой опоры). Диаметр её аналогичен предыдущим, а глубина несколько большая - 90 сантиметров.
104


Основной пол помещения выявлен на глубине 70-90 см, он имел небольшой уклон к востоку. В целом, котлован жилища опущен в материк на 20-35 сантиметров. В центральной части (ближе к востоку) прослежено плавное корытообразное углубление, которое было на 20-30 см ниже основного уровня пола. С южной и юго-западной стороны от него располагались 3 столбовые ямки диаметром 10-15 сантиметров.
В южной стене прослежены две ниши, выходящие за пределы основного котлована, с расположенными в них отопительными устройствами. В нише (ЮЗ угол) выявлены остатки печи. Она была подковообразной в плане и изначально, скорее всего, сводчатой. Об этом может свидетельствовать большое количество кусков печины в заполнении её внутреннего пространства. Горизонтальные размеры отопительного устройства составляли 150x110 сантиметров. Печь находилась на материковом останце и была приподнята над уровнем пола на 30 сантиметров. Стратиграфически она сооружена на уровне предматерика, а до уровня материка была углублена лишь ее топка. Печь (диаметр - 50 см), кроме печины, была заполнена обломками камней и древесным углём. Глиняного пода не обнаружено. Стены самого отопительного устройства сбереглись на высоту до 20 сантиметров. По своему составу они неоднородны. С восточной стороны для сооружения стены печи использовался, прежде всего, рваный камень, в небольшом количестве глина, изредка встречались фрагменты пережжённой салтовской керамики. С западной стороны (ближе к стене) тело печи являло собой спеченный глиняный монолит, в который для прочности были добавлены отдельные камни.
В той же южной стене, ближе к восточному углу, обнаружена ещё одна ниша на материковом останце (130x70 см). Здесь, ближе к восточной стене, найдены остатки ещё одного отопительного устройства. Оно располагалась на одном стратиграфическом уровне с ранее описанной печью. Размеры “восточного” обогревательного устройства в плане составляли 70x50 сантиметров. Его остатки также покоились на слое предматериковой супеси. Здесь был выявлен сохранившийся глиняный под толщиной 3-5 сантиметров. Скопление кусков печины возвышалось над ним на 20 сантимет¬
ров. Скорее всего, это остатки небольшой сводчатой печи, сооружённой на прутяном каркасе (о чём свидетельствуют отпечатки прутьев на отдельных кусках печины). Её устье было обращено к СЗ, в сторону жилого пространства. Косвенным подтверждением этому может служить наличие крупных рваных камней рядом с сохранившейся обмазкой пода, которые, возможно, фиксировали направление устья и его ширину - 30 см (Колода В.В., 20076, с. 16-19).
Жилише 5 (комплекс № 13 из раскопа 5) представляло собой прямоугольную в плане постройку, длинной осью ориентированной по линии С-Ю, с закруглёнными углами (рис.5). Её размеры в плане составляли 460x270 сантиметров. Ко дну яма сужалась до размеров 440x240 сантиметров. Горизонтально нивелированное плоское дно на границе предматерика и материка оказалось на глубине 60-80 сантиметров. Практически у западной стенки, ближе к ЮЗ углу, на полу выявлены остатки открытого очага. Отопительное устройство было овальным в плане, размерами 60x50 сантиметров. Поверх пропечёного материкового пола выявлены куски и крошка пропечёной обмазки (возможно, от пода) и древесный уголь.
На полу обнаружены ямки от столбовых опор. Две из них располагались ближе к западной стенке; их диаметр - 30 см, а глубина - 75 и 95 см, соответственно. Одна овальная в плане ямка располагалась у восточной стены, практически посредине. Её глубина - 75 см, размеры: 40x30 см (Колода В.В., 20076, с.19-21).
Жилише 6 (комплекс № 19 из раскопа 5). В северной части оно перерезалось углом жилища 5, описание которого приведено выше. Форма постройки - подпрямоугольная (видимо, вследствие плохой сохранности котлована), со стенами, ориентированными по сторонам света (рис.6). Максимальная длина помещения по оси 3-В составляет 440 см, а от южной стенки до северной бровки - 200 сантиметров. Материковый пол, выровненный по отношению к уклону террасы, имел небольшой покат к западу. Он располагался на уровне -50-70 см от дневной поверхности. В южной стенке, ближе к востоку, прослежена небольшая ниша-полочка прямоугольной формы. Её длина - ПО см, ширина - 65 см, южная граница ниши прослеживается плохо. Глубина ниши - 70 сантиметров. В её ЮВ углу найдено
105


-60
-50
a
Рис. 5. План и профиль жилища 5.
Fig. 5. The layout and section of dwelling 5
углубление (-80 см), возможно, от столбовой ямки. Восточная стенка постройки прослеживается плохо, вдоль неё проходила неглубокая канавка.
В юго-западном углу был обнаружен очаг, вынесенный за пределы основного котлована в отдельную полукруглую нишу, которая на 15 см приподнята над уровнем пола. Отопительное сооружение было возведено на материковом останце. В его южной части найдены большие и средние по размеру рваные камни. С севера очаг был ограничен вылепленным из глины бортиком длиной 23 см и шириной 7 сантиметров. По внешнему краю очажной ниши, а также части южной стены котлована располагалась прослойка сырой зеленой гли¬
а'
ны шириной от 7 до 15 сантиметров. Материковый песок под очагом был пропечён слабо, что свидетельствует о недолгом его использовании и, как следствие, о непродолжительном существовании постройки. Недалеко от очага, возле южной стены, был обнаружен камень с ровной поверхностью, который, возможно, использовался как подставка для кухонной утвари (Колода В.В., Квитковский В.И., 20086, с.15-17).
Жилище 7 (комплекс № 23 из раскопа 5) имело прямоугольную форму с размерами 410x305 сантиметров. Стены ориентированы по сторонам света, углы постройки были сильно закруглены (рис.7). Полностью комплекс исследовать не удалось. Частично северная,
106


Рис. 6. План и профили жилища 6.
Fig. 6. The layout and sections of dwelling 6
южная и западная стенки уходили под корни деревьев, однако исследованная площадь дает полное представление о форме и размерах постройки. Дно ровное, материковое, располагалось на глубине 90 см от дневной поверхности и на 20 см углублено в материк. Возле южной стены был выявлен открытый очаг округлой формы диаметром 30 см, который частично уходил под корни дерева. Он сооружен из глины на материковом полу и приподнят над ним на 5-10 сантиметров. В центре и в северной
части помещения обнаружены 6 столбовых ямок различной профилировки (рис.7). Ямка 5 (рис.7), наибольшая из всех, располагалась практически по центру и могла быть опорой для шатровой крыши (Колода В.В., Квитков- ский В.И., 20086, с.20-22).
Жилише 8 (комплекс № 1 из раскопа 6) было двухкамерным. Вспомогательное (кухонное) помещение находилось к северу от основного (жилого) помещения, расположенного на 20 см выше него (рис.8).
107


Рис. 7. План и профили жилища 7.
Fig. 7. The layout and sections of dwelling 7
Основное жилое помещение представляло собой практически квадратную в плане, с закруглёнными углами, несколько заглублённую в материк постройку (размерами 400x420 см) со слегка покатым с востока на запад полом. Практически по центру пола в небольшом углублении со стенками, плавно переходящими в дно на уровне -10 см, выявлены остатки очага. Размеры этого углубления подквадратной в
плане формы с закруглёнными углами составляли 100x100 сантиметров. В южной стороне углубления прослеживается небольшая ниша 30x10 сантиметров. Под этого материкового углубления был слегка прокалённым (до 5 см). Это может свидетельствовать о том, что данное технологическое устройство использовалось лишь кратковременно и не служило основным приспособлением для приготовления пищи.
108


109
Рис. 8. План и профили жилища 8.
Fig. 8. The layout and sections of dwelling 8


Между очагом и ЮВ стенкой котлована найдена хозяйственная ямка, верхний диаметр которой - 70 сантиметров. Диаметр плоского дна (на глубине 20 см) - 40-45 сантиметров. Ямка, скорее всего, была связана с функционированием очага.
Вдоль СЗ стены прослеживается небольшое возвышение пола - на 15-20 сантиметров. Здесь же обнаружены 2 канавки-жёлоба с чернозёмным заполнением, которые располагались параллельно стене. Их ширина составляла 8-10 сантиметров. Одна из них находилась вплотную к краю котлована (к северу она несколько расширялась - до 12-13 см). С этой канавкой связана, вероятно, и столбовая овальная ямка в северном углу жилища, верхний размер которой составляет 25x30 см при глубине в 20 сантиметров. Другая канавка проходила с отступом в 10 см от предыдущей. Она связана с тремя столбовыми ямками глубиной 10-15 сантиметров. Их размеры следующие: северная диаметром 25 см, центральная овальная 20x15 см, южная в виде эллипса 28x20 сантиметров. Все они имели вогнутое дно. Две последние из описанных ямок располагались по касательной к внутреннему краю канавки. Сама же канавка в своей северной части прочно соединялась с меньшей ямой северного угла жилища. Глубина обеих канавок одинакова на всём протяжении - 20 сантиметров (рис.8).
Вдоль ЮЗ стенки прослеживаются три столбовые ямки разного профиля, соединённые между собой канавкой глубиной 10 см и шириной 10-12 сантиметров. Она отстоит от края котлована на 20 сантиметров. Центральная ямка имела диаметр 25 см при глубине вогнутого дна 20 сантиметров. Ямка, расположенная в восточном углу, представляла собой усечённый асимметричный конус. Её верхние размеры: 30x25 сантиметров, книзу стенки сужались до 20x25 см, плоское дно обнаружено на отметке -25 сантиметров. Ямка в южном углу имела верхний диаметр 45 сантиметров. Затем её стенки также асимметрично сужались книзу до уровня -15 сантиметров. Вогнутое дно (его глубина - 30 см) имело форму овала (30x22 см).
Вдоль ЮВ стены прослежена самая широкая канавка различной глубины, которая отстоит от стенки котлована на расстоянии от 10 см (к югу) до 25 см (к северу). Её длина
от южной ямки - 320 сантиметров. В южной части канавка соединяется с южной столбовой ямкой и продолжается к северо-востоку широкой полосой (20-25 см) при глубине в 15 сантиметров. Приблизительно на середине стены её глубина становится втрое меньшей, а сама она сужается до 15 сантиметров. Примерно посредине северной половины этой стены данную канавку прерывает столбовая ямка с верхним диаметром 25 см и вогнутым дном на уровне -25 сантиметров.
В восточном углу обнаружена ещё одна столбовая ямка. В плане она представляет окружность 30x30 сантиметров. Её стенки конусом сужаются вниз до уровня -20 см, далее ко дну стенки опускаются вертикально. Плоское дно диаметром 15 см обнаружено на глубине 30 сантиметров. От этой ямки вдоль СВ стены жилого помещения вырыты две узкие канавки (ширина - 7-8 см). Длина внутренней канавки - 220 см, глубина - 10 сантиметров. Длина внешней канавки составляет 320 см (лишь на 20-25 см короче СВ стены); её глубина близ восточного угла - 10 см, к северному этот показатель увеличивается до 15 см, а сама она становится чуть шире (до 10 см). Внешняя канавка расположена практически вдоль борта котлована, а внутренняя - в 25-35 см от него, отклоняясь к внутреннему пространству жилого помещения. Примерно по центру внешней канавки - небольшая столбовая ямка диаметром 20 см при глубине вогнутого дна 30 сантиметров.
С северной стороны от жилого помещения, вплотную к нему, располагалось хозяйственное помещение. Оно имело подпрямоугольные стены и строилось как бы вокруг северного угла жилого помещения. Его размеры: 180x180 см, стены ориентированы по сторонам света. Восточная и западная стены были параллельны, причём последняя - непосредственно от центрального опорного столба СВ стены основного помещения. Северная стена вспомогательного помещения представляла собой плавную дугу, соединяющую две противоположные параллельные стены (рис.8). Материковый песчаный пол этого помещения залегал на 10-20 см выше уровня пола жилого помещения. На нём выявлено много кусков рваного камня, некоторые камни лежали кучно. Отдельные экземпляры имели следы воздействия огня.
110


В СВ углу находилась овальная в плане ниша, которая возвышалась на 10-20 см над общим уровнем пола хозяйственного помещения. Размеры ниши в плане составляли 100x100 сантиметров. По центру ниши располагалось скопление кусков рваного песчаника (со следами температурного воздействия), смешанного с чернозёмом, золой, древесным углем и мелкими перепечёными кусочками глины (печной крошкой). Это остатки кухонного отопительного устройства. Судя по мощности залегания его остатков (толщина в 20 см), это, скорее всего, остатки печи-каменки (Колода В.В., Квитковский В.И., 20086, с.28-33).
Для составления типологии построек селища мы использовали признаки, которые были применены для типологизации жилых построек в этнографии (Кочнев В.И. и др., 1981, с.4-23; Чебоксаров Н.Н. и др., 1979, с.5- 20). Отметим, что похожая типология с некоторыми изменениями уже использовалась археологами для классификации жилых построек СМК (Афанасьев Г.Е., 1987, с.39; Колода В.В., 2000, с.47-48). Среди основных признаков для классификации древних построек мы выделили такие: стационарность; расположение пола по отношению к дневной поверхности; форма и размер котлованов жилищ; конструкция стен, а также их материал; форма и конструкция крыши; планировка внутреннего помещения (расположение и тип отопительного устройства, наличие входа, хозяйственных ям, полочек или лежанок, настила пола).
Все жилища, обнаруженные на селище Коробовы Хутора, были стационарными. Они в разной степени углублены в грунт (от 50 до 140 см от современной дневной поверхности). Учитывая то, что древняя поверхность располагалась ниже современной, некоторые постройки были практически наземными.
Форма всех раскопанных котлованов была прямоугольная (подпрямоугольная) или квадратная. Только о форме жилища 2, в связи с тем, что оно было раскопано не полностью, нельзя говорить определённо. В одном случае
была обнаружена двухкамерная постройка - жилище 8.
Размеры всех раскопанных котлованов колеблются от 8,8 м2 до 23,3 м2, что в целом соответствует размерам малых и средних жилищ с других салтовских памятников лесостепи (Афанасьев Г.Е., 1987, с.38-75; Колода В.В., 2000, с.49; Плетнёва С.А., 1989, с.20-67). Частично раскопанные жилища 2 и 3 также отличались достаточно большими размерами исследованных частей - 17,9 м2 и 13,8 м2 соответственно. Однако ряд признаков, которые будут рассмотрены ниже, позволяет говорить о том, что жилая площадь некоторых жилищ была несколько больше площади исследованных котлованов.
Конструкция стен и крыши в постройках является одним из самых сложных, однако и наиболее принципиальным вопросом при реконструкции их внешнего облика. По археологическим данным, все постройки селища можно разделить на те, в которых использовались столбовые опоры3 при возведении стен (столбовые), и в которых следы столбов обнаружены не были (бесстолбовые). И, если для столбовых построек принцип сооружения каркаса стен в целом понятен, и может лишь возникнуть вопрос о способе крепления обшивки к несущим опорам, то для бесстолбо- вых построек способ возведения стен реконструировать достаточно сложно4. Для решения этой проблемы мы обратились к материалам этнографии, где можно найти аналогии подобным строениям. Например, в украинском сельском жилище XIX в. к бесстолбовым относятся срубы, глиняные или турлучные здания (Чижикова А.Н., 1987, с.226; Волков Ф.К, 1916, с.519-520). Кроме того, Г.Е.Афанасьев, рассматривая вопрос о постройках без столбовых ямок, предложил возможность применения населением СМК фахверковой конструкции (Афанасьев Г.Е., 1987, с.45), которая применялась абхазами (Малия Е.М., Акаба Л.Х, 1982, с. 163). Нельзя исключать и возможность использования ими жердевого или плетневого каркаса стен, который крепился в культурном
3 К столбовым постройкам приемлемо отнести такие, в которых количество ямок от столбов достаточно для возведения каркаса стены, а именно, когда столбы располагались в углах, часто посередине стен.
4 Существенной трудностью является то, что материалы, из которых возводились стены, чаще всего не сохраняются в условиях грунтов лесостепной зоны междуречья Днепра и Дона.
111


слое и не оставил археологических следов. Возможность такого конструктивного решения допускала С.А.Плетнёва (1989, с.39).
Ещё одним важным критерием для восстановления внешнего вида стен постройки является расположение её стен по отношению к сохранившемуся котловану. В ряде случаев возведение стен внутри котлована представляется маловероятным, а подчас, и невозможным. К таким факторам относится вынос отопительного устройства за пределы основного котлована, а также в случае, если отопительное устройство вплотную примыкает к его стенам. В первом случае возводить стены внутри котлована было бессмысленно, так как отопительное устройство оставалось за пределами жилой зоны. Во втором - возвести стену над очагом было достаточно сложно, подчас, невозможно технически, к тому же возникала опасность ее воспламенения. С другой стороны, возведение стен за пределами котлована расширяло жилую площадь постройки. О возможности такого конструктивного решения в домостроительстве уже неоднократно говорилось по отношению к славянскому и древнерусскому домостроительству (Енукова О.Н., 2007, с.30-40; Моргунов Ю.Ю., 2002, с.56-66).
В жилище 1, судя по расположению столбовых ямок в котловане, стены были возведены с применением каркасно-столбовой конструкции (рис.1). Крепление горизонтальных плах, скорее всего, происходило “в паз”. Об этом свидетельствует расположение столбовых ямок вплотную к бортам котлована, а также небольшая канавка, примыкающая к столбовой ямке у СВ стены. Как видно на плане, в котловане вдоль стен расположено большее количество ямок, чем необходимо для возведения каркасно-столбовой стены. Для этой цели было бы достаточно использовать ямки № 1, 4, 6, 8, 9, 11, 14, 17 (рис.1). Наличие остальных ямок вдоль бортов котлована может объясняться ремонтом обшивки стен или же недостатком строительного материала нужной длинны, что требовало более частого расположения опор, укрепляющих горизонтальные плахи. Ещё 5 ямок (№ 2, 3, 5, 7) разной профилировки вдоль СЗ стены не вписываются в общую систему и, скорее всего, не использовались в процессе постройки стены. Не исключено, что они служили основанием для деревян¬
ной мебели. Своей глубиной выделяются две ямки: в северном углу - 180 см и по середине ЮЗ стены - 155 см, которые вместе с ямкой, расположенной в западном углу, отличаются и большими горизонтальными размерами. Исходя из этого, можно предположить, что в них находились опоры для двускатной крыши. Наличие последней, на наш взгляд, подтверждает интересная ямка, выявленная в 10 см к ЮВ от торцевого борта котлована. Её диаметр составляет 35 см, а глубина - 90 сантиметров. По-видимому, она была предназначена для опоры конька крыши. Мы считаем возможным предположить, что противоположная сторона конька опиралась на столб, который располагался внутри жилища посередине СВ стены. Ямку от него, на наш взгляд, не удалось обнаружить в связи с вышеупомянутым сохранённым деревом (рис.1). Стропила, лежавшие на коньке, своими внешними концами опирались на землю за пределами котлована. Это давало возможность уменьшить трудозатраты на возведение стенки между поверхностью земли и крышей, что также повышало и теплоизоляцию помещения. В пространстве между стенами и крышей находились грунтовые полочки, которые могли служить для хранения дров или инвентаря. Возможный вариант реконструкции этой постройки уже был нами представлен (Квитковский В.И., 2008а, с. 100-105).
В исследованной части жилища 2, ввиду отсутствия столбовых ямок вдоль стен (рис.2), нельзя предположить столбовую конструкцию. Использование глиняных стен мы также исключаем, так как никаких развалов глины поблизости от комплекса зафиксировано не было. Для возведения стен тут использовалась бесстолбовая конструкция из материалов, не оставивших никаких археологических следов. Причем, скорее всего, стены возводились за пределами котлована. На эту мысль наталкивает расположение очага в нише за пределами основного пространства постройки, а также камни, выложенные вдоль ЮЗ стены, которые находились вплотную к борту котлована (рис.2) и не давали возможность расположить конструктивные элементы стены внутри него. В данном случае трудно предположить использование сруба. Эта конструкция, как правило, применялась с котлованами правильной квадратной или прямоугольной формы и требовала
112


дополнительного укрепления почвы: под его углы и посередине стен часто вкапывались деревянные или каменные “стояки” (Чижикова А.Н., 1987, с.227). К тому же, возведение сруба было достаточно трудозатратным и, следовательно, дорогим. Ввиду вышесказанного, на наш взгляд, в данной постройке более вероятным было использование какой-то более легкой и дешевой конструкции - каркасно-жердевой или фахверковой.
В жилище 3 расположение отопительного устройства за пределами основной площади котлована (рис.З) дает основание предполагать, что стены также были построены за его пределами. Стены были возведены в бесстолбовой технике, скорее всего, срубной. В пользу этого говорит форма постройки (прямоугольник или квадрат), насыщенное находками заполнение комплекса и наличие остатков деревянного пола (Колода В.В., Свистун Г.Е., 2006, с.22- 23), что говорит о высоком имущественном статусе его обитателей, которые могли позволить себе соорудить сруб. Не исключено, что яма, обнаруженная в 30 см к югу от котлована (рис.З), могла быть оставлена “стояком”, расположенным под несущей стеной сруба. Она же дает нам представление о том, на сколько стены жилища отступали от его котлована.
Жилище 4 дало интересный материал по конструкции его стен. Как уже приводилось в описании, в западной части котлована сохранились остатки стены (рис.4). Она состояла из дерева, возведена с помощью столбов и обмазана толстым слоем глины, которая потом была обожжена. Деревянные конструкции стен с юга должны были выходить за пределы выявленного котлована и заходить за пределы ниш, в которых были сооружены печи данной постройки. Это подтверждается комбинированным характером ЮВ печи, западная часть которой была сложена из глины, видимо, для предохранения деревянных стен от возгорания. Такая конструкция (с выходом стен за пределы котлована) позволяла расширить полезную площадь помещения, создавая дополнительную нишу-полочку между печами в южной части строения. О конструкции южной, северной и восточной стен судить достаточно сложно, поскольку квадраты с юга и с востока от котлована остались невскрытыми. Можно предположить, что это был сруб, возведенный
за пределами котлована. Применению комбинированных стен в одном жилище не противоречат материалы этнографии (Чижикова А.Н., 1987, с.226).
Стены в жилищах 5 и 6 были возведены в бесстолбовой технике, за пределами их котлованов. В постройке 5 об этом свидетельствует расположение открытого очага вплотную к стене ямы, а в жилище 6 - вынос отопительного устройства за пределы пространства котлована (рис.5, 6). Возможно, углубление в ЮВ углу жилища 6 является расплывшейся ямкой от опоры, к которой крепилась стена, и может указывать на расстояние отступа южной стены от котлована. Стены построек, скорее всего, имели какую-то легкую конструкцию, фахверковую или с применением плетня на легком каркасе. Более конкретно судить о строении стен нельзя, ввиду отсутствия достаточного материала. Столбовые ямки в полу жилища 5 возле восточной и западной стен могли быть оставлены столбами, поддерживавшими коньковую кровлю. Ямка же в южной части котлована, скорее всего, была связана с обслуживанием очага.
Как и в предыдущих постройках, стены жилища 7 возводились с отступом от котлована. На это указывает очаг, примыкающий к его стене (рис.7). В котловане были найдены столбовые ямки, однако они не могли использоваться при возведении стен, ввиду их удаления от бортов котлована. Возможно, они служили для опор элементов интерьера или крыши. Например, достаточно крупная ямка № 5 (рис.7), расположенная практически по центру пола, могла остаться от столба, поддерживавшего шатровую крышу жилища.
Наиболее полное представление о способе возведения стен дали материалы жилища 8. Здесь использовалась “классическая” каркасно-столбовая конструкция, возведенная внутри котлована с применением столбовых опор в углах и посередине стен. Причем сочетания столбовых ямок и канавок, которые к ним примыкают (рис.8), дают основание предполагать, что бревна как закладывались за опоры (северная стена), так и крепились в паз (южная, восточная и западная стены). У СЗ и СВ бортов котлована были возведены “двойные” стены, на что указывают 2 параллельные канавки от бревен. Пространство между вне¬
113


шней и внутренней конструкциями, а также между деревянными стенами и котлованом, видимо, заполнялось грунтом для дополнительного укрепления и утепления постройки. Подобный прием использовался на Украине в XIX-XX вв. в каркасно-плетневых постройках (Волков Ф.К., 1916, с.521). К северному углу основного помещения была пристроена небольшая кухня (рис.8) с печью-каменкой5. Стены ее были возведены в бесстолбовой конструкции, с некоторым отступом от котлована пристройки, который в древности находился практически на дневной поверхности и был углублён лишь до уровня предматерика (рис.8, в-в*). Тут, скорее всего, использовалась лёгкая плетнёвая конструкция, установленная в культурном слое. Печь в пристройке использовалась как устройство для приготовления пищи, роль же отопительного приспособления выполнял очаг в центре основного помещения. Такое конструктивное решение при топке “по-чёрному” позволяло уменьшить задымлённость жилого помещения, не уменьшая его теплоизоляции.
С конструкцией стен тесно связан вопрос использовавшегося строительного материала. Во всех приведенных выше постройках основным материалом являлось дерево. В жилище 4 для возведения стены была применена глина. Кроме того, в заполнении котлованов ряда построек обнаружена глиняная обмазка. Ее количество, как правило, было небольшим, поэтому можношредположить, что лишь часть деревянных стен обмазывалась глиной. Видимо, это были места возле очага, там, где были щели или соединения различных конструкций. Нельзя исключать и использование стройматериалов (войлок, хворост, грунт и другие), которые не прослеживаются археологически, но известны в этнографии (Вейштейн С.И, 1991, с. 18-29; Волков Ф.К., 1916, с.519- 520). Они могли использоваться как дополнительные материалы для утепления жилища, а также при изготовлении элементов интерьера.
Некоторые деревянные части стен или предметы мебели в постройках селища скреплялись железными гвоздями, которые были найдены в заполнении раскопа и отдельных помещений (Колода В.В., Свистун Г.Е., 2006, с. 18; Колода В.В., 20076, с.9; Колода В.В., Квитковский В.И., 20086, с.26).
Как уже было отмечено выше, говорить о конструкции крыши на археологическом материале в большинстве случаев можно лишь с большой долей вероятности. Поэтому при реконструкции внешнего облика крыши также необходимо привлекать материалы этнографии. На Северном Кавказе и у народов, проживающих в лесостепной зоне Восточной Европы, практиковалось возведение различных видов крыши - односкатной, двускатной и четырехскатной (Лавров Л.И., 1982, с. 10-77; Чижикова А.Н., 1989, с.223-259). По некоторым данным, в отдельных постройках (наличие столбовых ямок или применение той или иной конструкции стен) можно предположить ту или иную конструкцию крыши. В жилищах 1 и 5 столбовые ямки у противоположных стен указывают на двускатную крышу на сохах (рис.1, 5). В жилище 7 могла использоваться шатровая крыша, опирающаяся на мощный центральный столб посередине котлована (рис.7). Для остальных построек вследствие отсутствия какого-либо материала говорить о конструкции кровли можно лишь гипотетически. Для покрытия крыши мог использоваться различный подручный материал - дерево, камыш, солома, хворост, грунт, глина.
Одним из главных элементов жилого помещения является отопительное устройство, которое служило для обогрева и приготовления пищи. Тип отопительного устройства и место его расположения - наиболее консервативные и мало изменяющиеся элементы, которые являются важной этноопределяющей чертой. На поселении представлены практически все виды отопительных устройств, известных в лесостепной зоне СМК (Квитковский В.И.,
5 	Во время предварительного обсуждения данной статьи была высказана мысль о том, что пристройка-кухня к северу от котлована жилища 8 является остатками другой, более ранней постройки. Однако форма пристройки, однородность заполнения и находок обеих частей, а также стратиграфия комплекса (рис.8, б-б\ в-в’) свидетельствуют о том, что это одновременные сооружения. Подобные двухкамерные сооружения достаточно распространены на салтовских памятниках степного Подонцовья (Красильников К.И., 2009, рис.2, 5-8).
114


2009, с.44-51). В 8 исследованных постройках их было выявлено 10-3 печи и 7 очагов. Большинство очагов были представлены открытыми кострищами (№ 1, 5, 7, 8). В 2 случаях при создании отопительного устройства использовался камень - в постройке 2 очаг был им завален, а в жилище 6 несколько камней вмонтировано в середину кострища (рис.2, 6). Видимо, камень не только ограничивал место очага, но и использовался в качестве материала, долго сохраняющего тепло. Поды некоторых очагов были обмазаны глиной (№ 3, 5, 7). А в жилищах 3 и 6 в качестве ограничителя места очага использовался глиняный бортик (рис.З, 6).
Все 3 печи различались по материалу и технике возведения. Как уже упоминалось, в жилище 4 были обнаружены глиняная и комбинированная (глиняно-каменная) печи. Свод этих печей, видимо, был возведен из глины на прутяном каркасе, на что указывают куски глиняной обмазки с отпечатками прутьев. В жилище 8 найдена печь-каменка, о строении верхней части которой судить невозможно в силу ее плохой сохранности.
В целом, печи не являются традиционным отопительным устройством салтовского (алано-болгарского) населения, для которого более характерны открытые очаги, часто с применением камня и глины. Появление печей в жилищах салтовского населения лесостепной зоны СМК можно связывать с влиянием славян, памятники которых расположены в непосредственной близости от селищ и городищ СМК в бассейне Донца (Колода В.В., 2009, рис.1), и для которых печь - основное приспособление для обогрева помещения и приготовления пищи (Ковалевский В.Н., 2001, с. 130-137; Раппопорт П.А., 1975, с. 120-123).
В целом, влияние славянского элемента на салтовское население лесостепной зоны проявляется не только в заимствовании способа сооружения отопительных устройств, но и в других элементах материальной культуры (Квитковский В.И., 20086, с.43-45; Колода
B. 	В., 2005, с.72-81; 2008, с.106-112; Плетнёва
C. 	А., 1962, с.83-94).
Корреляция типа отопительного сооружения и места его расположения дала следующие результаты: 6 отопительных устройств (60%) - все 3 печи и 3 очага (№ 2, 3, 6) - были вынесены в ниши за пределы основного котлована. Еще 2 очага располагались в центре (№ 1, 8) и 2 у одной из стен (№ 5, 7). В 2 случаях было обнаружено два отопительных устройства в одном жилище: в жилище 4 найдены остатки 2 печей (глинобитная и комбинированная), а в постройке 8 - печь-каменка, расположенная в отдельном помещении-кухне, и очаг в центре основного помещения.
Кроме отопительных устройств и очажных ниш, были обнаружены и другие элементы интерьера древнего жилища. В большинстве случаях удалось выявить место входа в котлованы построек. Жилище 2 имело четко выраженный вход - коридор-пандус длиной более 200 см и шириной 75 см, расположенный с ЮВ стороны котлована (рис.2)6. В постройках 1 и 8 вход фиксируется по обрыву каркасной конструкции в ЮЗ и СЗ стенах соответственно (рис.1, 8). В жилище 4 место входа предполагается по стертости края котлована в СЗ углу (рис.4), а в постройке 6 - по небольшой ступеньке-нише с южной стороны котлована (рис.6). В остальных сооружениях место входа в жилое пространство определить не удалось. Как видим, вход в жилища имел различные конструкции и наиболее часто располагался в ЮЗ и СЗ частях котлована (по 2 раза). Однако из-за малой выборки объектов говорить о какой-либо закономерности в его расположении нельзя. Скорее всего, вход сооружался, исходя из каких-либо местных условий, например, наклон дневной поверхности, планировка построек и прочее.
Полы всех жилищ были земляными, без какой-либо подмазки. Исключением является лишь жилище 3, где предполагается наличие деревянного пола, который перекрывал углуб¬
6 	Некоторыми исследователями была высказана мысль о том, что это могли быть остатки траншеи времен Великой Отечественной войны. Однако ряд фактов говорит совершенно о другом. Во-первых, на террасе, где расположен раскоп, не было обнаружено никаких поздних комплексов и перекопов; во-вторых, стратиграфия, а также однородность заполнения пандуса и постройки указывают на одновременность их существования (Колода В.В. и др., 2005, с.84-86); в-третьих, аналогии длинным пандусам-коридорам известны на других лесостепных памятниках СМК (Афанасьев Г.Е., 1987, рис.27, 29).
115


ление-погреб, практически по центру котлована (рис.З). Он прослеживается по остаткам дерева и обожжёности материкового дна (видимо, вследствие горения настила пола) котлована на уровне -45-50 сантиметров.
В 3 жилищах были выявлены различные полочки и ниши (№ 2, 3, 4, 6). В одном случае (№ 8) внутри котлована обнаружена небольшая хозяйственная яма, скорее всего, связанная с обслуживанием очага, а в постройке 3 - большой погреб, расположенный ниже уровня пола. Интересной особенностью в постройках 4 и 7 является серия столбовых ямок (рис.4, 7), которые, возможно, остались от ограждения, отделявшего часть жилого пространства. В полу многих жилищ (№ 1, 2, 5, 7) обнаружены ямки от столбов, которые не имели отношения к конструкции их стен. Скорее всего, эти ямки оставлены столбами-опорами какой-либо мебели или других элементов интерьера.
Ориентация жилищ в пространстве была различная. Постройки, обнаруженные в раскопе 5 (№ 3-7), были ориентированы своими стенами строго по сторонам света. В то же время жилища других раскопов (№ 1, 2, 8) ориентированы по сторонам света углами (с небольшими сезонными смещениями). Такие отличия могут быть связаны с различной планировкой жилых и хозяйственных построек на обитаемых террасах селища. Более детальные выводы сделать нельзя вследствие малой вскрытой площади всех раскопов, кроме 5.
Исследованные постройки существовали в разные этапы жизни поселения. Их разно¬
временность подтверждает перекрытие котлованом жилища 5 более раннего жилища 6. В заполнении котлованов жилищ 3 и 8 были обнаружены черешковые наконечники стрел: трехгранный (Колода В.В., Свистун Г.Е., 2006, рис.23, 6; 24, 7) и четырехгранный с ромбическим сечением (Колода В.В., Квитковский В.И., 20086, рис.38,9), которые дают широкую датировку (VIII-IX вв.) их существования (Ак- сьонов В.С., 1999, с.95; Крыганов А.В., 1989, с.98). Исходя из общности материального комплекса, обнаруженного во всех постройках селища, есть основания так же датировать и другие жилища.
Таким образом, рассмотрев жилые постройки селища салтово-маяцкой культуры Коробовы Хутора, можно сделать следующий вывод. Учитывая разные способы возведения стен и отопительных устройств, а также различную планировку внутреннего жилого пространства, можно говорить об отсутствии единого “канона” в домостроительстве местного населения и даже его поликультурности. В приведенных постройках прослеживаются элементы строительства, присущие для северокавказских алан, кочевого населения и славян. Такая ситуация, скорее всего, связана с приспособлением алано-болгар, пришедших из иных природно-климатических зон, к местным природным условиям, и, как следствие, наследованием ими некоторых строительных приемов, присущих соседнему славянскому населению, более удобных для жизни в условиях лесостепи.
Литература и архивные материалы
Аксьонов В.С., 1999. Поховання з конем друго!’ половини VIII - IX ст. верхньоУ течи
р.СЛверський Донець (за матер1алами салт1вських грунтових могильниюв). - Дис. ... канд. icT. наук. Харюв.
Афанасьев Г.Е., 1987. Население лесостепной зоны Среднего Дона в VIII-X вв.// АОН. Вып.2. М.
Вейштейн С.И., 1991. Мир кочевников центра Азии. М.
Винников А.З., 1984. Жилые и хозяйственные постройки Маяцкого селища// Маяцкое городище (Труды советско-болгаро-венгерской экспедиции). М.
Волков Ф.К., 1916. Украинский народ в его прошлом и настоящем// Этнографические особенности украинского народа. Петроград.
Енукова О.Н., 2007. Домостроительство населения междуречья Сейма и Пела в IX-XIII вв. Курск.
Квитковский В.И., 2008а. К проблеме изучения и реконструкции салтовских жилищ
лесостепной зоны (на примере селища Коробовы Хутора Харьковской области)// Славяно-
116


русские древности Днепровского Левобережья: материалы конференции, посвященной 75-летию К.Ф.Сокола. Курск.
Квитковский В.И., 20086. Славянское влияние на домостроительные традиции населения салтовской лесостепи (по материалам селища Коробовы Хутора)// Восточнославянский мир Днепро-Донского междуречья и кочевники южно-русских степей в эпоху раннего средневековья (Материалы научной конференции). Воронеж.
Квитковский В.И., 2009. Отопительные сооружения на поселениях салтовской культуры в лесостепной зоне бассейна Северского Донца// Дивногорский сборник: труды музея- заповедника “Дивногорье”. Вып.1. Археология. Воронеж.
Ковалевский В.Н., 2001. Отопительные сооружения в раннесредневековых восточнославянских жилищах Днепро-Донского междуречья// Археология восточноевропейской лесостепи. Вып.15. Средневековые древности евразийских степей. Воронеж.
Колода В.В., 2000. Житла раннього середньов1ччя у Верхньому СалтовГ/ Археолопя. № 4. К.
Колода В.В., 2005. Слов’яно-хозарсыа вщносини кр1зь призму нових археолопчних даних з басейну С1верського Донця// АЛЛУ. № 1-2. Полтава.
Колода В.В., 2007а. Археологические исследования Харьковского педуниверситета в 2006 г.// АДУ 2005-2007 рр. Кшв; Запор1жжя.
Колода В.В., 20076. Отчёт о работе Средневековой экспедиции Харьковского национального педагогического университета в 2006 году// НА ИА НАНУ. № 2006/29.
Колода В.В., 2008. Взаимовлияние северянской и алано-болгарской керамической традиций конца I тысячелетия в Днепровском лесостепном Левобережье// Славяно-русские древности Днепровского Левобережья. Курск.
Колода В.В., 2009. Проблемы градообразования в раннесредневековых контактных зонах (на примере лесостепного региона Северского Донца)// Средневековый город Юго- Востока Руси: предпосылки возникновения, эволюция, материальная культура. Материалы конференции, посвященной 100-летию начала археологических исследований Гочевского археологического комплекса. Курск.
Колода В.В., Горбаненко С.А., 2010. Сельское хозяйство носителей салтовской культуры в лесостепной зоне. К.
Колода В.В., Квитковский В.И., 2008а. Археологические исследования Харьковского
национального педагогического университета на территории Харьковской области в 2007 г.// АДУ 2006-2007 рр. К.
Колода В.В., Квитковский В.И., 20086. Отчёт о работе Средневековой экспедиции
Харьковского национального педагогического университета в 2007 году// НА ИА НАНУ. №2007/135.
Колода В.В., Крыганов А.В., Михеев В.К., Ряполов В.М., Свистун Г.Е., Тортика А.А., 2005. Отчёт о работе Средневековой экспедиции Харьковского национального педагогического университета в 2004 году// НА ИА НАНУ. № 2004/206.
Колода В.В., Свистун Г.Е., 2006. Отчёт о работе Средневековой экспедиции Харьковского национального педагогического университета в 2005 году// НА ИА НАНУ. № 2005/6.
Кочиев В.И., Логашова Б.Р., Чебоксаров Н.Н., 1981. Основные принципы выделения типов жилища// Типы традиционного сельского жилища народов Юго-Западной и Южной Азии. М.
Красильников К.И., 2009. Население степного Подонцовья в хазарское время// Дивногорский сборник: труды музея-заповедника “Дивногорье”. Вып.1. Археология. Воронеж.
Крыганов А.В., 1989. Вооружение и войско населения салтово-маяцкой культуры (по
материалам могильников с обрядом трупосожжения)// Проблемы археологии Поднепровья. Днепропетровск.
Лавров Л.И., 1982. Этнография Кавказа. Л.
Малия Е.М., Акаба Л.Х., 1982. Одежда и жилище абхазов// Материалы для историкоэтнографического атласа Грузии. Тбилиси.
117


Моргунов Ю.Ю., 2002. О некоторых особенностях домостроительства поселения Сампсониев Остров на Средней Суле// РА. № 2.
Пархоменко О. В., 1985. Поселение салтовской культуры у с. Жовтневое// Земли Южной Руси в IX-XIV вв. К.
Плетнёва С.А., 1962. О связях алано-болгарских племен Подонья со славянами в VIII-IX вв.// СА.№ 1.
Плетнёва С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский археологический комплекс. М.
Раппопорт П.А., 1975. Древнерусское жилище// САИ. Вып. Е 1-32.
Смшенко А.Т., 1971. Дослщження посаду городища Верхнш Салт1в// Середш впей на Укра'пи. К.
Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А., Чеснов Я.В., 1979. Основные принципы типологизации// Типы традиционного сельского жилища народов Юго-Восточной, Восточной и Центральной Азии. М.
Чернигова Н.В., 1998. Материалы к характеристике Верхнесалтовского археологического комплекса VIII-X вв. (селище у с.Нетайловка)// Вюник Харювського державного ушверситету. № 413. Харюв.
Чижикова А.Н., 1987. Жилище// Этнография восточных славян: Очерки традиционной культуры. М.
Summary
Kvitkovskiy V.I. (Kharkov, Ukraine)
DWELLINGS OF KOROBOVY HUTORA SETTLEMENT OF SALTOV-MAIAKI CULTURE
Archaeological excavations of the settlement of Saltov-Maiaki culture within the period of 2003- 2007 revealed the remains of 8 dwellings. The obtained data provided valuable information on the construction methods, inner layout and heating system of the population of the Saltov culture.
The dwellings were plunged into the ground at different depths and had dissimilar wall structures,
i.e. the frame-pillared ones and those without pillars. Inside some buildings various elements of the interior: niches, shelves, steps, household and pillar pits were found. Stoves and hearths of different constructions were unearthed in the explored dwellings.
The analysis of the dwellings permits to conclude that house-building traditions of the steppe- forest variant of the Saltov culture were influenced by the Alans, Bulgarians and Slavs.
Статья поступила в редакцию в январе 2011 г
118


В.В.Колода, С.А.Горбаненко
ЗЕМЛЕДЕЛИЕ НА ПОСЕЛЕНИИ КОРОБОВЫ ХУТОРА В САЛТОВСКОЕ ВРЕМЯ1
Археологический комплекс Коробовы Хутора, известный ученым уже свыше столетия, расположен на высоком правом берегу Северского Донца между сс.Гайдары и Коробовы Хутора Змиевского р-на Харьковской области. Комплекс состоит из городища на возвышении обрыва береговой линии (площадью около 1,5 га) и значительного по размерам селища (~ 30 га), занимающего склоны разветвленной балки и соседнюю к западу возвышенность, полукругом охватывая городище с юго-запада, запада и севера (рис.1). Территория поселения (городища и селища в равной степени) покрыта западинами, являющимися в подавляющем большинстве случаев заплывшими котлованами раннесредневековых жилищно-хозяйственных комплексов. Территория селища террасирована; на элементах современного рельефа (склоны, края оврагов, террасы) кое-где прослеживаются древние дороги и тропы, соединяющие между собой городище, берег реки и отдельные части обширного селища.
Городище впервые упоминается в начале XX в. в работе Д.И.Багалея (1905, с.35), а первое описание памятника сделано в 1920 гг Н.Фуксом (Фукс М., 1930, с. 104-105). В послевоенные годы его обследовал Б.А.Шрамко, открывший во время первого посещения городища (1953 г) многослойное селище на северо-запад от городища на правом берегу ручья. Верхний слой содержал артефакты салтовской культуры, а нижний - позднего этапа бронзового века (Шрамко Б.А., 1953, с.20). В следующем сезоне исследователь осуществил небольшие по объёму раскопки лишь на городище (Шрамко Б.А., 1954, с. 13-20). В 1955 г памятник посетила С. А.Плетнёва, отметившая сложность местной топографической ситуации для
организации исследований (Плетнёва С.А., 1955, с.7-10, рис.6). В её отчете селище даже не упоминается. В 1970 г Скифо-славянская экспедиция под руководством Б.А.Шрамко выявила “... селище Коробовы Хутора № 2, в отличие от одноименного поселка бронзового века...”, открытое еще в 1953 году. На “новом” селище и были проведены разведывательные работы и раскопки (один из шурфов был расширен до небольшого по площади раскопа) (Шрамко Б.А., 1970, с. 18-25). В середине 1980 гг на памятнике побывал Г.Е.Афанасьев, ограничившийся его осмотром и зачисткой разреза вала, которую провел ещё до него Б.А.Шрамко в 1954 г (Афанасьев Г.Е., 1987, с. 107-110, рис.64, 7). В 1998-1999 гг работы на памятнике осуществляла экспедиция под руководством В.К.Михеева. Основное внимание отводилось изучению городища, но и на селище был заложен один небольшой раскоп (Михеев В.К., 1998; 1999).
С 2003 по 2007 гг исследования на памятнике проводила Средневековая археологическая экспедиция ХНПУ им.Г.С.Сковороды под руководством В.В.Колоды. За это время создан инструментальный план городища и большей части селища (рис.2), проведены работы на городище (центральный двор цитадели и Защитные сооружения западных оборонительных линий), определена площадь селища и проведены планомерные его исследования. Выяснилось, что открытые Б.А.Шрамко селища 1 и 2 являются одним раннесредневековым памятником - селищем значительных размеров (Колода В.В., Свистун Г.Е., 2003, с.41). Площадь посёлка ограничена на востоке и северо-востоке берегом Северского Донца, с севера и запада - ручьём, который вытекает из есте-
1 	Работа выполнена при грантовой поддержке Научного Товарищества им. Т.Шевченко в Америке Фонда Антона Савицкого.


Рис. 1. Городище и селище Коробовы Хутора; местоположение (Реки Украины,
1990, врезка 1): 1 - площадь селища, 2 - площадь городища.
Fig. 1. The hillfort and the settlement of Korobovy Khutora; location (Реки Украины, 1990, colour plate 1): 1 - the settlement area, 2 - the hillfort area
ственного озерца в 500 м к западу от городища; южная часть посёлка размещается в верховьях глубокого оврага, выходящего к правому берегу Донца севернее городища, а юго-западная часть посёлка совпадает с отрогом этого же оврага (по нему протекает еще один ручей, который сейчас в летнюкгпору пересыхает).
К настоящему времени многолетними раскопами исследовано ~ 20% двора цитадели городища и менее 1% площади селища. Несмотря на такие объемы, всё же можно сделать некоторые выводы относительно общей истории памятника (Колода В.В., 2008а), в частности селища:
- территория памятника использовалась древним населением для собственных жилищно-хозяйственных потребностей неоднократно, в связи с чем можно выделить несколько групп культурных отложений: скифоидная (кон.У - IV в. до н.э.), салтовская (сер. VIII - сер.Х в. н.э.) и роменская (2-я пол.Х - cep.XI в. н.э.); кроме того, здесь выявлены артефакты городецкой (VII в. до н.э. - V в. н.э.), Пеньковской (VI - нач. VII в. н.э.) и слобожанской (кон. XVII - XIX в.) археологических культур;
Рис. 2. Городище и селище Коробовы Хутора; общий план: 1 - защитные сооружения городища, 2 -раскопы.
Fig. 2. The hillfort and the settlement of Korobovy Khutora; the general layout: 1 - defense structures of the hillfort, 2 - excavation sites
- согласно этому, выделяются и строительные периоды в создании защитных сооружений: ранний железный век и раннее средневековье (салтовский и, возможно, роменский периоды);
- население скифского времени использовало для проживания преимущественно
120


1гщ>редище, сажшвское (бшвлюя частью алаи- сше) лжеишие - преимущественно большие площади селища, а северяне-роменцы — исключительно городщце;
- основой хозяйства оседлого населения во все выделенные периоды были пашенное земледелие и приселищное животноводство, дополнявшиеся рыболовством, охотой и ремёслами; среди последних уверенно можно говорить о ведущей роли металлургии и металлообработки. Кроме того, осуществлялась обработка дерева, кости, рога, прядение и ткачество. Для раннесредневекового населения фиксируются торговые сношения с Крымом, Приазовьем и Поволжьем;
- полученные во время полевых исследований материалы кон.1 - нач.И тыс. н.э. целиком подтверждают общую концепцию этнокультурного развития лесостепного региона Северского Донца, сутью которой является мирное сосуществование и взаимная комплиментарность славянского и разноэтничного салтовского населения. Со второй половины VIII в. до середины X в. это происходило при военно-политическом доминировании северокавказских алан; по возвращении большинства последних на родину во второй половине X в. доминирование перешло к славянам северянского племени. В этническое сообщество последних были инкорпорированы и остатки бывшего полиэтничного населения салтовской культуры.
К настоящему моменту полевые исследования на памятнике прекращены, и настал черёд обработки материала и ознакомления научной общественности с фактическими и аналитическими наработками. Частично это делалось с помощью информационных изданий (Колода В.В., 2004; 2005; 2007 и др.), часть керамического материала и домостроительство проанализированы в соответствующих публикациях и статьях (Квитковский В.И., 2008; Колода В.В., 20086; 2008в). В предлагаемой работе основным материалом для анализа является земледелие жителей селища в салтов- ский период его существования (сер. VIII - сер. X в.).
Присел и щная зона. Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению мате¬
риала по земледелию, интересно отметить некоторые особенности расположения памятника Коробовы Хутора на местности. По карте почв почти вся часть потенциальной ресурсной зоны радиусом в 5 км находится на почвах, которые (по упрощённой типологии) формировались под лесной растительностью (Горбаненко С.А., 2007, табл.4, 194)2. Сейчас на территории памятника находится Готвальдский лес, в пределах Национального парка “Гомолыпанские леса” (рис.З). Кроме того, что участок покрыт лесами, правый коренной берег Северского Донца в этой части имеет сильно расчленённый рельеф - балки и овраги расположены по всей территории ресурсной зоны. Тем не менее, участки с достаточно ровной поверхностью входят в зону памятника - северо-западнее поселения расположен участок, что большей частью площади выходит за пределы современного леса. В том же направлении находится и граница между почвами, формировавшимися под лесной растительностью и чернозёмами. Граница участка удалена примерно на 0,5 км (по прямой) от северо-западной окраины поселения, а также отделена неудобным для передвижения рельефом.
Другой более или менее ровный участок, который по рельефу пригоден для земледельческих нужд, находится юго-западнее поселения. Его границы почти вплотную подходят к памятнику.
Также интересны участки у реки - русло Северского Донца и прилегающие территории (рис.4). Как хорошо видно на снимке из космоса (рис.З), это полоса шириной 1-1,5 км, в которой присутствуют старицы реки. Мы не можем с уверенностью утверждать, где именно на этой территории протекал Северский Донец во времена существования салтовской культуры, однако несколько участков по берегам сейчас привлекают внимание своей конфигурацией. Это части берега достаточно ровные, ограниченные с одной стороны рекой (нижний по течению участок сейчас занят с.Коропово). Такие участки, огороженные с одной стороны водой, с другой - особенностями рельефа, удобно использовать для вы-
2 	Почвы потенциальной ресурсной зоны указаны для роменского городища Коробовы Хутора, что в данном случае вполне соответствует и потенциальной ресурсной зоне одноименного салтовского поселка.
121


Рис. 3. Местоположение городища и селища Коробовы Хутора; вид из космоса (Спутниковые карты местности, 2010): а - городище и селище вокруг него, б - изолинии (через 20 м, по: Карта Украины, т-37-085), в-участки с относительно ровной поверхностью (пригодные для земледелия), г -участки, удобные для выпаса животных и заготовки сена.
Fig. 3. The location of the hillfort and the settlement of Korobovy Khutora; space view (Спутниковые карты местности, 2010): a - the hillfort and the settlement around it, 6 - isolines (every 20 m, by: Карта Украины т-37-085), в - sites with relatively flat surface (arable), г - sites suitable for pasturing and hay gathering
паса животных выгонным или отгонным способами (по классификации Е.П.Бунятян (1992; 1994)). Если русло реки в древности имело другую конфигурацию, вполне вероятно, что такие или подобные участки присутствовали в потенциальной ресурсной зоне поселения в других местах.
Еще одно интересное обстоятельство заставляет обратить на себя внимание. В 2003- 2004 гг исследованиями археологической экс¬
педиции ХГПУ под руководством В.В.Колоды были предварительно определены древние пути и место пристани (Колода В.В., 2008а, с.75). Существование последней, а, следовательно, и возможности переправы на левый берег Северского Донца, давало широкий доступ к этим равнинным участкам в его пойме. Соответственно носители салтовской культуры имели почти неограниченные возможности освоения этих участков, которые можно
122


Рис. 4. Долина Северского Донца близ Коробовых Хуторов. Фото В.В.Колоды.
Fig. 4. The valley of the Severskiy Donets river near Korobovy Khutora. A photo by V.V.Koloda
было использовать как для животноводства, так и для земледельческих нужд.
Материал по земледелию. Уже первые полевые исследования памятника позволили выявить на городище обломок круглого каменного жернова, а также железное тесло-мотыгу
(ШрамкоБ.А., 1953,с.18;СухобоковО.В., 1975, с.96). Первый интерпретатор материалов этих исследований А.Г.Дьяченко верно относит их к кругу раннесредневековых древностей, отмечая салтовскую принадлежность тесловидной мотыги. Он также упоминает об отпечатках
123


зерен проса на обломках днищ лепных ро- менских горшков (Дяченко О.Г., 1979, с. 103, 104). В связи с тем, что в данном Северско- Донецком лесостепном регионе роменские памятники граничат с салтовскими, именно здесь отмечается наибольшее влияние салтов- ского земледелия на славянское (роменское). Это вылилось, в частности, в заимствование славянами более развитых и продуктивных орудий обработки почвы (мощных чересел, асимметрических наральников, мотыжек и мотыг) и переработки урожая (ротационных жерновов) при сохранении и собственных традиционных орудий земледельческой работы (Колода В.В., Горбаненко С.А., 2004, с.74, 75; 2009).
Дальнейшие исследования площади городища практически не увеличили материал относительно возможности изучения земледелия его жителей. Несмотря на значительную исследованную площадь (около 1500 м2), на которой обнаружено несколько десятков жилищно-хозяйственных комплексов разных периодов, были выявлены лишь каменные (преимущественно кварцитовые) орудия переработки урожая: ещё один обломок от жернова, два фрагмента от зернотёрок и три тёрочных камня (Колода В.В., Свистун Г.Е., 2003, с.41, 55, 57; Колода В.В. и др., 2004, с.48). Исходя из опосредствованных данных об истории памятника и истории развития земледельческих орудий, все эти материалы принадлежат, скорее всего, к роменскому периоду существования городища, хотя не исключено, что зернотёрки с тёрочниками принадлежат и к скифскому времени.
Несколько больше материалов относительно земледелия древнего населения комплекса Коробовых Хуторов даёт селище. Раскопки Б.А.Шрамко (1970 г) и В.К.Михеева (1998 и 1999 гг) земледельческих орудий на селище не выявили совсем, о чем свидетельствуют полевые описи, приведённые в соответствующих отчётах. Наши дальнейшие полевые исследования позволили обнаружить их в культурном слое и в жилищно-хозяйственных комплексах раскопов 4-6, хотя и в небольшом количестве. Преимущественно это также были обломки кварцитовых жерновов:
бегунов с отверстиями для рукояти и поставов (Колода В.В. и др., 2004, с.95; Колода В.В., Свистун Г.Е., 2005, с. 18; Колода В.В., 20066, с. 12, 61; Колода В.В., Квитковский В.И., 2007, с.84). В раскопе 4 найдена и пара тёрочников из кварцита (Колода В.В., Квитковский В.И., 2007, с. 10, рис.6, 11). Среди остатков железных орудий выявлен обломок лезвия пахотного орудия, скорее всего, чересла, и два фрагментированных складных серпа (Колода В.В., 2006а, рис.1,1, 2; 20086, с. 126, рис.5,12).
Итак, незначительное количество и фраг- ментированность орудий земледельческого труда вполне компенсируются их ассортиментом, охватывающим все процессы, связанные с земледелием (обработка почвы - уборка урожая - переработка продуктов земледелия). Дополняет картину большое количество обломков от крупных пифосов для хранения продуктов, которое достигает 30-40% от керамического комплекса селища.
Находка фрагмента плужного ножа (рис.5, 1) тем более важна, что практически наверняка удостоверяет использование поселенцами наконечников на орудие для обработки почвы. Конечно, сложно точно указать, какой именно наконечник использовался вместе с череслом, но, вероятно, это должно было быть прогрессивное орудие обработки почвы (широколопастной наральник, асимметричный широколопастной наральник или лемех). На то, что чересла использовались именно с такими наконечниками, указывают довольно частые находки плужных ножей и наральни- ков/лемехов в совместных комплексах (например, Мохнач, Глухов) или на одном и том же памятнике (например, Битица, Новотроицкое) (Горбаненко С. А., 2007, табл.6, рис.9,10; ссылки на источники см. табл.6)3. В связи с этим можно утверждать, что земледельцы данного селища использовали для вспашки орудия плужного типа - кривогрядильные рала с ральником, укреплённым железным широколопастным наконечником, поставленным горизонтально к земле, череслом и отвальной доской (рис.5, 2).
Кроме того, существование в непосредственной близи с поселением пойменных участков левого берега Северского Донца ука-
3 	Приведенные примеры относятся к славянским синхронным материалам.
124


Рис. 5. Деталь орудия для обработки почвы с селища Коробовы Хутора: 1 - фрагмент железного орудия, вероятно, от чересла; 2 - схема орудия для обработки почвы, на котором могло использоваться чересло, тип 5 (по: Горбаненко С.Аг, 2006, рис.1).
Fig. 5. A part of a tilling implement found at Korobovy Khutora settlement: 1 - a fragment of an iron implement, probably of a coulter, 2 - the diagram of a tilling implement in which a coulter could be used, type 5 (by: Горбаненко C.A.,
2006, Fig. 1)
зывает на потенциальную возможность использования цельнодеревянных, неусиленных железными деталями рал простейших типов (Горбаненко С.А., 2004; 2006, рис.1, 1, 2) - прямогрядильных с ральником, поставленным под углом приблизительно 45° к почве; кривогрядильных с ральником, поставленным горизонтально к почве, неукреплённым железным наконечником.
Проведённое определение палеоэтнобо- танического материала дает информацию о культурных растениях, выращивавшихся сал- товскими земледельцами селища Коробовы Хутора. Для получения информации был пересмотрен весь керамический комплекс памятника из раскопок В.В.Колоды за 2003-2007 гг, хранящийся ныне в фондах археологической лаборатории ХНПУ им. Г.С.Сковороды. Снятие слепков с отпечатков зерновок культурных растений проводилось по широко используемой в 60-70 гг XX в. З.В.Янушевич методике (Янушевич З.В., Маркевич В.И., 1970). В дальнейшем материал был проанализирован Г.А.Пашкевич в отделе биоархеологии Института археологии НАН Украины.
Анализ отпечатков дал следующие результаты. Общее количество идентифицированных отпечатков составляет 28 единиц. Из
них 25 принадлежат отпечаткам культурных растений, 3 - сорнякам. Максимальное количество (11) отпечатков принадлежит зерновкам проса, на втором месте оказалась рожь - 5, дальше ячмень пленчатый - 4 и пшеница голозерная - 4. Выявлен также отпечаток колоска пшеницы двузернянки (рис.6). Кроме того, выявлено 3 отпечатка костра, не определенного до вида.
Среди отпечатков злаков на керамике наибольшее количество (11) принадлежала просу, точнее пшену. Отпечатки зерновок проса имеют такие размеры: 1,99-2,03 х 2,2-2,67 мм (табл.1; рис.7,1-4). Пять отпечатков были найдены на донышках горшков.
Рожь представлена 5 отпечатками. Основные размеры отпечатков зерновок: ширина (В) - 2,29-2,54 мм; длина (L) — 7,11- 7,56 мм; соотношение L/B - 2,8-3,12 (табл.1; рис.7, 11-13). Они в целом сопоставимы с ископаемыми зерновками как салтовских памятников (Пашкевич Г.О. та ш., 2004; Колода В.В. та ш., 2009; Кв1тковський B.I. та ш., у друку), так и с зерновками других археологических культур территории современной Украины разных периодов (Янушевич З.В., 1976, с. 137). На культивирование ржи как отдельной культуры опосредованно могут указывать находки костра (табл.1; рис.7,14-16).
Ячмень пленчатый. Отпечатки его зерновок имеют следующие размеры: В - 3,01- 3,81 мм; L- 6,82-8,0 мм. Индекс L/B в среднем 2,21 (табл.1; рис.7, 8-10), что в целом соотносится с ранее исследованными материалами как салтовской культуры (Пашкевич Г.О. та ш., 2004; Колода В.В. та ш., 2009; Квггковський В.1. та ш., у друку), так и с материалами с других памятников I тыс. н.э. (Янушевич З.В., 1976, с.118).
Пшеница. Выявлено 4 отпечатка пшеницы голозерной и 1 отпечаток пшеницы пленчатой (двузернянки). Характерные размеры найденной пшеницы голозерной: В - 2,41- 3,06 мм; L - 4,91-5,93 мм; L/B - 1,92-2,04 (табл.1; рис.7, 5-7). Размеры пшеницы двузернянки: В - 2,75 мм; L - 6,56 мм; L/B - 2,39 (табл.1). В целом близкие размеры характерны и для материалов из других салтовских памятников (Пашкевич Г.О. та ш., 2004; Колода В.В. та ш., 2009; Квггковський B.I. та iH., у друку).
125


Рис. 6. Палеоэтноботанический спектр культурных растений с селища Коробовы Хутора (по количеству): Р т. -Panicum miliaceum, S. с. - Secale cereale, H. v. - Hordeum vulgare, I a. s.l. - Triticum aestivum s.l., Id- Triticum dicoccon. Над столбиками представлено количество зерновок/их процент.
Fig. 6. Paleoethnobotanic spectrum of cultivated plants of Korobovy Khutora settlement (by the number): P m. -Panicum miliaceum, S. c. - Secale cereale, H. v. - Hordeum vulgare, I a. s.l. - Triticum aestivum s.l., Id. - Triticum dicoccon. The number of caryopses/their percentage is indicated above the columns
Рис. 7. Отпечатки культурных и сорных растений с селища Коробовы Хутора; а - пластилиновые модели, б - прорисовка: 1-4 - просо, 5-7 - пшеница голозерная, 8-10 - ячмень пленчатый, 11-13 -рожь, 14-16-костёр.
Fig. 7. The imprints of cultivated plants and weeds found at Korobovy Khutora settlement: a - plasticine models, 6 - detailed representation of: 1-4 - millet, 5-7 - bare-grained wheat, 8-10 - scarious barley, 11-13 - rye, 14-16 - brome
126


Палеоэтноботанический спектр4 (далее ПБС) по своему объёму имеет следующий вид (рис.8): первое место (30,9%) занимает рожь; далее идут ячмень пленчатый и пшеница голозерная (по 24,7%); за ними следует пшеница двузернянка (12,3%); просо по объёму - на последнем месте (7,4%).
ПБС селища Коробовы Хутора вполне согласовывается с ранее исследованными па- леоэтноботаническими материалами салтов- ской археологической культуры. Однако четко видны и отличия. Возможно, вариации связаны со степенью подчиненности земледелия потребностям животноводства, на что указывают показатели ржи и пленчатого ячменя.
Об уборке урожая свидетельствуют находки серпов (рис.9). Наиболее сохранившийся серп (рис.9, 1) найден вместе с обломками жернова в небольшой по размерам хозяйственной постройке вблизи салтовского жилища в раскопе 4 (Колода В.В. и др., 2004, с.76- 79, рис.99,1). Найденные фрагментированные серпы принадлежат к группе III - сложные (шарнирные), по классификации В.К.Михеева (1985). Симптоматично, что оба найденных
серпа представлены типично салтовскими формами, т.е. такими, которые не встречаются в материалах синхронной им роменской культуры.
Вопрос хранения зернового урожая на селище Коробовы Хутора вызывает определенные трудности. Традиционно считается, что древние земледельцы для хранения урожая использовали ямы. По этнографическим данным, ямы для хранения зерна имели довольно большие размеры, выкапывались в глинистой почве или обмазывались глиной, и обжигались либо обкладывались берестой перед их использованием в качестве зернохранилищ (Зеленин Д.К., 1991, с.83). Ни одна из исследованных на Коробовых Хуторах ям не имеет таких или подобных характеристик. Здесь не были найдены зерновые ямы или скопления тарных пифосов из грубого шамотного теста, как это присутствует на Верхнем Салтове или в Мохначе. Несмотря на то, что к настоящему моменту раскопками исследованы значительные площади (более 2500 м2), здесь не выявлено комплексов, которые мы могли бы однозначно связать с хранением зернового запаса.
Рис. 8. Палеоэтноботанический спектр культурных растений с селища Коробовы Хутора (по объему): Р т. - Panicum miliaceum, S. с. - Secale cereale, H. v. - Hordeum vulgare, T a. s.l. - Triticum aestivum s.l., T d.- Triticum dicoccon.
Fig. 8. Paleoethnobotanic spectrum of the cultivated plants of the Korobovy Khutora settlement (by volume): P m. - Panicum miliaceum, S. c. - Secale cereale, H. v. - Hordeum vulgare, T. a. s.l. - Triticum aestivum s.l., T d. - Triticum dicoccon
4 	Палеоэтноботанический спектр - перечень и процентное соотношение сельскохозяйственных растений, выращиваемых населением определённой археологической культуры.
127


Рис. 9. Орудия для уборки урожая с селища Коробовы Хутора: 1, 2 - серпы.
Fig. 9. The cropping implements found at Korobovy Khutora settlement: 7,2- sickles
Вполне возможно, что на их отсутствие влиял тот факт, что продукция зернового хозяйства в большей степени, чем на двух вышеупомянутых памятниках, была ориентирована на подкорм животных, о чем мы упоминали несколько выше. Однако основная причина нам видится в другом. Материком на данном памятнике является песок или слабосуглинистая супесь, что, в отличие от Верхнего Салтова и Мохнача с их глиняным и суглинистым материком, не давало возможности изготавливать глубокие ямы больших объёмов с прочными стенами. Поэтому зерновой урожай хранился в тарных пифосах большого объёма и, возможно, в тканевой (мешки) или плетёной (ива, лоза) таре.
В целом, процент содержания обломков пифосов на данном памятнике выше, чем на двух предыдущих. Показатели по наибольшим раскопам на селище Коробовы Хутора приведены в табл.2 и составляют от 30% до 40% от всех керамических фрагментов. Показательна картина и по комплексам наибольшего из исследованных раскопов (суммарная площадь составляет более 700 м2). В целом, исключая небольшие хозяйственные ямки, в которых практически фрагменты пифосов отсутствовали, процентный показатель присутствия в основных жилищно-хозяйственных комплексах обломков рассматриваемой тары превышал средний показатель по раскопу, достигая порой 50% и более (табл.З). Единственный комплекс (№ 1) - жилище, исследованное в
Рис. 10. Реконструкция жерновых поставов с селища Коробовы Хутора; тип I (по: Минасян Р.С., 1978).
Fig. 10. A reconstruction of attrition mills found at Korobovy Khutora settlement; type I (by: Минасян P.C., 1978).
раскопе 6, дало также весьма сходный показатель фрагментов пифосов (48%).
Для переработки урожая использовали преимущественно жернова (рис. 10) и, в меньшей степени, зернотёрки (рис. 11), фрагменты которых также известны по материалам селища. Небольшое количество обломков зернотёрок и тёрочников связано, скорее всего, с необходимостью получения небольшого количества продукта (крупы; возможно, муки) для непосредственного одноразового приготовления пищи в условиях малой семьи. В плане переработки зерновой продукции обращает на себя внимание хозяйственное сооружение (комплекс 2) рядом с салтовским углублённым жилищем (комплекс 1) раскопа4 (КолодаВ.В. и др., 2004, с.79, рис. 103,104). Рассматриваемое сооружение было небольшим по площади. Оно имело практически квадратный в плане котлован с верхними размерами 215 х 200 см, нижними - 195 х 190 см и плоским дном на уровне -90-115 см от дневной поверхности, с учетом склона к востоку, в сторону оврага (рис. 12). В чернозёмно-песчаном заполнении комплекса найдено не больше двух десятков обломков салтовской керамики (преимущественно тарной), обломок кварцитового жернова, битые камни и несколько костей животных. Возле дна, рядом с восточной стенкой,
128


Рис. 11. Орудие для переработки урожая с селища Коробовы Хутора: растиральник от зернотерки.
Fig. 11. A harvest processing tool from Korobovy Khutora settlement: the attritor of a grain bruiser
обнаружена верхняя часть гофрированной средневековой амфоры небольшого объёма. Считаем, что это сооружение имело земледельческое назначение. Оно могло служить местом переработки и хранения урожая, а также сельскохозяйственного инструмента. Об этом же попутно свидетельствуют и находки в нём обломков тарных пифосов. Имеющиеся данные не позволяют реконструировать внешний вид или конструкцию данного здания.
* * *
Итак, технический аспект организации земледелия жителей салтовского селища Коробовы Хутора полностью совпадает с параметрами салтовского пахотного земледелия, ранее освещенного в литературе (Михеев В.В., 1985, с.25-52; также см.: Колода В.В., Горбаненко С.А., 2001-2002; 2009; Квшсовський B.I. та ш., у друку). Находка фрагмента чересла дает возможность предположить использование земледельцами орудия плужного типа. Учитывая распределение почв в потенциальной ресурсной зоне, такое орудие могли использовать на участке, находящемся на север от памятника, где и ныне находятся поля. Кроме того, его можно было использовать на участках, введенных в посевной фонд посредством лесного перелога. Это были основные земледельческие участки, расположенные вблизи жилой терри-
Рис.12. Хозяйственное сооружение, селище Коробовы Хутора, комплекс 2.
Fig. 12. An utility construction, Korobovy Khutora settlement, complex 2
тории, рядом с поселением на правом берегу Северского Донца. Аргументами в пользу использования лесных участков для пашенного земледелия являются общая тенденция сокращения лесов, происходившая в конце I тыс. н.э. (Гричук В.П., Заклинская Е.Д., 1984, с.89, 90), и значительные размеры самого раннесредневекового памятника, для обеспечения жителей которого продуктами питания, вероятно, использовались максимально возможные площади.
В использовании земледельцев также могли быть и пойменные земли левого берега Северского Донца. Однако в случае использования лишь пойменных земель в ПБС Коробовых Хуторов отсутствовали бы сорняки, наличие которых, в свою очередь, удостоверяет использование старопахотных земель, а не заливных, пойменных. Кроме того, костёр считается озимым сорняком, который свидетельствует о существовании яровых и озимых посевов, а следовательно служит аргументом в пользу внедрения двух - и трёхполья.
129


Табл. 1. Размеры отпечатков зерновок растений из Коробовых Хуторов
Название
Разме]
ры, мм
Индекс L/B
Ширина (В)
Длина(L)
Panicum miliaceum *
1,99-2,03 x 2,2-2,67
—
Hordeum vulgare
3,43(3,01-3,81)
7,56 (6,82-8,0)
2,21 (2,1-2,27)
Secale cereale
2,46 (2,29-2,54)
7,31 (7,11-7,56)
2,98 (2,8-3,12)
Triticum aestivum s.l.
2,71 (2,41-3,06)
5,32(4,91-5,93)
1,96 (1,92-2,04)
Triticum dicoccon
2,75
6,56
2,39
Bromus sp.
1,81 (1,69-1,95)
6,38 (5,72-7,32)
3,52 (3,38-3,75)
Пр и м е ч а н и я. Даны средние размеры зерновок; в скобках дана вариабельность
зерновок.
* Для проса дан диаметр зерновок.
Табл. 2. Процент фрагментов тарных пифосов в культурном слое раскопов 5 и 6 на селище Коробовы Хутора
Год
Раскоп, №
Количество фрагментов пифосов, %
Иные артефакты земледелия
2005
5
30
Фрагменты жернова (№ 27, 37)
2006
5
= 33
Фрагмент серпа (№ 146), фрагмент пахотного орудия (№ 203)
2007
5 -
40
Тёрочник (№ 233,234), фрагмент жернова (№ 283)
2007
6
37
-
Примечания. Статистика получена в результате обработки данных описи учтенного, но не взятого в коллекцию материала; номер - по полевой описи.
130


Табл. 3. Находки фрагментов тарных пифосов в комплексах раскопа 5 на селище Коробовы Хутора *
Комплекс, №
Назначение комплекса
Количество фрагментов пифосов, %
Иные артефакты земледелия **
1
Хозяйственная яма близ жилища
= 50
2
Жилище
~30, 50 ***
Жернов (№ 140)
3 |з ****
Жилище
= 30,40
7
Хозяйственная яма
более 50
10
Погреб
= 26
Жернов (№ 195)
12
Жилище
= 33
14
Хозяйственная постройка
42
17
Летняя кухня
более 50
18
Летняя кухня
45
19
Жилище
42
20
Летняя кухня
= 43
22
Хозяйственная постройка
= 32
23
Жилище
43
''
24
Хозяйственная постройка (погреб)
О
и
25
Хозяйственная постройка
= 33
Примечания.* малые по размеру хозяйственные ямы, содержавшие единичные фрагменты пифосов, не учитывались; ** номера - по полевой описи; *** комплекс копался 2 сезона - данные по сезонам поданы отдельно; **** комплекс копался 2 сезона, поэтому получил двойной номер - данные по сезонам поданы отдельно.
Литература и архивные материалы
Афанасьев Г.Е., 1987. Население лесостепной зоны бассейна Среднего Дона в VIII-X вв.// АОН. Вып.2. М.
Багалей Д.И., 1905. Объяснительный текст к археологической карте Харьковской губернии// Труды XII АС. Т.1.
Бунятян Е.П., 1992. О критериях типологии скотоводства// Киммерийцы и скифы: междунар. науч. конференция, посвящённая памяти Б.Н. Гракова). Тез. докл. Мелитополь.
Бунятян K.IL, 1994. Класифкащя та типолопя скотарства// Теор1я та практика археолопчних дослщжень. К.
Горбаненко С.А., 2004. 3 приводу використання р1зних тишв знарядь для обробпжу грунту// Проблемы истории и археологии Украины. Тез. докл. Харьков.
Горбаненко С.А., 2006. Землеробство слов’ян останньо! чверт11 тис. н.е.// Археолопя. № 3. К.
Горбаненко С.А., 2007. Землеробство i тваринництво слов’ян Л1вобережжя Дншра друго! половини I тис. н.е. К.
Гричук В.П., Заклинская Е.Д., 1984. Анализ ископаемой пыльцы и спор и его применение в палеографии. М.
131


Дяченко О.Г., 1979. Городище Коробов1 Хутори i його мюце серед ратшюередньшмшх пам’яток басейну С1верського Дшця// ВХУ. Cepia “1стор1я”. № 182. Вип.11. Харюв.
Зеленин Д.К., 1991. Восточнославянская этнография. М.
Карта Украины// http://ukrmap.org.ua/UkraineAtm
Квитковский В.И., 2008. К проблеме изучения ш реконструкции салтовских жилищ лесостепной зоны (на примере селища Коробовы Хутора Харьковской обл.)// Славянорусские древности Днепровского Левобережья. Материалы конференции, посвящённой 75- летию со дня рождения К.Ф. Сокола. Курск.
Квггковський B.I., Пашкевич Г.О., Горбаненко С.А., у друку. Магщйали з землеробства жител1в поселения П’ятницьке-Ш Археолопя. К.
Колода В.В., 2004. Работы 2003 г. на городище Коробовы Хутора и в его ожруте/// АВУ за 2М2- 2003 рр. Вип.6. К.
Колода В.В., 2005. Работы на городище и селище Коробовы Хутора// АДУ 2003-2004 рр.
Вип.7. К.
Колода В.В., 2006а. Археологические исследования Харьковского педуниверситета в 2005 тМ АВУ за 2004-2005 рр. Вип.8. К.
Колода В.В., 20066. Отчёт о работе Средневековой экспедиции Харьковского национального педагогического университета в 2006 году// НА ИА НАН Украины. Ф.е. 28580. № 2006/29.
Колода В.В., 2007. Археологические исследования Харьковского педуниверситета в 2006 г.// АДУ 2005-2007 рр. Вип.9. К.
Колода В.В., 2008а. Археологический комплекс Коробовы Хутора: основные итоги исследований// Проблемы истории и археологии Украины. Материалы VI междунар. науч. конференции, посвящённой 150-летию со дня рождения академика В.П. Бузескула (Харьков, 10-11 октября 2008 г.). Харьков.
Колода В.В., 20086. Взаимовлияние северянской и алано-болгарской керамической традиций конца I тысячелетия в Днепровском лесостепном Левобережье// Славяно-русские древности Днепровского Левобережья. Материалы конференции, посвященной 75-летию со дня рождения К.Ф. Сокола. Курск.
Колода В.В., 2008в. О проявлении этнического синкретизма в среде лесостепного салтовского населения (на примере материалов раскопа 4 селища Коробовы Хутора)// Древности 2006-
2008. 	Харьков.
Колода В.В., Горбаненко С.А., 2001-2002. К вопросу о средневековом земледелии (по материалам Верхнесалтовского археологического комплекса)// Stratum plus. № 5. Санкт- Петербург; Кишинёв; Одесса; Бухарест.
Колода В.В., Горбаненко С.А., 2004. Про землеробство жител1в городища Водяне// Археолопя. № 3. К.
Колода В.В., Горбаненко С.А., 2009. Землеробство салпвсько!* культури (за матер1алами Мохначанського городища)// Vita antiqua. № 7-8. К.
Колода В.В., Квитковский В.И., 2007. Отчёт о работе Средневековой экспедиции
Харьковского национального педагогического университета в 2007 году// НА ИА НАН Украины. Ф.е. 29222. № 2007/135.
Колода В.В., Михеев В.К., Крыганов А.В. и др., 2004. Отчёт о работе Средневековой экспедиции Харьковского национального педагогического университета в 2004 году// НА ИА НАН Украины. Ф.е. 28186. № 2004/206.
Колода В.В., Пашкевич Г.О., Горбаненко С.А., 2009. Землеробство жител1в городища Мохнач (час1в салпвськох культури)// Археолопя. № 2. К.
Колода В.В., Свистун Г.Е., 2003. Отчёт о работе Средневековой экспедиции ХГПУ в Змиевском районе Харьковской области в 2003 году// НА ИА НАН Украины. Ф.е. 27922. № 2003/11.
Колода В.В., Свистун Г.Е., 2005. Отчёт о работе Средневековой экспедиции Харьковского национального педагогического университета в 2005 году// НА ИА НАН Украины. Ф.е. 28191. №2005/6.
132


Минасян Р.С., 1978. Классификация серпов Восточной Европы железного века и раннего средневековья// АСГЭ. № 19.
Михеев В.К., 1985. Подонье в составе хазарского каганата. Харьков.
Михеев В.К., 1998. Отчёт о работе Средневековой экспедиции Харьковского
государственного университета в 1998 г.// НА ИА НАН Украины. Ф.е. 26483. № 1998/80.
Михеев В.К., 1999. Отчёт о раскопках Средневековой археологической экспедиции Харьковского национального университета им. В.Н.Каразина за 1999 г.// НА ИА НАН Украины. Ф.е. 26692. № 1999/96.
Пашкевич Г.О., Колода В.В., Горбаненко С.А., 2004. Палеоетноботашчш даш за вщбитками на керамщ ВерхньосалНвського городища (розкопки 1996-1998 рр.)// Древности 2004. Харьков.
Плетнева С.А., 1955. Отчёт о работе Северо-Донецкого отряда Таманской экспедиции летом 1955 г.// НА ИА НАН Украины. Ф.е. 2398. № 1955/16.
Реки Украины, 1990. Северский Донец. Вып.1. М.
Спутниковые карты местности, 2010. Доступно с: http://www.wikimapia.org
Сухобоков О.В., 1975. Славяне Днепровского Левобережья (роменская культура и ее предшественники). К.
Фукс М., 1930. Про городища скитсько!' доби на Харювщиш// Зап. ВУАК. Т.1. К.
Шрамко Б.А., 1953. Отчёт об археологических разведках и раскопках Харьковского государственного университета в 1953 г.// НА ИА НАН Украины. Ф.е. 1858. № 1953/19.
Шрамко Б.А., 1954. Археологические исследования Харьковского государственного
университета им. А.М. Горького в Харьковской и Полтавской областях в 1954 г.// НА ИА НАН Украины. Ф.е. 2221-2223. № 1954/14.
Шрамко Б.А., 1970. Отчёт о работе Скифо-славянской археологической экспедиции ХГУ в 1970 г.// НА ИА НАН Украины. Ф.е. 5834-5836. № 1970/70.
Янушевич З.В., 1976. Культурные растения Юго-Запада СССР по палеоботаническим исследованиям. Кишинев.
Янушевич З.В., Маркевич В.И., 1970. Археологические находки культурных злаков на первобытных поселениях Пруто-Днестровского междуречья// Интродукция культурных растений. Кишинев.
Summary
V.V.Koloda, S.A.Gorbanenko (Kharkov, Kiev. Ukraine)
AGRICULTURE OF KOROBOVY KHUTORA SETTLEMENT IN SALTOV PERIOD
Many-years exploration of the Korobovy Khutora multilayer complex yielded a great number of finds that need to be analyzed and interpreted. The paper is devoted to a complex analysis of agriculture of the early medieval (the mid. 8th - mid. 10th cc.) population of the Saltov culture that lived at the hillfort and a vast neighbouring settlement. Examination of archaeological finds and the peculiarities of landscape, natural-climatic conditions, soil and paleobotany permitted the following conclusions.
The population of the site virtually had unlimited opportunities for agricultural development of the surrounding territory both for animal breeding and agriculture. To cultivate the land, progressive cultivation tools with iron coulter, ploughshare or tip were used; all-wood ards of the simplest types could also be used.
Paleobotanic finds of the site generally agree with those of the other Saltov sites explored. Noticeable differences become apparent in relatively high indices of rye and scarious barley which
133


indicates that agriculture largely served the needs of animal breeding. Swivel sickles and rotary millstones, traditional tools for the population of the Khazarian khaganate, were used for cropping and harvest processing. A small number of grain bruisers can be due to the need to get only a little of the product to cook the meal for a small family. The absence of pit-storages for grain stock shows that the harvest was stored in amphorae, tare pithoi and cloth tare, and indirectly confirms a certain cattle- breeding orientation of agriculture. Special utility rooms were used to keep implements and to process grain. Generally, the analysis of soil cultivating tools and paleobotanic finds proves that not only a traditional agricultural system of fallow land, but also two- and three-field systems with winter crops were used.
Статья поступила в редакцию в ноябре 2010 г
134


Е.Коматарова-Балинова
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЭЛЕМЕНТОВ ПОГРЕБАЛЬНОГО ОБРЯДА БИРИТУАЛЬНЫХ МОГИЛЬНИКОВ НИЖНЕДУНАЙСКОГО НАСЕЛЕНИЯ И САЛТОВО-МАЯЦКОЙ КУЛЬТУРЫ
Светлой памяти Димитрия Илиева Димитрова (1927-1988)
В 680 г прославленный в битвах военачальник и император Константин IV (668-685 гг) проигрывает одно из важнейших сражений в своей военной биографии. В результате этого поражения впервые на древней византийской земле возникло независимое болгарское царство, признанное самой Византией (Острогорски Г.А., 1998, с. 188-189). Подписанный мирный договор обязывал императора выплачивать годовой налог новому народу, поселившемуся на юге Дунайских порогов, в области, названной в письменных источниках Варны. За большую часть столетия Болгарское ханство на Дунае превращается в “одну из самых значимых сил в Юго-Восточной Европе” (Fiedler U., 2008, р.151).
Начальный этап развития болгарской государственности и культуры привлекал внимание не одного поколения выдающихся исследователей. Несмотря на то, что многие теории нашли своё подтверждение, большинство точек зрения и гипотез всё ещё требует реальных археологических доказательств. Одна из причин - отсутствие надёжных данных о селищах и городах кон. VII - нач. VIII в. Это, со своей стороны, придаёт первостепенную важность исследованиям погребальных памятников. В основном из района Добруджанской области, расположенной на территории Болгарии и Румынии, происходят приблизительно 40 языческих биритуальных некрополей, которые предположительно очерчивают первоначально завоёванные болгарские земли (рис.1).
Языческие биритуальные некрополи на Нижнем Дунае имеют сравнительно непродолжительную историю исследований, которая началась в 1948 г раскопками некрополя под селищем Нови Пазар (Шуменская обл.). Приблизительно
десятилетие спустя результаты раскопок были опубликованы в двух различных изданиях, а археологи, руководившие экспедицией, заняли разные позиции в интерпретации памятника. Ссылаясь прежде всего на керамические формы, Ст.Михайлов защищает гипотезу, что некрополь в IV-V вв. оставило сарматское население, которое находилось под влиянием римской культуры (Михайлов Ст., 1955, с.314-326). Благодаря своему сотрудничеству с М.И.Артамоновым Ст.Станчев (Ваклинов), изучив широкий круг аналогий от Северного Приазовья до Поволжья, отнёс некрополь под селищем Нови Пазар “к первым векам Первого Болгарского государства” (Станчев Ст., Иванов Ст., 1958, с.45). В 70 гг XX в. проводится ряд экспедиций, некоторые из них спасательного характера. С именем варненского археолога Д.Ил.Димитрова связано исследование некрополей, расположенных недалеко от черноморского побережья, таких как Девня 1, Девня 3 и Варна (Варненский район) (Димитров Д.Ил., 1971, с.57-74, 45-65). Ж.Въжарова изучает памятники в центральной части региона: Кюлевча (Шуменский район) и Бдинцы (Добричский район) (Въжарова Ж., 1976, с.86-140; 1981, с.77-109).
В 80 гг XX в. начинается исследование самого большого на болгарской земле могильника под с.Топола (Добричский район), расположенного на черноморском берегу. Информация о 460 погребениях опубликована в обобщённом виде Ст.Ангеловой и Л.Дончевой-Петковой (Ангелова Ст. и др., 1997, с. 141-155; Дончева-Петкова Л. идр., 1989, с.187-213).
В последнее десятилетие отмечается ряд успехов, связанных с разработкой раннеболгарской проблематики. Немало из них обязано


Рис. 1. Расположение биритуальных некрополей на Нижнем Дунае. Fig. 1. The location of biritual necropoleis on the Lower Danube
принципиально новым данным, полученным в результате исследований некрополей, расположенных недалеко от Плиски, - Велино и Вырбяне (Стоянова Хр., 2007, с. 166; Димитров Я., Стоянова Хр., 2009, с.97-103). Бесспорно среди впечатляющих памятников - считающийся самым ранним могильник под г.Балчик (Добричский район), изучаемый с перерывами около 10 лет (Димитров М., 1991, с.89-99; Дончева-Петкова Л., 20076, с. 121-146; 2009, с.77-89).
Параллельно с достижениями своих болгарских коллег румынские археологи раскапывают небольшое количество, зато большую площадь памятников, расположенных преимущественно на левом берегу Дуная и в черноморской зоне. В период 1955-1960 гг инициированы раскопки раннесредневековых селища и некрополя вблизи греко-римского полиса Истрос. Исследованная площадь некрополя составляет приблизительно 12000 м2. Разнообразные могильные сооружения и различные типы керамических форм опубликованы обобщённо (Зирра Вл., 1963, с.355-412). Многообразие элементов погребального обряда и состава сопровождающего инвентаря зафиксировано и в Обыршия Ноуа, который является
конечным западным пунктом ареала распространения биритуальных могильников на Нижнем Дунае (Toropu О., Ctoica О., 1972, р. 163-188). Разъяснению демографической картины Первого болгарского царства способствовали результаты исследования некрополей возле Султаны и Изворуля под руководством Б.Митрей. Их публикации отличаются точностью, описанием каждого из могильных комплексов, дополнены антропологическим анализом костных останков (Mitrea В., 1988, р.91-139; 1989, р.145-220). За последние 30 лет на румынской территории исследован только один памятник, обнаруженный возле Платенещи (область Яломица). К 2005 г было вскрыто 627 погребений (Fiedler U., 2008, р.156). Их публикация предстоит.
За более чем полвека раскопок и исследований болгарская и румынская археологические науки обогащены несколькими монографическими трудами, которые представляют собой попытку более полного анализа, обобщения и интерпретации полученного эмпирического материала. Первый шаг сделан в 1976 г изданием фундаментальной на то время книги “Славяни и прабългари по данни на некрополите VI-XI век”
136


(Въжарова Ж., 1976). Её бесспорные преимущества состоят в обобщении всех известных на тот момент памятников, но отсутствие сходства деталей, механические, часто преднамеренные сопоставления ставят под сомнение ряд высказанных выводов. Значима и актуальна до наших дней монографическая работа Л.Дончевой-Пет- ковой “Българска битова керамика през ранното средновековие” - первая и последняя болгарская попытка классификации сосудов, происходящих из разных раннесредневековых селищ и некрополей, прежде всего юга Дуная (Дончева-Петкова Л., 1977). Попытки отыскать им аналогии, а, значит, проследить их происхождение - среди обсуждаемых проблем в докторских диссертациях Ст.Ангеловой и В.И.Козлова (Ангелова Ст, 1982, с.31-67; Козлов В.И., 2011).
Географические особенности региона и его историческая судьба, а также развитие гуманитарных исследований 2-й пол.ХХ в. оставили свой глубокий отпечаток в болгарской и румынской медиевистике. Результат этих объективно навязанных тенденций - радикальные гипотезы, нелишённые и определённого националистического оттенка.
В то время как отдельные представители “балкано-дунайской” археологии при интерпретации материала не выходят за рамки своего региона, в 1992 г публикуется диссертационный труд выпускника Берлинского университета У.Фидлера (Fidler U., 1992). Автор собрал материал некрополей VI-IX вв., расположенных между Железными воротами и дельтой Дуная. В работе У.Фидлера элементы погребального обряда представлены ясно, посредством диаграмм и статистических таблиц. По примеру аварских некрополей им составлена горизонтальная стратиграфия памятников, осуществлена попытка типологии и хронологии могильного инвентаря.
Итак, на сегодняшний день мы имеем десятки исследованных объектов, накоплено большое количество публикаций. В новых статьях опровергаются прежние выводы и гипотезы. В настоящее время всё больше побеждает мнение, что процесс формирования археологической культуры Первого болгарского царства остаётся
неразгаданным “феноменом” (Fidler W., 2008, р.216). Значительная преграда в его объяснении состоит в сложности корректно поставить известные находки в контекст памятников от Среднего Дуная до восточноевропейских степей. Часть предметов могильного инвентаря, в основном элементы поясной гарнитуры1 и костяные изделия (игольники), находит свои близкие аналоги на западе, в аварской этнокультурной среде (Станилов Ст., 1991, с. 181-197; Григоров В., 2007, с.89). Другие изделия, прежде всего, керамика, определены как “салтовские” (Въжарова Ж., 1976, с.385; Fiedler U., 1992, s.121), более того, утверждается, что и нижнедунайские, и салтовские лощёные сосуды “достигают почти до полного единства” (Станчев Ст., Иванов Ст., 1958, с.86).
Основным катализатором просалтовского направления в болгарской раннесредневековой археологии является фундаментальный для своего времени труд С.А.Плетнёвой “От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура” (1967). На основании известных ей тогда 11 ямных (зливкинских) могильников и одного подобного болгарского у с.Нови Пазар автор сформулировала понятие “нижнедунайский вариант салтово-маяцкой культуры”, отмечая, что “болгарские варианты салтово-маяцкой культуры совпадают друг с другом почти во всех деталях” (Плетнёва С.А., 1967, с. 188). Если следовать аргументам С.А.Плетнёвой и иметь в виду историческую дату основания Болгарского государства (681 г), оказывается, что болгарский вариант - среди самых ранних вариантов салтово-маяцкой культуры. Более десятилетия спустя исследовательница переосмысливает часть своих взглядов. Благодаря накопленному эмпирическому материалу она признаёт, что, кроме “классических” зливкинских могильников, существует ряд отклонений. Составленная С.А.Плетнёвой корреляционная таблица включает уже 27 признаков и 22 некрополя (Плетнёва С. А., 1981, с.9-19, табл. 1, рис.2). По-видимому, первоначально определённые характеристики зливкинских комплексов в целом не действительны даже для эпонимного некрополя. На развитом этапе своего жизнен¬
1 	Необходимо обратить внимание, что в отличие от одиночных грунтовых аристократических погребальных комплексов, которых в настоящий момент известно совсем немного, в некрополях элементы целого пояса в одной могиле не найдены.
137


ного и творческого пути исследовательница как будто склонна совершенно по-новому посмотреть на стадии формирования салтово- маяцкой культуры. Выражением этого являются переформулированные варианты (Плетнёва С.А., 2000, с. 12-13, табл.1).
Несмотря на то, что позиции русских и украинских археологов - исследователей сал- тово-маяцкой культуры - меняются, болгарский нижнедунайский вариант по-прежнему обсуждается и анализируется в работах некоторых исследователей (Въжарова Ж., 1986, с.78). К сожалению, необходимо констатировать, что интенсивные раскопки в отдельных ареалах культуры, совершенно новые памятники, как и накопленная за последние 20 лет огромная литература, всё ещё не “обнаружили” свою болгарскую научную аудиторию. Имея в виду объективную реальность и современные достижения, проблема тождественности или разграничения языческих некрополей на Нижнем Дунае и могильников салтово-маяцкой культуры по-прежнему актуальна, а их сопоставление - необходимо.
Из района Северо-Восточной Болгарии происходят многочисленные салтовские поясные украшения и другие широко известные предметы: зеркала, амулеты, туалетные принадлежности (Плетньов В., 2004, с.75-82; Тотев Б., Пелевина О., 2009, с.43-60). Однако почти все эти вещи являются случайными находками. Поэтому возможности для сопоставления сводятся практически лишь к элементам погребального обряда. Прежде, чем приступить к конкретизации, необходимо сделать следующие предварительные уточнения.
В кон.VII - сер.IX в. на Нижнем Дунае существуют биритуальные некрополи, хотя их хронология всё ещё окончательно не выяснена. В то же время в восточноевропейских степях в период существования салтово-маяцкой культуры проявления биритуализма имеют ограниченный характер. Один из некрополей, в котором найдены как трупосожжения, так и трупоположения, - Красная Горка (Балаклейский район, Харьковская область, Украина). Разнообразный могильный инвентарь датируется широкими временными
рамками: VIII-IX вв. (Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2003, с. 182-190). Согласно отдельным группам предметов, таким как крымские импортные кувшины и конские начельники, можно предположить, что могильник возник в сер. - 2-й пол. VIII в. (Аксёнов В.С., Михеев В.К., 1998, с.350; Аксёнов В.С., 2005в, с. 186). В Дмитриевском могильнике (Белгородская область, Россия), кроме 152 катакомбных и 12 ямных погребений, известны 9 могил с кремацией (Плетнёва С.А., 2000, с.36). Формы сосудов-урн определены как “пеньковские” (Плетнёва С. А., 1989, с.259). Являются ли они анахронизмом или синхронны катакомбным могилам, пока нельзя ответить окончательно2. Необходимо обратить внимание на терминологическое содержание. В болгарской литературе некрополи, в которых зафиксированы кремации и ингумации, определяются как двухобрядные. Исключение - публикации Л.Дончевой-Петковой, которая занимается понятиями “биритуальный” и “биритуализм” (Дончева-Петкова Л., 20076, с. 121-146; 2009, с.77-89). Эти же термины используются в публикациях результатов исследования Красной Горки (Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2003, с. 180; Аксёнов В.С., 2008, с. 125). В одной из множества статей и публикаций по составу населения Степного Подонцовья К.И.Красильников определяет как биритуальные могильники под Лысогоровкой (на р.Айдар), Новолимарёвкой (на р.Деркул) и Новодачным (на левом берегу р.Лугань) на основании наличия погребений, в которых можно проследить элементы языческого и мусульманского погребальных обрядов (Красильников К.И., 2009, с.70-76). Независимо от того, какое содержание вкладывается в понятие, у большинства исследователей сложилось мнение, что биритуализм свидетельствует о различном этноконфессиональном составе населения. В связи с тем, что термин биритуализм широко употребляется в румынской, русской, венгерской и немецкой литературе, в настоящей работе его будем использовать и мы. Биритуальными считаются некрополи, в которых обнаруженные могилы с кремацией и ингумацией, согласно сопроводительному инвентарю, можно считать синхронными.
2 	Если финал Пеньковской культуры датируется не позже кон.VII в. (Ангелова Ст., Дончева-Петкова Л., 1991, с.61-62), остаётся загадкой, почему одно из погребений с кремацией прорезает засыпь катакомбы, отнесённой к сер.VIII в. (Плетнёва С.А., 1989, с. 171, табл.23).
138


Соотношение погребений с кремацией
и ингумацией в биритуальных некрополях
на Нижнем Дунае
Количество и соотношение могил с кремацией и ингумацией в некрополях на Нижнем Дунае колеблется (табл. 1, рис.2). По-видимому, большая часть населения на южном Правобережье Дуная сжигала своих умерших (Рашев R, 2008, с.255). Однако существуют и определённые локальные особенности. Создаётся впечатление, что памятники, на которых погребения с кремацией преобладают или у них высокая относительная часть, близкая к 50%, сконцентрированы в черноморской зоне. Это один из аргументов, свидетельствующий о существовании так называемой Добруцжанско-Варненской или Одесской группы некрополей (Димитров Д.Ил., 1987, с.211, Даскалов М., 1999, с. 150-152). В центральных областях (приблизительно в районе Плиски) количество погребений с кремацией заметно уменьшается до 30%, а в ближайшем к первой столице некрополе Нови Пазар известны только две подобные могилы. Различные соотношения в отдельных зонах пока сложно интерпретировать. По мнению П.Георгиева, население, которое практиковало ингумацию, продвигалось от района Девни и Варны к столице - Плиске (Георгиев П., 2007, с.28).
Планиграфия биритуальных некрополей на Нижнем Дунае, ямных и биритуальных
могильников салтово-маяцкой культуры
Существующий эмпирический материал не позволяет проследить какие-то закономерности в планиграфии биритуальных некрополей на Нижнем Дунае (рис.З), ни один из них не имеет и надёжно установленных границ. Некоторые стратиграфические наблюдения и нарушенность сооружений дают основания предположить, во-первых, что погребения двух обрядов одновременны, во-вторых, что, вероятно, существовала маркировка могил из непрочного материала (Въжарова Ж., 1976, с.416-425; Димитров Д.И.Ил., 1971, с.58; Fiedler U., 1992, s.272).
По-видимому, функцию маркеров выполняли различные по величине необработанные камни из варовика, которые отстоят друг от друга на расстоянии около метра над могилами в Балчике (Дончева-Петкова Л., 20076, с. 122). Известные погребения под Тополой можно обособить в несколько гнёзд, разделённых пустыми полосами. Эти гнёзда образованы возле ям с кремацией. В их границы обычно попадают и около 10-12 могил с ингумацией. Последние образуют местами неправильные ряды в направлении север-юг и запад-восток (Ангелова Ст. и др., 1997, с.141)3. Обособление могил с кремацией известно в Изворуле и Султане. В первом некрополе они занимают западные участки, а во втором - восточные (Fiedler U., 1992, s.290).
Можно предположить, что в некоторых некрополях существовали и выделенные родовые участки. Подобный участок известен в надёжно установленной восточной периферии могильника под Балчиком. Он состоял из 6 каменных ящиков, в которых найдены сожжённые останки детей (Дончева-Петкова Л. и др., 2008, с.727). Относительно изолированный участок образуют и несколько детских могил под Девней 3 (Димитров Д.Ил., 1972, обр.1). Вероятно, они тоже принадлежат сверстникам, находившимся в близких родственных отношениях и умершим в достаточно короткий интервал времени (Ко- матарова-Балинова Е., 2009, с. 186).
Интерес и удивление у исследователей бал- чикского некрополя вызвали несколько ситуаций - в засыпи или на дне ям могил с ингумацией обнаружены кремационные останки (рис.4, 2). Подобные случаи известны в Кюлевче (3), Бдинцах (8) и Султане (14). Однако среди обожжённых костей не найден инвентарь (Въжарова Ж., 1976, с.97; 1981, с.81)4.
Планиграфические наблюдения на ямных могильниках салтово-маяцкой культуры позволяют также предполагать, что, если даже существовала маркировка погребений, она, вероятно, была из непрочного материала. Подобно могилам с ингумацией в Тополе, здесь тоже заметно известное выстраивание в ряд. В Крымском некрополе (Усть-Донецкий район, Ростовская обл.), Зливках (Краснолиманский
3 Планы некрополей под Балчиком и Тополой не опубликованы.
4 Публикация Кюлевчи и Бдинцев не содержит графических изображений, поэтому ссылаться надо преимущественно на словесное описание.
139


Табл. 1. Соотношение погребений с кремацией и ингумацией в биритуальных некрополях
Нижнего Дуная
Некрополь
Количество
погоебений
Кремации
Ингумации
Нови Пазар
43
2 (4,7%)
41 (95,3%)
Кюлевча
89
27 (30,3%)
62 (69,7%)
Хитово-3
23
14 (60,9%)
9 (39,1%)
Бдинци
317
216(68,1%)
101 (31,9%)
Караманите
118
12(10,2%)
106 (89,8%)
Топола
459
229 (49,9%)
230 (50,1%)
Балчик
206
119(57,8%)
87 (42,2%)
Девня 1
86
35 (40,7%)
51 (59,3%)
Девня 3
149
53 (35,6%)
96 (64,4%)
Истрия
274
209 (76,3%)
65 (23,7%)
Обършия Ноуа
105
10 (9,5%)
95 (90,5%)
Фратещи
22
14 (63,6%)
8 (36,4%)
Черна
21
14 (66,7%)
7 (33,3%)
Николово
201
32 (15,9%)
169 (84,1%)
Батин
99
1 (1%)
98 (99%)
Всего:
2212
987 (44,6%)
1225 (55,4%)
Рис. 2. Диаграмма соотношения погребений с кремацией и ингумацией в биритуальных некрополях Нижнего Дуная.
Fig. 2. The diagram of a parity of burials with cremation and inhumation at the Lower Danube biritual necropoleis
140


Рис. 3. Сектор биритуального некрополя под Балчиком. Фото Е.Коматаровой-Балиновой (по: Дончева-Петкова Л., 2007а).
Fig. 3. A sector of a biritual necropolis near Balchik. Ye.Komatarova-Balinova’s photo (by: Дончева-Петкова Л., 2007a)
район, Донецкая обл.), Волоконовке (правый берег р.Оскол) и Червоной Гусаровке (Балаклей- ский район, Харьковская обл.) ряды направлены по линии север-юг, а в Ржевке (Шебекинский район, Белгородская обл.) - по оси северо-восток - юго-запад (Савченко Е.И., 1983, с. 121; 1986, с.72; Швецов М.Л., 1991, с. 111; Плетнёва С.А., Николаенко А.Г., 1976, с.279-280; Сарапулкин В.А., 2006, рис.1). В Жёлтом могилы расположены в шахматном порядке, а расстояние между рядами варьирует в рамках 3-6 м (Красильников К.И., 1991, с.62). На основании планиграфии и половозрастного анализа умерших здесь, как и в Девне, и Балчике, допускается наличие определённых семейных или родовых участков. Таким образом интерпретируются четыре зоны Крымского некрополя (Савченко Е.И., 1986, с.72, табл. 1). А близкое расстояние между Черниковым озером и Серебрянским (Кременский район, Луганская обл.) даёт возможность предполо¬
жить, что здесь также идёт речь об отдельных семейных участках обитателей одного и того же населённого пункта (Швецов М.Л. и др., 2001, с.344).
В 1985-1992 гг под руководством В.К.Михе- ева на биритуальном могильнике Красная Горка исследованы 310 могил, из которых 189 с ингумацией и 121 с кремацией. К настоящему моменту его планиграфия (из доступных мне материалов) остаётся неясной. Особое внимание следует обратить на одну компактную группу погребений, в которых, подобно нижнедунайским некрополям Бдинцы, Кюлевча, Балчик и Султана, кремированные останки обнаружены в засыпи или на дне ям могил с ингумацией (Аксёнов В.С., 2005а, с.226; 20056, с.360; 2008, с. 125). В отличие от нижнедунайских могильников в Красной Горке обожжённые кости не очищены от золы, некоторые положены в урны. Пока можно согласиться, что захоронение тел
141


Рис. 4. Погребения биритуального некрополя в Балчике. Фото и рисунки Е.Коматаровой-Ба- линовой (по: Дончева-Петкова Л. и др., 2008; Дончева-Петкова Л., 2009).
Fig. 4. Burials of a biritual necropolis in Balchik. Ye.Komatarova-Balinova’s photo and drawings (by: Дончева-Петкова Л. и др., 2008; Дончева-Петкова Л., 2009)
142


или кремация в этих случаях не связаны с полом или возрастом умерших, а обусловлены обстоятельствами смерти. Нижнедунайские примеры подтверждают также, что при повторных захоронениях стены могильных ям не разрушались. Хотя и не в большом количестве, подобные двойные “биритуальные” могилы в период раннего средневековья встречаются и в Венгрии, а также среди некоторых некрополей из группы Медиаш в Трансильвании5.
Сравнение обряда трупосожжения биритуальных некрополей Нижнего Дуная
и могильников с кремацией салтово- маяцкой культуры
Кремация умерших в обеих группах памятников производилась на стороне. На сегодняшний день кострища в Болгарии и Румынии не известны. По мнению У.Фидлера, они, по всей вероятности, были воздвигнуты над земной поверхностью, чтобы помочь притоку кислорода, который усилил бы горение (Fidler U., 1992, s.274). Единственный открытый “зольник” в ареале салтово-маяцкой культуры зафиксирован на периферии могильника Сухая Гомолыпа (Готвальдский район, Харьковская обл.). По-видимому, кремация там совершена непосредственно на земной поверхности, на площадке, обмазанной глиной (Михеев В.К., 1986, с. 159). Различная степень обжига останков показывает, что они или пребывали кратко над огнём, или костёр не был высокой температуры. Неравномерно обгорелые костные останки обнаружены не только в Сухой Гомолыие, но и в Новопокровке (Харьковская обл.), а также в Болгарии - в коллективном погребении № 132 из балчикского некрополя (Михеев В.С., 1986, с. 160; Аксёнов В.С., 2007, с.371; Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2006, с.73; Кухаренко Ю.В., 1951, с. 103; Русева В., 2009, обр.1, 2). В указанных памятниках Украины наиболее обожжены кости черепа, тогда как в Балчике подобную зависимость установить невозможно.
По мнению У.Фидлера, существует определённая связь между обрядом и возрастом умерших, так как кремации подвергались преимущественно тела пожилых индивидов (Fidler
U., 1992, s.278-279, 305). Некрополи Болгарии, в которых сделан обстоятельный антропологический анализ, демонстрируют существенные отличия. В Тополе процентное соотношение между пожилыми индивидами и детьми составляет 60:16, а в недалеко расположенном Балчике - 52,24:37,5 (Русева В., 2009, с.203, табл.1, 2, 3). Подобное соотношение в бири- туальном могильнике Красная Горка не может быть установлено из-за отсутствия (из доступных мне публикаций) антропологического анализа обгоревших останков.
Предполагается, что большинство могил с кремацией нижнедунайских некрополей индивидуально. Отдельные единичные и трудно доказуемые исключения существуют в Девне 1, Девне 3, Варне и Кюлевче. На данный момент только в Тополе и Балчике известны парные и тройные погребения с кремацией (Дончева- Петкова Л., 2009, с.78). В Балчике их 21, в них похоронены пожилые и дети. Эти могилы не имеют аналогов. Согласно опубликованным результатам, в Красной Горке тоже обнаружено тройное урновое погребение (№ 101), но это - редкий пример (Аксёнов В.С., 2005в, с. 182-185).
Могильные сооружения, в которых совершали захоронение сожжённых костных останков, в некрополях Нижнего Дуная и салтово-маяцкой культуры представляют собой ямы, урны и каменные ящики. На Нижнем Дунае в распределении могильных сооружений существуют определённые локальные особенности (табл.2, рис.5). Так, ямные сооружения имеют самую высокую относительную часть в так называемой Новопазарской группе, ящики - в Черноморской, а урны - в Северодобруджанской. Суммирование данных показывает, что самую высокую частоту имеют ямные сооружения. Они доминируют и в могильниках с кремацией Кубано-Черноморской и Донецкой групп некрополей ареала салтово-маяцкой культуры. Особое внимание заслуживают так называемые корытообразные ямы из Капул Виилора, которые отличаются сравнительно большими размерами - 0,60-0,80x1,20-1,50 м. Их относительно близкие параллели имеются в Сухой Гомолыие и Новопокровке (Зирра Вл., 1963, с.356; Михеев В.К., 1986, с.162-164; Кухаренко Ю.В., 1951, с.99-108; Клисуранов К., Коматарова-Балинова Е., 2009, с. 173). Но, если
5 	Их более полный обзор см.: Sos A., Salamon А., 1995 р.94-100.
143


Табл. 2. Соотношение могильных сооружений погребений с кремацией в биритуальных
некрополях Нижнего Дуная
Некрополь
Количество
кремаций
Ямы
Каменные ящики
Урны
Нови Пазар
2
2 (100%)
-
-
Кюлевча
27
27 (100%)
-
-
Хитово-3
14
2 (14,3%)
-
12 (85,7%)
Бдинци
216
195 (90,3%)
5 (2,3%)
16(7,4%)
Караманите
12
12 (100%)
-
-
Топола
229
123 (53,7%)
51 (22,3%)
55 (24%)
Балчик
119
95 (79,8%)
24 (20,2%)
-
Девня 1
35
8 (22,9%)
27 (77,1%)
-
Девня 3
53
7 (13,2%)
23 (43,4%)
23 (43,4%)
Истрия
209
117(56%)
8 (3,8%)
84 (40,2%)
Обършия Ноуа
10
10(100%)
-
-
Фратещи
14
11 (78,6%)
-
3 (21,4%)
Черна
14
6 (42,9%)
-
8 (57,1%)
Николово
32
32 (100%)
-
-
Батин
1
1 (100%)
-
-
Всего:
987
648 (65,7%)
138 (14%)
201 (20,3%)
Рис. 5. Диаграмма соотношения могильных сооружений погребений с кремацией биритуальных некрополей Нижнего Дуная.
Fig. 5. The diagram of a parity of grave constructions of burials with cremation at the Lower Danube biritual necropoleis
144


в последних двух некрополях форма ям объясняется тем, что кремация совершена на месте, то в Капул Виилоре кости старательно очищены.
Из-за небольшой глубины впуска границы ямных могил с кремацией установить сложно, поэтому точно определить их форму невозможно. В результате сравнение по этому признаку с погребениями салтово-маяцкой культуры имело бы совсем условный характер.
Каменные ящики распространены преимущественно среди некрополей по черноморскому побережью: Девня 1 и 3, Варна, Балчик, Топола, Бдинцы и Капул Виилор. Из перечисленных памятников самая высокая частота данного признака наблюдается в Девне 1. Эти могильные сооружения имеют кубическую или паралле- лепипедную форму. Д.Ил.Димитров делит их на настоящие - с дном и перекрытием (рис.6, 2; 7,1, 2) и символические - некрытые плитой или с отсутствием одной из стен (рис.6, 7; 7, 3) (Димитров Д.Ил., 1976, с.9). Он высказывает точку зрения, что со временем число некрытых ящиков увеличивается, и считает это признаком исчезновения обычая, по которому первоначально требовалось перекрывать все могилы (Димитров Д.Ил., 1974, с.84). В поисках аналогий исследователь убеждённо останавливается на могильнике, расположенном на правом берегу р.Тетерев недалеко от г.Житомира. Из исследованных там 11 могил, однако, только одна (№ 4) имеет определённое сходство с черноморскими ящиками (Димитров Д.Ил., 2000, с.69-70).
В ареале салтово-маяцкой культуры каменные ящики известны в Кубано-Черноморской группе могильников с кремацией. В Борисове (район г.Геленджик) эти сооружения составляют 77,5% могил с трупосожжением. Подобно поздним (по мнению Д.Ил.Димитрова) ящикам Болгарии, каменные сооружения из Борисова не имеют дна и, кроме редких случаев (могилы № 95 и № 96), некрытые. По мнению В.В.Саханева, это объясняется или непрочностью материала, из которого сделаны плиты перекрытия, или частичным грабительским вмешательством (Саханев В.В., 1914, с. 142). Часть этих сооружений имеет такую же кубическую форму, как и в Болгарии, другая - с удлинёнными размерами. Борисовские ящики сооружены только из каменных плит. Близость Девни, Варны и Балчика к известным античным городам и крепостям, вероятно, объясняет то, что значительная часть
могил в этих некрополях сооружена с применением вторично использованного кирпича, или они - каменно-кирпичные.
Среди некрополей салтово-маяцкой культуры могилы-урны имеют высокую относительную часть в Донецкой группе. В Сухой Гомолыпе их 43,6% (Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2006, с.74). Планиграфические наблюдения показывают, что, подобно Хитово 1 и 2, Фратешти, Истрии и Тополе, могилы-урны не образуют самостоятельных участков. Сходство отмечается и в отношении типов сосудов-урн. Как в Болгарии, так и в салтовских некрополях это, прежде всего, горшки. В Сухой Гомолыпе и Маяках горшки подправлены на гончарном круге, тогда как среди керамического инвентаря некрополей Подунавья сосудов, изготовленных при помощи подобной технологии, нет. В Кубанской зоне (Казазово 2) могилы-урны - исключение. Там человеческие останки тоже положены в горшки, но небольшой и отрывочно опубликованный материал некрополя, к сожалению, не даёт возможности сделать более конкретные выводы (Пьянков А.В., 1990, с. 158, рис.46). Незначительный процент могил- урн имеется в Борисове и Дюрсо. В качестве погребальных урн в Борисове использовали и сосуды из очищенной красной глины (Саханев В.В., 1914, с.120; Дмитриев А.В., 2003, с.260).
Как уже было сказано выше, из-за небольшой глубины впуска границы ямных могил с кремацией устанавливаются трудно. По той же причине об ориентации этих могил известно немного. Если ориентация определяется сообразно длинной оси ямы, следует сказать, что 70-90% ям в Бдинцах, Кюлевче, Тополе и Балчике имеют ориентацию север-юг с различными отклонениями к западу и востоку (доходящими до 40%) (Въжарова Ж., 1976, с.89-167; 1981, с.85-108; Дончева-Петкова Л., 2009, с.76). То же направление, насколько можно установить, имеют и погребения Борисовского могильника (Саханев В.В., 1914, с. 142). И здесь прослеживаются различные отклонения, но зависимость между ними, данными местности и расположением могил в некрополе невозможно констатировать. В Донецкой группе могильников, точнее, в Сухой Гомолыпе, преобладает западная ориентация с сезонными отклонениями, ориентация север-юг доминирует только в погребениях VI группы (Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2006, с. 160).
145


Рис. 6. Погребения с кремацией: 1 — каменный ящик с инвентарём из некрополя Девня 3 (по: Димитров Д.Ил., б/г, фотоархив раскопок), 2 - кирпичный ящик Ns 167 с инвентарём из Балчи- ка (по: Дончева-Петкова Л., 2009; 2007а).
Fig. 6. Burials with cremation: 1 - a stone case with grave goods from Devnia 3 necropolis (by: Димитров Д.Ил., б/г, a photoarchive of excavation), 2-a brick case №167 with grave goods from Balchik (by: Дончева-Петкова Л., 2009; 2007a)
146


Рис. 7. Погребения с кремацией в каменном ящике: 1 - некрополь Девня 3; 2, 3 - некрополь Девня 1 (по: Димитров Д.Ил., б/г, фотоархив раскопок).
Fig. 7. Burials with cremation in a stone case: 1 -Devnia 3 necropolis; 2, 3 -Devnia 1 necropolis (by: Димитров Д.Ил., б/г, a photoarchive of excavation)
147


Табл. 3. Видовое распределение останков животных в погребениях с кремацией биритуальных некрополей на Нижнем Дунае*
^\Животные Некрополь \
Яйца
Птица
Ягнёнок
Овца
Свинья
Крупный
рогатый
скот
Собака
Олень
Варна 1
3
3 4**
4
5
15 2
1
Девня 1
1 1
2
4
4 2
Девня 3
2
1
4 2
2
1 1
1
Балчик
1
+
+
+
+
+
Топола
1
8
3
9
7
3
Бдинци
4
1
Кюлевча
1
1
Нови Пазар
1
Хитово 2
1
1
Фратещи
2
1
1
Изворул
14
3
1
* По: Иванов Ст., 1976, с. 159-176; Fiedler U., 1992, S.287-289, Abb.411 и данным автора. ** Цифры с жирным шрифтом показывают число целых животных.
Неизменный элемент кремаций на Нижнем Дунае - животные останки. Они необгоревшие, и по этой причине можно думать, что их не клали на костёр вместе с человеческим телом, а помещали в погребение на более позднем этапе церемонии (рис.6, 2; 7,2, 3). По данным табл.З видно, что в могилах с кремацией преобладают останки домашних животных. Их относительную часть трудно вычислить, так как не все кости определены. Но всё-таки в Варне 1 этот показатель достигает почти 87%, в Девне 3 - 65,5%, а в Бдинцах - 51,6% (Иванов Ст., 1976, с. 165-170; Fiedler U., 1992, s.287). Во многих погребениях положено несколько животных. Рядом с урновой могилой № 195 из Тополы, например, зафиксированы останки птицы, крупного рогатого скота, свиньи и овцы Зависимость между типом могильного сооружения и частью животных останков пока нельзя установить. Только в Варне 1 большинство костей животных (69,5%) обнаружено в каменно-кирпичных ящиках.
В моноритуальных могильниках салтово- маяцкой культуры и в биритуальном некрополе Красная Горка (согласно доступным мне данным) останки животных - редкость. В Кубано-Черно- морской группе они вообще не обнаружены. В Донецкой группе животные останки известны только в могилах-урнах, а их относительная часть составляет едва 0,3% (Аксёнов В.С., Михеев В.К.,2006, с.79, 181-182).
Сравнение обряда ингумации некрополей Нижнего Дуная и ямных могильников салтово-маяцкой культуры
В элементах обряда ингумации наблюдается поливариантность в обеих культурах. В соответствии со способом сооружения погребения можно разделить на три группы: с земляной, деревянной и каменной конструкциями. Согласно опубликованным материалам нижнедунайских некрополей, земляные могильные ямы преобладают. У них ровные вертикальные стены. Форма ям прямоугольная или трапециевидная (рис.З; 4, 2). В некрополе Бдинцы зафиксированы ямы с округлыми очертаниями, в которых были положены дети (могилы № 6, 15,32,49,93,236). Прямоугольные ямы с заплечиками известны только в Султане (могилы № 72 и 127). В первом погребении на заплечиках размещено несколько деревянных брёвен, а во втором - следов от дерева не найдено. В обеих ямах также обнаружены останки детей (Mitrea В., 1988, р. 115, 119). Форма ям и, в частности, наличие подбоев в нижнедунайских некрополях - проблема, на которую специального внимания не обращалось. Они обнаружены (как незначительные расширения коротких стен ямы) в небольшом количестве, например, в Кюлевче (могилы № 59, 66, 71,74,79, 88,93), Николово (могила № 185), Девне 1 (могила №
148


91), Тополе (“несколько” - Ангелова Ст. и др., 1987, с Л 43), в Бдинцах (могила № 23).
Среди ямных могильников салтово-ма- яцкой культуры земляные сооружения также преобладают. К.И.Красильников считает, что в усложнении могильных конструкций можно проследить известную эволюцию. Самые архаичные среди них - ямы прямоугольных очертаний (Красильников К.И., 1990, с.31-32). Они являются доминирующим могильным сооружением в Новолимарёвке 1 и 2, встречаются и в Жёлтом (Красильников К.И., 1990, табл.1). Подобные погребения (хотя их количество не известно) исследованыв Зливках и в могильнике Волоковый. По-видимому, данные конструкции существуют не только в “классических” зливкинских некрополях, таких как Дроновка (Швецов М. Л., 1991, с. 113; Татаринов С.И. и др., 1986, с.209-210, 218). Подобно своим нижнедунайским аналогам, обычные прямоугольные ямы редко превышают 2 м в глубину. Загадочные глубокие могилы Нетайловки, которые достигают 4,5 м, - исключение для так называемого лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры (Крыганов
A. 	В., 1998, с.360, рис.1; Аксёнов В.С., 2006, с.51-63). На Нижнем Дунае они не известны.
Общими для обеих культур являются ямы с деревянной конструкцией. В Болгарии ямы с облицовкой деревом обнаружены в Девне 3, Султане и в Ножарево. Исследовавший восемь могил в Девне 3 Д.Ил.Димитров определяет конструкции как деревянные гробы (Димитров Д.Ил., 1972, с.496). В могиле № 14 из Ножарево сооружение из дубовых досок тоже определено как гроб, несмотря на отсутствие данных о наличии дна и крышки (Рашев R, Станилов Ст., 1989, с.216).
Погребения с облицовкой из дерева более широко распространены в могильниках салтово-маяцкой культуры. Для лесостепного варианта это погребения из Червоной Гусаровки и Нетайловки (Харьковская область) (Аксёнов
B. 	С., Тортика А.А., 2001, с.211, рис.1, 7-7; 7). В могильнике Тихий Дон (Воронежская область), который недавно начали исследовать, также
известно подобное сооружение (Винников А. 3., Ковалевский В.Н., 2007, с.51, рис.3,4). Высокую относительную часть (62%) имеют различные деревянные конструкции в биритуальном некрополе Красная Горка (Аксёнов В.С., 2002, с.6, рис.2). Можно отметить, что среди погребений с рамами могила № 97 (Аксёнов В.С., 2002, с.6, рис.24) напоминает упомянутое погребение из Ножарево. Могилы с деревянными конструкциями известны и в Крыму. В Тепсене и Кордон-Обе большинство из них, однако, кроме облицовки из дерева по стенам ямы, имеет и деревянную крышку. Эти погребения И.А.Баранов связывает с так называемой “второй волной салтовцев” (Баранов И.А., 1990а, с.86-87, табл.1, 2; 19906, с. 140-145). Подобных могильных конструкций на Нижнем Дунае, кроме Девни 2, нет7.
Третья группа могильных сооружений полностью или частично состоит из камня (рис.З; 8; 9). На основании исследованных за последние годы погребений Балчика Л.Дончева- Петкова различает следующие типы: 1) ямы, перекрытые камнями, 2) ямы, облицованные одним-двумя или более камнями по коротким или длинным сторонам, 3) могилы, плотно облицованные камнями, 4) каменные ящики или цисты (Дончева-Петкова Л., 2009, с.79). Необходимо подчеркнуть, что погребения, полностью или частично облицованные камнями, имеют ограниченное распространение. Известны они в некрополях, расположенных недалеко от черноморского побережья, в которых наиболее распространены каменно-кирпичные ящики с трупосожжением - Девня 1, Девня 3, Балчик, Топола, Бдинцы, Капул Виилор (Ис- трия) (Димитров Д.Ил., 1972, с.49; б/г; Дончева-Петкова Л., 2009, с.79; Дончева-Петкова Л. и др., 1989, с. 191; Ангелова Ст. и др., 1987, с.143, Въжарова Ж., 1976, с.141, 176; Зирра Вл., 1963, с.364). Особый интерес вызывает могила №132 из Девни 3, у которой кирпичная конструкция подобна большей части ящиков с кремацией из того же некрополя. Строгие соотношения ввиду того, что опубликованный материал имеет предварительный характер, пока невозможны.
6 Номера могил не указаны в публикации.
7 В 2005 г в районе конного завода Кабиюк, недалеко от Плиски, обнаружена одиночная аристократическая могила, чьи стены тоже облицованы деревом. Поскольку полная публикация находки ещё предстоит, пока воздержимся от комментария.
149


Рис. 8. Погребения с ингумацией с каменными перекрытиями из некрополя Девня 1 (по: Димитров Д.Ил., б/г, фотоархив раскопок).
Fig. 8. Inhumation burials with capstones from Devnia 1 necropolis (by: Димитров Д.Ил., б/г, a photoarchive of excavation)
150


Рис. 9. Погребения с ингумацией с каменными перекрытиями из некрополя Девня 1 (по: Димитров Д.Ил., б /г, фотоархив раскопок).
Fig. 9. Inhumation burials with capstones from Devnia 1 necropolis (by: Димитров Д.Ил., б/г, a photoarchive of excavation)
151


Могилы с каменными конструкциями в до- салтовский и в салтовский периоды тоже имеют определённые зоны распространения, такие как Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Подонцовье8. Каменные конструкции 3 и 4 типа, по Л.Дончевой-Петковой, исследованы в Крыму. Могилы там имеют прямоугольную или трапециевидную форму. Их стены состоят из соприкасающихся тёсаных каменных плит, часть из них перекрыта. В некоторых погребениях пространство между каменными плитами и стенами ямы заполняли глиной (Пономарёв Л.Ю., 2002, с. 146). В могильнике Горькая Балка (Краснодарский район) погребения с некрытыми каменными сооружениями тоже многочисленны. В некрополе №2 их большинство (Виноградов В.П. и др., 2001, с. 138; 2003, с. 115). По мнению исследователей, Горькобалковский могильник оставлен “раннехристианским” населением с преобладающим аланским этнокомпонентом (Виноградов В.Б. и др., 2001, с.143).
Болгарские погребения с каменными конструкциями 3 и 4 типа, по Л.Дончевой-Петковой, во многом напоминают горькобалковские с одной лишь разницей, что население, оставившее некрополи в Западном Причерноморье, в большинстве своём, без сомнения, языческое. Подобны горькобалковским и так называемые “дополнительные надмогильные сооружения”, которые обнаружены в Девне 3 (Димитров Д.Ил., б/г). Они тоже местами покрывают несколько могил, но состоят из необработанных камней.
Большинство могил с ингумацией в бири- туальных некрополях индивидуальные. Парные погребения известны в Девне 3 (№ 126, 136), Варне 1 (№ 131), Бдинцах (№ 155), Нови Пазаре (№ 33), Кюлевче (№ 84), Балчике (№ 224), Султане (№ 32,38), а тройные погребения-только в Балчике (№ 162,163,164) (рис.5 1) и Тополе (№ 135) (Ваклинов Ст., Иванов Ст., 1958, с. 11; Ди¬  * VIIмитров Д.Ил., 1974, с.68; 1976, с. 110; Въжарова Ж., 1976, с.136; 1981,с.97-98; Дончева-Петкова Л., 2009, с.79; Mitrea В., 1988, р.113, Ы.4).
Салтовские ямные коллективные захоронения тоже редкость. Одна подобная могила известна в Дроновке 3 (Татаринов С.И. и др., 1986, с.215-220, рис.23). Парные и тройные захоронения совершались в катакомбных некрополях, которые связываются с аланским населением. На интересные размышления наталкивает корреляция количества погребённых с позой тела. В перечисленных парных и тройном погребениях из Тополы умершие лежали в скорченном положении.
Разнообразие могильных сооружений соответствует неоднократно подчёркиваемой многовариантности в биритуальных языческих и салтовских зливкинских некрополях. Она наблюдается, прежде всего, в исключительно важном элементе погребального обряда - ориентации. В литературе высказано достаточно мнений о том, какие факторы влияют на выбор ориентации могил (обобщения см.: Григоров В., 2006, с.47-64). Обобщённо можно сказать, что эти факторы связаны как с религиозными воззрениями на мир мёртвых, так и со степенью оседлости населения.
На Нижнем Дунае можно проследить 5 основных тенденций в ориентации могил (Григоров В., 2006, с.51, обр. 1-21): 1) северо-восточная- Нови Пазар, Балчик, Девня 1, Топола; 2) северная - Варна; 3) северо-западная - Кюлевча, Девня 3, Султана, Изворул; 4) восточная - Хитово 1,2,3, Фратещи, Капул Виилор; 5) западная - Обыршия Ноуа, Черна, Николово, Батин.
Статистические данные этих пяти тенденций ориентировки демонстрируют, что основной для некрополей на Нижнем Дунае является северная ориентировка с различными отклонениями к западу и востоку. Ингумации с западной и восточной ориентацией встречаются, прежде всего, на левом берегу Дуная. Некрополи Николово
8 	Единственный известный мне в этой зоне могильник Каменск-Шахтинский расположен возле Ри- гинского городища. Информация слишком противоречива. По мнению С.А.Плетнёвой, он датируется VI-
VII вв., и этот случай выходит за хронологические рамки настоящего исследования. Указывая на то, что в VI-VII вв. среди круга известных на настоящий момент памятников грунтовых некрополей нет, Р.Рашев отвергает датировку С.А.Плетнёвой. Известно, что все ригинские могилы имели облицовку из камня, и что в одной из них найдена позднеаварская пряжка (Плетнёва С.А. 1967, с.95; Рашев Р., 2003, с.23-26). Скудно переданные С.А.Плетнёвой данные о керамическом материале на данном этапе делают их ненадёжным источником по отношению к хронологии памятника.
152


Табл. 4. Процентное содержание скорченных погребённых в языческих некрополях на Правобережье Дуная
Некрополь
Количество
ингумаций
Количество
скорченных
скелетов
%
Нови Пазар
41
7
17,1
Девня 1
51
7
13,7
Девня 3
96
13
13,5
Кюлевча
62
6
9,7
Топола
230
20
8,7
Бдинци
101
15
14,9
Балчик
~~ 87
4
4,6
Всего:
668
72
10,8
и Батин частично опубликованы (Станчев Д., 1989, с.241-254). Их верхняя хронологическая граница, вероятно, выходит за пределы нач.Х в., когда большая часть населения была уже христианизирована и хоронила своих умерших головой на запад.
В могильниках так называемого лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры преобладают западная и северо-запад-западная ориентировки. Для некоторых из этих могильников, таких как Сидорово (Донецкая область), Лысогоровка (Луганская область), Новодачное и Новолимарёвка, эти ориентации объясняются тем, что часть населения там - мусульманская (Кравченко Э.Е., 2005, с.153-187; Красильников К.И., 2009, с.70-75). За исключением одного погребения, западную ориентировку имеют и 28 могил из Волоконовки (Плетнёва С.А., Николаенко А.Г., 1976, с.279-298), а северо-западную - погребения из Ржевки (Сарапулкин В. А., 2006, с. 195-196). Ориентация юго-юго-запад установлена в двух ближайших территориально некрополях - Серебрянское и Черниково озеро (Швецов М.Л., и др., 2001, с.333-338). В Ново- лимарёвке I и II и Жёлтом относительная часть захоронений с юго-западной ориентировкой тоже высока (Красильников К.И., 1990, рис.2). Круг памятников, в которых зафиксированы северная и северо-восточная ориентации, доминирующие в биритуальных некрополях, ограничен территориями Крыма и Таманского полуострова. Подобная ситуация зарегистрирована в могилах некрополя под Фанагорией (Атавин А.Г., 1986, с.262-271). Четыре неразрушенные погребения
из Тау Кипчака имеют северную и восточную ориентации (Баранов И.А., 1990а, с.73, 115). В могильниках, связанных с так называемой И.А.Барановым “второй волной салтовцев”, доминируют западная (Кордон-Оба) и юго- западная (Тепсен) ориентации (Баранов И.А., 1990, табл.8, 9).
В некрополях на Нижнем Дунае умершие уложены чаще всего на спине с вытянутыми конечностями. Очень редко (например, в некоторых могилах Балчика) руки слегка согнуты в локтях и положены над тазовыми костями. Особую группу представляют погребения, в которых покойники лежали в скорченном положении. Такие могилы обнаружены в некрополях Западного Причерноморья: Балчик, Топола, Девня 1 и Девня 3, а также недалеко от Плиски - Велино, Нови Пазар (рис. 10,2, 3,6; 11,1-4, 6). Их относительная часть является самой высокой именно в Нови Пазар (табл.4). В Тополе существуют и определённые планиграфические закономерности. Там часть могил расположена в непосредственной близости друг от друга и по периферии. Таким образом, очерчиваются несколько “гнёзд”, состоящих из двух-трёх могил по западной, северной и северо-западной границам (подобная ситуация у могил № 54, 58, 81, 271, 273 и № 311, 316). Можно предположить, что они организованы по семейному принципу, несмотря на то, что часть умерших имеет одинаковые пол и возраст (Ко- матарова-Балинова Е., 2007). Корреляция между скорченной позой и антропологическим статусом захоронённых даёт интересные результаты. В Балчике и Тополе большая часть погребённых
153


Рис. 10. Погребения со скорченными костяками: 1, 4, 5 - Дмитриевский могильник (по: Плетнёва С.А., 1989); 2 - могила № 234 из Изворуля (по: Mitrea В., 1989); 3 - могила № 111 из Девни 3 (фотоархив раскопок); 6 - могила № 83 из Тополы (по: Дончева-Петкова Л. и др., 1989); 7 - погребение № 161 из Саркела (по: Плетнёва С.А., 1967).
Fig. 10. Burials with skeletons in the crouched postures: 1, 4, 5 - the Dmitrievsky burial ground (by: Плетнёва C.A., 1989); 2 - tomb № 234from Izvorul (by: Mitrea В., 1989); 3 - tomb № 111 from Devnia 3 (a photoarchive of excavation); 6 - tomb № 83 from Topola (by: Дончева-Петкова Л. и dp., 1989); 7-burial№ 161 from Sarkel (by: Плетнёва C.A., 1967)
154


Рис. 11. Погребения со скорченными костяками: 1 - могила № 162 из Балчика (по: Комата- рова-Балинова Е., 2007); 2 - могила № 28 изДевни 3 (фотоархив раскопок); 3 - могила № 179 из Изворуля (по: Mitrea В., 1989); 4 - могила № 54 из Тополы (по: Коматарова-Балинова Е., 2007);
5 - могила № 3 из Фанагории (по: Атавин А.Г., 1986); 6-могила № 175 из Балчика (по: Коматарова-Балинова Е., 2007); 7 -могила № 33 из Дмитриевского могильника (по: Плетнёва С.А., 1967).
Fig. 11. Burials with skeletons in the crouched postures: 1 - tomb №162 from Balchik (by: Коматарова-Балинова E., 2007); 2 - tomb № 28 from Devnia 3 (a photoarchive of excavation); 3 - tomb №179 from Izvorul (by: Mitrea B., 1989); 4 - tomb № 54 from Topoly (by: Коматарова-Балинова E., 2007); 5 - tomb № 3 from Fanagoria (by: Атавин А.Г., 1986); 6 - tomb №175 from Balchik (by: Коматарова-Балинова E., 2007); 7 - tomb № 33 from the Dmitrievsky burial ground (by: Плетнёва C.A., 1967)
155


- женщины и дети9. В Бдинцах из зафиксированных 59 детских могил в 25 скелеты лежали в скорченном положении. Там наблюдается и связь с могильными сооружениями, которые представляют собой круглые или эллипсоидные ямы. К характеристике этой особой группы могил в биритуальных некрополях необходимо прибавить и отсутствие инвентаря.
В классических зливкинских некрополях салтово-маяцкой культуры в соответствии с констатированными С.А.Плетнёвой характеристиками умерших тоже укладывали в основном на спину с вытянутыми конечностями. Скорченное положение в ямных могильниках имеет незначительную относительную часть (рис. 10, 1, 4, 5). Для могильника Черниково озеро, где скорченное положение умерших достигает самой высокой частоты, характерны неустойчивые направления положения, которые покрывают почти все секторы. Небольшое количество скорченных погребённых из Зливок, чья хронология неясна из-за бедного инвентаря, так же, как и на Нижнем Дунае, хоронили в круглых ямах, но в Зливках погребения насыщены углями и костями животных (Швецов М.Л., 1991, с. 115). Их ближайшие аналогии имеются в Саркеле (рис. 10, 7). Похороненные в скорченном положении дети обнаружены и в комплексах производственного характера. Таковы хозяйственные ямы овальной или круглой формы, исследованные в селище Рогалик на реке Евсуг (Красильников К.И., 1990, с.ЗЗ). Там, как и в двух погребениях из Черникова озера (№ 6 и 8), предположительно захоронены дети. В могильниках Крыма скорченные погребения известны в единичных случаях. Это безынвентарные могилы из Тепсена и Фанагории (Баранов И.А., 1990а, с. 119; Атавин А.Г., 1986, с.262-265) (рис. 11, 5).
Проблема, связанная с обрядом обезвреживания мёртвых, результатом которого являются частично разрушенные скелеты, вызвала дискуссию в болгарской литературе. Ряд спорных моментов всё ещё не объяснён. “Связанность” нижних конечностей, известная в Бдинцах (могила № 256) и Изворуле (могилы № 135, 348), трудно доказуема, скрещенные берцовые кости погребённых из некрополя Нови Пазар (могилы
№ 22 и 25) тоже не побуждают сделать более определённые заключения (Fiedler U., 1992, р.301). Обычай разрушать части тела, в первую очередь, отрезав конечности, достигает самой высокой частоты в Девне 1. Там его применили у 24% погребённых (11 могил). В соответствии со сделанным во время раскопок анализом, ампутация произведена путём разреза суставных связок (Димитров Д.Ил., 1971, с.61-65). Без сомнения, удаление ступней осуществлено при захоронении погребённого в могиле № 119 из Девни 3, так как фаланги и пяточные кости обнаружены в непосредственной близости между берцовыми костями (рис. 12,7). Перемещённые или целенаправленно разрушенные скелеты обнаружены как в районе Плиски - в некрополях Нови Пазар (могила № 33) и Вырбяне (могилы № 11, 23, 28) (Стоянова Хр., 2007, с. 156), так и в причерноморской зоне - в Девне 3 (рис. 12) (могилы № 106, 147, 152).
В ареале распространения ямных могильников салтово-маяцкой культуры следы подобных действий тоже известны: в Сидорово, Новодачном, Дроновке III, Волоковом, Жёлтом и Нетайловке. В.С.Флёров обращает внимание, что в шести погребениях из Новодачного засыпка ям отличается от остальных девяти, в которых подобной практики не применяли. Из-за наличия заплечиков исследователь допускает, что они были перекрыты только деревянными плахами, которые в соответствии с ритуалом периодически удаляли (Флёров В.С., 2007, с. 183). Исходя из степени нарушения скелетов, прослеживаются следующие виды обряда обезвреживания: 1) перемещение отдельных костей, 2) перемещение значительной части костей, 3) полное разрушение костей, 4) отсутствие отдельных костей, включая и череп (Флёров В.С., 1989, с. 177-178). Почти все эти виды наблюдаются и в нижнедунайских некрополях: в Девне, Нови Пазар, Вырбяне. Причины полного разрушения скелетов, известного в Нейталовке, вызывают дискуссии (Жиронкина О.Ю., Цитковская Ю.И., 2005, с.534; Аксёнов В.С., 2006, с.59). Подобных могил в Болгарии и Румынии пока не найдено. Нет объяснений ни этапов разрушения, ни того, связана ли эта практика с антропологическим статусом умерших.
9 	Из этических соображений более конкретно сказать не могу, поскольку некрополи под Балчиком и Тополой ждут своих (монографических) публикаций, где будет сделано первичное подробное описание эмпирического материала.
156


Рис. 12. 1-6-могилы с разрушенными скелетами изДевни 3 (фотоархив раскопок). Fig. 12. 1-6 - tombs with destroyed skeletons from Devnia 3 (a photoarchive of excavation)
157


Табл. 5. Видовое распределение останков животных в погребениях с ингумацией биритуальных некрополей на Нижнем Дунае*
'\Животные Некрополь v
Яйца
Птица
Ягнё¬
нок
Овца
Свинья
Круп¬
ный
рогатый
скот
Собака
Лошадь
Олень
Девня 1
2
4
2
Девня 3
1
1
1
1
Балчик
+
+
+
+
+
+
Топола
5
4
8 7**
3
3
Бдинци
2
2
1 3
1
Кюлевча
2
3
2
1
2
2
1
Ножарево
+
+
1
Нови Пазар
1 12
10 7
4 2
1
5 5
2
4
Хитово 2
3
1
1
Изворул
35
40 16
13
8
23
1
2
Истрия
+
+ 1
1
Султана
12
11 3
11 3
3
* По: Станчев Ст., Иванов Ст., 1958; 1976, с.159-176; FiedlerU., 1992, S.292-298, Abb.411 и данным автора.
** Цифры с жирным шрифтом показывают число целых животных.
В составе инвентаря нижнедунайских и салтовских некрополей существуют различия. Сходство состоит в наличии в погребениях животных останков. В обеих группах кости животных находят преимущественно у головы и возле ног погребённых (рис.4). Из биологических видов и в одних, и в других могильниках чаще всего встречаются овцы (табл.5). В двух близко расположенных памятниках - Новолимарёвке I и Новолимарёвке II - кости овец выявлены в 86% из всех могил с животными останками (Красильников К.И., 1990, с.35). Пока в нижнедунайских некрополях чаще находят целые скелеты животных, а в салтовских могильниках присутствуют только отдельные части - рёбра, позвонки, черепа. Находки костей мелкого рогатого скота тоже редкость, и только в Жёлтом в 18% могил обнаружены отдельные кости МРС. Следует отметить, что кости птиц и свиней в ямных некрополях салтово-маяцкой культуры не найдены.
Сравнительно высокая относительная часть лошадей в ямных и катакомбных могильниках салтово-маяцкой культуры связывается с военизированным населением, поселённым добровольно или принуждённо на северо-западной периферии Хазарского каганата. В некрополях
Нижнего Дуная представителей подобной социальной прослойки не выявлено (за исключением коллективного погребения № 80 из Кюлевчи). Соответственно и находок лошадиных костей меньше. Они найдены в Кюлевче (мог. № 55), Нови Пазаре (мог. № 33), Ножарево (мог. № 56), то есть в определённой Д.Ил.Димитровым Плис- ковской группе некрополей (рис. 13,7- 3). В трёх указанных погребениях (учитывая реконструкцию Ст.Иванова могилы № 33 из Нови Пазар) кони уложены с согнутыми в коленях нижними конечностями и с головами, “смотрящими” в противоположное человеку направление. Такая ориентировка лошадей не встречается ни в одном из салтовских могильников - ямных, катакомбных или биритуальных. Кочевники, оставившие в степи единичные погребения Соколовского и сивашовского типов, редко клали целых лошадей, но даже среди исключений аналогий нижнедунайским погребениям нет.
Заключение
В биритуальных некрополях на Нижнем Дунае, несмотря на применение на практике двух обрядов — кремации и ингумации, - су-
158


Рис. 13.7-реконструкция парного погребения № 33 из Нови Пазар (по: Станчев Cm., Иванов Cm., 1958); 2 - могила № 55 из Кюлевчи (по: Въжарова Ж., 1976); 3 - могила № 56 из Но- жарево (по: Рашев R, Станилов Cm., 1989); 4 - погр. № 288/к-30 из Красной Горки (по: Аксёнов В.С., Тортика А.А., 2001); 5 -погребение из Портового (по: Аксёнов В.С., Тортика А.А., 2001).
Fig. 13. 7 — a reconstruction of pair burial № 33 from Novi Pazar (by: Станчев Cm., Иванов Cm., 1958); 2 - tomb № 55 from Kiulevcha (by: Въжарова Ж., 1976); 3 - tomb № 56 from Nozharevo (by: Раилев P, Станилов Cm., 1989); 4 - burial № 288/к-ЗО from Krasnaia Gorka (by: Аксёнов B.C., Тортика A.A., 2001); 5-a burial from Portovoie (by: Аксёнов B.C., Тортика A.A., 2001)
159


ществует ряд общих элементов: ориентация погребённых, состав инвентаря. Больше всего похожи могильные сооружения, которые в некрополях, расположенных недалеко от западного черноморского побережья, сделаны из необработанных или грубо обтёсанных камней. Судя по опубликованным данным, подобные общие элементы наблюдаются в биритуальном могильнике Красная Горка. Частично это ориентация, но, в первую очередь, состав инвентаря с двумя исключениями: конские начельники и кувшины крымско-византийского происхождения. Следовательно, и на востоке, и на западе проявления биритуализма пока трудно связать с социальной принад лежностью погребённых. При интерпретации двойных биритуальных могил в Красной Горке можно согласиться с утверждением В.С.Аксёнова, что среди представителей общины Красной Горки были семьи, которые принадлежали к различным, но родственным в этническом отношении группам, практиковавшим разные обряды при похоронах своих умерших (Аксёнов В.С., 2005а, с.226). Допустимо ли подобное утверждение по отношению к населению, оставившему биритуальные некрополи на Нижнем Дунае? На данный момент это предположение может быть использовано только в качестве рабочей гипотезы, которая будет подтверждена или опровергнута с появлением новых памятников или более полных публикаций уже известных.
В cep.VII - нач.1Х в., когда нижнедунайское население уже хоронило своих умерших в постоянных грунтовых могильниках, на восточном берегу Чёрного моря и в районе р.Кубань сооружались могилы с кремацией. Близки к нижнедунайским каменные ящики из Борисова, сходство наблюдается и в ориентации. К сожалению, эмпирический материал из Борисова полностью не опубликован. Отсутствует и
ответ на вопрос: если существуют синхронные погребения с разными обрядами, какова их относительная часть. Значительным вкладом для данной проблематики было бы объяснение причин, по которым в VII в. в Туапсинском районе кремация исчезает (Гавритухин И.О., Пьянков А.В., 2003, с. 195).
Около сер. VIII в. или почти на 70 лет позже, после того, как болгары поселились на Нижнем Дунае, начинается процесс седентаризации в восточноевропейских степях, что отмечает “классический этап” развития салтово-маяцкой культуры. Похожие на первый взгляд, салтовские ямные некрополи заметно отличаются от погребений с ингумацией биритуальных некрополей Нижнего Дуная. Значительно отличие в одном из самых консервативных элементов обряда - ориентации. Ни в одном биритуальном некрополе на Нижнем Дунае не зафиксировано направление юго-юго-запад, а оно преобладает в зливкинских могильниках Серебрянское, Черниково озеро, Новолимарёвка I и Жёлтое.
Заметные отличия в погребальном обряде являются следствием разной этнокультурной среды, в которой развивалось население, оставившее обе группы некрополей. Не подвергая сомнению взгляд, что и нижнедунайские, и салтовские ямные могильники принадлежат населению с преобладающим болгарским этно- компонентом, напрашивается вывод, что после распада Великой Болгарии болгары, населявшие эти два культурных ареала, теряют связь между собой. В дальнейшем они развиваются самостоятельно и независимо друг от друга.
Дискуссии об этноконфессиональном составе населения, создавшего болгарское государство на Нижнем Дунае, никогда не умолкали. Основной причиной являются многочисленные вопросы, ответы на которые исследователи продолжают искать.
Литература и архивные материалы
Аксёнов В.С., 2002. Деревянные конструкции могильника салтовской культуры Красная Горка// Хазарский альманах. Т.1. Харьков.
Аксёнов В.С., 2005а. К вопросу о существовании памятников этнических хазар в верхнем течении Северского Донца// Хазары, евреи и славяне. Т.17. Иерусалим; Москва.
Аксёнов В.С., 20056. Новые поминальные комплексы воинов-всадников салтовского времени с территории Верхнего Подонечья// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.4. Хазарское время. Донецк.
160


Аксёнов В.С., 2005в. Салтовские кремационные комплексы с конскими начельниками из бассейна Северского Донца// Хазарский альманах. Т.4. Харьков.
Аксёнов В.С., 2006. Погребальный обряд Нетайловского могильника (VIII-IX вв.)// РА. №2. Аксёнов В.С., 2007. Погребальный обряд могильника Сухая Гомольша (к проблеме этнической принадлежности салтовских кремационных захоронений из бассейна Северского Донца)// ППИК. Т.4-1. София.
Аксёнов В.С., 2008. Об одном из вариантов погребального обряда праболгарского населения салтовской культуры верхнего Подонцовья (по материалам биритуального могильника Красная Горка// Дриновски сборник. Т.2. Харьков; София.
Аксёнов В.С., Михеев В.К., 1998. Крымский импорт и хронология некоторых салтовских памятников верховий Северского Донца// Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии). Самара.
Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2003. Погребения с крымской посудой могильника салтовской культуры Красная Горка// Vita antiqua. № 5-6. К.
Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2006. Население хазарского каганата в памятниках истории и культуры. “Сухогомолыианский могильник VIII-X вв.”// Хазарский альманах. Т.5. Харьков. Аксёнов В.С., Тортика А.А., 2001. Протоболгарские погребения Подонья и Придонечья VIII-X вв.: проблема поливариантности обряда и этноисторической интерпретации// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Ангелова Ст., 1982. Традиции в прабългарската керамика на Североизточна България// ГСУ ИФ. Т.74. София.
Ангелова Ст., Дончева-Петкова Л., 1991. С.А.Плетнева. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский археологический комплекс. Наука, 1989. Рецензия// Археология. XXXIII.
Вып. 3. София.
Ангелова Ст., Дончева-Петкова Л., Даскалов М., 1997. Двуобредният ранносредновековен некропол при с.Топола, Каварненска община// ППИК. Т.З. София.
Атавин А.Г., 1986. Средневековые погребения из Фанагории// СА. № 1.
Баранов И.А., 1990а. Население Крымской Хазарии (по материалам грунтовых могильников
VII- 	X вв.)// Ранние болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань.
Ваклинов Ст., Иванов Ст., 1958. Некрополът до Нови Пазар. София.
Баранов И.А., 19906. Таврика в эпоху раннего средневековья (салтово-маяцкая культура). К. Винников А.З., Ковалевский В.Н., 2007. Могильник салтово-маяцкой культуры у с.Тихий Дон в Воронежской области// Хазарский альманах. Т.6. Киев; Харьков.
Виноградов В.Б., Нарожный Е.И., Соков П.В., 2001. Горькобалковский могильник № 2
VIII- 	IX вв. (Публикация материалов)// Материалы и исследования по археологии Кубани. Краснодар.
Виноградов В.Б., Нарожный Е.И., Соков П.В., 2003. Горькобалковский могильник № 2 VIII: IX вв. (Публикация материалов)// Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа. Вып. 1. Армавир.
Вьжарова Ж., 1976. Славяни и прабългари по данни на некрополите VI-XI век. София. Въжарова Ж., 1981. Двуобряден езически некропол край с.Бдинци, Толбухински окръг// ИНМВ. Т.17 (32). Варна.
Въжарова Ж., 1986. Средновековното селище с.Гарван, Силистренски окръг VI-XI в. София. Гавритухин И.О., Пьянков А.В., 2003. Раннесредневековые древности побережья (IV-IX вв.)// Археология. Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья. IV-XIII века. М.
Георгиев П., 2007. Vama historica et protobulgarica// ППИК. Т.4-2. София.
Григоров В., 2006. Ориентация на гробовете в старобългарските двуобредни некрополи на Долей Дунав// Археология. № 1-4. София.
Григоров В., 2007. Разпространение на костените игленици в некрополите на Долей Дунав// Изследвания по българска средновековна археология. Шумен.
161


Даскалов М., 1999. Към хронологията на ранносредновековните езически некрополи в Североизточна България и Добруджа// Добруджа. Т.14-16. Добрич; Силистра.
Димитров Д.Ил., 1971. Новооткрит раннобългарски некропол при Девня// ИНМВ. Т.7 (22). Варна.
Димитров Д.Ил., 1972. Раннобългарски некропол № 3 при Девня// ИНМВ. Т.8 (23). Варна. Димитров Д.Ил., 1974. Погребалният обред при раннобългарските некрополи във Варненско VIII-X век.// ИАИ БАН. T.XXIV. София.
Димитров Д.Ил., 1976. По въпроса за гробните камери с трупоизгаряне в
ранносредновековните некрополи в Североизточна България и Добруджа// ИНМВ. Т. 12(27). Варна.
Димитров Д.Ил., 1987. Прабългарите по Северното и Западното Черноморие. Варна.
Димитров Д.Ил., 2000. Некоторые археологические доказательства о связи славян Украины и Нижнего Дуная// Добруджа. Т.17-18. Добрич; Силистра.
Димитров Д.Ил., б/г. Фотоархив на разкопките на Девня 1 и Девня 3.
Димитров М., 1991. Старобългарски некрополи в град Балчик// ППИК. Т.2. София.
Димитров Я., Стоянова Хр., 2009. Новооткрити ранносредновековно селище и езически ' некропол в с.Велино, Шуменско (предварително съобщение)// Приноси към българската археология. T.V. София.
Дмитриев А.В., 2003. Могильник Дюрсо - эталонный памятник древностей V-IX веков// Археология. Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья. 1V-XIII века. М.
Дончева-Петкова Л., 1977. Българска битова керамика през ранното средновековие.
София.
Дончева-Петкова Л., 2007а. Най-ранният прабългарски некропол// Happy Weekend № 10 (34). София.
Дончева-Петкова Л., 20076. Нови данни за некропол № 3 при Балчик// ППИК. Т.4-2. София. Дончева-Петкова Л., 2009. Некрополът при Балчик. Нови данни за прабългарите// Археология. LX. Вып.2. София.
Дончева-Петкова Л., Ангелова Ст., Йотов В., 1989. Ранносредновековният некропол при с.Топола, Толбухински окръг (предварително съобщение)// ППИК. Т.1. София. Дончева-Петкова Л., Апостолов К., Коматарова-Балинова Е., Христова М., Клисуранов К., Ставрев Д., 2008. Проучвания на биритуалания некропол при Балчик// АОР за 2008 г. София.
Жиронкина О.Ю., Цитковская Ю.И., 2005. Погребальные обряды в Хазарии (несколько интерпретационных стереотипов в свете стратиграфических и иных наблюдений на Нетайловском могильнике)// Хазары, евреи и славяне. Т.16. Иерусалим; Москва.
Зирра Вл., 1963. Двуобрядовый могильник раннефеодальной эпохи в Капул Виилор - Истрия// Dacia. Т.ХХ. Bucarest.
Иванов Ст., 1976. Животински остатъци от ранносредновековни некрополи във Варненско// ИНМВ. Т. 12(27). Варна.
Клисуранов К., Коматарова-Балинова Е., 2009. Сходства и различия в някои елементи на обреда на трупоизгарянето между некрополите на Салтово-Маяцката култура и биритуалните некрополи на Долей Дунав// EURIKA. In honorem Ludmilae Donchevae- Petkovae. София.
Козлов В.И., 2011. Население степного междуречья Дуная и Днестра конца VIII - начала XI веков н.э. (балкано-дунайская культура), София (в печати).
Коматарова-Балинова Е., 2007. Хокери и псведохокери от биритуалните некрополи в Североизточна България// Европейските степи и Долния Дунав през VII-XIV в. T.XXI. Добруджа.
Коматарова-Балинова Е., 2009. Децата в обществото на средновековните българи (по данни на некрополите)// EURIKA. In honorem Ludmilae Donchevae-Petkovae. София.
162


Кравченко Э.Е., 2005. Мусульманское население среднего течения Северского Донца и распространение ислама в Восточной Европе в хазарское время// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.4. Хазарское время. Донецк.
Красильников К.И., 1990. О некоторых вопросах погребального обряда праболгар Среднедонечья// Ранние болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань.
Красильников К.И., 1991. Могильник древних болгар у с.Жёлтое// ППИК. Т.2. София.
Красильников К.И., 2009. Население Степного Подонцовья в хазарское время// Дивногорский сборник. Труды музея-заповедника “Дивногорье”. Вып.1. Воронеж.
Крыганов А.В., 1998. Нетайловский могильник на фоне праболгарских некрополей Европы// Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии). Самара.
Кухаренко Ю.В., 1951. О некоторых археологических находках на Харьковщине// КСИИМК. Вып. XLI.
Михайлов Ст., 1955. Един старинен^некропол при Нови Пазар// ИАИ БАН. Т.ХХ. София.
Михеев В.К., 1986. Сухогомолынанский могильник// СА. № 3.
Острогорски Г.А., 1998. История на Византийската държава. София.
Плетнёва С.А., 1967. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура// МИА. №142.
Плетнёва С.А., 1981. Древние болгары в бассейне Дона и Приазовья// Плиска-Преслав. Т.2. София.
Плетнёва С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский археологический комплекс. М.
Плетнёва С.А., 2000. Очерки хазарской археологии. Москва; Иерусалим^
Плетнёва С.А., Николаенко А.Г., 1976. Волоконовский древнеболгарский могильник// СА. №3.
Плетньов В., 2004. Салтовски ремъчни накити от Североизточна България// Българите в Северното Причерноморие. T.VII. Велико Търново.
Пономарёв Л.Ю., 2002. Салтово-маяцкие погребальные памятники Керченского полуострова// Боспорские исследования. Т.И. Симферополь.
Пьянков А.В., 1990. Новый средневековый могильник у аула Казазово// Древние памятники Кубани. Краснодар.
Рашев Р., 2003. Единство и различия при ямния (български) погребален обред на салтово- маяцката култура// Българи и хазари през ранното средновековие. София.
Рашев Р., 2008. Българската езическа култура VII-IX в. София.
Рашев R, Станилов Ст., 1989. Раннесредневековый могильник у с.Ножарево, Силистренский округ (предварительное сообщение)// ППИК. Т.1. София.
Русева В., 2009. Предварителни резлтати от антропологичното изследване на костния материал от ранносредновековния некропол при Балчик (материал от разкопките 2004-2008)// EURIKA. In honorem Ludmilae Donchevae-Petkovae. София.
Савченко Е.И., 1983. Хронология Крымского могильника// Проблемы хронологии археологических памятников степной зоны Северного Кавказа. Ростов-на-Дону.
Савченко Е.И., 1986. Крымский могильник. Древности Северного Кавказа// Археологические открытия на новостройках. Т.1. М.
Сарапулкин В.А., 2006. Ржевский грунтовой могильник салтово-маяцкой культуры
(предварительное сообщение)// Археологические памятники Восточной Европы. Воронеж.
Саханев В.В., 1914. Раскопки на Северном Кавказе в 1911-1912 гг.// ИАК. Вып.56. Пг.
Станилов Ст., 1991. Паметници на металопластиката от VIII-IX вв. в България// ППИК. Т.2. Шумен.
Станчев Д., 1989. Прабългарски компоненти в погребалния обряд и инвентаря на ранносредновековните некрополи в Русенски окръг// ППИК. Т. 1. София.
Станчев Ст., Иванов Ст., 1958. Некрополът до Нови Пазар. София.
Стоянова Хр., 2007. Обредът “Обезвреждане на мъртвите” в езическите некрополи (по данни от района на Плиска и Варна)// Изследвания по българска средновековна археология. Шумен.
163


Татаринов С.И., Копыл А.Г., Шамрай А.В., 1986. Два праболгарских могильника на Северском Донце// СА. № 1.
Тотев Б., Пелевина О., 2009. Археологические данные о контактах населения Хазарского каганата и дунайских болгар// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Флёров В.С., 1989. Обряд обезвреживания у праболгар// ППИК. Т.1. София.
Флёров В.С., 2007. Постпогребальные обряды Центрального Предкавказья в I в. до н.э. - IV в.
н.э. и Восточной Европы в IV в. до н.э. - XIV в. н.э. М.
Швецов М.Л., 1991. Могильник “Зливки”// ППИК. Т.2. София.
Швецов МЛ., Санжаров С.Н., Прынь А.В., 2001. Два новых сельских могильника в Подонцовье// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Fiedler U., 1992. Studien zu Graberfelden des 6. bis. 9. Jahrhunderts an der unteren Donau. Bonn. Fiedler W., 2008. Bulgars In the Lower Danube Region. A Survey of the Archaeological evidence and of the State of Current Research// The Other Europe in the Middle Ages. Leiden; Boston.
Mitrea B., 1988. La necropole birituelle de Sultana. Resultats et poblemes// Dacia. T.XXXII. Bucarest.
Mitrea B., 1989. Das Graberfeld aus dem VIII. Jahrhundert von Izvoru, jud. Giurgiu// Dacia. T.XXXIII. Bucarest.
Sos A., Salamon A., 1995. Cemeteries of the Early Middle Ages (6th-9th centuries A.D.) at Pokaszepetk. Budapest.
Toropu O., Stoica O., 1972. La necropole pref6odale D’Obir§ia-01t (Note preliminaire)// Dacia. T.XVI. Bucarest.
Summary
Ye.Komatarova-Balinova (Sofia, Bulgaria)
COMPARATIVE CHARACTERISTIC OF ELEMENTS OF FUNERAL CEREMONY OF BIRITUAL BURIAL GROUNDS OF LOWER DANUBE POPULATION AND SALTOV-MAIAKI CULTURE
The paper compares the elements of a funeral ceremony of two groups of the necropoleis located in the cultural areas which are a good distance off each other. Some necropoleis were left by the pagan population of the First Bulgarian kingdom, others by the population of the Saltov-Maiaki culture.
A number of problems which were widely discussed in the past are on the agenda again. The most important of them is the question of whether there is a similarity between the archaeological cultures analysed by the data of a funeral ceremony. This subject is relevant again because of new sites which have been excavated within the latest decades. Hypotheses concerning the problems of biritual funeral ceremonialism on the Lower Danube and in the East European steppes have been proposed.
Статья поступила в редакцию в марте 2011 г
164


К.И.Красильников, Л.И.Красильникова
ПОГРЕБЕНИЯ СО ЗЛИВКИНСКИМИ ТРАДИЦИЯМИ НА МОГИЛЬНИКЕ У ПОСЁЛКА НОВОДАЧНОЕ НА РЕКЕ ЛУГАНЬ
Эпиграфом к материалам, полученным в результате раскопок части могильника у пос.Но- водачное, проведённых экспедицией Луганского пединститута в 1992 г (Красильников К.И., Тельнова Л.И., 1992), могут служить строки, написанные С.А.Плетнёвой: “Более скромным, но тоже с ранее не встречавшимися особенностями является могильник у пос.Новодачное, начатый раскапываться в 1992 году. На сравнительно небольшой площади было вскрыто пока всего 14 обычных «зливкинских» погребений и 34 круглые ямы, обрамляющие в несколько рядов одну из сторон этого могильника, что прослежено полностью, и несколько ям вдоль наметившейся другой его стороны. Ямы практически без находок - изредка в их заполнении встречались случайно попавшие обломки характерной «салтово-маяцкой» посуды, но в трех из них обнаружены явно помещенные туда непонятные лепные с узким «неустойчивым» дном «шаровидно-яйцевидные» сосуды с отбитой (вероятно, ритуально?) верхней частью. Очевидно, в данном случае мы встретились с новым обрядом, до сих пор не известным и нигде не прослеженным. Изучение и интерпретация его - дело будущего” (Плетнёва С.А., 1999, с.79-80). Повторно, с целью доис- следования неразрушенной части могильника, мы вернулись в Новодачное спустя 9 лет, т.е. в 2001 году. Тогда же к изученным ранее 14 захоронениям и 32 ямам, добавились сведения о 10 захоронениях СМК, 6 ямах без признаков погребений, расчищены погребения эпохи поздней бронзы под случайно обнаруженным в черте средневекового могильника спланированным курганом (Красильников К.И., Красильникова Л.И., 2002). Материалы раскопок 1992 г частично опубликованы (Красильников К.И., Тельнова Л.И., 1997, с.66-80), однако в
процессе подготовки их к изданию произошли нарушения соответствия погребений и инвентарных комплексов из них, к тому же формы отдельных горшков, выполненные с помощью компьютера, переданы в искажённом виде. Часть погребений могильника, вскрытых в 2001 г, опубликована в сборнике материалов по археологии Восточной Украины (Красильников К.И., Красильникова Л.И., 2003, с.305-319). В названных публикациях научные комментарии к материалам не приводились. Суммируя всё изложенное, считаем необходимым публикацию могильника в целом как комплекса грунтовых погребений степного массива СМК.
История обнаружения могильника более чем обычная1. При реконструкции водопровода в траншеях обнажились заполнения ям, в которых прослежены кости скелетов, обломки горшков, камни. К юго-западу и западу от зоны разрушений находились пять траншей, каждая площадью до 500 м2 при глубине 2,5- 3 м, предназначенные под силосохранение. Зачистка склонов траншей показала, что при их строительстве также затронуты захоронения. В этой ситуации основное внимание было сосредоточено на доисследовании свободных от дорог, хозяйственных построек, водопроводных линий и других застроек участков.
Топография могильника в целом не отвечает признакам, характерным для некрополей степного массива СМК. Для него, в частности, выбрана пологая, слабо пониженная (до 3-5°) к руслу р.Лугани, первая терраса левого берега.
К югу и юго-востоку, в 250-300 м от могильника, почти в пойме реки и частично на первой террасе находилось салтовское поселение - селище, население которого, видимо, и погребало здесь умерших сородичей. Небольшое селище-“хутор” обнаружено также на вы¬
1 	Информация о разрушениях и находках получена от краеведа, жителя пос.Родаково Тимукина Анатолия, в этой связи он является первооткрывателем памятника.


сокой террасе реки, в 450 м к юго-западу-запа- ду от могильника (рис.1, 2).
С целью планомерного проведения работ, в условиях значительных разрушений, предполагаемая территория могильника была разделена на три участка-раскопа (рисЛ, 3).
Первый участок, он же раскоп I (60 м2), заложен в пространстве между силосными траншеями, второй, основной раскоп II (около 1100 м2) - на территории без очевидных признаков перекопов, третий участок, раскоп III (86 м2) - на небольшой, сохранившейся от перекопов и дорог, площадке к западу от раскопа II.
На каждом из раскопов намечены квадраты 4x4 м (16 м2), бровки между квадратами ориентированы по сторонам света. Стратиграфия в бровках в целом однообразная: современный горизонт (мощностью около 0,25-0,35 м), в виде гумуса с прослойками уплотнённых почв и щебня мергеля, смываемых с более высоких участков террасы. Признаки предматерика - плотный, гумусированный, но уже более светлый суглинок, или серый суглинок с переходом к суглинку - в пространстве 0,4-0,6 м; ниже 0,7- 0,8 м - повсеместно горизонт суглинка - начала лёсса, в котором наблюдаются значительные вкрапления мелкого, намытого в древности, мергелевого щебня. Пятна ям совершенно определенно фиксировались в предматерике. Их заполнение неоднородное. В одних - почвы рыхлые, переотложенные, в других - плотные, сформированы из серых гумусно-суглинистых почв, в которых нередки включения камней мергеля или его щебня. Учитывая характер заполнения (плотность, структуру и цвет почв), уже визуально по пятну можно было понять состояние сохранности захоронения, то есть в первичном ли оно состоянии, или здесь совершено вскрытие (эксгумация).
Обзор источников
Исследования на раскопе I (рис.2, 1). На площади 60 м2, в пространстве между траншеями силосных ям, захоронений не зафиксировано, но при зачистке их склонов, к востоку от
раскопа, на краю траншеи с глубины -0,2 м в гумусе прослежено пятно прямоугольно-овальной формы 1,7x0,7 м с удлинением по линии ЗСЗ-ВЮВ, с отклонением к С и Ю до 30°.
Погребение 1 (рис.2, 2). Размеры ямы:
I, 	7x0,8 м вверху и 1,75x0,55 м внизу, глубина -1,07 метра2. Уменьшение ширины ямы происходит из-за заплечиков, оставленных вдоль длинных сторон. Высота заплечиков +0,2 м над горизонтом дна ямы, на заплечиках сохранились следы плах.
Скелет в анатомическом состоянии лежит на спине, череп ориентирован к ЗСЗ 30°. Расчистка выявила значительные патологии костных и суставных тканей, приведших к практически полной спайке позвоночных и тазобедренных участков, с выраженными деформациями, вызванными остеохондрозом, сопровождающимся плотными костнохрящевыми новообразованиями в виде нарослей. Умершей женщине около 30-35 лет, при жизни была подвержена тяжелому недугу с последовавшей неподвижностью, вызванной, очевидно, болезнью Бехтерева и, возможно, даже саркомообразным процессом суставов и костей.
Погребальный инвентарь находился у головы, включая горшок кухонного типа
II, 	3x15x9x14 см3, на его донце В-образный знак-клеймо, здесь же простые и мозаичные шаровидные бусы 8-12 миллиметров.
Исследование на раскопе II. Раскоп II расположен в 65 м к северо-востоку от раскопа I, его площадь оказалась наименее затронутой разрушениями. Здесь вдоль прорытых водопроводных траншей были сделаны контрольные зачистки, по которым определили не- задействованные нарушениями пространства. Участок был разбит на 68 квадратов площадью 16 м2 каждый, что суммарно составило 1088 м2, ещё 12 м2 вскрыты в процессе возникших в ситуации необходимости прирезок.
На участке площадью 1100 м2 обнаружено 59 пятен, из них 21 принадлежало погребениям, 38 - ямам различной конфигурации и глубины (рис.З).
Погребение 24 (рис.4,1) находилось в южной части раскопа, контуры ямы зафиксирова¬
2 Глубины определены с горизонта современной поверхности.
3 Параметры сосуца приведены в сантиметрах по системе: диаметры венчика, тулова, дна; общая высота.
4 Номера погребений сквозные.
166


ны практически в чернозёме на глубине -0,25 м от современной поверхности. Пятно 0,7x0,3 м овальное, удлинение ЗЮЗ-ВСВ 10°, заполнение гумусированное, плотное, дно на отметке -0,35 метра.
На дне прослежен костный тлен младенца, уложенного на спину с ЗЮЗ 10° ориентировкой черепа, лицом кверху, левая рука согнута, инвентарь отсутствует.
Погребение 3 (рис.4, 2) находилось в средней части раскопа, пятно ямы с ориентацией В-3 прослежено под чернозёмом в пред- материке на глубине -0,5 метра.
Характер заполнения различный: в западной стороне, до середины пятна, почва рыхлая, серая, суглинисто-гумусированная, в восточной стороне, напротив, плотная, тёмная, гумусированная. Размеры пятна: 1,55x0,7 м, удлинение по линии В-3. В западной стороне заполнения, в почве, находились кости скелета, мелкие камни, угольки древесины, обломки плах, причем число находок книзу увеличивалось. Дно - на глубне -1,48 м, ширина ямы по дну, в сравнении с ее верхом, из-за наклона стен вовнутрь от 0,7 м уменьшились до 0,6- 0,55 м, но за счёт подбоев в западной и восточной сторонах яма удлинилась от 1,55 м до 1,8 метра.
Ингумация выполнена на спине, с ориентировкой по азимуту В-3, руки в различной позиции: правая прямая, левая полусогнута под углом 140°, ноги прямые. Верхняя допоясная часть скелета разрушена повторным вскрытием, череп отсутствует, нет здесь и инвентаря, лишь в засыпке найдены четыре фрагмента от двух горшков, изготовленных лепным способом.
На фаланге кисти правой руки сохранился бронзовый литой перстень со стилизованной выпуклой “жуковиной”, условно удерживаемой посредством четырёх крестообразно расположенных лапок. У ног находился жертвенник - череп и конечности мелкого травоядного животного. Погребение, скорее всего, принадлежит женщине зрелого возраста.
Погребение 4 (рис.4, 3) находилось в южной части раскопа. Пятно размерами 2,15x1,1 м подпрямоугольной формы, удлинение по направлению В-3 с закруглениями в углах, прослежено под горизонтом чернозёма в суглинке предматерика, на отметке -0,2 метра. Заполнение рыхлое, темный суглинок, в почве уже с
верхнего горизонта пятна наблюдались фрагменты костей, обломки древесины. По мере расчистки заполнения его переотложенность становилась совершенно очевидной. На отметке -1,25 м вдоль длинных сторон ямы зафиксированы заплечики шириной 10-22 см, от горизонта дна (-1,7 м) они подняты на отметку +0,35 метра. По заплечикам яма уменьшалась в ширине от 1 м до 0,65 метра.
Скелет разрушен, наибольшее скопление костей прослежено в западной стороне ямы, из чего следует, что ингумация взрослого человека выполнена с направлением головы к западу. Дно могилы сохранило следы коричневого тлена, на котором найдены угли, кремнёвая пластина кресала, обломок железного ножа. В восточной стороне ямы находился жертвенник - челюсть и конечности мелкого травоядного животного.
Погребение 5 (рис.5, 1) обнаружено в южной части раскопа. Пятно овальной формы размерами 2,1x1 м, с удлинением в направлении ЗСЗ-ВЮВ до 20°, прослежено с глубины -0,25 м от современной поверхности. Заполнение неоднородное: в западной стороне почва рыхлая, серого оттенка, в восточной, напротив, плотная в виде гумусированного суглинка. При извлечении грунта из ямы выяснилось, что от середины и к западной стенке почва в процессе частичной эксгумации вторично пе- реотложена, восточная половина ямы - без признаков нарушений первичной засыпки.
На глубине -1,05 м вдоль длинных сторон ямы находились заплечики, над горизонтом дна (-1,57 м) они на отметке +0,5 метра. По горизонту заплечиков яма уменьшилась в ширине с 0,96 м до 0,62 м, на заплечиках шириной 10-17 см сохранились фрагменты плах. Изменения в размерах коснулись и длины ямы, так как в западной стенке вырыто подбоеобразное углубление (10 см), в связи с этим длина могилы по дну составила 2,2 метра. На дне замечены зола и древесный уголь.
Признаки повторного вскрытия могилы прослежены с верхнего горизонта заполнения, но более всего в пределах +0,4+0,6 м над уровнем дна. С этого пространства и по мере углубления число находок костей скелета человека, фрагментов разбитой посуды, предметов быта, костей жертвенного животного, обломков плах возрастало. Непосредственно у дна (+0,2 м от
167


его горизонта) находилось несколько плоских средних размеров камней мергеля. Есть основание полагать, что ими, в основном в области таза, при захоронении был накрыт умерший.
Анатомия скелета сохранилась только по отношению к ногам, остальная его часть разрушена полностью. Ссылаясь на ненарушенную часть скелета, удаётся определить ситуацию ингумации, выполненной на спине, с ориентировкой головы на ЗСЗ 20-21°. В качестве инвентаря использована посуда: кухонный горшок лепной технологии (10x13x7,5x12,5 см) и столовый кувшин с высоким конусовидным туловом и удлиненной широкой горловиной (8,6x15x14x17 см). У кувшина хорошее качество формовочной глины, правильные пропорции стенок и уравновешенный профиль. Он приземист, с широким дном и удлиненной петлевидной ручкой. Лощение и орнаментация ту- лова кувшина отличаются высоким качеством и сложностью сюжета рисунка, а двухрядные канавки являются своего рода разделителями трех частей сосуда - горловины, тулова и дна.
Кухонный горшок толстостенный, подправлен на ручном круге, орнаментирован прямыми и извилистыми линиями, выполненными гребёнкой, на дне - квадрат, который вполне можно квалифицировать как оттиск оси круга.
В заполнении найдены две кремнёвые пластины, фрагмент железного ножа, в качестве жертвенника оставлены конечности и челюсти мелкого травоядного животного домашнего стада.
Погребение 6 (рис.5,2) находилось в средней части раскопа. Пятно размерами 1x0,35 м прослежено непосредственно под гумусом, но уже в верхнем горизонте предматерика (глубина -0,25 м). Форма пятна овальная, с удлинением по направлению ЗЮЗ-ВСВ 7-8°, заполнение темное, гумусированное, сравнительно плотное. Выбрав грунт заполнения, удалось проследить яму с прямыми стенками и неровным (в виде стопы) её очертанием в плане, то есть западная сторона ямы округлая, с расширением до 0,4 м, восточная почти прямоугольная, с шириной до 0,25 метра. Дно - с наклоном -0,55-0,57 м в восточной стороне и -0,65 м в западной.
В западной стороне ямы находилась часть черепной коробки ребенка в возрасте 4-5 лет,
остальные признаки скелета отсутствуют. К югу от черепа найдены два сосуда, здесь же кремнёвая пластина. Один сосуд напоминает низкий, приземистый, широкотулый кувшин или даже кружку (8,5x13x10x11,5 см) с петельчатой ручкой, посаженной на плечико и туло- во. Сосуд лепной, стенки и по толщине, и по профилю неровные, но поверхность тщательно заглажена и даже залощена, орнамент отсутствует.
Второй сосуд - это небольшой, лепной горшок кухонного типа (10x11x6,5x11,5 см). Его фактура плотная, хотя и грубая, поверхность бугристая, но со следами заглаженно- сти. Орнамент в виде резной насечки выполнен только по венчику.
Погребение 7 (рис.6, 1) обнаружено в восточной части раскопа. Пятно овальной формы размерами 2,2x0,8-1,3 м, с удлинением по направлению ЗСЗ-ВЮВ 13-15°, прослежено с глубины -0,25-0,3 м от современного горизонта, то есть с уровня начала предматерика. Заполнение плотное, состоит из гумусированного суглинка. В восточной части ямы (её размеры 2,2x0,7-0,8 м) с направлением к югу была расчищена площадка овальной формы (0,7x1 м). От горизонта современной поверхности ее глубина составляет -0,4 м, что выше дна могилы (-1,2 м) на 0,8 метра. На площадке находились две средних размеров бесформенные плиты мергеля и жертвенник, включающий конечности и череп мелкого травоядного животного. Ниже, на отметке -0,95 м, зафиксированы заплечики (+0,25 м от горизонта дна). Они с трех сторон (южной, северной и восточной) как бы оконтуривали могилу; их ширина различная и колеблется от 10 до 15 сантиметров. В результате погребальная камера по отношению к верхней части ямы уменьшилась в длине от 2,2 м до 2,1 м, а в ширине от 0,8-0,7 м до 0,65 и даже 0,37 метра. На заплечиках видны едва сохранившиеся тонкие плахи.
Скелет в анатомическом состоянии лежит на спине, череп к ЗСЗ 15-16°, руки согнуты в локтях под углами 125° и 145°, кисти на груди, ноги прямые. Инвентарь представлен тремя предметами: кухонным горшком, кремнёвым сколом и костяной пластиной (12x2,5x0,6 см). Поверхность пластины обработана и залощена, края заострены, на выпуклой стороне вы¬
168


полнена насечка. Пластина из кости и кремень находились слева у пояса, горшок, уложенный набок, оставлен также слева, но за изголовьем. Сосуд изготовлен ручным способом, но подправлен на круге, и таким же приёмом, посредством равномерного вращения, по всей поверхности нанесён гребенчатый расчёс. Размеры сосуда: 7,3x13x6x14,5 сантиметров. Горшок следует отнести к числу посуды стройных пропорций, у которых соотношение высоты и диаметра определяется как 1:0,85. Погребение мужчины в возрасте 35-40 лет.
Погребение 8 (рис.6, 2) находится в восточной части раскопа. Пятно—размерами 1,9x0,6 м, по направлению ЗСЗ-ВЮВ 15° фиксируется под гумусом на глубине -0,25 м, что соответствует верхнему горизонту предмате- рика. Заполнение неоднородное: в западной стороне почва серая, рыхлая, в восточной, напротив, гумусированная, плотная. В заполнении на глубине -1,1 ми ниже зафиксированы кости скелета, верхняя и нижняя части горшка, плахи, - все это следствие повторного вскрытия западной части ямы. На отметке -1,4 м вдоль длинных сторон ямы находились заплечики, их ширина - 9-15 см, высота над горизонтом дна (-1,70 м) - 0,3 метра. По заплечикам ширина ямы уменьшалась с 0,65 м до 0,43 м, в западной ее стороне сделан подбой в виде наклонного углубления, увеличивающего длину ямы от 1,9 м вверху до 2,16 м по дну. В западной половине ямы находились останки умершего: верхняя часть скелета до больших берцовых костей полностью разрушена, останки сдвинуты к подбою, среди них находились обломки стенок горшка, женские украшения из цветного металла в виде фрагментов серёг, здесь же фрагмент ножа, заготовка пряслица. Горшок относится к кухонному типу, лепной технологии. Изготовлен из грубой керамической массы, стенки оформлены расчесом гребенки, размеры сосуда: 9,5x14,7x9x15 сантиметров. У стоп ног были оставлены астрагал и жертвенник. Сохранившиеся in situ ноги позволяют заключить о том, что ингумация выполнена на спине, голова ориентирована к ЗСЗ 15°. По всей вероятности, здесь погребена женщина зрелого возраста.
Погребение 9 (рис.7,1) находилось почти в средней части раскопа. Пятно прямоугольной формы размерами 2x0,6 м, с удлинением в
направлении ЗЮЗ-ВСВ 15°, просматривалось с глубины -0,25 м под горизонтом чернозёма, в суглинке. Заполнение плотное, сформировано в основном из гумуса. На глубине -0,9 м по периметру длинных и одной короткой западной стороны находились заплечики, их высота над горизонтом дна (-1,07 м) +0,2 м, ширина заплечиков - от 10 до 18 см, в этом случае ширина погребальной ямы по отношению к её верху уменьшалась от 0,6 до 0,4 м, длина - от 1,97 до 1,8 метра. На заплечиках прослежены остатки четырех плах, на дне ямы от подстилки из органического материала, вероятно, шкуры животного, сохранился тлен коричневого цвета.
Скелет пожилой женщины лежал на спине, руки слабо согнуты, ноги прямые, череп ориентирован к ЗЮЗ 14-15°. Погребальный инвентарь включает: за изголовьем, под западной стенкой
- два сосуда, у пояса - кремневый скол, у ног
- астрагал и жертвенник (баранина). Посуда представлена горшком кухонного типа, ручной технологии изготовления, но подправленным на круге, поверхность оформлена расчёсом гребёнки. Его размеры: 11,5x14x7,5x14,5 см, на дне - знак прямоугольной формы, вероятно, оттиск оси гончарного круга.
Второй сосуд - кувшин столового назначения, изготовлен из хорошо отмученной керамической массы, обжиг равномерный, серо-розового цвета. Стенки сосуда тщательно залощены, таким же приёмом выполнен и орнамент в виде полос, сгруппированных по три наклонных линии, в композиции образующих треугольники, вершины которых поочерёдно направлены кверху и книзу. Сосуд следует отнести к числу широкогорлых, удлиненной формы. Его размеры: 9x17x15,5x20 см; за счёт широкого дна и близкого к нему наибольшего диаметра тулова кувшин устойчив. Ручка удлиненная, округлая, посажена под венчик и на плечико кувшина. По форме кувшин почти соответствует такому же из погр.5 (рис.5, 7).
Погребение 10 (рис.7, 2) находилось в средней части раскопа. Пятно подпрямоугольной формы размерами 0,9x0,4 м, с удлинением по направлению ВСВ-ЗЮЗ 32°, прослежено на горизонте начала суглинка (-0,25-0,27 м от современной поверхности). Заполнение плотное, гумусированное. Яма упрощенной конструкции размерами 0,9x0,4 м, глубиной -0,45 м, её юго-западная сторона округлая, северо-восточ¬
169


ная - с прямыми углами. Захоронение детское, возраст ребёнка до 2 лет, поэтому значительная часть скелета истлела, лишь фрагментарно сохранились череп, позвоночник и ребра, ингу- мация выполнена на спине. В западной стороне ямы рядом с черепом был оставлен горшок, в комплексе эти признаки констатируют факт ориентировки головы ЗЮЗ до 30°.
Горшок лепной, кухонного типа, сформован из грубой керамической массы, стенки заглажены, по вертикали расчёсаны гребёнкой, по венчику ею же выполнена косая насечка. По форме горшок относится к типу круглобоких, наибольший диаметр тулова расположен в средней части. Его размеры: 12,3x14,7x8,5x14,6 см.
Погребение 11 (рис.7, 3) находилось в центре раскопа. Пятно овальной формы размерами 1,05x0,5-0,3 м, удлинение по линии ЗСЗ-ВЮВ 17°, прослежено под современным гумусом с глубины -0,2 м по плотному, тёмному суглинистому заполнению. Выбрав почву, определили параметры ямы. В плане она подовальная, в западной части ширина 0,5 м, в восточной - 0,3 м, длина - 1,05 м, глубина - 0,55 метра. Погребение, за исключением части черепа, не сохранилось, поэтому развёрнутую характеристику ингумации составить нет возможности, хотя совершенно определённо прослежено западное направление головы ребёнка 2-3-летнего возраста. Здесь же, у стенки ямы, был оставлен круглобокий горшок кухонного типа, изготовленный с-помощью круга, следы его досок видны на донце. Размеры сосуда: 9,8x12,5x7,8x13 см, качество изделия высокое, поверхность аккуратно расчёсана гребёнкой из восьми зубьев в системе горизонтальных зональных чередующихся линий.
Погребение 12 (рис.8, 1) расположено в средней части раскопа. Пятно прямоугольной формы, с направлением ЗСЗ-ВЮВ 20°, прослежено под гумусом современной поверхности с отметки -0,25 м в светлом суглинке предматерика. Визуально по цвету и плотности грунта засыпки можно понять, что западная часть ямы, до её середины, претерпела повторное вскрытие, восточная часть сохранила первоначальное плотное заполнение. На отметке -1,12 м вдоль длинных сторон ямы зафиксированы заплечики шириной от 10 до 12 см, их высота над горизонтом дна ямы
(-1,36 м) +0,23 метра. В отдельных местах на заплечиках видны плахи. По заплечикам яма в ширине уменьшалась от 0,66 м до 0,45 метра. После полной расчистки определились параметры погребальной ямы: длина - 2,07 м, ширина - 0,45-0,48 м, глубина - -1,36 м, в западной стене - незначительный подбой. В заполнении на горизонте заплечиков, в западной и средней части ямы обнаружены кости скелета человека, большая их часть оказалась компактно собранной в середине ямы, здесь же находились верхние отделы двух черепов. Кости скелета ниже тазовой части сохранили анатомический вид, благодаря чему и воссоздаётся обряд ингумации.
Погребение выполнено на спине, головой ориентировано к ЗСЗ 18-20°, обстоятельства “присутствия” ещё одного черепа установить нет возможности, так как в могиле находились костные останки только одного взрослого человека, здесь, видимо, было подзахоронение головы. О возможном подзахоронении свидетельствуют два жертвенника, инвентарь, включавший фрагменты от трёх сосудов, что необычно для одиночных грунтовых захоронений степной части СМК. В парных погребениях подобная практика имела место (Красильников К.И., 1991, с.66-67, 73). Сохранность посуды различная, от горшков, например, обнаружены лишь верхние их части, днища отсутствуют вообще. Горшки кухонного типа, изготовлены в традиционной лепной технологии из грубой керамической массы с примесью крупного кварцевого песка и дресвы. Они толстостенные, тулова и венчики подправлены на круге, на стенках исполнены горизонтальные и зигзагообразные расчёсы. Диаметры венчиков горшков - 8 и 11 см, тулов - соответственно 10 и 13,5 сантиметров. В заполнении найден кувшин, который, в нашем представлении, можно связать с подзахоронением. Кувшин с шаровидным туловом, средневысокой слабоизогнутой наружу горловиной, петлевидной ручкой, посаженной на плечико и горловину. Размеры сосуда: диаметр горловины - 9 см, тулова - 14 см, дна - 9 см, высота горловины - 5 см, кувшина в целом - 17 сантиметров. Сосуд изготовлен из плотной массы, поверхность оформлена лощением, горловина с пролоще- ными вертикальными полосами, обжиг серый. Из других артефактов отметим два астрагала и
170


два жертвенника, один из них — на заплечике в восточной части ямы, то есть у ног. Состоял из черепа и конечностей мелкого домашнего травоядного животного; второй - у западной стенки, в небольшом (глубиной 7 см) подбое, представлял собой кость конечности крупного животного, вероятно, быка.
Погребение 13 (рис.8, 2) находилось к северу от средней части раскопа. Пятно плотного гумусированного суглинка прослежено с отметки -0,3 м от современной поверхности. В плане оно прямоугольное, но с закруглёнными короткими сторонами. Его размеры: 2,1x0,8 м, с удлинением по линии ЗСЗ-ВЮВ-25°. Выбрав почву заполнения, на глубине -1,1 м вдоль длинных сторон ямы выявлены заплечики шириной до 15 см, высотой +0,2 м над горизонтом дна ямы (-1,3 м). На дне прослежены подстилка и угли. По заплечикам яма уменьшилась в ширине от 0,6-0,83 м, до 0,5-0,62 м, в западной стенке - небольшой подбой. К югу от ямы, в 0,25-0,5 м, на отметке -0,4 м расчищены три уложенные в одном горизонте небольшие плиты мергеля, на них находилось скопление фрагментов костей животных. В данном случае речь может идти о тризне.
Скелет взрослого человека, вероятно, мужчины в анатомическом состоянии лежит на спине, череп к ЗСЗ 23°, лицом почти кверху, руки слегка согнуты в локтях так, что левая кисть находится на костях таза, правая - под тазом.
Инвентарь ограничен оставленным в изголовье горшком кухонного типа лепной технологии с последующей его подправкой на круге. Фактура теста грубая, расслаивающаяся, венчик украшен зубчатым штампом, стенки дооформлены горизонтальными зональными расчёсами, под венчиком - зигзагообразные линии. Размеры сосуда: 11x15x7,5x14 см, на дне изображен квадрат 3x3 см с внутренним Х-образным перекрытием.
Погребение 14 (рис.9, 1) находилось в северо-западной части раскопа. Пятно овальной формы размерами 1,7x0,8 м, удлинение в направлении ЗСЗ-ВЮВ 7-8°, зафиксировано на глубине -0,35 м от современного горизонта в виде разноструктурного заполнения. Западная часть пятна - серый рыхлый гумус, восточная - плотный гумусированный суглинок. Эти признаки - свидетельство тому, что часть
заполнения могилы, к западу от её середины, была подвержена вскрытию. Выбрав заполнение всей ямы, на глубине -1,2 м зафиксированы заплечики, обустроенные вдоль длинных её сторон. Ширина заплечиков колеблется от 10 до 25 см, их высота от горизонта дна ямы (-1,6 м) - около +0,4 метра. Ширина ямы по заплечикам сокращалась от 0,8 м до 0,4 и даже 0,3 м, поэтому яма выглядит узкой, почти щелевидной, на дне - редкие угольки и следы тлена.
Скелет в анатомическом виде сохранился лишь книзу от костей таза, верхняя его часть полностью разрушена, кости равномерно пе- реотложены по дну ямы. Череп находился у западной стенки, что в сочетании с костями ног в ситуации in situ может служить обоснованием ЗСЗ ориентировки головы с отклонением к С до 10°.
Инвентарь из захоронения ограничен десятью округлыми, средних размеров, диаметром 8-9 мм бусинами. В западной стороне ямы находились кости мелкого животного, обломки совершенно истлевшего ножа и астрагал. Погребение принадлежит женщине в возрасте 35-40 лет.
Погребение 15 (рис.9, 2) обнаружено в средней части раскопа. Подпрямоугольное пятно размерами 2,2x0,66 м, удлинение по направлению ЗЮЗ-ВСВ 5-7° с округлениями коротких сторон, прослеживается под горизонтом современного гумуса в верхнем горизонте предматерика с глубины -0,36-0,4 метра. Заполнение - плотный гумусированный суглинок, без признаков вторичной переотло- женности. Выбрав засыпку, удалось проследить все параметры ямы, в конструкции которой присутствуют заплечики вдоль длинных сторон. Горизонт заплечиков - -1,1 м, или +0,25 м от уровня дна (-1,38 м) ямы, их ширина - 10-20 см, в этой связи ширина ямы сократилась до 0,3-0,4 м, в результате ингумация выполнена в ограниченном, почти щелеобразном пространстве. На заплечиках прослежены остатки плах.
Скелет в анатомическом виде лежит на спине, череп ориентирован к ЗЮЗ 5°, лицом кверху, руки и ноги прямые, локтевая часть правой руки и малая берцовая кость левой ноги отсутствуют, остальные части скелета без нарушений. На дне ямы прослеживаются древесный уголь и тлен.
171


Погребение взрослого мужчины сопровождал инвентарь. В западной стороне, за головой, находилась посуда: кухонный горшок и кувшинообразная кружка; в восточной стороне, в засыпке (+0,3 м от дна), жертвенник - кости и череп мелкого травоядного животного.
Кухонный банковидный горшок круговой технологии сравнительно тонкостенный, изготовлен из качественной керамической массы, его форма удлиненная, но всё же округлобокая. Размеры горшка: 8,5x15x11x14 см, стенки заглажены и оформлены горизонтальным расчёсом острозубой гребёнки.
Кувшин изготовлен из плотной, хорошо подготовленной глиняной массы, что дало возможность осуществить качественное лощение его стенок, изящную орнаментацию тулова косыми линиями в виде сетки. Однако обжиг изделия некачественный, в результате керамика расслаивается. Сосуд состоит из трех частей: горловины со слабой раструбовидностью, округлого тулова и днища. Каждая из частей обозначена углубленными пролощенными линиями-бороздами. Ручка петлевидной формы, в профиле уплощенная, вверху посажена под венчиком, внизу - на верхнюю часть тулова. Размеры сосуда: 8,5x15x11x14 см, удлиненная горловина, приземистость тулова и петлевидная ручка придают изделию функциональную двойственность - кувшин и кружка одновременно.
Погребение 16 (рис. 10, 1) обнаружено в северной части раскопа. Пятно подпрямоугольной формы размерами 1,9x0,75 м, с удлинением в направлении ЗСЗ-ВЮВ 20°, прослеживается с глубины -0,4 м в верхнем горизонте предматерика. Заполнение неоднородное, в западной части ямы оно рыхлое, сформировано из серой почвы, в восточной стороне, напротив, плотный гумусированный суглинок. В этой ситуации, уже на горизонте пятна очевидны признаки вскрытия ямы в пространстве половины ее длины. Выбрав грунт, удалось воссоздать вид ямы. Её форма в плане напоминает неправильный прямоугольник с закруглениями коротких сторон, западная, северная и южная стороны с наклоном от верха книзу, в результате ширина ямы в нижней её части на 0,25 м меньше верхней. По дну (-1,45 м), несмотря на наклон, за счет подбоя в восточной стороне длина ямы оставалась в пределах
1,95 метра. В заполнении, на отметках -0,75 —0,9 м обнаружено 10 плоских небольших камней мергеля, залегавших горизонтально в два-три ряда, под которыми в бессистемном состоянии находились части скелета. Среди костей найдена часть кухонного горшка, изготовленного лепным способом из керамической массы с грубыми отощителями в виде дресвы и крупного кварцевого песка. Размеры фрагмента: 10x11x7x11 сантиметров. По форме и технологии керамического теста, горшок не соответствует изделиям, характерным керамической традиции СМК.
Несмотря на полуразрушенное состояние скелета, в основном его верхней части, реконструкция обряда захоронения возможна. Ингу- мация выполнена на спине, голова в направлении ЗСЗ 20-21°, ноги прямые.
Погребение 17 (рис. 10, 2) находилось в северной части раскопа. Пятно размерами 1,9x0,8 м подпрямоугольной формы, вытянуто по линии ЗСЗ-ВЮВ 25°, с почти прямыми длинными сторонами и округлыми короткими, прослежено в суглинке предматерика на глубине -0,4 метра. В западной части пятна грунт серый, рыхлый, явно переотложенный, в восточной - плотный гумусированный суглинок. Выбрав заполнение, на отметке -1,4 м и -1,43 м обнаружены заплечики шириной 12-15 см, их высота над горизонтом дна (-1,6 м) +0,17+0,2 м. На них прослеживались три плахи, здесь же, над костями таза, два камня мергеля. На дне ямы фиксируется древесный уголь. Скелет с разрушением анатомии допоясной части находился в переотложенной почве заполнения, череп отсутствует, но обряд при ингумации можно проследить по костям таза и ног, сохранившихся в состоянии in situ. Они - свидетельства тому, что захоронение выполнено на спине, у ног оставлен жертвенник - череп мелкого травоядного животного (овца, коза), здесь же их астрагалы. Из предметов инвентаря обнаружен горшок кухонного типа, но воссоздать форму сосуда по отдельным мелким расслоившимся фрагментам не представилось возможности. Спецификой погребальной ямы следует считать два небольших, глубиной до 0,1 м, подбоя в восточной и западной её сторонах. В этой связи яма по отношению к её верху (1,9 м), в длине увеличилась до 2,1 метра.
172


Погребение 18 (рис. 10, 3) находилось в северо-западной части раскопа. Пятно размерами 0,9x0,3 м прямоугольной формы, с округлениями коротких сторон, удлинение по линии ЗСЗ-ВЮВ 30°. Его контуры прослежены в горизонте предматерика на уровне -0,4 м от современной поверхности. Заполнение плотное, гумусированный суглинок без признаков вскрытия. Яма длиной 0,9 м, шириной 0,25- 0,32 м, с прямыми вертикальными стенками, дно на глубине -0,6 метра. Скелет в анатомическом состоянии, захоронение детское, возраст 4-5 лет, лежит на спине, лицом кверху, головой к ЗСЗ 30°, руки и ноги прямые. В засыпке (+0,15 м над уровнем дна), у ног, находился небольшой лепной толстостенный горшок. Его размеры: 8x10x6x9 см. Стенки его заглажены, орнамент отсутствует, лишь по венчику нанесены косонаправленные грубые резные борозды. Форма горшка в целом заметно отличается от сосудов, бытующих у праболгар СМК.
Погребение 19 (рис. 10, 4) расположено в северо-западной части раскопа. Пятно овальной формы размерами 0,7x0,35 м, удлинение по направлению ЗСЗ-ВЮВ 35°, прослежено с глубины -0,4 м от современной поверхности. Заполнение - плотный гумусированный суглинок. Яма овальной формы размерами 0,72x0,36 м, с вертикальными стенками, дно ровное на глубине -0,75 метра. Признаки захоронения едва улавливаемые, так как останки младенца почти полностью истлели. В такой ситуации не более чем условно можно констатировать ингумацию на спине, руки и ноги прямые, череп ориентирован к ЗСЗ 35°. Инвентарь отсутствует.
Погребение 20 (рис. 11, 1) находилось в северной части раскопа. Пятно размерами 2x0,5-0,55 м в виде подпрямоугольника с округлыми короткими сторонами, с удлинением по направлению ЗСЗ 30°, прослежено с глубины -0,4 м от современной поверхности, что соответствует горизонту начала предматерика. Заполнение рыхлое, серая почва с линзами ила и вкраплениями щебня мергеля. Эти факты в сочетании с нарушением линии северо-восточной стенки ямы - свидетельства вторичного вскрытия погребения. Конструкция ямы не соответствует остальным, расчищенным на рассматриваемом могильнике, ямам. В начале проследили яму-“колодец” длиной 2 м, шири¬
ной 0,5-0,55 м, глубиной -1,5 м, затем в юго- западной стенке ямы зафиксировали нишу с углублением 0,6-0,7 м и ступеньку высотой 0,25 метра. Длина ниши (1,9 м) почти соответствовала длине “колодца”, её углы округлены. Свод подбоя проследить не удалось, так как по всей длине он просел и лишь условно обозначим его контуры и максимальную высоту около +0,8 м от дна (-1,75 м). В нише находились останки разрушенного эксгумацией скелета. Основная часть костей сосредоточена в средней и западной части ямы, в горизонтах -1,5-1,7 метра. Несмотря на значительное нарушение анатомии, реконструкция обряда ингумации с учетом сохранившихся признаков возможна. В частности, фрагменты черепной коробки находились в нише под западной стенкой, в противоположной стороне, то есть у восточной стенки, в состоянии in situ обнаружены стопы ног. Рядом с ними находился жертвенник, состоящий из костей мелкого травоядного животного. Останки крупного животного, конечности и череп лошади, фрагменты кухонного горшка СМК найдены в переотложенном состоянии в заполнении над ступенькой. Часть костей коня попали в грунт заполнения подбоя. На дне могилы фиксируется древесный уголь.
Итак, погребение взрослого человека осуществлено в подбое вдоль юго-западной стенки ямы, с направлением головы к ЗСЗ 30°. Жертвенная конина находилась в “колодце”. Выявленная на могильнике погребальная конструкция не укладывается в “зливкинские” традиции, но находит аналогии среди подбойных могил праболгар лесостепной части СМК (Плетнёва С.А., 1989, с.259) и среди подкурганных захоронений VIII в. степей Подонцо- вья (Комар О.С., Шоро B.I., 1999, с. 150 и сл.; Комар А.В., 2009, с.299).
Погребение 21 (рис. 11, 2) располагалось в северной части раскопа. Пятно подпрямоугольной формы размерами 2x0,7 м, удлинение в направлении СЗ-ЮВ, со значительно закругленными короткими сторонами, прослежено под современной почвой, на верхней отметке предматерика -0,3 метра. Заполнение плотное, без признаков вторичного переотложения. Выбрав грунт, в горизонте -0,93-0,97 м вдоль длинных сторон ямы обнаружены заплечики. Максимальная ширина заплечиков - 18 см, их высота над горизонтом дна (-1,42-1,52 м)
173


+0,32+0,38 метра. По заплечикам яма в ширине уменьшалась от 0,7 м до 0,4-0,45 м, но плахи не наблюдаются. В западной и восточной сторонах стен, на уровне дна, прослеживаются небольшие подбои глубиной 5-6 см и высотой до +0,2 м, за счёт них длина ямы увеличивается с 2,02 до 2,12 метра.
Скелет мужчины 45-50 лет в анатомическом состоянии лежит на спине, череп направлен к ЗСЗ 40°, лицевая часть кверху, руки и ноги прямые. Ингумация умершего сопровождалась инвентарем: под западной стенкой ямы, в изголовье оставлены сосуды, там же, слева от головы, жертвенник: конечности мелкого животного и железный нож, у ног - два бараньих астрагала. Посуда из погребения - горшок и кувшин. Кухонный горшок размерами 10x15x6x14 см, лепной с подправкой на круге, форма тулова круглобокая, стенки оформлены гребенчатым расчёсом, на дне - клеймо в виде круга, в центре — Х-образный крест. Кувшин- кружка изготовлен на круге из плотной керамической массы, стенки тонкие, обжиг равномерный серого цвета, поверхность тщательно залощена, этим же приёмом нанесены вертикальные линии, на донце оттиснут знак-клеймо в форме треугольника. Размеры кувшина: диаметры венчика - 9 см, горловины - 6 см, тулова - 15 см, дна - 12 см, высота горловины
- 4 см, общая высота - 12 сантиметров. Петлевидная ручка и низкие пропорции сосуда - признаки очевидной кружкообразности.
Погребение 22 (рис. 12, 1) находилось в северной части раскопа. Пятно необычной формы: западная его часть круглая, восточная
- овальная, прослежено в суглинке на глубине -0,45 метра. Общая его длина - 1,9 м, ширина
- от 0,65 до 0,95 м, удлинение в направлении В-3, заполнение рыхлое. Выбрав грунт, представилась возможность обозначить форму и параметры ямы. Она состоит из двух частей: прямоугольной (1,7x0,6-0,7 м), глубиной -1,2 м и округло-овальной с очевидной колоколовид- ностью, размерами 1,25x1,35-1,12 м, напоминающей хозяйственную яму. Средняя часть круглой ямы на глубину до 8 см прокопана погребальной ямой. В этой связи создается впечатление, что погребение как бы “село” на уже существовавшую ранее яму.
На дне погребальной ямы обнаружены фрагменты костей скелета, в восточной сто¬
роне находился череп лицевой частью кверху, в западной найдены два мелких фрагмента стенки кухонного горшка. В комплексе данных есть основания полагать, что захоронение эксгумировано.
Исследования на раскопе III. Раскоп III заложен в 12 м к ЗЮЗ от раскопа И, его появление определено необходимостью зачистки силосных траншей и отчасти пространств между ними. В результате общая вскрытая площадь составила 86 м2, но расширить территорию исследования оказалось невозможным прежде всего из-за автодорог с твердым покрытием (рис. 13,1). В этом случае удалось обследовать северный склон хозяйственной траншеи (20 м2), прокопаны контрольные траншеи, одна из них длиной 15 м, шириной 2 м (30 м2) между силосными ямами, вторая размерами 36x1 м (36 м2) - между раскопами I и III. В склоне силосной траншеи выявлены два захоронения (23 и 24), в первой контрольной траншее погребения не обнаружены, во второй прослежены признаки насыпи спланированного кургана, и здесь же раскрыты погребения поздней бронзы (рис. 13, 2) (Красильников К.И., Красильникова Л.И., 2001, с.97-98; 2003, с.314-319).
Погребение 23 (рис. 12, 2). Пятно зафиксировано на склоне траншеи, по зачистке определили глубину погребальной ямы и контуры. Яма узкая, почти щелевидная, прямоугольной формы, с ровными длинными (1,1 м) стенками и округлыми короткими (0,3 м), вырыта в направлении В-3. Дно на отметке -1,05 м, то есть около 1 м опущено в плотный суглинок материка. Погребение без признаков эксгумации, однако сохранность скелета неудовлетворительная. Ингумация ребенка в возрасте 3-4 лет выполнена на спине, руки прямые, голова ориентирована к западу, лицом кверху.
В качестве инвентаря оставлен небольшой лепной горшок кухонного типа. Сформован сосуд из грубой керамической массы, форма удлиненная, его размеры 10x12,8x11,5 сантиметров. Стенки горшка толстые, внутри заглажены, снаружи покрыты слабо прослеживаемыми горизонтальными искривленными линиями, выполненными инструментом с округлой рабочей поверхностью. На дне отчетливо видны оттиски досок формовочного столика. В восточной части ямы находился жертвенник - кости мелкого травоядного животного.
174


Погребение 24 (рисЛ 2, 3) прослежено при зачистке склона этой же траншеи, к тому же оно близко примыкает к погребению 23. Пятно размерами 1,55x0,6 м подпрямоуголь- но-овальной формы с закруглениями коротких сторон, ориентировано в направлении ЗЮЗ- ВСВ 20°. Заполнение - серая рыхлая почва с явными признаками повторного вскрытия могилы. Выбрав грунт на глубину -0,75 м, вдоль длинных сторон ямы зафиксированы заплечики шириной от 10 до 25 см, высота их над горизонтом дна ямы (-0,95 м) +0,20+0,25 метра. На заплечиках наблюдаем слабо прослеживаемые четыре плахи. Часть скелета-до больших берцовых костей разрушена, ниже анатомия не нарушена. Кости рассредоточены по дну ямы и в грунте заполнения западной части, здесь же прослеживались фрагменты древесного угля. Ноги уложены прямо, ориентированы к ВСВ 20-22°, что свидетельствует о вытянутом на спине трупоположении, с ориентировкой головы к ЗЮЗ. У ног, на дне и на заплечике, находился жертвенник, включающий части конечностей и нижнюю челюсть мелкого травоядного животного. В захоронении обнаружен инвентарь: изготовленная из трубчатой кости игольница длиной 8,5 см, в сечении прямоугольная 1x1,5 см, на одной из плоских сторон - циркульный орнамент из восьми кругов в технике резной графики. Найдены предметы, изготовленные из цветного металла: фрагмент пинцета, серьга и пластина с отверстиями и насечками, видимо, орнаментального назначения. Пластина могла составлять деталь нашивки как элемент украшения головного убора или одежды, с помощью сквозных отверстий по краю ее можно закрепить на ткани. Погребение 24 следует отнести к захоронению женщины.
Обобщив данные всей серии погребений, обозначим основные их признаки (табл.1). Прежде всего, учитывая конструкции могил, выделяем две группы ям: простые и усложненные. Среди простых намечаем два типа: тип 1 - ямы с прямыми стенками, тип 2 - такие же, но стенки с наклоном, в результате верх ям шире их дна.
Усложнённые конструкции ям предполагают заплечики - ямы тип 3, подбои - ямы тип 4, которые могут быть обустроены как на коротких (западная - подтип А, восточная - подтип Б) сторонах, так и вдоль длинной стороны -
подтип В. Конструктивным признаком 10 могил является наличие в них плах и в 6 могилах присутствие камня. В четырех случаях камни и плахи присутствуют одновременно.
По характеру заполнения ям, плотности грунта и его консистенции уже на этапе зачистки пятна удается практически без ошибок определить состояние сохранности захоронений. В таблице I эти ситуации в графе “заполнение” обозначены индексами: 1 - ингумированные и 2 - эксгумированные. Принимая во внимание плотность грунта, которым засыпаны могилы, необходимо отметить, что при ингумации грунт, видимо, уплотняли, как бы забутовыва- ли в сыром состоянии. В этом случае заведомо уплотнённый гумусированный суглинок как бы “цементируется”, и в стратиграфии засыпки нет признаков очевидного проседания почвы из-за её естественного уплотнения.
В процессе повторного извлечения грунта из всей ямы либо её части (обычно с западной стороны) при засыпке технологию специального уплотнения грунта не прослеживаем. Напротив, вторично нарушенная почва даже спустя тысячелетие остается рыхлой, в ней, в основном в верхних горизонтах, наблюдаются намытые линзы ила, песка, мелкого щебня, мергеля. Все они аллювиального происхождения.
В таблице приведена информация об азимутах ям, а при сохранившихся скелетах и черепах с их ориентациями. Вектор ориентаций в четырнадцати случаях направлен к ЗСЗ, в шести - к ЗЮЗ, в четырех - по азимуту В-3.
Половой состав умерших определён условно, возрастной - взрослые (В) или дети (Д) - более предметно. В случае сохранности скелетов в анатомическом состоянии, или даже отдельных его частей, в основном ниже костей таза, представляется возможность обозначить позу умерших при ингумации, однако положение рук и наклон лиц в ситуации даже частичной эксгумации определить не удается.
Инвентарь из могил (керамика, другие артефакты) обозначен буквенной аббревиатурой их названия. Идентификация костей жертвенных животных позволила выделить три вида: мелкий рогатый скот - 14 могил (в табл.1 и III обозначен как Б - баранина), крупный рогатый скот - 2 могилы (в табл.1 и III обозначен как Г - говядина) и лошадь - 1 погребение (обозначена как К - конина). Из других признаков
175


Табл.1. Конструктивные признаки ям и инвентарь погребений могильника у пос.Новодачное
№ погребения
КОНСТРУКЦИЯ
Заполнение
Размеры ямы
Ориентация
Возраст, пол
ИНГУМАЦИЯ
Керамика
Инвентарь
Зола, угли
Жертвенник
Тип ямы
Подбой
(подтип)
Плахи
Камни
Па спине
Руки прямые согнуты
Ноги прямые
Лицо к верху
1
3
+
1
1,7x0,5-0,4-1,04
ЗСЗ 30°
Ж
+
+
+
К
У
2
1
1
0,7x0,3-0,3
ЗЮЗ 10°
д
+
+
3
2,4
А.Б
+
+
1,2
1,8x0,55-1,6
В-3
В.Ж
+
-н-
+
К
У
4
Б
4
3
+
2
2,15x1,1-0,6-1,7
В-3
В
Пб.
4
Б
5
3,4
А
4-
+
1,2
2,2x0,9-0,6-1,55
ЗСЗ 20"
в
+
4
к.с.
Пб.
4
Б
6
1
1
1x0,4-0,25-0,6
ЗЮЗ 8°
д
КС.
7
3
4-
+
1
2,1x0,7-0,4-1,1
ЗСЗ 15°
вм
4
+
+
+
к
Пб.
Б
8
3,4
А
+
1,2
2,1x0,6-0,4-1,75
ЗСЗ 15°
в
+
+
к
Пб.А.У
Б
9
3
+
1
1,8x0,6-0,4-1,06
ЗЮЗ 15°
В.Ж
+
++
+
4
КС.
Пб.А
Б
10
1
1
0,95x0,4-0,4
ЗЮЗ 30°
д
к
И
1
1
1,07x0,48-0,3-0,5
ЗСЗ 17°
д
12
3
А
+
1,2
1,95x0,65-0,45-
1,30
ЗСЗ 20°
В
4
.4-
К.К.
с
Б.Г
13
3,4
А
+
1
2,1x0,8-0,6-1
ЗСЗ 23°
в.м
+
+
+
4
к
4
Б
14
3,4
А
2
1,85x0,8-0,4-1,6
ЗСЗ 10“
В.Ж
+
+
У.А
4
Б
15
3
+
1
2,2x0,6-0,4-1,38
ЗЮЗ 5°
в.м
4
+
+
+
КС.
4
Г
16
2,4
Б
+
1,2
1,95x0,7-0,5-1,45
ЗСЗ 20°
в
4
4
к
17
3,4
А.Б
+
+
1,2
2,1x0,8-0,6-1,6
ЗСЗ 25"
в
4
+
к
А
4
Б
18
1
1
0,9x0,3-0,25-0,6
ЗСЗ 30°
д
+
+
4-
4
к
19
1
1
0,7x0,35-0,75
ЗСЗ 35°
д
4
4
+
20
4
В
2
2x1,2-0,75-1,75
ЗСЗ 30°
В
к
4
Б.К
21
3,4
А.Б
1
2,1x0,7-0,4-1,46
ЗСЗ 40°
в.м
4
+
+
+
КС
Пб.А
Б.Б
22
1
2
1,9x0,6-0,67-1,2
В-3
в
к
23
1
1
1,1x0,3-1
В-3
д
4
+
+
к
Б
24
3
1,2
1,6x0,6-0,3-0,7
ЗЮЗ 20°
В
4
+
У.Пр.
4
Б
Примечание. Типы ям: 1 - стены прямые, 2 - с наклоном, 3 - заплечики, 4 - подбои; подтип подбоя: А - у головы, Б - у ног, В - сбоку. Заполнение: 1 - первичное, 2 - вторичное. Возраст и пол: Д - детское, В - взрослое, М - мужское, Ж - женское. Керамика: К - кухонные горшки, С - столовые. Инвентарь: Пб - предметы быта, Г - гарнитура, У - украшения, А - амулеты, Пр - прочие вещи. Жертвенник: Б - баранина, Г - говядина, К - конина.
следует назвать органические подстилки в виде тлена коричневого цвета, выявленного в четырёх ямах, в девяти могилах зафиксирован древесный уголь.
Естественно, раскрытые захоронения не исчерпывают потенциал могильника, значительная часть которого оказалась в зоне разрушений техногенного характера и стихийных перекопов. Наблюдения последних лет про¬
должают дополнять информацию о некрополе, однако в этом случае следует говорить не о захоронениях, а лишь об отдельных артефактах, найденных в переотложенном грунте.
К числу неординарных ситуаций могильника следует отнести раскрытые на территории второго раскопа 38 ям, не имеющих отношения к ингумации умерших, но находящихся среди погребений (рис.З). В практике
176


Табл.И. Типология и параметры ям на могильнике у пос.Новодачное
№
ямы
Тип
Размеры ям в см
Находки
диаметр
ширина, длина
глубина
керамика
камни
кости
1
2
3
4
5
6
7
8
1
II
78x105
55
2
III
130x146
103x120
46
3
V
103x122
150x165
60
4
II
75x83
55
5
I
80x82
60
6
VII
90 и 120
120x210
45 и 85
+ амф. фр.
7
IV
120x80
80x90
65
8
II
73x83
63
9
V
88x105
95x130
85
10
VI
85x93
130x135
126
++ тарные, развал.
И
?
120x160
45 и 52
+
12
IV
100x109
65
13
VI
105x105
146x150
122
14
?
80x108
87
+
15
VI
80x90
120x135
118
+корч. развал
16
V
75x90
115x120
68
17
I
83x84
107
18
I
75x80
50
19
V
45x47
75x78
55
20
I
75x80
50
21
I
100x102
65
22
I
75x80
50
23
I
60x70
47
24
III
100x106
50x60
95
+ Зед.
25
V
60x63
76x78
65
26
I
90x95
60
27
I
56x60
40
28
V
90x103
106x115
60
29
I
75x80
45
30
V
75x105
80
31
IV
76x78
75
32
III
95x103
64x65
58
33
I
75x80
60
177


1
2
3
4
5
6
7
8
34
III
120x130
70x76
92
+
жив.
35
II
60x88
48
кремень
36
V
73x75
90x90
60
+кух. фрагм.
37
V
75x77
102x107
80
+кух. фрагм.
38
I
80x81
50
Примечание. 1. Глубины даны от горизонта фиксации ямы в предматерике. 2. Типы ям III, V, VI - верхние цифры обозначают размеры по верху, нижние - по дну.
Табл.Ш. Соотношения типов керамики и жертвенники в погребениях могильника у пос. Новодачное
№ погр.
Тип
ямы
Возраст,
пол
керамика
Сохранность
скелетов
жертвенник
Кухон¬
ная
Столо¬
вая
баранина
говядина
у головы
у ног
у головы
у ног
1
3
В.Ж.
+
удовл.
2
1
д.
неуд.
3
2.4
В. Ж.
+ФР.
частично разруш.
+
+
4
3
В.
разрушено
+
5
3.4
в.
+
+
частично разруш.
+
6
1
д.
+
+
неуд.
7
3
в.м.
+
хорошая
сбоку
8
3.4
в.
+
частично разруш.
9
3
В.Ж.
+
+
хорошая
+
10
1
д.
+
неуд.
11
1
д.
неуд.
12
3
В.
++
+
частично разруш.
+
+
13
3.4
в.м
+
хорошая
14
3.4
В.Ж.
частично разруш.
+
15
3
в.м.
+
+
хорошая
+
16
2.4
в.
+
частично разруш.
17
3.4
в.
+
частично разруш.
+
18
1
д.
+
удовл.
19
1
д.
неуд.
20
4
В.
+фР.
разрушено
+
конина
21
3.4
в.м.
+
+
хорошая
+
+
22
1.4
в.
+фр.
неуд.
23
1
д.
+
удовл.
+
24
3
В.
частично разруш.
+
Примечание. Тип ямы: 1 - стены прямые, 2 - с наклоном, 3 - с заплечиками, 4 - с подбоем. В - взрослые, Д - детские.
Критериями удовлетворительно и неудовлетворительного состояния скелетов является степень разрушения костных тканей в условиях их естественного разложения.
исследования грунтовых могильников СМК в Новодачном возник прецедент, суть которого в том, что почти четыре десятка ям хаотично
178
расположены на ограниченном пространстве могильника, притом не перекрывают одна другую и не разрушают ямы с погребениями


и наоборот. Лишь в одном случае погребение и яма № 22 совпали. В плане верхние контуры ям выглядят в форме круга, овала, квадрата, восьмёрки, прямоугольника. Вместе с тем в профиле они не однотипные и по ряду позиций даже различные: прямоугольные, трапециевидные, квадратно-трапециевидные (табл.Н). Ямы практически без находок, лишь изредка в их заполнениях встречаются, очевидно, случайно попавшие фрагменты от сосудов СМК, но в двух обнаружены кувшины, совершенно нехарактерные для салтово-маяцкой посуды. В одной из ям находились мергелевые плиты, обработанные со всех сторон, внешне напоминающие зернотерки.
Среди 38 ям намечается пять самостоятельных типов, а два типа сочетают в себе признаки нескольких типов одновременно. Заполнение ям неоднородное, часть из них заплыла темной гумусированной почвой, другие - с линзами смытого песка, щебня, ила. В этом случае их стратиграфия выразительная. Горизонты, с которых фиксируются заполнения, в пределах -0,3-0,4 м от современной поверхности, сами же ямы опущены на разные глубины в предматерик и материк. Внутренние объемы ям зависят от двух показателей - глубин и диаметров. Одни из них глубокие, с учетом горизонта современной поверхности опущены до -1,5 м, или же в предматерик -1-1,1 м, другие, их большинство, не глубже -0,9 м, или даже -0,5 метра. Принимая во внимание малые глубины (-0,5-0,6 м), сложно однозначно определить их назначение. Лишь 10 ям, что составляет около 26%, прежде всего колоколовидной формы, могут быть отнесены к хозяйственным, известным на всех бытовых поселениях СМК.
Учитывая формы, профили, размеры (диаметры и глубины), выделяем семь типов ям (табл.Н).
Ямы I типа (рис. 14,1-12). 12 ям (31,6%) - 5, 17, 18,20,21, 22,23,26,27,29,33,38 - округлой в плане формы, небольшого диаметра (0,6-0,9 м) и глубины (-0,35-0,65 м), вырыты в горизонте предматерика, отчасти материка. Стенки ям отвесные, диаметры верха и дна почти одинаковые. Ямы заполнены серым гумусом, безын- вентарные.
Ямы II типа (рис. 15, 1-4), 4 ед. (10,5%) - 1, 4, 8, 35. Они также небольшие, с глубинами -0,45-0,65 м, вырыты в горизонтах предмате¬
рика и частично материка. Принципиальные отличия ям второго типа от всех других в форме плана. Среди них выделяются квадратные, подквадратные, подпрямоугольные, ромбовидные. Однако стенки ям второго типа почти вертикальные, углы обычно округлены. Находок в ямах этого типа, заполненных плотным гумусом, не обнаружено.
Ямы III типа (рис.15, 5-8), 4 ед. (10,5%)
- 2, 24, 32, 34 - конусовидные из-за постепенно сужающихся стенок, в этой связи диаметры дна ям на 0,2-0,35 м меньше диаметров их верха. Дно и стенки в местах соединения округлены. Глубина ям небольшая, в пределах 0,4-0,95 м от уровня предматерика. Изделий, имеющих отношение к СМК, не обнаружено, и лишь в яме 24, в засыпке, находились три мергелевые плиты, боковые стороны которых и их плоские поверхности имеют следы обработки и заглаженности (рис. 15, 9). В яме 34 найден зуб крупного травоядного животного, вероятно, быка.
Ямы IV типа (рис. 16,1-3), 3 ед. (7,9%) - 7, 12, 31. Несмотря на округлость их форм и вертикальность стенок, они отличаются тем, что им характерны ступеньки высотой 0,1-0,35 м и почти одинаковые соотношения размеров диаметров (0,70-1 м) и глубин (-0,65-0,9 метра). Предназначение ступенек объяснить сложно. Находки в ямах не зафиксированы.
Ямы V типа (рис. 16, 4-12), 9 ед. (23,7%)
- 3, 9, 16, 19, 25, 28, 30, 36, 37 - подколоколовидной формы с широкими цилиндрическими колодцами и наклонными стенками у дна. Таким образом, соотношение диаметров верха ям и их дна как 1:1,2-1,3. Заполнены ямы разноструктурным грунтом, в том числе щебнем мергеля, и только в яме 36 в засыпке найдены три фрагмента стенок кухонных горшков.
Ямы VI типа (рис. 17, 1-3), 3 ед. (7,9%)
- 10, 13, 15. Колоколовидные, по общей конструкции напоминающие ямы пятого типа, но размерами (диаметр входа - 0,8-1,05 м, диаметр дна - 1,2-1,5 м, глубина —1,1-1,2 м) и конфигурацией стен повторяют хозяйственные ямы, раскрытые практически на всех поселениях, селищах и городищах СМК. На Новодач- ненском могильнике убедительных признаков их хозяйственного использования не наблюдаем, нет фактов превращения ям в кухоннозольные свалки, лишь в ямах 10 и 15 обнару¬
179


жены сосуды, совершенно нехарактерные для керамики СМК. В яме 10 находились сосуды, полный профиль которых из-за отсутствия верхней части воссоздать нет возможности, поэтому сошлемся на реалии сохранившихся фрагментов.
Один из них (рис. 17, 5) - горшок-кувшин с шаровидным туловом диаметром 29-30 см и узким дном диаметром всего 10,5 см, что придает ёмкости недостаточную устойчивость. Изготовлен сосуд из плотной качественно отмученной глины, обезжиренной мелким песком, внутренняя поверхность ёмкости заглажена, наружная залощена, обжиг равномерный, серого цвета, толщина стенок - 0,6-0,7 см, в них видны следы ремонта. Даже при отсутствии полного профиля нельзя не заметить кубкообразность формы, опирающейся на высокий поддон, что в сочетании с шаровидным туловом напоминает сосуды раннего железного века.
Второй сосуд (рис. 17, 4) из этой же ямы можно отнести к корчаге с диаметром тулова 38-39 см, дна 12 см, лепной технологии, формовка из грубой массы с примесью крупного кварцевого песка и дресвы, от чего поверхность, хотя и заглажена, остается бугристой. Обжиг низкого качества, пятнистый, стенки (толщина - 0,8-0,9 см) с тремя слаборельефными горизонтальными валиками типа “ребер жёсткости”, на стенках прослеживаются потёки и нагар. По форме сосуд напоминает котёл на высоком (5-6 см) поддоне.
В яме 15 колоколовидной формы (тип VI) находились фрагменты кубка-кувшина с резко выпуклым туловом диаметром 34 см, диаметр венчика - около 24 см, шейки - до 20 см, высокий (до 10 см) поддон диаметром 13,5 сантиметра. Высота сосуда - около 43 см (рис. 17, 6). Изготовлен сосуд вручную из хорошо проработанной керамической массы, поверхность заглажена и подлощена, толщина стенок - 0,6- 0,8 см, обжиг серый. Следует заметить, что ни на одном из кувшинов не прослеживаются ручки. Аналогию сосудам с резко выпуклыми стенками и обозначенными поддонами прослеживаем в керамических материалах Си- доровского городища (Кравченко Э.Е. и др., 2005, с.324, рис.39, 1).
Ямы VII типа (рис. 17, 7) - 1 ед. (2,6%), восьмеркообразного вида, большого (диаметр
- 1,2 м) и малого (диаметр - около 0,8 м) кругов, которые соединены и в сочетании образуют восьмерку. Колоколовидный подбой сделан в меньшей яме, он увеличил диаметр дна до 0,95 метра. Глубина дна ям в разных горизонтах - от 0,45 до 0,85 м, переход - в виде ступеньки высотой 0,4 метра. Общая длина “восьмерки” - 2,1 метра. В заполнении, у дна, найдены фрагменты стенок амфоры и ее ручка.
На могильнике расчищены две “гибридные” ямы 11 и 14 (5,3%), формы которых включают в себя признаки других типов ям, поэтому они выпадают из типологической схемы. В частности, яму И (рис. 17, 8) отличают большая площадь 1,5x1,2 м (1,8 м2), подпрямоугольная форма со значительно закругленными углами, кривизна северной стенки, различные, в пределах 0,2-0,25 м, горизонты ее дна. В заполнении находилась плита из мергеля. Яма 14 (рис. 17, 9): подквадратной (0,8x1,1 м) в плане формы, у дна - округлая диаметром 1,05 м, здесь же с трех сторон находились подбои глубиной 8-15 см, четвертая стенка - со слабым наклоном наружу.
Обозначенные проблемы
Вопрос о назначении всей серии ям остается открытым, тем более необходимо еще раз отметить, что они сосредоточены на ограниченном пространстве, “занимают” свободные участки между погребениями. Надо полагать, что прежде, до появления некрополя, на этой же террасе мог находиться хозяйственный комплекс населения, жилые постройки которого размещались неподалёку по левому берегу реки (рис.1, 2). Практика формирования “хозяйственных участков” или зон, связанных с хранением припасов, неоднократно подтверждалась исследованиями селищ степного региона СМК (Красильнпсова Л.1., 2005, с. 11- 12). Котлованы ям заброшенного комплекса, видимо, полностью не заплыли, и по западинам было несложно ориентироваться при рытье погребальных ям.
В материалах могильника проблемным остается вопрос, связанный с эксгумацией умерших. Захоронений с ненарушенной анатомией скелетов - 13 ед. (54%), с частично нарушенной верхней допоясной частью скелета - 7 ед.
180


(29%), и с полностью переотложенными костями-4 ед. (17%) (табл.1). Эти данные вызывают необходимость вновь возвратиться к теме так называемого “обезвреживания” (Гумилёв Л.Н., 1966, с. 148-153; Плетнёва С.А, 1967, с.98; 1989, с. 187, 244; Флёров В.С., 1984, с.181-187; 1989, с.177-186; 1998а, с.138-139; 19986, с.523- 538; 2000, с.55-74; 2007, с.181-185; Флёров В.С., Нахапетян В.Е., 1996, с. 151-153 и др.). В нашем случае проблему обозначает тот факт, что на рассматриваемом могильнике все детские погребения, а их 6 из 24 (25%), оказались не эксгумированными. Нельзя не заметить и того, что при вскрытии могил полностью уничтожен сопроводительный инвентарь (табл.Ш). Например, от керамики порой удается найти не более чем мелкие обломки, от железных ножей - иногда фрагменты, находим кремневые части кресал, из амулетов - только астрагалы. В литературе, касающейся вопросов нарушений и полного разрушения скелетов, по-разному объясняют такой своеобразный и несистематический ритуал. Среди этносов раннего средневековья более всего он распространен в среде ираноязычной группы населения, в частности, алан (Кузнецов В.А., 1962, с. 14, 29; Плетнёва С.А., 1967, с.80, 95, 98; Флёров В.С., 1984; 1998а; 19986; 2007). Вместе с тем, в ряде работ В.С.Флёрова можно наблюдать по данному вопросу другие суждения, суть которых в том, что обряд “обезвреживания” имел повсеместное распространение, в том числе у прабол- гарских племен от Поволжья до Подунавья, “является искони им присущим и доживает... вплоть до Х-Х1 вв.” (Флёров В.С., 1989, с. 185). Авторы раскопок Болыне-Тарханского могильника в Поволжье склонны рассматривать “проникновение в могилы” с целью их ограбления (Генинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964, с.22). Д.Т.Березовец, один из первых обнаруживший и описавший этот обряд в материалах Верхне- Салтовского ямного могильника, объясняет данные действия религиозными мотивами (Бе- резовец Д.Т., 1962, с.22).
В материалах Дроновского и Волоковско- го могильников наряду с погребениями на спине в анатомическом порядке в целой группе могил кости скелетов якобы “специально сложены”, при этом авторы отмечают отсутствие в них черепов, отдельные костей скелетов. Исследователи названных могильников полага¬
ют, что “обряд ингумирования” умерших происходил спустя некоторое время, после того как кости “очистились” от мягких тканей, и только тогда, укладывая их, устроители обряда стремились придать им “анатомический порядок” (Татаринов С.И. и др., 1986, с.216). Таким образом, заведомо “очищенные” от тканей кости скелета, помещенные в могилы, напоминают погребальные традиции, практикуемые в зороастризме (Бойс М., 1988, с.23-24, 57, 111- 112). В этой части к позиции С.И.Татаринова и соавторов следует прислушаться, т.к. у целого ряда кочевых племен в прошлом, да и теперь уже у оседлых этносов выявлены захоронения с разрушенной и отчасти “воссозданной” ими же анатомией, или, напротив, разбросанными и сложенными в кучку костями (Мажитов Н.А., 1977, с. 106). Однако среди всех эксгумированных захоронений Новодачного не наблюдаем признаков, которые напоминали бы ситуацию “воссоздания” анатомии. Не лишне в этом вопросе напомнить о том, что при эксгумации обычно вскрыта не вся могила, а только ее западная часть, в которой находилась основная система скелетов. Восточная часть, как и останки тазовых костей и ног, как правило, без признаков переотложенности. В этой связи точка зрения в вопросе умышленного разрушения анатомического порядка костей умерших, на наш взгляд, выглядит убедительнее. Корни этих явлений следует искать не только среди степных народов Южной Сибири (Мажитов Н.А., 1977, с.90), но и на Кавказе, где такого рода традиции еще долго сохранялись как этническая индивидуальность осетин, ингушей (Токарев С.А., 1976, с. 184, 348). В то же время у ряда народов истоки обрядов, в основе которых практика захоронения останков костей скелета человека, кроются в маздеизме - религии Древнего Ирана. По вероучению маздеис- тов, покойник - есть нечто “нечистое”, и им нельзя осквернять “чистые” начала природы - землю, воду, огонь (Токарев С.А., 1958, с.245). Поэтому, прежде чем умершего придать земле, его надлежало очистить от бренного тела. Отдаленные во времени традиции обрядов по отношению к умершим, общий смысл которых в так называемом “очищении” или “обезвреживании” по отношению к природе, могли иметь место в среде степного населения СМК, как, впрочем, и населения, познавшего обряд¬
181


ность ислама, прослеживаемого одинаково на могильниках этого же времени в Подонцовье. Однако о повсеместности обряда, связанного с “обезвреживающей эксгумацией” погребенных, говорить не приходится. Например, в 202 могилах СМК с языческой обрядностью, раскрытых на шести могильниках Степного По- донцовья, только в 21 яме (10,4%) на двух некрополях прослежены разрушения, на четырех нарушения захоронений вообще не имеют место. Возвращаясь к ситуациям могильника у пос.Новодачное, убеждаемся в том, что могилы вскрывали преднамеренно через определенный, но достаточно длительный после захоронения отрезок времени, когда не только мышечные ткани, но и суставные хрящи, соединяющие кости, утратили свойственные им функции. Вскрытие осуществлялось без нарушений первоначальных контуров ям, при этом в семи случаях грунт выбирали только из западной части ямы, в четырех - почти полностью. В первой ситуации скелеты разрушены до допоясной части, во втором, кроме стоп, совершенно переотложены, кости находятся как на дне ямы, так и в структуре почв заполнения, но не выше 0,5-0,6 м от горизонта дна. В процессе эксгумации часть костей, в том числе иногда и черепа, удалялась, но в большинстве случаев костные останки оказались небрежно собраны, буквально свалены в кучку в середине или ближе к западной стороне ямы.
Не лишним будете заметить, что захоронения детей, которые к тому же почти безын- вентарные, обряду “обезвреживания” здесь не подвергнуты, что, в свою очередь, ставит под сомнение обязательность и достоверность названной направленности обряда.
Набор и характер погребального инвентаря в могилах с повторным вскрытием определить не всегда удается, но чаще других в них находят обломки кухонных горшков салтов- ской культуры, в таком же состоянии металл, украшения. С их помощью в определенной степени достоверности удается воссоздать вещественный комплекс разрушенных могил. Учитывая материалы из неразрушенных могил, следует отметить, что во всех захоронениях взрослых людей оставлены традиционные наборы предметов, характерные захоронениям праболгар СМК, однако напомним, что часть
могил, в первую очередь погребения детей, вообще безынветарны (табл.Ш). В этом отношении Новодачненский могильник среди погребальных комплексов Степного Подонцовья не является исключением. В качестве примеров малоинвентарных и безынвентарных захоронений следует привести материалы могильника у с.Новолимаревка на р.Деркул (Красильников К.И., 1978; 1990, с.33-34), а также серию погребений могильника у с.Лысогоровка на р.Айдар (Красильников К.И., Красильникова Л.И., 2005, с.210-212). Некоторым исключением в вопросе инвентарности являются погребальные комплексы могильника у с.Желтое на Северском Донце, но и в этом случае о разнообразии вещей, подобно наборам из катакомб СМК, говорить не приходится (Красильников К.И., 1991, с.77-79).
Инвентарь из захоронений могильника пос.Новодачное представлен керамическим комплексом как в целых формах, так и в виде развалов или фрагментов, с помощью которых иногда удается воссоздать профили и параметры посуды. В остальных случаях фрагменты могут дать лишь статистику керамических изделий. Керамика присутствует в 18 (75%) могилах из 24, в том числе в целых формах и в развалах, но с профилями - 22 ед., остальные
- во фрагментах.
Вся серия керамических изделий обозначена двумя группами сосудов: кухонной
- 16 ед. (75%) и столовой (кувшины, кружки, кружки-кувшины) - 6 ед. (25%). Заметим, ни посуды специального назначения (кубышки, фляги), ни тарного предназначения (амфоры) здесь не обнаружено. Фрагменты амфор найдены только в ямах, не имевших отношения к захоронениям.
Керамические изделия кухонного назначения (рис. 18,1-16) характеризуют горшки небольших размеров, ручной лепки, часть из которых с очевидными признаками подправки на круге. Об этом же свидетельствуют прослеживаемые по донцам оттиски досок и осей круга в виде квадратно-прямоугольных изображений. Лишь на одном горшке был знак-клеймо в виде монограммы В. Сформованы горшки из грубой, насыщенной дресвой с крупным кварцевым песком керамической массы, но в целом и плотность фактуры, и обжиг посуды качественные. Поверхность стенок оформле¬
182


на горизонтальными линиями гребенчатого расчёса как сплошного, так и зонального вида, на плечиках иногда изображены зигзагообразные линии.
Среди кухонных горшков выделяем сосуды, изготовленные исключительно лепным способом (рис. 18,14-16), к тому же они по технологическим критериям и пропорциям не соответствуют посуде аналогичного назначения, характерной населению СМК (Плетнёва С.А., 1959, с.256, рис.42), Однако так называемые славяноидные горшки встречаются в материалах СМК (Плетнёва С.А., 1959, с.225-230, рис.12, 13; 1972, с.116, рис.З, 2; 4989, с.143). Появление нетрадиционной для праболгар посуды связывают с этнической неоднородностью в среде его населения (Плетнёва С.А., 1972, с. 115-118). Для Степного Подонцовья, значительно удаленного от славянского мира, керамика, к тому же в одиночных экземплярах, если не принимать во внимание напольные печи-каменки, принадлежность которых к славянам на памятниках СМК степной части очень проблематична, пока что единственный источник по теме “славяне в этнокультурных процессах населения Подонья в хазарское время” (Колода В.В., 2009, с.61-64,95-96). По другим параметрам славяне в степной части СМК практически не идентифицированы.
Столовая керамика (рис. 19, 1-8) представлена тремя типами посуды: кувшинами (рис. 19, 1-3, 5), кувшиновидными кружками (рис. 19, 6, 8) и кружками (рис. 19, 4, 7). Кувшины по формам тулов, горловин, общим пропорциям делятся на два вида. Первый вид (рис. 19, 1, 2) - два почти одинаковых сосуда с конусовидными туловами, высокими горловинами, одинаковыми конфигурацией ручек и орнаментами. Технология изготовления этих сосудов очень близкая. Сделаны они из хорошо проработанной керамической массы с использованием мелкодисперсного песка, благодаря чему удалось не только добиться высокой плотности стенок посуды, но и тщательной за- лощённости их поверхностей с последующим оформлением орнаментами с помощью лощения. Кувшины этого вида относим к формам, не имеющим аналогий среди массовой лощеной столовой посуды Степного Подонцовья (Красильников К.И., 2009, с. 104-109). В этой связи ни происхождение кувшинов, ни пути и
условия их проникновения в степи Подонцовья пока определить не удалось.
Второй вид - кувшины с шаровидными туловами, традиционной формой, характерной для бытовой столовой посуды СМК (рис. 19, 3, 5). Им присущи качественная технология, сплошное лощение, отчасти смоление, орнаментация в виде сетки, выполненной лощением в композиции косых, пересекающихся под углом около 90° линий. Шаровидные тулова, невысокие, но широкие горловины придают приземистый и устойчивый вид ёмкостям. Петлевидные ручки посажены вверху под венчик, внизу - на плечико сосуда. В комплексе признаков кувшины второго вида соответствуют изделиям лощеной посуды, производившейся населением степной части СМК.
К столовой посуде следует отнести кружки и кружковидные кувшины. Два сосуда находились в погребениях (рис. 19, 4, 6), еще два - из разрушенных захоронений (рис. 19, 7, 8). Им характерны высокая технология изготовления, качественная керамическая масса, формовка на круге достаточно быстрого вращения, покрытие стенок лощением и такой же приём выполнения орнамента. Принадлежность части сосудов к потреблению жидкости определяется не только приземистостью их форм, широкими днищами и большими в диаметре горловинами, но и ручками петельчатого вида, округлыми в сечении, посаженными, как правило, вверху на плечико, внизу - на тулово, на уровне его наибольшего диаметра. Ёмкости рассчитаны на объём жидкости 600-800 мл, сосуды длительное время были в пользовании, в результате возникла специфическая залощён- ность ручек и затёртость днищ, так что клейма на такой посуде едва видны и невыразительны.
Говоря о специфике керамического набора, выявленного на Новодачненском могильнике, в отличие от других некрополей Степного Подонцовья как, например, Желтое, Лысо- горовка, следует отметить полное отсутствие сосудов обрядового назначения, к которым относятся кубышки (Красильников К.И., 2009, с. 115-116). В погребениях могильника нет керамики, изделий импортного происхождения, например, красноглиняных эйнохоевидных кувшинов, других форм с высокими горловинами, пропорциями, характерными для аланской группы изделий. Несмотря на то, что два
183


кувшина (рис. 19, 1, 2) как бы “выпадают” из общей серии сосудов, известных в Степном Подонцовье, остальная часть посуды как кухонного, так и столового назначения, в целом, морфологически соответствует бытовой утвари праболгар СМК.
К числу вещественных материалов следует отнести наборы предметов быта: ножи - 5 ед., игольница, несколько кремневых сколов, по всей видимости, употреблявшиеся в кресалах, но их железные части обнаружить не удалось. Найдены украшения (бусы, перстень), с помощью которых удаётся определить половозрастную принадлежность ингумирован- ных. К сожалению, эталонных предметов-индикаторов, посредством которых удалось бы продатировать погребения, материалы могильника не дают, поэтому хронологию памятника обозначим общим для этого массива СМК временем - IX веком. Единственный прецедент, посредством которого появляется возможность уточнить датировку могильника, выявлен в погребении 20, в частности, сошлёмся на могилу с подбоем (рис. 11, 7). Яма-колодец по линии СЗ-ЮВ, подбой по отношению к нему в юго-западном направлении. Несмотря на то, что он сооружён в плотном лёссе, свод просел, что не позволяет обозначить его реальную высоту и профиль. В подбое в анатомическом состоянии обнаружены только стопы ног, рядом с ними - in situ жертвенник, остальные останки человека и животного (лошади) в переотло- женном состоянии находились на дне камеры, отчасти на ступеньке, в нижних горизонтах заполнения. К сожалению, никаких датирующих предметов здесь не обнаружено, поэтому в вопросе хронологии сошлемся на авторов, рассматривающих погребения с подбоями в контексте материалов хазарских древностей (Комар А.В., 2009, с.309). Однако при этом следует оговориться, что А.В.Комар во всех случаях, касающихся могил с подбоями, одновременно ссылается на курганы и им характерные признаки: каменные панцири, подквадрат- ные конструкции-крепиды, иногда такие же по форме ровики. В качестве примера приведены материалы курганов с.Астахово, с.Обозное и других на Луганщине (Комар О.В., Пюро B.I., 1999, с.150-158; Комар А.В., 2009, с.295-301). Относительной датировке погребения 20 в целом не противоречат все другие погребения, в
которых прослеживаются “зливкинские традиции”: позы при ингумации, ограниченная инвентарность, почти непременные, помимо детских захоронений, жертвенники (Плетнёва С.А., 1967, с.96). Идентификация костей жертвенных животных позволила выделить три вида: овцы, козы -14 особей, крупный рогатый скот - 2 особи, лошадь - 1 особь. Жертвенники включали конечности и голову животных, их шкуры могли быть использованы в качестве подстилок могил. Жертвенники оставляли у головы (2 могилы), у ног (7 могил), в одном случае сбоку, в трех могилах они находились одновременно у ног и у головы. Приведенная статистика не претендует на исчерпывающую объективность, так как нарушению подвергнуты как раз те участки могил, на которых очевидней всего мог находиться жертвенник, то есть в западной стороне у головы. В этой связи считаем, что жертвенную пищу могли оставить у головы и у ног одновременно. Соотношение жертвенников в погребениях мужчин и женщин почти равное, но конкретных выводов в этом вопросе по причине эксгумаций сделать нет возможности (Плетнёва С.А., Николаенко А.Г., 1976, с.292-293).
Следующий вопрос связан с ситуацией “сезонности” захоронений. Общим признаком погребений является западная направленность черепов, но вектор расхождений значительный - в диапазоне 70°, или до 40° к ЗСЗ и до 30° к ЗЮЗ, что соответствует близкому и даже предельному положению солнца при крайне летнем и крайне зимнем солнцестояниях (рис.20). Отклонения “сезонного характера” для захоронений праболгар явление обычное, и оно неоднократно обозначено в литературе (Плетнёва С.А., 1967, с.92; 2003, с.123; Плетнёва С.А., Николаенко А.Г., 1976, с.283 и др. работы). На рассматриваемом могильнике сезонность - индикатор смертности населения в различные периоды года. Прослеживаемая динамика свидетельствует о том, что смертность людей в теплое время года, с мая по сентябрь включительно, составляла от 15 до 18 умерших (63-75%), что могло быть связано не столько с заболеваниями, сколько с ситуациями, происходившими в степях в этом отрезке времени. Данные азимутов погребённых детей, возраст которых не превышает 3-5 лет, также в основном совпадают с периодами летнего солн¬
184


цестояния, и только 2 ml захоронений детей можно отнести к периоду поздней осени, либо к концу зимы, времени, близкому к отрицательным температурам. Взрослых, судя по азимутам солнцестояния, в зимнее время года умирало заметно меньше, не более 12,5-13%.
Социальные отношения населения, оставившего некрополь, без признаков дифференциации. Погребения взрослых сопровождает сравнительно однообразный инвентарь бытового содержания, среди вещей нет ни одного изделия из области оружия, амуниции воинов или конской сбруи. Отсутствие поясов и поясных наборов, которые известньгвЕвразии, на Кавказе и в лесостепной части СМК (Ковалевская В.Б., 1979, с.37, 49-51), свидетельствует о том, что в среде мужского населения не было личностей, занимавших значимое положение (Плетнёва С.А., 1967, с. 161; Ковалевская В.Б., 1979, с.39). Имущественное и социальное равенство в среде взрослой части населения находит подтверждение в безынвентарности захоронений детей, в которых иногда, помимо обычных горшочков кухонного типа, при ингумации ничего не оставляли, лишь в погребении 23 обнаружен незначительный жертвенник.
Систему сельской общины, население которой погребено на рассматриваемых могильниках, с определенной долей логики можно воссоздать, ссылаясь на порядок расположения могил. Расстояние между ними в пределах 3-5 м, нет ни одного случая, как и в отношении здесь же находящихся ям, перекрытия одного погребения другим, напротив, в их “планировке” прослеживаются признаки, посредством которых можно фиксировать семейные связи со свойственными традициями внутриродственной привязанности (Красильников К.И., 1978). На Новодачненском могильнике погребения 2, 3, 4 как бы обособлены в южной части раскопа И, в восточной части этого же раскопа сосредоточены погребения 5, 6, 7, в западном направлении расположены погребения 9, 10, 11, 13, 14, к северу от них расчищены погребения 16, 17, 18, 19, 20 (рис.З). В каждой из намеченных нами групп находились могилы с захоронениями детей, порой почти младенцев. Тем не менее, о существовании обособленных родственных участков судить преждевременно. Очевидно,
семьи являлись обычными структурами хозяйственной общины.
Краниометрические характеристики черепов из могильника Новодачное и аналогичных во времени погребений некрополей Степного Подонцовья с определенной степенью достоверности констатируют о том, что в VIII-IX вв., на географическом пространстве Среднедоне- чья пребывало более 45,4% людей с брахице- фалическими черепами, около 27,3% - с мезо- цефалическими и столько же с долихоцефали- ческими антропометрическими параметрами (Андреева И.В. и др., 2002, с. 11). Не вызывает сомнений тот факт, что грунтовый могильник у пос.Новодачное не является исключением в вопросе этнического состава населения степной части СМК, тем более, что материальная культура и обрядность здесь, вне сомнения, праболгарские. Система поз ингумированных, их ориентировка, наборы инвентаря и жертвенников соответствуют общепринятым для праболгар захоронениям, известным под названием “зливкинский тип погребений” (Го- родцов В.А., 1905, с.211-213; Плетнёва С.А., 1967, с.92; Швецов М. Л., 1984,с.341-342; 1991, с. 113-117). В комплексе признаков вполне приемлем тезис этнической родственности населения, оставившего могильник, на котором обрядово-ритуальная практика соответствует языческой моноконфессиональности. Вместе с тем Новодачненский могильник оставил на будущее ряд проблемных ситуаций, таких как: избирательность, эксгумации, комплекс ям, которые не имеют ничего общего с погребениями, но вызывают сомнение в их хозяйственном предназначении, сложно определить этнокультурные истоки найденным в них сосудам, несоответствующим керамическим традициям не только в среде праболгар, но и СМК в целом (рис. 17, 4-6). В этой связи не лишним будет ещё раз сослаться на С.А.Плетнёву в части ее мысли, что в данном случае мы встретились с новым обрядом, до сих пор неизвестным и нигде в системе СМК не прослеживаемым (Плетнёва С.А., 1999, с.79-80). Интерпретация его - дело будущего, естественно, с привлечением материалов ранее изученных и в перспективе исследуемых памятников погребального содержания Степного Подонцовья, в первую очередь, комплексов могильников Желтое, Но- волимаревка, Лысогоровка.
185


Рис. 1.7- карта-схема местоположения могильника Новодачное в Степном Подонцовье; 2 - ситуационный план могильника Новодачное и поселений СМК; 3 - раскопы I-III на могильнике Новодачное.
Fig. 1. 1 - a map-scheme of location of the Novodachnoie burial ground in the Steppe Donets river basin; 2 - the layout of the Novodachnoie burial ground and settlements of the Saltov-Maiaki culture; 3 - excavation sites I-III at the Novodachnoie burial ground
186


Рис. 2.1- план раскопа I; 2 - погребение 1.
Fig. 2.1- the layout of excavation site I; 2 - burial 1
187


Рис. 3. План раскопа II, погр. 2-22, ямы 1-38.
Fig. 3. The layout of excavation site II, burials 2-22, pits 1-38
188


Рис. 4.1- погребение 2, 2- погребение 3, 3 - погребение 4.
Fig. 4.1- burial 2, 2- burial 3, 3 - burial 4
189


Рис. 5.7- погребение 5; 2 - погребение 6.
Fig. 5. 7 - burial 5; 2 - burial 6
190


Рис. 6.1 - погребение 7; 2 - погребение 8.
Fig. 6. 1 - burial 7; 2 - burial 8
191


Рис. 1.1- погребение 9; 2 - погребение 10; 3 - погребение 11.
Fig. 7.1- burial 9; 2 - burial 10; 3 - burial 11
192


Рис. 8.7- погребение 12; 2 - погребение 13.
Fig. 8.7- burial 12; 2 — burial 13
193


Рис. 9.1- погребение 14; 2 - погребение 15.
Fig. 9. 1 - burial 14; 2 - burial 15
194


Рис. 10. 1 - погребение 16; 2 - погребение 17; 3 - погребение 18; 4- погребение 19. Fig. 10. 1 - burial 16; 2 - burial 17; 3 - burial 18; 4 - burial 19
195


Рис. 11.7- погребение 20; 2 - погребение 21.
Fig. 11.7- burial 20; 2 - burial 21
196


Рис. 12.1 - погребение 22; 2 - погребение 23; 3 - погребение 24.
Fig. 12. 1 - burial 22; 2 - burial 23; 3 - burial 24
197


Рис. 13.7- план раскопа III; 2 - погребения и инвентарь поздней бронзы.
Fig. 13. 1 - the layout of excavation site III; 2 - burials and grave goods of the Late Bronze Age
198


о
L
30 м
Рис. 14. 1-12 -ямы первого типа. Fig. 14. 1-12 -pits of the first type
199


о
L
30 м
6
0
L
10 см J
8
Рис. 15. 1-4 —ямы второго типа; 5-8 — ямы третьего типа; 9 - платы мергеля из ямы 24. Fig. 15. 1-4-pits of the second type; 5-8-pits of the third type; 9 - marl plates from pit 24
200


I
Рис. 16. 1-3 -ямы четвертого типа; 4-12 -ямы пятого типа. Fig. 16. 1-3 - pits of the fourth type; 4-12 - pits of the fifth type
201


Рис. 17. 1-3-ямы шестого типа; 4-6-сосуды из ям 10 и 15; 7 - яма седьмого типа; 8-9 - нетипичные ямы.
Fig. 17.1-3 - pits of the sixth type; 4-6 - vessels from pits 10 and 15; 7 -a pit of the seventh type; 8-9 - atypical pits
202


Рис. 18. 1-16 - кухонная круговая и лепная керамика из погребений. Fig. 18. 1-16 - kitchen potters'and modelled pottery from burials
203


Рис. 19. 1-3, 5 - столовые кувшины; 4, 7 - кружки; 6, 8 - кувшины-кружки. Fig. 19. 1-3, 5 - table jugs; 4,7 - mugs; 6,8- jugs-mugs
204


Литература и архивные материалы
Андреева И.В., Виноградов А.А., Виноградов О.А., Красильников К.И.9 Худякова О.В.,
2002. Сравнительная краниометрия чешуй лобной кости людей, живших в VIII-XX веках на географической территории Луганской области// УМА. Т.5. № 1. Луганск.
Березовец Д.Т., 1962. Раскопки в Верхнем Салтове в 1959-1960 гг.// КСИА АН УССР. № 12. К. Бойс М.9 1988. Зороастрийцы. Верования и обычаи. М.
Генинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964. Ранние болгары на Волге. М.
Городцов В.А., 1905. Результаты археологических исследований в Изюмском уезде Харьковской губернии в 1901 г.// Тр. XII АС. Т.1. М.
Гумилёв Л.Н., 1966. Открытие Хазарии. М.
Ковалевская В.Б., 1979. Поясные наборы Евразии IV-IX вв.// САИ. Вып. Е1-2.
Колода В.В.9 2009. Влияние традиций салтовского гончарного производства на керамический комплекс боршевской культурыПодонья// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Комар А.В., 2009. Курганы VIII в. у села Астахово// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Комар О.В., Шоро B.I., 1999. Кургани хазарського часу на Луганщиш// Vita Antigua. 2. К. Кравченко Э.Е., Мирошниченко В.В., Петренко А.Н., Давыденко В.В., 2005. Исследования археологического комплекса у с.Сидорово// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.4. Хазарское время. Донецк.
Красильников К.И., 1978. Отчет о раскопках могильника М1 и М2 у с.Иоволимаревка Беловодского р-на Ворошиловградской обл. в 1978 г.// НА ИА НАНУ №1978/147-149. Красильников К.И., 1990. О некоторых вопросах погребального обряда праболгар Среднедонечья// Ранние болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань.
Красильников К.И.9 1991. Могильник древних болгар у с.Желтое// Проблеми на прабългарската история и култура. Вып. 2. София.
Красильников К.И.9 2009. Лощеная керамика из степного массива салтово-маяцкой культуры// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Красильников К.И., Красильникова Л.И.9 2001. Случайные находки погребений бронзового века в Новодачном// Древности Северского Донца. Вып. 5. Луганск.
Красильников К.И.9 Красильникова Л.И., 2002. Отчет о проведении спасательных археологических раскопок у с.Лысогоровка Новопсковского р-на и у пос.Новодачное Славяносербского р-на Луганской обл. в 2001 г.// НА ИА НАНУ.
Красильников К.И., Красильникова Л.И., 2003. Новые материалы из раскопок у пос. Новодачное на р.Лугань// Материалы и исследования по археологии Восточной Украины. №1. Луганск.
Красильников К.И., Красильникова Л.И., 2005. Могильник у с.Лысогоровка - новый источник по истории степей Подонцовья// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.4. Хазарское время. Донецк.
Красильников К.И.9 Тельнова Л.И., 1992. Отчет о проведении аварийно-спасательных работ грунтового могильника СМК у с.Новодачное Славяносербского р-на Луганской обл. в 1992 г.// НА ИА НАНУ. №1992/88.
Красильников К.И., Тельнова Л.И.9 1997. Грунтовый могильник у пос.Новодачное// Древности Подонцовья. № 6. Луганск.
Красильнжова Л.1.9 2005. Буд1вл1 салтово-маяцько! культури степового Наддшщв’я. Автореф. дис. ... канд. icT. наук. К.
Кузнецов В.А.9 1962. Аланские племена на Северном Кавказе// МИА. № 106.
Мажитов Н.А., 1977. Южный Урал в VII-XIV вв. М.
Плетнёва С.А., 1959. Керамика Саркела Белой Вежи// МИА. № 75.
Плетнёва С.А., 1967. От кочевий к городам// МИА. № 142.
205


Плетнёва С.А., 1972. Об этнической неоднородности населения северо-западного хазарского пограничья// Новое в археологии. М.
Плетнёва С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. М.
Плетнёва С.А., 1999. Очерки хазарской археологии. Москва; Иерусалим.
Плетнёва С.А., 2003. Кочевники южнорусских степей в эпоху средневековья. Воронеж.
Плетнёва С.А., Николаенко А.Г., 1976. Волоконовский древнеболгарский могильник// СА. № 3.
Татаринов С.И., Копыл А.Г., Шамрай А.В., 1986. Два праболгарских могильника на Северском Донце// СА. № 1.
Токарев С.А., 1958. Этнография народов СССР. М.
Токарев С.А., 1976. Религия в истории народов мира. М.
Флёров В.С., 1984. Маяцкий могильник// Маяцкое городище. М.
Флёров В.С., 1989. Обряд обезвреживания погребенных у праболгар// Проблеми на прабългарската история и култура. Вып.1. София.
Флёров В.С., 1998а. Обезвреживание погребенных в Северном Предкавказье и на Дону в I-VIII вв. н. э.// Проблемы археологии Юго-Восточной Европы. Ростов-на-Дону.
Флёров В.С., 19986. Разрушения скелетов на могильнике Клин-Яр III на Северном Кавказе// МАИЭТ. T.VI. Симферополь.
Флёров В.С., 2000. Разыскания по обряду обезвреживания погребенных в раннесредневековой Восточной Европе// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.1. Донецк.
Флёров В.С., 2007. Постпогребальные обряды Центрального Предкавказья в I в. до н.э. - IV в. н.э. и Восточной Европы в IV в. до н.э. — XIV в. н.э. М.
Флёров В.С., Нахапетян В.Е., 1996. Виды обезвреживания погребённых в катакомбах V - начала VIII вв. могильника Клин-Яр III в г.Кисловодске// Актуальные проблемы археологии Северного Кавказа. Тезисы докладов конференции. М.
Швецов МЛ., 1984. Работы на Зливкинском могильнике// АО 1982 года.
Швецов М.Л., 1991. Могильник “Зливки’7/ Проблеми на прабългарската история и култура. Вып.2. София.
Summary
-K.I.Krasilnikov, L.I.Krasilnikova (Lugansk, Ukraine)
BURIALS ACCORDING TO ZLIVKI RITES ON BURIAL GROUND NEAR NOVODACHNOIE VILLAGE AT LUGAN RIVER
The paper presents the finds of excavations of 1992 and 2001 at a burial ground of the Saltov- Maiaki culture. The explored area was 1210 square meters where 24 burials were discovered, with 13 of them undamaged and 11 fully or partially exhumed. The constructions of burial graves, blocks, inhumation poses, grave goods (i.e. jewelry, plates and dishes, altars), orientation of the deceased and other features generally correspond to the burial system known as “Zlivki type” burials of the Proto- Bulgarians of the 9th century. The issues of funeral rites, orientation, ethnicity and social status of the deceased have been dicussed.
On the territory of the burial ground 38 pits were found and classified into 7 types according to their construction. It is believed that they cannot probably be considered as household pits, except the bell-shaped pits. Besides, it is difficult to trace ethno-cultural similarities to tare vessels found in the pits. Interpretation of these facts requires further research.
Статья поступила в редакцию в апреле 2010 г
206


В.С.Аксёнов
ПОГРЕБЕНИЯ ВСАДНИКОВ НЕТАЙЛОВСКОГО МОГИЛЬНИКА САЛТОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ: ТИПОЛОГИЯ И ХРОНОЛОГИЯ (ПО МАТЕРИАЛАМ 2003-2010 ГОДОВ)
Отличительной чертой грунтовых (прабол- гарских) могильников лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры, как отмечала неоднократно С.А.Плетнёва, было присутствие погребений людей в сопровождении коня (Плетнёва С.А., 1981, с.9, 10). Такие захоронения, помимо биритуального могильника Красная Горка (Аксёнов В.С. и др., 1996, с. 116-129), были открыты в 1959-1961 гг и на Нетайлов- ском могильнике (Иченская О.В., 1981, с.89- 92), расположенном на левом берегу Печенежского водохранилища, напротив Верхне- Салтовского городища - памятника, давшего название салтово-маяцкой археологической культуре. За последние восемь лет (2003- 2010 гг) на Нетайловском могильнике экспедициями под руководством А.В.Крыганова, В.К.Михеева и автора данной статьи было обнаружено 26 погребений, которые следует рассматривать как захоронения воинов-всад- ников. Анализу данных захоронений и посвящена данная работа.
Как показали исследования 1991-2010 гг для захоронений Нетайловского грунтового могильника характерно почти полное отсутствие в могильных ямах человеческих останков. Лишь в некоторых случаях останки человека в погребениях представлены отдельными зубами, костями и фрагментами костей плохой сохранности или в виде костного тлена (Жиронкина О.Ю., Цитковская Ю.И., 1996, с.355, табл.1; 2004, с.208, табл.1). При этом погребальный инвентарь располагался так, как будто он находился на теле погребённого человека. В некоторых немногочисленных случаях удалось проследить факт преднаме¬
ренного, совершенного в древности, разрушения костяков погребённых людей (Жиронкина О.Ю., Цитковская Ю.И., 1996, с.356; Крыга- нов А.В., Чернигова Н.В., 1993, с.37, рис.1, д)1, что было отмечено Д.Т.Березовцом ещё в первые годы исследования могильника (Иченская О.В, 1981, с.82, 93, рис.2, II, III, V-VIII). Кости погребённых коней, несмотря на их массивность, отличаются также плохой сохранностью. Такую сохранность костного материала (особенно человеческого) в захоронениях могильника мы склонны объяснять гидрологической ситуацией, сложившейся в зоне расположения могильника после создания Печенежского водохранилища (Аксёнов В.С., 2006, с.59-60). Продолжающие исследования некрополя показали, что достаточно большая часть захоронений могильника в древности подверглась преднамеренному вскрытию, цель которого ещё предстоит выяснить. Это не могло не отразиться на состоянии нашей Источниковой базы. В ходе исследований удалось зафиксировать несколько признаков, однозначно указывающих на факт повторного вскрытия могильных ям, совершённых в древности. К наиболее наглядным признакам относятся: 1) наличие следов повторных вко- пов в могильные ямы; 2) присутствие в заполнении этих вкопов отдельных вещей, сосудов, отдельных человеческих костей и черепов, мелких древесных угольков; 3) наличие преднамеренно разрушенных костяков людей на дне могильной ямы.
Так, в заполнении погр. № 435, в восточной части, были обнаружены: железный складной серп, железная фибула-кресало,
1 Проблема повторного вскрытия могил рассматривается в отдельной статье, которая сдана в печать: Аксёнов В.С. Повторное проникновение в захоронения Нетайловского грунтового могильника салтовской культуры - миф или реальность.


два кремня, бронзовая литая поясная бляшка сердцевидной формы, а на дне могильной ямы - человеческий костяк со следами преднамеренного разрушения (рис.1,1, 2). В восточной части пятна могильной ямы захоронения № 482 цвет заполнения был золистым и пятнистым, тогда как заполнение в западной части пятна было более однородным светло-серого цвета с незначительными вкраплениями светло-жёлтого материкового песка. В слоистом заполнении восточной части ямы были обнаружены череп человека без нижней челюсти (рис.2, Зв, 4в)\ целый крупный кувшин, лежавший на боку (рис.2, 36, 46), и железный черешковый нож. На дне, в восточной части ямы, человеческие останки отсутствовали, но в заполнении этой части ямы, на 0,1 м выше дна, лежала бедренная кость человека плохой сохранности (рис.2, Зг, 4г). Под ней обнаружены железный черешковый нож, половинка бронзового разделителя на пояс, обломок клинка палаша, железные оковки ножен палаша, фрагмент железного кольца, фрагменты двух рамчатых пряжек, обломок пера листовидного наконечника дротика. Остальной погребальный инвентарь находился на дне могильной ямы. Заполнение юго-западной и западной частей могильной ямы погребения № 492 состояло из светло-жёлтого материкового песка, перемешанного с незначительным количеством светло-серой супеси, тогда как в заполнении восточной части ямы преобладала тёмно-серая супесь с незначительной примесью светлого материкового песка. Это тёмно-серое заполнение было слоистым, состоящим из чередующихся между собой слоёв тёмно-серой и светло-серой супеси с примесью большего или меньшего количества светлого материкового песка (рис.2, 2). В профиле прослеживался прогиб слоёв заполнения в сторону могильного дна. Удалось проследить и наклон слоёв в сторону северо-восточной торцевой стенки могильной ямы. В данных слоях встречались на разной глубине отдельные мелкие древесные угольки, фрагменты сосудов. Здесь же была обнаружена придонная часть крупного столового кувшина (рис.2, 1а, 2а). Расчистка захоронения человека показала, что в древности костяк подвергся преднамеренному разрушению. На момент исследования кости человека - отдельные ребра, черепная крышка,
обе бедренные кости - образовывали кучку у восточной торцевой стенки ямы за пределами гроба-рамы, тогда как берцовые кости правой ноги погребенного мужчины располагались in situ (рис.2,1). Инвентарь находился на дне могильной ямы. В заполнении погребения № 438 на глубине -1,8 м был зафиксирован двуручный горшок-ваза, рядом с которым находился череп человека без нижней челюсти (рис. 1, Зв, 4в). По- видимому, череп был извлечен из захоронения в процессе повторного вскрытия погребения, так как на дне могильной ямы (-3,15 м) кости человека зафиксированы не были (рис.1, 3). Интересно, что в восточной части могильной ямы, над южной боковой стенкой гроба, на глубине -2,45 м был установлен целый столовый кувшин (рис.1, 36, 46). Придонные части двух столовых кувшинов обнаружены в заполнении могильной ямы погребения № 444. На дне могильной ямы (-3,45 м) внутри гроба-рамы кости человека отсутствовали (Аксёнов В.С., 2009, с.235, 236, рис.12, 13, 3, 16). Погребальный инвентарь (стремя, металлические детали седла) был частично выброшен за пределы гроба. Часть инвентаря (бляшки от ремней конской сбруи) при этом осталась лежать на деревянном перекрытия гроба в его западном конце, над ногами умершего. В погребении № 500 кухонный горшок с повреждённым в древности венчиком лежал на боку у северной стенки могильной ямы на глубине -0,98 м в заполнении повторного вкопа в могильную яму. На дне данного погребения кости человека и вещи отсутствовали. В то же время костяк коня находился в анатомическом порядке и сопровождался полным набором конского снаряжения. Таким образом, во всех указанных случаях следы повторного вкопа фиксировались в восточной части могильной ямы, где предполагалось нахождение захоронения человека, тогда как западный край могильной ямы, где располагался костяк коня, оставался нетронутым (рис.1, 2). Следовательно, проникавшие в могилу люди хорошо знали устройство погребального сооружения, и их не интересовал костяк коня, уложенный в ногах погребённого человека вместе с предметами конского снаряжения. В результате этих постпогребальных действий часть интересующей нас информации была утрачена. Поэтому захоронения человека с конём мы будем рас¬
208


сматривать в некотором обобщённом виде (табл Л).
На фоне светлого материкового грунта могильные ямы захоронений выделяются в виде характерных тёмных пятен овальной или подпрямоугольной формы, ориентированных по линии восток - запад с сезонными отклонениями. В зависимости от состава конских останков исследованные погребения всадников мы делим на следующие типы.
Тип I - погребения человека в сопровождении коня (№№ 343, 391, 406, 435, 438, 444,466,482,486,492, 500). Для данного типа захоронений характерны большие размеры могильных ям (табл.1). Длина их на уровне фиксации колеблется от 3,0 м (погр. № 435) до 4,25 м (погр. №№ 444, 466), а ширина - от 1,36 м (погр. № 435) до 2,58 м (погр. № 466). Дно могильных ям находится на глубине от 2,35 м (погр. № 486) до 3,45 м (погр. № 444). В погребениях данного типа присутствует целый конь, который размещается в ногах человека (рис.1, 2). При этом конь уложен перпендикулярно телу человека. Таким образом, общая могильная яма состоит из расположенной в восточной части узкой, прямоугольной в плане очертаний ямы, предназначенной для тела человека, и примыкающей к ней с запада овальной площадки, на которой располагается конь. На уровне дна могильные ямы этих погребений имеют грушевидную (Т-образную) форму. В некоторых случаях уровень дна ямы погребения человека и захоронения коня могут не совпадать (уровень овальной площадки с костяком коня в этом случае находится выше уровня дна погребения человека). В восточной части погребений №№ 391, 406, 438, 444, 482,492 были зафиксированы остатки гробов- рам в виде полосок древесного тлена по контуру данного внутримогильного сооружения (рис.1, 2; 2,7). В западной торцевой стенке ям были сделаны неглубокие ниши-подбои, в которых отчасти и помещались кони. Они были уложены на правый, реже, левый (погр. №№ 406, 466) бок, спиной к стенке ниши-подбоя. Предметы конского снаряжения, как правило, находились при костяках коней. Остатки седла, украшения ремней конской сбруи, стремена, сбруйные кольца и пряжки чаще всего находились на теле коня, тогда как удила с фрагментами ремней оголовья и металлическими
деталями уздечки лежали возле передних ног коня, т.е. кони были оседланы, но не взнузданы.
Тип II - захоронение человека сопровождается частями конской туши (голова и ноги) - погребения №№ 345, 380, 404, 407, 413, 450, 491 (рис.З). Длина могильных ям захоронений данного типа в среднем составляет 3,2-3,4 м, а ширина колеблется от 1,45 м (погр. № 407) до 2,0 м (погр. № 345) (табл.1). Глубина могильных ям - несколько меньшая, чем в захоронениях I типа, и находится в пределах 1,9 м (погр. № 491) - 3,2 м (погр. № 407), хотя дно большинство ям расположено на глубине 2,4-2,6 м. Только в двух погребениях (№№ 404, 407) зафиксированы остатки гроба-рамы в виде полосок древесного тлена. Дно могильных ям большинства погребений данного типа в плане имеет форму прямоугольника с закруглёнными углами, и только в погребениях №№ 404, 407, 413 форма дна близка к грушевидной (рис.З, 7). Форма дна могильной ямы обусловлена размещением конских останков. Так, грушевидную форму дно могильной ямы имело в тех погребениях, в торцевых стенках которых были сделаны ниши-подбои. Таким образом, части коня в сопровождении предметов конского снаряжения размещались в 1) нишах-подбоях, сделанных в западных торцевых стенках могильных ям захоронений людей (погр. №№ 404, 407, 413) (рис.З, 7); 2) на дне могильной ямы, в её западной части, у ног человека (погр. № 345) (рис.З, 2, 2а); 3) в заполнении могильной ямы над ногами человека и на дне (погр. №№ 380, 450, 491) (рис.4).
Как вариант данного типа захоронений следует рассматривать погребение № 410 (рис.5). В данном случае части коня (голова и ноги - растянутая шкура) в сопровождении конской сбруи были уложены в отдельной яме овальной формы размерами 2,15x0,85 м (рис.5, 2). Захоронение коня располагалось у западного края могильной ямы с останками человека, почти перпендикулярно ей. На дне погребения человека были прослежены остатки деревянного гроба-рамы (рис.5, 7). Глубина могилы с человеческими останками составляла 3,0 м, тогда как дно конского захоронения было зафиксировано на отметке -2,4 м. Общая планиграфия размещения человеческих ос¬
209


танков и останков коня, характерная для захоронений человека с конём Нетайловского могильника, в погребении № 410 в целом была соблюдена. Данное захоронение занимает как бы переходную позицию между погребениями человека с целым конём (тип I) и захоронениями людей в сопровождении только частей коня (головы и ног). В данном захоронении мы имеет дело с разнесением в пространстве погребения человека и захоронения его коня. Подобные случаи разнесения в пространстве погребения коня и его хозяина известны и на других салтовских могильниках бассейна Северского Донца (погр. №№ 140/к-12, 144, 145, 199, 282 и к-11,14, 31,23 могильника Красная Горка) (Аксёнов В.С. и др., 1996, с. 117, рис.2, 7), Объясняется это тем, что масса коня в 5-6 раз больше веса человека, и получение травм или даже смерть под упавшей тушей коня были, по-видимому, обыденным явлением. Остерегаясь такой ситуации в реальной жизни, кочевые народы старались избежать этого и в погребальной обрядности. Так, подобная забота об умершем человеке отмечена у многих тюркоязычных кочевников, когда тело покойного отделялось от туши коня стенкой (закладом) из камней, колод, земляной прослойкой, конь размещался на ступеньке и даже в отдельной яме (Нестеров С.П., 1990, с.75), как это имело место в погребении № 410 Нетайловского могильника.
Тип III - в захоронении человека присутствие коня символизирует положенное в погребение конское снаряжение или его отдельные элементы (погр. М® 361, 388, 389, 431, 499, 508) (рис.6, 7). На уровне фиксации длина пятен могильных ям данных захоронении колеблется от 2,3 м (погр. № 361) до 2,7 м (погр. №№ 388, 431, 508), а ширина - от 1,22 м (погр. № 499) до 2,0 м (погр. № 431) (табл.1). Глубина ям в захоронениях данного типа существенно различалась. В захоронениях с ориентировкой умерших головой в восточном секторе она составляла 2,2-3,3 м, тогда как в погребениях с ориентировкой умерших на запад (№№ 499, 508) глубина равнялась 1,4 и 1,7 м, соответственно. В двух погребениях (№№ 388, 389) зафиксированы остатки деревянных гробов- рам (рис.6, 1, 2). Предметы конской сбруи находились как в нишах-подбоях, сделанных в западных торцевых стенках могильных ям (погр.
№№ 388, 389) (рис.6, 1а, 2а), так и просто на дне (погр. №№ 361, 431) (рис.7, 7). В погребениях №№ 499 и 508 предметы конского снаряжения (удила, стремена) находились в заполнении и на дне могильной ямы в западной части, т.е. в головах погребённых (рис.7, 2, 3).
Тип IV - кенотаф. Данный тип представлен захоронением № 462 (табл.1). В погребении, которое отличалось незначительными размерами по дну (1,5^0,9 м), были обнаружены сложенные кучкой стремена, удила, сбруйная пряжка и бронзовый чумбурный блок. Кости человека, как и кости коня, в могильной яме отсутствовали.
Тип V - захоронение коня в отдельной яме, без наличия каких-либо следов человеческого скелета. В последние годы на могильнике было обнаружено только одно такое захоронение (конь 4) (рис. 8, 2). Целый конь был помещен в могильную яму трапециевидной в плане формы размерами 1,7x0,8 - 1,4 м, ориентированную своими длинными сторонами по линии восток-запад. Глубина могильной ямы - 1,4 м. Конь был захоронен с сильно запрокинутой назад головой и подогнутыми под брюхо ногами. Возле задних ног коня в западной части могильной ямы лежали пара стремян, удила со стержневидными псалиями, железная оковка луки седла, сбруйное кольцо и фрагменты сбруйной пряжки трапециевидной формы. В научной литературе принято считать подобные захоронения, если они обнаружены в пределах могильников, кенотафами. Но, если принять во внимание размеры могильных ям, то нужно признать, что кенотафами могут считаться только те одиночные захоронения коней, в которых присутствует погребальный инвентарь, несвязанный с конским снаряжением, то есть вещи, которые зачастую находятся в погребениях людей (предметы вооружения, орудия труда, личные вещи покойного). Или же кенотафом может быть одиночное конское захоронение, произведённое в достаточно большой по размерам могильной яме, в которой предполагается место для тела человека, и где, по этнографическим данным, возможно, находилась кукла или какое-то другое изображение, заменяющее отсутствующего покойника (Смоляк А.В., 1969, с.263). Подобные захоронения оседланных, взнузданных коней или же коней в сопровож¬
210


дении элементов конского снаряжения могут быть погребениями боевых коней, погибших в бою или умерших своей естественной смертью (болезнь, старость) и погребенных за свои заслуги по желанию хозяина на родовом участке могильника. Хотя конские погребения в отдельных ямах в пределах могильников, вероятно, могут быть связаны и с другими обрядами. Так, они вполне могли выступать в роли так называемой выкупной жертвы духу подземного мира (царства мертвых) за предоставленный для погребений участок на общем могильнике. Подобная жертва приносилась отдельной семьей или частью родственников, что неоднократно отмечалось в этнографической литературе (Бакаева Э.П., Гучинова Э.-Б.М., 1988, с. 104; ГалдановаГ.Р., 1987, с.57-58). Возможно, что в данном случае свидетельством жертвенной роли животного может служить факт невозможности связать конское захоронение с конкретным человеческим, зачастую воинским, погребением. Однако вокруг данного конского погребения, на расстоянии от 0,5 м до 2,1 м, располагались шесть человеческих захоронений (рис.8, 7). К востоку от могилы коня располагались два погребения взрослых людей, ещё по одному захоронению взрослых индивидов находилось к северу и югу от конского захоронения, к западу от коня были обнаружены два погребения, принадлежавшие детям. Таким образом, можно предположить, что вокруг данной конской могилы располагались захоронения близких родственников, а само конское захоронение было своеобразным символом принадлежности данного участка могильника конкретной семье (т.е. выкупной жертвой за участок на некрополе).
Погребения с конём выделенных нами типов были исследованы на Нетайловском могильнике и в предыдущие годы другими исследователями. Так, ранее на некрополе раскопаны погребения №№ 23, 53, 127 (тип I), №№ 10,52, 132, 171,252,255 (тип И), №№ 144,215, 221,259 (тип III) и №№ 16,87,199,221 “А” (тип V) (Иченская О.В., 1981, с.89, табл.6, рис.З; Аксёнов В.С., 1997, с.32-33, рис.1; Жиронкина О.Ю., Цитковкая Ю.И., 1996, с.362-363, рис.4, 7, 6; Жиронкина О.Ю. и др., 1997, рис.1).
Инвентарь рассматриваемых захоронений полностью соответствует салтово-маяцким древностям и датируется 2-й пол.УШ - IX
веком. Это касается удил, стремян, железных сбруйных колец и пряжек, украшений ремней сбруи и оголовья, глиняных сосудов, предметов вооружения и хозяйственно-бытового инвентаря, найденных в рассматриваемых захоронениях.
Все найденные в захоронениях удила состоят из двухчленного грызла и двух боковых подвижных прищёчных ограничителей - псалиев. Окончания стержней грызла имеют восьмёрковидную форму. В большинстве случаев петли для псалиев и петли для поводного ремня повёрнуты в разных плоскостях, то есть перпендикулярно друг другу. Такое расположение петлей обеспечивало лучшее управление конём, чем при расположении петель в одной плоскости (Кирпичников А.Н., 1973, с. 14). Грызла, в которых петли для псалиев и поводного ремня находились в одной плоскости, представлены только в одном погребении - № 343 (тип I). По мнению А.В.Крыганова, удила с перпендикулярным расположением петель появились несколько позже удил с восьмёркообразными концами (Крыганов
А.В., 1989, с.99), ибо последние представлены в основном в комплексах предсалтовского и раннесалтовского времени (Вознесенка, Ар- цибашево и др.) (Гршченко В.А., 1950, табл.1, 5-7; Монгайт А.П., 1951, рис.43, 77; Смшенко
А.Т., 1965, рис.26, 5; Орлов Р.С. 1985, рис.4, 7). В салтовских древностях удила с восьмёркообразными концами встречаются уже реже, тогда как грызла с перпендикулярным расположением петель, наоборот, преобладают (Плетнёва С.А., 1989, рис.38). Интересны грызла удил из погребения № 404 (рис.9, 4). В отличие от всех остальных найденных удил, концы грызла в данном случае снабжены только одной петлей, в которую вставлены и псалий, и кольцо для поводного ремня. Для салтовских древностей такие удила являются архаизмом. Они больше характерны для предсалтовского времени. Так, подобные удила встречаются в “раннеаварских” и “среднеаварских” древностях (Гавритухин И.О., 2001, рис.55, 3, 7, 12, 21). Показательным является и тот факт, что в кольцо грызла удил из погребения № 404 был вставлен плоский S-видный псалий. Псалиями S-видного типа снабжены также удила из погребений №№ 345, 407 (И тип), 406 (I тип) и 431 (III тип) (рис.9, 5, 6).
211


Табл. 1. Погребения с конём Нетайловского могильника
Человеческие останки
анатом.
порядок
NO
т-Н
+
разрушено силосной траншеей
+
нет
1п
т*Н
+
+
+
+
+
есть
+
4-
+
+
+
+
Находки в заполнении могильной ямы
кости,
вещи
сп
+
+
+
+
+
+
кера¬
мика
(N
+
+
+
+
+
+
+
+
+
угли
^Н
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
Дно могильной ямы
ниша-
подбой
О
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
конь в отд. яме
разме¬
ры
ON
4,0x2,4
i
VO
o'
X ^
2,7x0,95
3,0 x 0,8- 2,15
3,0 x 0,9-1,15
3,97 x 0,85-1,9
4,2 x 0,48-1,6
3,95 x 1,0-1,54
3,06 x 0,6-1,45
2,26 x 0,54-1,0
3,8 x 0,53-1,5
2,7x0,85
• * Сц *
о g
00
Uh
u
U
U<
U
U
U
U
U
u
С
глуби¬
на
VO
of
00
of
2,95
CN
3,15
3,45
VO
CN
2,65
2,35
CN
2,52
©^
СП
Пятно могильной ямы
ази¬
мут
VO
o'
О
Г-
о
г-
VO
О
lO
OO
%*
00
О
О
ON
О
CN
Os
О
О
VO
О
CN
ON
о
О
VO
О
О
VO
о
UH
г-
разме¬
ры
UH
4,0x2,6
разрушено силосной траншеей
3,05x2,2
3,0x1,36
3,6x2,2
4,25x2,0
4,25x2,6
4,0x2,3
3,6x1,9
3,75x2,4
3,5x2,05
3,05x1,85
фор-
ма*
'vf
О
О
G
О
Й
c-
e
CO
О
о
U,
глу¬
бина
СП
OO
o'
Os
o'
CN
°°o
ON
o"
©"
0,97
0,85
г-
o'
CN
№
погр.
CN
343
391
406
435
438
444
466
482
486
492
о
о
410
Тип
захоро¬
нения
Т-Н
-
212


Продолжение табл. 1
40
+
+
+
+
+
WO
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
со
+
+
(N
+

+
+
+
+
+
+
+
О
+
+
+
+
On
<о
"х
00^
(N
2,1x0,45
2,55x0,75
2,55x0,7
3,4x1,15
2,0x0,66
2,98 х 0,98-1,07
1,5x0,6
On
o'
X
(Ч
2,6x0,7
2,1x0,6
2,4x0,98
2,6x0,8
00
Й
и
й
й
С
С
й
Й
Й
й
Й
Й
Г-
to
<N
2,6
2,8
<N
со"
CN
2,03
04
(N
of
2,9
3,3
2,7
40
о
О
00
О
т—-t
00
О
00
40
о
wo
о
(N
О
ч—I
О
т“Н
04
О
wo
о
04
’’sf
О
О
40
о
о
NO
О
О
NO
276°
272°
U0
3,25x2,0
2,25x1,75
3,5x2,1
3,3x1,45
3,2x1,8
2,2x1,5
3,4x1,5
2,3x1,8
2,7x1,6
разруш.
2,7x2,0
2,47x1,22
2,7x0,9
О
О
О
О
О
С
О
Й
И
о
О
Й
Й
СО
0,6
WO
оо
o'
0,5
1,0
0,9
0,6
0,8
<о
1,0
00
о"
wo
(N
345
380
404
407
413
450
491
3
СО
388
389
431
499
508
-
-
III
213
овальная, п - прямоугольная, в - восьмерковидная, г - грушевидная. - грушевидная, п - прямоугольная.


В хронологическом плане удила с S-видными псалиями более характерны для памятников 2-й пол.VIII - 1-й пол.IX в. (Крыганов А.В., 1989, с. 100). Уже в конце IX в. их окончательно вытеснили удила со стержневидными псалиями (Крыганов А.В., 1989, с. 107; Плетнёва С.А., 1967, с. 167). Удила со стержневидными псалиями были обнаружены во всех остальных рассматриваемых нами захоронениях (рис.9, 1-3). Интересные псалии встречены в погребени № 410 (рис.9, 7). Они из-за своего уплощённого сечения, являются вариантом стержневидных псалиев. Это сближает их с очень слабо изогнутыми S-видными псалиями из поминального комплекса, найденного в с. Кочеток на Харьковщине (Дегтярь А.К., 1984, рис.2, 3).
В погребениях были найдены наборы пряжек, бляшек и наконечников, которые по месту их обнаружения в могиле (рядом с удилами) могут быть отнесены к украшениям ремней оголовья. Пряжки от ремней оголовья представлены в основном парными экземплярами, изготовленными из серебра. Они треугольнорамчатые с щитком в виде вытянутой прямоугольной (погр. №№ 343, 431, 500) или пятиконечной (погр. №№ 345, 389, 406, 413, 438, 482) рамки (рис.10, 3-7). Подобные пряжки в составе конской уздечки встречались в катакомбе № 30 Маяцкого могильника (Флёров В.С., 1984, рис. 16, 6, 11), в катакомбе № 173 Дмитриевского могильника (Плетнёва С.А., 1989, рис.35), в захоронениях Верхне-Салтовского могильника (конь 3,4, катакомба № 25) (Аксёнов В.С., 20056, рис.3,13, 15, 15; 4, 4, 5; 5, 12, 13), в захоронениях вои- нов-всадников №№ 209/к-10, 219/к-20, 289/к- 28 могильника Красная Горка (Аксьонов В.С., 1999, рис. 12,2, За; Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2003, рис.6, 11). В захоронениях №№ 407, 492 к оголовью относится по одной треугольно- рамчатой пряжке с небольшим щитком в виде прямоугольной рамки (рис. 10, 1). Аналогич¬
ная пряжка входила в состав деталей оголовья коня 4 Верхне-Салтовского могильника (Аксёнов В.С., 20056, рис.4, 5). Из погребения № 508 происходит бронзовая односоставная овальнорамчатая пряжка с щитком в виде небольшой подпрямоугольной рамки (рис. 10,
2). Фрагменты двух подобных пряжек были встречены в воинском захоронении по обряду кремации № 254 и в культурном слое могильника Сухая Гомольша (Аксёнов В.С., Михеев
В.К., 2006, рис.64,1, 2; 87, 8), а также в разрушенном погребении биритуального Пятницкого могильника (Шрамко Б.А., 1983, рис. 11, 1). Факты использования подобных пряжек на на- щёчных ремнях оголовья многими народами Восточной Европы достаточно красноречивы (Reversz L., 1987, S.262, Abb.l, 1-3). При этом в захоронении № 508 на удилах была найдена одна пряжка, как и в уздечных наборах (на правом нащечном ремне), происходящих из венгерских (погр. № 37 Hodmezovasarhely - Na- gysziget) и скандинавских (погр. № 832 Birka) погребений (Reversz L., 1987, Abb.2, 3,4). В то же время в погребениях коней у алан Подоне- чья пряжки, аналогичные выше рассмотренным, находились на обоих нащёчных ремнях оголовья (Плетнёва С.А., 1989, рис.39)2.
Ремни оголовья украшались круглыми штампованными бляшками диаметром 1,5- 1,7 см и 2,0-2,3 см (рис. 10, 12-16), бляшками пятиугольной формы, иногда с фигурным вырезом по верхнему краю (рис. 10, 8-11). Эти украшения ремней оголовья изготовлены из серебряного листа. Круглые бляшки, имевшие в середине металлическую основу серого цвета (оловянисто-свинцовый сплав), крепились к ремням уздечки с помощью Q - подобных бронзовых петелек, бляшки пятиугольной формы - с помощью двух серебряных заклёпок. Кроме данных украшений, ремни уздечки были снабжены четырьмя наконечниками прямоугольной или пятиугольной в плане формы (рис. 10,18-21). Большинство наконеч¬
2 В комплекте ремней оголовья из захоронений Верхне-Салтовского могильника находилось 3 (конь 4, катакомба № 25) и 5 пряжек (конь 3) (Аксёнов В.С., 20056, с.246-248). В ряде захоронений Нетайловского могильника с ремнями оголовья были связаны 4 пряжки. Это указывает на распространение у жителей Верхне-Салтовского археологического комплекса, вероятно, более усложнённой системы ремней оголовья, чем это имело место у жителей Дмитриевской общины. В состав современного трензельного оголовья входят 4-6 пряжек, не считая чумбурного блока (Гуревич Д.Я., Рогалев Г.Т., 1991, с. 128).
214


ников ремней оголовья свернуты из тонкой серебряной фольги вокруг кончика ремешка. В некоторых случаях наконечники состояли из двух спаяних между собой пластин (нижней - плоской и верхней - сегментовидной в сечении) (рис.10, 19, 20; 12, 9). В середину этих наконечников вставлялся кончик ремешка и закреплялся одной, двумя заклёпками. Подобные наконечники встречены во многих захоронениях салтово-маяцкой культуры (Аксёнов В.С., 20056, рис.2, 10; 3, 7; 4, 8; 5, 17; Винников А.З., Афанасьев Г.Е., 1991, рис. 19, 8; Плетнёва С.А., 1989, рис.39; Флёров В.С.,
1984, рис. 15, 5).
Всего в одном захоронении (№ 482) был обнаружен бронзовый конский начельник (рис. 10, 22), положенный на круп коня, поверх деревянного седла. Начельник представлял собой крупную выпуклую бляху овальной в плане формы с волнистыми краями и припаянной гладкой полой трубочкой для султана в центре. Подобные конские начельники, зачастую позолоченные, до недавнего времени встречались только в погребальных комплексах аланского населения верхнего Подон- цовья (Плетнёва С.А., 1989, рис.41, 42, Покровский А.Н., 1905, табл.ХХИ, 91; Аксёнов
В.С., 20056, рис.2,1; 3,1; 4, 1; 5, 7). Однако в последние годы находки бронзовых конских начельников были сделаны и в салтовских захоронениях по обряду кремации в бассейне среднего течения Северского Донца (погр. № 175 могильника Сухая Гомольша, № 101 и 216/к-19 биритуального могильника Красная Горка) (Михеев В.К., 1985, рис. 11, 13; Аксёнов В.С. и др., 1996, рис.4, 26, 27; Аксёнов В.С., 2005а, рис.2, 7, 2; 5, 7, 2). В салтовских захоронениях, произведённых в простых грунтовых ямах и связываемых с праболгар- ским компонентом салтовской культуры, находки конских начельников до этого времени не были известны. Показательным в данном случае является то, что обнаруженный в захоронении Нетайловского могильника конский начельник - один из маркеров принадлежности человека к воинской верхушке общества - сопровождался не обычными для аланских комплексов крупными фаларами круглой или листовидной формы, а характерными для тюрко-болгар серебряными круглыми бляшками с отверстием посредине (Аксёнов
В.С. и др., 1996, рис.4, 32, 34). Таким образом, украшение конской сбруи, несмотря на присутствие в ней общего для всей воинской верхушки салтовского общества элемента - начельника, оставалось символом принадлежности хозяина коня к определённой этнокультурной группе и в районе Верхнего Салтова - военно-административного центра северо-западной Хазарии.
К конскому оголовью относятся и фигурные подвески - чумбурные блоки (рис. 11). На то, что данные предметы не являются подвесками на пояс, как это было отмечено у тюркских народов Сибири и аланского населения салтово-маяцкой культуры (Ковалевская В.Б., 1972, рис.4,27; Овчинникова Б.Б., 1990, рис.8; Плетнёва С.А., 1989, с. 111), указывает факт их нахождения рядом с другими предметами конской сбруи или на скелетах коней, но не в составе поясных наборов. Так, фигурные подвески были найдены в комплекте конского снаряжения в погр. №№ 389, 404, 413, 435, 438, 466, 492, 500. Среди остатков кожаных ремней сбруи подобные подвески были найдены в катакомбе № 1 Подгоровского могильника (Плетнёва С.А., 1962, с.243, рис.2, 7), в погребениях коней Верхне-Салтовского могильника (Аксёнов В.С., 20056, рис.З, 9; 5, 3), в погребении кургана № 5 из урочища “Кривая Лука” (Фёдоров-Давыдов Г.А., 1984, с.88, рис.7, 5, 8). Чумбурные блоки представлены в захоронениях тремя типами: 1) бронзовые цельнолитые изделия, состоящие из прямоугольной рамчатой петельки и круглого или фигурного выпуклого щитка с отверстием посередине (погр. №№ 438, 482) (рис.11, 5, 6); 2) бронзовые составные подвески, состоящие из фигурного щитка и соединённого с ним при помощи шарнира кольца (погр. № 435) (рис.11, 77); 3) подвески с трапециевидной рамкой на одном конце и кольцом, пропущенным непосредственно в петлю основы подвески, - на другом (погр. №№ 389, 404, 413, 435, 466, 492, 500) (рис.11, 2-4, 7, 8). Чумбурные блоки первого типа в салтовских древностях встречаются достаточно редко (погр. № 77/к-З могильника Красная Горка, погр. №№ 116, 124 Нетайловского могильника) (Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2003, рис.4, 8; Пархоменко О.В., 1983, рис.6, 3-5). Эти изделия своим внешним видом сходны с упомяну¬
215


тыми выше подвесками на пояс из тюркских и салтовских (аланских) памятников VIII-X вв. Блоки третьего типа представлены в основном в “классических” салтовских древностях (Винников А.З., Афанасьев Г.Е., 1991, рис.35, 8; Криганов А.В., 1993, рис.2, 28; Плетнёва
С.А., 19816, рис.37, 42). Чумбурные блоки, у которых фигурная рамка соединялась с кольцом при помощи шарнирного соединения, в основном характерны для изделий предсал- товского и раннесалтовского времени (погр. №№ 138, 262, 264/к-24, 289/к-28 могильника Красная Горка, погр. № 262, комплекс VI могильника Сухая Гомолыпа) (Аксьонов В.С., 1999, с.62, рис.12, 14, 15; Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2006, рис.20, 5, 61, 33; Каминский В.Н., 1987, рис.З, 23; Комар А.В., 1999, табл.З, 75, 77, 78; Комар О.В., Шоро B.I., 1999, с. 152, табл.1, 3). Фигурная рамка чумбурного блок из погр. № 435 в свое время была соединена с подвижным кольцом именно при помощи такого шарнирного соединения, но в процессе эксплуатации подвижное кольцо было потеряно и заменено простым литым кольцом явно большего размера (рис. 11, 1), привязанным к фигурной рамке с помощью тонкого кожаного ремешка.
Большее однообразие в рассматриваемых захоронениях показывают стремена и сёдла. Все стремена имеют арковидную форму. Щиток для путлища высокий, прямоугольный, отделённый от дужки слабо выраженной перемычкой. Подножка стремян плоская, слегка выгнутая, для прочности укреплена посередине и иногда с боков выступом-жгутом (рис.9, 8-11).
Вместе со стременами в захоронениях находились небольшие бронзовые рамчатые пряжки-обоймы прямоугольной формы (погр. №№ 343,407,413,438,444,500,508) (Аксёнов В.С., 2009, рис.8, 18; 13, 7). Размеры их внутренней части по длине близки к ширине ремней путлищ, а ширина пряжек соответствует двойной толщине тех же ремней. Это свидетельствует, что данные пряжки входили в состав металлических частей ремней путлищ. Подобные пряжки встречаются в основном в аланских древностях салтовской культуры - в Верхне-Салтовском (Аксёнов В.С., 20056, рис.2, 11; 3, 19; 4, 15; Аксёнов В.С., Лаптев А.А., 2009, рис.5, 13; Криганов А.В., 1993,
рис.2, 29, с.57), Рубежанском (Аксёнов В.С., 2001, рис.5, 44), Маяцком (Флёров В.С., 1984, рис. 15, 12) катакомбных некрополях. Наличие на ремнях путлищ таких пряжек-обойм, с помощью которых регулировалась высота подвешивания стремян, указывает на то, что население, оставившее исследуемые погребения, имело седельное оснащение, достаточно совершенное для своего времени и сохранившееся почти в неизменном виде до нашего времени (Гуревич Д.Я., Рогачев Г.Т., 1991, с. 187).
Остатки сёдел в рассматриваемых захоронениях представлены древесным тленом (№№ 343, 389, 413, 438, 491, 492, 500), а также железными оковками передней луки седла и их фрагментами (№№ 343,407,413,444,491,492) (Аксёнов В.С., 2009, рис.13, 10; 20106, рис.1, 2-4). Все они однотипные и по форме повторяют трапециевидные очертания лук седла, к которым они прикреплялись с помощью железных заклёпок. Аналогичные оковки сёдел хорошо представлены на памятниках VIII-IX вв. аланского варианта салтово-маяцкой культуры (Криганов А.В., 1993, рис.1, 10; Плетнёва
С.А., 1989, рис.43; Флёров В.С., 1984, рис.16,
2). Металлические пластинчатые оковки (во фрагментах) ребра луки или полок седла были представлены в захоронении № 435 (Аксёнов В.С., 2009, рис.5, 13). Оббивка костяными или металлическими накладками дуг лук сёдел отмечена этнографами у ряда тюркских народов (Вайнштейн С.И., 1972, с. 142). Интересным является тот факт, что в ряде захоронений (№№ 444, 491, 492) среди древесного тлена были обнаружены железные кольца с металлическими скобами (Аксёнов В.С., 2009, рис. 13, 14; 20106, рис.1, 5-7), по-видимому, вбитыми в полки седла. К таким кольцам у кочевых народов приторачивалась поклажа.
С седлом связаны сбруйные пряжки, которые встречаются в погребениях в одном- двух экземплярах. Подпружные пряжки в захоронениях представлены двумя типами. Это прямоугольные и трапециевидные в плане пряжки (Аксёнов В.С., 2009, рис.5, 11, 12; 8, 16, 17; 13, 9). Прямоугольные сбруйные пряжки присутствуют на многих раннесредневековых памятниках VIII-XIV вв. от Сибири до Дуная. Сбруйные пряжки трапециевидной формы в VI1-IX вв. характерны для всех
216


евразийских кочевников (Кирпичников А.Н., 1973, с.76).
К украшениям сбруйных ремней относятся бляшки круглой и щитообразной формы (рис.12, 1-9). Круглые бляшки диаметром 2,8 - 3,5 см изготовлены из серебряного (погр. №№ 343, 345, 361, 389,406,413,438,482,486, 500) или железного (погр. № 491) листа. Часть из них имеет в центре небольшое сквозное отверстие круглой формы (погр. №№ 389, 406, 413, 438, 482, 500) (рис. 12, 1-3, 5). Подобные серебряные, бронзовые и железные бляшки от ремней сбруи были найдены в погребениях биритуального могильника Красная Горка (Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2009, рис.2, 13; 4, 5; 5, 17; 7, 26). Аналогичные бляшки (железные, обтянутые бронзовым листом) были встречены в катакомбах № 30 Маяцкого могильника и № 173 Дмитриевского могильника (Плетнёва С.А., 1989, рис.39, а; Флёров В.С., 1984, рис. 15, 3, 4), в погребении № 138 могильника Красная Горка (Аксьонов В.С., 1999, с.66, рис. 13, 12). Все бляшки имеют по три- четыре отверстия по краю, через которые они с помощью заклёпок длиной до 0,5 см прикреплялись к ремням сбруи. Бляшки пятиуголь- ной/щитовидной формы представлены в погребениях №№ 343, 389,406,413,482 (рис. 12, 6-9). Они также все изготовлены из серебряного листа и прикреплялись к кожаной основе тремя заклёпками. Подобные бляшки от сбруи, но выполненные из бронзового листа, железной платины, железной пластины, обтянутой бронзовым листом, происходят из погребений №№ 138, 144, 254, 265 биритуального могильника Красная Горка (Аксьонов В.С., 1999, с.67, рис. 13, 13; Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2009, рис.4, 6).
В трёх из рассматриваемых захоронений (№№ 389, 431, 444) были найдены единичные бляшки от ремней конской сбруи, украшенные растительным орнаментом из цветков лотоса (рис. 12, 10-12). Все они в плане имеют подтреугольную форму. Литые серебряные бляшки из погребения №№ 389, 444 снабжены двумя петельками округлой формы, расположенными по нижнему краю изделия (рис. 12, 10, 11). К этим петелькам на тонких кожаных ремешках, как показывают материалы Верхне-Салтовского катакомбного могильника, подвешивались бронзовые литые
бубенчики или крупные фалары круглой или листовидной формы (Аксёнов В.С., 20056, рис.8, 1, 2). Бляшки крепились к кожаным ремням при помощи трёх заклепок длиной до 0,5 - 0,7 см. Размер бляшек - 3,5x2,5 см. Подобные литые бляшки сбруи происходят из захоронения № 2 того же Нетайловского могильника и разрушенного погребения у с. Пят- ницкое (Пархоменко О.В., 1983, с.82, рис.6, 6, 7; Шрамко Б.А., 1983, рис.11, 4). Для аланского населения салтовской культуры больше характерны подобные штампованные бронзовые с позолотой и серебряные штампованные бляшки. Штампованные серебряные бляшки с лотосовидным орнаментом представлены в захоронении № 431 (рис. 12,12). Аналогичные сбруйные бляшки происходят из захоронений Верхне-Салтовского катакомбного некрополя (Покровский А.М., 1905, табл.ХХН, 97; Аксёнов В.С., 20056, рис.2, 20; 3, 17, 20-22), где они встречены в комплексах 2-й пол.УШ - нач./cep. IX в. (Плетнёва С.А., 1981а, рис.37, 11-14).
Остальной инвентарь, обнаруженный в рассматриваемых захоронениях (керамические сосуды, предметы хозяйственного назначения и вооружения, личные украшения, металлические детали одежды), не выходит за рамки существования салтовской археологической культуры (2-я пол.УШ - 1-я пол.Х в.), и только детальное рассмотрение элементов поясной гарнитуры из всаднических захоронений позволяет уточнить датировку данных погребальных комплексов. Это, в свою очередь, поможет в решении вопроса развития погребальной обрядности у населения, оставившего Нетайловский могильник. Рассмотрение элементов поясной гарнитуры будет производиться относительно предложенной нами выше типологии погребений человека с конём.
В захоронениях всадников I типа поясная гарнитура представлена пряжкой (погр. № 435), поясными бляшками (погр. №№ 343, 406, 435, 482, 492), наконечниками пояса (погр. №№ 343, 406, 435, 482, 486, 492), поясным разделителем (погр. № 482) (рис. 13). Пряжка относится к разряду цельнолитых, треугольнорамчатых пряжек с вытянутым щитком пятиугольной формы, который украшен растительным орнаментом в виде круп¬
217


ного бутона лотоса на стебле, направленным от основания рамки к концу щитка (рис. 13, 7).
Бляшки от пояса относятся к нескольким видам:
1) литые сердцевидной формы, поле которых украшено растительным орнаментом в виде крупного бутона лотоса (погр. №№ 406, 482) (рис. 13, 4, 77);
2) литые сердцевидной формы, поле которых украшено орнаментом из двух бутонов лотоса на стеблях, расходящихся в разные стороны (погр. № 435) (рис. 13, 8);
3) литые сердцевидной формы с растительным орнаментом в виде трёх бутонов лотоса на разновысоких стеблях (погр. №№ 343, 492) (рис.13,1, 15);
4) литые бляшки-оправы, поле которых украшено растительным орнаментом из 3 или 5 бутонов лотоса (погр. №№ 482,492) (рис. 13, 13, 16);
5) литые листовидной формы с неподвижным кольцом в нижней части, с полем, украшенным растительным орнаментом из трёх бутонов лотоса (погр. № 482) (рис. 13,12);
6) литые листовидной формы с подвижным колечком в нижней части щитка, поле украшено растительным орнаментом в виде крупного бутона лотоса (погр. №№ 343, 406) (рис. 13, 2, 5). Колечко бляшек из погребения № 406 в нижней части снабжено небольшим шаровидный выступом (рис. 13, 5).
Наконечники пояса в погребениях данного типа относятся к следующим видам:
1) литой, вытянутой пятиугольной формы, с закруглённым нижним краем, поле наконечника не орнаментировано (погр. № 486) (рис. 13,10);
2) литой, вытянутой пятиугольной формы, с полем, украшенным растительным орнаментом в виде “мирового дерева”, состоящего из крупных бутонов лотоса, направленных от конца наконечника к его основанию (погр. №№ 406; 492) (рис.13, 6, 17);
3) литой, в виде прямоугольной пластины с закруглённым нижним краем и двумя лепестковидными петельками на противоположном крае (погр. № 343) (рис. 13, 3). Поле наконечника украшено растительным орнаментом в мирового дерева, образованного произрастающими друг из друга цветками лотоса. Орнамент направлен от петелек к
полукруглому краю наконечника. Подобный орнамент в основном встречается на изделиях кон.VIII - нач.1Х в. (катакомба № 143 Дмитриевского могильника) (Плетнёва С.А., 1989, рис.86). Возник данный орнамент, по мнению некоторых исследователей, в самом конце Са- ловско-Романовского хронологического горизонта (около 760/780 гг.) (Гавритухин И.О., 2005, рис. 1,775);
4) 	литой, в виде продолговатой пластины с закруглёнными концами, поле украшено растительным орнаментом в виде длинного стебля посередине, от которого в противоположные стороны отходят пять пар цветков лотоса овальной формы (рис. 13, 9). Заканчивается стебель бутоном лотоса такой же формы (погр. № 435).
Орнамент, представленный на пряжке, бляшках и наконечниках поясов из захоронений всадников первого типа соответствует орнаментальной группе I, выделенной Н.А.Фоняковой (Фонякова Н.А., 1986, с.39, рис.1, 4). Исследовательница считает, что эта группа признаков характеризует начальный этап использования салтовскими мастерами “лотосовидного” орнамента в своих изделиях, и датирует этот период кон. VIII - нач.1Х в. (Фонякова Н.А., 1986, с.41, 45). По мнению А.В.Комара, поясные пряжки, бляшки и наконечники, подобные в типологическом плане и по орнаментальным мотивам элементам поясной гарнитуры из всаднических захоронений данного типа, характерны для хронологических горизонтов II и III салтовских древностей, которые он датирует 790 гг - нач. IX в. (горизонт II) и нач. - сер. IX в. (горизонт III) (Комар А.В., 1999, с. 130, табл.4, с. 132). Ко II хронологическому горизонту с учётом остального погребального инвентаря относятся погребения №№ 343,406,435,438, 482. Остальные захоронения данной группы принадлежат к III хронологическому горизонту салтовской археологической культуры. Бляшки сердцевидной формы (рис. 13, 4, 77), бляшки с подвижным кольцом (рис. 13, 2, 5), наконечник пояса (рис. 13, 9), а также орнамент на наконечниках пояса (рис. 13, 3, 6) и щитке пряжке (рис. 13, 7) находят прямые аналогии в предметах поясной гарнитуры из захоронения № 472 Нетайловского могильника (Аксьонов В.С., 2011, рис.З, 5-8), где
218


была найдена золотая имитация византийского солида Льва III (чекан 732-741 гг.) (Ак- сьонов В.С., 2011, рис.4, с.94). Захоронение № 472 мы склонны датировать поел. четв. VIII в. (Аксьонов В.С., 2011, с.95). К этому же времени, по-видимому, следует отнести и выше упомянутые погребения с конём (№№ 343, 406, 435, 438, 482). Тогда остальные захоронения этой группы (№№ 391, 444, 466, 486, 492, 500) были совершены уже в нач. (в 1-й трети) IX в.
В выделенных нами захоронениях II типа поясная гарнитура представлена поясными пряжками (погр. №№ 491, 345)г'бляшками (погр. №№345, 380, 410, 413, 491) и наконечниками пояса (погр. №№ 413, 491).
Пряжка из погребения № 491 - шарнирная с овальной рамкой, язычком с выступом- ограничителем на заднем конце и щитком, украшенным ажурным растительным декором (рис. 14, 7). Общая высота пряжки составляет
5.2 см. Ширина овальной рамки - 3,3 см, ширина щитка - 2,5 см. Основу орнаментальной композиции составляют симметрично извивающиеся растительные стебли, перевитые жгутом. Общая высота пряжки составляет
5.2 см. Ширина овальной рамки - 3,3 см, ширина щитка - 2,5 см. Данное изделие может быть отнесено к кругу пряжек, ведущих свое происхождение от крымско-византийских поясных пряжек типа “Тепсень” (Комар А.В., 2001, с.106-108, рис.1, 9, 72, 75, 22, 49; 2, 7, 16, 34, 40). Типологически близкие поясные пряжки встречены в ряде склепов (№ 204,303, 384, 402, 522) Скалистинского могильника в Крыму (Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993, рис.19, 27; 41, 20; 61, 26; 65, 8; 96, 7, 9). По материалам Крыма подобные поясные пряжки А.И.Айбабин связывает с комплексами нач. - сер. VIII в. (Айбабин А.И., 1993, с. 130, рис.4, 3-16). Типологически близкие поясные пряжки характерны для брусяновского этапа эволюции поясных наборов Среднего Поволжья, который А.В.Богачёв датирует кон.VII - 1-й пол.VIII в. (Богачёв А.В., 1992, с.155-156, рис.29). Однако наиболее близкой аналогией пряжке из рассматриваемого захоронения является пряжка из погр. № 2 кургана 1 могильника Саловского на Дону, найденная вместе с золотым солидом Льва III Исавра (чеканен в Константинополе около 737-741 гг) (Копы¬
лов В.П., Иванов А.А., 2007, рис. 17, 7). Данное погребение датируется исследователями 40-50 гг VIII в. (Копылов В.П., Иванов А.А., 2007, с. 132).
Пряжка из погребения № 345 является треугольнорамчатой с щитком в виде вытянутой пятиконечной рамки (рис. 14, 8). Типологически она сходна с бляшками, входящими в состав ремней оголовья (рис. 10, 3-7), но отличается от них своей миниатюрностью.
Поясные бляшки представлены семью видами.
1. Литые бляшки подковообразной формы, лицевая сторона украшена растительным орнаментом (погр. № 491) (рис. 14, 2). Орнамент дополнительно проработан резцом. Высота бляшек составляет 2,3 см, максимальная ширина - 2,3 см. Литые или штампованные бляшки данного вида встречены в погребении из Ленинхабля, из погр. № 185 могильника Казазово, из склепа № 181 могильника Эски- Кермен, в комплексе из Столбища, из погр. № 1 могильника Старокорсунская, в комплексе из с.Тополи (Комар А.В., 2001, рис.1, 25, 30, 32, 47, 2, 38, 3, 10; Каминский В.Н., 1987, рис.4, 14, 8, 44; Кухаренко Ю.В., 1951, рис.31, 3). Наиболее близкими аналогиями найденным в погр. № 491 бляшкам являются штампованные подкововидные бляшки из катакомбы № 21 Старо-Салтовского могильника, датируемой 2-й пол.VIII в. (Аксёнов В.С., 1999, рис.7, 25).
2. Литые бляшки-накладки, имеющие ажурный щиток, в нижней части которого расположена неподвижная прямоугольная петля (погр. № 491) (рис. 14, 3). Высота накладок составляет 2,4 см, максимальная ширина - 1,7 см. Поле накладок украшено симметричным изображением побегов. Подобные накладки встречены в погр. № 8 Старокорсунского могильника (Каминский В.Н., 1987, рис.9, 49), в кургане 5 могильника Кривая Лука XXVII (Фёдоров-Давыдов Г.А., 1984, рис.7, 7), в погр. № 2 кургана 1 Саловского могильника (Копылов В.П., Иванов А.А., 2007, рис. 17, 5, 6).
3. Литая бляшка-накладка прямоугольной формы, имеющая ажурный щиток, в нижней части которого расположено шарнирное соединение для подвижной рамки (погр. № 380) (рис.14, 5). Высота накладки - 3,1 см, ширина накладки - 1,7 см. Поле накладки украшено
219


симметричной по вертикали композицией из пальметообразующих завитков. Орнаментальный мотив на щитке данной бляшки находит свои прямые аналогии в поясных наборах Саловско-Романовского хронологического горизонта (около 720/740 - 760/780 гг) (Гавритухин И.О., 2005, с.414, рис.1, 130, 141, 148, 154). Так как у данной накладки отсутствовала подвижная рамка, которая была, по-видимому, утеряна ещё в древности, то датировать её, вероятно, следует 2-й пол. - кон. VIII века.
4. Литые бляшки с подвижной ажурной рамкой пятиугольной формы, соединённой с помощью шарнира с щитком полуовальной формы, орнаментированным ажурным растительным декором, состоящим из симметричной по вертикали композиции из пальметообразующих завитков (погр. № 413) (рис. 14, 6). Общая высота бляшек - 3,5 см, высота щитка - 2,5 см, ширина щитка - 1,6 см. Подобные бляшки происходят из погр.2 кургана 1 могильника Саловский, датируемого по обнаруженному в ней византийскому солиду Льва III Исавра (чеканен около 737-741 гг) 40-50 гг VIII в. (Копылов В.П., Иванов А.А., 2007, рис. 17, 7-8, с. 132).
5. Литые сердцевидной формы, поле которых украшено растительным орнаментом в виде крупного бутона лотоса (погр. № 410) (рис. 14, 10). Бляшки из данного погребения являются однотипными с бляшками из погребения № 406 (рис. 13, 4).
6. Литая бляшка (погр. № 345) подтреугольной формы с выделенной рамчатой петелькой по нижнему краю изделия (рис. 14, 9). Поле бляшки орнаментировано тремя бутонами лотоса, стебли которых сплелись в узел. Данный тип орнамента встречается на изделиях начального этапа освоения салтов- скими мастерами лотосовидного орнамента, что позволяет датировать данную бляшку кон. VIII - нач.ГХ в. (хронологический горизонт I/II салтовской культуры) (Комар А.В., 1999, с.130, табл.4, с.132).
7. Литые листовидной формы бляшки с подвижным колечком в нижней части щитка, поле украшено растительным орнаментом в виде крупного бутона лотоса (погр. № 410) (рис. 14, 11). Данные бляшки схожи с бляшками из захоронения № 406 (рис. 13, 5).
Оба наконечника пояса литые, ажурные. Наконечник пояса из погребения № 491 крупный, вытянутой U-образной формы с двумя петельками, расположенными параллельно плоскости наконечника (рис. 14, 4). Размеры изделия: 5,5x2,5 см. Поле наконечника декорировано ажурным симметричным растительным орнаментом. Прямые аналогии данному наконечнику нам не известны. Однако орнамент, украшающий данный наконечник, сопоставим со вторым вариантом композиции из растительных стеблей, представленном на раннесалтовских наконечниках крымско-византийской художественной традиции хронологического горизонта Столбище-Старокор- сунская (740-790 гг) (Комар А.В., 2001, с.111, рис.З, 22, 23).
Наконечник пояса (погр. № 413) имеет вид прямоугольной пластины с прорезным орнаментом, один край которой закруглён, а на втором расположены две лепестковидные петельки. Поле наконечника украшено симметричным по вертикали растительным орнаментом (рис. 14, 7). По технике выполнения и стилистическим особенностям орнамента, данный наконечник пояса близок к деталям поясных наборов, выполненным в так называемом крымско-византийском стиле, встречающимся в “подкурганных захоронениях с ровиками” и датируемым 2-й mwi.VII - cep.VIII в. (Иванов А.А. и др., 2000, рис.З, с.88-89).
Таким образом, детали поясных наборов из всаднических погребений II типа № 380, 413, 491 находят широкие аналогии в хазарских комплексах хронологического горизонта Столбище-Старокорсунская (Комар А.В., 1999, табл.З, 37, 38, 52-57, 102-105; Иванов А.А. и др., 2000, рис.З, 6, 7, 17-19). Поэтому эти захоронения могут быть датированы 740-775 гг (этап 1а, 16 раннесалтовского горизонта) (Комар А.В., 1999, с.132) и, возможно, даже 730-750 гг (Гавритухин И.О., 2005, с.414, рис.1). Захоронения № 345, 407, 410, учитывая остальной погребальный инвентарь, по-видимому, следует датировать поел, четв. VIII века.
Не противоречит такой датировке найденное в погребении № 410 огниво с бронзовой рукояткой (рис. 14, 12) (Хоружа М.В., 2007, с.141-143). Оно состоит из железной прямоугольной пластины размерами 5,0х 1,0 см и
220


толщиной 0,2 см. Пластина вставлена в нижнюю часть бронзовой литой ажурной рукояти, которая в плане имеет прямоугольные очертания. Размеры бронзовой рукояти - 5,2x2,6 см. Она оформлена в виде центрального стебля, от которого в противоположные стороны отходят два немного загнутые вверх листочка. Место расхождения листочков в стороны дополнено нераскрытым цветочным бутоном, который преобразован в петельку для подвешивания изделия. Еще два листочка стреловидной формы соединяют основу бронзовой рукояти огнива с концами листочков, расположенных на основном стебле. Оформление рукояти соответствует начальному этапу освоения салтовскими мастерами лотосовидного орнамента (Фонякова Н.А., 1986, рис.4,1-3, 5,
7) 	в кон.VIII - нач.1Х в. (Фонякова Н.А., 1986, с.45). Это второе огниво с бронзовой ажурной рукоятью, найденное в Верхнем Салтове. Первое огниво с рукояткой, украшенной более сложным растительным орнаментом из цветков лотоса, опубликовал в работе, посвящённой салтовским древностям Подоцовья, И.И.Ляпушкин (1958, рис.21). Хотя рукоять данного огнива и близка по общим очертаниям и размерам к финно-угорским огнивам с бронзовыми рукоятями II группы, второго варианта (Голубева Л.А., 1964, с. 124, рис.2: 12, 13) и V группы (Голубева Л.А., Варенов А.Б., 1993, с. 104-105, рис.4: 9, 10), которые датируются koh.IX - cep.XI в., оно все же более раннее. На это указывает и обнаруженный в данном захоронении аббасидский серебряный дирхем, чеканенный в 774/775 гг. Это свидетельствует о том, что огниво из погребения № 410 является, по-видимому, изделием местных ремесленников, а не импортом из районов проживания финно-угорского населения (Хоружа М.В., 2007, с. 143).
Детали поясных наборов в захоронениях всадников выделенного нами III типа представлены только бляшками (погр. №№ 361, 389) (рис. 13, 18-23). Все обнаруженные в данных захоронениях поясные бляшки относятся к тем же видам, что и поясные бляшки из всаднических захоронений I типа (рис. 13, 1, 2, 4, 5, 11, 15). Стилистические особенности орнамента, представленного на элементах поясной гарнитуры из данных захоронений, позволяют отнести погребение № 389 к поел.
четв. VIII в., а погребение № 361 к нач. (1-й четв.) IX века.
Принимая во внимание датировку рассмотренных нами всаднических захоронений Нетайловского могильника, можно проследить развитие такого элемента погребальной обрядности как помещение в могилу человека останков коня и конского снаряжения. Древнейшими для данного могильника являются всаднические захоронения II типа - №№ 380, 413, 491, датируемые 740-775 гг, в которых конские останки представлены только черепом коня (№№ 413, 491) или шкурой коня (череп и кости ног коня). В захоронении № 491 череп коня без нижней челюсти был помещён в заполнении могильной ямы над ногами человека, резцовой частью к голове погребённого. Череп коня в захоронении № 413 располагался вместе с седлом в нише-подбое за ногами человека и был обращён резцовой частью в сторону головы человека (рис.4, 2). В захоронении № 380 растянутая шкура коня была обнаружена в засыпке могильной ямы. При этом череп коня располагался над ногами человека и был обращён резцовой частью к голове хозяина (рис.4,1).
Состав и расположение конских останков (черепа или конской шкуры) в данных захоронениях соответствуют угорской погребальной традиции (Казаков Е.П., 1981, с.66; 1984, с.105; 1989, с.83). Подобным образом расположены останки коня (череп коня - лобной частью вверх, резцовой частью - к голове погребённого, над кучкой сложенных костей ног коня, несколько сбоку - слева от ног человека) в тех немногих венгерских погребениях, которые были открыты на территории Украины (Бокий Н.М., Плетнёва С.А., 1988, рис.2, 7; ПриймакВ.В., Супруненко А.Б., 1994, с.81), и в тюрко-угорских захоронениях салтовско- го времени с территории Среднего Поволжья (Болыие-Тиганский, Танкеевский, Больше- Тархановский могильники) (Халикова Е.А., 1971, с.71; Генинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964, с.23, рис.8а). Отдельные погребения с подобным расположением конских останков, датируемые VII - Han.VIII в., происходят из Восточного Приазовья (погр.5, кургана 4 у хут. Крупской) и связываются отдельными исследователями с болгарскими племенами раннего средневековья (Атавин А.Г., 1996, табл.1,
221


с.233). В ряде захоронений Болыпетарханско- го могильника (оставленном одной из групп ранних венгров), как и в погребении № 491, конская шкура (череп и кости коня) заменялась только черепом лошади, причём иногда с отделённой или смещённой нижней челюстью (Казаков Е.П., 1992, с.61). Напомним, что в погр. № 491 череп коня находился без нижней челюсти.
Другие захоронения II группы (№№ 345, 404, 407), датируемые поел. четв. VIII в., содержат растянутые конские шкуры (череп и кости ног коня), помещённые в расположенных за ногами погребённого человека нишах-подбоях (рис.З, 2, 2d). По размещению конских останков в могильной яме они соответствуют части всаднических погребений I и III типов, датирующихся этим же отрезком времени (№№ 343,406,435,438,482 - захоронения I типа и № 361 - захоронение III типа), в нишах-подбоях которых покоятся целый конь (рис.1) или только символизирующая его конская сбруя (рис.6, 2). При этом сохраняется традиция развёртывания черепа коня резцовой частью в сторону погребённого хозяина. Такое размещение конских останков находит наиболее близкие параллели в V группе всаднических захоронений венгров с территории Паннонии (Балинд Ч., 1972, с. 181). Появление на этом хронологическом этапе в захоронениях могильника не только шкуры лошади (череп и кости ног), но и целых коней связано, возможно, не только с^влиянием аланского населения, проживавшего рядом, но и с той высокой социально-экономической ролью (судя по характеру и составу погребального инвентаря) (Аксёнов В.С., Хоружая М.В., 2005, с.202-212), какую играло население, оставившее Нетайловский могильник, в верхнедонецком регионе. Возможно, с влиянием аланского населения на “нетайловцев” следует связывать появление среди украшений ремней конской сбруи крупных литых серебряных бляшек с лотосовидным орнаментом (погр. № 389 - III тип) (рис. 12, 11). Однако утверждать это однозначно нельзя, ибо растительный орнамент из цветов лотоса вполне мог первоначально возникнуть в среде не аланского, а тюрко-болгарского салтовского населения Подонцовья. Для алан больше характерны элементы поясной гарнитуры и украшения ремней сбруи,
выполненные с помощью штамповки. Литые же серебряные украшения ремней конской сбруи вполне соответствовали эстетическим вкусам “нетайловцев”, любившим использовать массивные литые изделия из серебра для украшения своих поясов. Интересно, что с этим же хронологическим отрезком связано погребение № 482 (I тип), в котором был найден единственный пока на Нетайловском могильнике конский начельник (рис. 10, 22). Кто ввел моду среди салтовского населения Подонцовья на использование в качестве отличительного знака коня военачальника налобной бляхи с трубочкой для султана - тюр- ко-болгары или аланы, пока однозначно установить не представляется возможным. Однако пока наибольшее число таких украшений для коней военачальников найдено в аланских погребальных комплексах.
В этот же хронологический период (поел, четв. VIII в.) среди рассматриваемых всаднических захоронений появляются погребения с ориентировкой умерших головой не на восток, что характерно для большинства погребений Нетайловского могильника, а на запад (погр. №№ 499, 508 - III тип) (рис.7,2, 3). Погребальный обряд захоронений Нетайловского могильника с западной ориентировкой сближает их с грунтовыми салтовскими погребениями так называемого “зливкинского” типа (Плетнёва С.А., 19816, с.9-11; Красильников К.И., 1991, с.62-81; Красильников К.И., Тельнова Л.И., 1997, с.66-78; Татаринов С.И., Копыл А.Г., 1981, с.300-307; Татаринов С.И. и др., 1986, с.209-220; Швецов М.Л., 1991, с. 115). Их отличает от нетайловских всаднических погребений меньшая глубина могильных ям, отсутствие ниш-подбоев в торцевых стенках, отсутствие гробов-рам, бедность погребального инвентаря, другой состав керамической посуды в захоронениях (кружки, небольшие кувшинчики - вместо крупных кувшинов аланского облика с шаровидным туловом).
Присутствие на могильнике всаднических погребений с западной ориентировкой мы склонны объяснять наличием в составе нетайловской общины этнически близких им выходцев из “Чёрной Болгарии”. Если согласиться с этнической интерпретацией нетайловского населения как представителей одного из подразделений собственно хазар (Комар
222


О.В., 1999, с. 168), которые были непосредственными исполнителями воли центральной администрации кагана в верховьях Северского Донца (Комар А.В., 2001, с.37), то нахождение среди них незначительного количества “чёрных болгар” вполне объяснимо. Последние находились при “нетайловцах” в качестве подчинённого/зависимого населения и были, вероятно, включены в состав семей на правах младших/бедных родственников. На это указывает расположение захоронений с западной ориентировкой рядом с погребениями, ориентированными на восток. При этом продолжает соблюдаться свойственная для могильника рядность захоронений, и не наблюдается перекрывание одних погребений другими (рис. 15). Так, один ряд составляли погребения №№ 503, 499 (тип III), 500 (тип I), 501 (расстояние между могилами - от 0,3 м до 0,9 м). В трёх из указанных захоронений умершие были уложены головой на восток с сезонными отклонениями (№№ 503, 500, 501), а в одном (№ 499) человек был уложен головой в противоположную сторону. При этом “главным” в данной группе погребений, по-видимому, было захоронение № 500, принадлежавшее мужчине- воину, погребённому в сопровождении целого коня, сбруя которого была украшена серебряными фаларами. Погребения №№ 503 и 499 располагались к северу от него, а погребение № 501 - к югу от основного погребения группы. И если инвентарь погребений №№ 499 и 503 (железная поясная пряжка, нож) был достаточно бедным, то в погребении № 501 был найден бронебойный наконечник копья и поясной набор, представленный серебряной пряжкой, наконечником и восемью поясными бляшками. При этом, если погребения № 500 (“главное”) и № 501 (менее знатного воина) в древности подверглись преднамеренному вскрытию, то погребения №№ 499 и 503 этой участи избежали. Следовательно, вокруг “основного” захоронения № 500 располагались погребения людей, занимавших по отношению к нему явно подчинённое положение.
Таким образом, население, хоронившее своих умерших, ориентируя их головой в западном секторе, как нам представляется, было включено в состав нетайловской общины, но в имущественном и социальном отношении оно стояло ниже принявших его людей. По¬
казательным в этом плане является инвентарь захоронений №№ 499 и 508, в состав которого входило всего по одному стремени и отсутствовали предметы вооружения, украшения ремней конской сбруи, какие-либо элементы поясной гарнитуры.
В начале (1-й трети) IX в. на могильнике представлены только всаднические захоронения I и III типов, принадлежавшие, по-видимому, представителям разных имущественных слоёв общества. При этом в захоронениях всадников вне зависимости от их имущественного положения появляются крупные штампованные серебряные и литые бронзовые бляшки от ремней сбруи, украшенные сложным растительным орнаментом из цветков лотоса (погр. № 444 - I тип; погр. № 431 - III) (рис. 12, 10-12), которые характерны для богатых аланских всаднических комплексов нач. - 3-й четвЛХ в. (Аксёнов В.С., 20056, рис.3,17, 20-22).
Всё это позволяет предположить, что мужчин, погребённых в сопровождении конской шкуры, целого коня или конского снаряжения, следует считать представителями достаточно привилегированной тюрко-угорской группы номадов в социальной структуре салтовского населения бассейна Северского Донца. Для этой группы населения характерно использование специальных ниш-подбоев, сделанных в западных торцевых стенках могильных ям, в которых размещались кони и конская сбруя. Кони в большинстве случаев располагались перпендикулярно телу человека - хозяина животного, при этом голова лошади была обращена резцовой частью в сторону головы хозяина. Ближайшим территориально к Нетайловскому некрополю памятником, на котором конструкция некоторых могильных ям также усложнена нишами-подбоям в ногах погребённого человека, из-за чего ямы по дну имеют грушевидную форму, является могильник 1-й пол.IX в. у с.Ржевка (Щебекинский р-н Белгородской области России) (Сарапул- кин В.А., 2006, с. 195-204). В захоронениях данного могильника (№№ 11, 12, 20, 21, 37, 39) также были зафиксированы черепа и кости ног коня, размещённые у ног погребённого человека (Сарапулкин В.А., 2006, рис.2,1-3; 3, 1). Именно эти черты характерны для болгарских (смешанных тюрко-угорских) захороне-
223


ний Среднего Поволжья (Болыиетарханский могильник) (Казаков Е.П., 1992, с.36, рис.6, 1). Исследователь Ржевского могильника связывает его появление в Верхнем Подонцовье с миграцией отдельных групп населения тюрко-угорского происхождения из Поволжья - Приуралья, имевшей место в 1-й пол.IX в. (Сарапулкин В.А., 2006, с.204). Нетайловский же могильник, первые захоронения которого датируются 40-80 гг VIII в., оставлен населением, пришедшим в бассейн Северского Донца, по-видимому, с юга - из степных районов, расположенных между Волгой и Доном. На это указывает присутствие в ранних захоронениях Нетайловки элементов поясной гарнитуры, характерных для комплексов 2-й пол. VII - сер.VIII в. (рис. 14, 7-7), связываемых с захоронениями собственно хазар (погребений Соколовского типа) (Иванов А.А. и др., 2000, с.81-90; Иванов А.А., 2001, с.118-131). При этом часть первоначального нетайловского населения (женщины), судя по наборам личных украшений, попали в бассейн Северского Донца с территории современной Чечни и Дагестана (Аксёнов В.С., 2008, с.71; 2010а, с.5- 7), т.е. районов, близких к проживанию хазар.
Материал, представленный в рассмотренных захоронениях мужчин-всадников, позволяет поставить вопрос о трансформации у не- тайловцев обряда погребения человека с конём во времени. Так, в захоронениях №№ 380, 413 и 491, содержавших только части коня, были обнаружены элементы поясной гарнитуры, которые характерны для комплексов раннесал- товского горизонта 740-760 гг. Погребения же человека с целым костяком коня, по найденным в них элементам поясной гарнитуры, относятся к 3-й neTB.VIII - 1-й трети IX в. Такое изменение в составе конских останков, помещённых в могилу (часть коня - целый конь), по-видимому, следует объяснять как результат влияния на погребальный обряд нетайловцев традиций аланского населения, проживавшего рядом. Другое вероятное объяснение - улучшение спустя некоторое время после переселения имущественного положения населения, оставившего Нетайловский некрополь. Повышение благосостояния нетайловцев объясняется их проживанием рядом с вероятным военно-политическим и административным центром всей Северо-Западной Хазарии - Верх- не-Салтовским городищем.
224


Рис. 1. Захоронения с конём I типа: 1 - план погр. № 435; 2 - профиль погр. № 435; 3 - план погр. № 438; 4 - профиль погр. № 438. Вещи в заполнении: а - кресало, серп, поясная бляшка; б - кувшин; в - сосуд и череп человека.
Fig. 1. Burials with a horse of type 1:7- the layout of burial 435; 2 - the section of burial 435;
3 - the layout of burial 438; 4 - the section of burial 438. Objects in filling: a-a fire-steel, a sickle, a belt plaque; 6-a jug; в-a vessel and a human skull
225


Рис. 2. Захоронения с конём I типа: 1 - план погр. № 492; 2 - профиль погр. № 492; 3 - план погр. № 482; 4 - профиль погр. № 482. Вещи в заполнении: а - придонная часть сосуда; б - кувшин; в - череп человека; г - бедренная кость человека.
Fig. 2. Burials with a horse of type I: 1 - the layout of burial 492; 2 - the section of burial 492; 3 - the layout of burial 482; 4 - the section of burial 482. Objects in filling: a-a near-bottom part of a vessel; б-a jug; в-a human skull; г —a human femur
226


Рис. 3. Захоронения с конём II типа: 1 - погребение № 413, 2 - погребение № 345; 2а - расположение конских останков в погр. № 345.
Fig. 3. Burials with a horse of type II: 1 - burial 413, 2 - burial 345; 2a - an arrangement of horse remains in burial 345
227


Рис. 4. Захоронения с конём II типа: 1 - погребение № 380; 2 - погребение № 491. Fig. 4. Burials with a horse of type II: 1 - burial 380; 2 - burial 491
228


Рис. 5. Захоронения с конём II типа: 1 - общий план захоронения № 410; 2 - план захоронения коня погр. № 410.
Fig. 5. Burials with a horse of type И: 1 - the general layout of burial 410; 2 - the layout of a horse burial of burial 410
229


Рис. 6. Захоронения с конём III типа: 1 - погребение № 388; 1а - расположение конского снаряжения в погр. № 388; 2 - погребение № 389; 2а -расположение конской сбруи в погр.
№ 389.
Fig. 6. Burials with a horse of type III: 1 - burial 388; la - the arrangement of horse equipment in burial 388; 2 - burial 389; 2a - the arrangement of a horse harness in burial 389
230


погр. № 431
Рис. 7. Захоронения с конём III типа: 1 - погребение № 431; 2 - погребение № 499; 3 - погребение № 508.
Fig. 7. Burials with a horse of type III: 1 - burial 431; 2 - burial 499; 3 - burial 508
231


Рис. 8.7- план участка могильника с захоронением коня в отдельной могиле (тип IV); 2 - план захоронения коня № 4.
Fig. 8. 1 - the layout of the site of the burial ground with the burial of a horse in a separate grave (type IV); 2 - the layout of horse burial 4
232


Рис. 9. Удила и стремена из захоронений с конём: 1 - погр. № 491; 2 - погр. № 482; 3 - погр. № 508; 4 - погр. № 404; 5 - погр. № 406; 6 - погр. № 407; 7 - погр. № 410; 8 - погр. № 438; 9 - погр. № 491; 10 - погр. № 508; 11 - конь 4.
Fig. 9. Bits and stirrups from burials with a horse: 1 - burial 491; 2 - burial 482; 3 - burial 508;
4 - burial 404; 5 - burial 406; 6 - burial 407; 7 - burial 410; 8 - burial 438; 9 - burial 491; 10 - burial 508; 11 - horse 4
233


Рис. 10. Металлические детали ремней оголовья: 1-7 - пряжки; 8-17 - бляшки от ремней оголовья; 18-21 - наконечники ремней оголовья; 22 - конский начельник. 1 - погр. № 492; 2
- погр. № 508; 3 - погр. № 491; 4 - погр. № 343; 5 - погр. № 431; 6 - погр. № 389; 7 - 406; 8 - погр. № 431; 9 - погр. № 391; 10 — погр. № 345; 11 - погр. № 486; 12 - погр. № 466; 13 - погр. № 500; 14 - погр. № 361; 15, 16- погр. № 486; 17 - погр. № 413; 18 - погр. № 345; 19 - погр. № 343; 20 - погр. № 413; 21 - погр. № 486; 22 - погр. № 482.
Fig. 10. Metal fittings of headband straps: 1-7 - buckles; 8-17—plaques of headband straps; 18-21 - tips of headband straps; 22 -a cover of a horse forehead. 1 - burial 492; 2 - burial 508;
3 - burial 491; 4 - burial 343; 5 - burial 431; 6 - burial 389; 7 - 406; 8 - burial 431; 9 - burial 391; 10 - burial 345; 11 - burial 486; 12 - burial 466; 13 - burial 500; 14 - burial 361; 15, 16 - burial 486; 17 -burial 413; 18 - burial 345; 19 - burial 343; 20 - burial 413; 21 - burial 486; 22
- burial 482
234


J
Рис. 11. Чумбурные блоки: 1 - погр. № 435; 2 - погр. №466; 3 - погр. № 404; 4 - погр. № 500; 5 - погр. № 438; 6 - погр. № 482; 7 - погр. № 413; 8 - погр. № 462.
Fig. 11. Chumbur blocks: 1 - burial 435; 2 - burial 466; 3 - burial 404; 4 - burial 500; 5 - burial 438; 6 - burial 482; 7 - burial 413; 8 - burial 462
235


Рис. 12. Украшения ремней конской сбруи: 1 - погр. № 389; 2 - погр. № 413; 3 - погр. № 438; 4 - погр. № 486; 5 - погр. № 406; 6 - погр. № 413; 7 - погр. № 389; 8 - погр. № 406; 9 - погр. № 500; 10, 11 - погр. № 444; 12 - погр. № 431.
Fig. 12. Decorations of straps in a horse harness: 1 - burial 389; 2 - burial 413; 3 - burial 438;
4 - burial 486; 5 - burial 406; 6 - burial 413; 7 - burial 389; 8 - burial 406; 9 - burial 500; 10, 11 - burial 444; 12 - burial 431
236
"CXZ


Рис. 13. Детали поясной гарнитуры из погребений с конём I и III типов. Fig. 13. Belt fittings from burials with a horse of I and III types
237


Рис. 14. Детали поясной гарнитуры и огниво из погребений с конём II типа. Fig. 14. Belt fittings and a fire-steel from burials with a horse of type II
238


Литература и архивные материалы
Айбабин А.И., 1993. Могильники VIII - начала X вв. в Крыму// МАИЭТ. Вып.Ш. Симферополь.
Аксёнов В.С., 1997. К вопросу об этнической принадлежности захоронений с конем Нетайловского могильника// Вестник ХГУ. № 396. Харьков.
Аксёнов В.С., 1999. Старосалтовский катакомбный могильник// Vita antique. № 2. К.
Аксёнов В.С., 2001. Рубежанский катакомбный могильник салтово-маяцкой культуры на Северском Донце// Донская археология. № 1-2. Ростов-на-Дону.
Аксёнов В.С., 2005а. Комплексы с конскими начельниками из Верхнесалтовского катакомбного могильника// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.4. Хазарское время. Донецк.
Аксёнов В.С., 20056. Салтовские кремационные комплексы с конскими начельниками из бассейна Северского Донца// Хазарский альманах. Т.4. Киев; Харьков.
Аксёнов В.С., 2006. Погребальный обряд Нетайловского могильника (VIII-IX вв.)// РА. № 2.
Аксёнов В.С., 2008. Личные украшения как показатель этнокультурных контактов салтовского населения бассейна Северского Донца (по материалам Нетайловского грунтового могильника)// Проблемы истории и археологии Украины. Материалы VI Международной научной конференции, посвящённой 150-летию со дня рождения академика В.П.Бузескула. Харьков.
Аксёнов В.С., 2009. Исследование раннесредневековых захоронений близ села Металловка в 2006 году (Нетайловский грунтовой могильник)// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Аксёнов В.С., 2010а. К вопросу об исходном районе проживания населения, оставившего памятники раннесалтовского времени в бассейне Северского Донца (по материалам Нетайловского грунтового могильника)// Проблемы хронологии и периодизации археологических памятников и культур Северного Кавказа. XXVI “Крупновские чтения” по археологии Северного Кавказа. Тезисы. Магас.
Аксёнов В.С., 20106. Новые раннесредневековые погребальные комплексы Северо-Западной Хазарии//Древности 2010. Харьков.
Аксёнов В.С., Крыганов А.В., Михеев В.К., 1996. Обряд погребения с конем у населения салтовской культуры (по материалам Красногорского могильника)// Материалы I тыс. н.э. по археологии и истории Украины и Венгрии. К.
Аксёнов В.С., Лаптев А.А., 2009. К вопросу о славяно-салтовских контактах (на примере катакомбы № 93 могильника у с.Верхний Салтов)// Древности 2009. Харьков.
Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2003. Погребения с крымской посудой могильника салтовской культуры Красная горка// Vita antique. № 5-6. К.
Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2006. Население Хазарского каганата в памятниках истории и
культуры. “Сухогомолыианский могильник VIII-X вв.”// Хазарский альманах. Т.5. Киев; Харьков.
Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2009. Погребения со сложносоставными луками биритуального могильника Красная Горка салтовской культуры// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Аксёнов В.С., Хоружая М.В., 2005. Новые раннесредневековые захоронения Нетайловского могильника (раскопки 2002-2004 гг.)// Хазарский альманах. Т.4. Киев; Харьков.
Аксьонов В.С., 1999. Поховання з конем друго! половини VIII-1X ст. верхньо! Teuii р.С1верський Донець (за мaтepiaлaми сатвських грунтових могильниюв). Дис. ... канд. icT. наук. Харюв.
Аксьонов В.С, 2011. Поховання 472 Неташивського могильника салт1всько1 культури// Археолопя. № 1. К.
Атавин А.Г., 1996. Погребения VII - начала VIII вв. из Восточного Приазовья// Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Бакаева Э.П., Гучинова Э.-Б.М., 1988. Погребальный обряд у калмыков в XVII-XX вв.//
СЭ. № 4.
Балинд Ч., 1972. Погребения с конями у венгров в IX-X вв.// Проблемы археологии и древней истории угров. М.
239


Богачёв А.В., 1992. Процедурно-методические аспекты археологического датирования (по материалам поясных наборов IV-VIII вв. Среднего Поволжья). Самара.
Бокий Н.М., Плетнёва С.А., 1988. Захоронение семьи воина-всадника X в. в бассейне Ингула// СА. № 2.
Вайнштейн С.И., 1972. Историческая этнография тувинцев. М.
Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993. Скалистинский могильник. К.
Винников А.З., Афанасьев Г.Е., 1991. Культовые комплексы Маяцкого селища. Воронеж.
Гавритухин И.О., 2001. Хронология “среднеаварского” периода// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Гавритухин И.О., 2005. Хронология эпохи становления Хазарского каганата (элементы ременной гарнитуры)// Хазары/ Евреи и славяне. Т.16. Иерусалим; Москва.
Галданова Г.Р., 1987. Доламаистские верования бурят. Новосибирск.
Генинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964. Ранние болгары на Волге: Болыие-Тарханский могильник. М.
Голубева Л.А., 1964. Огнива с бронзовыми рукоятями// СА. № 3.
Голубева Л.А., Варенов А.Б., 1993. Новое об огнивах с бронзовыми рукоятками// РА. № 4.
Гршченко В.А., 1950. Пам’ятка VIII ст. коло с. Вознесенки на Запор1жж1// Археолопя. Т.З. К.
Гуревич Д.Я., Рогалев Г.Т., 1991. Словарь-справочник по коневодству и конному спорту. М.
Дегтярь А.К., 1984. Комплекс из погребения воина у с. Кочеток на Северском Донце// СА. № 2.
Жиронкина О.Ю., Крыганов А.В., Цитковская Ю.И., 1997. Об одном комплексе погребений Нетайловского могильника//Древности 1996. Харьков.
Жиронкина О.Ю., Цитковкая Ю.И., 1996. Новые данные о погребальном обряде Нетайловского могильника// Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Жиронкина О.Ю., Цитковская Ю.И., 2004. Несколько интерпретационных стереотипов в свете стратиграфических и иных наблюдений на Нетайловском могильнике// Древности 2004. Харьков.
Иванов А.А., 2001. Находки поясных наборов из курганов хазарского времени Нижнего Дона и Волго-Донского междуречья// Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. (из истории костюма). Т.2. Самара.
Иванов А.А., Копылов В.П., Науменко С.А., 2000. Поясные наборы из курганов хазарского времени междуречья Дона и Сала// Донская археология. № 1. Ростов-на-Дону.
Иченская О.В., 1981. Об одном из вариантов погребального обряда салтовцев по материалам Нетайловского могильника// Древности Среднего Поднепровья. К.
Казаков Е.П., 1981. Об одном из вариантов культа коня в средневековых памятниках Евразии// Методологические аспекты археологических и этнографических исследований в Западной Сибири. Томск.
Казаков Е.П., 1984. О культе коня в средневековых памятниках Евразии// Западная Сибирь в эпоху средневековья. Томск.
Казаков Е.П., 1989. О некоторых элементах языческой культуры угров Урало-Поволжья// Проблемы древних угров на Южном Урале. Уфа.
Казаков E.IL, 1992. Культура ранней Волжской Болгарии (этапы этнической истории). М.
Каминский В.Н., 1987. Алано-болгарский могильник близ станицы Старокорсунской на Кубани// СА. № 4.
Кирпичников А.Н., 1973. Снаряжение всадника и верхового коня на Руси IX-XIII вв.// САИ. Вып.Е1-36.
Ковалевская В.Б., 1972. Башкирия и евразийские степи IV-IX вв. (по материалам поясных наборов)// Проблемы археологии и древней истории угров. М.
Комар А.В., 1999. Предсалтовские и раннесалтовские горизонты Восточной Европы// Vita antique. № 2. К.
Комар А.В., 2001. Происхождение поясных наборов раннесалтовского типа// Культуры
Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. (из истории костюма). Т.2. Самара.
Комар О.В., 1999. KoMeHTapi до стагп: Тахтай А.К. Погребальный комплекс хазарской эпохи из округи г.Чистяково Сталинской области// Vita antique. № 2. К.
240


Комар О.В., Шоро В Л., 1999. Кургани хозарського часу на Луганщиш// Vita antique. № 2. К.
Копылов В.П., Иванов А.А., 2007. Погребение знатного воина хазарского времени из могильника Садовский// Материалы и исследования по археологии Дона. Вып.Н. Москва; Иерусалим.
Красильников К.И., 1991. Могильник древних болгар у с.Желтое на Северском Донце// Проблеми на прабългарската история и култура. Вип.2. София.
Красильников К.И., Тельнова Л.И., 1997. Грунтовый могильник у поселка Новодачное// Древности Подонцовья. Луганск.
Крыганов А.В., 1989. Восточноевропейские кочевнические удила VII-X вв.// Вестник ХГУ.
№ 342. Харьков.
Крыганов А.В., Чернигова Н.В., 1993. Новое исследование Нетайловского могильника салтовской культуры// Вестник ХГУ. № 374. Харьков.
Криганов А.В., 1993. Вшськова справа ранньосередньов1чних алашв Подоння// Археолопя.
№ 2. К.
Кухаренко Ю.В., 1951. О некоторых археологических находках на Харьковщине// КСИИМК. T.XLI.
Ляпушкин И.И., 1958. Памятника салтово-маяцкой культуры в бассейне р.Дон // МИА. № 62.
Михеев В.К., 1985. Подонье в составе Хазарского каганата. Харьков.
Монгайт А.П., 1951. Могила всадника у с.Арцибашева// КСИИМК. Вып.41.
Нестеров С.П., 1990. Конь в культах тюркоязычных племен Центральной Азии в эпоху средневековья. Новосибирск.
Овчинникова Б.Б., 1990. Тюркские древности Саяно-Алтая в VI-X вв. Свердловск.
Орлов Р.С., 1985. Культура кочевников IV-VIII вв.// Этнокультурная карта территории Украинской ССР в I тыс. н.э. К.
Пархоменко О.В., 1983. Поховальний швентар Нетайл4вського могильника VIII-IX ст.// Археолога. № 43. К.
Плетнёва С.А,, 1962. Подгоровский могильник// СА. № 3.
Плетнёва С.А., 1967. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура// МИА. № 146.
Плетнёва С.А., 1981а. Древние болгары в бассейне Дона и Приазовье// Плиска-Преслав. Т.2. София.
Плетнёва С.А., 19816. Салтово-маяцкая культура// Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Плетнёва С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский археологический комплекс. М.
Покровский А.М., 1905. Верхне-Салтовский могильник// Труды XII АС. Т.1. М.
Приймак В.В., Супруненко А.Б., 1994. Венгерское погребение в кургане у с.Твердохлебы Кобелякского района// Курганы Нижнего Поворсклья. Москва; Полтава.
Сарапулкин В.А., 2006. Ржевский грунтовой могильник салтово-маяцкой культуры
(предварительное сообщение)// Археологические памятники Восточной Европы. Вып.12. Воронеж.
Смшенко А.Т., 1965. Глодосыа скарби. К.
Смоляк А.В., 1969. Этнографические данные об обрядах ложных погребений у народов Нижнего Амура// СА. № 3.
Татаринов С.И., Копыл А.Г., 1981. Дроновские древнеболгарские могильники на р.Северский Донец// СА. № 1.
Татаринов С.И., Копыл А.Г., Шамрай А.В., 1986. Два праболгарских могильника на Северском Донце// СА. № 1.
Фёдоров-Давыдов Г.А., 1984. Погребения хазарского времени из урочища “Кривая Лука” в Нижнем Поволжье// Проблемы археологии степей Евразии. Кемерово.
Флёров В.С., 1984. Маяцкий могильник// Маяцкое городище. М.
Фонякова Н.А., 1986. Лотос в растительном орнаменте металлических изделий салтово-маяцкой культуры VIII-IX вв.// СА. № 3.
241


Халикова Е.А., 1971. Погребальный обряд Танкеевского могильника// Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. Казань.
Хоружа М.В., 2007. Кресало з поховання № 410 Нетайл1вського могильника салт1всько*1 культури// Тринадцят1 Сумцовськ1 читання. Зб1рник матер1ал1в науково! конференцп “Сучасний музейний заклад: проблеми вивчення, збереження та популяризаци нацюнально! юторико-культурно!' спадщини” 18 кв1тня 2007 р. Харюв.
Швецов М.Л., 1991. Могильник “Зливки”// Проблеми на прабългарската история и култура. Вип.2. София.
Шрамко Б.А., 1983. Погребения VIII-X вв. у с.Пятницкое в Харьковской области// Древнерусское государство и славяне. Минск.
Reversz L., 1987. Lykaforige schnallen in dem Karpatenbecken//AAH. № 39.
Summary
V.S.Aksionov (Kharkov, Ukraine)
BURIALS OF HORSEMEN OF NETAILOVKA BURIAL GROUND OF SALTOV CULTURE: TYPOLOGY AND CHRONOLOGY (BASED ON EXCAVATIONS OF 2003-2010)
This paper is devoted to the analysis of 26 burials recently excavated at the Netailovka burial ground of Saltov culture which is located opposite the Verkhnii Saltov catacomb necropolis. These burials should be considered as graves of warriors-horsemen. The excavated burials with a horse have initially been divided into five types.
Certain developments of funeral rites, such as laying of the remains of a horse and horse equipment into a tomb of the deceased, allows the horsemen burials of the Netailovka burial ground to be dated. In the last quarter of the 8th century the graves of the deceased with their heads oriented to the west appeared among the horsemen burials. This fact is accounted for by the presence of the natives of “Black Bulgaria” in the population of the Netailovka community ethnically related to them. The natives of “Black Bulgaria” lived next to the “Netailovtsians” as the subordinated/dependent population and were probably included in families as younger/poor relatives. In the early 9lh century it was only the horsemen’s burials of 1 and III types that were buried at the burial ground. At that time, there were large stamped silver and cast bronze plaques of harness straps decorated with a complex vegetative ornament of lotus flowers in horsemen’s graves. This is characteristic of rich Alanian horsemen complexes during most of the 9th century.
Men buried at the Netailovka burial ground and accompanied by a horse skin, a whole horse or a horse harness should be considered as representatives of a rather privileged Turkic-Ugrian group of nomads, who represented the military and social top layer of the Saltov society of the Severskii Donets basin. This group of people used special niches made in the western end walls of graves, in which the remains of a horse with a horse harness or only the horse equipment were placed. The composition and placement of the horse remains in those graves have many similarities with the Ugrian findings of the Early Middle Ages and Hungarian burials of the period of the Hungarian Conquest.
Статья поступила в редакцию в июне 2011 г
242


Комар А.В., Хардаев В.М.
ЗАЧЕПИЛОВСКИЙ (“НОВОСАНЖАРСКИЙ”) КОМПЛЕКС РУБЕЖА VII-VIII ВВ.
Зачепиловский или “Новосанжарский” комплекс по богатству и количеству находок уступает в ряду памятников перещепинской культуры только наиболее ярким и известным комплексам из Малой Перещепины, Вознесенки и Глодос. В то же время это ближайший пункт к месту обнаружения эпонимного комплекса культуры - Перещепинского, что традиционно заставляет исследователей рассматривать обе находки как тесно взаимосвязанные культурно, этнически и хронологически.
Пребывание Зачепиловского комплекса “в тени” своего более яркого предшественника обусловлено также характером его сохранности и введения в научный оборот. В краткой публикации А.Т.Смиленко (Смиленко А.Т., 1968), представившей выборку из более обширной рукописи А.К.Тахтая (Тахтай А., 1930), утверждалась полная утрата коллекции находок комплекса во время Великой Отечественной войны. Это мнение продержалось неизменным до выхода статьи А.И.Семёнова, идентифицировавшего все 7 византийских со- лидов из комплекса в коллекции Полтавского краеведческого музея (Семёнов А.И., 1988). Позже золотые серьги и подвески из Зачепи- ловки были опознаны в коллекции Музея исторических драгоценностей Украины (Комар А.В., 2006, с.62), что для авторов послужило поводом для дальнейших поисков, увенчавшихся идентификацией ещё трёх предметов. Серьёзно недооценённым оказался и потенциал архивных документов, позволяющих в настоящее время составить целостное представление о большей части утраченных предметов комплекса (Комар О.В., Хардаев В.М., 2011).
Накопление информации на фоне всё возрастающего интереса исследователей к памят¬
никам перещепинской культуры в целом обусловило актуальность новой детальной публикации Зачепиловского комплекса1.
Обстоятельства обнаружения и формирования коллекции комплекса
10 октября 1928 г два мальчика-пастушка - И.К.Юрко и ИЛ.Юрко - жители с.Зачепиловка Новосанжарского р-на Полтавской обл. заметили в песчаной балке к юго-западу от села железные пряжки и разбитый стеклянный кувшин. Заинтересовавшись находкой, мальчики копнули руками песок, обнаружив у поверхности 6 серебряных “мисочек” (полусферические бляшки), которые поделили между собой. На следующий день, возвратившись на место находки, мальчики продолжили раскопки, добыв опять “мисочки” и целую стеклянную чашу. Последняя досталась И.К.Юрко, показавшему дома находку отцу. Решив приспособить под солонку покрытый белым налетом древний стеклянный сосуд, К.Ф.Юрко попросил жену помыть его кипятком, от чего чаша разлетелась вдребезги и была выброшена.
12 октября К.Ф.Юрко отправился на место находки с лопатой, на глубине всего четверти штыка выкопав большую часть предметов комплекса. В процессе раскопок к нему подошли ещё двое крестьян - М.Борт и член сельсовета Д.П.Чернуха, которые видели все обнаруженные К.Ф.Юрко предметы, что и сыграло позже ключевую роль в сборе коллекции комплекса.
Видя, что К.Ф.Юрко не спешит со сдачей “клада” государству, 14 октября Д.П.Чернуха подал в сельсовет официальное заявление о находке с приложением реестра найденных ве¬
1 	Авторы выражают искреннюю признательность А.Б.Супруненко, Т.Е.Романовской, а также Д.Д.Елшину и К.А.Михайлову за помощь в подготовке настоящей публикации.


щей. На следующий день, по постановлению РВК, к К.Ф.Юрко был направлен милиционер с распоряжением изъять “клад”. Но на предложение сдать находку К.Ф.Юрко заявил, что уже успел выменять вещи на сапоги, а кому именно, “забыл”. Только благодаря “настойчивым требованиям”, т.е. (учитывая специфику времени) - прямым угрозам, К.Ф.Юрко согласился выдать находки. Как оказалось, к “силовому” варианту развития событий находчик готовился заранее, поскольку вещи оказались закопанными в различных местах двора, а один из тайников располагался за целую версту от дома в лозняке. Поскольку изъятие вещей происходило только по предварительному списку Д.П.Чернухи, написанному по памяти и, несомненно, неполному, дробление комплекса на мелкие тайники вполне позволяло К.Ф.Юрко утаить часть предметов. На этот факт следует обратить особое внимание, поскольку ниже, при анализе находок, мы столкнёмся с явной некомплектностью пояса и декоративных обкладок оружия. Сданные вещи были перевезены в РВК г.Новые Санжары.
Новость о “кладе” быстро облетела не только с.Зачепиловку, но и соседние сёла, и близлежащий г.Новые Санжары. По словам А.К.Тахтая, “на зачепилянские пески двинулись отовсюду люди с лопатами, и работа коллективная и самостоятельная продолжалась здесь несколько дней” (Тахтай А., 1930, с.З). Судя по отчёту, обнаружить пропущенные К.Ф.Юрко предметы удалось многим крестьянам, в частности, в деле числится ещё один фигурант, сдавший вещи, - П.Г.Курило.
19 октября известие об обнаружении “клада” от К.Ф.Юрко и П.Г.Курило поступило в Полтавский краеведческий музей, куда была передана и часть предметов: “золотая византийская монета, несколько фрагментов золотых тонко-листовых бляшек, обломки стеклянной граненной чаши, железные стрелки и т.п.” (Тахтай А., 1930, с.З). Специально командированные сотрудник археологического отдела А.К.Тахтай и заместитель директора Полтавского музея Я.Е.Рыженко получили клад из сейфа РВК Новых Санжар, но только спустя полторы недели после раскопок К.Ф.Юрко экспедиция музея смогла прибыть непосредственно на место находки, застав его полностью перерытым.
Под руководством А.К.Тахтая по периметру вокруг перекопа по нетронутому песку были разбиты траншеи, образовавшие квадрат раскопа площадью 5 м2 (очевидно, 2x2,5 м). Двигаясь от стенок раскопа к центру, был последовательно пересеян весь песок до глубины 1 м. В результате были обнаружены “фрагмент тонкой золотой бляшки, несколько обломков сабли, части железных удил, стремян, пряжек, фрагменты сосуда из тонкого зеленого стекла и т.п.”, а также кости коня (рёбра и фрагмент челюсти с зубами). В стратиграфическом разрезе на глубине 0,3-0,5 м фиксировалась песчанистая прослойка тёмно-коричневого цвета (“брунатного”) толщиной в несколько сантиметров. Специально заложенные разрезы в северном и восточном направлениях до границ балки показали продолжение этого слоя далее, что позволило предположить его связь с геологическим строением балки.
Параллельно этнограф Я.Е.Рыженко продолжил собирать находки у жителей с.За- чепиловка, чему во многом помогла выплата из фонда музея награды в 50 руб. К.Ф.Юрко. За небольшую плату Я.Е.Рыженко удалось приобрести несколько золотых монет, каменную бусину, серебряные бляшки и некоторые другие предметы.
Вся коллекция поступила в Полтавский музей, где была внесена А.К.Тахтаем в инвентарную книгу 12.01.1929 под номерами 3792-3835 как предметы, добытые “10-11 октября 1928 г. путем раскопок, совершенных в с.Зачепиловка Юрко и другими после него”. Судя по записям инвентарной книги, 31 января 1929 г музею удалось приобрести ещё несколько предметов (7 бусин, фрагмент золотой обоймицы и фрагмент зеркала) от П.Г.Курила, внесённых в книгу под № 3836. Ещё раз за находками из комплекса сотрудники музея ездили в 1929 г (Граб B.I., Супруненко О.Б., 1991, с. 19); новые записи были внесены под № 3988-3991.
Публикации и судьба коллекции
В атрибуции предметов комплекса с самого начала принял активное участие А.А.Спицын. В Научном архиве ИИМК РАН (Ф.5, № 330, л.277-280) в составе архива А.А.Спицына (в так называемых “Спицынских корочках”)
244


хранятся эскизы зачепиловских вещей с комментариями исследователя (рис.1)5 а таже два фото предметов комплекса с дарственными надписями рукой А.К.Тахтая “Высокочтимому А.А.Спицыну” (рис.2); оба фото датированы
“4/П-29”. Несомненно, при посредничестве А.А.Спицына византийские монеты из Заче- пиловки атрибутировал Н.П.Бауер, выступивший с соответствующим докладом на заседании секции нумизматики и глиптики ГАИМК
Рис. 1. Зачепиловский комплекс. Страница записей А.А.Спицына (Архив ИИМК РАН).
Fig. 1. Zachepilovka complex. A page from A.A.Spitsyn’s records (Archive of the Institute for the History of Material Culture of the Russian Academy of Sciences)
245


Рис. 2. Зачепиловский комплекс. Фото из архива А.А.Спицына (Архив ИИМК РАН).
Fig. 2. Zachepilovka complex. A photo from A.A.Spitsyn’s archive (Archive of the Institute for the History of Material Culture of the Russian Academy of Sciences)
уже 20.04.1929 (Кропоткин B.B., 1962, c.36).
Детальный отчёт об обстоятельствах обнаружения комплекса и его коллекции был составлен А.К.Тахтаем в виде предварительной публикации, в которой исследователь выражал признательность А.А.Спицыну за консультации и помощь в поисках аналогий, а также уже использовал определения монет Н.П.Бауера (Тахтай А., 1930). Рукопись поступила во Всеукраинскую археологическую комиссию (Киев), но так никогда и не была опубликована по политическим обстоятельствам.
В конце лета 1929 г А.К.Тахтай был арестован по подозрению в причастности к “Союзу освобождения Украины”, проведя в
следственном изоляторе полгода (09.09.1929 - 01.04.1930). Повода ждали давно, ещё в январе 1928 г в секретном протоколе по персоналу музея А.К.Тахтай был классифицирован как “социально враждебный элемент”. Но и красноармейское прошлое, и откровенно слабая причастность исследователя к литературным кружкам, методично объявлявшимися в деле СОУ “антисоветскими террористическими организациями”, на этот раз позволили избежать приговора. Во время пребывания в заключении исследователь набросал отчёт о разведках 1929 г, а, очевидно, уже после освобождения - статью о Зачепиловском комплексе2. Однако нарастающая в стране волна истерии страха
2 	Сама рукопись не датирована, но в тексте находка прямо названа “позапрошлогодней”.
246


по поводу массовых репрессий украинской интеллигенции дошла в Полтавском музее до абсурдной точки - за время заключения А.К.Тахтая там даже успели выбросить часть собранной им для музея коллекции (Граб B.I., Супруненко О.Б., 1991, с.21).
Сталинский репрессивный аппарат редко ослаблял хватку - следующий арест исследователя произошел в марте 1934 г, а в 1949 г вновь по сфабрикованному обвинению А.К.Тахтай был осуждён за “сотрудничество с фашистами” и “антисоветскую агитацию” (Граб B.I., Супруненко О.Б., 1991, с.23-52). С каждым арестом у исследователя изымались'рукописи научных работ и дневники, вследствие чего значительная часть наследства А.К.Тахтая ныне безвозвратно утрачена. Умер исследователь в 1963 г, так и не дождавшись реабилитации. И хотя благодаря политической “оттепели” в последние годы жизни его статьи вновь появились в центральных археологических изданиях, А.К.Тахтай не успел подготовить к печати свои рукописи, созданные за время работы в Полтавском, Херсонском и Донецком музеях, посвящённые ярким раннесредневековым кочевническим комплексам: Зачепилов- скому (Тахтай А., 1930), Келегейскому (Тахтай
A. 	, 1932) и Чистяковскому (Тахтай А., 1999).
К 60 гг XX в. Зачепиловский комплекс был известен в основном благодаря атрибуциям византийских монет Н.П.Бауера, повторённых в ряде работ нумизматов (Кропоткин
B. 	В., 1962, с.36), пока в процессе подготовки к публикации нового найденного комплекса перещепинской культуры - Глодосского - на рукопись А.К.Тахтая не обратила внимание А.Т.Смиленко (Смшенко А.Т., 1965, с.46). В 1968 г исследовательница опубликовала краткие выдержки из рукописи А.К.Тахтая с фотографиями 6 монет, 11 предметов и графическими рисунками ещё 3 предметов (Смиленко А.Т., 1968). В публикации упоминалось наличие дополнительных фотографий в архиве А.А.Спицына, но использована из них лишь фотография стеклянной чаши (Смиленко А.Т., 1968, с. 160, рис.1, 12). Сама коллекция комплекса, по мнению А.Т.Смиленко, погибла во время Великой Отечественной войны. Поскольку А.К.Тахтай назвал в своей рукописи комплекс “Ново-Санжарским”, именно с таким названием он был введён в научный обо¬
рот и А.Т.Смиленко (“Ново-Сенжарский”), и именно так чаще всего именуется в профессиональной литературе, хотя параллельно фигурирует и привязка к реальному месту находки - с.Зачепиловка.
Полной утраты коллекции комплекса во время войны, как установлено в настоящее время, не произошло. В 1941 г в связи с приближением фронта коллекции Полтавского краеведческого музея (ПКМ) были подготовлены к эвакуации. После же завершения войны в 1947-1949 гг ценные предметы возвратили в депаспортизированом виде, после чего они были записаны к книгу поступлений музея под новыми инвентарными номерами. В 1964 г в процессе формирования Музея исторических драгоценностей Украины часть золотых предметов из коллекции ПКМ была переданы Киевскому историческому музею. Обратившись в ПКМ после 1965 г, А.Т.Смиленко действительно получила ответ об отсутствии здесь старых инвентарных номеров, соответствующих Заче- пиловскому комплексу.
При этом ещё в 1957 г 2 “беспаспортных” лёгких солида Константа II из ПКМ были опубликованы Х.Л.Адельсоном, предположившим их происхождение из Перещепинской или Зачепиловской находок (Adelson H.L., 1957, № 166, 167). А в 1983 г сотрудники Полтавского музея предложили атрибутировать золотые византийские монеты из собрания музея А.И.Семёнову, который опознал среди монет все 7 солидов из Зачепиловки. Исследователь опубликовал два солида Константа II, в том числе и монету, невошедшую в публикацию
A. 	Т.Смиленко (Семёнов А.И., 1986, с.96-97, рис.1, 3, 4). Атрибуция А.И.Семёнова свидетельствовала, что не все предметы Зачепилов- ского комплекса утрачены во время эвакуации, но непосредственно в фондах ПКМ других предметов комплекса не числилось (Граб B.I., Супруненко О.Б., 1991, с.59).
В конце 90 гг XX в. в ряде изданий Музея исторических драгоценностей Украины (МИДУ) появились цветные фотографии золотых подтреугольных подвесок, соединённых в цепочку с двумя золотыми серёжками (№ АЗС-1807/1-2) (рис.З), датированных
B. 	М.Хардаевым VII-VIII вв. (Золота скарбниця Украши, 1999, с. 154, кат.73). О.М.Приходнюк использовал эту пару подвесок лишь в качест¬
247


ве аналогий при анализе Зачепиловского комплекса (Приходнюк О.М., 2001, с.32; фото 16), а А.В.Комар предположил их тождественность непосредственно предметам из Зачепилов- ки. Благодаря консультации А.Б.Супруненко, подтвердившего факт передачи Полтавским краеведческим музеем ряда экспонатов в Киев в 1964 г, среди которых могли быть и предметы из комплекса, тождественность подвесок “АЗС-1807/ 1-2” зачепиловским стала очевидной, что и было отмечено в работе 2006 г (Комар А.В., 2006, с.62).
Это предположение подтвердили инвентарные книги МИДУ и ПКМ, которые действительно фиксировали передачу по акту от 31.12.1964 пары подвесок инв. № 7646, получивших в МИДУ номер АЗС-1807/1-2. Какие ещё предметы из комплекса были переданы вместе с сережками и подвесками? Таких в фондах МИДУ, к сожалению, оказалось лишь три: золотые браслеты АЗС-1810 и АЗС-1811
Рис. 3. Подвески № АЗС-1807/1-2 (МИДУ).
Fig. 3. Pendants № АЗС-1807/1-2 (Museum of Historical Treasures of Ukraine)
(старые номера ПКМ 1947 г: № 7658, 7659) и перстень АЗС-1805 (ПКМ 1947 г - № 7649). В книге ПКМ 1947 г подвески были атрибуто- ваны как “Восток, III-IV вв.”, браслеты - “VI в.”, а перстень - “Восток, XVI ст.” С такой же атрибуцией в 1964 г предметы были переданы в МИДУ и заняли место как беспаспортные находки в разных фондах хранения. Попытки обнаружить в фондах МИДУ ещё два золотых предмета из Зачепиловки - перстень и наконечник ремня - удачей не увенчались.
Констатируем, что от коллекции Зачепиловского комплекса документировано сохранились 16 золотых предметов: 7 монет, 4 серьги, 2 подвески, 2 браслета, 1 перстень. Не располагаем мы пока точной информацией о местонахождении серебряных предметов и различных фрагментов бляшек, что может объясняться принципом сортировки находок по коробкам. Но утрата, по крайней мере, двух золотых предметов - наконечника пояса и перстня - в версии об отдельном хранении массивных золотых предметов выглядит маловероятной: мы полагаем, что данные предметы также должны сохраниться в фондах ПКМ в депаспортизированном виде.
Судьба части зачепиловской коллекции из недрагоценных предметов более сложная. Здание ПКМ действительно было разрушено и сгорело во время Великой Отечественной войны, но сотрудниками музея среди развалин старательно собраны все остаткй коллекций, хранящиеся до настоящего времени в практически неразобранном виде. Обожжённые и повреждённые, эти предметы, тем не менее, всё ещё ждут своей идентификации, и среди них весьма вероятно наличие зачепиловских предметов3.
Потенциал архивных документов для изучения утраченной части Зачепиловского комплекса также недооценён. Состояние самой рукописи А.К.Тахтая (Тахтай А., 1930) создаёт впечатление лишь черновой версии, готовившейся к чистовой перепечатке; в рукописных приложениях содержатся вопросы к редактору, как лучше расположить ту или иную информацию - в приложении или основном тексте. Также следует обратить внимание на ссылки в тексте на целый ряд иллюстраций,
3 	Позитивная предварительная информация связана со стеклянной чашей и серебряной пряжкой.
248


отсутствующих ныне в архиве, которых не видела и А.Т.Смиленко (также отсутствует и большая часть рисунков и в рукописном тексте о Келегейском комплексе (Тахтай А., 1932), статус которого как черновика для перепечатки не вызывает сомнений). Такая картина позволяет предположить, что А.К.Тахтай всё же подготовил полную „чистовую” публикацию комплекса уже в 1930 г, которая была передана в редакцию одного из археологических изданий, но так и не пошла в печать.
Готовя публикацию по материалам архива ИА НАНУ, А.Т.Смиленко, скорее всего, использовала оригиналы и дубляжи' иллюстраций, чем и объясняется, почему ныне в архиве отсутствуют изображения трёх опубликованных предметов (рис. 14,17, 20). Вместе с тем, исследовательница не использовала фото обратной стороны подтреугольной подвески (рис.9, 3), серебряной пряжки (рис. 14, 1) и фрагмента гончарного кувшина “канцирского” типа (рис. 15, 12). Наличие последнего в комплексе действительно не документировано, поскольку А.К.Тахтай не упоминает в тексте о фрагменте керамики. Тем не менее, фото - такого же формата, как и остальные вырезанные из большего листа фотографии предметов комплекса, и зашифровано одновременно со всеми иллюстрациями рукописи. Фактура бумаги фото обломка сосуда аналогична фотографиям золотого перстня из Зачепиловки. Поскольку описание декора горла кувшинов канцирского типа из Келегеев (Тахтай А., 1932, с.29-32) не совпадает с орнаментом данного фрагмента, вариант смешения иллюстраций из двух рукописей А.К.Тахтая приходится отбросить. Единственным же источником теоретического ошибочного попадания в рукопись иллюстрации кувшина канцирского типа могут быть дневники раскопок 1929-1931 гг поселения в балке Канцирка В.А.Гринченко.
Ещё более информативны в плане изображений находок материалы архива ИИМК РАН (Санкт-Петербург), где в составе архива А.А.Спицына (Ф.5, № 330, л.279) хранится небольшое общее фото находок (около 10x15 см) (рис.2), на котором фигурирует 51 предмет (из них в публикации А.Т.Смиленко представлены лишь 18). Среди схематических рисунков А.А.Спицына находим изображения ещё 15 предметов, которые не сохранились: бубенчи¬
ка, фрагмента бронзового зеркала, стеклянного кувшина, подножки стремени и железных пряжек, наконечников стрел, железной пластины (от панциря?), фрагмента кольчуги и 5 (7) бусин (с обозначением цвета) (рис. 14, 18, 19; 15, 1-6, 8-10, 13; 16, 2; 17, 1, 2, 8, 10, 13, 16). Ещё одна железная пластинка с чеканным орнаментом сохранилась как в эскизах А.А.Спицына (рис. 17, 9), так и А.К.Тахтая (в инвентарной книге) (рис. 17,11).
Материалы из архива А.А.Спицына трудно переоценить: вместе с рукописью А.К.Тахтая они дают чёткое представление о 70 предметах вместо 20, опубликованных ранее (Смиленко А.Т., 1968). Не менее важные подробности о топографии комплекса и деталях расположения его предметов in situ даёт и сама рукопись А.К.Тахтая (Тахтай А., 1930).
Топография и локализация комплекса
Двойное географическое название комплекса в литературе - “Зачепиловский” и “Но- во-Санжарский” - закономерно вызывает у исследователей вопрос о точной локализации места находки.
А.К.Тахтай сообщает, что состоянием на 1928 г оно располагалось в короткой округлой балке (75 м длиной), на юго-запад от крайних домов с.Зачепиловки, при таких ориентирах: 1 км к югу от школы с.Зачепиловка, 1 км к северу от х. “Жарковка” (совр. Жирки), 3 км к западу от ж/д разъезда Пологи и 6 км к юго-западу от ж/д станции “Новосенжары” (с.Руденковка), 2 км от о.Груньское в “Луге” (Тахтай А., 1930, с.2). Город Новые Санжары расположен не только на северо-запад от с.Зачепиловка, но и на противоположном берегу р.Ворскла, отсюда географическая привязка находки к этому пункту на современном этапе будет несомненной ошибкой (рис.4).
Сравнение с дореволюционной трёхвёрсткой, картами 40 гг XX в. и современной то- покартой показывает, что дальние расстояния А.К.Тахтаем указаны с округлением, скорее всего, со слов местных жителей, а описательный “север” смещён к СВ от истинного меридиана (для сравнения: современное отклонение магнитного азимута - около 6°). К юго-западу от с.Зачепиловка в очерченной зоне в на-
249


Рис. 4. Место находки на карте 1943 г.
Fig. 4. Location of the find on the map of 1943
стоящее время находятся сразу три небольших овальных в плане балки, ориентированные длинной осью по линии СЗ-ЮВ, из которых по расстояниям от ориентиров лучше всего подходит юго-восточная. На карте 1943 г с топоосно- вой 30 гг вместо двух отдельных балок изображена одна большая, также ориентированная по линии СЗ-ЮВ (рис.4), а её окончание приблизительно совпадает с указанными А.К.Тахтаем расстояниями до ориентировТаким образом, Зачепиловский комплекс обнаружен в выветренной балке на первой надпойменной террасе на расстоянии около 2,5 км от р.Ворскла. Широкая луговая пойма Ворсклы с песчанистой, покрытой дюнами с редкой травой и, реже, лозняком первой надпойменной террасой, к востоку от которой расположены заболоченные участки, начинается чуть выше современного г.Кобеляки и тянется на ССВ до места впадения в р.Тагамлык (севернее с.Малая Перещепина). Знаменитый Перещепинский комплекс найден в 22 км к северо-востоку от Зачепиловской на¬
ходки; ещё в 22 км на ССВ (выше по течению
р. 	Ворскла) обнаружен синхронный комплекс из Макуховки.
Топография Зачепиловского и Переще- пинского комплексов практически идентична, а полоса выветренных песчаных дюн, на которых они располагались, тянется лишь с небольшими разрывами. Весьма сходна и топография Келегейского комплекса, обнаруженного в песчаной дюне первой надпойменной террасы Днепра (Тахтай А., 1932, с.З). В песчаных дюнах поймы р.Ворсклы и р.Коломак располагался ещё один комплекс перещепин- ской культуры Полтавщины - Макуховский (Зарецкий И.А., 1912, с.204). Во всех четырёх случаях, кроме топографии, следует отметить также выбор песчаного грунта, в котором сокрыт комплекс.
А.К.Тахтай отмечал, что на дюнах возле
с. 	Зачепиловка зафиксированы остатки тёмного культурного слоя, находки обработанного кремня, лепной посуды и амфор, бронзовых
250


наконечников стрел, подчёркивая обжитость данного участка в древности (Тахтай А., 1930, с Л-2).
Расположение находок и реконструкция обряда
Состояние места обнаружения комплекса к моменту прибытия археологов полностью исключило возможность установить какие-либо детали непосредственно, поэтому главным источником информации стали расспросы находчиков, переданные А.К.Тахтаем. ^
Согласно рассказу К.Ф.Юрко, площадь расположения находок составляла прямоугольник длиной до 1,5 м и шириной около 1 м, ориентированный длинной осью по линии С-Ю, а все находки залегали не глубже четверти штыка - штыка. “Определенного порядка в расположении золотых вещей и серебряных чашечек, которые иногда попадались вперемешку с ними, К.Юрко не заметил, кроме общего их расположения в восточной половине прямоугольника. В западной его половине, рядом с вещами, были расположены конские кости и зубы. На них («или же между ними и вещами?» - А.Т.) железный «тесак» в длину до 0,75 м; среди них обнаружилась большая каменная бусина”. Судя по остаткам древесины на клинке, меч находился вложенным в ножны. “Между вещами и под ними проявлялись вдоль прямоугольника черные прослойки - «может, гроба»” (Тахтай А., 1930, дод.2).
Возможность определить расположение серебряных бляшек и железных пряжек от сбруйных ремней, а также стеклянного кувшина, обнаруженных в первые два дня детьми, даёт анализ локализации комплекса в самой балке. Согласно отчёту А.К.Тахтая, комплекс располагался ближе к северо-восточному краю округлой балки; также в северной и восточной стенках раскопа лучше всего зафиксирована стратиграфия. Ясно, что уровень балки плавно повышался в северо-восточной части. Ниже всего должна быть противоположная юго-западная часть раскопа, где, соответственно, ранее всего обнажились бы и находки.
К.Ф.Юрко упомянул залегающие “рядом с кладом” “конские кости”, “рёбра и остатки челюсти с зубами”. Собранные при пере¬
сеивании кости коня были определены врачом Полтавской ветеринарной амбулатории Ф.В.Ильчинским. Названия костей (частично устаревшие) переданы здесь по латинским соответствиям: 5 целых моляров и около 30 фрагментов зубов, 2 фрагмента нижней челюсти (mandibula), височная кость (os petrosalis), 1 фрагмент ребра (costa), 2 фрагмента деформированной лучевой или локтевой кости (radius или ulna) (все выше перечисленные со следами зеленой окиси); а также кости без следов окиси: 2 фрагмента коленной чашечки (patella), 2 эпифиза большой берцовой кости (tibia), 2 эпифиза заплюсны (tarsus) и один плюсны (metatarsus).
Опираясь на сообщение К.Ф.Юрко о том, что кости коня “растирались между пальцами”, А.К.Тахтай заключил, что сохранению представленных фрагментов в основном способствовало их насыщение солями меди из-за контакта с предметами. Остальная часть скелета лошади и более хрупкий скелет человека полностью истлели: “Вряд ли этому противоречит отсутствие среди остеологического материала остатков человеческого скелета или каких-нибудь указаний на него в свидетельствах” (Тахтай А., 1930, с. 11). Несколько странным выглядит отсутствие фрагментов костей, спаянных в конкреции с железными предметами, хотя их в комплексе представлено немало (меч, стремена, наконечники стрел, железные пряжки и т.д.), и на них сохранились благодаря взаимодействию с окислами отпечатки ткани, дерева, кожи. Также важный момент: К.Ф.Юрко различал хрупкие истлевшие кости коня (которые “растирались между пальцами”), но при описании восточной части комплекса упоминает не о светлых прослойках, которые могли маркировать истлевший костяк человека, а, наоборот, - о чёрных (т.е. органических) прослойках между вещами. Наконец, вместить в “гроб” размерами 1x1,5 м погребение взрослого человека с конём физически невозможно.
Попытаемся проанализировать известное нам взаиморасположение деталей комплекса. “Глубина залегания” предметов, а точнее, толщина их покрытия песком определялась естественным рельефом балки, увеличиваясь от четверти штыка в юго-западной части до штыка в северо-восточной. В наиболее выветренной части располагались два стеклянных
251


сосуда (кувшин и чаша), рядом с которыми обнаружено скопление серебряных полусферические бляшек сбруи и железные сбруйные пряжки. Наиболее интенсивное покрытие окислами меди на костях коня, которое могло быть оставлено только бронзовыми скобками удил и внутренней медной частью полусферических бляшек, зафиксировано на зубах нижней челюсти, а также на самой челюсти. Окислы фиксируются на всех сохранившихся костях передней части скелета коня и не отмечены на костях задней части. Это свидетельствует, что бляшками наиболее интенсивно были украшены ремни оголовья и нагрудные, а, следовательно, череп коня располагался рядом со стеклянной посудой. Расположение меча по длинной оси, т.е. параллельно скелету коня, несомненно, но из описания К.Ф.Юрко А.К.Тахтай не смог установить, находился ли меч на костях коня или же только рядом с ними. Посреди костей найдена большая халцедоновая бусина, по всей видимости, относящаяся к украшениям гривы коня. Ещё одна деталь - это находка нескольких полусферических бляшек в восточной части комплекса, что теоретически может указывать и на их принадлежность несбруйным ремням.
Наиболее компактная поза коня, позволяющая втиснуть его в яму размерами всего 0,8x1,8 м, реально встречающаяся в раннесредневековых погребениях, - это на животе с подогнутыми ногами и развернутой в сторону головой. Смоделировав ситуацию такого положения коня по примеру одного из погребений, мы оставили на плане только те кости из Зачепиловского комплекса (рис.5), части которых документировано сохранились. Как видим, при разделении ширины прямоугольника на две равные части полный скелет коня должен выходить и по ширине, и по длине за рамки очерченного К.Ф.Юрко прямоугольника в 1x1,5 м, но реально сохранившиеся кости и находки действительно вписываются в него. Расположив приблизительно упомянутые выше находки (посуду, меч, бляшки, бусину), получаем картину, с оговорками приемлемую для ингумационного погребения низкорослого человека с конём без гробовища (рис.5).
Сомнения в такой реконструкции вызывают только данные о “гробе”, на который, в целом, указания находчика довольно корректные:
чёрные прослойки тлена под и между вещами, ровные границы между тленом и песком. Если К.Ф.Юрко отметил чёткие направляющие древесного тлена вдоль всех сторон прямоугольника размерами 1x1,5 м, то полный скелет лошади полностью исключает эту возможность для западной половины комплекса, где коня никак не разместить. Для сравнения: в п.2 к.З Сивашовки яма для коня занимала 2,4х 1,1 м, а в п.5 к. 12 Портового, которое мы использовали как модель параллельного расположения человека и коня в погребении, общий размер ямы составлял 2,2x1,5 м. В нашем случае перекопанная “с запасом прочности” искателями сокровищ площадь комплекса составила заметно меньше (2,5x2 м), так как А.К.Тахтай заложил раскоп таких размеров уже по нетронутому песку. Минимальный же приемлемый размер ямы для ингумации с конём в Зачепиловке составляет 2x1,5 м. На наш взгляд, К.Ф.Юрко с наибольшей долей вероятности мог запомнить тлен в восточной части комплекса, спроецировав позже ситуацию и на западную.
Но как всё же объяснить “гроб” длиной всего до 1,5 м? Показательно, что точно такая же площадь расположения находок (1 х 1,5 м) зафиксирована в Малой Перещепине (Залесская В.Н. и др., 1997, с.108), где само обилие находок заставляет предполагать наличие не некоего “погребального сооружения”, а всего лишь парадного, обитого тканью и золотыми пластинками, сундука размерами 1,5х 1x0,7 м (Комар А.В., 2006, с. 19-20). В Зачепиловке столь объёмных вещей нет, а ширина деревянного ящика вряд ли превышала 50 см.
Проблемы возникают и при попытке понять расположение вещей в Зачепиловке, которые в версии об ингумации должны были находиться in situ на скелете человека. К.Ф.Юрко делил площадь комплекса на две части: восточную и западную, в одной из которой располагались вещи, а в другой - кости коня. Но почему находчик не заметил никакой видимой закономерности в расположении вещей в восточной части, хотя, например, отметил такие мелкие детали, как соединение in situ подтреугольных подвесок и больших серёг, а также принадлежность серьгам аметистовых бусин? Следуя предположению А.К.Тахтая о том, что все подвески, серьги, браслеты и ожерелья из комплекса принадлежали одному мужчине, а
252


Рис. 5. Реконструкция расположения предметов Зачепиловского комплекса. Fig. 5. A reconstruction of artifacts arrangement in Zachepilovka complex
не парному погребению, самая большая концентрация золотых вещей должна была наблюдаться в районе черепа и шеи, т.е. в северо- восточном или юго-восточном углу комплекса.
Со слов же находчика следует, что границей между костями коня и большинством золотых вещей выступал меч, т.е. концентрация наблюдалась в центральной части, где при обычном
253


погребении in situ должны были располагаться только пояс, браслеты и, не исключено, кошель с монетами. Совсем пустующей должна оказаться зона ног, а это опять либо юго-восточная либо северо-восточная части комплекса.
В выборке погребений перещепинской культуры 2-й пол.УП - нач.УШ в. в настоящее время полный скелет коня отмечен только в трёх погребениях: в п.2 к.З Сивашовки (Комар А.В. и др., 2006, рис.З), п.5 к. 12 Портового (Айбабин А.И., 1985, рис.9) и п.З к.5 Виноградного (Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.1, I). Положение лошади в подбойных погребениях - слева от человека, на животе с подогнутыми задними ногами, с поворотом головы в сторону погребённого, а в п.2 к.З Сивашовки - на боку, на перекрытии могилы; ориентировка коня совпадает с ориентировкой человека. Канон расположения костей коня - слева от человека, головой в ту же сторону - характерен и для более массовой группы погребений со “шкурой” коня, где кости лошади представлены только черепом и конечностями. Во всех погребениях с мечом (п.2 к.З Сивашовки, п.5 к. 12 Портового, п.З к.5 Виноградного, п.4 к.1 Изобильного, п.2 к.29 Чапаевского, п.5 к.4 Крупской, к.З Уч-Тепе) последний располагался у левой руки погребённого. А из всех погребений с сосудами только в одном п.4 к. 1 Изобильного сосуд располагался не у головы, а в ногах погребённого, но и сам вид посуды здесь уникален для этого культурного круга - амфора. Как видим, все четыре признака в случае наличия ингумации человека в Зачепилов- ском комплексе говорят о наиболее вероятной его южной (или, если учесть смещение севера в описаниях А.К.Тахтая, юго-юго-западной) ориентировке.
Уточнить данные А.К.Тахтая об ориентировке в настоящее время сложно. Все три балки, претендующие на роль места находки, вытянуты с СЗ на ЮВ (с отклонением в 5°). Описанная ситуация расположения комплекса ближе к СВ углу балки с сохранением северной и восточной стенки in situ подразумевает отклонение его оси минимум на 15-20° к востоку. Минимум на 10-15° к востоку смещён “север” А.К.Тахтая и в описании размещения географических ориентиров. Это позволяет заключить, что наиболее вероятной является ориентировка коня и предполагаемого погребения
человека в сектор ЮЗ-Ю или приблизительно на ЮЗ. Важно отметить, что в западном секторе ориентировано единственное к настоящему моменту достоверное погребение с инвентарём перещепинского круга у ст.Романовской (Семёнов А.И., 1985), а также территориально ближайшее к Зачепиловке (рис. 18, 9) подкурганное погребение горизонта Вознесенки из Заплавки (Шалобудов В.Н., 1983).
Таким образом, ноги предполагаемого погребённого занимали северо-восточную часть комплекса. “Свободное” место в нашем случае можно заполнить колчаном с, как минимум, 15 наконечниками стрел, а также седлом (от которого сохранилась только железная оковка луки) со стременами. Противопоставляя основную часть находок “костям коня”, К.Ф.Юрко либо вообще не обращал внимание на железные обломки, либо же они действительно также в основном находились в восточной части комплекса. В пользу расположения седла в восточной части может косвенно свидетельствовать и упоминание здесь находок полусферических бляшек от украшений сбруи, “встречавшихся вперемешку с другими вещами” (бляшками пояса?).
И седло, и колчан вряд ли находились непосредственно в гробу. Для сравнения: монгольское погребение на р.Онон, где эти предметы расположены на крышке ящика (рис.6) (Тишкин А.А. и др., 2002, табл.8). На перекрытии гробовища зафиксирован колчан и в п.2 к.З Сивашовки (Комар А.В. др., 2006, рис.5, 2). Впрочем, верх колчана с наконечниками стрел традиционно в погребениях перещепинской культуры всё же располагается в верхней части погребения, а не в ногах. И даже в такой реконструкции (рис.5) запоминаемая закономерность всё равно образуется - это отсутствие золотых предметов в северо- восточной части.
Любопытно, какие предметы не были замечены К.Ф.Юрко? Так, у П.Г.Курила приобретены 7 бусин и фрагменты золотой и серебряной бляшек. У других зачепиловцев куплены несколько золотых монет, каменная бусина и серебряные бляшки. Поскольку в деле не фигурировали родители И.Я.Юрко, которому достались, как минимум, 6-7 серебряных полусферических бляшек, следует предположить, что “серебряные бляшки” из покупок Я.О.Рыженко
254


Рис. 6. Монгольское погребение на р.Онон. Fig. 6. Mongolian burial on the Onon river
получены именно от них. Если часть бус вполне были пропущены К.Ф.Юрко, то факт покупки сразу нескольких золотых монет заслуживает внимания, поскольку солиды, в таком случае, не были расположены компактно.
Другой принцип расположения предметов демонстрирует так называемый “моток золотой проволоки”, представляющий собой сложенные 4 проволочных браслета и гривну (см. ниже). Идентичный набор из к.З Уч-Те- пе (Иессен А.А., 1965, рис.30) располагался in situ на запястьях, ногах и шее погребённого (Balint Cs., 1992, taf.15, 7, 6, 7, 77, 22). В п.1 к.8 Старонижестеблиевской золотые проволочные браслеты и гривна из витой проволоки также находились на запястьях и шее погребённого (Атавин А.Г., Паромов Я.М., 1991, рис.1, 7, 2; 3, 7, 2). Но такой комплект мужских украшений в Зачепиловке оказался не рассредоточенным по предполагаемому телу, а сложенным вместе.
Второй момент - ни в одном из исследованных археологами к настоящему моменту погребений перещепинской культуры бусы не составляли часть мужского инвентаря. Только в п.10 к.4 Калининской в мужском погребении встречен фрагмент зеркала. Также не отмечены и случаи находок при одном скелете двух пар серёг или браслетов. Никогда не использовались женские украшения и для украшения
сбруи, что предполагал как вариант решения для Зачепиловского комплекса А.К.Тахтай (Тахтай А., 1930, c.l 1), тем более, что найдены предметы здесь отдельно от скелета коня. Пара серёг с аметистами, подтреугольные подвески, ожерелье из стеклянных и каменных бус, перстень малого диаметра, зеркало - эта группа предметов говорит о присутствии в Зачепи- ловском комплексе наряду с ярким мужским и комплекта инвентаря женского погребения. Аналогичная ситуация отмечена в Келегеях, где одновременно присутствовали и золотая шейная гривна, и бусы с подвеской для ожерелья, подвески головного убора, а также 4 перстня, один из которых с небольшим диаметром кольца.
По сравнению с обычными подкурганными погребениями перещепинской культуры, в Зачепиловке наблюдается и отсутствие ряда важных признаков. Больше половины всех погребений содержали обычный бытовой нож, 43% - украшения обуви, 30% - напутственную мясную пищу (кости овцы или коровы), 27% - средства для добывания огня (кресало, кремень), которых нет в Зачепиловке. Это же касается и Перещепины, Келегеев, Ясиново (за исключением разве что ножа, парадная версия которого присутствовала в Келегеях). Причём ни в одном из комплексов высшей знати также не отмечено и деталей лука (костяных


накладок), хотя стрелы, кроме Новых Санжар, найдены в Келегеях, Глодосах, Вознесенке, а в Перещепине документирован колчан.
Состав комплексов келегейского типа уже детально анализировался ранее (Комар А.В., 2006, табл Л). Из 16 общих признаков в Заче- пиловском комплексе ранее не были отмечены всего три: детали седла, гривна и металлическая посуда (Комар А.В., 2006, с.9-11; табл.1). В настоящее время, после идентификации гривны и выделения вероятных оковок луки седла в Зачепиловке и Келегеях (см. ниже), единственным групповым признаком, не отмеченным в Зачепиловском комплексе, остаётся металлическая посуда, компенсированная, впрочем, посудой стеклянной, представленной также в Перещепине и Келегеях, и оковками деревянного сосуда, присутствовавшими также в Келегеях и Вознесенке.
Вопросы вызывает фото фрагмента кувшина канцирского типа (рис. 15, 12). В случае наличия в комплексе целого кувшина, его обломки никак не ограничились бы только одним мелким фрагментом, возможно, именно в связи с этим находка и не была включена А.К.Тахтаем в описание состава комплекса.
Керамическая посуда в рядовых погребениях в основном представлена горшками; лишь в 6 случаях в погребение помещались кувшины (лепные: п.З к.З Новой Одессы III, п.7 к.1 Бережновки I, п.1 к.111 Бережновки II и гончарные: п.З к.1 Топыла, к.З Уч-Тепе, п.1 к.8 Старонижестеблиевской), а в п.4 к.1 Изобильного в ногах погребённого располагалась амфора. Фрагменты амфоры зафиксированы и в Келегеях; в Ясиново и Келегеях отмечены гончарные кувшины, причём в Келегеях набор состоял из двух серолощёных кувшинов канцирского типа и одного тонкостенного желтоглиняного кувшина с росписью, скорее всего, крымского производства. В то же время в Арцибашеве, п.16 к. 14 Великой Знаменки, к. 17 Наташино, к.35 Виноградного и п.5 к. 12 Портового в засыпке погребений обнаружены мелкие обломки гончарных сосудов, которые вряд ли можно считать сосудами для напутственной пищи - в этом случае речь, скорее, идёт об остатках тризны. Именно последний вариант приемлем для интерпретации обломка кувшина из Зачепиловки, особенно учитывая, что верхняя часть засыпки ямы комплекса к
моменту обнаружения была полностью разрушена вследствие естественной эрозии балки.
Таким образом, в расположении предметов комплекса мы видим как признаки, характерные для ингумационного погребения (стеклянная посуда в головах и меч слева), так и нехарактерные для него: предметы, которые должны быть рассредоточены по телу, оказываются сложенными (гривны и браслеты), в то время как монеты, ожидаемые в одном кошеле, найдены в разных местах. Ряд признаков, необходимых для ингумации (кости животных от напутственной пищи, бытовой нож, кресало и кремень), в Зачепиловке отсутствует.
В выборе ингумация или ритуальный комплекс ключевой деталью выступает отсутствие при пересеивании находок фрагментов костей коня или человека со следами железных окислов. Палаш, стремена, наконечники стрел, железная оковка седла - ни один из этих предметов не соприкасался с костями. Не оставили следов на костях человека и бляшки на подпружных ремнях, и низкопробные серебряные предметы. Похоже, что все железные предметы (кроме удил) располагались отдельно от костей коня, но не находились и в контакте с какими-либо костными останками человека, что противоречит версии об ингумации. Пример Нетайловского могильника VIII - нач.Х в., где костный материал крайне плохо сохраняется в песчаном грунте, показывает, что при сохранении фрагментов более массивных костей коня, обычно сохраняются и защищённые твёрдой эмалью зубы человека, которые в Зачепиловской находке также не обнаружены. Эти обстоятельства в сумме склоняют к выводу о ритуальном комплексе без наличия тела человека.
Тюркский поминальный обряд “7-го дня” подразумевал “переправку” умершему части его вещей особым обрядом через неделю после смерти, кроме предметов первой необходимости, которыми он снаряжался “в дорогу” уже в день похорон. В комплексах келегейского типа мы действительно не видим ни характерных для ингумационных погребений частей барана в качестве напутственной пищи, ни необходимых в пути бытовых орудий - кресала, ножа, кочедыка для развязывания пут.
В Перещепине и Зачепиловке есть чёткие указания на деревянный ящик длиной в 1,5 м,
256


в котором к месту закапывания доставлялись вещи. Их основную часть, несомненно, составляла одежда, остатки которой зафиксированы лучше всего в Келегеях (фрагменты меха и разноцветной шерстяной ткани - Тахтай А., 1932, с. 14-15); шёлковые фрагменты отмечены в Перещепине и Глодосах. Затем следует назвать личные украшения, оружие и снаряжение коня. Одни предметы внутри сундука сохраняли кучное положение (как, например, проволочные гривны и браслеты), другие (монеты) в процессе транспортировки из-за тряски оказались в разных частях.
Во время закапывания сундука-в Зачепи- ловке устроителями ритуала был соблюдён ряд действий, совершаемых в случае ингума- ционного захоронения: конь уложен параллельно ящику, исполнявшему роль символического “гроба”; у головы коня поставлены кувшин (очевидно, с водой) и стеклянная чаша (деревянная должна была располагаться также рядом); скорее всего, сверху на сундук был уложен меч (слева), а по центру или в северной части - снятое с лошади седло. Такие детали чётко говорят о принадлежности данного ритуала к погребально-поминальным обрядам.
Необычная ЮЗ (ЮЮЗ) ориентировка коня, реконструируемая в Зачепиловке, либо является отклонением от западной погребальной ориентировки, либо же указывает на обратный путь в степь вдоль р.Ворскла, который предстояло преодолеть коню для встречи с хозяином.
Предметы из комплекса
Анализ находок из состава комплекса по традиционной схеме разделения их на категории в случае с Зачепиловкой не совсем рационален. Часть предметов сохранилась до нашего времени, другие известны по фотографиям и описаниям, третья группа - по описаниям и схематическим эскизам, четвёртая - только по описаниям. Закономерно, что полноценный анализ возможен только для первых двух групп, тогда как для третьей и четвёртой групп основной задачей является атрибуция и реконструкция самих предметов.
Группа I: сохранившиеся предметы Монеты
Согласно рукописи А.К.Тахтая и входной инвентарной книге ПКМ, из Зачепиловского комплекса удалось собрать 7 золотых византийских солидов: 1 - Фоки; 4 - Ираклия с сыновьями; 2 - Константа И.
В 1947 г музей получил после эвакуации 11 золотых византийских монет, записанных как беспаспортные (№ 7634-7644). Среди них: монета XI в. из Великоселецкого клада (№ 7644) (Кропоткин В.В., 1962, с.35), дважды пробитый 23-каратный солид Маврикия Тиберия (584-602 гг) № 7635 (Н-7915) (Комар О.В., Хардасв В.М., 2011, рис.З, 8), а также аналогично пробитые два лёгких солида Ираклия, Ираклия Константина и Ираклия И: № 7638 (Н- 7918) хорошей сохранности (рис.8,8) из Малой Перещепины и очень сильно затёртый № 7640 (Н-7920) (Семёнов А.И., 1986, с.93-95; рис.1,1, 2; Комар О.В., Хардаев В.М., 2011, с.107-108, рис.З, Я 10), найденный у с.Нехвороща (Каталог выставки..., 1902, № 66; Ляскоронский В., 1903, с. 195; Кропоткин В.В., 1962, с.36)4.
Семь оставшихся непробитых солидов VII в. из коллекции музея точно соответствуют описанию и архивным фотографиям монет из Зачепиловки (рис.7).
1. ПКМ № 7634 (Н-7914) (рис.8,1) - Фока, 602-610 гг; вес - 4,25 г, аверс: 8NFOCAS PGRPAVI реверс: VICTORIA AVS4I CONOB.
2. ПКМ № 7639 (Н-7919) (рис.8,2) - Ираклий, Ираклий Константин и Ираклий II (635- 636 гг?); вес - 4,4 г; реверс: VICTORIA AVS4A CONOB; по бокам от креста h и 0.
3. ПКМ № 7643 (Н-7923) (рис.8, 3) - Ираклий, Ираклий Константин и Ираклий II (638- 639 гг); вес - 4,3 г; реверс: VICTORIA AVS4Г CONOB; по бокам от креста h и р.
4. ПКМ № 7642 (Н-7922) (рис.8, 7) - Ираклий, Ираклий Константин и Ираклий II (639- 641 гг); вес - 4,3 г; реверс: VICTORIA AVS4I CONOB; слева от креста h.
5. ПКМ № 7636 (Н-7916) (рис.8, 5) - Ираклий, Ираклий Константин и Ираклий II (639- 641 гг); вес-4,45 г; реверс: VICTORIAAVS4C CONOB; по бокам от креста h и г.
4 По сообщению А.Б.Супруненко, монета была выкуплена и подарена ПКМ именно после выставки XII Археологического съезда в Харькове.
257


Рис. 7. Монеты Зачепиловского комплекса. Фото из архива ИА НАНУ.
Fig. 7. Coins of Zachepilovka complex. A photo from Archive of Institute of Archaeology of National Academy of Sciences of Ukraine)
6. ПКМ № 7641 (H-7921) (рис.8, 4) - Констант II (642-646 гг); вес - 3,65 г; аверс: 8NCONSTANTIN 4SPPAV реверс: VICTORIA ..VS40 оВХХ (правая часть надписи сбита).
7. ПКМ № 7637 (Н-7917) (рис.8, 6) - Констант II (642-646 гг); вес - 3,7 г; аверс: 8NCONSTANTIN 4SPPAV реверс: VICTORIA AVS40 оВХХ; штемпель общий с предыдущей монетой.
По мнению В.Хана, рассматривавшего буквы и лигатуры справа от креста как номер индикта, солиды данных типов должны быть чеканены в следующие промежутки: № 1 - 607-608 гг (MIB, № 9) (Hahn W., 1975, s.76-77); № 2 - 635-636 гг (MIB, № 40); № 3 - 638-639 гг (MIB, № 48); № 4 - 639-641 гг (MIB, № 50); № 5 - 642 г (MIB, № 53); № 6-7 - 642-646 гг (MIB, № 3b) (Hahn W., 1981, s.85-88, 123-124). Согласно письменным данным, Ираклеон был коронован 4 июля 638 г в возрасте 12 лет (Ку- лаковский Ю.А., 1996, с. 156; Залесская В.Н. и др., 1997, с. 19, 26). По иконографии из группы
солидов с тремя соправителями выделяются тип MIB № 39 с Ираклеоном низкого роста без короны, который и является наиболее ранним, затем следует тип MIB № 40-43 с Ираклеоном более высокого роста, но вновь без короны (в Зачепиловке - № 2); остальные типы чеканены в близкий временной промежуток 638-641 гг уже после коронации Ираклеона. Отнесение В.Ханом солидов типа MIB № 53 с фигурами всех трёх императоров к периоду краткого единоличного правления Ираклия II (конец 641-642 гг) проблематично: более взвешенной нам представляется датировка солида № 5 - 639-641 гг (Grierson Ph., 1968, № 44, р.223-225, 262-263).
Золотые украшения Золотые украшения в группе разысканных предметов представлены двумя парами серёг и парой подвесок, соединёнными в “цепочки” (АЗС-1807/1-2), а также парой браслетов (АЗС-1810; АЗС-1811) и перстнем (АЗС-1805).
258


Рис. 8. Монеты из Зачепиловки (1-7) и Перещепины (8) (ПКМ).
Fig. 8. Coins from Zachepilovka (1-7) and Pereschepina (8) (Poltava Museum of Local History)
Поскольку точный вес элементов “цепочки” установить невозможно, вес приводится ниже по данным записей А.К.Тахтая в инвентарной книге ПКМ.
8. 	Золотые подвески - 2 экз. Ажурные подтреугольной формы две золотые подвески первоначально выполнены идентичными, но в настоящее время отличаются по сохранности.
8а. Подвеска № АЗС-1807/1 (рис.9, 2, 3; 10,1-4, 6). Общая высота с привесками - 6 см, ширина - 4,79 см; вес - 26,21 г, проба 900. При поступлении в ПКМ на левой части подвески находились четыре колечка зерни (рис.9, 2, 3), сейчас утерянные. В нижней части привесок пробито отверстие (рис. 10, 4) для крепления
золотых бусин (рис. 10, 5), ни одна их которых на данном экземпляре не сохранилась.
86. Подвеска № АЗС-1807/2 (рис.9, 7; 10, 5, 7-9). Общая высота с привесками - 6,9 см, ширина - 4,81 см, вес - 25,24 г, проба 900. При поступлении в ПКМ подвеска имела две шарнирные привески с золотыми бусинами, правая из которых в настоящее время отсутствует (рис. 10, 7, 9).
Каркас подвесок (в виде вписанных один в другой равнобедренных треугольников с перпендикуляром) состоит из 4 длинных и 3 коротких отрезков фигурного литого прута (максимальная толщина - 2,9 мм, минимальная - 2,1 мм), спаянных по углам треугольника с
259


Рис. 9. Украшения Зачепиловского комплекса (по фотографиям из архивов ИА НАНУ и ИИМК).
Fig. 9. Jewelry of Zachepilovka complex (by photos from the archives of Institute of Archaeology of National Academy of Sciences of Ukraine and Institute for the History of Material Culture)
полыми цилиндрическими гнёздами (диаметр - 9,5 мм), в древности заполненными светлосерой пастой. В точке соединения вертикальной перпендикулярной оси - композиция из двух цилиндрических гнёзд меньшего диаметра (8 мм) и каплевидного (8x10,2 мм). Между сторонами двух треугольников протянуты по два отрезка золотой проволоки (концы пропущены сквозь пробитые отверстия в цилиндрические гнезда и загнуты внутри). Вверху подвесок к гнезду припаяно ушко для подвешивания высотой 8,5 мм; внизу - по три привески с шарнирным соединением.
Привески (диаметр - 8,1 мм, длина - 8,2- 9,5 мм) усечённо-конические, полые, запаян¬
ные с обеих сторон, несколько отличаются по конструкции. Центральные привески (рис. 10,5) выполнены с высоким гнездом для вставки. У боковых подвесок такого гнезда нет, но на краях припаян бортик из круглой в сечении проволоки, поверх которого припаяны горизонтально по два отрезка более тонкой проволоки, круглой в сечении, но уплощённой в месте пайки. В нижней части привесок пробито отверстие, сквозь которое пропущен отрезок золотой проволоки, на него при помощи пайки посажена каплевидная вытянутая золотая бусина (высота - 6 мм, максимальный диаметр - 3,5 мм). Бусина состоит из конической трубочки и припаянной снизу полусферической части (рис. 10, 5).
260


Рис. 10. Золотые подвески (МИДУ).
Fig. 10. Gold pendants (Museum of Historical Treasures of Ukraine)
В реконструкции первоначального облика подвесок важную роль играют аналогии. В византийских подвесках из Египта и Испании (рис. 19, 1, 2, 5) аналогичные цилиндрические или каплевидные паяные гнёзда были заполнены пастой, на которую посажены круглые плоские стеклянные вставки. В ажурных подвесках из Египта и Греции (рис. 19, 1, 3), где видим аналогично протянутые проволочки с бусами, акцент делается на жемчуг, который в
силу органического происхождения имел мало шансов сохраниться в Зачепиловке. Жемчуг в византийских золотых украшениях VII в. в основном представлен просверленными бусами, отсюда способ его крепления в основном предусматривал нанизывание на проволоку (рис.20, 2, 3).
В зачепиловских подвесках привлекает внимание отличие способа крепления вставки на боковых привесках, где вставка должна
261


фиксироваться крапанами (рисЛ 0, 6). Их форма, впрочем, необычна - ювелир не расковал проволоку, чтобы увеличить площадь захвата. И на подвеске АЗС-1807/1 (рис. 10, 7), и на утерянной ныне привеске подвески АЗС-1807/2 (рис.9, 7), все крапаны целы - где же вставки? Либо они были из хрупкого стекла, либо органического происхождения. Ответить на этот вопрос позволяет ожерелье из Египта (, 4), в котором ювелир комбинирует три способа крепления вставок: клейка на пасту в высокие гнёзда, закрепление камней четырьмя крапанами и крепление жемчужных бус при помощи двух осей-проволочек. Практически все вставки, закреплённые на пасту, в египетском ожерелье утрачены, поэтому их потеря в зачепиловских подвесках также закономерна. Значительная часть вставок выпала и из кас- тов с крапановым креплением. Но лишь две жемчужные бусины в ожерелье утрачены из вставок с осевым креплением, несмотря на то, что мастер для экономии золота делал ось не сплошной, а составной из двух частей. Аналогичная картина на боковых зачепиловских привесках позволяет заключить, что вставкой в них могли служить жемчужные бусины небольшого диаметра. Этот византийский приём наблюдаем и на подвеске X в. из Преславского клада (Тотев Т., 2000, обр.ЗЗ). Полная графическая реконструкция зачепиловских подвесок в этом случае должна выглядеть следующим образом (рис.21, 5).
Другой вариант реконструкции предполагает аналогия с браслетами из Египта, в аналогичных гнёздах которых находятся круглые перламутровые пластинки (Die Welt von Byzanz..., 2004, kat.499). Такие перламутровые вставки, вместо стеклянных, не исключены в Зачепиловке и для гнёзд с пастой, учитывая, что остатков стеклянных вставок при просеивании грунта всё же не обнаружено.
Все близкие подвески византийской работы сочетались с несъёмной небольшой серьгой без дополнительного декора (, 7-5, 5-70), чего не наблюдаем в Зачепиловке. В ПКМ подвески поступили уже отдельно, но, по сообщению находчика, первоначально они были соединены с серьгами с аметистами, что и было отображено “реконструкцией” на фото (рис.2, 19, 20, 24, 25). Подобный способ ношения серёг основной бусиной вверх, конечно же, невозмо¬
жен, да и соединение крупных серёг с дорогими аметистами с подвесками выглядит странным, убивающим часть эстетической ценности обоих предметов. По-видимому, К.Ф.Юрко ошибся, поскольку более вероятным выглядит первоначальное соединение треугольных подвесок с малыми серьгами с жемчугом (рис.21, 1).
9. 	Серьги с аметистами - 2 экз. Пара золотых серёг больше всего пострадала от “реконструкции” (рис.З). Согласно наиболее ранней фотографии 1929 г, один из экземпляров был найден с прямыми осями для бус (рис.2, 24), второй с немного смятыми (в процессе раскопок?) (рис.2, 19). Причём на обоих экземплярах к моменту поступления в музей, согласно А.К.Тахтаю, не было и аметистовых бус - на фото они лишь наживлены на кончики длинных осей (рис.2,19, 24\ 9, 5). На более позднем фото из рукописи А.К.Тахтая (рис.9, 4) видим полностью распрямленную ось, а бусину продетой на неё до конца. При этом бусина ориентирована сужающимся концом вниз, в то время как на всех сохранившихся и кочевнических (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл. VII, 3,4; Garam Е., 2001, taf.12,2-10; XV, 2; Ра- шев Р., 2007, рис. 14), и византийских (рис. 19, 2, 3, 5, 7, 9, 10) (Baldini Lippolis I., 1999, р.93, 96, 98, 99, 133, 138, 139, 142, 146, 164) изделиях ориентировка каплевидной бусины всегда обратная. В коллекцию МИДУ серьги поступили уже без бус, после следующей стадии “реконструкции”, на которой оси для бус были грубо загнуты (рис.И, 1, 2).
Первоначальные размеры серёг следующие: размеры колец 2,5x2,6 см, 2,4x2,8 см; максимальная толщина кольца - 2,5 мм; толщина осей для бус - 1,2 мм; вес - 6,34 г, 6,36 г. Размеры бусин: максимальный диаметр - 1-1,1 см, высота - 1,5 см, суммарный вес двух бусин -2,76 г. -
Неподвижные оси для аметистовых бус слишком длинные, как, впрочем, и две дополнительные маленькие оси-шпеньки на кольце. Как показывает пример византийских подвесок данного периода лучшей сохранности, при большей длине оси для бус набор одной бусиной не ограничивался (рис. 19,1-3, 5, 7, 9). Аналогичную длину осей наблюдаем на серьге из Камунты, где пространство заполнено зернёными колечками и жемчугом (Уварова
262


Рис. И. Серьги (1-4) и перстень (5-8) (МИДУ). 5а, б, 6-8 - детали перстня (увеличены).
Fig. И. Earrings (1-4) and a finger ring (5-8) (Museum of Historical Treasures of Ukraine). 5a, 6,
6-8 - details of a finger ring (scaled)
П.С., 1900, табл.СХХШ, 9). Поскольку в Заче- пиловке песок на месте находки пересеивался, по-видимому, в случае с зачепиловскими серьгами мы должны предполагать не потерю колечек зерни или золотой трубчатой пронизки,
а набор жемчужных бусин разного диаметра (вариант реконструкции см. рис.21, 2).
10. 	Малые золотые серьги - 2 экз. (рис.9, 6, 7; 11, 3, 4). Пара конструктивно аналогична большим, отличается лишь отсутствием оси
263


для бусины внутри кольца. В верхней части нижней неподвижной подвески-оси для бусины припаяны по два кружка зерни диаметром до 4 мм; обе оси на концах загнуты в крючки для фиксации бус. Размеры: ширина кольца 2x1,7 см; общая высота - 3,1 см; максимальная толщина кольца - 2 мм, нижней оси - 1 мм; вес 3,63 и 3,79 г. На осях первоначально располагалось по одной жемчужной бусине (реконструкцию формы и способа использования см. рис.21,7).
11. 	Золотой перстень № АЗС-1805 (рис.9, 8; 11, 5-5). Перстень состоит из литого по восковой модели фигурного кольца с “шейкой”, к которой припаян шестилепестковый приёмник для щитка (в настоящее время пайка нарушилась, а на стыке появилась трещина). Щиток полый, полуовальный, выполнен из прессованного кружка; по краю припаян ободок из круглого в сечении дрота, к которому затем по длинной оси припаяны две петли. Сквозь петли пропущены два золотых гвоздика с раскованными шляпками. Размеры кольца перстня: 2,32x2,5 см, толщина кольца 5x3,2 мм; щиток размерами 2,4x2,1 см; диаметр гвоздиков до 1 мм; общая высота перстня - 3,81 см, вес - 19,38 г, проба 900.
А.К.Тахтай назвал перстень “печатью”, что повторила в публикации и А.Т.Смиленко (Смиленко А.Т., 1968, с. 161). Никаких данных о характере предполагаемой вставки перстня в нашем распоряжении нет. Оба исследователя атрибутировали гвоздики перстня как кра- паны, что вновь вызывает вопросы. Петли на византийских перстнях такого рода располагаются перпендикулярно по периметру щитка, а сквозь них пропущена золотая проволока с жемчугом (рис. 19, 18, 19; 20, 3). В нашем случае в петли пропущены кованые гвоздики, причём они именно забиты в петли, о чём говорят следы ударов как на шляпках гвоздиков, так и на самих петлях (рис. 11, 5а,б); один из гвоздиков даже согнут как при ударе о слишком твёрдую поверхность. Можно было бы допустить, что мягкие золотые гвоздики забивались в узкие каналы, предварительно просверленные в вставке. Но с внутренней стороны щитка оба гвоздика при этом закреплены пайкой, да и сама вставка не сохранилась, что говорит о её хрупкости при неорганическом происхождении. Таким характеристикам бо¬
лее всего отвечает стеклянная вставка; менее вероятна крупная жемчужина.
12. Золотые браслеты - 2 экз. (рис.2, 34, 35; 12,1, 2). Пара литых браслетов с утолщёнными концами и подбиконическим утолщением посредине. Форма обоих украшений не совсем симметрична - заметны следы деформации от сжимания браслетов на руке.
12а. Браслет № АЗС-1810 (рис. 12, 7). Обнаружен целым, но в настоящее время на нём следы слома и пайки. Диаметр - 6,8 см, минимальная толщина - 0,3-0,31 см, толщина на концах - 0,6 см, утолщение по центру - 0,78 см. Вес - 42,8 г, проба 958.
126. Браслет № АЗС-1811 (рис. 12, 2). Диаметр - 6,9 см, минимальная толщина - 0,31 см, толщина на концах - 0,6 см, утолщение по центру - 0,8 см. Вес - 44,26 г, проба 958.
Высокая проба обоих браслетов совпадает с пробой византийских солидов, свидетельствуя об изготовлении их из монетного золота.
Группа II: неразысканные предметы
Представление о предметах данной группы дают описания А.К.Тахтая из инвентарной книги ПКМ и рукописи его статьи, приложенные к последней фото и графические изображения, а также фото, записи и эскизные зарисовки из архива А.А.Спицына. Все предметы, изображённые на сохранившихся фотографиях, идентифицируются уверенно, хуже с группой предметов, представленных только зарисовками А.А.Спицына, для которых необходимо привлечение аналогий из синхронных кочевнических комплексов. Инвентарные номера указаны по входной книге ПКМ.
Золотые украшения
Представлены предметами личного убора.
13. Золотой перстень с круглым щитком № 3802 (рис.2, 22; 15, 7, 8). Камень утерян, по бокам от щитка к кольцу припаяно по два шарика зерни. Диаметр в инвентарной книге указан в 1,8 см, в рукописи - 2,2 см, диаметр щитка - 0,7 см, вес - 3,8 г.
14. Комплект из 4 браслетов и гривны из золотого перекрученного дрота (рис.2, 72). Записаны в инвентарную книгу под № 3799 как
264


Рис. 12. Золотые браслеты (МИДУ).
Fig. 12. Gold bracelets (Museum of Historical Treasures of Ukraine)
“золотой крученый дрот в четырёх фрагментах, общим весом 23,96 г”. Вес вписан другой ручкой, одновременно вместо четырёх фрагментов указано 5. На полях книги красным карандашом при сверке число обломков увеличено до 17. В записях А.А.Спицына значатся “5 кусков непрочной проволоки” (рис.1), которые наблюдаем и на синхронном фото (рис.2,
12). В рукописи А.К.Тахтая упоминаются “7 обломков ленточного крученого дрота общей длиной 0,97 м”, сечение 2x1 мм, вес - 28,01 г.
Исследователь констатировал, что “для шейного украшения-гривны он слишком деликатный и длинный”, но, кроме массивной перещепинской гривны, упоминает также в качестве аналогии тонкую золотую гривну из Чми (Уварова П.С., 1900, табл.СХХ1У, 2). Необычную длину дрота для гривны объясня¬
ет подкурганное погребение из Уч-Тепе, где, кроме гривны, в комплект украшений входили выполенные из того же кручёного дрота две пары браслетов (большего и меньшего диаметра), найденные in situ на запястьях рук и у щиколоток (Иессен А.А., 1965, с. 179, рис.30) (рис. 13, 6, 7). Точные аналогии таким браслетам А.А.Иессен отметил в аварским комплексе из Мадараша (Laszlo G., 1955, pl.LXV, 6, 7), где также обнаружены браслеты разного диаметра, которые соответствуют паре ручных и ножных. Полный комплект украшений из витой гривны и двух пар браслетов разного диаметра находился в Озоре-Тотипусте (Garam Е., 1992, taf.71, 5, 7; 72,1).
В Зачепиловке 4 фрагмента дрота, представленные на фото (рис. 13, 1, 5-5), по длине должны соответствовать браслетам разного
265


Рис. 13. Золотые браслеты (1, 3-6) и гривны (2, 7): 7-5 - Зачепиловка; 6,7 - Уч-Тепе (по фото из архива ИИМК).
Fig. 13. Gold bracelets (1, 3-6) and neck rings (2, 7): 7-5 - Zachepilovka; 6,7 - Uch-Tepe (by photo from Archive of the Institute for the History of Material Culture)
диаметра, но на практике два более длинных отрезка дрота просто скручены в полтора оборота (рис. 13, 4, 5). Гривна (рис. 13, 2) на фото представлена лишь фрагментом, по-видимому, именно ей принадлежали ещё 2 фрагмента весом около 4 г, составляющие разницу между инвентарной книгой и рукописью А.К.Тахтая. Если 0,97 м дрота суммарно составляли 28,01 г, то на фото не хватает около 14 см гривны.
Снимок дрота немного перспективный, но относительный масштаб представленных рядом предметов даёт диаметр браслетов не более 5-6 см. Для сравнения, в погребении подростка из Уч-Тепе ручные браслеты достигали в диаметре 6,7-7 см, ножные - 8 см (Иессен
А.А., 1965, с. 179). В Мадараше ножной браслет также достигал 8 см в диаметре, а ручной - ок.6 см; в Озоре-Тотипусте диаметры, соот¬
266


ветственно, 6,6 см и 4,7 см (Garam Е., 1992, s.146). Золотые литые зачепиловские браслеты дают внутренний дииаметр около 6 см. Складывается впечатление, что комплект проволочных браслетов из Зачепиловки должен принадлежать субтильному человеку - женщине или ребёнку. Наличие детского браслета, не принадлежавшего самому погребённому, уже отмечалось нами в засыпке п.7 к.1 Костогрызово (Комар А.В. и др., 2006, с.334).
15. Фрагмент золотого бубенчика или пуговицы (рис.2, 15; 15, 9), № 3807. Состоит из прессованной полусферы и припаянной сверху проволочной петельки. Диаметра- 1,2 см, вес - 0,7 г.
Детали ремней
16. Серебряная пряжка (рис. 14, 7), № 3813. Пряжка прямоугольной формы, размеры: 3,9x3,5 см, вес - 18,2 г. Язычок кованый, подпрямоугольный в сечении, его кончик изогнут по форме рамки; длина - 4,1 см, ширина -4 мм.
17. Золотой наконечник ремня (рис. 14, 2), № 3800. Наконечник U-образный, коробчатой конструкции (рис.21, 7), паян из двух частей: прессованной бляшки и U-образной стенки. Внутри заполнен во избежание деформации “светло-серой” или “беловатой” пастой. Крепился к ремню при помощи золотого гвоздика с круглой шляпкой, загнутого с обратной стороны в петельку. На лицевой стороне - растительный декор в виде завитков, отходящих от двух вертикально расположенных стеблей; на обратной - сердце с волнистым декором внутри и обрамлением из волн и “запятых”. Размеры: 3,2x2,8 см, толщина - 0,5 см; вес - 12,05 г.
18. Прямоугольная золотая бляшка (рис. 14, 3), № 3811. Сохранилась чёткая фотография оборотной стороны и плохого разрешения лицевой (рис.2, 33; 14, 3). Тонкая бляшка первоначально покрывала более жёсткую прессованную бляшку из недрагоценного металла (очевидно, медную), а её края были загнуты вовнутрь. Декорирована рубчатым ободком и растительным сюжетом, скопированным с византийских наборов стиля “Ака- лан”. Размеры бляшки в “разглаженном” виде -4x3 см, размеры самой поясной детали были меньшими - около 3,2x2,2 см; толщина - 3-4 мм (рис.21, 3).
19. Фрагмент золотой бляшки (рис.2, 40; 14, 4), № 3811. Прессованная бляшка U-об- разной формы с тиснёным растительным декором. Размеры фрагмента: 2,6x1 см. По ширине фрагмент приблизительно соответствует наконечнику № 3800. А.К.Тахтай объединил его по декору с прямоугольной бляшкой, отметив в рукописи также добавлением от руки “штампованный орнамент в рубчатой рамке”. На фото (рис.2,40; 14,4) просматривается вертикальная ось и отходящие в сторону начала завитков, которые в равной степени могут принадлежать и декору в стиле “Акалан”, и быть частью декора другой растительной схемы. Но “рубчатой рамки” на бляшке не заметно, возможно, А.К.Тахтай при составлении рукописи, не имея перед глазами уже самих оригиналов, слишком буквально перенёс на данную бляшку аналогию с прямоугольной.
20. Трёхлопастные бляшки - 5 экз. (рис.2, Я Ю, 28, 36; 14, 5-77), № 3810/а. Тонкие золотые бляшки, покрывавшие прессованную бляшку толщиной около 2 мм и размерами около 2,7x2,5 см (рис.21, 4). По центру бляшек выделен треугольник; сами они повторяют форму “геральдических” трёхлопастных, но без заострённого окончания щитков.
А.К.Тахтай считал все 5 бляшек нашивными, отмечая в инвентарной книге наличие на каждой из них трёх дырочек; в рукописи суммарно в отношении всей группы золотых бляшек отмечается, что на большей их части есть по 2-3 дырочки для крепления к рукояти сабли, ножен и т.п. В нашем распоряжении есть нечёткие фотографии лицевой стороны 4 бляшек и чёткая - для обратной стороны одной из них. На бляшке с чётким изображением (рис. 14,10) видна лишь одна дырочка, по расположению несомненно не функциональная, а образованная вследствие повреждения бляшки. К тому же, на фото обратной стороны бляшки видны следы обжима её краёв вокруг объёмной основы, что подразумевает крепление всей бляшки к ремню или кожаному покрытию ножен всё же другим способом, а не нашивкой.
21. Вытянутые малые U-образные бляшки - 3 экз. (рис.2, 38; 14, 6), № 3810/6. Все три смяты, размеры: 2-2,1 х 1,4-1,5 см. О декоре информации нет. По-видимому, бляшки представляли собой наконечники дополнительных свисающих ремешков пояса или портупеи.
267


Рис. 14. Детали пояса и сбруи Зачепиловского комплекса (по материалам из архивов ИА НАНУ и ИИМК).
Fig. 14. Belt and harness fittings of Zachepilovka complex (by the images from the archives of Institute of Archaeology of National Academy of Sciences of Ukraine and Institute for the History of Material Culture)
22. Вытянуто-овальная бляшка (рис.2,16; 14, 5), № 3812. Бляшка выполнена прессовкой из более толстого листа золота, чем предыдущие, но, тем не менее, также облегала жёсткую основу. На концах бляшки имеются две дырочки со следами вмятин от шляпок гвоздиков или заклёпок. Размеры: 3><1 см.
Функциональное предназначение бляшки не совсем ясно. Её форма соответствует пластине для крепления ременной обоймы, но такие пластины находятся вне зрения наблюдателя, с внутренней стороны ремня, отсюда плакирование золотом не нужно. С другой стороны, такая плакировка скрывала медную
268


Рис. 15. Неразысканные предметы Зачепиловского комплекса: 1-10, 13, 15 - по материалам из архива А.А.Спицьта; 12 - фото из архива НА НАНУ. Аналогии: 11 - кувшин из п.221 Замарди; 14 - зеркало из кат. VКована. 1-6, 9-14 - без масштаба.
Fig. 15. Not found objects of Zachepilovka complex: 1-10, 13, 15 - from A.A.Spitsyn s archive;
12-a photo from Archive of Institute of Archaeology of National Academy of Sciences of Ukraine. Similarities: 11 - a jug from burial 221 Zamardi; 14-a mirror from catacomb V ofKoban. 1-6, 9-14 - unsealed
269


или бронзовую пластину, создавая у ненадето- го ремня эффект полностью “золотого” пояса.
А.К.Тахтай упоминает также о мелких обрывках, бесформенных и смятых бляшках (№ 3810/д), уже, судя по состоянию которых, можно заключить, что они принадлежали к обтягивающей твёрдую основу золотой фольге. Позже в инвентарной книге ПКМ при сверке указывается, что общее число всех бляшек, включая обрывки, 31, а их суммарный вес - “около 12 г” - совпадает с указанным А.К.Тахтаем общим весом всех бляшек - 11,97 г.
По толщине и размеру бляшки, поступившие в ПКМ, составляют две группы. К деталям пояса можно отнести лишь №№ 16-18, 22, тогда как № 19,20 принадлежали более узкому ремню, возможно, от портупеи меча. Пояс, очевидно, некомплектен - в нашем распоряжении остатки лишь одной U-образной бляшки, которые в синхронных поясных наборах насчитывают не менее 4 экз., поясной наконечник укороченных пропорций - это не основной наконечник, а лишь наконечник одного из дополнительных свисающих ремешков, количество которых обычно также не менее четырёх. Поскольку ни А.К.Тахтаю при пересеивании, ни другим жителям Зачепиловки не удалось найти ни одного другого фрагмента поясных деталей, следует заключить, что большая часть пояса осталась среди предметов, утаённых от государства К.Ф.Юрко.
Детали сбруи
23. Полусферические бляшки - 16 экз. (рис.2, 13, 17, 18, 26, 27, 31, 32, 37, 41-43, 45- 47; 14, 12-14, 17-19), № 3814. 14 экземпляров целые, 2 фрагментированы. Состоят из бронзовой основы, обтянутой серебряной фольгой, края которой загнуты вовнутрь. На двух бляшках сохранились бронзовые петельки из уплощённой проволоки (рис. 14,18, 19) для крепления к ремню; ещё 4 таких петельки собраны отдельно от бляшек. Диаметр бляшек - 2,5 см, высота - 1,4 см; длина петелек - 1,6 см.
24. Полусферические бляшки с выступом - 2 экз. (рис.2,8,11; 14,15, 16, 20), № 3814. Конструктивно аналогичны полусферическим № 16. Длина - 4,4 см, диаметр полусферической части-3,2 см, высота - 1,0 см. Сохранилась одна отдельная петелька для крепления длиной 1,2 см. Общий вес всех сбруйных бляшек - 73,75 г.
25. Железные удила, №№ 3826 (48227), 3833. Изображение не сохранилось. Представлены обломками: одним звеном грызл с обло- маным “внешним” кольцом и следами костяного псалия; фрагментом “среднего” кольца второго звена с “остатками двух крепких бронзовых петелек”. Петли описаны как “Л-образ- ные высокие ленточные”, одна разогнута. На полях рукописи А.К.Тахтая добавлен чей-то карандашный рисунок петельки (Тахтай А., 1930, с.9), впрочем, отличающийся от Л-образ- ной (рис. 17, 12). А.Т.Смиленко в публикации указала наличие в коллекции 4 петель (Смилен- ко А.Т., 1968, с. 164), что является ошибкой. В рукописи А.К.Тахтая предложение с отдельным описанием двух петелек перечеркнуто, согласно же инвентарной книге ПКМ (№№ 3826, 3833), “усики” от удил поступили отдельно, тогда как на обломках удил наблюдались лишь остатки медных окислов.
Судя по описанию, речь идет о стандартных удилах с “восьмёркообразным” окончанием грызл (Комар А.В., 2006, рис.42, 4, 5, 8-10), но снабжённых дополнительными элементами в виде Л-образных бронзовых скобок, подобно удилам из тюркского к.З Курая II (Могильников
В.А., 1981, рис. 19, 99) или же к.1 Курая VI (Могильников В.А., 1981, рис. 19,100), если карандашный эскиз петельки (рис. 17, 12) близок к оригиналу. Такие петли крепили к грызлам костяной псалий (Могильников В.А., 2002, рис.43, 5), остатки которого отмечены и в Зачепиловке.
На зубах лошади из Зачепиловки наблюдалась медная окись, причиной которой могли быть как нижняя медная основа серебряных сбруйных бляшек, так и бронзовые скобы пса- лиев.
26. Железные стремена - 2 экз., № 3824 (3 фрагмента), № 3825 (1 фрагмент).
26а. № 3824 - стремя “с ровной широкой нижней пластиной, изгибающейся под прямым углом вверх на высоту половины своей длины, переходя далее в круглую (в сечении) дужку с довольно высокой (? - обломана) петлёй вверху. Подножную пластину с загибами перетянуто снизу продольным рельефным валиком” (Тахтай А., 1930, с.9-10). Длина подножки - 8 см, ширина - 3,5 см.
266. № 3825 - “фрагмент железного стремени с плавно выгнутой подножкой”. Ширина подножки - 2,5 см.
270


Описание первого стремени в публикации
А.Т.Смиленко - “дужка вверху изогнута в виде петли” - (Смиленко А.Т., 1968, с. 164) ошибочно. А.К.Тахтай, отмечая, что подножка второго стремени уже и немного прогнута вниз, допускал, что она, возможно, деформирована и первоначально была аналогичной подножке первого стремени, из чего можно заключить их одинаковую конструкцию - пластина с загнутыми краями наваривалась на нераскованную подножку стремени. Среди эскизов А.А.Спицына сохранился схематический рисунок подножки первого стремени, из которого видно, что края подножки загнуты не под прямым углом, как описывал А.К.Тахтай, а под тупым углом (рис. 17,13). Такая форма характерна для ранних аркообразных стремян из Вознесенки (рис. 17, 14). Ни одно из четырёх аркообразных Вознесенских стремян не имело пары, т.е. сочеталось с наиболее массовыми в комплексе “восьмёркообразными” стременами (рис. 17, 75), что наблюдаем и в Зачепиловке - второе стремя с прогнутой вниз подножкой, скорее всего, также имело “восьмёркообразную” форму.
27. 	Железные пряжки - 5 (?) экз., №№ 3827 (48428), 3828 (48428), 3829 (48428), 3830 (48428).
27а. № 3827 - четырёхугольная железная пряжка без обоймы.
276. № 3828 - половина четырёхугольной железной пряжки, аналогичной предыдущей, но с пятном медного окисла.
27в. № 3829 - четырёхугольная железная пряжка без язычка с остатками медной или бронзовой обоймы.
27г. № 3830 - половина четырёхугольной железной пряжки, аналогичной № 3829, но без следов обоймы.
27д. № 3831 - четырёхугольная железная пряжка, аналогичная № 3829, с остатками железной обоймы и ткани.
На эскизе А.А.Спицына изображена целая трапециевидная пряжка без обоймы (рис. 17, 76), которая должна соответствовать № 3827.
А.К.Тахтай описывает детали пряжек по размерам: “большие” (“высота” - 4 см) - 3 экз., на одной остатки бронзового щитка и ремня (№ 3829?), на другой - обильные остатки ткани (№ 3831); “среднего размера” (3,5 см) - пряжка с остатками бронзового щитка; “мелкая (2,5 см) и обломок второй со следами тако¬
го же щитка” (№ 3828). Это описание не совсем согласуется с инвентарной книгой. Согласно последней, группы по схожести образуют пряжки №№ 3827-3828 и № 3829-31, что позволяет отнести к “большим” пряжку № 3830. “Средней” остаётся только № 3827, но на ней не должно быть обоймы, согласно инвентарной книге и рисунку А.А.Спицына. К тому же, из рукописи можно понять, что пряжек всё же 6, а не 5. Похоже, что А.К.Тахтай подобрал из обломков шестую пряжку уже после составления инвентарной книги (№ 3833 включает “обломки железных пряжек”), либо же в рукописи где-то содержится ошибка, например, “3 экз.” больших пряжек вместо двух. В последнем случае “большие” пряжки - №№ 3829, 3831; “средняя”-№ 3830; “малые” -№№ 3827,3828.
28. Фрагменты железной пластинки — 5 экз. Остатки тонкой длинной железной пластинки с загнутым одним или двумя продольными краями. На пластине оттиснуты две продольные полоски, между которыми отчеканен декор в виде концентрических кружков.
А.А.Спицын и А.К.Тахтай оставили эскизные зарисовки самого большого из фрагментов (рис. 17, Я 77). В инвентарной книге его размеры значатся как 4,2x2,3 см; в рукописи статьи размеры больше - 5x2,5 см. Учитывая, что пластина намеренно декорирована, она, несомненно, служила наружной оковкой какого-то деревянного предмета. Скорее всего, таковым являлась передняя лука седла толщиной 2,3-2,5 см.
Оружие
29. Фрагменты железного однолезвийного меча, № 3821 (32978, 48426). Обломки клинка шириной 2,5 см, местами с остатками органики от деревянных или кожаных ножен. На фрагменте рукояти - остатки деревянных дощечек и гвоздик для их скрепления, шляпка которого покрыта тонким золотым листом. В рукописи добавлено, что деревянные части рукояти были оправлены железом.
В инвентарной книге обломки названы остатками “однолезвийного меча”, в рукописи - “сабли”. Поскольку установить кривизну клинка по сохранившимся обломкам было невозможно, “саблю” следует отнести к разряду интерпретаций. Общую длину “тесака” К.Ф.Юрко определял в 75 см. На эски¬
271


зе А.А.Спицына видно клиновидное сечение клинка (рис. 16, 26).
30. Золотые обкладки перекрестья меча - 1 фрагментов, № 3812 (рис.2, 14; 16, 1). Обтяжка осуществлялась при помощи двух фигурных золотых листов по форме перекрестья, в древности спаянных. Одна часть размерами 5,5x2 см сохранилась лучше (рис. 16, 7); вторая пластина разорвана на 5 фрагментов.
Перекрестье с ромбовидным выступом по центру и утолщениями на концах. Обкладка смята и разорвана находчиком при сдирании золота с железной основы, к тому же в нашем распоряжении нет чёткой фотографии или рисунка, поэтому форма окончаний перекрестья не совсем видна.
А.А.Спицын зарисовал одну часть обкладки скруглённой, вторую - заострённой (рис. 16,
2). На фото хорошо заметно, что выступ справа, хотя и не столь чётко подсерцевидный, как у перекрестья из Перещепины, Вознесенки и Гло- дос (рис. 16, 3-8), но всё же заметно отличается от овальных выступов аварских перекрестий из Озоры-Тотипусты и Игара (рис.16,10, 11).
Сам факт золотой обтяжки перекрестья меча из Зачепиловки, а также остатки золотой пластинки на гвоздике рукояти ясно свидетельствуют о необходимости наличия и других золотых частей украшения меча, характерных в этот период для богатых аварских и восточноевропейских кочевнических комплексов. Как минимум, в коллекции Зачепиловки не хватает золотых обкладок рукояти меча, верха и низа ножен. Эта некомплектность - ещё одно свидетельство в пользу версии о несдаче К.Ф.Юрко части находки государству.
31. Железные трёхлопастные наконечники стрел - 15 экз., № 3822 (48123) (рис. 17, 3). Все наконечники фрагментированы или повреждены. На одном или нескольких - остатки древка. Представлены двумя типами.
31а. Узкие более длинные наконечники (длина пера - 4,7 см) - 10 экз.
316. Наконечники с укороченным, но более широким “сегментовидным” пером (3-4 см) - 5 экз. В двух наконечниках второго типа отмечены отверстия в лопастях.
К рукописи А.К.Тахтая приложен рисунок одного наконечника первого типа (рис. 17, 3). В эскизах А.А.Спицына оба типа отражены схематически (рис. 17,1, 2). По описанию и ри¬
сункам несомненно, что набор наконечников из Зачепиловки был аналогичен набору наконечников стрел из Вознесенки (рис. 17, 4-7).
32. Фрагмент железной кольчуги, № 3823. Небольшой скипевшийся фрагмент.
Эскизный рисунок есть в “корочках”
A. 	А.Спицына (рис. 17, 8), судя по нему, сохранился ряд, состоящий приблизительно из 5 колец в ширину и 3 в высоту. Атрибутировать данный фрагмент как отражение наличия в комплексе защитного доспеха, несомненно, трудно. Пример п.2 к.З Сивашовки показывает, что кольчужное плетение использовалось также для защиты уязвимого участка между полками седла (Комар А.В. и др., 2006, рис.23; 24, 4).
33. Железная пластина, № 3832 (32997). Массивная повреждённая пластина размерами 9x4,5 см с отпечатками ткани с одной стороны. Сохранился эскизный рисунок А.А.Спицына (рис. 17,10).
А.К.Тахтай интерпретировал пластину предположительно как панцирную или в качестве конского налобника (Тахтай А., 1930, с. 10). Отпечатки ткани косвенно объединяют её с железной пряжкой № 3831, несомненно относившейся к деталям сбруи. Нельзя исключать, что, как и в п.2 к.З Сивашовки, в Заче- пиловке находилось седло с защищённой при помощи кольчужного плетения и железной пластины передней частью.
Бусы
В коллекции после трёх этапов сбора находилось 17 экз. бус: 5 стеклянных, 9 “смальтовых”, 2 карниоловых, 1 халцедоновая. Внесены в инвентарную книгу под № 3815-3817, 3836/3.
34. Стеклянные плоские “чечевичные ” бусы - 7 экз.
34а. Синие прозрачные - 3 экз. Высота - 0,3 см, диаметр - 3,5-5 см (ср.: Ковалевская
B. 	Б., 2000, МЕР № 131; Голдина Е.В., 2010, тип IVA65).
346. Непрозрачные кирпичного цвета - 2 экз., “мелкие”.
34в. Непрозрачные черного цвета - 2 экз., “мелкие”.
35. Стеклянные глазчатые и бородавчатые бусы - 6 экз.
35а. Цилиндрические кирпичного цвета с белыми глазками-шишечками и белыми ром-
272


Рис. 16. Перекрестья мечей: 1, 2-Зачепшовка (по фото и рисунку из архива А. А.Спицына); 3 - Перещепина; 4-6 - Вознесенка; 7 - Глодосы; 8 - Афрасиаб; 9 - Отрар; 10- Озора- Тотипуста; 11 - Игар.
Fig. 16. Sword guards: 1 - Zachepilovka (by the photo and drawing from A.A.Spitsyn s archive); 3 - Pereschepina; 4-6- Voznesenka; 7 - Glodosy; 8 - Afrasiab; 9-Otrar; 10 - Ozora-Totipuszta; 11 -Igar
273


Рис. 17. Железные предметы из Зачепиловки: 1, 2, 8, 10, 11, 13, 15 - эскизы А.А.Спицына; 3, 12 - рукопись А.К.Тахтая; 9 - инвентарная книга ПКМ. Аналогии: 4-7, 14, 15, 17, 18- Вознесенка. Без масштаба.
Fig. 17. Iron objects from Zachepilovka: 1, 2, 8, 10, 11, 13, 15 - A.A.Spitsyn’s drawings; 3,
12 	- A.K. Takhtai s manuscript; 9-a registration book of the Poltava Museum of Local History. Similarities: 4-7, 14, 15, 17, 18- Voznesenka. Unsealed
274


бическими ободками - 2 экз. Высота - 0,7-0,8 см, диаметр - 1 см. А.К.Тахтай называет их количество “3”, но уточняет, что две “в неразделённом столбике”, т.е. это двучастная бусина. А.А.Спицын зарисовал лишь схему пересечения накладных белых нитей (рис.15, 6) (ср.: Ковалевская В.Б., 2000, МЕР № 174).
356. Бочковидная коричневая с белыми глазками-шишечками и белыми ромбическими ободками - 1 экз., № 3816. Высота - 1 см, диаметр - 1,1 см (ср.: Ковалевская В.Б., 2000, МЕР № 174).
35в. Цилиндрическая “оливковая” или “тёмно-серая” с синеватыми глазками. Длина - 0,9 см, диаметр - 1 см (ср.: Голдина Е.В., 2010, тип 1УБ36а).
На эскизе А.А.Спицына надписи “коричневая”, “красноватая” и “оливковая” соответствуют одному не очень чёткому рисунку (рис. 15, 4). На нём вероятные шишечки расположены лишь одним рядом по центру бусины, что существенно сужает круг аналогий. Очевидно, речь идёт о бусах, распространённых в Карпатской котловине в ранне- и среднеаварский периоды (Pastor А., 2008, tab.2; abb.2).
35г. Шаровидная чёрная с синеватыми глазками без ободков и коричневыми кружочками-спиралями внутри глазок. Высота - 0,7 см, диаметр - 0,95 см.
Шаровидная форма не характерна для бородавчатых бус, также как и дополнительный орнамент шишечек. Вероятно, эта бусина отнесена А.К.Тахтаем в группу бус “с шишечками” благодаря рельефным выступающим глазкам. Ключевая деталь - “коричневые кружочки-спирали”, характерные для глазчатых бус МЕР № 161, по В.Б.Ковалевской (2000, МЕР № 161).
36. 	Синяя цилиндрическая бусина из прозрачного стекла, высота - 0,9 см, диаметр - 1 см. Бусина легко идентифицируется с рисунком А.А.Спицына (рис. 15, 5), поскольку в комплексе не было другой синей цилиндрической бусины (ср.: Ковалевская В.Б., 2000, МЕР № 101). Но на эскизе хорошо заметно преобладание длины бусины над её диаметром. Полностью аналогична ситуация и со следующей зелёной биконической бусиной. По-видимому, А.К.Тахтай мог перепутать в своих черновых записях порядок указания высоты и диаметра бус, отсюда все приведённые нами цифровые
данные, возможно, следует менять местами для реальной оценки размеров бус.
37. Зелёная биконическая бусина из прозрачного стекла. Высота - 6 мм, диаметр - 1,2 см (о размерах см. выше). Бусине соответствует эскиз А.А.Спицына (рис. 15, 3) (ср.: Ковалевская В.Б., 2000, МЕР № 104).
38. Каменные карниоловые бусы - 2 экз.
38а. Оранжевая шаровидная диаметром
0,7 см. Судя по рисунку А.А.Спицына (рис. 15, 2), относится к подтипу с небрежной обработкой (Ковалевская В.Б., 1998, с. 16-18).
386. Полусферическая диаметром 0,6 см. На рисунке А.А.Спицына первоначально нарисован канал перпендикулярно к плоской стороне, затем зачеркнут и нарисован продольно; в приведённой нами иллюстрации (рис. 15, 7) ошибочный рисунок канала убран во избежание путаницы.
39. Сферическая халцедоновая бусина, № 3817. Выполнена из слабопрозрачного халцедона красновато-коричйевого цвета, с тёмными, пересекающимися под углом, прожилками внутри. Диаметр - 3,5 см, диаметр канала - 5 мм, вес - 53,31 г.
Размеры и, особенно, вес бусины полностью исключают её использование в ожерелье, что подтверждается и местом находки бусины - среди костей коня. Скорее всего, она была вплетена в гриву коня.
Стеклянная посуда
40. Стеклянная чаша (рис. 15, 75), № 3818 (30754). Литая чаша полусферической формы со шлифованным орнаментом. Верхний ряд шлифов круглой формы, ниже круги сливаются краями, образуя “сотовый” декор. Цвет стекла первоначально определён как “желтоватый”, затем исправлен на “белый”; на поверхности признаки иризации. Диаметр венчика -12 см, диаметр дна - 4 см, высота - 8,9 см, толщина стенок - 0,4-1,6 см, толщина дна сосуда на сломе - 1,5 см.
41. Стеклянный кувшин, № 3819 (48266). Фрагменты сосуда из тонкого зелёного стекла типа “округлобокого графина с широким коротким горлом”. Склеено горло и донышко. Дно вогнутое, горло с “трефообразным” сливом. По свидетельству К.Ф.Юрко, первоначально присутствовала ручка, но была позже утеряна. Высота - 21-22 см, высота горла - 8
275


см, диаметр горла - 4,5 см, диаметр дна - 8 см, диаметр тулова - 14 см.
Сохранился только эскизный рисунок А.А.Спицына (рис.15, 70), который позволяет подобрать в качестве ближайшей аналогии сосуд из аварского п.221 Замарди (15,77) (Garam Е., 2001, taf.128, 2; Bardos Е., Garam Е., 2009, taf.26, 7).
Керамическая посуда
42. Фрашент гончарного кувшина (рис. 15, 72). Представляет собой переходную часть тулова к горлу кувшина, на фото также виден участок места крепления ручки или декоративной шишечки. Горло орнаментировано многорядным зубчатым штампом по мокрой глине, на тулове также видна часть декора круговыми расчёсами.
По форме и характеру орнаментации кувшин принадлежит к аланским канцирско- го типа (Мшаева Т.М., 1961; Смшенко А.Т., 1975), широко представленных в Вознесенке и Келегеях.
Оковки деревянного сосуда
43. Золотые обоймицы с псевдозернёным орнаментом - 2 экз. (рис.2, 30; 14, 7), № 3810, 3836/1. Бляшка подромбовидной с округлыми окончаниями формы, её размеры: 4,5><1,5 см. Украшена ободками тиснёной псевдозерни. Вторая (№ 3836/1) повреждена, изображение в архивных материалах отсутствует.
Обоймица (рис.21, 6) распрямлена в плоскую бляшку, но А.И.Семёнов справедливо счел её аналогичной обоймицам из Вознесенки, интерпретировав как оковку деревянного сосуда или наконечник ремня (Семёнов А.И., 1989, с.63-64). Э.Тот и А.Хорват собрали также аналогии из аварских комплексов, рассматривая такие предметы в русле оковок деревянного сосуда (Toth Е.Н., Horvat А., 1992, s. 183-191; abb.72-76; fb. taf.ll; taf.XVI, 8-12). В Зачепиловке обоймица единична, тогда как в Кунбабоне таковых 6, а в Вознесенке - 5. Некомплектность деталей объясняется той же причиной, что и некомплектность пояса - утаиванием части комплекса находчиком. В Келегеях также сохранилась лишь одна обоймица (Prichodnj uk О.М., Chardaev V.M., 2001, lcat.21), в к. 13 Дорофеевского могильника - 3 (Круглов Е.В., 1992, рис.З, 4). В последнем погребении
обоймицы располагались in situ на высоте 15 см от дна, отражая вероятный диаметр сосуда в 13 см (Круглов Е.В., 1992, с. 154).
Вся упомянутая коллекция обоймиц рассчитана на довольно тонкие стенки - не больше 2 мм, причём такая толщина должна сохраняться на участке сосуда высотой не менее 2 см, делая его весьма хрупким, что совсем непрактично при транспортировке. К тому же, деревянные сосуды имели свойство рассыхаться и трескаться, ввиду чего их приходилось специально скреплять скобками или накладывать заплаты из бересты (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, таблЛХ, 7; Кубарев Г.В., 2005, с.68, рис. 18, 7, 3, 4). Пробитый же для декорации несколькими гвоздиками тонкий деревянный сосуд автоматически был подвержен такой опасности больше других. Зафиксированные в джетыасарских погребениях Приаралья металлические треугольные обоймицы деревянных сосудов расчи- таны на значительно более ощутимую толщину края сосуда, резко утолщающегося ниже (Левина Л.М., 1996, рис.103, 4-13). Последняя деталь важна, так как и восточноевропейские, и аварские обоймицы в разрезе отражают относительно ровные, а не утолщающиеся стенки. Обратим внимание ещё на один момент - различные обоймицы использовались у кочевников как функциональные для крепления кожаной обтяжки седла.
В быте современных тюркских народов Тувы и Алтая широко использовались сосуды из бересты и кожи в качестве чашек, фляг, бурдюков (Вайнштейн С.И., 1991, рис.50, 2, 4; 56; 61). Берестяные сосуды при этом обычно имели прошитый ободок по венчику. О традициях обработки бересты кочевниками Северного Причерноморья ярко свидетельствуют колчан из Сивашовки (Комар А.В. и др., 2006, рис.21, 22), ножны меча из Яблони (Орлов Р.С., 1999, рис.1, 6), берестяное гробовище из Обозного (Комар О.В., ffiopo B.I., 1999, с. 150). Несмотря на кардинальное отличие технологий изготовления деревянных чаш и берестяных сосудов, последние, собственно, также принадлежат к категории “деревянной посуды”, а следовательно, повторение декора обоймицами-оков- ками для них закономерно.
Зачепиловская обоймица дошла до нас уже в распрямлённом виде, поэтому в данном случае уточнение материала изготовления сосуда
276


невозможно. Более определённо берестяную чашку можно предполагать для обоймицы из Келегеев, где толщину стенки позволяет установить сохранившийся гвоздик (Prichodnjuk О.М., Chardaev V.M., 2001, abb.6, 4). В Гло- досах подпрямоугольные серебряные оковки сохранились с остатками обгоревшего дерева (Смшенко А.Т., 1965, с.39; рис.40), а в к.1 Ши- ловки остатки деревянной чаши, скреплённой при ремонте проволочками, оковок не имели (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.1Х, 7).
Зеркало
44. 	Фрагменты серебряного (-?-)-зеркала, № 3820, 3836/2. Фрагмент хрупкого металла серебристого цвета размерами 2,5x1,5 см и толщиной 1-2 мм; размеры второго не указаны. С одной стороны поверхность гладкая, с другой - покрыта рельефным литым орнаментом в виде концентрических кругов, между которыми - геометрический зигзагообразный декор. Реконструируемый диаметр — 5,5-6,5 см. В инвентарной книге металл не определён, но в рукописи А.К.Тахтай называет его “серебристой патинированной бронзой” (Тахтай А., 1930, с.8). Очевидно, речь идёт о низкопробном серебре, исследователя же смутила обычная для такого рода изделий зеленая “медная” патина.
Эскизный рисунок А.А.Спицына (рис. 15,
13), - по-видимому, реконструкция, поскольку на нём размеры фрагмента должны захватывать почти половину зеркала. Такая реконструкция соответствует обычному типу зеркал для раннесредневековых алан (рис. 15,14) (Ковалевская В.Б., 2005, рис.80).
Дата и этнокультурная принадлежность
А.К.Тахтай объединял зачепиловскую находку в единую культурно-хронологическую группу с комплексами из Малой Перещепины, Макуховки и Келегеев, указывая, что именно зачепиловский пример может служить доказательством того, что такие комплексы являются погребальными, а не кладами (Тахтай А., 1930; 1932). В.А.Гринченко в этот ряд добавил исследованный им Вознесенский памятник, предположив, что и другие комплексы могут быть связаны с погребениями по обряду тру- посожжения (Гршченко В.А., 1937).
Несмотря на различные этнические и исторические интерпретации комплексов пере- щепинского круга, до 70 гг XX в. хронологически они не расчленялись на группы. Первым выделил горизонт VIII в. А.К.Амброз, отнеся к нему комплексы из Зачепиловки (“Новых Санжар”) и Глодос (Амброз А.К., 1971, с. 116). Позже исследователь уже чётко разделил комплексы на две группы: в группу V, датируемую VII в., вошли Перещепина, Ке- легеи и Глодосы, а в группу VI, датируемую Han.VIII в., - Вознесенка, Ясиново, Романовская и Зачепиловка (Амброз А.К., 1981, с. 13; рис.4а-7). Комплексы из Перещепины, Глодос и Вознесенки А.К.Амброз рассматривал как последовательный хронологический ряд 2-й пол.VII - 1-й пол.VIII в. развития поминальных традиций одной группы кочевников тюркского происхождения (Амброз А.К., 1982; 1986).
А.И.Айбабин Ясиновский, Зачепиловский и Келегейский комплексы интерпретировал как воинские погребения с конём, принадлежавшие тюркам, выделив их, вслед за М.И.Артамоновым, в “перещепинскую культуру”. В плане датировки Келегеи и Зачепиловка были отнесены им ко 2-й non.VII в., а Ясиново - к 1-й пол.VIII в. (Айбабин А.И., 1985; 1991).
Параллельно Й.Вернер также интерпретировал комплексы из Перещепины, Зачепиловки и Келегеев как погребения, но бунтарской знати, связав Перещепинский комплекс с историческим булгарским вождём Кувратом (Werner J., 1984).
Акцентировав внимание на изучение поступлений к кочевникам византийских монет, А.И.Семёнов противопоставил “среднеднепровскую” и “нижнедонскую” группы кочевнических погребений и отдельных комплексов, констатировав концентрацию монет 1-й пол. VII в. в первой, а монет 1-й пол.VIII в. - во второй группе. Продемонтрировав также различие погребальных традиций, исследователь уверенно соотнёс первую группу с булгарами, тогда как вторую (тип Соколовской балки) - с хазарами, сделав оговорку лишь для “безмо- нетных” комплексов из Вознесенки и Ясиново о возможности их принадлежности тюркам (“тюркютам”) (Семёнов А.И., 1987; 1988; 1991 и др.).
277


Опираясь на наблюдения А.И.Семёнова, а также на собственную графическую шкалу синхронизации раннесредневековых комлек- сов Карпатской котловины, славянской лесостепи, Крыма, Северного Кавказа и Приура- лья, И.О.Гавритухин синхронизировал комплексы из Перещепины, Келегеев и Зачепилов- ки с аварским горизонтом Боча-Кунбабонь, а Вознесенку - с горизонтом Игар-Озора; при этом памятники первой группы были связаны с “реалиями Великой Булгарин”, тогда как причины появления второй группы не конкретизировались (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996).
Невозможность разделения памятников круга Перещепины и Вознесенки на две самостоятельные этнокультурные группы была аргументирована А.В.Комаром при анализе предметов “варварской” части комплексов, вслед за М.И. Артамоновым и А.И. Айбабиным, выделенных в единую перещепинскую культуру, а яркие “тюркские” элементы культуры были связаны с тюркским компонентом в составе хазар. Наличие в Перещепине и Келеге- ях ряда признаков, сближающих их с аварским горизонтом Игар-Озора, но отсутствующих в Боче, было использовано в качестве аргумента некоторой асинхронности горизонтов Боча- Кунбабонь и Перещепины; при этом Переще- пина, Макуховка и Келегеи отнесены к горизонту Перещепины последней трети VII в., а Вознесенка, Глодосы, Ясиново и Зачепиловка - к горизонту Вознесенки нач.УШ в., причем в датировке собственно Зачепиловского комплекса акцент был сделан на сходство сбруйных украшений и типов стремян с Вознесенкой и Глодосами (Комар А.В., 1999; Комар О.В., 2000).
Также в качестве единой этнокультурной группы тюркского происхождения рассматривала комплексы из Перещепины и Вознесенки З.А.Львова, предположившая даже их принадлежность одному человеку - умершему около 660 г вождю булгар Куврату из тюркского рода Дуло (личность которого, впрочем, исследователь уже реконструировала с привлечением фиктивного “булгарского источника” - “Га- зи-Барадж тарихы”) (Львова З.А., 2000). С собственно булгарской знатью (не тюрками), вслед за Й.Вернером, все памятники переще- пинского круга (и Зачепиловку в т.ч.) связы¬
вали Р.Рашев (2000; 2004) и О.М.Приходнюк (2001), датируя их не позже VII в.
В новой работе, посвящённой хронологии поясных деталей хазарского периода, И.О.Гавритухин отнёс к горизонту Перещепины Макуховку, Келегеи и Глодосы (последний комплекс с оговорками), оставив открытой атрибуцию Ясиново, а для Зачепиловкого комплекса допустил принадлежность к периоду сосуществования горизонтов Перещепины и Вознесенки. Последний также претерпел изменения по составу - из него было удалено погребение у ст.Романовской, что позволило опустить верхнюю границу горизонта Вознесенки к рубежу “около 700” - условной дате начала позднеаварского периода (Гавритухин И.О., 2005). Большинство “неясностей” в определении относительной позиции комплексов исследователь объяснял неполнотой публикации или степенью сохранности коллекций комплексов.
Эти положения были подвергнуты основательной критике в работе А.В.Комара (Комар А.В., 2006). “Проблема Глодос” была фактически закрыта после введения в научный оборот золотого пояса “глодосского” стиля и перекрестий сабель из Вознесенки (Комар А.В., 2006, рис.11; 20; 31), а также ножа с золотой инкрустацией из Глодос (Комар А.В., 2008а, с. 193; 20086, рис.2, 23, 24). Келегей- ский комплекс опубликован только в наиболее репрезентативной части из коллекции МИДУ (Prichodnjuk О.М., Chardaev V.M., 2001), но его потенциал не исчерпан, учитывая неопубликованную рукопись А.К.Тахтая (Тахтай А., 1932) и сохранение части комплекса в Херсонском музее. В процессе подготовки к полной публикации сохранившихся материалов находится Вознесенский комплекс. Исправить же положение с информацией о Зачепиловском комплексе призвана настоящая работа.
Монеты
Впечатление особой близости Зачепиловского и Перещепинского комлексов, точные аналогии среди вещевого набора которых ограничиваются всего лишь парой литых браслетов (№ 12) и малым перстнем (№ 13), возникло благодаря раннему введению в научный оборот информации о византийских соли- дах из Зачепиловки. К моменту первой публи-
278


нации вещевой части комплекса Зачепиловка была уже давно известна именно как один из ближайших к Перещепине пунктов (рисЛ 8), в котором найден сходный по составу набор византийских монет.
Взаимосвязи монет из Зачепиловки с другими синхронными кочевническими комплексами специально изучались А.И.Семёновым и И.В.Соколовой (Семёнов А.И., 1986; 1991; Соколова И.В., 1993). Два солида Фоки присутствовали в Перещепине (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.М2-3), но при обилии в этом комплексе монет выпуска 638-641 гг Ираклия, Ираклия Константина и Ираклия-Неполновесные солиды с надписью CONOB на обороте представлены только одним экземпляром, принадлежащим как раз к спорному по дате типу
MIB № 53 (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.МЮ; с.27, 28). Монета этого же типа присутствует и в Келегеях (Семёнов А.И., 1991, рис.2, 3; Prichodnjuk О.М., Chardaev V.M., 2001, kat.29, р.608). Также в Келегеях находят аналогии солиды № 3 и 4 Зачепиловки (Семёнов А.И., 1991, рис.2,1, 2, 4; Prichodnjuk О.М., Chardaev V.M., 2001, kat.26-28, р.608). Солидов типа MIB № 50 в Келегеях два; судя по описанию, такой же солид сохранился от большого (в несколько сотен монет) клада солидов из Майс- трова (Кропоткин В.В., 1962, с.31-32). Солид Константа II642-646 гг (644/645 гг ?) в Келегеях полновесный (Семёнов А.И., 1991, рис.1, 4\ Prichodnjuk О.М., Chardaev V.M., 2001, kat.31, р.608), но 19 легковесных солидов этого периода чеканки с маркировкой оВХХ известны в
Рис. 18. Памятники перещепинской культуры в бассейнах Ворсклы и Орели: I- подкурганные погребения; II - бескурганные погребения и комплексы с византийскими монетами; III - случайные находки византийских монет; IV-комплексы с гончарными сосудами канцирского типа. 1 - Макуховка; 2 - Полтава; 3 - Мачехи; 4 - Малая Перещепина;
5 	- Зачепиловка; 6 - Топыло; 7 - Нехвороща; 8 - Осиповка; 9 - Заплавка.
Fig. 18. Sites of Pereschepina culture in the basins of the Vorskla and Orel rivers: I-bairow burials; II - burials without a bairow and complexes with Byzantine coins; III- occasionalfindings of Byzantine coins; IV- complexes with wheel-madepotteiy of Kantsyrka type. 1 -Makukhovka; 2-Poltava; 3 -Machehi; 4 - Malaia Pereschepina; 5 - Zachepilovka; 6 - Topylo; 7 - Nekhvoroscha; 8 - Osipovka; 9 - Zaplavka
279


Перещепине (Залесская В.Н. и др.5 1997, кат. М51-69), из них один с такой же оффициной “0” (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.М52). Серебряные позолоченные отливки из разрушенного курганного погребения в Екатерино- славской губернии сделаны по оттиску солида с оффициной “I” (Голенко К.В., 1956, с.292), наиболее многочисленной среди солидов данного типа в Перещепине (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.М53-69).
По хронологическому составу набор монет Зачепиловского комплекса (Фока, Ираклий с двумя соправителями, Констант II начала правления) действительно ближе всего к Перещепине, с которой Зачепиловку дополнительно связывают солиды № 5-7, выпущенные одной мастерской, но разными штемпелями (Семёнов А.И., 1991, с. 124-125; Соколова И.В., 1993, с. 151). С Келегеями Зачепиловку объединяет преобладание в комплексе полновесных солидов (в обоих присутствуют всего по 2 лёгких солида), в т.ч. солиды № 3-5 с одинаковой маркировкой, но вновь чеканеные разными штемпелями. Также обращает внимание отсутствие в обоих комплексах наиболее многочисленных в Перещепине 20-каратных солидов Ираклия, Ираклия Константина и Ираклия II 638 г чеканки, представленных также в Ма- куховке (Семёнов А.И., 1986, с.ЗЗ) и Нехворо- ще (ПКМ № 7640).
Объяснить отсутствие лёгких солидов 638 г чеканки в Келегеях и Зачепиловке более поздней хронологией начала поступлений монет к их собственникам (т.е. не ранее 639 г) сложно по причине наличия в обоих комплексах более ранних монет - Юстиниана (545-565 гг), Фоки (602-610 гг), Ираклия (610-613 гг) и брактеа- та монеты Ираклия с Ираклием Константином (613-626 гг). А.И.Семёнов и И.В.Соколова объясняли подобную ситуацию неоднократностью поступлений монет к кочевникам из Византии (в таком случае, сепаратных для каждой микрогруппы?), что при территориальной близости комплексов из Перещепины и Заче- пиловки вызывает ещё больше вопросов. Гораздо рациональнее будет предположить, что распределение выплат внутри кочевнической среды происходило по принципу “причастности-непричастности” к причине самой выплаты (см.: Комар А.В., 2006, с.53-55). Такое распределение, разумеется, логично ожидать
через вертикаль власти, и взоры нумизматов закономерно обращаются к Перещепинскому комплексу в поисках эталона, где их, впрочем, ожидает серьёзный подвох.
Атрибутируемый изначально как “клад”, Перещепинский комплекс мало подходит на роль обычного монетного клада, и, тем более, не может отражать реальный состав “казны” данного кочевнического правителя. Для сравнения: в кладе с острова Майстров находились “несколько сотен” золотых византийских монет того же периода (Кропоткин В.В., 1962, с.31), причём их расположение в глиняном горшке, пожалуй, исключает версию о купеческом происхождении клада. Из 70 сохранившихся монет Перещепинского комплекса лишь один лёгкий солид и два тяжёлых “памятных” медальона не использовались в качестве украшений: 4 монеты превращены в бляшки с петлями, 3 соединены с пуговицами, остальные 60 принадлежали ожерелью (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.39, 63-65). Отметим, что в разрушенном погребении из Екатеринославской губернии аналогичное ожерелье состояло из 72 подражаний солидам (Голенко К.В., 1956, с.292). Это число не случайно - именно 72 солида составляли литру золота. Поскольку в этом случае при помощи серебряных позолоченных отливок лишь имитировалось престижное ожерелье высшей знати, по всей видимости, первоначальное количество монет из перещепинского ожерелья также можно определить в 72 (т.е. утрачены 12 монет). Для украшений в комплексе использованы либо старые, либо неполновесные солиды. Единственный полновесный солид Ираклия попал в число “отбракованных” либо по ошибке, либо сознательно - по сравнению с другими солидами комплекса, демонстрировавшими содержание золота в диапазоне 95,78-98,1%, данная монета оказалась наиболее низкопробной - 91,28% золота (Залесская В.Н. и др., 1997, с. 187-189).
Утилизация отбракованных старых, неполновесных и неполноценных монет в Пере- щепинском комплексе, а также наличие в нём тяжёлых медальонов делают данный комплекс реально репрезентативным только в отношении непригодных к денежному обращению монет. А, следовательно, присутствие в Зачепиловке и Келегеях полновесных выпусков солидов Ираклия с сыновьями и Константа
280


II, непредставленных в Перещепине, никак не свидетельствует о наличии у их собственников отдельных каналов поступления византийской монеты, недоступных “перещепинскому” правителю.
В Келегеях, наоборот, использованы в качестве подвесок к ожерелью полновесные солиды, тогда как две самые старшие в комплексе лёгкие монеты Юстиниана и Ираклия оставлены нетронутыми. В Зачепиловке ни одна из монет не пробита, но утверждение, что неполновесными являются только два маркированных солида Константа II, будет неточным. Монеты Ираклия № 3-4 весяг23 силик- вы, а солид Фоки № 1 - 22,5 силиквы. Таким образом, хотя формально неполновесными являются две младшие монеты комплекса, de facto неполноценные экземпляры есть во всех трёх хронологических группах.
В Зачепиловке необычно только само число солидов, неиспользованных для украшений, которое для восточноевропейских кочевнических комплексов VII-VIII вв. с византийскими монетами на данный момент остаётся рекордным. Семь монет многовато для “оболов Ха- рона”, даже если тюркские представления о пути в загробный мир предполагали наличие нескольких “помощников”, сопровождавших умершего. Если бы монеты располагались in situ в одном месте, можно было бы предполагать кошель, но эту возможность, похоже, исключает история находки. В данном случае, скорее, наблюдается символическая отдача умершему части его состояния.
Предметы византийской группы
К предметам, чьё византийское происхождение не вызывает сомнения, в Зачепиловке несомненно принадлежат золотые подвески (№ 8). Все сохранившиеся до нашего времени подтреугольные подвески оригинальны и не имеют точных аналогий. По-видимому, престижные предметы такого рода намеренно изготовлялись не копированием, а с творческими решениями, призванными обеспечить украшениям оригинальность. В то же время ни один элемент зачепиловских подвесок не позволяет усомниться в их изготовлении византийским мастером.
Сама форма подвесок (подтреугольная с тремя привесками) восходит к античным серь¬
гам. Среди византийских экземпляров подтреугольную форму сохраняют привески из египетского клада 1909 г (рис. 19, 1) (Ideals of beauty..., 2010, р.56), абхазского п.7 Гиеноса (рис. 19,3) (Хрушкова Л .Г., 2002, табл.ЮО/П, 1) и беспаспортные подвески из Греции (Baldini Lippolis I., 1999, kat.II. 2. 5b). На византийских изделиях находят аналогии шарнирное соединение привесок (рис. 19, 1, 2) (Baldini Lippolis I., 1999, fig.2), заполненные пастой касты с напаянным ободком из прессованного листа (рис. 19, 2, 5) (Early Christian and Byzantine, 1947, cat.854) и касты с проволочными осями для жемчуга (, 2, 4) (Baldini Lippolis I., 1999, fig.2; Yeroulanou A., 1999, fig.55), сами про- низки жемчуга на золотой проволоке (рис. 19, 1, 3, 19; 20, 3) (Baldini Lippolis I., 1999, fig.2; Gonosova A., Kondoleon Ch., 1994, cat. 11), литые декоративные дроты из чредования би- конических и шаровидных элементов (, 1, 3) (Yeroulanou А., 1999, fig.20; 90; 178), вытянутые золотые бусы-привески (рис. 19, 8, 9) (Minchev А., 2011, fig.14; L’Art Byzantine, Art Еигорёеп, 1964, cat.415) и колечки из зерни в качестве прокладок между бусами (рис. 19, 10) (Sinai. Byzantium. Russia..., 2000, cat.B14). Единственный необычный элемент, уже отмечавшийся выше, - это соединение подвесок со съёмной серьгой (рис.21,1, 5), тогда как обычно такие подвески шли в комплекте с серьгой с запаянной круглой петелькой (рис. 19, 1, 3-5, 7-9). Не исключено, что это адаптации византийских подвесок к более прихотливым вкусам кочевнического заказчика или же просто следствие ремонта. Судя по потере одной из золотых осей для жемчуга, а также абсолютного большинства зернёных колечек, подвески попали в комплекс действительно уже в изношенном состоянии, потеряв значительно в аттрактивное™.
Датировка зачепиловских подвесок на основании византийских аналогий в основном упирается в дату так называемого “Антиной- ского сокровища”, разошедшегося по разным коллекционерам и музеям, где отдельные элементы зачепиловских подвесок находят параллели в целой серии предметов (Dennison W., 1918, № 11, 14, 15, 18-21, 28, 29, 32-34). В 1909 г известный антиквар из Каира приобрёл клад украшений, часть из которого была продана Ч.Л.Фриру (сюда вошли подвески - рис. 19, 1
281


Рис. 19. Аналогии зачепиловским предметам византийского круга: 1 - Египет, клад 1909 г (Freer Gallery of Art); 2 - Египет, клад 1912 г (British Museum); 3 - Ретимнона (Benaki Museum); 4 - Гиенос, n. 7; 5 - Испания (Walters Art Museum); 6, 13 - Вилъховчик; 7,19- происхождение неизвестно (Virginia Museum of Fine Arts); 8 - Малый Преславец; 9 - Греция (Heraclion Historical Museum); 10 - Сирия (Гэсударственный Эрмитаж); 11, 14 - Кунбабонъ,
п.1; 12 - Болгария (Sammlung C.S.); 15 - Митилена; 16-Греция (Kanellopoulos Museum); 17 - происхождение неизвестно (Romisch-Germanisches Zentralmuseum); 18 - Греция (Stathatos Collection). Без масштаба.
282


Fig. 19. Analogies to the Zachepilovka objects of the Byzantine circle: 1 - Egypt, treasure of 1909 (Freer Gallery of Art); 2 —Egypt, treasure of 1912 (British Museum); 3 - Rhetimnona (Benaki Museum); 4 - Hienos, burial 7; 5 — Spain (Walters Art Museum); 6, 13 - Vilkhovchik; 7, 19 - unknown origin (Virginia Museum of Fine Arts); 8 - Maly Preslavec; 9 - Greece (Heraclion Historical Museum); 10-Syria (State Hermitage); 11, 14 - Kunbabony, Grave 1; 12 - Bulgaria (Sammlung
C.S., Miinchen); 15 - Mitilena; 16- Greece (Kanellopoulos Museum); 17 -unknown origin (Romisch- Germanisches Zentralmuseum, Mainz); 18 - Greece (Stathatos Collection). Unsealed
из Галереи искусств Фрира), вторая - Ф.Л. фон Гансу (в том числе гривна - 20, 4 и браслеты
- Dennison W., 1918, № 32, 33 из Берлинского музея). Позже тому же антиквару поступила вторая партия находок, выдаваемая за часть предыдущего клада. В 1912 г девять предметов купил Д.П.Морган (в том числе браслеты - 20, 3 из музея Метрополитен), шесть остальных
- В.Бернс (в том числе подвески - рис. 19, 2 и ожерелье - рис.20, 2 из Британского музея). В 1913 г Ф.Л. фон Ганс вновь купил 4 предмета, а в 1914 г - единичный браслет (близкий подвеске - рис. 19, 5 по форме и конструкции кастов
- Dennison W., 1918, № 34 - все поступили в Берлинский музей). Целая серия поступлений, несомненно, указывает не на один клад, а на несколько, или же на системные раскопки нерядового византийского памятника. В первой информации местом находки называлась деревня Томен возле Асьюта, затем таковым был назван район Шейх Абада или древний город Антиной; позже возникла версия об Александрии. Отсюда в разных каталогах место находки указывается либо просто как “Египет”, либо с различными уточнениями.
У.Деннисон связал сокрытие данного клада (кладов) с арабским завоеванием Египта в сер.VII в. (639-642 гг) (Dennison W., 1918,
р.98). Но обилие монет 2-й пол.У1 в. (и более ранних), использованных в декоре части предметов (Dennison W., 1918, № 1-3, 5-8, 30, 31), позволило исследователям относить часть комплекса к VI в., вплоть до юстиниановской эпохи. Следует отметить, что “шестой век” в XIX - 1-й пол.XX в. превалировал и при “антикварной” оценке большинства византийских ювелирных изделий в целом, тогда как VII в. в истории Византии представлялся “тёмным” периодом упадка. Картина по вещевым кладам с монетами, неиспользованными в качестве украшений, впрочем, свидетельствовала об обратном: в кладах из Акалана, Митилены,
“Сирии” (Dumbarton Oaks collection, № 6), Самоса младшие монеты принадлежали Ираклию (610-641 гг); в кладах из Пальмиры и Сиракуз - Константу II (642-668 гг); в кладе из Панталики - Константину IV (668-685 гг); а в кладе из Ламбузы находилась чаша с клеймом времени Константа И.
В Зачепиловке собственный terminus post quern по монетам - 642/643 гг, что близко времени завоевания Египта арабами. Наконец, важная деталь: из состава “Антинойско- го сокровища” мы не упоминали в качестве аналогий зачепиловским подвескам ни одного предмета с монетами VI в. Не исключено, что египетским искателям сокровищ действительно досталось несколько кладов, один или несколько из которых принадлежали к koh.VI - нач.УП в. Вторая группа предметов, вне сомнения, связана с событиями 639-642 годов.
Из других комплексов перещепинского круга в качестве условных аналогий могут быть привлечены крест из Келегеев с центральным гнездом под пастовое заполнение (Prichodnjuk О.М., Chardaev V.M., 2001, kat.9.10), золотой кубок из Перещепины (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.76) и аграфы из ст.Романовской, декорированные в древности по контуру протянутой проволокой с жемчужными бусами (Семёнов А.И., 1985, рис.З), круглая подвеска-медальон из Глодос с бисерным концентрическим декором (Смшенко А.Т., 1965, табл.III, 2), а также оформление комбинацией из двух круглых и одного каплевидного каста византийских оковок шкатулки (?) из Перещепины (Залесская В.Н. и др., 1997, кат. 16). Разумеется, отмеченные параллели - не более, чем общие стилистико-технологические признаки византийских изделий VII-VIII вв., которые были актуальны ещё и в X в. (ср.: Тотев Т., 2000, обр.17; 19; 33-35).
Несколько более “предметный” ряд аналогий могут дать аварские находки. Полностью
283


Рис. 20. Аналогии зачепиловским предметам византийского круга: 1 - происхождение неизвестно (Virginia Museum of Fine Arts); 2 - Египет, клад 1912 г (British Museum); 3 -Египет, клад 1912 г (Metropolitan Museum of Arts); 4 - Египет, клад 1909 г (Staatlische Museen zu Berlin). Без масштаба.
Fig. 20. Analogies to the Zachepilovka objects of the Byzantine circle: 1 - unknown origin (Virginia Museum of Fine Arts); 2 - Egypt, treasure of 1912 (British Museum); 3 - Egypt, treasure of 1912 (Metropolitan Museum of Arts); 4 - Egypt, treasure of1909 (Staatlische Museen zu Berlin). Without scale
284


Рис. 21. Реконструкция первоначального облика предметов из Зачепиловки: 1, 2, 5 - серьги и подвески; 3, 4, 7 - ременные детали; 6 - оковка деревянного сосуда; 8 - стеклянная чаша.
Fig. 21. A reconstruction of the Zachepilovka objects: 1,2, 5 - earrings and pendants; 3, 4, 7- belt fittings; 6 - binding of wooden bowl; 8 - glass bowl
285


аналогичные касты с пресованным ободком отмечены на кресте и подвесках к ожерелью из Озоры-Тотипусты (Garam Е., 2001, taf.XV). Сами подтреугольные подвески здесь известны в двух вариантах: с противостоящими птицами вверху (Garam Е., 2001, taf.18,1, 2) - мотивом, характерным для византийских изделий времени Конанта II - Константина IV (Комар А.В., Стрельник М.А., 2009, с. 152-157), и подвеской из Рацкеве (Garam Е., 2001, taf.18, 5) с изображением развёрнутых в разные стороны птичьих голов, аналогичным бляшкам из Кунбабоня (рис. 19, 14) (Toth Е.Н., Horvat А., 1992, kat.l) и Бочи, а также бляшкам из восточноевропейских геральдических наборов и Сирии (Werner J., 1989, abb. 16; taf.17, 19; Toth E.H., Horvat A., 1992, kat.l6; abb.58). Как демонстрирует пряжка из Болгарии (рис. 19, 12) (Die Welt von Byzanz..., 2004, kat.441), несомненно, связанная с наборами стиля Вильхов- чик (рис. 19, 6, 13) (Приходнюк О.М., 2001, рис.67), тот же “зооморфно-геральдический” стиль был положен и в основу прототипа византийской пряжки из Кунбабоня (рис. 19, 11). Собственно птичьих головок на кунбабонь- ской пряжке нет: либо этот элемент характерен только для “варварской” трактовки наборов данного стиля, либо здесь использован другой сюжет, например, сюжет дельфинов, наблюдаемый на византийской подвеске из Каирского музея (Dennison W., 1918, fig.45), привлечённый У.Деннисоном в качестве аналогии подвескам из “Антинойского сокровища”. Сама же техника и стиль декорации пряжки эмалями в мелкие гнёзда ближайшие аналогии находят в Перещепине и Сирмии, причём пояс из последнего (ПоповиЬ И., 1997, кат. 1-11) декорирован идентично пряжкам из клада с Сицилии из коллекции Dumbarton Oaks (Ross М.С., 1965, № 5), связываемом с событиями восстания и убийства Константа II в 668 году.
Византийские клады времени арабского завоевания Малой Азии и Египта (30-40 гг VII в.) довольно многочисленны, тогда как ситуация с кладами времени Константа II (642-668 гг) значительно хуже, а период правления Константина IV (668-685 гг) вообще представлен только одним кладом 1903 г из Панталики (Baldini Lippolis I., 1999, р.37-41). В последнем наше внимание привлекают серьги с широким гнездом, в котором на продольных оськах за¬
креплены жемчужные бусы меньшего диаметра (Orsi R, 1910, tav.A, 5, 6) - аналогичную реконструкцию мы предполагаем для зачепи- ловских подвесок (рис.21, 5).
Кольцо из Панталики с прорезным растительным декором (Orsi R, 1910, tav.A, 4) полностью аналогично кольцевой части перстней из коллекций Статоса и Музея искусств Вирджинии (рис. 19, 18, 19) (Yeroulanou А., 1999, fig. 184; Gonosova A., Kondoleon Ch., 1994, cat. 11). Несмотря на то, что перстни с лепестковым приёмником для гнезда - один из самых распространенных типов византийских перстней VII в. (Yeroulanou А., 1999, kat.323-332), в их оформлении есть нюансы. В частности, на упомянутых перстнях присутствуют литые петли для ободка из жемчуга. В группе кладов с монетами Ираклия и малоазийских времени арабского завоевания перстни обычно простые (рис. 19, 15, 16) (Everyday life in Byzantium, 2002, cat.553; 582). Более сложное кольцо у перстней из Мерсинского клада (Кондаков Н., 1896, тaбл.XVIII, 4, 5; Sinai. Byzantium. Russia..., 2000, cat.B13f). А у перстня клада из “Сирии” из коллекции Dumbarton Oaks прорезное кольцо и жемчужный декор на щитке (Ross М.С., 1965, № 179, Р). Так же, как и в случае с “Антинойским сокровищем”, клад включал ожерелье с медальонами ранневизантийского стиля и монетами VI в., в связи с чем весь клад датирован М.Россом VI в. Правда, также в этом кладе находится и ожерелье с застёжками, близкими застёжкам ожерелий из Панталики (Ross М.С., 1965, № 179, С; Orsi R, 1910, fig.2) и Ниссории (Baldini Lippolis I., 1999, p.l39), которых в кладах 1-й пол.VII в. нет.
Теоретически, конечно, нельзя исключать, что и в этом случае комплекс не является закрытым и соединён из нескольких разновременных частей. С другой стороны, такую же ситуацию придётся предполагать и для Мерсинского клада (Кондаков Н., 1896, тaбл.XVIII, XIX), история покупки которого более прозрачна, а происхождение с наибольшей долей вероятности связано с походом Му’авии 644 г в Киликию (Большаков О.Г., 2000, с. 163). Несмотря на наличие в последнем ожерелья с застёжкой и монетами VI в., остальной комплекс предметов - поясной набор, второе ожерелье с крестом, серьги с птицами, близкие зачепи-
286


ловскому перстни с лепестковым держателем щитка (Кондаков Н., 1896, табл.ХУШ, 1, 2, 4, 5, 72; XIX, 1-17) - прозрачно говорит о датировке клада именно cep.VII века.
Два упомянутых сирийских клада из коллекции Dumbarton Oaks (Ross М.С., 1965, № 6 и 179) привлекают наше внимание также сочетанием перстней с лепестковым держателем щитка и перстней с двумя шариками по сторонам от ободка. Анализируя находки перстней последнего типа в грузинском могильнике Самтавро, М.М.Иващенко предположил, что они, как и аналогичный перстень из Переще- пины, сасанидского происхождения^ (Иващенко М.М., 1947, с.59-60; рис.21). В к. 13 Доро- феевского могильника аналогичный перстень украшен голубой вставкой-геммой, вероятно, сасанидского происхождения (Круглов Е.В., 1992, рис.З, 5). Но следует отметить, что в Европе перстни с двумя шариками по бокам от щитка известны в регионах, далёких от контактов с Персией, например, в Италии (Roma dall’antichita al medioevo..., 2001, kat.II.4.514- 515); вариант с тремя шариками зафиксирован также у авар (Garam Е., 2001, taf.52, 1, 2, 5) и в Германии (Die Welt von Byzanz..., 2004, kat.927-928). Разумеется, этот тип декорации настолько прост, что нельзя исключать ни независимость её возникновения в разных регионах, ни изготовление таких перстней по византийским образцам местными ремесленниками. Поэтому отнесение данного перстня к византийской группе предметов условно.
Определеннее ситуация с большим зачепи- ловским перстнем (рис. 11, 5). В большинстве сохранившиеся экземпляры такой конструкции небольшие по размерам и немассивные (рис. 19, 15, 16), скорее всего, женские. Более крупные (рис. 19, 18, 19) сохраняют хотя бы ощущение “лёгкости” благодаря прорезному декору. Массивное литое кольцо характерно для перстней римского времени, но массивный литой перстень римской традиции наблюдаем и в кладе из Панталики (Orsi R, 1910, tav.A, 2). Не исключено, что возвращение Константина IV к “классическому” римскому стилю изображения императора на монетах в 668-685 гг вызвало очередной виток моды на римский стиль и в сфере престижных золотых украшений. Другим вариантом объяснения излишней массивности зачепиловского перстня является его
изготовление по прихоти варварского заказчика, пожелавшего увеличенную копию женского перстня. Довольно грубое заглаживание восковой модели, наблюдаемое на кольце и лепестковом держателе (рис. 11, 7), указывает на провинциального или даже варварского мастера.
В целом, констатируем, что предметы византийской группы из Зачепиловки могли быть изготовлены в диапазоне 30-80 гг VII в. - от заключительного десятилетия правления Ираклия до периода правления Константина IV, но этот вывод ограничен кругом аналогий из кладов указанного периода, тогда как вещевыми византийскими кладами koh.VII - нач. VIII в. мы просто не располагаем.
Стекло
Стеклянная шлифованная чаша из Зачепиловки (рис. 15, 15) с “сотовым” орнаментом связана по происхождению с Ираном, где производились версии из бесцветного, желтоватого и зелёного стекла (Harper Р.О., 1978, kat.82; Tait Н., 1995, abb. 138; Stem E.M., 2001, cat.200). Такие чаши известны в зоне сасанидского влияния в Закавказье по находкам из Кавказской Албании (Гулиев Н.М., 1972, с. 18, 19) и Армении (Калантарян А.А., 2003, табл. 148, 20), на Северном Кавказе - в Чми (Уварова П.С., 1900, табл.СХХ1Х, 4), а по каналам Шёлкового пути достигали даже Японии, судя по находке в гробнице императора Анкана (550-600 гг) в Habikino-shi (Комар А.В., 20086, рис.4, 17). Последний экземпляр из доступных нам для сравнения, к сожалению, единственный, происходящий из узко датируемого комплекса. В Китае находки сасанидских чаш со шлифованным декором из гробниц V-VI вв. заметно отличаются по форме (China..., 2005, cat. 117; 158; 159). Аналогичная же по форме чаша, но с декором в виде шлифованных овалов происходит из погребения у х.Дружба в Карачаево-Черкессии (Гавритухин И.О., 2001, рис.9) горизонта Перещепины. Бутылка с гранёным горлом и сферическим корпусом со шлифованным “сотовым” декором происходит из разрушенного могильника в “Дузу-кале” (Восточное Причерноморье) (Спицын А., 1907, рис.6), правда, вместе с материалами 2-й пол.VII - IX в. В Иране же производство подобного рода шлифованных сосудов сохраняется до IX-X
287


вв., а литых имитаций - до XII в. (Carboni S., Whitehouse D., 2001, cat.24; 74).
Зачепиловка выступает в настоящее время крайним северо-западным пунктом с находками иранского стекла, причём значительно оторванным от Центрального и Северо-Восточного Кавказа - ближайшего региона поступлений стекла сасанидского круга. Впрочем, металлическая сасанидская посуда представлена в Северном Причерноморье в целом ряде кочевнических комплексов перещепин- ской культуры - Перещепине, Келегеях, Гло- досах, Павловке, Лимарёвке.
Стеклянный кувшин из Зачепиловки (рис. 15, 10), судя по ойнохоевидному горлу, другого круга - византийского. Аналогичный кувшин из зелёного стекла происходит из п.221 Замарди (Bardos Е., Garam Е., 2009, taf.26, 1) среднеаварского периода. Аварский круг аналогий уместен и для набора бус из Зачепиловки. К такому выводу подталкивает обилие красноватых бородавчатых бус с ромбическими окантовками белыми линиями (Bardos Е., Garam Е., 2009, taf.172, 1-3; 182), а также “чечевичных” бус, характерных для заключительной фазы среднеаварского периода (фаза IV: 670/680-710/720, по А.Пастору) (Pastor А., 2008, s.318-319; tab.2; abb.7). В Восточной Европе концентрация подобных бус наблюдается только в Крыму и на Северо-Западном Кавказе, что говорит о “юго-западных” каналах поступлений (Ковалевская В.Б., 2000,
с.27,49), связанных в основном с мастерскими Византии.
Среди кочевнических комплексов Восточной Европы стеклянная посуда отмечена, кроме Зачепиловки, только в Перещепине и Келегеях. В Перещепине большинство сосудов были уничтожены при стихийных раскопках крестьянами, сохранившиеся фрагменты принадлежали в основном кубкам из зелёного стекла византийского производства (Залесская
В.Н. и др., 1997, с.240-241). В Келегеях остатков стеклянных сосудов собрано больше, но в настоящее время они известны только по описаниям в рукописи А.К.Тахтая. Один (№ 74), вероятно, представлял собой разновидность бутылки-колбы с узким горлом из зелёного стекла; второй (№ 75) - кувшин с ойнохоевид- ным сливом и “желобками” по корпусу (также из зелёного стекла); третий (№ 76) - подобный
предшествующему более крупный кувшин из светло-синего стекла с дуговидными каннелюрами ниже плечиков; четвёртый (№ 77) фрагмент “цилиндрического” сосуда из тонкого стекла с валиком посредине, по-видимому, обломок бокала (Тахтай А., 1932, с.32-33).
Келегейские стеклянные кувшины, хотя и не являлись точной аналогией зачепиловскому, тем не менее, несомненно, отражают тот же круг экономических контактов. Также важно сочетание посуды византийского и сасанидского происхождения, которое тесно связывает Зачепиловку с Перещепиной и Келегеями.
Предметы “варварской”группы
Предметы собственно кочевнического круга или изготовленные мастерами оседлых культур по заказу кочевников в Зачепиловском комплексе сохранились несколько хуже, хотя архивной информации вполне достаточно, чтобы понять место комплекса в относительной колонке перещепинской культуры. Общие моменты связей уже анализировались ранее в контексте Перещепинского комплекса (Комар А.В., 2006), но не лишним будет обратить внимание на детали.
Литые браслеты с ребристым утолщением посредине из Перещепины, согласно наблюдениям В.Н.Залесской, спаяны из двух половинок (Залесская В.Н. и др., 1997, кат. 12), тогда как в Зачепиловке они цельнолитые. Пропорционально зачепиловкие браслеты тоньше пе- рещепинских, по этому показателю им ближе всего браслеты из Глодос, усложнённые, впрочем, напаянным кастом по центру (Смшенко А.Т., 1965, табл.У, 5, 7). Тип относительно редкий по количеству находок, но с довольно широкой географией - такие находки известны в Крыму (Айбабин А.И., Хайрединова Э.А., 2008, табл. 164, 23, 24), Приуралье (Голдина Р.Д., 1985, с.37, табл.IV, 7), Восточном Приа- ралье (Левина Л.М., 1996, рис.141, 23-25), на Алтае (Кубарев В.Д., 1984, с.ЗЗ; рис.5, 17) и в Монголии в поминальном комплексе Биль- гэ-кагана (Баяр Д., 2004; Эрдэнэболд Л., 2009, с. 135, 136). Браслеты с расширенными концами и утолщением по центру на Северном Кавказе представлены двумя типами: с утолщением округлого сечения (Абрамова М.П., 1982, рис.6; Ковалевская В.Б., 2005, рис.48,16; 54, 24) и с уплощённым с внутренней стороны
288


утолщением (Иващенко М.М., 1947, рис Л 9, 2; Ковалевская В.Б., 2005, рис.58, 11\ 60, 8), развитым далее в кавказских и салтовских браслетах VIII в. В византийском кладе из Митиле- ны представлен тип с круглым в сечении утолщением и сужающимися концами (Everyday life in Byzantium, 2002, cat.516).
Серьги большого размера отмечены также в Глодосах, но на них нет ребристого утолщения внизу, а нижняя подвеска подвижная, закреплена на припаянном снизу колечке (Смшенко А.Т., 1965, табл.У, 2). Вариант за- чепиловских серёг, несомненно, скопирован с оригинала с подвижной подвеекой с шипом вверху, присутствующим в рассматриваемой группе только в Келегеях (Prichodnjuk О.М., Chardaev V.M., 2001, kat. 15); аналогией копии с неподвижной подвеской выступают небольшие серьги из п.5 Директорской Горки (Абрамова М.П., 1982, рис.6). Аместистовые каплевидные бусы украшали серьги из Ясиново (Ай- бабин А.И., 1985, рис.2,11, 12) и к.1 Шиловки (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.VII, 3, 4)\ в Перещепине бусина аналогичной формы из сапфира (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.67). Пара меньших зачепиловских серёг более тра- диционна - их прототип с подвижной подвеской, кроме Ясиново и ст.Романовской, широко представлен в погребениях новинковского типа (Сташенков Д.А., 1997). Из комплексов перещепинского круга неподвижная подвеска серьги также наблюдается в Капуловке, где дополнительно находит аналогии двойное колечко из зерни (Мельник К., 1893, табл.VIII, 193). Такие же колечки украшали серьги из п.5 Директорской Горки и к. 13 Дорофеевского могильника (Круглов Е.В., 1992, рис.З, 7).
Точных аналогий зачепиловским среди аварских серёг нет, но отдельные близкие конструктивные элементы (подвеска с шипом вверху, зернёное колечко, каплевидная аметистовая подвеска) можно отметить на среднеаварских серьгах из Озоры-Тотипусты, п.П Игара и п.12 Дунапентеле, носящих выразительные следы византийского ремесленного посредничества, хотя сам тип причислять к византийским в настоящее время нет оснований (Somogyi R, 2009, fig. 1; 3-5). Наиболее ранние прототипы известны по изображениям фресок Афрасиаба, появившихся вскоре после событий 662 г (Yatsenko S.A., 2004; Arzhantseva I.A.,
Inevatkina O.N., 2006, р.308), где изображён вариант с короткой каплевидной подвеской (Альбаум Л.И., 1975, табл.ХХГУ). Вариант же с длинной подвеской и набором бус приобрёл наибольшую популярность у восточных тюрков в koh.VII - VIII в. (Кубарев Г.В., 2005, с.59- 60; рис. 16,1-3), причём на тюркских экземплярах особо следует отметить фиксацию бусины горизонтальной крючковидной петелькой, аналогичной зачепиловским (рис. 11, 2-4).
Витая тонкая золотая гривна находилась в Келегеях (Prichodnjuk О.М., Chardaev V.M., 2001, kat.9.10), а в комплекте с витыми браслетами - в к.З Уч-Тепе (Иессен А.А., 1965, рис.30). В п.1 к.8 Старонижестеблиевской золотые браслеты изготовлены из круглого в сечении дрота, тогда как гривна из витого (Ата- вин А.Г., Паромов Я.М., 1991, рис.1, 1, 2; 3, 1, 2). Аналогии зачепиловскому комплекту происходят и из среднеаварских комплексов Озоры-Тотипусты (Garam Е., 1992, taf.71, 5, 7; 72, 1) и Мадараша (Laszlo G., 1955, pl.LXV, 6, 7), причём находки из Озоры следует выделить в качестве ближайших аналогий зачепиловским благодаря отсутствию на концах браслетов петелек замков.
Широкая серебряная прямоугольная пряжка обнаружена в Келегеях (Prichodnjuk О.М., Chardaev V.M., 2001, abb.4, 2), но она не является точной аналогией зачепиловской (рис. 14, 1) ввиду массивности; ближе ей пряжки из м.291 и склепов 321, 329 Скалистого (Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993, рис.37, 14; 50, 1). Ближайшей аналогий по форме и стилистике лицевой части поясного наконечика (рис. 14,2) выступают детали из Ясиново (Айбабин А.И., 1985, рис.З, 4\ 5, 1, 2), особенно близка по оформлению прямоугольная бляшка (Айбабин А.И., 1985, рис.З, 3). В Зачепиловке аналогичная прямоугольная блишка (рис. 14, 3) выполнена и технологически, и стилистически иначе - в виде бронзовой пластины, обтянутой золотой фольгой. И техника исполнения, и декор данной бляшки аналогичны поясным бляшкам из Вознесенки, подражающим византийскому поясному набору стиля “Акалан” (Комар А.В., 2006, рис.35, 1-8). Многочисленные изделия из Вознесенки с декором в стиле “растрёпа- ной пальметты” (Комар А.В., 2006, рис.27) в качестве точной аналогии стилистике зачепи- ловском наконечнику привлечь сложно, ближе
289


ему стиль завитков бляшек из ст.Романовской (Семёнов А.И., 1985, рис.5; 6). Прессованные подражания “геральдическим” трёхлопастным бляшкам известны в Камунте (Уварова П.С., 1902, табл.У), Вознесенке и п.90, 93 Чир-Юрта (Ковалевская В.Б., 2005, рис.62); технологически (обтягивание фольгой медной основы) они сходны с поясными и сбруйными бляшками из Вознесенки. В крымских комплексах синхронного горизонта трёхлопастные бляшки представлены в склепах 321, 325, 381 Скалистого (Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993, рис.47, 27, 28; 48,19; 60, 20).
В то же время на обратной стороне зачепи- ловского паяного наконечника (рис. 14, 2) находится декор в византийском стиле “точка с запятой”, сочетающийся с волнистым (рис.20,
3), который также наблюдаем на наконечнике из Глодос (Смшенко А.Т., 1965, табл.У, 4). Судя по паяной конструкции и византийскому декору обратной стороны, зачепиловский наконечник можно отнести к предметам, изготовленным по заказу кочевника мастером византийской школы.
Полусферические сбруйные бляшки (рис. 14, 12-20) представлены в Вознесенке и Глодосах (Смшенко А.Т., 1965, рис.29, 4, 5; табл.УШ, 6, <S), а также в среднеаварских сбруйных наборах стиля Кунаготы (Laszlo G., 1955, pl.LX; Garam Е., 1992, taf.7, 8); по технике исполнения ближе всего бляшки из Вознесенки. Сбруйные пряжки с медными обой- мицами находят аналбгии в Вознесенке и п.З к.5 Заплавки (Шалобудов В.Н., 1983, рис.1); комплект стремян в целом - в Вознесенке, аркообразное стремя - в Ясиново (Айбабин А.И., 1985, рис.1, 2), а восьмёркообразное (?) с широкой подножкой, но только с одним ребром жёсткости, судя по описанию, было в Келегеях (Тахтай А., 1932, с.6-7). Как подчеркивалось выше, Вознесенка аналогична Зачепиловке и по набору наконечников стрел; небольшие обрывки кольчужного плетения найдены в Келегеях и Вознесенке.
Зачепиловское перекрестье меча ближе всего по форме и пропорциям перекрестьям из Перещепины, Вознесенки и Глодос (рис. 16, 3, 7, 8\ но в Перещепине перекрестье украшено иначе - золотой насечкой. Аналогичные по форме перекрестья представлены на тюркском изваянии из Отрара (рис. 16, 9) (Самашев 3. и
др., 2009, с.34); схематически подобные перекрестья изображены и у тюркских персонажей в живописи Афрасиаба (рис. 16, 8) (Аржанце- ва И.А., 1987, рис.1, 1, 3, 6). У авар обтянутые листом из драгоценного металла перекрестья (рис. 16,10,11) характерны для среднеаварского периода горизонта Озоры-Тотипусты - Игара (тип П/а, по Г.Чики) (2010, с.210). Их форма отличается от восточноевропейских перекрестий более выраженным центральным ромбовидным выступом и скруглёнными окончаниями.
Аналогичные зачепиловским оковки деревянного сосуда найдены в Вознесенке, а гончарные аланские сосуды канцирской традиции представлены в Вознесенке, Ясиново и Келегеях. Недалеко от Зачепиловки, у с.Мачехи (рис. 18, 3), в 1903 г был обнаружен горн с загрузкой подобными сосудами (Макаренко Н.Е., 1911, с. 116-118). Из поступивших в коллекцию ПКМ сосудов из Мачехи все орнаментированы лощением, тогда как на фото из Зачепиловско- го комплекса видны лишь грубые расчесы по мокрой глине, аналогичные многочисленным сосудам поселений балки Канцирки. Какой-то сероглиняный гончарный кувшин упоминается и в п.З к.1 Топыла (Левченко Д.1., 2001), расположенного северо-западнее Зачепиловки (рис. 18, 6). Круглое литое зеркало кавказского происхождения среди северопричерноморских кочевнических комплексов было лишь в Геленовке, но с другим декором (Rulikowski Е., 1880, tab.HI, 10).
“Кавказский” вектор связей среди “варварских” предметов в Зачепиловке репрезентирован керамикой и зеркалом, “тюркский” - вооружением и железными предметами снаряжения коня, “византийский” - поясными деталями; сочетание “тюрко-согдийских” и византийских элементов наблюдается в серьгах и поясном наконечнике.
Датировка
Относительную позицию Зачепиловского комплекса в ряду памятников перещепинско- го круга определяют предметы “варварской” группы. Детали ремней (бляшки, наконечник), предметы вооружения (перекрестье меча, наконечники стрел) и снаряжения коня (стремена, сбруйные пряжки и бляшки), серьги тесно связывают Зачепиловку с Вознесенкой, Ясиново и Глодосами. С комплексами предшест¬
290


вующего горизонта (Перещепина, Келегеи, Ка- пуловка, к.З Уч-Тепе) Зачепиловку объединяет только набор личных украшений из золота: браслеты (литые с ребристым утолщением и из дрота), гривна, серьги, перстень с двумя шариками вокруг щитка, которые представлены также и в комплексах горизонта Вознесенки (Глодосы, Ясиново, к. 13 Дорофеевки, п.1 к.8 Старонижестеблиевской).
Из погребений оседлого населения Северного Кавказа Зачепиловскому комплексу ближе всего п.5 Директорской Горки (серьги, литые браслеты, поясные детали, стремена), наиболее ярко связанное с горизонтом Вознесенки. В Крыму аналогии (трапециевидные и прямоугольные пряжки, трёхлопастные пряжки, серьги, браслеты) происходят из могил 291,293 и склепов 321,325,329,381 Скалистого, п.4 склепа 39 Лучистого. Последнее отнесено А.И.Айбабиным и Э.А.Хайрединовой к горизонту 2-й пол.VIII в. (Айбабин А.И., Хай- рединова Э.А., 2008, с.63-67, рис.30, 31), но оснований для этого нет. Аварские аналогии Зачепиловке полностью сосредоточены в погребениях среднеаварского периода горизонта Озоры-Тотипусты - Игара (перекрестье меча, стремена, витые гривны и браслеты, серьги, набор бус, сбруйные бляшки, детали пояса).
Абсолютный репер среднеаварского горизонта - монета Константина IV 669-674 гг чеканки из Озоры-Тотипусты, принадлежащая к последнему поступлению солидов к аварам (Somogyi Р., 1997; Somogy Р., 2008). Аналогичные реперы синхронного Зачепиловке горизонта Крыма представлены бронзовыми монетами Константина IV (668-685 гг) из п.4 склепа 257 Эски-Кермена и Юстиниана II686 г чеканки из п.12 склепа 122А Лучистого (Айбабин А.И., Хайрединова Э.А., 2008, с.61-63). Для восточноевропейских кочевнических комплексов горизонта Вознесенки репером выступают солиды Константина IV 681-685 гг и Леонтия II 695-698 гг из погребения у ст.Романовской (Семёнов А.И., 1985, с.91-92). Индивидуальные связи погребения у ст.Романовской с За- чепиловкой ограничиваются серьгой, аметистовой бусиной и декором тиснёных пластинок свёрнутой пальметтой (Семёнов А.И., 1985, рис.5-7), хотя общие технологические признаки объединяют также византийские аграфы из Романовской и подвески из Зачепиловки. Из
северокавказских комплексов внимание привлекает оттиск монеты Юстиниана II 705-711 гг из Камунты (Уварова П.С., 1902, taf.V, № 435), который вместе с прессованными бляшками горизонта Вознесенки и прессованными трёхлопастными бляшками, аналогичными за- чепиловским (рис. 14, <5-77), числится под одним каталожным номером № 51 на планшете Тифлисского музея на фото из Архива ИИМК (№ Q.506.45).
“Варварская” часть Зачепиловского комплекса не даёт ни малейших оснований для сомнений в его полной синхронности горизонту Вознесенки. Таковые возникают только при сравнении византийской части комплексов пе- рещепинского круга. В трёх синхронных комплексах (Вознесенке, Глодосах и Ясиново) количество предметов собственно византийского облика мало, хотя целый ряд предметов может быть продукцией ювелиров византийской школы, работавших по заказу кочевников. Здесь нет византийских монет и стекла, византийских личных украшений, которые отмечены в Перещепине, Келегеях и Зачепиловке. И монеты, и украшения византийского стиля вновь появляются в погребении из ст.Романовской, но новый эпизод прямого контакта двух культур происходит не ранее 695 года.
Создаётся впечатление, что канал экономических контактов с Византией, к которому имели доступ собственники комплексов из Перещепины, Келегеев и Зачепиловки, вскоре прервался. Доступа к нему не успели получить собственники “правобережных” комплексов из Глодос, Ясиново, Капуловки и “пограничной” Вознесенки, обнаруженных довольно далеко как от Келегеев, так и от Перещепины. Наибольшая концентрация находок византийских солидов VII в. закономерно наблюдается вокруг Перещепины, образуя две группы по бассейнам рек: ворсклинскую и орельскую (рис. 18). Южнее, в Днепропетровской области, известны два пункта: Майстровский клад и разрушенное погребение с отливками монет Константа И, причём самый большой Майстровский клад обнаружен в 30 км севернее Вознесенки. На Правобережье из находок с монетами следует выделить лишь погребение у с.Печена (около 40 км от Глодос) с монетой Ираклия 629-632 гг, известной только в Перещепине, и погребение из Журавлихи в Поро-
291


сье с солидом Константа II выпуска 646-651 гг, которого нет в богатых комплексах круга Перещепины. Также территориально изолированными в настоящий момент выглядят Ке- легеи. Изолированно, если говорить лишь о комплексах высшей знати, но, разумеется, не рядовых погребениях типа Сивашовки.
Следуя “политической” трактовке особенностей распределения византийских солидов в среде кочевников А.И.Семёнова, комплексы горизонта Вознесенки следовало бы признать принадлежащими особой группе кочевников, несвязанных с “перещепинской” группой. Такому выводу откровенно противоречит комплекс из Зачепиловки - данная группа населения и на этапе Вознесенки занимала всё ту же территорию, скрывая ритуальные комплексы в бассейне Ворсклы. Собственно, с таким же успехом особой группой можно признать и всю “правобережную” часть комплексов перещепинской культуры, что, вероятно, будет более близким к реальности.
Зачепиловка, как и остальные комплексы горизонта Вознесенки, отражает фазу развития перещепинской культуры в момент разрыва поступлений новых византийских монет к кочевникам. Новую фазу поступлений периода 695-705 гг маркируют погребение у ст.Романовской и погребальные комплексы Волго-Донского междуречья типа Соколов¬
ской балки, из которых с горизонтом Вознесенки в настоящее время хронологически стыкуется только к. 14 Подгорненского IV (Комар А.В., 2006, с.52-53). При этом показательно, что в к. 13 Дорофеевского могильника, выступающем в настоящий момент наиболее ранним памятником Соколовского типа (хотя и без квадратного ровика) горизонта Вознесенки, набор солидов состоял из монет Фоки (602-610 гг) и Ираклия и Ираклия Константина 613-625 гг чеканки (Круглов Е.В., 1992, с. 155, рис.4; 2002, с.82), т.е. в среднем ещё более старых, чем в Зачепиловке.
Солид Константина IV 669-674 гг чеканки из Озоры-Тотипусты маркирует terminus post quem для финала горизонта Перещепины
- Келегеев и одновременно начала горизонта Вознесенки, terminus post quem финала которого, в свою очередь, определяется солидом Леонтия II 695-698 гг из Романовской для кочевнических комплексов и индикацией монеты Юстиниана II 705-711 гг из Камунты - для Северного Кавказа. Время археологизации комплекса из Зачепиловки, с одной стороны, должно тесно смыкаться с Келегеями, с другой
- приходиться на период, когда все ключевые элементы перещепинской культуры горизонта Вознесенки уже были сформированы. Таким характеристикам лучше всего отвечает рубеж VII-VIII вв. или уже - кон. VII века.
^ Литература и архивные документы
Абрамова М.П., 1982. Новые материалы раннесредневековых могильников Северного Кавказа// СА. № 2.
Айбабин А.И., 1985. Погребение хазарского воина// СА. № 3.
Айбабин А.И., 1991. Келегейское погребение военного вождя// Проблеми на прабългарската история и култура. Вип.2. София.
Айбабин А.И., Хайрединова Э.А., 2008. Могильник у села Лучистое. T.I. Симферополь; Керчь.
Альбаум Л.И., 1975. Живопись Афрасиаба. Ташкент.
Амброз А.К., 1971. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы// СА. № 2.
Амброз А.К., 1981. Восточноевропейские и среднеазиатские степи V - первой половине VIII вв.// Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Амброз А.К., 1982. О Вознесенском комплексе VIII в. на Днепре - вопрос интерпретации// Древности эпохи великого переселения народов. М.
Амброз А.К., 1986. Кинжалы VII-VIII вв. с двумя выступами на ножнах// СА. № 4.
Аржанцева И.А., 1987. Раннесредневековые мечи Средней Азии и проблема происхождения сабли// Древний и средневековый Восток. М.
Атавин А.Г., Паромов Я.М., 1991. Болгарское погребение с золотым поясным набором из Нижнего Прикубанья// Древности Северного Кавказа и Причерноморья. М.
292


Багаутдинов Р.С., Богачёв А.В., Зубов С.Э., 1998. Праболгары на Средней Волге (у истоков истории татар Волго-Камья). Самара.
Баяр Д., 2004. Новые археологические раскопки на памятнике Бильгэ-кагана// Археология, этнография и антропология Евразии. № 4. Новосибирск.
Большаков О.Г., 2000. История Халифата. Т.2. М.
Вайнштейн С.И., 1991. Мир кочевников Центральной Азии. М.
Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993. Скалистинский могильник. К.
Гавритухин И.О., 2001. Эволюция восточноевропейских псевдопряжек// Культуры Евразийских степей второй половины I тыс. н.э. (из истории костюма). Т.2. Самара.
Гавритухин И.О., 2005. Хронология эпохи становления Хазарского каганата (элементы ременной гарнитуры)// Хазары. Москва; Иерусалим.
Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. М.
Голдина Е.В., 2010. Бусы могильников неволинской культуры (конец IV-IX вв.). Ижевск.
Голдина Р.Д., 1985. Ломоватовская культура в Верхнем Прикамье. Иркутск.
Голенко К.В., 1956. Имитация солида VII в. из Поднепровья// ВВ. T.XI. М.
Граб B.I., Супруненко О.Б., 1991. Археолог Олександр Тахтай. Полтава.
Гршченко В.А., 1937. Пам’ятник VIII в., вщкритий бшя с.Вознесенки на Запор1жж1 1930 р.//
НА ИА НАН Украины. Ф.Г/1.
Гулиев Н.М., 1972. Торговые связи Кавказской Албании в раннем средневековье (по археологическим данным). Автореф. дисс... канд. ист. наук. Баку.
Залесская В.Н., Львова З.А., Маршак Б.И., Соколова И.В., Фонякова Н.А., 1997.
Сокровища хана Кубрата. Перещепинский клад. СПб.
Зарецкий И.А., 1912. Кладь найденный при селе Малая-Перещепина Константиновскаго уезда Полтавской губернш// Труды Полтавской учёной архивной комиссии. ВыпЛХ. Полтава.
Золота скарбниця УкраЁни, 1999. К.
Иващенко М.М., 1947. Грузинские аналогии перещепинского клада// КСИИМК. Bbin.XVIII.
Иессен А.А., 1965. Раскопки большого кургана в урочище Уч-Тепе// МИА. № 125.
Калантарян А.А., 2003. Армения. Раннее средневековье (IV-VIII вв.)// Археология. Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья. IV-XIII века. М.
Каталог выставки XII Археологического съезда в Харькове, 1902. Харьков.
Ковалевская В.Б., 1998. Хронология восточноевропейских древностей V-IX веков. Вып.1: Каменные бусы Кавказа и Крыма. М.
Ковалевская В.Б., 2000. Компьютерная обработка массового археологического материала из раннесредневековых памятников Евразии. М.
Ковалевская В.Б., 2005. Кавказ - скифы, сарматы, аланы I тыс. до н.э. -1 тыс. н.э. М.
Комар А.В., 1999. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты Восточной Европы// Vita Antiqua. № 2. К.
Комар А.В., 2006. Перещепинский комплекс в контексте основных проблем истории и культуры кочевников Восточной Европы VII - Han.VIII в.// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.5. Хазарское время. Донецк.
Комар А.В., 2008а. Кочевники Восточной Европы VI-IX вв.// Тюркское наследие Евразии VI- VIII вв. Астана.
Комар А.В., 20086. Наследие Западнотюркского каганата в Восточной Европе// 36ipKa праць на пошану дшсного члена Нацюнально! академн наук Украши Петра Петровича Толочка з нагоди його 70-р1ччя. К.
Комар А.В., Кубышев А.И., Орлов Р.С., 2006. Погребения кочевников VI-VII вв. из Северо- Западного Приазовья// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.5. Хазарское время. Донецк.
Комар А.В., Стрельник М.А., 2009. Подражание золотому византийскому поясному набору VII в. с изображением птиц// РА. № 2.
Комар О.В., 2000. Ранш хозари у Швшчному ПричорноморТ// Археолопя. № 1. К.
293


Комар О.В., Шоро B.I., 1999. Кургани хозарського часу на Луганщиш// Vita Antiqua. № 2. К.
Комар О.В., Хардасв В.М., 2011. Колекщя Зачепшпвського (“Новосанжарського”) комплексу 1928 р.: втрачене i збережене// СтарожитноCTi .Швобережного Подншров’я. Кшв; Полтава.
Кондаков Н., 1896. Русские клады. T.I. СПб.
Кропоткин В.В., 1962. Клады византийских монет на территории СССР. М.
Круглов Е.В., 1992. Хазарские погребения на р.Аксай// Древности Волго-Донских степей. Вып.2. Волгоград.
Круглов Е.В., 2002. Некоторые проблемы анализа особенностей обращения византийских монет VI-VIII вв. в восточноевропейских степях// Хазарский альманах. Т.1. Харьков.
Кубарев В.Д., 1984. Древнетюркские изваяния Алтая. Новосибирск.
Кубарев Г.В., 2005. Культура древних тюрок Алтая (по материалам погребальных памятников). Новосибирск.
Кулаковский Ю.А., 1996. История Византии. Т.З. СПб.
Левина Л.М., 1996. Этнокультурная история Восточного Приаралья. М.
Левченко Д. L, 2001. Ранньосередньов1чш поховання в урочищ! “Топило”// АЛЛУ. № 2. Полтава.
Ляскоронский В., 1903. История Переяславьской земли с древнейших времен до половины ,ХШ столетия. К.
Львова З.А., 2000. Погребения в Малой Перещепине и Вознесенке и Куврат, каган Великой Булгарин// Stratum. № 5. Кишинёв.
Макаренко Н.Е., 1911. Археологические исследования 1907-1909 гг.// ИАК. Вып.43. М.
Мельник К., 1893. Каталог коллекции древностей А.Н.Поль в Екатеринославе. Вып.1. К.
Мшасва Т.М., 1961. Керамша балки Канцирка в евши археолопчних доелцркень на Швшчному Кавказ^/ Археолот. Т.ХШ. К.
Могильников В.А., 1981. Тюрки// Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Могильников В.А., 2002. Кочевники северо-западных предгорий Алтая в IX-XI веках. М.
Орлов Р.С., 1999. Про час появи печешпв на територй Украши// Етнокультурш процеси в Швденно-Схщнш Сврош в I тисячолгги н.е. Кшв; Льв1в.
Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996. Новые памятники VI-VII вв. из Приазовья// Материалы 1 тыс. н.э. по археологии и истории Украины и Венгрии. К.
Поповий И., 1997. Златни аварски nojac из околине Сирмщума. Београд.
Приходнюк О.М., 2001. Степове населения Украши та схщш слов’яни (друга половина I тис. н.е.). Кшв; Чершвщ.
Рашев Р., 2000. Прабългарите през V-VII век. В. Тырново.
Рашев Р., 2004. Прабългарите през V-VII век. София.
Рашев Р., 2007. Праболгары на юго-западной окраине евразийской степи// Средневековая археология евразийских степей. Т.1. Казань.
Самашев 3., Базылхан Н., Баяр Д., 2009. Древнетюркские каменные изваяния евразийских степей// Медени мура - Культурное наследие. Астана.
Семёнов А.И., 1985. Художественный металл Романовского погребения на Дону// Художественные памятники и проблемы культуры Востока. Л.
Семёнов А.И., 1986. К реконструкции состава комплексов перещепинского круга// АСГЭ. № 27. Л.
Семёнов А.И., 1987. К культурной атрибуции раннесредневекового погребения из Учтепе// КСИА. № 192.
Семёнов А.И., 1988. К выявлению центральноазиатских элементов в культуре раннесредневековых кочевников Восточной Европы// АСГЭ. Вып.29. Л.
Семёнов А.И., 1989. Утраченные предметы памятников перещепинского круга// Охрана и исследование памятников археологии Полтавщины. Тезисы докладов и сообщений. Полтава.
Семёнов А.И., 1991. Византийские монеты Келегейского комплекса// АСГЭ. Вып.31. Л.
Смиленко А.Т., 1968. Находка 1928 г. у г.Новые Сенжары (по материалам обследования А.К.Тахтая)// Славяне и Русь. М.
Смшенко А.Т., 1965. Глодосью скарби. К.
294


Смшенко А.Т., 1975. Слов'яни та ix сусщи в Степовому Подншров'1 (И-ХШ ст.). К.
Соколова И.В., 1993. Монеты перещепинского клада// ВВ. Т.54. М.
Спицын А., 1907. Могильник VI-VII в. в Черноморской области// ИАК. Вып.25. М.
Сташенков Д.А., 1997. Об одной группе украшений Самаро-Симбирского Поволжья (серьги салтовского типа)// Культуры степей Евразии второй половины 1 тыс. н.э. (вопросы хронологии). Самара.
Тахтай А., 1930. Ново-Санджар1всысий клад 1928 р. (попередне подання) 17 с.// НА ИА НАН Украины. Ф.ВУАК, № 109/17а.
Тахтай А., 1932. Келегейський “скарб” 1927 р.// НА ИА НАН Украины. Ф.ВУАК, № 116/48.
Тахтай А.К., 1999. Погребальный комплекс хазарской эпохи из округи г.Чистякове Сталинской области// Vita Antiqua. № 2. К.
Тишкин А.А., Горбунов В.В., Казаков А.А., 2002. Курганный могильник Телеутский Взвоз-I и культура населения Лесостепного Алтая в монгольское время. Барнаул.
Тотев Т., 2000. Преславското съкровище. Шумен.
Уварова П.С., 1900. Могильники Северного Кавказа// Материалы по археологии Кавказа. T.VIII. М.
Уварова П.С., 1902. Коллекции Кавказского музея. Археология. Т.5. Тифлис.
Хрушкова Л.Г., 2002. Раннехристианские памятники Восточного Причерноморья. М.
Чики Г., 2010. Сабли аварского периода в Карпатской котловине: вопросы типохронологии// Культуры Евразийских степей второй половины I тыс. н.э. Вопросы межэтнических контактов и межкультурного взаимодействия. Самара.
Шалобудов В.Н., 1983. Погребение кочевника VIII века у с.Заплавка// Древности степного Поднепровья III-I тысячелетия до нашей эры. Днепропетровск.
Эрдэнэболд Л., 2009. Раскопки саркофага уйгурского времени на территории Монголии// Медени мура - Культурное наследие. Астана.
Adelson H.L., 1957. Light weight solidi and Byzantine trade during the sixth and seventh centuries// Numismatic notes and monographs. № 138. New York.
Arzhantseva I.A., Inevatkina O.N., 2006. Iranian people depicted in Afrasiab wall painting (7th century AD)// Proceedings of the 5th Conference of the Societas Iranologica Europea (Ravenna,
6-11 ottobre 2003). Venezia.
Baldini Lippolis I., 1999. L’Oreficeria nellTmpero di Constantinopoli tra IV e VII secolo. Bari.
Balint Cs., 1992. Kontakte zwischen Iran, Byzanz und der Steppe//Awarenforschungen. B.l. Wien.
Bardos E., Garam E., 2009. Das awarenzeitlische Graberfeld in Zamardi-Retifoldek. T.I. Budapest.
Carboni S., Whitehouse D., 2001. Glass of the Sultans. New York.
China. Down of a Golden Age, 200-750 A.D., 2005. New York.
Die Welt von Byzanz - Europas ostelisches Erbe. Glanz, Krisen und Fortleben einer tausendjahrigen Kultur, 2004. Munchen.
Dennison W., 1918. A gold treasure of the Late Roman period from Egypt. Studies in East Christian and Roman Art. P.II. New York.
Early Christian and Byzantine, 1947. Baltimore.
Everyday life in Byzantium, 2002. Athens.
Garam E., 1992. Die miinzdatierten Graber der Awarenzeit//Awarenforschungen. B.l. Wien.
Garam E., 2001. Funde byzantinischer Herkunft in der Awarenyeit vom Ende des 6. bis zum Ende des 7. Jahrhunderts. Budapest.
Gonosova A., Kondoleon Ch., 1994. At of Late Rome and Byzantium. Richmond.
Grierson Ph., 1968. Catalogue of the Byzantine coins in the Dumbarton Oaks collection and the Whittemore collection. Vol.2. Washington.
Hahn W., 1975. Moneta Imperii Byzantini. Bd.II. Wien.
Hahn W., 1981. Moneta Imperii Byzantini. Bd.III. Wien.
Harper P.O., 1978. The Royal Hunter. Art of the Sassanian Empire. New York.
Ideals of beauty. Asian and American art in the Freer and Sackler Galleries, 2010. Washington.
L’Art Byzantine, Art Europeen, 1964. Athenes.
295


Laszlo G., 1955. Etudes Arcbeologiques sur l’historiae de la societe des Avars//AH. T.XXXIV. Budapest.
Minchev A., 2011. The third Early Byzantine treasure from Odessos (Varna)// Ниш и Византща. T.IX [электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.ni.rs/bvzantium/doc/zbomik9/PDF-IX/07%20 Alexander%20Minchev.pdf
Orsi Р., 1910. Byzantina Siciliae// Byzantinische Zeitschrifl. Bd.XIX. Leipzig.
Pastor A., 2008. Ergebnisse der typochronologischen Untersuchung awarenzeitlischer Perlenfunde in Ungam - Perlentracht in der Friih- und Mittelawarenzeit// Antaeus. № 29-30. Budapest.
Prichodnjuk O.M., Chardaev V.M., 2001. Ein Edelmetallfund des 6.-7. Jahrhunderts aus Kelegej, Ukraine// Eurasia antiqua. Bd.7. Mainz am Rhein.
Roma dalPantichita al medioevo. Archeologia e storia. 2001. Milan.
Ross M.C., 1965. Jewelry, enamels, and art of the migration period. Vol.2. Washington.
Rulikowski E., 1880. Mogila w Helenowce w powiece Wasylkowskim na Ukrainie w roku 1879 zbadana// Zbior Wiadomosci do Antropologii krajowej. T.IV. DLL Krakow.
Sinai. Byzantium. Russia. Ortodox art from the sixth to the twentieth century, 2000. London.
Somogy P., 2008. Neue Uberlegungen liber den Zustrom Byzantinischer Munzen//Antaeus. № 29-30. Budapest.
Somogyi P., 1997. Byzantinische Fundmunzen der Awarenzeit. Innsbruck.
Somogyi P., 2009. Origins of earrings with movable pendant of Middle Avar period// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Stern Е.М., 2001. Roman, Byzantine, and Early Medieval glass. 10 BCE - 700 CE. Ostfildem-Ruit.
Tait H., 1995. Five thousand years of glass. Suffolk.
Toth E.H., Horvath A., 1992. Kunbabony. Das Grab eines Awarenkhagans. Kieskemet.
Werner J., 1984. Der Grabfund von Malaja Perescepina und Kuvrat, Kagan der Bulgaren. Munchen.
Werner J., 1989. Der Schatzfund von Vrap in Albanien. Wien.
Yatsenko S.A., 2004. The Costume of Foreign Embassies and Inhabitants of Samarkand on Wall Painting of the 7th c. in the Hall of Ambassadors from Afrasiab as a Historical Source// Transoxiana. № 8 [электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.transoxiana.org/8.
Yeroulanou A., 1999. Diatrita. Gold pierced-work jewellery from the 3th to the 7th century. Athens.
Summary
^ A.V.Komar, V.M.Khardaiev (Kiev, Ukraine)
ZACHEPILOVKA (“NOVOSANZHARSKIJ”) COMPLEX OF TURN OF 7TH-8TH CC.
This paper describes the history of collections from the Early Medieval nomad complex of the Pereschepina culture found in 1928 near Zachepilovka village (Poltava region). Published in 1968 as “Novosenzharskij”, this complex was supposed to be lost during the Second World War. At present,
7 Byzantine solidi and 9 gold artifacts from the Zachepilovka complex have been identified in the collections of the Poltava Museum and the Museum of Historical Treasures of Ukraine (Kiev). A study of the archive materials, in particular A.A.Spitsyn’s archive, enriches our ideas about the lost part of the complex, due to which images of 50 artifacts from the Zachepylivka complex have been added to the 20 published by A.T.Smilenko.
The analyzed complex includes a group of gold ornaments and glass tableware of Byzantine origin, which have analogies in complexes of the middle and the second half of the 7th century. However, objects of the nomadic style tie closely the Zachepilovka complex with the Middle Avar horizon of Igar- Ozora (post 669 AD) and East European horizon of Voznesenka (the finale after 695 AD), which rules out the division of Pereschepina and Voznesenka complexes into two separate cultural groups.
Статья поступила в редакцию в октябре 2011 г
296


В.С.Флёров
ПОЧЕМУ ИУДАИЗМ НЕ ПОЛУЧИЛ РАСПРОСТРАНЕНИЯ В ХАЗАРСКОМ КАГАНАТЕ (в поисках ответа)1
Несмотря на значительное количество работ,
посвяъцённых хазарскому иудаизму,
и в этой области нельзя чувствовать себя
уверенным в точности выводов, хотя последние
иногда делаются с большой степенью
категоричности
(Заходер Б.Н., 1962, с.146).
Материальные памятники VI-X вв., которые можно было бы достоверно связать с иудейским культом, на территории Хазарии практически отсутствуют. Эту ситуацию можно считать парадоксальной, если учесть, что в до-хазарский период в Северном Причерноморье, в том числе на Боспоре и в Крыму, памятники, безусловно свидетельствующие о присутствии евреев, хорошо известны: более 100 надгробий с иудейской символикой, традиционной для всего античного мира (менора, лулав, этрог), надписями на греческом и еврейском. Известны античные манумиссии об отпущении рабов на волю под опеку общины иудеев при условии посещения ими молитвенных собраний (Даньшин Д.И., 1993). Вместе с тем, следует отметить, что ни одно надгробие не найдено in situ на некрополях. Все они вторично использованы в более поздних конструкциях, в том числе в постройках хазарского времени, в силу чего включаются в общие работы по археологии и истории хазар без учёта их хронологии (Артамонов М.И., 1962, с.277; Плетнёва С.А., 1999, рис. 105). Как пример, к 2003 г относится находка небольшого надгробия с менорой и другими символами из слоев X в. Таманского городища (Чхаидзе
В.Н., 2004). Эта и подобные находки, - ско¬
рее, “негативное” свидетельство, связанное с историей иудаизма в Восточной Европе: они говорят об отсутствии или малочисленности раннесредневековых общин, которые уже не могли оберегать старые кладбища, препятствовать расхищению надгробий для использования в качестве строительного материала. Очевидно, время Великого переселения народов привело к кризису в среде прежних античных еврейских общин. Раннее свидетельство (под 680 г) византийского историка Феофана о присутствии евреев в Фанагории (Чичуров И.С., 1980, с.60), когда Боспор был под властью хазарского “архонта”, может относиться к одной из общин, переживших IV-VI вв.
Примечательным представляется открытие на античном поселении Вышестеблиев- ская-11 в 15 км от Фанагории (Кашовская Н.В., Кашаев С.В., 2001) сооружения, включающего серию вторично использованных иудейских надгробий: в полуземлянке (строительный комплекс-6) обнаружена вымостка из 5 надгробий, уложенных лицевой стороной (с изображениями меноры, лулава и шофара) вниз. Выше в заполнении полунаклонно лежала ещё одна хорошо обработанная плита с менорой и надписью квадратным арамейским шрифтом, упоминающей имя Шабтая, сына
1 Впервые тема рассматривалась автором совместно с В.Е.Флёровой (Флёров В.С., Флёрова В.Е., 2005). Статья подготовлена при поддержке Программы ОИФН РАН “Аланы, хазары и Русь: этнокультурные взаимосвязи народов Восточной Европы в раннем средневековье”.


Михаеэля. Авторы публикации (Кашовская Н.В., Катаев С.В., 2004, с Л 6), вспоминая использование рельефа с изображением ме- норы и прочих символов в декоре синагоги в римской Остии, посчитали и полуземлянку культовым сооружением - подобием скинии, где стоящая плита отделяла как завеса Святая Святых. Выводы авторов представляются несколько странными, а упоминание памятника из Остии никак не подкрепляющим их и не проясняющим назначение пятой плиты. На интерпретацию соавторов, возможно, повлияло письмо царя Иосифа из “еврейско-хазарской переписки”, где описывается первоначальная форма культа только что обращенных хазар: правитель хазар Булан действительно велел соорудить скинию, подобную Моисеевой, но, смею думать, без использования надгробных плит. Обобщенная датировка комплекса - до-хазарское время. Предварительным выводам Н.В.Кашовской и С.В.Кашаева противоречат использование надгробий для мощения пола, положение лицевой стороной вниз, а также неполная их сохранность. Обращает внимание и небрежность укладки плит, что, вроде бы, не должно соответствовать “скинии”. Спорна и реконструкция предполагаемого вертикального положения верхней плиты, особенно трактовка её как завесы. Завеса (парохет) традиционно должна изготовляться из дорогой ткани (шёлка), вышитой шёлковой, серебряной нитью. В противовес памятнику из Остии упомянем изображение завесы на стенной росписи Дура-Европос. По описанию в другой предварительной публикации (Кашовская Н.В., Катаев С.В., 2006, с. 18) трудно уяснить все детали стратиграфической ситуации в строительном комплексе-6. От автора раскопок С.В.Кашаева надо ждать заключения о том, как формировалось заполнение полуземлянки. Строительный комплекс-6 из Вышестеблиевской-11 требует дальнейшего осмысления в контексте других сооружений поселения, в которых также обнаружены вторично использованные надгробия, количество которых на 2005 г составляло уже 15 (Катаев
С.В., 2006). Существенно, что на поселении обнаружен “хазарский”, т.е. салтово-маяцкий слой с остатками юртообразных конструкций, но к полуземлянке, по наблюдениям исследователя, он отношения не имел.
*
Неожиданная находка иудейского надгробия (мацевы) сделана в 2005 г на поселении Переволочный Ерик в дельте Дона (рис.1, 1, 2) (Масловский А.Н., 2006, с. 124, 125). Поселение не исследовано, плита обнаружена местным жителем, поступила в музей г.Азова. На этикетке в экспозиции значится: “Надгробная плита с иудейскими символами и эпитафией на иврите. Время Тмутараканского княжества, 2-я пол.Х - XI века. Дельта Дона, хут. Рогожкин, ерик Жидоморов. Дар Губарева Василия, ученика средней школы”. Дата плиты, предложенная А.Н.Масловским по находкам на поселении обломков высокогорлых красноглиняных кувшинов т.н. “тмутараканского типа”, не может быть принята, поскольку связь между этими фрагментами и плитою не устанавливается.
Плита имеет значительные повреждения, но большая часть лицевой стороны сохранилась хорошо. Основное изображение достаточно необычно - две рядом стоящие меноры, под правой различим лулав. Обратим внимание на необычный элемент: основное изображение окаймлено орнаментом в виде ломаных линий. Особый же интерес вызывает венчающая изображение надпись в две строки. Близость низовьев Дона к Таманскому полуострову с многочисленными находками иудейских надгробий объясняет появление здесь евреев как в римское, так и в хазарское время. Но этот общеисторический фон всё-таки не помогает уточнению хронологии плиты.
Данным памятником в настоящее время занимается гебраист Б.Рашковский (Москва). Его предварительные выводы представлены в настоящем томе.
*
Если говорить о ритуальных сосудах и других предметах, упомянутых, в частности, в письме Иосифа при описании скинии Булана, то сосуды, которые хотя бы предположительно можно связать с ритуалами иудаизма, в степной и лесостепной Хазарии не найдены. Показательно, что и собственно местные языческие ритуальные сосуды - чрезвычайно
298


Рис. 1. Мацевы: 1, 2 - Переволочный Ерик (фото Б.Ратковского; рисунок по: Масловский
А.Н., 2006); 3 - Вытестеблиевская-11 (по: Катаев С.В., Кашовская Н.В., 2008).
Fig. 1. Matsevas: 1, 2 -Perevolochnyi Yerik (B.Rashkovskii’sphoto; drawing by: Масловский
A.H., 2006); 3 - Vyshesteblievskaia-ll (by: Катаев C.B., Катовская H.B., 2008)
редкая находка в Хазарии. Для салтово-ма- яцкого периода известны буквально единицы языческих ритуальных сосудов. Это уникаль¬
ные красноглиняные орнитоморфные сосуды (Артамонов М.И., 1935, рис.9) и, возможно, два кувшина с валиками на горле из Саркела


и Херсонеса (Якобсон AJL, 1959, рис. 167). Те и другие имеют характерный орнамент - зигзаги с точками на вершинах зубцов. Фонд этих сосудов пополняется, но редко. Элементы подобного орнамента есть на двух обычных серолощёных кувшинах из степей Северского Донца (Красильников К.И., 2009, рис.5, 2; 6, 4). Наверняка в Хазарии, в языческой и в иудейской среде, использовали для обрядов обычную столовую керамическую посуду (в синагогах и до сих пор применяется бытовая посуда; допускается использование любых сосудов для кидуша, хотя предпочтительны более красивые). Надежды найти и опознать при раскопках поселений специализированную ритуальную керамическую посуду невелики, если только на ней не окажется соответствующей символики или надписей на иврите. И всё-таки имеется один сосуд, заслуживающий самого пристального внимания.
Это лепной горшок из погребения в разрушенном строителями кургане на территории г.Мариуполя (рис.2, 4; 3). На его тулове процарапано схематическое изображением мено- ры (или предположительно меноры). Рядом с менорой на горшке процарапан знак в форме косого креста (Кравченко Э.Е., 2004; Кравченко Э.Е., КульбакаВ.К., 2010а, 20106). Сразу отмечу, крест отнюдь не указывает на христианскую символику, это универсальный солярный знак. На строительных материалах Хазарского каганата его можно встретить как в отдельности, так и в сочетании с другими видами граффити (Флёрова В.Е., 1997).
В мариупольском комплексе не вызывает сомнений только его принадлежность ко времени Хазарского каганата. Она определяется датой лучше сохранившегося из двух дирхемов чеканки Багдада: 772/773 гг по определению В.П.Лебедева. Дирхем использовался в качестве подвески - у края поля отверстие. Таким образом, погребение имеет только относительно точную нижнюю дату, но и этого достаточно, чтобы с учётом географического положения отнести его к кругу салтово-маяцких древностей. Наличие в нём вещей, пусть и в небольшом количестве, может свидетельствовать, скорее, о захоронении прозелита, нежели этнического еврея.
Рассмотрим, однако, и некоторые сомнения и контраргументы. Э.Е.Кравченко, при¬
влекая косвенные данные, полагает, что погребение находилось под курганом. Возможно, он прав, но будем объективны - прямых данных о типе могильника нет. Ничего не известно о конструкции могилы, а наличие вещей заставляет вспомнить о язычестве или же говорить о его пережитках.
Весьма сложно судить о типе горшка. Лепная керамика для салтово-маяцкой культуры, безусловно, характерна, но формы её очень разнообразны и до сих пор не систематизированы (Флёров В.С., 2009). Мариупольский горшок имеет заметные особенности: по сильно отогнутому венчику (без пальцевых вдавлений), закраине по периметру дна и пропорциям тулова он несколько напоминает салтово-маяцкие горшки, но не лепные, а сформованные на ручном круге и покрытые линейно-волнистым орнаментом. Возможно, он и сформован в подражание им? Прямого ответа нет.
О меноре. Безусловно, общая схема этого граффити имеет большое сходство с известными по надгробиям изображениям меноры. Учтём также, что некоторые детали рисунка могли не сохраниться, так как сосуд поступил во фрагментированном состоянии и ряд изломов повредил изображение. Смущает в мариупольской меноре присутствие в её конструкции большого ромба. Гадать о его назначении не стоит, но надо иметь в виду, что изображение ромба чем-то должно было мотивироваться, так как он нарушал каноническое изображение семисвечника. Не менее смущает и изображение этого священного символа на поверхности весьма грубого, далеко не парадного сосуда. Обратим внимание на граффити на кувшинчике из пос. Героевки (Гадло А.В., 1968), имеющее некоторое подобие с мариупольским (рис.2, 6). Сходство и в том, что оба граффити нанесены на стенки сосудов, оба сопровождаются вторым значком, на сосуде из Героевки это черта, на мариупольском - “крест”. Можно ли говорить об одной традиции? И для этого вопроса прямого ответа нет. Не„лишне будет указать, что по небрежности исполнения и наличию горизонтальной линии, соединяющей рожки светильника, мариупольское изображение имеет сходство с менорами на кирпичах некрополя Челарево, Воеводина (Bunardzic R., 1985, Cat. 135-147), но имеется
300


Рис. 2. Мариуполь, вещи из погребения: 1,2- дирхемы; 3 - цепочка медная; 4 -лепной горшок; 5 - фрагменты зеркала (по: Кравченко Э.Е., Кулъбака В.К, 20106); 6 - сосуд из поселения Героевка (по: Гадло А.В., 1968).
Fig. 2. Mariupol, objects from a burial: 1,2- dirkhems; 3 -a copper chain; 4-a modelled pot; 5 -fragments of a mirror (by: Кравченко Э.Е., Кулъбака B.K, 20106); 6-a vessel from Geroievka settlement (by: Гадло A.B., 1968)
301


и отличие - на челаревских изображениях нет ромба, а стержень пронзает постамент (рис.6).
К “находкам” на Тамани иного происхождения относится случайно обнаруженная несколько лет назад около города Кепы надгробная плита2. От иудейских надгробий античного времени плита отличается нехарактерным сочетанием - семисвечник венчает изображение, отдалённо напоминающее древо с восемью ветвями (рис.4). Мотив “мирового древа” свойствен тюркскому, в том числе хазарскому искусству (Флёрова В.Е., 2001, с. 136 и сл.), но неясность археологического контекста находки, недоступность памятника для детального изучения и прорисовки изображения не даёт возможности уточнения датировки и атрибуции надгробия. На обратной стороне плиты, снизу, вырублен неясный знак.
И всё-таки явное отличие от северопричерноморских мацев по стилистике, по присутствию древа, по грубости обработки самой плиты даёт некоторое основание предполагать более позднее, нежели первые века н.э., происхождение плиты из Кеп.
*
Одна из проблем археологического поиска иудейских древностей Хазарского каганата - ошибочные и недостоверные определения. У всех одно объяснение: нетерпеливое желание наконец-то найти хоть какие-то вещественные следы, подтверждающие данные письменных источников, в первую очередь, еврейско-хазарской переписки, о явлении, называемом “обращение хазар”. Рассмотрим некоторые артефакты, не имеющие отношение к иудаизму, но причисляемые к таковому без должных оснований.
Нельзя ассоциировать с иудейской символикой единичное изображение “древа жизни” на щитке перстня из катакомбы № 38 Дмитриевского могильника (рис.5, 7), которое иногда трактуют как семисвечник (Афанасьев Г.Е., 2001, с.46). “Древо жизни” - мотив, рас¬
пространенный в каганате повсеместно (см. выше). Достаточно сравнить дмитриевское изображение с аналогичным на реликварии из окрестностей городища Маяки (Михеев В.К., 1985, рис.20, 75; Флёрова В.Е., 2001, с.138, 139, рис.1, 7, 8). Кроме того, надо иметь в виду, что “ветви” меноры выводятся на один уровень или располагаются рядом (“горкой”). Погребальный обряд, тип погребальных сооружений - катакомбы, весь облик материальной культуры Дмитриевского комплекса, наконец, изображения на других перстнях могильника (Плетнёва С.А., 1989, с. 116, рис.61) не дают ни малейших оснований “заподозрить” местное население в какой-либо причастности к иудейскому вероисповеданию. К тому же, на могильнике найдена целая серия самых разнообразных языческих амулетов (Плетнёва С.А., 1989, с. 96-100).
Ещё в большей степени ошибочна трактовка в качестве “иудейского семисвечника” изображения на округлой подвеске - случайной находке предположительно в Курской области у с.Жилино (Щавелев С.П., 2008, с.211, рис.У). Вероятно, это тоже “древо жизни”, но возможна иная трактовка. Подвеска происходит из разграбленного комплекса, что лишает возможности соотнести её с конкретным культурным контекстом. Добавлю, что изображение стилистически необычно, что заставляет ещё более осторожно связывать его с иудейской символикой (рис.5, 2).
Псевдосветильник фигурирует и в небольшой публикации Е.В.Круглова о зеркале с изображением всадника из кургана 27 у п.Царёв Ленинского района Волгоградской области (Круглов Е.В., 2005, здесь же библиография предшествующих публикаций), происходящем из погребения женщины в прямоугольной яме в дощатом гробовище в сопровождении собаки (рис.5, 3). Погребение основное и единственное в кургане. Е.В.Круглов относит его к хазарскому времени по ряду косвенных признаков. В частности, в качестве аргумента использовано изображение всадника. Общая отсылка к популярности образа всадника в
2 	Информация предоставлена В.Ф.Чесноком, тогда сотрудником Музея-заповедника “Танаис”, Ростовская обл. Точное место и обстоятельства обнаружения не известны (известно только, что плита находилась в руках мародёров, была ими вывезена в Ростовскую область, далее следы теряются. Впервые опубликована: Петрухин В.Я., Флёров В.С., 2010, с. 153).
302


Рис. 3. Мариуполь, горшок с граффити. Fig. 3. Mariupol, a pot with graffiti
салтово-маяцкой графике и металлопластике не приемлема. Стилистически подобные царёвскому изображения в салтово-маяцкой культуре не известны. Это касается, прежде всего, шарообразной головы всадника. Нет в
салтово-маяцкой культуре и аналогов весьма реалистично изображённому коню. Не помогают делу апелляции к всадникам на кувшинах Надь-Сент-Миклошского клада и мадарскому наскальному рельефу. К этому добавлю, что на


Рис. 4. Кепы, мацева.
Fig. 4. Kepoi, a matseva
салтово-маяцких зеркалах всадники вообще не известны.
Вряд ли можно назвать месяцевидным амулет из соединенных трубочкой-муфтой двух клыков собаки. Аналогии такой конструкции на территории салтово-маяцкой культуры не известны. При изучении данной вещи необходимо было уделить внимание оформлению муфты ободками с насечками и искать ей аналогии. Из аргументов Е.В.Круглова остаётся собака. Да, собаки широко использовались в погребальной обрядности населения каганата, но расположение собаки в изголовье, кажется, совершенно не известно.
“Повышенный интерес, - пишет Е.В.Круглов, - вызывает изображённое перед конём «растение» ”. Анализ автор начинает с констатации: “Что это может означать, не вполне ясно” (Круглов Е.В., 2005, с.372). Но далее
это не вполне ясное изображение в виде ветвистого деревца с прямыми хаотично расположенными направленными вверх “ветвями” автор трактует как “иудейский светильник - Ханукия”, а всадника - как шада, перед которым она стоит. Мало того, он выражает (см. выше о неясности) уверенность: “...полагаю, что во всаднике... следует видеть хазарского бека (шада). Растение, изображенное перед ним, следует считать иудейской свечой Ха- нукией” (Круглов Е.В., 2005, с.373)3. И тут же противоречивое заключение. С одной стороны, Е.В.Круглов называет предложенное гипотезой, экспертизу которой должны провести специалисты по иудаике, а с другой, опять звучит полная уверенность в том, что “зеркало является реальным подтверэюдением прямого пересечения в далёкой древности путей иудейства и тенгрианства” (Круглов Е.В., 2005, с.373). Построения Е.В.Круглова слишком хрупки, чтобы их принять. Языческий обряд погребения (о чём пишет сам автор) и полное отсутствие аналогий зеркалу и стилистике изображённой сцены требуют встать на путь ожидания находок аналогий в более ясных ситуациях.
Во избежание ошибок в трактовке изображений на упомянутых предметах и аналогичных, которые могут быть обнаружены в будущем, целесообразно сравнивать их с выполненными на несомненно иудейских памятниках (из новых изданий можно воспользоваться: Беляев Л.А., Мерперт Н.Я., 2007, с.344, 353, 356, 367 и др.).
*
Отдельная тема - это пентаграмма и гексаграмма, то есть особым образом построенные пятиконечная и шестиконечная звезды. Первая известна в символике позднесредневекового иудаизма.
Пентаграмма представлена в Хазарин преимущественно на строительных материалах, но незначительно и в контексте, не имеющим отношения к иудаизму (Флёрова В.Е.,
3 	Более прагматичен подход к теме проникновения иудаизма в верхи Хазарского каганата Б. Живкова в разделе “Въпросът за юдейското влияние върху идеите за властта в Хазария” его диссертации (Живков Б.Н., 2010).
304


Рис. 5. Псевдо-иудейские изображения: 1 - Дмитриевский могильник, катакомба 38, щиток перстня; 2 - с.Жилино, подвеска; 3 - п.Царёв, курган 27, зеркало; 4 - Маяцкое городище, недостоверное граффити на блоке; 5 - Маяцкое городище, граффити на блоке.
Fig. 5. Pseudo-Judaic images: 1 - Dmitrievskii burial ground, catacomb 38, a ring guard;
2 	- Zhilino village, a pendant; 3 - Tsariov settlement, barrow 27, a mirror; 4 - Maiaki hillfort, unauthentic graffiti on the block; 5 - Maiaki hillfort, graffiti on the block
1997, рис.27,49). Пентаграмма известна также на щитках перстней византийского происхождения. Это широко распространенный в раннесредневековом мире магический символ. Обнаружена она и в Саркеле (Плетнёва С.А.,
1996, рис.50; Щербак А.М., 1959, табл.XI).
Что касается гексаграммы (Маген Давид
- могендовид - “звезда Давида”), которая в большей степени ассоциируется с древним и современным иудаизмом, то наряду с десятками среди десятков других знаков и изображений известность получило одно недостоверное изображение на блоке Маяцкой крепости из дореволюционных раскопок (Флёрова В.Е.,
1997, табл.1, 75). Чёткость и симметричность
знака, несвойственные массе прочих маяц- ких, не оставляют сомнений в том, что он “додуман” художником, срисовавшим его для издания (рис.5, 4). На блоках стен цитадели (каменный город) Дербента среди 529 разнообразных знаков VI в. обнаружено две шестиконечных звезды (Gadziev М., Kudrjavcev А., 2000, Abb.7, 100; 8, 155). То, что авторы в качестве аналогии этим знакам приводят упомянутый знак Маяцкого городища (Gadziev М., Kudrjavcev А., 2000, Abb.24) надо признать извиняемой неудачей в подборе аналогий.
На другом маяцком блоке вместе с фигуркой лошади и иными граффити небрежно прочерчена звезда (рис.5, 5), которую в рав¬
305


ной степени можно домыслить и как пятиконечную, и как шестиконечную (Флёрова В.Е., 1997, табл.1,1-13, 55; табл.Ш, 4). Понятно, что в окружении языческих символов, включая лошадку, эта звезда должна быть отнесена к ним же4. То, что один из авторов всё-таки трактует граффити Маяцкой крепости как “звезду Давида” (Афанасьев Г.Е., 2007, с.79), не приемлемо.
Перечисленные находки с изображениями якобы меноры и магендовида (Дмитриевский могильник, Жилино, Царёв курган, блоки Ма- яцкого городища, а равно и Дербент) не могут быть приняты в качестве артефактов иудаизма в Хазарском каганате не в силу неканонич- ности воспроизведения или только внешнего совпадения с иудейскими символами, а по значительно более важным мотивам: 1) они совершенно не соответствуют всей культурной среде, в которой они бытовали или случайно оказались; 2) они единичны, не составляют серий, а значит, за ними нет даже небольших групп населения, имеющего какое-либо отношение к иудаизму.
Особое место среди находок последнего времени занимает небольшой плоский каменный блок {плита) из Фанагории, известный пока только по научно-популярной публикации (Phanagoria, 2009, с.20). Вытесан небрежно из плохо обработанного известняка. На поверхности выбито чёткое изображение гексаграммы (рис.7). Насколько мне известно, данная находка пока единственная в своём роде в Северном Причерноморье. В подрисуночной подписи в публикации обозначено, что это “еврейский надгробный камень хазарского времени, 8-9 вв.”, но место на городище и слой, в котором он залегал, остаются пока не известны. Насколько можно судить, блок находился в переотложенном состоянии, а не над погребением. Комментировать фанагорийский блок при отсутствии всей полноты информации не представляется возможным. Остаётся отметить, что на мацевах первых веков н.э. из Фанагории изображались только меноры. Невозможно определить его первоначальную пространственную ориентацию (верх-низ). Мне он видится фрагментом какого-то сооружения. Менее всего в находке ясна её дата.
Остаётся ожидать полной публикации этого “загадочного” предмета.
В поиске аналогий хазарским находкам недопустимо напрямую обращаться к артефактам эллинистической и римской Иудеи, пренебрегая расстоянием и пятью веками бурной эпохи рассеяния. Но стоит иметь ввиду следующее. Если менора была безусловным символом античного еврейства, что знаменуется бесконечными её изображениями в камне, глине, мозаике (примеры: рис.8), то “звезда Давида” встречается значительно реже и всегда внутри декоративного кольца (рис.9) (Бурбон Ф., Ла- вань Э., 2001, с. 18). Что она символизировала, остаётся, однако, предметом дискуссии. Наряду с менорой встречаются розетки с шестилучевой композицией (Бурбон Ф., Лавань Э., 2001, с. 111). Вероятно, к этой же категории композиций относятся ещё неистолкованные “загадочные круглые щиты или тарелки” (Беляев Л.А., Мерперт Н.Я., 2007, с. 188).
Стоит напомнить, что гексаграмма широко распространена в оформлении средневековых мечетей. В суфизме она - символ имени “Аллах”. Гексаграмма, но периода позднее хазарского, является характерным признаком исламского графического искусства и архитектуры, распространена на монетах.
Гексаграмма известна также в наборе символов христианства. Она изображена на фасаде дворца в Лыхны (Хрушкова Л.Г., 2002а, с.135; автор приводит другие аналогии в архитектуре Абхазии, Армении, Киликии) и на плите церкви VI в. пос.Мрамба в Абхазии (Хрушкова Л.Г., 20026, с.325). Состоящая из двух переплетённых треугольников гексаграмма и пентаграмма представлены в резьбе по дереву и камню средневековых христианских храмов Армении (Декоративное искусство..., 1971, илл.47, 48, 115). Найти исследования проникновения гексаграммы в христианскую символику мне не удалось.
Как символ иудаизма, гексаграмма - явление позднее, европейского происхождения. В XVI в. Моген Давид был позаимствован евреями Праги из готических храмов в качестве эмблемы своей общины. В XVII-XVIII вв. распространяется среди евреев Австро-Венг¬
4 	Должен упомянуть неполучившую признания попытку Г.Ф.Турчанинова прочтения одной надписи на блоках Маяцкой крепости на иврите (Турчанинов Г.Ф., 1971, с.72).
306


рии и только к koh.XIX в. признан общим религиозным символом иудаизма (Галкин Л.Л., 2004, с. 102).
*
“Дирхемы Моисея”. В.Я.Петрухин привлёк внимание хазароведов к монетному кладу 1999 г “Спиллигс-2” с Готланда, содержащему диргемы (“хазарские подражания”) с надписью по-арабски: Муса расул Алла - “Моисей посланник Божий ”. Аналогичные монеты впервые были найдены в Эстонии'в 1915 г.
В.Я.Петрухин сообщает: “Американский нумизмат Роман Ковалёв рассмотрел нумизматический и исторический контекст хазарских подражаний и предполоэюил [выделено мною. - В.Ф.] , что выпуск “дирхемов Моисея” связан с обращением хазар при Булане (Сабриэ- ле)...; он датирует выпуск 837/838 гг.” (Петрухин В.Я., Флёров В.С., 2010, с.159)5. Главный мотив выпуска данной монеты со столь необычной легендой усматривается в предотвращении возражений среди почитателей Мохаммеда в связи со “спором о вере”: Моисей признавался пророком в Коране. Как бы ни была интересна находка “дирхемов Моисея”, следует в первую очередь обратить внимание - пока речь идёт только о предположении Р.Ковалёва о том, что их эмиссия действительно связана с Хазарским каганатом. Впрочем, у П.Голдена предположение Р.Ковалёва уже сомнений не вызывает, о чём говорит его следующая фраза: “Подтверждение того, что к cep.IX в. иудаизм уже имел высокий статус в хазарском обществе, служат монеты хазарского чекана с надписью “Моисей - посланник Бога” (Голден П., 2010, с.136).
*
Коротко о Северном Кавказе, где иудейские древности как хазарского, так и до-хазар- ского времени пока не обнаружены. Сообщение Кембриджского документа об иудействе части алан - по сути всё, что известно об иудаизме на Северном Кавказе в раннее сред¬
невековье. Но предельно краткая информация документа столь расширительно истолкована О.Б.Бубенком, что речь пошла о противопоставлении иудейских правителей Восточной Алании правителям-христианам Западной (Бубенок О.Б., 2007, с.5). В вопросе о взаимоотношениях хазар и алан О.Б.Бубенок как бы не замечает, что иудаизм части последних не помешал им от временного союза перейти к войне с хазарами, хотя ранее другой исследователь подчеркнул, что иудаизм алан не стал препятствием для нападения на единоверцев (Алемань А., 2003, с.438, 439). Попутно отмечу, что для меня не выглядят убедительными предположения О.Б.Бубенка о иудеях в Тама- тархе, о последующем их переселении в горы Северо-Западного Кавказа, как и о созвучии брутахии=буртасы (Бубенок О., 2009, с.52, 53; о буртасской проблеме см.: Тортика А.А., 2006). Нет археологических следов легендарного независимого иудейского царства в Дагестане.
Что касается отдельных находок в северо- кавказском регионе, прежде всего фрагментов привозной стеклянной бутылочки пилигримов с рельефной еврейской надписью из могильника Мощевая Балка на р.Болыпая Лаба (Иерусалимская А.А., 1985, рис.8,2), то связывать её с проникновением иудаизма, по меньшей мере, некорректно. Сам погребальный обряд, как и тип погребальных сооружений могильника, - языческие. Несомненно, вещь попала на Кубань случайно, возможно, среди товаров Шёлкового пути. То, что сосуд оказался в языческом погребении, недвусмысленно показывает: воспринимался он местным населением отнюдь не как культовый. Вместе с тем наличие среди находок в погребениях Мощевой Балки предметов христианского культа характеризует синкретическую конфессиональную ситуацию у части местного населения. Но в целом погребальный обряд могильника отражает местные традиционные верования.
*
Погребальная обрядность. Поиски следов монотеистического культа в Хазарском ка¬
5 	Раздел о монетах в нашей совместной публикации принадлежит В.Я.Петрухину.
307


ганате связаны в современных исследованиях с самым массовым археологическим объектом - погребениями: исследованы тысячи комплексов (см. из последних работ: Кравченко Э.Е., 2004). Однако в них господствуют разнообразные языческие обряды - катакомбные, ямные, трупосожжения и подкурганные. Нередки погребения по типу трупоположений на поселениях. Примечательно открытие в пределах Хазарского каганата могильников с мусульманским обрядом, но иудейские остаются “неуловимыми”.
Полностью исключать возможность принятия частью хазар и других насельников каганата иудейской погребальной обрядности нельзя. Правильнее, на мой взгляд, следующая постановка вопроса: в равной степени нет данных ни для утверждения, ни для отрицания этого. Сложность в том, что мы не знаем, какою была эта обрядность в VIII-X вв. Нет археологических эталонов для интересующего нас региона; нет исторических описаний.
Весьма ненадежным признаком являются деревянные конструкции без дна или с иными особенностями, вероятные остатки носилок, если попытаться интерпретировать их как признак иудейского погребального обряда. Примером может служить широко известный Волоконовский могильник на р.Оскол: 28 захоронений с преобладанием западной ориентировки. Притом, что в ямах устанавливались деревянные “гробы-рамы” без дна, почти каждое захоронение сопровождалось сосудами и жертвенной мясной пищей. Представлены бусы, серьги, перстни, браслеты, зеркало и другие вещи. Никак не уточняет ситуацию наличие слабо выраженных заплечиков. Деревянные рамы есть в ямных погребениях могильника Красногорский, несомненно, языческого. Они часто сопровождаются захоронениями коней с предметами упряжи (Аксёнов В.С., Михеев
В.К., 2003; Михеев В.К., 1990; Флёров В.С., Флёрова В.Е., 2005). Стоит указать на прекрасно исследованный могильник Мамисон- дон в совершенно другом регионе - Северной Осетии, при том, что этнос могильника может служить предметом дискуссий (Албегова З.Х., Верещинский-Бабайлов Л.И., 2010).
Нельзя исключать и того, что обращенных, не только прозелитов- иудеев, на первых порах продолжали погребать в соответствии со
старыми языческими нормами. В этом плане интересен пример из археологического комплекса Чир-Юрт (Дагестан). Здесь захоронение одного из местных жителей, надо полагать, крещёного, совершено в кургане, а погребальное сооружение - катакомба. Единственный христианский признак - на стенке погребальной камеры вырезан крест. Основная же масса населения Чир-Юрта по-прежнему придерживалась языческих обрядов (Магомедов М.Г., 1977). Смешение языческих и христианских признаков отмечено на могильнике Песчанка (Кабардино-Балкария). Погребальные сооружения - катакомбы. При погребенных находились языческие амулеты, но на стенках трех катакомб - кресты, а руки умерших сложены на груди (Албегова З.Х.-М., 2001, с.91). В Алании и после достаточно широкого и заметного распространения христианства сохраняется преимущественно катакомбный обряд (Змейский могильник), несвойственный христианству.
Небольшое отступление о стойкости языческой обрядности. В современной Грузинской церкви, одной из древнейших христианских, происходят ритуальные жертвоприношения животных прямо в оградах храмов. В Ростове-на-Дону в 70 гг прошлого века почти аналогичное зафиксировано в ограде армянского храма Сурб-Хач, в котором в то время располагался непрофильный для храма музей.
В более традиционных культурах Южной Осетии и в Абхазии язычество определяется как доминирующее вероисповедание (Митрохин Н., 2005).
На этом фоне преобладание в Хазарии язычества над иудаизмом, равно как христианством и исламом, не может вызывать сомнений.
Поучителен пример с гипотезой о проникновении христианства в среду носителей Черняховской культуры. Э.А.Сымонович в качестве опоры для предположения о влиянии христианства на погребальный обряд “чер- няховцев” использовал (помимо прочих) наблюдения о “постепенной замене погребений с северной ориентировкой, нередко богатых инвентарём, в особенности керамикой, захоронениями, обращенными головою на запад и в большинстве случаев лишенных находок”. Тем не менее, в итоге он был вынужден признать, что “новая идеология не смогла вытеснить старых традиций и верований, и тем
308


более, пустить глубокие корни” (Сымонович Э.А., 1971, с.44, 48). В погребальных обрядах салтово-маяцкой культуры мы не находим зацепок даже для предположений о влиянии иудейской погребальной обрядности, тем более не зная, в чём оно могло бы выражаться.
Еврейский погребальный обряд предполагает полную безынвентарность, что немало осложняет идентификацию, так как и в местной традиции нередкость полное отсутствие вещей. При неустойчивости ориентации захоронений языческого населения Хазарии она могла случайно совпадать с ориентацией захоронений по иудейскому обряду, которые должны были быть обращены лицом на Иерусалим. По таким признакам как ориентация и безынвентарность затруднительно дифференцировать конкретные иудейское и мусульманское захоронения (Кравченко Э.Е., 2005). На ямных могильниках салтово-маяцкой культуры, не говоря о курганах, не обнаружены стелы, да и любые другие виды каменных надгробий.
Следует также задаться вопросом: допускалось ли размещение могил новообращенных на древних языческих кладбищах соплеменников, или же основывались новые кладбища? Ответ не настолько очевиден, как может показаться, и я не могу делать какие-либо прогнозы. Так, стоит учесть, что на ямных могильниках салтово-маяцкой культуры допускалось размещение катакомбных погребений и, наоборот, на катакомбных появлялись ямные захоронения. Например, могильники Жёлтое (Красильников К.И., 1990; 1991) и Маяцкий (Флёров В.С., 1993). На Маяцком представлены и захоронения в подбоях. Недавно рядом с Маяцкой крепостью открыт ещё один могильник, ямный, со значительным инвентарём. Но и данные примеры не совсем корректны: обряды в ямных, катакомбных и подбойных погребениях в равной степени были языческими. Нас же интересует возможность погребения на древних языческих кладбищах “обращённых” или же самих евреев, т.е. иудеев по рождению. Во всяком случае, надо иметь в виду, что еврейская традиция не поощряет захоронения на чужих кладбищах, а равно и захоронение на еврейском кладбище представителей иных религий.
При том, что раскопками уже открыто несколько тысяч собственно салтово-маяц-
ких погребений, есть ли шансы обнаружить погребения прозелитов в Хазарии? Ответим следующее: они соизмеримы с числом новообращённых, которых по совокупности всех данных должно было быть ничтожно мало. Такова объективная археологическая ситуация.
Но следует иметь в виду и возможность трансформации еврейского погребального обряда, использование нетрадиционных погребальных сооружений. Яркие примеры - использование оссуариев, вторичное захоронение костей, использование катакомб, семейные захоронения и резкая смена погребальных обрядов в Галилее в эпоху после разрушения Второго Храма (Беляев Л.А., Мерперт Н.Я., 2007, с. 175-187). Таким образом, еврейские захоронения в Хазарском каганате могут оказаться совершенно не того вида, который мы ожидаем. Не исключено, что открытый иудейский могильник может быть не опознан, если в нём не окажется предметов известной символики.
Некоторым ориентиром для идентификации иудейских захоронений прозелитов могли бы в будущем послужить типы погребальных сооружений и обрядность в могильнике Чела- рево, Воеводина (Bunardzic R., 1985; Бунард- жич R, 2005), но аналогичные на территории Хазарского каганата пока не открыты. Связь этого могильника позднеаварского времени (кон. VIII - начЛХ в.) с Хазарией неясна - предлагавшаяся его атрибуция хазарскому племени каваров (Эрдели И., 1973) анахронична, так как кавары появились с венграми в Центральной Европе лишь в 880 гг. В связи с могильником Челарево может быть стоит вспомнить имена аварских каганов нач.ГХ в. Абрахама (Авраама) и Исаака? (Павлов П., 1997, с.55). Впрочем, эти имена могли иметь и христианское происхождение.
Несколько замечаний по поводу могильника Челарево, который пока известен преимущественно по двум указанным выше предварительным публикациям. Полного издания нет, что вынужденно делает и мои наблюдения предварительными. Даже то, что уже известно из публикаций Р.Бунарджича, лишь вызывает новые вопросы.
Захороненные разноэтничны, Р.Бунарджич упоминает “монголоидов” и славян, но погребенные в могилах с процарапанными на об¬
309


ломках кирпича граффити менор (рис.6) антропологически никак не характеризуются (почему? Может быть монголоиды определены “на глаз?”)- Странное утверждение Д.Шапиры (2010, с.50), что “евреи Челарева были аварами”, причём со ссылкой на Р.Бунарджича, не поддаётся объяснению.
Многое неясно в самом погребальном обряде. Из описания Р.Бунарджича трудно понять причины разрушений христианских славянских захоронений, и о каких “вторжениях” или “ограблениях” в иудейских могилах идёт речь, если инвентарь в них был “скромный” (Бунарджич R, 2005, с.525). Не имел ли место здесь обряд обезвреживания погребенных, как
в некоторых других могильниках в Аварском каганате? Судя по показанным мне исследователем могильника очень немногим чертежам, обезвреживание могло иметь место, но для полного утверждения информации не хватает. В то же время Р.Бунарджич сам отметил преобладание среди челаревского населения “шаманистического понимания мира” (Бунарджич R, 2005). В конечном итоге всё сводится к вопросу: была ли группа населения, оставившая могилы с граффити-менорами, пришлой, либо “обращённой” на месте? Под влиянием кого? Если она появилась в междуречье Дуная - Тиссы уже обращённой, то откуда? Ставить же вопрос об этнических евреях не решаюсь,
Рис. 6. Челарево, могильник. Граффити на обломках кирпичей (по: Bunardzic R., 1985). Fig. 6. Chelarevo burial ground. Graffiti on fragments of bricks (by: Bunardzic R., 1985)
310


но это не невероятно. Важнейшим аргументом в пользу этого могут быть даже не иудейская символика, а надписи на иврите, свидетельствующие о значительном уровне образованности, если угодно, религиозной учёности. До публикации памятника невозможно судить, отличались ли могилы с надписями от могил, в которых на кирпичных обломках были только граффити.
С другой стороны, Р.Бунарджич обратил внимание на то, что меноры, лулав, шофар “высечены неглубоко, часто едва видны или чуть различимы, а линии изображенных символов искривлены..., производя впечатление незатейливой работы... спешки” (Бунарджич R, 2005). Наблюдение чрезвычайно важное. Очевидно, граффити исполнялись не профессионалами, но наскоро членами семей умерших при подготовке к погребению.
Пока необъяснимо ещё одно явление, отмеченное Р.Бунарджичем: для граффити использовали только небольшие обломки кирпичей и никогда целые. И почему - это важнейший вопрос - эти обломки кирпича помещали внутри могилы? Опять же, к сожалению, мы не располагаем статистикой местоположения обломков кирпичей в могилах, а возможности для этого громадные - их найдено более 400. Почему, в отличие от мацев позднеримского времени, они оказывались сокрытыми в земле? Опасение осквернения со стороны иного населения, в частности христиан? Вероятно, я не очень ошибусь, если назову эти фрагменты кирпичей заменителями мацев. В таком случае и лишь до некоторой степени это может объяснить исчезновение в Северном Причерноморье после IV в. обычая ставить внешние надгробия. И может быть не удивительно, что в обстановке христианизации стоявшие до этого времени надгробия пошли на вторичное использование в качестве строительного материала?
Итак, поселение, о котором даны лишь краткие сведения, и могильник Челарево пока ставят больше вопросов к истории евреев и прозелитов Восточной Европы в раннем
средневековье, чем дают ответов. В 2002 г Р.Бунарджич рассказал мне о невероятно громадном объёме накопленных за десятилетия раскопок полевой документации и коллекций находок6, но не выразил никакой надежды на их публикацию в обозримом будущем. Таким образом, нам остаётся пользоваться двумя небольшими публикациями, трактуя и используя их с большой осторожностью, и материалами обсуждения на большом научном форуме (Menore iz Celareva... , 1983). Как я отметил выше, некоторое сходство с менорами Челарево имело изображение на горшке из Мариуполя, но этого слишком мало, чтобы служить доказательством связи между какими-то группами населения Челарево и Приазовья.
*
Не исследованы еврейские погребения и в Крыму, где обнаруженные надгробия-стелы вторично использованы. Хронология их в ряде случаев не ясна. Какой тип погребальных сооружений был под крымскими надгробиями, в том числе с сочетанием менор-семисвечни- ков и “боспорских” тамг? Мы не знаем. Не известны античные захоронения евреев, хотя их пребывание в регионе в эту эпоху несомненно (Гайдукевич В.Ф., 1945, с.345, 364)7.
Предложенное И.А.Барановым выделение погребений с элементами иудейского обряда в Сугдее представляется нам неприемлемым ввиду противоречивости доводов. Совершенно неубедительно отнесение их к “этническим хазарам” (Баранов И.А., 1991, с. 154-156). В другом исследовании, обобщающем, И.А.Баранов упоминал “единственный в Крыму хазарский могильник (у Артека) с надгробиями с семи- свечниками и родовыми тюркскими тамгами” (Баранов И.А., 1990, с. 150), не указывая, однако, местонахождение надгробий и черты погребальной обрядности. Далее он перечислял ряд надгробий из других мест Крыма, в том числе надгробие из Алушты с семисвечником и изображением сабли - “символа воинской
6 Глубокая признательность Радовану Бунарджичу за дружескую беседу.
7 Впрочем, интерпретация античных безынвентарных погребений, ориентированных лицом к Иерусалиму (юг, юго-восток), как иудейских (ср.: Блаватский В.Д., 1951, с.221-226) связана с теми же трудностями, что и интерпретация раннесредневековых погребений.
311


(например, скифские, славянские, салтово-ма- яцкие) никогда не имели “архитектурных деталей”.
Для еврейских надгробий основной проблемой остаётся их хронология. Датирующими элементами могут служить тип плиты и технология её изготовления, набор символов, тип меноры, декор и, в целом, то, что можно назвать стилем. Необходимо создание систематической корреляции всей символики, разработка её хотя бы относительной хронологии. Кроме того, требуется тщательное сравнение техники нанесения иудейской и тюркской символики на каждом таком надгробии. Разумеется, всё это должно сочетаться с палеографией эпитафий на тех надгробиях, где они есть.
*
Рис. 7. Фанагория. Плита с гексаграммой (по: Phanagoria, 2009).
Fig. 7. Phanagoria. A plate with a hexagram (by: Phanagoria, 2009)
принадлежности тюрка” со ссылкой на публикацию В.Ф.Миллера (1898, с. 113), а в качестве аналогий И.А. Баранов даже предлагал сабли сибирских тюрок IX-X вв. Однако ни в указанной работе В.Ф.Миллера, ни в иных упоминания данного надгробия нет.
В одной из статей В.В.Майко зольники Сугдеи и Алустона интерпретируются как “элементы иудейской культуры”, а в качестве аргумента указывается на отсутствие “каких- либо архитектурных деталей” со ссылкой на “одно из мест в тексте Пятикнижия о сооружении именно земляных святилищ”. Но тут же автор, несмотря на многообещающий заголовок публикации, сообщает: “Не исключена и связь этих культовых объектов с зороастрий- ским ритуалом” (Майко В.В., 1999, с.72-73). Здесь же приводятся данные о нечитаемых надписях и изображении семисвечника на плитах из погребений Сугдеи. Хотелось бы быть уверенным, что это не вторичное использование. Что касается зольников, то этот тип памятников широко известен с древнейших времен, в том числе в Хазарии, вне связи как с иудаизмом, так и с зороастризмом. Зольники
Об иудейской теме в работах
С.А.Плетнёвой. О них можно было бы не упоминать, но популярность автора и принципиальность вопроса делает необходимым сказать о них, тем более, что они прямо относятся к рассматриваемой проблеме.
В “Очерках хазарской археологии ”
С.А.Плетнёва упоминает, что “на городище Сугдея была найдена плита обкладки могилы с нанесёнными на неё тамгами и стилизованным семисвечником” (Плетнёва С.А., 1999, с. 160). Спустя четыре года, эта констатация приобрела характер весьма определённого предположения с переоценкой значения тамг: “Следует упомянуть, что в Сугдее была найдена плита обкладки могилы с нанесёнными на неё тамгами и стилизованным семисвечником. Не исключено, что в могиле с этой плитой был захоронен хазарин-иудей. Таких хазар, как и иудеев-евреев, было в ту эпоху много в торговых морских городах Крыма, поэтому следов иудейской религии в данном городе могло быть значительно больше” (Плетнёва С.А., 2003, с.90). Такая категоричность в постановке вопроса о погребении хазарина-иудея представляется преждевременной, тем более, что не проанализирован погребальный обряд этой могилы, а плита использована вторично, как обычный строительный материал.
В книге о Белой Веже “Древнерусский город в кочевой степи ” в разделе об антропо¬
312


логических определениях погребённых в насыпях юго-восточнее “города” и у юго-западной стены крепости С.А.Плетнёва обращает внимание на “совсем небольшую” группу с черепами “переднеазиатского типа”, составляющую 6,5% (от антропологически определённых): “Не исключено, что это выходцы из Передней Азии - семиты: арабы или евреи. Вероятнее всего, это евреи, прибывшие в Хаза- рию с принятием иудейской религии каганом и его окружением примерно в начале IX века” (Плетнёва С.А, 2006, с.241, 242; далее следует параллель с евреями в Киеве). Казалось бы, появляется некоторая зацепка в поисках еврейских погребений в каганате, или арабских, что не менее интересно, но сразу возникают сомнения. Мусульманский обряд хорошо известен, и эта группа {если арабы) выделилась бы даже без помощи антропологии. Но какими признаками обозначила бы себя предположительно еврейская группа? Ответа нет. Опять возникает вопрос: почему предполагаемые евреи (или арабы-мусульмане) погребены среди могил иноверцев? В частности, почему на беловежском могильнике “в отличие от погребений ПА [переднеазиатский тип, «саркельцы», по С.А.Плетнёвой, -В.Ф.] (предположительно евреи) хоронили своих умерших разбросанно по могильнику, причём, как правило, вблизи аланских захоронений” (Плетнёва С.А., 2006, с.242)? Отмечу, предположительно аланских.
Далее она пишет о группе беловежского периода из 27 погребений с разными антропологическими типами, среди которых один представитель переднеазиатского, при этом “захоронения, несмотря на разницу этносов, в целом однотипны” (Плетнёва С. А, 2006, с.244).
Заманчивая версия С.А.Плетнёвой не привела к столь желанному открытию хазарских
или беловежских евреев. Совершенно очевидно, немногочисленные погребения саркельско- го периода и могильников беловежского периода жизни крепости требуют дополнительного изучения. Это касается как погребальных обрядов, так и корреляции с ними антропологических типов.
Возможно ли антропологически выделить евреев в Саркеле - Белой Веже? Переднеазиатский тип - слишком широкое определение для поисков евреев8. Обратимся к антропологам, изучавшим материалы погребений Сарке- ла - Белой Вежи. Переднеазиатский тип или его примесь изредка упоминаются, но ни один из антропологов не высказал предположений о появлении в Саркеле - Белой Веже арабов и евреев (Гинзбург В.В., 1963а, с.263, 267). Не мог высказать, ибо это выходит за рамки возможностей антропологии, ориентированной на расовые, региональные, но не конкретные этнические (национальные) признаки. В одном случае внесено уточнение к одному из типов брахикральных европеоидных черепов из погребений в насыпях X-XI вв.: “брахикраль- ный тип соответствует нашему представлению о переднеазиатском {арменоидалъном) типе, элементы которого также отмечены среди сармат Южного Поволжья и в черепах из Право- бережного городища” (Гинзбург В.В., 1963а, с.267). Совершенно очевидно, что упоминание арменоидальной примеси не может быть истолковано как присутствие в Саркеле армян9. Л.Г.Вуич находит некоторые переднеазиатские признаки в самых ранних черепах Саркела, т.е. того периода, когда здесь вряд ли ещё появились иноземные пришельцы. Подчеркну, это не собственно переднеазиатский тип черепа, а некоторая примесь или близость к этому типу (ВуичЛ.Г., 1963, с.286, 287).
8 Этнические интерпретации С.А.Плетнёвой могильника Саркела вызывают и другие вопросы. В частности, это касается “алан”. Под аланами С.А.Плетнёва подразумевает группу 2, средиземноморский антропологический тип - европеоиды-долихокраны (Плетнёва С.А., 2006, с.241). Трактовка вольная. И почему в Саркеле предполагаемые аланы перешли к ямному обряду? С.А.Плетнёва объясняет это переходом в христианство, но почти повальная христианизация населения Белой Вежи сама нуждается в обосновании.
9 Пользуясь случаем, упомяну изданную в Москве тиражом 5000 экз. книгу Сурена Айвазяна, в которой “Саркел” переводится с армянского как “устроенный”, армянское происхождение приписано именам Щек, Хорив, Аскольд, Дир, крепости Самбатас и т.д. В аннотации к книге говорится: “Смелость авторской позиции вызывает восхищение одних и неудовольствие других читателей”. Надо говорить о другом - древнеисторические разделы книги, вопреки желанию автора возвеличить армянский народ, дискредитируют его историческую науку (Айвазян С., 1997).
313


Рис. 8. Символы иудаизма на древностях Палестины римского времени и Рима: 1-6 - светильники, Палестина; 7 -медальон (дно стеклянной чаши) с росписью золотом; 8 - золотостекляннный медальон, римские катакомбы; 9-мозаика из синагоги в Хамам Лиф; 10 -роспись из кубикулы катакомбы виллы Торлония; 11 - мозаика из синагоги в Хаммаш Тверии; 12 - табличка с посвящением из Бениалшна (по: Беляев Л.А., Мерперт Н.Я., 2007).
Fig. 8. Judaic symbols on antiquities of Palestine of the Roman time and Rome: 1-6-lamps, Palestine; 7 -a medallion (bottom of glass bowl) painted with gold; 8-a glass medallion with gold foil inside it, the catacombs of Rome; 9-a mosaic from the synagogue in Hammam Lif; 10-a vault painting from the cubiculum in the Villa Torlonia catacomb; 11 - a mosaic from the synagogue in Hammath Tiberias; 12-a tablet with dedication from Benjamin (by: Беляев Л.А., Мерперт Н.Я., 2007)
314


Переднеазиатские признаки зафиксированы и на черепах Правобережного Цимлянского городища, однако гораздо больший интерес представляют примеси экваториальной расы, негроидные. В.В.Гинзбург не даёт поспешного заключения о путях и древности появления данной примеси у правобережной популяции, но отмечает, что такая же обнаруживалась на черепах разных эпох и в Европе, и в Средней Азии, что может быть связано с трансгрессивной изменчивостью расовых типов у человека (Гинзбург В.В., 19636, с. 296, 297, 306). Понятно, что на основе присутствия на черепах из Правобережной крепости экваториальных признаков было бы весьма рискованно предполагать появление в ней чернокожих купцов или наёмников и дальнейшее их смешение с местным населением.
Вернёмся к Саркелу. В своей новой гипотезе о двух этапах жизни крепости в собственно саркельский период С.А.Плетнёва предполагала, что в ходе разделяющей этапы смуты сторонники иудаизма оказываются разгромленными старой языческой аристократией, раздражённой “новым духом предпринимательства”, воцарившимся в Саркеле с принятием иудаизма. “Поэтому Саркел с его иудейским гарнизоном из 300 воинов был разгромлен и сожжен...” (Плетнёва С.А., 2006, с.31-33). Столь значительный и скученно живущий массив иудеев (будь это так) не мог бы не оставить хоть каких-то специфических материальных следов, но их нет.
Проследим формирование новой версии
С.А.Плетнёвой об истории Саркела. Ранее
исследовательница писала о гарнизоне из тюрок-мусульман, либо тюрок-гузов и самих хазар (Плетнёва С.А., 1976, с.52; 1986, с. 53). В книге 1996 г речь шла лишь о “трёх сотнях хазарских стражников” и реконструкции истории крепости в связи с набегами печенегов (Плетнёва С.А., 1996, с. 142). В статье 1998 г причины “разрушительных действий жителей Саркела” ещё “непонятны” (Артамонова О.А., Плетнёва С.А., 1998, с.553). В окончательном варианте объяснение найдено - антииудейская смута, в связи с чем “хазарские” стражники превращаются в “иудейский гарнизон”10.
О численности гарнизона Саркела, но без упоминания его этнического состава, сообщает Константин Багрянородный: “триста таксеотов, сменяемых ежегодно” (Константин Багрянородный, 1989, гл.42). Таксеоты - это наёмные воины, причём не обязательно иноплеменные (Константин Багрянородный, 1989, примечание 7 к гл.30).
М.И.Артамонов писал о гарнизоне Саркела, прибегнув к следующему построению: “Этим гарнизоном не могли быть ларсии или арсии (ал-арсии), по данным арабских писателей, составлявшие основной контингент постоянного наёмного войска хазарского царя в X в. Ал-арсии были выходцами из Средней Азии и исповедовали ислам. Соответственно с последним их погребения должны были отличаться мусульманской обрядностью и, прежде всего, положением покойника лицом к Мекке. Ничего подобного в могильнике гарнизона Саркела не наблюдается. Следовательно он состоял не из арсиев, позже поя-
10 	Гипотеза С.А.Плетнёвой о двух периодах в истории Саркела, о смуте, о разрушении кирпичных ‘ зданий при сохранении крепостных стен требует тщательного критического рассмотрения с использованием конкретного археологического материала. Предполагаемое С.А.Плетнёвой поражение иудеев не согласуется с сохранением иудаизма в каганате, о чём свидетельствует еврейско-хазарская переписка X века.
Новый вариант истории Саркела не видится мне достаточно обоснованным. Описания
С.А.Плетнёвой очень противоречивы. Сама сохранность слоя хазарского времени настолько плоха, что для новых реконструкций на его основе автору пришлось “дополнять” нехватку археологических аргументов многочисленными предположениями и допущениями, уточнениями сведений Константина Багрянородного и т.д. Безусловно, более объективная картина стратиграфии и истории Саркела дана в статье В.Д.Белецкого (1959).
Ссылка С.А.Плетнёвой на принятие “большинством исследователей” гипотезы И.Эрдели о принадлежности могильника Челарево каварам слишком расплывчата, чтобы её принимать всерьёз. Никто из этого “большинства” не был поименован. Попутно замечу, что иудейские символы нанесены в Челарево не на меловые блоки или плиты (как пишет С.А.Плетнёва), а на фрагменты кирпичей.
В целом археологический комплекс Саркела, состояние слоя не позволяют археологическую ситуацию памятника преобразовывать в детализированную историческую картину.
315


Рис. 9. Капернаум. Архитектурные детали синагоги. Fig. 9. Capernaum. Architectural details of a synagogue
вившихся в гвардии хазарского царя, едва ли к тому же исполнявших гарнизонную службу” (Артамонов М.И., 1962, с.316, 317). Несколькими страницами ранее М.И.Артамонов прямо писал: “Гарнизон Саркела составлялся из самих хазар или другого подвластного им кочевого тюркского племени, о чём свидетельствует его культура, представленная находками в Саркеле (наверняка имелась в виду керамика с «пышным орнаментом» - 5.Ф.), а в особенности погребениями в могильнике, расположенном возле крепости. Здесь под небольшими курганными насыпями человеческие скелеты нередко находились вместе с частями коня, как это было в обычае у кочевников того времени (гузов и печенегов)” (Артамонов М.И., 1962, с.309). Прав или не прав М.И.Артамонов в данном случае не имеет значения11. Нас интересует другое: никаких  11письменных или прямых археологических данных об ал-арсиях/ларисиях или иудеях в составе саркельского гарнизона и населения нет. Таким образом, 300 саркелъских таксе- отов не могут быть сегодня определены ни этнически, ни по вероисповеданию.
Пример с переднеазиатским типом (как параллель и с негроидным) показал, что для выявления евреев антропологически следует располагать более четкими критериями, нежели расовые признаки. Необходимы эталоны территориально и хронологически близкие из могильников с ясно выраженным погребальным обрядом. Интерес для ретроспективного использования представляли бы и более поздние погребения, например, связанные с общиной, которой принадлежала синагога XIV в. в Феодосии-Каффе (Гольденберг М., 2002, с. 153-155), но и они пока не обнаружены. По¬
11 	Обсуждение вопросов, связанных с кочевническим могильником, совершенно уведёт нас от темы. Отмечу только, что могильник датирован С.А.Плетнёвой, “несмотря на отдельные ранние вещи”, сер.Х - XI в. (Плетнёва С.А., 1990).
316


стоянно возрастают шансы открытия еврейских погребений позднеантичного времени на Таманском полуострове, где периодически обнаруживаются вторично использованные надмогильные стелы. Если такое случится, что весьма вероятно, то будет получен критерий для выделения из массы погребений на территории Хазарского каганата еврейских. Но последнее слово о перспективах такого поиска за антропологами.
В связи с Челарево отмечу, что на кирпичах Саркела и нижнедонской Семикаракор- ской крепости не обнаружено символики иудаизма.
*
Обсуждать тему “синагога в Хазарском каганате” можно только гипотетически. Остатки помещения в Херсонесе, интерпретированные как синагога, датируются дохазар- ским временем (Оверманн Э. и др., 1997). Пока постройки VIII-X вв., которые могли быть синагогами, не открыты. Рассматривать придётся саму возможность их обнаружить.
С.А.Плетнёва выдвинула предположение о платформе с двумя постройками в Саркеле как о синагоге. Предположение, сделанное по методу исключения (не церковь и не мечеть, остаётся синагога), принять невозможно, о чем уже писалось (Флёров В.С., 2000, с.233). С.А.Плетнёву, вероятно, ввело в заблуждение представление о том, что синагога должна занимать центральное место на поселении, что она особо и отметила (Плетнёва С.А., 1996, с.9). Но дело в том, что синагога (в отличие от христианских храмов, особенно в небольших населенных пунктах) совершенно не обязательно должна находиться в центре или на высшей точке поселения. Столь же безосновательно писал о синагоге Саркела М.Гольдельман (1999, с.531).
Сомнения в построениях С.А.Плетнёвой я выражаю не первым. В послесловии к её известной книге (Плетнёва С.А., 1999) со многими весьма спорными положениями (не только по поводу иудаизма) В.Я.Петрухин писал: “С.А. Плетнёва, отмечающая абсолютное господство языческих обрядов у болгароаланского населения Хазарии, обнаруживает в
Саркеле постройку, которая ввиду отсутствия каких-либо характерных для жилого или производственного комплекса признаков может быть трактована как синагога, но сама исследовательница признаёт условность этой атрибуции. Не менее сомнительна и атрибуция черепов двух погребённых в Саркеле, сохранивших некоторые признаки переднеазиатской расы, евреям - обряд погребения в заброшенной постройке никак не согласуется с иудейской традицией. Тем более неприемлема, как отмечает С.А. Плетнёва, «иудейская» интерпретация склепов, обнаруженных в Сугдее...” (Петрухин В.Я., 1999, с.228, 229).
Вместе с тем отсутствие в Саркеле синагоги представляет некоторую загадку, ведь крепость построена по инициативе кагана. Для объяснения этого феномена археологических артефактов нет. Не как гипотезу, но как рассуждения предложу следующее. Если синагога и существовала в Саркеле, то вполне вероятно, что её снесли (разобрали для переиспользова- ния кирпичей) после взятия крепости войском Святослава как сооружение, олицетворявшее религию каганата. Но синагоги в Саркеле могло и не быть при хазарах. Что касается евреев, то их постоянное присутствие в небольшой степной крепости более чем сомнительно. Но каковы бы не были рассуждения, нельзя забывать, что в Саркеле остались значительные неисследованные площади.
Поиск в Хазарии синагог осложняется нашим незнанием их архитектуры в этой окраинной провинции диаспоры. В Палестине, на земле древнего Израиля, вплоть до VI в., если не позднее, синагоги имели сложную архитектуру, украшались роскошными мозаиками (Бурбон Ф., Лавань Э., 2001). Базиликальный план могли иметь синагоги, если не в самой Хазарии (в Итиле, например), то в Крыму. При отсутствии же мозаик, надписей, иудейской символики, равно как и христианских символов, отличить руинированную христианскую базилику от синагоги, если не сохранилась апсида, весьма проблематично, тем более, что известна практика превращения синагог в христианские храмы (Золотарёв М.И., Коробков Д.Ю.,2002, с.71, 72).
Конечно, опознать синагогу можно было бы и по каким-то оставшимся в ней предметам культа, но каким? Однако дело в ином - свя¬
317


щенные предметы спасали при самой малейшей опасности любыми способами. Что-либо остаться из них в гибнущей или оставляемой синагоге могло только при исключительных обстоятельствах.
В целом салтово-маяцкая поселенческая археология все ещё находится в зачаточном состоянии. Возможности обнаружения культовых построек зависят от интенсификации раскопок поселений и городищ. В частности, можно без особой надежды предполагать вероятность находки остатков синагоги в цитадели Семикаракорской крепости (Флёров В.С., 2001, с.67). Но удастся ли опознать её в руи- нированном состоянии среди развалин прочих строений из обожжённого кирпича? Затрудняюсь указать, где ещё на Нижнем Дону можно предугадать существование синагог.
*
Итак, археология даёт сегодня ясную картину: иудаизм в Хазарском каганате не получил распространения. Вероятно, сосредоточением евреев и прозелитов, в том числе кагана и его двора, остался Итиль, если судить по письменным источникам. Попытаюсь рассмотреть, какие же обстоятельства могли быть препятствием полному охвату новой религией если не всего, то большинства населения каганата, и что прежде всего мешало евреям расселиться по его просторам. Начнём с последнего.
Появление евреев в Хазарии, наверняка, было вынужденным. Здесь они находили пристанище, для многих временное, от эпизодических гонений со стороны христиан Византии и набирающего силу в странах Востока ислама. Но сама Хазария была мало привлекательна для евреев и во многих отношениях не приемлема для массовой миграции в её внутренние районы. Причин несколько, рассмотрим их по очерёдности.
Прежде всего, отсутствие в степной и лесостепной Хазарии городов (Флёров В.С., 2005; 2010) и удалённость от основных центров старых городских цивилизаций (Византия и сопредельные страны, Северное Причерноморье). “Переселяясь в Таврику, - пишет Н.И.Храпунов, - евреи предпочитали селиться не среди “варваров” и не в сельской местности,
но в центрах античной культуры, иначе говоря, в греческих городах Боспора и Херсонесе. Именно здесь, с одной стороны, находили применение их склонности и способности, знания и умения, а с другой стороны, греческие города обеспечивали уровень повседневной жизни, к которому евреи привыкли ранее. И лишь впоследствии они расселяются в других районах полуострова” (Храпунов Н.И., 2004, с. 107). Добавим, опять-таки преимущественно в городах. Не удивительно, письмо Иосифа упоминает только о евреях Итиля, что вполне объяснимо поддержкой (вынужденной?) иудаизма, по крайней мере, некоторой частью столичной знати, группировавшейся вокруг правящего дома. Любопытно, что и здесь евреи всё-таки живут в другой части Итиля, обособленно даже от резиденций кагана и бека. Отсюда понятно, что найти в степной и лесостепной Хазарии следы пусть и небольших общин евреев, как и обращённых, надежд мало. Показательно, что и греки, активно осваивавшие Северное Причерноморье с VI в. до н.э., так и не продвинулись к концу античного периода выше дельты Дона (Елизаветинское городище, Танаис).
Определённую отрицательную роль сыграли и климатические условия Хазарии, достаточно суровые в сравнении с широтами Византии, не говоря о более южных странах, а также непривычная для евреев обширная степная зона южной Хазарии, во многом небезопасная. Для сравнения, по данным Ибн Хор- дадбеха, в это же время в Александрии находилось 600 000 иудеев (вероятно, не только евреев, но и арабов) (Ибн Хордадбех, 1986, с. 128). Конечно, численность сильно преувеличена, но массовость евреев в Александрии сомнения не вызывает.
Итак, условия жизни, в которых евреи оказывались в каганате, нельзя назвать для них привычными и привлекательными. Но посмотрим на это с другой стороны. Что евреи оставляли за спиною? Это может быть понято на примере той же Византии, для чего воспользуюсь статьёй А.Занемонца, собравшего воедино общие сведения о положении “далеко не самой большой значительной части еврейского народа, которая в раннее средневековье жила в европейском христианском мире” (За- немонец А., 2003, с. 12).
318


Прежде всего, подчеркну то, что А.Зане- монец упомянул вскользь: определённую по- ражённость в гражданских правах евреи имели наряду с другими меньшинствами, т.е. не более их. Евреи со времён эллинизма были интегрированы в греческую культуру, владели греческим языком. Давнее пребывание на греческой земле и многонациональный характер империи сделали здесь отношения с христианами более лёгкими, чем в Западной Европе. Византия не знала погромов. Расселялись евреи преимущественно в крупных городских центрах (Константинополь, Фессалоники и др.). С начала X в. официально обладали правом частной собственности на землю и недвижимость в городах. Основное ограничение для евреев состояло в запрете на занятие государственных должностей. Последнее толкало часть евреев к обращению в христианство, но это другая тема (Занемонец А., 2003, с. 14). Побуждать к переселению в каганат могли враждебное отношение к иудеям христианской церкви и недоверие к обращённым, а для богатой верхушки - упомянутый запрет на должности. Подтолкнуть к такому шагу мог сам факт официального признания иудаизма при дворе кагана. Но многих ли это прельщало? Не может быть сомнений в том, что решение покинуть Византию принималось в индивидуальном порядке. Массового выхода византийских евреев в Хазарию история не знает. Итак, условия жизни евреев в Византии отнюдь не были столь невыносимыми, чтобы стремиться к бегству в неизвестную северную страну. Пример с Византией показал, что в поисках мест, откуда евреи могли прибывать в Хазарский каганат, надо начинать с ознакомления их правового и фактического статуса в месте исхода.
Проблема языка. Необходимо учитывать неизбежные трудности общения евреев с местным населением, в среде которого вряд ли значительное распространение имели языки тогдашнего международного общения - персидский, арабский, и особенно греческий - язык Византии и городов Северного Причерноморья. На греческом фиксировались акты манумиссий, касающиеся не только отдельных евреев, но и еврейских общин. Об этом написано достаточно. Греческая эпитафия оказала влияние на эпитафии еврейские (Кашовская Н.В., Кашаев С.В., 2006, с. 19).
Любые попытки объяснить основы иудаизма местному населению, но прежде всего общение на бытовом уровне, требовали от самих евреев освоения языков и диалектов Хазарии, тюркских и иранских. Нелишне напомнить, что первые проповедники Нового Завета - апостолы - не могли приступить к своей миссии без получения “дара языков”, глоссолалия. Но ближе пример с миссией в Хазарию Константина, перед которой он вынужден был знакомиться, надо полагать, только с азами “хазарского” языка, пользуясь, конечно, чьими-то услугами.
Сторонники широкого распространения иудаизма в Хазарии почему-то не упоминают языковую проблему. Её затронул Н.И.Храпунов, отметивший, что “вероятно, греческий был языком повседневного общения, бытовым для иудеев Херсона, тогда как иврит оставался языком культа” (Храпунов Н.И., 2004, с. 112). Дополню. Речь должна идти не только о Хер- сонесе, но и о всех городах Таврии и Боспора. Греческий же, как lingva franca, евреи, наверняка, использовали в повседневном общении с не-иудеями. По поводу общения евреев в своей среде есть иное мнение Этель Эшли - язык стал консолидирующим элементом иудеев Причерноморья (Кашаев С.В., Кашовская Н.В., 2008, с.345). Это сказано в связи с текстом на иврите из херсонесской базилики. Изменилось ли положение в хазарское время? Вряд ли, так как сохранить самоидентификацию в чужой культурной среде евреи могли только через религию и язык, связанные неразрывно. Потеря одного из двух составляющих всегда в истории евреев вела к потери еврейства, по крайней мере, его ослаблению.
Вернёмся к теме контактов. Языковые трудности не могли не препятствовать им, как и возможности ознакомления потенциальных прозелитов из Хазарии с основами иудаизма. Главная трудность состояла не в бытовом общении с иноязычным населением, для этого достаточно небольшого набора простейших фраз, но в доходчивом и не искажающем смысл переводе терминологии, понятий иудаизма с языка одной языковой семьи на язык другой. Если шире, то надо вообще говорить о языках разных культурных уровней. Большинства основополагающих терминов и понятий Пятикнижия просто не могло быть в языке насе-
319


ления Хазарии12. Считаю не лишним привести следующее заключение о состоянии проблемы сегодня: “Еврейская религия, например хасидизм, несёт в себе глубокий смысл. Осознать этот смысл, не зная языка, невозможно” (Ривки- на Р., 2005, с. 119). Не в этом ли кроется одна из причин того, что иудаизм так и не стал не только в Хазарском каганате, но и в других странах сколь-либо распространённой религией за пределами еврейской среды. Исключения редки.
Однако не всё ясно и с языком самих евреев, оказавшихся в Хазарии, тем более, что невозможно установить, откуда проповедники прибывали ко двору каганов. Какой язык они использовали в общении между собой и при богослужении в Итиле? Для сравнения, как выглядела ситуация на Ближнем Востоке: “...во всех странах еврейской диаспоры в VII в. н.э. устная традиция понимания Торы существовала лишь в виде толкований текста Пятикнижия, но не в виде самостоятельных произведений. Древнейшей формой такого толкования является таргум - синхронный перевод Писания на разговорный арамейский во время его публичного чтения. ... Публичное чтение Торы происходило таким образом: чтец читал текст по свитку на иврите (не всегда достаточно громко), а метургеман - переводчик и комментатор - громко излагал его смысл на арамейском языке. Таким образом, прихожане синагоги (евреи - В.Ф.), уже не понимавшие библейский язык, давно преставший быть разговорным языком, воспринимали смысл писания только по устному таргуму. На вопрос, где это сказано, мог быть дан ответ - «в Писании», хотя простой смысл Писания мог быть совсем другим” (Ольман А., 2008, с.96, 97).
Пойдём далее. Если же от стадии устного пересказа Писания в Хазарии делались попытки знакомить кого-то из местного населения непосредственно с текстами Письменной Торы, то вкупе с пониманием языка возникала проблема обучения чтению. Полагаю, совершенно излишне доказывать, что чтение иудейских текстов прозелитами могло быть редчайшим явлением. В каганате единствен¬
ным письмом было руническое, надписи на иврите или арамейском не известны, равно как и выполненные местным населением греческие. С.А.Плетнёва подчёркивала, что письмо Иосифа на иврите написано не им, но придворным чиновником, скорее всего, из евреев (Плетнёва С.А., 1999, с.217). Версия правдоподобная. Впрочем, это не должно особенно удивлять - князья и коронованные особы во все века “писали”, диктуя, часто оставаясь малограмотными даже в родном языке. Если язык евреев не был освоен в верхах каганата, то что можно было ожидать от местных вождей и тем более простого населения. Какая-то очень небольшая группка могла освоить письменность лишь во втором поколении, начиная обучение с детства.
Мог ли в проповеди использоваться греческий язык, широко распространённый в среде евреев империи и проникавший в синагогальную литургию? (Занемонец А., 2003, с.13)13? Некоторые предпосылки для этого были. Торговцы из Хазарии в массовом количестве закупали и распространяли в каганате продукты в амфорах, и некоторые из них могли знать язык контрагентов. Должна была понимать греческий и какая-то часть выходцев из каганата, поселившихся в Крыму и на Таманском полуострове. Однако о распространении греческого в самом каганате речи не может быть. Не засвидетельствовано это и археологией. Что касается граффити на амфорах Саркела, то “среди них не удалось выявить каких-либо групп изображений, которые можно было бы безоговорочно отнести за счет населения салтово-маяцкой культуры” (Флёрова
В.Е., 1997, с.83). Это даёт основание полагать, что граффити на отправлявшиеся в Саркел амфоры наносили экспортёры-греки для обозначения товара и его объёма.
Не решаюсь далее развивать тему языка проповеди Писания в Хазарском каганате. Мне важно было обозначить неизбежное её возникновение в связи с обращением. Отмечу, однако, что существо дела в ином: велась ли активно сама проповедь?
12 Для сравнения: в России вплоть до XIX в. не было полного перевода Библии. Население до этого времени было мало знакомо даже с Новым Заветом. Проблема правильных переводов греческих текстов на русский язык стояла на протяжении столетий, обострение наступило в XVII в. Проблема сохраняется поныне.
13 А.Занемонец делает ссылку только на один источник - новелла Юстиниана от 8 февраля 553 г.
320


*
Были значительно более серьезные препятствия, которые вряд ли могли быть отражены какими-либо видами источников, но в существовании которых нет ни малейших сомнений, - обращение населения Хазарского каганата потребовало бы от него полной смены всего религиозного менталитета и образа жизни. Достаточно указать на роль Шабата=Субботы в иудаизме и обязательное выполнение всего с ней связанного, в том числе полного запрета на любую работу. Но главное, это восприятие идеи единобожия (Кауфман И., 1997) и необходимость исполнять завет с Богом, что далеко не сразу было понято самими евреями древнего Израиля14. Достаточно вспомнить эпизод с золотым тельцом, за которым последовало кровавое столкновение (Исход, 32: 1-35). Нельзя не упомянуть и обрезание {брит милва) как знак завета с Богом, причём непременно на восьмой день.
Повсеместное проникновение иудаизма потребовало бы не только переворота в религиозном мышлении разноплеменного населения каганата, но и изменения повседневной жизни вплоть до рациона мясной пищи. Иудаизм, как и ислам, придаёт особое значение мясной пище как знаку принадлежности к своей вере. Не удивительно, что эта проблема затронута в споре о вере по письму Иосифа: в адрес мусульман (исмаильтян) в одном ряду с несоблюдением субботы стоят обвинения в употреблении мяса верблюдов, лошадей, со- бак(?) и даже пресмыкающихся. Христиане, конечно, повинны в поедании свинины. Подчеркну, в повседневной жизни смена питания, а значит и состава стада, объектов охоты, имела гораздо большее значение для рядового населения, нежели догматические устои религий. Проблема пищевых запретов оказывалась едва ли не важнейшей при “выборе веры” на Руси и занимает исследователей постоянно (Белова О.В., Петрухин В.Я., 2008, с.84).
Остеологический материал показывает, что в каганате не знали ограничений на употребление никаких домашних или диких
животных, птиц, рыб. Не делали различий между животными с раздвоенными или нераздвоенными копытами, с разрезанной или неразрезанной верхней губой. В этом отношении особенно показательны материалы Правобережного Цимлянского городища, где представлены кости быка домашнего, овцы, лошади, собаки, кабана дикого, сайгака, косули, оленя благородного, лося, сурка (Мягкова Ю.Я., 1998). Аналогичен состав фауны на поселениях Прикубанья (Доценко И.В., 2009). Незначительным было распространение в каганате домашней свиньи (вероятно, связано с трудностью её кормления в зимний период), но дикий кабан шёл в пищу в каганате повсеместно. Отметим, что охота в иудаизме не запрещена, но и не поощряется. Что касается собаки, то в каганате её захоронения встречаются повсюду в ямных и катакомбных могильниках, на поселениях (об одной из недавних находок см.: Доценко И.В. и др., 2008). Невозможно представить захоронение собаки на кладбищах трех споривших религий. Косвенное, а в ряде случаев и прямое (сцены охоты) свидетельство роли самых разных “чистых и нечистых” животных в жизни и верованиях Хазарии дает графика (Флёрова В.Е., 1997; 2001).
Пищевой рацион, хотя и значительная, но не самая большая проблема для прозелитов. Что могло смягчить неизбежные конфликты между язычеством и иудаизмом по любым житейским вопросам? Был ли выход? Только один: проповедники-учителя должны были смириться с нарушениями Закона. Впрочем, этого, кажется, и не потребовалось.
Историки, настаивающие на широком распространении иудаизма в Хазарии, до сих пор не затрудняли себя постановкой многих вопросов, касающихся неизбежных последствий в виде бесконечных конфликтных ситуаций, на мой взгляд, трудноразрешимых и просто неразрешимых, если бы евреи попытались призывать прозелитов каганата строгому следованию Торе. Во многих жизненных коллизиях сами вероучители оказались бы в затруднительном положении. Вот только один пример - брак и семья. Закон запрещал евреям вступать
— При исследовании проблемы обращения хазар в первую очередь следует ознакомиться с Торой с точки зрения возможности принятия основных положений иудаизма населением Хазарского каганата. О принципиальных отличиях иудаизма от язычества см. в указанной публикации И.Кауфмана (1997).
321


в брак с не-евреями. С учетом того, что даже прозелит=иудей всё-таки по крови оставался не-евреем, возникала проблема внедрения евреев в местную среду. По существу, евреи были обречены на изоляцию в обществе, на замкнутую общинную жизнь. Тора запрещала и запрещает поныне (Синельников А., 2004) межнациональные браки. Древнееврейское общество нетерпимо относилось к женившимся на не- еврейках. Их изгоняли из общины. Проблема, однако, была не в этносе, а в другом. “И не роднись с ними: дочери твоей не отдавай за сына его, и дочери его не бери за сына твоего. Ибо это отвратит сына твоего от Меня, и будут служить иным богам” (Дварим, 7: 3,4). “Служить иным богам” - вот причина запрета. На практике это означало бы требование от прозелитов рвать старые родственные связи, а шире - родовые. Они оказывались бы в сложном положении “меж двух огней”. В значительной мере я смоделировал ситуации. Однако, возвращаясь к отсутствию иудейских кладбищ в степной Хазарии, приходится вновь констатировать, что обращение далеко не пошло, иначе внутри- родовые конфликты были бы неизбежны.
Брак Константина Копронима с дочерью или сестрою хазарского кагана состоялся до обращения хазар в 732 г, иначе источники не преминули бы отметить бракосочетание христианина и еврейки. Впрочем, константинопольская патриархия не допустила бы такого брака, даже в целях политических выгод.
Известен ещё один политический брачный союз. После 752/3 гг по инициативе аббасидского халифа Абу-Джафара ал-Мансура наместник Армении Язид ибн Усайд ас-Сулами с целью обезопасить Закавказье от натиска каганата женится на хазарской царевне. Точно не известно, была ли она непосредственно дочерью кагана или имела с ним иную степень родства. С большим приданым она была направлена к Язиду, однако перед бракосочетанием принимает ислам, после чего “отбросила от себя меч и кинжал”. Последнее позволяет думать, что и она не была иудейской веры.
Об этих браках писал ещё М.И. Артамонов, отметивший, что “невозможно допустить, чтобы сын византийского императора женился бы на иудейке” (Артамонов М.И., 1962, с.267). Добавлю, что трудно допустить сватовство мусульманина к иудейке, ещё в большей степени - согласие кагана, будь он уже иудеем, на брак дочери с мусульманином с последующим её уходом в ислам.
*
Прежде, чем дискутировать о перспективах и реальности иудаизма в Хазарии, необходимо “примерить” каждое положение Торы и Талмуда к возможным прозелитам. Не стоит объяснять, что перспектива распространения иудаизма в целом означала бы конфликт с со- племенниками-язычниками и полную ломку всего образа жизни, что не могло не возбудить сопротивления, неприязни, вражды. Особое неприятие должна была встретить необходимость отказа от традиционных погребальных обрядов. В конечном итоге, это и могло стать одной из причин столкновения в Хазарии, известное как “гражданская война” (Артамонов М.И., 1962, с.324-335). Впрочем, нельзя исключать, что внутреннее напряжение накапливалось в Хазарии и ранее, но по иным причинам. Мы же остаёмся перед фактом: иудаизм не распространился за пределы узкого круга прозелитов, собравшихся вокруг каганов. Сказалась и традиция самого иудаизма. Как заметил В.Я.Петрухин, “иудаизм не требовал обращения «языков», что очевидным образом способствовало расцвету Хазарии в IX в....” (Белова О.В., Петрухин В.Я., 2008, с. 11). В итоге, с одной стороны, замкнутость иудаизма, а с другой, свойственное сути язычества признание существования чужих богов, или, по Ю.В.Готье, религиозный индифферентизм. Надо полагать, это и породило миф о необычайной веротерпимости Хазарии. Вряд ли, однако, такая терпимость бытовала между осевшими в каганате, особенно в Итиле, христианами и мусульманами при неприязни обоих к иудеям. Так называемая веротерпимость была реально сложившейся ситуацией равновесия, не более. Изредка оно нарушалось, в частности, когда каган едва не предпринял ответные репрессии против мусульман.
*
Зададим иной вопрос в связи с проблемой обращения: было ли население каганата готово к принятию и сколь-либо широкому распространению любой из монотеистических религий? Определённо нет, особенно иудаизма, в котором регламентация культа и быта несрав-
322


нимо строже, нежели в христианстве и исламе. Обращение было акцией, незатрагивающей широкие слои населения. В этом процессе каждая сторона, евреи и каганат, преследовали исключительно собственные интересы, что также не способствовало широкому распространению новой религии. Наиболее стабильным было общение Хазарии с Византией, хотя и перераставшее эпизодически в конфликты. В ходе них, особенно в периоды активизации гонений в Византии и северопричерноморских городах, евреи, возможно, видели в каганате некоторое временное убежище. Выбор же между мировыми религиями должен был сделать сам каганат, независимо от интересов евреев, равно как Византии и Халифата. Но, подчеркну, сторонники обращения не могли не понимать, что новая религия перспектив распространения не имела. В крайнем случае, были вынуждены смириться с этим.
*
Причины неуспеха иудаизма в Хазарии в значительной мере кроются в основах самого иудаизма. На это до сих пор внимания не обращалось, но не учитывать этого нельзя. Писать на эту тему должны, конечно, не только археологи, но и специалисты по иудаике. Я же воспользуюсь двумя немаловажными для нашей темы примерами из книги еврейских авторов. Первый: об утаивании знаний. “Утаивание знаний имело... весьма любопытную сторону, а именно - то сопротивление, которое на протяжении многих поколений оказывали переводу Писания на другой язык, поскольку Писание должно было оставаться достоянием одних лишь евреев” (Штейнзальц А., Функенштейн А., 1997, с. 132). Ситуация парадоксальная. Как я отметил выше, внедрить иудаизм можно, только донеся Тору на языках населения каганата, но полный перевод её нежелателен. Справедливости ради отмечу, что сопротивление встречали и переводы Библии как в Западной Европе, так и в России. Дело не только в сокровенности религиозного знания, но и в стремлении иерархов сохранять контроль над массой простолюдинов.
Второй пример касается так называемой тайны Устной Торы: “Устная Тора, являю¬
щаяся исключительно наследием евреев, и поэтому нельзя допускать к ней посторонних” (Штейнзальц А., Функенштейн А., 1997, с. 133). Опять парадокс, ведь для природных евреев всё население Хазарии было не-евре- ями. “Оевреить” местное население можно было только через смешанные браки, что тоже не приветствовалось. Обнаружить это при исследовании погребений будет очень трудно.
Ясно одно, при обращении к проблеме распространения иудаизма в Хазарии эти факторы необходимо знать, как и иметь хотя бы общее представление об этой религии и её истории.
В сугубо теоретическом плане ещё несколько слов об одной объективной причине слабости позиций иудаизма в Хазарии и не только в ней. Иудаизм в отличие от других религий не имел центра управления, строгой организационной и иерархической структур, которые бы направляли последовательную линию прозелитизма, если угодно, миссионерства. Сравним с восточными церквями, католицизмом особенно, в меньшей степени с исламом. Понятно, историческое развитие иудаизма как религиозной структуры было прервано разрушением второго Храма, гибелью еврейского государства и последовавшим рассеянием.
*
Я затронул серию различных аспектов бытования иудаизма в Хазарском каганате. При этом, как, возможно, заметили читатели, речь всё время шла о некоем обобщённом иудаизме, в значительной мере дополненном современным представлением о нём. Однако мы не должны забывать, что исторические реалии наверняка были иными, более разнообразными. С рассеянием и распадом древнееврейской религиозной общности (она не была полной уже со времён вавилонского плена) в иудаизме возникали различные течения, мессианские движения, “ереси”. Их представители расходились не только в догматике, в отношении к язычникам и пр., но даже в требованиях к быту и погребальным обрядам. Неизбежен вопрос: какой же иудаизм был принесен в Хазарский каганат? Наверняка ответить на него невоз¬
323


можно. Кембриджский документ упоминает евреев, пришедших с востока, из Багдада, Хорасана. К этому добавим области Ирана. Вряд ли можно сомневаться в некоторой миграции из Северного Причерноморья. П.Голден определил проблему одной фразой: “Происхождение еврейских миссионеров и реальные обстоятельства прозелитизма нам неизвестны” (Голден П., 2010, с. 137). Каждая группа евреев несла свои особенности вероисповедания и обрядности, упомянутого отношения к язычникам, тем более смешению с ними в браках, что в условиях Хазарского каганата было особенно актуально. Не буду пересказывать первую часть Кембриджского документа, отрывочно и непоследовательно освещающую интересующую нас проблему. Из неё, однако, можно понять, что продвижение иудаизма проходило в несколько этапов с периодической потерей чистоты религии и её требований, но нормы поведения даже “ортодоксальных” по тому времени иудеев неизбежно послаблялись для обращённых, вероятно, в тех же пищевых запретах, в соблюдении субботы, в обрезании взрослых, в предпогребальной и погребальной обрядности. В такой ситуации вероятность найти следы иудаизма снижается в ещё большей степени, чем я пытался показать.
Думаю, что сама конфессиональная обстановка в каганате с относительной индифферентностью местного языческого населения к чужим богам, защищенность от преследований со стороны христиан и мусульман заставляли евреев и немногих прозелитов терпимо относиться к окружению хотя бы из опасения спровоцировать неприязнь, прямые вспышки вражды. Если так называемую гражданскую войну действительно вызвали религиозные реформы, то наверняка иудеи Хазарии помнили о ней до конца её существования.
Нет оснований думать, что еврейская иммиграция в Хазарский каганат имела организованный характер - диаспора всегда была разобщённой, однако с накоплением некоей массы переселенцев в Итиле возникала новая община. В ещё незнакомом окружении догматические и обрядовые разногласия временно отходили на второй план (это проблемы сугубо внутренние), необходимо было обустраиваться. В конечном итоге, предположим (не более!), спонтанно возникло стремление как-
то, хотя бы на время, закрепиться в каганате. Самым надёжным способом для этого в средневековье было конфессиональное объединение с властью. Для центральной же власти или одной из её “партий”, прежде всего в окружении “царя ”, бека, иудаизм мог стать знаменем, если угодно, идеологией в подавлении местного сепаратизма и иных группировок “при дворе”, а в религиозном плане - опорой в противостоянии проникавшим в каганат христианству с его древней традицией активного миссионерства, мусульманам с их открытой неприязнью к иноверцам. Нашествие арабов первой трети VIII в. и попытка принудительной исламизации кагана не могли не оставить тяжёлую память, и шансы ислама стать государственной религией были минимальны. Таким образом, движение евреев при поддержке первых прозелитов, с одной стороны, и центральной власти, с другой, к союзу было взаимным. Для прочего населения на обширных пространствах Хазарского каганата всё происходившее в Итиле вряд ли имело какое-либо значение, оно жило своими интересами. Лишь много позднее история обращения оформилась в “книжном варианте выбора веры”, что имело место и в русском летописании (Белова О.В., Петрухин В.Я., 2008, с.80).
Остаётся констатировать следующее. Если в Первом Болгарском царстве, начиная со времени Симеона (893-927 гг) и первого царя Петра (927-969 гг), начинается сложение единой болгаро-византийской, а точнее, болгарохристианской культуры в сфере государственной идеологии, в письменности, в собственно материальной культуре (Рашев Р., 2007, с.73- 81; Степанов Цв., 2008, с.94); если в Волжской Булгария с X в. начинается формирование булгаро-исламской культуры, то в Хазарии исторический процесс до аналогичных стадий не дошёл. В Хазарском каганате даже не проявилась заметная тенденция к возникновению единой “хазаро-иудейской” культуры. Разбирать причины здесь не место, но одной из них могла быть полиэтничность, разноплеменность населения. Конечно, надо учитывать и кратковременность самого существования каганата после принятия иудаизма.
Что касается роли внешнеполитических факторов при выборе иудаизма, то об этом написано более чем достаточно. Однако, го¬
324


воря о внешних, не следует считать внутренние проблемы каганата третьестепенными. В равной степени должны были учитываться и внутренняя ситуация и внешнеполитическая. Если в каганате действительно учитывали возможные политические последствия выбора иудаизма, то внутренние интересы “партии власти” должны были играть главную роль. Ведь со 2-й трети VIII в. каганату реально не угрожали ни халифат, ни Византия. Арабы уже никогда не выходили севернее Дербента, а реальные интересы Византии в Северном Причерноморье ограничивались Крымом, но и здесь не происходило крупных столкновений.
И всё-таки, непременно “навязывая” каганам предварительный анализ внешней и внутренней политической ситуации, взвешенную оценку вариантов реакции со стороны мусульманского и христианского мира, мы в значительной мере модернизируем ситуацию, приписываем им ту аналитическую подготовку принятия ответственных политических и конфессиональных решений, которая обязательна в современном нам мире. П.Голден, традиционно отдавая первое место политическим причинам, предполагает и другой вариант: “Тем не менее, нельзя исключить возможность влияния таких факторов, как личные симпатии правителей этого государства и влияние харизматических лидеров местных еврейских общин” (Голден П., 2010, с. 139). Помимо личных симпатий, нельзя сбрасывать со счетов совершенно переконструируемые сиюминутные ситуации. Достаточно указать, что Борис (Михаил) начинал христианизацию в Первом Болгарском царстве с обращения к римскому первосвященнику, и лишь в силу текущих политических передряг Болгария не оказалась в западной, позднее католической церкви15. Однако необходимо иметь в виду не просто “симпатии” того или иного правителя в данный момент, а взглянуть на ситуацию шире. Какое бы и по поводу чего не принималось бы решение в эпоху средневековья, его всегда принимал монарх, династ, слабый или сильный, дально¬
видный или среднего ума (как варианты: его ближайшее лицо или группа лиц, фаворит, визир, бек и пр.).
*
Ещё два вопроса, непосредственно связанные с евреями Северного Причерноморья. Дать полный ответ на них сейчас вряд ли возможно, но новая постановка их необходима: о торговле и о численности евреев.
О торговле евреев. До настоящего времени встречаются публикации мнения о том, что вся торговля византийских областей Северного Причерноморья была сосредоточена в руках евреев, а экономика Хазарского каганата в значительной степени базировалась на доходах от торговли. Так, П.Голден даёт следующее обобщение: “В своё время Хазария играла важнейшую роль в торговле между народами и племенами лесной зоны на севере Европы и двумя наиболее значительными с политической и экономической точки зрения державами Средиземноморья: исламским халифатом и Византией” (Голден П., 2010, с. 125).
Известный крымский археолог А.Г.Герцен, и не только он, даже связывает торговые интересы евреев с распространением иудаизма в Хазарии через основанные в ней торговые фактории (Герцен А.Г., 2004, с.141). Болгарский культуролог Цв.Степанов прямо связывает посредническую роль Хазарии в восточноевропейской торговле не только с её географическим положением, но в большей степени с принятием иудаизма и последовавшим за этим включением в хазарскую торговлю ар-раза- нийя/ар-радания (Степанов Цв., 2008, с.74 и сл.). Подчас создаётся впечатление, что, если бы не принятие иудаизма, то каганат так бы и остался вне всякого товарообмена, камнем преткновения на Волжском торговом пути. Для меня совершенно неубедительна точка зрения О.Прицака о том, что принятие иудаизма военными и гражданскими вождями Хазарско¬
15 	Выбор между западным и восточным христианством и связанные с ним перипетии известны также в истории Великой Моравии, Венгрии, Сербии, Хорватии. Но эти примеры лишь косвенно помогают представить, что могло происходить в Хазарском каганате при выборе веры, как и при выборе манихейства в Уйгурском каганате. Выбор ислама в Волжской Болгарии, на мой взгляд, был определён исключительно политической ситуацией, противостоянием с Хазарским каганатом.
325


го каганата было результатом сотрудничества Хазарии с купцами-работорговцами иудейского происхождения - рахданитами, которые превратили Волгу и Дон в важные пути работорговли (об этом: Михеев В.К., Тортика А.А., 2005, с. 178, 179). С.А.Плетнёва, опираясь на выше упоминавшиеся сомнительные погребения евреев, писала о еврейских купцах не только в Саркеле, но и в Белой Веже: “Людям, знавшим письмо и счёт, всегда находилось место в этом торгово-промышленном городке” (Плетнёва С.А., 2006, с.242). Комментировать это трудно.
“Отдавая” в руки евреев всю торговлю Хазарского каганата, сторонники “торговой теории обращения” не принимают во внимание несомненную активную деятельность византийских купцов-греков, равно как и купцов-греков из городов Таманского полуострова и Крыма. Археологически импорт в Хазарию отражён в массе находок на её территории целых и фрагментированных амфор, а также эйнохой и фляг-баклажек (Аксёнов
В.М., Михеев В.К., 2003). Вся масса этой керамики поступала не только из Крыма, но и из разных центров Византии. В первую очередь это относится к амфорам с мелкими зонами горизонтального гребенчатого орнамента. Разумеется, товаром были не сами амфоры, а их содержимое (вино, оливковое масло, др.). Не исключаю, что ценились и сами амфоры - неоднократны их находки со следами ремонта. Косвенные выводы об активном участии именно греков в торговле с Хазарией даёт произведённый В.Е.Флёровой анализ граффити на амфорах Саркела. Исследовательница выделила в Саркеле большую серию граффити - греческих букв (Флёрова В.Е., 1997, с.72-79), обозначавших либо вид содержимого, либо объёмы амфор. В то же время среди граффити не оказалось знаков, которые можно было бы отождествить с буквами еврейского алфавита. Нет таких и на амфорах Таманского городища (Флёрова В.Е., 1997). Это весьма симптоматично, хотя можно допустить, что и евреи в маркировке амфор пользовались исключительно греческими литерами, но установить это невозможно. Участие в торговле византийцев подтверждается многочисленными находками на Таманском городище амфорных клейм - знаков государственного контроля
объёмов амфор (Чхаидзе В.Н., 2005а). В связи с торговлей обратим внимание на замечание
В.Н.Чхаидзе о вероятном участии в торговле с Таматархой помимо греков также арабов, русов, алан, армян, различных кочевнических народностей (Чхаидзе В.Н., 20056, с. 14). Таким образом, конкурентами для евреев были не только греки.
О том, что евреи всё же делали пометки на амфорах, удостоверяет надпись постхазарского времени на фрагменте трапезундской амфоры XIII в. из пос.Рассвет в дельте Кубани. Сохранилось четыре буквы, читаемые “Ицхак” (Волков И.В., 2002). Находка единственная в своём роде. Ввиду фрагментарности текста нельзя понять, кем был Ицхак, владельцем товара в амфоре, получателем. Нельзя исключить, что надпись вообще не имела отношения к торговым операциям.
В итоге необходимо признать, что на сегодня объективных археологических данных, позволивших бы определить место евреев в торговле с каганатом, нет, как нет оснований говорить о монополии евреев, а пример с Саркелом косвенно свидетельствует, что место евреев в торговле с Хазарией могло быть весьма скромным. Что касается участия евреев в торговле по участку Шёлкового пути через Хазарию, в частности, через Саркел, то сказать что-либо определенное по этому поводу вообще невозможно. Отметим лишь, что археологические материалы Саркела, как и всего Нижнего Дона, восточную торговлю почти не отражают, а представлять Саркел как караван-сарай весьма сомнительно (Ра- вич И.Г., Флёров В.С., 2000; Седов В.В., 1999, с.71, примечание 13).
Преувеличение значения торговли в экономике каганата, а в торговле - евреев - тезис не новый. Он появляется ещё в XIX в., когда в распоряжении исследователей были исключительно письменные источники, преимущественно арабские. Достаточно указать на
В.О.Ключевского, крупнейшего русского историка, который не только особо выделял посредническую роль каганата в торговле между Востоком и Западом, но и место в ней “промышленных евреев”. Мало того, он считал, что “еврейское влияние здесь (в кагаиате -В.Ф.) было так сильно, что династия хозарских каганов со своим двором, т.е. высшим классом хо-
326


зарского общества, приняла иудейство” (Ключевский В.О., 1956, с.125-127), что по сути повторил О.Прицак. В.О.Ключевский пишет о проникновении еврейских купцов вплоть до Багдада, но упоминаемый им Ибн Хордад- бех писал не о купцах из Хазарии, а о “купцах ар-Разанийа”, не имевших к ней ни малейшего отношения, и этнос которых остаётся под вопросом (Ибн Хордадбех, 1986, с.39, 40, 123, 124). Переводчик и исследователь текста Ибн Хордадбеха Н.Велиханова отметила, что “происхождение купцов иудеев ар-Разани до сих пор остаётся невыясненным”. Акцентирую внимание на том, что здесь говорится не об этнических евреях, а об иудеях. И это не случайно. Предполагая, что “деревня” Разан находилась недалеко от Медины, Н.Велиханова напоминает, что “мединские иудеи (по крайней мере, большинство из них) были коренными арабами и считались наиболее древними поселенцами Йасриба (Медины). Впоследствии эти племена были выселены мусульманами. Многие из них поселились в Сирии... можно предположить, что термин «разани», употребляемый Ибн Хордадбехом, по всей вероятности, указывает на происхождение этих купцов, т.е. на то, что они из ар-Разана (скорее всего, иудеи, переселившиеся из Разана в Сирию” (Велиханова Н., 1986, с.39,40). Не давая оценки версии Н.Велихановой, отмечу, что при упоминании иудеев надо иметь в виду не только евреев, но и арабов. В связи с этим укажу на §656 “Земли, [подвластные] ал-Медине” труда Ибн Хордадбеха (1986, с. 112), в котором говорится о высоко стоявшем в арабской ад- министрции ас-Самау’але (Самуил) ибн Ади- ийа - владетеле крепости ал-Аблак ал-Фард. Ас-Самау’ал - иудей (! - В.Ф.), славившийся добротою, о чём говорит поэт:
“В Тайме, ал-Албак ал-Фарде - его жилище.
Это неприступная крепость, а сосед он не коварный”.
Не будем спустя полтора века критиковать выдающегося историка В.О.Ключевского, но
в наше время говорить об особом месте торговли в каганате и узурпации её иудеями - анахронизм. До немыслимых пределов “идея” была доведена Л.Н.Гумилёвым16.
Как свидетельствует современная археология, экономика каганата базировалась на развитом земледелии и ремесле, из которого выделим обработку черных металлов.
Как обстояло дело с внутренней торговлей, с участием евреев или без них, показывает заключение В.Я.Петрухина, сделанное в публикации обобщающего характера: “... вопреки ставшим расхожими представлениями о главенстве «финансового капитала» в Хазарии, у нумизматов практически нет данных о денежном обращении в каганате...” (Петрухин В.Я., 2002, с.308).
Что касается восточной торговли и её путей в Халифате, то весьма сомнительно, чтобы евреи Хазарии играли в ней заметную роль. Свидетельств об этом нет, но ещё Б.Н.Заходер отметил сведения Мас'уди и других авторов о большом числе поселившихся в Хазарии мусульманских купцов и ремесленников. Их главным местом поселения был Итиль; одна из стоянок мусульманских купцов находилась в устье Волги (Заходер Б.Н., 1962, с.155, 158, 159). На мусульманский Восток была ориентирована и работорговля (Заходер Б.Н., 1962, с.143).
Отмечу, что вопрос о восточном направлении торговли каганата (не смешивать с направлением потоков бус) не изучен на основе археологических данных. Говорить же о национальных приоритетах в ней сегодня просто не представляется возможным.
Вопрос о роли евреев в торговле - лищь часть более обширной темы места каганата в так называемой международной торговле и о размерах доходов каганата от товарооборота и посредничества. “Соображения относительно существования степных городов и торговотаможенных крепостей появились у меня в результате невероятности их отсутствия в та¬
16 	В современных антисемитских публикациях его точка зрения доведена до абсурда. В публикации “Знающие дороги” из “Вечернего Волгодонска” от 27.05.2004 г читаем: “...знающие дороги - рахдониты. Так называли еврейских купцов, захвативших в свои руки монополию караванной торговли между Китаем и Европой. .. .В переводе на понятия XX века эта торговля соответствовала валютным операциям и торговле наркотиками”. Вместо авторской подписи указано - По материалам книги: Лев Гумилёв “Древняя Русь и Великая Степь ”.
327


кой обширной торговой державе, какой была Хазария...” (Плетнёва С.А., 2002, с.123). Как видим, даже в таком сложном вопросе о “городах” Хазарии С.А.Плетнёва не удержалась от выдвижения на первое место торговли, причём посреднической. О “городах Хазарии, которые привлекали множество купцов и ремесленников”, традиционно пишет и П.Голден (2010, с.126)17.
Вопрос о месте торговли в экономике Хазарского каганата и месте каганата в меэ/с- дународной торговле, по моему глубокому убеждению, требует коренного пересмотра. Основания для этого есть. Восточная Европа IX-X вв. - это северная окраина громадной территории, по которой двигались товары (не только монета!) в разных направлениях между Китаем, Средней Азией, Ираном, Византией, Северной Африкой и Европой от Пиренеев до Скандинавии. Потоки товаров текли за пределами каганата, доля же проходивших через каганат была ничтожна. От “соображений” и “представлений” необходимо перейти к глубокому и трудоёмкому изучению археологических (не только нумизматических) материалов. Движение монеты=серебра и торговля - это для каганата далеко не одно и то же.
Наконец, не стоит преувеличивать объёмы восточной торговли Европы в VIII-X вв. (через Хазарию или иными путями). Расцвет её наступает после Крестовых походов; она велась преимущественно через порты Италии (Генуя, Венеция, Пиза, др.). ^
Второй вопрос - о численности евреев. Предварительно отметим, что для суждений о численности прозелитов в Хазарском каганате нет ни малейших археологических данных. Как отмечалось выше, погребения с иудейской обрядностью в каганате не выявлены.
Для оценки числа евреев в Северном Причерноморье типичны следующие заключения. Н.И.Храпунов, упоминая крещение евреев боспорским архиепископом Антонием и оценку его деятельности на этом поприще константинопольским патриархом Фотием, пишет: “Вероятно, в третьей четверти IX в. еврейская община Боспора была столь велика (выделено мною - В.Ф.), что её крещение выглядело
в глазах патриарха делом,.. .соответствующим духу времени и политике правящего императора” (Храпунов Н.И., 2004, с. 116). В.Н.Чхаидзе в статье о евреях Тмутаракани: “...значительную часть населения приморских торговых городов составляли евреи, именно их источники именуют «козарами»” (Чхаидзе В.Н., 20056, с. 14).
На сегодня единственное археологическое свидетельство для оценки численности евреев в позднеантичный период (I-IV вв.) - надгробия, количество которых для этого времени более сотни (точное количество не установлено). Они происходят преимущественно с Таманского полуострова и Пантикапея - Боспора. Много это или мало? Легко подсчитать, что в среднем одно надгробие приходится на 4 года. Произвольно допустим, что сохранилось только одно из десяти надгробий, т.е. условно доведём их количество до 1000, но и при этом на один год придётся только 2,5 захоронения евреев. Немного. Можно увеличить эту цифру в два, в три раза. Принципиально ничего не изменится.
К проблеме численности евреев надо отнести и то, что раннесредневековых еврейских кладбищ не обнаружено. Будь они большими по площади, вероятность их открытия была бы значительна. Такова археологическая реальность, скорее всего, близкая к реальности исторической.
Чем же в таком случае объяснить столь пристальное внимание средневековых авторов к евреям даже на окраине византийского мира? Это постоянная неприязнь христиан к евреям, где бы последние не находились, независимо от их числа. Не случайно один из разделов известного сочинения отца Церкви Иоанна Да- маскина получил название “Против Иудеевъ, о Субботе” (Иоанн Дамаскин, 1992, с.256-260). С другой стороны, появление иудейского государства не вызвало никакого ажиотажа в еврейской среде Средиземноморья, но лишь оживило надежду найти пропавшие колена (Рашковский Б., 2008).
В историю проникновения иудаизма в Хазарский каганат, изложенную Ю.В.Готье (1930, с.80-82), сегодня трудно что-либо доба¬
17 	О проблеме существования “городов” в Хазарском каганате я пишу в других работах, в том числе: Флёров В.С., 2011.
328


вить. В данной же статье я попытался только показать и как-то объяснить, почему иудаизм, как и сами евреи и прозелиты, не получил в Хазарском каганате распространения. Изредка и вынужденно приходилось излагать пока недоказуемые предположения. Я на них не настаиваю. Надеяться на массовые археологические материалы из глубин Хазарии не приходится. Более перспективными в этом плане по-прежнему остаются северопричерноморские и приазовские регионы каганата.
Итоги. Они на сегодня более чем скромные. С большой долей вероятности, как на материальное свидетельство проникновения иудаизма на территорию Хазарского каганата, можно указать только на горшок из Мариуполя с процарапанной менорой. Со значительно меньшей вероятностью таким может быть надмогильная плита из Кеп. Никакие теории не смогут восполнить недостаток источников, из которых появление новых археологических более вероятно, чем письменных.
Каковы перспективы обнаружения в Хазарском каганате археологических артефактов евреев? Прогнозировать находки невозможно, но стоит указать на такой массовый
материал как амфоры и их фрагменты, на которых могут оказаться не только граффити, но и дипинти с иудейскими символами. На эту мысль меня навели обзоры Ю.М.Могаричева18 следов пребывания евреев в Крыму в ранневизантийское время (Могаричев Ю.М., 2003). Примечателен опубликованный им фрагмент амфоры 2-й пол.У1-УН в. из Боспора-Керчи с дипинто-менорой (Могаричев Ю.М., 2009, с.266). Нанесено на плечико и основание горла (рис. 10). Определить тип меноры при таком расположении трудно. Нижняя ветвь следует диаметру плечиков, охватывая их, при этом концы ветви не загнуты вверх. Прямая противоположность - верхняя ветвь: из-за расположения на узком горле концы её круто загнулись вверх. Нельзя исключать, что традиция нанесения дипинти-менор на амфоры сохранялась до VIII-X вв., и такие находки возможны не только на Боспоре, но и на памятниках Хазарского каганата. Как следует из заметного количества местонахождений еврейской символики в Крыму (Mogarichev Yu.M., 2009) и на Таманском полуострове, именно отсюда наиболее вероятен исход некоторых евреев в каганат.
Рис. 10. Амфора с дипинти. Керчь (по: Могаричев Ю.М. 2009).
Fig. 10. An amphora with dipinti. Kerch (by: Могаричев Ю.М. 2009)
18 	Моя признательность Юрию Мироновичу Могаричеву за предоставленные издания и консультации.
329


Литература и архивные материалы
Айвазян С., 1997. История России. Армянский след. М.
Аксёнов В.С., Михеев В.К., 2003. Погребения с крымской посудой могильника салтовской культуры Красная Горка// Vita Antiqua. № 5-6. К.
Албегова З.Х.-М., 2001. Палеосоциология аланской религии VII-IX вв. (по материалам амулетов из катакомбных погребений Северного Кавказа и Среднего Дона)// РА. № 2.
Албегова З.Х., Верещинский-Бабайлов Л.И., 2010. Раннесредневековый могильник Мамисондон. Результаты охранных археологических исследований 2007-2008 гг. в зоне строительства водохранилища Зарамагских ГЭС// Материалы охранных археологических исследований. Т. 11. М.
Алемань А., 2003. Аланы в древних и средневековых письменных источниках. М.
Артамонов М.И., 1935. Средневековые поселения на Нижнем Дону. По материалам Северо- Кавказской экспедиции// ИГАИМК. Вып.131.
Артамонов М.И., 1962. История хазар. Л.
Артамонова О.А., Плетнёва С.А., 1998. Стратиграфические исследования Саркела - Белой Вежи (по материалам работ в цитадели)// МАИЭТ. Вып.УГ Симферополь.
Афанасьев Г.Е., 2001. Где же археологические доказательства существования хазарского государства?// РА. № 2.
Афанасьев Г.Е., 2007. Поиск страны фурт-ас// Достояние поколений. № 1(2). М.
Баранов И.А., 1990. Таврика в эпоху раннего средневековья. К.
Баранов И.А., 1991. Болгаро-хазарский горизонт средневековой Сугдеи// Проблеми на прабългарската история и култура. София.
Белецкий В.Д., 1959. Жилища Саркела - Белой Вежи// МИА. № 75.
Белова О.В., Петрухин В.Я., 2008. Еврейский миф в славянской культуре. Москва; Иерусалим.
Беляев Л.А., Мерперт Н.Я., 2007. От библейских древностей к христианским. М.
Блаватский В.Д., 1951. Раскопки некрополя Фанагории в 1938, 1939 и 1940 гг.// МИА. № 19.
Бубенок О., 2009. Сведения Плано Карпини о “брутахиях”-иудеях (к вопросу о судьбе хазар на Тамани)// X Боспорские чтения. Боспор Киммерийский и варварский мир в период античности и средневековья. Актуальные проблемы. Керчь.
Бубенок О.Б., 2007. Хазары и мятежная Асия// Четырнадцатая ежегодная международная междисциплинарная конференция по иудаике. М.
Бунарджич Р., 2005. Челарево - некрополь и поселение VIII-IX вв.// Хазары. Серия “Евреи и славяне”. Т.16. Иерусалим; Москва.
Бурбон Ф., Лавань Э., 2001. Святая земля. Атлас чудес света. М.
Велиханова Н., 1986. Введение в изучение памятника// Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. Баку.
Волков И.В., 2002. Фрагмент амфоры с еврейской надписью из Анапского музея// Древности Кубани. Вып.18. Краснодар.
Вуич Л.Г., 1963. Антропологическая характеристика черепов из ранних погребений Саркела// МИА. № 109.
Гадло А.В., 1968. Раннесредневековое селище на берегу Керченского пролива (по материалам раскопок 1963 г.)// КСИА. Вып.113.
Гайдукевич В.Ф., 1945. Боспорское царство. М.; Л.
Галкин Л.Л., 2004. Свастика и шестиконечная звезда// Антикватория. № 4(9). М.
Герцен А.Г., 2004. Хазары// От киммерийцев до крымчаков. Симферополь.
Гинзбург В.В., 1963а. Антропологический состав населения Саркела - Белой Вежи и его происхождение// МИА. № 109.
Гинзбург В.В., 19636. Краниологические материалы Правобережного Цимлянского городища// МИА. № 109.
Голден П., 2010. Хазарский иудаизм в свете письменных источников// История еврейского народа в России. Т.1. От древности до раннего нового времени. Иерусалим; Москва.
330


Гольдельман М.А., 1999. Хазары// Краткая Еврейская энциклопедия. Т.9. Иерусалим.
Гольденберг М., 2002. К вопросу о датировке синагоги в Каффе - древнейшей на территории бывшего СССР// Материалы Девятой Ежегодной Международной Междисциплинарной конференции по иудаике. М.
Готье Ю.В., 1930. Железный век в Восточной Европе. М.; Л.
Данынин Д.И., 1993. Фанагорийская община иудеев// ВДИ. № 1.
Декоративное искусство средневековой Армении, 1971. Альбом/ Сост. Н.Степанян, А.Чакмакчян. Л.
Доценко И.В., 2009. Охота и рыболовство в системе хозяйственных занятий населения хазарских поселений Северного Кавказа// Диалог городской и степной культур на евразийском пространстве. Серия “Донские древности”. Вып.10. Азов.
Доценко И.В., Нарожный Е.И., Швырёва А.К., 2008. Захоронения домашних животных в культурном слое поселения “Ханьков-1’7/ Археологический журнал. № 2. Армавир.
Живков Б.Н., 2010. Интегративни игдезинтегративни тенденции в Хазарския каганат. Края на IX-X век. Автореф. дис. ... докт. философии. София.
Занемонец А., 2003. Отречение от иудаизма в византийской культуре// Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. Академическая серия. Вып.11. М.
Заходер Б.Н., 1962. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М.
Золотарёв М.И., Коробков Д.Ю., 2002. О епископе Капитоне и крещении жителей Херсона в IV веке по Р.Х.// Православные древности Таврики. К.
Ибн Хордадбех, 1986. Книга путей и стран/ Пер. Н.Велихановой. Баку.
Иерусалимская А.А., 1985. Находки предметов христианского культа в могильнике Мощевая Балка// Художественные памятники и проблемы культуры Востока. Л.
Иоанн Дамаскин, 1992. Точное изложение православной веры. Москва; Ростов-на-Дону.
Кауфман И., 1997. Религия Древнего Израиля// Библейские исследования. Академическая серия. Вып.1. М.
Кашаев С.В., 2006. Исследование Таманским отрядом поселения Вышестеблиевская-11 в 2005 г.// Тринадцатая Ежегодная Международная Междисциплинарная конференция по Иудаике. Тезисы докладов. М.
Кашаев С.В., Кашовская Н.В., 2008. Культовый комплекс (СК-6) и эпиграфические материалы с поселения Вышестеблиевская-11// Древности Боспора. Т.12. 4.1. М.
Кашовская Н.В., Кашаев С.В., 2001. Новые иудейские надгробия с Таманского полуострова// Материалы Восьмой Ежегодной Международной Междисциплинарной конференции по иудаике. 4.1. М.
Кашовская Н.В., Кашаев С.В., 2004. Иудаизм на Боспоре - археологический контекст// Материалы Одиннадцатой Ежегодной Международной Междисциплинарной конференции по иудаике. 4.1. М.
Кашовская Н.В., Кашаев С.В., 2006. О еврейской надгробной надписи из архива ИИМК// Тринадцатая Ежегодная Международная Междисциплинарная конференция по Иудаике. Тезисы докладов. М.
Ключевский В.О., 1956. Курс русской истории. Часть 1// Сочинения. Т.1. М.
Константин Багрянородный, 1989. Об управлении империей. Серия “Древнейшие источники по истории народов СССР”. М.
Кравченко Э.Е., 2004. Безынвентарные могильники западной окраины Хазарии (к вопросу о распространении в каганате монотеистических религий)// Материалы Одиннадцатой Ежегодной Международной Междисциплинарной конференции по иудаике. 4.1. М.
Кравченко Э.Е., 2005. Мусульманское население среднего течения Северского Донца и распространение ислама в Восточной Европе в хазарское время// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.4. Хазарское время. Донецк.
Кравченко Э.Е., Кульбака В.К., 2010а. О находке сосуда с граффити в Мариуполе// Археологический альманах. № 21. Донецк.
331


Кравченко Э.Е., Кульбака В.К., 20106. Погребение хазарского времени из Мариуполя// Хазары: миф и история. Москва; Иерусалим.
Красильников К.И., 1990. Праболгарский могильник у с.Желтое на Северском Донце// Проблемы исследований памятников археологии Северского Донца. Тезисы докл. Луганск.
Красильников К.И., 1991. Могильник древних болгар у с.Желтое// Проблеми на прабългарската история и култура. 2. София.
Красильников К.И., 2009. Лощеная керамика из степного массива салтово-маяцкой культуры (типология, технология, орнаментика, клейма)// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Круглов Е.В., 2005. О культурно-хронологической атрибуции кургана 27 Царевского могильника// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.4. Хазарское время. Донецк.
Майко В.В., 1999. Иудейские элементы в материальной культуре населения юго-восточной Таврики второй половины X в.// Проблемы истории и археологии Украины. Харьков.
Магомедов М.Г., 1977. К вопросу о происхождении культуры Верхнечирюртовского курганного могильника// Археологические памятники раннесредневекового Дагестана. МАД. № 7. Махачкала.
Масловский А.Н., 2006. Археологические исследования в Азове и Азовском районе в 2005 году// Историко-археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2005. Вып.22. Азов.
Миллер В.Ф., 1898. Археологические разведки в Алуште и её окрестностях в 1866 году// Древности. МАО. Т.12. М.
Митрохин Н., 2005. Непризнанные приходы// Политический журнал. № 36(87). М.
Михеев В.К., 1985. Подонье в составе Хазарского каганата. Харьков.
Михеев В.К., 1990. Погребальный обряд Красногорского могильника салтово-маяцкой культуры// Ранние болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань.
Михеев В.К., Тортика А.А., 2005. Евреи и иудаизм в Хазарском каганате: к вопросу о
формулировке современной научной концепции хазарской истории// Хазары. Серия “Евреи и славяне”. Т.16. Иерусалим; Москва.
Могаричев Ю.М., 2003. К вопросу о раннесредневековых иудейских общинах в Крыму// Херсонесский сборник. Вып.12. Севастополь.
Могаричев Ю.М., 2009. Новые материалы по истории еврейской диаспоры позднеантичного- раннесредневекового Боспора // Хазарский альманах. Т.8. Харьков.
Мягкова Ю.Я., 1998. Анализ остеологического материала из поселений салтово-маяцкой культуры// Проблемы археологии Юго-Восточной Европы. VII Донская археологическая конференция. Тезисы докладов. Ростов-на-Дону.
Оверманн Э., Макленнан R, Золотарев М.И., 1997. К изучению иудейских древностей Херсонеса Таврического// Археолопя. № 1. К.
Ольман А., 2008. О мусульманском обвинении иудеев в искажении Писания//Материалы Пятнадцатой Ежегодной Международной Междисциплинарной конференции по иудаике.
4.2. М.
Павлов П., 1997. Политического наследство на Аварския хаганат и българските владетели (IX- XI в.)// Проблеми на прабългарската история и култура. 3. Шумен.
Петрухин В.Я., 1999. Послесловие// Плетнёва С.А. Очерки хазарской археологии. Москва; Иерусалим.
Петрухин В.Я., 2002. Хазарский каганат и его соседи// История татар с древнейших времён в семи томах. T.I. Казань.
Петрухин В.Я., Флёров В.С., 2010. Иудаизм в Хазарии по данным археологии// История еврейского народа в России. Т. 1. Иерусалим; Москва.
Плетнёва С.А., 1976. Хазары. М.
Плетнёва С.А., 1986. Хазары. М.
Плетнёва С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский археологический комплекс. М.
332


Плетнёва С.А., 1990. Печенеги и гузы на Нижнем Дону. М.
Плетнёва С.А., 1996. Саркел и “Шёлковый путь”. Воронеж.
Плетнёва С.А., 1999. Очерки хазарской археологии. Москва; Иерусалим.
Плетнёва С.А., 2002. Города в Хазарском каганате (доклад к постановке вопроса)// Хазарский альманах. Т.1. Харьков.
Плетнёва С.А., 2003. Кочевники южнорусских степей в эпоху средневековья. IV-XIII века. Воронеж.
Плетнёва А.С., 2006. Древнерусский город в кочевой степи. Воронеж.
Равич И.Г., Флёров В.С., 2000. Горячекованные высокооловянные восточные бронзы на территории Хазарии// РА. № 3.
Рашев Р., 2007. Цар Симеон. Щрихи към личността и делото му. София.
Рашковский Б., 2008. К вопросу об отношении к Хазарии в еврейских источниках X века// Проблемы еврейской истории. Материалы научн. конференций Центра “Сэфер” по иудаике 2007 года. 4.1. М.
Ривкина Р., 2005. Как живут евреи в России. М.
Седов В.В., 1999. У истоков восточнославянской государственности. М.
Синельников А., 2004. Еврейство только по матери - путь в тупик. Где выход?// Диаспоры. № 3. М.
Степанов Цв., 2008. История vs псевдонаука. Древнобългарски етюди. София.
Сымонович Э.А., 1971. Племена Поднепровья в первой половине I тысячелетия нашей эры. Автореф. дис. ... докт. ист. наук. М.
Тортика А.А., 2006. Северо-западная Хазария в контексте истории Восточной Европы. Харьков.
Турчанинов Г.Ф., 1971. Памятники письма и языка народов Кавказа и Восточной Европы. Л. Флёров В.С., 1993. Погребальные обряды на севере Хазарского каганата. Волгоград.
Флёров В.С., 2000. Коллоквиум “Хазары” и “Краткая еврейская энциклопедия” о хазарах// РА.
№3.
Флёров В.С., 2001. “Семикаракоры” - крепость Хазарского каганата на Нижнем Дону// РА. № 2. Флёров В.С., 2005. Были ли в Хазарском каганате “города”? Археологический аспект проблемы// Тюркологический сборник. 2003-2004. М.
Флёров В.С., 2009. Лепные горшки, котлы и другие виды керамики как индикаторы салтово- маяцкой культуры// Диалог городской и степной культур на евразийском пространстве. Донские древности. Вып.10: Мат. IV Междунар. конф. памяти Г.А.Фёдорова-Давыдова. Азов. Флёров В.С., 2010. “Города”, “замки”, “феодализм” в Хазарском каганате// Хазары. История и миф. Москва; Иерусалим.
Флёров В.С., 2011. “Города” и “замки” Хазарского каганата. Археологическая реальность. Москва; Иерусалим.
Флёров В.С., Флёрова В.Е., 2005. Иудаизм в степной и лесостепной Хазарии: проблема идентификации археологических источников// Хазары. Материалы Первого и Второго международных коллоквиумов. Москва; Иерусалим.
Флёрова В.Е., 1997. Граффити Хазарии. М.
Флёрова В.Е., 2001. Образы и сюжеты мифологии Хазарии. Москва; Иерусалим.
Храпунов Н.И., 2004. Евреи// От киммерийцев до крымчаков. Симферополь.
Хрушкова Л.Г., 2002а. Дворец в с.Лыхны в Абхазии и его фасадная декорация// Древнерусское искусство. Русь и страны византийского мира. XII век. СПб.
Хрушкова Л.Г., 20026. Раннехристианские памятники Восточного Причерноморья. М. Чичуров И.С., 1980. Византийские исторические сочинения. М.
Чхаидзе В.Н., 2004. Меноры - древнейшие свидетельства существования иудейских общин на юге России// Еврейские новости. № 13, апрель. М.
Чхаидзе В.Н., 2005а. Византийские амфорные клейма из раскопок Таманского городища// Боспорские исследования. Вып.УШ. Симферополь; Керчь.
333


Чхаидзе В.Н., 20056. “Жидове козарьстии”// Еврейские новости. № 7, март. М.
Шапира Д., 2010. Евреи в раннее средневековье в соседних с Россией странах// История еврейского народа в России. Т.1. Иерусалим; Москва.
Штейнзальц А., Функенштейн А., 1997. Социология невежества. М.
Щавелев С.П., 2008. Феодосий Печерский - курянин. Курск.
Щербак А.М., 1959. Знаки на кирпичах и керамике из Саркела - Белой вежи (К вопросу о языке и письменности печенегов)// МИА. № 75.
Эрдели И., 1973. Кабары (кавары) в Карпатском бассейне// СА. № 4.
Якобсон А.Л., 1959. Раннесредневековый Херсонес// МИА. № 63.
Bunardzic R., 1985. Celarevo. Risultati delle ricerche nelle necropoli dell’ alto medioevo// Celarevo.
Catalogo 22. Edizione cataloooghi dalle esposizioni del Museo cittadino. Novi Sad - Roma. Gadziev M. S., Kudrjavcev A.A., 2001. Steinmetzzeichen des 6. Jahrhunderts n. Chr. in Darband// Archaologische Mitteilungen aus Iran und Turan. DAI, Eurasien-Abteilung. Band 33. Berlin. Menore iz Celareva (tekst disksije prema stenografskim beleskama), 1983// Jevrejsri istorijski muzej. Beograd.
Mogarichev Yu. M., 2009. A New Source on the Problem of the Early Medieval Jewish Diasporain % Crimea// Journal of Medieval and Islamic History. Vol.VI (2009), 1-12.
Phanagoria, 2009. Die vergessene Metropole am Schwarzen Meer. Eine Expedition berichtet/ Herausgegeben von V.Kuznetzov und N.Povalahev. Cuviller Verlag Gotlingen. Intemationaler wissenschafliher Fachverlag.
Summary
V.S.Fliorov (Moscow, Russia)
WHY JUDAISM WAS NOT SPREAD IN KHAZARIAN KAGANATE (in search of answer)
Among the most challenging problems of the Khazar studies is the question of in how much Judaism was spread in Khazaria. The problem is that in spite of indisputable written evidence there is no archaeological proof of the presence of Jews and proselytes in the kaganate except for individual and rather dubitable finds. No burials by the Jewish rite were found.
The climate and especially the absence of towns impeded settling of Jews in the steppes and forest-steppes of Khazaria. The spread of Judaism was hampered by the fact that the basic concepts of Judaism were extremely complicated to be translated into the local languages. Judaism involved rules for behaviour in everyday life which were unacceptable for the population of the kaganate. The problem of marriages between Jews and pagans was inevitable. As a result proselytes came to be isolated.
There are no grounds for exaggerating the role of Jews in the foreign trade of the kaganate. The number of Jews was small; they lived mostly in the towns of the Northern Black Sea Littoral.
Thus, the general conclusion is as follows: the Khazarian kaganate was not ready to adopt any of the world monotheistic religions. The conditions for the conversion into Judaism were most unfavourable.
The only archaeological find that can be connected with Judaism in Khazaria is a pot with the image of a menorah from Mariupol (the Northeastern Azov Sea Coast).
Статья поступила в редакцию в феврале 2011 г
334


Б.Б.Рашковский
О ПЛИТЕ С ЕВРЕЙСКОЙ СИМВОЛИКОЙ ИЗ ОКРЕСТНОСТЕЙ ПОСЁЛКА ПЕРЕВОЛОЧНЫЙ ЕРИК В ДЕЛЬТЕ РЕКИ ДОН (к статье В.С.Флёрова)
Надгробная плита с фрагментарно сохранившимся текстом эпитафии, написанным еврейским квадратным шрифтом, и "изображением религиозных символов иудаизма - двух семисвечников (менорот1) и пальмовой ветви (лулав), окруженным зигзагообразным орнаментом, была найдена в 2005 г в дельте Дона недалеко от обнаруженного тогда же ранее неизвестного поселения “Переволочный Ерик” (см. рис Л в статье В.С.Флёрова). Она датирована А.Н.Масловским по встреченным вместе с плитой в береговой осыпи кувшинам тму- тараканского типа (Масловский А.Н., 2006, с. 124, 125). А.Н.Масловский сделал вывод о связи надгробия с поселением, датированным им на основании все той же группы керамики кон.Х - нач.Х1 в. (Масловский А.Н., 2006, с.125).
Интерпретация А.Н.Масловского должна быть отвергнута по двум причинам. Во- первых, данное надгробие, как и почти все еврейские позднеантичные и раннесредневековые памятники Северного Причерноморья, найдено не in situ. Во-вторых, в хазарское время в дельте Дона не существовало крупных поселений городского типа1  2 с условиями проживания, благоприятными для иудейских общин.
Изображенные на данной плите иудейские религиозные символы не имеют очевидных да¬
тирующих признаков. Единственной зацепкой для предположений о возможности хотя бы условной хронологической привязки изображения являются перекладины, соединяющие ветви обеих менорот. Их по ряду критериев можно отнести к типу IV античных менорот, по классификации израильской исследовательницы Р.Хахлили - автора наиболее фундаментального археологического исследования по данной проблематике (Hachlili R., 2001, Р.165). Для менорот этого типа Р.Хахлили считает наиболее характерным признаком наличие перекладины (crossbar), соединяющей ветви семисвечника, которое она считает отражением реальной практики использования менорот, имевших crossbar для поддержания стеклянных емкостей с маслом (Hachlili R., 2001, Р.165).
Другие признаки, которые Р.Хахлили считает характерными для менорот IV типа, также присутствуют на изображении, выбитом на рассматриваемой плите. Это - “основание в виде треножника” (tripod base), наличие часто встречающихся ритуальных предметов (ritual objects), сопутствующих изображению мено- ры3, в данном случае - лулава.
По подсчетам Р.Хахлили большинство менорот IV типа датируются периодом IV-VII вв. (Hachlili R., 2001, Р.165). Однако исследовательница сознает условность подобной
1 Множественное число, иврит. В единственном числе название семисвечника на иврите звучит как “менора”.
2 Предшественник Азова - Азак - тогда ещё не возник, а на руинах античного Танаиса существовало лишь небольшое поселение (Нидзельницкая Л.Ю., Ильяшенко С.М., 2007, с. 193, 202). Кроме того, отдельной проблемой является вопрос об определении города применительно к условиям хазарского каганата (Флёров В.С., 2005, с.344-346).
3 Правда, имеется одно затруднение, мешающее полностью отнести данное изображение к IV типу по классификации Р.Хахлили, - это форма ветвей у менорот, более соответствующая I типу данной классификации (round shaped branches, ending at a uniform height) (Hachlili R., 2001, P.163, 147).


датировки, предостерегая от использования “перекладины” (crossbar) в качестве датирующего признака при интерпретации находок с изображениями менорот (Hachlili R., 2001, Р.166). Кроме того, книга Р.Хахлили обобщает материалы Палестины и еврейской диаспоры Средиземноморья, а не Причерноморья.
Дельта Дона в античный период была крайней северной точкой распространения иудаизма и связанных с ним религиозных влияний4. Как свидетельствуют об этом эпиграфические памятники фиасов, приверженцев культа “Бога Высочайшего” (греч. Theos Hypsistos)5, хотя этот культ не являлся формой иудаизма (Левинская И.А., 2000, с. 188), он, безусловно, был индикатором влияния иудейских религиозных представлений на окружающее языческое население. В Танаисе (Недвиговское городище), например, из огромной массы греческих и иранских имен, приверженцев культа Theos Hypsistos, выделяются лишь два имени с узнаваемой еврейской этимологией - Самбатион и Азарион6. Тем не менее, до обнаружения надгробия, рассматриваемого в данной статье, археологические свидетельства присутствия еврейского населения в дельте Дона в позднеантичный и раннесредневековый периоды известны не были.
Кроме надписей, оставленных членами та- наисских фиасов, с территории Недвиговского городища происходит ещё несколько над- писей-дипинти, в них встречаются имена с еврейской этимологией, одно из них (Иуда) достоверно интерпретируется как еврейское (Шелов Д.Б., 1978, с.48-49; Inscriptiones Judaicae..., 2004, Р.323-324). Однако само по себе их обнаружение не является доказательством принадлежности носителей этих имен к населению города.
Плита с иудейской символикой, найденная в дельте Дона, несомненно заслуживает дальнейшего более детального изучения. Относительно её интерпретации можно сделать ряд некоторых предварительных выводов. Об иудейском религиозном характере плиты свидетельствуют изображения двух
семисвечников-менорот, пальмовой ветви, лулав и буквы текста-эпитафии, написанного еврейским квадратным шрифтом. Сам текст повреждён, но прочтение его имеет перспективы, что автор и попытается выполнить после сбора сравнительных материалов.
Парные изображение менорот до сих не встречались в Северном Причерноморье, однако для еврейского искусства в Палестине и средиземноморской диаспоры - это довольно распространенный мотив. Он встречается в изображениях на мозаичных полах синагог Палестины, во фресковой живописи иудейских катакомб Рима и на надгробиях (Hachlili R., 2001, Р. 191-200). Объяснение символического значения парных изображений семисвеч- ников в еврейском искусстве позднеантичного периода лежит целиком в области гипотез. Возможно, оно могло символизировать двадцать четыре “череды” жрецов, служивших в иерусалимском Храме, каждая - два раза по одной неделе в течение года (Hachlili R., 2001, Р.199).
Зигзагообразный орнамент справа и слева от изображений обеих менорот более всего напоминает аналог, имеющийся на опубликованной недавно фотографии иудейского надгробия (см. рис.1, 3 в статье В.С.Флёрова). Вторично использованное, оно найдено на поселении Вышестеблиевская-11 на Таманском полуострове. Упомянутый орнамент размещен на надгробии сверху (Кашаев С.В., Кашовская Н.В., 2011, с.ЗОЗ, рис.4), а не по бокам от основного изображения, как на плите из дельты Дона. Строительный комплекс № 6 был датирован по находкам керамики и монет IV-VII вв., хотя в слое имеются находки как более раннего, так и более позднего периодов (Кашаев
С.В., Кашовская Н.В., 2004, с.21; 2011, с.293).
В качестве рабочей гипотезы можно предположить, что еврейская надгробная плита из дельты Дона связана с Танаисом - ближайшим центром, для которого в позднеантичный период можно предполагать наличие еврейской общины. В пользу позднеантичной датировки плиты свидетельствует ряд деталей изображе¬
4 “Книга Юбилеев” - еврейский письменный источник эллинистического времени - называет реку Танаис границей расселения народов, происходящих от Сима и Яфета (The Old Testament..., 1985, P.72).
5 Корпус боспорских..., 1965, №№ 1260, 1260а, 1261, 1277-1289; Левинская И.А, 1992, с.129-145.
6 Правда, для последнего имени предлагалась и иранская этимология (Левинская И.А., 2000, с.208).
336


ния обеих менорот и характер окружающего их орнамента. Гипотетически это надгробие может рассматриваться как единственное из¬
вестное на сегодняшний день эпиграфическое подтверждение иудейского присутствия в дельте Дона в позднеантичный период.
Литература и архивные материалы
Кашаев С.В. Кашовская Н.В., 2004. Иудаизм на Боспоре - археологический контекст// Материалы одиннадцатой ежегодной международной конференции по иудаике. Ч. 1. М.
Кашаев С.В. Кашовская Н.В., 2011. Иудаизм на Боспоре: археологический контекст// Хазары: миф и история. Москва; Иерусалим.
Корпус боспорских надписей, 1965. М.
Левинская И.А., 1992. Чтущие “Бога Высочайшего” в надписях из Танаиса// Этюды по античной истории и культуре Северного Причерноморья. СПб.
Левинская И.А., 2000. Деяния апостолов на фоне еврейской диаспоры. СПб.
Масловский А.Н., 2006. Археологические исследования в Азове и Азовском районе в 2005 г.// Историко-археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2005 г. Вып.22. Азов.
Нидзельницкая Л.Ю., Ильяшенко С.М., 2007. Раннесредневековое поселение на территории Танаиса// Средневековые древности Дона. Москва; Иерусалим.
Флёров В.С., 2005. Были ли в хазарском каганате города? Археологический аспект проблемы// Тюркологический сборник. 2003-2004. Тюркские народы в древности-и средневековье. М.
Шелов Д.Б., 1978. Личные имена на амфорах из Танаиса// Нумизматика и эпиграфика. Т.12. М.
Hachlili R., 2001. The Menorah, the Ancient Seven-Armed Candelabrum: Origin, Form, Significance. Leiden; Boston; Koln.
Inscriptiones Judaicae Orientis, 2004. Vol.l. Eastern Europe/ ed. D.Noy, Al.Panayotov,
H.Bloedhom. Tubingen: Mohr Siebeck.
The Old Testament Pseudepigrapha, 1985. Vol.2. Expansions of the “Old Testament” and
Legends, Wisdom and Philosophical Literature, Prayers, Psalms, and Odes, Fragments of Lost Judo- Hellenistic Works/ ed. by C.J.H. Doubleday. Anchor Bible Reference Library.
Summary
B.Ye.Rashkovskii (Moscow, Russia)
NOTES ON JEWISH TOMBSTONE FOUND NEAR EREVOLOCHNYI YERIK SETTLEMENT IN DELTA OF DON RIVER (to V.S.Fliorov’s paper)
In addition to V.S.Fliorov’s paper it should be noted that A.N.Maslovskii’s interpretation of the tombstone with Judaic religious symbols (an image of two menoroths and a litlab) and a fragment of an epitaph written in Hebrew requires additional clarification for two reasons. Firstly, judging by a number of explicit indications the image may be dated back to the Late Antiquity (the 4th-7th centuries CE). Secondly, like most Jewish artifacts of Antiquity and the Early Medieval Period from the Northern Black Sea Littoral the abovementioned tombstone was not found in situ. Therefore, an assumption about its connection with the settlement of the late 10th - the early 11th century, which was discovered at the same time, seems to be disputable.
Considering a number of specific features of the image, which have their similarities in the Jewish religious art of the Late Antiquity, it may well be assumed that this image is connected with Tanais.
337


So far there has been no evidence of the presence of Jewish population in this town (and in the delta of the Don as well) at the time of Late Antiquity. The Jewish name Judah written on a dipinto from Tanais cannot be considered an unambiguous proof that its bearer was an inhabitant of Tanais. Another indirect evidence in favour of the Jewish presence in the delta of the Don during the period of the Late Antiquity is the epigraphic inscriptions indicative of the syncretic cult of “Supreme God”, which evolved partially under the influence of Judaism. Some adherents of this cult had Hebrew names, e.g. Sambathion and Azarion.
Статья поступила в редакцию в феврале 2011 г
338


Б.Тотев, О.Пелевина
КЛАД ИЗ ВРАЛА (АЛБАНИЯ) И АРИСТОКРАТИЧЕСКИЕ ПОЯСА
ДУНАЙСКИХ БОЛГАР
Клад из Врапа неоднократно обсуждался в археологических и искусствоведческих исследованиях (Werner J., 1989, р.7-104; Daim Е, 2000, р.94-106; Инкова М., 1997,_с.150-182; 2004, с.85-103; Станилов Ст., 1991, с.181- 197; 1997, с.186-232; 2006, с.90-158; Тотев Б, Пелевина О., 2010а, с.58-77 и др.). Исключительный интерес к нему был обусловлен связью между стилем части собранных в нём артефактов с позднеаварским стилем “грифоны - растительные побеги”, некоторыми единичными произведениями староболгарской металлопластики, византийскими традициями и их влиянием на соседних “варваров”1. Часто в этих исследованиях был представлен не полный клад, а, преимущественно, подобранные по мере необходимости поясные детали. То же самое, но в гораздо большей степени, относится к артефактам из “Ерсе- ке” (Catalogue..., 1981). Последние исследования, идентифицировавшие наборные пояса болгарской аристократии, показали связь элитарной староболгарской металлопластики не просто с декором отдельных артефактов, а с целостным стилем и реконструированными поясными наборами из Врапа (Тотев Б., Пелевина О., 20106; 2010а, с.58-77). В данной работе мы попытаемся проследить некоторые из элементов этой связи, представив не отдельные предметы из клада, а целостный состав нашумевшей албанской находки.
Клад из Врапа
Обстоятельства открытия клада около села Врап в Албании (рис.1) не совсем ясны. После неуспешной акции османских властей по сбору предметов старины, они разошлись по рукам и были скрыты. В начале прошлого века различные артефакты из него покупались и продавались представителями дипломатических служб в большом портовом центре - Дурресе (Драче) (Catalogue..., 1981, р.7-8). До сих пор не известно, из чего точно состоял клад. С уверенностью можно сказать только то, что он собран не полностью. В Метрополитен-музее хранятся 30 золотых деталей поясов (рис.2, 1) из этого клада, из них 3 - полуфабрикаты (рис.2, 2). Большинство поясных деталей не были использованы, остальные имеют следы продолжительного ношения. Вместе с ними найдены 20 заклёпок с широкими полусферическими головками, 1 слиток1  2 (рис.2, 3), 3 золотые бокала (рис.З, 2 а-в), серебряные кувшин с пятью монограммами на дне (рис.З,
7) 	, котелок (рис.З, 6), ковш (рис.З, 5), а также три золотые ковша с округлым дном и плоской горизонтальной ручкой (рис.З, 3, 4а, б), две золотые пластины от канделябров (рис.З,
8) 	3. Один золотой бокал из клада хранится в Археологическом музее в Стамбуле (рис.З, 1). Золотой ковш с богато украшенной ручкой является собственностью Волтере Арт Геллери в
1 В последнее время ведущие европейские специалисты придерживаются гипотезы о византийском происхождении поясных деталей в кладе (Kiss G., 1995, р.99-126; Fiedler U., 1996, р.248-264; Daim Е, 2000, р.94-107).
2 Другие семь слитков общим весом около 750 г были переплавлены в Императорском Венском монетном дворе (Werner J., 1989, р. 15).
3 В экспозиции Метрополитен-музея выставлены как крышки для бокалов (http://www.metmuseum. org/works_of_art/collection_database/medieval_art/gold_goblet_and_cover/).


Балтиморе (рис.З, 3) (Werner J., 1989, р. 12-15; Daim R, 2000, p.94-106).
Теория “Кубера”
В последнем на сегодняшний день наиболее полном исследовании клада из Врапа Й.Вернер проводит детальный анализ всех его элементов (Werner J., 1989, р.7-104). Он пришёл к выводу, что находка датируется кон. VII в. и связана, вероятно, с судьбой одного из сыновей Кубрата - Кубера. Развивая свою теорию, Й.Вернер допускает, что клад из Врапа является частью изделий придворной мастерской аварского кагана, попавшей в руки Кубера в результате успешного сражения. Вопреки неоднозначному отношению к этой гипотезе международной научной общественности4, наблюдения немецкого профессора были поддержаны и развиты некоторыми археологами (Станилов Ст., 2006, с.134-142). Насколько
подобные гипотезы являются исторически оправданными, можно судить по многочисленным исследованиям болгарских медиевистов5.
“Клад из Ерсеке”
В 1981 г на торгах Лондонского аукционного дома Сотбис был предложен клад, подобный Враповскому (Catalogue..., 1981), состоящий из двух серебряных блюд с константинопольскими контрольными печатями периода правления императора Констанса II (641-651 гг и 659-661 гг) на донцах (рис.4) и 122 золотых и серебряных поясных деталей (рис.5). Как место находки клада указано другое албанское село - Ерсеке. На основании стилистического и технологического анализов эксперты Сотбис посчитали эту находку частью Враповского клада (Catalogue..., 1981, р.7, 8). После торгов клад из Ерсеке исчез. В связи с этим многие исследователи раннесредневековой культуры
4 Различные версии и их развитие подробно описаны Ст.Станиловым (2006, с. 108-122).
5 Судя по хроникам патриарха Никифора (Гръцки извори..., 1960, с.295) и Феофана Исповедника (Гръцки извори..., 1960, с.262), один из сыновей Кубрата поселяется среди аваров. Эти сведения дополняют “Чудеса Св. Дмитрия Солунского” (Гръцки извори..., 1960, с.159-160), сообщающие,
что Кубер был назначен аварским каганом управляющим пленными ромеями, поселенными за Дунаем (рис.1). Вскоре он выходит из-под власти кагана и вместе со своими людьми направляется к византийской территории. Попытки аваров силой помешать этому движению оказались неуспешными. Кубер переправляется через Дунай и проникает глубоко внутрь территории Балканского полуострова. Ведомый советами подчинённых ему ромеев, он поселяется в Керамисийском поле в 679-680 гг (Златарски В., 1970, с.205-209, 214-221; Божилов И., Гюзелев В., 1999, с.95-96; Петров П., 1981, с. 186- 192). После первоначального периода мирных отношений с Кубером византийские власти сумели внести раскол между его подданными, выдвинув на роль предводителя одного из наиболее близких сподвижников Кубера и поощряя их переход на сторону императора. Используя эту политическую линию, часть болгар под предводительством главы сепаратистов Мавра (Гръцки извори..., 1960, с. 161-166) безуспешно пытается захватить Фессалоники (Солунь). (Видимо, успех византийской дипломатии по ограничению власти Кубера, лишая его христианских подданных, является основной причиной (?!) прекращения им лояльной политики по отношению к императору. Кубер, вероятно, становится вождём тех славянских кругов, которые неоднократно пытаются захватить Солунь, замещая их традиционных аварских вождей и союзников. Об этом говорит организованный Юстинианом II поход против болгар в 688-689 гг. Его стратегическим результатом было масштабное переселение славян (вероятно, дружественных Куберу племен) и последующее поражение византийской армии от болгар (Гръцки извори..., 1960, с.264), защищавших своих новых союзников - Б.Т., О.П.). Болгары Кубера упоминаются и в Мадарской надписи правителя Тервела в связи с восстановлением на престоле византийского императора Юстиниана II в 705 г (Бешевлиев В., 1979, с.94-101). Судя по не полностью сохранившемуся тексту, “носоотрезанному императору не поверили мои дяди из Солунского”. Серьёзная историческая ценность этих источников подтверждается сфрагистическими памятниками - моливдовулами патриция Мавра, где он представлен как архонт керамисиан и болгар (Юрукова Й., 1980, с.6, 10). Последнее из известных на данный момент упоминаний об этих болгарах связано с попыткой вернуть на престол императора Анастасия в 718 г, о которой сообщает патриарх Никифор (Гръцки извори..., 1960, с.300-301).
340


Рис. 1. Карта археологических комплексов. Fig. 1. A map of archaeological complexes
избегают использовать предметы из Ерсеке в своих научных разработках. Были высказаны даже сомнения в аутентичности предметов, которые, однако, категорично опроверг в специальной статье П.Штадлер (Stadler Р., 1988/89, р.193-217).
Среди тех, кто отстаивает оригинальность клада из Ерсеке, есть и некоторые болгарские учёные (Станилов Ст., 2006, с. 110). В качестве аргументов они приводят специфичный декор поясной обоймы и наконечника из коллективного погребения у с.Гледачево (Станилов Ст.,
2009, с. 145-149; Даскалов М., Тонкова М.,
2010, с.78-102)6.
Создаётся впечатление, что виды артефактов “клада из Ерсеке” и из Врапа поразительно похожи (рис.6). Состав “обеих находок” включает не просто однотипные, украшенные растительными, зооморфными мотивами и заклёпками с полусферическими головками детали поясов из золота и серебра, но и части продукции одной мастерской, элементы, визуально принадлежащие к одному и тому же поясному набору (рис.6), а также византийские
6 	Подобное мнение разделяем и мы (Тотев Б., Пелевина О., 2005, с.85-103; 2010а, с.58-77). Однако окончательное решение проблемы аутентичности находки из Ерсеке является более сложным вопросом, ответ на который следует искать не только на базе орнаментальных параллелей, но и путём прямых наблюдений в сочетании с междисциплинарными, в основном, металлографическими исследованиями. Без них нельзя пренебрегать и минимальной возможностью, что какая-нибудь часть из показанных в Сотбис поясных деталей является изготовленными в новое время точными копиями, реконструкциями или репродукциями оригиналов. Во всяком случае, у нас нет причин сомневаться в оригинальности таких основных признаков как декорация, формы, техника изготовления и способ крепления поясных деталей.
341


342
Рис. 2. Поясные детали из клада у с.Врап, Албания: 1 — неиспользованные и изношенные детали; 2 — полуфабрикаты; 3 — слиток. 1-3 — золото (по: Werner J., 1989; http://www.metmuseum.org/works_of_art/).
Fig. 2. Belt fittings from the treasure found in Vrap, Albania: 1 - not used and worn out fittings; 2 — unfinishedfittings; 3 — an ingot. 1-3 — gold (by: Werner J., 1989; http://www.metmuseum.org/works_of_art/)


сосуды с близкой верхней хронологической границей (рис.З, 7, 2, 7; 4). Эти специфичные особенности, с одной стороны, очень сближают обе группы предметов, а с другой, сильно отличают их от большинства раннесредневековых кладов, содержащих, кроме поясов и сосудов для владычных пиров, различные инсигнии, роскошное оружие, снаряжение и конскую амуницию. Неясная, но очень близкая история находок из Врапа и Ерсеке (Catalogue..., 1981, р.6, 7) также является фактором в поддержку экспертизы Сотбис о принадлежности всех предметов к одному кладу. В сущности, даже если это пока и не доказано наверняка, связь между артефактами двух групп может считаться бесспорной, а когда и как они попали в землю или были найдены, и как они были представлены при продаже - факторы второстепенного значения. Несомненно, данное мнение разделяют и другие учёные, занимающиеся этой проблемой. В связи с этим в нашем исследовании мы будем использовать устоявшееся среди части научных кругов название “Врап”, поддерживая версию, что в своём аутентичном виде албанские клады были единого происхождения.
Краткая характеристика артефактов из клада
Сосуды условно могут быть разделены на три группы. Не характерны для византийских мастеров три золотые и один серебряный ковши с плоской горизонтальной ручкой (рис.З, 3-5). Об этом свидетельствуют как форма и способ их изготовления, так и специфичный декор ручки ковша из Балтимора (рис.З, 3). Сосуды с подобной формой нам не известны в византийском культурном кругу. Похожий сосуд, также отлитый из золота, был открыт в кладе из Надь-сент-Миклоша (The Gold of the Avars, 2002, p.26-27, № 8), а серебряный ковш известен из позднеаварского погребения около Ады (Войводина) (The Gold of the Avars, 2002,
p.96, fig.20). Необычна для византийской продукции техника изготовления сосудов из двух частей - массивного, полусферического или овального тулова и широкой, горизонтальной, прикреплённой сбоку ручкой7. Вероятно, массивные литые ковши являются частью изделий местной мастерской, изготовлявшей предметы в этом, не характерном для византийского культурного круга, стиле. Искусная работа и вес этой продукции показывают, что мастерская обслуживала людей с огромными возможностями и нетрадиционными для Византии желаниями, связанными со специфичной культурой варварских (кочевнических) владетелей и их приближенных. На некоторых из этих сосудов видны дефекты, нуждающиеся в ремонте.
Также массивными, но изготовленными гораздо сложнее, чем продукция местной мастерской, являются золотые бокалы (потиры) (рис.З, 7, 2). Для датировки этих четырёх артефактов наиболее важное значение имеет потир, украшенный четырьмя портретными изображениями с надписями: Константинополь, полис Рома, полис Александрия8 и полис Кипрос. Вероятно, функцию потира выполняла и чаша с вписанными в медальоны курицами. Два бокала с чешуйчатым декором являются комплектом или частью комплекта, и не ясно, использовались ли они как потиры. Различное предназначение и технологические особенности имеют изящно изготовленные из серебра и серебра с позолотой котелок (вероятно, сосуд для святой воды) (рис.З, 6), кувшин (рис.З, 7) и блюда (рис.4). Большинство из них украшено христианскими символами, надписями9 или маркировано знаками византийского производства. Контрольные печати на двух блюдах времени Констанса II показывают дату и верхнюю границу производства - 2-я пол.VII в. (Werner J., 1989, р.18). Последние две группы сосудов явно не были изготовлены в мастерской кочевнического правителя. Их присутствие в кладе может быть объясне-
7 Особенно показателен одинаковый декор из вьющихся побегов с листьями-волютами поясных деталей и ручки золотого ковша из Балтимора. В этом смысле аналогия особенно важна для датировки целой группы сосудов.
8 Исторически изготовление этого предмета должно быть отнесено ко времени до захвата Александрии арабами в 647 г (Werner J., 1989, р.12).
9 -|- Fone Kyreiou epei ton ydaton -|- (на кувшине) (Werner 1989, p. 14).
343


Рис. 3. Металлические сосуды из Врапа, Албания: 1,2- потиры; 3-5 - ковши; 6 - котелок; 7 - кувшин с монограммами; 8 - пластины от канделябра. 1-4, 8 - золото; 5-7 - серебро (по: Werner J., 1989; http://www.metmuseum.org/works_of_art/).
Fig. 3. Metal vessels from Vrap, Albania: 1,2- chalices; 3-5 - ladles; 6-a kettle; 7-an ewer with monograms; 8 - plates of a candlestick. 1-4, 8 - gold; 5-7 - silver (by: Werner J., 1989; http:// www. metmuseum. org/works_of_art/)
344


Рис. 4. Серебряные блюда с константинопольскими контрольными печатями из Ерсеке, Албания: 1, la - Lot 180; 2, 2а-Lot 176. 1,2- серебро (по: Catalogue..., 1981).
Fig. 4. Silver dishes with the Constantinople control seals from Erseke, Albania: 1, la - Lot 180; 2, 2a-Lot 176. 1, 2 -silver (by: Catalogue..., 1981)
но необходимостью ремонта или обновления, порученного “придворным” мастерам. Чтобы удостовериться в этом, необходимо осмотреть сами предметы, чего мы, к сожалению, не име¬
ем возможности осуществить. Однако кувшин заметно искривлён, а ножки большинства потиров подбиты и явно нуждаются в ремонте10. Об использовании бокалов подобной формы
10 	Это доказывает, что, по крайней мере, в ставке Кубера они не использовались для литургических целей, как считают некоторые ученые (Атанасов Г., 1999, с.33-34). Действительно, часть повреждений сосуды могли получить при переноске и сокрытии в экстремальных обстоятельствах, но всё-таки церковная утварь является собственностью храмов и не может находиться в кладе нехристианского владетеля.
345


346
Рис. 5. Золотые и серебряные поясные детали из Ерсеке, Албания (по: Catalogue..., 1981). Fig. 5. Gold and silver belt fittings from Erseke, Albania (by: Catalogue..., 1981)


г-н 00
ОО On On ^
<u <L>
e e
11
2 ►>
w
й o * ^ <D <D О CO
О. Vh
w w
S •§ 2 « § g.
o, a
05 >
S £
« 8
О <4H
5 со
If
Я ХЗ Я г£ 1=Г JG Ы
§ о vo о
СО •—н
*: -з
я .»
Он Ь
ОХ)
347


на пирах кочевнической верхушки Великой Болгарии, Аварского и Западнотюркского каганатов существуют многочисленные археологические свидетельства (Garam Ё., 2002, р.82- 86; Залесская В.Н и др., 1997, с.200-205; Комар А.В., 2008, с.295, рис.4, 1-3 и др.). С другой стороны, металлографические исследования показывают близкий по составу сплав между одним из серебряных блюд (Catalogue..., 1981, Lot 176; рис.7,1) и элементами поясного набора (Catalogue..., 1981, Lot 175; рис.7,2). В этой связи высказано предположение, что некоторые из сосудов использовались как сырье для производства поясов (Catalogue..., 1981, р.5). Косвенным доказательством подобной деяль- ности могут быть золотые пластины от канделябра, другие элементы которого отсутствуют (рис.З, 8). Логично в этом случае датировать формирование клада не временем попавших туда византийских сосудов, а датой продукции самой мастерской.
Поясные детали. Наиболее существенное значение для уточнения характера и времени формирования всего клада имеет анализ изношенных поясных деталей, полуфабрикатов и неиспользованных элементов. В целом, стиль, в котором они изготовлены, более или менее известен в районе Среднего Дуная. Для правильной атрибуции всей находки исключительно важна констатация того, что все указанные детали принадлежат кочевническому типу поясов. По типо-хронологиям аварских древностей, предложенным различными специалистами, подобные детали поясов появляются в аварской среде в нач.УШ в. (Zabojnik J., 1991, р.219-321). Для некоторых поясов (Catalogue..., 1981, Lot 167, 175, 178, 179) был специально проведён углеводородный анализ сохранившейся в них льняной ткани. Полученная при этом датировка - около 700 г (Catalogue..., 1981, р.6). Близка к ней дата, предложенная И.Вернером, - последние десятилетия VII в. Несмотря на то, что он связывает производство поясов типа “Врап” с аварами, немецкий профессор не синхронизирует их дату с типо-хронологи- ями памятников позднеаварского времени. Этот подход заимствовал Ст.Станилов, считающий, что типо-хронологии, составленные  *п Констатировано и Ст.Станиловым (2006, с. 122).
исключительно на основе бронзовых находок из района Среднего Дуная, не распространяются на предметы из благородного металла. По нашему мнению, в версии Й.Вернера (частично видоизмененной Ст.Станиловым) более ранняя дата клада из Врапа не опирается на надёжные археологические доказательства, а используется для определенных исторических интерпретаций находки. В этой связи особенно важны как для датировки, так и для реконструкции поясов из Врапа находки элитных наборных поясов в аристократических погребениях дунайских болгар, где они встречаются до cep.VIII века.
В работе о византийском наборном поясе Ф.Дайм развивает гипотезу о византийском происхождении поясных деталей в кладе из Врапа (Daim F., 2000, р.94-106). Его основным аргументом являются мотивы декорации, встречающиеся в искусстве Византии, а также и местонахождение клада - в глубине территории империи. Австрийский автор не принимает во внимание ряд характерных признаков, из которых особенно важными являются:
технологические особенности изготовления: поясные детали из Врапа литые и резко отличаются от сложно-составных, спаянных из пластинчатых частей византийских поясов;
способ крепления: не характерными для византийских изделий вертикальными петлями со штырьком, а типичными для болгарских древностей шпеньками и шипами, отлитыми вместе с накладками11. Не для фактической территории империи, а, в основном, для Дунайского бассейна характерно крепление с помощью заклёпок с широкими полусферическими головками. “Втульчатые” наконечники также входят в арсенал не византийского, а аварского производства;
декоративные особенности: в кладе из Врапа полностью отсутствуют характерные для византийских поясов декоры типа “точка-запятая”, “палочки-побеги” (Станилов Ст., 2006, с. 124), вставки из стеклянной пасты, эмали или камней, филигрань и грануляция. Наоборот, при декорации использован отличающийся от средиземноморского варианта стиль с растительными, зооморфными и геометрическими мотивами;
348


Рис. 7. Идентичные по химическому составу предметы из Ерсеке, Албания: 1 - блюдо, Lot 176; 2 - полный наборный пояс, Lot 175. 1,2- серебро (по: Catalogue..., 1981).
Fig. 7. Objects from Erseke, Albania identical by their chemical composition: 1 - a dish, Lot 176; 2-a complete belt set, Lot 175. 1,2- silver (by: Catalogue..., 1981)
конструктивные особенности: почти
все характерные для клада из Врапа поясные детали, как, например, пряжки с трапециевидной рамкой и прямоугольным щитком, вертикальные прямоугольные накладки с несущим кольцом, шарнирные и прорезные накладки, подковообразные фиксаторы языка пряжки, шарнирные наконечники и поясные обоймы абсолютно не известны в византийском культурном кругу;
утилитарные функции: большая часть накладок наборного пояса предназначена для
подвешивания личных вещей и типично кочевнического оружия и в известной степени замещает портупейные ремни у византийцев;
распространение поясных деталей с подобным декором12 не на фактической Византийской территории, а в пределах Дунайского бассейна, в восточноевропейских степях и их граничных районах;
наличие идентичных по форме, функции, материалу и технике изготовления поясов только в аристократических погребениях дунайских болгар.
12 За исключением контактных зон, таких как Крымский п-ов и зона эпонимного клада.
349


В сущности, “византийская теория” о происхождении поясов этого типа частично могла бы быть защищена только в том случае, если мы примем возможность их изготовления в какой-нибудь из императорских мастерских как подарочный комплект для своих кочевнических союзников. Подобное предположение, однако, следует исключить для клада из Врапа. Наличие там многочисленных изношенных, повреждённых и неиспользованных элементов пояса, некачественных отливок и золотых слитков является следствием их производства в собственной мастерской местного владыки. Кроме того, результаты металлографических анализов указывают на переработку византийских изделий в варварские.
Мастерская
Из состава клада видно, что мастерская выполняла заказы, по крайней мере, в двух направлениях:
- изготовление и ремонт (репродуцирование) различных типов наборных поясов;
- изготовление и ремонт (репродуцирование) сосудов и предметов интерьера для светских и религиозных (?) церемоний правителя.
Согласно представлению археологических артефактов и их, хоть и частичного, анализа, мастерская работала в koh.VII в. или нач. VIII в. в юго-западной части Балканского полуострова; художественный стиль мастерской, которому отдавал предпочтение владетель- ский дом, сочетал растительные и зооморфные мотивы, близкие специфичному для Второго аварского каганата стилю “грифоны-расти- тельные побеги”, и тесно связан с аристократическими поясами дунайских болгар.
В koh.VII - Han.VIII в. единственной относительно самостоятельной кочевнической группой в юго-восточной части Балкан были болгары Кубера. Наиболее логичной теорией происхождения клада из Врапа является связь с работавшей на Кубера и его приближённых аристократов мастерской (Станилов Ст., 2006, с.138-140; Тотев Б., Пелевина О., 2010а, с.58- 77). Однако возникает вопрос, может ли клад, спрятанный в албанских горах, быть частью захваченной при бунте Кубера продукции при¬
дворной мастерской аварского кагана, в которой был изобретён стиль “грифоны-раститель- ные побеги” (Werner J., 1989, р.21-22). Прямая связь между укрытием клада и личностью Кубера недоказуема, по крайней мере, на базе предыдущих исследований.
Интерпретация специфичного состава клада
Даже поверхностные наблюдения над поясными деталями из Врапа показывают, что здесь имеются многочисленные и различные по материалу, богатству и декору наборы (рис.5). Вероятно, самые представительные, золотые экземпляры украшали пояса владетеля и его приближённых. Остальные из них определённо более простые.
Известно, что во многих раннесредневе- ковных кочевнических (и не только) государствах наборной пояс символизировал ранг и сан воинской (и служебной) аристократии (Комар А.В., 2005, с. 160-188). В этом смысле интересные результаты даёт сопоставление инвентаря из идентифицированной нами Пли- сковской группы аристократических погребений - Кабиюк и Дивдядово (Рашев Р., 2007, с.104-117; Атанасов Г. и др., 2008, с.57-66; Тотев Б., Пелевина О., 2010а, с.58-77) (рис.1).
В Кабиюке был погребён богатый двадцатилетний мужчина с дорогим инвентарём, включающим деревянный рог с серебряной облицовкой и конскую сбрую, две золотые серьги, украшенную серебром саблю и др. (рис.8, 1). Среди наиболее представительных погребальных даров там находятся два серебряные пояса, один из которых состоит из простых, но массивных серебряных деталей, включающих неукрашенный наконечник и поясную обойму (рис.9, За). Второй серебряный пояс имеет недекорированную поясную обойму и украшенные, но небольшие по размерам, наконечник, “пропеллер” и круглую накладку (рис.9, 3).
В захоронении 3 из Дивдядово был погребён сорокалетний мужчина, чей погребальный инвентарь не богат и включает обыкновенные предметы: боевой топор, серп, пряслице, остатки деревянного ведёрка с бронзовой облицовкой и амфоровидный сосуд
350


Рис. 8. Погребальные дары из староболгарских аристократических погребений: 1 - подкурганное погребете из Кабиюка, Шуменского района (по: Рашев R, 2007); 2 - Дивдядово,
п.З, Шумен (по: Атанасов Г. и др., 2008); 3 - Гледачево, община Раднево (по: Даскалов М., Тонкова М., 2010).
Fig. 8. Funeral gifts from the Old-Bulgarian aristocratic burials: 1 - barrow burial from Kabiyuk, Shumen region (by: Рашев P, 2007); 2 - Divdiadovo, burial 3, Shumen (by: Атанасов Г. и dp., 2008); 3 - Gledachevo, Radnevo community (by: Даскалов M., Тонкова M., 2010)
351


5 8‘ I 2
^ vo
§
<50
£
3
в
§
si
cs
«'O
Q3>
<N
S
<§
О
- ^
0 §
1
1
О
S3
°n
3s
**4
о
<N
i
.2 ^
>s
s
«
<D
§
§
a:
Й
Ю г <L>
Oh ^
О
e
X
s
X
0
<D
D4
1
Oh
«
g
S
so
О
§
Sj
<5
о
jc
§
£
§"£ X S
s I
g.1
2 о
II
о.
Б
d о
.0,-0
'О I
^ I Oh Q
If*"
I <
«*3
d 'S
<N 3 . „ X> *0 о p> \£
*1
О
§
§
a:
Й
Q И 5
’'*'•1 * t. >*
S -o
CO ^ s cv, OQ О О
о
С
•* cd О §
is
S W) § 3 О PQ
«s
SJ 2
0 О
^ J:
p4 S
° I
1 cfe
<N 00
^ * ,±ч
so
§ ^
§£
fM-
■=* I
< о V" о"
Ъ <N
§:
o'
Sj
I
- I?
°* *s
(эд
<D
X>
д
о
x 3 д cx
vg
cd Лг Д oo4 w ^ S ^
Э ^
И г
Oh ^
o as
*
K4 <^>
<^> . C\j cd
§
<D
Oh
ON
d
S
Oh
SO
1
a:
S3
Б
о
J5
<5
о
J5
S3 «Р
>» CO
-1 §
S <D
О C
<\i ^
S ON
p V.
(£ ^
Б 7
0 1
^<N
£ < so —;
O hO
1 ^
I ^
Cs <N <N г rsf ^*1*
• ^ SO
r< <x
§ I
^ <5
" I
^ bo
so SO
о ^
g as -s; ^ Co
352


(рис.8, 2). Вместе с ними обнаружены два пояса - один простой, с бронзовыми элементами (рис.9,1а), и самый роскошный из дошедших до нас, полностью сохранившийся серебряный пояс с позолоченной поясной обоймой и наконечником (рис.9, 7). По нашему мнению, он был символом высокого служебного положения погребённого, в то время как скромный инвентарь говорит о погребении человека со средним социальным статусом. В отличие от него, похороненный в Кабиюке молодой мужчина, видимо, был знатного происхождения и принадлежал к аристократической, а не к управленческой элите государства13. Вероятно, ранняя смерть молодого человека прекратила его карьеру в самом начале. Поэтому его украшенный (отвечающий рангу) пояс не настолько представителен как пояс высоко поднявшегося в служебной иерархии зрелого мужчины из Дивдядово. Кроме чисто утилитарных функций14, неукрашенный, но изготовленный из массивного серебра, пояс, вероятно, является одним из признаков богатства или знатного происхождения. Известно, что управлявшая средневековым болгарским государством знать делилась на боилов и багаинов. Некоторые исследователи считают, что боилы были представителями высшей родовой знати, а багаины имели более низкий статус в социальной иерархии. Возможно ли, что типы простых поясов маркируют это общественное положение, покажут будущие находки. В этом отношении показателен и инвентарь из коллективного погребения в Гледачево (Даскалов М., Тонкова М., 2010, с.78-102), где большие, не по размеру, пояса были подпоясаны детям посмертно. По нашему мнению, с умершими были положены инсигнии высшего аристократа, который их поднёс как погребальный
дар своим близким (наследникам?). Здесь также имеются два пояса: неукрашенный (рис.9, 2d) и украшенный (рис.9, 2). Более простой, изготовленный из массивного серебра, пояс, вероятно, выполнял функции, подобные неукрашенным из Кабиюка и Дивдядово. Вместе с этим, он, вероятно, указывал и на знатный род своего владельца, свидетельством которого является инвентарь: золотые пуговицы и, особенно, золотое колёсико-подвеска (рис.8, 3), характерное для богатых комплексов пе- рещепинской культуры (Даскалов М., Тонкова М., 2010, с.94-97). Как в Дивдядово и Кабиюке, украшенный пояс из Гледачево является ранговым символом, демонстрирующим высокое положение в служебной иерархии. Обращает на себя внимание то, что декор у всех трёх, указывающих ранг поясов расположен в передней части и, в основном, на наконечнике и поясной обойме. В связи с этим интересно отметить отсутствие серебряных неукрашенных поясных обойм и наконечников в кладе из Врапа15. Мы считаем, что там были собраны, в основном, детали для изготовления рангово значимых поясов, подобных таковым из Дунайской Болгарии. Эти пояса, вероятно, раздавались властителем высшим сановникам как символ занимаемой ими должности. В одной, утерянной сейчас, староболгарской надписи упоминается массовое угощение в Плиске, на котором властитель дал боилам и багаинам много подарков, а народу - еду и питье (Бешевлиев В., 1981, с. 112, надп.57). Может быть, мастерская из Врапа выполняла заказ правителя по обновлению и изготовлению сосудов с целью пополнения столовой посуды для такого пиршества, на котором могли торжественно вручаться только что изготовленные, богато украшенные пояса? Публикация
13 Возможно, что погребальный комплекс из 4 курганов также является признаком его знатного происхождения.
14 Пока они не ясны. Существует, по крайней мере, два варианта: по мнению А.В.Комара, два пояса встречаются у аваров из-за их специфичной одежды - нижней, подобной кафтану, рубахе и верхнему халату, каждая часть была опоясана поясом. В своих исследованиях о древних тюрках Г.В.Кубарев выделяет специальный пояс для лука и колчана, называемый им стрелковым (Кубарев Г.В., 2005, с.92-97). Иногда на этом поясе висели сабля и кинжал.
15 Шесть гладких наконечников (рис.2, 7) иногда интерпретировались как сырьё для производства, хотя доступные нам фотографии, как и наблюдения Й.Вернера, не дают основания для подобного заключения. И всё-таки с уверенностью можно сказать, что эти детали не имеют отношения к производству прямых поясов типа “Врап”. Они могли быть частью (частями) наборов с различными репрезентативными функциями.
353


полных технологических анализов клада может подтвердить или опровергнуть данную гипотезу16.
Примечательно, что пояса с такими специфическими элементами из благородного металла не характерны для аристократии ни синхронных государств аваров и хазар, ни Византийской империи. Несмотря на то, что они найдены на противоположных концах Балканского полуострова, болгарские пояса демонстрируют общую структуру (композицию, вероятно, связанную с репрезентативными и утилитарными функциями), почти одинаковый декор и близкие технологические характеристики изготовления (рис. 10). Эти признаки дают возможность объединить рангово значимые пояса из “албанского” клада и Дунайской Болгарии в один общий аристократический, болгарский тип наборных поясов. Его отличительные признаки далеко не исчерпываются художественными чертами стиля “грифоны- растительные побеги”. Основными его характеристиками являются:
элементы декора: грифоны, хищники, пальметты, плетёнки, сочетание гладкой лицевой стороны с заклёпками с круглыми полусферическими головками, декор из симметричных гирлянд или S-овидных элементов (рис. 10);
конструктивные особенности: прямой, без висящих с основного ремня дополнительных ремешков (рис.9);
структура пояса: многочисленные элементы, прикреплённые к ремню приблизительно в следующем порядке: пряжка, повёрнутая вправо, в центре17, после неё, - поясная обойма, в которую заправлялся наконечник, далее следуют накладки с несущими кольцами, прямоугольные накладки, подковообразные фиксаторы отверстий или узкие прямоугольные вертикальные накладки с заклёпками, поясной наконечник (рис.9,1-3);
технологические особенности: поясные детали литые, крепились к ремню посредством шпеньков, шипов или заклёпок;
функции пояса: репрезентативная показывает определённый ранг; утилитарная функция пока ещё точно не выяснена, но на двух (?) поясах, вероятно, висели с левой стороны сабля и лук, ближе к центру - нож и кисет с кресалом и кремнем, а справа прикреплялся колчан.
Вся эта совокупность признаков характеризует аристократический, рангово значимый пояс, названный нами поясом Болгарского типа. Одним из наиболее серьёзных оснований для подобного наименования, содержащего этническую характеристику, без сомнения, является использование однотипных и рангово значимых поясов Дунайскими и Куберовыми болгарами. Всё-таки пока не до конца выяснены причины параллельного развития одного, настолько одинакового, стиля в двух противоположных концах Балканского полуострова. В нашем предыдущем исследовании была идентифицирована продукция работавшей в столице болгарских правителей мастерской (Тотев Б., Пелевина О., 2010а, с.73). Также нами была категорически отвергнута возможность приёма Плисковскими архонтами символов владе- тельского дома Кубера (Тотев Б., Пелевина О., 2010а, с.73). Нельзя ли допустить, что не убежавшие наследники Кубера приносят на Нижний Дунай болгарский тип пояса, а, наоборот, плисковские вожди из рода Дуло бегут к своим “дядям” в Македонию после смены династии в cep.VIII в.?
Ответ на подобные вопросы дают различия в аристократических поясах обеих болгарских групп. Они проявляются, в основном, в небольших, но существенных технологических, декоративных и конструктивных особенностях (рис. 10). Часть наконечников из Врапа - ажурные, двухлицевые и крепятся втулкой и заклёпками18, а наконечники из Плпсковской мастерской - плотные, с коробчатой формой и шпеньками. В декоре дунайских деталей присутствуют вьющиеся, но нет переплетённых побегов, а у деталей из Врапа отсутствует
16 Не противоречат такой идее находящиеся в составе клада части золотого канделябра и сведения о находке клада в медном котле (Werner J., 1989, р.10).
17 Встречаются два варианта: трапециевидная рамка с гладким, украшенным заклёпками щитком и арковидная рамка с U-образным щитком.
18 Структура и крепление поясных наконечников показывают связь между Врапом и Аварским каганатом.
354


355
Рис. 10. Сравнительная таблица поясных деталей из Врапа и Болгарии - сходства и различия (по: Станилов Ст., 2006; Даскалов М., Тонкова М.5 2010; Атанасов Г. и др., 2008; Catalogue..., 1981; http://www.metmuseum.org/works_of_art/).
Fig. 10. A comparative table of belt fittings from Vrap and Bulgaria - similarities and distinctions (by: Станилов Ст., 2006; Даскалов M., Тонкова М., 2010; Атанасов Г. и др., 2008; Catalogue..., 1981; http:// www.metmuseum.org/works_of_art/)


356


Рис. 11. Типохронология староболгарских аристократических поясов: 1 - наконечник и обойма из п.З из Дивдядово (по: Атанасов Г. и др., 2008); 2 - наконечник и обойма из с.Велино, Шуменского района (по: Станилов Cm., 2006); 3 - реконструкция поясов из Кабиюка, Шуменского района (по: Рашев R, 2007); 4 - штампованная пластина из Бургаского района; 5 - фрагмент сосуда, Бургаский район; 6 - реконструкция облицовки рога, Кабиюк, Шуменского района (по: Рашев Р, 2007); 7 - колесико-амулет из Гледачево (по: Даскалов М., Тонкова М., 2010); 8 - серьги из Кабиюка, Шуменского района (по: Рашев Р, 2007); 9 - псевдопряжка из с.Драганово, Болгария; 10 - поясная накладка из Ветрена, Болгария (по: Станилов Cm.,
2006) 	; 11 - поясные детали из п.5, к.З Мадары (по: Станилов Cm., 2006); 12 - фигуры львов из М.Перещепины (по: Залесская В.Н. и др., 1997); 13 - облицовка седла из М.Перещепины (по: Залесская В.Н. и др., 1997); 14 - облицовка колчана из М.Перещепины (по: Залесская В.Н. и др., 1997). 1 - серебро с позолотой; 2, 3, 6- серебро; 4, 7, 8, 10-14 - золото; 5 - бронза.
Fig. 11. Typo-chronology of the Old-Bulgarian aristocratic belts: 1 - a tip and a holder from burial 3 from Divdiadovo (by: Атанасов Г. и др., 2008); 2 -a tip and a holder from Velino village, Shumen region (by: Станилов Cm., 2006); 3 -a reconstruction of belts from Kabiyuk, Shumen region (by: Рашев P, 2007); 4-a stamped plate from Burgas region; 5 - a fragment of a vessel, Burgas region; 6-a reconstruction offacing of a horn, Kabijuk, Shumensky area (by: Рашев P,
2007) 	; 7 -a little wheel-amulet from Gledachevo (by: Даскалов M., Тонкова M., 2010); 8 - earrings from Kabiyuk, Shumen region (by: Рашев P, 2007); 9-a pseudo-buckle from Draganovo village, Bulgaria; 10-a belt application from Vetren, Bulgaria (by: Станилов Cm., 2006); 11 - belt fittings from burial 5, barrow 3 of Madara (by: Станилов Cm., 2006); 12 - figures of lions from M.Pereshchepina (by: Залесская В.Н. и др., 1997); 13 - facing of a saddle from M.Pereshchepina (by: Залесская В.Н. и др., 1997); 14 - facing of a quiver from M.Pereshchepina (by: Залесская В.Н. и др., 1997). 1 - silver with gilding; 2, 3, 6- silver; 4, 7, 8, 10-14 - gold; 5 - bronze
орнаментальная схема из Велино/Каменово (Тотев Б., Пелевина О., 2010а, обр.1,2); в Пли- сковских наборах присутствует “пропеллер”19, но нет оформленной в виде двухголового животного подвески.
Эти различия не хронологические. Несмотря на небольшое количество данных, которыми мы в настоящий момент располагаем, очевидно, что наборные пояса из Врапа и пояса из Плисковского двора являются продуктом различных мастерских20, хотя и использованные мотивы, и их символическая нагрузка очень близки. Как и откуда они заимствуют свой специфичный стиль, и насколько сильно влияние крупных центров византийской культуры, находящихся в непосредственной близости? Точный ответ на эти вопросы требует самостоятельного исследования, включающего артефакты массовой, а не только элитарной культуры, при этом не только из районов Дунайского бассейна и Балканского полуострова.
Без сомнения, характерные для Плисковской и Южной групп погребения с серебряными поясами болгарского типа (Тотев Б., Пелевина О., 2010а, с.70-71), как и уникальные находки из Врапа, являются только представительным извлечением из аристократической культуры обитаваших на Балканском полуострове болгар. Реперами в поиске происхождения этой элитарной по своему характеру культуры могут быть:
- кочевнический тип погребальных сооружений, где найдены пояса болгарского типа и их предшественники горизонта Малой Пере- щепины на Нижнем Дунае - п.5, к.Ш Мадары (Миков В., 1934, с.432-436) (рис. 11,11);
- сопутствующий болгарскому типу поясов элитный погребальный инвентарь, содержащий реликты из перещепинской культуры: золотые серьги из Велино и Кабиюка (рис. 11, 8) (Атанасов Г. и др., 2008, с.61; Рашев R, 2007, с. 107, рис. 14), серебряный рог из Кабиюка (Ра-
19 Наличие “пропеллера” говорит о влиянии стиля аварского пояса в Нижнедунайском бассейне.
20 Вероятнее всего, что было две мастерских, работавших соответственно при Плисковском и Керамисийском “дворах”.
357


шев R, 2007, с.106, рис. 12; Тотев Б., Пелевина О., 2010а, рис.4, 1) (рис. 11, б), золотое колесико из Гледачево (Даскалов М., Тонкова М., 2010, с.82, обр.7) (рис. 11, 7);
- параллели в декоре, где своеобразным символом преемственности между орнаментальной стилистикой клада из Врапа и четвёртым стилем из Малой Перещепины является золотая пластина из Бургаского района21 (Тотев Б., Пелевина О., 20106, рис.1, 1) (рис. 11,
4). Орнаментация этой пластины представляет собой своего рода связующее звено между золотыми львами от седла или жезла (рис.И, 12) и грифонами из Велина и Врапа (рис. 10). Эта связь дополняется и другим элементом
декора - специфичными для тюркско-согдийского стиля побегами и пальметтами (Маршак Б.И., Скалой К.М., 1972, с.15-17) (рис.11, 12-14), литым вариантом которых являются украшенные растительными мотивами детали наборных поясов типа “Врап”22 (рис. 11, 1-3). Ещё Г.Ласло и Й.Вернер успешно связали этот оригинальный стиль с “мастером из М. Перещепины” (Вернер Й., 1988, с.29, 31; Laszlo G., 1955, р.282). В связи с этим логично допустить развитие полюбившихся элементов из художественного арсенала работавшего при дворе Кубрата мастера(ов) в мастерских его наследников - Аспаруха и Кубера.
Литература и архивные материалы
Атанасов Г., 1999. Инсигниите на средновековните български владетели. Плевен.
Атанасов Г., Венелинова С., Стойчев С., 2008. Ранносредновековен некропол в Шумен (квартал Дивдядово)//Археология. 1-4. София.
Бешевлиев В., 1979. Първобългарски надписи. София.
Бешевлиев В., 1981. Първобългарите. Бит и култура. София.
Божилов И., Гюзелев В., 1999. История на средновековна България VII-XIV в. T.I. София. Вернер Й., 1988. Погребалната находка от Малая Пересчепина и Кубрат-хан на българите. София.
Гръцки извори за българската история, III, I960// Извори за българската история. VI. София. Даскалов М., Тонкова М., 2010. Ранносредновековен колективен гроб със сребърни коланни гарнитури от Гледачево, Радневско// Археология. 3-4. София.
Залесская В.Н., Львова З.А., Маршак Б.И., Соколова И.В., Фонякова Н.А., 1997.
Сокровища хана Кубрата. Перещепинский клад. СПб.
Златарски В., 1970. История на българската държава през средните векове 1/1. София.
Инкова М., 1997. Бронзова апликация с изображение на грифон от Националния исторически музей// Проблеми на прабългарската история и култура. 3. Шумен.
Инкова М., 2004. Коланите на групата “Врап” в България (Функционална характеристика на обковите за колани и опит за социализация)// Известия на Националния исторически музей. 14. София.
Комар А.В., 2005. Ранговая семантика наборных поясов кочевников Восточной Европы VII - Han.VIII вв.// Сугдейский сборник. И. Киев; Судак.
Комар А.В., 2008. Наследие Западнотюркского каганата в Восточной Европе// 36ipKa праць на пошану дшсного члена Нацюнально! академп наук Украши Петра Петровича Толочка з нагоди його 70-р1ччя. К.
Кубарев Г.В., 2005. Культура древних тюрок Алтая (по материалам погребальных памятников). Новосибирск.
21 Для северопричерноморских степей таким реликтом является штампованная аппликация из Романовки (Семенов А.И., 1985, с.92-100).
22 На эту связь указывали Й.Вернер (1988), Б.И.Маршак (Маршак Б.И., Скалой К.М., 1972, с.15-17), Ст.Станилов (2006, с.126-130), Б.Тотев и О.Пелевина (2005, с.89-91), М.Инкова (2004, с.154-155) и др.
358


Маршак Б.И., Скалой К.М., 1972. Перещепинский клад (К выставке “Сокровища искусства древнего Ирана, Кавказа, Средней Азии”). Л.
Миков В., 1934. Последни могилни находки// Мадара. I. София.
Петров П., 1981. Образуване на българската държава. София.
Рашев Р., 2007. Праболгары на юго-западной окраине евразийской степи// Средневековая археология евразийских степей. Материалы Учредительного съезда Международного конгресса. Серия “Археология евразийских степей”. 1. Казань.
Семенов А.И., 1985. Художественный металл Романовского погребения на Дону// Художественные памятники и проблемы культуры Востока. Л.
Станилов Ст., 1991. Паметници на металопластиката от VIII-IX в. в България// Проблеми на прабългарската история и култура. 2. Шумен.
Станилов Ст., 1997. Памятники аварского типа в староболгарской культуре// Проблеми на прабългарската история и култура. 3. Шумен.
Станилов Ст., 2006. Художественият метал на Българското ханство на Дунав (7-9 век). Опит за емпирично изследвание. София.
Станилов Ст., 2009. Към идентификацията на гроба от Търгшор// LAUREA in honorem Margaritae Vaklinova. 1. София.
Тотев Б., Пелевина О., 2005. Новые данные о раннесредневековых поясах дунайских болгар// Античная древность и средние века. 36. Екатеринбург.
Тотев Б., Пелевина О., 2010а. “Находките” от Велино и Златари и аристократическите гробове на дунавските българи// Археология. 3-4. София.
Тотев Б., Пелевина О., 20106. Сокровище из Малой Перещепины и элитарная культура болгар Нижнего Дуная// Археология евразийских степей. Материалы I Международного конгресса средневековой археологии евразийских степей. T.I. Казань.
Юрукова Й., 1980. Мавър от писмените извори и печатите// Векове. Кн.З. София.
Catalogue of the Avar Treasure, 1981. Sotheby Parke Bemet & Co. London.
Daim F., 2000. “Byzantinische” Gurtelgamituren des 8. Jahrhunderts// Die Awaren am Rand der byzantinischen Welt. Innsbruck.
Fiedler U., 1996. Die Spatawarenzeitlichen Gurtelbestadteile von Vrap-Erseke aus Velino (Bez Varna. Bulgarien)// Germania. 74.
Garam Ё., 2002. The connection of Avar Period princely and common grave with goods with the Nagyszentmiklos treasure// The Gold of the Avars. The Nagyszentmiklos Treasure. Catalogue. Budapest.
Kiss G., 1995. A kesoi avar aranyozott ovdiszek// Somodui muzeumok kozlemenyei. XI. Kaposvar.
Laszlo G., 1955. Etudes arch6ologiques sur l’histoire de la societe des Avars// Archaeologia Hungarica. XXXIV. Budapest.
Stadler P., 1988/89. Argumente fur die Echtheit des “Avar Treasure”// Mitteilungen der Anthropologischen Gesellschaft in Wien. Band 118/119, 3.
The Gold of the Avars. The Nagyszentmiklos Treasure. Catalogue, 2002. Budapest.
Werner J., 1989. Der Schatzfund von Vrap in Albanien// Studien zur Archaologie der Awaren. 2. Wien.
Zabojnik J., 1991. Seriation von Gurtelbeschlaggamituren aus dem Gebiet der Slowakei und Osterreichs (Beitrag zur Chronologie der Zeit des Awarischen Khaganats)// К problematike osidlenia strednodunajskej oblasti vo vcasnom stredoveku. Nitra.
359


Summary
B.Totev, O.Pelevina (Dobrich, Varna, Bulgaria)
TREASURE FROM VRAP (ALBANIA) AND ARISTOCRATIC BELTS OF DANUBE BULGARIANS
This paper investigates the connection between one of the most important early medieval European treasures, the Vrap treasure, and application-set belts of the Old-Bulgarian aristocracy. For this purpose the content of the treasure has been briefly reviewed and its connection with another early medieval treasure from Erseke has been considered. The authors have arrived at a conclusion that some objects from both treasures were products of one workshop and were buried at the same time. Moreover, the objects from both treasures were most likely collected and hidden together. Despite the earlier date, undoubtedly determined by vessels from the treasure, the date of the treasure could be logically determined by the time of manufacturing of the belt fittings - the late 7th or rather the early 8th century. At this time, the objects and luxury goods from a workshop working at the “court yard” of the local nomadic governor were collected.
An analysis of grave goods from burials of the Danube Bulgarian aristocracy, which contain application-set belts with identical fittings, enables the authors to interpret the content of the Vrap treasure. These burials contain two belts, each of which performed a specific utilitarian or representative function. Reconstructions of the Bulgarian belts presented in the paper show the place of various details found in the Vrap treasure. These belts could reflect the division into boils and bagains in the Old-Bulgarian society.
It is remarkable that the belts made of precious metal were typical of aristocracy neither of the simultaneous states of the Avars and Khazars, nor the Byzantine empire. In spite of the fact that the Bulgarian belts were found in the opposite ends of the Balkan Peninsula, they have a similar structure (possibly due to their representative and utilitarian functions), almost identical decoration, and similar manufacture techniques. These signs permit to unite rank-indicative belts from the “Albanian” treasure and the Danube Bulgaria into a common aristocratic, Bulgarian type of application-set belts. Distinctive signs of this type are definitely not limited by artistic features of the “griffins-vegetative sprouts” style.
Статья поступила в редакцию в августе 2011 г
360


В. К. Гр и б, В.В. Давыденко
НОВЫЕ НАХОДКИ
АНТРОПОМОРФНЫХ БРОНЗОВЫХ ФИГУРОК УРОДЦЕВ
“По сюжетам и технике статуэтки этого рода составляют совершенно обособленное явление, которое, однако, нельзя усвоить одной определенной местности или народу, в виду того, что места нахождения их чрезвычайно разбросаны друг от друга”. Так писал в 1909 г русский археолог А.А.Спицын в статье, которая, собственно, и положила начало научному изучению бронзовых антропоморфных фигурок, получивших в специальной археологической литературе название “уродцы” (Спицын А.А., 1909, с. 142).
В настоящее время источниковая база подобных фигурок насчитывает более 60 экземпляров. Расширился и географический ареал мест находок этой категории вещей. Если до 80 гг прошлого века основными регионами, в которых обнаружены подобные фигурки, были Среднее Поволжье, Прикамье и бассейн
р. 	Северский Донец, то сегодня так называемые “уродцы” найдены в Северном и Восточном Приазовье, на Алтае, в Казахстане, в южном Узбекистане, в Крыму. Из работ, посвященных бронзовым фигуркам людей с явными признаками физического несовершенства, следует выделить статьи А.А.Спицына, который впервые попытался систематизировать данную категорию вещей (Спицын А.А., 1909; 1914), и А.Х.Халикова, предложившим их этническую интерпретацию (Халиков А.Х., 1971; 1981). Основная часть исследователей связывает фигурки “уродцев” с процессом расселения в зоне Евразийских степей раннетюркских племен (Монгайт А.Л., 1951,
с. 130; Рутковская Л.М., 1968, с.257; Халиков А.Х., 1981, с.12; Аксёнов В.С., Хоружая М.В., 2008, с.233; Давыденко В.В., Гриб В.К., 2009, с.193).
Целью настоящей работы является введение в научный оборот шести новых фигурок, найденных после выхода в свет статьи авторов, посвященной многоликим изображениям “уродцев” Восточной Европы (Давыденко В.В., Гриб В.К., 2009). Все публикуемые фигурки относятся к категории случайных находок. Большая часть из них хранится в частных коллекциях.
Река Волчья. Первоочередного внимания, прежде всего, из-за хорошей степени сохранности заслуживает антропоморфная статуэтка, найденная в верхнем течении р.Волчья (рис.1). Она представляет собой изображение мужчины в остроконечном головном уборе (рис.2). Высота сохранившейся части - 23 см. Повреждена нижняя часть фигурки. Однако трасологическое исследование статуэтки, выполненное А.Н.Усачуком с помощью микроскопа “Мик- ко”1, позволяет предположить, что у неё отсутствует всего лишь незначительная часть - не более 0,5 см правой ноги и не более 1-1,5 см левой. То есть ноги, скорее всего, были оформлены в виде небольших культеобразных отростков. Из-за этого, а также за счёт удлинённого туловища пропорции фигурки несколько нарушены. Голова повёрнута немного влево. Остроконечный головной убор и заострённый подбородок придают ей ромбовидную форму (рис.З, а). Уши переданы небольшими выступами с неглубокими прорезями посредине. Лицо плоское. Глаза и рот выполнены в виде прямоугольных отверстий, оконтуренных тонкими линиями.
Рельефные дугообразные брови переходят в прямой, немного расширяющийся книзу нос. За счет тонких и неглубоких линий, нанесённых острым резцом, на подбородке показана клиновидная бородка. Удлинённая шея
1 Благодарим сотрудника Донецкого областного краеведческого музея А.Н.Усачука за проведенное исследование. Трасологический анализ фигурок, найденных в верховьях р.Волчья и у п.г.т. Яровая Краснолиманского района Донецкой обл., опубликован в настоящем сборнике.


Рис. 1. Карта-схема местонахождений антропоморфных фигурок: 1 - верхнее течение
р. 	Волчъя (Запорожская обл.); 2 - п.г.т. Яровая (Краснолиманскийр-н, Донецкая обл.); 3 -
с. 	Пристино (Кременской р-н, Луганская обл.); 4 - г. Ставрополь (Краснодарский край); 5 - низовья правого берега р.Кубань (Краснодарский край).
Fig. 1. A map-scheme of the sites where anthropomorphous figurines were found: 1 - the upper reaches of the Volchia river (Zaporozhye province); 2 - Yarovaia urban village (Krasnolimanskiy region, Donetsk province); 3 - Pristino village (Kremenskoi region, Lugansk province); 4 - Stavropol (Krasnodar Territory); 5 - lower reaches of the right bank of the Kuban river (Krasnodar Territoiy)
переходит в покатые плечи, которые заканчиваются конусовидными выступами - руками. Туловище вытянуто, живот немного выпячен. Половые признаки не выделены, но ниже живота имеется сквозное отверстие ромбовидной формы, пробитое после отливки фигурки (рис.2, а, в).
Кроме механических повреждений в нижней части фигурки, в области шеи и левого виска имеется ещё несколько отверстий, специально сделанных после отливки изделия: небольшое круглое отверстие в затылочной части головы, прямоугольное отверстие в районе грудной клетки, круглые отверстия
между лопатками и в нижней части спины, прямоугольные отверстия по бокам туловища (рис.2, а-г). За исключением отверстия на затылке, остальные шесть являются парными,
т.к. пробиты напротив друг друга.
Данная фигурка литая, полая внутри, одноликая. Подчеркнутая уплощённость лица статуэтки, широкие скулы и нос, узкие глаза указывают на то, что мастер пытался придать ей облик представителя монголоидной расы. Несмотря на явный признак мужского пола - клиновидную бородку, выпуклый живот фигурки и ромбовидное отверстие в нижней части живота позволяют предположить, что перед
362


I I I I
Рис. 2. Антропоморфная фигурка, найденная в верхнем течении р.Волчья (Запорожская обл.). Fig. 2. The anthropomorphous figurine found in the upper reaches of the Volchia river (Zaporozhye province)
Рис. 3. Антропоморфная фигурка, найденная в верхнем течении р.Волчья (Запорожская обл.): а - верхняя часть фигурки; б-реконструкция возможного использования фигурки в ритуальной практике.
Fig. 3. The anthropomorphous figurine found in the upper reaches of the Volchia river (Zaporozhye province): a - the top part of afigurine; 6 - reconstruction of apt applicability of afigurine in ritual practice
363


нами двуполое существо - гермафродит. Впервые “...любопытные статуэтки, представляющие одновременно мужское и женское изображение”, были выделены А.А.Спицыным (Спи- цын А.А., 1909, с. 144-145).
Обращают на себя внимание семь отверстий, пробитых на поверхности фигурки после её отливки. По-видимому, отверстие в районе затылка, парные отверстия в области груди- спины, нижней части живота-таза играли определённую роль в ритуальной практике. Трасологическое изучение фигурки показало, что края всех отверстий имеют завальцованность. Причём “... завальцованность отверстий на лицевой стороне несколько больше, чем на обратной стороне фигурки” (Усачук А.Н., 2007, с.5). Отдельно нужно остановиться на двух отверстиях, пробитых по бокам центральной части фигурки. Они прямоугольной формы, размерами 2x0,8 см и 2,7x0,7 см (рис.2, б, в). На наш взгляд, эти отверстия выполняли практическую функцию и предназначались для крепления фигурки к какой-то основе, например, к дереву (рис.З, б). Значительная завальцованность длинных сторон данных отверстий со стороны спины статуэтки служит тому подтверждением.
Яровая. Вторая фигурка была найдена в окрестностях п.г.т. Яровая Краснолиманского р-на Донецкой обл. (Колесник А.В., Давыденко В.В., 2011, рис.27; Гриб В.К, 2011, с.16-19) (рис.1)2. Это бронзовая, литая, полая внутри двуликая головка человека высотой 6 см и диаметром 3,5 см (рис.4, а-з). Длина шеи - 2 см, диаметр - 1,5 см. Толщина стенок фигурки не превышает 1,5-2 мм. Общая моделировка головы, выполненная ещё по восковой модели, в целом подчинена “первому” лицу, расположенному на его естественном месте. Острый подбородок этого лица немного выступает вперед, губы плотно сжаты, рот показан неглубокой горизонтальной линией, кончики которой опущены немного вниз. Дугообразные брови переходят в прямой, выступающий вперёд нос, незначительно расширяющийся книзу. Глаза фигурки закрыты рельефно выступающими веками. При этом небольшое углубление в районе левого глаза создает впе¬
чатление отсутствия глазного яблока или его повреждения (рис.4, б, е). Уши оформлены в виде небольших вертикальных валиков с неглубокими горизонтальными углублениями посредине (рис.4, а, в, д, ж). Сильно покатый лоб плавно переходит в теменную часть головы округлой формы без каких-либо признаков волосяного покрова или головного убора. В целом, общая стилистика этого изображения позволяет предположить, что перед нами лицо спящего или мёртвого человека.
Второе лицо расположено с обратной стороны головки. Оно менее выразительно, чем первое: надбровные дуги, прямой нос и подбородок едва намечены (рис.4, г, з). Неглубокой горизонтальной линией показан рот. Его левая и правая части пробиты насквозь инструментом прямоугольной формы. Между этими отверстиями остался небольшой участок металла, создающий эффект наличия во рту одного зуба. Шея фигурки имеет цилиндрическую форму. Её нижний край немного обломан. Сохранившаяся часть слегка загнута внутрь (рис.4, д, е).
По-видимому, бронзовая головка являлась деталью фигурки, основная часть которой (туловище) изготавливалась из дерева (рис.4, и). О том, что бронзовая головка насаживалась на деревянную основу, свидетельствует завальцованность её внутренней поверхности и круглое отверстие диаметром 0,5 см в нижней части шеи для её фиксации (рис.4, е).
Прямых аналогий подобному типу антропоморфных фигурок мы не знаем, но случай использования деревянной основы для крепления на неё бронзовой статуэтки известен из раскопок в Старой Рязани (Селиванов А.В., 1888, с. 162; Монгайт А.Л., 1951, с. 131).
Ставрополь. Третья фигурка была обнаружена в окрестностях г.Ставрополя Краснодарского края (рис.1). Это фрагмент литой, полой внутри статуэтки высотой 9 см (рис.5, а-г). Фигурка представляет собой изображение человека с лицом прямоугольной формы, на котором выделены расширяющийся книзу прямой нос и выступающий вперед заострённый подбородок, возможно, борода (рис.5, а). Глаза обозначены незначительными углубле-
2 В настоящее время хранится в фондах музея Государственного историко-архитектурного заповедника г.Святогорска. Рисунок фигурки выполнен А.Н.Усачуком.
364


Рис. 4. Фигурка, найденная в окрестностях п.г.т. Яровая (Краснолиманский р-н, Донецкая обл.): а-г - фото; д-з - прорисовка; и - реконструкция возможного использования фигурки в ритуальной практике.
Fig. 4. The figurine found near Yarovaia urban village (Krasnolimanskiy region, Donetsk province): а-г - a photo; д-з - a detailed representation; и - a reconstruction of apt applicability of the figurine in ritual practice
ниями, выполненными после литья круглым, небольшого диаметра, инструментом. Эти углубления оконтурены тонкой, в виде круга, линией диаметром 0,3-0,4 см. Рот, который был обозначен на восковой модели неглубокой горизонтальной линией, подвергся дополнительной послелитейной проработке. Верхняя часть лица оконтурена дугообразной линией, проходящей над переносицей и глазами. Левая сторона головы представляет собой половину лица с проработанным правым глазом (рис.5, г). Правая часть головы - половина лица с проработанным левым глазом (рис.5, б). Грудь фигурки обнажена и акцентирована с помощью неглубоких ямок в обрамлении циркульного
орнамента диаметром 0,4 см. Левая рука и часть фигурки ниже груди отсутствуют. Правая рука оформлена в виде небольшого культе- образного отростка.
Данная фигурка относится к типу одностороннелитых двусоставных четырёхликих фигурок (Давыденко В.В., Гриб В.К., 2009, с. 192). Аналогичные статуэтки найдены в По- донцовье, Старой Рязани и Булгарах (Сибилёв Н.В., 1926, с.26, табл.VI; Монгайт А.Л., 1951, с.131, рис.46; Спицын А.А., 1909, с.146, 149, рис.4).
Пристино. Следующая фигурка была найдена у с.Пристино Кременского р-на Луганской обл. на правом берегу р.Боровой (рис.1). Это
365


Рис. 5. Фигурка, найденная в окрестностях г.Ставрополь (Краснодарский край). Fig. 5. The figurine found near Stavropol (Krasnodar Territory)
литая полая внутри двусоставная статуэтка, одна половина которой изображает мужчину, вторая - женщину (рис.6, а-г). Высота одной из половинок составляет 25,4 см. Это, по всей видимости, изображение мужчины в конусовидном головном уборе, верхняя часть которого заканчивается остроконечным выступом. Голова этой части статуэтки имеет овальную форму. Рельефные дугообразные брови переходят в прямой расширяющийся книзу нос. Глаза миндалевидной формы. Рот с опущенными вниз уголками выполнен в виде небольшого углубления. Округлый подбородок плавно переходит в массивную шею. Руки отсутствуют. На торсе фигурки выделены грудные мышцы, живот немного выступает вперед. Обе ноги обломаны выше колен (рис.6, в, г).
Высота второй половинки, по всей видимости, женской, составляет 24-25 см (рис.6, а, б). Конусовидный головной убор этой части фигурки не имеет остроконечного выступа. Центральная часть лица повреждена, но сохранившиеся фрагменты бровей, глаз, носа и рта позволяют утверждать, что лицо женской половинки фигурки было выполнено в одном стиле с лицом мужчины. Это относится и к туловищу женской половинки - оно отличается от мужской только подчёркнуто выделенной женской грудью.
Уникальность данной фигурки заключается в том, что, кроме двух основных половинок (мужской и женской), она имела ещё несколько конструктивных деталей - отдельно отлитые две ноги и одну (!) руку (рис.6, д-ж).
И рука и ноги неестественно изогнуты. По-ви- димому, этим приёмом мастер хотел показать отсутствие суставов в конечностях. Утолщения, специально выполненные на руке и ногах, должны были удерживать их при соединении мужской и женской половинок фигурки. При этом они сохраняли свою подвижность. Все части фигурки были найдены отдельно друг от друга, её общий вид можно представить с помощью реконструкции (рис.6, з).
Западная Сибирь. Ещё одна фигурка была передана авторам статьи жителем г.Славянска, который утверждает, что она была найдена геологами в Тюменской области Российской Федерации. Это литая, полая внутри статуэтка высотой 18 см, с одной стороны которой изображён мужчина, с другой - женщина (рис.7, а-г). Более детально выполнено лицо женщины. Оно овальной формы. Верхняя часть прямого, немного расширяющегося книзу, носа начинается от теменной части головы. Здесь же, фактически на темени фигурки, расположены глаза в виде небольших отверстий округлой формы (рис.7, в, г). Такое, противоречащее анатомии строения человеческого тела, расположение глаз и носа создаёт впечатление, что взгляд направлен не прямо перед собой, а вертикально вверх. Рот фигурки широко открыт. Он выполнен в виде углубления овальной формы, оконтуренного со всех сторон толстым валиком - губами. В нижней части подбородка - приподнятый немного вверх выступ клиновидной формы - борода (?). На левой щеке женской стороны статуэтки имеет-
366


I 1 I I I
Рис. 6. Фигурка, найденная у с.Пристино (Кременской р-н, Луганская обл.): а-ж - фото; з -реконструкция фигурки в собранном виде.
Fig. 6. The figurine found near Pristino village (Kremenskoi region, Lugansk province): а-ж - a photo; з — a reconstruction of the assembledfigurine
ся сквозное отверстие прямоугольной формы, расположенное вертикально и также оконтуренное небольшим валиком. Можно предположить, что это - второй рот. Ухо у фигурки только одно. Оно расположено справа женской стороны головы (рис.7, в).
Массивная и короткая шея плавно переходит в короткие культеобразные отростки - левую и правую руки. Причем левая рука (для женской стороны) короче правой. Торс стату¬
этки удлинённой формы с небольшим выступом в районе живота. Короткие ноги широко расставлены. Между ними едва намеченными выпуклостями обозначен женский половой орган (рис.7, б).
Мужская сторона фигурки выполнена не так тщательно, как женская (рис.7, а). На месте носа всего лишь небольшое утолщение. Рот показан узкой горизонтальной линией. Расположенные на темени глаза, по-видимому, относятся и к мужской части фигурки (рис.7, г). В верхней части грудной клетки, на одном уровне с расставленными в стороны руками, имеется резко выдающийся вперёд выступ конической формы. Между ногами - эрегированный фаллос.
В целом данная находка своей стилистикой и конструктивными деталями мало чем выделяется из ряда известных нам фигурок
т.н. “уродцев”, кроме одной детали, - устрем-
367


Рис. 7. Фигурка, найденная в Западной Сибири (Тюменская обл., Российская Федерация). Fig. 7. The figurine found in Western Siberia (Tyumen province, the Russian Federation)
368


ленным вверх взглядом глаз, расположенных на темени фигурки. В этнографических материалах народов Сибири известен культ семейных охранителей - алэлэй. Это . . особые женские существа, изображавшиеся в виде антропоморфных фигур” (Алексеенко Е.А., 1977, с.51, с.52, рис.2). Изготавливались они чаще всего из дерева. Руки отсутствовали или намечались небольшими выступами. Известны фигурки алэлэй, у которых глаза были расположены на темени (рис.8). Алэлы были покровителями и охранителями благополучия семьи. “Считалось, что алэлы облегчают женщине роды, а в дальнейшем помогают растить детей, оберегают их от болезней и злых духов, несчастных случаев” (Алексеенко Е.А., 1977, с.52).
Река Кубань. И, наконец, последняя фигурка была найдена на территории Краснодарского края, в низовьях р.Кубань, на берегу одной из её стариц, рядом с древним бродом (рис. 1). Это бронзовая литая пустотелая статуэтка (рис.9, а-г) высотой 29 см, которая относится к III типу цельнолитых двуликих фигурок (Давыденко В.В., Гриб В.К., 2009, с. 192). Одна из сторон фигурки изображает мужчину в остроконечном головном уборе с загнутым в сторону верхом (рис.9, а). Нос прямой, немного расширяющийся книзу. Брови переданы примыкающим к переносице выделенным рельефом. Миндалевидные глаза показаны с помощью замкнутого валика. За счёт его сужения к внешнему краю достигнут эффект раскосости глаз. Рот, в виде небольшого горизонтального углубления, обрамлён усами, концы которых опущены вниз и переходят в узкую прямоугольную бородку (рис.9, в). Её нижняя часть разделена на две части. Фигурка имеет выпуклые груди с четко выделенными сосками.
Правая полусогнутая рука мужской стороны фигурки поднята вверх и касается головы ниже правого уха. При этом кисть руки отсутствует. Левая рука мужчины, у которой также отсутствует кисть, имеет дуговидную форму, опущена вниз и касается живота. Между локтевым изгибом левой руки и грудью мужчины расположена небольшая фигурка собаки. Её короткие передние лапы упираются в грудь мужчины, а задние - в верхнюю часть его живота (рис. 10, а, б). Рот животного приоткрыт,
Рис. 8. Изображение алэла (по Алексеенко Е.А., 1977, с.52, рис.2).
Fig. 8. The image of an alael (by Алексеенко E.A., 1977, p.52, Fig. 2)
уши прижаты, их кончики загнуты внутрь. Фигурка собаки отливалась отдельно и крепилась к мужской части статуэтки на завершающей стадии её изготовления.
Живот мужчины довольно выпуклый. Ниже живота частично сохранились мужские гениталии. Длина левой ноги - 9 см, правой - 5 см, но она не обломана, как может показаться при беглом взгляде на фигурку. Её ущербность была предусмотрена мастером ещё при изготовлении восковой модели, т.к. края культеобразного отростка на месте правой ноги аккуратно загнуты внутрь после её отливки.
Лицо женской половины фигурки выполнено в том же стиле, что и мужской. Исключением является только бородка, которая на этот раз имеет клиновидную форму (рис.9, г). Груди женской половинки статуэтки выполнены в виде небольших округлых выпуклостей. Между ними находится конусообразный выступ высотой до 2-2,5 см, верхняя часть которого заканчивается утолщением овальной формы. В целом эта часть груди фигурки оформлена в виде морды животного, скорее всего, быка (рис. 10, в). По-видимому, подобное изображение было отмечено Д.Я.Телегиным на двуликой фигур-
369


Рис. 9. Фигурка, найденная в низовьях р.Кубань (Краснодарский край, Российская Федерация).
Fig. 9. The figurine found in the lower reaches of the Kuban river (Krasnodar Territory, the Russian Federation)
370


Рис. 10. Детали фигурки, найденной в низовьях р.Кубань (Краснодарский край, Российская Федерация).
Fig. 10. Details of the figurine found in the lower reaches of the Kuban river (Krasnodar Territory, the Russian Federation)
ке, найденной в прибрежной части Труханова острова, расположенного на р.Днепр в городской черте г.Киева (Телегин Д.Я., 1967, с.250). Не исключено, что небольшие конусообразные или округлые выступы, которые чаще всего трактовались как горбы на поверхности фигурок или брак при литье, на самом деле являются стилизованными изображениями животных и несут определённую смысловую нагрузку в общем семантическом контексте антропоморфных фигурок т.н. “уродцев”.
Известные нам антропоморфные бронзовые фигурки уродцев достаточно разнообразны. Это изображения беременных или рожающих женщин, всадников на лошади или на волке, мужчин и женщин в масках, в “рогатых” или конусообразных головных уборах, с лицом ребенка или быка на груди, с головой ребенка на месте ладони и т.д. Вводимые в научный оборот новые фигурки значительно расширяют сюжетный диапазон этой категории находок.
371


Литература и архивные материалы
Аксёнов В.С., Хоружая М.В., 2008. Антропоморфная фигурка из с.Староверовка на
Харьковщине// Древности 2006-2008. Харьковский историко-археологический ежегодник. Харьков.
Алексеенко Е.А., 1977. Культы у кетов// Памятники культуры народов Сибири и Севера. Л. Гриб В.К., 2011. Культовая фигурка раннесредневекового времени из Святогорья// Святопрський альманах 2011. Донецьк.
Давыденко В.В., Гриб В.К., 2009. Многоликие бронзовые фигурки уродцев Восточной
Европы: типология и семантика// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Колесник А.В., Давыденко В.В., 2011. Отчет об археологических работах экспедиции Донецкого национального университета в 2007 г. в Славянском районе Донецкой области. Донецк.
Монгайт АЛ., 1951. Бронзовая статуэтка из Старой Рязани// КСИИМК. Вып.ХЫ.
Рутковская Л.М., 1968. Бронзовая статуэтка из Беговата// СА. № 1.
Селиванов А.В., 1889. Отчет о раскопках в Старой Рязани// ТРУАК. Т.З. Рязань.
Сибилёв Н.В., 1926. Древности Изюмщины. Археологические разведки в бассейне Донца в 1920-1926 годах. Вып.2. Изюм.
Спицын А.А., 1909. Уродливые медные статуэтки// ИАК. Вып.29. СПб.
Спицын А.А., 1914. Несколько статуэток// ИАК. Вып.53. Пг.
Телегин Д.Я., 1967. Бронзовый идол, найденный на Трухановом острове в Киеве// АО 1966 года. М.
Усачук А.Н., 2007. Трасологическое исследование поверхности яремовской фигурки. Рукопись. Донецк.
Халиков А.Х., 1971. Маклашеевская всадница// СА. № 1.
Халиков А.Х., 1981. Отражение космогонических и генеалогических легенд волжских булгар в археологических материалах// Из истории ранних булгар. Казань.
Summary
V.K.Grib, V.V.Davydenko (Donetsk. Kramatorsk, Donetsk province. Ukraine)
NEW FINDINGS OF ANTHROPOMORPHOUS BRONZE FIGURINES OF LUSUSES
At present over 60 copies of anthropomorphous bronze figurines called “lususes” in the archaeological literature have been found. In this paper the authors describe six new figurines found on the Northern and Eastern Azov Sea Littoral, in the medium reaches of the Severskii Donets river, and in Western Siberia. Three of these objects (i.e. those found at Pristino, the Kuban river and in Western Siberia) are unique in their structural features.
For the first time in the history of studying this category of objects an attempt to graphically reconstruct the apt applicability of the figurines in family or tribal ceremonies of the early Turkic tribes nomadising throughout the vast territory of the Eurasian steppes in the 8th-11th centuries has been made.
Статья поступила в редакцию в ноябре 2011 г
372


А.Н.Усачук
ТРАСОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ НЕСКОЛЬКИХ БРОНЗОВЫХ АНТРОПОМОРФНЫХ ФИГУРОК
В последние годы усилился интерес к средневековым антропоморфным бронзовым фигуркам - так называемым “уродцам”. Это связано с новыми находками фигурок (Давыденко
В.В., Гриб В.К., 2009, с. 187, 198, рис.2; статья В.К.Гриба и В.В.Давыденко в этом сборнике), а также с публикацией статуэток, найденных несколько десятилетий назад (Березин Я.Б., Савенко С.Н., 2004; Аксёнов В.С., Хоружая М.В., 2008; и др.).
Учитывая возможность получения новой информации (ср. Минасян Р.С., 1999, с.62-63), к нескольким бронзовым статуэткам “уродцев” был применен трасологический метод исследования. В 2007 г проведен анализ двух фигурок - из ур.Горелый Яр у с.Яремовка и найденной в верхнем течении р.Волчья (Усачук А.Н., 2007). В 2010 г обработана и фигурка из окрестностей п.г.т.Яровая (Усачук А.Н., 2010)1. Яремовская фигурка опубликована ранее (Давыденко В.В., Гриб В.К., 2009, с. 187, 198, рис.2). Статуэтка, найденная в верхнем течении р.Волчья, публикуется в статье В.К.Гриба и В.В.Давыденко в данном томе. Фигурка из окрестностей Яровой предварительно опубликована (Гриб В.К., 2011, с. 16-19), но более полная информация по ней тоже дана в статье моих коллег в этом сборнике.
Яремовка. Сохранился фрагмент верхней части фигурки с тремя лицами (половинка двусоставной четырёхликой статуэтки) (Давыденко В.В., Гриб В.К., 2009, с. 187). Сохранность хорошая. Литейные швы отсутствуют, что является признаком использования техники литья по утрачиваемой модели (ср. Минасян Р.С., 1988, с.53; Канторович А.Р., Эрлих В.Р., 2006, с.28). Литейная форма была пластичной: в пользу этого свидетельствуют мягкость контуров (особенно участки всех лиц - носы,
подбородки) (ср. Минасян Р.С., 1995, с. 120), а также негатив микротрещины на внутренней стороне фигурки. Очевидно, материал формы
- глина. Мягкость, но в то же время определённая проработанность деталей (лица, участки груди) позволяют предположить, что сначала из глины была вылеплена приблизительная модель отливки, которая затем обмазывалась слоем воска. Именно на воске вырезались все детали изображения, а затем модель зафор- мовали в глину. На шее фигурки хорошо видны вертикальные плавные длинные группы следов шириной до нескольких миллиметров
- оставшиеся в металле следы заглаживания воска. Сохранившийся фрагмент отливки не позволяет однозначно решить, какая - вертикальная или горизонтальная - позиция формы была при литье. В верхней части головы на внутренней стороне фигурки (рис.1, ЗА) металл комковат, присутствует большое количество мелких раковин. Возможно, наличие этих раковин связано с перегревом металла в форме вблизи литника (ср. Минасян Р.С., 1991, с.6; Канторович А.Р., Эрлих В.Р., 2006, с.29; Цуц- кин Е.В., 1975, с.81). В таком случае форма была вертикальной, и воронка литника находилась выше головы фигурки.
Очевидно, модель отливки представляла собой первоначально четырёхликую объёмную фигуру из глины, которую затем разделили надвое. Обе половинки отливались и обрабатывались одновременно. Косвенно об этом свидетельствуют отверстия в районе ртов: такое впечатление, что дырочки были пробиты в готовой фигурке, соединённой из двух частей. На правом полулице отверстие “легло” по центру половинок (рис.1, 4А\ на левом - отверстие смещено по отношению линии соединения половинок (рис.1, 1А). Сами отверстия
1 Трасологический анализ двух фигурок в 2007 г выполнен с помощью микроскопа “Микко”. В 2010 г применялся микроскоп МБС-2.


1 2 3 4
I I I I
Рис. 1. Следы изготовления и использования на четырёхликой двусоставной фигурке, найденной у с.Яремовка (Изюмский р-н, Харьковская обл.).
Fig. 1. Traces of manufacture and use on the fourfaced two-part figurine found near Yaremovka village of Izium region, Kharkov province
сделаны очень аккуратно. Пробой выполнялся коническим орудием: чуть ниже крайнего отверстия рта левого полулица - начало отверстия (рис.1,1Б), которое мастер затем немного сдвинул вверх. На внутренней стороне фигурки вокруг отверстий сохранились небольшие неровные “бортики” - заусеницы выбитого металла. Так же выполнено и отверстие левого глаза. Кстати, одна манера изготовления отверстий, когда крайние чуть сдвинуты вверх по сравнению с центральными, - ещё один факт в пользу того, что детали на обеих половинках фигурки изготавливалйсь одновременно.
После литья изделие тщательно обработано, особенно внешняя сторона. Перекрещивающиеся бороздки на груди, которые были намечены на модели, дополнительно проработаны штихелем. Торцы фигурки на внутренней стороне аккуратно зачищены. Внешняя сторона фигурки сильно залощена (неоднократные чистки?, ср. Минасян Р.С., 1995, с. 120), на внутренней - залощены участки шеи (поверх лощения расположены поперечные следы чистки, скорее всего, современные).
Залощённость торцов фигурки на различных участках отличается, что даёт возможность реконструировать этапы использования яремовской статуэтки. Первая и вторая фазы использования в виде двусоставной четырёхликой фигурки и половинки объёмной фигурки восстанавливаются гипотетически. Третья
фаза: после поломки в районе груди “лик” продолжали использовать уже в качестве своеобразной отдельной фигурки - торец сломан, сильно завальцован, а в районе правого плеча (рис.1, 2А, ЗБ), возможно, даже выровнен на абразиве. Скорее всего, утрата небольшого участка конца левого плеча близка по времени поломке фигурки в районе груди. Однако на этом этапе голова статуэтки была ещё цела: утрата какой-то её части (скорее всего, небольшой) произошла позже поломки в районе груди
- завальцованность этого слома гораздо меньше, чем торцов слома груди. Поломка изделия в районе головы была спровоцирована, скорее всего, мелкими раковинами, о наличии которых в этой части фигурки говорилось выше. Впрочем, и после новых утрат “лик” продолжали использовать (четвёртая фаза). О долгой эксплуатации яремовской статуэтки (вторая
- четвёртая фазы) свидетельствует и тот факт, что участок левого полулица выше носа (рис. 1, 1В) сильно завальцован и расположен не прямо, что соответствует стыковке двух половинок фигурки, а под углом - давняя утрата.
Река Волчья (верхнее течение). Данная фигурка литая, полая внутри, одноликая. Сохранилась почти полностью (незначительно повреждена нижняя часть). Литейные швы отсутствуют, контуры фигурки мягкие, что предполагает использование пластичной формы (ср. Минасян Р.С., 1995, с. 120). Характер
374


1 2 3 4
i i i i
Рис. 2. Следы изготовления и использования на антропоморфной фигурке, найденной в верхнем течении р.Волчья.
Fig. 2. Traces of manufacture and use on the anthropomorphous figurine found in the upper reaches of the Volchia river
подготовки модели практически такой же, как и у статуэтки из Яремовки: модель отливки обмазывалась воском, формировались детали изображения (нос, брови, уши, края остроконечной шапочки), затем фигура заформо- вывалась в глину. Наросты на животе и спине (рис.2, 1-4А), возможно, маркируют места литников, хотя предпочтительней в этой роли смотрится подтреугольный шишак шапочки. Первоначально на модели был намечен округлый головной убор, а шишак долеплен воском и плавно сформован мастером. Если литник был в районе шишака шапочки, позиция формы при литье - вертикальная.
Внутренняя поверхность отливки ровная, с редкими небольшими локальными бугорками-наплывами металла. Возможно, со стороны правого “бедра” - вертикальная недлинная трещина в глине дала заливку воском, а позже и металлом. В районе живота на локальных участках металл комковат, что напоминает состояние металла в районе головы яремов-
ской фигурки. Под подбородком - зачищенный участок литейного брака: впечатление, что тонкий слой металла неправильной формы натёк на более ровную поверхность металла.
Отсутствие рук предполагалось: обе они намечены короткими конусовидными выступами. Правый выступ сохранился полностью, левый был первоначально немного короче правого и его поломка - механическое повреждение, такое же, как в районе шеи (рис.2,1Б, 2Б) и шапочки (рис.2, ЗБ, 4Б). Ноги, очевидно, были оформлены в виде небольших культеоб- разных отростков и сохранились почти полностью. Основанием считать ноги фигурки только намеченными являются плавный поворот и утолщение стенки фигурки с лицевой стороны (рис.2, 1В). Этот поворот отличается от механического загиба оставшихся краев на месте поломки левой “ноги”. Таким образом, можно с большой долей вероятности реконструировать, что утрачено не более 0,5 см правой ноги и не более 1-1,5 см левой.
375


После отливки изделие тщательно обработано. Глаза и рот пробиты (на внутренней поверхности фигурки по сторонам отверстий металл “развёрнут”) при помощи орудия-пробойника. Глаза изготовлены в один приём каждый, рот - в несколько (не менее трёх) приёмов. В районе рта чувствуется сбой прямой линии: мастер чуть опустил пробойник при последующих ударах. Вокруг отверстий глаз и рта резцом-штихелем по холодному металлу нанесена гравировка. Подчёркнуты и верхние части бровей, хотя они были выделены рельефом и по воску: мастер резцом прошёл по участку перепада высот. Гравировка бороды (пять линий) и две линии на левой щеке нанесены с остановками и разным давлением на штихель. Ещё одна линия идёт от головного убора к правому уху: видна слабо из-за незначительного давления на штихель и из-за многочисленных следов чистки поверхности фигурки. Была ли подобная линия с левой стороны головы, неясно из-за поломки в этом месте (рис.2, 4Б).
Помимо холодной обработки металла (отверстия рта, глаз и гравировка), на изделии из верховьев р.Волчьей вырублено семь отверстий: три сзади (в районе затылка (рис.2, ЗВ), спины (рис.2, ЗГ) и чуть выше “ног” (рис.2, ЗД)), два - спереди (грудь (рис.2, 77"), район “ног” (рис.2,1Д)), два - по бокам центральной части фигурки (рис.2, 2В,4В). За исключением отверстия на затылке (рис.2, ЗВ), остальные шесть - явно парные, поскольку пробиты друг напротив друга. На стенках отверстий видны неровности, оставленные орудием пробоя (особенно это касается ромбовидного отверстия в районе ног с лицевой стороны) (рис.2, 1Д). В углах прямоугольных отверстий по бокам фигурки остались следы начала вырубки.
Фигурка из верховьев р.Волчьей использовалась довольно долго. В процессе эксплуатации возникали небольшие поломки. Как правило, утраты не мешали использованию статуэтки. Наиболее завальцованным оказался участок слома левой “руки” (рис.2, 4Г). Поломка в районе ног фигурки произошла позже утраты части левой “руки”. В свою очередь, ещё позже образовался пролом в районе правого плеча (рис.2, 1Б, 2Б). Приблизительно тогда же появился и маленький пролом на правом плече (рис.2, 4Д). Наиболее же поздним является повреждение на левой стороне голо¬
вы (рис.2, ЗБ, 4Б): здесь сломы не завальцова- ны, видимо, вскоре после этого повреждения фигурка была изъята из обращения.
Однако завальцованность краёв даже самой ранней поломки изделия меньше, чем торцов специально прорубленных отверстий. Замечено, что завальцованность отверстий на лицевой стороне несколько больше, чем на обратной стороне фигурки. Направление чуть большей сработанности отверстий лицевой стороны осуществлено вниз: ромбовидное отверстие в районе ног (рис.2, 7Д стрелка); овальное - на груди (чуть-чуть вправо - по вмятине в металле) (рис.2, 1Г, стрелка). Отверстия на обратной стороне статуэтки при меньшей интенсивности сработанности торцов имеют иную картину направлений. Отверстие на затылке чуть больше сработано по направлению вниз (рис.2, ЗВ, стрелка). Так же вниз и немного влево большая сработанность читается на торцах отверстия на спине (рис.2, ЗГ, стрелка). На торцах же отверстия в “ногах” едва-едва большая сработанность направлена вверх и немного вправо (рис.2, ЗД, стрелка). Возможно, через отверстия на лицевой стороне фигурки пропускались какие-то тонкие шнуры или ленточки (украшение?). Ситуация с отверстиями на обратной стороне фигурки более сложная. Тонкие шнуры или ленточки могли пропускаться и через них (на затылке и на спине). Но направление очень слабой сработанности отверстия в “ногах” (рис.2, ЗД, стрелка) позволяет предположить попытки осуществить какое-то крепление фигурки. Если это так, то попытки можно признать не совсем удачными. Нам неизвестно, все ли отверстия в корпусе фигурки пробиты одновременно. Возможно, поиск вариантов лучшего крепления фигурки к какой-то основе привёл к появлению двух отверстий по бокам центральной части статуэтки (рис.2, 2В, 4В). Эти отверстия - наиболее сработанные из всех специально прорубленных в тулове фигурки. Использование узких прямоугольных отверстий вполне понятно: длинные дорсальные стороны этих отверстий (рис.2, 2Г, 4Е) сильно завальцованы, что предполагает наличие кожаного ремешка шириной около 2,0 см, которым фигурка крепилась к какой-либо основе (см. реконструкцию крепления фигурки в статье В.К.Гриба и В.В.Давыденко в этом сборнике).
376


Помимо утрат и специально сделанных отверстий, на статуэтке сохранились следы разновременных механических повреждений. На лицевой стороне - две вмятины от ударов (рис.2, 1Е). Возможно, это наметка отверстия, которое затем было смещено вверх - в центр груди статуэтки (рис.2,1Г). Кстати, возле этого отверстия сохранился след насечки штихелем (рис.2, 1Ж). На затылке - диагональный след рубки (рис.2, 2ДУ ЗЕ). Возможно, повреждения, нанесенные статуэтке в древности, не случайны. В качестве аналогии укажем на то, что рубящие удары намеренно, по мнению Е.В.Цуцкина, были нанесены по голове и шее “уродца” из Перегрузного (Цуцкин Е.В., 1975, с.82). В нижней части лицевой стороны фигурки - короткие поперечные свежие следы напильника (рис.2, 13). Такие же, но чуть более длинные следы - на обратной стороне фигурки в районе “ног” (рис.2, ЗЖ). Видимо, наш современник, найдя фигурку, удостоверялся, из какого металла она сделана (подобные действия по отношению к “уродцам” не единичны: Цуцкин Е.В., 1975, с.83; Пьянков А.В., 2000, с. 129).
Яровая. Бронзовая литая двуликая (возможно, и больше) полая внутри объёмная голова человека. Лица фигурки явно отличаются: первое - основное, второе (на обратной стороне головы) - дополнительное. Между этими лицами просматривается, на мой взгляд, ещё “полулицо”. Толщина стенок фигурки не превышает 1,5-2 мм. Сохранность головы хо¬
рошая, с несколькими мелкими повреждениями. Отсутствует небольшая часть шеи.
Мягкость контуров свидетельствует о пластичной форме. Очевидно, сначала была изготовлена форма из глины, которую обмазали воском. По воску вырезались все детали. Возле правого уха первого лица просматриваются чёткие следы разравнивания воска (рис.З, 1А). Подобные следы локально сохранились и в районе затылка первого или лба второго лица, а также на правой щеке второго лица (рис.З, 4А). Уши были смоделированы в воске: сначала делалось целое ухо, которое затем раздваивалось поперёк небольшим орудием - тонкой палочкой (почти острием). Мастер раздваивал уши движением от первого лица к затылку. Следы на участке раздваивания ушей не только поперечные, но и немного под углом. При раздваивании в воске правого уха орудие-остриё немного ёрзало вверх-вниз в руке мастера.
Моделировка фигурки подчинена первому лицу. Не только детали этого лица (нос, глаза, подбородок), сделанные более рельефно, но и весь абрис головы, а также положение ушных раковин отражают верное в целом анатомическое строение головы человека. Можно сказать, что уши относятся к первому лицу: мастер на стадии изготовления восковой модели подчеркнул, какое из лиц является главным. Рот первого лица был только намечен одной длинной поперечной плавной и неглубокой линией. Надбровные дуги и нос второго лица
Рис. 3. Следы изготовления и использования на фигурке, найденной в окрестностях п.г.т. Яровая (Краснолиманский р-н, Донецкая обл.).
Fig. 3. Traces of manufacture and use on the figurine found near Yarovaia urban village (Krasnolimanskiy region, Donetsk province)
377


тоже выделены, но очень слабым рельефом, который почти не мешает восприятию второго лица в качестве затылка головы. Подбородок второго лица тоже слегка намечен, но он специально смоделирован покатым и, как и прочие детали этого лица, не мешает восприятию линии затылка (рис.З, ЗА). В основании головы по всему периметру начинающейся шеи видны горизонтальные или слегка диагональные следы, оставшиеся, скорее всего, от прима- зывания головы к шее во время изготовления модели. Узкие группы продольных тонких, но чётких следов по всей длине шеи (рис.З, 1Б, 4Б) остались, скорее всего, от её формовки в виде широкой трубки.
При безусловной одновременной заливке всей фигурки шея получилась более неровной, в наплывах и небольших складках снаружи. Из-за наплывов и, как следствие, разницы в толщине участков шеи в дальнейшем здесь появились трещины, приведшие к утрате небольших фрагментов. В то же время внутренняя поверхность шеи довольно ровная в отличие от внутренней поверхности головы, которая очень неровная с большим количеством наплывов, отражающих процесс усадки остывающего металла (ср. Недомолкина Н.Г., Суворов А.В., 2004, с. 122). В районе подбородка первого лица - две крупные раковины. Крупная раковина - под подбородком второго лица. Отверстия (литейный брак) фиксируются и выше (рис.З, ЗБ, 4В), но концентрация литейного брака в районе-шеи/подбородка, возможно, свидетельствует о расположении здесь литника (ср. Минасян Р.С., 1991, с.6). Если это так, то фигурка из Яровой заливалась в вертикальном положении со стороны шеи. В целом, создаётся впечатление старательного, но не слишком качественного литья.
После отливки фигурки проведена её холодная обработка. В районе бровей, под закрытыми веками и возле крыльев носа первого лица - следы царапин, а также следы лёгких ударов по тонкому в разрезе чекану (рис.З, 2А). Правый глаз оставлен закрытым, а левый - менее рельефный - подправлен ударом небольшого чекана (Гриб В.К., 2011, с.16). Ситуация с левым глазом интересна: если мастер хотел сделать его открытым, то попытка не удалась. Здесь нужно было применить круглый в сечении чекан типа того, что использовался при
обработке второго лица. Но открытым можно было сделать глаз на стадии моделирования. Скорее всего, при обработке фигурки специально подчеркнули слепоту пусть даже изначально закрытого левого глаза. Подобное действие проведено, к примеру, с правым глазом мужского изображения на двуликой фигурке из Староверовки (Аксёнов В.С., Хо- ружая М.В., 2008, с.233). Правый глаз “уродца” из Перегрузного намеренно повреждён узким неглубоким порезом остро отточенного лезвия (Цуцкин Е.В., 1975, с.82). Помимо левого глаза, на фигурке из Яровой чеканом подработан рот: в его правом углу (рис.З, 2Б) виден след чекана (скорее всего, того же, который применялся и в ситуации с левым глазом), но здесь удар нанесён с большей силой. Левее - несколько следов менее сильных ударов по чекану и процарапывание каким-то довольно тонким орудием. Этим же орудием нанесена и вторая, более короткая линия рта: мастер старался выделить нижнюю губу.
При доводке второго лица штихелем намечены тонкие линии бровей, и чеканом пробита щель рта. Мастер применил оригинальный прием: между левой и правой частями рта, пробитыми насквозь, оставлен участок металла, воспринимаемый как единственный зуб во рту (рис.З, 4Г). Над переносицей - след тонкого круглого чекана (рис.З, 4Д).
Выше говорилось о наличие каверн в районе левой стороны второго лица (рис.З, ЗБ, 4В). При этом каверна между левой бровью и ухом (рис.З, 4В) слегка подработана (углублена) и превращена в открытый глаз. Очевидно, мастер использовал две довольно глубокие каверны в качестве глаза (рис.З, ЗВ, 4В) и рта (рис.З, ЗБ, 4Е), создав своеобразное “полули- цо” (третье лицо у этой фигурки) (рис.З, ЗГ). В основании шеи - длинные поперечные следы- насечки (рис.З, ЗД, 4Ж).
На следы изготовления фигурки из Яровой наложились следы её использования. Поломка части шеи поставила перед нами вопрос: найдена голова утраченной бронзовой фигурки или статуэтка сохранилась почти полностью? В пользу того, что изделие было изначально задумано, как голова с шеей-насадкой, свидетельствуют слишком большая длина шеи, её размер, определённая массивность и отсутствие расширения в районе возможных плеч.
378


Некоторое утолщение и загнутость вовнутрь нижнего торца шеи (рис.З, 2В) создают впечатление, что приблизительно на четверти диаметра шея не обломана, а сохранила свои первоначальные торцы. Кроме того, в нижней части шеи со стороны второго лица хорошо просматривается завальцованный участок, идущий по дуге, который можно трактовать как остаток крупного отверстия для крепления (рис.З, 43). Тогда становится понятна утрата небольшого участка шеи (рис.З, 4И), происшедшая из-за концентрации напряжения в области, примыкающей к отверстию. Судя по завальцованности торцов слома, эта поломка является наиболее ранней. Позже был утрачен фрагмент шеи со стороны первого лица (рис.З, 2Г). Внутренняя поверхность шеи довольно ровная, залощенная и сохранила вертикальные следы в виде участков завальцованности и слабых царапин, оставшихся от плотной насадки шеи на какой-то твердый и упругий материал. Кроме того, на внутренней поверхности головы в районе макушки сохранилось много поперечно-диагональных тонких разновеликих следов-царапин. Часть из них (более свежие), скорее всего, от чистки фигурки после находки (и насадки на стержень?), часть (достаточно старые) - от поворотов вправо-влево при плотной насадке головы на твердый стержень.
Лощение фигурки снаружи свидетельствует о её неоднократной чистке (ср. Минасян Р.С., 1995, с.120). В районе макушки и на затылке зафиксировано большое количество разнонаправленных длинных следов с применением тонкого абразива (очень мелкого
песка?). При этом в районе первого лица таких следов почти нет: чистку фигурки вели избирательно, стараясь не нарушить рельеф наиболее ярко выраженного лица. Следы чистки на макушке изделия привели к появлению микротрещин. Толщина отливки в этой части фигурки всего до 0,1 см - микротрещины постепенно привели к появлению бесформенного отверстия (рис.З, IB, 4К). По краям отверстия в нескольких направлениях и сейчас имеются маленькие трещины - при дальнейшем использовании фигурки отверстие на макушке продолжало бы расширяться. Небольшие утраты поверхности фигурки есть и под подбородком первого лица.
Малое количество бронзовых фигурок, подвергнутых трасологическому анализу, заставляет меня отказаться от каких-либо общих выводов и ограничиться только конкретными замечаниями по той или иной ситуации, связанной с каждой из трёх обработанных статуэток. Однако применение трасологических методов изучения такой своеобразной категории металлических предметов как бронзовые “уродцы”, дало не только интересную информацию, но и показало перспективу и направление её накопления: нужен трасологический анализ большого количества фигурок. В целом же, учитывая высказывания специалистов по использованию трасологии в исследовании металлических предметов (Минасян Р.С., 1999, с.62-63; Килейников В.В., 2002, с.91), следует отметить большие потенциальные возможности трасологической методики при анализе древних изделий из металла.
Литература и архивные материалы
Аксёнов В.С., Хоружая М.В., 2008. Антропоморфная фигурка из с.Староверовка на
Харьковщине// Древности 2006-2008. Харьковский историко-археологический ежегодник. Харьков.
Березин Я.Б., Савенко С.Н., 2004. Бронзовые антропоморфные фигурки с территории Ставропольского края// РА. № 1.
Гриб В.К., 2011. Культовая фигурка раннесредневекового времени из Святогорья// Святопрський альманах 2011. Донецьк.
Давыденко В.В., Гриб В.К., 2009. Многоликие бронзовые фигурки уродцев Восточной Европы: типология и семантика// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Канторович А.Р., Эрлих В.Р., 2006. Бронзолитейное искусство из курганов Адыгеи VIII- III веков до н.э. Из фондов Государственного Музея Востока и Национального Музея Республики Адыгея. М.
379


Килейников В.В., 2002. К вопросу о технологии изготовления металлических втульчатых клиновидных топоров эпохи меди (трассологические наблюдения)// Древнейшие общности земледельцев и скотоводов Северного Причерноморья (V тыс. до н.э. - V в. н.э.). Материалы III Международной конференции. Тирасполь.
Минасян Р.С., 1988. К вопросу о влиянии техники производства на происхождение некоторых особенностей скифо-сибирского звериного стиля// АСГЭ. Вып.29. Л.
Минасян Р.С., 1991. Техника обработки бронз кобанской и колхидской культур// АСГЭ. Вып.31. Л.
Минасян Р.С., 1995. Техника литья “чудских образков”// АСГЭ. Вып.32. СПб.
Минасян Р.С., 1999. Трасологический метод исследования археологических металлических предметов// Современные экспериментально-трасологические и технико-технологические разработки в археологии. Первые Семеновские чтения. СПб.
Недомолкина Н.Г., Суворов А.В., 2004. Бронзовые антропоморфные фигурки с памятника Вёкса в Вологодской области// РА. № 4.
Пьянков А.В., 2000. Бронзовый всадник из станицы Атаманской Краснодарского края// Донская археология. № 3-4. Ростов-на-Дону.
Усачук А.Н., 2007. Трасологическое исследование поверхности яремовской фигурки. Рукопись. Донецк.
Усачук А.Н., 2010. Фигурка из музея Государственного историко-архитектурного заповедника в г. Святогорске (Донецкая область). Рукопись. Донецк.
Цуцкин Е.В., 1975. Бронзовый “уродец”, найденный у села Перегрузное// Историкокраеведческие записки. Вып.Ш. Волгоград.
Summary
A.N.Usachuk (Donetsk, Ukraine)
USE-WEAR ANALYSIS OF SEVERAL BRONZE ANTHROPOMORPHOUS FIGURINES
This paper is devoted to the use-wear analysis of three bronze figurines of “lususes” found recently. Manufacturing and applicability of the anthropomorphous figures is dwelt upon. Possible ways of fastening of the figurines have been discussed. The traces of use found on the figurines indicate that these objects had been used for a long time until they were partially destroyed. Application of the use-wear method has proved to be a valuable instrument for studying original bronze anthropomorphous figurines.
Статья поступила в редакцию в декабре 2011 г
380


П.В.Попов
К ВОПРОСУ ОБ ЭТНОКУЛЬТУРНЫХ СОСТАВЛЯЮЩИХ МАТЕРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ ОГУЗОВ И ПЕЧЕНЕГОВ
После падения Хазарского каганата гегемонами в степях Восточной Европы становятся племена огузов и печенегов. Данный факт предопределил большой интерес исследователей к истории этих народов. В ряде работ отечественных археологов и историков достаточно подробно рассмотрена их материальная культура и корпус письменных источников, содержащих сведения касательно этих этносов (Плетнёва С.А., 1958; Фёдоров-Давыдов Г.А., 1966; Кригер В.А., 1986; 1993; Иванов В.А., 1993; Гарустович Г.Н., Иванов В.А, 2001; Круглов Е.В., 2001а; 20016).
В то же время вопросы выделения этнокультурных компонентов в материальной культуре этих объединений ранее никем не ставились. Сейчас в связи с накоплением археологических материалов представляется возможным сделать первые шаги в решении данной проблемы.
Анализ основных категорий предметов из захоронений и основных характеристик погребального обряда огузов и печенегов
Согласно результатам исследований прошлых лет, в качестве основных признаков огузского погребального обряда рассматривается сопровождение покойного шкурой коня, у которого конечности расчленялись по первый или второй скаковой сустав, а также её расположение над погребённым. Также к числу значимых элементов отнесен набор особых украшений: копоушек, птицевидных, крыловидных нашивок и привесок (Кригер В.А., 1993, с. 134-137; Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, с.94; Круглов Е.В., 2001а, с.59-60). Основной характеристикой печенежского погребального обряда считается расположение чучела или
шкуры коня сбоку (как правило, слева) от погребённого на одном с ним уровне, либо на невысокой ступеньке.
Анализ погребального обряда данных племён указывает на высокую степень типологического сходства между ними. Это дало основание некоторым исследователям выдвинуть тезис о невозможности выделения элементов погребального обряда, характерных для каждой из этнических групп (Фёдоров-Давыдов Г.А., 1966, с. 141). Такое сходство свидетельствует о генетическом родстве материальных культур указанных племён, которое, скорее всего, было обусловлено участием в их формировании общих этнокультурных компонентов.
Привлекают к себе внимание исследования крупного археолога-кочевниковеда Д.Г.Савинова. В ряде своих работ им были рассмотрены вопросы происхождения материальной культуры кимако-кипчакского объединения (Савинов Д.Г., 1979; 1984; 1994; Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005). Эти данные имеют большое значение для раскрытия темы настоящей работы, так как культура средневековых половцев-кипчаков имеет ряд общих черт с древностями огузо-печенегов.
В результате изучения указанных проблем Д.Г.Савинов выявил ряд аналогий характерным элементам культуры кипчаков в материалах верхнеобской культуры. Так, им было отмечено распространение в вещевом комплексе верхнеобских памятников удил без перегиба, серёг в виде знака вопроса, витых гривен; захоронение в засыпях курганов шкур, голов и скаковых конечностей коней (Савинов Д.Г., 1979, с.54; Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с.301). Происхождение украшений ажурного стиля связывалось им с таштыкскими традициями. Однако их проникновение в среду кимако-кипчакского объединения было обусловлено контактами кочевников с верхнеобскими


племенами. (Савинов Д.Г., 1979, с.54-56). По мнению Д.Г.Савинова, верхнеобский субстрат сыграл важную роль в сложении сросткинской культуры (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с.301). В этническом отношении верхне- обцы, скорее всего, должны рассматриваться как угро-самодийцы, в состав которых входил также раннетюркский компонент (Уманский А.П., 1974, с.148). Показательно, что, основываясь на результатах многолетних исследований, В.А.Могильников считал, что население, оставившее памятники сросткинского, типа представляет собой тюркизированных угро- самодийцев (Могильников В.А., 2002, с.215- 218).
Таким образом, верхнеобский субстрат является важным компонентом, входившим в состав сросткинской культуры, датируемой исследователями IX-X вв. Именно в рамках этой археологической общности получают развитие элементы, аналогии которым находятся в культуре огузо-печенегов Восточной Европы. Здесь отмечены захоронения в сопровождении шкуры коня, получают распространение изделия ажурного стиля, близкие по облику огуз- ским, костяные подпружные пряжки и др. В то же время сросткинские памятники синхронны памятникам, оставленным общностью огузо- печенегов. Это приводит к выводу о том, что эти образования складывались параллельно, при участии общего этнокультурного компонента.
Здесь следует отметить, что нельзя говорить о прямом формировании культур огу- зов, печенегов и кипчаков на основе верхнеобского комплекса. На это особо указывает Д.Г.Савинов. Он отмечает, что этногенез кипчаков был сложным, многоэтапным процессом, в котором участвовали многочисленные тюркоязычные составляющие (Кляшторный
С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с.301). Так же следует характеризовать процесс сложения огузо-пе- ченежской общности.
Анализ вещевого комплекса огузских погребений степей Восточной Европы позволяет выделить целый ряд предметов, которые своим происхождением связаны с лесостепными районами Западной Сибири, Алтая, а также Минусинской котловины.
Как уже отмечалось выше, одним из отличительных признаков материальной культуры
этих кочевников являются находки в погребениях металлических украшений ажурного стиля: птицевидные нашивки, копоушки и др. Наиболее близкие аналогии подобным предметам обнаруживаются в материалах памятников сросткинского типа (Савинов Д.Г., 1994, табл.ХП 13; XIII 2, 3, 7, 15). Как уже упоминалось выше, Д.Г.Савинов считает, что истоки традиции изготовления таких предметов исходят от носителей таштыкской культуры. По его мнению, их проникновение в сросткинскую среду проходило при участии верхнеобского населения (Савинов Д.Г., 1979, с.56, рис.1). В этой связи очень показательна таблица, приведённая в статье Д.Г.Савинова “Об основных этапах развития этнокультурной общности кыпчаков на юге Западной Сибири”. В связи с введением в научный оборот новых археологических материалов эту таблицу можно дополнить (рис.1). Здесь наглядно прослеживается эволюция украшений ажурного стиля, иллюстрирующая факт творческого осмысления и развития древних таштыкских традиций в среде номадов Сибири и Восточной Европы.
Следует отметить, что изделия, найденные на памятниках сросткинской культуры, действительно находят близкие аналогии среди таштыкских предметов. В то же время украшения восточноевропейских огузов имеют с последними весьма отдалённое сходство. При этом аналогии огузским вещам в срост- кинских материалах очевидны. Прежде всего надо отметить копоушку из могильника Ур- Бердари (Елькин М.Г., 1970, с.81-92) (рис.1,
14), птицевидные нашивки из материалов могильников Усть-Болыпая Речка и Сандыккала (Археологические..., 1987, рис.113, 11) (рис.1, 17, 18), а также серию копоушек, из которых выделяется изделие из Усть-Болыиой Речки (рис.1,24, 26, 27, 28) и Сросткинского могильника (Савинов Д.Г., 1998, рис.6, 5) (рис.1, 15). Изображённая на последней композиция в виде стилизованной летящей птицы находит многочисленные аналогии на копоушках, происходящих из огузских погребений Восточной Европы (рис.1, 29, 30, 31).
Проникновение традиции изготовления предметов ажурного стиля Д.Г.Савинов считает результатом влияния кипчаков на племена огузо-печенегов (Савинов Д.Г., 1979, с.63). Исследовательница подобных металлических
382


украшений, обнаруженных на территории Восточной Европы, Л.М.Гаврилина, отмечая их близость сибирским материалам, указывает, что обе группы являются проявлением одной евразийской традиции изготовления высокохудожественных образцов металлопластики (Гаврилина Л.М., 1985, с.224). В то же время она считает сомнительным тот факт, что ее носителями были кипчаки, справедливо указывая, что в половецких древностях такие предметы полностью отсутствуют (Гаврилина Л.М., 1985, с.224).
Важной особенностью Л.М.Гаврилина считает параллельное сосуществование европейской и сросткинской традиции изготовления украшений ажурного стиля. По её мнению, этот факт опровергает утверждение Д.Г.Савинова о возможных связях и влияниях между группами населения, проживавших в этих районах (Гаврилина Л.М., 1985, с.224). Однако согласиться с этим мнением нельзя. Археологические материалы однозначно указывают, что в сложении культуры огузов и синхронных им кочевников Западной Сибири принимал участие общий этнокультурный субстрат, в рамках которого бытовали традиции изготовления таких украшений.
Особый интерес представляет распространение в материалах огузских погребений металлических пряжек с приострённым носиком (рис.2). Они зафиксированы в захоронениях могильников Рубежка, Быково-I (Кригер В.А., Железчиков Б.Ф., 1980, рис.1, 6; Смирнов К.Ф., 1960, рис. 15, 4; Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, рис.24, 14, 15) (рис.2, 38, 39). Подобные элементы поясной гарнитуры широко распространены в материалах сросткинской культуры (Грязнов М.П., 1956, табл.ЬУ, 18, LVI, 77; Савинов Д.Г., 1998, табл.11,12; IV 3, 4; V 7; VII3), на памятниках средневековых кочевников в Верхнем Прииртышье (Археологические..., 1987, рис. 102, 3; Могильников В.А., 2002, рис.57, 9; рис.85, 10; рис. 111, 5; рис.215, 24; Археология СССР... , 1981, рис.26, 37) (рис.2, 22, 24-27). В Барабинской степи зафиксированы находки костяных подпружных пряжек, полностью повторяющих форму металлических аналогов (Бараба..., 1988, рис.30, 8, 9) (рис.2, 28). Следует особо отметить находки подобных элементов поясной гарнитуры при исследовании памятников верхнеобской культуры (Грязнов
М.П., 1956, табл.ХХХШ, 10; XLI, 19; Троицкая Т.Н., Новиков А.В., 1998, рис.25, 13, 14) (рис.2, 19, 23). Однако происхождение формы рассматриваемых пряжек следует связывать с таштыкскими комплексами Минусинской котловины. Здесь они получают широкое распространение уже с рубежа нашей эры (Кызласов Л.Р., 1960, с.37) (рис.2,7). Следует особо отметить, что устройство носика на поясной пряжке было очень распространено у “таштыкцев”. По всей видимости, именно под их влиянием происходит укоренение таких форм гарнитуры в верхнеобском комплексе. Большое культурное влияние населения Минусинской котловины на “верхнеобцев” неоднократно отмечалось многими исследователями. Позднее верхнеобский компонент сыграет заметную роль в формировании облика материальной культуры кочевников Западной Сибири. Можно предположить, что в Восточную Европу подобные пряжки проникают с миграциями западносибирских тюркоязычных номадов. Стоит сказать, что Е.В.Круглов отмечает архаичность погребального инвентаря в захоронениях, где обнаруживаются указанные пряжки, и датирует их cep.IX в. (Круглов Е.В., 20016, с.421).
Анализ огузских материалов даёт основание говорить, что пряжки с приострённым носиком получают типологическое развитие в европейских степях. В захоронениях связываемых с огузами распространены ряд типов этой категории гарнитуры, отличительной чертой которых является овальная рамка, заострённая на конце. По всей видимости, такая форма имитирует образцы с приострённым носиком. Такие пряжки встречаются в целом ряде огузских могильников: Кара-Су, Павловка, Ченцн, Колобовка и др. (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, рис.24,11, 20; Круглов Е.В., 20016, рис.5, 15; Круглов Е.В. и др., 2005, рис.З, 4). Они фиксируются в погребениях, которые датируются исследователями сер. - 2-ой пол. X в. (Круглов Е.В., 20016, с.396). Таким образом, можно сказать, что западносибирские культурные традиции подвергались в среде восточноевропейских номадов трансформации и творческому осмыслению, что приводило к созданию собственного уникального стиля. Следует особо отметить, что в западносибирских степях наблюдаются аналогичные процессы. Здесь также происходила трансформация гар-
383


384


Рис. 1.I- таштыкская культура; II- сросткинская культура; III-культура восточноевропейских огузов. 1-7 - Изыхский чаатас, склеп 2 (Кызласов Л.Р., 1960); 8,9 - Ближние Елбаны-VIII, к.2, п.З (Грязнов М.П., 1956); 10, 14, 19, 22, 28 - Ур-Бердари, к.ЗО (Елькин М.Г, 1970); 11, 18 - Сандыккала, объект 1, п.З (Археологические памятники..., 1987); 12 - Новокалшшенка (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005); 13, 15, 23 - Сросткинский могильник (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005; Савинов Д.Г., 1998); 16 - Гилёво-IX, к. 6, п.2 (Могильников В.А., 2002); 17, 27 - Устъ-Болыиая Речка (израскопок Копытова М.Д.), (Савинов Д.Г., 1984); 20, 21 - Карагиат-1, объект 23, п.2 (Археологические памятники...,
1987); 24 - Карболиха-VII, к.1 (Могильников В.А., 2002); 25 - Гилёво-VII, к.4, п.2 (Могильников В.А., 2002); 26 - Карболиха-Н, к.6 (Могильников В.А., 2002); 29-42 - украшения из погребений восточноевропейских огузов (Гаврилина Л.М., 1985).
Fig. l.I- Tashtyk culture; II - Srostki culture; III - East European Oghuz culture. 1-7 - Izykhsky chaatas, vault 2 (Кызласов Л.Р., 1960); 8, 9 - Blizhniye Yelbany-VIII, barrow 2, burial 3 (Грязнов М.П., 1956); 10, 14, 19, 22, 28 - Ur-Berdari, barrow 30 (Елькин М.Г., 1970); 11, 18 - Sandykkala, object 1, burial 3 (Археологические памятники..., 1987); 12 - Novokamyshenka (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005); 13, 15, 23 - Srostki burial ground (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005; Савинов Д.Г., 1998); 16 - Gilyovo-IX, barrow 6, burial 2 (Могильников B.A., 2002); 17,27 - Ust- Bolshaia Rechka (from M.D.Kopytov’s excavation) (Савинов Д.Г., 1984); 20, 21 - Karashat-I, object 23, burial 2 (Археологические памятники..., 1987); 24 - Karbolikha-VII, barrow 1 (Могильников В.A., 2002); 25 - Gilyovo-VII, barrow 4, burial 2 (Могильников В.A., 2002); 26 - Karbolikha- II, barrow 6 (Могильников B. A., 2002); 29-42 - jewelry from burials of East European Oghuzes (Гаврилина Л.М., 1985).
нитуры с носиком в сторону сглаживания формы щитка и придания ему сердцевидной или лировидной формы.
Необходимо обратить внимание на распространение в огузо-печенежских погребениях пряжек с прямоугольной рамкой и выделенным носиком (рис.2, 40, 41). Такие предметы своей формой восходят к архаичным таштык- ским образцам.
Для более позднего времени Г.А.Фёдоров- Давыдов отмечал распространение гарнитуры с выделенным носиком в домонгольских слоях Болгара, Новгорода, в Прикамье (Фёдоров- Давыдов Г.А., 1966, с.44). По всей видимости, эти типы распространяются в указанных районах в результате контактов оседлых народов с кочевниками, что хорошо прослеживается по данным письменных и археологических источников.
Рассматривая вопрос проникновения этих форм в европейские степи, следует ещё раз обратиться к погребению 3 кургана 14 могильника Быково-I и рассмотреть находку в данном захоронении костяных наконечников стрел. Такие же артефакты обнаружены в погребении 2/11 могильника Кос-Оба (Кригер В.А., 1979, с. 175, рис.4) (рис.7, 1-4) и печенежском
погребении могильника Ак-Булак (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, рис.20, 2). Подобные находки являются абсолютно нехарактерными для средневековых номадов Восточной Европы. Данные наконечники находят близкие аналогии в материалах верхнеобской культуры (Грязнов М.П., 1956, табл.ХУ, 5-7; XXXII, 3; XXXIV, 9, 10, 15; XLII, 5; LXI, 10; Троицкая Т.Н., Новиков А.В., 1998, рис.22, 1-4, 5-7, 50-5). Находки костяных наконечников стрел являются ярким подтверждением существования этнокультурных связей восточно-европейских огузо-печенегов с западносибирским регионом.
Анализ гарнитуры сбруйных и поясных наборов из погребений огузов и печенегов также выявляет многочисленные аналогии в материалах средневековых номадов Западной Сибири и предгорий Алтая (рис.З). Здесь отмечается сходство как в формах, так и в орнаментации предметов. Прежде всего обращает на себя внимание практически полное совпадение основных форм наременных бляшек. Наибольшее распространение получают простые округлые, серцевидные формы, а также в виде стилизованного цветка. Близость западносибирских, алтайских и европейских материа-
385


386


Рис. 2.1- таштыкская культура; II- сросткинская культура; III- культура огузо-печенегов. 1-3, 9-11 - Изыхский чаатас, склеп 2 (Кызласов Л.Р., 1960); 4-8 - Быстрая-П (Поселянин А.И., 2003); 12-15 - Сырскнй чаатас, склеп 2 (Кызласов Л.Р, 1960); 16 - Ближние Елбаны-ХП (Грязнов М.П., 1956); 17, 20- Каменный мыс, к.9 (Троицкая Т.Н., Новиков А.В., 1998); 18 - Каменный мыс, к.8 (Троицкая Т.Н., Новиков А.В., 1998); 19 - Умна-3, к.4 (Троицкая Т.Н., Новиков А.В., 1998); 21 - Ближние Елбаны-VII, п.5, к.1 (Грязнов М.П., 1956); 22 - Гилёво-VII, к.9 (Могильников В.А., 2002);
23 	- Ближние Елбаны-VII, п. 78 (Грязнов М.П., 1956); 24 - Гилёво-XIII, к.6 (Могильников В.А.,
2002); 25 - Карашат-I, объект 23, п.2 (Археологические псшятники..., 1987); 26, 36, 37 - Гилёво-
XII, к.2 (Могильников В.А., 2002); 27 - Шелаболиха-3 (Гэрбунов В.В., 1996); 28 - Большие Луки, п.1, к.1 (Бараба в тюркское время, 1988); 29 - Чулым-2, п.1, к. 35 (Бараба в тюркское время, 1988); 30- Третье отделение, п.1, к.1 (Бараба в тюркское время, 1988); 31 - Гилёво-1Х, к. 6 (Могильников В.А., 2002); 32 - Гилёво-VI, к.6 (Могильников В.А., 2002); 33 - Кураевка-I, к.1 (Могильников В.А., 2002); 34 - Гилёво-VII, к.5 (Могильников В.А., 2002); 35 - Гилёво-VII, п. 2, к.4 (Могильников В.А., 2002); 38 - Быково-I, п.З, к.14 (Смирнов К.Ф., 1960); 39 - Рубеэ/ска-I (Кригер В.А., Железчиков Б.Ф., 1980); 40 - Болыиемихайловка-П (Шалобудов В.Н, Яремака В.Н., 1985); 41 - Кагарлык-
II, к.218 (Плетнёва С.А., 1973); 42 - Павловка, к.1 (Гярустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 43 - Сарайлы-кият (Гярустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 44 - Кривая Лука-XV, п.2, к.8 (Гяврилина Л.М., 1987); 45, 46 - Ченин, п.4, к.8 (Круглов Е.В. и др., 2003); 47 - Красная Деревня, п.8, к.15 (Круглов Е.В. и др., 2003); 48 - Кара-cy-I (Кокебаева ГК, 1980); 49 - Ново-Каменка, к.5 (Кубышев А.И., ОрловР.С., 1982).
Fig. 2.1- Tashtyk culture; II-Srostki culture; III- Oghuz-Pecheneg culture. 1-3, 9-11 - Izykhsky chaatas, vault 2 (Кызласов Л.Р, 1960); 4-8 - Bystraia-II (Поселянин А.И, 2003); 12-15 - Syrsky chaatas, vault 2 (Кызласов Л.Р, 1960); 16 - Blizhniye Yelbany-XII (Грязнов М.П., 1956); 17, 20
- Kamennyi Mys, barrow 9 (Троицкая T.H., Новиков A.B., 1998); 18 - Kamennyi Mys, barrow 8 (Троицкая T.H., Новиков A.B., 1998); 19 - Umna-3, barrow 4 (Троицкая T.H., Новиков A.B., 1998);
21 - Blizhniye Yelbany-VII, burial 5, barrow 1 (Грязнов М.П., 1956); 22 - Gilyovo-VII, barrow 9 (Могильников B.A., 2002); 23 - Blizhniye Yelbany-VII, burial 78 (Грязнов М.П., 1956); 24 - Gilyovo-
XIII, barrow 6 (Могильников B.A., 2002); 25 - Karashat-I, object 23, burial 2 (Археологические памятники..., 1987); 26, 36, 37 - Gilyovo-XII, barrow 2 (Могильников В.A., 2002); 27 - Shelabolikha-3 (Гэрбунов B.B., 1996); 28 - Bolshiye Luki, burial 1, barrow 1 (Бараба в тюркское время, 1988); 29
- Chulym-2, burial 1, barrow 35 (Бараба в тюркское время, 1988); 30 - Tretie otdeleniye, burial 1, barrow 1 (Бараба в тюркское время, 1988); 31 - Gilyovo-IX, barrow 6 (Могильников В.А., 2002);
32 - Gilyovo-VI, barrow 6 (Могильников В.A., 2002); 33 - Kuraievka-I, barrow 1 (Могильников В.A., 2002); 34 - Gilyovo-VII, barrow 5 (Могильников В.A., 2002); 35 - Gilyovo-VII, burial 2, barrow 4 (Могильников B.A., 2002); 38 - Bykovo-I, burial 3, barrow 14 (Смирнов К.Ф., 1960); 39 - Rubezhka-I (Кригер В.А, Железчиков Б. Ф., 1980); 40 - Bolshemikhailovka-II (Шалобудов В.Н., Яремака В.Н., 1985); 41 - Kagarlyk-II, barrow 218 (Плетнёва С.А., 1973); 42 — Pavlovka, barrow 1 (Гярустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 43 - Saraily-kiyat (Гярустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 44 - Krivaia Luka- XV, burial 2, barrow 8 (Гяврилина Л.М., 1987); 45, 46 - Chenin, burial 4, barrow 8 (Круглов Е.В. и др., 2003); 47 - Krasnaia Derevnia, burial 8, barrow 15 (Круглов Е.В. и др., 2003); 48 - Kara-su-I (КокебаеваПК, 1980); 49 - Novo-Kamenka, barrow 5 (Кубышев А.И., Орлов Р.С., 1982).
лов ярко проявилась в находках идентичных нашивных бляшек в виде головы козла из могильников Гилёво - VII и Увак (рис.З, 24, 63).
Также следует упомянуть распространение в алтайских и европейских памятниках серцевидных блях, размещавшихся на лбу и крупе коня. Сходство обнаруживается в общей форме, в размещении орнаментальных зон в центральной части предмета. В то же время
следует указать и на специфические черты таких украшений в указанных регионах. В алтайских материалах серцевидные бляхи отличаются большей простотой исполнения. В Восточной Европе наблюдается развитие этой формы: становится богаче орнаментация, наверху появляется петелька, которая впоследствии трансформируется в особо выделенную верхнюю часть бляхи. Эти особенности свиде-
387


388


Рис. 3.1- сросткинская культура; II- культура огузо-печенегов. 1 - Гилёво-IV, к.1 (Могильников В.А., 2002); 2 - Гилёво-V, к.6 (Могильников В.А., 2002); 3-8, 12, 14, 24 - Гилёво- VII, к.2, п.4 (Могильников В.А., 2002); 9 - Гилёво-IX, к.6 (Могильников В.А., 2002); 10, 11, 13, 15, 31, 33, 34 - Гилёво-VIl, к.4 (Могильников В.А., 2002); 16, 24, 28 - Гилёво-XII, к.2 (Могильников ВА., 2002); 17-23 - Карашат-I, объект 26, 26а (Археологические памятники..., 1987); 26 - Карболиха-VIII, к.4 (Могильников В.А., 2002); 27 - Гилёво-VII, к.5 (Могильников В.А., 2002);
29, 32 - Гилёво-1Х, к.6 (Могильников В.А., 2002); 30 - Акчий-Н, объект 1 (Археологические памятники..., 1987); 35-37, 55 - Мирное (Доконт Н.К., 1973); 38, 39, 48, 60, 61 - Быково-Н, п.5, к.З (Смирнов К.Ф., 1960); 40, 63 - Увак (Фёдорова-Давыдова Э.А., 1969); 41, 71 - Ново-Каменка, к.5 (Кубышев А.И., Орлов Р.С., 1982); 42, 43, 58 - Быково-П, к.З, п.5 (Смирнов К.Ф., 1960); 44,
45, 64 - Ченин (Круглов Е.В. и др., 2003); 46, 50, 51, 62 - Успенка (Шнайдштейн Е.В., 1989);
49 - Приозёрное, п.З, к.2 (Круглов Е.В. и др., 2003); 52 - Колобовка, п.2, к.1 (Круглов Е.В. и др., 2005); 53 - Колпаковка-XXVI, п.З, к.З (Шалобудов В.Н., Кудрявцева И.В., 1981); 54 - Верхнее Погромное, п.З, к.1 (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 56 - Калиновский, п. 7, к.1 (Шилов В.П., 1959); 57 - Кара-су-1 (Кокебаева Г.К., 1980); 59 - Гороженко (Кирпичников А.Н., 1973); 65, 68 - Болгарка-1 (Гуцалов С.Ю., 1993); 66, 69 - Верхний Балыклей-П, п.5, к.1 (Яворская Л.В., 1997); 67
- Рахинка (Гаврилина Л. М., 1987); 70 - Первоконстантиновка (Кубышев А.П., Орлов Р.С., 1982).
Fig. 3.1-Srostki culture; II- Oghuz-Pecheneg culture. 1 - Gilyovo-IV, barrow 1 (Могильников B.A., 2002); 2 - Gilyovo-V, barrow 6 (Могильников B.A., 2002); 3-8, 12, 14, 24 - Gilyovo-VII, barrow 2, burial 4 (Могильников B.A., 2002); 9 - Gilyovo-IX, barrow 6 (Могильников B.A., 2002);
10, 11, 13, 15, 31, 33, 34 - Gilyovo-VII, barrow 4 (Могильников B.A., 2002); 16, 24, 28 - Gilyovo- XII, barrow 2 (Могильников B.A., 2002); 17-23 - Karashat-I, object 26, 26a (Археологические памятники..., 1987); 26 - Karbolikha-VIII, barrow 4 (Могильников B.A., 2002); 27 - Gilyovo-VII, barrow 5 (Могильников B.A., 2002); 29, 32 - Gilyovo-IX, barrow 6 (Могильников B.A., 2002); 30
- Akchii-II, object 1 (Археологические памятники..., 1987); 35-37, 55 - Mirnoie (Доконт H.K, 1973); 38, 39, 48, 60, 61 - Bykovo-II, burial 5, barrow 3 (Смирнов К.Ф., 1960); 40, 63 - Uvak (Фёдорова-Давыдова Э.А., 1969); 41, 71 - Novo-Kamenka, barrow 5 (Кубышев А.И., Орлов P.C., 1982); 42, 43, 58 - Bykovo-II, barrow 3, burial 5 (Смирнов К.Ф., 1960); 44, 45, 64 - Chenin (Круглов Е.В. и др., 2003); 46, 50, 51, 62 - Uspenka (Шнайдштейн Е.В., 1989); 49 - Prioziornoie, burial 3, barrow 2 (Круглов Е.В. и др., 2003); 52 - Kolobovka, burial 2, barrow 1 (Круглов Е.В.
и др., 2005); 53 - Kolpakovka-XXVI, burial 3, barrow 3 (Шалобудов В.Н., Кудрявцева И.В.,
1981); 54 - Verkhneie Pogromnoie, burial 3, barrow 1 (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 56
- Kalinovskii, burial 7, barrow 1 (Шилов В.П., 1959); 57 - Kara-su-I (Кокебаева Г.К., 1980); 59 - Gorozhenko (Кирпичников A.H., 1973); 65, 68 - Bolgarka-I (Гуцалов С.Ю., 1993); 66, 69 - Verkhnii Balyklei-II, burial 5, barrow 1 (Яворская Л.В., 1997); 67 - Rakhinka (Гаврилина Л.М., 1987); 70 - Pervokonstantinovka (Кубышев А.П., Орлов PC., 1982).
тельствуют о генетическом родстве европейских и сибирских предметов. В то же время эти два ответвления единой традиции с определённого этапа развиваются самостоятельно, приобретая специфические черты.
Большой интерес представляют результаты сравнения поясных наконечников из двух указанных регионов (рис.4). Анализируя схему развития накладок и ременных наконечников из сбруйных наборов восточноевропейских кочевников, предложенную Л.М.Гаврилиной (Гаврилина Л.М., 1987, с.54-68), особо следует отметить ее совпадение с основными
направлениями развития аналогичных предметов в среде номадов Алтая и прилегающих степных районов (Горбунова Т.Г., 2003, с.78- 89). Согласно исследованиям Т.Г.Горбуновой, в IX-X вв. в культуре последних наибольшее распространение получают неорнаментиро- ванные или украшенные растительной и геометрической орнаментацией овально-прямо- угольные наконечники (Горбунова Т.Г., 2003, с.86). Аналогичные по форме и орнаментации наконечники ремней часто встречаются в погребениях огузов и печенегов в европейских степях. Л.М.Гаврилина относит эти вещи к
389


390


Рис. 4.1- сросткинская культура; II- культура огузо-печенегов. 1 - Гшёво-IX, к. 6 (Могильников В.А., 2002); 2 - Карашат-I, объект 26, 26а (Археологические памятники...,
1987) 	; 3 - Карболиха-П, к.1 (Могильников В.А., 2002); 4 — Карболиха-VIII, к.5 (Могильников
В.А., 2002); 5 - Кураевка (Могильников В.А., 2002); 6 - Гилёво-IX, к.6 (Могильников В.А., 2002); 7 - Карболиха-VIII, к.4 (Могильников В.А., 2002); 8 - Гилёво-VI (Могильников В.А., 2002); 9
- Гилёво-XII, к.2 (Могильников В.А., 2002); 10 - Гилёво-VIII, к.4 (Могильников В.А., 2002); 11
- Гилёво-VII, к. 7 (Могильников В.А., 2002); 12 - Карболиха-VIII, к.4 (Могильников В.А., 2002);
13 - Гилёво-VII, к.4 (Могильников В.А., 2002); 14,15 - Щепчиха-1, к.4 (Тишкин А.А., 1993); 16 - Карболиха-П, к.1 (Могильников В.А., 2002); 17 - Гилёво-VII, к.4 (Могильников В.А., 2002); 19 - Гилёво-П, к.З (Могильников В.А., 2002); 20 - Третье отделение, к.1 (Бараба в тюркское время,
1988) 	; 21 - Гилёво-XV, к.5 (Могильников В.А., 2002); 22 - Гилёво-ХП, к.2 (Могильников В.А., 2002); 23 - Калиновский, к.4, п.1 (Шилов В.П., 1958); 24, 25 - Колобове (Гаврилина Л.М., 1987); 26 - Балыклей-Н, к.5, n. 1 (Гаврилина Л.М., 1987); 27 - Быково-Н, к.З, п.5 (Смирнов К.Ф., 1960); 28-30 - Кривая Лука-XV (Гаврилина Л.М., 1987); 31, 32 - Ханская могила (Нефёдов Ф.Д., 1899); 33, 34 - Новоникольское, к.7, п.13 (Гаврилина Л.М., 1987); 35 - 15 посёлок (Гаврилина Л. М., 1987); 36 - Старо-Шведское (Кирпичников А.Н., 1973); 37 - Первоконстантиновка (Кубышев
A. 	И., Орлов Р.С., 1982); 38, 39 - Ново-Каменка, к.5.(Кубышев А.И, Орлов Р.С., 1982).
Fig. 4.1-Srostki culture; II- Oghuz-Pecheneg culture. 1 - Gilyovo-IX, barrow 6 (Могильников
B. 	A., 2002); 2 - Karashat-I, object 26, 26a (Археологические памятники..., 1987); 3 - Karbolikha- II, barrow 1 (Могильников В.A., 2002); 4 - Karbolikha-VIII, barrow 5 (Могильников В.A., 2002);
5 - Kuraievka (Могильников B.A., 2002); 6 - Gilyovo-IX, barrow 6 (Могильников B.A., 2002); 7
- Karbolikha-VIII, barrow 4 (Могильников В.A., 2002); 8 - Gilyovo-VI (Могильников В.A., 2002);
9 - Gilyovo-XII, barrow 2 (Могильников B.A., 2002); 10 - Gilyovo-VIII, barrow 4 (Могильников В.A., 2002); 11 - Gilyovo-VII, barrow 7 (Могильников B.A., 2002); 12 - Karbolikha-VIII, barrow 4 (Могильников B.A., 2002); 13 - Gilyovo-VII, barrow 4 (Могильников В.A., 2002); 14,15 - Shchepchikha-I, barrow 4 (Тишкин A.A., 1993); 16 - Karbolikha-II, barrow 1 (Могильников B.A., 2002); 17 - Gilyovo-VII, barrow 4 (Могильников В.A., 2002); 19 - Gilyovo-II, barrow 3 (Могильников B.A., 2002); 20 - Tretie otdeleniye, barrow 1 (Бараба в тюркское время, 1988); 21
- Gilyovo-XV, barrow 5 (Могильников B.A., 2002); 22 - Gilyovo-XII, barrow 2 (Могильников B.A., 2002); 23 - Kalinovskii, barrow 4, burial 1 (Шилов В.П., 1958); 24, 25 - Kolobovo (Гаврилина Л.М., 1987); 26 - Balyklei-II, barrow 5, burial 1 (Гаврилина Л.М., 1987); 27 - Bykovo-II, barrow 3, burial 5 (Смирнов К.Ф., 1960); 28-30 - Krivaia Luka-XV(Гаврилина Л.М., 1987); 31, 32 - Khanskaia Mogila (Нефёдов Ф.Д., 1899); 33, 34 - Novonikolskoie, barrow 7, burial 13 (Гаврилина Л.М., 1987); 35 - 15 posielok (Гаврилина Л.М., 1987); 36 - Staro-Shvedskoie (Кирпичников A.H., 1973); 37 - Pervokonstantinovka (Кубышев А.И., Орлов PC., 1982); 38, 39 - Novo-Kamenka, barrow 5. (Кубышев А.И., Орлов PC., 1982)
первой и второй группам художественного металла и датирует в основном X в. (Гаврилина Л.М., 1987, с.63-64, рис.5). В кон. X - нач. XI в. в материалах западносибирских кочевников появляются длинные ременные наконечники килевидной формы. Т.Г.Горбунова связывает происхождение этих элементов гарнитуры с развитием овально-прямоугольных форм. Она также отмечает большее распространение на таких предметах геометрических орнаментов (Горбунова Т.Г., 2003, с.85). Идентичные по форме ременные наконечники в начале XI в. появляются в погребениях огузо-печенегов.
Л.М.Гаврилина относит их к третьей группе металлических элементов поясной и сбруйной гарнитуры (Гаврилина Л.М., 1987, с.64, рис.5). Такие наконечники зафиксированы в ряде высокохудожественных сбруйных наборов, обнаруженных в степях Северного Причерноморья. Эти вещи произведены в период наивысшего расцвета искусства средневековых огузо-печенегов. Так же, как и в сибирских аналогах, в стилистике оформления этих предметов большое место занимают геометрические орнаменты. Особо следует отметить синхронность формирования новых тенденций в
391


изготовлении металлопластики в среде номадов Европы и Западной Сибири. На близкие аналогии ременным наконечникам такого типа в материалах сросткинской культуры указывал Д.Г.Савинов. Он связывал их проникновение в культуру восточноевропейских кочевников с кипчакским влиянием (Савинов Д.Г., 1994, табл.ХШ, 16, 17).
В то же время предметы из южнорусских степей несут на себе отпечаток влияния древнерусской и византийской культур. Это дало основание А.Н.Кирпичникову (Кирпичников А.Н., 1973, с.26-30) и ряду других археологов (Кубышев А.И., Орлов Р.С., 1982, с.238-246; Орлов Р.С., 1984, с.32-52; Гупало К.Н., Ивакин Г.Ю., 1980, с.203-219) говорить об их определяющем влиянии на развитие искусства средневековых номадов данного региона. Приведённые выше данные не подтверждают эту точку зрения. Они свидетельствуют о традиционности изготовления подобной гарнитуры для средневековых кочевников южнорусских степей, хотя влияние мощных ремесленных центров юга Руси очевидно.
Таким образом, анализ элементов поясной и сбруйной гарнитуры, связываемой с огузо- печенежскими племенами, показывает, что по своим формальным и стилистическим признакам они близки аналогам с Алтая и Западной Сибири. Это свидетельствует о том, что развитие этой категории вещей в указанных регионах происходило в рамках единой культурной традиции. При этом необходимо отметить, что оно проходило синхронно и параллельно, что привело к формированию ряда отличий между европейскими и сибирскими предметами. Подобная гарнитура в рассматриваемый период была широко распространена в восточноевропейских степях и была присуща как огузам, так и печенегам. Вышеизложенное свидетельствует о том, что сложение общностей номадов Восточной Европы и Западной Сибири проходило при участии общего этнокультурного субстрата.
Одной из самых значимых черт огузских и печенежских погребений является захоронение вместе с человеком шкуры коня. Этот обряд получает широкое распространение в евразийских степях в IX-X вв. Большинство исследователей рассматривает его как развитие традиционного для тюрок погребения человека с конём.
В то же время при рассмотрении вопроса происхождения данной традиции привлекают внимание материалы средневековых могильников Среднего и Верхнего Приобья. Здесь в курганах верхнеобской и рёлкинской культур также зафиксированы сопроводительные захоронения останков коня.
Прежде всего следует отметить находки черепов и конечностей лошади в курганных насыпях ряда могильников, расположенных на Ближних Елбанах (Грязнов М.П., 1956, с. 107, 115, 125, 140, табл.ХЫУ, мог.8). М.П.Грязнов интерпретировал эти находки как остатки поминальных тризн и соотнёс с этнографическими данными о погребальном обряде современных хакасов (Грязнов М.П., 1956, с. 107-108). Остатки поминальных тризн в насыпях курганов в виде черепов и шкур коня зафиксированы в Рёлкинском могильнике (Чиндина Л.А., 1977, с.99,101-102). Следует отметить, что здесь шкуры и черепа лошади раскладывались отдельно (Чиндина Л.А., 1977, с.99, 101-102). Находки аналогичных частей конского скелета отмечены в курганах некрополей Томского Приобья (Беликова О.Б., Плетнёва Л.М., 1983, с. 109). Согласно данным остеологических исследований, 90% костей лошади представлены остатками шкуры: черепами, костями конечностей.
Таким образом, исходя из вышеприведённых данных, можно констатировать, что в среде западносибирских племён был широко распространён поминальный обряд, сопровождавшийся жертвоприношением лошади и оставлением её шкуры на кладбище. Согласно этнографическим данным, шкуру вешали либо на специальный кол, либо на рядом стоящее дерево, а спустя какое-то время захоранивали в насыпях курганов или возле могил. Такая традиция свидетельствует о бытовании в среде обских племён культа коня. Его формированию способствовал хозяйственный уклад этих общностей. В условиях лесостепной зоны большой удельный вес в нём занимало скотоводство. На этой основе, а также под влиянием кочевых племён, населявших более южные степные районы, в их среде получила распространение всадническая культура, о чём свидетельствует погребальный инвентарь обских могильников.
Контакты населения Приобья с тюркоязычными номадами имели длительную исто¬
392


рию. Проникновение кочевников с Алтая усиливается в VIII в., когда они начинают плотно осваивать западносибирские степи. Этот процесс сопровождался активными этническими контактами и взаимовлияниями. Так, в материалах сросткинской культуры, тюркоязычных кочевников Павлодарского Прииртышья прослеживается влияние местных приобских племён (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с.292; Арсланова Ф.Х., 1968, с. 109). Эти данные дают основание предположить, что обряд ингумации со шкурой коня формируется в среде тюркоязычных номадов в результате тесных межэтнических контактов с приобским населением. Под влиянием последних классический тюркский обряд трупоположения человека в сопровождении коня трансформируется. Конь здесь приобретает значение жертвенного животного, тушу которого съедают в ходе поминок.
В пользу этой гипотезы говорит и тот факт, что наиболее ранние тюркские захоронения в сопровождении шкуры коня найдены в Обь-Иртышском междуречье (Арсланова Ф.Х., 1968, с.99, 101). Следует отметить, что формирование данного обряда проходило постепенно. Об этом свидетельствуют материалы кочевнических могильников VIII-IX вв. в Прииртышье. Здесь наблюдается смешение черт погребальной обрядности, что свидетельствует о сложной этнической ситуации в данном районе (Арсланова Ф.Х., 1968, с. 110- 111). Так, здесь часто в рамках одного могильника фиксируются как погребения человека с целым конём, так и с его шкурой (Арсланова Ф.Х., 1968, с.99, 102-103). При этом, например, в Бобровском могильнике практически во всех курганах фиксируются остатки тризн, в состав которых входят черепа и кости ног лошади (Арсланова Ф.Х., 1968, с. 102-103). Особо следует отметить, что во многих могильниках, в том числе и в Бобровском, фиксируются курганы, содержащие трупосож- жения, в насыпи которых также находятся тризны в виде фрагментов глиняных сосудов и остатков шкур лошадей. Данные погребения Ф.Х.Арсланова соотносит с верхнеобским компонентом (Арсланова Ф.Х., 1968, с. 109). Таким образом, археологические данные могильников Прииртышья дают основание предположить, что традиция сопровождения
умершего шкурой коня в среде тюркоязычных кочевников складывается именно под влиянием угро-самодийского населения Обь-Иртыш- ского междуречья.
В этой связи некоторые характеристики огузского погребального обряда приобретают новое значение. Так, расположение шкуры коня над человеком может рассматриваться как реминисценция её размещения в насыпи кургана. Помимо этого, в огузских курганах в ряде случаев фиксируется наличие остатков тризн в виде останков коня. Так, можно упомянуть погребение Старица 30/4, исследованное В.П.Шиловым в Астраханской области. Погребение было впущено в большой курган эпохи бронзы и представляло собой коллективное захоронение четырёх человек в глубокой могиле. На перекрытии могилы лежали четыре черепа коня, а в ногах умерших находились задние нцги в анатомическом порядке. В засыпи могильной ямы располагались перемешанные останки пятой лошади, представленные черепом и скаковыми конечностями (Круглов Е.В., 20016, с.409). Беспорядочное расположение костей свидетельствует о том, что это остатки поминальной тризны. Показателен набор костей: череп и конечности. Помимо этого, остатки тризн зафиксированы в к. 12 Калиновского могильника, где были обнаружены черепа пяти лошадей, баночный горшок с насечками по венчику, каменный пест, бронзовая бляшка и железное кольцо (рис.7, 5). Все эти находки могут быть интерпретированы как тризна, относящаяся к огузскому погребению 19 (Шилов В.П., 1959, с.359, 363-364, рис.48, 7, 13). Аналогичный каменный пест был обнаружен в погребении 2/11 могильника Кос-Оба (Кригер В.А., 1979, с. 175, рис.1, 3). Находки черепов коней также зафиксированы в засыпях погребений 2/4 Калиновского могильника (Шилов В.П., 1959, с.338-340), 13/7 Новоникольского могильника (Шилов В.П., 1975, с.21, 28-29). По всей видимости, таких примеров можно было бы привести гораздо больше. Однако чаще всего исследователи в научных отчётах и публикациях отмечают только наличие костей лошади в курганных насыпях, не уточняя, какие части скелета были найдены и характер их расположения.
Обращает на себя внимание большое число находок исключительно черепа жертвенно¬
393


го коня. Как уже было отмечено выше, захоронение в насыпях кургана черепов коня зафиксированы в рёлкинских могильниках и на памятниках Томского Приобья (Чиндина Л.А., 1977, с.99, 101-102; Беликова О.Б., Плетнёва Л.М., 1983, с Л 09). Укладка черепов коня на деревянное перекрытие могилы зафиксирована и в Грязновском могильнике, раскопанном А.П.Уманским и отнесённом Д.Г.Савиновым к североалтайскому варианту сросткинской культуры (Савинов Д.Г., 1994, с.91-92).
Таким образом, даже на основе приведённых примеров можно констатировать, что в огузской среде существовала традиция поминальных тризн с поеданием лошадиного мяса и оставлением определённых частей туши или шкуры на месте погребения покойного. Можно сказать, что истоки этого обряда прослеживаются в традициях населения Приобья. В этой связи можно предположить, что огузский обряд в виде ингумации со шкурой коня, размещаемой выше покойника, формируется в результате взаимовлияния погребальных традиций тюркоязычных кочевников и племён, населявших бассейн Оби. Такой характерный признак как расположение шкуры коня выше умершего можно рассматривать как проявление западносибирских традиций.
На этнокультурные связи огузской погребальной традиции с аналогичными обрядами населения лесостепных районов Западной Сибири указывает широкое распространение в огузских захоронениях деревянных перекрытий, подстилок из коры (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, рис.24, 11, 20). Все эти перечисленные черты являются характерными для западносибирских лесостепных племён.
Сложным вопросом являются обстоятельства распространения обряда сопровождения погребённого шкурой коня в среде печенежских племён. Согласно сведениям письменных источников, печенежская конфедерация уже в начале VIII в. локализуется на Средней Сырдарье с центром в Отраре - Кангу-Тарбане (Кляшторный С.Г., 1964, с. 179). В 712 г кенге- рессы/печенеги оказали поддержку тюркскому корпусу под руководством Тоньюкука, Бильге- кагана, Кюль-тегина при его отступлении на восток после поражения от арабов под предводительства Кутейбы ибн Муслима (Кляшторный С.Г., 1964, с. 179).
Кангаро-кенгересское объединение имело сложную структуру и включало оседлое население оазисов и кочевые тюркские племена. По всей видимости, последние происходили из конфедерации теле. На это указывает сведения, приведённые П.Пелльо, что печенеги под названием «бей-жу» в VII в. упоминаются в китайской летописи «Суй-шу» в разделе, посвященном племенной конфедерации теле (Кляшторный С.Г., 1964, с. 177). Это даёт основание предположить, что для них также был присущ обряд сопровождения умершего конём. Проникновение в среду печенежских племён традиции захоронения шкуры коня, по всей видимости, происходило в результате этнокультурных контактов с населением, составившим основу кимакского объединения. Как уже упоминалось выше, наиболее ранние памятники, соотносимые с тюркоязычными кочевниками, входившими в указанную конфедерацию, исследованы Ф.Х.Арслановой на территории Павлодарского Прииртышья (Арсланова Ф.Х., 1968, с.98-110). Так, при раскопках Трофимовского могильника были зафиксированы воинские захоронения, сопровождавшиеся шкурой коня (Арсланова Ф.Х., 1968, с.99). Ф.Х.Арсланова отмечала аналогии в погребальном обряде исследованных захоронений, а также некоторым категориям артефактов в верхнеобской культуре (Арсланова Ф.Х., 1968, с. 101, 109). Помимо этого, ею выделялся значительный алтайский, а также кыргызский компоненты (Арсланова Ф.Х., 1968, с. 100-101, 109). В этой связи можно предположить, что основная часть тюркоязычных кочевников пришла в Прииртышье с Алтая, где они имели возможность контактировать с носителями верхнеобских и кыргызских традиций. Исследователями не раз отмечалось, что в рамках кимакского объединения наблюдается тесное взаимодействие составлявших его этнокультурных компонентов. Логично будет предположить, что в данных процессах могли участвовать кочевые роды, входившие в канга- ро-печенежское объединение. В пользу этого говорит и тот факт, что территория канагрско- го союза простиралась вплоть до Приуралья, включая в свой состав обширные степные пространства Западной Сибири. О проникновении на эти территории племён, входивших в кимакское объединение, свидетельствуют
394


курганы, раскопанные в районе озера Сине- глазово (Боталов С.Г., 1986, с. 118). Здесь были исследованы погребения, близкие памятникам Прииртышья. Взаимопроникновению культурных традиций способствовал тот факт, что в VIII в. кимакский и печенежский племенные союзы являлись неустойчивыми объединениями и находились в стадии своего становления.
В связи с этим можно предположить, что обряд укладки шкуры коня с погребённым проникает в печенежскую среду под влиянием племён, составивших основу Кимакского каганата. По всей видимости, помещение шкуры на один уровень с покойным явилось реминисценцией традиционного тюркского обряда трупоположения с конём, где туша животного помещалась рядом с человеком.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что в этногенезе огузо-печенегов Восточной Европы участвовали племена, проживавшие в степных и лесостепных районах Западной Сибири. Анализ основных черт обряда, в соответствии с которым были совершены захоронения в обеих группах, позволяет говорить о том, что для формирования огузской погребальной традиции это участие носило определяющий характер. Для печенегов это влияние имело меньшее значение. Основные этномар- кирующие черты огузского погребального обряда (захоронение шкуры коня над человеком) и материальной культуры (предметы и украшения, выполненные в “ажурном” стиле, основные типы элементов поясной и сбруйной гарнитуры, некоторые специфические предметы, такие как костяные наконечники стрел), имеют аналоги в материалах культур, распространенных в западносибирской лесостепи. Всё это свидетельствует об участии в этногенезе средневековых восточноевропейских номадов культурного субстрата, длительное время проживавшего в указанных районах.
Этническая идентификация основных компонентов огузского племенного союза
В связи с вышеизложенным большое значение имеет этническая идентификация западносибирского компонента в составе огузов. В этом плане можно использовать сочинение хивинского хана Абу-л-Гази “Родословная тур¬
кмен”, в котором автор широко привлекает данные туркменских преданий и легенд. Поэтому в нём сохранились ценные генеалогические сведения туркмен, которые свом происхождением напрямую связаны со средневековыми огузами.
Однако, прежде всего, следует обратиться к информации Махмуда Кашгарского, указывающего, что огузская конфедерация имела традиционное для кочевников деление на два крыла - бузуков и учуков. Старшим подразделением в этой структуре являлись бузуки, поэтому они занимали восточные районы ареала расселения огузов. Западные области занимали роды, входящие в младшее объединение учуков. Если сопоставить эти сведения с географией расселения огузских племён, то можно довольно обоснованно утверждать, что восточноевропейские степи населяли роды, входившие в состав учуков. В соответствии со сведениями Абу-л-Гази племенем-предводите- лем этого подразделения огузов были баянду- ры, а вторым по старшинству был род баджа- не/печенег (Кононов А.Н., 1958, с.52).
На этом фоне очень интересно выглядит упоминание объединения баяндуров. По мнению исследователей, своим происхождением оно связано с древним телесским племенем баегу/байырку. Гардизи упоминает баяндуров в качестве одного из родов-основателей кимакского объединения (Бартольд В.В., 1973, с.43-44). В этом свете особое значение приобретает упоминание баяндуров в качестве предводителей восточноевропейских огузов. Эти сведения дают основания предположить, что именно они являются носителями западносибирских культурных традиций и их проводниками на территорию Восточной Европы.
Показателен факт упоминания в составе учуков рода баджане/печенег. Расселение печенегов в поволжских, приуральских и прикаспийских степях надёжно подтверждается археологическими и письменными источниками. О вхождении печенегов в состав огузского союза свидетельствуют сообщения Константина Багрянородного (Константин Багрянородный, 1934, с. 16, 157) и Махмуда Кашгарского (Толстов С.П., 1947, с.78-79). Это также подтверждают результаты картографирования памятников огузов и печенегов в Поволжье и Прикаспии, приведённые в работе Г.Н.Гарустовича и В.А.Иванова (2001, рис.1).
395


На составленной ими карте наглядно видно концентрацию погребений огузов и печенегов на правобережье Волги. Особо надо отметить синхронность двух указанных групп захоронений. Трудно себе представить существование в поволжских и прикаспийских степях какого- либо печенежского объединения. Напротив, источники свидетельствуют о том, что данные территории были одним из центров огузских кочевий. Таким образом, вхождение в состав огузского союза печенегов подтверждается и археологическими данными.
Сведения Абу-л-Гази о вхождении баянду- ров в западное крыло огузского объединения подтверждаются русскими летописями. Они сообщают о заселении Поросья в начале XI в. на правах вассалов киевского князя берендея- ми/баяндурами, входившими в состав Черно- клобуцкого союза (Плетнёва С.А., 1990, с.74). Более того, летописцы выделяют это объединение как наиболее сильное и многочисленное (Плетнёва С.А., 1990, с.77, 79).
Появление в Поросье баяндуров/берен- деев было связано с экспансией половецко- кипчакских племён. В начале XI в. она также фиксируется и в среднеазиатском регионе. Под давлением кипчаков туркмены отступают на юг, составив основу сельджукского движения. В свою очередь, племена огузской конфедерации, населявшие степи Северного Прикаспия и Поволжья, отступают на запад, оседая, в том числе, и в Поросье.
Таким образом,^сопоставляя археологические данные и сведения письменных источников, можно сказать, что большую роль в этногенезе восточноевропейских огузов сыграл этнокультурный субстрат, связанный своим происхождением с населением степных и лесостепных районов Западной Сибири. С большой долей уверенности этот компонент можно соотнести с племенем баяндур, возглавлявшим западное крыло огузского племенного союза.
Археологические материалы позволяют выделить и некоторые другие этнокультурные составляющие огузской конфедерации. Прежде всего следует отметить результаты исследований Самосдельского городища, расположенного в низовьях Волги. Систематические работы на данном памятнике проводятся с 2000 г, в рамках “Хазарского проекта”, при поддержке Российского еврейского конгресса.
В ходе изучения нижних слоёв данного памятника был выделен очень интересный керамический комплекс, представленный лепными котлами со сферическим туловом и горизонтальными витыми и треугольными ручками (рис.5, 6).
Полные аналогии котлам с горизонтальными витыми ручками находятся в материалах Кулана (городище Луговое), Краснореченского городища в юго-западном Семиречье (Байпа- ков К.М., 1986, с.29-31, 61, рис. 14), а также в материалах раннесредневековых слоёв Тараза (Бубнова М.А., 1963, с.89, 91). К.М.Байпаков датирует подобную керамику VII-VIII вв. Т.Н.Сенигова на материалах Тараза относит подобные котлы к VIII-IX вв. Истоки этих форм исследователи видят в кочевнической керамике, в связи с чем интерпретируют их как посуду кочевого тюркоязычного населения (Бай- паков К.М., 1986, с.62). Аналогичные горизонтальные витые ручки встречаются на лепных и гончарных горшковидных котлах, обнаруживаемых на городище Джигербент (Вишневская Н.Ю., 2001, с.35-36, рис.И; 2, 10). Здесь эти сосуды датируются IX в. Н.Ю.Вишневская также связывает данные сосуды с керамикой тюркоязычных номадов.
Следует обратить внимание на резкое отличие котлов из Джигербента и Семиречья. По всей видимости, Семиречье является исходным центром распространения рассматриваемых элементов, а в гончарный комплекс населения бассейна Амударьи они проникают в результате влияния кочевников на материальную культуру земледельцев.
Полные аналогии котлам с треугольными ручками обнаруживаются на памятниках восточной части Таласской долины (Бубнова М.А., 1963, с. 138). М.А.Бубнова считает, что форма этих сосудов восходит к металлическим образцам сакского времени.
Рассматривая вышеописанные категории керамики, следует отметить, что они имеют явную взаимосвязь, указывающую на близкое этническое родство их носителей. Как уже указывалось ранее, в рамках описанных типов наблюдается общность технологических характеристик. Особо следует остановиться на находках лепных котлов с горизонтальными витыми треугольными ручками. Подобные элементы свидетельствуют о том, что эти типы
396


Рис. 5. 1-6 - лепные котлы с витыми ручками, обнаруженные при исследовании нижних слоев Самосдельского городища.
Fig. 5. 1-6 - modelled cauldrons with twisted handles found during the exploration of the bottom layers of the Samosdelka hillfort
397


Рис. 6. 1-6 - лепные котлы с витыми и треугольными ручками, обнаруженные при исследовании нижних слоев Самосделъского городища.
Fig. 6. 1-6 - modelled cauldrons with twisted and triangular handles found during the exploration of the bottom layers of the Samosdelka hillfort
398


Рис. 7. Некоторые предметы из погребений огузов: 1-3 - костяные наконечники стрел. Быково-l к. 14, п.З (Смирнов К. Ф., I960); 4 - костяной наконечник стрелы. Кос-Оба (Кригер В.А., 1979); 5 - лепной горшок. Калиновский, к. 12, засыпь (Шилов В.П., 1958).
Fig. 7. Some objects from Oghuz burials: 1-3 - bone arrowheads. Bykovo-1, barrow 14, burial 3 (Смирнов К.Ф., 1960); 4 - a bone arrowhead. Kos-Oba (Кригер В.A., 1979); 5 - a modelled pot. Kalinovsky, barrow 12, filling up (Шилов В.П., 1958)
котлов были распространены в одной этнокультурной группе населения городища.
Находки подобных котлов и анализ их морфологических характеристик позволяет говорить о выделении в материалах Са- мосдельского городища комплекса семире- ченского происхождения. Большое значение имеет высокая степень сходства нижневолжских форм с сосудами из материалов памятников Семиречья. Это свидетельствует о прямом переселении носителей традиции изготовления подобных котлов в нижневолжский регион. Следует отметить, что бытование котлов этого типа в Семиречье имеет относительно ограниченные хронологические рамки. Исследователи датируют подобные котлы VII-IX вв. По всей видимости, исчезновение таких форм следует связывать с исламизаци- ей и переходом к оседлому быту тюркоязычных номадов. Как уже упоминалось выше, на Самосдельском городище котлы этих типов распространены исключительно в нижних слоях. Можно предположить, что их появление в материалах памятника следует датировать не позднее нач. IX в., а уже к нач. X в. они исчезают.
При анализе вопросов этнокультурной интерпретации рассматриваемой группы сосудов привлекают к себе внимание сведения, касающиеся периода сложения огузского объединения. Ранняя этническая история огузов остаёт¬
ся сложным и малоизученным вопросом. По мнению большинства исследователей, данный период сложения огузской конфедерации связан с районами Западного Семиречья (Агаджа- нов С.Г., 1969, с. 125-128).
В средневековых исторических преданиях говорится о том, что ставка одного из первых легендарных предков огузских племен находилась на побережье озера Иссык-Куль. В этой связи следует сказать, что еще в XI в. среди огузов сохранялись предания о далеких временах, когда они жили по соседству с чи- гилями. Махмуд Кашгарский указывает на то, что между огузами и чигили были враждебные отношения. Тюрки-чигили, входившие в VII- VIII вв. в состав Западно-Тюркского каганата, жили, в том числе, и на южном берегу Иссык- Куля. Также здесь надо отметить ряд вариантов легенды о “дождевом” камне, упоминаемых в сочинениях арабских авторов. Во всех вариантах территории в районе Иссык-Куля упоминаются в качестве прародины огузов (Агаджанов
С.Г., 1969, с. 127). Привлекает к себе внимание легендарное сообщение, которое помещает родину Огуз-хана на Таласе (Агаджанов С.Г., 1969, с.127).
В VIII-IX вв. на территории Семиречья, согласно письменным источникам, локализуется племенной союз ягма. Ягма было крупным объединением, занимавшим обширную территорию между карлуками и Уйгурским
399


каганатом. На западе ягма контролировали город и округ Кашгар. Гардизи особо отмечает, что ягма являются “богатыми людьми, владеющими большими табунами лошадей” (цит. по: Бартольд В.В., 1973, с.45-46).
Конфедерация ягма являлась древним племенным объединением. Ягма или янмо, как именуют это образование китайские источники (Малявкин А.Г., 1981, с. 189), на раннем этапе своей истории локализуются в Притянь- шанье (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, карта “эпоха Уйгурского каганата”). Гардизи приводит ранние предания, заимствованные им у Ибн ал-Мукаффа, который сообщает, что ягма откололись от конфедерации токуз-огузов и примкнули к карлукам (Бартольд В.В., 1973, с.45-46). Данное сообщение следует рассматривать с определёнными поправками. По всей видимости, в нём нашло отражение принадлежности ягма к телесским племенам, из которых выделилось могущественное объединение токуз-огузов. Судя по данным китайских источников, непосредственно ягма не входили в состав этого союза, возглавляемого уйгурами (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с.60). Однако с большой долей уверенности можно сказать, что они имели с ними тесные контакты. Большое значение для их установления сыграло вхождение Джунгарии в 756 г в состав Уйгурского каганата.
Худуд ал-Алам сообщает, что объединение ягма насчитывало 1700 родов (Hudud al- Alam..., 1937, р.95). Данная цифра представляется преувеличенной, однако она свидетельствует о многочисленности и неустойчивости данного образования. Согласно тому же источнику, ягма удерживали за собой значительные территории западного и центрального Тянь- Шаня, а также фиксируются в юго-западном Семиречье, в районе реки Нарын и озера Иссык-Куль (Hudud al-Alam..., 1937, р.279). Как уже упоминалось выше, в этом районе под их контролем находился город Кашгар. Можно предположить, что расширение территорий расселения ягма в Семиречье сопровождалось конфронтацией с карлуками, которые также претендовали на владение этими землями. В Худуд ал-Алам приводятся легенды, повествующие о столкновениях ягма с карлуками и кимаками (Hudud al-Alam..., 1937, р.278-279). Здесь надо отметить мнение В.Минорского,
который считает, что расселение ягма по территории Семиречья свидетельствует о расколе внутри данного объединения (Hudud al- Alam..., 1937, р.279).
С сер. VIII в. Семиречье становится объектом экспансии карлуков. Судя по письменным источникам, одним из ведущих племенных образований среди них были чигили. В связи с этим новый смысл приобретают легендарные сообщения Махмуда ал-Кашгари о конфронтации огузов и чигили на их исторической прародине (Агаджанов С.Г., 1977, с.87). Можно предположить, что конфликт ягма с карлуками имел длительную историю и возник в результате борьбы за гегемонию в Семиречье.
Особый накал борьбы ягма и карлуков в данном районе был обусловлен поражением последних в борьбе за гегемонию в центральноазиатских степях и образованием Уйгурского каганата. После этих событий основным направлением экспансии карлуков стало Семиречье и Таримский бассейн. По сообщениям письменных источников, карлуки встретили здесь ожесточённое сопротивление местных тюркских племён. Исходя из вышеизложенного, можно предположить, что основными противниками в данном районе для них стали ягма.
Учитывая сложившиеся в историографии точки зрения о происхождении огузов из района Семиречья и их откочёвке в результате войн с карлуками, можно предположить, что часть племён, переселившихся на Сырдарью, происходит из конфедерации ягма.
Как уже упоминалось, во 2-й пол. VIII в. карлуки были вынуждены отступить на запад - в Семиречье, где вели жестокие войны. Однако уже в сер. IX в. семиреченские союзы чигили и ягма становятся ведущими племенными объединениями в Караханидском каганате. Данное государство, как и ряд других тюркских образований, делилось на два крыла: старшее восточное, возглавляемое чигили, и западное младшее, возглавляемое ягма. Факт вхождения ягма в состав Караханидского каганата и его роль в качестве племени-предводи- теля западного крыла позволяют говорить, что в бассейн Сырдарьи ушла довольно ограниченная часть этого объединения. Большая его часть осталась на своих старых кочевьях. Такой результат характерен для межплеменных противоборств номадов, чему можно привести
400


многочисленные примеры. Однако говорить о безболезненном вхождении ягма в Караханид- ское государство нельзя. В начале IX в. в среде этого союза были сильны сепаратистские тенденции, о чём свидетельствует мятеж против карлуков в северном Притяныпанье, где ягма имели очень сильные позиции, и распространение на данный район протектората Уйгурского каганата (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с. 116-117). В результате этого восстания в 803 г уйгуры захватили Турфан и через Фергану вышли к Сырдарье (Кляшторный
С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с. 116-117).
Рассматривая вопрос этнического происхождения сырдарьинских огузов, необходимо отметить, что, согласно сообщениям письменных источников, в состав этого объединения входило несколько тюркских племён. Так, источники говорят о вхождении в состав огузского союза халаджей, джагра (шагра), тюрок-чаруков.
Особый интерес представляют данные, касающиеся обстоятельств вхождения в огузс- кую конфедерацию тюрок-чаруков. В 1-й пол. VIII в. данное объединение локализуется в долине рек Чу и Талас. Центром их владений был богатейший город Тараз. В источниках он известен как “город славных и благословенных тюрок-чаруков” (Кляшторный С.Г., 1964, с. 131). Однако в 766 г карлуки берут Тараз штурмом. Можно предположить, что чаруки являлись одним из племён, входивших в конфедерацию ягма. Как уже упоминалось выше, по всей видимости, основная часть этого племени при вхождении в состав Караханидского каганата остаётся на прежних местах обитания. При образовании этого государства Тараз становится ставкой предводителя западного крыла, происходившего из племени ягма (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. 2005, с. 123).
Эти данные дают основания предполагать, что чаруки были вытеснены из прежних районов проживания в результате карлукской экспансии. В свою очередь, это позволяет предположить, что в состав огузской конфедерации вошло несколько племенных объединений, вытесненных в сер. VIII в. из районов Семиречья военными действиями карлуков. Здесь следует отметить, что, по всей видимости, союз присырдарьинских огузов начал формироваться ещё на территории Семиречья в ходе войн с карлуками.
В связи с вышеизложенным носителей традиции изготовления выявленных в материалах Самосдельского городища лепных кухонных котлов, имеющих прямые аналоги в керамике памятников западного Семиречья, можно соотнести с кочевниками, входившими в огузскую конфедерацию. По всей видимости, семиреченский компонент в составе этого объединения был немногочисленным и достаточно быстро ассимилировался в среде родов западносибирского происхождения, составивших его основу. Об этом свидетельствуют археологические материалы. Лепные котлы с горизонтальными витыми и треугольными ручками являются уникальной находкой для памятников Восточной Европы и локализуются только на Самосдельском городище. Однако, как было указано выше, здесь они встречаются только в нижних слоях, что позволяет датировать их IX - нач.Х в.
Следует особо остановиться на вопросе взаимоотношений племён семиреченского и западносибирского происхождения в рамках огузского союза. Письменные источники и археологические материалы свидетельствуют о проникновении значительных групп кимак- ского населения на юг, в Семиречье. Так, среди материалов, которые находят близкие аналогии на территории степных районов Западной Сибири, следует отметить комплекс предметов из разрушенного погребения в г. Текели в предгорьях Джунгарского Алатау (Агеева Е.А., Джусупов А.С., 1963, с.173-178), а также захоронения с сопроводительным погребением коня в могильниках Кызыл-Кайнар, Ак-Чу- лак (Максимова А.Г., 1968, с.146-153).
Особое значение имеют многочисленные находки поясной гарнитуры, ближайшие аналогии которой обнаруживаются в западносибирских комплексах, в культурных слоях Крас- нореченского городища и Ак-Бешима (Торгоев А.И., 2003, с.286-288). Это свидетельствует о том, что тюркоязычные кочевники, контролировавшие эти крупнейшие города, а с ними и всё Семиречье, в культурном плане были тесно связаны с племенами, населявшими западносибирские степи. Следует особо отметить, что именно при исследовании Краснореченского городища выявлены лепные котлы, имеющие наибольшее сходство с сосудами с Самосдельского городища.
401


Таким образом, можно сказать, что семи- реченские и западносибирские тюркоязычные номады были связаны тесными этнокультурными связями. Представляется вполне вероятным существование группы кочевников, пользовавшихся описанными лепными котлами, в среде которых были распространены погребальные традиции, объединявшие население более северных степных и лесостепных районов. Археологические материалы из Семиречья подтверждают эту гипотезу.
Выделение и характеристика этапов сложения огузского объединения в степях Восточной Европы
Анализ огузских древностей в Восточной Европе позволяет выделить два этапа в истории этого племенного союза. Первый период существования указанного объединения тесно связан с политическими событиями, происходившими в Хазарском каганате. К началу IX в. Хазарское государство сильно ослабло. На то были как внешние, так и внутриполитические причины. Из числа внешнеполитических факторов, дестабилизировавших ситуацию в каганате, следует отметить серию тяжёлых поражений в арабо-хазарских войнах. Кроме военного, экономического и политического урона, эти неудачи нанесли непоправимый вред авторитету верховной власти в государстве в лице кагана. Можно предположить, что каган ещё более усугубил ситуацию, когда принял ислам и публично отказался от веры предков (Артамонов М.И., 2002, с.289-290). А.П.Новосельцев отмечает, что именно с сер. VIII в. наблюдается ограничение власти каганов и переход властных полномочий к шаду (Новосельцев А.П., 1990, с. 140-141). Параллельно шло идеологическое обоснование этого процесса и сакрализация власти кагана. На практике всё это выливается в принятие иудаизма шадом Буланом.
Отстранению кагана от реальной власти способствовали элементы традиционного социального уклада. Здесь надо отметить наличие у хазар, как и многих тюркских народов, дуальной структуры власти, при которой наряду с каганом существует шад, наделённый большими полномочиями (командование вой¬
ском, сбор налогов, судебные функции). Эта структура обусловлена традиционным делением тюркских народов на два крыла. Предводителем “младшего” крыла и был изначально шад. Обычно этот высокий пост занимал родственник кагана, что увеличивало вес претензий хазарского бека. Процесс ограничения власти кагана был весьма длительным и сопровождался ожесточённой борьбой. Только к началу IX в. беку удалось оттеснить кагана на второй план (Новосельцев А.П., 1990, с. 140-141).
Как уже было сказано, эти события не могли пройти безболезненно для государства. Логично предположить, что они сопровождались сопротивлением родов, поддерживающих кагана. Это противостояние вылилось в гражданскую войну с “кабарами”, разразившуюся в кон. VIII - нач. IX в. После победы в ней бек-шад окончательно захватывает власть в свои руки, отведя кагану роль сакрального символа (Артамонов М.И., 2002, с.289-290). Об ожесточённом характере этого конфликта свидетельствует тот факт, что бек Обадия, принявший иудаизм в качестве государственной религии, и два его преемника погибают в ходе этой борьбы. Более того, в результате этого пресекается род бека Обадия и престол занимают представители боковой линии, к которой принадлежал царь Иосиф (Артамонов М.И., 2002, с.332).
Война с “кабарами” стала крупным потрясением для каганата, значительно ослабившим его. По-видимому, поводом к войне послужила реформа, а, скорее всего, принятие иудаизма беком Обадией. Несмотря на то, что иудаизм якобы принял Булан, скорее всего, это принятие было формальным ответом на принятие ислама каганом. Только с правления Обадии иудаизм закрепляется в определённых кругах хазарской знати, и беки начинают принимать тронные иудейские имена.
Выбор иудаизма как государственной религии был не случаен, а явился результатом рационального анализа ситуации. При конфронтации с каганом, вылившейся в гражданскую войну, беки теряют поддержку значительных слоёв населения внутри каганата. Им необходимы источники денежных и военных ресурсов для укрепления своей власти. Искать поддержку вовне - либо у Византии, либо у Халифата - было неудобно и проблематично,
402


поскольку это связало бы бека жёсткими обязательствами, которые обязательно втянули бы Хазарию в бесконечные арабо-византийские войны, а поскольку он не имел всеобщей поддержки внутри государства, это грозило окончательной потерей власти. Поэтому беки даже не обращались к соседним государствам с подобными просьбами. Об этом свидетельствует нечёткий и расплывчатый характер упоминания о войне с “кабарами” в византийских источниках. Сыграло свою роль желание уже усилившегося бека скрыть кризис власти в Хазарин и представить всё дело как незначительные конфликты. - -
Иудаизм и иудейские купцы как его носители не представляли угрозы власти бека и её престижу и были более контролируемы, чем внешнеполитические союзники. Еврейская община в Хазарском каганате была многочисленна и держала в своих руках очень выгодную транзитную торговлю. Иудейские купцы могли оказать беку значительную финансовую помощь (Артамонов М.И., 2002, с.274-276). Отчасти союзом с ними, возможно, объясняется перенос столицы в нижневолжские степи. Расположение столицы Хазарского каганата в низовьях Волги позволяло контролировать торговые потоки сразу по нескольким направлениям. По всей видимости, сыграло свою роль то, что в западных областях каганата имели сильные позиции внутриполитические противники бека (Артамонов М.И., 2002, с.332-237). Скорее всего, именно для борьбы с ними в начале IX в. шад-бек начинает активно вербовать военные контингенты из кочевых народов, появившихся на восточной границе каганата. Анализируя данный вопрос, трудно обозначить причины, по которым хазарский бек отдал предпочтение огузским наёмникам, а не заключил аналогичный союз с печенегами. Возможно, это объясняется географической отдалённостью последних от центральных районов каганата, возможно, бек не захотел связывать себя обязательствами с разгромленными и ослабленными печенегами.
Таким образом, именно при покровительстве со стороны Хазарского каганата огузо-пе- ченежские племена начинают заселять степи Восточной Европы. Можно предположить, что окончательная победа бека в борьбе с “кабарами” была связана с привлечением наёмников-
огузов (Артамонов М.И., 2002, с.331). После этой победы администрация каганата начала строительство Саркела, который являлся опорным пунктом центральной власти в западных областях каганата.
Подводя итог вышесказанному, следует отметить, что процесс заселения восточноевропейских степей огузами проходил под протекторатом хазарской администрации. Этим объясняется тот факт, что огузы в короткие сроки преодолевают обширные степные пространства Приуралья, Западного Казахстана и начинают заселять поволжские степи. Также этим можно объяснить появление семиречен- ских родов. По всей видимости, именно они возглавляли наёмный огузский контингент. Также на тот факт, что огузская миграция в Восточную Европу происходила под контролем хазарского руководства, указывает крайняя немногочисленность ранних огуз- ских памятников. К их числу можно отнести Самосдельское городйще, комплекс из цитадели Саркела - Белой Вежи, а также серию погребений, которые Е.В. Круглов связывает с представителями “1-ой волны завоевателей новой родины” (Круглов Е.В., 20016, с.421). К их числу относятся комплексы Быково-1, 14/3, 16/9; Калиновский 1/7; Кос-Оба 11/2; Кривая Лука-VII, 9/16; Первомайский-VII, 10/1; Ру- бежка; Старица 7/18 и другие. Следует отметить, что именно в них обнаружены предметы, имеющие наибольшее сходство с западносибирскими: пряжки с приострённым носиком, костяные наконечники стрел, некоторые предметы поясной и сбруйной гарнитуры. Всё это указывает на то, что население, оставившее эти захоронения, имело тесные этнокультурные связи с племенами Западной Сибири.
Параллельно проникновению огузов на территорию Хазарского каганата в приараль- ских степях происходило ожесточённое огу- зо-печенежское противоборство. В результате этого конфликта печенеги потерпели окончательное поражение и, по всей видимости, во 2-й пол. IX в. отходят в Приуралье на территорию, занимаемую союзными им башкирами. Именно здесь на основании археологических данных и письменных источников Г.Н.Гарустовичем и В.А.Ивановым локализуется “Заволжская Печенегия” (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, с. 101).
403


Представляет интерес определение политического статуса печенежского объединения в степях Заволжья и Приуралья. Впервые эта проблема была сформулирована в монографии Г.Н.Гарустовича и В.А.Иванова. Авторы отмечают широкое распространение в историографии мнения С.П.Толстова о вхождении заволжской группировки печенегов в “державу огузских ябгу”. Однако сами склоняются к мысли о самостоятельности печенежского объединения в данном регионе. При этом исследователи отмечают скудность Источниковой базы по данному вопросу, а своё видение проблемы высказывают в качестве осторожного предположения (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, с. 102-103). Более предпочтительно выглядит мнение Г.Н.Гарустовича и В.А.Иванова о самостоятельности печенежского объединения. Однако здесь нельзя говорить о паритетности отношений огузов и печенегов. Относительная самостоятельность “Заволжской Печенегин” была временной, обусловленной периодом освоения огузами огромных просторов поволжских и прикаспийских степей. Печенежское объединение оставалось объектом постоянной огузской экспансии, что ярко подтверждается окончательным разгромом печенегов объединёнными хазаро-огуз- скими силами и их уходом дальше на запад в 90 гг IX в. (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, с. 108). После этого погрома остатки печенегов включаются в состав огузского объединения. Таким образом, говорить о самостоятельности печенегов в степях Заволжья и Приуралья возможно только до конца IX в. Однако концентрация печенежских погребальных памятников в северных районах волго-уральских степей, а также в Приуралье позволяет говорить о сохранении части печенежского населения в данном районе и о сохранении “Заволжской Печенегин”. При этом следует отметить, что, по мнению Г.Н.Гарустовича и В.А.Иванова, печенеги ушли на запад не через границу Хазарского каганата, а вдоль его северных рубежей (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, с. 107). Это опровергает распространённую в отечественной историографии версию о том, что печенеги нанесли Хазарии непоправимый ущерб (Плетнёва С.А., 1982, с. 137). Напротив, каганат предстаёт государством, способным дать отпор кочевникам с востока.
После победы над печенегами огузский союз окончательно закрепляет за собой прикаспийские и поволжские степи. С этого времени начинается новый этап в его развитии. По всей видимости, на рубеже IX-X вв. племена, входящие в это образование, обосабливаются от кочевых групп, населяющих западносибирские степи, а в их среде начинают складываться характерные для них специфические элементы материальной культуры. Об оформлении в 1-й пол. X в. огузской конфедерации в устойчивое объединение и об освоении им степей Поволжья и Прикаспия свидетельствует увеличение в этот период числа погребений. Этот процесс продолжился и после падения Хазарского каганата. Следует отметить, что Е.В.Круглов выделяет представительную группу захоронений огузов, объединяемую им во вторую половозрастную группу, датируя её 2-й пол. X в. (Круглов Е.В., 20016, с.401). По его мнению, эту группу составляют “эталонные” памятники огузов. Именно в этих захоронениях обнаруживаются типичные для огузов изделия “ажурного” стиля. Таким образом, археологические материалы свидетельствуют о том, что присущий для огузов погребальный обряд формируется во 2-й пол. X в. и является отражением окончательного оформления и обособления этой общности средневековых номадов.
По всей видимости, процесс закрепления огузов в прикаспийских и поволжских степях тесно связан с социально-политической обстановкой в Хазарском каганате. Во 2-й пол. IX в. на территории восточноевропейских степей исчезают подкурганные захоронения с ровиком, которые связываются исследователями с определённой группой населения, занимавшей высокое положение в социальной структуре Хазарии. Таким образом, основным типом погребальных памятников кон. IX - X в. в При- каспии и -Поволжье становятся погребения огузо-печенежского круга. Подобная ситуация не может быть случайным стечением обстоятельств и, по всей видимости, является отражением сложившейся этнокультурной ситуации. Это даёт основание предположить, что, начиная с X в., основным населением поволжских и прикаспийских степей, находившимся под контролем Хазарского каганата, являлись огузо-печенеги. На это также указывают масштабные миграции болгарского населения ка¬
404


ганата на Среднюю Волгу. При этом следует сразу оговориться, что это предположение касается только восточных районов Хазарии. В этой связи особый интерес представляют данные ал-Масуди, который сообщает, что личную гвардию хазарского царя составляют выходца из Хорезма - ал-арсийа, которые, по мнению исследователей, можно соотнести с наёмными кочевыми контингентами (Артамонов М.И., 2002, с.409). Показательно, что гвардия составляла около половины армии Хазарского каганата. На это указывают сведения ал-Масуди о ходе походов русов на Каспий в 913 г. Именно с наёмниками ал-арсийа можно соотнести огуз- скую общность, проживавшую в Хазарии.
Заключение
Таким образом, исходя из вышеизложенного, можно сделать ряд выводов. Анализ археологических материалов показывает, что огузское племенное объединение было многокомпонентным образованием. Прежде всего следует выделить компонент семиреченского происхождения. С этой группой можно связать специфический комплекс лепных котлов, выделенный в материалах нижних слоёв Са- мосдельского городища и абсолютно нехарактерный для памятников Восточной Европы. Проникновение этого населения в поволжский регион связано с его привлечением администрацией Хазарского каганата в качестве наёмников. Вместе с семиреченскими племенами на территорию Хазарии проникают группы номадов, имеющие близкие этнокультурные связи с населением лесостепных и степных районов Западной Сибири. Семиреченская группа в составе этого объединения была немногочисленна, поэтому быстро ассимилируется. Судя по материалам Саркела - Белой Вежи и Самосдельского городища, проникновение огузов на территорию Хазарии следует датировать нач. IX в.
В дальнейшем культурный облик огузско- го племенного союза определяется племенами западносибирского происхождения. Именно в традициях населения лесостепных районов Западной Сибири и предгорий Алтая прослеживаются истоки погребальной обрядности, а также некоторых типов вещей восточноевро¬
пейских огузов. Прежде всего здесь следует отметить украшения, выполненные в так называемом ажурном стиле. Проникновение этих традиций в огузскую среду следует связывать с вхождением в племенной состав огузов ба- яндур/берендеев. Окончательное оформление огузского союза и сложение характерной для них материальной культуры следует датировать сер. - 2-й пол. X в.
Также следует отметить включение в состав племенного объединения огузов печенегов. Этот факт зафиксирован рядом западных и восточных источников и подтверждается результатами картографирования памятников огузо-печенежского круга в Прикаспии и Поволжье. Можно предположить, что печенеги занимали подчинённое положение в этом объединении и вошли в него в результате поражений в огузо-печенежских войнах. Подобная практика была широко распространена среди номадов.
После разгрома огузами “Заволжской Печенегин” часть печенегов уходит на запад, в район Поднепровья. По мнению исследователей, они обходят территорию Хазарского каганата с севера. Образовавшаяся в результате этой миграции “Европейская Печенегия” по всем данным была самостоятельным объединением. Эта миграция позволила печенегам оторваться от огузской экспансии, новый виток которой начался в результате половецкого нашествия.
Анализ основных характеристик погребального обряда печенегов позволяет говорить, что он также сложился под влиянием традиций западносибирских племён. В то же время основные типы предметов, составляющих погребальный инвентарь печенежских захоронений, были широко распространены в степном пространстве Евразии и не имеют этноиндентифицирующх признаков. Возможно, здесь нашло отражение того, что печенеги в результате тяжёлых поражений от огузов совершили целую серию масштабных кочёвок и не имели возможности “выработать” свой собственный стиль.
Таким образом, выделение этнокультурных компонентов в среде раннесредневековых восточноевропейских номадов позволяет раскрыть механизм сложения этих общностей и более полно охарактеризовать их культуру.
405


Литература и архивные материалы
Агаджанов С.Г., 1969. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии IX-XII вв. Ашхабад.
Агаджанов С.Г., 1977. К этнической истории огузов Средней Азии и Казахстана//Известия АН Туркменской ССР. № 4. Ашхабад.
Агеева Е.А., Джусупов А.С., 1963. Интересная находка// Учёные записки Казахского государственного университета им С.М.Кирова. Вып.12. Серия общественные науки. Алма-Ата.
Арсланова Ф.Х., 1968. Памятники Павлодарского Прииртышья (VII-IX вв.)// Новое в археологии Казахстана. Алма-Ата.
Артамонов М.И., 2002. История хазар. СПб.
Археологические памятники в зоне затопления Шульбинской ГЭС, 1987. Алма-Ата.
Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневековья, 1981. М.
Байпаков К.М., 1986. Средневековая городская культура Южного Казахстана и Семиречья. Алма-Ата.
Бараба в тюркское время, 1988. Новосибирск.
Бартольд В.В., 1973. Приложение к “Отчету о поездке в Среднюю Азию с научной целью в 1893-1894 гг.”// Сочинения. T.VIII. М.
Беликова О.Б., Плетнёва Л.М., 1983. Памятники Томского Приобья в V-VIII вв. н.э. Томск.
Боталов С.Г., 1986. Курганы у оз.Синеглазово (по раскопкам Н.К.Минко и С.А.Гатцука)// Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышского междуречья. Челябинск.
Бубнова М.А., 1963. Средневековое поселение Ак-тепе - 1 у с.Орловка// Археологические памятники Таласской долины. Фрунзе.
Вишневская Н.Ю., 2001. Ремесленные изделия Джигербента. М.
Гаврилина Л.М., 1985. Кочевнические украшения X в.// СА. № 3.
Гаврилина Л.М., 1987. Сбруйные украшения у кочевников Восточной Европы в X-XI вв.// Археологические исследования Калмыкии. Элиста.
Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001. Огузы и печенеги в евразийских степях. Уфа.
Горбунов В.В., 1996. Курганы сросткинской культуры у с.Шелаболиха// Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Вып.УИ. Барнаул.
Горбунова Т.Г., 2003. Наконечники ремней конского снаряжения из раннесредневековых памятников Алтая// Древности Алтая. № 11. Горно-Алтайск.
Грязнов M.IL, 1956. История древних племён Верхней Оби по раскопкам близ с.Большая Речка. М.; Л.
Гупало К.Н., Ивакин Г.Ю., 1980. О ремесленном производстве на Киевском Подоле// СА. № 2.
Гуцалов С.Ю., 1993. Погребение огузо-печенежского времени в кургане Болгарка I (Актюбинская область)// Новое в средневековой археологии Евразии. Самара.
Доконт Н.К., 1973. Кочевническое погребение XI века у с.Мирное// Археологические исследования Северо-Западного Причерноморья. К.
Елькин М.Г., 1970. Курганный могильник позднего железного века в долине р.Ур// ИЛАИ. Вып.2. Кемерово.
Иванов В.А., 1993. Хронологические комплексы X-XI вв. на Южном Урале и Приуралье// Хронология памятников Южного Урала. Уфа. ~
Кирпичников А.Н., 1973. Снаряжение всадника и верхового коня на Руси 1Х-ХШ веков// САИ. Е1-36.
Кляшторный С.Г., 1964. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. М.
Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005. Степные империи древней Евразии. СПб.
Кокебаева Г.К., 1980. Памятники поздних кочевников Западного Казахстана// История материальной культуры Западного Казахстана. Алма-Ата.
Кононов А.Н., 1958. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-Гази хана хивинского. М.; Л.
Константин Багрянородный, 1934. Об управлении государством// ИГАИМК. Вып.91. М.; Л.
Кригер В.А., 1979. Погребения и случайные находки IX-XI вв. на территории Уральской области// НТ КГПИ. Т.230. Куйбышев.
406


Кригер В.А., 1986. Средневековые кочевники Заволжья (обзор источников)// Древняя и средневековая история Нижнего Поволжья. Саратов.
Кригер В.А., 1993. Огузские курганы в междуречье Волги и Эмбы// Новое в средневековой археологии Евразии. Самара.
Кригер В.А., Железчиков Б.Ф., 1980. Позднекочевнические погребения у пос.Рубежка и Алебастрово Уральской области// СА. № 1.
Круглов Е.В., 2001а. О некоторых особенностях погребального обряда огузов// Археология Нижнего Поволжья на рубеже тысячелетий. Астрахань.
Круглов Е.В., 20016. Погребальный обряд огузов северного Прикаспия 2-ой пол.IX - 1-ой пол. XI в.// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Круглов Е.В., Лукашов А.В., Мамонтов В.И., 2003. Погребения кочевников IX - начала XI века на территории Палласовского района Волгоградской области// Нижневолжский археологический вестник. Вып.6. Волгоград.
Круглов Е.В., Сергацков И.В., Балабанова М,А., 2005. Новые погребения огузов у с.Колобовка// Нижневолжский археологический вестник. Вып.7. Волгоград.
Кубышев А.И., Орлов Р.С., 1982. Уздечный набор XI века из Ново-Каменки// СА. № 1.
Кызласов Л.Р., 1960. Таштыкская эпоха в истории Хакасско-Минусинской котловины. М.
Максимова А.Г., 1968. Средневековые погребения Семиречья// Новое в археологии Казахстана. Алма-Ата.
Малявкин А.Г., 1981. Историческая география Центральной Азии. Новосибирск.
Могильников В.А., 2002. Кочевники северо-западных предгорий Алтая в IX-XI веках. М.
Нефёдов Ф.Д., 1899. Журнал курганных раскопок 1881-1888 годов в Южном Приуралье// Материалы по археологии восточных губерний. Т.З. М.
Новосельцев А.П., 1990. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М.
Орлов Р.С., 1984. Среднеднепровская традиция художественной металлообработки в X-XI вв.// Культура и искусство средневекового города. М.
Плетнёва С.А., 1958. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях// МИА. № 62.
Плетнева С.А., 1973. Древности черных клобуков// САИ. Вып.Е1-19.
Плетнёва С.А., 1982. Кочевники средневековья. М.
Плетнёва С.А., 1990. Половцы. М.
Поселянин А.И., 2003. Таштыкский погребально-поминальный комплекс Быстрая II на Енисее// Степи Евразии в древности и средневековье. СПб.
Савинов Д.Г., 1979. Об основных этапах развития этнокультурной общности кыпчаков на юге Западной Сибири// История, археология и этнография Сибири. Томск.
Савинов Д.Г., 1984. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л.
Савинов Д.Г., 1994. Государства и культурогенез на территории Южной Сибири в эпоху раннего средневековья. Кемерово.
Савинов Д.Г., 1998. Сросткинский могильник (раскопки М.Н. Коморовой в 1925 г. и С.М. Сергеева в 1930 г.)// Древности Алтая. Вып.З. Горно-Алтайск.
Смирнов К.Ф., 1960. Быковские курганы// МИА. № 78.
Тишкин А.А., 1993. Аварийные археологические раскопки курганного могильника Щепчиха-1// Культура древних народов Южной Сибири. Барнаул.
Толстов С.П., 1947. Города гузов// СЭ. № 3.
Торгоев А.И., 2003. О хронологии наременных украшений Семиречья// Степи Евразии в древности и средневековье. СПб.
Троицкая Т.Н., Новиков А.В., 1998. Верхнеобская культура в Новосибирском Приобье. Новосибирск.
Уманский А.П., 1974. Могильники верхнеобской культуры на Верхнем Чумыше// Древняя Сибирь. Вып.4. Новосибирск.
Фёдоров-Давыдов Г.А., 1966. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М.
Фёдорова-Давыдова Э.А., 1969. Погребение знатной кочевницы в Оренбургской области// Древности Восточной Европы. М.
407


Чиндина Л.А., 1977. Могильник Редка на Средней Оби. Томск.
Шалобудов В.Н., Кудрявцева И.В., 1981. Кочевнические погребения Среднего Поорелья// Курганы степного Поднепровья. Днепропетровск.
Шалобудов В.Н., Яремака В.Н., 1985. Кочевнические захоронения X-XII вв. на р.Волчьей// Проблемы археологии Поднепровья. Вып.2. Днепропетровск.
Шилов B.IL, 1958. Отчет о работах Астраханской археологической экспедиции ЛОИА АН СССР в Среднеахтубинском и Пролейском районах Сталинградской области за 1958 г.// Архив ИА РАН. Р-1, № 1850.
Шилов В.П., 1959. Калиновский курганный могильник// МИА. № 60.
Шилов В.П., 1975. Очерки по истории древних племён Нижнего Поволжья. Л.
Шнайдштейн Е.В., 1989. Раннесредневековые погребения на Ахтубе в низовьях Волги// Ранние болгары в Восточной Европе. Казань.
Яворская Л.В., 1997. Средневековые погребения у пос.Верхний Балыклей// Историкоархеологические исследования в Нижнем Поволжье. Вып.2. Волгоград.
Hudud al-Alam. The Regions of the World. A Persian Geography 372 A.H.-982 A.D, 1937 /Tr. and expl. by Minorski V. London.
Summary
P.V.Popov (Astrakhan, Russia)
ON ETHNOCULTURAL COMPONENTS OF MATERIAL CULTURE OF OGHUZES AND PECHENEGS
As a result of the analysis of the funeral rite of Oghuz and Pecheneg burials and the grave goods and the objects found during the explorations at the Samosdelka hillfort and Sarkel - Belaia Vezha, ethnocultural components which composed the above tribe unions can be distinguished.
The analysis of sources indicates that steppe and forest-steppe areas of Western Siberia and Altai were an initial territory of migrations of the East European nomads. In those areas numerous artefacts were unearthed which are similar to the main categories of grave goods found in Oghuz-Pecheneg burials. The formation of the ceremony when the deceased is accompanied with a horse skin should be most likely connected with the influence of the West Siberian Ugrian communities on Turkic-speaking tribes. On the basis of examination of a complex of modelled cauldrons from the bottom layers of the Samosdelka hillfort and the evidence of written sources the Semirechie component can be pointed out. Judging by the finds of archaeological explorations in Semirechie, nomads of this region were closely connected with West Siberian Turkic-speaking nomads.
Apparently, the Pecheneg-Kangary consolidation was also formed with the participation of nomads of Western Siberia. This component influenced the funeral ceremony of inhumation with a horse skin located to the left of the deceased at the same level. Due to a series of mass moves the Pechenegs did not develop the elements typical only of this consolidation in their material culture.
Formation of the Oghuz tribe union in the steppes of the Volga reaches and the Northern Caspian Sea region can be divided into two stages. The first stage (the early 9th - mid 10th century) is characterised by the penetration of the Oghuzes into these territories and their reclamation. These processes proceeded under the patronage of administration of the Khazarian kaganate. After the downfall of Khazaria, the Oghuzes seize the political power in the region. In the 2nd half of the 10th century the Oghuz consolidation was finally formed, with a common funeral ceremony and unique style in manufacturing of metal fine arts as its specific features.
Статья поступила в редакцию в апреле 2010 г
408


Е.В.Круглов, Д.В.Марыксин
НОВОЕ ПОГРЕБЕНИЕ ОГУЗСКОГО ВОИНА-ВСАДНИКА ИЗ РАЙОНА РЫН-ПЕСКОВ ЗАПАДНОГО КАЗАХСТАНА
В конце VIII в. очередное обострение центробежных тенденций среди кочевых народов степей Центральной Азии привело к новому резкому усилению передвижений в общем направлении с востока на запад. В авангарде движения на этот раз были печенеги. Происхождение этих кочевников восходит к са- ко-массагетским племенам и традиционно связывается с районами, расположенными к востоку от Аральского моря. Под давлением огузов, сместившихся во 2-й пол.УШ в. из районов своего первоначального обитания в Семиречьи и Монголии в регион нижнего течения р.Сырдарьи (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, с.9-10; Кляшторный С.Г., 2003, с. 118-120; Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с.116), печенеги в кон.VIII - нач. IX в. перемещаются из восточного Приаралья в Волго-Уральское междуречье (Северный Прикаспий и прилегающие к нему с севера районы Общего Сырта и Подуральского плато). Здесь они были вынуждены вести непрерывные войны с венграми и Хазарским каганатом, а с востока на них продолжали наступать огузы, в свою очередь теснимые кимака- ми. Уже в конЛХ в. огузы вынудили большую часть печенегов покинуть Волго-Уральское междуречье и через территорию Хазарского каганата откочевать в Северное Причерноморье (Кригер В.А., 1986, с.115; Плетнёва С.А., 2003, с.115-120). В целом, печенеги оставили незначительные археологические следы своего пребывания в волго-уральском регионе. Так же, как и в более раннее время гунны, они находились на таборной стадии кочевания (Плетнёва С.А., 1982, с.23-26), от которой практически не остаётся каких-либо археологических следов. Погребения печене¬
гов в Северном Прикаспии крайне малочисленны, разбросаны на большой территории и нигде не образуют сколько-нибудь выраженных могильников; почти все они мужские, сопровождаются костями коня, предметами сбруи и оружием. Небольшие группы печенегов, остававшихся в Прикаспии также и в огузское время, по свидетельству арабского путешественника 1-й четв.Х в. Ибн Фадлана, были крайне бедны и уже не играли какой-либо серьёзной политической роли.
С cep.IX в. и до кон. 1-й трети XI в. основными доминирующими обитателями степей Волго-Уральского междуречья являлись огузы. Вместе с войсками киевского князя Святослава в 965 г они участвуют в разгроме Хазарского каганата и со 2-й пол.Х в. занимают также Сарпинскую низменность и Волго- Донское междуречье, превращаясь в главную военно-политическую силу региона. Вся территория от Дона и Волги до Урала получает название “Дешт-и-Огуз” и входит в состав государства Огузских ябгу (Кригер В.А., 1986, с.15-118; 1993, с.141; Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, с. 11-15).
На территории Западного Казахстана и в Южном Приуралье первые погребения огузов были обнаружены задолго до революции. Ещё в 1888 г Ф.Д.Нефёдов в урочище “Ханская могила” (Нефёдов Ф.Д., 1899, с.32-33), а в 1909 г И.А.Кастанье в могильнике Жаман-Каргала1 (Кастанье И.А., 1911, с.73), судя по составленным ими описаниям, исследовали погребения, характерные именно для огузов. К сожалению, эти материалы не получили в своё время ни широкой известности, ни сколько-нибудь научно обоснованного археолого-исторического определения.
1 Упоминаемые названия памятников приводятся в современной казахской транслитерации и могут несколько отличаться от тех наименований, под которыми они в своё время исследовались и вводились в научный оборот.


Полноценные профессиональные раскопки в регионе начинают проводиться только в послереволюционное время. Уже в 1928 г Б.Н.Граков раскопал курган с огузским погребением в могильнике на Алебастровой горе у п.Нежинский (Кривцова-Гракова О.А., 1928, с.288-299), а в 1935 г И.А.Зарецкий исследовал курган у п.Акбулак (Зарецкий И.А., 1941, с.153). В послевоенное время в регионе в разное время работали археологические экспедиции, возглавляемые известными советскими археологами Т.Н.Сениговой, И.В.Синицыным, К.Ф.Смирновым. Под руководством саратовского археолога И.В.Синицына в Западном Казахстане в 1948 г и 1950 г были исследованы погребения кочевников IX-XI вв. у п.Жанаказан в могильнике Сары Айдин и у п.Жангала в могильнике Кара Оба из урочища Джас-аул (Синицын И.В., 1952, с.71-72; 1956, с.96, 127-131). Разрушенные погребения IX-XI вв. неоднократно фиксировались также и в ходе археологических разведок в урочищах: Асат Бай (Мелентьев А.Н., 1967, с.39), Бес Оба (Гладков И.И. и др., 1955, с.89, 91), Жана Унем (Гарустович Г.К., Иванов В.А., 2001, с.147, 168) и Чалкар (Максимов Е.К., 1969, с. 133-137). Наиболее значительное количество средневековых погребений IX - нач.Х1 в. на территории Западного Казахстана было исследовано археологической экспедицией Уральского государственного педагогического института под руководством Г.А.Кушаева и Б.Ф.Железчикова - в 1968-1971 гг в могильнике Чалкар, в 1974-1975 гг в могильнике Карасу и в 1977 г в могильниках Кос Оба и Жарсуат (Кушаев Г.А., 1993, с.12-18).
Погребения IX - нач.Х1 в. Волго-Уральского междуречья, выявленные к 1985 г, детально проанализированы В.А.Кригером (Кригер В.А., 1985). Большинство памятников этого времени исследователь убедительно связал с огузами и предложил первую в отечественной историографии развёрнутую характеристику погребального обряда этих кочевников (Кригер В.А., 1985, с.14-18; 1986, с.114-131; 1993, с. 137-144). Позднее эти идеи практически безоговорочно поддержали другие исследователи средневековых памятников Северного При- каспия (Круглов Е.В., 1989, с.35-36; 1994, с.38- 39; 2001а, с.59-62; 20016, с.394-403; 2003, с. 13; Иванов В.А., 1990, с.36; Кушаев Г.А., 1993,
с.102-103; Гарустович Г.К. и др., 1998, с.248; Гарустович Г.К., Иванов В.А., 2001, с.76-79; Бисембаев А.А., 2003, с. 101-103; Плетнёва
С.А., 2003, с. 123-132).
К настоящему времени установлено, что погребения огузов, в основном, впущены в насыпи более ранних курганов, хотя изредка у них встречаются и захоронения под индивидуальными насыпями. Могильные ямы, как правило, сооружались простые, прямоугольные, без подбоев и ступенек. Характерным являлось частое использование в погребальной обрядности дерева в виде гробов, колод, перекрытий, подстилок. Погребённые в могилах лежат вытянуто на спине, головой на запад с сезонными отклонениями. Преобладают одиночные захоронения, но встречаются и коллективные. Для погребального обряда огузов так же, как и для других средневековых кочевников, характерным является сопогребение умершего человека вместе с останками его боевого коня. При этом конь использовался в обряде не целиком, а лишь в виде отчленённой головы и шкуры, от которых сохранялись череп и оставленные внутри шкур фаланги скаковых конечностей. В отличие от печенегов, раскладывавших части животных в могилах на одном уровне с погребёнными, огузы раскладывали их почти исключительно над телами людей. Данная особенность признана одним из важнейших и характерных признаков огузских погребений. Естественная целостность скелетов покойных спустя некоторое время разрушалась в ходе вторичного проникновения в могилы в ритуальных целях обезвреживания умерших. Во многих курганных могильниках, в своей основе начавших создаваться ещё в эпоху бронзы и раннего железного века, выделяются группы из нескольких одновременных кочевнических погребений IX-X вв., представлявших собой формирующиеся родовые семейно-клановые могильники. В Западном Казахстане один из наиболее крупных огузских могильников был исследован экспедицией Уральского государственного педагогического института в 1974- 1975 гг в низовьях рек Узеней у п.Карасу.
Достаточно специфичными в огузских погребениях являются предметы инвентаря. В женских и детских захоронениях часто находят массивные бронзовые литые копоушки, птицевидные нашивки, привески (Круглов Е.В.,
410


20016, с.398, рис.2). Эти ажурно украшенные культовые вещи, по-видимому, являлись родовыми оберегами. У женщин встречаются также железные ножницы для стрижки овец, бронзовые зеркала, пуговицы-бубенчики. Сапоги украшались бронзовыми и серебряными накладками.
Частой находкой в огузских погребениях являются свинцовые грузики-пломбы, свидетельствующие о чрезвычайно обширном и значительном характере торгово-менового обращения в это время. По свидетельству арабского путешественника XII вв. Ал-Гарнати, связки шкурок пушных зверей, служившие своеобразным эквивалентом денег в меновой торговле этого времени, скреплялись свинцовыми предметами (Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати..., 1971, с.35-36), возможно, именно грузиками-пломбами. Огузы, занимавшие территорию между арабским миром и Киевской Русью, по-видимому, достаточно активно участвовали в этой торговле в качестве посредников.
Предметы сбруи, удила, стремена, сёдла встречаются у огузов как в мужских, так и в женских комплексах (Круглов Е.В., 20016, с.400, рис.З). Стремена имеют выделенные вверх петли и выгнутые, укреплённые жгутом, подножки. Особенно выделяются могилы кочевой знати. Кони, сопровождавшие знатных погребённых, снабжены уздой, обильно украшенной многочисленными серебряными и бронзовыми накладками, пряжками (Круглов Е.В., 20016, с.406, рис.6). Очевидно, что значение коня для степняков было настолько велико, что узда зачастую украшалась значительно богаче, чем повседневный или парадный костюм самого всадника. Особенно выделяются большие декоративные бляхи-решмы, располагавшиеся в центральной части оголовья. Налобный, наносный и нащёчный ремни покрывались мелкими бляхами. Перекрестья укреплялись более крупными круглыми, крестовидными или “Т”-образными бляхами. Детальный анализ украшений этого круга, проделанный Л.М.Гаврилиной, показал, что в X в. в Доно-Уральских степях сформировался вполне определённый набор декоративных блях конского оголовья, ставший своеобразным итогом почти четырёхвекового развития общетюркской традиции украшения боевого
коня. Исследовательница пришла к принципиально важному выводу, что в Северном При- каспии мог находиться собственный центр художественной обработки металла, производивший вещи высокого художественного уровня, использовавший технику инкрустации, амальгамирования и чернения (Гаврилина Л.М., 1985, с.214-226; 1987, с.54-68; 1991, с. 147-155; 1993, с.77-85).
В мужских захоронениях огузов встречается оружие: короткие луки, укреплённые по центру роговыми боковыми накладками, колчаны в железном каркасе, железные наконечники стрел. В погребениях огузской военной знати находят также железные сабли, рукояти, перекрестья и ножны которых украшались бронзовыми и серебряными пластинами, покрывавшимися растительным рельефным орнаментом, содержащим элементы гравировки и чернения. Орнаментальный фон обычно заполнялся взаимопереплетающимися линиями, составляющими геометрический бордюр, внутри которого в единой композиционной схеме располагались растительные композиции в виде симметричных розеток из трёх- и четырёхлепестковых кринов. Свободное пространство между элементами орнамента покрывалось позолотой (Круглов Е.В., 20016, с.402, рис.4). Очень часто встречаются погребения с остатками воинских поясов, украшенных наборными накладками из цветных металлов. Некоторые из погребённых имели по два пояса: один парадный, с дополнительными подвесками, другой - повседневный (Культура средневековых кочевников..., 2001, с.25, № 16; Мордвинцева В.И., Хабарова Н.В., 2006, с.209). Как известно, пояс в древности служил своеобразным “карманом”, к которому подвешивались разнообразные вещи: нож, кресало, оружие. Но, в первую очередь, пояс отражал социальное и имущественное положение человека - количество и материал накладок указывали на социальноимущественный ранг его владельца. Подобные погребения, несомненно, в отдельных случаях принадлежали лидерам патриархально-клановых семейных подразделений, а в других - выделившимся из состава семей удачливым воинам-батырам, хорошо известным по тюркскому эпическому творчеству.
Представляется, что большое количество женских и детских захоронений, погребений
411


Рис. 1. Карта распространения памятников огузо-печенежского времени в степях Северного Прикаспия (по: Круглов Е.В., 20016, с.396, рис.1). А - месторасположение погребения из Сор- Айдына.
Fig. 1. A map of distribution of the Oghuz-Pecheneg sites in the steppes of the Northern Caspian Sea Littoral (by: Круглов E.B., 20016, с.396, рис.1). A- the location of Sor-Aidyn burial
знати, наличие могильников, стабильный и тщательно соблюдаемый погребальный обряд, постпогребальные обряды обезвреживания умерших были прямым следствием как относительно длительного закрепления огузов на территории Волго-Уральского региона, так и интенсивно происходящих в их среде процессов этнической консолидации. Арабские источники свидетельствуют о существовании у огузов городов и крепостей, о наличии у них значительных групп оседлого населения, занимавшихся земледелием и домашним ремеслом.
В 2010 г на территории Северного Прикаспия экспедицией Западно-Казахстанского областного центра истории и археологии в ходе проведения плановых археологических разведок в Рын-песках в районе солёного озера Сор-Айдын, близ впадения в него р.Малый Узень, рядом с пос.Новая Казанка было обнаружено ещё одно интересное огузское погребение (Марыксин Д.В., Джубанов А.А., 2011).
К сожалению, контуры могильной ямы достоверно по всей площади проследить не удалось: захоронение было выявлено по выступавшим из песка на уровне современной поверхности костям черепа коня, на которых фиксировались следы окислов зелёного цвета от нескольких полностью разложившихся украшений ремней оголовья. К востоку от черепа коня на этом же уровне были зафиксированы копыта и первые фаланги конечностей коня. Это позволяет предполагать наличие шкуры животного, разложенной по линии запад - восток (рис.1; 2).
Непосредственно под черепом коня, на глубине 0,2 м от современной поверхности, был обнаружен череп взрослого человека, предположительно мужчины. В процессе дальнейшего исследования оказались выявлены и остальные кости скелета человека, большая часть которых сохранилась in situ. Погребённый лежал на спине, вытянуто, ориентирован позвоночным столбом по линии
412


Рис. 2. План погребения из Сор-Айдына: 1 - кости коня; 2 - скелет погребённого. Fig. 2. The layout of the Sor-Aidyn burial: 1 - bones of a horse; 2-a skeleton buried
3C3 - ВЮВ, черепом обращён на ЗСЗ. Череп располагался на основании свода и, вероятно, был отчленён от позвоночного столба. Кости рук вытянуты вдоль корпуса. Кости ног были переломаны ещё в древности, но и они, в целом, также сохраняли своё первоначальное расположение. Среди останков скелета отсутствовали кости правой половины грудной клетки и тазовые.
Вместе с костями коня были обнаружены хорошо сохранившиеся железные удила и пара стремян. Удила двусоставные, с равновеликими звеньями с двумя неподвижными кольцами на концах, расположенных во взаимно перпендикулярных плоскостях. В крайние кольца вставлены массивные подвижные кольца. В
неподвижном кольце одного из звеньев помещался стержневидный псалий с боковым щитком, сохранившийся лишь частично. Длина звеньев удил - 9,6 см, сечение звеньев - 1,3x2,0 см, диаметры неподвижных колец - 2,2 и 2,3 см, диаметр подвижных колец - 4,5 см, длина сохранившегося фрагмента стержневидного псалия - 11,5 см (рис.З, 6).
Стремена имеют несколько отличные друг от друга арочные корпуса, плоские, расплющенные, слегка выгнутые вниз подножки и выделенные наружу петли с пробитыми в них отверстиями для продевания ремней путлища. Размеры корпусов - 12,5x13 см, петли для путлища - 2x4 см, диаметр сечения дужки - 1,4 см, ширина подножки - 3,0 см (рис.З, 7, 8).
413


Рис. 3. Могильный инвентарь погребения из Сор-Айдына: 1 - сабля: а - наверише, б — перекрестие, в - гайка с кольцом, г - обойма, д - наконечник ножен; 2-5 - наконечники стрел; 6 -удила; 7,8- стремена. 1 - серебро, железо, дерево; 2-8 - железо.
Fig. 3. Grave goods from the Sor-Aidyn burial: 1 - a sabre: a-a pommel, 6-a cross-guard, в-a nut with a ring, г-a rim, d — a tip of scabbard; 2-5 - arrowheads; 6-a bit; 7,8 — stirrups. 1 - silver, iron, wood; 2-8 - iron
414


У основания черепа погребённого обнаружена золотая проволочная серьга овальной в плане формы очень плохой сохранности. В нижней части стержня сохранилась напускная шарообразная дутая бусина. Размеры серьги: 3,7x2,3 см; толщина стержня - 0,2 см; диаметр бусины - 1,3 см (рис.4,13).
С левой стороны скелета человека располагалась железная сабля2, в своей основе довольно хорошо сохранившаяся, остриём клинка обращённая к черепу погребённого (рис.2, 2). Общая длина сабли - 92 см, длина клинка - 87 см, длина рукояти -5 см. Ширина клинка ниже перекрестья, в районе устья ножен, - 3 см. Участок максимального изгиба клинка сабли приходится на её центральную часть и находится на расстоянии 35 см от острия. Максимальная кривизна клинка составляет 2,5 см, что позволяет определять саблю как среднеизогнутую. Соотношение длины и ширины клинка составляет 29. Перекрестье сабли с шаровидными утолщениями на концах, один из которых в процессе расчистки оказался утрачен. Размеры перекрестья: 4,5x1,5 см. Диаметр сохранившегося утолщения - 2,2 см. Стержень рукояти со слабым наклоном, величина угла наклона -15°. Несохранившаяся рукоять, вероятно, была деревянная. Навершие рукояти - железное, уп- лощённо-цилиндрическое, фигурно-грибовидное. На поверхности перекрестья и навершия фиксировались остатки ткани. Ножны - деревянные, сложносоставные. На ножнах, практически по их центру, располагается железная гайка со штифтом, в которую вставлено кольцо для подвешивания к поясу. Размеры гайки: 4,0x2,0-2,5 см. Диаметр кольца - 2 см, толщина сечения стержня - 0,7 см. Вся нижняя часть ножен от гайки до наконечника украшена серебряной трубчатой обоймой с неорнаментирован- ной поверхностью. Лицевая сторона обоймы цельная, противоположная - с прямоугольным вырезом по центру. Общая длина серебряной обоймы - 50-55 см, её ширина вблизи гайки - 3,9 см, у наконечника - 2,9 см. В нижней части ножен находится уплощённо-цилиндрический железный наконечник, плотно фиксировавший
собой нижний край серебряной обоймы. Размеры наконечника: 3,2x3,15 см (рис.З, 7; 53).
Справа от черепа погребённого были обнаружены четыре железных черешковых наконечника стрел; по-видимому, здесь находился колчан. Описание наконечников стрел:
- клиновидный симметричный, плоский в сечении с расширением в нижней половине пера, без шейки и упора. Общая длина - 9,5 см, длина ударной части - 5,0 см, максимальная ширина - 2,0 см (рис.З, 2);
- килевидный, ромбовидный в сечении с расширением в нижней половине пера с оформленными шейкой и упором. Общая длина - 9 см, длина ударной части - 5,5 см, максимальная ширина - 2,5 см (рис.З, 3);
- асимметрично-листовидный, ромбовидный в сечении с расширением в нижней половине пера, без шейки и упора. Общая длина - 9,5 см, длина ударной части - 5,0 см, максимальная ширина - 2,0 см (рис.З, 4)\
- листовидный симметричный, подовальный в сечении, с расширением в нижней половине пера, без шейки и упора. Черешок приклёпан к основанию наконечника. Общая длина - 11,5 см, длина ударной части - 5,5 см, максимальная ширина - 2,0 см (рис.З, 5).
В районе тазовых костей погребённого были собраны 48 серебряных изделий, в том числе 2 пряжки и 46 накладок, представляющих собой украшения ремней. Среди них находились:
- цельнолитая парадная пряжка с овальной рамкой и коротким заострённым на конце пластинчатым пятиугольным щитком. Передняя сторона рамки покрыта фестончатыми врезными углублениями. Лицевая сторона щитка украшена врезным растительно-геометрическим орнаментом, выполненным под заполнение чернью, к сожалению, оказавшейся утраченной либо ещё в древности, либо в процессе реставрации пряжки химическим способом. В орнаментальной композиции угадывается стилизованная человеческая фигура в виде головы, распростёртых рук, а также ног, разведённых в коленях и сомкнутых в ступнях.
2 В настоящее время сабля распалась на два больших разновеликих обломка и находится в процессе реставрации.
3 Фотографии (рис.5,7; 6-15) Маркуса Флориана (музей г.Бохум, Германия), за что авторы выражают ему искреннюю признательность.
415


416
Рис. 4. Могильный инвентарь погребения из Сор-Айдына: 1-12-украшенияремней сбруи и пояса, серебро; 13 - серьга, золото. Fig. 4. Grave goods from the Sor-Aidyn burial: 1-12 - harness strings and belt decorations, silver; 13 - an earring, gold


Рис. 5. Железная сабля погребения из Сор-Айдына (оборотная сторона): 1 - общий вид; 2 - рукоять сабли, фрагмент; 3 - гайка с кольцом, фрагмент; 4 - наконечник ножен, фрагмент.
Fig. 5. An iron sabre from the Sor-Aidyn burial (the reverse side): 1 - a general view; 2 -a handle of a sabre, a fragment; 3 -a nut with a ring, a fragment; 4 -a tip ofa scabbard, a fragment
417


На обороте щитка штифты для крепления к ремню. Общая длина пряжки - 3,1 см, размеры рамки - 2,1x1,3 см, размеры щитка - 1,4- 1,5x1,8 см (рис.4,1; 13);
- цельнолитая пряжка с овальной рамкой и коротким округлым на конце неорнаменти- рованным пластинчатым щитком. На его оборотной стороне имеются штифты для крепления к ремню. Общая длина пряжки - 3,4 см, размеры рамки - 3,33x1,5 см, размеры щитка - 1,4x1,4 см (рис.4, 2; 9);
- два оконечника с длинными параллельными сторонами, округлым внешним краем и врезным тыльным, украшенные по трём сторонам внешнего периметра бордюром из рифлёных фестонов. На обороте - штифты для крепления к ремню. Размеры оконечников: 3,75x1,2x0,15см (рис.4, 5,11; 12);
- массивный цельнолитой оконечник с длинными фигурными боковыми сторонами, заострённым передним краем и фигурным тыльным. Лицевая сторона украшена сложносоставной растительной композицией в виде семи слившихся друг с другом сердцевидных фигур, трёх парных и одной одиночной. В её центр помещён ствол древа с широко раскинутыми по обе стороны побегами, заканчивающимися крупными листьями. Пространство вокруг ствола выскоблено, очевидно, под заполнение чернью, к сожалению, также оказавшейся утраченной либо ещё в древности, либо в процессе реставрации. На обороте имеются штифты для крепления к ремню. Размеры: 3,9x1,7x0,2 см (рис.4,10; 14);
- четыре фигурные бляхи в виде вытянутых трёхчастных пальметт с заострённым передним краем и тремя дополнительными боковыми выступами-разделителями. Их лицевая сторона украшена заглублённым схематизированным растительным орнаментом, предназначенным под заполнение чернью, ныне также утраченной. В орнаменте угадывается стилизованная антропоморфная фигура в виде головы, распростёртых рук и ног, разведённых в коленях и сомкнутых в ступнях. Головой, возможно, является один из выступов-разделителей. На обороте блях имеются штифты для крепления к ремню. Размеры: 2,6x1,4x0,2 см (рис.4, 4; 11);
- восемнадцать блях арочной формы. У горизонтального основания прорезаны от¬
верстия для подвешивания дополнительных ремней. Поверхность украшена арочным дуговидным орнаментом, заполненным мелкими фестонами. На обороте - штифты для крепления. Размеры блях: 2,3x1,8x0,2 см. Размеры отверстий для подвешивания дополнительных ремней у восьми блях - 1,2x0,5 см, у десяти - 0,9x0,3 см (рис.4, б, 8; 6);
- десять сердцевидных блях, украшенных по внешнему контуру бордюром из мелких рифлёных фестонов. На обороте - штифты для крепления к ремню. Размеры блях - 2,2х 1,9x0,2 см (рис.4,12; 7);
- восемь сердцевидных блях, также украшенных по внешнему краю бордюром из мелких рифлёных фестонов, аналогичных предыдущим, но несколько меньшего размера. На их обороте - штифты для крепления к ремню. Размеры - 1,4x1,3x0,2 см (рис.4, 7; 8);
- две цельнолитые крестовидные перекрёстные бляхи для соединения взаимопересе- кающихся ремней в виде полусфер с четырьмя отходящими от основания заострёнными на внешних краях, короткими боковыми пластинами. Одна бляха сохранилась полностью, вторая фрагментирована. Выступающая полусферическая часть украшена врезным солярно-лепестковым орнаментом. Симметрично расходящиеся в разные стороны от центра стволы-побеги изгибаются у основания и заканчиваются бутонами из миниатюрных трилистников. На поверхности отходящих от центральной полусферы боковых пластин вырезаны по внешнему контуру сердцеобразные розетки. В центре розеток оставлены бутоны трилистников, обращённых лепестками к центральной полусфере. Вокруг трилистников на полусфере и на боковых пластинах оставлены врезки под заполнение чернью, к сожалению, также утраченной. На обороте имеются штифты для крепления к ремню. Размеры блях - 4x4x0,3 см (рис.4, 3; 10);
- одиночная фигурная зооморфная бляха- накладка в виде стилизованной фигуры одногорбого верблюда с сильно поджатыми под себя конечностями. От головы к крупу животного проходит выделенная дуга. Накладка позолочена. Размеры - 2,8x2,6x0,2 см (рис.4, 9; 15).
Погребальный инвентарь комплекса, в целом, не выходит за рамки X - нач.Х1 в. По классификации Г. А. Фёдорова-Давыдова, железные
418


Рис. 6. Бляхи арочной формы погребения из Сор-Айдына.
Fig. 6. Metal plates of the arch form from the Sor-Aidyn burial
419


Рис. 7. Большие сердцевидные бляхи погребения из Сор-Айдына.
Fig. 7. Big heart-shaped metal plates from the Sor-Aidyn burial
удила сор-айдынского погребения относятся к типу Б1, широко распространённому у средневековых кочевников VIII-XI вв. (Фёдоров-Давыдов Г.А., 1966, с. 18-19). По классификации А.Н.Кирпичникова, данные удила относятся к типу I и также признаются ранними (Кирпичников А.Н., 1973, с.12-13).
Оба железных стремени, по классификации Г. А.Фёдорова-Давыдова, относятся к типу Б1, характерному и чрезвычайно широко распространённому среди кочевников огузо-пе-
ченежского круга IX - нач.Х1 в. (Фёдоров-Давыдов Г.А., 1966, с. 11-12). А.Н.Кирпичников стремена с выгнутой вниз подножкой называет специфическими именно для степных кочевников, постоянно использовавших в быту обувь с мягкой подошвой и большую часть времени проводивших в седле (Кирпичников А.Н., 1973, с.44-47).
Клинок сор-айдынской сабли, по типологии А.В.Евглевского и Т.М.Потемкиной, относится к 14-й разновидности и имеет сле-
420


Рис. 8. Малые сердцевидные бляхи погребения из Сор-Айдына.
Fig. 8. Small heart-shaped metal plates from the Sor-Aidyn burial
дующие рабочие характеристики: кривизна - К2 (среднеизогнутые), участок максимального изгиба - У2 (центральная треть клинка), пропорциональное соотношение длины и ширины клинка - П2 (29). Бытование сабель этой разновидности имело у средневековых кочевников чрезвычайно широкий временной диапазон со 2-й пол.Х в. до koh.XIV в. (Евглевский А.В., Потемкина Тат.М., 2000, с.119, 121, 123, 145, 155). На наш взгляд, украшение ножен серебряными обоймами и пластинами-накладками позволяет ограничить время использования сабель данного подварианта лишь 2-й пол.Х - нач.Х1 в. Подобные сабли на территории Заволжья обнаружены уже в нескольких погребениях огузских воинов - в п.7 к.З могильника у Пятнадцатого поселка (Гаврилина Л.М., 1991,
с. 147-155; Культура средневековых кочевников..., 2001, с.25, № 17), у оз.Эльтон - в п.4 к.8 могильника Ченин (Круглов Е.В. и др., 2003, с.192-215; Круглов Е.В., 2003, с.209, рис.6), в п.4 к.4 могильника Маяк Октября (Культура средневековых кочевников..., 2001, с.25, № 16; Мордвинцева В.И., Хабарова Н.В., 2006, с.209, рис.2). Следует отметить, что во всех указанных комплексах, за исключением сор- айдынского, серебряные обоймы ножен имели значительно меньшую длину.
По замечанию А.В.Евглевского и Т.М.По- темкиной, в позднекочевнических погребениях сабли встречаются исключительно только лишь в мужских погребениях, представляющих собой захоронения профессиональных воинов (Евглевский А.В., Потемкина Тат.М.,
421


Рис. 9. Пряжка с овальной рамкой погребения из Сор-Айдына.
Fig. 9. A buckle with an oval frame from the Sor-Aidyn burial
Рис. 10. Крестовидные перекрёстные бляхи погребения из Сор-Айдына. Fig. 10. Cross-shaped cross metal plates from the Sor-Aidyn burial
2000, c.153). А.В.Евглевский и Т.М.Потемкина также считают, что в степи сабля выступала специфическим атрибутом кочевника-воина вне его социального положения. Однако вряд ли это замечание, в целом справедливое для половецкого и золотоордынского времени, так же верно и для огузо-печенежского хронологического периода. По данным одного из авто¬
ров публикуемой статьи, среди кочевнических погребений IX - нач.Х1 в., зафиксированных в пределах Нижнего Поволжья - Западного Казахстана (Круглов Е.В., 20016, с.395-397, рис.1), в настоящее время известно 23 комплекса, в погребальном инвентаре которых присутствовали сабли. Но основным и гораздо более распространённым видом оружия для боль-
422


Рис. 11. Бляхи в виде вытянутых трёхчастных пальметт погребения из Сор-Айдына.
Fig. 11. Metal plates in the form of extended three-part palmette from the Sor-Aidyn burial
Рис. 12. Оконечники погребения из Сор-Айдына. Fig. 12. End tips from the Sor-Aidyn burial
423


Рис. 13. Парадная пряжка погребения из Сор-Айдына.
Fig. 13. A smart buckle from the Sor-Aidyn burial
Рис. 14. Парадный оконечник погребения из Сор-Айдына. Fig. 14. A smart end tip from the Sor-Aidyn burial
шинства кочевников этого времени являлась не сабля, а простые лук (60 комплексов) и стрелы (65 комплексов). В то же время очевидно, что в погребениях кочевников огузо-печенежского круга наличие сабли в числе некоторых других признаков (украшенные наборными бляхами оголовье сбруи коня и боевой пояс) маркирует сравнительно узкую социально значимую элитную прослойку профессиональных вои- нов-батыров. Аналогичная ситуация фиксируется также и для северопричерноморского
региона, где, по данным А.В.Евглевского и Т.М.Потемкиной, на территории от Поднестро- вья до Нижнего Дона из 135 средневековых погребений X-XIV вв. с определимыми типами сабель со 2-й пол.Х - XI в. могут быть связаны всего лишь 6 комплексов (Евглевский А.В., Потемкина Тат.М., 2000, с. 151).
Надо отметить, что из 23 сабель IX - нач. XI в., зафиксированных археологическими раскопками на территории Северного Прикаспия, типологически могут быть определены всего
424


Рис. 15. Фигурная зооморфная бляха-накладка погребения из Сор-Айдына.
Fig. 15. A figured zoomorphous metal plate-overlay from the Sor-Aidyn burial
лишь 8 клинков, а большая их часть в силу разных обстоятельств либо не поддаётся определению, либо остаётся недоступной для научного исследования. В связи с этим, вне всякого сомнения, указанное обстоятельство существенно повышает научно-практическую значимость факта обнаружения в Рын-песках Западного Казахстана нового огузского комплекса с хорошо сохранившейся железной саблей.
По классификации Г.А.Фёдорова-Давы- дова наконечники стрел относятся к типу ВН (Фёдоров-Давыдов Г.А., 1966, с.27). Однако все они, фактически, относятся к разным типам. Согласно более дробной классификации А.Ф.Медведева, эти наконечники могут быть отнесены к типам 34, 40 и 44 (Медведев А.Ф., 1966, с.63, 64-65, 67).
В погребениях огузо-печенежского времени особый интерес всегда вызывают находки наборных ременных украшений. Выше уже отмечалось, что, по мнению Л.М.Гаврилиной, в Северном Прикаспии в X-XI вв. сформировался один из центров художественной обработки металла, производивший вещи высокого художественного уровня, использовавший технику
инкрустации, амальгамирования и чернения (Гаврилина Л.М., 1987, с.64). Именно с традициями этого центра и могут быть связаны ременные украшения сор-айдынского погребения. Несмотря на то, что все они были собраны в районе тазовых костей, по своей форме, размерам и орнаментации данные изделия распадаются на несколько условных групп. Обе крестовидных бляхи по аналогиям из других погребений знатных огузских воинов относятся к числу украшений ремней сбруйного оголовья. К ним же, предположительно, могут относиться четыре фигурные сердцевидные накладки и два простых оконечника. При этом следует отметить некоторую некомплектность сохранившихся украшений сбруйного оголовья. В частности, среди изделий отсутствуют хорошо известные по находкам из других погребений Т-образные бляхи для соединения двух ремней и массивные бляхи-решмы (Гаврилина Л.М., 1987, с.65, сводная таблица). Возможно, что некоторые украшения просто не сохранились.
К числу украшений воинского пояса в материалах сор-айдынского погребения относятся 18 арочных блях с прорезями у основания
425


для подвешивания дополнительных ремней, а также 18 простых сердцевидных блях, возможно, крепившихся либо на концах дополнительных ремней, либо, частично, также и на основном ремне между арочными накладками. В любом случае, все указанные бляхи стилистически выглядят достаточно однородными и представляются наиболее архаичной группой ременных украшений данного комплекса. Близкие по стилю изделия вместе с арабскими монетами 823/824 гг были обнаружены в Башкирии в материалах п.1 к. 12 Хусаиновского могильника и в нескольких погребениях Бе- кешевских могильников, датированных авторами раскопок 2-й пол.IX в. (Мажитов Н.А., 1981, с.49-52, 61, рис.26, рис.32, с. 124).
Сбруйные крестовидные и сердцевидные бляхи вместе с парадной пряжкой и массивным оконечником представляются ещё одной стилистически однородной группой изделий. Однако на основе промеров и ряда известных аналогий (Культура средневековых кочевников..., 2001, с. 15, 25, № 19, 23, 24) парадные пряжка и оконечник, скорее всего, относятся не к сбруйным, а к поясным украшениям. Их стилистическая разнородность в сравнении с остальными поясными украшениями не может смущать, т.к. хорошо известно, что воинские пояса были продуктом постепенного, порой, очень длительного комплектования. Кроме того, вышеуказанные бляхи не обязательно должны были располагаться все вместе исключительно только лишь на одном поясе. В элитных захоронениях воинов весьма частой находкой являются сразу два пояса, из которых один был парадным, а другой - повседневным. Кроме того, к поясу погребённого подвешивалась сабля, ремни которой также могли украшаться накладками. В целом, по материалам аналогичных изделий из саркельского клада (Макарова Т.И., Плетнёва С.А., 1983, с.76), данные украшения датируются в пределах сер. - 2-й пол.Х века.
Одиночная зооморфная бляха, по-видимо- му, является поясной. Подобного типа накладки, в целом, хорошо известны в металлопластике средневековых кочевников евразийских степей. Являясь достаточно специфичными по
своей форме, бляхи этого типа обычно представляют собой фигуру всадника, сидящего верхом на коне и вооружённого копьём или стреляющего из лука (Король Г.Г., 2008, с.20- 21, рис.1, 13-18, с.271-272, табл.13, 14). В нашем случае коня явно заменяет стилизованное изображение одногорбого верблюда, у которого на спине показан характерный выделенный горб, имеется достаточно выраженная специфическая, несколько пригнутая к спине шея, а всадника заменяет простая дугообразная деталь. Следует заметить, что в кругу огузских древностей подобное украшение встречено впервые.
Несмотря на то, что сор-айдынское захоронение до наших дней сохранилось не полностью, зафиксированные при расчистке комплекса особенности погребальной обрядности дают возможность связывать этот памятник не просто с широким кругом древностей поздних кочевников IX - нач.Х1 в., а позволяют уверенно атрибутировать это погребение как огуз- ское. В пользу этого говорит “вертикальное” соотношение останков погребённого и коня, зафиксированное при расчистке сор-айдын- ского погребения.
Выше отмечалось, что череп погребённого, скорее всего, был помещён в могилу отчленённым от позвоночного столба, кости его ног были обнаружены переломанными, а среди останков скелета отсутствовали кости правой половины грудной клетки и тазовые. Сейчас уже трудно установить, имело ли данное состояние преднамеренный характер, или же это результат деятельности землеройных грызунов. Остаётся лишь отметить, что ритуальные обряды обезвреживания погребённых имели чрезвычайно широкое распространение у огузов (Круглов Е.В., 2001, с.405-417; 2003, с.27-58).
Наличие в сор-айдынском погребении ременных поясных и сбруйных украшений, так же как и железной сабли, уверенно позволяет отделять данный комплекс от древностей рядового огузского населения и связать его с элитной и социально престижной группой погребений воинов-батыров (Круглов Е.В., 20016, с.428).
426


Литература и архивные материалы
Бисембаев А.А., 2003. Археологические памятники кочевников средневековья Западного Казахстана (VIII-XVIII вв.). Уральск.
Гаврилина Л.М., 1985. Кочевнические украшения X в.// СА. № 3.
Гаврилина Л.М., 1987. Сбруйные украшения у кочевников Восточной Европы X-XI вв.// Археологические исследования Калмыкии. Элиста.
Гаврилина Л.М., 1991. Металлические украшения сбруи из кочевнического погребения X в. Нижнего Поволжья// Материалы по археологии Калмыкии. Элиста.
Гаврилина Л.М., 1993. Бляхи-решмы в украшениях узды у кочевников Восточной Европы X-XI веков// Новое в средневековой археологии Евразии. Самара.
Гарустович Г.К., Иванов В.А., 2001. Огузы и печенеги в евразийских степях. Уфа.
Гарустович Г.К., Ракушин А.И., Яминов А.Ф., 1998. Средневековые кочевники Поволжья (конца IX - начала XV века). Уфа.
Гладков И.И., Гладкова В.И., Мнушкин Л.Б., 1955. О новых археологических находках в Западном Казахстане// Вестник АН КазССР. Вып.4 (121). Алма-Ата.
Евглевский А.В., Потемкина Тат.М., 2000. Восточноевропейские позднекочевнические сабли// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.1. Донецк.
Зарецкий И.А., 1941. Пос. Благословенка и Ак-Булак// Археологические исследования в РСФСР 1934-1936 гг. Краткие отчеты и сведения. М.; Л.
Иванов В.А., 1990. Этнические процессы в степной и лесостепной полосе Южного Урала и Приуралья в VII-XIV вв. н.э.// Автореф. дис. ... докт. ист. наук. М. ^
Кастанье И.А., 1911. Отчет о раскопках кургана в Актюбинском уезде (Тургайской обл.) летом 1909 г.// Труды Оренбургской Ученой Архивной Комиссии. Вып.23. Оренбург.
Кирпичников А.Н., 1973.Снаряжение всадника и верхового коня на Руси IX-XIII вв.// САИ. Вып.Е 1-36. Л.
Кляшторный С.Г., 2003. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб.
Кляшторный С.Г., Савинов Л.Г., 2005. Степные империи древней Евразии. СПб.
Король Г.Г., 2008. Искусство средневековых кочевников Евразии. Очерки// Труды Сибирской Ассоциации исследователей первобытного искусства. T.V. Москва; Кемерово.
Кривцова-Гракова О.А., 1928. Погребения поздних кочевников из раскопок в Оренбургском уезде летом 1927 г.// Труды секции археологии РАНИОН. Т.4. М.
Кригер В.А., 1985. Кочевники Южного Приуралья и Заволжья в средние века (X-XIV вв.)// Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М.
Кригер В.А., 1986. Средневековые кочевники Заволжья (обзор источников)// Древняя и средневековая история Нижнего Поволжья. Саратов.
Кригер В.А., 1993. Огузские курганы в междуречье Волги и Эмбы// Новое в средневековой археологии Евразии. Самара.
Круглов Е.В., 1989. Некоторые замечания о погребальном обряде средневековых кочевников VII-XI вв.// VI-я научная конференция профессорско-преподавательского состава ВолГУ. Волгоград.
Круглов Е.В., 1994. К вопросу о печенегах// Проблемы всеобщей истории. Волгоград.
Круглов Е.В., 2001а. О некоторых особенностях погребального обряда огузов// Археология Нижнего Поволжья на рубеже тысячелетий. Астрахань.
Круглов Е.В., 20016. Погребальный обряд огузов Северного Прикаспия 2-ой пол. IX - 1-ой пол. XI в.// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Круглов Е.В., 2003. Печенеги и огузы: некоторые проблемы археологических источников// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.З. Половецко-золотоордынское время. Донецк.
Круглов Е.В., Лукашов А.В., Мамонтов В.И., 2003. Погребения кочевников IX - начала XI века на территории Палласовского района Волгоградской области// Нижневолжский археологический вестник. Вып.6. Волгоград.
427


Культура средневековых кочевников и городов Золотой орды. Каталог выставки, 2001. Волгоград.
Кушаев Г.А., 1993. Этюды древней истории степного Приуралья. Уральск.
Мажитов Н.А., 1981. Курганы Южного Урала VIII-XII вв. М.
Макарова Т.И., Плетнёва С.А., 1983. Пояс знатного воина из Саркела// СА. № 2.
Максимов Е.К., 1969.Позднекочевнические погребения Урало-Волжского района// МИА. № 169.
Марыксин Д.В., Джубанов А.А., 2011. Отчёт о раскопках курганного комплекса Жалпактал I и городища Жалпактал// Архив Западно-Казахстанского областного центра истории и археологии. Уральск.
Медведев А.Ф., 1966. Ручное метательное оружие. Лук и стрелы. Самострел// САИ. Вып.Е 1-36. М.
Мелентьев А.Н., 1967. Отчет Заволжского отряда Астраханской экспедиции ЛОИА АН СССР 1967 года в Северном Прикаспии// Архив ИА РАН. Р-1. № 3585.
Мордвинцева В.И., Хабарова Н.В., 2006. Парадные упряжь, оружие и поясной набор, найденные у г.Ленинск// Ювелирное искусство и материальная культура. СПб.
Нефёдов Ф.Д., 1899. Отчет об археологических исследованиях в Южном Приуралье,
произведенных летом 1887 и 1888 гг.// Материалы по археологии восточных губерний. Т.З. М.
Плетнёва С.А., 1982. Кочевники средневековья. Поиски исторических закономерностей. М.
Плетнёва С.А., 2003. Кочевники южнорусских степей в эпоху средневековья. Воронеж.
Путешествие Абу Хамида Ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131-1153 гг.), 1971. М.
Синицын И.В., 1952. Археологические исследования в Саратовской области и Западном Казахстане// КСИИМК. Вып.ХЬУ.
Синицын И.В., 1956. Археологические исследования в Западном Казахстане// Труды Института истории, археологии и этнографии АН КазССР. Т.1. Алма-Ата.
Фёдоров-Давыдов Г.А., 1966. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М.
Summary
Ye.V.Kruglov, D.V.Maryksin (Volgograd, Russia; Uralsk, Kazakhstan)
NEW BURIAL OF OGHUZ HORSEMAN-WARRIOR FROM RYN-PESKI REGION OF WESTERN KAZAKHSTAN
The paper presents the unique Oghuz burial found in 2010 on the territory of the Northern Caspian Sea Littoral by an expedition of the Western Kazakhstan Regional Centre of History and Archaeology during routine archaeological investigations in Ryn-peski near Sor-Aidyn salty lake where the Malyi Uzen river flows into it, not far from Novaia Kazanka settlement (the West Kazakhstan region, Republic of Kazakhstan).
In spite of the fact that the Sor-Aidyn complex has not been completely preserved by now, the features of the funeral rite revealed during the clearing of the site, enable one to refer the site not only to a vast number of antiquities of the late nomads of the 9th - early 11th century, but definitely attribute it to the Oghuz monuments. This is indicated by the “vertical” correlation of the buried remains of the deceased and the horse.
The presence of belt and harness decorations and an iron sabre in Sor-Aidyn burial permits to put this complex apart from numerous antiquities of the ordinary Oghuz population and to link it to the elite and socially ranked burials of warriors-batyrs.
Статья поступила в редакцию в январе 2012 г
428


ДИСКУССИИ И РЕЦЕНЗИИ
М.В.Цыбин
ПРОБЛЕМЫ АРХЕОЛОГИИ В НОВОМ ИЗДАНИИ ПРОГРАММЫ “ХАЗАРСКИЙ ПРОЕКТ”
Междисциплинарный сборник “Хазары: миф и история” (2010) является продолжением издательской деятельности в рамках ’’Хазарского проекта” (Петрухин В.Я. и др., 2009). В 2005 г увидел свет сборник “Хазары: хазарский проект” (2005). Рецензируемое издание осуществлено Фондом “Взаимодействие цивилизаций” (президент фонда Р.Я.Эмануилов). Как отмечено во введении к сборнику, “Фонд «Взаимодействие цивилизаций» надеется с помощью публикации данного сборника интенсифицировать внимание научного сообщества, а также широкой читательской аудитории к хазарской проблематике и продемонстрировать ряд современных межцивилизационных проблем в исторической ретроспективе” (с. 11).
Сборник адресован как широкой читательской аудитории, так и специалистам в области хазарской истории и археологии. Он даёт представление о современном уровне изучения Хазарского каганата, акцентируя внимание на дискуссионных проблемах.
Статьи сборника объединены в четыре раздела. Первый из них посвящен проблемам хазарской истории (работы Т.М.Калининой,
A. 	К.Аликберова, И.Г.Семёнова, Б.Е.Рашков- ского, А.Ю.Виноградова и А.В.Комара), второй - проблемам хазарской археологии (статьи
B. С. Флёрова, В .В .Колоды, К.И.Красильникова и Л.И.Красильниковой, А.З.Винникова, В.Н.Зинько, А.А.Иванова), третий - истории иудаизма в Хазарии (работы Э.Е.Кравченко и В.К.Кульбаки, Н.В.Кашовской и С.В.Кашаева), четвертый - хазарскому наследию в исторической традиции, языке, современной литературе (статьи М.Кизилова, В.А.Шнирельмана, Л.Фиалкова, А.Бейдер, О.А.Мудрака, А.А.Тури-
лова). В данном обзоре остановлюсь на статьях по археологии Хазарии.
Дискуссионным вопросам интерпретации археологических данных посвящена полемическая статья В.С.Флёрова “«Города», «замки», «феодализм» в хазарском каганате”. Автор подвергает ревизии положения, которые считаются хрестоматийными, во всяком случае, для археологов, непосредственно не занимающихся изучением древностей Хазарии. По мнению В.С.Флёрова, ни одна из известных крепостей на территории Хазарии не может быть определена как город ни в архитектурнопланировочном, ни в социально-экономическом отношении.
Автор поставил вопрос о том, что подразумевалось под городом у населения каганата. Одним из ключевых отличий города от других поселений В.С.Флёров назвал “городской образ жизни” (термин Прокопия Кесарийского), не присущий всем крупным поселениям Хазарского каганата (с. 116). В.С.Флёров подчеркивает, что “отсутствие в нашем рапоряжении местной исторической терминологии толкает нас к условности и неточности в использовании современных терминов, преодолеть которые до некоторой степени возможно при учете всей информации, добываемой в ходе раскопок” (с. И 7-118). Интерпретация каждой крепости салтово-маяцкой культуры зависит от состояния памятника и полноты его изучения. Не мог быть городом и Саркел (с. 124).
Хотелось бы отметить, что позиция В.С.Флёрова, высказанная и в предшествующих работах автора, уже вызвала дискуссию. Так, В.В.Колода считает, что нельзя отказываться от поиска критериев выделения горо¬


дов в Хазарии и предлагает для современного уровня изученности памятников салтово-ма- яцкой культуры (далее - СМК) оперировать термином “протогород” (Колода В.В., 2009). Для контактной зоны со славянами он выделяет десять городищ, которые следует отнести к “протогородам”. Позиция В.В.Колоды вызвала критику со стороны В.С.Флёрова, считающего, что использование термина “протогород” в медиевистике не оправдано.
В.В.Свистун в статье “К вопросу о городах в лесостепной зоне Хазарского каганата” также пришел к выводу о том, что “.. .на сегодняшний день мы не можем уверенно выделить города из общей массы салтово-маяцких памятников” (Свистун В.В., 2009, с.49). Однако этот вопрос, по мнению исследователя, имеет позитивную перспективу решения.
В.С.Флёров считает, что до получения новых данных (археологических, лингвистических) следует отказаться от термина “город” в приложении к памятникам Хазарского каганата (с. 120). Представляется, что позиция В.С.Флёрова способствует критическому осмыслению имеющейся Источниковой базы, что важно для дальнейшего исследования проблемы. Свидетельством актуальности самой темы является дискуссия, которая идёт на страницах печатных изданий. Это объективный процесс. Например, и в оценке древнерусского города за последние десятилетия происходили и происходят существенные изменения. Сейчас постановка вопроса о заметной роли сельского хозяйства в экономике городов Руси очевидна, но ещё четверть века назад она воспринималась критически.
Ещё одна проблема, затронутая в статье В.С.Флёрова, - формационная ступень хазарского общества, по сути дела, не нашедшая отражения в археологических источниках. В них, как полагает исследователь, маловыразительна и стратификация хазарского общества. Сам каганат не был кочевым “степным государством”. Подчеркну вывод автора о том, что основной массив населения Хазарии от Среднего Дона до его низовий был исключительно оседлым, а кочевание фиксируется только в степях левобережья Нижнего Дона: “вопрос о кочевничестве и его продолжительности в каганате требует в целом коренного пересмотра” (с. 123). В этом плане интересно сравнить
взгляды В.С.Флёрова с идеями, высказанными в статье Т.М.Калининой “Три стадии существования и падения Хазарского каганата”, помещенной в этом же сборнике.
В.С.Флёров обратил внимание и на проблему феодализма в Хазарии, тесно связанную с интерпретацией укреплённых “замков”. По мнению автора, говорить о феодальном характере последних, исходя из результатов археологических раскопок, пока нет оснований. Раскопки могильников на территории Хазарии не дали материалов для суждения о стратификации хазарского общества.
Как мне представляется, автор статьи справедливо оттеняет мысль об ограниченных информативных возможностях археологии при малочисленности известий письменных источников, недостаточной материализации в археологических артефактах тех сфер жизни хазарского общества, которые непосредственно связаны с рассмотренными вопросами.
Сам автор подчеркивает: “...отсутствие источников непреодолимо” (с. 130). Но их расширение дает надежду, в том числе и в результате исследований археологов, с которыми автор статьи полемизирует, - Э.Д.Зиливинской, В.В.Колоды.
В.С.Флёров формулирует объёмную задачу создания социально-экономической истории Хазарии, что требует проследить тра- сформацию на протяжении VII-X вв. в разных сферах экономики и образе жизни.
В.В.Колода в статье “Неотложная задача в деле изучения салтово-маяцкой археологической культуры и хазароведения” также затронул ряд актуальных задач, которые стоят перед исследователями. Среди них автор назвал изучение контактной зоны славян и полиэтничного населения северо-западной Хазарии. Как он полагает, результаты археологических исследований практически отвергают сложившееся представление о перманентном конфликтном состоянии славян с населением Хазарии (с. 139). Взаимоотношения носили мирный характер, а процесс взаимовлияния проявился в керамическом производстве, домостроительстве, в земледелии и фортификации (с. 140). В.В.Колода отмечает, что поселения с салтовскими культурными отложениями достаточно далеко проникают в славянскую среду. Полагаю, что специалистам была
430


бы интересна более развёрнутая характеристика этих памятников.
Справедливо подчёркнута необходимость интенсификации полевых работ для выявления и изучения памятников СМК в связи с современными процессами в земельных отношениях, строительной деятельности. В качестве примера приводится археологический комплекс в Верхнем Салтове, объявленный государственным историко-археологическим музеем-заповедником. Однако, как отмечает автор, “...памятник практически разрушен и малодоступен для изучения” (с. 143). Это тем более досадно на фоне активных исследований харьковских учёных по проблематике СМК, охарактеризованных в статье.
Говоря об актуальных проблемах изучения салтово-маяцкой культуры, В.В.Колода отметил необходимость создания постоянно пополняемой информационной базы учёта и обработки данных по памятникам Хазарского каганата, а также, как взаимосвязанную задачу, Свода археологических памятников СМК. В.В.Колода справедливо подчеркивает, что “реализация данного проекта даст новый толчок в развитии хазароведения, выведя его на новый информативный и методический уровень” (с. 149).
Обобщающей результаты многолетних раскопок является статья К.И.Красильникова и Л.И.Красильниковой “Идентифицирующие признаки населения Степного Подонцовья в структуре Хазарского каганата”. Как отмечают авторы, это “...первый опыт презентации данных памятников салтово-маяцкой культуры Степного Подонцовья...” (с. 153). Целенаправленные исследования позволили эти признаки выделить и подробно охарактеризовать. Раскопки широкими площадями пяти поселений (Рогалик, Новолимаревка, Подгаевка, Давы- до-Никольевка, Вергулевское кочевье; изучено более 26 тыс. м2) выявили подворья с постройками жилого, хозяйственно-бытового, ремесленно-производственного назначения. Изученные отопительные устройства представляют практически все известные в евразийском пространстве типы печей и очагов. Важно подчеркнуть, что печи восточноевропейского типа (каменки, глинобитные) авторы не связывают с конкретным этносом (традиционно в них видели влияние славянского домостроительства).
Напротив, выявленные тандыры в постройках Степного Подонцовья рассматриваются как свидетельство проникновения и расселения в среде степного населения праболгар мигрантов с Кавказа, Закавказья, Азии. С этим увязываются и погребения с исламской обрядностью.
Авторами выделены и специфические особенности керамического производства, отмечен факт местного производства лощёной посуды (кувшинов, кружек, мисок, кубышек).
Для суждения об этническом составе населения Степного Подонцовья исследователи привлекают материалы раскопок более 270 погребений на пяти могильниках. Отмечу вывод о существовании двух крупных этнокон- фессиональных групп населения. Одна группа представлена погребениями с языческой традицией (праболгары), другая - с признаками исламской обрядности. Выделяется и третья группа захоронений - с обрядами смешанного биритуального характера. Термин “бириту- ализм” в данном случае не означает обычно предполагаемого присутствия в погребальной практике трупосожжений и трупоположений. “Суть биритуализма, - отмечают авторы, - в сочетании погребальных признаков исламской обрядности с очевидными традициями степных язычников” (с. 167). Насколько можно понять, этнический облик погребений второй группы пока остается не вполне ясным. На рассматриваемой территории есть и погребения в катакомбах, оставленные ираноязычным этносом.
Следует отметить подробную характеристику хозяйства населения Степного Подонцовья, в котором важное место занимало земледелие. Этот вывод хотелось бы особенно подчеркнуть.
Накопленные археологические источники позволили авторам осветить и сложный вопрос о статусе населения Степного Подонцовья, характеризуемом существенной зависимостью от каганата. Определённая часть продукции сельского хозяйства, возможно, производств составляла дань хазарам.
Общие хронологические рамки существования рассматриваемых памятников определяются авторами 2-й пол.VIII - сер.Х века. Вопрос о более дробной хронологии древностей населения Степного Подонцовья в этой работе не рассматривался. Приведены лишь
431


наблюдения за динамикой поступления амфор северопричерноморского типа на поселения Степного Подонцовья.
Тема контактов восточных славян и населения северо-западного пограничья Хазарского каганата рассмотрена А.З.Винниковым в статье “Донские славяне и алано-болгарский мир: мирное сосуществование или противостояние?”. Автор статьи проводил широкомасштабные исследования как памятников донских славян, так и памятников северо-западных районов Хазарии (в частности, Маяцкого селища). Поэтому неслучайно, что в научном творчестве А.З.Винникова обозначенная в названии статьи тема занимает важное место. Она рассматривалась в ряде работ учёного. Новое обращение к ней вызвано появлением работ, в которых “...подвергалась сомнению сама мысль о возможности каких-либо паритетных отношений между двумя соседними народами” (с. 192). Речь идёт о работах А.А.Тортики (Тортика А.А., 2002), в которых ставятся под сомнение информативные возможности археологии в русле рассматриваемой темы.
А.З.Винников вновь вернулся к оценке уровня социально-экономического развития донских славян, отметив, что “...имевшееся отставание славян от алано-болгар по ряду признаков отнюдь не мешало, а, наоборот, способствовало в определенной степени их сближению” (с. 194). Наложение дани на славянские племена, в том числе и донских славян, по мнению автора, не означает подчинения последних алано-болгарами. Речь идёт лишь о форме экономической зависимости. В этом контексте интересны погребения салто- во-маяцкого круга у с.Арцибашево Рязанской губернии и на городище Чертовицое III под Воронежем, связываемые исследователями с процессом сбора дани.
Сюжет о даннических отношениях рассмотрен А.З.Винниковым на археологических материалах левобережного Поднепровья и бассейна Оки (Битица, Супруты). Автор приходит к выводу о том, что “...в состав государственной территории каганата северянские и вятические земли и сами северяне и вятичи никогда не входили” (с. 199).
Выделю и новую гипотезу исследователя о наличии на территории донских славян хазарских центров, осуществлявших функции
по организации сбора податей (налогов) и доставке их в крепости, находившиеся на северо-западном пограничье Хазарии. В качестве таких центров названы городища Титчиха и I Белогорское. Раскопки последнего памятника, а также расположенного рядом с ним I Белогорского могильника дали информативный археологический материал к проблеме контактов донских славян с алано-болгарами.
A. 	З.Винников полагает, что есть основания говорить о совместном проживании на одном поселении славянского и алано-болгарского этносов на протяжении достаточно длительного периода (с.201). Безусловно, есть необходимость в дальнейших раскопках этого археологического комплекса с целью получения новых материалов в русле рассматриваемой проблемы.
Автор вновь вернулся к ёмкой характеристике торговых отношений донских славян с населением СМК. Торговые связи, как и присутствие отдельных групп населения СМК на памятниках донских славян, отразились в археологических материалах. Более сложным является вопрос о влиянии славян на культуру населения Хазарии, в частности, в домостроительстве. В сборнике представлены две точки зрения по вопросу об интерпретации печей в салтовских жилищах. Если А.З.Винников видит в них результат влияния традиций славянского домостроительства, то К.И.Красильников и Л.И.Красильникова, как отмечалось выше, к такой интерпретации не склоняются.
Необходимость возвращения к анализу накопленных материалов, как и получения новых, оттеняется дискуссией А.З.Винникова с В.В.Колодой. А.З.Винников полагает, что
B. 	В.Колода в одной из своих статей (Колода В.В., 2008) значительно преувеличивает роль “...алано-болгарского населения в формировании славянского керамического производства и сложении этнического облика поселений бассейна Среднего и Верхнего Дона” (с.209).
А.З.Винников категорически не согласен с выводом В.В.Колоды о присутствии в составе населения ряда донских городищ алан и болгар. Полиэтничность была присуща только населению I Белогорского городища на позднем этапе его существования. Как видим, на сегодняшний день существуют, как минимум, три подхода к проблеме славяно-алано-бол¬
432


гарских контактов в Подонье: А.З.Винникова, В.В.Колоды и А.А.Тортики. Хочется надеяться, что начавшаяся дискуссия будет способствовать дальнейшему анализу поставленной проблемы.
Общая характеристика археологических памятников VIII-X вв. на территории Восточного Крыма представлена в очерке В.Н.Зинько. Автор рассмотрел спектр мнений исследователей по вопросу о причинах, вызвавших приток в VIII в. нового населения на территорию Восточного Крыма, его этнической принадлежности, датировке наиболее ранних памятников. Затронут и вопрос о правомерности выделения крымского (праболгарского) варианта салтово-маяцкой культуры. Автором дана характеристика результатов картографирования памятников СМК, особенностей их топографического расположения.
По мнению В.Н.Зинько, большинство поселений СМК на Керченском полуострове следует датировать не ранее cep.VIII в. и не позднее сер.Х века. Динамика развития домостроительства охарактеризована на примере поселения на городище Тиритака. Отмечу и ёмкую характеристику хозяйства населения Восточного Крыма, в котором ведущей отраслью являлось земледелие. Но в какой мере оно было присуще булгарам, мигрировавшим в Крым?
К сожалению, пока решение ряда вопросов рассматриваемой в статье темы затруднено в силу слабой изученности погребальных памятников. Пока не выявлены погребения кон. VII-1-й пол.VIII в.
Как известно, в настоящее время очень остро стоит вопрос о сохранности памятников салтово-маяцкой культуры (Правобережное Цимлянское городище, Верхнесалтовское городище). Поэтому изучение отдельных объектов крайне необходимо. Одному из таких памятников посвящена статья А.А.Иванова “Крымский археологический комплекс: исследования 2006-2009 гг.” Последний состоит из двух городищ, поселений и грунтового мо¬
гильника. Как полагает автор, этот комплекс является одним из ключевых для изучения культуры населения степного Подонья в хазарское время.
Возможности новых археологических данных для изучения иудаизма в Хазарии продемонстрированы в статье С.В.Кашаева и Н.В.Кашовской “Иудаизм на Боспоре: археологический контекст”. По материалам раскопок поселения Вышестеблиевская-11 соавторы поставили вопрос о наличии еще одного места компактного проживания иудейского населения на Тамани с позднеантичного времени. Об этом свидетельствуют находки двух десятков надгробий с иудейской символикой. Кроме того, новые материалы прояснили характер случайных находок предшествующего времени.
В статье Э.Е.Кравченко и В.К.Кульбаки проанализированы материалы погребения у Мариуполя, датируемого не позднее 1-й пол. IX века. Изображениена сосуде из погребения, по предположению авторов, наиболее близкое сходство имеет с иудейским символом - мено- рой.
Проблема соотношения данных письменных источников и археологических исследований весьма актуальна в хазароведении. Читателя несомненно привлекут статьи по проблемам хазарской истории. Одна из них принадлежит перу востоковеда Т.М.Калининой (“Три стадии существования и падения Хазарского каганата”). Она предложила периодизацию хазарской истории с учётом теоретических и сравнительно-исторических разработок истории кочевых обществ. Весьма интересным будет дальнейшее сопоставление этой периодизации как с ранее предложенными (С.А.Плетнёва), так и с представлениями о роли кочевого скотоводства в экономике Хазарии (статья В.С.Флёрова в данном сборнике).
Хочется надеяться, что издание такого рода междисциплинарных сборников по археологии и истории Хазарского каганата будет продолжено.
433


Литература и архивные материалы
Колода В.В., 2008. Влияние традиций салтовского гончарного производства на керамический комплекс боршевской культуры Подонья// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.7. Хазарское время. Донецк.
Колода В.В., 2009. Проблемы градообразования в раннесредневековых контактных зонах (на примере лесостепного региона Северского Донца)// Средневековый город Юго-Востока Руси: предпосылки возникновения, эволюция, материальная культура. Курск.
Петрухин В.Я., Аржанцева И.А., Зиливинская Э.Д., Флёров В.С., 2009. “Хазарский проект”: новые исследования на юге Восточной Европы// Дивногорский сборник. Труды музея-заповедника Дивногорье. Вып.1. Воронеж.
Свистун В.В., 2009. К вопросу о городах в лесостепной зоне Хазарского каганата// Средневековый город Юго-Востока Руси: предпосылки возникновения, эволюция, материальная культура. Курск.
Тортика А.А., 2002. Восточнославянские племена Днепровского левобережья, Подонья-Придо- нечья в контексте хазарской истории: этнополитическая модель взаимоотношений// Хазарский альманах. Т. 1. Харьков.
Хазары: миф и история, 2010. Москва; Иерусалим.
Хазары: Хазарский проект, 2005/ Евреи и славяне. Т.16. Иерусалим; Москва.
Summary
M.V.Tsybin (Voronezh, Russia)
PROBLEMS OF ARCHEOLOGY IN NEW EDITION OF “KHAZARIAN PROJECT” PROGRAM
The book of interdisciplinary collected works “The Khazars: Myth and History” continues the publication within the framework of the “Khazarian project”. The book under review was published by the “Interaction of Civilisations” Fund. The collection is addressed both to wide readership and to experts in the field of Khazaria history and archaeology, outlining the state-of-the-art in the field of the Khazarian kaganate studies and focusing on debatable problems.
The papers of the collection are grouped into four sections, with the first of them devoted to problems of Khazaria history, the second - to problems of Khazaria archaeology, the third - to history of Judaism in Khazaria, and the fourth - to Khazaria heritage in historical tradition, language, and modem literature. The review considers the papers on archaeology of Khazaria.
Статья поступила в редакцию в апреле 2011 г


СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АВУ
АДСВ
АДУ
АЛЛУ
АО
АОН
АОР
АС
АСГЭ
БИ
ВВ
ВДИ
ВУАК
ВХУ
ГСУ ИФ
ДБ
ЗВОРАО
ИА РАН ИАИ БАН
ИАК
ИГАИМК
ИЛАИ
ИНМВ
КСИА
КСИИМК
ЛОИААН
СССР
ЛНУ
МАД
МАИЭТ
МАО
МИА
МИА
Кубани
МИАСК
НТ КГПИ
НА ИА
НАНУ
НА
МАЭСУ
Археолопчш вщкриття в Украшь К.
Античная древность и средние века. Свердловск (Екатеринбург) Археолопчш дослщження в Украии. К.
Археолопчний лшшис л!вобережно*1 Укра'ши. Полтава Археологические открытия. М.
Археологические открытия на новостройках. М.
Археологически открития и разкопки. София Археологический съезд
Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л.; СПб. Боспорские исследования. Симферополь; Керчь Византийский временник. М.
Вестник древней истории. М.
Всеукрашська археолопчна KOMicia В1сник Харювського ушверситету
Годишник на Софийския университет, исторически факултет. София Древности Боспора. М.
Записки восточного отделения Российского археологического общества. М.
Институт археологии Российской Академии наук
Известия на археологическия институт при Българската академия на
науките. София
Известия Иператорской археологической комиссии. СПб.
Известия Государственной Академии истории материальной культуры. М.; Л.
Известия лаборатории археологии и истории. Кемерово
Известия на Народния музей. Варна
Краткие сообщения Института археологии АН СССР. М.
Краткие сообщения Института истории материальной культуры АН СССР. М.
Ленинградское отделение Института археологии Академии наук СССР
Луганский национальный университет Материалы по археологии Дагестана. Махачкала Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии.
Симферополь
Московское археологическое общество
Материалы и исследования по археологии СССР. М.; Л.
Материалы и исследования по археологии Кубани. Краснодар
Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа. Армавир Научные труды Куйбышевского государственного педагогического института. Куйбышев
Научный архив Института археологии Национальной академии наук Украины
Научный архив музея археологии и этнографии Слобожанской Украины
435


НАНИАЛ
ХНПУ
Научный архив Научно-исследовательской археологической лаборатории Харьковского национального педагогического университета
НАХММ
И.Е.Репина
—
Научный архив Художественно-мемориального музея И.Е.Репина
ПИФК
—
Проблемы истории, филологии и культуры. Москва; Магнитогорск; Новосибирск
ППИК
-
Проблеми на прабългарската история и култура. София
РА
Российская археология. М.
РГВИА
-
Российский государственный военно-исторический архив
РГГУ
-
Российский государственный гуманитарный университет
СА
-
Советская археология. М.
САИ
-
Свод археологических источников. М; Л.
СМК
-
Салтово-маяцкая культура
СЭ
-
Советская этнография. М.
ТГЭ
-
Труды Государственного Эрмитажа. СПб.
Тр. ВДАЭ
-
Труды Волго-Донской археологической экспедиции. М.; Л.
ТРУАК
-
Труды Рязанской учёной архивной комиссии. Рязань
Тр. АС
-
Труды археологического съезда
УМА
-
Украшський медичний альманах. К.
ХНПУ
—
Харьковский национальный педагогический университет им. Г.С.Сковороды
ХСб
-
Херсонесский сборник. Севастополь
ААН
-
Acta Archaeologica Hungaricae. Budapest
АН
-
Archaeologia Hungarica. Budapest
DAI
Deutsches Archaologisches Institut. Berlin
436


КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
Аксёнов Виктор Степанович Горбаненко Сергей Анатольевич
Гриб Владимир Константинович
Давыденко Владимир Викторович
Квитковский Виктор Игоревич
Колода Владимир Васильевич
Комар Алексей Викторович
Коматарова-Балинова Евгения
Красильников Константин Иванович
Красильникова Людмила Ивановна
Круглов Евгений Викторович Марыксин Денис Валерьевич Пелевина Ольга Пономарёв Леонид Юрьевич Попов Павел Владимирович
Украина. Харьков. Исторический музей, заведующий отделом археологии
Украина. Киев. Институт археологии НАН Украины, старший научный сотрудник отдела раннеславянской археологии, кандидат исторических наук
Украина. Донецк. Академия автомобильного транспорта, проректор по научно-педагогической работе, заведующий кафедрой социальных дисциплин
Украина. Краматорск Донецкой обл. Экономикогуманитарный институт, старший преподаватель кафедры истории и культурологии гуманитарного факультета
Украина. Харьков. Харьковский гуманитарнопедагогический институт, преподаватель кафедры социально-экономических дисциплин, соискатель Института археологии НАН Украины
Украина. Харьков. Харьковский национальный педагогический университет им. Г.С.Сковороды, заведующий научно-исследовательской археологической лабораторией, доцент кафедры истории Украины, кандидат исторических наук
Украина. Киев. Институт археологии НАН Украины, старший научный сотрудник отдела древнерусской и средневековой археологии, кандидат исторических наук
Болгария. София. Национальный археологический институт с музеем при Болгарской академии наук, ассистент, доктор археологии
Украина. Луганск. Восточноукраинский филиал ИА НАН Украины, заведующий Луганским отделением, кандидат исторических наук
Украина. Луганск. Научно-исследовательский центр археологии и этнографии ЛНУ имени Тараса Шевченко, заведующая, кандидат исторических наук
Россия. Волгоград. Государственный университет, ООО “Хазар”
Казахстан. Уральск. Западно-Казахстанский областной центр истории и археологии, старший научный сотрудник
Болгария. Варна. Региональный исторический музей, куратор отдела праистории Археологического музея
Украина. Керчь. Благотворительный фонд “Деметра”, научный сотрудник
Россия. Астрахань. Министерство культуры Астраханской области, начальник отдела учёта объектов культурного наследия
437


Рашковский Борис Евгеньевич
Свистун Геннадий Евгеньевич
Токаренко Сергей Федорович Тотев Боян
Усачук Анатолий Николаевич Флёров Валерий Сергеевич
Хардаев Владимир Михайлович
Цыбин Михаил Владимирович
Россия. Москва. Центр религиозной литературы и изданий русского зарубежья (Библиотека иностранной литературы), старший научный сотрудник, аспирант Центра изучения религий РГГУ
Украина. Харьков. Харьковский научно-методический центр охраны культурного наследия при Управлении культуры и туризма Харьковской областной государственной администрации, ведущий научный сотрудник отдела памятников археологии
Россия. Семикаракорск Ростовской обл. Участник “Хазарского проекта”, археолог
Болгария. Добрич. Региональный исторический музей, куратор средневекового отдела
Украина. Донецк. Областной краеведческий музей, старший научный сотрудник, кандидат исторических наук
Россия. Москва. Институт археологии РАН, старший научный сотрудник группы средневековой археологии евразийских степей, кандидат исторических наук
Украина. Киев. Музей исторических драгоценностей Украины, заведующий отделом истории ювелирного искусства
Россия, Воронеж. Воронежский государственный университет, доцент кафедры археологии и истории древнего мира исторического факультета, кандидат исторических наук
438


CONTRIBUTING AUTHORS
Viktor S. Aksyonov Sergey A. Gorbanenko
Vladimir K. Grib
Vladimir V Davydenko
Victor I. Kvitkovskiy
Vladimir V Koloda
Alexey V Komar
Yeugenie Komatarova-Balinova
Konstantin I. Krasilnikov
Lyudmila I. Krasilnikova
Yevgeniy V Kruglov
Denis V Maryksin
Olga Pelevina
Leonid Yu. Ponomariov Pavel V Popov
Boris Ye. Rashkovskii
Ukraine. Kharkov. Historical Museum, Head of Department of Archaeology
Ukraine. Kiev. Institute of Archaeology of Ukraine’s National Academy of Sciences, Senior Researcher at Dept, of Early Slavs Archaeology, Ph.D. of History
Ukraine. Donetsk. University of Transportation Systems and Technology, Pro-Rector on Scientific and Pedagogical Work, Head of Dept, of Social Disciplines
Ukraine. Kramatorsk, Donetsk province. Institute of Economy and Humanities, Lecturer at Dept, of History and Culturology, Faculty of Humanities
Ukraine. Kharkov. Kharkov Humanitarian and Pedagogical Institute, Teacher of Dept, of Social and Economic Disciplines, Applicant for Ph.D. Degree at Institute of Archaeology of Ukraine’s National Academy of Sciences
Ukraine. Kharkov. G.S.Skovoroda Kharkov National Pedagogical University, Head of Research Archaeological Laboratory, Associate Professor at Dept, of History of Ukraine, Ph.D. of History
Ukraine. Kiev. Institute of Archaeology of Ukraine’s National Academy of Sciences, Senior Researcher at Dept, of Old Russian and Medieval Archeology, Ph.D. of History
Bulgaria. Sofia. National Archaeological Institute with a Museum at Bulgarian Academy of Sciences, Assistant, Doctor of Archaeology
Ukraine. Lugansk. East Ukrainian Branch of Institute of Archaeology of Ukraine’s National Academy of Sciences, Head of Lugansk Branch, Ph.D. of History
Ukraine. Lugansk. Research Centre of Archaeology and Ethnography of Luhansk Taras Shevchenko National University, Manager, Ph.D. of History
Volgograd. Russia. Volgograd State University, “Khazar” Limited Liability Company
Uralsk. Kazakhstan. West Kazakhstan Regional Centre of History and Archaeology, Senior Researcher
Bulgaria. Varna. Regional Historical Museum, Curator at Dept, of Prehistory of Archaeological Museum
Ukraine. Kerch. “Demeter” Charity Foundation, Researcher
Russia. Astrakhan. Ministry of Culture of Astrakhan Region, Head of Dept, of Registration of Objects of Cultural Heritage
Russia. Moscow. Centre of Religious Literature and Editions of the Russian Abroad (Library of Foreign Literature), Senior Researcher, Post-Graduate Student at Center of Studying Religions at Russian State University for the Humanities
439


Gennady Ye. Svistun
Sergey F. Tokarenko Boian Totev Anatoliy N. Usachuk Valeriy S. Fliorov
Vladimir M. Khardaiev Mikhail V. Tsybin
Ukraine. Kharkov. Kharkov Scientific and Methodical Centre of Protection of Cultural Heritage at Culture and Tourism Department of the Kharkov Regional State Administration, Leading Researcher of Monuments of Archaeology Dept.
Russia. Semikarakorsk, Rostov-upon-Don province.
Participant of the “Khazarian project”, archaeologist
Bulgaria. Dobrich. Regional Historical Museum, Curator at Medieval Department
Ukraine. Donetsk. Donetsk Regional Museum of Local History, Senior Researcher, Ph.D. of History
Russia. Moscow. Institute of Archaeology of Russian Academy of Sciences, Senior Researcher at Group of Medieval Archaeology of the Eurasian Steppes, Ph.D. of History
Ukraine. Kiev. Museum of Historical Treasures of Ukraine, Head of Department of History of Jeweller’s Art
Russia, Voronezh. Voronezh State University, Senior Lecturer at Dept, of Archaeology and Ancient History, Historical Faculty, Ph.D. of History
440


СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие .......... 5
Свистун Г.Е. (Украина. Харьков)
Фортификация Чугуевского городища....... 7
Токаренко С.Ф. (Россия. Семикаракорск Ростовской обл.)
Местонахождения салтовского периода в окрестностях
Семикаракорской крепости . . . . . . . . 35
Пономарёв Л.Ю. (Украина. Керчь)
Жилища салтово-маяцких поселений в окрестностях посёлка Эльтиген
(Керченский полуостров) ........ 65
Квитковский В.И. (Украина. Харьков)
Жилища селища салтово-маяцкой культуры Коробовы хутора ... 99
Колода В.В., Горбаненко С.А. (Украина. Харьков, Киев)
Земледелие на поселении Коробовы хутора в салтовское время . . . 119
Коматарова-Балинова Е. (Болгария. София)
Сравнительная характеристика элементов погребального обряда биритуальных могильников нижнедунайского населения
и салтово-маяцкой культуры . . . . . . . . 135
Красильников К.И., Красильникова Л.И. (Украина. Луганск)
Погребения со зливкинскими традициями на могильнике
у посёлка Новодачное на реке Лугань . . . . . . . 165
Аксёнов В.С. (Украина. Харьков)
Погребения всадников Нетайловского могильника салтовской культуры:
типология и хронология (по материалам 2003-2010 годов) .... 207
Комар А.В., Хардаев В.М. (Украина. Киев)
Зачепиловский (“Новосанжарский”) комплекс рубежа VII-VIII вв. . . 243
Флёров В.С. (Россия. Москва)
Почему иудаизм не получил распространения
в Хазарском каганате (в поисках ответа) ...... 297
Рашковский Б.Е. (Россия. Москва)
О плите с еврейской символикой из окрестностей посёлка
Переволочный Ерик в дельте реки Дон (к статье В.С.Флёрова) . . . 335
Тотев Б., Пелевина О. (Болгария. Добрич, Варна)
Клад из Врапа (Албания) и аристократические пояса дунайских болгар . . 339
Гриб В.К., Давыденко В.В. (Украина. Донецк, Краматорск Донецкой обл.)
Новые находки антропоморфных бронзовых фигурок уродцев . . . 361
Усачук А.Н. (Украина. Донецк)
Трасологический анализ нескольких бронзовых антропоморфных фигурок . . 373
Попов П.В. (Россия. Астрахань)
К вопросу об этнокультурных составляющих материальной
культуры огузов и печенегов . . . . . . . . 381
Круглов Е.В., Марыксин Д.В. (Россия. Волгоград; Казахстан, Уральск)
Новое погребение огузского воина-всадника из района Рын-песков
Западного Казахстана ......... 409
441


ДИСКУССИИ И РЕЦЕНЗИИ Цыбин М.В. (Россия. Воронеж)
Проблемы археологии в новом издании программы “Хазарский проект” . . 429
Список сокращений . . . . . . . . . 435
Краткие сведения об авторах . . . . . . . . 437
442


INDEX
Preface........... 5
Svistun G.Ye. (Ukraine. Kharkov)
Fortifications of Chuguiev hillfort ....... 7
Tokarenko S.F. (Russia. Semikarakorsk, Rostov-upon-Don province)
Sites of Saltov period near Semikarakorsk fortress . . . . . 35
Ponomariov L.Yu. (Ukraine. Kerch)
Dwellings of Saltov-Maiaki settlements near Eltigen settlement
(Kerch Peninsula) ......... 65
Kvitkovskiy V.I. (Ukraine. Kharkov)
Dwellings of Korobovy Hutora settlement of Saltov-Maiaki culture ... 99
Koloda V.V., Gorbanenko S.A. (Ukraine. Kharkov, Kiev)
Agriculture of Korobovy Khutora settlement in Saltov period . . . . 119
Komatarova-Balinova Ye. (Bulgaria. Sofia)
Comparative characteristic of elements of funeral ceremony of
biritual burial grounds of Lower Danube population and Saltov-Maiaki culture . . 135
Krasilnikov K.I., Krasilnikova L.I. (Ukraine. Lugansk)
Burials according to Zlivki rites on burial ground near
Novodachnoie village at Lugan river . . . . . . . 165
Aksionov V.S. (Ukraine. Kharkov)
Burials of horsemen of Netailovka burial ground of Saltov culture:
typology and chronology (based on excavations of 2003-2010) .... 207
Komar A.V., Khardaiev V.M. (Ukraine. Kiev)
Zachepilovka (“Novosanzharskij”) complex of turn of 7th-8th cc. ... 243
Fliorov V.S. (Russia. Moscow)
Why Judaism was not spread in Khazarian kaganate (in search of answer) . . 297
Rashkovskii B.Ye. (Russia. Moscow)
Notes on Jewish tombstone found near Perevolochnyi Yerik settlement in delta
of Don river (to V.S.Fliorov’s paper) ....... 335
Totev B., Pelevina O. (Bulgaria. Dobrich, Varna)
Treasure from Vrap (Albania) and aristocratic belts of Danube Bulgarians . . 339
Grib V.K., Davydenko V.V. (Ukraine. Donetsk, Kramatorsk Donetsk province)
New findings of anthropomorphous bronze figurines of lususes . . . . 361
Usachuk A.N. (Ukraine. Donetsk)
Use-wear analysis of several bronze anthropomorphous figurines . . . 373
Popov P.V. (Russia. Astrakhan)
On ethnocultural components of material culture of Oghuzes and Pechenegs . . 381
Kruglov Ye.V., Maryksin D.V. (Russia. Volgograd; Kazakhstan. Uralsk)
New burial of Oghuzes horseman-warrior from Ryn-peski region
of Western Kazakhstan ......... 409
443


DISCUSSIONS AND REVIEWS Tsybin M.V. (Russia. Voronezh)
Problems of archaeology in new edition of “Khazarian project” program . . 429
Indications .......... 435
List of Authors ......... 437
444


Труды по археологии
СТЕПИ ЕВРОПЫ В ЭПОХУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Том 9
Хазарское время
(на русском и английском языках)
Ответственный секретарь Потемкина Т.М.
Технический редактор Полякова О.А.
Дизайн: Евглевский А.В., Полякова О.А., Дубинец О.В. Корректоры: Потемкина Т.М., Полякова О.А., Пилипенко Д.В., Усачук А.Н., Полидович Ю.Б.
Компьютерный набор: Полякова О.А., Глушич Е.С., Людоровская Т.Ю. Компьютерная верстка: Полякова О.А., Пилипенко Д.В.
Адрес редакции: Украина 83001, г.Донецк, ул.Университетская, 24, исторический факультет ДонНУ, археологическая научно-исследовательская группа Тел. редакции: 0(62)302-92-65 Главный редактор: 0(62)302-07-19 E-mail: o.evglevskiy@donnu.edu.ua (Евглевский А.В.) http://www.donnu.edu.ua/hist/archgroup/
Подписано в печать 07.11.2011 Бумага офсетная
Объем 51,03 уел. печ. л. Тираж 300 экз.
Формат 70x100/16 Заказ № 387/3
Издательство Донецкого национального университета Адрес издательства: Украина 83001, г.Донецк, ул.Университетская, 24