Степи Европы в эпоху средневековья. Том 5. Хазарское время. Сборник научных работ - Евглевский А.В.

Автор: Евглевский А.В.

Теги: история средних веков

Год: 2006

Похожие

Степи Европы в эпоху средневековья Т.4. Хазарское время

Степи Европы в эпоху средневековья. Т.9. Хазарское время

Степи Европы в эпоху средневековья T.10 Половецкое время

Степи Европы в эпоху средневековья Т.6. Золотоордынское время

Текст

ИНСТИТУТ АРХЕОЛОГИИ НАН УКРАИНЫ
ДОНЕЦКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ТРУДЫ ПО АРХЕОЛОГИИ
СТЕПИ ЕВРОПЫ В ЭПОХУ
СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Том 5
Хазарское время
Сборник научных работ
ДОНЕЦК 2006
БЕК Т4(4)4я43
С79
С79 Степи Европы в эпоху средневековья. Т.5. Хазарское время. Сб. науч, работ/ Гл. ред.
А.В.Евглевский; Ин-т археологии НАН Украины; Донецкий нац. ун-т. - Т.5. - Донецк:
ДонНУ, 2006. - 435 с. - ( Гр. по археологии).
Продолжающееся издание научных работ по археологии степей Европы в эпоху средневековья.
Рассчитан на специалистов в области археологии, этнологии, истории, антропологии,
нумизматики, эпиграфики, краеведения, студентов исторических специальностей и всехтех, кто
интересуется древней историей.
Рекомендовано к печати ученым советом Донецкого национального университета
Утверждено к печати ученым советом Института археологии НАН Украины
Главный редактор Евглевский А. В. (Донецк, ДонНУ)
Редакционная коллегия тома:
академик НАНУ Толочко П.П. (Киев, Институт археологии)
д-р ист. наук, Беспалов Н.Е. (Донецк, ДонНУ)
д-р ист. наук, Добров П.В. (Донецк, ДонНУ)
д-р ист. наук, Ерхов Г.П. (Донецк, ДонНУ)
д-р ист. наук, Крапивин А.В. (Донецк, ДонНУ)
член-кор. НАНУ Моця А.П. (Киев, Институт археологии)
д-р ист. наук, Никольский В.Н. (Донецк, ДонНУ)
д-р ист. наук, Плетнева С.А. (Москва, Институт археологии)
канд. ист. наук, Комар А.В. (Киев, Институт археологии)
ответственный секретарь, ст. науч, сотр., Потемкина Т.М. (Донецк, ДонНУ)
Сборник подготовлен археологической научно-исследовательской группой при кафедре
истории Украины исторического факультета ДонНУ в рамках выполнения внутривузовской
г/бтемы 03-1 вв/3 (руководитель - профессор П.В.Добров, доктор исторических наук, академик
Украинской академии исторических наук, заслуженный работник образования Украины),
финансируемой Министерством образования и науки Украины.
Серия основана в 2000 г
Издание утверждено ВАК Украины
© Донецкий национальный университет, 2006
© Автор проекта Евглевский А.В., 2006
© Комар А.В., Кубышев А.И., Орлов Р.С., 2006
© Выполнение переводов: Волкова Т.Я., Пилипенко Д.В., 2006
© На обложке: золотая облицовка деревянной кружки 2-й пол.УП в. из Малой Перещепины, 2006
THE INSTITUTE OF ARCHAEOLOGY OF THE NATIONAL
ACADEMY OF SCIENCE OF UKRAINE
DONETSK NATIONAL UNIVERSITY
PROCEEDINGS IN ARCHAEOLOGY
THE EUROPEAN STEPPES IN THE
MIDDLE AGES
Volume 5
Khazarian times
Book of Collected Works
DONETSK 2006
The European Steppes in the Middle Ages. V.5. Khazarian times. Book of Collected Works/ Ed.-in-
Chief A.V.Yevglevsky; Institute of Archaeology of the National Academy of Science of Ukraine; Donetsk
National University. - V.5. - Donetsk: Donetsk National University, 2006. - 435 pp. - (Proceedings in
Archaeology).
A periodical edition of scholarly publications in archaeology of the European steppes in the Middle Ages.
The book is intended for specialists in archaeology, ethnology, history, anthropology, numismatics,
epigraphy, and local lore, for students of history and all those who are interested in ancient history.
Recommended for publishing by the Academic Council of the Faculty of History of Donetsk National University
Approved by the Academic Council of the Institute of Archaeology of Ukraine's National Academy of Sciences
Editor-in-chief: A.V.Yevglevsky, Donetsk National University
Editorial Board: Academician of Ukraine's National Academy of Science Tolochko P.P. (Kyiv, Institute of Archaeology) Doctor of History N.Ye.Bespalov (Donetsk, Donetsk National University) Doctor of History P.V.Dobrov (Donetsk, Donetsk National University) Doctor of History G.P.Yerkhov (Donetsk, Donetsk National University) Doctor of History A. V.Krapivin (Donetsk, Donetsk National University) Associate Member of Ukraine's National Academy of Science A.P.Motsya (Kyiv, Institute of Archaeology) Doctor of History V.N.Nikolsky (Donetsk, Donetsk National University) Doctor of History S.A.Pletneva (Moscow, Institute of Archaeology) PhD (history) A.V.Komar (Kyiv, Institute of Archaeology) Executive secretary, senior research worker T.M.Potyomkina (Donetsk, Donetsk National University)
This edition is prepared by archaeological research group of the chair of History of Ukraine at the Faculty
of History of Donetsk National University within the framework of the University Research Program 03-1bb/3
(under the guidance of Professor P.V.Dobrov, Doctor of History, Academician of Ukraine's Academy of History,
Honoured Worker of Education of Ukraine) financed by the Ministry of Education and Science of Ukraine.
The series was launched in 2000
© Donetsk National University, 2006
© Author of project A.V.Yevglevsky, 2006
© Komar A.V., Kubyshev A.I., Orlov R.S., 2006
© Translation: T.Ya.Volkova, D.V.Pilipenko, 2006
© Cover photo: a golden facing of a wooden mug of the 2nd half of the 7th century from Malaia
Pereshchepina, 2006
ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда в 2000 г мы представляли 1 -й том “Степей” в качестве сборника статей, ставя задачи на перспек-
тиву, то надежды на развитие серии связывали и с выходом монографий. Это осуществилось в 5 томе. Про-
изошло данное знаковое событие благодаря интенсивной исследовательской деятельности киевского архе-
олога А.В.Комара Исследователь взял на себя инициативу по полноценному введению в научный оборот
целого ряда давно раскопанных погребений раннесредневековых кочевников степной полосы Северного
Причерноморья. Но основные его усилия в последние пять лет были сосредоточены на подготовке крити-
ческого исследования по переосмыслению знаменитого перещепинского комплекса. Благодаря системному
подходу и, главное, внушительному объему этот труд с полным правом можно считать монографическим.
Это, в свою очередь, означает, что мы имеем в рамках нашего издания (сборника по определению) - моно-
графию.
Из 6-ти работ, помещенных в данном томе, 4 представляют самостоятельные работы А.В.Комара, и
только две выполнены в соавторстве с Р.С.Орловым и А.И.Кубышевым. Вклад последних в издание ма-
териалов по-своему немалый, несмотря даже на то, что А.И.Кубышева, этого опытнейшего, неутомимого
археолога-полевика нет с нами уже 5 лет. Сложная история подготовки самой весомой из 5 публикацион-
ных работ сборника, в центре внимания которой оказалось во всех отношениях выразительное и давно
известное специалистам погребение из Сивашовки, гораздо длиннее и насчитывает целых 20 лет. На их
протяжении А.И.Кубышев, реально оценивая значение материалов для раннесредневековой номадистики,
неоднократно обращался к разным исследователям, в т.ч. числе и зарубежным, пытаясь обеспечить матери-
алам наиболее полный современный комментарий и достойную полиграфию. Но, наверное, символично,
что реализовать этот проект удалось лишь совместными усилиями его коллег по Институту археологии:
Р.С Орлова, первым введшего рассматриваемые памятники в научный оборот, и А.В.Комара, к которому
А.И.Кубышев обратился за помощью уже в последний год своей жизни.
Столь необычный по своей структуре том “Степей” открывается крупнейшей из помешенных в нем
работ — углубленным анализом памятника, обнаруженного у с.Малая Перещепина. Перещепинский ком-
плекс, больше известный в литературе как “клад”, со времени его обнаружения в 1912 г периодически при-
влекает внимание специалистов, а количество посвященных ему исследований неизменно возрастает. В
1996 г Ч. Балинт писал, что полное осмысление перещепинской находки еще впереди, и это реально может
произойти только после публикации всего материала комплекса. Сегодня мы можем констатировать - эти
два события произошли. Монография, исчерпывающе характеризующая памятник, благодаря коллективу
сотрудников Эрмитажа, была издана в 1997 г, а новое аналитическое монографическое исследование, рас-
сматривающее его в более широком контексте основных проблем истории и культуры кочевников Восточ-
ной Европы VII - нач.УШ в., помещено в этом томе.
Важность публикации представленных в сборнике материалов, их актуальность как нельзя лучше
обосновал сам автор: “Ситуация, которая сложилась на сегодня в историографии в отношении истории и
археологии кочевников Северного Причерноморья 2-й пол.VI - нач.ХПП в., может показаться уникальной
по своей запутанности: под вопросом относительная и абсолютная хронология, культурная, этническая и
политическая принадлежность ключевых комплексов; серьезные разногласия вызывает и политическая
история кочевников региона; не выяснена до конца роль местных и привнесенных кочевнических элемен-
тов в формировании культуры и т.д. Нечто похожее наблюдаем и в историографии начальных фаз истории
Руси IX в., в археологии I и II Тюркских каганатов. Подобную ситуацию в науке обусловливает не только
сложность предмета - обычно она соседствует с очень ограниченной базой источников, плохо или фраг-
ментарно введенных в научный оборот, и поверхностным уровнем аналитических работ, предлагающих
только концепции, но не вникающих «в детали». Сейчас явно не время новых обобщающих трудов — наука
все еще переживает стадию нагромождения концепций, только «критическая масса» которых в состоянии
завести, наконец, маховик отсеивания ненужного”.
Название монографии А.В.Комара начинается словами “Перещепинский комплекс”, где термин “ком-
плекс” выглядит самым нейтральным из всех применяющихся в связи с анализом этого памятника. Спор
о его типе в литературе идет преимущественно в рамках развернутой оппозиционной терминологической
пары: “клад” - “вещи из погребения”. И нам показалось, что исследователи наконец-то сошлись в при-
нятии нейтрального термина “комплекс”, одновременно примиряющего разные позиции и не отрицаю-
щего, в принципе, продолжения дискуссии. Однако наши предположения не оправдались. Позиция автора
свидетельствует о том, что он является сторонником погребального происхождения комплекса. В этом
нет ничего удивительного. Перещепинская находка представляет собой исключительно многочисленный,
5
разноплановый, богатый, престижный и, наконец (что наиболее важно), разный по культурному происхож-
дению набор вещей, одним словом, уникальный комплекс. И даже если вещи происходят из погребения, то
это отнюдь не мешает назвать его кладом, точнее, погребальным кладом вещей. При этом атрибутирование
комплекса как обычного клада не исключает и того, что он был спрятан в связи с захоронением знатнейше-
го человека. Собственно развитию этой идеи в труде А.В.Комара уделено немало внимания. Но мы думаем,
что актуальность данного вопроса, также как и проблемы датирования, социального статуса его владельца,
определения культурной принадлежности набора вещей как цельного памятника и в дальнейшем не будут
терять своего значения. Археологический источник, как и любой другой, при новом взгляде на него может
давать новую информацию, поэтому в будущем следует ожидать новых оригинальных исследований пере-
щепинского комплекса.
Идеи А.В.Комара видятся нам весьма привлекательными, а с учетом столь обширной доказательной
базы, которая изложена на 238 страницах “монографической статьи”, смотрятся достаточно убедитель-
но. Поэтому предложенная им новая терминология для переименования типологического статуса архео-
логического объекта “перещепинский клад” на “напутственный комплекс”, а с точки зрения культурной
атрибуции - на “комплекс келегейского типа”, выглядит оправданно и перспективно. Логичным выводом,
основывающимся на мощной по глубине и широте аргументации, можно считать и отнесение исследовате-
лем перещепинского круга памятников к отдельному ритуалу, согласно которому, по А.В.Комару, “вместе
с частью туши или “шкурой” взнузданного коня покойника в яму помещались его оружие, одежда, личные
украшения и посуда для загробного пиршества. Делалось это втайне, место захоронения вещей пытались
скрыть. Само же тело покойника переправляли в загробный мир другим ритуалом и в другом месте, т.е. на-
блюдается пространственное и временное разграничение двух ритуалов, связанных с погребением одного
человека”.
Мы сочли необходимым привести слова исследователя о поставленных им задачах: “Определить пред-
посылки появления комплекса в контексте древнетюркских идеологических представлений; установить
культурный контекст «варварской» группы предметов, ее хронологию; очертить возможные предпосылки
появления «сасанидской» и «византийской» групп предметов в контексте общей событийной политиче-
ской истории Восточной Европы VII в.; связать комплекс «перещепинского» правителя с культурой кон-
кретной группы рядового кочевнического населения”. Также А.В.Комар предложил “четко разграничивать
наблюдения, выводы и предположения, отдавая отчет в том, что наиболее ценной частью любой работы
являются именно наблюдения, фиксирующие объективную взаимосвязь фактов”. На наш взгляд, исследо-
ватель интересно решил этот комплекс задач.
Одним из выводов монографии стало заключение, что проблема Перещепины и комплексов ее круга
представляет собой лишь первую часть дуалистической системы перещепинской культуры. На втором ее
полюсе находятся подкурганные погребения рядового населения, с 1985 г традиционно выделяемые в “тип
Сивашовки”. Этот термин прочно вошел в научный обиход, несмотря на то, что и само п.2 к.З Сивашовки,
и целый ряд погребений его круга были опубликованы лишь частично, с суммарной характеристикой лишь
наиболее аттрактивных вещей. Так, из 23 погребений, послуживших Р.С.Орлову основой для выделения
сивашовского типа, на момент выхода работы были опубликованы лишь 5. Иными словами, спустя 20
лет после выделения культурного типа памятников, 14 из 24 его “опорных” погребений все еще остаются
не введенными в научный оборот в полном объеме. Вполне очевидно, что первостепенную роль в сло-
жившихся условиях источниковедческого дефицита приобретает публикация достоверных раннесредне-
вековых кочевнических погребений, особенно эпонимного памятника — п.2 к.З Сивашовки. Дополнение
монографии публикационной частью, вводящей в научный оборот 10 погребений 2-й пол.VI - начЛТП в.,
в значительной мере подсказали обстоятельства. Но именно в таком виде книга действительно охватила
главные проблемы периода: соотношение памятников рядового населения типа Суханове с памятниками
типа Сивашовки, а последних - с памятниками высшей знати круга Перещепины.
А.В.Евглевский
А. В. Комар выражает искреннюю признательность всем без исключения коллегам, чья научная или ор-
ганизационная помощь, консультации, разрешения ознакомиться с коллекциями, предоставление материа-
лов, литературы или другая поддержка в той или иной мере способствовали появлению настоящей книги,
особенно: А.И.Айбабину, Ч.Балинту, В.И.Баранову, С.Н.Братченко, А.В.Виноградову, И.А.Гавритухину,
Ф.Дайму, А.В.Евглевскому, Н.А.Захаровой, М.М.Казанскому, Е.В.Круглову, З.А.Львовой, К.А.Михайлову,
А.П.Моце, Е.Н.Нечаевой, С.А.Плетневой, О.М.Приходнюку(|), А.А.Савенко, А.В.Симоненко, Д.А.Ста-
шенкову, М.Н.Стрихарю, О.В.Сухобокову, Р.В.Терпиловскому, Н.В.Хамайко, К.Цукерману, П.Штадлеру,
О.А.Щегловой и др.
6
А.В.Комар
ПЕРЕЩЕПИНСКИЙ КОМПЛЕКС
В КОНТЕКСТЕ ОСНОВНЫХ ПРОБЛЕМ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ
КОЧЕВНИКОВ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ VII - HA4.VIII В.
Традиционный вопрос теоретической археоло-
гии о возможности и корректности использования
археологических источников в реконструкции исто-
рических событий, исторической картины опреде-
ленного хронологического среза в последнее время
становится все более актуальным в раннесредневе-
ковой номадистике Восточной Европы. Безогово-
рочно относясь к периоду “письменной истории”,
наш объект, тем не менее, освещен письменными
источниками настолько кратко, фрагментарно и
противоречиво, что отказ от поиска путей расшире-
ния Источниковой базы автоматически означал бы
признание всей отрасли тупиковой, не способной
к объективному развитию. Единственным выходом
представляется раскрытие и развитие потенциала
археологических источников, хотя и этот процесс
не лишен проблем и “подводных камней”.
Письменные источники предлагают субъек-
тивную оценку события очевидцем, современни-
ком или же историком ближайших поколений, хра-
нящих память о нем. Отбор событий избирателен
- описываются только те из них, которые показа-
лись важными или любопытными автору. Археоло-
гические источники, наоборот, хранят объективную
информацию о всех без исключения событиях, от-
разившихся в памятниках материальной культуры.
Но если историческая информация письменных
источников уже выражена вербально, то перевод в
вербальную форму исторической части археологи-
ческой информации сопряжен с целым комплексом
проблем анализа и интерпретации археологических
источников. Преодолеть последние на нынешнем
этапе сложно, часто вообще невозможно, поэтому
закономерным явлением в современном комплекс-
ном историко-археологическом исследовании есть
отталкивание от события, упомянутого в пись-
менных источниках, с последующим поиском его
отражения в памятниках материальной культуры.
Обратная схема используется не менее часто, а вот
попытки реконструировать на основании археоло-
гического материала историческое событие, не от-
раженное в письменных источниках, встречаются
редко и считаются наиболее уязвимыми для крити-
ки. И уж совсем экстравагантно выглядят попытки
археологов оспорить какую-либо из распростра-
ненных в историографии исторических парадигм.
Определенная логика в этом есть — при выборе
доверять мнению современных или древних писа-
телей, позиция последних будет всегда предпочти-
тельнее, поскольку их попросту труднее уличить в
ошибках или тенденциозности.
Обилие всевозможных проблем и опасностей,
подстерегающих археолога на пути исторической
интерпретации своего материала, обычно вынужда-
ет к максимальной лаконичности и осторожности в
выводах. Но что делать, когда предшественниками
уже давно предложен целый ряд невероятно смелых
и ярких гипотез, вызвавших оживленное обсужде-
ние? Что делать, когда любой анализ археологиче-
ских данных в этой области уже не обходится без
контекста исторических парадигм, исторических
интерпретаций? Способно ли привлечь внимание
исследование, которое на месте существующих от-
ветов снова проставляет знаки вопроса, предлагая
вновь начать анализ источников там, где уже давно
противостоят мнения авторитетных ученых?
Подобные вопросы, вероятно, возникают у
каждого исследователя, подходящего к обсужде-
нию проблемы знаменитой находки 1912 г. из Ма-
лой Перещепины, которое со времени публикации
остроумной гипотезы Й. Вернера о принадлежно-
сти перещепинского комплекса погребению “ка-
гана Великой Булгарии Куврата” (Werner J., 1984)
продолжается в основном на уровне исторической
интерпретации.
Яркая и, в хорошем смысле, провокационная
книга Й.Вернера сразу же получила позитивные от-
клики со стороны болгарских археологов (Овчаров
Д., 1986) и, особенно, болгарской публицистиче-
ской прессы. В 1988 г. был издан болгарский пере-
вод книги (Вернер Й., 1988), а в следующем году в
Софии с небывалым ажиотажем прошли выставка
перещепинского комплекса и посвященная ему на-
учная конференция (Плетнева С.А., 1990). Также
в 1989 г в окрестностях с.Малая Перещепина про-
извела разведку экспедиция Д.Витанова, торже-
ственно установившая бетонный блок и колонну на
вероятном месте обнаружения комплекса, объявив
его “местом погребения хана Кубрата”. Занесен-
ный в реестр болгарских культурно-исторических
ценностей памятник ныне является местом съездов
болгарской общины Украины и одновременно яр-
ким примером тонкой грани в восприятии челове-
ческим сознанием научной гипотезы и факта, исто-
рии и политики.
Впрочем, болгарские исследователи были
далеко не единодушны в оценке книги И. Верне-
ра. Гораздо сдержаннее отреагировал на гипотезу
Д.Димитров, считающий перещепинский комплекс
оставленным одним из потомков Кубрата (Дими-
тров Д., 1987, с. 109-112). Появилась и критика ги-
потезы И.Вернера со стороны X. Димитрова, И.Бо-
жилова, (Димитров X., 1989, с.56, 57; Божилов И.,
Димитров X , 1995, с.31-35) и А.Милчева (Милчев
А., 1998, с.106-110), которые склоняются к версии
о хазарском собственнике “клада”.
Непосредственно на выход книги Й. Вернера
отечественные специалисты реагировали сдер-
жанно, подлинным же катализатором нынешнего
всплеска внимания к ней стал выход коллективной
работы сотрудников Государственного Эрмитажа
(Залесская В.Н. и др., 1997) и фотоальбома выстав-
ки (Сокровища хана Кубрата ..., 1997), посвящен-
ных полной публикации перещепинского комплек-
са. Их дополняет целая серия статей, детальнее
раскрывающих положения отдельных разделов
книги (Львова 3.А., 1993; 1994; 1996; 1998; 2000а;
20006; 2002; Львова З.А., Маршак Б.И., 1997; Со-
колова И.В., 1993 и др.). Несмотря на определен-
ность названия книги — “Сокровища хана Кубрата”
- полностью этой версии из авторского коллектива
придерживалась только В.Н.Залесская, авторы же
заключительного раздела, Б.И.Маршак и 3.А.Льво-
ва, предполагали только наличие в комплексе части
вещей, принадлежавших Кубрату, присутствие же
тут одновременно нескольких групп вещей, не впи-
сывающихся в общую схему (золотая сасанидская
посуда и группы V-VI “варварских” предметов), вы-
нудило их признать реальным и вариант, в котором
последним обладателем “сокровищ” был хазарский
правитель (Залесская В.Н. и др., 1997, с.87-100).
Именно последнюю модификацию гипоте-
зы считает реальной А.И.Айбабин (Айбабин А.И.,
1999, с. 179-182). С. А.Плетнева поначалу склонялась
к гипотезе ДДимитрова о принадлежности ком-
плекса одному из потомков Кубрата, точнее, Батба-
яну (Плетнева С.А., 1997, с.41-42; 1999, с.170-172),
а затем согласилась с А.И.Айбабиным (Плетнева
С.А., 2003, с.34-37). Безоговорочно гипотезу Й.Вер-
нера о непосредственной принадлежности переще-
пинского комплекса Кубрату приняли А.Киш (Kiss
А., 1995, S.183-184), Ч.Балинт (Балинт Ч., 1996,
с.56-59), Д.Овчаров (Овчаров Д., 1997, с.110-111),
Р.С.Багаутдинов и А.В.Богачев (Багаутдинов Р.С.
и др., 1998, с. 172), О.М.Приходнюк (Приходнюк
О.М., 19996, с.176; 2001, с.38-39) Р.Рашев (Рашев
Р., 2004, с. 120-127) и др. Критически высказались
Г.В.Гауссиг (Haussig Н. W., 1984), М.Казанский и Ж,-
П. Содини (Kazanski М., Sodini J.-P., 1987), Е.Х.Тот
и А.Хорват (Toth Е.Н., Ilorvat А., 1992, S.217-218),
П.П.Толочко (Толочко П.П., 1999, с.21, 22, 40, 41).
Альтернативной “хазарской” версии, предложенной
Б.И.Маршаком и К.М.Скалон (Маршак Б.И., Скалой
К.М., 1972, с.7-19), придерживается Е.В.Круглов
(Круглов Е.В., 19926. с.33-34).
Несмотря на обилие мнений, до сих пор не до
конца раскрытыми остаются многие важные во-
просы собственно археологического плана, кото-
рые могут серьезно повлиять и на общеисториче-
скую атрибуцию комплекса, также, в свою очередь,
сопряженную с целым рядом источниковедческих
проблем (Комар О.В., 2000а; 20016). Речь не идет
о кардинально новых подходах в изучении Пере-
щепинского комплекса. 11астоящая работа в целом
отталкивается от капитальной и добротной во всех
отношениях коллективной монографии сотруд-
ников Эрмитажа (Залесская В.Н. и др., 1997), но
при этом не является ни рецензией, ни обычной
попыткой пересмотра позиций авторского коллек-
тива. Она лишь предлагает развитие многих под-
нятых исследователями проблем и вопросов, а так-
же постановку новых проблем, которые рельефно
проступают при рассмотрении Перещепинского
комплекса не сепаратно, а в контексте культурно и
хронологически близких ему кочевнических древ-
ностей. Без глубокого изучения последних невоз-
можно правильное понимание Перещепины, так
же, как без правильного понимания этого ключе-
вого во всех отношениях комплекса, невозможен
полноценный анализ проблем истории и культуры
кочевников Восточной Европы VII - нач. VIII в.
Решение опубликовать работу в настоящем
виде было непростым: слишком широкий и раз-
ноплановый круг поднятых проблем, каждая из
которых заслуживает отдельного серьезного иссле-
дования; слишком высокий уровень дискуссион-
ности большинства вопросов, приближающийся к
стадии полной глухоты к аргументам оппонентов;
слишком мало еще сделано в систематизации архе-
ологической базы источников и слишком много - в
накоплении различных гипотез и мнений; слишком
мало получено прямых однозначных ответов, и
слишком много расставлено новых знаков вопро-
са. Объектом анализа стал действительно яркий и
сложный археологический комплекс, интерпрета-
ция которого на современном уровне анализа тре-
бует решения всего комплекса затронутых нами
проблем.
Предлагаемая вниманию читателей работа со-
стоит из двух частей: археологической и историче-
ской, в рамках которых рассматриваются десятки
самостоятельных вопросов, как остро дискусси-
8
онных, так и поднятых впервые, из области ис-
точниковедения, вещеведения, хронологии, нумиз-
матики, лингвистики, социальной организации и
духовной культуры древних тюрков, византийско-
кочевнических отношений, политической истории
Восточной Европы VI-VII вв. и т.д. Сумма ответов
на эти вопросы, собственно, и составляет то исто-
рическое полотно, на котором постепенно вырисо-
вывается процесс формирования, этнокультурная
и персональная принадлежность Перещепинского
комплекса.
Часть I. Археология
Раздел 1. Атрибуция памятника
Атрибутированный с момента своего открытия
как “клад” (Зарецкий И.А., 1912, Макаренко Н.Е.,
1912; Бобринский А.А., 1914) Перещепинский ком-
плекс чаще всего называется так и сейчас, хотя в
справедливости подобной атрибуции давно появи-
лись сомнения. Одним из первых версию о погре-
бении высказал В.А.Гринченко. Поставив в один
ряд открытый им комплекс из Вознесенки, могилы
из Новогригорьевки и комплексы из Перещепины,
Келегеев, Макуховки, Новых Санжар, исследова-
тель предположил, что все они являются остатками
погребений по обряду трупосожжения на сторо-
не (Гршченко В.А., 1937, с.45-52). Такой вариант
не исключает Н.А.Фонякова (Залесская В.Н. и др,
1997, с. 108, 109); постепенно склонилась к нему
и 3.А.Львова (Львова З.А., 2002, с. 155). Й.Всрнер,
наоборот, посчитал перещепинское “погребение”
ингумационным. По аналогии с аварским погре-
бением из Кунбабоня, где в обрыве разрушающе-
гося раннесредневекового могильника были подо-
браны остатки скелета, отнесенные к комплексу1,
исследователь интерпретировал перещепинские
золотые пластинки как обшивку деревянного гроба
(Werner J., 1984, S.34). С этой версией согласилась
3.А.Львова (Львова З.А., 1993, с. 111 -113), хотя, как
справедливо отметили М.Казанский и Ж.-П.Соди-
ни, речь может идти и о деревянном ящике, в кото-
ром были сложены предметы (Kazanski М., Sodini
J.-P., 1987, S.71-72).
Ч.Балинт и Й.Вернер уделяют важное значение
словам К.И.Маджара, который через 50 лет после
открытия комплекса вспомнил о костях человека,
находившихся в нем (Балинт Ч., 1996, с.59; Werner
J., 1992, S.436), но ни И.А.Зарецкий, ни М.Е.Мака-
ренко, доисследовавшие место находки непосред 1
ственно после ее обнаружения, костей не нашли.
Не всплывала эта важнейшая информация и во вре-
мя первых расспросов находчиков, а, как показы-
вает практика археолога, находки костей, особен-
но человеческих, оказывают на крестьян не менее
сильное впечатление, чем ценности. А поскольку
находчиками в Перещепине в поисках вещей сры-
та была практически вся дюна до культурного слоя
эпохи бронзы, отдельные кости животных в таких
раскопках вполне могли попадаться, но ни чело-
веческого скелета, ни его частей рядом с вещами
однозначно не было.
Проблема атрибуции находки из Перещепины
не изолирована и, на наш взгляд, должна решаться
в комплексе с остальными находками этого же кру-
га, т.е. еще 6 комплексами, очень сходными по ин-
вентарю и условиям их обнаружения. Речь идет о
комплексах из Келегеев, Новых Санжар, Макухов-
ки, Ясиново, Лимаревки и Павловки. Опираясь на
наличие костей коня, а также слоя угля над предме-
тами в Келегеях, А.К.Тахтай считал этот комплекс
воинским погребением (Тахтай А., (год не изве-
стен), Келегейський ..., с.3-4). Также погребением
считала комплекс из Новых Санжар А.Т.Смиленко
(Смиленко А.Т., 1968, с. 165). А А.И.Айбабин, Р.Ра-
шев и О.М.Приходнюк относят к погребениям всю
группу подобных комплексов (Айбабин А.И., 1985,
с.191, 197-202; Рашев Р., 2004, с.133; Приходнюк
ОМ., 2001, с.25-39).
Только одна из рассматриваемых находок про-
исходит из кургана (Павловка); три обнаружены в
эродированных песчаных дюнах (Перещепина, Ке-
легеи, Новые Санжары). Отметим, что только в Ке-
легеях, расположенных в зоне полупустынь (sic!),
речь может идти о “подвижных песках” в букваль-
ном понимании, для лесостепной же Перещепины
(Залесская В.Н. и др., 1997, с.87) это - натяжка. Из-
менение облика и “движение” задернованных и по-
росших лозой песчаных дюн украинской лесосте-
пи — это процесс десятков лет, резко ускоряющийся
только в случае эрозии. Такой ландшафт никак не
препятствовал кратковременному сокрытию кла-
да, тем более, что в условиях открытой местности
именно балки и речные берега с зарослями камы-
ша, лозы и деревьев до сих пор считаются наиболее
скрытными местами. Условие скрытности наруша-
ет Павловка, где комплекс обнаружен в кургане (Ба-
галей Д.И., 1905, с.85). Также на возвышенности
располагался и ближайший к Павловке комплекс из
Лимаревки, обнаруженный, правда, между курга-
нами (Древности ..., 1874, с. 16), но вполне возмож-
но, что и в последнем случае речь идет о невысоком
распаханном кургане.
1 Принадлежность костей комплексу не подтверждается их экспертизой по С14 (сообщение П.Штадлера).
9
Связь сразу двух из рассматриваемых ком-
плексов с курганными могильниками автоматиче-
ски поднимает вопрос о их соотношении с погре-
бальными памятниками. Несмотря на то, что три
комплекса были доисследованы археологами “по
горячим следам” (Перещепина, Келегеи, Новые
Санжары), никаких костей человека ни в одном из
комплексов обнаружить не удалось. Зато в трех об-
наружены кости коня: в Келегеях - зубы, в Новых
Санжарах - зубы, фрагменты черепа, ребер, пред-
плечья, конечностей, в Ясиново - череп и “кости”.
Детали снаряжения коня: седла, стремена, удила,
бляшки сбруи находились в Перещепине, Келеге-
ях, Новых Санжарах, Ясиново, Павловке. Состав
остального инвентаря из комплексов отображает
таблица 1. Здесь выделяются несколько основных
категорий: оружие (однолезвийные мечи, боевые
ножи, колчан, наконечники стрел, обрывки кольчу-
ги), поясные детали, украшения (перстни, серьги,
ожерелья), посуда (металлическая, керамическая
и стеклянная); также в большинстве комплексов
находились золотые византийские монеты. Набор
вещей в Перещепине еще разнообразнее, но этот
комплекс выделяется исключительным богатством
даже из рассматриваемого ряда далеко не рядовых
комплексов.
В сумме отчетливо вырисовывается полное
боевое снаряжение воина-всадника (включая сна-
ряжение коня), набор дорогих личных украшений
и набор преимущественно дорогой пиршественной
посуды - вполне обычный инвентарь погребения
кочевого аристократа. Нет только самого важного
компонента - человеческих костей.
Конечно, многое можно списать на условия
обнаружения комплексов. Но ведь перстни, серьги,
браслеты, гривны в трупоположении находчикам
приходилось бы снимать с костей скелета, неужели
ни в одном случае такие подробности не всплыли
Табл. 1. Признаки обряда и инвентарь в комплексах келегейского типа.
КОСТИ коня удила стремена седло сбляшки сбруи клинок, нож кольчуга стрелы, колчан поясные детали перстни серьги ожерелье монеты металическая посуда керамическая посуда стеклянная посуда
Перещепина X X X X X X X X X X X X
Келегеи X X X X X X X X X X X X X X X
Н. Санжары X X X X X X X X X X X X X
Ясиново X X X X X X X X
Лимарёвка X X X X X
Павловка X X
Макуховка X X
бы? В Келегеях и Новых Санжарах археологами
небезуспешно просеивался грунт, почему даже тут
не обнаружено никаких следов человеческого ске-
лета? Версия о плохой сохранности костей также
сомнительна, поскольку во многих случаях хорошо
сохранялась более хрупкая органика: в Перещепи-
не — дерево и обрывки ткани; в Келегеях — дерево
и обрывки меховой одежды; в Павловке — деревян-
ное седло. Ни в одном случае не отмечена и какая-
либо закономерность расположения инвентаря,
напоминающая рассредоточение вещей по скеле-
ту. Наконец, в чрезвычайно похожих по условиям
обнаружения и доисследования, но более древних
погребениях гуннского времени кости человека
упоминают и находчики (Алешки, Здвиженское,
Дмитриевка), и уж тем более их обнаруживали при
доисследовании археологи (Мелитополь, Антонов-
ка, Новоивановка, Марфовка, к-з Калинина и др.)
(см.: Засецкая И.П., 1994).
Версия о трупосожжении в нашем случае так-
же маловероятна. В Келегеях, конечно, обнаружен
слой угля над предметами, но ни один предмет не
был обожжен. В группе же хронологически и куль-
турно близких комплексов с остатками кремаций
(Глодосы, могила I Новогригорьевки, Геленовка),
кроме кальцинированных костей и большого коли-
чества остатков костра, бросается в глаза обожжен-
ность большинства предметов. Такая же ситуация
и в Вознесенке, где даже при явном непогребаль-
ном характере комплекса все равно найден обож-
женный человеческий позвонок (Гршченко В.А.,
(год не известен), с.31). Наконец, за исключением
10
Глодос, все остальные комплексы этой группы не
прятались, а обозначались на поверхности выра-
зительными каменно-земляными сооружениями
— курганами или валами.
Последний “типовой” вариант интерпретации
— кенотаф — также с трудом приемлем. Ингумаци-
онные погребения “перещепинского круга” на се-
годня представлены только подкурганным погребе-
нием с западной ориентировкой из Романовской, а
кремации - погребением из Глодос, причем опре-
деление последнего как погребения, как увидим
ниже, вызывает сомнения. Еще две известные кре-
мации - Геленовка и м.1 Новогригорьевки - про-
сто не дотягивают до “перещепинского круга” по
социальному положению. Погребений, в таком слу-
чае, оказывается гораздо меньше, чем “кенотафов”,
что попросту противоречит логике. Для сравнения,
отдельных комплексов вещей круга погребений с
геральдическими наборами на сегодня известно
только два: к. 16 Наташино (Колотухин В.А., 1983,
с.42) и “Царский курган” (Атавин А.Г., 1996, с.209),
т.е. 3% от общей выборки. Эти комплексы вполне
могут бьггь кенотафами, но статистика решительно
не позволяет считать кенотафами рассматриваемые
нами 7 комплексов перещепинского круга.
Психологии человека свойственно сводить
объяснение непонятных явлений к знакомым кате-
гориям путем введения “фактора х” - набора веро-
ятных объяснений, почему при “А есть Б”, тожде-
ство на самом деле таковым не выглядит. Базируясь
на общенаучном принципе анализа прямых связей
между явлениями (фактов), археология, тем не ме-
нее, нарушает его, пожалуй, чаще, чем какая-либо
из существующих наук. Обусловлено это специ-
фикой источников, являющихся лишь остатками
отдельных фрагментов картины материальной
культуры древнего населения. Реконструкция, до-
пуск, условность, субъективизм присутствуют на
всех без исключения стадиях и уровнях археоло-
гического исследования, делая “фактор х” не про-
сто закономерным, но и необходимым элементом
анализа, несмотря на то, что в глазах строгой тео-
рии науки вместо “х” в таких логических цепочках
зияют обычнейшие разрывы. Опасности, подстере-
гающие ученого в такой ситуации, описывать из-
лишне, но, как это ни парадоксально, опаснее, чем
любая ошибка в определении "фактора х”, - это его
реальное отсутствие. Иногда простейшая прямая
логическая связь, какой бы странной и непонятной
она ни казалась, и является верной, нужно только
подобрать к ней ключ.
Анализ комплексов круга Перещепины на се-
годня вынуждает констатировать: это не клады, не
погребения и не кенотафы, хотя комплексы явно ка-
ким-то образом связаны с погребальным обрядом.
Возможно, это — отдельный оригинальный вид по-
гребального обряда, согласно которому вместе с
частью скелета или “шкурой” взнузданного коня
покойника в яму помещались его оружие, одежда,
личные украшения и посуда для загробного пир-
шества. Обряд сопровождался ритуальными дей-
ствиями с использованием огня, и иногда, как в
Келегеях, остатки костра также ссыпались в яму с
предметами. Делалось это преимущественно втай-
не, во всяком случае, место захоронения вещей пы-
тались скрыть. Само же тело покойника переправ-
ляли в загробный мир другим ритуалом и в другом
месте, т.е. наблюдается пространственное и вре-
менное разграничение двух ритуалов, связанных с
погребением одного человека.
Возможно, мы наблюдаем своеобразное разде-
ление “мира людей” и “мира вещей”, для каждого
из которых существовали особые правила перехо-
да, особый проводник в загробный мир. В нашем
случае человек по каким-то причинам не мог взять
с собой в путь необходимые ему вещи, поэтому
они отправлялись отдельно с его верховым конем.
Легенды древних и первобытных народов изоби-
луют различными вариациями на эту тему. Напри-
мер, у тюрков-тофаларов покойник, путешествую-
щий в мир Эрлик-хана на верховом олене, должен
был перейти через пропасть по канату, толщиной
в волос. Оленя с грузом необходимых вещей духи
переводили по безопасной дороге, а вот человеку
предстояло пройти испытание самостоятельно, ко-
торое, разумеется, мог выполнить только человек
без больших прегрешений при жизни (Алексеев
Н.А., 1980, с. 175).
Отдаленные археологические параллели по-
добным идеологическим представлениям находим
на салтовских кремационных могильниках Подо-
нья и Кубано-Черноморского региона, где обяза-
тельно присутствуют т.н. “тайнички” - обожжен-
ные комплексы ритуально испорченных предметов
вооружения, снаряжения коня, орудий труда и т.п.
(Кухаренко Ю.В., 1951; Михеев В.К., 1985; Шрам-
ко Б.А., 1983; Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1996;
Аксенов В.С., Воловик С.И., 1999; Сорокина И.А.,
2001). Несмотря на то, что все “тайнички” распола-
гаются на могильниках посреди погребений, прямо
с погребениями они не связаны. Только в уникаль-
ном п.99 Борисово такой комплекс располагался не
в отдельной яме, а на плите перекрытия гробницы,
под которой обнаружено 19 человеческих черепов
и остатки обычного кремационного погребения
(Саханев В.В., 1914, с.110-112; рис.10-12). Это по-
гребение демонстрирует несомненную временную
близость обоих ритуалов, но вещи и останки погре-
бенного все равно пространственно разграничены
каменной плитой. Нечто похожее наблюдаем и в
близком Глодосам по инвентарю ингумационном
п.248 Дюрсо, где непосредственно при покойнике
11
лежали только железные и бронзовые вещи, доро-
гие же сабля и золотые серьги оказались выше тела,
в засыпке могилы (Дмитриев А.В., 2003, с.202).
Наиболее ранние “тайнички” Борисово синхрон-
ны Вознесенке и близки по инвентарю и ритуалу,
но суть ритуала в Вознесенке немного другая — это
уже поминальный обряд, который совершался че-
рез большой промежуток времени после смерти и
ритуала погребения, достаточный для сооружения
большого мемориального комплекса. Это занимало
не менее 40 дней, а в реальности гораздо больше.
Например, Кюль-тегин умер 27 февраля 731 г., по-
хоронен 1 ноября 731 г., а его курук освятили толь-
ко 1 августа 732 г. (Кляшторный С.Г., 2003, с.54).
А.К.Амброз обратил внимание и на аварские
параллели - отдельные комплексы обожженных
деталей конского снаряжения (удила, стремена,
бляшки) иногда, как в салтовских “тайничках”, с
наконечниками копий и топорами (Амброз А.К.,
1982, с.216, 217). Отметим при этом, что достовер-
ные аварские кремации до сих пор не известны, т.е.
вещи из аварских “тайничков” обожжены согласно
особому ритуалу. Также показательно, что костей
не найдено и в ближайших к Перещепине комплек-
сах из Бочи и Тепе; не подтвердилась, как уже упо-
миналось выше, и принадлежность человеческих
костей комплексу из Кунбабоня.
Нужно вспомнить и более восточные паралле-
ли: два хакасских кургана из Копейского чаа-таса
(Енисей), в т.ч. и знаменитый комплекс с метал-
лическими сосудами, а также тюркские к.1 Курая
IV и к.4 1935 г Туэкты (Алтай). Под курганом по
центру находилось основное погребение по обряду
трупоположения, вокруг которого располагались
несколько комплексов с обожженными деталями
сбруи, поясных наборов, вооружения и отдельны-
ми кальцинированными человеческими костями.
А.А.Гаврилова считала их трупосожжениями, хотя
в литературе они чаще именуются “тайничками”
(Гаврилова А.А., 1965, с.64, 65).
Значение обожженных комплексов преднаме-
ренно испорченных предметов, на наш взгляд, по-
зволяют объяснить данные этнографии тюркских
народов. Порча предметов при погребальных и
поминальных ритуалах была обрядом общетюрк-
ским, отмеченным этнографами практически у всех
современных тюрков. Не менее распространены
представления о связи огня с “вратами” в “другой
мир”. У тувинцев, хакасов, качинцев и теленгитов
“передача” покойному предметов и его “кормление”
совершались путем сжигания вещей или пищи, а
якуты, сами практиковавшие обряд ингумации, от-
правляли к покойнику слугу путем сожжения его
на специальном костре (Алексеев Н.А., 1980, с. 172,
187, 197, 203, 209). Согласно Д.Плано Карпини,
монголы сжиганием костей “переправляли” в иной
мир животных, посвященных Чингисхану, и коней,
съедаемых на погребальном пире (Плано Карпини
Д., 1997, с.35, 36, 38).
Вещи человека были в сознании тюрков не от-
делимы от него самого. Со смертью человека уми-
рали и его вещи, но это, разумеется, не означало
немедленное уничтожение или закапывание всех
предметов покойного. Обычно они просто раздава-
лись родственникам, а старые вещи сжигались, т.е.
“отправлялись” умершему. У тувинцев на проводах
с умершим часто “передавались” и отдельные вещи,
принадлежавшие его ранее умершим родственни-
кам, но по разным причинам не “переданные” им
при похоронах (Алексеев Н.А., 1980, с. 174). Сож-
жение старых вещей покойного у алтайцев проис-
ходило на седьмой день после смерти (Традици-
онное мировоззрение ..., 1988, с.171). Значимость
этого дня подчеркивают поминальные ритуалы
большинства тюркских народов. Согласно пред-
ставлениям теленгитов, умерший 7 дней “остается”
в своей юрте и "отправляется в путь” только после
этого срока. Происходило это при помощи шамана,
совершавшего с родственниками ритуал на могиле.
Шаман "вызывал” покойного, “спрашивал” его по-
желания и, если тот просил какие-то вещи, их при-
носили и сжигали на могиле (Алексеев Н.А., 1980,
с. 197). Этот обряд, пожалуй, лучше всего объясняет
происхождение “тайничков” на салтовских крема-
ционных могильниках. Телеуты наоборот считали,
что умерший не находится 7 дней в юрте, а обходит
жилища всех родственников и знакомых вместе со
своим конем, которого убивали не при похоронах, а
только на седьмой день (Алексеев Н. А., 1980, с. 199,
200,220-222). Но и седьмой день не был последним
днем пребывания умершего на земле, просто про-
исходила его трансформация в дух. Телеуты разли-
чали душу живого человека - кут (др. тюрк. *kut,
qut) (Сравнительно-историческая грамматика ...,
2001, с.731; Древнетюркский словарь, 1969, с.471),
дух человека, выходивший из него в момент смер-
ти — сюнэ, и дух, в который превращался умерший,
оставаясь на земле 40 дней, - юзют (др. тюрк. *je-
bin) (Сравнительно-историческая грамматика ...,
2001, с.731). Большинство тюркских народов счи-
тало, что окончательно дух покидает “Серединный
мир” и отправляется в “Нижний мир” только через
40 дней (Алексеев Н.А., 1980, с. 168-176). У бельти-
ров и сагайцев было принято все 40 дней кормить
духа, сжигая для него еду или ставя отдельную та-
релку (Фиельструп Ф.А., 2002, с. 137-139). За это
время, по различным представлениям, дух обитал
рядом с юртой или на кладбище, слонялся между
могилой и юртой или же обходил все места, тде ему
приходилось бывать при жизни, чтобы на 40-й день
вернуться к поминающим его родственникам и
окончательно удалиться в “Нижний мир”. Если же
12
дух не “уходил”, приглашали шамана, чтобы отпра-
вить его насильно (Алексеев Н.А., 1984, с.67, 68).
У киргизов и казахов торжественный ритуал окон-
чательных проводов духа назывался “аш” (“ас”).
Иногда он совершался и до истечения 40 дней, а
иногда и через 2-3 года. Связано это, скорее всего,
с экономическими факторами, так как аш ложил-
ся тяжким бременем не только на семью, но и на
весь род покойного. Только после совершения аша
семья снимала траур, а вдова могла вновь выйти за-
муж (Фиельструп Ф.А., 2002, с. 139-171).
Аш был обрядом общеплеменным, восходив-
шим к той стадии развития древнего общества, ког-
да смерть каждого члена племени касалась всего
племени. Проводы же 3-го, 7-го и 40-го дней каса-
лись только членов семьи умершего. Обряды 3-го,
7-го и 40-го дней в древнетюркском назывались
соответственно *iicin otkar-, *jatisin otkar-, *qyrqyn
otkar-; для проведения “седьмин” и “сороковин”
существовал и другой глагол: *jatisin ber-, *qyrqyn
ber- (Сравнительно-историческая грамматика ...,
2001, с.608). Любопытно, что прагюркское *Ь:ег-
означало “давать”, “отдавать (долг)”; близкое зна-
чение и у *ote- (от *ot - “долг”) - “отдавать долг”
(Сравнительно-историческая грамматика ..., 2001,
с.337, 338, 700, 701). То есть семантика обряда под-
разумевает “отдавание долга” покойному, причем
даже в прямом, а не переносном значении. Напри-
мер, казахи, чувствуя приближение смерти, опреде-
ляли, сколько скота и какие вещи нужно пожертво-
вать после их смерти, а также вознаграждение за
проведение посмертных обрядов. Обычная доля
жертвовавшейся части имущества составляла 1/4
или 1/3 (Фиельструп Ф.А., 2002, с. 137-139).
Перещепина и сходные с ней археологиче-
ские комплексы идеологически связаны с тюрк-
скими обрядами седьмого дня, когда дух покидал
дом, или сорокового дня, когда дух умершего уже
окончательно отправлялся в путь в “Нижний мир”.
Само погребение у большинства тюркских наро-
дов происходило в день смерти или на следующий
день (Алексеев Н.А., 1980, с.222), поэтому погре-
бальные церемонии были довольно простыми, не
требующими длительной подготовки. Довольно же
щепетильные вопросы дележа наследства требова-
ли времени, возможно, поэтому непосредственно с
телом клали только минимальный набор необходи-
мых вещей, а оставшаяся после дележа наследства
собственность “отдавалась” покойному отдельным
ритуалом. По этнографическим данным, вещи по-
койника обычно сжигались на 7-й день, поэтому
оставшиеся 33 дня пребывания в “Серединном
мире” он как бы уже пользовался этими вещами,
хотя снабдить его едой и вещами в дорогу можно
было также и на 40-й день, когда дух уже отправ-
лялся в путешествие в “Нижний мир”. Дух снаря-
жался конем или его символическим заменителем
в виде сбруи и седла, своими старыми вещами, а
также всеми предметами, которые он “затребует”
от родственников через шамана. Последний всег-
да хорошо знал достаток и возможности каждой
семьи, проводя обычно ритуал так, чтобы смерть
близких не сопровождалась дополнительным эко-
номическим ударом. Социальные разграничения со
временем даже записывались на уровне идеологи-
ческих представлений - например, у алтайцев сюнэ
богатого человека путешествовал в иной мир на
коне, тогда как сюнэ бедного человека это предсто-
яло сделать пешком (Алексеев Н.А., 1980, с. 163).
И даже для очень богатых семей шаман “закрывал
глаза” на старые и непригодные к использованию
предметы, которыми снаряжали умершего, — при
всей вере древних в загробную жизнь и правди-
вость совершаемых ритуалов, все довольно хорошо
отдавали себе отчет в их условности, символизме.
Элемент “старых вещей” в Перещепине на-
блюдается довольно отчетливо: прохудившаяся
и залатанная посуда (сасанидское блюдо кат. 19,
серебряные и золотые кубки, “блюдо Патерна”),
ремонтированные колчан и ножны меча, пояс в из-
ношенном состоянии, старое, уже не использовав-
шееся ожерелье кат.63 и т.д. Археологические сле-
ды аналогичного обряда рядового кочевнического
населения, пожалуй, вообще вряд ли обнаружимы
— тут трудно ожидать чего-то большего, чем раз-
бросанные на сотни километров повешенные на
шест или дерево шкуры коней с остатками тризны
и костра от сожжения старой одежды и сломанных
предметов, как это еще недавно делали рядовые
алтайцы (Кубарев В.Д., 1984, с.76). Мало что из-
менит и вариант с закапыванием такого комплекса
в землю, поскольку металлические предметы часто
заменялись их символами в виде деревянных ча-
стей. Например, кумандинцы, несмотря на обычай
оставлять на месте все вещи, использованные для
похорон, уносили железные части орудий (Алексе-
ев Н.А., 1980, с.200), а в раннесредневековом кав-
казском могильнике Мощевая Балка замена вещи
ее деревянной частью хорошо прослеживается и в
погребальном обряде (Савченко Е.И., 1999, с. 161,
162).
Рассматриваемые нами поднепровские ком-
плексы связаны исключительно с погребениями
представителей высшего социального уровня, что
не могло не наложить свой отпечаток на особенно-
сти ритуала. Предложенное выше возможное идео-
логическое объяснение обряда разделения погребе-
ния тела покойника и его вещей как во времени, так
и пространственно, для похорон знати может быть
дополнено и вполне рациональными причинами.
Как отмечал А.К.Амброз, бичом богатых погребе-
ний во все времена оставались грабители могил,
13
вынуждавшие древних к тайным погребениям (Ам-
броз А.К., 1982, с.210). Еще скифы, предвидя та-
кую опасность, начали сооружать тайные боковые
камеры и небольшие тайнички-ниши в стенах, дне
погребальных камер, куда прятались самые ценные
вещи. Оптимальным, конечно же, было бы тайное
погребение царей, но это противоречило бы роли
аристократии и правителей в древнем обществе.
Сосредотачивая в своих руках не только военно-ад-
министративные, но и часто религиозные функции,
правитель выступал сакральным символом госу-
дарства, племени, общины. Состояние его здоро-
вья было символом силы и благополучия народа,
смерть - всеобщим несчастьем (Фрэзер Д.Д., 1998,
с. 16-18,281-306 и др.). Участие в похоронах прави-
теля или его оплакивание - священная обязанность
подданных, поэтому тайная церемония, разумеет-
ся, чаще всего была нежелательной. В то же время,
осквернение могилы правителя, по представлени-
ям древних, могло повлечь за собой очень опасные
последствия для всего народа, поэтому стремление
обезопасить царские могилы от ограбления выра-
жалось в постоянном поиске эффективных риту-
альных и практических “средств защиты”.
Такой “прагматизм” в погребальном обряде не
был чем-то исключительным. Исследователями-
этнографами неоднократно отмечалось наличие
простого рационального смысла в большинстве
запретов и обязательных ритуалов примитивных
народов и древних религий. Особенно рационален
в этом плане весь комплекс обрядов погребальной
церемонии, обеспечивавший не только благопо-
лучный переход умершего в потусторонний мир,
но и ограждение живых от его мертвого тела и воз-
можного вредоносного влияния духа после смерти.
Именно эти задачи и решал погребальный обряд,
никогда сам по себе не являвшийся жестким ри-
туалом, не допускавшим отклонений. У тюркских
народов при похоронах учитывались пол, возраст,
социальное положение, вид смерти, место гибели,
время года. Только приняв во внимание все эти
факторы, родственники и определяли способ за-
хоронения, а также комплекс необходимых сопут-
ствующих ритуалов (Алексеев Н.А., 1980, с.76).
При этом годились любые нововведения и отклоне-
ния, опирающиеся на религиозные или мифологи-
ческие представления, но, разумеется, одобренные
шаманами после “совещания” с соответствующи-
ми духами.
В отличие от кочевников индоиранской груп-
пы, доминировавших в Северном Причерноморье
до кон.ГУ в. и хоронивших знатных покойников
исключительно в курганах, тюрко-монгольские
племена уже с первым своим появлением принес-
ли традицию бескурганных богатых захоронений
(Засецкая И.П., 1994, с. 12-20). Тайные погребе-
ния знатных лиц современники отмечали у гуннов
(Иордан, 1997, с.ПО), хазар IX-X вв. (Ковалевский
А.П., 1956, с. 146, 147), монголов XIII в. (Плано
Карпини Д., 1997, с.38, 39; Рубрук Г., 1997, с.101).
В этих случаях речь шла о погребениях, но все же
очень интересной представляется деталь погре-
бального ритуала монголов, переданная братом де
Бридиа по отчету спутника и переводчика Д.Плано
Карпини - Бенедикта Поляка: “Некоторых, более
важных, хоронят так: выкапывают тайно в поле
квадратную яму..., а другую [яму], в которой они
имитируют похороны [умершего], роют рядом со
стойбищем публично и открыто” (Дубровский Д.В.,
2002, с.200). Тот же элемент “запутывания” путем
выкапывания ложных могил отмечает и ибн-Фад-
лан в описании погребения хазарского царя (Ко-
валевский А.П., 1956, с. 146, 147), хотя и сообщает
несколько нереальное количество ложных “домов”
- 19 (вероятно, элементарное преувеличение: вме-
сто 2-х могил - 20). Смысл такой скрытности непо-
нятен, поскольку автором тут же указывается, что
над могилой пропускается река, а всех участников
ритуала погребения убивают. Объяснение этого на-
ходим у других арабских писателей, повторяющих
информацию об обычае хазар спешиваться возле
царских могил (Заходер Б.Н., 1962, с.34). То есть на-
ряду с тайной реальной могилой правителя, у хазар
существовал также ее “публичный” вариант. Мо-
тивы отвода реки для погребения и убийства всех
участников похорон находим и в распространен-
ной до сих пор в Подунавье легенде о похоронах
Аттилы, проанализированной в связи с находкой из
Большого Каменца Л.А.Мацулевичем (Мацулевич
Л.А., 1934, с.57-59). По мнению С.А.Плетневой,
сведения Н.Е.Макаренко о расположении места
находки Перещепинского комплекса в низкой пой-
менной местности, несомненно заливавшейся во-
дой во время разлива (Макаренко Н., 1912, с.206),
вполне можно сравнивать с упомянутой легендой,
так как хотя бы часть года место захоронения дей-
ствительно было скрыто под водой (Плетнева С. А.,
2003, с.46,47). Хазарский и гуннский обряды сбли-
жает не только сюжет о “речном погребении”. У
Иордана при передаче Прискового описания похо-
рон Аттилы также сначала упоминается об откры-
той тризне на кургане (tumulus), и только затем
ночью следовало тайное погребение тела с убий-
ством его участников (Иордан, 1997, с.НО).
Во всех указанных случаях однозначно разде-
ление места погребения и места тризны, специаль-
но для которой сооружалась символическая могила
для открытых проводов тела и последующих поми-
нок. Именно такой явно была монгольская “ложная
могила”, описанная братом Бенедиктом, поскольку
все участники похорон, разумеется, видели, что
тела там нет. Тюрко-монгольская традиция двух мо-
14
гил высшей знати: тайной и открытой, “погребаль-
ной” и “поминальной” очень близка к рассматрива-
емым нами комплексам перещепинского круга, но
здесь проблема предотвращения ограбления была
решена более специфическим образом. Как отме-
чали В.Д.Кубарев и Д.Баяр, ситуация, при которой
нам до сих пор не известно ни одной могилы древ-
нетюркских или монгольских правителей, зато их
поминальные храмы-куруки не только открыты, но
и, как в случае с Чингисханом, до нашего времени
служат местом поклонений, не может быть случай-
ной - наверное, именно этого и добивались их древ-
ние строители (Кубарев В.Д., Баяр Д., 2002, с.84).
Представления о раздельном переходе тела че-
ловека и его духа с остальными вещами в загроб-
ный мир могли сами по себе оказаться довольно эф-
фективным средством защиты могил правителей от
осквернения. В рассматриваемых нами комплексах
перещепинского круга собраны не только дорогие
оружие, сбруя, пояса, но и вообще все драгоценно-
сти до самых малых личных вещей (перстни, серь-
ги), одежда с дорогой отделкой. Похоже, их соб-
ственники уходили в загробный мир привселюдно
максимально скромно, как рядовые представители
их народа (“земля всех уравнивает”). Зато дорогие
вещи вместе с погребальными дарами и т.п. захо-
ранивались вдали от людей в строгой секретности.
Вскрывать саму могилу потенциальным граби-
телям не было смысла, найти же комплекс вещей
было сложной задачей. Тем более, что, как показы-
вает локализация интересующих нас комплексов,
расположены они преимущественно в лесостепи,
далеко от основных маршрутов передвижений ко-
чевников (рис.1).
Расстояние от условной северной границы
кочевий довольно существенно. Группы Павловка
- Лимаревка и Ясиново - Глодосы расположены на
150-180 км севернее, группа Перещепина - Маку-
ховка - Новые Санжары - на 250 км, и только Ке-
легеи находятся внутри основного ареала рядовых
погребений. Иными словами, при скорости пере-
движения в 40-50 км в день, всадникам нужно было
затратить от 4 до 7 дней, чтобы добраться от север-
ной границы кочевий до места сокрытия комплек-
сов круга Перещепины. Напрашивается предполо-
жение: не является ли это расстояние именно тем
отрезком, который преодолевался за 7 дней пути?
При обычной скорости передвижения (30-40 км в
день) за 7 дней преодолевалось 210-280 км пути, но
алтайская и монгольская степные породы лошадей
способны на пробег около 70-80 км в день, (есть
даже упоминания о цифре в “100 верст”) (Вайн-
штейн С.И., 1972, с.28), т.е. за 7 дней пути по ров-
ной местности возможно было пройти вплоть до
500 км. Последняя цифра, разумеется, крайность,
но она наглядно объясняет, почему Перещепину и
другие “лесостепные” памятники нельзя механиче-
ски отрывать от расположенного в 550 км на юг от
них комплекса из Келегеев.
Следуя нашему предположению, ритуал ре-
конструируется так: погребальная церемония со-
вершалась в день смерти или на следующее утро;
тело хоронилось практически без дорогих вещей,
которые собирались в посмертный “багаж” умер-
шего, навьючивались на его лошадей или склады-
вались в его повозку и сразу же после похорон с
небольшой группой всадников отправлялись в путь
на север, т.е., по представлениям тюрков, “к краю
земли”. Всадники на отборных лошадях скакали 7
дней, затем останавливались в укромном месте и
совершали ритуал “передачи” в иной мир вещей
покойного, который в это же время “отправлялся в
путь” в том же направлении, “подсказанном” ему
дымом от ритуального сожжения жертвенных при-
ношений. Участники ритуала зарывали комплекс
вещей, убивали лошадей умершего, совершали по-
минальную тризну, после чего скрывали ее следы и
возвращались домой; дух же находил своих лоша-
дей с багажом и отправлялся в 33-дневную дорогу
в иной мир.
Так выглядел бы описанный ритуал в случае с
рядовым тюрком или же в случае обычных похорон
правителя, не превращенных, подобно похоронам
Кюль-тегина или Бильге-кагана, в торжественные
публичные церемонии, требующие много времени
на подготовку, на рассылку посольств и принятие
делегаций, на постройку храма-курука и т.д. Но для
нас важно не точное время совершения обряда, а
сам его принцип, который в нашем случае больше
всего соответствует принципу тюркского обряда
седьмого дня.
Как все-таки атрибутировать Перещепин-
ский и аналогичные ему комплексы при помощи
существующих археологических терминов? Фак-
тически, перед нами сепаратно зарытый сопрово-
дительный инвентарь, но можно ли называть так
вещи, не находящиеся на самом деле в погребении?
Археологические остатки ритуалов, следующих
за погребением тела, определяются обычно тре-
мя терминами: “тризна”, “ритуальный комплекс”
и “поминальный комплекс”. Термин “ритуальный
комплекс” слишком широкий, покрывающий собой
различные обряды без уточнения. Использовать же
термин “поминальный комплекс” в нашем случае
будет неверным. Тюркский обряд седьмого или со-
рокового дня не является “поминками”, как отмети-
ла В.П. Дьяконова, ему хорошо соответствует другое
славянское название - “проводы” (Дьяконова В.П.,
1975, с.59). Эти обряды нельзя путать, поскольку их
определяют совершенно разные события: у славян
на 40-й день после смерти духи умерших возвра-
щаются домой и их поминают, тогда как у тюрков
15

Рис. 1. Памятники VII - 1 -й трети VIII в.: / - Мадара (Fiedler U., 1992); 2 - Геленовка (Rulikowski
Е., 1880); 3 — Белая Церковь; 4 - Журавлиха (Cmpixap М.М., 1992); 5 — Малый Ржавец (Корзухина ГФ.,
1996); б — Мартыновка (Корзухина Г.Ф., 1996; Pekarskaja L. V., Kidd D., 1994); 7—Хацки (Корзухина Г.Ф.,
1996); 8 — Глодосы (Смыенко А.Т., 1965); 9-Ясиново (ОАКза 1889 г; Айбабин А.И, 1985); 10-Дымовка,
K.XIV, п.2 (Posta В, 1905; Айбабин А.И., 1985), 11 - Усть-Каменка, к.63 (Костенко В И, 1993); 12
— Майстров (Кропоткин В.В., 1962); 13 — Любимовка (Сшленко А. Т, 1975); 14 - Федоровка (Брайчевська
А Т, 1961; Смёленко А Т, 1975); 15 - Ковалевка, гр.Пк.1 п.11 (Ковпаненко Г.Т. и др., НА., 1978); 16
- Христофоровка, к. 7 п 7, 12 (Рутковская Л.М, 1979; Prichodnyuk О., Fomenko V, 2003); 17 - Новая
Одесса, гр.Ill к.З п.З (Шапошникова О.Г., Фоменко В.Н. и др., 1974.); 18 - Белозерка, к.2, к.14 (Скадовский
Л.Г., 1897); 19 - Костогрызово. к.1 п. 7 (Кубышев А.И. и др., 1977; Орлов Р.С., 1985); 20— Трубчевск
(Приходнюк О.М. идр., 1996); 21 - Гапоново (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996); 22 - Суджа
(Корзухина Г.Ф., 1996); 23 - Колоскова (Корзухина Г.Ф., 1996), 24 — Великие Будки (Щеглова О.А., 1990);
25 - Поставмуки, к 2 (Авенариус Н.П., 1896) ; 26 - Рябовка, п. 1-4 (Обломский А.Н., Терпиловский Р.В.,
1993; 2001); 27 - Березовка, к. I (Данилевич В Е.. 1905); 28 — Блажки (Корзухина ГФ., 1996); 29 Новая
Одесса (Корзухина ГФ.. 1996); 30 - Козиевка (Корзухина Г.Ф., 1996); 31 - Мачехи (Макаренко Н.Е., 1911,
Рудинський М., 1928); 32 - Новые Санжары (Тахтай А., (год не известен) Ново-Санджаргвський ...;
Смиленко А.Т., 1968); 33 — Макуховка (Зарецкий И.А., 1912; Семенов А.И., 19866; Супруненко О Б., 1998);
34 — Малая Перещепина (Зарецкий А.И., 1912; Макаренко Н., 1912; Бобринский А.А., 1914; Залеская В.Н.
и др., 1997); 35 — Максимовка, п.1, 2; “Топило”, к.1 п.З (Левченко Д.1., 2001); 36 — Осиповка (Лиман), п.24
(Беляев О.С., Молодчикова 1.0.. 1978); 37 — Заплавка, гр.1, к.5 п.З (Шалобудов В.Н., 1983), 38 — Павловка
(Богачей Д.И., 1905), 39 - Лимарёвка (Древности .... 1874; Писларий И.А., Филатов А.П, 1972); 40
- Вознесенка (Гртченко В.А., 1937; 1950); 41 - Новогригорьевка, м.1 (Самоквасов ДЯ., 1908; Семенов
А.И, 1988); 42 — Великая Знаменка, к. 14 п. 16 (АндрухСИ., Тощее ГН., 1991); 43 — Келегеи (Фабрифус I.,
1928; Тахтай А., (год не известен), Келегейський ...; Айбабин А.И., 1991); 44 — Аджиголь, к.IF, n.2 (Ebert
М., 1913); 45— Черноморское, к.1 п.11 (Симоненко А.В., Ольговский С.Я., 1982; Орлов Р.С., 1985; Толочко
П.П., 1999); 46-Васильевка, к.2 п.1, п.2 (Кубышев А.И. идр.. 1984; Golden warriors .... 1993); 47 -
Сивашовка, к.З п.2 (Кубышев А.И. идр., 1983; Орлов Р.С., 1985; Орлов Р.С., Смиленко А.Т, 1986; Толочко
П.П., 1999); 48- Сивашское, к.2 п.2 (Кубышев А.И. и др.. 1979; Орлов Р.С., 1985; Толочко П.П., 1999); 49
-Родионовка, к.5 п.2 (КубышевА. идр., 1982; ОрловР.С., 1985); 50 —Малая Терновка, к.З п.1 (Кубышев
А И. и др.. 1981, с.182; Орлов Р.С.. 1985), к.24 п.З (Кубышев А И и др , 1982; Орлов PC, 1985); 51 -
Аккермень I, к.22 п.2 (Вязьмшпна Ml. ma iHtui. 1960); 52 — Виноградное, к.5, к.35 (Орлов Р. С., Рассамакин
Ю.Я., 1996); 53 - Октябрьское, к.6 п. 7 (Братченко С.Н. и др., 1976; Орлов Р. С., Смиленко А. Т, 1986); 54
— Морской Чулёк (Толстой И., Кондаков Н„ 1890); 55 — Епифанов (Красюковская) (Безуглов С.И., 1985);
56 — Портовое (Айбабин А.И, 1985; Баранов И.А., 1990); 57 — Рисовое, к.2 п.10, к. 13 п.12 (Щепинский
А.А., Черепанова Е.Н., 1969); 58 - Крыловка, к.3 п.З (Колотухин В.А., 1983); 59 — Наташино, к. 16, к.17
п.1 (Колотухин В.А., 1983; Баранов И.А., 1990); 60 - Богачёвка, к 8 п.12, к.9 п.5 (Генинг В В., Корпусова
В Н., 1989); 61 - Новопокровка (Гзврилов А.В., 1996; Gavrilov А., 1997); 62 Тау-Кипчак (Баранов И.А.,
1990); 63 — Айвазовское (Кругликова И. Т, 1957); 64 - Изобильное, к. 1 п.4 (Колотухин В А , 1992; Айбабин
И. А., 1999); 65 — Джигинская (Кондаков И, 1896); 66-Борисово (Саханев В., 1914); 67 - Крупской, к.4
п.5 (Атавин А.Г, 1996); 68- Чебургол (Семёнов А.И., 1982); 69- Чапаевский, к.29 п.2 (Атавин А.Г.,
1996); 70 — Старонижестеблиевская, к.8 п.1 (Атавин А.Г, Паромов Я.М., 1991; Атавин А.Г., 1996);
71 — Калининская, к.4 п.10, к.30 п.З (Атавин А.Г, 1996); 72 — Малой, к.13 п.6 (Атавин А.Г., 1996); 73
- “Царский курган" (Атавин А.Г., 1996); 74 -Ливенцовка VII, к.35; 75 — Ясырево, гр.П, к.1, гр.Ш, к.5
п 9 (Мошкова М.Г, Федорова-Давыдова Э А , 1974); 76 — Романовская (Семенов А И, 1983; 1985); 77
-Карнаухово, к.1 п.2 (Ляпушкин И.И., 1958); 78 - Дорофеевка, к. 13 п.1 (Лагоцкий К С., Шилов В.П.,
1977; Круглов Е.В, 1992г); 79 - Бережновка, гр.1 к.1 п. 7 (Синицын И.В., 1959), гр.П к.111 п.1 (Синицын
И.В., I960); 80 — Авиловский I, к. 1 (Синицын ИВ., 1954); 81 — Иловатка, к.З п.2 (Смирнов К. Ф., 1959);
82 — Бородаевка, к.9 п.5 (Синицын И.В., 1947); 83 — Зиновьевка (Рыков П., 1929); 84 - Брусяны, Малая
Рязань, Новинки; Рождественский, Шелехметь (Матвеева Г.И., 1997; Багаутдинов Р.С. и др., 1998); 85
-Березовский (Скарбовенко В.А., СташенковД.А., 2000), 86-Шиловка (БагаутдиновР.С. и др., 1998); 87
- Новосёлки (Богачев А. В., 1998); 88 — Арцибашева (Монгайт А. П., 1951); 89 —Уфа (Ахмеров Р.Б., 1970);
90 - Новиновка (Werner J., 1956); 91 - Мокрая Балка (Кузнецов В А , 1985); 92 - Чир-Юрт (Путинцева
НД., 1961; Магомедов М.Г., 1977; 1983); 93 — Уч-Tene (Иессен А.А., 1965).
Fig. 1. Monuments of the Vllth - early VUIth c.
17
они наоборот окончательно уходят и их провожа-
ют. Проводы духа и похороны - это части обще-
го ритуала прощания с умершим. Фиксированные
же поминки и ежегодные поминальные дни - это
уже часть постоянного многопланового общения с
духами предков, проживающими в параллельном
“Нижнем мире”. Также другое значение имеет и
обряд, называемый “тризной”: у тюрков ему соот-
ветствуют погребальная тризна - обед в день по-
хорон, а также поминальная тризна, совершаемая
через год в сопровождении ристалищ и состязаний
- “аш”. Не удовлетворяет и используемый в салто-
воведении термин “тайнички”, поскольку в нашем
случае он не покрывает сопроводительную жертву
коня, а на салтовских могильниках такие комплек-
сы однозначно не могли закапываться тайно.
На наш взгляд, ближе всего к сути рассматри-
ваемого тюркского обряда приближается термин
"напутственный комплекс", но для археологии
раннесредневековых номадов Восточной Европы
их вполне можно выделять и в отдельный тип па-
мятников - “комплексы келегейского типа” (по на-
ходке с наиболее полным набором признаков).
В контексте предложенной интерпретации
довольно интересной представляется и пробле-
ма Глодос. Этот комплекс заметно выбивается из
ряда синхронных кремаций “тайным” береговым
расположением, отсутствием курганной насыпи и
особенностями обряда. Остатки кремации в Геле-
новке и в могиле I Новогригорьевки занимали до-
вольно большую площадь под насыпью, что при
глубине их залегания практически на уровне древ-
ней поверхности делает вполне вероятной версию
о кремации на месте. В Глодосах же речь идет о
небольшой яме диаметром около 1 м и глубиной
0,7 м, куда были сложены остатки кремации. По-
следние выглядят довольно странно: кости пред-
ставлены настолько мелкими фрагментами, что
даже для гистологического анализа были отобраны
только 22 из них (Пнзбург В.В., Добряк В.Й., 1965,
с.71). Более крупные фрагменты, т.е. большая часть
скелета, в таком случае, были просто оставлены на
месте кремации. Также полностью отсутствуют и
кости коня, хотя среди вещей представлены остат-
ки снаряжения как минимум двух коней. Вопросы
возникают и при анализе состава вещей. Возника-
ет впечатление, что после кремации были собраны
только металлические вещи, преимущественно
драгоценные, причем далеко не полностью, что
отразилось во фрагментарности наборов деталей
нагрудных украшений, меча, боевого ножа, снаря-
жения коней, серебряной посуды и т.д. Анализируя
эти факты, мы высказывали ранее предположение
о возможности интерпретации комплекса как спря-
танных вещей из ограбленного погребения по об-
ряду кремации (Комар О.В., 1999а, с.72-75).
Комплекс действительно не очень похож на
осмысленный отбор кремированных останков. За-
полнение ямы и состояние костей показывают, что
кремированный скелет был разрушен на мелкие
фрагменты еще на месте сожжения. Выбрать же ко-
сти из золы в таких условиях очень трудно - нужно
просто брать их вместе со всеми остатками костра.
Но то же касается и мелких фрагментов инвентаря.
Быстрое собирание предметов вместе с остатками
костра как раз и способно доставить в комплекс
то количество мелких фрагментов человеческих
костей, которое и обнаружено в Глодосах. При-
близительно такая же ситуация и с тюркскими, и
хакасскими "тайничками”, где человеческие кости
представлены только единичными мелкими фраг-
ментами (Гаврилова А.А., 1965, с.64, 65). Можно
было бы, вслед за А.К.Амброзом, предположить,
что кости из комплексов принадлежат поминаль-
ной человеческой жертве ритуала боущ, отмечен-
ного Менандром и Феофаном у тюркютов и хазар
(Амброз А.К., 1982, с.217-219), поэтому их и не со-
бирали специально. Но, как уже отмечалось (Комар
О.В., 1999а, с.72, 73), этому противоречит наличие
рубленых ран на костях из Глодос. Для полноцен-
ной службы своему хозяину в ином мире тело и
основные органы жертвы должны были остаться
неповрежденными. Например, у якутов считалось
недопустимым повреждение костей и сухожилий
жертвенного коня, поскольку иначе конь будет
хромать на том свете (Алексеев Н.А., 1980, с. 189).
Тувинцы при трапезе мясом жертвенного барана
старались не потревожить ни одной кости (Вайн-
штей С.И., 1991, с.259), запрет на повреждение
костей животных, посвященных мертвым, отмечал
и Д.Плано Карпини у монголов (Плано Карпини
Д., 1997, с.35). Именно поэтому наиболее распро-
страненными методами умерщвления жертвенных
животных и людей в большинстве древних культур
были удушение, перерезание горла или удар ножом
в сердце. Человек же из Глодос, очевидно, просто
погиб в сражении.
Железные вещи из Глодос (меч, боевой нож,
наконечник копья, стремена, удила), как и в салтов-
ских “тайничках”, были сломаны или согнуты, т.е.
преднамеренно испорчены. Сделано это было еще
до кремации, поскольку многие железные фрагмен-
ты в комплекс не попали. В комплексах келегейско-
го типа практически все оружие и железные детали
сбруи также сохранились только в сломанном со-
стоянии, но, учитывая условия находок, преднаме-
ренность можно утверждать только в случае с сере-
бряными перещепинскими стременами. В отличие
от предметов из комплексов келегейского типа, гло-
досские вещи обожжены, но эта обожженность не
может быть следствием их нахождения на огне
при покойнике. В то время, как, например, серебря-
18
ный кувшин и какие-то стеклянные изделия попро-
сту расплавились, нагрудные украшения и обклад-
ки оружия обгорели лишь слегка (причем степень
оплавленности разная даже у деталей ножен одного
ножа), некоторые же предметы совсем не пострада-
ли. Получается, что, как и в комплексах кслегейско-
го типа, в Глодосах все украшения, вплоть до серег
и перстней, с покойника изначально были сняты.
Бросили их в огонь только в самом конце ритуала,
когда костер уже угасал, поэтому последние из бро-
шенных вещей и пострадали меньше всего. Позже
на месте кремации постарались собрать в пепле ме-
таллические вещи, что удалось не полностью. Судя
по расположению вещей в яме в виде двух куч и
остаткам грубой полотняной ткани (Смьленко А.Т.,
1965, с.8; 23-25), собранные вещи были сложены в
два мешка, в которых и закопаны. Спрятали ком-
плекс, как и полагается для комплексов келегейско-
го типа, на берегу реки, практически в лесостепи.
На месте же самой кремации, над оставленными
костями покойника, двух коней и жертвенных жи-
вотных (как минимум одного барана), скорее всего,
как в Новогригорьевке и Геленовке, был сооружен
курган. Как показывает пример могилы I Новогри-
горьевки (Самоквасов Д.Я., 1908, с. 133), кремации
действительно пытались грабить, поэтому смысл
в изъятии драгоценных вещей с места кремации и
их отдельном захоронении, несомненно, был. Но
вполне возможно также, что Д.Я.Самоквасовым за
признаки ограбления было принято именно наме-
ренное изъятие вещей с места кремации. Делалось
это, скорее всего, также исходя из представления о
том, что человек отправляется в путь только на 7-й
день после смерти. Обожженные в погребальном
костре вещи превращались в “духов вещей” и жили
вместе с духом человека еще некоторое время на
земле, но отправлялись в “Нижний мир” они не с
телом, а с духом, т.е. все равно на 7-й день во время
первого ритуала проводов.
Такая реконструкция погребального обряда де-
лает Глодосы своеобразным вариантом комплексов
келегейского типа, подчеркивая связь последних
именно с погребальным, а не поминальным обря-
дом. Одновременно, если исходить из положения,
что “вещи повторяют судьбу людей” (Традицион-
ное мировоззрение ..., 1988, с.171), необожжен-
ность вещей в остальных комплексах келегейского
типа, пожалуй, может указывать на то, что тела их
собственников были похоронены по обряду ингу-
мации.
Место перещепинского комплекса в ряду ком-
плексов келегейского типа, конечно, особое, но не
столько благодаря деталям обряда, сколько просто
исключительному богатству набора вещей. Судя
по остаткам деревянных досок и золотой обивки с
отпечатками ткани (Львова З.А., 1993, с.112), пред-
меты находились в деревянном ящике, обитом до-
рогой тканью с золотыми нитями и квадратными
золотыми пластинками, предметы в котором были
сложены кучкой шириной 1,5 м. Такое сооружение
напоминает описанный ибн-Фадланом “погребаль-
ный дом” хазарского царя (Ковалевский А.П., 1956,
с. 147), но, поскольку в нашем случае погребения не
было, скорее, речь идет о сундуке — вещи весьма
значимой в интерьере юрты, служившей показате-
лем достатка и благополучия. В алтайских песнях
как символ особого благополучия упоминаются зо-
лотые и серебряные сундуки (Традиционное миро-
воззрение ..., 1988, с. 151), вероятно, украшенные
так же, как и перещепинский, золотыми и серебря-
ными пластинами. Сундук также был тесно свя-
зан и с погребальным обрядом у бурят известен
обычай хоронить супругов в сундуках, изготавли-
вавшихся для приданого невесты (Галданова Г.Р.,
1986, с. 135), а у качинцев в сундуках хоронили бо-
гатых людей (Усманова Н.С., 1980, с.110).
Если в схему вычислений размеров переще-
пинского ящика Б.И.Маршака и З.А.Львовой (За-
лесская В.Н. и др., 1997, с.59, 60) ввести размер
длинной стороны около 1,5 м, то при трехрядном
горизонтальном украшении сторон и крышки зо-
лотыми пластинками получится сундук размерами
около 1,5x1x0,7 м, но, учитывая утрату части пла-
стинок, высота ящика могла быть и выше — до 1 м.
Этого достаточно, чтобы сложить сюда металличе-
скую и стеклянную посуду, седло, сбрую, украше-
ния, оружие и одежду. Если же все псрещепинские
вещи сложить в “саркофаг” размерами 2,9x0,72x0,51
м, как предлагают 3. А. Львова и Б.И.Маршак (Залес-
ская В.Н. и др., 1997, с.60), то при условии располо-
жения вещей в длину в нем на 1,5 м, места человеку
тут просто не найдется. Да и возникнет закономер-
ный вопрос, почему серьги, браслеты, перстни,
гривны и т.п. вещи не были рассредоточены по ске-
лету, а сложены вместе с остальными драгоценно-
стями в кучу? Почему тело было заложено сверху
серебряной и стеклянной посудой (Макаренко Н.,
1912, с.208)? З.А.Львова объяснила это сожжени-
ем покойника, предполагая, что в “саркофаг” были
высыпаны лишь часть золы и пережженных костей
(Львова З.А., 2002, с. 155), но тогда становится не-
понятным сам смысл сооружения саркофага в виде
длинного гроба. Из аналогий вспоминаются разве
что длинные плитовые могилы под кремационные
погребения Борисовского могильника (Саханев В.,
1914).
Нужно учесть еще один важный вариант. Со-
гласно запискам современников, у монголов XIII
в. сундуки с утварью вообще не снимались с по-
возок (Рубрук Г., 1997, с.92; Вайнштейн С.И., 1991,
рис.34,2), а при похоронах повозки, на которых вез-
ли мертвых, разламывали, правда, не совсем ясно
19
Рис. 2. Пряжка сосуда № 20 Надьсенмиклош-
ского клада. Масштаб 1:1.
Fig. 2. A buckle of vessel № 20 of Nagyszent-
miklos hoard. The scale of 1 : 1.
из текста, закапывали ли повозку вместе с юртой
или оставляли на могиле (Плано Карпини Д., 1997,
с.38, 39). У тюрков-кумандинцев зафиксирован по-
следний вариант — сломанная повозка оставлялась
на могиле (Алексеев Н.А., 1980, с.200). Но у кочев-
ников Северного Причерноморья XI-XIV вв. архео-
логически хорошо известно именно зарытие повоз-
ки в разобранном состоянии в могиле (Шалобудов
В.Н., Лесничий П.П., 2003; Рассамакин Ю.Я., 2003).
Поскольку по отчетам И.А.Зарецкого и Н.Е.Мака-
ренко можно предполагать наличие в Перещепине
не только досок, но и довольно массивных брусьев,
никак не применимых в сундуках или саркофаге,
не исключено, что веши здесь находились в разо-
бранной повозке. У ал-Куфи сохранилось описание
именно таких повозок “с перекрытиями и дверцами,
обитыми золотыми и серебряными пластинами,
устланных внутри соболями и украшенных шелка-
ми” дочери хазарского кагана, выданной в 761 г. за
арабского наместника Язида ас-Сулами (Абу Му-
хаммад ибн А’сам ал-Куфи, 1981, с.63). Похожие
повозки описывает Г.Рубрук у монголов (Рубрук Г.,
1997, с.92), т.е. речь идет о довольно устойчивой в
кочевнической среде традиции. В случае наличия в
Перещепине деталей такой повозки, очевидно, ей и
принадлежали украшения обивки.
Погребения коня или его шкуры с головой и
конечностями в Перещепине не было, зато в сун-
дуке находился почти полный комплект сбруи. Это
не значит, что конь, привезший повозку к месту со-
крытия комплекса, не был принесен в жертву. Про-
сто его шкура могла быть натянута на дерево, шест
или на деревянное сооружение, согласно общему
тюрко-монгольскому обряду жертвоприношения
коня, описанному у савиров (“гуннов”) Дагестана
2-й пол.VII в. (Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с. 128),
гузов (Ковалевский А.П., 1956, с.128), половцев
(Рубрук Г., 1997, с.101), монголов XIII в., а так-
же у целого ряда современных тюркских народов
(Дубровский Д.В., 2002, с. 198-208). При этом, как
отметил Д.В.Дубровский в отношении погребений
монголов, такой обряд не противоречил скрытно-
сти погребения, поскольку установка шеста именно
на могиле не была обязательной - его можно было
поставить на любом возвышенном месте (Дубров-
ский Д.В., 2002, с.200,201). По сравнению с други-
ми комплексами келегейского типа, в Перещепине
также отсутствовала керамическая посуда, но ее с
лихвой компенсировало обилие металлической и
стеклянной.
Основная масса вещей на момент похорон,
несомненно, принадлежала одному человеку, но
также возможно, что в комплексе присутствовали
и вещи, доставшиеся по наследству, которые надо
было “передать” умершим родственникам, а так-
же отдельные погребальные дары от членов рода,
подданных. Последние выявить сложно, посколь-
ку “нестандартные” элементы могли оказаться в
комплексе случайно, уже во время собирания кол-
лекции. Это, например, может касаться обломков
ременных наконечников “мартыновского” типа
(Залесская В.Н. и др., 1997, кат. 113), которые были
сломаны в древности, но, в отличие от поврежден-
ной металлической посуды, не представляли собой
особой ценности и, главное, не могли символизи-
ровать целый предмет, поскольку на поясе они уже
давно не могли крепиться. Разумеется, просто от-
брасывать все “неудобные” вещи никак нельзя, но
и не учитывать обстоятельства собирания комплек-
са после его обнаружения было бы крайне неосто-
рожным. Показательна в этом плане история фор-
мирования т.н. “коллекции из Княжей Горы”, под
“маркой” которой перекупщиками в koh.XIX - нач.
XX в. долгое время продавались находки из различ-
ных пунктов Среднего Поднепровья.
Наличие в комплексе сразу нескольких мечей
- не случайность, учитывая, что византийский меч
(кат.25) подарочный и, к тому же, он мог быть только
парадным, если “варварский” меч (кат.55) действи-
тельно был сделан для левши (Залесская В.Н. и др.,
1997, с. 173). Но, кроме него, в комплексе есть как
минимум обломок еще одного меча (кат. 114). Он, в
отличие от предыдущих, двулезвийный, и вполне
возможно, что богатые воины могли держать по не-
сколько клинков разного типа специально для раз-
личных условий боя. Смущает только тот факт, что
Р-образные петли от ножен двух мечей (кат.40, 82)
принадлежат обычным, “левосторонним” ножнам,
20
т.е. речь все-таки может идти о предметах минимум
двух человек (отца и сына?). По обкладкам же ору-
жия возможно нахождение в комплексе даже 4-х
мечей, что уже нарушает принцип рациональности
и заставляет искать объяснение в ритуальных при-
чинах. А.И.Семенов сравнивал эту ситуацию с Воз-
несенкой, где найдены комплекты из трех сабель и
кинжалов (Семенов А.И., 1986а, с.34), но там сам
ритуал прозрачный - он принадлежит больше к во-
инским культам и связан с поминанием воина во-
инами, чем и вызван специфический набор вещей
из поминального комплекса. Параллель с Псреще-
пиной можно провести только в одном случае: если
три сломанных клинка, как и в Вознесенке, при-
надлежали дружинникам, символически (или даже
реально) отправляющимся со своим господином в
иной мир.
Этот обряд нельзя механически сравнивать с
описанным Менандром жертвоприношением че-
тырех пленных кочевников Турксанфом (Дестунис
С., 1860, с.422), поскольку последние выполняли
всего лишь роль посланников, которые должны
были передать отцу Турксанфа Истеми какое-то
послание уже после погребения последнего. С тем
же обрядом So/ry Феофан соотносит жертвопри-
ношение 300 пленных византийцев после смерти
хазарского тудуна (Чичуров И.С., 1980, с.64). Но
в Вознесенке и Перещепине жертвы могли быть
только добровольными и только из окружения пра-
вителей, поскольку служить “сыну Неба” в загроб-
ном мире было очень высокой честью. Сломанный
или согнутый при ритуале меч уже сам по себе
символизировал смерть воина, поэтому реального
жертвоприношения можно было и избежать. Так,
Д.Плано Карпини, описывая посвящение коней
Чингисхану, замечает, что на них просто никто не
садился до их смерти (Плано Карпини Д., 1997,
с.ЗЗ). Вероятно, ломая свой меч, воин обязывался
не служить больше ни одному другому господину
и присоединиться к умершему после своей смерти.
Впрочем, А.И.Семеновым справедливо отмечена
находка обожженного человеческого позвонка в
норе грызуна, отходящей от комплекса предметов в
Вознесенке, свидетельствующего, что жертвопри-
ношение таки могло иметь место (Семенов А.И.,
1988, с.100-101).
Фраза З.А.Львовой о том, что в составе пере-
щепинского комплекса находились детали от “бо-
лее чем десяти поясных наборов” (Залесская В.Н.
и др., 1997, с.45), объясняется отнесением к пояс-
ным всех пряжек и деталей ремней, независимо от
их размера и типа. Но в комплексе также должны
присутствовать пряжки и детали портупей и рем-
ней минимум трех мечей и трех кинжалов, колча-
на, сбруи. Поэтому корректнее говорить о деталях
“ремней”, а не “поясов”. Обилие же различных
ремней у кочевников, привыкших приторачивать
к седлу и поясу, вьючить на лошадь одновремен-
но множество предметов, позволяет считать коли-
чество перещепинских ремней вполне разумным и
закономерным.
Перещепинский комплекс однозначно не
клад - здесь нет ни слитков драгоценных метал-
лов, ни обилия неиспользованных под украшения
монет. Только вещи, представляющие собой пред-
меты необходимости или просто ценные для по-
койника, могли быть сложены в его посмертный
“багаж”. Погребальными дарами можно было
бы считать “лишние” комплекты браслетов и на-
грудных украшений, но они, возможно, принад-
лежали к женскому убору (Залесская В.Н. и др.,
1997, с.94, 95). Похожая ситуация наблюдается и
в Глодосах, где, по мнению А.Т.Смиленко, часть
украшений создают впечатление женских (Смь
ленко А.Т., 1965, с.9). В Келегеях к таковым при-
надлежат пирамидальная подвеска головного убо-
ра и янтарные бусы, в Новых Санжарах - парные
подвески головного убора, вторая пара серег, бусы
и зеркало. Присутствие “женских” вещей, наряду
с выразительными воинскими, выглядит странно,
если речь не идет о парном погребении. В усло-
виях многоженства тюркских вельмож погребение
одной из жен вместе с мужем выглядит вполне
возможным, но в комплексах келегейского типа
возможны и варианты символического замещения
жены ее вещами.
Обратим внимание на такие “лишние” предме-
ты, как серьги, подвески головного убора, брасле-
ты. Ритуал траура жены по умершему мужу у теле-
утов предписывал 7 дней ходить с распущенными
волосами, в одежде, вывернутой наизнанку, с отпо-
ротым воротником и снятыми украшениями. На
седьмой день вдова заплетала косы и укладывала
их вокруг головы, завязав концы на лбу, как это
делали умершим замужним женщинам. Несомнен-
но, что такой обряд отражал символическую смерть
вдовы (Традиционное мировоззрение ..., 1988,
с. 155). Снятые украшения можно было одеть толь-
ко через год. Не менее года ходили с распущенны-
ми волосами вдовы у казахов и киргизов (обычно
до аша), но у них известен обряд заплетания кос на
третий, седьмой и сороковой дни во время поминок
(Фиельструп Ф.А., 2002, с. 170, 171), т.е. в эти дни
вдова как бы “оживала” вместе со своим мужем.
Мотив “умирания” вдовы и ее “оживания” после
последних проводов духа умершего совершенно
очевиден в мировоззрении тюркских народов. Но в
случае с комплексами келегейского типа нас инте-
ресует больше всего ритуал символического “уми-
рания” вдовы и ее “проводов” на 7-й день вместе
с мужем у телеутов, который заставляет серьезно
отнестись к версии о возможности символического
21
Рис. 3. Предметы византийского подарочного комплекта из Перещепины (1-4, 6-12) и Келегеев (5).
Fig. 3. Items of Byzantine gift set from Pereshchepina (1-4, 6-12) and Kelegei (5).
22
замещения жены ее одеждой и украшениями в ком-
плексах келегейского типа.
Возможно, другое, более прозаическое, объяс-
нение подсказывают среднеазиатские росписи, на
которых мужчины обильно украшены диадемами,
ожерельями, серьгами и браслетами (Беленицкий
А.М., 1973, с.15, 21, 23, 25, 31; табл.З; 10; 19; Вос-
точный Туркестан ..., 1995, табл.27-29). Учитывая
тесную связь тюрков с Согдом, можно предпола-
гать, что элементы “восточной роскоши” проника-
ли также и в среду кочевнической знати. Например,
использование ручных и ножных браслетов отме-
чено в погребении из Уч-Тепе (Иессен А.А., 1965).
В любом случае, на факт присутствия в комплексах
келегейского типа вещей “женского” облика следу-
ет обратить серьезное внимание, поскольку за ним
стоят либо особенности погребального обряда,
либо же особенности мужского убора рассматрива-
емой группы кочевников.
Раздел 2. Вещевой комплекс
Один из первых исследователей Перещепин-
ского комплекса Н.Е.Макаренко, рассматривая
предметы из состава находки, разделил их по про-
исхождению на две группы: персидскую и визан-
тийскую (Макаренко Н., 1912, с.211). Й.Вернер вы-
делил три группы: сасанидскую, византийскую и
варварскую (Werner J., 1984). На основании деталь-
ного культурно-технологического анализа более
дробное деление групп было предложено В.Н.За-
лесской, З.А.Львовой и Б.И.Маршаком (Залесская
В.Н. и др., 1997), причем следует признать, что
тщательность фиксации исследователями техноло-
гических приемов, связывающих перешепинские
предметы, позволила нам сделать большинство на-
блюдений еще до непосредственного знакомства с
комплексом и лишь уточнить их в процессе даль-
нейшей работы2. Главные же причины отличия на-
шей интерпретации отдельных моментов связаны,
в первую очередь, с использованием более широ-
кого круга археологических аналогий из кочевни-
ческих комплексов Северного Причерноморья и
Аварского каганата.
Й.Вернер, В.Н.Залесская, З.АЛьвова и
Б.И.Маршак рассматривали происхождение всех
групп вещей перещепинского комплекса факти-
чески уже сквозь призму исторической интерпре-
тации, наделив его собственника не только этни-
ческой и племенной принадлежностью, но даже
именем и биографией. Действительно, довольно
трудно избежать немедленного выхода на уровень
исторических событий, когда сам археологический
комплекс уже заставляет оперировать такими по-
нятиями, как “Византия”, “Иран”, “Аварский ка-
ганат”. Но все же справедливее, нам кажется, вер-
нуться к неопределенному термину “кочевники” и
рассмотреть комплекс поэтапно в общем контексте
истории и археологии раннесредневековых нома-
дов Восточной Европы, отложив исторические и
этнические интерпретации до заключительной ча-
сти работы.
2.1. Сасанидская группа
Присутствие данной группы вещей в пере-
щепинском комплексе - пожалуй, один из наибо-
лее ярких и интересных фактов. Группа состоит из
серебряной и золотой посуды (кат. 19-23), а также
перстня (кат. 18). Сасанидские изделия представле-
ны не только в Перещепине, но и в большинстве
комплексов келегейского типа: в Келегеях (блюдо),
Павловке (кувшин), Лимаревке (кувшин), Глодосах
(кувшин), Ясиново (перстень). Ч.Балинт относит
сюда же и Вознесенку (Балинт Ч., 1996, с.61), но
обломки блюда здесь трудноопределимы. Л.А.Ма-
цулевич считал их византийскими, как, впрочем, и
несомненно сасанидское блюдо из Келегеев (Мацу-
левич Л.А., 1940, с. 140). В Новых Санжарах к изде-
лиям сасанидского круга, возможно, принадлежит
литая стеклянная чаша, чье изготовление Н.М.Гу-
лиев связывает с Кавказской Албанией (Гулиев
Н.М., 1972, с. 18, 19).
И Б.И.Маршак, и Ч.Балинт рассматривают
Северное Причерноморье как зону, в которую не-
посредственно доходили купцы, торговавшие саса-
нидскими изделиями (Балинт Ч., 1996, с.61 Залес-
ская В.Н. и др., 1997, с.67). Но таких находок нет в
Крыму, в славянских лесостепных кладах и в Кар-
патской котловине, нет здесь и важных маркеров
торговли — сасанидских монет, что противоречит
версии о широком “сасанидском рынке” в северо-
понтийской зоне. Отсутствие в кочевнических ком-
плексах среднеазиатских подражаний сасанидским
сосудам, согдийских надписей, среднеазиатских
монет и т.п. признаков, позволивших Т.С.Нунену
объяснить прикамские находки функционировани-
ем ветви “Шелкового пути”, связывающей Камско-
Уральский регион со Средней Азией (Noonan T.S.,
2000), не позволяет говорить и о продолжении этой
ветви на запад через степь. Как отметил В.Ю.Мо-
розов, “восточная” степная цепочка пути выстраи-
вается из 12 пунктов находок изделий сасанидской
торевтики в Казахстане, Южном Приуралье и Баш-
2 Выражаем признательность З.А.Львовой за ценные консультации и помощь в ознакомлении с материалами
Перещепинского комплекса.
23
кирии, в то время как на Волге таких находок пока
нет (Морозов В.Ю., 1996, с.148-152). Вероятно, это
объясняется “восточными” каналами поступления
сасанидских изделий в Прикамье.
Другой канал функционировал в это время на
Северном Кавказе. По мнению Ю.А.Прокопенко,
наиболее интенсивно торговля шла через Дербент,
о чем свидетельствуют около 30 находок иранских
серебряных и бронзовых сосудов в Дагестане; ме-
нее интенсивно использовалось для этих целей Да-
рьяльское ущелье (Прокопенко Ю.А., 1999, с 115-
118). Скорее всего, именно через северокавказские
каналы сасанидская посуда напрямую и попадала к
рассматриваемой нами группе кочевников.
В отличие от зон находок сасанидской метал-
лической посуды на Северном Кавказе, в Прика-
мье, Приуралье (Морозов В.Ю., 1996; Прокопенко
Ю.А., 1999, с. 115-118), ни в одном из восточноев-
ропейских кочевнических комплексов этого вре-
мени пока не обнаружено сасанидских монет, сви-
детельствовавших бы о двустороннем торговом
обмене. В данном случае кочевники выступают
исключительно как потребители, причем находки
из подкурганных погребений еще более углубля-
ют характер этих взаимоотношений. Так, в п. 1 к.2
Васильевки (Кубышев А.И., Дорофеев В.В. и др.,
1984) в составе поясного набора находились два
наконечника (рис. 19, 23), аналогичных наконечни-
кам пояса из Ирана (Balint Cs., 1992, Taf.28, 22), в
котором, правда, заметно византийское влияние.
Зато на сбруйной бляшке из погребения к.5 Вино-
градного выгравирована краткая пехлевийская над-
пись (рис. 18, 29), которая могла быть только зна-
ком мастера. Учитывая выразительные иранские
аналогии кочевническим ювелирным изделиям с
грануляцией (Balint Cs., 1978, fig.8; fig. 14), следу-
ет полагать, что вся мода на украшение поясных и
сбруйных деталей зернью сформировалась у дан-
ной группы кочевников под непосредственным
влиянием иранского ювелирного искусства. Такие
отношения возможны исключительно в условиях
тесного контакта и географического соседства, т.е.
речь должна идти о группе кочевников, переселив-
шейся от границы с Персией в Северное Причерно-
морье в пределах одного поколения.
Как показывает чрезвычайно близкое причер-
номорским по инвентарю подкурганное погребе-
ние из Уч-Тепе (Азейбарджан) (Иессен А. А., 1965),
наиболее вероятной зоной такого контакта являет-
ся район Дербента. Попытку Ч.Балинта пересмо-
треть датировку и этническую принадлежность
уч-тепинского погребения, приписав его албанско-
му вельможе и датировав концом VI в. (Balint Cs.,
1992), трудно признать удачной. Поиск автором
отдаленных аналогий инвентарю среди иранских
изделий и некочевнических ингумаций с западной
ориентировкой так и не снял ни одного из пунктов
“кочевнической” версии; перед нами расположен-
ное в степи впускное подкурганное погребение,
комплекс погребального обряда, инвентаря и ан-
тропологии которого находит практически полное
соответствие в кочевнических погребениях степ-
ной зоны Восточной Европы от Поднепровья до За-
волжья и не имеет больше никаких аналогов на тер-
ритории Кавказской Албании. Доля погребений с
западной ориентировкой в северопричерноморской
группе подкурганных погребений действительно
небольшая - 11,8%, а с учетом бескурганных кочев-
нических погребений и того ниже - 9,5% (Комар
О. В , 2002а, с. 8, 9). Но она существует, и именно
в этой группе находится упоминавшееся выше по-
гребение из к.5 Виноградного (Орлов Р.С., Рассама-
кин Ю.Я., 1996). В междуречье Дона и Волги тоже
известны два подкурганных погребения с западной
ориентировкой этого времени -ст.Романовская (Се-
менов А.И., 1985) и к. 13 Дорофеевского могильни-
ка (Круглов Е.В., 1990а). Прессованные имитации
литых золотых или серебряных поясных деталей с
грануляцией из Уч-Тепе также не являются ранним
или специфическим “албанским” признаком. Это
отличие от литых степных гарнитур, замеченное
Ч.Балинтом, вряд ли объясняется более низким
имущественным статусом погребенного, как счи-
тал А.И.Семенов (Семенов А.И., 1987, с.60). Как
будет показано ниже, перед нами действительно
признак хронологический, но не “ранний”, а на-
оборот “поздний”. Впечатление Ч.Балинта о ран-
ней позиции Уч-Тепе основано на традиционной
ошибке вещеведов - перенесении закономерностей
развития культуры одного культурного ареала в
другой. Поясные наборы “геральдического” стиля
раннеаварского времени, традиционно опускаемые
венгерскими археологами в koh.VI в., выполнены в
основном в технике прессовки из тонкого листа се-
ребра различного качества и часто заполнены вну-
три белой "пастой”, которая при анализах оказалась
окислами сплавов олова и свинца. Литые геральди-
ческие детали у авар единичны, но в Восточной
Европе наблюдается абсолютно противоположная
картина. И в Крыму, и на Северном Кавказе, и у
славян, и в финно-угорских могильниках Повол-
жья полностью преобладают цельнолитые “гераль-
дические” изделия, прессованные же подражания
им появляются только на позднем этапе, в эпоху
отживания “геральдических” традиций. В хорошо
изученном аланском могильнике Мокрая Балка ис-
пользование именно прессованных имитаций из-
делий с грануляцией, подобных уч-тепинским, яв-
ляется одним из характерных признаков катакомб
этапа 3, по Г.Е.Афанасьеву, на котором происходит
постепенное изживание “геральдических” форм, а
несомненно синхронная уч-тепинскому погребе-
24
Рис. 4. Предметы византийского подарочного комплекта из Кунбабоня.
Fig. 4. Items of Byzantine gift set from Kunbabony.
25
нию кат. 117 могильника имеет и самостоятельный
репер нижней границы в виде солида Ираклия и
Ираклия Константина (613-641 гг) (Афанасьев Г.Е.,
Рунич А.П., 2001, с.35-41; рис. 134).
Подкурганные погребения с сасанидскими
вещами или изделиями иранского стиля заметно
уступают в роскоши комплексам келегейского типа,
но, тем не менее, они принадлежат к наиболее бога-
тым погребениям своей группы, в которых наряду
с серебряными деталями присутствуют и золотые.
В более скромных погребениях, с серебряными на-
борами “геральдического” стиля, иранское влияние
не ощутимо, т.е. изделия сасанидского стиля наря-
ду с золотыми изделиями выступают одновремен-
но маркером имущественной и аристократической
верхушки данного кочевнического общества.
По мнению Т.С.Нунена, серебряные саса-
нидские сосуды рассматривались элитой Запад-
нотюркского каганата как символы престижа и
власти (Noonan T.S., 2000, р.299). В этом плане
присутствие серебряной посуды в большинстве
комплексов келегейского типа дополнительно под-
черкивало высокий ранг их собственников. Осо-
бенно это удалось “перещепинскому” правителю,
и количество, и качество посуды из погребения ко-
торого однозначно свидетельствует о высочайшем
ранге. Подчеркивают его и золотые сосуды саса-
нидской группы.
Большой золотой кувшин и ложчатая чаша
(Залесская В.Н. и др., 1997, кат.21, 22), по заклю-
чению Б.И.Маршака, были изготовлены специаль-
но для царского двора. Такие предметы не пред-
назначались для торговли и могли покинуть двор
только при чрезвычайных обстоятельствах: либо
в качестве исключительно эксклюзивного дипло-
матического дара, либо же во время разграбления
царских сокровищ Сасанидов в Дастакерте визан-
тийцами и тюркютами в 628 г (Залесская В.Н. и
др., 1997, с.67, 68, 125, 126). В любом случае, речь
идет о правителе незаурядного кочевнического
объединения, достигшего на определенном этапе
политического или военного паритета с империей
Сасанидов.
2.2. Византийская группа
Следующая группа предметов отражает тес-
ные контакты рассматриваемого объединения ко-
чевников с другой империей - Византийской. Груп-
па условно делится на три подгруппы: собственно
византийские вещи, вещи, изготовленные визан-
тийцами для кочевников, монеты.
Историческая информативность предметов
разная, поэтому остановим внимание только на
наиболее интересных группах вещей.
2. 2.1. Металлические сосуды
Византийская металлическая посуда являлась
одним из предметов торговли, поступавшим по ка-
налам Великого шелкового пути с Запада на Вос-
ток. Причем находки серебряных византийских
сосудов уже с согдийскими надписями в Прикамье
убедительно демонстрируют, что продукция ви-
зантийских торевтов служила долгое время и вне
Византии предметом оживленного обмена (Noon-
an T.S., 2000, р.285). Большой спрос вынудил со-
гдийских мастеров изготавливать подражания не
только сасанидским, но и византийским сосудам,
подделывая даже клейма (Маршак Б.И., 1971, с.60).
Также изготовлялись и подражания византийским
золотым монетам (Прокопенко Ю.А., 1999, с.114-
115).
В отличие от наблюдаемой картины на восто-
ке, западнее Волги находки византийской металли-
ческой посуды VII в. очень редки. В кочевнических
комплексах Восточной Европы она представлена
только в Перещепине, к.2 Подгорненского IV
(Безуглов С.И., Науменко С.А., 1999) и, как уже
упоминалось выше, возможно, в Вознесенке. То
есть, в отличие от широко доступной знати данной
группы кочевников сасанидской посуды, византий-
ская наоборот оказывается эксклюзивной группой
предметов, присутствующей в VII в. только в наи-
более богатом погребальном комплексе из Пере-
щепины. Этот факт, скорее всего, свидетельствует
в пользу поступления большинства византийских
сосудов из комплекса в составе дипломатических
даров. Косвенно это подтверждается и отмеченным
нумизматами фактом широкого распространения
использовавшейся в торговле серебряной визан-
тийской монеты в Центральной Европе, на Бал-
канах, в Крыму, Закавказье, на Северном Кавказе,
даже в Прикамье, при их полном отсутствии в вос-
точноевропейских кочевнических комплексах, что
не позволяет говорить о наличии прямых торговых
контактов византийцев с интересующей нас груп-
пой кочевников (Smeadly J., 1988, р. 118).
В.Н.Залесская предложила разделить пере-
щепинские византийские сосуды на три группы по
хронологическому признаку (Залесская В.Н. и др.,
1997, с.41), но это деление оказывается удачным и
по другим соображениям.
Самое позднее - блюдо с крестом (Залесская
В.Н. и др., 1997, кат.5), сделанное в заключитель-
ный период правления Ираклия (629/30 - 641 гг).
Более ранняя вторая группа - рукомойный прибор
из ковша (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.З) и кув-
шина (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.4), изготов-
ленных во времена Маврикия-Тиберия (582-602
гг). Вероятнее всего, блюдо и рукомойный прибор
попали к перещепинскому собственнику в два при-
26
ема, хотя, возможно, и одинаковыми путями: в ка-
честве подарков.
Последнюю группу составляют предметы с
наиболее ранними клеймами - блюдо епископа Па-
терна (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.1) с пробир-
ным знаком 498 г и амфора (Залесская В.Н. и др.,
1997, кат.2) со знаками 1-й пол.VI в. Эти изделия
сходны еще по двум причинам: оба были рестав-
рированы и оба покрыты позолотой, выполнен-
ной в одной технике (Залесская В.Н. и др., 1997,
с. 112, 113). Достаточно грубая техника позолоты с
использованием ртути, а также наличие на блюде
Патерна приклепанных медальонов с крестами и
гнезд для вставок позволили В.Н.Залесской пред-
положить, что речь идет о варварской доработке
предметов, сделанной христианами в "ставке Кув-
рата” (Залесская В.Н. и др., 1997, с.43, 113).
Предположение о “варварской” позолоте на
самом деле проверяемо - ни на варварских предме-
тах из Перещепины, ни на “варварских” предметах
из восточноевропейских кочевнических комплек-
сов этого времени подобной техники позолоты се-
ребра пока не известно. Способы золочения вещей,
использовавшиеся в это время кочевниками, - это
горячая инкрустация золотым листом и “насечка”
для железных изделий в Глодосах, Вознесенке и
Перещепине. Позолота серебра еще более редка.
В Перещепине ее можно отметить на серебряных
наконечниках кат. 117, где они просто покрыты при-
паянной золотой фольгой. На серебряном зеркале
кавказского круга из Геленовки тонким золотым
листом инкрустированы углубленные части орна-
мента - лепестки и “треугольники” (Rulikowski Е.,
1880, s.6; fig. 10). Эта техника напоминает инкруста-
цию углубленного декора на серебряных поясных
деталях из аварского п.696 Будакалаш-Дунапарта
(Vida Т., Pastor А., 1996)3. Но они, в свою очередь,
в такой технике имитируют тонкую амальгамную
позолоту углубленных частей декора германских
пальчатых фибул, сходную по стилю и технике в
Восточное Европе с позолотой вещей славянского
Мартыновского клада. Интереснее для нас пред-
меты из разрушенного в Екатеринославской губ. в
1925 г кургана, где ожерелье из 72 монет оказалось
серебряными густо позолоченными отливками с со-
лидов Константа II (Голенко К.В., 1956). Грубая зо-
лотая отливка солида известна в Келегеях (Семенов
А.И., 1991, с. 124; рис.1, 3), совсем схематическая
- в Шиловке (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.
XIII, 10). Интересующие же нас екатеринослав-
ские отливки отличаются от явно варварских изде-
лий качественной передачей обеих сторон монеты,
а также составом (позолоченный сплав серебра и
меди), поэтому вполне закономерно предположе-
ние об их изготовлении ювелиром другой школы.
Но заказчик все же однозначно был кочевником
интересующей нас группы, поскольку оттиск мо-
неты сделан уже с характерного дважды пробитого
экземпляра двадцатикаратного солида Константа
642-646 гг, идентичного перещепинским. К сожа-
лению, способ золочения отливок нам не известен,
поэтому сравнить его с перещепинским пока невоз-
можно, но, все же, локализация такой мастерской,
производившей золочение, при “перещепинском”
дворе маловероятна.
При любви рассматриваемой группы кочевни-
ков к золотым роскошным предметам умение зо-
лотить более дешевые вещи однозначно проявило
бы себя в других изделиях, особенно в комплексах
более низкого социального ранга. Но близкое от-
ливкам монет сочетание удельных частей золота,
серебра и меди в погребении из Виноградного фик-
сируется в биллоновых изделиях (Орлов Р.С., Рас-
самакин Ю.Я., 1996, с. 103-108), т.е. дешевые вер-
сии золотых предметов получались кочевниками
все же сплавами и инкрустацией.
На этом фоне техника золочения перещепин-
ских вещей с использованием ртути очень специ-
фична. При внешней простоте и грубости ручного
нанесения амальгамы золочение при помощи ртути
очень надежно и, заметим, используется до сегод-
няшнего дня. Но даже теоретический механизм по-
ступления ртути к кочевникам не ясен, тем более
сомнительно использование кочевническими ма-
стерами технологий на основе этого металла. Та-
кие технологии могли быть доступны только ста-
ционарным высокотехнологическим мастерским,
поэтому вряд ли случайно, что в Перещепине вызо-
лочены с использованием ртути только два изделия
византийского круга.
Обращаясь к “дунайской” версии, можно от-
метить использование позолоты серебряных и
бронзовых предметов аварами, известное, правда,
только начиная со среднеаварского периода. Но
аварская версия реставрации сосудов возможна
лишь с одним серьезным уточнением - выполнить
ее мог только ювелир византийской школы.
Одновременность реставрации и позолоты со-
судов, конечно, остается на уровне гипотезы, но
В.Н.Залесской отмечен важный момент: позолота
на амфоре скрывает швы от спайки частей амфоры
и следы грубой обработки ее отдельных деталей
(Залесская В.Н. и др., 1997, с.113), что закономерно
вызывает предположение о намеренности данной
операции. Реставрировать же этот сложный сосуд
мог исключительно ювелир византийской школы,
хотя и работающий грубее своих византийских кол-
лег. Это же впечатление возникает и при взгляде на
3 Выражаем признательность Тивадару Вида за возможность ознакомиться с материалами могильника.
27
Рис. 5. Предметы византийского подарочного комплекта из Бочи.
Fig. 5. Items of Byzantine gift set from Bocsa.
28
приклепанные золотые медальоны на блюде Патер-
на, поскольку только ювелир, хорошо знакомый с
византийской торевтикой, мог знать, что на блюде
отломаны именно медальоны с крестами. Наконец,
сама техника исполнения золотых медальонов тес-
но связывает их с гнездами выступов перещепин-
ского меча кат.25 (Залесская В.Н. и др., 1997, с.91,
92; Львова З.А., 2002, с.41), византийский мастер
которого оставил на обороте обкладок рукояти
маркировки греческими буквами (Львова З.А., Се-
менов А.И., 1985, с.79; рис.З). И хотя теоретически
функционирование ювелирной мастерской визан-
тийской школы, состоящей из пленных греческих
мастеров, изготавливающих и реставрирующих
сосуды по заказу авар, возможно, на практике ар-
гументация данного положения встречается с не-
преодолимым препятствием полного отстутствия
подобных примеров в археологическом материале.
Ситуацию, правда, призвана кардинально из-
менить новая концепция Ч.Балинта об аварской
принадлежности Надьсентмиклошского клада,
предполагающая наличие у авар уже в кон.VII в.
развитой местной школы торевтики, соединяющей
византийские и согдийско-сасанидские традиции
(Balint Cs., 2002). Не останавливаясь на полном
анализе гипотез, положенных в ее основу, следует
отметить серьезную недооценку автором венгер-
ской, а точнее, “кабарской” или “салтовской” вер-
сии происхождения клада. В.Е.Флёрова обратила
внимание на находку практически полной анало-
гии надьсентмиклошскому сосуду № 7 (Gschwa-
ntler К., 2002, kat.7) у Краснодара (Флёрова В.Е.,
2001а, с.103-107; рис.24б). Особо же показательна
типичная салтовская пряжка чаши № 20 (Gschwa-
ntler К., 2002, kat.2O), не имеющая никаких анало-
гий вне салтовского культурного ареала (рис.2)4.
Сама пряжка на чаше - следствие ремонта, заме-
ны сломанной или потерянной пряжки, судя по ее
отличию от пряжек других чаш. Но она не может
быть и случайной, приделанной несколько столе-
тий спустя. Противоречит этому, в первую очередь,
тонкостенность и хрупкость надьсентмиклошских
сосудов, использовавшихся явно не так уж и долго.
Второе, пряжка выполнена из золота, хотя подавля-
ющее большинство салтовских поясных наборов
этого стиля сделаны из серебра, реже - бронзы.
Следовательно, салтовский ювелир использовал
не просто готовую пряжку, а лишь ее форму для
отливки пряжки из золота. Поскольку непосред-
ственно у венгров - “завоевателей родины” — такие
пряжки пока не известны, сосуд № 20 однозначно
реставрировался еще в салтовском ареале, т.е. на
территории Хазарского каганата. Подвижное со-
единение рамки со щитком в салтовских пряжках
горизонтов I/II-II (Комар А.В., 1999, таб.4) практи-
чески не использовалось. Такое соединение вновь
входит в моду на этапе горизонта III, на пряжках
этого же горизонта появляется и рельефный декор
рамки, аналогичный надьсентмиклошской пряж-
ке (Крыганов А.В., 2001, рис.З, 10). Характерный
декоративный стиль оформления салтовских пояс-
ных наборов горизонта III (Комар А.В., 1999, таб.4)
- полураскрытые округлые бутоны “лотоса” - нахо-
дим и на горлышке надьсентмиклошского кувшина
№ 7 (Gschwantler К., 2002, kat.7), на что обращали
внимание С.А.Плетнева и ТИ.Макарова (Макарова
Т.И., Плетнева С.А., 1983, с.74). Погребения сал-
товского горизонта III уверенно относятся к cep.IX
в. - времени пребывания мадьяр в Северном При-
черноморье. К этому же горизонту принадлежит
и единственное степное салтовское погребение из
Чистякове (Тахтай А.К., 1999; Комар О.В., 19996),
которое может быть связано с кабарами - хазар-
ским племенем, восставшим против центральной
власти Хазарского каганата и присоединившимся к
мадьярам. Независимо от того, кому именно при-
надлежал Надьсентмиклошский клад, и когда были
изготовлены его отдельные составляющие, факты,
как минимум, его доработки ювелиром салтовской
традиции и время попадания в землю не ранее
“эпохи завоевания родины” венграми совершенно
бесспорны.
Сомнений в том, что и авары имели собствен-
ные традиции изготовления металлических сосу-
дов, конечно же, нет, но в VH в. речь идет только об
очень простых формах и технике (Garam Е., 2002,
fig. 1; 4; 8; 11; 13; 14; 22), не имеющих на самом деле
ничего общего с изделиями Надьсентмиклошского
клада и сложной византийской торевтикой. Более
того, несмотря на массу сведений письменных ис-
точников о захвате аварами византийских сокровищ
и выплате им дани в виде золотой и серебряной по-
суды, из многочисленных аварских погребений про-
исходит всего несколько бронзовых византийских
сосудов, обломок серебряного блюда из Тепе (Vida
Т., 2002) и серебряная чаша из славяно-аварского
клада в Земянском Врбовке (Stefanovicova Т., 1996,
kat.5.193). Последний относится уже ко II средне-
аварскому периоду и происходит из северной зоны
расселения славянских племен Аварского каганата,
поэтому к самим аварам клад вряд ли имеет отно-
шение. Наличие у этой группы славян отдельно-
го от авар “канала” отношений с Византией под-
тверждается присутствием в кладе 18 серебряных
4 Источниками всех рисунков и фотографий предметов, выполненных другими авторами, но использованье нами
при составлении таблиц, являются публикации, приведенные в тексте при первом упоминании соотвествующего
комплекса.
29
монет (милиарисиев и гексаграмм) Константина
IV, неизвестных пока в аварских погребениях. Из
самих аварских комплексов ранне- и среднеавар-
ского периодов происходит пока только блюдо из
Тепе. Оно сохранилось исключительно как сере-
бряный лом, а вместо искомых следов реставрации
на нем присутствуют только выразительные следы
его грубого разламывания при, в целом, довольно
неплохой сохранности самого фрагмента. Скорее
всего, блюдо из Тепе все еще было в прекрасном
состоянии, когда его просто разделили на четыре
неравные части, как считается, при дележе захва-
ченной аварами добычи (Дайм Ф., 2002, с.303).
К сожалению, точно не известно, не сдела-
но ли это было уже находчиками комплекса, но у
авар такое пренебрежительное отношение к визан-
тийским сосудам из драгметаллов могло иметь и
определенную идеологическую подоснову. Выше
мы уже упоминали об отдельной нагрузке металли-
ческой посуды у тюрков как социального маркера.
Похоже, что и у авар серебряные и золотые сосуды
были предметами значимыми, причем не только в
социальном, но и в ритуальном смысле. Сохранив-
шиеся в аварских комплексах высшего социального
ранга металлические сосуды имеют исключительно
местные формы (Garam Е., 2002, fig. 14; 22, В, С).
Если это правило касалось не только погребальных
комплексов, но и быта наделенных определенны-
ми сакральными функциями правителей, то при-
нимать пищу и пить вино или воду из “чужих”
сосудов аварской высшей знати попросту было
нельзя по обычаям. Как параллель общего поряд-
ка можно вспомнить описанное Приском застолье
у Аттилы, на котором, в отличие от своих гостей,
пользовавшихся золотой и серебряной посудой,
Аттила принимал еду на деревянном блюде и пил
из деревянной чаши (Латышев В.В., 1948, с.259).
Эта ситуация, воспринятая Приском как подчер-
кнутая скромность Аттилы, на самом деле была
данью древним традициям и ритуалам, гарантом
соблюдения которых в кочевых обществах обычно
и выступал верховный правитель. Возможно, сле-
дуя подобной традиции, аварская знать и была вы-
нуждена ценить не богато украшенные византий-
ские сосуды, а переплавленные из них скромные
серебряные кувшины и кубки, а также обитые зо-
лотыми обкладками деревянные кувшины и чаши
(Garam Е., 2002, fig.ll; 18; 19). Существовавшие
мастерские, в таком случае, были ориентированы
не на реставрацию византийских сосудов, а наобо-
рот, на их переплавку и переделку в местные фор-
мы. Очевидно, именно поэтому огромные аварские
добычи и византийская дань и остаются по сей
день археологически трудноуловимы.
Совсем другую ситуацию мы наблюдаем в слу-
чае с блюдом епископа Патерна. Принадлежавшее
церкви г.Томи блюдо на первом этапе своего ис-
пользования потеряло золотые медальоны. Перей-
дя каким-то образом к новому собственнику, блюдо
было реставрировано: сначала его покрыли позо-
лотой, затем на нем появились приклепанные золо-
тые медальоны с крестами и гнезда со вставками.
В таком виде блюдо интенсивно использовалось,
о чем свидетельствует стертая местами позолота.
Возможно, что уже в древности блюдо прохуди-
лось, но также возможно и его повреждение при
обнаружении, так как находчики попытались грубо
выломать блюдо из земли.
Наиболее интересующий всех исследователей
вопрос: каким образом попал к "перещепинекому”
кочевнику этот предмет церковной утвари, не под-
лежащий ни продаже, ни дарению светским ли-
цам?
Версию Й.Вернера о связи блюда с “христиан-
ством” Куврата (Werner J., 1984, S.29-38), пожалуй,
отбрасывает уже одно наличие этого предмета в
составе сокровищ варварского правителя, а тем бо-
лее, в составе напутственного комплекса тюркского
языческого обряда проводов. Попытка З.А.Львовой
вновь привлечь к аргументации элементы христи-
анской символики на перещепинских предметах
(Львова З.А., 2002, с.39-43) также не может быть
принята во внимание, поскольку присутствуют
они исключительно на вещах византийского про-
изводства, что хорошо осознает и сама исследова-
тельница, предлагая как компромиссный вариант
ситуацию “притворного” христианства Куврата,
остававшегося на самом деле тенгрианцем, но по-
зволявшем исповедовать христианство отдельным
приближенным из своей ставки (Львова З.А., 2002,
с.37, 38). В таком случае, правда, остается непо-
нятным, каким образом о “притворстве” Куврата не
знали несомненно греческие священники, которым
надлежало бы находиться в ставке и совершать бо-
гослужение? И второе, зачем язычники все-таки
отняли у “кочевнической церкви” блюдо Патерна
и положили его в “напутственный багаж” Куврата?
Неужели сыновья Куврата таким образом “попро-
сили” отца “забрать свое христианство с собой в
могилу”, или же они просто позаботились, чтобы
он мог в “Нижнем мире” самостоятельно прово-
дить еще и христианские обряды?
Гораздо проще другой вариант объяснения
- рассматриваемая нами группа кочевников эле-
ментарно захватила блюдо в одном из набегов на
христианские страны.
Надпись об изготовлении блюда в 498 г. по
заказу епископа г.Томи Патерна автоматически
привлекает наше внимание к бурным событиям
истории Подунавья, среди которых: и вторжения
кутригуров 40-50-х гг VI в., и последующие сокру-
шительные аварские походы, продолжавшиеся до
30
или
Рис. 6. Византийский подарочный пояс из Сирмия.
Fig. 6. A Byzantine gift i.e. a belt from Sirmium.
31
626 г. З.АЛьвова в связи с перещепинским блюдом
обращала внимание также на факт использования
церковных сокровищ Ираклием в 622 г для уплаты
дани аварам (Чичуров И.С., 1980, с. 169). Следует
заметить, впрочем, что церковные сокровища в это
время не только захватывались варварами, но и ча-
сто спасались благодаря своевременному их вывозу
на безопасную территорию. Они, разумеется, не
могли перейти в собственность частным лицам, но
вполне могли быть переданными другим церквям,
причем не только византийским. От 498 г до сер.
VII в. блюдо Патерна могло неоднократно сменить
место хранения, поэтому следует учитывать все
возможные варианты, один из которых переключа-
ет наше внимание с Подунавья на другой регион.
Противостояние Византии и Персии в Закавка-
зье вынуждало византийских императоров оказы-
вать постоянную поддержку лояльным правителям
Армении, Грузии, Албании, а также христианским
церквям этих стран. Наряду с материальной под-
питкой, византийцы также часто передавали и
мощи святых. Подобные акты становились обычно
поводом для постройки новых церквей (разумеет-
ся, православных), для которых с византийскими
дарами поступали дорогие элементы отделки, цер-
ковная утварь (Никоноров А., 2004). Именно таким
путем могло попасть в Закавказье и блюдо Патерна.
Наиболее вероятные периоды, когда это могло про-
изойти: кон. VI в. - время войны Византии и Пер-
сии в Закавказье, в которой важная роль отводилась
Армении; эпизод войн 622-630 гт, когда Ираклий
лично возглавлял кампанию в Закавказье; и 40-50-е
гт VII в., когда его политику в отношении закавказ-
ских церквей продолжил Констант II (Никоноров
А., 2004). Время Ираклия интересно сразу по не-
скольким причинам. Во-первых, учитывая сложные
отношения византийской церкви и монофизитов,
передача мощей и церковной утвари закавказским
церквям в основном связана с деятельностью Ира-
клия и патриарха Сергия, пытавшихся объединить
церкви под учением монофилитства (Успенский
Ф.И., 2001, т.2, с.67-69), а также позже Константа
И. Во-вторых, с именами Ираклия и Сергия связан
известный эпизод собирания церковной утвари 622
г, который И.С.Чичуров связывал с уплатой дани
“варварам” (Чичуров И.С., 1980, с. 169).
Ситуация 622 г на самом деле была гораздо
сложнее, поскольку договор с аварами был лишь
частью подготовки Ираклием грандиозной персид-
ской кампании. После завоевания персами Иеруса-
лима этот поход перерос из разряда чисто военных
кампаний в разряд событий религиозных (“возвра-
щение гроба Господня”), что и подтолкнуло патри-
арха Сергия пожертвовать часть сокровищ храма св.
Софии на военные нужды. Его примеру последова-
ли столичные и провинциальные епископские хра-
мы (Успенский Ф.И., 2001, т.2, с.41). Среди подоб-
ных пожертвований вполне могли оказаться и дары
епископа г.Томи, отдавшего с тарое блюдо епископа
Патерна. Но речь, разумеется, шла не о буквальном
использовании церковной утвари для выплат вой-
скам и аварам, а лишь о ее переплавке для чеканки
монет. Об этом совершенно ясно говорит Феофан:
“По недостатку в деньгах он [Ираклий] занял их
из богатых домов, взял также из великой церкви
паникадила и другие церковные сосуды, перелил
в крупные и мелкие деньги” (Оболенский В.И.,
Терновский Ф.А., 1884, с.227). Поэтому в 622 г, во-
преки предположениям, никакой церковной утвари
к аварам или другим варварам непосредственно от
византийцев попасть не могло.
Поступить в качестве дара она могла только
церквям Армении, Албании и Грузии - христиан-
ских стран, которые византийцы активно пытались
склонить к халкидонитству. В Армении еще в 591
г в противовес монофизитскому католикосату Дви-
на византийцами был учрежден халкидонитский
Аванский католикосат. Его ликвидировал Хоеров
II в 604 г, а в 609 г на Двинском соборе армянские
епископы осудили халкидонитское учение. Иная
ситуация сложилась в Грузии, где благодаря дея-
тельности католикоса Кириона I (595-610 гт) хал-
кидонитсво пустило глубокие корни. В противо-
стоянии армянской и грузинской церквей Албания
больше склонялась в сторону грузинского пути, не
исповедуя догматически монофизитство. Во вся-
ком случае, на Персидском соборе 612/613 гт среди
халкидонитов находился даже убежденный моно-
физит католикос Албании Виро, ставший во время
вторжения хазар в Албанию в 628-630 гт фактиче-
ски главой албанцев, а новый албанский князь Ва-
раз-Григор принял крещение от Ираклия, формаль-
но объединив церкви (Шагинян А.К., 2003, с.61-63;
Никоноров А., 2004). Какую конкретно форму под-
держки “лояльных” церквей при этом практикова-
ли византийцы, в деталях, конечно, не известно,
но именно с этими эпизодами и связано усиление
византийского влияния в материальной культуре
церквей стран Закавказья в 1-й трети VII в.
Техника реставрации и золочения блюда Па-
терна выглядит несколько грубоватой для Византии,
но она вполне допустима для мастеров Закавказья.
Интересно, что технологически реставрированная
амфора близка к золотой чаше (Залесская В.Н. и
др., 1997, кат.24), имитирующей сасанидскую, ко-
торая, по мнению Б.И.Маршака, изготовлена имен-
но в Закавказье (Залесская В.Н. и др., 1997, с. 127).
Закавказская локализация искомой нами “реставра-
ционной” мастерской снимает проблему сочетания
христианства и ювелирной техники, более грубой
по сравнению с византийской. Объяснимым в дан-
ном случае становится и механизм попадания блюда
32
Патерна и амфоры к кочевникам: последние вполне
могли захватить анализируемые предметы во вре-
мя масштабного разграбления хазарами Закавказья
в 627-630 гт или 684/685 гт, когда их вторжение
затронуло все три христианских страны: Грузию,
Армению и Албанию, а также во время отдельных
вторжений в Албанию (662,665,680 гг). Албанские
источники действительно упоминают увиденные у
хазар в 629 г “серебряные кубки и сосуды для питья
с резьбой, целиком (отделанные) золотом, которые
принесены были ими из тбилисской добычи” (Ар-
тамонов М.И., 2002а, с. 170). В данном случае осо-
бо следует подчеркнуть технологическую деталь,
связывающую упомянутый отрывок с блюдом Пат-
терна, - золочение серебряной посуды.
2. 2.2. Византийские изделия
“варварского” стиля
Группа вещей, изготовленных византийски-
ми мастерами специально для варваров, наиболее
основательно выделена в составе перещепинского
комплекса и описана З.А.Львовой (группа I) (Залес-
ская В.Н. и др., 1997, с.68-71; Львова З.А., 1996). В
нее входят меч с кольцевым навершием (Залесская
В.Н. и др., 1997, кат.25) (рис.З, 10, 11), поясной на-
бор с псевдопряжками (Залесская В.Н. и др., 1997,
кат.30-37) (рис.З, 2-4, 6-8), два наконечника (За-
лесская В.Н. и др., 1997, каг.28, 29), золотой ритон
(Залесская В.Н. и др., 1997, кат.26), часть деталей
обивки неизвестных предметов (Залесская В.Н. и
др., 1997, кат.27, 38), а также украшения сбруи (За-
лесская В.Н. и др., 1997, кат.48-53), занимающие,
по мнению З.А.Львовой, промежуточное положе-
ние между группами I и II.
Дискуссию о центре производства данного
комплекта не все исследователи считают завершен-
ной, хотя византийская принадлежность мастер-
ской стала очевидной уже после открытия грече-
ских букв на обратной стороне обкладок рукояти
меча (Львова З.А., Семенов А.И., 1985, с.79; рис.З).
Локализацию еще больше упрощает наличие в со-
ставе поясного набора большой золотой пряжки
константинопольской работы (Залесская В.Н. и др.,
1997, каг.8) (рис.З, /).
Слишком жесткий метод отбора поясных де-
талей З.АЛьвовой, основанный исключительно
на их технологическом сходстве, заставил исклю-
чить пряжку из набора с псевдопряжками (Залес-
ская В.Н. и др., 1997, с.70, 71) и объединить его с
наконечником кат.9 (рис.З, 12). Стилистическая и
технологическая близость наконечника и пряжки
неоспорима, но сомнения в их принадлежности
одному поясу у нас возникли уже при одной попыт-
ке оценить степень изношенности пряжки. Судя по
состоянию сохранности вставок, пряжка и наконеч-
ник использовались очень интенсивно или просто
долго. В этих условиях наконечник должен оста-
вить на рамке множество царапин и быть не менее
поцарапанным и даже деформированным. Но по-
царапанный участок рамки меньше по ширине тол-
щины наконечника, грани же самого наконечника
вообще не пострадали. И это при том, что наконеч-
ник еле втискивается, фактически не проходит в
рамку пряжки! На одном ремне с пряжкой кат.8 он
однозначно мог находиться разве что как один из
наконечников дополнительных свисающих ремеш-
ков. но это только поднимает другую проблему.
Византийские пояса VII в. были наборными,
богато украшенными бляшками, наконечниками и
дополнительными ремешками. Само предположе-
ние о том, что широкий пояс со столь великолепной
пряжкой мог быть абсолютно “голым”, вызывает
удивление, других же технологически комплект-
ных пряжке деталей в Перещепине нет. Наконец, в
аналогичном наборе из Кунбабоня большая визан-
тийская пряжка сочеталась с теми же поясными де-
талями, что и в Перещепине, при отсутствии любой
другой поясной пряжки или деталей, комплектных
пряжке технологически. “Изъяв” по технологиче-
скому признаку поясные пряжки также из наборов
в Кунбабоне, Кунаготе и Озоре, З.А.Львова предпо-
ложила, что это является специфической деталью
погребального обряда (Залесская В.Н. и др., 1997,
с.46, 49, 50). Но во всех трех комплексах поясные
пряжки есть, и то, что все они выполнены в другой
технологической традиции, чем поясные бляшки,
является определенной закономерностью, нуждаю-
щейся в объяснении.
Мастер, изготовивший перещепинский по-
ясной набор, конечно же, не делал пряжку, скорее
всего, перед ним наоборот стояла задача сделать к
уже готовой византийской пряжке поясной набор
варварского облика. То же касается и кунбабонь-
ского пояса (рис.4). В Озоре и Кунаготе к визан-
тийскому набору прессованных золотых бляшек
(рис.34, 1-11) прилагались серебряная позолочен-
ная и бронзовая посеребренная пряжки аварского
облика (рис.33, 7, 10). В погребении 1928 г из Игара
наоборот к византийской серебряной позолоченной
пряжке был сделан набор золотых прессованных
поясных деталей с декором в близкой стилистике,
но все же уже “варварской” (Fettich N., 1929, tabl.
IX, 1-14; Garam Е„ 2001, taf.XXXVII, 2). В п.696
Будакалаш-Дунапарта похожая бронзовая позоло-
ченная византийская пряжка сочеталась с набором
литых серебряных, инкрустированных золотом, де-
талей, декорированных в совсем другой геометри-
ческой манере (Vida Т., Pastor А., 1996). А в п.16
Кестхей-Фенекпушты к серебрянной византийской
пряжке добавили “византиноидный” местный по-
33
Рис, 7. Детали поясов: 1, 10, 13, 17, 18 - Боча; 2, 9, 11, 16 — Перегцепина; 3 - Тепе; 4,7 — Сирмий; 5
— Келегеи; б, 8, 14, 15, 19- Кунбабонь; 12 - Венгрия; 20 — Портовое. Масштаб разный.
Fig. 7. Parts of belts: 1, 10, 13, 17, 18- Bocsa; 2, 9, 11, 16- Pereshchepina; 3 - Tepe; 4,7 - Sirmium; 5
-Kelegei; 6, 8, 14, 15, 19 - Kunbabony; 12 - Hungary; 20 — Portovoie. A scale is different.
34
ясной набор (Garam Е., 2001, taf.XXX, 3). Пожалуй,
только пояс из пограничного Сирмия (Popovic L,
1997) (рис.6) оснащен пряжкой, сделанной в той же
мастерской, но это, как видим, скорее, исключение
из правил.
Чем же объясняются пояса с византийской
пряжкой, но деталями “варварского” стиля и на-
оборот, с византийскими деталями, но “варвар-
ской” пряжкой? Объяснение, несомненно, надо
искать в семантике собственно византийских по-
ясов. Й.Вернер считал, что большая пряжка из
Перещепины является символом патрицианского
титула (Werner J., 1984, S.40-42). Но И.Божилов и
Д.Димитров возразили, уточнив, что поясом наде-
ляли только должностных лиц (Божилов И., Дими-
тров X., 1995, с.ЗЗ). Параграф 23 „Книги эпарха”
гласит, что за нарушение установленного порядка
эпарх “буцет лишен пояса и звания”. С этим согла-
суются данные Иоанна Эфесского, на которые об-
ратила внимание В.Б.Ковалевская, — отстранение
патрикия Маврикия от должности было соверше-
но срезанием пояса (Ковалевская В.Б., 2000, с.214).
По словам Прокопия Кесарийского (НА, XIV, 8),
при ревизии годных к военной службе солдат у
непригодных и состарившихся гвардейцы отни-
мали пояса (Прокопий Кесарийский, 1993, с.396).
Другой известный эпизод из книги Феофилакта
Симокатты (Kh.VI, 4-18) рассказывает о том, как
константинопольский ювелир заподозрил в краже
императорского телохранителя, гепида по проис-
хождению, и тем раскрыл убийство. Основанием
послужило то, что переданные ему на переплавку
детали золотого пояса, снятого с убитого члена им-
ператорской свиты, “были сделаны замечательно”,
а “форма сгибов обличала высокое положение вла-
дельца”, которое не согласовывалось с “варварской
внешностью” гепида. Оправдываясь, гепид заявил,
что пояс был захвачен им во время битвы у сына
лангобардского царя (Феофилакт Симокатта, 1996,
с. 174-175).
Как видим, значение пряжки и поясных дета-
лей у византийцев было действительно разным: в
то время как пряжка указывала на должность соб-
ственника пояса, техника изготовления и форма
поясных бляшек отображали его происхождение и
положение. Пояс, в целом, определял статус чело-
века, но только в комбинации с другими инсигни-
ями или внешними признаками, в первую очередь,
одеждой. Рассказывая о грабежах и бесчинствах
стасиотов в Константинополе, отнимавших у
встречных “и одежду, и пояс, и золотые пряжки,
и все прочее, что у них было”, Прокопий Кесарий-
ский (НА, VII, 15-18) замечает: “По этой причи-
не большинство людей впредь стало пользоваться
медными поясами и пряжками и носить одежду
много хуже той, что предписывал их сан” (Проко-
пий Кесарийский, 1993, с.338, 339). Но о том, что
не всякий золотой пояс свидетельствовал о знат-
ности, говорит история со св.Феодором Сикеотом.
Его мать была гетерой и собственницей гостиницы
на важной “императорской дороге”. Тем не менее,
отправляя сына на службу в столицу, она сумела
купить для него дорогую одежду и золотой пояс
(Сорочан С.Б., 2001, с.270). Этот эпизод еще раз
подчеркивает связь золотых поясов со службой в
государственном аппарате, а не знатностью, но,
повторимся, о положении его собственника сви-
детельствовали техника изготовления и форма
деталей пояса.
Частные эргастирии золотых и серебряных
дел мастеров (хрисохооев и аргиропратов) рас-
полагались в Константинополе на главной улице
столицы рядом со Священным дворцом и храмом
св. Софии (Сорочан С.Б., 2001, с.215). Эта зона
расположения самых дорогих лавок и мастерских
охранялась специально нанятой стражей, которой в
случае необходимости могла помочь и стража двор-
ца. Поскольку хороших мастеров-хрисохооев было
немного, а их эргастирии располагались рядом, они
должны были хорошо знать “почерк” друг друга, а
также всех влиятельных заказчиков. Тем более ин-
тересным становится упомянутый выше эпизод с
гепидом-убийцей, в котором ювелир столкнулся с
изделиями мастера не своего круга, более того, при
немедленном судебном разбирательстве ни один
из ювелиров не опознал пояс убитого юноши, сде-
ланный явно не так уж и давно, что и воодушевило
гепида на рассказ об убитом им в битве внебрачном
сыне лангобардского царя.
Напрашивается вывод, что как дипломатиче-
ские дары, так и “ранговые” пояса членов импе-
раторской свиты и высших сановников изготавли-
вались в закрытых придворных мастерских - т.н.
государственных корпорациях (Дтщосяа сявцатега),
где работали зависимые ювелиры, которым запре-
щалось менять свою профессию и место работы
(Чекалова А.А., 1986). Остальную константино-
польскую знать обслуживали свободные ювелиры
Аргиропратии, а провинциалы были вынуждены
довольствоваться услугами местных ювелиров,
хотя, следует отметить, государственную службу
могли нести только столичные аргиропраты. Явное
стремление подчинить государственному контро-
лю весь рынок предметов роскоши, а также четкие
регламентации в законодательстве относительно
использования “знаковых” элементов в оформле-
нии одежды, поясов, сбруи, украшений и месте их
производства (Codex Justinianus, XI, 11) позволяют
нам согласиться с мнением В.Б.Ковалевской, что
производство золотых поясов в Византии было по-
ставлено под контроль государственного аппарата
(Ковалевская В.Б., 2000, с.214).
35
Великолепные золотые пояса типа переще-
пинского, вне всякого сомнения, - работа государ-
ственных столичных ювелиров. Их изготовление
для вождей и знати кочевников могло быть санк-
ционировано только на высшем, пожалуй, импера-
торском уровне. О существовании же в Византии
VII в. независимых мастерских, “специально рабо-
тающих для кочевнической знати” (особенно авар-
ской!), которое часто безапелляционно предпола-
гается археологами, в реальности не может идти и
речи в свете византийского законодательства, жест-
ко поставившего под государственный контроль
ювелирное и оружейное ремесло. Заказ поступал
только со двора и однозначно “дворцовым ремес-
ленникам” (artifices palatini), а потребности двора
в подобных заказах определялись исключительно
соображениями дипломатов. В этом контексте со-
четание в заказном поясе византийских и варвар-
ских элементов делалось намеренно, подчеркивая
варварское происхождение собственника.
Византийские пояса из Кунаготы и Озоры со-
общали византийцу о знатности носивших их лиц,
но пряжка сразу выдавала варвара, не находяще-
гося на византийской службе, т.е. потенциально-
го врага. Эта предосторожность была не лишней,
поскольку обилие на службе у Византии воена-
чальников варварского происхождения и варва-
ров-федератов могло бы стать причиной фаталь-
ных недоразумений во время вероятного военного
конфликта с аварами. “Варварский” вид пряжек из
Кунаготы и Озоры вообще подталкивает к предпо-
ложению, что византийские пояса были посланы
аварам без пряжек, добавленных местными юве-
лирами. Судя по наличию позолоченных бронзо-
вых копий, пряжка из Игара к “должностным” не
относилась, поэтому этот аварский пояс даже с
византийской пряжкой воспринимался как варвар-
ский. То же касается и серебряного пояса из Кест-
хей-Фенекпушты. Что же означали пояса с несо-
мненно ранговыми пряжками из Перещепины и
Кунбабоня? Ответ на этот вопрос мы попытаемся
дать ниже, рассмотрев примеры дипломатических
контактов с кочевниками, а также весь комплекс
перещепинских предметов группы I, по З.А.Льво-
вой, и их аналогии.
В комплексах келегейского типа аналогии
предметам из группы I, по З.АЛьвовой, находят
только псевдопряжки. Впрочем, псевдопряжки из
Келегеев можно считать только приближенной ана-
логией (рис.З, 5; 7, 5). Их рамки литые, технологи-
чески в целом схожи с перещепинскими, но щитки
— всего лишь подражание, выполненное в технике
горячей прессовки при помощи матрицы, отли-
той с оттиска разобранных деталей оригинальной
псевдопряжки. Скорее всего, также оттиск пред-
ставляла собой и литейная форма для рамки. На
ней наблюдается имитация плетенки из скани, на-
веденная мастером при помощи резца, в то время,
как на псевдопряжке из Тепе (рис.7,3) скань насто-
ящая. Келегейские рамки вылиты непосредственно
по оттиску, а при помощи оттиска щитка вылили
лишь матрицу. Прессованное подражание зако-
номерно оказалось несколько крупнее оригинала.
При компоновке деталей это дало небольшую дис-
пропорцию ширины рамки и щитка, хотя на всех
известных оригинальных псевдопряжках щиток в
месте соединения всегда совпадает по ширине с
рамкой. Судя по характерной технике исполнения
имитирующего зернь проволочного бордюра (на-
личие “экватора”), сделана копия была ювелиром
византийской выучки, впрочем, той же техникой
владел и мастер, изготовивший несомненно вар-
варский комплект ювелирных изделий из Глодос
(Buhler В., 2002).
Наиболее близкие по форме и технике испол-
нения перещепинским детали происходят из бога-
тых аварских комплексов Бочи и Кунсентмиклош-
Бабоня5 (рис.4, 5, 7), причем речь идет не только
о поясе, но и о мече и ритоне, что, по мнению
З.А.Львовой, свидетельствует о принадлежности
их к набору дипломатических даров, выполненных
“специальной постоянно функционирующей ви-
зантийской мастерской, изготавливающей подарки
для варваров” (Залесская В.Н. и др., 1997, с.68-71,
137). В комплекте, на наш взгляд, не хватает еще
одного предмета - колчана, имеющего во всех трех
комплексах совершенно одинаковую конструк-
цию. Каркас перещепинского колчана (Залесская
В.Н. и др., 1997, кат.87) выполнен вполне в техни-
ке изделий группы II, по З.АЛьвовой, но дополнен
пластинами с пальметтами, относящимися к груп-
пе V (рис.26, 7). Как показал технический анализ,
пластины на самом деле были вмонтированы туда
позднее и в первоначальном виде отсутствова-
ли (Залесская В.Н. и др., 1997, с.80). От аварских
каркас колчана отличает только наличие орнамен-
тальной “косички”, но это отличие не существен-
но, поскольку данный прием хорошо известен и на
5 З.А.Львова считала пояс из Кунбабоня лишь “приближунной культурно-стилистической аналогией”
перещепинскому, исходя из представления о цельнолитом “жемчужнике” первого (Залесская В.Н. и др., 1997, с.70,
146). Мы не располагаем рентгенограммами упомянутых деталей, но даже при визуальном осмотре пояса эту версию
пришлось отбросить. Характер вмятин, хорошо заметных на большинстве деталях, а также пропорциональность
соотношения размеров и веса перещепинских и кунбабоньских деталей, однозначно свидетельствуют о полом
“жемчужнике” кунбабоньского пояса. К такому же выводу пришла и Б.Бюйлер.
36
Рис. 8. Детали поясов и оружие из Мерсины (1-7) и Кечкемета (8-15).
Fig. 8. Parts of belts and weapon from Mersina (1-7) and Kecskemet (8-15).
византийских изделиях. В Перещепине в комплект
также должны входить украшения сбруи (Залес-
ская В.Н. и др., 1997, кат.48-53); в Кунбабоне же к
нему однозначно относятся ножны ножа и золотая
кружка (Toth Е.Н., Horvat А., 1992, Fb.Taf.7; 9), ви-
зантийское происхождение которой выдает и тех-
ника отжимки на станке, и поясок перегородчатой
инкрустации на шейке (рис. 17, 4), а также бляшка
с инкрустацией от неизвестного предмета (Toth
Е.Н., Horvat А., 1992, Fb.Taf.2).
37
Если перед нами действительно дипломатиче-
ские дары, нужно ответить на два важных вопроса.
Первый - чьи вкусы они должны были удовлетво-
рять, и второй — их знаковая семантика.
Ответ на первый вопрос, несомненно, лежит в
области поисков прототипов формы и стилистики
оформления вещей. Даже поверхностный взгляд на
стилистику рассматриваемого комплекта убежда-
ет в его эклектичности и, в определенном смысле,
даже нетипичное™ для культуры кочевников. Ни
авары, ни восточноевропейские кочевники не поль-
зовались в 1 -й пол. VII в. парадными мечами с коль-
цевым навершием и такого тапа петлями ножен
(рис.З, 10. П, 4, 14, 15; 5, /<8. /9; 38, 1-4). В Вос-
точной Европе перещепинский меч просто являет-
ся единственной находкой, у авар же все известные
экземпляры или носят выразительные признаки
византийского изготовления, или являются их гру-
быми подражаниями.
По одним чертежам и в одной технике, очевид-
но, просто в одной мастерской, выполнены мечи из
Бочи и Кунбабоня. Интересно, что, пытаясь создать
индивидуальный декор каждого из мечей, мастера
инкрустации, тем не менее, пользовались набором
вставок одних размеров. Вследствие этого встав-
ки, подошедшие без проблем для напаянных гнезд
петель ножен кунбабоньского меча, оказались
слишком высокими для петель из Бочи, украшен-
ных в стиле cloisonne. Чтобы выйти из положения,
ювелир прорезал отверстия в нижней пластине
под каждую вставку так, что последние оказались
“утопленными”. Мечам из Бочи и Кунбабоня очень
близок меч из Надькереша (Awaren in Europa ...,
1985, Abb.21). Конструкция и техника исполнения
петель ножен у него полностью аналогична мечу
из Кунбабоня, но ромбовидные гнезда здесь вы-
полнены под сталь cloisonne (все вставки ныне от-
сутствуют, возможно, их и не было изначально). В
этом же стиле оформлены и выступы перекрестья,
хотя сюжет декора иной, чем в Боче и Кунбабоне.
Это - несомненно византийская работа, но другой
мастерской или той же, но из другой “серии” за-
казов, поскольку форма петель ножен надькёреш-
ского меча ближе петлям из Ченгеле и Кунаготы,
Большинство остальных аварских находок мечей с
кольцевым навершием являются уже подражания-
ми. Наиболее поздний и отдаленный вариант — это
меч из Кунаготы с тисненными античными сюже-
тами декора (Laszlo G., 1955, pl.LIX, 1). Гораздо
проще мечи из Ксцеля, Кечкемета, Вышеграда. Не
обладающие достаточной квалификацией мастера,
тем не менее, пытались хотя бы визуально сымити-
ровать декор византийских оригиналов. В Кецеле
(Laszlo G., 1955, pl.LI; LII), например, наколотые на
пластинке и вырезанные треугольники и ромбики
“зерни” просто напаяны на нижнюю пластину пе-
тель ножен. Простыми наколами декорированы об-
кладки меча из Кечкемета (Toth Е.Н., 1980) (рис.8,
15). Обкладки же меча из Вышеграда (Awaren in
Europa ..., 1985, Abb. 19) вообще практически ли-
шены декора и сделаны в строгом “гладком” стиле
раннеаварских мечей. Здесь мы имеем дело с яв-
ным случаем пресловутого возникновения моды
путем копирования “престижных” вещей.
Отделка перещепинского меча гораздо богаче
всех известных на сегодня аварских аналогий при
использовании, в целом, одинаковой техники ис-
полнения отдельных деталей с мечами из Бочи и
Кунбабоня. Здесь, очевидно, просто имело место
намеренное создание более роскошного варианта.
На наш взгляд, к ремням этого меча относятся вы-
полненные точно в стиле обкладок выступов пере-
крестья пряжка и наконечник (кат. 101, 102) (рис.33,
5), а также, возможно, и ременная обойма (кат.46).
Стилистически едины с обкладками рукояти и
ножен также зерненные наконечники (кат.28, 29)
(рис. 19, 1), которые не имеют никаких комплект-
ных поясных деталей и, скорее всего, принадлежа-
ли декоративным подвесным ремешкам портупеи.
З.А.Львова и Б.И.Маршак отмечают прототи-
пы мечей с кольцевым навершием (рис.38, 1-4) в
Северном Китае и согдийской живописи 3-й четв.
VII в. Афрасиаба (Залесская В.Н. и др., 1997, с.70).
Мечи и кинжалы с кольцевым навершием известны
также в Корее в V-VI вв. (SwiQtoslawski W., 2001,
rys.2, А, С), а во 2-й пол.VII - 1 -й пол. VIII в. - на со-
гдийских фресках Пенджикента (Беленицкий А.М.,
1973, с.21, 32; табл.28), Варахши (Амброз А.К.,
1986, рис.1, 27), Фундукистана (Balint Cs., 1978,
fig.6, 2), в живописи Восточного Туркестана и на
тюркском изваянии из Арыксая (Восточный Тур-
кестан ..., 1995, табл.49, 5, 6, 18, 23) (рис.9, 1, 2).
Археологических аналогий в Согде, к сожалению,
пока не известно, но, судя по распространенности
этого типа оружия в живописи, именно согдийские
образцы и были взяты за основу при создании ме-
чей с кольцевым навершием рассматриваемого
подарочного комплекта. Теоретически аварскими
прототипами петель ножен мог бы быть экземпляр
из п.5 Кишкёрош-Вагохид (Laszlo G., 1955, pl.IV,
16), но погребение однозначно не ранее Бочи, т.е.
это - обычная имитация. Точные же аналогии фи-
гурным петлям ножен известны в живописи Аф-
росиаба, дающей одновременно четкую дату их
бытования в Согде - 3-я четв.VII в. (Арджанцева
И.А., 1987) (рис.9, 3). А вот отделка грануляцией
и вставками скорее имитирует богатый декор саса-
нидского оружия, также к сасанидской стилистике
относятся и наконечники портупеи (каг.28,29) (Ba-
lint Cs., 1978, fig.4, 1;8).
Следующий предмет комплекта — поясные на-
боры - также эклектичен. Византийские мастера не
38
стали выдумывать отдельного “варварского” типа
поясных пряжек и просто использовали более,
чем респектабельные, массивные золотые пряжки
— знаки рангов высших должностных лиц. Но к ним
пришлось добавить поясной набор варварского об-
лика, установить причины выбора прототипа кото-
рого, - задача сложная, но интересная.
Поясные наборы с псевдопряжками, также как
и мечи с кольцевым навершием, вряд ли использо-
вались кочевниками до момента попадания к ним
рассматриваемых византийских даров. Наиболее
очевидно это для авар, псевдопряжки у которых
лишь подражают богато декорированным “каган-
ским”. Это касается и непосредственных подра-
жаний типа Папа-Урдомб - Пакапушта (Garam Е.,
2000, fig.5; 6), и более простых типа Кёрнье (Sa-
lamon А., 1969, Abb.5), где сохраняется имитация
круглых вставок на рамках. Редкий же для авар
экземпляр псевдопряжки без декора из Чаташёга
(Awaren in Europa ..., 1985, Abb.48) варианта 16,
по И.О.Гавритухину (Гавритухин И.О., Обломский
А.М., 1996, с.ЗЗ), является безусловным импортом
из региона Поволжья-Приуралья, хотя тут более
распространены щитки в виде “рыбьего хвоста”.
Подражания инкрустированным золотым псев-
допряжкам известны также на Северном Кавказе
(Balint Cs., 1992, taf. 16) и Дону (Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, рис.47, 31), т.е. фактор вли-
яния моды рассматриваемых византийских наборов
надо учитывать для всей Юго-Восточной Европы.
Псевдопряжки отсутствуют в составе ге-
ральдических поясов у наиболее многочисленной
группы восточноевропейских кочевников VII в.
- северо-причерноморской, не известны они и в
погребениях Нижнего Поволжья. В комплексе из
к. 16 Наташино (рис.46, 27, 28) находился набор из
четырех одинаковых пряжек, напоминающий на-
бор с псевдопряжками, но все же принципиально
отличный своей функциональностью. Найдены
псевдопряжки только в одном подкурганном погре-
бении на Нижнем Дону (сообщение А.А.Иванова),
а также в двух погребениях восточноприазовской
группы - Чапаевском и Малаях (Атавин А.Г., 1996)
(рис.45,4, 5), т.е. можно условно говорить о локаль-
ности этой моды у кочевников. На востоке — это
поздний тисненный пояс из Борижар (Нурмухан-
бетов Б., 1969, табл.1, 2), также прессовка - пояс-
ной набор из пещеры на р.Чибижек в Минусинской
котловине (Кызласов И.Л., 1999, рис. 12, 1-4). В м.8
Кудыргэ прессованные подражания приуральским
псевдопряжкам со щитком в виде “рыбьего хвоста”
находились на сбруйных ремнях (Гаврилова А.А.,
1965, табл.Х1У, 9, 10). При этом все псевдопряжки
принадлежат к уже финальным, чисто декоратив-
ным типам, что говорит о их безусловном заим-
ствовании из другой культурной среды.
Истоки моды, несомненно, следует искать в
культурных ареалах, где бытовали псевдопряжки
4-го и 5-го типов, по И.О.Гавритухину (Гавриту-
хин И.О., Обломский А.М., 1996, с.ЗЗ, 34). Поис-
кам именно в этом направлении и посвящена одна
из последних работ исследователя (Гавритухин
И.О., 2001г), анализирующая и суммирующая на-
работки предшественников, а также новые наход-
ки. Согласно гипотезе И.О.Гавритухина, появление
поясов с подвесками и псевдопряжек в Восточной
Европе связано с военной активностью I Тюркско-
го каганата, а носителями моды, в первую очередь,
были тюркюты и зависимые от них племена. По-
стулируемая исследователем жесткая связь между
появлением псевдопряжек и многочастных поясов
на самом деле не очевидна. Как показал обзор Ч Ба-
линта (Balint Cs., 2000), пояса с дополнительными
ремешками у византийцев и персов известны уже в
VI в. Ранние византийские пояса “геральдическо-
го” стиля с дополнительными ремешками синхрон-
ны поясам стиля “Суцидава” (Айбабин А.И., 1999,
рис.44; Csallany D., 1961, taf.XXV, 14). При этом у
кочевников Северного Причерноморья 2-й пол.VI
- нач-VII в. использовались пояса только с одной
византийской пряжкой, без подвесок и накладок
(Комар О.В., 2002а, с.7), хотя влияние культуры ко-
чевников I Тюркского каганата здесь уже ярко про-
ступает в погребении из Суханове украшениями
стиля Морской Чулёк - Шамши (Приходнюк О.М.,
2001, рис.26). Пояса с одной пряжкой находились
и в наиболее ранних погребениях могильников
аваро-гепидского круга (Гавритухин И.О., 2001 в,
с.97), т.е. европейские кочевники опаздывают, по
сравнению с Византией, во времени начала исполь-
зования поясов с дополнительными ремешками.
Было ли это следствием интенсивных контак-
тов Византии с тюрками или нет - пока остается
неизвестным, связь же поясов с дополнительными
ремешками и псевдопряжек у самих тюрков вооб-
ще представляется нам ошибочной. Пояс из к.З 94
Алтынасара (Левина Л.М., 1996, рис. 134), поло-
женный И.О.Гавритухиным как опорный в систему
эволюции псевдопряжек на востоке (Гавритухин
И.О., 2001г, с.57), отличается важной деталью - до-
полнительные ремешки подвешивались к пряж-
кам, имевшим, на самом деле, не декоративное, а
функциональное значение. В п. 1 к.454 Алтынасара
к поясу были привешены в кожаных чехлах: кин-
жал, нож, ложка, точильный камень, серебряный
пенал, кочедык (Левина Л.М., 1996, с.219; рис. 137).
Свободными остались только два ремешка, один
из которых (с Т-образными бляшками), скорее все-
го, предназначался для сабли. Состав “нужных”
предметов на поясе кочевника варьировался в за-
висимости от ситуации, причем каждый из пред-
метов имел на поясе определенное место, которое
39
Рис. 9. Изображения мечей и сбруи в согдийской живописи и торевтике: 1-3 - Афрасиаб; 4
- Варахша
Fig. 9. The images of swords and harness in Sogd painting and toreutic art: 1-3 - Afrasiab; 4 - Varakhsha.
в случае отсутствия надобности в данный момент
в предмете, могло быть занято декоративным ре-
мешком “парадного” варианта пояса. Пояс из п.1
к.494 уже поздний, поэтому ремешки несъемны,
и к ним уже прикреплены декоративные накладки.
В более раннем же к.394 остается свобода выбора:
к каждой пряжке можно было подвесить или ре-
мешок с декоративным окончанием, или предмет.
Конструкция такого пояса идеально приспособлена
к потребностям пастуха-скотовода, пребывающего
целый день в движении вместе со своим стадом и
поэтому вынужденного носить все наиболее нуж-
ные вещи с собой. То же касается и лесных охот-
ников, которыми в VII в., как и сейчас, была, как
минимум, северная часть алтайских тюрков. На
самый простой полотняный пояс предметы привя-
зывались кожаными ремешками (Вайнштейн С.И.,
1972, рис.20; 1991, рис. 84). Классический же кожа-
ный пояс тюрков VIII-IX вв., доживший в различ-
ных вариациях практически до наших дней, имел
большое количество прорезей, укрепленных от
разрыва металлическими бляшками (Кубарев В.Д.,
1984, рис.7). В эти прорези продевались тонкие
кожаные ремешки подвесных предметов, располо-
жение и количество которых на поясе можно было
легко варьировать. Тюркский пояс - вещь сугубо
функциональная, поэтому независимо от его “па-
радности” или “повседневности”, пояс всегда был
готов к использованию.
Замена функциональных пряжек на псевдо-
пряжки означала принципиальное непонимание ко-
чевнического пояса. Свободные пряжки парадного
варианта воспринимались соседями как чисто де-
коративные, лишенные функциональной нагрузки,
соответственно пряжки подражаний выполнялись
уже в декоративной манере, постепенно эволюци-
онируя к заключительным, чисто декоративным
вариантам. Прототипами псевдопряжек типа 4, по
И.А.Гавритухину, несомненно, были “псевдопряж-
ки” типа 5 с прорезью варианта “в”. Но никакой
эволюции прорези псевдопряжек от варианта “а”
до варианта “в” не было, поскольку вариант “б” из-
вестен еще на византийских пряжках 1 -й пол.VI в.
(Айбабин А.И., 1990, рис.39, 1). Все псевдопряжки
с прорезью вариантов “а”-“в” являются лишь вари-
ациями византийского прототипа варианта “б” (Ай-
бабин А.И., 1990, рис.39, 10). Этот важный вывод
связывает начало формирования стиля псевдопря-
жек со средой, тесно связанной культурно с Визан-
тией. Как показывает картографирование распро-
странения псевдопряжек типа 5 (Гавритухин И.О.,
2001г, рис. 17), основными их ареалами являются
Северный Кавказ, Среднее Поволжье и Прикамье.
Совершенно неожиданный только один из реги-
40
онов - Сирия, откуда происходит поясной набор,
поразительно близкий средневолжским (Balint Cs.,
1992, taf.7). Эта находка закономерно позволила
Ч.Балинту поднять вопрос о сирийско-иранском
вкладе в формирование стиля поясов с псевдо-
пряжками и поясов “типа Мартыновки” в целом.
Пытаясь как-то объяснить столь нелогичную для
его схемы находку, И.О.Гавритухин предположил,
что данный пояс выполнен сирийскими мастерами
по заказу представителя “военных дружин из По-
очья и Приуралья”, якобы находившихся в составе
войск тюркютов, участвовавших вместе с Ираклием
в персидской кампании 627-628 гг. а затем нанятых
на службу Ираклием и поселенных в Сирии (Гаври-
тухин И.О., 2001г, с.42-44). Столь сложная и заведо-
мо недоказуемая конструкция окажется ненужной,
если обратить внимание на тот факт, что ареал рас-
пространения псевдопряжек на Северном Кавказе,
Сирии, Среднем Поволжье и Приуралье одновре-
менно является и зоной находок сасанидских монет,
стекла и серебряной посуды. Находки же камско-
уральских типов псевдопряжек в Восточном Приа-
ралье(ЛевинаЛ.М„ 1996,рис.125, 22; 127, 16, 19)и
Южном Казахстане (Нурмуханбетов Б., 1969, табл.
I, 2) заставляют вспомнить о уже рассматриваемой
выше Волго-Уральской ветви "Шелкового пути",
определенную роль посредника в котором играла и
Сирия (Маршак Б.И., 1971, с.59-63).
В стороне остается только славянский лесо-
степной ареал в Среднем Поднепровье, но и здесь
неожиданно проявляется выразительный “сирий-
ский” импульс в виде поясных наборов без псев-
допряжек из Козиевки и Вильховчика (Приходнюк
О.М., 2001, рис.55; 67), находящих очень близкие
аналогии в Сирии и Иране (Balint Cs., 1992, taf.2; 3;
5). Отмечая его, И.О.Гавритухин выделяет “дунай-
ский мост”, связывающий малоазийские и средне-
днепровские находки (Гавритухин И.О., Обломский
А.М., 1996, с.93,94). Получается своеобразная кар-
тина “обтекания” двумя культурными импульсами
Черного моря, один из которых (“западный”) через
“нижнедунайское звено” приводит к появлению у
славян наборов “византийско-сирийского” облика
типа Вильховчика и Козиевки, а второй (“восточ-
ный”) - через “северокавказское” или, что гораздо
более вероятно, “рязано-окское звено” — наборов с
псевдопряжками. Причиной существования таких
“мостов”, очевидно, была потребность славян в ла-
тунном и цинковом сырье, главные источники ко-
торого, по мнению А.Н.Егорькова и О.А.Щегловой,
располагались именно на Ближнем Востоке (Егорь-
ков А.Н., Щеглова О.А., 2001, с.286-290).
Таким образом, появление и распространение
моды на пояса с псевдопряжками происходило в
среде оседлых народов, граничащих с магистра-
лями “Великого Шелкового пути”, и действитель-
но было связано с эпохой I Тюркского каганата (а
точнее, уже Западнотюркского) — наиболее заин-
тересованного участника и посредника торговли.
Вероятно, именно к купцам “Великого Шелково-
го пути” и обратились в поисках прототипа пояса
“восточного стиля” константинопольские ювелиры
или их заказчик из императорского двора. Следу-
ет отметить, правда, два варианта информаторов:
собственно купцы и купцы-разведчики. Согласно
Прокопию Кесарийскому (НА, XXX, 12), в Визан-
тии “издревле за счет казны содержались многие
люди, которые отправлялись в пределы врагов,
проникали в царство персов под видом торговцев
или под каким-либо иным предлогом, и, тщатель-
но все разведав, по возвращении в землю римлян
могли известить начальствующих лиц о вражеских
секретах” (Прокопий Кесарийский, 1993, с.416).
Если византийцы заблаговременно подготавливали
“плановое” посольство к кочевникам, для изучения
их вкусов, рангов, политического устройства под
видом купцов можно было направить разведчиков,
которые, впрочем, вряд ли могли оторваться от об-
щего каравана и попытаться самостоятельно про-
никнуть в чужие неизвестные земли. Такая подго-
товка посольства требовала не менее года, в случае
же экстренного снаряжения миссии проще было
обратиться непосредственно к купцам, бывавшим
в интересующем византийцев регионе и знакомым
лично или понаслышке с интересующими их на-
родами. В обоих случаях, ценность информации
и купцов, и “купцов-разведчиков” прямо зависела
от степени вовлеченности рассматриваемой нами
группы кочевников в международную торговлю,
а также близости территории их проживания к
основным торговым магистралям.
Интересующие нас наборы с золотыми псев-
допряжками были сделаны мастерами на базе при-
везенного им как образца обычного рядового по-
яса. Таковым мог стать пояс типа славянского из
Хацков (Корзухина Г.Ф., 1996, табл.21; 22), финно-
угорского из Урьи (Голдина Р.Д., 1985, табл.ПУ)
или же, менее вероятно, кочевнического из Чапа-
евского (Атавин А.Г., 1996, табл.6; 7). Впрочем, в
случае с кочевниками (по крайней мере, с восточ-
ноевропейскими) мы должны учитывать все ту же
возможность проникновения моды на псевдопряж-
ки уже под влиянием подарочных византийских
поясов Интересно, что Т-образная бляшка пере-
щепинского пояса (рис.7, 9), в отличие от бляшек
из Кунбабоня и Бочи (рис.7, 8, 10), сделана на базе
редких, практически декоративных бляшек вари-
анта 8, по А.И.Айбабину, известных в склепе 273
Эски-Кермена(Айбабин А.И., 1990, с.53, рис.52,4),
славянском кладе из Суджи (Корзухина Г.Ф., 1996,
табл.70, 5), аланской кат. 11 Чми (Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, рис.82, 101), а также на по-
41
ясе из Сирмия (рис.7, 7). У восточноевропейских
кочевников такие бляшки не известны. Также ред-
ки в кочевнических комплексах и омегообразные
бляшки (рис.З, б; 4,3; 5,3), известные в Келегеях и
Чапаевском (рис.48, 37, 38); восточнее - в Борижа-
рах, т.е. в комплексах, где есть псевдопряжки. По-
жалуй, это еще раз подчеркивает заимствованный
характер поясов с псевдопряжками у кочевников.
Наиболее же близкий набор прототипов деталей
перещепинского пояса, как это ни парадоксально,
демонстрируют славянские “днепровские” клады.
Ситуация довольно странная. Византийцы не
имели точного представления о мечах и поясах
интересующей их группы кочевников и были вы-
нуждены пользоваться услугами информаторов,
которыми, как показывает согдийский тип мечей
комплекта, явно были купцы “Шелкового пути”.
Последние же в качестве “восточного” пояса пред-
ложили византийцам не реальный кочевнический
пояс, а пояс оседлых народов, вероятнее всего, сла-
вянский или финно-угорский, т.е. добытый через
Камо-Уральскую ветвь “Шелкового пути”, замет-
ных признаков связи с которой, как мы убедились
выше, у интересующей нас группы кочевников
не наблюдается. Локализация перещепинской на-
ходки в Поднепровье, по идее, делает обращение
к славянским поясам объяснимым хотя бы по
территориальному признаку, но в таком случае
возникает другой вопрос: почему же тогда с этой
группой кочевников не были близко знакомы сами
византийцы и зачем тогда услуги купцов “Шелко-
вого пути”? Логическая цепочка подталкивает нас
к единственному выводу: на момент посылки да-
ров интересующие нас кочевники проживали еще
далеко от византийских границ, но, одновремен-
но, западнее Камо-Уральской ветви “Шелкового
пути”.
Уже упомянутый выше перещепинский боль-
шой наконечник ремня (кат.9) (рис.З, 12), судя по
размерам, должен относиться к набору с еще более
крупной пряжкой, чем представленная в Переще-
пине. В.Н.Залесская, вслед за Й.Вернером, относит
его к “патрицианскому поясу”, т.е. изделиям вну-
тривизантийского круга (Залесская В.Н. и др., 1997,
с.42). Но, несмотря на характерную технику испол-
нения, чисто византийским его признать трудно.
Декор пальметтами, несмотря на выразительную
христианскую символику, мог быть просто подо-
бран как похожий на согдийские образцы, а вот
форма наконечника для “чистых” византийских из-
делий не характерна. За исключением одной наход-
ки из Египта, наконечники с боковыми выступами
не известны на территории византийского лимеса,
они редки в Крыму, а наибольшее их распростра-
нение отмечено в регионах, где использовались
пояса с псевдопряжками (Гавритухин И.О., Облом-
ский А.М., 1996, с.32; рис.43, 51; 44), т.е. опять в
зоне “Шелкового пути”: от Сирии через Северный
Кавказ, Прикамье, Приуралье до Восточного При-
аралья. Вряд ли это совпадение случайно, возмож-
но, наконечник все же относится к группе изделий
“варварского” стиля. Впрочем, в составе наборов
византийского облика наконечники с боковыми вы-
ступами все же известны, но только в поясах 2-го
среднеаварского периода типа Тарнамера (Гавриту-
хин И.О., 2001в, с. 11-113; рис.39, 2, 34, 37, 48, 56;
Garam Е., 2001, taf.104; 105). О временной близо-
сти у авар поясов этого стиля и поясов горизонта
Бочи говорит наличие в погребении из Татабаньи-
Кертварош тисненой U-образной бляшки, имити-
рующей бляшки с крупной полой грануляцией по
контуру из комплексов круга Бочи-Перещепины
(Гавритухин И.О., 2001в, рис.39, 28).
На основании имеюшегося у нас материала,
конечно, трудно утверждать, что в Перещепине
присутствуют и детали от крупного набора, создан-
ного на основе поясов типа Тарнамера, но только
эта версия может устроить сторонников объеди-
нения больших пряжки и наконечника в один на-
бор. В перещепинском же поясе с псевдопряжками
наконечник кат.9 мог быть привешенным только
на дополнительном ремешке, но тогда непонятно,
почему он один и таких же деталей нет в Кунба-
боне, Сирмии и Боне. Мог он попасть в комплекс
и как реликвия, например, с отцовского пояса или
как “последний подарок” с сыновнего. Возможна и
версия “варварского” искусственного комбиниро-
вания двух разных подарочных поясных наборов.
Существование как минимум еще одного бо-
лее крупного набора с псевдопряжками подтверж-
дают келегейские подражания, которые длиннее
перещепинских на сантиметр и имеют богаче де-
корированную рамку (Prichodnjuk О., Chardaev V.,
2001, Abb. 1,3,4) (рис.7,5). Для того, чтобы сделать
оттиск, ювелиру надо было иметь хотя бы одну на-
стоящую псевдопряжку. Если это было сделано
еще в Константинополе для того, чтобы получить
более дешевый и простой вариант псевдопряжки,
то это предполагает просто наличие оригиналь-
ного подарочного пояса, более роскошного, чем
перещепинский, который изготавливался одно-
временно с келегейскими подражаниями и, скорее
всего, для тех же кочевников. Если же подражания
выполнены ювелиром византийской выучки уже
местного центра, то оригинальный пояс был разо-
бран для образца или просто частично раздарен
правителем своим родственникам или же наиболее
отличившимся вассалам. Снятая с каганского по-
яса и подаренная привселюдно пряжка или бляшка
служила своеобразным “орденом”, почетной на-
градой или знаком отличия. Интересно, что такое
же объяснение возможно и для кунбабоньского по-
42
яса, где, как и в Келегеях, по каким-то причинам
осталось всего две псевдопряжки,
В любом случае, форма перещепинского нако-
нечника кат.9 пока не может быть признана “вну-
тривизантийской”, а тем более характерной для по-
ясов высших должностных рангов.
Комплектным наконечнику кат.9 может ока-
заться предмет кат. 11, состоящий из раскованной
изогнутой пластинчатой дуги с петлями и широкой
цепочки. По мнению В.Н.Залесской, это - визан-
тийский браслет, подвергшийся “варварской” до-
работке, вследствие чего с него была снята одна из
пластин-дуг (Залесская В.Н. и др., 1997, с. 119). Дру-
гое решение подсказывают позднеаварские матери-
алы. В погребениях из п.2 Секкуташа и Хохенберга
(Daim Е, 2000, Abb.37, 2; 73), пояса из которых, по
мнению Ф.Дайма, выполнены в “итало-византий-
ском” стиле, такие же “браслеты” использовались в
качестве ременных обойм. Они крепились к ремню
пластиной с гвоздиками, в Перещепине же к пла-
стине, как и к остальным ременным деталям, при-
паяны петли. Также петлями крепилась к ремню и
функционально идентичная обойма Вознесенского
пояса (рис.31, 2). Показательно, что ее задняя пла-
стина так же, как и в Перещепине, изогнута дугой.
Это не было сделано намеренно, просто постоян-
ное усилие, прилагаемое при протягивании сквозь
обойму конца ремня, со временем деформировало
обойму. Судя по длине пластины перещепинской
обоймы, ширина пояса, к которому она крепилась,
равнялась 6 см. Это как раз соответствует ширине
пояса большой византийской пряжки кат.8. Един-
ственный аргумент против включения обоймы в
состав пояса с псевдопряжками косвенный - это
отсутствие таких же деталей в Кунбабоне, Боче и
Сирмии.
На ремне шириной 6 см псевдопряжки длиной
5,5 см могли располагаться как непосредственно на
ремне, так и на свисающих ремешках, полностью
на ремне или со свисающими рамками. Обычно
при реконструкции предпочтение отдается послед-
нему варианту (Garam Е., 2002, fig.2), что, вероят-
но, предполагается, исходя из наличия на щитках
и рамках псевдопряжек вмятин от их взаимного
соприкосновения. Но для такой деформации совер-
шенно не обязательно свободное свисание рамок
псевдопряжек, поскольку во время верховой езды
рамки в любой позиции подлетали вверх и ударя-
лись о свои же щитки. На конце такой ремень су-
жался до 3,5 см и пропускался в наконечник кат.34,
который без труда входил в пряжку кат.8. Если
обойма кат. И принадлежала к этому же поясу, то
затем ремень протягивался и сквозь нее, причем
обойма рассчитана и на участок ремня полной ши-
рины, т.е. ремень протягивался дальше места свое-
го сужения. При этом обойма не обязательно распо-
лагалась сразу вслед за пряжкой - возможно также
и небольшое провисание пояса, как на фреске сер.
VIII в. из Рима (Daim F., 2000, Abb.80).
Не менее важна, чем форма, стилистика
оформления комплекта. Мечи из Бочи и Кунбабо-
ня оформлены в довольно выдержанной стилисти-
ке, на фоне перещепинского, можно даже сказать,
строгой. А вот перещепинский пышно декориро-
ванный меч кому-то показался даже недостаточно
роскошным, вследствие чего уже после изготовле-
ния ножен на них появилась крупная вставка в на-
паянном гнезде конструкции “разрезной нахлест”
(Львова З.А., Семенов А.И., 1985, с.80) (рис. 16, 5).
З.А.Львова считает, что вставку мог добавить от
себя варварский ювелир при ремонте (Залесская
В.Н. и др., 1997, с.94, 135). Но интересно, что гнез-
до окружено кольцом проволочной псевдозерни,
аналогичной использованной на обкладках ножен.
Для того, чтобы это сделал варварский ювелир, ему
нужно было или обладать достачными навыками
изготовления подобной византийской псевдозер-
ни, или же просто снять часть такой псевдозерни
с ножен в менее заметном месте. В таком случае
следует признать, что варварский мастер обладал
хорошим чувством стиля и довольно высокой ква-
лификацией.
Пожалуй, наиболее ярко вкусы группы кочев-
ников, для которых изготавливался перещепин-
ский меч, отразили обкладки глодосского оружия,
обильно украшенные зернью и вставками (рис. 10).
В оформлении поясных наборов с псевдопряжками
использованы не только псевдозернь и вставки, но
и наиболее бросающийся в глаза ободок из полых
шариков. Нет сомнений, что именно данный эле-
мент, по расчету мастеров, и отображал особенно-
сти вкуса кочевников, для которых проектировался
пояс. Крупными полыми шариками декорирован
золотой поясной набор из Вознесенки (рис.И),
обкладки оружия и подвески из Глодос (Смитенко
А.Т., 1965, табл.Ш, 1; IV, 5; VI, 3,4,6; VII, 2) (рис. 17,
3, 9; 18, 9), но это уже следующий этап развития
стиля. Ободки из обычной литой крупной зерни
присутствуют на обкладках “варварского” меча и
“колесике” из Перещепины (кат.41-43) (рис.14,2, 5;
15, 14). Они характерны также для женских укра-
шений группы Морской Чулёк - Суханове (рис. 18),
связанных происхождением с регионами Казах-
стана и Киргизии, т.е. зоной расселения племен
Западнотюркского каганата (Комар О.В., 20006,
с. 140). Использовались такие ободки и на собствен-
но византийских (Garam Е, 2001, fig.2, 13; 3, 7) и
позднесасанидских (Balint Cs., 1978, fig. 14, 1-3,
9) изделиях. Но подобные образцы декора дали
бы, скорее, оформление пояса в стиле Портово-
го (рис. 19, 27, 44, 48, 49, 60), если, конечно, ви-
зантийцы не сделали поправку на традиционный
43
Рис. 10. Декоративная облицовка оружия из Глодос.
Fig. 10. A decorative coat of weapon from Glodosy.
44
восточный “перебор” с пышностью украшений.
Как уже подчеркивалось нами, вещевые комплексы
арцибашевского типа с золотыми и серебряными
изделиями, декорированными грануляцией и встав-
ками, скорее всего, отображали принадлежность
их собственников к определенному социальному
рангу, отличая их от рядовых комплексов сивашов-
ского типа и комплексов высшей знати перещепин-
ско-вознесенского типа (Комар О.В., 20006, с. 139,
140; 2002, с. 13). Не имея достаточной информации
о “языке” стиля оформления ювелирных изделий
кочевников, византийцы могли просто допустить,
что именно величина зерненного ободка поясных
деталей и подчеркивала статус его собственника,
что, кстати, судя по поясу из Вознесенки, было со-
всем недалеко от истины.
Другой вариант ответа, возможно, дают ручки
в виде кольца из шариков перещепинских кружек
(Залесская В.Н. и др., 1997, кат.69-71) (рис.26, 3).
У двух серебряных (кат.71) и обложенной золотом
деревянной (кат.70) кружек ручки литые, у золо-
той же (кат.69) она полая, поскольку ручка спаяна
из двух частей (Залесская В.Н. и др., 1997, с. 193).
Данный тип ручки специфически тюркский, из-
вестный, кроме степной торевтики, только тесно
связанным с тюркютами согдийцам (Маршак Б.И.,
1971, с.52). В любом случае, поскольку в раннеа-
варских могильниках вещей с крупной зернью во-
обще не известно, можно сделать уверенный вывод,
что пояса с псевдопряжками типа перещепинского
разрабатывались на основании расспросов купцов-
разведчиков “Шелкового пути” о какой-то группе
кочевников, не контактировавшей тесно с визан-
тийцами, и смутных собственных византийских
представлений о вкусах элиты кочевников Запад-
нотюркского каганата.
Третий предмет рассматриваемого комплекта
- коленчатый ритон (кат. 26) — изделие собственно
византийское, которым просто заменили обычный
варварский рог с оковками. Четвертый элемент
- колчан — также выполенен в едином стиле. Судя
по китайским и восточнотуркестанским аналоги-
ям VIII в. (Залесская В.Н. и др., 1997, с.210, 211;
Восточный Туркестан ..., 1996, табл.46), тип кол-
чана с трапециевидным расширенным к верху кар-
маном даже более “восточный”, чем согдийские,
хотя в целом, это наиболее распространенный тип
тюркского колчана VIII-IX вв. В Европе близкий
берестяной колчан обнаружен в Сивашовке, а у
авар, наряду с металическим каркасом, известны
и обычные костяные обкладки верха колчана этого
же типа (Bona 1., 1995, S.36). Согласно Маврикию
Стратегу, византийцы не просто были хорошо зна-
комы с аварскими луками и их принадлежностями,
но даже пытались поставить их на собственное
вооружение (Pohl W., 1992, S.19), поэтому вполне
логично, что колчаны из Кунбабоня и Бочи отвеча-
ли аварским стандартам. Смущает лишь одно об-
стоятельство: все известные на сегодня восточные
находки и изображения аналогичных колчанов с за-
крытым расширенным трапециевидным верхом да-
тируются не ранее VIII в., что делает сомнительной
версию о возможности их использования аварами
уже в VI в., когда они пришли в Европу. Не име-
ем ли мы дело с той же ситуацией заимствования
через посредников, как и в случае с мечом с коль-
цевым навершием или, позже, саблей и аркообраз-
ными стременами?
Пятый элемент комплекта - посуда. Золотая
кружка из Кунбабоня (Toth Е.Н., Horvat А., 1992,
Fb.Taf. 9) полностью повторяет аварские формы и
могла бы даже быть принятой за аварское изделие,
если бы не поясок перегородчатой инкрустации,
выполненный в технике, идентичной наблюдае-
мой на псевдопряжках и обкладках оружия (рис. 17,
4; 4, 3). Золотой кубок из Бочи (рис.25, 4) техно-
логически относится к одной группе с ритоном, о
чем свидетельствуют одинаковые ободки; точно
такие же вальцованные полоски использованы и в
обкладках ножа из Кунбабоня (Toth Е.Н., Horvath
А., 1992, Fb.Taf. 7). Кружка из Бочи серебряная, но
явно комплектна кубку. Также комплектом сделаны
и серебряные кубок, и кружка из Кунаготы (Ga-
ram Е., 2002, fig.4). Они немного грубее, но также,
кстати, украшены характерным для византийских
изделий ободком из вальцованной полоски (рис.25,
5). Интересно, что на безусловно аварских издели-
ях ободок также часто декорирован, но по-другому
- пунсоном нанесены полусферические выпукло-
сти (Garam Е., 2002, fig. 13). Серебряный кубок,
близкий по форме кубку из Бочи, находился в ком-
плексе из Тепе (Garam Е., 1993, taf.93, 1); в Озоре
кубок уже другой формы (Garam Е., 2002, fig.8; 22,
С). Являются ли все рассмотренные комплекты по-
суды подарочными, или часть из них просто сде-
лана местными мастерами византийской выучки,
утверждать сложно. Но, на наш взгляд, безусловно
византийское происхождение кунбабоньской круж-
ки позволяет все же с большой долей уверенности
относить к подарочной группе и сосуды из ком-
плексов с псевдопряжками, т.е. из Бочи и Тепе.
Изготовление золотых и серебряных сосудов
специально по аварским образцам означало не
только хорошее знакомство византийцев с формами
аварской посуды, но и обычаями авар. Как мы уже
рассматривали выше, собственно византийская по-
суда, несмотря на всю пышность форм и декора, не
ценилась аварской знатью по мировоззренческим
причинам. Зато византийские подражания деревян-
ным аварским сосудам уже попали в погребальные
комплексы. Их использование не повлекло кон-
фликта с традициями, а следовательно, особое зна-
45
чение придавалось не материалу и “руке” изгото-
вителя, а форме. Эта удачная находка византийских
дипломатов несомненно должна была стать прият-
ным сюрпризом и вызвать расположение аварских
правителей.
При “перещепинском” дворе не наблюдалось
ни ограничений с использованием “чужих” форм
посуды, ни проблем с изготовлением собственной
посуды, поэтому посуду варварского облика, но
византийского изготовления, в Перещепине вы-
делить трудно. Отдельные византийские приемы
наблюдаются разве что на кубке со вставками (За-
лесская В.Н. и др., 1997, кат.76; с.202), но их мало
для того, чтобы предполагать его подарочное про-
исхождение. Очевидно, если в состав подарочного
комплекта “перещепинскому” правителю и входи-
ла посуда из драгоценных металлов, то она была
обычной византийской.
К сожалению, в Кунбабоне и Боче не сохра-
нилось или не было снаряжения коня, поэтому не
ясно, поступил ли к аварам еще один предмет визан-
тийской работы - сбруя. Перещепинский комплект
сбруи составляют 249 деталей (Залесская В.Н. и
др., 1997, кат.48-53). В отличие от круглых тисне-
ных бляшек из Бочи (Laszlo G., 1955, fig.XLVIl,
9-16), где использован орнаментальный поясок из
псевдозерни, среди перещепинских так украшены
только 4 наконечника (Залесская В.Н. и др., 1997,
кат.48; 49), на остальных же бляшках зернь литая,
что делает перещепинский сбруйный набор одним
из наиболее трудоемких предметов всего анализи-
руемого комплекта. Примечательно также, что по
количеству затраченного золота сбруйный набор
почти в три раза превосходит весь поясной с боль-
шой византийской пряжкой вместе.
С предложенным 3.А.Львовой разделением
технологически и стилистически единого комплек-
та на две сбруи (Залесская В.Н. и др., 1997, с.54-57)
нам согласиться трудно, поскольку в перещепин-
ском комплексе найдены лишь одна пара стремян и
одно седло, т.е. комплект снаряжения лишь одного
коня. Различие между деталями наблюдается только
в разной технике исполнения зерни наконечников
(проволочная псевдозернь) и бляшек (литая зернь).
Обсуждая этот вопрос с З.А.Львовой, мы сверили
результаты пробирования деталей сбруи. Оказа-
лось, что наконечники кат.48 и один из наконечни-
ков кат.49 (№ 1930/32) выполнены из золота пробы
900, в то время, как остальные детали - из золота
958 пробы. Интересно, что различия во внутренних
размерах устья между парными наконечниками
кат.49 еще раньше заметила З.АЛьвова (Залесская
В.Н. и др., 1997, с. 164), т.е. они были однозначно
сделаны из разных заготовок; заметна также раз-
ница и в толщине перегородок инкрустации. На
бляшках “две руки” поймать сложнее, различаются
они только по заполнению с обратной стороны, но
это может быть следствием уже их “очистки” после
обнаружения комплекса.
Судя по сохранившемуся обрывку ремня с
отпечатками бляшек (кат.54), полукруглый вырез
бляшек типа кат.52 не случаен, а сделан намерен-
но для их сочетания с круглыми бляшками, судя
по ныненешним размерам отпечатка, бляшками
кат.51. Именно этот отпечаток и ввел в заблужде-
ние 3. А.Львову. Для предложенного исследователь-
ницей варианта реконструкции сбруи потребова-
лось бы минимум 42 бляшки типа кат.51, но их в
комплексе всего лишь 4, т.е столько же, сколько и
наконечников, что вряд ли случайно. Обратим вни-
мание и на тот факт, что кожаный фрагмент рем-
ня элементарно усох. Отпечаток фигурной бляшки
(кат.52) размерами 3,3x3,7 см на обрывке сбруйно-
го ремня сейчас равен 2,9x3 см, т.е. степень усыха-
ния ремня по длинной стороне 19%, по короткой
- 13%, в среднем - 16%. При средней пропорции
усыхания ремня диаметр круглой бляшки по отпе-
чатку в 3 см должен равняться 3,57 см, что соответ-
ствует не бляшкам типа кат.51 (3,2 см), а бляшкам
Tima кат.50 (3,6 см), которых в комплексе более,
чем достаточно —141. Обрывок ремня (кат.54), хотя
и неясен по ориентации, но все же показывает, что
бляшки типа кат.50 и кат.52 располагались в два
ряда. Если поместить вверху круглую, а внизу фи-
гурную бляшку (рис. 12, 7), то даже в плотный под-
бор получится более 3 м ремня (85 колонок), плюс
еще 1 м ремня двухрядной композиции из круглых
бляшек (28 колонок) (рис. 12, 2), которые можно
было пустить отдельно на оголовье или ритмично
чередовать. Этого вполне достаточно для классиче-
ских двухрядных сасанидских схем, включая и ого-
ловье, которое, кстати, на изображениях довольно
часто украшено несколько иначе, чем нагрудная
часть ремней (Balint Cs., 1978, fig. 10; Bona I., 1980,
Abb.12; 13, 5, 6). Бляшки типа кат.53 (рис.37, 34)
располагались в точках перекрещивания ремней
или же на свисающих вниз ремешках подвесок (14
шт.), а 4 бляшки типа кат.51 украшали ремни с на-
конечниками.
Поскольку в восточных регионах превали-
ровала однорядная схема сбруйных бляшек-розе-
ток (Беленицкий А.М., 1973, табл.8-13; 23; 25; 28;
30), находящих, что интересно, близкие аналогии
в аварских могилах (Laszlo G., 1955, fig.LXX, 2-7;
16-19; Salamon А., 1969, Abb.6, 12, 13; 8, 10; Bona
I., 1980, Abb.15, 3-5; Daim F„ 1987, taf.192, 2; Ga-
ram E., 1992, taf.38, 1-15), прототипом роскошной
перещепинской сбруи явно были сасанидские об-
разцы, развившиеся, впрочем, и в Согде (рис.9, 4,
5). Согласно реконструкции И.Боны (Bona L, 1980,
Abb. 14), у авар также использовалась двухрядная
схема расположения бляшек на части сбруи (задней
46
и оголовье). Это могло послужить для византийцев
основанием считать, что кочевники предпочитают
именно сасанидскую двухрядную схему. У вос-
точноевропейских кочевников, судя по находкам
сбруи в Глодосах, Вознесенке, Новых Санжарах,
Сивашовке, к.5 Виноградного и к. 13 Дорофеевки,
на самом деле единого стандарта сбруйных бля-
шек не было, зафиксированное же в трех послед-
них погребениях расположение бляшек указывает
на их однорядное расположение. Близкие пере-
щепинским по форме, размеру и декору бляшки
можно отметить в {Селегеях (рис.27, 5), но они,
учитывая наличие в комплексе имитированных
псевдопряжек, - скорее всего, лишь подражание
перешепинским. Более простые бляшки из Возне-
сенки, Глодос и Новых Санжар (рис.27, 3; 37, 44)
повторяют конструкцию перещепинских — золо-
тые или серебряные бляшки внутри имеют тонкую
бронзовую подкладку, края верхнего слоя загнуты
внутрь (Смгленко А.Т., 1965, с.32; 1968, с. 162). От-
меченные З.А Львовой аварские аналогии (Залес-
ская В.Н. и др., 1997, с.166-169) свидетельствуют,
что сбруя подобного облика использовалась, на-
чиная с горизонта Бочи-Кунбабоня, и аварами, но
речь идет о небольших прессованных бляшках,
более сходных с Вознесенскими, чем перещепин-
скими. Явно синхронны Вознесенским схожие с
перещепинскими бляшками типа кат.50 аварские
прессованные изделия из Фёнлака, Гатера и Дуна-
пентеле (Fettich N., 1926, taf.V; VI; Garam Е., 1995,
Abb.4, 2), поэтому речь идет о стиле, появившемся
у авар во время получения византийских даров и
бытовавшем некоторое время и далее. Это подтал-
кивает к предположению, что похожий роскошный
комплект сбруи все же поступил в качестве подарка
и одному из аварских правителей и стал образцом
для подражаний. Есть, правда, и комплекс гори-
зонта Бочи с набором прессованных бляшек, схо-
жих с перещепинскими, но без признаков влияния
остальных предметов подарочного византийского
комплекта - это погребение из Сегвар-Шаполдала
(Bona Г, 1980, Abb. 16). В п.90 Кернье такой же на-
бор бляшек (Salamon А., 1969, Abb.8, 1) сочетался
с раннеаварскими стременами, но, к сожалению,
последние бытовали и до II среднеаварского перио-
да, а в самом погребении присутствовали тисненые
бляшки с “плетенкой” и геометрическим декором
(Salamon А., 1969, Abb.8, 2, 3). Погребение из Сег-
вар-Шаполдала, на наш взгляд, все же оставляет
шанс, что рассматриваемые аварские бляшки могут
оказаться не подражаниями, а наоборот прототипа-
ми для перещепинской сбруи. Парадокс заключа-
ется в том, что если принять вариант изготовления
перещепинской сбруи по аварским прототипам, то
у нас тогда не остается никаких доказательств по-
ступления такого же подарочного сбруйного ком-
плекта собственно к аварам. То есть или комплект
проектировался с учетом аварских образцов, но не
для авар, или же авары получили такой комплект и
сымитировали его, но тогда византийские мастера
ориентировались на сасанидские образцы сбруи,
пытаясь создать некий “восточный” стиль для ко-
чевников - соседей персов или согдийцев.
Итак, специально разработанный византийца-
ми подарочный комплект включал пояс с большой
византийской пряжкой и поясными деталями “вар-
варского” стиля, сбруйный комплект, меч с порту-
пей, колчан с соответствующими ремнями и ритон.
“Аварский” вариант дополнялся стилизированны-
ми под аварские сосудами (кружкой и кубком), а
также ножом в ножнах (Кунбабонь). Только один из
“общих” предметов комплекта - колчан - мог быть
сделан по аварским образцам. Наиболее же важные
и дорогие вещи комплекта - пояс, меч и сбруя - раз-
работаны под вкусы некой отдаленной восточной
группы кочевников, находящейся под культурным
влиянием Согда и Персии. Непосредственной ин-
формации о ней византийцы практически не имели
и поэтому черпали ее преимущественно от купцов-
разведчиков “Великого Шелкового пути”, также,
впрочем, знакомых с этой группой весьма поверх-
ностно. Тем не менее, подарок, похоже, был принят
благосклонно, и удачно “апробированный” первым
посольством к кочевникам комплект был повторен
немного в другой вариации, дополнен аварскими
сосудами и использован еще раз для важного по-
сольства к аварам.
Такую хронологию событий подсказывает еще
одно обстоятельство - наличие в Боне (рис.5, 12,
13, 15, 16, 20) деталей “геральдического” стиля,
использовавшихся в это время у восточноевропей-
ских кочевников и на Северном Кавказе. Несмотря
на присутствие в аварских комплексах ряда под-
ражаний “геральдическим” деталям (Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996, с.72-74; рис.74; 75),
точные аналогии, выполненные в технике литья с
полным сохранением формы оригинала, единичны.
Это - бляшки из Хайдушобосло (Lorinczy G., 1992,
Abb.3,4), Лиоберсдорфа6(Оайп Е, 1987, taf.192, 1),
Манджелоса (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, рис.74, 109), псевдопряжка из Чаташёга
(Awaren m Europa..., 1985, Abb.48), пряжка из Деска-
L (Balint Cs., 1992, taf.31, 12) и т.п. Наиболее же
близкий восточноевропейским кочевническим не-
большой набор “геральдических” пряжек и бляшек
находится именно в Боне. Судя по его имитации
вместе с мечом с кольцевым навершием в Кецеле
(Laszlo G., 1955, pl.LIII), “геральдические” детали
6 Благодарим Ф Дайма за возможность ознакомиться с материалами могильника.
47
Рис. 11. Золотой поясной набор из Вознесенки. Масштаб 1:1.
Fig. 11. A golden set of a belt from Voznesenka. The scale of 1 : 1.
48
в Бочс были использованы для ремней подарочно-
го меча или же колчана. Скорее всего, византий-
ским посольством к “перещепинскому” двору был
привезен назад в Константинополь “для образца”
набор кочевнических ремней, частично использо-
ванных как образцы при подготовке комплекта из
Бочи.
2. 2.3. Византийские украшения
Группа предметов, выполненных по чисто ви-
зантийским образцам, довольно небольшая. Ма-
ленькая пряжка (кат.6) (рис.46, 31) и комплектная
к ней обойма (кат.7) относятся к ремешку одного
из византийских изделий. Никаких оснований от-
носить пряжку к поясным и сужать ее дату до 2-й
пол.VI - нач.УП в., как это сделала В.Н.Залесская
(1997, с. 116, 117), нет. Поясная пряжка этого типа
из склепа 273 Эски-Кермена 2-й пол.VII в. (Айба-
бин А.И., 1990, рис.43, 1) в два раза крупнее, а ма-
лая пряжка этого же типа находилась в склепе 257
Эски-Кермена вместе с пряжкой типа “Сиракузы”
2-й пол.VII в. и пряжкой варианта 4-2, по А.И.Ай-
бабину, 2-й пол.VII - нач.УШ в. (Айбабин А.И.,
1990, с.42, 43; рис.42, 2). Принадлежность переще-
пинской пряжки и обоймицы к какому-то из кон-
кретных предметов комплекса установить сложно;
не исключено, что они принадлежали несохранив-
шемуся кожаному предмету, например, подарочно-
му кошелю с монетами.
Теоретически также возможно и присутствие
в комплексе деревянной византийской шкатулки, к
которой В.Н.Залесская относит тисненые золотые
накладки (Залесская В.Н. и др., 1997, кат. 16; с.43).
Но нельзя не заметить, что они выглядят слишком
уж технологически простыми на фоне предметов
константинопольской работы из комплекса. Тис-
неные обкладки явно имитируют бордюр из зерни,
а также круглые и каплевидные гнезда со вставка-
ми, окруженные зернью. Одновременно тиснение
внутреннего тоненького ободка имитирует прово-
лочную псевдозернь, т.е. стиль декора, которому
подражают обкладки, все же синтезированный вар-
варско-византийский. Данное изделие вряд ли мо-
жет быть византийским, корректнее говорить про-
сто о наличии в нем византийской традиции.
Два золотых шарнирных браслета (кат. 10) на-
оборот могут входить в один подарочный комплект
с изделиями “варварского” стиля. А вот пара ли-
тых браслетов с утолщениями посредине (кат. 12)
(рис.51,18), отнесенная В.Н.Залесской к византий-
ским изделиям (Залесская В.Н. и др., 1997, с. 120),
никаких технологических или стилистических при-
знаков византийского изготовления на самом деле
не несет и принадлежит к “варварской” группе (см.
ниже). Совсем не является браслетом, как уже аргу-
ментировалось выше, ременная обойма кат. 11.
Три перстня с монограммами (кат. 13-15)
(рис. 13) — находки уникальные для кочевнических
комплексов, поскольку дают теоретическую воз-
можность прочесть имя их собственника. Сами
византийские перстни в комплексах келегейского
типа обычны: в Келегеях были два комплекта из
перстня с плоским щитком и перстня со вставкой
(Pnchodnjuk О., Chardaev V, 2001, Abb.6, 1-3, 6); в
Новых Санжарах - перстень с конусовидным щит-
ком (Смиленко А.Т., 1968, рис.1, 5), аналогичный
перстням из мерсинского клада (Кондаков Н., 1896,
табл-XVIII, 4, 5). Не только эти перстни, но и пер-
стни со вставками из Глодос и Ясиново выглядят
богаче и атрактивнее, чем перещепинские с моно-
граммами Это дает нам некоторую гарантию от
версии о “награбленных” перстнях и особо подчер-
кивает значение нанесенных на них монограмм как
определенных символов. Греческие монограммы в
кочевнических комплексах Поднепровья известны
только в Вознесенке: на серебряном орле визан-
тийской работы и двух маленьких круглых бляш-
ках, входящих, скорее всего, в сбруйный набор и
являющихся, на наш взгляд, знаком византийского
мастера (Гршченко В.А., 1950, рис.5; табл.3,19).
Чтение монограмм с “варварскими” именами
всегда гипотетично, поэтому оно будет разобрано
в исторической части настоящей работы. Здесь
же можно отметить лишь несомненное наличие в
монограммах перстней кат. 14,15 лигатуры “ПТК1”,
убедительно атрибутированной В.Зайбтом как со-
кращение титула “патрикий” (Werner J., 1984, S.44).
Перстни кат.14, 15 с этой монограммой (рис.13, 2,
3) и перстень кат. 13 (рис. 13, 1), скорее всего, раз-
новременны и сделаны разными мастерами. Они
могли принадлежать двум разным людям или же
одному человеку, получившему через некоторое
время титул патрикия, с чем и было связано по-
явление двух перстней с такой лигатурой. В обоих
случаях следует констатировать как минимум два
эпизода политических контактов Византии с кочев-
никами, один из которых даже закончился получе-
нием варварским правителем титула патрикия.
2. 2.4. Монеты
Золотые византийские солиды из комплексов
перещепинского круга и кочевнических погребе-
ний также маркируют важные этапы византийско-
кочевнических отношений.
Наиболее ранними находками являются соли-
ды Юстина I (518-527 гг) из Лимаревки (Кропот-
кин В.В., 1962, с.35) и Уч-Тепе (Иессен А.А., 1965,
с. 180). Столь ранняя дата чеканки при отсутствии
49
других монет в комплексах могла бы вызвать зако-
номерные сомнения в возможности их использова-
ния до 2-й пол.УИ в., но в комплексе из Келегеев
присутствует солид Юстиниана I (545-565 гг) (Се-
менов А.И., 1991, с. 124); такой же солид найден и
в аварском погребении горизонта Озоры - Кунаго-
те (Garam Е„ 1992, S.138), а в п.2 могилы 5 Пес-
чанки, датирующейся по инвентарю 1-й пол.VIII
в., находился солид Юстина II (565-578 гг) (Кро-
поткин В.В., 1962, с.ЗО), что указывает на очень
длительное бытование солидов VI в. в варварской
среде Восточной Европы. В кладе из Белояровки,
чье происхождение безусловно связано с эпизодом
кутригуро-утигурской усобицы 558-559 гг, находи-
лись 50 солидов Юстиниана I 546-547 гг чеканки.
Все упомянутые солиды относятся к легкому двад-
цатикаратному типу, чеканившемуся специально
для выплат варварам, в основном кочевникам (Се-
менов А.И., 1991, с. 124; Залесская В.Н. и др., 1997,
с.20-23; Smeadly J., 1988). “Легкий” солид Юсти-
ниана I найден также на Дону, в Цимле; в целом
же монеты Юстиниана в степной зоне обнаружены
в Луганске, в с.Кичкас (Запорожская обл.), вблизи
с.Вилково (Одесская обл.), на Бодянском городище
(Волгоградская обл.) (Кропоткин В.В., 1962, с.31,
35, 48). Поступления солидов Юстина I и Юсти-
ниана I в степь были связаны с выплатами кутри-
гурам и утигурам, а на Северном Кавказе — сави-
рам. Разгром и подчинение этих племен аварами и
тюркютами, вероятно, привел к временному пре-
кращению поступлений византийских выплат вос-
точноевропейским кочевникам, но солиды вполне
могли продолжать поступать тюркютам в процессе
дипломатических контактов.
Окончание перерыва маркируют солиды вре-
мени Маврикия-Тиберия (582-602 гг) из Переще-
пины (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.М1) и к.17,
61 Чир-Юрта (Магомедов М.Г., 1977). Следующий
хронологический этап представляют солиды Фоки
(602-610 гг) из Перещепины (Залесская В.Н. и др.,
1997, кат.М2, 3), Новых Санжар (Кропоткин В.В.,
1962, с.36), к.13 Дорофеевки (Семенов А.И., 1991,
с. 124) и Староджерелиевской (Кропоткин В.В.,
1962, с.22). Как отметила И.В.Соколова, аналогич-
ный новосанжарскому перещепинский солид кат.
М3, хотя и имеет марку CONOB, на самом деле
двадцатикаратный (Залесская В.Н. и др., 1997,
с.22), также легкого веса и солиды из Дорофеевки
и Староджерелиевской, что определяет это поступле-
ние солидов Фоки как выплату. В аварских погре-
бениях солиды Фоки отмечены в п.З Сентэндре,
п.30 Деска G, п.2 Кишомбора, но они полновесные
(Garam Е., 1992, S.141, 142), т.е. интересующая нас
выплата не зависима от аварских.
Возможно, с этой же выплатой связан и лег-
кий солид Ираклия 610-613 гг чеканки из Келегеев
(Семенов А.И., 1991, с. 124), не известный больше
в других кочевнических комплексах, впрочем, он,
как и ранний единичный легкий солид Константа
II из Перещепины (кат.М51), мог просто поступить
вместе с легкими солидами этого же правителя, но
другой партии чеканки или же с солидами периода
613-625 гг. Солиды Ираклия и Ираклия Констан-
тина периода 613-629 гг чеканки и подражания им
известны в п.24 Осиповки (Беляев О.С., Молодчи-
кова I.O., 1978, рис.2, 4), Келегеях (Семенов А.И.,
1991, с. 124), к. 13 Дорофеевки (Семенов А.И., 1988,
с. 103), Шиловке (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.
XIII, 9)7, к. 14, 16, 20 Чир-Юрта (Магомедов М.Г.,
1983, рис.28). Их более узкая датировка не раз-
работана, но нельзя не заметить, что иконографи-
чески выделяются два варианта аверса. Тип 2А,
по С.Морриссон (Morrisson С., 1970, S.255-257)
- Ираклий Константин изображен мальчиком чуть
выше плеча Ираклия — Осиповка, Келегеи, Чир-
Юрт (Телегин Д.Я., 2001, рис.10; Семенов А.И.,
1991, рис.1, 3; Магомедов М.Г., 1983, рис.28, 3, 6).
Он аналогичен монетам выпуска в 22 карата 615-
625 гг из аварского погребения в Сынпетру-Джер-
ман (Domer Е., 1960, fig.4, 5). На солидах типа 2В
из Шиловки и Чир-Юрта Ираклий Константин уже
изображен молодым человеком, почти равным по
уровню плечей отцу (Магомедов М.Г., 1983, рис.28,
2,4; Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.ХП!, 9). Под-
бородок выделен широким округлым контуром,
но признаки бороды специально не подчеркнуты.
Только на четком экземпляре этого варианта из
кат.20 Клин-Яра III (Флёров В.С., 2000а, рис.ЗЗб,
1) хорошо заметно, что Ираклий Константин уже
с бородой. На перещепинских солидах 629-632 гг
чеканки (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.М6-9) Ира-
клий Константин такой же, но Ираклий уже изобра-
жен с длинными усами и бородой. Учитывая эти
отличия, мы полагаем, что солиды с аверсом типа
2В чеканены однозначно позже солидов типа 2А.
Поскольку наиболее вероятная причина массовой
чеканки легковесных “аварских” солидов с аверсом
типа 2А периода 613-625 гг - это выплаты 620-625
гг, датировка солидов с аверсом второго варианта,
похоже, должна ограничиться периодом 626-628
гг В Чир-Юрте представлены солиды и первого, и
второго вариантов, поэтому их поступление к ко-
чевникам, скорее всего, было единовременным.
Следующий выпуск Ираклия и Ираклия Кон-
стантина 629-632 гг в Перещепине представлен че-
тырьмя солидами (кат.М6-9) и двумя медальонами
(кат.М4, 5). Солид этого же выпуска у кочевников
известен вне Перещепины только в подкурганном
7 Отнесение нами времени чеканки солида к 629-632 гг (Комар А.В., 2001а, с.28) - следствие недоразумения.
50
погребении из Печеной (Залесская В.Н. и др., 1997,
с.28); информация же О.М.Приходнюка и В.М.Хар-
даева, с ссылкой на определение В.А.Анохина, о
наличии солидов 629/630 гг чеканки в Келегеях
(Prichodnjuk О., Chardaev V., 2001, S.601) ошибоч-
на. Согласно выводам И.В.Соколовой, тяжелые ме-
дальоны были чеканены в Константинополе специ-
ально для подарка варварскому правителю, вместе
с ними поступили к нему и солиды этой же чекан-
ки (Залесская В.Н. и др., 1997, с. 18, 19). Судя по
очень ограниченному “выплеску” данных солидов
из кочевнического двора, речь идет не о выплате, а
о подарке правителю. Косвенно подтверждают это
и подражания солидам 613-628 гт чеканки из Чир-
Юрта и, особенно, Келегеев. Келегейская подвеска,
отлитая с солида 613-625 гт, показывает, что до сле-
дующего поступления монет 638-641 гг чеканки
кочевники начали испытывать своеобразный “мо-
нетный голод”, хотя, что несколько странно, подра-
жание имеет характерную пробу солидов и визан-
тийских вещей комплекса (958), а не “варварскую”
(900) (Prichodnjuk О., Chardaev V., 2001, S.608). Не
исключено, что в данном случае речь просто идет
о намеренном копировании “счастливого” отцов-
ского талисмана, отлитого из золота более поздних
монет.
Солид Ираклия, Ираклия Константина и Ира-
клеона 630-639 гг чеканки известен в степи в кладе
на острове у с.Майстров (Запорожская обл.). Клад
состоял из “нескольких сотен” монет, из которых
сохранился лишь упомянутый выше солид (Кро-
поткин В.В., 1962, с.32). Выпуск двадцатикаратных
солидов 637/638 г в Перещепине наиболее много-
численный (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.М11-50;
Семенов А.И., 1986а, кат. 1347), но вне Перещепины
известны только экземпляр из Макуховки (Семенов
А.И., 19866, с.ЗЗ) и случайная находка из Жаботи-
но (Черкасская обл.) (Кропоткин В.В., 1962, с.37;
Залесская В.Н. и др., 1997, с.22, 23). И.В.Соколова
датирует чеканку этой серии традиционно 637/638
г, но отмечает при этом, что дата 637 г противоречит
историческим данным, согласно которым Иракле-
он был коронован только в июле 638 г (Залесская
В.Н. и др., 1997, с. 19,26). Поскольку чеканка монет
с коронованным Ираклеоном ранее его коронации
была невозможной, приходится заключить, что вы-
пуск отчеканен не ранее 4 июля 638 г. Полновесные
солиды выпуска 638-641 гг с надписью CONOB на
обороте в Перещепине представлены только одним
экземпляром (кат.МЮ), по четыре - в Новых Сан-
жарах (Кропоткин В.В., 1962, с.36; Семенов А.И.,
1986а, с.96, 97; Залесская В.Н. и др., 1997, с.27,28)
и Келегеях (Семенов А.И., 1991, с. 124, 125; Залес-
ская В.Н. и др., 1997, с.27).
Выплату времени Константа II маркируют
двадцатикаратные солиды из Перещепины и Новых
Санжар. Наиболее ранний выпуск 642 г представ-
лен одним экземпляром из Перещепины (Залесская
В.Н. и др., 1997, кат.М51, с.20); выпуск 642-646 гг
- 17 экз. из Перещепины (кат.М52-69) и два из Но-
вых Санжар (Семенов А.И., 1986а, с.96). Учитывая,
что выпуск 642 г известен, из даты чеканки второго
выпуска 642-646 гг этот год можно исключить, су-
зив дату до 643-646 гт. Отливки с солида этого вы-
пуска находились и в уже упоминаемом выше раз-
рушенном кургане из Екатеринославской губернии
(Голенко К.В., 1956). Солид этого же периода из
Келегеев полновесный, а его дата чеканки, вероят-
но, может быть сужена до 644/645 г (Семенов А.И.,
1991, с. 126). По мнению И.В.Соколовой, выплаты
легких солидов Ираклия с сыновьями и Константа
могли поступить и в два приема, но более вероятно
их поступление одной партией в начале правления
Константа, когда легкие солиды Ираклия еще не
разошлись с монетного двора (Залесская В.Н. и др.,
1997, с.24). Независимо от решения, важно конста-
тировать, что Византия дважды: в 638 г и 642-646
гг чеканила монеты для выплат этой группе кочев-
ников.
Солид Константа II выпуска 646-651 гг из по-
гребения в Журавлихе (Crpixap М.М., 1992, с. 197)
является единственной монетой этого выпуска в
кочевнических комплексах Северного Причерно-
морья. Он близок солидам № 13-16, по С.Моррис-
сон, но имеет оффицину “В”; исследователь сужает
дату чеканки таких монет с литерой е у креста до
646/647 гг (Morrisson С., 1970, S.336). Последую-
щие выпуски Константа II и его наследников осе-
дают уже в погребениях следующих хронологи-
ческих периодов преимущественно к востоку от
Дона (Семенов А.И., 1988, с.103; 1991, с.126, 127;
Круглов Е.В., 2002а), где представлены хронологи-
чески непрерывно солиды до выпуска Константина
V 751-757 гг, после которого византийская монета
больше не поступала в Хазарию (Комар А.В., 1999,
с. 131, 132). Интересно отметить, что неполновес-
ных экземпляров, маркирующих специальные вы-
платы кочевникам, в погребениях больше нет, хотя
случайная находка двадцатикаратного солида Кон-
станта II и Константина IV 659-668 гг чеканки воз-
ле хут.Чембурко у Анапы (Кропоткин В.В., 1962,
с.23; Залесская В.Н. и др., 1997, с.23), пожалуй,
должна отображать существование как минимум
еще одной выплаты. Солиды Константа II этого
времени известны в к.З Романовской (661-663 гг)
и к. 14 Подгорненского IV(651-654 гг и 661-663 гт)
(Семенов А.И., 1988, с. 103, 109). Из Купянского
уезда Харьковской губ. происходит находка вы-
пуска 654-659 гт (Кропоткин В.В., 1962, с.37). Не
исключено, что в это же время поступил и солид
из Журавлихи 646/647 г чеканки, но также весьма
вероятно и его попадание в Северное Причерно-
51
Рис. 12. Вариант реконструкции перещепинских сбруйных ремней.
Fig. 12. A variant of Pereshchepina harness straps reconstruction.
морье вместе с другими полновесными солидами
Константа II643-646 гг.
Позднейшие монеты в комплексах переще-
пинского круга представлены в погребении из
Романовской. Здесь были солид Константина IV
681-685 гг чеканки и солид Леонтия II 695-698 гг
чеканки (Семенов А.И., 1985, с.91, 92). Монеты
этих же выпусков вместе с солидами Константина
IV 674-681 гг и Юстиниана II 687-692 и 692-695 гг
найдены в к.2 Подгорненского IV (Безуглов С.И.,
Науменко С.А., 1999, с.35, 36). Солиды Леонтия II
695-698 гг и Тиберия III 698-705 гт пересекаются в
п.1 к.2 Садовского IV (Парусимов И.Н., 1998, с. 19-
20). Отдельные находки солидов Тиберия III 698-
705 гг следует отметить также в Большой Орловке
(Косяненко В.М., 1983, с. 115), п.1 к.4 Потайного I
(Копылов В.П., Смоляк А.Р., 1988, с.60), комплек-
се из Вакуровского бугра (раскопки В.А.Никонова
1990 г). Тремиссис Юстиниана II 692-695 гт най-
ден в к. 18 Козинского I (Семенов А.И., 1988, с. 103),
а солид Юстиниана II 705-711 гт находился в к.З
Вербового Лога IX (Безуглов С.И., Науменко С.А.,
1999, с.40). Интересная и показательная особен-
ность - монеты политических противников Юсти-
ниана II и Тиберия III в комплексах не пересекают-
ся так же, как не пересекаются и монеты Тиберия с
монетами Константина IV. Похоже, мы имеем дело
с двумя разными эпизодами поступлений монет,
первый из которых был связан с Юстинианом II,
а второй - с Тиберием. Последний же из рассмо-
тренных выпусков Юстиниана II 705-711 гг мог
поступить как во время Юстиниана, так и позже в
711-715 гг, во время правления Вардана Филиппи-
ка, поскольку монет этого хазарского ставленника,
как это ни странно, в кочевнических погребениях
времени Хазарского каганата пока нет, а случайная
находка тремисса 711-713 гг чеканки известна в
г.Лубны Полтавской обл. (Алексеенко М.О., Сидо-
ренко О.В., 1999). Последующий период маркиру-
ют поступления монет Льва III и Константина
V (Семенов А.И., 1988, с.103; 1991, с.126, 127;
Круглов Е.В., 2002а, с.89), но связаны они уже толь-
ко с раннесалтовскими комплексами.
Рассмотренные находки византийских монет
в кочевнических погребениях позволяют уверенно
говорить о многократности поступлений византий-
ского монетного золота в степь в виде выплат (пар-
тии с двадцатикаратными солидами) или подарков
(медальоны и полновесные солиды). Вариант тор-
гового обмена более сложен, поскольку И.В.Соко-
ловой отмечен запрет на вывоз золотой монеты из
Византии (Залесская В.Н. и др., 1997, с.20, 21). От-
рицали возможность поступлений золотой монеты
к кочевникам вследствие торговых отношений и
Дж.Смедли и А.И.Семенов, рассматривая такие на-
ходки как отражение дипломатических контактов
или совместного участия в военных предприятиях
(Smeadly J., 1988; Семенов А.И., 1991, с.127). Хоро-
шим подтверждением этому является ситуация 2-й
пол.VIII - X в.: несмотря на соседство Византии
и Хазарии в Крыму, несмотря на выразительные
крымские импорты в салтовских погребениях, на-
52
ходок византийских солидов младше выпуска Кон-
стантина V 751-757 гг на салтовских памятниках
нет. Как мы уже аргументировали, само прекраще-
ние поступлений связано с разрывом политических
отношений между хазарами и Византией в 760-761
гт после брака дочери хазарского кагана и арабско-
го наместника Закавказья Язида ас-Супами (Комар
А.В., 1999, с. 131, 132), но последовавший сразу же
новый конфликт хазар с арабами не восстановил
дружеских отношений с Византией, которая до, да
и после эпизода сооружения Саркела, находилась
с Хазарией в состоянии “вооруженного нейтрали-
тета” или конфронтации. Не менее показательно и
полное отсутствие византийских монет в славян-
ских кладах VII в., хотя именно на это время при-
ходятся выразительные связи Крыма с Поднепро-
вьем, отраженные в археологическом материале
(Айбабин А.И., 1990, с.70-72).
На наш взгляд, золотая византийская монета
все же участвовала в торговом обмене византийцев
и кочевников, но таким образом шел только отток
золота от кочевников, все поступления же были
связаны с дипломатическими выплатами и дарами.
В интересующее нас время выделяются 10
основных периодов монетных поступлений:
1) 545-565 гг - выплаты Юстиниана I утигу-
рам, кутригурам и савирам. Монеты еще долго об-
ращаются в среде кочевников Восточной Европы,
переходя из рук в руки.
2) 582-602 гг - поступления полновесных со-
лидов Маврикия - Тиберия.
3) 602-610 гг - выплата времени Фоки.
4) 625-628 гт - поступления полновесных со-
лидов Ираклия и Ираклия Константина.
5) 629-632 гг - поступление полновесных со-
лидов и подарочных медальонов Ираклия и Ира-
клия Константина.
6) 638-641 гт - выплата солидами Ираклия,
Ираклия Константина и Ираклеона.
7) 643-646 гг - выплата солидами Констан-
та II.
8) 651 -663 гт - поступления или выплата со-
лидами Константа II.
9) 695-705 гт - поступления полновесных со-
лидов Константина IV, Леонтия II, Юстиниана II и
Тиберия III. Поступления распадаются на две ча-
сти: а) солиды Константина IV, Леонтия II и Юсти-
ниана II первого периода правления; б) солиды Ле-
онтия II и Тиберия П.
10) 705-715 гг - солиды Юстиниана II второго
периода правления.
Корреляция выплат и поступлений с историче-
скими событиями (табл.2) показывает интересную
закономерность: все периоды поступлений к кочев-
никам полновесных солидов и подарков совпадают
с периодами союзнических отношений Византии
с западными тюркютами или хазарами. Особенно
интересен отмеченный И.В.Соколовой факт от-
сутствия в Восточной Европе наиболее массовых
у авар легких солидов 619-629 гт выпуска (Залес-
ская В.Н. и др., 1997, с.23). Хотя Ираклий вполне
мог расплатиться и со своими северокавказскими
союзниками 625-630 гт легкими солидами, этого,
похоже, не случилось, что свидетельствует о целе-
направленной чеканке легковесных монет для кон-
кретных выплат.
Версию З.А.Львовой и Б.И.Маршака о том,
что выплаты 638 и 643-646 гт "днепровским” пле-
менам предназначались для их "подкупа” против
авар (Залесская В.Н. и др., 1997, с.91), следует от-
бросить сразу — после 626 г Византия больше не
имела никаких военных конфликтов с аварами. Все
выплаты двадцатикаратных солидов восточноевро-
пейским кочевникам, кроме наиболее ранних юсти-
ниановских, относятся к периодам, для которых мы
не имеем информации о контактах Византии с ко-
чевниками Восточной Европы. Нетрудно заметить
также, что во всех этих случаях византийцы тер-
пели сокрушительные поражения от врагов и отча-
янно нуждались в воюющих против тех же врагов
союзниках, которыми, как показывает табл.2, из
кочевников в это время могли быть западные тюр-
кюты и хазары - “златолюбивый, звериных нравов
народ косоносцев” (Мовсэс Каланкатуаци, 1984,
с.81). Единственным исключением является эмис-
сия 638 г, отчеканенная после потери Антиохии.
Очевидно, по оценке византийских дипломатов,
персы вполне могли потерять Закавказье уже в 638
г. Но последние оправились, и только после победы
при Нихавенде в 642 г арабы сумели захватить Вос-
точное Закавказье. Впрочем, И.В.Соколова права: в
этой ситуации эмиссия Ираклия 638 г могла быть
и просто придержанной в казне до “более нужного
случая” и поступить к кочевникам уже вместе с со-
лидами Константа II в виде единой выплаты, веро-
ятнее всего, в 645 г.
Погребение из Романовской, на наш взгляд,
вряд ли маркирует отдельное поступление соли-
дов Константина IV и Леонтия II, поскольку моне-
ты этих же выпусков идут в комплекте с солидами
Юстиниана II в к.2 Подгорненского IV. История от-
ношений хазар с византийцами в 695-711 гг крайне
сложна, и при определении времени поступлений
монет здесь нужно учитывать несколько момен-
тов. Свергнутый в 695 г и сосланный в Херсонес
Юстиниан II в 700-704 гт установил отношения с
хазарами, а затем бежал к ним. Вероятно, по поли-
тическим соображениям он расплатился с хазарами
за помощь только своими монетами, а также моне-
тами Константина IV и Леонтия II, но не Тиберия
Апсимара. Во второй период своего правления от-
ношения с хазарами у Юстиниана резко испорти-
53
Табл. 2. Корреляция поступлений византийских монет в восточноевропейскую степь с политиче-
скими событиями
Периоды выплат и поступлений солидов к кочевникам Исторические события Контакты византийцев с кочевниками Восточной Европы
545-565 гг. (выплаты) 551, 559 гг. - вторжения кутригуров в византийские земли; 560-562 гг. - этап союзных отношений Византии с аварами; с 562 г. - войны Византии с аварами Выплаты Юстиниана I утигурам, кутригурам и аварам
582-602 гг. (поступления) 583-587 гг. - аваро-византийская война, заключение временного мира; 588 г. возвращение тюрками Боспора Византии; 589 г. - вторжение тюрков в Персию и хазар в Албанию; 600 г. - временное объединение Западного и Восточного Тюркских каганатов Дулу-ханом (Бугя-каганом) 589 г. - союз Византии, западных тюрков и хазар; совместные боевые действия в Закавказье; 600 г. - посольство тюрков в Константинополь
602-610 гг. (выплаты) 602 г. - начало войны Византии с Персией; 603 г. - восстание и кушан против персов, призыв на помощь тюрков и их вторжение в Персию; 603-604 гг. - восстание албанцев против персов; 604-608 гг. - наступление персов на Византию, захват Сирии
625-628 гг. (поступления) 625 г. - вторжение тюрков в Закавказье; 626 г. - осада персами и аварами Константинополя, поражение авар; осада тюрками и византийцами Тбилиси; 627-628 гг. - персидский поход Ираклия и тюрков; убийство Хосрова II 625 г. - посольство Андрея к западным тюркам, заключение союза против Персии; 626-628 гг. - совместные боевые действия в Закавказье и Персии
629-632 гг. (подарок) 629 г. - мир Византии с Персией; захват тюрками Албании; 630 г. - вторжение тюрков в Армению, гибель их предводителя джабгу; убийство Тун-джабгу-кагана, смута в Западном каганате; вывод тюркских войск шадом из Албании; 632 г. — образование Хазарского каганата 630 г. - отправка дочери Ираклия Евдокии к джабгу тюрков для заключения брака; её возвращение из-за гибели жениха
638-641 гг. (выплата) 636 г. - поражение византийцев от арабов в битве на р.Ярмук; 637 г. - поражение персов от арабов в битве при Кадисии; захват арабами Иерусалима. 638 г. - захват арабами Антиохии; 640 - захват арабами армянской крепости Двин.
643-646 гг. (выплата) 642 г. — решающее поражение персов от арабов в битве при Нехавенде; захват арабами Египта; 642/643 гг. - захват арабами Дербента, начало конфликта с хазарами; поход на Баланджар; 645-646 гг. - контрнаступление византийцев, неудачная попытка вернуть Александрию Лето 645 г. - союзное участие тюрков в войне византийцев против арабов
646-668 гг. (поступления или выплата) 647 г. — захват арабами Кессарии Каппадокийской; 648/649 гг. - нападение арабов на Кипр; 652 г. — Армения и Грузия признают власть Халифата; 653 г. - поход Константа II в Армению; 654 г. - действия Мавриана в Армении против Хабиба ибн Масламы; поход арабов на Баланджар, их разгром хазарами; 654 г. - высадка арабов на Родос; разорение Ионии; 656 г. - смерть халифа Османа; начало усобицы в Халифате; 661 г, - провозглашение халифом Муавии; конец смуты Нач. 654 г. - союзные войска хазар и алан приходят на помощь Мавриану в Армении.
54
лись, поэтому монеты этого времени могли попасть
к хазарам только от херсонитов как часть выкупа за
город в 711 г или же позже от Вардана Филлипика,
хотя последняя версия и маловероятна до обнаруже-
ния в кочевнических погребениях монет собственно
Филлипика. Поступления же монет Тиберия Апси-
мара явно связаны с его "просьбой” 704 г выдать
ему голову Юстиниана II, скрывающегося у хазар, а
также, частью, с выкупом херсонитов 711г.
Механизм распределения выплат внутри пле-
мен Западнотюркского или, позже, Хазарского ка-
ганатов в каждом конкретном случае, очевидно,
был индивидуален. Доля племени зависела от его
вклада в конкретных боевых операциях, от благо-
склонности кагана и т.д. Но рассматривать наличие
одинаковых выплат как этноплеменной признак,
конечно же, будет ошибкой. Достаточно вспомнить
красноречивое описание готовящейся мобилиза-
ции 626 г в “Истории страны Алуанк”: “И вот он
[Джебу хакан] распорядился, чтобы все, кто нахо-
дился под его властью, все племена и роды, прожи-
вающие в горах и долинах, на суше или островах,
оседлые или кочующие, бреющие головы или нося-
щие косы, чтобы все они были готовы [явиться] по
первому же зову его” (Мовсэс Каланкатуаци, 1984,
с.78). В реальности, разумеется, мобилизации всей
страны не происходили, и в конкретных истори-
ческих событиях участвовали лишь отдельные
племена. Поэтому наличие в комплексах солидов
одних выпусков, скорее, указывает на участие их
собственников или их предков в одних историче-
ских событиях.
“Архаические” монеты Юстина I и Юстиниа-
на I связывают Келегеи, Лимаревку и Уч-Тепе. По-
скольку находки брактеагов Юстиниана I, а также
подражаний его солидам известны даже в Турфан-
ской котловине (Восточный Туркестан ..., 1995,
с.292), следует предполагать их обращение в сре-
де тюрко-согдийской верхушки, участвовавшей в
торговле Великого Шелкового пути. Поступления
Маврикия-Тиберия связывают Перещепину с Чир-
Юртом и событиями вторжения тюркютов 589 г в
Албанию; такой же солид или подражание найден и
вблизи Бухары (Кропоткин В.В., 1962, с.47). Следу-
ющая выплата Фоки (Перещепина, Новые Санжа-
ры, Дорофеевка, Староджерелиевская) разошлась в
этой группе кочевников (к сожалению, нам не из-
вестен вес монет из Камунты и Чми) (Кропоткин
В.В., 1962, с.ЗО, 31). Поступления времени тюрко-
византийского военного альянса 625-628 гт имеют
еще более широкую географию - Осиповка, Келе-
геи, Дорофеевка, Чир-Юрт, Шиловка; также следу-
ет отметить находки в Киргизии и Таджикистане
(Кропоткин В.В., 1962, с.46, 51). Эксклюзивные
подарочные поступления 630 г объединяют Пере-
щепину с Печеной и, особенно, находкой золото-
го брактеата Ираклия и Ираклия Константина 630
г чеканки в Таджикистане (Кропоткин В.В., 1962,
с.51). Выплата 638 г, если она была независимой,
связывает Перещепину с Макуховкой; выплаты же
Константа II 643-646 гг - с Новыми Санжарами и
курганом из Екатеринославской губ. Келегеи со
своими полновесными солидами этих же выпусков
занимают несколько особою позицию, но, в целом,
группа комплексов: Перещепина, Макуховка, Но-
вые Санжары и Келегеи, как видим, оказывается
тесно связанной не только специфическим погре-
бальным обрядом, но и политическими связями их
собственников.
2.3. “Варварская” группа
По качеству и эстетической ценности вещей
эта группа заметно уступает византийской и са-
санидской группам, что обычно привлекало к ней
наименьшее внимание исследователей. Переще-
пинский комплекс объявлялся содержащим только
элементы “интернациональной культуры знати”,
лишенной какой-либо конкретной культурной и,
тем более, этнической специфики, что позволяло
отдельным исследователям даже относить ком-
плекс к славянским древностям (Рыбаков Б.А.,
1939, с.ЗЗО; Брайчевський М.Ю., 1950, с.39-45).
Подобная риторика не исчезает со страниц и ныне,
но ее несостоятельность стала очевидной после ра-
бот З.А.Львовой и Б.И.Маршака, предложивших,
наряду с анализом традиционных морфологиче-
ских и стилистических признаков, также и анализ
технологии изготовления вещей (Маршак Б.И.,
1971, с.51-53; Львова З.А., 1994; Залесская В.Н. и
др., 1997, с.66-84).
Критерии выделения “археологической куль-
туры” или “культурного типа” в каждой из областей
археологии различаются. Откровенно бессмыслен-
но механически сравнивать палеолитические “ин-
дустрии” и мезолитические культуры с переднеа-
зиатскими городскими культурами эпохи бронзы, а
последние с культурами кочевников раннежелезно-
го века - слишком велика разница в хозяйственном
укладе. Тем не менее, взяв для сравнения только
один компонент культуры - вещевой набор, мы
обнаруживаем полную идентичность основных
принципов его анализа для всех эпох: функция
- морфология - технология - стилистика. Именно
специфика дизайна, изготовления и декора функци-
онально одинаковых вещей и служит показателем
культурной специфики вещевого набора любого
археологического памятника.
Выделив из перещепинского комплекса пред-
меты иранского и византийского производства,
мы оказываемся перед необходимостью опреде-
55
лить культурную специфику “варварской” группы.
Предметы этой группы разделены З.АЛьвовой и
Б.И.Маршаком по технологическому признаку на 6
групп (группы II-VII) (Залесская В.Н. и др., 1997,
с.72-84), но это деление несколько условно, что
подчеркивалось и самими исследователями.
Группа II неоднородна и, на наш взгляд, рас-
падается на две слабо связанные между собой под-
группы или, скорее, даже группы. Детали облицов-
ки ножен и рукояти меча (кат.40-42) (рис. 14, 2, 5;
15, 1, 14), а также "колесико” (кат.43) выполнены
в едином декоративном и технологическом стиле
с использованием мелкой, средней и крупной зер-
ни, в отличие от зерненных изделий византийской
группы I, где использовалась только зернь одного
размера, преимущественно мелкая (средняя есть
только на бляшках сбруйного набора). На издели-
ях группы Пб (кат.44-47, кат.87) зерни и скани нет
вообще, зато есть напаянные гнезда для вставок
под стиль cloisonne, аналогичные технологически
гнездам византийских вещей “варварского” стиля
из группы I, а также Бочи и Кунбабоня; есть также
украшенные “косичкой” полоски, которых нет на
изделиях группы Па. Сходны с аварскими и ободки
облицовки колчана (кат.87), который, как мы уже
отмечали выше, скорее всего, относился к одному
подарочному комплекту с вещами I группы. В той
же византийской традиции прокатаны и ободки
(кат.47), предположительно, от рога. Группа Пб со-
вершенно очевидно связана с группой I. Ее связи
с группой Па, по З.А.Львовой, выражаются только
в похожей конструкции коробочки наконечника но-
жен и наконечников ремней из двух листов (Залес-
ская В.Н. и др., 1997, с.72), но это - схожесть гео-
метрического решения “выкройки”, а не стиля и не
технологии. На наш взгляд, группа Пб выполнена
мастерами византийской выучки и даже может от-
носиться к византийским предметам “варварского”
стиля. Противоречит этому только наличие гнезда
конструкции “разрезной нахлест” на наконечни-
ке кат.45 (рис.36, 21), поскольку, по наблюдению
З.А.Львовой, в Перещепине такая конструкция не
использована ни на одном из византийских изде-
лий (Залесская В.Н. и др., 1997, с.76), но и это не
безусловно, поскольку уже упоминавшееся выше
гнездо вставки на бутероли меча с кольцевым на-
вершием (рис. 16, 5) могло быть выполнено и гре-
ческим ювелиром, во всяком случае, речь идет уже
о мастере “глодосской” выучки. Само предназначе-
ние гнезда наконечника кат.45 не совсем понятно,
так как по его центру находится золотой гвоздик
- такой способ крепления вставки не повторяется
ни на одном известном нам предмете изделий пере-
щепинского круга.
Предметы группы Па принадлежат к обклад-
кам оружия, причем непонятное по назначению
“колесико” (кат.43) также, возможно, имеет к ним
какое-то отношение. Форма перещепинского нако-
нечника ножен (рис. 15, 1) чрезвычайно близка об-
кладкам оружия из Келегеев и Вознесенки (рис. 15,
2, 3; 16, 2; 27, 2), а также Глодос (рис. 10, 1, 2). На-
кладка с фигурным вырезом и круглыми вставками
(рис. 15, 14) очень близка изделиям из Макуховки
(рис. 15,17, 18). Р-образные бляшки с грануляцией,
закрывающие скобы ножен (рис. 14, 2, 5), известны
в кат. 11 Чми (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, рис.82, 101), сами же Р-образные скобы ха-
рактерны для подкурганных кочевнических по-
гребений Восточной Европы (рис.44, 1-4); по двум
вставкам на выступе к ним ближе всего петли из
к.5 Виноградного и Глодос (рис. 10, 1). “Колеси-
ки” также были в Макуховке и Ясиново, похожее
- в кургане из Большой Орловки (Косяненко В.М.,
1983, с. 14). Стиль оформления предметов группы
Па — зернь различного размера, фигурки из треу-
гольников зерни, круглые вставки, окруженные
ободком из зерни - мы обнаруживаем в Макухов-
ке и Келегеях, а также в целом ряде погребений с
наборами арцибашевского типа: Арцибашево, к. 14
Белозерки, к.5 Виноградного, п.2, к.2 Васильевки,
хут.Крупской, Мадара и т.п. мужские, а также жен-
ские: Джигинская, Новопокровка, к. 17 Наташино,
Уфа (рис. 18; 19).
Справедливо сравнивая стиль и технику ис-
полнения украшений группы также с Глодосами
(Залесская В.Н. и др., 1997, с.73, 94), 3.А.Львова
и Б.И.Маршак даже называют эту “мастерскую”
“глодосской”, что в технологическом плане не со-
всем точно. Дело в том, что, наряду с общими тех-
нологическими традициями (зернь различных раз-
меров, гнезда конструкции “разрезной нахлест”,
скань “бегущая волна”), в Глодосах присутствуют и
такие, которых нет в рассматриваемой нами группе,
— полые шарики, проволочная псевдозернь с “эква-
тором”, характерные для мастеров византийской
выучки (Buhler В., 2002, S.121-130) (рис.17, 3, 9).
Эти же элементы наблюдаем и на поясном наборе
из Вознесенки (рис.11; 17, 7). Глодосы и Вознесен-
ка демонстрируют уже следующую стадию разви-
тия стиля перещепинской группы Па, для которой
характерно слияние “варварских” и византийских
технологических приемов. Интересно также, что
если в Келегеях все изделия с высокой “солидной”
пробой золота принадлежат к византийским, то в
Глодосах даже изделия совершенно одной “руки”
могут иметь разные пробы: “солидные” и “варвар-
ские”, т.е. изготавливались в несколько приемов из
золота различного качества (Cmuichko А.Т., 1965,
с.59, 60).
Наиболее ранние проявления стиля группы
Па в Восточной Европе обнаруживаем в погребе-
нии из Суханове (рис. 18,15, 18) (Приходнюк О.М.,
56
2001, с.34, 35; рис.26) с пряжкой “Суцидава” кон.
VI - нач.УИ в. Истоки форм и стиля женских укра-
шений прозрачно иллюстрируют материалы дже-
тыасарских погребений Восточного Приаралья
(рис. 18, 7, 21-24) (Левина Л.М., 1996, рис. 109, 1, 3-
6; рис. 119; рис. 148; рис. 149), комплекса из Борового
(Казахстан) (Засецкая И.П., 1975, кат. 13-32), погре-
бения из Шамши (Чуйская долина) (рис. 18, 10. 17)
(История Киргизской ССР, 1984, цветная вклейка),
Пенджикента (Распопова В.И., 1980, рис.74, 1-4).
Это - зона расселения племен Западнотюркского
каганата, с экспансией которого во 2-й пол.VI в. и
связано появления этого стиля в Восточной Евро-
пе. Близкие по стилю и технологии поясные детали
с грануляцией из мужских погребений (рис. 19), на
наш взгляд, имеют другие истоки и стилистически
связаны с изделиями сасанидского круга (Balint Cs.,
1978, fig.4; 8; 14; 1992, taf.4). Как уже отмечалось
выше, наличие пехлевийской надписи на бляшке
этого стиля из Виноградного (рис. 18,29) делает ве-
роятным даже прямое изготовление таких наборов
иранскими мастерами.
Таким образом, стиль изделий рассматрива-
емой группы синтезированный, состоящий из не-
скольких культурных компонентов. В целом его
можно назвать “тюрко-иранским”, различая, тем
не менее, три традиции: “сухановскую” (преиму-
щественно женские украшения; преобладание ис-
ходных среднеазиатских форм, техники и стиля
декора; использование крупной, средней и мелкой
зерни, скани, обилие стеклянных вставок, перего-
родчатая инкрустация, отсутствие композиций из
треугольников и ромбиков зерни) (рис. 18, 2, 3, 6-8,
10-24; 24, 12, 13), “арцибашевскую” (преимуще-
ственно украшения пояса, оружия и сбруи, влияние
иранских форм и стиля; использование средней и
мелкой зерни, литой псевдозерни, образующих
различные композиции из треугольников и ромби-
ков, лишь отдельные вставки в напаянных гнездах)
(рис. 15,1, 14, 17, 18; 18,29, 31-35; 19, 2-25, 28-45)
и “глодосскую” (пышное покрытие зернью и встав-
ками всей поверхности предмета, использование
проволочной псевдозерни, полых шариков, скани,
вставок в гнездах различной конструкции, перего-
родчатой инкрустации, бисера, византийских моти-
вов в декоре) (рис.10; 11; 17,2, 3, 7-9; 18, 9, 25; 24,
20, 21, 32, 33).
Самая яркая позднейшая “глодосская” группа
наименее представительна - Глодосы, Вознесенка,
Келегеи, Романовская, Джигинская, Новопокров-
ка. В Келегеях к изделиям “глодосской” группы
принадлежит пирамидальная подвеска (рис.24, 6),
но она, возможно, и просто византийской работы,
зато использование проволочной псевдозерни на
обкладках оружия (рис. 15, 2; 16, 2) однозначно от-
носит их уже к изделиям позднейшего синтезиро-
ванного варварско-византийского стиля. Именно к
этому стилю могут принадлежать перещепинские
изделия группы Пб: в Глодосах мы находим и ана-
логии технологии прокатки полосок кат.47, и гнез-
да для перегородчатой инкрустации, и “изогнутые”
каплевидные гнезда, как на наконечниках кат.44,
45. Перещепинские же предметы группы Па явно
принадлежат к другой группе - “арцибашевской”.
Группа III также неоднородна (Залесская В.Н.
и др., 1997, с.74-79). Подгруппу Ша составляют
обломок меча (кат.55), 5 золотых бляшек с амети-
стами и горным хрусталем (кат.56), а также бляшка
с гранатовой вставкой (кат.57). К этому комплекту
примыкают бляшки с аметистами и изумрудом под-
группы Шб (кат.58, 59).
Наиболее ярким и выразительным предметом
здесь, несомненно, является обломок однолезвий-
ного меча кат.55 (рис.20,1; 21,1, 2). Съемное пере-
крестье с ромбовидным расширением по центру
и каплевидными выступами на концах известно в
довольно узком круге памятников: это Вознесенка
(рис.20, 2-4), Глодосы (рис.10, 1, 2), п.138 Борисо-
во (рис.22, И). Судя по форме вырезов обкладок
ножа (рис. 15, 17), такое же перекрестье было и в
Макуховке. В Вознесенке перекрестья просто по-
золочены золотым листом. В Глодосах же они до-
полнительно декорированы псевдозернью и инкру-
стацией вставками. Перещепинское перекрестье
украшено по-другому - в технике золотой “насеч-
ки”. А.И.Семенов отметил использование этой тех-
ники на стременах, псалиях и ножах из Вознесенки,
на ноже из Глодос (Семенов А.И., 1988, с. 103-108).
Исследователем, в основном, очерчен и круг ана-
логий: тюркские погребения Алтая и Монголии,
Согд, хакасская культура чаатас, раннесалтовский
к.1 Садовского I могильника (с “подквадратным
ровиком”) (Копылов В.П., 1981, с.20), салтовские
кремационные могильники Дюрсо и Молдаванка.
Инкрустация серебром по железу известна в сал-
товском Алексеевском “кладе” (Афанасьев Г.Е.,
1993, рис. 12; 13) и у авар (Balint Cs., 1996, kat.5.59).
Речь идет о специфической центральноазиатской
традиции, наиболее ранний образец которой в Вос-
точной Европе обнаружен именно в Перещепине.
Сверху и снизу перекрестье меча кат.55 зажа-
то золотыми окантовками (рис.21, 1, 2). Верхняя
оформлена “трилистниками” в стиле ножен меча из
коллекции Алексеева (Balint Cs., 1992, Taf.24; 25)
(рис. 14, 1; 21, 3, 4), которые, по мнению А.И.Се-
менова, могут происходить из Макуховки (Семе-
нов А.И., 19866, с.34). Еще ближе перещепинским
“трилистники” группы сбруйных бляшек из Воз-
несенки (рис.21, 6-10). На ромбовидных бляшках
“трилистники” с завитками вниз сочетаются с
“трилистниками” с завитками вверх (рис.21, 6). На
похожем сбруйном наборе из аварского комплекса
57
Рис. 13. Перстни с монограммами. Масштаб 1,5 : 1.
Fig. 13. Seal-rings with monograms. The scale of 1.5 : 1.
в Капталантоти (Awaren in Europa ..., 1985, Abb.23)
волюты завернуты только вверх, а “трилистники”
с завитками вниз есть на бляшках из п.144 Тиса-
фюреда (Гавритухин И.О., 2001 в, рис.5, 4). Стилю
последних близко оформление парных квадратных
украшений из Перещепины (кат.62), где на тисне-
ный декор были сверху добавлены вставки в напа-
янных гнездах (рис.21,5). И в Вознесенке, и в ком-
плексах II среднеаварского периода проникновение
нового стиля прессованных изделий явно связано
с византийским влиянием. Но происхождение рас-
сматриваемого нами стиля не обязательно визан-
тийское, поскольку прототипами таких “трилистни-
ков” вполне могут быть и “трилистники” обкладок
кинжала из Борового (Засецкая И.П., 1975, кат.27).
Датировка последнего 2-й пол.VI в., т.е. уже эпохой
Тюркского каганата, сейчас не вызывает сомнений,
поскольку его аналогия из корейской могилы 14 в
Керим-лоо датируется не ранее сер.VI в. (Anazawa
W., Manome J., 2000, р.72).
Очевидно, под влиянием оформления “маку-
ховских” ножен подобной конструкции ожидали
и для перещепинского меча кат.55 З.А.Львова и
Б.И.Маршак, поскольку никаких обкладок руко-
яти или ножен, за исключением полоски кат.86,
к комплектации данного меча не было отнесено.
Возможно, это и правильно с точки зрения дока-
зуемости суждений, но все же нельзя не отметить
излишнюю строгость метода отбора: одна техноло-
гия - один мастер - один набор. Таким образом, ма-
стера как бы лишаются права владеть различными
техниками и изготовлять вещи разного стиля; от-
рицается возможность существования стилистиче-
ской и технологической эклектики; не допускается
наличие разделения труда в одной мастерской. По
такому принципу, например, ножны из коллекции
Алексеева (рис. 14, /; 21, 3, 4) распадутся на детали
разных мечей, квадратные обкладки с Р-образны-
ми выступами выполнены в стиле перещепинской
группы Па, а их Р-образные скобы с “трилистника-
ми” и бутероль должны быть удалены в подгруппу
VI6, хотя орнаментальные мотивы соответствуют
также и мечу из подгруппы Ша. Пожалуй, детали
этого меча, даже если они и не происходят из Маку-
ховки, убедительно показывают взаимосвязь всех
трех упомянутых подгрупп, связанных с одной
культурной средой, “школой”, возможно, даже ма-
стерской.
Меч кат.55 имеет выраженную лицевую сторо-
ну (рис.21, 1, 2), которая указывает, что при ноше-
нии меча слева он должен быть повернут лезвием
вверх. Нормальная логика подсказывает его при-
надлежность левше и, соответственно, правосто-
роннее ношение, но в Перещепине нет обкладок
“правосторонних” ножен. Подобный парадокс об-
наруживаем и в погребении из Уч-Тепе, где меч
уложен слева от покойника, имеет “левосторон-
ние” петли, но вложен в ножны лезвием к петлям
(Семенов А.И., 1987, с.64, 65). Такая же ситуация
и в погребении из Чапаевского: меч лежал слева,
лезвием к петлям (Атавин А.Г., 1996, табл.4,1; 5,1).
Ритуальное переворачивание меча в данном случае
исключено, поскольку рукоять уч-тепинского меча
также имеет лицевую сторону. Отметив это обсто-
ятельство, З.А.Львова предположила, что ритуал
включал и “переворачивание” рукояти, а в Пере-
щепине - перекрестья (Львова З.А., 20006, с. 153,
154), но это трудновыполнимо. Рукояти обоих ме-
чей в таком случае просто разламывались бы и со-
бирались заново, причем в Перещепине пришлось
58
бы опять в горячем виде снимать и одевать пере-
крестье и золотые полоски. Смысл таких действий
откровенно непонятен, особенно учитывая, что
результат больше напоминает “мелкое вредитель-
ство”, а не “обезвреживание” покойника. Наконец,
рассматриваемый перещепинский клинок и так до-
шел до нас в сломанном состоянии, что, учитывая
преднамеренно сломанные серебряные стремена из
комплекса, вполне может быть отражением настоя-
щего обряда обезвреживания.
Остаются только два реальных варианта: либо
перещепинский меч действительно сделан для лев-
ши и носился справа, но его ножны по каким-то
причинам не попали в ритуальный комплекс, либо
же что он, как и мечи из Уч-Тепе и Чапаевского,
вкладывался в обычные “левосторонние” ножны.
Заметим также, что принадлежность как минимум
части перещепинских вещей правше подтверждает
большая византийская пряжка кат.8: характер цара-
пин на внутренней стороне ее рамки указывает, что
пояс одевали, держа пряжку в левой руке и уверен-
но продевая конец ремня с наконечником правой.
В случае плохого владения правой рукой, рамка
была бы поцарапана бессистемно, а при ношении
пояса левшой пряжкой справа, поцарапана была бы
противоположная часть рамки. Зачем же правше
понадобился “леворучный” меч в левосторонних
ножнах? Вынуть меч из таких ножен правой ру-
кой на самом деле можно. Речь идет о “японском”
варианте - ножны левой рукой переворачиваются
вертикально перед собой с поворотом кисти, по-
сле чего меч правой рукой вынимается движением
сверху вниз. Аналогия совсем не покажется дале-
кой, если вспомнить о трех Вознесенских и шилов-
ской саблях со срезанными под углом остриями
(рис.38, 5-7), характерными для японских и тан-
ских клинков VII-VIII вв. (Восточный Туркестан
..., 1995, с.393).
Гадать о точном смысле такого способа но-
шения меча кочевниками, конечно, трудно. Един-
ственный рациональный мотив, который приходит
на ум, - это знаковая символика поднятого обна-
женного клинка командира, всегда означавшего в
кавалерии начало атаки. При обычном способе об-
нажения меча клинок неминуемо оказывается ввер-
ху, в японском же варианте, наоборот, опускается
вниз, позволяя, таким образом, отдать в процессе
две команды: “готовсь!” и “в атаку!”.
Второй, менее вероятный вариант объяснения
связан с отказом интерпретации обломка клинка
кат.55 как меча. В наиболее близких по набору воо-
ружения Перещепине комплексах из Глодос и Воз-
несенки сабля сочеталась с коленчатым (рис. 10, 2;
22, 7, 10) или прямым (рис.22,1, 2) однолезвийным
боевым ножом, причем на лезвии и глодосского, и
двух Вознесенских ножей наблюдается тот же спо-
соб золотой “насечки”, что и на перещепинском
экземпляре (рис.22, 1, 2). Поскольку коленчатые
ножи вкладывались в ножны лезвием кверху, та-
кую же схему вполне можно допустить и с прямы-
ми ножами. Сохранившаяся часть перещепинского
клинка, конечно, крупновата для обычного боевого
ножа. В данном случае речь должна идти об экзем-
пляре длиной минимум 0,5-0,6 м, что, впрочем, не
выходит за рамки допустимого. Если клинок кат.55
действительно является остатками крупного боево-
го ножа, то носился он в обычных левосторонних
ножнах лезвием вверх, традиционно для тюрков
подвешенный к поясу в районе живота.
Ножны из коллекции Алексеева (Макуховки?)
довольно наглядно демонстрируют, что ножны и
обкладки перещепинского меча кат.55 также могли
быть оформлены в стиле групп Па и VI6. Им впол-
не могут принадлежать наконечник ножен каг.42
(рис. 15,1), бляшки Р-образных скоб кат.40 (рис. 14,
2, 5) и их ободки кат.82 (рис. 14, 3, б), накладка
кат.41. Особенно следует подчеркнуть тесную связь
деталей Р-образных скоб каг.40 и 82, которые, как
показывают аналогии из кат. 11 Чми (Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996, рис.82, 101), относят-
ся к одному комплекту. Золотые зерненные Р-об-
разные пластинки из “Макуховки” и Чми пробиты
гвоздями точно так, как и перещепинские каг.40
- они явно крепились к деревянной поверхности.
Показательно также, что одна из Р-образных пла-
стинок каг.40 (№ 1930/118) разорвана (рис. 14, 5), в
то время, как одна из Р-образных скоб кат.82 дефор-
мирована (рис. 14, б). Похоже, эти Р-образные ско-
бы в древности просто отломали от ножен во время
обряда. Идентичный обряд наблюдаем в Иловатке,
где, как продемонстрировал А.К.Амброз, во время
погребального обряда Р-образные скобы боевого
ножа отломали от ножен (Амброз А.К., 1986, с.58,
59). Втиснуть экспериментальным путем золотые
пластинки кат.40 в скобы кат.82 мы, разумеется, не
пытались, хотя по размеру они подходят, вариант
же реконструкции петель представлен на рис. 14
(рис. 14, 4).
Особенности подгрупп Ша и 1П6 заключают-
ся в особом приеме - использовании “плоской”
зерни (рис. 18, 28, 30; 21, 1). Она, похоже, лилась
так же, как и обычная, но потом сплющивалась в
разогретом виде. Получались неравные по высоте
кружочки, которые уже на бляшках довольно гру-
бо механически подшлифовывались, чтобы подо-
гнать по высоте. Бляшки кат.56, 57 имеют длинные
штырьки и, вполне возможно, крепились к деревян-
ной основе. Как предполагает Б.И.Маршак, это был
щит. К сожалению, ни в одном из подкурганных по-
гребений этого времени Восточной Европы щитов
нет. Нет их и на изображениях воинов из Шиловки
(Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.ХП, 1), поэтому
59
судить о их форме и оформлении не приходится.
Такими бляшками можно было украсить также кол-
чан, седло, налучье и сам лук. В хорошо документи-
рованном погребении из к.5 Виноградного (Орлов
Р.С., Рассамакин, 1996) круглые бляшки украшали
Р-образные скобы палаша. Такую возможность до-
пускает и Б.И.Маршак, замечая, правда, что Р-об-
разных скоб такого типа в Перещепине только 4
(кат.82, 83), а бляшек 5 (Залесская В.Н. и др., 1997,
с.208). Но одна из этих бляшек на самом деле выпа-
дает из группы из-за вставки горного хрусталя, т.е.
как раз однотипных бляшек именно четыре. Другое
дело, что скобы кат.82, скорее всего, закрывались
пластинами кат.40 (рис. 14, 4) с двумя напаянными
вставками, т.е. отношение бляшек кат.56, 57 к пет-
лям ножен действительно сомнительное.
Группа бляшек побольше с короткими петля-
ми (кат.56, 58) отнесена З.А.Львовой к деталям по-
яса (Залесская В.Н. идр., 1997, с.48, 177, 178), но в
данном случае опять поправка терминологическая
- речь может идти об украшениях ремней сбруи,
портупеи меча или колчана, любом ремешке, на-
ходящемся постоянно на виду. Схожесть оформ-
ления делает наиболее вероятной их отношение к
портупеи меча кат.55, но мастер мог просто не раз
использовать удачную, по его мнению, технологи-
ческую находку, во всяком случае, бляшка кат.59,
судя по форме петель, к этому же ремешку никак
не относилась.
Подгруппа 1Пв, в целом, довольно специфич-
на и не имеет аналогий по форме предметов среди
синхронных кочевнических комплексов. Исклю-
чением является только ожерелье из монет кат.64,
аналогичные которому, очевидно, находились в раз-
рушенном кургане из Екатеринославской губ, а так-
же, возможно, более позднем к.2 Погорненского IV
(Безуглов С.И., Науменко С.А., 1999, с.41). Ожере-
лье из Келегеев другое - здесь монеты просто под-
вешивались при помощи приклепанных петелек,
тогда как перещепинское кат.64 соединялось визан-
тийским способом последовательно в ряд. Ожере-
лье кат.63 отличается от кат.64 напаянными гнезда-
ми конструкции “разрезной нахлест”. Вставки в них
сейчас отсутствуют, но легкий равномерный обжим
верхнего края отдельных гнезд свидетельствует о
первоначальном наличии камней. Последние нача-
ли выпадать еще во время активного использова-
ния ожерелья, о чем свидетельствуют монеты кат.
МЗО, 62 - их гнезда прижали инструментом типа
клещей, чтобы предотвратить выпадение расша-
танных камней. Зато на ряде других монет - кат.
М31,61,63,65,67, 69 - наоборот, наблюдается раз-
жимание гнезда с целью вытащить камень. Другая
группа монет - кат.М32, 34, 37, 40, 45, 46, 48, 60,
64 - имеет гнезда, деформированные многократ-
ными бессистемными нажимами с разных сторон
уже после изъятия камней. Судьба ожерелья кат.63
представляется таковой: на первом этапе оно было
украшено камнями, которые периодически поджи-
мали в гнездах из-за их выпадения; на втором этапе
утрата камней показалась собственнику ожерелья
критической, и оставшиеся камни были изъяты из
гнезд для вторичного использования; на третьем
этапе ожерелье больше хранилось, чем использо-
валось, вследствие чего от тряски при транспорти-
ровке пустые гнезда бессистемно деформировались
от соприкосновения с другими предметами в шка-
тулке или сундучке с драгоценностями; наконец, на
четвертом этапе уже поврежденное и, скорее всего,
разорванное ожерелье попало в “напутственный”
комплекс. Состояние этого ожерелья важно учи-
тывать при оценке длительности “запаздывания”
монет, использованных для его изготовления. Так,
однозначно не подтверждается гипотеза Й.Вернера
об изготовлении ожерелья специально для погре-
бения. И даже при принятии версии, что монеты
были превращены в ожерелье непосредственно по-
сле поступления (643-646 гт), следует учитывать,
что ожерелье попало в комплекс уже фактически в
виде лома, старой реликвии, памятной, тем не ме-
нее, покойнику.
Витые гривны, подобные гривне кат.61, но
одночастные, находились в Келегеях (Prichodnjuk
О., Chardaev V., 2001, Abb.7, 1), Старонижестебли-
евской (Атавин А.Г., Паромов Я.М., 1991, рис.3,1)
и Уч-Тепе (Иессен А.А., 1965, рис.30). Основу
перещепинской гривны кат.61 также составляла
обычная византийская витая гривна, но ее грубо
разрубили пополам зубилом, вставив посредине
звено с изумрудными вставками. Новая трехчаст-
ная конструкция позволяла сложить гривну, но осо-
бым эстетизмом изделие при этом не отличалось.
Мастер то ли попытался просто увеличить гривну
в размерах, то ли подражал какому-то образцу, за-
менив его приблизительно похожей схемой. Такую
же схему с центральным инкрустированным меда-
льоном по центру можно отметить для нагрудных
цепей из Глодос (Смигенко А.Т., 1965, табл.1; II, 2).
Интересно, что в Старонижестеблиевской и Уч-
Тепе одним комплектом с гривнами шли и наруч-
ные проволочные браслеты, в Перещепине в такой
комплект входят браслеты кат.60 (рис.23, 7), выпол-
ненные с использованием прокатанных полосок,
идентичных использованным на медальоне гривны
кат.61. Их прототипы вряд ли были “варварскими”.
Многочастная конструкция с шарнирами и замка-
ми - это византийская традиция. Вполне возможно,
что мастер просто пытался изготовить отдаленные
подражания увиденным византийским оригиналам
(Werner J., 1984, S.18, 19). По стилистике (оформ-
ление высокими гнездами для вставок или псев-
догнездами) браслетам также близки византийские
60
серьга, булавка и брошь из аварских комплексов
Оштопаны, п.5 и п.9 Кестхей-Фенекпушты (Garam
Е„ 2001, taf.41, 3; VI, 2; XIX, 2) (рис.23,2, 3).
Также, похоже, лишь подражаниями аграфам
были и парные квадратные бляшки с тиснением и
вставками (кат.62) (рис.21, 5), отдаленными анало-
гиями которым в восточноевропейских кочевни-
ческих погребениях являются лишь романовские
аграфы (Семенов А.И., 1985, с.95). По краям бля-
шек расположены тисненые “трилистники” с за-
витками вниз, верхний “лист” которых оформлен
в виде треугольной вставки. Как уже указывалось,
по общей схеме композиции к ним близки квадрат-
ные бляшки из среднеаварского п.144 Тисафюреда
(Гавритухин И.О.. 2001в, рис.5. 4), а по элементам
декора - бляшки из Вознесенки (рис.21, 6-10}. Важ-
но отметить и то, что здесь варварским мастером
использована техника тиснения по матрице, кото-
рая уже полнее представлена в Келегеях, Вознесен-
ке, Ясиново, Романовской, Новых Санжарах, Геле-
новке и т.д.
При помощи тиснения по матрице получены и
полусферические половинки золотых обкладок па-
стовых “пуговиц”, являющихся деталями какого-то
украшения с использованием монет каг.65 (рис.51,
75). Эти монеты объединяют изделия каг.65 с оже-
рельем каг.64, а обкладки “пуговиц” - с золотыми
сферическими пуговицами кат. 107. В кочевниче-
ских комплексах Восточной Европы они известны
только в Келегеях, Вознесенке (рис.51, 5, б, 12, 13,
14), Геленовке и к. 13 Дорофеевки, а также в курга-
нах Чир-Юрта (Магомедов М.Г., 1983, рис.27,4,13)
и более поздних раннесалтовских курганах. Круп-
ные бронзовые "пуговицы” с декором в виде литой
псевдозерни были также в Октябрьском (рис.51, 7,
8) - это единственный комплекс, кроме Келегеев,
где пуговицы сочетаются с изделием “геральдиче-
ского” стиля (поздним дериватом пряжки с В-об-
разной рамкой). Использование полых шариков на
перещепинском поясном наборе с псевдопряжками,
как отмечалось выше, — византийская традиция, у
кочевников она отмечена в основном в тех же ком-
плексах, где были “пуговицы”, - в Келегеях (пира-
мидальная подвеска), Вознесенке (поясной набор),
Глодосах - (пирамидальные подвески, подвески
нагрудных украшений, облицовка оружия).
Особняком в группе стоит золотая ложка кат.68.
Прямых аналогий в кочевнических погребениях ей
нет, да и вообще в синхронных восточноевропей-
ских комплексах металлические ложки - находки
крайне редкие. Серебряная византийская ложка из
Мартыновки (Pekarskaja L.V., Kidd D., 1994, Taf.45)
сделана в античных традициях и имеет мало обще-
го с массивной перещепинской. Последней по это-
му показателю ближе бронзовые финно-угорские
ложки (Голдина Р.Д., 1985, табл.ХХ!, 23-30; Обо-
рин В.А., Чагин Г.Н., 1988, ил.45-49), хотя и они
заметно отличаются, причем не только по форме,
но и явной ритуальной нагрузкой. Учитывая же
их сходство с тюркскими колотушками шаманов
(Алексеев Н.А., 1984, фото 17, ж-к), можно даже
усомниться, действительно ли эти финно-угорские
изделия были “ложками”.
Из группы вещей византийского производ-
ства, по В.Н.Залесской, нами выше были изъяты
золотые браслеты с ребром-утолщением посредине
кат. 12 (рис.51,18). Неровность их отливки, проков-
ки, шлифовки, неидентичность формы уже сами по
себе не позволяют считать эти вещи византийски-
ми. Непонятно и утверждение В.Н.Залесской о ши-
рокой распространенности браслетов данного типа
в Северном Причерноморье в VI-VII вв. (Залесская
В.Н. и др., 1997, с. 120). Браслеты из серебра и брон-
зы с утолщениями на концах действительно очень
частая находка в крымских погребениях указанно-
го периода, а также в славянских кладах. Но среди
них нам пока не известно ни одного экземпляра с
утолщением посредине. Круг аналогий в Север-
ном Причерноморье предельно узок: это золотые
браслеты из Глодос (Смменко А.Т., 1965, табл.У
7) и Новых Санжар (Смиленко А.Т., 1968, с.161).
Их происхождение также вряд ли связано с визан-
тийским Подунавьем. Наличие в Новых Санжарах
характерного кавказского зеркала с орнаментом в
виде многоугольных звезд (Смиленко А.Т., 1968,
с. 162) и фрагмента канцирского кувшина подска-
зывает обратить внимание на Северный Кавказ и
Закавказье, где данный тип браслетов был распро-
странен в VII-IX вв. (Апхазава Н.И., 1979, с. 120;
Ковалевская В.Б., 1981а, рис.1, 44). Использовался
он и в Приуралье (Голдина Р.Д., 1985, с.37, табл.IV,
7), а также в Восточном Приаралье (Левина Л.М.,
1996, рис.141, 23-25). Браслеты с несомкнутыми
концами часто изображены на тюркских изваяниях,
а тип с ребристым утолщением посредине известен
по находкам из Копейского чаатаса (Кубарев В.Д.,
1984, с.ЗЗ; рис.5,17). Столь широкая география рас-
пространения браслетов с утолщением посредине
не позволяет определить истоки их формы, но то,
что основной ареал охватывает зону от Северного
Кавказа до Алтая, все же явно указывает на неви-
зантийское происхождение типа. В перещепинском
комплексе браслеты кат. 12, пожалуй, технологиче-
ски ближе всего к ложке кат.68. Интересно, что на
аналогичном браслете из Глодос (Смменко А.Т.,
1965, табл.У, 7) напаяна вставка, т.е. сохраняется и
общий стиль: массивный золотой литой предмет с
напаянной вставкой для камня. Поэтому мы счита-
ем возможным условно объединить браслеты с из-
делиями группы III.
Поскольку изделия подгруппы несколько раз-
нородны по кругу аналогий и технике, при даль-
61
нейшем анализе целесообразно использовать бо-
лее дробное деление: подгруппа Шв/1 — браслеты
кат.60, гривна кат.61, ожерелье кат.64; подгруппа
Шв/2 - “аграфы” кат.62, украшения кат.65 и пу-
говицы кат. 107; подгруппа Шв/З — ложка кат.68 и
браслеты кат. 12.
Подгруппа Шг состоит из трех одинаковых
перстней с вставками из сапфира и тигрового гла-
за (кат.66) и серьги с сапфировой бусиной (кат.67).
А.К.Амброз считал эту группу появившейся под
влиянием Византии (Амброз А.К., 1981, с 18), но
этот вопрос до сих пор доказательно не решен.
Прямая аналогия перстням с четырьмя шариками
около вставки известна только в Новых Санжарах
(Смиленко А.Т.. 1968, с. 161), более отдаленный
вариант - перстень с геммой из к. 13 Дорофеевки
(Круглов Е.В., 1992г, рис.4, 4); похожие перстни
известны и в ломоватовской культуре (Голдина
Р.Д., 1985, табл.II, 32). То есть и технологически,
и морфологически это все-таки “варварские” из-
делия. Сложнее ситуация с серьгами. Вопрос их
происхождения и распространения был рассмо-
трен Д.А.Сташенковым. Исследователь от версии
о византийских прототипах постепенно склонился
к версии о восточном, тюркском происхождении
серег данного типа, претерпевших, по его мнению,
серьезное видоизменение под византийским влия-
нием (Сташенков Д.А., 1997, с.63, 64; 1998, с.119-
221). Перещепинская серьга (рис.24, 9) в предло-
женном эволюционном ряду одна из самых ранних,
далее его продолжают серьги с неподвижной ка-
плевидной подвеской из Новых Санжар8 и серьги с
подвижными подвесками из Келегеев, Ясиново, к.1
Шиловки и др. (рис.24, 8, 10, 11, 15-19).
З.А.Львовой отмечена еще одна особенность
группы III, связывающая ее с другими кочевниче-
скими комплексами, - это набор камней (Залесская
В.Н. и др., 1997, с.79). Только в Перещепине и Рома-
новской отмечены сапфиры и изумруды, причем
характерно вторичное использование сапфирных и
изумрудных бус. Аметисты же, кроме двух упомя-
нутых комплексов, также были в Новых Санжарах,
Ясиново и к. 1 Шиловки, причем во всех трех слу-
чаях украшали серьги. По мнению А.И.Семенова,
поступление сапфиров, изумрудов и аметистов в
степь было кратковременным (Семенов А.И., 1985,
с.97) и, вероятно, оно отражает какой-то эпизод
контактов с Византией. Интересно при этом, что,
согласно Кодексу Юстиниана, для украшений по-
ясов и сбруи использовать жемчуг, изумруды и сап-
фиры разрешалось только императору, рынок же
драгоценных камней находился под государствен-
ным контролем, и это нужно учитывать при анализе
вещей византийской стилистики (Adams N., 2000,
р.38). В саму Византию изумруды, сапфиры и аме-
тисты привозились из Эфиопии, Индии и Цейлона,
а вывозили отсюда изумруды, по словам Козьмы
Индикоплова, в “страну эфталитов”, т.е. в Среднюю
Азию, где этот камень был особенно популярным
(Пигулевская Н.В., 1951, с.29, 56, 60, 61).
Следующая группа IV (Залесская В.Н. и др.,
1997, с.80) представлена серебряными кубками
кат.78-80. Б.И.Маршак, вслед за Й.Вернером, срав-
нивает их с аварскими и даже больше - делает вы-
вод, что они аварского производства и могли быть
“приобретены” или “захвачены Кувратом у авар”
(Залесская В.Н. и др., 1997, с.80, 203-205). Согла-
ситься с подобной оценкой трудно. Как уже было
упомянуто выше, наиболее ранние аварские кубки
из Бочи, Тепе, Кунаготы несут выразительные при-
знаки византийской технологической традиции.
Они заметно отличаются от перещепинских по
форме; гораздо сильнее профилированы, на ножке
нет выступа (Garam Е., 2002, fig.22, В) (рис.25, 4,
5). Еще больше отличается декор перещепинских
кубков, который не находит никаких аналогий сре-
ди аварских древностей. Отдаленной параллелью
можно было бы считать декор низа кубков канне-
люрами (рис.25,3), но они резко отличны: аварские
вогнуты внутрь (рис.25, 4), а не наружу, к тому
же перещепинские оформлены в виде лепестков.
Оба эти приема известны в согдийской торевти-
ке (Маршак Б.И., 1971, рис. 12; 26), причем ука-
занные сосуды выполнены в совершенно разных
стилях. Никакого отношения к аварской торевтике
сосуды группы IV однозначно не имеют. Их на-
стоящие аналогии Б.И.Маршаком отмечены - это
фрагмент ножки сосуда из Глодос (Смменко А.Т.,
1965, рис.39) и экземпляры из Китая и Монголии
(Залесская В.Н. и др., 1997, с.204). Ближе всего к
китайским (Mango М.М., 2000, fig.6,2) кубки кат.79
(рис.25, 3, 6). Более приземистая форма у кубка из
Урьи (Голдина Р.Д., 1985, табл.ЕГУ, 9), а его выступ
на ножке, подобно китайским кубкам династии Тан
(Daim F., 2000, Abb.57), декорирован крупной псев-
дозернью.
Явно зависимы от серебряных 5 золотых куб-
ков (кат.73-75) (рис.25, 1, 2), составляющих под-
группу Via вместе с декорированными в стиле
группы V кубками кат.72 (рис.26, 6), но они сдела-
ны разными мастерами (Залесская В.Н. и др., 1997,
с.81, 82). Выделяется кубок кат.76, на котором вме-
8 Набор серег и подвесок из Новых Санжар, вопреки распространенному убеждению, не погиб во время
войны. Он хранится в Музее исторических драгоценностей (Киев), но депаспортизирован. Подвески и серьги ныне
соеденены в “цепочку”, и в таком виде они неоднократно издавались в каталогах. О.М.Приходнюк даже приводит их
как “аналогии” новосанжарским вещам (Приходнюк О.М., 2001, с 32; фото 16).
62
Рис. 14. Скобы ножен: 1 — коллекция Алексеева (Макуховка?); 2-11 — Перещепииа; 4 — вариант
реконструкции.
Fig. 14. Staples of a scabbard: 1 — Alekseiev’s collection (Makuhovka?); 2-11 — Pereshchepina; 4 — a
variant of reconstruction.
сто чеканки напаяны гнезда с крапанами под встав-
ки из зеленого стекла, а также проволока для жем-
чужных бус. Такое же оформление нанизанными
на проволоку жемчугами у крупного медальона из
Глодос (Смменко А.Т., 1965, табл.Ш, 2) и аграфов
из Романовской (Семенов А.И., 1985, с.92). Кубок
доработан в "варварско”- византийской “глодос-
ской” традиции, поэтому и создает впечатление
византийской работы (Залесская В.Н. и др., 1997,
с.97).
В подгруппу VI6 собраны Р-образные скобы
меча и кинжала (кат.82, 83), В-образные накладки
(кат.84), пряжка и наконечник ремня (кат.97,98), зо-
лотая облицовка посоха (кат.96). Р-образные скобы
(рис. 14, 3, 6-8), как уже отмечалось выше, ближай-
шие аналогии находят в обкладках меча из собрания
Алексеева, возможно, происходящих из Макуховки
(рис. 14, 1). Р-образные петли меча кат.82, а также
пластинки кат.40, скорее всего, принадлежали нож-
нам меча кат.55. Судя по наличию таких же петель
у ножен боевого ножа кат.83 (рис. 14, 7, 8), к мечу
кат.55, как и в Глодосах, прилагался отделанный в
том же стиле нож.
Парные Р-образные скобы боевого ножа ил-
люстрируют интересную конструктивную особен-
ность перещепинских ножен. И у авар (Toth Е.,
1996, kat.5.424), и у кочевников Казахстана VI в.
(рис.22, 6) ножны ножей снабжались только одной
верхней Р-образной скобой, нижняя же была полу-
круглой. В Пенджикенте в сцене пиршества в по-
мещении XVI/10 такие ножны изображены только
у одного из гостей, возможно, тюрка (Беленицкий
А.М., 1973, табл. 19; 21). Такая же конструкция но-
жен и у лангобардских кинжалов из Кьюзи (Vallet
63
F., 1995, fig.6) и Кастель Тросино (Yeroucanou А.,
1999, Abb.77), очевидно, заимствованная у авар.
Впрочем, у лангобардов (Амброз А.К., 1986, рис.7,
5) и персов (Balint Cs., 1992, Taf.26, 4) известны и
экземпляры вообще только с одной Р-образной ско-
бой. Ножны ножа только с одним фигурным полу-
круглым выступом были и в аварском п.5 Кишкё-
рош-Вагохид (Laszlo G., 1955, pl.IV, 16). Нет второй
скобы и среди обкладок глодосского ножа, но их
состав, возможно, просто не полон. Парные скобы
известны по изображениям согдийских ножей, но
они обычно полукруглые (Беленицкий А.М., 1973,
табл. 19; 20). Две Р-образные скобы на ножнах ножа
можно отметить только на находке из Ирана (Ам-
броз А.К., 1986, рис.З, 10) и, согласно реконструк-
ции А.К.Амброза, в Иловатке (рис.22, 5).
Три золотые В-образные обкладки кат.84
(рис. 14,9- 11) А.К. Амброз отнес к облицовке оконча-
ния ножен (Амброз А.К., 1981, рис.5, 17). Б.И.Мар-
шак оспаривает это решение и считает обкладки
“недоделанными” скобами ножен согдийского сти-
ля (рис.9, /), которые бросили в комплекс просто как
золотые предметы (Залесская В.Н. и др., 1997, с.83,
207,208). В таком случае, возникает закономерный
вопрос: почему ни одна из трех накладок не имеет
сохранившуюся пару? Не являются ли они вообще
остатками оригинальных трехпетельных ножен
сабли или ножен двух кинжалов с двумя скобами
разных размеров? На обкладках отсутствуют петли
для их крепления к ремню тем же способом, как и
петли кат.83; нет здесь и отверстий от гвоздей. Но
версии о “полуфабрикате” противоречат золотые
бляшки с крапановыми гнездами, явно прибитые в
древности к какой-то поверхности. Отсутствие от-
верстия под такую бляшку на самой крупной об-
кладке не позволяет предполагать, что именно она
была скрепляющей. Но все три обкладки однознач-
но крепились к вложенной в них деревянной осно-
ве золотыми гвоздиками, скрепляющими и саму
конструкцию скоб. Разумеется, заметного усилия
на разрыв они не выдержали бы, а значит, все три
В-образные обкладки были не функциональными,
а чисто декоративными, покрывающими выступы
неизвестного предмета. Это могли быть петли но-
жен сабли, колчана, налучья, крепившихся к ремню
более надежным способом - при помощи железных
петель. Последние на ножнах ножа из Вознесенки
(рис.16, 3) просто обжимают золотое окончание, в
рассматриваемом же нами случае они, скорее все-
го, были вбиты в деревянные части выступов. В
данном случае важно признать, что мы просто не
понимаем до конца предназначение самих пред-
метов, вывод же З.А.Львовой и Б.И.Маршака на
основании версии о “полуфабрикате” о их принад-
лежности к хронологически позднейшим издели-
ям комплекса, сделанным уже для погребения, на
основании чего так же датирована и вся группа VI
(Залесская В.Н. и др., 1997, с.83), представляется
нам пока слабо аргументированным.
Пряжка кат.97 (рис.46, 26) в своем роде уни-
кальна (Залесская В.Н. и др., 1997, с.219, 220), но
“разбор на детали” ничего особо необычного не об-
наруживает. Овальная рамка с восьмеркообразным
внутренним контуром и углублением для язычка, а
также сам язычок с выступом-площадкой и подтре-
угольным сечением переднего конца типичны для
византийских пряжек VII - нач-VIII в. Необычен
только рамчатый щиток, характерный для согдий-
ских (Распопова В.И., 1980, рис.61, 1-8) и более
поздних салтовских пряжек. Вопрос их происхож-
дения уже рассматривался нами (Комар А.В., 20016,
с. 108, 109), и наиболее вероятной представляется
их связь с тюркскими костяными пряжками. Насто-
ящая перещепинская пряжка является как бы “ви-
зантийским прочтением” тюркской конструкции. К
ней технологически примыкает наконечник кат.98
(рис.36, 5), напоминающий по форме и конструк-
ции византийские, но близкий к нему наконечник
из Келегеев (рис.36, 7), несмотря на вальцованную
полоску византийской традиции, имеет “варвар-
скую” пробу (Prichodnjuk О., Chardaev V., 2001,
S.607; Abb.l, 1), т.е. сделан уже на месте. На дру-
гом изделии из Келегеев - наконечнике ножен ножа
(рис. 16, 4) - находим и характерную для большин-
ства предметов подгруппы VI6 полоску с продоль-
ной бороздкой (Залесская В.Н. и др., 1997, с.82)
(рис. 16, 6). Три таких же наконечника с такими же
окантовками были и в Вознесенке (рис. 16, 3, 7, 8);
та же полоска использована и в наконечнике ножен
сабли (рис. 16,1).
Последний интересующий нас предмет под-
группы VI6 - облицовка посоха (кат.96) - прямых
аналогий в синхронных восточноевропейских ко-
чевнических комплексах не имеет, но подобная
вещь известна в торческом (?) погребении из Та-
ганчи (Gawrysiak-Leszczynska W., Musiannowicz К.,
2002, rys.16). Его действительно можно рассматри-
вать как своеобразный “скипетр”, символ власти
(Залесская В.Н. и др., 1997, с.219), хотя в качестве
такового жезл высотой в человеческий рост мог ис-
пользоваться кочевником только в спешенном или
сидящем на троне состоянии. Возможно и более
прозаическое объяснение данного посоха - это не-
обходимый предмет для передвижения пожилых
людей, а также хромающих вследствие полученной
серьезной травмы или раны. Нельзя также исклю-
чать и определенной ритуальной нагрузки посоха.
Во всяком случае, в кургане из Большой Орловки
находились целых 5 бронзовых позолоченных на-
верший, состоящих из шара диаметром 8,5 см и
припаянной к нему трубки длинной 7 см (Кося-
ненко В.М., 1983, с. 115). Эти вещи, разумеется,
64
крупнее, но в Вознесенке были и близкие по раз-
мерам обкладки деревянного предмета (рис. 15, 9),
которые обычно считают обкладками рукояти, но,
с таким же успехом, мы можем иметь дело и с на-
вершием деревянного посоха.
Набор из пяти золотых трубочек и фигурных
бубенчиков-цветков (кат. 104) к группе VI6 не отне-
сен, но из всех перещепинских групп технологиче-
ски он ближе всего именно к этой группе. Набор
напоминает финно-угорские (Голдина Р.Д., 1985,
табл.ХХП; XXIII, 35; XXIV, 5-8, 40; 1995, рис.4,
53; Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990, табл.ХЫ, 1-
7; XLIII, 10, 11, 25) и славянские (Корзухина Г.Ф.,
1996, табл.69, 1-23) пронизки, более отдаленно
- финно-угорские (Краснов Ю.А., 1980, рис.29-31)
и аварские (Szoke В.М., 2000, taf.5) накосники (из-
вестные у авар, правда, только в зоне контакта со
славянами). Перещепинская же золотая обкладка
кат. 100 могла принадлежать распространенным в
том же ареале бронзовой псевдовитой гривне или
гривне из скрученной проволоки (Голдина Р.Д.,
1985, табл.ХХ1У, 26, 28, 29; Голдина Р.Д., Водола-
го Н.В., 1990, табл.ХЫП, 36; Корзухина Г.Ф., 1996,
табл. 14, 4; 16,4, 5; 76,4, 8, 10). Несколько смущает
лишь наличие внутри цветов-бубенчиков железных
окислов (Залесская В.Н. и др., 1997, с.227), вероят-
но, оставленных железным язычком или же прово-
лочным стержнем.
Группа V (Залесская В.Н. и др., 1997, с.80, 81)
состоит из предметов “тюрко-согдийского” стиля. В
группу Va входят пластины колчана кат. 87, обклад-
ки лук седла кат.88 и облицовка деревянной круж-
ки кат.70. Пластины (рис.26, 7), как мы полагаем,
подарочного колчана (кат.87) были дополнены во
время ремонта или вследствие недостаточной ро-
скошности колчана для его собственника. Напом-
ним, по той же причине на бутероли подарочного
византийского меча появилась дополнительная
большая вставка. Поскольку немедленная доработ-
ка вещей сразу после получения подарка выглядит
несколько странно, вероятнее всего, что предметы
были просто подновлены через определенный про-
межуток времени. Возможен и вариант обновления
предметов после их перехода к другому собствен-
нику, например, от отца - к сыну.
Золотые обкладки лук седла кат.88 (рис.26,
1, 2) выполнены в той же технике, что и пласти-
ны колчана. Аналогии именно таким металличе-
ским обкладкам в рассматриваемое время нам не
известны. Покрытие луки седла золотым листом
- это традиция более раннего гуннского, а для
Алтая - и пазырыкского времени. В Бугутском
поминальном комплексе 582 г в честь Таспар-ка-
гана найдены железные обкладки, украшенные в
характерной тюркской манере золотой насечкой.
На одной из них нанесено изображение дракона,
на другой — грубая имитация “свернутых” паль-
метт (Войтов В.Е., 1996, рис.49, 1, 2). “Свернутые”
пальметты украшают костяные накладки седла из
к.5 Катанды II (Гаврилова А.А., 1965, рис.8, 1, 3),
завитки попроще — хакасскую пластину из Уйбата
II (Киселев С.В., 1949, табл.Ь1Х. 27). Тот же мотив
свернутого на конце завитка характерен и для авар-
ских костяных обкладок (Fettich N., 1926, fig. 18;
Csallany D., 1948, Taf.LXXIV, 1-4; Garam E., 1975,
fig.24; 1995, Abb.6, 2; Daim F„ 1987, Taf.146), но
ритм изгиба стебля здесь копирует китайские об-
разцы (Daim Е, 1987, Abb.26). Композиция близка к
перещепинской только на катандинских обкладках.
На тюркских обкладках из Узунтала (Савинов Д.Г.,
1982, рис. 10, 1) принцип в целом тот же, но концы
побегов уже не свернуты. Это еще не перещепин-
ская “растрепанная” пальметта - ближе всего к ней
подходят костяные обкладки лук седла из п. 1 к.2
Брусян II в Среднем Поволжье (Багаутдинов Р.С. и
др., 1998, табл.ЬХХТ, 11, 12) и к. 17 Чир-Юрта (Ма-
гомедов М.Г., 1983, рис.27, 24), но и они не иден-
тичны. Следует согласиться с Б.И.Маршаком, что
перещепинские пальметты по стилю все же больше
согдийские (Залесская В.Н. и др., 1997, с.211).
Золотая облицовка деревянной кружки кат.70
(рис.26, 3) выполнена в очень близком стиле. Это
также ручное тиснение с использованием мотива
“растрепанной” пальметты, но она в деталях ближе
пластинам колчана. Б.И.Маршак считает не совсем
понятным сочетание золота и дерева в оформлении
кружки, предполагая, что мастер работал не для
последнего владельца комплекса, для которого не
характерна экономия золота (Залесская В.Н. и др.,
1997, с. 193, 194). Это было бы так, если бы кружка
не задумывалась как деревянная. Рассмотренные
нами выше сюжеты об использовании деревянной
посуды Аттилой и аварской знатью подчеркивают
особое ритуальное значение деревянной посуды для
кочевников. У скифов деревянные чаши с золотыми
обкладками были связаны с воинскими культами и
служили своеобразным символом воинского ранга.
Как и у тюркютов, их изображали на каменных из-
ваяниях и клали в погребения воинов, причем отно-
шение к чашам было бережным, о чем свидетель-
ствуют случаи скрепления треснутых чаш золотой
проволкой (Бессонова С.С., 1991, с.87,88). Роль де-
ревянной посуды у индоиранских и тюркских наро-
дов именно как ритуальной, использовавшейся при
различных культах и церемониях, хорошо отраже-
на письменными источниками и этнографией (Ки-
сель В., 2002, с.41-45; Фиельструп Ф.А., 2002, с.9).
Обычные деревянные “тыквообразные” сосуды для
питья, которые использовались в застолье наряду с
роговыми и серебряными, увидел католикос Виро в
629 г в ставке тюркютского шада (Артамонов М.И.,
2002а, с. 170, 171). Но в нашем случае золотая от-
65
делка сосуда все же больше склоняет к версии о его
ритульной нагрузке.
Основу перещепинской кружки составлял
обычный тюркский круглодонный деревянный со-
суд без ручки (Кубарев В.Д., 1984, рис.6; табл.Х],
78; XII, 84; XVII, 105; XVIII, 112; XXXVIII, 222)
или с ручкой-петелькой (Кубарев В.Д., 1984, рис.6;
табл-IV, 33; VII, 48; X, 70; XV, 98; XXXII, 194; XLIV,
10; L, 256; Могильников В.А., Суразаков А.С., 1995,
рис.4, 1), но в последнем случае ручка должна была
быть срезана при монтировке золотых обкладок.
Поскольку у двух деревянных кружек из Кунбабоня
(Garam Е., 2002, fig. 14, 2, 3) при монтировке золо-
тых обкладок ручку добавляли отдельно, вероятнее
всего, что и перещепинская деревянная кружка из-
начально изготавливалась без ручки. Сплошные
золотые обкладки придали кружке минимальный
кольцевой поддон и ручку из кольца шариков,
сблизив ее по форме и виду уже с металлически-
ми тюркскими сосудами (Киселев С.В., 1949, табл.
LII, 5; Кубарев В.Д., 1984, рис.6, 9-11). Близкие по
форме сосуды, но с другим расположением ручки
известны и в живописи Пенджикента (Беленицкий
А.М., 1973, табл. 17; 21); по мнению Б.И.Маршака,
у согдийцев они появились под влиянием тюркютов
(Маршак Б.И., 1971, с.78). У восточноевропейских
кочевников близкие аналогии выполнены только в
глине - это гончарные кувшины из Ясиново (Айба-
бин А.И., 1985, с.196, рис.7), п.248 Дюрсо (рис 30,
30) и п.2 к.2 Шиловки (Багаутдинов Р.С. и др., 1998,
с. 142; табл.XIV, 14).
Стиль группы Va — это ручное тиснение по
золотому листу с использованием различных вари-
аций пальметт. Декор наносился при помощи да-
вящего инструмента с обратной стороны листа, в
отличие, например, от обкладок ножен кинжала из
п.2 Кунбабоня (Toth Е., Horvath А., 1992, Fb.Taf.7),
где линии прочерчены по лицевой стороне. Круг
восточноевропейских аналогий, в целом, очерчен
Б.И.Маршаком (Маршак Б.И., 1971, с.51-53; Залес-
ская В.Н. и др., 1997, с.80, 81). Это, прежде всего,
Вознесенка и Романовская, где тиснение именно
ручное (рис. 15,3, 7, 8-10; 27, 7, 2, 7-10; 36,23). При
помощи штампа нанесены полупальметты и паль-
метты на сбруйных бляшках из Келегеев и Глодос
(рис.27, 5, 6; 37,35), а также на поясных деталях из
Ясиново и Новых Санжар (рис.34, 33-36; 36, 24).
Общий вывод Б.И.Маршака о связи данного стиля с
искусством Согда в целом бесспорен, но некоторые
положения исследователя все же выглядят не со-
всем аргументированными. Это касается, в первую
очередь, наличия “иудейских мотивов” на кружке
кат. 70, где Б.И.Маршак видит мотив “неопалимой
Купины” (Залесская В.Н. и др., 1997, с. 195-199).
Знакомство восточноевропейских кочевников с
иудейским искусством VII в. на сегодня является
совершенно недоказуемой гипотезой. Единствен-
ная же отдаленная аналогия “пылающим” стеблям
пока известна на наконечнике ножен из Вознесен-
ки (рис. 15,3; 27,2) - памятнике откровенно языче-
ском. Центральная часть остальных трех пластин
облицовки кружки украшена разделенным ромбом
(рис.26, 3), аналогии которому Б.И.Маршаку в син-
хронной торевтике были не известны (Залесская
В.Н и др., 1997, с 198, 199), но этот элемент на са-
мом деле украшает бляшки одного из многочислен-
ных сбруйных наборов из Вознесенки (рис.27, 3,
4) и бляшки из Келегеев (рис.27, 5). Вознесенские
сбруйные наборы и обкладки различных вещей с
пальметтами выполнены разными мастерами, по-
этому можно говорить о неком декоративном стиле
“перещепинско-вознесенского двора”, понимае-
мым каждым из мастеров по-своему.
Группу V6 цельнометаллических перещепин-
ских кружек с яйцевидным туловом (кат.69, 71)
сближает с деревянной кружкой кат. 70 ручка в виде
кольца из шариков, но, если у серебряных сосудов
(кат.71) это - обычная тюркская ручка с прокладкой
в виде лепестков, то у ручки золотой кружки кат.69
сверху имеется плоская площадка, отмеченная на
тюркских кружках только на экземпляре из Юсты-
да (Кубарев В.Д., 1984, рис. 12,1), а также на хакас-
ских кружках из Копейского чаатаса (Киселев С.В.,
1949, табл.ЕУЗ, 1,2), согдийских кружках (Маршак
Б.И., 1971, рис.22; 23; 25) и китайских эпохи Тан
(Залесская В.Н. и др., 1997, с. 193). Кружки на коль-
цевом поддоне с яйцевидным туловом и круглой
ручкой представляют собой наиболее распростра-
ненный тип посуды, изображенный на тюркских
изваяниях VIII-IX вв. (Кубарев В.Д., 1984, рис.6;
табл.П-L; Кубарев В.Д., Цэвээцдорж Д., 2002, рис.7;
12), эту же форму воспроизводят и аварские метал-
лические сосуды (Garam Е., 2002, fig. 14, 1,4-8), т.е.
речь идет об определенной традиции деревянных
воинских кружек, сложившейся у кочевников Цен-
тральной Азии уже в cep.VI в. Несмотря на терри-
ториальную близость к аварским, перещепинские
кружки серьезно отличаются от них в деталях. Это
- отсутствие высокого горла-раструба, ручка в виде
кольца из шариков с прокладкой-розеткой, высокий
кольцевой поддон, которые наоборот тесно связы-
вают перещепинские сосуды с металлическими
кружками восточных тюрков и хакасов VIII-IX вв.
(Маршак Б.И., 1971, с.51-58; Плетнева С.А., 1999,
с.171, 172).
Кружки кат.69-71, по наблюдениям Б.И.Мар-
шака, сделаны тремя разными мастерами, что сви-
детельствует о существовании уже развитой тради-
ции изготовления подобных сосудов и не может не
поднять закономерный вопрос о соотношении хро-
нологии европейских и восточных изделий. Пере-
щепинские сосуды традиционно относятся к VII в.,
66
Рис. 15. Декоративные детали облицовки клинкового оружия: /, 14 — Перещепина: 2 — Келегеи: 3, 4,
6-11, 13, 15,16 — Вознесенка; 5 — Борисово, п. 99; 12, 17, 18 — Макуховка.
Fig. 15. Parts of decorative coat of cold steel: I, 14 - Pereshchepina; 2 - Kelegei; 3, 4, 6-11, 13, 15, 16
— Voznesenka; 5 — Borisovo, burial 99, 12, 17, 18 — Makuhovka.
67
но все восточные находки тюркских металлических
сосудов пока связаны только с эпохой расцвета II
Тюркского каганата и государств, возникших на его
руинах. Тюркское влияние на согдийскую торевти-
ку прослеживается с VIII в. и связано, скорее все-
го, с тесными сотдийско-тюркскими отношениями
нач.УШ в. (Кляшторный С.Г., 1964, с.78-100). VIII
в. также датируются согдийские и танские анало-
гии ручкам в виде кольца из шариков (Залесская
В.Н. и др., 1997, с.98). Теоретически возможно воз-
никновение “тюрко-согдийского” стиля переще-
пииских кружек в более раннее время, но тогда его
следует относить ко времени тесных отношений
Согда с западными тюркютами. вызвавших силь-
ное взаимовлияние (Маликов А.М., 2000. с.14, 15).
Но здесь нужно обязательно учитывать механизм
преемственности культуры западных и восточных
тюркютов, связи между которыми в последней тре-
ти VII в. серьезно ослабели. Новый контакт куль-
туры западных тюркютов с культурой II Тюркско-
го каганата, с которой, как отмечалось, и связаны
большинство находок тюркских металлических со-
судов, произошел только в Ha4.VIII в. Приходится
заключить, что наиболее вероятно существование
синтезированного тюрко-согдийского стиля метал-
лической посуды, ставшей протопипом для сосудов
II Тюркского каганата и более поздних - это рубеж
VII-VIII вв., что уже практически неприемлемо
для Перещепины, учитывая изношенное состояние
многих сосудов из комплекса.
Влияние Западнотюркского каганата в Восточ-
ной Европе фиксируется лишь до 630 г. Б.И.Маршак
отмечает рискованность предположения, что только
лишь появившийся в 1 -й трети VII в. стиль согдий-
ского декора мог настолько быстро эволюциониро-
вать в кочевнической среде, чтобы дать результат,
наблюдаемый на перещепинских изделиях группы
V, уже в 1-й пол.VII в. (Залесская В.Н. и др., 1997,
с.98), но иначе невозможно избежать датировки
времени зарытая перещепинского комплекса VIII
в. Компромиссным решением, на наш взгляд, будет
вариант попадания рассматриваемых традиций в
Европу вместе с группой тюркютов, бежавших в
50-60-х гг на запад после разгрома Западнотюрк-
ского каганата. Также нужно обратить внимание и
на возможность нового восточного импульса в 70-х
гг. VII в. после арабского завоевания Средней Азии
и поражения тюрко-согдийской коалиции.
В группу Vb входят две половинки облицовки
статуэтки льва кат.89 (рис.26, 4, 5) и четыре пла-
стинки (кат.90-93). Их объединяет тиснение с ре-
льефными гранями, которое визуально сближает
сталь с изделиями группы VI6, а трубочка кат.94
сходна и использованием ободка с продольной бо-
роздкой. По технике и декору ближайшие анало-
гии - это сбруйные бляшки из Келегеев (рис.27, б).
Ручное тиснение с острыми рельефными гранями,
хотя, конечно, и не столь выразительное, можно от-
метить в Вознесенке на наконечнике ножен сабли
(рис.27, 2). Прямые аналогии же по форме имеет
только статуэтка сидящего льва кат.89.
З.А.Львова подвергла сомнению интерпрета-
цию А.И.Семенова обкладок именно как облицов-
ки статуэтки (Львова 3.А., 2002, с. 152), но версия об
их креплении к плоской поверхности однозначно
не выдерживает критики Обе половинки объемны
и при расположении на твердой ровной поверхно-
сти были бы моментально деформированы любым
прикосновением. К тому же, на них нет никаких
следов крепления. Единственное логичное объяс-
нение этому - бляшки были приклеены органиче-
ских клеем к объемным “вкладышам”. Это могли
быть либо две половинки статуэтки льва, либо це-
лая статуэтка. Две похожие половинки, тисненные
из золотого листа, известны в Вознесенке (рис.28,
2). Бляшки сильно пострадали, но на них хорошо
различается голова льва с разинутой пастью. Уши
переданы небольшими полукруглыми выступами,
а свисающая вниз грива - рельефным волнистым
тиснением. На одной из бляшек заметно отверстие
от гвоздика, свидетельствующее о том, что они об-
легали неширокую деревянную основу. Похоже,
это была дешевая имитация массивной серебря-
ной статуэтки льва, найденной в том же комплексе
(рис.28, 3; 29).
Одна или иногда две пары сидящих камен-
ных львов с оскаленной пастью - частый атрибут
грандиозных тюркских поминальных сооружений
- куруков (Кубарев В.Д., Баяр Д., 2002, рис.7-9;
11) Львы находились только в куруках типа I, по
В.Е.Войтову, сооружавшихся в честь каганов и чле-
нов их семей (Войтов В.Е., 1996, с.27-32). Имен-
но к типу I по форме и размерам и принадлежит
Вознесенский комплекс (Комар О.В., 20006, с. 130,
131). Каменные львы куруков исполняли функцию
хтонических стражей (Войтов В.Е., 1996, с.97,
98). Поскольку в Вознесенке не было каменной
скульптуры и других каменных сооружений, кро-
ме вала, вполне вероятно, что функции каменных
львов могли быть символически переложены на
их маленькие серебряные и деревянные копии. К
такой мысли подталкивают и находки в хакасских
кремациях обложенных металлическим листом де-
ревянных статуэток лежащих баранов (Левашова
В.П., 1952, с. 129). Лежащие каменные бараны в ку-
руках типа I составляли обязательную пару львам.
По мнению В.Е.Войтова, расположение изваяний
баранов в куруке Кюль-тегина указывает на их бо-
лее высокое положение по сравнению с львами в
“космической оппозиции” (Войтов В.Е., 1996, с.98,
99). Не отрицая особое значение для кочевников
овцы, выражавшееся и в ритуальном почитании
68
этого животного, заметим все же, что в нашем слу-
чае речь идет о мире “перевернутом”, потусторон-
нем. Тюркский курук не просто очерчивал участок
“мира мертвых”. В нем находился “вход” в “Ниж-
ний мир”, функции которого в каганских куруках
играла каменная насыпь в виде усеченной пирами-
ды, а в простых “оградках” - столб или живое дере-
во, символизирующие мифологическую “Золотую
гору” с золотым деревом на ее вершине, уходящим
кроной в “Небо” (Войтов В.Е., 1996, с.116, 117). Из
“Серединного мира” такая гора проводила шама-
нов в мир “Верхний”, а из “Нижнего мира” она вела
в мир “Серединный”, т.е. в мир живых. Вероятно,
связаны с этими представлениями и жертвенники-
обо, которые сооружали из камней в виде пирами-
док, часто с кольцевыми или четырехугольными
выкладками вокруг (Окладникова Е.А., 1986; Жу-
ковская Н.Л., 2002, с.ЗО, 31). Обо также представлял
собой модель “Золотой горы”, связывающей миры,
поэтому принесенная здесь жертва кратчайшим
путем попадала к духам “Верхнего” или “Нижне-
го” миров. В фольклоре волжских булгар сохрани-
лись представления о “Горе” как о входе только в
“Нижний мир” (Гафиуллина К., 2002, с.69). Также
и в тюркских поминальных памятниках — куруках
- роль модели “Золотой горы”, разумеется, ограни-
чивалась только связью с “Нижним миром”.
Вход в курук всегда располагался с восточной
стороны. Двигаясь с востока на запад мимо верени-
цы балбалов по дорожке к куруку, человек как бы
направлялся в “страну мертвых”. По дороге он дол-
жен был столкнуться не просто со “стражами врат”,
но одновременно и “проводниками”, поскольку у
кочевников-тюрков не только отсутствовали пред-
ставления о трансформирующей силе “ворот”, но
и о самих “воротах”, чаще всего просто ассоцииру-
емых с костром. “Стражи” у тюрков ожидали пут-
ников у “пропасти”, “перевала”, “подножия горы”
и, скорее, не пропускали, а переводили человека из
одного мира в другой. Первой его встречала пара
сидящих каменных львов, затем - пара лежащих
баранов. Их статичные неподвижные позы рез-
ко контрастируют с повседневным тюркским ис-
кусством, где все животные передавались в стре-
мительном движении или, по крайней мере, стоя.
Лежащие же скульптуры, вероятно, совсем не слу-
чайно связаны только с памятниками погребально-
поминальными. В дни поминальных церемоний
возле скульптур куруков, скорее всего, разжигали
костры, поэтому проход между парами львов и ба-
ранов одновременно соединялся с очистительным
проходом между двумя кострами, причем именно
костры и выступали в роли “ворот”. Львы “охра-
няли” первый рубеж - ров, символизирующий гра-
ницу между мирами живых и мертвых. Бараны на-
ходились на рубеже втором - у входа в замкнутое
валом или стеной пространство, представляющее
собой своеобразную модель “Нижнего мира”, по
представлениям тюрков, во многом повторяющего
“Серединный мир” (Алексеев Н.А., 1980, с. 163-
176; 1984, с.49-64; Традиционное мировоззрение
..., 1988, с.86-99; Вайнштей С.И., 1991, с.241). Т.е.
в то время как львы охраняли переход из “Сере-
динного” в “Нижний” мир, бараны уже встречали
человека у входа в “обитаемую часть” “Нижнего
мира”, где находились его предки. Разумеется, наибо-
лее важным и непреодолимым был именно рубеж
между “Серединным” и “Нижним” мирами, мира-
ми живых и мертвых. В куруке через его символ
- ров - был перекинут мост, “реальная” же граница
представлялась тюркам в виде бездонной горной
пропасти. Способы перехода через нее современ-
ные тюркские народы описывают по-разному, но,
на наш взгляд, у древних тюрков именно хтониче-
ские львы охраняли “мост”, в какой бы форме он
реально не представлялся, или переводили через
пропасть каким-нибудь другим способом.
Функции небольших деревянных и металличе-
ских статуэток львов из Перещепины и Вознесенки
(а у хакасов - статуэток баранов), использовавших-
ся при обрядах проводов и поминок, скорее всего,
заключались в обеспечении духу умершего беспре-
пятственного перехода из “Нижнего мира” в “Сере-
динный” или наоборот. Из этнографических парал-
лелей ближе всего здесь, пожалуй, представления
тувинцев об “эренах” - духах-помощниках шама-
нов. В отличие от духов-хозяев мест и злых духов,
эрен жил в своих вместилищах - изображениях,
которые изготавливали в виде фигурок из дерева,
войлока, ткани или металла (Алексеев Н.А., 1984,
с.91-95; Вайнштей С.И., 1991, с.241-247). Также
можно отметить и представления хакасов о тесях
— семейных духах-покровителях, изображавшихся
в виде антропоморфных, зооморфных фигурок или
просто в виде березовой рогатки (Бутанаев В.Я.,
1986). Рассматриваемые нами статуэтки львов и ба-
ранов не были собственно “эренами” или “тесями”:
к услугам “обитающих” в них духов-помощников
львов и баранов человек прибегал только один раз
при переходе в иной мир. Возможно, именно поэто-
му ни львы, ни бараны не отмечены этнографами у
тюрков в разряде эренов, тесей и вообще духов-по-
мощников живых людей.
После Перещепины и Вознесенки вновь мотив
парных сидящих львов появляется в Восточной Ев-
ропе только на золотоордынских золотых браслетах
XIII-XIV вв., но он уже заметно отличен. Г.Ф.Вале-
ева-Сулейманова связывает происхождение брас-
летов с торевтикой салтовского круга, отмечая од-
нако, что местные истоки имеют только браслеты
с львиными головами, изображения же парных си-
дящих львов проникло в золотоордынскую торев-
69
тику под влиянием искусства Передней Азии (Ва-
лееева-Сулейманова Г.Ф., 2002). Несколько иной
сюжет с изображением львов со сдвоенным туло-
вищем на монгольских пайцзах М.Г.Крамаровский
связывает с заимствованием индийских сюжетов
через посредничество Тибета (Крамаровский М Г.,
2002, с.217). Монголы возвращают в восточноев-
ропейскую степь и яркий “звериный стиль” ски-
фо-сарматской эпохи с популярным сюжетом сцен
терзания жертвы кошачьими хищниками (Ефимов
К.Ю., 1999, рис.4, 4, 5). У сарматов изображения
кошачьих перестают использоваться со II в. н.э.,
полностью же реалистическое искусство исчеза-
ет в погребениях кочевников Восточной Европы в
IV в. н.э. Для гуннского времени можно отметить
только схематические изображения козлов на кол-
тах (Засецкая И.П., 1975, каг.2; 10); далее следует
серьезный перерыв, оканчивают который только
рассматриваемые находки из Перещепины и Воз-
несенки, а также к. 17 Чир-Юрта (Магомедов М.Г.,
1983, рис.23) и к.1 Шиловки (Багаутдинов Р.С. и
др., 1998, табл.ХП, 1).
В Вознесенке, кроме упомянутых двух ста-
туэток львов, есть и третье изображение льва на
серебряной пластине (рис 36, 25), но оно выпол-
нено уже в характерной тюркской позе зависания
над землей во время прыжка или бега, что еще раз
указывает на связь перешепинских и вознесенских
сидящих статуэток не с повседневным искусством,
а именно с похоронно-поминальной обрядностью.
Реалистические изображения тюркского стиля в
Перещепине, Вознесенке и к. 17 Чир-Юрта соче-
таются с изделиями с тюрко-согдийскими “рас-
трепанными” пальметтами, подчеркивая тесную
связь двух стилей. В Романовской также есть реа-
листические изображения, но не животных, а птиц
(Семенов А.И., 1985, рис.2-4), с которыми сравни-
ма небольшая перещепинская статуэтка-навершие
кат. 106 (рис.28, 5). Вознесенская же статуэтка орла
(рис.28, 4) византийского происхождения. Даль-
нейшее развитие реалистического стиля (и образа
льва, в частности) в торевтике Хазарского каганата
демонстрируют ковши из к.2 Подгорненского IV
могильника, Коцкого городка и к. 17 Кип III, деталь-
но рассмотренные В Е.Флёровой (Флёрова В.Е.,
2001а, с.97-116; рис.20; 21, 24в). Представленные
на них сюжеты охоты на львов (а на ковше из к.2
Подгорненского IV - на тигра), разумеется, не мог-
ли отражать восточноевропейские реалии хазар-
ского времени. Речь идет о сюжетах эпических или
мифологических, подчеркивающих происхожде-
ние рассматриваемого населения из зон обитания
среднеазиатских львов и дальневосточных тигров.
Пряжка кат.81 отнесена в группу V, скорее все-
го, благодаря орнаменту литыми полупальметтами,
хотя технологически она вполне самостоятельна, и
в Перещепине изделий этого стиля и техники боль-
ше нет. Тисненый растительный орнамент можно
отметить на золотом наконечнике из п. 1 к.2 Васи-
льевки (рис. 19, 23), но он другой и стилистически.
Сама пряжка оригинальна и, пожалуй, даже если
она не согдийского производства (Залесская В.Н и
др, 1997, с.206), то все равно импортная не толь-
ко для рассматриваемой группы кочевников, но и
для Восточной Европы в целом. Небольшой щиток
похожей формы у перещепинской пряжки кат. 121
(рис.46, 24) и пряжек из аварских п.1 Кишкёрош-
Вагохид (Laszlo G., 1955, pl.I, 12), п.85 Ардац-Меч-
ки и п.97 Линц-Цицлау (Гавритухин И.О., 2001 в,
рис.38, 2, 39), но они просто вырезаны из пласти-
ны. Несколько сложнее щиток пряжки из п.696
Будакалаш-Дунапарта (Vida Т., Pastor А., 1996.
kat.5.264). Он бронзовый, верхний щиток толще,
по его поверхности был прочерчен орнамент, по-
сле чего пряжку позолотили. Также пластинчатый
и шиток пряжки из Пенджикента (Распопова В.И.,
1980, рис.61, 18), но археологические находки до-
рогих согдийских пряжек нам, собственно, не из-
вестны. На согдийских фресках часто изображены
удлиненные лировидные пряжки без щитка (Рас-
попова В.И., 1965, рис.5, 6), очень напоминаю-
щие железные пряжки из Уч-Тепе (Иессен А.А.,
1965, рис.27). Рамка перещепинской пряжки под-
лировидная, но, в отличие от обычных рамок ви-
зантийской традиции, для язычка сделано лишь
углубление, без выступов-ограничителей. Язычок
- тонкий узкий, выступом по центру с углублени-
ем под пастовую вставку сходен с язычком пряжки
кат.97 (рис.46,26), но они сделаны в разных стилях.
Похоже, мастер в равной степени дистанциировал-
ся от византийских и согдийских пряжек, создав
оригинальный вариант. Мы все же склонны счи-
тать пряжку изделием согдийского или иранского
мастера, сделанной для кочевника.
Группа VII (Залесская В.Н. и др., 1997, с.84) в
технологическом и культурном плане малоинфор-
мативна, аварские же аналогии облицовке деревян-
ного ящика или повозки рассмотрены З.А.Львовой
(Залесская В.Н. и др„ 1997, с.60,61, 222,223).
Из предметов, не вошедших в технологиче-
ские группы, отдельную группу представляют се-
ребряные литые и кованные предметы: стремена
(кат. 120), пряжки (кат. 121, 123), обкладки ножен
меча (кат.116).
Перещепинские стремена (рис.39, 9), как и
многие предметы из комплекса, уникальны, глав-
ным образом, благодаря материалу изготовления.
Они специально рассматривались А.И.Айбабиным,
пришедшем к выводу о их восточном тюркском
происхождении (Айбабин А.И., 1974, с.32-34).
Сама форма стремян довольно распространенная
как территориально, так и хронологически. В Ев-
70
pone им соответствуют “раннеаварские” стремена
(Kovrig L, 1955), бытующее на самом деле до второ-
го среднеаварского периода. Из аварских аналогий
можно отметить близкие экземпляры, выкованные
из квадратного в сечении прута с раскованной под-
ножкой из п.90 Кёрнье (Salamon А., 1969, Abb.8,
5, 6), Сент-Эндре (Garam Е., 1991, taf.89), п.696
Будакалаш-Дунапарта (Vida Т., Pastor А., 1996,
kat.5.280) и др., расходящиеся выступы на петле
были у стремени из п.109 Чико (Hampel J., 1905,
taf.205, 1). Но столь распространенные в Венгрии
в VII в. железные “раннеаварские” стремена до
сих пор не обнаружены ни в одном кочевническом
погребении Восточной Европы. Их нет также на
Северном Кавказе, а в Приуралье можно отметить
лишь дериват из п.122 Неволино (Голдина Р.Д.,
Водолаго Н.М., 1990, табл-XLXIX, 10) и стремя из
п.382 Бирска, в котором вместе с псевдопряжкой
находилась хорезмийская монета 50-60-х гт VIII в.
(Мажитов Н.А., 1990, с.264-266; рис.2, 16); осталь-
ные экземпляры происходят из более поздних по-
гребений. Долго бытует этот тип стремян и на
востоке - в тюркских погребениях Узунтала анало-
гичные перещепинским стремена относятся ко 2-й
пол.VIII - IX в. (Савинов Д.Г., 1982, рис.4, 12, 13).
Поскольку в Сивашовке, Бородаевке и Пав-
ловке находились целые седла, можно предполо-
жить, что у восточноевропейских кочевников в это
время широко использовались кожаные петли или
деревянные стремена. Эта зона довольно большая:
от Северного Причерноморья до Восточного При-
аралья. Но в более восточных регионах в тюркских
погребениях с конем VI-VII вв. стремена также на-
ходка довольно редкая. С.И.Вайнштейн специально
обратил внимание на изображение тюркского всад-
ника на обкладке лук седла из могилы 9 Кудыргэ,
ноги которого свисают свободно (Вайнштейн С.И.,
1966, с.66), что свидетельствует об архаической
технике верховой езды. В Европе VII в. Аварский
каганат, пожалуй, оказывается зоной наибольшего
распространения стремян. У авар стремена “ран-
неаварского” типа уже в cep.VII в. заимствовались
их западными соседями — баварами (Амброз А.К.,
19736, с.91), факт же полного отсутствия подобных
находок в кочевнических погребениях Восточной
Европы, пожалуй, свидетельствует об отсутствии
какого-либо аварского влияния в этом регионе.
Появление здесь железных стремян стало
следствием какого-то нового культурного импульса.
Как показывает самая большая коллекция стремян
из Вознесенки, где присутствовало аркообразное
стремя с золотой инкрустацией (рис.40, 3), анало-
гичное изображению на фреске из Уструшаны (Се-
менов А.И., 1988, рис.5, 1-7, 9), речь идет об им-
пульсе с востока, возможно, связанном с притоком
новой группы тюркского населения после разгро-
ма Западнотюркского каганата. Из сохранившихся
железных восточноевропейских стремян ближе
всего к перещепинским — стремена из Глодос, вы-
кованные из квадратного в сечении прута. Но одно
из этих стремян “восьмеркообразное” (рис.39, 2),
а другое, похоже, было круглой формы (рис.39, 8),
близкое стремени из п.248 Дюрсо (рис.30,2). Высо-
кие трапециевидные петли отмечены только в Воз-
несенке и Ясиново на стременах уже аркообразного
типа, хотя одно из Вознесенских стремян (рис.40,1)
еще близко по форме перещепинским.
Вероятно, также принадлежали к деталям
седла две пряжки кат. 123 (рис.46, 11). Их поверх-
ность сильно исцарапана, что свидетельствует об
интенсивном неаккуратном использовании и об их
нахождении не на виду. От серии пряжек с прямоу-
гольной или трапециевидной рамкой и прямоуголь-
ным щитком из комплексов “сивашовского” типа
(рис.45, 17-20; 46, 8, 13) перещепинские пряжки
отличаются несколькими деталями. Прежде всего,
это - наличие на рамке не углубления для язычка, а
выступов-ограничителей. Эта деталь сближает их с
пряжками из поминальника в Мокрой Балке и Воз-
несенки (рис.46,15-17), к.1 Ясырево II (рис.46,14),
кат.7, 113 Мокрой балки (Афанасьев Г.Е., Рунич
А.П., 2001, рис. 19,6; 125,3), Султановского (ОАК за
1900 г., с.53, рис. 119). Специфично и расположение
выступа на язычке, сдвинутого к его кончику. Так же
расположен выступ и у пряжек кат.121 (рис.46, 25),
чуть ближе, по центру, — у пряжек кат.97 (рис.46,
26) и кат.81. У пряжки кат. 101 (рис.33, 5) и пряжки
из Вознесенки (рис.45, 24) выступ также смещен
к кончику язычка, но он оформлен в виде шарика,
а не прямоугольной площадки. Небольшие высту-
пы-фиксаторы можно отметить на скалистинских
пряжках нач.УШ в. (Веймарн Е.В., Айбабин А.И.,
1993, рис.38, 5; 47, 21; 50, 1). Такое расположение
отражает специфический способ фиксации ремня,
при котором язычок пропускается в отверстие рем-
ня за фиксатор, не позволяющий слететь ремню с
язычка при резком ослаблении натяжения. Эта кон-
струкция излишня для поясов, где натяжение как
раз стабильно, — такие пряжки, скорее, использова-
ли для крепления различных болтающихся предме-
тов. Судя по величине прорези, пряжками кат. 123
могли крепить стремена.
Серебряные “лировидные” пряжки кат.97 пред-
ставлены двумя вариантами (рис.46, 24, 25), анало-
гии которым в паре известны в склепе 1897 г Гиж-
гида (Амброз А.К., 1971, рис.6, 12, 14). Несмотря
на то, что в кочевнических поясах геральдического
стиля крайне трудно различить местные и сделан-
ные на заказ оседлыми мастерами вещи, в случае с
пряжками кат.97 можно все же уверенно относить
их к изделиям византийского производства. “Лиро-
видных” пряжек с выступами-ограничителями для
71
Рис. 16. Детали облицовки клинкового оружия: 1, 3, 7, 8 - Вознесенка; 2, 4-Келегеи; 5. 6-
Перещепина. Масштаб разный.
Fig. 16. Parts of cold steel coat: 1, 3, 7,8- Voznesenka; 2,4- Kelegei; 5, 6- Pereshchepina. The scale is
different.
язычка на рамке и подвижным щитком в известных
нам кочевнических погребениях пока нет, особо
подчеркивает же византийскую работу внутренний
В-образный контур рамок пряжек (ср.: Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996, рис.42, 48). Только с
небольшой перещепинской пряжкой (рис.46, 24)
отдаленно сравнима В-образная пряжка из Родио-
новки (рис.46, 20). Судя по размещению фиксатора
на язычке, перещепинские пряжки делались для
ремешков с нестабильным натяжением, поэтому
версия З.А.Львовой об их отношении к снаряже-
нию коня (Залесская В.Н. и др., 1997, с.54) вполне
приемлема, правда, с уточнением, что принадлежа-
ли они не “варварскому” седлу, а, скорее всего, по-
дарочной сбруе византийской работы.
Серебряные обкладки каст. 116 принадлежат
ножнам меча, целиком закрытым серебряными
листами или же с высокой бутеролью. В восточ-
ноевропейских кочевнических погребениях такого
типа ножен пока не известно: тут использовалось
только покрытие полосками серебра или золота ча-
стей ножен и рукояти (к.5 Виноградного, Уч-Тепе,
Чапаевский) (рис.44,1, 2, 4). В Вознесенке покры-
тие ножен, скорее всего, было сплошным, но тут
использовались золотые листы гораздо меньших
размеров, а в Глодосах ножны принадлежат к очень
дорогому богато декорированному варианту. Высо-
кая бутероль была у ножен из коллекции Алексее-
ва, но их конструкция явно другая (Balint Cs., 1992,
taf.25). Пожалуй, ближе всего перещепинским нож-
нам кат.116 ножны из п.248 Дюрсо (рис.30, /9), а из
аварских - ножны меча из Кецеля (Garam Е., 1991,
taf.45). Впрочем, при выборе площади покрытия
ножен серебром или золотом слишком многое за-
висело от элементарного достатка собственника.
Серебряный цилиндрик с напаянной зернью
кат. 118, по предположению З.А.Львовой, также мог
принадлежать к облицовке этого меча (Залесская
В.Н. и др., 1997, с.51, 234), но его место в ней не
понятно. По размерам, форме и способу изготовле-
ния из серебряной пластины, свернутой в трубочку
и закрепленной тремя ободками, он очень схож с
характерными аланскими предметами (Афанасьев
ЕЕ., Рунич А.П., 2001, рис.56,22; 92, 6; 100, 8; 104,
8; 105, 11; 130, 12; 133, 16; Флёров В.С., 2000а,
рис.39, 28). О их предназначении единого мнения
среди исследователей нет (реликварии, кисточки,
коробочки для благовоний), можно отметить лишь
их нахождение чаще всего в области грудной клет-
ки или шеи, свидетельствующее о ношении пред-
72
мета на шнурке, а также остатки дерева внутри.
Известны похожие подвески и в Крыму, но уже в
салтовское время (Веймарн Е.В., Айбабин А.И.,
1993, рис.31, 27; 42, 31; 121, 13). У авар использо-
вался чисто декоративный вариант похожих подве-
сок с двумя петельками (Игар, п. 1898 г.) (Fettich N.,
1929, tab.VI, 3,4; Garam Е., 2001, Taf.XVII).
Три серебряных, покрытых золотым листом
наконечника кат.117 относятся к отдельной под-
группе вещей VIII6. U-образная форма, техника
изготовления (тиснение из серебряной пластины
по матрице с последующим запаиванием плоской
пластиной и дополнительным закреплением сверху
ободком), крепление одним гвоздиком - все соот-
ветствует ременным наконечникам византийской
традиции из Мартыновки и аналогичным им (Ре-
karskaja L., Kidd D„ 1994, Taf.32-34; 55, 5, 6; 56, 10,
14, 18). Обломки двух наконечников “мартынов-
ского” типа присутствуют и в составе коллекции из
Перещепины (кат. 113) (рис.49, 10, 11), но, как уже
отмечалось, относиться к ним нужно осторожно,
поскольку эти вещи вполне могли подсунуть, как
происходящие из Перещепины, и перекупщики из
Полтавы или Киева, и сами крестьяне. Наконечни-
ки кат.НЗ изделиям кат.117 явно не комплектны.
Последние отличаются золочением фольгой, в то
время как на “мартыновских” наконечниках кат.НЗ
такая техника просто закрыла бы декор, зато на них
гораздо тщательнее выполнена пайка. Поясные на-
конечники U-образной формы, тисненные из листа
с напаиванием задней стенки, можно отметить в
Вознесенке, Глодосах, Ясиново, Новых Санжарах.
Но они золотые, также на них не использовался
дополнительный верхний ободок, присутствую-
щий, как уже упоминалось, на некоторых изде-
лиях из Мартыновки и Хацков (Корзухина Г.Ф.,
1996, табл.22, 7). На раннеаварских наконечниках
(Daim Е, 1987, Taf.10, 2/1-4) такие ободки исполь-
зованы для закрепление наконечников, сложенных
из одной пластины, в Мартыновке - для паянных
дву-четырехсоставных деталей, в Перещепине же
ободки прижимают золотую фольгу, которой по-
крыты наконечники. Само использование золотой
или серебряной фольги для инкрустации металли-
ческой основы характерно для Вознесенки, Новых
Санжар, м.1 Новогригорьевки, но там она закрепля-
лась просто пайкой.
Перещепинские детали можно было бы впол-
не рассматривать как промежуточные между мар-
тыновскими и Вознесенскими поясными деталями,
если бы не одно обстоятельство. Отметив наличие
внутри двух из рассматриваемых наконечников
окислов железа, З.А.Львова высказала интересную
мысль о том, что они, подобно обкладкам меча из
п. 1 Сегед-Ченгеле, могли покрывать выступы пере-
крестья меча (Залесская В.Н. и др., 1997, с.233,
234). Подтверждает такую возможность и меч из
Вышеграда (Awaren in Europa ..., 1985, Abb.19). В
таком случае, в Перещепине должны находиться
остатки сходного с аварскими “варварского” под-
ражания мечу с кольцевым навершием. Слабой
стороной этой версии является отсутствие других
деталей оружия, которые доказательно объединят-
ся с наконечниками кат. 117. Окислы железа внутри
двух наконечников можно объяснить и проще: они
могли появиться, например, если серебряными на-
конечниками закрыли концы уже сложенных ре-
мешков, скрепленных тонкой железной пластиной.
Группа VIII важна для сравнения Перещепи-
ны с рядовыми кочевническими погребениями, где
золотых изделий нет. К сожалению, параллели тут
крайне скудны. “Геральдических” деталей не со-
хранилось и в Макуховке, их не было в Глодосах,
Новых Санжарах и Ясиново, а в Вознесенке можно
отметить только две пряжки (рис.46, 75, 17) и бляш-
ку (рис.48, 41), представляющие уже “постгераль-
дический” горизонт. Лишь в Келегеях сохранились
несколько серебряных деталей, которые находят
аналогии в подкурганных рядовых погребениях
(рис.45,25; 48, 37, 54).
Итак, рассмотренные нами основные группы
“варварских” вещей из Перещепины показывают их
явную морфологическую, технологическую и сти-
листическую близость к наборам других богатых
кочевнических комплексов Северного Причерно-
морья. Наибольшее количество связей с Перещепи-
ной обнаруживают Глодосы, где находят параллели
изделия групп Па, Нб, Ша, Шв/1, Шв/2, Шв/З, Шг,
IV, Va, Via, V1II6. Несколько дальше Вознесенка
- группы Па, Ша, Шв/2, Va, Vb, VI6, Villa, VIII6,
но здесь следует отметить хорошо представленную
группу Va, лишь контурно намеченную в Глодосах.
Менее богатые комплексы включают еще меньше
аналогий технике “варварских” вешей Перещепи-
ны: Келегеи - группы Па, Шв/1, Шв/2, Шг, Va, VI6,
Villa; Новые Санжары - группы Шв, Шв/2, Шв/З,
Шг, Va, VHI6; Ясиново - группы Па, Шв/2, Шг, Va,
VHI6; Романовская - Шв/2, Шг, Va, Via; Макуховка
- Па, Ша, VI6.
Отметим, что речь идет об общих техноло-
гических и стилистических соответствиях, отра-
жающих культурную близость комплексов. При
учете же морфологии предметов дистанция меж-
ду Перещепиной и указанными выше комплекса-
ми заметно изменится, ее можно выразить рядом:
Макуховка — Перещепина- Келегеи - Романовская
- Глодосы/Вознесенка - Новые Санжары - Яси-
ново. В Макуховке и Келегеях все “варварские”
вещи теоретически могли быть выполнены ма-
стерами, обслуживающими “перещепинский”
двор. То же касается и Романовской, хотя аграфы
из погребения — изделия “варварско”-византий-
73
стой “глодосской” выучки, в самой Перещепине
использовавшейся еще редко и лучше всего пред-
ставленной в Глодосах и Вознесенке. Сами Гло-
досы и Вознесенка демонстрируют практически
полный набор технологических и стилистических
признаков “перещепинских” ювелиров, но целый
ряд новых типов вещей, не представленных в Пе-
рещепине, свидетельствует о том, что речь идет о
той же ювелирной “школе”, но уже другого хроно-
логического этапа. Еще дальше Новые Санжары и
Ясиново - комплексы, обнаруживающие культур-
ную близость с Перещепиной, но сходные уже, в
первую очередь, с Вознесенкой.
Изучая соотношения предметов различных
групп Перещепины, З.А.Львова и Б.И.Маршак
пришли к выводу о возможности построения их
относительной хронологии (Залесская В Н и др.,
1997, с.94-100), в систему которой, правда, была
включена серьезная ошибка в виде более ранней
позиции Глодос относительно Перещепины. Это
повлекло хронологическое обособление групп V
и VI, оснований для которого на самом деле нет.
Аналогии в комплексах горизонта Вознесенки
находит не только глодосская сбруя. Речь также
идет о перекрестья меча (рис. 10, /), непарных
стременах, использование которых отмечено так-
же в Вознесенке и Новых Санжарах, а у авар — во
II среднеаварстом периоде (Амброз А.К., 19736,
с.93), наконечнике копья (Смыенко А.Т., 1965,
рис. 19, 1), известном также в м.1 Новогригорьев-
ки (Семенов А.И., 1988, рис.2, 1) и п.248 Дюрсо
(рис.30, 13), но ни в одном более раннем кочев-
ническом комплексе, небольших трехлопастных
наконечниках стрел “салтовских” типов (Смшен-
ко А.Т., 1965, рис.25, 1, 2), появляющихся только
в Вознесенке, штампованном наконечнике ремня
(рис.36, I) и т.д. В пользу поздней позиции Гло-
дос решительно свидетельствует и п.248 Дюрсо,
включавшее близкую глодосским саблю с Р-об-
разными скобами (рис.30, 26), наконечник копья
(рис.30, 13), стремя с круглой дужкой (рис.30, 2)
и золотые подвески головного убора (рис.30, 28,
29), наряду с аналогичным ясиновским удилами
и кувшином (рис.30, 1, 30), а также, что важно,
раннесалтовскими уздечными распределителями
и ромбовидным перекрестьем сабли (рис.30, 11,
17, 26).
“Отсутствие тюркского влияния” в Глодо-
сах З.А.Львова и Б.И.Маршак видят в отсутствии
здесь изделий с пальметтами, а также кувшинов
тюркских форм (Залесская В.Н. и др., 1997, с.98).
При этом не обращается внимание на сам обряд
(трупосожжение), тюркский коленчатый кинжал с
инкрустацией золотой насечкой, кресало (Смыен-
ко А.Т., 1965, рис. 19, 11), находящее аналогии на
Алтае, тюркских каменных изображениях (Куба-
рев В.Д., 1984, рис.9, 1, 5, 6; Савинов Д.Г, 1982,
рис. 5,18), а в Восточной Европе — только в п.4 к.11
Шелехметьстого могильника (Бражник О.И. и др.,
2000, рис.4, 1), принадлежащем к горизонту Возне-
сенки, но включающем уже “классическую” ранне-
салтовскую саблю. Наконец, глодосские изделия с
инкрустацией ошибочно ставятся на одну планку с
тиснеными Вознесенскими, из-за чего исследовате-
лям становится непонятным отсутствие в Глодосах
декора пальметтами.
Последнюю ситуацию проясняет роскошный
золотой пояс из Вознесенки (рис. 11; 31) (Комар
А.В., 2003), украшенный полым “жемчужником”,
зернью и псевдозернью, сканью и гнездами для
вставок, которому, к большому сожалению, до
сих пор не уделялось должного внимания в лите-
ратуре. Пояс по технологии изготовления и стилю
полностью идентичен обкладкам оружия из Гло-
дос и, найденный в одном комплексе, не вызвал
бы ни малейшего сомнения в его изготовлении тем
же ювелиром единым комплектом с оружием. Са-
мое поразительное в этой ситуации то, что в Гло-
досах поясного набора как раз и не было, т.е. Воз-
несенский поминальный курук вполне мог быть
сооруженным в честь собственника Глодосского
комплекса! Остальные три вознесенских золотых
пояса, изготовленные из золотой фольги с бронзо-
вой подкладкой, не идут с упомянутым поясом ни
в какое сравнение и явно принадлежали людям бо-
лее низкого социального ранга. Три сабли, три бое-
вых ножа и три пояса здесь составляют комплекты
трех знатных дружинников-телохранителей пра-
вителя, символически или реально принесенных в
жертву во время поминальной церемонии. Их ору-
жие было покрыто тонкими золотыми листами с
вручную прочерченым орнаментом пальметтами и
единичными вставками камней (рис. 16,1; 27,1, 2),
но оно так же, как и пояса, не может быть сравни-
мо по роскоши с обкладками глодосского оружия,
богато украшенного зернью и инкрустацией. Изде-
лий с пальметтами в Глодосах нет по единствен-
ной причине - вещи этого правителя выполнены
на гораздо более высоком технологическом уровне
с намеренным подчеркиванием роскоши, по срав-
нению с предметами “дружинного” круга. Гло-
досские же параллели в Перещепине так же, как
и Вознесенские, маркируют связи этого комплекса
с культурой кочевников следующего хронологиче-
ского этапа.
Фактически, это означает, что практически
все группы и подгруппы варварских вещей Пере-
щепины находят продолжение в более поздних
комплексах и поэтому в рамках самой Перещепи-
ны их хронологическое членение невозможно. Из
несомненных фактов взаимосвязей перещепинских
технологических групп следует отметить доработ-
74
Рис. 17. Технологические элементы византийских (1, 4, 6) и варварско-византийских (2, 3, 5, 7,
8, 9) изделий: 1 - Тепе; 2,7 - Вознесенка; 3, 9- Глодосы; 4 - Кунбабонь; 5 — Перещепина; 6 - Озора-
Тотипуста; 8 — Портовое.
Fig. 17. Technological elements of Byzantine (1, 4,6) and barbaric-Byzantine (2, 3, 5, 7, 8, 9) items: I -
Tepe; 2,7 — Voznesenka; 3, 9— Glodosy; 4 — Kunbabony; 5 - Pereshchepina; 6 — Ozora-Totipuszta; 8 - Portovoie.
ку “варварскими” ювелирами византийских пода-
рочных меча и колчана соответственно в технике
групп III и Va, сломанные серебряные пряжки (ве-
роятно, от подарочной сбруи), перемонтированные
облицовки деревянной кружки и посоха (группы
Va и VI6), изношенную и залатанную металличе-
скую посуду (группы IV, Via). Эти вещи использо-
вались долго, далеко не одно десятилетие. Как уже
отмечалось выше, о синхронном существовании
стилей групп Па, Ша и VI6 говорят ножны из кол-
лекции Алексеева (Макуховки). На ножке кружки
кат.69 композиция из спаянных в ленту кружочков
похожа на декор изделий групп Ша-Шб; группы
Va, V6, Via, VI6 сходны наличием вариаций тюрко-
согдийских пальметт. А если учесть сосуществова-
ние элементов всех упомянутых групп в Глодосах
и Вознесенке, становится понятным, что речь идет
об устойчивых традициях, бытующих одновремен-
но в одной культурной среде, хронологическое со-
отношение которых проявляется только на уровне
преобладания стилей.
Вопрос о культурном соотношении Переще-
пины и комплексов келегейского типа, в целом, с
рядовыми подкурганными и бескурганными кочев-
ническими погребениями гораздо сложнее. Веще-
вые наборы погребений состоят преимущественно
из украшений и деталей пояса, ремешков обуви,
сбруи, а также оружия и иногда личных украшений.
Их механическое сравнение с Перещепиной невоз-
можно по элементарной причине — это пропасть
социальной дистанции. В литературе довольно ча-
сто приходится встречать мнение, что серебряные
“геральдические” пояса - признак высокого соци-
ального ранга. Так Р.С.Орлов, считая Сивашовку са-
мым богатым погребением этого круга и указывая
на наличие заметного имущественного расслоения
среди погребений “сивашовского типа”, отказал-
ся рассматривать Перещепину и Глодосы как ком-
плексы одновременной им знати (Орлов Р.С., Рас-
самакин Ю.Я., 1996, с. 102, 103). А.Г.Атавин также
определил комплекс с золотыми деталями пояса из
хут. Крупской как погребение “вождя”, а погребе-
ния с серебряными поясами - как принадлежащие
“дружинной верхушке” (Атавин А.Г, 1996, с.230,
231). Подобная позиция Р.С.Орлова даже вызвала
у С.А.Плетневой ожидание увидеть в неопублико-
ванной части комплекса из Сивашовки богатство,
равное Перещепине (Плетнева С.А., 2003, с.37). В
реальности в погребении нет ни одной золотой де-
тали, но Сивашовка действительно демонстрирует
больший набор мелких серебряных геральдических
пряжек и бляшек от пояса, обуви, сбруи. Их количе-
ство выглядит солидно на фоне таких комплексов,
как Ковалевка, Аккермень, Аджиголь, к.2 Белозер-
ки, Родионовка, п.2 Рябовки, Октябрьское, Боро-
даевка с одной бронзовой пряжкой или бляшкой, а
также на фоне погребений с небольшими бронзо-
выми наборами: Дымовки, п.10 к.2 и п.12 к. 13 Ри-
сового, Авиловского, к. 111 Бережновки II и т.д., но
“богатство” Сивашовки меркнет при элементарном
75
сравнении с комплексами, где присутствуют золо-
тые изделия.
Соотношение стоимости золота и серебра в
Византии VII в. равнялось около 1:14 (1 либра зо-
лота = 72 номисмы; 1 либра серебра = 5 номисм).
Учитывая, что рассматриваемые нами кочевниче-
ские комплексы демонстрируют выразительные
следы связей с Византией, это соотношение можно
считать условно реальным и для кочевников Что-
бы сравнить имущественный статус собственников
комплексов келегейского типа и рядовых погребе-
ний, рассмотрим два из дошедших до нас фрагмен-
тарно, но все же лучше других, комплекса из Келе-
геев и Новых Санжар. Общий вес золотых изделий
из Новых Санжар равен 258 г, серебряных - 92 г,
что при “византийской конвертации” эквивалентно
3704 г серебра. В Келегеях, к сожалению, известен
вес только золотой части комплекса - 293 г, что эк-
вивалентно 4102 г серебра, но из серебряных из-
делий следует учесть обломки сасанидского блюда,
весивших в среднем около 500 г. Для сравнения,
общий вес серебряных изделий Мартыновского
клада равен 3,3 кг (Pekarskaja L.V., Kidd D., 1994,
S.24), что, в свою очередь, в несколько раз превы-
шает суммарный вес серебряных изделий из всех
(!) известных на сегодня подкурганных погребений
восточноевропейской степи с геральдическими по-
ясами. При этом не менее показательно, что в бога-
тых на серебро славянских кладах мы сталкиваем-
ся максимум с позолоченными изделиями, но не с
золотыми.
Погребения с поясами, в оформлении кото-
рых использованы золотые детали, автоматически
выделяются из общей массы. Таких пока немно-
го: Арцибашево, Уч-Тепе, хут.Крупской, Старо-
нижестеблиевская, к.5 Виноградного, п.1 и 2 к.2
Васильевки, к. 14 Белозерки, п.З к.30 Калинин-
ской, Новиковка, Мадара. Но и они очень далеки
по роскоши от реальных поясов правителей. Даже
если отбросить подарочный византийский пояс
из Перещепины, о “варварском” эталоне можно
судить по золотому поясу из Вознесенки (рис. 11;
31). Он, к сожалению, пострадал в огне, но вес по-
ясных бляшек и наконечников восстанавливается
по наиболее сохранившимся экземплярам: бляш-
ки (5x25 г), наконечники (5x31 г) и обойма (34 г)
первоначально весили около 314 г. От пряжки со-
хранилась только рамка сложносоставного щитка
весом в 42 г (рис.31, 7); утрачены рамка, язычок,
верхняя пластина щитка и две петли для крепле-
ния. Поскольку утраченные части составляли
большую часть веса пряжки, ее первоначальный
вес был около 100 г, а пояс в целом, таким обра-
зом, весил около 400 г. Это немного, по сравнению
с Перещепиной, но следует отметить, что на этом
этапе происходит серьезное уменьшение веса по-
ясных деталей за счет использования тиснения
вместо литья, облегченного “жемчужника”, по-
этому сравнивать Вознесенский пояс корректнее
с “княжескими” аварскими поясами из Кунаготы,
Озоры, Игара, которые первый заметно превос-
ходит.
Небольшие зерненые бляшки и наконечники
поясов из Арцибашево, хут. Крупской, Мадары
— как бы более скромные варианты Вознесенского
пояса, а пояс из Уч-Тепе - их тисненый, техноло-
гически более простой вариант. Только отдельные
золотые детали использованы в серебряных набо-
рах к.5 Виноградного, п.1 и 2 к.2 Васильевки, к. 14
Белозерки, п.З к.30 Калининской, а в Портовом из
золота выполнены зернь и гнезда для вставок. Эти
погребения демонстрируют несомненную связь с
перещепинской группой Па, также с ней тесно свя-
заны и бескурганные женские погребения из Ново-
покровки, Морского Чулёка, Джигинской, п.2 Уфы,
подкурганное к. 17 Наташино, демонстрирующие
и влияние группы III, хотя женские комплексы по
общему набору технологических приемов, стили-
стике и типам украшений, конечно, гораздо ближе
Глодосам.
Наличие связи Перещепины с рядовыми по-
гребениями равнозначно наличию в последних
золотых изделий, а количество таких связей прямо
пропорционально их ассортименту. Очень интерес-
но при этом, что, в отличие от культуры Аварского
каганата, где мы наблюдаем картину постоянного
заимствования типов украшений, в т.ч. и поясных,
рядовым населением у знати, у восточноевропей-
ских кочевников бронзовых подражаний золотым
изделиям мы не обнаружим. Если в аварских мо-
гильниках одни и те же типы поясных деталей мо-
гут быть выполнены из золота, серебра, бронзы, у
рассматриваемой нами группы кочевников брон-
зовые детали повторяют только серебряные, но
даже серебряные не повторяют золотых. Несмотря
на то, что хороший серебряных дел мастер легко
мог изготовить подражание зерненым бляшкам и
наконечникам из серебра (особенно способом тис-
нения, как в Уч-Тепе), на серебряных поясных де-
талях зернь присутствует исключительно на золо-
тых пластинах, которые вставлялись в серебряное
обрамление или же напаивались на более жесткую
серебряную основу. Единственным исключением
выглядит прессованная бронзовая бляшка из Ды-
мовки (рис. 19, 26) с псевдозернью, наколотой с
оборота, но здесь нет и “классических” компози-
ций из треугольников зерни, т.е. бляшка не являет-
ся механическим подражанием золотым.
Отмеченная закономерность подталкивает к
выводу о ранговом значении золотых поясных де-
талей с грануляцией для рассматриваемой группы
кочевников. Да, в Сивашовке было много деталей
76
из серебра, но ни одной золотой или со вставкой,
зато в к. 14 Белозерки детали из плохого серебря-
ного сплава, тем не менее, дополнялись золотыми
гнездами для вставок и двумя маленькими деталя-
ми, обтянутыми золотой фольгой с грануляцией.
Показателен еще один пример - в п.1 к.2 Васи-
льевки наряду с качественными серебряными на-
конечниками с золотыми вставками присутствуют
серебряные бляшки геральдического типа, выпол-
ненные значительно крупнее и грубее своих про-
тотипов (рис.48, 8, 28, 30). Мастер, изготовивший
эти бляшки, не имел готовых форм и был вынуж-
ден “на глаз” имитировать детали. Трудно пред-
ставить, что это - работа того же ювелира, но даже
при крайнем варианте изготовления этих бляшек в
той же мастерской, но подмастерьем мы все равно
приходим к выводу, что золотых дел мастера не из-
готавливали детали серебряных геральдических
поясов и даже не держали в своей мастерской ли-
тейных форм для них. Особый статус таких ювели-
ров несомненен, а иметь постоянную практику при
дороговизне золота они могли только при ставках
верховных или локальных правителей.
Связь золотых деталей поясов определенного
типа с рангами, а также их изготовление ювелира-
ми, работающими только при ставках правителей,
напоминает отмеченную нами выше ситуацию с
ранговыми золотыми поясами в Византии. Проко-
пий Кесарийский (BP, Кн.1, XVII, 28) свидетель-
ствует, что и у персов было “запрещено носить
золотые перстни, пояса, пряжки или что-либо по-
добное, если это не пожаловано царем” (Прокопий
Кесарийский, 1993, с.53). Сходная картина у рас-
сматриваемой нами группы кочевников означает
признаки государственной организации, в которой
не просто люди имущие, а именно представители
власти должны были четко выделяться из обще-
ства. Взаимозаменяемость серебряных и бронзо-
вых деталей, очевидно, отражала лишь имуще-
ственный статус, хотя разница материала все же
подчеркивала грань между людьми с бронзовыми
и серебряными поясами. В определенном смысле
это было сродни покрытию юрты темным или бе-
лым войлоком у тувинцев (Вайнштейн С.И., 1991,
с.24). Но человек с золотой деталью на поясе, укра-
шенной грануляцией или вставками, подчеркивал
свою связь с людьми, носящими целый пояс таких
деталей, последние же привселюдно демонстриро-
вали свою связь с правителем, по письменным упо-
минанием у тюркютов, хазар и монголов, сидящем
на “золотом троне”, живущем в “золотой юрте”, а
тюркютов — даже на “Золотой горе”. Показательна
и взаимосвязь понятий “правитель - столица — го-
сударство” у монголов, где “Золотая орда” означа-
ло и ханскую юрту, и ханскую ставку, и все полити-
ческое объединение, подвластное хану (Султанов
Т.И., 2002, с. 14-16). Подобно “темным”, “белым” и
“золотым” юртам, существовали “темные” (брон-
зовые), “белые” (серебрянные) и золотые пояса, но,
если “золотая” юрта полагалась только правителю,
золотые пояса или детали пояса подчеркивали при-
надлежность к “золотому дому правителя” в его
широком понимании, т.е. “государству”. Запрет на
нарушение этой вертикали, в которой даже люди
имущие не могли позволить себе ни одного золото-
го “рангового” знака в уборе, указывает на хорошо
развитую, давно функционирующую систему со-
циальной организации четко стратифицированного
общества.
Несмотря на огромную территорию распро-
странения рассматриваемых нами памятников (от
Северного Причерноморья до Нижнего Заволжья),
речь не может идти о “разношерстном”, наспех
слепленном политическом образовании кочевни-
ков, что подтверждается и единством погребально-
го обряда, деталей убора, вооружения. Перед нами
серьезное раннегосударственное образование, архео-
логическая вертикаль которого на сегодня сходится
к комплексам Среднего Поднепровья: Перещепине,
Вознесенке и Глодосам.
Наряду с анализом связей, следует отметить
также и другое - это факт резкого отличия “вар-
варских” вещей из Перещепины от территориально
и хронологически близких славянских кладов, от
погребений оседлого населения Крыма, Кавказа,
Приуралья. Крайне слабы и связи этой культуры с
культурой Аварского каганата. Столь часто эксплу-
атируемые в литературе сравнения Перещепины с
аварскими комплексами круга Бочи и Кунбабоня
касаются исключительно предметов I группы, т.е.
стиля и техники, в одностороннем порядке предло-
женных кочевникам византийцами. В данном слу-
чае речь идет о заимствованиях из одного источни-
ка, но не о прямых контактах собственно культур
авар и восточноевропейских кочевников, которые,
несмотря на наличие общих исходных центрально-
азиатских элементов и воспринятых уже в Европе
византийских, развивались на этапе Перещепины
совершенно самостоятельно.
Оценивая дистанцию между подкурганны-
ми кочевническими погребениями и комплексами
келегейского типа в сравнении с памятниками со-
седних культур, мы фиксируем несомненную их
близость. Рассматривая же жестко только кочев-
нические комплексы, фиксируем их несомненное
различие. В этой ситуации можно придерживаться
версии о социальной природе различий, предло-
женной нами, можно делать упор на этнические
различия, возможные как для одновременных, так
и разновременных памятников; существует также
и хронологическая версия, справедливость которой
мы рассмотрим ниже.
77
Раздел 3. Хронология
Выразительный состав Перещепинского ком-
плекса позволил еще Н.Е.Макаренко датировать
основную часть его предметов VI-VII вв., а со-
крытие комплекса в землю исследователь отнес к
кон.VII - VIII в. (Макаренко Н., 1912, с.211). Бла-
годаря обильному монетному материалу, комплекс
уже почти столетие используется как опорный в
системах хронологии археологических памятников
огромной территории от Центральной Европы до
Алтая. Но датировка попадания комплекса в зем-
лю при этом колеблется у разных исследователей
от кон.40 гг. VII в. (Werner J., 1984) до нач.VIII в.
(Гршченко В.А., 1937, с.45-52; Айбабин А.И., 1999,
с. 182; Мажитов Н.А., 1990, с.266), что создает диа-
пазон, фактически равный трем поколениям чело-
века. Подчеркивать важность установления точной
даты сокрытия Перещепинского комплекса излиш-
не, важно объяснить другое: что и каким образом
мы собираемся искать.
Единственным показателем правильности и
эффективности методов и теоретических осно-
ваний любого анализа, хронологического в том
числе, является практика. Науке вряд ли нужна
блестящая теоретическая модель, которую невоз-
можно применить на практике, или применение
которой не дает серьезных результатов. Любая
практическая схема также должна “работать” у
других исследователей, на другом материале, ина-
че самоцелью становится процесс, а не результат
научного поиска. В своей практике нам пока не
доводилось ни “открывать” новые методы анали-
за, ни замыкаться на одном из выбранных методов
как на единственно верном. Современная теория
археологии предлагает довольно широкий спектр
методов, и выбор наиболее эффективного из них
в каждом конкретном случае подсказывает исклю-
чительно специфика материала.
Остановиться на некоторых вопросах теоре-
тического плана нас вынуждает не необходимость
обоснования “правильности” нашего выбора, а
другое обстоятельство. Это - существование раз-
личного понимания исследователями самих за-
дач хронологического исследования, критериев и
принципов периодизации, а также вкладывание
в одни и те же понятия различного смысла, что
очень часто не позволяет свести результаты, по-
лученные разными методами анализа, к единому
знаменателю из-за разного “языка” терминов. Еще
прискорбнее, что ситуация разногласий между
специалистами-хронологами часто используется
другими исследователями для безапелляционного
подбора удобных для себя дат либо путем поиска в
литературе соответствующего мнения, либо путем
вычисления “среднего арифметического” между
разными мнениями, либо же самостоятельными
выкладками псевдохронологического характера,
усугубляющими и без того запутанную картину
противоречий внутри самого “хронологического
цеха”.
3.1. Вводные замечания
“Хронология” не является специальной ар-
хеологической дисциплиной. Это - лишь вспо-
могательный “инструмент”, позволяющий груп-
пировать артефакты по признаку времени их
возникновения. Специфика использования этого
“инструмента” в каждой из дисциплин разная,
прежде всего, из-за различия целей и задач, кото-
рые должна решить группировка артефактов по
хронологическому признаку. Проще всего требо-
вания истории - хронология артефактов должна
дать ориентиры историческим событиям, с ко-
торыми связано их появление (миграции населе-
ния, основание, разрушение поселений и т.п.). В
археологическом вещеведении хронология призва-
на определить время возникновения и бытования
вещей определенных типов, показать динамику
их видоизменения во времени. Датировку архео-
логического комплекса вещеведение определяет
статистическим усреднением времени бытования
различных вещей из его состава, предлагая вре-
менной диапазон, более всего отвечающий именно
такой комбинации предметов. Совершенно другие
задачи возлагает на хронологию археологическая,
а точнее, историческая этнология, изучающая ма-
териальную культуру древнего населения. Здесь
хронология решает проблему времени возникнове-
ния и исчезновения, динамики развития культуры,
оперируя уже не отдельными предметами, а ком-
плексами. Группы однокулыурных закрытых ком-
плексов со сходным набором признаков отражают
изменение культуры во времени, маркируя этапы
или периоды в ее развитии. Датировка конкретно-
го комплекса определяется его принадлежностью к
определенному периоду, выделение же таких эта-
пов развития культуры и является конечной целью
хронологического исследования в археологической
этнологии. Полученная система является хроноло-
гией (периодизацией) культуры (памятника), в то
время как вещеведение предлагает хронологию ар-
тефактов.
В идеале датировки комплекса в обеих систе-
мах должны совпадать, но на практике в современ-
ной раннесредневековой археологии Восточной
Европы получить такой результат практически
невозможно. Причина в неадекватности Источни-
ковой базы: в то время как археологическая этно-
логия закономерно оперирует лишь материалами
78
однокулыпурными, для вещеведения культурных
границ практически не существует, что приводит к
широкому использованию датировок, полученных
для похожих инокультурных предметов. Мы специ-
ально подчеркиваем это обстоятельство — прямому
сравнению подлежат лишь предметы из одной со-
цио-экономической и культурной среды, выход за
рамки которой при анализе нуждается в каждом
конкретном случае в аргументации.
Характерная для вещеведения “аберрация”
размывает понятия: “культура”, “этнос”, “родо-
племенной коллектив”, “контакт”, даже “рассто-
яние”. Тем не менее, для раннего средневековья
они составляли часть реальности, вне которой не
существовало кабинетных “культурных и торговых
связей”. Древние общества отличались высокой
степенью закрытости, на постепенное преодоление
которой ушли многие столетия глобальных соци-
ально-экономических преобразований. Хозяйство
носило самодостаточный натуральный характер, и
к обмену, денежному или натуральному, вынуждала
невозможность произвести определенный продукт
в рамках минимальной социо-экономической ячей-
ки - семьи. Если потребность не удовлетворялась в
рамках рода или племени, а военно-политическая
обстановка это позволяла, происходил выход на
новый уровень контактов — с представителями со-
седних племен или этносов. Эта, на первый взгляд,
простая ситуация означала формирование нового
экономического макрорегиона, объединяющего,
пускай и на небольшой территории, две разные
экономические системы, два разных общества.
Отметим сразу, глубокое слияние экономиче-
ских систем двух различных обществ в средневеко-
вье случалось крайне редко, более того, такие кон-
такты никогда не были непрерывными, поскольку
даже между одноэтничными племенами время от
времени обязательно вспыхивали раздоры и вой-
ны. Локальные же экономические макрорегионы
могли объединиться в крупный экономический ре-
гион только при определенных сложных политиче-
ских раскладах. Как показывает история инспири-
рованных согдийскими купцами “шелковых войн”
тюркютов с китайцами и персами, а затем прокла-
дывание оружием и дипломатией торгового пути
к Византии, одного наличия продукта и спроса на
него для установления обмена было мало, такие
отношения формировались серьезнейшими уси-
лиями на межгосударственном уровне. При этом
политический разрыв автоматически приводил к
нарушению и остальных отношений, что, при до-
вольно беспокойном характере кочевнических об-
разований, сводило на практике их отношения с
любыми не зависимыми от них народами к системе
“импульсов” контактов, зачастую с длительными
перерывами.
Каждый разрыв приводил или к временной изо-
ляции, или же к переориентации на другого партне-
ра. Археологическая картина в таком случае пока-
жет наличие в одних комплексах разнокультурных
импортов, которые, даже при полной синхронности
времени их бытования в центрах производства, в
новой среде окажутся синхронными лишь частич-
но. Еще интереснее ситуация, когда установление
контактов с другими ремесленными центрами по-
падет на “излет” определенной моды. Здесь стано-
вится уже неважным, когда возникают эти вещи,
и сколько они бытуют в исходной среде. Контакт,
произошедший в любой точке этого отрезка, может
создать серьезный спрос в другой культурной сре-
де, а, как известно, именно спрос и обуславливает
предложение. В этом случае даже совершенно оди-
наковые вещи, изготовленные в одной мастерской
для “внешнего” и “внутреннего” заказчика, могут
оказаться на практике асинхронными.
Пока мы говорили об импортах, но еще слож-
нее и тоньше вопросы ремесленных или шире
- культурных контактов и заимствований. Рассма-
тривая проблему распространения “моды” в раннем
средневековье, Д.А.Сташенков отметил глубокую
консервативность и традиционность средневеково-
го ремесла, особенно связанного с художественны-
ми вкусами и традициями определенных групп на-
селения. Многочисленные примеры нормативного
запрета инноваций, а также сопротивление тради-
ционных потребителей свидетельствуют, что из-
менения культурной традиции были тесно связаны
с изменениями в самом традиционном обществе
(Сташенков Д.А., 1998, с.216-18), т.е. процессами
гораздо более высокого уровня, чем примитивное
желание следовать “моде”. Кочевники в этом плане
также не исключение. Современные тюркские на-
роды Южной Сибири сумели сохранить до XX в.
многие элементы идеологических представлений
раннесредневековых тюрков, их религиозных и по-
гребальных обрядов, обычаев, элементов убора и
быта. Зафиксированная этнографами глубокая ар-
хаичность быта и традиционной культуры тюрков
Сибири никак не согласуется с расхожим в истори-
ческой литературе представлением о “культурной
распахнутости” кочевников, их открытости любым
культурным влияниям. Очевидно, такие процес-
сы все же происходили гораздо сложнее, чем нам
представляется, и роль традиционной культуры в
них всегда оставалась решающей.
Как, например, расценить широкое распро-
странение в тюркском мире VII в. поясных наборов
“геральдического” типа, связанных по происхож-
дению со средой пограничных византийских фор-
мирований, состоящих преимущественно из наем-
ников и федератов (Амброз А.К., 1981, с. 16; 1994,
с.49; Айбабин А.И., 1990, с.57)? Значение поясных
79
80
Рис. 18. Ювелирные украшения кочевнических комплексов: 1, 5 —Джигинская; 2, 4, 8, 19 — Уфа, п.2;
3, б, 11 — Морской Чулёк; 7, 16, 21-24 — Алтынасар; 9, 25 — Глодосы; 10, 17—Шамши; 12 —Наташино,
к.17; 13, 31 — Мадара; 14, 27 — Келегеи; 15, 18 — Суханова; 20 - Новопокровка; 26 - Вознесенка; 28, 30
- Перещепина; 29, 33 — Виноградное, к.5; 32, 34, 35 - Васильевка, к.2, п.2.
Fig. 18. Jewellery of nomads complexes: 1,5- Dzhiginskaia; 2, 4, 8, 19 - Ufa, burial 2; 3, 6, 11 — Morskoi
Chulyok; 7, 16, 21-24 —Altynasar; 9, 25 - Glodosy; 10, 17 - Shamshi; 12 — Natashino, barrow 17; 13, 31
- Madara; 14, 27 — Kelegei; 15, 18 - Sukhanovo; 20 — Novopokrovka; 26- Voznesenka; 28, 30- Pereshchepina;
29, 33 - Vinogradnoie, barrow 5; 32, 34, 35 — Vasilievka, barrow 2, burial 2.
деталей как символов ранга было присуще не толь-
ко Византии, у кочевников эта система была разви-
та, пожалуй, даже гораздо более серьезно (см.: Доб-
жанский В.Н., 1990). Что же могло заставить воина
одеть не свой пояс, где каждая бляшка говорила о
многом, а чужой, пускай даже аттрактивный, но со-
вершенно “немой” для его соплеменников? Един-
ственное разумное объяснение - это вертикаль,
начинающаяся с вождя или его окружения, а это,
в свою очередь, тянет за собой выводы уже поли-
тического плана, поскольку вельможа мог сменить
свой пояс только на подарок доблестного союзника
(но не слабого союзника и уж, тем более, не врага).
Когда, почему и при каких обстоятельствах это мог-
ло произойти, каким был механизм смены поясов у
остальных кочевников, сколько времени занял этот
процесс, и что стало причиной его успеха — это,
пожалуй, только главные из вопросов, на которые
предстояло бы ответить, отказавшись от простой и
ни к чему не обязывающей версии об “интернаци-
ональной моде”.
Культурные влияния или взаимовлияния древ-
них обществ всегда были следствием целого ком-
плекса политических, экономических, этнических
и идеологических факторов. Констатация факта
культурного влияния автоматически ставит перед
историком проблему реконструкции его механизма,
т.е. на практике всего комплекса отношений между
разными народами, государствами, обусловивших
наблюдаемый результат. Если же речь идет об исто-
рии дописьменной, доказанный факт культурного
влияния сам становится историческим источни-
ком, отражающим межэтнические политические
и экономические отношения. Подчеркивая это, мы
хотим обратить внимание исследователей на то, что
частое использование “всуе” термина “культурные
влияния” не столь уж безобидно - это серьезные
выводы, нуждающиеся в не менее серьезном обо-
сновании. В археологии же, как показывает практи-
ка, далеко не всегда можно уверенно определить не
только направление влияния, роль “посредников” в
нем, но и само его существование.
Особо следует остановиться на явлении “по-
средничества”. Если в обменных операциях с им-
портами мы можем быть уверенны, что их переда-
ча происходит во временной промежуток, близкий
ко времени изготовления вещи, то как быть с по-
средничеством культурным, когда определенные
элементы культуры среды А попадают в среду С их
заимствованием из среды В? В условиях нелиней-
ности, импульсности контактов древних народов
совершенно реальным может оказаться вариант,
когда один и тот же стиль появляется в среде С, в
то время как в исходной среде А он уже исчезает.
Всегда различным будет и время существования
стиля в обществах с различным уровнем разви-
тия ремесла. Ритм смены “моды” в высокоразви-
том обществе всегда чаще, а именно оно обычно
и предлагало новые стили обществам с ремеслом
менее развитым и, как правило, гораздо более
консервативным. С опозданием познакомившись
с инновацией и затратив намного больше времени
на ее освоение, “варварский” ремесленник просто
не мог тут же отказаться от нее, если в исходном
регионе за это время в моду начали входить дру-
гие вещи. Какой бы длины не была цепочка “по-
средников”, в каждом “звене” заимствование про-
исходило по своим причинам, а его дальнейшее
существование определялось только внутренними
законами. Поэтому, в отличие от импортов, все
подражания в разной культурной среде заведомо
асинхронны, вопрос только в количественном вы-
ражении этой асинхронности, которая на совре-
менном уровне возможностей археологии часто
просто неразличима.
Рассматривая вопрос соотношения “локаль-
ных” хронологий, нельзя не упомянуть и о суще-
ствовании такого направления, как “синхрони-
зация”, пожалуй, самым ярким представителем
которого для раннесредневековой археологии Вос-
точной Европы является И.О.Гавритухин. Оттал-
киваясь от довольно простой и не требующей, по
его мнению, никаких доказательств аксиомы о том,
что все похожие вещи бытуют в разных культурах
одновременно, исследователь создает синхрони-
стические таблицы для огромных территорий и
большого количества культур на основании от-
дельных морфологически схожих вещей, вырван-
ных из контекста своей культуры. Представляя
финальную картину как результат успешной “син-
хронизации региональных шкал”, исследователь
не обращает внимание на то, что “сходятся” они
81
исключительно после его основательной “коррек-
ции” “локальных шкал”, а точнее, хронологических
схем других исследователей. Автор предлагает
свое оригинальное видение хронологии памятни-
ков Подунавья и Аварского каганата (Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996, с.60-63,69-76; Гаври-
тухин И.О., 2001 в), Крыма (Гавритухин И.О., Об-
ломский А.М., 1996, с.63-69), Северного Кавказа
и Закавказья (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, с.76-84; Гавритухин И.О., Малашев В.Ю.,
1998; Гавритухин И.О., 20016), Поволжья и При-
уралья (Гавритухин ИО., Обломский А.М., 1996,
с.84-89; Гавритухин И.О., 1996; 2000), наконец,
степных памятников Восточной Европы и салтов-
ской культуры (Гавритухин И.О., 2005). Отдавая
дань блестящей эрудиции автора, читатель, тем не
менее, остается в растерянности от осознания того
факта, что ни одна из “локальных шкал”, пред-
ложенных десятками исследователей, не отвечает
действительности. Вопрос далеко не шуточный,
поскольку в случае верности подхода И.О.Гаври-
тухина оказывается совершенно бесполезным в
хронологическом плане глубокое изучение одно-
культурного материала, исчезает его внутренняя
логика, индивидуальная для каждой из культур, а
всевозможные методы хронологического анализа
отдельных памятников и культур оказываются не-
состоятельными перед “методом синхронизации”,
предлагающим “сверхкультурные” хронологиче-
ские горизонты.
Оценить работоспособность предложенной
автором схемы мы можем только на материале ко-
чевнических комплексов, что и будет сделано ниже,
здесь же отметим другое. Работы И.О.Гавритухина
утверждают линейность распространения стилей и
форм вещей, жесткую синхронность их бытования
и видоизменения в раннем средневековье на огром-
ной территории Евразии от Испании до Китая, кото-
рая, таким образом, невольно оказывается единым
социо-кулыпурным макроорганизмом, живущим и
развивающимся в едином ритме. Доказательство
этого положения стало бы, без преувеличения, се-
рьезнейшим открытием в истории и культуроло-
гии, поскольку начало процессов глобализации в
таком случае следует относить не к традиционным
XVII-XVIII вв., а к VI-VII вв., т.е. на тысячелетие
раньше!
Не разделяя столь оптимистических настро-
ений, мы склонны считать раннее средневековье
все же эпохой закрытых традиционных обществ,
культура каждого из которых развивалась по соб-
ственным законам, подвергаясь внешнему влия-
нию не постоянно, а эпизодически, и в силу кон-
кретных, поддающихся анализу причин. Ритмы
изменений традиционных культур разных обществ
совпадали только в случае их вовлечения в единый
ряд событий, но отзвуки этих процессов в каждом
из обществ были индивидуальны так же, как и их
отражение в материальной культуре. И даже если
в каких-то случаях мы не в состоянии на совре-
менном уровне возможностей зафиксировать эту
разницу во временных отрезках, это не значит, что
причинно-следственный ряд может быть нарушен
или обойден при анализе.
Сравнение динамики развития различных
культур на большой территории, а также использо-
вание материалов других культур при хронологи-
ческом анализе, несомненно не только возможны,
но и часто нужны, поскольку далеко не все куль-
туры или памятники обладают достаточным на-
бором абсолютных реперов. Но достигается это не
механической синхронизацией отрезков бытования
предметов похожего стиля и формы в разных куль-
турах, а последовательным рассмотрением специ-
фики культур в одних и тех же временных отрезках,
причем с гораздо более высокой степенью допуска.
Для группировки комплексов различных культур
со схожим набором вещей мы используем в своих
работах понятие горизонт. Для однокультурных
комплексов горизонт линеен и обычно совпадает
с периодом культуры. Но распространение вещей
того же стиля в другой культуре может совершенно
не совпадать с ее внутренней периодизацией. Более
того, как подчеркивалось выше, комплексы одного
горизонта в различных культурах могут формиро-
ваться и в разные временные отрезки. Схема реаль-
ного горизонта для большого макрорегиона - это
не прямая, а всегда кривая линия, отражающая
разницу рамок бытования схожих вещей в разных
культурах.
Модель выделения горизонта в рамках одной
культуры также нуждается в объяснении. Под-
разумевая под горизонтом группу комплексов с
набором схожих признаков, мы, тем не менее, не
отождествляем жестко его с периодом культуры.
Ситуацию в общих чертах можно смоделировать
при помощи схемы, приведенной на рис.32. Ком-
плекс признаков горизонта С (который мы условно
заменим словом “стиль”) появляется позже “стиля”
горизонта А во время наибольшего распростране-
ния “стиля” В. Поскольку “стиль” С становится
успешным конкурентом “стилю” В, уже с момента
его появления начинается закат стиля В, распро-
странение которого постепенно сужается, уступая
место “стилю С”. Последний также не вечен, и
как только появляется новый конкурентоспособ-
ный “стиль” D, повторяется картина вытеснения
“стиля” С стилем D, а последнего - “стилем” Е и
т.д. Подчеркнем жестко: “стиль”, сменяющий
предыдущий, всегда появляется не после момента
угасания старого стиля, а во время его наибольшего
распространения, поскольку сам и является при-
82
чиной его постепенного угасания. Поэтому рас-
пространенный метод датировки комплексов “по
морфологически самой поздней вещи” изначально
ошибочен, как ошибочно и жесткое линейное раз-
граничение горизонтов во времени. Для адекват-
ной передачи картины нам понадобится еще один
термин - хронологический срез. В нашей схеме
“чистый” набор признаков горизонтов А, В, С, D,
Е возможен только в узких точках срезов а. с, е. g
и i. Речь идет о кратких моментах пиков распро-
странения “стилей” горизонтов, тогда как общее
время бытования “стилей” занимает отрезки а-е
для “стиля” В, c-g для “стиля” С и e-i для “сти-
ля” D. Время наибольшего распространения “сти-
лей” горизонтов - это срезы b-d для горизонта В,
d-f для горизонта С, и f-h для горизонта D. Имен-
но эти срезы и являются периодами культуры. На
раннем этапе каждого периода стиль доминант-
ного горизонта сосуществует с элементами стиля
предыдущего горизонта, на позднем - со стилем
следующего горизонта, на пике же влияние других
горизонтов слабо ощутимо.
На практике любая теоретическая схема встре-
чается с сотней нюансов, часто сводящих ее эффек-
тивность практически к нулю. В нашем случае, в
первую очередь, важна величина временных от-
резков бытования разных стилей, а также время
формирования конкретного комплекса. При крат-
ковременности горизонтов и длительности форми-
рования комплекса мы можем наблюдать картину
сосуществования не двух-трех, а гораздо большего
количества стилей. В этом случае уже нужно ис-
кать не хронологический срез, в рамках которого
возможно сосуществование такого набора элемен-
тов, а срез, в рамках которого наиболее вероятно
окончание формирования комплекса. Последнее
особенно важно при работе с погребальными па-
мятниками, где комплекс представляет собой по-
гребение с набором вещей одного человека.
Отметим сразу, единственный критерий “ста-
рых” и “новых” вещей в погребении, не датиро-
ванных точно при помощи клейм или надписей,
- это степень изношенности однотипных пред-
метов. Наличие вещи “старого” стиля одинаковой
сохранности с вещами стиля “нового” — это ско-
рее свидетельство принадлежности комплекса к
начальному этапу формирования “нового” стиля,
когда отдельные элементы “старого” еще активно
использовались и в новых изделиях. То же касается
и случая наличия отдельных вещей “нового” стиля
в комплекте “старых”, если они однотипны и при
этом одинаковой сохранности, то речь, скорее, идет
о комбинации двух стилей или о появлении элемен-
тов нового стиля, еще не выкристализировавшего-
ся в “чистом” виде, чем о механическом смешении
старых и новых вещей. Разумеется, учитывать
нюансы каждого конкретного комплекса возмож-
но только в случае очень небольшой выборки, при
большой же выборке мы вынуждены прибегать к
статистическому усреднению, сознательно пре-
небрегая “частностями”. Это - не ошибка, просто
важно не пропустить момента, когда “частности”
тоже складываются в определенную закономер-
ность, иногда позволяющую уточнить основные
выводы анализа.
Построение схемы относительной хронологии
комплексов - несомненно, главная задача хроноло-
гического исследования, но не конечная. Таковой
является хронология абсолютная, играющая пер-
востепенную роль в историческом анализе архео-
логических данных. Возможности собственно ар-
хеологических (а не естественнонаучных) методов
определения абсолютных датировок комплексов
довольно ограничены — это надписи или клейма
на вещах, указывающие на даты их изготовления.
Наиболее частыми подобными находками в ран-
несредневековых комплексах являются монеты.
Многолетнее обсуждение датирующих воз-
можностей монет (Афанасьев Г.Е., 1979; Афанасьев
Г.Е., Рунич А.П., 2001, с.43-46; Амброз А.К., 1980,
с.11-12; 1989,с.13-15; Балинт Ч., 1984, с.17-19; Ba-
lint Cs., 1992, S.402-405; Stadler Р„ 1996, S.457-459;
Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.58, 59;
Гавритухин И.О., 2005; Морозов В.Ю., 1998; Дайм
Ф., 2002, с.290-291; Круглов Е.В., 2002а и др.) не
привело ни к доказательству возможности механи-
чески датировать комплексы по дате чеканки по-
следней монеты, ни к отказу исследователей от это-
го способа. Ни разделение монет на “датирующие”
и “недатирующие”, ни вычисление их среднестати-
стического запоздания, на наш взгляд, не способны
обеспечить датирование отдельных комплексов по
монетным находкам. В археологическом комплексе
монета - это такой же предмет ремесленного изго-
товления, как и остальные. Он имеет дату изготов-
ления и время своего использования: теоретически
возможное и реальное. Поскольку в нашем случае
речь идет о “варварской” среде, практически теряет
смысл понятие “монетное обращение”. Выключен-
ная из среды своего происхождения, монета пере-
ставала быть носителем денежной системы, пре-
вращаясь в один из объектов натурального обмена,
украшение и т.п. Рамки “жизни” монет VII в. для
Восточной Европы наглядно демонстрируют драх-
мы Хосрова II (590-628 гт), которые в Прикамье в
погребениях запаздывают на срок до 350 лет (Мо-
розов В.Ю., 1998, с.38О), а в Древней Руси они из-
вестны в четырех погребениях XI-XII вв. (Равдина
Т.В., 1988, кат.63; 68; 115; 147), т.е. речь уже идет
о половине тысячелетия! Закономерно, что в таких
условиях значение приобретает только одна дата
- дата чеканки монеты.
83
Дата чеканки монеты из погребения дает абсо-
лютный ориентир, ранее которого совершение по-
гребения было невозможным. Поскольку в номади-
стике погребение тождественно понятию комплекс,
полученный абсолютный репер указывает на дату,
ранее которой не могло завершиться его формиро-
вание. Пользуясь языком математики, перед нами
нижняя граница значений неизвестного. Серия
комплексов одного горизонта или периода куль-
туры с монетами дает возможность определить по
дате чеканки позднейшей монеты и рубеж, после
которого были совершены остальные погребения
горизонта, определяя нижнюю границу завершения
формирования комплексов определенного периода
культуры. Верхний рубеж периода культуры всегда
совпадает с нижней границей следующего периода,
поэтому серия нижних границ различных периодов
культуры и служит абсолютными реперами в ее
периодизации. При достаточно плавном развитии
культуры полученная “лесенка” довольно жестко
связана, поэтому, если появляется новый абсолют-
ный репер для какого-нибудь из периодов, это авто-
матически означает подвижки всей системы. Чем
больше взаимосвязанных звеньев, имеющих соб-
ственные абсолютные реперы, тем надежнее вся
система периодизации.
Если в случае с датировкой погребений мы по-
лучаем одностороннюю точку отсчета, то вещевед
оказывается в гораздо более сложной ситуации.
Полученный репер означает лишь, что до этого ру-
бежа бытовали все вещи из комплекса. Но сколько
они существовали до этого рубежа и существовали
ли вообще? Хорошо, если бы все монеты попада-
ли в комплекс в год чеканки, но монета с таким же
успехом может оказаться и самой старой вещью
в комплексе, существующей уже к тому времени
50-100, а иногда и гораздо больше лет. Поскольку
при относительно небольшом временном разрыве
между монетой и вещами никакого способа про-
верки запаздывания нет, среди исследователей-ве-
щеведов хорошо заметны разногласия, связанные с
тем, датируют ли монеты из комплексов горизонта
конец бытования вещей (или шире - стиля), время
их наибольшего распространения или же время по-
явления. Попытка объективно разобраться в про-
блеме обычно приводит к формулированию очень
широких и размытых рамок времени существова-
ния горизонта, обычно превышающих реальные,
если, конечно, исследователи не пытаются расши-
рить круг абсолютных реперов за счет историче-
ских событий.
Использование фактора исторических собы-
тий в археологическом анализе вызывает неодно-
значную реакцию у многих исследователей, при-
чем, оглядываясь на историю археологии, можно
констатировать, что попытки “очистить” археоло-
гию от наследия исторической науки сопровожда-
ли большинство новых теоретических движений и
направлений в археологии. Не разделяя “прогрес-
сивных” настроений, мы, тем не менее, вынуждены
заметить, что квалифицированный историко-архео-
логический анализ требует серьезного отношения к
письменным источникам, которое никак не тожде-
ственно ссылкам на обобщающие работы или ци-
таты древних авторов. Особенно актуально это для
истории Восточной Европы VII-VIII вв., не только
слабо обеспеченной источниками, но и усложнен-
ной их различными толкованиями. Учитывая этот
фактор, возможности корреляции рассматривае-
мого нами археологического материала с истори-
ческими событиями будут рассмотрены во второй
части настоящей работы.
Отдельный вопрос - запись абсолютных границ,
представляющих собой отрезок на временной оси.
Начальная и конечная точка отрезка должны иметь
числовое значение, выраженное в одной из приня-
тых единиц измерения времени. Датировка отдель-
ных археологических комплексов сегодня возможна
иногда с точностью до нескольких часов (зафикси-
рованные письменными источниками погребения
видных людей XVII-XVIII вв.), другие же комплексы
невозможно датировать уже диапазона в несколько
сот тысяч лет (раннепалеолитические памятники).
Раннесредневековая археология, как основной еди-
ницей измерения, обычно оперирует столетием. Но
при возможности сузить дату в ход идут и части этой
единицы: “половина столетия”, “треть”, “четверть”,
даже “десятилетия”. Такие единицы четко фиксиру-
ются на абсолютной шкале, чего, к сожалению, не
скажешь о способе “уточнения” даты при помощи
определений “начало”, “середина”, “конец”. Что, к
примеру, должно означать “начало века”: это первые
годы или десятилетия, первая четверть или треть?
Археология, конечно, полна условностей, но нельзя
же их добавлять еще и размытостью научного языка.
Опасение многих отечественных исследователей ис-
пользовать в качестве единиц записи годы основано
на ложном впечатлении о “размытости” больших
единиц измерения времени. Тем не менее, к при-
меру, “размытое” понятие “VII век” на самом деле
означает период с 1 января 601 г. по 31 декабря 700
г, а “вторая треть VII века” должна падать на период
с 3 мая 634 г по 2 августа 667 г Парадокс, но рамки
“634-667 гт” оказываются даже шире, чем “вторая
треть VII в.”! На наш взгляд, если в принципиаль-
ных моментах датировка комплекса, горизонта или
периода культуры может быть сужена до единицы
меньше, чем столетие, лучше всего использовать
для ее записи все же годы, просто отдавая себе от-
чет в том, что привязка границы к конкретному году
столь же условна, как и любая привязка к точкам на-
чала или конца столетия.
84
Второй вопрос записи абсолютных хронологи-
ческих рамок - это рациональность выражения до-
пуска. Что, к примеру, означают записи абсолютных
границ типа “560/600 - 620/630”? Автор не уверен
в определении точки границы и поэтому дает диа-
пазон значений неизвестного в рамках “560-600 гт”
и “620-630 гг”? Предлагает узкие (600-620 гт) и ши-
рокие (560-630 гг) рамки совершения погребений?
Или же речь идет о двух возможных диапазонах 560-
620 и 600-630 гг? Далее, почему разброс “допуска”
границы колеблется от года (“около 500”, “около
600”, “около 650”) до 40 лет (“560/600”, “680/720”)
(Гавритухин И.О., 20016, с.48)? И как определять
длительность существования горизонта по такой
схеме? Несомненно, каждый исследователь имеет
право на индивидуальное видение материала, но
любая, даже аргументированная попытка ввести
в систему записи абсолютных хронологических
рамок допуск, выраженный в числовом значении,
создает серьезные неудобства в ее понимании и ис-
пользовании. Наверное, стоит вспомнить, что каж-
дая система, и хронологическая в том числе, уже
изначально подразумевает подчинение частного
общему. Усреднение как общего набора признаков,
так и абсолютных рамок практически обязательно,
иначе система опять распадется на частности. На
наш взгляд, при определении абсолютных хроно-
логических рамок нужно ориентироваться не на
максимально широкие и не на максимально узкие
границы, а на усредненный, статистически наибо-
лее вероятный диапазон совершения погребений.
Как уже отмечалось выше, условность, допуск
- непременные атрибуты любого археологического
исследования, поэтому не запись археологической
датировки четкими цифровыми рамками лишена
здравого смысла, а лишь ее восприятие как объек-
тивной реальности.
Задача, которая стоит перед нами в следую-
щем разделе, заключается в определении места
Перещепины в периодизации культуры кочевни-
ков Северного Причерноморья и шире — восточ-
ноевропейской степи, а также в установлении
наиболее вероятных абсолютных рамок сокрытия
комплекса.
3.2. Хронология культуры кочевников
Восточной Европы VII — 1-й пол.УШ в.
3.2.1. Современное состояние вопроса
Вопросы хронологии отдельных раннесред-
невековых кочевнических памятников Восточной
Европы тем или иным образом затрагивались в ра-
ботах около трех десятков исследователей. Совсем
другая ситуация с общей периодизацией степных
памятников и периодизацией отдельных культур-
ных групп.
Первая попытка систематизации раннесред-
невековых кочевнических памятников Восточной
Европы принадлежит А.К.Амброзу, который раз-
делил комплексы V-VIII вв. на шесть групп и обо-
сновал их относительную и абсолютную датировку
(Амброз А.К., 1971; 1981). Более дробная периоди-
зация гуннского периода была предложена И.П.За-
сецкой (Засецкая И.П., 1978; 1986; 1994) и нами
(Комар А.В., 2000), дискуссия же А.К.Амброза и
И.П.Засецкой в отношении датировок групп II и III,
по А.К.Амброзу, нами, в целом, решена в пользу
позиций И.П.Засецкой (Комар А.В., 2000, с.21-46).
Поскольку к VII в. группы П-Ш никакого от-
ношения не имеют, нас интересуют только выде-
ленные А.К.Амброзом группы IV-VI. К группе IV
отнесены погребения с геральдическими поясны-
ми наборами из Аккерменя, Рисового, Белозерки,
Иловатки, Бережновки, Арцибашево, дату которых
А.К.Амброз определял широко VII веком. Син-
хронными им исследователь считал и комплексы
из Морского Чулёка и Джигинской. Также отне-
сено к этой группе, но обособлено погребение из
Большого Токмака с пряжкой “Суцидава” 2-й пол.
VI в. (Амброз А.К., 1981, с. 13, 16, 18). В группу V
А.К.Амброз отнес комплексы высшей знати того
же времени: Малую Перещепину, Келегеи, Глодо-
сы; группа VI нач.ХПП в. выделена по хронологи-
ческому признаку: Вознесенка, Романовская, Яси-
ново, Новые Санжары, Бородаевка (Амброз А.К.,
1981, с. 13, 18; рис.6, 48-53). Следует отметить, что
в более ранней работе исследователь относил к VIII
в. и Глодосы (Амброз А.К., 1971, с. 116), но позже
склонился к дате “не ранее последней трети или
четв-VII в.” (Амброз А.К., 1986, с.61).
Р.С.Орлов серьезно дополнил состав группы
IV за счет новооткрытых погребений Северного
Причерноморья, предложив выделить их в отдель-
ный “тип или культуру Сивашовки”. Погребения
этой группы были датированы исследователем 2-й
пол.VI - 1-й пол.VII вв. и соотнесены с кутригура-
ми (Орлов PC., 1985, с.101-105), и только для по-
гребения из Яблони была допущена более поздняя
дата - нач.ХПП в., которую со временем на осно-
вании стилистических наблюдений исследователь
пересмотрел в сторону IX в. (Орлов Р.С., 1999,
с.179-181).
Другой взгляд на эти же группы памятников
параллельно предложил А.И.Айбабин, датировав
северопричерноморские погребения с геральдиче-
скими поясами и поясами с грануляцией и встав-
ками 2-й пол-VII в. и связав их появление, а также
появление комплексов типа Перещепины, Келе-
геев, Ясиново, Новых Санжар, Глодос, Лимарев-
85
чо
00
Рис. 19. Поясные детали с грануляцией: 1 - Перещепина; 2,6- Уч-Тепе; 3 - Камунта; 4, 8, 10, 28,
34, 39 - Арцибашеве; 5, 25, 45 - Мадара; 7, 11 - округа Ольвии; 9, 29-32, 36, 41 - Крупской; 12, 13, 16, 18,
20-23, 33-Васильевка (12, 13, 16, 18. 33-к.2, п.2; 21-23-к.2, п.1); 14, 37, 40, 42 - Белозерка, к. 14; 15
-Калининская, к.ЗО, п.З; 17, 43 - Виноградное, к.5; 19-Борисово; 24, 38— Уфа; 26—Дымовка; 27, 35, 44
- Портовое.
Fig. 19. Belt parts with granulation: 1 - Pereshchepina; 2, 6- Uch-Tepe; 3 - Kamunta; 4, 8, 10, 28, 34, 39
-Artsibasheva; 5, 25, 45 - Madara; 7, 11 - Olvia region; 9, 29-32, 36, 41 - Krupskoi; 12, 13, 16, 18, 20-23, 33
- Vasilievka (12, 13, 16, 18, 33 - barrow 2, burial 2; 21-23 - barrow 2, burial 1); 14, 37, 40, 42 — Belozerka,
barrow 14; 15 - Kalininskaia, barrow 30, burial 3; 17, 43— Vinogradnoie, barrow 5; 19 — Borisovo; 24, 38
- Ufa; 26 - Dymovka; 27, 35, 44 - Portovoie.
ки, Макуховки и Вознесенки в данном регионе с
экспансией хазар (Айбабин А.И., 1985, с. 197-202;
1991). Позже хронологическая группировка погре-
бений с геральдическими поясами им была уточне-
на: Малая Терновка и Большой Токмак с пряжками
“Суцидава” отнесены ко 2-й пол-VI в.; погребения
из Ковалевки, Изобильного, Сивашовки, Рисового,
Богачевки, Наташино, Аккерменя и Христофоров-
ки - к 1-й - 3-й четв-VII в.; а погребения из Пор-
тового, Белозерки, Костогрызово, Новопокровки,
Чапаевского, Крупской, Малаев, Калининской,
Старонижестеблиевской, Джигинской, Морско-
го Чулёка вместе с комплексами перещепинского
круга были датированы поел. четв-VII - нач.УП!
в. (Айбабин А.И., 1999, с.97, 171-185; рис.33; 74).
Нетрудно заметить, что в отношении комплексов с
геральдическими поясами особенности погребаль-
ного обряда не учтены, а в третью - “хазарскую”
- группу попали в основном погребения с деталями
со вставками и грануляцией, а также с псевдопряж-
ками. Созданная исследователем сквозная перио-
дизация могильников Крыма захватывает и более
поздний период салтовской культуры. Здесь нужно
отметить выделение А.И.Айбабиным на крымских
могильниках салтовского круга горизонта, с кото-
рым исследователь синхронизировал подкурганное
погребение из Столбища, непосредственно пред-
шествующего “классическим” салтовским древно-
стям (Айбабин А.И., 1982; 1993).
Первым к проблеме выделения горизонта ко-
чевнических древностей, предшествующих “клас-
сическим” салтовским, подошел А.И.Семенов при
интерпретации группы подкурганных погребений “с
квадратными ровиками” и монетами 1-й пол.VIII в.
Не касаясь детально вопросов собственно хроноло-
гии, исследователь на основании признаков погре-
бального обряда и дат чеканки византийских монет
предложил разделение кочевнических памятников
на “булгарские” и “хазарские” с их разграничени-
ем не только культурным, но и хронологическим
(Семенов А.И., 1978; 1983; 1985; 1987; 1988; 1991),
позже, совместно с А.М.Савиным, сюда был добав-
лен еще один признак - тип и конструкция лука (Са-
вин А.М., Семенов А.И., 1995; 1998; 1999).
Периодизация средневолжских погребений
А.В.Богачева (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с. 150-
166), основанная на более ранней работе по класси-
фикации и хронологии поясных наборов (Богачев
А.В., 1992), для нас интересна не только тем, что в
ней предложена синхронизация одного из выделен-
ных этапов - шиловского - с северопричерномор-
скими комплексами, но и тем, что исследователем
был выделен и описан следующий “брусянский”
этап, синхронный нижнедонским раннесалтовским
курганам. Согласно периодизации А.В.Богачева,
комплексы из Перещепины, Ясиново, Новых Сан-
жар, Портового, к. 1-2 Шиловки, к.2 Брусян IV и др.
представляют собой отдельный хронологический
горизонт 2-й пол.VII в., которому предшествуют
погребения “зиновьевского” этапа с геральдиче-
скими поясами, а наследуют погребения с литыми
поясами “брусянского” этапа (Багаутдинов Р.С. и
др., 1998, с. 155-162). Отдельные положения кон-
цепции А.В.Богачева были подвергнуты критике
И.О.Гавритухиным (Гавритухин И.О., 2000; 2001а);
детальнее дискуссия продолжена нами (Комар
А.В., 2001а, с.28-32).
В процессе работы над выделением раннего
горизонта комплексов “салтово-маяцкой культу-
ры”, а точнее, салтовской культурно-исторической
общности (КИО), нами была предложена система
относительной и абсолютной хронологии кочев-
нических памятников восточноевропейской степи
VIII в. (Комар А.В., 1999). Работа продемонстриро-
вала, что основной состав признаков поясных на-
боров, вооружения и сбруи погребений “курганов
с квадратными ровиками” повторяется в погребе-
ниях целого ряда могильников салтовской КИО, а
также соседних культур, находящихся в зоне влия-
ния Хазарского каганата, что позволило выделить
горизонт “Столбище - Старокорсунская”, отражаю-
щий начальный период существования салтовской
КИО. Памятники более ранних горизонтов были
рассмотрены нами из-за необходимости опереть на
фундамент раннесалтовский горизонт, рассмотреть
генезис его основных признаков. В основу пери-
одизации была положена система А.К.Амброза,
группы V и VI которого были выделены соответ-
87
ственно в горизонты Перещепины и Вознесенки. В
результате рассмотрения взаимосвязей горизонтов
Вознесенки и ранесалтовского было установлено
наличие группы переходных комплексов, занимаю-
щих промежуточное положение между горизонта-
ми Вознесенки и Столбище - Старокорсунская, вы-
деленных нами в отдельный переходной горизонт
Галиат-Геленовки (Комар А.В., 1999; 2001а; 20016).
Более подробно общая историческая и этнокуль-
турнная периодизация кочевнических памятников
Северного Причерноморья VI-VII вв. рассмотре-
на нами в диссертации (Комар О.В., 20026), где
рядовые подкурганные погребения (группа IV, по
А.К.Амброзу) были отнесены к двум историческим
периодам: “периоду Тюркских каганатов” (567-631
гг) и “периоду Хазарского каганата” (632-969 гг), а
в рамках последнего - к горизонтам Перещепины
и Вознесенки.
Диссертационное исследование “курганов с
квадратными ровиками” А. А.Иванова (Иванов А.А.,
2000) подтвердило наличие не одной, а двух групп
погребений этого круга, предшествующих “клас-
сическим” салтовским горизонтам, но абсолютные
даты исследователь жестко привязал к монетным
находкам, вследствие чего ранняя группа заняла
позиции в рамках 2-й пол.VII - 1-й hctb.VTII в. без
малейшего сравнения ее материалов с комплек-
сами горизонта Вознесенки (Иванов А.А., 2000,
с. 14, 15). Абсолютные датировки А.А.Иванова так
же, как и игнорирование существования памятни-
ков перещепинского круга горизонта Вознесенки,
были подвергнуты резкой критике Е.В.Кругловым,
принимающим, в целом, нашу хронологическую
систему (Круглов Е.В., 2002а, с.88-90).
Наконец, последнюю систему периодизации
памятников периода Хазарского каганата, разрабо-
танную, правда, пока только на основании деталей
поясов, предложил И.О.Гавритухин (Гавритухин
И.О., 2005)9. Работа выполнена в характерной ма-
нере исследователя - в виде “каркаса” из “син-
хронистических колонок” комплексов Аварского
каганата, Северного Кавказа, степи и салтовской
культуры, причем анализу собственно кочевниче-
ской культуры уделено не более четверти работы,
поскольку ее заявленной целью было именно
создание "системы синхронизации ” локальных
хронологий. Справедливо замечая, что наша работа
по периодизации перещепинской и салтовской КИО
(Комар А.В., 1999) подобной задачи не ставила и
поэтому не может служить “целостной основой для
дальнейшей дискуссии” (Гавритухин И.О., 2005),
исследователь, тем не менее, серьезно пересматри-
вает и систему относительных и абсолютных дат
собственно кочевнических комплексов, к сожале-
нию, ограничиваясь вместо развернутой аргумен-
тации только лаконичными общими высказывани-
ями, по его же определению, носящими характер
“претензий” (Гавритухин И.О., 20016, с.41; 2001в,
с.45, 63; 2005). При этом, инициируя дискуссию по
хронологии раннесредневековых кочевнических
древностей Восточной Европы, сам И.О.Гавриту-
хин главным замечанием А.В.Богачеву поставил
именно нежелание обсуждать “основное”, а не
“основания”, т.е. аргументы, а не методы анализа
(Гавритухин И.О., 2001а).
Впрочем, здесь нужно учесть один немало-
важный момент. Круг исследователей хронологии
восточноевропейских кочевнических древностей
эпохи переселения народов на сегодня крайне узок,
и личные отношения часто останавливают наших
коллег от открытой критики друг друга, из вежли-
вости ограничивающихся лишь скепсисом или вы-
сказыванием своего мнения. Как нам кажется, это
не идет на пользу науке. Настоящие добрые отно-
шения наоборот подтверждаются принятием кри-
тики, даже довольно резкой в научном смысле, по-
зволяя одновременно следить за ходом дискуссии
другим исследователям. Трудно назвать конструк-
тивным и распространенное вообще в археологии
использование “скептического аргумента”. Этот
логический прием, несомненно, способен оказы-
вать сильное психологическое влияние, особенно,
если фразы типа “сомнительно”, “неубедительно”,
“маловероятно” исходят от исследователя с именем
и авторитетом. Но сам скепсис или ирония, не под-
крепленные четкими аргументами “против”, - это
никак не умозаключение, а всего лишь выражение
эмоций или интуиции автора.
Не желая уклоняться от открытого обсужде-
ния своих идей и игнорировать появившийся но-
вый взгляд на проблему, предложенный не просто
нашим коллегой и другом, но и, пожалуй, самым
активным хронологом современной раннесред-
невековой археологии “постсоветского простран-
ства”, рассмотрим ключевые нововведения систе-
мы И.О.Гавритухина (Гавритухин И.О., 2005) и их
основания.
Отталкиваясь так же, как и мы, от системы
группировки кочевнических комплексов А.К.Ам-
броза, И О.Гавритухин согласился с выделением
горизонтов Перещепины и Вознесенки, но в со-
ставе комплексов горизонтов произвел некоторую
“коррекцию”, связанную с тем, что хронологиче-
ская позиция ряда комплексов оказалась ему “не-
ясной”. В результате, к горизонту Перещепины
исследователь уверенно отнес только саму Пере-
щепину и Келегеи, Глодосы и Новые Санжары
зачислены сюда под знаком вопроса. При этом в
’ Благодарим автора за возможность ознакомиться с рукописью работы до ее публикации.
88
Рис. 20. Перекрестья мечей: 1 - Перещепина; 2-4 - Вознесенка; 5, 6 — Борисово.
Fig. 20. Sword-guards: 1 — Pereshchepina; 2-4 - Voznesenka; 5,6 — Borisovo.
синхронистической таблице, являющейся в статье
главным инструментом аргументации исследова-
теля (Гавритухин И.О., 2005, рис.1), материалы
из Новых Санжар вообще ни с чем не увязаны, а
из Глодос учтен только круглый медальон с пере-
городчатой инкрустацией (ИС-25), аналогичные
которому были и в Вознесенке, и в гораздо более
раннем погребении из Суханове (рис.18,18, 19, 25,
89
26), т.е. признак, более чем сомнительный по своей
хронологической ценности. Не уточняет исследо-
ватель и в тексте, в чем же выражается близость
Глодос и Новых Санжар к Перещепине, оставляя
впечатление полной интуитивности группиров-
ки комплексов. Горизонт Вознесенки состоит, по
И.О.Гавритухину, кроме самой Вознесенки, из м.1
Новогригорьевки и к. 14 Подгорненского IV. Статус
Ясиново исследователю опять “неясен”, а Романов-
ская изъята из горизонта Вознесенки и отнесена к
горизонту “Галиат - Романовская”.
В синхронистической таблице к. 14 Подгор-
ненского IV увязан только признаком “ИС-40” с
раннесалтовскими комплексами, но синхронизиро-
ван почему-то с горизонтом Вознесенки, с которы-
ми его на таблице не связывает ни один признак.
Исследователя не смущает и тот факт, что из около
40 сбруйных комплектов, обнаруженных в Возне-
сенке, с к. 14 Подгорненского IV (где были арко-
образные стремена с восьмеркообразной петлей
и вогнутой подножкой типа рис.41, 6 и S-видные
псалии из изогнутого, слегка расклепанного концах
прута, аналогичные - рис.43, 4) не обнаруживает
сходства ни один предмет (!), хотя сам курган по
этому показателю сходен с еще 11 погребениями
донских раннесалтовских курганов соколовского
типа (Иванов А.А., 2000, с. 14, 15) и 2 волжскими
курганами новинковского типа (Багаутдинов Р.С.
и др., 1998, табл.ХЬМ, 1; LXXIII, 1, 2). Не совсем
точно разобраны и аналогии пряжке из этого ком-
плекса (рис.33, 4). И.О.Гавритухин, вслед за А.А.
Ивановым (Иванов А.А., 2001, с. 120), сравнивает
ее с пряжкой из с.257 Эски-Кермена (рис.33, 3), но
она отличается несколькими существенными де-
талями: прорезным декором щитка и композицией
орнамента. Ни в одном достоверном комплексе го-
ризонта Вознесенки пряжек с шарнирным щитком
и литым растительным орнаментом пока не обнару-
жено. Пряжка из Вознесенки имела полый щиток,
спаянный из двух пластинок с тисненым декором
и ободка с псевдозернью (рис.31, /), аналогичный
по конструкции щитку пряжки из Брестовача (Daim
Е, 2000, Abb.91a, 1). На литых же щитках пряжек
из Шиловки и Директорской Горки декор либо ге-
ометрический, либо вообще отсутствует (рис.33,1,
2). Подгорненская пряжка в ряду декорированных
в “растительном” стиле, несомненно, самая ранняя
для степи, а эски-керменская - для Крыма. Декор
последней - это грубые прототипы листочков плю-
ща “в профиль”, в развитой форме хорошо пред-
ставленных на изделиях из крымских (Айбабин
А.И., 1993, рис.З, 8-11) и кочевнических погребе-
ний горизонта Столбище - Старокорсунская (Ива-
нов А.А. и др., 2000, рис.2; 3). Другая композиция
у подгорнененской пряжки: комбинацию из трех-
лепестковых и сердцевидных листьев находим на
пряжках из Суук-Су и с.25 Сахарной Головки (Ай-
бабин А.И., 1993, рис.З, 2, 7), а в более развитом
вычурном исполнении - на деталях наборов из п.2
к.1 Саловского I и к.1 Романовского I (Иванов А.А.
и др., 2000, рис.З, 1, 8, 9, 22). С раннесалтовски-
ми пряжками связывает подгорненский экземпляр
и сегментовидная форма рамки (Комар А.В., 1999,
табл.2, 3-5, 7, 11-16, 19-22). У пряжек горизонта
Вознесенки она овальная (рис.33, 1-3), также еще
овальная и рамка пряжки из к.6 Чир-Юрта гори-
зонта Галиат - Геленовка (Комар А.В., 1999, табл.2,
6), зато ранним признаком в подгорненской рам-
ке можно считать В-образный внутренний контур
(рис.33, 4). Наблюдаемое в к. 14 Подгорненского IV
сочетание “переходных” типов стремян, удил и по-
ясных наборов характерно именно для переходно-
го горизонта Галиат - Геленовка, к которому нами
и был отнесен рассматриваемый комплекс (Комар
А.В., 2001а, с.29,39).
Трудно признать удачной и попытку И.О.Гав-
ритухина соотнести с горизонтом Галиат- Геленов-
ка погребение из Романовской. Единственный по-
вод, названный исследователем в тексте, - это т.н.
“ИС-31: круглые накладки с выделенным центром
и украшенные вдоль края “вьюнком” (Гавритухин
И.О., 2005, рис.1, 54, 127, 167, 269). Присутству-
ет ли вообще этот признак в Романовской? Судя по
приведенному рисунку, И.О.Гавритухин опирается
на предположение Х.И.Попова о том, что все четы-
ре фрагмента пластинок с тисненым вручную орна-
ментом принадлежали одному предмету округлой
формы. Но их изучение А.И.Семеновым показало,
что эта реконструкция ошибочна, и на самом деле
они составляют части двух разных предметов, вы-
полненных из пластинок разной толщины. Из двух
фрагментов подбирается пластинка подквадратной
со скругленными углами формы, а из двух других
- пластинка пятиугольной формы (Семенов А.И.,
1985, с.95, 96; рис.6; 7, 3). Их декор немного разли-
чен по оформлению концов пальметт, но никакого
“выделенного центра” на обеих бляшках не было.
Тем более они не имеют ничего общего с поздне-
аварскими литыми круглыми поясными деталями,
с которыми И.О.Гавритухин синхронизирует рома-
новское погребение (Гавритухин И.О., 2005, рис. 1,
269). Не имеют к ним никакого отношения и тис-
неные круглые бляшки из кат.52 Дмитриевки (Гав-
ритухин И.О., 2005, рис.1, 127), которые, как мы
уже указывали (Комар А.В., 1999, с. 126), являются
штампованными подражаниями литым круглым
деталям с круглой прорезью по центру, известным,
кстати, и у авар (Hampel J., 1905, Taf.214,3). Четвер-
тая бляшка “ИС-31” из кат.2 Хулама (Гавритухин
И.О., 2005, рис.1, 54) также не составляет пару ни
одной из рассмотренных бляшек, а по ромбовидно-
му центру композиции, от которого отходят завит-
90
ки, она выказывает отдаленное сходство только с
бляшкам из Келегеев и Геленовки (рис.37, 58, 59).
Некритическое отношение И.С.Гавритухина к фор-
мированию состава “индикаторов синхронизации”
повторяется и в отношении других признаков: ИС-
12-15,27, 35,40. под которыми сгруппированы раз-
нотипные и различные по стилю изделия. Между
тем, именно при помощи “ИС-31” исследователь
и пытается опровергнуть относительную позицию
Романовской, предложенную А.К.Амброзом (Ам-
броз А.К., 1981, с. 13).
Детально изученный А.И.Семеновым (Семе-
нов А.И., 1985) комплекс погребения из ст.Рома-
новской представляет значительный интерес для
исследователей-хазароведов. Погребение, близкое
по обряду и локализации нижнедонским погребе-
ниями в “курганах с квадратными ровиками”, по
вещевому комплексу, тем не менее, неоспоримо
принадлежит к памятникам перещепинского круга,
являясь на сегодня единственным достоверным по-
гребением с инвентарем группы Перещепины. Как
уже отмечалось выше, Романовская демонстрирует
связи с группами П1в/2, Шг, Va, Via Перещепины,
дополнительно подчеркивая свою связь схожим на-
бором драгоценных камней. Еще прочнее техноло-
гические связи Романовской с Глодосами и Возне-
сенкой, хотя в ней и отсутствуют технологические
приемы, которые бы не были известны ювелирам
Перещепины и Келегеев. Основным хронологи-
ческим ориентиром тут выступает не сам набор
техник, а присутствие изделий синтезированного
варварско-византийского “глодосского” стиля, к
которому безусловно принадлежат романовские
аграфы. Их аварские аналогии разобраны А.И.Се-
меновым, отметившим, что аналогии в основном
приходятся на среднеаварский период (Семенов
А.И., 1985, с.93-95). Бляшки с пальметтами по руч-
ному способу нанесения декора тесно связываются
с Перещепиной и Вознесенкой, поскольку в других
комплексах есть только штампованные изделия та-
кого стиля. Сам декор по особенностям стилистики
А.И.Семенов рассматривал как промежуточный
между перещепинским и ясиновским (Семенов
А.И., 1985, с.95, 96). Уже в комплексах горизонта
Галиат-Геленовки нет ни изделий с ручным тисне-
нием, ни декора “растрепанными” пальметтами, ни
изделий “глодосского” стиля; нет их, разумеется,
и в более поздних раннесалтовских комплексах.
На сегодня романовское погребение занимает уве-
ренную позицию в рамках горизонта Вознесенки,
причем его эксклюзивные связи с Перещепиной по
набору камней и отдаленным, но пока единствен-
ным в Восточной Европе параллелям аграфам
(кат.62) указывают на принадлежность к ранней, а
не заключительной фазе горизонта, что косвенно
подтверждается отсутствием перечисленных при-
знаков в территориально и культурно близком по-
гребении к. 13 Дорофеевского (Круглов Е.В., 1992г,
рис .4), также принадлежащего к горизонту Возне-
сенки.
Согласиться с И.О.Гавритухиным мы можем
в другом, пожалуй, более важном на сегодняшний
день вопросе: необходимость спокойного открытого
обсуждения в печати проблем хронологии степных
комплексов VII-VIII вв. становится все более оче-
видной. Инициированная исследователем в 2000 г
дискуссия по хронологии степных памятников По-
волжья и Восточной Европы в целом (Гавритухин
И.О., 2000; 2001а) должна быть продолжена всеми
заинтересованными лицами, но не на уровне обме-
на мнениями, а именно на уровне анализа матери-
алов и аргументов, причем различия в методологи-
ческих подходах, если речь действительно идет о
научных методах, не могут служить препятствием
этому. Любая дискуссия ценна не мнениями, а на-
блюдениями, всплывающими в ее процессе. Только
так можно провести четкую грань между мнениями
исследователей и системой доказательств, кото-
рые, к сожалению, в литературе слишком часто ста-
вятся на одну планку.
Именно из-за последнего обстоятельства об-
зор современного состояния изучения подкурган-
ных погребений Восточной Европы В.Е.Флёровой
(Флёрова В.Е., 2001 в; 2002а) создает у постороннего
наблюдателя впечатление отсутствия здесь какой-
либо упорядоченной научной системы представле-
ний, вместо которой существует только калейдоскоп
разнообразных, чаще всего, взаимоисключающих
мнений, построенных на "сакральном” принципе
гуманитарной науки: “я так вижу”. Главная пробле-
ма, на наш взгляд, заключается не столько в слож-
ности проблем, сколько в неадекватности “спроса
и предложения”, при которой различные мнения и
гипотезы идут не просто впереди источников, но и
с большим отрывом от них. Острая актуальность и
популярность вопросов истории и археологии тюр-
ков, булгар, хазар и других раннесредневековых
кочевнических образований заставляют “научную
общественность” требовать уже сейчас немедлен-
ного ответа на целый спектр сложных вопросов,
требующих на самом деле длительного изучения.
При этом даже неспециалистам заметны огромная
диспропорция опубликованных и не введенных в
научный оборот “курганов с квадратными рови-
ками”, серьезные блоки неопубликованных или
опубликованных лишь частично кочевнических
комплексов VII - нач-VIII в., а также салтовских
могильников. Очень символично, что даже эпоним-
ные памятники, давшие названия широко исполь-
зуемым в литературе терминам “тип Сивашовки”,
“тип Соколовской балки”, “салтовская культура”
(Верхний Салтов), сами введены в научный оборот
91
лишь фрагментарно, как бы отражая состояние
изученности проблемы в целом.
Сдвинуть эту “глыбу” с мертвой точки не в со-
стоянии одни лишь призывы к публикациям — по-
мимо серьезного объема работы, в дело вступает
также разнообразнейший “человеческий фактор” и,
разумеется, проблема материального обеспечения
подготовки материалов. Исследователи, имеющие
доступ к музейным коллекциям и архивным мате-
риалам, также не всегда могут использовать их в
полном объеме, причем именно представление ре-
альной картины и удерживает их от “промежуточ-
ных” выводов на основании доступного в данный
момент для оперирования в публикациях матери-
ала. Но наука не терпит “вакуума”, что и приводит
к продуцированию скороспелых поверхностных
гипотез и утверждений, часто существующих лишь
исключительно благодаря авторитетному имени
стоящих за ними исследователей.
Настоящую ситуацию нельзя считать тупи-
ковой: мы находимся только в начале пути, и мед-
ленный, но необратимый процесс постепенного
введения в научный оборот хотя бы того массива
материалов, который уже накоплен многолетними
археологическими изысканиями, рано или поздно
заставит перейти на надлежащий уровень обсужде-
ния проблемы. Пока же всем следует свыкнуться
с постоянной изменчивостью картины, в которой
каждый новый фрагмент мозаики может заставить
увидеть по-новому всю картину в целом.
3.2.2. Периодизация
Выделяя в предыдущих работах (Комар А.В.,
1999; Комар О.В., 20026) этапы развития культуры
кочевников Восточной Европы традиционно, по
наиболее ярким и богатым комплексам из Пере-
щепины и Вознесенки, мы, пожалуй, откровенно
следовали “путем наименьшего сопротивления”,
не рискуя раньше времени поднимать вопрос о не-
обходимости создания более адекватной системы
периодизации, одинаково применимой для ком-
плексов высшей знати и рядовых погребений. Но
прямому сравнению подлежат только сравнимые
вещи, поэтому для “чистоты” исследования анали-
зируемые нами кочевнические комплексы следует
четко разделить по составу вещевых наборов на
три социальных группы: комплексы правителей и
высшей знати, комплексы родовой и дружинной
верхушки и комплексы рядового населения.
Комплексы высшей знати. Состав комплек-
сов высшей знати закономерно немногочисленен,
и на группы они распадаются уже на основании
предварительного технологического анализа юве-
лирных предметов. Напомним, группу Перещепи-
ны составили Макуховка и Келегеи, а группу Воз-
несенки - Глодосы, Ясиново и Новые Санжары.
Следует, правда, отметить, что в Вознесенке со-
четаются вещи правителя и трех его телохраните-
лей, принадлежавших к более низкой социальной
прослойке. Основные категории инвентаря, подле-
жащие сравнению, — это поясные наборы, оружие,
детали сбруи, личные украшения. Труднее оценить
социальный статус и отношение к стадиальным
группам женских комплексов с золотыми изделия-
ми из Морского Чулёка, Джигинской, Романовской,
Новопокровки. Два последних комплекса отлича-
ются своим погребальным характером, тогда как
в двух первых можно подозревать и “напутствен-
ные” комплексы, сходные с мужскими комплекса-
ми келегейского типа. Учитывая же наличие груп-
пы мужских погребений с золотыми изделиями в
погребальном инвентаре, не ясно, не относятся ли
погребения из Новопокровки и п.2 Уфы к разряду
погребений родовой знати?
Как мы уже отмечали выше, дистанция между
комплексами по набору техник довольно небольшая
и хронологические изменения отражает преоблада-
ние определенных стилей. Отсутствующие в Маку-
ховке и еще относительно слабо представленные в
Перещепине изделия “глодосского” стиля, а также
прессованные изделия уже лучше репрезентирова-
ны в Келегеях, но больше всего распространены в
группе Вознесенки. Особенно показательны здесь
проволочная псевдозернь и крупные полые шарики
на “варварских” изделиях, не известные в Переще-
пине и Макуховке, но уже отмеченные в Келегеях
и широко использовавшиеся на изделиях группы
Вознесенки.
Поясные наборы. Наиболее четко разница
между группами наблюдается в поясных набо-
рах. В группе Вознесенки уже нет псевдопряжек,
массивных литых бляшек, Т-образных застежек.
Меняется серьезным образом и сам вид пояса:
вместо пояса с равномерно расположенными на
нем псевдопряжками или бляшками в Вознесенке
и Ясиново находились пояса византийской схемы
с U-образными бляшками и ритмично свисающи-
ми ремешками с U-образными наконечниками на
концах (рис.З 1, 3). Бляшки U-образной формы и в
виде комбинации двух совмещенных U-образных
или щитовидных бляшек изготавливались прес-
совкой из тонкого листа золота или серебра; весь
декор или его часть при этом наносились тиснени-
ем. Бляшки золотых поясов из Вознесенки и Яси-
ново (рис.11; 34, 33-35) выполнены из достаточно
прочного листа, выдерживающего деформацию, с
обратной стороны к ним просто припаяны петли
или скобы для крепления к ремню. Более тонкие
листы использованы в бляшках “дружинных” по-
ясов из Вознесенки и Новых Санжар (рис.35, 3, 4,
92
Рис. 21. Перекрестье перещепинского меча и аналогии его оформлению: 1, 2, 5 — Перещепина; 3, 4
— коллекция Алексеева (Макуховка?); 6-10 - Вознесенка. Масштаб разный.
Fig. 21. A guard of the Pereshchepina sword and analogies of its design: 1, 2, 5 - Pereshchepina; 3, 4-Ale-
kseiev’s collection (Makuhovka?); 6-10 — Voznesenka. The scale is different.
7, 8, 9,13; 36,28). Во избежании деформации декор
наносился на металлическую (обычно бронзовую)
основу, которая сверху в горячем виде покрыва-
лась тонкой золотой фольгой, слегка завернутой на
краях внутрь и припаянной к основе. Наконечники
ремней изготавливались в той же технике и также
скобками крепились к ремню. В поясах побогаче
наконечники выполнены в виде коробочки - задняя
сторона тисненой пластины запаивалась плоской
пластиной или же другой пластинкой с тисненым
декором. Ремень пропускался внутрь сквозь отвер-
стие вверху и закреплялся сквозной заклепкой по
центру верха наконечника. Такие золотые наконеч-
ники присутствуют в Вознесенке, Глодосах, Яси-
ново и Новых Санжарах.
Стиль оформления наиболее дорогих поясов из
Перещепины и Вознесенки в общих чертах близок
— крупная грануляция и зернь, создающие пышный
“варварский” декор. Но в Вознесенке между круп-
ными шариками проложено кольцо из псевдозерни
(рис. 17, 7). Такой же прием А.К.Амброз справедли-
во отметил на обкладках оружия из Глодос, бляшке
из Ветрены и византийской броши из Озоры-То-
типусты (рис. 17, 6) (Амброз А.К., 1986, с.85, 86).
Декор и форма двух одинаковых “дружинных” по-
ясов из Вознесенки (рис.34, 18-22) соответствует
византийским поясам стиля “Акалан” (рис.35,I. 5),
но это — явно местное подражание, что заметно не
только по размерам деталей, технике (обтягивание
фольгой бронзовой основы), но и схематизму пере-
дачи отдельных элементов декора (рис.35, 3, 4, 7,
8). Судя по сохранившемуся изображению одной
из бляшек (рис.36, 28), подражание этому же сти-
лю использовано и на поясе из Новых Санжар. Есть
в Вознесенке и одна бляшка от пояса (рис.36, 29)
стиля Арадац-Фенлак, по И.О.Гавритухину (Гав-
93
ритухин И.О., 2001в, рис.38), или типа Фенлак, по
Е.Гарам (Garam Е., 2001, taf.81-84), но она, скорее,
случайна, поскольку целого набора в комплексе не
было. Третий “дружинный” пояс из Вознесенки
(рис.34,25-28; 35, 9, 13) представляет собой уже от-
даленную местную стилизацию под византийские
пояса стиля Мерсины и Сирмия (рис.8, 1-7; 35, 10,
14, 18), хотя такой же цветок и “чешуеобразный” ор-
намент находим и на наконечнике из Глодос (рис.36,
/), доработанном в чисто византийской манере “че-
каном с лица” в стиле “точка с запятой”; такие же
цветы использованы и на одном из Вознесенских
сбруйных наборов (рис.21,9; 37, 27, 30, 49).
Совсем отошел в декоре от византийских про-
тотипов мастер, изготовивший ясиновский набор
(рис.34, 33-36). Использованный здесь декор "рас-
трепанными” пальметтами соответствует стилю
оформления многочисленных обкладок оружия из
Вознесенки, но рельефное выступание располо-
женных по контуру бляшек круглых окончаний во-
лют визуально имитирует бордюр из полого “жем-
чужинка”, что сближает набор с бляшками наборов
из Камунты и Директорской Горки (рис.34, 16, 17,
24, 32), а также аварского из Даня (Garam Е., 2001,
taf.91, 1) и др., уже отошедших от простого ими-
тирования крупной грануляции поясов стиля Бочи
- Перещепины. На наконечнике из Новых Санжар
так же, как в Ясиново, использованы пальметты, но
более “свернутые”, близкие романовским и пере-
щепинским (рис.36,24).
Появление рассматриваемых поясов у кочев-
ников несомненно было связано с византийским
культурным влиянием. Проникновение инокуль-
турных элементов и их адсорбция обычно проходит
четыре стадии: 1) поступление оригинальных изде-
лий; 2) изготовление копий и близких подражаний;
3) появление отдаленных подражаний с отходом от
первоначальной схемы декора или конструкции; 4)
создание на базе инокулыурного образца независи-
мого собственного типа. В комлексах группы Воз-
несенки отсутствуют оригинальные византийские
пояса. Здесь есть варварские имитации поясов сти-
ля “Акалан” (рис.35, 3, 4, 7, 8), отдаленные подра-
жания поясам стиля Мерсины (рис.35, 9. 13) и уже
местный вариант на базе пояса византийской схемы
(рис. 11; 31,3), т.е. фиксируются стадии 2-4. Ориги-
нальных византийский поясов этого типа нет и в
крымских погребениях, поэтому мы раньше даже
допускали, что заимствование могло произойти не
непосредственно от византийцев, а, например, че-
рез посредничество авар, где первая стадия хорошо
фиксируется поясами из Кунаготы и Озоры (рис.34,
1-11) (Комар А.В., 1999, с.131). Но речь совершен-
но не шла о том, что такие пояса - “аварские” по
стилю или происхождению, поэтому возражения
И.О.Гавритухина по этому поводу (Гавритухин
И.О., 2005) безадресны. Асинхронность поясов го-
ризонта Вознесенки и аварских комплексов гори-
зонта Игар-Озора аргументировалась нами именно
их различными позициями в стадиях культурной
адаптации.
Вторая стадия у авар представлена поясами
из Фенлака (рис.34, 12-15; 35, 6), Будапешта, п.53
Кишкереш Похибуй-Мачко-дюле, п.154 Ракалмаша
и др. (Гавритухин И.О., 2001 в, рис.40,42,43, 57-61;
рис.42, 13-16; Garam Е., 2001, taf.84; 85, 2, 6; 86, 7;
98, 2, 3; 100, 1, 5; 103; 111, 6, 9). Третья стадия, с
отходом от точного воспроизведения декора визан-
тийских оригиналов, - это пояса типа Кечкемета
(рис.8, 9, 10, 12-14), п.7, 10 Дунапентеле (рис.35,
12, 16) (Garam Е., 1995, Abb.2, 5-7; 11, 3-5), п.212
Гатера (Fettich N., 1926, fig.l 1), п.26 Кишкереш По-
хибуй-Мачко-дюле, п.2 Пушта Хернад (рис.35,17),
п.167 Сегед-Фехерто В, п.264 Ясапати-Надьяллаш
и др. (Гавритухин И.О., 2001 в, рис.40, 5, 6, 17-20,
23, 24, 52-56; Garam Е., 2001, Та£81, 4; 83; 86, 1-
5; 88; 89; 91; 97; 98, 1, 4, 6-9; 100, 2, 4; 105; 106-
110; 111, 1-5, 7, 8; 112; 113). И, наконец, четвертую
стадию маркирует пояс из п.1928 г. Игара и весь
среднеаварский горизонт штампованных поясов
с декором в виде сложного плетения (Гавритухин
И.О., 2001в, рис.5,3,23, 30; 7,4, 16,40, 47, 55; 8,2,
3, 13, 39, 42; 9, 48; 10, 29, 45, 46; 11, 33; 12, 42; 14,
32, 33; 17,43; 48, 23-32 и др.; Garam Е, 2001, Taf.114;
115; XVII, 2). Уже на второй и третьей стадиях ава-
ры используют позолоту или покрытие золотым
листом бронзовой основы (рис.35,2, 17). При срав-
нении стадий адаптации оказывается, что первой
стадии — подгоризонту Кунаготы-Озоры — в Се-
верном Причерноморье нет соответствия. Второй
“аварской” стадии - подгоризонту Фенлака - соот-
ветствуют два пояса стиля “Акалан” из Вознесен-
ки. Третьей - подгоризонт Кечкемет-Дунапентеле
- третий “дружинный” пояс из Вознесенки и на-
конечник из Глодос, а четвертой стадии — подгори-
зонту Игара — соответствуют “каганский” пояс из
Вознесенки и пояс из Ясиново. Пояс из Новых Сан-
жар соединяет элементы стадий 3 и 4. Переход от
первой до последней стадии адаптации и у авар, и у
северопричерноморских кочевников вряд ли занял
большой промежуток времени, поэтому все ком-
плексы горизонта в общих чертах близки, но все же
небольшая асинхронность горизонтов Вознесенки
и Игар-Озора существует за счет отсутствия в Се-
верном Причерноморье комплексов стадии 1.
Не менее интересно также определить отно-
сительную позицию подарочных византийских по-
ясов круга Бочи-Перещепины в собственно визан-
тийском ряду изделий, а также место “варварских”
подражаний в относительной системе “местных”
культур. Сами пояса из Перещепины, Бочи, Кунба-
боня, Тепе слишком далеки от внутренневизантий-
94
ских поясов и по форме, и по стилю деталей, но
определить их относительную позицию позволяет
пояс из Сирмия (рис.5; 7, 4, 7; 35, 18). Окантовка
поясных деталей проволочной псевдозернью с обо-
значением углов, центров длинных сторон и низа
сочетанием из нескольких более крупных шариков
находит полное соответствие в византийском по-
ясе из Мерсины (рис.8, 1-7; 35, 10, 14). Особенно
близки наконечники и U-образные бляшки рассма-
триваемых поясов. Широкий внутренний бордюр
из чешуеобразных углублений (рис.5; 7, 4. 7; 35,
18) аналогичен внутреннему бордюру мерсинской
пряжки (рис.8, 3), а также наконечника из Сирии
(Popovic I., 1997, сл.23, la), более отдаленную
окантовку находим на пряжке (рис.З, 1) и лицевой
стороне наконечника кат.9 из Перещепины. Мер-
синский клад сравним с комплексами из Переще-
пины и Кунбабоня также по браслетам (Кондаков
Н., 1896, табл.ХУШ, 7-9) и типу пряжки; близкие
к мерсинским (Кондаков Н., 1896, табл.ХУШ, 4, 5)
перстни были в Новых Санжарах (Смиленко А.Т.,
1968, рис.1) и п.358 Колькед-Фетекапу (Garam Е.,
2001, Taf.51, 4), а подвески ожерелья в виде “запя-
тых” - в Озоре-Тотипусте (Garam Е., 1993, Taf.86,
2). Проникновение стиля мерсинского пояса к вос-
точноевропейским кочевникам пока можно пред-
полагать только по набору из Вознесенки (рис.34,
25-28; 35, 9, 13), у авар же он фиксируется нако-
нечником из п.264 Ясапати-Надьяллаш, также от-
даленные прессованные подражания были в п.757
Дьер-Теглавете дюле, п.2 Пушта Хернад (рис.35,
17), Андоче (Гавритухин И.О., 2001 в, рис.40, 9,18-
20, 56; Garam Е„ 2001, Taf.86, 5; 100, 2). В прес-
сованном наборе из Кечкемета меняется декор за-
полнения щитка бляшек, но сохраняется бордюр с
выделенными “узлами” (рис.8, 9, 10, 12, 13). В со-
ставе тисненых бляшек поясных наборов горизонта
Вознесенки из Камунты (коллекция Ольшевского)
находился набор U-образных бляшек, аналогич-
ных сирмийским (рис.35, 18), вместе с бляшкой,
идентичной по форме щитку византийской пряжки
из Кунбабоня (рис.4, 1) (Архив ИИМК РАН, № Q
506.46)10. Таким образом, пояс из Сирмия близок
по времени к кунбабоньскому и был изготовлен с
добавлением псевдопряжек на базе византийского
пояса с U-образными бляшками, прессованное под-
ражание которому известно в Камунте, во время
активного существования поясов типа Мерсины,
знакомство авар с которыми, в свою очередь, фик-
сируется комплексами подгоризонта Кечкемет-Ду-
напентеле, а у кочевников Причерноморья - гори-
зонта Вознесенки.
Хронологическая дистанция между Кечкеме-
том и Бочей с Кунбабонем при этом не была боль-
шой, о чем свидетельствует подражание подароч-
ному византийскому мечу с кольцевым навершием
из Кечкемета (рис.8,15). Еще один такой меч нахо-
дился в Кунаготе (Garam Е., 1993, Taf.56; 57). В п.2
Кунбабоня (Toth Е., Horvath А, 1992, Fb. Taf. 7) под-
ражание кинжалу из кунбабоньского п. 1 сопровож-
далось пряжкой “с вытянутыми губами” (рис.33,8),
характерными для комплексов II среднеаварского
периода (Гавритухин И.О., 2001 в, с. 119), и нако-
нечником с тисненым декором "плетенкой” (рис.36,
8). В технике II среднеаварского периода (тисне-
ние с заполнением бляшек внутри пастообразной
массой) выполнены и подражания собственно по-
ясным наборам круга Боча-Кунбабонь типа Папа-
Урдомба и Пакапушты (Laszlo G., 1955, pl.LXIX).
Вполне очевидно, что подарочные византийские
комплекты круга Бочи-Кунбабоня еще активно ис-
пользовались во время появления технологическо-
го стиля II среднеаварского периода, и дистанция
между комплексами горизонта Бочи-Кунбабоня
и Кунаготы-Кечкемета никак не могла составлять
больше времени смены поколения, т.е. 20-25 лет.
Эти наблюдения помогают понять особен-
ности келегейского комплекса. Псевдопряжки из
Келегеев выполнены комбинированным способом:
рамки литые, а щиток прессован из золотой пласти-
ны, хотя и гораздо более массивной, чем исполь-
зовавшиеся на изделиях группы Вознесенки. На
обкладках оружия и на псевдопряжках (рис.7, 5;
16, 2) здесь уже использована проволочная псевдо-
зернь византийской традиции, которая в самой Пе-
рещепине была только на изделиях византийской
группы; полностью в технике бляшек горизонта
Вознесенки выполнены штампованные сбруйные
бляшки (рис.27, 5, 6). Маленькая пряжка “с вытя-
нутыми губами” (рис.33, 11) идентична пряжке из
Кечкемета (рис.8,11). В общих чертах близок нако-
нечнику из п.2 Кунбабоня и келегейский наконеч-
ник с плетеным декором (рис.36, 7, 8). Аналогии
пирамидальной келегейской подвеске (рис.24, 6) в
комплексах Причерноморья есть только в Глодосах
(рис.24,5), а также в п.248 Дюрсо (рис.30,28, 29), а
келегейская серьга (рис.24,16) заметно отличается
от перещепинской (рис.24,9) и аналогична серьгам
из комплексов горизонта Вознесенки (рис.24, 15).
Только в Вознесенке находит аналогии келегей-
ское окончание ножен кинжала (рис. 16, 3, 4, 7, 8),
а округлая подножка стремени с ребром жесткости
в Причерноморье известна в п.248 Дюрсо, Возне-
сенке (рис.30, 2; 39, 1) и Новых Санжарах. Нако-
нец, хоть параллели и несколько общего порядка,
но у авар близкий келегейскому крест (рис.51, 2)
и витая гривна были в Озоре-Тотипусте (Garam Е.,
1993, taf.86, 1; 87, 1), а розетки в стиле “точка с за-
|0Благодарим И.О.Гавритухина за предоставление копий фотографий.
95
пятой”, украшающие концы келегейского креста,
находят точную аналогию в центре поясного нако-
нечника из Кунаготы (рис.34, II) (Garam Е., 2001,
taf.XXXII).
Получается, что, хотя по псевдопряжкам и по-
ясным деталям ‘‘геральдического” стиля Келегеи и
относятся к горизонту Перещепины, но по осталь-
ному набору комплекс одновременно очень близок
группе Вознесенки. По пряжке же “с вытянутыми
губами” и наконечнику с “плетенкой” Келегеи син-
хронны не комплексам I среднеаварского периода,
а подгоризонту Кишкёреш-Дунапентеле II средне-
аварского периода. Это, в свою очередь, делает
группу Вознесенки синхронной лишь заключи-
тельному, но наиболее представительному и дли-
тельному подгоризонту II среднеаварского периода
- подгоризонту Игара.
Оружие. Основные новации комплексов груп-
пы Вознесенки в оружии, как и у авар во II сред-
неаварском периоде, сводятся к появлению слабо-
изогнутых сабель (Вознесенка), но Вознесенские
экземпляры (рис.38, 5, 6) отличаются от аварских
(рис.38, 8) срезанным под углом острием, харак-
терным для танских и японских клинков VII-VIII
вв. (Восточный Туркестан ..., 1995, с.393). Анало-
гичный клинок найден в кат. 113 Мокрой Балки на
Северном Кавказе (Рунич А.П., 1977, рис.2,28,29).
У авар сабли появляются вместе с новым типом
перекрестья - с ромбовидным выступом посредине
(рис.38, 8), - но в Северном Причерноморье одина-
ковые перекрестья присутствуют и в группе Пере-
щепины, и Вознесенки (рис.20). Также следует
отметить трехлопастные наконечники небольших
размеров (до 5-6 см длиной), способные пробивать
кольчугу (Вознесенка, Глодосы), которые в ранне-
салтовское время полностью вытесняют крупные
наконечники длиной до 15 см. Для пробивания до-
спеха предназначался и четырехгранный наконеч-
ник пики из Глодос (Смигенко А.Т., 1965, рис. 19,
1). Можно было бы говорить также и о появлении
коленчатых боевых ножей (Вознесенка, Глодосы)
(рис.22, 7, 10), но асимметричная накладка с выре-
зом из Макуховки (рис. 15,17), пожалуй, принадле-
жала такому же ножу.
Снаряжение коня В комплексах группы Воз-
несенки в большом количестве представлены стре-
мена, наибольшую коллекцию которых дает Воз-
несенка.
Тип I - “восьмеркообразные”. Вариант 1-1 - с
выгнутой подножкой: вариант 1-1 -а - округлая под-
ножка в виде раскованной дужки (рис.39, 4); вари-
ант 1-1-б - с широкой подножкой, имеющей ребра
жесткости (рис.39, 1, 7). Вариант I-2-а - с прямой
подножкой из раскованной дужки (рис.39, 2, 6),
вариант I-2-б - с широкой слегка вогнутой под-
ножкой с ребром жесткости (рис.41, 1). Тип II - с
округлой дужкой и пластинчатой петлей: вариант
11-1-а - с выгнутой подножкой из кованого прута
(рис.39, 8)-, вариант II-1-6 - с выгнутой подножкой
с ребром жесткости (рис.30, 2); вариант П-2 - с
прямой подножкой (рис.39, 9). Тип III - стремена с
округлой дужкой, прямой подножкой и невысокой
П-образной петлей (рис.40, 5. 6). Тип IV - дужка
приземистой аркообразной формы, подножка ров-
ная, с рельефным ребром: вариант IV-1 — петля тра-
пециевидная, с вырезами возле основания и короб-
чатым верхом (рис.40, /, 3); вариант IV-2 - петля
такая же по форме, но плоская (рис.40, 2, 4). Тип V
- аркообразные стремена с петлями как у восьмер-
кообразных стремян представляют уже следующий
горизонт. Вариант V-1-а -- с прямой подножкой из
раскованного прута (рис.41, 2); вариант V-1-б - с
прямой подножкой с ребром жесткости (рис.41, 3,
4). Вариант V-2 - с вогнутой подножкой с ребром
жесткости (рис.41, 5, 6).
В группе Перещепины представлены только
парные стремена типа П-2. Тип келегейских стре-
мян точно не ясен, от них сохранились лишь
округлые подножки с ребром жесткости, в приве-
денной классификации присутствующие в вари-
антах 1-1-б и II-1-6. Только в группе Вознесенки
появляются аркообразные стремена типов III-IV
(Вознесенка, Ясиново, Новые Санжары). Следует от-
метить, что определение нами ранее формы петли
новосанжарского стремени как одинаковой с вось-
меркообразными стременами (Комар А В., 1999,
с.120; 2000, с.136) и отнесение к варианту V-1-б
оказалось ошибочным. Скорее всего, А.Т.Сми-
ленко слишком буквально поняла слово “петля”,
передав в публикации описание стремени неточно
(Смиленко А.Т., 1968, с. 164) Проверка оригинала
текста А.К.Тахтая показала, что в нем не упомина-
ется ни о каком “изгибе дужки в виде петли”, здесь
указывается, что петля стремени “височенька”
(“довольно высокая”), но при этом обломана (Тах-
тай А., (год не известен), Ново-Санджаршський ...,
с.9,10). Подобное возможно только в одном случае,
если пластинчатая петля обычного аркообразного
стремени типа IV-2, как и на стремени из Ясиново
(рис.40, 4), была сломана по линии прорези.
Все четыре аркообразных стремени из Воз-
несенки непарные. Непарны и стремена из Новых
Санжар, где аркообразное стремя с прямой поднож-
кой сочеталось со стременем с круглой подножкой
с ребром жесткости (вариант 1-1-б?). Непарны и
сохранившиеся стремена из Глодос. Как отметил
А.К.Амброз, эта закономерность прослеживается и
в среднеаварских и восточнопоркских комплексах,
а использование непарных стремян было связано,
скорее всего, с развитием джигитовки (Амброз
А.К., 19736, с.93). Нужно также уточнить, что по-
явление аркообразных стремян было лишь иннова-
96
цией горизонта, но не его характеристикой. Лучше
всего это иллюстрирует Вознесенка, где из 58 стре-
мян аркообразными были только 4, остальные же
принадлежали к типу “восьмеркообразных”, кото-
рые и следует считать типичными для рассматри-
ваемого горизонта.
Также из 40 Вознесенских удил только двое
имели железные псалии: “гвоздевидные” и фигур-
ные S-видные (рис.43,1,2),-наиболее же массовым
типом грызл в Вознесенке были грызла с круглыми
- вариант 1 (рис.42, 1-3), а не "восьмеркообразны-
ми” окончаниями - вариант 2 (рис.42, 4. 5, 8. 9, 10).
Третий вариант удил находился в Ясиново: петля на
концах грызл изогнута из самого прута, но не зава-
рена, сквозь отверстия пропущены две пары колец
разных размеров (рис.42, 7). Похожие удила извест-
ны у авар (Szoke В.М., 2000, Taf.2), а в Восточной
Европе - в п.248 Дюрсо (рис.30,1); половина таких
удил была соединена с половиной раннесалтовских
удил с S-образным псалием в п.187 Крюковско-
Кужновского могильника (Иванов П.П., 1952, табл.
XXXIX, 5). Остатки костяных псалиев отмечены в
Новых Санжарах.
Если сравнивать сбруйные бляшки групп
Перещепины и Вознесенки, бросается в глаза схо-
жесть технологии изготовления: это тисненые при
помощи штампа золотые или серебряные бляшки с
бронзовой подкладкой (рис.37). Но в группе Возне-
сенки наблюдается заметное уменьшение размеров
бляшек и выработка большого ассортимента сти-
лей, лучше всего, разумеется, представленных в са-
мой Вознесенке. Несмотря на обилие разновидно-
стей бляшек, вновь заметим, что в количественном
выражении в Вознесенке полностью доминируют
полусферические. Среди сбруйных пряжек наибо-
лее многочисленны железные трапециевидные и
квадратные, особо нужно отметить железные ква-
дратные пряжки с двумя прямоугольными бронзо-
выми полосками вместо щитка, представленные в
Вознесенке и Новых Санжарах (рис.47,2).
Украшения механически сравнивать трудно,
поскольку слишком уж разнотипны их наборы из
комплексов, причем не ясно, что именно считать
хронологическими отличиями. При взгляде на
перещепинскую группу III замечаем в группе Воз-
несенки смену ориентации: вместо грубых подра-
жаний вещам византийских форм здесь наоборот
происходит возвращение к “варварским” формам и
стилю предметов, но выполненных уже с заметным
добавлением инноваций в виде византийских тех-
нологических приемов. Таковы нагрудные украше-
ния из Глодос, о которых уже упоминалось выше.
Подвески из Новых Санжар (Смиленко А.Т., 1968,
рис.2, 2) технологически близки византийскому
кресту из Келегеев, но среди собственно визан-
тийских типов такие украшения нам не известны.
Только в группе Перещепины есть наборные мони-
ста, позже ожерелья из монет уже не интересуют ко-
чевническую знать. Похоже, на этапе Перещепины
произошел поверхностный контакт с византийской
культурой, вызвавший на первых порах желание
подражать византийским украшениям. Но более
глубокое знакомство с византийской культурой на
этапе Вознесенки убедило кочевников в чуждости
им собственно византийских стилей и типов укра-
шений, вследствие чего технический арсенал юве-
лиров, работающих при дворах правителей просто
дополнился отдельными византийскими заимство-
ваниями, но “варварский” стиль вновь вышел на
первый план.
Оценить хронологические различия жен-
ских комплексов из Джигинской, Новопокровки,
п.2 Уфы, Морского Чулёка, Романовской помо-
гает выразительное использование в изделиях из
Джигинской “глодосских” приемов: проволочной
псевдозерни, скани “бегущая волна”, гнезд формы
“запятых” (рис.24, 32). Вряд ли асинхронны Джи-
гинской остальные погребения с большими колтами
(рис.24, 20, 21, 33) - Новопокровка и п.2 Уфы, где
на изделиях использованы тисненые псевдокосичка
и ободки из псевдозерни. Более ранний - комплекс
из Морского Чулёка, где нет упомянутых призна-
ков, зато представлены небольшие калачевидные и
сердцевидные подвески (рис.18, 6; 24,12), а также
изделия в стиле перегородчатой инкрустации, кото-
рых нет в комплексах первой группы. Учитывая же
существование этого стиля уже во время Суханове,
дата комплекса из Морского Чулёка вполне может
относиться ко 2-й пол. VI в. Интересно, что в группе
Морской Чулёк - Суханове (рис. 18, 3. 6. 11, 15, 18)
ни на одном изделии нет композиций из треуголь-
ников или ромбиков зерни. Пока об этом говорить
рано из-за скудности выборки, но не возвратилась
ли мода гуннского времени на вещи с обильным
покрытием поверхности треугольниками зерни
под влиянием поясных наборов иранского стиля?
Традиционно сравниваемые по наличию схожих
шейных украшений комплексы из Джигинской и
Морского Чулёка на самом деле разновременные,
и это не удивительно, учитывая, что в самой Ви-
зантии этот тип шейных цепочек использовался на
протяжении всего периода VI-VII вв. (Yeroucanou
А., 1999, kat.18; 40; 54-56; 58-62; 66, 67), а сама
конструкция сложной плетеной цепочки восходит
к римскому времени (Yeroucanou А., 1999, kat.4; 8).
Романовская практически не пересекается по
типам предметов с Джигинской. Вероятно, тут все
та же причина различий, что и между Глодосами с
Вознесенкой, поскольку набор украшений из Джи-
гинской гораздо роскошнее и выполнен мастером
“чистой” византийской выучки, хотя и работавше-
го для варваров. Украшений старого “варварского”
97
98
Рис. 22. Боевые ножи: 1, 2, 7 - Вознесенка; 3 — Портовое; 4 - Васильевка, к.2, п.1; 5 - Иловатка; 6 —
Боровое (реконструкция И.П.Засецкой); 8 — Костогризово; 9 -Шиловка, к.1; 10 — Глодосы; 11 - Борисово,
п.138; 12 — Тополи; 13 — Уйбатский чаа-тас; 14 — Крупской.
Fig. 22. Battle knives: 1, 2, 7 - Voznesenka; 3 - Port; 4 — Vasilievka, barrow 2, burial 1; 5 - Ilovatka; 6
- Borovoie (reconstruction made by I.P.Zasetskaia); 8 — Kostogryzovo; 9 - Shilovka, barrow 1; 10- Glodosy; 11
- Borisovo, burial 138; 12 - Poplars; 13 - Uybat chaa-tas; 14 — Krupskoi.
стиля в Романовской нет, а вместо них присутству-
ют бляшки с ручным тиснением пальметтами стиля
Вознесенки и “византиоидные” аграфы, выполнен-
ные в “глодосской” технике с добавлением тисне-
ния по матрице. По технологическим и стилисти-
ческим особенностям это погребение уверенно
синхронно группе Вознесенки.
Относительная хронология. Несмотря на то,
что рассмотрение комплексов высшей знати мы на-
чали с традиционного их разделения на две группы
(Перещепины и Вознесенки), “на выходе” прове-
денного выше анализа картина несколько меняет-
ся благодаря необходимости отдельно вычленить
Келегеи. Отметим сразу, что промежуточная пози-
ция Келегеев стадиальная. Также близка позиции
Келегеев и Джигинская с ее обильным использо-
ванием литой зерни, но, одновременно, и набора
“глодосской” техники. При этом группа Переще-
пины (включающая Макуховку) тесно смыкается
с группой Вознесенки (Глодосы, Ясиново, Новые
Санжары, Романовская), не позволяя допускать на-
личие между ними хоть какого-то перерыва. Про-
межуточное же положение Келегеев и Джигинской
означает, что формирование комплексов пришлось
на стык групп Перещепины и Вознесенки, и, фак-
тически, их выпадение нужно либо относить уже
к этапу Вознесенки, либо выделять в отдельный
этап.
Комплексы дружинной и родовой знати.
Сюда отнесены мужские погребения с золотыми
поясами из Арцибашево, хут.Крупской, Уч-Тепе,
Старонижестеблиевской, Новиковки, Мадары, по-
гребения с серебряными наборами с отдельными
золотыми деталями из к.5 Виноградного, п. 1 и 2 к.2
Васильевки, к. 14 Белозерки, п.З к.30 Калининской,
Портового, м.1 Новогригорьевки, п.248 Дюрсо, к.1
Шиловки, п. 1 к.2 Брусян IV. Отнесение некоторых
из упомянутых комплексов к группе погребений
родовой знати, конечно, условно, но даже среди
знати во все исторические периоды наблюдалось
очень серьезное имущественное расслоение, по-
этому наблюдаемая в этой группе картина может
вполне быть реальной. Из женских комплексов к
группе явно принадлежат к. 13 Дорофеевки и п.2
к. 1 Березовки I, также, как уже упоминалось, к ним,
возможно, относятся Новопокровка и п.2 Уфы.
Пояса и детали обувных ремешков. По техни-
ке изготовления золотых деталей выделяются три
группы. Первая группа - используется тонкий зо-
лотой лист с напаянной литой зернью, обычно при-
паянный к серебряной основе: к.5 Виноградного,
п.2 к.2 Васильевки, п.З к.30 Калининской, Нови-
ковка (рис. 19, 3, 4, 6, 7, 12, 13, 16-20, 24, 28, 33,
37, 39). Вторая - литая зернь комбинируется с тис-
неным декором или псевдокосичкой: Арцибашево,
хут.Крупской, к. 14 Белозерки, Мадара (рис. 19, 5,
9, 10, 14, 29-31, 34, 41). Третья группа - детали и
декор полностью выполнены тиснением: Уч-Тепе,
Старонижестеблиевская, к. 1 и п.2 к.2 Шиловки, п.2
к.1 Березовки I (рис. 19, 2; 36, 10, 20; 48, 34). В п.1
к.2 Васильевки соединяются элементы групп 1 и 3:
золотые бляшки с тисненым декором вставлены в
серебряное обрамление (рис.19, 21-23). Стеклян-
ные вставки отмечены на поясных бляшках из хут.
Крупской, к. 14 Белозерки, к.5 Виноградного и Пор-
тового. В трех последних комплексах плоские сте-
клянные вставки при помощи пасты крепились в
золотом гнезде из тонкой пластинки, напаянном на
серебряную основу детали и обрамленном зернью.
На пряжке и наконечнике из к.1 Шиловки (рис.36,
41) использовались также вставки из горного хру-
сталя, посаженного на пасту в позолоченные брон-
зовые гнезда. Только в Портовом отмечена перего-
родчатая инкрустация (рис.7,20; 19,27; 48,49, 60).
Композиция U-образных бляшек (рис.7, 20) близка
изделиям из Бочи и Кунбабоня (рис.7,18. 19), при-
чем на хорошо сохранившемся экземпляре (рис.7,
20; 17, 8) видно, что мастер пытался при помощи
бисера сымитировать проволочную псевдозернь
кунбабоньских бляшек (рис.7, 19) или же бляшек
большого Вознесенского пояса (рис.11). Также в
Портовом использована и византийская конструк-
ция наконечников с закрытием задней стенки тис-
неной бляшки и заполнением внутри пастой. Это
выделяет изделия из Портового и Шиловки из пер-
вой группы и сближает их с изделиями группы Воз-
несенки.
На деталях группы 2 с комбинированием
тиснения и литой зерни при помощи матрицы на-
носились обычно ободки из псевдозерни и псев-
докосичка. Такое же сочетание находим на пояс-
ном наборе из Вознесенки (рис. 11), но там набор
техник дополнен полым “жемчужником”, прово-
лочной псевдозернью и сканью. По композиции
декора с Вознесенским поясом сходен только пояс
из Мадары, технологически относящийся к первой
99
группе. Здесь вместо обычных столбиков из об-
ращенных вершинами вниз треугольников зерни
использованы ромбы зерни, треугольники же рас-
полагаются бордюром по контуру наконечников,
основанием параллельно сторонам (рис. 19, 5, 25),
что сближает этот пояс именно с вознесенским на-
бором (рис.11, 1, 7, 9). Тисненые золотые вставки
двух маленьких наконечников из п. 1 к.2 Васильев-
ки (рис. 19, 23) аналогичны наконечникам из пояс-
ного набора из Северного Ирана (Гавритухин И.О.,
2001в, рис.42, 24-27), который по пряжке со щит-
ком в виде “рыбьего хвоста” близок к Вознесенке, а
по U-образным бляшкам с изображением двух птиц
- среднеаварским наборам “с птицами” (Garam Е.,
2001, taf. 111).
Пояс из Уч-Тепе, хотя и полностью выполнен
тиснением, стилистически явно связан с группой
2. Более самостоятельны пояса из других комплек-
сов. В Старонижестеблиевской изделиям группы 2
подражает только поясной наконечник (рис.36, 20),
хотя нагрузка псевдозернью здесь заметна осла-
блена. Наконечники дополнительных ремешков
(рис.36, 10) окантованы крупной пседозернью, а
центр занят “елочкой”, что сближает их с наконеч-
никами из Камунты (рис.34,17) и п.5 Директорской
Горки (рис.34, 31), а также наконечником из Воз-
несенки (рис.36, 4). Оригинальные круглые пояс-
ные бляшки из Старонижестеблиевской (рис.36,
27) украшены бордюром, имитирующим крупный
“жемчужник”, а в центре изображена монголоид-
ная личина. Отдаленной параллелью таким бляш-
кам следует считать круглые бляшки набора п.2 к. 1
Березовки I, прессованные из бронзовой пластины
и покрытие сверху золотой фольгой (рис.36, 35)
(Скарбовенко В.А., Сташенков Д.А., 2000, рис.5, 2-
4). Аналогичные бляшки известны в составе Возне-
сенского комплекса (рис.36,33, 44, 45), близкие ис-
пользованы и в поясном наборе из п.2 к.2 Шиловки
(рис.36, 36) (Багаутдинов Р.С. идр., 1998, табл.ХП,
2, 3). Из поясных деталей к. 1 Шиловки следует от-
метить византийскую пряжку с шарнирным соеди-
нением (рис.33, 1), а также пряжку с “вытянутыми
губами” (рис.33, 6). Оригинален еще один шилов-
ский набор из инкрустированных камнями пряжки
и наконечника (рис.36, 41). Последний спаян из
двух вытянутых U-образных пластин и заполнен
пастой, т.е. конструктивно близок к наконечникам
группы Вознесенки, но на его обратной стороне
есть омегообразные прорези с подкладкой синего
стекла, что является одновременно отзвуком стиля
геральдических наборов.
Сами литые пряжки и бляшки геральдическо-
го стиля присутствуют в составе комплексов всех *
трех групп и будут детальнее рассмотрены ниже
Нет их только в Мадаре и Старонижестеблиевской,
а в п.2 к. 1 Березовки I геральдические наконечники
прессованные (Скарбовенко В.А., Сташенков Д.А.,
2000, рис.5, 9, 10, 12).
Оружие. В к.5 Виноградного, Уч-Тепе и п.248
Дюрсо найдены однолезвийные мечи с Р-образ-
ными скобами (рис.30, 19, 26~, 44, 1, 2). Клинки
из Арцибашево (рис.44, 8) и п.248 Дюрсо (рис.30,
19) уже имеют слабый наклон рукояти, позволяю-
щий считать их “протосаблями” (Восточный Тур-
кестан ..., 1995, с.392, 393). В погребении из хут.
Крупской находился двулезвийный меч (Атавин
А.Г., 1996, табл.З, 10) с немного асимметричным
расположением черенка рукояти, что делает его
однотипным с ясиновским мечом (рис 44, 7). Так-
же двулезвийным называет клинок из Портового
А.А.Щепинский (Щепинский А.А., 1966, с.53). Со-
гласно отчету, меч из-за очень плохой сохранности
распался сразу же в поле, но в архиве И. А.Баранова
сохранился рисунок этого меча, действительно с
обозначенным ромбовидным сечением11. Только в
п.2 к.2 Шиловки была сабля с обрезанным острием,
аналогичная вознесенским (рис.38, 7). Перекрестье
сохранилось на “сабле” из п.248 Дюрсо - это обыч-
ное узкое ромбовидное раннесалтовское перекрес-
тье с ромбовидным утолщением по центру (рис.30,
26). Есть различия и в боевых ножах: в Портовом и
п.1 к.2 Васильевки это были прямые ножи с узким
черенком рукояти (рис.22, 3, 4), а в к.[ Шиловки
- коленчатый нож с перекрестьем (рис.22, 9), близ-
кий Вознесенскому и глодосскому. В м.1 Новогри-
горьевки и п.248 Дюрсо находились однотипные с
глодосским узкие ромбовидные в сечении наконеч-
ники пики (Семенов А.И., 1988, рис.2, 1) (рис.30,
13). Все луки, кроме шиловского, принадлежат к
типу “гуннских”, и только последний обнаруживает
сходство с луками “хазарского” типа (Савин А.М.,
Семенов А.И., 1999, с.153; Комар А.В., 2001а, с.23-
25; детальнее о луках см.: Круглов Е.В., 2005).
Снаряжение коня. Стремена в рассматривае-
мых комплексах обнаружены в Портовом, м.1 Но-
вогригорьевки, п.248 Дюрсо и к. 13 Дорофеевки. В
последнем погребении находилось аркообразное
стремя (Круглов Е.В., 1992г, с. 156). В Портовом тип
стремян определить сложнее: согласно публикации
И.А.Баранова, это была пара “восьмеркообразных”
стремян (Баранов И.А., 1990, с. 19). Сохранивший-
ся рисунок фрагмента одного стремени из архива
И.А.Баранова ясно указывает на тип аркообразного
стремени с прямой подножкой, обломанного ниже
половины высоты. Обломок прямой подножки вто-
рого аркообразного стремени, очевидно, изображен
" Благодарим В.И.Баранова за предоставлеииую информацию.
100
Рис. 23. Браслет из кат.60 (1) и аналогии его оформлению из Кестхей-Фенекпушты (2, 3). Масштаб
разный.
Fig. 23. A bracelet from catacomb 60 (1) and analogies of its design from Keshtely-Fenekpuszta (2, 3). The
scale is different.
в отчете (Щепинский A.A., 1966, рис. 125), также с
прямой подножкой схематически нарисовано стре-
мя и на общем плане погребения. Это позволяет
уверенно атрибутировать тип стремян из Портово-
го, как аркообразные. Тип петли для путлища по со-
хранившимся фрагментам установить невозможно.
На рисунке из архива И.А.Баранова она реконстру-
ирована в виде узкой прямоугольной рамки, что
приближает стремена из Портового к типу III, а в
публикации, как уже указывалось, исследователь
назвал петли “восьмеркообразными”, что относит
стремена к типу V. К сожалению, основания этих
реконструкций пока не установлены, что оставляет
тип петли все же под вопросом. “Восьмеркообраз-
ное” стремя из Новогригорьевки (рис.39, 6) отне-
сено нами к варианту 1-2, а стремя из Дюрсо - к
варианту II-1-б (рис.30, 2). Тип грызл во всех ком-
плексах разный: в Арцибашево - вариант 2 с “вось-
меркообразными” цельными окончаниями (рис.42,
8), в к.5 Виноградного - с изогнутыми “восьмер-
кообразными”, подобными грызлам из п.10 Агой-
ского аула (Миллер А., 1909, рис.23); в к. 13 Доро-
феевки — вариант 1 с круглыми окончаниями, как и
наиболее массовые Вознесенские, а в п.248 Дюрсо
- вариант 3 (рис.30, /), как в Ясиново.
Сбруйные бляшки разделяются на прессован-
ные и литые. В к.5 Виноградного это в основном
круглые и овальные бляшки со стеклянной встав-
кой, окантованные зернью (рис. 18,29, 33). В п. 1 и 2
к.2 Васильевки, а также в Мадаре похожие бляшки
украшали ремень (рис. 18,31,32,34,35), а в Уч-Тепе
были их прессованные имитации (Иессен А.А.,
1965, рис.28). Арцибашевские сбруйные бляшки
аналогичны украшениям из рядовых комплексов
с наборами геральдического стиля, а в Портовом
были их прессованные подражания.
В к. 13 Дорофеевки бляшки круглые выпуклые
прессованные (рис.36, 34), аналогичные Вознесен-
ским (рис.36, 33) и поясным из п.2 к.1 Березовки
I (рис.36, 35) и к.2 Шиловки (рис.36, 36). Анало-
гичные Вознесенским бляшки из п.1 к.2 Брусян
IV (рис.37, 13) могли использоваться и на поясе,
но в Вознесенке они, скорее всего, именно сбруй-
ные. Квадратные бляшки из м.1 Новогригорьевки
(рис.37,38, 39) прессованы из бронзовой пластины
и обтянуты золотой фольгой. В к.1 Шиловки сбруй-
ные украшения также прессованы из золотой фоль-
ги: это полусферическая бляшка и бляшка сердце-
видная с выступом (Багаутдинов Р.С. и др., 1998,
табл.VII, 1,2), близкие Вознесенским и глодосским
(рис.37, 33, 35, 36, 50, 45), также использованы две
круглые плоские железные бляшки, обтянутые зо-
лотой фольгой.
Украшения. Украшения в мужских комплек-
сах немногочисленны. Уч-Тепе и Старонижесте-
блиевская включали витые гривны и проволочные
браслеты (Иессен А.А., 1965, рис.30; Атавин А.Г.,
Паромов Я.М., 1991, рис.3,1, 2), с которыми можно
сравнить келегейскую гривну (Prichodnjuk О., Char-
daev V., 2001, Abb.7, 1). Келегейской и глодосским
пирамидальным подвескам (рис.24, 5, 6) близки
золотые подвески из п.248 Дюрсо (рис.30, 28, 29),
условно сравнима с ними и арцибашевская серь-
га (рис.24, 1). Более массовы серьги “хазарского”
101
типа, по Д.А.Сташенкову (Сташенков Д.А., 1997),
- к.1 Шиловки, к 13 Дорофеевки, Романовская. Из
них пара серег из к.1 Шиловки (рис.24, 11) ближе
всего ясиновским (рис.24, 10), а третья серьга из
комплекса (рис.24, 75) - келегейской (рис.24, 16),
отличаясь от нее только наличием кольца из зер-
ни. Серьга из Дорофеевки по наличию напаянного
кольца для крепления подвесок сравнима с глодос-
ской (рис.24,18).
Относительная хронология. Таким образом,
комплексы рассматриваемой социальной прослой-
ки формируют несколько групп, соотвествующих
стадиальным подгоризонтам. Первая - к. 5 Вино-
градного, п.2 к.2 Васильевки, к. 14 Белозерки, п.З
к.30 Калининской, Новиковка; вторая - Арцибаше-
во, хут.Крупской; третья - п. 1 к.2 Васильевки, Уч-
Тепе, Портовое, Мадара; четвертая - к.1 и п.2 к.2
Шиловки, п.1 к.2 Брусян IV, Романовская, к. 13 До-
рофеевки, п.2 к.1 Березовки I, м I Новогригорьевки,
п.248 Дюрсо; Новопокровка и п.2 Уфы могут в рав-
ной степени принадлежать к группам 2-3. Трудно
жестко определить рубеж синхронизации выделен-
ных групп с группами Вознесенки и Перещепины.
Горизонту Перещепины здесь соответствуют ком-
плексы групп 1-3. Дальнейшее развитие в сторону
группы Вознесенки отражают комплексы группы 3,
стадиально близкие Келегеям, но им близки также
комплексы группы 2. Наконец, группа Вознесенки
стадиально частично соотносится с группами 3 и 4.
Как и в случае с Келегеями при рассмотрении
комплексов высшего социального ранга, здесь мы
опять сталкиваемся с ситуацией плавного развития
культуры, в которой не фиксируется заметного ру-
бежа, по которому можно было бы провести четкую
грань между комплексами горизонта Перещепины
и Вознесенки. Возможно, это связано с довольно
ограниченными временными рамками существо-
вания выделенных групп, вследствие чего группы
1-2, 2-3 и 3-4 сосуществовали в рамках одного по-
коления людей (20-25 лет), т.е. общая продолжи-
тельность рассмотренных четырех подгоризонтов
- не более 50-60 лет.
Рядовые погребения. Эту группу выделяет,
прежде всего, отсутствие золотых поясных деталей,
хотя отдельные украшения из золота, уступающие,
правда, по роскоши изделиям из рассмотренных
выше групп, в таких комплексах все же есть.
Пояс. Наиболее представительную серию на-
ходок из рядовых погребений составляют ремен-
ные детали “геральдического” стиля. Специального
исследования геральдических наборов из кочевни-
ческих погребений пока не появлялось. Краткие
замечания А.К.Амброза (Амброз А.К., 1971; 1980;
1981) касаются лишь очень небольшой выборки
известных исследователю комплексов. Также огра-
ничено и число кочевнических погребений, учтен-
ных в работах В.Б.Ковалевской (Ковалевская В.Б.,
1979; 2000) и А.Г.Атавина (Атавин А.Г., 1996). В
работах А.И.Айбабина (Айбабин А.И., 1985; 1990;
1999) выборка больше, но степные наборы рас-
сматриваются исследователем в едином контексте
с наборами крымских могильников оседлого насе-
ления и просто привязываются к системе хроноло-
гии крымских древностей. К хронологии аварских
древностей привязываются восточноевропейские
комплексы в работе Ч.Балинта (Balint С., 1992).
Р.С.Орлов при рассмотрении хронологии наборов в
основном ограничивается оценками схожих гераль-
дических деталей из другой этнокультурной среды
(Орлов Р.С., 1985). А.Г.Атавин и О.М.Приходнюк
сравнивают датировки А.К.Амброза, В.Б.Ковалев-
ской, А И.Айбабина, Г.Е.Афанасьева, Ч.Балинта и
В.Ф.Генинга. отбирая устраивающие их даты, но не
предлагая собственной системы хронологии (Ата-
вин А.Г., 1996; Приходнюк О.М., 2001). В том же
русле историографического обзора, но уже с без-
апелляционным разделом мнений на “тенденциоз-
ные”, “убедительные” и “неубедительные” разби-
рает проблему хронологии Р.Рашев (Рашев Р., 2004,
с. 105-116).
В последних работах И.О.Гавритухина мы об-
наруживаем утверждение исследователя, что про-
блема изучения и датировки степных погребений с
геральдическим поясами им уже решена, причем его
“система”, оснований для пересмотра которой ис-
следователь пока не видит, якобы “разрушает целый
блок хронологических и этнокультурных построе-
ний”, предложенных в наших работах (Гавритухин
И.О., 2001 в, с.63; 2005). Не оспаривая важность и
занимательность исследований И.О.Гавритухина
- признанного знатока древностей Восточной Ев-
ропы времени “геральдики”, мы вынуждены все
же заметить, что в печатных работах, на которые
ссылается исследователь (Гавритухин И.О., Об-
ломский А.М., 1996; Гавритухин И.О., Малашев
В.Ю., 1998), анализируются аварские, крымские,
славянские, кавказские, поволжские, приуральские
памятники, но именно степным погребениям вни-
мания практически не уделено. Собственно, это и
не удивительно, учитывая, что целью указанных
работ было хронологическое изучение всего лишь
славянского Гапоновского клада и аланского мо-
гильника Мокрая Балка, хронология же других
памятников и культур Восточной и Центральной
Европы рассмотрена исследователем мимоходом,
в обзорном стиле, хотя и с далеко идущими выво-
дами. Несмотря на внешнюю фундаментальность
обзора деталей геральдических поясов по отдель-
ным регионам (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996), в аналитической части работы мы не только
не найдем отдельного раздела по степным погребе-
ниям, но и атрибуции около половины типов пряжек
102
и бляшек, распространенных в них. В заключитель-
ном же разделе, посвященном общей синхрониза-
ции культур Центральной и Восточной Европы, из
рядовых кочевнических погребений фигурируют
только одно из христофоровских погребений (“1-я
пол.VII в.”), Сивашовка (“1-я треть VII в.”) и два
погребения из Калининской (“2-я и 3-я четв-VII в.”)
(Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.92-94).
Датировку остальных можно восстановить лишь
самостоятельно, путем поиска в интересующих нас
комплексах “ИС” (“индикаторов синхронизации”),
наделенных у И.О.Гавритухина четкой датой в рам-
кой одной-двух четвертей столетия.
Самый важный вопрос - как получены эти аб-
солютные датировки - специально не обсуждается,
поэтому проверить достоверность их оснований
не представляется возможным. И.О.Гавритухин
не обсуждает и относительную хронологию степ-
ных погребений с геральдическими деталями, но
на основании его “ИС” выделяются две группы
комплексов с датами соответственно “1-2 четв.УП
в.” и “2-3 четв.УП в.”. Вторая группа небольшая
- в нее входят комплексы с псевдопряжками, на-
конечниками с боковыми выступами и бляшками
с птичьими головками. Именно вторая группа, по
И.О.Гавритухину, и синхронна Перещепине. Таким
образом получается, что остальная масса погребе-
ний с “геральдикой” предшествует Перещепине, не
составляя с ней одного хронологического горизон-
та. Прямо об этом исследователь говорит только в
отношении Сивашовки, но состав признаков (ИС)
северопричерноморской группы погребений очень
близок и подталкивает к выводу о разновремен-
ности и, возможно, разнокультурности (?) подкур-
ганных погребений с “геральдикой” и комплексов
келегейского типа. Продолжать ряд дальше мы не
рискнем, оставив решение этого вопроса самому
И.О.Гавритухину. Пока же, к сожалению, в указан-
ных работах исследователя мы не видим прямого
предмета дискуссии или обсуждения, поскольку в
них отсутствует четкая система аргументации вы-
деления групп именно кочевнических погребений
и их абсолютных дат, а не дат для инокультурных
аналогий.
Задача всестороннего изучения и классифика-
ции деталей ремней и ремешков геральдического
стиля в настоящей работе не стоит и перед нами,
поскольку нам важно лишь установить, наблюда-
ется ли в комплексах с геральдическими наборами
группировка, сходная с полученными нами выше
для комплексов более высокого социального ранга.
Техника же изготовления и морфология геральди-
ческих деталей также, как и реконструкция ремней
пояса, обуви и сбруи, в оформлении которых они
использовались, заслуживают рассмотрения в от-
дельной работе.
Наиболее объемная классификация деталей
геральдического стиля на сегодня создана В.Б.Ко-
валевской (Ковалевская В.Б., 1979; 2000), но, как
неоднократно отмечалось многими исследователя-
ми, ее использование сопряжено с большими труд-
ностями, если анализируемый предмет не находит
точного соответствия в классификации, поскольку
степень ее дробности очень высока. Более удобна в
нашем случае классификация А.И. Айбабина, создан-
ная для крымских материалов с учетом кочевниче-
ских (Айбабин А.И., 1990; Веймарн Е.В., Айбабин
А.И., 1993), которая легко поддается коррекции и
дополнению, и поэтому взята нами за основу опи-
сательной систематизации деталей геральдическо-
го стиля из кочевнических комплексов.
Пряжки из цветных металлов разделяются на
типы и варианты по форме рамки и щитка; клас-
сификация дана по А.И.Айбабину (Айбабин А.И.,
1990). Пряжки с В-образной рамкой представлены
двумя типами. Пряжки типа I - к. 16 Наташино. На-
ташинские пряжки (рис.46, 27, 28), — собственно,
только поздние дериваты пряжек типа I, по А.И.Ай-
бабину, и представляют собой самостоятельный ва-
риант. Их напоминает пряжка из п. 165 Бирского мо-
гильника (Мажитов Н.А., 1968, табл.5, 24), но она
типологически гораздо более ранняя. Наташинские
же пряжки по оформлению (полая рамка без релье-
фа, форма щитка) близки также к псевдопряжкам.
Пряжки типа II (Айбабин А.И., 1990, с.38-40)
более многочисленны. Пряжки из Иловатки, Че-
бургола и Чапаевского (рис.45, 6-8) - вариант 2;
вариант 3 представляют пряжки из Черноморско-
го, Ковалевки и Родионовки (рис.46, 20, 22, 23);
вариант 4-1 — пряжка из п.12 к.7 Христофоровки
(рис.45, 43); вариант 4-2 - пряжки из п.7 к.7 Хри-
стофоровки, п.10 к.2 Рисового, Дымовки (рис.45,
44-46); вариант 4-3 - пряжки из к.35 Виноградно-
го, Дымовки, п. 12 к.7 Христофоровки (рис.45, 30,
38, 39); вариант 4-4 - пряжки из к.5 Виноградного,
Сивашского, “Царского кургана” (рис.45, 40-42) и
Чапаевского (Атавин А.Г., 1996, табл.6, 6), поздний
дериват пряжек этого варианта был в Октябрьском
(рис.46, 30); вариант 5 — пряжка из хут.Крупской
(рис.45, 9).
Псевдопряжки представлены двумя варианта-
ми: вариант 1 — литые псевдопряжки из Чапаевско-
го (рис.45, 5); вариант 2 - тисненые псевдопряжки
из Малаев (рис.45, 4).
Византийские “лировидные" пряжки (Айба-
бин А.И., 1990, с.41) в кочевнических комплексах
представлены тремя вариантами: вариант 1 - пряж-
ки из Перещепины (рис.46, 24, 25); вариант 3
- пряжки из хут.Крупской, п.2 Рябовки, “Царского
кургана”, Изобильного, Епифаново (рис.45,10, 11;
46, 1-3, 7); вариант 5 - пряжки из Дымовки, Косто-
грызово, Епифаново, п.7 к.1 Бережновки I (рис.45,
103
12-14, 21). Последний можно разделить на два под-
варианты по форме щитка: вариант 5-1 - с высту-
пами в виде двух полосок (рис.45, 21), вариант 5-2
— с выступами в виде птичьих головок (рис.45, 12-
14). Также к лировидным варианта 2 близка пряж-
ка из “Царского кургана” (рис.46, 6), но у нее нет
выраженных выступов в месте соединения рамки
и щитка. Следует отметить, что более выразитель-
ных кавказских вариантов “лировидных” пряжек
в кочевнических комплексах нет, тут можно лишь
условно считать их дериватом пряжку из Арциба-
шеве (рис.50, П26).
Более поздними вариациями лировидных пря-
жек являются пряжка из Вознесенки (рис.46, 15) и
пряжки с “вытянутыми губами” из п. 1 к. 111 Бе-
режновки II, к.1 Шиловки, кат. 15 Старого Салтова
и т.п. (рис.33, б, 9, 12).
Пряжки с овальной рамкой, имеющей углу-
бление для язычка без выступов-ограничителей,
разделены на два варианта: вариант 1 - бесщитко-
вые: Костогрызово (таб.46, 19); вариант 2 - с не-
подвижным щитком: п.З к.30 Калининской (рис.46,
4, 5); вариант 3 — с подвижным щитком - п.7 к.7
Христофоровки (рис.46, 21). Поздними деривата-
ми варианта 2, учитывая их предсалтовскую пози-
цию, можно условно считать пряжки из Геленовки
(рис.33, 13, 17).
Оригинальные большие поясные пряжки най-
дены в п.1 к.2 Васильевки, к.2 Белозерки и Малаях
(рис.45,1-3). Они имеют широкую овальную рамку
с углублением для язычка, декорированную насеч-
ками при помощи узкого зубильца, и подвижный
щиток из двух полосок (рис 45, 2, 3) или цельный,
но с глубоким вырезом (рис.45, 1). При внешней
схожести с пряжками с рифленой В-образной рам-
кой V-VI вв. (Афанасьев Г.Е., 1980, рис.2, 14, 16;
Бажан И.А., Каргапольцев С.Ю., 1989; Csallany D.,
1961, taf.CXLII, 8) они составляют совершенно са-
мостоятельный тип и в комплексах с “геральдикой”
известны пока только в рассматриваемой нами ко-
чевнической группе.
Пряжки с четырехугольной рамкой А.И.Ай-
бабин объединил в один вид, разделенный на два
типа: щитковые и бесщитковые (Айбабин А.И.,
1990, с.48-50), но рациональнее все же разделить
пряжки на два типа по форме рамки с параллель-
ными вариантами по форме щитка. Тип I - с пря-
моугольной, а тип II - с трапециевидной рамкой.
Бесщитковые: вариант 1-1-а — пряжка из Иловат-
ки (рис.45, 15) с широкой попой рамкой; вариант 1-1-б
- пряжки из Бородаевки (Синицын И.В., 1947,
рис.88), Келегеев и Новых Санжар (рис.46, 9, 10);
вариант 1-1-в - пряжка из к.1 Ясырево II с огра-
ничителями для язычка (рис.46, 14); вариант II-1
- пряжки из Арцибашево и “Царского кургана”
(рис.46, 8, 13), им близка также пряжка с отломан-
ным щитком из п.248 Дюрсо (рис.30, 20). Пряжки
с прямоугольным щитком: вариант 1-2 - пряжки из
Портового, Зиновьевки (рис.45, 16, 17), к.13 Ри-
сового (Щепинский А.А., Черепанова Е.Н., 1969,
рис.83,6); вариант П-2 - крупные пряжки из к.5 Ви-
ноградного, п.12 к.7 Христофоровки и Арцибаше-
во (рис.45, 18-20) и более мелкие из Сивашовки и
“Царского кургана” (рис.45, 22, 23). Вариант 3 - с
полукруглым или “щитовидным” щитком и вариант
4 - со щитком с боковыми вырезами - представле-
ны пока только для типа II: вариант П-З - пряжки
из Чапаевского, Авиловского, Богачевки, к. 5 Вино-
градного, Аккерменя, п. 1 Васильевки, Костогрызо-
во, Келегеев, Вознесенки (рис.45, 24-29. 35-37); ва-
риант 11-4 - Сивашовка, к.5 Виноградного, п. 1 к. 111
Бережновки И (рис.45, 31-34). Вариант 5 - пряжка
с трапециевидной рамкой и подвижным щитком
из Новоселок (Богачев А.В., 1998, рис.8, 2) в рас-
сматриваемой группе оригинальна, она близка к
пряжкам варианта П-2, по А.И.Айбабину (Айбабин
А.И., 1990, с.49; рис.46, 2, 3).
Отдельно нужно отметить пряжки с прямоу-
гольной рамкой и выступами-ограничителями для
язычка из Перещепины, Вознесенки и Мокрой Бал-
ки (рис.46, 11, 16, 17).
Железные пряжки использовались для ремней
сбруи, пояса и обуви, отличаясь в размерах, но по-
вторяясь в типах, что позволяет рассмотреть их со-
вокупно. Пряжки представлены четырьмя типами.
Тип I - четырехугольные. Вариант 1-1 - прямоу-
гольные (рис.47, 1, 3, б, 10); вариант 1-2 - трапеци-
евидные (рис.47, 2, 4, 5, 7, 8). Пряжки этого типа
в большом количестве представлены в Вознесенке,
где они в основном сбруйные. В п.248 Дюрсо тра-
пециевидная железная пряжка была поясной, а в
Сивашовке и Сивашском такие пряжки использова-
лись для застежек обуви. Пряжки варианта 1-1, как
отмечалось выше, представлены подвариантом с
щитком в виде двух бронзовых полосок (Вознесен-
ка, Новые Санжары, Заплавка) (рис.47, 1, 2). Тип
II - овальные (рис.47, 13, 15, 16, 18-20). Этот тип
распространен в подкурганных погребениях (к. 17
Наташино, к.24 Малой Терновки, Портовое, Сива-
шовка, Сивашское), причем в большинстве случаев
именно овальные железные пряжки и были основ-
ными поясными пряжками. Тип III - сегментовид-
ные (рис.47,21, 22)—Аджиголь, п. 1 к.2 Васильевки.
Тип IV - “восьмеркообразные” пряжки (рис.47, 11,
12) — Вознесенка, п.З к.30 Калининской; такие же
бронзовые были в п.1 к.2 Брусян IV (Багаутдинов
Р.С и др., 1998, табл.ЬХХ, 6, 7). Тип V- “лировид-
ные” пряжки - два железных экземпляра из У ч-Тепе
напоминают по форме пряжки типа IV, но больше
- поясные “лировидные” пряжки варианта 1.
Бляшки. Двусоставные "двурогие” бляшки
представлены вариантами 1-2 (рис.48, 30, 31), 1-3
104
(рис.48, 33) и 1-4 (рис.48, 32), по А.И.Айбабину
(Айбабин А.И., 1990, с.52), также нужно отметить
прессованные с псевдогранупяцией бляшки из
Уч-Тепе (рис.48, 34). Односоставные “двурогие”
бляшки аналогичны верхней части двусоставных
бляшек вариантов 1-2 и 1-4 (рис.48, 21, 22, 28, 29)-,
выделяется только бляшка из Иловатки (рис.48,
23), которая является, скорее всего, их прототипом,
близким к двучастным накладкам с боковыми вы-
резами (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996,
рис.35,21,29-31).
Т-образные бляшки представлены вариантами
2 (рис.48,46-48, 51, 52, 55), 3 (рис.48,53), 7 (рис.48,
56) и 8 (рис.З, 3) (Айбабин А.И., 1990, с.53); в Келе-
геях был обломок Т-образной бляшки (рис.48, 54),
а в Портовом и хут. Крупской - бляшки, декори-
рованные инкрустацией и зернью (рис.48, 49, 50).
Аналогии Т-образным бляшкам из других регио-
нов собраны И.О.Гавритухиным (Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, с.26,27; рис.37; 38).
Щитовидные бляшки довольно разнообразны,
поэтому их трудно уверенно разделить на вариан-
ты, особенно учитывая тот факт, что выборка ко-
чевнических комплексов с “геральдикой” пока все
еще невелика. Но, все же, даже на этом материале
разделение их А.И.Айбабиным только на 3 вариан-
та (Айбабин А.И., 1990, с.54) выглядит недостаточ-
ным. Следует выделить пять основных вариантов
по форме вырезов на бляшках. Вариант 1 — бляшки
с полуовальным вырезом (рис.48, 2, 3, 8); вариант
2 - бляшки с полукруглым вырезом вверху (рис.48,
4-7), сюда же можно отнести и бляшку из Чапаев-
ского (рис.48, 13); вариант 3 - бляшки с круглым
вырезом в верхней части щитка (рис.48, 1, И, 12,
19, 20); вариант 4 - бляшки с волнистым вырезом
по центру щитка (рис.48, 9, 10, 14-18); вариант 5 -
бляшки с прямоугольной прорезью в верхней части
щитка (рис.48, 25-27). Конечно, есть и комбинации
вариантов (рис.48,11, 27).
Трехлопастные бляшки — украшения обуви —
также нужно разделить немного иначе, чем А.И. Ай-
бабин (Айбабин А.И., 1990, с.54-55), на четыре ва-
рианта: вариант 1 — бляшки с фигурными лопастями
(рис.48, 40) (Айбабин А.И., 1990, рис.51, 52); вари-
ант 2 — бляшки с простыми щитками и тремя от-
верстиями в центре (рис.48, 39); вариант 3 - литые
или прессованные бляшки с простыми щитками и
треугольным или фигурным углублением в центре
(рис.48, 41) (Мошкова М.Г., Федорова-Давыдова
Э.А., 1974, табл.ХХШ, 3; Веймарн Е.В., Айбабин
А.И., 1993, рис.47, 27, 28; рис.48, 19; рис.60, 20);
вариант 4 - чисто декоративные тисненые бляшки
из Вознесенки (рис.48, 41) и Новых Санжар (Сми-
ленко А.Т., 1968, рис. 1,5); совсем поздние их дери-
ваты - бляшки из Камунты и Галиата (рис.37, 51,
52). Четырехлопастные бляшки в рассматриваемых
комплексах есть только в инкрустированном вари-
анте из к. 14 Белозерки (рис. 19,40).
Двущитковые застежки обуви представлены
четырьмя вариантами: 1 (рис.48,45) и 2 (рис.48,42-
44), по А.И.Айбабину (Айбабин А.И., 1990, с.54), а
также дополнительными вариантом 3 с инкруста-
цией (рис. 19, 42, 43) и вариантом 4 с грануляцией
(рис.48, 36-39) (аналогии см.: Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, рис.40). И.О.Гавритухин
объединил с ними двусторонние бляшки-раздели-
тели (рис.49, 38, 39), но их зачисление в один тип
с предыдущими мы считаем некорректным, так как
они различны по форме и функциональному пред-
назначению.
“Восьмеркообразные" бляшки были в пяти
погребениях из Богачевки, Изобильного, п.12 к. 13
Рисового, Зиновьевки и Сивашовки (рис.48, 62-
64), но все они, фактически, представляют собой
разные варианты. Наиболее распространенным
является вариант из Зиновьевки (рис.48, 63), пред-
ставленный в таком виде в Крыму (Айбабин А.И.,
1990, рис.51, 3), Подунавье (Мавродинов Н., 1959,
рис.2), Абхазии (Воронов Ю.Н., Шенкао Н.К., 1982,
рис.22, 11-13, 15), остальные индивидуальны.
Фигурные бляшки из Сивашовки и Чапаевско-
го (рис.48, 35, 36) использовались для украшений
узды и других ремешков.
Омегообразные бляшки, характерные для
крымских (Айбабин А.И., 1990, рис.51, 31, 32, 33),
ранневарских (Salamon А., 1969, Abb.5, 21) и сла-
вянских (Корзухина Г.Ф., 1996, табл.21, 22-31; 55,
10, 11) комплексов, в кочевнических наоборот ред-
ки и представлены только в Чапаевском, Келегеях и
Сивашском (рис.48, 37, 38).
В п. 10 к.4 и п.З к.30 Калининской были бляш-
ки с прорезью и птичьими головками (рис.48, 58.
59), их инкрустированной имитацией, скорее всего,
являются бляшки из Портового (рис.48, 60). Анало-
гичные бляшки известны в Боче (рис.5, 16), Гудер-
месе, Мокрой Балке (Гавритухин И.А., Обломский
А.М., 1996, рис.82, 45; 87, 21), похожие, но другие
по оформлению - в славянских кладах из Вильхов-
чика (Приходнюк О.М., 1980, рис.61, 7, 8) и Ко-
зиевки (Корзухина Г.Ф., 1996, табл.55, 7), причем
в последнем наборе также была и бляшка в виде
птичьей головы (Корзухина Г.Ф., 1996, табл.55,12),
сходная с бляшкой из п.З к.30 Калининской (рис.48,
57). Интересны также подобранные Ч.Балинтом
сирийские и иранские аналогии таким бляшкам
(Balint Cs., 1992, taf.31, 5-7, 10,20).
К поясным деталям относятся также колчан-
ные крюки. Вариант 1 - литой экземпляр из п. 10 к.4
Калининской (рис.49, 37), аналогичный экземпля-
рам из Бочи (рис.5,15) и Кунбабоня (Toth Е., Horvat
А., 1992, Taf.21,5). Вариант 2 - железные крюки из
Костогрызово и п.4 к. 11 Шелехметьского II могиль-
105
106
Рис. 24. Украшения: 1 - Арцибашеве; 2,4 — Усть-Каменка; 3 — Брусяны II, к.2, п.1; 5, 18 — Глодосы;
б, 16-Келегеи; 7, 30, 31 - Крыловка; 8, 14-Новые Санжары; 9 - Перещепина; 10 - Ясиново; 11,
15 — Шиловка, к. 1; 12 — Морской Чулёк; 13 — Музей исторических драгоценностей Украины (Киев):
17 —Директорская Горка, п.5; 19 — Романовская; 20, 21 — Новопокровка; 22-29 — Аккермень; 32 —
Джигинская; 33 — Уфа, п. 2.
Fig. 24. Ornaments: 1 -Artsibasheva, 2, 4- Ust-Kamenka, 3 - Brusyany II, barrow 2, burial 1, 5, 18
-Glodosy; 6, 16 — Kelegei; 7, 30, 31 - Krylovka; 8, 14 - Novyie Sanzhary. 9 - Pereshchepina; 10— Yasinovo;
11, 15- Shilovka, barrow I; 12- Morskoi Chulyok; 13- Museum of historical valuables of Ukraine (Kiev); 17
- Directorskaia Gorka, burial 5; 19 - Romanovskaya: 20. 21 - Novopokrovka; 22-29 - Akkermen; 32 - Dzhigin-
skaya; 33 - Ufa, burial 2.
ника (Бражник О.И. и др., 2000, рис.4, 10), сходные
с крюками из ранней группы раннесалтовских кур-
ганов. Крюками для колчана также часто называ-
ют детали из Епифанова и п.12 к.7 Христофоровки
(рис.49, 35, 36), ближайшие аналогии которым на-
ходим у авар: епифановскому аналогичен крючок
из Бочи (рис.5, 20), а христофоровскому - из п.147
Кёрнье (Salamon А., 1969, Abb.4, 10), но в Боче, как
отмечалось выше, был и другой “колчанный крюк”,
т.е. функциональное предназначение таких предме-
тов не стоит жестко суживать.
Наконечники ремней довольно разнообразны.
Наиболее распространенный тип поясных нако-
нечников - это коробчатый наконечник, состоящий
из двух U-образных пластинок одинакового разме-
ра, стыки между которыми запаивались выгнутой
узкой пластинкой (рис.49, 1-9, 12). Прорезный де-
кор для таких наконечников отмечен только в к.5
Виноградного (рис.49, 9), Сивашском и к.24 Нови-
нок II (Матвеева Г.И., 1997, рис. 107, 7), остальные
не орнаментированы. Также по размерам мог быть
поясным и наконечник из Арцибашево (рис 49,13),
но типологически в рассматриваемой группе он
принадлежит к наконечникам дополнительных ре-
мешков, тем более, что в поясную арцибашевскую
пряжку он, как и наконечник кат.9 Перещепины, не
проходит.
Наконечники дополнительных ремешков мы,
вслед за О.И.Гавритухиным, собравшим наиболее
объемную выборку таких изделий (Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996, рис.43, 45, 46), раз-
деляем на три типа по форме: тип I - наконечники
с прямыми сторонами (рис.49, 18-31, 40, 41); тип
II - наконечники с боковыми вырезами (рис.49,13-
16); тип III - наконечники с боковыми выступами
(рис.49, 17, 32-34). Тип I состоит из двух подтипов
- с округлым и заостренным окончанием, которые,
в свою очередь, разделяются на варианты. Вари-
ант 1-1-1 - наконечники с продольной прорезью
(рис.49, 21, 22, 26). Вариант 1-1-2 - наконечники
с двумя отверстиями в верхней части (рис.49, 40,
41). Вариант 1-1-3 - наконечники с дополнительной
треугольной или волнистой прорезью (рис.49, 18).
Подтип 2 разделен на два подтипа по пропорциям:
подтип 1 - широкие приземистые наконечники из
Малой Терновки (рис.49, 31) и “Царского кургана”
(Атавин А.Г, 1996, табл. 17, 8); вариант 2 - пропор-
ционально более узкие (рис.49, 19, 20, 23-25, 27-
30). Последние по декору делятся на подвариантьг
вариант 1-2-2а - с продольной прорезью (рис.49,25.
27-30); вариант 1-2-26 - с треугольной (рис.49, 19,
20, 23, 24). Тип II делится только на два варианта
по размерам и декору. Вариант 1 - наконечник из
Арцибашево (рис.49, 13). Он несколько чужероден
в выборке и, учитывая аналогии из Гапоновского,
Мартыновского и Трубчевского кладов (Гавриту-
хин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.23, 18; Кор-
зухина Г.Ф., 1996, табл. 19, 24; Приходнюк О.М. и
др., 1996, рис.8, 4), возможно, получен от славян.
Вариант 2 — небольшие наконечники из Сивашов-
ки, Чапаевского, Богачевки (рис.49, 14-16). Тип III
разделен на два варианта: вариант 1 - небольшой
наконечник с треугольной прорезью из “Царского
кургана” (рис.49, 17); вариант 2 - узкие длинные
наконечники из Малаев, Аджиголя, п.10 к.4 Кали-
нинской, п.2 к.1 Березовки I (рис.49,32-34), причем
следует заметить, что литые есть только в п. 10 к.4
Калининской, остальные прессованные.
Двучастные наконечники (или, возможно, на-
кладки ремешков) были только в Васильевке: ва-
риант 1а, по И.О.Гавритухину, - п.1 к.2 Васильев-
ки (рис. 19, 22), а вариант 2а - п.2, к.2 Васильевки
(рис. 19, 33) (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, с.24).
Из разнообразных дополнительных деталей, в
первую очередь, нужно отметить скобы и обоймы,
некоторые из которых повторяют формы геральди-
ческих щитков (рис.49, 47-49, 51). Наиболее ста-
бильной является форма ременных скоб (рис.49,
45, 46), которые только различаются в размерах, в
зависимости от ширины ремней.
Рассматривая картину в целом, прежде всего, в
глаза бросается выраженная индивидуальность на-
боров. Даже однотипные детали обязательно раз-
личаются в мелких чертах оформления, технике ис-
полнения, повтор же в наборах разных комплексов
больше двух-трех однотипных деталей наблюдает-
ся редко. В определенном смысле это характери-
107
зирует само общество, где каждый его член, даже
рядовой, пытался выделиться внешним видом.
Механический статистический анализ со-
встречаемости типов деталей в комплексах в на-
шем случае практически бесполезен - из-за малой
выборки статистическому анализу поддается толь-
ко очень дробный набор признаков формы, кон-
струкции и декора деталей, воспроизвести который
в публикации довольно сложно. Частично заменить
его позволяет графическая корреляция признаков
(рис.50), под которыми объединены не только одно-
типные детали, но и близкие по стилю оформления.
Наряду с кочевническими, на рис. 50 условно вве-
дены два инокультурных комплекса: Боча и п.402
Дюрсо. Как уже указывалось выше, комплекс из
Бочи содержит детали геральдического стиля, ана-
логичные восточноевропейским, поэтому в табли-
це он условно замещает Перещепину, практически
лишенную геральдических деталей, пригодных для
сравнения; а п.402 Дюрсо введено для увязки при-
знаков 22 и 26 (далее: “П22”, “П26” и т.п.), а также,
в некотором роде, как “контрольное”.
Устойчивых комбинаций признаков очень
мало, выделяются лишь небольшие блоки (рис.50):
П1-П2-ПЗ-П11; П2-П9-П12-П13-П14; П7-П10,
П17-П21; П20-П21; П21-П25; П21-П23-П24; П27-
П36; П31-П34-П35; П37-П38-П39. К разряду
“сильных” единичных признаков можно отнести
поясные пряжки. П15 объединяет пряжки из Чапа-
евского, хут. Крупской и Иловатки, сюда же отно-
сится пряжка из Чебургола; П19 - пряжки из Ма-
лаев, п.1 к.2 Васильевки и к.2 Белозерки, также по
форме рамки и подвижному пластинчатому щитку
с ними сравнима пряжка из п.4 к.11 Шелехметьско-
го II могильника (Бражник О.И. и др., 2000, рис.4,
23), которая близка Васильевской и железным языч-
ком. П20 не совсем ровен: цельный блок составля-
ют пряжки с птичьими головками из Епифанова,
Костогрызово и Дымовки; к ним близки пряжки из
Дюрсо и п.7 к.1 Бережновки I; пряжка из п.1 к.111
Бережновки II внешне схожа с ними, но она при-
надлежит уже к другому этапу развития таких пря-
жек; пряжка из хут.Крупской зачислена в признак
по форме рамки и язычка, ей аналогична пряжка
из п.2 Рябовки. П27 жестко объединяет между со-
бой пряжки из п.12 к.7 Христофоровки, Арцибаше-
во и к.5 Виноградного; другая подгруппа: пряжки
из Сивашовки, к. 13 Рисового и “Царского курга-
на”, остальные пряжки признака индивидуальны.
В П29 подгруппы составляют пряжки из п.12 к.7
Христофоровки, к.35 Виноградного, Дымовки, к
ним же по форме щитка условно примыкает пряж-
ка из п.7 к.7 Христофоровки, хотя сам щиток от-
носится к П24; вторая подгруппа: пряжки из к.5
Виноградного, Уч-Тепе и Сивашского, остальные
индивидуальны. ВПП две подгруппы: пряжки из
Келегеев, Костогрызово и вторая: пряжки из Бога-
чевки, к.5 Виноградного, п. 1 к.2 Васильевки, Нови-
ковки, сюда же относятся пряжки из Аккерменя и
к. 17 Наташино, неучтенные в корреляции; позиция
пряжки из Авиловского (рис.45,27) индивидуальна.
Бляшка из Арцибашево в П34 одновременно соче-
тает признак П36 — длинную прорезь вверху. Очень
условны П28 и П26: реальных лировидных пряжек
кавказского вида в кочевнических погребениях нет,
но, на наш взгляд, есть дериват из Арцибашево и
железные имитации из Уч-Тепе; в П28 же собраны
“восьмеркообразные” бляшки разных вариантов.
Также условно и сравнение огранки рамки пряжки
из Епифанова с рифленой рамкой пряжки из Бочи в
П5. В ПЗО прямая связь только между наконечника-
ми из Изобильного и Сивашовки, а также п. 12 к. 13
Рисового и п.З к.30 Калининской.
Рассматриваемые комплекты деталей гераль-
дического стиля довольно однородны по стилю
оформления: комбинации круглых, треугольных,
волнистых прорезей, прорезей в виде “запятых”
и “галочек” повторяются на бляшках, пряжках и
наконечниках; птичьи головки использованы для
оформления пряжек и бляшек. Ни комбинации при-
знаков или отдельных типов геральдических дета-
лей, ни стилистические особенности декора пока
не дают надежных оснований для статистической
группировки комплексов, отражающей хронологи-
ческие группы. Более продуктивной представляется
технология изготовления наборов. Обратим внима-
ние на комплексы группы Уч-Тепе: в самом уч-те-
пинском погребении двурогая двучастная бляшка
(П35) выполнена тиснением, а не литьем, а в п. 1 к.2
Васильевки пряжка Ш1 прессована с последующей
заливкой изнутри свинцовым (?) сплавом. Признак
П19, связывающий п.1 к.2 Васильевки с Малаями,
оказывается не единственным, поскольку весь на-
бор бляшек из Малаев выполнен тиснением. Тис-
неные наконечники П16 были не только в Малаях,
но и в п.2 к.1 Березовки I горизонта Вознесенки
(Скарбовенко В.А., Сташенков Д.А, 2000, рис.5, 9,
10), а также в Аджиголе (рис.49, 33), п. 1 к.7 Нови-
нок II, п.30 Борисово (Саханев В., 1914, рис.20, 9).
Серия прессованных наконечников П16 нарушает-
ся только литыми из п. 10 к.4 Калининской, но этот
комплекс близок к погребениям группы Уч-Тепе и
признаком П35. В Дымовке прессованная U-образ-
ная бляшка с наколотой псевдозернью подражает
золотым прессованным изделиям с псевдозернью
из Уч-Тепе. В Костогрызово в технике прессовки
выполнены двущитковые застежки обуви варианта
1, щитовидные бляшки без прорезей, а также круглая
плоская бляшка с надчеканкой в виде концентри-
ческих кружков. В Родионовке в технике прессов-
ки выполнены два серебряных наконечника, по
форме и скошенным граням подражающих литым
108
Рис. 25. Кубки: 1-3 - Перещепина; 4 - Бона; 5 - Кунагота; б - Китай. Масштаб разный.
Fig. 25. Goblets: 1-3 — Pereshchepina; 4 — Bocsa; 5 — Kunagota; 6 — China. The scale is different.
геральдическим; на одном есть надчеканка в виде
кружков. Аналогичные прессованные наконечни-
ки были и в п. 1 к.2 Васильевки. Надчеканка в виде
кружков есть на литой трехлопастной бляшке из п.9
к.5 Ясырево III (Мошкова М.Г., Федорова-Давыдо-
ва Э.А., 1974, табл.ХХШ, 3), которая по технике и
манере исполнения является уже явным дериватом
геральдических. Такая же надчеканка наблюдает-
ся и на оригинальной пряжке из п.5 к.9 Богачевки
(рис.46, 29), которая пока не имеет близких анало-
гий и либо относится к группе погребений 1 -й пол.
VI в. (Комар А.В., 2004а), либо же связана с возоб-
новлением традиции маленьких обувных пряжек с
овальной рамкой и подвижным пластинчатым щит-
ком, наблюдаемой в Глодосах (Смыенко А.Т., 1965,
рис. 17). Вполне могла бы быть отнесена к горизон-
ту Вознесенки пряжка “с вытянутыми губами” из
п. 1 к. 111 Бережновки II (рис.33, 9), но присутствие
в комплексе только литых геральдических деталей
позволяет вспомнить и о пряжке “с вытянутыми
губами” из Келегеев. Геральдические бляшки из
п.1 к.2 Васильевки (рис.48, 8, 28, 30) выделяются
на общем фоне увеличенными размерами и замет-
ной грубостью исполнения, напоминая по стилю
поясной набор из п.1 к. 182 Алтынасара 4е (Левина
Л.М., 1996, рис. 138).
Также увеличенными размерами подчеркнут
и набор из Иловатки (рис.45, б, 15; 48, 1, 23), но
здесь другая манера исполнения деталей: они не
имеют характерных резких очертаний и скошен-
109
них краев деталей геральдического стиля. Прямо
с рассмотренной нами группой геральдических
поясов здесь соотносима только пряжка (рис.45,
б), но в остальном набор создает впечатление бо-
лее раннего, являющегося прототипом развитых
геральдических наборов других подкурганных по-
гребений, и в этой оценке мы согласны с И.О.Гав-
ритухиным (Гавритухин И.О., 1996, с. 123). К го-
ризонту Иловатки исследователем первоначально
было отнесено и погребение из Новоселок (Гав-
ритухин И.О., 1996, рис.4), но позже, в полемике
с А.В.Богачевым, позиция Новоселок исследова-
телем была "размыта” в рамках всего диапазона
существования гарнитур геральдического стиля
(Гавритухин И.О., 2000, с.27, 28). Прямых анало-
гий в рассматриваемой нами группе кочевнических
погребений новоселковская пряжка пока не имеет,
что действительно может быть косвенным поводом
для отнесения новоселковского погребения к более
раннему горизонту, но учитывая контекст таких на-
ходок в комплексах Крыма и Северного Кавказа,
оснований для сужения позиции Новоселок пока
действительно нет.
Пожалуй, самый важный для нас вопрос - это
все же выделение группы комплексов с “гераль-
дикой” горизонта Бочи-Перещепины. Основными
индикаторами тут выступают признаки П1-8, 10,
И. Псевдопряжки связывают с Перещепиной и
Келегеями только два погребения из Чапаевского и
Малаев. Т-образные застежки (П2) - признак наи-
более массовый в рассматриваемой группе. За ис-
ключением бляшки с “рогатым” щитком из Малаев
и бляшки с U-образным щитком из хут.Крупской,
остальные имели “щитовидные” щитки. ПЗ связы-
вает Перещепину и Бочу с Келегеями и Чапаевским,
а П4 - с Портовым. Признаки П5-6 сближают Бочу
с Епифановым, Изобильным, п.З к.30 Калининской
и “Царским курганом”; П7 - с двумя погребениями
из Калининской и Портовым, П8 — с Епифановым
и условно п.12 к.7 Христофоровки, П10 - с п.10
к.4 Калининской. Признак П11, как минимум, син-
хронизирует Келегеи и Костогрызово. Упомянутые
кочевнические комплексы содержали, в свою оче-
редь, также признаки: П12-24, 27-31, 34, 35.
“Контрольные” комплексы Северного Кавка-
за с отдельными деталями горизонта Бочи демон-
стрируют очень близкий набор признаков. В п.402
Дюрсо были признаки: П20-22,25,26; в кат.11 Чми
(Гавритухин И.А., Обломский А.М., 1996, рис.82,
97-114): П2, 10, 20, 21, 29, 30, 37 (дополнительно
следует отметить наконечник и Р-образные скобы
с грануляцией, а также четырехлопастную бляшку,
близкую бляшке из к. 14 Белозерки) (рис. 19, 40);
в Гудермесе (Гавритухин И.А., Обломский А.М.,
1996, рис.82, 43-46): П7, 8, 12; в кат.117 Мокрой
балки (Афанасьев Г.Е., Рунич А.П., 2001, рис.134):
П7, 11, 26 (а также: пирамидальная серьга, анало-
гичная арцибашевской, прессованный наконечник
с псевдогрануляцией с расположением треуголь-
ников зерни ободком, как в Мадаре и Вознесенке,
прессованные подражания круглым бляшкам со
вставкой, аналогичные уч-тепинским); в дромосе
8 Клин-Яра III (Флёров В.С., 2000а, рис.31): П7,
11. В кат.11, 16, 17, “Д” Чми (Гавритухин И.А., Об-
ломский А.М., 1996, рис.82) находились признаки:
П2, 3, 10, 14, 20, 21, 25, 26, 29, 30, 31, 34, 35, 37.
В Скалистом (Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993)
склепы 107, 321, 420, 422, 447, 462, 486 содержа-
ли признаки: П2, 3, 6, 11-13, 22, 25, 27, 29-31, 35,
37, 38; а п.7 с. 180 Керчи (Засецкая И.П., 1998, табл.
XIX): П2, 12, 21, 33, 35, 38. Совстречаемость рас-
смотренных нами признаков как в кочевнических,
так и в соседних им северокавказских и крымских
комплексах, позволяет уверенно констатировать,
что основной горизонт кочевнических погребений
с литыми геральдическими деталями монолитен и
хронологически близок Перещепине и Келегеям,
отражая с ними один этап развития культуры ко-
чевников Восточной Европы.
Единственное степное погребение с наборным
поясом, достоверно предшествующее горизонту
Перещепины, - это Иловатка. Несколько странно,
но крайне малочисленны и комплексы с прессо-
ванными поясными деталями без включения “ге-
ральдических” элементов. Это - погребения из За-
плавки, Дорофеевки и к.2 Брусян II (Багаутдинов
Р.С. и др., 1998, табл.ХЬ, 18-26). В последнем ком-
плексе находились обломки набора с “цветочным”
декором, близким декору Вознесенских сбруйных
бляшек. Квадратная железная пряжка из Заплавки
со щитком в виде двух бронзовых полосок (рис.47,
/) находит прямые аналогии в Вознесенке и Но-
вых Санжарах. Плоские круглые бляшки со слегка
скошенными гранями, кроме Заплавки, в это вре-
мя известны в Костогрызово, п.1 к.2 Березовки I
(рис.36, 46), п.1 к.2 Брусян IV и кат.29 Клин-Яра
III (Флёров В.С., 2000а, рис.39, 16-18). U-образные
прессованные бляшки из Заплавки (рис.36, 12) на-
поминают экземпляры из п.7 Дунапентеле (Garam
Е., 1995, Abb.2, 7), а бляшки с имитацией “жем-
чужинка” по контуру (рис.36, 12) - бляшки из Ка-
мунты (рис.34, 17). По сравнению с упомянутыми
аналогиями, заплавские бляшки уже очень далеко
отошли от византийских прототипов и маркиру-
ют фазу развития культуры даже несколько более
позднюю, чем сама Вознесенка; это же можно ска-
зать и о к.2 Брусян II.
Оружие. В Чапаевском и Сивашовке находи-
лись однолезвийные мечи с Р-образными скобами
(рис.44, 3, 4), аналогичные по оформлению ножен
и рукоятей экземплярам из к.5 Виноградного и Уч-
Тепе. Похожий меч, но короче и без Р-образных
110
скоб, был и в Изобильном (рис.44, б). Из группы
несколько выделяется только сивашовский меч,
имевший двустороннюю заточку на конце клинка
и утяжеляющее “перекрестье” в виде обернутой
широкой железной пластины. Эти конструктивные
детали сближают сивашовский меч с подарочным
мечом из Перещепины и аналогичными аварскими
экземплярами I и II среднеаварского периодов (За-
сецкая И.П., 1998, кат.25). Меч из Заплавки (рис.44,
10) двулезвийный и имел прямое перекрестье, а
в п.4 к. 11 Шелехметьского II могильника найден
экземпляр “классической” салтовской сабли с пря-
мым перекрестьем, который сопровождался также
небольшими “салтовскими” типами трехлопаст-
ных наконечников стрел (Бражник О.И. и др., 2000,
рис.4, 8, 9, 15). Других отличий в наборе вооруже-
ния рядовых погребений не наблюдается.
Снаряжение коня. “Восьмеркообразные” стре-
мена варианта I-1 -а отмечены в погребениях из Жу-
равлихи и Заплавки (рис.39, 4), обломки такого же
стремени были также в к. 17 Наташино, стремена
варианта I-2-а - в к.1 Рождественского III (Багаут-
динов Р.С. и др., 1998, рис.27, 8), а варианта I-2-б
- в п.4 к.11 Шелехметьского II могильника (рис.41,
1). В Ковалевке найдено аркообразное стремя не-
определенного типа (Ковпаненко Г.Т. и др., 1978,
с.55), а в п. 10 к.4 Калининской — типа III (рис.40,
5). Тип удил определяется лишь для Сивашовки
- грызла варианта 2 с восьмеркообразными окон-
чаниями и костяными псалиями, форма которых не
установлена, а также для п.4 к.11 Шелехметьского
II могильника - грызла варианта 3 с прямыми ко-
стяными псалиями, в которые вбиты прямоуголь-
ные скобы (Бражник О.И. и др., 2000, рис.5, 1), что
визуально сближает эти удила с Вознесенскими с
литыми гвоздевидными псалиями (рис.43,1).
Сбруйные украшения среди бляшек геральди-
ческого стиля идентифицировать можно только по
материалам зафиксированной in situ узды из Сива-
шовки. Это в основном литые детали, на которых
наблюдаются прочерчивание (а иногда и пропилы)
от круглых отверстий к краю бляшки, а также на-
сечки по краю (рис.48, 65-68; 49, 28, 50).
Украшения. Набор украшений в рядовых по-
гребениях небогат и поэтому материала для срав-
нения очень мало.
Серьги с овальным кольцом трех вариантов.
Вариант 1 — овальное кольцо с одной маленькой бу-
синой (рис.24, 4) — к.63 Усть-Каменки и погребения
новинковского типа (Сташенков Д.А., 1997, рис.1,
24; Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл-XLV, 13); ва-
риант 2 — с напаянным широким диском и шипом
вверху (рис.24, 7) — Крыловка; вариант 3 - серьги
“хазарского” типа, по Д.А.Сташенкову (Сташенков
Д.А., 1997, с.63), - п.4 к. 11 Шелехметьского II мо-
гильника (Бражник О.И. и др., 2000, рис.4, 22).
Серьги с овальным или округлым кольцом и
припаянной внизу пирамидкой из одного крупного
и нескольких мелких шариков (рис.24, 2, 3) - к.63
Усть-Каменки, п.1 к.2 Брусян II; известны также
на Пастырском городище (Приходнюк О.М., 1996,
рис.7, 14) и у авар (Garam Е., 1992, Taf.3,4; 28, 1-2;
29, 3; 34, 9, 10).
Браслеты известны пока только в бескурган-
ных ингумациях. В п. 1, 2 Максимовки находились
массивные бронзовые браслеты с утолщениями на
концах (Левченко Д.1., 2001), аналогичные по фор-
ме браслетам из Морского Чулёка (рис.51, 16), но
широко распространенных в V-VIII вв. у оседлых
народов. А в п. 1 и 4 Рябовки найдены браслеты из
узкой пластинки со змеиными головками на концах
(рис.51, 9-11). Судя по многочисленным аналогиям
из “антских” кладов (Корзухина Г.Ф., 1996, табл.51,
2, 3, 7-12; 104, 1-5), они вполне могли быть заим-
ствованы кочевниками у славян, правда, нужно
учесть и синхронные северокавказские аналогии
(Афанасьев Г.Е., Рунич А.П., 2001, рис.40, 3,4).
Бусы в подкурганных погребениях крайне не-
многочисленны; типы бус определены только для 6
погребений. В Айвазовском находилась стеклянная
реберчатая голубая бусина (Кругликова И.Т., 1957,
рис.1, 1) отдела 2 типа б, по В.Б.Ковалевской, или
МЕР №113-115 согласно последней работе (Деопик
В.Б., 1961, с.218; Ковалевская В.Б., 2000, с. 18-20).
В погребениях из Крыловки и Аккерменя находи-
лись стеклянные дву- и трехчастные бусы (рис.24,
25-28, 31) отдел 1 тип з, по В.Б.Ковалевской (МЕР
№ 143, 144) (Деопик В.Б., 1961, с.217; Ковалевская
В.Б., 2000, с.35, 36). На бусах из Аккерменя отме-
чены следы “позолоты”, т.е. покрытия поверхности
желтым стеклом. Такая техника считается поздним
признаком, характерным для бус VIII-XI вв. Ребри-
стая трехчастная бусина (рис.24, 30) типа 1/9, по
С.А.Плетневой (Плетнева С.А., 1989, рис.63), или
МЕР № 111, по В.Б.Ковалевской (Ковалевская В.Б.,
2000, с. И 7, 118), найдена в Крыловке, такие бусы
характерны в основном для VIII-IX вв. Также пре-
имущественно в комплексах VIII-IX вв. попадают-
ся и бисерные бусы из прозрачного стекла, прониз-
ка которого была в п. 1 Рябовки (Обломский А.Н.,
Терпиловский Р.В., 2001). Каменные бусы, в основ-
ном, янтарные: в Аккермене это - биконические и
овальная бусины (рис.24, 22-24), а в Новопокровке
и Келегеях - бочковидные (Гаврилов А.В., 1996;
Тахтай А., (год не известен), Келегейський ...).
Все упомянутые типы бусин, по В.Б.Ковалев-
ской, наиболее характерны для VIII-IX вв. (Деопик
В.Б., 1961; Ковалевская В.Б., 2000) и лучше всего
представлены в салтовских могильниках. Этот
немногочисленный набор, тем не менее, заметно
отличается от синхронных наборов бус соседних
славянских кладов или крымских погребений, в
111
Рис. 26. Предметы технологической группы V из Перещепины. Масштаб разный.
Fig. 26. Items of technological group V from Pereshchepina. The scale is different.
112
которых нет многочастных бусин с позолотой и
многочастных реберчатых. Скорее всего, этот факт
указывает на отдельное направление торгово-эко-
номических связей, ориентированных на Северный
Кавказ.
Следует также отметить использование в каче-
стве подвесок монет с одним отверстием: п.24 Оси-
повки, Журавлиха и к. 13 Дорофеевки. В Октябрь-
ском не исключена принадлежность к ожерелью
массивных бронзовых пуговиц (рис.51, 7, 8).
Интересными находками являются фибулы из
подкурганных погребений Березовки и Поставмук.
Из двух березовских пальчатых фибул, собственно,
на скелете находилась только одна. Она отличается
от типичных “днепровских” пальчатых фибул мень-
шей массивностью, конической формой кнопок и
декором (рис.51, 3), имитирующим кербшнитный
орнамент ранних пальчатых фибул koh.V - VI в.
(Айбабин А.И., 1990, рис.14, 8, 10-13; 15, 1, 4). В
насыпи этого же кургана найдена и вторая, обыч-
ная “днепровская” фибула (рис.51, 1) типа П.С, по
И.О.Гавритухину (Гавритухин И.О., Обломский
А.М., 1996, с.37, 38). Точных славянских анало-
гий ей нет - можно только отметить близкий декор
щитка фибулы из Кидановки (Корзухина Г.Ф., 1996,
табл. 60) и близкие пропорции фибулы из Трубчев-
ского клада (Приходнюк О.М. и др., 1996, рис.1, 1).
Также редко на славянских фибулах использовал-
ся пунсонный декор не двойными, а одинарными
кружками с ямками в центре, отмеченными, тем не
менее, в степи на вещах из Родионовки, Ясырево,
Богачевки. Возможно, что обе березовские фибулы
- продукция крымских мастерских. Зато явно сла-
вянским ювелиром сделана фибула из Поставмук
(рис.51, 4), которой достаточно аналогий в славян-
ском ареале (Корзухина Г.Ф., 1996, табл.31,1; 87,1,
2, 8, 9; 108, 4).
Декоративных бляшек одежды практически
нет. Можно отметить только золотой инкрустиро-
ванный медальон из к. 17 Наташино (рис. 18, 12)
и бронзовое подражание из п.2 к.1 Карнаухово
(Ляпушкин И.И., 1958). Как справедливо отметил
И.А.Баранов (Баранов И.А., 1990, с. 113), Наташин-
ской бляшке практически идентичны бляшки из
Мадары (рис. 18,13)', также близкие аналогии мож-
но отметить в п.1 аварского могильника Сегвар-
Оромдюлё вместе с набором инкрустированных
подвесок, сходных с п.2 Уфы (Lorinczy G., 1992,
Abb.4, 6-9), а также прессованными деталями ге-
ральдического стиля.
Относительная хронология. Без учета более
раннего горизонта Иловатки, в отличие от комплек-
сов знати, рядовые погребения распадаются только
на три группы, отражающие стадиальные горизон-
ты. Группу 1 составляют погребения с литыми де-
талями геральдического стиля без технологических
признаков или предметов горизонта Вознесенки.
Это основная часть рассмотренных погребений:
Сивашовка, Сивашское, Богачевка, Черноморское,
п.10 к.2 и п. 12 к. 13 Рисового, к. 16 Наташино, Изо-
бильное, п.7 и п. 12 к.7 Христофоровки, Аккермень,
к.35 Виноградного, п.2 Рябовки, Епифанов, Чапа-
евский, п.10 к.4 Калининской, “Царский курган”.
Авиловский, Зиновьевка, Новоселки (?), п.7 к.1
Бережновки I. Группа 2 характеризируется появ-
лением прессованных деталей, больших пряжек с
подвижным щитком и рифленой рамкой, пряжек “с
вытянутыми губами”, железных колчанных крю-
ков, стремян варианта 1-1-а и типа III. В группу
входят п.1 к.З Малой Терновки, Малаи, п.10 к.4 Ка-
лининской, Аджиголь, Дымовка, Костогрызово, к.2
Белозерки, Родионовка, к. 17 Наташино, п.1 к.111
Бережновки II, п. 1 к.7 Новинок II, разрушенное по-
гребение к.1 Ясырево II и засыпка п.9 к.5 Ясырево
III. Группа 3: прессованные поясные детали, мечи
и сабли с прямым перекрестьем, небольшие нако-
нечники стрел “салтовских” типов, аркообразные
стремена и “восьмеркообразные” всех вариантов,
серьги с овальным кольцом и серьги с пирамидкой
шариков: Заплавка, Октябрьское, Усть-Каменка,
Ковалевка, Крыловка, п.1 к.2 Брусян И, п.4 к. 11
Шелехметь II. Погребения Рябовского могильника,
скорее всего, принадлежат все к группе 1, а принад-
лежность к этой группе погребений из Поставмук и
Березовки позволяет утверждать наличие близких
фибул в славянских кладах 1 -й группы, по О. А.Ще-
гловой. Погребение из Бородаевки по прямоуголь-
ной пряжке ближе всего к Арцибашево и Келеге-
ям, т.е. к группе 2. Позиции остальных комплексов
в рамках групп менее определенны. Так, п.З к.24
Малой Терновки, п.16 к. 14 Великой Знаменки и
п.2 к.1 Карнаухово, п.1, 2 Максимовки могут при-
надлежать к группам 1-2, Журавлиха — к группам
2-3, а погребения из п.24 Осиповки, п.З к.З Новой
Одессы III — ко всем трем трупам. Существует так-
же группа погребений, датировка которых может
включать как рассматриваемый период, так более
ранние или более поздние периоды, здесь эта груп-
па не рассматривается.
Соотношение групп комплексов различ-
ного социального уровня. Выделение групп, от-
ражающих стадии развития культуры населения
одного социального уровня - только первый этап
создания общей системы периодизации культу-
ры. Задача, которая теперь встает перед нами,
- это, фактически, синхронизация “субкультур”
трех рассмотренных социальных групп, которая
не менее сложна, чем синхронизация различных
культур. Для удобства группам высшей, родовой
знати и рядового населения присвоим номера со-
ответственно: I, II и III, а рассмотрение начнем с
низа вертикали.
ИЗ
Горизонт Иловатки для перещепинской культу-
ры пока представлен единичным комплексом, кото-
рый, что интересно, по наличию вставки на пряжке
сопоставим и с комплексами родовой знати следу-
ющего горизонта. Признаки П13,15,27,33 (рис.50)
указывают на хронологический стык Иловатки с
комплексами группы Ш-1 (группа Сивашовки),
нижняя же относительная граница Иловатки менее
определенна, поскольку в ранних геральдических
наборах византийского круга признаков П13, 27,
33 нет. Отсутствие наборных поясов в группе ко-
чевнических погребений 2-й пол.VI - нач.УИ в. Се-
верного Причерноморья (п.1 к.1 Большого Токма-
ка, п.1 к.22 Малой Терновки, п.2 к.8 Суханове, п.4
к.7 Новой Одессы I, п.З к.1 Новой Одессы IV, п.48
Селиште) (Комар О.В., 2002а, с.7) объясняется как
культурной, так и хронологической разницей. Но,
учитывая связь погребения из Суханове с рассма-
триваемой нами культурной группой по таким по-
казателям, как подбой и украшения круга Морской
Чулёк - Глодосы, мы склонны относить Иловатку
к хронологическому этапу, предшествовавшему го-
ризонту Сивашовки, но непосредственно сменив-
шему горизонт Суханове.
В самом Северном Причерноморье горизонт
Суханове также сменяется следующим хроноло-
гическим горизонтом, представленным пока лишь
единственным погребением 1 к.З у с.Шелюги (рас-
копки А.И.Кубышева 1987 г.). Поясные детали из
этого комплекса (рис.52, 1-15) заметно отличаются
от поясов горизонта Сивашовки и связаны по сти-
лю с раннегеральдическими дунайскими поясами
стиля Садовец-Плевен (Гавритухин И.О., Облом-
ский А.М., 1996, рис.64; 65; Рашев Р., 2004, табл. 109,
1-17; 111, 1-21). Кроме Нижнего Подунавья, этот
стиль известен у авар - п.Клярафала В (Balint Cs.,
1992, taf.56,1-11), представлен также в Крыму - п. 1
с.74 Лучистого, п.54 Суук-Су (Айбабин А.И., 1999,
рис.44; табл.ХХХ!, 1 -23), в Абхазии - погребение из
Пышты (Воронов Ю.Н., Бгажба О.Х., 1979, рис.1,
6-12); более поздние вариации - в поясе из Сирии
(Balint Cs., 1992, taf.2-3) и славянского клада из
Вильховчика (Приходнюк О.М., 2001, рис.67). Но
комплекс из Шелюг, наряду с деталями несомненно
раннегеральдического стиля (рис.52, 2, 5, 14, 15),
включает также пряжки (П20, П22), наконечник
ремня (П21) и обоймы (рис.52, 1, 2, б, 10-13), не
идентичные, но близкие изделиям из комплексов
группы Сивашовки (рис.45, 12-14', 49, 27-30, 47-
49), что и определяет его промежуточную хроно-
логическую позицию. Подчеркнем, пояса группы
Сивашовки не являются генетическим продолже-
нием стиля пояса из Шелюг, который гораздо бли-
же к стилю вышеупомянутых поясов из Садовца,
Вильховчика, Сирии. Формально пояс из Шелюг
отличается и от стиля поясов причерноморских по-
гребений 2-й пол.VI - нач.VII в. (п. 1 к. 1 Большого
Токмака, п.1 к.22 Малой Терновки, п.2 к.8 Сухано-
ве, п.4 к.7 Новой Одессы I, п.З к.1 Новой Одессы
IV, п.48 Селиште) лишь с одной поясной пряжкой,
но он явно продолжает тенденцию дунайской моды,
совершенно не наблюдаемой в погребениях группы
Сивашовки. На наш взгляд. Шелюги репрезенти-
руют финал местной культуры булгарских племен
Северного Причерноморья, сменяемой погребени-
ями группы Сивашовки, связанными по происхож-
дению уже с регионом Поволжья и продолжающи-
ми стиль и традиции Иловатки.
Следующий горизонт рядовых степных по-
гребений представлен группой III-1 (группа Сива-
шовки), которой стадиально соответствует группа
погребений знати П-1 (группа Виноградного). Их
стадиальная близость подчеркивается и конкретны-
ми типами вещей геральдического стиля, не пред-
ставленных в комплексах других групп (признаки
П28,37-39) (рис.50). В группах Ш-1 и II-1 нет стре-
мян и прессованных деталей, больших поясных
пряжек с рифлением (П16), которые позволяют
синхронизировать группы Ш-2 (группа Малаев) и
П-З (группа Уч-Тепе). Позиция группы П-2 (груп-
па Арцибашево) по использованию тиснения так-
же стадиально соответствует уже группе Ш-2, что
дополнительно подчеркивается отсутствием здесь
упомянутых выше признаков П28, 37-39, а также
характерных только для группы III-1 признаков П6,
18, 23, 33; признаки же П15 и П30, как подчерки-
валось выше, для Арцибашево и хут.Крупской не-
сколько условны. В группах Ш-З (группа Заплавки)
и П-4 (группа Шиловки) уже нет литых деталей
геральдического стиля, зато присутствуют прессо-
ванные поясные и сбруйные детали других стилей,
сабли и мечи с прямым перекрестьем, “восьмерко-
образные” стремена всех вариантов, аркообразные
стремена, удила с грызлами вариантов 1 и 3, серьги
с овальным кольцом разных вариантов, полые пу-
говицы.
Таким образом, можно констатировать, что
подкурганные и бескурганные погребения родо-
вой знати и рядового населения отражают культу-
ру, развивавшуюся, в целом, в едином ритме. Ее
ранний горизонт и, разумеется, начало фиксирует
погребение из Иловатки. Следующую стадию раз-
вития культуры отражают погребения групп III-1 и
II-1, которые можно условно называть “горизонтом
Сивашовки”. Третью стадию - “горизонт Уч-Тепе”
- представляют погребения групп Ш-2, П-2, П-З, и,
наконец, четвертую — “горизонт Шиловки” - погре-
бения групп Ш-З и П-4.
Рассмотрим соотношение с выделенными ста-
диями комплексов высшей знати. Обкладки ору-
жия из Макуховки и перещепинской группы Па
выполнены в стиле изделий группы II-1 и не несут
114
признаков перехода к группам П-2, П-З. Как по-
казывает рис.50, набор признаков из стадиально
близкого Перещепине комплекса из Бочи (П1-8,10)
также в основном соотносится с комплексами го-
ризонта Сивашовки. Впрочем, признаки П1, 2,4, 7,
10 находят продолжение и в комплексах горизонта
Уч-Тепе, а сами перещепинские пряжки, как уже
указывалось в предыдущем разделе, по элемен-
там оформления обнаруживают больше сходства с
пряжками горизонта Вознесенки. Прессовка в Пе-
рещепине использована в группе предметов Шв/2,
ручное тиснение, штамп и “чекан с лица” - в груп-
пе V. Поскольку техника и стиль последней группы
в комплексах горизонта Уч-Тепе не имеют анало-
гий, и их прямое продолжение наблюдается только
в Вознесенке и Романовской со стилистическими
отзвуками в Келегеях, Ясиново и Новых Санжарах,
речь идет о хронологически довольно узкой тради-
ции, носителем которой был золотых дел мастер,
работавший при ставке правителя. Его изделия не
были доступны даже многим слоям знати, поэтому
в рядовой культуре отзвуков этого стиля мы не нахо-
дим, но стадиально изделия перещепинской группы
V должны быть близки по времени прессованным
изделиям горизонта Уч-Тепе. Учитывая, что явно
синхронных группе II-1 перещепинских изделий
группы Па в самом комплексе очень мало, а варвар-
ские вещи Перещепины групп Пб, Ша, Шв/1, Шв/2,
Шв/З, Шг, IV, Va, Vb, Via, VI6 уже обнаруживают
связи с комлексами горизонта Вознесенки, стади-
ально сама Перещепина ближе горизонту Уч-Тепе,
чем горизонту Сивашовки. Более явно синхронен
горизонту Уч-Тепе келегейский комплекс, который
связывают с погребениями горизонта не только
использование техники прессовки, но и пряжка с
“вытянутыми губами”, крупная серьга в виде пере-
вернутой пирамидки зерни, витая гривна, стремя с
округлой подножкой.
Группа Вознесенки по прессованным пояс-
ным и сбруйным наборам, пряжкам с шарнирным
соединением щитка, квадратным железным пряж-
кам со щитком из бронзовых полосок, “восьмерко-
образным” и аркообразным стременам, удилам с
грызлами вариантов 1 и 3, саблям с перекрестьем,
коленчатым ножам, наконечникам пик, серьгам
“хазарского” типа, литым пуговицам и др. хорошо
соотносится с горизонтом Шиловки. Тем не менее,
при более внимательном рассмотрении их жест-
кая синхронность становится не столь очевидной.
Например, при сравнении Вознесенских сабель,
а точнее, едва заметно изогнутых однолезвийный
мечей, с уже заметно изогнутой саблей из п.2 к.2
Шиловки, даже с учетом выразительных средне-
аварских аналогий остаются сомнения в жесткой
синхронности Вознесенки и п.2 к.2 Шиловки, что
подтверждается и совершенно другим типом ши-
ловского пояса (рис.36,36), уже не имеющего ниче-
го общего ни с византийскими поясами VII в., ни с
“геральдическими”, с которым в самой Вознесенке
схожи только бляшки одного из сбруйных наборов
(рис.36,44, 45). На той же стадии находятся и похо-
жие пояса из Старонижестеблиевской (рис.36, 10,
20, 26, 27) и п.2 к.1 Березовки I (рис.36, 35, 42, 46,
47)', довольно далеко отошел от византийских про-
тотипов и пояс из Заплавки (рис.36, 11, 12). В п.1
к.2 Брусян IV найдены четырехлепестковые бляш-
ки - дериваты сбруйных Вознесенских (рис.37,13),
но уже вместе с плоской сердцевидной и круглой
бляшкой, которые также были в п.2 к. 1 Березовки
I и п.1 к.2 Брусян II. Как уже аргументировалось
нами, это — следствие влияния восточнотюркских
наборов VIII в. (Комар А.В., 20016, с.ЗО, 31), не
известное в самой Вознесенке. Совсем невозмож-
на прямая синхронизация с Вознесенкой п.4 к. 11
Шелехметьского II могильника, где найдена клас-
сическая раннесалтовская сабля. Показательно, что
стремена из погребения принадлежат к варианту
I-2-б, не известному в Вознесенке, несмотря на
большую выборку, а в насыпи самого кургана уже
обнаружено аркообразное стремя варианта V-1-а
горизонта Галиат-Геленовка (Бражник О.И. и др.,
2000, рис.5, 3).
Единственный комплекс в Среднем Поволжье,
который стадиально сравним с группой Вознесен-
ки, — это к. 1 Шиловки, хотя присутствие в комплек-
се деталей лука “хазарского” типа может означать
и чуть более позднюю позицию; остальные же по-
гребения (п.2 к.2 Шиловки, п.2 к. 1 Березовки I, п. 1
к.2 Брусян II, п.1 к.2 Брусян IV, п.4 к.11 Шелехметь
II, к. 1 Рождественского III) явно принадлежат к бо-
лее поздней фазе. Не совсем ясна позиция п. 1 к.7
Новинок II, которое по поясным деталям должно
принадлежать к горизонту Уч-Тепе, но с учетом
прессованных наконечников с выступами из п.2
к. 1 Березовки I, с таким же успехом может принад-
лежать и к этой фазе. В междуречье Дона и Вол-
ги прямо синхронно Вознесенке лишь погребение
из Романовской; “на полшага” дальше - к. 13 До-
рофеевки. В Восточном Приазовье Глодосам син-
хронна Джигинская, Вознесенке - разрушенное
погребение к.1 Ясырево II из Нижнего Подонья, а
ко 2-й фазе принадлежит Сгаронижестеблиевская.
В Северном Причерноморье, кроме Ясиново, Гло-
дос и Новых Санжар, Вознесенке синхронны м.1
Новогригорьевки, Октябрьское, Ковалевка, Ново-
покровка; фаза 2 — Заплавка, Крыловка, возможно,
Усть-Каменка.
Нестандартность этой ситуации очевидна: в
Северном Причерноморье четырем комплексам
высшей знати группы Вознесенки оказываются
синхронными всего 4 погребения более низкого
ранга. Из них в двух (Октябрьское и Ковалевка)
115
Рис. 27 Аналогии декору перещепинских вещей “тюрко-согдийского” стиля из Вознесенки (1 -4, 7-
10) и Келегеев (5,6). Масштаб разный.
Fig. 27. The images from Voznesenka (1-4, 7-10) and Kelegei (5, 6) similar to Pereshchepina decor of “Tur-
kic and Sogd” style things. The scale is different
есть дериваты геральдических деталей, а в Новопо-
кровке стиль украшений восходит еще к традициям
2-й пол.VI в., хотя и передан уже в манере “глодос-
ской” школы. В Портовом литые и прессованные
геральдические детали сочетались с U-образными
бляшками и наконечниками (рис.7, 20), повторяю-
щими по стилю оформления ободка детали большо-
го поясного набора из Вознесенки (рис. 11), а также
с аркообразными стременами. В п.10 к.4 Калинин-
ской находился обломок аркообразного стремени
типа III, аналогичного Вознесенскому (рис.40, 5). В
п. 1 к. 111 Бережновки II - “пряжка с вытянутыми
губами” (рис.33, 9), сравнимая с серией аварских
пряжек II среднеаварского периода (Гавритухин
И.О., 2001в, рис.З, 1; 6, 1, 7, 20, 39; 7, 1; 8, 10; 10,
33). Прессованные же золотые вставки наконеч-
116
ников из п.1 к.2 Васильевки (рис. 19, 23), как уже
отмечалось выше, через аналогии в поясе из Се-
верного Ирана (Гавритухин И.О., 2001в, рис.42,24-
27), по пряжке со щитком в виде “рыбьего хвоста”
из последнего синхронизируются с Вознесенкой, а
по U-образным бляшкам с изображением двух птиц
- со среднеаварскими наборами “с птицами”, т.е.
с горизонтом Озоры-Тотипусты. Погребения го-
ризонта Уч-Тепе, таким образом, оказываются как
минимум частично синхронными группе Вознесен-
ки, а погребения горизонта Шиловки разбиваются
на две фазы, из которых прямо синхронна группе
Вознесенки только фаза 1.
Графически соотношение групп комплексов
различных социальных уровней иллюстрирует
рис.53. Сразу бросается в глаза, что наиболее дроб-
ную систему эволюции кочевнической культуры
демонстрируют рядовые погребения и погребения
нижней прослойки знати. Интересующие нас два
горизонта комплексов правителей (Перещепины
и Вознесенки) распадаются уже на три горизонта
на уровне комплексов высшей знати (Макуховки,
Келегеев и Ясиново). Также на три горизонта рас-
падаются и стадиально близкие погребения более
низкого социального уровня (горизонты Сивашов-
ки, Уч-Тепе и Шиловки), но при этом в горизонте
Шиловки выделяется две фазы. При попытке ста-
диальной синхронизации рассматриваемых ком-
плексов с культурой авар обнаруживаем все те же
три группы - горизонты комплексов. Первый гори-
зонт - комплексы I среднеаварского периода (Боча,
Кунбабонь и т.п.) стадиально синхронны гори-
зонту Сивашовки и Макуховки, а также частично
Перещепине, но последняя демонстрирует и даль-
нейшее развитие культуры в сторону Вознесенки
и Глодос. Комплексы II среднеаварского периода,
как уже отмечалось выше, стадиально распадают-
ся на четыре подгоризонта, из которых три первых:
Кунаготы-Озоры, Фенлака и Кечкемет-Дунапенте-
ле, очень близки и могут быть объединены в еди-
ный горизонт Озоры, а погребения подгоризонта
Игара представляют собой отдельный горизонт.
Такая же оценка на основании сериации типологи-
ческих признаков была предложена в диссертаци-
онном исследовании П.Штадлером (Daim F., 1987,
S.157). Комплексы горизонта Уч-Тепе и Келегеи
здесь стадиально соотносятся с аварским горизон-
том Озоры, а его поздним подгоризонтам стади-
ально синхронна часть материала из Вознесенки.
Следующему среднеаварскому горизонту Игара
стадиально синхронна вторая часть Вознесенского
комплекса, комплексы высшей знати из Ясиново и
Новых Санжар, а также рядовые погребения фазы
1 горизонта Шиловки, хотя финал самого горизон-
та Игара приходится уже на фазу 2 шиловского го-
ризонта.
Совпадает ли эта стадиальная синхронизация
с синхронизацией абсолютной—вопрос отдельный.
Мы вряд ли имеем достаточно оснований предпо-
лагать временную асинхронность рассмотренных
горизонтов комплексов различного социального
уровня у кочевников Восточной Европы. Внедре-
ние новых элементов в культуру знати происходило
быстрее, чем в культуру рядового населения, здесь
и так ярко наблюдается на примере медленного
постепенного отживания “геральдических” тради-
ций в комплексах горизонта Уч-Тепе. Иное дело
синхронизация аварских и восточноевропейских
древностей, поскольку положенный в основу на-
шего “отсчета” мощный византийский культурный
импульс не обязательно был одновременным.
В реальности полученной нами картины убеж-
дает наличие общего “репера” - византийских по-
дарочных комплектов из Перещепины, Бочи, Кун-
бабоня, Тепе, вне всякого сомнения, изготовленных
и посланных кочевникам в короткий промежуток
времени. Как свидетельствуют комплексы из п.2
Кунбабоня, Папа-Урдомб, Пакапушты, Кунаготы,
Кечкемета и т.п., подражания такому комплекту у
авар в основном относятся уже к стадии II средне-
аварского периода. В Восточной Европе подража-
ния из Келегеев и Портового также принадлежат к
горизонту Уч-Тепе, переходному от Перещепины
к Вознесенке и обнаруживающему параллели со II
среднеаварским.
Помогает и сравнительная оценка сохран-
ности вещей из самого подарочного комплекта в
Боче, Кунбабоне и Перещепине. Больше всего в
глаза бросается разница состояния наборов с псев-
допряжками. “Жемчужник” перещепинских щит-
ков псевдопряжек в месте соприкосновения рамки
при ее отгибе сильно деформирован. Полые шари-
ки здесь практически сплющены, в то время как в
Боче и Кунбабоне деформация довольно неболь-
шая. В случае с кунбабоньскими псевдопряжками
это можно еще попытаться объяснить большей тол-
щиной стенок шариков, но это объяснение не про-
ходит с менее массивными, чем перещепинские,
деталями из Бочи. Показательно также, что на семи
перещепинских псевдопряжках дополнительно на-
блюдается заметная деформация жемчужника и в
других местах щитка, а также деформация рамки, в
то время как в Боче и Кунбабоне этого нет. Дефор-
мация “жемчужника” заметна также на Т-образных
застежках и наконечниках, что связано с их исполь-
зованием. Здесь картина аналогична: больше всего
деформированы, просто сплющены шарики обод-
ков из Перещепины, гораздо менее пострадал пояс
из Бочи, и слабо заметна деформация в Кунбабоне.
Состояние мелких вставок больших византийских
пряжек из Перещепины и Кунбабоня также по-
казательно. На пряжке из последнего вставки со-
117
хранились не только на щитке, но частью даже на
рамке и язычке, больше всего поддававшихся воз-
действию ремня. По сравнению с перещепинской,
где вставки на рамке и язычке полностью выпали,
кунбабоньская пряжка явно использовалась менее
интенсивно. При этом в самом Кунбабоне заметно
осыпались вставки перегородчатой инкрустации
поясных бляшек, наконечника и обкладок меча,
т.е. никак нельзя сказать, что эти вещи использо-
вались недолго. Лучше всего по сохранности вста-
вок состояние предметов из Бочи - этот комплект
бытовал самый короткий промежуток времени из
рассматриваемых. Дольше использовались вещи
из Кунбабоня, а перещепинские “заношены” до са-
мого плохого состояния. Подчеркивается этот вы-
вод и тем фактом, что только перещепинские вещи
из комплекта - ножны меча и колчан - ремонти-
ровались варварским мастером (Залесская В.Н. и
др., 1997, с. 131, 210) Таким образом, разница во
времени “выпадения” комплексов из Бочи и Пере-
щепины вполне объясняет стадиальные различия
между ними: Боча еще синхронна горизонту Сива-
шовки, в то время как в Перещепине появляются
и “варварские” вещи в стиле и технике горизонта
Уч-Тепе.
Перещепинский комплекс также, как и Возне-
сенский, попадает на рубеж двух стадий развития
рядовой культуры восточноевропейских кочевни-
ков, а также авар, что вызывает закономерные со-
мнения в целесообразности выделения отдельных
этапов “Перещепины” и “Вознесенки” для культу-
ры в целом. Любая система периодизации в пер-
вую очередь создается для материала массового,
происходящего из наибольшего количества ком-
плексов, т.е. не для единичных комплексов выс-
шей знати, а для рядовых погребений. Поэтому
рационально выделить четыре периода развития
рассмотренной нами культуры кочевников Вос-
точной Европы:
период I соответствует горизонту Иловатки;
период II — погребения горизонта Сивашовки
и Макуховка;
период III - погребения горизонта Уч-Тепе,
Перещепина и Келегеи;
период IVa - погребения горизонта Шиловки
фазы 1, а также Вознесенка, Ясиново и Новые Сан-
жары;
период IV6 - погребения горизонта Шиловки
фазы 2.
Большой набор предметов, а также длитель-
ность формирования перещепинского комплекса
обусловили ситуацию, при которой его формиро-
вание происходило на протяжении II и III перио-
дов, но сокрытие комплекса все же произошло в III
период, что и определило позицию Перещепины в
предложенной периодизации.
3.2.3. Финал культуры
В используемом нами способе построения аб-
солютной и относительной системы хронологии
культуры обязательным есть поиск верхней гра-
ницы горизонта, являющейся на практике нижней
границей следующего горизонта. Финал же куль-
туры должны маркировать серьезные изменения
не только в вещевом набор» комплексов, но и в их
распространении и типах, погребальном обряде и
т.п Таким событием в нашем случае есть возник-
новение салтовской культурно-исторической общ-
ности, которое для степи выразилось в появлении
памятников “Соколовского” типа или “курганов с
квадратными ровиками”. Мы неоднократно подчер-
кивали, что последний тип памятников нуждается
в едином приемлемом названии. Предложенное
А.И.Семеновым название “тип Соколовской балки”
(Семенов А.И., 1978; 1997) заслуживает внимания,
поскольку это - первый подобный комплекс, с ко-
торого, по сути, и началось выделение типа. “Про-
тив” есть только одно обстоятельство — материалы
комплекса практически не опубликованы, поэтому
насколько он эталонный, пока может судить только
ограниченный круг исследователей. Е.В.Крутловым
(Круглов Е.В., 20026) и В.ЕФлёровой (Флёрова В.Е.,
20016) используется вариация предыдущего назва-
ния - “соколовский тип”, а А.А.Иванов использует
название “культура курганов с квадратными рови-
ками” (Иванов А.А., 2000, с.23). Рассмотрев вопрос
соотношения группы средневолжских “курганов с
ровиками” с нижнедонскими, мы пришли в выво-
ду о необходимости разделения названия самого
типа комплекса “кургана с квадратным ровиком”,
представляющего собой “курган-курук”, и культур-
ного типа, для которого рационально использова-
ние общего названия “курганы раннесалтовского
типа” или просто “раннесалтовские” (Комар А.В.,
2001а, с. 11-15). В рамках последнего отчетливо
наблюдаются две локальные группы: “нижнедон-
ская” (тип Соколовской балки) и “средневолжская”
(тип Новинок, куда нами отнесены и курганы вне
“самарского острова” (Шиловка, Урень)), курганы
же нижнего течения Волги больше соотносимы с
“нижнедонской” группой при наличии признаков
влияния “средневолжской” (ровики без перемычек
и курганы без ровиков, восточная ориентировка по-
гребенных).
Появление кочевников в зоне расселения ниж-
недонской и средневолжской групп произошло
практически одновременно в период ГУа (фаза 1
горизонта Шиловки), но в курганах нижнедонско-
го варианта горизонта Шиловки (Романовская и
к. 13 Дорофеевки) ровики пока не обнаружены, и
они сравнимы по обряду с синхронными впуск-
ными погребениями с западной ориентировкой из
118
Северного Причерноморья: Октябрьским, Крылов-
кой, Заплавкой. Ровики в это время есть только в
средневолжской группе (к. 1 Шиловки, к. 1 Березов-
ки I), но они очень специфичны. Наиболее ранний
курган с “классическим” квадратным ровиком — это
к. 14 Подгорненского IV, который и дает начало от-
счету курганам “раннесалтовского” типа.
В вещевом наборе общими элементами для
всех памятников раннего горизонта салтовской
культурно-исторической общности (КИО) является
“раннесалтовская триада”: поясные наборы ранне-
салтовского типа (Комар А.В., 1999; 20016), удила
с плоскими S-видными псалиями (рис.43, 5) и ар-
кообразные стремена с трапециевидной петлей, а
также “салтовская” сабля с прямым перекрестьем.
Уже в п.4 к. 11 Шелехметьского II могильника пе-
риода IV6 появляется первый элемент “раннесал-
товской триады” - сабля с прямым ромбовидным
перекрестьем. Она отличается лишь мелкими де-
талями; острие сабли еще не двулезвийное, а на
перекрестье нет небольшого ромбовидного утол-
щения по центру Такое перекрестье зато находи-
лось в п.248 Дюрсо на мече с Р-образными скобами
(рис.30, 26) горизонта Вознесенки-Глодос. Сами
комплексы горизонта Вознесенки демонстрируют
прототипы раннесалтовских аркообразных стре-
мян и удил с S-видными и гвоздевидными псали-
ями, но они еше очень далеки от раннесалтовских.
В насыпи к.11 Шелехметь II найдено аркообразное
стремя варианта V-1-а (Бражник О.И.и др., 2000,
рис.5, 3) - еще с петлей как у восьмеркообразных
стремян, но уже салтовских пропорций. Стремена
этого типа найдены также в п.4 к. 14 Новинок II
(Матвеева Г.И., 1997, рис.74, 5), насыпи к. 1 Шелех-
меть II (Багаутдинов Р.С., 1995, рис.2, 7, 8) (рис.41,
2), пп.2 и 4 к.12, п.6 к.23 Брусян II, в насыпи к.1
Малой Рязани I (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.
XLII, 1, 2, 3; XLVI, 1; LXIII, 9-11), причем сопро-
вождались они либо удилами без псалиев, либо же
ранними вариантами плоских S-видных (рис.43,3).
В к. 14 Подгорненского IV были аркообразные стре-
мена с петлей как у восьмеркообразных стремян и
вогнутой подножкой варианта V-2 (рис.41, 5, 6),
а также удила с гвоздевидными раскованными на
концах псалиями, изогнутыми в форме S-видных
(рис.43, 4). А.А.Иванов относит все погребения с
таким комплектом сбруи к ранней группе (Иванов
А.А., 2000, с.14, 15), но в п.9 одиночного кургана
Брусян II он сочетался уже с обычными поясными
деталями горизонта Столбище - Старокорсунская
(Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.LXXIII, 1, 2;
LXXIV, 3-7), что не позволяет придавать данному
сочетанию жесткого “раннего” значения.
Горизонт Подгорненского стадиально проме-
жуточный между погребениями горизонта фазы 2
Шиловки и погребениями фазы 1 раннесалтовско-
го горизонта. В поминальном комплексе кургана из
Большой Орловки найден уже обычный раннесал-
товский набор, состоявший из стремян с пластин-
чатой трапециевидной петлей и удил с плоскими
S-видными псалиями, но литые поясной наконеч-
ник и обойма с прорезным декором раннесалтов-
ского типа сочетались с прессованными сбруйны-
ми бляшками, отдаленно напоминающими стиль
Вознесенских (Косяненко В.М., 1983, с.114-116).
Бляшки стиля “Акалан”находим и в прессованном
сбруйном наборе из кат 52 Дмитровки (рис.36, 31)
вместе с двулезвийным мечом с прямым перекрес-
тьем. Близкий меч из п.1 Манякского могильника в
Приуралье сочетался с дериватами геральдических
деталей (Мажитов Н.А., 1981, рис.З), а также на-
конечником с изображением крылатых “сенмур-
вов” (рис.36,19). Близкие "сенмурвы” изображены
на прессованных бляшках из Галиатского склепа
(рис.36,17) и п.5 Песчанки (рис.36,18), причем в Га-
лиате следует отметить также набор прессованных
бляшек - дериватов сбруйных и поясных горизонта
Вознесенки - Игара (рис.37, 37, 52, 54-56), а так-
же саблю с прямым перекрестьем и аркообразные
стремена с трапециевидной пластинчатой петлей
и вогнутой подножкой (Крупнов Е.И., 1938). Схо-
жий с галиатским набор бляшек был и в восточном
склепе 2 Кутула (Рунич А.П., 1979, рис.9, 11, 12).
В п.79 Дмитровки (Плетнева С.А., 1989, рис.86),
кат. 15 Старого Салтова (Аксенов В.С., 1999, рис.2,
36), п.1 Песчанки (Владимиров И. А., 1901, рис.2),
кат.2 Джаги 2 (Гавритухин И.О., Малашев В.Ю.,
1998, рис.8, 3) находились позднейшие варианты
пряжек “с вытянутыми губами” (рис.33, 12). Ука-
занные комплексы отражают своеобразный период
культурной “ломки”, когда новые элементы культу-
ры проникают очень медленно, с трудом вытесняя
старые. Между разными комплексами мало прямо-
го сходства - смешение стилей порождает индиви-
дуализацию, но не яркую, а наоборот, маловырази-
тельную. По сравнению с горизонтами Вознесенки
и Столбища — Старокорскунской, это период куль-
турного кризиса. В Северном Причерноморье на
сегодня к этому горизонту мы относим только по-
гребение из Геленовки, где прессованные бляшки
- дериваты стиля Вознесенских (рис.37, 59, 60)
- сочетались с совершенно новым набором литых
пряжек (рис.33, 13. 16-20), по овальным рамкам,
рамчатым щиткам, а также язычку с отверстием
для оси, близким более поздним салтовским и син-
хронным пенджикентским (Распопова В.И., 1980,
рис.61, 3, 5-8, 13, 16). Наиболее ранний литой по-
ясной набор раннесалтовского типа представлен в
к.82 Чир-Юрта (Магомедов М.Г., 1981, рис. 12, 4,
5). Стадиально близки к нему, но уже более раз-
витые по форме пряжек и набору бляшек, пояса из
п.1929 г Тепсеня (Баранов И.А., 1990, рис.35) и п.4
119
Рис. 28. Изображения животных из Перещепины (1, 5) и Вознесенки (2, 3, 4).
Fig. 28. The images of animals from Pereshchepina (1,5) and Voznesenka (2, 3,4).
к.22 Брусян II (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.
XL, 1-17), где, в отличие от более поздних поясов
с литым растительным декором, бляшки пока глад-
кие с прорезями. По пряжке с гладким щитком без
декора к этой группе близок набор из п.2 к.2 Салов-
ского IV (Парусимов И.Н., 1998).
Рассмотренные комплексы можно было бы
вполне объединять в один стадиальный горизонт
для кочевников, но именно на этот период и прихо-
дится появление могильников оседлого населения
салтовской культуры. Это крайне важное событие
заставляет нас выделять отдельный горизонт Гали-
ат — Геленовка (или для степных погребений “Под-
горненский - Геленовка”), а наиболее поздние по-
гребения относить уже к фазе 1 раннесалтовского
периода.
Число известных нам погребений раннесал-
товского горизонта, а также их география посто-
янно растут по мере введения в научный оборот
новых материалов. На сегодня горизонт фиксиру-
ется в курганных могильниках: Соколовская балка,
Веселовский, Новосадковский, Кировский V, Кри-
вая Лука IX, Кривая Лука XV, Кривая Лука XXVII,
Подгорненский V, Вербовый Лог IX, Садовский I,
Садовский IV, Романовский I, Романовский II, Ро-
мановский III, Терновский I, Потайной I, Кутей-
никовский II, Обозное, Астахове, Новоаксайский,
Западный, Гува I, Купцын Толга, Петрунино IV;
Брусяны II, Брусяны III, Малая Рязань, Новинки I,
Новинки II, Осиновка III; Общественный II; сал-
товских грунтовых могильниках: Новопокровский,
Борисово, Дюрсо, Казазово, Старокорсунский, Су-
хая Гомолыпа, Красная Горка, Нетайловка, Крым-
ский, Дроновка III, Тепсень, Судак VI, Судак VII,
Дмитровка, Старый Салтов, Тополи, Кочеток, Мох-
нач и др. Несомненно, они выдвигают много новых
вопросов, заслуживающих отдельного рассмотре-
ния. Что же касается именно хронологии, то, по
сравнению с работой 1999 г (Комар А.В., 1999), мы
несколько упростили внутреннюю периодизацию
раннесалтовского горизонта, который теперь раз-
деляем на три фазы.
Фаза 1 раннесалтовского горизонта характери-
зируется сочетанием вещей горизонтов Галиата—Ге-
леновки и Столбища - Старокорсунской. Это кат.52
и 79 Дмитровки, кат. 15 Старого Салтова, п.1929 г
Тепсеня, п. 1 и 2 к.2 Садовского IV, п.4 к.22 Брусян
II. Судя по немногочисленности погребений этой
120
фазы, она была очень кратковременной и формиро-
вание комплексов явно происходило частично син-
хронно комплексам горизонта Галиата - Геленовки
и раннесалтовским фазы 2.
Фаза 2 — основная и самая продолжительная
фаза раннесалтовского горизонта. К ней относятся:
Сголбище, кк.1,4,19 Романовского I, п.2 к.1 Садов-
ского I, к.4 Веселовского, к.З Вербового Лога IX, к.5
Подгорненского V, к.6 Центрального VII, Обозное,
Астахове, к. 12 Кривой Луки IX, к.1 Кривой Луки
XV, к. 5 Кривой Луки XXVII, к.28 Новоаксайско-
го, к.8, 24 Новосадковского, к.З Кировского V, п.2
единичного кургана и к.4, п.1 к.6, п.1 к. 12, п.5 к. 14,
п.2 к.34 Брусян II, п.З к.5, к. 10 Малой Рязани I, ри-
туальный комплекс к.7 Новинок I, п.5 к.8, п.2 к.13,
п.З к. 14 Новинок II, п.1 к.7 Осиновки III, Тополи,
пп.134,139,142,164Б, 215 Нетайловки, п.144 Крас-
ной Горки, Фативижский клад, пп.1, 14, 15, 35, 42,
58, 63 Старокорсунской, п.362 Дюрсо, п.109 Крым-
ского, пп.106, 185 Казазово, п.11 Тепсеня, пп.32,
33 Судака VI, п.1 Судака VII, погребение в раскопе
3/1931 г. Патрея. Этому же горизонту синхронны
склепы 122, 172, 177, 203, 262, 284, 295а, 303, 353,
364, 384, 394, 402, 436, 552, 760, 763, 767 Скали-
стого, склепы 181, 339 Эски-Кермена, пп.6, 7,8 Пе-
щанки, Султановское, пп.139, 343, 4056, 446 и др.
Крюковско-Кужновского могильника, п.43,48, 77 и
др. Неволине и др.
Фаза 3 - заключительная и, как и фаза 1, не
очень длительная. В комплексах этой фазы уже на-
блюдается повление отдельных признаков “клас-
сического” салтовского стиля и деградация литых
деталей фазы 2, которые начинают заменяться
прессованными подражаниями. Для комплексов
фазы характерны пряжки типа “Старокорсунская”
варианта 16 (Комар А.В., 1999, с.124, 125; табл.2,
24-27, 32, 33, 38), которые при более богатом деко-
ре, чем у пряжек варианта 1а, в комплексах соче-
таются только с прессованными бляшками. Также
появляются и дериваты пряжек типа “Старокорсун-
ская”, уздечные налобники и др. вещи, которые в
орнаментации начинают приближаться к предме-
там переходного горизонта I/II и “классического”
салтовского горизонта II. Фаза представлена пп. 7,
8, 47 Старокорсунской, п.54, 270 Сухой Гомольши,
п.1 к.7 Новинок I, п.1 к.2 Кутейниковского II, кат. 7,
14, 21, 22 Старого Салтова, п.9 Дроновки III, п.13
к.8 Общественного II, к.1 Брусян III, также, воз-
можно, кат.З и 5 Дмитровки. Следует заметить, что
финал фазы синхронен времени появления погре-
бений горизонта I/II, который во времени пересека-
ется и с салтовским горизонтом II. Комплексы фазы
3 отражают еще не эволюцию раннесалтовских по-
ясов в “классические” среднесалтовские, а просто
деградацию стиля раннесалтовских, во время кото-
рой появляется стиль переходного горизонта I/II. И
только затем происходит всплеск стиля горизонта
II салтовской КИО, отражающий появление узких
наборных поясов единого стандарта (Комар А.В.,
1999, табл.4, II), стремян с полуовальной петлей
(Михеев В.К., 1985, рис.11, 8, 9; Плетнева С.А.,
1989, рис.44, 45, 135), сабель с перекрестьем с вы-
ступами на концах и по центру (Михеев В.К., 1985,
рис. 10, 1; 12, 19; Плетнева С.А., 1989, рис.34, 126)
ИТ.Д.
Как увидим ниже, ключевой для нас являет-
ся абсолютная позиция раннесалтовской фазы 2,
комплексы которой на основании монет попытал-
ся отнести к 1-й пол.VIII в. А.А.Иванов (Иванов
А.А., 2000) и, частично, на основании “дунайских
соответствий” И.О.Гавритухин (Гавритухин И.О.,
2005).
3.2.4. Абсолютные даты
Абсолютные даты - один из самых важных и
сложных элементов хронологического исследова-
ния, вызывающий традиционные вопросы непро-
фессионалов: “откуда взята эта дата?” или “как вы
знаете, что это так?”. Ирония, но такие же вопросы
возникают и у любого археолога, и у специалистов-
хронологов при знакомстве с работами своих же
коллег по “цеху”. Если относительная хронология
еще вызывает меньше разногласий, то в определе-
нии абсолютных дат между специалистами согла-
сия традиционно нет. В памяти всплывает афоризм
Г.Селье: “Чем меньше мы смыслим в какой-нибудь
области науки, тем более авторитетным и непре-
рекаемым нам кажется заключение эксперта в этой
области. В нашей же области исследования экспер-
тов нет”.
Психология подсказывает три выхода ориенти-
рования в ситуации разногласий: объяснять незна-
комое через призму знакомого с неминуемой “абер-
рацией близости”, объяснять незнакомое через
призму кажущегося убедительным объяснения еще
менее знакомого с неминуемой “аберрацией даль-
ности”, и, наконец, просто занимать скептическую
позицию. Пожалуй, первому варианту следуют
А.И.Айбабин (Айбабин А.И., 1990; 1999) и Ч.Ба-
линт (Balint Cs., 1989,1992), привязывая датировки
восточноевропейских степных комплексов соответ-
ственно к системам хронологии древностей Крыма
и Аварского каганата. Второму варианту близки
подходы всех исследователей, просто ссылающих-
ся на датировки похожих вещей в Подунавье, Кры-
му, Приуралье и Кавказе, а также И.О.Гавритухина,
все нововведения которого, по сравнению с нашей
системой (Комар А.В., 1999) в хронологии степ-
ных комплексов “эпохи становления Хазарского
каганата” (Гавритухин И.О., 2005), фактически на-
121
правлены на удревнение дат восточноевропейских
комплексов путем их синхронизации с аварскими.
Столь частая апелляция к “европейским систе-
мам хронологии” характерна не только для работ
И.О.Гавритухина, но и, разумеется, для западно-
европейских и многих болгарских исследователей.
Постоянное подчеркивание “исключительной важ-
ности систем хронологии культуры Аварского ка-
ганата” для датировки кочевнических и салтовских
памятников Восточной Европы и соответствующие
попытки подтянуть датировки последних к авар-
ским основаны на действительно впечатляющем
количественном перевесе исследованных аварских
погребений. Но количество не всегда соседству-
ет с “качеством” и это, к сожалению для аварской
хронологии, приходится констатировать как факт.
Из исследованных на сегодня около 50 тыс. по-
гребений позднеаварского периода ни одно (!) не
имеет самостоятельного абсолютного репера. Как
отметил Ф.Дайм, начало позднеаварского периода
определяется исследователями практически интуи-
тивно, опираясь только на представление о том, что
среднеаварский период относится к VII в., а сле-
довательно, оканчивается “около 700 г” (Daim F.,
2000, S.92). И.О.Гавритухин пытается обосновать
эту дату при помощи “абсолютного репера” в виде
радиоуглеродной даты комплекса из Эрзеке “около
700 г”, а также “статистической” даты П.Штадлера
- “700±10”, которые исследователь считает “наи-
более обоснованной опорой в абсолютном дати-
ровании раннего горизонта позднеаварских мате-
риалов” (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996,
с.69).
Серьезная апелляция к “радиоуглеродной дате
Эрзеке” вызывает, как минимум, удивление, при-
чем дело даже не в сомнительном происхождении
самого комплекса (см.: Штадлер П., 1995, с.30, 31).
П.Штаддер отметил, что представленная в каталоге
Британского Музея дата дана без всякого интервала
и объяснения, просто “около 700 г” (Штадлер П.,
1995, с.35), но еще сомнительнее другое обстоя-
тельство. Если комплекс действительно был найден
еще в 1894 г и все это время пребывал в частных
руках, то какая гарантия, что предъявленный на
анализ комиссии аукциона образец органики дей-
ствительно принадлежал комплексу, который при
продаже “для достоверности” даже попытались
выдать за часть Врапской находки?
Второе, специальные исследования П.Штад-
лера показали, что для образцов VIII-IX вв. радио-
углеродный анализ дает слишком большую дис-
персию значений, не поддающуюся надежной
калибровке, что привело его к выводу о полной
неэффективности использования датировки по
С14 для позднеаварских комплексов12. К примеру,
анализ образцов из позднеаварских погребений
могильника Челарево той же лабораторией Бри-
танского Музея дал результат 969±66 г, который
Ч.Балинт предпочел не комментировать (Балинт
Ч., 1995, с.61). Абсолютные даты П.Штадлера для
позднеаварского периода построены исключитель-
но на статистическом расчете “дистанции” сериа-
ционных позиций комплексов, по которым начало
I позднеаварского периода исследователь относит
к 710 г (Stadler Р., 1996, S.457-461). И.О.Гавриту-
хин считает сериации П.Штадлера “довольно эф-
фективными в отношении позднеаварских древно-
стей”, но “даюшими сбои в отношении хронологии
более ранних комплексов”, высказывая при этом
ряд серьезных и небезосновательных замечаний
(Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.70-
72). Но в системе П.Штадлера именно все ранние
комплексы с монетами выступают абсолютными
реперами статистической калибровки, и не удиви-
тельно, что, в результате, в такой сериации они за-
нимают позицию по дате чеканки монеты. Все аб-
солютные “статистические измерения” дат ведутся
от этих реперов, и любые подвижки по абсолютной
шкале именно “ранних”, сопровождавшихся моне-
тами комплексов автоматически скажутся на позд-
неаварских, лишенных собственных абсолютных
привязок. Признавая же даты “ранних” комплексов
П.Штадлера ошибочными, И.О.Гавритухин авто-
матически торпедирует всю систему абсолютных
дат исследователя, и любые совпадения их мнений
на этот счет становятся совершенно случайными.
Без сомнения, для нас важно учитывать репер-
ные события развития аварской культуры, связан-
ные со сменой раннеаварского, среднеаварского и
позднеаварского периодов, но начисто лишенные
монет koh.VII-VIII в. аварские комплексы не дают
никаких абсолютных привязок рубежа среднеавар-
ского и позднеаварского периодов, в то время как
восточноевропейские комплексы с территории
Хазарского каганата сегодня предлагают целую
серию таких находок (Семенов А.И., 1988; Комар
А.В., 1999; Круглов Е.В., 2002а). Достаточно срав-
нить количество и “качество” таких восточноевро-
пейских комплексов VII-VIII вв. с подобной же вы-
боркой аварских комплексов с монетами (Garam Е.,
1992), чтобы убедиться: наличный материал позво-
ляет создать совершенно самостоятельную систему
относительной и абсолютной хронологии, которая,
учитывая немаловажный показатель процента ком-
плексов с монетами от общего числа погребений,
оказывается гораздо надежнее механического пере-
несения в Восточную Европу системы хронологии
культуры Аварского каганата. Мы не отказываемся
12 Выражаем признательность П.Штадлеру за консультацию.
122
от использования ключевых аварских, крымских,
кавказских комплексов с монетными находками, но
подчеркнем в< же приоритетную важность имен-
но кочевничес ’ х комплексов с абсолютными ре-
перами.
Основными абсолютными ориентирами вы-
деленных нами горизонтов являются монеты, а
также исторические события, но, учитывая неодно-
значное отношение многих исследователей к воз-
можностям прямой корреляции археологических
“событий” с событиями, отмеченными письменны-
ми источниками, мы предложим в данном разделе
только “археологические”, т.е. “монетные” абсо-
лютные даты, а их “калибровку” рассмотрим во II
части настоящей работы.
Сам обзор монетных находок из рассмотрен-
ных кочевнических комплексов приведен в разделе
2.2.4. Из них нас интересуют монеты самых позд-
них выпусков, способные определить terminus post
quem для времени совершения погребений гори-
зонтов.
В погребении из Иловатки монетных находок
не было, специфичность же набора захоронения
не позволяет надежно синхронизировать комплекс
с одним из надежно датированных горизонтов со-
седних культур. Поэтому terminus post quem для
периода I определяется верхней границей суще-
ствования горизонта Суханове и раннегеральди-
ческих наборов, предшествующих горизонту Ше-
люг. Хронология горизонта Суханове упирается в
проблему верхней границы существования пряжек
типа “Суцидава” (“Сучидава”), представленных
в Суханове, п.1 к.22 Малой Терновки и Большом
Токмаке. Дискуссию по этому поводу специально
рассмотрел А.И.Айбабин, по мнению которого, в
Крыму пряжки типа “Суцидава” выходят за рамки
VI в. и использовались еще в 1-й пол.VII в. (Айба-
бин А.И., 1990, с.48; Айбабин А.И., Хайрединова
Э.А., 2001). И.О.Гавритухин допускает использо-
вание таких пряжек до первых десятилетий VII в.
(Гавритухин И.О., 2002, с.219, 220), а монетный
репер terminus post quem в нашем случае - медный
тетрануммий Маврикия 590-602 гг чеканки из м.77
Суук-Су. Это позволяет нам ограничить верхнюю
границу горизонта Суханове первыми десятилети-
ями VII в. По мнению А.И.Айбабина и И.О.Гав-
ритухина, до первых десятилетий VII в. бытовали
в Крыму и раннегеральдические наборы стиля
Садовец-Плевен (Айбабин А.И., 1999, с.274-276,
280; Гавритухин И.О., 2002, с.218-223), что опре-
деляет первыми десятилетиями VII в. нижнюю
границу горизонта Шелюг, стадиально синхрон-
ного Иловатке. Таким образом, наиболее вероятна
датировка нижней границы горизонта Иловатки и,
соотвественно, периода I именно первыми десяти-
летиями VII в.
Формально нижнюю границу периода II, т.е.
погребений горизонта Сивашовки-Макуховки,
определяет солид из Макуховки 638 г чеканки, но
сходство клинков из Перещепины и Сивашовки за-
ставляет ориентироваться и на солиды 643-646 гг
чеканки из Перещепины, особенно учитывая тот
факт, что упомянутый подарочный меч не принад-
лежит к поздней группе вещей Перещепинского
комплекса, определяющей его позицию в рамках
горизонта Уч-Тепе-Келегеи. Абсолютным ориен-
тиром для синхронного аварского горизонта погре-
бений I среднеаварского периода здесь выступает
п.24 Сегед-Маккошерде (Garam Е., 1992, S.144,145;
Taf.56; 57). Это погребение с солидом Константа II
654-659 гг чеканки сочетает элементы поясных де-
талей I и II среднеаварских периодов, предшествуя
или будучи частично синхронным гарнитурам го-
ризонта Озоры-Кунаготы (Гавритухин И.О., 2001в,
с.89-93). Репер 654 г здесь, скорее, определяет не
нижнюю границу горизонта Бочи-Кунбабоня, а
только terminus post quem его финала.
Позднейшая монета комплексов периода III
- погребений горизонта Уч-Тепе - Келегеев - это
солид 644/645 г чеканки из Келегеев. Этот репер
слишком близок к реперу предыдущего горизонта
и поэтому малоинформативен. Более точно отража-
ет картину солид Константина IV 668-673 гг чекан-
ки из Озоры-Тотипусты, подражание солиду этого
же выпуска из п.53 Похибуй-Мачко-дюле (Garam
Е., 1992, S.146, 147) и серебряная гексаграмма
669-674 гг чеканки из клада в Земянском Врбовке
(Stefanovicova Т„ 1996, S.279), определяющие ter-
minus post quem для погребений горизонта Озоры-
Кунаготы, синхронного восточноевропейскому го-
ризонту Уч-Тепе - Келегеев.
Terminus post quem периода IVa (горизонт Ши-
ловки - Романовской) определяет солид 695-698 гг
чеканки из Романовской. Поскольку после посту-
пления 669-674 гг находок монет в аварских по-
гребениях уже нет, аварские комплексы больше не
могут помочь в датировке восточноевропейских и
наоборот могут привязываться к ним.
В погребениях периода IV6 датирующих монет
или других предметов нет. В кочевнических ком-
плексах горизонта Галиат-Геленовка позднейшая
монета принадлежит Тиберию Апсимару — 698-705
гг, но при этом позиция самого комплекса из Боль-
шой Орловки до полной публикации не может уве-
ренно относиться к горизонту Галиат — Геленовка,
поскольку не исключена и его принадлежность фазе
1 раннесалтовского горизонта Впрочем, тот же ру-
беж дают индикации монет Тиберия III из восточ-
ного склепа № 2 Кугула (Рунич А.П., 1979, с.245)
и арабский дирхем ал-Басры 700/701 гг из склепа
1935 г Галиата (Кропоткин В.В., 1962, с.ЗО). Полу-
ченный рубеж - 700 г - слишком близок к нижней
123
Рис. 29. Статуэтка льва из Вознесенки. Масштаб 1:1.
Fig. 29. A statuette of a lion from Voznesenka. The scale of 1 : 1.
границе периода IVa (695 г) и поэтому нуждается
в “калибровке”. То же касается и границы фазы 1
раннесалтовского горизонта, по позднейшей мо-
нете Тиберия Апсимара из п.1 к.2 Саловского IV
также попадающей на 698 г.
Резкий скачок границы, связанный с новыми
монетными поступлениями, происходит при рас-
смотрении фазы 2 раннесалтовского горизонта.
“Эталонные” погребения здесь содержали солиды
Льва III и Константина V: в п.2 к.1 Саловского I
720-732 гг, в к. 11 Соколовской балки 728-732 гг, в
к.1 Романовского I 737-741 гг (Семенов А.И., 1978,
с.180-181; 1991, с.125; Копылов В.П., Смоляк А.Р.,
1988, с.59-60). Солид периода 737-741 гг найден в
другом кургане уже с солидом Константина V 741-
751 гг (Семенов А.И., 1991, с.125), а позднейшая
монета фазы 2 - солид Константина V 751-757
гт — обнаружена в П.164Б Нетайловки (Zironkina
О., 1997, р.251), по набору двусоставных бляшек
близком п.2 к.1 Саловского I и к.1 Романовского
I. Близкий рубеж дает и погребение этой же фазы
из с.364 Скалистого с солидом Константина V 741-
775 гг (Кропоткин В.В., 1962, с.34; Веймарн В.Е.,
Айбабин А.И., 1993, с.167), а также погребение
к. 7 Петрунине IV фаз 2-3 с дирхемом Абу-Джафар
Ал-Мансура 756/757 г (Круглов Е.В., 1992в, с.182).
Нижний абсолютный рубеж погребений фазы 2
раннесалтовского горизонта однозначно не ранее
741 г, а учитывая монету из П.164Б Нетайловки, его
можно сдвигать и к 751 г.
Таким образом, на промежуток 698-751 гг
приходится фактически два стадиальных периода
(горизонты Шиловки и Галиата-Геленовки) и фаза
1 раннесалтовского горизонта. Все эти горизонты
были довольно кратковременными и явно пересека-
лись во времени, поэтому отвечающие им периоды
— это лишь временные рамки “пиков” каждого из
горизонтов. “Поделить” между ними промежуток
698-751 гг без учета исторических событий можно
разве что очень условно: период IVa - 698-715 гг;
период IV6-715-725 гг; периодГалиата-Геленов-
ки - 725-740 гг; фаза 1 раннесалтовского горизонта
-740-751 гг.
Без “калибровки” по историческим событиям
и оценки продолжительности горизонтов, получа-
ем такие рамки рассмотренных периодов:
период I (горизонт Иловатки) - условно около
610-643 гг;
период II (горизонт Сивашовки - Макуховки)
- 643-669 гт;
период III (горизонт Уч-Тепе - Келегеев) -
669-698 гг;
124
период IV (горизонт Шиловки - Романовской)
- 698 - условно около 725 гт.
Что стоит за полученными нами рамками?
Определили ли мы время формирования комплек-
сов или же диапазон их выпадения в землю? Что-
бы уйти от чисто интуитивных размышлений, на
наш взгляд, нужно расширить круг источников за
счет письменных данных и сравнительного ана-
лиза исторической картины эпохи. Но прежде, по-
пытаемся суммировать полученную информацию о
Перещепине и ее культурном окружении.
3.3. Перещепинская культура
Термин “перещепинская культура” был впер-
вые предложен М.И.Артамоновым для определе-
ния богатых комплексов перещепинского круга,
включая Глодосы и Вознесенку (Артамонов М.И.,
1990; 20026, с.521-524). Но хронология памятников
типа Сивашовки показывает, что одновременно с
комплексами “келегейского” типа, куруками и кре-
мациями существовали и погребения более низко-
го социального ранга, совершенные в курганах или
без них по обряду ингумации. Расширение рамок
перещепинской культуры за счет рядовых погребе-
ний серьезным образом меняет общий культурный
контекст Перещепины, заставляя рассматривать ее
в рамках большого кочевнического объединения,
занимающего огромную степную зону Восточной
Европы от Южного Буга до Заволжья с отдельны-
ми “выплесками” представителей населения или
же культурного влияния в Северо-Восточной Бол-
гарии (Мадара), Восточном Закавказье (Уч-Тепе),
Приуралье (Уфа, Новиковка) (рис.1). В таком ши-
роком понимании термин “перещепинская куль-
тура” был предложен А.И.Айбабиным (Айбабин
А.И., 1985; 1990; 1991; 1999; 2002а) и поддержан
нами (Комар А.В., 1999; Комар О.В., 2000; 20026), а
также С.А.Плетневой (Плетнева С.А., 2003, с.37).
Ареал. Ареал памятников перещепинской
культуры не оставался неизменным на протяжении
времени существования культуры, и его изменения
отражают не просто передвижения кочевников, но
и их участие в определенных исторических собы-
тиях.
Начальный период - горизонт Иловатки - де-
монстрирует странную, на первый взгляд, картину:
полное отсутствие кочевнического населения во
всей степной полосе от Дуная до Северного Прика-
спия. И только на левобережье Нижней Волги выше
широты распространения полупустынь отмечено
единственное погребение из Иловатки. Наблюда-
емый кризис, как уже неоднократно указывалось
нами, явно был связан с длительным засушливым
периодом, охватившим в Северном Причерно-
морье промежуток 598-677 гг (Комар А.В., 2001а,
с.34; Комар О.В., 2002а, с.6, 7; 2004а, с.194-199).
Как показали палеопочвоведческие исследования
степной части Европейской России и Приазовья
в том числе, усыхание степей сопровождалось за-
солением почв, которое здесь фиксируется с V по
XI вв., и только в XII-XIV вв., во время климати-
ческого оптимума, произошло вымывание солей из
почвы и восстановление прежнего состава степной
растительности (Среда обитания человека ..., 2002,
с.76-81; Песочина Л.С., 2003, с.147-151). Именно
засоление грунтов и было главной причиной роста
полупустынь в VI-VI1 вв. Практически вся совре-
менная южная подзона степи в этот период должна
была претерпеть изменение состава растительно-
сти в направлении комплекса, характерного для со-
лонцеватых грунтов. Это требовало от кочевников
либо изменения традиционной зоны проживания,
либо изменения состава стад с практически пол-
ным отказом от крупного рогатого скота и сменой
породы лошадей на привычную к галофитам. Судя
по наблюдаемой археологической картине, освоить
комплекс скотоводства на полупустынных и солон-
цеватых степных грунтах, близкий к хозяйству кал-
мыков (Булатов В.Э., 2000, с. 131, 132), кочевникам
удалось только в периоды П-Ш, когда погребения
кочевников появляются в зоне полупустынь и со-
лонцеватых грунтов Северного Причерноморья
(Келегеи, Аджиголь, Черноморское, Васильевка,
Сивашовка, Сивашское, Родионовка) и Северо-
Восточного Крыма (Портовое, Рисовое, Наташино,
Богачевка).
Резкие изменения происходят в период П. На
левобережье Нижней Волги население остается
(Бережновка), но фиксируется появление его погре-
бений и на правобережье (Авиловский, Зиновьев-
ка) с проникновением на север, в среднее течение
Волги (Новоселки). Но самым ярким событием,
безусловно, стало резкое появление северопричер-
номорской и восточноприазовской групп. В период
II кочевники занимают Юго-Восточное Приазовье,
Северное Приазовье и весь Северо-Восточный
Крым, переходят через Днепр в Южное Побужье, а
на левом берегу Днепра глубоко проникают в сла-
вянскую лесостепь. Пустой остается только зона
между нижними течениями Дона и Волги, а также
Северный Прикаспий. Столь масштабная экспан-
сия вряд ли могла пройти мимо внимания древних
писателей, особенно учитывая появление рассма-
триваемой группы кочевников в Крыму и их вступле-
ние в непосредственный контакт с византийцами
(амфора из Изобильного).
В период П1 во всех занятых ранее зонах си-
туация остается стабильной, но появляются от-
дельные “выплески” погребений оторванно от
основного ареала - в Северо-Восточной Болгарии
125
(Мадара), в Верхнем Подонье (Арцибашево), Кав-
казской Албании (Уч-Тепе). Также в этот период в
кочевнических погребениях Северного Причерно-
морья появляется гончарная посуда, маркирующая
начало функционирования аланских гончарных
центров Канцирки и Мачех. Очевидно, синхронно
в Крыму появляется и другая группа оседлого кав-
казского населения, оставившая памятники типа
Тау-Кипчак.
В период IVa фиксируется глубокое проникно-
вение кочевников в лесостепное Днепровское Пра-
вобережье (Журавлиха, Белая Церковь), а также
появление погребений в районе Самарской Луки
и в междуречье Дона и Волги. Зато исчезает “са-
ратовская” нижневолжская группа погребений. В
период IV6 подкурганные погребения с восточной
ориентировкой исчезают и в Северном Причерно-
морье, где остаются только “западники” (Заплавка,
Крыловка); кочевники уходят из лесостепи и пра-
вобережья Днепра, зато продолжают развиваться
появившиеся в период ГУа волго-донская и самар-
ская группы, которые уже приобретают облик па-
мятников типа Новинок и Соколовской балки. На
этапе Геленовки-Подгорненского к западу от Дона
остается только одно эпизодическое погребение из
Геленовки, фиксирующее скорее сохранение кон-
троля над славянским населением правобережной
Киевщины, чем присутствие кочевников в Север-
ном Причерноморье. Этот хиатус был кратковре-
менным, поскольку уже в фазе 1 раннесалтовского
горизонта в Северо-Восточный Крым, бассейн Се-
верского Донца и Подонье проникают группы осед-
лого и полуоседлого салтовского населения.
По своей локализации Перещепина связана с
возникновением лесостепной группы кочевниче-
ских памятников Левобережного Среднего Под-
непровья. Эта группа включает подкурганные
погребения (Поставмуки, Березовка, Топыло), бес-
курганные могильники (Рябовка, Максимовка) и
отдельные погребения (Осиповка), комплексы “ке-
легейского” типа (Перещепина, Макуховка, Новые
Санжары) и аланское поселение гончаров в Маче-
хах. К южной части этой локальной группы при-
мыкает и степное погребение из Заплавки, но оно
самое позднее из всех.
Вся лесостепная группа находится в ареале
Пеньковской культуры, что автоматически подни-
мает вопрос о славяно-кочевнических взаимоотно-
шениях. Рассматривая Пеньковскую культуру как
культуру булгар-кутригур, М.И.Артамонов связы-
вал исчезновение этой культуры на Днепровском
Левобережье, а также выпадение “антских” кла-
дов с вторжением в лесостепь кочевников-хазар
- носителей перещепинской культуры (Артамонов
М.И., 20026, с.521-524). О.А.Щеглова, разделив
“антские” клады на две хронологические группы,
предположила, что с вторжением хазар было связа-
но только выпадение кладов 2-й группы, наиболее
же многочисленные клады 1 -й группы оказались в
земле вследствие продвижения на север групп бул-
гар (Щеглова О.А., 1990). По мнению О.М.Приход-
нюка, выпадение кладов 1-й группы действитель-
но было связано с вторжением хазар, но именно
перещепинская группа кочевников к этому никак
не причастна. Исследователь считает, что отно-
шения славян и “перещепинцев” были не просто
мирными, а носили характер конфедеративный,
даже симбиотический, поскольку “под Полтавой
располагался летник номадов, куда из Приазовья
протобулгарский хан и его ближайшее окружение
двигались вслед за своими табунами”. Отражением
же мирного сосуществования пеньковцев и “пере-
щепинцев” О.М.Приходнюк считает “стойбище” у
с.Полузерье (Приходнюк О.М., 2002, с. 129, 130).
Такой же конфедеративный характер отношений
славян с “Великой Булгарией” усматривают в дан-
ной ситуации И.О.Гавритухин и А.М.Обломский,
но выпадение “антских” кладов 1-й группы иссле-
дователи связывают не с хазарами, а с вторжени-
ем на левый берег Днепра “агрессивной” группы
правобережных славян — носителей культуры “типа
Сахновки” (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, с. 144-147).
И.О.Гавритухин и А.М.Обломский совершен-
но верно заметили, что ареал распространения
славянских кладов 1-й группы на Правобережье и
Левобережье Днепра в целом совпадает с ареалом
распространения волынцевской культуры. Усколь-
знуло от их внимания только то, что волынцевская
культура отражает зону расселения славянских
племен - данников Хазарского каганата, а клады 1-й
группы четко ложатся в ареал племенных союзов
северян, полян, радимичей и вятичей. Пересекает-
ся ареал кладов 1-й группы и с лесостепными ко-
чевническими памятниками (рис.1): левобережная
группа - с Блажками и Новой Одессой - Козиев-
кой, а правобережные клады (Мартиновка, Хацки,
Малый Ржавец) оказались на пути кочевников, до-
стигших Киевщины (Журавлиха, Белая Церковь,
Геленовка). Еще 4 левобережных клада: Гапоново,
Суджа, Колосково и Великие Будки, охватывают
полукольцом северную границу распространения
кочевнических комплексов (линия: Поставмуки
- Рябовка - Павловка), а Трубчевский клад оказы-
вается на одной широте с Арцибашево.
На левом берегу Днепра вторжение кочевни-
ков в лесостепь произошло в период II, а их при-
сутствие здесь фиксируется до периода ГУа. На
Правобережье лесостепные погребения относятся
к периодам ГУа и Галиата — Геленовки, но позиция
Журавлихи не исключает и периода III. В обоих
случая речь идет не о кратковременном событии,
126
Рис. 30. Инвентарь п.248 Дюрсо.
Fig. 30. The stock of burial 248 Durso.
а о занятии территории на продолжительное вре-
мя, несомненно сопровождавшееся вытесненением
большей части славянского населения из региона и
обусловившее, по определению И.О.Гавритухина,
“катастрофический финал культуры” (Гавритухин
И.О., 2001в, с.46). Случилось это, по мнению иссле-
дователя, на этапе Перещепины (Гавритухин И.О.,
2005), но “катастрофический финал” касается толь-
ко славянской культуры, а никак не кочевнической,
которая спокойно эволиционировала в более позд-
ние фазы как в степи, так и в лесостепной группе
Перещепины, о чем свидетельствует комплекс из
Новых Санжар периода IVa. В нашей системе пери-
одизации с кочевническими погребениями периода
III сравним только клад из Мартыновки с прессо-
ванными и паянными поясными деталями, а также,
по золотым вставкам с композицией зерни, близкой
наконечникам из Мадары (Корзухина Г.Ф., 1996,
табл.21, 10-12), клад из Хацков. Из левобережных
- Гапоновский клад по наличию прессованных
деталей со свинцово-оловянистым заполнением
(Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.30,
6-22). Остальные клады 1-й группы, по О.А.Щегло-
вой, стадиально синхронны комплексам горизонта
Сивашовки-Макуховки, т.е. периода II. Небольшая
асинхронность право- и левобережных кладов со-
провождается и временной разницей в появлении
кочевнических погребений в обоих регионах: на
127
левом берегу кочевники проникают в лесостепь
уже в период II, в то время как на правом — не ранее
периода III, что дополнительно подчеркивает взаи-
мосвязь этих событий.
Произошло ли полное вытеснение славян ко-
чевниками или же только частичное - вопрос слож-
ный. Отметим только, что явно должно было прекра-
тить свое существование пеньковское поселение,
расположенное всего в нескольких сотнях метров от
места обнаружения перещепинского комплекса, на
котором, кстати, собраны отдельные вещи горизон-
та кладов 1-й группы (браслеты, бляшка типа П12)
(Левченко Д.И., 1999). Как показывает картографи-
рование, комплексы “келегейского” типа пытались
скрыть далеко на север от основного ареала рядо-
вых погребений (рис. 1). Единственное исключение
- это Келегеи, но оно скрыто в нижнеднепровских
песках, малопригодных для пастбищ. В этом плане
откровенно лишенной какой-либо логики выглядит
попытка “спрятать” столь фантастически богатый
комплекс рядом с существующим Пеньковским по-
селением.
То же касается и Пеньковского поселения По-
лузорье I возле Новых Санжар (Казанский М.М.,
Середа Д.В., 2001), соседство которого со “стойби-
щем” Полузорье II О.М.Приходнюк рассматривает
как свидетельство сосуществования пеньковцев и
“перещепинцев” (Приходнюк О.М., 2002, с. 129,
130). Тезис о “стойбище” на самом деле основыва-
ется только на разведочных исследованиях культур-
ного слоя поселений. Сам же набор сероглиняных
фрагментов из “стойбищ” Лаврики, Белокони, Вов-
ки, Чередники, Полузорье II достаточно выразите-
лен (Горюнов Е.А., 1987, рис.2; Kazanski М., 1987,
fig. 15; 16) и включает классические волынцевские
горшки с вертикальными венчиками, орнаментиро-
ванные узкими, пролощенными по сухой поверхно-
сти линиями, при полном отсутствии фрагментов
канцирской керамики с характерными налепными
валиками и шишечками и орнаментацией глубоки-
ми широкими линиями, нанесенными по мокрой
поверхности. Одно из “салтоидных” поселений
- Вовки - оказалось просто волынцевским. “Позд-
непеньковский” горизонт поселения Полузорье I,
синхронный соседнему “стойбищу” Полузорье II,
также представлен жилищем 2 с обычными волын-
цевскими горшком и двумя типичными высокими
мисками (Казанский М.М., Середа Д.В., 2001, с.23,
24; рис.4, 3-6). Вся концепция “салтоидной куль-
туры” Среднего Поднепровья, как уже аргументи-
ровалось нами (Комар А.В., 20046), возникла на
недоразумении, а памятники, отнесенные к ней
Е.А.Горюновым, на самом деле являются обычны-
ми волынцевскими. Дата появления волынцевской
культуры все еще остается предметом дискуссии,
но самый ранний на сегодня волынцевский ком-
плекс с датирующими предметами — Харьевский
клад - по пряжке и пластинчатым фибулам син-
хронен горизонту Галиат - Геленовка. Памятники
волынцевской культуры однозначно появляются
в рассматриваемом регионе лишь после ухода от-
сюда кочевников и прямо генетически не связаны с
Пеньковской культурой.
Мы, конечно же, не отрицаем возможности со-
хранения части Пеньковского населения в регионе,
что, возможно, демонстрируется атипичными для
славян сооружениями из Осиповки и Чернеччины,
но комплексы “келегейского” типа из Перещепины,
Новых Санжар и Макуховки однозначно были со-
крыты в зоне, покинутой славянами под давлением
именно носителей перещепинской культуры.
Этнические группы и происхождение на-
селения. Детальный анализ погребального обряда
населения перещепинской культуры нами будет
предложен в отдельной работе, сейчас же важно
кратко очертить основные группы населения, вы-
деляющиеся по данным погребального обряда и
культурной специфике вещевого набора.
Комплексы высшей знати демонстрируют
существование оригинального обряда проводов,
с которым связано происхождение комплексов
“келегейского” типа. Более выразительно проис-
хождение Вознесенского комплекса, представляв-
шего собой, как продемонстрировал А.К.Амброз
(Амброз А.К., 1982), тюркское каменно-земляное
поминально-мемориальное сооружение - курук.
Самые западные тюркские куруки пока известны в
Казахстане - Городищенское IX, к. 14 Кансая (Бо-
талов С.Г., 1998, с.323-325; рис. 1-2), но Вознесен-
ка гораздо ближе монгольским курукам I типа, по
В.Е.Войтову, - Гиндин-Булак I, Унгету I, Их-Хушот
(Войтов В.Е., 1996, рис.9; 13; 17). Куруки I типа,
по В.Е.Войтову, сооружались только для каганов и
членов их семей - тегинов, ябгу, шадов. Поэтому
по форме, размерам и трудозатратам Вознесенка
уверенно относится к тюркютским каганским ку-
рукам (Комар О.В., 20006, с. 131).
Глодосы, хотя и представляют вариант ком-
плексов “келегейского” типа, явно связаны с по-
гребением по обряду кремации. Кремациями на
месте под округлыми каменными или земляными
насыпями были м.1 Новогригорьевки и Геленовка.
Указывая на наличие кремаций в Восточной Ев-
ропе еще в гуннское время, М.А.Артамонов, тем
не менее, сравнивал кремирование знати переще-
пинской культуры с обрядами алтайских тюрков и
хакасов (Артамонов М.И., 20026, с.523). Согласно
письменным источникам, тюркюты практиковали
обряд трупосожжения до 1-й трети VII в. К со-
жалению, достоверных арехеологических данных
о тюркских трупе сожжениях пока мало, и они не
образуют полноценную выборку (Грач А.Д., 1968,
128
с.207-213; Могильников В.А., 1981, с.31, 32; Сави-
нов Д.Г., 1973, с.341, 342; 1984, с.24, 35-37), но в
общих чертах - остатки трупосожжения находят-
ся на уровне древней поверхности или несколько
углубленно, кости коня, каменная выкладка - они
очень близки м.1 Новогригорьевки. Тюркские кре-
мации в основном концентрируются в Туве, но, как
и в Северном Причерноморье, не составляют там
заметного процента. Лучше кремации представле-
ны у хакасов, где обряд трупосожжения на сторо-
не был основным. Тут ближайшие поднепровским
кремации известны в Верхнем Прииртышье (Арс-
ланова Ф.Х., 1972, с.56-76).
Показательно, что центральноазиатские связи
группы комплексов высшей знати прослеживают-
ся и в вещевом наборе. Это - ювелирные изделия
“тюрко-согдийского” стиля, золотая “насечка” по
железу, сабли со срезанным острием, коленчатые
боевые ножи, статуэтки львов из Перещепины и
Вознесенки, перещепинская посуда, кресало из
Глодос. Параллели в погребальном обряде, идеоло-
гических представлениях, архитектуре (конструк-
ция куруков и курганов), художественно-изобра-
зительных традициях, ювелирной технике, типах
оружия, кресал, металлической и деревянной по-
суды, обкладок седла и т.п. отражают прямую ге-
нетическую связь “перещепинской” высшей знати
с тюркютами Западнотюркского и II Тюркского
каганатов. Подчеркнем, речь не идет ни об “ин-
тернациональной моде”, ни о традициях, распро-
страненных у различных тюркских народов, - при
столь внушительной географической отдаленности
степень концентрации рассмотренных признаков
в комплексах высшей знати перещепинской куль-
туры слишком высока, чтобы отражать что-либо
иное, кроме ее тюркютского происхождения.
В салтовское время обряды кремации и поми-
нальных “тайничков” сохраняются в лесостепном
бассейне Северского Донца (Ново-Покровка, Су-
хая Гомолыпа, Красная Горка, Лысый Горб, Тополи,
Кочеток), в Восточном Причерноморье (Борисово,
Дюрсо) и Прикубанье (Псекупский, Молдованка,
Казазово-2, Общественный II) (Саханев В.В., 1914;
Кухаренко Ю.В., 1951; Дмитриев А.В., 1979; 1982;
Михеев В.К, 1982; 1985; 1986; 1990; Шрамко Б.А.,
1983; Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1996; Аксенов
В.С., Воловик С.И., 1999; Сорокина И.А., 2001),
одна кремация открыта также в дельте Волги (Ва-
куровский Бугор). Согласно сведениям Мархонда,
“в древние времена” обряд кремации практиковали
хазары, бросая покойников в огонь под звуки пес-
нопений и барабанов; “говорят, что этот обычай
остался в тех странах по настоящее время” (Захо-
дер Б.Н., 1962, с. 150).
Основной обряд рядовых погребений переще-
пинской культуры другой - это впускное трупопо-
ложение в сопровождении коня в яме с заплечиками
или в подбое, ориентированное в сектор СВ-ЮВ,
но с преобладанием северо-восточной ориентиров-
ки. Последнее важно, так как на северо-восток, в
отличие от традиционного для тюркютов “строго-
го” востока, ориентирован и Вознесенский курук.
Отдельную территориально, хронологически и по
обряду группу составляют памятники новинков-
ского типа, которые уже детально рассмотрены
(Матвеева Г.И., 1997; Багаутдинов Р.С. и др., 1998;
Комар А.В., 2001а). Общая же картина в основном
степном регионе, базирующаяся на имеющейся в
нашем распоряжении небольшой выборке (66 по-
гребений периодов I-IV с установленными датой
и деталями обряда) (Комар О.В., 20026), выглядит
так: подкурганные погребения - 86%, бескурганные
- 14%; основные подкурганные - 10%, впускные
- 90%; простые ямы и ямы с заплечиками - 69,1 %;
подбои - 29,1%, катакомбы - 1,8%; ориентировка:
С - 11,1%, СВ -48,2%, В -25,9%, 3 - 14,8%; шкура
коня - 37,9%, туша коня -10,3%, кости коня в целом
- 47,5%; гробовище — 11 %; органическая подстил-
ка - 13,4%; меловая подсыпка - 3,4%; жертвенная
пища - 36,2%; посуда - 32,8%; нож - 51,7%. Эти
цифры из-за резкого численного перевеса северо-
причерноморской группы, конечно, в целом близки
к статистике по последней (Комар О.В., 2002а, с.8,
9), но локальные отличия восточноприазовской и
нижневолжской групп не так уж и велики.
Кроме памятников Самарско-Ульяновского
Поволжья типа Новинок, обосабливаются террито-
риально по обряду основные подкурганные погре-
бения с западной ориентировкой из Романовской
и Дорофеевки, явно связанные с хронологически
более поздними памятниками типа Соколовской
балки. В этом регионе нет синхронных или более
ранних впускных погребений с восточной ориен-
тировкой, которые, что интересно, распростране-
ны строго на запад от Дона, а восточноприазовская
группа находится гораздо южнее Подонья. К сожа-
лению, не известен обряд разрушенного погребе-
ния в к. 1 Ясырево II, а геральдическая бляшка из
п.9 к.5 Ясырево III найдена в заполнении безын-
вентарного парного погребения с ориентиров-
кой на СВВ, но в скорченных позах и с посыпкой
охрой, т.е., очевидно, эпохи бронзы (Мошкова М.Г.,
Федорова-Давыдова Э.А., 1974, с.74). Похоже, на-
селение, оставившее позже памятники типа Соко-
ловской балки, впервые появляется в междуречье
Дона и Волги в период IVa и остается там до по-
следней трети VIII в.
Впускные погребения с западной ориентиров-
кой из Северного Причерноморья (к.5 Виноградно-
го, Октябрьское, Крыловка, Заплавка) так же, как
и Уч-Тепе, отдельной группы не составляют, обо-
сабливаясь, правда, на этапе ГУб. Возможно, это
129
население связано с носителями типа Соколовской
балки, но в периоды II - IVa в Северном Причерно-
морье оно было частью других общин. Во всех ре-
гионах наряду с погребениями, ориентированны-
ми в сектор СВ-ЮВ, присутствуют и погребения
с ориентировкой на север (4 - в Северном При-
черноморье, по одному - в Восточном Приазовье и
Нижнем Поволжье). Не исключено, что это - про-
сто отклонение от ориентировки на СВ, но так же
ориентированное на север погребение из Мадары
близко по обряду более поздним могильникам
VIII-IX вв. Болгарии, где доминирует именно се-
верная ориентировка (Димитров Д., 1987, с.210),
поэтому вполне возможна связь северной ориенти-
ровки с булгарским компонентом перещепинской
культуры.
Отметим один момент, связанный с интерпре-
тацией данных статистики об ориентировке погре-
бений. Несмотря на то, что этот вопрос специаль-
но анализировался нами (Комар А.В., 2001а, с.17),
Р.Рашев, почему-то избегая обсуждения, привел для
болгарских читателей собственную “альтернатив-
ную” статистику (Рашев R, 2004, с.93), в которой
восточная ориентировка оказалась представленной
в равном процентном соотношении с северной, а
общий вывод сводится к меридиональному ориен-
тированию погребений “типа Сивашовки”, рассма-
триваемых автором как генетическую подоснову
культуры дунайских праболгар VIII-IX вв.
Каждый автор, несомненно, вправе доверять
своим выборкам, но трудно не заметить, что крите-
рии работы Р.Рашева с каталогом погребений “типа
Сивашовки” основаны на принципе массового спи-
сывания упоминаний литературы без малейшей
проверки содержащихся в ней данных (Рашев Р.,
2004, с.70-89). А это, как нам пришлось убедиться в
процессе работы с материалами “степных” экспеди-
ций, возглавляемых в основном специалистами по
культурам бронзового века или скифо-сарматской
археологии, очень важно. Дело в том, что среди
впускных погребений украинской степи встречает-
ся довольно большое количество безынвентарных
или маловыразительных погребений, ориентиро-
ванных в сектор С-В, часто с костями коня, близ-
ких по обряду “группе Сивашовки”. Но подобные
датированные комплексы есть и в других хроноло-
гических группах: сарматские HI-IV вв., гуннские
koh.IV - V в., половецкие XI-XIII вв., причем в
абсолютном количестве безоговорочно преоблада-
ют половецкие погребения. Устные же легенды о
“большом количестве” новооткрытых погребений
типа Сивашовки, как оказалось, возникли именно
на почве отнесения к этой группе любых похожих
по обряду погребений с неопределимой датой. В
каталоге Р.Рашева к таким относятся №№ 6, 17,23,
28, 32, 35, 87, 88, 93, 119. В отчетных материалах
Херсонской экспедиции А.И.Кубышева, хранящих-
ся в Научном архиве Института археологии НАН
Украины, не содержится никаких данных, позволя-
ющих датировать VI-VII вв. и №№ 8, 9, 27, 29, 30,
49, 58, 65, 75, 76, 80, 95, 96, 98, 100, на которые
ссылается Р.Рашев. Погребение из Дорофеевки (№
36), скорее, относится к ранним, типа Соколовской
балки, №№ 14 и 61 - сарматские, №№ 18, 64, 67
- половецкие, а под №№ 73 и 117 скрывается одно
и то же венгерское погребение IX в. Из выделен-
ной Е.В.Кругловым группы погребений угорского
обряда “авиловского” типа13, только авиловское
погребение относится к интересующему нас пери-
оду, остальные (№№ 13, 52, 82, 86, 91, 102, 103, по
РРашеву) - более поздние. Наоборот, более ранние
(VI - нач-VII в.) - №№ 43,71, 76,94,108. Не понят-
но, что такое №№ 46, 62,72, 78, списанные с карты
О.М.Приходнюка; №№ 79 и 115 - одно погребение,
а №№ 31, 48 - случайные находки геральдических
деталей. Наконец, о №№ 20, 38,40,84, 101,105-107
с территории России у нас пока нет никаких допол-
нительных данных, кроме находок в них обломков
луков “гунно-булгарского” типа, дата которых на
самом деле довольно широка: I-XIII вв. В передаче
информации также допущено много неточностей,
иногда значимых. Например, № 63 ориентирован
на самом деле на СВ, а № 92 - на С, причем отно-
сительно ориентировки погребений автор не учи-
тывает более дробное деление сектора, вследствие
чего “северо-восток” у РРашева включает как ССВ
(№ 71), так и СВВ (№№ 3, 41, 60). Не понятно, по-
чему отнесены к впускным, а не к грунтовым по-
гребения №№ 4, 7, 28, 47, 94, 109. В № 66 дописан
инвентарь еще из трех погребений могильника.
Детали обряда многих погребений Р.Рашеву не из-
вестны, плюс в каталоге отсутствуют данные еще
по 17 погребениям Северного Причерноморья с
достоверной датой. “Результат” соответствующий,
непонятно, правда, что вообще побудило автора,
не имея доступа ни непосредственно к материалам
погребений, ни к архивным данным, ни ко многим
публикациям и, главное, осознавая это, в столь без-
апелляционной форме высказываться о проблеме,
не говоря уже о ведении дискуссии в том же стиле с
исследователями “постсоветского пространства”?
Согласно нашей небольшой выборке (Комар
О.В., 20026), в которую были отобраны только по-
гребения с достоверной датой, для основной части
рядового населения перещепинской культуры и его
родовой знати (около 75%) была характерна ори-
ентировка в сектор СВ-ЮВ, т.е. головой в сторону
точки восхода солнца или ногами в сторону точки
13 Благодарим Е.В.Кругпова за разъяснение вопроса.
130
Рис. 31. Пояс из Вознесенки: 1 — щиток пряжки, 2 - ременная скоба; 3 - схематический вариант
реконструкции расположения деталей на поясе.
Fig. 31. A belt from Voznesenka: 1 - a buckle shield. 2-a belt staple; 3-a schematic variant of recon-
struction of the details location on the belt.
захода солнца. Это утверждение хорошо понятно
украинским исследователям, поскольку большин-
ство погребений с территории Украины с досто-
верно западной ориентировкой в хронологическом
срезе от скифских погребений до средневековых
и современных христианских кладбищ имеют от-
клонение к югу, достигающее иногда до 80-85°. Т.е.
способ определения линии 3-В по утреннему или
заходящему солнцу в Северном Причерноморье
уже в силу природных условий большую часть се-
зона предполагал отклонение к оси ЮЗ-СВ.
Ориентирование по линии С-Ю опиралось на
направление “лицом к полуденному солнцу” (Жу-
ковская Н.Л., 2002, с. 198-200) и традиционно пред-
полагает еще большую долю допуска, но. заметим,
отклонений в оба сектора: северо-западный и севе-
ро-восточный. Сравним, для примера, ориентиров-
ку сарматских погребений южной и центральной
степных подзон Северного Причернорноморья, в
которых, собственно, позже и была сосредоточена
основная масса погребений “типа Сивашовки”. В
небольшой группе роксоланских погребений II-]
вв. до н.э. распределение таково: СЗ — 5, С - 5, СВ
- 6, В - 3; в I-III вв. количество сарматских погре-
бений резко возрастает и доля сектора СЗ-СВ в нем
составляет 76,2%, в котором СЗ - 17,5%, С — 28,7%,
СВ - 30%; в южном секторе (15%) картина откло-
нений похожа: ЮЗ - 5%, Ю - 6,3%, ЮВ — 3,7%), а
на В ориентированы лишь 2,5% (Симоненко А.В.,
1993, с.23, 79). Для северной подзоны степи, в Са-
маро-Орельском междуречье, сарматские погребе-
ния II в. до н.э. - IV в. н.э. дают такую картину: СЗ
- 17, С - 19, СВ - 22, В - 3 погребения (Костенко
В.И., 1986, с.62). Также нестабилен и южный сек-
тор: ЮЗ - 10, Ю - 11, ЮВ - 8 (Костенко В.И., 1986,
с.62). Как видим, восточная ориентировка здесь
однозначно представлена в виде “примеси”, а в от-
клонении оси С-Ю чуть преобладает отклонение
к оси ЮЗ-СВ. Но, заметим, в сумме погребения с
ориентировкой в сектор СЗ-С решительно преоб-
ладают над погребениями с ориентировкой в сек-
тор СВ-В, и это хороший контрольный показатель
именно меридиональной системы ориентирования
погребенных сарматами.
В “группе Сивашовки” отклонений ориенти-
ровки на СЗ пока не известно вообще, т.е. сектор
СЗ-С составляет лишь 11,1%, в то время, как сектор
СВ-В — 74,1%. Но, пожалуй, в вопросе преемствен-
ности погребений “типа Сивашовки” и могильни-
ков дунайских булгар более весомо высказываются
немногочисленные достоверно булгарские погре-
бения Северного Причерноморья koh.V - 1-й пол.
VI в. (Комар А.В., 2004а) и 2-й пол.VI - нач-VII в.
(Комар О.В., 2002а, с.7), из которых первая группа
Р.Рашеву не известна, а вторая слита с погребени-
ями “типа Сивашовки”, несмотря на хронологиче-
скую разницу. В первой хронологической группе
у погребений с установленными деталями обряда
131
ориентировка такова: С - 2 (п.7 кургана из Старой
Сараты, п.4 Животино), СВ — 1 (п.З к.З Ново-Под-
кряжа), а погребение из Лихачевки ориентировано
на СВ (согласно публикации) или на СЗ (согласно
архивному отчету) (Зарецкий И.А., 1888; Облом-
ский А.М., 2002, с.83). Во второй группе картина
близкая: СЗ - 1 (п. 1 к. 1 Большого Токмака), С - 3
(п.1 к.22 Малой Терновки; п.2 к.8 Суханове, п.4 к.7
Новой Одессы I), СВ - п.З к.1 Новой Одессы IV,
СВ - п.З к. 1 Новой Одессы IV, В -1 (п 48 Селиште).
Несмотря на крайнюю скудность выборки, она, тем
не менее, довольно выразительно свидетельствует
о меридиональной ориентировке погребений Се-
верного Причерноморья koh.V - нач-VII в., которые
связывает еще одна интересная деталь - отсутствие
костей или снаряжения коня, несмотря на широ-
кое распространение этого обряда у кочевников в
гуннское время и позже - в VII-XIII вв.
Отличие “сивашовского” обряда от булгарских
погребений koh.V - нач VII в., Мадары и могильни-
ков Болгарии VIII-IX вв. не только в широтной ори-
ентировке, здесь, кроме этого, доминировало со-
провождение погребенного не тушей коня, а только
его шкурой, иногда сложенной, а иногда и набитой
в виде чучела. Погребения с восточной ориенти-
ровкой, но с целым скелетом коня характерны для
алтайских памятников берельского типа (V - 1-я
пол.VI в.) (Гаврилова А.А., 1965, с.54-57; Савинов
Д.Г., 1984, с.29, 30). В Горном Алтае восточная
ориентировка отмечена в памятниках катандинско-
го (в основном VIII в.) и курайского типов (IX-X
вв.), а погребения VI-VII вв. с такой ориентировкой
открыты на Западном Алтае (Гилёво VIII) (Гаври-
лова А.А., 1965, с.55-66; Савинов Д.Г., 1982, с.118;
Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 1994, с. 108). VI в.
датируется погребение из Улуг-Хорума, позволив-
шее отнести к VI-VII вв. и тувинские погребения с
восточной ориентировкой (Грач В.А., 1982; Сави-
нов Д.Г., 1984, с.39, 40, 52-54). Похожие тюркские
погребения известны и в зоне расселения племен
Западноиоркского каганата у р.Чу и Иссык-Куля
(Шер А.Я, 1963, с. 162, 163; Абетеков А.К., 1967,
с.46-48), Средней Азии и Казахстане (Кляшторный
С.Г., Савинов Д.Г., 1994, с. 108-109; Нурмуханбетов
Б., 1969, с. 168). По мнению Д.Г.Савинова, схожесть
обряда и вещевого набора территориально отда-
ленных тюркских памятников VI-VII вв. связана с
довольно быстрым распространением населения,
обладавшего устойчивой культурной традицией, из
одного региона, который нужно связывать с Алта-
ем, а саму причину этого распространения - с обра-
зованием I Тюркского каганата (Кляшторный С.Г.,
Савинов Д.Г., 1994, с. 110).
Единого мнения об этносе носителей обряда
погребения с конем и восточной ориентировкой
среди исследователей нет. Так, Д.Г.Савинов свя-
зывает его с племенами теле, что подчеркивается
“предтюркской” датировкой памятников берельско-
го типа и “послетюркской” - памятников курайско-
го типа, а также сообщением китайских хронистов,
что “туцзюэсцы их силами геройствовали в пусты-
нях севера” (Савинов Д.Г., 1984; Кляшторный С.Г.,
Савинов Д.Г., 1994). Впрочем, В.А.Могильниковым
замечено, что появление тюрков-тугю на Алтае во
2-й пол.У в. не исключает и принадлежность им па-
мятников берельского типа, особенно учитывая их
соседство с Турфаном, где, согласно письменным
источникам, раньше проживали тюркюты рода
Ашина (Могильников В.А., 1996, с.28, 29). В самой
Турфанской котловине наше внимание привлекает
могильник 1-й пол. I тыс. н.э Чаоухугоу-3, где при-
сутствуют подкурганные погребения с восточной
ориентировкой в подбоях и ямах с заплечиками, в
решетчатых гробовищах, в сопровождении шкуры
коня и жертвенного мяса овцы (Молодин В.И., Кан
Ин Ук, 2000). Сам могильник исследователи соот-
носят с юечжами, но если бы не значительная хро-
нологическая разница, прямая связь данной группы
населения с носителями перещепинской культуры
была бы очень вероятной.
Реальная картина выглядит чуть иначе: сначала
в V в. на Алтае появляются памятники берельского
типа, близкие по обряду погребениям кочевников
Турфана. Затем, в VI-VII вв. происходит широкое
распространение алтайского населения - носите-
лей обряда погребения с конем и ориентировкой
в направлении восхода солнца — по территории I
Тюркского каганата, представители которого в нач.
VII в. появляются и в Поволжье (Иловатка). В этом
контексте оказывается совершенно не лишним
вспомнить, что именно с “горами севернее Гаочана
(Турфана)” и связывают происхождение тюркютов
Ашина китайские источники, согласно которым
тюркюты переселились на Алтай в 460 г после
разгрома жуань-жуанями (аварами) последнего
хуннского объединения “Северное Лян” (Кляштор-
ный С.Г., 1965, с.278-281; Кляшторный С.Г, Сави-
нов Д.Г., 1994, с. 12, 13).
Кем бы не было рассматриваемое нами насе-
ление: собственно тюркютами или же местными
алтайскими телесскими племенами, несомненно,
что именно оно и составляло основную ударную
силу Тюркского каганата, обеспечившую ему за-
хват столь обширных территорий. Родственное
ему население перещепинской культуры в VII в.
уже, конечно, заметно отличалось, что объясня-
ется их серьезной географической обособленнос-
тью, обусловившей уже полностью “европейский”
облик вещевого набора погребений. Тем не менее,
связь украшений стиля Морской Чулёк - Глодосы
(рис. 18) с украшениями из джетыасарских погре-
бений Восточного Приаралья (Левина Л.М., 1996,
132
рис. 109, 1, 3-6; 119; 148; 149), комплекса из Боро-
вого (Казахстан) (Засецкая И.П., 1975, кат. 13-32),
погребения из Шамши (Чуйская долина) (История
Киргизской ССР, 1984, цветная вклейка), Пенджи-
кента (Распопова В.И., 1980, рис.74, 1-4) подчер-
кивает родственность культурных традиций пере-
щепинского населения и племен Западнотюркского
каганата.
С перещепинской культурой связано появле-
ние в Северном Причерноморье еще двух типов
памятников: Канцирки и Тау-Кипчак. Переселение
группы аланских гончаров с Северного Кавказа
специально для обслуживания “перещепинских”
кочевников стало, несомненно, следствием “при-
вычки” кочевников получать ремесленные изделия
от аланского населения. Их продукция в большом
количестве представлена в Вознесенке и Келегеях,
один кувшин был в Ясиново, обломок второго от-
мечен в Новых Санжарах, а в к.З 5 Виноградного,
Арцибашево и п. 16 к. 14 Великой Знаменки нахо-
дились обломки гончарных сероглиняных горшков.
Как показала дальнейшая история, эта акция была
только предвестником масштабного заселения ала-
нами Подонья в салтовское время.
Памятники типа Тау-Кипчак И.А.Баранов
определил как поселения оседающих на землю
кочевников рассмотренной нами группы (Баранов
И.А., 1990), но использование в жилищном стро-
ительстве сложного типа кладки “в елочку” не по-
зволяет согласиться с таким утверждением. Спе-
циально рассмотрев проблему ее происхождения,
С.А.Плетнева пришла к выводу, что крымские дома
с кладкой “в елочку” связаны по происхождению с
регионами Дагестана и Закавказья (Кавказская Ал-
бания и Грузия) и могли быть принесены в Крым
только оседлым тюркским населением из Дагеста-
на, которое исследовательница считает хазарами
(Плетнева С.А., 1967, с.49, 63; 1999, с. 143; 2003,
с.31).
Связь перещепинского населения с аланами и
тюркским населением Дагестана хорошо коррели-
руется с отмеченными нами прямыми торговыми
связями этой группы кочевников с Сасанидским
Ираном в Восточном или Центральном Кавказе,
прямой схожестью их геральдических поясных
наборов с наборами Чми, а также присутствием
в комплексах отдельных вещей кавказского круга
(Перещепина, Новые Санжары), свидетельствую-
щих о формировании “перещепинского” кочевни-
ческого объединения до его появления в Северном
Причерноморье в регионе, соседствующем с Цен-
тральным и Восточным Северным Кавказом.
Уровень общественной организации. Ком-
плексы перещепинской культуры четко разделяют-
ся на группы по социальному и имущественному
признаку.
Комлексы правителей: Перещепина, Глодосы,
Вознесенка. Имущественный статус “перещепин-
ского” правителя тут вне конкуренции. По при-
близительной оценке, в комплексе присутствовало
около 25 кг золота и 50 кг серебра (Залесская В.Н.
и др., 1997, с.З). Даже без учета того, что все эти
вещи представляют собой ювелирные изделия, в
стоимость которых входила очень дорогая работа
лучших византийских, сасанидских и кочевниче-
ских ювелиров, стоимость перещепинских вещей
как лома в VII в. равнялась около 6250 номисм в
Византии или около 6500 динаров в Арабском ха-
лифате. В VI-VII вв. в Византии овца стоила поло-
вину номисмы, корова — 2-3 номисмы, молодая ло-
шадь- 12 номисм (Большаков О.Г., 2000, т.2, с. 138;
Сорочан С.Б, 2001, с. 142). Нетрудно убедиться,
что наследники “перещепинского” правителя без
сожаления отправили с умершим в загробный мир
ценностей, эквивалентных стаду из 12500 овец или
520 лошадей. Для сравнения, в 6480 номисм в VI
в. была оценена богатая усадьба патрикия Домиа-
на в Константинополе, прожиточный же минимум
рядового константинопольского ремесленника со-
ставлял 14-16 номисм в год (Сорочан С.Б., 2001,
с. 168, 218). У арабов прожиточный минимум семьи
ремесленника составлял 12 динаров в год, необла-
гаемый налогом “минимум” имущества составлял
20 динаров или, для скотоводов, 39 овец и 4 вер-
блюда; а имущество, например, самого богатого
араба сер. VII в. — Абдаррахмана б. Ауфа составляло
миллион дирхемов (около 83 тыс. динаров), 1000
верблюдов, 3000 овец и 100 лошадей (Большаков
О.Г., 2000, т.2, с. 138, 150, 156).
То, что перещепинский комплекс - не клад и
не все имущество покойного, пожалуй, лучше все-
го иллюстрирует практически полное отсутствие
здесь обычных монет, не использованных для
украшений, а также откровенного лома или слит-
ков серебра и золота. Повторимся, что мы имеем
депо лишь с той малой частью имущества челове-
ка, которую надо было положить с ним в могилу
по ритуалу. Также следует учесть тот немаловаж-
ный факт, что традиционно основную часть богат-
ства кочевнической семьи составляли все же ста-
да лошадей и овец, а не драгоценности. Поэтому
стоимость перещепинского комплекса однозначно
указывает на его принадлежность одной из самых
богатых семей Европы VII в. Для сравнения, в та-
ких же “каганских” аварских комплексах из Кунба-
боня и Бочи было всего около 3 кг и 2,6 кг золота
соответственно.
Два других комплекса правителей - Глодосы и
Вознесенка - демонстрируют более скромный под-
ход к погребальному обряду. “Стоимость” вещей из
Глодос (2583 г золота и 1026 г серебра) эквивалент-
на всего 590 номисмам или стаду в 1180 овец, а в
133
Вознесенке (1238 г золота и 3614 г серебра) и того
меньше - 314 номисм или 628 овец. Но, как спра-
ведливо отмечено А.К. Амброзом, в Вознесенке мы
наблюдаем другой, более серьезный признак госу-
дарственной организации рассматриваемого кочев-
нического объединения — это открытый публичный
культ царских предков, совершавшийся в специаль-
но построенном при помощи большого коллектива
людей поминальном храме - куруке (Амброз А.К.,
1982, с.220).
Комплексы высшей знати: Келегеи, Макухов-
ка, Новые Санжары, Ясиново, Лимаревка, Павловка
по роскоши уже заметно уступают рассмотренным:
“стоимость”, например, комплекса из Келегеев,
даже с учетом несохранившейся части серебря-
ных вещей, - около 75 номисм или 150 овец; Но-
вых Санжар - 60 номисм или 120 овец. Эта часть
знати практиковала тот же обряд проводов, что и
правители, поэтому, возможно, даже находилась в
родственных отношениях с семьей правителя.
Представители родовой и дружинной знати
наоборот погребаются как рядовые члены общества
- в курганах. Отличает их только наличие золотых
или серебряных с отдельными золотыми вставками
поясов. “Стоимость” самых богатых комплексов по
сравнению с предыдущей группой падает в 3 раза,
но самые скромные опускаются в стоимости все-
го до 2-3 номисм, т.е. до уровня богатых рядовых
погребений, различающихся по материалу поясов:
серебряных и бронзовых.
Наблюдаемая четкая имущественная и ранго-
вая стратификация общества, вертикаль которой
оканчивается, пожалуй, самым богатым комплек-
сом раннесредневековой Европы и грандиозным
поминальным храмом в честь умершего правителя,
указывает на хорошо отлаженную систему кочев-
нического государственного образования с царской
династией “божественного происхождения”.
Политические контакты. Весомость рас-
сматриваемого кочевнического объединения вы-
разительно подчеркивается и его политическими
связями.
Монеты, особенно двадцатикаратные солиды,
чеканенные специально для направленных выплат
“перещепинцам”, указывают на их очень тесные
политические отношения с Византией, которые
поддерживались во время Маврикия-Тиберия
(582-602 гг), Фоки (602-610 гг), Ираклия (613-625,
629-632, 638 гт), Константа II (642-646, 647-663
гт), возможно, также Константина IV (681-685 гт)
и Леонтия II (695-698 гт), но более достоверно
- во время Тиберия III (698-705 гт), т.е. на время
Константина IV и Леонтия II (период 668-698 гг)
вполне вероятен временный разрыв отношений.
“Монетные” связи дополнительно подчеркивают-
ся подарочными комплектами посуды с клеймами
времен Маврикия-Тиберия (582-602 гт) и Ираклия
(629-641 гт) из Перещепины, а также подарочны-
ми медальонами 629-632 гт чеканки и перстнями
с монограммой с лигатурой “патрикий”, которые,
вне всякого сомнения, маркируют эпизоды союз-
нических отношений. В период 638-659 гт практи-
чески одновременно к “перещепинцам” и аварам с
посольством особой важности поступили велико-
лепные подарочные комплекты византийской ра-
боты, состоящие из пояса, меча, сбруи. Как пока-
зал наш анализ, случилось это еще до переселения
“перещепинцев” в Северное Причерноморье, по-
скольку византийцы оказались очень слабо знако-
мы с типами поясов и оружия, используемых этой
группой кочевников. Еше во время формирования
перещепинского комплекса прямые ремесленные
контакты “перещепинцев” и византийцев наблюда-
ются крайне слабо, зато они ярко проявляют себя в
период EVa, свидетельствуя об установлении проч-
ных соседских отношений. Учитывая же, что пере-
селение “перещепинцев” в Крым происходит еще в
период II, это подталкивает к выводу, что культура
кочевников этого этапа сформирована в другом ре-
гионе, скорее всего, соседствующем с Центральной
и Восточной зонами Северного Кавказа.
Об этом говорит и наличие сасанидской груп-
пы предметов, поступавшей к “перещепинцам”
по эксклюзивным каналам. Золотые же переще-
пинские кувшин и чаша (кат.21, 22), по мнению
Б.И.Маршака, изготовлены для сасанидского двора
и могли попасть к кочевникам только в качестве ис-
ключительного дипломатического дара либо же во
время разграбления византийцами и тюркютами в
628 г Дастакерта (Залесская В.Н. и др., 1997, с.67,
68, 125, 126). Только путем грабежа могли попасть
к “перещепинцам” блюдо Патерна и серебряная ам-
фора, которые, учитывая их невизантийскую дора-
ботку, на наш взгляд, прошли через руки закавказ-
ских мастеров и были захвачены “перещепинцами”
именно в этом регионе.
Непосредственным следствием вторжения
“перещепинцев” в Закавказье является погребение
из Уч-Тепе, совершенное в период III, т.е. в 669-698
гт. В этот же период фиксируется вторжение одной
из групп “перещепинцев” в Северо-Восточную
Болгарию (Мадара). Чуть раньше они занимают
Северное Причерноморье и Восточное Приазовье,
непосредственно столкнувшись с византийцами, а
в периоды II и Ш вторгаются в лесостепную зону
Украины, вытесняя или подчиняя славянское насе-
ление, в зоне проживания которого позже отмеча-
ются племена полян, северян, радимичей, вятичей
и уличей, из которых только последние не фигури-
руют в списке данников Хазарского каганата.
Продолжительность существования куль-
туры и историческая судьба населения. Общие
134
Рис. 32.
Fig. 32.
абсолютные рамки перещепинской культуры охва-
тывают период от нач.УП в. до 30-х гг VIII в., по-
сле чего она сменяется памятниками салтовской
КИО. Но полученная на основании механической
фиксации дат чеканки монет из комплексов про-
должительность горизонтов Сивашовки, Уч-Тепе и
Шиловки (643-725 гт) не может быть признанной
удовлетворительной.
Большинство погребений и комплексов переще-
пинской культуры единичны. Это впускные погребе-
ния в случайно выбранных местах, т.е. эквивалент I
стадии кочевания, по С.А.Плетневой (Плетнева С.А.,
1982). Но, вместе с тем, и в Северном Причерномо-
рье (Белозерка, Васильевка, Виноградное, Малая
Терновка, Наташино, Рисовое, Христофоровка, воз-
можно также Богачевка) и в Восточном Приазовье
(Калининская), и в Поволжье (Бережновка, Шилов-
ка) известны пункты сразу с двумя подкурганными
погребениями, а в лесостепном Поднепровье - и два
бескурганных могильника с двумя (Максимовка) и
четырьмя (Рябовка) погребениями. В Васильевке и
Христофоровке по два погребения впущены в один
курган, т.е. это явно члены одной семьи или рода.
“Казус Рябовки” - это тоже семейный, скорее всего,
одномоментный могильник, образовавшийся вслед-
ствие внезапной смерти семьи. Из-за бича средневе-
ковья — вирусных эпидемий — такие эпизоды, увы,
были частым явлением. Остальные же “могильни-
ки” содержат только по два погребения, отражая
кратковременность проживания перещепинского
населения на занятых землях.
Интересно проследить хронологическое со-
отношение погребений на таких “могильниках”. В
Христофоровке, Виноградном, Рисовом и Рябовке
все погребения принадлежат к горизонту Сивашов-
ки; в Белозерке, Васильевке, Наташино, Калинин-
ской и Бережновке - одно погребение горизонта
Сивашовки, другое - горизонта Уч-Тепе. В Малой
Терновке открыто более раннее погребение гори-
зонта Суханове с меридиональной ориентировкой
(п.1 к.22), а также два погребения перещепинской
культуры (п.1 к.З и п.З к 24). Инвентарь последних
не очень выразителен, но п.З к.24 с бронзовыми
круглыми бляшками с насечками по краю периодов
П-Ш и железной петлей, аналогичной петле из к.5
Виноградного и аварского погребения из Кечкеме-
та, может относиться как к горизонту Сивашовки,
так и горизонту Уч-Тепе, а п.1 к.З с прессованным
наконечником, скорее, принадлежит к горизонту
Уч-Тепе. Таким образом, большинство степных
“могильников” возникли в период II и прекратили
существование в период III, причем промежуток
между погребениями вряд ли составлял более одно-
го поколения, т.е. 20-25 лет. Учитывая же четкий
хронологический стык и частичное сосуществова-
ние горизонтов Уч-Тепе - Келегеев (после 669 г) и
Шиловки - Романовской (после 698 г), нам трудно
допускать появление погребений горизонта Сива-
шовки на “могильниках” Белозерки, Бережновки,
Васильевки, Калининской, Малой Терновки, Ната-
шино ранее 665-670 гт, что автоматически сдвигает
и нижнюю границу горизонта Уч-Тепе минимум к
680 г Если же появление “перещепинцев” в Север-
ном Причерноморье было одномоментной акцией,
а не длительным процессом постепенного пересе-
ления, то и остальные погребения горизонта Сива-
шовки появились в регионе где-то около 665 г.
Погребения периода II только впускные, но
уже в период III появляются курганы (к. 17 Наташи-
но), а в Васильевке древний курган в раннесредне-
вековое время окружили ровиком. Еще два кургана
в Северном Причерноморье соорудили в период
ГУа или FV6 (Усть-Каменка) и на этапе Геленовки
(Геленовка), но продолжения традиции дальше нет
- “перещепинское” население покидает этот ре-
гион. Зато в период IV появляются основные под-
курганные погребения и могильники в междуречье
Дона и Волги (Романовская, Дорофеевка), Среднем
Поволжье (Шиловка, Новинки II, Шелехметь II,
Рождественское, Брусяны), которые продолжают
функционировать и в раннесалтовское время, отно-
сясь к памятникам типа Соколовской балки и типа
Новинок.
Как мы уже отмечали (Комар А.В., 2001а, с.32-
39), исчезновение “перещепинского” населения из
Северного Причерноморья и Восточного Приазо-
вья в период IV не может быть связано только с его
135
миграцией в Болгарию, где в период III появляется
группа населения, несомненно входившая раньше
в культурный круг перещепинского населения, но
несколько отличающаяся от него по обряду (мери-
диональная ориентировка, отсутствие подбоев и
“шкуры” коня). Отличие ориентировки погребен-
ных у “перещепинцев” и булгар означало различное
понимание направления, по которому отправлялся
умерший в загробный мир. Очевидно, это связано
и с различиями в системе ориентирования “вперед-
назад”, наблюдаемой и сейчас у тюркских народов.
В то время, как у древних тюркютов, а также со-
временных якутов, чувашей, тофаларов понятие
“вперед” означает “на восток”, лицом к восходяще-
му солнцу, у тувинцев, казахов, киргизов, ногайцев,
монголов “вперед” означает “на юг”, лицом к полу-
денному солнцу (Жуковская Н.Л., 2002, с. 198-200).
Человек, положенный головой на север, оказывал-
ся обращенным лицом на юг, т.е. “вперед”, отправ-
ляясь в “хорошую дорогу” (тюркское пожелание
“дороги на юг” равнозначно “удачного пути”), в
то время как ориентировка на восток отправляла
дух умершего на запад, традиционно связанный
у тюрков со стороной мертвых, т.е. “кратчайшей
дорогой” в загробный мир. Аналогичную “пере-
щепинцам” систему представлений имело населе-
ние, оставившее памятники новинковского типа
на Средней Волге, близкое также по инвентарю и
другим особенностям обряда (Комар А.В., 2001а),
поэтому с оттоком “перещепинцев”, скорее, свя-
зано появление памятников новинковского типа, а
также чуть позже, Нетайловского могильника на
Северском Донце. В последней четв.VII] в. памят-
ники типа Новинок и Соколовской балки практиче-
ски полностью исчезают. Причины этого процесса
пока не изучены, вероятно, они связаны с целым
комплексом изменений в хозяйственном укладе и
общественно-политическом устройстве Хазарского
каганата, обусловивших интеграцию кочевников в
культуру оседлого и полуоседлого населения сал-
товской КИО.
“Перещепинский” правитель по данным
археологии. На основании изложенных выше на-
блюдений, но без привлечения данных письменных
источников о кочевниках Восточной Европы VII в.
собственника перещепинского комплекса можно,
в целом, описать так. Это — правитель крупного
кочевнического политического объединения, за-
нимавшего в последней трети VII - нач.VIII в. тер-
риторию от Южного Побужья до Заволжья, держа
в зависимости ряд аланских и тюркских племен
Северного Кавказа и славянских Среднего Подне-
провья.
Четкая социальная стратификация населения
свидетельствует о серьезных традициях государ-
ственного управления, причем верхушку знати и
ближайшее окружение правителя явно составляли
тюркюты, еще во 2-й пол.VII в. тесно связанные с
остатками тюркютов Западнотюркского каганата
и Согдом; рядовое же население было родственно
тюрко-телесским племенам Западнотюркского ка-
ганата. Это объединение поддерживало тесные со-
юзнические отношения с Византией на протяжении
всего периода 582-663 гт, в т.ч. участвовало в войне с
Ираном 624-628 гг, после 663 г фиксируется охлаж-
дение отношений, которое оканчивается около 698
г. Именно во время этого разрыва и происходит ши-
рокая экспансия рассматриваемого кочевнического
объединения на запад, приведшая к захвату Север-
ного Причерноморья и Восточного Приазовья, вы-
теснению и подчинению части славянских племен
Среднего Поднепровья, в т.ч. и в зоне полтавской
лесостепи, где в период около 680-698 гг во время
ритуала проводов духа умершего правителя и спря-
тали комплекс принадлежащих ему предметов. На-
следники “перещепинского” правителя остаются в
Среднем Поднепровье еще на некоторое время, где
позже появляются комплексы из Глодос и Возне-
сенки, но сразу после смерти “вознесенского” пра-
вителя (случившейся после 698 г) основная масса
кочевников покидает степи Северного Причерно-
морья, откочевывая в Поволжье, где оставляет уже
культуру раннесалтовского периода.
Так выглядит картина, полученная нами в ре-
зультате анализа археологического материала. Ра-
боту собственно археолога на этом этапе можно
считать завершенной, поскольку следующий этап
анализа принадлежит уже к уровню синтезиро-
ванного междисциплинарного исследования, тре-
бующего использования источников другого рода
— нарративных и лингвистических. Как уже отме-
чалось в самом начале нашей работы, в отношении
Перещепины археологи перешли этот “рубикон”
давно, причем резко и безоглядно, заставляя и
нас тем самым либо избегать любых дальнейших
исторических интерпретаций, либо же последовать
“протоптанным путем”, но попытаться оттолкнуть-
ся не от уже существующих в историографии исто-
рических моделей и гипотез, а непосредственно от
источников, имеющихся в нашем распоряжении,
рассмотрев поэтапно целый ряд исторических про-
блем, важных, в первую очередь, для археологов.
Часть II. История
Несмотря на довольно яркую “археологиче-
скую” характеристику рассмотренного в предыду-
щей части кочевнического объединения, соотнести
его с реальным историческим образованием не так
просто из-за существования в историографии раз-
136
личных, порой диаметрально противоположных
взглядов на политическую историю восточноев-
ропейской степи VII в. и, в частности, на роль и
историческую судьбу Западнотюркского каганата в
Восточной Европе, механизмы образования и исто-
рию раннего Хазарского каганата и ранних булгар-
ских объединений.
Информацию о кочевниках данного периода
среди письменных известий приходится собирать
по крупицам, уделяя максимум внимания даже
мельчайшим косвенным деталям, последовательно
отрабатывая множество версий и гипотез в поис-
ках единого сценария развития событий. Но со-
тканное из разрозненных прерывистых ниточек
единое историческое полотно эпохи будет всегда
оставаться лишь непрочной реконструкцией, одной
из многих возможных, если полученная картина не
найдет дополнительного подтверждения в другом
круге источников - археологическом материале.
Раздел.1. Ранний Хазарский каганат
Состояние вопроса в археологической ли-
тературе. Прозвучит несколько странно, но в
условиях активного обсуждения проблемы вы-
деления археологических памятников хазар, раз-
вернувшегося в последние десятилетия (Семенов
И.А., 1978; 1988; 1991; 1997; Айбабин А.И., 1985;
1991; 1998; 1999; 2002а; Плетнева С.А., 1990; 1999;
2002; 2003; Круглов Е.В., 1990а; 19926; 2002а;
20026; Иванов А.А., 2000; 2002а; Афанасьев Г.Е.,
2001; Афанасьев Г.Е., Атавин А.Г., 2002; Флёрова
В.Е., 20016; 2001в; 2002а; Приходнюк О.М., 2001),
археологи совершенно обходят стороной вопрос,
кем же были этнические хазары, т.е. чьи памятники
мы, собственно, пытаемся выделить. Несомненно
центральная фигура современного хазароведения
- С.А.Плетнева (Плетнева С.А., 1999, с.5) - в этом
вопросе отсылает читателя к противоречащим во
многом друг другу монографиям М.И. Артамонова
(Артамонов М.И., 1962; см. также переиздание:
Артамонов М.И., 2002а) и А.П.Новосельцева (Но-
восельцев А.П., 1990), а также к собственному по-
пулярному изданию (Плетнева С. А., 1986), вкратце
пересказывающему концепцию М.И.Артамонова.
Взгляды М.И.Артамонова и С.А.Плетневой по-
вторяет О.М.Приходнюк (Приходнюк О.М., 2001,
с.72-75). А.И.Айбабин опирается на концепцию
Д.М.Данлопа (Айбабин А.И., 1999, с.171-173), а
И.О.Гавритухин (Гавритухин И.О., 2005) - на кон-
цепцию К.Цукермана (Цукерман К., 2001), предла-
гающую, правда, пока только аргументацию con-
tra, но не дающую реального ответа на вопрос о
происхождении хазар и механизме образования их
каганата.
Остальные исследователи предпочитают во-
обще не касаться этих тем, либо просто ссылают-
ся на монографию М.И.Артамонова (1962), несо-
мненно оказавшую серьезнейшее влияние на все
исследования археологии и истории Хазарского
каганата 2-й пол.ХХ в. Актуальна книга и сейчас,
что подчеркивается ее двукратным переизданием
за последние несколько лет. Но, превратившись в
классику исторической литературы, исследование
М.И.Артамонова не преодолело своей главной про-
блемы - опоры на переведенные источники. Пожа-
луй, ситуацию трудно выразить точнее С.А.Плет-
невой, отрывок из рецензии которой мы позволим
себе привести дословно: “Послегуннская эпоха так
же, как и история самого каганата, долгое время
оставалась наиболее темным и слабо изученным пе-
риодом в истории юга и юго-востока нашей страны.
Разрозненные и краткие упоминания, разбросанные
в трудах западных и восточных писателей того вре-
мени, и их интерпретация вызывали ожесточенные
споры историков XIX в. и наших дней. Особенно
затрудняется работа над источниками потому, что
написаны они на разных языках: греческом, латин-
ском, еврейском, арабском, армянском, грузинском
и китайском. Естественно, что нет ни одного исто-
рика, который мог бы пользоваться всеми источни-
ками в подлинниках. А переводы на русский или
любой другой доступный европейский язык также
сопровождались и сопровождаются дискуссиями
и постоянно подвергаются критике и исправле-
ниям. В связи с этим перед историком постоянно
стоит дилемма — можно или нет пользоваться ныне
существующими переводами при анализе истори-
ческой обстановки в ту или иную интересующую
его эпоху. Любое исследование, в котором широко
используются переведенные письменные источни-
ки, всегда встречается резкой критикой лингвистов
— специалистов по какому-нибудь одному или не-
скольким из перечисленных языков. Причем, как
правило, основным аргументом этой критики явля-
ется категорическое заявление, что все до сих пор
существующие переводы безнадежно устарели и
потому сильно искажают действительный смысл
повествования” (Плетнева С.А., 1963, с.279). Уточ-
ним, что основной упор критики падает все же не
на перевод, а на смысловое прочтение источника,
которое в т.н. “темных местах” иногда допускает
просто десятки трактовок, соответственным обра-
зом отражающихся в переводах.
М.И.Артамонов предложил комплексный
анализ источников по доступным ему переводам,
охватив весь их спектр. Повторить такую работу на
новом, современном уровне анализа невозможно,
поскольку в силу вступают языковые ограничения,
не позволяющие историкам выйти за рамки ис-
точников, доступных им в оригиналах. Примером
137
Рис, 33, Пряжки: /, б, 14 — Шиловка, к. 1; 2 —Директорская Горка, п.5; 3 — Эски-Кермен, с.257; 4
— к. 14 Подгорненского IV; 5 — Перещепина; 7 — Озора-Тотипуста: 8 — Кунбабонь. п.2; 9 - Бережновка,
к.111, п.1; 10 — Кунагота: 11 -Келегеи: 12 - Старый Салтов. кат.15; 13. 16-20 - Геленовка; 15
—Дорофеевка.
Fig. 33. Buckles: /, 6, 14 — Shilovka, barrow 1; 2 — Directorskaia Gorka, burial 5; 3 — Eski-Kermen,
p.257; 4 - Podgornenskii IV barrow 14; 5 — Pereshchepina; 7 — Ozora-Totipuszta; 8 — Kunbabony, burial 2; 9
- Berezhnovka, barrow 111, burial 1; 10 - Kunagota; 11 — Kelegei; 12 — Staryi Saltov, catacomb 15; 13, 16-20
- Gelenovka; 15 — Dorofeievka.
138
тому служит монография востоковеда А.П.Ново-
сельцева (Новосельцев А.П,, 1990), в которой при
великолепном знании арабо-персидской части
источников слабо учтены другие, а “аберрация
дальности” в отношении китайских, например, за-
ставляет исследователя сомневаться даже в годах
правления Тон-джабгу-кагана (Новосельцев А.П.,
1990, с.88). Выводы исследователя в этой ситуа-
ции, разумеется, в основном построены на сведе-
ниях арабо-персидской литературы, от которых,
наоборот полностью отказывается К.Цукерман,
делая упор на армянские источники (Цукерман
К., 2001). В обоих случаях неминуем "перекос”,
а постороннему наблюдателю не остается ничего
лучшего, как присоединяться к одному из мнений,
либо же строить собственные выводы на доступ-
ных ему источниках.
Для археолога это, в первую очередь, источни-
ки археологические, поэтому не удивительно, что
после М.И.Артамонова археологи-хазароведы пы-
тались реконструировать историческую картину в
основном по материалам исследований материаль-
ной культуры, как заметил А.П.Новосельцев, часто
получая выводы, противоречащие письменным ис-
точникам (Новосельцев А.П., 1990, с.59). Интерес
к последним постепенно упал — из публикаций ар-
хеологов полностью исчезла критика письменных
источников, которую заменило простое цитирова-
ние или “логические” масштабные исторические
реконструкции, отражающие авторское видение
эпохи. Поэтому скептическая оценка А.П.Ново-
сельцевым этого этапа развития археологического
хазароведения, сделанная с тактичным акцентом
на “провинциальную археологию” (Новосельцев
А.П., 1990, с.59), к нашему сожалению, имеет
основания.
Впрочем, период после выхода монографии
А.П.Новосельцева существенно изменил ситуацию
уровня и собственно исторических работ. Рост до-
ступности полиграфических услуг резко увеличил
число научных изданий, под маркой которых, как
в “провинции”, так и в “столицах”, часто проходят
не просто малопрофессиональные, но и откровен-
но непрофессиональные работы. Особенного про-
цветания в таких условиях достигла т.н. “школа
Л.Н.Гумилева”, несомненно эрудированные пред-
ставители которой предлагают обычно “глубокий”
анализ исторических сюжетов или глобальные
событийные, этнические, социальные и палеогео-
графические реконструкции без малейшей источ-
никоведческой работы, не говоря уже об анализе
источников на языке их оригинала и, тем более, по
палеотипам. На этом фоне выход каждой новой ра-
боты представителей старой источниковедческой
школы, к сожалению, уже превращается в редкое
интеллектуальное событие.
Что в таких условиях делать археологу? Как
разрешить дилемму поиска археологических па-
мятников хазар? Должны ли мы на основании
письменных источников или их анализа истори-
ками каждый для себя решить, кто такие хазары,
и искать соответствующие памятники, или же на
основании косвенных социальных и территориаль-
ных признаков выделить группу памятников гипо-
тетических хазар, изучив которые, сделать выводы
о характере их культуры? Последний выход, хотя и
покажется разумным многим археологам, сопряжен
на самом деле с серьезными трудностями из-за не-
минуемой эволюции хазарского этноса и его куль-
туры за четыре века существования Опыт изуче-
ния археологии Древней Руси показывает полную
бессмысленность попытки механически сравнить
культуру “русов” и славянского населения “Русско-
го каганата” IX в. с древнерусской культурой XII в.,
а ведь Хазарский каганат прошел в своей истории
через сходные этапы: от растущего путем экспан-
сии политического новообразования до стабильно-
го централизованного государства, от языческого
пантеона до государственной религии.
Как бы не старались археологи уйти от этой
темы, но для каждого периода хазарской истории
нужно четко формулировать, что мы подразумева-
ем под названием “хазары”: макроэтноним, этнос,
социальную группу, иначе обсуждение проблемы
археологических памятников “хазар” заранее об-
речено на провал. Речь не обязательно идет о само-
стоятельных масштабных исследованиях вопроса,
а всего лишь о конкретизации авторской позиции,
хотя бы в контексте новейших обобщающих исто-
рических работ или обзоров источников.
Ниже мы попытаемся кратко изложить свои
взгляды на “хазарскую проблему”, разумеется, от-
давая отчет в невозможности для нас проверить
адекватность используемых переводов практиче-
ски всего “восточного” блока источников.
Этноним. Арабские источники для ситуации
IX-X вв. сообщают, что именем “хазар” называет-
ся народ, государство, страна, город, река, море и
климат (географическая единица) (Калинина Т.М.,
2002а). Речь идет о пике хазарского могущества
и известности, но что означало это название в на-
чальный период своего существования?
Суммируя информацию разноязычных ис-
точников о передаче названия “хазар”, А.П.Ново-
сельцев констатирует, что именно форма “хазар”
и является базовой для большинства источников.
По мнению исследователя, сам этноним “хазар” не
может быть удовлетворительно объяснен ни из ка-
кого известного языка, но в примечаниях осторож-
но допускает, что он может восходить к иранскому
“хазар” - “тысяча”, вошедшему также в армянский
и венгерский языки (Новосельцев А.П., 1990, с.76,
139
97). Эту версию М.И.Артамонов отбросил еще в
своей ранней работе, обратив внимание на то, что
“хазар” - это персидское название военно-админи-
стративной единицы - “тысячи” (Артамонов М.И.,
1936, с.84), вероятно, полагая, что оно никак не
может принадлежать народу. Но в древнетюркском
языке hazar также известно и означает все ту же
“тысячу” (Древнетюркский словарь, 1969, с. 197).
Утверждение ал-Мас’уди, что “по-тюркски” хазары
зовутся “сабир” (Заходер Б.Н., 1962, с.131), скорее
всего, восходит к интерпретации тюрк, savar kesar
- “лекарство” (Древнетюркский словарь, 1969,
с.302, 492) и представляет собой лингвистическое
недоразумение.
Реальные тюркские варианты этимологии сло-
ва “хазар” другие. Аффикс -аг част в этнонимах и
топонимах “западной” группы: “булгар”, “авар”,
“Сувар”, “Баланджар” и т.д. В уйгурских надписях
хазары известны в форме qasar. Если допускать его
происхождение от древнетюркского *qaz - “гусь”
или “кора” (Древнетюркский словарь, 1969, с.438,
439; Сравнительно-историческая грамматика ...,
2001, с. 107), реконструируемое *qaz-ar - скорее
всего, “[народ] гусей”. У тюркских народов не со-
хранилось следов особого почитания гуся, и только
у якутов гусь отмечен в числе тотемных живот-
ных (Алексеев Н.А., 1980, с.ПО). Производный от
qaz этноним *qazar первоначально должен быть
родовым названием по имени тотема рода - гуся.
Древнерусская форма “козаре” может дать мало-
вероятную вариацию от тюрк. *koz-ar - “орехи”
(Сравнительно-историческая грамматика ..., 2001,
с. 112), а китайская “Ке-са” — от *kez-ar - “опере-
ние стрел”, “стрелы” (Сравнительно-историческая
грамматика ..., 2001, с.572). Последний вариант
перекликается с on oq bodun - “народ десяти стрел”
— общим названием населения Западнотюркского
каганата после реформы Ышбара Хилаш-кагана
635 г, но сам этноним “хазар” известен уже в сер.
VI в.
Если все же считать форму “хазар” фонети-
чески неискаженной, ее происхождение от hazar
— “тысяча” - говорит, что перед нами не этноним, а
всего лишь ираноязычное название тюркской воен-
но-административной единицы (древнетюрк. byrja
(Сравнительно-историческая грамматика ..., 2001,
с.574)). Превратиться в этноним слово “хазар” мог-
ло исключительно в глазах других народов, воспри-
нимавших его как племенное название. Закрепив-
шись за этой группой населения, название “хазар”
постепенно полностью вытеснило из обихода его
настоящий этноним, а после образования каганата
превратилось в макроэтноним. Подобный генезис
макроэтнонимов не редкость - достаточно вспом-
нить примеры “татар” или “русов”. Другой вариант
этимологии - от тюрк. *qaz-ar - предполагает, что
“хазар” - это первоначально название узкой родо-
племенной группы, имевшей тотемом гуся.
Этнос. Наиболее ранние источники, сообщаю-
щие об этнической принадлежности “хазар”, — это
восходящие к VII в. разделы китайской хроники
“Таншу” и албанской хроники Мовсэса Дасхуран-
ци (Каланкатуаци).
В “Таншу” при передаче географического опи-
сания Византии и Персии, на север от Персии, на
северо-восток от Византии и на северо-запад от
Приаралья локализируется “тукюеское поколение
Кеса” (Бичурин Н.Я., 1950, т.2, с.315, 326, 329) или,
в переводе А.Г.Малявкина, “туцзюэский род Хеса”
(“Кэса” в “Повествовании о Босы”) (Малявкин А.Г.,
1989, с.84, 272). Источник упоминает о вторжении
тюркютов в Персию в правление Тон-джабгу-кага-
на (627-628 гг), далее -посольство 638 г, после чего
его информация касается уже не Персии, а только
ее бывших северо-восточных провинций, ставших
в 60-70-х гт ареной борьбы между Китаем и араба-
ми. Поскольку источник знает о завоевании Персии
арабами, но в интересующей нас части текста еще
говорит о ней, как о реалии его дня, эти данные од-
нозначно относятся к периоду до 652 г, и их нельзя
относить к донесению чиновника Ван Минъюня,
посланного к Перозу для переговоров о возможной
китайской помощи, на основании которого было
произведено районирование “Западного края”
(Малявкин А.Г., 1989, с.80, 193). Географическое
описание “Повествование о Босы”, использован-
ное редактором “Таншу” Оуян Сю, было написано
в период, когда Персия находилась еще в зените
известности, что, учитывая катастрофические для
персов последствия битвы при Нихавенде, относит
его составление однозначно до 637-642 гт, когда
арабы разгромили персов при Кадисии и Джалуле
и захватили столицу Персии Ктесифон (Колесни-
ков А.И., 1982, с.86-145; Большаков О.Г., 2000, т.2,
с.59-69). Впрочем, две разных формы этнонима:
“Кеса” и “Хеса”, отражающие подбор иероглифов
двумя разным людьми, возможно, означают, что
второе упоминание хазар при локализации “владе-
ния Хосюнь” принадлежит таки Ван Минъюню и
относится к 50 гт VII в.
Локализация “Кеса” точно соответствует рас-
положению Хазарского каганата, а фонетическое
сходство этнонимов не оставляет сомнений в том,
что “Кеса” - это хазары. “Таншу” трижды называет
их “тукюеским поколением” (тюркютским родом
или племенем). Китайские источники никогда не
называли так никого, кроме тюркютов, а чаще все-
го - объединения “дулу” и “нушиби”. В литературе
последние обычно называются “племенами” или
“племенными союзами”, но, заметим, “дулу” и “ну-
шиби” могут быть и китайской передачей названий
восточного и западного крыльев Тюркских кага-
140
натов - тёлис и тардуш, т.е. военно-администра-
тивных единиц. Независимо от лингвистического
сходства, последнее совершенно четко показыва-
ет реформа Ышбара Хилаш-кагана, разделившего
племена Западнотюркского каганата на два крыла:
“дулу” и "нушиби”, каждое из которых, в свою оче-
редь, делилось на пять "стрел”, после чего западные
тюркюты и получили известное название "десяти-
стрельный народ”. Л.Н.Гумилев, считая “хазар”
самостоятельным этносом, а “дулу” и "нушиби”
- племенными союзами тюркютов, попытался объ-
яснить определение “Таншу” предположением,
что “тукюеским поколением” китайцы называли и
племена, добровольно подчинившиеся тюркютам
(Гумилев Л.Н., 1993, с.159-160). Но сами хазары и
оказываются тому единственным примером, поэто-
му подвергать сомнению информации китайского
источника таким способом оснований пока нет.
Проблема в другом: “Таншу” использует
“Кеса” как важный географический ориентир для
описания локализации Византии и Персии, но бо-
лее ранние хроники Чжоушу (629 г) и Суйшу (636
г), рассказы которых о тюркютах и были использо-
ваны при составлении “Таншу” Оуян Сю (Итс Р.Ф.,
1958, с. 102), не знают ни такого племени, ни адми-
нистративной части Западнотюркского каганата.
Похоже, сведения географического источника, ис-
пользованного Оуян Сю, отражают новые реалии,
сложившиеся уже после смерти Тон-джабгу-кага-
на (630/631 г), но до разгрома (637 г) и завоевания
Персии арабами (652 г).
Из европейских источников наиболее ранний
пласт инфорации о хазарах содержат албанские
хроники. Известия хроники Мовсэса Дасхуранци в
контексте ранней хазарской истории недавно вновь
критически разобраны К.Цукерманом (Цукерман К.,
2001). Исследователь справедливо заметил, что ин-
формация хроники о кавказской кампании Ираклия
в союзе с тюркютами восходит к двум источникам,
которые К.Цукерман предложил условно называть
источниками “А” (главы 9-11) и “В” (главы 12-16).
По его мнению, источник А написан около 670 г,
а источник В — современником вторжения тюркю-
тов в Албанию. Считая наиболее точным именно
источник В, исследователь акцентирует внимание
на то, что “хазирами” союзников Ираклия называет
только источник А, более же “точный” источник В
их не упоминает.
Мы вполне можем согласиться с К.Цукерма-
ном, что труднопереводимое с армянского turkan
источника В может быть персидской формой мно-
жественного числа от этнонима turk, как действи-
тельно называют союзников Ираклия грузинские и
китайские источники, “История Себеоса”, а также
Никифор. Но Феофан утверждает, что Ираклий
заключил союз с топ; Тойркои; ек тг); £<йа; об;
Хагара; ovpa^oumv (Чичуров И.С., 1980, с.34)
- “с Тюрками с востока, называющимися Хаза-
рами”. Источник А упоминает “хазир” в главе XI
(Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с.77, 78). Согласно
его версии, после зимы 625/626 г в Албанию “под-
стрекательством Ираклия” “бесчисленной толпой”
вторглись “хазиры”. Первое вторжение принесло
богатую добычу, увидев которую, через Дербент
явился уже с огромным разноэтничным войском
“князь” хазар “Джебу хакан”. Источник В говорит
о тех же событиях, но передает не более точную,
как считает К.Цукерман, а наоборот, совершенно
легендарную версию. Согласно источнику В, пер-
вый эпизод был не вторжением, а лишь проникно-
вением в Албанию посланников “Джебу хакана” к
Ираклию - "отборных воинов-всадников, искусных
лучников, числом в одну тысячу”, которые якобы
прошли через все Закавказье, уничтожая всех, кого
встретят на пути, переплыли “великое море”, что-
бы встретиться с Ираклием, а потом “тем же путем
возвратились в свою страну, не замеченные никем”
(Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с.81). Легендарный
стиль повествования в данном случае очевиден, и
принадлежат эти слова никак не современнику со-
бытий. К тому же, Ираклий в это время пребывал
в Западной Грузии, поэтому смысла посланникам
плыть в Константинополь просто не было (Шаги-
нян А.К., 2003, с.41). Интересней другой момент:
вместо “хазир” источника А источник В сообщает
о “тысяче воинов”. Учитывая наличие в источни-
ке В персидской формы “тюрки” - turkan, весьма
вероятно, что он изначально был персоязычным,
позднее пересказанным на древнеармянском. Но
тогда замена персидского hazar (присутствующего,
кстати, и в древнеармянском языке) (Новосельцев
А.П., 1990, с.76, 97) на ‘^тысячу воинов” находит
элементарное логическое объяснение.
Более реалистическую картину первого втор-
жения тюркютов 626 г, несомненно, дает источник
А. Это был пробный поход, своеобразная “разведка
боем”, которую успешно выполнило дислоцирован-
ное к северу от Дербента военное подразделение
тюркютов - “хазар” или же ‘^тысяча” тюркютов.
Только затем была объявлена общая мобилизация
зависимых племен, и в дело вступили основные
силы, совершив второй поход в Албанию и Грузию
в 627 г.
Вопрос, какой из источников ошибся: источник
А, посчитавший “хазар” (‘^тысячу”) этнонимом, или
источник В, наоборот переведший с персидского эт-
ноним “хазар”, не так уж и важен. Автор источника
А действительно мог перенести на события 20 гг
VII в. этноним известного ему народа. Но, с другой
стороны, он был уверен, что знакомые ему “хазиры”
и есть те самые тюркюты, которые воевали вме-
сте с Ираклием. Подчеркивается эта уверенность
141
и дальше по тексту, поскольку автор в контексте
событий уже 2-й пол.VII в. называет кагана хазар
“царем Туркестана” (Мовсэс Каланкатуаци, 1984,
с. 100, 102, 127). Отметим также, что этноним “ха-
зар” не был новым для албанцев, поскольку эта же
хроника знает и о вторжении хазар 589 г, которому
посвящена глава VI, рассказывающая о “пленении
страны Алуанк”, сожжении церквей и разрушении
города Чора, из-за чего патриарший престол был
перенесен в город Партав. Эта история хорошо кор-
релируется с данными арабской хроники ат-Табари
(лист 991), ранние сюжеты которой основаны на
достоверных персидских исторических сочинени-
ях. Нападавших автор также именует “хазарами”,
а само вторжение произошло в рамках тюрко-ви-
зантийского союза 589 г, причем по просьбе Мав-
рикия хазарам должен был помогать грузинский
князь Гуарам (Артамонов М.И., 2002а, с. 158; Ново-
сельцев А.П., 1990, с.85, 86; Шагинян А.К., 2003,
с.25-28, 135). Этнонимы тюрков и хазар смешивает
еще один армянский источник VII в. - длинная и
краткая редакции “Армянской географии” (Патка-
нов К., 1883, с.28-31; Цукерман К., 2001, с.329). Фе-
офан же, который называет тюркютов — союзников
Ираклия - “хазарами”, в контексте еще более позд-
них событий 729-732, 763 и 764/765 гг называет
“тюрками” (Тобрког) хазар, а “Тюркией” (Tooptda)
- Хазарию (Чичуров И.С., 1980, с.45).
Более путаны известия арабских авторов, ко-
торые то причисляют хазар к “тюркам”, то отрица-
ют их тождественность, то смешивают эти этнони-
мы в описаниях исторических событий VTI-VIII вв.
(Новосельцев А.П., 1990, с.76-79; 2000, с.372; Ка-
линина Т.М., 20026; Артамонов М.И., 2002а, с. 197).
Причина различения рядом авторов хазар и тюрков
проста - в IX-X вв., когда уже не существовало II
Тюркского каганата, “тюрками” арабы называли
гузов, карлуков и токузогузов, с которыми хазар
связывало “восточное” происхождение (Калинина
Т.М., 1988, с.96, 97; 20026, с.48). А поскольку вся
арабо-персидская географическая литература на-
писана уже после падения II Тюркского каганата, и
сравнивать язык, обычаи, этнос хазар арабам при-
ходилось с доступными им материалами наблюде-
ний над волжскими булгарами, венграми, тузами,
печенегами, буртасами и т.п. племенами, эти дан-
ные не могут быть механически экстраполированы
на ситуацию VII в.
Еще одну, крайне интересную, версию про-
исхождения хазар и связанных с ними в Европе
берсилов предлагает древнеуйгурская Тэсинская
руническая надпись, внимание хазароведов на ко-
торую обратил С.Г.Кляшторный (1983). Высечен-
ная около 761-762 гг надпись содержит краткую
версию истории уйгуров. Согласно ей, первое уй-
гурское государство “мудрых и великих каганов”,
включавшее “тысячу элей”, просуществовало 300
лет. “Потом их народ погиб”, причиной чему стал
мятеж, поднятый подстрекательством “ничтожного
Кюля”, а также “двух именитых” — “Беди Берсила
и Кадыр Касара”. Автор констатирует, что “тот мой
народ затевал многие распри и ссоры”. Затем по-
следовало восстание против табгачей, позволившее
проправить уйгурским каганам 10 лет. И лишь по
прошествии 70 лет каганом стал неборожденный
Элетмиш (Кляшторный С.Г., 1983, с.88). Хроноло-
гия событий реконструируется так: от 759 г (интро-
низация Элетмиша) ровно на 70 лет отстоит 689 г
(битва при Толе, в которой токуз-огузы были раз-
биты тюркютами и потеряли свою независимость),
а еще 10 лет назад, в 679 г, восстание против китай-
цев действительно было, но подняли его тюркюты.
Восстание же уйгуров, о котором помнил уйгур-
ский автор, произошло, скорее всего, в 647 г, когда
их эльтебер Тумиду объявил себя каганом (Кляш-
торный С.Г., 2003, с.448). Период смуты и распрей
- это, несомненно, 628-646 гт, когда один из телес-
ских союзов — сеяньто — сначала откочевал из За-
паднотюркского каганата в Восточнотюркский, а
затем в 631 г образовал собственный каганат, уни-
чтоженный китайцами при помощи тюркютов и
уйгуров. Следовательно, восстание “вождей” “Бер-
сила” и “Касара” произошло около 628-631 гг, а об-
разование “уйгурского эля” случилось около 328 г,
что близко времени усиления объединения тоба.
Другую версию истории дают Терхинская
надпись и надпись из Шине Усу, упоминающие о
двух государствах уйгуров, существовавших 200
и 80 лет, а также о двух периодах зависимости,
продолжительностью в 100 и 50 лет (Кляшторный
С.Г., 1983, с.84, 85). Начав обратный отсчет от об-
разования Уйгурского каганата (742-744 гг), минус
50 лет, мы получаем дату 692 г, близкую к 689 г
- битве при Толе и смерти Баз-кагана. Учитывая,
что каганов “второго царства” Терхинская надпись
от имени Элетмиша называет “мои предки”, 80 лет
нужно отсчитывать непосредственно от этой даты,
т.е. образование нового эля произошло около 609
г. В истории телесских племен это действительно
значимый период. В 605 г теле начали роптать на
правление тюркютов, но Чурын-каган, собрав на
совет несколько сот телесских старейшин, просто
убил их. Событие вызвало немедленное восста-
ние теле против Западнотюркского каганата (605-
608 гг), вследствие которого уйгуры откочевали в
Северную Монголию и образовали независимое
ханство (Кляшторный С.Г., 2003, с.448). Если сле-
довать далее надписи из Шине Усу, то на период
508-608 гг падают 100 лет зависимости уйгуров и
токуз-огузов, и только раньше 200 лет существо-
вало “первое царство” Терхинской надписи (около
308-508 гг). Но прямолинейному сравнению обеих
142
надписей в данном случае мешает факт упомина-
ния Терхинской надписью среди каганов “первого
царства” Бумына - основателя I Тюркского кагана-
та, возглавившего объединенное восстание тюркю-
тов и теле против жуань-жуаней.
Парадокс, но автор Терхинской надписи счи-
тал I Тюркский каганат законным государством
теле. Нечто подобное в отношении Западнотюрк-
ского каганата испытывал и автор Тэсинской над-
писи, рассматривающий восстания теле против
Западнотюркского каганата 628-630 гг как мятеж,
ошибку, спровоцированную “вождями-бузуками"
- “ничтожным Кюлем” (скорее всего, сеяньтосский
вождь Инань), а также “двумя именитыми” - “Беди
Берсилом” и “Кадыр Касаром”, причем последние,
согласно надписи, после этого погибли. Вероятно,
оценки китайских хроникеров племен теле, что
“туцзюэсцы их силами геройствовали в пусты-
нях севера”, полностью разделяли и сами теле-
сцы, воспринимая завоевания Тюркского каганата
как свои собственные достижения. Это сознание
трансформировалось в “героические” рассказы,
заставляющие знать новообразованного в сер.VIII
в. Уйгурского каганата с сожалением вспоминать о
временах “мудрых и великих каганов”.
Автор Тэсинской надписи передал часть “ге-
роической” традиции, вынесенной из среды не
собственно уйгуров (чью традицию отразила Тер-
хинская надпись), а телесского населения Запад-
нотюрского каганата, остававшегося в его составе
и после восстания 605-608 гг. Это население пом-
нило “золотой век” Тон-джабгу-кагана, принесше-
го Западному каганату наибольшую славу, и по-
сле смерти которого теле окончательно вышли из
состава каганата. Одними из главных виновников
распада каганата народная память сделала “име-
нитых” вождей “Беди Берсила” и “Кадыр Касара”,
“погибших” в результате смуты. Факты, которые
следует вынести из этой традиции, - это, прежде
всего, телесское происхождение хазар и берсилов в
глазах уйгуров, а также причастность этих племен
к распаду Западнотюркского каганата и их исчезно-
вение из поля контактов с остальными племенами
союза теле после 628-631 гг.
Связь берсилов и хазар в VII в. подтвержда-
ют и европейские авторы. Так, Феофан и Никифор
утверждают, что хазары вышли “из внутренних
глубин Берзилии” (Чичуров И.С., 1980, с.37, 153),
а краткая редакция “Армянской географии” рас-
сказывает о династических связях берсилов с ха-
зарами в кон.VII в.: “Царь Севера называется Ха-
ган, Он владыка Хазар. Царица же, жена Хагана,
происходит из рода Басилов” (Патканов К.П., 1877,
с.36-38). Несколько иначе представляет модель от-
ношений берсилов с хазарами “пространная” ре-
дакция, рассказывающая о том, что посреди реки
Атль находится остров, “на котором укрывается
народ Баслов [берсилов] от сильных народов Ха-
зар и Бушхов, приходящих на зимние пастбища и
располагающихся на востоке и на западе от реки”
(Патканов К., 1883, с.29). Здесь берсилы выступают
уже больше как зависимое племя, и действительно,
судьба берсилов и хазар была различной.
Берсилы появляются в Европе раньше хазар -
их упоминает вместе с савирами Феофилакт Симо-
катта в связи с прибытием на Северный Кавказ авар
(Феофилакт Симокатта, 1996, с. 189). Позже, в IX-X
вв арабские авторы относят берсилов уже к одному
из “трех разрядов” волжских булгар, правда, отде-
ляя от самого “разряда” булгар (Заходер Б.Н., 1962,
с.28,29), а савиров как “разряд” в их составе упоми-
нает ибн-Фадлан (Ковалевский А.П., 1956, с. 139).
Ибн-Фадлан застал ситуацию восстания савиров
против булгар под руководством вождя Вырыга
и “нейтралитета” племени эскэл, не принявшего
мусульманство, но и не пытавшегося вооружено
противостоять булгарам. Восстание савиров при
попытке булгар создать мусульманскую коалицию
против хазар довольно наглядно демонстрирует,
что объединение булгарского эльтебера состояло
из нескольких различных по происхождению пле-
мен, из которых савиры считали себя связанными
присягой с хазарским каганом. Похоже, что сави-
ры, берсилы и эскэл были переданы в управление
булгарским эльтеберам и переселены в Волго-Ка-
мье намеренно, дабы возможный сепаратизм бул-
гар нейтрализировался сепаратизмом внутри их
же объединения. В таком случае савир и берсилов
хазары однозначно рассматривали как более род-
ственные и лояльные им племена, чем булгары.
Тэсинская надпись несомненно отражает ка-
кую-то историческую память уйгуров о родствен-
ности хазар и берсилов и об их общем историче-
ском прошлом, но “тюркютские” и “телесские”
истоки хазар все же трудно разграничить на осно-
вании сохранившихся данных источников.
К сожалению, достоверных данных о языке
и антропологическом типе ранних “хазар” прак-
тически нет, да и откровенно трудно по древним
хроникам отыскивать детали, позволившие бы
сейчас уловить такие различия между хазарами
и другими древними тюркскими народами. Ко-
лоритное и детальное описание войск тюркютов-
“хазар” у Мовсэса Дасхуранци относится еще к
периоду Западнотюркского каганата, часто же ис-
пользуемое в литературе для характеристики ран-
них хазар описание обычаев “гуннов” Варачана
(Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с. 124-131) вообще
не применимо к самим хазарам, поскольку пере-
дает этнографические реалии другого племени
- савиров. Нельзя рассматривать как хазарского
наместника савиров и их правителя - “Алп-Или-
143
I
Рис. 34. Поясные наборы горизонта Вознесенки: 1-5 - Озора-Тотипуста; 6-11, 37 - Кунагота; 12-15
- Фенлак; 16, 17, 24-Камунта; 18-23, 25-28 - Вознесенка; 29-32 —Директорская Горка (29-31 - п.5; 32
-п.З); 33-36-Ясиново.
Fig. 34. Belt sets of Voznesenka horizon: 1-5 — Ozora-Totipuszta; 6-11, 37- Kunagota; 12-15 - Fonlak; 16,
17,24- Kamunta; 18-23, 25-28 - Voznesenka; 29-32 — Directorskaia Gorka (29-31 - burial 5; 32 - burial 3);
33-36 — Yasinovo.
туэра”, поскольку титул “эльтебер” носили как раз
вожди подчиненных тюркютам племен, а намест-
ники, надзиравшие за ними, назывались “тудуна-
ми” (Бичурин Н.Я., 1950, т. 1, с.283).
Поздние арабские писатели сохранили мало
данных о хазарском язычестве, утверждая лишь,
что “вера хазар походит на веру тюрков”. Гардизи
уточняет, каких именно тюрков - гузов, т.е. племе-
ни с “телесскими” корнями, предки которого ранее
принадлежали к Западнотюркскому каганату. Бла-
годаря запискам Ибн-Фадлана, об обычаях гузов
известно довольно много (Ковалевский А.П., 1956,
с.125-130), но из религиозных воззрений можно от-
метить лишь почитание, в целом, общетюркского
культа Тенгри (Неба), следы которого можно уви-
деть и в характеристике хазарским каганом своей
веры перед Константином Философом: хазары ве-
рят в единого бога и молятся на восток (Цукерман
К., 20026, с.59). Интересно отметить и существо-
вание у гузов очень близкого тюркютскому обычая
ставить балбалов возле могилы, правда, этот обряд
не упоминается у самих хазар. Единственное же
сведение, действительно важное в контексте срав-
нения погребальных обычаев хазар и тюркютов,
- это упоминание Мархонда об обряде кремации у
хазар, бросавших “в древние времена” покойников
в огонь “под звуки песнопений и барабанов”, т.е.
под камлание шаманов, о существовании которых
у хазар упоминают и другие арабские источники
(Заходер Б.Н., 1962, с. 148-150). Именно обряд кре-
мации, согласно китайским хроникам Чжоушу (629
г), Суйшу (636 г) и Бэйши (659 г), практиковали
тюркюты в кон.VI - 1 -й пол.VII в. (Бичурин Н.Я.,
1950, т.1, с.230; Итс Р.Ф., 1958, с. 102). Сходство
поминальных церемоний тюркютов и хазар ил-
люстрируют данные Менандра и Феофана о жерт-
воприношении пленников после смерти Истеми
(Дестунис С., 1860, с.422) и хазарского тудуна Хер-
сонеса (Чичуров И.С., 1980, с.41). Примечательно,
что оба автора называют обряд одним и тем же сло-
вом - Soyia у Менандра и Soyqv у Феофана, - вос-
ходящим к древнетюркскому du’a - “молитва”, “об-
ряд” (Древнетюркский словарь, 1969, с. 161). Культ
Тенгри и шаманизм в раннем средневековье были
характерны для большинства тюркских народов, но
близость погребального и поминального обрядов
тюркютов и хазар может служить все же важным
показателем их этнической родственности.
Таким образом, учитывая данные наиболее
ранних источников, следует констатировать, что
китайские, армянские и византийские авторы счи-
тали “хазар” тюркютским племенем (родом) или
же самостоятельной военно-административной
единицей тюркютов, полукольцом охватывавшей
зону Северного Прикаспия от Дербента до Южно-
го Приуралья. Альтернативную версию об этносе
хазар в источниках VII-VIII вв. предлагает только
уйгурский автор сер.VIII в., считавший хазар и
берсилов родственными уйгурам племенами союза
теле.
Государственный аппарат. Вертикаль вла-
сти раннего Хазарского каганата оканчивалась
единоличным правителем - “хаканом” (каганом).
Даже намека на существание у хазар “двоевла-
стия” в этот период нет (Новосельцев А.П., 1990,
с. 134-143; 2000, с.368-376; Цукерман К., 2002а).
Церемония возведения кагана на престол, описан-
ная у Ибн-Хаукаля и Ал-Истахри, включала об-
ряд его удушения шелковым шнурком, после чего
шнур отпускали и спрашивали у хакана, сколько
лет он будет править (Заходер Б.Н., 1962, с.214).
Этот же обряд китайцы раньше наблюдали у тюр-
кютов (Бичурин Н.Я., 1950, т.1, с.229). Еще од-
ним элементом обряда интронизации кагана было
принятие им нового “тронного” имени, обычно
включавшего одно из почетных имен-титулов (на-
пример, “Ышбара”, “Тербин”, “Кары” и т.п.) (Зуев
Ю.А., 1998, с. 154-158). У хазар из таких отмечено
тюркское ханское имя-титул “Багатур” (Артамо-
нов М.И., 2002а, с.254).
“Главная” жена хазарского кагана называлась
“хатун”, т.е. тюрк, qatun, yatun (Древнетюркский
словарь, 1969, с.436, 637; Сравнительно-историче-
ская грамматика ..., 2001, с.296, 297). Катун у тюр-
кютов составляла кагану не только “политическую”
пару (император - императрица), но и сакральную,
являясь воплощением Умай - богини Луны и Ночи,
богини плодородия (Зуев Ю.А., 1998, с. 156; Кляш-
торный С.Г., 2003, с.334), в то время как каган сим-
волизировал Голубое Небо (Кок Тенгри). В позднем
Хазарском каганате роль хатун, скорее всего, пере-
шла на жену бега (царя), поскольку в письме царя
Иосифа подчеркивается разделение “хазарской” ча-
сти Атиля на “женскую” и “мужскую”, в одной из
которых проживала “царица”, а в другой - “царь”
(Коковцов Н.К., 1932, с.84, 85). Эта оппозиция вос-
145
ходит также к традиционному для тюрков разделе-
нию юрты на “мужскую” и “женскую” половины.
Из высших лиц, причастных к государствен-
ному управлению, у хазар известны титулы “бег”
и “шад”, но, к сожалению, их функции описаны
только для периода “двоевластия”, когда в системе
хазарского государственного аппарата произошли
серьезные изменения. Картина, описанная араба-
ми для koh.IX - X в., дает очень четкое разделение
функций (Новосельцев А.П., 1990, с.134-143). За
выборным каганом сохранились только ритуаль-
ные обязанности - это “сакральный правитель”,
лишенный каких-либо административных функ-
ций. Последние полностью возложены на наслед-
ственного “царя” - бега, а “шад” - это звание ко-
мандующего войсками. В Тюркских каганатах эти
титулы принадлежали другим лицам. Шад (sad)
- “принц крови” - это титул члена рода Ашина.
Обычно шадам поручалось управление отдельны-
ми зависимыми областями и племенами, командо-
вание войсками, но только тогда, когда в поход не
выступали каган или старшие представители рода
Ашина - йабгу - jabyu (“джабгу” в произношении
западных тюрков).
Беги занимали в социальной структуре Тюрк-
ских каганатов более низкую ступень. Они не явля-
лись членами правящего рода, но, тем не менее, до-
вольно часто исполняли те же функции, что и шады
- управляли отдельными родами и зависимыми го-
родами, возглавляли войска. В отличие от тудунов
и тарханов, беги сохраняли полунезависимый ста-
тус от кагана, что заставляет видеть в них глав пле-
мен (Кляшторный С.Г., 2003, с.493) и больших ро-
дов (ср.: казахское bek - “избираемый глава рода”)
(Сравнительно-историческая грамматика ..., 2001,
с.320). Воцарение одного из бегов в Хазарском
каганате в IX в. означало не только государствен-
ный, но и социальный переворот. Учрежденный
институт “выборного кагана”, которым, соглас-
но арабским писателям, мог стать любой рядовой
член общества, принадлежавший к определенному
“роду” (понятие “род” здесь гораздо шире, скорее,
имеется ввиду тот же контекст, что и у Константина
Багрянородного, относящего племя кабар к “роду
хазар”) (Константин Багрянородный, 1991, с. 163),
явно означал прекращение каганской династии.
Не имея возможности взять на себя функции
сакрального правителя божественного происхожде-
ния (ср.: титул кагана турфанских уйгуров - tengri-
ken - “божественный”, “небесный”) (Кляшторный
С.Г., 2003, с.459), хазарскому бегу-реформатору
(Булану? Обадии?) пришлось учредить специ-
альные должности “кагана” и “шада”, принадле-
жавшие раньше только членам каганского рода, а
также попытаться сменить культ Тенгри, воплоще-
нием которого выступал каган, новой “демократич-
ной” государственной религией - иудаизмом. Сво-
ей главной цели - свести “кагана” к формальной
должности, — хазарским бегам фактически достичь
так и не удалось. Парадокс, но даже выборный ка-
ган-иудей в глазах языческого тюркского населения
каганата все равно оставался воплощения Тенгри,
что заставляло бегов сохранять и унизительные ри-
туалы поклонения кагану, никак не совместимые ни
с их реальным положением, ни с новой иудейской
религией. Это свидетельствует о глубокой мощной
традиции каганской власти у хазар, а также о важ-
нейшей роли “сакрального правителя” - кагана — в
обществе раннего Хазарского каганата.
Следующие по рангу после бегов в Хазарском
каганате были "тудуны” и "тарханы”. Тюркютское
“тудун” — это не титул, а должность специального
распорядителя, которых имели не только каганы, но
и йабгу и шады. Согласно китайским источникам, в
обязанности каганских тудунов входили надзор над
правителями подчиненных племен - эльтеберами, а
также сбор податей (Бичурин Н.Я., 1950, т. 1, с.283),
воспринималась же эта должность китайцами как
“управляющий областью” (Зуев Ю.А., 1998, с. 154).
Поскольку у хазар “тудун” известен как намест-
ник кагана в Херсоне (Чичуров И.С., 1980, с.64),
его функции в раннем Хазарском государстве явно
были аналогичны. Скорее всего, тудунов выбирали
из “тарханов” — общетюркского названия родовой
знати. Отдельные хазарские тарханы упоминаются
в источниках с титулами “князя”, но параллельно
есть и упоминания о “тысяче тарханов” и даже 4
тыс. “детей тарханов”, что побудило А.П.Ново-
сельцева рассматривать тарханов просто как наи-
более привилегированную часть хазарского войска
(Новосельцев А.П., 1990, с. 118,119). Заметим, даже
число 4 тыс. тарханов, участвовавших в военных
действиях, может быть вполне реальным, но также
не исключено, что арабы распространяли этот титул
и на самое низкое из привилегированных сословий
тюркютов, названного в Бугутской надписи просто
“конными воинами” (Кляшторный С.Г., Лившиц
В.А., 1971, с.140). Вызывающий же недоумение ха-
зарский титул “тархан-хакан” из “Худуд Ал-Алем”
(Бартольд В.В., 1930, с.32), на наш взгляд, является
неверной записью тюркютской должности jargan —
“распоряжающийся”, также jaryan-лицо, приводя-
щее в исполнение наказание (ср.: “йарган-тегин”)
(Зуев Ю.А., 1998, с. 157; Древнетюркский словарь,
1969, с.240). Титулы “йарган-кагана” и “кундур-ка-
гана” в поздний период принадлежали “заместите-
лям царя” (Новосельцев А.П., 1990, с. 143).
Еще один титул - эльтебер - в Хазарском го-
сударстве отмечен у “князя гуннов” Дагестана
(т.е. савиров) “Алп-Илитуера”, а также правителей
волжских булгар (Кляшторный С.Г., 1984, с.21).
Как и в Тюркских каганатах, этот титул у хазар но-
146
Рис. 35. Детали византийских поясов (1, 5, 10, 11, 14, 15, 18) и их варварские подражания (2-4, 6-9,
12, 13, 16, 17): 1. 2 -Акалан; 2 - Мезокомаром: 3. 4. 7, 8, 9, 13 — Вознесенка; 6— Фенлак; 10, 14 — Мерсина;
11, 15 —Кунагота; 12. 16—Дунапентеле, п.10: 17—Хернад; 18 — Сирмий. Масштаб разный.
Fig. 35. Parts of the Byzantine belts (1, 5, 10, 11, 14, 15, 18) and their barbarous imitations (2-4, 6-9, 12,
13, 16, 17): 1, 2 —Akalan; 2 — Mezokomarom; 3, 4, 7, 8, 9, 13 — Voznesenka; 6 — Fdnlak; 10, 14 — Mersina; 11,
15-Kunagota; 12, 16 - Dunapentele, burial 10; 17-Hemad; 18 - Sirmium. The scale is different.
147
сили вожди подчиненных племен. У Мовсэса Дас-
хуранци почетным титулом называется все сочета-
ние “Алп-эльтебер” (Мовсэс Каланкатуаци, 1984,
с. 127), но “алп” — “меткий стрелок” (Древнетюрк-
ский словарь, 1969, с.36) — это лишь почетное имя-
звание, которое “князь гуннов” заработал, согласно
той же “Истории страны Алуанк”, в спортивном
состязании в ставке кагана. У тюркютов это звание
носили и лица с другими титулами: “алп-тархан”,
“алп-тегин” (Древнетюркский словарь, 1969, с.36).
Прямо не упоминаются у поздних хазар толь-
ко два титула, которые носили члены рода Ашина
- “йабгу” и “тегин”, что, возможно, объяснимо
малочисленностью каганской семьи, так и не раз-
росшейся у хазар до размеров рода и полностью
прекратившей свое существование в cep.IX в. Све-
дения о “Джабгу” хазар 627-630 гг относятся еще
к периоду Западнотюркского каганата, поэтому
мы их не учитываем, а в более позднее время ти-
тул “джабгу” можно увидеть разве что в арабском
“джавшыгыр” (“джавшигар”, “джавишгар”), как
называется второй заместитель “хакан-бега” (Ко-
валевский А.П., 1956, с. 146; Заходер Б.Н., 1962,
с.204; Новосельцев А.П., 1990, с. 143). Ближе и го-
раздо интереснее форма “джабан”, упоминаемая
Халифой ибн Хаййата ал-’Усфури в контексте со-
бытий 723/724 гг, которую издатели обычно пере-
правляли на “хакан” (Бейлис В.М., 2000, с.38, 48).
Несмотря на различие деталей, сообщения Халифы
об арабо-хазарских войнах 104 и 105 гг.Х., скорее
всего, представляют собой описания одних и тех
же событий, заимствованных из разных источ-
ников и перепутанных по хронологии, поскольку
поход хазар в Армению наоборот предшествовал
походу ал-Джарраха на Баланджар. Согласно ал-
Куфи и Ибн ал-Асиру, противником ал-Джарраха
был не каган, а сын хазарского кагана Барджиль
(у ал-Куфи - “Барсбек”) (Артамонов М.И., 2002а,
с.221-223; Новосельцев А.П., 1990, с.179, 180); соб-
ственно, сына кагана как противника ал-Джарраха
упоминает и сам Халифа при описании событий за-
хвата Баланджара в 104 г. X. В этом контексте титул
“джабан”, принадлежащий Барджилю, может быть
истолкован только как “джабгу”. Ношение титула
“джабгу” в 20 гг VIII в. сыном кагана опровергает
мнение А.П.Новосельцева о том, что титул “джаб-
гу” хазарский каган сохранил за собой (Новосель-
цев А.П., 1990, с.89).
А вот форм титулов, даже отдаленно близких
“тегин”, в источниках о хазарах действительно
нет. Также не упоминается у хазар и характерное
административное деление Тюркских каганатов
на восточное и западное крылья с разделом их на
“10 стрел”. Причина, вероятно, тривиальна - мало-
численность ранних хазар. В Восточнотюркском, а
позже II Тюркском каганатах это деление применя-
лось в основном к тюркютским племенам. В Запад-
нотюркском каганате, где удельный вес тюркютов
был гораздо меньше, к “дулу” и “нушиби” отно-
сились и родственные тюркские племена. Другое
дело - поздний Хазарский каганат, где арабские ис-
точники фиксируют разделение хазар на две части:
“кара-хазар” (“черных хазар”) и “светлых хазар”
(Заходер Б.Н., 1962, с. 139). М.И.Артамонов соотнес
это членение с социальной структурой тюркютско-
го общества, сравнив “кара-хазар” с тюркютским
qara bodun - “черный люд”, “простой народ” (Арта-
монов М.И., 2002а, с.403). Но также следует учесть
еще одну параллель - это раздел тюргешей на “чер-
ные” и “желтые” роды (Гумилев Л.Н., 1993, с.353),
отражающий разницу в их происхождении.
Несмотря на небольшие отличия, социальная и
государственная структура раннего Хазарского ка-
ганата чрезвычайно близка организации Тюркских
каганатов и несомненно восходит к устройству I
Тюркского каганата, что позволяет считать Хазар-
ское государство его генетическим продолжением.
Возникновение Хазарского государства.
Первое достоверное упоминание хазар в источ-
никах принадлежит хронике Псевдозахарии 569 г
“Хазары” здесь упоминаются в числе кочевых на-
родов, живущих к северу от “Каспийских ворот”
(Дербента) (Пигулевская Н.В., 1939, с. 114). Дату
составления списка определяет присутствие в нем
авар и эфталитов, разгромленных тюркютами соот-
ветственно в 552 и 565 гг. При этом время появле-
ния авар на Северном Кавказе пока нет оснований
относить ранее 557/558 г.
К.Цукерман считает, что список не дает ника-
ких оснований утверждать присутствие хазар в
это время уже на Северном Кавказе (Цукерман К.,
2001, с.313, 314). Действительно, список включает
“абдел” и “эфталитов” — названия одного средне-
азиатского народа. Но, с другой стороны, они раз-
мещены в самом конце списка, хазары же упоми-
наются после кутригуров и авар, но до сарагуров
—племени, несомненно проживавшего на Северном
Кавказе. А вот фантастические народы: амазонки,
карлики и псиголовцы упоминаются уже в следу-
ющем предложении, не подрывая достоверность
предыдущего списка кочевников.
Рассматриваемый список содержит не только
первое упоминание хазар, но и впервые фиксирует
знакомство европейцев с аварами. Разгромленные
тюркютами авары (жуань-жуани) бежали на запад
и около 558 г появились на Северном Кавказе. Со-
гласно Феофилакту Симокатте (Кн. VII.VTII.1-5),
их появление вызвало панику у савиров, берсилов
и оногуров (Феофилакт Симокатта, 1996, с. 189). Ее
причины проясняют данные Приска, сообщающего,
что в 463 г на Северном Кавказе появились огурские
племена сарагуров, оногуров и огуров (урогов),
148
изгнанных из своих земель савирами, которых, в
свою очередь, разбили авары (Латышев В.В., 1948,
с.264). Эти события, вне всякого сомнения, были
связаны с разгромом жуань-жуанями (аварами) в
460 г последнего хуннского политического объеди-
нения “Северное Лян”. Л.Н.Гумилев, считая авар
и жуань-жуаней разными народами, приписывает
изгнание савир “абарам”, которых якобы “напугал”
неизвестный поход эфталитов того же 460 г (Гуми-
лев Л.Н., 1994, с.201). Но вражда огуров и савиров
с аварами явно была взаимной, поскольку “псев-
доавары”, попав на Кавказ в 557/558 г, первым же
делом развязали войну как с племенами огурского
союза - кутригурами и утигурами, так и с савирами
(Дестунис С., 1860, с.323, 324).
Как уже упоминалось выше, в 460 г от жуань-
жуаней пострадало еще одно племя - тюркюты,
переселившееся на Алтай и почти столетие соби-
равшее силы для разгрома самих жуань-жуаней.
Очевидная связь появления савиров и берсилов в
Европе с разгромом в 460 г жуань-жуанями “Север-
ного Лян”, пожалуй, хорошо объясняет родствен-
ность с ними появившихся здесь гораздо позже
тюркютов-“хазар”.
По словам Менандра, Истеми отложил погоню
за аварами до окончания войны с эфталитами, т.е.
до 563-565 гг (Дестунис С., 1860, с.328). С.Г.Кляш-
торный наоборот считает, что первоочередной за-
дачей тюркютов был именно окончательный раз-
гром авар, поэтому захват Приуралья и Поволжья
исследователь относит уже к 558 г (Кляшторный
С.Г., Савинов Д.Г., 1994, с. 19; Кляшторный С.Г.,
2003, с.436). Это предположение объясняет внеш-
не нелогичное поведение авар, которые, подчинив
себе целый ряд племен Северного Кавказа, неожи-
данно покидают его и в 562 г поселяются в Малой
Скифии на Дунае. О конфликте авар с тюркютами
уже в Восточном Приазовье действительно сооб-
щает Монемвасийская хроника с ссылкой на автора
VI в. Евагрия (Литаврин Г.Г., 1995а, с.328). В 568
г “именем Истеми” уже был поставлен правитель
племени огуров (Дестунис С., 1860, с.382), а сразу
же по возвращению посольства Земарха тюркюты в
569-570 гг подчинили утигуров и алан. Полностью
завоевание Северного Кавказа было завершено до
571 г (Артамонов М.И., 2002а, с. 156).
Если следовать версии письменных источ-
ников о том, что “хазары” — это часть тюркютов,
становится закономерным совпадение времени
их появления на Северном Кавказе. Но почему
тогда, все-таки, кавказское население называло
этих тюркютов ‘^тысячей”? Было ли это фонети-
ческим искажением тюрко-телесского qasar, или
же на Кавказе действительно дислоцировалась
всего “тысяча” тюркютов? Сама по себе военная
единица “тысяча” говорит немного. Так, к приме-
ру, число монгольских войск, полученное в удел
Джучи-ханом, составляло всего 4 тыс. человек, но
их хватило для того, чтобы собрать огромную ар-
мию для завоевания западных земель покоренных
и добровольно подчинившихся народов (Усманов
М.А., 2002, с. 103-107). Тогда, пожалуй, так же, как
попавшие в Восточную Европу монголы быстро
потеряли свое самоназвание, превратившись в
“татар”, так и тюркюты, войска которых на Север-
ном Кавказе состояли из пестрого конгломерата
зависимых племен, назывались по имени воен-
но-административной, а не этнической единицы
- “хазар” (“тысяча”).
Опять-таки, пришло время вспомнить пле-
мена теле и то, что “туцзюэсцы их силами герой-
ствовали в пустынях севера”. Оставшиеся на сво-
их землях, но подчиненные тюркютам, телесские
племена полностью сохранили свое этническое са-
мосознание. Но как должны были себя вести теле,
оторванные от родины и вместе с тюркютами уча-
ствовавшие в завоевании запада? В новом окру-
жении они были носителями власти и культуры
Тюркского каганата, т.е. такими же “тюрками”, и
только при очень близком знакомстве соседи могли
различать телесцев и собственно тюркютов. Этот
компромисс, на наш взгляд, позволяет примирить
“тюркютскую” и “уйгурскую” версии происхож-
дения хазар: воспринимавшиеся как один народ,
“хазары” состояли на самом деле из тюркютского
военного контингента (возможно, даже сменного)
и переселенного тюркютами для постоянного про-
живания в степях Северо-Восточного Прикаспия
племени телесского происхождения (qasar), слу-
жившего главной базой тюркютской администра-
ции региона.
Пример подобной дислокации тюркютских
контингентов дает не только упоминание Менан-
дра о правителе огуров, поставленном Истеми, но
и другой, более показательный эпизод. Состоянием
на 576 г Менандр фиксирует наличие у утигуров
правителя Анагея (ср.: имя последнего кагана жу-
ань-жуаней - Анагуй) (Кызласов Л.Р., 1992, с.ЗЗ),
которого А.И.Айбабин даже называет “ханом ути-
гуров” (Айбабин А.И., 1999, с. 134). Тем не менее,
статус Анагея, имевшего привилегию назначать
правителей соседним племенам, как свидетель-
ствует о том эпизод с Аккагой, никак не совместим
с картиной полного унижения утигуров, обрисо-
ванной Валентину Турксанфом (Дестунис С., 1860,
с.420). На это несоответствие уже неоднократно
обращалось внимание в литературе, обычно пред-
полагая, что положение утигуров наоборот было
“высокопоставленным”. В.Златарский предлагал
другой вариант, считая, что уже с 568 г утигурами
управлял ставленник Истеми (Златарски В., 1994,
с.78-79), впрочем, это предположение строилось
149
только на отождествлении “угуров” Менандра не с
огурами, а с утигурами. На наш взгляд, ответ под-
сказывает эпизод взятия тюркютами Боспора. По
словам Менандра, Анагей ожидал “Бохана” (Бори-
хан Жудань) возле Боспора с войсками не утигу-
ров, а “турков" (Дестунис С., 1860, с.422). Т.е. в
распоряжении Анагея находился тюркютский во-
енный контингент, достаточный по силе для того,
чтобы самостоятельно начать осаду Боспора. Этот
факт однозначно свидетельтствует, что Анагей был
не племенным вождем утигуров, а тюркютским на-
местником Восточного Приазовья - тудуном. На-
личие здесь тюркютского военного контингента
делает полностью объяснимой и постоянное при-
сутствие “тысячи” тюркютов на Северо-Восточном
Кавказе, ставшего ареной продолжительной борь-
бы тюркютов с персами.
Стратегическая важность этого региона для
Тюркского каганата обусловила постоянный рост
численности “хазар” за счет притока новых войск.
Во время же наиболее ответственных кампаний
военные действия возглавляли сами представите-
ли правящего рода. В 576 г война с византийцами
была поручена “Бори-хану” Жуданю — младшему
брату Таспар-кагана и двоюродному племяннику
Бёпо-кагана (“Турксанфа”) (Комар О.В., 2001а).
“Царь” хазар возникает в источниках при описа-
нии событий войны Тюркского каганата с перса-
ми 589-591 гг, проводившейся тюркютами "на два
фронта”: в Закавказье и Средней Азии (Артамонов
М.И., 2002а, с. 158, 159; Новосельцев А.П., 1990,
с.86; Шагинян А.К., 2003, с.28, 135). Следующий
раз “правитель хазар” возникает на арене только в
626-630 гг во время тюрко-византийского союза.
Замечания А.П.Новосельцева (Новосельцев
А.П., 1990, с.86-89) и К.Цукермана по поводу лич-
ности упоминаемого в источниках “Джебу-хакана”
(Цукерман К., 2001, с.321,322) демонстрируют, что
в вопросе его идентификации все еще нет согласия.
Впрочем, позиции упомянутых исследователей от-
кровенно соответствуют, по выражению Л.Н.Гуми-
лева, ситуации “аберрации дальности”.
А.П.Новосельцев прямо отмечает в своей ра-
боте, что история Тюркского каганата ему известна
плохо, поэтому этот пласт информации им почерп-
нут из арабо-персидских источников (Новосельцев
А.П., 1990, с.88). В результате исследователь счита-
ет совершенно реальной ситуацию, что “джабгу-ка-
ган” хазар мог быть практически самостоятельным
лицом, лишь номинально признающим власть Тон-
джабгу-кагана. Отрицая при этом принадлежность
хазарской династии к роду Ашина, он вынужден
предполагать брак “джабгу-кагана” и сестры Тон-
джабгу-кагана, чтобы сын первого оказался “пле-
мянником царя севера”. То есть в этой концепции
“второй по положению после кагана” человек За-
паднотюркского каганата в эпоху его наибольшего
могущества оказывается всего лишь локальным
правителем одного из племен Северного Кавказа,
причем не только не из рода Ашина, но даже не
тюркютом!
Не менее серьезные следствия тянет за собой и
концепция К.Цукермана, повторившего идентифи-
кацию “царя севера” хроники Мовсэса Дасхуранци
Ю.Кулаковского и А.Бомбачи как Хьели-кагана (Цу-
керман К., 2001, с.321, 322). Исследователя, похоже,
смутило присутствие в титулатуре Тон-джабгу-кага-
на титула “джабгу” (йабгу), который со времени Ис-
теми сохраняли в официальной титулатуре все пра-
вители Западного Тюркского каганата (Кляшторный
С.Г., Савинов Д.Г., 1994, с. 10), в т.ч. и правившие по-
сле гибели Восточного каганата. Тон-джабгу-каган
выступает у К.Цукермана “вторым по положению”
после Хьели-кагана (Эль-кагана) — правителя Вос-
точного каганата и, в реальности, одного из злейших
врагов Тон-джабгу-кагана, поддерживавшего союз с
Китаем. Если же следовать информации источника
В Мовсэса Дасхуранци (Мовсэс Каланкатуаци, 1984,
с.81), получается, что войска тюркютов на помощь
Ираклию послал “царь севера”, т.е. Эль-каган, от-
правив как своих “подданных” в Закавказье самого
Тон-джабгу-кагана и его сына!
Время правления Тон-джабгу-кагана (618-630
гг) и Эль-кагана (620-630 гт) - это последний пик
могущества Западного и Восточного каганатов
перед их падением, не последнюю роль в котором
сыграла именно вражда между самими западными
и восточными тюркютами. Несмотря на традици-
онное высокомерие восточных каганов, считавших
свою линию рода главной, никакой, даже номиналь-
ной, формы зависимости западных каганов от вос-
точных в это время, разумеется, не существовало.
Обратим внимание еще на один важный момент: ни
один европейский источник вообще не знает о су-
ществовании двух Тюркских каганатов. С момента
проникновения тюркютов в Восточною Европу и
до падения Западнотюркского каганата верховны-
ми сюзеренами подчиненных тюркютам местных
племен оставались западные каганы, наследника-
ми которых в cep.VII в. в глазах европейцев стали
каганы хазар.
Опираясь на сообщение китайской хрони-
ки о том, что “в конце династии Суй Западный
тукюеский Шеху Хан [Тон-джабгу] опустошил
Босы [Персию], убил государя Кусахо [Хосро-
ва II]” (Бичурин Н.Я., 1950, т.2, с.327), версию
И.Маркварта об идентификации “Джебу-хакана”
с Тон-джабгу-каганом и о его личном участии в
персидском походе поддержал и С.Г.Кляшторный
(Кляшторный С.Г., Султанов Т.И., 2000, с.90-91),
но с этим согласиться трудно. В глазах китайского
источника Персию, конечно же, “опустошил” Тон-
150
джабгу-каган, а не его полководцы, поскольку не
только в Китае, но и во всех государствах мира
действия подчиненных всегда приписывались
правителю. Воспринять как двух человек “царя
севера” и “Джебу-кагана” албанский источник те-
оретически мог, но тогда трудно объяснить, поче-
му он четко называет “Шага” племянником “царя
севера” и сыном “Джебу-хакана” (Мовсэс Калан-
катуаци, 1984, с.81). Сам титул “джабгу-каган”
есть только у Мовсэса Дасхуранци. У Феофана он
звучит иначе - “Дзиебил” (ср.: "Сильдзибил”), т.е.
просто “джабгу”; только “Джибго” называют его
и грузинские летописи (Новосельцев А.П., 1990,
с.87). Да и сама “История страны Алуанк” прямо
называет его “преемник царя севера, второй чело-
век в его царстве” (Мовсэс Каланкатуаци, 1984,
с.81). А.П.Новосельцев переводит “йаджорд” не
как “преемник”, а как “следующий [по чину]”
(Новосельцев А.П., 1990, с.87), но тогда получа-
ется повтор, поскольку то же означает и “второй
человек в его царстве”. Так же “Дзиебила” (джаб-
гу) называет и Феофан - “второй после хагана по
положению” (Чичуров И.С., 1980, с.35). Судя же
по упоминанию в “Истории страны Алуанк”, что
его сын приходился племянником “царю севера”,
речь однозначно идет не о Тон-джабгу-кагане, а о
его родном брате. Именно младший брат кагана и
был обычно “вторым лицом”, а также, согласно
лествичной системе престолонаследования тюр-
кютов, преемником кагана.
Л.М.Гумилев попытался пойти дальше и отож-
дествил джабгу с Мохэ-шадом, а его сына с Бори-
шадом (Гумилев Л.Н., 1993, с.159), эту же версию
с оговорками принял и М.И.Артамонов (Артамо-
нов М.И., 2002а, с. 165, 166). Но в “Таншу” Мохэ-
шад (Бага-шад) назван всего лишь “подданным”
Тон-джабгу-кагана, а не его наследником (Бичурин
Н.Я., 1950, т.1, с.285), противоречит такому отож-
дествлению и различие титулов. Еще одно замеча-
ние: “История страны Алуанк” называет “Шата”
единственным наследником “Джебу-хакана” (Мов-
сэс Каланкатуаци, 1984, с.93), тогда как Бага-шад
имел четырех сыновей (Кляшторный С.Г., 1985,
с. 167), старший из которых - Нишу Гана-шад — в
630-631 гг действовал как лидер “оппозиционной
партии” племен западного крыла “нушиби”, а не
находился в Закавказье.
630/631 г принес Западнотюркскому каганату
смуту. Согласно китайским источникам, политика
Тон-джабгу-кагана вызывала недовольство части
населения. Кончилось это все восстанием теле, а
также убийством кагана его родственником Мохэ-
ду-хоу (Багатуром), провозгласившим себя каганом
(Бичурин Н.Я., 1950, т.1, с.284; Кляшторный С.Г.,
2003, с.440). В этом же году, согласно албанской
хронике, во время вторжения в Армению погиб и
“Джебу-хакан”. Туманная риторика источника по-
зволила Л.Н.Гумилеву утверждать прямую связь
гибели джабгу с усобицей в каганате (Гумилев
Л.Н., 1993, с.202), но оснований для этого нет. На-
мек на смуту содержится в фразе: “Однако после
того котел севера обратил лицо свое против сыно-
вей своих. И стал он спорить с самим собой и всю
ярость гнева своего обрушил на головы сыновей
своих, и за одного претерпели тысячи, а за двоих -
десять тысяч.” (Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с.93).
Это риторическое обобщение, свидетельствующее
об осведомленности автора о смуте внутри кага-
ната, впрочем, не проясняет конкретных событий
реальной исторической ситуации.
Согласно хронике, "властитель севера” в 630 г
организовал масштабный поход в Армению. Впе-
ред был выслан передовой трехтысячный отряд
под руководством Чорпан-тархана, а джабгу “не
спеша двинулся за ним, после того, как снабдил
всем необходимым множество своих войск”. Судя
по ремарке хроники чуть ниже, тюркюты одновре-
менно двигались “по ущельям трех стран” — Арме-
нии, Иберии и Албании, т.е. сам джабгу возглавлял
лишь вторжение в Армению с севера, а из Албании
действовал его сын шад. Несмотря на успех пере-
дового отряда Чорпан-тархана, поход почему-то за-
кончился провалом и гибелью джабгу. Албанский
автор, не зная подробностей, вложил в уста джабгу
туманную фразу о “нападении грабителей” и реко-
мендацию шаду немедленно покинуть Албанию
(Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с.93).
Связь этих событий с усобицей в каганате у
нас вызвает серьезные сомнения. После убийства
Тон-джабгу-кагана его брат, преемник и “второй
человек в его цартве” джабгу, разумеется, должен
был немедленно поспешить домой вместе с боль-
шим войском, но появления на политической арене
главного претендента на престол и его поражения
в борьбе за власть, которые предполагали Л.Н.Гу-
милев и М.И.Артамонов (Гумилев Л.Н., 1993,
с.202; Артамонов М.И., 2002а, с. 173, 174), не зна-
ют китайские хронисты, внимательно следившие
за событиями усобицы в союзном им государстве.
Убийство Тон-джабгу-кагана датируется 630/631
гг, в то время как вторжение “Джебу-хакана” в Ар-
мению, завершившее его поражением и смертью,
случилось “летом” после 2-го года правления Ар-
ташира, т.е. летом 630 г. Хронология событий под-
сказывает, что первым погиб джабгу, и лишь затем
произошло убийство Тон-джабгу-кагана. Именно
такая последовательность, на наш взгляд, и объ-
ясняет смелость действий дяди Тон-джабгу-кагана
Багатура, который уже знал о гибели брата кагана
и его поражении, а следовательно, был уверен в от-
сутствии сильного конкурента в борьбе за власть в
каганате после убийства племянника.
151
ZSl
Рис. 36. Детали ремней и сбруи: 1, 30 — Глодосы, 2, 4, 6, 9, 13, 25, 29, 32-34, 43-45 - Вознесенка:
3 — Чир-Юрт, к.бба; 5, 21— Перещепина; 7 — Келегеи; 8 — Кунбабонь, п.2; 10, 20, 26, 27 —
Старонижестеблиевская; 11, 12 — Заплавка; 14 - Геленовка; 15, 16 - Директорская Горка, п.З; 17, 38
- Галиат; 18 - Песчанка, п.5; 19, 22- Маняк, п. 1; 23 - Романовская; 24, 28 - Новые Санжары; 31, 39,
40 - Дмитровка, кат.52; 35, 42, 46, 47 Березовский 1, к.2, п.1; Зб-Шиловка, к.2, п.2; 37 — Скалистое,
с. 381; 41 -Шиловка, к.1.
Fig. 36. Parts of belts and harness: 1. 30 - Glodosy; 2, 4, 6, 9, 13, 25, 29, 32-34, 43-45 — Voznesenka; 3
- Chir-Yurt, barrow 66a; 5, 21- Pereshchepina; 7 - Kelegei; 8 - Kunbabony, burial 2; 10, 20, 26,
27 - Staronizhesteblievskaia, 11, 12 - Zaplavka; 14 - Gelenovka; 15, 16 - Directorskaia Gorka, burial
3; 17, 38 - Galiat; 18 - Peschanka. burial 5; 19, 22- Manak, burial 1; 23 - Romanovskaia; 24, 28 — Novyie
Sanzhary; 31, 39, 40 - Dmitrovka. catacomb 52; 35, 42, 46, 47 — Berezovskii I, barrow 2, burial 1; 36
- Shilovka. barrow 2, burial 2;37 - Skalistoie, p.381; 41 — Shilovka, barrow 1.
Багатур поначалу выделил племена крыла
“дулу” в “малое ханство”, а затем объявил себя Кю-
люг Сыби-Багатур-ханом. В ответ племена крыла
“нушиби” сделали каганом сына Тон-джабгу Шили-
тегина (Тили-тегин), принявшем имя Иби-Бололюй-
шеху-хана (Эль-Бильге Ышбара-ябгу-каган) (Би-
чурин Н.Я., 1950, т.1, с 284-285; Кляшторный С.Г.,
1985, с. 166-169). Но уже в 631 г. первый был убит,
а через год и его противник был свергнут с престо-
ла “оппозиционной партией”, сложившейся в среде
самих “нушиби” вокруг уже упоминавшегося выше
Нишу Гана-шада, объявленного “Дулу-ханом”. По-
сле его быстрой смерти в 634 г каганом стал его брат
Ышбара Хилаш-каган, известный административ-
ной реформой 635 (или 638) г, когда каганат был раз-
делен на “десять стрел”, по пять у каждого крыла,
после чего тюркюты и получили название “десяти-
стрельный народ” (Кюнер Н.В., 1961, с.191-192).
Заметим, что десятичное деление страны не
было нововведением Ышбара Хилаш-кагана, по-
скольку эта административная система известна
у западных тюркютов со времени Истеми и вос-
ходит к делению еще легендарного племени Аши-
на (Кляшторный С.Г., 2003, с.424, 427, 435). После
смутных времен, восстаний зависимых племен и
откола отдельных тюркютских родов, кагану про-
сто пришлось провести своеобразный “переучет”
населения с его разделом по новым администра-
тивным единицам - “стрелам”. Важность этого
события для нас заключается в том, что земли на
запад от Аральского моря уже никогда не фигури-
руют в числе территорий Западнотюркого каганата,
зато в китайских источниках на границах Византии
и Персии неожиданно появляется новый “туцзюэ-
ский род” - “Кеса”, т.е. хазары.
История смуты 631-641 гг в Западнотюркском
каганате - это, прежде всего, история заговоров
знати. Хроники не упоминают крупных сражений
между противоборствующими партиями, и это за-
кономерно, поскольку повода для братоубийствен-
ной войны у рядовых воинов не было. Согласно
китайским источникам, инициаторами заговоров
чаще всего выступали лица с титулами тархан,
тудун и эльтебер (Гумилев Л.Н., 1993, с.211, 215,
216), т.е. в основном наместники отдельных обла-
стей и главы зависимых племен, но выдвигаемые
ими претенденты на престол были только шада-
ми — представителями рода Ашина. Неразрывная
связь правителя и правящего рода в сознании древ-
них тюрков отразилась даже в языке, где слово qan
означало также “кровь” (Древнетюркский словарь,
1969, с.417).
Несмотря на восстания отдельных телесских
племен, в 628-631 г ни одно из них в это время не
добилось полной самостоятельности и не образова-
ло отдельного ханства на своих землях — максимум,
что удавалось совершить, это откочевать в другое
место или поддаться Китаю. Каким же образом в
этой ситуации мог возникнуть полностью незави-
симый каганат в степях Северного Прикаспия?
Подавляющее большинство хазароведов схо-
дятся во мнении, что основателями Хазарского
каганата были представители рода Ашина. Но эта
гипотеза была подвергнута критике А.П.Ново-
сельцевым (Новосельцев А.П., 1990, с.134-138);
еще более резко высказался недавно К.Цукерман,
назвавший связь хазарской династии с родом Аши-
на “старым фантомом хазарологии” (Цукерман К.,
2001, с.315). Один из основных аргументов contra
обоих иследователей источниковедческий - это от-
рицание связи "Ашина” с “Анса” арабо-персидской
литературы. А.П.Новосельцев справедливо отме-
тил, что “анса” в арабской графике очень схоже с
“иша”, т.е. “шад”, и поэтому вполне может быть
его искажением. Но упоминание “Худуд Ал-Алем”
о том, что хазарский “царь”, называемый “тархан-
хакан”, “из потомков Анса” (Бартольд В.В., 1930,
с 32), на наш взгляд, вообще является искаженным
рядом из хазарских титулов: “царь, йарган-каган
(менее вероятно: “тархан, каган”), шад”, и никак не
применимо к ранней истории Хазарского каганата.
Убедиться в этом нетрудно, поскольку беги в Тюрк-
ских каганатах никогда не принадлежали к роду
кагана, а популярная в арабской литературе исто-
153
рия о том, как каганом однажды чуть не выбрали
юношу-мусульманина, торговавшего в Атиле на
базаре, однозначно отрицает и принадлежность
поздних “выборных” хазарских каганов к одному
правящему роду. В позднем Хазарском каганате
(или точнее: “Хазарском царстве”) ни бег (“царь”),
ни избранный из простых хазар “каган” уже не
могли иметь какое-либо отношение к тюркютскому
каганскому роду Ашина. И даже если в арабских
текстах действительно содержится упоминание
рода Ашина, то оно либо анахроническое, либо в
1Х-Х вв. у хазар возродилось раннее широкое по-
нимание “рода Ашина” как “народа тюркютов”. В
последнем случае условие принадлежности канди-
дата в каганы к определенному “роду”, о котором
упоминают арабские авторы, означало не более,
чем принадлежность к “роду тюркютов” (скорее
всего, “светлых хазар”).
Совершенно другую ситуацию наблюдаем в
30-40 гг VII в. После падения Восточнотюркско-
го каганата только два народа - авары и западные
тюркюты имели собственных каганов, но на карте
появилось и новое Сеяньтоское ханство, претен-
дующее стать в ранг с каганатом. Подвластные
Восточному каганату телесские племена еще при
Чуло-кагане восстали против тюркютов и основа-
ли собственное политическое образование, кото-
рое, впрочем, было скорее племенным союзом, чем
государством. Но в 631 г китайскому императору
Тай-цзуну, ощутившему всю нестабильность ситу-
ации на северной границе после разгрома Восточ-
нотюркского каганата, пришла идея организовать
новый “лояльный” каганат из телесских племен
союза сеяньто. Их вождю Инаню был пожалован
титул Чжень-чжу Бильге-хана, а племенной союз
был трансформирован по образцу Тюркских ка-
ганатов в раннегосударственное образование с
разделом его на два крыла: тёлис и тардуш, и за-
имствованием тюркютской системы рангов (Гу-
милев Л.Н., 1993, с.180, 221-223). Новое образо-
вание оказалось нестабильным и нелояльным, и
к 646 г китайцам при помощи зависимых от них
тюркютов и уйгуров пришлось полностью ликви-
дировать каганат сеяньто. Именно этот период уй-
гурский автор Тэсинской надписи вспоминал как
период распрей. “Вакантное место” телесского го-
сударства попытались занять уйгуры. Их эльтебер
Тумиду в 647 г провозгласил себя каганом и вновь
заимствовал тюркскую систему организации госу-
дарства (Кляшторный С.Г., 2003, с.448). Впрочем,
Тумиду вскоре погиб, а сами уйгуры с переменным
успехом боролись с Китаем до 689 г, когда они под-
чинились воссозданному II Тюркскому каганату. И
только в 742-744 гг телесским племенам наконец
удалось самим создать мощное государство — Уй-
гурский каганат.
Западнотюркский каганат продержался не-
сколько дольше Восточного - в 651 г он распался из-
за усобиц и окончательно пал под ударами китайцев
в 656-659 гг. В 682 г восточным тюркютам удалось
востановить свой каганат, получивший в истории
название II Тюркского каганата. В 698 г образовали
собственное государство и тюргеши - одно из род-
ственных тюркютам племен крыла “дулу”. Соглас-
но надписи Бильге-кагана, “Тюргешский каган был
наш же тюрок, нашего же народа” (Малов С.Е., 1951,
с.38), а самих тюргешей надпись называет “народом
десяти стрел”, отождествляя их с западными тюр-
кютами. Т.е. в глазах восточных тюркютов с образо-
ванием Тюргешского каганата прозошла своеобраз-
ная “реставрация” Западнотюркского каганата. Это
образование просуществовало несколько дольше II
Тюркского каганата, но к 766 г и оно окончательно
пало под давлением соседних племен.
Хазарский каганат пережил и Западнотюрк-
ский (581-651 гг), и II Тюркский (682-744 гт), и
Тюргешский (698-766 гг), и Уйгурский (745-840 гг)
каганаты, оказавшись самым устойчивым кочев-
ническим государственным образованием Евразии
раннего средневековья. Предпосылками этого фе-
номена, несомненно, стала мощная структура госу-
дарственного аппарата, унаследованная Хазарским
каганатом от Западнотюркского, но реализованная
в условиях реальной автократии, а не “коллектив-
ного правления” рода Ашина. Традиция правителя
“божественного происхождения” - кагана - оказа-
лась в хазарском обществе настолько сильной, что
даже после прекращения каганского рода в сер.
IX в. ее не сумели преодолеть ни полное лишение
нового “кагана” власти, ни смена государственной
религии. Унизительные церемонии поклонения ха-
зарского царя в X в. символическому выборному
“кагану” демонстрируют остатки прежнего поло-
жения кагана в обществе, который даже для выс-
шей знати не был “первым среди равных”, а при-
надлежал к “харизматическому клану” — одному из
главных признаков степной империи, по О.Прица-
ку (Pritsak О., 1981, р. 12, 13).
Пытаясь объяснить разницу между титулами
“хан” и “хакан”, арабский ученый IX в. ал-Хвариз-
ми переводил “хакан” как “вождь вождей”, “хан
ханов” (Новосельцев А.П., 1990, с. 135). В целом
верно отражая соотношение веса этих титулов, ал-
Хваризми все же не понимал самого главного от-
личия в то время как хан являлся главой обычно-
го раннегосударственного объединения, тюркский
каган возглавлял “божественное, небесное госу-
дарство” (teqri el), созданное Тенгри, сам будучи
“неборожденным” и “небоподобным” (teqriken),
воплощая вместе со своей женой (qatun) небесную
пару Тенги - Умай (Кляшторный С.Г., 2003, с.334,
337,338). Каждый новый каган давался тюркам Не-
154
бом, и состояние его ума и тела отражало состояние
государства. Тюркские рунические надписи проти-
воставляют “мудрых смелых” и “неразумных трус-
ливых” каганов, создателей и губителей “вечного
тюркского эля” (Малов С.Е., 1951, с.36). Отдельно
следует упомянуть о кагане Капагане, которого
Иоллыг-тегин, автор надписи в честь Кюль-тегана,
считал самовольно севшим на царство, не избран-
ным Небом, из-за чего “тогда в Отюкенской черни
не было хорошего владыки”, а тюрков постигли
смута и несчастья (Кляшторный С.Г., 2003, с.244,
245). “Порча” кагана несла несчастья всему элю и
народу, поэтому у поздних хазар даже лишенный
реальной власти символический “каган” мог по-
платиться жизнью во время бедствий в стране, если
народ считал его ответственным за таковые (Ново-
сельцев А.П., 1990, с. 142).
Что же могло положить начало столь сильной
традиции “божественного кагана” в Хазарском ка-
ганате? История показывает, что телесские вожди
сеяньто и уйгуров либо получали, либо сами при-
сваивали себе титулы каганов. Но, полностью за-
имствуя социально-политическую организацию
Тюркских каганатов, при этом ни один из них не
пытался претендовать на преемственность с Тюрк-
ским государством, всячески подчеркивая свою не-
поркютскую принадлежность. Совершенно иначе
вели себя хазарские каганы, которых источники
во 2-й пол.VII в. называют “царями Туркестана”,
по замечанию К.Цукермана, согласно созданному
ими образу преемников Тюркского каганата (Цу-
керман К., 2001, с.331). Учитывая же несомненный
поркютский компонент хазарского объединения, а
также время возникновения каганата (cep.VII в.),
в этой ситуации откровенно трудно предполагать
что-либо иное, чем принадлежность первого кага-
на хазар к священному правящему роду тюркютов,
т.е. роду Ашина.
Когда и при каких условиях претендент на ка-
ганский престол из рода Ашина мог оказаться на
Северном Кавказе у тюркютов-“хазар” и объявить
себя каганом? Л.Н.Гумилев и М.И.Артамонов ви-
дели только одну такую возможность - в 651 г к
хазарам могли убежать гипотетические наследники
Иби-Шегуй-хана (Гумилев Л.Н., 1993, с. 237; Ар-
тамонов М.И., 2002а, с. 188, 189). Но этот вариант
- только возможность, аргументация же требует
хоть какой-нибудь опоры на известия источников.
Последние же фиксируют самое позднее присут-
ствие членов рода Ашина на Северном Кавказе в
630 г, и именно с данным эпизодом и связывает
основание хазарской династии большинство запад-
ноевропейских исследователей (обзор литературы
см.: Цукерман К., 2001, с.315).
Прямое свидетельство территориальной при-
вязки владений Ашина к Северному Кавказу есть
в албанской хронике Мовсэса Дасхуранци. Разго-
варивая в 629 г с сыном джабгу шадом, албанский
католикос Виро узнал о присоединении Албании
к личному уделу джабгу: “ибо, говорил шад, по-
лучил отец мой эти три страны - Агванию, Чога и
Лбинию в вечное владение” (Моисей Каганкатва-
ци, 1861, с.127). Следовательно, в 629 г Тон-джаб-
гу-каган подарил своему брату в наследственное
владение как минимум новозахваченные земли
Закавказья. Полностью удел джабгу состоянием
на 626 г хроника описывает так: “И вот он [Джебу
хакан] распорядился, чтобы все, кто находился под
его властью, все племена и роды, проживающие в
горах и долинах, на суше или островах, оседлые
или кочующие, бреющие головы или носящие
косы, чтобы все они были готовы [явиться] по
первому же зову его” (Мовсэс Каланкатуаци, 1984,
с.78). Роль же джабгу в политических отношениях
с Византией в 626-630 гг, а особенно эпизод его об-
ручения с дочерью императора Ираклия свидетель-
ствуют, что джабгу был полноценным правителем
западного удела Западнотюркского каганата.
В 630 г джабгу гибнет. Последние сообщения
албанской хроники касаются рекомендации джаб-
гу своему сыну шаду покинуть Албанию. Судя по
ее подчинению вскоре после 632 г уже персам (Ар-
тамонов М.И., 2002а, с. 173), удержать эти земли за
собой тюркютам действительно не удалось, но о
судьбе самого шада мы не имеем больше никакой
информации. Логическое развитие событий пред-
полагает вступление молодого шада в права прави-
теля западного удела каганата. Вопрос же заклю-
чается в другом: если шад действительно остался
на Северном Кавказе, то когда он смог принять
каганский титул, ведь для этого нужно было стать
прямым законным претендентом на каганский
престол?
Согласно лествичной системе престолонасле-
дования у тюркютов, в 630 г, после гибели брата
и преемника Тон-джабгу-кагана в Армении, но-
вым преемником кагана становился его старший
сын - Тили-тегин (Шили-тегин). Как показали
дальнейшие события, популярностью у тюркютов
этот претендент не пользовался, поэтому недо-
вольный политикой Тон-джабгу-кагана, его дядя
Багатур вполне мог рассчитывать, что после убий-
ства племянника население каганата станет на его
сторону. Его ошибкой была ставка только на пле-
мена крыла “дулу”, из-за которой “нушиби” были
вынуждены провозгласить в том же 630 г каганом
именно Тили-тегина. Указание Мовсэса Дасхуран-
ци на то, что шад — племянник Тон-джабгу-кагана
- был единственным наследником “Джебу-хакана”
(Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с.93), означало, что в
случае интронизации последнего именно “Шаг”, а
не младший сын Тон-джабгу-кагана — Тарду-шад
155
156
Рис. 37. Декоративные бляшки сбруи: 1, 4, 6, 15, 19-22, 32-Директорская Горка (1, 4, 15, 20-22, 32
-п.5: 6-п.1); 2, 16, 24, 43, 53-Мокрая Балка; 3, 51 - Камунта; 5, 7, 10-12, 14, 17, 18, 23, 25-28, 30, 31,
33, 36, 42, 46, 48-50 - Вознесенка; 8,9- Чир-Юрт (8 — к.26; 9 - к.бба); 13 — Брусяны IV, к.2, п. 1; 29, 35,
44, 45, 47-Глодосы; 34, 40, 41 - Перещепина; 37, 52, 54-56-Галиат; 38, 39- Новогригорьевка, м.1; 57,
58 - Келегеи; 59, 60 — Геленовка.
Fig. 37. Decorative plaques of a harness: I, 4, 6, 15, 19-22, 32 - Directorskaia Gorka (1, 4, 15, 20-22, 32
— burial 5; 6 - burial 1); 2, 16, 24, 43, 53 - Mokraia Balka; 3, 51 - Kamunta; 5, 7, 10-12. 14, 17, 18, 23, 25-28,
30, 31, 33, 36, 42, 46, 48-50 - Voznesenka; 8,9- Chir-Yurt (8 - barrow 26; 9 - barrow 66a); 13 - Brusyany
IV, barrow 2, burial 1; 29, 35. 44, 45, 47 - Glodosy; 34, 40, 41 - Pereshchepina; 37, 52, 54-56— Galiat; 38. 39
- Novogrigorievka. burial 1: 57, 58- Kelegei: 59. 60- Gelenovka.
становился претендентом на престол после Шили-
тегина. Но непопулярность нового Эль-Бильге-
Ышбара-джабгу-кагана (Тили-тегина) привела к
неожиданным последствиям: в 631 г в среде самих
нушиби сложилась оппозиция кагану, который бе-
жал из ставки и вскоре погиб (632 г). Роль ново-
го лидера нушиби возложили на Нишу Гана-шада,
сына Бага-шада, который после провозглашения
себя каганом в 632 г “отправил посланника донести
Двору [императора Тай-цзуна], что не осмеливает-
ся носить титул хана; император отправил санов-
ника Лю Шань-инь с бунчуком и грамотой, которой
жаловал ему титул Туньалеу Балиби Дулу-хана”
(Бичурин Н.Я., 1950, т.1, с.285).
Чем было вызвано признание Нишу Гана-ша-
дом нелегитимности собственной власти? Это за-
явление одновременно честное и серьезное, ибо
самовольно провозглашенный, а не “избранный
Небом” каган рисковал стать “дурным” каганом.
Кто же был законным претендентом? На тот мо-
мент Эль-Бильге Ышбара-джабгу-каган был уже
мертв, а наместник Тохаристана Тарду-шад, по-
лучивший в правление брата следующий титул
“джабгу” и основавший независимую династию
тохаристанских “джабгуйа” (Маликов А.М., 2000,
с. 15), пожалуй, ограничился этим, не претендуя
на большее. Остается только один претендент на
престол, о котором вряд ли могли знать китайские
хронисты - это племянник Тон-джабгу-кагана, по
сведениям Феофана, в 627/628 г командовавший
сорокатысячным тюркютским войском во время
войны с персами на Северном Кавказе (Чичуров
И.С., 1980, с.59). К 632 г этот контингент, как ми-
нимум 6-7 лет служивший шаду “хазар” и поэтому
преданный только ему, мог составлять серьезную
угрозу для Нишу Гана-шада и всей нушибийской
“оппозиции”. Опасность была тем более велика,
что именно шад “хазар” был прямым претендентом
на титул и, не замешанный в непопулярных дей-
ствиях Тон-джабгу-кагана и его сына, вполне мог
рассчитывать на благосклонность населения кага-
ната. Очевидно, отдавая себе в этом отчет, Нишу
Гана-шад и вынужден был просить жаловать ему
каганский титул у китайского императора Тай-цзу-
на, обретая, таким образом, одновременно могуще-
ственного покровителя.
Опасения Нишу Гана-шада оказались напрас-
ными - внутри каганата никто не решился оспари-
вать его титул, но с западными владениями каганата
пришлось проститься: там возникло независимое
образование, получившее позднее название “Хазар-
ский каганат”. В реальности же в 632 г племянник
Тон-джабгу-кагана мог провозгласить себя только
каганом западных тюркютов. Именно "царем Тур-
кестана” и называет хазарских каганов 2-й пол.VII
в. албанская хроника (Мовсэс Каланкатуаци, 1984,
с. 100, 102, 127). Но поддержали его в каганате, как
свидетельствует Тэсинская надпись, на самом деле
только хазары и берсилы, ставшие той силой, на
которую смог опереться новый каган. Мы хотим
специально подчеркнуть, в 632 г юридически про-
изошло не образование нового государства, а рас-
кол Западнотюркского каганата так же, как в 581 г
Тюркский каганат раскололся на Восточный и За-
падный каганаты. Причем так же, как и в 581 г, этот
раскол никак не отразился на зависимом от кагана-
та населении Восточной Европы, остававшемся в
подчинении тех же тюркютов, тех же правителей.
Мирный раскол обусловила географическая обосо-
бленность нового каганата, а также нежелание или
опасение его правителя вмешиваться в борьбу за
власть в среднеазиатских землях. После 651-658 гт
Хазарский каганат оказался единственным выжив-
шим независимым образованием западных тюркю-
тов, которых в Восточной Европе все чаще начали
называть “хазарами”.
Раздел 2. Булгары в VII в.
Согласно концепции, которую с полным пра-
вом можно назвать “господствующей” в истори-
ческой и археологической литературе, смута 630-
632 гт в Западнотюркском каганате одновременно
привела к возникновению в Восточной Европе еще
одного мощного кочевнического образования - т.н.
“Великой Булгарии” во главе с правителем “Кувра-
том” (Кубратом). Упомянуть всех исследователей,
157
касавшихся этой темы, практически невозможно
- столь серьезный интерес она вызвала и вызывает
по сей день в литературе (обзоры историографии
см.: Ангелов Д., 1981; Артамонов М.И., 2002а; Бе-
шевлиев В., 19816; Божилов И., Димитров X., 1995;
Димитров Д., 1987; Литаврин Г.Г., 2001; Петров П.,
1981; Цукерман К., 2001; Чичуров И.С., 1976 и др.).
Обилие комментирующей литературы и различных
гипотез, впрочем, разительно контрастирует с коли-
чеством реальных данных источников, имеющихся
в нашем распоряжении.
2.1. “Первая Булгария”
Краткие сведения о “первой Булгарии” со-
хранились в исторических сочинениях Феофана
и Никифора, передающими известия компилятив-
ной хроники 1-й пол.VIII в., автор которой точно
не установлен (далее: “Хроника”). Как отметал
Г.Г.Литаврин, в пассажах Феофана и Никифора о
булгарах анализу уже было подвергнуто буквально
каждое слово (Литаврин Г.Г., 2001, с. 195). Совре-
менная ситуация располагает скорее к комменти-
рованию комментариев к комментариям, чем ана-
лизу собственно источников. Тем не менее, трудно
не согласиться с Г.ГЛитавриным, что толкованием
текста всегда является уже сам перевод, а его интер-
претация требует полной уверенности в правиль-
ности понимания текста, ясного определения того
круга фактов и явлений, вытекающих из показаний
данных источников (Литаврин Г.Г., 2001, с.198).
Точное чтение древнего текста, изобилующе-
го грамматическими и синтаксическими ошибка-
ми, многозначительными выражениями, неясными
вставками и обрывками фраз, всегда требует чет-
кого понимания контекста повествования. Если
же предметом обсуждения является сам контекст,
прерогативу нужно отдавать максимально точной
передаче грамматического строя текста, даже если
полученная картина оказывается “темной”, непо-
нятной читателю (Богданова Н.М., 1988).
Настоящая работа написана археологом и, в
первую очередь, для археологов, поэтому мы наме-
ренно упрощаем или наоборот детализируем объяс-
нение отдельных моментов анализа и чтения источ-
ников, что может показаться несколько излишним
исследователям-историкам. Также мы предлагаем
анализ соответствующих фрагментов Феофана и
Никифора без сравнения палеографии, по наиболее
доступному для “постсоветских” исследователей
изданию И.С.Чичурова (Чичуров И.С., 1980), по-
пытавшись при переводах максимально сохранить
все “неровности” и “шероховатости” языка источ-
ников, сглаживаемые раньше исследователями в
желании передать их содержание в более понятной
или литературной форме14.
Ответ на вопрос, кто из двух авторов: Феофан
или Никифор точнее передал интересующие нас
данные “Хроники”, прямо зависит от авторской
манеры изложения обоих историков. Никифор тра-
диционно ясен и точен, критически подходит к ис-
точникам и дает им свою оценку, книга написана
литературным языком и в хорошем стиле (Литав-
рин Г.Г., 19956, с.221-224). Труд Феофана написан
намного проще - источники используются без ка-
кой-либо критики, причем нередко из них списа-
ны целые пассажи (по мнению И.С.Чичурова, как
минимум 300 из 503 страниц издания К. Де Боо-
ра). Вследствие этого язык и стиль крайне неров-
ны - местами литературны и даже изысканны, ме-
стами же безыскусны, с вульгаризмами (Чичуров
И.С., 1981, с.79; Литаврин Г.Г., 1995в, с.248-251).
Феофан редко следит и за унификацией этниче-
ских и географических названий, терминов, из-за
чего “склейки” источников в его тексте хорошо за-
метны, в то время как у Никифора они сглажены,
что не позволяет уверенно отличать оригинальный
текст источников от их авторской интерпретации. В
этой ситуации, как ни парадоксально, мы вынужде-
ны признать более ценной компиляцию Феофана,
точнее передавшего содержание своих источников,
или, как выразился сам Феофан в предисловии,
“ничего не добавив от себя”. Ценность работы Фе-
офана подчеркивается еще одним моментом - она
сохранилась также в латинском переводе Анаста-
сия Библиотекаря, позволяющем проконтролиро-
вать понимание раннесредневековым греком “тем-
ных мест” текста Феофана.
Пассаж Феофана о происхождении булгар (Чи-
чуров И.С., 1980, с.36-38) композиционно состоит
из трех различных по стилю и происхождению ча-
стей: географического, а точнее, “хорографическо-
го” описания местоположения Булгарии (“Описа-
ния”), легенды о расселении булгар (“Легенды”) и
исторического рассказа о вторжении Аспаруха во
Фракию (“Рассказа”). Яснее всего происхождение
“Рассказа”, явно написанного младшим современ-
ником Константина IV, которого автор иногда име-
нует просто “василевс”. “Рассказ” очень эмоци-
онален, его автор — глубоко религиозный человек
— остро переживает поражение византийцев, хотя
сам и не был прямым очевидцем событий. На наш
взгляд, “Рассказ” написан еще до Трульского собо-
ра (691-692 гг), скорее всего, около 685-686 гг, сра-
зу после кончины Константина IV, и первоначально
14 Выражаем признательность за консультации при переводе греческих текстов А.А.Савенко и А.Ю.Виноградову.
158
входил в сочинение, посвященное, преимуществен-
но, церковной деятельности Константина IV.
Хронологически и по текстуальным ссылкам
(например, “описанное выше укрепление” - т.е.
“Огл”) “Рассказ” смыкается с “Легендой”, состав-
ляющей с ним часть единого авторского текста.
Сюжет “Легенды” довольно стандартный: отец,
имеющий пять сыновей, умирая, завещает им жить
вместе, но нарушение отеческого завета приводит к
изгнанию их из родной земли. При внешней схоже-
сти с народной легендой, сюжет на самом деле глу-
боко книжный, восходящий к традициям античной
литературы. Внимание привлекает нарушение по-
рядка повествования: после первого и второго сы-
новей Батбаяна и Котрага в тексте неожиданно сле-
дуют безымянные “четвертый” и “пятый”, только
после которых появляется “третий” сын Аспарух,
переселение которого в тексте неразрывно увязано
с последующими событиями “Рассказа”. Вставка
“четвертого” и “пятого” сыновей явно принадлежит
редактору - автору “Хроники”, и в первоначальном
варианте “Легенды” они отсутствовали.
Текст хорографического “Описания” сокращен
до минимума у Никифора и полностью передан Фе-
офаном. Это позволило И.С.Чичурову допустить,
что его автором был сам Феофан, но это практиче-
ски исключено. Дело в том, что локализация Берзи-
лии Никифором “вблизи Сарматов” (Чичуров И.С.,
1980, с.153, 154) не имела никакого смысла в VIII-
IX вв. У Феофана же в этом месте упоминаются не
сарматы, а “Первая Сарматия”, т.е. “Азиатская Сар-
матия” Птолемея, простиравшаяся от Меотиды до
Ателя. Поскольку в начале “Описания” у Феофана
сарматы упомянуты как племя, по территории ко-
торого протекает Атель (Чичуров И.С., 1980, с.36),
Никифор просто заменил невнятную локализацию
Берзилии “Хроники” (“из внутренних глубин Бер-
зилии Первой Сарматии”) на более понятную для
себя “вблизи сарматов”, т.е. “вблизи Ателя”. Это
однозначно свидетельствует, что “Описание” уже
присутствовало в “Хронике”, но было выброшено
Никифором.
Скорее всего, путанная информация “Опи-
сания”, заимствованная его автором из какого-то
позднеантичного хорографического источника,
показалась Никифору просто малодостоверной,
поэтому он и свел вопрос локализации “Булгарии”
всего к двум предложениям (Чичуров И.С., 1980,
с.153)'5: “Скажем теперь о вождях так называемых
Уннов и Булгар и их положении. За Меотийским
озером по реке Кофина существует называемая
прежде “большой” Булгария и так называемые
Котраги, одноплеменные им, также там пребыва-
ющие”.
Феофан сохранил более полный текст “Опи-
сания” (Чичуров И.С., 1980, с.36): “А в это вре-
мя народ Булгар пришел во Фракию. Необходимо
однако рассказать и о древностях Унногундуров
Булгар и Котрагов. У северных противоположных
частей Эвксинского Понта, у называемого Меоти-
дой озера, куда приходит [впадает] самая большая
река, несущаяся от океана через земли Сарматов,
называемая “Атель”, в которую приходит [впадает]
называемая “Танаис” река, и сама от Иверийских
ворот исходящая в Кавказских горах, дальше же от
слияния Танаиса и Ателя (недалеко от вышеупомя-
нутого озера Меотиды Атель разделен) стремится
называемая “Куфис” река и отдается [впадает] в
край Понтийского моря вблизи Некропил у мыса,
называемого “Баранья Морда”. Дальше от упомя-
нутого озера как река море и приходит в море Эвк-
синский Понт через земли Босфора и Киммерия
[море, подобно реке, впадает в Эвксинский Понт
через земли Боспора Киммерийского], где из реки
ловят так называемую “мурзули” и ей подобную,
и там, конечно же, у восточной стороны лежащего
впереди озера [Меотиды], у Фанагории и живущих
там Евреев находятся много народов. Дальше от
этого озера у называемой “Куфис” реки, где ловят
булгарскую рыбу ксист, есть большой старая Булга-
рия, и так называемые “Котраги”, одноплеменные
им, также там пребывающие”.
“Описание” временами пытается сохранять
стиль позднеантичного источника, но слишком не-
удачная компиляция отрывков создает нагроможде-
ние второстепенных предложений с потерей связей
между ними, а также между сдельными словами
и словосочетаниями, поэтому как пунктуация, так
и чтение отдельных предложений допускают не-
сколько вариантов. По языку и стилю оно явно чу-
жеродно для “Легенды” и “Рассказа”, представляя
вставку более позднего редактора, скорее всего, ав-
тора “Хроники”.
Первый предмет многочисленных споров—это
запись OvwoyovvSoupcov BouXyapcov, которую пе-
редают через запятую, дефис или раздельно. Еще
интереснее обошелся с проблемой Анастасий: Оп-
ogundurensium Vulgarum et Contragensium - “Оно-
гундурские Булгары и Кутригурские” (Григоров-
Златанов Р., 1960, с.247). Мы сохранили запись
оригинала: “Унногундуров Булгар”, но считаем
также возможным и вариант с запятой, поскольку
упоминание автором трех племен: “унногундуров,
булгар и котрагов” могло быть намеренным в связи
15 Здесь и далее: ссылки на греческие и латинские тексты размещены перед нашими переводами, ссылки же
после русского текста маркируют использование переводов других исследователей; в квадратных скобках даны
разъяснения текста.
159
Рис. 38. Однолезвийные мечи (1-4) и сабли (5-8): 1 - Бона; 2 - Кунбабонь; 3 — Перещепина; 4
- Кунагота; 5-7 - Вознесенка; 8 - Озора-Тотипуста.
Fig. 38. One-blade swords (1-4) and sabres (5-8): 1 - Bocsa; 2 — Kunbabony; 3 — Pereshchepina; 4
- Kunagota; 5-7 - Voznesenka; 8 — Ozora-Totipuszta.
160
с разделом булгар между тремя братьями, согласно
“Легенде”.
Наиболее принципиальная разница прочте-
ния касается предложения, где упоминается “Бул-
гария”: ало 5ё ттц; awrnq Xipvqq ел( tov Хвуоцвуоу
Kowpiv лотароу, ..., т) лаХаш BowXyapia eotit] г]
рвуаХт], ка( oi XEyopsvoi Kozpayoi opocpoXoi aiircov
Kai ovrot Tuyxavovx£<;. Предложение, как и осталь-
ные, синтаксически слишком перегружено встав-
ками компилятора и явно склеено из нескольких
фрагментов. Так, его заключительная часть “и так
называемые “Котраги”, одноплеменные им, также
там пребывающие”, однозначно связана с глав-
ным предложением, где вместо “Булгарии” перво-
начально стояло название племени, которому Ко-
траги, собственно, и были “одноплеменны”. Весь
отрывок о Булгарии не столько труднопереводим,
сколько сложен для адекватной передачи из-за раз-
личия синтаксиса. Традиционного словосочетания
русских переводов “Великая Булгария” (г) рвуаХт]
BowXyapia) в тексте однозначно нет, который до-
словно гласит: q лаХаш BowXyapia всгпт] т| рвуаХт]
- “старая Булгария есть большой”. Но глагол всгпт]
одновременно указывает на положение Булгарии в
определенном месте, т.е. перевод, скорее, “старая
(прежняя) Булгария есть [и] большая”. Близкое по
записи выражение Анастасия “antiquitus Vulgaria
est magna” означает “прежде большая Булгария”,
а само предложение переводчиком немного под-
правлено, чтобы прояснить его смысл: Ab eisdem
autem paludibus usque in amnem, que dicidur Cuphis
... antiquitus Vulgaria est magna, et hi, qui dicuntur
Contragi, eiusdem, cuius et ipsi, tribus existunt (Гри-
горов-Златанов В, 1960, с.247, 248) - “от этого же
болота вплоть до реки, называемой Куфис... су-
ществуют в прошлом большая Булгария и некие,
называемые Контрагами, такие же, как и они, пле-
мена”.
Никифор попытался кардинальнее разъяснить
это предложение, переставив цвуаХт] до “Булга-
рии”: f] лаХаш каХооцвуг] цвуаХт] BowXyapia - “на-
зываемая прежде “большой” Булгария”, соответ-
ственно традиционной для греческой географии
форме: т] рвуаХт] BovXyapia. Но другими источни-
ками она не отмечена, поэтому Никифору и при-
шлось оговорить, что она существовала “прежде”.
В оригинале “Описания” такой формы однозначно
не было, а была лишь обычная неудачная склейка
компилятора. Обратим также внимание на оттенки
значений слов лаХаш и цвуаХт]. Первое не имеет
оттенка “древняя” (ар/аш), который вкладывает
И.С.Чичуров (Чичуров И.С., 1980, с.60), лаХаш
здесь означает “старая”, “прежняя” (у Никифора,
соответственно, “называемая прежде”, а не “в древ-
ности”). Слово же рвуаХт] означает “большая” (по
территории) и уж никак не “великая”, что было бы
очень странно для автора, называющего ниже бул-
гар pwoapow Kai VEoepavowq 60vowq (Чичуров И.С.,
1980, с.38) - “мерзким и новоявленным племенем”.
Также всего лишь “большим народом” - рвуа E0voq
(Чичуров И.С., 1980, с.37), а не “великим” называет
автор и хазар.
Судя по отмеченной выше несвязанности вы-
ражения opocpwXot aurcov — “одноплеменные им” в
отношении Котрагов, в оригинале текста, который
правил автор “Описания”, не было и самого слова
“Булгария”, вместо которого стоял этноним (“бул-
гары” или “унногундуры”). Подобную картину на-
блюдаем еще раз ниже по тексту. Никифор назы-
вает Коврата: KoPparoq тш ovopa Kuptoq yevopevoq
Ttov (pwXcov - “господин по имени Коврат, родом из
тех племен”. Та же фраза у Феофана звучит ина-
че: Kpopdrow tow коров rqq XexSsicrqq BowXyapiaq
Kai Ttov Korpaycov - “Кроват, господин упомянутых
Булгарии и Котрагов”. Мы полагаем, что в перво-
начальном тексте “Легенды” географического тер-
мина “Булгария” действительно не было. Появился
он позже, во время составления компиляции древ-
них известий автором “Хроники” 1 -й пол.VIII в. В
его время понятие “Булгария” уже существовало и
использовалось для обозначения земли дунайских
булгар, которая для автора “Легенды” и “Рассказа”
еще была “своей”, византийской, но захваченной
“мерзким и новоявленным племенем”. Именно по-
этому в “Описании” фигурирует “прежняя большая
Булгария” или npcbrnq BowXyapia - “первая Булга-
рия” (Чичуров И.С., 1980, с.37), которую автор
“Хроники” решил противопоставить остальным
“малым” Булгариям, образовавшимся вследствие
ее раскола. Похоже, именно этому автору принад-
лежит и вставка в “Легенду” еще двух сыновей
Кровата.
Подчеркнем жестко: “старая (прежняя) Булга-
рия” - это название не государства или политиче-
ского объединения, а территории, появившееся не
ранее нач-VIII в. В VII в. его еще не существовало,
поэтому следует помнить об условности этого тер-
мина при его использовании в описании событий
VII в.
Проблема локализации “первой Булгарии”
упирается частично в чтение источников, частич-
но в само понимание исследователями представ-
лений византийской географии. Спор о “широкой”
или “узкой” локализации булгар продолжается уже
больше века, причем набор аргументов обеих сто-
рон практически не меняется. Никифор указывает
расположение просто: “за Меотийским озером по
реке Кофина”. Различные трактовки же возникают
при анализе “Описания”, переданного Феофаном.
Аргументы сторонников “широкой” локализации
сводятся вкратце к двум пунктам: двойному упо-
минанию “Куфиса” как рек Южного Буга и Кубани
161
и чтения фразы Феофана о локализации Булгарии
“от этого озера [Меотиды] до реки, называемой
Куфис”.
Вопрос чтения предлогов ало и Ёт. в фразе ало
Зе тп<; аъгг]д Xipvq<; ётп tov Xsyopevov Kouipiv norapov
как “от... до” возник, пожалуй, из-за перевода Ана-
стасия: ab eisdem autem paludibus usque in amnem,
que dicidur Cuphis - “от этого же болота вплоть
до реки, называемой Куфис”. Поскольку “Куфис”
- Кубань сам впадает в Меотиду, теретически мож-
но допустить, что речь идет о другом “Куфисе”
- Южном Буге. Соответственно, территория “пер-
вой Булгарии” раздвигается от Восточного Приазо-
вья до Северного Причерноморья. Действительно,
при связке ало и ел( чтение “от ... до” возможно,
но в нашем случае следует обратить внимание на
то, что ало 5е начинает предложения в “Описании”
трижды. Несмотря на знакомство автора с терми-
нами Птолемея, принцип построения “Описания”
соответствует не географической системе (т.е. при-
вязке к системе координат), а хорографической, т.е.
старой античной системе периэгеса, использовав-
шей квадрат основных ориентиров с локализацией
объектов при помощи предлогов и выражений типа
“дальше”, “за”, “по ту сторону”, “выше”, “ниже”,
“справа”, “слева” и т. п. (Петрухин В.Я., Шелов-Ко-
ведяев Ф.В., 1988, с. 186-188). Именно таким “ука-
зателем” в “Описании” и выступает ало Зе - “даль-
ше же”. Этот момент учтен еще в одном из первых
русских переводов Феофана В.И.Оболенского и
Ф.А.Терновского: “За тем озером выше реки Ку-
фиса” (Оболенский В.И., Терновский Ф.А., 1884,
с.262).
Периэгесы, а особенно периллы и итенерарии
(“дорожники”), всегда имели четкое направление
перечисления географических объектов, иначе те-
рялся сам смысл словесной локализации. Автор на-
шего “Описания” начал с общего сюжета о главных
реках в районе Северного Кавказа, но локализирует
Булгарию при помощи другого, более конкретного и
точного источника. В предложении последователь-
но упоминаются Южный Буг (Куфис) и его место
впадения в Понт, Некропилы, затем Боспор Ким-
мерийский, восточная сторона лрокпцЕУГц; Mpvqq
(“лежащего впереди озера”) Меотиды, Фанагория
и живущие возле нее народы. А уже далее на вос-
ток, у р.Куфис (Кубань), и располагалась Булгария.
Использованный здесь источник - однозначно пе-
рилл, описывающий морской путь от устья Дуная
до Фанагории.
Согласно сторонникам “широкой” локали-
зации Булгарии, далее в “Описании” должен по-
следовать неожиданный “разворот” на 180° и воз-
вращение описания назад к Южному Бугу “по
суше”, противоречащее всем принципам античной
хорографии. К тому же, автоматически возникает
вопрос, почему тогда для локализации “Булгарии”
не упомянуты совсем даже не рядовые ориентиры
в виде Днепра и Дона? Разумного объяснения это-
му нет и не будет, тем более, что фактически нет и
самого предмета для спора: чуть ниже по тексту в
“Легенде” более чем ясно говорится, что и Аспару-
ху, и “Котрагу” пришлось перейти Танаис, убегая
от хазар, а в стране отца, т.е. к востоку от Танаи-
са, остался только Батбаян. Благодаря “Легенде”,
локализация “первой Булгарии” к востоку от Дона
неоспорима, важнее другое - где именно она рас-
полагалась?
Основной набор ориентиров греков на Север-
ном Кавказе составляли Меотида, Танаис, Куфис,
Атель, Каспийское морс, Кавказский хребет, Да-
рьяльское ущелье и Дербент, но представления о их
местонахождении были довольно смутными. Лока-
лизация “дальше от Меотиды у реки Куфис” озна-
чала, что Булгария была отдалена от Дона, Волги
и Кавказского хребта, так как к этим ориентирам
нет привязок в тексте. Особенно интересно, что ав-
тор “Описания” не упоминает как границу булгар
хорошо известный грекам Танаис, оставляя только
догадываться, где же именно на восток от Фанаго-
рии “у Куфиса”, по мнению греческих авторов, рас-
полагалась Булгария, если речь не идет о степном
Восточном Приазовье.
Так называемая “Армянская география” (“Аш-
харацуйц”) уточняет лишь прежнюю зону прожи-
вания булгар Аспаруха - на “Гиппийских горах”
(Патканов К., 1883, с.29), которые М.И.Артамонов
соотносит с Ергенями и Ставропольской возвы-
шенностью (Артамонов М.И., 2002а, с. 190). Со-
гласно Никифору Григоре, действительно “булгары
с женами и детьми пришли от Волги” (Сиротенко
В.Т., 1972, с.211), но сообщение этого автора редко
привлекают при анализе расселения булгар. Между
тем, судя по тексту Феофана, описанной им “пер-
вой Булгарией”, локализированной в Прикубанье,
остался владеть Батбаян, хронология же булгаро-
хазарского конфликта подсказывает, что Аспарух
действительно проживал восточнее своего брата, в
непосредственном соседстве с хазарами. Могли ли
его земли простираться к северо-востоку от Маны-
ча и доходили ли они до Волги, сказать, разумеет-
ся, сложно, но факт несовпадения границ “первой
Булгарии” в представлениях греков с реальной зо-
ной расселения булгарских племен во 2-й пол.УП
в. налицо.
Расположение остальных булгарских племен,
упомянутых в “Ашхарацуйц”: “Купи-Булгар”,
“Дучи-Булкар”, “Огхондор-Блкар - пришельцы” и
“Чдар-Болкар” определяется лишь ориентирами
“к северу от рек Валданис (Кубань) и Псевхрос”.
Также текст упоминает, что “Между Болгарами и
Понтийским морем живут народы: Гарши, Куты
162
и Сваны до города Питинунта на морском бере-
гу страны Авазов” (Патканов К., 1883, с.29), что,
пожалуй, исключает из земель булгар Тамань, по-
скольку автор представлял себе расположение бул-
гар на северо-восток от Понта. Общая локализация
булгар к востоку от Тамани и к северу от р.Куба-
ни, в целом, соответствует греческой локализации
“первой Булгарии”.
Более конкретно расселение племен не уточ-
няется, но упоминание “Ашхарацуйц” о том, что
булгары “именуются по названиям рек”, позволило
ряду исследователей попытаться идентифициро-
вать “реки” “Купи”, “Дучи” и “Чдар”, самой “Гео-
графией” не упомянутые (Артамонов М.И., 2002а,
с. 186, 186; Ангелов Д., 1981, с. 175). К сожалению,
ни одна из предложенных версий пока не представ-
ляется доказательной. Так, полностью противоре-
чит данным “Ашхарацуйц” отождествление “Дучи”
с рекой “Кочо”, впадающей в Понтийское море в
Европейской Сарматии, в то время как булгары ло-
кализированы источником в Сарматии Азиатской.
Границей обеих Сарматий “Армянская география”
четко называет Танаис (Патканов К., 1883, с.27,
28), поэтому локализация всех упомянутых в ней
булгарских племен к востоку от Дона просто не
подлежит обсуждению. Неудовлетворительно и
сближение “Купи” с “Куфис”, поскольку источник
сведений “Ашхарацуйц” о булгарах однозначно не
греческий, сама же Кубань фигурирует в тексте как
“Валданис”. Учитывая же, что одно из упомянутых
названий - “огхондор” (Woghkhondor) - явно соот-
ветствует греческому “унногундур” и арабскому
“в-н-н-т-р”, также весьма вероятно, что и осталь-
ные названия - племенные, а не “речные”. Интер-
претация определения “пришельцы” в отношении
“огхондор”, на наш взгляд, должна учитывать и то
обстоятельство, что сведения “Армянской геогра-
фии” и описанная ею ситуация разделения булгар
на четыре племени относится уже к периоду после
поселения унногундуров Аспаруха во Фракии. Это
может означать, что “огхондор-блкар-пришельцы”
являются частью племени Аспаруха, не ушедшей
с ним на Дунай, а отколовшейся и поселившейся в
другом месте на Северном Кавказе.
В последнее время более популярной ста-
ла другая модификация “широкой” локализации
“первой Булгарии”, сторонники которой признают
верность расположения унногундуров в Прикуба-
нье, но считают, что к западу от Дона в это время
проживало племя “котраги”, входившие с унногун-
дурами в одно политическое объединение (Петров
П., 1981, с.127, Божилов И., Димитров X., 1995,
с.28; Степанов Цв., 1995, с.9, 10; Приходнюк О.М.,
2001, с.20, 21; Аксенов В.С., Тортика А.А., 2001,
с. 192; Рашев Р., 2004, с.56, 57 и др.). Эта гипоте-
за, впрочем, основана, скорее, на концептуальном
видении истории булгарских племен исследовате-
лями, чем на интерпретации письменных источ-
ников.
“Котраги” традиционно отождествляются с
“кутригурами”, благодаря упомянутой Менандром
форме названия последних - “котрагиры”. Судьба
племени кутригуров, проживавшего в Северном
Причерноморье в koh.V - cep.VI в., хорошо извест-
на по письменным источникам; появились, нако-
нец, и данные, позволяющие выделить памятники
материальной культуры кутригуров (Комар А.В.,
2004а). Рассказывая о поселении кутригуров в Се-
верном Приазовье, Прокопий замечает, что они “и
до моего еще времени жили на этих местах” (Про-
копий Кесарийский, 1996, с.23). Книга написана в
553 г, но это не значит, что кутригуры исчезли уже
в 553 г, просто после разгрома 551 г, учиненного
им утигурами, кутригуры, согласно свидетельству
Агафия, переселились в нижнее Подунавье, откуда
в 559 г. совершили очередной набег на Византию
(Агафий Миринейский, 1996, с. 185). Это вызвало
новую волну конфликта кутригуров с утигурами, в
конце концов печально закончившегося для обоих
племен. Современник событий Агафий Мириней-
ский свидетельствует (Кн. V, 25): “И затем в тече-
ние долгого времени [они] были заняты взаимной
борьбой, усиливая вражду между собой. То делали
набеги и захватывали добычу, то вступали в откры-
тые бои, пока совершенно не уничтожили друг дру-
га, подорвав свои силы и разорив себя. Они даже
потеряли свое племенное имя. Гуннские племена
дошли до такого бедствия, что если и сохранилась
их часть, то, будучи рассеянной, она подчинена
другим и называется их именами " (Агафий Мири-
нейский, 1996, с.206). Попав в подчинение к ава-
рам, кутригуры в 567-568 гг переселились вместе
с ними в Паннонию. Последнее же упоминание ку-
тригуров как племени относится к 568 г, после чего
аварский каган Баян заявил византийским послам,
что он “уничтожил” и кутригуров, и утигуров (Де-
стунис С., 1860, с.391-392). Впрочем, как уже упо-
миналось выше, утигуры последний раз всплывают
в исторических событиях позже — в 576 г, когда они
находились под властью Тюркского каганата; ку-
тригуры же надолго исчезают из источников.
Неожиданное появление “котрагов” в трудах
Феофана и Никифора, при полном молчании о них
других источников VII-IX вв., заставляет обратить
более пристальное внимание на сюжеты, связанные
с ними. Первый раз котраги упоминаются у Феофана
в “Описании” как соплеменники булгар или унно-
гундуров, вместо которых редактор вставил “преж-
нюю Булгарию”. Согласно тексту, ка! oi Xsyopevoi
Koipayoi opocpoXoi aincov ка! ovrot Tuy/avovTEi;
— “и так называемые “Котраги”, одноплеменные
им, также там пребывающие”, т.е. находящиеся на
163
Рис. 39. Стремена: 1,7- Вознесенка; 2, 8 - Глодосы; 3, 5- Наташино, к. 17; 4- Заплавка; 6
Новогригорьевка, м.1; 9 — Перещепина.
Fig. 39. Stirrups: 1,7— Voznesenka; 2, 8- Glodosy; 3, 5- Natashino, barrow 17; 4- Zaplavka; 6
Novogrigorievka, burial I; 9 — Pereshchepina.
164
момент повествования в Прикубанье. Настоящее
время глагола использует в переводе и Анастасий
(existunt), утверждая, что “контраги” располагают-
ся там же, где и “прежде большая Булгария”. Но
ниже, в рассказе “Легенды” о расселении сыновей
Кровата, утверждается уже другое: “Второй же его
брат, по имени Котраг, перейдя через реку Танаис,
поселился напротив первого брата [Батбаяна]”. То
есть, в то время, как согласно “Легенде” котраги (в
лице “Котрага”) после раздела булгар переселились
в Северное Приазовье, “Описание” утверждает,
что они все еще остаются там же, в “старой Бул-
гарии”. Устранить это противоречие мы предложи-
ли через конъюнктуру оотог ruyxavovTE^ “[теперь
там] не пребывающие” вместо outoi ruy/dvovrEc;
(Комар О.В., 20006. с. 150), но это - лишь вариант.
Скорее, предложение просто искажено автором
“Описания”, и первоначально события излагались
в прошедшем времени, рассказывая о проживании
прежде булгар-унногундуров и котрагов к востоку
от Меотиды в Прикубанье. Буквально следуя тек-
сту источников, можно либо утверждать, что ко-
траги так и остались в Прикубанье и после 680 г.,
либо же переселились в Северное Приазовье перед
Аспарухом после смерти Коврата. Т.е., в любом
случае, земли к западу от Дона в состав Булгарии
времени Коврата однозначно не входили.
Как мы уже отмечали, реальных историче-
ских данных о существовании “котрагов” или сына
Кровата “Котрага” в источниках VII-VIII вв. нет
(Комар О.В., 20016, с.143-145). Зато многими ис-
следователями неоднократно подчеркивалось, что
история “Легенды” слишком уж напоминает ле-
генду о расселении племен кутригуров и утигуров,
рассказанную Прокопием Кесарийским (BG, VIII,
5). Согласно Прокопию, возле восточного берега
Меотиды и Танаиса в древности проживали мно-
жество “гуннов”, которыми управлял один царь.
После его смерти два сына Кутритур и Утигур раз-
делились, поделив народ на две части: утигуров и
кутригуров, из которых кутригуры перешли через
Танаис и осели в Северном Приазовье, а утигуры
остались в “отцовских землях” (Прокопий Кесарий-
ский, 1996, с.21-24). Поскольку создание подобных
легенд было древней и практически обязательной
(!) традицией греческой исторической литературы,
автору “Рассказа”, следуя правилам и стилю жан-
ра, пришлось для описания происхождения булгар
прибегнуть к такому же приему и создать анализи-
руемую нами “Легенду”.
В первоначальном варианте “Легенды” явно
фигурировали только три брата: Батбаян, Котраг и
Аспарух. Двух безымянных братьев: “четвертого”
и “пятого” в текст уже добавил автор “Хроники”
(он же - автор “Описания”) для полноты картины
расселения булгар состоянием на нач.УИ! в. При
этом главный лейтмотив “Легенды” — нарушение
братьями завета отца “никаким образом не отде-
ляться друг от друга в местопребывании, постоян-
но быть самим господами и не попадать в рабство
к другим народам”, как оказалось, коснулся толь-
ко двух “именных” братьев - Батбаяна и Аспару-
ха, о судьбе же “Котрага” источник не сообщает
ничего, хотя знает о вторжении хазар в Северное
Причерноморье, где, казалось бы, и этот брат дол-
жен был быть “наказан за нарушение обета”. Не
всплывают больше “котраги” и ни в одном другом
источнике VII-IX вв., подтверждая тем самым, что
упоминание “котрагов” и “Котрага” в “Легенде”
является книжной аллюзией на легенду о проис-
хождении булгар Прокопия Кесарийского, также,
кстати, включающей сюжет более древней легенды
Аммиана Марцеллина о проникновении гуннов в
Северное Причерноморье, в свою очередь, связан-
ных автором происхождением с еще более древним
местным племенем - киммерийцами. Отметим еще
один факт: из многочисленных родоначальников-
эпонимов античных и раннесредневековых книж-
ных легенд (Скиф, Пал, Нап, Савромат, Роксолан,
Алан, Сармат, Гот, Утигур, Кутритур, Авар, Берсил,
Булгар, Хазар, Рус, Чех, Лях, Хорват и т.д.) ни один
из них в реальности не существовал, и этот симво-
лизм, кстати, очень хорошо понимали и сами древ-
ние авторы.
Другой, достаточно редко упоминаемый в ли-
тературе источник, позволявший предполагать не-
которым исследователям проживание булгар VII
в. в Северном Приазовье - это “Космография” Ра-
веннского Анонима, составленная, судя по упоми-
нанию булгар во Фракии, уже после 680 г. Источник
упоминает страну “Оногорию”, расположенную у
Понтийского моря, “по соседству с верхней точ-
кой Меотийского болота” (Подосинов А.В., 2002,
с. 192). На реконструкции карты К.Миллера “Оно-
гория” локализована в Северном Приазовье (Подо-
синов А.В., 2002, рис.22), но контекст повествова-
ния этому никак не располагает. В указанной части
“Космографии” описываются земли, соседящие с
восточной, а не северной частью Понта. Аноним
упоминает “Оногорию” после абсилов, абасгов,
аланов и зихов, но перед “страной Босфоранией”,
т.е. речь однозначно идет о Восточном Приазовье.
Такая локализация оногуров в целом близка локали-
зации унногундуров греческих источников и может
служить ценным аргументом в пользу, по крайней
мере, родственности оногуров и унногундуров. К
сожалению, хронология упомянутой информации
“Космографии”, традиционно для раннесредневе-
ковой картографии смешивающей воедино антич-
ные, римские и раннесредневековые пласты (Чекин
Л.С., 1999, с. 19), не совсем четкая и часто рекон-
струируется только на основании противоречий
165
самого текста, наслаивающего на одну и ту же тер-
риторию несколько стран или народов. Благодаря
этому ясно, что на момент составления самой “Кос-
мографии” (около 700 г.), “Оногории” в указанных
границах уже не существовало, поскольку автор
упоминает Куфис уже в числе рек “чрезвычайно
обширной как в длину, так и в ширину [страны],
которая называется Хазарией” (Подосинов А.В.,
2002, с. 191). А вот различить, относятся ли данные
об “Оногории” к реальным оногурам koh.V — сер.
VI в., или же под ними скрывается локализация
унногундуров VII в., называемых Агатоном “ун-
ногурами” (Дуйчев Ив., 1960, с. 183), к сожалению,
нельзя.
В любом случае, сравнение данных греческих,
армянских и латинских источников о локализации
булгар до момента их конфликта с хазарами по-
зволяет довольно уверенно очертить основную
зону проживания булгар в рамках своеобразно-
го треугольника “Восточное Приазовье - Кубань
- Маныч”. Степи к северо-востоку от Маныча так-
же могли входить в зону кочевания унногундуров
Аспаруха, но эта территория остается под вопро-
сом, также как и проблема более конкретной лока-
лизации булгарских племен в рамках очерченного
“треугольника”.
Возможно, прояснить вопрос помогут данные
археологии. Дело в том, что булгары принесли в
Подунавье специфическую гончарную керамику
“салтоидной” традиции, представленной целым
рядом типов посуды, по Л.Дончевой-Петковой,
горшки типов IV-VII, IX, кувшины типа I, амфоро-
видные кувшины типа I (Дончева-Петкова Л., 1977,
с.53-67, 70, 71, 78, 79), по У.Фидлеру, большинство
типов кувшинов группы F и двуручных горшков
группы Е, также часть горшков серий D и С (Fie-
dler U., 1992, Abb.26-30), проблема происхождения
которой является одной из главных в современной
болгарской археологии. Поскольку старые концеп-
ции о ее связях с салтовской культурой и появле-
нием в Болгарии после переселения отдельных
групп “салтовских” булгар и алан в сер.VIII в. не
подтверждаются, исследователи все больше скло-
няются к мысли, что случилось это в koh.VII в., а
следовательно, освоение булгарами гончарных тра-
диций произошло на Северном Кавказе еще раньше
- в VI-VII вв. (Флёров В.С., 1983, с.105-107; Анге-
лова С., Дончева-Петкова Л., 1990, с.63-67). Одним
из свидетельств в пользу раннего заимствования
булгарами гончарных традиций может служить
гончарный кувшин из кутригурского п.4 Животино
1-й пол.VI в. (Комар А.В., 2004а, рис.4, 3). Законо-
мерный вопрос: где же произошел контакт булгар с
носителями этой традиции?
Сразу исключается регион Восточного При-
азовья, где подобной керамики в VI-VII вв. не из-
вестно, также отпадает и северо-восточное побе-
режье Черного моря, поскольку посуда Борисово,
Дюрсо и соседних памятников принадлежит к дру-
гой традиции. Западная граница распространения
серолощенной посуды сходных с болгарскими
форм в Прикубанье находится приблизительно на
долготе современного Краснодара. Керамика Паш-
ковского могильника еще резко отлична по форме
(Покровский М.В., 1936, рис.8), на юг от р.Кубани
начинается зона памятников (Руфабго, Тахтаму-
кай, Козлзов и др.), которые соотносятся с древни-
ми адыгскими племенами и включают отдельные
типы посуды, которые находят аналогии в Болга-
рии. В районе поворота Кубани на юг расположена
и ближайшая группа памятников алан (Ковалев-
ская В.Б., 19816, рис.57), у которых также можно
было заимствовать гончарные традиции. Похоже,
именно зона Северного Прикубанья между совре-
менными Краснодаром и Армавиром, а также, ве-
роятно, и до Ставрополя, и может быть той самой
территорией “первой Булгарии”. Учитывая же, что
гончарные традиции в Болгарию принесли именно
унногундуры Аспаруха, мы склонны локализовать
это племя в северо-западной части Ставропольской
возвышенности, хотя не исключаем и использова-
ние для кочевий части степей к северо-востоку от
р.Маныч.
2.2. “Куврат”
В историографии вопрос биографии первого
правителя булгар, отца Аспаруха и Батбаяна, тра-
диционно упирается в проблему идентификации
трех персон, которых, в зависимости от авторских
позиций исследователей, сводят в единую лич-
ность, либо же рассматривают как трех различных
людей.
Отец Аспаруха. Информации о личности
отца Аспаруха и Баятбаяна сохранилось крайне
мало, причем проблемой остается даже настоящая
форма имени этого правителя. У Феофана оно зву-
чит КроРатоо — “Кроват”, у Анастасия - Crobatus
- “Кробат”, у Никифора - КоРрато<; - “Коврат”, в
“Армянской географии” - “Худбадр” и “Хубраат”,
в “Именнике” болгарских ханов - “Курт”. Только
одна из форм - “Курт” - имеет четкую тюркскую
этимологию: Qurt - “волк”, “червь” (Древнетюрк-
ский словарь, 1969, с.469). Остальные либо слиш-
ком искажены, либо передают нетюркское имя.
Связь с “Курт” можно допустить для формы Фео-
фана “Кробат” посредством искажения славянского
“хробак” - “червь”. Теоретически это возможно, но
форма Феофана, скорее, включает традиционную
для византийцев перестановку букв слога, которую
мы наблюдаем и в записи Константином Багряно-
166
родным фонетически сходного этнонима “хорваты”
и производных от него имени “Хорват” и названия
“Хорватия” - Xpcopdiot, Xpcapdrog, Xptopatia (Кон-
стантин Багрянородный, 1991, с. 130). Поэтому
формы “Кроват” и “Коврат” Феофана и Никифора
можно считать параллельными. Интересно, что ва-
риант славяноязычного посредника позволяет до-
вольно уверенно свести к “Курт” форму KoPparoq
Никифора: *Kofirat < *Коурът < Qurt. Нельзя, ко-
нечно, полностью исключать и обратный вариант
- позднего сближения к тюркскому Qurt имени не-
тюрскского происхождения, но, в любом случае,
вариант болгарского “Именника” на сегодня оста-
ется единственным объяснимым.
В передаче “Легенды” Феофаном говорится
(Чичуров И.С., 1980, с.36): “Во время Константина,
который на западе, Кроват, господин упомянутых
Булгарии и Котрагов, переменил жизнь [умер] и
оставил пять сыновей, предписав никаким образом
не отделяться друг от друга в местопребывании,
постоянно быть самим господами и не попадать в
рабство к другим народам; через небольшое время
[после] его смерти разделились, рассорившись, его
пять сыновей, разошлись друг от друга вынужден-
но каждый с подвластными ему людьми”. Чуть ина-
че понял ЁХт]Хо06т£д Анастасий, передав его через
латинское venientes, из-за чего в его переводе бра-
тья разошлись, не “рассорившись”, а “возмужав”,
т.е. Кробат, по его мнению, умер, когда его сыно-
вья были еще несовершеннолетними. Еще боль-
ше отличается текст у Никифора (Чичуров И.С.,
1980, с.153): “Во времена Константина, умершего
на западе, господин по имени Коврат, родом из тех
племен, переменив жизнь, оставил пять сыновей.
Завещал никаким образом не отделяться друг от
друга в местопребывании, быть друг к другу бла-
гожелательными и сохранять свою власть. Те же,
мало заботясь об отеческом наставлении, спустя не-
большое время разошлись друг от друга, каждый со
своей собственной частью народа отделившись”.
Различия между двумя авторами касаются не
только передачи имени вождя: Феофан называет
Кровата “господином упомянутых Булгарии и Ко-
трагов” - кироо тг]<; Хех0е1от]<; BouXyapiaq ка! tcov
Koipaycov, а Никифор: КоРратод ткт ovopa кврюд
yevopEvoq tojv cpoXtov - “господин по имени Коврат,
происходящий родом из тех племен ". Неверный пе-
ревод этой фразы как “господин тех племен” дан и
в русских переводах Е.Э.Липшица, И.С.Чичурова,
Г.ГЛитаврина (Липшиц Е.Э., 1950; Чичуров И.С.,
1980; Литаврин Г.Г., 19956), и в болгарском пере-
воде В.Бешевлиева (Бешевлиев В., 1960). Значение
этой, казалось бы, незначительной поправки Ники-
фора мы объясним ниже, пока же обратим внима-
ние на время смерти Коврата. Фраза Феофана не-
сколько туманна: ст 8е tcov /povcov Ktovcrravnvoo,
тов £Ц rr]v Sbgiv - “во время Константина, который
на западе”. Анастасий разъясняет ее как: qui in Ос-
cidente regnavit — “который правил на западе”, а Ни-
кифор: 6с, ката tt|v Siicnv eteXeuto - “который умер
на западе”. То есть речь идет о Константе II, и это
мнение в целом остается преобладающей трактов-
кой и до ныне. Но нас интересует другой момент:
манера перегружать предложения малосвязными
вставками-разъяснениями в анализируемом нами
тексте “Хроники” однозначно принадлежит ее со-
ставителю, т.е. автору 1 -й пол. VIII в. Ремарка “кото-
рый на западе” (умер?, жил?, правил? похоронен?)
- выглядит как один из типичных его комментариев
и стилистически не вписывается в первоначальный
вариант “Легенды”. Автор же “Легенды” и “Расска-
за”, писавший в 80 гг. VII в.. “Константином” назы-
вает Константина IV. Наши подозрения усиливают
замечания автора о том, что братья разделись цет’
6Xtyov 5е xpovov — “через малое время” после смер-
ти Коврата. Далее же он подчеркивает, что “прошло
недолго” (Ppayurr|Tt Karavrriodvtojv) после разделе-
ния, как хазары подчинили Батбаяна и овладели
Северным Причерноморьем (Чичуров И.С., 1980,
с.37). Напомним, что речь идет об авторе кон. VII в.
(писавшем в 80 гг), для которого “малое время” еще
не было “понятием растяжимым”. Если же принять
правку составителя “Хроники” и отнести время
смерти Коврата к правлению Константа II (641-668
гг), то “малое время” и “недолго” выльются в 13-15
лет, т.е. почти в целый срок правления Константина
IV. Скорее всего, эмоциональный стиль “Рассказа”
заставил составителя “Хроники” считать, что эти
слова написаны современником Константина IV
еще до смерти императора, поэтому он и интер-
претировал ссылку на “время Константина” указа-
нием на время Константа II.
На основании этой поправки целый ряд иссле-
дователей, к которым принадлежал и М.И.Артамо-
нов, датируют переселение Аспаруха к Нижнему Ду-
наю около 660 г (Артамонов М.И., 2002а, с. 190). Но,
как отметил Г.Г.Литаврин, несколько сомнительно,
чтобы Аспарух мирно отсиживался в “Онгле” поч-
ти 20 лет, перед тем, как начать набеги на Византию
(Литаврин Г.Г., 2001, с. 199, 200). Да и автор “Рас-
сказа” ясно называет булгар, заключивших в 681 г
договор с империей, vEocpavouq iOvouq - “новоявлен-
ным племенем” (Чичуров И.С., 1980, с.38). Датиров-
ка К.Цукерманом данных “Армянской географии”
о проживании Аспаруха на Дунае уже в 660-665 гг
(Цукерман К., 2001, с.325, 330) также не согласу-
ется с византийскими источниками. Традиционно
сообщение “Армянской географии” о проживании
Аспаруха на “острове Пюки” (Левка) сравнивает-
ся с сообщениями “Легенды” об “Онгле”, но вни-
мание нужно обратить на совершенно другой факт
- “Пюки”, согласно источнику, находится во Фракии
167
Рис. 40. Стремена (продолжение): 1-3, б - Вознесенка; 4 - Ясиново; 5 - Калининская, к.4, п.10.
Fig. 40. Stirrups (continuation): 1-3, б - Voznesenka; 4— Yasinovo; 5 - Kalininskaia, barrow 4, burial 10.
(Патканов К., 1883, с.26). Также “Армянская геогра-
фия” упоминает о том, что Аспарух “прогнал авар
на запад”, согласно же Феофану, с аварами булгары
столкнулись только после захвата Фракии, расселив
на западной границе с “Аварией” часть славян “семи
родов Северов” (Чичуров И.С., 1980, с.37; Литаврин
Г.Г., 2001, с.196-205; 246). Эти факты означают дати-
ровку данных “Армянской географии” однозначно
после 681 г, когда булгары вторглись во Фракию и
основали там I Болгарское царство.
168
Третий источник, который традиционно ис-
пользуется для определения времени смерти отца
Аспаруха, пожалуй, самый сложный - это “Имен-
ник” болгарских князей, сохранившийся в поздних
рукописях, но, несомненно восходящий к устной
тюркской болгарской традиции (Тихомиров М.Н.,
1946). Именник знает “Испериха” (“Есперериха”),
приведшего булгар в “страну Дуная” и правившего
61 год. "По ту сторону Дуная” ему предшествовали
“Безмер” (3 года) и “Курт” (60 лет) из рода “Дуло”
(Тихомиров М.Н., 1946, с.87). Наверное, излишне
напоминать, что информация “Именника”, скорее
всего, заметно искажена вследствие многовеково-
го существования в устной форме, переписыванию
и переводу с тюркского на славянский. Ее сравне-
ние с историческими данными византийских ис-
точников носит несколько условный характер, но
результат все же интересен. Традиционная иден-
тификация “Испериха” с “Аспарухом”, а “Курта” с
“Ковратом” практически ни у кого не вызывала со-
мнений. Но сроки правления “Курта” и “Испериха”
- 60 и 61 год - выглядят слишком нереальными и
обретают смысл, только если признать их годами
жизни правителей (Артамонов М.И., 2002а, с. 183,
184). Между ними “Именник” вклинивает еще
одного хана, правившего всего 3 года, - “Безмера”,
в котором также нетрудно узнать старшего брата
Аспаруха - Батбаяна. Реконструированная хроно-
логия “Именника” предлагает такую картину: Курт
(“Коврат”) жил 60 лет; после его смерти ханом стал
“Безмер” (Батбаян), правивший всего 3 года; затем
что-то случилось, и “Исперих” привел булгар к Ду-
наю, умерев в 61 год. Становится вполне очевид-
ным, что 3 года правления Батбаяна и означают то
самое “малое время”, которое прошло после смерти
Курта до подчинения булгар хазарам и переселения
булгар на Дунай.
В болгарской историко-публицистической ли-
тературе очень популярны вычисления годов прав-
ления и жизни булгарских вождей VII в., а также
связанных с ними событий на основании информа-
ции “Именника” В русскоязычной научной лите-
ратуре к ним обращаются очень редко, но при всей
умозрительности большинства версий сам подход
заключает в себе один рациональный момент. Жиз-
недеятельность человека тесно связана с его биоло-
гическим циклом развития. Рождение, детство, до-
стижение зрелости, брак, рождение детей, смерть
— все эти события происходят в определенной по-
следовательности, через определенные промежут-
ки времени. Поэтому реконструкция биографии
любого исторического деятеля должна учитывать
этот момент и оперировать здравыми числовыми
показателями жизненного цикла человека.
Если принять за основу поправку к данным
“Именника”, следует отталкиваться от трех цифр;
возраст Курта и Аспаруха - 60 и 61 год соответ-
ственно, время правления Батбаяна после смерти
Курта до ухода Аспаруха на Дунай — 3 года. Мы
точно знаем, что в 679-680 гг булгары уже совер-
шали набеги на Византию в Подунавье. Но сколько
они проживали в “Онгле” до этого? При кратковре-
менности пребывания Аспаруха в “Онгле” прежде,
чем булгары перешли Дунай (3-5 лет), дата пере-
селения Аспаруха и подчинения Батбаяна - около
675-677 гг. Соответственно, смерть Курта прихо-
дится на 672-674 гг, т.е., все таки на правление Кон-
стантина IV, а не Константа II. Полученные годы
жизни Курта - 612/614 - 672/674 гг. Вторая точка
отсчета — смерть Аспаруха. Время смерти Аспару-
ха точно не известно, но оно совпадает с началом
правления Тервеля, которое датируют преимуще-
ственно в промежутке 700-704 гг (Бешевлиев В.,
1984, с.71). Г.Г.Литаврин дает “среднюю” цифру
- 702 г (Литаврин Г.Г., 1995в, с.317). Аспарух, та-
ким образом, родился в 639-643 гг или около 641 г.
Обычный возраст времени рождения второго сына
- это 20-30 лет, т.е. сам Курт родился в промежут-
ке около 611-621 гг и умер, соответственно, около
671-681 гг. “Откалибровав” верхнюю границу по-
следней цифры путем исключения 679-681гт. и как
минимум 3 лет правления Батбаяна, получаем диа-
пазон 611 /616 - 671/676 гг. Как видим, обе получен-
ные даты смерти и рождения Курта очень близки
и вполне реальны. Мы специально подчеркиваем,
“поздняя” дата смерти Курта не противоречит гре-
ческим источникам, поскольку в оригинале “Леген-
ды” время смерти “Коврата” вполне могло быть от-
несено к правлению Константина IV (668-685 гг), а
не Константа II.
Традиционная датировка смерти Курта време-
нем Константа II (641-668 гг), разумеется, также
вполне вероятна. В этом случае Курт родился до
608 г, а в 641 г, когда родился Аспарух, ему испол-
нилось не менее 33 лет. Еще одна деталь - “Имен-
ник” дает Курту и Аспаруху около 60 лет жизни.
Отталкиваясь от этой цифры, старший сын Курта
— Батбаян - должен был родиться не ранее 630 г,
поскольку на конец 80 гг VII в. он все еще был жив.
Это обстоятельство важно, поскольку у праболгар
времени Тервеля хан одновременно еще являлся и
“первосвященником”. Древние же народы, в среде
которых правитель исполнял и религиозные функ-
ции, обычно очень щепетильно относились к “муж-
ской силе” вождя, считая “неблагополучными”
даже мужей, у которых “поздно”, т.е. после 25-30
лет, рождались первые сыновья. Учитывая же тот
факт, что Курт; скорее всего, был не наследствен-
ным, а первым признанным вождем унногундуров,
его “добрая слава” у булгар означала полное соот-
ветствие представлениям о “хорошем правителе”.
Мы полагаем, что Курт вряд ли мог родиться ранее
169
600-605 гг, что и очерчивает наиболее вероятные
“ранние” рамки его рождения 600-608 гг, а время
смерти, соответственно, 660-668 гг. Х.Димитров
принимает более узкий вариант - 663-668 гт, хотя
считает возможной и предложенную О.Прицаком
дату 665 г (Димитров X., 1989, с.49). К этой дате
склоняются И.Божилов и Х.Димитров и в более
поздней работе (Божилов И., Димитров X., 1995,
с.32, 33).
Суммируя, следуя отметить, что наиболее
вероятная форма имени отца Аспаруха и Батбая-
на отражена в “Именнике” - это тюркское “Курт”
- “Волк”. Существуют две одинаково возможные
даты его жизни: “ранняя” (600/608 - 660/668 гг) и
“поздняя” (612/614 - 672/674 гг). Курт имел двух
“исторических” сыновей: старшего Батбаяна (ро-
дился в 630-640 гг) и младшего Аспаруха (641-702
гг). Источники ничего говорят о его титуле, но бла-
годаря “Именнику” можно заключить, что Курт
был основателем или предком ханской династии
булгар рода Дуло.
Подданный аварского кагана. В контексте
событий 634-640 гг у Никифора размещено краткое
сообщение, составленное в небрежной конспек-
тивной манере, характерной в повествовании Ни-
кифора для сокращения больших сюжетов своих
источников за счет выделения главного. Этот отры-
вок вызывает споры уже более двух столетий, при-
чем в острых дискуссиях оспаривается все: чтение,
исторический контекст, датировка и локализация
событий.
Отрывок (Чичуров И.С., 1980, с. 153) допускает
довольно много толкований, поэтому рассмотрим
его поэтапно. Начало первого предложения доволь-
но прозрачно: Уло 8е tov auiov Kaipov КобРрато<;
б aveytoq 'Opyava б tcov Ouvoyouv8o6pcov кбрюд
та> tcov Apapcov yayavco - “Около этого же времени
восстал Куврат, племянник Органы, господин Уно-
гундуров, против хагана Авар”. Но вот дальше сле-
дует часть: Kai 6v еТ/е лар’ абтои Xaov nepwppioag
е£,е81со^е тту; оскесао уту;, которая переводится раз-
личными исследователями исключительно в кон-
тексте исторической интерпретации, поскольку
буквально каждое слово здесь имеет по несколько
значений. “Интерпретационный” вариант перевода
был предложен ранее и нами (Комар О.В., 20006,
с. 140), но именно это его делает таким же уязви-
мым, как и остальные.
Как избежать интерпретации? Попытаемся,
в первую очередь, проследить грамматические и
синтаксические связи слов. Первый важный мо-
мент: выражение лар’ абтои Xaov нельзя перево-
дить дословно. Греческое oi лар’ Egoi (дословно
“те, что при мне”) имело устоявшееся значение
“мои люди”, “мои подчиненные”, поэтому лар’
абтои Хао<; - это “его народ”, “свой народ”, “под-
чиненный ему народ”. Значения Xaog “люди” и
“народ” в целом параллельны, но В.Бешевлиев
также акцентирует внимание на редком значении
“войско” (Бешевлиев В., 1992а, с.11-12). Слово-
сочетание 6v еТ/е указывает на действие с чем-то,
принадлежавшем подлежащему, т.е. “Куврату”, а
не “хагану Авар”. Поэтому частая трактовка лар’
абтои Хао; как “людей хагана” чисто контекстуаль-
ная. Допустив, что nepitiPpiaac в настоящем пред-
ложении является причастием, можно связать его с
Хаос;; в таком случае, Хаос; ncpiuPpioag - это “народ
возгордившийся”. Гораздо чаще лЕрсиРрюа; рас-
сматривается как деепричастие. Основное лексиче-
ское значение uPpi; - это негативные оттенки “гор-
дости”: “надменность”, “наглость”, “нахальство”
и т.п., а также следствие такого состояния — “на-
несенная обида”, “оскорбление” и т.д. Усиленное
при помощи лсрь, nepiuPpioa; означает вхождение
в состояние крайней надменности, дерзости, на-
несение сильного оскорбления, насильственные
действия. Как деепричастие ncproPpioag связано
только с подлежащим главного предложения, т.е.
“Кувратом”. Завершается предложение выражени-
ем е^еЗгсо^е тт); oiKciao ут|;. Большинство исследо-
вателей используют при переводе редкое значение
слова е^еЗссо^е - “изгнал” (Липшиц Е.Э., 1950;
Бешевлиев В., 1960; Чичуров И.С., 1980), которое
среди основных в словарях вообще не значится.
Но без контекстуальной трактовки фразу е^е8(со^е
ttj; oiKEiac ут|; следует читать по базовому значе-
нию е^еЗссо^е — “ушел из родной земли”, “покинул
родную землю”. При этом выражение ойсесао уд;
- “родная земля” — здесь не имеет оттенка “отече-
ская земля” и ближе к “своя земля”, означая не ме-
сто рождения, а место обитания народа.
Все предложение в переводе должно звучать
так: “Около этого же времени восстал Куврат, пле-
мянник Органы, господин Уногундуров, против
хагана Авар, и со всем подчиненным ему народом,
крайне возгордившись, ушел из своей земли”. Вто-
рой возможный вариант окончания предложения:
"... и весь подчиненный ему народ насильственно
увел из его родной земли”.
Как бы не звучали отдельные детали, смысл
фразы в любом случае сводится к тому, что Куврат
в результате восстания заставил именно подчинен-
ный ему народ покинуть свою землю. Кажущаяся
бессмысленность фразы закономерно заставляла
исследователей предполагать в тексте ошибку, ис-
правляя “народ Куврата” на “людей хагана”, но, как
увидим ниже, никакого противоречия здесь нет.
Далее у Никифора следуют две лаконичные
конспективные выписки: “Посылает послов к Ира-
клию и заключает между ними мир, который хра-
нит до конца его жизни. [Император] дары, конеч-
но, ему послал и удостоил звания патрикия”.
170
Первое, что бросается в глаза, это сходство
имен КойРрато^ и KoPpaxoq, которое усиливает-
ся указанием Никифора на то, что “Куврат” был
“господином Уногундуров”. Вот только сам Ни-
кифор в пассаже о расселении булгар этноним
OwvoyouvSo'upcnv счел ошибочным и заменил его
на “более понятный” Ovwcov - “Унны”, так же, как
имя BarPaiav заменил на более известное Baiavoq
(Чичуров И.С., 1980, с. 153). Чем же объяснить
правку этнонима “унногундуры” на “унны”, если
Никифор сам использует его раньше по тексту?
Затем, что жалование титула патрикия булгарско-
му вождю Никифор рассматривает как нечто, само
собой разумеющееся: “конечно, ... удостоил зва-
ния патрикия”, но в VII в. император жаловал этот
титул в основном лично, что подтверждает и сам
Никифор в рассказе о посещении Константинопо-
ля “гуннским” вождем около 619 г (Чичуров И.С.,
1980, с. 159, 168). То есть произошел не просто об-
мен посольствами, но и встреча Куврата с импера-
тором? Где, вообще, Никифор смог найти эту ин-
формацию, неизвестную Феофану, хотя тот и явно
интересовался сюжетами о кочевниках (Литаврин
Г.Г., 1995в, с.251)?
Ответ на этот вопрос позволяет дать неболь-
шое отличие более древнего, чем “Ватиканский”,
“Лондонского” списка “Бревиария” (koh.IX — 1-я
пол.Х в.), где вместо имен Opyaqa и KooPparoq сто-
ят apyaqa и KooPapoq (Чичуров И.С., 1980, с. 153).
Первая форма не очень принципиальна, хотя она
позволяет предложить этимологию имени “Арга-
на” от тюрк. *Ar qan — “красный хан”, или же от
должности jaryan. А вот вторая форма — KouPapoq
- очень напоминает Конфер “Чудес св. Дмитрия Со-
лунского”.
Рассказ “Чудес св. Дмитрия Солунского” о
Кувере (Иванова О.В., 1995, с.171-179) написан
жителем Фессалоники в 80-90 гг VII в. Он пове-
ствует о булгарском вожде Кувере, поставленном
каганом авар главой многочисленного населения
греко-варварского происхождения, потомков плен-
ных сирмисиан, которое, помня о своих корнях,
хотело вернуться в Византию. Следуя желаниям
подчиненного ему народа, Кувер решился на вос-
стание против авар. Преследуемый каганом, Ку-
вер сумел нанести ему несколько поражений, по-
сле чего беспрепятственно перешел Дунай и занял
Керамиссийское поле под Фессалоникой. Оттуда
Кувер послал посольство императору с просьбой
разрешить ему остаться в византийских пределах и
получил благосклонный ответ. Дальнейшая детек-
тивная история касается подданного Кувера Мавра,
который, согласно автору рассказа, специально по
приказу Кувера перешел на службу к византийцам
для того, чтобы устроить заговор против импера-
тора. Мавр быстро сделал себе карьеру и скоро
был назначен императором “архонтом”, но после
раскрытия “заговора” впал в немилость. О послед-
ствиях для Кувера автор, резко негативно настроен-
ный к своем персонажу, ничего не сообщает, а это
подразумевает, что Кувер так и остался федератом
Византии, охраняя пограничную область. Прямых
свидетельств о получении Кувером титула патри-
кия нет, но они есть для его подданного - Мавра.
Известна печать VII - нач-VIII в. с надписью “Мав-
ру патрикию и архонту Сирмисиан и Булгар” (Бе-
шевлиев В., 19926, с.245). Учитывая, что Кувер
сразу же называется источником “архонтом” (Мавр
сначала получил звание ипата), титул патрикия он
мог получить еще раньше, после посылки послов
к императору и заключения федеративного дого-
вора, а автор “Чудес” умолчал об этом факте (так
же, как и патрикианстве Мавра) исключительно из
предвзятости. Интересно, что по той же причине
автор ни разу не упоминает о христианстве Кувера
и Мавра, хотя в отношении последнего это совер-
шенно очевидно. О.В.Иванова почему-то считает,
что Мавр остался язычником (Иванова О.В., 2001,
с.62), но в том-то и парадокс, что при всей враждеб-
ности к своим персонажам, автор “Чудес св. Дми-
трия Солунского” ни разу не называет не только
Мавра, но и Кувера “язычниками”. Да и сама ис-
следовательница подчеркивает, что в византийских
законодательных актах четко запрещалось прини-
мать язычников на гражданскую и военную службу
(Иванова О.В., 2001, с.57).
Сюжеты о “Куваре” Никифора и “Кувере” “Чу-
дес” совпадают в основных исторических деталях:
1) оба были вождями булгар и вассалами аварского
кагана; 2) оба подняли успешное восстание против
авар; 3) оба в результате восстания вместе с подчи-
ненным им народом ушли из своей страны, причем
автор “Чудес”, сравнивая возвращение Кувером по-
томков пленных ромеев в Византию (“к отчим горо-
дам”) с библейским Ё£,е5оо tcov ’louSalcov “исходом
иудеев из Египта” (Иванова О.В., 1995, с.170, 171),
использует фактически то же выражение, что и
Никифор в Tqq oiKEiao yr|q; 4) оба послали
посольство к императору и стали союзниками им-
перии; 5) возможно, оба получили титул патрикия.
Даже опираясь на традиционную трактовку текста
Никифора об “изгнании Кувратом авар из своей
страны”, Ф.И.Успенский счел совпадение истори-
ческих событий в описании “Чудес” и Никифора
убедительным поводом отождествить “Куврата” не
с отцом Аспаруха “Коврагом”, а именно “Кувером”
“Чудес св. Дмитрия Солунского” (Успенский Ф.И.,
2001, т.2, с.16-22).
Рассматривая взгляды исследователей-визан-
тинистов, отождествляющих “Кувара” Никифо-
ра с “Кувером” “Чудес св. Дмитрия Солунского”,
И.С.Чичуров заметил, что единственным аргумен-
171
Рис. 41. Стремена (окончание): 1 -Шелехметь II, к.11, п.4; 2 — Шелехметъ II, к.1; 3-5 - Брусяны II (3
— к.12, п.2; 4 —одиночный курган, п.2; 5 — к.23, п. 6); 6 —Новинки II, к.14, п.4.
Fig. 41. Stirrups (ending): 1 - Shelekhmet II, barrow 11, burial 4; 2 - Shelekhmet II, barrow 1; 3-5
— Brusyany II (3 — barrow 12, burial 2; 4 — single barrow, burial 2; 5 — barrow 23, burial 6); 6 — Novinki II,
barrow 14, burial 4.
172
том “против” является хронология событий у Ни-
кифора, который относит их ко времени правления
Ираклия, в то время, как сейчас восстание Кувера
датируют более поздним временем (Чичуров И.С.,
1980, с. 174-176). Но прежде, чем возводить это за-
мечание в ранг аргумента, нужно поставить себя на
место Никифора. Сюжет “Чудес св. Дмитрия Со-
лунского” написан современником событий. Для
него время действия очевидно, причем не называ-
ется даже имя императора, поэтому сюжет о Кувере
полностью лишен хронологических указаний. Со-
временная датировка событий (680-685 гт) основа-
на на многолетней дискуссии о хронологии собы-
тий “Чудес” (Иванова О.В., 1980, с.82, 83, 105, 106;
1995, с.206), с тонкостями которой, разумеется, не
был знаком историк кон. VIII в.
Какими реальными хронологическими ори-
ентирами располагал Никифор? Первое - это имя
вождя булгар, второе — восстание булгар против
аварского кагана, третье — посольство к императо-
ру и заключение союза. Самое громкое восстание
булгар против авар произошло в 630/631 гт (Ронин
В.К., 1995, с.367-371). В сохранившихся греческих
источниках оно не отмечено, но в свое время Ни-
кифор еще мог узнать, что это произошло во вре-
мена Ираклия. Интересно, что именно с события-
ми 630/631 гг связывает восстание Куврата В.Поль
(Pohl W., 1988, S.273,274). Второй ориентир - союз
вождя булгар с Ираклием, судя по упоминанию
“Куврата, племянника Органы”, явно вывел Ни-
кифора на личность “вождя гуннов” из “Хроники”
Иоанна Никиусского.
Друг Ираклия. Сведения Иоанна Никиус-
ского о Кубрате детально разобрал В.Бешевлиев
(Besevliev V., 1978). В своей последней статье (Бе-
шевлиев В., 1992а, с.7-11) исследователь был вы-
нужден вновь констатировать, что состояние изда-
ния этого источника, сохранившегося в эфиопском
переводе, все еще осталось неудовлетворитель-
ным. Речь, в первую очередь, идет о заметных рас-
хождениях между французским переводом А.Х.Зо-
тенберга (1883) и английским Р.Х.Чарльза (1916)
в транскрипции упомянутых в “Хронике” имен. В
французском переводе формы имен даны как Que-
trades и Kuemaka, в то время как английский пред-
лагает формы Organa и Kubratos, добуквенно со-
впадающие с Никифором и поэтому закономерно
вызывающие подозрение в натяжке переводчика.
В.Т.Сиротенко вообще приводит “средний” вари-
ант перевода: “Куернак... племянник Органы” (Си-
ротенко В.Т., 1972, с.212). Форма Kuemaka близка
имени одного из сыновей Аттилы — Нетас (Иор-
дан, 1997, с. 166), также ср.: Ког>Рер.
Биография “правителя гуннов” “Хроники” Ио-
анна Никиусского (назовем его традиционно: “Ку-
брат”) довольно богатая. В детстве он был привезен
в Константинополь и крещен, вырос при дворе и был
связан дружбой с Ираклием. Затем “силой святого
и животворящего крещения” побеждал варваров и
язычников, а после смерти Ираклия покровитель-
ствовал Мартине и ее сыновьям и, “как говорили”,
поддерживал их в правах на престол, что и вызвало
бунт в Константинополе. Приезд “Кубрата” в дет-
стве в Константинополь и его крещение уже давно
и надежно связывают с событиями посещения Кон-
стантинополя “гуннским” вождем со свитой около
619 г, упомянутыми Никифором (Чичуров И.С.,
1980, с. 159, 168), а самого вождя идентифицируют
с “Органой” (или “Арганой”). Идилию полного со-
юза и крещения варваров, впрочем, нарушает факт
оставления “Кубрата” в Констатинополе. На самом
деле - это обычная практика византийцев страхов-
ки “союза” с ненадежными партнерами, представ-
ляющими возможную угрозу империи, при помощи
заложников — сыновей или ближайших родствен-
ников вождей. Судя по тому, что “Кубрат” так и
вырос при дворе, либо к Органе у византийцев до
конца не было доверия, либо же “Кубрат” созна-
тельно остался жить в Константинополе. Оценить
последующие деяния “Кубрата” против “варваров
и язычников” в позитивном плане, греческий автор
мог, конечно, и чисто риторически, но, скорее, эти
победы служили Византии, а не личной корысти
“Кубрата” как суверенного правителя. То же, что
“Кубрат” и на момент смерти Ираклия представлял
собой влиятельного человека, способного в глазах
константинопольской публики покровительство-
вать Мартине и ее сыновьям, означало только одно
- “Кубрат” был обычным высокопоставленным
византийским военачальником варварского проис-
хождения, а Органа - вождем “гуннов”-федератов,
проживавших на византийских границах (Бешев-
лиев В., 19926, с.7-11).
Гипотезы о том, что “Кубрат” Иоанна Никиус-
ского мог быть суверенным вождем какой-нибудь
группы кочевников Северного Причерноморья
или Прикубанья - откровенный синтез “аберрации
дальности” по отношению к Византии и “аберра-
ции близости” в оценке влияния кочевников. “Ку-
брат” был заподозрен не в “заговоре”, а в дворцо-
вых интригах, причем восстание спровоцировал
сам слух о том, что “Кубрат” собирается возвести
на престол сыновей императрицы Мартины, поль-
зовавшейся крайней непопулярностью у населения
города. Следовательно, его имя было в Константи-
нополе “на слуху” у довольно широкой прослойки
рядового населения, и речь идет о влиятельном ви-
зантийце, а не проживающем в тысяче километров
от города варваре.
З.АЛьвова для поддержки последней версии
приводит “прецеденты” - нападение на Константи-
нополь Виталиана в 514 г и его осаду 626 г (Залес-
173
ская В.Н. и др., 1997, с.141), но их трудно признать
удачными. Цель персидско-аварской коалиции 626
г просто не имела никакого отношения к борьбе
за престол в Византии — фактически, союзники
вообще не выдвинули византийцам ни одного по-
литического требования, прозрачно указав, что их
цель - банальный захват Констанинополя. Совсем
другая ситуация с Виталианом, а также, добавим,
Юстинианом II и Варданом Филиппиком, добы-
вавших престол “вооруженной рукой” при помо-
щи кочевников. Традиционная схема византийских
государственных переворотов - восстание воена-
чальника в отдаленном уголке империи с последу-
ющим походом на Константинополь, как показы-
вает история, довольно часто приносила успех. Но
в ситуации 641 г речь идет о событиях не где-то
на периферии, а в Константинополе, более того - в
окружении императрицы.
Подчеркнем одну деталь: Иоанн Никиусский
освещает события, уже находясь под влиянием по-
зорного наказания и ссылки Мартины и Ираклеона,
но юридически заговором являлись действия оппо-
зиционной партии и спровоцированное ими кон-
стантинопольское восстание против императрицы
и законного наследника престола Ираклеона. Мы
можем согласиться с З.А.Львовой - “Кубрат” дей-
ствительно не был “бессильным придворным ин-
триганом” (Залесская В.Н. и др., 1997, с. 141), иначе
известие о его намерении оказать поддержку Мар-
тине не вызвало бы немедленных решительных
действий заговорщиков, во главе которых стояло
военное сословие (Успенский Ф.И., 2001, т.2, с.66).
Но исследовательница не обратила внимание на
другой момент: в этой политической ситуации оп-
позиция пока лишь обвиняла Мартину в недоказан-
ном отравлении Константина, сама же идея позвать
на помощь суверенного вождя кочевников автома-
тически квалифицировалась как государственная
измена и давала полную свободу действий военной
партии. Напомним, согласно Никифору, чуть рань-
ше, после смерти Ираклия, именно этот пункт стал
препятствием назначения Мартины самодержицей:
“Ты не можешь, госпожа, принимать или вести раз-
говоры с варварами и чужеплеменниками, прибыва-
ющими в государство; не дай бог, чтобы в такое со-
стояние пришло ромейское государство” (Липшиц
Е.Э., 1950). Можно было бы допустить, что таким
образом оппозиция и вызвала народное восстание,
но этот пункт обвинения не прозвучал на суде, да и
Иоанн Никиусский четко противоставляет “Кубра-
та” не только “язычникам”, но и "варварам ".
Понятие “варвар” для византийца VII в. было
фактически тождественно “иностранец”, независи-
мо от уровня культурного развития народа или его
вероисповедания. К примеру, Феофилакг Симокат-
та называет “варварами” не только славян и раз-
личных кочевников, но и персов, а также христиан
франков и гепидов. Противоставление же “Кубра-
та” “варварам” однозначно свидетельствует, что он
все же был успешным византийским военачальни-
ком, обладавшим довольно высоким авторитетом в
войсках, а благодаря дружбе с Ираклием, очевидно,
и у части населения империи, и поэтому представ-
лявшим серьезную угрозу оппозиции.
Судя по деталям из “Лондонского” списка,
неотмеченным в “Хронике” Иоанна Никиусского
(Чичуров И.С., 1980, с. 168), а также по детализа-
ции рассказа о событиях 640-641 гг, вообще пере-
данных крайне лаконично у Феофана, Никифор
пользовался каким-то параллельным подробным
источником 40 гг VII в., где, в т.ч., рассказывалась
и история о “Кубраге” (или “Куернаке”). Сравнив
его имя с “Кувер” и “Коврат”, Никифор вполне мог
допустить, что речь идет об одном человеке, но
вывести “общую биографию” ему практически не
удалось, чем и объясняется исключительная крат-
кость и конспективность его сообщения о “Куваре”.
Хорошо понимая, что вождь Прикубанских унно-
гундуров “Коврат” не мог иметь никакого отноше-
ния ни к Куверу, ни к “Кубрату”, Никифор сделал
в тексте небольшую поправку, на которую раньше
почему-то не обращалось внимание: КоРрато^ тю
ovopa кирю<; yEvopevoc; tcov <pr>X<BV - “господин по
имени Коврат, происходящий родом из тех племен ".
Эта небольшая деталь позволила ему отождествить
“Кубрата” с “Коврагом”, поскольку связь “Коврата”
с Прикубаньем ограничилась, таким образом, лишь
происхождением вождя, еще в детстве попавшего
в Константинополь и позже лишь посадившего в
Прикубанье вождями своих сыновей. Каким обра-
зом, по мнению Никифора, “Куврат” оказался еще и
подданным аварского кагана, судить трудно, но сме-
шение историком данных источников о трех разных
лицах: “Кубрате”, Кувере и Коврате, налицо.
Мы специально акцентируем внимание на том
факте, что труд Никифора не является ни записями
современника, ни простой компиляций более древ-
них источников. Перед нами уже довольно зрелое
историческое исследование с авторским анализом
фактов, которые всегда требуют критики и, в пер-
вую очередь, установления их источника. Сообще-
ние о “Куваре” стало синтезом информации из трех
различных источников, причем та дискуссия, кото-
рая продолжается вокруг отождествления “Кубра-
та”, “Кувера” и “Коврата” в современной историче-
ской литературе, не позволяет считать концепцию
Никифора механической ошибкой. Середина VII в.
для него уже была слишком отдаленным прошлым,
и, как обратил внимание Ю.А.Кулаковский, в “Бре-
виарии” есть более показательные ошибки—смеше-
ние имен императоров Константина III, Константа
II и Константина IV, обусловившее неточности в
174
передаче собственно византийских династических
сюжетов (Кулаковский Ю.А., 1996, с. 174).
Мы полагаем, что в анализируемом пассаже
Никифора пласт известий о восстании вождя бул-
гар “Кувара” против кагана авар, его уходе из своей
страны и посольстве к византийскому императору
относится к Куверу “Чудес св. Дмитрия Солунско-
го”; упоминание о том, что “Кувар” был племянни-
ком Органы и жил во время Ираклия - к “Кубрату”
“Хроники” Иоанна Никиусского; а титул “господин
унногундуров” принадлежал “Коврату” из “Леген-
ды” о расселении булгар.
2.3. Политическое объединение
Уровень политической организации булгар-
ских племен "первой Булгарии” времени Курта
определяется исследователями по-разному: от
“племенного союза” до “государства”, “каганата”
и даже “империи”, как решил передать немецкое
“Reich” болгарский переводчик Й.Вернера (Вернер
Й., 1988, с.39). Но достоверных данных даже о ти-
туле Курта, не говоря уже о каком-либо описании
организации подвластных ему племен, в источни-
ках нет, что и подталкивает исследователей к чисто
теоретическим реконструкциям.
Тюркютская модель. Автором тюркютской
версии организации объединения Курта, факти-
чески, стал Л.Н.Гумилев, взгляды которого почти
дословно были включены в соответствующие раз-
делы книги М.И.Артамонова (Гумилев Л.Н., 1993,
с.202, 203; Артамонов М.И., 2002а, с.176-183). Ги-
потеза построена в стиле Л.Н.Гумилева на целом
ряде рискованных и ничем не аргументированных
предположений, но благодаря авторитету М.И.Ар-
тамонова она прочно вошла в научный обиход и до
сих пор пользуется поразительным доверием (Ге-
нинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964, с. 109; Петров П.,
1981, с. 122,123; Плетнева С.А., 1986; Димитров X.,
1989, с.48,49; Божилов И., Димитров X., 1995, с.27;
Тортпса А.А., 1999, с.9, 10; Приходнюк О.М., 2001,
с. 18, 19, 72; Рашев Р„ 2004, с.50, 51 и др.).
Согласно размышлениям Л.Н.Гумилева, по-
сольство гуннов около 619 г в Константинополь
пришло из Прикубанья, где в это время не было
правителей, независимых от Западнотюркского ка-
ганата, а “следовательно”, речь идет об удельном
хане тюркютов “Орхане”, которого автор отож-
дествил с Мохэду-хоу (Багатуром). Поскольку же
Курт относится “Именником” не к роду Ашина, а к
роду “Дуло”, исследователь сблизил название рода
с китайским “дулу”, а Курта (“Кубрата”) на основа-
нии собственной лингвистической гипотезы о про-
исхождении имени “Кубрат” назвал племянником
Органы по матери. Далее, в событиях 631 г, Курт
якобы поддерживает в усобице “дядю” Багатура и
племена “дулу”, в отличие от хазар, которые служат
“нушиби”. Таким образом основывается новое бул-
гарское ханство с тюркютской династией, система
организации которого и, соотвественно, государ-
ственные традиции оказываются унаследованными
от Тюркского каганата.
Пробои гипотезы Л.Н.Гумилева начинаются с
первого же положения, поскольку никаких основа-
ний соотносить “гуннов”, принявших около 619 г
христианство, с тюркютами, унногундурами или
другими кочевниками Северного Кавказа нет, а их
весьма вероятная связь с Органой “Хроники” Ио-
анна Никиусского, скорее, локализует племя на
византийских границах в Подунавье. Оставление
“Кубрата” заложником означало, что Органа пере-
метнулся к грекам “из вражеского лагеря” (скорее
всего, от авар) и еще должен был заслужить дове-
рие к себе, которое указанные "гунны” обрели лишь
после войн с “варварами” (аварами и славянами)
его племянника “Кубрата”. Тюркюты же, которые и
так с 90 гг VI в. были традиционными союзниками
Византии, заложников никогда не оставляли, да и
греческие источники, в т.ч. и Феофан с Никифором,
не называют их “гуннами”. Соответственно, вер-
сия об “удельном тюркютском хане” теряет любые
основания для ее рассмотрения.
Второй элемент гипотезы Л.Н.Гумилева — это
версия о “дулуском” происхождении Курта. Фонети-
ческое сходство названия рода Курта в “Именнике”
болгарских ханов - “Дуло” с “дулу”, т.е. китайской
передачей названия восточного крыла Западно-
тюркского каганата, вряд ли можно воспринимать
серьезно, поскольку настоящий тюркют никак не
спутает род с названием племенного объединения,
а точнее, административной единицы каганата (ср.:
тёлис). Наконец, в варианте о “дулуском” проис-
хождении Органы и Кубрата не понятно, каким же
образом представитель тюркютской администра-
ции восточного крыла Западнотюркского каганата
мог заняться делами крыла западного, причем даже
лично со всеми своими “архонтами” явиться в Кон-
стантинополь?
Как ни парадоксально это звучит, но досто-
верных сведений источников нет даже о зависи-
мости унногундуров от тюркютов. Источники VI
в. знают лишь о подчинении тюркютам двух пле-
мен бывшего огурского племенного союза - огу-
ров и утигуров, которых С.Г.Кляшторный считает
предками булгар (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г.,
1994, с.62-65). Еще одно племя огурского союза
— оногуры — традиционно отождествляется с “ун-
ногундурами” Феофана и Никифора на основании
упоминания Агатоном дунайских булгар в допол-
нениях к записям VI Вселенского собора 680-681
гт как Ouwoyoupcnv BouXyapcov - “Унногуров Бул-
175
1
Рис. 42. Удила: 1, 2, 9, 10 — Вознесенка; 3 —Брусяны II, к.12, п.2; 4 — Глодосы; 5 - Сивашовка; 6
— Портовое; 7 — Ясиново; 8 — Арцибашево.
Fig. 42. Bits: 1, 2, 9, 10 - Voznesenka; 3 — Brusyany II, barrow 12, burial 2; 4 - Glodosy; 5 — Sivashovka; 6
— Portovoie; 7 — Yasinovo; 8 - Artsibashevo.
176
rap” (Дуйчев Ив., 1960,с.183),а также локализации
“Оногории” Равенского Анонима (Подосинов А.В.,
2002, с. 192). Этноним “он-огур” обычно переводят
с тюркского как “десять племен” (on oyur, где oyur-
форма мн. ч. от oyus) (Сравнительно-историческая
грамматика ..., 2001, с.323). “Вертинские анналы”
действительно отмечают у дунайских болгар в IX в.
существование десяти племен (Чичуров И.С., 1980,
с. 107).
Вопрос сходства названий “оногуры” и “ун-
ногундуры” был специально рассмотрен В.Бе-
шевлиевым (Бешевлиев В., 1981а, с.21), который
оспаривал мнение Г.Моравчика об “унногундур”
как иноязычной передаче “оногур”. Впрочем, апел-
ляция исследователя к суффиксальному окончанию
-dur, скорее, подтверждает позиции Г.Моравчика,
так как это монгольский суффикс множественно-
сти -dur. В тюркских языках суффиксы -dur, -tur
в основном выражают залог глаголов, следы же
родственного монгольскому - dur показателя мно-
жественного числа сохранились только в современ-
ном казахском в виде -дар/-дер (Тюркские языки,
1997, с.247). Впрочем, иноязычная передача “оно-
гуры” должна дать форму “он-огур-дур”, но все
известные формы: “унногундур”, “в-нн-т-р”, “хай-
ландурк” теряют “г” в oyur, т.е., похоже, носители
этого языка все же отдавали себе отчет в том, что -г
- это булгарский суффикс множественности (Тюрк-
ские языки, 1997, с.50). В монголоязычности из
раннесредневековых европейских кочевников “по-
дозреваются” пока лишь авары; другой же, тюрк-
ский вариант, заставляет предполагать языковое
посредничество племени, родственного предкам
современных казахов.
Как бы то ни было, в VII в. ни одно из огурских
племен Северного Кавказа (огуры, сарагуры, оно-
гуры, утигуры) больше не фигурирует в источни-
ках, поэтому гипотеза о возникновении их общего
названия “оногундуры” или “унногундуры” имеет
право на существование.
Единственным свидетельством зависимого
положения унногундуров до Курта является ука-
зание “Именника” на то, что ему предшествовал
“Гостунъ наместникъ сый 2 лет(а), род ему Ерми”
(Тихомиров М.Н., 1946, с.87). В.Златарский счи-
тал, что “Гостун” - это “Органа” Никифора, ко-
торый был регентом при малолетнем “Кубрате”
(Златарский В., 1994, с.84-90). Эту версию можно
развить через форму имени Лондонского списка
“Бревиария” - арусща (Чичуров И.С., 1980, с. 153),
напоминающую тюркютский должностной титул
jaryan — “распоряжающийся”, “лицо, приводящее
в исполнение наказание” (Зуев Ю.А., 1998, с. 157;
Древнетюркский словарь, 1969, с.240). Судя по со-
хранившемуся титулу “йарган-тегин”, йарганами
могли назначаться члены каганской семьи, но это
все же — исполнительный титул доверенного лица
кагана, т.е. фактически должность. У праболгар
ближе всего к нему приближается титул “капкана”
(Бешевлиев В., 19926, с.67, 68). “Йарган” - это, ко-
нечно же, не регент, также и ни в одном славянском
языке “наместник” не означал “регента”, речь идет
о распорядителе правителя. В праболгарских над-
писях известен знатный род “Ермиар” (Бешевли-
ев В., 19926, с.234), и. если продолжать развитие
гипотезы дальше. Гостун окажется дядей Курту по
материнской линии из рода “Ермиар”, назначенным
йарганом на время пребывания Курта (Кубрата) в
Константинополе. Правда, источники сохранили и
близкое “Ерми” аварское имя 'Epping (Тъпкова-За-
имова В., 1960, с.83), позволяющее предполагать
и возможность аварского протектората, особенно
следуя в русле буквального понимания сообщения
Никифора о восстании Куврата против кагана авар.
В таком случае, Гостуна следует рассматривать как
йаргана (“распорядителя”) аварского кагана, назна-
ченного управлять булгарами.
Разумеется, эти лингвистические построения
довольно шатки с точки зрения исторического ана-
лиза источников, и строить на них выводы опасно.
В свете известий Иоанна Никиусского о Кубрате,
наиболее вероятно, что “Аргана” действительно
был аварским йарганом (но так же, как и позже
Кувер, булгарского происхождения) при каком-то
булгарском племени Подунавья, затем перешедшем
на сторону Византии, но линия “Именника” с ними
никак не связана.
Другой вариант событий предлагает этимоло-
гия слова “Ерми”. Сохранившаяся форма “ерми”
— т.е. тюрк, “двадцать” - больше похожа не на на-
звание рода, а на какую-то военную должность
(“двадцатник”) или же адаптацию под тюркское
произношение нетюркского слова. Но принад-
лежность “Гостуна” к роду “Ерми” может дать
интересную зацепку при рассмотрении версии
Ф.Альтхайма о связи “Ерми” с 'Eppp/iovcnv - “ер-
михион” Феофана (Чичуров И.С., 1980, с.ЗО). “Ер-
михион” - это персидское Капшг Нубп - “красные
гунны”, а Капли — “Красные” - общее название
врагов, вторгавшихся в Персию с северо-запада. В
зороастрийской литературе они часто уминаются
вместе тюркютами (Cereti C.G., 2000, р. 193-196,
202), а в указанном фрагменте Феофана “ермихион”
просто замещает этноним тюркютов. Последнее
объяснимо, так как языком международных отно-
шений тюрков с византийцами был согдийский, а
иранские наречия, в целом, составляли язык всей
торговли “Великого Шелкового пути”. В раннем
средневековье именно купцы были главным источ-
ником географических познаний, а их языковая
среда определяла географическую номенклатуру
и звучание названий. В этой ситуации нет ничего
177
удивительного в том, что и булгарскому населению
Северного Кавказа тюркюты впервые могли стать
известными от ираноязычных купцов как КаппТг
или Ерр], сохранившееся в “Именнике” в виде
приближенного к тюркскому “Ерми” (“двадцать”).
Слово “Гостун” явно не тюркское и имеет про-
зрачную славянскую этимологию - “гостюющий”.
Она хорошо увязывается с дальнейшим разъясне-
нием “Именника”: “Гостун, наместник”, но сама
форма, скорее всего, является славянской адапта-
цией похоже звучащего иноязычного слова. Ближе
всего по контексту и звучанию к “гостун” тюрк-
ское “тудун”, которое действительно полностью
соответствует термину “наместник”. Сообщение
“Именника”, в таком случае, можно реконструиро-
вать так: “тудун, наместник, из рода Ерми [из наро-
да тюркютов]”. Срок 2 года вряд ли означает всего
два года зависимости унногундуров от тюркютов,
учитывая, что институт тудуна в зоне проживания
утигуров, а позже - унногундуров, очевидно, су-
ществовал уже в 576 г. Скорее всего, тудун просто
сменялся каганом каждые два года, и это и зафик-
сировал “Именник”.
Согласно китайским источникам, тудун “над-
зирал” над вождями зависимых племен — эльтебе-
рами (Бичурин Н.Я., 1950, т.1, с.283). Включение
зависимых племен в структуру каганата в такой мо-
дели было лишь поверхностным. Это вполне устра-
ивало тюркютов, так как вся система государствен-
ного управления в захваченных областях сводилась
к самому простому институту наместничества. За-
мена титулов локальных правителей на “эльтебер”
и церемония их выражения верности кагану мало
отличалась от позднейших посещений Орды древ-
нерусскими князьями. Тудуны же, имевшие в своем
подчинении небольшие военные контингенты, хотя
и обладали несколько большей полнотой власти,
чем монгольские баскаки, но, в сущности, также не
имели серьезного механизма влияния на внутрен-
нюю жизнь подчиненных тюркютам племен.
В Приазовье мы сталкиваемся с несколько
другой ситуацией. Менандр в событиях 576 г упо-
минает, что Анагей напрямую управлял утигурами.
То же утверждает и “Именник”: тудун (“Гостун”)
сам управлял булгарами до появления Курта. Если
цепочка наших рассуждений верна, то в последней
четв.У! - 1-й пол.VII в. булгары напрямую управ-
лялись тюркютским наместником тудуном, сменяв-
шимся каждые два года, вероятно, вместе с подчи-
ненным ему тюркютским военным контингентом.
Такая ротация не позволяла тюркютам сливаться с
местным населением, атудунам проникаться “мест-
ным патриотизмом”. Эпизод с Аккагой демонстри-
рует, что тудуны полностью сохранили местное
самоуправление мелких племен Восточного При-
азовья и Прикубанья, а следовательно, никакого пе-
реноса тюркютской социальной и государственной
системы Тюркского каганата внутрь традиционных
племенных структур булгар этого региона также
не произошло. Освободившись от власти Тюркско-
го каганата, булгары легко могли вернуть своему
правителю отобранный тюркютами титул хана, но
для заимствования государственной структуры ка-
ганата нужны были слишком серьезные реформы,
следов которых, как мы увидим ниже, в обществе
дунайских болгар не сохранилось.
Праболгарская модель. Общественное
устройство булгарских племен времени Курта,
несомненно, должно было хотя бы частично со-
храниться у булгар (или “праболгар”) Аспаруха.
Структура же должностей и титулов Болгарского
ханства, к счастью, хорошо известна благодаря со-
хранившимся праболгарским надписям (Бешевли-
ев В., 19816, с.39-66; 19926; Литаврин Г.Г., 2001,
с.222, 223, 259, 260), которые, на наш взгляд, игра-
ют первостепенную роль в реконструкции системы
управления ранних булгар.
Верховный правитель праболгар носил обще-
тюркский титул “хан” (хал), но значение этого ти-
тула у каждого тюркского народа было различным.
В то время как глава тюрков назывался “иль-хан”
(il qan), т.е. “глава государства” или “глава народа”,
правитель праболгар носил титул “хан сюбиги” -
“глава войска”. Заметим, что последний титул мо-
жет происходить не только от традиционного *sii
beg, но и от *sii bilk - “собирать войска” (Сравни-
тельно-историческая грамматика ..., 2001, с.564),
даюшего более близкую фонетическую форму
*/ап sii biiyi — “хан, собирающий войска”. Судя по
тому, что титул в неизменном виде просущество-
вал до IX в., он опирался на серьезную длительную
традицию. “Хан сюбиги” исполнял высшие адми-
нистративные, военные и жреческие функции, но
уже, судя по названию самого титула, он был лишь
первый среди равных, выделившись в эпоху “дру-
жинной демократии”.
Его ближайшим советником и соправителем
являлся “капхан” - титул, известный также у авар
(Бешевлиев В., 19926, с.68). Этимология слова
(*кар хал — дословно: “закрывающий хана”) отно-
сит возникновение термина к все тому же древнему
периоду “военной демократии”, когда “заместите-
лем” вождя считался его ближайший телохрани-
тель, обычно лучший из воинов. Но у праболгар
капхан уже принадлежал к роду хана. Сейчас труд-
но сказать, насколько реальной была ситуация дво-
евластия, отмеченная у праболгар в нач.УП! в., для
более раннего периода, но существование капхана
указывает на неабсолютный характер власти “хана
сюбиги”, поскольку капханы даже сами заключали
договора с Византией. Абсолютизация власти хана
в IX в. стала уже следствием процесса унификации
178
молодого государства, контуры которого в нач.УТП
в. еще только намечались.
Следующий по рангу после капхана - “ирчигу
боил”-“внутренний боил”, был первым из высшей
знати - “боилов” — и соответствовал славянскому
“старший боярин”. Более низкая прослойка знати
именовалась “багаинами”. Известны у праболгар
и общетюркский титул “таркан”, и славянский
“жупан”, явно принадлежавший локальным сла-
вянским старейшинам. В надписях также упомина-
ются еще целый ряд менее значительных титулов.
Интересно, что во II Тюркском каганате “боила” и
“бага” были как бы “усилительными” титулами, на-
пример, полный титул Тоньюкука звучал bojla baya
tarqan (Древнетюркский словарь, 1969, с.ПО), схо-
жего же деления знати на “боилов” и “багаинов” у
тюркютов не было.
Социальная структура праболгарского обще-
ства VIII-IX вв., несомненно, уже отличалась в дета-
лях от системы общественной организации булгар
времени Курта, но ее основные принципы должны
были сохраниться. А они красноречиво свидетель-
ствуют о том, что система социальной и раннего-
сударственной организации булгарских племен
не была ни копией, ни аллюзией на организацию
Тюркских каганатов, а опиралась на собственные
оригинальные традиции племенного управления.
Пришедшие на Дунай булгары Аспаруха находи-
лись еще на стадии отхода от родоплеменной ор-
ганизации, сохраняя обычные для кочевой орды
децентрализирующие факторы. Мощным же толч-
ком к формированию настоящей государственной
системы управления стал захват славянских тер-
риторий и включение в структуру праболгарского
объединения славянских общин и “Славиний”, по-
требовавшее коренной реорганизации традицион-
ных кочевнических племенных институтов с пере-
ходом от родового к территориальному принципу
управления (Литаврин Г.Г., 2001, с.249-254, 325,
326).
В koh.VII - нач.УП! в. уровень развития соб-
ственно праболгар мало отличался от уровня обще-
ственной организации тузов, печенегов, половцев,
политические объединения которых в литературе
никогда не называются “государствами”. Еще мень-
ше оснований предполагать наличие признаков
именно государственной организации в объедине-
нии Курта, о структуре которого мы, к сожалению,
не имеем абсолютно никакой информации.
Образование племенного объединения.
Традиционная модель образования объединения
Курта в историографии - это восстание против ка-
гана: аварского у сторонников буквального пони-
мания известий Никифора о “Куваре” и тюркского
- у сторонников концепции пребывания булгар в
составе Тюркского каганата. Интересно, что обе
концепции сходятся к близкой дате: 630/631 гт и
631/632 гг.
В 630-631 гг в Аварском каганате произошло
крупное восстание булгар, закончившееся их пол-
ным поражением, но надолго подорвавшее силы
самого каганата (см.: Avenarius А., 1974; Pohl W.,
1988; Ронин В.К., 1995, с.367-371). “Аварская” ги-
потеза, особенно популярная у венгерских иссле-
дователей, предполагает, что в то время как силы
булгар внутри самого каганата были разбиты, в ре-
зультате восстания удалось добыть независимость
булгарам Прикубанья во главе с "Кувратом”. Самый
уязвимый элемент гипотезы - это аварская власть в
Прикубанье в VII в. Ее сторонники пытаются по-
дать ситуацию как сохранение аварской власти над
Северным Причерноморьем и Восточным При-
азовьем и после переселения авар в Паннонию, но
это, как минимум, попытка закрыть глаза на собы-
тия 60-80 гг VI в., в результате которых тюркюты
не только изгнали из Северного Кавказа авар, за-
хватили Восточное Приазовье и подчиненных ава-
рам утигуров, но и вторглись в Крым. Если же по
каким-то причинам около 630 г Приазовье снова
оказалось в руках авар, то речь идет о реставрации
здесь аварской власти, которая могла произойти
только вооруженным путем. Но ни второго появ-
ления авар на Северном Кавказе, ни “поражения”
тюркютов от авар, ни попыток тюркютов “вернуть”
себе Приазовье, ни вообще малейших намеков на
присутствие авар в этом регионе после 570 г в ис-
точниках на самом деле нет.
Вернуть “аварской” гипотезе здравый смысл
может разве что другой вариант событий. Соглас-
но франкской хронике, остатки разбитых в 630/631
гт булгар бежали в Баварию, но часть вполне мог-
ла уйти и к византийцам, и даже в Северное При-
черноморье. Никифор говорит, что в результате
восстания Кувар (“Куврат”) e^eStco^e пу; oiKeiaa уту;
- “ушел из родной земли”. Если предположить, что
речь все-таки идет не о Кувере, а о другом человеке
- Курте (“Коврате”), то теоретически возможным
делается и вариант откочевки части убежавших от
авар булгар во главе с Куртом “на родину” в Прику-
банье, где они и создают уже независимое от авар и
тюркютов объединение булгарских племен.
“Тюркютская” версия проще. Она предполага-
ет наличие в тексте Никифора ошибочного “хаган
Авар” вместо “хаган Тюрков”, а восстание “Кувра-
та” относит к периоду смуты в Западнотюркском
каганате 630-632 гт, когда ослабленным и занятым
внутренними неурядицами тюркютам было не до
зависимых племен. Проблема этой версии состоит
в том, что все события смуты происходили исклю-
чительно в Средней Азии и не коснулись Северного
Кавказа. Хазары, конечно, в 630 г потерпели пора-
жение в Армении, но скорее случайное, посколь-
179
Рис. 43. Удила с псалиями: 1,2- Вознесенка; 3, 4 - Брусяны И (3 - к.23, п.6; 4 — одиночный курган,
п.2); 5 — Тополи.
Fig. 43. Bits with cheek-pieces: 1,2— Voznesenka; 3, 4 - Brusyany II (3 — barrow 23, burial 6; 4 — single
barrow, burial 2); 5 — Topoli.
180
ку армянские источники не сообщают ни о какой
громкой победе персов. Скорее, здесь просто имела
место случайная гибель джабгу, похожая на эпизод
737 г, когда командующий хазарскими войсками
“Хазар-тархан”, решив поохотиться с небольшим
сопровождением, случайно попал в засаду арабов,
даже не понявших поначалу, кого они убили (Ар-
тамонов М.И., 2002а, с.235). Этому объяснению
хорошо соответствуют загадочные слова Джебу-ха-
кана в “Истории страны Алуанк”: “напали на меня
грабители” (Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с.93). Его
сын “Шаг”, услышав о смерти отца, вывел войска
тюркютов из Закавказья (по обычаю, он должен
был лично провести ритуал погребения и поми-
новения отца в степи), но и данных о том, что он
насовсем покинул Северный Кавказ, у нас нет. Су-
ществование в 632 г легитимного претендента на
каганский титул, лично не вмешавшегося в смуту,
но из-за которого Нишу Гана-шад был вынужден
просить подтверждение своего титула у китайско-
го императора, потеря Западнотюркским каганатом
всех европейских земель состоянием на 635 г, а так-
же появление на их месте в китайских источниках
до 637-642 гг нового тюркютского объединения
“хазар” - события явно взаимосвязанные, отража-
ющие образование в 632 г Хазарского каганата.
После смерти джабгу в 630 г верховным сюзе-
реном зависимых от тюркютов племен Северного
Кавказа стал его сын шад, вероятно, признавший
в 631 г законную власть своего двоюродного бра-
та Тили-тегина, но после его убийства в 632 г не
признавший нового кагана-узурпатора Нишу Гана-
шада (Дулу-хана) и объявивший каганом тюркютов
себя. Поскольку в 627 г Феофан описывает его еще
как юношу “с пушком на бороде”, т.е. 14-16 летне-
го, в 632 г первому кагану хазар было всего 19-21
год. Столь смелый акт молодого человека означал,
что в его распоряжении находилась серьезная во-
енная сила, достаточная для того, чтобы выдержать
возможную войну с Нишу Гана-шадом (Дулу-ха-
ном), т.е. фактически новым Западнотюркским ка-
ганатом. И тот факт, что ни Дулу-хан, ни его преем-
ник и младший брат Ышбара Хилаш-каган так и не
решились на конфликт с отколовшимся Хазарским
каганатом, тому более чем серьезное подтвержде-
ние. Восстание в этих условиях против хазар кого-
то из зависимых племен было бы прямым сигналом
к действию западнотюркским каганам, но источни-
ки о подобных фактах умалчивают. А вопрос, тем
не менее, очень серьезный: если Хазарский кага-
нат не смог ничего поделать всего с одним подчи-
ненным ему народом - булгарами, почему гораздо
более могущественный Западнотюркий каганат не
раздавил его “в зародыше”?
По нашим расчетам, родившийся в период
600-614 гг Курт в 632 г мог быть как ровесником
нового кагана хазар, так и уже опытным 30-летним
человеком. Но в то время как пойти на конфрон-
тацию с остальными племенами Западнотюркского
каганата и объявить себя каганом шада вынудили
обстоятельства по истине крайние (убийство отца,
дяди и старшего двоюродного брата), мог ли в 631 -
632 гг самостоятельно поднять восстание против
тюркютов Курт и, более того, повести за собой
остальные булгарские племена и их вождей? Неза-
висимо от своего возраста (17-30 лет) в 632 г Курт
или вообще еще не имел сыновей, или же макси-
мум имел младенца Батбаяна. Обстоятельство не
самое благоприятное для того, чтобы Курта при-
знали “первым среди равных” другие булгарские
вожди: правитель без дееспособного наследника
- слабый правитель. Выдвинуть Курта в этих об-
стоятельствах на первый план могли только его во-
енные способности, но что, в таком случае, стало
причиной успеха гипотетического восстания бул-
гар против тюркютов, и почему хазарам понадоби-
лось почти 40 лет, чтобы восстановить stems quo?
Наконец, почему булгары за эти 40 лет так ни разу
и не упоминаются в бурных исторических событи-
ях на Северном Кавказе?
Традиционная схема историографии с ссылкой
на Никифора упоминает о посольстве булгар к Ира-
клию, что делает Курта (Куврата) и булгар уже с 30
гг VII в. союзниками Византии, или даже больше
- с ссылкой на “победы над язычниками” Кубрата
Иоанна Никиусского - активными военными пар-
тнерами. Предположение очень серьезное с точки
зрения политической истории, поскольку заключе-
ние союза с булгарами для Византии означало бы
автоматический и бесповоротный разрыв с тради-
ционными союзниками — тюркютами, а также из-
менение всей генеральной линии “восточной” ди-
пломатии империи.
Был ли для этого повод у Ираклия, в 630 г едва
не выдавшего свою дочь за джабгу тюркютов, а в
627-628 гг успешно воевавшего в знаменитой пер-
сидской кампании вместе с будущим каганом ха-
зар? Что могло так резко склонить Ираклия в поль-
зу племени, уже в силу своего географического
положения практически бесполезного как потенци-
ального союзника против главных врагов империи
- авар, персов, а затем арабов? Личная привязан-
ность к “другу Куврату”? Сомнения в силе отколов-
шегося Хазарского каганата? Допустим такое раз-
витие событий. Почему же тогда резкие перемены
в политике империи по отношению к тюркам опять
случились после воцарения внука Ираклия - Кон-
станта II? Ведь в 645 г, а затем в 654 г в войне с ара-
бами на помощь Византии все так же, по-старому,
приходят союзники-тюрки (хазары) и зависимые от
них аланы, а также абхазы (Большаков О.Г., 2000,
т.2, с. 163, 164,170).
181
Булгары не только не участвуют в этих со-
бытиях и вообще не упоминаются источниками в
числе византийских военных союзников 30-60 гг
VII в. Сын Куврата, “до смерти хранившего союз
с Византией”, - Аспарух — наоборот, вскоре после
смерти отца вторгается в византийские пределы во
Фракии, а не апеллирует к давним союзническим
отношениям с Византией или не просит земель
для поселения, как это сделал, заметим, бывший
аварский подданный Кувер “Чудес св. Дмитрия
Солунского”. Не помнили о каких-либо союзных
отношениях с булгарами и сами византийцы, для
которых вторгшиеся в 680 г во Фракию булгары
были “мерзким и новоявленным племенем” (Чичу-
ров И.С„ 1980, с.38).
Попытаемся истолковать события иначе: союз
Куврата с Ираклием носил персональный характер
и длился лишь до смерти Ираклия. Следовательно,
возможный период союзнических отношений бул-
гар с Византией, по хронологии Никифора, - это
всего лишь 638-641 гг.
Временное усиление Западнотюркского кага-
ната, несомненно вызывавшее опасение у хазар,
именно в 638-641 гг прервалось очередной смутой.
Стало окончательно ясно, что Западный каганат
ожидает судьба Восточного, а хазары, как оказа-
лось, на два столетия избавились от проблем на
восточной границе. Иначе ситуация складывалась
у Византии, которая в 636-641 гг терпела просто
сокрушительные поражения от арабов, теряя одну
провинцию за другой и тщетно пытаясь найти ре-
сурсы для борьбы. В 639 г арабы вторглись в За-
кавказье, чем немедленно воспользовались армяне
и свергли византийского ставленника, но арабы не
остановились на этом и в 640 г вторглись и в Ар-
мению. Влияние Византии на Кавказе катастрофи-
чески падало, не менее катастрофически чувство-
вала себя и Персия, доживавшая последние дни.
Политические интересы Византии несомненно
требовали наличие сильного созника в этом реги-
оне. Таким потенциальным союзником еще 10 лет
назад воевавшим лично с Ираклием в Албании, Ар-
мении, Грузии и Персии, т.е. тех же “горячих точ-
ках”, был каган хазар. В 642 г арабы разгромили
персов, захватили Албанию и вышли к Дербенту,
действительно столкнувшись уже напрямую с ха-
зарами. Согласно какой же логике в такой ситуации
Ираклию понадобилось поддержать “восставшего
против тюрков” Куврата, пойдя на открытый кон-
фликт с бывшим и потенциальным стратегическим
союзником? И сколько тогда усилий и средств стои-
ло византийской дипломатии вернуть хазар к союзу
в правление Константа II?
Приходится констатировать, что политическая
обстановка 636-641 гг никак не благоприятствова-
ла союзу Византии с булгарами, а следовательно,
Никифор все-таки ошибался в дате, а не адреса-
те восстания “Кувара”. Свое мнение о датировке
и контексте упомянутых событий мы изложили
выше, но, отметим все же, что в других сохранив-
шихся источниках нет не только прямых указаний,
но и косвенных следов образования нового неза-
висимого политического объединения булгар или
даже просто изменения геополитической ситуации
на Северном Кавказе в сер. VII в.
Третий вариант развития событий дает болгар-
ский “Именник”. Перечислив правителей из рода
Дуло: легендарных "Авитохола” (Аттилы) и “Ирни-
ка” (Эрнака), наместника “Гостуна” (тудуна), Курта
и “Бермера” (Батбаяна), “Именник” сообщает, что
“Сии 5 кънязь дръжаше княжение сбоку страну Ду-
ная лет 500 и 15 остриженами главами” (Тихомиров
М.Н., 1946, с.87). Почему “Именник” подчеркива-
ет тот факт, что булгарские “князья” до Аспаруха
правили с “острижеными главами”? М.И.Артамо-
нов обратил внимание на то, что стрижка волос в
культурах, практиковавших ношение кос и длин-
ных волос, обычно была признаком рабского, за-
висимого положения (Артамонов М.И., 1936, с.82,
83). У тюркютов, согласно китайским источникам,
в обычное время только каган ходил с распущенны-
ми волосами, его же свита заплетала волосы в косы
(Фонякова Н.А., 2001, с.68,69). Но в описании втор-
жения тюркютов в Албанию 621 г автор упоминает
именно распущенные волосы (Мовсэс Каланкатуа-
ци, 1984, с.78), поэтому воинам явно позволялось
распускать волосы в бою для психологического
давления на противника. Чуть выше по тексту ал-
банский автор противопоставляет среди подданых
Джебу-хакана “оседлых и кочующих, бреющих
головы или носящих косы” (Мовсэс Каланкатуа-
ци, 1984, с.78), что очень напоминает оппозицию:
“зависимые-свободные”. Согласно реконструиру-
емому “языку” причесок тюркютов, длинные рас-
пущенные волосы - каган, косы - тюркюты, стри-
женные (бритые) головы - подчиненное население.
Поэтому мнение Г. Г.Литаврина, что “остриженые
головы” булгарских правителей на протяжении 515
лет их истории, до перехода Аспарухом Дуная в 681
г, означали их зависимое положение от гуннов, авар
и хазар (Литаврин Г.Г., 2001, с.327), выглядит на се-
годня наиболее обоснованным.
Итак, в нашем распоряжении есть три вер-
сии образования булгарского объединения. Первая
- “аварская” - сомнительна по целому ряду при-
чин, из которых главная - это слишком точное со-
впадение деталей восстания против авар “Кувара”
Никифора с восстанием Кувера “Чудес св. Дм. Со-
лунского”. Вторая версия - “тюркютская” - в ва-
рианте Л.Н.Гумилева и М.И.Артамонова не имеет
никакой опоры на источники, а в более распростра-
ненном варианте использования Куртом ситуации
182
смуты 631-632 гг опирается всего лишь на теоре-
тическую возможность, а не на подтвержденный
источниками факт. Наконец, третья версия — версия
болгарского “Именника” — представляется нам наи-
более вероятной, хотя она и заставляет несколько
по-новому взглянуть на сам механизм образования
объединения унногундуров.
Традиционные общие фразы историографии
о “процессах консолидации булгарских племен,
обусловивших возникновение Великой Булгарии”,
странным образом ни у кого из исследователей не
вызвали вопроса, как же именно происходила такая
“консолидация”? Каким образом отдельные племе-
на объединялись в более крупные союзы, подчи-
няясь другим вождям, а, возможно, и другим по-
рядкам, традициям? Каким образом мелкие вожди
признавали власть более крупных и т.д.? Историче-
ский опыт показывает, что никогда и ни при каких
обстоятельствах люди, наделенные хотя бы мини-
мальной властью, не расставались с ней доброволь-
но. Любые же попытки подчинить племена, даже
близкородственные, вызывали войны или хотя бы
небольшие локальные столкновения. Наконец, не-
ужели в условиях зависимости булгарских племен
от тюркютов последние спокойно взирали бы на
“консолидационные” усилия булгарских вождей,
позволяя нарушать установленные тюркютскими
тудунами порядки?
Совершенно ясно, что объединение различных
булгарских племен в один союз стало либо след-
ствием одномоментной чрезвычайной акции, либо
же административной деятельности самих тюркю-
тов. Как уже указывалось выше, в 568-576 гг огур-
ские племена огуров и утигуров еще упоминаются
как отдельные племена с отдельными тюркютски-
ми наместниками. Но в VII в. все племенные назва-
ния огурских племен исчезают, их заменяет один
новый этноним “унногундуры”. Творцами нового
объединения, скорее всего, действительно были
тюркюты, объединившие для удобства управления,
контроля и налогообложения целый ряд огурских и
других племен Прикубанья в единую подконтроль-
ную тудуну область. Эта реформа, скорее всего,
связана с известной административной реформой
Тон-джабгу-кагана (Бичурин Н.Я., 1950, т.1, с.283;
Кляшторный С.Г., 2003, с.440). Согласно “Именни-
ку”, такая ситуация сохранялась до времени Курта,
когда булгары получили первого собственного пра-
вителя. Но зависимый, по мнению автора “Именни-
ка”, статус Курта и “Безмера” (Батбаяна) означал,
что они были не ханами, а элыпеберами, как позже
правители Волжской Булгарии.
Несмотря на то, что эльтеберы признавали
верховную власть кагана, фактически они были
полунезависимыми правителями, самостоятельно
проводившими внутреннюю политику (Кляштор-
ный С.Г., 2000, с.122). Жалование местным пле-
менам Северного Кавказа собственных эльтеберов
вместо тудунов, несомненно, означало начало но-
вой политики в отношении к зависимым племенам,
направленной на завоевание большего доверия и
поддержки с их стороны. Сомнительно, чтобы это
событие произошло еще в 632 г, во время провоз-
глашения каганом “шада”, поскольку в силу воз-
раста и “семейного положения” Курт тогда вряд ли
мог претендовать на роль лидера булгарских пле-
мен. Скорее, это произошло только в 50-60 гг VII в.,
когда Западнотюркский каганат окончательно рух-
нул, а сам Хазарский каганат смог реально оценить
степень арабской угрозы.
Конфликт с хазарами. Согласно “ранней”
дате смерти, первый эльтебер булгарских племен
Курт умер в период 660-668 гг. Его сменил старший
сын Батбаян - тт]<; лритт]^ BouXyapia; ap/ovra -
“правитель первой Булгарии”, с которого, согласно
ремарке автора “Легенды”, хазары получают дань
peypt гои vuv - “и до ныне” (Чичуров И.С., 1980,
с.37), т.е. еще в конце 80-х гт VII в. Батбаян оста-
вался эльтебером Прикубанских булгар. Срок же
“3 года”, который ему отвел “Именник”, касается
времени, прошедшего от смерти Курта до изгнания
хазарами Аспаруха на Дунай, где последний и при-
нял титул “хана сюбиги”.
О причинах конфликта хазар с булгарами
Аспаруха ни один источник не сообщает. Только
позднее еврейское сочинение кон.Х — нач.Х! в.,
известное как “Ответное письмо хазарского царя
Иосифа Хаздаю ибн-Шафруту”, называет в каче-
стве причины банальный территориальный захват
(Коковцов П.К., 1932, с.75, 92). Отношение к это-
му источнику у исследователей неоднозначное, но
все же в историографии XX в. постепенно исчез-
ло мнение о “хазарско-еврейской переписке” как
позднем фальсификате. Осталась другая пробле-
ма: является ли указанный текст подлинным, или
же это еврейское литературное сочинение XI-XIII
вв., основанное на пласте в целом достоверной ин-
формации, вынесенной из среды иудеев Хазарии?
К сожалению хазароведов, пока более предпочти-
тельным выглядит второй вариант.
“Письмо царя Иосифа” изобилует географи-
ческой информацией, находящей ряд параллелей
в арабской географической литературе, но, так же,
как и географические данные из письма Хаздая
ибн-Шафрута, отличающейся от арабской. Скорее
всего, они восходят к данным еврейского ученого
Дунаша ибн Тамима, который, по его же словам,
составил специально для Хаздая ибн-Шафрута
книгу астрономического характера. Учитывая, что
письмо Хаздая включает целый ряд географиче-
ских координат, не совпадающих с арабскими, мы
склонны считать указанную книгу Дунаша ибн Та-
183
мима больше географической, чем астрономиче-
ской. Описание Хазарии у Иосифа крайне скудно и
включает минимум информации о северо-западной
части каганата, куда не доходили или просто не до-
пускались арабские купцы. Данные же о столице
и способе жизни царя имеют выраженный “зани-
мательный” характер. При этом еврейский автор
писем откровенно слабо понимал смысл кочевого
быта хазар, интерпретировав откочевку Иосифа в
апреле из Атиля в степи как выход “к своему полю
и саду [в пространной редакции - виноградни-
ку] и к своей (полевой) работе” (Коковцов П.К.,
1932, с.85, 102). О тенденциозности составителя,
не упомянувшего ни о кагане, ни о язычниках и
мусульманах Хазарии, уже писалось много. К.Цу-
керман обращает внимание также на подлинность
известий “Жития Кирилла” об обращении хазар в
иудаизм, согласно которым “религиозный диспут”
произошел только в 860 или 861 г (Цукерман К.,
2002а, с.525-532; 20026, с.57-74), что девальвиру-
ет и версию “Письма Иосифа” об этих событиях.
Наконец, по тексту “письма” о хазарах слишком
часто говорится в третьем лице, что выдает явное
заимствование информации о хазарах из какого-то
источника. Прямой и очевидной целью составите-
ля письма было создание документа, подтверждаю-
щего существование “иудейского государства”, по-
этому факты о Хазарии, вынесенные, вне всякого
сомнения, из среды самих хазарских евреев, были
просто соответствующим образом препарированы.
Согласно пространной редакции “письма Ио-
сифа”, раньше страну, в которой он жил, занимали
“В-н-н-т-р”, “многочисленные, как песок у моря”.
Но хазары победили в войне, и “В-н-н-т-р” оста-
вили страну и “бежали, а те преследовали их, пока
не настигли их, до реки “Дуна”. До настоящего дня
они расположены на реке “Дуна” по близости от
Кустандины, а хазары заняли их страну до настоя-
щего дня” (Коковцов П.К., 1932, с.92).
Не столь “героическим” выглядит рассказ ви-
зантийского автора “Легенды”, согласно которому,
в передаче Феофана (Чичуров И.С., 1980, с.37),
после разделения булгар “прошло недолго, вышел
большой народ Хазар из внутренних глубин Берзи-
лии Первой Сарматии и овладел всей противолежа-
щей землей до Понтийского моря. А первого брата
Батбаяна, архонта первой Булгарии, обязал платить
дань, которую он [народ хазар] получает и до ныне”.
Несколько иначе передает текст Никифор (Чичуров
И.С., 1980, с. 153, 154): “Таким образом, поскольку
народ разделился и рассеялся, племя Хазар из глу-
бины страны, именуемой Берсилией, вблизи Сар-
матов, тогда совершенно безнаказанно отсюда на-
падало. Они везде опустошили округу над землей
Понта Эвксинского и достигли моря. Затем и Баяна,
сделав подвластным, вынудили платить дань”.
Значение выражения Л£ратист]<; уг|<; “противо-
лежащая земля” в тексте Феофана довольно четко
определяется в начале “Описания”, где лерапкоп;
церЕся. “противоположной стороной” Эвксинско-
го Понта называется северная (арктюп;) сторона
(Чичуров И.С., 1980, с.36). О вторжении хазар в
Северное Причерноморье говорит и Никифор,
упоминая опустошение /wpia rq<; блёр ndvtowov
Ev^eivov уг|<; “округи над землей Понта Эвксинско-
го”. Эти сведения практически подтверждают вер-
сию “письма Иосифа” о преследовании хазарами
булгар Аспаруха до Дуная. Обратим внимание и на
тот факт, что Аспарух был вынужден пройти все
Северное Причерноморье и остановиться только
в “Онгле”, локализированном Анастасием у boreos
interiores Danubio fluvios - “находящихся севернее
Дуная рек”, т.е. Прута и Серета (Литаврин Г.Е, 2001,
с. 197). По мнению X.Димитрова, только за Дне-
стром Аспарух смог почувствовать себя в безопас-
ности от хазар (Димитров X., 1989, с.53). Похоже,
речь действительно шла о молниеносном захвате
хазарами всего Северного Причерноморья, переход
же Аспарухом Дуная во многом был предопределен
именно давлением хазар, от которых булгары суме-
ли обезопасить себя только во Фракии.
Если верить “письму Иосифа”, т.е. поздней
хазарской версии событий, пересказанной еврей-
ским автором, победа на унногундурами (в-н-н-т-р)
позволила хазарам занять страну, в которой про-
живал Иосиф. Скорее всего, источник имеет ввиду
не дельту Волги, а более широкую зону кочевания
хазар Иосифа, охватывавшую современные Кал-
мыкию и Ростовскую область. Именно в эту зону
и вклинивается ареал расселения унногундуров
Аспаруха, по М.И.Артамонову (Артамонов М.И.,
1936, с.45-48). По логике событий, булгары Аспару-
ха оказались препятствием для расселения хазар на
запад от Волги. Отказавшись добровольно отдать
свои земли хазарам и переселиться в указанное но-
вое место, Аспарух пошел на конфликт, в котором
потерпел поражение и бежал со всем племенем на
запад. Вслед за ним в Северное Причерноморье
проникли хазары.
Согласно Феофану, “народ хазар” просто
“овладел всей противолежащей землей до Понтий-
ского моря”, но Никифор уточняет: “они везде опу-
стошили округу над землей Понта Эвксинского”,
что подразумевает совсем даже не мирную картину
появления хазар в Северном Причерноморье. Ники-
фор не говорит об опустошении именно “селений”,
как перевел отрывок И.С.Чичуров (Чичуров И.С.,
1980, с. 162), его /wpia - это “область”, “округа”.
Но сообщение вполне можно трактовать как напа-
дение именно на византийские области Северного
Причерноморья, где археологически в это время
действительно фиксируются следы разрушений и
184
Рис. 44. Однолезвийные (1-6) и двулезвийные (10) мечи, палаши (7-9): 1 - Уч-Тепе; 2 - Виноградное,
к.5; 3 - Сивашовка; 4 - Чапаевский, 5 - Мадараш. 6 Изобильное, 7 - Ясиново. 8 - Арцибашево; 9
— Епифанов; 10 Заплавка.
Fig. 44. One-blade (1-6) and two-blade (10) swords, broadswords (7-9): 1 - Uch-Tepe; 2 - Vinogradnoie,
barrow 5; 3 — Sivashovka; 4 — Chapaievskii; 5 - Madarash; 6 - Izobilnoie; 7 — Yasinovo; 8 — Artsibashevo; 9
- Yepifanov; 10-Zaplavka.
185
пожаров (Айбабин А.И., 1998; 1999, с.185-187). Мы
акцентируем внимание на этом факте, поскольку он
однозначно свидетельствует о конфликте Визан-
тии и хазар в это время, прозрачно объясняющем,
почему в 680-681 гт Византия так и не обратилась
за помощью против булгар Аспаруха к своим тра-
диционным союзникам хазарам.
Возможно ли уточнить датировку рассмотрен-
ных событий? М.И.Артамонов относил появление
хазар в Северном Причерноморье еще к 653 г., ссы-
лаясь на нехватку хлеба в Херсоне, отмеченную в
письмах папы Мартина и вызванную, по мнению
исследователя, хазарским вторжением в Крым (Ар-
тамонов М.И., 2002а, с.211, 212). Свидетельством,
даже косвенным, этот источник назвать на самом
деле трудно, так как Мартин жалуется на постоян-
ное состояние дел, эмоционально подчеркивая свое
бедственное положение и отсутствие средств к су-
ществованию, ни словом не упоминая о враждеб-
ности окружающих Херсон “язычников” (Бородин
О.Р., 1991, с.178-180; Сорочан С.Б., 2004а, с.342-
348). Реальная “ранняя” дата хазарского вторжения
в Северное Причерноморье опирается на другое
обстоятельство — традиционную датировку смерти
Курта (“Куврата”) временем Константа II (642-668
гг). Если следовать информации “Именника”, Аспа-
рух был изгнан всего через три года после смерти
Курта, т.е. дата булгаро-хазарского конфликта в
этом случае — не позже 670 г и не ранее 645 г. Уточ-
нение времени рождения Курта (не ранее 600 г.) по-
зволяет сузить эту дату до 663-670 гг.
Разрыв в отношениях с Византией у хазар в
действительности произошел в 662 г, когда хазары
вторглись в принадлежащую Византии Албанию.
Но немедленное вторжение хазар и в Северное
Причерноморье в это время вряд было возможно,
поскольку в упомянутом походе 662 г в Албанию
хазары потерпели неудачу, плюс в это же время в
земли подчиненных хазарам алан вторглись арабы.
Только поход 664 г, лично возглавленный каганом,
достиг цели заключения нужного хазарам договора
с албанским князем Джуаншером, женившемся на
дочери кагана. Несмотря на неустойчивую полити-
ческую ориентацию Джуаншера, союзником хазар
он оставался до последних дней своей жизни. Ал-
бания в это время играла роль надежного “буфера”
между хазарами и арабами, что и развязало, нако-
нец, хазарам руки на других стратегических для
них направлениях. Только с 665 г действительно
стали возможными и разгром булгар, и вторжение
хазар в Северное Причерноморье. Убийство Джу-
аншера, датируемое 669/670 гг (Артамонов М.И.,
2002а, с.204; Новосельцев А.П., 1990, с.175) или
680/681 гг. (Большаков О.Г., 1998, с.214; Цукерман
К., 2001, с. 318; Шагинян А.К., 2003, с.95), вызвало
немедленную реакцию вождя дагестанских “гун-
нов” Алп-эльтебера, который, “мстя за кровь Джу-
аншера”, опустошил Албанию. Новый непрочный
мирный договор албанцам удалось заключить толь-
ко при посредничестве епископа Елиасара, причем
переговоры вел сам Алп-эльтебер, а не каган хазар
(Мовсэс Каланкатцуаци, 1984, с. 120, 121). В 670-
682 гг албанская хроника пишет только о нападени-
ях на Албанию “гуннов” и политических контактах
только с “князем гуннов” Алп-эльтебером. Хазары
полностью изчезают из поля зрения албанцев до
684-685 г, когда они неожиданно “напомнили о
себе” масштабнейшим вторжением в Албанию и
Армению (Тер-Гевондян А.Н., 1977, с.51). М.И.Ар-
тамонов связал этот поход с освобождением основ-
ных сил хазар после войн на западе (Артамонов
М.И., 2002а, с.207). Разбор ситуации на "албанском
фронте” показывает отсутствие упоминания хазар
в Закавказском регионе в период 665-684 гг. Осо-
бенно показателен эпизод убийства зятя хазарского
кагана Джуаншера, когда ни каган лично, ни хаза-
ры не приняли участия в карательном походе на
Албанию и последующем “разбирательстве” вины
Вараз-Трдата, что было поручено выполнить вас-
салу и еще одному зятю кагана — “князю гуннов”
Алп-эльтеберу. Хазар же явно отвлекали другие,
более важные события, происходящие вдалеке от
Албании.
Суммируя фрагменты мозаики исторической
картины 60-70 гг VII в., мы отчетливо выделяем пе-
риод 665-684 гг, когда внимание хазар было отвле-
чено от традиционно стратегически важного для
них региона Восточного Закавказья и приковано
к другому региону — Северо-Западному Кавказу и
Северному Причерноморью.
Ключевым для понимания событий 60 гг VII в.,
пожалуй, оказывается эпизод 664 г. В декабре 664
г хазарский каган неожиданно с многотысячной
армией вторгается в Албанию. Угнав множество
скота и пленников, каган располагается ставкой на
берегу р.Куры и вызывает к себе албанского ишха-
на Джуашера. И хотя “ни один из персидских царей
не осмеливался лицом к лицу предстать перед ца-
рем туркестанским”, Джуаншер, разбивший в 662
г хазар и вполне опасающийся их мести, тем не
менее, вместе с семнадцатью спутниками выпол-
няет приказ кагана. Результат встречи ошарашил
албанцев: каган неожиданно выдает за Джуаншера
свою дочь, а также возвращает ему всю захвачен-
ную добычу: 120 тыс. голов скота, 7 тыс. лошадей
и 1200 пленников (Мовсэс Каланкатцуаци, 1984,
с. 102,103). Необъяснимое великодушие кагана вы-
зывает еще больше вопросов в свете дальнейшего
поведения Джуаншера, дважды съездившего в Да-
маск добровольно подтвердить свою преданность
Халифату. Если в 666 г Албании угрожали арабы,
почему Джуаншер даже не попытался оказать им
186
сопротивления, опираясь на хазар? Наконец, поче-
му, несмотря на подданство арабам, хазары не толь-
ко не рассорились с Джуаншером, но и выступили
“мстителями за его кровь” после убийства ишхана?
Похоже, поход 664 г преследовал совершенно кон-
кретную цель — превратить Джуаншера не в под-
данного, а в надежного партнера хазарского кагана
с целью обезопасить свои дагестанские владения
от арабов и получить возможность отвлечь основ-
ные силы на другой “фронт”. Следовательно, уже
в конце 664 г хазарам пришлось решать какую-то
сложную политическую проблему, потребовавшую
полной мобилизации их военных сил.
Реконструировать ситуацию на основе име-
ющихся у нас источников можно только прибли-
зительно. В 662 г после отъезда Константа II на
Сицилию и резкой активизации арабов хазары по-
чувствовали себя лишенными византийской под-
держки в Закавказье и сделали попытку захватить
принадлежащую на тот момент Византии Алба-
нию. Джуаншер отразил набег, продолжить же вой-
ну хазарам, по иронии, не удалось из-за неожидан-
ного похода арабов на алан, совершенного, скорее
всего, в рамках общей антивизантийской кампании
этого года. Сами лишившие себя главного союзни-
ка, а также потерпевшие поражения от албанцев и
арабов, хазары оказались в ситуации, отдаленно
напоминающей положение авар после поражения
626 г. Тогда, в 626-630 гг восстали лишенные веры
в непобедимость авар зависимые племена кагана-
та - славяне под предводительством франка Само,
а также булгары. Поражения хазар 662 г, конечно,
мало сравнимы с аварским 626 г, но вера в непобе-
димость хазар вполне могла зашататься даже после
такого эпизода. Главным катализатором неприят-
ностей стали “многочисленные, как песок у моря”
булгары.
Если следовать распространенной версии о
том, что “шегор вечем” болгарского “Именника”
означает “год быка” и год смерти Курта, согласно
восточному календарю, эта дата падает на 665 г. В
таком случае, подготовка войны хазарами против
булгар велась еще при жизни Курта и, скорее всего,
должна была стать непосредственной причиной его
гибели, о чем, правда, не упоминают источники,
наоборот, передающие версию о конфликте сыно-
вей Курта с хазарами. Хронология гипотетическо-
го конфликта в первом варианте будет такой: 662
г — восстание булгар; 665 г — поражение и смерть
Курта; 668 г - второе восстание Аспаруха, его по-
ражение и уход в Подунавье. Если все же следовать
версии византийских авторов и намеку “Именника”
на зависимый статус Курта, “шегор вечем”, т.е. 665
г, скорее, окажется датой объявления ханом Аспа-
руха, которую народная память слила воедино со
смертью Курта.
Мы полагаем, что первый эльтебер булгар Курт
действительно умер около 662 г. Его наследником
закономерно назначили старшего сына - Батбая-
на, но, вследствие каких-то внутренних разногла-
сий, булгары пошли на нарушение установленного
хазарами административного порядка и раздели-
ли союз на две части, одну из которых возглавил
Аспарух. Судя по отнесению “Именником” Батба-
яна к правителям булгар “с острижеными глава-
ми”, не он являлся источником смуты, а его брат
Аспарух. Наверное, уже невозможно установить, в
чем именно заключалась крамольность поведения
Аспаруха: открытом непризнании власти хазар, не-
уплате дани, территориальном конфликте с сосед-
ними хазарскими родами, неподчинении какому-то
приказу кагана и т.д. В любом случае, причина не
замыкалась на самом Аспарухе, а затрагивала ин-
тересы всего племени, иначе после поражения от
хазар большинство родов не пошли бы за Аспару-
хом на далекий Дунай, а остались бы в Прикубанье
с Батабаяном.
Готовя поход 664 г в Албанию, хазары, похоже,
уже планировали свой уход из Прикаспия. Их до-
говор с Джуаншером был направлен не на кратков-
ременный отвод войск, а на долгосрочное сотруд-
ничество с целью недопущения арабских походов в
Дагестан. Интересно, что северным соседом Джу-
аншера становилось “царство гуннов” во главе с
еще одним зятем кагана — Алп-эльтебером. Судя по
данным Мовсэса Дасхуранци, титул эльтебера, т.е.
полномочия полусамостоятельного правителя, “ве-
ликий князь гуннов” Алп получил одновременно
с браком (Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с. 127, 128).
Решение кагана в данном случае носило политиче-
ское значение и вряд ли сводилось только лишь к
“любви хакана” к Алпу. Похоже, браками своих до-
черей с Джуаншером и Алпом, а также наделением
вождя “гуннов” Дагестана титулом и полномочия-
ми эльтебера каган преследовал четкие цели укре-
пления позиций каганата в Западном Прикаспии
не путем ужесточения своей власти, а наоборот,
обретением преданных, но почти независимых со-
юзников. Сомнительно, чтобы такая серьезнейшая
подготовка велась всего лишь к обычной войне с
булгарами на Кавказе - скорее, в декабре 664 г ка-
ган уже принял решение о преследовании Аспару-
ха и захвате Северного Причерноморья. Полностью
отдавая себе отчет в том, что такая акция ослабит
позиции хазар в Прикаспии, каган и решился сде-
лать своими личными союзниками и зятьями Джу-
аншера и Алп-эльтебера. И, следует признать, эта
политика себя в целом оправдала. Вряд ли в 666 г
Джуаншер предал хазар - скорее всего, он знал, что
на помощь хазар в случае вторжения арабов рас-
считывать нельзя ввиду их занятости войной на за-
паде, поэтому и признал подданство Халифату до-
187
бровольно. Но арабские войска при этом не вошли
в Албанию и не заняли стратегическую для хазар
крепость Дербента. Это был несомненный поли-
тический успех Джуаншера, позволивший ему до
смерти оставаться в приятельских отношениях и с
хазарами, и с арабами.
Хронология реконструируемых событий вы-
глядит такой: 662 г - поражения хазар в Албании и
Алании, смерть Курта, разделение булгарских пле-
мен между Батбаяном и Аспарухом; 664 г - воору-
женный конфликт хазар с Аспарухом, уход племени
в Северное Причерноморье; декабрь 664 г - поход
хазар в Албанию, договор с Джуаншером; весна
665 г - уход хазар из Прикаспия, начало экспансии
в западном направлении.
Одним из этапов этой экспансии стал захват
византийского Боспора, но историческая ситуация
вряд ли располагала к открытому конфликту хазар
с Византией уже в 665-670 гг. В это время арабы не
предпринимали на фронте серьезных действий, по-
мешавших бы византийцам отреагировать на втор-
жение хазар в Крым. И только в 671-678 гг, когда
арабы осадили Константинополь, византийцы ока-
зались совершенно беспомощными перед набегами
славян, булгар и хазар. Впрочем, захват хазарами
степей Северного Причерноморья не обязательно
сопровождался их немедленным вторжением и в
византийские владения — в этой ситуации возмож-
на поэтапность действий: 665-670 гг - появление и
обоснование в причерноморских степях, 671-678 гг
- вторжение в византийский Крым.
Судьба унногундуров Аспаруха в этой модели
выглядит такой: 664 г - поражение от хазар, уход в
Северное Причерномье; 665 г — появление первых
отрядов хазар в Приазовье и Причерноморье, уход
булгар в “Онгл”; 675-679 гг - начало спорадических
набегов во Фракию; 680 г - экспедиция Константи-
на IV против булгар, его поражение и масштабное
вторжение булгар во Фракию; 681 г - заключение
булгаро-византийского договора, полное переселе-
ние унногундуров Аспаруха во Фракию.
Этнополитическая ситуация в степях Вос-
точной Европы кон.VII в. Картину восточно-
европейской степи koh.VII в. можно представить
благодаря двум географическим сочинениям - “Ар-
мянской географии” и “Космографии” Равеннского
Анонима.
“Ашхарацуйц” - “Описание Земли” или “Ар-
мянская география” (Патканов К.П., 1877; 1883)
—известна в двух списках, авторство одного из ко-
торых ныне отдают Анании Ширакаци. К.П.Пат-
канов считал начальной краткую редакцию, а про-
странную - созданной на ее основе другим автором
(Патканов К., 1883, с.23). К.Цукерман, наоборот,
предполагает, что более ранняя пространная ре-
дакция, а краткая была создана позже самим же
Ананией (Цукерман К., 2001, с.325). Мы не исклю-
чаем, что краткая редакция действительно могла
быть создана на основании пространной, но только
не на основе известного нам списка, включающе-
го множество ремарок-замечаний и дополнений,
характерных именно для редактируемых текстов.
Ремарки же этого редактора представляют для нас
исключительный интерес. В то время как редактор
краткой версии локализует во Фракии только сла-
вян, готов и византийцев, редактор пространной
версии уже знает о завоевании Фракии “Аспар-
Хруком”, сыном “Хубраата”, “бежавшем от Хазар с
гор Булгарских и прогнавшем авар на запад” (Пат-
канов К., 1883, с.25, 26). Эта ремарка однозначно
сделана около 681 г, еще “по горячим следам” со-
бытий. Автор или редактор краткой версии об этом
не знал, не интересовали его и подробности рассе-
ления кочевнических племен Восточной Европы,
из которых он упоминает только “гуннов” к северу
о Дербента, “басилов” (берсилов) в дельте Волги, а
также хазар и “бушхов” (башкир?), отмечая: “Царь
Севера называется Хаган. Он владыка Хазар. Цари-
ца же, жена Хагана, происходит из рода Басилов”
(Патканов К.П., 1877, с.36-38). В пространной ре-
дакции информация и детальнее, и разнообразнее.
Редактор располагает к северу от р.Кубани “народы
Турков и Болгар, которые именуются по названи-
ям рек: Купи-Булгар, Дучи-Булкар, Огхондор Блкар
- пришельцы, Чдар-Болкар”, упоминая также о
Гиппийских горах, с которых “бежал сын Худба-
дра”. В дельте Волги автор локализует "баслов”
(берсилов), к которым “приходят на зимние пастби-
ща и располагаются на восток и на запад от реки”
“сильные народы Хазар и Бушхов”. “К северу (от
Дербента) близ моря находится царство Гуннов, на
западе у Кавказа город Гуннов, Вараджан, а также
города Чунгарс и Мсндр (Семендер). К востоку
живут Савиры до реки Талта (Атль), отделяющей
азиатскую Сарматию от Скифии, то же что Апахтар
или Туркестан. Царь их называется хаган, а царица,
жена хагана, хатун” (Патканов К., 1883, с.29-31).
Общими сюжетами обеих редакций “Геогра-
фии”, заимствованными из первоначального ис-
точника, являются рассказы о “царстве гуннов”, о
взаимоотношениях хазар, берсилов и “бушхов” в
районе дельты Волги и локализации “Туркестана”
к востоку от Волги. Можно согласиться с К.Цукер-
маном, что редактор краткой версии изменил фразу
пространной редакции о хагане - правителе Турке-
стана на соотвествующее новым политическим ре-
алиям “владыка хазар” (Цукерман К., 2001, с.329),
но и пространная редакция, по сравнению с началь-
ным сводом и краткой редакцией, сообщает новые
исторические подробности, а именно: о расселении
тюрков к северу от Кубани рядом с булгарами. По-
следнее явно не случайно указывается источником
188
вместе с упоминанием о бегстве “сына Худбадра”,
т.е. связывается с последствиями булгаро-хазарско-
го конфликта. Краткая редакция об этом конфликте
еще не знает, о чем ярко свидетельствует ее описа-
ние Фракии, т.е. составлена она до 680 г, но не ранее
60 гт VII в., поскольку ее редактор уже информиро-
ван о падении Западнотюркского каганата и о том,
что в его время “царь севера хаган” остался всего
лишь “владыкой хазар”, а не всего “Туркестана”.
Еще к более раннему времени может относиться
начальный свод “Ашхарацуйц”, где о Западнотюрк-
ском каганате еще говорилось как о реалии, но, по
мнению А.П.Новосельцева, сведения “Географии”
о “Туркестане” заимствованы из персидских ис-
точников (Новосельцев А.П., 1990, с.82), действи-
тельно более ранних, чем “Армянская география”.
К раннему пласту известий А.П.Новосельцев отно-
сит и упоминание пространной редакции о савирах
(Новосельцев А.П., 1990, с.82).
Данные “Армянской географии” позволяют
заключить, что состоянием на 80 гг VII в. в вос-
точноевропейской степи произошли изменения,
прямо связанные с хазаро-булгарским конфликтом.
Его следствием стал захват земель булгар-унногун-
дуров Аспаруха тюрками - “хазарами”, которые
теперь расселились не только в непосредственной
близости низовий Волги, но и к северу от Кубани.
О Северном Причерноморье армянские географы,
к сожалению, информацией не владели, поэтому
население этого региона ими разделяется не более,
чем на “христиан” и “язычников” (Патканов К.,
1883, с.27).
Около 700 г западноевропейский географ из
Равенны, составивший “Космографию”, также
уже знал о стране Хазарии. Согласно Анониму,
на картах хазар располагают (точнее, ascribitur
- “надписывают”) в “десятом часу ночи”, между
Меотийскими болотами и “пустынной” или “древ-
ней” Скифией (Подосинов А.В., 2002, с. 181). Да-
лее в рукописях “Космографии” утверждается, что
“Великой Скифией” называют саму Хазарию, но
порядок предложений Й.Шнетц и А.В.Подосинов
здесь считают перепутанным (Подосинов А.В.,
2002, с. 191, 246). Особых противоречий в тексте
на самом деле нет. Пытаясь совместить разновре-
менную информацию на одной карте, Аноним не
мог не осознавать, что названия стран со временем
претерпевают изменения, поэтому отождествление
“Великой Скифии” с “Хазарией” на рубеже VII-
VIII вв. имело все основания. Сама Хазария лока-
лизуется в “Космографии” в Европе ниже “Океана”
и “Римфейских гор”, из которых вытекает Танаис:
Item ponitur in locis planitiis longe lateque nimis
spatiosissima [patria] que dicitur Chazaria... per quam
Chazirorum patriam plurima transeunt flumina, inter
cetera fluvius maximus qui dicitur Cuphis (Подоси-
нов A.B., 2002, c.191) - “Также расположена в рав-
нинной местности в длину и ширину чрезвычайно
обширная [страна], которая называется Хазария ...
Через эту страну Хазиров протекают очень много
рек, среди прочих большая река, которую называ-
ют Куфис”. Ниже Хазарии упоминаются Лазия и
Абсилия, причем Лазия, по Анониму, уже распола-
гается в Азии, хотя границу Азии и Европы он про-
водит по линии Боспора (Подосинов А.В., 2002,
с. 191). Если согласиться с перестановкой пред-
ложений Й.Шнетца и А.В.Подосинова, окажется,
что Хазарию нужно рассматривать как небольшое
образование, расположенное вплотную к Меотиде
так, чтобы к востоку от нее до Волги еще могла
поместиться обширная “пустынная Скифия”. Если
же следовать буквально тексту “Космографии”,
Хазария должна находиться южнее Среднерусской
возвышенности, севернее Кавказского хребта, к
востоку от Азовского моря и западнее Волги. Судя
по контексту, к числу рек Хазарии должен отно-
ситься и Дон, но о проживании хазар к западу от
Дона источник не знает. Это и не удивительно,
учитывая, что вся информация Анонима о землях
“девятого часа ночи” восходит к Иордану, Страбо-
ну, Порфирию, Ливанию и Евтропию, вследствие
чего в Северном Причерноморье “Космография”
знает только амазонок и “страну Дарданию”, поче-
му-то не только перенесенную к востоку от Дуная,
но и растянутую до Приазовья (Подосинов А.В.,
2002, с. 181, 194, 195, 215). Совершенно ясно, что
автор просто не обладал современной ему инфор-
мацией о Северном Причерноморье, а возможно,
также исходил из ошибочной локализации “Вели-
кой Скифии”, располагая ее фактически к востоку
от Меотиды. В последнем случае реальные грани-
цы Хазарии, тождественной, по мнению Анонима,
“Великой Скифии”, должны распространяться и
на Северное Причерноморье, т.е. соответствовать
информации греческих источников о захвате хаза-
рами этого региона около 679 г. С другой стороны,
соседство Хазарии на востоке с обширной “пу-
стынной Скифией” может также восходить к пони-
манию Скифии как “Апахтарк” или “страны Тур-
ков” “Армянской географии” (Патканов К., 1883,
с.31, 32). В таком случае восточной границей Ха-
зарии действительно оказывается Волга, служив-
шая в “Ашхарацуйц” границей между Азиатской
Сарматией и Скифией, а у Равеннского Анонима
— крайней западной границей “Великой Скифии”,
тождественной “Хазарии”.
Представления автора “Космографии” о “Ски-
фии” или “Скифиях”, конечно, крайне путаны, по-
этому строить на них заключения о локализации
Хазарии довольно опасно. Несомненно другое
- уже около 700 г в Западной Европе хорошо зна-
ли об обширной стране хазар, располагавшейся от
189
190
Рис. 45. Пряжки: 1, 37 — Васильевка, к.2, п.1; 2 - Белозерка, к.2; 3,4- Малаи; 6, 15 - Иловатка;
5, 7, 28 - Чапаевский; 8 — Чебугол; 9, 10 — Крупской; 11 — Рябовка, п.2; 12, 30, 46 —Дымовка; 13, 29
— Костогрызово; 14 —Епифанов; 16 —Портовое; 17 — Зиновьевка; 18, 33, 35, 38, 40, 41—Виноградное
(18, 33, 35, 40, 41 — к.5; 38 — к.35); 19 - Арцибашево; 20, 39, 43, 44 - Христофоровка (20, 39, 43 - к. 7,
п. 12; 44 - к. 7, п. 7); 21, 31 - Бережновка, к.1, п. 7; 22, 32, 34— Сивашовка; 23, 42 - “Царский курган "; 24
— Вознесенка; 25 —Келегеи; 26-Богачёвка, к.8, п.12; 27—Авиловский; 36 — Аккермень; 45 — Рисовое, к.2,
п.1О.
Fig. 45. Buckles: 1, 37 — Vasilievka, barrow 2, burial 1; 2 — Belozerka, barrow 2; 3, 4- Malai; 6, 15 — Ilo-
vatka; 5, 7, 28 - Chapaievskii; 8 - Chebugol; 9, 10 - Krupskoi; 11 - Ryabovka, burial 2; 12, 30, 46 - Dymovka;
13, 29 — Kostogryzovo; 14— Yepifanov; 16 — Portovoie; 17 — Zinovievka; 18, 33, 35, 38, 40, 41 - Vinogradnoie
(18, 33, 35, 40, 41 - barrow 5; 38 - barrow 35); 19 - Artsibashevo; 20, 39, 43, 44 - Khristoforovka (20,
39, 43 - barrow 7, burial 12; 44 - barrow 7, burial 7); 21, 31 — Berezhnovka, barrow 1, burial 7; 22, 32, 34
— Sivashovka; 23, 42 — “Tsarskii kurgan ”; 24 — Voznesenka; 25 — Kelegei; 26 — Bogacbyovka, barrow 8, burial
12; 27- Avilovskii; 36 — Akkermen; 45 - Risovoie, barrow 2, burial 10.
Приазовья до Волги и включающей Прикубанье
- бывшую “Оногорию”.
События 664-681 гт закрепили новую этно-
географию юга Восточной Европы. Изгнанные со
своих земель булгары Аспаруха обосновались во
Фракии, а отколовшаяся от его племени часть —
“огхондор-блкар-пришельцы” “Армянской геогра-
фии” — осталась на Северном Кавказе, но сменила
место проживания, что, вероятно, вызвало опреде-
ленные территориальные перераспределения и у
части булгарских племен, оставшихся под властью
Батбаяна. Судя по данным “Армянской геогра-
фии”, основная часть булгарских племен осталась
на своих землях к северу от р.Кубани, но в этой
зоне появилось и новое население - тюрки-“хаза-
ры”, занявшие, в первую очередь, прежние земли
племени Аспаруха. К сожалению, армянские и за-
падноевропейские географы кон.VII в. были слабо
информированы о ситуации в Северном Причер-
номорье, но, согласно греческим и более поздним
еврейско-хазарским источникам, до 679 г вся степ-
ная зона вплоть до Дуная была захвачена хазара-
ми, вторгшимися также в Крым и захватившими
византийский Боспор.
Историческое значение объединения Курта.
Находясь с 568-570 гт под властью Тюркского кага-
ната, а позже Западнотюркского, булгарские племе-
на были долгое время лишены самостоятельности
в управлении. “Тюркютский” период их истории
ознаменовался ликвидацией обособленности от-
дельных племен, включенных в единую админи-
стративную область под управлением тюркютско-
го тудуна. Тем не менее, такая форма управления
не нарушала внутренней структуры организации
булгарских племен, не навязывала тюркютских со-
циальных институтов, а в более широком смысле
- тюркютских обычаев и культуры.
Образование в 632 г Хазарского каганата, ве-
роятно, не сразу отразилось на положении булгар.
Только в 50-60 гт VII в. внутренняя реформа в ка-
ганате дала нескольким наиболее крупным пле-
менным союзам зависимого тюркского населения
Северного Кавказа собственных правителей - эль-
теберов. Для булгар получение первого эльтебера,
которым стал Курт (602-662 гт) из рода Дуло, ста-
ло несомненным прогрессом. Вместо администра-
тивной области под управлением тудуна на карте
Хазарского каганата появилось довольно крупное
племенное объединение булгарских племен во
главе с собственным вождем, подчинявшимся уже
только напрямую кагану и проводившим полнос-
тью самостоятельную внутреннюю политику. В
исторических событиях 2-й пол. VII в. на Северном
Кавказе как полусамостоятельные объединения
также вновь начинают упоминаться аланы и сави-
ры (“гунны”). Сейчас трудно сказать, чем именно
была вызвана реформа в Хазарском каганате, вер-
нувшая самоуправление наиболее крупным за-
висимым племенам: давлением местной знати на
серьезно ослабевших после раскола и образования
собственного каганата тюркюгов-“хазар” или же
политическим расчетом хазар, заинтересованных
в усилении “пограничных” зависимых племен в
условиях возрастающей угрозы со стороны арабов.
В любом случае, на примере савиров и алан эта по-
литика себя оправдала.
Несмотря на то, что объединение булгарских
племен Курта - “унногундуры” - было творени-
ем тюркютской (“хазарской”) администрации, его
система управления, общественной и военной ор-
ганизации опиралась на собственные булгарские
традиции, а не была заимствована у тюркютов.
Единственное, что вряд ли было изменено, это
тюркютская система налогообложения, но сам
сбор податей уже переходил в компетенцию не
тюркютского наместника-тудуна, а булгарского
эльтебера.
Источники не имеют никакой достоверной
информации о самостоятельной политической дея-
тельности Курта. В сообщении Никифора о восста-
191
нии “Кувара” против кагана авар и его посольстве
к византийскому императору именно эти факты и
служат доказательством заимствования сюжета из
“Чудес св. Дм. Солунского” о Кувере - вожде за-
висимого булгарского населения Аварского кага-
ната. Остальные источники не знают ни о каком
восстании булгар на Северном Кавказе и даже не
упоминают местных булгар до эпизода булгаро-ха-
зарского конфликта. Согласно “Именнику” болгар-
ских князей, Курт и Батбаян (Безмер) правили “с
острижеными главами”, т.е. как зависимые прави-
тели (эльтеберы), первым же независимым “ханом
сюбиги” стал Аспарух, приняв этот титул “в стране
Дуная” (т.е. после ухода с Северного Кавказа, а не
буквально, после захвата Фракии). Его конфликт
с хазарами 664 г носил локальный, скорее всего,
территориальный характер и не затронул основ-
ную часть булгар Батбаяна, как и раньше, сохра-
нявшего унаследованный от отца титул эльтебера
булгар.
Историческое значение объединения Курта со-
стоит в образовании первого крупного племенного
объединения булгар во главе с собственным прави-
телем - эльтебером, подчинявшемся верховному
сюзерену многих племен Северного Кавказа - ка-
гану хазар. Получение самоуправления в рамках
Хазарского каганата уже было серьезным дости-
жением булгар. Оно заложило основы собственной
системы управления, дальнейшее развитие которой
вылилось в образование независимого Болгарско-
го ханства на Дунае. Появление последнего трудно
назвать “логическим следствием” развития объ-
единения Курта. Речь, скорее, идет о совпадении
ряда обстоятельств, которыми сумела великолепно
воспользоваться незаурядная “пассионарная” лич-
ность - сын Курта Аспарух, сумевший превратить
поражение от хазар и изгнание из родины в блестя-
щую победу над византийцами и обретение “новой
родины” на Дунае.
Раздел 3. Дипломатические отношения
Византии и кочевников Восточной Европы
koh.VI - нач.УШ в.
Анализ византийских изделий и монет из само-
го перещепинского комплекса, а также других ком-
плексов перещепинской культуры свидетельствует
о тесных отношениях рассмотренной нами группы
кочевников с Византией на протяжении большого
периода с koh.VI до нач.\ЛП в. На каких принципах
строились эти отношения? С какими исторически-
ми событиями они связаны? Наконец, какие исто-
рические народы были в них задействованы?
3.1. Принципы дипломатии
Шаблонный образ Византии в археологиче-
ских работах, посвященных исследованию истории
и культуры “варваров”, довольно выразительно от-
ражает ситуацию “аберрации дальности”. В вопро-
се дипломатических отношений Византию обычно
представляют как некую безликую супердержаву,
поддерживающую постоянные контакты со всеми
окружающими народами, подвергающуюся по-
стоянным грабежам варваров, но, тем не менее,
одновременно безболезненно тратящую огромные
средства на ежегодные денежные выплаты и подар-
ки варварам. Отдельные факты в этом стереотипе
сливаются в закономерности, отдельные события
превращаются в постоянный процесс, а конкретная
событийная история замещается общей историче-
ской моделью.
К сожалению, при интерпретации комплексов
перещепинской культуры чаще всего исследовате-
ли обращались именно к моделям отношений ви-
зантийцев и варваров, а не к анализу конкретных
событий. Сделав безусловно верный вывод о том,
что перещепинские вещи I группы — не работа ви-
зантийской мастерской по заказу кочевников, а
дипломатические дары, З.А.Львова тут же предпо-
лагает, что “снабжение варварских предводителей
сбруей, поясами и оружием стало своего рода по-
литическим обычаем Византии” (Залесская В.Н. и
др., 1997, с.71), и что такие дипломатические дары
“в избытке получали от Византии аварские кага-
ны вплоть до 70-х годов VII в.” (Залесская В.Н. и
др., 1997, с. 137). Так ли проста эта ситуация? Дей-
ствительно ли византийцы так охотно одаривали
варварских правителей и именно таким составом
даров? Перед нами предстает проблема, настолько
же сложная, как и сама история дипломатических
отношений Византии с кочевниками, несомненно,
нуждающаяся в отдельном историческом исследо-
вании со стороны византинистов16. Мы же можем
предложить вниманию читателей только краткий
обзорный исторический очерк.
Начало формирования традиций дипломатиче-
ского общения Византии с кочевниками, пожалуй,
можно отнести к первым контактам Восточной
Римской империи с гуннами, носивших характер
вербовки федератов для войны с готами. Далее
уже сама империя нуждалась в защите от гуннов,
вследствие чего начались регулярные выплаты
дани в виде “подарков”, а также обмен посольства-
ми. Если во времена Руи встречи происходили на
пограничной территории, то во время правления
Аттилы восточно- и западноримские посольства
прибывали уже непосредственно в ставку гуннов,
16 В настоящее время эта проблема специально изучается Е.Н.Нечаевой.
192
Рис. 46. Пряжки (продолжение): 1, 6, 12, 13 - “Царский курган ”, 2, 3 - Изобильное, 4, 5
— Калининская, к 30, п 3; 7 — Епифанов; 8 - Арцибашево; 9 — Келегеи, 10- Новые Санжары; 11, 24-
26, 31 — Перещепина; 14-Ясырево II, к.1; 15, 17 - Вознесенка; 16 — Мокрая Балка; 18 — Чир-Юрт; 19
— Костогрызово; 20 — Родионовка; 21 — Христофоровка, к. 7, п. 7; 22 — Черноморское; 23 — Ковалевка; 27,
28 — Наташино, к.16; 29 - Богачёвка, к.9 п.5; 30 - Октябрьское; 32-Директорская Горка, п.5.
Fig. 46. Buckles (continuation): I, 6, 12, 13 - "Tsarskii kurgan "; 2, 3 - Izobilnoie; 4, 5 - Kalininskaia,
barrow 30, burial 3; 7 — Yepifanov; 8 — Artsibashevo; 9 - Kelegei; 10 — Novyie Sanzhary; 11, 24-26, 31
— Pereshchepina; 14 — Yasyrevo II, barrow 1, 15, 17— Voznesenka; 16 — Mokraia Balka; 18 — Chir-Yurt; 19
— Kostogryzovo; 20 — Rodionovka; 21 — Khristoforovka, barrow 7, burial 7; 22 — Chernomorskoie; 23
— Kovalyovka; 27, 28- Natashino, barrow 16, 29 — Bogachyovka, barrow 9 burial 5; 30 — Oktiabrskoie; 32
- Directorskaia Gorka, burial 5.
193
причем варвары даже разработали целую систему
сопровождения и постоя послов. Не менее четкой
выглядела и система одаривания гуннов: дары по-
лучали наиболее влиятельные лица в варварском
“государстве”, их послы, а также все лица, в по-
мощи которых были заинтересованы греки. Но то,
что “работало” в случае с гуннами, нельзя было
механически переносить и на других кочевни-
ков. Это ярко показал эпизод с акацирами, когда
ошибка в определении рангов акацирских вождей
при раздаче даров обернулась полным провалом
посольства, в результате чего вместо союзника
Византии против гуннов, акациры стали новыми
подданными Аттилы (Латышев В.В., 1948, с.252).
Соблюдение рангов для кочевников было всегда
важной деталью, поэтому, например, отправляясь
с посольством к командующему войсками хазар в
629 г Шату, албанский католикос Виро заранее рас-
спросил у хазар “об именах вельмож и князей, во-
евод и полководцев, начальников каждого племени
их войска, о высоком или низком их положении,
чтобы знать, какие подарки им поднести. Он раз-
делил подарки по именам их, сделал на них над-
писи и опечатал их” (Моисей Каганкатваци, 1861,
с. 124, 125).
Удачнее, чем в гуннское время, политику “раз-
деляй и властвуй” византийские дипломаты реали-
зовали позже с утигурами и кутригурами (Десту-
нис С., 1860, с.323, 324; Прокопий Кесарийский,
1993, с.353) и, на первых порах, с аварами, исполь-
зуя их против враждебных Византии кочевников и
славян (Дестунис С., 1860, с.320, 321,432,433). Но
знакомство с каждым новым народом нужно было
начинать с нуля, серьезно рискуя жизнями послов,
как показывают примеры убийства аварами ант-
ского посла Мезамира (Дестунис С., 1860, с.324,
325), арест византийского посольства Эльпидия и
Коментиола аварами (Феофилакг Симокатта, 1996,
с. 18) и задержание посольства Валентина тюркю-
тами (Дестунис С., 1860, с.418-422).
Изучение варварского этикета, обычаев, ма-
неры ведения беседы, эстетических вкусов и т.д.
было обязанностью каждого посольства. Основы-
ваясь на этих наблюдениях, строилась линия по-
ведения послов, определялись состав и количество
даров, порядок и способ их раздачи. Свои наблю-
дения послы обычно записывали, чтобы их можно
было использовать позже другим посольствам. По-
казательно, что в X в. по инициативе Константина
Багрянородного была создана даже специальная
энциклопедия “Извлечения о послах”, представ-
лявшая собой объемную хрестоматию отрывков из
книг античных и византийских писателей (Левин-
ская И.А., Тохтасьев С.Р., 1991, с.313).
Аваро-византийские дипломатические отно-
шения в целом довольно неплохо описаны источ-
никами до 626 г, поэтому о характере посольств
можно сложить общее впечатление. Во-первых, не-
смотря на наличие договоренностей об ежегодной
выплате дани, византийские посольства к аварам не
были регулярными, поскольку дань получали на-
оборот аварские послы. Все описанные случаи ви-
зантийских посольств касаются чрезвычайных си-
туаций. связанных обычно с военными событиями.
Аварский каган принимал послов всегда на выезде
из основной ставки. Возможно, такое впечатление
создается только благодаря состоянию источников,
но более вероятно все же, что авары сознательно
не пускали греков глубоко внутрь каганата и наме-
ренно не выдавали центры расположения главных
ставок своих вождей. Иначе трудно объяснить, по-
чему византийские источники не знают практиче-
ски ничего о внутренних областях каганата, о его
структуре, политических центрах, об обычаях авар
и даже имен аварских каганов, кроме Баяна. На-
конец, гораздо чаще, чем о посылке даров аварам,
источники упоминают об одаривании аварских по-
слов, специально являвшихся в Константинополь
под разными предлогами получить дары для себя
и кагана.
Первое серьезное посольство византийцев
(Валентина) к аварам везло в качестве подарков
“цепочки, украшенные золотом, и ложа, и шелко-
вые одежды, и множество других вещей” (Десту-
нис С., 1860, с.323). Расположенным еще на Север-
ном Кавказе аварам греки, в первую очередь, везли
вещи, но сразу же после их переселения в Малую
Скифию дары стали преимущественно денежными.
Менандр упоминает о том, что аварские посольства
немедленно меняли полученные деньги на нужные
им вещи (Дестунис С., 1860, с.327, 324; Левинская
И.А., Тохтасьев С.Р., 1991, с.323). Но далеко не все
вещи были для византийцев желанным предметом
экспорта. Прокопий Кесарийский (НА, XXV, 4)
упоминает о специальной таможне у Босфорского
пролива, следившей, “не вывозится ли к поселив-
шимся у Понта Эвксинского варварам что-нибудь
из недозволенного к вывозу из земли римлян к
варварам”; одним из таких предметов контроля,
причем не только на вывоз, но и ввоз, было ору-
жие (Прокопий Кесарийский, 1993, с.399). Специ-
ально изданная Юстинианом после восстания Ника
новелла 85 Юридического кодекса жестко ставила
под контроль производство и продажу оружия в
Византии. Согласно закону, все оружие должно
было соответствовать четким нормам и сдаваться
в государственный арсенал, а производилось оно
преимущественно государственными мастерскими
под руководством магистра оффиций. Ремесленни-
ки-оружейники не имели права покинуть корпора-
цию, для подкрепления чего им даже выжигались
на руках клейма-стигматы (Чекалова А.А., 1986).
194
Несмотря на это, частные ремесленники, вероят-
но, пытались нарушать это постановление и втай-
не продавать оружие “на сторону”. Как показывает
эпизод 562 г, положивший, по мнению Менандра,
начало войнам Византии с аварами (Дестунис С.,
1860, с.327), авары все-таки где-то смогли купить
оружие и попытались вывезти его из империи. Но
запрет на вывоз аварами византийского оружия су-
ществовал даже с начального, союзнического этапа
византийско-аварских отношений, тем более невоз-
можной была продажа и изготовление оружия для
авар византийскими мастерами после начала долго-
летнего военного конфликта. Наоборот, в противо-
стоянии вооружений византийцы даже сами пыта-
лись заимствовать аварский сложносоставный лук
(PohlW., 1992, S.19).
Вооружение всегда, даже в раннем средневе-
ковье, являлось предметом, оберегаемым от взоров
потенциальных противников, а технология его из-
готовления так же, как и сейчас, представляла со-
бой “военную тайну”. Показательно в этом плане
сообщение Гильома де Рубрука, побывавшего в
ставке монгольского хана, прошедшего всю страну
монголов туда и обратно, и после этого, уже в Кав-
казских горах, получив, в виду опасности от алан, в
сопровождение 20 татар, неожиданно замечающе-
го: “я обрадовался этому, так как надеялся увидеть
их вооруженными, ибо я никогда не мог увидать их
оружия, хотя сильно интересовался этим” (Рубрук
Г., 1997, с.181). Так же, как западноевропейские
послы к монголам строго оберегали информацию
о сухопутных дорогах Европы, опасаясь выдать ко-
чевникам пути нападения в свои страны, так же и
монголы строго охраняли от глаз чужеземного по-
сольства свои “военные тайны”.
Дипломатические отношения Византии с вра-
гами авар - тюркютами — были не менее сложными,
хотя и гораздо более теплыми. Первым прибыло в
568 г в Константинополь посольство тюркютов “с
письмами, приветствиями и подарками, состояв-
шими из немалого количества шелка” (Дестунис
С., 1860, с.373). Ответное посольство Зимарха так-
же привезло дары Истеми-джабгу-кагану, но о их
составе Менандр не сообщает, упоминая только,
что в числе ответных даров Истеми подарил Зи-
марху рабыню-киргизку (Дестунис С., 1860, с.379).
Детальную информацию о византийских дарах
тюркютам мы имеем только для событий 626-628
гт, когда созданная тюрко-византийская коалиция
успешно действовала против персов. Начало союза
положило посольство Андрея, пообещавшего, по
словам “Истории страны Алуанк”, “насытить алч-
ность златолюбивого, звериных нравов народа ко-
соносцев” “великими и несметными сокровищами”
(Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с.81). Другой источ-
ник этой албанской хроники словами Хосрова опи-
сывает византийские дары так: “золото и серебро,
драгоценные каменья или одеянья, расшитые золо-
том и жемчугами, “бейез” и пурпуровые мантии”
(Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с.77, 79). При личной
встрече джабгу тюркютов и Ираклия у Тбилиси, по
словам Никифора, “Ираклий, сняв со своей голо-
вы венец, возложил его на голову турка; устроив
для него пир, Ираклий даровал ему всю пирше-
ственную утварь, императорские одежды и укра-
шенные жемчугом серьги. Точно также император
собственноручно украсил подобными серьгами и
сопровождавших турка архонтов” (Чичуров И.С.,
1980, с. 159). Состав византийских даров тюркютам
напоминает начальный этап аваро-византийских
отношений - это преимущественно богатая одеж-
да и личные украшения, а также ценные золотые
и серебряные вещи. Небольшие монетные подарки,
возможно, также скрываются под общим термином
“золото”, но о специальных денежных выплатах
источники не говорят ни слова.
Другая ситуация с аварами. Военные пораже-
ния от авар заставили византийцев ежегодно вы-
плачивать огромные суммы денег в качестве дани,
которую греки все еще пытались называть “по-
дарками” (PohlW., 1992, S.17, 18). Но кроме этого,
аварские правители время от времени требовали
от византийцев дополнительных даров, часто слу-
живших не более, чем символами унижения “под-
данного” аварам императора. Именно такими были
прихоти кагана, потребовавшего от Маврикия сна-
чала слона, потом золотое ложе и демонстративно
отославшего эти подарки назад, как ненужные (Фе-
офилакт Симокатта, 1996, с.13, 14).
Отношение самих греков к любым выплатам
варварам было крайне негативным, о чем свиде-
тельствуют эмоциональные пассажи Прокопия из
“Тайной истории” (Прокопий Кесарийский, 1993,
с.353, 382, 388). И даже союзное посольство фран-
ков 592 г. Маврикий, остро нуждающийся в под-
держке, одарил богатыми подарками, но наотрез
отказался от любых денежных субсидий франкам
(Феофилакт Симокатта, 1996, с. 162, 163). Как уже
отмечалось выше, в Византии даже существовал
запрет на вывоз золотой монеты из государства (За-
лесская В.Н. и др., 1997, с.20, 21), поэтому любые
поступления византийского золота к кочевникам
были либо вынужденными выплатами дани, либо
“подарками”, преследовавшими определенные
цели.
Мы хотим специально подчеркнуть — сотря-
саемая внутренними переворотами и пандемиями,
постоянными вторжениями варваров, а также тяже-
лейшими войнами с персами и арабами Византия
VI-VII вв. не имела, пожалуй, ни одного года фи-
нансового благополучия и находилась еще далеко
от средневекового образа “златообильной Визан-
195
тии”. Выплаты варварам ложились тяжелым бреме-
нем на казну и население империи, не говоря уже
о том, что “наследниками Римской империи” они
воспринимались как политическое унижение. По-
этому каждая конкретная выплата имела серьезные
основания, а не объяснялась “традицией” снабже-
ния варваров золотом.
Переговоры византийцев с варварами обычно
происходили в атмосфере крайнего недоверия. Со-
гласно стереотипу византийцев, все варвары чрез-
вычайно алчны и готовы на любой поступок ради
денег и даров, а свою дружбу не дарят, а продают.
Войны они завязывают без причины и завершают
их, не заключая договоров, а подписав соглаше-
ние, не держат слова (Литаврин Г.Г., 2001, с.593).
Варвары платили византийцам той же монетой,
создавая образ “лживого, лукавого грека”, “упо-
требляющего десять языков и один обман” (Десту-
нис С., 1860, с.418. 419). В результате, византийцы
лучшим способом переговоров считали “покупку
дружбы” варваров, что вполне устраивало и по-
следних, так как никто особо не верил в искрен-
ность греков.
Чеканка специальной легковесной монеты для
выплат варварам означала целенаправленную подго-
товку к дипломатическому контакту. Как отметил
Дж.Смедли, ни один из варварских народов не был
настолько изолированным от Византии, чтобы не
отличить столь прозрачный обман, тем более, что
легковесные монеты специально маркировались
(Smeadly J., 1988, р.124). Кого же предупреждала
маркировка солида? Однозначно аргиропратов-ме-
нял, находившихся в Византии на государственной
службе. “Меченые” двадцатикаратные солиды слу-
жили маркером контрабандистов — нарушителей
монополии государственной торговли с “нежела-
тельными” варварами, которых заставляли отдавать
товары и золото государственным торговым корпо-
рациям по монопольным завышенным ценам. Под-
черкнем еще раз тот факт, что ни в аварских, ни в
восточноевропейских кочевнических погребениях,
где найдены легковесные солиды, нет серебряной
византийской монеты, служившей единицей торго-
вого обмена византийских купцов от Пиренеев до
Китая. Следовательно, открытой торговли между
этими группами кочевников и Византией не суще-
ствовало.
Если речь шла о дани, византийцы обычно
ждали посольства от варваров, пытаясь одновре-
менно до последнего оттянуть момент выплаты под
различными предлогами. Получив же дань на руки,
варвары ставились перед выбором: или обменять
ее на товары тут же, в государственной таможне,
по спекулятивному курсу, или же увезти золото с
собой, зная, что “меченую” монету не примет в рас-
четах никто, кроме контрабандистов, также, разу-
меется, завышающих стоимость товара “за профес-
сиональный риск”.
Когда монета чеканилась для подарков, ини-
циатива посольства принадлежала самим визан-
тийцам. Полновесные монеты и вещевые подарки
получали “дружеские” варварские послы во время
приемов, а также варварская знать во время визан-
тийских посольств, поэтому здесь инициатива кон-
такта менее определенна. Зато в случае одаривания
неполновесными монетами византийцы должны
были быть совершенно уверенны, что варвары не
обнаружат этот факт немедленно, а следовательно,
неполновесными солидами никогда не одаривали
“дружеские” варварские посольства, да и выплаты
ими делали только тогда, когда между Византией и
указанными варварами не существовало открытых
торговых отношений.
Рассматриваемые нами археологические следы
выплат и подарков византийцев кочевникам могут
быть данью, платой за нейтралитет или союз. В боль-
шинстве этих случаях инициатива посольств при-
надлежала византийцам, а следовательно, их причи-
ны нужно искать в общеполитической ситуации.
3.2. Византийские посольства
3.2.1. Денежные выплаты
В археологических комплексах восточноевро-
пейских кочевников целый ряд эпизодов диплома-
тических контактов с Византией в VI - нач.УП! в.
выделяется благодаря нумизматическому материа-
лу (см.: раздел 2.2.4 части I).
Наиболее ранние монеты Юстиниана I в ди-
пломатическом плане малоинформативны. Они
могли попасть к интересующей нас группе кочев-
ников от утигуров и савиров в качестве выплат дани
или просто военной добычи, или же принадлежали
тюркам, чьи предки участвовали в политических
сношениях с византийцами в 60-70 гт VI в. Начина-
ется же “фиксируемая” история контактов с Визан-
тией во время правления императора Маврикия.
Посольство Маврикия (582-602 гг). Полно-
весные солиды Маврикия — Тиберия могли, разуме-
ется, поступить к кочевникам и с более поздними
выплатами, но мы все же должны учитывать все
варианты, а также то обстоятельство, что речь идет
об официальных дипломатических отношениях, в
которых правящие императоры предпочитали ис-
пользовать все же монеты со своими изображени-
ями. Также позднее мог быть подарен и серебря-
ный перещепинский рукомойный прибор из ковша
и кувшина с клеймами этого периода (Залесская
В.Н. и др., 1997, кат.З, 4), поэтому реконструируе-
196
Рис. 47. Железные пряжки: 1, З-Заплавка; 2, 4, 5, 8, 12 - Вознесенка; б, 7 — Глодосы; 9, 15, 19
-Наташино, к. 17; 10 - Старонижестеблиевская; 11, 20 - Калининская (11 — к.30, п.З; 20-к.4, п.1О); 13
— Малая Терновка, к.24. п.З; 14, 17- Уч-Тепе; 16— “Царский курган”; 18 —Портовое; 21 - Аджиголь; 22
— Васильевка, к.2, п.1.
Fig. 47. Iron buckles: 1,3— Zaplavka: 2, 4, 5, 8, 12 - Voznesenka; 6,7 — Glodosy; 9,15, 19 — Natashino,
barrow 17; 10 — Staronizhesteblievskaia; 11, 20 — Kalininskaia (11 — barrow 30, burial 3; 20 — barrow 4, burial
10); 13 — Malaia Ternovka, barrow 24, burial 3; 14, 17— Uch-Tepe; 16— “Tsarskii kurgan"; 18 — Portovoie; 21
—Adzhigol; 22— Vasilievka, barrow 2, burial 1.
197
мое византийское посольство периода Маврикия к
рассматриваемой группе кочевников остается под
вопросом.
Более уверенно о существовании дипломатиче-
ских отношений с кочевниками Восточной Европы
в это время говорят письменные источники. В 589 г
Византия при посредничестве грузинского царя Гу-
уарама заключила военный союз с тюркютами про-
тив Персии, следствием которого стало вторжение
хазар в Албанию и Армению и тюркютов в восточ-
ные провинции Персии (Артамонов М.И., 2002а,
с.158, 159; Гумилев Л.Н., 1993, с.125-132; Шаги-
нян А.К., 2003, с.25-27, 135). Следующий контакт
тюркютов с византийцами произошел в 600 г (или
в 598 г, по Феофилакту Симокатте) (Kh.VII. 7-8),
когда в Константинополь к императору Маврикию
пришло посольство от Бёпо-кагана (Дату-хана или
“Турксанфа”) сообщить, что уже престарелый ка-
ган западных тюркютов сумел вновь объединить
Западный и Восточный каганаты. В этом случае
византийцами могли быть одарены лишь послы
Бёгю-кагана и сам каган, поэтому происхождение
перещепинских монет и посуды времени Маврикия
— Тиберия можно связать только с посольством 589
г. Судя по находке похожего солида вблизи Буха-
ры (Кропоткин В.В., 1962, с.47), “отголоски” этой
выплаты достигли и основного района расселения
тюркютов.
Посольство Фоки (602-610 гг). Посольство
времени Фоки реконструируется лишь благода-
ря двадцатикаратным монетам этого императора.
Письменных упоминаний о нем нет, но в контексте
исторических событий такое посольство выглядит
вполне возможным.
Вступление Фоки на престол в 602 г, а точнее,
убийство Маврикия, вернувшего в свое время пре-
стол персидскому шаху Хосрову И, вызвало законо-
мерный разрыв византийско-персидского договора
591 г и означало новый виток войны на Ближнем
Востоке. Стремясь обезопасить себя со стороны
авар, Фока заключил в 604 г с ними договор, но,
как уже упоминалось выше, монеты Фоки из авар-
ских погребений и восточноевропейских кочевни-
ческих комплексов разные и не связаны с одной
выплатой. С другой стороны, нельзя не обратить
внимание на тот факт, что в 603 г в войну с Пер-
сией вступил Западнотюркский каганат. Согласно
“Истории епископа Себеоса”, тюрки пришли на
помощь восставшим кушанам (История епископа
Себеоса, 1939, с.58-60), но во всей этой истории
нельзя полностью исключать и “руку” византий-
ской дипломатии, особенно учитывая, что одно-
временно в 603-604 гг подняли восстание против
персов и албанцы. В начавшейся с 604 г активной
стадии войны Византии с персами позиции визан-
тийцев таяли с каждым днем, и Фока, вне всякого
сомнения, должен был попытаться искать помощи
у тюрков. Но Западнотюркский каганат в это вре-
мя сам переживал не лучшие времена, поэтому по-
пытки византийских дипломатов вовлечь тюрков
в новые военные действия против персов вряд ли
имели шансы на успех. Если восстания кушан и
албанцев 603 г, а также вмешательство тюрков в
эти события были действительно скоординирова-
ны византийцами, то посольство к тюркам следует
ожидать в 603 г.
Посольство Ираклия 613-628 гг. Широкая
география распространения солидов Ираклия и
Ираклия Константина 613-625 гт в кочевнических
комплексах Восточной Европы делает весьма
маловероятной их связь с одариванием Ираклием
правителя “гуннов”, явившегося около 619 г в Кон-
стантинополь вместе со своей семьей и свитой, да
и возможно подобное путешествие всей верхуш-
ки племени со своими семьями разве что на очень
близкое расстояние, т.е. из Подунавья. Следы ода-
ривания подобного посольства следовало бы ожи-
дать увидеть в наиболее богатых комплексах, в то
время как в Перещепине монет этого времени нет
вообще, а в Келегеях один из солидов легковесный,
а другой — всего лишь подражание. Совстречае-
мость же солидов чеканки 613-625 гг и 626-628 гт в
Чир-Юрте указывает, что они попали к этой группе
кочевников (савирам), скорее всего, одновременно
во время событий 625-628 гт. С этими же событи-
ями могут быть связаны и находки из Киргизии и
Таджикистана (Кропоткин В.В., 1962, с.46, 51).
Согласно источнику В Мовсэса Дасхуранци, в
625 г Ираклий “снарядил в путь одного из своих
нахараров по имени Андрэ, мужа мудрого и ода-
ренного, и отправил его [к тюркютам], обещая ве-
ликие и несметные сокровища: “Лишь бы протянул
мне руку в этом великом мщении, и я обязуюсь на-
сытить алчность златолюбивого, звериных нравов
народа косоносцев” (Мовсэс Каланкатуаци, 1984,
с.81). Посольство Андрея оказалось успешным:
ему удалось заключить союз с братом Тон-джабгу-
кагана, и с разрешения самого кагана тот вместе со
своим сыном в 627 г. вторгся в Закавказье на по-
мощь Ираклию.
История действий союзников неоднократно
разбиралась до деталей (Артамонов М.И., 1936,
с.49-62; 2002а, с.164-169; Цукерман К., 2001, с.315-
324). Нам важно отметить, что с эпизодами встре-
чи Ираклия и джабгу тюркютов у Тбилиси 62.1 г
и разграбления персидской столицы Дастакерта
Б.И.Маршак и К.М.Скалон связали происхожде-
ние части перещепинских византийских сосудов, а
также золотых сасанидских (Залесская В.Н. и др.,
1997, кат.21, 22) (Маршак Б.И., Скалой К.М., 1972,
с.7-19; Залесская В.Н. и др., 1997, с.67, 68, 125,
126). Очевидно, опираясь на слова Феофана о том,
198
что тюркюты в перисидском походе Ираклия непо-
средственно не участвовали, поскольку “разбежа-
лись”, Б.И.Маршак и З.А.Львова допускают, что
золотая сасанидская посуда могла быть подарена
правителю тюркютов Ираклием (Залесская В.Н. и
др., 1997, с.92). Но, как продемонстрировал К.Цу-
керман (Цукерман, К., 2001, с.322-324), сведения
Феофана неточны, и именно участие сорокатысяч-
ной армии тюркютов и позволило Ираклию столь
легко занять персидскую столицу. Следовательно,
происходящие из царской сокровищницы Сасани-
дов перещепинские сосуды кат.21 и 22 принадле-
жали шаду - командующему тюркютскими войска-
ми и непосредственному участнику персидского
похода.
Посольство Ираклия 629-632 гг. Существо-
вание этого посольства маркируют полновесные
солиды Ираклия и Ираклия Константина 629-632 гт
чеканки, а также перещепинские подарочные меда-
льоны того же выпуска. З.А.Львова и Б.И.Маршак
связывают это посольство с отсылкой Ираклием в
630 г своей дочери Евдокии к тюркютам (Залес-
ская В.Н. и др., 1997, с.90). Согласно Никифору,
во время совместной осады Тбилиси в 627 г Ира-
клий обручил свою дочь с джабгу тюркютов (Чи-
чуров И.С., 1980, с. 151, 160). Речь в тексте идет
совершенно четко о джабгу, а не о его брате Тон-
джабгу-кагане. Вопреки скептицизму некоторых
исследователей, этот брак был бы равным, так как
именно младший брат Тон-джабгу-кагана и являл-
ся его преемником, т.е. потенциальным следую-
щим каганом Западнотюркского каганата. В 630 г
Евдокия, согласно обещанию, была направлена к
тюркютам, но вернулась, поскольку по дороге по-
сольство узнало о гибели жениха (Чичуров И.С.,
1980, с.153, 161). Разумеется, византийцы не мог-
ли оставить тюркютов совсем без компенсации,
поэтому часть состава посольства, на наш взгляд,
продолжила путь и привезла сыну джабгу шаду по-
дарки, в числе которых оказались и перещепинские
медальоны. Судя по дате изготовления, с этим по-
сольством вполне могло прийти и перещепинское
блюдо с крестом (кат.5), но также вероятно и его
отношение к более поздним подаркам (Залесская
В.Н. и др., 1997, с.90).
Особенно интересной представляется находка
золотого брактеата Ираклия и Ираклия Константи-
на 630 г чеканки в Таджикистане (Кропоткин В.В.,
1962, с.51). Похоже на то, что одновременно собо-
лезнования в связи с гибелью брата и подарки были
посланы Ираклием и самому Тон-джабгу-кагану.
Посольство Ираклия 638-641 гг. Существо-
вание данного посольства несколько под вопросом,
поскольку солиды Ираклия, Ираклия Константина
и Ираклеона этого периода, по мнению И.В.Соко-
ловой, могли прийти к кочевникам и позже, в виде
единой выплаты с монетами Константа II 643-646
гт (Залесская В.Н. и др., 1997, с.24). Но здесь важен
другой факт - во 2-й пол. 638 г Ираклий отчеканил
партию двадцатикаратных солидов, изготавливае-
мых, как мы убедились выше, в основном специ-
ально для выплат кочевникам Восточной Европы.
Почему это произошло?
Согласно хронологии Никифора, на период
638-641 гг падает восстание “Кувара” (“Куврата”)
против авар. Но даже приняв эту хронологию, мы
все равно должны отбросить версию об одарива-
нии “дружеского” варварского посольства двадца-
тикаратными солидами, поскольку послы могли
немедленно убедиться в “жульничестве”, попы-
тавшись что-либо купить у частных торговцев на
эти деньги в Константинополе или на обратном
пути. Двадцатикаратные солиды можно, конечно,
было вручить послам как дар варварскому вождю
в запечатанном кошеле, но сама версия о чеканке
специального выпуска двадцатикаратных солидов
ради одаривания вождя кочевников, самого при-
славшего посольство и попросившего заключить
с ним союз, выглядит слишком претенциозной и
отражает “аберрацию дальности” исследователей-
номадистов. Подготовиться к приезду посольства
“Кувара” византийцам было невозможно, посколь-
ку оно стало следствием неожиданного восстания
против авар. Следовательно, вопрос одаривания
“Кувара” решался уже во время пребывания его
послов в Константинополе. Но изготовление пар-
тии монет - дело не столь быстрое. Сомнительно,
конечно, чтобы для небольших легковесных вы-
пусков изготавливались трудоемкие маточники
- тут вполне можно было обойтись и несколькими
чеканами, но сам смысл “экономии” на двадцати-
каратных выпусках при небольшой партии монет
просто терялся — византийцы явно хотели просле-
дить контакты этой группы варваров, не допустив
их, так же как и авар, к свободному торговому об-
мену. Довольно странное отношение к союзному
вождю, наделенному Ираклием сенатским звани-
ем патрикия! Еще нелепее выглядит эта ситуация,
если отождествить “Кувара” с Кубратом Иоанна
Никиусского, ведь посылка “другу”, воспитанно-
му при дворе, неполновесной монеты с запретом
свободной торговли означала уже явный недруже-
любный акт.
Скорее всего, двадцатикаратный выпуск со-
лидов Ираклия, Ираклия Константина и Ираклеона
2-й пол.638 г чеканился независимо от событий в
степи и предназначался для выплат, обусловленных
важной государственной потребностью. Причины
же для подготовки таких выплата 638 г явно были.
Война с, казалось бы, примитивными пустынными
кочевниками-арабами складывалась для Византии
крайне неудачно. Постаревший Ираклий доволь-
199
но инертно взирал на маневры арабов 635-636 гт,
а после полного разгрома византийской армии на
р.Иармук и потери Дамаска в 636 г, вместо того,
чтобы лично возглавить новую армию, покинул Ан-
тиохию, предоставив разбираться с арабами своим
полководцам и местному населению. В начале 637
г арабам сдался Иерусалим. Падение священного
города христианского мира вызвало вялую попыт-
ку контрнаступления византийцев в нач. 638 г, но
они вновь были разбиты при Ма’аррат Мисрин, и
арабы вышли к Антиохии. Главный город Сирии
на протяжении всех военных действий 634-638 гг
представлял собой основной пункт сбора визан-
тийских войск, а в 638 г в нем сосредоточились
остатки византийской армии и тысячи беженцев.
Попытка остановить арабов на подступах к городу
опять оказалась неудачной, и город был полнос-
тью блокирован. Не имея надежды на внешнюю
помощь и средств для выдерживания длительной
осады, в августе 638 г Антиохия сдалась (Больша-
ков О.Г., 2000, т.2, с.74-78; Кривов М.В., 2002, с.60-
64). Не лучше дела обстояли у персов, которые в
637 г претерпели два серьезнейших поражения при
Кадисии и Джалуле, потеряв столицу Ктесифон
(Колесников А.И., 1982, с.86-101; Большаков О.Г.,
2000, т.2, с.59-69). Дальнейшее продвижение ара-
бов приостановилось из-за бездарности Мугиры,
но весной 638 г новым наместником Басры был на-
значен Абу Муса, резко исправивший положение
(Большаков О.Г., 2000, т.2, с.86-91).
Во 2-й пол. 638 г, когда Ираклий отчеканил
партию двадцатикаратных солидов, Византия и
Персия находились в состоянии “нокдауна”. Ара-
бы двинулись в Северную Месопотамию, угрожая
выйти к Армении, но до непосредственной угрозы
Закавказью с этой стороны дело пока не дошло. Не
было ее еще и со стороны Персии, но византийцы
вполне могли расценить начало новых активных
военных действий летом 638 г как предвестие ее
скорого падения. Византии в этой ситуации отча-
янно нужны были союзники, для “покупки друж-
бы” которых и была отчеканена партия легковес-
ных солидов. Из кочевников же Восточной Европы
единственной силой, которая могла в ближайшем
будущем пригодиться против арабов, в конце 638
г были только “хазары”, т.е. северокавказские
тюркюты. Теоретически византийское посольство
могли послать сразу же, не ожидая дальнейшего
развития событий, но ситуация следующего 639 г
склоняет нас к версии о том, что двадцатикаратные
солиды Ираклия 638 г могли быть придержаны в
казне до более удобного случая.
639 г дал Византии и Персии относительную
передышку в войне с арабами. Причиной этого ста-
ли страшный голод и пандемия чумы, разразивши-
еся в арабских землях, а также в захваченных ими
Палестине, Ираке и Сирии. Голод начался в январе
639 г и длился до ноября (Большаков О.Г., 2000,
т.2, с.78, 79). Активность арабских войск серьезно
упала и наступление в Джезире, которое следовало
ожидать уже в начале года, началось только в авгу-
сте 639 г.
Ситуацией обоюдной слабости Византии и
Персии неожиданно решили воспользоваться ар-
мяне. В византийской части Армении произошло
восстание, в результате которого византийский
ставленник ишхан Давит Сахратуни был свергнут,
и обе Армении объединились под властью Теодо-
роса Рштуни (Тер-Гевондян А.Н., 1977, с.23-25).
Но оказать сопротивление арабам оказалось гораз-
до сложнее. Летом 640 г арабы, пройдя византий-
скую провицию Осроену, вторглись и в “Четвертую
Армению”. Разграбив византийскую часть Арме-
нии и взяв штурмом ее главный город Двин, арабы
беспрепятственно ушли с добычей. Это вторжение
наглядно показало Теодоросу Рштуни бесперспек-
тивность попыток самостоятельной борьбы с ара-
бами, следствием чего стал его союз с Византией
(Тер-Гевондян А.Н., 1977, с.26).
Оценивая историческую ситуацию 638-640 гт,
приходим к выводу, что единственным действи-
тельно важным поводом для посольства византий-
цев к северокавказским кочевникам могло стать
только восстание армянских нахараров против Да-
вита Сахратуни. В период кон. 639 - 1-й пол. 640
гт Византия не имела реальной возможности дав-
ления на Теодороса Рштуни, и помощь со стороны
тюркютов-“хазар”, уже вторгавшихся в Армению
ранее в 589 и 630 гт, могла вполне оказаться по-
лезной. Если двадцатикаратные солиды Ираклия,
Ираклия Константина и Ираклеона 638 г. чеканки
действительно поступили к кочевникам отдельной
партией, то единственный удобный момент для
этого — это 1 -я пол. 640 г.
Посольство Константа II 643-646 гг. Гораздо
более уверенно реконструируется византийское по-
сольство, доставившее двадцатикаратные солиды
Константа II643-646 гт чеканки.
Поражение персидской армии в битве при
Нихавенде в 642 г фактически означало конец су-
ществования государства Сасанидов; дальнейшая
история завоевания Персии до 652 г - это история
подчинения отдельных провинций. В конце 642 г
или 1-й пол. 643 г. арабские войска подчинили про-
винцию Адербайган и захватили Дербент, впервые
столкнувшись с тюркютами-“хазарами”. Соглас-
но ат-Табари, арабы тут же совершили и поход на
Баланджар (Новосельцев А.П., 1990, с.173, 174),
но эти сведения вызывают сомнения (Артамонов
М.И., 2002а, с. 196). Достоверно мы можем конста-
тировать только первый контакт хазар с арабами и
установление соседства двух государств, что для
200
византийцев означало появление нового реального
союзника в борьбе с арабами.
Смерть Ираклия в 641 г и последовавшие за
тем волнения внутри столицы только усугубили по-
ложение в Египте. Возведенный на престол в 642 г
11-летний Констант II пока еще не мог принимать
самостоятельных решений, армия была лишена
единого руководства, а многочисленные советники
не выработали единой политики войны. В результа-
те, решения по обороне Александрии так и не было
принято, и, согласно договору о капитуляции от 8
ноября 641 г, 22 сентября 642 г византийская армия
оставила Александрию арабам, что означало окон-
чательную потерю Египта. Масштабное контрна-
ступление византийцы организовали только в 645
г. Византийский десант высадился в Египте и занял
Александрию, одновременно произошла высадка
на сирийском побережье и захват Ирки (Больша-
ков О.Г., 2000, т.2, с.159, 163; Кривов М.В., 2002,
с.76-78). Было начато и серьезное наступление в
Малой Азии, которое даже вынудило Муавию про-
сить помощи, после чего к нему прислали 6000-й
отряд во главе с Салманом ибн Раби’а. В качестве
союзников византийцев, против которых сражался
Хабиб ибн Маслама, арабские источники упомина-
ют “тюрков”, которые, по мнению О.Г.Большакова,
действовали не вместе с византийской армией, а
сепаратно, со стороны Азейбарджана (Большаков
О.Г., 2000, т.2, с.163, 164). Сообщение об участии
тюрков в этих событиях на стороне Византии не до
конца уверенное, поскольку ат-Табари мог спутать
и более позднюю похожую ситуацию 654 г, в кото-
рой те же полководцы Хабиб и Салман сражались
против хазар. Но, учитывая всю масштабность под-
готовки наступления 645 г, обращение Византии за
помощью к хазарам выглядит вполне реальным.
Вовлечение тюркютов-“хазар” в коалицию
против арабов летом 645 г явно было достигнуто
посольством, направленным в начале этого года.
Показательно, что дата чеканки солида Констан-
та II из Келегеев может быть сужена до 644/645 гг
(Семенов А.И., 1991, с. 126). Именно с посольством
645 г и следует связывать выплату кочевникам
двадцатикаратными солидами Константа II643-646
гг чеканки.
Отношения с Константом II в 646-663 гг.
Формально на солиде Константа II 646/647 гг че-
канки из Журавлихи поступления византийской
монеты к рассматриваемой нами группе кочевни-
ков Северного Причерноморья обрываются, хотя
из Купянского уезда Харьковской губ. происходит
и случайная находка солида выпуска 654-659 гг
(Кропоткин В.В., 1962, с.37). Поступления же со-
лидов Константа II 651-663 гг чеканки фиксиру-
ются уже в погребениях типа Соколовской балки к
востоку от Дона.
Территориально и хронологически известные
находки солидов Константа II 647-668 гт чеканки
пока распадаются на две группы: солид 646/647 гг
из Журавлихи и случайная находка солида 654-659
гг из Купянского уезда найдены к западу от Дона,
тогда как к востоку от Дона известны солид 651-
654 гг в к.14 Подгорненского, солиды 661-663 гг в
указанном погребении, а также в к.З Романовской и
случайная находка двадцатикаратного солида 659-
668 гг у хут.Чембурко. “Западная” группа, возмож-
но, маркирует какое-то поступление в период 654-
659 гг, тогда как “восточная” - выплату 661-663 гг.
А.И.Семенов интерпретировал эту ситуацию
как смену политического центра кочевников, с ко-
торым Византия поддерживала тесные отношения
(Семенов А.И., 1988; 1991). Но в ней есть неболь-
шой нюанс: с 60 гг VII в. византийские монеты не
“стали поступать на Дон, где обосновались хазары”
(Залесская В.Н. и др., 1997, с.100) - просто все мо-
неты выпусков 2-й пол.VII в. выпадают в погребе-
ниях VIII в. типа Соколовской балки к востоку от
Дона, когда в Северном Причерноморье кочевни-
ческих погребений уже просто не было. Политиче-
ский же центр кочевников перещепинской культу-
ры состоянием на Han.VIII в. остается там же, где
и был — в Среднем Поднепровье, где в это время
появляются богатейшие комплексы из Вознесенки,
Глодос, Новых Санжар и Ясиново.
Допустим крайний вариант: после 659 г про-
исходит обрыв поступлений монет к кочевникам
перещепинской культуры, зато с 60 гг они начина-
ют поступать к предкам кочевников - носителей
культурного типа Соколовской балки. Само пре-
кращение поступлений византийских монет еще
не означало политического разрыва с Византией.
Речь лишь идет о прекращении денежных выплат
за участие в военных кампаниях против врагов Ви-
зантии. Спорадические же обмены посольствами
без серьезных политических поводов приносили
кочевникам максимум небольшие денежные по-
дарки, которые не расходились дальше свиты пра-
вителя и быстро расходовались, имея мало шансов
попасть в погребения. Впрочем, в нашем случае
историческая ситуация 50-60 гг VII в. все-таки по-
зволяет допустить существование разрыва.
Поступление солидов Константа II654-659 гг к
кочевникам опять хорошо объясняется. В 654 г ара-
бы осадили город Феодосиополь в Армении. Дебло-
кировать город должны были византийские войска
под руководством Мавриана, на помощь которому
пришли отряды абхазов, алан и хазар. Но Хабиб
ибн Маслама выступил навстречу союзникам и ре-
шительным нападением выиграл битву (Большаков
О.Г., 2000, т.2, с. 170). Второе вмешательство хазар
в войну с арабами на стороне Византии стало пово-
дом для похода против них самих. Поход возглави-
201
Рис. 48. Детали ремней: 1, 23 — Иловатпка; 2, 50 — Крупской; 3, 14, 46 — Виноградное (3 — к.35; 14,
46-к.5); 4, 18, 22, 36, 43, 48, 67 - Сивашовка; 5, 10, 15, 20, 32, 57-59, 66 - Калининская (5, 10, 32, 59,
66 —к.4, п.10; 15, 20, 57, 58 — к.ЗОп.З); 6, 65 — Епифанов; 7, 21, 51 —Бережновка, к.1, п.7; 8, 28, 30, 55
202
- Васильевка (8, 28, 30 — к.2, n.l; 55-К.2, п.2); 9, 19, 31, 47- Черноморское; 11, 27 - Арцибашево; 12, 17,
26, 44 — “Царский курган ”; 13, 29, 35, 38, 52 — Чапаевский; 16, 53, 64 - Богачёвка, к.8, п. 12; 24 - Северное
Причерноморье; 25, 42, 62 — Рисовое (25, 62-К.13, п.12; 42-к.2, п.10); 33, 40, 45 — Христпофоровка,
к. 7, п. 7; 34 - Уч-Тепе; 37, 54 — Келегеи; 39, 68 —Дымовка; 41 - Вознесенка; 49, 60 — Портовое; 56, 61
- Малаи; 63 - Зиновьевка.
Fig. 48. Parts of belts: 1, 23 — Ilovatka; 2, 50 - Krupskoi; 3, 14, 46 — Vinogradnoie (3 - barrow 35; 14, 46
- barrow 5); 4, 18, 22, 36, 43, 48, 67 - Sivashovka; 5, 10,15, 20, 32. 57-59, 66 - Kalininskaia (5, 10, 32, 59, 66
- barrow 4, burial 10; 15, 20, 57, 58 — barrow 30 burial 3); 6, 65 - Yepifanov; 7, 21, 51 - Berezhnovka, barrow
1, burial 7; 8, 28, 30, 55 - Vasilievka (8, 28, 30 - barrow 2, burial 1; 55 - barrow 2, burial 2); 9, 19, 31, 47
— Chernomorskoie; 11, 27—Artsibashevo; 12, 17, 26, 44 — "Tsarskii kurgan "; 13, 29, 35, 38, 52 — Chapaievskii;
16, 53, 64 - Bogachyovka, barrow 8, burial 12; 24 — Northern Black Sea reaches; 25, 42, 62 — Risovoie (25, 62
- barrow 13, burial 12; 42 — barrow 2, burial 10); 33, 40, 45 — Khristoforovka, barrow 7, burial 7; 34 - Uch-
Tepe; 37, 54- Kelegei; 39, 68- Dymovka; 41 — Voznesenka; 49, 60 - Portovoie; 56, 61 - Malai; 63 — Zinovievka.
ли Салман ибн Раби’а ал-Бахили и его брат Абд ар-
Рахман. Десятитысячный отряд арабов довольно
спокойно прошел до самого Баланджара и осадил
город, оказавший арабам серьезное сопротивление.
Баланджарпы (савиры) сумели продержаться до
подхода тюрков (“хазар”), которые полностью раз-
били арабский отряд, уничтожив 4 тыс. арабов и их
предводителя (Артамонов М.И., 2002а. с.195-197;
Большаков О.Г., 2000, т.2, с.174, 175, 252; Гмыря
Л., 2002. с.34-36; Новосельцев А.П., 1990, с. 102,
174, 175; Шагинян А.К., 2003, с.86, 87). Арабские
источники путаются в вопросе, кто из братьев по-
гиб: Салман или Абд ар-Рахман, но тот факт, что
оба больше не фигурируют ни в одном источнике,
позволяет нам согласиться с мнением О.Г.Болыпа-
кова о гибели обоих военачальников. Поражение
и гибель Салмана серьезно ударило по позициям
арабов в Закавказье. Они вновь потеряли Албанию,
а Хабиб был вынужден уйти из Армении, прихва-
тив, правда, с собой полторы тысячи пленников из
армянских знатных семей (Большаков О.Г., 2000,
т.2, с.175). Победа над известным арабским полко-
водцем была событием резонансным, которое,
разумеется, не могли пропустить союзники хазар
- византийцы. Следует полагать, что солиды Кон-
станта периода 647-659 гг попали к восточноевро-
пейским кочевникам именно вследствие хазаро-ви-
зантийского союза 653-654 гг.
Эпизод выплаты 661-663 гг сложнее. По мне-
нию А.П.Новосельцева, в 662/663 гг существовал
союз Византии с аланами, против которых арабы
совершили поход в 662/663 гг (Новосельцев А.П.,
1990, с.175). Исследователь полагал, что аланы
здесь выступают лишь как подданные хазар, т.е.
союз существовал именно с ними, но ситуация
гораздо сложнее и запутаннее. В 656 г в Халифа-
те началась усобица, резко ослабившая его силы и
кардинально изменившая положение в арабо-ви-
зантийской войне. В 658 г арабы были вынужде-
ны подписать с Византией унизительный договор,
по которому они обязались выплачивать большую
дань империи. Уверенный в прочности положения
своей страны на востоке, в 661 г. Констант II поки-
нул Константинополь и переселился на Сицилию,
что стало для халифа Муавии поводом прекратить
выплату дани и начать новую войну. В 662 г арабы
совершили одновременный поход на Византию и
алан, разгромив в т.ч. византийско-армянские вой-
ска, после чего Армения признала власть Халифата
(Большаков О.Г., 1998, с.108, 109, 136, 137; Тер-Ге-
вондян А.Н., 1977, с.47, 48).
Реакция хазар в этих условиях оказалась со-
вершенно непредсказуемой. В 662 г хазары сами
вторглись в Албанию, но были разбиты Джуан-
шером (Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с.100, 101).
Учитывая, что Джуаншер на этот момент был ви-
зантийским подданным, действия хазар означали
открытую конфронтацию с Византией. Действовать
же координированно с византийцами хазары могли
только при одном условии, если Джуаншер принял
подданство Халифата, не дожидаясь вторжения в
свои земли арабских войск. Если такой факт и имел
место, то хроники о нем молчат, а следовательно,
в 662 г произошел разрыв хазаро-византийских от-
ношений. Следует согласиться с М.В.Кривовым - в
этой ситуации хазары преследовали исключительно
свои цели и были уверены, что Византия не сможет
прийти на помощь албанцам (Кривов М.В., 2002,
с. 108). Вторжение в Албанию хазары повторили в
664 г, причем на этот раз его возглавил сам каган.
Потребовав к себе Джуаншера, каган заключил с
ним договор, который скрепил браком Джуаншера
со своей дочерью (Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с. 102,
103). Лавируя между тремя претендующими на
Албанию государствами, Джуаншер в 666 г добро-
вольно признал власть Халифата, но его договор с
хазарами, скорее всего, носил персональный харак-
тер, поскольку на отношение к нему кагана это не
повлияло. Наоборот, после убийства Джуаншера
около 680 г подданный хазар Алп-эльтебер вторг-
ся в Албанию, “мстя за кровь Джуаншера” (Мовсэс
Каланкатуаци, 1984, с. 120, 121). Оценивая полити-
203
ку хазар в отношении Албании в 60 гг VII в., мы
констатируем ее полное противоречие византий-
ским интересам, поэтому если выплата Константа
II 661-663 гг действительно существовала, то при-
шла она никак не к хазарам.
Указанный факт совершенно запутывает и так
непростую проблему этнической атрибуции памят-
ников Соколовского типа, но есть еще одно объясне-
ние наличия солидов Константа II выпуска 661-663
гг в погребениях кочевников Хазарского каганата
- это их попадание с более поздними поступления-
ми. Хождение солидов Константа II и Константина
IV в нач.УШ в. объяснялось внутренними особен-
ностями финансовой ситуации в Византии. После
свержения в 695 г Юстиниана II в империи начал-
ся период смут, продолжавшийся до 717 г. Часто
сменяющиеся императоры не успевали отчеканить
большие эмиссии со своими портретами, да и се-
рьезнейший экономический кризис препятствовал
этому. Ко всему, происходила перечеканка монет
свергнутых императоров, вледствие чего выпуски
солидов периода 685-717 гг в современных нумиз-
матических собраниях очень редки. Существовал
еще один фактор — внешний. В 695 г произошло
воссоединение Халифата, и одним из первых шагов
Абдалмалика стала денежная реформа, призванная
положить конец хождению на территории Халифа-
та византийской монеты. С 696/697 гг новый араб-
ский динар стал 22,5-каратным (Большаков О.Г.,
1998, с.274-280).
В нач.УШ в. количество находящихся в обо-
роте византийских солидов резко сократилось. Из
них в самой Византии количественно по-прежне-
му преобладали солиды выпусков Константина IV
и Константа II, которые считались населением и
“более надежными” ввиду частых смен императо-
ров, а в Халифате еще продолжали ходить в основ-
ном выпуски до 695 г, которые высоко ценились на
фоне “неполновесных” новых арабских динаров.
Только относительная стабилизация обстановки в
империи с воцарением в 717 г Льва Исавра позво-
лила постепенно изъять из оборота старые монеты
VII в.
Если мы посмотрим на хронологию погребе-
ний типа Соколовской балки с солидами Константа
II и Константина IV, единственное погребение, ко-
торое могло быть совершено до 717 г,—это наиболее
ранний комплекс, принадлежащий еще к переще-
пинской культуре, - погребение 1884 г у ст.Рома-
новской. Остальные, однозначно, более поздние,
поэтому предположение, что солиды Константа II
661-663 гг чеканки, а также Константина IV попа-
ли к хазарам в составе “сборных” поступлений нач.
VIII в., представляется нам наиболее реальным.
Хазаро-внзантийские отношения в 663-712
гг. В 662 г произошел разрыв в хазаро-византий-
ских отношениях, который в 671-678 гг был усугу-
блен вторжением хазар в византийские крымские
владения и захватом Боспора. Оказать сопротивле-
ния хазарам византийцы в это время просто не мог-
ли, поскольку их главные силы в 671-678 гг были
скованы арабской осадой Константинополя. Импе-
ратор не смог помочь даже второму крупнейшему
городу Балкан — Фессалонике, выдерживавшему
осаду славян. Но в 678 г византийцы заключили с
арабами победный мир, известие о котором заста-
вило соседних государей немедленно прислать по-
сольства с дарами. В их числе было и посольство
от аварского кагана, но не от хазар (Литаврин Г.Г.,
1995в, с.275). Свидетельств попыток хазар нала-
дить политические отношения с Константином IV
и Леонтием II мы не имеем, но и новых конфликтов
в 680-700 гг в Крыму не наблюдалось, что озна-
чало молчаливое признание обеими сторонами
существующего положения. Не примирилась зато
Византия с положением в Закавказье, где после
масштабного похода 684 г хазары временно подчи-
нили себе Армению, Албанию и Грузию. В 686 г
(или 688 г) Юстиниан II направил туда войска под
началом Леонтия, которым удалось переподчинить
указанные страны себе (Шагинян А.К., 2003, с.97-
99). Когда же в 698-704 гг к хазарам бежал уже сам
император Юстиниан II, он явно пытался скрыться
не у союзника империи, но и Тиберий Апсимар, по-
просив кагана выдать ему Юстиниана, обращался
вряд ли к явному врагу империи. Похоже, отно-
шения обоих государств к нач.VIII в. постепенно
пришли к нейтралитету.
История отношений Юстиниана II с хазарами
хорошо разобрана (Успенский Ф.И., 2001, т.2, с.82-
91; Артамонов М.И., 2002а, с.212-216; Айбабин
А.И., 1999, с.194-196). Мы должны констатировать
в ней несколько этапов. Первый этап — 698-704 гг
— это установление контакта с хазарами, затем его
бегство к хазарам и женитьба на сестре кагана Фео-
доре. Второй этап - 704 г - посольство к хазарам от
Тиберия III и согласие кагана “Ибудзира Глиавана”
убить Юстиниана; его бегство к болгарам. Третий
этап - 706 г - попытка послать флот против хазар
для вооруженного захвата своей жены; гибель фло-
та и добровольная выдача хазарским каганом своей
сестры и племянника Юстиниану. Но союзные от-
ношения вряд ли были восстановлены, поскольку в
711г Херсонес оказался под управлением хазарско-
го тудуна, а Юстиниан отправляет флот уничтожить
жителей мятежного города. Четвертый этап — 711 г
- очередная осада Херсонеса, в которую вмешивает
хазарский каган; восстание армии и провозглаше-
ние императором хазарского кандидата - Вардана
Филиппика.
Таким образом, первое свидетельство восста-
новления государственных отношений Византии
204
и Хазарии - это тайное соглашение о ликвидации
Юстиниана II между Тиберием Апсимаром и ка-
ганом “Ибудзиром Глиаваном” в 704 г. Но только
с 711 г мы вновь можем говорить о восстановле-
нии полноценного союза между Хазарией и Ви-
зантией. Общий период разрыва дипломатических
отношений охватил 662-704 гг., а разрыва союза
-662-711 гг.
Констатируя, что в период 662-704 гг к хаза-
рам не поступали ни дипломатические выплаты,
ни подарки от Византии, мы не должны забывать
другой факт - в период 671 -678 гг хазары вторглись
в Крым, захватив часть византийских владений и
впервые непосредственно столкнувшись с рядовым
византийским населением, византийской "произ-
водственной” культурой. То есть именно в период
дипломатического разрыва с Византией хазарам
удалось впервые установить тесный экономиче-
ский и культурный контакт с крымской частью ее
населения.
3.2.2. Дипломатические дары
Византийские монетные выплаты и подарки
кочевникам хорошо “локализируются” во времени,
гораздо сложнее определить время и обстоятель-
ства получения кочевниками вещевых даров.
В перещепинском комплексе уверенно в еди-
ный подарочный комплект собираются предметы
византийской работы, но “варварского” стиля: пояс,
меч, сбруя, ритон и колчан. Этот набор имеет пря-
мые аналогии в комплексах аварской знати, свиде-
тельствуя о временной близости обоих посольств, а
также о их схожей цели. Взаимосвязь аварских и
перещепинского комплектов несомненна, поэтому
любая интерпретация перещепинского комплекта
должна автоматически “работать” и для аварских;
интерпретация же аварских комплектов должна
четко объяснять и происхождение перещепинского.
Отталкиваясь от этого правила, мы не усложняем,
а наоборот, упрощаем проблему, поскольку целью
поиска становится взаимосвязанная политическая
ситуация, затрагивавшая одновременно интересы
Византии, Аварского каганата и кочевников Вос-
точной Европы.
Версия Й.Вернера (Werner J., 1984) и ее моди-
фикация В.Н.Залесской, З.АЛьвовой и Б.И.Мар-
шака (Залесская В.Н. и др., 1997, с.42, 43, 89-100,
140-144) связывает происхождение рассматрива-
емого перещепинского комплекта с сообщением
Никифора о восстании “Кувара” против авар, его
посольством к Ираклию и получением титула па-
трикия. Сам сюжет, как аргументировалось выше,
почерпнут Никифором из рассказа “Чудес св. Дм.
Солунского” о восстании Кувера, но жесткая вза-
имосвязь происхождения аварских и перещепин-
ского комплектов в любом случае делает гипотезу
И.Вернера несостоятельной. Дело в том, что при-
знав связь перещепинских византийских подарков
“Куврату” и его награждения титулом патрикия с
восстанием против авар, мы автоматически прихо-
дим к выводу, что византийцы за то же “наградили”
... самого аварского кагана и его окружение! Риско-
ванность такой гипотезы не остановила А. Киша,
считавшего “кунбабоньского” кагана союзником
Византии (Kiss А., 1995, S.183, 184). Собственно,
для византийской дипломатии, употреблявшей “де-
сять языков и один обман”, такая ситуация вряд ли
была чем-то исключительным, но вопрос в другом
- зачем вообще Византии понадобился союзник в
виде аварского кагана?
В варианте З.А.Львовой “кунбабоньский” ка-
ган союзником Византии не называется, наоборот,
исследовательница считает, что такие дипломати-
ческие дары были для византийцев “политическим
обычаем”, и их “в избытке получали от Византии
аварские каганы вплоть до 70 гг VII в.” (Залесская
В.Н. и др., 1997, с. 71, 137). Но такое объяснение
наталкивается на серьезные возражения при рас-
смотрении роли Аварского каганата в историче-
ской ситуации сер.VII в.
Обильные ежегодные выплаты дани, унизи-
тельные подарки и постоянные выкупы за захва-
ченных пленников - вся эта картина полного бес-
силия Византии перед аварами продолжалась лишь
до 626 г. Последними выплатами аварам стали
часть обещанных Ираклием 200 тыс. номисм, от-
давать которые полностью не довелось из-за нару-
шения каганом условий перемирия и его крупного
поражения 626 г у Константинополя. Затем после-
довал выкуп сестрой Ираклия Марией своего сына
и византийских заложников магистром Антониа-
ном (Чичуров И.С., 1980, с.160, 161), на который,
скорее всего, пошли специально отчеканенные для
обещанной выплаты легковесные солиды.
Поражение 626 г имело для авар серьезнейшие
последствия. После него они надолго исчезают
из византийских источников и появляются вновь
лишь в 678 г, когда Константин заключил побед-
ный мир с арабами. “Узнав об этом, и обитатели за-
падных стран, и аварский хаган... отправили через
посланников дары василевсу, обращаясь с прось-
бой даровать им благодать мира. Посему василевс,
снизойдя к их просьбам, пожаловал им государев
мир” (Литаврин Г.Г., 1995в, с.275). Причины от-
сутствия серьезных столкновений между аварами
и Византией после 626 г кроются не столько в раз-
громе авар, сколько в ситуации, сложившейся в
это время внутри самого каганата. В то время как
внимание кагана было сосредоточено на южной
границе, проблемы возникли в северо-западной
205
части каганата. По данным “Хроники Фредегара”,
именно около 626 г восстали против кагана и до-
бились независимости славяне под предводитель-
ством франка Само, а в 630/631 г внутри каганата
возникла крупная междоусобица между аварами и
булгарами, завершившаяся в пользу авар (Ронин
В.К., 1995, с.367-371). Отголосками этих событий
были переселение булгар Алциока около 663 г в
Италию (Ронин В.К., 1995, с.394, 395), а позже и
восстание булгар Кувера и его уход в Византию в
80rrVII в.
Сотрясаемый внутренними неурядицами.
Аварский каганат в сер. VII в. был вынужден сойти
с активной политической арены и уже не представ-
лял серьезной опасности для Византии. Ни о де-
нежных выплатах аварам, ни о вынужденных уни-
зительных подарках после событий 626-631 гг уже
и речи быть не могло. Любые византийские дары,
полученные аварами в это время, были доброволь-
ными и вызванными исключительно внутренними
интересами Византии. Так чем же были вызваны
рассматриваемые нами подарочные комплекты,
полученные верхушкой сразу двух кочевнических
объединений?
Начать нужно с анализа знаковой семанти-
ки самих даров, чрезвычайно важной не только
для варваров, но и самих византийцев. И “пере-
щепинский”, и “кунбабоньский” правители полу-
чили дорогой золотой пояс “варварского” стиля и
большую “должностную” византийскую пряжку.
Просто пояс без пряжки получил собственник ком-
плекса из Бочи. Мечи, ритоны и колчаны получили
все три человека. “Перещепинский” правитель по-
лучил также роскошную сбрую; “кунбабоньский”
- боевой нож и золотой сосуд “аварского” стиля;
собственники комплексов из Бочи и Тепе - золотые
кубки.
Первое, что бросается в глаза, - дарение вар-
варам оружия, причем не просто “варварам”, а ава-
рам, долгое время выступавшим злейшими врагами
империи. Комплект оружия состоял из меча и кол-
чана, которые в Кунбабоне дополнял боевой нож.
Опоясать аварского кагана и его ближайших при-
ближенных мечами - акт крайне экстраординарный
для византийской дипломатии, который означал
только одно - просьбу военного союза.
Не менее интересны и пояса. Как уже было
показано выше, византийцы воспринимали пояс,
скорее, не как символ знатности, а как символ вы-
сокого должностного ранга и положения в обще-
стве. То же, по-видимому, распространялось и
на варварских правителей. Пытаясь подчеркнуть
царский статус свергнутого Хосрова II, импера-
тор Маврикий прислал ему тиару, золотое ложе17 и
стол, а также “украшенный драгоценными камня-
ми пояс” (Феофилакт Симокатта, 1996, с. 137). При
сравнении аварских и восточноевропейских по-
ясов с псевдопряжками исследователи давно обра-
щают внимание на их количество. Перещепинский
оказывается самым большим - 11 псевдопряжек.
Затем идет Боча - 6 и Сирмий - 5. В Кунбабоне и
Келегеях сохранилось по две псевдопряжки, лишь
одна - в Тепе. Если отбросить показания послед-
них трех комплексов как не отражающих перво-
начальную картину, по количеству псевдопряжек
самый престижный пояс — это перещепинский, за-
тем идет Боча и Сирмий. Но очень важен еще один
показатель - это размер деталей. Наиболее крупные
экземпляры псевдопряжек в Кунбабоне, затем идут
псевдопряжки из Келегеев, за ними - экземпляры
из Сирмия и Тепе, только после этого перещепин-
ские, а самые мелкие - псевдопряжки из Бочи.
Расположенный рядом с поясом из Кунбабоня или
Сирмия пояс из Бочи создает откровенное впечат-
ление детского, хотя и снабжен совсем не детским
мечом. Что именно хотели подчеркнуть такой раз-
ницей византийские мастера?
На наш взгляд, присутствие в подарочном
комплекте из Бочи меча никак не противоречит
версии о его возможном дарении сыну кагана. Со-
гласно тюркским руническим надписям, мальчики
приобщались к службе хану и участию в военных
походах очень рано - еще в 9 лет (Кызласов И.Л.,
1993, с.224), а, как показывает пример будущего
кагана хазар, племянника Тон-джабгу-кагана, в
14-16 лет шады уже самостоятельно командовали
крупными боевыми действиями. На сегодня, кроме
упомянутых комплексов, известны еще две случай-
ные находки псевдопряжек византийской работы
на территории Аварского каганата (Laszlo G., 1955,
pl.LVII, 4, 5). Они принадлежат небольшим “дет-
ским” экземплярам. Полученная картина одарен-
ного рода аварского кагана по размерам поясных
деталей такова: каган (Кунбабонь), взрослый член
семьи (Тепе) и трое юношей (Боча и две случайные
находки). “Взрослый” пояс из Сирмия принадле-
жит к другому поступлению.
У “перещепинцев” такая схема анализа при-
водит к несколько неожиданному результату: ке-
легейские подражания сделаны с более крупных,
чем перещепинские, псевдопряжек, сами же пере-
щепинские детали едва дотягивают до взрослого
статуса. Конечно, не исключена и более проза-
ическая причина небольших размеров переще-
пинских деталей - сохранение определенной про-
порции веса пояса. Но ранговость золотых поясов
предусматривает все же четкую и понятную “стратифи-
кацию”, при которой не нужно ломать голову, что
17 Уточнение Е.Н.Нечаевой.
206
солиднее: пояс с малым числом крупных деталей
или пояс с большим числом небольших деталей.
Такая двусмысленность при раздаче дипломати-
ческих даров могла окончиться плачевно (пример
византийского посольства к акацирам!), а значит,
ее изначально не существовало. Иными словами,
на момент получения даров “перещепинским” соб-
ственником он был еще только вторым лицом, ско-
рее всего, сыном правителя.
Как уже упоминалось выше, большая визан-
тийская пряжка могла принадлежать как непосред-
ственно перещепинскому поясу с псевдопряжками,
так и другому, “отцовскому”. В любом случае, мы
имеем возможность сравнить, насколько высоко
византийцы оценивали статус предводителей авар
и правителя “перещепинских” кочевников. Вес
перещепинской пряжки равен 454,32 г, пряжки из
Сирмия - 153,1 г, кунбабоньской - 134,4 г. Сама
по себе разница в размерах византийской пряжки
говорит, скорее, о важности этого союзника для
Византии, поскольку пряжка указывала на “высо-
кую должность” его собственника по внутренне-
византийским меркам. Но в сочетании с серьез-
нейшей разницей в стоимости кунбабоньского и
перещепинского комплексов можно утверждать,
что византийская оценка отражала в определенной
степени и реальный политический вес аварского
и “перещепинского” правителя в глазах византий-
ских дипломатов.
Следующий элемент подарочного комплекта
- сосуд “варварского” облика. “Кунбабоньскому”
кагану преподнесли золотую кружку, а лицам по-
ниже рангом из Тепе и Бочи - по золотому кубку.
В Перещепине такой сосуд выделить трудно, но
больше шансов, что византийским окажется кубок.
По тюркским изваяниям уловить разницу между
статусом человека с кружкой или кубком (Куба-
рев В.Д., 1984, табл.1-Ь) невозможно, очевидно,
ее и не было. Вручение кагану кружки, а членам
его семьи — кубков, скорее, отображало просто раз-
ницу в стоимости самих сосудов (кружка больше
и массивнее, чем кубки), а не какую-то ранговую
символику. Определенной знаковой нагрузки как
дипломатического дара сосуды также не несли, но
в нашем случае византийцы сознательно пошли на
изготовление сосудов аварских форм, имитирую-
щих деревянные. Попытка угодить аварским вку-
сам однозначно выдает желание максимально рас-
положить авар к заключению договора, который,
как показывает наличие среди даров оружия, носил
характер военного союза.
Еще больше византийцы постарались угодить
“перещепинским” кочевникам. Собственно, все
предметы "варварского” стиля разрабатывались из-
начально под их вкусы, и только после посольства
к ним византийцы повторили тот же комплект для
посольства к аварам. В части I мы пришли к выво-
ду именно о такой хронологии событий. Сложная
политическая ситуация заставила византийцев ис-
кать помощи и военного союза с отдаленной от ее
границ восточной группой кочевников, об оружии
и вкусах которых византийцы получили инфор-
мацию от купцов “Шелкового пути”. Инициатива
посольства полностью принадлежит византийцам,
а тщательность, с которой подбирались и готови-
лись дары, говорит об исключительной важности
миссии. Политическая ситуация была настолько
сложной, что в рамках того же года или следующе-
го такое же посольство было отправлено и к ава-
рам. Империя добровольно попросила военного со-
юза у двух правителей мощнейших кочевнических
объединений Востока и Запада. Факт совершенно
не рядовой, который не мог укрыться от внимания
хронистов, а если и ускользнул, то сама политиче-
ская ситуация, обусловившая заключение союзов,
столь специфична, что ее идентификация, по идее,
не должна вызывать трудностей у современного
исследователя.
Анализируя ранее эту проблему, мы связали
отсылку вещевых даров с византийским посоль-
ством к хазарам 644/645 гг (Комар А.В., 1999,
с. 114; 20016, с. 103, 104). Подготовка большого
контрнаступления против арабов, несомненно,
требовала помощи союзников, но в чем тогда за-
ключалась роль авар? Версия, что византийцы
просто покупали нейтралитет авар, несколько
противоречит составу даров, делающих акцент
именно на военном союзе. Наконец, если вы-
плата солидами Константа II 643-646 гг чеканки
пришла вместе с дарами, почему ее следов или
даже других монет этого же периода совершенно
нет в аварских комплексах? Скорее, вспомнить
об аварах и послать к ним посольство с просьбой
военного союза византийцы могли в случае воз-
никновения непосредственной угрозы от арабов
Константинополю и европейским землям импе-
рии. Персидско-аварский альянс и осада столицы
626 г еще были остро памятны грекам, поэтому
постараться обезопасить себя от авар византийцы
явно должны были при первых признаках араб-
ской угрозы Константинополю.
События 645/646 гг, когда византийцы легко
высадили морской десант в Египте и Сирии, под-
сказали арабам необходимость строить собствен-
ный флот, чем они и занялись в 647 г. А уже в 648
г был совершен первый успешный морской поход
на Кипр. В 653/654 гг киприоты восстали, и для
их вторичного покорения в 654 г был послал флот
во главе с Абу-л-А’варом. Арабы вновь успешно
захватили Кипр и пошли дальше, высадившись
на Родосе, Косе и Крите. Византийцы больше
всего запомнили разграбление Родоса и разруше-
207
208
Рис. 49. Наконечники и детали ремней: 1, 14, 22, 40. 53 - Сивашовка; 2,3 — Черноморское; 4, 16, 20,
27, 52 - Богачёвка, к.8, п.12; 5 — Наташино, к.16; 6, 44 - Иловатка; 7, 8, 15, 48— Чапаевский; 9, 18, 21,
43, 49 — Виноградное, к.5; 10, 11 — Перещепина; 12, 32 - Малаи; 13, 56 — Арцибашево; 17, 30, 38, 50, 55
- "Царский курган"; 19, 34, 37, 47, 57 - Калининская (19, 47-к.ЗО, п.З; 34, 37, 57-к.4, п.10); 23, 24, 36
- Христофоровка (23, 36 - к. 7, п. 12; 24 — к. 7, п. 7); 25, 29 - Бережновка, к. 1, п. 7; 26, 41, 54- Зиновьевка;
28, 35, 39 45, 50, 58 - Епифанов; 31, 42 - Малая Терновка (31 -к.З, п.1; 42 —к.24, п.З); 33 — Аджиголь; 46
- Ковалёвка; 51 - Васильевка, к. 2 п 1
Fig. 49. Ferrules and parts of belts: 1. 14, 22, 40, 53 — Sivashovka; 2, 3 - Chernomorskoie; 4, 16, 20, 27, 52
— Bogachyovka, barrow 8, burial 12; 5 — Natashino, barrow 16; 6, 44 — llovatka; 7, 8, 15, 48 — Chapaievskii;
9, 18, 21, 43, 49- Vinogradnoie, barrow 5; 10, 11 - Pereshchepina: 12, 32 - Malai; 13, 56 — Artsibasheva; 17,
30, 38, 50, 55 - "Tsarskii kurgan 19, 34, 37, 47, 57 - Kalininskaia (19, 47 - barrow 30, burial 3; 34, 37,
57— barrow 4, burial 10); 23, 24, 36 - Khristoforovka (23, 36 - barrow 7, burial 12; 24 - barrow 7, burial 7);
25, 29 - Berezhnovka, barrow 1, burial 7; 26, 41, 54 - Zinovievka; 28, 35, 39, 45, 50, 58— Yepifanov; 31, 42
— Malaia Ternovka (31 barrow 3, burial 1; 42 - barrow 24, burial 3); 33 - Adzhigol; 46 - Kovalyovka; 51
- Vasilievka, barrow 2, burial 1.
ние знаменитого “колосса”, но Константин Багря-
нородный упоминает, что Муавия (которому он
приписывает этот поход) после Родоса “прибыл
оттуда к Константинополю, но, проведя здесь про-
должительное время и разорив все вокруг Визан-
тия, вернулся, не достигнув цели” (Константин
Багрянородный, 1991, с.77). В следующем 655 г
произошла знаменитая “Битва мачт” при Фениксе,
в которой арабы разгромили византийский флот.
Арабские корабли вновь достигли Константинопо-
ля, но буря помешала им осадить столицу (Боль-
шаков О.Г., 2000, т.2, с.164-166; Кривов М.В., 2002,
с. 100; Успенский Ф.И., 2000, т.2, с.225, 226). Если
византийцы действительно поспешили заключить
союз с аварами после первого появления арабов
под стенами Константинополя, то случилось это в
654-655 гг.
Согласно нашей хронологии событий, по-
сольству к аварам предшествовала подготовка по-
сольства к восточноевропейским кочевникам, т.е.
сначала Византия ощутила острую потребность в
помощи в другом регионе - северо-восточном.
События в Закавказье 652-655 гг не вызывают
особых противоречий у исследователей по сути
происходившего, но их хронология несколько раз-
личается, в т.ч. и в новейших работах О.Г.Боль-
шакова, М.В.Кривова, А.К.Шагиняна (Большаков
О.Г., 2000, т.2, с.168-175; Кривов М.В., 2002, с.96-
104; Шагинян А.К., 2003, с.80-88). В 652 или 653 г
ишхан Армении Теодорос Рштуни решил порвать
отношения с Византией и признал власть Хали-
фата, заключив договор с Муавией. Констант II
решил лично возглавить карательный поход и в
конце 652 г (по О.Г.Болыпакову) вступил с армией
в Армению. А КШагинян относит это поход к 653 г
(Шагинян А.К., 2003, с.81), а М.В.Кривов разде-
ляет акцию Константа II на два похода и датиру-
ет их иначе; сначала император в 653 г двинулся
на Кесарию Каппадокийскую, но вернулся назад, и
только в 654 г вступил с войсками в Армению, за-
няв Феодосиополь (Кривов М.В., 2002, с.97, 98).
В Армении Констант II собрал два резонансных
совета священнослужителей и знати, на одном из
которых низложил Теодороса Рштуни и назначил
нового ишхана, на другом — провел объединение
церквей. Но Теодорос Рштуни не только не сдался,
но и сам перешел к активным действиям, аресто-
вав всю прибывшую к нему делегацию и получив
поддержку от Грузии и Албании. Византийские
войска были вынуждены подчинять преданные
Теодоросу районы Армении, а также вторгнуться
в Грузию и Албанию. После этого Константу II
пришлось срочно возвратиться в Константинополь.
Воспользовавшись отьездом императора, Теодорос
получил помощь от арабов и разбил византийцев в
области Тайк, после чего дошел до Трапезунда, а
оттуда явился в Дамаск. Муавия торжественно про-
возгласил Теодороса правителем всего Закавказья
и передал войска для его завоевания. Завершить
этот план не удалось из-за зимы и болезни Теодо-
роса, но в следующем году в Закавказье появились
арабские войска под началом Хабиба ибн Масламы
и Салмана ибн Раби’и ал Балхили.
В уже упоминавшейся выше битве при Фео-
досиополе на помощь византийцам пришли союз-
ные войска хазар и алан, после чего направленная
в Албанию армия Салмана легко достигла Дербен-
та. О.Г.Большаков, считая, что целью похода было
завоевание Албании, с удивлением констатирует
факт отсутствия сведений о сопротивлении ал-
банцев, так же как и гарнизона Дербента. По мне-
нию исследователя, “легкий успех вкружил голо-
ву Салмана”, что и стало причиной его похода на
Баланджар (Большаков О.Г., 2000, т.2, с. 173-175).
Но, как отмечает А.П.Новосельцев, уже в 650/651
гг брат Салмана Абд ар-Рахман был наместником
Дербента (Новосельцев А.П., 1990, с. 174), т.е. вой-
ска Салмана всего лишь соединились у Дербента
209
с арабским гарнизоном Абд ар-Рахмана и вместе
совершили целенаправленный поход против хазар,
который был задуман как этап разгрома провизан-
тийской коалиции.
Удачнее дела обстояли у Хабиба ибн Масла-
мы, который разбил византийские войска Мавриа-
на и занял почти всю Армению, после чего двинул
войска на Грузию. Не дожидаясь разорения своей
страны, грузинский правитель выслал послов на-
встречу и подписал договор о подданстве арабам.
Но уничтожение войск Салмана хазарами, а также
наступление зимы, позволившей активизироваться
более привычным к холодному климату византий-
цам, заставило Хабиба отступить, а затем вообще
покинуть Армению (Большаков О.Г., 2000, т.2,
с. 170-175).
Наиболее приемлемая хронология рассмо-
тренных событий представляется нам такой: 652 г
- восстание Теодороса Рштуни, поход Константа II
на Кесарию Каппадокийскую; 653 г - поход Кон-
станта II в Армению и возвращение до конца этого
же года в Константинополь, контрнаступление Те-
одороса Рштуни; 654 г - действия армий Хабиба
и Салмана в Закавказье, осада Феодосиополя, за-
воевание Армении и Грузии, разгром Салмана ха-
зарами; зима 654/655 гг - возвращение Хабиба в
Сирию.
Личный поход Константа II в Закавказье со-
стоялся в 653 г. В нач. 654 г на помощь Маври-
ану приходят союзные войска хазар и алан, а за-
тем арабы совершают неудачный поход против
хазар как союзников византийцев. В том же 654
г арабский флот появляется под Константинопо-
лем, что повторяется и в 655 г. В 656 г происходит
убийство халифа Усмана, в Халифате начинается
смута, что кардинально меняет положение дел на
арабском фронте. В 657 г Констант II подписы-
вает договор с арабами, по которому уже арабы
обязываются выплачивать дань. Затем, первой же
акцией императора стал личный поход 658 г про-
тив “Славиний” Македонии и Фракии (Литаврин
Г.Г., 2001, с.238).
Причины похода Константа II против славян
точно не известны, но тот факт, что император лич-
но возглавил войска, свидетельствует о важности
данного мероприятия. Скорее всего, славяне за-
долго до 658 г начали тревожить византийцев, но
только мирный договор с арабами 657 г развязал
Константу II руки и он сумел справиться со славян-
ской проблемой. Похоже, в 654-655 гг, когда арабы
появились под Константинополем, не авары созда-
вали главную угрозу византийским землям на се-
вере империи, а именно славяне. В.Бешевлиев от-
носит к рассматриваемому периоду рассказ “Чудес
св. Дм. Солунского” о славянском вожде Первуде
и 5-й славянской осаде Фессалоники (Бешевлиев
В., 1984, с.35, 36), но эта датировка не бесспорна
(Иванова О.В., 1980, с.105, 106). Другое дело, что
славянские нападения на Фессалонику в 70 гг VII
в. во время арабской осады Константинополя дают
возможность предполагать подобную же картину и
в 50 гг VII в.
В 653-658 гг Византия ощущала серьезнейшие
проблемы в Закавказье (в Армении) и на Балканах
(в Македонии и Фракии), для ликвидации которых
император Констант II лично возглавил два похода
653 г и 658 г. Личное появление императора на гра-
нице в зоне военных действий, - пожалуй, более
чем уважительный повод для византийских дипло-
матов добиваться союза с главными силами рас-
сматриваемых регионов, которых враги империи
(в данном случае - армяне и славяне) могли при-
влечь к союзу с собой. В нашем распоряжении есть
прямые свидетельства источников того, что в 653 г
был заключен союз Византии с хазарами. Точнее,
собственно “заключением союза” этот эпизод на-
звать трудно, так как в 645 г эти же тюркюты-“ха-
зары” участвовали в войне против арабов на сторо-
не Византии. Но если в 645 г помощь хазар была
банально куплена большой денежной выплатой, в
653 г византийцы нуждались не просто в военной
помощи или подтверждении союзных отношений,
а в “особых гарантиях лояльности” от своих со-
юзников в связи с явным риском для жизни само-
го императора. Этим и объясняется факт посылки
очень дорогого подарочного комплекта, а не обыч-
ной суммы денег.
В случае с аварами речь тоже шла о получе-
нии гарантий “лояльности” с возможностью также
военной помощи авар против славянских племен.
Прямых сведений письменных источников о за-
ключении такого договора у нас нет, но тут помо-
гают данные археологии. После довольно долго-
го перерыва (с 626 г) поступлений византийских
монет к аварам следующий выпуск, попавший в
аварские погребения, — это солиды Константа II и
Константина IV 654-659 гг чеканки из п.24 Сегед-
Маккошерде (Garam Е., 1992, S.144,145) и п.64 Ди-
енесдиаса (Miiller R., 1996, S.413).
Следующее и оно же последнее поступление
к аварам солидов 668-673 гг чеканки в Озоре-Тоти-
пусте сочетается с подарочным византийским золо-
тым поясом. Происходит это посольство к аварам на
фоне уже знакомой исторической картины. В конце
670 г Фадала ибн Убайд достиг Халкидона, но не
смог пробиться к Константинополю. В 671 г ему
на помощь пришли войска Йазида, а в 672 г арабы
устроили настоящую морскую блокаду всем гава-
ням от Киликии до Смирны. Практически весь 673
г прошел в боях под Константинополем, а перелом
в битве принесло изобретение Калинником знаме-
нитого “греческого огня”, с помощью которого ви-
210
зантийцы в конце концов и нанесли решающее по-
ражение арабскому флоту. Инициатива войны далее
перешла к византийцам, и в 678 г они заключили с
арабами победный мир (Большаков О.Г., 2000, т.2,
с.163, 164). Согласно Феофану, услышав об этом
мире, каган авар сам прислал посольство с дарами
(Литаврин Г.Г., 1995в, с.275). Но в 671-673 гт со-
юза с аварами искали именно византийцы, причем,
как и в ситуации 658 г, подписав мирный договор с
арабами, император Константин IV сразу же в 678
г совершил поход против славян, осаждавших Фес-
салонику (Литаврин Г.Г., 2001, с.238).
Так же как и 671-678 гт, в 652-658 гт приори-
тетным фронтом для Византии была война с ара-
бами. Отложение в 652 г Армении спровоцировало
Константа II на немедленный поход, из которого
он, впрочем, быстро вернулся, предоставив дипло-
матам возможность подготовить договоренность
о взаимодействии с хазарами. Посольство к хаза-
рам, скорее всего, направили в нач. 653 г, а полу-
чив позитивный ответ, в поход выступил сам им-
ператор. Активизация арабов в Средиземноморье,
несомненно, имела целью отвлечь Константа II от
армянских дел, что и было достигнуто. Появление
арабского флота в 654-655 гт под Константинопо-
лем и активизация славян вынудили византийцев
просить военного союза и у авар. На наш взгляд,
именно в 654-655 гт и поступили к аварам подароч-
ные комплекты из Кунбабоня, Бочи, Тепе. Сразу же
после заключения договора с арабами Констант II
в 658 г совершает поход против славян. Очевидно,
чтобы окончательно быть уверенными в “лояльно-
сти” авар, локальному аварскому вождю, которому
подчинялись пограничные с Византией области к
северу от Сирмия, в это время был послан еще один
пояс. Позже к аварам в 672-673 гт пришли также
подарочные византийские комплекты из Озоры-То-
типустьг и Кунаготы.
Даты изготовления рассмотренных византий-
ских подарочных комплектов, на наш взгляд, тако-
вы: Перещепина - кон.652 г; Кунбабонь, Боча, Тепе
- 654-655 гт; Сирмий - 657-658 гт; Кунагота, Озора-
Тотипуста - 672-673 гг.
Нерассмотренными из перещепинских визан-
тийских вещей остались браслета кат. 10 и перстни
кат.13-15, на двух из которых присутствует моно-
грамма с лигатурой титула “патрикий”. Интерпре-
тировать эти вещи гораздо сложнее, чем обычные
дипломатические подарки, поскольку в источниках
нам не удалось подобрать факты вхождения лич-
ных украшений (перстней, браслетов, серег и т.п.) в
состав дипломатических даров. Зато они дарились
императором при личной встрече, обычно лично
император жаловал и титул патрикия.
Так, в 627 г при встрече Ираклия и джаб-
гу тюркютов у Тбилиси Ираклий подарил тюрку
императорский венец, императорские одежды и
украшенные жемчугом серьги, “также император
собственноручно украсил подобными серьгами и
сопровождавших турка архонтов” (Чичуров И.С.,
1980, с. 159). В эпизоде принятия албанским кня-
зем Джуаншером византийского подданства в
ответ на послание Джуаншера 656 г Констант II
“отправил богатые дары - серебряный чеканный
трон с позолоченной спинкой, золототканые оде-
яния и свой собственный меч с ножнами, усыпан-
ными перлами. И возвел он его в сан протон па-
трикия. Он приказал также отправить ему пативы
патрикия ипата, апуипата, стрателата и элиста на
тысячу двести человек, чтобы сам [Джуаншер] по-
жаловал их кому захочет” (Мовсэс Каланкатуаци,
1984, с.99). При личной же встрече Константа II и
Джуаншера в 660 г “опоясал его император цар-
ским поясом деда своего Ираклия и предка Ники-
ты, накинул на плечи ему свою мантию и дал два
знамени, а двум сыновьям его, отрокам, пожало-
вал чин патрикия” (Мовсэс Каланкатуаци, 1984,
с. 100). Чуть раньше, лично от персидского царя
Джуаншер получил трубы, два золотых копья и
два щита, отделанных золотом, золотой пояс, усы-
панный жемчугом, меч с золотой рукоятью, брас-
леты, диадему, жемчужное ожерелье в несколько
рядов, шаровары голубого цвета с четырьмя ки-
стями и шелковое златотканное одеяние (Мовсэс
Каланкатуаци, 1984, с.98).
Византийский набор “княжеских” инсигний,
которыми императоры одаривали вождей “запад-
ных” варваров, был похожим и включал белый
хитон с изображением императора и золотыми
нашивками, белую шелковую хламиду с золотым
императорским ромбом-тавлионом, в центре ко-
торого изображался император, золотую пряжку
и пояс с жемчугом, золотую диадему с драгоцен-
ными камнями (Чекалова А.А., 2001, с. 100, 101).
При внешней схожести с императорским набором,
создающим у варваров иллюзию признания рав-
ности императора и варварского вождя, ношение
таких инсигний в глазах греков на самом деле
символизировало подданство. Интересен еще
один момент: создавая иллюзию “императорских
инсигний” дарами варварским вождям, диплома-
ты, тем не менее, действительно использовали по
набору тканей, золотых украшений и камней из-
делия “императорского облика”. Согласно же ко-
дексу Юстиниана (Codex Justinianus, XI, 11), укра-
шения, принятые для царственных лиц, должны
были производиться “в моем доме”, т.е. во дворце,
“дворцовыми ремесленниками” (artifices palatini),
а частным мастерским запрещалось изготовление
подобной продукции под страхом штрафа в 100
либр золота. Этот факт еще раз свидетельствует об
изготовлении подарочных комплектов из Переще-
211
212
Рис. 50. Корреляция совстречаемости признаков наборов “геральдического” стиля из степных
погребений: 1 - Бача; 2 — Келегеи; 3 — Чапаевский; 4 — Малаи; 5 - Епифанов; 6 —Дюрсо, п.402;
7—Христофоровка, к.7 п.12; 8 — Изобильное; 9 — Калининская, к.4 п.10; 10- Черноморское; 11
-Калининская, к.30 п.З; 12 - Богачевка, к.8 п.12; 13 - Бережновка I, к.1 п.7; 14 -Арцибашево; 15-
Виноградное, к. 5; 1 б - Зиновьевка; 17 - Христофоровка, к.7 п.7; 18-Васильевка, к.2п.1; 19 - Белозерка,
к. 14; 20 - Новиновка; 21 - Бережновка II, к. 111 п.1; 22 — Виноградное, к.35; 23 - Рисовое, к.2 п.10; 24
— Уч-Тепе; 25 - Костогрызово; 26 - Портовое; 27 — Сивашское; 28 —Рисовое, к.13 п.12; 29 — Крупской; 30
-Дымовка; 31 - "Царский курган 32 - Сивашовки; 33 — Иловатка.
Fig. 50. A correlation of co-occurrence of features of “heraldic” style sets from steppe burials: I - Bocsa;
2 — Kelegei; 3 - Chapaievskii; 4 — Malai; 5 — Yepifanov; 6 — Durso, burial 402; 7 — Khristoforovka, barrow 7
burial 12; 8 - Izobilnoie; 9 - Kalininskaia, barrow 4 burial 10; 10 - Chemomorskoie; 11 - Kalininskaia, barrow
30 burial 3; 12 - Bogachevka, barrow 8 burial 12; 13 — Berezhnovka 1, barrow 1 burial 7; 14 — Artsibashevo;
15- Vinogradnoie, barrow 5; 16 - Zinovievka; 17 - Khristoforovka. barrow 7 burial 7; 18- Vasilievka,
barrow 2 burial I; 19 - Belozerka, barrow 14; 20 - Novinovka; 21 - Berezhnovka II. barrow 111 burial 1;
22 — Vinogradnoie, barrow 35; 23 — Risovoie, barrow 2 burial 10; 24 — Uch-Tepe; 25 — Kostogryzovo; 26
- Portovoie; 27- Sivashskoe; 28 - Risovoie, barrow 13 burial 12; 29 - Krupskoi; 30 — Dymovka; 31 - "Tsarskii
kurgan "; 32 - Sivashovka; 33 - Ilovatka.
пины, Кунбабоня и Бочи столичными дворцовыми
мастерами.
В Перещепине есть три элемента описанно-
го выше набора инсигний: пряжка, меч и брасле-
ты. Но в нашем случае выполненные в варварском
стиле меч вместе с поясом однозначно принадле-
жит просто дарам, а не византийским инсигниям.
Не наблюдается в Перещепине и следов “импера-
торских” диадемы и ожерелья. По составу дошед-
ших до нас византийских вещей, “перещепинский”
правитель лично мог получить только браслеты и
перстни с титулатурой “патрикий”, но последние
выглядят очень странно из-за грубости исполнения
монограмм. Если титул патрикия ему был послан
посольством вместе с соответствующими инсиг-
ниями, то почему монограммы выполнены столь
неуклюже? Если же они выполнены спешно “в по-
левых условиях”, то это, скорее, свидетельство в
пользу встречи с императором.
Возможна ли была личная встреча Константа П с
каким-либо кочевническим вождем? Несмотря на его
пребывание в Закавказье в 653, 659,660 гт, источни-
ки не дают для этого оснований. В кампании 653-654
гг хазары явились на помощь Мавриану, когда импе-
ратор уже покинул Армению, а в 662 г они уже ока-
зались вне союза с Византией, что было бы странно в
случае гипотетической персональной встречи вож-
дя кочевников и Константа II в 659-660 гг. Других же
возможностей встречи, пожалуй, не было.
Лично контактировал с восточноевропейски-
ми кочевниками только Ираклий. Он персонально
встречался с джабгу тюркютов в 627 г, а затем в
627-628 гт вместе с сыном джабгу шадом сражал-
ся против персов. Судя по тому, что при встрече с
джабгу Ираклий одел ему на голову “княжеский”
венец, титул патрикия ему был не совсем по ран-
гу. Албанский князь Джуаншер также сначала был
удостоен императором титула “протон патрикия”,
но затем получил “княжескую” диадему, патри-
киями же Констант II сделал его юных сыновей и
молодого племянника - Вараз-Трдата (Мовсэс Ка-
ланкатуацы, 1984, с. 100, 120). Похожа и история с
Шахрваразом: согласно Никифору, как только он
занял персидский престол, Ираклий дал его сыну
Никите титул патрикия (Липшиц Е.Э., 1950). То
есть, если перстни действительно принадлежали
собственнику перещепинского комплекса, то полу-
чить титул патрикия он, скорее всего, мог в юно-
сти, поскольку позже “патрикий” просто не соот-
ветствовал положению правителя столь мощного
кочевнического объединения. И византийский по-
дарочный пояс, и перстни с монограммами кат. 14,
15 подталкивают нас к выводу о том, что на момент
дипломатического контакта с византийцами их по-
лучало только второе лицо в своем объединении,
скорее всего, старший сын правителя.
Это важная деталь в понимании дипломатиче-
ской логики византийцев. Чужой правитель, даже
совсем мелкого образования, тем не менее, требовал
к себе соответствующего “царского” обращения,
видимость которого приходилось создавать специ-
фическими “псевдоимперагорскими” инсигниями
(трон, диадема, одежда, пояс, меч и т.п.). Степень
ценности и приближенности таких даров к реаль-
ным императорским вещам, разумеется, определя-
лась степенью заинтересованности Византии в кон-
кретных лицах. Но при этом дипломаты ни на миг
не забывали о необходимости “сохранения лица”,
хитростью или открыто придавая акту принятия
даров формальный вид признания протектората Ви-
зантии. Одним из таких “трюков”, вероятно, была и
раздача варварам символических титулов Нопогаг-
patricius, на что обращал внимание Й. Вернер (Wer-
ner J., 1984, S.40-42). Но “обратная сторона медали”
213
в такой бюрократической стране, как Византия, тре-
бует более серьезного отношения к каждому такому
акту присваивания консульского титула “патрикий”,
несомненно, носившему в свете византийского за-
конодательства явную юридическую нагрузку. Ин-
тересен в этом плане сюжет союза албанского князя
Джуаншера с Константом II656 г.
В ответ на письменную просьбу о союзе Кон-
стант II немедленно выслал посольство к Джуан-
шеру. По словам албанской хроники, “Он отпра-
вил богатые дары - серебряный чеканный трон с
позолоченной спинкой, золототканые одеяния и
свой собственный меч с ножнами, усыпанными
перлами. И возвел он его в сан протон патрикия.
Он приказал также отправить ему пативы патри-
кия ипата, апуипата, стрателата и Элиста на тысячу
двести человек, чтобы сам [Джуаншер] пожаловал
их кому захочет. И даже частицу животворного
Креста Христова, которую он постоянно носил
на груди, снял и отправил ему” (Мовсэс Калан-
кагуаци, 1984, с.99). Представленные летописцем
как признание величия Джуаншера византийские
дары наоборот делали Джуаншера прямым под-
даным и, к тому же, фактически означали приказ
привести управление уже бывшей когда-то вре-
менно византийской провинцией Албанией к вну-
тренневизантийским образцам путем раздачи ви-
зантийских должностей и титулов. Значение всех
этих действий вообще трудно истолковать иначе,
как разговор с позиции силы, которой Констант II,
с учетом добровольного признания протектората
Арменией, чей правитель получил чуть раньше та-
кое же “серебряное седалище” (История епископа
Себеоса, 1939, с. 128), смуты внутри Халифата и
наличия союзников-хазар на севере Албании, несо-
мненно, располагал. В 659 г, после победы над ара-
бами, Констант II опять лично посетил Закавказье,
вызвав к себе Джуаншера. Будучи великолепным
дипломатом, Джуаншер сумел расположить к себе
персидского, арабского, хазарского правителей; не
стал исключением и Констант II. Получив сначала
частицу мощей и построив для них православную
церковь, а затем, доказав таким образом лояль-
ность албанской церкви к православию, Джуаншер
удостоился в 660 г уже настоящего “княжеского”
приема, будучи наделенным упомянутыми выше
инсигниями с “императорского плеча” и титулами
патрикия для своих сыновей. Но несмотря на по-
стоянное подчеркивание албанским историком не-
зависимого царского статуса Джуаншера, “равно-
го” императору, юридически действия Константа
II означали превращение Албании в византийскую
провинцию.
Как нам представляется, такой же подтекст
всегда присутствовал и в других “союзных догово-
рах”, в которых византийские дипломаты, подобно
китайским, не упускали возможности причислить
союзников к подданым императора. Формально
или реально - вопрос в каждом из случаев, разуме-
ется, отдельный. Так, в эпизоде визита около 619 г
“гуннского” вождя в Константинополь практически
очевидно признание варварским архонтом федера-
тивного статуса, который юридически полностью
объясняет получение им консульского титула. Этот
сюжет очень близок истории “гуннского” вождя
Горда, когда крещение сопровождалось приняти-
ем федеративных обязанностей, а также отсылкой
на Боспор византийского военного контингента и
администрации (Чичуров И.С., 1980, с.51). Одно-
значно федеративный статус имели и булгары Ку-
вера, расположившиеся на византийских землях
возле Фессалоники, поэтому известия Никифора
о получении “Куваром” титула патрикия нужно
воспринимать в этом же юридическом контексте.
Отметим, в этом эпизоде также есть все основа-
ния предполагать и христианское вероисповедание
Кувера и его соратника Мавра. Христианское имя
сына Шахрвараза, получившего титул патрикия,
- Никита - также свидетельствует о его крещении,
причем сам Шахрвараз, согласно ремарке Никифо-
ра, еще до получения царского титула обещал стать
“слугой” Ираклия. Упомянутые сюжеты вызывают
закономерный вопрос к византинистам: известны
ли вообще случаи жалования титула патрикия не-
христианину? Мог ли получить титул патрикия
собственник Перещепинского комплекса, не при-
няв христианство?
Как уже отмечалось выше, вопреки гипоте-
зам, свидетельств христианской принадлежности
собственника комплекса на самом деле нет. Ком-
плекс однозначно связан с языческим ритуалом,
причем даже в версии З.АЛьвовой о “двоеверии”
(Львова З.А., 2002, с.37, 38) реальным может быть
только вариант фиктивного крещения, вероятно,
воспринятого кочевниками просто как обряд вы-
ражения почтения богам своих союзников. Подоб-
ным примером “тактической” смены веры кочев-
никами может быть зафиксированное арабскими
источниками принятие мусульманства хазарами
в 737 г после их поражения от Мервана. Сюжеты
о христианстве хазар (Горянов Б.Т., 1945, с.273) в
основном более поздние, хотя скрытый потенциал
в этом плане явно носит эпизод несостоявшегося
брака 630 г джабгу хазар и дочери Ираклия Евдо-
кии.
В церковной истории император Ираклий
- личность, несомненно, контроверсийная. Извест-
ный своим конфликтом с церковью из-за скандаль-
ного кровосмесительного брака с племянницей,
Ираклий, тем не менее, сделал довольно много для
распространения православия в его монофелит-
ском варианте. Среди его поступков были и доволь-
214
Рис. 51. Украшения и пуговицы: 1,3- Березовка; 2, 14- Келегеи; 4 - Постпавмуки; 5, б, 12, 13-
Вознесенка; 7, 8 - Октябрьское; 9-11 -Рябовка (9- п.1; 10, 11 -п.4); 15, 18 — Перещепина; 16-Морской
Чулёк; 17 - Старонижестеблиевская.
Fig. 51. Ornaments and buttons: 1,3 — Berezovka; 2, 14 — Kelegei; 4 — Postavmuki; 5, 6, 12, 13 — Voznesen-
ka; 7,8— Oktiabrskoie; 9-11 — Ryabovka (9 — burial 1; 10, 11 — burial 4); 15, 18 — Pereshchepina; 16 — Morskoi
Chulyok; 17- Staronizhesteblievskaia.
215
но жесткие - например, насильственное крещение
евреев империи. Еще одним резким решением Ира-
клия стал арест александрийского патриарха Кира.
Пытаясь лавировать между арабами и Византией,
Кир предложил компромиссный вариант решения
“египетского вопроса”, который наряду с полити-
ческими и экономическими пунктами включал ре-
комендацию Ираклию скрепить договор браком его
дочери Евдокии с арабским полководцем Амром,
причем с условием принятия последним христи-
анства. Вариант был отброшен, но позже, после
падения Египта, Кир был вызван на суд в Констан-
тинополь, где его предложения уже были расцене-
ны как измена. В передаче Никифора: “Император
же назвал Кира эллином [язычником], замышляю-
щим отдать в жены эллину и богоборцу, имеющему
вражду против христиан, Амбру - саракинскому
филарху, дочь императора. При этом он вознегодо-
вал на него и стал угрожать ему казнью; его отдали
городскому префекту, чтобы подвергнуть пытке”
(Липшиц Е.Э., 1950) Столь жестокое наказание
Кира никак не вяжется с историей десятилетней
давности, когда Ираклий собственноручно отпра-
вил в жены тюркскому джабгу все ту же августу
Евдокию. Неужели тогда и император, и церковь
могли допустить брак византийской принцессы с
язычником?
Красочная церемония встречи союзников в 627
г возле Тбилиси описана Никифором и Феофаном.
О крещении джабгу ни один из них не упоминает,
но текст Никифора включает довольно странную
фразу, вложенную в уста Ираклия: ryvtixjEV тща<; б
0edg, ое tekvov epov (Чичуров И.С., 1980,
с. 151) “Соединил нас Бог, тебя дитям моим объ-
явив [вариант: “освятив”]”. Фраза не привлекала
особого внимания, учитывая, что далее Ираклий
предложил джабгу брак со своей дочерью и, таким
образом, действительно стал ему “вторым отцом”.
Но ведь Ираклий начал предложение с этой фра-
зы, отталкиваясь от нее, как от важного события,
только следующим шагом после которого и пред-
лагался брак. Учитывая же, что выше по тексту, в
описании крещения “гуннского вождя” около 619
г, Никифор использует форму ETEKvcooavto (Чичу-
ров И.С., 1980, с. 151) в совершенно определенном
смысле, пожалуй, не остается ничего другого, как
видеть в выражении “соединил нас Господь, тебя
дитям моим освятив [провозгласив]” обычную ви-
зантийскую речевую формулу, означавшую креще-
ние джабгу Ираклием.
Рассказ Никифора о встрече двух правителей
несколько скомкан. Это прекрасно видно по стилю,
поскольку Никифор, экономя время и пергамент,
резко сокращает несомненно длинную и деталь-
ную предысторию союза и самой встречи в описа-
нии своего источника (Чичуров И.С., 1980, с. 151):
“Оттуда [из Лазики Ираклий] посылает дары вож-
дю Тюрков, пригласив к союзу против Персов. При-
няв, пообещал военную помощь. И таким образом
обрадованный Ираклий выступил сам к нему, и по
прибытии императора с множеством Тюрков он
императора встретил, и сойдя с коня, императору к
земле поклонился. Последовал же этому и со всем
своим народом. Император же, увидев это чрез-
мерное почтение, понял, так ли его дружба креп-
ка, и приблизился верхом, и в то же время дитям
своим назвал. Затем, конечно же, тот обнял [вари-
ант: “расцеловал”, перекликающийся с “поцелуем
в плечо” у Феофана] императора”. Далее последо-
вала уже упомянутая церемония венчания джабгу
императорской диадемой и торжественный пир. За-
метим, случилось это уже после того, как импера-
тор tekvov iSiov anoKoXcov (“назвал своим дитям”)
джабгу тюрков.
Почему же ни Никифор, ни Феофан не говорят
прямо о крещении джабгу и его окружения? Воз-
можно, об этом умалчивает уже сам их источник,
несомненно осведомленный о полной фиктивности
этой попытки христианизации тюрков, которую
никак нельзя было засчитать в актив Ираклию. Не
склонны были признавать поражения христианской
церкви и ее далеко не рядовые представители - па-
триарх Никифор и игумен Феофан. Тем не менее,
ни один из хронистов при этом не ставит Ираклию
в укор и попытку брака его дочери с язычником, что
может все же свидетельствовать в пользу попытки
крещения тюрков в 627 г.
Возвращаясь к предмету нашего анализа, кон-
статируем, что в 627 г при встрече Ираклия и джаб-
гу тюрков у Тбилиси вполне могло иметь место не
только личное одаривание императором джабгу и
его сына шада, но также их крещение и получение
шадом титула патрикия. Прямая связь как минимум
сасанидской части Перещепинского комплекса с
событиями 627-628 гг заставляет нас внимательнее
отнестись к этой информации, поскольку она дает
ранее не учитывавшийся в литературе вариант про-
исхождения перещепинских перстней с монограм-
мами и браслетов.
Значение перещепинских перстней с моно-
граммами кат. 14, 15 на этом не ограничивается.
Такие перстни не входили в состав инсигний па-
трикия, также перстни с монограммами не упоми-
наются и в составе “знаковых” дипломатических
даров. Не отличаясь ни красотой, ни особой цен-
ностью, ни знаковой символикой, перещепинские
перстни важны только одним — функциональнос-
тью. Представляя собой подарок византийской
канцелярии, перстни-печати с монограммами слу-
жили идентификационным знаком письменных до-
кументов, созданных в “канцелярии” варварской.
Наличие таких перстней в Перещепине, пожалуй,
216
означает существование переписки между кочев-
ническим и византийским дворами, поддерживае-
мой в один из периодов тесных союзнических от-
ношений между ними.
Раздел 4. Монограммы
Три золотых перешепинских перстня с кресто-
образными византийскими монограммами не при-
надлежат к самым атррактивным типам перстней
рассматриваемого времени. В перещепинском ком-
плексе они не могли оказаться и просто как “до-
рогие безделушки”, захваченные у соседей. Если
перед нами трофей, то трофей, несомненно, знако-
вый, принадлежавший уважаемому врагу. Поэтому
ношение или хранение собственником переще-
пинского комплекса таких перстней подчеркивает
особую важность и значимость нанесенных на их
щитках монограмм.
4.1. Принципы прочтения
Принцип чтения монограммы очень близок
к ребусу, но с одним отличием, - вписывая имя в
монограмму, ее автор все же хотел сделать ее мак-
симально узнаваемой, а не наоборот. Поэтому всег-
да учитывался стереотип пространственной ори-
ентации, который при чтении у древних греков и
современных европейцев одинаков: слева направо,
сверху вниз, по часовой стрелке. Начальная буква
при этом обычно специально подчеркивалась уве-
личенными размерами, к тому же, ее редко нагру-
жали сочетанием с другими буквами. Разумеется,
в сложных многобуквенных монограммах это пра-
вило соблюсти сложно, к тому же часто использу-
емые шаблонные схемы лигатур и расположения
букв могли нарушать локализацию начальной бук-
вы. Все это крайне усложняет чтение монограмм
и, собственно, приводит к ситуации, когда главным
методом “чтения” монограмм становится подста-
новка знакомых имен и слов.
. Стереотипа узнаваемости прочтения, разуме-
ется, избежать очень сложно, почти невозможно
— чтение, не напоминающее нам знакомых имен
или слов, всегда будет казаться маловероятным,
даже будучи абсолютно корректным. Поэтому имя,
не сохранившееся в источниках, имеет все шансы
никогда не быть “прочитанным” в монограмме, и
это, к сожалению, - объективная реальность.
Важно четко представлять и разницу научно-
го определения результатов — чтение монограм-
мы, т.е. подбор букв по определенной схеме, дает
лишь набор наиболее вероятных с точки зрения
пространственного стереотипа комбинаций букв
и слогов; подстановка же конкретного имени уже
является экспертизой, т.е. исследователь огра-
ничивается ответственностью только за один из
возможных вариантов чтения. Механизм выбора
именно этого варианта обычно не афишируется,
что и создает часто у читателя ошибочное впечат-
ление о безвариантности и точности предложенно-
го ему чтения.
Реально существуют три главных способа
прочтения монограмм: буквоподбор, подстановка
известных из источников имен и подстановка линг-
вистически корректных имен. Ни в коей мере не
претендуя на объективное раскрытие всех возмож-
ных вариантов чтения перещепинских монограмм,
мы все же постараемся вывести этот процесс “из
тени”, сделав его максимально прозрачным.
4.2. Варианты прочтения
4.2.1. Монограмма № 1
Монограмма перстня кат. 13 (рис. 13, 7; 54, 1а)
не обратная, т.е. функционально больше собствен-
ническая, чем предназначенная для оттиска. Грави-
ровка нанесена уверенной рукой при помощи тон-
кого острого резца; работа византийского ювелира.
Слева в монограмме расположена литера Р (или
лигатура “Р, I”); справа - В; вверху - лигатура из О,
V, (Y), Т, (I); внизу - X, О, А, (Л, V, Y). Расположе-
ние окончаний “OV” (ov) или “OY” (оп) и лигатуры
“ХА” на центральной оси типично для византий-
ских монограмм VII в., т.е. создатель монограммы
№ 1 пользовался распространенным шаблоном. Из
находок в “варварских” комплексах ближе всего
перстню кат. 13 серебряный перстень из аварского
могильника Кестхей-Фенек (Garam Е., 2001, taf.
XXIII, 1).
В.Н.Бенешевич прочел монограмму № 1 как
PABAXATOY (Бенешевич В.Н., 1913, с.116), а
В.Финк, опираясь на имена двух епископов IV-V вв.,
как BATPAXOY (Werner J., 1984, S.32). В.Зайбт, со-
гласившись, что чтение В.Финк возможно, тем не
менее, “учитывая условия находки”, более вероят-
ными назвал все же варианты XOBPATOY, ХРО-
BATOY, XOBOYPT и т.п. (Werner J., 1984, S.44), а
И.Йорданов предложил вариант XOYBPATOY (Йор-
данов И., 1991, с.36, 37). И.Божилов и Х.Димитров
справедливо заметили, что прочтение В.Зайбта сде-
лано уже под влиянием интерпретации комплекса
Й.Вернером (Божилов И., Димитров X., 1995, с.ЗЗ),
но, собственно, подстановка известных имен и
является основным методом расшифровки моно-
грамм. В нашем случае важно другое: расхождения
между специалистами вызывает даже начальная
217
буква имени, а без этого, собственно, объективное
прочтение невозможно.
Начальная “Р”. Выбор в перещепинской мо-
нограмме № 1 как начальных всех трех букв: Р, В
и X, имеет свою логику. Буква Р монограммы № 1
находится в обычной точке начала чтения - слева,
к тому же, она несколько крупнее остальных, что
может быть признаком ее подчеркивания. Основа
из согласных Р-В-Т-Х определена В.Н.Бенешеви-
чем, на наш взгляд, верно, но вот использование
в чтении сразу трех “А” и ни одной “О” или “Y”
несколько сомнительно. Вариантов окончаний име-
ни может быть два - OV (ov) и OY (pv). Непосред-
ственно на основу имени они не влияют, поэтому
ниже при рассмотрении вариантов чтений имени
окончания мы опускаем.
Набор наиболее корректных вариантов корней
при буквоподборе: PYBXAT, POYBXAT, РОВХАТ,
POYBIXAT, PIBXAT, PYBAXT, POYBTAX,
POYB АХТ, РАВХАТ, РАВТАХ. Теоретическое нали-
чие в нижней лигатуре литеры “Л” может дать так-
же варианты типа: POYBTAAX, РОВТАЛХ и т.д.
Особой благозвучностью варианты типа “Риб-
хат”, “Рубхат”, “Рубтах”, “Рубахт” или “Рубталх”,
конечно, не отличаются, но, например, имя “Сан-
дилх” мы вряд ли признали бы вероятным, если бы
оно было вписано в монограмме, а не на страницах
Агафия. Близких вариантов имен кочевнических
вождей нам не известно, в языковом же отноше-
нии вариант имени на “Р” интересен тем, что оно
вряд ли может быть тюркским. В древнетюркском
практически не известно слов с начальным "р”,
накопление же подобных слов в тюркских языках
происходило за счет заимствований, преимуще-
ственно, из иранских языков. К таким заимствова-
ниям, например, принадлежит rab - “бог” (Древне-
тюркский словарь, 1969, с.476). Древнетюркские
личные имена с этим компонентом нам не извест-
ны, но теоретически возможен вариант РАВ-ТАХ,
где ТАХ отражает либо орхоно-енисейский упо-
добительный аффикс -tag: *Rab-tag - “Богоподоб-
ный”, либо тюрк, tay - “гора” (Древнетюркский
словарь, 1969, с.526): *Rab Тау - “Бог-Гора”, “Бо-
жья гора”. Главное препятствие предложенному
чтению - это проникновение ираноязычных за-
имствований в области духовной культуры в тюрк-
ские языки преимущественно вместе с буддизмом
и манихейством, что в нашем случае крайне со-
мнительно.
Начальная “В”. В варианте чтения моно-
граммы В.Финк начальной является буква “В”. Но
становится она начальной только в одном случае
- если монограмма была изначально задумана как
зеркальная, но гравер не понял замысла или наме-
ренно не потрудился обратить буквы “Р” и “В”. При
оттиске перстня (рис.54, 16) действительно слева
оказывается “В”, поэтому, учитывая наличие в ком-
плексе также двух перстней-печатей с “зеркальны-
ми” монограммами, вариант с начальной “В” также
вполне возможен.
Монограмма в схеме чтения В.Финк имеет,
кроме ВАТРАХ, варианты: ВОТРАХ, BOYTPAX,
BYTOPAX. Поскольку “Т” расположено на
центральной оси вверху, где более вероятно наличие
не второй буквы, а окончания, последовательность
согласных основы может быть другой: В-Р-Х-Т, но
следует отметить, что размещение “Т” в верхней
части центральной оси встречается на многих
монограммах, так что это вполне может быть просто
дань стереотипу. Варианты буквоподбора очень
многочисленны: BOPYXAT, BOPIXAT, BOYPIXAT,
БАРХАТ, BIPXAT, BOYPXAT, BOYPTAX,
BOYPTAAX, BYPTAX, ВАХРАТ, BIPXOPT,
В YPXOPT, BOYXAPAT и т.д.
Вариант В Финк “Баграх” соответствует древ-
негреческому Ватрауоа - “Лягушка”. Но существу-
ет и древнетюркская параллель в виде имени Batra
(Древнетюркский словарь, 1969, с.89). Придыха-
тельное окончание “х” здесь добавлено к основе
греками, традиционно пытавшихся “замкнуть”
иноязычную основу мужского негреческого име-
ни на гласный при помощи согласных “х”, “к” и
т п., для возможности его склонения. В нашем слу-
чае имя, скорее всего, записано в форме генитива
- Ватрауоп, т.е. “[печать] Багра-ха”. Не исключен
и вариант происхождения “Баграх” от тюрк, batraq
- “знамя” (Древнетюркский словарь, 1969, с.89).
Богатые материалы древнетюркской антро-
понимии, к сожалению, пока не привлекались
для расшифровки перещепинских монограмм.
Использование же этого блока аналогий дает
просто огромное количество возможных вариан-
тов имен.
Известным древнетюркским личным именем-
титулом является BAXATOYP - Bayatur - “Бога-
тырь, Герой” (Древнетюркский словарь, 1969, с.77;
Сравнительно-историческая грамматика ..., 2001,
с.560). Формы BOYPXYT, BOYPXOYT могу вос-
ходить к тюрк. Biirkit, Burgut - “Беркут” (Сравни-
тельно-историческая грамматика ..., 2001, с. 169);
вариант BOYXAPAT - “Бухарат” - напоминает
“бухарец”, a BOYPTAX - “Буртах” - этноним “бур-
тас”.
Очень продуктивны двучастные реконструк-
ции других вариантов буквоподбора. Рассматри-
ваемое имя состоит либо из двух корней, либо
из корня с окончанием. В последнем случае это
может быть лишь окончание -ТАХ как вариант
орхоно-енисейского уподобительного аффикса
-tag, а имя с таким аффиксом - не настоящим име-
нем правителя, запрещенным для произношения
вслух, а иносказательным “[чему-то]-подобный”.
218
219
Рис. 52. Инвентарь погребения 1 к.З у с.Шелюги.
Fig. 52. Stock of burial 1 of barrow 3 near Shelugi village.
18
19
Корневые основы, часто используемые в личных
именах и возможные в монограмме № 1, это BOYPI-
ТАХ — *Bori-tag — “подобный волку”; BOYXPA-TAX
- *Buyra-tag, то же: BOYXOYP-TAX - *Buyur-tag
- “подобный верблюду”; BOPAV-TAX - *Вогап-
tag, то же: BOYPAV-TAX - *Buran-tag - “подоб-
ный буре”; BAXYP-TAX - *Bayyr-tag - “подоб-
ный меди” (Древнетюркский словарь, 1969, с. 118;
Сравнительно-историческая грамматика ..., 2001,
с.405, 446, 634, 642, 644). Более вероятным нам
представляется, что компонент -ТАХ отража-
ет не аффикс -tag, а тюрк, tay — “гора”, часто ис-
пользуемое в личных именах (Древнетюркский
словарь, 1969, с.526; Сравнительно-историческая
грамматика ..., 2001, с.638). Приведенные выше
варианты чтения монограммы № 1 с компонентом
-ТАХ в этом случае соответствуют двойным тюрк-
ским именам *Воп Тау-“Волк-Гора”; *Виуга Тау,
*Buyur Тау - “Верблюд-Гора”; *Boran Тау, *Buran
Тау - “Буря-Гора”; *Ваууг Тау - “Медная Гора”.
Есть также варианты BATOYP-TAX - *Batur Тау,
то же: BATYP-TAX - *Batyr Тау - “Герой, Витязь
- Гора” (Сравнительно-историческая грамматика
...,2001, с.560).
Один из частых компонентов тюркских имен
знатных лиц - это титул. В рассмотренных нами
выше именах теоретически допустимо наличие
титула “шаг” (sad) в виде компонента -ХАТ, в ко-
тором литера “X” могла быть использована грека-
ми для записи звука “ш” вместо “сигмы”. В этом
случае все рассмотренные выше варианты с компо-
нентом “-ТАХ” просто должны читаться с титулом
“шаг” (ХАТ). Фонетически корректнее в монограм-
ме вписывается титул тархан (tar/an) — TAPXAV.
В этом случае также остаются корректными все
корневые основы: BOYPI, BOYXPA, BOYXOYP,
BOPAV, BOYPAV, BATOYP, BATYP, BAXYP, до-
бавляются также основы BATOY - Batu - “драгоцен-
ный камень” (Древнетюркский словарь, 1969, с.89),
BOYXOY - Buyu - “олень” (Сравнительно-истори-
ческая грамматика ..., 2001, с. 152), BOYXA-Buya
- “бык” (Сравнительно-историческая грамматика ...,
2001, с.645,647), BOYPA-Вига-“песок” (Сравни-
тельно-историческая грамматика ..., 2001, с. 100).
Возможен и двойной титул - BAXA-TAPXAV - Ьауа
tar/an - “бага тархан” (Древнетюркский словарь,
1969, с.77). Титул - “хан” - в монограмме № 1 так-
же корректен, но из приведенных выше вариантов,
в таком случае, остаются только имеющие в кор-
не одновременно “В”, “Т” и “Р”: BATOYP-XAV,
BATYP-XAV, BAXATOYP-XAV - “Герой, Витязь,
Богатырь - хан”; BATAP-XAV - *Batar уап - “За-
падный хан”, “хан Запада” (Древнетюркский сло-
варь, 1969, с.89).
Варианты просто двойных имен многочис-
ленны. Компоненты: BOYPI, BOYXPA, BOYXOYP,
BOPAV, BOYPAV, BATOYP, BATYP, BATOY,
BOYXOY, BOYXA, BOYPA, BAXYP могут не
только комбинироваться между собой, но и со-
четаться с другими возможными компонентами
имен: АВА - aba - “отец”, АТА - ata - “дед, отец”;
АХА - ауа — “старший брат”, (Сравнительно-исто-
рическая грамматика ..., 2001, с.291, 294, 304-306,
653-655); АРХАР - arkar - “горный баран” (Сравни-
тельно-историческая грамматика ..., 2001, с. 155);
АТ - at - “конь”, ATXYP - atyyr - “жеребец” (Срав-
нительно-историческая грамматика..., 2001, с.441,
442); APYX - агуу - “пчела, оса” (Сравнительно-
историческая грамматика .... 2001, с. 186); OPOYX
- oruq - “тропа” (Сравнительно-историческая грам-
матика ..., 2001, с.531); TAIXAV - tajyan - “борзая”
(Сравнительно-историческая грамматика ..., 2001,
с.422); TOXAV - toyan, TOIXAV - tojgan - “сокол”
(Древнетюркский словарь, 1969, с.571; Сравни-
тельно-историческая грамматика ..., 2001, с. 169);
TOYPA - tura - “крепость” (Сравнительно-истори-
ческая грамматика ..., 2001, с.486); XAPTY — karty
- “орел” (Сравнительно-историческая грамматика
..., 2001, с. 169) и т.д. Единственное правило ком-
бинирования в данном случае - это использование
в имени всех согласных: В, Р, Т, X, а из гласных как
минимум “А” (литеры “О” и “Y” можно отнести
к греческому окончанию). То есть, в монограмме
№ 1 возможны варианты типа: BOYPI-TOXAV
- “Волк-Сокол”, BOYPI-XAPTY - “Волк-Орел”,
BATYP- АХА - “Витязь - Старший брат”, BATOY-
АРХАР- “Драгоценный камень - Архар” и т.п., но
не варианты типа: BOYPI-ABA, BOYXPA-OPOYX,
BATOY-ATA, BAXYP-APXAP, BOPAV-BATYP и
т.д.
Частым первым компонентом в тюркских име-
нах выступает baj (BAY, BAI)- “богатый” (Сравни-
тельно-историческая грамматика ..., 2001, с.668-
670), которое в нашем случае может сочетаться
только с компонентами, включающими “Р”, “Т” и
“X”: BAI-TAPXAV, BAI-BAXATOYP, BAI-BATYP-
XAV, BAI-XAPTY, BAI-ATXYP. Мужские тюркские
имена также часто образованы от числительных
(Сравнительно-историческая грамматика ..., 2001,
с.691), из которых компонентом имени в монограм-
ме № 1 может быть BIP (BYP) - bir - “один”. Ком-
поненты здесь должны включать “А”, “Т” и “X”:
BIP-XAPTY, BIP-ATXYP, BYP-TOXAV, BIP-AT-
OPOYX, BIP-BATOY-XAV и т.д.
Искать среди возможных комбинаций “наи-
более правдоподобные” практически бессмыслен-
но, поскольку комбинации слов в древнетюркских
именах чаще всего лишены какой-либо видимой
логики (см.:Сравнительно-историческая грамма-
тика ..., 2001, с.703-717). “Виновен” в том, скорее
всего, тюркский обычай подбирать имя по первому
предмету, который попадется на глаза, или о кото-
220
ром подумает старейшина в момент имянаречения
(Фиельструп Ф.А., 2002, с.77, 78).
Начальная “X”. Версия В.Зайбта о началь-
ной нижней “X” основывается на стереотипном
размещении соединения “X” и “А” в нижней ча-
сти центральной оси монограммы. То есть, если
имя начиналось на “X”, автор монограммы все
равно, следуя шаблону, разместил бы начальную
“X” внизу, хотя в таком случае и следовало бы
подчеркнуть ее более крупными размерами. Вы-
бор В.Зайбтом варианта XOBPATOY определен
приближением имени к форме “Коврат” Ники-
фора и чтению по оттиску, т.е. исходя из лока-
лизации слева “В”, а не “Р”. И.Йорданов пред-
почел вариант XOYBPATOY (Йорданов И., 1991,
с.36, 37). Другие варианты этой же схемы чтения:
ХАВРАТ, XOYBPAT, ХОВРАХТ и т.д. При необо-
ротной монограмме основа определяется распо-
ложением букв по часовой стрелке как Х-Р-В-Т;
варианты: ХОРВАТ, ХАРВАТ, ХРОВАТ, XPYBAT,
XOPYBAT, XAPYBAT и т.п. Из них “Хроват” и
“Хорват” напоминают исторические “Кроват” Фе-
офана (Чичуров И.С., 1980, с.61) и “Хроват” (Хор-
ват) Константина Багрянородного (Константин
Багрянородный, 1991, с. 131).
Ни один из приведенных вариантов букво-
подбора на тюркской основе правдоподобно не
объясняется. Из двукомпонентных тюркских имен
в нашем случае возможны только имена с пер-
вым компонентом ХАРА - hara (qara) - “черный”
(Древнетюркский словарь, 1969, с.422; Сравни-
тельно-историческая грамматика ..., 2001, с.592,
680) и XAPY - qari - “старый” (Древнетюркский
словарь, 1969, с.426; Зуев Ю.А., 1998, с. 155). Вто-
рым компонентом могут выступать уже упоминав-
шиеся BATOY- “драгоценный камень”, BATOYP,
BATYP, BAXATOYP - “Герой, Витязь, Богатырь”.
Также возможны варианты с XAPTY - “орел”:
XAPTY-BOYPI - “Орел-Волк”, XAPTY-BATOY
- “Орел - Драгоценный камень”, XAPTY-ABA
(XOY) - “Орел-Отец”. Трехчленные комбинации
по схеме: XAPY-ATA-BOYPI — “Старый отец
- Волк”, XAPA-AT-BAY - “Черный конь - богач”,
XAPA-ATXYP-ABA — “Черный жеребец - отец” и
т.п.
Начальная “А”. В схеме с начальной бук-
вой в нижней части монограммы присутствует
еще одна - четвертая возможная начальная литера
“А”, поскольку ее соединение с нижней “X” также
стереотипно. Варианты буквоподбора по “по-
зитивной” монограмме - АРВАХТ, APOYBAXT,
АРВАТАХ, АХРОВАТ, АРТОВАХ; по схеме от-
тиска - ABPOYXT, АВРАХТ, ABAPOYXT,
АВОРХАТ, ABOYPAXT, АХВАРТ, AXTABIP и т.д.
Тюркские имена с первым компонентом на “А”
довольно многочисленны. В первую очередь, сле-
дует выделить компоненты, отражающие термины
родства: aba (АВА) - “отец”, ауа (АХА) - “старший
брат”, ata (АТА) - “дед, отец” (Сравнительно-исто-
рическая грамматика ..., 2001, с.291, 294, 304-306,
653-655). У тюркских народов широко известно
использование aba (ара) и в значении “медведь”
(Сравнительно-историческая грамматика ..., 2001,
с. 159) из-за запрета произношения вслух табуиро-
ванного имени этого животного, игравшего видную
роль в верованиях тюрков (Вайнштейн С.И., 1991,
с.230-233); также в нашем случае можно вспомнить
и саларскую форму atiy (ATYX) от общетюркского
a6yg (Сравнительно-историческая грамматика ...,
2001, с. 159). Другие названия животных на “А”,
возможных в монограмме № 1 как первый компо-
нент: arhar (АРХАР) - “горный баран”; aryy (APYX)
-“пчела, оса”, at (АТ) - “конь”, atyyr (ATXYP) - “же-
ребец” (Сравнительно-историческая грамматика
..., 2001, с. 155, 186, 441, 442). Частым элементом
тюркских имен является aq, ay, ah (АХ) - “белый”
(Сравнительно-историческая грамматика ..., 2001,
с.598-600, 679), менее продуктивно аг (АР) - “ры-
жий” (Древнетюркский словарь, 1969, с.50). Извест-
ны и имена собственные Abi (ABY) и Abi’q (ABYX)
(Древнетюркский словарь, 1969, с.2). Наконец,
нельзя исключать и компонент АВАР — “авар”.
Практически со всеми перечисленными
компонентами легко комбинируются формы
BATOYP, BATYP, BAXATOYP. Компоненты АВА -
, ABY-, ABYX - соединяются с TAPXAV. Другие
комбинации: AT-BOYPIX, AT-BOYPI-XAV,
ATA-BOYP1-XAV, ATYX-BOYPI, ATXYP-
BOYPI, AT-BOYPI-TAPXAV, APYX-BATOY,
AT-BATOY-TAPXAV, AP-BATOY-XAV, ATXYP-
BATOY, AP-BOYXOY-TAPXAV, ATXYP-
BOYXA, ATA-BOYXOYP, AX-BOYXOYP,
AP-BOYXOYP, APXAP-BATOY, АРХАР-АВА;
ABA-XAPY и т.д. Из не упоминавшихся ранее
возможных компонентов имен, можно отметить
варианты: ABA-XOYTOYP — *Aba Qutur -
“Отец - Благородный олень” (Древнетюркский
словарь, 1969, с.475), АВА-ОРТАХ - *Aba Ortaq
- “Медведь-Друг” (Древнетюркский словарь,
1969, с.372), ABA-XOYPT - *Aba Qurt - “Отец-
Волк” (Древнетюркский словарь, 1969, с.469) и
др.
Как видим, существует четыре возможных от-
правных точки чтения монограммы № 1, которые
дают десятки буквенных комбинаций и больше
сотни (!) лингвистически возможных тюркских
имен. Причем, что самое неприятное, никакой
гарантии тюркского происхождении имени нет, и
вполне возможно, что на базе других языков: иран-
ских, монгольских, кавказских, мы бы также по-
лучили большое количество в целом корректных
вариантов.
221
4.2.2. Монограммы № 2-3
Общая характеристика. Перстни кат. 14
и кат. 15 парные (рис. 13, 2, 3). Они крупнее, чем
перстень кат. 13, имеют практически одинаковый
диаметр кольца, а также щитки идентичных раз-
меров и формы. На обоих вырезаны монограммы
под оттиск печати. Монограммы одинаковой схе-
мы, хотя и немного различные в мелких деталях.
Эти различия позволили В.Н.Залесской предпо-
ложить, что монограммы разные, а сами перстни
разновременны (Залесская В.Н. и др., 1997, с. 121).
С такой оценкой не согласились В.Зайбт, Й.Вернер
и И.Йорданов, не увидевшие между перстнями и
монограммами на них принципиальной разницы
(Werner J., 1992, S.430-432; Йорданов И., 1991,
с.36-39). Действительно, при той грубости испол-
нения монограмм, которую мы наблюдаем на пер-
стнях, отличия в начертании литеры “В” можно
считать несущественными. Зато нам трудно согла-
ситься с В.Зайбтом и Й.Вернером относительно
оценки монограмм № 2-3 как “варварского” под-
ражания.
Ювелиры, изготовившие предметы “варвар-
ского” круга из Перещепины, обладали достаточ-
но высоким уровнем мастерства. Даже не понимая
монограммы и воспринимая ее лишь как декор,
ювелир-варвар, тем не менее, мог абсолютно точно
скопировать рисунок. Тем более, он сделал бы оба
изображения монограмм идентичными и четкими.
Мы же наблюдаем на обоих перстнях довольно не-
уверенную руку гравера, которая сносно передает
симметричные буквы, но становится максимально
неустойчивой при передаче зеркального изображе-
ния букв “В”, “Р” и “К”. На перстне кат. 14 (рис. 13,
2) гравер явно пытался повторить подчеркивание
снизу буквы “В” монограммы № 1; отдельно вы-
резана “О” верхней лигатуры “OY”, после чего к
ней добавлены вертикальные черточки от “Y”. На
перстне кат. 15 (рис. 13, 3) этого уже нет — “бета”
передана максимально просто двумя линиями (“и
так сойдет”), а лигатура “О Y” или “эпсилон” пере-
даны вообще в рукописном стиле. Эти детали от-
кровенно выдают человека, умеющего писать по-
гречески, но слабо знакомого с граверным делом.
Контрастирует с перстнем кат. 13 и инструмент,
которым нанесена гравировка на перстнях кат. 14 и
15. Вместо тонкого острого резца здесь наблюдаем
широкий туповатый инструмент, возможно, самый
обычный нож.
Трудно сказать, был ли наш гравер автором
монограммы или же имел в наличии для копиро-
вания уже готовый перстень с византийской моно-
граммой, как предполагают В.Зайбт и Й.Вернер.
Отметим все же, что второй вариант менее пред-
почтителен, поскольку при желании скопировать
монограмму на другой перстень перещепинский
правитель явно мог поручить эту работу ювели-
ру, а не обычному греку, находящемуся при его
дворе. Если же греку все-таки было поручено
скопировать монограммы, то, значит, кочевники
полностью отдавали себе отчет в том, что моно-
грамма - это не знак типа тамги, а именно текст.
В таком случае греку с одинаковым успехом мог-
ли поручить и “написать” на перстнях новый
текст по образцу монограммы № 1, т.е. сделать
новую монограмму. Наконец, если перстень-ори-
гинал существовал, то почему его нет в переще-
пинском комплексе?
Ответ на последний вопрос важен, так как
он тянет за собой различные варианты развития
событий. Вариант первый: перстень утерян при
обнаружении комплекса. В этом случае возника-
ет вопрос, зачем понадобилось изготавливать еще
два подражания, которые носились тем же чело-
веком? Ведь кочевник понимал, что на перстнях
нанесена не его личная тамга, не тамга рода, а
просто записано его имя в виде, значимом лишь
для византийцев. Делать копии лично для себя
смысла не было, раздавать же копии перстня сво-
ему окружению как символ власти — идея тоже
не из лучших, поскольку подчиненное население
знало, в первую очередь, традиционные тамги
рода правителя. Вариант второй: оригинальный
перстень принадлежал отцу “перещепинского”
правителя и, соответственно, попал в погребение
отца. Копии же с перстня были сделаны для сына
(или сыновей). В таком случае варварское имя, за-
писаное в монограмме, должно быть всего лишь
почетным именем-титулом, который отец, по тра-
диции, передал сыну. Две копии перстня находят
объяснение через призму келегейского комплек-
са, собственник которого носил симметрично на
двух руках 4 византийских перстня: по одному с
плоским щитком и одному перстню со вставкой
на каждом. На щитковых келегейских перстнях
монограмм нет, но сама мода ношения двух по-
добных перстней у интересующей нас группы ко-
чевников показательна.
Версия о том, что столь грубые монограммы
могли сделать и византийцы, также возможна. Ви-
зантийское посольство к варварам вполне могло не
знать имен не только ближайших родственников,
но и самого варварского правителя (достаточно
вспомнить, что нам не известно из источников ни
одного имени аварских каганов VII в.). И только
расспросив варваров уже на месте или по дороге,
один из посланников, как сумел в этих условиях,
нанес на чистые заготовленные перстни монограм-
мы, что и дало столь неприглядный результат. Во-
прос в другом: несмотря на то, что перстень с мо-
нограммой в состав инсигний патрикия или просто
222
ранне- салтовский горизонт II подзне- аварский период
горизонт Геленовки I поздне- аварский период
фаза 2 горизонта Шиловки
горизонт Игара
Вознесенка, Глодосы Ясипово, Новые Санжары
фаза 1 горизонта Шиловки
Келегеи горизонт Уч-Тепе Озора- Тотипуста. Кун а го га
Перещепина
Макуховка горизонт Сивашовки Купбабопь, Ьоча, Тепе
Иловатка/ Шелюги II ранне- аварский период
горизонт Суханове I ранне- аварский период
Рис. 53. Схема синхронизации этапов разви-
тия материальной культуры степных комплексов
разного социального уровня и культуры авар
Fig. 53. A synchronization circuit of stages of
material culture development of different social rank
steppe complexes and Avar Culture.
дипломатических даров не входил, и, следовательно,
жаловать его было совершенно не обязательно, ви-
зантийцы все же преподнесли варварскому вождю
перстни-печати с неуклюжей монограммой. Сдела-
но это явно было с умыслом - греки дарили варвару
печать, по которой собирались в будущем иденти-
фицировать его письменные послания. Судя по на-
личию в перещепинском комплексе сразу двух пер-
стней с одной монограммой, она явно не случайна
и в большей степени, чем монограмма № 1, может
претендовать на имя собственника комплекса.
Монограммы № 2-3 (рис.54, 26, 36) В.Н.Бе-
нешевич прочел как ©EJIEFIXAPOY (Бенешевич
В.Н., 1913, с.116). В Зайбт, убедительно объяснив-
ший лигатуру “ПТКГ’ как сокращение титула “па-
трикий”, чтение имени произвел в контексте моно-
граммы № I как XOBPATOYI1ATPIKIOY (Werner
J., 1984, S.44). В.Н.Залесская с таким чтение со-
гласилась только для перстня кат. 15, а монограм-
му перстня кат. 14 прочитала как BATOPXA[N]OY
IIATPIKIOY, т.е. “Баг Орхана патрикия” (Залесская
В.Н. и др., 1997, с. 121), что было поддано критике
В.Зайбтом, Й.Вернером и И.Йордановым (Werner
J., 1992, S.430-432; Йорданов И., 1991, с.37-39).
Обратим внимание на один момент — на пер-
стнях кат. 14 и 15 обе нижних лигатуры переданы с
подчеркнуто оттянутой вниз, до самого края щит-
ка, перекладиной литеры “А”. В этом начертании
лигатура обычно означает “X, О, (Y)”, а не “X,
A, (Y)”. Особенно это заметно на перстне кат. 14
(рис. 13, 2; 54, 26), где концы перекладины просто
соединяются с нижними концами “X”, оставляя
выступать наружу только декоративные утолще-
ния. Эту деталь можно, конечно, списать на неуме-
лую гравировку, но скопировать более короткую
перекладину монограммы № 1 наоборот, проще.
Резчик же пошел по пути осложнения работы, что
диктовалось какими-то соображениями. Судя по
результату, причиной могло быть только желание
подчеркнуть, что нижняя лигатура все-таки явля-
ется соединением именно литер X и О, а не X и
А. С другой стороны, резчик мог таким образом
попытаться подчеркнуть и то, что лигатура пред-
ставляет собой соединение “X, А, О”, а не просто
“X, А”.
Учитывая наличие справа сокращения “ПТК1”,
выбор начальных букв ограничен только “В” и “X”,
хотя подчеркивание буквы “О” снизу теоретически
позволяет учитывать и имена на “О”. Есть еще одна
сложность - учитывать ли в имени буквы из лига-
туры “ПТК1”, или эта часть монограммы была “не-
прикасаема”? Также вопрос: символизировала ли
титул “патрикий” сама шаблонная лигатура, или же
автор монограммы воспользовался возможностью
вписать титул полностью как EIATPIKIOY?
Начальная “В”. При “строгом” подходе
к чтению мы должны ориентироваться на
максимально короткое имя, с минимальным
количеством двойного использования одной и той
же буквы, вписанное по кольцевому принципу,
начиная с левой буквы. В монограммах № 2-3,
таким образом, нужно исключить из имени литеры
лигатуры ПТК1, а особенности начертания нижней
лигатуры, как уже подчеркивалось, условно удаляют
из нее литеру “А”. Впрочем, если “А” в ней есть, то
она точно использована автором монограммы для
записи титула nATPIKJOY. При крайне строгом
варианте из согласных для имени остаются только
литеры “В” и “X”, но даже при этом полученная
форма BOYXOY соответствует тюрк. Buyu -
“Олень” (Сравнительно-историческая грамматика
..., 2001, с.152). Менее строгий вариант чтения
- это исклютение из имени только литер лигатуры
ПТК1. Наиболее простая схема в этом случае - это
начальная “В” и далее по часовой стрелке сверху
вниз и обратно: BOPI + XOY, т.е. “[печать] Бори-
ха”. Фонетически тот же вариант получаем при
BOPYXOY. Или последовательность: “В”—верхняя
223
“О” - “Y”- “Р” - “Г’ - “X” - нижние “О” - “Y”, т.е. -
BOYPIXOY. Все три формы отражают одно и то же
имя:“Бурих”,“Борих”,полностьюсоответствующее
тюркскому Воп - “Волк” (Древнетюркский словарь,
1969, с. 118). В праболгарских надписях известна
запись popi Ta[p]yavo<; (Бешевлиев В., 19926, с.75)
без согласного в конце. Но упомянутая надпись
стоит в номинативе, тогда как в нашем случае
придыхательное окончание “х” традиционно
добавлено греками к варварскому имени на
последний гласный для того, чтобы придать ему
форму генетива мужского рода — Bopi-you, т.е.
“[печать] Бори-ха”. Впрочем, нельзя исключать и
другой формы - тюрк, boriik (ср. также осетинское
biraeg - “волк”, русское “бирюк”) (Сравнительно-
историческая грамматика ..., 2001, с. 160),
которой отвечают варианты: BOPOYX, BYPOYX.
Чтение против часовой стрелки дает другой
вариант: BOXOYP, BOXOYPOY, BOYXOYP,
соответствующий тюрк. Buyur - “Верблюд”
(Сравнительно-историческая грамматика ...,
2001, с.446), более распространенному, правда,
в личных именах в форме Buyra (Сравнительно-
историческая грамматика ..., 2001, с.644, 645) -
BOYXPA. Возможны другие вариации: BYPOXOY,
BOYXPOY, BOXIPOY. Двойное использование “Р”
позволяет прочитать по простейшей схеме и имя
BYPXOP, BIPXOPOY или BOYPXOP.
Использование же при чтении всех возмож-
ных букв монограммы (А, В, I, К, V (v), О, П, Р,
Т, X, Y) позволяет учесть все до единого варианты
имен с начальной “В”, упомянутые нами при ана-
лизе чтения монограммы № 1, а также добавить
еще несколько десятков новых вариантов, которые,
разумеется, только усугубят и без этого сложную
ситуацию.
Начальные “X” и “О”. Варианты корня
имени с начальной “X” при потере “А” и “не-
прикасаемости” “ПТК1” оказываются скудными
- ХОВР, XOBIP, XOBYP, XOYBOP - “Хобр”,
“Хобир”, “Хубор”; с начальной “О” - ОВРОХ,
ОВХОР, OBYXOP, OXBIP и т.п. - “Оброх”, “Об-
хор”, “Обихор”, “Охбир”. Сносных вариантов
древнетюркских имен среди них нет. Если же
использовать буквы из лигатуры “ПТК1”, набор
литер в нашем распоряжении увеличивается се-
рьезным образом: В, I, К, V (г), О, П, Р, Т, X, Y.
Вариантов буквенных комбинаций наоборот ста-
новится слишком много — тут нужно подставлять
только конкретные имена, поскольку пытаться
учесть все возможные варианты буквоподбора
просто невозможно.
Важный для нас вариант В.Зайбта XOBPATOY
ПТК1 в этом варианте пока невозможен из-за отсут-
ствия литеры “А”. Но, как уже отмечалось выше,
наличие “А” в нижней лигатуре ставит под сомне-
ние только специфичность исполнения лигатуры.
К тому же, если в монограмму вписано все слово
FIATPIKIOY, а не сокращение ПТК1, литера “А”
здесь просто необходима. Сохранение “А” в моно-
граммах № 2-3, разумеется, совершенно возможно,
разве что она не может быть начальной. Интересно,
что здесь по часовой читается именно “Хобрат”, а
не “Хорват” или “Хроват”, как в монограмме № 1,
но оба эти варианты также возможны и в монограм-
ме № 2-3 при чтении по спирали против часовой,
что, наоборот, оказывается более логичным, исходя
из локализации заключительной буквы корня “Т”
справа (схема: “X” - нижняя “О” - “Р” - “В” - “А”
- “Т” - верхняя “О” - “Y” = XOPBATOY).
Развивать тему вариантов далее мы считаем
неразумным, поскольку набор литер в нашем рас-
поряжении включает половину алфавита (А, В, I,
К, [A], V (v). О, П, Р, Т, X, Y), а, следовательно, поле
для фантазии просто огромно. Утверждать, что в
монограммах № 2-3 можно при желании прочитать
все, что угодно, конечно, будет преувеличением, но
то обилие вариантов, с которыми приходится иметь
дело, не может не вызвать скепсис относительно
возможности когда-нибудь приблизиться к выбору
правильного варианта прочтения.
Версия общего имени. Версия о том, что мо-
нограмма № 1 и монограммы № 2-3 отражают одно
и то же имя, позволяет значительно сузить количе-
ство вариантов. Она, конечно, не безупречна, но по-
втор в обеих монограммах согласных “В”, “Р”, “X”,
“Т”, а также расположение литер делают ее вполне
вероятной. И даже, если имена в монограммах раз-
ные, сходство их схемы не может не наталкивать
на мысль о их зависимости. По предположению
Й.Вернера, перстень с монограммой № 1 сделан до
получения его собственником титула патрикия, по-
сле же получения были изготовлены перстни с мо-
нограммой № 2-3. Если это так, то монограмма №
2-3 представляет собой модификацию монограммы
№ 1 в варианте ее оттиска, т.е. литеры “Р” и “Т”
просто поменяли местами, заменив при этом “Т”
лигатурой “ПТК1”. Поправки, внесенные во второй
монограмме, как мы уже отмечали выше, либо под-
черкнули, что здесь в нижней лигатуре вписана еще
и литера “О”, либо подчеркнули, что в ней нет ли-
теры “А”. В последнем случае из вариантов чтения
монограммы № 1 придется убрать все, включаю-
щие “А”. Более интересной может оказаться версия
о том, что замена “А” на “О” во второй монограмме
отображает не добавление, а смену титула, вместо
которого был вписан “патрикий”. Возможные на-
чальные буквы, общие для всех трех монограмм,
-это“В”и“Х”.
Важная делать: вариант, в котором обе моно-
граммы, сделанные разными людьми в разное вре-
мя, заключают одно и то же имя, сводит к минимуму
224
элемент звукового искажения - оба автора моно-
грамм или опирались на уже традиционную для ка-
ких-то письменных документов форму записи име-
ни, или же слышали его совершенно одинаково.
4.3. Проблема выбора
Приступая к анализу перещепинских моно-
грамм, мы полностью отдавали себе отчет в том,
насколько объемным окажется пласт возможных
прочтений, и насколько сложно будет сформулиро-
вать выводы. Главная же причина, почему разбор
монограмм представлен в столь детальном виде,
заключается в широкой популярности ныне версии
чтения монограмм В.Зайбта, используемой мно-
гими археологами как аргумент в интерпретации
перещепинского комплекса, несмотря на то, что
сам исследователь, хорошо представляющий всю
сложность анализа монограмм с неизвестным не-
греческим именем, в письме к И.Вернеру свое про-
чтение назвал лишь “возможностью ” (Werner J.,
1984, S.44).
Вполне возможно, что одна из более чем сотни
рассмотренных нами выше комбинаций действи-
тельно отражает записанное в монограммах имя.
Вполне возможно, что даже в это число реальное
имя не попало. Важно просто отдавать себе отчет
в том, что любое из прочтений является лишь гипо-
тезой, а не фактом, поэтому апеллировать к дан-
ным “расшифровки монограмм”, как аргументу в
научном исследовании, совершенно некорректно.
Впрочем, сделать свой собственный, субъек-
тивный выбор “наиболее приемлемого” варианта
прочтения каждому из нас это не мешает. Субъ-
ективным он останется в любом случае, несмотря
на все попытки очистить сознание от “стереотипа
узнаваемости”, следовать наиболее доказательной
схеме чтения или доверяться филологически кор-
ректным вариантам имен. На каждом этапе нам все
равно придется делать выбор, разделяя признаки
на "главные” и “второстепенные”, подсознательно
или сознательно доверяясь определенной концеп-
туальной линии анализа.
“Узнаваемые” имена. Элементарный вопрос:
сколько мы имеем в нашем распоряжении имен
кочевнических вождей Восточной Европы VII в.,
сводит объективность восприятия историка прак-
тически к нулю. Нам не известно ни одного имени
аварских и хазарских каганов этого периода, мест-
ных правителей Западнотюркского каганата, пред-
водителей берсилов, савиров, других тюркских
племен. Источники знают их лишь по титулам:
“Хаган”, “Джабгу”, “Шат”, “Алп-эльтебер” и т.п.
Возможно, указанные правители были слишком
слабо знакомы народам, имеющим письменность,
либо же у них существовало табуирование откры-
того произношения имени правителя. В любом
случае, данные антропонимии для VII в. мы имеем
исключительно для булгарских вождей, да и то в
различных передачах: Органа (Аргана), Курт (Ков-
рат, Кроват, Куврат, Худбадр, Хубраат), Кувер (Ку-
вар), Аспарух (Аспар-хрук, Исперих, Есперерих),
Батбаян (Баян, Батай, Безмер).
В условиях такой безальтернативности мы ав-
томатически признаем более доказательной имен-
но “булгарскую” линию сравнений, поскольку
других попросту не существует. Эту линию пред-
ставляют варианты: ХРОВАТ, ХОВРАТ, XOYBPAT,
напоминающие многочисленные формы имени
отца Аспаруха. При этом фонетически гораздо
более корректный вариант ХОРВАТ почему-то
исключается сразу, так как создает “ненужные”
исторические проблемы схожестью со славян-
ским этнонимом и именем легендарного вождя
хорватов.
Пожалуй, самая слабая сторона “булгарской”
версии - лингвистическая. Булгарская форма име-
ни отца Аспаруха - “Курт” (Quit) — в монограммах
может угадываться только в двусоставных именах
типа: АВ А-ХО YPT - Aba Quit - “Отец-Волк”, то же:
XOYPT-ABA; BAI-XOYPT, BAIAV-XOYPT - “Бо-
гач-Волк” Другие же варианты: ХРОВАТ, ХОВРАТ,
XOYBPAT - на тюркской основе непереводимы, а
от византийских форм имени отца Аспаруха - “Ков-
рат”, “Кроват” - отличаются начальной “X”, а не
“К”. Апелляция же Й.Вернера к армянской форме
“Хубраат” (Werner J., 1992, S.432) в нашем случае
бесполезна, поскольку речь идет о форме имени, по-
явившейся на перстнях в результате прямого визан-
тийско-кочевнического контакта, а следовательно,
отражающей языковые нормы только тюркского и
греческого языков, но никак не армянского.
“Односторонний баланс” нарушает элемен-
тарное расширение нашей сравнительной базы
за счет имен хазарских правителей VIII в.: “Ибуд-
зир Глиаван”, “Вирхор”, “Барджиль” и “Багатур”.
Ближе всего по времени к перещепинскому ком-
плексу каган Троиф]ро<; rXia[iavo<; (Чичуров И.С.,
1980, с. 125). Его имя явно искажено, поэтому,
“вписывать” его в перещепинские монограм-
мы мы считаем занятием бесцельным. “Вирхор”
- Вируор (Btpyop) - так звали хазарского кагана,
породнившегося с императором Львом III (Иванов
С.А., 2002, с.42, 43). Имя “Вирхор” легко читает-
ся в монограммах № 2-3: BYPXOP, BIPXOPOY;
общая же возможная для всех монограмм форма
- BYPXOPT, BIPXOPTOY, т.е. “Вирхорт”. Рекон-
струкция имени точно не ясна, возможно, это *Bir
Qor - “Один горящий уголь” (Сравнительно-исто-
рическая грамматика ..., 2001, с.366), *Bir Quit
- “Одинокий Волк”, либо же *Ваг-кбг - “Бога-
225
Рис. 54. Монограммы перещепинских перстней (а - позитив; б - оттиски).
Fig. 54. Monograms of Pereshchepina seal-rings (a-positive; 6 - imprints).
тый” (Сравнительно-историческая грамматика
2001, с.332, 333). Имя “Барджиль” (дословно *Ваг
jyl - “Богатый год”, возможно также: *Bar jil/jel
- “Богатый Ветер” либо *Bar jel/il - “Богатый на-
род”) (Сравнительно-историческая грамматика...,
2001, с.40, 70, 316; 332, 333) носил сын хазарского
кагана, скорее всего, того же Вирхора, имевший
титул джабгу. Схожая форма имени угадывается
в возможных для монограмм № 2-3 вариантах
BAPXYAOY, В APXIAOY, но дифтонг “дж” все же,
скорее, был бы передан “дзетой”. Наконец, “Бага-
тур” - имя кагана 60-х гг. VIII в. (Артамонов М.И.,
2002а, с.254) и, скорее всего, преемника Вирхора,
уверенно читается в монограммах № 1-3 в виде
BAXATOYP или BAXATOYPOY, с единственной
и фонетически корректной заменой “у” на “х”.
Эта замена, скорее всего, должна быть отнесена
на счет восприятия греками тюркского “у”, по-
скольку в известных тюркских формах оглушается
только один из слогов: bayatur, bahadur, впрочем,
в армяно-кыпчакском известна и близкая форма
bahatir (Сравнительно-историческая грамматика
..., 2001, с.560). В праболгарских надписях форма
bayatur не искажена - Вауатоир (Бешевлиев В.,
19926, с. 193, 248, 249).
Из упомянутых “исторических” имен лучше
всего “вписывается” в обе перещепинские моно-
граммы “Бахатур”. Эта форма не только прозрач-
но объясняется из древнетюркского, но и хорошо
известна в составе древнетюркских личных имен
или, точнее, как почетное “тронное” имя правите-
лей (Древнетюркский словарь, 1969, с.77).
Схема чтения “Бахатур” (Вахатоир) в обеих
монограммах простейшая. В монограмме № 1- это
синусоид. По “позитиву”: В - переход по часовой
вниз - АХА - далее вверх TOY - и против часо-
вой - Р; по оттиску: В - переход на нижнюю ли-
гатуру — АХА - вверх - TOY - по часовой - Р. В
монограммах № 2-3 “Бахатур” читается в оттиске
по кругу против часовой: В — переход вниз - АХА
- переход вправо - Т - вверх - OY и вниз в той
же лигатуре — Р. Единственное смущающее обсто-
ятельство - это все то же злополучное начертание
нижней лигатуры в монограммах № 2-3, где “аль-
фу” опознать довольно трудно. Правда, еще труд-
нее на этих монограммах опознать “В” и “К”, т.е.
замечание в данном случае не слишком принципи-
альное. Тем более, что в монограммах № 2-3 дей-
ствительно возникла необходимость в еще одном
окончании “OY” для титула nATPIKIOY, т.е. автору
этой монограммы пришлось реализовать “скрытый
потенциал” лигатуры “X, А” за счет подчеркивания
наличия в ней также “О, Y”.
Таким образом, монограмма № 1 может быть
прочитана как BAXATOYP - “Бахатур”, а моно-
граммы № 2-3 - как BAXATOYPOY IIATPIKIOY
- “[печать] Бахатура патрикия”. Этот вариант на
сегодня, пожалуй, лингвистически самый предпо-
чтительный по всем основным показателям: слово
легко объясняется из древнетюркского как “Витязь,
Богатырь, Герой” и известно как как почетное имя-
титул правителей Тюркских и Хазарского кагана-
тов, Болгарского ханства, монголов династии Джу-
чидов и др.
226
Историческая экспертиза. Несмотря на ар-
гументированность варианта чтения BAXATOYP,
наличие имени “Багатур” в монограммах № 2-3, с
точки зрения историка, все же может быть сомни-
тельным. Как уже аргументировалось выше, титул
“патрикий” жаловался византийскими императора-
ми вождям-федератам мелких кочевнических обра-
зований, правителям мелких зависимых областей и
их окружению, но он никак не соответствовал ран-
гу правителей Западнотюркского или Хазарского
каганатов, в подконтрольных же им областях никто
не смел носить почетное ханское имя. “Девальва-
ция” имени “Багатур” началась у тюрков не ранее
2-й пол.VIII в., когда после падения II Тюркского
каганата легенда о “неборожденности” каганов по-
степенно зашаталась, и ханские почетные имена
начали присваиваться знатью. У праболгар титул
“Багатур-хан” известен в титулатуре неизвестного
локального правителя Иоанна еще и в IX в., но в
среде основной массы болгар этот титул уже начи-
нает присваться и знатными багаинами (Бешевлиев
В., 19926, с.193, 248, 249).
Возможность сочетания титула патрикия и
имени “Бахатур”, на наш взгляд, все же могла быть
в титулатуре джабгу тюркютов, встретившегося в
627 г с Ираклием. В пользу этого, кроме получения
титула патрикия Джуаншером в ответ на письмен-
ное заключение союза с Константом II, есть так-
же интересное свидетельство пресвитера Фомы о
встрече Ираклия с Шахрваразом при подписании
договора о возвращении захваченных персами зе-
мель. Фома называет Шахрвараза “патрикием”, в
то время как, согласно Никифору, после этой встре-
чи “патрикия” Ираклий жаловал его сыну Никите
(Липшиц Е.Э., 1950). Не существовало ли у визан-
тийцев практики “предварительного” “письменно-
го” жалования титула патрикия союзным вождям,
которые получали “княжеские” инсигнии лишь по-
сле личного выражения преданности императору
при встрече?
Титул “патрикий” вполне мог бы соответство-
вать положению вождя булгар Курта, но, заметим,
только в случае его признания протектората Ви-
зантии. Главная проблема в этом варианте - зачем
империи в сер.VII в. мог понадобиться подданный
в виде кочевнического вождя из зоны влияния
Тюркского или Хазарского каганатов? Неужели
Византия пошла на открытый конфликт со свои-
ми традиционными союзниками? Против какого
врага тогда могли оказаться полезными Византии
Прикубанские булгары, сами империи уже дав-
но не угрожавшие? Историческая ситуация сер.
VII в., пожалуй, полностью противоречит такому
предположению, поскольку Византия в 626-630,
645 и 654 гг все еще находилась в состоянии со-
юзнических отношений с тюрками. Их разрыв про-
изошел только в 662 г, когда Констант II утратил
интерес к Кавказскому региону и практически от-
казался от борьбы за него с арабами. Но и в этих
условиях любая попытка поддержать “оппозици-
онную” хазарам кочевническую силу Восточной
Европы, т.е. начать контригру не против главного
врага — арабов, а против бывших союзников, вы-
глядела бы просто политической авантюрой. Соб-
ственно, этого, скорее всего, и не было, поскольку
появившийся в сер. 70 гг VII в. у берегов Дуная
сын Курта Аспарух никаких признаков лояльности
к Византии не обнаружил, а для самих греков бул-
гары были “мерзким и новоявленным племенем”
(Чичуров И.С., 1980, с.38).
Другой “исторический” вариант объяснения
монограмм в общих чертах уже был нами изложен
(Комар О.В., 20006). Мы предлагаем обратить наи-
более пристальное внимание на монограммы №
2-3. Во-первых, это имя представлено на двух пер-
стнях и поэтому явно не случайно. Во-вторых, мо-
нограммы сделаны греком, но, скорее всего, уже в
варварской среде, т.е. он был непосредственно зна-
ком со звучанием имени и мог свести к минимуму
фонетические искажения. В третьих, собственник
перстней кат. 14-15 непосредственно участвовал в
византийско-кочевнических политических отно-
шениях, о чем свидетельствует пожалование ему
титула патрикия.
Кроме вариантов хазарского “Вирхор”
- BYPXOP, BIPXOPOY, BYPXOPT, монограммы
№ 2-3 дают также разные вариации имен “Бухур”,
“Бухра” (BOXOYPOY, BOYXOYP, BOYXPA), т.е.
тюрк. Buyur, Buyra - “Верблюд”, а также “Борих”
(“Бурих”) - BOPIXOY, BOPYXOY, BOYPIXOY
- т.е. древнетюркского Вбп - “Волк”. “Бори”, хотя
и воспринимается многими исследователями как
имя собственное, распространенное среди пред-
ставителей династии Ашина, согласно китайской
записке VIII в. “о чинах и званиях” у тюркютов,
на самом деле так же, как и “Багатур”, было по-
четным титулом (Зуев Ю.А., 1998, с. 154, 155).
По наблюдению Ю.А.Зуева, титул “Бори” носили
представители династии определенной возрастной
категории. Он часто присваивался младшему бра-
ту кагана, будущему или возможному претенденту
на каганский престол. Наделение титулом “Бори”
обычно сопровождалось отсылкой в пограничные
опасные районы и как бы символизировало про-
хождение его носителем курса военной и захватни-
ческой (“волчьей”) академии перед последующим
правлением всем государством (Зуев Ю.А., 1998,
с. 158). Хотя китайский текст говорит о “фулинь-
каганах” (бори-каганах), на практике чаще всего
титул “Бори” сочетался с рангом шада, и только в
572 г младший брат Таспар-кагана Жудань получил
титул “Бори-хан” с назначением пребывания “в За-
227
падной стороне” (Бичурин Н.Я., 1950, т.1, с.233).
Очевидно, именно он и упоминается у Менандра
как “Бохан”, командовавший войсками тюркютов
при взятии Боспора в 576 г (Дестунис С., 1860,
с.422). В более поздних тюркских и праболгарских
надписях, как и в случае с “Багатур”, происходит
“девальвация” и этого имени; у праболгар, напри-
мер, оно сочетается с титулом тархана (Бешевлиев
В., 19926, с.75).
Наиболее частое сочетание титулов “Бори-
шад” заставляет обратить особое внимание на ва-
рианты чтения монограммы № 1 - BOPIXATOY,
BOYPIXAT, BOPYXAT - “Борихат”, “Бурихат”. Гра-
фически передать звук “ш” в греческом тексте проще
всего было “сигмой”, но в крестообразных монограм-
мах “сигма” принадлежала к разряду “неудобных”
литер, сложных для вписывание в лигатуры. В на-
шем же случае расклад согласных и гласных именно
такой, при котором “сигме” в лигатуре места совер-
шенно нет. Поэтому предположение, что автор мо-
нограммы передал звук “ш” титула “шад” (“шат”)
при помощи литеры “X”, в целом, правомерно. Во
всех трех монограммах варианты BOPIXATOY,
BOYPIXAT, BOPYXATOY читаются без труда, но
следует учесть также возможность замены титула
“шат” в монограммах № 2-3 на византийский ти-
тул “пагрикий”. В последнем случае монограммы
будут выглядеть несколько различно: монограмма
№ 1 - BOPIXATOY или BOYPIXAT - “Борихат”
(*Bori sat), монограммы № 2-3 - BOPIXOY
(BOYPIXOY) IIATPIKIOY - “Бориха патрикия”
(*Вбп-/ои латрпаой).
Версия о ношении собственником перстней
кат. 14, 15 тюркютского титула “Бори-шад” в мо-
мент получения от греков титула патрикия хорошо
согласуется с отмеченной нами выше ситуацией
одаривания Константом II при личной встрече ал-
банского князя Джуаншера, когда титул патрикия
был пожалован его юным сыновьям и племянни-
ку, а не самому князю, получившему от императо-
ра “княжеские” инсигнии (Мовсэс Каланкатуаци,
1984, с.99, 100). Подобную картину вручения “кня-
жеских” инсигний можно было наблюдать и при
встрече джабгу тюркютов с Ираклием у Тбилиси в
627 г, правда, тюркют при этом был обручен с доче-
рью Ираклия и торжественно назван императором
“сыном”, что, вероятно, отображает его крещение
(Чичуров И.С., 1980, с. 159). Никифор, к сожале-
нию, не сообщает о том, как император отметил
сына джабгу, носившего титул “шат” и лично воз-
главившего 40-тысячное войско тюркютов, уча-
ствовавшее в походе Ираклия в Персию, но вряд ли
можно назвать смелой гипотезой предположение о
награждении “шата” титулом “патрикий”. Факт же
самостоятельного командования юным шадом - бу-
дущим претендентом на каганский престол — боль-
шим тюркютским воинским контингентом, уча-
ствовавшем в важной завоевоевательной кампании,
как нельзя лучше соответствует ситуации ношения
тюркютского имени-титула “Бори”, по Ю.А.Зуеву
(Зуев Ю.А., 1998, с. 158). Этот титул, разумеется,
мог сохраняться и позже у хазар, но другого удоб-
ного случая сочетания тюркского “Бори” и визан-
тийского “патрикий” в титулатуре одного человека
в источниках найти трудно.
Данный эпизод интересен также тем, что па-
трикием шада Ираклий мог сделать только у Тби-
лиси либо позже в Персии, после взятия Дасте-
герда, но в любом случае перстни с титулатурой
патрикия были бы изготовлены уже в “полевых”,
походных условиях. Грубость исполнения моно-
грамм перещепинских перстней кат. 14, 15 здесь
становится не только объяснимой, но и закономер-
ной. Находит объяснение и сама причина изготов-
ления перстней-печатей для варвара - координация
действий византийского и тюркютского отрядов во
время персидской кампании требовала постоянно-
го контакта Ираклия и шада, в т.ч. обмена письмен-
ными посланиями, для чего при шаде однозначно
находился грек-секретарь.
Перстень кат. 13 явно создан в других услови-
ях — его, например, могли заготовить заранее для
встречи императора с тюркютами по рекомендации
посольства патрикия Андрея, несомненно, собрав-
шего максимум информации о тюркютских вож-
дях. Впрочем, перстень также мог предназначаться
и отцу “шата” - “джабгу”, для которого имя-титул
“Бахатур” вполне допустимо; монограмму же пер-
стней кат. 14, 15 “Бориха патрикия” просто создали
уже на месте на основе близкой “отцовской”. Пер-
стень кат. 13 мог получить позже и сам собственник
перстней кат.14, 15, когда он стал правителем, а
следовательно, “перерос” титул патрикия или “за-
служил” имя “Бахатур”. Наконец, этот перстень
мог принадлежать и его сыну, получившему в на-
следство перстни кат.14, 15.
Возвратимся к главному факту, обусловивше-
му само возникновение анализируемых перстней,
— кочевническо-византийской переписке. Наибо-
лее тесные отношения Византии с кочевниками
в VII в., подразумевающие неоднократный обмен
посольствами и письменными посланиями, - это
события 625-630 гг., следы которых в Перещепине
отмечены в виде византийских монет и медальонов
629-632 гт. чеканки, а также золотой сасанидской
посуды. В 645 г координация союзных действий
войск тюркютов и византийцев также должна была
быть достигнута обменом сообщениями, в т.ч. и
письменными. Более уверенно об этом можно гово-
рить в 653-655 гт: помощь союзников хазар и алан
пришла в Армению к византийскому полководцу
Мавриану в тот момент, когда Констант II удалился
228
в Малую Азию, а арабы начали контрнаступление в
Закавказье, т.е. хазар вызвали срочным сообщени-
ем. Скорее всего, все три эпизода военного союза
были связаны с именем одного человека - племян-
ника Тон-джабгу-кагана и первого кагана хазар, из-
вестного в источниках для событий 625-630 гг под
титулом “шат” (шад). В 627 г ему было всего 14-16
лет, в 645 г - 32-34 года, в 654 г - 41-43 года. При
условии доживания, как булгарские вожди Курт и
Аспарух, до 60 лет, умер первый каган хазар только
около 671-673 гт, т.е. эпизод разрыва политических
отношений с Византией в 662 г. также вполне попа-
дает на годы его правления. Получается, что даже
его сын уже вряд ли имел шанс получить подобный
перстень самостоятельно.
Непосредственно в переписке с византийцами
участвовал сам каган (шад) и его отец джабгу. От-
правляясь в совместный поход с тюркютами, Ира-
клий рассчитывал на личное участие в нем джабгу
тюркютов, т.е. именно для него, в первую очередь,
должны были заранее приготовить перстень-пе-
чать. Но после осады Тбилиси выяснилось, что
сам джабгу с Ираклием в Персию не пойдет, а вой-
ска тюрков в этом походе возглавит его сын - шад.
Возникла необходимость во втором перстне-печа-
ти, и, если его предусмотрительно не приготовили,
изготовить перстень с монограммой нужно было
спешно на месте. Выполнить такую монограмму у
Тбилиси пришлось случайному человеку, не юве-
лиру, а за образец монограммы в этом случае легче
всего было взять перстень, приготовленный для
джабгу. Учитывая же чрезвычайную продуктив-
ность в древнетюркском слов с подобной комбина-
цией звуков, схожесть монограмм отца и сына не
удивительна, тем более, что в нашем случае тако-
выми, скорее всего, выступают “шаблонные” по-
четные имена-титулы “Бахатур” и “Бори”.
Подчеркнем одно обстоятельство: монограм-
мы № 1 и № 2-3 явно взаимосвязаны, но в случае
их принадлежности одному человеку нужно наста-
ивать на особом значении перстня с монограммой
как инсигнии патрикия, оснований для чего пока
нет. Это касается как рассматриваемого “тюркско-
го” контекста, так и контекта версии И.Вернера о
принадлежности всех трех перстней булгарскому
вождю “Хубрату”. Изменение первоначальной мо-
нограммы для добавления на печать титула “патри-
кий” в этом случае - чистая блажь, прихоть варва-
ра, привыкшего к обязательному перечислению в
имени своих титулов. Это важная деталь, так как
в этой версии из вариантов прочтения монограмм
следует учитывать только двусоставные с вторым
компонентом-титулом: XAV (хан), ХАТ (шат),
TAPXAV (тархан), ВАХА (бага).
При версии “отцовского” имени в монограмме
№ 1 судьба перстней нам представляется следую-
щей. В 630 г “Бахатур”-джабгу гибнет, а его пер-
стень переходит к “Бори-патрикию” (шаду) в каче-
стве своеобразного внешнеполитического символа.
Такими же символами выступали все три перстня
и тогда, когда их собственником был один “Бори-
шат” (“Бори-шат патрикий”), продолжавший мар-
кировать ими свои письма к византийскому двору,
и уже будучи каганом. Эти перстни воспринима-
лись тюрками не как инсигнии власти, а как знаки
эксклюзивной связи с византийскими императора-
ми, поэтому после смерти кагана перстни перехо-
дят к его сыну-наследнику — собственнику переще-
пинского комплекса. Но в правление последнего в
70-80 гг VII в. отношения с Византией не только
не восстанавливаются, но и усугубляются вторже-
нием хазар в Крым. Византийские перстни теряют
свою главную символику и функции, поэтому по-
сле смерти “перещепинского” правителя их уже не
передают наследнику, а, по тюркскому обычаю, в
составе предметов умершего отправляют в Нижний
мир с тем, чтобы тот “вернул” перстни отцу. Из от-
цовских предметов тем же способом “возвращают”
ему также захваченные во время закавказской кам-
пании или полученные в качестве даров от греков
драгоценные сосуды (кат. 1-5, 19-24), подарочные
медальоны Ираклия и старые монеты.
В рассмотренном варианте событий на пер-
стнях кат. 13-15 нет имени непосредственного соб-
ственника перещепинского комплекса. Возникает
такая возможность только в варианте посылки всех
трех перстней с посольством к хазарам в 653 г. Те-
оретически допустимо, что византийское посоль-
ство знало только имя кагана, нанесенное в виде
монограммы на перстень кат. 13, а имя его старшего
сына, которого было поручено от имени императо-
ра удостоить титула патрикия, нет, что и вызвало
появление “кустарных” монограмм № 2-3 на пер-
стнях кат. 14, 15. В этом варианте в монограмме №
1 оказывается вписанным “тронное” имя кагана,
например, то же “Бахатур”, а в монограммах № 2-3
— “юношеское” имя его сына, вероятно, “Бори”. По-
сле провозглашения каганом “Бори” (Бори-шада)
его имя однозначно меняется на почетное “трон-
ное”, поэтому на момент смерти “перещепинский”
правитель не мог носить то же имя, под которым он
в юности получил от греков титул патрикия. Дан-
ная версия предлагает, по крайней мере, одно из
возможных имен “перещепинского” правителя, но
она заметно слабее предыдущей, поскольку само
посольство 653 г. лишь реконструировано нами на
основании синтеза исторических и археологиче-
ских данных.
Наконец, версия “трофея” предполагает, что
указанные перстни захвачены “перещепинским”
правителем у одного из вождей-федерагов Визан-
тии. Сохранность перстней заставляет отбросить
229
варианты с кочевниками-федератами Юстиниана,
хотя в нашем случае интересные параллели есть.
Речь идет об именах вождя савиров Балаха и его
жены Боарикс (Чичуров И.С., 1980, с.50). В моно-
граммах № 1-3 им соответствуют варианты чтений
BAPAXOY (“Барах” з заменой р - л) и BOAPYX
(“Боарих”). Отобрать перстни как символы власти
или самостоятельной внешней политики у савир-
ских вождей могли тюрки в 560-570 гг. У хазар же
они могли храниться уже как символ власти над
савирами.
Подчинение тюрками племен Северного Кав-
каза сделало их основным стратегическим партне-
ром Византии в данном регионе. В VII в. эти от-
ношения нарушились только в 662 г, когда хазары
начали вторгаться в Албанию, а позже и Армению.
Только в этих регионах во 2-й пол.VII в. хазары и
могли захватить важного пленника с негреческим
именем, носившего византийский титул патрикия.
Для полноценного анализа монограмм № 1-3 нуж-
но, конечно, широко привлечь еще и данные древ-
неармянской антропонимии, но мы укажем только
на один важный вариант прочтения, возможный
для всех монограмм № 1 -3 - BAXPATOYVI - “Бах-
ратуни” (Багратуни).
Подобное прочтение монограмм указывает
на принадлежность перстней одному из многочис-
ленных представителей рода Багратидов, давшего
Армении VI-VIII вв. большое количество выдаю-
щихся политических деятелей. Перстни одного
из Багратидов для хазар представляли бы собой
почетный трофей, который в составе комплекса
предметов проводов седьмого дня одновременно
должен символизировать служение поверженного
врага в загробном мире “перещепинскому” прави-
телю. Собственно, значительная часть поминаль-
но-похоронного ритуала тюркютов направлена
была именно на достижение подобной цели, для
чего специально изготовлялись балбалы — сим-
волы убитых врагов (Войтов В.Е., 1996, с.83-91).
Наиболее реально получить перстни Багратида
“перещепинский” правитель мог в 654 г, когда
войска хазар и алан участвовали в “карательной”
акции византийцев против восставших армянских
феодалов, или в 684/685 гт, когда в битве с хаза-
рами пали ишхан Армении Григор Мамиконеан
и многие армянские князья (Тер-Гевондян А.Н.,
1977, с.37-43,51).
Впрочем, потенциал "армянской” версии на
этом далеко не исчерпывается, поскольку не только
представители правящих семей Армении и Алба-
нии носили в сер. - 2-й пол.VII в. титул патрикия.
Досточно вспомнить эпизод присоединения Алба-
нии к Византии, когда Констант II не только дал
титул Джуаншеру, но и “приказал также отправить
ему пативы патрикия ипата, апуипата, стратела-
та и Элиста на тысячу двести человек, чтобы сам
[Джуаншер] пожаловал их кому захочет” (Мовсэс
Каланкатуаци, 1984, с.99), т.е. Джуаншер был на-
делен правом раздать всему своему окружению
византийские должности и титулы, дабы привести
управление страной к образцам византийских про-
винций. Чем данный эпизод не причина появления
грубых монограмм № 2-3?
Итоги. Для читателя, ожидавшего увидеть в
конце настоящего раздела “простое решение” или,
по крайней мере, четко сформулированные вы-
воды с аргументированно отобранным “наиболее
вероятным” вариантом прочтения, полученный
результат, несомненно, покажется обескураживаю-
щим. Не ясно, заключают монограммы № 1-3 два
имени или одно. Не ясен язык имен монограмм, ва-
рианты же прочтения на базе наиболее вероятной
древнетюркской основы слишком многочисленны.
Не установлена прямая связь появления перстней
с определенными историческими событиями и
личностями. Все ответы не выходят за рамки ре-
конструкций, предположений и вероятностей, не
позволяя не только назвать имя собственника пере-
щепинского комплекса, но даже утверждать, что
именно оно и заключается в монограммах.
Предложенный анализ, тем не менее, убеждает
в другом: реальный ответ на вопрос, кому принад-
лежал перещепинский комплекс, может дать только
детальный историко-археологический анализ пред-
метов из его состава. Это - большой и яркий пласт
информации, в котором довольно отчетливо вы-
рисовывается история формирования перещепин-
ского комплекса и всей перещепинской культуры,
тесно связанная с судьбами многих народов Вос-
точной Европы VII в.
Заключение
На момент сокрытия предметы перещепинско-
го комплекса представляли собой собственность
одного человека - правителя крупного кочевниче-
ского раннегосударственного объединения, богат-
ство рода которого формировалось на протяжении
целого столетия из дипломатических подарков и
выплат, военной добычи, продукции различных
мастеров.
Наиболее ярко этот род характеризируют
дипломатические дары и военные трофеи, про-
исхождение которых прямо связано с историей
византийско-тюркских союзнических отноше-
ний. Самые ранние поступления в сокровищни-
цу рода отражают солиды Маврикия 582-602 гг
(кат.М1) и, возможно, византийский серебряный
рукомойный прибор с клеймами этого же перио-
да (кат.З, 4), попавшие к тюркютам-“хазарам” в
230
589 г в составе византийских даров при заключе-
нии союзного договора против персов. Затем, в
602-610 гг, в составе выплаты поступили солиды
Фоки (кат.М2). Результатом совместного тюр-
ко-византийского похода в Персию 628 г стало
появление в сокровищнице как минимум цар-
ских сасанидских золотых сосудов (кат.21, 22),
а также, возможно, перстней с монограммами
(кат.13-15) и византийских браслетов (кат.10). С
разграблением тюркютами Грузии, Армении и
Албании в 626-630 гг могут быть связаны блю-
до Патерна (кат. 1), серебряная амфора (кат.2) и
золотая чаша (кат.24). В 630 г к этим же тюркю-
там поступили солиды и подарочные медальо-
ны Ираклия и Ираклия Константина 629-632 гг
(кат.М4-9), а также, возможно, серебряное блю-
до (кат.5). Выплата солидами Ираклия, Ираклия
Константина и Ираклеона 638 г чеканки (кат.
Ml0-50) самостоятельно могла прийти только в
нач. 640 г, если же принять мнение И.В.Соколо-
вой о их поступлении вместе с выплатой соли-
дами Константа II 642-646 гг чеканки (кат.М51-
69), то тогда выплата пришла в 645 г как плата за
союзное участие тюркютов в войне против ара-
бов. Возможно, одному из кошелей с монетами
принадлежали византийские пряжка и обоймица
(кат.6, 7). В 653 г одному или двум представите-
лям рода новым византийским посольством был
вручен дорогой подарочный комплект вещей
“варварского” стиля, включавший пояс (кат.8, 9,
11, 30-37), меч с портупеей (кат.25, 28, 29, 101,
102), ритон (кат.26), колчан (кат.87) и сбрую
(кат.48-54, 121). Это был последний дипломати-
ческий контакт византийцев с рассматриваемой
группой кочевников, отраженный в перещепин-
ском комплексе. Отсутствие здесь следующих
поступлений монет или более поздних вещей
византийского производства хорошо согласуется
с ситуацией политического разрыва 662-704 гг.
между Хазарией и Византией.
Все события внешнеполитических контактов
семьи собственника перещепинского комплекса с
589 г по 653 г четко укладываются в рамки тюрко-
византийских союзнических отношений, причем,
уже начиная с совместной войны 589 г, источники
параллельно называют интересующую нас группу
тюркютов “хазарами”. Факт концентрации в ру-
ках одного рода византийских выплат и подарков
589-653 гг за участие тюркютов в войнах против
общих врагов - персов и арабов - подталкивает
нас к важному выводу о существовании уже с VI в.
отдельной административной единицы Тюркского
каганата - “западного удела”, власть над которым
передавалась представителям одной семьи.
В 576 г византийцы контактировали с пра-
вителем западного удела, сыном Истеми-джабгу-
кагана, имя которого передано у Менандра как
“Турксанф”, т.е. согдийское “господин тюрков”.
Идентификация “Турксанфра” Л.Н.Гумилевым
с Таньхань-ханом (“Тяньшаньским ханом”) ки-
тайских источников, как мы уже иллюстрирова-
ли (Комар О.В., 2001а, с.88), ошибочна. В 576 г
“Турксанф” не был верховным сувереном всех
тюрков, но, тем не менее, все внешнеполитиче-
ские решения по Византии принимал совершен-
но самостоятельно. Так, византийское посольство
Валентина 576 г “Турксанф” просто не пустил к
“Арсиле” - Таспар-кагану, направив его вместо
этого к своему брату Тарду, и тут же. явно без до-
полнительных консультаций с Таспар-каганом,
развязал военные действия против Византии. Не-
посредственно тюркским войсками при взятии
Боспора командовал “Бохан”, т.е. младший брат
Таспар-кагана - Жудань, который в 572 г получил
титул “Бори-хана” с назначением пребывания “в
Западной стороне” (Бичурин Н.Я., 1950, т.1, с.233).
Поскольку титул (или даже, скорее, должность)
“Бори” означал не административную нагрузку, а
командование тюркской “волчьей” гвардией в за-
хватнических операциях (Зуев Ю.А., 1998, с. 158),
следует полагать, что Таспар-каган уже в 572 г за-
планировал начало экспансии каганата в западном
направлении, прерванной в 582 г в связи со смер-
тью Таспар-кагана и началом усобицы в каганате.
Единственным человеком, которому в этот период
соответствовал статус “Турксанфа”, был “Дянь-
гу”, “Дату-хан” или “Бугя-хан” китайских источ-
ников, он же: “Кара Джурин Тюрк” или “Биягу”
персидских. Общее имя китайских и персидских
источников отражает тюркское Bogii - “Герой, Бо-
гатырь” (Сравнительно-историческая грамматика
..., 2001, с.561). После смерти Таспар-кагана по-
следовал период распрей, и в источниках для эпи-
зода византийско-тюркского союза 589 г впервые
упоминаются хазары как отдельная политическая
единица (Артамонов М.И., 2002а, с. 158, 159). По
сообщению Феофилакта Симокатгы (Kh.VH, VII-
IX), только в 598 г Бёпо-каган прислал послов к
Маврикию с целью сообщить, что после долгой
смуты он, наконец, “восстановил” свою едино-
личную власть в каганате, но китайские источни-
ки относят это событие к 600 г, когда Бёпо-кагану
удалось на короткое время объединить под своей
властью Восточный и Западный каганаты. В пе-
риод же 576-600 гг именно Бёпо-каган был едино-
личным правителем “западного удела”, пожалуй,
уже со времени Истеми превратившегося в полно-
ценный “Западный каганат”.
В 625-630 гг казна “западного удела” теперь
уже Западнотюркского каганата оказалась в руках
внука Бёгю-кагана, младшего брата Тон-джабгу-ка-
гана, известного только под титулом “джабгу”. На-
231
232
Рис. 55. Распространение культурно-стилистических групп: 1 — Мадара; 2 - Геленовка; З—Хацки;
4 — Глодосы; 5 — Ясиново; б —Дымовка; 7—Христофоровка; 8 — Костогрызово; 9 — Белозерка; 10
- Черноморское; 11 — Аджиголь; 12 — Келегеи; 13 — Рябовка; 14 — Новые Санжары; 15 — Макуховка; 16
- Малая Перещепина; 17 — Вознесенка; 18—Лимарёвка; 19 — Новогригорьевка; 20 — Виноградное; 21
- Аккермень; 22 — Малая Терновка; 23 — Родионовка; 24 — Сивашское; 25 — Сивашовка; 26 — Васильевка;
27 - Рисовое; 28 — Портовое; 29 — Наташино; 30 — Богачёвка; 31 — Скалистое; 32 — Новопокровка; 33 —
Изобильное; 34 - Керчь; 35 -Джигинская; 36 - Борисово; 37 - Крупской; 38 - Старонижестеблиевская;
39 - Чапаевский; 40 - Калининская; 41 - "Царский курган ”; 42 — Малаи; 43 — Октябрьское; 44
- Морской Чулёк; 45 — Епифанов; 46 - Карнаухов; 47 — Романовская; 48 —Арцибашево; 49 — Селикса;
50 - Новосёлки; 51 — Шиловка; 52 - Зиновьевка; 53 - Авиловский; 54 — Иловатка; 55 — Бережновка; 56
—Директорская Горка; 57 — Мокрая Балка (курук); 58 — Мокрая Балка (могильник); 59 - Камунта; 60
- Чми; 61 — Чир-Юрт; 62 - Уч-Тепе; 63 - Новиновка; 64 - Уфа.
Fig. 55. Distribution of cultural and stylistic groups: 1 - Madara; 2 - Gelenovka; 3 - Hatski; 4 - Glodosy;
5 - Yasinovo; 6 - Dymovka; 7 - Khristoforovka; 8 - Kostogryzovo; 9 — Belozerka; 10- Chernomorskoie; 11
- Adzhigol; 12 - Kelegei; 13 - Ryabovka; 14 - Novyie Sanzhary; 15 — Makuhovka; 16 — Malaia Pereshchepina;
17 — Voznesenka; 18 — Limaryovka; 19 — Novogrigorievka; 20 - Vinogradnoie; 21 — Akkermen; 22 — Malaia
Ternovka; 23 - Rodionovka; 24 - Sivashskoe; 25 - Sivashovka; 26 - Vasilievka; 27 - Risovoie; 28 — Portovoie;
29 — Natashino; 30 — Bogachyovka; 31 - Skalistoie; 32 - Novopokrovka; 33 — Izobilnoie; 34 — Kerch; 35
— Dzhiginskaia; 36 — Borisovo; 37 — Krupskoi; 38 - Staronizhesteblievskaia; 39 — Chapaievskii;
40 — Kalininskaia; 41 — “Tsarskii kurgan ”; 42 — Malai; 43 — Oktiabrskoie; 44 — Morskoi Chulyok;
45 — Yepifanov; 46— Karnauhov; 47 — Romanovskaya; 48 — Artsibashevo; 49 — Seliksa; 50 — Novosyolki; 51
— Shilovka; 52 — Zinovievka; 53 — Avilovskii; 54 - Ilovatka; 55 — Berezhnovka; 56 — Directorskaia Gorka; 57
- Mokraia Balka (kuruk); 58 — Mokraia Balka (burialground); 59 - Kamunta; 60 — Chmi; 61 — Chir-Yurt; 62
- Uch-Tepe; 63 - Novinovka; 64 - Ufa.
следственный характер власти в западном уделе, на
наш взгляд, подтверждает албанская хроника, пере-
дающая слова сына джабгу - “шада”, сообщившего
в разговоре с католикосом Виро, что захваченные
им в 629 г земли Закавказья присоединены к уделу:
“ибо, говорил шад, получил отец мой эти три стра-
ны — Агванию, Чога и Лбинию в вечное владение”
(Моисей Каганкатваци, 1861, с. 127). Действитель-
но, в 625-630 гг византийцы вели все переговоры не
непосредственно с каганом, а лишь с его братом, и
именно с джабгу, а не Тон-джабгу-каганом Ираклий
обручил свою дочь. Это очень напоминает ситуа-
цию 576 г, когда при формальном существовании
более высокого лица - Таспар-кагана - правитель
“западного удела” Дату-хан концентрирует все по-
литические отношения с Византией в своих руках.
Похоже на то, что принимать посольства и подарки
от византийцев было едва ли не нормативно узако-
ненной привилегией правителей “западного удела”.
С 630 г удел перешел к сыну джабгу, носившему в
626-632 гг титул “шад”, а с 632 г ставшему первым
каганом нового Хазарского каганата.
“Археологические следы” династии Ашина в
Северном Причерноморье не ограничиваются лишь
перещепинским комплексом. Сооружения другого,
культурно и хронологически близкого Перещепи-
не, комплекса из Вознесенки были атрибутирова-
ны как каганский поминальный храм еще А.К.Ам-
брозом (Амброз А.К., 1981; 1982). Сегодня этот
вывод обретает дополнительный подтекст, в связи
с тем, что все известные близкие по типу и раз-
мерам тюркские куруки VI - нач.VIII вв. (Войтов
В.Е., 1996, табл.1), судя по надписям, сооружены
исключительно для каганов и членов их семей, т.е.
фактически, для представителей династии Ашина.
Существование подобного комплекса в Поднепро-
вье не находит иного объяснения, кроме его связи с
хазарской ветвью Ашина.
“Восточный” тюркский компонент в переще-
пинской культуре и в перещепинском комплексе,
в частности, отчетливо фиксируется изделиями
групп Ша, IV, V, Via, из которых особенно пока-
зательны предметы “тюрко-согдийского” стиля
группы V. “Тюрко-согдийские” элементы форм,
стиля и техники исполнения ювелирных изделий
в перещепинской культуре узколокальны во всех
отношениях: территориально, хронологически и
в социальном плане (рис.55). Они представлены
только в комплексах правителей и высшей знати
из Среднего Поднепровья (Перещепина, Вознесен-
ка, Глодосы, Ясиново, Новые Санжары), а также
в погребении из Романовской в Нижнем Подонье,
причем только Перещепина из них не относится к
периоду IV (горизонту Шиловки — Романовской),
аболютные рамки которого условно определяют-
ся 698-725 гг. Перещепинские изделия при этом
демонстрируют не только самый большой набор
ассортимента, но и наиболее “чистый” “тюрко-со-
гдийский” стиль, пока еще лишенный признаков
влияния синтезированного византийско-варварско-
233
го “глодосского” стиля. Совершенно ясно, что речь
идет о кратковременном “восточном” импульсе, по-
явлении при “перещепинском” дворе мастера или
группы мастеров, навыки которых сформировались
в условиях тесного контакта тюркских и согдий-
ских эстетических и производственных традиций.
Оказав кратковременное влияние на окружение
“перещепинского” правителя, “тюрко-согдийский”
стиль, тем не менее, не сумел выдержать конкурен-
цию с сильнейшим новым влиянием - византий-
ским, следствием которого сначала стало появление
синтезированного “глодосского” стиля ювелирных
изделий, а затем — формирование византиноидного
раннесалтовского комплекса украшений.
Проникновение “тюрко-согдийского” стиля
к восточноевропейским кочевникам произошло в
последней трети VII в. О возможности откочевки
к хазарам в 50-60 гт VII в. части тюркютов после
разгрома Западнотюркского каганата (657-659 гг) в
литературе упоминалось довольно часто. Пробле-
ма этой гипотезы состоит в отсутствии каких-либо
письменных упоминаний или надежных археоло-
гических следов притока нового населения в Вос-
точную Европу именно в это время. Единственное
же косвенное свидетельство в пользу этой версии
— это начало масштабной хазарской экспансия в
664-665 гт, одной из причин которой могло стать
усложнение демографической ситуации в полупу-
стынях Северо-Восточного Прикаспия после при-
тока сюда в 658-660 гг групп родственных хазарам
западных тюркютов.
Наиболее четко появление новой группы на-
селения в перещепинской культуре фиксируется в
горизонте Шиловки — Романовской, т.е. только в
нач.VIII в., и речь идет о будущих носителях куль-
турного типа Соколовской балки. Комплексов, до-
пускающих датировку в рамках последней трети
VII в., среди них пока нет, а следовательно, даже
с учетом времени на обживание новых земель и
адаптации к новым условиям, появление этой груп-
пы населения к западу от Волги произшло не ранее
KOH.VII в.
Полученная дата не согласуется с временем
разгрома Западнотюркского каганата, но суще-
ствует и другая возможная причина миграции тюр-
кютов на запад в последней трети VII в. В начале
674 г арабский наместник Хорасана Убайдаллах б.
Зийад начал мощное наступление против Бухары.
На помощь бухарцам, подчинявшимся тюркской
правительнице хатун, явились тюрки, но арабы
разгромили объединенную тюрко-согдийскую ар-
мию, обязав хатун платить дань. На следующий
год уже новый наместник Са'ид снова прошел
около Бухары и совершил поход вглубь Согда на
Самарканд (Большаков О.Г., 1998, с. 160-162). Раз-
гром тюрко-согдийских войск и подчинение этих
владений арабам вполне могло вызвать откочевку
части тюркских племен на север, в казахстанские
степи, но возможен и направленный уход на запад,
в родственный тюркютам Хазарский каганат. Такая
группа тюркютов, несомненно, принесла бы в Ев-
ропу яркие элементы синтезной тюрко-согдийской
культуры, подобные наблюдаемым нами в переще-
пинском комплексе.
Дата поражения западных тюркютов в войне с
арабами за Согд - 674-675 гт - чрезвычайно близ-
ка к упомянутой нами выше возможной “поздней”
дате смерти Курта (672-674 гг), а следовательно,
и “поздней” дате хазаро-булгарского конфликта
- 675-677 гг. В этой модели именно в промежуток
675-677 гг хазары вступают в территориальный
спор с северной группировкой булгар - унногун-
дурами Аспаруха, занимавшими часть степей Вол-
го-Донского междуречья, где в Ha4.VIII в. мы уже
фиксируем проживание предков носителей куль-
турного типа Соколовской балки (Романовская,
Дорофеевка). Случайно ли это совпадение? Тесная
взаимосвязь событий истории кочевников на Запа-
де и Востоке в эпоху раннего средневековья - яв-
ление объективное, не нуждающееся в дополни-
тельных примерах или обосновании. Масштабная
территориальная экспансия, предпринятая хазара-
ми в 60-70 гг VII в., была обусловлена какими-то
объективными потребностями Хазарского госу-
дарства, из которых нам сейчас понятны только
политические. Предпосылок же для внутреннего
демографического взрыва у, собственно, хазар не
было. Причиной возможного кризиса, потребовав-
шего резкого расширения зоны обитания хазарских
племен, мог стать приток новой большой группы
родственного кочевнического населения, которой
в 70 гт VII в. могли быть только среднеазиатские
потомки западных тюркютов, разгромленных в
674-675 гг арабами. Но тогда хазары появляются
в Северном Причерноморье действительно только
около 679 г. Возможен и третий вариант: два при-
тока нового населения с востока в 658-660 гт и
674-676 гг.
“Ранняя” (665-670 гт) и “поздняя” (677-679
гг) возможные даты появления хазар в Северном
Причерноморье разнятся всего на десять лет. По
археологическим меркам, разница почти несуще-
ственная, но “поздняя” дата все же труднее согла-
суется с временем появления здесь памятников
перещепинской культуры. Между тем, этапы ха-
зарской экспансии очень хорошо объясняют из-
менения в расселении “перещепинцев”. В началь-
ный период I (горизонт Иловатки) “перещепинцы”
фиксируются только к востоку от Волги, но уже
в период II (горизонт Сивашовки — Макуховки),
нижняя граница которого определена нами око-
ло 665 г, их погребения появляются не только на
234
Правобережном Поволжье, но и в Северном При-
черноморье, и в Восточном Приазовье. Масштаб-
ность этого захвата так же как и его результаты
однозначно сравнимы только с захватами хазар
в 60-70 гг VII в. В этот же период происходит и
проникновение “перещепинцев” в славянскую ле-
состепь, обусловившее массовое выпадение кла-
дов в зоне проживания племен северян, вятичей
и радимичей, известных в IX-X вв. как хазарских
данников. В период III (горизонт Уч-Тепе - Келе-
геев) - условно после 680 г - одна из групп “пере-
щепинцев” проникает в Болгарию (Мадара). Речь
однозначно идет об унногундурах Аспаруха, про-
живавших еще в 60 гг VII в. в едином культурном
пространстве с хазарами , а в 681 г поселившихся
во Фракии. Другая группа “перещепинцев” в этот
же период проникает в Кавказскую Албанию, где
появляется погребение из Уч-Тепе. Обстоятель-
ства совершения погребения свидетельствуют о
том, что это не были поспешные похороны - цере-
мония проходила в спокойной обстановке на зем-
ле, считавшейся кочевниками захваченной. Также
важная деталь - в этой операции участвовали не
только дагестанские кочевники, но и отряды из
более отдаленных регионов степи, к одному из
которых и принадлежал погребенный в Уч-Тепе.
Такая ситуация не соответствует кратковременно-
му набегу. Речь идет о крупном походе, которым,
скорее всего, был хазарский поход 684/685 гг, в ре-
зультате которого хазары разорили Армению, Ал-
банию и Грузию, разгромили их войска и убили в
сражении армянских и албанских правителей. До
конца периода IV (горизонт Шиловки - Романов-
ской) — 698-725 гг - “перещепинцы” неожиданно
ушли из недавно захваченных степей Северного
Причерноморья и Восточного Приазовья; их куль-
тура нашла дальнейшее развитие в памятниках
новинковского типа в Среднем Поволжье, а также
в памятниках типа Соколовской балки. Посколь-
ку поступления монет из Романовской вряд ли
пришли к хазарам ранее 704 г, нижняя граница на-
чала периода должна быть сдвинута к этой дате.
Дату ухода основной массы кочевых хазар из
Северного Причерноморья установить несколько
сложнее, тем более, что отдельные исследователи
вообще сомневаются в самой возможности прожи-
вания хазар в этом регионе. Так, О.М.Приходнюк
считает хазарское присутствие в степях Поднепро-
вья после распада “Великой Булгарии” просто “не-
вероятным”, аргументируя это тем, что “в условиях
арабской экспансии все их силы были мобилизиро-
ваны на удержание своих позиций в Приморском
Дагестане, где располагался центр Хазарии” (При-
ходнюк О.М., 2001, с.38).
Локализацию центра раннего Хазарского ка-
ганата в районе Дагестана, пользуясь выражением
К.Цукермана, можно уверенно назвать “старым
фантомом хазарологии”. Возникновению этой ги-
потезы мы, пожалуй, обязаны арабским авторам,
называющим в числе “первых столиц” Хазарии
Баланджар и Самандар. Число “хазарских столиц”
этими городами не ограничивается: следует вспом-
нить также ал-Байду, Атиль и Керчь. Но вместо
концепции поэтапного перенесения “центра Ха-
зарии” следует вспомнить один важный момент:
ранний Хазарский каганат был классическим
кочевническим государством, “центр” которого
всегда располагался там, где в данный момент на-
ходилась ставка кагана, арабские же писатели вос-
принимали понятие “центра” буквально, наделяя
любой город, где пребывал глава государства, сто-
личным статусом. В исторических событиях VII
- 1-й пол.VIII вв. каган хазар действительно не раз
появлялся в районе Баланджара или Самандара, но
те же письменные арабские источники, например,
довольно четко отделяют жителей и правителя Ба-
ланджара от хазар (тюрков) и в 654 г, и позже, в
723 г (Новосельцев А.П., 1990, с. 124, 125). Ранних
описаний Самандара нет, но в X в. городом управ-
лял отдельный царь (малик), находившийся в род-
стве с царем хазар (Новосельцев А.П., 1990, с. 127).
“Армянская география” знает оба города в формах
“Вараджан” и “Мсндр”, называя их “городами гун-
нов”, принадлежащими к “царству гуннов” (Патка-
нов К., 1883, с.31). Подробное описание Варачана
сохранилось в “Истории страны Алуанк” (Мовсэс
Каланкатуаци, 1984, с. 123-131). В 682 г в городе
располагалась ставка правителя “гуннов” Алп-эль-
тебера, который был вассалом “царя Туркестана”,
т.е. кагана хазар.
Племенная принадлежность “гуннов” армян-
скими и албанскими источниками четко не оговари-
валась, но она и не составляет особой проблемы для
современного исследователя. В VI в. земли к севе-
ру от Дербента занимали многочисленные племена
савиров (Артамонов М.И., 2002а, с.92-99). Краткая
редакция “Армянской географии” на этом месте в
сер.VII в. уже локализирует “гуннов” (Патканов
П.К., 1877, с.38), а пространная - “царство гуннов”.
Но в пространной редакции к востоку от Самандара
до реки Волги упоминается еще одно племя — сави-
ры (Патканов К., 1883, с.31), хотя в степях к западу
от Волги, согласно тому же источнику, в это время
должны были проживать хазары. Похоже, савиры за-
имствованы здесь автором из другого, более ранне-
го источника и размещены “к востоку” от “гуннов”
только вследствие поиска “свободного места” на
карте. Савиры исчезают как самостоятельное племя
с появлением в Восточной Европе тюркютов и вме-
сте с берсилами вновь возникают в источниках уже
в X в. в составе Волжской Булгарии. Где проживали
савиры до образования Булгарии в кон.VIII в., не из-
235
вестно, по-видимому, они так и оставались в koh.VI
- VII в. на своих землях в районе Дагестана. Даже
после поражения от авар и тюркютов савиры долж-
ны были оставаться крупнейшим кочевнических
племенным союзом Северо-Восточного Кавказа,
поэтому их отождествление с “гуннами” армянских
источников, на наш взгляд, на сегодня - единствен-
ная аргументированная версия.
Независимо от верности или ошибочности
идентификации “царства гуннов” как объединения
савиров, в сер.VII — 1-й трети VIII в. не хазары, а
именно “гунны” населяли полупустыни и предгор-
ные районы Северо-Восточного Кавказа, хазары же
появлялись в этом регионе исключительно как воен-
ная сила. Никакой “арабской угрозы” дагестанским
владениям хазар в 80-90 гг VII в. не существовало.
Наоборот, в 680-682 гг “гунны” самостоятельно со-
вершали набеги в Албанию, прекратить которые ал-
банцам удалось только благодаря миссии епископа
Исраэла по христианизации “гуннов”. Ее результа-
ты, впрочем, свели к нулю хазары, которые, оконча-
тельно закончив захват Северного Причерноморья,
в 684/685 гг совершили опустошительный поход
в Армению и Албанию. Данный поход трудно на-
звать свидетельством возвращения хазар в Прика-
спийский регион, поскольку после 685 г источни-
ки опять долгое время не вспоминают о хазарах в
Закавказье. Хазары молча наблюдали за борьбой
Византии и арабов за Армению и Албанию, пока
в 708 г арабы, наконец, не совершили поход про-
тив самих хазар, захватив Дербент. В 711 г хазары
вернули себе крепость, выбив арабов за р.Куру, а в
716/717 гг новое арабское вторжение уже закончи-
лось неудачей (Новосельцев А.П., 1990, с. 177-179;
Артамонов М.И., 2002а, с.219, 220).
Поход 716/717 гт представляет для нас особый
интерес тем, что впервые с 664 г в исторических
событиях в Дагестане вновь упоминается личное
участие кагана хазар. В период 665-698 гт каган из-
вестен не более, как “царь севера”, верховный суве-
рен Хазарии, проживающий где-то неопределенно
в степях на север от Кавказа. Зато в 698-711 гт ха-
зарский каган “Ибудзир Глиаван” лично появляется
в Крыму. Эпизоды его встречи с Юстинианом II в
крепости Дори (698-700 гт), договоренности с Ти-
берием об убийстве Юстиниана (704 г), бегство к
кагану Вардана и вообще все события 711г (Арта-
монов М.И., 2002а, с.213-217) довольно четко ука-
зывают на локализацию ставки кагана в пределах
близкой досягаемости от Херсона и Боспора, т.е. на
севере Крыма или же в Северном Приазовье. Глав-
ным политически стратегическим регионом для
хазар в 698-711 гг однозначно был Крым, и толь-
ко окончательно решив свои проблемы с Византи-
ей в 711 г, хазары переключаются на закавказский
фронт (Артамонов М.И., 2002а, с.219), где отныне
действуют против арабов в тесной координации с
Византией (Новосельцев А.П., 1990, с. 178, 179).
Хотя первый контрудар хазары наносят арабам уже
в 711 г, полная откочевка племени в Прикаспий
вполне могла затянуться до 715-716 гг, когда тут
появляется уже сам каган.
Вновь хазары пропадают из поля зрения араб-
ских источников в период 737-759 гт (Новосельцев
А.П., 1990, с. 189) после сокрушительного пораже-
ния от Мервана. Долгое время считалось, что ха-
зарам пришлось выполнять унизительные условия
договора с арабами и разорвать дипломатические
отношения с Византией, но, как свидетельствуют
солиды Константина VII 740-757 гг выпуска из
салтовских погребений и памятников (Семенов
А.И., 1991, с.127; Круглов Е.В , 1992в, с.182; Крав-
ченко Э.Е., Давыденко В.В., 2001, с.249; Zironkina
О., 1997, р.251), такой разрыв произошел не ранее
757 г., очевидно, в 759-760 гг (Комар А.В., 1999.
с. 131, 132). Наш вывод полностью подтвердил ар-
мянский перевод “Жития Стефана Сурожского”,
согласно которому тесть византийского императо-
ра Льва III -хазарский каган Вирхор - в 40-50 гт
VIII в. проживал в Керчи, а в славянском перево-
де “Жития” он даже именуется “керческим царем”
(Иванов С.А., 2002, с.42-43; Сорочан С.Б., 20046,
с.337).
Второй случай перенесения ставки хазарско-
го кагана в Крым после поражения 737 г от арабов
сопровождался в 40-50 гт VIII в. массовым появле-
нием памятников раннесалтовского горизонта сал-
тово-маяцкой КИО в Подонье и Крыму, формиро-
вавшихся, как мы неоднократно указывали (Комар
А.В., 1999; 20016), под сильнейшим византийским
влиянием. В последней же трети VII в. в Северном
Причерноморье наблюдалось резкое появления по-
гребений перещепинской культуры. Наши выводы
об уровне общественной организации носителей
перещепинской культуры, а также о их близкой
родственности тюрко-телесскому населению За-
паднотюркого каганата полностью соответствуют
организации и происхождению населения Хазар-
ского каганата, не оставляя сомнения в том, что
именно перещепинская культура и является архео-
логическим эквивалентом культуры раннего Хазар-
ского каганата, предшествующей периоду салтово-
маяцкой КИО.
Проблема исторической судьбы перещепин-
ского населения пока наиболее сложная. Открытие
памятников новинковского типа в Поволжье, близ-
ких как по обряду, так и по инвентарю рядовым
погребениям перещепинской культуры, позволи-
ло предположить Г.И.Матвеевой, А.В.Богачеву,
Р.С. Багаутдинову их прямую генетическую связь
(Матвеева Г.И., 1997; Богачев А В., 1998; Багаут-
динов и др., 1998). К близким выводам пришли и
236
мы, хотя в версии прямой миграции и смущали мо-
менты кавказских связей новинковцев, особенно
наличие у них собственной (а не аланской) гончар-
ной посуды, которой нет в северопричерноморской
группе (Комар А.В., 2001а; Комар О.В., 2002а). Иг-
норируя существование памятников новинковско-
го типа, Р.Рашев предложил другое направление
миграции - Подунавье (Рашев Р„ 2000), причем
в новом, исправленном издании книги (Рашев Р.,
2004) ситуация “умолчания” сохраняется, а упор
аргументации делается лишь на признак “мериди-
ональной” ориентировки погребений “типа Сива-
шовки”, достоверность которого мы уже рассмо-
трели выше.
Наиболее интересным новым поворотом в
этой проблеме, пожалуй, стала статья К.Цукерма-
на, локализовавшего на Самарской Луке “Черный
остров” берсилов “Армянской географии” и соот-
несшего новинковские памятники с культурой это-
го племени (Цукерман К., 2001, с.325-330). Нали-
чие в регионе памятников с “хазарскими” связями
исследователь связал с тесным симбиозом хазар с
берсилами, подобным симбиозу тюркютов и теле:
“Хазарские завоеватели, которые покорили Север-
ный Кавказ и Понтийские степи, включали силь-
ный барсильский элемент. В новой стране барсилы,
несомненно, считались хазарами” (Цукерман К.,
2001, с.329). Переложение концепции К.Цукермана
на ситуацию перешепинской культуры предполага-
ет, что все подкурганные погребения рядового на-
селения и родовой знати в зоне от Южного Буга до
Заволжья оставлены именно берсилами, а хазарам
принадлежат только немногочисленные комплексы
высшей знати и правителей. Проблема же причин
миграции перещепинского населения назад на Вол-
гу (см: Комар А.В., 2001а, с.34, 35) тогда нашла бы
прямое объяснение в виде возвращения берсилов
на свои земли после выполнения “завоевательской
миссии”.
Модель любопытная, но в этом варианте ха-
зары опять оказываются лишь немногочислен-
ной “паразитической социальной верхушкой”,
лишенной опоры в виде рядового хазарского на-
селения. Другой вариант объяснения ситуации
дает Тэсинская стела: берсилы и хазары были
изначально родственными народами телесской
группы, которым, очевидно, также были близки
и савиры. Историческое прошлое связывало эти
народы и с тюркютами. Скорее всего, все они вхо-
дили в хуннское объединение “Северное Лян”, а
в 460 г, после его разгрома жуань-жуанями (ава-
рами), савиры и берсилы поэтапно откочевали в
Европу, выбив по дороге со своих земель ряд пле-
мен огурского союза — предков булгар; тюркюты
ушли на Алтай, а хазары, возможно, закрепились
в степи западнее Чуйской долины, где арабскими
географами и согдийскими надписями зафиксиро-
ван город “ал-Хазар” (Толстов С.П., 1946, с.103;
Калинина Т.М., 1988, с.74-77; 20026). Около 551 г
хазары, наряду с другими телесскими племенами,
вошли в состав I Тюркского каганата, и переселен-
ные тюркютами в район Северо-Восточного При-
каспия, стали главной опорой тюркютов в запад-
ных войнах. Управляемые напрямую тюркютской
знатью и, сражаясь в тюркских войсках, хазары
воспринимались соседями как тюркюты, хотя род-
ственные им племена телесской группы и помнили
о различиях хазар и тюркютов.
Помнили об этом и сами тюркюты. Сделав
ставку на племена хазар и берсилов, первый каган
хазар создал с их помощью большое независимое
государство. Но после притока в кон.VII — в нач.
VIII в. новых групп тюркского населения из быв-
ших районов Западнотюркского каганата, ставших
носителями памятников типа Соколовской балки,
именно на них сделали ставку новые каганы. Но-
сители Соколовского культурного типа составили
ядро новой орды кагана, реорганизатором которой,
скорее всего, был сын “Ибудзира Глиавана” и отец
Вирхора. Старые же преданные хазарские роды,
а также савиры и берсилы постепенно отошли на
второй план. Расселенные по периферии каганата
с целью укрепить пограничные регионы они бы-
стро потеряли влияние, поскольку так же, как и в
Болгарском царстве, захват многочисленного осед-
лого населения обусловил переход от родовой к
территориальной форме управления с неминуемым
ограничением передвижения кочевников и их по-
степенной седентаризацией.
Рассмотренная модель отражает, пожалуй,
суть такого явления как “кочевническая империя”,
всегда представлявшая собой не государство на-
рода, а государство династии. Хазарский каганат
странным образом избежал бича всех степных им-
перий - раскола между многочисленными наслед-
никами правителей. Зато обязанный своему рожде-
нию кочевому племени хазар Хазарский каганат в
нач.VIII в. перешел под влияние кочевников - по-
томков западных тюркютов, не устоявших в кон.
VIII - нач.1Х в. перед давлением торгово-ремес-
ленной городской культуры оседлого населения
каганата, также, в свою очередь, проигравших во
2-й пол.1Х в. в борьбе за влияние еврейской общи-
не Атиля.
Перещепинская культура отражает наиболее
ранний, кочевнический этап культуры Хазарского
каганата времени тюркюто-хазарского симбиоза.
Полученные нами исторические рамки пребывания
основной массы кочевых хазар в Северном При-
черноморье - 665-715 гт фактически ограничивают
причерноморские памятники перещепинской куль-
туры трех горизонтов: Сивашовки - Макуховки,
237
Уч-Тепе - Келегеев и Шиловки — Романовской диа-
пазоном в 50 лет. Это полностью соответствует ре-
альной дистанции между комплексами указанных
горизонтов, отражающих материальную культуру
не более 2-3-х поколений.
“Откалиброванные” с учетом исторических
событий абсолютные даты периодов развития пе-
рещепинской культуры выглядят так:
период I (горизонт Иловатки) - около 61 fl-
665 гг;
период II (горизонт Сивашовки - Макуховки)
- 665-685 гг;
период III (горизонт Уч-Тепе - Келегеев) —
685-704 гг;
период IVa (горизонт Шиловки — Романов-
ской) - 704-715 гг;
период IV6 (горизонт Шиловки, фаза 2) - 715-
725 гг;
горизонт Галиат - Геленовка - 725-737 гт.
Перещепинский комплекс формировался в
периоды II — III. Его попаданию в землю предше-
ствовали грандиозные события хазарской истории
- захват Северного Причерноморья, вторжение в
лесостепь Среднего Поднепровья и подчинение
славянских племен. В 653 г собственник комплекса
был еще только вторым лицом в Хазарском кага-
нате, скорее всего, старшим сыном первого кагана
хазар. На момент же своей смерти (685-695 гт) он
уже унаследовал отцовские трофеи и византийские
дипломатические подарки, накопленные его родом
в 589-654 гт, ярко свидетельствующие уже о выс-
шем статусе — каганском.
Сохранили ли о нем какую-либо информа-
цию письменные источники? Хроника Мовсэса
Дасхуранци в описании событий христианизации
дагестанских “гуннов”-савиров 682 г рассказыва-
ет об Алп-эльтебере: “совершив многие подвиги
храбрости в Туркестане при хакане хазиров, он
снискал любовь хакана, и тот выдал за него свою
дочь” (Мовсэс Каланкатуаци, 1984, с. 127, 128). К
сожалению, из текста не ясно, говорит ли автор о
действующем в 682 г кагане, или же о его пред-
шественнике. “Хакан хазиров”, он же - “царь
туркестанский”, ставший тестем Алп-эльтебера и
Джуаншера в 60-х гт VII в., теоретически в равной
степени мог быть как самим “перещепинским” ка-
ганом, так и его отцом. Убеждают в этом неслож-
ные рассчетьг их возможного возраста. “Шат”
родился около 611-613 гт, т.е. в 664 г ему бы ис-
полнилось 51 -53 года. В 626-630 гт он постоянно
находился в походах и поэтому вряд ли мог иметь
детей до 631 г. Последнее же означает, что в 664 г
“перещепинскому” кагану было не более 33 лет.
Теоретически в 664 г он уже вполне мог иметь
двух дочерей 13-ти и 15-ти лет, по раннесред-
невековым меркам, “девушек на выданье”. Но,
как показывает история, дипломатические браки
всегда шли особой статьей, при их заключении
руководствовались только политическими сообра-
жениями, не останавливаясь и перед 9-10-летним
возрастом “невест”.
Косвенным, но, пожалуй, решающим сви-
детельством в нашем случае является указание
албанского автора на то, что Алп-эльтебер снача-
ла прославился подвигами на службе при дворе
кагана и лишь затем стал собственно правителем
(эльтебером) “гуннов”. Речь все же идет о человеке
старшем Алп-эльтебера. который был каганом уже
в дни его молодости. Показателен и тот факт, что
ставка кагана локализируется “в Туркестане”, а сам
он называется источником “царем туркестанским”,
перед которым не осмеливался предстать лицом к
лицу ни один из персидских царей (Мовсэс Калан-
катуаци, 1984, с. 102). Специальное подчеркивание
общетюркского статуса власти этого “хакана хази-
ров” характерно только для первого кагана хазар,
а точнее, самопровозглашенного кагана западных
тюркютов, создавшего в 632 г отдельный Хазар-
ский каганат. Похоже, именно он в 664 г разбил
унногундуров Аспаруха, выдал своих дочерей за
Джуаншера и Алп-эльтебера, а в 665 г организовал
преследование Аспаруха, в ходе которого каганат
обрел огромные новые территории на западе.
Могила или поминальный комплекс этого, без
преувеличения, выдающегося исторического дея-
теля, потомка Истеми и Бёпо-кагана, племянника
Тон-джабгу-кагана, союзника Ираклия и Константа
II, несомненно, должна отличаться максимальной
пышностью на фоне богатых комплексов переще-
пинской культуры. Но при всей привлекательности
предположения о принадлежности ему самого пере-
щепинского комплекса эта версия все же встречает
возражения. Этапу хазарской экспансии на запад
соответствует период II перещепинской культуры.
Погребения этого периода (горизонта Сивашовки
— Макуховки) принадлежат “поколению завоевате-
лей”, пришедших в Северное Причерноморье уже
с полностью сформированным культурным ком-
плексом. Состав перещепинского комплекса фор-
мировался не одно десятилетие, поэтому наличие в
нем элементов горизонта Сивашовки - Макуховки
не удивительно. Но вместе с этим, нельзя не учи-
тывать выразительную близость части предметов
к комплексам периода IVa (горизонта Шиловки
— Романовской). Позиция Перещепины в рамках
промежуточного периода III (горизонта Уч-Тепе
— Келегеев) на сегодня очень четкая. Его абсолют-
ные рамки определяются по монетам как 669-698
гг, а благодаря корреляции археологического ма-
териала с историческими событиями, более узкую
историческую датировку обретают два погребе-
ния - Мадара (после 681 г) и Уч-Тепе (685 г).
238
Учитывая “культурно-эволюционное расстояние”
между комплексами горизонта, Перещепина на-
ходится стадиально дальше Мадары и Уч-Тепе, но
несколько ближе Келегеев. Если выпадение ука-
занных комплексов происходило последовательно,
то наиболее вероятные рамки попадания в землю
перещепинского комплекса можно условно сузить
к 685-695 гг.
Согласно “Именнику” болгарских князей, "сред-
няя” продолжительность жизни кочевнических
вождей VII в. равнялась около 60 лет. Родившийся
около 611 -613 гт первый каган хазар должен был по
этой закономерности умереть около 671-673 гг. К
685 г ему бы уже исполнилось 72-74 года - возраст
малореальный, по раннесредневековым меркам. В
Перещепине действительно есть много предметов,
непосредственно принадлежавших этому человеку,
но сам комплекс, практически с полной уверен-
ностью, появился вследствие смерти его старшего
сына, являвшегося на тот момент каганом хазар. С
именем “перещепинского” кагана, правившего в
70-80 гт VII в., связаны события вторжения хазар
в византийский Крым, а также подчинение славян-
ских племенных союзов: северян, радимичей, вяти-
чей, возможно, уличей. Именно под его давлением
унногундуры Аспаруха были вынуждены искать
счастья в набегах во Фракию и, в конце концов,
переселиться туда в 681 г. В его же правление про-
изошло и масштабное вторжение хазар в Закавка-
зье 685 г, после которого, скорее всего, возвращаясь
в Северное Причерноморье, хазары и переселили
сюда аланских гончаров Канцирского и Мачехского
центров, а также тюркское население, оставившее
памятники типа Тау-Кипчак.
Наследнику “перещепинского” кагана (умер-
шего, на наш взгляд, в период около 686-695 гт) до-
стался уже практически полностью сформирован-
ный в его “классических” границах каганат. В его
правление хазары только закрепили свои позиции в
Правобережном Среднем Поднепровье, разгромив
Пастырское городище и достигнув Киева, больше
же каган “Ибудзир Глиаван” известен благодаря сво-
им отношениям с Византией в 700-711 гт. Судя по
тому, что около 700 г он имел сестру “на выданье”,
ставшей женой опального императора Юстиниана
II, “Ибудзир Глиаван” никак не мог быть младшим
братом “перещепинского” кагана - это его сын, а,
возможно даже, и внук. Последний вариант следу-
ет из указания Феофана на то, что Феодора была
“Ибудзиру Глиавану” Tqv yvr]crtav avrovu aSelipriv
- “его родной сестрой” (Чичуров И.С., 1980, с.39).
Греческое yvqGio^ сильнее, чем просто “родной”,
это - “единокровная сестра” (Чичуров И.С., 1980,
с.62) или “законнорожденная”. У тюрков “еди-
нокровными” сестрами и братьями кагана счита-
лись вообще дети, рожденные от катун, — “главной
жены” кагана. Учитывая же, что в средневековье
женщины не доживали и до 30-40 лет, каганы часто
имели детей от разных катун. В нашем случае Фе-
одора может быть только очень поздним ребенком
“перещепинского” кагана, либо же его внучкой от
старшего сына, преждевременно умершего или по-
гибшего, а “Ибудзир Глиаван”, соответственно, как
старшим сыном, так и старшим внуком от старшего
сына. Передача власти от отца к сыну или внуку
свидетельствует, что лествичная система престо-
лонаследования, характерная для Тюркских кага-
натов, в Хазарском была окончательно заменена на
более четкую и понятную наследственную власть,
заменившую систему "коллективного правления”
рода Ашина.
К сожалению, письменные источники не со-
хранили имя “перещепинского” кагана, не упо-
минают они и серьезные события с его непосред-
ственным участием. Он явно пребывал “в тени”
своего отца, и это, что показательно, хорошо от-
ражает и сам перещепинский комплекс. Наиболее
атррактивные и дорогие вещи сасанидского и ви-
зантийского производства здесь связаны с дипло-
матическими подарками или военными трофеями
времени правления его отца и даже более далеких
предков, византийский же комплект вещей “вар-
варского” стиля, полученный “перещепинским”
правителем непосредственно в 653 г, скорее, был
обусловлен всего лишь его статусом старшего сына
и наследника кагана, а не особой ролью в полити-
ческих отношениях с Византией. Личными воен-
ными трофеями “перещепинского” кагана могут
оказаться разве что блюдо Патерна и серебряная
амфора (кат.1, 2), которые, правда, хазары могли
захватить в Албании, Грузии или Армении в рав-
ной степени как в 626-630 гт, при отце кагана, так
и в 684/685 гг. Несмотря на полную успешность,
поход 684/685 гг не закрепил за Хазарией закав-
казские земли. Пожалуй, главным достижением
"перещепинского” кагана стало все же подчинение
славянских племен Днепровского Левобережья —
северян, радимичей и вятичей, остававшихся дан-
никами Хазарского каганата почти до последних
дней его существования. И это, наверное, симво-
лично, что комплекс вещей, связанных с провода-
ми духа умершего кагана в Нижний мир, во время
ритуала зарыли именно в лесостепи, на захвачен-
ной им славянской территории.
Выводы настоящей работы трудно сформули-
ровать в нескольких фразах. Скорее, их составляет
целый комплекс археологических и исторических
наблюдений, развивающих в сумме видение Пере-
щепинского комплекса и его места в истории и ар-
хеологии восточноевропейских номадов VII-VIII
вв. Н.Е.Макаренко, В.А.Гринченко, М.И.Артамо-
239
нова, Б.И.Маршака, А.И.Айбабина, Е.В.Круглова
и др. исследователей, связывающих происхожде-
ние комплекса с тюркюто-хазарской средой ранне-
го Хазарского каганата. “Восточный”, тюркютский
компонент в культуре высшей знати “перещепин-
ского” объединения очень выразителен, что в соче-
тании с не менее выразительными “археологиче-
скими” следами военно-политических контактов
рассматриваемой группы кочевников с Византией
и Сасанидами, четко укладывающимися в рамки
тюрко-хазаро-византийских военных альянсов, не
оставляет сомнений в ведущей роли тюркютов и
их правящей династии в образовании Хазарско-
го каганата. Перещепинский комплекс, наряду с
Вознесенским поминальным куруком, на сегодня
также является важнейшим историческим свиде-
тельством постоянного присутствия представите-
лей династии Ашина в Восточной Европе с 80 гг
VI в. до нач-VIII в., отражающего генетическую
связь Хазарского каганата с обособленным запад-
ным уделом Западнотюркского каганата. Перед
нами тот самый редкий случай, когда археология
способна вмешаться в историческую дискуссию,
прояснив краткие и разрозненные упоминания
письменных источников яркими фактами матери-
альной культуры.
* * *
Эпилог настоящей работы появился спонтан-
но, уже после ее полной подготовки к печати, а
причиной его появления стало великолепное архе-
ологическое открытие на памятнике Хушо-Цайдам
I - поминальном комплексе (куруке) Бильге-кагана
(735 г). Первые же сообщения о находке комплекса
дорогих предметов внутри каменного храма-барк
обнадежили увидеть близкую параллель европей-
ским комплексам из Перещепины и Вознесенки, но
до предварительной публикации о его точном со-
ставе судить было сложно. И действительно, “на-
путственный” комплекс Бильге-кагана превзошел
все наши ожидания. Согласно предварительной
публикации (Баяр Д., 2004), комплект включал два
набора посуды: золотой (высокий кувшин, кружка,
ковш, две тарелки) и серебряной (высокий кувшин,
кубок); предметы убора кагана - золотая диадема и
золотые серьги “хазарского типа”, по Д.А.Сташен-
кову (Сташенков Д.А., 1997), детали деревянных
предметов, возможно, от сундучка, а также более
1800 серебряных бляшек-розеток и др.
Значение открытого комплекса трудно пере-
оценить. Несмотря на большую географическую
удаленность, культурно-политические различия и
хронологическую дистанцию в около полстолетия
между Перещепиной и куруком Бильге-кагана, “на-
путственный” комплект включал все те же главные
элементы: дорогие предметы убора и набор золотой
и серебряной посуды. Согласно данным китайских
источников, Бильге-каган умер 25 ноября 734 г и
похоронен 22 июня 735 г. Возможно, к моменту по-
хорон был завершен уже и поминальный комплекс,
где китайские послы установили курительные све-
чи (Кляшторный С.Г., 2003, с.60). В любом случае,
“отправление” вещей умершему произошло после
похорон отдельным ритуалом, причем наличие в
их составе диадемы, аналогичной изображению на
скульптуре Кюль-тегина, не оставляет сомнений в
том, что комплект представлял собой именно вещи
умершего, а не погребальные дары. Тот же ритуал
“передачи” вещей умершему отдельным ритуалом
мы наблюдаем в Северном Причерноморье в ком-
плексах келегейского типа.
“Имущественный” статус “напутственного”
комплекса Бильге-кагана, даже по предваритель-
ной оценке, на фоне рассмотренных нами восточ-
ноевропейских и аварских комплексов оказывает-
ся выше комплекса аварского кагана из Кунбабоня,
но он все же никак не сравним с Перещепиной.
Вряд ли это объясняется лишь упрощением риту-
ала, сокращением перечня “необходимых” умер-
шему вещей — просто имущество “перещепинско-
го” кагана собиралось его родом около 80 лет на
пике могущества Западнотюркского, а затем ран-
него Хазарского каганатов, в то время как ново-
образованный II Тюркский каганат времени Биль-
ге-кагана (716-734 гг) был еще далек от славы и
могущества своего предшественника — Восточно-
тюркского каганата.
Дополнительно подчеркивая незаурядность
политического объединения “перещепинского” пра-
вителя, а также тюркютские истоки погребально-
поминальных обрядов его высшей знати, комплекс
из курука Бильге-кагана заставляет в очередной
раз отдать дань научной интуиции А.К.Амброза,
первым связавшим обряд Вознесенского и Пере-
щепинского комплексов с поминальными храмами
правителей II Тюркского каганата (Амброз А.К.,
1982), а также Б.И.Маршака и К.М.Скалон, связав-
ших происхождение Перещепинского комплекса с
хазарской ветвью правителей Западнотюркского
каганата (Маршак Б.И., Скалой К.М., 1972). Одно-
временно, открывая новый период в исследовании
древностей Тюркских каганатов, раскопки курука
Бильге-кагана дают надежду на серию новых от-
крытий, которые позволят в будущем рельефно
очертить культуру высшей знати эпохи I Тюркско-
го каганата и, несомненно, уточнят и существенно
расширят наши представления о Перещепинском
комплексе.
240
Summary
A.V.Komar (Kiev, Ukraine)
PERESHCHEPINA COMPLEX IN THE CONTEXT OF THE PIVOTAL PROBLEMS
OF HISTORY AND CULTURE OF THE NOMADS IN EASTERN EUROPE
(VII - EARLY VIII C.)
A prolific set of objects found in 1912 in the vicinity of Malaia Pereshchepina village (Poltava province,
Ukraine) has been a subject of controversial scholarly argument for nearly a century as to its cultural,
chronological, ethnic and historical attribution. These issues have become particularly topical after publication
of J.Wemer’s book (Werner J„ 1984) and a joint monograph of the Hermitage researchers devoted to complete
presentation of the set objects (Zalesskaia V.N. et al., 1997). The principles of classification and differentiation
of objects into cultural-stylistic and technological groups developed by the above authors permitted a distinct
division of the complex earlier attributed as “supercultural” “international” hoard into two major parts: the
objects of barbaric manufacture, which automatically pose a question of their cultural and chronological
relationship with other nomadic complexes of Eastern Europe, and the objects of “political import”, which
display diplomatic and military contacts of this group of nomads with the neighbouring states, i.e. Byzantia,
Persia and the Avar chaganate. The variants of the complex attribution proposed in literature can be reduced to
the two basic versions; its connection either with the interment of Kuvrat, leader of the Bulgars-Onogundurs,
or an unknown Khazar chagan.
Pereshchepina complex attributed as a “hoard” since its discovery bears the same name at present,
although now it is more often considered as the remnants of a burial made by the inhumation or cremation
rite. However, m complexes from Kelegei, Novye Sanzhary, Makukhovka, Yasinovo, Limanovka and
Pavlovka, similar by their inventory and by the conditions of their discovery, no traces of human bones were
found, though horse bones and organic compounds were retained. Those are neither hoards, nor interments or
cenotaphs, though the complexes are clearly involved in the funeral rite. Apparently, we observe the traces of
some ritual, which presupposed placing into the hole, along with a part of a bridled horse’s carcass or “skin”,
the dead person’s arms, clothes, personal decorations and crockery for the banquet in the next world. The
rite was accompanied with the ritual actions using fire. That was done m secret, the place of interment was
concealed. The dead person’s body was transported to the next world by a different ritual m a different place,
i.e. spacial and temporal differentiation between two rituals involving the burial of the same person is observed.
According to ethnographic data, such a ritual is generally close to the Turkic rite of sending-off the spirit of
a dead man to the “Lower World”, which was performed on the 7th or the 40th day after his death. Analysis of
the remnants of the lining and the wooden parts found in Pereshchepina most likely indicates that a travelling-
trunk also serving as a cart, lined with cloth and golden plates and described in literature concerning Khazars
and Mongols, was dug in there. To define this type of a ritual complex the terms “parting complex” and
“Kelegei type complex” are proposed
The basic groups of “barbaric” objects from Pereshchepina considered in detail display their obvious
morphological, technological and stylistic proximity to sets of other rich nomadic complexes of Northern Black
Sea territory. The most closely related to Pereshchepina is Glodosy complex, then comes Voznesenka; not so
rich complexes, e.g. Kelegei, Novye Sanzhary, Yasinovo, Romanovskaia, Makukhovka contain fewer analogies
to the technology of Pereshchepina “barbaric” objects. With the object morphology taken into consideration,
the relationship between Pereshchepina and the above complexes will change being expressed m the following
series: Makukhovka - Pereshchepina - Kelegei - Romanovskaia - Glodosy/Vbznesenka - Novye Sanzhary
- Yasinovo. The issue of Pereshchepina cultural relationship with the ordinary sub-barrow and barrowless
nomadic interments is much more intricate, since their direct comparison is hardly possible due to sharp social
distance. Estimation of the similarity between sub-barrow interments and Kelegei-type complexes when
compared with the monuments of the neighbouring cultures displays their obvious proximity. However, when
we focus straightforwardly on the nomadic complexes, their differences are clearly seen. In this situation we
observe the social, rather than chronological or ethnical, nature of the differences. The complexes clearly fall
into four social gropus: the rulers (Pereshchepina, Glodosy, Voznesenka), the nobility (Kelegei, Yasinovo,
Novye Sanzhary, Makukhovka, Romanovskaia, limariovka, Pavlovka), the armed force and tribal nobility
(burials with golden belting details, Artsybashevo group), commoners (burials with silver and bronze belts,
Sivashovka group). To denote the compound culture under consideration we use the term “Pereshchepina
culture” proposed by M.I.Artamonov and A.I.Babin.
241
The paper focuses on the problems of periodisation and chronology in Pereshchepina culture. As a result,
four periods of cultural development have been highlighted with the following “pure” archeological indicators
of absolute boundaries based on the latest minting dates imprinted on the coins found in the complexes, but
without involving the estimation of the time of the horizons and historical dating:
period I (Ilovatka I nizon) - ca. 610-638;
period II (SivashovKa— Makukhovka horizon) - 638-669;
period III (Uch-Tepe - Kelegeev horizon) - 669-698;
period IV (Shilovka - Romanovskaia horizon) - 698 - ca. 725.
A wide variety of objects, as well as the duration of formation of Pereshchepina complex account for the
fact that its formation occurred within two periods, i.e. II and III, though the complex was concealed during
period III which determined Pereshchepina position in our periodization.
The owner of Pereshchepina complex appears to be a ruler of a large nomadic political amalgamation
occupying the territory from the South Bug reaches to the Volga left-bank areas, with a number of the Alan
and Turkic tribes of Northern Caucasus and Slavic tribes of the medium Dnieper areas depending. Clear-cut
social stratification of the population is indicative of rigorous traditions of state government, with the top layer
of nobility and the nearest milieu of the ruler obviously consisting of the Turkuts who were closely connected
with the remnants of the Turkuts from Westem-Turkic chaganate and Sogd, whereas ordinary population was
related to the Turkic and Tele tribes of Westem-Turkic chaganate. That amalgamation maintained close ally
relationship with Byzantia during the entire period of 582-663, in particular, it participated in a war with Iran
in 624-628; then a period of alienation followed which ended ca. 698. It was just at that alienation period that
the above amalgamation largely expanded westward which resulted in the seizure of Northern Black Sea and
Eastern Azov Sea areas, ousting and submission of a part of Slavic tribes of the medium Dnieper reaches,
Poltava forest-steppe zone included, where at the time of ca. 680-698 during the farewell rite for the dead ruler
spirit a set of objects belonging to him was hidden. Heirs of “Pereshchepina” ruler remained in the medium
Dnieper area for some time where complexes from Glodosy and Voznesenka appeared later, but immediately
after the death of “Voznesenka” ruler (which occurred after 698) a great deal of nomads left Northern Black Sea
steppes and migrated to the Volga area.
If we consider Pereshchepina complex as an integrity, and not as an entity combining heterogeneous
objects at random, all the events of outer political contacts of Pereshchepina complex owner’s family from
589 till 653 clearly fall into the framework of the Turkic-Byzantine allied relations. It should be pointed out
that since the joint war of 589 the sources have likewise called the group of Turkuts in question the “Khazars”.
The fact of concentration of the Byzantine payments and presents for the Turkuts participation in the wars of
589-653 against their mutual enemies, i.e. the Persians and Arabs, in the hands of one clan permits a conclusion
about the existence of a separate administrative unit of the Turkic chaganate - the “western apanage” since the
Vlth c. with the power handed over to representatives of one family which later separated its apanage into a
new chaganate, the one of Khazar.
Analysis of written sources did not confirm J. Werner’s hypothesis about Pereshchepina belonging to
“Kuvrat, the chagane of Great Bulgaria”. The hypothesis was based on Nikiphor’s passage giving together the
data of three different persons. The layer of the news about “Kuvar’”s insurrection against the Avars’ chagan,
his leaving the country and the mission to Byzantine emperor refers to the Bulgar leader Kuver from “The
Miracles of St.Dimitry Solunsky”; mentioning the fact that “Kuvar” was Organa’s nephew and lived in the time
of Iraklij - to Byzantine military leader of barbaric origin “Kubrat” from Ioann Nikiussky’s chronicles; and the
title “Onogundurs’ lord” belonged to “Kovrat” from “The Legend” about Bulgars’ dispersal. Localization of
Kovrat’s “old Bulgaria” to the east of the Taman peninsula, i.e. in Kuban area, is even more definite. According
to Bulgarian “Imenmk”, the first independent Bulgarian chagan was Asparukh, and his father Kurt ruled “with
his hair cut”, i.e. was a ruler dependent on the Khazars who obviously laid the foundation of the dynasty of
... of the Volga Bulgars. VSeibt’s decoding of the name XOBRATOY in Pereshchepina monograms cannot
be considered convincing since the well-known Greek (Kovrat, Krovat, Kuvrat) and especially the Bulgarian
(Kurt) forms of the name definitely contradict it. Finally, direct migration of Pereshchepina culture carriers to
the Danube territory has not been confirmed archeologically.
On the contrary, the written sources about the origin of the Khazars and Khazar chaganate well agree with
the picture obtained after the analysis of archeological data. Byzantine, Armenian and Chinese sources call the
Khazars “the Turkutes”, thus emphasizing the relationship between Western Turkic and Khazar chaganates.
Uigur runic inscription dates the Khazars and Berzils back to the Tele population of Western Turkic chaganate
The dual nature of the origin of the Khazars involving the bulk of ordinary Tele population and the chagan suite
242
of the Turkut origin is displayed in different funeral traditions and different sets of objects in various social
groups of Pereshchepina culture. The founder of Khazar chaganate was a Shad, Ton-Djabhu-chagan’s nephew,
who, according to the system of Turkuts’ succession to the throne, was a direct successor to the chagan’s throne
in 632. However, the aspirant was not able to interfere the dynastic argument in the chaganate, since he was in
Northern Caucasus at the time, and therefore, Nishu Gana-Shad was elected chagan who overtly confessed the
illegitimacy of his power to the Chinese emperor and was blessed by him to his throne.
The “archeological traces” of Ashin’s dynasty in Northern Black Sea areas are not confined by
Pereshchepina complex only. The constructions of another complex from Voznesenka, which is culturally and
chronologically close to the one of Pereshchepina, were attributed as a chagan funeral temple by A.K.Ambros.
At present this conclusion acquires additional implications due to the fact that all known Turkic kuruks of the
VIlh - beginning of the VIIIlh c., judging by inscriptions, similar by the type and size were built exceptionally
for chagans and their families, i.e. for the representatives of Ashin’s dynasty. The existence of such a complex
in the Dnieper reaches can be accounted for exceptionally by its connection with Ashin’s Khazar branch.
Pereshchepina culture exhibits the earliest, nomadic step in the culture of Khazar chaganate of the
Turkut-Khazar symbiosis time. The obtained historical boundaries for the existence of the major bulk of
nomadic Khazars in Northern Black Sea areas, i.e. 665-715, virtually confine the Black-Sea-area monuments
of Pereshchepina culture in three horizons: Sivashovka-Makukhovka, Uch-Tepe - Kelegeev and Shilovka
- Romanovskaia, to the period of 50 years. This is in complete agreement with the real distance between the
complexes of the above horizons displaying the material culture of not more than 2-3 generations, as well as the
occurrence of not more than two interments in the same ground burial.
Thus, the absolute dates for the periods of development of Pereshchepina culture made more precise with
historical events taken into account are as follows:
period I (Ilovatka horizon) - ca. 610-665;
period II (Sivashovka - Makukhovka horizon) — 665-685;
period III (Uch-Tepe - Kelegeev horizon) - 685-704;
period IVa (Shilovka - Romanovskaia horizon) - 704 - 715;
period Ivb (Shilovka horizon, step 2) - 715-725;
Galiat - Gelenovka horizon - 725-737.
Pereshchepina complex was formed within periods II-III. Significant events in Khazar history, i.e. seizure
of Northern Black-Sea areas, invasion of forest-steppe medium Dnieper reaches and submission of the Slavonic
tribes preceded its getting into the ground. In 653 the complex owner was only the second person in Khazar
chaganate, most probably, the elder son of the first Khazar chagan, whereas by the time of his death (ca. 685-
695) he had inherited his father’s trophies and Byzantine diplomatic gifts accumulated by his clan during 589-
654 which clearly indicates his higher status - that of a chagan.
Unfortunately, the written sources did not retain “Pereshchepina’s” chagan’s name. He was obviously
“shadowed” by his father which, symbolically as it is, is well shown by Pereshchepina complex. The most
attractive and expensive things of the Sasanidian and Byzantian manufacture involve diplomatic gifts or war
trophies of the time of his father’s rule, whereas the Byzantian set of objects of “barbaric” style obtained by
the “Pereshchepina” ruler just in 653 was due rather to his status as the chagan’s elder son and heir than his
prominent role in the political relations with Byzantia. In this case analysis of monograms on “Pereshchepina”
rings where about a hundred of various versions of Turkic names can be found among which honorary khan’s
titles, such as BAXATOYP (“warrior”) and POBIXOY, BOPYXOY (“wolf’) can be pointed out as most
probable, is of no use. Even the very fact of the rings belonging to “Pershchepina” chagan himself, and not to
his father, remains doubtful.
The conclusions of the present work are made up of a complex of archeological and historical observations
jointly developing a view of Pereshchepina complex and its place in history and archeology of Eastern
European nomads of the VII11’-VIIIth c. expounded by N.E.Makarenko, V.A.Grishchenko, M.I.Artamonov,
B.I.Marshak, A.l.Aibabin, Ye.V.Kruglov and other scholars who relate the complex origin to the Turkut-Khazar
milieu of the Early Khazar chaganate. The “Oriental” Turkute constituent in the culture of higher nobility of
“Pereshchepina” unity is very expressive, which, combined with the not less prominent “archeological” traces
of military and political contacts of the group of nomads under consideration with Byzantia and Sasanids
definitely fitting into the framework of theTurkic-Khazar-Byzantine military alliances, leaves no doubts as to
the leading role of the Turkuts and their ruling dynasty in the formation of the Khazar chaganate. Pereshchepina
complex, along with Voznesenka funeral kuruk, is an important historical evidence for perpetual presence of
the representatives of Ashin’s dynasty in Eastern Europe since the 80s of the VIth c. till the beginning of the
243
VIIIth c. which displays the genetic link of the Khazar chaganate with the separate apanage of Western Turkic
chaganate. This is a rare case when archeology is able to interfere the historical discussion and illustrate brief
mentioning of the written sources by the bright facts of material culture.
Статья поступила в редакцию в июне 2005 г
244
А.В.Комар, А.И.Кубышев, Р.С.Орлов
ПОГРЕБЕНИЯ КОЧЕВНИКОВ VI-VII ВВ. ИЗ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО ПРИАЗОВЬЯ
Работами Херсонской археологической экс-
педиции Института археологии АН УССР под ру-
ководством А.И.Кубышева в 1976-1984 гг в степях
Северо-Западного Приазовья было исследовано
несколько погребений 2-й пол.УТ - VII в., частич-
но опубликованные Р.С.Орловым и послужившие
основой для выделения нового культурного типа
- “типа Сивашовки” (Орлов Р.С., 1985). За после-
дующие 20 лет этот термин прочно вошел в науч-
ный обиход, несмотря на то, что сам комплекс п.2
к.З Сивашовки, также как и многие другие погре-
бения этого же круга, в целостном виде до сих пор
не были опубликованы. В зависимости от целей
исследователей публиковались или переопублико-
вывались отдельные вещи, планы, делались рекон-
струкции, но фрагментарность и разрозненность
информации, отсутствие ее системного анализа
создавали почву для ошибок и недоразумений как
на уровне описания и интерпретации отдельных
нюансов, так и на уровне этнокультурных постро-
ений, размывали культурные и хронологические
рамки “сивашовского типа”, оставляли открытым
вопрос его соотношения с богатыми кочевнически-
ми комплексами круга Перещепины.
Настоящая публикация призвана ввести в на-
учный оборот полный комплекс материалов эпо-
нимного п.2 к.З Сивашовки, а также еще 6 рядовых
кочевнических погребений 2-й пол.VI - VII в. из
раскопок Херсонской археологической экспеди-
ции1. Задача это непростая, поскольку часть мате-
риалов и полевой документации ныне утрачены,
да и сами раскопки проводились в сложных усло-
виях новостроечных экспедиций, никак не благо-
приятствующих полноте и точности фиксации. В
результате многие обстоятельства стратиграфии
заполнения, локализации находок и др. так и оста-
лись неопределенными, хотя часть информации и
чертежей благодаря детальному изучению полевых
фотографий все же удалось уточнить. Постоянная
необходимость аргументации оснований интер-
претации или реконструкции отдельных моментов
обусловила структуру данной публикации, в ко-
торой описательная и аналитическая части не вы-
делены в два самостоятельных блока, а органично
связываются между собой, позволяя поочередно
концентрировать внимание на каждом из затрону-
тых узких вопросов.
I. Погребение 2 кургана 3 Сивашовки
Курганная группа, исследовавшаяся в 1980 г у
с.Сивашовка Новотроицкого р-на Херсонской обл.
(рис. 1,17), располагалась вЗкмнаССВот села, за-
нимая небольшую мысообразную возвышенность,
вытянутую с запада на восток. Всего в 4 км к югу
от нее начинается зона солончаков и соленых озер,
которая тянется все 9 км до Гнилого моря (Сива-
ша). Курган 3 находился в восточной части занятой
могильником возвышенности, длительное время
распахивался. В плане округлый, вдоль пол на мо-
мент раскопок еще были заметны углубления от
кольцевых рвов. Его сохранившаяся высота - 0,65
м от древней поверхности, диаметр - около 22 м.
Сооружен в срубное время, к которому относятся
погребения 1 (основное) и 3, а также связанные с
ними два кольцевых ровика с перемычками, рас-
положенными по линии запад-восток (рис.2). В
восточной части основного ровика, к северу и к
югу от перемычки, обнаружены следы тризны и
жертвоприношения лошади, отнесенные автором
раскопок кургана - Ю.А.Шиловым - также к сруб-
ному времени.
Впускное раннесредневековое погребение 2
находилось в центре кургана, в 1 м севернее репера
(рис.2). Совершено в яме с заплечиками. Входная
яма, ориентированная по линии юго-запад - севе-
ро-восток (ЮЗ-СВ), в слое насыпи практически не
1В основу настоящей публикации под общей редакцией А.В.Комара и Р.С.Орлова положены описания
погребений и иллюстративный материал, подготовленные А И.Кубышевым и В.В Дорофеевым, а также полевые
отчеты под редакцией А.И.Кубышева, соответствующие разделы которых написаны авторами раскопок курганов
- В.В.Дорофеевым, С.А.Куприем, С.В.Полиным, В.В.Сердюковым, Ю.А.Шиловым (Кубышев А.И. и др., 1976;
1979; 1980; 1981; 1982). Описание комплексов - А.В.Комар, А.И.Кубышев, Р.С.Орлов; анализ и реконструкции
погребального обряда и состава погребального инвентаря, датировка погребений, раздел VI - А.В.Комар; таблицы и
рисунки — А.В.Комар, Р.С.Орлов, Н.В.Хамайко.
Рис. 1. Памятники кочевников 2-й пол.VI - VII в.: 7 - Новая Одесса; 2 — Христофоровка;
3 — Суханова; 4 — Великая Знаменка; 5 — Виноградное; 6 - Большой Токмак; 7 Аккермень; 8
— Малая Терновка; 9 - Родионовка (Радивоновка); 10 — Шелюги; 11 — Аджиголь; 12 — Белозерка; 13
- Черноморское; 14-Келегеи; 15 - Костогрызово; 16 Васильевка (Василевка); 17 - Сивашовка; 18
- Сивашское; 19 - Рисовое; 20 - Портовое.
Fig. 1. Nomads monuments of the 2nd half of the VI - VII c.: 1 - Novaya Odessa; 2 - Khristoforovka;
3 - Sukhanovo; 4 — Velikaya Znamenka; 5 - Vinogradnoie; 6 - Bolshoi Tokmak; 7 - Akkermen; 8 - Malaya
Ternovka; 9 - Rodionovka (Radivonovka), 10 - Shelyugi; 11 — Adzhigol, 12 — Belozerka; 13 — Chernomorskoie;
14 — Kelegei; 15 — Kostogryzovo; 16— Vasilievka (Vasilevka); 17 - Sivashovka; 18 — Sivashskoie; 19 — Risovoie;
20 — Portovoie.
прослеживалась, ее дно зафиксировано на глубине
0,7-0,8 м от нулевой отметки, т.е. фактически на
уровне перекрытия могилы, где находился скелет
коня (рис.З; 4, I). Судя по полевым фотографиям,
траншея, пробитая бульдозером, срезала северо-
восточный угол погребения по линии восточной
стенки бровки, задев при этом череп коня (рис.4).
Размеры ямы на этом уровне составляли около
2,4x1,1 м, но контуры очерчены лишь условно.
Если учесть линию согнутых ног лошади (рис.З),
не исключено, что юго-восточная стенка входной
ямы проходила несколько ближе и не совсем па-
раллельно яме для тела.
На дне входной ямы на перекрытии из попе-
речных и диагональных деревянных брусов шири-
ной 4-5 см на левом боку лежал скелет коня (рис.З;
4,1). Ориентирован по линии ЮЗ-СВ (азимут 47°);
ноги подогнуты; голова повернута храпом на вос-
ток (азимут 93°). На левой и правой щеках лошади
находились двущитковые бляшки оголовья (рис.З,
3; 4, 2); южнее головы, справа и слева от шейных
позвонков - серебряные наконечники (рис.З, 6; 4,
2); слева — фигурная серебряная бляшка (рис.З, 5).
Серебряная восьмеркообразная бляшка, согласно
плану, также найдена слева от черепа (рис.З, 4), а
по отчету и фотографии (рис.4, 2) она располага-
лась на затылке лошади. В данной ситуации больше
доверия вызывает локализация на плане, поскольку
при изучении всего комплекса полевых фотогра-
фий обнаружилась явная тенденция передвигать
под фотографирование небольшие бляшки с земли
на возвышенные участки.
246
Рис. 2. План кургана 3 у с.Сивашовка.
Fig. 2. The layout of barrow 3 near Sivashovka village.
Согласно описанию, в зубах коня и слева от
него найдены обломки железных удил с остатками
органических псалиев. На рисунке из отчета, опу-
бликованном Р.Рашевым (Рашев Р., 2004, табл.35,
7), удила смещены к носу и фактически выглядят не
вложенными в зубы коня, а уложенными рядом. Но
на полевых фотографиях (рис.4), четко видно, что
носовые кости черепа, где, согласну плану, должны
были находиться, удила, срезаны бульдозером. На
фотографии же, после снятия скелета коня под ле-
вой щекой черепа in situ зафиксирована часть удил
с остатками кожаных ремней узды (рис.6, 7; 9, 4).
Таким образом, удила действительно находились в
зубах коня, но в обычном положении (глубоко вло-
женными) (рис.З, 1, 2).
На ребрах коня (ближе к тазу) обнаружены
остатки деревянного седла (рис.З, 9, 11; рис.4, 7)
с железной кольчужной обкладкой передней луки
(рис.З, 12; рис.4, 7), а также две железные подпруж-
ные обоймы (рис.З, 7, 70). Слева от седла между ре-
брами скелета в вертикальном положении находил-
ся деревянный колышек с ушком (рис.З, 8; 22, 2).
Также слева от скелета коня на уровне кольчужной
обкладки седла найдена серебряная двущитковая
бляшка (рис.З, 13). За тазовыми костями обнаруже-
ны серебряные пряжка и Т-образная бляшка (рис.З,
14, 16; 4, 7), а также “половинка медного диска”
(рис.З, 75). Идентифицировать последнюю наход-
ку по довольно схематичному рисунку на плане
сложно. Речь должна идти о небольшой половинке
бляшки, размером со шляпку заклепки, но среди на-
ходок погребения такого предмета нет. Зато в ком-
плексе есть половинка бронзового зеркала с ручкой
(рис.28), нигде в отчете не упомянутая. Сейчас
247
Рис. 3. Погребение 2 к.З Сивашовки. План погребения коня: 1,2 — фрагменты удил; 3-6
- серебряные бляшки узды, 7, 10 — железные обоймы подпруги; 8 - деревянный колышек; 9 - задняя
лука седла; 11 — деревянные полки седла; 12 — кольчужная бармица передней луки седла; 13 — серебряная
двущитковая бляшка; 14 - серебряная пряжка; 15 — “половинка медного диска"; 16 — серебряная Т-
образная бляшка.
Fig. 3. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. The layout of horse burial: 1,2- fragments of the bits; 3-6
- silver plaques of a bridle; 7, 10 — iron beckets of a saddle-girth; 8 — wooden peg; 9 — rear arch of a saddle; 11
— wooden ledges of a saddle; 12 — a chain armour covering of a front arch of a saddle; 13 — a silver two-shields
plaque; 14-a silver buckle; 15 — a half of a copper disk; 16-a silver T-shape plaque.
248
Рис. 4. Погребение 2 к.З Сивашовки. Погребение коня: 1 - общий план (вид с ЮВ); 2 —расположение
украшений узды (вид с СЗ).
Fig. 4. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. A horse burial: 1 — a general layout (a view from the SE); 2 — a
location of a bridle decorations (a view from the NW).
249
трудно сказать, отнесено ли зеркало к комплексу в
результате ошибки, или же его намеренно исключи-
ли из состава находок п.2 еще на этапе составления
отчета, учитывая его внешнюю “скифоидность”. В
любом случае, как увидим ниже, зеркало совсем не
выпадает из хронологического и культурного кон-
текста погребения, поэтому, хотя к этой находке и
следует относиться с осторожностью, мы даем ее
описание в составе предметов из п.2.
После разборки скелета коня на глубине 0,85-
0,9 м оконтурилась более узкая вытянуто-овальная
яма для тела человека размерами 2,4x0,7 м (рис.5),
также ориентированная по линии ЮЗ-СВ (азимут
40°). Стенки ямы вертикальные, дно ровное, но
имеет заметный наклон в сторону головы (в голо-
вах глубина могилы - 1,05 м, в ногах — 0,95 м). На
уровне верха ямы и в верхней части ее заполнения
(гл. 0,85-0,9 м) зафиксированы остатки деревянно-
го перекрытия могилы в виде поперечных и диаго-
нальных деревянных брусов шириной 4-5 см и тол-
щиной до 4 см (рис.5, а; 6), ниже которого находи-
лась рамчатая деревянная конструкция гробовища.
Под давлением массы коня перекрытие просело в
яму, в результате чего автором раскопок - Ю.А.Ши-
ловым - все остатки деревянных конструкций были
объединены в единое целое - перекрытие гробови-
ща в виде “двускатной или аркообразной крыши”,
тогда как к перекрытию могилы отнесены только
поперечные плашки (Кубышев А.И. и др., 1980,
с. 194). Как увидим ниже, эта реконструкция не от-
вечает действительности, и деревянные плахи раз-
деляются на принадлежащие перекрытию могилы
и решетчатой верхней раме гробовища.
Ниже уровня перекрытия ямы для тела, на
верхней раме гробовища, у северо-западного края
ямы находились костяные обкладки сложного лука,
из которых на плане и фотографиях локализована
только одна концевая (рис.5, I). Южнее, у северо-
западной стенки, слегка выходя за край ямы, распо-
лагался берестяной колчан со стрелами (рис.5, 2),
на котором лежала половинка ножа (рис.5,15). Кол-
чан, в свою очередь, перекрывал деревянное блюдо
(рис.8, а; 9,1) с напутственной пищей (кости крест-
ца и хвостовые позвонки барана) (рис.8, 1). Здесь
же, на блюде, находились две серебряные пряж-
ки (рис.8, 2), две бронзовые заклепки с круглыми
шляпками (рис.8, 3) и деревянный остроконечный
предмет (рис.8,4). На общем плане из отчета (Кубы-
шев А.И. и др., 1980, табл .С VIII, II), опубликован-
ном Р.Рашевым (Рашев Р., 2004, табл.35, 2), поверх
блюда изображена одна из пластин поясного на-
конечника, но отсутствие упоминания об этом, так
же как и нахождение второй пластины ниже уровня
верхней рамы гробовища позволяют считать этот
рисунок ошибочным. Вообще, на указанном плане
неверно локализовано и само блюдо, смещенное
верхним краем к нижней части таза, в то время как
на полевых фотографиях этот край блюда зафикси-
рован выше правого плеча (рис.7). В районе же на-
ходки пластин поясного наконечника блюда просто
не было. Также ошибочно на этом плане локализо-
ван и колчан, смещенный юго-западнее и располо-
женный не под углом, а параллельно стенкам ямы
(Рашев Р., 2004, табл.35,2). Благодаря фотографиям
(рис.9, 2) установлено также, что несколько ниже
уровня верхней рамы гробовища, фактически уже
на уровне костей ног скелета, найдены и фигурная
серебряная бляшка с серебряным наконечником до-
полнительного ремешка (рис.5,4, 5).
На дне ямы, на нижней части конструкции гро-
бовища в виде трапециевидной рамы с 7 попереч-
ными плахами находился скелет молодого мужчи-
ны (рис.5, б; 7). Скелет лежал вытянуто на спине, с
вытянутыми вдоль тела руками, пятки не сведены;
ориентирован на СВ (азимут 42°), голова слегка по-
вернута вправо. Между левой рукой и корпусом на-
ходился меч в деревянных ножнах, положенный на
ребро скобами вниз (рис.5, 7). Пластина железного
перекрестья оказалась отломанной и лежала на том
же уровне, но слева от руки (рис.5, 8; 9, 3). Основ-
ная часть находок концентрировалась в районе по-
яса и таза, где находились детали поясного набора
(рис. 15) К сожалению, здесь зафиксированы лишь
детали, найденные на скелете, точное же располо-
жение еще 5 поясных деталей, обнаруженных по-
сле его снятия, нами не установлено. На лучевой
кости правой руки и слева от позвоночника, возле
меча, найдены две серебряные щитовидные бляш-
ки с круглым вырезом (рис.5, 10; 15, 1, 4). Справа
от позвоночника рядом с тазом находилась сере-
бряная Т-образная бляшка (рис.5,11; 15, 3). Между
бедренными костями и под лучевой костью правой
руки — два серебряных наконечника (рис.5, 14; 15,
8). Между правой рукой и позвоночником, заходя
под таз, лежал костяной кочедык (рис.5, 9; 15, 2);
между бедренными костями, рядом с тазом — кре-
сало и кремневый отщеп (рис.5, 12, 13; 15, 6, 7),
а слева от левого бедра, под мечом - боевой нож
(рис.5, 15; 15, 9). С внутренней стороны левого
бедра, недалеко от колена, находилась железная
пряжка (рис. 5, 16). Следующий блок находок при-
надлежал деталям обуви (рис.8, б; 17). На правой и
левой ногах найдено по железной пряжке с медной
заклепкой (рис.8, 5; 17, 2, 5), серебряной обойме
(рис.8, 7; 17,4, 5) и по два серебряных наконечника
ремней (рис.8, 6; 17, 3, б, 9). У правой ноги находи-
лись две сдвоенные серебряные и одна медная за-
клепка (рис 8, 3, 9; 17, 7), а на левой — двущитковая
бляшка (рис.8, 8; 17, 7). Под ступнями найдено по
серебряной пряжке.
Не локализованы на плане, но упомянуты в от-
чете как найденные в заполнении в разных местах
250
Рис. 5. Погребение 2 к.З Сивашовки. План погребения на уровне перекрытия (а) и на уровне дна
могильной ямы (б): 1 - костяная накладка лука; 2 - берестяной колчан: 3 - пластины серебряного
поясного наконечника; 4, 5, 10, 11, 14, 23 - серебряные бляшки; 6 — деревянное блюдо; 7—меч; 8 —
фрагмент пластины перекрестья меча; 9 - костяной кочедык; 12 — кремень; 13 — кресало; 15 — ножи; 16
- железная пряжка; 17, 18 — железные пряжки с бронзовыми заклепками; 19- сдвоенные заклепки; 20,
21 — серебряные наконечники; 22 — серебряные обоймы.
Fig. 5. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. The burial layout at the covering level (a) and at the bottom level
(6): 1 - a bone cover plate of a bow; 2-a birch bark quiver; 3 - plates of a silver belt ferrule; 4, 5, 10, 11,
14, 23 — silver plaques; 6 — a wooden dish; 7—a sword; 8 —a fragment of a plate ofsword hilt; 9 — a bone
kochedyk; 12-a flint; 13-afire steel; 15 - knives; 16-an iron buckle; 17, 18 — iron buckles with bronze
rivets; 19 — twin rivets; 20, 21 - silver ferrules; 22 - silver beckets.
251
Рис. 6. Погребение 2 к.З Сивашовки. Перекрытие могильной ямы: 1 - вид с СЗ; 2 - вид с СВ.
Fig. 6. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. The covering of the grave pit: 1 - a view from the NW; 2-a view
from the NE.
252
Рис. 7. Погребение 2 к.З Сивашовки. Уровень дна могильной ямы (вид с ЮЗ).
Fig. 7. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. The level of the grave pit bottom (the SW view).
253
Рис. 8. Погребение 2 к.З Сивашовки. Расположение находок на деревянном блюде (а) и в районе
ног скелета (б): 1 - крестец барана; 2 - серебряные пряжки; 3 — бронзовые заклепки; 4 - деревянные
наконечники стрелы; 5 — железные пряжки с бронзовыми заклепками; 6 — серебряные наконечники; 7
- серебряные обоймы; 8 - серебряная бляшка; 9 - сдвоенные серебряные заклепки. Без масштаба.
Fig. 8. Bunal 2 of Sivashovka barrow 3. The arrangement of finds on a wooden dish (a) and near the
skeleton legs (6): 1 - an edgebone of a ram; 2 — silver buckles; 3 - bronze rivets; 4 — wooden arrowheads; 5
- iron buckles with bronze rivets; 6 - silver ferrules; 7—silver beckets, 8 — silver plaque; 9 - twin silver rivets.
Without scale.
две фрагментированные железные пряжки и об-
ломки двух железных щитков пряжек, деревянный
полуовоидный предмет, костяное ушко стрелы.
1.1. Обряд погребения
Реконструкция. Реконструкция обряда, по
которому было совершено погребение, базируется
не только на поэтапной интерпретации главных
признаков конструкции погребального сооружения
и положения скелета, но и на детальном анали-
зе особенностей взаиморасположения предметов,
часть из которых могла носить случайный, непред-
намеренный характер, а другая, наоборот, отражает
осмысленные ритуальные действия.
Этап первый - выбор кургана. Выбор места
для подкурганного погребения в районе с.Сива-
254
Рис. 9. Погребение 2 к.З Сивашовки. Детали погребения in situ: 1 — деревянное блюдо; 2 - серебряные
бляшки; 3, б- детали меча; 4 - фрагмент удил с кожаным ремнем; 5, 7-9 - конструктивные детали
гробовища.
Fig. 9. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. The burial items in situ: 1 - a wooden dish; 2 — silver plaques; 3, 6
- parts of a sword; 4-a fragment of the bits with a leather belt; 5, 7-9 - structured parts of a coffin.
шовка был небольшим. Здесь нет хорошо выражен-
ных водоразделов, а природные возвышенности
представлены только невысокой полосой к западу
от села, вытянутой по линии С-Ю, и возвышен-
ностью на север от села, вытянутой по линии 3-В,
из которых предпочтение второй было отдано еще
строителями курганов эпохи бронзы. Для погребе-
ния был выбран невысокий и небольшой в диаме-
255
тре курган, вокруг которого на момент погребения
явно прослеживался древний кольцевой ровик с
перемычками с западной и восточной сторон. Рас-
положение погребения в центре насыпи указывает
на то, что яму начали рыть в самой высокой точке
кургана, и небольшое смещение погребения в се-
верный сектор кургана не носило намеренного ха-
рактера.
Определение направления ориентировки тела
всегда начиналось на этапе закладки ямы. В рас-
сматриваемом случае яма ориентирована по линии
ЮЗ - СВ (азимут 40°), а тело - головой на СВ (ази-
мут 42°). Традиционно подобную ориентировку
называют отклонением от северной или восточной,
но учитывая ориентирование древнего населения
по солнцу, имеющего большой сектор сезонного
смещения, ни одно из направлений ориентировки
скелета на самом деле не может быть априори объ-
явлено “отклонением”. Особенно это относится к
степной зоне, где точки восхода и заката хорошо
видны в силу плоского рельефа местности и отсут-
ствия лесов.
Самый простой способ определения линии
С-Ю состоит в проведении перпендикуляра к оси
между точками восхода и заката солнца. Независи-
мо от времени года, этот способ дает устойчивую
линию с отклонением не более 5°, о чем, вне всяко-
го сомнения, были хорошо информированы кочев-
ники любого из исторических периодов, преодо-
левавшие во время перекочевок довольно большие
расстояния, очень часто по местности, лишенной
естественных географических ориентиров. Менее
надежный способ определения линии С-Ю состо-
ит в обращении лицом к полуденному солнцу, т.е. в
момент его нахождения в зените. Ошибка с време-
нем определения дневного солнцестояния означа-
ла смещение примерно на 15° в час, но, например,
отклонение меридиональной ориентировки на 40°
к востоку означало бы, что направление ямы зало-
жили примерно в 9.20 утра, что, разумеется, непри-
емлемо. Визуальное определение зенита обычно
колеблется во временных рамках 11 - 13.30, т.е.
объяснимое отклонение при таком способе ориен-
тирования дает сектор 335-15°, а выход за рамки
этого сектора относится уже к ошибкам.
Точное определение географической линии 3-
В по солнцу заключалось в проведении оси между
точками восхода и заката или же, в дневное время,
путем проведения перпендикуляра к уже опреде-
ленной по полуденному солнцу линии С-Ю. От-
каз от этого способа и попытка ориентироваться
только на точку восхода или захода солнца в силу
сезонного смещения этих точек неминуемо при-
вели бы к постоянным ошибкам в определении
направления передвижения кочевников при пере-
кочевках, а, следовательно, ориентирование умер-
ших на заходящее или восходящее солнце носило
сознательный ритуальный характер. Точки захода
и восхода солнца приблизительно совпадают с ге-
ографическим западом и востоком лишь в дни ве-
сеннего и осеннего равноденствия (20 марта и 22
сентября или, точнее, для Украины 17-18 марта и
25 сентября). Во время же летнего (21-23 июня)
и зимнего (19-23 декабря) солнцестояний солнце
всходит и заходит в рамках сектора 315-45° и 135-
225° соответственно. Следовательно, азимут в 45°
достигался при ориентировании умершего голо-
вой в сторону восходящего солнца во 2-й половине
июня - начале июля или же при ориентировании
его ногами в сторону заходящего солнца в декабре
— начале января.
Погребение 2 к.З Сивашовки ориентировано
на СВ с азимутом 40-42°. Перед нами либо от-
клонение от меридиональной (северной) ориенти-
ровки с критическим значением ошибки в 25-40°,
либо отклонение от широтной (восточной) ориен-
тировки июня или декабря со значением в 5°, т.е.
в рамках небольшой погрешности. Как увидим
ниже, умерший был одет в легкий “летний” вари-
ант сапог, поэтому наиболее вероятным временем
совершения погребения оказывается конец июня.
Третий этап — это сооружение погребальной
ямы. Строители четко представляли себе ее необхо-
димые размеры и конструкцию, начав рыть широ-
кую входную яму под погребение коня, в которой с
определенного уровня соорудили более узкую яму
под тело человека. Согласно разрезу насыпи (рис.2,
2), логика древних, скорее всего, заключалась в
расположении всего комплекса погребения, в т.ч.
и коня, ниже уровня древней поверхности, глубина
же ямы под тело уже определялась исключительно
высотой гробовища (рис.З; 7). Таким образом полу-
чилось погребальное сооружение, которое обычно
называется “ямой с низкими заплечиками”.
Гробовище. К кургану умершего доставили в
заранее сделанном деревянном решетчатом гробо-
вище. Лучше всего сохранилась его нижняя часть
(рис.5, б; 7), представляющая собой трапециевид-
ную раму длиной 1,93 м и шириной 0,6 м в головах
и 0,5 м в ногах. Она состояла из двух продольных
брусов с 7 вставленными в пазы плоскими попере-
чинами (рис. 11, /). Ширина 4 планок, на которых
лежала верхняя часть тела, составляла 7 см, ши-
рина остальных трех - 4,5 см. Расстояние между
поперечинами - около 19 см, а между четвертой
и пятой (считая от головы) - 28 см. Сверху в про-
дольных брусах прослежено также 4 пары пазов с
остатками вертикальных планок шириной 3-4 см и
толщиной около 1 см (рис.9, 8, 9). В центральной
части рамы сохранность дерева хуже (рис.5, б; 7),
но здесь также должна была располагаться пара
вертикальных стоек.
256
По мнению В.Н.Шалобудова и П.ПЛесниче-
го (Шалобудов В.Н., Лесничий П.П., 2003, с. 194)
в данном случае мы имеем дело не с гробовищем,
а с кузовом повозки, использовавшейся, согласно
письменным источникам и археологическим дан-
ным, в похоронном ритуале позднесредневековых
монголов и половцев (Рассамакин Ю.Я., 2003;
Яворская Л.В., 2004; Плано Карпини Д., 1997, с.38,
39). Но о том, что речь идет именно о раме гробо-
вища, а не о повозке, говорит ее трапециевидная
форма, в то время как у повозок стороны кузова
всегда параллельны. Также отметим наличие ана-
логичного по конструкции перекрытия, которое в
любом случае будет означать осознанное создание
замкнутого сверху и снизу пространства деревян-
ного гробовища.
Другой вопрос, не могли ли при сооружении
гробовища использовать детали разобранной по-
возки? На возможность этого варианта в Сивашов-
ке указывает полукруглый вырез на правом брусе
рамы гробовища (рис.9, 5), напоминающий вырез
для какой-то оси. Чуть дальше, у южного конца
гробовища, с внешней стороны бруса прибита не-
большая тонкая доска (рис.7), свидетельствующая,
что эта деталь действительно использовалась рань-
ше по другому назначению, а не была изготовлена
специально для погребения. Отметим еще один мо-
мент — во всех случаях, где в погребениях половец-
кого времени найдены детали повозок, решетчатые
“кузова” оказываются очень узкими и длинными,
рассчитанными только на ширину и длину тела, что
не согласуется ни с этнографическими данными,
ни с рисунками двухколесных повозок позднего
средневековья (Вайнштейн С.И., 1991, рис.32; 33;
34, 1). Получается, что перед нами - особый тал
повозок, возможно, специально изготавливаемых
для погребения из наличных под рукой деталей
старых грузовых повозок.
Верхняя часть гробовища сохранилась гораз-
до хуже, поэтому ее реконструкция вызывает не-
которые трудности. По мнению автора раскопок
кургана - Ю.А.Шилова, — “перекрытие имело
сложную конструкцию: в ССВ торце ямы сохрани-
лись вертикальные бруски, на которые опирались
продольные лаги, служившие двускатной или ар-
кообразной крышей гробовища” (Кубышев А.И. и
др., 1980, с. 194).
Как уже отмечалось выше, перекрытие ямы
просело под давлением массы коня, поэтому все
деревянные конструкции в верхней части ее за-
полнения были зарисованы на плане в комплексе
(рис.5, а). Но при анализе полевых фотографий
можно довольно уверенно отделить детали пере-
крытия ямы. Вдоль юго-восточной длинной стенки
5 верхних массивных брусьев выходят на ее край
(рис.6,1, 2). Два длинных бруса в северо-западном
углу ямы перекрыты коротким поперечным; еще
один короткий брус, судя по остаткам, лежал ниже
длинных, но также подходил к краю юго-восточной
стенки. Таким образом, реконструкция перекрытия
(рис.10, /) показывает, что оно достоверно состоя-
ло из 7 брусьев. Ракурс с СВ (рис.6, 2) показывает,
что в этой части брусья перекрытия немного при-
подняты, но они явно не относятся к “аркообразной
или двускатной крыше гробовища”, как допускал
Ю.А.Шилов. На плане также не удалось иденти-
фицировать и “вертикальные бруски”, на которые
опиралась “двускатная крыша”. Не видно их и на
фотографии (рис.6, 2); деталь же, создающая впе-
чатление опоры подобной “крыши”, на самом деле
является провисающим вниз кожаным ремнем узды
(рис.6,2; 9, 4).
Ниже массивных брусьев перекрытия за-
фиксированы 3 продольные и 3 тонкие попереч-
ные доски, заметная разница в толщине которых,
по сравнению с брусами перекрытия (рис.6; 9, 7),
указывает на их явно не несущий характер. Тем не
менее, отнесение всех трех продольных планок к
деталям верхней части гробовища вызывает со-
мнение. Графическое совмещение верхней и ниж-
ней рам (рис. 11, 3) показывает, что центральная
верхняя планка не параллельна продольным бру-
сьям нижней рамы и не составляет осмысленного
конструктивного элемента гробовища, поскольку
просто набитая для усиления рамы она вряд ли рас-
полагалась бы вплотную к одному из краев. Также
заметим, что самая южная сохранившаяся попереч-
ная доска верхней рамы, согласно плану (рис.5, а),
выходит далеко за границу продольной планки, а
на одном из ракурсов фотофиксации (рис.6,2) мож-
но заключить, что эта центральная планка лежит на
одном уровне или даже выше толстого поперечного
бруса перекрытия. Таким образом, у нас есть все
основания удалить данную деталь из состава верх-
ней рамы гробовища и отнести ее к деталям пере-
крытия ямы (рис.10,2). Это, в свою очередь, свиде-
тельствует, что уступы для перекрытия (заплечики)
имелись не только вдоль длинных, но и вдоль ко-
ротких сторон.
Реконструированная верхняя рама гробовища
имела такую же длину, как и нижняя, но была зна-
чительно уже - 0,45 м в головах и 0,35 м в ногах.
При шаге в 0,29 м, зафиксированном для двух на-
ходящихся рядом поперечин, верхняя рама должна
иметь 6 поперечин. С другой стороны, расстоя-
ние между поперечинами нижней рамы именно в
этом месте составляло 0,28 м (рис.11, /, 2), т.е. на
верхней раме, также как и на нижней, могло быть
7 поперечин. Ни на верхней, ни на нижней раме
не прослежено следов торцевых планок. Похоже,
что так конструкция и задумывалась изначально,
а выступающие концы продольных брусов могли
257
Рис. 10. Погребение 2 к.З Сивашовки. Варианты реконструкции перекрытия могильной ямы.
Fig. 10. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. The variants of reconstructions of the grave pit covering.
использоваться как ручки носилок. В этом плане
конструкция гробовища родственна обычным по-
гребальным носилкам.
При высоте гробовища в 25 см совмещенные
верхняя и нижняя рамы никак не могли соединять-
ся прямыми вертикальными стойками (рис. 11, 3),
несмотря даже на небольшой наклон, отмеченный
для левой крайней стойки (рис.9, 9). Приходит-
ся предполагать, что стойки были выполнены из
гибкого дерева, создавая своеобразный “свод” над
умершим (рис.11, 3). Внешний вид такого гробови-
ща можно представить по графической реконструк-
ции (рис. 11,4).
Поскольку закрепление подобного перекры-
тия гробовища - процесс сложный, его явно вы-
полнили еще на стойбище, а к могиле тело при-
несли в уже готовом гробовище. Вопрос, на кото-
рый полевые наблюдения не дают ответа, состоит
в том, было ли закрыто гробовище тканью или
кожей? Функция любого гробовища, прежде все-
го, состояла в изоляции тела, предотвращении его
контакта с землей. Решетчатое гробовище само по
себе такой функции выполнять не могло, поэтому
версия об его обтягивании - единственная прием-
лемая в интерпретации данного типа деревянного
погребального сооружения. Учитывая сохранность
берестяного колчана, мы можем уверенно исклю-
чить возможность обивки гробовища берестой или
лубом, подобно гробовищу из к.З Шипово (Засец-
кая И.П., 1994, с. 189). Из кожаных изделий сохра-
нились фрагмент кисета для кресала, фрагменты
обивки ножен меча и ремень повода, по следам ор-
ганики прослежена также кожаная обувь, т.е. речь
идет о хорошо обработанных дубленых вещах. Но
гробовище вполне могло быть закрыто невыделан-
ными или слабо дублеными овечьими шкурами,
шансов проследить которые в нашем случае было
мало. Более дорогой способ покрытия, который
258
Рис. 11. Погребение 2 к.З Сивашовки. Реконструкция гробовища: 1 - детали нижней рамы; 2
- детали верхней рамы, 3 - совмещенное расположение зафиксированных деталей рам гробовища; 4
—реконструкция гробовища.
Fig. 11. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. The reconstruction of a coffin: 1 -parts of the lower frame; 2
-parts of the upper frame; 3 - combined location offixed coffin parts; 4 — the reconstruction of a coffin.
259
также трудно проследить, - это обтягивание гро-
бовища войлоком.
Закрытый статус гробовища влияет на опреде-
ление места совершения ряда действий в похорон-
ной церемонии, а также на интерпретацию некото-
рых деталей расположения вещей, так как полнос-
тью обитый еще на стойбище гроб автоматически
означал, что все вещи, находящиеся внутри, были
положены с телом еще там, а не во время соверше-
ния захоронения.
Умершего уложили на деревянную нижнюю
раму головой в более широкой ее части, ногами, со-
ответственно, - в более узкой. Специальной позы
телу не придавали - его просто оставили в вытяну-
том положении. Из убора реконструируются только
невысокие тонкие кожаные сапожки, перетянутые
ремнями с серебряными деталями; об одежде, к со-
жалению, информации нет. Третий элемент убора
— пояс — в погребении присутствует, но располо-
жение его деталей противоречит опоясыванию им
умершего. Обратим сначала внимание на централь-
ную часть, где вместо пряжки и наконечника рас-
полагается Т-образная бляшка (рис. 15, 3). Это по-
будило В.В.Дорофеева считать именно Т-образную
бляшку поясной застежкой, что и было отражено на
реконструкции пояса из Сивашовки (Толочко П.П.,
1999, рис. 10). На самом деле поясной пряжки в по-
гребении не найдено вообще, а поясной наконеч-
ник располагался в заполнении выше тела справа
от него (рис.5, 3). Отметим еще один важный мо-
мент: одна из щитовидных бляшек на всех полевых
фотографиях располагается in situ, перекрывая од-
новременно правую лучевую кость руки и правый
длинный брус нижней рамы гробовища (рис.5, 70;
15, 7). Тело вплотную придвинуто к правой стенке
гробовища (рис.7), а боевой нож, меч и левая рука
очень плотно прилегают к левому бедру (рис. 15, 5,
9). Совокупность этих наблюдений позволяет пред-
положить, что тело было привязано при помощи
пояса к правой стенке гробовища. Ремень завяза-
ли с правой стороны рамы, а оставшийся длинный
конец с поясным наконечником перебросили через
длинный брус верхней рамы, чем и объясняется
его расположение в заполнении выше остальных
поясных деталей. Помещение в могилу пояса без
поясной пряжки и связывание ремнем рук умерше-
го обычно рассматривается исследователями через
призму обряда “обезвреживания” покойников Но,
заметим, что привязывание тела ремнем к раме
гробовища в нашем случае больше похоже на чисто
практическое желание сохранить позу тела и рас-
положение на нем предметов во время тряски при
транспортировке умершего к кургану. Подтвержда-
ют этот вывод и наблюдения за положением рук.
Обычно действие трупных газов приводит к ради-
альному расхождению рук и их сгибу в локтях2. Ле-
вая рука сивашовского скелета действительно ото-
шла к краю гробовища, слегка согнувшись в локте,
а правая, прижатая вплотную к стенке гробовища,
осталась прямой (рис.7). В то же время меч, который
при вздутии тела несомненно должен был упасть в
промежуток между левой рукой и туловищем, так
и остался лежать прижатым к ребрам. Получается,
что пояс удерживал меч, но оставил свободной ле-
вую руку, т.е. намеренного ритуального связывания
рук в данном случае не было.
Сложнее оценить нюансы расположения и со-
стояния других находок. Меч не был подвешен к
поясу и не был уложен в обычном положении при
ношении у левого бедра - навершие рукояти оказа-
лось на уровне сердца, а острие - чуть ниже коле-
на. Меч уложили в ножнах, но половина железной
пластины перекрестья оказалась зафиксированной
в погребении не на мече, а отдельно - слева от ле-
вой руки (рис.5, 8; 9, 3, 6). Поскольку ни на одной
из фотографий в этом месте не заметно следов де-
ятельности грызунов, приходится констатировать,
что перекрестье было либо разломано при ритуале,
либо пострадало в бою. Второй случай наруше-
ния комплектности вещей - находка двущитковой
серебряной бляшки с правого сапога не на ноге
(рис. 17), а на уровне перекрытия могилы, возле
костяка коня (рис.3,13). Впрочем, этот небольшой
предмет мог быть легко перемещен кротами. Тре-
тий момент - это находка на уровне перекрытия
могилы Т-образной бляшки (рис.З, 16), не иден-
тичной поясной, но все же, по типу, принадлежа-
щую поясным деталям. Как будет показано ниже
при реконструкции пояса, от деталей пояса дан-
ный экземпляр отличается еще и способом крепле-
ния, что позволяет допустить его принадлежность
другому ремню. Четвертый момент: кремень, не-
смотря на расположение рядом с кресалом (рис. 15,
6, 7), найден вне кожаного кисета. Конечно, нельзя
исключать существование специального мешочка
для трута, куда вкладывали и кремень, как и ба-
нального выпадения кремня из кисета при тряске
в нехарактерном для него горизонтальном положе-
нии. Выскажем и версию о намеренном изъятии
кремня из кисета с кресалом с целью символиче-
ского “умерщвления” последнего. Пятый момент
— это обломанное острие костяного кочедыка. В
таком состоянии этот предмет явно не мог исполь-
зоваться по назначению, поэтому налицо симво-
лизм обряда, когда старая сломанная вещь могла
заменять новую, а фрагмент или деталь предмета
- целый предмет. Наконец, шестой факт - это рас-
положение верхней концевой накладки лука (рис.5,
2 Благодарим за консультацию В.В.Мингалева
260
I; 6, 1), которая свидетельствует о сломанном со-
стоянии последнего.
Итак, с умершим в гробовище уложили боевой
нож и меч в ножнах, а кисет с кресалом и кремнем,
а также костяной кочедык, скорее всего, были при-
вешены к поясу, которым тело привязали к правой
стороне гробовища. После этого гробовище закры-
ли войлоком или овчиной и в таком виде отвезли к
месту погребения.
Наклон головы и правой ступни вправо, так же
как и расположение гробовища под левой стенкой,
свидетельствуют о том, что гробовище опускали с
левой (юго-восточной) стороны. На уровне правого
плеча умершего между стенками ямы и гробовища
поставили деревянное блюдо с частью спины бара-
на. Затем под небольшим углом на край ямы и верх
гробовища уложили колчан с 5 стрелами (рис.6, 7),
а сверху на колчан - обломок ножа. Также у северо-
западного края ямы на гробовище уложили сломан-
ный лук.
После этого яму для тела перекрыли деревян-
ными брусами. Согласно нашей реконструкции
(рис. 10, 2), сначала уложили длинную планку, за-
тем два коротких бруса, ориентированных по ли-
нии 3-В, следом - три более длинных бруса, ориен-
тированных меридионально, и, наконец, сверху два
коротких поперечных бруса. Судя по провисанию
ремня узды (рис.6, 2), перекрытия сверху шкурами
или войлоком не было.
Следующий ритуал погребального обряда свя-
зан с жертвоприношением коня погребенного. Коня
подвели к могиле с юго-восточной стороны. При
этом, скорее всего, к кургану конь шел оседланным
боевым седлом, а перед принесением в жертву его
расседлали, но оставили узду. Затем коня убили,
завалив на левый бок. Способ принесения коня в
жертву у тюрков традиционно предполагал сохра-
нять неповрежденными кости и сухожилия лошади.
Например, у якутов верхового и вьючных коней, хо-
ронившихся вместе с умершим, засекали насмерть
кнутами, а жертвенных кобыл, мясо которых съеда-
лось на поминках, убивали, завалив набок, вспары-
ванием живота (Алексеев Н.А., 1980, с. 185,186). Из
других способов жертвоприношения лошади на по-
хоронах у тюрков известны закалывание и перере-
зание ножом загривка (Алексеев Н.А., 1980, с.203,
207). Факт же наличия в нашем случае между ре-
брами деревянного колышка (рис.23) с убийством
коня однозначно никак не связан. Не было никако-
го видимого смысла и во вбивании такого колышка
в мертвое тело - скорее всего, он был подвешен к
седлу и просто слегка просел между ребрами уже в
процессе разложения коня. Опускали коня в могилу
на веревках, со все той же юго-восточной стороны,
сохраняя ориентировку головой в сторону восходя-
щего солнца. Вряд ли коню специально подгибали
ноги, скорее, он был просто придвинут вплотную к
стенке (точную границу которой, напомним, про-
следить не удалось). Сверху на коня уложили седло
передней лукой к крупу. Был ли в этом особый ри-
туальный смысл, связанный с переворачиванием,
“обезвреживанием” вещей в погребальном обряде,
сказать трудно, но в древних церемониях похорон
значение имела каждая деталь Находки бляшек на
этом уровне связаны с украшениями сбруи, и, как
увидим ниже, портупеи меча. Еще один предмет,
выпадающий из этого ряда - обломки бронзового
зеркала. Если предмет действительно принадлежал
погребенному, то в таком случае, перед нами, ско-
рее всего, погребальный дар, хотя и в сломанном
символическом виде.
Упоминаний о наличии в засыпке могилы
угольков, пепла или костей животных нет, следова-
тельно, на этом ритуалы, связанные непосредствен-
но с погребением, заканчивались, а яма засыпалась
землей.
Аналогии. Основной круг аналогий обряду
п.2 к.З Сивашовки был очерчен Р.С.Орловым при
первой частичной публикации комплекса, где, на-
помним, ряд памятников был выделен в отдельный
“сивашовский тип” (Орлов Р.С., 1985, с.101-104). В
настоящее время этот ряд может быть дополнен и
значительно детализирован.
Погребальное сооружение в п.2 к.З Сивашов-
ки представляло собой большую входную яму с не-
обходимым пространством для погребения коня и
с меньшей ямой для тела человека, размерами под
длину, ширину и высоту гробовища. Обычно по-
добное сооружение называется в археологической
литературе “ямой с низкими заплечиками по все-
му контуру”. Такая же яма известна в п.З бескур-
ганного кочевнического могильника Рябовка (Об-
ломский А.М., Терпиловский Р.В., 1993, рис.1, 3).
Заплечики по всему контуру погребальной ямы от-
мечены также в п.11 к.1 Черноморского (см. публи-
кацию в настоящем сборнике), но здесь заплечики
обычные “высокие”. В п.2 к.2 Васильевки наличие
широких “низких” заплечиков, как минимум, вдоль
длинных сторон фиксируется расположением нахо-
док (Кубышев А.И. и др., 1984, табл.28, 1). В п.П
к. 1 Ковалевки прослежено пеперечное перекрытие
под обычные продольные заплечики, но в головах
зачем-то оставлен низкий уступ (Ковпаненко Г.Т.
и др., 1978, рис.28, 16). Обычные “высокие” про-
дольные заплечики хорошо зафиксированы и в п.2
к.2 Сивашского (рис.29). В остальных же случаях,
где речь шла о погребениях в простых ямах, нали-
чие или отсутствие заплечиков, ввиду сложности
их фиксации в слое насыпи, утверждать довольно
проблематично.
В более раннее время, на этапе горизонта Су-
ханове, заплечики отмечены в 3 из 6 известных по-
261
гребений горизонта: п. 1 к.22 Малой Терновки (см.
ниже), п.1 к.1 Большого Токмака (Смирнов К.Ф.,
1960, с. 177) и п.4 к.7 Новой Одессы I (Шапошни-
кова О.Г. и др., 1974) Самые низкие заплечики за-
фиксированы в п. 1 к. 1 Большого Токмака - 0,35 м,
чуть выше - 0,4 м - в п.4 к.7 Новой Одессы I; эти
значения в целом также можно отнести к “низким”
заплечикам, хотя при строгом подходе собственно
яма для человека нуждалась в глубине не больше
0,3 м.
Ориентировка ямы и погребенного в п.2 к.З
Сивашовки северо-восточная (азимут 40-42°). Об-
щее представление об ориентировке других погре-
бений группы Сивашовки дает рис.50. Как видим,
основная масса учтенных здесь погребений ориен-
тирована в сектор 30-91°, ближайшие же показа-
тели азимута у п.12 к. 1 Верхне-Погромного (40°)
(Шилов В.П., 1975), п.4 к. 1 Изобильного (38°) (Ай-
бабин А.И., 1999), п.12 к.8 Богачевки (38°) (Генинг
В.В., Корпусова В.Н., 1989), п.2 к.22 Аккерменя
(39°) (Вязьмтна M.I. та inini, 1960), п.1 к.З Малой
Терновки (46°) (рис.40) и п.5 к. 12 Портового (46°,
но азимут погребальной ямы здесь иной — 52°) (Ай-
бабин А.И., 1985; Баранов И.А., 1990).
Поза умершего — на спине с вытянутыми не-
сведенными ногами и вытянутыми вдоль тела ру-
ками, несмотря на простоту, не является домини-
рующей в группе: п.2 к.2 Сивашского (рис.29), п.2
K.1F Аджиголя (Ebert М., 1913), п.7 и п.12 к.7 Хри-
стофоровки (Prichodnyuk О., Fomenko V., 2003), п.2
к.22 Аккерменя, п.З к.5 Заплавки (Шалобудов В Н.,
1983), п.4 к. 10 Калининской и п.2 к.29 Чапаевского
(Атавин А.Г., 1996), Зиновьевка (Рыков П„ 1929),
п.2 к.З Иловатки (Смирнов К.Ф., 1959), п.7 к.1 Бе-
режновки 1 (Синицын И.В., 1959), п.1 к.1 Авилов-
ского (Синицын И.В., 1954). В других погребени-
ях наблюдается положение одной или двух рук на
тазе, сведение ног в пятках или коленях, а иногда и
согнутые ноги (п.4 к. 1 Изобильного, п. 11 к. 1 Кова-
левки, п.5 к.9 Бородаевки). В то же время, общим
моментом является поворот головы и иногда слегка
туловища вправо, что в сочетании с расположением
тела в обычных ямах под левой стенкой, а в под-
боях — под правой, однозначно свидетельствует об
опускании тела в могилу с левой (обычно юго-вос-
точной) стороны ямы. Исключения из этого прави-
ла единичны: п.4 к.1 Изобильного, Новопокровка
(Гаврилов А.В., 1996), п.1 к.8 Старонижестеблиев-
ской (Атавин А.Г., Паромов Я.М., 1991).
Гробовище из п.2 к.З Сивашовки в рассматри-
ваемой группе на сегодня самой хорошей сохран-
ности и поэтому реконструировано с точностью,
невозможной для других погребений. Ближе всего
по принципиальной схеме - две рамы с поперечи-
нами — конструкция из к.2 Белозерки (Скадовский
Л.Г., 1897, рис.51). Согласно описанию Г. Л.Скадов-
ского, это гробовище имело по 14 поперечин сверху
и снизу, т.е. в два раза больше, чем в Сивашовке;
наибольшая его ширина фиксировалась в центре,
а к краям конструкция сужалась (Скадовский Л.Г.,
1897, с. 110). В п. 1 и 2 к.2 Васильевки прослежены
только нижние рамы (Кубышев А.И. и др., 1984,
с.53, 55; табл.28, 1). Судя по расстоянию между
плашками (16-18 см), в раме п.1 могло быть до 10
поперечин; в п.2 шаг больше - здесь рама могла
иметь 5 поперечин. Поскольку информации о де-
ревянных конструкциях, расположенных выше ске-
лета нет, приходится констатировать, что в данном
случае мы имеем дело не с гробовищами, а с погре-
бальными носилками, правда, п.2 к.2 Васильевки
ритуально нарушено. Несмотря на конструктивную
схожесть с сивашовским гробовищем, функцио-
нальное предназначение носилок состояло, все же,
только в доставке тела к могиле, а не в предохране-
нии его от земли. В то же время нельзя исключать,
что тело на носилках накрывали так же как и ре-
шетчатые гробовища - т.е. овчиной или войлоком.
Еше одно погребение, где зафиксированы как ми-
нимум остатки носилок, - Поставмукский курган.
Согласно описанию Н.П.Авенариуса, в кургане об-
наружен “костяк в лежачем положении головой на
восток, между сгнившими брусьями” (Авенариус
Н.П., 1896, с. 185). Также какие-то следы дерева под
скелетом прослежены и в погребениях из Новосе-
лок (Богачев А.В., 1998, с.30), Новопокровки (Гав-
рилов А.В., 1996, с. 111) и п.7 к.6 Октябрьского (см.
нашу публикацию в настоящем сборнике), но здесь
более вероятны остатки помоста, а не носилок.
Версии В.Н.Шалобудова и П.П.Лесниче-
го, предположивших, что не только в половецкое
время, но и в VII в. все решетчатые погребальные
конструкции являлись не носилками или гробови-
щами, а кузовами повозок (Шалобудов В.Н., Лес-
ничий П.П., 2003, с. 194), противоречат не только
трапециевидная форма сивашовского гробовища
и подовальная белозерского, но и наличие верхней
рамы перекрытия в обоих погребениях. Важно еще
одно обстоятельство - ни в одном из погребений
рассматриваемого хронологического среза, в от-
личие от погребений Х1-ХШ вв. или бронзового
века, пока не найдено ни колес, ни осей, ни дру-
гих достоверных деталей повозок, зато известны
гробовища других типов. В п.12 к.7 Христофоров-
ки и к. 1 Авиловского речь идет о трапециевидных
гробовищах-колодах (Prichodnyuk О., Fomenko V.,
2003, fig.2, 7; Синицын И.В., 1954, рис.1); в п.2 к.З
Иловатки “костяк сверху был прикрыт досками и
сам лежал на досках” (Смирнов К.Ф., 1959, с.219),
т.е. речь идет о дощатом гробе; такой же гроб веро-
ятен и для п.12 к.8 Богачевки, где под скелетом и
над ним в заполнении камеры подбоя зафиксиро-
ваны остатки дерева (Генинг В.В., Корпусова В.Н.,
262
1989, с.9, 10). В п.4 к.1 Изобильного древесный
тлен прослежен только под скелетом, но под и над
ним фиксировалась “посыпка мелом” (Колотухин
В.А., 1991, с.З), которая часто является всего лишь
органическим тленом. В п.7 к.1 Костогрызово (см.
ниже) умерший был завернут в выкрашенный в
красный цвет древесный луб, в к. 14 Белозерки - в
“звериную шкуру”, а в Уч-Тепе - в ткань или кожу
(Иессен А. А., 1965, с. 173).
Традиция сооружения гробов ищ существова-
ла и у кочевников Восточной Европы предыдущих
хронологических периодов. В к.З Шипово 1-й тре-
ти VI в. зафиксировано деревянное трапециевид-
ное гробовище с решетчатыми боковыми стенка-
ми, покрытое сверху берестой (Амброз А.К., 1981,
рис.8, 7; Засецкая И.П., 1994, с. 189). К сожалению,
из описания и плана не ясно, были ли в данном гро-
бовище какие-либо поперечные деревянные дета-
ли. Достоверно замыкался в прямоугольный контур
гроб из п.12 к.З Ленинска 1-й пол.У в., хотя здесь
также нет информации о перекрытии и нижней ча-
сти конструкции (Засецкая И.П., 1994, с.185; рис.З,
4). Перекрытие зато прослежено в п.2 к.36 Покров-
ска (Энгельс), где прямоугольный гроб из тонких
поставленных на ребро досок был перекрыт сверху
тонкими плашками (Засецкая И.П., 1994, с. 181;
рис.З, 1). Еще одно гробовище прослежено в п.1
к.1 Большого Токмака 2-й пол.У! в. (Смирнов К.Ф.,
1960, с. 177). Здесь речь идет о трапециевидной до-
щатой раме, закрытой досками с торцов, а также о
следах дерева под скелетом, но, к сожалению, не
удалось установить, было ли это в виде планок или
же сплошного дощатого дна.
Как видим, традиция сооружения гробовищ
в V-VI вв. в целом едина - это замкнутый с четы-
рех сторон гроб, перекрытый плашками или же
более легким покрытием. В VII в. принцип меня-
ется - полностью закрытые гробовища остаются
только в виде массивных колод или продольных
дощатых гробов, а легкие решетчатые конструкции
не закрываются с торцов, зато имеют перекрытие.
Прямой генетической линии подобных гробовищ
проследить пока не удается. У авар Подунавья и
тюрков Средней Азии в VI-VIII вв. доминировали
прямоугольные дощатые гробы-рамы с продоль-
ным перекрытием. Аналогии же решетчатым гро-
бовищам приходится искать в более дальнем круге
памятников. Во П-I вв. до н.э. похожие решетчатые
конструкции, но закрытые с торцов, зафиксирова-
ны у сармат (Власкин М.В., 2000, рис.1, 2; 3, 6).
Позже, в 1-й пол.1 тыс. н.э., сочетание решетчатых
гробов и гробов-колод известно в могильнике Чао-
ухугоу-3 в Турфанской котловине (Молодин В.И.,
Кан Ин Ук, 2000, рис.6, 2, 4). В VI-VII вв. в могиль-
никах Центральной Азии есть решетчатые носилки
(Восточный Туркестан ..., 1995, с.334), а подобная
же решетчатая рама из Кенкольского могильника
стояла на высоких ножках и представляла собой
погребальное ложе (Амброз А.К., 1981, рис. 10, 7).
В VHI в. решетчатые гробовища отмечены в Евро-
пе в погребениях типа Соколовской балки (Иванов
А.А., 2000, с. 18), а в X в. они опять появляются
здесь вместе с огузами (Круглов Е.В., 2001, рис. 10,
в; 13, 4).
Сопроводительные жертвы в п.2 к.З Сивашов-
ки представлены верховым конем и бараном, точ-
нее, часть туши последнего присутствует в погре-
бении в качестве напутственной пищи. В рассма-
триваемом круге памятников напутственная пища
в виде горшка с похлебкой или частей барана, реже
- козы и коровы, известна в более чем половине
погребений. Тем не менее, при более детальном
взгляде на части животных, помещенные в погре-
бения, оказывается, что в подавляющем большин-
стве случаев речь идет о немясных частях - голове
и конечностях, тогда как в п.2 к.З Сивашовки по-
ложена часть спины (крестец) барана. Добавлены
мясные части только в 4 погребениях: п.З к.5 Ви-
ноградного, п.12 к.8 Богачевки и Новопокровке
(голова, конечности и часть грудины) (Орлов Р.С.,
Рассамакин Ю.Я., 1996, с. 108; Генинг В.В., Корпу-
сова В.Н., 1989, с. 10; Гаврилов А.В., 1996, с.111),
а также в п.1 к.111 Бережновки II (голова, ноги и
лопатка) (Синицын И.В., 1960, с. 106). И только в
п.2 к.2 Сивашского умершему положили лопатку и
часть позвоночника барана (рис.29, а)3.
Помещение в могилу крестца барана в п.2 к.З
Сивашовки и п.2 к.2 Сивашского несомненно вос-
ходит к общетюркским представлениям о престиж-
ности различных частей туши. Самым почитаемым
традиционно был именно крестец (тат. “курдюк”,
алт. “уча”) - т.е. самая жирная часть, которая тра-
диционно преподносилась почетному гостю. Тра-
диционно именно крестцовые позвонки - остатки
курдюка - обнаруживаются и в тюркских “оград-
ках” Алтая VIII-IX вв. (Кубарев В.Д., 1984, с.55,
56). Далее значение частей у разных тюркских на-
родов отличалось. У сойот, например, второй по
рангу получал грудину, третий — ребра, четвертый
-лопатку (Вайнштейн С.И., 1990, с. 123, 124). И уж
совсем символическим в этом плане выглядит по-
мещение в могилу немясных частей - конечностей
и головы.
Особенности напутственной пищи из п.2 к.З
Сивашовки на этом не исчерпываются. Крестец
барана был уложен на деревянное блюдо. Такое же
блюдо сохранилось в п.5 к.9 Бородаевки (Синицын
И.В., 1947), но на нем не было костей животных,
3На рисунке, скорее всего, изображены крестец и хвостовые позвонки.
263
хотя мясо могло быть представлено несохранив-
шейся филейной частью. Остатки еще одного де-
ревянного блюда, возможно, прослежены в п.7 к.1
Костогрызово (см. ниже), где на древесном тлене
лежала голова барана. Практически во всех из-
вестных нам погребениях напутственная пища рас-
полагалась на одном уровне с телом человека, а не
между стенкой и перекрытием гробовища. Выше
находились череп и конечности коровы только в п.З
к.1 Топыла, но здесь шкура коровы, скорее, заме-
щала шкуру коня, поскольку ниже, на одном уров-
не с погребенным, найдены черепа и конечности
двух телят (Левченко Д.1., 2001). В подбойном п.5
к.9 Богачевки черепа двух коз лежали на ступеньке,
но в головах погребенного стоял горшок с напут-
ственной похлебкой (Генинг В.В., Корпусова В.Н.,
1989, с. 13). Нельзя, конечно, полностью исключать,
что и в п.2 к.З Сивашовки в головах, в срезанном
бульдозером углу ямы, находился сосуд или, на-
пример, кожаный бурдюк с водой, поэтому блюдо
и не расположили в надлежащем для этого месте.
С другой стороны, в п.5 к.9 Бородаевки деревянное
блюдо уложено также не в головах, а у правой руки
погребенного, а в п.7 к. 1 Костогрызово - у левой,
т.е. канон помещения в могилу пищи на деревян-
ном блюде действительно был другим. Поскольку
тело человека в п.2 к.З Сивашовки находилось в
гробовище, а расстояние между правыми стенками
гробовища и ямы физически не позволяло втиснуть
туда блюдо, зафиксированное его расположение,
очевидно, просто отражает наиболее рациональное
в данном случае решение.
Не менее редким вариантом представлено в
п.2 к.З Сивашовки и сопровождающее погребение
коня. В подавляющем большинстве погребений
рассматриваемого круга речь идет о нахождении
в погребении черепа и конечностей коня, т.е. о его
символическом замещении шкурой или чучелом,
тогда как его мясо съедалось во время поминок. В
Сивашовке ситуация иная - здесь на перекрытие
могилы уложили целого коня. В сочетании с ямой с
заплечиками подобная ситуация есть только в бес-
курганном п.З Рябовки. Конь здесь также лежал на
перекрытии на левом боку, головой на левом виске,
храпом на ЮВ (Обломский А.М., Терпиловский
Р.В., 1993, рис.1, 3). Но в погребении находилась
только половина лошади, т.е. в данном случае мы
наблюдаем как бы смешение обрядов - расположе-
ние в могиле целого коня и одновременно исполь-
зование его мяса для поминок. Близкая картина на-
блюдается и в ритуально нарушенном п.2 Рябовки,
где в заполнении найдены череп, передние конеч-
ности и ребра лошади, очевидно, указывающие
на первоначальное нахождении в могиле именно
передней части лошади. Целые скелеты коней в
погребениях круга Сивашовки найдены только в
подбоях: в п.5 к.12 Портового (Айбабин А.И., 1985,
рис.9) и п.З к.5 Виноградного (Орлов Р.С., Расса-
макин Ю.Я., 1996, рис.1, Г). Поза лошади в указан-
ных погребениях близка — на животе с подогнутыми
задними ногами, но со слегка развернутой передней
частью туловища: в п.5 к. 12 Портового - влево, а
в п.З к.5 Виноградного - вправо, но голова в обоих
случаях повернута храпом вправо, к погребенному.
Канон расположения шкур коня в остальных по-
гребениях одинаков - он имитирует расположение
коня на животе с вытянутой вперед головой, а так-
же с вытянутыми соответственно вперед или назад
передними и задними ногами. Отклонений здесь
немного - в п. 11 к. 1 Ковалевки II шкура имитирует
положение коня на правом боку головой на правом
виске (Ковпаненко Г.Т. и др., 1978, рис.23, 14),
также лежала голова коня и в п.З к.5 Заплавки, но
шкура здесь уложена под углом к телу, не имитируя
какой-нибудь определенной позы коня (Шалобудов
В.Н., 1983); а в п.2 к.2 Сивашского не только перед-
ние, но и задние ноги коня лежат копытами вперед
(рис.29, Ь).
Погребения человека с конем - наиболее клас-
сический вариант погребений тюркских народов
Центральной Азии V-VHI вв. По А.А.Гавриловой,
близкие сивашовскому варианты расположения
коня (на левом боку, головой в сторону восхода
солнца) есть в памятниках берельского и кудыргин-
ского типов, но канон расположения коня здесь не-
сколько другой - на ступеньке слева или справа от
погребенного (Гаврилова А.А., 1965, с.54-61; Мо-
гильников В.А., 1981, с.32-34). Близкий канон и у
погребений авар - сбоку в одной плоскости с телом
человека или же на ступеньке; есть также варианты
продольного расположения коня в ногах человека
(Kiss G., 1996). Расположение коня на перекрытии
гробовища на Алтае можно отметить в могильнике
у с.Малая Иня, лишенного четких хронологических
указателей, но относимого авторами раскопок к
гуннскому времени (Могильников В.А., Суразаков
А.С., 1995). Лошади здесь лежат выше перекрытия
каменных гробниц, головой так же как и человек на
восток, но на правом, а не на левом боку, с соответ-
ствующим поворотом головы вправо. Полностью
же аналогичное сивашовскому положение лошади
известно в тюркских погребениях Алтая — к.IV и V
могильника Мойгун-Тайга-58 (Могильников В.А.,
1981, рис.18, 5, 6).
Близким сивашовскому называлось и п.5
к.Мадары кон.VII в. из Болгарии, где конь нахо-
дился выше погребенного, головой в ту же сторону
(на С) (Fiedler U., 1992, S.319-322; Рашев Р., 1993).
Могила располагалась высоко в слое насыпи, по-
этому ее точные контуры и тип не ясны. Справа
от погребенного найдены ременной наконечник и
костяная пластина, маркирующие широкую яму со
264
свободным пространством справа от скелета. Ана-
логии известны в болгарских могильниках VIII-
IX вв., где справа располагали тушу коня, теленка
или овцы (Станчев Ст., Иванов Ст., 1958, обр.3-8;
Въжарова Ж.Н , 1976, обр.46), что наблюдаем и в
п.1 к.8 Старонижестеблиевской (Атавин А.Г., 1996,
табл.23). Кости коня из мадарского погребения со
времени публикации В.Микова интерпретируются
как целый скелет, но внимательное чтение показы-
вает, что от “скелета” сохранились только нижняя
челюсть и части ног (Миков В., 1934, с.432), т.е.
обычные признаки “шкуры”. Судя по описанию,
шкура имитировала положение коня на правом
боку, зафиксированное в п. 11 к. 1 Ковалевки II.
В памятниках типа Соколовской балки канон
расположения коней в погребении в основном ана-
логичен группе Сивашовки - на перекрытии ям с
заплечиками или на ступеньке подбоя, хотя доля
целых костяков здесь выше - 21% (Иванов А.А.,
2000, с. 18). На могильниках салтовской культу-
ры есть отдельные погребения коней (Крымский
и Старокорсунский могильники), а погребения
в сопровождении целых костяков коней - лишь
в Красногорском (Аксенов В.С. и др., 1996). Рас-
положение коня и человека в могильнике про-
дольное, лишь в п.107 наблюдается схожая с п.З
Рябовки картина, когда передняя часть коня пере-
крывает ноги погребенного (Аксенов В.С. и др.,
1996, рис.1, 2).
Состав и расположение погребального инвен-
таря обычно четко регламентировались ритуалом.
В п.2 к.З Сивашовки набор “необходимых” вещей
умершего составляли: оружие (меч, боевой нож,
лук, колчан со стрелами), средства для добывания
огня (кресало и кремень), пояс, нож, кочедык для
развязывания пут и снаряжение верхового коня
(узда, седло, колышек коновязи).
Полный набор вооружения, подобный си-
вашовскому (меч, боевой нож, лук со стрелами),
находился только в п.5 к. 12 Портового. В п.5 к.4
Крупской набор включал меч, боевой нож и лук, но
без стрел; в п.12 к.1 Верхне-Погромного I - меч,
лук и стрелы; в п.З к.5 Виноградного - меч и лук,
но без стрел; в Арцибашеве - меч и стрелы, но
без накладок лука; в Уч-Тепе — меч и боевой нож;
только меч - в Епифанове, п.4 к. 1 Изобильного, п.2
к.29 Чапаевского, Печеной; боевые ножи - в п.2
к.2 Сивашского, п.1 к.З Малой Терновки, п.7 к.1
Костогрызово, п 12 к.8 Богачевки, п.2 к.5 Родио-
новки, п.1 к.2 Васильевки, к. 17 Наташино, п.2 к.З
Иловатки. Боевой нож во всех случаях находился у
левого бедра, кроме п.2 к.З Иловатки, где он лежал
горизонтально на поясе, и п.1 к.З Малой Терновки,
где нож находился у правого бедра. Ритуальной на-
грузки в таком расположении нет — речь идет лишь
о способе ношения. Другая ситуация с мечами: в
п.5 к.4 Крупской, п.2 к.29 Чапаевского и п.4 к.1
Изобильного рукоять находилась приблизительно в
области левого локтя, тогда как в Уч-Тепе, п.З к.5
Виноградного и п.2 к.З Сивашовки она распола-
галась ближе к плечу, а в п.5 к. 12 Портового меч
не только выступал за плечо, но и лежал острием
к черепу. Намеренное повреждение ножен меча
можно предполагать только в п.2 к.29 Чапаевско-
го, где верхняя Р-образная скоба была сорванной
(Атавин А.Г., 1996, табл.5, 7); такое же срывание
Р-образных скоб боевого ножа зафиксировано в п.2
к.З Иловатки (Амброз А.К., 1986, с.58), а в п.12 к.1
Верхне-Погромного I был сломан сам меч (Шилов
В.П., 1975, рис.35, 8). Эти параллели позволяют
считать неслучайным и сломанное перекрестье
меча в п.2 к.З Сивашовки.
Элементы снаряжения лучника отмечены при-
близительно в 30% погребений, но сочетание лука
с колчаном со стрелами — только в к. 1 Авиловско-
го и, возможно, также (судя по ровному кучному
расположению стрел) в п.5 к. 12 Портового, п.12 к.7
Христофоровки и п.З к.30 Калининской; в п.7 к.1
Костогрызово зафиксированы остатки колчана со
стрелами, но не было деталей лука. В трех подбой-
ных погребениях (к. 1 Авиловского, п.5 к. 12 Пор-
тового, п.7 к.1 Костогрызово) луки и колчаны нахо-
дились внутри подбоя, в ямном п.З к.30 Калинин-
ской - возле тела человека, а в катакомбном п. 12 к.7
Христофоровки в камере находился лишь колчан. В
п.5 к. 12 Портового и п. 12 к. 13 Рисового лук лежал
у левой руки, в к. 1 Авиловского и в п.З к.5 Вино-
градного - у правой. В п. 12 к.7 Христофоровки сло-
манный лук находился во входной яме, а в п.12 к.1
Верхне-Погромного — основная часть лука на пере-
крытии ямы, а один фрагмент концевой накладки
- у правой ноги скелета. И только в п.2 к.2 Сиваш-
ского сломанный лук лежал так же как и в п.2 к.З
Сивашовки, справа на перекрытии. Расположение
колчана также разное: в к.1 Авиловского колчан
лежал в гробовище на левой руке, наконечниками
вниз; в п.7 к.1 Костогрызово - по диагонали через
грудь наконечниками вверх; а в п.5 к. 12 Портово-
го, п.12 к.7 Христофоровки и п.З к. 30 Калининской,
если здесь действительно были колчаны, - слева от
левой руки наконечниками вверх.
Состав и количество стрел также важны. В
п.2 к.З Сивашовки в колчане находилось 5 стрел:
2 боевых трехлопастных, 1 бронебойная, 1 боевая
неопределенного типа и 1 широкий срезень, приме-
нявшийся в охоте на крупного зверя или же в бою
для поражения лошадей и незащищенного доспе-
хами врага. Еще одна стрела с деревянным нако-
нечником для охоты на пушного зверя, согласно от-
чету, найдена под колчаном на деревянном блюде,
но нельзя исключать и ее проседание, поскольку,
как показало наложение (рис. 5, а), стрела лежала
265
параллельно другим стрелам, но наконечником
вверх. С другой стороны, также возможно, что
значительную роль играла и своеобразная “магия
чисел”, т.е. в колчан намеренно положили лишь 5
стрел, а шестую - отдельно под колчан. Наконец,
охотничья стрела на блюде с мясной пищей могла
символизировать средство для добычи пропитания
в загробном мире, поскольку стрелы подобного ка-
либра, в основном, подходят для охоты на зайцев и
лис. В других погребениях, где количество и состав
стрел достоверно установлено, 6 наконечников най-
дено в п.5 к. 12 Портового; в “Царском кургане” - 3;
в п.З к.ЗО Калининской 4; в п.2 к.2 Сивашского и
п.12 к.7 Христофоровки - по 7; в Арцибашеве и п.7
к.1 Костогрызово - по 8; в к. 1 Авиловского - 14;
т.е., наблюдается явная кратность числам 3 и 4 или
3+4. За исключением чисто “боевых” или универ-
сальных наборов из “Царского кургана” и Арциба-
шева (только трехлопастные наконечники), а так-
же “охотничьего” набора из п.З к.ЗО Калининской
(3 плоских, 1 бронебойный), остальные наборы
состояли из трехлопастных боевых стрел и одно-
го плоского “охотничьего” наконечника (в п.7 к.1
Костогрызово - двух). Таким образом, умершего
обычно снаряжали боевыми стрелами, но вклады-
вали также и специализированные стрелы для охо-
ты на крупного зверя, а в п.2 к.З Сивашовки - еще
на пушного.
Средства для добывания огня (кресало и кре-
мень) также отмечены приблизительно в 30% по-
гребений рассматриваемой группы, но собственно
кресало, кроме п.2 к.З Сивашовки, было лишь в
одиннадцати: п.12 к.7 Христофоровки, п.2 к.2 Си-
вашского, п.7 к.1 Костогрызово, п.1 к.2 Васильев-
ки, п.11 к.1 Черноморского, п.5 к. 12 Портового, п.З
к.5 Виноградного, п.2 K.1F Аджиголя, п.З к.ЗО Ка-
лининской, п.1 к. 8 Старонижестеблиевской и п.12
к. 1 Верхне-Погромного, в других находились лишь
кремни. Ножи найдены более чем в половине по-
гребений группы, но боевой нож с обычным быто-
вым, кроме Сивашовки, сочетался лишь в п.1 к.2
Васильевки и к. 17 Наташино, что, на наш взгляд,
свидетельствует об универсальности крупных но-
жей, использовавшихся в походных условиях не
только в боевых, но и в бытовых целях. Достаточно
редкая находка в анализируемой группе - костяной
кочедык, представленный только в п.4 к. 1 Изобиль-
ного, п.5 к. 12 Портового, п.10 к.4 Калининской и
Арцибашеве.
Несмотря на то, что кости коня сопровождали
около половины погребений группы Сивашовки,
снаряжения коня в полном наборе (удила, седло,
стремена, украшения узды) не было ни в одном
погребении. Удила найдены в п.2 к.2 Сивашского,
п.З к.5 Виноградного, Арцибашеве, п.12 к.1 Верх-
не-Погромного и, возможно, в п.5 к. 12 Портового,
причем в зубах лошади удила находились только в
п.2 к.2 Сивашского и п.З к.5 Виноградного, а в п.12
к. 1 Верхне-Погромного они лежали у левого пред-
плечья погребенного. Жесткое седло с деревянной
основой обнаружено только в п.5 к.9 Бородаевки,
причем в этом погребении, так же как и в п.2 к.З
Сивашовки, не было стремян. С.И.Вайнштейн в
этом плане обращал внимание на рисунок на луке
седла из м.9 Кудырге, где ноги всадников свиса-
ют свободно, хотя в этом же погребении найдены
развитой формы стремена (Вайнштейн С.И., 1966,
с.66) В то же время, на сегодня ни в одном (!) из
погребений типа Сивашовки или родственного им
типа Новинок, где были стремена, никаких следов
седел не обнаружено. Не было стремян и в подкур-
ганном комплексе келегейского типа из Павловки,
где также найдено деревянное седло (Багалей Д.И.,
1905, с.85). И лишь в самом богатом Перещепин-
ском комплексе седло сочеталось со стременами.
Перед нами несомненно важная деталь, отражаю-
щая либо особенности погребального обряда ко-
чевников рассматриваемой группы, либо же осо-
бенности способа верховой езды восточноевропей-
ских кочевников VII в.
Наконец, последняя деталь - пояс. В п.2 к.З
Сивашовки с поясом связано два момента, которые
могут относиться к ритуальным: сорванная или
срезанная пряжка и привязывание тела при помо-
щи пояса к гробовищу. Первый элемент - пояс без
пряжки — к распространенным однозначно не от-
носился. Об этом свидетельствует целый ряд по-
гребений, где поясная пряжка обнаружена на поясе
in situ-п.5 к. 12 Портового, п.2 к.2 Сивашского, п.1
к.2 Васильевки, п.12 к.7 Христофоровки, к.2 Бело-
зерки, п.2 K.1F Аджиголя, п.12 к. 13 Рисового, п.6
к. 13 Малаев, п.2 к.29 Чапаевского, п.5 к.4 Круп-
ской, п.1 к.111 Бережновки II, п.7 к.1 Бережновки
I, Новоселки, п.2 к.З Иловатки, Уч-Тепе и др. По-
гребений без поясных пряжек при наличии пояс-
ных деталей немного: п.12 к.8 Богачевки, п.2 к.2
Васильевки, п.4 к.1 Изобильного, к. 14 Белозерки
(нарушено), п. 10 к.4 и п.З к.ЗО Калининской. Также
не было поясной пряжки и в п.5 к.Ш Мадары, что
объясняется Р.Рашевым “обезвреживанием” умер-
шего через призму распространенной трактовки о
связи лишения пояса пряжки с лишением человека
дееспособности (Рашев Р., 2004, с. 176). В пользу
подобного предположения, возможно, свидетель-
ствует п.11 к.1 Черноморского (см. нашу публика-
цию в настоящем сборнике), где все поясные дета-
ли с пояса были сорваны и рассыпаны возле конеч-
ностей погребенного. Но следует учесть и другой
вариант - лишение пояса пряжки могло отражать
и символическое “умирание” самого пояса в пред-
ставлениях народов, веривших в одухотворенность
вещей. Более радикальный способ обезвреживания
266
умершего путем связывания его поясом в рассма-
триваемой нами группе пока доказательно не про-
слежен. Но сама возможность подобного случая
вынуждает обратить более пристальное внимание
на погребения, где руки плотно прижаты к телу:
п.2 к.2 Сивашского, п.10 к.2 и п.12 к. 13 Рисового,
п.1 к.З Малой Терновки, п.1 к.2 Васильевки, п.11
к.1 Ковалевки II, п.12 к.7 Христофоровки, п.5 к.9
Богачевки, п.З к.З Крыловки, п.10 к.4 и п.З к.30 Ка-
лининской, п.6 к. 13 Малаев, п.1 к.8 Старонижесте-
блиевской, п.2 к.З Иловатки, Уч-Тепе. Подобное
положение рук могло быть достигнуто разными
способами: намеренным прижатием рук к телу
уже после его опускания в могилу, завертыванием
тела в ткань или кожу (что достоверно прослежено
в Уч-Тепе), связыванием при помощи веревки или
повседневного полотняного пояса.
Оценивая погребальный обряд п.2 к.З Сива-
шовки в целом, можно констатировать, что по типу
погребальной ямы ему ближе всего п.З Рябовки,
п.2 к.1 Васильевки и п.11 к.1 Черноморского; по
типу гробовища - к.2 Белозерки, п. 1 и 2 к.2 Васильев-
ки; по ориентировке тела человека — п. 12 к. 1 Верх-
не-Погромного, п.2 к.22 Аккерменя, п.4 к.1 Изо-
бильного и п.12 к.8 Богачевки; по типу сопрово-
дительного погребения коня и его расположению
- п.2, 3 Рябовки, п.5 к. 12 Портового, п.З к.5 Вино-
градного; по составу напутственной пищи - п.2 к.2
Сивашского, а по способу ее расположения - п.5
к.9 Бородаевки; по составу погребального инвен-
таря - п.5 к. 12 Портового и Арцибашев. Три из
упомянутых погребений находятся вне Северного
Причерноморья - Арцибашев (лесостепное Подо-
нье), п.12 к.1 Верхне-Погромного и п.5 к.9 Боро-
даевки (Нижнее Поволжье); одно - к.2 Белозерки
- к западу от Днепра; одно - п.З Рябовки - в Ле-
вобережноднепровской лесостепи; три - п.5 к. 12
Портового, п.4 к.1 Изобильного, п.12 к.8 Богачев-
ки - в Северо-Восточном Крыму и, наконец, пять
- п.2 к. 1 Васильевки, п.2 к.2 Сивашского, п. 11 к. 1
Черноморского, п.З к.5 Виноградного, п.2 к.22 Ак-
керменя - в ближайшем окружении Сивашовки в
Северном Приазовье. Хронологически указанные
погребения разбиваются на две группы: п.2 к.2 Ва-
сильевки, п.2 к.2 Сивашского, п.5 к.9 Бородаевки,
п.З к.5 Виноградного, п.2 к.22 Аккерменя, п.4 к.1
Изобильного и п.12 к.8 Богачевки принадлежат к
горизонту Сивашовки - Макуховки, тогда как п. 1
к.2 Васильевки, к.2 Белозерки, п.5 к. 12 Портового,
Арцибашев и, возможно, п.11 к.1 Черноморского
- к следующему горизонту: Уч-Тепе - Келегеи.
Как видим, погребальные традиции, наблюдаемые
в п.2 к.З Сивашовки, отражены в памятниках двух
хронологических этапов на огромной степной
территории юга Восточной Европы от Северного
Причерноморья до Нижнего Заволжья.
1.2. Инвентарь погребения
Серебряные детали пояса
1. Щитовидная бляшка с серповидной проре-
зью и двумя отверстиями (рис.12, /; 13, 3). Литая,
прорезь выполнена вручную, поэтому слегка асим-
метрична. Крепилась к ремню при помощи трех
слегка расклепанных на концах шпеньков. Высота
— 2,4 см, ширина — 2,6 см.
Описанию и систематизации деталей “ге-
ральдического” стиля посвящен целый ряд работ,
различных как по форме, так и по методике, а так-
же по памятникам, на которых основана система-
тизация (Ковалевская В.Б., 1979; 2000; Айбабин
А.И., 1990; Богачев А.В., 1992; Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996; Balint Cs., 1992). Отдать
предпочтение какой-либо из систем трудно, поэто-
му здесь и ниже, ссылаясь на ту или иную работу,
мы обращаемся больше к анализу исследователя-
ми круга находок и их аналогий, чем к самим клас-
сификациям.
Рассматриваемая бляшка довольно ориги-
нальна. По морфологии она принадлежит к типу
3 подотдела 1 отдела 10, по В.Б.Ковалевской, но
по декору представляет собой комбинацию под-
типов 1 и 3. Ближе всего к ней бляшки подтипа 2
с вырезом в виде “трехрогой” лунницы, которые,
по мнению В.Б.Ковалевской, развивают подтип 1;
распространены бляшки подтипа 2 в основном на
Северном Кавказе (Ковалевская В.Б., 2000, с. 151).
В кочевнических погребениях из упомянутых под-
типов присутствуют только бляшки подтипа 1
- п.12 к.8 Богачевки (Генинг В.В., Корпусова В.Н.,
1989, рис. 10, 2), п.11 к.1 Черноморского (см. нашу
публикацию в настоящем сборнике), п.10 к.4 и
п.З к.30 Калининской (Атавин А.Г., 1996, табл. 10,
5; 13, 14), “Царский курган” (Атавин А.Г., 1996,
табл. 17,1, 2).
2. Щитовидные бляшки с круглым вырезом - 3
экз. (рис. 12,2-4; 13,4). Бляшки литые, практически
идентичные, различаются только в мелких деталях
формы. Крепились к ремню при помощи трех напа-
янных шпеньков, слегка расклепанных на концах.
На одной из бляшек после реставрации с лицевой
стороны проявились следы деформации основы
при пайке шпеньков (рис. 12, 35). Высота — 2,5 см,
ширина — 3 см.
Бляшки типа 6 отдела 10, по В.Б.Ковалевской
(Ковалевская В.Б., 2000, с.151,152), или щитковид-
ные бляшки варианта 2, по А.И.Айбабину (Айба-
бин А.И., 1990, с.54; рис.50, 26, 27, 29-31); ареал
распространения охватывает в основном Крым
(Скалистое и Керчь) и Поволжье (Ковалевская В.Б.,
2000, с.151; Богачев А.В., 1992, рис.27), находки
267
б
Рис. 12. Погребение 2 к.З Сивашовки. Серебряные детали ремней: а — вид до реставрации; б — детали
с проявившимися отличиями после реставрации.
Fig. 12. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. Silver parts of belts: a-aview before restoration; 6-parts with
differences displayed after restoration.
известны также на Северном Кавказе (Гавриту-
хин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.79, 90; 82,
44; 87, 95), в Приуралье (Гавритухин И.О., 2001г,
рис.З, 16) и Восточном Приаралье (Левина Л.М.,
1996, рис. 130,35). В кочевнических же комплексах
бляшки представлены в п.7 к.1 Бережновки 1 — 4
экз. (Синицын И.В., 1959, рис.34, I), Епифанове
- 1 экз. (Безуглов С.И., 1985, рис.1, 2), п.10 к.4 Ка-
лининской - 3 экз. (Атавин А.Г., 1996, табл.9, 10),
т.е. во всех локальных группах: Северном При-
черноморье, Нижнем Дону, Восточном Приазовье
и Нижнем Поволжье.
3. “Двурогая” бляшка с четырьмя отверстия-
ми (рис. 12, 5; 13, 5). Литая, от отверстий к краям
прочерчены узкие линии; после реставрации на
бляшке проявилось едва заметное вертикальное
268
Рис. 13. Погребение 2 к.З Сивашовки. Детали ремней: 1-5, 7-10, 13-15, 19-23 - серебро; 6 —серебро,
бронза; 11, 12 - бронза; 16-18 — железо.
Fig. 13. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. Parts of belts: 7-5, 7-10, 13-15, 19-23 —silver; 6-silver, bronze;
11, 12 — bronze; 16-18 — iron.
ребро по центру (рис. 12, 36). Крепилась к ремню
при помощи двух шпеньков. Высота - 2,8 см, ши-
рина - 2,4 см.
Бляшки типа 1 отдела 13, по В.Б.Ковалевской
(Ковалевская В.Б., 2000, с.154), или одночастные
двурогие бляшки вариант 2, по А.И.Айбабину (Ай-
269
бабин А.И., 1990, с.52; рис.50, 43). Ареал аналогий
охватывает опять Крым (Скалистое и Керчь) и Се-
верный Кавказ (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, рис.79, 87; 80, 24; 87, 96; Гавритухин И.О.,
2001г, рис.11, 2); немного другая, менее профили-
рованная, вариация распространена в Поволжье и
Приуралье (Богачев А.В., 1992, рис.26; Гавритухин
И.О., 2001г, рис.З, 12. 13; 4, 10; 5, 8. 9; 8, 14; 11, 11;
12,4), а также в Восточном Приаралье (Левина Л.М.,
1996, рис 130, 28, 33). В кочевнических комплексах
аналогичные бляшки представлены в п.7 к.1 Береж-
новки 1-1 экз. (Синицын И.В., 1959, рис.34, 1) и
п.2 к.29 Чапаевского (Атавин А.Г., 1996, табл.7,1-3).
Похожая бляшка, но с Х-видной прорезью была за-
фиксирована в п.1 к.2 Васильевки (рис.49, 12); еще
более отдаленные вариации представлены в п 2 к.З
Иловатки и п.5 к. 12 Портового (рис.49, 11, 39). А
несомненно родственные одночастным двучастные
“двурогие” бляшки вариантов 1-3, 1-4, по А.И.Ай-
бабину (Айбабин А.И., 1990, с.52), находились в п.7
к.7 Христофоровки (рис.49, 28) и п.10 к.4 Калинин-
ской (Атавин А.Г., 1996, табл.9, 5).
4. Т-образная бляшка (рис. 12, 6; 13, 1). Литая,
на щитке U-образная прорезь и две прочерченные
поперечные линии. Крепилась к ремню при помощи
двух шпеньков. Высота - 3,2 см, ширина - 2,3 см.
В погребении на уровне скелета коня найдена
еще одна Т-образная бляшка, не парная рассматри-
ваемой (рис. 12, 7; 13, 2). Она крепилась к ремню
при помощи шпеньков с шайбочками, поэтому ва-
риант срывания бляшки с ремня в данном случае
не возможен.
Т-образная бляшка варианта 2, по А.И.Айба-
бину (Айбабин А.И., 1990, с.53), или “щиток-под-
веска” типа 2 подотдела 1 отдела 2, по В.Б.Кова-
левской (Ковалевская В.Б., 2000, табл.6); аналогии
собраны также Ч.Балинтом и И.О.Гавритухиным
(Balint Cs., 1992, S.426-428; Taf.47, 35-48; Гавриту-
хин И.О., Обломский А.М., 1996, с.25, 26; рис.37).
Ареал находок охватывает Крым, Северный Кавказ,
Поволжье и Приуралье. В кочевнических погребе-
ниях Т-образные бляшки данного варианта были в
п.4 к.1 Изобильного (Айбабин А.И., 1999, рис.35,
5), п.З к.5 Виноградного (Орлов Р.С., Рассамакин
Ю.Я., 1996, рис.5, 11, 12), п.11 к.1 Черноморского
(см. публикацию в настоящем сборнике), п.12 к.1
Дмитровки (см. публикацию в настоящем сборни-
ке), п.2 к.2 Васильевки (Balint Cs., 1992, Taf.49, 9),
п.2 к.29 Чапаевского (Атавин А.Г., 1996, табл.7, 4,
6); им близки и бляшки варианта 3, по А.И.Айба-
бину, с менее выраженным заострением кончиков
щитка из п.12 к.8 Богачевки (Генинг В.В., Корпу-
сова В.Н., 1989, рис. 10, 2) и Новиновки (Werner J.,
1956, Taf.25).
5. Наконечники дополнительных ремешков
U-образной формы с двумя отверстиями - 3 экз.
(рис. 12, 10-12; 14, 4, 7, II). Прессованы в горячем
виде из тонкого листа металла; отверстия пробива-
лись при помощи чекана. Размеры: 3x1,4 см; 2,9
х1,4 см; 2,9x1,3 см. После реставрации на всех трех
экземплярах четко проявились неровные грани
(рис. 12,31-33), а на одном из экземпляров вверху-
даже тисненные загнутые вниз валюты (рис. 12,33).
Тем не менее, намеренное нанесение данных эле-
ментов как декора вызывает некоторые сомнения.
Так, “волюты” одного из наконечников (рис.12,33)
находятся в месте пайки двух шпеньков крепления;
в этой же области расположены и вмятины на двух
других экземплярах. Скорее всего, деформация
тонких наконечников произошла во время их кре-
пления к ремешку.
Наконечники относятся к варианту 1 подтипа
3 типа 6 подотдела 1 отдела 1, по В.Б.Ковалевской
(Ковалевская В.Б., 2000, с. 120). Такие наконечники
редки в Крыму (Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993,
рис.66, 7; Айбабин А.И., Хайрединова Э.А., 1996,
рис.9, 9, 10) и на Кавказе (Гавритухин И.О , Облом-
ский А.М., 1996, рис.46, 10; 79, 54), а наибольшего
распространения они достигают в Приуралье (Гав-
ритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.89, 81,
127) и Восточном Приаралье (Левина Л.М., 1996,
рис. 131,13-15. 24). У кочевников аналогии локали-
зуются в Поволжье — п.7 к.1 Бережновки 1—1 экз.
(Синицын И.В., 1959, рис.34, 1) и Зиновьевка 1
экз. (Рыков П., 1929), а также в Приуралье - Нови-
новка - 2 экз. (Werner J., 1956, Taf.25).
6. Наконечник дополнительного ремешка с бо-
ковыми вырезами (рис. 12, 8; 14,10). Литой; вверху
прочерчены две горизонтальные линии; в верхней
части расположена треугольная, а ниже - фигур-
ная прорезь. Крепился к ремню двумя шпеньками,
слегка расклепанными на концах. Высота - 3,1 см,
ширина - 1,5 см.
Аналогичный по форме, но меньше по разме-
рам наконечник (рис. 12,9) найден чуть выше скеле-
та и, скорее всего, к поясу не относился, поскольку
также, как и вторая Т-образная бляшка, крепился
к ремню при помощи шайбочек. Такого крепления
нет ни на одной из поясных деталей, в то же время
так крепились пряжки портупеи колчана.
В классификации А.И.Айбабина ближе всего
наконечники варианта П-1 (Айбабин А.И., 1990,
с.55; рис.48, 22), а в классификации В.Б.Ковалев-
ской - типа 2 отдела 17 (Ковалевская В.Б., 2000,
с. 127). По И.О.Гавритухину, это наконечник с бо-
ковыми вырезами варианта 2 (Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, с.31; рис.43, 38-41). Из
указанных аналогий ближе всего сивашовскому эк-
земпляр из кат.89 Мокрой Балки (Афанасьев Г.Е.,
Рунич А.П., 2001, рис.99,13). В кочевнических по-
гребениях ближе всего наконечники из п.4 к. 1 Изо-
бильного (Айбабин А.И., 1999, рис.35, 7, 8), более
270
Рис. 14. Погребение 2 к.З Сивашовки. Серебряные наконечники ремней.
Fig. 14. The Burial 2 of Sivashovka barrow 3. Silver ferrules of belts.
отдаленные - в п. 12 к.8 Богачевки (Генинг В.В.,
Корпусова В.Н., 1989, рис. 10, 2), и. 10 к.2 Рисового
(Щепинский А.А., Черепанова Е.Н., 1969, рис.52,
8) и п.12 к.1 Дмитровки (см. нашу публикацию в
настоящем сборнике).
7. Коробчатый поясной наконечник (рис. 12,
20; 14, 1). Состоял из двух вытянутых U-образных
пластин размерами 6x2,5 см и ободка шириной 0,3
см, в древности спаянных в коробочку. Ремень про-
пускался внутрь и закреплялся заклепкой вверху
наконечника.
Данный тип наконечников один из самых рас-
пространенных - его география охватывает Сред-
нее Подунавье (ранне- и среднеаварское время)
(KovrigL, 1975а,fig.4,gr. 15, 6;5,gr.34, 72;TorokG.,
1975a, fig.3, gr.7, 4; Balint Cs., 1992, Taf.56, 10, 11;
Гавритухин И.О., 2001в, рис.2, 3, 4; 6, 24; 7, 34; 8,
43; 11,30; 12,56; 13,18, 45; 14,40), Крым (Веймарн
E.B., Айбабин А.И., 1993, рис.59, 1, 2), Среднее
Поднепровье (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, с.35; рис.30, 4; 32, 2, 3, 5), Северный Кавказ
(Дмитриев А.В., 1982, рис. 12, 33; Афанасьев Г.Е.,
Рунич А.П., 2001, рис.106,13; 155, 3), Южное При-
уралье (Мажитов Н.А., 1981, рис.8, 16). В рядовых
кочевнических погребениях Восточной Европы это
основной тип: п.2 к.2 Сивашского (рис.32, 22), п.7
к.1 Костогрызово (рис.37, 9,16), п.12 к.8 Богачевки
(Генинг В.В., Корпусова В.Н., 1989, рис.10,1), п.12
к.7 Христофоровки (Prichodnyuk О., Fomenko V.,
2003, fig.2,16), п.4 к.1 Изобильного (Айбабин А.И.,
1999, рис.35, 19, 20), к. 16 Наташино (Колотухин
В.А., 1983, рис. 163, 1, 2), п.11 к.1 Черноморского,
п. 1 к.З Шелюг (рис.47, 10, 11), п.2 к.29 Чапаевско-
го, п.6 к. 13 Малаев (Атавин А.Г., 1996, табл.4, 2, 3;
21, 1), п.7 к.1 Бережновки I (Синицын И.В., 1959,
рис.34,1), Новоселки (Богачев А.В., 1998, рис.8, 4).
Реконструкция пояса
Вариант реконструкции пояса из п.2 к.З Си-
вашовки, выполненный В.В.Дорофеевым, был
опубликован Р.С.Орловым и П.П.Толочко (Орлов
Р.С., 1985, рис. 18, 4; Толочко П.П., 1999, рис. 10,
1) и также без замечаний переопубликован Р.Ра-
шевым (Рашев Р., 2004, табл.35, 6). Тем не менее,
эта реконструкция включает ряд моментов, кото-
рые не могут не вызвать возражение. Начать сле-
271
дует с расположения на поясе обеих Т-образных
бляшек, помещенных рядом в горизонтальном по-
ложении. Причем именно Т-образная бляшка, со-
гласно В.В.Дорофееву, должна была играть роль
застежки, специально для которой исследователь
реконструировал фигурную петлю. Подобная гипо-
теза явно возникла из-за расположения Т-образной
бляшки in situ в центральной, как казалось, части
пояса (рис. 15, 3), тогда как в реальности умерший
был не опоясан, а привязан поясом к гробовищу. К
поясу добавлен и наконечник ремешка, на самом
деле найденный, как уже упоминалось, выше тела,
рядом с колчаном.
Рассмотрим детальнее имеющуюся в нашем
распоряжении информацию. Согласно отчету, ши-
рина пояса составляла 3,5 см (Кубышев А.И. и др.,
1980, с. 195). К сожалению, не указано, на чем осно-
вана данная информация: на полевых наблюдени-
ях или же на максимальной высоте бляшек пояса
(3,2 см). Дело в том, что ширина наконечника по-
яса и высота всех щитовидных бляшек совпадает
- 2,5 см, а это вполне может означать ширину пояса
именно в 2,5 см. Общую длину пояса можно при-
близительно рассчитать, исходя из размеров тела
человека и высоты гробовища: минимум - 1,05 м,
максимум (если наконечник был переброшен через
верхнюю раму гробовища) - 1,3 м. На фотографии
(рис. 15) перед нами порядок бляшек влево от пряж-
ки: сначала щитовидная бляшка с вырезом ровной
стороной вниз (рис.15, 7), затем в 17 см Т-образ-
ная бляшка перекладиной вниз (рис. 15, 3), затем,
еще в 17 см - вторая щитовидная бляшка с вырезом
также ровной стороной вниз (рис. 15, 4). Напротив
Т-образной бляшки, в 30 см от нее, между бедрен-
ными костями располагался наконечник дополни-
тельного ремешка округлой стороной вниз (рис. 15,
8)', такой же наконечник в перевернутом состоянии
зафиксирован под правой лучевой костью в 4 см от
щитовидной бляшки (рис.5, 14). Таким образом,
расположение бляшек, которое реально зафикси-
ровано, таково: щитовидная бляшка с вырезом и
ниже ремешок с U-образным наконечником; затем
Т-образная бляшка с ремешком с U-образным нако-
нечником; затем щитовидная бляшка с вырезом без
ремешка или с ремешком без наконечника. Далее,
следуя реконструкции В.В.Дорофеева, если она
действительно опиралась на дневниковое описа-
ние, должна следовать щитовидная бляшка с серпо-
видной прорезью и наконечником дополнительного
ремешка с боковыми вырезами; затем третья щито-
видная бляшка с вырезом и ремешком с U-образ-
ным наконечником; следом - “двурогая” бляшка, но
без ремешка с наконечником с вырезами, который,
как мы уже указывали, найден в другом месте. Ин-
тересно, что напротив щитовидной бляшки с выре-
зом, где не было наконечника, располагался кисет с
кресалом (рис. 15, 4, 7), а в месте предполагаемого
нахождения “двурогой” бляшки, также без ремеш-
ка с наконечником напротив, найден костяной ко-
чедык (рис. 15, 2). Похоже, от них также отходили
ремешки, на которых крепились не декоративные
бляшки, а функциональные предметы.
Все щитовидные бляшки расположены на по-
ясе острым окончанием кверху. “Двурогая” бляшка
на реконструкции В.В.Дорофеева также расположе-
на острыми окончаниями кверху, но подобная ори-
ентировка бляшки вызывает сомнения. На всех ре-
конструированных поясах "геральдического” стиля
из джетыасарских погребений "двурогие” бляшки
обращены вверх "рогами” (Левина Л.М., 1996,
рис.136-138); то же касается и поясов из Таш-Тюбе
(Balint Cs., 1992, Taf.35, А) и п.552 Варнинского
могильника (Гавритухин И.О., Иванов И.Г., 1999,
рис.З). На наш взгляд, в ориентировке данного типа
бляшек следует учитывать то обстоятельство, что
варианты с заостренными концами, подобные си-
вашовскому экземпляру, довольно редки, более же
распространены варианты таких бляшек с ровным
нижним краем. Поэтому схема ориентировки “ге-
ральдических” бляшек на ремне просто предпола-
гала их расположение ровным краем к низу.
К сожалению, в погребении не найдено пряж-
ки с прорезью в 2,5 см или больше, поэтому тип
поясной пряжки в нашем случае не реконструиру-
ется. Общий вид реконструкции пояса представлен
на рис. 16,1. Информации о следах краски на ремне
нет, поэтому предположение А.К.Амброза о рас-
крашенности поясов с бляшками “геральдическо-
го” стиля (Амброз А.К., 1981, с. 17) в данном случае
непроверяемо. Что касается цвета самих поясных
деталей, то в п.2 к.З Сивашовки речь идет не о бе-
лом серебряном сплаве, а о той пропорции серебра
и меди, при которой детали приобретают желтый
цвет. Под действием внешней среды на некоторых
деталях появляется даже медный отлив, поэтому их
несомненно приходилось начищать. Отметим, что
в свете широкого распространения в VII в. латуней
(Егорьков А.Н., Щеглова О.А., 2001), данный сплав
никак не мог имитировать золото, тем более, что ни
одной поясной детали, аналогичной сивашовским,
в золотом исполнении пока не обнаружено. Золо-
тые изделия из кочевнических погребений VII в.
представлены совершенно другими типами, поэто-
му изготовление поясных деталей в п.2 к.З Сива-
шовки не из высокопробного серебра, а из биллона
диктовалось исключительно невысокими матери-
альными возможностями заказчика.
Обратим внимание и на другой важный мо-
мент: на поясе присутствуют два комплекта бляшек
и наконечников дополнительных ремешков: пер-
вый - щитовидная бляшка с серповидной прорезью
и наконечник с боковыми вырезами (рис. 12, 1, 8),
272
Рис. 15. Погребение 2 к.З Сивашовки. Расположение находок in situ в районе пояса: 7, 3, 4, 8
— серебряные бляшки: 2 — костяной кочедык: 5 —меч: 6 — кремень: 7 — кресало: 9 — боевой нож.
Fig. 15. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. Arrangement of finds near the belt in situ: 1, 3. 4, 8 — silver
plaques: 2 —a bone kochedyk; 5 — a sword; 6 —a flint: 7 -a fire steel; 9 —a battle-knife.
сюда же мы склонны отнести и Т-образную бляшку
(рис. 12, б) на основании одинакового декора с на-
конечником в виде прочерченных двух линий; вто-
рой — 3 щитовидных бляшки с круглым вырезом и 3
U-образных наконечника (рис.12, 2-4, 10-12). Этот
факт можно объяснить предположением, что пояс
формировался в два этапа: сначала он был укра-
шен бляшками первого комплекта, затем они были
перенесены на новый пояс и дополнены бляшками
второго комплекта. Позиция “двурогой” бляшки
(рис. 12, 5) не совсем ясна: на основании сходства
диаметра отверстий на ней с отверстиями наконеч-
ников второго комплекта можно предполагать их
комплектность, в то же время наличие прочерчен-
ных линий от отверстий к краю бляшки сближает
ее стиль с бляшками узды (см. ниже).
Очень похожая ситуация наблюдается и в
других кочевнических погребениях. В п.4 к.1 Изо-
бильного (Айбабин А.И., 1999, рис.35) поясной на-
бор один из начальных (если, конечно, не учиты-
вать уровень поясов без бляшек, только с одними
пряжками и поясными наконечниками): здесь еще
нет щитовидных бляшек, но есть два наконечника
дополнительных ремешков с боковыми вырезами
и Т-образная бляшка. В п.12 к.7 Христофоровки
щитовидных бляшек также нет, но есть колчанный
крюк и наконечник дополнительного ремешка с
ровными сторонами и треугольной прорезью (Pri-
chodnyuk О., Fomenko V., 2003, fig.2, 20. 21). В п.12
к.8 Богачевки набор уже состоит из одной щито-
видной бляшки с волнистой прорезью, Т-образной
бляшки и двух наконечников ремешков: с боковы-
ми вырезами и без вырезов, но с треугольной про-
резью (Генинг В.В., Корпусова В.Н., 1989, рис. 10,
2). В п. 11 к. 1 Черноморского (см. нашу публикацию
в настоящем сборнике) формирование пояса также
началось с бляшки с волнистой прорезью и одного
наконечника с боковыми выступами и треугольной
273
Рис. 16. Погребение 2 к.З Сивашовки. Реконструкции пояса (1) и левого сапожка (2).
Fig. 16. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. Reconstructions of a belt (1) and a left boot (2).
прорезью; затем был добавлен второй комплект:
3 бляшки с круглым вырезом, 3 аналогичных
предыдущему наконечника и 4 двучастных “дву-
рогих” бляшки; Т-образных бляшек в этом наборе
две, но сказать к какому из комплектов они отно-
сятся, сложно. В п.З к.30 Калининской первый ком-
плект составили бляшка с волнистой прорезью, Т-
образная бляшка и наконечник с треугольной про-
резью, затем к ним добавили 2 бляшки с круглым
вырезом и наконечник с золотой вставкой с зернью
(Атавин А.Г., 1996, табл.13, 5, 6, 11, 13,14). В п.10
к.4 Калининской первоначальный комплект пояса
состоял из щитовидной бляшки с волнистой про-
резью и небольшого наконечника с боковыми вы-
ступами (Атавин А.Г., 1996, табл.9, 2; 10, 5), затем
к нему добавили 3 щитовидные бляшки с круглым
вырезом, 3 больших наконечника с боковыми вы-
ступами и двучастную “двурогую” бляшку (Атавин
А.Г., 1996, табл.9, 1, 5, 10); комплект из двух щито-
видных бляшек с волнистой прорезью и боковыми
вырезами здесь, также как и в “Царском кургане”,
к поясу, скорее всего, не имел отношения (Атавин
А.Г., 1996, табл.10, 4; 17, 1). Наконец, в п.З к.5
Виноградного первоначальный комплект пояса
состоял из щитовидной бляшки с волнистой про-
резью, 2 Т-образных бляшек и двух наконечников
с прямыми боками и треугольной прорезью; затем
к нему добавили золотой набор с грануляцией (Ор-
лов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.З, 3, 8, И; 4;
5,11, 12).
Другую линию (II) наблюдаем в “Царском кур-
гане”, где первоначальный комплект пояса состоял
из щитовидной бляшки с прямой прорезью и двух
наконечников с треугольными прорезями (Атавин
А.Г., 1996, табл. 16, 9; 17, 8, 9); затем к ним доба-
вили 4 щитовидных бляшки с круглыми вырезами
и наконечники с прорезью в виде замочной сква-
жины (Атавин А.Г., 1996, табл. 17, 2-7). Начальный
пояс этой линии лишь с одной щитовидной бляш-
кой с узкой прямоугольной прорезью наблюдаем в
п.12 к. 13 Рисового (Щепинский А.А., Черепанова
Е.Н., 1969, рис.83,5).
274
Третья линия (Ша) представлена п.2 к.З Ило-
ватки с одной щитовидной бляшкой с круглым вы-
резом и прототипом “двурогой” бляшки (Смирнов
К.Ф., 1959, рис.7, 7, 8). К ней также относится ком-
плекс из Епифанова с одной бляшкой с круглым
вырезом, колчанным крюком и наконечником с
прорезью в виде замочной скважины (Безуглов
С.И., 1985, рис.1, 13, 14, 19). Первоначальный
комплект пояса в п.2 к.29 Чапаевского состоял из
щитовидной бляшки с омегообразным вырезом,
2 Т-образных бляшек и наконечника с боковыми
вырезами; затем к нему добавили 3 одночастных
“двурогих” бляшки и 3 псевдопряжки (Атавин А. Г.,
1996, табл.6, 2, 3, 5; 7, 1-6). Труднее разделить де-
тали в п.7 к.1 Бережновки I (Синицын И.В., 1959,
рис.34, 1), но явная закономерность добавления 3
щитовидных бляшек на второй стадии указывает
на то, что первоначальный комплект пояса состо-
ял из щитовидной бляшки с круглым вырезом и
одного из наконечников, а также, судя по волни-
стой прорези щитка, 2 Т-образных бляшек; затем к
ним добавили 3 таких же щитовидных бляшки и 2
наконечника; когда (на первой или второй стадии)
была добавлена одночастная “двурогая” бляшка,
точно не ясно.
Линия Шб родственна предыдущей, посколь-
ку бляшки с U-образной прорезью, скорее все-
го, восходят к тому же прототипу, что и бляшки с
круглой прорезью (рис.49). Начальный пояс этой
линии только с одной щитовидной бляшкой был в
к.35 Виноградного (Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я.,
1996, рис.8, 6). В п.5 к.4 у хут.Крупской первона-
чальный комплект пояса состоял только из щито-
видной бляшки, затем к нему добавили золотой
набор с грануляцией (Атавин А.Г., 1996, табл.2). А
в п.1 к.2 Васильевки в первоначальный комплект
серебряного пояса входила щитовидная бляшка, а
также одночастная и двучастная “двурогие” бляш-
ки (рис.49, 7, 12, 14); затем к нему добавили сере-
бряный набор с золотыми вставками с грануляцией.
В п.7 к. 7 Христофоровки щитовидных бляшек не
было, а отнесли мы пояс к этой традиции, посколь-
ку его украшали двучастная “двурогая” бляшка и
2 наконечника с прямыми сторонами с фигурной
треугольной прорезью (Prichodnyuk О., Fomenko
V., 2003, fig.l, 12-14).
Своебразным смешением линий I-IIIa можно
считать пояс из Арцибашева, начало формирова-
нию которого положили две щитовидные бляшки
и два наконечника с боковыми вырезами, а затем
пояс дополнили золотые детали с грануляцией
(Монгайт А.Л., 1951, рис.43, 8, 9, 13). Дело в том,
что обе бляшки в традициях линии I имеют декор
в виде волнистых прорезей с двумя отверстиями
под ними, но одна из бляшек дополнительно име-
ет большой круглый вырез в традициях линии Ша
(рис.49, 8), а вторая - узкую прорезь, согласно тра-
дициям линии II.
Географически наблюдается определенная за-
кономерность: поясов линий I, II и Шб нет в Повол-
жье, тогда как линии Ша - в Северном Причерно-
морье; а в Восточном Приазовье и Подонье смеши-
ваются все традиции. География аналогий также
интересна. Пояса линии I в Подунавье и Крыму
в комплексном виде не известны. Щитовидные
бляшки с волнистой прорезью здесь представлены
только в наиболее ранних “геральдических” набо-
рах 2-й пол.VI - 1-й пол.VII в., но они, собствен-
но, и составляют весь набор, никогда не дополня-
ясь бляшками с круглым вырезом: Плевен-Кайлка,
п.1 с.74 Лучистого, мог. 1867 г из Керчи, склеп 449
Скалистого (Рашев Р., 2004, табл. 109, 2-6; Айбабин
А.И., 1990, рис.50, 1-12; 1999, рис.44, 10. 13. 15;
Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993, рис.59, 10, 11).
Пояса с единичными бляшками с волнистой про-
резью известны восточнее - на Северном Кавказе:
п 15, 30 Борисово, п.318, 413 Дюрсо, п.114 Бжида,
кат.34 Мокрой Балки, кат. 17 Чми; п.101 Чир-Юрта
(Археология. Крым ..., 2003, табл.77, 47; 78, 55, 58,
60; 83, 47, 48; Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, рис.80, 25, 26; 82, 67, 68; 87, 60). А сочета-
ние бляшек с волнистой прорезью и круглым вы-
резом находим в кугульском склепе 3 (Рунич А.П.,
1979, рис.6, 27, 28). Линия II также находит, хоть
и не совсем прямую, аналогию в крымских и кав-
казских поясных наборах koh.VI - 1-й пол.VII в., в
которых представлены бляшки с Т-образной про-
резью и их модификации с прямой прорезью: п.4
склепа 77 Лучистого; п.326, 455 Дюрсо, п.623/47
Самтавро, п.23 Квемо Алеви, кат.Г Чми, кат.94,125
Мокрой Балки (Айбабин А.И., Хайрединова Э.А.,
1996, рис.8,10; Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, рис.79, 34, 89; 82, 53; 87, 66, 80). Интересно
также отметить появление щитовидных бляшек с
прорезью внизу на китайских служебных поясах
династии Тан (Balint Cs., 1992, Taf.2,2). Линия Ша
доминирует в Крыму: склепы 31,107, 166,220,406,
422, 482 Скалистого; п.7 склепа 180 Керчи (Вей-
марн Е.В., Айбабин А.И., 1993, рис.4, 1-2; 5, 4; 14,
31; 20, 34; 66, 9; 75, 6, 7,11,12; 89,10; Kazanski М.,
1996, fig.7, 13-15), а также в Поволжье и Приура-
лье: п.191 Армиево; п.9, 32 Селиксы, п.30 Ундриха,
Бахмутино, п.17 Петропавловска, п.З к. 15 Верх-
Саи и др. (Богачев А.В., 1992, рис.26; 27; Гавриту-
хин И.О., 2001г, рис.4, 6; 7, 2; 8, 7; 10, 3, 6; 11,19);
известна эта группа и на Северном Кавказе: п.308
Дюрсо, Гудермес, кат. 100 Мокрой Балки (Археоло-
гия. Крым ..., 2003, табл.83, 50; Гавритухин И.О.,
Обломский А.М, 1996, рис.82, 44; 87, 95). Линия
Шб находит аналогии пока только в лесостепном
Среднем Поднепровье: Мартыновка, Козиевка, Ви-
шенки (Корзухина Г.Ф., 1996, табл.13, 7; 55,14; 91,
275
24), там же обнаруживаем и ‘"смешанную” арциба-
шевскую традицию: Мартыновка, Моква (Корзухи-
на Г.Ф., 1996, табл.19, 19; 59,21).
Как видим, в свое непосредственное геогра-
фическое окружение хорошо вписываются поволж-
ская группа с поясами линии Ша, восточноприазов-
ская группа с поясами линий I, II, Ша, Арцибашево
со смешанной “лесостепной” традицией и северо-
причерноморские комплексы линий II и Шб. Ниж-
недонская группа (Епифанов) с линией Ша оказы-
вается родственной поволжской. И лишь наиболее
массовая северопричерноморская группа линии I
заметно отличается от своих крымских и особен-
но славянских соседей, обнаруживая в то же время,
как это ни странно, близость с традициями форми-
рования поясов северокавказского населения.
Возможно, дело просто в хронологии? Ведь
несомненно более ранние первые комплекты бля-
шек поясов могли относиться ко времени бытования
других стилей. В таком случае, следуя хронологии
крымских геральдических наборов А.И.Айбабина
(Айбабин А.И., 1990), нам придется допустить, что
все погребенные со щитовидными бляшками с вол-
нистой прорезью получили первый пояс не позже
1-й пол.VII в., а второй, учитывая их возраст (не
старше 40 лет), в пределах 3-й четв-VII в. Подоб-
ный сценарий, правда, несколько нарушает п. 10 к.4
Калининской со стременем с низким ушком (Ата-
вин А.Г., 1996, табл.13, 10), находящим аналогии
только в Вознесенке (нач.УШ в.). К поздней группе
6 относит И.О Гавритухин и ряд крымских ком-
плексов с такими бляшками (Гавритухин И.О., Об-
ломский А.М., 1996, с.66; рис.68а). Ситуация явно
сложнее, и, скорее, речь идет не о хронологии, а об
идеологии - о сложении традиции первого пояса с
фиксированными типами бляшек именно во время
проникновения поясов “геральдического” стиля к
рассматриваемой нами группе кочевников, т.е. в
кон. VI - нач. VII в.
Ранговое значение пояса и поясных бляшек у
тюрков фактически общепризнанно, но В.Н.Доб-
жанский обратил внимание на руническую над-
пись, где подчеркивается ранговое значение кон-
кретных типов бляшек: “На поясе мы водрузили
луновидную пряжку. Так как у него была доблесть,
то у хана достиг мой бег пряжки тутука” (Добжан-
ский В.Н., 1990, с.49). В данном случае военная
доблесть бега и его подданных обусловила их син-
хронный ранговый рост, вследствие чего бег полу-
чил титул тутука и право на ношение “пряжки ту-
тука”, а автор надписи получил право на ношение
луновидной бляшки. Тюркские “луновидные” (точ-
нее, серцевидные) бляшки этого времени, изобра-
женные на изваяниях и найденные в погребениях,
напоминают европейские щитовидные бляшки с
круглым вырезом, но расположены они в тюркских
поясах иначе - на боку (Кубарев В.Д., 1984, рис.7,
б, 7; Киселев С.В., 1949, табл.Ь, 5; Распопова В.И.,
1965, рис.1, 32). В наборах их может находиться
до 9 экз., а рунические надписи утверждают, что
самые доблестные воины могли носить на поясе
до 50 бляшек. Утверждать, что и в п.2 к.З Сива-
шовки речь идет о тех же “луновидных” бляшках,
разумеется, будет крайностью. Но факт получения
воином нового поясного набора с тремя бляшками
с круглым вырезом однозначно свидетельствует о
присвоении ему нового статуса, приобретенного
благодаря военной доблести.
Поскольку бляшки с круглым вырезом (рис.49,
10, 26, 27) и бляшки с круглой прорезью (рис.49,
24, 25) не только похожи, но и добавлялись обычно
одинаковым комплектом в 3 экз., мы считаем по-
яса из п.2 к.З Сивашовки, п.11 к.1 Черноморского,
п.10 к.4 Калининской и п.7 к. 1 Бережновки I при-
надлежащим людям одинакового ранга. Такого же
ранга, судя по всему, были и погребенные в п.2 к.29
Чапаевского и “Царском кургане”. А вот п.З к.30
Калининской, где щитовидных бляшек с круглой
прорезью оказалось даже меньше, чем в перечис-
ленных погребениях (2) к комплекту добавилась
маленькая, но очень значимая деталь - наконечник
ремешка с золотой вставкой с грануляцией. Начав-
шие свою карьеру с такого же серебряного пояса,
как и другие воины, погребенные из п.1 и п.2 к.2
Васильевки, п.З к.5 Виноградного, Арцибашева,
п.5 к.4 у хут.Крупской дополнили его уже серебря-
ными деталями с золотыми вставками с грануляци-
ей. Пояса же погребенных из п.5 к. 12 Портового,
Уч-Тепе, п.1 к.8 Старонижестеблиевской, п.5 к.Ш
Мадары вообще лишены деталей нижних рангов,
очевидно, подчеркивая знатность рождения, а не
военную доблесть их собственников. Золотые де-
тали пояса свидетельствовали не только о добле-
сти или знатности воина, но и, пожалуй, о более
важном обстоятельстве — службе его собственника
правителю (хану, кагану) (см. Комар А.В. “Пере-
щепинский комплекс... ” в настоящем сборнике).
В этом плане погребенные из п.5 к. 12 Портового,
Уч-Тепе, п.1 к.8 Старонижестеблиевской, п.5 к.Ш
Мадары сразу “следовали за знаменем хана” по
праву рождения, тогда как погребенный из п.З к.ЗО
Калининской достиг этого права, только пройдя все
ранги рядовых воинов.
В целом, пояса “геральдического” стиля из
кочевнических погребений позволяют выделить 4
главных воинских ранга: I - пояса без бляшек, но с
серебряными основными наконечниками, 1-2 нако-
нечниками дополнительных ремешков (наконечни-
ки с боковыми вырезами или с прямыми сторонами
и треугольной прорезью) и 1 Т-образной бляшкой;
II — пояс с 1-2 щитовидными бляшками (бляшки
с волнистой, прямой или круглой прорезью) или
276
“двурогой” бляшкой; III — пояс с комплектом из 3
щитовидных бляшек с круглым вырезом или про-
резью, 3 наконечниками дополнительных ремеш-
ков или псевдопряжками, а также 1-4 “двурогими”
бляшками; IV - пояс с золотыми деталями с гра-
нуляцией. Первые три ранга отражают градацию
рядовых воинов, и только представители IV ран-
га принадлежали к знатным военачальникам или
должностным лицам.
Согласно иерархии рангов, отраженной в Бу-
гутской надписи, нижняя наиболее массовая про-
слойка воинов у тюрков именовалась просто “кон-
ные воины”, затем следовали тудуны и куркапыны
(дословно “держащие пояс” с параллельным значе-
нием qur - “пояс, чин”), выше - тарханы и шады
(шадапыты) (Кляшторный С.Г., Лившиц В.А., 1971,
с. 139-142). Поскольку в перечне не упомянуты гла-
вы родов и племен — беги, мы с большой долей
вероятности можем определить данную иерархию
как происходящую от военной. На одном уровне с
куркапынами в перечне фигурируют тудуны, хотя
по другим источникам тудуны известны в основ-
ном как знатные каганские наместники зависимых
областей. Но в данном случае следует вспомнить
наличие тудунов не только у каганов, но и у шадов
с функциями распорядителей-ревизоров (Мойсей
Каганкатваци, 1861, с.128), т.е. “тудунунами” назы-
вались представители разных социальных рангов,
служившие распорядителями кагана и членов его
семьи (йабгу, шадов).
В анализируемой нами системе градаций по-
ясов не вызывает сомнение принадлежность по-
ясов I ранга “конным воинам”, а поясов III ранга
- куркапынам. Пояса IV ранга явно принадлежали
тарханам, а наличие золотой детали в п.З к.30 Ка-
лининской может быть связано с занятием воином
должности тудуна при ранге куркапына. Сложнее
позиционировать пояса II ранга. С одной стороны,
пояса II ранга относятся к начальным, с них начи-
наются пояса куркапынов и тарханов. С другой
стороны, эти люди явно выделялись на фоне обыч-
ных “конных воинов”, что заставляет нас вспом-
нить и существование общетюркской традиции
деления войск на отряды по 10, 40, 50, 100, 1000,
10000 человек. Военные ранги назывались соот-
ветственно численности отряда: он баши, кырк
баши, элиг баши, джюс баши, бынга баши, тюмен
баши, общий же термин “начальник отряда” - qor
basy (Сравнительно-историческая грамматика ...,
2001, с.567, 568). С.Г.Кляшторный считает формы
qurqapin и qorqapTn параллельными (Кляштор-
ный С.Г., Лившиц В.А., 1971, с.142), поэтому
взаимосвязь значений титула “куркапын” - “дер-
жатель отряда/чина/пояса” выглядит вполне зако-
номерной. Таким образом, ранг куркапына получал
уже младший начальник отряда — он баши (десят-
ник), затем он становился кырк баши (командиром
сорока). Судя по историческим примерам, сотней
командовали уже только представители знатных
родов (тарханы и беги). Термин elig basy (командир
пятидесяти), вероятно, не случайно звучит одина-
ково с древнетюркским elig - “правитель”, т.е.
это также должность знатных воинов - тарханов.
Очевидная параллель системы дополнения щито-
видных бляшек пояса “1 + 3” у рассматриваемой
нами группы кочевников с тюркской системой
организации войск наталкивает на предположение,
что щитовидные бляшки отражали военный ранг
куркапына: 1 бляшка — он баши; 4 - кырк баши. В
комплексе из “Царского кургана” щитовидных по-
ясных бляшек 5, но это — кенотаф, поэтому уста-
новить, находились ли все бляшки на поясе, невоз-
можно, также как и принадлежность их всех одному
человеку. Остальные погребения свидетельствуют
в пользу того, что ранг элиг баши обозначался все
же золотым поясом (п.З к.5 Виноградного, Арциба-
шев, п.5 к.4 у хут.Крупской), разумеется, так же как
пояс джюс баши (п.2 к.2 Васильевки, Уч-Тепе, п.5
к.Ш Мадары).
Таким образом, в тюркской системе рангов
погребенный из п.2 к.З Сивашовки носил титул
куркапына и военное звание кырк баши. Свою во-
енную карьеру он, несомненно, начал рядовым во-
ином, но продолжил ее сначала в ранге он баши,
получив пояс куркапына и первую щитовидную
бляшку с серповидной прорезью, затем его по-
высили до ранга кырк баши. Учитывая молодой
возраст погребенного, можно не сомневаться, что
перед нами погребение талантливого, удачливого и
смелого командира.
Детали обуви
1. Железная подтрапециевидная пряжка
(рис. 13, 18). Широкая сторона пряжки округлая,
сечение полукруглое. Язычок узкий, выступает
за край рамки, на заднем конце - выступ-фикса-
тор. Размеры рамки - 2,3x1,6 см, прорезь - 1,1-1,2
см. Пряжка крепилась к ремню при помощи мед-
ной “заклепки” с шайбочкой (рис. 13, 11), диаметр
шляпки - 0,6 см.
Пряжку четкой трапециевидной формы мож-
но отметить на поясе из п.2 к.З Сивашского (рис.32,
/), а серия похожих пряжек известна в могильнике
Алтынасар в Восточном Приаралье (Левина Л.М.,
1996, рис.121,16. 20; 122, 1-3.15).
2. Железная овальная пряжка (рис. 13, 17).
Внутренний контур подтрапециевидный, сечение
уплощенное, язычок узкий, с небольшим высту-
пом-фиксатором на заднем конце. Размеры рамки
- 2,2x1,6 см, прорезь — 1,1 см. Пряжка крепилась к
277
ремню аналогично предыдущей при помощи такой
же медной “заклепки”.
Железные овальные пряжки в синхронных
кочевнических комплексах преимущественно все
с плоскими язычками без выступов-фиксаторов.
Близкую же пряжку с аналогичным язычком мож-
но отметить лишь в п.2 к.2 Сивашского (рис.32, 7),
более отдаленные — в к. 149,404 могильника Алты-
насар в Восточном Приаралье (Левина Л.М., 1996,
рис. 122,14).
3. Серебряные пряжки с трапециевидной
рамкой и щитовидным щитком с вырезами — 2 экз.
(рис. 12, 21, 22; 13, 20, 21). Литые, выполнены в
разных формах. Язычок на одной из пряжек отсут-
ствует, на другой — узкий, охватывающий рамку, на
заднем конце имеет выступ-фиксатор. Щиток кре-
пился к ремню при помощи двух шпеньков. Разме-
ры: 2,1x1,8 см; 2x1,8 см; ширина прорези — 1,2 см.
Аналогичные пряжки найдены в целом ряде
погребений Крыма — склепы 420, 422, 486 Скали-
стого (Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993, рис.71,
12; 72, 9; 75, 2; 90, 4) и Северного Кавказа - п.144
Бжида, п.167 Борисово, п.401 Дюрсо, кат. 16 Чми,
кат. 107, 117 Мокрой Балки (Археология. Крым ...,
2003, табл.77, 75; 78, 81; 83, 12; Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, рис.82, 94; 87, 13,103); в
синхронных кочевнических погребениях пряжки
этого варианты были в п.З к.5 Виноградного (Орлов
Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.5,13) и в п.1 к.111
Бережновки II (Синицын И.В., 1960, рис.39,14).
4. Серебряные двущитковые бляшки с U-об-
разными прорезями — 2 экз. (рис. 12,18; 13, 9). Ли-
тые, крепились к ремню при помощи двух шпень-
ков, слегка расклепанных на концах. Размеры
- 2,7x1,3 см.
Единого названия бляшки в литературе не
имеют. По А.И.Айбабину, это “бобовидные” бляш-
ки варианта 2 (Айбабин А.И., 1990, с.54; рис.51,14,
15); по Ч.Балинту — “симметричные щитовидные”
бляшки “восточноевропейской группы” (Balint
Cs, 1992, S.426; Taf.44, 15, 21); по И.О.Гавриту-
хину - “горизонтальносимметричные” накладки
типа 3 варианта Зг (Гавритухин И.О, Обломский
А.М, 1996, с.27, 28; рис.40, 32-34). В классифика-
ции В.Б.Ковалевской подобные бляшки относятся
к отделу 34, но именно такого типа исследователь-
ница не выделяла (Ковалевская В.Б, 2000. с. 159).
Кочевнические аналогии ограничиваются п.2 к.2
Сивашского (рис.32, 11), п.10 к.2 Рисового (Ще-
пинский А.А, Черепанова Е.Н, 1969, рис.52, 10)
и “Царским курганом” (Атавин А.Г, 1996, табл. 17,
11), более отдаленный вариант - бляшки из п. 12 к. 1
Дмитровки (см. нашу публикацию в настоящем
сборнике); география внешних аналогий охваты-
вает Крым, Северный Кавказ и Среднее Поволжье.
Более дорогим вариантом подобных бляшек мож-
но считать экземпляры с U-образными вставками
на месте прорезей из к. 14 Белозерки (Скадовский
Л.Г, 1897, рис.48) и п.З к.5 Виноградного (Орлов
Р.С, Рассамакин Ю.Я, 1996, рис.З, 24; 4, 2). В по-
гребениях из Белозерки, Рисового, Виноградного,
Дмитровки подобные бляшки украшали обувь.
Предназначение бляшки в “Царском кургане” не
известно, поскольку комплекс был кенотафом, а в
п.2 к.2 Сивашского бляшка украшала ремешок пор-
тупеи боевого ножа.
5. Серебряные обоймы - 2 экз. (рис. 12,19; 13,
13). Литые с проковкой, щиток подэлипсоидный,
по центру щитка - гвоздик с полусферической
шляпкой. Высота - 2,3 см, ширина щитка - 1,2 см,
ширина обоймы — 0,7 см.
Обоймы данного варианта представлены в п.2
к.З Иловатки (Смирнов К.Ф, 1959, рис.7, 9, 11),
п.1 к. 1 Авиловского (Синицын И, 1954, рис.З, 3),
Зиновьевке (Рыков П, 1929), к. 17 Наташино (Бара-
нов И.А, 1990, рис.39, 20, 21, 24). Аналогии, как
обычно, известны в Крыму - склеп 325 Скалисто-
го (Веймарн Е.В, Айбабин А.И, 1993, рис.48, 36)
и на Северном Кавказе - п.144 Бжида, кат. 16 Чми,
кат.37, 107 Мокрой Балки (Археология. Крым ..,
2003, табл.77, 78; Афанасьев ГЕ, Рунич А.П, 2001,
рис.55, 7; 119, 10), причем прототипы относятся
еще к концу V в. (Афанасьев ГЕ, Рунич А.П, 2001,
рис. 137, 5).
6. Коробчатые серебряные наконечники вы-
тянутой U-образной формы - 2 экз. (рис. 12, 28;
14, 2, 3). Спаяны из двух пластин и узкого ободка;
на внешней пластине - прорезь в виде “замочной
скважины”. Крепились к ремню, пропускавшемуся
вовнутрь, одной заклепкой. Размеры — 3,4x1,1x0,25
см, 3,3x1,1x0,25 см.
Наконечники явно представляют собой мини-
атюрные вариации больших поясных наконечников
этой же конструкции. Небольшие коробчатые нако-
нечники с такой же прорезью были в п.476 Дюрсо
(Дмитриев А.В, 1982, рис. 12, 44) и п.З Цибилиума
(Воронов Ю.Н, Шенкао Н.К, 1982, рис.22, 9, 10);
в кочевнических погребениях коробчатые обу-
вные наконечники отмечены в п.2 к.З Сивашского
(рис.32, 16, 17) и п.10 к.2 Рисового (Щепинский
А.А, Черепанова Е.Н, 1969, рис.52, 9).
7. Небольшие серебряные коробчатые нако-
нечники U-образной формы - 2 экз. (рис. 12, 27; 14,
5). Аналогичны по конструкции предыдущим, но
пропорционально короче и без прорези на пласти-
нах. Размеры: 1x0,8x0,3 см.
8. Сдвоенные заклепки (рис. 12,26; 13, 6). Две
заклепки с круглыми серебряными шляпками диа-
метром 0,7 см, соединенные медной пластинкой
размерами 1,5x0,5 см.
9. Медная “заклепка” с круглой шляпкой.
Шляпка диаметром 0,7 см, с обратной стороны
278
припаян шпенек с медной шайбочкой, которыми
бляшка скрепляла ремень.
Реконструкция обуви
Вариант реконструкции обуви из п.2 к.З Си-
вашовки уже был предложен П.Л.Корниенко и
А.В.Симоненко (Давня icTopia Украши, 1995, с.77),
но в силу популярного статуса издания, без научно-
го комментария. Указанная реконструкция вызыва-
ет ряд возражений: очень завышена высота сапога,
неверно расположение пряжек и обоймы на левом
сапоге. Вероятнее всего, в ее основу была положе-
на сасанидская модель жесткого сапога (Луконин
В.Г., 1977, с. 167, 169, 209).
Остатки кожи, прослеженные на ногах скелета
в п.2 к.З Сивашовки, указывают на тип мягкого са-
пожка, плотно облегающего ногу, что достигалось
при помощи обхвата ступни кожаными ремешка-
ми. Ремешки, обхватывающие голенище сапога,
судя по расположению пряжек (рис.8, 5; 17, 2, 5),
находились на уровне чуть выше эпифизов костей
голени, примерно на высоте 11-12 см. Оба ремешка
и правого, и левого сапога ориентированы слева на-
право; застегивались спереди, но обе пряжки сме-
щены на внутреннюю сторону ступни, а наконеч-
ники ремешков наоборот вынесены на внешнюю
сторону (рис.8, б; 17, 3, 6).
Второй ремешок располагался ниже “ко-
сточки”. Он застегивался при помощи серебряной
пряжки, расположенной с внешней стороны ступ-
ни, соответственно ремешок левого сапога был
ориентирован слева направо, а правого - справа на-
лево. Оба серебряных наконечника свисали здесь
же, с внешней стороны ступни (рис 8,6; 17,9). Впе-
реди на подъеме левой ноги ремешок украшался
двущитковой бляшкой (рис.8, 8; 17, 7). На правой
ноге такой бляшки не обнаружено, а найдена ком-
плектная бляшка, как уже упоминалось выше, на
заплечике возле скелета лошади. К данному ремеш-
ку в районе пряжки был пришит конец еще одного
ремешка, пропускавшегося под ступней, второй ко-
нец которого при помощи обоймы крепился к рем-
Рис. 17. Погребение 2 к.З Сивашовки. Расположение in situ деталей обуви: 1 — сдвоенные серебряные
и бронзовая заклепки; 2, 5 — железные пряжки с бронзовыми заклепками; 3, 6, 9- серебряные
наконечники; 4, 8 - серебряные обоймы, 7 - серебряная бляшка.
Fig. 17. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. Arrangement of parts of footwear in situ: 1 - twin silver and
bronze rivets; 2, 5 — iron buckles with bronze rivets; 3, 6, 9 — silver ferrules; 4, 8 - silver beckets; 7 — silver
plaque.
279
ню с внутренней стороны ступни (рис.8, 7; 17,4, 8).
Обоймы были сдвинуты ближе к пятке.
С внешней стороны правой ноги располага-
лись также сдвоенные серебряные и медная за-
клепка (рис.8, 3, 9; 17, /). На левой ноге такого
комплекта не было - похоже, они не принадлежали
к функционально важным в конструкции бандажа
сапога или даже не принадлежали самому сапогу,
поскольку существовали еще и ремешки, стягивав-
шие внизу штанины.
Графическая реконструкция левого сапога
представлена на рис. 16. Мы видим, что в отличие
от иранской традиции бандажа сапог, просуще-
ствовавшей как минимум от V в. до н.э. до VIII в.
н.э. (Луконин В.Г., 1977, с.75,169), обхватывающий
ступню снизу ремешок смещен не к подъему ступ-
ни, а к пятке. Очень близкий принцип находим на
фреске византийской базилики последней трети
VI в. из Киссуфима в Палестине (Balint Cs., 2000,
Taf.6, 1) и в п.З Цибилиума в Абхазии (Воронов
Ю.Н., Шенкао Н.К., 1982, рис.22, 4). В последнем
вместо обойм в точке пересечения ремешков под
“косточкой” располагались “трехлопастные” бляш-
ки, частые в погребениях VII - нач.VIII в. Крыма,
особенно в Скалистом (Айбабин А.И., 1990, рис.51,
44, 47, 52, 53). Такие же бляшки украшали обувь
погребенного из к. 14 Белозерки (Скадовский Л.Г.,
1897, рис.47), а в п.7 к.7 Христофоровки (Prichod-
nyuk О., Fomenko V, 2003, fig. 1,6, 7) они оказались
в районе левой руки; еще одна бляшка найдена в
поминальном комплексе из Вознесенки. Знаком-
ство рассматриваемой группы кочевников с визан-
тийской обувью, таким образом, несомненно, но
его влияние все же больше отразилось не в прямом
заимствовании византийского бандажа, а в перени-
мании более удобного принципа пропускания рем-
ня под “косточкой”.
На фоне других синхронных кочевнических
погребений обувь из п.2 к.З Сивашовки представ-
ляет собой редкий вариант, поскольку крепилась
она двумя пряжками вместо одной. Также редкая
особенность — использование только одной обой-
мы для крепления нижнего ремешка сапога вместо
традиционных двух. Только две обоймы найдены
и в п.2 к.З Иловатки, возможно, здесь нижние ре-
мешки крепились похожим принципом: один край
подвижный, другой нет.
Рис. 18. Погребение 2 к.З Сивашовки. Меч:
1 — клинок с серебряными деталями рукояти и
ножен; 2 — реконструкция вида меча в ножнах.
Fig. 18. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. A
sword: I - a blade with silver parts of a handle and
a sheath, 2 —a reconstruction of view of a sword in a
sheath.
Клинковое оружие
Комплект клинкового оружия из погребения
включал однолезвийный меч и нож.
1а. Меч (рис. 18, /) однолезвийный, острие на
протяжении 20 см имеет двустороннюю заточку;
без признаков кривизны. Общая длина — 105 см,
280
длина клинка (без перекрестья) - 75 см, максималь-
ная ширина клинка - 4 см; длина рукояти - 20 см,
ширина - 2 см. Рукоять уплощенная, закрывалась
двумя деревянными сегметовидными в сечении
дощечками, скрепленными сквозной железной за-
клепкой, и сверху покрывалась обмоткой. Верх
деревянной части рукояти покрывался ободком из
серебряной прокатанной пластины шириной 4 см,
свернутой в цилиндр и закрепленной при помощи
серебряного гвоздика, создающей впечатление на-
личия навершия. На клинке у основания рукояти
и возле него найдены две части железной прямо-
угольной пластины шириной 4 см и длиной 5 см,
согнутой пополам. Учитывая толщину предмета в
согнутом состоянии и его плотность прилегания к
клинку, следует исключить версию о верхней же-
лезной оковке ножен. Очевидно, это разновидность
перекрестья, накованного на клинок без кузнечной
сварки с целью его утолщения у рукояти.
Ножны длиной 75 см, состояли из двух дере-
вянных дощечек, обитых коричневой кожей, воз-
можно, со свисающими ремешками. Один из таких
ремешков, украшенный тисненным “плетенным”
орнаментом, сохранился у устья ножен. С другой
стороны, это вполне мог быть и основной ремень
портупеи. На рисунке (рис. 18, 1) петли ножен уже
смещены со своих мест, но, согласно отчетной ин-
формации, верхняя скоба располагалась на рассто-
янии 25 см от верха рукояти, т.е. сразу ниже пере-
крестья, а вторая - на расстоянии 50 см, т.е. выше
слома (18, 2). Серебряные петли состояли из двух
прокатанных полосок шириной 1,2 см, охватывав-
ших ножны и крепившихся медными гвоздиками, и
Р-образных скоб, каждая из которых была выпол-
нена из двух Р-образных пластин размерами 6,5x3
см, запаянных узкой пластинкой с торца. Внутрь
вкладывались тонкие деревянные дощечки, к кото-
рым крепился ремень портупеи.
Серия находок клинкового оружия из кочев-
нических погребений Восточной Европы пока не-
большая — п.З к.5 Виноградного, Арцибашев, п.4
к.1 Изобильного, п.5 к. 12 Портового, Епифанов, п.5
к.4 хут.Крупской, п.2 к.29 Чапаевского, Уч-Тепе,
п.12 к.1 Верхне-Погромного I. В к. 16 Наташино и
п.12 к. 1 Верхне-Погромного I сохранились лишь
обломки однолезвийных клинков. В п.5 к. 12 Пор-
тового, по описанию, находился двулезвийный меч
(Щепинский А.А., 1966, с.53), что подтверждается
рисунком из архива И.А.Баранова4; также двулез-
вийный меч был и в п.5 к.4 хут.Крупской (Атавин
А.Г., 1996, табл.З, 10), но с рукоятью другой фор-
мы, позволяющей отнести его в разряд протопа-
лашей. Однолезвийные протопалаши со смещен-
ным к лезвию черенком рукояти найдены в разру-
шенных погребениях из Подонья - в Арцибашеве
(Монгайт А.Л., 1951, рис.42) и Епифанове (Без-
углов С.И., 1985, рис.1,1). В п.З к.5 Виноградного
(Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.5, 9), п.2
к.29 Чапаевского (Атавин А.Г., 1996, табл.5, 7), п.4
к.1 Изобильного (Колотухин В.А., 1991, рис.18) и
Уч-Тепе (Иессен А.А., 1965, рис.25; 26, 7) находи-
лись однолезвийные мечи с рукоятями без наклона
к клинку. Ни у одного из указанных мечей не было
перекрестья и двулезвийного острия, а длинная ру-
коять отмечена только у клинков из Арцибашева и
п.З к.5 Виноградного.
Чем объясняется специфика меча из Сивашов-
ки? Элемент первый - двулезвийное острие - ха-
рактерен для классической салтовской сабли, по-
являющейся не ранее 2-й четв.VIII в. По мнению
Ч.Балинта, двусторонняя заточка острия наблюда-
ется и на фотографии клинка из Уч-Тепе после его
реставрации (Balint Cs., 1992, S.332; Taf.23, 3), но
эту информацию не подтверждают ни А.А.Иессен
(Иессен А.А., 1965, с. 174), ни А.И.Семенов (Семе-
нов А.И., 1987, с.60). У авар Ч.Балинт относит по-
явление сабли с двулезвийным острием из п.Х Тар-
намера-Урак-дюле к концу раннеаварского периода
(Balint Cs., 1992, S.339; Taf.23,4), но тип перекрес-
тья не дает возможности датировать ее раньше II
среднеаварского периода, что подтверждается и
анализом времени бытования поясных бляшек из
указанного комплекса (Гавритухин И.О., 2001 в,
с. 111-113). Более продуктивным в нашем случае
выглядит обращение к данным разреза подарочно-
го перещепинского клинка, показавшим у него на-
личие двулезвийного острия (Залесская В.Н. и др.,
1997, с.128). Образцом для изготовления данного
меча, скорее всего, стали согдийские прототипы
(Залесская В.Н. и др., 1997, с.70).
Второй элемент, который также заставляет
вспомнить подарочный перещепинский меч, - пе-
рекрестье в виде накованной согнутой пластины.
Перекрестья такого типа известны в Северном
Причерноморье только на указанном мече из Пере-
щепины (Залесская В.Н. и др., 1997, с.127), а у авар
- на серии таких же мечей с кольцевым навершием
I и II среднеаварских периодов - Кунбабонь, Сегед-
Ченгеле, Кечкемет и др. Рассматриваемые пере-
крестья узкие, фактически нефункциональные, за-
крыты декоративными обкладками, имитирующи-
ми крестовидное перекрестье. В Сивашовке пере-
крестье широкое, но не защищающее руку, а скорее
всего, утяжеляющее, накованное для балансировки
длинного меча. По мнению М.В.Горелика, длинная
рукоять при отсутствии тяжелого компенсирующе-
го навершия преследовала те же цели (Восточный
Туркестан ..., 1995, с.390). Взаимосвязь длины ру-
4 Благодарим за информацию В.И.Баранова.
281
кояти с общей длиной меча в нашем случае действи-
тельно возможна для экземпляров из п.З к.5 Вино-
градного (0,21 и 1,07 м), Сивашовки (0,2 и 1,05 м),
Арцибашева (0,16 и 1,04 м), но у самого длинного
меча из Уч-Тепе (1,085 м) рукоять оказалась дли-
ной лишь 15,5 см, т.е. данное объяснение все же
не универсально. У авар все мечи раннеаварского
времени выполнены с короткими рукоятями, ино-
гда даже очень короткими (Garam Е., 1987, Taf. 17,
2). Длинные рукояти еще с V в. имели двулезвий-
ные германские мечи, известные и на территории
Аварского каганата в могильниках гепидского кру-
га (Гавритухин И.О., 2001в, рис.30, 12; 37, 15; 50,
18), в собственно же аварских погребениях мечи
с длинными рукоятями появляются только во II
среднеаварском периоде (горизонт Игара) вместе
с изогнутыми саблями и перекрестиями, как счи-
тается, под влиянием нового культурного импуль-
са (Гавритухин И.О., 2001в, рис.50, 7, 2). В это же
время длинные рукояти фиксируются в Глодосах
(Амброз А.К., 1986, рис.4,1) и п.248 Дюрсо (Архе-
ология. Крым ..., 2003, табл.86, 1, 2), кат. 113 Мо-
крой Балки (Рунич А.П., 1977, рис.З, 28). В VII в.
длинные рукояти хорошо известны по согдийским
фрескам Пенджикента (Беленицкий А.М., 1973,
с.21,31, 32; илл. 10) и Афрасиаба (Аржанцева И.А.,
1987, рис.1, 4), причем в последнем на изображе-
ниях послов из Восточного Туркестана. Длинные
рукояти мечей действительно наиболее характерны
именно для этого региона (Восточный Туркестан
..., 1995, с.390; табл.49), но в нашем случае пред-
полагать прямое влияние традиции вооружения
Восточного Туркестана на восточноевропейских
кочевников довольно трудно. Скорее, речь идет
о некой “восточной традиции” балансировки, от-
ражение которой можно увидеть и в японских ме-
чах этого времени (Гавритухин И.О., Иванов А.Г.,
1999, рис.11, 1, 2), и в позднесасанидском мече
из музея Метрополитен (Balint Cs., 1978, fig.4, 1),
напоминающем по стилю оформления ножен меч
из Глодос, и на мече иранской традиции из Тепе
Шерах Али (Гавритухин И.О., Иванов А.Г., 1999,
рис.11, 4).
Декоративное оформление меча из п.2 к.З Си-
вашовки менее эклектично. Рукоять украшена про-
сто - обертыванием прокатанной серебряной поло-
ской ее конца, а ножны декорировались серебряны-
ми обкладками Р-образных петель. Такое же визу-
альное “навершие” и подобные Р-образные скобы
имели мечи из п.З к.5 Виноградного (Орлов Р.С.,
Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.5,1, 4, 5), Арцибашева
(Монгайт А.Л., 1951, рис.44, 4, 5), п.2 к.29 Чапа-
евского (Атавин А.Г., 1996, табл.5, 2, 3) и Уч-Тепе
(Иессен А.А., 1965, рис.25; 26, 1), т.е. все самые
длинные из известных экземпляров. Но оформ-
ление Р-образных петель ножен не одинаково: по
конструкции выделяются петли в виде “ободка”
(п.З к.5 Виноградного, Арцибашев) и со сплошным
покрытием лицевой части (п.2 к.29 Чапаевского,
Уч-Тепе). Р-образные скобы в виде “ободка” в это
время зафиксированы в Перещепинском комплек-
се (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.82, 83), у сла-
вян в Мартыновском кладе (Pekarskaja L.V., Kidd
D., 1994, Taf.21, 2), в п.62 Борисово (Саханев В.,
1914, табл.1,14), а также в целой серии раннеавар-
ских погребений: Сегвар, п.212 Гатера, п.1 Чока,
п.75 Кёрнье, п.68 Вишнека, п.1 Терекбалинта и др.
(Bona I., 1980, Abb.9, А, В; Тбгбк G., 1975b, fig.6, 7;
Garam Е., 1987, Taf. 17, 2). По форме сивашовские
скобы в целом попадают в “восточноевропейскую”
группу, по А.К.Амброзу (Амброз А.К., 1986, с 56),
с нечетко выделенной “ножкой”. С другой сторо-
ны, внутренний контур выреза сивашовских петель
также Р-образный. В кочевнических комплексах
Р-образный внутренний вырез с резко выделенной
“ножкой” наблюдаем в Арцибашево и Перещепине;
плавный вырез, но со слишком слабо выраженной
Р-образностью, есть на одной из скоб из Мартынов-
ского клада (Pekarskaja L.V., Kidd D., 1994, Taf.21,
2); ближайшие же по форме Р-образные петли из-
вестны в комплексе II среднеаварского периода из
Мадараша, но они богато декорированы тиснением
(FettichN., 1926, Taf.III).
Таким образом, меч из п.2 к.З Сивашовки по
типу клинка и перекрестья оказывается ближе все-
го мечу с кольцевым навершием согдийской тради-
ции из Перещепины и аналогичным аварским эк-
земплярам I среднеаварского периода, тогда как по
длине и оформлению рукояти ему ближе всего мечи
из п.З к.5 Виноградного и Арцибашева. В оформ-
лении ножен сивашовский меч также оказывается
наиболее близким мечам из п.З к.5 Виноградного и
Арцибашева, но ему также близки по форме петли
из Мадараша II среднеаварского периода.
К сожалению, у нас нет достоверной инфор-
мации о портупее, но обряд срывания петель но-
жен, отмеченный в Иловатке и Чапаевском, вполне
возможно, отражал именно срывание ремня пор-
тупеи. В таком случае, и в п.2 к.З Сивашовки пор-
тупея могла сохраниться в отделенном виде. Нали-
чие такого ремня подсказывает не совсем логично
расположенные на уровне конского скелета Т-об-
разная бляшка и серебряная пряжка (рис.З, 14, 16),
аналогичная порупейным колчана. В п.З к.5 Вино-
градного подобный же набор из пряжки с трапеци-
евидной рамкой и Т-образной бляшки располагался
возле меча, но был ошибочно интерпретирован как
портупея колчана, никаких следов которого (даже
стрел) в погребении на самом деле не было (Орлов
Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, с. 113; рис.5,11, 13). А
в п 30 Борисово на ножнах меча располагались сра-
зу две Т-образные бляшки (Саханев В., 1914, с.85).
282
Таким образом, у нас все же есть основания от-
нести к портупеи меча серебряные пряжку и Т-об-
разную бляшку, хотя внешний облик самой порту-
пеи по этим деталям достоверно реконструировать
нельзя. Следует обратить внимание и на железную
пряжку, найденную у левого колена погребенного
(рис.5б, 16), которая также могла принадлежать
портупее меча. Впрочем, в п.7 к.1 Костогрызово
пряжка близких размеров, найденная с внутренней
стороны левого бедра, принадлежала ремешку кре-
пления ножен боевого ножа.
16. Серебряная пряжка с трапециевидной
рамкой и трапециевидным щитком (рис. 12,23; 13,
19). Вылита из низкопробного серебряного спла-
ва; язычок узкий, железный, плотно прилегает к
рамке. Крепилась к ремню при помощи шпенька и
медной шайбочки. Длина — 1,8 см, размеры рамки
- 0,8x1,6 см, щитка - 0,8x1,1 см, прорезь рамки
- 1 см.
По А.И.Айбабину, пряжка с трапециевидной
рамкой типа I варианта 9 (Айбабин А.И., 1990, с.49;
рис.46, 25). Аналогичные пряжки распространены
не только в Крыму, но и на Северном Кавказе, и в
Приуралье (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, рис.80,17; 81, К; 89, 59, 60). Из находок в ко-
чевнических комплексах ближе всего пряжки из
“Царского кургана” (Атавин А.Г., 1996, табл. 16, 4),
п.5 к. 12 Портового (Баранов И.А., 1990, рис.40,17)
и Зиновьевки (Рыков П., 1929).
1в. Серебряная Т-образная бляшка (рис. 12, 7;
13, 2). Литая, на щитке U-образная прорезь; пряж-
ка крепилась к ремню при помощи двух шпеньков
с медными шайбочками. Высота - 3 см, ширина
— 2,1 см. По типу аналогична рассмотренной выше
поясной Т-образной бляшке.
1г. Железная петля (рис. 19, 6). Длина - 2,5 см,
ширина петли —1,8 см, ширина прорези - 0,8 см,
толщина — 0,4 см.
Местонахождение предмета в отчете не ука-
зано, но его принадлежность ножнам определяет-
ся благодаря наличию таких петель в п.З к.5 Ви-
ноградного (Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996,
рис.5, 8) и п.З к.5 Заплавки (Шалобуцов В.Н., 1983,
рис.1, 5). В аварском погребении из Кечкемета по-
добной петлей (Toth Е.Н., 1980, Abb. 17) крепился
к портупее колчан, с восточноевропейскими наход-
ками ее объединяет не только форма, но и располо-
жение в нижней части колчана, в то время как в Ви-
ноградном и Заплавке железная петля находилась у
нижнего выступа ножен. Еще одна похожая петля
найдена в к.80 Чир-Юрта (Магомедов М.Г., 1983,
рис. 19, 12), но ее местонахождение точно не ясно.
Мы полагаем, что в п.2 к.З Сивашовки петля так же
как и в п.З к.5 Виноградного находилась у нижнего
Р-образного выступа ножен, и к ней крепился ре-
мень портупеи.
1д. Овальная железная пряжка (рис.13, 16).
Рамка слегка утолщена на переднем конце, в сече-
нии подовальная. Язычок широкий, с выступом-фик-
сатором на заднем конце. Размеры рамки - 3x2,3 см.
Пряжка аналогична по типу рассмотренной выше
овальной обувной пряжке.
2. Боевой нож с узким лезвием и широким че-
решком (рис. 19, 9). В сечении клиновидный, чере-
шок плоский. Общая длина - 18,3 см, длина клинка
- 13,3 см, длина черешка - 5 см, ширина клинка
- 2 см. Судя по остаткам дерева, имел деревянную
ручку и был вложен в деревянные ножны.
Боевые, а точнее, универсальные ножи, слу-
жившие одновременно для разных целей, присут-
ствовали в целом ряде синхронных кочевнических
погребений, но непосредственно к тому же вариан-
ту, что и сивашовский, принадлежат только ножи из
п.2 к.З Сивашского (рис.32, 28), п.1 к.З Малой Тер-
новки (рис.40,2), п.2 к.5 Родионовки (рис.46,5), п.5
к.4 хут.Крупской (Атавин А.Г., 1996, табл.3,1), Уч-
Тепе (Иессен А.А., 1965, рис.25; 26,1); заметно ко-
роче (около 14 см) экземпляры из п.12 к.7 и п.1 к.8
Христофоровки (Prichodnyuk О., Fomenko V., 2003,
fig.2, 5; 3, 5). Близкий нож найден в аварском по-
гребении II среднеаварского периода из Кечкемета
(TothE.H., 1980, Abb.25).
Снаряжение лучника
Представлено сложносоставным луком и кол-
чаном со стрелами.
1. Сложносоставный лук сохранился плохо,
его остатки представлены лишь фрагментирован-
ными роговыми накладками.
1а. Концевая накладка (рис.20, 4). Дуговид-
ной формы, нижний конец обломан. По внутрен-
нему краю и снизу также по внешнему — густая
насечка, с внутренней стороны - борозды для
склейки. Сохранившаяся длина - 22 см, рекон-
струируемая полная - 25,5-28 см; ширина - 2
см; вырез для тетивы - на расстоянии 1,3 см от
края.
16. Фрагменты двух срединных боковых на-
кладок (рис.20, 1, 3). Трапециевидной формы, оба
конца обломаны, но по сохранившимся фрагмен-
там видно, что они были густо покрыты насечкой,
борозды для склейки покрывали также накладки и
с обратной стороны. Ширина - 3 см, сохранившая-
ся длина экземпляров - 13,5 и 20,5 см, реконструи-
руемая полная — 26-28 см.
1 в. Тыльная фронтальная накладка (рис.20,2).
Подпрямоугольной формы, но расширяется на кон-
цах, на которых с обратной стороны — насечки для
склейки. Сохранилась почти полностью: ширина
— 1-1,5 см, длина — 17 см.
283
Рис. 19. Погребение 2 к.З Сивашовки. Предметы из комплекса: 1 - кресало, 2 - кремень; 3 - кожаное
ушко кисета; 4, 5 — железные обоймы; 6 - железная петля ножен; 7 - нож; 8 — железный клинышек; 9
— боевой нож; 10-14 — железные наконечники стрел.
Fig. 19. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. The items from a complex: 1 - a fire steel; 2-a flint; 3-a
leather ear of a pouch; 4, 5 - iron beckets; 6-an iron loop of a sheath; 7—a knife; 8-a little iron wedge; 9-a
battle-knife; 10-14 - iron arrowheads.
284
Рис. 20. Погребение 2 к.З Сивашовки. Роговые накладки лука.
Fig. 20. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. Hom cover plates of a bow.
285
Судя по описанию, деревянная часть руко-
яти была склеена их двух частей. Реконструиру-
емая пропорция рукояти к длине концевых на-
кладок - 1 : 0,9-1.
По форме накладок лук из п.2 к.З Сивашовки
принадлежит к хорошо изученному “гунно-бол-
гарскому” типу, по терминологии А М.Савина и
А.И.Семенова (Савин А.М., Семенов А.И., 1995;
1998; 1999), поддержанной И.Л.Измайловым (Из-
майлов И.Л., 1998), или к “тюрко-хазарскому”
типу, по терминологии Е.В.Круглова (Круглов
Е.В., 20046). В рамках самого типа Е.В.Круглов вы-
деляет две типологические группы (А, Б) и группу
неопределимых луков (В). Лук из п.2 к.З Сивашов-
ки тяготеет к группе А-1, несмотря на несохранив-
шиеся фронтальные концевые накладки.
По оформлению окончания концевых накла-
док (округлые или ровные) сивашовским ближе на-
кладки из п.2 к.2 Сивашского (рис.34, 1, 5, 6), п.12
к. 13 Рисового (Щепинский А.А., Черепанова Е.Н.,
1969, рис.83,11) и к.1 Авиловского (Синицын И.В.,
1954, рис.2; 2а), а также нижние концевые наклад-
ки из п.12 к.7 Христофоровки (Prichodnyuk О., Fo-
menko V., 2003, fig.2, 14-15). Накладки подобного
облика хорошо известны и у авар (Garam Е., 1992,
Taf. 19, 1, 3; Balogh Cs., 2004, Abb.25, 4-7; Mada-
ras L., 2004, Abb .4), и в Приуралье (Werner J., 1956,
Taf.25, 4; Мажитов H.A., 1981, рис.8, 30, 31), и в
Восточном Приаралье (Левина Л.М., 1996, рис.87-
91), и на Алтае (Гаврилова А.А., 1965, табл.XX, IV,
8). По длине же срединных боковых накладок (26-
28 см) сивашовскому луку ближе всего накладки из
п.16 к. 14 Великой Знаменки (Андрух С. И., Тощев
Г.Н., 1991) - 27 см, Новиновки (Werner J., 1956,
Taf.25, 4) - около 27-28 см и ряда погребений из
Восточного Приаралья (Левина Л.М., 1996, рис.87-
91)- 26-30 см. Несколько длиннее рукояти у других
луков группы А, по Е.В.Круглову: к.1 Авиловского
- 30 см, п.2 к.2 Сивашского - 32 см, а п. 12 к. 13 Ри-
сового - около 34 см. Рукояти же группы Б, наобо-
рот, короче - 19-21 см (Круглов Е.В., 20046, с.254).
В системе Е.В.Круглова длина рукояти и фор-
ма концевых накладок взаимосвязаны с эволюци-
ей сложносоставного лука, причем, на наш взгляд,
речь идет не столько о внутреннекультурном раз-
витии собственно кочевнических луков, сколько об
определенных общих тенденциях, которым подчи-
нялось и развитие “сасанидского” лука. К примеру,
на блюде Ha4.IV в. изображен лук с очень длинны-
ми узкими концевыми накладками (Луконин В.Г.,
1977, ил. 164), характерными для “гуннских”
луков. На блюде с изображением Шапура II 2-й
пол.IV в. концевые накладки укорочены, но также
узкие (Луконин В.Г., 1977, ил. 166), а уже в руках
Пероза (459-484 гг) изображен лук с характерны-
ми более широкими концевыми накладками луков
VI-VII вв. (Луконин В.Г., 1977, ил. 167), которые
действительно появляются на рубеже V-VI вв. у
кочевников Поволжья (к. 18 Покровска) (Засецкая
И.П., 1994, табл.31, 10). Вновь изменяется лук в
нач.VIII в. - на блюде с изображением вельможи
концевые накладки лука еще более укорочены и
резко изогнуты (Луконин В.Г., 1977, ил. 170). По-
добный резкий изгиб зауженного окончания кон-
цевых накладок наблюдаем на луке из п.З к.5 Ви-
ноградного группы Б, по Е.В.Круглову (Орлов
Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.7, 3, 5), причем,
что интересно, в этом же комплексе оголовье ло-
шади украшала бляшка с пехлевийской надписью
(Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.З, 6), ясно
свидетельствующая о контактах данной группы ко-
чевников с сасанидским Ираном. Как показывают
изображения луков на костяных пластинах из к. 17
Чир-Юрта (Магомедов М.Г., 1975) и к.1 Шиловки
(Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.ХП, 1), лук “са-
санидского” типа отличался от лука восточноевро-
пейских кочевников выделенной рукоятью и вы-
гнутыми плечами, образуя в натянутом состоянии
традиционную еще для скифского лука 3-образную
кибить, а не С-образную тюркских луков. Тем не
менее, явные параллели в развитии “сасанидских”
и кочевнических луков указывают на их изменения
в одном направлении, очевидно, путем прямого за-
имствования удачных конструктивных решений в
применении роговых накладок, но не изменяя тра-
диции изготовления кибити, которые, разумеется,
нельзя было механически скопировать, даже разо-
брав “трофейный” тюркский лук.
Итак, морфологически лук из п.2 к.З Сива-
шовки несомненно принадлежит к группе А, по
Е.В.Круглову, но по длине накладок оказывается в
“промежуточной” позиции между более “архаич-
ными” луками группы А из п.12 к. 13 Рисового, п.2
к.2 Сивашского, к. 1 Авиловского и более “развиты-
ми” луками группы Б.
Судя по очень плохой сохранности сивашов-
ских накладок (в первую очередь, мы имеем ввиду
количество сломов), в таком состоянии накладки
уже практически не усиливали кибить, и лук фак-
тически не представлял собой реального боево-
го оружия. Е.В.Круглов обратил внимание в этом
плане на экологическую среду применения таких
луков, несомненно первоначально разработанных
для других климатических условий (Круглов Е.В.,
20046, с.255, 256).
Попытка А.М.Савина и А.И.Семенова за-
крепить за рассматриваемым типом луков термин
“гунно-болгарский” (Савин А.М., Семенов А.И.,
1995; 1998; 1999) опиралась на предположение о
их местном, восточноевропейском генезисе, нача-
того гуннами и продолженного далее булгарами. К
сожалению, фактов в пользу этого предположения
286
пока нет. Известные на данный момент булгарские
погребения koh.V-VI в. Северного Причерноморья
(Комар А.В., 2004а) не содержат выразительных в
типологическом плане накладок сложносоставного
лука; по отдельным обломкам нельзя проследить и
развитие лука VI в. в Поволжье. Единственная же
известная на сегодня зона достоверной эволюции
луков “гуннского” типа в рассматриваемый период
находится в Восточном Приаралье, где, ччто пока-
зательно, обнаружено и наибольшее число луков
этого типа (Левина Л.М., 1996, рис.87-91). Ареал
распространения луков группы А в VII в. охваты-
вал Среднее Подунавье, Северное Причерноморье,
Восточное Приазовье, Северный Кавказ, Нижнее
Заволжье, Башкирию, Южное Приуралье, Восточ-
ное Приаралье и Тянь-Шань. Эта область, разумеет-
ся, никак не может быть описанной в узких этниче-
ских терминах. К VIII в. ареал серьезно сократился:
носителями изживающей традиции остались только
болгары Подунавья (Йотов В., 2004, обр.4; табл.1-111)
и кочевники Волго-Донского региона (Круглов Е.В.,
2004а). Нельзя не согласиться с Е.В.Кругловым, что
“этническое” название рассматриваемого типа лука
“гунно-болгарский” некорректно, но и предложен-
ный исследователем взамен термин “тюрко-хазар-
ский тип” можно принять только в хронологиче-
ском смысле, так как распространение данного типа
лука в Восточной Европе действительно связано со
временем I Тюркского и раннего Хазарского кага-
натов. Пожалуй, корректнее всего в нашем случае
будет полный отказ от “этнизирующих” названий
и использование термина, образованного от места
первой находки такого лука, т.е. “авиловский тип”.
2а. Берестяной колчан “с карманом” (рис.21).
Каркас колчана состоял из овального деревянного
дна в виде дощечки и двух узких вертикальных
планок высотой до устья (рис.21,2). Сверху каркас
был обтянут берестой с тисненным орнаментом
(рис.22,4). Высота кармана - 15 см, ширина колча-
на у дна - 16 см, ширина в самой узкой части - 10
см, общая длина в отчете не указана. Стрелы были
вложены в колчан наконечниками вниз.
Реконструкция сивашовского колчана В.В. До-
рофеева (рис.22, 1) опубликована П.П.Толочко
(Толочко П.П., 1999). Согласно ей, форма колчана
была трапециевидной, сужающейся кверху, а об-
щая длина колчана составляла около 65 см. Но, со-
гласно схематическому рисунку колчана на плане
(рис.5, 2; 22, 2), длина колчана составляла около
80 см. Реконструкция колчана по этим пропорциям
дана на рисунке (рис.22, 3). Впрочем, локализация
колчана на первоначальном плане совсем не в том
месте, где он находился, согласно полевым фото-
графиям, позволяет высказать сомнения в точно-
сти и этого рисунка, к сожалению, набросаного на
план явно позже и без надлежащей проверки.
Итак, главным источником для реконструкции
колчана становятся полевые фотографии (6 различ-
ных), дающие его вид in situ с 3-х ракурсов: с юга
(рис.21), запада (рис.6, 1) и севера. Первая важная
деталь, бросающаяся в глаза, - устье колчана на
самом деле расширяется кверху, а максимальное
сужение приходится приблизительно на уровень
2/3 высоты колчана. Эта особенность формы не-
сомненна, поскольку она задавалась прогнутыми в
стороны вертикальными планками каркаса. Вторая
деталь — пропорции ширины дна, устья, ширины и
высоты кармана на фотографиях явно не совпада-
ют с рисунком плана именно из-за заданного под
линейку трапециевидного контура колчана. Прори-
совка контуров по фотографиям дала совершенно
другой результат (рис.22, 5): ширина устья равна
ширине дна, т.е. 16 см, высота кармана составила
около 18 см, его максимальная ширина - около 17
см, а общая длина колчана составила около 84 см.
Изучение фотографий (рис.21, 2) также позволи-
ло установить, что ниже зафиксированного про-
рисовкой орнамента фриза из полуовалов (рис.22,
4) расположены еще три вдавленные линии, ниже
которых наблюдается начало еще одного фриза из
полуовалов меньшей высоты, ограниченных снизу
как минимум одной линией. Продолжался ли ор-
намент ниже и в каком виде, не ясно, но сам низ
колчана также не был гладким - на нем фиксируют-
ся несколько рядов поперечных линий. Эти наблю-
дения позволили предложить следующую рекон-
струкцию декора колчана (рис.22, 5). Из-за плохой
сохранности кармана степень загиба его боков не
установлена - на реконструкции они даны невысо-
кими, хотя в реальности могли быть гораздо более
выраженными.
Результат реконструкции показал, что перед
нами тип легкого берестяного колчана с высоким
расширяющимся кверху карманом и с расширяю-
щимся низом, а не трапециевидный с узкими ус-
тьем и карманом. Последний тип действительно
известен в VII в. по живописи Пенджикента (Беле-
ницкий А.М., 1973, илл.9; 12) и тюркским наскаль-
ным рисункам (Могильников В.А., 1981, рис.21,
1, 5, 10), а также по находке деревянной модели в
могильнике Астана в Восточном Туркестане (Вос-
точный Туркестан ..., 1995, табл.46, 11). Но реаль-
ный вариант реконструкции сивашовского колчана
находит не только изобразительные параллели в
живописи Восточного Туркестана koh.VII — IX в.
(Восточный Туркестан ..., 1995, табл.46, 7, 9), но и
надежные археологические аналогии в целом ряде
памятников VIII-IX вв.: на Алтае (Киселев С.В.,
1949, табл.Ь, 24), в Хакасии (Кызласов Л.Р., 1981а,
рис.28, 30; Киселев С.В., 1949, табл.ЕУШ, 2), Туве
(Кызласов Л.Р., 19816, рис.30, 88). В последнем ре-
гионе подобный легкий тип колчана сосуществует
287
Рис. 21. Погребение 2 к.З Сивашовки. Остатки колчана in situ.
Fig. 21. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. The remains of a quiver in situ.
в V1I-IX вв. с более тяжелым типом, обнаруженным
в Перещепине (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.87)
и аварских комплексах из Бочи (Garam Е., 1993,
Та£13-16) и Кунбабоня (Toth Е.Н., Horvath А., 1992,
Taf.XX; XXI). Его более простой вариант с костя-
ными накладками раширяющегося кверху кармана
обнаружен в аварском п. 1 Очёд-МРТ 96а (Madaras
L., 2004, Abb.2; 3) II среднеаварского периода. В от-
личие от аварского колчана из Очёда, в реконстру-
ированном нами варианте у сивашовского кармана
(рис.22,5) получились невысокие бортики. Судя по
изображению аналогичного киргизского колчана
на поясе всадника с луки седла из к.6 Копейского
чаатаса (Конь и всадник ..., 2003, кат. 105), в таких
288
Рис. 22. Погребение 2 к.З Сивашовки. Колчан: I —реконструкция В.В.Дорофеева; 2 — рисунок
на плане; 3 -реконструкция по рисунку плана; 4 - прорисовка сохранившихся элементов декора; 5
-реконструкция колчана по фотографиям in situ.
Fig. 22. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. A quiver: 1 — a reconstruction ofV.V.Dorofeiev; 2 — a drawing
on the layout; 3 — a reconstruction by a drawing on layout; 4 —a plotting of preserved decor elements; 5 — a
reconstruction of a quiver by photos in situ.
289
случаях к устью колчана крепился небольшой ко-
жаный чехол, закрывавший стрелы в обычной си-
туации.
К сожалению, единственный сохранившийся
берестяной колчан из синхронных восточноевро-
пейских подкурганных захоронений - из к.1 Ави-
ловского (Синицын И.В., 1954, рис.1) - разрушен
в верхней части. Сохранившаяся же нижняя поло-
вина полностью аналогична сивашовскому колча-
ну, хотя дно и несколько шире - 18 см. Довольно
неожиданна общая деталь сивашовского и авилов-
ского колчанов - стрелы в них вложены наконечни-
ками вниз. Учитывая, что и в центральноазиатской,
и в аварской традиции стрелы в подобные колчаны
вкладывались наконечниками вверх, можно допу-
стить либо другой принцип ношения колчана (на-
пример, за спиной), либо же предположить, что в
данном случае перед нами элемент погребального
обряда с переворачиванием стрел.
Декор сивашовского колчана - тиснение по
бересте в виде удлиненных овалов, разделенных
пополам, с выделением элемента композиции в
виде вписанных кружочков - ближайшие аналогии
находит в тиснении на берестяной обкладке ножен
меча в п.11 к.11 Яблони (Орлов Р.С., 1999, рис.2).
На основании также близкой аналогии декору на
тисненых металлических обкладках из Вознесенки
(Гршченко В.А., 1950, табл.1У) этот комплекс пер-
воначально был датирован Р. (Юрловым нач.VIII в.
(Орлов Р.С., 1985, с. 104), но затем благодаря другим
стилистическим наблюдениям дата была пересмо-
трена в сторону IX в. (Орлов Р.С., 1999, с.179-181).
В настоящее время датировка одной из использо-
ванных аналогий - наконечника из Веселовского
кургана уточнена - сер.VIII в. (Комар А.В., 1999); в
рамках VIII в. датируются и позднеаварские пояс-
ные детали с подобным же оформлением наконеч-
ников (Орлов Р.С., 1999, рис.З, 4, 8), а очень близ-
кий яблонскому декор обкладок меча из аварского
п.2 могильника Деск-М (Balogh Cs., 2004, Abb. 14,
28) датируется I среднеаварским периодом, т.е. не
позже VII в. Погребальный обряд погребения из
Яблони, особенно ориентировка на СВВ, абсолют-
но не характерны для раннепеченежского времени,
где полностью доминирует западная ориентировка.
Еще более проблематичной выглядит датировка IX
в. двулезвийного меча без перекрестья (Орлов Р.С.,
1999, рис.1, 7), хотя, напомним, такие же двулез-
вийные мечи обнаружены в п.5 к. 12 Портового и
п.5 к.4 Крупской, обломок двулезвийного клинка
найден в Перещепине, а в п.З к.5 Заплавки был дву-
лезвийный меч с прямым перекрестьем. Учитывая
эти обстоятельства, есть все основания вернуться
к первоначальной датировке п.11 к. 11 Яблони нач.
VIII в., что действительно относит берестяные из-
делия из Сивашовки и Яблонь к одному культурно-
му кругу. Второй комплекс рассматриваемого круга,
где находим точную аналогию фризу сивашовского
колчана в виде сегментов полуовалов, — это п.З к.ЗО
Калининской, где так декорирована костяная на-
кладка, вполне возможно, колчанная (Атавин А.Г.,
1996, табл. 15, 6).
Из использованных на сивашовском колча-
не орнаментальных мотивов более всего создают
впечатление “среднеазиатского колорита” фризы
из полуовалов, характерные для уйгурских ваз
VIII-IX вв (Кызласов Л.Р., 19816, рис.30, 3), рас-
писной керамики Восточного Приаралья (Левина
Л.М., 1996, рис.79) и Тохаристана (Соловьев В.С.,
1996, рис.41, 7. 4), лепной керамики гузов IX-X вв.
(Плетнева С.А., 1981, рис.82, 27, 28, 30). Но более
близкие мотивы находим на тувинских тисненых
кожаных сосудах - те же “двойные” полуовалы
и овалы с вписанными черточками (Вайнштейн
С.И., 1972, рис.27. Г, 1991, рис.56, 5), фризы из
“двойных” полуовалов также использовались на
деревянной посуде тувинцев (Вайнштейн С.И.,
1991, рис.48, 8; 59,7).
Традиции использования бересты для изго-
товления предметов домашней утвари наиболее
развиты у тюркских народов Алтая, Тувы, Хака-
сии, Якутии и других регионов, где наблюдается
соседство степной и лесной зон (Вайнштейн С.И.,
1972, с.251; Сельскому учителю о народных ...,
1983, с.150-152, 197). Наличие подобных развитых
традиций у кочевников Северного Причерномо-
рья VII - нач.VIII в. однозначно свидетельствует
о миграции данного населения в Европу из схожих
ландшафтных зон.
3. Портупея колчана.
К портупее достоверно относятся две пряжки
с бронзовыми “заклепками”; также, возможно, к
комплекту могли принадлежать и маленькая сере-
бряная “двурогая” бляшка с наконечником.
За. Серебряные пряжки с трапециевидной
рамкой и трапециевидным щитком - 2 экз. (рис. 12,
24, 25; 13, 22, 23). Вылиты из низкопробного сере-
бряного сплава; язычок узкий, железный, плотно
прилегает к рамке (на одном из экземпляров об-
ломан). Крепились к ремню при помощи шпенька
и медной шайбочки. Длина — 1,7-1,8 см, размеры
рамки - 0,8х 1,5-1,6 см, щитка - 0,8x1,1 см, прорезь
рамки - 1 см. Аналогичны рассмотренной выше
портупейной пряжке меча.
36. Бронзовые “заклепки” - 2 экз. (рис. 13,12).
Диаметр шляпок - 0,9 см; с обратной стороны при-
паяны шпеньки длиной 0,4 см, которыми при помо-
щи медных шайбочек бляшки крепили ремень.
Зв. Серебряная “двурогая” бляшка с боковыми
вырезами и 4 отверстиями (рис. 12,13; 13,14). Кре-
пились к ремню при помощи двух шпеньков. Длина
— 2,2 см, ширина — 1,7 см.
290
Бляшка напоминает маленький вариант “дву-
рогой” поясной бляшки (рис. 13, 5). Точная анало-
гия известна лишь из п.2 к.29 Чапаевского (Атавин
А.Г., 1996, табл.7, 9). Более отдаленными вариан-
тами можно считать бляшки из кугульского склепа
3 (Рунич А.П., 1979, рис.6, 23), п.5 к. 12 Портового
(Айбабин А.И., 1985, рис.8, 26) и Белой в Приура-
лье (Balint Cs., 1992, Taf.59, 5-7).
Зг. Серебряный наконечник ремешка с боко-
выми вырезами (рис. 12, 9; 14, 6). Литой, сверху
прочерчены две горизонтальные линии, в верхней
части - треугольная, а ниже - фигурная прорези.
Крепился к ремню двумя шпеньками, слегка рас-
клепанными на концах, и медными шайбочками.
Высота - 2,9 см, ширина - 1,4 см.
Наконечник аналогичен рассмотренному
выше из поясного набора (рис. 14, 10), но отличает-
ся от него способом крепления (при помощи шай-
бочек) и более мелкими размерами.
Полная реконструкция портупеи на основа-
нии взаиморасположения деталей маловозможна.
Мы можем лишь констатировать, что в отличие от
деревянного колчана из п.7 к. 1 Костогрызово, кото-
рый подвешивался при помощи ремня с большой
пряжкой и железного колчанного крюка на ремешке
снизу колчана, сивашовский колчан подвешивался
двумя ремнями с небольшими пряжками, а снизу
располагался декоративный ремешок с наконечни-
ком и бляшкой. Интересно при этом, что в Косто-
грызово наконечники стрел располагались острием
вверх, а в Сивашовке — вниз, что подталкивает к
предположению о различных способах ношения
колчана. Две одинаковые пряжечки свидетельству-
ют о двух одинаковых узких ремешках, очевидно,
крепившихся к жестким планкам каркаса колчана.
При ношении колчана у бедра верхний ремешок
перебрасывался через плечо, а нижний - вокруг по-
яса. При его же расположении за спиной ремешки
перебрасывались крест-накрест.
Интересно отметить еще одну деталь: реме-
шок портупеи колчана, судя по аналогичности пря-
жек, был выполнен вместе с портупеей меча, а, судя
по аналогичности наконечника с боковыми выреза-
ми - поясному, сделано это было одновременно с
комплектом первого поясного набора, т.е. одновре-
менно с получением звания “десятника” и титула
куркапына.
4. Наконечники стрел.
4а. Железные черешковые трехлопастные на-
конечники стрел с упором - 2 экз. (рис. 19, 12, 13).
Один целый, второй поврежденный. Размеры цело-
го экземпляра: длина - 10,1 см, длина черешка - 4,2
см, ширина пера - 2,1 см, ширина упора - 1 см.
Это наиболее распространенный тип наконеч-
ников стрел рассматриваемой эпохи, в классифи-
кации А.Ф.Медведева ему ближе все наконечники
типа 15 (Медведев А.Ф., 1966, с.59). В кочевни-
ческих погребениях аналогичные стрелы входили
в колчанные наборы п.2 к.2 Сивашского (рис.32,
32-35), п.7 к. 1 Костогрызово (рис.39, 1-3), п. 12 к.7
Христофоровки (Prichodnyuk О., Fomenko V., 2003,
fig.2, 7-10), к.35 Виноградного (Орлов Р.С., Рас-
самакин Ю.Я., 1996, рис.8, 2, 3), к.1 Авиловского
(Синицын И.В., 1954, рис.4), п.12 к.1 Верхне-По-
громного I (Шилов В.П., 1975, рис.35, 10).
36. Железный черешковый трехгранный нако-
нечник стрелы (рис. 19,11). Поврежден, общая дли-
на и длина черешка не восстанавливаются, диаметр
черешка - 0,5 см, ширина головки - 1,3 см.
Трехгранные наконечники традиционно трак-
туются как бронебойные, предназначенные для
пробивания доспеха. Единичность же подобных
находок в кочевнических погребениях рассматри-
ваемого хронологического среза свидетельству-
ет о крайне слабой степени покрытия тел воинов
противника доспехами. Единственный предмет из
других подкурганных захоронений, которой можно
трактовать как бронебойный наконечник, это не-
большое “шильце” из п.З к.30 Калининской (Ата-
вин А.Г., 1996, табл. 14, 7), специализированное для
пробивания кольчуги. Большой набор подобных
узких трехгранных наконечников обнаружен в Воз-
ненском комплексе, а их широкое распространение
в VIII в. явно связано с внедрением кольчужного
доспеха. Бронебойные наконечники типа 76, по
А.Ф.Медведеву, в основном мельче по размерам
(Медведев А.Ф., 1966, с.79), они принадлежат к
эпохе доминирования кольчуги. Мощный же нако-
нечник из п.2 к.З Сивашовки скорее предназначал-
ся для ламеллярного доспеха.
4в. Железный черешковый наконечник с пло-
ским пером (рис. 19, 14). Общая длина - 10,5 см,
длина черешка - 6,4 см, диаметр - 0,6 см, ширина
пера — 2,8 см, толщина - 0,5 см.
Аналогичный срезень найден в п.7 к. 1 Косто-
грызово (рис.39, 5), более отдаленные ромбовид-
ные экземпляры из п.З к.30 Калининской (Атавин
А.Г., 1996, табл. 14, 2, 3).
4г. Фрагмент железный черешкового трех-
гранного или трехлопастного наконечника стрелы
с упором (рис. 19,10). Общая длина фрагмента - 5,4
см, длина черешка - 4,2 см, ширина упора - 1 см.
4д. Деревянный черешковый наконечник стре-
лы (рис.27, 5). Подконусовидной формы, но оваль-
ный в сечении, черешок обломан. Длина - 6,5 см,
ширина пера -1,2 см, ширина черешка - 0,9 см.
Из-за плохой сохранности дерева в других
синхронных погребениях прямых аналогий не
имеет, а из свода А.Ф.Медведева можно отметить
лишь близкие формы костяных наконечников X-XI
вв. (Медведев А.Ф., 1966, табл. 19, 40; 22, 1, 33).
Тупые деревянные наконечники предназначались
291
для охоты на небольшого пушного зверя. Набор
аналогичных небольших наконечников обнаружен
в п.5 Кудыргэ (Гаврилова А.А., 1965, табл.Х!, 1-7),
но “калибр” сивашовского наконечника гораздо
больше - подобная стрела предназначалась не для
белок, а для более крупной дичи - лис и зайцев.
4е. Костяное ушко стрелы (рис.27, 6). Упло-
щенное, черешок обломан. Общая длина - 2,1 см,
ширина упора -1,1 см, глубина выреза для тетивы
- 0,5 см.
Точное местонахождение не указано, но весь-
ма вероятно, что ушко комплектно деревянному
наконечнику стрелы, вынутой из колчана. Судя
по остаткам древков стрел из других синхронных
кочевнических погребений и более поздних ком-
плексов Х-ХП вв. (Вайнштейн С.И., 1966, рис. 10,
105; Медведев А.Ф., 1966, табл. 11), традиционным
материалом для ушка стрелы были твердые породы
древесины. Костяное же ушко указывало на стрелу
“многоразового использования”, которую подби-
рали и использовали вновь. Из колчанного набора
п.2 к.З Сивашовки более всего такой характеристи-
ке соответствует именно стрела с деревянным на-
конечником. Точные аналогии в рассматриваемом
хронологическом срезе нам не известны, из более
поздних можно отметить лишь костяное ушко из
Сувара (Медведев А.Ф., 1966, табл.11,10).
Снаряжение коня
1. Фрагментированные железные удила с
“восьмеркообразными” окончаниями (рис.26, 3).
Грызла двучастные, реконструируемая длина звена
- 12,5 см, диаметр колец для псалиев — 2,5 см, ко-
лец для повода - 2,3 см.
Аналогичные удила находились в Арцибаше-
ве (Монгайт А.Л., 1951, рис.43, 17), Вознесенке
(Гршчепко В.А., 1950, табл.1, 5), Глодосах (Смь
ленко А.Т., 1965, рис.26, 5), но, в целом, этот тип
грызл ведущий для удил с псалиями в комплексах
раннесредневековых кочевников Восточной Евро-
пы V-X вв.
В кольца грызл сивашовских удил были
вставлены псалии из органического материала.
Их форму позволяют приблизительно представить
псалии из погребений Южного Приуралья (Ма-
житов Н.А., 1981, рис.8, 24, 25), Восточного При-
аралья (Левина Л.М., 1996, рис.94, 1-3, 7), а также
описание псалиев из п.12 к.1 Верхне-Погромного
I, также имевших два отверстия для ремня (Шилов
В.П., 1975, с.47). Сам способ крепления ремня по-
вода в п.2 к.З Сивашовки не совсем ясен: полевая
фотография (рис.9, 4) показывает, что ремень не
крепился к кольцу, а образовывал широкую петлю
и пропускался снизу в кольцо для псалиев. Объ-
яснить подобную картину, на наш взгляд, позволя-
ют данные этнографии — у тувинцев к недоуздку
обычно крепился кожаный чумбур, служивший
для привязывания лошади (Вайнштейн С.И., 1991,
с.211).
2. Серебряные литые украшения узды.
2а. Двущитковые бляшки с четырьмя отвер-
стиями-2 экз.(рис.12, 16, 17; 13, 7, 8). У нижнего
края щитков нанесены по две углубленные линии,
линии прочерчены и от отверстий к краю щитков.
Крепились к ремню двумя шпеньками с медными
шайбочками. Длина - 3,1 см, ширина - 1,2-1,3 см.
По А.И.Айбабину, - “бобовидные” бляшки
варианта 1 (Айбабин А.И., 1990, с.54: рис.51, 9,
10), по Ч.Балинту, — “симметричные щитовидные”
бляшки “восточноевропейской группы” (Balint
Cs., 1992, S.426; Taf.44, 7, 8), по И.О.Гавритухи-
ну, - “горизонтальносимметричные” накладки
типа 3 варианта 36 (Гавритухин И.О., Обломский
А.М., 1996, с.27; рис.40, 35, 36), в классификации
В.Б.Ковалевской - тип 3 отдела 34 (Ковалевская
В.Б., 2000, с. 159). Основная масса находок про-
исходит из Крыма, но единичные находки извест-
ны также в славянских кладах (Мартыновка) и на
Северном Кавказе. В кочевнических погребениях
бляшки этого варианта известны только в п.7 к. 7
Христофоровки (Prichodnyuk О., Fomenko V., 2003,
fig-1, И).
26. Бляшки в виде круга со щитком (рис. 12,
15; 13, 15). На круглой части по 3 отверстия, на
щитке - по 2, от отверстий к краю бляшек прочер-
чены линии. Крепились к ремню при помощи двух
расклепанных на концах шпеньков. Длина - 2,8 см,
ширина - 1,6 см.
Аналогичные бляшки были в Епифанове (Без-
углов С И., 1985, рис.1, 10) и к.14 Белозерки (Ска-
довский Л.Г., 1897, рис.49), прессованный вариант
украшал сбрую в п.5 к. 12 Портового (Айбабин
А.И., 1985, рис.8, 34, 36). Бляшки того же стиля с
прямоугольным щитком были в Епифанове и п.10
к.4 Калининской (Атавин А.Г., 1996, табл. 10, 7),
без щитка — в Арцибашеве (Монгайт А.Л., 1951,
рис.43, 11). Бляшки этого варианта известны на
Северном Кавказе в к. 17 Чми (Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, рис.82, 71) и в Поволжье
-п.32 Селиксы (Богачев А.В., 1992, рис.27), схема-
тизированные варианты - в кат.29 Мокрой Балки
(Афанасьев Г.Е., Рунич А.П., 2001, рис.47,10) и п.1
Манякского могильника в Приуралье (Мажитов
Н.А., 1981, рис.З, 9).
2в. “Восьмеркообразная” бляшка (рис. 12, 75;
13, 10). Центр обозначен горизонтальной прочер-
ченной линией, на верхней и нижней частях по два
отверстия, от которых к краям бляшки прочерче-
ны линии. Крепилась к ремню при помощи двух
шпеньков. Длина - 2,2 см, ширина — 1,4 см.
292
Бляшка оригинальна, но, скорее всего, она яв-
ляется литым вариантом распространенных “вось-
меркообразных” бляшек варианта 2, по А.И.Айба-
бину (Айбабин А.И., 1990, с.54; рис.51,3), или типа
1 отдела 31, по В.Б.Ковалевской (Ковалевская В.Б.,
2000, с. 158). В кочевнических комплексах послед-
ние были в п.12 к.8 Богачевки и Зиновьевке.
2г. Наконечники с прорезью в виде “замоч-
ной скважины” - 2 экз. (рис. 12, 29, 30; 14, 8, 9). В
верхней части прочерчены две горизонтальные ли-
нии, также линии прочерчены и от двух отверстий
к краям бляшек; один из экземпляров с литейным
дефектом. Крепились к ремню при помощи двух
шпеньков. Длина - 2 см, ширина - 1,2-1,3 см.
Наконечники относятся к варианту 2 подти-
па 1 типа 6 подотдела 1 отдела 1, по В.Б.Ковалев-
ской, причем подавляющее большинство учтенных
исследовательницей экземпляров происходит из
комплексов Северного Кавказа (Ковалевская В.Б.,
2000, с. 119). В кочевнических комплексах такие
бляшки также оказываются весьма распространен-
ными - п.4 к.1 Изобильного (Айбабин А.И., 1999,
рис.35, 9, 10, 14), п.12 к.8 Богачевки (Генинг В.В.,
Корпусова В.Н., 1989, рис. 10, 2), п.1 к. 8 Христофо-
ровки (Prichodnyuk О., Fomenko V., 2003, fig.3, 3),
“Царский курган” (Атавин А.Г., 1996, табл. 17, б, 7),
п.7 к.1 Бережновки I (Синицын И.В., 1959, рис.34,
1) и п.1 к.111 Бережновки II (Синицын И.В., 1960,
рис.39,14).
Реконструкция узды на основании располо-
жения бляшек in situ позволяет уверенно говорить
лишь о расположении двущитковых бляшек сим-
метрично на правом и левом нащечных ремнях, а
наконечники так же симметрично свисали с ремня
оголовья. Остальные бляшки обнаружены слева от
лошади, но интерпретация зафиксированного на
удилах кожаного ремня не как повода, а как рем-
ня для привязывания к коновязи, позволяет пред-
положить, что сам повод был отброшен влево, где
и находились “восьмеркообразная” и двучастные
бляшки. В целом, этот облик узды полностью соот-
ветствует рисунку на костяной обкладке лук седла
из к.1 Шиловки (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.
XII, 7).
3. Седло (рис.23) плохой сохранности, состо-
яло из двух деревянных полок ленчика, задней и
передней (не сохранилась) лук, а также кольчуж-
ной бармицы для передней луки. Поскольку взять
монолитом седло не удалось, на рис.24 представ-
лены зарисовки сохранившихся частей седла после
его снятия.
За. Деревянные полки ленчика (рис.23; 24, 2,
3). Прогнутые, состояли из доски толщиной 4 см
и более тонкой задней части, возможно, выполнен-
ной из другой доски. На концах полок расположе-
ны отверстия для их скрепления ремнями: 2 — на
заднем, и как минимум 3 - на переднем. Размер
фрагмента правой полки, сохранившейся чуть луч-
ше, 33x17 см, полная же реконструируемая длина
полок - около 55 см.
36. Деревянная задняя лука седла (рис.24, 7).
Сохранилась частично. Дуговидной формы, рекон-
струируются 5 отверстий для скрепления с полка-
ми ленчика. Максимальная ширина - 3 см, толщи-
на — 1,4 см, реконструируемая высота - около 12
см, расстояние между концами - около 23 см.
Зв. Кольчужная бармица передней луки седла
(рис.24, 4). Плохой сохранности, контур подтрапе-
циевидный, скругленный вверху, повторяет форму
передней луки и паза между ленчиками. Состоит из
колец диаметром 0,6-0,7 см, к луке крепилась тремя
медными гвоздиками со шляпками диаметром 0,8
см. Размеры: около 13x16 см.
Небольшие фрагменты кольчуги в погребе-
ниях VII - нач.VIII в. представлены, в основном, в
комплексах высшего социального ранга — в Келеге-
ях, Вознесенке, Новых Санжарах; из подкурганных
— только в “Царском кургане”. В Сивашовке пред-
назначение бармицы довольно прозрачно - она за-
щищала всадника от фронтального копьевого удара
справа от головы лошади.
Отпечаток передней луки на кольчужной бар-
мице (рис.25, 7) позволил при помощи изготовле-
ния модели предложить приблизительную рекон-
струкцию луки (рис.25, 2, 3). Отметим сразу, что
первое визуальное впечатление о сходстве отпечат-
ка (рис.25, 7) с массивной задней лукой тюркско-
го седла VIII-IX вв. из Кара-Булуна (Могильников
В.А., 1981, рис.20, 57) оказалось ошибочным. На
верхнем крае бармицы четко виден глубокий от-
печаток внутреннего полуовального выреза луки, а
прибивалась бармица явно к верхнему краю луки.
Это позволяет заключить, что лука не прижималась
плотно по центру выреза к седлу (т.е. была высоко
посаженной), а ее ширина составляла около 3-5 см.
Степень изгиба показывает, что лука была выпол-
нена из тонкой дощечки, согнутой в распаренном
состоянии.
Общий реконструируемый облик сивашов-
ского седла (рис.25, 4) характеризирует его как
жесткое седло с глубокими ленчиками, невысокой
наклонной задней лукой и более высокой наклон-
ной передней, чья высота достигалась прогибом
ленчиков и высоко приподнятым положением
луки.
По форме ленчиков и задней луки сивашов-
ское седло полностью аналогично седлу из п.5 к.9
Бородаевки (Синицын И.В., 1947, табл.1Х). Несо-
мненно относятся к этому типу, хотя и несколько
отличаются в деталях, седло из к. 17 Чир-Юрта
(Магомедов М.Г., 1975, рис.1, 75) и два седла из
Галиатского склепа (Крупнов Е.И., 1938, рис.2;
293
Рис. 23. Погребение 2 к.З Сивашовки. Седло in situ: 1 - вид сверху с ЮВ; 2 - вид сбоку с СЗ.
Fig. 23. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. A saddle in situ: 1 — a top view from the SE; 2 —a side view from
the NW.
294
Рис. 24. Погребение 2 к.З Сивашовки. Детали седла: 1 - задняя лука; 2, 3- деревянные полки; 4
— кольчужная бармица передней луки.
Fig. 24. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. Parts of a saddle: 1 - a rear arch; 2, 3- wooden ledges; 4-a
chain armour covering of a front arch.
295
Рис. 25. Погребение 2 к.З Сивашовки. Седло: 1 - отпечаток передней луки; 2 -реконструкция
передней луки; 3 — реконструкция крепления бармицы; 4 —реконструкция седла.
Fig. 25. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. A saddle: 1 — a trace of a front arch; 2-a reconstruction of a
front arch; 3 — a reconstruction of a chain armour covering attachment; 4 — a reconstruction of a saddle.
Конь и всадник ..., 2003, кат.ПО). Склеп из Гали-
ата четко датирован арабским дирхемом ал-Басры
700/701 гг, но по стременам здесь выделяются два
комплекта снаряжения лошади - нач.VIII в. (“вось-
меркообразные” стремена) и сер. VIII в. (аркообраз-
ные стремена). В к. 17 Чир-Юрта находилась сабля
с сильно загнутым острием и обкладка с декором
пальметтами стиля Вознесенского комплекса, кото-
рые уверенно датируют погребение нач.VIII в. По-
скольку все аналогии относились исключительно
к VIII в., А.К.Амброз датировал седло из Борода-
евки нач.VIII (Амброз А.К., 1981, с. 13). С.И.Вайн-
штейн разместил его в своей эволюционной схеме
в позиции VIII в. (Вайнштейн С.И., 1972, с. 135), а
Л.Р.Кызласов отнес бородаевское седло уже к наи-
более развитым образцам IX-X вв. (Кызласов Л.Р.,
1979, рис.96). Совпадение типа бородаевского и
сивашовского седел позволяет по-другому оценить
их позицию, поскольку дата сивашовского седла
достоверно не выходит за рамки VII в.
Существующие в литературе схемы эволюции
тюркского седла А.А.Гавриловой (Гаврилова А.А.,
1965, с.85, 86), С.И.Вайнштейна (Вайнштейн С.И.,
1972, с. 132-136; 1991, с.214-226), А.К.Амброза (Ам-
броз А.К., 19736; 1979) и Л.Р.Кызласова (Кызласов
Л.Р., 1979, с. 135-138) основаны на разных подходах,
в первую очередь, из-за расхождений в выборе хро-
нологически значимых признаков. Выборка вос-
точноевропейских седел VII — нач-VIII в. в нашем
распоряжении пока невелика, но она представлена
комплексами с четкими абсолютными датами. Это
позволяет нам рассмотреть различия деталей седел
в достоверном эволюционном ряду.
По пропорциям ленчиков седла распадают-
ся на две группы: длинные — Сивашовка, Борода-
евка, Галиат-1, и короткие - Чир-Юрт, Галиат-2.
296
Конструкция деревянных полок также разбивает
седла на две группы: I — седла из Сивашовки и Бо-
родаевки; II - к. 17 Чир-Юрта и галиатские седла
с утоныпением не только заднего, но и переднего
края полок. По форме передней луки выделяются
три варианта. Первый вариант - реконструирован-
ная наклонная лука седла из Сивашовки. Внешне ей
близка массивная лука галиатского седла, которая
также слегка наклонена вперед, но по конструкции
ей ближе все-таки луки из тонких дощечек, из кото-
рых наклон вперед с небольшим изгибом, возмож-
но, имела лука седла из к. 17 Чир-Юрта, но она бли-
же второму варианту. Второй вариант - дуговидные
тонкие луки седел из Бородаевки (Синицын И.В.,
1947, табл.ГХ), Перещепины (Залесская В.Н. и др.,
1997, кат.88) и к.1 Шиловки (Багаутдинов Р.С. и др.,
1998, табл.ХИ, 7); третий - массивные подтрапецие-
видные вертикальные луки седел из Галиата (Вайн-
штейн С.И., 1972, рис. 13, 20). Задние луки по фор-
ме разделяются на две группы: с узкой дуговидной
слегка наклонной назад лукой - Сивашовка, Боро-
даевка, Перещепина, и с более широкой выступаю-
щей лукой - к. 17 Чир-Юрта, Галиат. Но деление на
варианты по конструктивной нагрузке лук несколь-
ко другое. Вариант 1 - узкие луки из Сивашовки и
Бородаевки, которые не служили опорой для спи-
ны и лишь фиксировали подушку седла. Вариант
2 - более высокие луки с выступающей над поду-
шкой частью, декорированной металлическими или
костяными накладками из Перещепины и к. 17 Чир-
Юрта. Третий вариант - крупные наклонные луки с
вырезом по центру из Галиата.
Изобразительные источники о восточноевро-
пейских седлах рассматриваемого периода ограни-
чиваются костяными обкладками лук седла из к. 1
Шиловки (Багаутдинов Р.С. идр., 1998, табл.ХИ, 1).
Здесь изображены четыре оседланных коня. Седло
ближнего - небольшое по размерам, ленчик с лопа-
стями, задняя лука невысокая наклонная, передняя
высокая, вертикальная. Седло второго коня видно
лишь частично - невысокая наклонная задняя лука
и более высокая дуговидная передняя. Третье седло
крупнее по размерам, ленчики глубже, задняя лука
невысокая, но шире, передняя - высокая вертикаль-
ная более массивная. Четвертое седло практически
закрыто - видно лишь вертикальную высокую пе-
реднюю луку, слегка отклоненную назад. Седло 1
ближе всего седлу из к. 17 Чир-Юрта, что не удиви-
тельно в силу синхронности этих комплексов. Сед-
ло 2 интересно подчеркиванием узкой дуговидной
передней луки, аналогичной седлам из Бородаевки
и Перещепины. Седло 3 по пропорциям ленчиков
ближе всего седлам из Сивашовки и Бородаевки,
но широкая задняя лука и высокая массивная вер-
тикальная передняя сближает это седло с галиат-
скими.
Таким образом, все известные на сегодня сед-
ла VII - 1-й пол.VIII в. из восточноевропейских
комплексов в целом принадлежат к одному типу,
в рамках которого выделяются варианты по форме
передней и задней лук. Меньше всего видоизмене-
ний за период VII -1 -й пол.VIII в. претерпела форма
ленчиков - в VIII в. усложнилась лишь конструкция
переднего края полок под крепление нового типа
передней луки. Последняя прошла эволюцию от
тонкой изогнутой наклонной вперед до практиче-
ски вертикальной массивной подтрапециевидной,
пройдя этап вертикальной дуговидной. Эволюция
же задней луки постепенно превратила символи-
ческий невысокий фиксатор седельной подушки в
широкую наклонную заднюю луку, оказывавшую
небольшую поддержку для поясницы и бедер.
Как это ни парадоксально звучит, но на вос-
токе близкая изобразительная аналогия седлам
из Сивашовки и Бородаевки происходит еще из
комплекса хуннского времени Сибирка на Горном
Алтае (I в. до н.э. - I в. н.э.), причем, по мнению
А.В.Симоненко, здесь изображено именно жесткое
седло с деревянной основой ленчиков, которое, по
мнению исследователя, было уже у сарматов (Си-
моненко А.В., 2004, рис. 1,8). Удревнение жесткого
седла не ново. Не согласившись с реконструкцией
“гуннского” седла А.В.Дмитриева (Дмитриев А.В.,
1979, рис.5), А.К.Амброз в 1979 г. неожиданно от-
казался от собственной эволюционной схемы и
предположил, что классическое “кокэльское” седло
существовало уже в гуннское время, отметив при
этом, что “гуннское” седло было фактически тож-
дественным седлу из к. 17 Чир-Юрта (Амброз А.К.,
1979, с.229-231). Этой гипотезе противоречило не
только совпадение формы конца накладки из Чир-
Юрта с обжимкой края большой накладки на луку
седла из Перещепины, которое свидетельствовало,
что и пластины из Чир-Юрта - также накладки на
луки, но и тюркское седло из к.1 Кара-Куджуре
(Кызласов Л.Р., 1979, рис.96, 2). Это седло с пря-
мыми ленчиками и наклонными луками, высокой
передней и более низкой задней, довольно арха-
ично и лишено “лопастей” ленчиков. В тюркской
изобразительной традиции такое седло схематиче-
ски прорисовано на валуне из могилы 16 Кудыргэ
(Гаврилова А.А., 1965, табл. VI, 2), а в китайской
- скорее всего, на статуэтке 576 г из Северного Ки-
тая (Вайнштейн С.И., 1991, рис. 100, 7). “Лопасти”
впервые появляются на седле изображения 554 г.
времени правления Северного Вэй. Этот тип седла
с коротким ленчиком с лопастями назван А.К.Ам-
брозом “вэйским” (Амброз А.К., 1973, с.96; рис.2,
75; 5, 3). Именно он попадает в Европу в сер. VI в. с
аварами вместе с одной весьма немаловажной дета-
лью - стременами Внедрение стремян обеспечило
всаднику другой тип посадки - с полусогнутыми
297
ногами, для удобства которых и появились на седле
отогнутые в стороны “лопасти”.
Более развитые седла с лопастями изображе-
ны на лошадях барельефа гробницы императора
Тай Цзуна 637 г (Вайнштейн С.И., 1972, рис. 13,15).
А.К.Амброз назвал седло этого типа “танским”, а
при реконструкции деревянной основы использо-
вал все то же седло из к.2 Кокэля (Амброз А.К.,
1973, рис.5, 4), несмотря на очевидную разницу в
высоте передней луки. Но на седлах барельефа Тай
Цзуна передние луки слегка или заметно наклоне-
ны вперед и гораздо выше, чем задние, а прогиба
ленчиков нет. Это, несомненно, еще далеко не клас-
сическое “кокэльское” седло.
По сравнению с седлами из Кара-Куджуре и
барельефа Тай Цзуна 637 г, седла из Сивашовки и
Бородаевки демонстрируют заметное уменьшение
высоты задней луки и неожиданно глубокий про-
гиб ленчиков, очевидно, и смутивший в свое время
Л.Р.Кызласова, что в случае с Бородаевкой допол-
нялось вертикальной передней лукой. На самом
деле поздние седла IX-X вв. столь глубокого проги-
ба не имеют - рассматриваемый тип седла отражает
своеобразный “экспериментальный” этап, когда на
практике оценивались преимущества именно такой
конструкции ленчиков. Отказ от сильного прогиба,
на наш взгляд, был обусловлен постепенным из-
менением техники верховой езды с широким вне-
дрением стремян. Судя по отсутствию стремян в
Сивашовке, Бородаевке, Павловке, к. 17 Чир-Юрта,
к.1 Шиловки и по рисункам на обкладках лук из
последнего комплекса, восточноевропейскими ко-
чевниками техника “бесстремянной” езды исполь-
зовалась до нач.УШ в., впрочем, так же, как и ал-
тайскими тюрками (Вайнштейн С.И., 1966, с.66). В
Галиате (1-я пол.VIII в.) такие седла уже сочетают-
ся со стременами, а в к.7 Петрунино IV с дирхемом
Абу-Джафар Ал-Мансура 756/757 г (Круглов Е.В.,
1992г) седло уже неожиданно очень напоминает
аварское - с практически прямыми полками и вы-
сокой передней лукой. Использование такого типа
седла без стремян очень неудобно, что хорошо объ-
ясняет причину, почему в VI-VII вв. к востоку от
Китая второй зоной наибольшего распространения
стремян являлся Аварский каганат.
В схеме эволюции жесткого седла, которая
вырисовывается на основании рассмотренных при-
меров, седло тюркского (алтайского) типа из Сива-
шовки не имеет местных европейских прототипов
и относится к хронологическому этапу после 637
г (седла с барельефа Тай Цзуна), но до нач.УШ в.
(к. 17 Чир-Юрта), будучи одновременно чуть “арха-
ичнее”, чем седла из Бородаевки и Перещепины.
4. Детали подпруги. Достоверно сюда отно-
сятся две железные обоймы, которым, возможно,
комплектны две фрагментированные пряжки.
4а. Железная обойма подпрямоугольной фор-
мы с загнутыми концами (рис.26, /). Выкована из
квадратного в сечении прута, толщиной 0,4 см.
Длина - 3,1 см, ширина - 1,5 см.
Форма изделия повторяет обычные бронзовые
ременные обоймы VII-VIII вв. (рис.37, 12, 13. 17,
18), железные же варианты известны также в Уч-
Тепе (Иессен А.А., 1965, рис.27).
46. Железная обойма подпрямоугольной фор-
мы (рис.26, 2). Выкована из подпрямоугольного в
сечении прута толщиной 0,4 см. Длина - 2,1 см,
ширина - 1,6 см.
4в. Железная пряжка подлировидной формы,
фрагментирована (рис.26, 5). Выкована из круглого
в сечении прута. Язычок плоский, плотно облегал
рамку. Длина - 4,1 см, ширина - 3 см, размер про-
рези - 1,3 см.
Близкие по форме железные пряжки найдены
в п.З к.30 Калининской (Атавин А.Г., 1996, табл. 14,
Я), Уч-Тепе (Иессен А.А., 1965, рис.27) и Вознесен-
ке (Гршченко В.А., 1950, табл.П, 7). В аланском мо-
гильнике Мокрая Балка такие пряжки характерны
для катакомб периода III, по Г.Е.Афанасьеву (Афа-
насьев Г.Е., Рунич А.П., 2001).
4г. Железная подовальная пряжка, фрагмен-
тирована (рис.26, б). Выкована из подовального в
сечении прута; язычок плоский, широкий. Длина
фрагмента - 3,2 см, ширина - 2,3 см, реконструиру-
емый размер прорези - 2 см.
Судя по небольшому прогибу внутрь передне-
го края рамки, пряжке придали едва заметный В-
образный контур. Аналогичная пряжка была в п.2
K.1F Аджиголя (Ebert М., 1913, Abb.23).
Расположение пряжек in situ, к сожалению,
не установлено, но по ширине прорезей комплек-
ты составляют овальная пряжка и узкая прямо-
угольная обойма, найденная за седлом, а также
лировидная пряжка и широкая прямоугольная
обойма, найденная на полке седла. Судя по рас-
положению деталей, седло имело одну подпругу
и подхвостный ремень. Именно такое крепление
седла и наблюдаем на лошадях рисунка на луке
седла из к.1 Шиловки (Багаутдинов Р.С. и др.,
1998, табл.XII, 1).
5. Деревянный колышек коновязи (рис.27, 2).
Овальный в сечении, вверху с круглым ушком с от-
верстием, внизу заостренный. Длина — 16,5 см, ши-
рина - 3 см, диаметр ушка - 3,5 см, отверстия - 0,6
см. Колышек подвешивался к седлу и служил для
временного привязывания лошади в степи.
Бытовые предметы
1. Фрагмент железного ножа с широким черен-
ком (рис. 19,7). Черенок и лезвие сломаны, размеры
298
Рис. 26. Погребение 2 к.З Сивашовки. Железные детали узды: 1,2- обоймы подпруги; 3 -удила; 4
- кольцо; 5, 6 — пряжки.
Fig. 26. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. Iron parts of a bridle: 1, 2 - beckets of a saddle-girth; 3 — a bit; 4
- a ring; 5, 6- buckles.
не восстанавливаются. Длина фрагмента - 6,5 см,
максимальная ширина лезвия — 1,7 см.
2. Калачевидное кресало с удлиненным языч-
ком, занимающим почти всю длину лезвия. В цен-
тральной части язычка расположена трапециевид-
ная пряжка. На рамке пряжки - углубление для ее
язычка, крепившегося в прорези на язычке кресала.
Концы кресала невысокие, загнуты вертикально
вверх. Длина - 8,5 см, ширина - 2,5 см, максималь-
ная толщина — 0,7 см; ширина прорези для ремешка
- 0,8 см.
Аналогичные по форме кресала найдены в
п.7 к.1 Костогрызово (рис.39, 9) и п.12 к.7 Хри-
стофоровки (Prichodnyuk О., Fomenko V., 2003,
fig.2, 4). Последнее в публикации дано в неточной
прорисовке и с ошибочной реконструкцией, отра-
жающей классическое позднесредневековое кала-
чевидное кресало, ранний вариант которого, еще
без длинных загнутых концов, найден только в и. 1
к.2 Васильевки. В реальности язычок кресала из
Христофоровки не треугольный, а полуовальной
формы, на нем слегка заметно углубление, кото-
рое, очевидно, отражает отверстие. У кресала
из Костогрызово, также нереставрированного, в
центре едва заметно выделенного язычка — полу-
овальный выступ и также с нечетким проявлени-
ем прорези. Не установлено наличие прорези и на
ближайшем рассмотренным аварском кресале из
п.18 Деска-G (Balogh Cs., 2004, Abb.7, 73). В то
же время на близком кресале другого варианта из
п.2 к.2 Сивашского (рис.32, 29) в центре удлинен-
ного язычка расположена полуовальная пряжка с
явной прорезью. Кресала подобного типа подве-
шивались непосредственно к ремешку пояса, но в
п.2 к.З Сивашовки и п.2 к.2 Сивашского они уже
находились в кисетах, очевидно, из-за сломанных
деталей пряжек. Традиция кресал с пряжками для
непосредственного подвешивания к поясу в VIII-
IX вв. зафиксирована у тюрок Алтая (Кубарев
В.Д, 1984, рис.9), а у тувинцев она существовала
до современности (Вайнштейн С.И., 1991, рис.85,
7-70).
3. Кремень (рис. 19, 2). Подпрямоугольный
отщеп кремня светло-серого оттенка с притупляю-
щей ретушью по краям, очевидно, ударного проис-
хождения. Размеры: 2x4 см.
4. Кожаный кисет для кресала. Подпрямоу-
гольной формы, двухслойный, размеры около 6x10
см. Сохранилась лишь петля с прорезью для подве-
шивания к ремню (рис. 19, 3) размерами 2,2x2,5 см,
ширина прорези — 1,2 см.
5. Роговой кочедык с ушком для подвешива-
ния (рис.27,3). Поверхность заполирована, острый
конец обломан, верхняя часть декорирована 4 фри-
299
Рис. 27. Погребение 2 к.З Сивашовки. Предметы из кости (3, б) и дерева (7, 2, 4, 5): 1 - блюдо; 2
- колышек; 3 - кочедык; 4 - основа пуговицы; 5 - наконечник стрелы; 6—ушко стрелы.
Fig. 27. Burial 2 of Sivashovka barrow 3. Bone items (3, 6) and wooden items (1, 2,4, 5): 1 - a dish; 2 —a
peg; 3 — a kochedyk; 4 —a button base; 5 — an arrowhead: 6 —an ear of an arrow.
зами с врезным орнаментом зигзагами. Сохранив-
шаяся длина - 11 см, диаметр - 1,5 см, диаметр
ушка - 0,9 см.
Роговые кочедыки находились в комплексах
п.4 к.1 Изобильного (Айбабин А.И., 1999, рис.35,
б), п.5 к. 12 Портового, п.10 к.4 Калининской (Ата-
вин А.Г., 1996, табл. 11, 9) и в Арцибашеве (Мон-
гайт А.Л., 1951, рис.44, 7). Все они различны - в
Портовом и Калининской гладкие без ушка, в Ар-
цибашеве с ушком для подвешивания, в Изобиль-
ном — со шляпкой, декорированный насечками в
виде “елочки”. Подобные изделия известны так-
же в Восточном Приаралье (Левина Л.М., 1996,
рис. 104, 23, 25) и у алтайских тюрков (Гаврилова
А.А., 1965, рис.6, 3).
6. Деревянное блюдо (рис.27, 7). Вытяну-
то-овальной формы, с низкими бортиками; вни-
зу четыре подквадратные в сечении невысокие
ножки. Длина - 55 см, ширина - 20 см, высота
ножек - 2 см.
300
Деревянные предметы традиционно со-
храняются плохо, возможно, поэтому аналогия
блюду из п.2 к.З Сивашовки в синхронных вос-
точноевропейских комплексах есть только в п.5
к.9 Бородаевки. Бородаевское блюдо без ножек,
корытообразной формы, его размеры несколько
меньше: 38x16 см, а высота бортиков больше - до
8 см (Синицын И.В., 1947, с. 131). Похожее блюдо
сохранилось и в тюркском погребении из Чатыра
(Худяков Ю.С., Кочеев В.А., 2000, рис.2, 2), к.2 и
23 Кокэля (Вайнштейн С.И., 1966, рис. 10, 14, 73);
в Восточном Приаралье блюдо на ножках обнару-
жено в к.260 Алтынасара, без ножек - в к.247 и
к.266 (Левина Л.М., 1996, рис. 102, 11-13); послед-
ние полностью аналогичны более ранним пазы-
рыкским, таштыкским и хуннским блюдам (Вайн-
штейн С.И., 1991, рис.58, 2, 3; Кызласов Л.Р.,
1992, рис.23). Описание использования подобных
блюд-столиков для мяса во время трапезы у шада
хазар в 629 г можно найти в албанской хронике
(Моисей Каганкатваци, 1861, с. 125, 126). А у ту-
винцев, алтайцев и хакасов традиция деревянных
столиков-блюд сохранялась до XIX в. (Вайнштейн
С.И., 1991, с.106-108; рис.58,1).
7. Фрагменты круглого зеркала с ручкой
(рис.28). Состоит из круглого диска с орнаменти-
рованным бортиком и ручки, крепившейся к диску
при помощи двух заклепок. Диаметр - около 8,2 см,
ширина ручки - 1-2,2 см.
Отношение зеркала к комплексу под вопро-
сом: в отчете нет упоминания о его находке, но на
таблицах оба обломка как два разных предмета фи-
гурируют в составе п.2. Поскольку в к.З остальные
погребения принадлежат к эпохе бронзы, случай-
ность перенесения предмета из других комплексов
кургана исключена, речь может идти только о не-
преднамеренном смешении материалов из другого
кургана в процессе подготовки отчета. Обратить
внимание на этот предмет нас заставляют несколь-
ко обстоятельств. Во-первых, подобный обломок
зеркала с бортиком найден в п.10 к.4 Калининской
(Атавин А.Г., 1996, табл. 11, 5). Во-вторых, имен-
но зеркала с боковой ручкой составляют основной
тип зеркал, известных в степях Восточной Европы,
начиная с 1-й трети VI в., - к.З Шипово (Засецкая
И.П., 1994, табл.40, 5), памятники новинковского
(Багаутдинов Р.С. и др., 1998, рис. 19, 5 ,7) и Соко-
ловского (Иванов А.А., 2000, с. 12) типов VIII в.,
салтовские могильники 2-й пол. VIII - IX в. — Не-
тайловка, Сухая Гомолыпа, Лысогоровка. Наиболь-
шее же распространение этого типа зеркал в VI-VII
вв. наблюдаем в могильниках джетыасарской куль-
туры Восточного Приаралья (Левина Л.М., 1996,
рис. 152-159). По уступчатой форме ручки сива-
шовскому экземпляру ближе всего зеркало из п.366
Алтынасара 4 (Левина Л.М., 1996, рис. 156, 9).
Рис. 28. Погребение 2 к.З Сивашовки (?).
Бронзовое зеркало.
Fig. 28. Burial 2 of Sivashovka barrow 3 (?). A
bronze mirror.
Другие предметы
1. Железный клинышек (рис. 19, 8). Плоский,
с небольшой раскованной шляпкой. Размеры: 1,6
х1 см.
2. Фрагменты железных обойм - 2 экз. (рис. 19,
4, 5). Прямоугольной формы, крепились к ремню
при помощи медной заклепки, сохранившейся в
одном из экземпляров (рис. 19, 5). Размеры: 2x1,4
см, 2,2x1,7 см, толщина - 1,5 мм.
3. Железное кольцо (рис.26, 4). Выковано из
круглого в сечении прута; сечение - 0,4-0,6 см, диа-
метр — 2 см.
4. Деревянный полуовоидный предмет (рис.27,
4). Одна сторона плоская. Длина - 2,3 см, ширина
-1,2 см, толщина - 0,6 см. Местонахождение пред-
мета не указано, но это вполне могла быть деревян-
ная основа обшитой тканью пуговицы.
1.3. Датировка комплекса
К моменту первой публикации материалов
п.2 к.З Сивашовки (Орлов Р.С., 1985) внутренней
301
периодизации степных погребений с “геральди-
ческими” наборами фактически не существовало
- все они относились широко к VII в. (Амброз А.К.,
1981). Р.С.Орлов попытался сузить дату погребения
из Сивашовки до 1-й пол.VII в., опираясь на оценку
времени бытования Т-образных бляшек в Прика-
мье В.Ф.Генингом (Генинг В.Ф., 1979), а также на
представления о том, что Р-образные скобы ножен
во 2-й пол.VII в. у авар сменяются полукруглыми
(Орлов Р.С., 1985, с. 104), хотя в последнем случае
речь шла о рубеже 670/680 г, как традиционно да-
тируется появление среднеаварских комплексов
горизонта Озоры-Тотипусты. Позже исследователь
синхронизировал аналогичные скобы из п.З к.5
Виноградного со скобами ножен из Перещепины
(Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, с. 112,113), да-
тируемых не ранее 643-646 гт по монетам.
Несмотря на то, что в целостном виде погре-
бение из Сивашовки не было опубликованным,
И.О.Гавритухин попытался сузить его дату до 1-й
трети VII в., использовав при этом три признака
(ИС 5, 6, 8) - пряжки с трапециевидной рамкой
и щитком с боковыми вырезами (рис.13, 20, 21),
одночастную “двурогую” бляшку (рис. 13, 5) и
двущитковые бляшки (рис. 13, 7-9) (Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996, с.91). Собственно,
способствовала этому не хронологическая вырази-
тельность упомянутых трех признаков, а создание
объемной и действительно трудоемкой системы
синхронизации культур Восточной Европы кон.
VI - VII в., которая, как показали дальнейшие ра-
боты исследователя, аргументирует жесткую син-
хронность бытования схожих вещей в различных
регионах и расценивается им как “универсальный
инструмент” датировки любых культур, в т.ч. и ко-
чевнических комплексов (Гавритухин И.О., 20016,
с.40, 41, 46; 2001в, с.45, 63; 2005). Неоднократно
высказанная в печати уверенность исследователя
в действенности разработанной им схемы именно
для степных комплексов побудила нас к попытке
оценить неучтенные признаки комплекса п.2 к.З
Сивашовки, использовав работы И.О.Гавритухина,
что, впрочем, привело к несколько странным ре-
зультатам.
Кроме п.2 к.З Сивашовки, И.О.Гавритухин
предложил также узкую датировку для двух степ-
ных погребений из Калининской и п.2 к.29 Чапа-
евского, попавших на основании “индикаторов
синхронизации” в промежуток “2-я и 3-я четв.
VII в.” (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996,
с.92-94). Для нас они представляют несомненный
интерес, так как в них находились большие и ма-
ленькая “двурогие” бляшки, Т-образные бляшки,
щитовидные бляшки с круглым вырезом вверху
(Атавин А.Г., 1996, табл.7, 1-4, 6, 9; 9, 10), анало-
гичные сивашовским, а также близкие щитовидные
бляшки с волнистой прорезью, наконечник с боко-
выми вырезами и круглые бляшки с прямоуголь-
ным выступом, колчанная накладка с аналогичным
сивашовскому декором (Атавин А.Г., 1996, табл.7,
5; 10, 5, 7; 13, 14; 15, 6). Согласно полученной ис-
следователем датировке этих предметов, весь пояс
из п.2 к.З Сивашовки и портупея колчана принад-
лежат к позднейшей группе предметов комплекса
(но почему-то недатирующей!), тогда как его дата
определена по наиболее раннему набору деталей
обуви. Учитывая, что даты “1-я треть” и “2-я и 3-я
четв.VII в.” пересекаются в рамках 2-й четв. VII в.,
“позднюю” группу сивашовских предметов (т.е.
пояс и колчан с портупеей) в схеме И.О.Гавритухи-
на логично будет датировать именно в рамках этого
периода.
В системе дробной периодизации поясных
деталей крымских комплексов (Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, с.63-69; рис.68а), “коррек-
тирующей” хронологическую систему А.И.Айба-
бина (Айбабин А.И., 1990), сивашовские обувные
пряжки попадают в группу 2 ременных деталей
(период 2а), а обувные бляшки - в группу 4 (период
26); Т-образные бляшки и наконечники с боковыми
вырезами оказываются в промежуточной группе 3,
щитовидные бляшки с круглым вырезом, наконеч-
ники с прорезью в виде замочной скважины и на-
конечники с прямыми боками и двумя отверстиями
— в группе 5 (период За), а щитовидные бляшки с
волнистой прорезью - в группах 3 и 6 (период 36)
одновременно. Учитывая, что начало периода 2а
датировано И.О.Гавритухиным рубежом VI-VII вв.,
а конец периода 36 - 3-й четв.VII в., получается,
что комплекс серебряных деталей из Сивашовки
последовательно формировался на протяжении 50-
70 лет, начиная с пряжек обуви и заканчивая щи-
товидными бляшками ремня. Схема формирования
комплекса в целом сохраняется, но теперь верхняя
граница его формирования поднимается до 3-й
четв. VII в.
В не менее дробной системе периодизации
аланского могильника Мокрая Балка (Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996, с.81-83, рис.87; Гав-
ритухин И.О., 20006), в основу которой И.О.Гаври-
тухиным была положена система хронологии алан-
ской керамики В.Ю.Малашева (Малашев В.Ю.,
2001), у нас получается совсем другая эволюцион-
ная картина, если не сказать, даже обратная. Щи-
товидные бляшки с круглым вырезом, одночастная
“двурогая” бляшка и наконечники с двумя отверсти-
ями из кат. 100 здесь относятся к этапу Па (560/600
- 620/630 гт), щитовидная бляшка с волнистой про-
резью, Т-образные бляшки с заостренными оконча-
ниями щитка и наконечник с боковыми вырезами
из кат.89 и 94 — к этапу 1162 (620/630 — 650/670 гг),
аналогичные сивашовским уздечным двучастная и
302
двущитковая бляшки из кат.29 - этапу Ша (620/630
- 670/680 гт), а пряжка с трапециевидной рамкой и
щитком с боковыми вырезами из кат. 117 - к этапу
Шб (около 650 - 680/720 гг). Попытка привязать
сивашовские детали к этой схеме покажет, что ком-
плекс формировался более столетия, на этот раз на-
чиная с бляшек второго комплекта поясного набора
и заканчивая уздой и пряжками обуви. При этом,
отрицая возможность несовпадения дат кочевниче-
ских комплексов с его синхронистической системой
и образования ими отдельной культурной группы
с независимой от соседних культур хронологией,
И.О.Гавритухин неожиданно аргументирует ран-
нюю позицию поясного набора из кат. 100 Мокрой
Балки с “явно не ранними”, по его же определению,
деталями именно “культурной спецификой” кисло-
водских материалов, противоречащей всей акси-
оматике хронологических систем исследователя
(Гавритухин И.О., 20016, с.44).
Компактно сивашовские детали ложатся в
один хронологический этап, по И.А.Гавритухину,
только для одного региона - Поволжья (Гавриту-
хин И.О., 1996; Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, с.84-89, рис.89). Как оказалось, причин тому
две: во-первых, в систему введены кочевнические
погребения из Иловатки, Зиновьевки и Бережнов-
ки; во-вторых, группа поясных деталей II датиро-
вана широко VII в. без уточнений.
Вывод из этого разбора очевиден — даже для
серьезных квалифицированных хронологических
исследований всегда опасна абсолютизация хроно-
логического значения одной или нескольких дета-
лей без учета всех признаков комплекса, особенно
вырванных из его культурного и социального кон-
текста и привязанных к специфике другого. Часто
практикуемая исследователями при хронологиче-
ском анализе, эта методика не только не продук-
тивна, но и чревата созданием квазисистем, место в
которым находится только тем элементам, которые
работают на саму “систему”.
Другой подход использован в работах А.В.Ко-
мара, предложившего схему эволюции культуры
восточноевропейских кочевников VII - Han.VIII
в., основанной как на смене типов конкретных
предметов, так и на изменении техники их испол-
нения и декора (см. Комар А.В. “Перещепинский
комплекс...” в настоящем сборнике). В этой си-
стеме п.2 к.З Сивашовки выступает как эталонный
комплекс “горизонта Сивашовки” или “Сивашов-
ки — Макуховки” при объединении комплексов
рядового и высшего социального уровня. В связи
с этим принципиальное значение приобретает бо-
лее детальный разбор состава комплекса п.2 к.З
Сивашовки, а также его взаимосвязей с синхрон-
ными кочевническими комплексами Восточной
Европы.
Относительная схема комплектации инвен-
таря п.2 к.З Сивашовки устанавливается в общих
чертах благодаря анализу взаимосвязей предметов
самого комплекса. Первую хронологическую груп-
пу составляют поясные детали первого комплекта
пояса, портупея колчана и портупея меча. Учиты-
вая стоимость последнего, трудно предполагать,
что погребенный из Сивашовки успел поменять
меч на другой, оставив при этом старую портупею,
поэтому к первой группе уверенно относится и
меч. Берестяной колчан - изделие более хрупкое,
его принадлежность к группе 1 под вопросом, но
однозначно к ранним вещам относится лук. Стили-
стически ближе всего к группе I и набор обувных
деталей - на пряжках щитки с боковыми вырезами,
на двущитковых бляшках — U-образные прорези,
аналогичные прорезям Т-образных бляшек. Груп-
пу II составляют серебряные украшения сбруи и
поясная “двурогая” бляшка. Наличием прочерчен-
ных линий эта группа родственна группе II, но сти-
листически обособлена характерным элементом
- прочерчиванием коротких линий от отверстий к
краям бляшек. Группа III - детали второго комплек-
та пояса.
Детально аналогии предметам каждой из
групп рассмотрены выше, здесь же важно просле-
дить наличие элементов различных групп в других
комплексах.
Детали и элементы стиля группы I наиболее
распространены в п.З к.5 Виноградного (щито-
видная бляшка с волнистой прорезью, Т-образная
бляшка, двущитковые бляшки с U-образными про-
резями, пряжка с трапециевидной рамкой и щит-
ком с вырезами, меч с ножнами, железная петля),
в “Царском кургане” (щитовидная бляшка с волни-
стой прорезью, двущитковые бляшки с U-образны-
ми прорезями, пряжка с трапециевидным щитком),
п.2 к.29 Чапаевского (Т-образная бляшка, наконеч-
ник с боковыми вырезами, маленькая “двурогая”
бляшка), п.12 к.1 Дмитровки (Т-образная бляшка,
наконечники ремешков с боковыми вырезами, дву-
щитковые бляшки с U-образными прорезями), п.2
к.З Сивашского (обувные наконечники, железные
пряжки с фиксаторами язычков, лук), п.12 к.8 Бога-
чевки (щитовидная бляшка с волнистой прорезью,
наконечник с боковыми вырезами), п.4 к.1 Изо-
бильного (Т-образная бляшка, наконечник ремеш-
ка с боковыми вырезами), п. 11 к. 1 Черноморского
(щитовидная бляшка с волнистой прорезью, Т-об-
разные бляшки), п.10 к.2 Рисового (наконечник с
боковыми вырезами, двущитковые бляшки с U-об-
разными прорезями), в Зиновьевке (обувные обой-
мы, пряжка с трапециевидным щитком), п.10 к.4
Калининской (щитовидная бляшка с волнистой про-
резью), п.З к.ЗО Калининской (щитовидная бляшка
с волнистой прорезью), п.2 к.2 Васильевки (Т-об-
303
разная бляшка), п.1 к.111 Бережновки II (пряжка с
трапециевидной рамкой и щитком с вырезами), п.7
к.1 Бережновки I (Т-образная бляшка), п.1 к.1 Ави-
ловского (обувные обоймы, лук, колчан), п.5 к. 12
Портового (пряжки с трапециевидным щитком), в
Арцибашеве (меч с ножнами), Перещепине (меч).
Детали и элементы стиля группы II представ-
лены в п.7 к.1 Бережновки I (“двурогая” бляшка,
наконечники с прорезью в виде “замочной сква-
жины”), п.12 к.8 Богачевки (“восьмеркообразные”
бляшки, наконечники с прорезью в виде “замочной
скважины”, декор прочерченными линиями от от-
верстий к краям), Арцибашеве (удила, бляшки в
виде круга со щитком, декор прочерченными ли-
ниями от отверстий к краям), п.2 к.29 Чапаевского
(“двурогая” бляшка), п.7 к.7 Христофоровки (дву-
щитковые бляшки), Епифанове, к. 14 Белозерки,
п.10 к.4 Калининской (бляшки в виде круга со щит-
ком, декор прочерченными линиями от отверстий
к краям), Зиновьевке (“восьмеркообразные” бляш-
ки), п.4 к.1 Изобильного, п.1 к. 8 Христофоровки,
“Царском кургане”, п.7 к.1 Бережновки I, п.1 к.111
Бережновки II (наконечники с прорезью в виде “за-
мочной скважины”), п.11 к.1 Черноморского и п.12
к. 1 Дмитровки (декор прочерченными линиями от
отверстий к краям), Вознесенке, Глодосах (удила).
Детали и элементы стиля группы III - п.7 к.1
Бережновки I (щитовидные бляшки с круглым вы-
резом, U-образный наконечник с прямыми сторо-
нами), Епифанов, п.10 к.4 Калининской, п.2 к.29
Чапаевского (щитовидные бляшки с круглым вы-
резом), п.11 к.1 Черноморского, п.З к.30 Калинин-
ской, “Царский курган”, Арцибашев (щитовидные
бляшки с круглой прорезью), Зиновьевка (U-образ-
ный наконечник с прямыми сторонами).
Еще одна группа признаков связана с деталями
седла: само седло близко седлу из п.5 к.9 Бородаев-
ки, железная обойма с отогнутыми концами - же-
лезным обоймицам из Уч-Тепе, железная подлиро-
видная пряжка — пряжкам из п.З к.30 Калининской,
Уч-Тепе, Вознесенки, а железная слегка В-образная
пряжка - п.2 K.1F Аджиголя. Боевой нож объединя-
ет п.2 к.З Сивашовки с п.2 к.З Сивашского, п.1 к.З
Малой Терновки, п.2 к.5 Родионовки, п.5 к.4 хут.
Крупской, Уч-Тепе, а калачевидное кресало - с п.7
к.1 Костогрызово и п.12 к.7 Христофоровки.
Оценить относительную позицию выделен-
ных в комплексе из Сивашовки групп предметов
помогает и его сравнение с комплексами более ран-
него и более позднего горизонтов. В п. 1 к.З Шелюг,
принадлежащем к горизонту Садовец - Шелюги
(см. Комар А.В. “Перещепинский комплекс...” в
настоящем сборнике), представлены в основном
предметы группы II - круглая бляшка со щитком и
тремя отверстиями, наконечник с прорезью в виде
“замочной скважины”; большинство деталей деко-
рировано прочерченными линиями от отверстий к
краям (рис.47, 3-5, 8, 9, 12, 13). Можно вполне до-
пустить, что группа II более ранняя, чем группа I,
но этот же стиль наблюдаем и на деталях комплекта
группы III из п. 11 к. 1 Черноморского, выполненных
уже литьем и прессовкой, что характерно для сле-
дующего горизонта Уч-Тепе, и на бляшках из Ар-
цибашева и п.10 к.4 Калининской, т.е. из комплек-
сов, принадлежащих к этому горизонту. Решающим
здесь является факт отсутствия в настоящее время
кочевнических погребений с начальным поясом из
одной серебряной одночастной “двурогой” бляш-
ки, а также размеры самой бляшки, рассчитанной
на более широкий ремень, чем бляшка с серповид-
ной прорезью. В пользу более поздних связей узды
говорит и присутствие аналогий сивашовским уди-
лам лишь в Арцибашеве, Вознесенке и Глодосах.
Также в основном в поздней группе сосредоточены
и аналогии деталей подпруги — Уч-Тепе, п.2 K.1F
Аджиголя, Вознесенка, те. снаряжение коня обнов-
лялось все же позже получения первого рангового
пояса и изготовления серебряных деталей портупеи
колчана и меча.
Элементы стилей групп I-III объединены в п.7
к.1 Бережновки I, “Царском кургане”, п.2 к.29 Ча-
паевского, Арцибашеве, Зиновьевке, п.10 к.4 Кали-
нинской, п. 11 к. 1 Черноморского; стилей I, III - в
п.З к.30 Калининской; II, III - в Епифанове. Все эти
комплексы несомненно формировались в одно вре-
мя, а сами стили групп I-III определенное время со-
существовали. Отсутствие в целом ряде комплексов
с элементами групп I-П предметов группы III вряд
ли объясняется только хронологической разницей,
поскольку добавленные в группе III элементы, уже
судя по одному количеству деталей, относятся к
ранговым, которых закономерно не было на поясах
начальных рангов с небольшим количеством бля-
шек. В противном случае придется допустить за-
ведомо невероятную схему, что до “этапа группы
III” доживали только люди с большим количеством
бляшек на поясе. С другой стороны, именно на
предметах группы III (наконечники из п.2 к.З Сива-
шовки и наконечники и бляшки из п. 11 к. 1 Черно-
морского) мы действительно наблюдаем появление
техники прессовки “геральдических” деталей, ко-
торая начинает широко внедряться на следующем
хронологическом этапе горизонта Уч-Тепе (см.
Комар А.В. “Перещепинский комплекс...” в насто-
ящем сборнике).
На наш взгляд, комплексы с литыми геральди-
ческими деталями групп I-III, в целом, составляют
достаточно узкий монолитный хронологический
срез культуры восточноевропейских кочевников,
из которого выделяется только небольшая группа
более богатых комплексов, формировавшихся не в
1-2, а в 2-3 этапа с закономерным наличием пред-
304
метов более позднего изготовления. Этот горизонт
оставлен представителями одного-двух поколений
и действительно может быть назван по имени наи-
более яркого комплекса из Сивашовки.
Что может служить наиболее показательными
индикаторами времени изготовления предметов
трех групп сивашовского комплекса?
Для группы I, в первую очередь, это меч
- однолезвийный клинок с перекрестьем в виде
накованной пластины, с двулезвийным острием.
Ближайшие аналогии этим деталям конструкции
находим в мече с кольцевым навершием из Пере-
щепины (Залеская В.Н. и др., 1997, кат.25). По типу
рукояти ему полностью аналогичен другой меч - из
п.З к.5 Виноградного, ножны которого, в свою оче-
редь, выполнены в стиле второго перещепинского
меча (Залеская В.Н. и др., 1997, кат.40). В том, что
речь идет не об отживающих, а именно о появляю-
щихся на этапе Перещепины традициях, убеждают
приведенные выше аварские параллели: продол-
жение изготовления мечей с кольцевым наверши-
ем и перекрестьем в виде железной пластины во II
среднеаварском периоде (Кечкемет, Кунагота), бы-
тование только в комплексах этого периода сабель
с длинной рукоятью, сходство формы Р-образных
петель ножен из Сивашовки и Мадараша. В Вос-
точной Европе продолжение стиля оформления
меча из Сивашовки на этапе горизонта Уч-Тепе
наблюдаем в Арцибашеве и частично в самом Уч-
Тепе, а двулезвийное острие в VIII в. становится
обязательным для салтовских сабель.
Щитовидная бляшка с серповидной прорезью,
как уже указывалось выше, является дериватом
щитовидных бляшек с волнистой прорезью. Этот
вариант бляшек несомненно византийского про-
исхождения, поскольку он представлен в наиболее
ранних “геральдических” наборах 2-й пол.VI — 1 -й
пол.УП в. Подунавья и Крыма: Плевен-Кайлка, п.1
с.74 Лучистого, мог. 1867 г Керчи, склеп 449 Скали-
стого. В Крыму аналогичные бляшки использова-
лись в основном в 1-й пол.УП в., а во 2-й половине
века они сменяются щитовидными бляшками с кру-
глым вырезом, хотя встречены и в погребении 2-й
пол.УП в. (Айбабин А.И., 1990, с.54). Еще дольше
этот стиль держится у авар. В п.18 Деск-G прессо-
ванные имитации щитовидных бляшек с волни-
стой прорезью сочетались в комплексе с близким
сивашовскому кресалом и “восьмеркообразным”
стременем с прямой подножкой II среднеаварского
периода (Balogh Cs., 2004, Abb.7, 3, 13; 8, 9); син-
хронны ему, скорее всего, и п.2 Деск-М с такими же
бляшками и декором обкладок меча в стиле обкла-
док из п.11 к.11 Яблони (Balogh Cs., 2004, Abb. 7 4,
5, 6, 28), и п.49 могильника Мокрин/Хомокрев
(Ю)-Водоплав-Флур, также с такими щитовидны-
ми бляшками (Balogh Cs., 2004, Abb.20, 3). В п.18
Деск-Н в этом стиле оформлен наконечник ремня,
также в комплексе были прессованные подражания
ременным бляшкам из Бочи и восьмеркообразные
стремена (Balogh Cs., 2004, Abb.9, 4-9, 18; 12, 7).
Начальная бляшка сивашовского пояса литая,
но ее деривагный статус, а также бляшки из п.З к.5
Виноградного, по сравнению с крымскими пояса-
ми 1-й пол.УП в., указывает на “излет” этого стиля
- для Восточной Европы ориентировочно 2-я треть
VII в. Еще один показательный момент - наличие
маленькой “двурогой” бляшки, полностью анало-
гичной редкой сивашовской накладке портупеи
колчана, в комплексе п.2 к.29 Чапаевского. Присут-
ствие в последнем псевдопряжек служит поводом
синхронизации времени изготовления предметов
группы I Сивашовки с этапом формирования Пере-
щепинского комплекса, датированного по монетам
не ранее 643-646 гг. Вторым “контрольным” ком-
плексом является п.1 западного кугульского склепа
3, где щитовидная бляшка с волнистой прорезью и
маленькая двурогая бляшки сочетались с пряжкой
с трапециевидной рамкой (Рунич А.П., 1979, рис.5,
16; 6, 23, 27), аналогичной пряжкам из п.2 к.29 Ча-
паевского (Атавин А.Г., 1996, табл.6, 4), Костогры-
зово (рис.37,1) и Келегеев (Prichodnjuk О., Charda-
evV., 2001,Abb.4, 3).
Отдаленную параллель можно провести и
между колчанами из Сивашовки, Перещепины и
синхронных аварских комплексов (Боча, Кунба-
бонь), но сходство их форм, скорее, обусловлено
общими центральноазиатскими истоками. Ближай-
шие же аналогии декору сивашовского и переще-
пинского колчанов, наверное, не случайно извест-
ны в Вознесенке, а для сивашовского также в п. 11
к. 11 Яблони нач.УШ в., так как оба типа колчанов
распространены в Азии в основном в VIII-IX вв., а
2-я пол.УП в. является лишь периодом их возник-
новения.
Для группы II важны позиции двух комплек-
сов горизонта - уже упомянутого п.2 к.29 Чапаев-
ского, где в состав пояса входили 3 одночастных
“двурогих” бляшки, составлявших комплект 3
псевдопряжкам, а также Епифанова, где находил-
ся близкий сбруйный набор и бронзовый поясной
крюк (Безуглов С.И., 1985, рис.1,19), аналогичный
находке из Бочи (Garam Е., 1993, Taf.8, 1). Еще од-
ним комплексом, определяющим время изготовле-
ния сивашовской сбруи, является Мартыновский
клад, где известна аналогичная двущитковая бляш-
ка (Pekarskaja L.V., Kidd D., 1994, Taf.36, 2). Дву-
щитковые бляшки этого же варианта, но украшен-
ные вставкой по центру, найдены и в упомянутом
выше п.1 западного кугульского склепа 3 (Рунич
А.П., 1979, рис. 6,33, 34).
Изделия стилистики группы II (с прочерчен-
ными от отверстий линиями) представлены, кро-
305
ме Мартыновского, и в других славянских кладах
- Трубчевском (Приходнюк О.М. и др., 1996, рис.8,
9-11, 14; 10) и Гапоновском (Гавритухин И.О., Об-
ломский А.М., 1996, рис.29, 6, 7). В кочевнических
комплексах горизонта Уч-Тепе — Арцибашеве и
п.10 к.4 Калининской продолжается стиль литых
бляшек с прочерченными линиями, а в п.5 к. 12
Портового уже представлены прессованные вари-
анты бляшек. Поздние дериваты известны и в п.1
Манякского могильника в Приуралье нач.УШ в. В
основном в более поздних кочевнических комплек-
сах находят аналогии и сивашовские удила — Арци-
башев, Вознесенка, Глодосы, но в аварских погре-
бениях аналогичные удила найдены в п.90 Кёрнье
вместе с “раннеаварскими” стременами, близкими
перещепинским (Salamon А., 1969, Abb.8, 5-7). В
пп.71, 78 этого же могильника находились прессо-
ванные варианты сбруйных бляшек в виде круга со
щитком (Salamon А., 1969, Abb.5, 20), а в п.151 -
одночастная “двурогая” бляшка (Salamon А., 1969,
Abb.5, 3, 4; 6, б). Все эти погребения несомненно
синхронны горизонту Бочи по подражаниям доро-
гим инкрустированным псевдопряжкам и пряжке с
рифленой рамкой (Salamon А., 1969, Abb.5, 5, 18; 6,
9). Еще один важный аварский комплекс горизонта
Бочи — Тольнанемеди, вмещавший “классический”
восточноевропейский наконечник с прорезью в
виде “замочной скважины” и двумя отверстиями с
прочерченными к краям линиями (Garam Е., 2001,
Taf.95,2). Обломок прессованной бляшки с прочер-
ченными к краям линиями от отверстий известен и
в п.1 Сегвар-Оромдюле (Lorinczy G., 1992, Abb.5).
Этот комплекс интересен также наличием прессо-
ванных двучастных “двурогих” бляшек и железной
“лировидной” пряжки, близких уч-тепенским, серь-
ги в виде пирамидки с шариком на конце, аналогич-
ной арцибашевской, серьги с кольцом из шариков,
один из которых крупный, аналогичной серьге из
п. 1 к.2 Брусян II, подвесных зерненых медальонов
со вставками, аналогичных медальону из Джигин-
ской и Уфы, овальной бляшки со вставкой, анало-
гичной находкам из к. 17 Наташино, п.2 к.1 Карна-
ухова и п.5 к.Ш Мадары, и прессованных круглых
бляшек, близких находкам из п.7 к.1 Костогрызово,
п.2 к. 1 Березовки I и Вознесенки (Lorinczy G., 1992,
Abb.4; 5). Комплекс п.1 Сегвар-Оромдюле находит
выразительные аналогии в восточноевропейских
кочевнических погребениях горизонтов Уч-Тепе
(Уч-Тепе, Арцибашев, к. 17 Наташино, п.7 к.1 Ко-
стогрызово, п.2 к.1 Карнаухова, Уфа) и Шиловки
фаз 1 и 2 (п.2 к.1 Березовки I, Вознесенка, п.1 к.2
Брусян II), которые синхронны комплексам II сред-
неаварского периода горизонтов Озоры и Игара.
Если допустить, что обновление сивашовской
сбруи произошло одновременно с изготовлени-
ем седла, мы получаем еще один репер благодаря
датировке барельефа императора Тай-Цзуна 637 г
— на данный момент уже существовал тип сивашов-
ского седла, но еще не существовало его варианта
с глубокими ленчиками и невысокой задней лукой,
который, судя по рассмотренным нами выше дати-
рованным аналогиям 1-й пол.VIII в., появился толь-
ко во 2-й пол.VII в. Железной лировидной пряжке
подпруги находим аналогии в Уч-Тепе и Вознесен-
ке, а из более ранних кочевнических комплексов - в
п.З к.ЗО Калининской вместе с бляшкой с птичьими
головками (Атавин А.Г., 1996, табл.13, 10), анало-
гичной бляшкам из Бочи (Garam Е., 1993, Taf.8, 3)
и Кунбабоня (Toth Е.Н., Horvath А., 1992, fb.Taf.5).
В Мокрой Балке такие пряжки характерны для пе-
риода 3, по Г.Е.Афанасьеву (Афанасьев Г.Е., Рунич
А.П., 2001), в основном синхронного горизонту
Вознесенки, а у авар близкую пряжку можно отме-
тить в п. 18 Деск-Н с прессованными подражаними
бляшкам из Бочи и “восьмеркообразными” стреме-
нами, т.е. уже, скорее, II среднеаварского периода
(Balogh Cs., 2004, Abb.9,4-9; 11, 22; 12,1).
Как видим, изделия группы II несомненно
синхронны аварскому горизонту Боча — Кунбабонь
и горизонту “антских” кладов; в восточноевропей-
ских кочевнических комплексах этот стиль син-
хронен этапу формирования Перешепинского ком-
плекса и частично горизонту Уч-Тепе.
Индикаторы группы III - это бляшки с круглым
вырезом, представленные в уже упомянутом ком-
плексе горизонта Бочи - Перещепины из Епифа-
нова, комплексе из Гудермеса этого же горизонта
(Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.82,
44-46), уже не раз упоминавшемся п.1 западного
кугульского склепа (Рунич А.П., 1979, рис.6, 28) и
п.10 к.4 Калининской со стременем, аналогичным
стремени из Вознесенки, принадлежащем к гори-
зонту Уч-Тепе. Также показательно использование
в группе III техники прессовки для наконечников
свисающих ремешков, характерной для восточно-
европейских кочевнических комплексов именно
горизонта Уч-Тепе - Келегеи.
Таким образом, изделия групп I-II синхронны
подарочному византийскому комплекту и деталям
ножен “макуховского” стиля из Перещепины, го-
ризонту “антских” кладов I группы, по О.А.Щегло-
вой, и аварским комплексам горизонта Боча - Кун-
бабонь (I среднеаварского периода), с отдельными
параллелями в комплексах II среднеаварского пе-
риода. Изделия же группы III частично синхрон-
ны горизонту Бочи - Кунбабоня (и ранней части
Перещепинского комплекса), но по использованию
техники прессовки на наконечниках они вплотную
примыкают к изделиям горизонта Уч-Тепе — Келе-
геи, что подтверждается и наличием щитовидных
бляшек с вырезом в п.10 к.4 Калининской, принад-
лежащем к этому горизонту. Впечатление близости
306
сивашовских наконечников по стилю прессован-
ным изделиям горизонта Келегеев усиливают тис-
неные “волюты” на одном из наконечников (рис. 12,
33), но, как уже подчеркивалось, их происхождение
может быть связанным и просто с деформацией на-
конечника при пайке шпеньков или при креплении
бляшки к ремню, поэтому этот признак сомните-
лен.
Более реальной выглядит позиция комплекса
из Сивашовки в рамках этапа, предшествующего
широкому распространению применения восточно-
европейскими кочевниками техники тиснения для
изготовления украшений из цветных металлов, со-
ответствуюшего горизонту Уч-Тепе - Келегеи или
горизонту Озоры II среднеаварского периода. Груп-
па III уже вплотную примыкает к ним, но основу
комплекса составляют все же предметы групп I-II,
синхронные горизонту Макуховки и комплексам
I среднеаварского периода. Абсолютная дата соб-
ственно макуховского комплекса определяется со-
лид ом 638 г чеканки. Очень близкие реперы имеет
и комплекс из Сивашовки благодаря седлу - post
637 г и благодаря мечу — post 643-645 гг.
Вопрос, отражает ли эта дата точку отсчета
формирования комплекса, или же речь идет о дате,
приближенной ко времени совершения погребения,
в нашем случае решается однозначно в пользу пер-
вого варианта. Состоянием на ЗО-е гг VII в. тип си-
вашовского седла еще находился в процессе эволю-
ции, которая закончилась к нач. VIII в. Существова-
ние седла с вертикальной передней лукой из п.5 к.9
Бородаевки, а также, вероятно, аналогичного седла
в Перещепине (с поздними тиснеными золотыми
обкладками, декорированными в стиле изделий из
Вознесенки и к. 17 Чир-Юрта), подсказывает, что
сивашовский комплекс примыкает к комплексам
горизонта Уч-Тепе - Келегеи и по этому показа-
телю, но не может быть прямо синхронизирован
с ними. Абсолютные реперы горизонта Уч-Тепе
- Келегеи и синхронного ему аварского горизонта
Озоры - это солид 668-673 гг из Озоры-Тотипусты,
подражание солиду этого же выпуска из п.53 По-
хибуй-Мачко-дюле (Garam Е., 1992, S.146, 147) и
серебряная гексаграмма 669-674 гт чеканки из кла-
да в Земянском Врбовке (Stefanovicova Т., 1996,
S.279), т.е. условно post 669 г (или традиционно
“post 670/680 г”). Период формирования комплекса
из п.2 к.З Сивашовки, таким образом, попадает в
условные рамки [post] 643 - [post] 669 гт, но само
погребение явно совершено в завершальной фазе
этого периода - не ранее 60-70 гг VII в.
Горизонт Сивашовки синхронен группе 9
крымских комплексов, по А.И.Айбабину, датиро-
ванной исследователем 2-й пол.VII в., и частично
финалу группы 81-й пол.VII в. (Айбабин А.И., 1999,
с.277-280), горизонту “антских” кладов I группы,
сокрытие которых И.О.Гавритухин, О.М.Приход-
нюк и О.А.Щегпова относят к 3-й четв.УП в. (Гав-
ритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.29, 6,7;
Приходнюк О.М., 2001; Щеглова О.А., 1990; 2000),
аварским комплексам горизонта Бочи-Кунбабонь (I
среднеаварского периода, по И.О.Гавритухину), да-
тируемых в рамках 2-3-й четв.УП в. (или до 670-680
гт) (Балинт Ч., 1995; Гавритухин И.О., 2001в; Дайм
Ф., 2002; Daim Е, 1987; Garam Е„ 1992; 1993; 2001;
Stadler Р., 1996), “агафоновской” стадии ломовагов-
ской и “варнинской” стадии поломской культур, по
Р.Д.Голдиной (Голдина Р.Д., 1985; 1995), и “бродов-
ской” стадии неволинской культуры, по Р.Д.Голди-
ной и Н.В.Водолаго (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В.,
1990), датируемых исследователями широко в рам-
ках koh.VI - 3-й четв.УП в. Так же широко -2-й пол.
VI — VII в. - датирует “зиновьевский” этап эволю-
ции поясов Поволжья А.В.Богачев (Богачев А.В.,
1992). По мнению же А.К.Амброза, конец “агафо-
новской” стадии с поясами “геральдического” сти-
ля в Поволжье и Приуралье падает на рубеж VII-
VIIIbb. (Амброз А.К., 1971; 1973а; 1980).
Относительно хронологии и периодизации
комплексов Кисловодской долины между иссле-
дователями в настоящее время нет единства, не-
смотря на наличие серьезных фундированных ис-
следований: в системе Г.Е.Афанасьева горизонту
Сивашовки соответствуют комплексы могильника
Мокрая Балка этапа II (2-я пол.VI - 1-я четв.УП в.)
(Афанасьев Г.Е., 1979; Афанасьев Г.Е., Рунич А.П.,
2001); в системе В.Б.Ковалевской - фаза 7 (640-700
гт) (Ковалевская В.Б., 1995; 1996); в периодизации
В.Ю.Малашева - этапы Па-Ша (Малашев В.Ю.,
2001), датированные в совместной с И.О.Гавриту-
хиным статье 1-й третью - 2-й пол. VII в. (Гавриту-
хин И.О., Малашев В.Ю., 1998), а затем в отдельной
работе И.О.Гавритухина — периодом 560/600 - 670/
680 гг (Гавритухин И.О., 20016). В периодизации
же могильника Клин-Яр III В.С.Флёрова интересу-
ющий нас комплекс дромоса 8 кат.9 датирован 2-й
пол.УП - нач.УП! в. (Флёров В.С., 2000а).
Компактно ложатся в одну фазу предметы го-
ризонта Сивашовки в периодизациях В.Б.Ковалев-
ской и Г.Е.Афанасьева, в периодизации же И.О.Гав-
ритухина и В.Ю.Малашева происходит своеобраз-
ный “реверс” эволюции комплексов горизонта
Сивашовки и заметное удревнение поздней части
комплекса. Но, учитывая полное совпадение по-
лученной нами схемы комплектации комплексов
горизонта Сивашовки со схемой эволюции поясов
“геральдического” стиля в Крыму, предложенной
А.И.Айбабиным (Айбабин А.И., 1990; 1999) и
поддержанной в целом самим И.О.Гавритухиным
(Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996), “кис-
ловодский казус” следует либо отнести на счет
“культурной специфики” комплексов котловины,
307
вызывающей в таком случае целый ряд вопросов
в связи с темпами развития здесь поясных наборов
“геральдического” стиля, заметно опережающи-
ми динамику Крыма и Степи (особенно в системе
абсолютных дат Г.Е.Афанасьева), либо же дело в
адекватности оснований абсолютных и относи-
тельных реперов самих хронологических систем.
Во всяком случае, уверенность И.О.Гавритухина
в необходимости использования именно его пери-
одизации Мокрой Балки как одной из решающих
для датировки кочевнических комплексов Восточ-
ной Европы (Гавритухин И.О., 2001в, с.63) несо-
мненно нуждается в дополнительной аргумента-
ции, особенно в контексте связей их “культурной
специфики”.
Несмотря на различия и особенности, оценки
времени бытования поясных наборов “геральдиче-
ского” стиля для аланских комплексов Кисловод-
ской долины в целом подчиняются общей законо-
мерности историографии этого вопроса для всей
Восточной Европы, в которых выделяются две
очевидные тенденции: определять верхнюю грани-
цу горизонта “геральдики” около рубежа 670/680
гг, привязываясь ко времени смены стилей поясов
на территории Аварского и II Тюркского каганатов
(А.В.Богачев, Ч.Балинт; И.О.Гавритухин, Е.Га-
рам, Р.Д.Голдина и др.), либо koh.VII в., оценивая
культурную специфику собственно восточноевро-
пейских материалов (А.И.Айбабин, А.К.Амброз,
А.Г.Атавин, В.Б.Ковалевская, Н.А.Мажитов и др.).
Общим моментом большинства базовых работ
является признание отживания “геральдических”
наборов к koh.VII в. в связи с распространением в
последней четв.VII в. нового стиля прессованных
поясных наборов, а для Поволжья и Приуралья -
литых или прессованных наборов “восточнотюрк-
ского” стиля. В последнем случае дата возникно-
вения стиля привязывается к дате образования II
Тюркского каганата (682 г), но в реальности речь
идет о “штатных” китайских поясных наборах ди-
настии Тан второй хронологической группы и ча-
стично первой (Balint Cs., 2000, Taf.2, 2), вынесен-
ных из среды империи восставшими восточными
тюрками. Распространение таких наборов на запад,
их появление в Согде, на Алтае, за границами Сред-
ней Азии несомненно были связаны с экспансией II
Тюркского каганата, а точнее, вполне конкретными
походами 701, 709-714 гг (Кляшторный С.Г., 2003,
с.122-124), что согласуется с датировками “катан-
динского” и “неволинского” этапов А.К.Амброза.
И.О.Гавритухин, вслед за А.К.Амброзом, ограни-
чивает финал поясов “агафоновской” стадии кон.
VII в. (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996,
с.84-89), а Н.А.Мажитов аргументирует при по-
мощи находок в комплексах с монетами дожива-
ние в Приуралье традиций горизонта Перещепины
- псевдопряжек и стремян “раннеаварского” типа
-до 1-й пол.VIII в. (Мажитов Н.А., 1990).
Региональная специфика Среднего Поволжья
и Приуралья важна при оценке хронологии кочев-
нических комплексов Нижнего Поволжья. Что же
касается погребений Северного Причерноморья,
то здесь первоочередную роль играют соседние
крымские и славянские материалы. На сегодня фи-
нал синхронных горизонту Сивашовки крымского
горизонта группы 9, по А.И.Айбабину, и горизонта
“антских” кладов в оценке всех без исключения ис-
следователей включает 3-ю четв.VII в. Это не про-
сто согласуется с полученными нами абсолютными
рамками горизонта Сивашовки, но и подтвержда-
ет позднейшую позицию самого погребения из
Сивашовки, поскольку комплексы упомянутых
горизонтов прямых различимых признаков следу-
ющего хронологического этапа не несут. В терри-
ториально и культурно ближайших крымских по-
гребениях литые геральдические наборы активно
используются еще до koh.VII в., поскольку подоб-
ные среднеаварским прессованные наборы здесь
элементарно не входят в моду, а немногочисленные
известные экземпляры не составляют отдельного
культурно-хронологического горизонта. Особенно
ярко это демонстрирует Скалистинский могиль-
ник, непрерывно существовавший с VI по IX в.
(Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993). В славянских
кладах, зарытых в землю вследствие катастрофиче-
ских для славян событий 3-й четв.VII в., поясные
наборы “геральдического” стиля также не только
не несут признаков упадка, хорошо наблюдаемых
в кочевнических комплексах горизота Уч-Тепе, но
и наоборот - новый, еще не использованный набор
из Трубчевского клада указывает на несомненное
продолжение традиции, внезапно прерванное вра-
жеским вторжением.
В отношении более отдаленных регионов, на-
пример, Кисловодской долины, использование ли-
тых “геральдических” наборов до koh.VII в. прини-
мают В.Б.Ковалевская и В.С.Флёров (Ковалевская
В.Б., 1996; Флёров В.С., 2000а), до 3-й четв. VII в.
- И.О.Гавритухин и В.Ю.Малашев (Гавритухин
И.О., Малашев В.Ю., 1998; Гавритухин И.О., 20016),
и лишь в системе Г.Е.Афанасьева, основанной на
статистическом расчете запаздывания монет из
аланских комплексов, “геральдические” наборы не
выходят за рамки 1-й четв.VII в. (Афанасьев Г.Е.,
Рунич А.П., 2001).
Нет подобных принципиальных разногласий
между исследователями в абсолютных позициях
I и II среднеаварских периодов для Среднего По-
дунавья. Объясняется это наличием монетных ре-
перов горизонтов, дающих довольно определенное
представление о времени формирования комплек-
сов. Для I среднеаварского периода таким репером
308
является солид Константа II 654-659 гт из п.24 Се-
гед-Маккошерде (Garam Е., 1992, S.144, 145). По-
гребение уже носит признаки формирования но-
вого стиля, поэтому его позиция как позднейшего
комплекса горизонта датирует временем после 654-
559 гт лишь заключительную фазу I среднеаварско-
го периода. Его верхнюю границу определяют уже
ранние комплексы II среднеаварского периода: это
погребение с солидом Константина IV 668-673 гт
из Озоры-Тотипусты, п.53 Похибуй-Мачко-дюле с
подражанием солиду этого же выпуска (Garam Е.,
1992, S.146, 147) и клад из Земянского Врбовка с
гексаграммой 669-674 гг (Stefanovicova Т., 1996,
S.279), свидетельствующие, что комплексы этого
горизонта начали появляться после 669-674 гт. Как
видим, финал горизонта Бочи - Кунбабоня также
достоверно включает 3-ю четв.VII в., хотя выска-
зывались и мнения о датировке комплекса из Кун-
бабоня временем после 670 г (Toth Е.Н., Horvat А.,
1992; Toth Е.Н., 1996).
Столь заметных изменений культуры, по-
добных изменениям рубежа I и II среднеаварских
периодов в Среднем Подунавье, в Восточной Ев-
ропе последней четв. VII в. не произошло - в раз-
личных регионах и культурах процессы эволюции,
несомненно, проходили индивидуально, причем,
очевидно медленное вытеснение литых “геральди-
ческих” поясов, особенно у народов, придававших
им ранговое значение, - у кочевников и населения
Крыма. Ближе всего из рассмотренных примеров
динамика формирования комплексов горизонта
Сивашовки закономерно оказалась схеме эволю-
ции материальной культуры Крыма. Широко - это
период 2-й - 3-й третей VII в., в котором время
формирования самого комплекса из Сивашовки на
основании как параллелей и абсолютных реперов
среди собственно кочевнических комплексов, так
и датировки комплексов I среднеаварского перио-
да Среднего Подунавья может быть сужено до 3-й
четв. VII в.
II. Погребение 2 кургана 2 Сивашского
Примерно в 15 км на СВ от погребения из Си-
вашовки, в к.2 у с.Сивашского Новотроицкого р-на
Херсонской обл. в 1979 г обнаружено еще одно по-
гребение VII в. (рис.1,18).
Курган 2 Сивашского сооружен в эпоху брон-
зы, распахивался; его форма овальная, размеры
20x30 м, сохранившаяся высота - 0,5 м. Впускное
погребение 2 располагалось в 5,2 м к востоку от
центра кургана.
Погребальная яма, ориентированная по линии
север — юг, обнаружена на глубине 0,9 м от поверх-
ности; ее форма вытянуто-овальная, размеры: 2,25х
0,73 м (рис.29, Ь). Ниже, на глубине 1,3 м яма су-
жалась, образуя вдоль длинных сторон заплечики
шириной 0,06-0,1 м у западной стенки и 0,08-0,15
у восточной (рис.29, разрез A-В). Стенки ямы прак-
тически вертикальные, лишь в северной части у
дна зафиксировано небольшое расширение (рис.29,
разрез С-D); размеры ямы: 2,28x0,54 м (рис.29, о).
Дно ровное, находилось на глубине 1,93 м от ноля.
На заплечиках копытами на север располага-
лись задние конечности коня, обрубленные чуть
выше эпифизов больших берцовых костей, и пра-
вая передняя, обрубленная чуть выше эпифиза
лучевой кости (рис.29, Ь; 30). У правой передней
ноги на заплечике найдены две железные пряжки
и фрагмент костяной пластинки (рис.29, 15, 16; 35,
3). Кости левой передней ноги коня обнаружены
ниже, в засыпке ямы на глубине 1,7 м; на этом же
уровне, маркирующем уровень обвала перекрытия,
находился и череп коня (рис.30) с остатками удил
в зубах (рис.29, 19, 20; 35, 2), лежавший на левом
виске храпом на север. Справа и слева от черепа
симметрично располагались две серебряные бляш-
ки украшений узды (рис.29, 14; 32, 4, 5). Под чере-
пом и левее его находились две концевые обкладки
сложносоставного лука (рис.29, 12; 34, I, 6). Рого-
вые обкладки центральной части лука (рис.34,2, 3,
5) находились на 0,6 м южнее (рис.29, 73); еще юж-
нее в 0,6 м у восточной стенки ямы зафиксирован
фрагмент нижней концевой накладки (рис.29, 12;
34, 4). На этом же уровне отмечено много мелких
невыразительных фрагментов костяных пластин,
вероятно, также принадлежавших луку. Возле ниж-
него конца лука найдены 7 железных наконечни-
ков стрел (рис.29, 18; 32, 31-37), а возле восточной
стенки ямы (приблизительно около копыта нахо-
дившейся выше на заплечике правой задней ноги
коня) найдено бронзовое кольцо (рис.29, 17; 32,
27). Также в заполнении найдены несколько желез-
ных предметов (рис.32, 23-25).
Следующий уровень находок связан с дном
погребальной ямы. Здесь обнаружен скелет муж-
чины в вытянутом на спине положении (рис.29, а;
31), ориентированный головой на север. Голова
слегка повернута влево, руки вытянуты вдоль тела,
пятки не сомкнуты. Скелет придвинут вплотную к
восточной стенке могилы. За головой в северо-вос-
точном углу погребения располагались лопатка и
крестец с хвостовыми позвонками барана.
На уровне второго и третьего поясничных
позвонков погребенного найдена железная тра-
пециевидная пряжка (рис.29, 10; 32, I), а ниже,
на крестце - овальная (рис.29, 10; 32, 7); обе ле-
жали язычками к ногам. Рядом найдена маленькая
бронзовая заклепка (рис.32, б); между бедренными
костями находился серебряный поясной наконеч-
ник (рис.29, 4; 32, 22). Между кистью левой руки
309
Рис. 29. Погребение 2 к.2 Сивашского: а - план по дну могильной ямы; Ь — план на уровне
перекрытия; с — расположение деталей обуви. 1 — серебряные обоймы; 2 — серебряная пряжка; 3, За —
серебряные бляшки; 4 — серебряный наконечник; 5 — нож; 6 — бронзовый пинцет; 7 — железные предметы
клиновидной формы (огниво?) и бронзовые зажимы для трута; 8 - кресало; 9 — кремни; 10- железные
пряжки; 11 - кости овцы; 12 — концевые накладки лука; 13 — срединные накладки лука; 14 — серебряные
бляшкиузды; 15 — костяная пластинка; 16 — железные пряжки; 17 — бронзовое кольцо; 18—наконечники
стрел; 19, 20 — фрагменты удил.
Fig. 29. Burial 2 of Sivashskoie barrow 2: a — a burial layout at the level of a grave pit bottom; b — a burial
layout at the overlapping level; c — an arrangement of parts of footwear. 1 — silver beckets; 2 — a silver buckle;
3, 3a - silver plaques; 4 —a silver ferrule; 5 — a knife; 6 — bronze tweezers; 7 - iron wedge pieces and bronze
clamps for a tinder; 8 —a fire steel; 9 — flints; 10— iron buckles; 11 - bones of a sheep; 12 — covering plates
of bow ends; 13 - covering plates of bow middle; 14 - silver plaques of a bridle; 15 — a bone plate; 16- iron
buckles; 17-a bronze ring; 18 — arrowheads; 19, 20 -fragments of a bit.
310
Рис. 30. Погребение 2 к.2 Сивашского. Уровень просевшего перекрытия могильной ямы (вид с 3).
Fig. 30. Burial 2 of Sivashskoie barrow 2. The level of the sagged covering of the grave pit (a view from the
west).
и тазом зафиксированы остатки кожаного мешоч-
ка, в котором находились кресало, два отщепа, два
железных клинышка с прикипевшей бронзовой це-
почкой из двух крючков, а также щипчики (рис.29,
6-9; 32, 26, 29, 38-41). Южнее, вдоль левого бедра
лежал железный нож в деревянных ножнах (рис.29,
5; 32, 28); еще южнее, на уровне левого колена,
- серебряная бляшка и наконечник (рис.29, За; 32,
11, 18). На берцовых костях и стопах погребенного
находились серебряные детали сапог: по две сере-
бряные обоймы, по омегообразной бляшке и по на-
конечнику ремешков (рис.29,2, 3; 32,12-17,19, 20).
На правой ступне также была серебряная пряжка
(рис.29, 2; 32, 10), на левой ступне такая пряжка
не обнаружена, но зафиксированы остатки окис-
лов, которые могут свидетельствовать, что вторая
пряжка существовала, но, возможно, была утащена
грызунами.
ПЛ. Обряд погребения
Для захоронения был выбран небольшой кур-
ган, в восточной части которого вырыли яму. Стро-
гая ориентировка погребального сооружения по ли-
нии С-Ю указывает на хорошее пространственное
ориентирование человека, руководившего церемо-
нией, а также свидетельствует о представлениях о
меридиональном направлении пути в загробный
мир. После того, как яму углубили в материк, ее
ширину сузили до размеров тела, получив таким
образом заплечики вдоль длинных сторон. На дно
могилы уложили покойника в вытянутой на спине
позе, головой на север. Лицо умершего повернуто
влево, но сам он придвинут к левой (восточной)
стенке. Подобную ситуацию, на наш взгляд, мож-
но объяснить тем, что тело опускали с восточной
стороны, а два человека, принимавшие тело, стояли
под западной стенкой, поэтому тело и придвинули
к восточной стене ямы. В северо-восточной части
могилы, за головой, поместили напутственную
пищу для покойного - лопатку и крестцовую часть
спины барана - курдюк.
Левая нога умершего слегка согнута, прибли-
жаясь к правой в области колена. Учитывая, что
действие трупных газов обычно вызывает радиаль-
ное расхождение ног в коленях и ступнях, вполне
возможно, что первоначально ноги были сомкнуты,
но это наблюдение исключает возможность их свя-
зывания или заворачивания в плотный саван. Поло-
жение же рук наоборот заставляет обратить внима-
ние на отсутствие их радиального расхождения или
сгиба в локтях. Локти плотно прижаты к ребрам,
что является свидетельством их ограничения в дви-
жении. Достигнуть этого можно было либо узким
гробом, следов которого в нашем случае нет, либо
плотным саваном, либо же намеренным связывани-
ем рук.
Интересно расположение деталей пояса. Две
поясные пряжки расположены так: одна - на уров-
не набедренного пояса, а другая - на уровне пояса
на талии. Если судить по направлению поясной
311
Рис. 31. Погребение 2 к.2 Сивашского. Уровень дна могильной ямы (вид с Ю).
Fig. 31. Burial 2 of Sivashskoie barrow 2. The level of the grave pit bottom (a view from the south).
пряжки язычком по диагонали к ногам, а также по
несовпадению ее линии с направлением поясного
наконечника, следует, что расстегнутый пояс был
уложен на покойника сверху со смещением влево.
Усиливает это предположение мешочек с принад-
лежностями для добывания огня (кресало, кремни,
трут) и щипчиками, который должен быть подве-
шен к поясу. Во-первых, наиболее тяжелый пред-
мет - кресало, которое, по логике, должно либо
находиться в вертикальном положении, либо опу-
ститься на дно мешочка, лежало полугоризонталь-
но выше остальных вещей и, к тому же, в перевер-
нутом положении (язычком вниз). Кресало лежало
на бедре и левой кисти, частично перекрыв их. Вы-
вод, который должен следовать из указанных на-
блюдений, - мешочек положили на тело сверху в
перевернутом состоянии. Учитывая, что руки умер-
шего были плотно прижаты, случайность ситуации
исключена: либо пояс действительно был расстег-
нутым, либо кисет с кресалом просто уложили от-
дельно. Особую ритуальную нагрузку вряд ли не-
сет и ориентирование ножа, подвешенного к поясу
в деревянных ножнах, лезвием от левого бедра.
Из одежды, в которой был погребенный, не-
сомненно можно отметить лишь парадную обувь с
серебряными бляшками. Сложнее оценить наличие
двух поясов. Традиционно в погребениях кочевни-
ков рассматриваемого хронологического среза пояс
только один на уровне бедра. Пояс в районе талии
должен означать наличие дополнительной верхней
одежды, но в нашем случае нельзя исключать и воз-
можности, что “лишний” верхний пояс служил на
самом деле для связывания рук умершему.
Могилу перекрыли поперечными деревян-
ными плахами. На перекрытие ближе к западной
стенке поместили лук. При анализе взаимораспо-
ложения его частей несомненно важно учитывать
факт его падения вместе с перекрытием. Рассы-
павшиеся верхние концевые накладки однознач-
но свидетельствуют, что к этому моменту органи-
ческий клей и обмотка лука, крепящие накладки,
уже разложились. Вполне вписывается в эту схему
312
Рис. 32. Погребение 2 к.2 Сивашского. Инвентарь погребения: 1-3, 7, 8, 23-25, 28-39 — железо; 4, 5,
10-20, 22 — серебро; 6, 9, 21, 26, 27 —бронза; 40, 41 - кремень.
Fig. 32. Burial 2 of Sivashskoie barrow 2. The burial inventory: 1-3, 7, 8, 23-25, 28-39 - iron; 4, 5, 10-20,
22-silver; 6, 9, 21, 26, 27 — bronze; 40, 41 -flint.
313
и неестественный поворот рукояти. Но, все же, до-
вольно трудно объяснить схемой обвала перекры-
тия заметное смещение накладок рукояти к ниж-
ним концевым, что при прорисовке контуров лука
даст его явную асимметрию. Скорее всего, лук был
уложен в сломанном состоянии. У нижнего конца
лука положили 7 стрел. Учитывая, что все нако-
нечники находились недалеко от южной стенки и
оказались направленными острием в северную сто-
рону, длина стрел физически не могла превышать
40 см, т.е. стрелы были преднамеренно сломаны.
Далее к могиле привели коня умершего и при-
несли его в жертву. Тут же, на месте, с коня сняли
шкуру, оставив череп и конечности, обрубленные
чуть выше запястных и скакательных суставов (2-й
тип, по А.Г Атавину). Шкуру аккуратно растянули
по перекрытию могилы, не снимая уздечки, или
же набили в виде чучела. У восточной стенки, над
правой передней ногой коня, разместили еще один
предмет снаряжения коня, от которого сохранились
костяная пластинка и железные пряжки. Судя по
реконструируемым размерам предмета (свыше 40
см), речь, скорее всего, шла о мягком войлочном
седле. Каких-нибудь ритуалов с использованием
огня, угольки от которых попали бы в заполнение,
здесь не прослежено, поэтому далее, очевидно, мо-
гилу просто засыпали.
При несколько более скудном наборе инвен-
таря, в основных моментах (яма с заплечиками,
вытянутое на спине положение тела человека, ори-
ентировка в северный сектор, напутственная пища
в виде крестца с хвостовыми позвонками барана,
пояс с подвешенным ножом и мешочком с креса-
лом, лук со стрелами на перекрытие могилы у за-
падной стенки, кости коня на перекрытии вместе
с уздечкой и седлом) погребение из Сивашского
повторяет обряд Сивашовки, но есть и некоторые
важные нюансы
В первую очередь это касается строгой мери-
диональной ориентировки погребенного, отмечен-
ной в Северном Причерноморье в группе кочевни-
ческих погребений с “геральдикой” только в п.12
к.1 Дмитровки (азимут 1°) (см. нашу публикацию
в настоящем сборнике), п. 12 к. 13 Рисового (азимут
8°) (Щепинский А.А., Черепанова Е.Н., 1969), бес-
курганном женском погребении из Новопокровки
(Гаврилов А.В., 1996) и, очевидно, в п.5 к.2 Роди-
оновки (см. далее) (азимут 358°); ориентировка
на ССВ отмечена в п. 10 к.2 Рисового (азимут 25°)
(Щепинский А.А., Черепанова Е.Н., 1969). В сум-
ме, сектор С-ССВ составляет здесь ок. 10% по-
гребений (Комар О.В., 2002а, с.9). В восточнопри-
азовской группе на север ориентировано несколь-
ко более позднее п.1 к.8 Старонижестеблиевской
(Атавин А.Г., 1996), а в Нижнем Поволжье - п.1 к.1
Авиловского (Синицын И.В., 1954). В целом доля
северной ориентировки для кочевнических ингу-
маций Восточной Европы рассматриваемого пери-
ода составляет около 12% (рис.50). Происхождение
этой группы погребений может быть связано с дву-
мя факторами: ритуальным и этническим. Первый
предполагает существование нескольких “путей”
в загробный мир, выбор которых зависел от осо-
бенностей смерти погребенного. В нашем случае
“путь” духа лежал на юг, куда оказывался обращен-
ным лицом умерший, “поднявшись на ноги”, или
же на север, куда был обращен мордой его конь.
Второй фактор - этнический - предполагает, что
погребения с меридиональной ориентировкой про-
сто оставлены представителями другой группы
населения, в среде которого были распростране-
ны другие представления о локализации “страны
мертвых”. Судя по доминированию меридиональ-
ной ориентировки в погребениях Северного При-
черноморья koh.V - нач.VII в. (Комар О.В., 2002а,
с.7), у праболгар Дунайской Болгарии (Станчев Ст.,
Иванов Ст., 1958; Въжарова Ж.Н., 1976; Димитров
Д., 1987), а также по северной ориентировке п.5
кургана III Мадары (Fiedler U., 1992, S.319-322), эта
группа могла быть родственной булгарам. Впрочем,
в VI - нач VIII в. такая же ориентировка была ха-
рактерной и для кочевников Приуралья (Мажитов
Н.А., 1981) и Восточного Приаралья (Левина Л.М.,
1996), т.е. истоки обряда п.2 к.2 Сивашского в VII
в. могли иметь не только местное, но и “восточное”
происхождение.
Следуюшее отличие обряда Сивашского от
Сивашовки касается помещения в могилу не цело-
го коня, а лишь его символического заменителя в
виде шкуры с отрубленными конечностями и го-
ловой коня. На самом деле это отличие отражает
более характерную деталь обряда, поскольку из
синхронных кочевнических погребений Восточной
Европы шкура коня обнаружена в 37,9% погребе-
ний, а целая туша или ее часть - только в 10,3%.
Расположение шкуры коня на перекрытии ямы от-
мечено в Северном Причерноморье в п. 11 к. 1 Кова-
левки II (Ковпаненко Г.Т. и др., 1978, рис.23, 14), в
к.2 и, очевидно, к. 14 Белозерки (Скадовский Л.Г.,
1897, с.110, 127), п.2 к. 14 Дымовки (Айбабин А.И.,
1985, с. 197), к.35 Виноградного (Орлов Р.С., Расса-
макин Ю.Я., 1996, с. 113), п.11 к.1 Черноморского
(см. нашу публикацию в настоящем сборнике), п.7
к.6 Октябрьского (см. нашу публикацию в настоя-
щем сборнике), п.З к.5 Заплавки (Шалобудов В.Н.,
1983). В погребениях из Журавлихи (Crpixap М.М.,
1992) и Романовской (Семенов А.И., 1985, с.91), а
также в группе погребений из Восточного Приазо-
вья - п.5 к.4 хут.Крупской, п.2 к.29 Чапаевского, п.З
к.30 Калининской, п.1 к.8 Старонижестеблиевской
(Атавин А.Г., 1996) шкура находилась на дне по-
гребения на одном уровне с погребенным слева или
314
справа от него. Шкура коня отмечена и в целом ряде
подбойных погребений, где она находилась на сту-
пеньке подбоя - п.7 к.1 Костогрызово (см. ниже),
п.12 к.8 Богачевки (Генинг В.В., Корпусова В.Н.,
1989), п. 1 к. 17 Наташино (Баранов И.А., 1990), п. 16
к. 14 Великой Знаменки (Андрух С.И., Тощев Г.Н.,
1991), п.1 к.1 Авиловского (Синицын И.В., 1954),
п.5 к.9 Бородаевки (Синицын И.В., 1947), п.1 к. 13
Дорофеевки (Круглов Е.В., 1992в).
Обряд замены коня его символом в виде чу-
чела или шкуры появляется в Восточной Европе в
гуннское время (Засецкая И.П., 1994, с. 17, 18), но
затем исчезает с появлением кутригуров (Комар
А.В., 2004а). В VII в. он редок, но все же известен у
населения Аварского каганата (Kiss G., 1996, Abb. 8;
9); в VIII в. хорошо представлен в погребениях типа
Соколовской балки (Круглов Е.В., 1990а; Иванов
А. А., 2000), а позже - у печенегов и куманов (Плет-
нева С.А., 1958, с.156, 177; Федоров-Давыдов Г.А.,
1966, с.124-129; Атавин А.Г., 1984). Его описание
у огузов оставил ибн-Фадлан (Ковалевский А.П.,
1956, с. 128), у монголов - Плано Карпини (Плано
Карпини, 1997, с.38), а обряд жертвоприношения
лошадей со снятием шкуры описал у дагестанских
савиров кон.VII в. Мовсэс Дасхуранци (Мовсэс Ка-
ланкатуаци, 1984, с. 128). Наиболее же стабильным
регионом, где в V-VIII вв. непрерывно отмечено со-
провождение погребений “шкурой” коня, являются
степи Южного Приуралья и Казахстана (Боталов
С.Г., 2003; Боталов С.Г., Гуцалов С.Ю., 2000).
Близкое расположение костей конечностей
лошади друг к другу в восточноевропейских по-
гребениях VII в. указывает на то, что во всех от-
меченных случаях речь шла именно о разложенной
или растянутой шкуре (даже там, где отмечены
хвостовые позвонки), а не о чучеле. Но в п.2 к.2
Сивашского конечности лошади отодвинуты к кра-
ям входной ямы (рис.29, Ь), оставляя достаточно
места для набитого травой туловища. Пожалуй, в
Северном Причерноморье пока это единственное
погребение VII в., где могло находиться именно на-
битое чучело, а не шкура коня. Также интересно,
что в большинстве погребений шкура растягива-
лась таким образом, чтобы передние конечности
лежали копытами вперед, а задние - копытами на-
зад. В Сивашском же все ноги повернуты копытами
вперед, как и в п. 10 к.4 Калининской (Атавин А.Г.,
1996, табл.8). В таком случае чучело имитировало
расположение коня на животе с подогнутыми но-
гами, которое в рассматриваемом хронологическом
срезе находит только частичную аналогию в п.З к. 5
Виноградного (Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996,
рис.1; 2) и п.5 к.12 Портового (Айбабин А.И., 1985,
рис. 9). На востоке, у тюрков Алтая, подобная поза
сопровождающего погребение коня была более
распространенной (Гаврилова А.А., 1965, табл.VII,
Л; IX, А; XXI, А; Савинов Д.Г., 1982; рис.2). Также
она хорошо известна у авар (Kiss G., 1996, Abb.l;
4; 10).
Другие отличия обряда менее существенны.
Так, мясная напутственная пища, отмеченная в 36%
подобных погребений, обычно располагалась, как
и посуда с похлебкой, на дне ямы в головах погре-
бенного, а не на перекрытии могилы, как в п.2 к.З
Сивашовки. В этом отношении п.2 к.2 Сивашского
отражает более характерную особенность обряда.
Также в п.2 к.З Сивашовки и п.1 к.1 Авиловского
стрелы достоверно были сложены в колчан целы-
ми, тогда как в п.2 к.2 Сивашского они были сло-
маны. Интересно, что такое же число стрел как и
в Сивашском (семь), найдено в п.12 к.7 Христофо-
ровки, где в сломанном состоянии во входную яму
поместили лук (Prichodnyuk О., Fomenko V, 2003).
Согласно анализу Е.В.Круглова, сломан лук был и
в п.1 к.1 Авиловского (Круглов Е.В., 2005). Какой-
то ритуал, связанный со стрелами, наблюдается и
в п.1 к.7 Костогрызово (см. ниже), поскольку на-
конечники здесь оказались выложенными в линию
по диагонали через грудь погребенного.
II.2. Инвентарь погребения
Детали поясов
1. Железная бесщитковая пряжка овальной
формы с широким язычком (обломан) (рис.32, 7).
Размеры 4x2,8 см, ширина прорези - 2,2 см. Вы-
кована из круглого, слегка уплощенного прута.
Язычок уплощенный, утолщается к заднему концу,
затем резко переходит в раскованную часть, охва-
тывающую рамку; ширина - 0,7 см.
Несмотря на простоту формы и распростра-
ненность железных овальных пряжек в кочевни-
ческих погребениях, вариант из Сивашского име-
ет специфическую форму язычка, выполненного в
традициях III-IV вв. н.э. Аналогичные пряжки на-
ходим лишь в п.2 к.З Сивашовки (рис. 13, 16, 17),
более отдаленные — в к. 149, 404 могильника Алты-
насар в Восточном Приаралье (Левина Л.М., 1996,
рис. 122,14).
2. Железная пряжка трапециевидной формы
(рис.32,1). Рамка уплощенная, по внешнему конту-
ру имеет небольшой скос. Размеры рамки 3,6 (3,4)-
х2,5 см, ширина прорези - 2,2 см. Язычок широкий
- 0,7-0,8 см, уплощенный, на заднем конце имеет
небольшой прямоугольный выступ-фиксатор.
Форма рамки и язычка очень напоминает тра-
пециевидные “геральдические” пряжки из цветных
металлов (Айбабин А.И., 1990, рис.46,1-3; Богачев
А.В., 1998, рис.8, 2; Prichodnjuk О., Chardaev V,
315
2001, Abb.4, 2; Синицын И.В., 1947, рис.88), кото-
рые данный экземпляр, скорее всего, и имитирует.
Из железных пряжек кочевнических погребений
по форме язычка ближе всего пряжка из п.2 к.З
Сивашовки (рис. 13, 18). Скорее всего, их изготав-
ливал кузнец одной традиции, изделий которого в
других погребениях мы не наблюдаем. Из внешних
аналогий можно отметить по форме рамки пряж-
ку из с.228а Скалистого (Веймарн Е.В., Айбабин
А.И., 1993, рис.22, 31), а целая серия аналогичных
пряжек происходит из курганов могильника Алты-
насар в Восточном Приаралье (Левина Л.М., 1996,
рис.121, 16, 20; 122, 1-3, 15).
3. Серебряный поясной наконечник вытянутой
U-образной формы (рис.32, 22). Длина - 5 см, ши-
рина - 2,3 см, толщина - 0,5 см. Выполнен из двух
тонких пластин: одной сплошной, второй - с U-об-
разной прорезью размерами 3x1,6 см, стык между
которыми запаян узкой полоской. Крепился к рем-
ню двумя гвоздиками.
Общие параллели наконечникам этого типа
мы уже рассматривали выше, при анализе наконеч-
ника из п.2 к.З Сивашовки, но экземпляр из Сиваш-
ского имеет свою специфику в виде U-образной
прорези. Серия таких наконечников происходит
из погребений более высокого социального ранга,
в которых в прорезь наконечника монтировалась
золотая вставка с зерненым декором — п. 1, п.2 к.2
Васильевки (Кубышев А.И. и др., 1984, табл.28, 2,
3; Balint Cs., 1992, Taf.49, 1), п.З к.5 Виноградно-
го (Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.З, 13),
п.52 Борисово (Саханев В., 1914, рис.21). Обычное
же использование наконечников с прорезью доку-
ментирует п.23 Квемо Алеви в Грузии (Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996, рис.79, 92).
4. Серебряная двущитковая бляшка с сегмен-
товидными прорезями в щитках и круглым отвер-
стием по центру (рис.32, 11). Размеры 2,8x1,2 см.
Крепилась к ремню двумя слегка расклепанными
на концах шпеньками. Аналогична рассмотренным
выше из п.2 к.З Сивашовки.
5. Серебряный наконечник дополнительного
ремешка (рис.32, 18). U-образной формы, по цен-
тру аналогичная прорезь с “зубчатым” верхом,
выше - два круглых отверстия. Размеры 1,6x1,1
см. Крепился к ремню при помощи двух шпеньков,
слегка расклепанных на концах.
Наконечник варианта 1-3, по А.И.Айбабину
(Айбабин А.И., 1990, с.54; рис.48,12); по И.О.Гав-
ритухину — “наконечник с прямыми боками” (Гав-
ритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.32; рис.46,
35); по классификации В.Б.Ковалевской, подтип
2 типа 6 подотдела 1 отдела 1 (Ковалевская В.Б.,
2000, с. 119,120). В кочевнических комплексах пока
единственная находка. Судя по наличию таких на-
конечников в п.1 с.74 Лучистого (Айбабин А.И.,
1999, рис.44, 22) и комплексе из Плевен-Кайлка
(Рашев Р., 2004, табл. 109, 9-14), представляют со-
бой один из самых ранних типов наконечников до-
полнительных ремешков.
6. Бронзовая обойма дополнительного ремеш-
ка (рис.32, 9). Выгнута из тонкой полоски шириной
0,5 см; размеры: 1,5x0,7 см.
7. Бронзовая заклепка (рис.32, 6). Состоит из
плоской круглой шляпки диаметром 0,7 см и тол-
щиной 1 мм и узкого шпенька длиной 0,8 см.
Реконструкция поясов
Несмотря на малое количество поясных де-
талей, реконструкция поясов все же заставляет за-
дать несколько вопросов. Первый: в современном
состоянии поясной наконечник не проходит ни в
овальную, ни в трапециевидную пряжку. Возмож-
но, дело в коррозии, но тогда наконечник даже из-
начально очень плотно входил в рамку.
Второй: трапециевидная пряжка зафиксирова-
на на уровне талии, т.е. пояса для верхней одежды
(рис.29, 10), в то время как овальная - на тазовых
костях, т.е. на уровне набедренного пояса. Подве-
шивание предметов к нижнему поясу однозначно
свидетельствует, что верхняя одежда представля-
ла собой короткую куртку, судя по ориентировке
пряжки вправо, возможно, с правосторонним за-
пахом. Впрочем, на фреске со сценой пиршества
из Пенджикента (Беленицкий А.М., 1973, илл.19)
все участники одеты в одежду с левосторонним за-
пахом при ориентировании пряжки вправо. Право-
стороннее ориентирование пряжек характерно для
большинства восточноевропейских кочевнических
погребений с “геральдическими” наборами, где
эта деталь восстанавливается, — п. 1 к.2 Васильев-
ки (Кубышев А.И. и др., 1984, табл.27, <$), п.7 к.1
Костогрызово (рис.36), п.2 к.29 Чапаевского (Ата-
вин А.Г., 1996, табл.4, 1), п.2 к.З Иловатки (Смир-
нов К.Ф., 1959, с.219) Так же носили пряжки в VIII
в. представители культурного типа Соколовской
балки (Иванов А.А. и др., 2000, рис.4), византий-
цы (Daim Е, 2000, Abb.79), персы (Balint Cs., 1992,
Taf.9), а у авар известно и правостороннее (Daim
Е, 1987, Taf.17; 58; 96; 116; 125; 132; 142) и лево-
стороннее ориентирование пряжек пояса (Daim Е,
1987, Taf.65; 72), также, отметим, как и традиция
двух поясов: на талии и на бедрах.
Третий: двущитковая бляшка и комплектный
ей наконечник дополнительного ремешка находи-
лись слишком далеко от нижнего ремня - как мини-
мум в 50 см (рис.29, За), что делает их принадлеж-
ность ремню сомнительной. Но одновременно они
лежали на одной линии с ножом на расстоянии око-
ло 15 см от его острия. Скорее всего, рассматрива-
316
емый ремешок шириной 1,2 см был портупейным:
крепился к ножнам ножа и служил для его плотного
привязывания к бедру. К сожалению, место наход-
ки бронзовой обоймы (рис.32, 9) не задокументи-
ровано, но по размерам она полностью совпадает с
ремешком портупеи. Поскольку нож в погребении
не был ориентирован параллельно бедренной кости
(т е. прижат к бедру), в данном случае ремешок был
развязан и просто свисал вниз до уровня колена,
чем и было вызвано зафиксированное расположе-
ние бляшки и наконечника. В п.7 к. 1 Костогрызово
(см. ниже) нож также крепился к левому бедру ре-
мешком, но при помощи пряжки.
Таким образом, наиболее вероятным нам пред-
ставляется наличие двух поясов: одного - на уров-
не пояса для застегивания куртки и второго - на
бедрах, к которому слева подвешивались мешочек
с кресалом и нож, имевший дополнительный реме-
шок для пристегивания к бедру.
Отсутствие на основном поясе щитовидных
бляшек уверенно позиционирует погребенного из
п.2 к.2 Сивашского как рядового “конного воина”.
Детали обуви
1. Серебряная пряжка (рис.32,10). Длина - 2,5
см, ширина - 2 см. Рамка В-образная, с углублени-
ем для язычка; ширина прорези — 1,2 см. Щиток
неподвижный, щитообразной формы, крепился к
ремню при помощи двух коротких шпеньков, рас-
клепанных на концах. Язычок узкий, на заднем
конце имеет выступ-фиксатор.
Пряжка принадлежит к типу II варианта 4-4,
по А.И.Айбабину (Айбабин А.И., 1990, рис.39,18;
Айбабин А.И., Хайрединова Э.А., 1996, рис. 10, 5)
Близкие пряжки известны в ряде кочевнических
погребений: п.12 к.1 Дмитровки (см. нашу публи-
кацию в настоящем сборнике), п.З к.5 Виноград-
ного (Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.З, 1,
2), “Царский курган” и Чапаевский (Атавин А.Г.,
1996, табл.6, 6; 16, 6); дериват пряжек этого ва-
рианта найден также в п.7 к.6 Октябрьского (см.
нашу публикацию в настоящем сборнике). Кроме
Крыма, география внешних аналогий охватывает
также Среднее Подунавье (Salamon А., 1969, Abb.9,
15), Кавказ (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, рис.82, 61, ПО; Археология. Крым ..., 2003,
табл.78, 89; 83, 9), Приуралье (Голдина Р.Д., Водо-
лаго Н.В., 1990, табл.ХХУТ, 18; Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, рис.89,94), Восточное При-
аралье (Левина Л.М., 1996, рис. 127, 7, 14); их вы-
борка специально рассмотрена И.О.Гавритухиным
(Гавритухин И.О., 1999, с.189-196; рис.5; 6).
2. Серебряные коробчатые наконечники ре-
мешков сапог - 2 экз. (рис. 32, 16, 17). Вытянутой
U-образной формы, по центру лицевой стороны
- прорезь с “зубчатым” верхом, выше - два отвер-
стия для заклепок. Выполнены из двух пластин с
запаянным при помощи ободка краем. Размеры:
2,5x1,2 см, толщина - 0,3 см.
Относятся к тому же варианту, что и наконеч-
ник ремешка портупеи ножа, но отличаются короб-
чатой конструкцией, которая известна для больших
поясных наконечников из n.D Чанад-Бокень (Csa-
llany D., 1961, Taf.258, 3), п.54 Суук-Су (Айбабин
А.И., 1990, рис.49, 22) и погребений из Пышты и
п.З Цибилиума в Абхазии (Воронов Ю.Н., Бгажба
О.Х., 1979, рис.1,10; Воронов Ю.Н., Шенкао Н.К.,
1982, рис.22, б). Небольшие коробчатые наконечни-
ки с такой же прорезью были в п.476 Дюрсо (Дми-
триев А.В., 1982, рис. 12, 46).
3. Серебряные обоймы -4 экз. (рис.32,12-15).
Выполнены из серебряной пластинки толщиной
0,7 мм. Лицевая сторона фигурная — в виде гераль-
дического щита с круглым отверстием посредине
для заклепки, вторая сторона подтрапециевидная,
сужается книзу. Длина - 2,3 см, максимальная ши-
рина — 1 см.
Обувные обоймы данного варианта известны
в п.12 к.8 Богачевки (Генинг В.В., Корпусова В.Н.,
1989, рис.10, 2) п.2 к.14 Дымовки (Айбабин А И.,
1985, рис.8, 12-14), п.1 к.2 Васильевки (Кубышев
А.И. и др., 1984, табл.27, 3), п.1 к.З Шелюг (рис.47,
6-7), Арцибашеве (Монгайт А.Л., 1951, рис.44, 3),
п.З к.30 Калининской, “Царском кургане” (Атавин
А.Г., 1996, табл. 13, 7, 8; 18, 5-8). В Крыму они от-
мечены также в п.З с.77 Лучистого (Айбабин А.И.,
Хайрединова Э.А., 1996, рис. 8, 8)
4. Омегообразные бляшки — 2 экз. (рис.32,
19, 20). Вырезаны из тонкой серебряной пла-
стины, по краям нанесена насечка. С обратной
стороны припаян шпенек, крепивший бляшку к
ремню при помощи медной шайбочки. Размеры
бляшек 1,2x0,8 см.
Бляшки по форме напоминают литые омегоо-
бразные изделия (Атавин А.Г., 1996, табл.7,10, 11),
присутствующие обычно в комплексах, где есть
поясные наборы с псевдопряжками. Ближе всего
экземплярам из Сивашского по форме бляшка из
Трубчевского клада (Приходнюк О.М. и др., 1996,
рис.7, 4). Но манера исполнения и стиль рассма-
триваемых изделий совершенно другие. Возмож-
но, бляшки из п.2 к.2 Сивашского являются как бы
“спаренным” вариантом подковообразных бляшек
с насечками, известных в погребениях Кавказа это-
го времени (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, рис.79, 43; 82, 109; 87,104). С другой сторо-
ны, бляшки “лунничной формы” известны в погре-
бениях джетыасарской культуры, где они также как
и в п.2 к.2 Сивашского украшали верх голенища
сапога (Левина Л.М., 1996, с.208).
317
Реконструкция обуви
Тип обуви напоминает сапожки погребенного
из п.2 к.З Сивашовки, но способ затяжки ремешков
здесь немного отличался. Серебряные обоймы за-
фиксированы на ступне с обеих сторон, а пряжка с
наконечником ремешка — сзади (рис.29, с). Следо-
вательно, обхватывающий снизу подошву ремешок
венчался обоймами, сквозь которые пропускался
ремешок с пряжкой и наконечником на концах,
застегивающийся сзади (рис.33). На передней ча-
сти сапожка вверху крепились две декоративные
бляшки, по которым устанавливается высота обуви
— около 15 см.
Набор для добывания огня
1. Железное калачевидное кресало с удли-
ненным язычком, занимающим почти всю длину
лезвия. В центральной части язычка расположен
полуовальный выступ (обломан в верхней части);
следов крепления язычка пряжки на кресале не
зафиксировано, возможно, он располагался под-
вижно на рамке выступа. Концы кресала невысо-
кие, загнуты в кольца, соприкасаясь с выступами
язычка; сечение уплощенно-овальное (рис.32, 29).
Длина - 12 см, ширина - 1,8 см, толщина - 0,7 см.
диаметр колец на концах - около 2 см.
Кресало в целом принадлежит к тому же типу,
что и кресала из п.2 к.З Сивашовки и п.7 к. 1 Косто-
грызово, но отличается от них удлиненными про-
порциями и загнутыми в кольцо концами. Подобное
оформление концов известно у аварских кресал
(Salamon А., 1969, Abb.7, 14; Kovrig I., 1975b, fig.4,
gr.16, 17; Tettamatanti S., 2000, Taf.14, gr.286, 3), a
также у кресал из погребений типа Соколовской
балки (Власкин М.В., Ильюков Л.С., 1990, рис.2,14),
но это варианты без пряжки. А ближайшая аналогия
по форме, хотя и менее массивная, известна в гер-
манском п. 1 Хоберсдорфа, правда, интерпретирова-
на она как деталь сумочки (Werner J., 1956, Taf. 11,9).
2. Кремни.
2а. Отщеп кремня сегментовидной формы
(рис.32, 41). Размеры: 1,7x1,5 см. По краям нанесе-
на отжимная и притупляющая ретушь, происхож-
дение последней ударное.
26. Отщеп кварцита подтрапециевидной фор-
мы (рис.32, 40). Размеры: 1,6x1,5 см. По краям
- сколы от ударов.
3. Железные предметы клиновидной формы,
подовальные в сечении - 2 экз. (рис.32,38, 39). Раз-
меры: 2,8x1,5x0,4; 2,7x1,4x0,6 см. По всей поверх-
ности - следы от ударов, по-видимому, это неболь-
шие огнива.
4. Зажим для трута в виде двух бронзовых зве-
ньев, фрагментирован. Первоначально представлял
собой два бронзовых кольца диаметром 1,2 см, вы-
полненных из бронзовой проволоки толщиной 0,35
мм. Концы обоих звеньев были загнуты в колечки,
плоскости которых находятся под углом 90°.
Боевой нож
Узкий железный нож со слегка выпуклой спин-
кой (рис.32, 28). В сечении клиновидный; черешок
плоский широкий. Длина — 17 см, длина лезвия
- 13,5 см, длина черешка — 3,5 см, ширина лезвия
- 1,8 см. Судя по остаткам дерева, имел деревян-
ную ручку и был вложен в деревянные ножны.
По размерам и типу нож полностью аналоги-
чен боевому ножу из п.2 к.З Сивашовки (рис. 19, 9);
аналогии рассмотрены выше.
Рис. 33. Погребение 2 к.2 Сивашского. Реконструкция правого сапожка.
Fig. 33. Burial 2 of Sivashskoie barrow 2. A reconstruction of a right boot.
318
Предметы туалета
1. Медные щипчики (рис.32, 26). Согнуты из
тонкой медной пластинки; ниже петли были пере-
мотаны в 3-4 витка белой ниткой. Длина - 3,2 см,
ширина - 0,4-0,9 см.
Трапециевидная форма подобных щипчиков
наиболее распространенная, но в кочевнических
погребениях это довольно редкая находка: следует
назвать женское бескурганное погребение из Ново-
покровки (Гаврилов А.В., 1996, рис.2, 6) и мужское
п.12 к.1 Верхне-Погромного I (Шилов В.П., 1975,
рис.35, б). Чуть позже, в VIII в., щипчики известны в
погребениях новинковского типа (Багаутдинов Р.С.
и др., 1998, рис. 19, 9; Матвеева Г.И., 1997, рис. 118,
9) и типа Соколовской балки (Власкин М.В., Илью-
ков Л.С., 1990, рис.2, 14). В то же время подобные
щипчики - частая находка в аварских погребениях,
причем часто они, так же как и в п.2 к.2 Сиваш-
ского, находились в погребении в одном мешочке с
кресалом (Tettamatanti S., 2000, Taf.7, gr.169, 2; 13,
gr.250, 9; 15, gr.284, 3; 23,gr.4O8. 5).
Предназначение щипчиков в могилах муж-
чин объясняет ибн-Фадлан, сообщающий, что “все
тюрки выщипывают свои бороды, кроме усов” (Ко-
валевский А.П., 1956. с. 128).
Снаряжение лучника
1. Роговые накладки сложносоставного лука.
1 а. Верхние концевые накладки-2 экз. (рис.34,
1, 6). Правая восстанавливается полностью, левая
обломана. Форма дугообразная, нижние концы су-
жаются. Вырез для тетивы расположен в 1,2 см от
верхнего края. Оборотная сторона и нижние концы
лицевой части накладок покрыты насечками для
склейки. Длина целого экземпляра - 30 см, ширина
- 1,8-2 см, толщина - до 0,4 см.
16. Нижние концевые накладки. Сохранил-
ся лишь обломок одной из накладок длиной 7 см
(рис.34, 5).
1в. Центральная фронтальная накладка
(рис.34, 3). Узкая пластина, слегка расширяющая-
ся на концах, обратная сторона покрыта насечкой.
Длина сохранившейся части — 19 см, ширина — 1,3
см, толщина — 0,3 см.
1г. Срединные боковые накладки - 2 экз., оба
обломаны (рис.34, 2, 4). Форма трапециевидная; на
обратной стороне и на концах лицевой покрыты
насечкой для склейки. Ширина - 2,8 см, толщина
— 0,2 см, сохранившаяся длина более целого фраг-
мента — 24 см. Реконструируемая длина рукояти по
расположению накладок in situ (рис.35,1) - 32 см;
если же считать накладки рукояти смещенными во
время падения перекрытия и ориентироваться на
длину фронтальной накладки, тогда длина рукояти
составляла около 30 см.
По форме и пропорциям концевых накладок, а
также по топографии насечек им близки накладки
из п.2 к.З Сивашовки (рис.20) и п.12 к.7 Христо-
форовки (Prichodnyuk О., Fomenko V., 2003, fig.2,
12-15). Но луки из указанных погребений принад-
лежат к другому варианту — с короткой рукоятью,
в то время как длина центральных накладок в п.2.
к.2 Сивашского превышает длину верхних конце-
вых накладок. Конструкция рукояти лука из п.2 к.2
Сивашского находит аналогии только в двух син-
хронных восточноевропейских погребениях - п. 12
к. 13 Рисового (Щепинский А.А., Черепанова Е.Н.,
1969, рис.83, 8-11) и к.1 Авиловского (Синицын
И.В., 1954, рис.2; 2а). При этом верхняя часть цен-
тральных накладок из п.2 к.2 Сивашского покрыта
насечками полностью так, как у накладок из к. 1
Авиловского, а нижняя - только по краю длинной
стороны, как у накладок из п. 12 к. 13 Рисового. Так-
же промежуточную позицию занимает рукоять и по
размерам: в Авиловском — 30 см, в Сивашском - 32
см, а в Рисовом (судя по масштабу рисунка) - около
34 см. Размеры лука из Сивашского и Авиловско-
го также практически совпадают - соответственно
около 1,63 и 1,65 м.
Как мы уже отмечали выше, длинная рукоять
может служить показателем более “архаичного”
лука “авиловского” типа, но интересной деталью
является и факт северной ориентировки всех трех
упомянутых погребений с крупными луками этого
типа (п.2 к.2 Сивашского, п.12 к. 13 Рисового и к. 1
Авиловского). Не является ли в нашем случае это
сочетание признаком определенной субэтнической
группы кочевников?
2. Железные наконечники стрел.
2а. Черешковые трехлопастные с широким
пером и упором — 4 экз. (рис.32, 32-35). Неиден-
тичные, сохраняют одинаковую форму пера, но
различаются по длине черешка и ширине упора.
Длина пера — 4-5 см, черешка — 3-5 см, ширина пера
- 1,7-2 см, диаметр упора — 0,9-1 см. Сохранивша-
яся длина наиболее целых экземпляров - 8-8,2 см,
реконструируемые размеры - до 10 см в длину.
В кочевнических погребениях аналогичные
стрелы входили в колчанные наборы п.2 к.З Си-
вашовки (рис. 19, 12, 13), п.7 к.1 Костогрызово
(рис.39,1-3), п.12 к.7 Христофоровки (Prichodnyuk
О., Fomenko V., 2003, fig.2, 7-10), к.35 Виноградно-
го (Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.8, 2, 3),
п.16 к. 14 Великой Знаменки (Андрух С.И., Тощев
Г.Н., 1991, с. 10), к.1 Авиловского (Синицын И.В.,
1954, рис.4). Тип 15, по А.Ф.Медведеву (Медведев
А.Ф., 1966, с.59).
26. Плоский наконечник с широким ромбо-
видным пером с упором (рис.32, 31). Длина нако-
319
Рис. 34. Погребение 2 к.2 Сивашского. Роговые накладки лука.
Fig. 34. Burial 2 of Sivashskoie barrow 2. Hom covering plates of a bow.
320
1
Рис. 35. Погребение 2 к.2 Сивашского. Детали in situ: 1 -рукоять лука; 2 —удила; 3 - детали мягкого
седла (?).
Fig. 35. Burial 2 of Sivashskoie barrow 2. Parts in situ: 1 - a handle of a bow; 2 -a bit; 3 -parts of a soft
saddle (?).
нечника 8 см, длина черешка — 3 см, ширина пера
- 2,5 см.
Плоские ромбовидные наконечники найдены
в составе колчанных наборов в п.12 к.7 Христофо-
ровки (Prichodnyuk О., Fomenko V., 2003, fig.2, 6),
Портовом (Баранов И. А., 1990, рис.40, 24), п.З к.ЗО
Калининской (Атавин А.П, 1996, табл.14, 1-3), но
они заметно отличаются: в п.12 к.7 Христофоров-
ки и п.З к.ЗО Калининской форма пера фактически
треугольная, а два других наконечника из Калинин-
ской ближе по форме срезням (Атавин А.Г., 1996,
табл. 14, 2-3). Полностью аналогичный экземпляр
известен лишь в к.1 Авиловского (Синицын И.В.,
1954, рис.4).
2в. Фрагменты наконечников неопределимо-
го типа — 2 экз. (рис.32, 36, 37). Сохранились лишь
черешки стрел и переход в перо, из чего можно за-
ключить, что это были наконечники с упором, трех-
лопастные или трехгранные.
3. Бронзовое кольцо (рис.32, 27). Массивное
литое кольцо подовальной формы, сужающееся и
слегка заостряющееся к низу. Верхняя часть пере-
ходит в сквозную шестигранную втулку с круглым
контуром внутри. Общая длина — 3,5 см, внутрен-
ний диаметр - 2,1x1,7 см, высота втулки - 0,8 см,
внутренний диаметр втулки - 0,9 см.
Вытянуто-овальная, заостренная на концах,
форма кольца напоминает золотоордынские ко-
стяные кольца для стрельбы из лука, необходимые
для натягивания тетивы “монгольским” способом
при помощи большого пальца (Медведев А.Ф.,
1966, с.26; рис.4, 1-4; Волков И.В., 1991, с. 174,
175; рис.1, 1-4, 2; Восточный Туркестан ..., 1995,
с.370,371). Известны были такие кольца и раньше,
у болгар в слоях Плиски Х-ХП вв. (Йотов В., 2004,
табл-IV, 23-26), а из слоя Болгара происходит и эк-
земпляр, выполненный из бронзы (Медведев А.Ф.,
1966, с.26). В данном случае несколько смущает
лишь массивность кольца из Сивашского, а так-
же наличие втулки. Согласно рисунку из рукопи-
си “Шах-Наме” 1340 г (Волков И.В., 1991, рис.2),
при стрельбе таким способом лук держался гори-
зонтально, а кольцо надевалось на большой палец
лицевой стороной вниз так, чтобы сужающийся
выступ кольца смотрел в сторону указательного
пальца. Кольцо из Сивашского действительно по
размеру выполнено именно для большого пальца,
а при его ношении сужающимся концом внутрь
втулка оказывается на внешней стороне пальца
и не мешает при стрельбе. Внутренний диаметр
втулки кольца - 0,9 см - соответствует наиболее
распространенному диаметру древка раннесред-
невековых стрел (0,8-0,9 см). Вполне возможно,
что кольцо просто одновременно играло роль ша-
блона диаметра концов древка стрелы. Но также
важно обратить внимание и на внешнюю шести-
гранную форму втулки, которая вряд ли была слу-
чайной.
321
К сожалению, других аналогий в синхронных
кочевнических погребениях Восточной Европы
кольцо не имеет, а кольца для стрельбы из лука
были распространены в раннем средневековье в
основном в Китае. И лишь в двух погребениях
джетыасарской культуры Восточного Приаралья в
комплекте с луками найдены кольца в виде костя-
ных цилиндров (Левина Л.М., 1996, рис.89, 20; 90,
14). Интересно, что в целом ряде других джетыа-
сарских погребений в комплекте с луками находи-
лись костяные или деревянные диски с отверсти-
ем по центру, которые Л.М.Левина также считает
кольцами для стрельбы (Левина Л.М., 1996, с. 197;
рис.87, 10. 18, 20; 88, 9; 89, 25; 91, 3), правда, не
разъясняя механизма использования. Скорее всего,
они являлись просто шаблонами для древка стрел.
Диаметр отверстия здесь меньше, чем у втулки
кольца из Сивашского, - 6-7 мм, но и джетыасар-
ские наконечники стрел немного мельче, чем вос-
точноевропейские, т.е. они требовали более тонко-
го древка стрелы. Но даже если речь идет о каком-
то другом функциональном назначении указанных
предметов, поскольку тип джетыасарского лука
полностью аналогичен луку из п.2 к.2 Сивашского,
а позже, в Х-ХП вв., “монгольский” способ стрель-
бы с использованием костяного кольца практико-
вали болгары Подунавья, напомним, сохранявшие
“авиловский” тип лука до VIII-IX вв., можно не со-
мневаться и в аналогичности способа стрельбы из
него, с использованием близких приспособлений.
Снаряжение коня
1. Детали узды.
1а. Железные удила, фрагментированные. Со-
хранилась лишь часть грызл (рис.32, 30) и левое
кольцо (рис.32, 3). По следам окиси удила восста-
навливаются как двучленные, с двумя трензельны-
ми кольцами на обоих концах. Диаметр меньшего
- около 3 см, диаметр большего - 4 см, толщина
- 0,7 см.
Объективно установить, было ли меньшее из
колец неподвижным загнутым концом звена грызл
или же подвижным, на основании имеющейся у нас
информации невозможно. Помогает лишь сравне-
ние с распространенными в это время в кочевниче-
ских комплексах удилами. Подвижное соединение
здесь отмечено лишь для удил из Ясиново и п.248
Дюрсо (Айбабин А.И., 1985, рис.1, 1; Археология.
Крым ..., 2003, табл.86, 4), но второе кольцо пре-
вышало первое в диаметре в два раза. Такая же
ситуация наблюдается и у авар (Гавритухин И.О.,
2001в, рис.19, 40. 183, 186. 536в. 553; Szoke В.М.,
2000, Taf.2). Удила с неподвижными кольцами на
концах грызл и вставленными в них подвижными
в Восточной Европе отмечены в комплексе из Воз-
несенки (Гршченко В.А., 1937), а также в п.4 к. 14
Новинковского II могильника (Матвеева Г.И., 1997,
рис.74, б). Возможно, остатки таких же удил были
отмечены и в более раннем п. 1 к.З Шелюг нач.VII
в., но их тип не установлен вследствие плохой со-
хранности (Кубышев А.И. и др., 1987, с. 117, 118).
16. Медный наконечник ремешка, поврежден
(рис.32, 21). Спаян из двух полуовальных пласти-
нок и ободка, крепился заклепкой. Размеры: 1x1 х
0,5 см.
1в. Серебряные бляшки узды - 2 экз. (рис.32,
4, 5). Круглые пластинки с насечками по краям,
диаметр - 1,7 см. С оборотной стороны по центру
припаяны шпеньки, загнутые на концах; толщина
- 0,2 см, длина - 0,7 см.
Серебряные или бронзовые бляшки с насечка-
ми по краю, украшающие пояс или узду, известны
в целом ряде кочевнических погребений - п.12 к.7
Христофоровки (Prichodnyuk О., Fomenko V, 2003,
fig.2,22), п.4 к.1 Изобильного (Айбабин А.И., 1999,
рис.35, 11), п.З к.24 Малой Терновки (рис.44, 5-9),
хут.Крупской (Атавин А.Г., 1996, табл.2,17), Арци-
башев (Монгайт А.Л., 1951, рис.43, 10), п.1 к.Ш
Бережновки II (Синицын И.В., 1960, рис.39, 14).
Внешние аналогии также многочисленны, как и
география их распространения: Крым, Северный
Кавказ, Сирия (Balint Cs., 1992, Taf.5, 2, 6, 10, 11,
14. 19, 23. 28, 32, 36, 41; 7, 7-9; 52, 21. 24).
2. Детали мягкого седла (?).
2а. Железная подпружная пряжка с широкой
трапециевидной рамкой (рис.32, 2). Рамка с трех
сторон уплощенная, а в месте крепления язычка
круглая в сечении. Язычок узкий, плоский. Раз-
меры рамки - 3,4x2,9 см; ширина прорези - 1,6
см.
По форме пряжке ближе всего серия трапеци-
евидных сбруйных пряжек из Вознесенки (Грш-
ченко В.А., 1950, табл.П, 9); также можно отметить
щитковую пряжку из к. 17 Наташино (Баранов И. А.,
1990, рис.39, 4).
26. Железная подпружная пряжка с овальной
рамкой (рис.32, 8). Выкована из круглого в сечении
прута диаметром до 8 мм. В передней части тол-
ще, ближе к язычку утоньшается. Язычок плоский,
широкий, слегка охватывает рамку. Размеры рамки
— 3,8x3,1 см; ширина прорези — 2,3 см.
2в. Фрагмент узкой костяной пластинки дли-
ной 4 см, шириной 1,8 см и толщиной 0,4 см. По-
верхность с одной стороны покатая, хорошо загла-
жена, на другой нанесена продольная насечка для
склейки.
Реконструировать седло на основании имею-
щихся материалов, разумеется, невозможно, кон-
статируем лишь, что оно так же, как и седло из Си-
вашовки, крепилось двумя подпругами.
322
11.3. Датировка погребения
Пряжки и декоративные бляшки теснее всего
связывают п.2 к.2 Сивашского с п.2 к.З Сивашовки,
п.З к.5 Виноградного, п. 10 к.2 Рисового и “Царским
курганом”; лук -с п.12 к. 13 Рисового и к.1 Ави-
ловского. В системе относительной хронологии ко-
чевнических комплексов все указанные погребения
принадлежат к горизонту Сивашовки - Макуховки.
Единственным предметом, характерным для бо-
лее поздних горизонтов, являются удила, аналогии
которым отмечены лишь в Вознесенке. Но здесь
следует учитывать то обстоятельство, что удила из
Сивашского лишь реконструированы на основании
полевых наблюдений и сохранившихся фрагмен-
тов, к тому же, такие удила, возможно, находились
и в п 1 к.З Шелюг нач.VII в. Значение “позднего”
признака также нивелируется типом наконечников
ремешков обуви и ремешка портупеи, которые, на-
оборот, могут указывать на более раннюю позицию
п.2 к.2 Сивашского даже по сравнению с Сивашов-
кой. Против лишь одно, но важное обстоятельство
— резкое отличие стиля и набора предметов из п.2
к.2 Сивашского от п. 1 к.З Шелюг (рис.47), досто-
верно предшествующего горизонту Сивашовки в
Северном Причерноморье, а также от п.2 к.З Ило-
ватки (рис.49), предшествующего погребениям го-
ризонта Сивашовки для Нижнего Поволжья. Таким
образом, п.2 к.2 Сивашского довольно уверенно
можно отнести к горизонту Сивашовки ([post] 643
- [post] 669 г).
III. Погребение 7 кургана 1 Костогрызово
В 40 км на север от Перекопского перешейка
у с.Костогрызово Бериславского р-на Херсонской
обл. в 1976 г исследовалась курганная группа, рас-
положенная в открытой степи в 2 км на север от
села (рис.1, 15). Курган 1 диаметром 42 м и высо-
той 0,8 м от древней поверхности был сооружен в
эпоху бронзы, на момент раскопок интенсивно рас-
пахивался.
Погребение 7 находилось в центре кургана,
прямо под репером. Контуры входной ямы в слое
насыпи читались плохо, зафиксированы они с глу-
бины 0,4 м. Это была яма практически строгой пря-
моугольной формы размерами 1,9x1,05 м, ориенти-
рованная по оси ЮЗ-СВ (азимут 55°) (рис.36). На
глубине 0,6 м у юго-восточной стенки обнаружена
ступенька, расширяющаяся к юго-западу, шириной
от 0,4 до 0,65 м. На ней располагались череп и ко-
нечности коня (рис.36,36), сохранность костей пло-
хая. Череп коня лежал на основании, ориентирован
храпом на СВ (азимут 54°); передние конечности
вытянуты копытами вперед в том же направлении,
а задние - копытами в противоположную сторону,
но с отклонением от оси. Состав костей конечно-
стей устанавливается лишь по рисунку: передние
включают фаланги и пясть в анатомическом по-
рядке, задние (судя по левой ноге) - фаланги, кости
плюсны и заплюсны. Отдельно, на крае ступеньки,
на рисунке изображена более крупная кость конеч-
ности, которая не составляет анатомического цело-
го с описанными - по размерам это либо лучевая,
либо малая берцовая кость. Ниже ступеньки яма
приобрела подтрапециевидную форму, сужающу-
юся в юго-западной части. На глубине 1,1 м под
северо-западной стенкой обнаружен небольшой
подбой, дно которого находилось на глубине 1,44
м. Длина погребальной ямы по дну - 1,9 м, ширина
в северо-восточной части - 0,8 м, а в юго-западной
- 0,48 м.
На дне ямы вытянуто на спине лежал скелет
плохой сохранности, ориентированный головой
на северо-восток (азимут 60°). Ноги в коленях и
пятках не сомкнуты; кисть левой руки распола-
галась на тазовых костях, кисть правой руки не
сохранилась. Под скелетом и частично над ним
прослежены остатки гробовища из растительных
длинных широких волокон (очевидно, древесный
луб), окрашенных в ярко-красный цвет. Вне гробо-
вища, вдоль юго-восточной стенки располагались
кости овцы (рис.36, 35): в северо-восточной части
- череп, у тазовых костей погребенного и в юго-за-
падной части - кости ног. Возле черепа овцы про-
слежены остатки деревянного предмета (рис.36, 7).
Здесь же, в северо-восточном углу ямы, остриями
на восток лежали четыре железных наконечника
стрел (два трехлопастных и два плоских) (рис.36,
1-3). Еще два наконечника располагались по диа-
гонали под северо-западной стенкой остриями
на запад (рис.36, 22). Наконец, два последних на-
конечника найдены в области грудной клетки и
живота, остриями в противоположные стороны
(рис.36, 8, 17). Между ними зафиксированы остат-
ки деревянного коробообразного предмета, очевид-
но, колчана, с серебряной бляшкой (рис.36,11, 12).
Рядом - бронзовые скрепы (рис.36, 13), железный
колчанный крюк (рис.36, 14), наконечник ремня
(рис.36, 9) и две бронзовые пряжки: с овальной
рамкой (рис.36, 15) и прямоугольной (рис.36, 16).
Ниже, в области пояса, обнаружено железное кре-
сало (рис.36,18), серебряная бляшка (рис.36, 19) и
бронзовые скрепы (рис.36, 24). Справа от правого
плеча находилась бронзовая обойма (рис.36, 6); на
правой плечевой кости найдена серебряная бляш-
ка (рис.36, 10); слева от локтевой кости левой руки
- бронзовая обойма и скрепа (рис.36, 21), а на том
же уровне на месте правого предплечья - бронзо-
вая обойма и фрагмент серебряной бляшки (рис.36,
20). Еще две серебряные бляшки обнаружены на
323
т-40
324
Рис. 36. Погребение 7 к.1 Костогрызово. План и разрез погребения: 1-3, 8, 17, 22 — наконечники
стрел; 4 - череп барана; 5,13, 24, 31 — бронзовые скрепы; 6 - бронзовая обойма; 7 — остатки дерева; 9,
30 — бронзовые наконечники ремней; 10, 12, 19, 25, 26 — фрагменты серебряных бляшек; 11 — остатки
деревянного колчана; 14-колчанный крюк; 15, 16 - бронзовые литые пряжки; 18 -кресало; 20
— бронзовая обойма и фрагмент серебряной бляшки; 21 — бронзовая обойма и скрепа; 23 — серебряная
бляшка и бронзовая скрепа; 27 — фрагмент кожаного ремня; 28 - нож; 29 - кованая латунная пряжка
и скрепа; 32 — фрагмент ремня с заклепками; 33 - фрагменты кожаной обуви, серебряных бляшек и
бронзовые скрепы; 34 - фрагменты кожаной обуви, серебряных бляшек и белой ткани; 35 - кости
конечностей барана; 36— череп и кости конечностей лошади.
Fig. 36. Burial 7 of Kostogryzovo barrow 1. The layout and section of the burial: 1-3, 8, 17, 22 —
arrowheads; 4-a ram skull; 5, 13, 24, 31 — bronze clamps; 6 -a bronze becket; 7 - remains of a wood; 9, 30
-bronze ferrules of belts; 10, 12, 19, 25, 26—pieces of silver plaques; 11 — remains of a wooden quiver; 14-a
hook of a quiver; 15, 16 - bronze cast buckles; 18-a fire steel; 20-a bronze becket and a fragment of a silver
plaque; 21 - a bronze becket and clamp; 23 - a silver plaque and a bronze clamp; 27 —a fragment of a leather
belt; 28 — a knife; 29-a forged brass buckle and a clamp; 32 — a fragment of a belt with rivets; 33 — fragments
of leather footwear, silver plaques and bronze clamps; 34 - fragments of leather footwear, silver plaques and a
white cloth; 35 - bones of ram extremities; 36 —a horse skull and bones of equine extremities.
крестце и чуть ниже таза (рис.36,25, 26). Под левой
бедренной костью находился боевой нож (рис.36,
28), у рукояти которого зафиксирован фрагмент ко-
жаного ремня (рис.36, 27). Возле ножа, с внутрен-
ней стороны бедра, найдены бронзовые портупей-
ные пряжка и скрепа (рис.36, 29). На левом колене
обнаружен бронзовый наконечник ремня (рис. 36,
30), а у правого колена с внутренней стороны ноги
- бронзовые скрепы (рис.36, 31). В нижней части
левой голени найден фрагмент ремня с заклепками
(рис.36,32). На ступнях зафиксированы остатки ко-
жаной обуви: на левой ноге - фрагменты кожи, се-
ребряных бляшек и бронзовые скрепы (рис.36, 33),
на правой - фрагменты кожи, серебряных бляшек и
белой ткани (рис.36,34).
Обряд погребения
Для погребения был выбран курган средней
величины по диаметру, но вряд ли изначально вы-
сокий. Яму начали рыть в его самой высокой точке,
ориентировав ее длинными сторонами в направле-
нии точки восхода или захода солнца, судя по ази-
муту (54-60°), в мае или в конце июля - первой по-
ловине августа (в зависимости от ориентирования
ногами или головой в сторону солнца). Не доходя
до материкового слоя, еще в рыхлом слое насыпи,
сделали ступеньку, но подбой в этом слое сделать
было технически невозможно, поскольку свод под-
боя не удержался бы. Поэтому небольшой, факти-
чески символический подбой под северо-западной
стенкой сделали только в плотных предматерико-
вом и материковом слоях. Несмотря на наличие
ступеньки и небольшого углубления под стенкой,
собственно подбоем данный тип могилы не явля-
ется. Перед нами “подбоеобразное сооружение”
или же “полуподбой”. Для тела заранее сооруди-
ли гробовище из древесного луба, выкрашенное в
ярко-красный цвет. Очевидно, в этом гробовище
тело уже принесли к кургану. В подбое тело всегда
помещалось со стороны ступеньки, что и в нашем
случае подразумевает процедуру его опускания в
могилу с юго-восточной стороны. После того, как
тело в гробовище уложили под северо-западную
стенку ямы, вдоль юго-восточной стенки разложи-
ли жертвенную пищу в виде мяса барана. Голова ба-
рана находилась в восточном углу, напротив плеча
и шеи погребенного; судя по прослеженным рядом
остаткам древесины, скорее всего, как и в п.2 к.З
Сивашовки — на деревянном подносе. Конечности
овцы находились двумя скоплениями без видимой
системы слева от таза погребенного и слева от его
ступней на расстоянии около 0,7 м одно от второго.
Не исключено, что вдоль ног погребенного просто
уложили шкуру животного.
Вопрос локализации и реконструкции со-
става погребального инвентаря более сложен. Не
вызывает сомнений, что погребенный был обут в
кожаную обувь с серебряными украшениями. На
левом бедре сзади был пристегнут ремешком бо-
евой нож. Также можно допустить, что бляшки и
скрепы выше кистей рук (рис.36, 20, 21) принад-
лежали каким-то ремешкам, стягивавшим рукава
куртки. Остальные вещи в основном находятся в
нехарактерном положении. Так, поясная пряжка
лежала чуть выше локтей (рис.36, 15), а два пояс-
ных наконечника располагались: один — в районе
грудной клетки, а другой - на левом колене (рис.36,
9, 30). Ременная скоба, которая должна относиться
к этому поясу, оказалась за гробовищем (рис.36, б);
также находилась вне гробовища и одна серебря-
ная бляшка со скрепой (рис.36,23). Между поясной
пряжкой и наконечником лежал железный колчан-
325
ный крюк (рис.36, 14). Если эти детали действи-
тельно принадлежали одному поясу, то находился
он в погребении в разобранном состоянии или же
пояс лежал сложенным на гробовище. Приблизи-
тельно выстраивается в линию ряд деталей ремня
(рис.36, 10, 16, 19, 24-26, 30), но принадлежность
поясного наконечника ремню с пряжкой с трапе-
циевидной рамкой невозможна из-за различия в
размерах. К этому возможному ремню, разложен-
ному вдоль тела, тогда подвешивался и мешочек с
кресалом, которое располагалось в нехарактерном
для себя месте - на животе (рис.36, 18). Но теоре-
тически возможна и другая линия: большая пряж-
ка, кресало, наконечник (рис.36, 15, 18, 30). Кол-
чан, который находился на груди у правой руки,
на самом деле уложили на гробовище. Также вне
гробовища находились и стрелы, разложенные по
какой-то системе по диагонали через тело. Если
стрелы лежали отдельно и не были уложены на дно
заранее, до помещения туда гробовища, то все они
так же, как и в п.2 к.2 Сивашского, должны быть
сломаны. Но есть и другой вариант. В районе гру-
дины, по диагонали к левому плечу, зафиксировано
скопление маленьких бронзовых скреп (рис.36, 5).
Это или остатки несохранившегося кожаного пред-
мета, либо остатки внешней кожаной обивки кол-
чана. В таком случае колчан так же, как и стрелы,
был уложен по диагонали к телу. А четыре стрелы:
две с трехлопастными и две с плоскими наконечни-
ками, находились в колчане целыми, вложенными
наконечниками вверх.
Таким образом, намечаются два ритуальных
действия: разборка на детали или же укладка сверху
на гробовище двух ремней, а также укладывание на
гробовище колчана с вынутыми из него и предна-
меренно сломанными стрелами.
Затем последовал традиционный обряд жерт-
воприношения коня покойного, снятие с него шку-
ры с отрезанными головой и конечностями и поме-
щение шкуры в могилу в разложенном на ступень-
ке подбоя состоянии. О том, что в данном случае
речь шла именно о шкуре, а не о набитом чучеле,
свидетельствует близкое расположение костей ног,
а также смещение линии задних конечностей, ха-
рактерное для смятой, нерастянутой шкуры. Далее
могила была просто засыпана (следы перекрытия
не обнаружены).
Обряд п.7 к.1 Костогрызово во многих мо-
ментах повторяет уже рассмотренные выше п.2 к.З
Сивашовки и п.2 к.2 Сивашского - вытянутая поза
погребенного, ориентировка в сектор север-восток,
наличие гробовища, костей коня на уровне выше
тела, костей овцы, колчана со стрелами на пере-
крытии гробовища (но без лука), боевого ножа на
левом бедре, кресала на поясе. Вместе с тем, есть и
детали, нуждающиеся в отдельном рассмотрении.
В то время как в п.2 к.2 Сивашского ориен-
тировка скелета строго северная, в п.2 к.З Сива-
шовки фиксируется отклонение на 42° к востоку,
но формально погребение еще остается в секторе
С-СВ, в п.7 к.1 Костогрызово азимут отклонения
скелета достигает 60°, т.е. оно ориентировано уже
в сектор СВ-В, который в Северном Причерномо-
рье характерен для около 80% кочевнических по-
гребений рассматриваемого периода (Комар О.В.,
2002а, с.8, 9).
Подбойные погребения в синхронных под-
курганных погребениях Северного Причерноморья
составляют 35,3%, но их доля снижается до 28% с
добавлением группы бескурганных кочевнических
захоронений (Комар О.В., 2002а, с.8, 9). Особо не
меняет ситуацию и добавление к статистике не-
многочисленных восточноприазовской и нижне-
волжской групп, из которых в первой подбоев нет,
а во второй они преобладают над ямными погребе-
ниями. Но в нашем случае, все же, речь идет не об
обычном подбое, а о “полуподбое” - сооружении,
сочетающем признаки ямного и подбойного погре-
бения (ступенька слева от погребенного, неболь-
шое углубление под правой стенкой, не создающее
полноценной камеры).
Единственная прямая аналогия в синхрон-
ных погребениях - п.5 к. 12 Портового (Айбабин
А.И., 1985, рис.9). Также теоретически можно
предполагать наличие похожей конструкции в
п.10 к.4 Калининской, где шкура коня располага-
лась на ступеньке слева от скелета (Атавин А.Г.,
1996, табл.8), правда, отсутствие в публикации
разреза и описания не позволяет определить раз-
ницу глубин и форму погребальной ямы. В п. 12
к. 13 Рисового есть только элемент “подбоеобраз-
носги”, поскольку здесь отмечен подбой для ног
(Щепинский А.А., Черепанова Е.Н., 1969, рис.83),
но слишком большие размеры ямы, ее уникальная
для рассматриваемого периода фактически окру-
глая форма, а также расположение скелета не по
центру, а под западной стенкой, на наш взгляд, сви-
детельствуют, что первоначально данная могила
задумывалась как подбойная, но вследствие про-
изошедшего обвала камеры при рытье, копателям
уже ничего не оставалось, как просто выровнять
дно. В бескурганном погребении из Новопокровки
вдоль западной стенки сооружена ступенька, что
также позволяет говорить о “подбоеобразности”
(Гаврилов А.В., 1996). “Полуподбойные” соору-
жения известны и позже, в раннесалтовское вре-
мя, в курганах типа Соколовской балки (Власкин
М.В., Ильюков Л.С., 1990, рис.2, 4; 4, 3, 19; 6, 7;
Комар О.В., Iliopo B.I., 1999, табл.1, 13) и но-
винковского типа (Матвеева Г.И., 1997, рис.63),
а также в грунтовом Крымском могильнике (Сав-
ченко Е.И., 1986, рис.5).
326
Полемизируя с приписываемой А.В.Комару
несуществующей “схемой”, в которой полуподбои
играют роль “промежуточного звена” в “эволюции
подбойных в ямные подкурганные захоронения”,
В.Е.Флёрова высказала сомнение в существовании
самих “полуподбоев”, обратив внимание на факт
повторного проникновения в камеру погребения из
к. 13 Барановки I (Флёрова В.Е., 20026, с. 179). По-
добное объяснение возможно для многих погре-
бений типа Соколовской балки, где действительно
фиксируется обряд вскрытия могилы для “обезвре-
живания” покойника, но ни в п.7 к.1 Костогрызово,
ни в упомянутых выше как аналогии п.5 к. 12 Пор-
тового, п.1 к.2 Обозного, п.5 к.1 Новинковского II
и п.89 Крымского могильников признаков повтор-
ного проникновения в могилу нет. Более того, в
п.7 к.1 Костогрызово, п.5 к. 12 Портового и п.1 к.2
Обозного, в силу размеров и взаиморасположения
входной ямы и камеры, а также степени углублен-
ности камеры в материк, отсутствие свода подбоя
совершенно однозначно. Поскольку устроители мо-
гил хорошо понимали, что свод подбоя будет дер-
жаться только в плотном материковом, максимум,
предматериковом грунте, недостаточная глубина
указанных погребений уже делала технически не-
возможным сооружение классического “камерного”
подбоя. Т.е., придавая яме "подбоеобразные” черты,
оставляя ступеньку и слегка подкапывая противо-
положную стенку, строители выполняли требования
определенного обряда, вместо того, чтобы просто
углубиться и сделать обычный “камерный” подбой.
Перед нами явный осмысленный “рациональный”
подход к символике погребального сооружения.
Отдавая дань символизму погребального со-
оружения п.7 к. 1 Костогрызово, мы, тем не менее,
не можем не выделить одну важную деталь - вы-
сокую ступеньку подбоя. Подавляющее большин-
ство синхронных кочевнических подбойных по-
гребений имеет невысокую ступеньку (до 20 см).
В Костогрызово же перепад глубин в 0,84 м. Близ-
кие аналогии - это только п.5 к. 12 Портового (Ще-
цинский А.А., 1966, с.52) и п.З к.З Крыловки нач.
VIII в. (Колотухин В.А., 1983, рис.266), где высо-
та ступенек составляла 0,5 м, и п. 16 к. 14 Великой
Знаменки, где, согласно описанию, разница глубин
достигала 1,2 м (Андрух С.И., Тощев Г.Н., 1991,
с.9). Высокие ступеньки подбоев известны также и
в раннесалтовское время в курганах новинковского
типа (Матвеева Г.И., 1997, рис.62; 63).
Шкура коня в подбойных захоронениях тради-
ционно располагалась на ступеньке подбоя - п. 12
к.8 Богачевки (Генинг В.В., Корпусова В.Н., 1989),
п.1 к.17 Наташино (Баранов И.А., 1990), п.16 к.14
Великой Знаменки (Андрух С.И., Тощев Г.Н.,
1991), п.1 к.111 Бережновки II (Синицын И.В.,
1960, с. 106), п.1 к.1 Авиловского (Синицын И.В.,
1954), п.5 к.9 Бородаевки (Синицын И.В., 1947),
п.1 к. 13 Дорофеевки (Круглов Е.В., 1992в) и далее
- погребения типа Соколовской балки (Круглов
Е.В., 1990а; Иванов А.А., 2000). Схема растягива-
ния шкуры в основном одинакова - головой в ту же
сторону, куда ориентирован погребенный, перед-
ние конечности копытами вперед, а задние - в об-
ратную сторону; исключение - п. 1 к. 1 Авиловского
и п.5 к.9 Бородаевки, где шкура была сложенной.
Следы деревянного гробовища или носилок,
как уже указывалось, обнаружены в п.2 к.З Сива-
шовки, п.1 и 2 к.2 Васильевки, к.2 Белозерки, п.12
к.7 Христофоровки, п.12 к.8 Богачевки, п. 1 к.1
Авиловского и в Поставмуках. Но в п.7 к. 1 Косто-
грызово речь идет не о решетчатой конструкции и
не о колоде, а о заворачивании тела в гробовище
из луба, окрашенного в красный цвет. Гробовище
из бересты, интерпретированное И. А.Зарецким как
“лодочка”, зафиксировано в п.1 к.6 Лихачевки (За-
рецкий И.А., 1888, с.242; Обломский А.М., 2002,
с. 83), датируемом koh.V - нач.VI в. и соотносимом
с кутригурами (Комар А.В., 2004а, с.175-194). А в
к.З Шипово 1-й пол.VI в. берестой перекрывалось
деревянное решетчатое гробовище (Засецкая И.П.,
1994, с. 189). В более позднем периоде берестяное
гробовище отмечено для п.1 к.2 Обозного сер.VIII
в., принадлежащего к кругу памятников типа Соко-
ловской балки (Комар О.В., Iliopo В.1., 1999, с. 150;
табл.1, 13). Как и в случае с берестяным колчаном
из п.2 к.З Сивашовки, здесь следует обратить вни-
мание на умение кочевников снимать и обрабаты-
вать кору, причем для гробовищ - в довольно боль-
ших количествах. Учитывая, что кора снималась в
определенные сезоны и специфическим образом
вываривалась, заготавливали ее явно заранее, ско-
рее всего, как и тюркские народы XIX-XX вв., для
покрытия юрт (Вайнштейн С.И., 1972, с.251).
Следы красной краски, возможно, также при-
надлежавшей подобному органическому гробови-
щу, отмечены на скелете в п.З к.З Новой Одессы III
(Шапошникова О.Г. и др., 1974, с. 150), а в п.5 к.9
Бородаевки в красный цвет было раскрашено де-
ревянное блюдо (Синицын И.В., 1947, с. 131). Осо-
бый случай представляет собой п.9 к.5 Ясырево III,
где в заполнении найдена “геральдическая” бляш-
ка (Мошкова М.Г., Федорова-Давыдова Э.А., 1974,
с.74). На дне этой могилы находились два посыпан-
ные охрой безынвентарных скелета с ориентиров-
кой на СВВ, но в скорченных позах. Скорее всего,
перед нами просто нарушенное в раннем средневе-
ковье погребение эпохи бронзы.
В п.7 к. 1 Костогрызово, по сравнению с п.2 к.З
Сивашовки и п.2 к.2 Сивашского, меняется состав
помещенных в могилу частей жертвенного барана.
Здесь, вместо курдюка с лопаткой (т.е. мясными
“престижными” частями) мы видим голову и ко-
327
вечности, возможно, уложенные в могилу вместе
со шкурой барана. Подобную картину наблюдаем
и в Портовом - за головой располагался череп ба-
рина, а слева от плеча - уложенные рядом все 4 его
ноги (Айбабин А.И., 1985, рис.9). В п.1 к.2 Васи-
льевки (Кубышев А.И. и др., 1984, с.53) и п.2 к.29
Чапаевского такой же набор поместили за головой
слева в угол погребения (Атавин А.Г., 1996, табл.4),
в п.24 Осиповки (Лиман) - выложили вокруг голо-
вы (Беляев О.С., Молодчикова I.O., 1978, рис.З, 2),
а в п.7 к. 1 Бережновки I - череп и две ноги за голо-
вой слева, а две ноги - возле левой кисти (Синицын
И.В., 1959, с.ПО). Если в Портовом голова барана,
как и в п.7 к. 1 Костогрызово, явно была отрублена,
а его шкура сложена слева от тела человека, то в
п. 1 к.2 Васильевки, п.2 к.29 Чапаевского, п.24 Оси-
повки и п.7 к. 1 Бережновки I вероятен вариант по-
мещения шкуры барана, снятой вместе с головой
и конечностями. Во всех этих случаях мы вряд ли
имеем дело с неуважением умершего, “получавше-
го” лишь несъедобные части барана, - довольно
богатое погребение из Портового позволяет одно-
значно трактовать этот обряд как символическое
замещение шкурой целого барана.
Возможно, символизм следует предполагать и
в других случаях. Так, в п.12 к. 13 Рисового нахо-
дился лишь один череп барана (Щепинский А.А.,
Черепанова Е.Н., 1969, с.219), в к.1 Авиловского
- нога (Синицын И.В., 1954, с.230), в п.6 к. 13 Ма-
лаев в погребение положили голову козы (Атавин
А.Г., 1996, табл.20), в п.5 к.9 Богачевки — две голо-
вы козы (Генинг В.В., Корпусова В.Н., 1989, с. 13), а
в п.З к. 1 Топыла — головы и конечности (т.е. шкуры)
коровы и двух телят (Левченко Д.1., 2001). Но есть
и ряд погребений, где традиции мясной и немясной
частей жертвенной пищи смешаны: так, в п 12 к.8
Богачевки поместили 2 головы, 4 ноги и часть гру-
дины барана (Генинг В.В., Корпусова В.Н., 1989,
с. 10), в п.З к.5 Виноградного и Новопокровке - го-
лову, ноги и ребра (Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я.,
1996, с.108; Гаврилов А.В., 1996, с.111), а в п.1
к. 111 Бережновки II - голову, ноги и лопатку (Си-
ницын И.В., 1960, с. 106). Показателен, очевидно,
и тот факт, что из 9 упомянутых выше погребений
с наличием немясных частей жертвенного барана
лишь два (п. 1 к.2 Васильевки и п.2 к.29 Чапаевско-
го) совершены в обычных ямах, два (п.7 к. 1 Косто-
грызово и п. 12 к. 13 Рисового) - “подбоеобразные”,
остальные совершены в подбоях.
В целом, можно констатировать, что несмотря
на определенную специфику, п.7 к. 1 Костогрызово
по обряду близко целому ряду синхронных под-
курганных подбойных погребений юга Восточной
Европы, обнаруживая больше всего сходство с п.5
к. 12 Портового, п. 12 к.8 Богачевки и п. 1 к. 111 Бе-
режновки II.
Ш.2. Инвентарь погребения
Детали ремней и одежды
1. Бронзовая литая пряжка с овальной рамкой
и неподвижным щитком в виде “птичьих головок”
(рис.37,2). Язычок узкий, выступает за край рамки,
в месте обычного расположения выступа-фиксато-
ра наоборот сужается. Щиток крепился к ремню
четырьмя шпеньками, расклепанными на концах,
при помощи двух продольных пластинок-шайб.
Размеры: 3x3,1 см; прорезь рамки - 2,2 см; ширина
щитка — 2,1 см.
По классификации А.И.Айбабина, лировид-
ная пряжка варианта 5 (Айбабин А.И., 1990, с.41).
Две аналогичные бронзовые пряжки найдены в
п.2 к. 14 Дымовки (Айбабин А.И., 1985, рис.8, 8,
9), третья, серебряная - в разрушенном погребе-
нии у хут.Епифанова (Безуглов С.И., 1985, рис.1,
2). Пряжка этого же варианта, но без оформления
щитка в виде птичьих головок, находилась в п.7
к.1 Бережновки I (Синицын И.В., 1959, рис.34,
7). Близкие пряжки со щитком в виде “птичьих
головок” известны также в аварском п.13 Деск-L
(Balogh Cs., 2004, Abb. 13, 7), п.30 Борисово, п.416
Дюрсо (Археология. Крым ..., 2003, табл.78, 56;
83, 16) и кат.2 Чми на Северном Кавказе (Деопик
В.Б., 1963, рис. 1,10).
2. Бронзовая литая пряжка с трапециевидной
рамкой и щитовидным щитком (рис.37, 7). Язычок
узкий, без выступа-фиксатора. Щиток крепился к
ремню при помощи двух шпеньков и шайбы. Об-
щая длина — 2,8 см; размер рамки - 2,4x1,3 см;
размер щитка - 1,8x1,3 см; ширина прорези рамки
- 1,5 см.
Пряжка относится к варианту 1-6 пряжек с
четырехугольной рамкой, по А.И.Айбабину (Айба-
бин А.И., 1990, с.49), или варианту П-З, по А.В.Ко-
мару. В рамках этого варианта пряжки различаются
по размерам и функциональному назначению: ма-
ленькие, в основном, обувные — п.12 к.8 Богачевки
(Генинг В.В., Корпусова В.Н., 1989, рис.10, 2), п.1
к.2 Васильевки (Кубышев А.И. и др., 1984, табл.27,
3), п.З к.5 Виноградного (Орлов Р.С., Рассамакин
Ю.Я., 1996, рис.З, 27), к.1 Авиловского (Синицын
И.В., 1954, рис.З), п.1 к.22 Аккерменя (Вязьмтна
МЛ. та пшп, 1960, рис.74, 6), Новиновки (Werner J.,
1956, Taf.25), и портупейные, чуть крупнее - п.7 к. 1
Костогрызово, п.2 к.29 Чапаевского (Атавин А.Г.,
1996, табл.6, 4), Келегеи (Prichodnjuk О., Chardaev
V., 2001, Abb.4, 3). На фоне широкого распростра-
нения в Крыму и на Северном Кавказе маленьких
обувных пряжек этого варианта, более крупные эк-
земпляры выглядят редкими - п.64 Керчи (Айбабин
А.И., 1990, рис.46, 17), п.1 западного кугульского
328
Рис. 37. Погребение 7 к.1 Костогрызово. Предметы из серебра (4-8, 10) и медных сплавов (1-3,
9, 12-19): 1-3 — пряжки; 4-8, 10— бляшки; 9, 16- наконечники ремней с остатками кожи внутри; 11
— фрагмент ремня с заклепками; 12, 13, 17, 18 —обоймы; 14, 15 —скрепы, 19 —браслет.
Fig. 37. Burial 7 of Kostogryzovo barrow 1. Items made from silver (4-8, 10) and copper alloys (1-3, 9, 12-
19): 1-3 — buckles; 4-8, 10 - plaques; 9, 16 belt ferrules with remains of leather inside; 11 -a fragment of a
belt with rivets; 12, 13, 17, 18-beckets; 14, 15 - clamps; 19 - a bracelet.
склепа 3, (Рунич А.П., 1979, рис.5, 16), кат.9 Клин-
Яра III (Флёров В.С., 2000, рис.31,1), хут. “Дружба”
(Гавритухин И.О., 2001г, рис.9, 5).
3. Латунная овальная бесщитковая пряжка
(рис.37, 3). Выполнена из раскованной провол-
ки. Рамка уплощенная, подсегментовидная в се-
чении, немного расширяется на переднем конце.
Язычок узкий, тонкий, охватывает рамку. Разме-
ры: 3x1,5 см, толщина - 2,5 мм, прорезь рамки
- 2,2 см.
Кованные овальные пряжки с уплощенной
рамкой в кочевнических погребениях рассматрива-
емого периода - явление редкое, можно вспомнить
как аналогию лишь пряжку с подвижным щитком
329
из п.7 к.7 Христофоровки (Prichodnyuk О., Fomenko
V., 2003, fig. 1, 8). Более близкие аналогии - пряжки
из с. 10 Лучистого (Айбабин А.И., 1994, рис. 10, 3,
4) и п.9 керченского склепа 78.1907 (Kazanski М.,
1996, fig.9, 7, 8).
4. Наконечники ремней.
4а. Бронзовый коробчатый наконечник; вну-
три - остатки ремня (рис.37, 9). Выполнен из двух
пластин, запаянных торцевой полоской. Крепился
к ремню при помощи одной заклепки. Размеры:
6,2x2,2 см, толщина - 0,4 см.
46. Бронзовый коробчатый наконечник, ана-
логичный предыдущему, но хуже по сохранности
(рис.37, 16). Сохранившиеся размеры - 6x2,2 см.
Внутри - остатки ремня.
Наконечники аналогичны по конструкции рас-
смотренным выше серебряным поясным наконеч-
никам из п.2 к.З Сивашовки и п.2 к.2 Сивашского.
5. Серебряные бляшки, выполненные из тон-
кого серебряного листа толщиной 0,2-0,3 мм в
технике прессовки, внутри заполнены веществом
серо-зеленого цвета — очевидно, окислами свин-
цово-оловянистого сплава. Сохранилось два целых
экземпляра и 14 фрагментов.
5а. Щитовидная бляшка без вырезов (рис.37,
10). Размеры: 1,8x1,6 см. На лицевой поверхности
вдавлением нанесен декор в виде схематических
“запятых”.
В синхронных кочевнических комплексах
Восточной Европы прессованные щитовидные
бляшки, распространенные в это время на Север-
ном Кавказе и в Приуралье (Ковалевская В.Б., 2000,
с. 151, 152), найдены только в п.6 к. 13 Малаев, но
они с двумя отверстиями или гладкие (Атавин А.Г.,
1996, табл.22,2-4). Прессованная U-образная бляш-
ка с наколотой зернью найдена в п.2 к. 14 Дымовки
(Айбабин А.И., 1985, рис.8, 22). Декор же бляшки
из Костогрызово, скорее всего, имитирует визан-
тийский стиль “точка с запятой” (Айбабин А.И.,
1990, рис.43, 3, 5, 8, 11, 13-15, 17; Веймарн Е.В.,
Айбабин А.И., 1993, рис.83, 5, 6; Balint Cs., 1992,
Taf.60,5, 6).
56. Щитовидная бляшка с вырезами по бокам
и сверху; обломана (рис.37,5). Размеры: 1,3x1,3 см.
Прессованный вариант литых щитовидных
бляшек варианта 2, по А.И.Айбабину (Айбабин
А.И., 1990, с.54), или накладок типа 6 подотдела 1
отдела 10, по В.Б.Ковалевской (Ковалевская В.Б.,
2000, с. 151, 152), уже рассмотренных выше.
5в. Круглая уплощенная бляшка с декором в
виде двух концентрических кругов и точки в цен-
тре (рис.37, 7). Диаметр - 1,1 см.
Близкие бляшки известны в Вознесенке
(Гршченко В.А., 1937), сильнее профилирован-
ные и, наоборот, без декора - в п.2 к.1 Березовки
I (Скарбовенко В.А., Сташенков Д.А., 2000, рис.5,
2-4, 14-16). В обоих комплексах точное расположе-
ние и предназначение бляшек не установлено, а в
женском п.1 Сегвар-Оромдюле близкие бляшки
украшали одежду (Lorinczy G., 1992, Abb.5, 3). В
аварских комплексах аналогичные находки также
можно отметить в п.2 Деск-М (Balogh Cs., 2004,
Abb.14,11-16).
5г. Фрагмент двущитковой бляшки с двумя от-
верстиями в щитках (рис.37, 8). Размер сохранив-
шейся части 1,7x1,4 см.
Близка по форме литым бляшкам из п.2 к.З
Сивашовки (рис. 13, 7, 8), но более вытянутая и без
отверстия по центру. В классификации В.Б.Кова-
левской это тип 4 отдела 34, причем показательно,
что 2/3 учтенных бляшек этого типа прессованные,
а не литые (Ковалевская В.Б., 2000, с. 159).
5д. Два фрагмента двущитковой бляшки
(рис.37, 4, 6). Ширина — 1.4 см, длина не восста-
навливается.
Бляшка близка по форме предыдущей, но на
щитках нет отверстий. Центральная часть не сохра-
нилась. поэтому установить, было ли отверстие по
центру, нельзя. Но бляшка в целом близка экзем-
плярам с отверстием по центру из с.460 Скалистого
(Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993, рис.83, 37) и
кат.45 Мокрой Балки (Афанасьев Г.Е., Рунич А.П.,
2001, рис.62,10) либо экземплярам с символически
намеченными отверстиями (Веймарн Е.В., Айба-
бин А.И., 1993, рис.60,19).
6. Латунные ременные обоймы.
6а. Большие подпрямоугольные обоймы - 2
экз. (рис.37,17, 18). Сделаны из бронзовой полоски
шириной 0,4 см. Концы полоски длиной 0,5 см вы-
гибались наружу, пробивали ремень и загибались
с его обратной стороны. Размеры: 2,5x0,9 см и 2,4
х0,6 см. Рассчитаны для ремней толщиной 0,3 см и
шириной 2,3 и 2,2 см соответственно.
66. Маленькие вытянуто-овальные обоймы - 2
экз. (рис.37, 12, 13). Аналогичны по конструкции
предыдущим, но при обжиме полоски использовал-
ся инструмент без прямых граней. Размеры: 1,3х
0,4 см, 1,4x0,4 см. Рассчитаны на ремень толщиной
0,15-0,2 мм и шириной 1,2 мм.
7. Латунные скрепы — 23 экз., 11 фрагментиро-
ваны (рис.37, 14, 15). Однотипные, выполнены из
полосок шириной 0,2-0,3 мм, концы загнуты встык.
Длина - 0,8-1,5 см, ширина - 0,4-0,5 см.
Размеры целых скреп указывают в основном
на их принадлежность небольшим ремешкам, а
хрупкость — на невозможность использования под
натяжением. Локализация же скопления фрагмен-
тов скреп в районе грудной клетки (рис.37, 5), воз-
можно, отражает крепление кожаной обтяжки кол-
чана.
8. Железный колчанный крюк (рис.39, 10).
Выкован из круглого в сечении прута диаметром
330
0,9 см. Высота - 5,4 см, размеры рамки - 3,3x1,7
см, прорезь рамки - 1,6 см.
Железные колчанные крюки крайне редки в
погребениях с деталями “геральдического” стиля,
массово распространяясь в степи только в ранне-
салтовское время (Багаутдинов Р.С. и др., 1998,
рис.26, 20-25; Сташенков Д.А , 2001, рис.8, 4; Ива-
нов А.А., 20026, с.37, 38). Самая ранняя находка в
Подунавье - аварское п.60 Клярафалвы-В (Balogh
Cs., 2004, Abb. 16, 5) 2-й пол.У! в., но в восточно-
европейской степи самая ранняя находка принад-
лежит лишь к нач.УШ в. - п 4 к. 11 Шелехметьского
II могильника (Бражник О.И. и др., 2000, рис 4,10).
Экземпляр из Костогрызово по форме близок крю-
ку из Клярафалвы, но, одновременно, и поздним
вариантам сер. - 2-й пол.УП! в.
9. Фрагмент кожаного ремня с тремя медны-
ми заклепками (рис.37, 11) Длина - 2,8 см, шири-
на - 0,9 см, толщина - 0,3 см. Заклепки с обратной
стороны крепились шайбочками диаметром 0,5-0,7
см.
10. Фрагменты кожаных ремней шириной 1
см и 1,5 см, толщиной 0,3 см. Двухслойные, про-
шиты.
11. Фрагмент белой ткани круглой формы.
Ткань плотная, многослойная; заметны два проко-
ла. Скорее всего, фрагмент либо служил подклад-
кой под круглую бляшку, либо же сохранился бла-
годаря ее окислам.
Реконструкция одежды
К сожалению, точное расположение конкрет-
ных видов бляшек не задокументировано, поэтому
их разделение на поясные, обувные или принадле-
жащие украшениям одежды по расположению in
situ невозможно. Также усложняет задачу и их силь-
ная фрагментированпость и распорошенность, воз-
можно, ставшая следствием обряда срывания бля-
шек с пояса, отмеченного в п. 11 к. 1 Черноморского
(см. нашу публикацию в настоящем сборнике).
1. Поясной набор. Состоит из большой пряжки
(рис.37,2), большой обоймы (рис.37,17) и одного из
наконечников (рис.37, 9, 16), крепившихся к ремню
шириной 2 см. Также к этому поясу относится и се-
ребряная щитовидная бляшка (рис.37, 10). Вторая
щитовидная бляшка (рис.37, 5) меньше, поэтому
могла принадлежать и ремню портупеи. Учитывая,
что стандартный набор щитовидных бляшек пояса
предусматривал одну или 4 бляшки, наиболее веро-
ятно, что в нашем случае все же бляшка была един-
ственной, а погребенный носил титул куркапына и
военный ранг он баши.
2. Портупея колчана. Ремень шириной 1,5 см с
пряжкой с трапециевидной рамкой (рис.37,1) и же-
лезным колчанным крюком (рис.39, 10), украшен-
ный несколькими серебряными бляшками.
3. Портупея боевого ножа. Ремень шириной
2 см с овальной бесщитковой пряжкой (рис.37, 3),
обоймой, очевидно, большой (рис.37, 18) и одним
из наконечников (рис.37, 9,16). Взаиморасположе-
ние пряжки, ножа, обоймы и фрагмента кожаного
ремня (рис.36, 26-29) позволяет реконструировать
портупею (рис.38). Нож в деревянных ножнах кре-
пился по длине к ремню так, чтобы внизу ремня
находилась пряжка с обоймой, а вверху - наконеч-
ник. Ножны прикладывались к задней поверхно-
сти левого бедра, после чего правой рукой нижний
конец ремня с пряжкой перебрасывался через бе-
дро налево, обхватывал ножны и выводился к вну-
тренней поверхности бедра, где и застегивался,
оставляя свисающим конец ремня длиной около
20 см.
Рис. 38. Погребение 7 к.1 Костогрызово.
Реконструкция портупеи ножа.
Fig. 38. Burial 7 of Kostogryzovo barrow 1. A
reconstruction of a knife sword-belt.
331
Рис. 39. Погребение 7 к. 1 Костогрызово. Железные изделия: 1-8 - наконечники стрел; 9 - кресало; 10
— колчанный крюк; 11 - нож.
Fig. 39. Burial 7 of Kostogryzovo barrow 1. Iron items: 1-8 — arrowheads; 9-a fire steel; 10-a hook of a
quiver; 11 -a knife.
4. Обувь. Судя по локализации бляшек и скреп,
обувь имела схожую конструкцию с перехваченны-
ми ремнями сапожками из п.2 к.З Сивашовки и п.2
к.2 Сивашского, но была беднее оформлена. Набор
каждого сапожка состоял из двух скреп и серебря-
ной двущитковой бляшки (рис.37, 4, б, 8). Ширина
обувных ремней, охватывающих ступню — 1,5 см.
Если фрагмент ремня с заклепками (рис.37, 11)
также принадлежал обуви, тогда высота сапожков
составляла около 20 см, а вверху они перехватыва-
лись узкими ремешками шириной 0,9 см.
5. Одежда. Сохранившийся небольшой фраг-
мент ткани позволяет предположить, что покойный
мог быть одет в рубашку или халат из плотной бе-
лой ткани, украшегшый серебряными круглыми
бляшками. Наличие верхней одежды позволяют
предполагать ремешки шириной 1,2 мм с обоймами
(рис.37, 12, 13), перехватывавшие рукав чуть выше
кисти. Скорее всего, это была кожаная курточка.
Снаряжение лучника
1. Остатки деревянного колчана. Исходя из
полевых наблюдений, можно заключить, что это
был деревянный короб округлой в сечении фор-
332
мы, обитый внутри кожей. Размеры не восстанав-
ливаются.
Колчан в виде округлого деревянного короба
- один из самых древних и распространенных ази-
атских типов колчанов (Восточный Туркестан ...,
1995, с.375-377). В Восточной Европе деревянные
колчаны найдены в аланском скальном могильнике
Мощевая Балка (lerusalimskaja А.А., 1996, S.227;
Abb. 136; 141), а также в п.103 салтовского могиль-
ника Красная Горка (Аксьонов В.С., 1999, рис.32,
/). Последний колчан был обит внутри и снаружи
кожей при помощи многочисленных скреп, а кол-
чан из Мощевой Балки заключен в кожаный футляр.
Поэтому очень интересно скопление бронзовых
скреп в п.7 к.1 Костогрызово по диагонали выше
колчана (рис.36, 5). Если допустить, что они мар-
кируют границы кожаной обивки колчана, в таком
случае, мы можем реконструировать его размеры:
около 65 см в длину и до 15 см в ширину, сужаясь
в устье до 11 см и чуть расширяясь в области “кар-
мана”. Тип колчана определяется как классический
центральноазиатский с “карманом”, стрелы в кото-
рый вкладывались наконечниками вверх.
Сравнивая колчан из Костогрызово с сива-
шовским колчаном, можно отметить, что у ту-
винцев XIX в. деревянные обитые кожей колчаны
считались более дорогими, чем легкие берестяные
(Вайнштейн С.И., 1972, с.190, 191).
2. Железные черешковые наконечники стрел.
2а. Трехлопастный наконечник с широким
подромбовидным пером и упором (рис.39, /). Об-
щая длина - 12,3 см, длина черешка - 5,2 см, диа-
метр упора - 1,2 см, реконструируемая ширина
пера - 2,2 см.
Тип 15 по А.Ф.Медведеву (Медведев А.Ф.,
1966, с.59). Аналогии рассмотрены выше.
26. Трехлопастные наконечники с узким ром-
бовидным пером и упором - 2 экз. (рис.39,2, 3). Об-
щая длина - 12 и 11,5 см, длина черешка - 5,7 и 5,4
см, диаметр упора - 1 см, ширина пера - 1,8 см.
Близкие наконечники, но с пропорционально
более узким пером были в п.12 к.7 Христофоровки
(Prichodnyuk О., Fomenko V., 2003, fig.2, 8) и “Цар-
ском кургане” (Атавин А.Г., 1996, табл. 19,1-3). Они
приближаются по пропорциям к наконечникам типа
23 (Медведев А.Ф., 1966, с.61), очевидно, представ-
ленного в рассматриваемой группе экземпляром из
Арцибашева (Монгайт А. Л., 1951, рис.43,16).
2в. Трехлопастный наконечник с узким под-
ромбовидным пером без выраженного упора, по-
врежденный (рис.39, 7). Общая длина - 9 см, длина
черешка — 3,9 см, ширина пера - 1,4 см.
2г. Трехлопастный наконечник с подтреуголь-
ным пером и упором, поврежден (рис.39, 6). Со-
хранившаяся длина - 8,4 см, длина черешка - 4 см,
диаметр упора - 0,9 см, ширина пера - 2,1 см.
Наконечник этого варианта, но без упора най-
ден в к.1 Авиловского (Синицын И.В., 1954, рис.4);
наконечники с упором и треугольной формой пера
больше характерны для погребений новинковско-
го типа Поволжья (Багаутдинов Р.С. и др., 1998,
рис.26,4, 6; Сташенков Д.А., 2001, рис.8,6). В клас-
сификации А.Ф.Медведева последние — тип 17, к
которому исследователь отнес наконечник плохой
сохранности из Арцибашева (Монгайт А.Л., 1951,
рис.43,15; Медведев А.Ф., 1966, с.60).
2д. Фрагмент трехлопастного наконечника с
упором (рис.39, 8). Длина фрагмента — 5,5 см, дли-
на черешка - 3,2 см, диаметр упора — 0,9 см, шири-
на пера — 1,7 см.
2е. Плоский наконечник с ромбовидным или
листовидным пером и упором, фрагментирован
(рис.39, 4). Длина черешка - 3,3 см, диаметр упора
-1,2 см, ширина пера - около 3 см.
Как уже указывалось выше, близкие наконеч-
ники находились в составе колчанных наборов п.2
к.2 Сивашского (рис.32,31) и к.1 Авиловского (Си-
ницын И.В., 1954, рис.4).
2ж. Плоский наконечник со срезанным пером
и упором, фрагментирован (рис.39, 5). Длина че-
решка - 4,5 см, ширина пера - 3 см, диаметр упора
- 1,2 см. Близкий срезень найден в п.2 к.З Сива-
шовки (рис. 19,14).
Таким образом, погребальный колчанный на-
бор п.7 к. 1 Костогрызово состоял из стрел с разным
диаметром конца древка: 1,2 см (3 экз.), 1 см (2 экз.)
и 0,9 см (3 экз.). Непосредственно в колчане оста-
лись 2 боевых и 2 охотничьих стрелы; вне колчана,
скорее всего, в сломанном состоянии, были разло-
жены универсальные стрелы с трехлопастными на-
конечниками.
Боевой нож
Узкий железный нож с широким черенком и
изогнутым клинком (рис.39, 11). Общая длина -
19,5 см, длина клинка —13,5 см, длина черенка - 4,5
см, ширина клинка - 2 см, ширина перекрестья у
черенка — 2,4 см. Сечение клинка клиновидное. На
ноже заметны следы деревянной обкладки рукояти
и деревянных ножен.
По размерам и форме черенка нож близок рас-
смотренным выше экземплярам из п.2 к.З Сива-
шовки и п.2 к.2 Сивашского, но отличается от них
“перекрестьем” (фактически, утолщением) в виде
накованной полоски в месте перехода клинка в че-
ренок, а также выраженным изгибом острия клинка.
В восточноевропейских кочевнических комплексах
прямой аналогии ножу нет. Единственный близкий
экземпляр происходит из к.26 Чир-Юрта, но у него
сложнее профилировка клинка (Магомедов М.Г.,
333
1983, рис.26, 12). Проще и ближе костогрызовско-
му экземпляру нож из позднеаварского п.66 Лио-
берсдорфа (Daim Е, 1987, Та£61,11).
Кресало
Железное калачевидное с едва заметно выде-
ленным удлиненным язычком по всей плоскости
лезвия и полуовальным выступом по центру; кон-
цы невысокие, загнуты вертикально вверх (рис.39,
9). Длина - 8,1 см, ширина - 2,7 см, толщина - 0,7
см.
Данный экземпляр в целом аналогичен кре-
салам из п.2 к.З Сивашовки (рис.19, /), п.12 к.7
Христофоровки и п.18 Деска-G (Balogh Cs., 2004,
Abb.7, 13), но так же, как и в ситуации с двумя по-
следними, из-за коррозии до конца не ясно, есть ли
в полуовальном выступе прорезь для подвешива-
ния, т.е. была ли это пряжка.
Браслет
Бронзовый браслет из тонкого круглого в се-
чении прута (рис.37, 19). Наибольшее расширение
по центру (0,3 см), на концах утоньшается, концы
заведены в нахлест. Диаметр - 4,2 см, внутренний
- 3,7 см.
Расположение браслета в погребении не задо-
кументировано, скорее всего, он найден в верхних
слоях засыпки. В том, что это именно детский брас-
лет, убеждают многочисленные подобные находки
в аланском могильнике Мокрая Балка (Афанасьев
Г.Е., Рунич А.П., 2001, рис. 16, 3; 18, 2; 27, 13; 34,
13; 38, 8; 68, 9; 81,17; 112, 2; 130, 8; 136, 7). Близ-
кий по размерам проволочный браслет, но с рас-
клепанными концами найден в бескурганном дет-
ском кочевническом п. 1 Рябовки (Обломский А.М.,
Терпиловский Р.В., 1993, рис.2, 2). Ручные прово-
лочные браслеты находились также в п.4 Рябовки,
Уч-Тепе и п.1 к.8 Старонижестеблиевской (Иессен
А.А., 1965, рис.30; Атавин А.Г., 1996, табл.24, 2),
что указывает на существование определенной тра-
диции ношения подобных украшений у кочевников
рассматриваемой нами группы. Детский браслет из
п. 1 к.7 Костогрызово, несомненно, не мог принад-
лежать покойному - это погребальный дар.
III.3. Датировка погребения
Поясная пряжка с птичьими головками тесно
связывает п.7 к.1 Костогрызово с п.2 к. 14 Дымовки,
комплексом из Епифанова и п. 13 Деск-L; портупей-
ная пряжка - с п.2 к.29 Чапаевского и Келегеями;
кресало - с п.2 к.З Сивашовки, п. 12 к.7 Христофо-
ровки и п.18 Деск-G; прессованные щитовидные
бляшки - с п.6 к. 13 Малаев; круглая серебряная
бляшка - с Вознесенкой, п.2 к. 1 Березовки I, п.2
к.2 Шиловки, п.2 Деск-М; использование техники
прессовки деталей из тонкого серебряного листа
с заполнением изнутри свинцово-оловянистым
сплавом или пастой - с п.5 к. 12 Портового, п.1 к.2
Васильевки, к. 17 Наташино и более поздними ком-
плексами; железный колчанный крюк - с п.4 к. 11
Шелехметь II и раннесалтовскими курганами, но
и одновременно с п.60 Клярафалвы-В; кривой нож
- с к.26 Чир-Юрта.
В системе относительной хронологии восточ-
ноевропейских кочевнических комплексов четыре
упомянутых погребения (п.2 к.29 Чапаевского, п.2
к.З Сивашовки, п.12 к.7 Христофоровки, Епифанов)
относятся к горизонту Сивашовки — Макуховки;
пять (п.2 к. 14 Дымовки, п.6 к. 13 Малаев, п.1 к.2 Ва-
сильевки, к. 17 Наташино и Келегеи) - к горизонту
Уч-Тепе - Келегеи; три (Вознесенка, п.5 к. 12 Пор-
тового и к.26 Чир-Юрта) — к горизонту Шиловки
- Романовской и три (п.2 к.1 Березовки I, п.2 к.2
Шиловки, п.4 к. 11 Шелехметь II) - к фазе 2 гори-
зонта Шиловки. Столь широкий разброс аналогий
все же не размывает четкую стадиальную позицию
комплекса из п.7 к.1 Костогрызово, определяемую
по сочетанию деталей “геральдического” стиля и их
прессованных подражаний, но без наличия ярких
признаков следующих горизонтов, в рамках гори-
зонта Уч-Тепе - Келегеи ([post] 669 - [post] 698 гт).
Интересна и позиция комплекса из Костогры-
зово на фоне аварских погребений с прессованной
“геральдикой”, рассмотренных Ч.Балохом (Ba-
logh Cs., 2004). Прессованные “геральдические”
бляшки находились в п.18 Деск-G, п.18 Деск-Н,
п.2 Деск-М, п.49, п.58, 60, 67 Мокрин/Хомокрев
(Ю)-Водоплав-Флур, п.1 Сегвар-Оромдюле, п.
166 Ютас, причем в п.18 Деск-G они сочетались с
аналогичным костогрызовскому кресалом, а в п.2
Деск-М и п. 1 Сегвар-Оромдюле - с прессованными
круглыми бляшками с концентрическим декором,
аналогичными бляшке из Костогрызово. Еще один
комплекс этого же горизонта — п.13 Деск-L - имел
в своем составе пряжку с птичьими головками. Ре-
минисценции горизонта Бочи - Кунбабоня в этом
горизонте обнаруживают комплексы: п.18 Деск-Н
с прессованными подражаниями дорогим U-образ-
ным и овальным бляшкам (Balogh Cs., 2004, Abb.9,
4-9) и п.13 Деск-L с мечом с кованым кольцевым
навершием (Balogh Cs., 2004, Abb. 13,21), явно под-
ражающим экземплярам из Бочи и Кунбабоня. В то
же время в п.18 Деск-Н, п.13 Деск-L были “вось-
меркообразные” стремена с круглой подножкой, а
в п.18 Деск-G - с прямой подножкой и подпрямо-
угольной петлей (Balogh Cs., 2004, Abb.8, 9; 12, 1;
334
13, 19, 20). Последние были в п.40, 100, 320, 384,
533, 635 Тисафюреда периодов b и с, по И.О.Гав-
ритухину (Гавритухин И.О., 2001 в), что уверенно
относит п. 18 Деск-G к II среднеаварскому периоду.
Достоверных аварских погребений I среднеавар-
ского периода с “восьмеркообразными” стремена-
ми пока также не известно. Главным основанием
для их ранней даты на сегодня является комплекс
из Сынпетру-Жерман с монетой Ираклия и Ира-
клия Константина 20-х гг. VII в. (Domer Е., I960,
fig.3, 4). Но, как справедливо заметил И.О.Гавриту-
хин, основания для ранней даты данного комплекса
и поясов стиля Арадац-Фенлак чисто умозритель-
ные (Гавритухин И.О., 2001 в, с.111). Все находки
подобных поясных деталей в аварских комплексах
(Garam Е., 2001, taf.8l-84) не выходят за рамки кон-
текста II среднеаварского периода, которым следу-
ет датировать и длинную саблю из Сынпетру-Жер-
ман. Единственная же находка деталей этого стиля
в восточноевропейских кочевнических комплексах
происходит из Вознесенки, где, как и в Фенлаке,
она сочетается с наборами стиля Акалан, а также
с саблями и аркообразными стременами. Наиболее
массовые в Вознесенке “восьмеркообразные” стре-
мена с круглой подножкой появляются у причерно-
морских кочевников только на этапе Келегеев, на
котором действительно наблюдается смешение
стилей горизонтов Перещепины и Вознесенки, тра-
диционно жестко синхронизируемых в литературе
с горизонтами Бочи - Кунбабоня и Озоры - Куна-
готы.
Похоже, что на примере аварских могильников
из Деска, Сегвар-Оромдюле и Мокрин/Хомокрев
(Ю)-Водоплав-Флур мы рельефно сталкиваемся с
той же проблемой “переходного” этапа, которая за-
ставила нас выделить горизонт Уч-Тепе - Келегеи
как отдельный этап развития материальной куль-
туры восточноевропейских кочевников (см. Комар
А.В. “Перещепинский комплекс...” в настоящем
сборнике). Впрочем, указанная группа аварских
могильников Потисья довольно компактна терри-
ториально и обладает рядом специфических черт
погребального обряда и инвентаря, отличающих
их от основной массы синхронных аварских мо-
гильников и, наоборот, сближающих с культурой
кочевников Восточной Европы. Трудно сказать,
наблюдается ли определенная взаимосвязь и в рит-
мах изменения их культурных комплексов. Пример
комплексов из Кунаготы, Кечкемета, п.2 Кунбабоня,
п. 1 Папа-Урдомб и др., очень близких по времени
погребению из Озоры, показывает, что отдельные
яркие элементы стиля I среднеаварского периода
(горизонт Бочи - Кунбабоня) переходят в наслед-
ство II среднеаварскому периоду. Рассмотренные
выше аварские погребения, содержащие пред-
меты, близкие находкам из п.7 к.1 Костогрызово,
- п. 18 Деск-G, п. 18 Деск-Н, п.2 Деск-М, п.49, п.58,
60, 67 Мокрин/Хомокрев (Ю)-Водоплав-Флур, п.1
Сегвар-Оромдюле, п.166 Ютас - отражают ту же
тенденцию сочетания стилей I и II среднеаварского
периодов в культуре рядового населения, которую
условно можно назвать “синдром Кунаготы”. В
хронологическом отношении формирование таких
комплексов должно было начаться еще на этапе I
среднеаварского периода, но закончиться уже на
этапе периода II, т.е. условно после 669 г., действи-
тельно синхронно восточноевропейскому горизон-
ту Ут-Тепе - Келегеи ([post] 669 - [post] 698 гг), к
которому и принадлежит п.7 к. 1 Костогрызово.
IV. Могильник у с.Малая Терновка
В 2 км к северу от с.Малая Терновка Акимов-
ского р-на Запорожской обл. на вершине водораз-
дела между р.Малый Утлюк и Молочным лиманом
располагалась группа из 30 курганов, вытянутая
неровной цепью с запада на восток, в которой ис-
следованы три погребения VI-VII вв. (рис.1, 9).
IV. 1. Погребение 1 кургана 3 Малой Терновки
Курган 3 на момент раскопок был сильно рас-
пахан, выделялся на фоне пашни лишь красновато-
коричневым пятном. Сооружен в скифское время; в
древности был окружен кольцевым ровиком диаме-
тром Ими шириной 0,5-0,6 м, имевшим три пере-
мычки. Кроме основного скифского п.2, в кургане
обнаружено лишь раннесредневековое впускное
п.1.
Погребение 1 находилось к северу от основ-
ного скифского п.2. Совершено в узкой длинной
вытянуто-овальной яме, ориентированной по оси
ЮЗ-СВ. Согласно плану погребения из отчета
(рис.40, /), азимут оси составляет 41°, на одной из
копий, имеющихся в нашем распоряжении, - 46°,
а на полевой фотографии, где уложена стрелка с
компасом (рис.41), даже с учетом перспективы,
азимут еще больше - 48°. Длина ямы - 2,2 м, шири-
на северо-восточной части — 0,55 м, юго-западной
части - 0,35 м. Стенки ямы в материковой части
почти строго вертикальные, выше, в слое насыпи,
прослежены хуже, но явных признаков заплечиков
или перекрытия все же не зафиксировано. Дио ров-
ное, находилось на глубине 1,5 м от ноля. На дне в
вытянутом на спине положении находился скелет
человека, ориентированный головой на северо-вос-
ток (азимут по плану — 40°, по полевой фотографии
- 46°). Руки слегка согнуты в локтях; кисти не со-
хранились или были вынесены при расчистке, но,
судя по расположению костей рук, первоначально
335
Рис. 40. Погребение 1 к.З Малой Терновки: 1 - план и разрез погребения; 2 - железный нож; 3
— фрагмент железной пряжки; 4 - серебряный наконечник.
Fig. 40. Burial 1 of Malaya Temovka barrow 3:1 - the layout and section of the burial; 2-an iron knife; 3
— a fragment of an iron buckle; 4 -a silver ferrule.
336
Рис. 41. Погребение 1 к.З Малой Терновки. Вид с ЮВ.
Fig. 41. Burial 1 of Malaya Ternovka barrow 3. A view from the SE.
были прижаты к бедрам на уровне таза. Ноги в пят-
ках не сомкнуты.
В заполнении в восточном углу ямы обнару-
жен фрагмент железной пряжки (рис.40,3); на уров-
не правого плеча - серебряный наконечник (рис.40,
4), а вдоль правого бедра, под небольшим к нему
углом, располагался железный нож (рис.40, 2).
IV.1.1. Обряд погребения
Для погребения выбор пал на небольшой
курган скифского времени с едва заметным на тот
момент кольцевым ровиком; погребальную яму на-
чали рыть в северном секторе кургана ближе к его
центру, т.е. все же приблизительно в верхней точке
кургана, а не на его склоне. Время совершения по-
гребения, даже с учетом разбежности в значении
азимута между планом и фотографией, определяет-
ся в рамках второй половины июня - первой поло-
вины июля или же второй половины декабря - пер-
вой половины января. Яма очень узкая, фактически,
только на ширину тела, но заметно более длинная,
чем рост погребенного. Скорее всего, тело в яме за
плечи и ноги принимали два человека, стоявшие
под юго-западной и северо-восточной стенками, а
наклон головы вправо указывает, что тело опуска-
лось с левой (юго-восточной стороны). Небольшой
сгиб обеих рук в локтях - характерная особенность
изменения положения рук под действием трупных
газов, поэтому первоначальное положение, скорее
всего, было вытянутым, а связывание рук в данном
случае исключено. Нож не прижат к бедру, также
он не совсем укладывается и в направление воз-
можного дополнительного ремешка пояса — скорее
всего, нож был именно уложен при ритуале, а не
подвешен к поясу. В районе начала черенка нож
сломан, но заключить, было ли это преднамерен-
ным действием либо следствием его плохой сохран-
ности, не представляется возможным. Серебряный
наконечник поясного набора, поврежденный еще в
древности, - однозначно погребальный дар. А вот
назначение сломанной железной пряжки не восста-
навливается.
Чрезвычайная скромность обряда: отсутствие
ямы сложной конструкции, гробовища, подстилок,
шкуры или скелета целого коня, жертвенной пищи,
подталкивает к предположению, что мы имеем
дело с представителем бедной прослойки рядовых
членов кочевнического общества. Тем не менее,
сама простота погребального обряда не всегда мо-
жет приниматься во внимание, учитывая чуть ме-
нее скромный ритуал в п. 1 и 2 к.2 Васильевки, где
разница в погребальном обряде состоит только в
наличии гробовищ и жертвенной пищи, в то время,
как на погребенных были золотые пояса. Впрочем,
другие погребения в простых ямах без сопровожда-
ющего погребения лошади также небогаты: п.7 к.7
Христофоровки, п.4 к.1 Изобильного, п.2 к.22 Ак-
керменя. Из специфики расположения инвентаря
следует отметить нахождение ножа не у левого бе-
дра, как во всех предыдущих рассмотренных нами
погребениях, а возле правого бедра. Также возле
правого бедра лежали ножи в п.1 к.8 Старониже-
стеблиевской (Атавин А.Г., Паромов Я.М., 1991,
рис.1) и в к. 13 Дорофеевки (Круглов Е.В., 1992в,
с. 156), но они относятся к типу обычных коротких
бытовых.
337
IV. 1.2. Инвентарь погребения
1. Биллоновый наконечник пояса со слегка
прогнутыми боками и треугольной прорезью; пра-
вый верхний угол обломан (рис.40, 4). Выполнен
горячей прессовкой из серебра, легированного ла-
тунью (Ag - 45%; Си - 50%; Zn - 3,5%). Крепился
к ремню первоначально тремя расклепанными на
концах шпеньками. Размеры: 4,3x2,8 см; толщина
пластинки неравномерная - от 0,3 мм в верхней ча-
сти до 1,5 мм на нижнем бортике.
Для рассматриваемого нами круга кочевниче-
ских комплексов Восточной Европы VII в. изделие
не имеет точных аналогий ни по форме, ни по раз-
мерам. По типу перед нами несомненно наконеч-
ник дополнительного ремешка, к которому по про-
порциям приближаются только наконечники из Ар-
цибашева (Монгайт А.Л., 1951, рис.43, 13). Также
по пропорциям и треугольной прорези по центру
ему близки наконечники с боковыми выступами
типа 2 подотдела 3 отдела 15, по В.Б.Ковалевской
(Ковалевская В.Б., 2000, с.126). Подобная матрица
находилась и в составе среднеаварского комплекса
из Адони (Fettich N., 1926, Taf VI)
2. Фрагмент железной пряжки с остатком
язычка (рис.40, 3). Пряжка выкована из круглого в
сечении железного прута диаметром 0,8 см. Форма
рамки реконструируется как овальная, размерами
около 3,5x3,9 см Язычок уплощенный, располагал-
ся по длинной оси рамки.
Расположение язычка по длинной оси рамки
пряжки делает ее несколько нетипичной на фоне
железных овальных пряжек из синхронных кочев-
нических комплексов. Аналогичное размещение
язычка отмечено лишь в п. 1 к.8 Старонижестебли-
евской (Атавин А.Г., Паромов Я.М., 1991, рис.4,
2), где пряжка, судя по ее расположению на ске-
лете, могла застегивать пояс верхней одежды. Но
также трудно исключить вариант простого смеще-
ния язычка на пряжке, сорванной с ремня, ведь в
обоих случаях пряжки до нас дошли лишь в об-
ломках.
3. Железный нож с широким черешком, фраг-
ментирован (рис.40, 2). Сечение клинка и черешка
клиновидное. Черенок отломан с потерей фрагмен-
та, при совмещении с ножом создает впечатление
слегка наклонного к клинку, но достоверно это
утверждать сложно. Длина сохранившейся части
клинка - 12,5 см, ширина - 1,8 см, длина сохранив-
шейся части черешка - 4,7 см.
Нож несколько отличается от уже рассмотрен-
ных выше экземпляров из п.2 к.З Сивашовки и п.2
к.2 Сивашского, но в целом принадлежит к тому же
типу больших боевых или универсальных ножей
с широким черешком. В случае же, если черенок
действительно имел наклон к клинку, речь идет о
типе коленчатых ножей, известных в Глодосах,
Вознесенке и к.1 Шиловки. Расположение ножа в
п. 1 к.З Малой Терновки не у левого бедра, где тра-
диционно находились боевые ножи, а у правого,
где отмечены только короткие бытовые ножи, воз-
можно, свидетельствует о его больше бытовом, чем
боевом назначении.
IV.1.3. Дата погребения
Выразительных хронологических признаков
инвентарь п.1 к.З Малой Терновки не содержит.
Тем не менее, как уже отмечалось, по форме и раз-
мерам наконечник из погребения близок наконеч-
никам из Арцибашева (горизонт Уч-Тепе - Келегеи)
и среднеаварского комплекса из Адони, а железная
пряжка - пряжке из п. 1 к.8 Старонижестеблиевской
(горизонт Шиловки, фаза 2). На принадлежность к
изделиям горизонта Уч-Тепе - Келегеи косвенно
указывает и техника исполнения наконечника — го-
рячая прессовка, хотя такая техника использова-
лась для изготовления наконечников и в п.2 к.З Си-
вашовки. Наиболее вероятной нам представляется
все же позиция п.1 к.З Малой Терновки именно в
рамках горизонта Уч-Тепе - Келегеи ([post] 669
- [post] 698 г).
IV.2. Погребение 1 кургана 22 Малой Терновки
Курган 22 активно распахивался, на момент
начала раскопок представлял собой насыпь диаме-
тром около 18 м и высотой 0,8 м от уровня древней
поверхности. Курган соорудили в скифское время,
с основным скифским п.З связан кольцевой ровик с
перемычкой с западной стороны. Кроме основного
погребения, в кургане раскопаны еще два впускных
погребения: раннесредневековое п.1 и половецкое
п.2. Погребение 2 юго-западным углом частично
перерезало п.1 (рис.42,1).
Погребение 1 находилось в центральной части
кургана, немного смещено в его западный сектор.
Его северо-восточный угол до глубины 1,55 м от ре-
пера перерезался п. 1. Судя по зафиксированным в
заполнении остаткам деревянных плашек, п. 1 было
совершено в яме с заплечиками, но сами заплечики
в слое насыпи не прослежены. Контуры п.1 уверен-
но зафиксированы лишь на уровне материка. Это
была прямоугольная яма со скругленными углами,
ориентированная строго по оси север-юг (азимут
0°), со слегка наклонными наружу короткими стен-
ками, вертикальной восточной стенкой и слегка
наклонной во внутрь западной стенкой (рис.42, 2).
Размеры ямы по дну - 2,1x0,7 м. Дио ровное, за-
фиксировано на глубине 1,85 м от репера.
338
Рис. 42. Погребение 1 к.22 Малой Терновки: 1 - план кургана на уровне материка; 2 — план и разрез
погребения: а - пряжка, б — кости овцы; 3 — бронзовая пряжка.
Fig. 42. Burial 1 of Malaya Temovka barrow 22: 1 - the barrow layout at the subsoil level; 2 - the layout
and the section of the burial: a —a buckle, 6 — sheep bones; 3 —a bronze buckle.
339
Рис. 43. Погребение 1 к.22 Малой Терновки.
Расположение пряжки in situ.
Fig. 43. Burial I of Malaya Temovka barrow 22.
A buckle location in situ.
На дне в вытянутом на спине положении го-
ловой строго на север (азимут 359°) лежал скелет
погребенного (рис.42, 2). Руки вытянуты вдоль
тела, но не прижаты к бедрам, ноги не сомкнуты в
пятках. Череп резко вытянут вверх искусственной
кольцевой деформацией. На поясе горизонтально
язычком вправо располагалась бронзовая пряжка
(рис.42, 2а; 43), а в северо-западном углу, за чере-
пом, были вертикально поставлены две конечности
овцы или козы.
IV.2.1. Обряд погребения
Для погребения выбрали небольшой курган с
кольцевым ровиком, скорее всего, еще заметным на
момент совершения погребения. Яму начали рыть
в центре насыпи с небольшим смещением в запад-
ный сектор. Заплечики, скорее всего, оставили при-
близительно на уровне древней поверхности, ниже
пошла яма под тело, т.е. речь идет о яме с обыч-
ными “высокими” заплечиками. Строгая меридио-
нальная ориентировка указывает на использование
точного способа определения сторон света, а также
на расположение пути в страну мертвых, согласно
представлениям этой группы кочевников, в мери-
диональном направлении. Судя по тому, что ске-
лет расположен немного ближе к западной стенке,
опускали тело в могилу с этой стороны. Никакого
погребального инвентаря при покойнике не было
Характер же расположения пряжки указывает на
то, что пояс застегивал верхнюю одежду с длинны-
ми полами и левосторонним запахом. Тело ориен-
тировали строго меридионально, головой на север.
Вертикально стоящие конечности барана или козы
подсказывают, что жертвенную пищу не уложили,
а поставили вертикально под северную стенку за
головой в северо-западном углу погребения. После
этого могилу перекрыли поперечными деревянны-
ми плашками и засыпали.
При внешней схожести обряда п. 1 к.22 Малой
Терновки с п.2 к.2 Сивашского, на самом деле по-
гребение принадлежит к другому хронологическо-
му срезу и особой группе погребений со своими
специфическими чертами. Ближайшее ему по об-
ряду и территориально п.1 к.1 Большого Токмака
(Смирнов К.Ф., 1960, с. 177). Оно совершено в яме
с заплечиками вдоль длинных сторон, скелет нахо-
дился в деревянном рамчатом гробовище, ориенти-
рован на северо-запад, ноги слегка сведены в коле-
нях. Тело в гробовище располагалось ближе к ле-
вой стенке, голова также повернута влево, что сви-
детельствует об опускании тела в могилу с правой
(западной) стороны. Из инвентаря присутствовали
только такая же византийская пряжка типа “Сучи-
дава”, бляшки-украшения обуви и горшок в углу
слева от головы (рис.47, 20-22, 26). Следующее
погребение с пряжкой типа “Сучидава” - п.2 к.8
Суханове (Приходнюк О.М., 2001, с.34, 35; рис.26)
на правом берегу Днепра - совершено в яме с под-
боем, ориентировано на север, из инвентаря также
были лишь 3 золотых украшения стиля Морской
Чулёк (рис.47, 18, 23-25). Здесь тело традиционно
для подбоев помещалось со стороны ступеньки с
левой (восточной) стороны. Еще западнее, на ле-
вом берегу' р.Южный Буг, открыты следующие два
погребения рассматриваемого периода - п.4 к.7 Но-
вой Одессы I и п.З к. 1 Новой Одессы IV (Шапош-
никова О.Г. и др., 1974). Первое погребение - п.4
к.7 Новой Одессы I - совершено в яме, перекрытой
каменными плитами, т.е., очевидно, с заплечиками.
Скелет вытянут на спине, но ноги сведены в коле-
нях и пятках, ориентирован на север с отклонением
к востоку (азимут 15°). В головах, в углу справа от
черепа располагался лепной горшок; в области шеи
- бусы, а на поясе - бронзовая пряжка (рис.47, 28,
31-35, 37). Судя по наклону головы влево и распо-
340
ложению тела под правой стенкой, опускалось тело
в яму с правой (западной) стороны. Погребение 3
к.1 Новой Одессы IV совершено в яме с подбоем,
ориентировано на СВВ. Скелет лежал вытянуто на
спине со сведенными в коленях ногами, руки сло-
жены на тазе. У левого бедра находился железный
нож, на тазовых костях и справа от скелета — две
пряжки (рис.47, 27, 29, 36). Возможно, с этой же
группой кочевников связано и происхождение бес-
курганного п.48 Селиште, совершенного в узкой
подпрямоугольной яме; скелет вытянут на спине с
несомкнутыми ногами, ориентирован на ЮВВ; ин-
вентарь - железная и бронзовая (рис.47,30) пряжки
(Рафалович И.А., Лапушнян В.Л., 1974, с.137-138).
Несмотря на немногочисленность выборки,
в ней выделяются две явные локальные группы:
“приазовская” (п. 1 к 22 Малой Терновки, п. 1 к. 1
Большого Токмака) - ямы с заплечиками, деревян-
ные конструкции, ориентировка в сектор СЗ-С; и
“буго-днепровская” (п.4 к.7 Новой Одессы I, п.З
к.1 Новой Одессы IV, п.2 к. 8 Суханове) - подбои
и ямы с заплечиками, каменные перекрытия или
заклады, ориентировка в сектор С-В, сведенные в
коленях и пятках, очевидно, связанные ноги покой-
ников. Общие признаки обряда обеих групп: пре-
обладание северной ориентировки, вытянутое на
спине положение, связывание ног в районе коленей
или ниже, опускание тела в могилу с правой (за-
падной) стороны для ям с заплечиками или с левой
(восточной) стороны для подбоев, изоляция тела от
земляной засыпки могилы при помощи дерева или
камня, минимальный набор инвентаря, сведенный
фактически только к украшениям одежды (даже в
достоверно богатом п.2 к.8 Суханове), жертвенная
пища в виде сосуда с похлебкой или мяса барана в
углу справа или слева от черепа
IV.2.2. Инвентарь погребения
I. Бронзовая литая пряжка с неподвижным удли-
ненным щитовидным щитком и подтрапециевид-
ной рамкой (рис.42, 3). Рамка фигурной потрапеци-
евидной формы с прогнутыми сторонами. Язычок
железный, узкий, прогнутый ближе к переднему
концу, плотно прилегает к рамке Щиток удлинен-
ной U-образной формы с заостренным выступом на
конце, декорирован острыми выступами и прорезя-
ми в виде креста (в модификации трехлепесткового
листа) и полумесяца. Крепился к ремню при помо-
щи трех U-образных петель с отверстиями. Общая
длина пряжки - 5,3 см, ширина - 3 см, толщина
- 0,5 см; ширина прорези рамки - 1,8 см.
Пряжка византийского происхождения, отно-
сится к типу “Сучидава” (“Суцидава”), распростра-
ненному в VI в. в основном у византийских федера-
тов Подунавья и меньше - в Крыму (Горюнов Е. А.,
Казанский М.М., 1983, с. 198; Айбабин А.И., 1990,
с.48; Амброз А.К., 1994, с.48, 49; Garam Е., 2001,
S.95-97). По классификации Д.Теодора, экземпляр
из Малой Терновки принадлежит к типу 1.1 .с (Theo-
dor D.Gh., 2003, р.233-237). В Северном Причерно-
морье пряжки типа “Сучидава” обнаружены в п.1
к.1 Большого Токмака (Смирнов К.Ф., 1960, рис. 128,
/), а также в п.2 к.8 Суханове (Приходнюк О.М.,
2001, рис.26, 2). Пряжки не идентичны. В п.1 к.1
Большого Токмака пряжка небольшая по размерам,
на щитке нет боковых выступов и дополнительного
ребра у рамки. Это, возможно, ранний вариант, но
следует учесть и факт принадлежности данного по-
гребения подростку. Гораздо ближе пряжке из п.1
к.22 Малой Терновки сухановская пряжка, хотя и
она отличается менее резкой профилировкой сто-
рон щитка и рамки. Пряжка из п.1 к.22 Малой Тер-
новки выполнена уже больше в резком стиле “ге-
ральдических” поясных наборов, подобно пряжкам
из Никополиса (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, рис.65), п.106 Хомезовасархей-Кишхомок
(Bona I., Nagy М., 2002, Taf.27) и Пьятра Фрекацей
(Theodor D.Gh., 2003, fig. 1, 11), но изображение
креста и полумесяца здесь еще не девальвировано
в схематическое изображение личин, наблюдаемое
на поздних вариациях пряжек “Сучидава” (Гаври-
тухин И.О., 2002, рис.4, 2-4, 8, 9; Garam Е., 2001,
Taf.61, 6; Theodor D.Gh., 2003, fig.4, 1-4, 9, 10); не
появилась на пряжке и надчеканка в виде кружков
(Garam Е., 2001, Taf.61,3, 4). Четкое сохранение ис-
ходного декора на причерноморских пряжких типа
“Сучидава” наталкивает на предположение об осо-
бых тесных отношениях этой группы кочевников с
византийскими провинциями Нижнего Подунавья,
вполоть до их федеративного статуса.
Представленный в п.1 к.22 Малой Терновки
пояс восстанавливается как ремень шириной 3 см,
сужающийся на конце до 1,8 см. Аналогичен пояс
из п.2 к.8 Суханове шириной 3 см, сужающийся на
конце до 1,9-2 см. Подростковый пояс из п.1 к.1
Большого Токмака имел ширину всего 1,5 см и су-
жался на конце до 1 см. Также традиция пояса без
бляшек и дополнительных ремешков с наконечни-
ками, лишь с одной византийской пряжкой, в син-
хронной группе отмечена в п.4 к.7 Новой Одессы
I и п.З к.1 Новой Одессы IV (Шапошникова О.Г. и
др., 1974). Но здесь пояс несколько другой — место
крепления ремня на пряжке уже, чем прорезь рам-
ки. В женском п.4 к. 7 Новой Одессы I ширина по-
яса составляла 1,6 см в месте крепления к рамке и
2,3 см на конце, а в п.З к.1 Новой Одессы IV (не-
определенном по половой принадлежности) — со-
ответственно 1,5 и 1,7 см. Сюда же, возможно, при-
надлежит и бескурганное п.48 Селиште с одной ви-
зантийской пряжкой под ремень шириной 1,1 см в
341
месте крепления к рамке и 1,7 см на конце (Рафало-
вич И. А., Лапушнян В.Л., 1974, с.137-138). Следует
заметить также, что пояса лишь с одной пряжкой,
без подвесок и накладок, характерны и для наибо-
лее ранних погребений могильников аваро-гепид-
ского круга Среднего Подунавья (Гавритухин И.О.,
2001 в, с.97), т.е. речь идет об определенной моде
2-й пол. VI в. в варварской среде циркумдунайской
зоны.
В рассмотренной нами выше группе кочевни-
ческих погребений с "геральдическими” поясны-
ми наборами VII в. пояса носили пряжкой вправо,
в то время как в п. 1 к.22 Малой Терновки пряжка
ориентирована влево (рис.43). Такое же ориенти-
рование, возможно, было и в п.2 к.8 Суханове, где
пряжка лежала справа на тазовых костях. В п. 1 к. 1
Большого Токмака ориентирование пряжки обрат-
ное - в правую сторону. В п.4 к.7 Новой Одессы I
пряжка упала с тазовых костей вниз, поэтому здесь
установить ориентировку невозможно, а в п.З к.1
Новой Одессы IV пряжка зафиксирована слева, но
язычком в левую сторону, т.е. тоже соответственно
левостороннему ориентированию пояса. Значимая
ли это деталь? Вопрос сложный, учитывая, что
ориентирование пряжки в обе стороны известно на
одних и тех же аварских могильниках, но, заметим,
левостороннее не превышает нормального соотно-
шения левшей и правшей. В гуннское время лево-
стороннее направление пряжки отмечено для двух
беляусских погребений, ориентированных, как
и рассматривая нами группа Малой Терновки, на
север (Дашевская О.Д., 1969; 1995). Пряжкой вле-
во ориентирован и пояс V в. из германского п. 168
Лучистого (Айбабин А.И., 20026, рис.5), и пояса из
к.2, 3 Шипово 1-й трети VI в. (Амброз А.К., 1981,
рис.8, 7, 8). Но версии о хронологическом признаке
противоречит кочевническое погребение гуннского
времени с восточной ориентировкой - п.45 Банков-
ского кургана (Ляшко С.Н., Отрощенко В.В., 1988,
рис. 12), где пряжка повернута язычком вправо. Та-
кое же положение пряжки наблюдаем и в близком
кубейскому поясе из погребения в Кзыл-Кайнар-
Тобе (Казахстан), ориентированного на северо-вос-
ток (Мерщиев М.С., 1970). В VII-VIII вв. ориенти-
ровка пояса пряжкой влево, соответственно левому
запаху одежды, известна у тюрков Алтая по архе-
ологическим данным (Кубарев В.Д., 1984, рис.7),
но при этом тюркские изваяния ясно ориентируют
пряжку в противоположную, правую сторону (Ам-
броз А.К., 1971, рис. 12,33, 36, 37, 39; Кубарев В.Д.,
1984, табл.Х!, 76; ХХХШ, 198; XXXVI, 213. 214).
Является ли левостороннее ориентирование
пряжки пояса специфической традицией костю-
ма или даже этническим признаком определенной
группы кочевников, пока, разумеется, судить слож-
но из-за крайней скудности выборки, тем не менее,
это интересный аспект, нуждающийся в дальней-
шем исследовании.
IV.2.3. Дата погребения
Относительная позиция п.1 к.22 Малой Тер-
новки в хронологии кочевнических комплексов Се-
верного Причерноморья определяется его резким
отличием от кутригурских комплексов кон. V - 1 -й
пол. VI в. (Комар А В., 2004а) и, в то же время, не
менее заметным отличием набора инвентаря от
п.1 к.З Шелюг горизонта Садовец - Шелюги (1-я
треть VII в.). По пряжке типа “Сучидава” п.1 к.22
Малой Терновки уверенно относится к горизонту
Большой Токмак - Суханове. А.К.Амброз датиро-
вал п. 1 к.1 Большого Токмака 2-й пол.VI в. (Ам-
броз А.К., 1971, с. 116; 1981, с.21). Но, по мнению
А.И.Айбабина, проанализировавшего северопри-
черноморские находки пряжек “Сучидава”, в этом
регионе их бытование выходит за рамки VI в. и ис-
пользовались еще как минимум в 1-й четв.VII в., о
чем свидетельствует в т.ч. тетрануммий Маврикия
590-602 гг чеканки из м.77 Суук-Су (Айбабин А.И.,
1990, с.48; Айбабин А.И., Хайрединова Э.А., 2001).
Близкую датировку предлагает и И.О.Гавритухин,
который допускает использование пряжек типа
“Сучидава” до первых десятилетий VII в. (Гаври-
тухин И.О., 2002, с.219, 220). У.Фидлер и Д.Теодор
датируют распространение таких пряжек в Поду-
навье 2-йпол.VI — нач.VII в. (FiedlerU., 1992, S.71-
74; Theodor D.Gh., 2003, р.237), а Е.Гарам относит
верхнюю границу использования подобных пряжек
в Подунавье к 1 -й трети VII в. (Garam Е., 2001, S.97,
179).
Отметим, впрочем, важную деталь: все на-
ходки пряжек типа “Сучидава” из кочевнических
погребений сохраняют форму и декор исходного
варианта, в то время как в Крыму известны и явные
местные дериваты (Айбабин А.И., 1990, рис.46,16,
21), а в Подунавье их количество не меньше, чем
пряжек исходного типа. Пряжки из п. 1 к.22 Малой
Терновки и п.2 к.8 Суханове качественной отливки
в четких формах, а в п. 1 к. 1 Большого Токмака чуть
хуже сохранность сплава. Эти изделия создают
впечатление византийской, а не местной работы.
Скорее всего, в нашем случае речь не может идти и
об определенной “местной моде” - использование
пряжек этого типа кочевниками синхронно време-
ни их бытования в среде византийских федератов
Нижнего Подунавья, и если верхняя граница ис-
ходного типа (не дериватов!) в этом регионе дей-
ствительно не выходит за рамки VI в., она автома-
тически будет означать сужение датировки и кочев-
нических комплексов Северного Причерноморья с
подобными находками до 2-й пол.У! в.
342
IV.3. Погребение 3 кургана 24
Малой Терновки
Курган 24 на момент раскопок был сильно рас-
пахан. Его диаметр - около 17 м, высота от древней
поверхности - 0,5 м. Курган сооружен в скифское
время. С основным скифским п.2 и половецким п.1
связаны два кольцевых рва.
Половецкое впускное п. 1 располагалось в цен-
тре насыпи. Входная яма вытянуто-овальной фор-
мы ориентирована по оси СЗ-ЮВ (азимут 117°). Ее
размеры 2,8x1,3 м, глубина - 1,95 м от репера. С
этого уровня под северо-восточную стенку выры-
ли обширный подбой, глубиной 2,45 м от репера.
В юго-восточном углу входной ямы, в заполнении
на глубине 1,8 м от нулевой отметки обнаружен
комплекс предметов раннесредневекового времени
(железная пряжка, железная петля ножен, 5 сере-
бряных бляшек и фрагмент придонной части сосу-
да), интерпретированных как остатки разрушенно-
го п.З (рис.44,1).
Автор раскопок данного кургана В.В.Дорофе-
ев определил тип погребального сооружения п.З
как подбой (Кубышев А.И. и др., 1982, с.70), но,
наш взгляд, реконструкция типа в данном случае
невозможна. Единственную информацию, которую
может дать реконструкция, — это приблизительная
ориентировка погребального сооружения. Дело
в том, что факт отсутствия каких-либо следов по-
гребальной ямы п.З означает ее полное уничтоже-
ние входной ямой п.1. При ширине входной ямы
п.З свыше 1 м она должна быть ориентирована так
же, как и п.1, т.е. по оси СЗ-ЮВ. Если же размеры
ямы были меньше, например, 0,7x2 м, - вариации
оси увеличиваются - это сектор 105-127°, что уже
соответствует осям СЗЗ-ЮВВ и ССЗ-ЮЮВ. Если
п.З действительно было подбойным, как допускал
В.В.Дорофеев, в таком случае подбой мог идти
только в камеру п. 1. Практика сооружения подбоев
в рассматриваемый нами хронологический период
подразумевала обязательное расположение входной
ямы слева от тела умершего, что в нашем случае
определяет ориентировку погребенного из п.З к.24
Малой Терновки в сектор ЮВВ-ЮВ. К сожалению,
на чем основывалось предположение В.В.Дорофе-
ева, дополнительной информации нет. Но ориенти-
ровку п.З к.24 Малой Терновки в сектор ЮВВ-ЮВ,
независимо от типа его погребального сооружения,
косвенно подтверждает статистика ориентировки
кочевнических погребений Восточной Европы VII
в., где отклонений в сектор ССЗ-СЗ пока не отме-
чено. Эта информация дает возможность опреде-
лить время совершения погребения — февраль или
октябрь.
Реконструкция состава погребального ин-
вентаря также не может претендовать на ясность.
Несомненно наличие лепного горшка, который,
судя по размерам, не мог быть символическим
сосудом. Также вероятно наличие в погребении
пояса с железной пряжкой, но серебряные бляш-
ки могли принадлежать и портупее. О наличии
последней свидетельствует железная петля но-
жен меча, найденная только в тех погребениях,
где присутствовал и сам меч (п.2 к.З Сивашовки,
п.З к.5 Виноградного, п.З к.5 Заплавки). То есть с
определенной долей уверенности можно говорить
лишь о том, что п.З к.24 Малой Терновки принад-
лежало воину.
IV.3.1. Инвентарь погребения
1. Железная пряжка с овальной рамкой и
узким язычком, фрагментирована (рис .44, 3). Раз-
меры: 3,5x2,6 см, толщина рамки - 0,6-0,8 см; про-
резь рамки - 1,8 см.
2. Железная петля ножен (рис.44, 2). Длина - 3
см, внешний диаметр петли - 1,5 см, внутренний
диаметр петли — 0,4 см, толщина — 0,5 см.
Как уже указывалось, подобные петли най-
дены в п.2 к.З Сивашовки, п.З к.5 Виноградного
и п.З к.5 Заплавки, к.80 Чир-Юрта, но идентичны
рассматриваемой только петли из п.З к.5 Виноград-
ного (Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.5, 8),
к.80 Чир-Юрта (Магомедов М.Г., 1983, рис. 19, 12)
и аварского погребения из Кечкемета (Toth Е.Н.,
1980, Abb. 17).
3. Круглые серебряные бляшки с насечками
по краям - 5 экз. (рис.44, 5-9). Диаметр - 0,8 см;
на обратной стороне припаяны шпеньки, которыми
бляшки крепились к ремню. Аналогии рассмотре-
ны выше.
4. Фрагмент придонной части лепного сосуда,
форма не восстанавливается (рис.44, 4). Высота
фрагмента - 6 см, диаметр дна - около 13 см.
Лепные сосуды обнаружены в 12 кочевниче-
ских погребениях Восточной Европы VII — нач.VIII
в., а посуда в целом - в 33% погребений. В основ-
ном это сосуды вытянутых пропорций с наиболь-
шим расширением в центре тулова, высота которых
значительно превышает наибольший диаметр (Ба-
ранов И.А., Майко В.В., 1994, рис.1). Следуя этим
пропорциям, горшок из п.З к.24 Малой Терновки
мог достигать в высоту 24-30 см, значительно пре-
вышая по высоте другие горшки рассматриваемой
группы (16-19 см). Впрочем, в группе известен и
горшок других пропорций из п.З к.З Крыловки (Ба-
ранов И.А., Майко В.В., 1994, рис.1, 8), в схеме ко-
торого высота горшка из п.З к.24 Малой Терновки
достигала бы лишь 19 см. В любом случае, можно
констатировать, что по объему это был один из са-
мых крупных сосудов из пока немногочисленной
343
Рис. 44. Погребение 3 к.24 Малой Терновки: 1 - план и разрез п.1 к.24 имеете находок предметов
из п.З; 2 - железная петля; 3 — железная пряжка; 4 - придонная часть лепного сосуда; 5-9 - серебряные
бляшки.
Fig. 44. Burial 3 of Malaya Temovka barrow 24:1 — the layout and the section of burial I of barrow 24 and
location offinds from burial 3; 2 — an iron loop; 3-an iron buckle; 4 - the lower piece of a hand-made vessel;
5-9 - silver plaques.
группы кочевнических лепных горшков Северного скорее всего, было чисто символическое, ритуаль-
Причерноморья VII - нач.VIII в. Причиной этого, ное значение лепных сосудов в кочевнических по-
344
гребениях рассматриваемой группы, вследствие
чего в могилу помещались небольшие, часто спе-
циально изготовленные для похорон плохо обож-
женные сосуды. Например, в погребении из к. 17
Наташино, наряду с небольшим целым лепным
горшком, в заполнении погребения обнаружена
также верхняя часть похожего сосуда, но превыша-
ющего предыдущий в диаметре в 1,5 раза (Баранов
И.А., 1990, рис.39,1, 2). Обломок крупного сосуда,
скорее всего, принадлежал к остаткам тризны. Раз-
ница же в размерах между обычными бытовыми и
погребальными сосудами, как свидетельствуют об
этом памятники Аварского каганата, Дунайской
Болгарии, салтово-маяцкой культуры, для кочевни-
ков раннего средневековья была распространенной
традицией.
IV.3.2. Дата погребения
На основании скудных остатков инвентаря
узко датировать п.З к.24 Малой Терновки довольно
сложно. Ключевым здесь, пожалуй, является совпа-
дение формы железной петли ножен с петлей из по-
гребения п.З к.5 Виноградного горизонта Сивашов-
ки, хотя наличие такой же петли в среднеаварском
погребении из Кечкемета и к.80 Чир-Юрта горизон-
та Галиат — Геленовка, конечно же, свидетельству-
ет и о их более позднем бытовании. В основном в
комплексах горизонта Сивашовки распространены
и круглые бляшки с насечками по краю, но они есть
и в более ранних, и более поздних горизонтах. При
отсутствии любых предметов с явной более ранней
или поздней хронологической позицией, на наш
взгляд, корректнее всего относить п.З к.24 Ма-
лой Терновки к горизонту Сивашовки ([post] 643
- [post] 669 г), но с оговоркой о возможности более
поздней даты.
V. Погребение 2 кургана 5 Родионовки
Примерно в 2 км на север от рассмотренной
выше курганной группы у с.Малая Терновка, на
плато правого берега р.Малый Утлюк в 1,5 км
западнее с.Радивоновка (Родионовка) (рис.1, 8)
расположена еще одна курганная группа, вытя-
нутая цепочкой с северо-запада на юго-восток
почти до края террасы Молочного лимана Азов-
ского моря.
Курган 5 находился в центральной части кур-
ганной группы. Насыпь сильно распахана, к нача-
лу раскопок возвышалась на 0,8 м, диаметр - около
22 м. Сооружена в скифское время; со скифским
погребением связан кольцевой ров, немного сме-
щенный к западу от центра насыпи (рис.45, /).
Погребение 2 располагалось в центре насы-
пи. В южной части погребальная яма до глубины
0,8 м перерезалась половецким п.1, а само п.2, в
свою очередь, перерезало скифское основное п.З.
Наконец, п.2 подверглось повторному вскрытию,
поэтому его контуры могли быть искажены. В свя-
зи с этими обстоятельствами входная яма практи-
чески не фиксировалась, также не зафиксирована
и южная стенка ямы. На основании имеющейся
информации можно заключить, что входная яма
имела несколько неровные вытянуто-овальные
контуры (рис.44, 2) и была ориентирована длин-
ной осью почти строго по линии север-юг (азимут
358°). Реконструируемые размеры: длина - около
2 м, ширина в северной части - 1,35 м, в южной
- 1 м. У восточной стенки зафиксирована наклон-
ная ступенька шириной до 0,3 м, возможно, просто
срезанная при повторном проникновении, а под
западной стенкой прослежен небольшой подбой
высотой около 0,4 м. Дно практически ровное, за-
фиксировано на глубине 1,5 м от репера. Камера
подбоя несколько смещена по оси к востоку (ази-
мут 4°), размеры по дну - около 2x0,9-0,95 м. В
заполнении камеры у дна в беспорядочном состоя-
нии обнаружены кости юноши, а в северной части
— фрагмент ножа, бронзовая пряжка, два латунных
наконечника поясных или обувных наборов, а так-
же кремень. По мнению автора раскопок С.А.Ку-
прия, первоначально скелет был ориентирован на
север.
V.I. Обряд погребения
Для погребения был выбран небольшой кур-
ган скифского времени с кольцевым ровиком.
Впрочем, уже в древности восточная часть ровика
явно была скрыта насыпью, и лишь его западный
край с перемычкой мог выступать за границы кур-
гана, будучи заметным на поверхности и создавая
что-то напоминающее среднеазиатские “курганы с
усами”. Погребальную яму начали рыть в центре
насыпи. На наш взгляд, асимметрия в 6° между
осями погребальной камеры и зафиксированной
входной ямой, так же, как и асимметрия формы по-
следней и срезанная ступенька — следствие более
позднего вскрытия погребения. Поэтому первона-
чальная форма погребального сооружения рекон-
струируется как обычный подбой с входной ямой и
погребальной камерой вытянуто-овальной формы.
В рассматриваемом нами хронологическом срезе
во всех кочевнических подбойных захоронениях
ступенька подбоя расположена слева от тела умер-
шего, поэтому ориентировку скелета в п.2 к.5 Ро-
дионовки можно уверенно определить как строгую
северную.
345
Рис. 45. Погребение 2 к.5 Родионовки: 1 - план к. 5 на уровне материка; 2 - план и разрезы п. 2 и
перерезавшего его п.З.
Fig. 45. Burial 2 of Rodionovka barrow 5: 1 - the layout of barrow 5 at the subsoil level; 2 - the layout and
sectional views of burial 2 and burial 3 which crossed it.
В группе погребений с геральдическими по-
ясами сочетание северной ориентировки и подбоя
отмечено еще в двух захоронениях: п. 12 к.З Рисо-
вого (Щепинский А.А., Черепанова Е.Н., 1969) и
п.1 к.1 Авиловского (Синицын И.В., 1954). При-
знаками “подбоеобразного”, как уже аргументи-
ровалось выше, обладает и п.10 к.2 Рисового, а в
бескурганном погребении из Новопокровки вдоль
западной стенки оставлена ступенька, что также
позволяет говорить о “подбоеобразности” (Гаври-
лов А.В., 1996). И только два погребения с север-
ной ориентировкой — п.2 к.2 Сивашского и п.1 к.8
346
Старонижестеблиевской (Атавин А.Г., 1996) - со-
вершены в яме с заплечиками и простой яме. Не-
смотря на крайне небольшую выборку, в группе
погребений с меридиональной ориентировкой за-
метен явный перевес подбойных и “подбоеобраз-
ных” погребальных сооружений. В предшествую-
щий хронологический период - во 2-й пол. VI - нач.
VII в. - подбойные захоронения с ориентировкой в
сектор СЗ-СВ также известны: п.З к.1 Новой Одес-
сы IV, п.2 к.8 Суханове, к.1 Восточно-Малайского
II могильника, но в этой небольшой группе все же
существует паритет подбоев и захоронений в про-
стых ямах и ямах с заплечиками, а признак, которо-
го не наблюдаем в ранней группе — это ритуальное
нарушение могилы.
Вскрытие п.2 к.5 Родионовки никак нельзя
связывать с более поздним половецким п.1, кото-
рое перекрывало уже яму вкопа. Очень близкую
ситуацию наблюдаем в п.1 к.8 Христофоровки
(Шапошникова О.Г. и др., 1973, с.34; Prichodnyuk
О., Fomenko V, 2003, р.114; fig.3). Здесь ступенька
подбоя была такой же неровной и наклонной, а по-
гребальный инвентарь и часть костей находились в
заполнении камеры подбоя во взвешенном состоя-
нии. На дне in situ сохранились только часть костей
ног, правая плечевая кость и обломки черепа. Еще
более явные признаки обряда обезвреживания по-
койника носит погребение к. 13 Дорофеевки, где in
situ также сохранились только часть костей ног и
обломки черепа при нетронутости золотых вещей
погребального инвентаря, что исключает версию
ограбления (Круглов Е.В., 1992в, с. 156; рис.З).
Также оставили золотые вещи и в п.2 к.2 Васильев-
ки, где in situ остались часть черепа, правая рука
и левая стопа, а позвоночный столб с частью ре-
бер явно был сдвинут еще до полной скелетации
тела (Кубышев А.И. и др., 1984, табл. 18, /). В п.2
к.З Иловатки при вскрытии были нарушены ноги
погребенного, а само нарушение, вероятно, сопро-
вождалось какими-то ритуальными действиями с
использованием огня (Смирнов К.Ф., 1959). Более
радикальное разрушение скелета, когда, как в п.2
к.5 Родионовки, практически весь скелет в переме-
шанном состоянии оказывается в заполнении каме-
ры подбоя, отмечено в п. 16 к. 14 Великой Знаменки
(Андрух С.И., Тощев Г.Н., 1991, с.9) и п.2 к.1 Кар-
наухова (Ляпушкин И.И., 1958, с.322); а в бескур-
ганном п.2 Рябовки в заполнении найден фрагмент
черепа одного индивида, а на дне — в беспорядке
кости скелета второго (Обломский А.Н., Терпи-
ловский Р.В., 1993, с.169, 170). Менее явные следы
ритуальных действий зафиксированы в погребении
к. 17 Наташино, где скелет оказался лежащим не на
дне, а в заполнении камеры подбоя, а ниже его от-
мечены отдельные человеческие кости (Колотухин
В.А., 1983, с.45).
Интересная деталь - за исключением п.2
к.2 Васильевки и бескурганного п.2 Рябовки, все
остальные указанные выше подкурганные погре-
бения со следами обезвреживания скелета умер-
шего совершены в подбоях. Погребения к. 17 На-
ташино и к. 13 Дорофеевки - основные, остальные
впускные. Какой-то отдельной системы в ориенти-
ровке погребений нет: п.2 к.5 Родионовки - С; к. 17
Наташино, п.2 к.З Иловатки и п.2 Рябовки - СВ;
п.2 к.2 Васильевки, п.16 к. 14 Великой Знаменки и
п. 1 к.8 Христофоровки - СВВ; п.2 к. 1 Карнаухова
- В; а погребение к. 13 Дорофеевки, относящееся,
скорее, к ранним типа Соколовской балки, ори-
ентировано на СЗЗ. За исключением последнего
погребения, остальные просто отражают общую
статистику преобладания сектора СВ-В при на-
личии небольшой группы погребений с северной
ориентировкой.
Аналогичная статистика ориентировки при
резком увеличении процента разрушенных по-
гребений наблюдается в группе погребений но-
винковского типа в Среднем Поволжье. Наличие
здесь специального обряда обезвреживания ске-
лета покойного аргументировали Д.А.Сташенков
и Г.И.Матвеева (Сташенков Д.А., 1995а; 19956;
Матвеева Г.И., 1997); в обсуждении проблемы в
пользу существования обряда обезвреживания
высказались В.С.Флёров и А.В.Комар (Флёров
В.С., 1999; 20006; Комар А.В., 2001а). Похожая
ситуация наблюдается и в погребениях типа Со-
коловской балки, где 72% погребений оказались
разрушенными (Иванов А.А, 2000, с. 17). Если ши-
рокое распространение обряда обезвреживания в
VIII в. стало следствием каких-то общих тенден-
ций, должна наблюдаться и тенденция возраста-
ния доли “обезвреженных” погребений во 2-й пол.
VII в. Такая закономерность действительно есть:
из рассмотренных выше погребений самое раннее
п.2 к.З Иловатки; к горизонту Сивашовки -Маку-
ховки принадлежит лишь п.1 к.8 Христофоровки;
к следующему горизонту Уч-Тепе — Келегеи - п.2
к.5 Родионовки, к. 17 Наташино, п.2 к.1 Карнау-
хова; а на этапе фазы 1 горизонта Шиловки этот
обряд уже широко фиксируется у новинковского
населения. Таким образом, появились основания
говорить о зарождении обряда “обезвреживания”
погребенных еще до новинковского этапа у кочев-
ников Северного Причерноморья и Нижнего По-
волжья VII в.
Процедурно этот обряд, тем не менее, еще за-
метно отличался от новинковского. Дело в том, что
по наблюдениям Д.А.Сташенкова, Г.И.Матвеевой
и А.В.Комара, разрушение скелета в погребениях
типа Новинок и типа Соколовской балки происхо-
дило еще до сооружения кургана (Сташенков Д.А.,
1995а, с.38; 19956, с.83, 85; Матвеева Г.И., 1997,
347
с.52, 53; Комар А.В., 2001а, с. 14, 15). В рассматри-
ваемой нами группе такой сценарий возможен лишь
для основных погребений из к. 17 Наташино и к. 13
Дорофеевки и бескурганного п.2 Рябовки. В осталь-
ных, впускных погребениях процедура проникно-
вения несомненно отличалась и, по-видимому, была
близкой ритуалу обезвреживания впускных погре-
бений огузов X - нач.Х! в. (Круглов Е.В., 2003).
V.2. Инвентарь погребения
Детали ремней
1. Литая бесщитковая пряжка с В-образной
рамкой (рис.46, /). Рамка полая, на переднем кон-
це небольшое углубление для язычка, а на заднем
- вырез; В-образность слабо выражена. Размеры
2,7x2,1 см, высота - 0,5 см; ширина прорези - 2,1
см. Материал изготовления - бронза (Си - 90%, Sn
-18%, Pb-1%).
Бронзовые пряжки со слабовыраженной В-
образностью рамки, но, в отличие от пряжки из
Родионовки, массивные были в п. 11 к. 1 Ковалевки
(Ковпаненко Г.Т. и др., 1978, рис.28, 12) и п.11 к.1
Черноморского (см. публикацию в настоящем сбор-
нике: Комар А.В., Орлов Р.С., рис.2, 4; 4, /). Не-
смотря на широкую распространенность поясных
пряжек с В-образными рамками, многообразие их
вариантов не позволяет назвать полную аналогию
пряжке из п.2 к.5 Родионовки. По оформлению
отдельных деталей ей близки пряжки из Садовца
(Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.65,
7), с. 169 Суук-Су (Айбабин А.И., 1990, рис.39, 9),
Колосковского и Трубчевского кладов (Корзухи-
на Г.Ф., 1996, табл. 100, 4; Приходнюк О.М. и др.,
1996, рис. 10, /), среднеаварского погребения из
Бачфетекехедь (Fettich N., 1926, fig.21), но они не
идентичны.
2. Фрагмент латунного наконечника пояса
(рис.46, 2). Прессован из латунного (Си - 95%,
Zn - 2,8%) листа толщиной 0,1-0,5 мм; в нижней
части на лицевой стороне чеканкой нанесен орна-
мент в виде концентрических окружностей. Раз-
меры сохранившейся части — 2,6x1,5 см. Судя по
размерам, мог быть даже наконечником основного
ремня.
3. Фрагмент латунного наконечника дополни-
тельного поясного или обувного ремешка (рис.46,
3). Форма, технология изготовления и декор ана-
логичны предыдущему наконечнику, но данный
экземпляр меньше по размерам: 2x1,3 см.
Аналогии прессованным наконечникам и
бляшкам мы уже рассматривали выше, при анализе
п.7 к. 1 Костогрызово. Детали, выполненные в такой
технике, в сочетании с обычными деталями “ге-
ральдического” стиля находились также в п.6 к. 13
Малаев, п.5 к. 12 Портового и п.1 к.2 Васильевки,
причем ближайшие аналогии наконечникам проис-
ходят именно из последнего комплекса (Кубышев
А.И. и др., 1984, табл.27,3).
Рис. 46. Погребение 2 к.5 Родионовки: 1 - бронзовая пряжка: 2,3 -латунные наконечники ремешков;
4 — кремень; 5 - фрагмент ножа.
Fig. 46. Burial 2 of Rodionovka barrow 5:1 — a bronze buckle; 2,3 - brass bandferrules; 4 — a flint; 5 — a
fragment of a knife.
348
Надчеканка в виде окружностей отмечена
на Т-образном крюке из п.12 к.7 Христофоровки
(Prichodnyuk О., Fomenko V., 2003, fig.2, 20), на
литой трехлопастной бляшке из п.9 к.5 Ясыре-
во III (Мошкова М.Г., Федорова-Давыдова Э.А.,
1974, табл.XXIII, 3) и на щитке пряжки из п.5 к.9
Богачевки (Генинг В.В., Корпусова В.Н., 1989,
рис. 11, 4). Это частый мотив для славянских и
крымских пальчатых фибул VII в., а в Подунавье
также для пряжек и поясных деталей (Garam Е.,
2001, taf.56, 12; 57, 4. 8; 61,3. 4; 88,1-3; 92, 4; 95,
3; Balogh Cs., 2004, Abb. 14, 19; 21, 43). Показа-
тельно, что на поясных бляшках и наконечниках
у авар такой декор присутсвует либо в наборах
II среднеаварского периода (п.226 Келькед-Фе-
текапу, п.4 Coper), либо на пресованных дета-
лях геральдичекого стиля уже рассмотренного
нами выше горизонта Кунаготы - п.166 Ютас,
п.8 Деск-G, п.2 Деск-М, п.58 Мокрин/Хомокрев
(Ю)-Водоплав-Флур, Адонь.
Боевой нож
Фрагмент большого железного ножа без усту-
па или выраженного утолщения в месте перехода
клинка в широкий черенок (рис.46, 5). Сечение
клинка и черешка клиновидное. Длина фрагмента
- 10,5 см, ширина клинка - 2 см, длина черешка
- 4,5 см.
Однотипный с рассмотренными выше экзем-
плярами из п.2 к.З Сивашовки, п.2 к.З Сивашского
и п.1 к.З Малой Терновки.
Средства для добывания огня
1. Кремень для кресала (рис.46, 4). Кремне-
вый отщеп вытянуто-трапециевидной формы, на-
поминающий позднепалеолитические скребки. На
всех гранях нанесена отжимная и притупляющая
ретушь. Последняя, в основном, ударного проис-
хождения, выразительнее на длинных сторонах от-
щепа. Размеры 2,5х2х0,5 см.
V. 3. Дата погребения
По сочетанию литой В-образной пряжки “ге-
ральдического” стиля и прессованных наконечни-
ков ремешков комплекс стадиально синхронен п.7
к.1 Костогрызово и относится к горизонту Уч-Тепе
- Келегеи ([post] 669 - [post] 698 г). Подтверждает-
ся эта дата и позицией п. 11 к. 1 Ковалевки и средне-
аварского погребения из Бачфетекехедь, где найде-
ны подобные родионовской пряжки.
VI. Этнокультурная характеристика
погребений
VL1. Историография вопроса
В краткой обобщающей работе 1985 г все рас-
смотренные погребения были выделены одним
из соавторов настоящей статьи - Р.С.Орловым - в
"тип Сивашовки” или “сивашовский тип” (Орлов
Р.С., 1985). Что предшествовало этому моменту в
историографии, и что последовало после?
История открытий памятников восточноев-
ропейских кочевников VI - нач.УШ в. уже с са-
мого раннего этапа сконцентрировала основное
внимание научной общественности на комплексах
высшего социального ранга, обычно обнаружива-
емых случайно и атрибутируемых как клады. Так,
в 1824 г был открыт комплекс из Павловки (Бага-
лей Д.И., 1905); в 1872 г - Лимаревка (Протоко-
лы. .., 1874), в 1868 г - Морской Чулек (Толстой И.,
Кондаков Н., 1890), в 1882 г- Макуховка (Зарецкий
И.А., 1912; Семенов А.И., 1986), в 1889г-Ясиново
(ОАКза 1889 г; Айбабин А.И., 1985);в 1912г-Ма-
лая Перещепина (Зарецкий И.А., 1912; Макаренко
Н.Е., 1912; Бобринский А.А., 1914; Залесская В.Н.
и др., 1997), в 1927 г - Келегеи (Фабрищус I., 1928,
с. 15,16; Тахтай А., (год не известен). Келегейський
“скарб” ...), в 1928 г - Новые Санжары (Тахтай
А.К., (год не известен). Ново-Санджар1вський ...;
Смиленко А.Т., 1968), в 1930 г — Вознесенка (Грш-
ченко В. А., 1950), в 1961 - Глодосы (Смыенко А.Т.,
1965). На этом ярком фоне практически незамечен-
ными прошли случайные находки погребений бо-
лее низкого ранга: 1893 г - Печена (ОАК за 1897 г;
Гошкевич В.И., 1903), 1903 г — Арцибашев (Мон-
гайт А.Л., 1951), 1925 г - разрушенный курган из
Днепропетровской обл. (Голенко К.В., 1956); а тем
более раскопки рядовых погребений археологами:
1879 г - Геленовка (Rulikowski Е., 1880), 1884 г
— Новогригорьевка (Самоквасов Д.Я., 1908, с. 133)
и к.2, 14 Белозерки (Скадовский Л.Г., 1897); затем
последовали к. 14 Дымовки (Posta В., 1905, S.266-
270), K.1F Аджиголя (Ebert М., 1913, S.20-21), к.2
Поставмук (Авенариус Н.П., 1896), к.1 Березовки
(Данилевич В.Е., 1905, с.427, 428). Упомянутые
погребения различались по инвентарю и обряду, а
также по территории обнаружения, не образуя ка-
кой-либо узкой группы, поэтому не удивительно,
что протянуть между ними ниточку связи удалось
лишь гораздо позже.
В 20-30 гт XX в. небольшая группа погребе-
ний с “геральдическими” поясами была открыта и
в Нижнем Поволжье: Зиновьевка, к. 1 Авиловского,
п.5 к.9 Бородаевки. Все они были отнесены к “позд-
несарматской стадии” (V-VIII вв.) (Рыков П., 1929;
349
Синицын И.В., 1936; 1947; 1954; Максимов Е.К.,
1956), к чему располагали скудность признаков по-
гребального обряда (простые ямы и подбои, вытя-
нутое на спине положение костяков, череп и конеч-
ности коня), действительно находящие аналогии в
многообразии погребальных традиций сарматов.
Продолжилась тенденция подобной оценки погре-
бений VII в. и далее в отношении п.7 к.1 Береж-
новки I, п.1 к.111 Бережновки II и п.2 к.З Иловатки
(Смирнов К.Ф., 1959; Синицын И.В., 1959; 1960). И
лишь М.И.Артамонов первым соотнес эту группу
с “тюркоязычными племенами” (Артамонов М.И.,
2002а, с. 120, 121).
В Северном Причерноморье из открытых в
50-60 гг XX в. погребений к “позднесарматским”
VI-VII вв. были причислены лишь п. 1 к. 1 Большого
Токмака (Смирнов К.Ф., 1960) и п.2 к.22 Аккерме-
ня I (Вязьмтна M.I. та ппш, 1960, с.129), а п.10 к.2
и п. 12 к. 13 Рисового (Щепинский А.А., Черепанова
Е.Н., 1969), п.5 к. 12 Портового (Щепинский А.А.,
1966) и п. 11 к. 1 Ковалевки II (Кбвпаненко Г.Т. и др.,
1978) попали в группу “поздних кочевников”.
Хронологическую систематизацию раннесред-
невековых кочевнических погребений впервые
применил А.К.Амброз. В работе 1971 г (Амброз
А.К., 1971) погребения с “геральдическими” поя-
сами были отнесены к группе II, датированной VII
в., из которой выделялось только единичное, не об-
разующее на тот момент самостоятельной группы,
п.1 к.1 Большого Токмака 2-й пол.VI в. В работе
1981 г погребения с “геральдическими” деталями
были выделены в группу IV, синхронизирован-
ную с комплексами высшей знати группы V, а п.1
к.1 Большого Токмака с пряжкой “Сучидава” уже
традиционно заняло самостоятельную позицию в
группе IV (Амброз А.К., 1981). Но, придавая вы-
деленным группам только хронологический статус,
исследователь не конкретизировал ни культурную,
ни этническую принадлежность погребений.
В отчетной документации Херсонской архео-
логической экспедиции под редакцией А.И.Кубы-
шева открытые раскопками 70 - нач.80 гг XX в.
кочевнические погребения с “геральдическими”
деталями на основании некоторых параллелей с
культурой авар раннеаварского периода атрибути-
ровались как “аварские”, и эта интерпретация даже
была использована П.П.Толочко в обзорной моно-
графии (Толочко П.П., 1999).
Но несмотря на внешнюю схожесть с литыми
“геральдическими” поясами Восточной Европы,
поясные наборы раннеаварского периода выпол-
нены в совсем другой технике — это прессованные
из тонкой серебряной пластины детали, среди ко-
торых нет щитовидных бляшек, а дополнительные
ремешки обычно снабжены коробчатыми U-об-
разными наконечниками, верх которых закреплен
горизонтальной прокатанной полоской. Литые
детали “геральдического” стиля среди аварских
находок редки, а точные аналогии восточноевро-
пейским среди них просто единичны (Garam Е.,
2001, Taf.92; 94; 95; Balogh Cs., 2004, Abb.3-6).
Очевидно, именно технологическое сходство и
обусловило столь быструю и безболезненную сме-
ну раннеаварских стилей поясов среднеаварскими.
В Восточную Европу стиль прессованных поясных
деталей “геральдического” стиля проникает толь-
ко в среднеаварское время — это хорошо докумен-
тируется присутствием в таких комплексах ряда
предметов следующих хронологических этапов.
Отличие наблюдается также и в погребальном об-
ряде - раннеаварские погребения ориентированы в
основном меридионально (С или Ю), а также на за-
пад; очень редки среди аварских погребений и слу-
чаи помещения “шкуры”, т.е. черепа и конечностей
коня; различается и лепная посуда погребений. На-
конец, письменные источники довольно прозрачно
указывают на то, что уже к 576 г Северное При-
черноморье захватили преследователи авар тюрки:
сын Истеми-кагана Турксанф заявил византийском
послу, что "мне в точности известно, где река Да-
напр, куда впадает Истр, где течет Эвр, и какими
путями мои рабы Вархониты (авары) прошли в
римскую землю” (Дестунис С., 1860, с.420), что в
том же году было подкреплено захватом византий-
ского Боспора, а в 580 г тюрки даже попытались
осадить Херсон. Сохранение какой-то части авар-
ского населения в Северном Причерноморье в этих
условиях маловероятно, да и Менандр четко ука-
зывает, что авары одномоментно переселились с
Северного Кавказа в Нижнее Подунавье в 562 г, а к
567 г они уже завоевали Паннонию.
Задача этнокультурной атрибуции причерно-
морских кочевнических памятников VI-VII вв.
встала в 1984 г перед Р.С.Орловым при подготовке
краткой обобщающей работы (Орлов Р.С., 1985).
Сужение исследователем датировки погребений
горизонта Сивашовки до 1-й пол.VII в. временно
сняло проблему их связи с комплексами высшей
знати круга Перещепины, а заметная социальная
стратификация внутри самой группы подвела к
предположению, что речь идет о небольшой само-
стоятельной локальной причерноморской группе
кочевников 2-й пол.VI — 1 -й пол.VII в., не связан-
ной с близкой группой погребений Нижнего Повол-
жья. В предложенное определение “сивашовский
тип” было заложено понимание именно локальной
группы впускных погребений с “геральдическими”
деталями в простых ямах, ямах с заплечиками и
подбоями в сопровождении костей коня и ориен-
тированных преимущественно на СВ. Учитывая
отсутствие на тот момент выделенной для Север-
ного Причерноморья группы кочевнических погре-
350
бений 1-й пол.VI в., для определения этнических
связей “сивашовской” группы населения были ис-
пользованы только более поздние сравнительные
праболгарские материалы VIII-IX вв. (могильник
Нови-Пазар) и материалы салтовского Нетайлов-
ского могильника, относимого в это время к кру-
гу “болгарских”, но в реальности резко отличаю-
щегося по обряду от классических могильников
“зливкинской” традиции “черных булгар”. Оба мо-
гильника демонстрировали уже заметно отличные
культуры и погребальные обряды. В Нови-Пазаре
речь шла об обычной для праболгарских могиль-
ников северной ориентировке с небольшим откло-
нением на восток, а также о сопровождении по-
гребений частями коня, расположенного справа от
погребенных головой в противоположную сторону
(п.ЗЗ), тогда как в Нетайловке - о ритуально разру-
шенных погребениях с восточной ориентировкой в
сопровождении “шкуры” коня в небольших подбо-
ях за головой или ногами погребенных. Оба обря-
да указывали на определенные родственные связи
населения группы Сивашовки с булгарами-унно-
гундурами и тюркским населением из состава Ха-
зарского каганата, но не позволяли провести между
ними прямой генетической связи. В отношении
булгар-унногундуров этот вывод усиливал деталь-
ный разбор византийских письменных источников
И.С.Чичурова (Чичуров И.С., 1976; 1980), проде-
монстрировавший, что племена т.н. “Великой Бул-
гарии” локализировались в Прикубанье. Это позво-
лило выдвинуть предположение о принадлежности
памятников сивашовского типа одному из местных
причерноморских племен булгарской группы — ку-
тригурам (Орлов Р.С., 1985; Орлов Р.С., Смиленко
А.Т., 1986).
Параллельно к проблеме атрибуции кочевни-
ческих погребений VII в. подошел А.И.Айбабин
(Айбабин А.И., 1985), который объединил в одну
культурную группу рядовые впускные погребения
и комплексы высшей знати группы Перещепины,
датировав их 2-й пол.VII - нач.VIII в. и объяснив
природу различий комплексов их принадлежнос-
тью к разным социальным стратам кочевнического
общества. Истоки культуры рядовых погребений
исследователь связал со средой тюркского населе-
ния I Тюркского каганата, а их появление в Север-
ном Причерноморье - с экспансией раннего Хазар-
ского каганата.
Постепенное введение в научный оборот па-
мятников типа Соколовской Балки (“курганов с
подквадратными ровиками”) впервые позволило
“материализовать” культуру кочевых хазар VIII в.,
что, в свою очередь, подняло и проблему их соот-
ношения с памятниками предшествующего хроно-
логического периода. Отталкиваясь от выделения
двух групп комплексов, содержащих византийские
солиды KOH.VI - 1-й пол.VII в. и 2-й пол.VII - сер.
VIII в., А.И.Семенов предположил, что речь идет о
двух разных политических объединениях, поддер-
живавших отношения с Византией соответствен-
но в 1-й пол.VII в. и во 2-й пол.VII — сер.VIII в.,
которые исследователь отождествил с Булгарией
и Хазарией (Семенов А.И., 1987; 1988; 1991). В
первую группу попали комплексы перещепинского
круга за вычетом “безмонетных” Вознесенки, Гло-
дос, Ясиново и м.1 Новогригорьевки, а во вторую
группу - курганы с ровиками. Также были синхро-
низированы с первой группой и рядовые впускные
погребения с ориентировкой в сектор СВ-В, но, от-
метим. речь шла о выделенной исследователем вос-
точноприазовской группе, а не о северопричерно-
морских и поволжских памятниках. Осознавая, что
датировка курганов Соколовского типа не опуска-
ется ниже нач.VIII в. (Романовская), а дата северо-
причерноморских комплексов группы Вознесенки
приходится именно на этот период, исследователь
не решился четко атрибутировать эти памятники,
указав только на целый ряд признаков несомненно
центральноазиатского происхождения в их составе
и подняв проблему об археологических признаках
присутствия тюрков в Восточной Европе (Семенов
А.И., 1988).
Несколько другую оценку эта проблема по-
лучила в работе Д.Димитрова (Димитров Д., 1987).
Все памятники круга Перещепины и Вознесенки,
даже те, которые сам исследователь относил к нач.
VIII в., были соотнесены с группами булгар-унно-
гундуров, сходство же материальной культуры ря-
дового населения Северного Причерноморья было
аргументировано “северной” ориентировкой впуск-
ных погребений, аналогичной п.5 к.Ш Мадары и
праболгарским могильникам Болгарии VIII-IX вв.
Относительно же материальной культуры кутри-
гуров исследователь вернулся к старой концепции
М.И.Артамонова о лесостепной “пастырской куль-
туре” (Артамонов М.И., 1969).
И.А.Баранов существенно модифицировал
уже существующие в литературе мнения о степ-
ных подкурганных захоронениях VII в. Приняв
датировки А.И.Айбабина, исследователь согласил-
ся, что культура памятников круга Сивашовки по-
является в Северном Причерноморье и Крыму во
2-й пол.VII в., но связал ее не с хазарами, а с бул-
гарами-оногурами. По мнению И.А.Баранова, эти
памятники были взаимосвязаны с Восточным При-
азовьем благодаря т.н. “большому кольцу кочева-
ния”, прерванному вторжением хазар, вследствие
чего “оногуры” и оказались “запертыми” в Крыму
и Северном Приазовье. Ориентировку погребений
носителей этой культурной группы исследователь
на основании крымской выборки определил как
восточную, а ее генетическим продолжением счи-
351
тал памятники типа Тау-Кипчак, для погребений
которых была действительно характерна восточная
ориентировка. Возникновение памятников типа
Тау-Кипчак И.А.Баранов связал с прямым оседа-
нием кочевников, а их общую культурную атрибу-
цию предложил в рамках ранней стадии салтовской
культуры Крыма. Происхождение же кочевническо-
го населения было связано с памятниками горизон-
та п.1 к.22 Малой Терновки, которые, по мнению
исследователя, свидетельствовали о неизменности
погребального обряда в степи VI-VII вв. (Баранов
И. А., 1990).
В специализированной работе по хроноло-
гии крымских памятников VI-VII вв. А.И.Айбабин
ввел в систему хронологии отдельные крымские
кочевнические погребения: п.10 к.2 Рисового - 2-я
четв.VII в., п.12 к.8 Богачевки, п.12 к. 13 Рисового,
п.5 к. 12 Портового - 4-я четв-VII в., а также Пере-
щепинский и Келегейский комплексы — 4-я четв.
VII в. (Айбабин А.И., 1990). А в публикации Ке-
легейского комплекса вся группа кочевнических
погребений Северного Причерноморья 2-й пол.VII
в. была выделена в единую культуру ранних хазар,
для которой использовано предложенное М.И.Ар-
тамоновым название - “перещепинская” (Айбабин
А.И., 1991).
Эта концепция в целом была поддержана
Е.В.Кругповым, объединившим в единую куль-
турную группу, оставленную ранними хазарами,
впускные погребения и комплексы круга Пере-
щепины Северного Причерноморья, Восточного
Приазовья и Нижнего Поволжья cep.VII - рубежа
VH-VIII вв., для которой исследователь использо-
вал термин “Перещепинско-Вознесенский куль-
турно-хронологический горизонт”, а памятники
круга Сивашовки выделены в тип “Сивашовки
- Портового - Ясиново” (Круглов Е.В., 1991; 19-
92а; 19926). К этому же кругу памятников было
отнесено и единичное булгарское п.5 к.Ш Мадары,
но исследователь констатировал, что сопоставле-
ние комплекса культурных признаков степных по-
гребений VII в. и достоверных праболгарских мо-
гильников VIII-X вв. “не выявляет признаков, под-
тверждающих возможность наличия между ними
какой-либо этнокультурной близости” (Круглов
Е.В., 1992а). Дальнейшее же развитие культуры
кочевников Восточной Европы VII в. Е.В.Круглов
связал с горизонтом раннесалтовских подкурган-
ных погребений VIII в.
Прямо противоположное мнение высказал
Р.Рашев - в поисках аналогий обряду п.5 к.Ш Мада-
ры исследователь сравнил его с п.2 к.З Сивашовки,
предположив, что вся группа северопричерномор-
ских погребений VII в. с “северной” ориентиров-
кой является носителями культуры, генетически
предшествующей культуре праболгар, а террито-
рия Болгарии - конечный пункт миграции рассма-
триваемого населения (Рашев Р., 1993).
Косвенно в пользу такой версии говорила и
появившаяся, но пока еще только тезисно оформ-
ленная концепция А.М.Савина и А.И.Семенова о
том, что конструктивные различия сложных луков
из впускных погребений VII в. и курганов Соко-
ловского типа VIII в. могут свидетельствовать о
разных традициях и, соответственно, разных ге-
нетических истоках этих групп населения (Савин
А.М., Семенов А.И., 1995; 1998; 1999). Сравне-
ние же погребальных традиций комплексов типа
Сивашовки и типа Соколовской балки привело
А.И.Семенова к выводу о смене населения вос-
точноевропейской степи на рубеже VII-VIII вв.
(Семенов А.И., 1997).
Впрочем, ряд новых публикаций 1996-1998 гг
не только не прояснили ситуацию, но и внесли в
проблему еще большую путаницу.
Систематизирующая публикация А.Г.Атави-
на восточноприазовских погребений VII в., соот-
несенных исследователем с культурой населения
“Великой Булгарии”, неожиданно продемонстри-
ровала доминирование здесь восточной, а не север-
ной ориентировки, характерной для праболгар-ун-
ногундуров Болгарии, а также присутствие только
одного вида костных останков лошади — “шкуры”
или “чучела”, но не целой туши коня. Также на-
стораживала и датировка погребений с геральди-
ческими наборами, существующих в Восточном
Приазовье, по мнению исследователя, до нач. VIII в.
(Атавин А.Г., 1996).
Работа по публикации и датировке славян-
ского Гапоновского клада (Гавритухин И.О., Об-
ломский А.М., 1996) подвигла И.О.Гавритухина на
создание масштабной синхронистической системы
хронологии Восточной Европы VII в., в которой
место нашлось и кочевническим комплексам, не-
смотря на то, что специально этот вопрос в работе
не затрагивался. Как уже отмечалось, комплексы
горизонта Сивашовки были датированы исследо-
вателем в основном в рамках 1 -й трети, максимум,
1-й пол.VII в., погребения, синхронные горизонту
Перещепины, оказались только в Восточном При-
азовье - речь шла лишь о комплексах с псевдо-
пряжками и бляшками с птичьими головками. О
горизонте кочевнических памятников Северного
Причерноморья времени Перещепины из текста
самой работы судить сложно, заметно лишь, что
сюжет о Пастырском городище, существовавшем,
по мнению И.О.Гавритухина и А.М.Обломского,
как один из ремесленных центров “Великой Бул-
гарии”, перекликается с идеями М.И. Артамонова о
“пастырской культуре” кутригуров.
Полученная хронологическая картина факти-
чески возвращалась к датировкам горизонта Си-
352
вашовки Р.С.Орлова, опять создавая в Северном
Причерноморье лакуну именно на время существо-
вания “Великой Булгарии”, но сам исследователь,
в свою очередь, работая над публикацией п.З к.5
Виноградного, обладавшего признаками “хазарско-
го” погребения, по А.И.Семенову (западная ори-
ентировка, подбой, скелет лошади, украшения со
вставкой с пехлевийской надписью) (Семенов А.И.,
1987), не только указал на его синхронность време-
ни формирования Перещепинского комплекса, но и
вновь поднял проблему влияния культуры I Тюрк-
ского каганата в Восточной Европе, поскольку в
погребении ярко проступала тюркская обрядность
(Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996). Свое мнение
о синхронности рядовой культуры комплексам пе-
рещепинского круга и времени существования "Ве-
ликой Булгарии” Р.С.Орлов четче сформулировал в
более поздней работе (Орлов Р.С., 2001).
Еще интереснее ситуация оформилась после
систематизации материалов памятников новинков-
ского типа VIII в. из Среднего Поволжья. Проана-
лизировав возможные истоки новинковского погре-
бального обряда, демонстрировавшего преоблада-
ние в ориентировке сектора СВ-В и расположение
в могиле “шкуры” коня, Г.И.Матвеева предложила
гипотезу о прямой генетической связи новинков-
ских памятников с памятниками сивашовского типа
Северного Причерноморья (Матвеева Г.И., 1997), а
А.В.Богачев и Р.С.Багаутдинов — с синхронными
памятниками Восточного Приазовья (Багаутдинов
Р.С. и др., 1998). Также с памятниками Северного
Причерморья связал истоки новинковского ком-
плекса украшений и Д.А.Сташенков (Сташенков
Д.А., 2000).
Новинковские памятники демонстрировали
и продолжение традиций луков VII в., игравших
важную роль этнического признака в концепции
А.М.Савина и А.И.Семенова (Савин А.М., Семе-
нов А.И., 1995), а также А.А.Иванова (Иванов А.А.,
2000), чья диссертация, посвященная систематиза-
ции культуры памятников соколовского типа, по-
стулировала резкую смену памятников типа Сива-
шовки и Перещепины памятниками типа Соколов-
ской балки уже во 2-й пол. VII в. Столь ранняя дата
объяснялась привязкой комплексов к датам чеканки
содержащихся в них монет без учета возможности
их запаздывания, а также полным игнорированием
существования комплексов горизонта Вознесенки,
фигурировавшем в том или ином понимании во
всех существоваших на тот момент основных хро-
нологических исследованиях культуры восточно-
европейских кочевников (Амброз А.К., 1971; 1981;
Айбабин А.И., 1990; 1993; 1999; Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996; Комар А.В., 1999). Хотя
в целом, вывод об осутствии генетической связи
между памятниками сивашовского и соколовско-
го типа, сформулированный еще А.И.Семеновым,
приобрел дополнительное подтверждение.
Украинская историография в это же время
продемонстрировала неожиданное возрождение
идей “пастырской культуры” в модификации един-
ства пеньковской культуры, Пастырского городища,
степных подкурганных захоронений и ряда поселе-
ний Крыма (Майко В.В., 1997), правда, сразу под-
вергшихся резкой критике со стороны О.М.При-
ходнюка (Приходнюк О.М., 1998).
В общей работе 1999 г по истории и архео-
логии Крыма А.И.Айбабин вновь кратко затронул
проблемы культуры кочевников, продемонстриро-
вав некоторые изменения собственных взглядов:
так. Малая Терновка и Большой Токмак с пряжками
“Сучидава” отнесены ко 2-й пол.У! в., погребения
из Ковалевки, Изобильного. Сивашовки, Рисового,
Богачевки, Наташино, Аккерменя и Христофоровки
- к 1 -й — 3-й четв.VII в., а погребения из Портового,
Белозерки, Костогрызово, Новопокровки, Чапаев-
ского, Крупской, Малаев, Калининской, Старони-
жестеблиевской, Джигинской вместе с комплексами
перещепинского круга были датированы последней
четв.VII - нач.VIII в. (Айбабин А.И., 1999). К со-
жалению, наиболее интересный момент - критерии
разделения рядовых подкурганных погребений на
“булгарские” и “хазарские” - в работе не оговари-
вается, да и хронологическая позиция большинства
погребений, как мы понимаем, сыгравшая глав-
ную роль в таком разделении, устанавливается не
благодаря объяснениям в тексте, а лишь благодаря
экспликациям к картам памятников. Концепция же
проникновения хазар в Северное Причерноморье
была дополнительно аргументирована в ряде со-
общений (Айбабин А.И., 1998; 2002а).
Параллельно появившаяся работа А.В.Ко-
мара, посвященная хронологии раннесалтовских
комплексов и предшествующих горизонтов кочев-
нических древностей (Комар А.В., 1999), впервые
предлагала дробную периодизацию культуры VIII
в., подкрепленную целым рядом комплексов с аб-
солютными реперами в виде монетных находок.
Горизонт Перещепины в ней проанализирован в
основном лишь на предмет связей с поздними ком-
плексами, иллюстрирующих позицию финала фор-
мирования Перещепинского комплекса вплотную
к нач.УШ в., рядовые же кочевнические погребе-
ния соотнесены с общим горизонтом Перещепи-
ны 2-й пол.VII в., следуя системам А.К.Амброза и
А.И.Айбабина. Затем в рамках комплексного дис-
сертационного исследования А.В.Комаром был
собран и проанализирован весь массив северопри-
черноморских кочевнических комплексов VI - нач.
УШ в. Учитывая сложности однозначной этниче-
ской атрибуции большинства памятников, была
предложена схема исторической периодизации по
353
доминирующим в это время в степи политическим
образованиям кочевников: булгарский период (480-
559 гг), период Тюркских каганатов (567-631 гт) и
период Хазарского каганата (632-969 гт), в рамках
которого памятники кочевников отнесены к гори-
зонтам Перещепины (2-я пол.VII в.) и Вознесенки
(1-я четв.УП! в.). Выделенная кочевническая куль-
тура эпохи раннего Хазарского каганата, вслед за
М.И.Артамоновым и А.И.Айбабиным, была назва-
на “перещепинской”, а в рамках самой культуры
выделены по имущественному признаку комплексы
трех основных социальных рангов: “сивашовского”
типа - рядовое население, “арцибашевского” типа
- родовая знать и комплексы “перешепинско-Возне-
сенского” типа - высшая знать (Комар О.В., 20006;
2002а). Этнос рядового населения перещепинской
культуры определен его родственностью с тюрко-
телесским населением Западнотюркского каганата,
а относительно дальнейшей исторической судьбы
населения позитивно решен вопрос возможности
его связи с населением, оставившим памятники
новинковского типа в Среднем Поволжье (Комар
А.В., 2001а; Комар О.В., 2002а).
С.Г.Боталов и С.Ю.Гуцалов коснулись вопроса
памятников типа Сивашовки при анализе кочевни-
ческих древностей урало-казахских степей. Указав
на их общие признаки, - погребения в сопровож-
дении коня или его “шкуры” с ориентировкой на
СВ-В - исследователи отнесли их к катандинскому
типу тюркских погребений (Боталов С.Г., Гуцалов
С.Ю., 2000).
Интересное развитие концепции связей па-
мятников сивашовского и новинковского типов
предложил К.Цукерман, отождествивший Самар-
скую Луку с “Черным островом” барсилов, а но-
винковские памятники - с культурой этого племе-
ни. Тесная связь барсилов с хазарами по данным
византийских и армянских источников привела
исследователя к предположению, что погребения
сивашовского типа также оставлены барсилами,
составлявшими ударную силу хазарской армии
времени экспансии и поэтому на новой территории
закономерно воспринимавшимися как “хазары”
(Цукерман К., 2001).
В 2000 г в Болгарии вышла в свет книга Р.Ра-
шева (Рашев Р., 2000), представлявшая, соглас-
но сформулированным во вступлении задачам, в
основном обзор зарубежной литературы по ранне-
болгарской проблематике. Изобилующая фактиче-
скими ошибками и упустившая из вида целый ряд
важных работ восточноевропейских исследовате-
лей, книга была переиздана в исправленном вари-
анте в 2004 г (Рашев Р., 2004), но, к сожалению, не
преодолела ни проблемы ошибок и неточностей в
передаче информации русскоязычных публикаций
(в целом, совершенно нехарактерной для болгар-
ской историографии), ни проблемы выборочное™
в анализе восточноевропейской историографии, ни
проблемы фрагментарности Источниковой базы.
Вместо этого статус книги из скромного “обзора”
превратился в “исследование” с четкой авторской
концепцией и резкой, порой болезненной, крити-
кой противоположных мнений. Проблема памятни-
ков круга Сивашовки здесь одна из центральных:
автор предлагает каталог упоминаний в литературе
“впускных погребений VI-VII вв.”, правда, без про-
верки их содержания, а также систематизацию об-
лика культуры на основании изучения доступных
ему публикаций, с определением хронологии и эт-
нической принадлежности путем разбора все тех
же мнений историографии. К сожалению, наиболее
интересный для восточноевропейского читателя
раздел об этнической принадлежности памятников,
с ожидаемым в таком случае детальным анализом
связей культуры праболгар VIII-IX вв. с погребени-
ями типа Сивашовки, не просто не содержит такого
сюжета, а фактически сводится к умозаключению
о “праболгарском этносе” на основании двух по-
сылок: 1) о невозможности на основании археоло-
гических признаков определить этнический состав
кочевников, объединенных в рамках одного геогра-
фического региона и одного типа хозяйствования
- кочевого скотоводства; 2) о доминировании, со-
гласно письменным источникам, в степях Восточ-
ной Европы VI-VII вв. булгарских племен (Рашев
Р., 2004, с. 116-118). Менее осторожные выводы
представлены в конце части I - отнесенные к типу
Сивашовки 5 территориальных групп памятников
разделены по линии р.Дон на два племенных мас-
сива: кутригуры и утигуры, а главным объединя-
ющим этнокультурным признаком, связывающим
рассмотренные памятники между собой и с культу-
рой праболгар Болгарии VIII-IX вв., вслед за Д.Ди-
митровым, названа ориентировка в сектор С-СВ;
вторичными признаками выступают конструкция
погребального сооружения и тип сопровождаю-
щего погребение коня (Рашев Р., 2004, с. 156, 157).
Внимание также привлекают попытка аргумен-
тировать преобладание северной ориентировки у
кочевников VII в. и игнорирование существования
памятников новинковского типа, которые в работе
упоминаются вскользь, но не рассматриваются.
Проблема этноса и культурной атрибуции ря-
довых кочевнических погребений VII в. в общем
обзоре хазарской проблематики проанализирова-
на С. А, Плетневой в контексте разбора концепции
А.И.Айбабина, хотя исследовательница и подчер-
кивала неразрешенность, даже преждевременность
постановки таких вопросов (Плетнева С.А., 1999).
Но позже в обобщающем пособии по истории и ар-
хеологии раннесредневековых кочевников Восточ-
ной Европы С. А .Плетнева подвергла критике куль-
354
турную самостоятельность “сивашовского типа”
и согласилась с предложенным А.И.Айбабиным и
А.В.Комаром выделением перещепинской культу-
ры, а “перещепинским этапом” предложила назы-
вать “первый этап образования культуры народов
европейских степей, объединенных властью хазар-
ского кагана” (Плетнева С.А., 2003). В том же русле
выдержаны и последние работы Е.В.Круглова, раз-
вивающие далее его концепцию о связи погребений
горизонта Перещепины с хазарами (Круглов Е.В.,
2002а; 20026; 20046 и др.).
Появившиеся в это же время монография
О.М.Приходнюка, отождествившая погребения си-
вашовского типа с "протоболгарами” дохазарского
времени (Приходнюк О.М., 2001), статья В.С.Аксе-
нова и А.А.Тортики, вновь отождествившая памят-
ники типа Сивашовки с кутригурами (Аксенов В.С.,
Тортика А.А., 2001), и другие продолжили давнюю
традицию историографических противоречий, а
историографический обзор проблемы В.Е.Флё-
ровой (Флёрова В.Е., 20016) проиллюстрировал
не только отсутствие в современной науке четкой
историографической линии, но и единого систем-
ного подхода в анализе кочевнических памятников
VI-VIII вв., позволившего бы избежать неконтроли-
руемого продуцирования слабоаргументированных
“мнений” и различных спекуляций.
На каких принципах должен строиться подоб-
ный системный анализ? Первое - для степи эпохи
Великого переселения народов первоочередное
значение приобретает четкая хронологическая и
территориальная группировка материала с после-
дующим построением эволюционной схемы для
каждого выделенного региона. Второе - появление
новых элементов культуры на новом хронологиче-
ском этапе всегда должно выдерживать экспертизу
на предмет источника влияния, если же комплекс
изменений носит достаточно яркие признаки появ-
ления нового населения, вопрос должен ставиться
о смене культурного типа. Третье — традиционное
представление о культурной и этнической близо-
сти целого ряда кочевых племен западнотюркской
группы, мигрировавших в Восточную Европу из
среднеазиатских степей в V-VII вв. (сарагуры, ку-
тригуры, утигуры, огуры, оногуры, унногундуры,
савиры, барсилы, хазары и др.), не тождественно
априорному утверждению о невозможности раз-
делить археологические памятники этих племен и,
тем более, не снимает проблему археологического
анализа восточноевропейских памятников на пред-
мет выделения групп населения с разными тради-
циями в погребальном обряде и вещевом наборе
комплексов, а также более детального внутригруп-
пового анализа, позволяющего выделить неболь-
шие группы комплексов со схожими признаками
внутри больших культурных групп. Четвертое
— при выделении культурно и этнически значимых
признаков нужно обязательно учитывать степень
их вариабельности, чтобы случайное сходство ме-
нее вариабельных признаков не затмило значения
признаков более редких и, соответственно, более
важных. Пятое - миграция населения с отрывом от
прежней внешней ремесленной базы обычно при-
водит к формированию в конечном регионе совер-
шенно нового социо-экономического организма с
новыми культурными связями, воздействующими
даже на традиционные сферы культуры, поэтому
особое значение при анализе истоков культуры
имеют принесенные из исходного региона образцы
ремесленных традиций. Шестое - в условиях этни-
ческой разнородности населения крупных кочев-
нических политических образований важно про-
водить как внутригрупповой анализ, так и поиск
общих признаков принадлежности к какому-либо
политическому образованию, отражающих сход-
ство культуры рядового населения с комплексами
высшего социального ранга.
VI.2. Памятники типа Суханове
Полную хронологическую колонку кочев-
нических комплексов Северного Причерноморья
V-IX вв. удалось получить лишь недавно благода-
ря работам А.В.Комара (Комар А.В., 1999; 2000;
2004а; Комар О.В., 2002а). Важным стало выделе-
ние группы комплексов koh.V - 1-й пол.VI в. (Ко-
мар А.В., 2004а), позволившей, наконец, заполнить
лакуну между памятниками гуннского времени и
погребениями 2-й пол. VI в. Для этой группы харак-
терны впускные подкурганные погребения в узких
ямах, вытянутая на спине поза, часто с руками на
тазе, ориентировка в сектор СЗ-СВ, расположение
в головах горшка. От позднейших гуннских погре-
бений Северного Причерноморья группы С4, по
А.В.Комару (Комар А.В., 2000), их отличает нали-
чие кургана и полное отсутствие костей коня или
сбруи, наличие бытовых предметов: посуды, но-
жей, пряслиц. По таким признакам как ориентиров-
ка на С-СВ, берестяное гробовище, сосуд в головах
погребальный обряд группы близок шиповским
курганам (Засецкая И.П., 1994, с. 188-190) и мо-
гильнику Коминтерновский II в Среднем Поволжье
(Казаков Е.П., 1998, с.100-102), но в этом регионе
фиксируется как продолжение традиции помеще-
ния в могилу конской сбруи, рам-гробовищ, так и
продолжение самого стиля украшений гуннской
эпохи, не наблюдаемые пока в Северном Причер-
номорье. Эти признаки позволили заключить, что
речь идет о новой волне кочевнического населения,
появившейся в Северном Причерноморье в кон.
V в., которая может быть связана с кутригурами
355
письменных источников. Несмотря на определен-
ное сходство поволжских и северопричерномор-
ских памятников, на данные момент для их объеди-
нения в одну культурную группу нет достаточных
оснований, что позволяет выделять две группы:
памятники типа Шипово и типа Лихачевки.
Погребения следующего хронологического
этапа - 2-й пол.VI в. - выделялись А.К.Амброзом
и А.И.Айбабиным в отдельную хронологическую
группу (Амброз А.К., 1971; 1981; Айбабин А.И.,
1999), а А.В.Комаром - в культурно-хронологиче-
скую (Комар О.В., 2002а). Как уже подчеркивалось
выше, на сегодня выборка погребений этого этапа
из Северного Причерноморья все еще невелика - 6
погребений (рис 47, 18-37). Территориально в ней
выделяются три группы: “приазовская” (п.1 к.22
Малой Терновки, п. 1 к. 1 Большого Токмака) - ямы
с заплечиками, деревянные конструкции, ориен-
тировка в сектор СЗ-С; “буго-днепровская” (п.4
к.7 Новой Одессы I, п.З к.1 Новой Одессы IV, п.2
к. 8 Суханове) - подбои и ямы с заплечиками, ка-
менные перекрытия или заклады, ориентировка в
сектор С-В, сведенные в коленях и пятках, очевид-
но, связанные ноги умерших и “приднестровская”
(п.48 Селиште) - бескурганное погребение с ориен-
тировкой на В с несвязанными ногами. Общие при-
знаки двух первых групп: преобладание северной
ориентировки, вытянутое на спине положение, свя-
зывание ног в районе коленей или ниже, опускание
тела в могилу с правой (западной) стороны для ям
с заплечиками или с левой (восточной) стороны для
подбоев, изоляция тела от земляной засыпки моги-
лы при помощи дерева или камня, минимальный
набор инвентаря, жертвенная пища в виде сосуда с
похлебкой или мяса барана в углу справа или слева
от черепа. Главное отличие “буго-днестровского”
региона от “днепро-приазовского” — это появление
погребений с восточной ориентировкой (п 3 к.1 Но-
вой Одессы IV, п.48 Селиште). Вполне возможно,
что речь идет о наличии двух этнических групп, но
судить об этом на основании имеющейся в нашем
распоряжении выборки пока, разумеется, сложно.
В таком случае население с восточной ориенти-
ровкой занимало западную часть Северного При-
черноморья от Приднестровья до Южного Буга,
а к востоку от Южного Буга преобладала другая
группа, хоронившая с ориентировкой на север.
Определенного географического центра в степи в
это время не наблюдается - крайне редкие погребе-
ния расбросаны по всей степи, образуя только два
“микроскопления” в Побужье (Новая Одесса) и в
округе р.Молочной.
При сравнении памятников этого хронологи-
ческого этапа с погребениями горизонта Лихачевки
наблюдаем ту же тенденцию преобладания север-
ной ориентировки, хотя появляется и не известная
ранее группа погребений с восточной ориентиров-
кой. По-прежнему отсутствуют в погребениях ко-
сти коня и его снаряжение, продолжается и тради-
ция размещения жертвенной пищи как справа, так
и слева от головы. Новые детали обряда касаются,
в первую очередь, погребальных сооружений. На
смену простым ямам приходят ямы с заплечиками,
перекрытые деревянными или каменными заклада-
ми, а также подбои; вместо простого берестяного
гробовища появляются гробы-рамы. Связывание
ног, возможное в ранней группе только для п.4 Жи-
вотинного могильника (Медведев А.П., 1990), во
2-й пол.VI в. уже составляет характерную особен-
ность обряда. Изменяется тип лепной посуды: вме-
сто сильно профилированных горшков с насечками
по венчику и горшков с наибольшим расширением
в верхней части корпуса (Комар А.В., 2004а, рис.4,
1, 2) появляются горшки с наибольшим расшире-
нием в центральной части тулова, орнаментирован-
ные расчесами или зигзагами по венчику (рис.47,
26, 37). Судя по наконечникам ремешков из п.1 к.1
Большого Токмака (рис.47, 21, 22), обувь все еще
завязывается ремешками, но исчезает традиция
застегивать обувь пряжками. Зато обязательным
для мужчин и женщин становится кожаный пояс
с одной византийской пряжкой (рис.47, 18-20, 27-
29).
Как видим, сходство между памятниками типа
Лихачевки и рассматриваемой группой сводится,
в целом, к общим признакам — ориентировке по-
гребенных и положению скелета. Как показывают
относительно недавние попытки реанимировать
“позднесарматскую” атрибуцию кочевнических
погребений VI-VII вв. на базе тех же признаков
(Васюткин С.М., 1992; Бубенок О.Б., 1997; 2000),
для обоснования генетической преемственности
нужны более веские аргументы, которых в нашем
распоряжении пока, к сожалению, нет. Это дает
нам все основания выделять памятники Северного
Причерноморья горизонта Суханове в отдельный
культурный тип, оставленный кочевническим насе-
лением, родственным носителям типа Лихачевки,
но не тождественным им, что позволяет говорить о
возможности притока новой волны кочевников.
В Нижнем Поволжье памятники горизонта
Суханове на сегодня не известны, и лишь в Вос-
точном Приазовье открыто синхронное (?) погре-
бение в к.1 II Восточно-Малайского могильника
(Лимберис Н.Ю., 1988). Погребение совершено в
подбое в сопровождении лошади, ориентировано
на СЗ; привлекает внимание богатый воинский
инвентарь: инкрустированный меч, пластинчатый
панцирь, сложный лук, серебряный поясной набор.
До полной публикации о датировке и культурной
принадлежности погребения, разумеется, говорить
рано, но уже сейчас заметны резкие отличия под-
356
Рис. 47. Инвентарь погребений 2-й пол.VI - 1-й трети VII в. типа Суханове: 1-17 - п.1 к.З Шелюг, 18,
23-25 - п.2 к.8 Суханове; 19-п.1 к.22 Малой Терновки; 20-22, 26— п.1 к.1 Большого Токмака; 27, 29, 36
— п.З к. 1 Новой Одессы IV; 28, 31-35. 37 — п.4 к. 7 Новой Одессы I; 30 — п.48 Селиште.
Fig. 47. A burial inventory of the 2nd half of the VIth — the 1st third of the VIIth c. Suhanovo type: 1-17
— burial 1 ofShelyug barrow 3, 18. 23-25 - burial 2 of Suhanovo barrow 8; 19 — burial I of Malaya Ternovka
barrow 22; 20-22, 26— burial 1 of Bolshoi Tokmak barrow I; 27, 29, 36—burial 3 ofNovaya Odessa IV barrow
1; 28, 31-35, 37 — burial 4 ofNovaya Odessa I barrow 7; 30 — burial 48 of Selishte.
357
бора инвентаря от северопричерноморских погре-
бений, где, напомним, также известно богатое по-
гребение из Суханове.
Политические связи северопричерноморского
населения, оставившего памятники типа Сухано-
ве, даже несмотря на их немногочисленность, до-
вольно выразительны. Лучше всего представлена
византийская линия в поясных наборах, причем
мужские пояса пока демонстрируют обязательное
наличие пряжек типа “Сучидава”, распространен-
ных в Подунавье у византийских федератов, охра-
нявших лимес, а также у федератов-гепидов. Столь
определенное направление связей для периода 2-й
пол. VI в., когда кутригуры вместе с аварами втор-
гались в византийские земли, а с 576 г в войну с
Византией в Северном Причерноморье вступили и
тюрки, заставляет вспомнить об утигурах, согласно
письменным источникам, достоверно являвших-
ся византийскими союзниками в 30-60-х гг VI в.
в отличие от кутригуров (Прокопий Кесарийский,
1996; Агафий Миринейский, 1996). В 569 г авар-
ский каган утверждал, что уничтожил и кутригу-
ров, и утигуров (Дестунис С., 1860, с.391-392), но
утигуры вновь упоминаются в составе подданных
тюрков в событиях 576 г Судя по тому, что началь-
ствовавший над ними Анагей носил имя последне-
го кагана жуань-жуаней (авар) и командовал при
осаде Боспора войсками “турков” (Дестунис С.,
1860, с.422), речь явно идет не об утигурском вож-
де, а тюркском тудуне. Подчинение утигуров тюр-
ками произошло около 570 г; с этого момента они
потеряли свободу самоуправления, и о их унижен-
ном положении рассказывал византийскому послу
Валентину в 576 г тюркский правитель Турксанф
(Дестунис С., 1860, с.420).
В погребении из Суханове мы действительно
наблюдаем уже яркое смешение двух “политиче-
ских” стилей: византийская пряжка типа “Сучи-
дава” (рис.47, 18) и инкрустированные украшения
стиля Морской Чулёк. На истоки последнего сти-
ля указывают материалы джетыасарских погребе-
ний Восточного Приаралья (Левина Л.М., 1996,
рис.109, 1, 3-6; 119; 148; 149), комплекса из Боро-
вого (Казахстан) (Засецкая И.П., 1975, кат. 13-32),
погребения из Шамши (Чуйская долина) (История
Киргизской ССР, 1984, цветная вклейка), материа-
лы Пенджикента (Распопова В.И., 1980, рис.74, 1-
4), очерчивающие зону расселения западной части
племен Тюркского каганата.
Письменные источники после 576 г больше
ни разу не упоминают об утигурах, а на местах
их расселения в Восточном Приазовье позже упо-
минаются другие булгарские племена - оногуры
и унногундуры. Интересен еще один момент: из
погребений типа Лихачевки больше всего специ-
фических связей с поздней группой обнаруживает
п.4 Животино - сомкнутые (связанные) ноги, со-
суд слева от головы, что сочетается с кавказским
происхождением лощенного гончарного кувшина
из этого погребения (Медведев А.П., 1990, рис.29,
4). Последний предмет несомненно указывает как
минимум на тесные связи погребенного с Прикуба-
ньем, а следовательно, и с утигурами.
Цепочка наблюдений над особенностями па-
мятников типа Суханове (статус федератов Ви-
зантии при наличии украшений стиля I Тюркского
каганата; близость, но не идентичность культу-
ры к предшествующим кутригурским памятни-
кам Северного Причерноморья типа Лихачевки,
из которых показатель сходства выше всего у п 4
Животино с явными “утигурскими” связями) по-
зволяет предположить, что отсутствие упоминаний
утигуров письменными источниками после 576 г
в Восточном Приазовье, где появляются племена
оногуров и унногундуров, связано с переселени-
ем как минимум части утигуров в Северное При-
черноморье.
Следующий хронологический горизонт ко-
чевнических памятников Северного Причерномо-
рья представлен п.1 к.З Шелюг (Кубышев А.И. и
др., 1987). Строгая северная ориентировка скелета,
прямоугольная яма со слегка скругленными углами
и локализация в районе Молочного лимана сбли-
жают погребение с п.1 к.22 Малой Терновки. Но,
наряду с сохранением общих черт обряда группы
Суханове, в п. 1 к.З Шелюг появляются и новые мо-
менты. Прежде всего, это череп и часть конечно-
стей коня, расположенные на одном уровне слева от
тела человека. Канон расположения коня в погребе-
ниях VII в. Северного Причерноморья другой — на
перекрытии ямы или ступеньке подбоя. На одном
уровне с телом погребенного кости коня располо-
жены в восточноприазовской группе погребений:
п.5 к.4 у хут.Крупской, п.2 к.29 Чапаевского, п.З
к.ЗО Калининской (Атавин А.Г., 1996, с.209; табл.1;
4; 12), а в Северном Причерноморье - только в п.1
к.1 Журавлихи (см. нашу публикацию в настоящем
сборнике).
По сравнению с группой Суханове п.1 к.З
Шелюг демонстрирует и несколько другой инвен-
тарь (рис.47,1-17); поясной набор “геральдическо-
го” стиля, серебряные украшения обуви, кресало,
удила, уздечные бляшки. Прямо продолжает тра-
диции предыдущего горизонта только нож с горба-
той спинкой (рис.47,17), остальные предметы ком-
плекса уже находят продолжение в кочевнических
комплексах следующих хронологических горизон-
тов (рис.48), разве только за исключением двущит-
ковых бляшек (рис.48, 31), чья линия эволюции в
двущитковые бляшки горизонта Сивашовки очень
условна, поскольку первым гораздо ближе дву-
частные накладки с вырезами (Гавритухин ИО.,
358
Рис. 48. Схема развития деталей “геральдического” стиля горизонта Шелюг: 1, 6, 9-п.7к.1
Костогрызово; 2, 7-п 2 к 14 Дымовки; 3-п.5 к. 12 Портового, 4-п.1 к.2 Васильевки, 5-п.1 к. 111
Бережновки И; 8 - п. 10 к 4 Калининской; 10 — Арцибашев, 11, 16, 20 Епифанов, 12 — п. 7 к. 1 Бережновки
I; 13-п.7 к.7 Христофоровки, 14, 17 - п.12 к.7 Христофоровки, 15 - п.2 к. 2 Васильевки, 18 —п. 2 к.2
Сивашского; 19, 21 — п.2 к.З Сивашовки; 22-п.2 к. 29 Чапаевского; 23-32 -п.1 к.З Шелюг.
Fig. 48. The scheme of development of the “heraldic” style details of the Shelyug horizon: 1, 6, 9- burial
7 of Kostogryzovo barrow 1; 2, 7- burial 2 ofDymovka barrow 14; 3 - burial 5 ofPortovoie barrow 12; 4
— burial I ofVasilievka barrow 2; 5 — burial 1 of Berezhnovka II barrow 111; 8 —burial 10 of Kalininskaya
barrow 4; 10-Artsybashev. 11, 16, 20- Yepifanov; 12-burial 7 of Berezhnovka I barrow 1; 13-burial 7 of
Hristoforovka barrow 7; 14, 17 - burial 12 of Khnstoforovka barrow 7; 15- burial 2 of Vasilievka barrow 2;
18- burial 2 of Sivashskoie barrow 2; 19, 21 - burial 2 of Sivashovka barrow 3; 22 — burial 2 of Chapaevskoie
barrow 29; 23-32 - burial 1 of Shelyug barrow 3.
Обломский A.M., 1996, рис.35, 21, 27, 29-31). По-
ясной набор из п. 1 к.З Шелюг обладает признака-
ми стиля наборов 2-й пол.VI - рубежа VI-VII вв.
из византийского слоя Садовца в Нижнем Подуна-
вье (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.63,
рис.65, 7-16) и могилы 54 Суук-Су в Крыму (Ай-
бабин А.И., 1990, рис.48, 1-22), дальнейшая линия
развития которых представлена в основном в ле-
состепных славянских кладах (Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, рис.35), а в кочевнических
комплексах редкие двучастные детали известны
только в пп.1 и 2 к.2 Васильевки (рис.48, 4, 15).
На фоне “крымско-кавказских” связей поясных
наборов горизонта Сивашовки пояс из Шелюг не-
сомненно продолжает линию “нижнедунайских”
связей горизонта Суханове. Время формирования
комплекса, судя по пряжке с двумя выступами вме-
сто щитков, обувным обоймам и бляшкам в виде
круга со щитком (рис.48, 23, 29, 30), не ранее нач.
VII в., в то же время двущитковые бляшки (рис.48,
31) в известных нам комплексах - Плевен-Кайлка
(Рашев R, 2004, табл. 109, 15), Сентеш-Лаписто,
Клярафалва В (Balint Cs., 1992, Taf.56, 2-4, 23, 24)
— не выходят за рамки 2-й пол. VI - нач. VII в., что
позволяет ограничить дату комплекса 1-й третью
VII в.
359
На фоне участия в это время булгар в нападе-
ниях на византийские земли в Нижнем Подунавье
наличие погребения с поясом византийского стиля
в Северном Приазовье выглядит несколько стран-
ным, если, конечно, не вспомнить о расска-
зе Никифора о посещении Константинополя
“гуннским” вождем около 619 г (Чичуров И.С.,
1980, с. 159, 168). Прямолинейно связывать эти со-
бытия до открытия новых погребений горизонта
Шелюг в Северном Причерноморье, разумеется,
преждевременно. Остается только надеяться, что
п. 1 к.З Шелюг так же, как и остававшееся долгое
время единственным п. 1 к. 1 Большого Токмака, со
временем “обрастет” собственной группой.
Горизонту Шелюг восточнее Дона также пока
достоверно соответствует лишь одно п.2 к.З Ило-
ватки (Смирнов К.Ф., 1959). Погребение совершено
в подбое, скелет находился в дощатом гробу, ориен-
тирован на СВ. Детали "геральдического” стиля из
этого комплекса находят явное продолжение в ком-
плексах горизонтов Сивашовки и Уч-Тепе (рис.49),
но на их фоне выглядят “архаичными”. “Двурогая”
бляшка из Иловатки (рис.49, 39) явно дериватна
двучастным бляшкам с боковыми вырезами 2-й
пол. VI в из Клярафалвы В (Balint Cs., 1992, Taf.56,
2-4), а поясной наконечник (рис.49,40) выполнен в
тех же пропорциях, что и наконечники из Шелюг
(рис.48,27, 28). Несмотря на хронологическую бли-
зость, наборы из п. 1 к.З Шелюг и п.2 к.З Иловатки
выполнены в различных традициях, репрезентируя
две самостоятельные линии, что не позволяет от-
носить погребения из Шелюг и Иловатки к одной
культурной группе.
В целом же, кочевнические памятники Вос-
точной Европы 1 -й трети VII в. на сегодня наиме-
нее исследованы, поэтому большинство вопросов
их интерпретации остаются открытыми до вве-
дения в научный оборот новых памятников этого
круга.
VI.3. Памятники типа Сивашовки
В предыдущих разделах на конкретных при-
мерах мы попытались дать детальную картину
связей п.2 к.З Сивашовки с другими синхронными
погребениями Восточной Европы, дополненную
параллелями погребений из Сивашского, Косто-
грызово, Малой Терновки и Родионовки. Общие
характеристики этой группы памятников были
даны в работе Р.С.Орлова (Орлов Р.С., 1985) и
диссертационном исследовании А.В.Комара (Ко-
мар О В., 2002а), здесь же мы попытаемся оста-
новиться на некоторых дискуссионных моментах
и на моментах, вызывающих трудности в интер-
претации.
Как показывает пример монографии Р.Ра-
шева (Рашев Р., 2004), не все исследователи раз-
деляют мнение о доминировании в группе Сива-
шовки ориентировки в сектор СВ-В, полагая, что
это лишь отклонение от северной ориентировки.
Снять лишние вопросы помогает рис.50, где мы
разместили погребения с достоверно установлен-
ной ориентировкой. Группа погребений с север-
ной ориентировкой из Северного Причерномо-
рья здесь представлена 5 погребениями в узком
секторе 358-8° и 1 погребением с отклонением в
25°; по одному погребению известно в Восточном
Приазовье (отклонение 2°) и Нижнем Поволжье
(отклонение 0°). “Рубикон отклонения” основной
массы погребений составляет рубеж в 30°. В сек-
торе 30-45° находятся 12 погребений, в т.ч. и само
п.2 к.З Сивашовки, но нетрудно заметить, что 5 из
них принадлежат к нижневолжской группе (Ново-
селки, п.2 к.З Иловатки, п.7 к. 1 Бережновки, п.5
к.9 Бородаевки, п.12 к.1 Верхне-Погромного). В
секторе 45-60° расположены 8 погребений, из ко-
торых одно нижневолжское (п. 1 к. 111 Бережновки
II) и одно восточноприазовское (п.З к.30 Калинин-
ской). В секторе 60-90° представлены 15 погребе-
ний, из которых одно (Зиновьевка) нижневолжское
и 2 восточноприазовской группы (п.6 к. 13 Малаев,
п.10 к.4 Калининской). В секторе 90-135° находят-
ся 8 погребений (плюс, очевидно, п.З к.24 Малой
Терновки), и 1 погребение (п.2 Максимовки) ори-
ентировано с азимутом в 140°. Еще 7 погребений
находятся в секторе 210-315° — это несомненно
погребения с “западной” ориентировкой.
Немногочисленные погребения западного
сектора дают степень отклонения от строго запа-
да +44° на север и +66° на юг. Погребения с до-
стоверно восточной ориентировкой дают показа-
тель отклонения в +50° на юг. Вполне очевидно,
что столь большие смещения объясняются не
ошибками в географическом ориентировании,
а сезонным смещением солнца. Подавляющее
большинство рассмотренных погребений (43)
ориентированы в сектор 30-91°, т.е. на СВ-В, где
находится точка восхода солнца с марта по конец
сентября.
Очень показателен в плане способа ориен-
тирования погребений бескурганный могильник
Рябовка, оставленный, согласно выводам антропо-
логов, родственниками, возможно, членами одной
семьи (Обломский А.М., Терпиловский Р.В., 1993).
Несмотря на то, что холмики погребений были явно
видны на поверхности, и члены семьи даже про-
водили ритуальное вскрытие могил, ориентировка
погребений не одинакова: пп.1 и 2 имеют азимут в
34-35°, а пп.З и 4 в 59 и 65°, т.е. погребения этого
могильника представлены сразу в трех секторах:
30-45°, 45-60°, 60-90°. Подобная картина одно-
360
Рис. 49. Схема развития деталей “геральдического” стиля горизонта Иловатки: 1 -п. 11 к.1
Ковалевки; 2 — п.2 к.5 Родионовки; 3,9 - п.5 к.4 Крупского; 4, 16, 17 —к. 17 Наташино; 5, 8, 18 -
Арцибашев; б, 11 - п.5 к. 12 Портового; 7, 12, 14 -п.1 к.2 Васильевки; 10-п.10 к.4 Калининской; 13 - Уч-
Тепе; 15 — п 6 к. 13 Малаев; 19, 24, 31 - п.11 к.1 Черноморского; 20, 30 — п.2 к.29 Чапаевского; 21 -п.12
к.8Богачевки; 22 -п.12 к.7Христофоровки; 23, 35 -п.З к.5 Виноградного; 25 - “Царский курган"; 26, 29.
32, 33 — п.2 к.З Сивашовки; 27 -п.7 к. 1 Бережновки I; 28 —п.7 к.7 Христофоровки; 34 — Зиновьевка; 36-42
-п.2 к.З Иловатки.
Fig. 49. The scheme of development of the “heraldic” style details of the Ilovatka horizon: 1 — burial 11
of Kovalevka barrow 1; 2- burial 2 of Rodionovka barrow 5; 3, 9- burial 5 of Krupskoie barrow 4: 4, 16. 17
- Natashino barrow 17; 5, 8, 18—Artsybashev; 6, 11 - burial 5 of Portovoie barrow 12; 7, 12, 14 — burial 1 of
Vasilievka barrow 2; 10- burial 10 of Kahninskaya barrow 4; 13 - Uch-Tepe; 15 — burial 6 of Malaiev barrow
13; 19, 24, 31 — burial 11 of Chernomorskoie barrow 1; 20, 30 — burial 2 of Chapaevskoie barrow 29; 21 —
burial 12 of Bogachevka barrow 8; 22 - burial 12 of Khristofbrovka barrow 7; 23, 35 - burial 3 of Vinogradnoie
barrow 5; 25 - “Tsar barrow"; 26, 29, 32, 33 — burial 2 of Sivashovka barrow 3; 27- burial 7 of Berezhnovka I
barrow 1; 28 — burial 7 of Khristoforovka barrow 7; 34 — Zinovievka; 36-42 — burial 2 of Ilovatka barrow 3.
значно свидетельствует об индивидуальном ори-
ентировании каждого из погребений по солнцу, а
также о несомненном единстве принципа ориенти-
ровок всего сектора 30-90°. Отметим, что получен-
ная картина полностью совпадает “по диагонали”
с ориентировкой погребений западного сектора:
максимальные отклонения по линии СВ-ЮЗ со-
ставляют +60, +66°, а по линии СЗ-ЮВ — +55, +50°,
т.е. использовавшийся принцип ориентирования
одинаков.
Подчеркнем еще раз - кочевники всех исто-
рических периодов великолепно ориентировались
по сторонам света, что подтверждает и рассмо-
тренная группа погребений с северной ориенти-
361
/ 42е- п.2 к.З Сивашовки7
/40е- п.12 к.1 Верхне- /
25е- п. 10 к.2 Рисового / Погромного /
/З4°-п. 2к. 22 Аккермен я/
/зК‘-п. 12к. 8 Бога чёвк1у'
/п.4 к.1 П к)бплы1ог</59с- п.З Рябовки
/ 35е- п. 1 Рябовки.
Ti.ll к.1 Ковалёвк-ii/'
'34°- п.2 Рябовки
33е- п.5 к.9
Бородаевки
8е- п.12 к. 13 Рисового
2°- п.1 к.8
( таронпжестеолпевскоп
Г п. 12 к. 1 Дмитровки
358е- п.2 к.5 Родионовки, 0е- п.2 к.2 Сивашского
Новопокровка и. 1 к. 1 Abii.tobckoi о
'54е- п.З к.30
Калининской
>3‘ п.1 к.17 Наташино,
п.1 к.8 Христофоровки
' 50е-п. 11 к.1 s'
Черноморскою, и. 1
п.7 к. 1
Костогрызово
/32с-п.7к.1 7 1- г
/Бережновки/^ |Ц Бережновки Г
/31е- п.2 к.З
/Илона гки
/Кнюсё гкц/
30е- /
'3(3*’ - Романовская
(г
Портовою
'“СВ” к 2 Бе югеркп.
п.2 к. 14. (ымонкп
Айва ювекое
314е- п.З к.5 Заплавки
315'
278”- к.5 Bailor ратного
/30е X
< СВ / 45\
/ <В /
/ /60
274е- п. 1 к. 13 Торофссвкп /
1270'
КЗ
свв
46е- и. 1 к.З
Малой Терновки.
- к.35 Biiiioi раднок
63е- п.6 к. 13 Малаев
65е- п.7 к.” Христофоровки,
и.4 Рябовки
7>7”- п.2 K.F Аджиголя, п.11 к.11 Яблони
68е- и. 10 к.4 Калининской, п. 1 Макспмовкп
/70е- п.16 к. 14 Великой Знаменки
'73е- п.1 и п.2 Васи, тьевки
78е- Зиновьевки
\79°- п.З к. 1 Топнла
\87°- п.2 к.1 Карнаухова
1 89е- Журавлиха
243е- п.7 к.6 Октябрьского
зюз
НВ /
/ЮЮЗ К11ОН
:1(/
901
I “В” - к. 14 Белозерки, Поставмуки
BIOB / 90с_ к.63 Усть-Каменки, п.12 к.7 Христофоровки.
/ U.5 к.4 Крупской
91е- п.5 к.9 Богачевки
222е- Уч-Тепе
107”- п.2 к.29 Чапаевского
180°
236е- п.З к.З Крыловкн
\126е- п.24 Осиповки (Лиман)
140е- п.2 Максимовки\
Рис. 50. Ориентировка кочевнических погребений Восточной Европы 2-й пол. VII - нач.VIII в.
Fig. 50. The orientation of nomads burials of the East Europe of the 2nd half of the VII - the early VIII c.
ровкой, где зафиксированы отклонения в 2-8° и
максимальное в 25°. Предположения же о возмож-
ности стабильной ошибки в определении севера в
30-91 ° лишено любого здравого смысла.
Полученный при анализе основной сектор
ориентировок 30-91° соответствует точке восхода
солнца с конца марта по конец сентября. Это пери-
од весенне-осеннего кочевания, причем основная
масса погребений полупустынных Присивашья и
Северо-Восточного Крыма попадает в наиболее
жаркие периоды июня-июля, когда трава в этих
регионах совершенно выгорает, а большинство
источников воды пересыхает, оставляя лишь со-
леные озера. Ориентировки же в “осенне-зимний”
сектор 90-140° наблюдаем, наоборот, в северной
подзоне степи и лесостепи. Нет ли здесь противо-
речия, особенно учитывая, что степи Северного
Приазовья в теоретических разработках исследо-
ватели традиционно отводят под зимники кочев-
ников (Тортпса 0.0., 1999; Аксенов В.С., Тортика
А.А., 2001, с.196, 197; Рашев Р., 2004, с.91)?
Объяснить эту ситуацию могло бы предполо-
жение, что принцип ориентировки на самом деле
предполагал ориентирование не головой в сторону
восхода солнца, а ногами в сторону его захода. Но,
в таком случае, большинство погребений сивашов-
ского типа должны были быть совершены в самые
холодные месяцы года — декабре-январе, когда ча-
сто даже поиск небольших курганов, не говоря уже
о рытье ямы, составлял немалые трудности. Еще
более определенно этому предположению проти-
воречат погребения из Сивашовки, Сивашского и
Костогрызово, умершие в которых были одеты в
тонкие кожаные летние сапожки и курточки, а не
зимние войлочные чулки и теплые халаты. Также
все скелеты северо-приазовской группы не носят
признаков окоченения — на момент опускания тел
в яму наклонялись головы и ступни, сдвигались
362
руки, слегка поворачивался корпус. Наконец, груп-
па ритуально нарушенных погребений также про-
тиворечит их зимнему вскрытию, поскольку это
было не просто трудно совершить, но и оставило
бы затечные следы в заполнении.
Остается предполагать только другой вариант
- для части рассматриваемой группы кочевников
был характерен комплекс скотоводства именно на
полупустынных и солонцеватых степных грун-
тах, близкий к хозяйственному укладу калмыков
и казахов XVIII в., с соответствующим подбором
пород лошадей и овец, не просто питавшихся, но
и нуждавшихся в силу специфического обмена ве-
ществ в галофитах (Булатов В.Э., 2000; Масанов
Н.Э., 2000). Привычность “сивашовского” скота к
полупустынным климатическим условиям и рас-
тительности объясняет, почему рассматриваемое
население могло находиться в Присивашье летом
в длительный аридный промежуток 598-677 гг,
по ЮЛ.Раунеру и Г.И.Швецу (Раунер Ю.Л., 1981,
табл.1, рис.5; Швец Г.И., 1978, табл.6), в то время
как для чуть более влажного VI в. здесь пока не из-
вестно ни одного погребения типа Лихачевки или
Суханове. Оставаться в узкой полосе северо-за-
падного побережья Азовского моря на протяжении
всего сезона могла только очень ограниченная по
численности группа населения. Количество из-
вестных на сегодня погребений типа Сивашовки
действительно просто мизерно на фоне количества
памятников других исторических эпох. С другой
стороны, их ареал далеко не ограничивается южной
подзоной степи и полупустынями, охватывая даже
лесостепь и демонстрируя при этом интересную
тенденцию преобладания в северной части ареала
сектора 60-140°, т.е. именно “зимней” восточной, а
не “летней” северо-восточной ориентировки. Поче-
му же не срабатывает, казалось бы, столь детально
разработанная с использованием этнографических
и исторических параллелей теоретическая схема
расселения кочевников Приазовья VII в. А.А.Тор-
тики (Торпка О.О., 1999; Аксенов В.С., Тортика
А.А.,2001)?
Очевидно, кроме общих тенденций, в каждом
конкретном случае играла роль и специфика тради-
ций кочевания конкретных племен, конкретных ро-
дов. К примеру, Н.Н.Крадин обратил внимание на
факт отсутствия единой схемы кочевания у монго-
лов и бурятов, придерживающихся разных вариан-
тов перекочевок в зависимости от ландшафта, нали-
чия снежного покрова и продуктивности пастбищ
(Крадин Н.Н., 2000, с. 146; 2002, с.74, 75). Также
очень важна специфика климатических особенно-
стей каждого исторического периода, не учтенная
в работах А.А.Тортики, априори предполагающего
для VII в. тождественность современным условиям
(Торпка О.О., 1999, с. 11).
Последние палеоклиматические и почвовед-
ческие исследования позволили сформировать от-
четливую картину VI-VII вв. как ксеротермальной
аридной фазы суббореального климата с сильной
минерализацией (засолением) почв (Раунер Ю.Л.,
1981; Баранов И.А., 1990, с. 17, 18; Боталов С.Г.,
Гуцалов С.Ю., 2000, с.186-189; Среда обитания
человека..., 2002, с.76-81; Песочина Л.С., 2003,
с. 147-151). Резко континентальный суббореальный
климат эпохи отличался от современного большей
континентальностью: сухое жаркое лето сопро-
вождалось суровой и длинной зимой. Греческие
источники особо отмечают жестокие зимы 609 и
670 гг, когда замерзало море у Босфора (Афиноге-
нов Д.Е., 1999, с.144, 145; Бунинский И.Е., 1963, с.
81). Переход суббореальной эпохи к современному
субатлантическому климату, по Ю.Л.Раунеру, на-
чался только около 750 г, после чего наблюдается
смягчение континентальности климата и уже по-
стоянное возрастание увлажнения (Раунер Ю.Л.,
1981, табл.1). Зимовка в открытой степи VII в., по
сравнению даже с IX-X вв., не говоря уже о пери-
оде формирования климатического оптимума XII-
XVIII вв., отличалась повышенной степенью риска
падежа скота, что несомненно вынуждало кочевни-
ков искать другие варианты.
Монголы Онона в схожей ситуации уходили
на зиму в защищенные от ветра предгорные доли-
ны, а на лето спускались в открытые долины рек;
также долинами рек в основном кочевали и буряты
(Крадин Н.Н., 2000, с.146, 147). А.А.Тортика об-
ратил внимание на именование булгарских племен
2-й пол.VII в. в "Армянской географии” по назва-
нием рек, закономерно предположив, что это отра-
жает привязку их ареала к бассейнам рек (Торпка
О.О., 1999, с. 10). В свете же этнографических па-
раллелей возможно и более буквальное понимание
данной ситуации как отражение системы кочевания
именно долинами рек. Чем объяснялась рациональ-
ность такой системы для Северного Причерномо-
рья VII в.? Ответ, на наш взгляд, подсказывают ре-
кордно суровые зимы 609 и 670 гг, явно связаные с
затяжным аридным периодом 598-677 гг, поскольку
годы повышенной солнечной активности всегда со-
провождались более холодными зимами (Абросов
В.Н., 1996). В случае малоснежности трава в такие
зимы покрывалась прочной ледяной коркой или
вовсе вымерзала; а при более снежных зимах ее
добывание превращалось в сложную задачу, осо-
бенно если процент лошадей в стадах был невы-
соким. Еще один момент: привыкшие в исходном
регионе миграции к условиям аридных степей и
полупустынь “сивашовские” лошади вообще мог-
ли не уметь тебеневать, и на развитие этих навы-
ков, несомненно, ушли бы годы. Выходом в таких
ситуациях было использование потенциала низких
363
заболоченных участков пойм рек, где основу кор-
мовой базы составляли морозоустойчивые камыш
и рогоз, добываемые овцами и лошадьми без те-
беневки. Вероятно, этим и объяснялось столь глу-
бокое проникновение кочевников в лесостепь, где
зафиксированы в основном осенне-зимние показа-
тели ориентировки.
Вариант постоянного проживания кочевников
в Приазовье и Присивашье также возможен, ведь и
здесь возле заливов располагались богатые плавни.
Но в таком случае крайнюю редкость погребений с
“зимней” восточной ориентировкой следует объяс-
нять через другую модель, например, наземные по-
гребения, характерные для тюркских народов Си-
бири (Алексеев Н.А., 1980, с. 177-224). Ближе всего
здесь параллель с тюрками-тофаларами, практико-
вавшими летом обряд ингумации с восточной ори-
ентировкой, а зимой сооружавшими небольшие на-
земные срубы (Алексеев Н.А., 1980, с.216). Но этой
версии, в свою очередь, противоречит наличие по-
гребений как с “весенне-осенней”, так и “зимней”
(п.2 к.29 Чапаевского) ориентировкой в Восточном
Приазовье.
Как видим, имеющихся в нашем распоряже-
нии археологических материалов на сегодня, не-
сомненно, мало для того, чтобы решить проблему
маршрутов кочевания населения, оставившего па-
мятники типа Сивашовки, тем не менее они не про-
сто позволяют, а, скорее, даже заставляют, наконец,
перевести проблему из чисто теоретической сферы
в сферу анализа конкретных археологических ре-
алий.
Выделяются ли какие-либо закономерности
ориентировки памятников сивашовского типа по
признаку хронологии? Здесь наблюдается только
два значимых факта. Из учтенных 7 погребений с
западной ориентировкой 5 датируется нач.УШ в.
и только 2 (п.З к.5 Виноградного и Уч-Тепе) - VII
в., указывая на явную тенденцию смены обряда
в нач.УШ в. или же, что гораздо более вероятно,
на приток нового населения — носителей, оста-
вивших памятники типа Соколовской балки. Не-
сколько другая ситуация в Восточном Приазовье:
из 6 учтенных погребений 5 захоронений VII в.
ориентированы в секторе 54-107° , т.е. на восток,
и лишь п. 1 к.8 Старонижестеблиевской нач.УШ в.
ориентировано строго на север. Последнее заметно
отличается и по другим признакам обряда: кости
лошади и жертвенная пища расположены справа, а
не слева от умершего, присутствует гончарный со-
суд (Атавин А.Г., 1996, с.231; табл.23). Интересно,
что именно эти “нетипичные” признаки - строгая
северная ориентировка, жертвенная пища и гон-
чарный кувшин слева от головы — мы наблюдали
в булгарских погребениях VI в. типа Лихачевки и
Суханове Северного Причерноморья, а в VIII-IX вв.
северная ориентировка характерна для могиль-
ников Болгарии, где находим и аналогичное рас-
положение костей лошади справа от скелета - п.ЗЗ
Нови Пазар (Станчев Ст., Иванов Ст., 1958, обр.8).
Эти факты заставляют с полной серьезностью от-
нестись к информации конца VII в. пространной
редакции “Армянской географии”, располагающей
к северу от р.Кубани народ “Огхондор Блкар - при-
шельцы” (Патканов К., 1883, с.29), т.е. указывая на
появления в Восточном Приазовье новой группы
булгар - унногундуров, проживавших до конфлик-
та с хазарами где-то в другом месте.
В Северном Причерноморье группа погребе-
ний с северной ориентировкой менее выразитель-
на. Ее главное отличие от других погребений за-
ключается именно в меридиональной ориентиров-
ке, а хронологически погребения распадаются на 2
группы: п.2 к.2 Сивашского, п.12 к.1 Дмитровки,
п.10 к.2 и п.12 к.13 Рисового принадлежат к гори-
зонту Сивашовки, тогда как п.2 к.5 Родионовки и
Новопокровка - к горизонту Уч-Тепе. Как видим,
эти погребения синхронны основной массе памят-
ников типа Сивашовки и составляют лишь примесь
внутри крымской и североприазовской групп, тог-
да как к западу от Днепра, а также в целом в цен-
тральной и северной подзонах степи и в лесостепи
погребений с северной ориентировкой нет. Близкая
ситуация и в Нижнем Поволжье - единственное
погребение с северной ориентировкой из к.1 Ави-
ловского не имеет достаточных признаков для его
выделения из группы по хронологии. Похоже, речь
идет об органической примеси населения этой тра-
диции в составе “сивашовцев”.
В VI-VII вв. меридиональная ориентировка
была характерной для булгарских памятников Се-
верного Причерноморья, для кочевников Приура-
лья (Мажитов Н.А., 1981) и курганов Восточного
Приаралья (Левина Л.М., 1996) - это зона прожи-
вания племен западнотюркских диалектных групп,
вполне возможно, общего происхождения, но несо-
мненно различавшихся по племенной принадлеж-
ности и по особенностям материальной культуры.
Но этот кочевнический массив не был единым, по-
скольку в степях Южного Приуралья и Казахстана
в V-VII вв. доминировала другая обрядовая группа
с преобладанием восточной ориентировки (Бота-
лов С.Г., 2003, с. 124). Как уже отмечалось выше,
наиболее ранние погребения с северной ориенти-
ровкой из п.2 к.2 Сивашского, п.12 к. 13 Рисового
и к.1 Авиловского выделяются из обшей группы
наличием луков с длинными рукоятями, характер-
ными для культуры Восточного Приаралья. В этом
же регионе находим аналогии железным пряжкам
с фиксаторами на язычках из Сивашского и редкой
детали - использованию кольца для стрельбы. На
фоне памятников типа Суханове и Иловатки эта
364
группа отличается также наличием “шкуры” коня
выше тела умершего, гробовища-колоды. В Север-
ном Причерноморье интересным фактом является
высокий процент сомкнутых (или связанных) ног
погребенных с северной ориентировкой (4 погре-
бения из 6 - п.10 к.2 и п.12 к. 13 Рисового, п.12
Дмитровки, Новопокровка; п.2 к.5 Родионовки
разрушено, а в п.2 к.2 Сивашского не исключено
первоначальное сведение ног в коленях), тогда как
в группе причерноморских погребений с ориенти-
ровкой на СВ-В достоверных случаев связывания
ног только один - п. 11 к. 1 Ковалевки Выше этот
процент в Восточном Приазовье - здесь ноги сом-
кнуты как в погребении с северной ориентировкой
(п.1 к.8 Старонижестеблиевской), так и в п.З к.ЗО
Калининской и п.6 к. 13 Малаев с восточной ориен-
тировкой. Как видим, с одной стороны, погребения
с северной ориентировкой обнаруживают явные
новые “восточные” черты в инвентаре, означающие
прилив новых традиций и, возможно, населения, с
другой стороны, они очень схожи по обряду с пред-
шествующими памятниками типа Суханове.
Возможна ли прямая комплексная эволюция
памятников типа Суханове в сивашовский тип? В
оценке этой гипотезы мы сталкиваемся с первой
же проблемой при сравнении количества извест-
ных памятников горизонтов Шелюг и Сивашовки,
свидетельствующего о резком “демографическом”
взрыве на этапе Сивашовки. Гипотезу “взрыва”,
впрочем, позволяют “остудить” сравнительные
данные географии распространения памятников и
погребального обряда. В Северном Причерноморье
группа из 3 погребений с северной ориентировкой,
со связанными ногами и без сопроводительного по-
гребения лошади сосредоточена в узкой полосе Се-
веро-Восточного Крыма, а 2 других “меридиональ-
ных” погребения (Сивашское и Родионовка) - в
Северо-Западном Приазовье. Еще один “выплеск”
традиций предыдущего этапа в виде п.12 к.1 Дми-
тровки с северной ориентировкой и связанных ног
из п.11 к.1 Ковалевки мы наблюдаем в Побужье.
Контурно эти погребения намечают зону распро-
странения памятников типа Суханове, причем их
количественное соотношение равно (рис. 1). Основ-
ную же массу погребений типа Сивашовки в этих
регионах составляют погребения с ориентировкой
на СВ-В, которая как бы накладывается “поверх”
рассмотренной группы, но на самом деле синхрон-
на ей. Эта группа населения не только проникает
в Приазовье, Крым, Побужье, но и распространя-
ется на север - в северную подзону степи и даже в
правобережную и левобережную лесостепь (Комар
О.В., 2002а; см. также: Комар А.В. “Перещепин-
ский комплекс...” в настоящем сборнике, рис.1).
Горизонт Сивашовки приносит в Северное
Причерноморье не только широтную ориенти-
ровку (СВ-В и 3), но и целый ряд других новых
признаков. К признаку I - ориентировка на СВ-В
— добавляется и смена правой стороны, с которой
преимущественно опускали тело в погребальные
ямы на этапе Суханово, на левую. Исключения
- погребения из Новопокровки, п. 12 к. 1 Дмитров-
ки и п.1 к.8 Старонижестеблиевской - все с север-
ной ориентировкой, и лишь п.4 к. 1 Изобильного
ориентировано на СВ. Признак II - в погребени-
ях массово появляются целые скелеты и отдель-
ные части коней, а также предметы снаряжения
коня. Показательно, что костей коня не было и в
савирском могильнике Чир-Юрт VII - нач.VIII в.
в Дагестане (Магомедов М.Г., 1977; 1983), но на
позднем этапе и здесь в курганах появляются пред-
меты снаряжения коня. Похоже, за исключением
поволжских памятников типа Шипово, продолжа-
ющих традиции гуннского времени, и пока не со-
всем ясного по дате и культурной принадлежности
к. 1 II Восточно-Малайского могильника, традиция
погребения с конем не была характерной для вос-
точноевропейских кочевнических племен VI в.,
распространяясь только в нач.VII в. Признак III
- смена дощатых гробов-рам на легкие решетча-
тые или лубовые гробовища, закрытые дощатые
гробы с наличием перекрытия и дна из досок (а не
только сторон), и на тяжелые гробы-колоды. При-
знак IV - смена сомкнутого положения ног (воз-
можно, связывания) на свободное, появление вза-
мен случаев связывания рук умершего, а также бо-
лее радикального обряда “обезвреживания” путем
вскрытия могилы и нарушения скелета. Признак
V - расположение жертвенной пищи в основном
слева от головы умершего и преобладание укладки
немясных частей туш баранов, вплоть до символи-
ческого заменителя в виде одной шкуры (голова и
конечности). Признак VI - замена “федератских”
византийских поясов на оригинальный кочевниче-
ский тип наборного рангового пояса. Признак VII
- изменение способа орнаментации лепной посу-
ды расчесами и линиями на защипы по венчику.
Признак VIII - появление в погребениях комплек-
са вооружения: сложного лука и стрел, мечей, бое-
вых ножей. Признак IX - изменение типов желез-
ных предметов: ножей с горбатой спинкой на ножи
с прямой спинкой и кривые; овальных кресал на
калачевидные; появление “архаичных” железных
язычков пряжек с фиксаторами на заднем конце.
Признак X - появление берестяных тисненых пред-
метов и ремесленных навыков обработки бересты
и луба. Признак XI - появление группы предметов
центральноазиатского происхождения: колчанов
с расширенным карманом, седел тюркского типа,
деревянных блюд-столиков, кресал с пряжкой для
подвешивания к ремню, тупых деревянных нако-
нечников стрел; а также группы предметов с вос-
365
точноприаральскими параллелями - уже упомяну-
тые сложные луки “авиловского” типа, железные
пряжки с язычком с упором, зеркала с ручкой, ко-
стяные кочедыки.
Признаки VI и VIII отражают, прежде всего,
изменения социально-политические - формиро-
вание военизированного общества с развитой со-
циальной и ранговой стратификацией. Тенденции
развития поясных деталей восточноевропейских
кочевников 2-й пол.VI — 1-й трети VII в. довольно
очевидно указывают на заимствованный характер
наборных поясных комплектов “геральдического”
стиля. Население, оставившее памятники суханов-
ского типа, под влиянием моды нижнедунайских
федератов 3-й четв.VI в. не носило наборных по-
ясов до конца VI в., и только на рубеже VI-VII вв.
или в 1 -й четв.VII в. к нему проникает уже разви-
тая в другой (провинциальновизантийской) куль-
турной среде традиция наборного пояса со свиса-
ющими ремешками горизонта Садовец-Шелюги,
причем именно этот стиль поясов с двучастными
накладками у кочевников VII в. так и не прижился.
Другую — “поволжско-приуральскую” линию раз-
вития наборов “геральдического” стиля наблюда-
ем в Иловатке. Проникновение этого стиля поясов к
кочевникам также произошло на рубеже VI-VII вв.,
т.е. довольно поздно, когда в других культурах на-
борные пояса уже активно использовались. Эта
линия с щитовидными и “двурогими” бляшками
стала в степи VII в. доминирующей, как мы уже
подчеркивали выше, благодаря ранговой нагрузке
щитовидных бляшек. Блягоприятствовало такой
ситуации, вероятно, все то же ранговое значение
щитовидных бляшек в воинских поясах византий-
ских федератов 2-й пол.VI - I -й пол.VII в. Подуна-
вья и Крыма (Плевен-Кайлка, п.1 с.74 Лучистого,
мог. 1867 г Керчи, склеп 449 Скалистого), а с дру-
гой стороны - появление щитовидных бляшек с
прорезью внизу в составе китайских служебных
поясов династии Тан (Balint Cs., 1992, Taf.2, 2), с
которыми А.К.Амброз связывал и происхождение
европейских поясов с псевдопряжками. Учитывая,
что к 30-м гг VII в. кочевники Восточной Европы
все еще находились под культурным влиянием со-
юзника Византии и Китая — Западнотюркского ка-
ганата, отдельные “отголоски” влияния Китая не
следует полностью отрицать. Создание же на эта-
пе Сивашовки собственного кочевнического типа
рангового пояса с использованием щитовидных
бляшек византийского облика и золотых наборов с
грануляцией сасанидского облика следует рассма-
тривать как амбициозную попытку возвести себя
в ранг мощнейших государственных образований
Евразии - Византии, Персии, Китая, предприня-
тую новым политическим образованием кочевни-
ков Восточной Европы.
Признаки VII и IX могут отражать не толь-
ко культурные, но и хронологические изменения.
Признак X малопоказателен в силу плохой сохран-
ности органики в погребениях. Признак XI отра-
жает несомненный приток в Европу в cep.VII в.
нового “восточного” населения, под политическим
и культурным влиянием которого находилось насе-
ление, оставившее памятники сивашовского типа.
И только группа признаков I-V указывают на не-
сомненную смену культурного типа, связанную с
притоком нового населения с другими культурны-
ми традициями.
На этапе Сивашовки носители нового культур-
ного типа проникают в Северное Причерноморье,
Нижнее Подонье и Восточное Приазовье. Несколь-
ко иная ситуация вырисовывается в Нижнем Повол-
жье, где по сравнению с горизонтом Иловатки изме-
нений гораздо меньше. Так, ориентировка большин-
ства погребений горизонтов Сивашовки и Уч-Тепе
здесь осталась такой же - в сектор 30-60° (признак
I). Руки погребенного из п.2 к.З Иловатки прижаты к
тазу, ноги нарушены (признак IV); дощатый закры-
тый деревянный гроб находит аналогии в п.12 к. 8
Богачевки горизонта Сивашовки (признак III). Пояс
из Иловатки вмещает щитовидную и “двурогую”
бляшки, находящие развитие в следующих горизон-
тах (рис.49) (признак VI). Боевой нож с Р-образны-
ми скобами, подвешенный горизонтально спереди
на поясе, указывает на несомненно среднеазиатский
способ его ношения (признак XI). Эти наблюдения
позволяют предположить, что население саратовско-
го Поволжья на этапе Сивашовки осталось в целом
прежним, хотя и подверглось новой волне культур-
ного влияния со стороны “сивашовцев”.
Вопрос “миграции” или “эволюции под
внешним влиянием” для времени эпохи Велико-
го переселения народов выглядит почти ритори-
ческим - рассчитывать на обнаружение прямой
генетической линии кочевнических памятников
восточноевропейской степи этого периода доволь-
но проблематично. Но оценить степень миграции,
направление связей каждой из вновь появившихся
культурных групп вполне реально. Обратим вни-
мание на вещевые наборы памятников типа Лиха-
чевки, Суханове, Сивашовки.
Из характеристики комплексов типа Лиха-
чевки (Комар А.В., 2004а) устанавливаются связи
появившегося населения с Поволжьем, а по сереж-
кам с ребристым утолшением — и более дальние, с
Восточным Приаральем. В целом же облик культу-
ры уже вполне “европеоидный”, т.е. это население
мигрировало не далее как из зоны Заволжья - При-
уралья и очень быстро включилось в орбиту евро-
пейских ремесленных и культурных связей.
Памятники типа Суханове отображают еще
более тесную связь с европейскими традициями
366
— до момента миграции в Северное Причерномо-
рье это население уже поддерживало тесные кон-
такты с нижнедунайскими провинциями Византии,
и лишь на позднем этапе в их составе появились
предметы среднеазиатского ювелирного стиля, от-
ражающие включение этой группы населения в
зону “престижной моды” I Тюркского каганата.
На этапе Сивашовки мы наблюдаем продол-
жение выразительных византийских связей в типах
пряжек и отдельных поясных деталях рядового на-
селения, но целый ряд прямых параллелей с куль-
турой населения Восточного Приаралья и тюркско-
го населения Алтая указывают на несомненный но-
вый культурный импульс из этого региона, связан-
ный с притоком в Европу новой группы тюркского
населения из Средней Азии. В предметах женских
украшений со вставками продолжается тот же
тюркский стиль круга Морской Чулёк — Глодосы,
а вот мужские пояса с грануляцией обнаруживают
не только выразительные параллели в оформлении
сасанидских поясов и оружия этого времени (Balint
Cs., 1978, fig.4; 8; 14; 1992, Taf.4; Орлов P.C., Расса-
макин Ю.Я., 1996; Комар О.В., 20006), но и прямые
свидетельства контактов, о чем говорят бляшка
узды из п.З к.5 Виноградного с пехлевийской над-
писью (Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.З,
6) и перстень с пехлевийской надписью из Уч-Тепе
(Иессен А.А., 1965, рис.34). По сравнению с по-
гребениями типа Лихачевки и Суханове, это насе-
ление обладало гораздо более выраженными “вос-
точными” чертами, а вещевой набор комплексов
сивашовского типа акцентирует внимание на трех
главных осях культурных контактов: среднеазиат-
ские тюрки, сасанидский Иран и Византия.
Откуда появилось “сивашовское” население,
быстро занявшее на этапе Сивашовки ([post] 643
— [post] 669 г) столь обширные пространства степей
Восточной Европы? Вполне очевидно, что истоки
этой группы вряд ли восходят к небольшой груп-
пе погребений с восточной ориентировкой типа
Суханове из региона Поднестровья - Побужья. В
VI-VII в. погребения с восточной ориентировкой в
сопровождении шкуры коня доминируют только в
одном регионе — Южном Приуралье (Боталов С.Г.,
Гуцалов С.Ю., 2000; Боталов С.Г., 2003). Близкие
тюркские погребения, но уже в основном с целым
скелетом коня известны и в зоне расселения племен
Западнотюркского каганата у р.Чу и Иссык-Куля
(Шер Я.А., 1963; Абетеков А.К., 1967), в Средней
Азии и Казахстане (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г.,
1994; Нурмуханбетов Б., 1969). На Алтае погребе-
ния с восточной ориентировкой и целым скелетом
коня характерны для памятников берельского типа
(V - 1-я пол.У! в.) (Гаврилова А.А., 1965; Савинов
Д.Г., 1984). Позже восточная ориентировка здесь
отмечена в памятниках катандинского (в основном
VIII в.) и курайского типов (IX-X вв.), а погребения
VI-VII вв. с такой ориентировкой открыты в основ-
ном на Западном Алтае (Гилёво VIII) (Гаврилова
А.А., 1965; Савинов Д.Г., 1982; Кляшторный С.Г.,
Савинов Д.Г., 1994). В Туве к этому типу принад-
лежит погребение VI в. из Улуг-Хорума, позволив-
шее Д.Г.Савинову отнести к VI-VII вв. всю группу
тувинских погребений с восточной ориентировкой
(Грач В.А., 1982; Савинов Д.Г, 1984). В целом же,
по мнению Д.Г.Савинова, единство обряда и веще-
вого набора территориально отдаленных тюркских
памятников VI-VII вв. связано с распространением
одной группы населения - носителей этих куль-
турных традиций. Исходную точку миграции ис-
следователь связывает с Алтаем, а само население
— с тюрко-телесскими племенами I Тюркского ка-
ганата, поскольку, согласно китайским источникам,
“тупзюэсцы их силами геройствовали в пустынях
севера” (Савинов Д.Г, 1984; Кляшторный С.Г., Са-
винов Д.Г, 1994). Также с военной активностью I
Тюркского каганата связывает появление подобных
погребений в Южном Приуралье и С.Г.Боталов
(Боталов С.Г., Гуцалов С.Ю., 2000; Боталов С.Г.,
2003).
Суммируя изложенные наблюдения, можно
заключить, что появление носителей, оставивших
памятники типа Сивашовки, в Восточной Европе,
скорее всего, было связано с “миграционной поли-
тикой” I Тюркского каганата или, скорее Западно-
тюркского. К 1 -й трети VII в. это население долж-
но было проживать где-то к востоку от Волги, но
явные культурные контакты с Ираном, Византией,
Восточным Приаральем и алтайскими тюрками за-
ставляют искать такой исходный регион, который
удовлетворял бы ситуации соседства. Другой вари-
ант объяснения сводится к принадлежности “сива-
шовцев” к крупному политическому образованию,
контактировавшему в одинаковой степени со всеми
перечисленными регионами и государствами.
Последний вариант несомненно выводит нас
на проблему соотношения памятников типа Си-
вашовки и памятников круга Перещепины, выде-
ленных А.В.Комаром по признаку обряда в ком-
плексы келегейского типа (см. Комар А.В. “Пере-
щепинский комплекс...” в настоящем сборнике).
Разница в имущественном положении уже сама
по себе вызывает сомнения в том, что памятники
круга Перещепины могут являться самостоятель-
ной “сверхбогатой” культурной группой, детально
же рассмотренные выше вопросы хронологиче-
ского соотношения комплексов сивашовского типа
с Перещепиной позволяют уверенно утверждать
синхронность существования двух субкультур: ря-
дового населения (погребения сивашовского типа)
и высшей знати (комплексы келегейского типа).
Комплексы келегейского типа распадаются на три
367
хронологических горизонта: горизонт Макуховки,
соответствующий горизонту Сивашовки ([post] 643
- [post] 669 г), горизонт Келегеев, соответствующий
горизонту Уч-Тепе ([post] 669 - [post] 698 гг), и го-
ризонт Романовской (Вознесенки), соответствую-
щий фазе 1 горизонта Шиловки ([post] 698 - около
725 гг). Первые два горизонта отражают период ак-
тивного существования памятников типа Сивашов-
ки, тогда как на этапе Шиловки фазы 1 в Северном
Причерноморье фиксируются только два погребе-
ния с ориентировкой на СВ-В - п. 11 к. 11 Яблони
и к.63 Усть-Каменки, зато возрастает доля погре-
бений с западной ориентировкой. Следовательно,
“сивашовское” население проживало в Северном
Причерноморье в основном во 2-й пол.УП - нач.
VIII в., синхронно собственникам богатейших ком-
плексов из Перещепины. Глодос, Вознесенки.
Политические связи рядовых подкурганных
погребений с комплексами келегейского типа мар-
кируют и находки золотых византийских монет. В
п.24 Осиповки находился солид Ираклия и Ираклия
Константина 613-629 гг (Беляев О.С., Молодчикова
I.O., 1978, рис.2, 4), подражание которому было в
Келегеях; в погребении из Печеной найден анало-
гичный перещепинским солид Ираклия и Ираклия
Константина 629-632 гг (Гошкевич В.И., 1903, с.29;
Залесская В.Н. и др., 1997, с.28); в разрушенном
кургане из Екатеринославской губернии (Голенко
К.В., 1956) находились отливки с двадцатикарат-
ного солида Константа II выпуска 643-646 гг, ана-
логичного солидам из Перещепины и Новых Сан-
жар; солид Константа II выпуска 646-651 гг найден
в погребении из Журавлихи (Crpixap М.М., 1992,
с. 197). Показателен еще один момент: погребения
из Журавлихи и Осиповки расположены в лесосте-
пи так же, как и группа комплексов высшей знати:
Перещепина, Новые Санжары, Макуховка, Глодо-
сы. Наряду с погребениями из Поставмук, Рябовки,
Арцибашева, Березовки, Белой Церкви, Геленовки,
эти комплексы отражают глубокое вторжение ко-
чевников в лесостепь, вызвавшее массовое выпа-
дение “антских” кладов (Артамонов М.И., 1990;
20026; Щеглова О.А., 1990).
Как показывает анализ вещевого набора и
элементов обряда комплексов высшей знати (см.
Комар А.В. “Перещепинский комплекс...” в на-
стоящем сборнике), культура представителей этого
социального уровня в целом отражает тот же круг
культурных и политических контактов, что и куль-
тура комплексов сивашовского типа - Византия,
Иран, Согд, алтайские тюрки. Но “восточная” или
“центральноазиатская” составляющая в них выра-
жена гораздо ярче, что заставило еще А.И.Семено-
ва поднять вопрос о наличии в Восточной Европе
археологических следов тюрков (Семенов А.И.,
1988). То же впечатление при анализе п.З к.5 Вино-
градного возникло у Р.С.Орлова и Ю.Я.Рассамаки-
на (Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996); а А.В.Ко-
мар пришел к выводу об этнической и культурной
двукомпонентности рассматриваемого населения,
включавшего тюркский (“центральноазиатский”)
компонент, наиболее выразительно представлен-
ный в комплексах высшей знати, и “тюрко-телес-
ский” компонент, в основном в виде рядового на-
селения и многочисленной родовой знати.
Прослеженная на примере поясных наборов
четкая ранговая система стратификации общества
указывает на несомненно развитые традиции госу-
дарственного управления. В этой системе отличие
культуры высшей знати, имеющей, согласно пред-
ставлениям древних тюрков, “божественное проис-
хождение”, полностью отвечало государственной
“имперской” идеологии. Древнетюркские Бугут-
ская надпись (около 581 г) и более поздние надписи
в честь Бильге-кагана и Кюль-тегина (735 и 732 гг)
устами представителей каганской семьи деклари-
руют идею божественного происхождения самой
государственной власти и социальной структуры
Тюркских каганатов, объявляя их основой един-
ства народа и государства (Кляшторный С.Г., 2003,
с.491-494).
На сегодняшний день есть все основания
утверждать, что памятники сивашовского типа
представляют собой лишь компонент общей го-
сударственной культуры, включавшей комплексы
различного социального уровня. Название этой
культуры - “перещепинская” - было предложено
классиком отечественной номадистики М.И.Ар-
тамоновым еще в 1975 г (Артамонов М.И., 20026)
и поддержано А.И.Айбабиным, С.А.Плетневой,
Е.В.Кругловым, А.В.Комаром. Подразумевать же
под термином “памятники сивашовского типа” сле-
дует общий пласт довольно разнообразной культу-
ры рядового населения перещепинской культуры,
для которого характерен обряд ингумации в вытя-
нутом на спине положении с ориентировкой в вос-
точном секторе, часто в сопровождении погребения
костями коня. На сегодня термин “сивашовский
тип” потерял свое локальное значение, посколь-
ку региональные отличия восточноприазовской и
нижневолжской групп не настолько значительны,
чтобы заслуживать выделение в отдельные типы.
Невозможно вложить в этот термин и жесткое об-
рядовое значение, поскольку в группе встречаются
впускные, основные подкурганные и бескурганные
погребения; подбои, “полуподбои”, простые ямы,
ямы с заплечиками и катакомбы; рамчатые, доща-
тые, лубяные гробовища и гробы-колоды; связан-
ные руки и связанные ноги умерших; “шкура” (рас-
тянутая, сложенная, набитая в чучело), часть или
целая туша коня; “мясные”, “немяспые” и “комби-
нированные” части овцы; керамические сосуды и
368
деревянные блюда и т,д. Разнообразие признаков
погребального обряда и их комбинаций не позво-
ляют считать обряд унифицированным, а следо-
вательно, не существует “эталонных” комплексов.
Вполне очевидно, что речь идет именно о субкуль-
туре кочевников одного хронологического и соци-
ального срезов, объединенных в рамках одного по-
литического образования.
Идентификация кочевнического политиче-
ского объединения, оставившего памятники пере-
щепинской культуры, на сегодня сводится к двум
основным версиям: “булгарской” и “хазарской”,
наверное, символично разделяемым двумя соавто-
рами настоящей работы, соответственно, Р.С.Ор-
ловым и А.В.Комаром. Обе версии имеют свои
основания, свою логику, свои сильные и слабые
стороны. Но главное, сторонники существования
в Восточной Европе сер.VII в. независимых госу-
дарственных объединений кочевников - “Великой
Булгарии” и Хазарского каганата - просто обрече-
ны обращаться в своих исследованиях к памятни-
кам перещепинской культуры, поскольку другой
группы археологических памятников восточноев-
ропейских кочевников этого времени не существу-
ет. Мы надеемся, что толерантность рассмотрения
проблемы в настоящей работе позволит перевести
уже традиционно сложившееся историографиче-
ское “непримиримое противостояние” концепций
в более продуктивное русло обсуждения реальных
фактов, реальных научных вопросов, а не автор-
ских дедуктивных конструкций.
Начнем с первой версии о соответствии пере-
щепинской культуры объединению вождя унногун-
дуров Куврата “Большой (Великой) Булгарии”, но
попытавшись рассмотреть не общеисторические
гипотезы, а пока мало разработанный вопрос исто-
рической судьбы “сивашовского” населения.
Согласно гипотезе Д.Димитрова и Р.Рашева,
рядовое население перещепинской культуры, отож-
дествляемое с одним из булгарских племен: кутри-
гурами, утигурами или унногундурами, не позднее
680 г должно было ожидать переселение в Болга-
рию, остатки же булгарского населения могли лока-
лизироваться в Прикубанье под предводительством
Батбаяна. Другую версию предлагают Г.И.Матвее-
ва, А.В.Богачев, Р.С.Багаутдинов и Д.А.Сташенков,
предполагающие миграцию булгар-“сивашовцев”,
не тождественных ни унногундурам, ни волжским
булгарам, в самарское Поволжье.
Рассмотренная нами картина эволюции ма-
териальной культуры кочевнического населения
степей Северного Причерноморья VI-VII вв. по-
зволила отождествить с кутригурами и утигурами
памятники типа Лихачевки и типа Суханове, нахо-
дящие пока реальное продолжение в горизонте Си-
вашовки лишь в небольшой “группе Рисового”, т.е.
как возможные включения в состав “сивашовцев”
отдельных этнических групп “сухановского” про-
исхождения. В середине или 2-й пол.VII в. степи
Северного Причерноморья и Восточного Приазо-
вья занимает новая группа населения — “сивашов-
цы”, которые становятся доминирующим кочевым
этносом Восточной Европы на протяжении всей 2-й
пол.VII в. Погребение 5 к.Ш Мадары более чем
прозрачно указывает, что до переселения в Болга-
рию унногундуры Аспаруха принадлежали к куль-
турному кругу перещепинской культуры, но погре-
бальный обряд и довольно определенные черты об-
ряда праболгарских могильников Болгарии VIII-IX
вв. характеризируют унногундуров как носителей
северной ориентировки, для которых было харак-
терно расположение целой или частей лошади в
погребении справа от человека. Этот обряд наблю-
даем в нач.\ЧП в. и в п.1 к.8 Старонижестеблиев-
ской в Прикубанье, где, согласно “Армянской гео-
графии”, появляются в это время “Огхондор Блкар
- пришельцы” (Патканов К., 1883, с.29). В сер.VIII в.
в Прикубанье возникает могильник Казазово,
погребения которого ориентированы на СЗ-С
и В-ЮВ, возможно, отражая смешение двух
групп населения, известных в Восточном При-
азовье в кон.VII - нач.VIII в., причем у многих по-
гребенных ноги перекрещены (очевидно, связаны)
(Тарабанов В.А., 1983).
И в п.1 к.8 Старонижестеблиевской, и в мо-
гильнике Казазово сопровождающая погребения
посуда гончарная. Это же касается и праболгарских
могильников Болгарии VIII-IX вв., где известен це-
лый ряд типов посуды “салтовской” традиции (Дон-
чева-Петкова Л., 1977, с.53-67, 70, 71, 78, 79; Fied-
ler U., 1992, Abb.26-30), вызвавшей закономерное
предположение, что унногундуры Аспаруха при-
несли ее в Болгарию с Северного Кавказа (Флёров
В.С., 1983, с.105-107; Ангелова С., Дончева-Пет-
кова Л., 1990, с.63-67). Показательно в этом плане,
что гончарный кувшин найден даже в кутригуро-
утигурском п.4 Животино 1-й пол.VI в. (Медведев
А.П., 1990, рис.29, 4), в то время как в погребениях
сивашовского типа представлены только лепные
горшки и кувшины.
Сравнивая погребальный обряд и традиции
унногундуров koh.VII - VIII в. с “сивашовцами”,
мы фиксируем их несомненное различие, никак не
позволяющее провести возможность прямой гене-
тической связи. Совершенно другая ситуация воз-
никает при оценке гипотезы Г.И.Матвеевой о связи
“сивашовцев” с населением, оставившим памятни-
ки VIII в. новинковского типа в самарском Повол-
жье (Матвеева Г.И., 1997; Багаутдинов Р.С. и др.,
1998; Богачев А.В , 1998). Элементы сходства здесь
включают ориентировку погребений, сочетание
простых ям, ям с заплечиками и подбоев, ритуаль-
369
ное разрушение скелетов, наличие в погребениях
“шкуры” коня и частей его туши, сходство типов
лепных горшков и кувшинов, а также приемов их
орнаментации, сходство типов седла, лука, серег,
зеркал. Степень сходства памятников сивашовско-
го и новинковского типа достаточно высока, чтобы
говорить о родственности населения, а в сочетании
со стыком хронологии можно с оговорками до-
пускать и их прямую генетическую связь (Комар
А.В., 2001а).
Памятники новинковского типа существуют
в Поволжье до кон.VIII в. Дальнейшая судьба на-
селения не известна, но наличие отдельных новин-
ковских элементов культуры в ранних погребениях
2-й пол.VIII в Кайбельского могильника (Сташен-
ков Д.А., 2005) позволяет заключить, что часть
новинковцев в это время была включена в состав
волжских булгар и полностью ассимилировалась
ими уже к нач.IX в. Другая часть населения осно-
вала Нетайловское поселение напротив Верхнего
Салтова и оставила близкий по обряду новинков-
ским Нетайловский могильник 2-й пол. VIII - нач.Х
в. (Комар А.В., 2001а).
Полученная картина заставляет совершенно
по-другому взглянуть на состав населения “Боль-
шой Булгарии” Куврата в реконструируемой “архе-
ологической” модели. Ее основную и наиболее ак-
тивную часть населения составляли “сивашовцы” -
население, родственное тюрко-телесским племенам
Южного Приуралья и Казахстана, но отличавшееся
по обряду от булгарских племен VT в. — кутригу-
ров и утигуров, а также и от унногундуров koh.VII
- VIII в. Появившись на арене в сер.VII в., эта груп-
па уже в 60-70-х гг VII в. пережила разгром Булга-
рии хазарами, но не ушла в Подунавье с Аспарухом,
а оставалась на своих землях до нач.VIII в., когда
мигрировала в Среднее Поволжье, оставив там па-
мятники новинковского типа. Часть “новинковцев”
оказалась в составе волжских булгар, другая - в сал-
товском ареале бассейна среднего течения Север-
ского Донца (Нетайловка), третья составила компо-
нент населения, оставившего могильник Казазово
в Прикубанье. Этот неизвестный булгарский народ
(например, “котраги” Феофана и Никифора, кото-
рые, в таком случае, не тождественны более ранним
кутригурам), сыграв главную историческую роль в
событиях VII в., неожиданно сошел с исторической
арены, не оставив ощутимого следа.
Вне всякого сомнения, предложенная моди-
фикация “булгарской” версии вызывает много во-
просов и противоречит многим высказанным ранее
мнениям и концепциям, прежде всего, “унногун-
дурской” линии. Но в настоящей ситуации только
такая модель может сочетаться с данными архео-
логии, или же предпочтение следует отдать другой
- “хазарской” версии.
Открытие памятников Соколовского типа на
время вызвало заметное оживление в хазароведе-
нии, позволив отождествить, наконец, конкретные
кочевнические погребения с историческими хаза-
рами. Тем не менее, хронология памятников этого
круга не позволяет датировать их ранее нач. VIII в.
(см. Комар А.В. “Перещепинский комплекс ...” в на-
стоящем сборнике), в то время как хазары известны
в Европе по письменным источникам со 2-й пол.
VI в. Одновременно, памятники Соколовского типа
исчезают не позже кон.VIII — нач.1Х в., что опять
оголяет проблему хазар IX-X вв. Чем объясняется
это противоречие, особенно в контексте того факта,
что в нач. VIII в. наиболее богатые комплексы с наи-
более яркими центральноазиатскими элементами
культуры известны не к востоку от Дона, а в Под-
непровье (Вознесенка, Глодосы, Ясиново, Новые
Санжары), причем составляют одну культурную
группу с Перешепиной и комплексами ее хроноло-
гического горизонта? И почему “соколовцы”, сы-
грав роль основного кочевого этноса в степях Ха-
зарии VIII в., бесследно исчезают в IX-X вв.? Ответ
на это вопрос лежит в плоскости понимания сути
Хазарского каганата не как государства конкретно-
го этноса, в как государства династии.
Источники VII-VIII вв. единогласно считают
хазар племенем тюрков, причем наиболее инфор-
мированные о тюрках китайские источники 1-й
non.VII в. локализируют “туцзюэский род Хеса”
(“Кэса”) на север от Персии, на северо-восток от
Византии и на северо-запад от Приаралья (Бичурин
Н.Я., 1950, с.315, 326, 329; Малявкин А.Г., 1989,
с.84, 272), уже в одних географических терминах
четко очерчивая весь круг культурных контактов
“сивашовского” населения. “Тюркская” принад-
лежность хазар объясняет наличие алтайских и
центральноазиатских элементов культуры в целом,
но не совсем понятным в таком случае становится,
почему “сивашовцы” гораздо ближе не к непосред-
ственно культуре алтайских тюрков, а к телесскому
населению Казахстана и Южного Приуралья. Про-
ясняет эту ситуацию уйгурская Тэсинская руниче-
ская надпись VIII в., называющая хазар и барсилов
в числе предков уйгуров - племен телесской груп-
пы Западнотюркского каганата (Кляшторный С.Г.,
1983). В реконструируемой модели раннего Ха-
зарского каганата VII в. выделяются две основных
группы населения, составлявшие костяк государ-
ства: тюркская верхушка (каган и его ближайшее
окружение) и рядовое население телесского проис-
хождения, чьими силами, по выражению китайских
источников, тюрки “геройствовали в пустынях се-
вера”.
Родственность хазар и барсилов помогает
объяснить не только факт их взаимосвязи в источ-
никах VII-VIII вв., а и происхождение нижневолж-
370
ской группы памятников, аналогичной по обряду
сивашовским, но по расположению хорошо соот-
ветствующей локализации барсилов “Армянской
географии” (Патканов К., 1883, с.30, 31). Сейчас
трудно оценить, насколько “сивашовцы” могут ока-
заться самими барсилами, воспринимаемыми как
“хазары” (Цукерман К., 2001, с.329), но барсилами
действительно могут быть “новинковцы”, посколь-
ку это племя в IX-X вв. зафиксировано источниками
в составе волжских булгар. Пример формирования
Волжской Булгарии, искусственно составленной
хазарами в Нижнем Прикамье из группы булгар,
дагестанских савиров, нижневолжских барсилов
и местного мадьярского племени эскел, наглядно
демонстрирует, что хазары мало обращали внима-
ние на “заслуги” этих племен в VII - нач.УШ в.,
отдавая предпочтение актуальным военно-полити-
ческим запросам.
“Сивашовцы” появляются в Северном При-
черноморье не ранее 2-й пол.УП в., иначе трудно
объяснить наличие в Сивашовке алтайских типов
седла и колчана, возникающих у самих тюрков
только в это время, и однолезвийного меча с длин-
ной рукоятью и двусторонней заточкой острия,
также находящего продолжение в оружии koh.VII
- VIII в. Формирование комплексов горизонта Си-
вашовки в основном приходится на 50-60-е гг VII
в. - люди, оставившие их, достигали воинской зре-
лости и умирали в основном в рамках 3-й четв.VII
в., причем показательный момент: среди достовер-
ных погребений горизонта Сивашовки из детских и
женских известно пока лишь одно п.2 к.22 Аккер-
меня, другие принадлежат к следующим горизон-
там. Эта ситуация очень близка обстоятельствам
и времени хазарской экспансии в Северном При-
черноморье - около 665 г (см. Комар А.В. “Пере-
щепинский комплекс...” в настоящем сборнике).
Во 2-й пол.УП в. “Армянская география” к северу
от Кубани фиксирует уже “народы Турков и Бол-
гар” (Патканов К., 1883, с.29), указывая на приток
новых тюркских груп населения и сюда, на что,
вероятно, следует обратить внимание Р.Рашеву,
безапелляционно отбрасывающему возможность
небулгарской принадлежности кочевнических па-
мятников Восточного Приазовья (Рашев Р., 2004,
с. 114). Около 700 г упоминает Кубань в числе рек
Хазарии и Раввенский географ (Подосинов А.В.,
2002, с. 191). Контроль этого региона хазарами не-
сомненно объяснялся стратегическим значением
Боспора, надолго превратившегося в один из опор-
ных пунктов Хазарии. Наконец, откровенно трудно
интерпретировать иначе как хазарские погребения
кочевников 2-й пол.УП - нач.УШ в. из славянской
лесостепи, особенно погребения Киевщины - Жу-
равлиху, Геленовку, Белую Церковь, явно отражаю-
щие реальные исторические предпосылки возник-
новения легенды о Полянской дани хазарам (Ипа-
тьевская летопись, 2001, с.12).
В период 711-716 гг, когда основные войны
хазар из Северного Причерноморья переместились
назад на Северный Кавказ, “сивашовцы”, которые
до этого составляли ударную силу каганата, неожи-
данно оказались на периферии событий оттеснив-
шими их на “задний план” более активными и бо-
лее полезными кагану новыми племенами, оставив-
шими памятники Соколовского типа. В этой модели
“сивашовцы” выступают “истинными” хазарами,
т.е. не тюрками, а именно тем племенем телесского
союза qasar, которое, собственно, и дало название
всему объединению, несмотря на тюркскую дина-
стию Ашина во главе, определившую выразитель-
но “центральноазиатский” облик комплексов круга
Перещепины.
“Тюрко-хазарская” версия принадлежности
перещепинской культуры хорошо объясняет про-
исхождение всех ее культурных компонентов, раз-
витую военно-социальную стратификацию, соот-
ветствует ареалу, обшей хронологии образования
Хазарского каганата и этапам его экспансии в Вос-
точной Европе. Наконец, выразительные централь-
ноазиатские элементы в вещевых наборах как выс-
шей знати, так и рядового населения (которые не
идут ни в какое сравнение с уже полностью “евро-
пеизированными” комплексами погребений VIII в.
Соколовского типа), датирующиеся именно 2-й пол.
VII в. и находящие дальнейшее развитие в культуре
алтайских тюрков и киргизов VIII-IX вв., отражают
несомненный приток во 2-й пол.VII в. в Европу но-
вой "восточной” волны кочевников, совпадающей
с миграцией хазар. В определенном смысле “хазар-
ская” версия соответствует и данным письменных
источников о доминировании среди булгарских
племен накануне хазарской экспансии союза унно-
гундуров, иначе возникает закономерный вопрос,
какое племя все-таки отражают “сивашовцы”, и по-
чему оно отличается по традициям от несомненно
близких между собой булгарских памятников типа
Лихачевки (кутригуры), Суханове (утигуры) и па-
мятников унногундуров koh.VII - VIII в.
В пользу “хазарской” версии работает еще одно
обстоятельство, которое долгое время успешно ис-
пользовалось скептиками, — возможность разделе-
ния кочевнических памятников рассматриваемого
периода по этническому признаку. Распространен-
ные представления о чрезвычайной близости куль-
тур булгар и хазар этого времени подразумевают
существование единого культурно-экономическо-
го, а следовательно, и политического простран-
ства, в рамках которого было возможно подобное
сосуществование. Версии о вычленении “Великой
Булгарии” и Хазарского каганата из Западнотюрк-
ского каганата обращают наше внимание на рубеж
371
630-632 гг, после которого культуры булгар и хазар
должны были развиваться уже самостоятельными
путями. Но именно этот рубеж и маркирует начало
формирования перещепинской культуры, которое,
как мы убедились, в основном приходится на 2-ю
треть VII в. Совершенно очевидно, что в услови-
ях реконструируемого историками политического
и военного противостояния “Великой Булгарии” и
Хазарского каганата, перещепинская культура мог-
ла принадлежать только одному из этих образова-
ний, тогда как второму просто не находится места в
степях Восточной Европы VII в.
Проблему помогают решить болгарские ис-
точники. "Именник” болгарских князей, перечис-
лив правителей из рода Дуло: легендарных “Ави-
тохолу” (Аттилу) и “Ирника” (Эрнака), наместника
“Гостуна”, Курта (Куврата) и “Безмера” (Батбаяна),
сообщает, что “Сии 5 кънязь дръжаше княжение
обоку страну Дуная лет 500 и 15 остриженами гла-
вами” (Тихомиров М.Н., 1946, с.87). По мнению
М.И. Артамонова, данная ремарка восходит к пред-
ставлениям народов, практиковавших ношение кос
и длинных волос и воспринимавших “стриженные
главы” как признак рабского, зависимого положе-
ния (Артамонов М.И., 1936, с.82, 83). Г.ГЛитаврин
оценивает информацию “Именника” как отраже-
ние реальной зависимости булгар от других наро-
дов (гуннов, авар, тюрков) до момента образования
Аспарухом ханства на Дунае (Литаврин Г.Г., 2001,
с.327). Другими словами, “Именник” считал бул-
гарских вождей “Первой” или “Большой” Булгарии
- Куврата (Курта) и Батбаяна (Безмера) - в одинако-
вой степени зависимыми от хазар. В этом варианте
единство культуры разноэтничных кочевников сте-
пей Восточной Европы 2-й - 3-й третей VII в. дей-
ствительно возможно, но связано оно может быть
только с политическим доминированием здесь Ха-
зарского каганата.
Инвентарь болгарского п.5 кургана III Мада-
ры принадлежит к горизонту Уч-Тепе - Келегеи и
датирует его последней третью VII в. Ко времени
совершения погребения (не ранее 681 г) унногун-
дуры Аспаруха уже определенный период прожи-
вали отдельно от племен Хазарского каганата, тем
не менее, репрезентированная мадарским погребе-
нием культура вполне вписывается в культурный
контекст перещепинской. Этот факт несомненно
свидетельствует, что до миграции булгар в Болга-
рию унногундуры, даже несмотря на явные разли-
чия в погребальном обряде с “сивашовцами”, все
же входили в состав рассматриваемого нами куль-
турного круга.
“Компромиссный” вариант разделения памят-
ников типа Сивашовки между булгарами и хазара-
ми уже предлагался А.И. Айбабиным. К сожалению,
сделано это было по хронологическому признаку,
который не решает проблемы появления новых
признаков культуры или нового населения на этапе
Сивашовки. Если же попытаться учесть признаки
обряда, то в отдельную группу можно выделить
п.10 к.2, п.12 к. 13 Рисового, Новопокровку и п.12
к.1 Дмитровки с “булгарскими” или “сухановски-
ми” признаками обряда; также сюда условно мож-
но отнести и п.2 к.2 Сивашского с северной ориен-
тировкой, но уже с явным “сивашовским” влияни-
ем. Теоретически, конечно, можно допустить, что
эта группа лишь вплотную примыкает к горизонту
Сивашовки, на самом деле датируясь 2-й четв.VII
в. (условно: “горизонт Рисового”) и предшествуя
появлению основной массы “сивашовцев”. Тогда
в этом варианте мы просто получаем позднейшую
группу погребений типа Суханове, но не разрыва-
ем культурного и этнического единства памятников
типа Сивашовки и перещепинской культуры в це-
лом, а следовательно, подобный “хронологический
раздел” памятников лишь “очищает” сивашовский
тип от иноэтничных примесей. Но, если хоть часть
из упомянутых погребений все же синхронна гори-
зонту Сивашовки, мы будем вынуждены констати-
ровать наличие булгарского или родственного бул-
гарам этнического компонента в составе населения
перещепинской культуры.
Значение, которое в условиях противостояния
“хазарской” и “болгарской” версий приобретает
хронология, откровенно напоминает проблему рас-
становки запятой в вердикте “казнить нельзя по-
миловать”, но вряд ли найдется здравомыслящий
исследователь, гарантирующий, что памятники
перещепинской культуры исчезают из Северного
Причерноморья строго после 665 г или появляют-
ся только после этого рубежа. “Люфт” в четверть
века, который в других условиях несомненно был
бы воспринят как обычная ситуация в археологии,
в данном случае грозит утомляющей неопределен-
ностью, заставляющей обращаться к общим куль-
турно-историческим моделям для решения про-
блемы принадлежности перещепинской культуры.
Совершенно очевидно и то, что ситуация просто
иллюстрирует слабость нашего понимания рассма-
триваемого периода, действительно очень фрагмен-
тарно и противоречиво освещенного источниками.
Слабые стороны “булгарской” версии, рельеф-
но проступившие в ходе нашего анализа, это:
- “восточное” (урало-казахско-централыюа-
зиатское) происхождение перещепинской культуры
для Восточной Европы VII в., в то время как булга-
ры пребывали в Европе уже с koh.V в. и несомнен-
но должны были представлять собой уже вполне
“европеизированное” население, каким действи-
тельно перед нами предстают носители, оставив-
шие памятники типа Лихачевки и Суханове koh.V
- нач. VII в.;
372
- отсутствие прямой генетической связи
“сивашовцев” с булгарскими памятниками При-
черноморья горизонтов Суханове и Лихачевки, а
также достоверно булгарскими культурами VIII-IX
вв. Дунайской и Волжской Булгарий;
- отсутствие достоверных данных письмен-
ных источников о локализации в Поднепровье VII
в. какого-либо политического центра булгар, а тем
более главного;
- сохранение “сивашовцев” в Северном При-
черноморье в достоверно хазарское время (после
665 г) и даже после переселения Аспаруха в Болга-
рию (после 680 г), несмотря на то, что письменные
источники указывают на преследование хазарами
булгар до самого Дуная (Коковцов П.К., 1932, с.92;
Димитров X., 1989, с.53);
- наличие погребений с “хазарскими” черта-
ми обряда уже в ранней группе погребений гори-
зонта Сивашовки (п.З к.5 Виноградного) при отсут-
ствии заметных следов притока нового населения в
Северное Причерноморье в koh.VII в., несмотря на
данные письменных источников о том, что в 705-
712 гт хазарский каган лично появлялся в Крыму
и базировался в пределах близкой досягаемости
Крымской Готии и Боспора;
- концентрация в Северном Причерномо-
рье koh.VII - нач.VIII в. (однозначно после 680
г, по всем существующим ныне системам хроно-
логии) самых богатых кочевнических комплек-
сов Восточной Европы этого периода, причем с
включением выразительных центральноазиатских
элементов: Вознесенка, Глодосы, Ясиново, Новые
Санжары;
— отсутствие каких-либо данных письмен-
ных источников о вторжении или проникновении
булгар в лесосостепь, оправдывавших бы появле-
ние погребений сивашовского и келегейского ти-
пов в ареалах восточнославянских племен полян
(Журавлиха, Белая Церковь, Геленовка), северян
(Рябовка, Топыло, Поставмуки, Березовка, Пере-
щепина, Макуховка, Новые Санжары) и вятичей
(Арцибашев), в то время как все эти племена в VIII
в. фиксируются в составе хазарских данников;
- наличие в составе родственных “сивашов-
цам” памятников новинковского типа VIII в. груп-
пы курганов с “квадратными ровиками”, указываю-
щих на явную родственность или тесные культур-
ные контакты данной группы населения Поволжья
с населением группы Соколовской балки (Комар
А.В., 2001а).
Все “минусы” “булгарской” версии автомати-
чески превращаются в “плюсы” “хазарской”, сла-
бые же стороны последней на сегодня сводятся к
следующим пунктам:
- возможность датировки наиболее ранних
комплексов сивашовского типа, а следовательно, и
появления “сивашовцев” в Северном Причерномо-
рье 2-й 4eTB.VII в., т.е. как минимум на 20 лет ранее
рубежа 665 г - наиболее реальной даты начала ха-
зарской экспансии на запад;
- отсутствие прямой генетической связи па-
мятников сивашовского и Соколовского типов;
- периферийное по отношению к центру
Хазарского каганата расположение в VIII в. род-
ственного “сивашовцам” населения, оставившего
памятники новинковского типа на Средней Волге,
и “нетайловцев” на Северском Донце, из которых
только северскодонецкая группа (Столбище, Не-
тайловка) имеет в своем составе детали золотых
поясных наборов и византийские солиды VIII в.
- свидетельства причастности этой группы насе-
ления к внешнеполитическим контактам Хазарии.
Как видим, реальность предлагает “неудоб-
ную” для обоих версий картину: комплексы прави-
телей обнаружены не там, где должны находиться
ожидаемые политические центры, а рядовое насе-
ление не соответствует ни волжским, ни дунайским
булгарам, ни “хазарам” волго-донских степей VIII
в. Кем бы ни был “перещепинский” правитель, но
похоже, что, по примеру тюркских каганов, в VII в.
ему также приходилось “геройствовать в пустынях
севера” “чужими руками” - силами западной части
телесских племен, которым в VIII в. уже не нашлось
места в конфигурации элиты населения Хазарского
каганата, Волжской и Дунайской Булгарий.
Приблизилась ли хоть одна из рассмотренных
версий к истине, несомненно, покажет время. К со-
жалению, количество известных нам памятников
кочевников VI-VII вв., особенно периода VI - 1-й
трети VII в., на сегодня крайне невелико и накапли-
вается крайне медленно. Эта выборка для степей
Восточной Европы “письменного” периода срав-
нима разве что с наиболее загадочным и слабоис-
следованным киммерийским периодом, что остро
поднимает вопрос о характере самой эпохи VI-VII
вв., первостепенную роль в которой, похоже, играл
палеоклиматический кризис (Баранов И.А., 1990,
с.17, 18; Боталов С.Г., Гуцалов С.Ю., 2000, с.186-
189; Комар А.В., 2004а, с. 194-199). Не удивитель-
но, что даже спустя 20 лет после выделения памят-
ников типа Сивашовки и 30 лет после времени вы-
деления перещепинской культуры, окончательное
решение проблемы все еще откладывается в ожи-
дании новых открытий и исследований.
373
Summary
A V.Komar, A.I.Kubyshev, R.S.Orlov (Kiev, Ukraine)
NOMAD BURIALS OF VI-VU C. FROM NORTH-WEST AZOV REACHES
The paper is devoted to a complete publication of 7 intake nomads burials of the 2nd half of the VI - VII c.
in the North Sivash reaches and the Northwest Azov reaches. In the paper, a funeral rite and burials inventory as
well as their analogies are considered in detail. As a result of this analysis, burial 1 of Malaya Temovka barrow
22 with a buckle of “Suchidava” type (the 2nd half of the VI c.) is referred to monuments of the Sukhanovo type
(the 2nd half of the VI - the Iя third of the VII c.) pointed out in the paper. This type is genetically linked neither
with the preceding horizon of Kutrigursk burials such as Likhachevka (the end of the V - the 2nd half of the VI
c.) nor with the later horizon of monuments such as Sivashovka. Burial 2 of Sivashovka barrow 3, which has
become an eponym for the type of the nomads burials of the middle - the 2"d half of the VII c. distinguished
by R.S.Orlov, is dated back to the 3rd quarter of the VII c. Burial 2 of Sivash barrow 2 and burial 3 of Malaya
Temovka barrow 24 are also referred to this chronological horizon. Burial 7 of Kostogryzovo barrow 1, burial 1
of Malaya Temovka, barrow 3 and burial 2 of Rodionovka barrow 5 are referred to Uch-Tepe - Kelegei horizon
and are dated back to the last third of the VII c. An estimation of chronology and social level of Sivashovka type
burials has permitted us to confidently synchronize them with the horizon of forming Pereshchepina complex
and other complexes of the highest social level (Makukhovka, Kelegei). This is indicative of their belonging
to the integral complicated Pereshchepina Culture, whose monuments appear in Northern Black Sea Littoral at
about the 3rd quarter of the VII c. as a result of a new surge of nomads migration.
Статья поступила в редакцию в августе 2005 г
374
А.В. Комар
ПОГРЕБЕНИЕ НОМАДА СЕР.VII В. У СЕДА ДМИТРОВКА
В ЮЖНОМ ПОБУЖЬЕ
Публикуемое погребение было открыто в 1990
г Николаевской экспедицией НПК “Археолог” (ру-
ководитель Ю.С.Гребенников; Гребенников Ю.С. и
др., 1990) в к.1 у с.Дмитровка Вознесенского р-на
Николаевской обл. (раскопки А.В.Симоненко)'.
Исследованный курганный могильник пред-
ставлял собой цепочку насыпей, вытянутую по
линии ЮВ-СЗ в длину до 8 км, расположенную
в открытой степи на краю плато правого корен-
ного берега р.Южный Буг вдоль шоссе Николаев
- Вознесенск.
Курган 1 находился в южной части могиль-
ника, на расстоянии 2,5 км к ЮЗ от с.Дмитровка.
Сооружен в эпоху бронзы, на момент раскопок рас-
пахивался. Сохранившаяся насыпь имела круглую
в плане форму (рис.1, 7); диаметр - около 30 м, вы-
сота от уровня погребенного чернозема - 1,1 м.
Впускное погребение 12 располагалось в цен-
тре насыпи в 0,7 м к северу от нулевой отметки с
небольшим смещением к востоку и было перекры-
то половецким п.1 (рис.1,1, 2). К сожалению, вкоп
п.12 фиксировался в насыпи слабо, поэтому непо-
средственно после разборки п.1 обнаружен не был.
Продолжение вскрытия кургана при помощи тех-
ники привело к разрушению восточной части п.12
по линии восточной стенки бровки (рис.1,1, 2).
Судя по сохранившимся контурам (рис.2, а),
погребальное сооружение представляло собой про-
стую подпрямоугольную яму со скругленными угла-
ми, ориентированную по линии С-Ю. Автор раско-
пок кургана - А.В.Симоненко - определил ширину
погребальной ямы в 0,6 м, а ее длину - в 2,2 м. Дно
зафиксировано на глубине 1,25 м от репера. На дне
обнаружены остатки правой части скелета челове-
ка, судя по которым он лежал в вытянутой на спине
позе, ориентированный головой на север (азимут
1°). Череп и левая часть скелета почти полностью
были срезаны; непотревоженными сохранились
только берцовые кости и кости ступни. Не сохрани-
лись и кости правой руки, несмотря на то, что дан-
ная часть могилы от техники не пострадала.
Все находки располагались в южной части
погребения, в районе ступней. Справа от правой
ступни найден фрагмент серебряной Т-образной
бляшки (рис.2, 7); на большеберцовых костях - по
латунной пряжке (рис.2, 2, 3); в районе эпифизов
берцовых костей - по две серебряных двущитко-
вых бляшки (рис.2, 4); под пяточными костями - по
серебряному наконечнику ремней (рис.2, 5), возле
ступней - 4 серебряных обоймы (рис.2, 6, 7).
Обряд погребения
Информация о погребальном обряде в нашем
случае довольно скудная, частично из-за очевид-
ной простоты самого обряда, а также вследствие
разрушения погребения.
Согласно общей тенденции расположения
впускных погребений эпохи раннего средневеко-
вья в центральной части невысокого кургана, п.12
также совершено рядом с современной высшей
точкой кургана. Погребальная яма вырыта не до ма-
терика, а несколько ниже уровня древней дневной
поверхности (рис.1, 2). Это тоже общая тенденция
раннесредневековых погребений, связанная, на наш
взгляд, с представлениями о необходимости рас-
положения тела именно в нетронутой земле (т.е.
“Земле” в сакральном понимании), а не в слое руко-
творной насыпи. Размеры погребального сооруже-
ния (2,2x0,6 м) соответствуют узкой яме под тело,
но по длине она несколько больше. Свободное про-
странство осталось в головах умершего, где обычно
укладывали жертвенную пищу или ставили сосуд.
Сохранность скелета (рис.2, а) из-за разруше-
ния погребения неудовлетворительна, но, тем не
менее, даже по сохранившимся костям устанавлива-
ются некоторые важные нюансы. Несомненно, что
умерший был уложен на спине в вытянутой позе,
головой строго на север. Ноги сведены в пятках, но
эпифизы берцовых костей не соприкасаются, как,
кстати, и колени, хотя ноги явно придвинуты друг к
другу. Эти детали указывают на то, что ноги умер-
шего намеренно сомкнули, но они все же не были
жестко связаны - возможно, подобная картина отра-
жает завертывание тела в саван. К сожалению, эту
1 Выражаем признательность А.В.Симоненко за предоставленные для публикации материалы.
Рис. 1. Курган 1 у с.Дмитровка: 1 - план кургана; 2 — профиль восточной стенки меридиональной
бровки.
Fig. 1. Barrow 1 near Dmitrovka village. 1 - a barrow layout; 2-a profile of the eastern wall of a
meridional edge.
версию не может прояснить расположение рук, по-
скольку левая часть скелета срезана, а кости правой
руки на плане отсутствуют. При ширине погребаль-
ной ямы в 0,6 м тело умершего оказывается сдви-
нутым к западной стенке ямы (а при реконструкции
скелета с первоначальным наличием правой руки
вообще вплотную прислоненным); на этот же факт
указывает и небольшая изогнутость вправо линии
позвонков скелета (рис.2, а). Похоже, что тело либо
опускали с западной (правой) стороны ямы, либо
его намеренно придвинули к этой стенке.
Информации о наличии в погребении следов
дерева или органики нет, поэтому ни о гробовище,
ни о перекрытии ямы в данном случае говорить не
приходится. Из признаков, важных для характери-
стики обряда кочевнических погребений VII в., в
нашем случае нет также упоминаний о костях жи-
вотных (барана, лошади) и о посуде, но, с другой
стороны, небольшие фрагменты могли оказаться в
срезанном северо-восточном углу ямы и быть неза-
меченными в отвале. То есть вопрос о жертвенной
пище остается открытым.
Сохранившийся погребальный инвентарь при-
надлежит в основном к деталям обуви. Единственное
исключение - обломок Т-образной бляшки, обычно
украшавшей ремни портупеи или пояса. Но соб-
ственно в области пояса других поясных деталей
не обнаружено. Материал изготовления бляшек
- серебро — указывает па первоначально парадный
облик ремней обуви, но следует отметить, что в
погребение бляшки попали уже в сломанном со-
стоянии, т.е. вполне вероятно, что в данном случае
умерший был обут в уже нефункциональные ста-
рые сапоги.
В целом, комплекс признаков обряда довольно
прост: это впускное погребение в простой узкой яме
в вытянутом на спине положении со сведенными в
ступнях ногами без сопроводительного инвентаря.
В Северном Причерноморье такие погребения по-
являются еще в раннесарматское время, известен
376
Рис. 2. Погребение 12 к. 1 Дмитровки: а-план погребения; б—расположение находок в районе
стоп: 1 — Т-образная бляшка; 2, 3 — пряжки; 4 - декоративные накладки; 5 - наконечники ремней; б, 7
— обоймы.
Fig. 2. Burial 12 of Dmitrovka barrow 1: a — a burial layout; 6 — arrangement of finds in the region of
autopodiums: I - a T-shaped plaque; 2, 3 - a buckle; 4 — decorative plates; 5 — tips of belts; 6, 7 —yoke.
такой обряд и в гуннское время, и в koh.V - VI в.
Для группы же погребений VII в. с “геральдиче-
скими” деталями сочетание признаков оказывается
довольно редким.
Строгая северная ориентировка в группе кочев-
нических погребений Северного Причерноморья
с “геральдикой” отмечена для п.1 к.З Шелюг
(Кубышев А.И. и др., 1987), п.12 к.13 Рисового
(Щепинский А.А., Черепанова Е.Н., 1969), п.2 к.2
Сивашского и п.5 к.2 Родионовки (см.: Комар А.В.,
Кубышев А.И., Орлов Р.С. в настоящем сборни-
ке), бескурганного погребения из Новопокровки
(Гаврилов А.В., 1996); с отклонением в 25° на ССВ
ориентировано п. 10 к.2 Рисового (Щепинский А. А.,
Черепанова Е.Н., 1969). Из этой группы только п.1
к.З Шелюг совершено в узкой прямоугольной яме;
п.2 к.2 Сивашского - в яме с заплечиками, п.10
к.2 Рисового и п.5 к.2 Родионовки — подбойные,
а п.12 к. 13 Рисового и Новопокровка - “подбоео-
бразные”. В других степных регионах Восточной
Европы тенденция сочетания северной ориенти-
ровки с погребальной ямой сложной конструкции в
целом сохраняется: п. 1 к. 1 Авиловского из Нижнего
Поволжья (Синицын И.В., 1954) подбойное, а
п.1 к.8 Старонижестеблиевской из Восточного
Приазовья совершено в неровной трапециевидной
яме (Атавин А.Г., Паромов Я.М., 1991).
В Северном Причерноморье сомкнутые (“свя-
занные”) ноги погребенных отмечены в уже упомя-
нутых п.10 к.2 и п. 12 к. 13 Рисового, Новопокровке,
а также в п.П к.1 Ковалевки (Ковпаненко Г.Т. и
др., 1978), а в Восточном Приазовье - в п.1 к.8
Старонижестеблиевской, п.З к.ЗО Калининской и
п.6 к. 13 Малаев (Атавин А.Г., 1996). Наклон тела
влево, соответствующий опусканию тела в могилу
с правой стороны, зафиксирован в п.1 к.З Шелюг,
Новопокровке, в п.1 к.8 Старонижестеблиевской
и п.4 к.1 Изобильного (Айбабин А.И., 1999). Три
признака: строгая северная ориентировка, опуска-
ние тела с правой стороны и сомкнутые ноги, не
377
Рис. 3. Погребение 12 к.1 Дмитровки. Детали обуви: 1 -латунь, железо; 2-латунь; 3, 5, 7-9
— серебро; 4, 6, 10, 11 — серебро, медь.
Fig. 3. Burial 12 of Dmitrovka barrow 1. Parts of footwear: 1 - brass, iron; 2 - brass; 3, 5, 7-9 - silver; 4,
6, 10, 11 - silver, cooper.
случайно сочетаются в рассмотренной группе, по-
скольку именно они характерны для погребений
Северного Причерноморья 2-й пол. VI в. горизонта
Суханове (см.: Комар А.В., Кубышев А.И., Орлов
Р.С. в настоящем сборнике). С погребениями гори-
зонта Суханове п.12 к.1 Дмитровки сближает и от-
сутствие в комплексе костей коня, оружия, обычно
характерных для погребений горизонта Сивашовки,
особенно включающих серебряные детали, впро-
чем, последнее может относиться и на счет скром-
ности обряда.
Суммируя, можно констатировать близость
обряда п.12 к.1 Дмитровки к обряду группы по-
гребений с северной ориентировкой горизонта
Сивашовки, а также к п. 1 к.З Шелюг, принадлежа-
щему к памятникам типа Суханове.
Инвентарь погребения
Детали и украшения ремней
Латунная пряжка с В-образной полой рам-
кой. щитовидным щитком и железным выгнутым
язычком (рис.З, 7; 4, 5). Щиток пряжки несколько
асимметричен, крепился к ремню при помощи рас-
клепанного на конце шпенька и квадратной медной
шайбы, от которой сохранились только следы окис-
лов на обратной стороне щитка. Размеры пряжки:
2,1x1,7 см, ширина щитка — 1,2 см, прорезь рамки
-1,2 см.
Пряжка принадлежит к типу II варианта 5,
по А.И.Айбабину (Айбабин А.И., 1990, рис.39,
18). Кроме Крыма, география аналогий охваты-
вает также Среднее Подунавье (Salamon А., 1969,
Abb.9, 15), Кавказ (Гавритухин И.О., Обломский
А.М., 1996, рис.82, 61, 110; Археология. Крым ...,
2003, табл.78, 89; 83, 9), Приуралье (Голдина Р.Д.,
Водолаго Н.В., 1990, табл.XXVI, 18; Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996, рис.89,94), Восточное
Приаралье (Левина Л.М., 1996, рис.127, 7, 14). В ко-
чевнических погребениях близкие пряжки извест-
ны в п.З к.5 Виноградного (Орлов Р.С., Рассамакин
Ю.Я., 1996, рис.З, 1, 2) и Уч-Тепе (Иессен А.А.,
1965, рис.31), а также крупный экземпляр - в п.5
к.4 хут. им.Крупской (Атавин А.Г., 1996, табл.2, 7).
Более распространены похожие пряжки типа вари-
анта 4-4, по А.И.Айбабину, - п.2 к.2 Сивашского
(см.: Комар А.В., Кубышев А.И., Орлов Р.С. в на-
стоящем сборнике), п.З к.5 Виноградного (Орлов
Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.З, 2), “Царский
курган”, п.2 к.29 Чапаевского (Атавин А.Г., 1996,
табл.6, 6; 16, 6).
В специальной работе И.О.Гавритухина
(Гавритухин И.О., 1999), посвященной анализу
378
Рис. 4. Погребение 12 к. 1 Дмитровки. Детали обуви: /, 2, б, 7 - серебро, медь; 3, 4, 8, 9, 11 - серебро;
5-латунь, железо; 10 —латунь.
Fig. 4. Burial 12 of Dmitrovka barrow 1. Parts of footwear: 1, 2, 6, 7 - silver, copper; 3, 4, 8, 9, 11 - silver;
5 - brass, iron; 10 - brass.
небольших пряжек с В-образной рамкой, рассма-
триваемая пряжка из Дмитровки четкой позиции
в классификации не находит. Наиболее близкая ей
пряжка из п. 181 Борисово оценена исследователем
как “вариация” “кавказской” или “черноморско-
волжской” серии с уклоном больше в сторону “кав-
казской” (Гавритухин И.О., 1999, с.163, 164; рис.1,
26). “Территориальная” группировка, впрочем, в
данном случае срабатывает слабо, учитывая, напри-
мер, что по ширине прорези для ремня дмитровкая
пряжка отличиется от “стандартных” экземпляров
“кавказской” серии, находя аналогии поближе в
Новиковке (Уфа), п.117 Верх-Саинского могиль-
ника, п.КО-178 Борок II (Гавритухин И.О., 1999,
рис.1,23, 25, 34), т.е. в основном в Приуралье.
Латунная пряжка с овальной полой рамкой
и щитовидным щитком (рис.З, 2; 4, 10). На рамке
- углубление под язычок; сам язычок не сохранил-
ся, но в месте его крепления и на приемнике рамки
остались медные окислы. Щиток несколько асим-
метричен, на нем заметны два небольших дефекта
отливки. Крепился к ремню при помощи шпенька,
слегка расклепанного на конце, и круглой шайбоч-
ки, от которой сохранились только следы медных
окислов. Размеры пряжки: 2,1x1,6 см, ширина щит-
ка - 1,2 см, прорезь рамки — 1,2 см.
Похожую пряжку из могилы 1867 г.Керчи
А.И.Айбабин отнес к “лировидным” варианта 3
(Айбабин А.И., 1990, с.41; рис.40, 5), но следует
оговорить, что рассматриваемые пряжки не при-
надлежат собственно к “лировидным”, отличаю-
щимся наличием рельефных выступов-ограничи-
телей углубления для язычка. Перед нами — дери-
ваты, но такие дериваты вполне могут составить
отдельную серию. В кочевнических погребениях
оригинальные “лировидные” пряжки этого ва-
рианта известны в п.4 к.1 Изобильного (Айбабин
А.И., 1999, рис.35, 15-18) и Епифанове (Безуглов
С.И., 1985, рис.1, 3, 4), а пряжки без ограничите-
лей язычка, аналогичные дмитровской, - в п.З к.30
Калининской (Атавин А.Г., 1996, табл.13,1-4).
Полностью аналогичная дмитровской пряж-
ка известна в аварском п.82 Кернье, которую
И.О.Гавритухин вместе с находками из п.61 Кернье,
п.21 Мор Акастомба, Констанци и Белграда вы-
деляет в отдельную “дунайскую” серию В-образ-
ных пряжек (Гавритухин И.О., 1999, с. 171, 172;
рис.1, 57, 58, 64-66). Находка подобной пряжки в
Дмитровке в комплекте с В-образной пряжкой кос-
венно может свидетельствовать в пользу гипотезы
И.О.Гавритухина о происхождении данного вари-
анта от В-образных пряжек, но, отметим, по форме
рамки он все же ближе маленьким “лировидным”
пряжкам, поэтому этот вопрос остается открытым.
Серебряные наконечники с боковыми вы-
резами - 2 экз. (рис.З, 8, 9; 4, 3, 4). Аналогичны
по форме, но вылиты в разных формах, один эк-
земпляр несколько асимметричен (рис.З, 9; 4, 4).
Декорированы фигурной прорезью в виде “галоч-
ки” и отверстием, а также двумя горизонтальными
прочерченными линиями в верхней части наконеч-
ника. С обратной стороны припаяны по два шпень-
ка, слегка расклепанных на концах. На одном из
наконечников вокруг шпенька заметны следы кор-
розии от контакта с округлой шайбочкой (рис.4, 3).
Размеры наконечников: 2,6x1,2 см.
379
Рис. 5. Погребение 12 к. 1 Дмитровки. Реконструкция ремешков левого сапога.
Fig. 5. Burial 12 of Dmitrovka barrow 1. A reconstruction of the left boot straps.
В классификации А.И.Айбабина рассматри-
ваемым экземплярам ближе всего наконечники
варианта П-1 (Айбабин А.И., 1990, с.55; рис.48,
22), а в классификации В.Б.Ковалевской - типа
2 отдела 17 (Ковалевская В.Б., 2000, с. 127). По
И.О.Гавритухину, это наконечник с боковыми вы-
резами варианта 3 (Гавритухин И.О., Обломский
А.М., 1996, с.31; рис.43, 30-33). В кочевниче-
ских погребениях им ближе всего наконечники из
п.12 к.8 Богачевки (Генинг В.В., Корпусова В.Н.,
1989, рис. 10, 2) и п.10 к.2 Рисового (Щепинский
А.А., Черепанова Е.Н., 1969, рис.52, 8), несколь-
ко отличаются по декору наконечники из п.4 к.1
Изобильного (Айбабин А И , 1999, рис.35, 7, 8) и
п.2 к.З Сивашовки (см.: Комар А.В., Кубышев А.И.,
Орлов Р.С. в настоящем сборнике).
Серебряные двущитковые бляшки - 2 экз.
(рис.З, 10, 11; 4,1, 2). Аналогичны по форме и раз-
мерам, несколько асимметричны, и слегка разли-
чаются по декору. Основу композиции составляют
центральная квадратная прорезь и по одной круг-
лой прорези на каждом из щитков, дополненные
на одном экземпляре двумя подсегментовидными
прорезями (рис.З, /7; 4, /), а на втором - луновид-
ной и волнистой (рис.З, 10; 4, 2). Выше и ниже
центральной квадратной прорези прочерчено по
горизонтальной линии. Оба экземпляра прогнутые
(рис.З, 71), крепились к ремню при помощи двух
шпеньков и восьмиугольных медных шайбочек.
Размеры: 2,8x1,2 см.
В классификации В.Б.Ковалевской подобные
бляшки относятся к типу 1 отдела 34 (Ковалевская
В.Б., 2000, с. 159). По А.И.Айбабину, это “бобо-
видные” бляшки варианта 2 (Айбабин А.И., 1990,
с.54; рис.51, 14); по Ч.Балинту - “симметрич-
ные щитовидные” бляшки “восточноевропейской
группы” (Balint Cs., 1992, S.426; Taf.44, 16); по
И.О.Гавритухину - “горизонтально-симметрич-
ные” накладки типа 3 варианта Зг (Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996, с.27, 28; рис.40, 32-
34). Ближе всего им экземпляры из кат.1 Мокрой
Балки (Афанасьев Г.Е., Рунич А.П., 2001, рис.13, 6)
и комплекса из Северной Сирии (Balint Cs., 1992,
Taf.5, 58). Точных кочевнических аналогий бляш-
кам пока нет, хотя похожие двущитковые бляшки с
большими U-образными прорезями были в п.2 к.З
Сивашовки, п.2 к.2 Сивашского (см.: Комар А.В.,
Кубышев А.И., Орлов Р.С. в настоящем сборнике),
п.10 к.2 Рисового (Щепинский А.А., Черепанова
Е.Н., 1969, рис.52,10) и “Царском кургане” (Атавин
А.Г., 1996, табл. 17, II). Из перечисленных бляшек
следует обратить внимание на экземпляр из п.10
380
к.2 Рисового, где центральная прорезь не круглая,
а квадратная, так же как и на бляшках из п.12 к.1
Дмитровки
Серебряные щитковые обоймы - 4 экз. (рис.З,
4-7; 4, 6-9). Литые, состоят из щитка и изогнутой
и припаянной к основанию щитка пластины. Один
экземпляр обломан (рис.З, 7; 4, 9), у двух в месте
сгиба прорвана пластина (рис.З, 4, 6; 4, б, 7). Все
щитки несколько асимметричны, каждый украшен
тремя отверстиями, пробитыми с лицевой стороны;
на обратной стороне заметны следы обработки за-
усениц напильником. Размеры обойм: 2,5x1,3 см.
По первоначальному способу крепления и до-
полнительному декорированию щитков двумя про-
черченными линиями бляшки распадаются на две
группы: у первой (декорированной) на обратной
стороне - по два запиленных шпенька, расположен-
ных по горизонтальной линии (рис.З, 5, 7; 4, 8, 9),
тогда как у второй аналогично запиленные шпень-
ки расположены по вертикали (рис.З, 4, б; 4, б, 7).
Бляшки явно находились под сильным натяжением,
поэтому первоначальный способ крепления либо
привел к обламыванию серебряных шпеньков,
либо они с трудом удерживали шайбы. Поэтому
после ремонта шпеньки были срезаны, а вместо
них в нижнее отверстие щитков вставили по мед-
ной заклепке с шайбочками (рис.З, 4. б; 4, б, 7) В
“декорированной” группе бляшек медные заклепки
не сохранились, но здесь нижнее отверстие щитков
явно расширено, что указывает на следы аналогич-
ного ремонта. Усиление заклепок привело к тому,
что на следующем этапе у двух обойм прорвались
серебряные пластины в месте сгиба, а одна обойма
просто отломалась от щитка. Эти факты несомнен-
но указывают на то, что на момент попадания в по-
гребение ремешки, которые крепились при помощи
данных обойм, уже не были функциональными.
Обувные обоймы в виде щитка с петлей из-
вестны в п.1 к.З Шелюг, п.2 к.2 Сивашского, п.12
к.8 Богачевки (Генинг В.В., Корпусова В.Н., 1989,
рис. 10, 2), п.2 к. 14 Дымовки (Айбабин А.И., 1985,
рис.8, 12-14), п.1 к.2 Васильевки (Кубышев А.И. и
др., 1984, табл.27, 3), Арцибашеве (Монгайт А.Л.,
1951, рис.44, 3), “Царском кургане” (Атавин А.Г.,
1996, табл. 18, 5-8), но, во-первых, они выполне-
ны из тонкой пластины, а не литые, во-вторых, их
щитки удлиненной формы. Ближе всего рассматри-
ваемым экземплярам по форме и технике обоймы
из п.З к.5 Виноградного (Орлов Р.С., Рассамакин
Ю.Я., 1996, рис.З, 22, 23), п.2 к.29 Чапаевского и
п.З к.ЗО Калининской (Атавин А.Г., 1996, табл.7, 8;
13, 7).
Серебряная Т-образная бляшка, фрагмент
(рис.З, 3; 4,11). Судя по сохранившемуся фрагмен-
ту, имела щиток щитовидной формы с U-образной
прорезью; низ щитка декорирован двумя прочер-
ченными горизонтальными линиями. Крепилась к
ремню при помощи слегка расклепанных на концах
шпеньков, расположенных по длинной оси щитка.
Размеры: 1,6x1,7 см, ширина щитка — 1,2 см.
Рассматриваемая бляшка принадлежит к Т-
образным варианта 2, по А.И.Айбабину (Айбабин
А.И., 1990, с.53), или “щиткам-подвескам” типа
2 подотдела 1 отдела 2, по В.Б.Ковалевской
(Ковалевская В.Б., 2000, табл.6). Аналогии разобра-
ны также Ч.Балинтом и И.О.Гавритухиным (Balint
Cs., 1992, S.426-428; taf.47,35-48; Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, с.25, 26; рис.37), согласно
которым ареал подобных находок охватывает Крым,
Северный Кавказ, Поволжье и Приуралье. В син-
хронных кочевнических погребениях Т-образные
бляшки данного варианта наиболее распростране-
ны. Они были также в п.2 к.З Сивашовки, п 11 к.1
Черноморского (см/ Комар А.В, Орлов PC. в на-
стоящем сборнике), п.4 к.1 Изобильного (Айбабин
А.И., 1999, рис.35, 5), п.З к.5 Виноградного (Орлов
Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.5, 11, 12), п.2 к.2
Васильевки (Bahnt Cs., 1992, Taf.49, 9), п.2 к.29
Чапаевского (Атавин А.Г., 1996, табл.7, 4, 6).
Реконструкция обуви
Расположение находок, а также аналогии из
других синхронных кочевнических комплексов не
оставляют сомнений в том, что основная их часть
принадлежит к деталям ремней обуви. Весь ком-
плект деталей выполнен одним мастером. Об этом
свидетельствует бросающаяся в глаза характерная
асимметричность деталей, завершающие острые
выступы щитков которых несколько смещены от
центральной оси. Похоже, формы либо вырезались
без предварительного эскиза, либо же резчик не
очень тщательно следовал рисунку. Размеры всех
деталей соответствуют ремешкам шириной 1,2 см.
На основании схематических рисунков на по-
левом чертеже нам удалось более точно локализи-
ровать 9 предметов (рис.2, б), еще 2 предмета были
обнаружены только после снятия костей скелета и
на план не попали. Как видим, Т-образная бляшка,
обычно входящая в комплекты поясов или порту-
пей, действительно обнаружена несколько в сторо-
не от ноги (рис.2,1). Несмотря на то, что ее щиток
также указывает на принадлежность ремешку ши-
риной 1,2 см, бляшка не комплектна деталям обу-
ви.
Согласно плану, комплект правого сапога со-
стоял из пряжки с В-образной рамкой, двущитковой
бляшки и одной целой обоймы (рис.2,2, 4, 7), а так-
же скрытым под костями наконечником; комплект
левого - из пряжки с овальной рамкой, двущит-
ковой бляшки, наконечника ремня и одной обой-
381
мы (рис.2, 3-5, 7). Под вопросом принадлежность
к правому или левому сапогу сломанной обоймы,
также не известно расположение еще одной целой.
Реконструировать обувь из п. 12 к. 1 Дмитровки
нам помогает опыт реконструкции обуви из п.2 к.З
Сивашовки и п.2 к.2 Сивашского, где сохранились
и полевые фотографии, и планы расположения на-
ходок (см.: Комар А.В., Кубышев А.И., Орлов Р.С.
в настоящем сборнике). Схема бандажа сапога
с одной пряжкой и двумя обоймами напоминает
принцип обуви из п.2 к 2 Сивашского, но наличие
двущитковых бляшек и расположение пряжек выше
эпифизов берцовых костей помогает вспомнить и
модель из п.2 к.З Сивашовки с перехватом ремнями
сапога не только ниже, но и выше эпифиза. В на-
шем случае подобный эффект достигался двойным
обхватом (рис.5). Интересен еще один момент: в от-
личие от п.2 к.З Сивашовки и п.2 к.2 Сивашского,
обоймы с внутренней стороны стопы в п.12 к.1
Дмитровки располагались не на пяточных костях,
а ближе к пальцам (рис.2, 7). Это означает, что про-
пускавшийся под стопой ремень крепился не ближе
к пятке, а ближе к подъему, что при отрыве пятки
от земли обеспечивало сильное натяжение нижне-
го ремня. Вероятно, именно это обстоятельство и
объясняет, почему обоймы гораздо массивнее, чем
обычно, и почему они дошли до нас в сломанном и
ремонтированном состоянии.
На плане две целые обоймы находятся с вну-
тренней стороны стоп (рис.2, 7), а сломанная “де-
корированная” обойма несомненно первоначально
находилась с внешней стороны одного из сапог.
Расположение обойм с дополнительным деко-
ром на внешней стороне стопы вполне понятно,
но внимание следует обратить и на тот факт, что
у обойм первоначально было разное крепление. У
“внешних” шпеньки располагались по горизонта-
ли, тогда как у “внутренних” — по вертикали. Эта
разница объясняется давлением на отрыв ремешка.
“Внешние” обоймы в силу анатомического строе-
ния ступни находились в наклонном положении,
тогда как “внутренние” - в вертикальном, что при
отрыве пятки от земли обеспечивало разновектор-
ное натяжение ремешка. Мастер, изготавливавший
набор, несомненно знал об этих особенностях, а
следовательно, такая схема бандажа сапог была
уже давно апробирована.
Схема крепления нижнего ремня впереди эпи-
физов берцовых костей характерна для сасанид-
ской модели бандажа сапога (Луконин В.Г., 1977,
с. 167,169,209), но у персов не использовался вари-
ант с двойным перехватом. По две прочные литые
обоймы со щитками, аналогичные дмитровским, и
двущитковая бляшка украшали обувь погребенного
из п.З к.5 Виноградного, но их точное расположе-
ние на ступне, к сожалению, не известно; а пряжки
здесь, как и в п.2 к.2 Сивашского, застегивались по-
зади сапога. Одна из пряжек, согласно плану, ока-
залась довольно далеко от щиколотки (Орлов Р.С.,
Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.1, 10); в этом случае
мы вполне допускаем, что речь шла о высоком са-
поге, а ремень перехватывался дважды. В п.2 к.З
Сивашовки использован вариант только с одной
обоймой, двущитковой бляшкой и двумя пряжка-
ми; впереди здесь застегивались пряжки верхнего
ремня. В п.1 к.2 Васильевки (Кубышев А.И. и др.,
1984) для бандажа сапога использована одна пряж-
ка, которая застегивалась впереди выше щиколот-
ки, и тоже только одна обойма. В целом, во всех
случаях, где мы можем установить расположение
деталей ремней обуви, единой системы бандажа
сапог у кочевников Северного Причерноморья VII
в. пока не наблюдается. По типам деталей, исполь-
зованных в обуви, п.12 к.1 Дмитровки ближе всего
п.З к .30 Калининской и п.З к.5 Виноградного, по-
следнее погребение близко и по возможности двой-
ного обхвата ремнем сапога.
Датировка погребения
Как уже указывалось выше, весь комплект се-
ребряных деталей и пряжек был изготовлен одним
мастером, вероятнее всего, единовременно. Это
позволяет рассматривать комплекс как хронологи-
чески компактный по составу. Пряжка с В-образ-
ной рамкой связывает п.12 к.1 Дмитровки с п.З к.5
Виноградного, Уч-Тепе и, в меньшей степени, с п.5
к.4 хут. им.Крупской; пряжка с овальной рамкой - с
п.З к.30 Калининской, в меньшей степени — с п.4
к.1 Изобильного и Епифановым. Наконечники ре-
мешков - с п.12 к.8 Богачевки и п.10 к.2 Рисового;
двущитковые бляшки — с комплексом из Северной
Сирии (Balint Cs., 1992, Taf.5) и частично п.10 к,2
Рисового; обувные обоймы—сп.З к.5 Виноградного,
п.З к.30 Калининской и, в меньшей степени, с п.2
к.29 Чапаевского.
В нашей системе относительной хронологии
погребений восточноевропейских кочевников (см.
выше) 6 из упомянутых выше при анализе погребе-
ний (п.З к.5 Виноградного, п.З к.ЗО Калининской,
п.10 к.2 Рисового, п.12 к.8 Богачевки, п,2 к.29
Чапаевского, Епифанов) относятся к горизон-
ту Сивашовки - Макуховки и 2 (Уч-Тепе и п.5
к.4 хут. им.Крупской) — к горизонту Уч-Тепе —
Келегеи. Комплекс из Северной Сирии и п.З к.30
Калининской связывают находки бляшек с птичьи-
ми головками, маркирующих также горизонт Бочи
или I среднеаварский период (см.: Гавритухин И.О.,
2001 в); несомненно синхронны этому горизонту и
п.2 к.29 Чапаевского с псевдопряжками и п.З к.5
Виноградного с оформлением ножен меча в стиле
382
“варварского” меча из Перещепины. Абсолютные
рамки этого горизонта определяются периодом
[post] 643 — [post] 669 гг, но следует заметить,
что обувные обоймы, синхронизирующие п.12
к.1 Дмитровки с п.З к.5 Виноградного и п 3 к.ЗО
Калининской, попали в погребение уже в очень из-
ношенном состоянии, что не исключает и варианта
совершения погребения уже на этапе горизонта Уч-
Тепе - Келегеи ([post] 669 - [post] 698 гг).
Этнокультурная принадлежность погребения
Датировка п.12 к.1 Дмитровки в рамках 3-й
четв.VII в. допускает два возможных варианта его
культурной интерпретации. Проблему погребений
горизонта Сивашовки с северной ориентировкой
мы уже частично затрагивали при анализе п.2 к.2
Сивашского и п.5 к.2 Родионовки (см.: Комар А.В.,
Кубышев А.И., Орлов Р.С. в настоящем сборнике),
но в случае с п.12 к.1 Дмитровки она проступает,
пожалуй, еще более рельефно.
Сложность поиска надежных критериев раз-
личения и этнической атрибуции археологических
памятников близкородственных групп кочевников
традиционно заставляет исследователей опериро-
вать скорее общеисторическими представлениями
о периоде, чем полагаться на данные внутригруп-
пового анализа. Так, например, для А.И.Айбабина
и И.О.Гавритухина главным критерием разделения
восточноевропейских кочевнических комплексов
на “булгарские” и “хазарские” является хроноло-
гия, проводящая “рубикон” по линии смены поли-
тической доминанты в степи в 60 гг VII в. (Айбабин
А.И., 1999; Гавритухин И.О., 2005). Р.Рашев на
основании своих исторических представлений о
политическом доминировании в степи в это вре-
мя булгарских племен соотносит совокупно все
памятники VI-VII вв. с булгарами (Рашев Р., 2000;
2004), а Е.В.Круглов те же памятники VII в. - с ха-
зарами (Круглов Е.В., 1991; 19926; 1992в; 20026).
Не оспаривая высокую степень схожести кочевни-
ческих памятников Восточной Европы VII в., а так-
же легкость заимствования соседними кочевыми
народами элементов не только производственной,
но и духовной культуры, мы все же склонны опи-
раться на изучение деталей погребального обряда
в тесной связи с хронологией комплексов, кото-
рое показывает наличие явной динамики измене-
ния погребального обряда кочевников Северного
Причерноморья во 2-й пол-VI - нач-VIII в. (Комар
О.В., 2002а; Комар А.В., Кубышев А.И., Орлов Р.С.
в настоящем сборнике).
Памятники типа Суханове (2-я пол.УП в.) в
силу своей малочисленности исследованы на се-
годня крайне слабо. Погребения этого хронологи-
ческого среза пока рассматриваются совокупно, без
выделения отдельных обрядовых или этнических
групп, поэтому в группе и наблюдается заметная
вариабельность типов погребальных сооружений
(ямы с заплечиками (4) и подбои (2) с деревянными
или каменными закладами) и ориентировки (3 - 1,
СЗ - 1, С - 3, В — 2), впрочем, при преобладании все
же северной ориентировки и ям с заплечиками. Из
5 “ямных” погребений в трех, ориентированных в
северном секторе (п. 1 к.22 Малой Терновки, п. 1 к. 1
Большого Токмака, п.4 к.7 Новой Одессы I), зафик-
сированы признаки опускания тела в могилу с пра-
вой стороны (наклон головы влево, сдвиг под пра-
вую стенку). В 3 случаях (п. 1 к. 1 Большого Токмака,
п.4 к.7 Новой Одессы I, п.З к.1 Новой Одессы IV)
ноги умершего сведены в коленях или пятках, что,
вероятно, указывает на какой-то вид связывания
или пеленания ног. Только в п.5 к.5 Новониколаевки
обнаружены обкладки лука, в других погребениях
инвентарь обычно состоит из деталей пояса и со-
суда. Из группы явно выпадает территориально и
по обряду бескурганное п.48 Селиште с ориенти-
ровкой на В, несомкнутыми ногами и опущенным
с левой стороны телом. Также выделяется и п.5 к.5
Новониколаевки с ориентировкой на 3, решетчатым
гробовшцем и наличием оружия. Намечающаяся
же основная линия “сухановского” обряда - это
северная ориентировка, сомкнутые (“связанные”)
ноги, наклон головы влево, расположение тела под
правой стенкой, минимум инвентаря, представлен-
ного в основном деталями убора. Эти признаки об-
ряда несомненно напоминают п.12 к.1 Дмитровки,
тем более, что расположено оно недалеко от Новой
Одессы, хотя и на правом, а не на левом берегу
Южного Бута.
Следующий хронологический этап 1-й тре-
ти VII в. в Северном Причерноморье репрезен-
тирует пока всего одно погребение 1 к.З Шелюг.
Расположенное рядом с п.1 к.22 Малой Терновки,
оно похоже на последнее по ориентировке (на се-
вер), по типу погребальной ямы (прямоугольной
формы), по расположению скелета под правой (за-
падной) стенкой, а также по несомкнутому поло-
жению ног. Но изменения происходят с составом
сопроводительного инвентаря. Прежде всего, слева
от костяка, на одном уровне с телом, уложены че-
реп с удилами в зубах и кости пясти с фалангами
передних конечностей лошади. Погребение также
сопровождалось украшениями обуви, пояса, сбру-
ей, ножом и кисетом с кресалом. Подобный набор
позже характерен для погребений типа Сивашовки,
а вот расположение костей лошади на одном уров-
не с телом отмечено лишь в Прикубанской группе
погребений сивашовского типа, а для Северного
Причерноморья - только в погребении нач.УШ в.
из Журавлихи.
383
Сходство основных черт обряда п.1 к.22 Малой
Терновки и п.1 к.З Шелюг не оставляет сомнений в
том, что речь идет о генетическом развитии одной
группы населения; появление же новых черт сле-
дует связывать с новыми культурными контактами
(например, с “сивашовцами”) или же с социально-
политическими изменениями в среде кочевников
Северного Приазовья в 1 -й трети VII в.
На этапе горизонта Сивашовки ([post] 643
- [post] 669 гг) в Северном Причерноморье про-
исходит резкое увеличение численности погре-
бений. Увеличение количества населения сопро-
вождалось резким ростом процента погребений в
сектор 30-140°, до этого представленного лишь в
Буго-Днестровском регионе ареала памятников
типа Суханове, а также сменой правой стороны
опускания тела и расположения жертвенной пищи
на левую, резким падением процента сомкнутых
ног, расположением костей лошади только на пере-
крытии ям или же на ступеньке подбоя, частым со-
провождением погребенного оружием и т.д.
“Старые” черты обряда концентрируются
в довольно узкой группе погребений: ориенти-
ровка на С - п.10 к.2 и п.12 к.13 Рисового, п.2 к.2
Сивашского, п. 12 к. 1 Дмитровки, п. 5 к.2 Родионовки,
Новопокровка, в Восточном Приазовье — п.1 к.8
Старонижестеблиевской, в Нижнем Поволжье — п.1
к.1 Авиловского; сомкнутые ноги погребенных -
п.10 к.2 и п.12 к.13 Рисового, Новопокровка, п.1 к.8
Старонижестеблиевской; тело под правой стенкой
или с наклоном головы влево - п. 12 к. 1 Дмитровки,
Новопокровка, п.1 к.8 Старонижестеблиевской;
кости коня на дне ямы на одном уровне с телом
- п.1 к.8 Старонижестеблиевской. Большинство
погребений: п. 10 к.2 и п.12 к.13 Рисового, п.12 к.1
Дмитровки, п.5 к.2 Родионовки, Новопокровка,
п.1 к.8 Старонижестеблиевской, вполне могли бы
претендовать на прямую генетическую линию с
памятниками сухановского типа. “Нарушителей”
же обряда, фактически, в этой группе два - п.2 к.2
Сивашского и п. 1 к. 1 Авиловского, отличающиеся
от “классических” памятников типа Сивашовки
своих регионов только строгой северной ориен-
тировкой, а от памятников предыдущего времени
- положением и способом опускания тела, рас-
положением костей коня, наличием комплекта
оружия. Среди погребений сивашовского типа с
ориентировкой в сектор СВ-В или на 3 случаи на-
личия обрядовых черт группы Суханове - Шелюги
в Северном Причерноморье единичны: сомкнутые
ноги — п.11 к.1 Ковалевки; поворот головы вле-
во - п.4 к.1 Изобильного; кости лошади на одном
уровне с телом - п.1 к.1 Журавлихи. Больше их в
Восточном Приазовье или, в целом, на Северном
Кавказе: сомкнутые ноги — п.З к.ЗО Калининской,
п.6 к. 13 Малаев, Уч-Тепе; кости лошади на одном
уровне с телом - п.5 к.4 у хут. им.Крупской, п.2
к.29 Чапаевского, п.З к.ЗО Калининской. Если счи-
тать подобные случаи отражением взаимопроник-
новения культурных традиций, то наиболее тесные
контакты с носителями “сухановских” традиций
были у “сивашовского” населения Восточного
Приазовья, а в Северном Причерноморье следы
контактов наблюдаются в основном в тех зонах, где
носители “сухановских” традиций зафиксированы
ина этапе Сивашовки - т е. в Южном Побужье (п. 11
к 1 Ковалевки по соседству с п 12 к. 1 Дмитровки) и
Северо-Восточном Крыму (п 4 к. 1 Изобильного по
соседству с п.10 к.2 и п.12 к.13 Рисового).
Хронологически рассматриваемые комплексы
с северной ориентировкой распадаются на три груп-
пы: п. 10 к.2 и п. 12 к. 13 Рисового, п.2 к.2 Сивашского,
п.12 к.1 Дмитровки, п.1 к. 1 Авиловского принадле-
жат к горизонту Сивашовки - Макуховки ([post] 643
- [post] 669 гт); п.5 к.2 Родионовки и Новопокровка
- к горизонту Уч-Тепе - Келегеи ([post] 669 - [post]
698 гг); п.1 к.8 Старонижестеблиевской - к фазе
2 горизонта Шиловки (около 715-725 гт). Как ви-
дим, от горизонта Шелюг (1-я треть VII в.) п.1 к.8
Старонижестеблиевской отделяет почти столетие,
т.е. речь идет о длительной эволюции обряда и о
его сохранении какой-то группой кочевого населе-
ния, несмотря на появление более многочисленных
групп “сивашовцев”.
Этнические связи населения “сухановской”
обрядовой традиции позволяют обратить внима-
ние, прежде всего, на культуру праболгар (унногун-
дуров) Болгарии KOH.VII - VIII в. “Эталонное” по-
гребение п.5 кургана III Мадары (Fiedler U., 1992,
S.319-322) конца VII в. ориентировано строго на
север, скелет находился под левой стенкой ямы, но
с поворотом головы влево, ноги не сомкнуты, конь
находился выше скелета на боку, головой в ту же
сторону, что и погребенный, оружия в погребении
не было. Как видим, из “сухановских” признаков
здесь представлены только северная ориентировка
и поворот головы влево. Более интересную картину
дает праболгарский могильник VIII-IX вв. Нови-
Пазар (Станчев Ст., Иванов Ст., 1958), где домини-
ровала ориентировка на ССВ-СВ: сомкнутые или
перекрещенные (“связанные”) ноги пп. 10, 15, 19,
21, 22-24,27,31-33,36,38; поворот головы или тела
влево - пп.9, 15, 16-19, 21, 24, 26, 31-33, 38; кости
лошади на одном уровне с телом — п.ЗЗ. Несмотря
на хронологическую дистанцию, можно констати-
ровать явную близость обряда праболгар Болгарии
к погребальному обряду кочевого населения “суха-
новской” традиции.
Второй фактор - сходство погребального об-
ряда памятников типа Суханове и типа Лихачевки
(koh.V — 1-я пол.VI в.), отождествляемых нами с
историческими кутригурами (Комар А.В., 2004а),
384
также свидетельствует в пользу родственности
населения “сухановской” традиции именно бул-
гарским племенам. Сами же погребения типа
Суханове на основании наличия сразу в 3 погре-
бениях византийских федератских пряжек типа
“Сучидава”, введенных в обиход уже во время
византийско-утигурского союза 50-60 гг VI в., мы
соотнесли с булгарским племенем утигуров (см.:
Комар А.В., Кубышев А.И., Орлов Р.С. в настоя-
щем сборнике).
Общие элементы обряда памятников типа
Лихачевки(кон.У - 1-я пол. VI в.), Суханове (2-я пол.
VI - 1-я треть VII в.) и праболгар Болгарии (koh.VII
- IX в.) позволяют заключить, что при варьирова-
нии типов погребальных сооружений во всех трех
группах доминирует северная ориентировка, явно
связанная с едиными представлениями булгарских
племен о меридиональном направлении пути в за-
гробный “Нижний мир”. Также во всех трех груп-
пах присутвуют погребения с сомкнутыми ногами,
отражающими заворачивание либо связывание ног
умершего; погребения с поворотом головы или тела
влево, расположением тела под правой стенкой, от-
ражащие ритуал опускания тела в могилу с правой
(западной) стороны; во всех трех группах отмечено
также расположение жертвенной пищи в головах
(как справа, так и слева от головы). Несомненно,
что по мере увеличения Источниковой базы эти на-
блюдения будут дополнены, но уже сейчас наме-
чается определенный набор признаков погребаль-
ного обряда раннесредневековых кочевых булгар
Восточной Европы.
В 1-й трети VII в. Северное Причерноморье
попадает в сферу влияния Западнотюркского кага-
ната. Возможно, именно с этим связано появление
в п.1 к.З Шелюг костей лошади, согласно традиции
тюрков сопровождать похороны жертвой верхово-
го коня. Впрочем, эта традиция носила общетюрк-
ский характер. Затем, на этапе Сивашовки ([post]
643 - [post] 669 гт), сюда проникает большая хо-
рошо организованная группа кочевого населения
перещепинской культуры, оставившая погребения
типа Сивашовки и богатые ритуальные комплексы
келегейского типа (см. выше). Версию, что “сива-
шовцами” могли быть унногундуры вождя Курта
(“Куврата”), приходится отбросить в силу отличия
от погребального обряда унногундуров Аспаруха
(“праболгара”). В нашем случае речь, скорее, идет
о населении, родственном кочевникам телесского
происхождения Южного Приуралья, Казахстана,
Киргизии и Алтая, т.е. рядовому населению
Западнотюркского каганата.
Как сложились взаимоотношения “сивашов-
цев” и “сухановцев”? Произошло ли вытеснение
последних с их земель, или их инкорпорация про-
шла мирно?
Вариант конфронтации подразумевает резкую
смену населения в степи, вытеснение или уничто-
жение носителей сухановского типа. В таком слу-
чае погребения с признаками “сухановского” обря-
да горизонта Сивашовки должны оказаться более
ранними, чем погребения собственно сивашовского
типа. Такой вариант допустим для п.10 к.2 и п.12
к. 13 Рисового, с оговорками для п. 12 к. 1 Дмитровки
и, не исключено, также Новопокровки. Уверенно
датируется горизонтом Уч-Тепе - Келегеи п.5 к.2
Родионовки - это погребение несомненно синхрон-
но времени пребывания “сивашовцев” в Северном
Причерноморье. А п.1 к.8 Старонижестеблиевской
наоборот появляется в Восточном Приазовье даже
позже группы погребений сивашовского типа с вос-
точной ориентировкой, т.е. здесь происходит об-
ратная смена населения. Другая ситуация с п.2 к.2
Сивашского, обладающего целым рядом признаков,
отличающих его от погребений “сухановской” тра-
диции и одновременно сближающих его с населени-
ем Восточного Приаралья, где в VI-VII вв. также до-
минировала северная ориентировка. Погребенный
из Сивашского либо тесно контактировал с “сива-
шовцами” либо просто попал в Северное Приазовье
с новой миграционной волной из Приаралья.
Итак, контакты и сосуществование “сива-
шовцев” и носителей северной ориентировки не-
сомненно были. С другой стороны, концепция по-
явления “сивашовцев” в Северном Причерноморье
только около 665 г в ходе хазарской экспансии
действительно оставляет лакуну на 40-50 гт VII
в., когда развитие памятников сухановского типа
закономерно должно было дать и появление по-
гребений горизонта Сивашовки, очень близких по
набору инвентаря, но совершенных на самом деле
раньше времени появления собственно памятников
сивашовского типа. В таком случае, этот горизонт
памятников сухановского типа можно было бы
условно называть “горизонтом Рисового”, посколь-
ку из известных на сегодня погребений п.10 к.2 и
п.12 к. 13 Рисового лучше всего соответствуют та-
ким критериям.
Список северопричерноморских погребений
сивашовского типа с ориентировкой в сектор СВ-В,
которые вполне могут включать датировку 40-50
гг VII в., также не так мал: п.4 к.1 Изобильного,
п.12 к.8 Богачевки, п.2 к.22 Аккерменя, п.7, п.12
к.7 и п.1 к.8 Христофоровки. Элементами “суха-
новской” традиции из них обладает только п.4 к. 1
Изобильного с наклоном головы влево, остальные
подобных признаков не имеют, выделяясь по на-
личию новых (привнесенных) признаков в погре-
бальном обряде и наборе инвентаря. Но оценивая
хронологическую позицию п. 12 к. 1 Дмитровки на
фоне указанных комплексов, мы будем вынужде-
ны констатировать, что она даже более поздняя,
385
соответствующая группе п.2 к.З Сивашовки, п.З
к.5 Виноградного, п.11 к.1 Черноморского и др., в
которой ярко проявляются новые “восточные” эле-
менты культуры пришлого населения.
Можно, конечно, попытаться апеллировать к
локализации конкретного п.12 к.1 Дмитровки на
правом берегу Южного Буга, ведь известные на
сегодня памятники сивашовского типа горизонта
Сивашовки расположены только на левом берегу
(п.7, п.12 к.7 и п.1 к.8 Христофоровки), а на правый
берег Южного Буга это население, похоже, перехо-
дит только на следующем этапе горизонта Уч-Тепе
(п.11 к.1 Ковалевки, п.2 K.1F Аджиголя). В такой
схеме вытеснение “сухановского” населения “сива-
шовцами” на запад проходило поэтапно, и поначалу
границей между двумя группами выступал Южный
Буг. Но это, все же, объяснение локального случая.
Два других погребения — п.2 к.2 Сивашского и п.5
к.2 Родионовки — позволяют предполагать, что уже
в самом составе пришлого “сивашовского” населе-
ния наблюдались включения каких-то родственных
“сухановцам” этнических групп, также разделяв-
ших представления о меридиональном направле-
нии пути в загробный мир.
На наш взгляд, провести корректное разгра-
ничение погребений “горизонта Рисового” и гори-
зонта Сивашовки с соответствующим разделением
памятников сухановского и сивашовского типов
лишь на основании признаков погребального об-
ряда или на основании только хронологических на-
блюдений пока вряд ли возможно. Не получается
это сделать и в комплексе - обе группы населения
либо действительно сосуществовали в cep.VII в.,
либо смена населения произошла в очень короткий
промежуток времени.
Именно поэтому культурная принадлежность
“спорной” группы погребений с северной ори-
ентировкой (п.10 к.2 и п.12 к.13 Рисового, п.2 к.2
Сивашского, п.12 к.1 Дмитровки, Новопокровка)
будет оставаться под вопросом до дальнейшего
накопления информации. Выводы же настояще-
го обзора можно свести к следующему: п.12 к.1
Дмитровки несомненно обладает признаками об-
ряда памятников типа Суханове и отражает либо
заключительную фазу их развития (40-60 гт VII в.),
либо инкорпорацию в это время отдельных групп
булгарского населения “сухановской” традиции в
перещепинскую культуру.
Summary
A.V.Komar (Kiev, Ukraine)
NOMAD BURIAL OF MIDDLE VII C. NEAR DMITROVKA VILLAGE
AT SOUTH BUG REACHES
The paper presents the intake burial 12 of barrow 1 near Dmitrovka village on the right bank of the Yuzhny
Bug river. On the basis of the analysis of the design and arrangement of silver parts of footwear straps the
reconstruction of a soft boot bandage is displayed. By the rite used the burial is close to monuments of Sukhanovo
type and reflects either the final stage of their development or the incorporation of individual groups of the
Bulgarian population of “Sukhanovo” tradition into the Pereshchepina culture in the 3rd quarter of the VII c.
Статья поступила в редакцию в июне 2005 г
386
А.В.Комар, Р.С.Орлов
ПОГРЕБЕНИЕ КОЧЕВНИКА 2-И ПОЛ.VII В.
У СЕЛА ЧЕРНОМОРСКОЕ
В 1981 г Приморским отрядом Краснознамен-
ской экспедиции под руководством А.В.Симоненко'
исследовалась курганная группа у с.Черноморское
Голопристанского р-на Херсонской обл. (Симонен-
ко А.В., Ольговский С.Я., 1981). Курганная группа
расположена по обе стороны Краснознаменского
канала на протяжении 2,5-3 км к востоку (далее В)
и западу (далее 3) от с.Черноморское на расстоянии
около 10 км от береговой линии Тендровского зали-
ва Черного моря. Группа насчитывала 10 видимых
насыпей высотой от 0,8 до 6 м, вытянутых ломаной
линией с 3 на В вдоль трассы Краснознаменского
канала. Большинство из них распахивались.
Курган 1 располагался в открытой степи в 1,5
км к 3 от села. Насыпь кургана круглая в плане,
диаметром 24 м и сохранившейся высотой 1,25 м
от уровня древней поверхности. Курган сооружен
в ямное время; всего в нем обнаружено 13 погре-
бений.
Впускное погребение 11 находилось в 0,8 м
к 3 от центра кургана. Погребальное сооружение
представляло собой подпрямоугольную яму со
скругленными углами размерами 2,1x0,72 м, ориен-
тированную по линии ЮЗ-СВ (азимут 50°) (рис.1).
Верхняя часть погребения прослежена в насыпи
лишь условно, но, очевидно, что речь шла о яме с
заплечиками по всему контуру, перекрытой дере-
вянными плахами по длинной оси ямы. Лежавшие
на перекрытии конечности лошади обнаружены на
глубине 1 м от нулевой отметки кургана в состоянии
небольшой просадки (рис. 1, б).
Дно погребальной ямы практически ровное,
зафиксировано на глубине 1,8-1,85 м от ноля. На
дне находился скелет мужчины в вытянутом на
спине положении, ориентированный на СВ (ази-
мут 50°) (рис.1). Голова повернута лицом к 3, руки
сложены на тазе, кости голени и стопы левой ноги
отсутствовали. За головой, в СВ углу погребения,
располагался лепной горшок (рис.1, 1). У локтей
правой и левой рук, возле левого бедра и правой
ступни найдены разрозненные бляшки поясного
набора (рис.1, 2). На правой бедренной кости об-
наружено железное кресало (рис.1, 4), а под левой
бедренной костью - железный нож с деревянной
ручкой в деревянных ножнах (рис.1, 3). На тазе и
между бедренными костями найдено по одному
кремню (рис.1, 5).
Обряд погребения
Для погребения был выбран небольшой и невы-
сокий курган эпохи бронзы. Яму выкопали с неболь-
шим смещением от центра кургана на глубине 0,6 м
ниже древней поверхности. До глубины 1 м рылась
большая входная яма, ниже - более узкая под тело.
Если погребение совершалось в осенне-зимний
период, яму копали вечером, ориентируясь на за-
ходящее солнце, если же летом - яма выкапывалась
с ориентировкой в сторону восходящего солнца.
Следов органической подстилки не прослежено,
поэтому, возможно, умершего просто уложили на
землю вытянуто на спине со сложенными на живо-
те руками, головой на СВ. Наклон головы вправо,
также как и сползание вправо левой руки, очевидно,
является следствием небольшого наклона тела, а не
особым признаком обряда. Но эта деталь интересна,
так как дно могилы на самом деле было ровное, и,
скорее всего, умерший был похоронен еще до пол-
ного окоченения тела, т.е., согласно общетюркскому
обряду, в тот же день до захода солнца.
Костей голени и ступни левой ноги в погребе-
нии не прослежено, бедренная же кость этой ноги
обломана выше эпифиза. Учитывая отсутствие
упоминаний в отчете о перекопах или деятельности
грызунов, вполне возможно, что в таком состоянии
умерший и был похоронен. В северо-восточный
угол погребальной ямы, за головой, был установ-
лен ритуальный горшочек. Особым обрядом, не-
сомненно, было срывание серебряных бляшек с
наборного пояса. О том, что их именно срывали, а
не разрезали пояс на фрагменты, говорит характер
деформации щитка пряжки. Сорванные бляшки
рассыпали симметрично у обеих рук, а поскольку в
ногах симметрии не получалось - у правой стопы и
левого бедра (рис. 1,2). Не лежали в едином мешочке
1 Благодарим А.В.Симоненко за предоставленные материалы.
Рис. 1. План погребения 11 к. 1 Черноморского: I -лепной сосуд; 2 - детали поясного набора; 3
— нож; 4 - кресало; 5 — кремень; 6 - кости коня.
Fig. 1. The layout of Burial 11 of Chemomorskoie barrow 1: I - a modelled vessel; 2 - details of a belt set;
3 — a knife; 4 — a fire steel; 5 — a flint; 6 — horse bones.
388
с кресалом и кремни, разложенные в области таза.
При этом нож в ножнах оказался под левой ногой
приблизительно в том месте, где и должен находить-
ся в подвешенном на поясе состоянии; также в рай-
оне дополнительных ремешков пояса находилось и
кресало. Следовательно, умерший все же был опо-
ясан лишенным пряжки и бляшек “умерщвленным”
поясом, а кресало сделали “безжизненным”, лишив
его соприкосновения с кремешками. Но, заметим,
“умерщвленные” предметы легко “оживали”, если
их собственник в потустороннем мире собирал их
опять вместе. Такие предосторожности в нашем
случае были явно обусловлены неестественной,
“дурной” смертью погребенного. С тем же обстоя-
тельством, вероятно, связано и полное отсутствие в
погребении оружия (меча, лука, наконечников стрел,
боевого ножа), обычного в погребениях мужчин-
кочевников. Скорее всего, сородичи опасались, что
умерший по каким-то причинам может превратиться
во вредоносный дух, подобный якутскому “юёр”
или “юзют” алтайцев, телеутов, кумандинцев, кы-
зыльцев и шорцев (Алексеев Н.А., 1980, с. 164-173).
Представления о вредоносных духах покойников у
тюркских народов обычно связаны с их неестествен-
ной смертью или же с нарушением погребального
ритуала. В нашем случае эта причина, возможно,
связана с фактом отсутствия у скелета нижней по-
ловины левой ноги. Вариантов объяснения здесь
два. Первый - умершего не сразу нашли сопле-
менники, и поэтому его тело успело пострадать от
диких зверей или стервятников. Второй вариант
более сложен - он подразумевает ампутацию ноги
после тяжелого открытого перелома и смерть от
перенесенной травмы, возможно, гангрены. Первый
вариант означал нарушение погребального ритуала,
второй - неестественную смерть, т.е. родственники
умершего имели все основания для “обезврежива-
ющего” обряда.
После прощания с умершим, яму с телом по
длинной оси перекрыли деревянными плахами,
опиравшимися на заплечики. По центру перекрытия
положили сложенную шкуру коня, снятую с со-
хранением конечностей (тип II по А.Г.Атавину), но
без черепа. По тюркским обычаям, конь забивался
и свежевался здесь же, возле могилы, а его мясо
шло на поминальный ужин, который и завершал
погребальную церемонию.
Инвентарь погребения
Лепной горшок (рис.2, 7;4,13). Венчик
отогнут наружу; тулово округлое, наибольшее рас-
ширение — в центральной части тулова; диаметр
венчика превышает диаметр дна. Сосуд асимме-
тричный, сформован на поворотной подставке, дно
косо срезано. Поверхность грубо заглажена, обжиг
неровный, в тесте — примесь крупного кварцита.
Диаметр венчика - 11 см, тулова - 14 см, диаметр
дна - 9,1 см; высота горшка - 16,5 см.
Лепные горшки обнаружены в 10 погребениях
Северного Причерноморья VII — нач.VIII в., форма
определяется для 8 сосудов. За исключением горшка
из п.З к.З Крыловки (Баранов И.А., Майко В.В.,
1994, рис.1, 8), это сосуды вытянутых пропорций
с наибольшим расширением в центре тулова, вы-
сота которых значительно превышает наибольший
диаметр. Этот тип, как минимум, разделяется на
два варианта. У сосудов первого варианта: Черно-
морское, Айвазовское, п.7 к.7 Христофоровки,
Топило, Аджиголь, (Кругликова И.Т., 1957, рис. 1,4;
Prichodnyuk О., Fomenko V, 2003, fig. 1,4; Левченко
Д.1., 2001; Ebert М., 1913, S.20) — диаметр венчика
больше диаметра дна, а у второго варианта: п. 10 к.2
Рисового, п.5 к.9 Богачевки, к. 17 Наташино (Щепин-
ский А.А., Черепанова Е.Н., 1969, рис.52, 7; Генинг
В.В., Корпусова В.Н., 1989, рис.И, 3; Баранов И.А.,
1990, рис.39, I) — диаметр венчика равен или же
меньше диаметра дна. Следует отметить, что сосуды
из Христофоровки, Богачевки, Наташино и Топило
декорированы пальцевыми защипами по венчику,
чего нет на сосуде из Черноморского. Зато послед-
нему близок также горшок из погребения VI в. из
Большого Токмака (Смирнов К.Ф., 1960, рис. 128,
9). Указанная серия характеризуется небольшими
размерами (высота - 16-19 см), плохим вымесом и
обжигом, особенно у горшка из Аккерменя (Вязьмь
тша M.I. та mini, 1960, рис.73, 4, с.130). Учитывая
обломки горшка из п.З к.24 Малой Терновки, кото-
рый превышал рассмотренные сосуды по размерам,
как минимум, в полтора раза, наиболее вероятно,
что небольшие, плохо выделанные и обожженные
горшочки из рассмотренных погребений были чисто
ритуальными, специально изготовленными для по-
гребений. Подобный обряд существовал и у авар,
сосуды из погребений которых не только ощутимо
отличаются от посуды с поселений по типам, но
также по размерам и обжигу.
Детали пояса
1. Пряжка с массивной бронзовой (?) В-об-
разной рамкой и железным подвижным щитком
(рис.2, 4; 4, I). Общая длина — 3,2 см, ширина — 3
см. Верхний контур рамки В-образный, с четким
углублением для язычка, нижняя часть ровная,
прорезь подпрямоугольная. Размеры рамки: 3x1,9
см, ширина прорези 2,2 см. Щиток пряжки дефор-
мирован, выполнен из железной пластины шириной
2,1 см, согнутой напополам, очевидно, крепился к
ремню двумя заклепками. Язычок узкий, железный,
обломан, ширина - 0,3 см.
Пряжка принадлежит к распространенному
типу, представленному в кочевнических комплек-
389
Рис. 2. Погребение 11 к. 1 Черноморского: 1-3 - детали серебряного наконечника ремня; 4 -
бронзовая пряжка с железной обоймой; 5, б- кремни; 7 — лепной сосуд; 8 — кресало; 9 — железный нож.
Fig. 2. Burial 11 of Chemomorskoie barrow 1:1-3 - details of a belt silver ferrule; 4-a bronze buckle with
iron ring; 5, 6- flints; 7 — a modelled vessel; 8 — a fire steel; 9 —an iron knife.
сах в п.11 к.1 Ковалевки (Ковпаненко Г.Т. и др.,
1978, рис.28,12) и п.2 к.5 Родионовки (см. статью:
А.В.Комар, А.И.Кубышев, Р.С.Орлов в настоящем
сборнике). Указанные экземпляры выполнены из
бронзы, В-образность рамки слабо выражена, но
пряжка из Родионовки менее массивна, напоминает
варианты, выполненные из серебра. Близкие пряжки
с более выраженной В-образной рамкой и подвиж-
ным щитком присутствовали также в погребениях
из Чапаевского (Атавин А.Г., 1996, табл.6, /), Че-
бургола (Семенов А.И., 1982) и Иловатки (Смирнов
К.Ф., 1959, рис.7, б). Внешние аналогии довольно
многочисленны и имеют широкую географию: Ниж-
нее Подунавье (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, рис.64, 3; Рашев Р., 2004, таб.109, 8), Крым
(Айбабин А.И., 1990, рис.39,9, 16), славянские кла-
390
ды Поднепровья (Корзухина Г.Ф., 1996, табл. 13, 4;
21,7; 91,27,29; 94,27; Гавритухин И.О., Обломский
А.М., 1996, рис.23, 73; Приходнюк О.М. и др., 1996,
рис.10, 7), Кавказ (Гавритухин И.О., 20016, рис.77,
30; 2001г, рис.9, 7; Гавритухин И.О., Пьянков А.В.,
2003, табл.77, 73), Поволжье (Краснов Ю.А., 1980,
рис.41, 7; Гавритухин И.О., 2001г, рис.5, 3), При-
уралье (Голдина Р.Д., 1985, табл.ПУ, 5; Гавритухин
И.О., 2001г, рис.5, 7; 7,3; 10,4), Восточное Приара-
лье (Левина Л.М., 1996, рис. 127,19-22).
2. Серебряные бляшки. 2а. Литая щитовидная
бляшка с волнистой прорезью и двумя отверстиями
(рис.З, 9; 4, 9). Высота - 1,8 см, ширина - 2 см. От
круглых отверстий к краю бляшки прочерчены две
наклонные линии. Крепилась к ремню тремя не-
большими шпеньками.
Один из самых распространенных вариантов
бляшек “геральдических” наборов (Ковалевская
В.Б., 2000, с.151; отдел 10, подотдел 1, тип 3, под-
тип 1) и, судя по их наличию в составе поясов из
Плевен-Кайлка (Рашев Р., 2004, табл. 109,2-6) и п.1
скл.74 Лучистого (Айбабин А.И., 1999, рис.44, 10,
13, 15), - один из самых ранних. В кочевнических
погребениях присутствуют по одному экземпляру
в п.2 к.З Сивашовки (Орлов Р.С., Смиленко А.Т.,
1986, рис.54, 7), п.12 к.8 Богачевки (Генинг В.В.,
Корпусова В.Н., 1989, рис. 10,2), п.10 к.4 и п.З к.ЗО
Калининской (Атавин А.Г., 1996, табл. 10,5; 13,14),
и два экземпляра - в комплексе из “Царского курга-
на” (Атавин А.Г., 1996, табл. 17, 1, 2). Поскольку в
погребении из Богачевки на поясе была лишь одна
бляшка этого варианта, то, скорее всего, именно с
таких бляшек и начиналось формирование пояса,
куда позже добавлялся уже “взрослый” набор. В
Черноморском принадлежность бляшки другому
поясу подтверждается и длиной шпеньков бляшки,
которые несколько короче, чем у остальных щито-
видных бляшек, т.е. рассчитывавшихся на более
тонкий ремень.
26. Щитовидные бляшки с прорезями в виде
круга и двух перевернутых “запятых” - 3 экз. (рис.З,
6-8; 4, 8). Они одинаковые по размерам и декору,
но не идентичны; выполнены горячей прессовкой,
прорези нанесены ударным инструментом. Одна из
бляшек с булыпим содержанием меди, степень ее со-
хранности лучше. Ширина бляшек -2,1 см, высота
- 2 см. Крепились к ремню тремя шпеньками. От
круглого выреза к краю бляшек нанесена насечка.
Вариант бляшек довольно редкий. Полностью
аналогичные бляшки были лишь в п.З к.30 Калинин-
ской (Атавин А.Г., 1996, табл. 13,13). В комплексе
из “Царского кургана” находились аналогичные по
форме бляшки с круглой прорезью, но без “запя-
тых”, отмеченных на пряжке из этого же комплекса
(Атавин А.Г., 1996, табл. 16, 7; 17, 2-5). Близкая
бляшка, но с дополнительными двумя маленькими
отверстиями была в аланской кат. 17 Чми (Гавриту-
хин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.82,66); также
близкий экземпляр найден в п. 17 Петропавловского
могильника в Приуралье (Гавритухин И.О., 2001г,
рис.11, 79).
2в. Т-обр>азные бляшки - 2 экз. (рис.З, 5, 70; 4,
4). Состоят из щитка с полуовальной прорезью и
имитации костыльковой застежки. Длина - 2,9 см,
ширина Т-образной перекладины - 1,9 см, ширина
щитка -1,6 см. Один из экземпляров сломан (рис.З,
5). Крепились к ремню при помоши двух коротких
шпеньков.
Т-образные бляшки из кочевнических ком-
плексов, в основном, однотипны и представлены
вариантом 2, по А.И.Айбабину (Айбабин А.И., 1990,
с.53), - п.2 к.З Сивашовки (Орлов Р.С., Смиленко
А.Т., 1986, рис.54, 10), п.2 к.29 Чапаевского (Ата-
вин А.Г., 1996, табл.7, 4, 6), п.4 к.1 Изобильного
(Айбабин А.И., 1999, рис.35, 5), к.5 Виноградного
(Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.5,11, 12),
п.2 к.2 Васильевки (Balint С., 1992, Taf.49,9). Также
им близки бляшки варианта 3 с менее выраженным
заострением кончиков щитка из п.12 к.8 Богачевки
(Генинг В.В., Корпусова В.Н., 1989, рис. 10, 2) и
Новиновки (Werner J., 1956, Taf.25). Аналогии, в
основном, собраны и картографированы Ч.Балинтом
и И.О.Гавритухиным (Balint Cs., 1992, S.426-428;
Taf.47, 35-48; Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, с.25, 26), они охватывают зону от Северного
Причерноморья и Крыма до Приуралья.
2г. “Двурогие” бляшки - 4 экз. (рис.З, 1-4; 4,
2). Одинаковые, но все вылиты в разных формах.
Состоят из двух частей: фигурной и щитовидной.
В верхней части — Х-образная прорезь и четыре
круглых отверстия с прочерченными от них к краю
бляшки линиями; в нижней части - U-образная про-
резь. Высота бляшек — 3,2 см, максимальная ширина
-1,9 см, высота верхней части - 2 см. Крепились к
ремню тремя шпеньками: два верхних - длинные,
нижний — короче; у одного из экземпляров все три
шпенька короткие.
Двучастные “двурогие” бляшки из Черномор-
ского принадлежат к варианту 1-2, по А.И.Айбабину
(1990, с.52; рис.50, 47), или типу 3 отдела 39, по
В.Б.Ковалевской (2000, с.161; рис.ХУП, 39); также
бляшки этого варианта каталогизировал Ч.Балинт
(Balint Cs., 1992, S.428-429; Taf.52, 12-14, 16, 18,
19). География варианта очерчивается Северным
Причерноморьем, Крымом и Северным Кавказом.
Двучастные “двурогие” бляшки, кроме Черномор-
ского, представлены еще в 4 кочевнических погре-
бениях: в п.7 к.7 Христофоровки (Prichodnyuk О.,
Fomenko V., 2003, fig.l, 72) и п.10 к.4 Калининской
(Атавин А.Г., 1996, табл.9, 5) - бляшки варианта
1-3, по А.И.Айбабину; в погребении из Уч-Тепе
- прессованные подражания (Иессен А.А., 1965,
391
Рис. 3. Погребение 11 к. 1 Черноморского: 1-16 - серебряные детали пояса.
Fig. 3. Burial 11 of Chemomorskoie barrow 1:1-16- silver details of a belt.
рис.28), и лишь в п.1 к.2 Васильевки был грубый
дериват бляшки варианта 1-2 (Кубышев А.И. и
др., 1984, табл.27, 4). Прессованные бляшки этого
варианта также известны в аварских погребениях:
п.1 Сегвар-Оромдюле (Lorinczy G., 1992, Abb.6, 2)
и Манжелосе (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, рис.74,109).
2д. Наконечники дополнительных ремешков
с боковыми выступами - 4 экз. (рис.З, 11-14; 4, 3).
Выполнены горячей прессовкой, не идентичны. Со-
хранность наконечников в настоящее время хуже,
чем на фотографии. Декорированы треугольной
прорезью в центре и сегментовидной вверху, а
также тремя отверстиями. Высота — 2,9 см, шири-
на - 1,5 см. Крепились к ремню двумя короткими
шпеньками.
Наконечники дополнительных ремешков с бо-
ковыми вырезами или боковыми выступами были в
составе большинства геральдических наборов VII в.,
но форма и особенно декор у них весьма различны.
Точные аналогии наконечникам из Черноморского
нам найти не удалось, но по форме они принадле-
жат к варианту П-2, по А.И.Айбабину (1990, с.55;
рис.48, 26), или типу 2 подотдела 3 отдела 15, по
В.Б.Ковалевской (2000, с. 126; рис.VII, 17); обзор
подобных наконечников предложил также И.О.Гав-
ритухин (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996,
с.32; рис.43, 26).
2е. Круглые бляшки - 2 экз. (рис.З, 75, /6; 4,
11, 12). Одна с насечками по краю, другая с неров-
ным краем. Диаметр первого экземпляра — 1,3 см,
размеры второго - 1,2x1,1 см. Крепились к ремню
одним шпеньком.
Аналогичные бляшки присутствуют в целом
ряде кочевнических погребений—Арцибашев (Мон-
гайт А.Л., 1951,рис.43, /0),п.1 к.Ш БережновкиII
(Синицын И.В., 1960, рис.39,14), п. 12 к.7 Христофо-
ровки (Prichodnyuk О., Fomenko V, 2003, fig.2,22),
п.4 к.1 Изобильного (Айбабин А.И., 1999, рис.35,
11), п.2 к.З Сивашовки, п.2 к.2 Сивашского, п.З к.24
Малой Терновки (см. статью: Комар А.В., Кубышев
А.И., Орлов Р.С. в настоящем сборнике), Крупской
(Атавин А.Г., 1996, табл.2,17). Аналогии известны
в наборах Крыма, Северного Кавказа, Сирии (Balint
Cs., 1992, Taf.5,2, б, 10,11,14, 19, 23, 28, 32, 36, 41;
7, 7-9; 52, 21, 24), славянских кладах (Корзухина
Г.Ф., 1996, табл.22,28-35; 54, 32-35).
2ж. Обломок железной пластины с двумя мед-
ными заклепками и насечками по краю (рис.4,10).
Размеры 0,9х 1,5 см.
392
3. Серебряный наконечник пояса. Состоит из
двух вытянутых U-образных пластин размерами
5,6x2 см (рис.2, 2, 5; 4, б, 7) и ободка шириной 0,3
см (рис.2, Г, 4, 6), первоначально спаянных в коро-
бочку. Ремень пропускался внутрь и закреплялся
заклепкой.
Наиболее распространенный тип основных
наконечников ремня кочевнических поясов. Пред-
ставлен в п.7 к. 1 Бережновки I (Синицын И.В., 1959,
рис.34, /), п.4к.1 Изобильного (Айбабин А.И., 1999,
рис.35,19, 20), п.2 к.29 Чапаевского, Малаях (Ата-
вин А.Г., 1996, табл.4,2, 3; 21, /), п.2 к.З Сивашовки
(см. статью: Комар А.В., Кубышев А.И., Орлов PC.
в настоящем сборнике), п.12 к.8 Богачевки (Генинг
В.В., Корпусова В.Н., 1989, рис.10, /), п.12 к.7 Хри-
стофоровки (Prichodnyuk О., Fomenko V., 2003, fig.2,
16), Новосёлках (Богачев А.В., 1998, рис.8,4), в п.2
к.2 Сивашского на одной из пластин наконечника
был большой вырез, а в к.5 Виноградного (Орлов
Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996, рис.З, 12, 13) и п.2 к.2
Васильевки (Balint Cs., 1992, Taf 49,1) внешняя пла-
стина таких наконечников декорирована прорезью
или золотой вставкой.
Судя по наконечникам из п.В Клярафалы (Balint
Cs., 1992, Taf.56,10, 11) и скл.449 Скалистого (Вей-
марн Е.В., Айбабин А.И., 1993, рис 59,1.2), данный
вариант коробчатых наконечников появляется еще в
ранних геральдических наборах. Его не следует пу-
тать с коробчатыми наконечниками, выполненными
из ровной пластины с загнутыми краями, запаянной
с задней стороны, очень распространенными у авар
Интересующий нас вариант с напаянным ободком
у авар также известен, в основном, в среднеавар-
ское время (Kovrig I., 1975а, fig.4, gr.15, 6; 5, gr.34,
12; Torok G., 1975a, fig.3, gr.7, 4; Гавритухин И.О.,
2001 в, рис.2,3. 4; 6,24; 7,34; 8,43; 11,30; 12,56; 13,
18, 45; 14, 40). География находок, кроме Среднего
Подунавья и Крыма, охватывает также Среднее
Поднепровье (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, с.35; рис.30, 4; 32, 2, 3, 5), Северный Кавказ
(Дмитриев А.В., 1982, рис. 12, 33; Афанасьев Г.Е.,
Рунич А.П., 2001, рис. 106,13; 155,3), Южное При-
уралье (Мажитов Н.А., 1981, рис.8, 16).
Реконструкция пояса
В связи с нахождением деталей пояса в погре-
бении в разрозненном состоянии, реконструкция
пояса по находкам in situ невозможна. Сделать это
можно только на основании анализа самих поясных
деталей. Вариант графической реконструкции пояса
из Черноморского, предложенный В.В. Дорофеевым,
был опубликован П.П.Толочко (1999, рис. 10,2). Он
вызывает несколько возражений: в реконструкции
не использована пряжка, замененная на отсут-
ствующее в погребении железное кольцо; также
не аргументировано расположение Т-образных
бляшек на основном ремне и их роль как застежек.
Более точный вариант реконструкции пояса был
предложен А.В.Симоненко и П.Л.Корниенко (Давня
icTopia УкраТни, 1995, с.77). В нем пояс застегивался
на В-образную пряжку, но в этом варианте все же
вызывает возражение ориентировка щитовидных
бляшек острым концом вниз, которая не известна
ни в одном синхронном кочевническом комплексе,
а также, как увидим ниже, принадлежность основ-
ному ремню Т-образных бляшек.
Аргументированное разделение деталей на
принадлежащие основному ремню или допол-
нительным ремешкам позволяет сделать длина
шпеньков, которыми бляшки крепились к ремню.
У 3 щитообразных бляшек с круглой прорезью
(рис.З, 6-8; 4, 8) длина шпеньков 3 мм, у щитоо-
бразной бляшки с волнистой прорезью (рис.З, 9; 4,
9) - 2,5 мм, у 4 “двурогих” бляшек (рис.З, 1-4; 4, 2)
верхние шпеньки самые длинные - 6 мм, а нижние
короче - 3 мм; на всех остальных бляшках (рис.4,
3, 4, 11. 12) шпеньки короткие — 1,5-2 мм. Особо
здесь следует отметить разницу в длине шпеньков
на “двурогих” бляшках (рис.4,2) - их верхняя часть
явно пробивала основной ремень и наложенные
дополнительные ремешки, а нижняя часть крепи-
лась к более тонкому дополнительному ремешку.
Четыре наконечника, Т-образные и круглые бляш-
ки располагались на тонких дополнительных ре-
мешках. Размеры прорези рамки пряжки, ширина
наконечника и высота бляшек основного ремня
совпадают, определяя ширину ремня в 2 см, а его
толщину - в 0,2-0,3 см. Ширина дополнительных
ремешков составляла 1,5 см, а их толщина - 0,1-
0,15 см. Ритмичность чередования бляшек на ремне
реконструируется лишь гипотетически; не ясна
полная длина ремня и расстояние между бляшками,
поэтому на реконструкции (рис.5) мы предлагаем
лишь схему расположения бляшек, но не реальное
соотношение длины пояса и расстояний между его
отдельными деталями. Также до конца не ясно и
количество дополнительных ремешков. Формально
бляшек дополнительных ремешков 8, т.е. столько
же, сколько щитовидных и “двурогих” бляшек. Это
позволяет допускать вариант реконструкции с 8 до-
полнительными ремешками (рис.5, 3). Но, скорее,
круглые бляшки находились на одном ремешке с
Т-образными бляшками, место которых на ремне,
правда, также могло быть различным (рис.5, 1, 2).
Судя по расположению ножа и кресала, на допол-
нительном ремешке сзади слева подвешивался нож
в ножнах, а на ремешке впереди справа - мешочек
с кресалом.
Социальный статус рассматриваемого пояса,
в первую очередь, определяется отсутствием в его
составе золотых деталей. Перед нами пояс рядового
члена общества, имущего, но незнатного человека.
Среди кочевнических серебряных поясных наборов
393
Рис. 4. Погребение 11 к. 1 Черноморского: 1 — бронзовая пряжка с железной обоймой; 2-9, 11, 12
— серебряные детали пояса; 10- фрагмент железной пластинки с медными заклепками; 13 - лепной
горшок; 14 - кресало; 15 - железный нож.
Fig. 4. Burial 11 of Chemomorskoie barrow 1: 7 — a bronze buckle with iron ring; 2-9, 11, 12 - silver de-
tails of a belt; 10-a fragment of the iron plate with copper rivets; 13 -a modelled pot; 14 —a fire steel; 15 -an
iron knife.
394
Рис. 5. Погребение 11 к. 1 Черноморского: варианты реконструкции пояса (реконструкция
А.В.Комара).
Fig. 5. Burial 11 of Chemomorskoie barrow 1: variants of belt reconstructions (by A. V.Kotnar).
“геральдического” стиля Северного Причерноморья
пояс из Черноморского с 8 бляшками основного
пояса и 8 бляшками дополнительных ремешков на
сегодня самый представительный. Уступает ему и
пояс из п.2 к.З Сивашовки с 6 бляшками основного
ремня (правда, чуть более крупными) и 4 бляшками
дополнительных ремешков. В целом, близким по
количеству бляшек можно считать пояс из п.10 к.4
Калининской из Восточного Приазовья (Атавин
А.Г., 1996, табл.9; 10), а единственный кочевни-
ческий комплекс, превосходящий по количеству
бляшек Черноморское, - это кенотаф из “Царского
кургана” (Атавин А.Г., 1996, табл. 16; 17), в котором
число поясов точно не ясно.
Другая, ранговая система оценки пояса из п. 11
к. 1 Черноморского предлагаем обратить внимание
на этапы формирования пояса. Небольшая литая
щитовидная бляшка с волнистой прорезью (рис.З, 9;
4, 9) несомненно выполнена не одним комплектом
с 3 прессованными более крупными, но и одно-
временно более тонкими щитовидными бляшками
с прорезями в виде круга и двух “запятых” (рис.З,
6-8; 4, 8). Технологически с ними объединяются 4
прессованных наконечника, тогда как 4 литые дву-
частные “двурогие” бляшки более близки к литой
бляшке. Отнести их первому комплекту не позво-
ляет ширина ремня, на которую они рассчитаны, а
также симметрия с количеством наконечников сви-
сающих ремешков. Таким образом, пояс умершего
из п.11 к.1 Черноморского начал формироваться
с одной “ранговой” щитовидной бляшки с волни-
стой прорезью, после чего к нему добавили новый
комплект из 3 щитовидных бляшек и 4 “двурогих”
с наконечниками ремешков. Следуя предложенной
А.В.Комаром реконструкции символики числа
щитовидных бляшек на поясах “геральдического”
стиля (см. статью: Комар А.В., Кубышев А.И., Орлов
Р.С. в настоящем сборнике), как отражении военного
ранга, погребенный из Черноморского прошел ста-
дию командира десятка воинов - “он баши”, а затем
перешел в ранг командира сорока воинов - “курк
баши”. Для воинов простого происхождения это
395
звание было верхом военной карьеры, поскольку
уже с уровня “пятидесятника” (“элит баши”) пояса
обязательно включали золотые детали, маркиру-
ющие знатное происхождение их собственников.
Погребений куркапынов (“держателей пояса”) ранга
“кырк баши” в Северном Причерноморье известно
еще два — п.2 к.З Сивашовки и к. 16 Наташино, два
погребения открыты в Восточном Приазовье - п. 10
к.4 Калининский и п.6 к. 13 Малаев и одно в Повол-
жье - п.7 к. 1 Бережновки I.
Железный ноже узким коротким черен-
ком, смещенным к спинке (рис.2, 9; 4, Z5). Общая
длина - 11,7 см, ширина - 1,5 см, длина черешка
- 2,1 см. Судя по остаткам дерева, имел деревянную
ручку и был вложен в деревянные ножны.
Несмотря на то, что данный тип ножей был
одним из самых распространенных в VIII-X вв., в
кочевнических погребениях Восточной Европы VI
- нач.УШ в. единственная аналогия происходит из
п.1 к.8 Старонижестеблиевской (Атавин А.Г., 1996,
табл.26, б), а на похожем экземпляре из п.2 к.1
Шиловки в месте перехода клинка в черенок уже
накована железная полоска “перекрестья” (Багаут-
динов Р.С. и др, 1998, табл. Villa, 12).
Функционально нож из п. 11 к. 1 Черноморского
по размерам должен относиться к разряду бытовых,
хотя обычно на задней поверхности бедра (у кочев-
ников рассматриваемой нами группы) носился в
ножнах боевой или универсальный нож (п.2 к.З Си-
вашовки, п.2 к.2 Сивашского, п.7 к.1 Костогрызово,
п.1 к.2 Васильевки, п.5 к. 12 Портового и др.).
Набор для добывания огня
1. Кресало в виде пластины трапециевидной
формы, со слегка изогнутыми длинными сторонами
(рис.2, 8-, 4,14). Общая длина - 7,9 см, ширина - 2
см, толщина - 0,4 см, длина спинки - 5,3 см.
Прямых аналогий описанное кресало в ранне-
средневековых кочевнических погребениях Вос-
точной Европы не имеет. Единственное небольшое
трапециевидное кресало найдено в п. 5 к. 16 Брусян
II (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.ХЬУ, 15), но
оно тонкое, имеет небольшую ручку. Еще восточнее,
высокие трапециевидные кресала есть у тюрков
Алтая (Кубарев В.Д., 1984, рис.9, 15, 16). Пожалуй,
более близкими аналогиями можно считать кресала
из хакасского к. 1 могильника Эйлиг-Хем III (кон.Х
-нач.Х! в.) (Грач А.Д. и др., 1998, табл.ХУШ, 31), а
в группе синхронных восточноевропейских кочев-
нических погребений - п.2 к. 1F Аджиголя (Ebert М_,
1913, Abb.24) и п.З к.ЗО Калининской (Атавин А.Г.,
1996, табл. 14, 4). Общий облик кресал этого типа
- это фрагмент обычной массивной слегка изогну-
той полосы железа без придания дополнительных
элементов оформления. Судя по наличию на кресале
из Аджиголя следов деревянной ручки, а у кресала
из п.З к.ЗО Калининской - прогнутости и утоньше-
ния спинки, вероятно, также означавшей наличие
деревянной ручки, эту группу кресал, по-видимому,
можно считать прототипами позднекочевнических
скобовидных кресал (Евглевский А.В., Потемкина
Т.М., 2000, с. 187; рис. 1,15).
2. Кремни - 2 экз. (рис.2,5, 6). Один микролит
подкаплевидной формы, размеры 2,5x1,8 см, по кра-
ям нанесена притупляющая ретушь (рис. 2,5). Второй
- подтрапециевидной формы, размеры 2,1 х 1,3 см, на
одной из сторон ретушь притупляющая, на второй
- притупляющая и зубчатая (рис.2, 6).
В комплекте с кресалами кремни найдены в 5
синхронных кочевнических погребениях — п.2 к.2
Сивашского, п.2 к.З Сивашовки, п. 1 к.2 Васильевки,
п. 12 к. 5 Портового, еще в 5 погребениях кресало от-
сутствовало, но были кремни - п. 1 к. 17 Наташино,
п.2 к.5 Родионовки, п.2 к.29 Чапаевского, п.16 к. 14
Великой Знаменки и п.З к.5 Заплавки
Этнокультурная принадлежность и датировка
погребения
Погребение 11 к. 1 Черноморского было ча-
стично введено в научный оборот Р.С.Орловым,
выделившим его наряду с рядом других погребений
в тип Сивашовки, датированный исследователем 1 -й
пол.УП в. и соотнесенный сначала с кутригурами
(Орлов Р.С., 1985, с. 100-105; Орлов Р.С., Смиленко
А.Т., 1986, с.227-231), а позже - с рядовым воин-
ским сословием булгар Северного Причерноморья
времени Куврата (Орлов Р.С., 2001, с.991-1007).
Эту атрибуцию, в целом, повторили А.И.Айбабин
(1999, с. 163,164), О.М.Приходнюк (2001, с.39-40) и
Р.Рашев (2004, с.89,105-118). Часть вещей из Черно-
морского была опубликована также П.П.Толочко с
ошибочной атрибуцией “аварское погребение VII
в.”, хотя далее в тексте автор все же отнес погре-
бение к булгарским, времени прохождения булгар
через Северное Причерноморье (1999, с. 17, 23;
рис.8; 10, 2).
Комплексное исследование культуры кочевни-
ков степей Восточной Европы VI - нач.УШ в. при-
вело одного из авторов данной статьи (А.В.Комара)
к несколько другому выводу - о принадлежности
погребений типа Сивашовки (и п. 11 к. 1 Черномор-
ского в том числе) к субкультуре рядового воинского
сословия кочевников перещепинской культуры,
связанных по происхождению с тюрко-телесским
населением Западнотюркского каганата и появив-
шихся в Северном Причерноморье во 2-й пол.УП
в. во время экспансии Хазарского каганата (Комар
О.В., 20006; 2002а; Комар А.В., 2001а).
По особенностям обряда погребение из Черно-
морского относится к разряду наиболее характер-
ных погребений нижнего социального уровня пере-
396
щепинской культуры, где подкурганные погребения
составляют 86% ( из них впускные - 90%); простые
ямы и ямы с заплечиками - 69,1%; ориентировка
на СВ — 48,2%; шкура коня - 37,9% (всего кости
коня представлены в 47,5% погребений); посуда
- 32,8%; нож - 51,7%. Во многих случаях, как и
в Черноморском, заплечики практически не про-
слеживались и их наличие устанавливалось лишь
благодаря зафиксированному перекрытию. Обычно
речь шла о заплечиках вдоль длинных сторон, но в
Черноморском перекрытие продольное, что явля-
ется редкой особенностью. В п. 11 к.1 Ковалевки
II также отмечены заплечики вдоль коротких стен
погребальной ямы, но плашки здесь уложены все же
обычным способом - поперечно (Ковпаненко Г.Т. и
др., 1978, рис.23. 16).
Несмотря на то, что обряд помещения в мо-
гилу шкуры коня был очень распространенным в
ранне- и позднесредневековое время у кочевников
Восточной Еропы (Атавин АГ., 1984), в п.11 к.1
Черноморского все же наблюдается несколько
довольно редких его особенностей. Во-первых,
речь идет о шкуре коня без черепа, только с ко-
нечностями. Нечто похожее в группе синхронных
кочевнических погребений наблюдаем только в к.2
Белозерки, где на перекрытии растянули шкуру с
конечностями лошади, но без ее черепа (Скадовский
Г. Л., 1897, с. 110). Нов этом погребении на уровне
шкуры зафиксированы остатки удил, а ниже, на дне
погребальной ямы, у ног погребенного - конские
зубы. Таким образом, хотя бы символически, но
голова коня в к.2 Белозерки все же представлена.
Шкура коня в этом случае была растянута на пере-
крытии, в то время как в п. 11 к. 1 Черноморского
конечности лошади оказались сложенными по
центру. Такая особенность отмечена в поволжской
группе - в к. 1 Авиловского I (Синицын И.В., 1954)
и п.5 к.9 Бородаевки (Синицын И.В., 1947) шкуру
коня разместили сложенной на ступеньке подбоя.
Е.В.Круглов даже выделил их в отдельный обря-
довый тип - “авиловский”, соотнеся с угорским
этническим компонентом (Круглов Е.В., 19906),
но этому предположению противоречит широкое
распространение обряда помещения в могилу
сложенной шкуры коня в грунтовых могильниках
салтовской культуры и Волжской Булгарии. Не была
растянутой вдоль погребенного и шкура в п.5 к.4
у хут.Крупской из Восточного Приазовья, где она
была сложена слева от скелета и слегка растянута в
сторону так, что перекрывала ноги погребенного в
районе колен (Атавин А.Г., 1996, табл. 1). Очевидно,
данный обряд не был строго регламентирован, и
связь погребенного из Черноморского с поволжским
населением можно предполагать лишь условно.
Хронологическая позиция п. 11 к.1 Черно-
морского определяется наиболее выразительными
предметами из его состава. Пряжка (рис.2, 4; 4, /)
связывает комплекс с п. 11 к. 1 Ковалевки и п.2 к.5 Ро-
дионовки; щитовидные бляшки с круглой прорезью
- с п.З к.30 Калининской; “двурогие” бляшки - с п. 1
к.2 Васильевки; нож - с п. 1 к.8 Старонижестеблиев-
ской. В системе относительной хронологии переще-
пинской культуры, разработанной А.В.Комаром (см.
статью А.В.Комара в настоящем сборнике), п.З к.30
Калининской принадлежит к горизонту Сивашовки
- Макуховки; п. 11 к. 1 Ковалевки, п.2 к.5 Родионовки
и п. 1 к.2 Васильевки - к горизонту Уч-Тепе - Келегеи,
а п. 1 к.8 Старонижестеблиевской - к фазе 2 горизонта
Шиловки. Использование в последнем комплекте
пояса прессованных деталей "геральдического"
стиля также должно указывать на горизонт Уч-Тепе,
хотя следует отметить, что в этой технике были вы-
полнены наконечники ремешков второго комплекта
пояса и в п.2 к.З Сивашовки. Несмотря на явное
преобладание связей с комплексами горизонта Уч-
Тепе - Келегеев, в погребении из Черноморского нет
однозначных признаков именно этого стадиального
горизонта: схематизированных поясных деталей “ге-
ральдического” стиля, стремян, железных колчанных
крюков и т.д. В этой ситуации корректнее предпола-
гать, что погребение из Черноморского формировался
на рубеже двух горизонтов: Сивашовки - Макуховки
и Уч-Тепе-Келегеев. Абсолютные рамки горизонта
Сивашовки - Макуховки определяются по монетам
638-669 гт, а горизонта Уч-Тепе - Келегеев - 669-
698 гт. Но появление самого погребения из Уч-Тепе
связано с крупным вторжением хазар в Албанию в
685 г, а булгарское погребение из Мадары, принад-
лежащее этому же горизонту, не могло появиться на
территории Болгарии раньше 681 г, что и определяет
своеобразный “исторический” terminus post quern го-
ризонта: 681 -685 гт. В более раннем горизонте Сива-
шовки комплексу из Черноморского ближе всего п.З
к.30 Калининской, по бляшке с птичьими головками
синхронное аварскому горизонту Бочи-Кунбабоня,
terminus post quem финала которого, в свою очередь,
определяет солид Константа II 654-659 гт чеканки
из п.24 Сегед-Маккошерде (Garam Е., 1992, S.144,
145; Taf.56; 57). Таким образом, наиболее вероятные
абсолютные рамки формирования комплекса из
Черноморского 654-681 гт.
Третья четверть VII в. - это период масштаб-
ной экспансии Хазарского каганата в Восточную
Европу. В бурных событиях этого времени участво-
вали булгары, хазары, барсилы и, возможно, другие
родственные тюркские племена и народы, один из
представителей которых и был похоронен в п. 11 к. 1
у с.Черноморское.
397
Summary
A.V.Komar, R.S.Orlov (Kiev, Ukraine)
NOMAD BURIAL OF SECOND HALF OF VII C.
NEAR CHERNOMORSKOIE VILLAGE
The paper presents the intake nomad burial 11 of barrow 1 near Chemomorskoie village at Tendrovsk bay,
the Black Sea littoral. The burial was made in a pit with little steps and is supplemented by a horse skin folded
on the grave overlap, a modelled pot at the head, a knife, a fire steel and also by silver parts of a composite belt
of the 3rd quarter of the VII c.
Статья поступила в редакцию в декабре 2004 г
398
А.В.Комар
ПОГРЕБЕНИЕ НАЧАЛА VIII В. У СЕЛА ОКТЯБРЬСКОЕ
В СЕВЕРО-ВОСТОЧНОМ ПРИАЗОВЬЕ
Публикуемое погребение обнаружено в 1976 г в
кургане VI курганной группы, расположенной возле
с.Октябрьское (Новоазовский р-н, Донецкой обл.)
в бассейне р.Грузской Еланчик (Братченко С.Н. и
др , 1976)'. Курган VI подвергался распашке, на его
поверхности отмечены небольшие скопления кам-
ней средних размеров. Сооружен в срубное время,
диаметр - 32 м, сохранившаяся высота от древней
поверхности - около 2,2 м. Насыпь состояла из двух
слоев. Первый слой толщиной 1,5 м и диаметром 18
м представлен слабогумусированным черноземом.
Второй слой (досыпка кургана) толщиной 0,5 м и
диаметром 32 м состоял из слабогумусированного
суглинка, ракушечника и гранитных камней средних
размеров.
Впускное погребение 7 было расположено в
17° от центра кургана. Обнаружено в насыпи на
глубине 2 м, а дно погребения находилось на глу-
бине 2,16 м, т.е. выше уровня древней поверхности.
В связи с этим контуры могилы прослеживались
плохо, зафиксированы они только в западной части
погребения. Очевидно, это была овальная яма со
слегка наклонными стенками и ровным дном, дли-
ной около 1,7 м и шириной около 0,8 м (рис.1, /).
Скелет погребенного, ориентированный на ЮЗЗ,
лежал в вытянутом положении, череп повернут
лицевым отделом к югу, правая кисть находилась
на тазовых костях, ступни сомкнуты. Под костяком
прослежены древесный тлен и меловая посыпка.
Слева от костяка обнаружены кости коня: череп
— в западной части погребения и кости конечностей
- в восточной (рис. 1, 1а). Между плечевой костью
правой руки и грудной клеткой находился железный
нож (рис. 1, Id), а непосредственно на плечевой кости
- железные ножницы острыми концами в сторону
ног (рис. 1, 1е). Справа от черепа располагались три
бронзовые пуговицы (рис.1, 1с), а на локте левой
руки - бронзовая пряжка (рис. 1, 1Ь).
Инвентарь погребения:
1. Нож (рис. 1,7). Длина — 10,3 см, ширина -1,5
см, толщина - 0,4-0,6 см, длина черешка - 2,5 см.
2. Шарнирные ножницы с кольцевыми ручка-
ми (рис. 1, 8). Длина - 20,5 см, ширина ручек - 8,5
см. максимальный диаметр колец - 4,5 см, толщина
- 0,8 см.
3. Полые пуговицы грушевидной формы
- 3 экз. Два экземпляра идентичны, декорированы
вертикальными полосами псевдозерни (рис. 1, 2, 3),
один - без декора (рис. 1,4). Высота—2,7 см, диаметр
-1,6-1,8 см, высота ушка - 0,9 см, диаметр отверстия
- 0,2-0,3 см.
4. Пряжка с полой В-образной рамкой и
щитообразным щитком (рис. 1, 5); прорезь в рамке
В-образная, на рамке есть углубление для язычка,
сам язычок плоский, узкий; щиток по контуру име-
ет небольшой скос, крепился к ремню при помощи
заклепки, на поверхности видны следы доработки.
Длина - 3,5 см, ширина - 2,4 см, толщина - 0,2 см.
Ради полноты картины следует признаться, что
среди инвентаря п.7 на таблице отчета нарисованы
еще два предмета - железное шило с прикипевшей
костяной пуговицей или свинцовым грузиком (рис. 1,
6). Но описания или упоминания о находке этих
предметов нет ни в отчете, ни в полевой описи, что
позволяет предположить, что указанные вещи попали
на рисунок случайно, возможно, из позднесредневе-
кового погребения K.IV Октябрьского.
Этнокультурная и историческая атрибуция
погребения 7 к.VI Октябрьского наталкивается на
определенные сложности. Р.С.Орлов датировал его
VI-VII вв. (Орлов Р.С., 1985, рис.13, 124; Орлов Р.С.,
Смиленко А.Т., 1986, рис.54,14), но погребение за-
метно отличается по обряду и инвентарю от комплек-
сов типа Сивашовки, где преобладает ориентировка
погребенных в северо-восточный сектор. В то же
время, впускные погребения в простой яме, ориен-
тированные в западный сектор, сопровождавшиеся
шкурой или чучелом коня, ножницами, пуговицами
и т.д., характерны для женских и детских погребе-
ний огузов KOH.IX - X в. (Круглов Е.В., 2001, с.395,
табл.З). Ближайшие аналогии ножницам из Октябрь-
ского действительно есть в погребениях огузов,
причем известно подобное расположение ножниц у
правого плеча острием к ногам (Круглов Е.В., 2003,
рис.8,9; 9,10; 10,4; Айбабин А.И., 2003, табл.43,4).
Прямых аналогий пуговицам из Октябрьского (рис. 1,
1 Благодарим А.В.Симоненко за предоставленные материалы.
I______________I______________I
Рис. 1. Погребение 7 кургана VI Октябрьского. 1 - план погребения: а — кости коня; Ь —
бронзовая пряжка; с - бронзовые пуговицы; d- нож; е - ножницы. 2-5 — бронза; 7, 8- железо; 6 -
неидентифицированный предмет
Fig. 1. Burial 7 of Oktyabrskoie barrow VI. 1 — the layout of the burial a — horse bones; b-a bronze
buckle; c - bronze buttons; d - a knife; e - scissors. 2-5 - bronze; 7, 8 — iron; 6-an unidentified item
400
2-4) в погребениях IX-X вв. мы не обнаружили, но
они все же выглядят слишком сложными и развитыми
на фоне простых, лишенных декора пуговиц рубежа
VII-VIII вв. из Перещепины, Вознесенки, Келегеев и
Дорофеевки (Залесская В.Н. и др., 1997. кат.65; Грш-
ченко В. А., 1950, табл. V, 6,7; Prichodnjuk О.. Chardaev
V., 2001, Abb.2, /-3; Круглов Е.В., 1992г, рис.З, 3).
Единственным предметом, нарушающим да-
тировку погребения IX-X вв., является бронзовая
пряжка. В-образная рамка с углублением для язычка,
щитообразный щиток со скошенными гранями - все
это признаки деталей “геральдического стиля” VII.
в. Сама пряжка изготовлена кустарно, крепилась к
ремню не шпеньками, а заклепкой, пропущенной
сквозь щиток. Это - явный дериват, лишь отдаленно
напоминающий похожие пряжки из кочевнических
погребений к.5 Виноградного (Орлов Р.С., Рассамакин
Ю.Я., 1996, рис.З, 1, 2), “Царского кургана” и Чапаев-
ского (Атавин А.Г., 1996, табл.6, б; 16,6), погребений
Крыма (Айбабин А.И., 1990, рис.З 1,3; 39,18), Кавказа
(Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.82,
61, ПО; Афанасьев Г.Е., Рунич А.П., 2001, рис.141,
4; Гавритухин И.О., Пьянков А В , 20036, табл.78,
45, 89; Дмитриев А.В., 2003, табл.83, 9; Рамишвили
Р.М., 2003, табл. 112, 7), Приуралья (Голдина Р.Д.,
ВодолагоН.В., 1990, табл-XXVI, 18; Гавритухин И.О.,
Обломский А.М., 1996, рис.89,89, 90, 94), Приаралья
(Левина Л.М., 1996, рис. 127, 7, 8, 14), Казахстана
(Нурмуханбетов Б., 1969, табл.1, 2; II, 10а), Алтая
(Гаврилова А.А., 1965, табл.ХУИ, 12; XVIII, 5, 23)
и др. Ближайший пряжке из Октябрьского дериват
найден в кочевническом погребении из Чапаевского
(Атавин А.Г., 1996, табл.6, 6) горизонта Сивашовки.
Он свидетельствует о существовании не только про-
фессионального ремесленного, но и кустарного из-
готовления изделий из цветных металлов.
Впускные погребения с ориентировкой в запад-
ном секторе 2-й non.VIl — нач.VIII в. известны, хотя
и не составляют ни значительной по численности,
ни единой территориально группы. В Северном
Причерноморье это - к.5 Виноградного (Орлов Р.С.,
Рассамакин Ю.Я., 1996), п.З, к.З Крыловки (Коло-
тухин В.А., 1983) и п.З, к.5 Заплавки (Шалобудов
В.Н., 1983), в Азербайджане погребение из Уч-Тепе
(Иессен А.А., 1965), а в междуречье Дона и Волги
известны два основных подкурганных погребения
с западной ориентировкой - Романовская (Семенов
А.И., 1983; 1985) и к. 13 Дорофеевки (Круглов Е.В.,
1992г). Из них три совершены в подбое (к.5 Вино-
градного, п.З, к.З Крыловки, к.13 Дорофеевки), два
- в простой грунтовой яме (п.З, к.5 Заплавки, Уч-
Тепе), в Романовской форма могильного сооружения
точно не установлена. Кости коня присутствовали в
3 погребениях: в к.5 Виноградного - скелет, а в п.З,
к.5 Заплавки и к. 13 Дорофеевки - череп и конечности
(т.е. остатки “шкуры”). В женских погребениях из
п.З, к.З Крыловки, Романовской и к.13 Дорофеевки
найдены лепные горшки; в мужских из к.5 Вино-
градного, Уч-Тепе и п.З, к.5 Заплавки - предметы
вооружения и поясные наборы. В системе относи-
тельной хронологии кочевнических комплексов (см.
статью А.В.Комара в настоящем сборнике) указанные
погребения распределяются так: период II (горизонт
Сивашовки) - к.5 Виноградного; период III (горизонт
Уч-Тепе) - Уч-Тепе; период IVa (горизонт Шиловки,
фаза 1) - Романовская; период IV6 (горизонт Шилов-
ки, фаза 2) - п.З, к.5 Заплавки, п.З, к.З Крыловки, к. 13
Дорофеевки. Как видим, доля погребений с западной
ориентировкой возрастает в заключительный пери-
од, и в раннесалтовское время западный сектор уже
доминирует в степных кочевнических погребениях
Восточной Европы.
По обряду (впускное погребение в простой
яме в сопровождении шкуры коня) погребению из
Октябрьского ближе всего п.З, к.5 Заплавки. Сбли-
жает их еще одно обстоятельство - локализация в
северной подзоне степи, в отличие от основной массы
погребений VII в., располагающихся в южной под-
зоне степи и украинской полосе полупустынь, что
может указывать также на близость хозяйственного
уклада. Но в отличие от мужского погребения из За-
плавки, инвентарь погребения из Октябрьского боль-
ше соответствует женскому, также, как и небольшие
размеры самого скелета и могильной ямы. Деталей
геральдического облика в погребении из Заплавки
уже не было, что указывает на более раннюю дату
погребения из Октябрьского. Помогает ее установить
еше один предмет—шарнирные ножницы, найденные
в п. 1 к.2 Брусян IV (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.
LXIX, 8) периода IVa (горизонт Шиловки, фаза 1).
По совокупности признаков дату погребения 7 к. VI
Октябрьского можно определить именно в рамках
периода IVa (около 704-715 гт).
Впускные погребения из Октябрьского, Заплав-
ки, Крыловки маркируют появление в Северном При-
черноморье в koh.VII — нач.VIII в. группы населения,
несколько отличной от носителей типа Соколовской
балки, которых обычно связывают с историческими
хазарами (Семенов А.И., 1978; 1997; Круглов Е.В.,
1990а; 1992г; 20026; Плетнева С.А., 1999; 2003; Ива-
нов А.А., 2000; Флёрова В.Е., 20016). По обряду они
ближе всего поздним огузам, что, возможно, совсем
не случайно. Арабские писатели IX-X вв. отмечали
родственность хазар и огузов, которых связывало
общее “восточное” происхождение (Калинина Т.М.,
1988, с.96,97; 20026, с.48). Племена огузов в IX-X вв.
неизменно выступали верными союзниками хазар,
поэтому не исключено, что к koh.VII в. миграция
хазар в Северное Причерноморье также затрону-
ла и часть связанных с ними огузов, следствием
чего и стало появление в Приазовье погребения из
Октябрьского.
401
Summary
A.V.Komar (Kiev, Ukraine)
BURIAL OF EARLY VIIIC. NEAR OKTYABRSKOIE VILLAGE
IN NORTH-EAST AZOV REACHES
The paper presents the female burial 7 of barrow VI near Oktyabrskoie village of Novoazovsk region of
Donetsk province. The burial was made in a simple pit of a sub-oval shape and oriented to the west with devia-
tion to the south It contained a horse skull and extremities, a knife and scissors, bronze buttons and “heraldic”
style buckle. Having the same rite as Oguze burials of the IX-X c. this burial, nevertheless, is dated to much
earlier time (the beginning of the VIII c.) which permits to link it to the group of similar burials from Zaplavka
and Krylovka in the Northern Black Sea Littoral. It is quite possible that the similarity of funeral rites of these
burials to Oguze ones is not casual, and the migration of Khazars in the Northern Black Sea Littoral at the end
of the VII c. also involved a part of Oguzes related with them. Which resulted in a burial from Oktyabrskoie in
Azov reaches.
Статья поступила в редакцию в декабре 2004 г
402
А.В.Комар
ПОГРЕБЕНИЕ КОЧЕВНИКА НАЧ.VIII В. У СЕЛА ЖУРАВЛИХА
В СРЕДНЕМ ПОДНЕПРОВЬЕ
В 1989 г во время разведки в Ставищенском
р-не Киевской обл. у с.Журавлиха М.Н.Стрихарем
были обнаружены два полуразрушенных кургана.
В разрезе одного из них наблюдалось разрушенное
техникой при установке триангуляционного знака
погребение, доисследованное в охранных целях
(Crpixap М.М., 1992)'.
Курган 1 располагался в 1,5 км к северо-западу
от села на высокой второй террасе правого берега
р.Цицилия (левый приток р.Гнилой Тикич). До раз-
рушения распахивался, на момент исследования
имел высоту 1,6 м от современной поверхности и
диаметр около 20 м. Траншея шириной 2 м была
проложена по периметру насыпи, образовав поч-
ти правильный квадрат (рис.1, /). Стратиграфию
кургана удалось частично проследить благодаря
зачисткам стенок траншеи (рис.1, 2). Насыпь, со-
оруженная в один прием, состояла из однородного
чернозема, продолжавшегося и ниже уровня совре-
менной поверхности; глубина залегания материка
не установлена.
Впускное погребение 1 находилось в 3 м к
западу от центра насыпи. Могильная яма фикси-
ровалась с глубины 1 м; дно отмечено на глубине
1,4 м от репера. Контуры ямы в гумусном слое
насыпи просматривались с трудом, поэтому по-
гребение было оконтурено лишь условно (рис.2).
Очевидно, это была яма подпрямоугольной формы
со скруглёнными углами, возможно, с выступом в
юго-восточном углу, шириной около 1 м, в длину
сохранилась на 1,2 м; западная часть уничтожена
траншеей. Вытянута по линии 3-В (азимут 89°).
На дне в вытянутом на спине положении на-
ходился скелет плохой сохранности (рис.2, 7), ори-
ентированный головой на восток. Череп наклонен
лицевыми костями вправо, правая рука вытянута
вдоль тела. Нижняя часть скелета, на уровне тазо-
вых костей, обрезана траншеей. Слева от человека,
на одном уровне с ним, располагались конечности
и череп коня (рис.2, а, б). Чуть выше уровня скеле-
та в заполнении найдены: два стремени (рис.2, г) и
железные подпружные пряжки, которые располага-
лись слева и справа от правого предплечья (рис.2,
д, е); а возле правой ключицы - золотая монета (со-
лид) в качестве подвески (рис.2, в).
Обряд погребения
Для погребения был выбран относительно не-
большой курган, расположенный традиционно для
Поросья на террасе возле берега реки. Могильная
яма оказалась устроенной практически в центре
насыпи, с незначительным смещением к западу.
Прокопали ее на небольшую глубину, так что дно
могилы находилось выше древней дневной поверх-
ности. Тип погребального сооружения точно не
восстанавливается, но вряд ли оно было сложнее,
чем обычная яма или яма с заплечиками. Во всяком
случае, в нашем распоряжении предпосылок к та-
ким заключениям пет.
Умершего, судя по наклону головы вправо,
опускали с левой (южной) стороны. Несмотря на
отсутствие многих костей можно достаточно уве-
ренно утверждать, что погребенный был уложен
вытянуто на спине, с руками вдоль тела. Об одежде
данных нет, неясно даже, был ли на нем пояс, по-
скольку область талии все-таки не была нарушена.
В области пояса найдена одна из железных под-
пружных пряжек (рис.2, е), которая располагалась
выше тела в заполнении. Единственная несомнен-
ная принадлежность убора умершего — это золотая
монета-подвеска, очевидно, висевшая на шнурке
на шее. Учитывая традиционные места расположе-
ния лука, стрел и меча, мы практически исключа-
ем возможность нахождения в п.1 к. 1 Журавлихи
этих видов вооружения, но при погребенном мог
находиться боевой нож, обычно располагавшийся
у левого бедра.
Судя по наличию в могиле костей коня, после
завершения прощания с телом к могиле подвели и
принесли в жертву коня. С животного была снята
шкура с головой и обрубленными нижними частя-
ми конечностей (о копытах данных нет), которую
уложили в слаборастянутом положении слева от
умершего, головой в противоположную от человека
1 Благодарим М.Н.Стрихаря за предоставленные для публикации материалы.
Рис. 1. План и разрез кургана 1 у с.Журавлиха.
Fig. 1. The layout and section of barrow 1 near Zhuravlikha village
сторону с поворотом храпом на юг. Расположение
стремян и подпружных пряжек позволяет предпо-
ложить, что сверху на тело умершего (или, возмож-
но, на какой-то вид несохранившегося гробовища)
уложили седло. Поскольку упоминаний в отчете об
угольках или костях животных в заполнении нет, на
этом, скорее всего, непосредственно ритуал погре-
бения закончился, а яму засыпали.
Основные признаки обряда: впускное погре-
бение с восточной ориентировкой в сопровожде-
нии шкуры коня, а также инвентарь относят п. 1 к. 1
Журавлихи к разряду рядовых погребений переще-
пинской культуры сивашовского типа (см.: Комар
О.В., 2002а, а также работы настоящего сборника).
Тем не менее, на фоне северопричерноморской груп-
пы погребение выделяется несколько необычными
чертами. В первую очередь, это расположение шку-
ры коня на одном уровне с умершим, а не выше его
на перекрытии ямы или ступеньке. Вторая особен-
ность - шкура не растянута по всей длине могилы,
а лишь до половины. Третья - она ориентирована
в противоположную от человека сторону. Первый
признак отмечен как особенность восточноприа-
зовской группы погребений: п.5 к.4 у хут. им.Круп-
ской, п.2 к.29 Чапаевского, п.З к.ЗО Калининской
(Атавин А.Г., 1996, с.209; табл.1; 4; 12). Второй
признак, до половины растянутая шкура, изве-
стен в Северном Причерноморье только в п.11 к.1
Ковалевки (Ковпаненко Г.Т. и др, 1978, рис.28,16) и
п.З к.5 Заплавки (Шалобудов В.Н., 1983, рис.1, /), а
в Восточном Приазовье - в уже упомянутых п.5 к.4
Крупской, п.2 к.29 Чапаевского, правда, в Заплавке
и Крупской шкура растянута поперек ног умерше-
го. Третий признак, противоположная ориентиров-
ка шкуры коня по отношению к человеку, отме-
чен все в том же Восточном Приазовье — в п. 1 к.8
Старонижестеблиевской (но справа от тела) (Атавин
А.Г., 1996, табл.23) и в Среднем Поволжье в п.2 к.2
Шиловки (слева на ступеньке подбоя) (Багаутдинов
Р.С. и др., 1998, табл.VI, 2) Расположение черепа
лошади не параллельно телу человека, а под углом
наблюдаем только в п.З к.5 Заплавки. Кроме способа
размещения шкуры коня, погребение из Журавлихи
с восточноприазовскими сближает и сооружение
погребальной ямы в слое насыпи, не достигая ма-
терика или хотя бы уровня древней поверхности.
Наконец, еще один близкий момент - ориентировка
в сектор 60-135°, а не 30-60°, наиболее характерный
для поволжской группы и также распространенный
в Северном Причерноморье. Впрочем, преоблада-
404
Рис. 2. Журавлиха. 1 — план и разрез погребения I: а- кости коня; б — череп коня; в - золотой солид;
г — стремена; д, е - железные пряжки; 2 — стремя; 3,5 — железные пряжки; 4 — золотая монета.
Fig. 2. Zhuravlikha. 1 — a layout and a section of barrow I: a — horse bones; 6 —a horse skull; в —a golden
solidus; г — stirrups; d, e — iron buckles; 2 —a stirrup; 3, 5 — iron buckles; 4 —a golden coin.
ние именно сектора 60-135° наблюдается во всей
лесостепной группе погребений сивашовского типа,
что, возможно, связано с сезонными перекочевка-
ми. В любом случае, степень близости погребения
из Журавлихи к восточноприазовской группе погре-
бений оказывается больше, чем к северопричерно-
морской, что следует и зафиксировать как вывод.
Инвентарь погребения
Украшения
Золотая монета с пробитым в ней отвер-
стием (рис.2, 5) использовалась как украшение.
Византийский солид Константа II выпуска 646-651
гг: на лицевой стороне погрудно изображен импера-
тор в диадеме, одетый в хламиду, застегнутую фибу-
лой с правой стороны, держащий в правой руке дер-
жаву с крестом. По кругу - надпись DNCONSTAN
TTNVSPPAV. На обратной стороне - крест на трех
ступенях; по кругу надпись - VICTORIA AVGUB,
внизу под ступенями — CONOB, справа от креста
- маркировка “е”. Наш экземпляр близок солидам
№ 13-16, по С.Морриссон, но имеет оффицину “В”;
исследователь сужает дату чеканки таких монет с
литерой “е” у креста до 646/647 г (Morrisson С.,
1970, S.336). Отверстие пробито так, чтобы в под-
вешенном состоянии монета сохраняла правиль-
ную ориентировку аверса.
Использование византийских солидов в каче-
стве подвесок зафиксировано и в других кочевниче-
ских комплексах, причем везде наблюдается та же
картина правильной позиции аверса—п.24 Осиповки
(Беляев О.С., Молодчикова I.O., 1978, рис.2, 4), к.1
и п.2 к.2 Шиловки (Багаутдинов Р.С. и др., 1998,
табл.ХШ, 9, 10), Келегеи (Prichodjuk О., Chardaev
V., 2001, Abb.8), Чир-Юрт (Магомедов М.Г., 1983,
рис.28). Солиды времени единоличного правления
405
Константа II выпуска 642-646 гг представлены в
Перещепине (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.М51-
69, с.20), Новых Санжарах (Семенов А.И., 1986а,
с.96) и разрушенном кургане из Екатеринославской
губернии (Голенко К.В., 1956), но это неполновес-
ные экземпляры и подражания. Полновесный солид
этого периода был только в Келегеях (Семенов А.И.,
1991, с. 126). Солиды Константа II следующих вы-
пусков известны только из погребений соколовского
типа: к. 14 Подгорненского IV (651-654 гт и 661-663
гт) и к.З Романовской (661-663 гт) (Семенов А.И.,
1988, с. 103, 109). В Купянском уезде Харьковской
губ. известна и случайная находка солида выпуска
654-659 гт (Кропоткин В.В., 1962. с 37).
При сравнении выпусков солидов Ираклия и
Константа II из ингумаций сивашовского типа и
комплексов келегейского типа наблюдаем две оче-
видные тенденции. В первой группе пока не из-
вестны весьма распространенные в комплексах
келегейского типа неполновесные солиды, и лишь
в разрушенном кургане из Екатеринославской гу-
бернии находились отливки с двадцатикаратных со-
лидов Константа II выпуска 643-646 гт. В комплек-
сах келегейского типа есть только отливка с солида
выпуска 613-625 гт, отмеченного в п.24 Осиповки
и к. 13 Дорофеевки, и совсем не известны солиды
выпусков 626-628 гт (к.1 Шиловки, к. 14, 16, 20
Чир-Юрта) и 646/647 г (Журавлиха). Совпадения
с подкурганными погребениями касаются в основ-
ном доираклиевского периода: солиды Маврикия-
Тиберия (582-602 гт) известны в Перещепине
(Залесская В.Н. и др., 1997, кат.М1) и к.17, 61 Чир-
Юрта (Магомедов М.Г., 1977); солиды Фоки (602-
610 гт) - в Перещепине (Залесская В.Н. и др., 1997,
кат.М2,3), Новых Санжарах (Кропоткин В.В., 1962,
с.36), к. 13 Дорофеевки (Семенов АИ., 1991, с. 124)
и Староджерелиевской (Кропоткин В.В., 1962, с.22).
Единственный же случай совпадения выпусков со-
лидов времени Ираклия приходится на выпуск
629-632 гг из Перещепины и подкурганного погре-
бения из Печеной (Залесская В.Н. и др., 1997, кат.
М6-9, с.28; Гошкевич В.И., 1903, с.29). Создается
впечатление, что комплексы келегейского типа и
погребения сивашовскаго типа оставлены либо
группами населения с разными периодами связей с
Византией, либо же поступления золотой монеты к
рядовому населению и знати приурочивались к раз-
ным событиям.
Солид из Журавлихи 646/647 г чеканки посту-
пил к этой группе населения буквально сразу после
выплаты знати неполновесными солидами 643-646
гт, которая по полновесному солиду из Келегеев,
возможно, может быть сужена до 644/645 г (Семенов
А.И., 1991, с. 126). Иными словами, в 644/645 г была
отчеканена партия неполновесных солидов, купить
на которые вещи у обычных византийских торгов-
цев было нельзя, а единственный способ их исполь-
зования в торговле предусматривал обмен у государ-
ственного аргиропрата. Именно эта выплата и посту-
пила к знати рассматриваемой группы кочевников,
оставившей комплексы келегейского типа. Но около
646/647 г к рядовому населению попали уже полно-
весные солиды, свободно реализуемые в торговле с
византийцами. Ситуация очень напоминает сначала
“пробную” подарочную партию монет, направлен-
ную знати для заключения союза, а затем выплату
уже доказавшему свою лояльность союзнику. В 645
г византийцы действительно предприняли широ-
комасштабное контрнаступление против арабов в
Египте и Малой Азии, причем в качестве союзников
византийцев арабские источники упоминают “тюр-
ков”, действовавших, по мнению О.Г.Большакова,
со стороны Азербайджана (Большаков О.Г., 2000,
т.2, с. 159, 163, 164). Возможно, именно с этими со-
бытиями и связана выплата 646/647 г, попавшая в
руки группы кочевников, к которой принадлежал и
погребенный из Журавлихи.
Снаряжение коня
Железные “восьмеркообразные” стремена,
фрагментированы - 2 экз. (рис.2,2). Стремена выко-
ваны из ромбовидного в сечении прута шириной до
1,4 см, подножка плоская. Форма лучше сохранив-
шегося экземпляра (рис.2, 2) асимметрична, обеспе-
чивала наклонное положение ступни по отношению
к оси путлища. Высота стремени - 16 см, ширина
— около 13 см, ширина путлища—4,5 см, ширина пет-
ли для ремня -1,9 см, ширина подножки -1,8 см.
Больше всего “восьмеркообразных” стремян
происходит из Вознесенки, где известны самые раз-
нообразные их варианты, в т.ч. и выполненные из
квадратного в сечении прута, но идентичного стре-
менам из Журавлихи все же нет, поскольку их осо-
бенностью является асимметрия формы. В Глодосах
стремя также из ромбовидного в сечении прута, но
симметричное, а подножка слегка вогнута (Смшенко
А.Т, 1965, рис.26, 6); в к. 17 (м.1) Новогригорьевки
- подножка ровная, но петля образована накован-
ными внахлест концами прута (Семенов А.И., 1988,
рис.2, 4). Из подкурганных погребений “восьмер-
кообразные” стремена были обнаружены в п.5 к. 12
Портового (Баранов И.А., 1990, с. 19), но их рисунка
в отчете нет; а также в п.З к. 5 Заплавки (Шалобудов
В.Н., 1983, рис.1, 2) и насыпи к.1 Рождественно Ш
(Багаутдинов Р.С. и др., 1998, рис.27, 8). В Заплавке
сечение прута круглое, а в Рождественно - ромбо-
видное, подножка у второго стремени более уплоще-
на.
Железная подпружная пряжка Ц-образной
формы (рис.2, 3). Изготовлена из округлого в се-
406
чении прута диаметром 0,9 см; язычок плоский,
сужается к концу, обломан. Размеры рамки 4,8x4,5
см, ширина язычка — 0,7-0,9 см.
Для рассматриваемого хронологического сре-
за пряжка не имеет прямых аналогий, поскольку
этот тип пряжек распространяется уже в салтов-
ское время. Ей близки пряжки из п.З к.4 и п.1 к.1
Новинок II (Матвеева Г.И., 1997, рис.6; 20, 3), но
они еще сохраняют едва заметную “лировидность”,
а U-образный контур рамки зафиксирован в близ-
ком хронологическом срезе лишь у пряжки из на-
сыпи к.2 Брусян IV (Багаутдинов Р.С. и др., 1998,
табл.ЕХХ!, /) горизонта Шиловки.
Железная подпружная пряжка трапециевидной
формы (рис.2, 4). Изготовлена из округлого в сече-
нии прута диаметром 0,6 см. Общая длина — 4,5 см,
размеры рамки - 4x3,7-4 см, ширина язычка - 0,7-0,9
см.
Аналогичные трапециевидные железные
пряжки - массовый материал погребений VIII-IX
вв., но для комплексов горизонтов Сивашовки и
Уч-Тепе они не характерны. Большая коллекция
пряжек происходит из Вознесенки; присутствуют
такие пряжки и в Глодосах (Смиленко А.Т, 1965,
рис.26, 1, 3), Новых Санжарах, п.З к.5 Заплавки
(Шалобудов В.Н., 1983, рис.1, 6, 7), к.1 Шиловки
(Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.Villa, 1, 6), п.248
Дюрсо (Дмитриев А.В., 2003, рис.86,19, 22).
Ширина прорезей рамок обеих пряжек их
Журавлихи не сходится с шириной петель для
путлища стремян. Скорее всего, это пряжки под-
пруги и подхвостного ремня, при помощи которых
крепились седла п.2 к.З Сивашовки, что видно и
по изображению на луке седла из к.1 Шиловки.
Не исключено и присутствие в погребении самого
седла; обратим внимание на расположение стре-
мян (рис.2, /), между которыми достаточно точное
расстояние на ширину седла, в то время как пряж-
ки подпруги и подхвостника лежат перпендику-
лярно этой линии.
Датировка погребения
Солид 646/647 г чеканки — несомненный вну-
тренний абсолютный репер для даты публикуемого
погребения. Но на сегодня этот солид Константа
II - вообще наиболее поздняя монета из погребе-
ний сивашовского типа, фиксирующая последнее
поступление византийских монет к рассматрива-
емой группе кочевников, т.е. событие политиче-
ское. Относительная же позиция погребения из
Журавлихи в системе периодизации перещепин-
ской культуры определяется его связями с другими
комплексами. По типу стремян и пряжек наиболее
близкие комплексы — Вознесенка, Глодосы и п.З
к.5 Заплавки; трапециевидные пряжки сближают
с погребением из Журавлихи и Новые Санжары,
к.1 Шиловки, п.248 Дюрсо; U-образные - к.2
Брусян IV. Все упомянутые погребения хроноло-
гически компактны и принадлежат к периоду IV
перещепинской культуры или горизонту Шиловки-
Романовской (см. работу автора “Перещепинский
комплекс в контексте основных проблем истории и
культуры кочевников Восточной Европы VII - нач.
VIII в.” в настоящем сборнике), terminus post quem
которого определяет солид Леонтия II 695-698 гт
чеканки из Романовской (Семенов А.И., 1985, с.91,
92). В рамках горизонта Шиловки выделятся две
фазы, но отсутствие в погребении из Журавлихи
поясных деталей не позволяет сузить его позицию,
поэтому абсолютные рамки совершения погребе-
ния тождественны рамкам периода IV — 695-725 гт.
Исторические предпосылки появления
погребения в лесостепи
Правобережного Поднепровья
Этнокультурная ситуация koh.VII — нач.VIII в.
в регионе
Географическое расположение погребения из
Журавлихи (рис.З, 7) всего в 90 км к югу от Киева
очень примечательно. В широком значении — это
регион Поросья, традиционно рассматривавшийся
в советской историографии как “оплот” славянства
и историческое ядро древнерусского государства.
Но при ближайшем рассмотрении погребение об-
ретает и культурный, и исторический контекст.
Южнее Журавлихи расположены два синхрон-
ных кочевнических комплекса — Глодосы (рис.З,
11) (Смшенко А.Т., 1965) и Ясиново (рис.З, 12)
(Айбабин А.И., 1985), севернее - разрушенный
курган у Белой Церкви (рис.З, 3), из которого про-
исходит стремя Вознесенского типа с инкруста-
цией, хранящееся в экспозиции Белоцерковского
краеведческого музея, и подкурганное кремацион-
ное погребение из Геленовки (Rulikowski Е., 1880)
(рис.З, 2), расположенное всего в 40 км к югу от
Киева. Все 5 упомянутых кочевнических комплек-
сов выстраиваются в четкую линию, вероятно, со-
вершенно не случайно совпадающую с маршрутом
печенежских вторжений в Киевское княжество.
Этот путь лежал между густо заселенными славя-
нами регионами Побужья и Приднепровья (рис.З),
вдоль берегов Гнилого Тикича, обходил также и не
менее населенный регион Поросья с форсировани-
ем самой р.Роси в районе Белой Церкви.
Восточнее очерченной линии проникнове-
ния кочевников на Киевщину - в Приднепровье и
407
Рис. 3. Этнокультурная ситуация в Правобережном Среднем Поднепровье в VII-VIII вв.
/ — кочевнические комплексы; II — славянские клады 1-й группы; III — клады 2-й группы; IV— поселения
Пеньковской культуры; V— поселения пражской культуры; VI —поселения волынцевской культуры; VII
- поселения колочинской культуры. 1 — Киев; 2 — Геленовка; 3 - Белая Церковь; 4 - Малый Ржавец; 5 —
Мартыновка; б — Воробьевка; 7 — Журавлиха; 8 - Випьховчик; 9 —Хауки; 10 — Пастырское; 11 — Глодосы;
12 — Ясиново.
Fig. 3. The ethnocultural situation in the medium right-bank Dnieper reaches in the VII-VIII с. I-nomads
complexes; II - Slavonic hoards of the 1st group; III - hoards of the 2nd group; IV- settlements of Penkovskaya
culture; V- settlements of Prague culture; VI—settlements of Volyntsevskaya culture; VII — a settlement of
Kolochinskaya culture. 1 — Kiev; 2 — Gelenovka; 3 - Belaya Tserkov; 4 - Malyi Rzhavets; 5 — Martynovka;
6 - Vorobievka; 7 — Zhuravlikha; 8 — Vilhovchik; 9 - Hatski; 10- Pastyrskoie; 11 - Glodosy; 12 — Yasinovo.
Поросье - наблюдается выразительное скопление
славянских кладов 1 и 2 групп, по О.А.Щегловой
(Щеглова О.А., 1990; Гавритухин И.О., Обломский
А.М., 1996; Корзухина Г.Ф., 1996), причем выпа-
дение кладов 2 группы - Пастырское, Воробьевка
(Горобиевка), Киев (рис.З, 1, б, 10) — сопровождает-
ся явным разгромом Пастырского городища (рис.З,
10). Своеобразный “ответ” находим совсем рядом,
в Глодосском комплексе (рис.З, 11), в виде костных
остатков с наличием рубленных ран в области голо-
вы и бедра (Гшзбург В.В., Добряк В.Й., 1965, с.72).
Все указывает на вооруженный конфликт славян
Приднепровья и Поросья с кочевниками, закончив-
шийся трагически не только для славян Пастырского
городища, но и для знатного кочевнического пред-
водителя.
Большинство исследователей славянских кла-
дов рассматриваемого периода сходятся во мне-
408
нии о разновременности кладов 1 н 2 групп (по
О.А.Щегловой), что должно указывать на два ко-
чевнических вторжения. Ареал кладов 1 группы, в
целом, близок ареалу кладов 2 группы (рис.З, 4, 5,
8, 9), причем расположение кладов из Мартыновки
и Малого Ржавца севернее Роси в любом случае
предусматривало форсирование кочевниками этой
реки. На этапе же кладов 2 группы вторжение ока-
залось масштабнее, оно охватило уже не только
Пеньковский, но и пражко-колочинский ареал, до-
стигнув Киева (рис.З). Интересно, что наиболее се-
верное погребение из Геленовки (горизонт Галиат
- Геленовка - около 725-740 гт) действительно не-
сколько позднее других кочевнических погребений
региона - Журавлихи, Белой Церкви и Глодос (фаза
1 горизонта Шиловки - около 695-715 гг). Но про-
блему хронологических отличий кладов 1 и 2 групп
это вряд ли решает, ведь сокрытие “антских” кла-
дов 1 группы И.О.Гавритухин, О.М.Приходнюк и
О.А.Щеглова относят к 3-й четв. VII в. (Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996; Щеглова О.А., 1990;
2000; Приходнюк О.М., 2001), в то время как все
рассмотренные кочевнические погребения принад-
лежат уже к VIII в.
Очевидно, здесь стоит обратить внимание на
Днепровское Левобережье, где выпадение кладов
1 группы сопровождалось появлением в лесостепи
кочевнических погребений горизонтов Сивашовки
- Макуховки (post 643 - post 669 гт) и Уч-Тепе
- Келегеи (post 669 - post 695 гг): Макуховка,
Перещепина, Рябовский могильник, Поставмуки,
Арцибашев, Березовка. Глубокое вторжение кочев-
ников на Левобережье приходится в основном на
последнюю треть VII в. Этим же временем следует
датировать и выпадение славянских кладов 1 груп-
пы на Правобережье, учитывая сходство некоторых
технологических и декоративных признаков изде-
лий Мартыновского и Хацковского кладов с кочев-
ническими изделиями горизонта Уч-Тепе - Келегеи
(прессованные и паяные коробчатые детали, ком-
позиция зерни в виде “ромбов”).
Ареал распространения славянских кладов
1 группы довольно точно совпадает с ареалом во-
лынцевской культуры и одновременно с зоной
расселения хазарских данников — северян, полян,
вятичей, причем наличие в составе волынцевских
комплексов предметов салтово-маяцкого круга уве-
ренно маркирует границы политического влияния
Хазарского каганата в восточнославянском мире
(Сухобоков О.В., 1992, с.29-36, 60-66; Петрухин
В.Я., 2001, с.139; 2002, с.43, 44). В этом плане на-
личие волынцевских поселений на Старокиевской
горе и в Киевском Поднепровье (Ходосовка I, II,
Обухов II) (рис.З) хорошо согласуется с информаци-
ей “Повести временных лет” (далее ПВЛ) об уплате
дани хазарам полянами, но первые славянские ком-
плексы с “хазарскими” чертами в Правобережном
Среднем Поднепровье появляются еще в кон.VII
— нач.УШ в., судя по находке канцирского кувши-
на в Пеньковском жилище 3 из Будищ (Приходнюк
О.М., 1990).
Выпадение славянских кладов 1 и 2 групп
в связи с вторжением в лесостепь кочевников (в
основном хазар) предполагалось исследователя-
ми давно (Корзухина Г.Ф., 1955; Артамонов М.И.,
1990; 20026; Щеглова О.А., 1990; Приходнюк О.М.,
2002), но прямо связывали пересечение ареалов
славянских кладов с кочевническими погребениями
лесостепи только М.И.Артамонов и В.Я.Петрухин
(Артамонов М.И., 20026; Петрухин В.Я., 2002),
ориентируясь, правда, при этом в основном на ле-
вобережные комплексы. Выделение группы кочев-
нических погребений нач.VIII в. Правобережной
Киевшины позволяет впервые рассмотреть истори-
ческий контекст знаменитой легенды ПВЛ о “По-
лянской дани” хазарам.
Легенда о “дани мечами”
Сюжет ПВЛ об установлении власти ха-
зар над полянами первоначально входил в состав
Древнейшего свода, смыкаясь с легендой об осно-
вании Киева. Лишенный четких хронологических
ориентиров, сюжет был привязан летописцем к
историческим событиям VII в. при второй редак-
ции, причем за основу были взяты византийские
исторические сочинения, трактованные летописцем
в контексте славянской исторической памяти.
Автор исторического экскурса летописи
(ПСРЛ, 2001, т.1, ст.10-12; Т.П, ст.8, 9) последова-
тельно рассказывает о славянском расселении VI-
VII вв. до завоевания Нижнего Подунавья булга-
рами. Лаврентьевская летопись сообщает об этом
событии так: “Слов'Ьньску же зыку коже реко-
Холгь, жнвоуще нд Дундн, прнндошд шт Скуфт»,
рекше шт Козарт», рекомнн Болгаре [н] сЬдоше
по Дунаевн, [н] ндселннцы Слов'Ьномт» вышд”
(ПСРЛ, 2001, т.1, ст.11) - “[К] славянским же наро-
дам, уже упомянутым, живущим на Дунае, пришли
от скифов, т.е. от хазар, [племена], называемые бол-
гары, и сели по Дунаю, и были насильниками сла-
вянам”. “Посемь прнндошд Оугры Б'Ьлин [н] нд-
сл'Ьднша землю Слов±нску, сн во Оугры почдшд
выти прн Ирдклнн црн, нже ндходншд нд Хоздро
црж Перьскдго” - “по сем пришли белые угры и
заняли славянскую землю; эти угры уже были при
царе Ираклии, который ходил на Хосроя - царя пер-
сидского” (ПСРЛ, 2001, т.1, ст. 11). В Ипатьевской
летописи добавлена ещё одна ремарка — “Л по семт»
прндошд Оугры Б’клнн, н ндсл'Ьдншд землю
Слов'Ьньскую, прогндвше Вололохы, нже в'Ьше
409
преже прнл'Ь землю Оловеньску” (ПСРЛ, 2001,
Т.П, ст.9) - “по сем пришли белые угры и заняли сла-
вянскую землю, прогнав Волохов, которые прежде
завоевали землю славянскую”. Более поздний ре-
дактор явно не совсем понял, каким образом “угры”
могли вытеснить болгар с их земли в Подунавье, ес-
ли этот народ оставался в Болгарии и в его дни, поэ-
тому в этой фразе и заменил “Болгаре” на “Волохи”,
дописав, что “Волохи” успели до угров завоевать
славянские земли.
Особого интереса с нашей стороны эти собы-
тия не вызвали бы, если бы летописец отождествил
“белых угров” с мадьярами, но последних автор
ниже назвал “черными уграми”, тогда как рассма-
триваемых угров он связал с тюрками, воевавшими
вместе с Ираклием с персами в 627-629 гт. Почему
тюрки названы в тексте “уграми”? Особого этниче-
ского подтекста в этом нет, просто в византийской
историографии X в. венгры часто именовались
“тюрками” (Тоирког) (Константин Багрянородный,
1991). Древнерусский же автор “вернул” греческому
“тюрки”, исходное, по его мнению, значение, под-
черкнув, тем не менее, что упомянутые им “угры”
не тождественны мадьярам. Таким образом, анали-
зируя греческие источники, летописец выделил как
важное событие приход из Хазарии на Дунай булгар
и завоевание ими славянских земель (680 г), а затем
упомянул о каком-то занятии “славянской земли”
тюрками (“белыми уграми”), сопровождавшимся
изгнанием булгар. Поскольку булгары Подунавья
не подвергались нападениям со стороны тюрков, а
мадьяры заняли не Болгарию, а Среднее Подунавье,
остается лишь предполагать, что изгнание булгар из
Хазарии сопровождалось затем вторжением тюрков
в славянские земли.
Продолжение исторического экскурса заста-
вило летописца вспомнить и об аварской осаде
Константинополя 626 г, и о насилии авар над дуле-
бами. И только после описания обычаев восточно-
славянских племен летопись вновь продолжила по-
вествование Начального свода об истории Киева:
“По cti)fb же л’Ьт'Ьх’ь по смртн врдть'Ь се,
БЫША ШБНДНМЫ ДрСВЛАМН [н] НН’ЬмН ЦЖОЛЬНН-
МН, Н НАНДОЩА КоЗАр± сЬдАЩА НА ГОрАХ СИ)СЬ
В Л'ЙС'ЙХ’Ь Н Р'ЙША Коздрн, ПЛАТИТЕ НАЛГЬ дань”
(ПСРЛ, т.1, ст. 16, 17). Легенда довольно уверенно
повествует от лица киевлян, утверждая, что хазары
нашли полян именно “на горах сих”, т.е. киевских.
Но такое мощное вторжение хазар, повлекшее за со-
бой их появление в окрестностях Киева, несомнен-
но, должно было затронуть все славянское населе-
ние Правобережного Среднего Поднепровья.
Материальными следами опасности, угрожав-
шей жителям Киева в нач.УШ в., следует считать
клад 1892 г ювелирных изделий пастырского типа
(Корзухина Г.Ф., 1996, табл.1). Его появление не-
сомненно связано с теми же историческими со-
бытиями, что и разгром Пастырского городища, а
следовательно, речь действительно идет о круп-
ном кочевническом вторжении. Отмеченная же
выше линия кочевнических комплексов нач.УШ в.:
Ясиново — Глодосы — Журавлиха - Белая Церковь
— Геленовка (рис.З) действительно маркирует путь
на север из Нижнего Поингулья с конечным выхо-
дом именно на Киев.
Значение рассмотренных комплексов трудно
переоценить - перед нами не только “материализа-
ция” легендарного сюжета древнерусского скази-
тельного цикла, но и одновременно материальные
следы культуры участников этих событий: хазар и
полян.
В.Я.Петрухин обратил внимание на тот
факт, что в кочевнических комплексах лесостепи
и Среднего Поднепровья рассматриваемого пе-
риода действительно содержались однолезвий-
ные палаши, но появление двулезвийных мечей в
Поднепровье исследователь отнес к X в., “когда в
Киеве осели дружинники русских князей”, что по-
зволило ему отнести легенду о Полянской дани к
конструкциям монаха-летописца (Петрухин В.Я.,
2002, с.45). Не отрицая того факта, что легенда в ее
поучительном варианте возникла никак не раньше
разгрома Хазарии Святославом, мы, тем не менее,
должны учитывать и возможность существования
народных преданий на эту тему, опиравшиеся хоть
и на очень отдаленные, но все же связанные с ре-
альными событиями факты.
Обратим внимание на находку длинного дву-
лезвийного кинжала с вырезами у рукояти на
Пастырском городище, который О.М.Приходнюк
относит именно к раннесредневековому славян-
скому слою (Приходнюк О.М., 1999а, рис.2, /).
Б.В.Магомедов и М.Е.Левада с оговорками относят
эту находку к Черняховскому времени (Магомедов
Б.В., Левада М.Е., 1996, с.306), но Черняховского
слоя на Пастырском городище и в его округе нет,
поэтому исследователи не исключают и его более
позднюю дату - до нач.VI в. Затрудняется с дати-
ровкой кинжала и В.Супо, допуская его датировку
VII в. на основании диапазона бытования подобно-
го оружия в Восточном Причерноморье (Soupault
V., 1996, р.64, 65, 69). Учитывая спорность даты
данного экземпляра, строить аргументацию на нем
преждевременно, но и полностью отрицать наличие
у славян в это время германского комплекса воору-
жения, включавшего длинный кинжал с боковыми
вырезами и комплектный ему длинный двулезвий-
ный меч с прямым перекрестьем, мы не можем.
Второй аспект проблемы — что такое “дань ме-
чами” в контексте народной, а не книжной леген-
ды? В традиционной интерпретации, корни кото-
рой теряются где-то в историографии XIX в., “дань
410
мечами” - иносказательное название вооруженного
отпора. Многочисленные находки в слое пожара
Пастырского городища кочевнических наконеч-
ников стрел, а также скелетов погибших жителей
городища однозначно указывают на отказ под-
чиниться. Парадокс, но всего в 60 км к западу от
Пастырского (рис.З, 70) обнаружен кочевнический
комплекс из Глодос (рис.З, 11) с кремированными
останками человека, получившего, как минимум,
две рубленые раны: в голову и бедро. По богатству
украшений комплекс уступает только знаменитому
Перещепинскому комплексу, который явно при-
надлежал правителю рассматриваемой группы ко-
чевников. Таким образом, в событиях, по времени
очень близких разгрому Пастырского городища, у
хазар погиб в бою один из высших вождей.
Кто мог быть врагом хазар в Северном
Причерноморье в нач.УП! в.? Булгары уже давно
переселились в Нижнее Подунавье и к нач.VIII в.
окрепли настолько, что смогли даже оказать военную
помощь Юстиниану II в его попытке занять престол
в 705 г, а затем разгромили войска самого Юстиниана
при Анхиале в 708 г. К 711 г союз между Тервелем и
Юстинианом II восстановился, что теоретически де-
лает возможным участие булгар в коалиции против
хазар в событиях 711-712 гг, но о таком союзе ниче-
го не сообщают хорошо информированные о данном
периоде Феофан и Никифор. Фактически, за исклю-
чением одной поздней болгарской глоссы, утверж-
дающей, что Аспарух погиб в стычке с “исмаильтя-
нами”, даже отдаленных намеков на продолжение
булгаро-хазарского конфликта после 680 г у нас нет.
Не располагаем мы и данными о серьезных столкно-
вениях между византийцами и хазарами в Крыму в
период конфликта 708-712 гг. Следовательно, гибель
вождя из Глодос не может быть привязана ни к одно-
му из известных исторических событий, что, в свою
очередь, служит косвенным свидетельством именно
в пользу “славянской” версии.
Вторым фактором, который мог породить пре-
дания о славянском отпоре хазарам, является на-
личие на Правобережном Среднем Поднепровье
не одного, а двух горизонтов славянских кладов,
свидетельствующих о двух эпизодах вторжения
кочевников в этот регион. Первый эпизод, вслед за
автором ПВЛ, мы должны связать с тюрками (“бе-
лыми уграми”), вторгшимися в славянские земли
около 665-680 гг, сразу после поражения и пересе-
ления булгар Аспаруха в “Онгл” или же чуть поз-
же 680 г, уже после переселения булгар за Дунай.
Второй эпизод, который датируется по времени по-
явления кочевнических погребений на Киевщине
не ранее рубежа 695 г, Древнейший свод связывает
уже с хазарами. Крайне интересно в этом плане,
что армянский географ Ананий Ширакаци в про-
странной редакции “Армянской географии” (око-
ло 680 г) также называет народы, появившиеся в
Восточном Приазовье и явно вытеснившие оттуда
булгар Аспаруха, “турками” (Патканов К., 1883,
с.29), а не хазарами. Этот факт, на наш взгляд, объ-
ясняется тем обстоятельством, что во 2-й пол.УП
в. хазары сами позиционировали себя как преемни-
ков Тюркского каганата, закономерно воспринима-
ясь соседями как “тюрки”. И лишь с образованием
II Тюркского каганата (682 г) хазарам и их соседям
пришлось акцентировать внимание на названии
“Хазар ия”.
Две волны хазарского вторжения в славянскую
лесостепь привели к покорению огромного ареала
восточно славянских племен полян, северян, ради-
мичей и вятичей, остававшихся данниками кагана-
та до 2-й пол.Х в. Но население Правобережного
Среднего Поднепровья (или уже — Киева) помнило
и неудачный вооруженный отпор, которое оно ока-
зало хазарам в нач.УП! в., и свое “освобождение”
от хазарской дани ранними русами, сопровождав-
шееся в реальности разгромом в 1-й трети IX в.
Старокиевского волынцевского городища (Комар А.,
2005), а затем и разгромом самой Хазарии войсками
киевского князя Святослава. Все эти сюжеты к нач.
XI в. и слились в единое “героическое” предание о
“Полянской дани”, включенное в Древнейший свод.
Summary
A.V.Komar (Kiev, Ukraine)
NOMAD BURIAL OF EARLY VIII C. NEAR ZHURAVLIKHA VILLAGE
AT MEDIUM DNIEPER REACHES
The paper presents the destroyed burial of barrow I near Zhuravlikha village of the forest-steppe region in
the medium right-bank Dnieper reaches with a rare Byzantine solidus of Constantine II coin issued 646-51 AD.
The funeral rite involves the intake east oriented burial accompanied by a horse skull and extremities. The burial
belongs to a classic type of monuments such as Sivashovka, being rather similar to the burials belonging not to
411
the Northern Black Sea Littoral, but to the East Azov area. However, in the common cultural and geographic
context the burial makes an integral part with Glodos, Gelenovka, Belaya Tserkov and Yasinovo complexes
which mark a route of nomads’ deep incursion into Slavonic lands in the early VIII c.
The appearance of burial from Zhuravlikha and a group of forest-steppe nomads’ burials of the early VIII c.
related with it in the medium right-bank Dnieper reaches very probably can be synchronized with the devastation
of Slavonic Pastyr hillfort and hiding of Slavonic hoards of the 2nd group (from Kiev and Vorobievka), by
O.A.Scheglova. These events are unambiguously connected with the fact that East Slavonic tribes were
subordinated to Khazars which was described in the “Tale of Bygone Years” in the form of a legend about
Poliane’s “swords tribute”.
Статья поступила в редакцию в мае 2005 г
412
Литература и архивные материалы
Абетеков А.К., 1967. Археологические памятники кочевых племен в западной части Чуйской долины (по
материалам раскопок 1961 г.)// Древняя и раннесредневековая культура Киргизстана. Фрунзе.
Абросов В.Н., 1996. Гетерохронность периодов повышенного увлажнения гумидной и аридной зон//
Л.Н.Гумилев. Открытие Хазарии. М.
Абу Мухаммад ибн А’сам ал-Куфи, 1981. Книга завоеваний. Баку.
Авенариус Н.П., 1896. Поставмукские курганы// Записки Русского археологического общества. T.VIII.
Вып. 1 -2.
Агафий Миринейский, 1996. О царствовании Юстиниана. М.
Айбабин А.И., 1974. Стремена перещепинского типа// СГЭ. Вып.39.
Айбабин А.И., 1982. Погребения конца VII - первой половины VIII в. в Крыму// Древности эпохи
Великого переселения народов. М.
Айбабин А.И., 1985. Погребение хазарского воина// СА № 3.
Айбабин А.И., 1990. Хронология могильников Крыма позднеримского и раннесредневекового времени//
МАИЭТ. Вып.1.
Айбабин А.И., 1991. Келегейское погребение военного вождя// Проблеми на прабългарската история и
култура. Вип.2. София.
Айбабин А.И., 1993. Могильники VIII - начала X вв. в Крыму// МАИЭТ. Вып.Ш.
Айбабин А.И., 1994. Комплексы с большими двупластинчатыми фибулами из Лучистого// МАИЭТ. Bbin.IV.
Айбабин А.И., 1998. Новые данные о начале хазарского господства в Крыму// Скифы. Хазары. Славяне.
Древняя Русь. СПб.
Айбабин А.И., 1999. Этническая история ранневизантийского Крыма. Симферополь.
Айбабин А.И., 2002а. Археологическая культура хазар в Северном Причерноморье// Хазары. М.
Айбабин А.И., 20026. Поясной набор с пуансонным орнаментом из Лучистого// МАИЭТ. ВыпЛХ.
Айбабин А.И., Хайрединова Э.А., 1996. Новый комплекс с пальчатыми фибулами с некрополя у с.
Лучистое// МАИЭТ. Bbin.V
Айбабин А.И., Хайрединова Э.А., 2001. К вопросу о “новом” комплексе из могильника Лучистое//
МАИЭТ. Вып.VIII.
Аксенов В.С., 1999. Старосалтовский катакомбный могильник// VA. № 2.
Аксенов В.С., Воловик С.И., 1999. Новый салтовский могильник в верхнем Подонечье// ДА. № 3-4.
Аксенов В.С., Крыганов А.В., Михеев В.К., 1996. Погребения с конем у населения салтовской культуры
(по материалам Красногорского могильника)// Материалы I тыс. н.э. по археологии и истории
Украины и Венгрии. К.
Аксенов В.С., Тортика А.А., 2001. Протоболгарские погребения Подонья и Придонечья VHI-X вв.:
проблема поливариантности обряда и этноисторической интерпретации// Степи Европы в эпоху
средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Аксьонов В.С., 1999. Поховання з конем друга! половини VIII - IX ст. верхньо! течи р.С1верський
Донець (за матер!алами салпвських грунтових могильншав). Дис.... канд. icr наук// НА ИА НАНУ,
Ф. 12, №803.
Алексеев Н.А., 1980. Ранние формы религии тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск.
Алексеев Н.А., 1984. Шаманизм тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск.
Алексеенко М.О., Сидоренко О.В., 1999. Тремклс Варди Фшппка з Лубен// АЛЛУ. № 1.
Амброз А.К., 1971. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы// СА. № 2; 3.
Амброз А.К., 1973а. Рецензия: Erdelyi I., Ojtozi Е., Gening W.F. Das Graberfeld von Nevolino. Budapest,
1969// CA. № 4.
Амброз A.K., 19736. Стремена и седла раннего средневековья как хронологический показатель// СА. № 4.
Амброз А.К., 1979. К статье А.В.Дмитриева// СА. № 4.
Амброз А.К., 1980. Бирский могильник и проблемы хронологии Приуралья в IV-VII вв.// Средневековые
древности евразийских степей. М.
Амброз А.К., 1981. Восточноевропейские и среднеазиатские степи V - первой половины VIII в.// Степи
Евразии в эпоху средневековья. М.
Амброз А.К., 1982. О Вознесенском комплексе VIII в. на Днепре - вопрос интерпретации// Древности
эпохи Великого переселения народов. М.
Амброз А.К., 1986. Кинжалы VII-VIII вв. с двумя выступами на ножнах// СА. № 4.
Амброз А.К., 1994. Юго-Западный Крым. Могильники IV-VII вв.// МАИЭТ. Вып.ГУ.
413
Ангелов Д., 1981. Образуване на Българската народност. София.
Ангелова С., Дончева-Петкова Л., 1990. Традиции в прабългарската излъскана керамика// Добруджа.
№7.
Андрух С.И., Тощев Г.Н., 1991. Отчет о полевых исследованиях в Каменске-Днепровском районе
Запорожской области в 1991 г. Ч.П. Запорожье// НА ИА НАНУ, № 1991/151.
Апхазава Н.И., 1979. Материальная культура раннесредневековой Грузии. Тбилиси.
Аржанцева И.А., 1987. Раннесредневековые мечи Средней Азии и проблема происхождения сабли//
Древний и средневековый Восток. М.
Арсланова Ф.Х., 1972. Курганы с трупосожжением в Верхнем Прииртышье// Поиски и раскопки в
Казахстане. Алма-Ата.
Артамонов М.И., 1936. Очерки древнейшей истории хазар. Л.
Артамонов М.И., 1962. История хазар. Л.
Артамонов М.И., 1969. Етническата принадлежност и историческото значение на пастирската култура//
Археология. № 3. София.
Артамонов М.И., 1990. Первые страницы русской истории в археологическом освещении// СА. № 3.
Артамонов М.И., 2002а. История хазар. СПб.
Артамонов М.И., 20026. Славяне и болгары в Поднепровье// М.И.Артамонов, 2002. История хазар. СПб.
Археология. Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья, 2003. М.
Атавин А.Г., 1984. Некоторые особенности захоронения чучел коней в кочевнических погребениях
X-XIV вв.//СА. № 1.
Атавин А.Г., 1996. Погребения VII - начала VIII вв. из Восточного Приазовья// Культуры Евразийских
степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Атавин А.Г., Паромов Я.М., 1991. Болгарское погребение с золотым поясным набором из Нижнего
Прикубанья// Древности Северного Кавказа и Причерноморья. М.
Афанасьев Г.Е., 1979. Хронология могильника Мокрая Балка// КСИА. Вып.158.
Афанасьев Г.Е., 1980. Пряжки катакомбного могильника Мокрая Балка у г.Кисловодска// Северный
Кавказ в древности и средние века. М.
Афанасьев Г.Е., 1993. Донские аланы. М.
Афанасьев Г.Е., 2001. Где же археологические свидетельства существования Хазарского государства?//
РА. № 2.
Афанасьев Г.Е., Атавин А.Г., 2002. Что же такое хазарский погребальный обряд?// Хазары. М.
Афанасьев Г.Е., Рунич А.П., 2001. Мокрая Балка. Вып.1. М.
Афиногенов Д.Е., 1999. Новые сведения о климате Понта Эвксинского в историческую эпоху// ВДИ.
№ 1.
Ахмеров Р.Б., 1970. Уфимские погребения IV-VII вв. н.э. и их место в древней истории Башкирии//
Древности Башкирии. М.
Багалей Д.И., 1905. Объяснительный текст к Археологической карте Харьковской губернии// Тр. XII АС.
T.I.
Багаутдинов Р.С., 1995. Новые раннеболгарские курганы Самарской Луки// Средневековые памятники
Поволжья. Самара.
Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998. Праболгары на Средней Волге (у истоков истории
татар Волго-Камья). Самара.
Бажан И.А., Каргапольцев С.Ю., 1989. В-образные рифленые пряжки как хронологический индикатор
синхронизации// КСИА. Вып.198.
Балинт Ч., 1984. О датировке центрально- и восточноевропейских древностей раннего средневековья
(трудности и возможности)// Interaktionen der mitteleuropaischen Slaven und anderen Ethnika im 6.-10.
Jahrhundert. Nitra.
Балинт 4., 1995. Введение в археологию авар// Типология и датировка археологических материалов
Восточной Европы. Ижевск.
Балинт Ч., 1996. О принадлежности находки в Малой Перещепине Куврату (история вопроса)//
Материалы I тыс. н.э. по археологии и истории Украины и Венгрии. К.
Баранов И.А., 1990. Таврика в эпоху раннего средневековья. К.
Баранов И.А., Майко В.В., 1994. Среднеднепровские элементы в культуре населения
раннесредневековой Таврики// Старожитносп РусьУкра'ши. К.
Бартольд В.В., 1930. Хуцуд ал-Алем. Рукопись Туманского. Л.
Баяр Д., 2004. Новые археологические раскопки на памятнике Бильге-кагана// АЭАЕ. № 4.
414
Безуглов С.И., 1985. Погребение кочевника VII в. н.э. на Нижнем Дону// СА. № 2.
Безуглов С.И., Науменко С.А., 1999. Новые находки византийских и иранских импортов в степях
Подонъя// ДА. № 1.
Бейлис В.М., 2000. Сообщения Халифы ибн Хаййата ал-’Усфури о арабо-хазарских войнах в VII
— первой половине VIII в.// Древнейшие государства на территории Восточной Европы. 1998. М.
Беленицкий А.М., 1973. Монументальное искусство Пенджикента. М.
Бенешевич В.Н., 1913. К изучению перещепинского клада: надписи и клейма на предметах клада//
Известия археологической комиссии. Вып.49
Бессонова С.С., 1991. “Мужское” и “женское” в сакральной сфере у скифов// Духовная культура древних
обществ на территории Украины. К.
Бешевлиев В., 1960. Патриарх Никифор// ГИБИ. T.III.
Бешевлиев В., 1981а. За разнородната същност на първобъгарите// Плиска-Преслав. Т.2.
Бешевлиев В., 19816. Първобългарите. Бит и култура. София.
Бешевлиев В., 1984. Първобьлгари. История. София.
Бешевлиев В., 1992а. Кубрат// Известия на народния музей. Вип.28 Варна.
Бешевлиев В., 19926. Първобългарски надписи. София.
Беляев О.С., Молодчикова I.O., 1978. Поховання кочшникш на р.Орель// Археолопя. Вип.28.
Бичурин Н.Я., 1950. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена
Т.1; 2. М.; Л.
Бобринский А.А., 1914. Перещепинский клад// Материалы по археологии России. № 34.
Богачев А.В., 1992. Процедурно-методические аспекты археологического датирования (по материалам
поясных наборов IV-VII вв. Среднего Поволжья). Самара.
Богачев А.В., 1998. Кочевники Лесостепного Поволжья V-VIII вв. Самара.
Богданова Н.М., 1988. О значении точного прочтения источника// ВВ. Т.49.
Божилов И., Димитров X., 1995. Protobulgarica (заметки по истории протоболгар до середины IX в.)//
Byzantinobulgarica. T.IX. София.
Большаков О.Г., 1998. История Халифата. Т.З. М
Большаков О.Г., 2000. История Халифата. Т.1-2. М.
Бородин О.Р., 1991. Римский папа Мартин I и его письма из Крыма (статья, перевод, комментарий)//
Причерноморье в средние века. М.
Боталов С. Г., 1998. Раннетюркские памятники Урало-Казахстанских степей// Культуры евразийских
степей второй половины I тысячелетия н. э. (вопросы хронологии). Самара.
Боталов С.Г., 2003. Хуины и гунны// АЭАЕ. № 1.
Боталов С.Г., Гуцалов С.Ю., 2000. Гунно-сарматы урало-казахских степей. Челябинск.
Бражник О.И., Кирсанов Р.С., Лифанов Н.А., 2000. Исследования Шелехметьского II курганно-
грунтового могильника в 1999 г.// Краеведческие записки. Вып.1Х. Самара.
Брайчевська А.Т., 1961. Розкопки гончарського горна в балц! Канцирка в 1955 р.// Археолопя. Т.ХШ.
Брайчевський М.Ю., 1950. Археолопчш матер!али до вивчення культури схщнослов’янських племен
VI-VIII ст.// Археолопя. Т.4.
Братченко С.Н., Писларий И.А., Зарайская Н.П., Горелик А.Ф., Дубовская О.Р., Шилов Ю.А.,
Гершкович Я.П., Смирнов А.М., Константинеску Л.Ф., Швецов М.Л., Балонов Ф.Р., Самойленко
В.Г., 1976. Отчет второй Северско-Донецкой экспедиции об археологических исследованиях в
Донецкой и Ворошиловградской областях в 1976 г.// НА ИА НАНУ, № 1976/106.
Бубенок О.Б., 1997. Ясы и бродиики в степях Восточной Европы (VI - начало XIII вв.). К.
Бубенок О.Б., 2000. Аланы и этногенез тюркских народов Северного Причерноморья (VI-XIII вв.)//
Тюркський св1т. К.
Булатов В.Э., 2000. Система сезонных кочевий калмыков в XIX в.// Тр. ГИМ. Вып.120.
Бутанаев В.Я., 1986. Почитание тёсей у хакасов// Традиционная культура народов Центральной Азии.
Новосибирск.
Бучинский И.Е., 1963. Климат Украины в прошлом, настоящем и будущем. К.
Вайнштейн С.И., 1966. Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры (в связи с
археологическими исследованиями в Туве)// СЭ. № 3.
Вайнштейн С.И., 1972. Историческая этнография тувинцев. М.
Вайнштейн С.И., 1991. Мир кочевников Центральной Азии. М.
Валеева-Сулейманова Г.Ф., 2002. К вопросу о генезисе золотоордынских браслетов с зооморфными
изображениями// ТС 2001. М.
415
Васюткин С.М., 1992. К вопросу об исторических судьбах сарматского населения Нижнего Поволжья//
Вопросы этнической истории Волго-Донья (материалы научной конференции). Пенза.
Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993. Скалистинский могильник. К.
Вернер Й., 1988. Погребалната находка от Малая Перешчепина и Кубрат — хан на бьлгарите. София.
Владимиров И.А., 1901. Извлечение из отчета И.А.Владимирова о раскопках, произведенных им в 1898
году в Нальчикском округе Терской области// ОАК за 1898 г. СПб.
Власкин М.В., 2000. Раннесарматские погребения могильника Северо-Западный I// Сарматы и их соседи
на Дону. Ростов-на-Дону.
Власкин М.В., Ильюков Л.С., 1990. Раннесредневековые курганы с ровиками в междуречье Сала и
Маныча// СА. № 1.
Войтов В.Е., 1996. Древнетюркский пантеон и модель мироздания в культово-поминальных памятниках
Монголии VI-VIII вв. М.
Волков И.В., 1991. Атрибуция нескольких вещей из золотоордынского Азака// Древности Северного
Кавказа и Причерноморья. М.
Воронов Ю.Н., Бгажба О.Х., 1979. Новые материалы VII в. из могильников Абхазии// КСИА. Вып.158.
Воронов Ю.Н., Шенкао Н.К., 1982. Вооружение воинов Абхазии IV-VII вв.// Древности эпохи Великого
переселения народов V-VIII веков. М.
Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. Хозяйство, материальная культура, 1995. М.
Въжарова Ж.Н., 1976. Славяни и прабългари (по данни на некрополите от VI-XI в. на територията на
България). София.
Вязьмгпна M.I., 1лл1нська В.А., Покровська С.Ф., Тереножкш O.I., Ковпаненко Г.Т., 1960. Кургани
быя с.Ново-Пилишвки i радгоспу “Аккермень’7/ АП. T.VIII.
Гаврилов А.В., 1996. Погребение кочевника на античном поселении в Восточном Крыму// МАИЭТ.
Bbin.V.
Гаврилова А.А., 1965. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племен. М.; Л.
Гавритухин И.О., 1996. К изучению ременных гарнитур Поволжья// Культуры Евразийских степей
второй половины I тыс. н.э. Самара.
Гавритухин И.О., 1999. В-образные пряжки, изготовленные вместе со щитовидной обоймой// Пермский
мир в раннем средневековье. Ижевск.
Гавритухин И.О., 2000. К дискуссии о хронологии раннесредневековых древностей Поволжья//
Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. (из истории костюма). Самара.
Гавритухин И.О., 2001а. Об “основаниях” и основном в дискуссии// Культуры Евразийских степей
второй половины I тыс. н.э. (из истории костюма). Т.2. Самара.
Гавритухин И.О., 20016. Периодизация раннесредневековых древностей Кисловодской котловины на
основе керамики в свете изучения изделий из металла// В.В.Малашев. Керамика раннесредневекового
могильника Мокрая Балка. М.
Гавритухин И.О., 2001 в. Хронология “среднеаварского” периода// Степи Европы в эпоху средневековья.
Т.2. Хазарское время. Донецк.
Гавритухин И.О., 2001г. Эволюция восточноевропейских псевдо пряжек// Культуры Евразийских степей
второй половины I тыс. н.э. (из истории костюма). Т.2. Самара.
Гавритухин И.О., 2002. Фибулы и ременные гарнитуры из цистерны П-1967 г. в Херсонесе// МАИЭТ.
ВыпДХ.
Гавритухин И.О., 2005. Хронология эпохи становления Хазарского каганата (1. Элементы ременной
гарнитуры)// Материалы II Международного коллоквиума “Хазары”. М.
Гавритухин И.О., Иванов А.Г., 1999. Погребение 552 Варнинского могильника и некоторые вопросы
изучения раннесредневековых культур Поволжья// Пермский мир в раннем средневековье. Ижевск.
Гавритухин И.О., Малашев В.Ю., 1998. Перспективы изучения хронологии раннесредневековых
древностей Кисловодской котловины// Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия
н.э. (вопросы хронологии). Самара.
Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. М.
Гавритухин И.О., Пьянков А.В., 2003. Древности V-VII веков// Археология. Крым, Северо-Восточное
Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья: IV-XII1 века. М.
Галданова Г.Р., 1986. Структура традиционной бурятской свадьбы// Традиционная культура народов
Центральной Азии. Новосибирск.
Гафиуллииа К., 2002. Культ горы в древнетюркской мифологии и его отражение в устном творчестве
татарского народа// Древнетюркский мир: история и традиции. Казань.
416
Генинг В.В., Корпусова В.Н., 1989. Археологические памятники Крымского Присивашья. Курганы у
с.Богачевка. К.
Генинг В.Ф., 1979. Хронология поясной гарнитуры I тыс. н.э. (по материалам могильников Прикамья)//
КСИА. Вып. 158.
Генинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964. Ранние болгары на Волге: Болыпе-Тарханский могильник. М.
Пнзбург В.В., Добряк В.И., 1965. Про результата дослщження спалених меток 1з знахщки бгля
с.Глодоси// А.Т.Смшенко. Глодосью скарби. К.
Гмыря Л., 2002. Обряд вызова дождя в стране гуннов Прикаспия в VII в. по данным армянских и
арабских источников// Древнетюркский мир: история и традиции. Казань.
Голдина Р.Д., 1985. Ломоватовская культура в Верхнем Прикамье. Иркутск.
Голдина Р.Д., 1995. О датировке поломской культуры// Типология и датировка археологических
материалов Восточной Европы. Ижевск.
Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990. Могильники неволинской культуры в Приуралье. Иркутск.
Голенко К.В., 1956. Имитация солида VII в. из Поднепровья// ВВ. T.XI.
Горюнов Е.А., 1987. Пеньковская и салтовская культуры в Среднем Поднепровье// КСИА. Вып. 190.
Горюнов Е.А., Казанский М.М., 1983. К изучению раннесредневековых древностей Нижнего Подунавья
(VI-VII вв.)// Славяне на Днестре и Дунае. К.
Горянов Б.Т., 1945. Византия и хазары (обзор исторической литературы)// Исторические записки.
Т.15. М.
Грач А.Д., 1968. Древнейшие тюркские погребения с сожжением в Центральной Азии// История,
археология и этнография Средней Азии. М.
Грач А.Д., 1982. Средневековые впускные погребения из кургана-храма Улуг-Хорум в Южной Туве//
Археология Северной Азии. Новосибирск.
Грач А.Д., Савинов Д.Г., Длужневская Г.В., 1998. Енисейские кыргызы в центре Тувы. М.
Гребенников Ю.С., Симоненко А.В., Смирнов И.А., 1990. Отчет о раскопках Николаевской экспедиции
НПК “Археолог” в 1990г.// НА ИА НАНУ, № 1990/101.
Григоров-Златанов Р., 1960. Анастасий Библиотекар// Латински извори за българската история. Т.П.
София.
Гршченко В.А., (год не известен). Рукопис до робота “Пам’ятник VIII ст. бшя с.Вознесенки на
Запор1жжГ7/ НА ИА НАНУ, Ф.Г/1.
Гршченко В.А., 1937. Пам’ятник VIII ст. вщкритий бшя с.Вознесенки на Запор1жж1 1930 р.// НА ИА
НАНУ, Ф.Г/1.
Гршченко В.А., 1950. Пам’ятка VIII ст. коло с.Вознесенки на Запор1жж1// Археолопя. ТЗ.
Гулиев Н.М., 1972. Торговые связи Кавказской Албании в раннем средневековье (по археологическим
данным). Автореф. дис.... канд. ист. наук. Баку.
Гумилев Л.Н., 1993. Древние тюрки. М.
Гумилев Л.Н., 1994. Этногенез и биосфера Земли. М.
Давня icTopia Украши, 1995. Т.2. К.
Дайм Ф., 2002. История и археология авар// МАИЭТ. Вып.1Х.
Данилевич В.Е., 1905. Раскопки курганов около с.Буд и х.Березовка Ахтырского уезда Харьковской
губернии// Тр. XII AC. T.I.
Дашевская О.Д., 1969. Погребение гуннского времени в Черноморском районе Крыма// Древности
Восточной Европы. М.
Дашевская О.Д., 1995. Погребение гуннского времени на городище Беляус// Памятники Евразии скифо-
сарматской эпохи. М.
Деопик В.Б., 1961. Классификация бус Юго-Восточной Европы VI-IX вв.// СА. № 3.
Деопик В.Б., 1963. Классификация и хронология аланских украшений VI-IX вв.// МИА. № 114.
Дестунис С., 1860. Византийские историки. СПб.
Димитров Д., 1987. Прабьлгарите по Северного и Западного Черноморие. Варна.
Димитров X., 1989. Болгария и хазары в VII-VIII веках// Bulgarian historical review. № 2.
Дмитриев А.В., 1979. Могильник эпохи переселения народов на реке Дюрсо// КСИА. Вып. 158.
Дмитриев А.В., 1982. Раннесредневековые фибулы из могильника на р.Дюрсо// Древности эпохи
Великого переселения народов. М.
Дмитриев А.В., 2003. Могильник Дюрсо - эталонный памятник древностей V-IX веков// Археология.
Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья. М.
Добжанский В.Н., 1990. Наборные пояса кочевников Азии. Новосибирск.
417
Дончева-Петкова Л., 1977. Българска битова керамика през ранного средновековие (втората половина на
VI - края на X в.). София.
Древнетюркский словарь, 1969. Л.
Древности. Труды Московского археологического общества, 1874. T.IV. М.
Дубровский Д.В., 2002. Жертвенный конь в погребальном обряде кочевников улуса Джучи// ТС 2001. М.
Дуйчев Ив., 1960. Агатон// ТИБИ. T.III.
Дьяконова В.П., 1975. Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник. Л.
Евглевский А.В., Потемкина Т.М., 2000. Кресала в позднекочевнических погребениях Восточной
Европы// Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 1. Донецк.
Егорьков А.Н., Щеглова О.А., 2001. Металл “антских” кладов по результатам эмиссионно-
спектрального анализа// Древние ремесленники Приуралья. Ижевск.
Ефимов К.Ю., 1999. Золотоордынские погребения из могильника “Олень-Колодезь’7/ ДА. № 3-4.
Жуковская Н.Л., 2002. Кочевники Монголии: Культура. Традиции. Символика. М.
Залесская В.Н., Львова З.А., Маршак Б.И., Соколова И.В., Фонякова Н.А., 1997. Сокровища хана
Кубрата. Перещепинский клад. СПб.
Зарецкий И.А., 1888. Заметка о древностяхъ Харьковской губернии Богодуховскаго уезда слободы
Лихачевки// Харьковский сборник. Вып.2. Харьков.
Зарецкий И.А., 1912. Кладь найденный при селе Малая-Перещепина Константиновскаго уезда
Полтавской губернш// Труды Полтавской ученой архивной комиссии. Вып.1Х. Полтава.
Засецкая И.П., 1975. Золотые украшения гуннской эпохи. Л.
Засецкая И.П., 1978. О хронологии и культурной принадлежности памятников южнорусских степей и
Казахстана гуннской эпохи// СА. № 1.
Засецкая И.П., 1986. Некоторые итоги изучения хронологии памятников гуннской эпохи в южнорусских
степях// АСГЭ. Вып.27.
Засецкая И.П., 1994. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV-V вв.). СПб.
Засецкая И.П., 1998. Датировка и происхождение пальчатых фибул Боспорского некрополя
раннесредневекового периода// МАИЭТ. Bbin.VI.
Заходер Б.Н., 1962. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Горган и Поволжье в IX-X вв.
T.I. М.
Златарски В., 1994. История на Българската държава през средните векове. Т. 1. Ч. 1. София.
Зуев Ю.А., 1998. Древнетюркская социальная терминология в китайском тексте VIII в.// Вопросы
археологии Казахстана. Вып.2. Алматы; Москва.
Иванов А.А., 2000. Раннесредневековые подкурганные кочевнические захоронения второй половины VII
- первой половины IX вв. Нижнего Дона и Волго-Донского междуречья. Автореф. дис.... канд. ист.
наук. Волгоград.
Иванов А.А., 2001. Находки поясных наборов из курганов хазарского времени Нижнего Дона и Волго-
Донского междуречья// Культуры Евразийских степей второй половины I тыс. н. э. (из истории
костюма). Т.2. Самара.
Иванов А.А., 2002а. К вопросу об этнокультурной характеристике захоронений в “курганах с ровиками”
Нижнего Дона и Волжско-Донского междуречья// Хазары. М.
Иванов А.А., 20026. О комплексе вооружения кочевников хазарского времени Нижнего Дона и Волго-
Донского междуречья// ХА. Т. 1.
Иванов А.А., Копылов В.П., Науменко С.А., 2000. Поясные наборы из курганов хазарского времени
междуречья Дона и Сала// ДА. № 1.
Иванов П.П., 1952. Крюковско-Кужновский могильник. Моршанск.
Иванов С.А., 2002. Житие Стефана Сурожского и хазары// Хазары. М.
Иванова О.В., 1980. Славяне и Фессалоника во второй половине VII в. по данным “Чудес св. Дмитрия”.
Постановка вопроса// Славянские древности. К.
Иванова О.В., 1995. Чудеса св.Дмитрия Солунского// СДПИС. Т.П. М.
Иванова О.В., 2001. О путях интеграции иноплеменников в Византийской империи в VII-X вв.
(преимущественно на примере славян)// Византия между Западом и Востоком. Опыт исторической
характеристики. СПб.
Иессен А.А., 1965. Раскопки большого кургана в урочище Уч-Тепе// МИА. № 125.
Измайлов И.Л., 1998. К истории сложносоставного лука населения Среднего Поволжья и Нижнего
Прикамья конца VIII-X вв.// Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э.
(вопросы хронологии). Самара.
418
Иордан, 1997. О происхождении и деяниях гетов. СПб.
Ипатьевская летопись, 2001// ПСРЛ. Т.2. М.
История епископа Себеоса, 1939. Ереван.
История Киргизской ССР, 1984. Т.1. Фрунзе.
Итс Р.Ф., 1958. О каменных изваяниях в Синьцзяне// СЭ. № 2.
Йорданов И., 1991. Сфрагистични паметници на ранната Българска държава// Проблеми на
прабългарската история и култура. Вып.2.
Йотов В., 2004. Въоръжението и снаряжението от българското средневековие (VII-XI век). Варна.
Казаков Е.П., 1998. Коминтерновский II могильник в системе древностей эпохи тюркских каганатов//
Культура Евразии второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии). Самара.
Казанский М.М., Середа Д.В., 2001. Поселение пеньковской культуры Полузорье I на Полтавщине//
АЛЛУ. № 1.
Калинина Т.М., 1988. Сведения ранних ученых Арабского Халифата. М.
Калинина Т.М., 2002а. Употребление этникона ал-хазар в арабо-персидских источниках IX-X вв.// ХА.
Т.1.
Калинина Т.М., 20026. Хазары и тюрки в восприятии средневековых арабо-персидских ученых//
Хазары. М.
Киселев С.В., 1949. Древняя история Южной Сибири// МИА. № 9.
Кисель В., 2002. Серебряные с позолотой двуручные чаши и их место в скифской культуре// Ювелирное
искусство и культура. СПб.
Кляшторный С.Г., 1964. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней
Азии. М.
Кляшторный С.Г., 1965. Проблемы ранней истории племени турк (Ашина)// МИА. № 130.
Кляшторный С.Г., 1983. Тэсинская стела// Советская тюркология. № 6.
Кляшторный С.Г., 1984. Праболгарский Тангра и древнетюркский пантеон// Сборник в памет на проф.
Станчо Ваклинов. София.
Кляшторный С.Г., 1985. Генеалогия и хронология западнотюркских и тюргешских каганов VI-VIII вв.//
Из истории дореволюционного Киргизстана. Фрунзе.
Кляшторный С.Г., 2000. “Народ Аспаруха”, гунны Кавказа и древнетюркский олимп// Древнейшие
государства Восточной Европы. 1998. М.
Кляшторный С.Г., 2003. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб.
Кляшторный С.Г., Лившиц В.А., 1971. Согдийская надпись из Бугута// Страны и народы Востока.
Вып.Х. М.
Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 1994. Степные империи Евразии. СПб.
Кляшторный С.Г., Султанов Т.И., 2000. Государства и народы Евразийских степей. СПб.
Ковалевская В.Б., 1979. Поясные наборы Евразии IV-IX вв. Пряжки// САИ. Вып.Е1-2.
Ковалевская В.Б., 1981а. Археологические следы пребывания древних болгар на Северном Кавказе//
Плиска - Преслав. Т.2.
Ковалевская В.Б., 19816. Северокавказские древности// Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Ковалевская В.Б., 1995. Хронология древностей северокавказских алан// Аланы: история и культура.
Вып.Ш. Владикавказ.
Ковалевская В.Б., 1996. Проблемы математической обработки археологического материала VI-IX вв. (по
материалам Кавказа)// Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Ковалевская В.Б., 2000. Компьютерная обработка массового археологического материала из
раннесредневековых памятников Евразии. М.
Ковалевский А.П., 1956. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков.
Ковпаненко Г.Т., Бунятян Е.П., Гаврилюк Н.А., 1978. Раскопки курганов у с.Ковалевка// Курганы на
Южном Буге. К.
Коковцов П.К., 1932. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л.
Колесников А.И., 1982. Завоевания Ирана арабами (Иран при “праведных” халифах). М.
Колотухин В.А., 1983. Отчет о раскопках курганов в зоне строительства второй очереди Северо-
Крымского канала в 1983 г. Симферополь// НА ИА НАНУ, № 1983/8.
Колотухин В.А., 1991. Отчет о раскопках курганов у с.Изобильное Нижнегорского района и поселения Бай-
Кият у с.Владимировка Черноморского района в Крыму. Симферополь// НА ИА НАНУ, № 1991/111.
Комар А.В., 1999. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты Восточной Европы//VA. № 2.
Комар А.В., 2000. Актуальные проблемы хронологии материальной культуры гуннского времени
419
Восточной Европы// Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 1. Донецк.
Комар А.В., 2001а. К вопросу о дате и этнокультурной принадлежности шиловских курганов// Степи
Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Комар А.В., 20016. Происхождение поясных наборов раннесалтовского типа// Культуры Евразийских
степей второй половины I тыс. н.э. (из истории костюма). Т.2. Самара.
Комар А.В., 2003. Поясной набор “глодосской” традиции из Вознесенки// Ювелирное искусство и
материальная культура. СПб.
Комар А.В., 2004а. Кутригуры и утигуры в Северном Причерноморье// Сугдейский сборник. Киев; Судак.
Комар А.В., 20046. Салтовская и “салтоидная” культуры в Поднепровье// Причерноморье, Крым, Русь в
истории и культуре. Ч.Ш-IV. Киев; Судак.
Комар А., 2005. К дискуссии о происхождении и ранних фазах истории Киева// Ruthenica. T.IV.
Комар О.В., 1999а. До штерпретацп Глодоського комплексу// Музейш читання. К.
Комар О.В., 19996. Коментар! до статп: Тахтай А.К. Погребальный комплекс хазарской эпохи из округи
г.Чистяково Сталинской области// VA. № 2.
Комар О.В., 2000а. Монограми перегцепинського комплексу// Схщний Свгг. № 1.
Комар О.В., 20006. Ранн! хозари у П1вшчному Причорномор’17/ Археолопя. № 1.
Комар О.В., 2001а. До проблеми щентифпсацп тюркських правител!в з тексту Менандра (егпзод 576 р.)//
V сходознавч! читання А.Кримського. К.
Комар О.В., 20016. “Кубрат” та “Велика Bynrapia”: проблеми джерелознавчого анал!зу// Сходознавство.
Вип.13-14.
Комар О.В., 2002а. Населения стешв П1вшчного Причорномор’я VI - початку VIII ст. Автореф. дис....
канд. ют. наук. К.
Комар О.В., 20026. Населения степ!в П1вн1чного Причорномор’я VI - початку VIII ст. Дис.... канд. 1ст.
наук . К.// НА ИА НАНУ, Ф. 1. № 882.
Комар О.В., Пюро B.I., 1999. Кургани хозарського часу на Луганщиш// VA. № 2.
Кондаков Н., 1896. Русские клады. T.I. СПб.
Константин Багрянородный, 1991. Об управлении империей. М.
Конь и всадник. Взгляд сквозь века, 2003. М.
Копылов В.П., 1981. Отчет о работе Донского отряда Ростовской экспедиции в 1981 г.// НА ИА РАН. Р-1,
№ 8607, 8607а.
Копылов В.П., Смоляк А.Р., 1988. Торговые связи Византии с населением Нижнего Дона в конце VII
— первой половине VIII в.// Торговля и мореплавание в бассейне Черного моря в древности и средние
века. Ростов-на-Дону.
Корзухина Г.Ф., 1996. Клады и случайные находки вещей круга “древностей антов” в Среднем
Поднепровье (каталог памятников)// МАИЭТ. Вып.5.
Костенко В.И., 1986. Сарматы Самарско-Орельского междуречья Ш в. до н.э. - IV в. н.э. Днепропетровск.
Костенко В.И., 1993. Сарматы в Нижнем Поднепровье. Днепропетровск.
Косяненко В.М., 1983. Погребение у слободы Большая Орловка - ранний памятник салтово-маяцкой
культуры// Проблемы хронологии археологических памятников степной зоны Северного Кавказа.
Ростов-на-Дону.
Кравченко Э.Е., Давыденко В.В., 2001. Сидоровское городище// Степи Европы в эпоху средневековья.
Т.2. Хазарское время. Донецк.
Крадин Н.Н., 2000. Некоторые аспекты экологии древних кочевников Забайкалья// Тр. ГИМ. Вып. 120.
Крадин Н.Н., 2002. Империя хунну. М.
Крамаровский М.Г., 2002. Символы власти у ранних монголов. Золотоордынские пайцзы как феномен
официальной культуры// ТС 2001. М.
Краснов Ю.А., 1980. Безводнинский могильник. М.
Кривов М.В., 2002. Византия и арабы в раннем средневековье. СПб.
Кропоткин В.В., 1962. Клады византийских монет на территории СССР. М.
Кругликова И.Т., 1957. Погребение IV-V вв. н.э. в дер.Айвазовское// СА. № 2.
Круглов Е.В., 1990а. О подкурганных захоронениях калмыко-астраханских степей хазарского времени//
Вопросы археологии юга Восточной Европы. Элиста.
Круглов Е.В., 19906. Памятники авиловского типа и проблема их этнокультурной атрибуции// Вопросы
этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и проблема буртасов. Пенза.
Круглов Е.В., 1991. К проблеме выделения раннехазарских памятников// Тезисы доклада VIII научной
конференции профессорско-преподавательского состава ВолГУ. Волгоград.
420
Круглов Е.В., 1992а. К проблеме выделения и этнокультурной атрибуции раннехазарских
археологических памятников// Востоковедение в Башкортостане: история, культура. Т.2. Уфа.
Круглов Е.В., 19926. К проблеме формирования хазарской этносоциальной общности// Вопросы
этнической истории Волго-Донья. Пенза.
Круглов Е.В., 1992в. Хазарские погребения в бассейне реки Иловли// СА. № 4.
Круглов Е.В., 1992г. Хазарские погребения на р.Аксай// Древности Волго-Донских степей. Вып.2.
Волгоград.
Круглов Е.В., 2001. Погребальный обряд огузов Северного Прикаспия 2-й пол.1Х - 1-й пол.Х! в.// Степи
Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Круглов Е.В., 2002а. Некоторые проблемы анализа особенностей обращения византийских монет VI-VIII
вв. в восточноевропейских степях// ХА. Т. 1.
Круглов Е.В., 20026. Хазары - история только начинается// Хазары. М.
Круглов Е.В., 2003. Печенеги и огузы: некоторые проблемы археологических источников// Степи Европы
в эпоху средневековья. Т.З. Половецко-золотоордынское время. Донецк.
Круглов Е.В., 2004а. Погребение раннехазарского времени у с.Сидоры// Вопросы археологии Урала и
Поволжья. Вып.2. Самара.
Круглов Е.В., 20046. “Тюрко-хазарский” сложносоставной лук// Проблемы археологии Нижнего
Поволжья. Волгоград.
Круглов Е.В., 2005. Сложносоставные луки Восточной Европы раннего средневековья// Степи Европы в
эпоху средневековья. Т.4. Хазарское время. Донецк.
Крупнов Е.И., 1938. Галиатский могильник, как источник по истории алан-оссов// ВДИ. № 2.
Крыганов А.В., 2001. Верхнесалтовский и Нетайловский археологические памятники — остатки древнего
хазарского города// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Кубарев В. Д„ 1984. Древнетюркские изваяния Алтая. Новосибирск.
Кубарев В.Д., Баяр Д., 2002. Каменные изображения Шивет-Улана (Центральная Монголия)// АЭАЕ. № 4.
Кубарев В.Д., Цэвээндорж Д., 2002. Древнетюркские мемориалы Алтая// АЭАЕ. № I.
Кубышев А.И., Дорофеев В.В. и др., 1976. Отчет Херсонской археологической экспедиции в 1976 г.//
НА ИА НАНУ, № 1976/11.
Кубышев А.И., Дорофеев В.В., Гошко Т.Ю., Марченко И.Л., Сердюков В.В., 1979. Отчет о раскопках
Херсонской археологической экспедиции в зоне строительства орошаемых участков Каховской
оросительной системы в Херсонской области в 1979 Т.П НА ИА НАНУ, № 1979/32.
Кубышев А.И., Дорофеев В.В., Шилов Ю.А., Полин С.В., Шевченко Н.П., Черных Л.О., Марченко
И.Л., Солтыс О.Б., Сердюков В.В., Я кунов С.А., 1980. Раскопки Херсонской археологической
экспедиции в 1980 г.// НА ИА НАНУ, № 1980/15.
Кубышев А.И., Дорофеев В.В., Шилов Ю.А., Полин С.В., Черняков И.Т., Битковский О.В.,
Сердюков В.В., Солтыс О.Б., Шевченко Н.П., 1981. Отчет о работах Херсонской археологической
экспедиции в 1981 г.// НА ИА НАНУ, № 1981/19.
Кубышев А.И., Дорофеев В.В., Шилов Ю.А., Куприн С.А., Полин С.В., Николова А.В., Нечитайло
А.Л., Шевченко Н.П., Шилова Т.П., 1982. Отчет об исследованиях Херсонской археологической
экспедиции в 1982 г. // НА ИА НАНУ, № 1982/4
Кубышев А.И., Дорофеев В.В., Нечитайло А.Л., Симоненко А.В., Шилов Ю.А., Куприй С.А.,
Ковалев Н.В., Амирханов А.Ш., Боталов С.Г., Лысенко Г.И., Толкачев Ю.И., Ян С.А., 1984.
Отчет о раскопках Херсонской археологической экспедиции Института археологии АН УССР в зоне
строительства Каховской оросительной системы в 1984 Т.П НА ИА НАНУ, № 1984/11.
Кузнецов В.А., 1985. Поминальный комплекс VIII в. в окрестностях Кисловодска// СА. № 3.
Кулаковский Ю.А., 1996. История Византии. Т.З. СПб.
Кухаренко Ю.В., 1951. О некоторых археологических находках на Харьковщине// КСИИМК. T.XL1.
Кызласов И.Л., 1993. Эпитафия из Саргал-Аксы (Тува)// РА. № 3.
Кызласов И.Л., 1999. Скальные захоронения - особая категория погребальных памятников//
Погребальный обряд. Реконструкция и интерпретация древних идеологических представлений. М.
Кызласов Л.Р., 1979. Древняя Тува. М.
Кызласов Л.Р., 1981а. Древнехакасская культура чаатас VI-IX вв.// Археология СССР. Степи Евразии в
эпоху средневековья. М.
Кызласов Л.Р., 19816. Культура древних уйгур (VIII-IX вв.)// Археология СССР. Степи Евразии в эпоху
средневековья. М.
Кызласов Л.Р., 1992. Очерки по истории Сибири и Центральной Азии. Красноярск.
421
Кюнер Н.В., 1961. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего
Востока. М.
Лагоцкий К.С., Шилов В.П., 1977. Исследования Волго-Донской экспедиции// АО 1976 года.
Латышев В.В., 1948. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе// ВДИ. № 4.
Левашова В.П., 1952. Два могильника кыргыз-хакасов// МИА. № 24.
Левина Л.М., 1996. Этнокультурная история Восточного Приаралья. М.
Левинская И.А., Тохтасьев С.Р., 1991. Менандр Протиктор// СДПИС. T.I. М.
Левченко Д.И., 1999. Некоторые находки VI-VII вв. с территории Полтавщины// Полтавський
археолопчний зб1рник. Полтава.
Левченко Д.1., 2001. Ранньосередньов!чш поховання в урочищ! “Топило”// АЛЛУ. № 2.
Лимберис Н.Ю., 1988. Работы Краснодарской экспедиции//АО 1986 года.
Липшиц Е.Э., 1950. Никифора, патриарха константинопольского “Краткая история” со времени после
царствования Маврикия// ВВ. Т.З.
Литаврин Г.Г., 1995а. Монемвасийская хроника//СДПИС. Т.2. М.
Литаврин Г.Г., 19956. Патриарх Никифор//СДПИС. Т.2. М.
Литаврин Г.Г., 1995в. Феофан Исповедник//СДПИС. Т.2. М
Литаврин Г.Г., 2001. Византия и славяне. СПб.
Луконин В.Г., 1977. Искусство древнего Ирана. М.
Львова З.А., 1993. Облицовка погребального сооружения из Перещепинского комплекса// МАИЭТ. T.III.
Львова З.А., 1994. Варварская группа вещей из Перещепинского комплекса// МАИЭТ. T.IV.
Львова З.А., 1996. Вещи из Перещепино, выполненные в Византийской мастерской для кочевников//
Византия и византийские традиции. СПб.
Львова З.А., 1998. Набор предметов вооружения и снаряжения знатного воина из Перещепинского
комплекса// АСГЭ. Вып.ЗЗ.
Львова З.А., 2000а. К вопросу об исторической интерпретации Перещепинского комплекса// Тюркський
св1т. К.
Львова З.А., 20006. Погребения в Малой Перещепине и Вознесенке и Куврат, каган Великой Булгарии//
Stratum. № 5.
Львова З.А., 2002. Христианизация предводителей кочевников Поднепровья в VII в. и ее характер//
Христианство в регионах мира. СПб.
Львова З.А., Маршак Б.И., 1997. Последнее пополнение Перещепинского сокровища его владельцем//
МАИЭТ. Bbin.VI.
Львова З.А., Семенов А.И., 1985. К проверке оснований реконструкции перещепинского меча// АСГЭ.
Вып.26.
Ляпушкин И.И., 1958а. Карнауховское поселение// МИА. № 62.
Ляпушкин И.И., 19586. Курганный могильник близ карнауховского поселения// МИА. № 62.
Ляшко С.Н., Отрощенко В.В., 1988. Банковский курган// Новые памятники ямной культуры степной
зоны Украины. К.
Мавродинов Н., 1959. Староболгарското изкуство. София.
Магомедов Б.В., Левада М.Е., 1996. Оружие Черняховской культуры// МАИЭТ. Вып.У
Магомедов М.Г., 1975. Костяные накладки седла из Верхнечирюртовского могильника// СА. № 1.
Магомедов М.Г., 1977. К вопросу о происхождении культуры Верхнечирюртовского курганного
могильника// Археологические памятники раннесредневекового Дагестана. Махачкала.
Магомедов М.Г., 1981. Население приморского Дагестана в VII-VIII вв.//Плиска - Преслав. Т.2. София.
Магомедов М.Г., 1983. Образование Хазарского каганата. М.
Мажитов Н.А., 1968. Бахмутинская культура. М.
Мажитов Н.А., 1981. Курганы Южного Урала VIII-XIII вв. М.
Мажитов Н.А., 1990. Комплексы с монетами VIII в. из Бирского могильника// СА. № 1.
Май ко В.В., 1997. Этнокультурные связи Крыма с Поднепровьем и Северным Кавказом в VII-X вв. Дис.
... канд. ист. наук. К.// НА ИА НАНУ, Ф.12, № 785.
Макаренко Н.Е., 1911. Археологические исследования 1907-1909 гг.// ИАК. Вып.43.
Макаренко Н.Е., 1912. Перещепинский клад// ИАК. Прибавление к вып.46.
Макарова Т.И., Плетнева С.А., 1983. Пояс знатного воина из Саркела// СА. № 2.
Максимов Е.К., 1956. Позднейшие сармато-аланские погребения V-VIII веков на территории Нижнего
Поволжья// Археологический сборник. Вып. 1. Саратов.
Малашев В.Ю., 2001. Керамика раннесредневекового могильника Мокрая Балка. М.
422
Маликов А.М., 2000. Тюрки в среднеднеазиатском междуречье в VI-VIII вв. (по археологическим и
письменным источникам). Автореф. дис.... канд. ист. наук. Самарканд.
Малов С.Е., 1951. Памятники древнетюркской письменности. М.; Л.
Малявкин А.Г., 1989. Танские хроники о государствах Центральной Азии. Новосибирск.
Маршак Б.И., 1971. Согдийское серебро. М.
Маршак Б.И., Скалой К.М., 1972. Перещепинский клад. Л.
Масанов Н.Э., 2000. Особенности функционирования традиционного кочевого общества казахов// Тр.
ГИМ. Вып.120.
Матвеева Г.И., 1997. Могильники ранних болгар на Самарской Луке. Самара.
Мацулевич Л.А., 1934. Погребение варварского князя в Восточной Европе (новые находки в верховьи
реки Суджи). М.; Л.
Мацулевич Л.А., 1940. Византийский антик в Прикамье// МИА. № 1.
Медведев А.П., 1990. Сарматы и лесостепь (по материалам Подонья). Воронеж.
Медведев А.Ф., 1966. Ручное метательное оружие. Лук и стрелы, самострел VIII-XIV вв. М.
Мерщиев М.С., 1970. Поселение Кзыл-Кайнар-Тобе 1-IV веков и захоронение на нем воина IV-V века//
По следам древних культур Казахстана. Алма-Ата.
Миков В., 1934. Последни могилни находки// Мадара. Разкопки и проучвания. Кн.1. София.
Миллер А., 1909. Разведки на Черноморском побережье Кавказа в 1907 году// ИАК. Вып.ЗЗ.
Милчев А., 1998. Рец.: Йоахим Вернер. Погребалната находка от Малая Перешчепина и Кубрат - хан на
бьлгарите. С. 1988. Изв. на БАН. 56 с. 32 табл.// Археология. № 3-4. София.
Михеев В.К., 1982. Коньковые подвески из могильника Сухая Гомольша// СА. № 2.
Михеев В.К., 1985. Подонье в составе Хазарского каганата. Харьков.
Михеев В.К., 1986. Сухогомольшанский могильник// СА. № 3.
Михеев В.К., 1990. Погребальный обряд Красногорского могильника салтово-маяцкой культуры// Ранние
болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань.
Мовсэс Каланкатуаци, 1984. История страны Алуанк. Ереван.
Могильников В.А., 1981. Тюрки// Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Могильников В.А., 1996. Об истоках генезиса древнетюркской культуры// Культуры Евразийских степей
второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Могильников В.А., Суразаков А.С., 1995. Раскопки курганов гуннского времени у с.Малая Иня в
Горном Алтае// Памятники Евразии скифо-сарматской эпохи. М.
Моисей Каганкатваци, 1861. История агван. СПб.
Молодин В.И., Кан Ин Ук, 2000. Памятник Ярхонто в контексте гуннской проблемы// АЭАЕ. № 3.
Монгайт АЛ., 1951. Археологические заметки // КСИИМК. Вып.41.
Морозов В.Ю., 1996. Пути проникновения сасанидских монет и художественных изделий в Поволжье и
Прикамье// Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Морозов В.Ю., 1998. Использование находок сасанидских монет для хронологии археологических
памятников Поволжья и Прикамья// Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э.
(вопросы хронологии). Самара.
Мошкова М.Г., Федорова-Давыдова Э.А., 1974. Работы Цимлянской экспедиции 1970 г.//
Археологические памятники Нижнего Подонья. Т.1. М.
Никоноров А., 2004. История христианства в Кавказской Албании. Дис. ... док. богосл. М.// http://baku.
eparhia.ru/history/albania.
Новосельцев А.П., 1990. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М.
Нурмуханбетов Б., 1969. Новые данные по археологии тюркского времени Южного Казахстана//
Культура древних скотоводов и земледельцев Казахстана. Алма-Ата.
ОАКза 1889 г., 1892. СПб.
ОАК за 1897 г., 1900. СПб.
ОАК за 1900 г., 1902. СПб.
Обломский А.М., 2002. Днепровское лесостепное Левобережье в позднеримское и гуннское время. М.
Обломский А.М., Терпиловский Р.В., 1993. Новые погребения раннесредневековых кочевников на
Сумщине // Кочевники Урало-Казахстанских степей. Екатеринбург.
Обломский А.М., Терпиловский Р.В., 2001. Славянское поселение и кочевнический могильник V-VIII
вв. на Ворскле// АЛЛУ. № 1.
Оболенский В.И., Терновский Ф.А., 1884. Летопись византийца Феофана от Диоклетиана до сына его
Феофилакта. М.
423
Оборин В.А., Чагин Г.Н., 1988. Искусство Прикамья. Чудские древности Рифея. Пермь.
Овчаров Д., 1986. Рец.: Werner J. Der Grabfund von Malaja Perescepina und Kuvrat, Kagan der Bulgaren.
Munchen, Verlag der Bayerischen Akademie der Wissenschaften, 1984. 47 s., 32 taf.// Археология. № 3.
София.
Овчаров Д., 1997. Прабьлгарската религия. Произход и същность. София.
Окладникова Е.А., 1986. К вопросу о каменных выкладках в долине реки Елонгаш// Традиционная
культура народов Центральной Азии. Новосибирск.
Орлов Р.С., 1985. Культура кочевников IV-VIII вв.// Этнокультурная карта территории Украинской ССР в
I тыс. н.э. К.
Орлов Р.С., 1999. Про час появи печешпв на територп Украши// Етнокультурш процеси в Швденно-
Схщнш Ceponi в I тисячол1тп н.е. КиТв; Льв1в.
Орлов Р.С., 2001. Культура неслов’янських нарофв Украши IV-VIII ст.// 1стор1я украшсько! культури. Т.1. К.
Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996. Новые памятники VI-VII вв. из Приазовья// Материалы I тыс. н.э.
по археологии и истории Украины и Венгрии. К.
Орлов Р.С., Смиленко А.Т., 1986. Погребения кочевников и клады эпохи раннего средневековья//
Архелогия Украинской ССР. Т.З. К.
Парусимов И.Н., 1998. Раскопки курганов в Зимовниковском районе// Труды Новочеркасской
археологической экспедиции. Вып.З. Новочеркасск.
Патканов К., 1883. Из новаго списка географш, приписываемой Моисею Корейскому// Журнал
Министерства народного просвещения. Март.
Патканов К.П., 1877. Армянская география VII в. по Р.Х. (приписываемая Моисею Корейскому). СПб.
Песочина Л.С., 2003. Закономерности изменчивости почв и природных условий Приазовья за
историческое время// Проблемы эволюции почв. Пущино.
Петров П., 1981. Образуване на Българската държава. София.
Петрухин В.Я., 2001. “Русский каганат”, скандинавы и Южная Русь: средневековая традиция и
стереотипы современной историографии//Древнейшие государства Восточной Европы. 1999 г. М.
Петрухин В.Я., 2002. Сказание о хазарской дани в контексте летописной истории// Древнетюркский мир:
история и традиции. Казань.
Петрухин В.Я., Шелов-Коведяев Ф.В., 1988. К методике исторической географии. “Внешняя Росия”
Константина Багрянородного и античная традиция// ВВ. Т.49.
Пигулевская Н., 1951. Византия на пути в Индию: из истории торговли Византии с Востоком в IV-VI вв.
М.; Л.
Пигулевская Н.В., 1939. Сирийский источник VI в. о народах Кавказа// ВДИ. № 1.
Писларий И.А., Филатов А.П., 1972. Тайны степных курганов. Донецк.
Плано Карпини Д., 1997. История монгалов// Путешествия в восточные страны. М.
Плетнева С.А., 1958. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях// МИА. № 62.
Плетнева С.А., 1963. Рец.: Артамонов М.И. История хазар. Изд-во Гос. Эрмитажа. Ленинград. 1962. 458
стр.// СА. № 3.
Плетнева С.А., 1967. От кочевий к городам// МИА. № 142.
Плетнева С.А., 1981. Печенеги, торки, половцы// Археология СССР. Степи Евразии в эпоху
средневековья. М.
Плетнева С.А., 1982. Кочевники средневековья: поиски исторических закономерностей. М.
Плетнева С.А., 1986. Казары. М.
Плетнева С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский археологический комплекс. М.
Плетнева С.А., 1990. Симпозиум “Сокровище хана Кубрата. Культура Болгар, Казар, Славян” (София,
сентябрь 1989 г.)// СА. № 4.
Плетнева С.А., 1997. Древние болгары в восточноевропейских степях// ТА. № 1.
Плетнева С.А., 1999. Очерки хазарской археологии. М.
Плетнева С.А., 2002. Казары и Казарский каганат// Казары. М.
Плетнева С.А., 2003. Кочевники южнорусских степей в эпоху средневековья (IV-KIII века): Учебное
пособие. Воронеж.
Подоенное А.В., 2002. Восточная Европа в римской картографической традиции. М.
Покровский М.В., 1936. Пашковский могильник № 1// СА. T.I.
Приходнюк О.М., 1980. Археолопчш пам’ятки Середнього Подшпров’я VI-IK ст. К.
Приходнюк О.М., 1990. Новые данные о Пеньковской культуре в Среднем Поднепровье//
Раннеславянский мир. Материалы и исследования. М.
424
Приходнюк О.М., 1996. Версия Нестора о расселении славян из Подунавья (опыт хронологической
стратификации и исторической интерпретации// Материалы I тыс. н.э. по археологии и истории
Украины и Венгрии. К.
Приходиюк О.М., 1998. Пеньковская культура: культурно-хронологический аспект исследования.
Воронеж.
Приходнюк О.М., 1999а. Оборони! споруди та вшськове спорядження Пастирського городища//
Етнокультурш процеси в П!вденно-Схщнш Ceponi в I тисячол!гп н.е. КиГв; Льв!в.
Приходнюк О.М., 19996. Ще раз про коштовност! з Мало!’ Перешепини// Музейт читання. К.
Приходнюк О.М., 2001. Степове населения УкраТни та схшп слов’яни (друга половина I тис. н.е.). КиТв;
Чершвш.
Приходнюк О.М., 2002. Восточные славяне и степной мир в период становления Хазарского каганата//
ХА. Т. 1. Харьков.
Приходиюк О.М., Падин В.А., Тихонов Н.Г., 1996. Трубчевский клад антского времени// Материалы I
тыс. н.э. по археологии и истории Украины и Венгрии. К.
Прокопенко Ю.А., 1999. История северокавказских торговых путей IV в. до н.э. - XI в. н.э. Ставрополь.
Прокопий Кесарийский, 1993. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. М.
Прокопий Кесарийский, 1996. Война с готами. О постройках. М.
Протоколы заседания Московского археологического общества, 1874// Древности. T.IV.
ПСРЛ., 2001. T.I; Т.П. М.
Путинцева Н.Д., 1961. Верхнечирюртовский могильник (предварительное сообщение)// Материалы по
археологии Дагестана. Т.2.
Пьянков А.В., Тарабанов В. А., 1996. Кремационные погребения Кубани и Подонья салтовского
времени: единство происхождения или случайное сходство// Проблемы археологии и истории
Боспора. К 170-летию Керченского музея древностей. Керчь.
Равдина ТВ., 1988. Погребения X-XI вв. с монетами на территории Древней Руси. М.
Распопова В.И., 1965. Поясной набор Согда VII-VIII вв.// СА. № 4.
Распопова В.И., 1980. Металлические изделия раннесредневекового Согда. Л.
Рассамакин Ю.Я., 2003. Погребение знатного кочевника на реке Молочной: опыт реконструкции
вещевого комплекса// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.З. Половецко-золотоордынское время.
Донецк.
Раунер Ю.Л., 1981. Динамика экстремумов увлажнения за исторический период// Известия АН СССР.
Серия географическая. № 6.
Рафалович И.А., Лапушнян В.Л., 1974. Работы Реутской археологической экспедиции//
Археологические исследования в Молдавии (1972 г.). Кишинев.
Рашев Р., 1993. Мадарският гроб III/5 и аналогиите му в Северного Черноморце// Българите в Северного
Причерноморие. Т.2. В. Тырново.
Рашев Р., 2000. Прабългарите през V-VII век. В.Тырново.
Рашев Р., 2004. Прабългарите през V-VII век. София.
Ронин В.К., 1995. Так называемая Хроника Фредегара// СДПИС. Т.П. М.
Рубрук Г., 1997. Путешествие в восточные страны// Путешествия в восточные страны. М.
Рудииський М., 1928. Археолопчш зб!рки Полтавського музею// Зб1рник, присвячений 35-р1ччю музею.
T.I. Полтава.
Рунич А.П., 1977. Два богатых раннесредневековых погребения из Кисловодской котловины//
СА. № 1.
Рунич А.П., 1979. Раннесредневековые склепы Пятигорья// СА. № 4.
Рутковская Л.М., 1979. Археологические памятники IV-VI вв. в районе Кременчугского моря
(Украина)// Slovenska Archeologia. R.XXII. № 2.
Рыбаков Б.А., 1939. Анты и Киевская Русь// ВДИ. № 1.
Рыков П., 1929. Поздне-сарматское погребение в кургане близ с.Зиновьевки, Саратовской губернии.
Саратов.
Савии А.М., Семенов А.И., 1995. К методике изучения и публикации средневековых кочевнических
луков// Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Савин А.М., Семенов А.И., 1998. О центральноазиатских истоках лука хазарского типа// Военная
археология: оружие и военное дело в исторической и социальной перспективе. СПб.
Савии А.М., Семенов А.И., 1999. Типология и география раннесредневековых луков Восточной
Европы (возможности этнокультурной дифференциации)// Матер1али М!жнародно1 археолопчноТ
425
конференцп “Етшчна icropia та культура населения степу та люостепу Свразп (вщ кам’яного в!ку
по ранне середньов!ччя)”. Дншропетровськ.
Савинов Д.Г., 1973. Этнокультурные связи населения Саяно-Алтая в древнетюркское время// ТС 1972 г. М.
Савинов Д.Г., 1982. Древнетюркские курганы Узунтала (к вопросу о выделении курайской культуры)//
Археология Северной Азии. Новосибирск.
Савинов Д.Г., 1984. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л.
Савченко Е.И., 1986. Крымский могильник//Археологические открытия на новостройках. Вып.1. М.
Савченко Е.И., 1999. Погребальный обряд Мощевой Балки (Северный Кавказ)// Погребальный обряд.
Реконструкция и интепретация древних идеологических представлений. М.
Самоквасов Д.Я., 1908. Могилы Русской земли. М.
Саханев В., 1914. Раскопки на Северном Кавказе в 1911-12 годах//ИАК. Вып.56.
Сельскому учителю о народных художественных ремеслах Сибири и Дальнего Востока, 1983. М.
Семенов А.И., 1978. Византийские монеты из погребений хазарского времени на Дону// Проблемы
археологии. Вып.2. Л.
Семенов А.И., 1982. Раннесредневековая серебряная пряжка из Чебургольского могильника на Кубани//
СГЭ. T.XLVII.
Семенов А.И., 1983. Романовское погребение и донские памятники предсалтовской культуры хазарского
времени// Проблемы хронологии археологических памятников степной зоны Северного Кавказа.
Ростов-на-Дону.
Семенов А.И., 1985. Художественный металл Романовского погребения на Дону// Художественные
памятники и проблемы культуры Востока. Л.
Семенов А.И., 1986а. К реконструкции состава комплексов перещепинского круга// АСГЭ. № 27.
Семенов А.И., 19866. К реконструкции состава макуховской находки// СГЭ. Вып.51.
Семенов А.И., 1987. К культурной атрибуции раннесредневекового погребения из Учтепе// КСИА.
№ 192.
Семенов А.И., 1988. К выявлению центральноазиатских элементов в культуре раннесредневековых
кочевников Восточной Европы// АСГЭ. Вып.29.
Семенов А.И., 1991. Византийские монеты Келегейского комплекса// АСГЭ. Вып.31.
Семенов А.И., 1997. К оценке различий погребального обряда курганных захоронений типа Сивашовки
и типа Соколовской балки// Древности Кубани. Краснодар.
Симоненко А.В., 1993. Сарматы Таврии. К.
Симоненко А.В., 2004. Седло сарматского времени// Проблемы археологии Нижнего Поволжья.
Волгоград.
Симоненко А.В., Ольговский С.Я., 1981. Отчет о работах Приморского отряда Краснознаменской
экспедиции в 1981 г.// НА ИА НАНУ, № 1981/21а.
Синицын И.В., 1936. Позднесарматские погребения Нижнего Поволжья// Известия Нижневолжского
Саратовского института краеведения. Т.7. Саратов.
Синицын И.В., 1947. Археологические раскопки на территории Нижнего Поволжья// Ученые записки
СГУ. Вып.ХУП. Саратов.
Сииицын И.В., 1954. Археологические памятники в низовьях реки Иловли// Ученые записки СГУ.
Вып.39. Саратов.
Синицын И.В., 1959. Археологические исследования Заволжского отряда (1951-1953)// МИА. № 60.
Сииицын И.В., 1960. Древние памятники в низовьях Еруслана (по раскопкам 1954-1955 гг.)// МИА.
№78.
Сиротенко В.Т., 1972. Письменные свидетельства о булгарах IV-VII вв. в свете современных им
исторических событий// Славяно-балканские исследования. М.
Скадовский Л.Г., 1897. Белозерское городище Херсонского уезда, Белозерской волости и соседние
городища и курганы между низовьем р.Ингульца и началом Днепровского лимана// Тр. VIII АС.
T.III.
Скарбовенко В.А., Сташенков Д.А., 2000. Березовский курган и его место в системе
раннесредневековых древностей Самарского Поволжья// Краеведческие записки. Вып.1Х.
Смиленко А.Т., 1968. Находка 1928 г. у г.Новые Сенжары (по материалам обследования А.К.Тахтая)//
Славяне и Русь. М.
Смирнов К.Ф., 1959. Курганы у сел Иловатка и Политотдельское Сталинградской области// МИА. № 60.
Смирнов К.Ф., 1960. Кургани бьля м.Великого Токмака// АП. T.VIII.
Смйтенко А.Т., 1965. Глодосью скарби. К.
426
Смитенко А.Т., 1975. Слов’яни та ix сусщи в Степовому Подшпров’! (П-ХП1 ст.). К.
Соколова И.В., 1993. Монеты перещепинского клада//ВВ. Т.54.
Сокровища хана Кубрата. Перещепинский клад (фотоальбом выставки), 1997. СПб.
Соловьев В.С., 1996. Раннесредневековая керамика Северного Тохаристана. Елец.
Сорокина И.А., 2001. Курганные могильники Закубанья. Краснодар.
Сорочан С.Б., 2001. Византия IV-IX веков. Этюды рынка. Харьков.
Сорочан С.Б., 2004а. Еще раз о письмах папы Мартина I и о положении византийского Херсона и его
климата// Боспор Киммерийский и варварский мир в период античности и средневековья. Этнические
процессы. Керчь.
Сорочан С.Б., 20046. Сугдея в “темные века”// Сутдейский сборник. Киев; Судак.
Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Лексика, 2001. М.
Среда обитания человека в голоцене по данным изотопно-геохимических и почвенно-археологических
исследований (Европейская часть России), 2002. М.
Станчев Ст., Иванов Ст., 1958. Некрополът до Нови Пазар. София.
Сташенков Д.А., 1995а. Новые детали погребального обряда памятников раннеболгарского времени в
Самарском Поволжье// Средневековые памятники Поволжья. Самара.
Сташенков Д.А., 19956. Особенности погребального обряда хазарского времени в Среднем Поволжье//
Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Сташенков Д.А., 1997. Об одной группе украшений Самаро-Симбирского Поволжья (серьги салтовского
типа)// Культуры степей Евразии второй половины I тыс. н.э. (вопросы хронологии). Самара.
Сташенков Д.А., 1998. Евразийская мода в эпоху раннего средневековья (к постановке проблемы)//
Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии). Самара.
Сташенков Д.А., 2000. О составе украшений костюма новинковской культуры// Культуры степей
Евразии второй половины I тыс. н.э. (из истории костюма). Самара.
Сташенков Д.А., 2001. Половозрастная новинковского населения (по материалам украшений костюма)//
Культуры Евразийских степей второй половины I тыс. н.э. (из истории костюма). Т.2. Самара.
Сташенков Д.А., 2005. Раскопки Кайбельского средневекового могильника в 1953 г. Самара.
Степанов Цв., 1995. О локализации “Великой Булгарии” Кубрата// Bulgarian historical review. № 2.
Crpixap M.M., 1992. Коч1вницьке поховання бшя с.Журавлиха на Ки!вщин1// История и археология
Слободской Украины. Харьков.
Султанов Т.И., 2002. Род Шибана, сына Джучи: место династии в политической истории Евразии// ТС
2001. М.
Супруненко О.Б., 1998. На земл! Полтавськш. Полтава.
Сухобоков О.В., 1992. Дншровське Лгсостепове Зйвобережжя у VIII-XIII ст. (за матер!алами
археолопчних дослщжень 1968-1989 рр.). К.
Тарабанов В.А., 1983. Средневековый могильник у аула Казазово// Проблемы археологии и этнографии.
Вып.П. Л.
Тахтай А., (год не известен). Келегейський “скарб” 1927 р.// НА ИА НАН Украины, Ф.ВУАК, № 116/48.
Тахтай А., (год не известен). Ново-Санджар1вський клад 1928 р. (попередне подання)// НА ИА НАН
Украины, Ф.ВУАК, № 109/17а.
Тахтай А.К., 1999. Погребальный комплекс хазарской эпохи из округи г.Чистяково Сталинской области//
VA. № 2.
Телегин Д.Я., 2001. Памятники Поорелья в работах экспедиции “Днепр-Донбасс” (1970-1971 гт.)// АЛЛУ.
№2.
Тер-Гевондян А.Н., 1977. Армения и Арабский халифат. Ереван.
Тихомиров М.Н., 1946. Именник болгарских князей// ВДИ. № 3.
Толочко П.П., 1999. Кочевые народы степей и Киевская Русь. К.
Толстов С.П., 1946. Новогодний праздник “Каландас” у хорезмийских христиан начала XI века// СЭ. Т.П.
Толстой И., Кондаков Н., 1890. Русские древности в памятниках искусства. Вып.Ш. СПб.
Тортжа О.О., 1999. Тсторична географ!ята населения Велико! Болгарп (630-660 рр. н.е.): методика
дослщження кочових сусшльств середньов!ччя. Автореф. дис. ... канд. icT. наук. Харвдв.
Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Пространство и время. Вещный мир., 1988.
Новосибирск.
Тъпкова-Заимова В., 1960. Пасхална хроника// ГИБИ. Т.Ш.
Тюркские языки, 1997. М.
Усманов М.А., 2002. Об особенностях раннего этапа этнической истории улуса Джучи// ТС 2001. М.
427
Усманова Н.С., 1980. Хакасы. Похоронная обрядность//Семейная обрядность народов Сибири. М.
Успенский Ф.И., 2001. История Византийской империи. Т.1-2. М.
Фабрищус I., 1928. Лтопис музею: Червою роки 1917-1927. Херсон.
Федоров-Давыдов Г.А., 1966. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М.
Феофилакт Симокатта, 1996. История. М.
Фиельструп Ф.А., 2002. Из обрядовой жизни киргизов начала XX века. М.
Флёров В.С., 1983. О хронологии салтово-маяцкой культуры//Проблемы хронологии археологических
памятников степной зоны Северного Кавказа. Ростов-на-Дону.
Флёров В.С., 1999. (Рец.:) Г.И.Матвеева Могильники ранних болгар на Самарской Луке. Самара:
Самарский университет, 1997// РА. № 3.
Флёров В.С., 2000а. Аланы Центрального Предкавказья V-VIII веков: обряд обезвреживания
погребенных. М.
Флёров В.С., 20006. Розыскания по обряду обезвреживания погребенных в раннесредневековой
Восточной Европе// Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 1. Донецк.
Флёрова В.Е., 2001а. Образы и сюжеты мифологии Хазарии. Иерусалим; Москва.
Флёрова В.Е., 2001 б. Подкурганные погребения восточноевропейских степей и пути сложения культуры
Хазарии// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк.
Флёрова В.Е., 2001в. Хазарские курганы с ровиками: Центральная Азия или Восточная Европа?// РА. № 2.
Флёрова В.Е., 2002а. Подкурганные захоронения и ранняя история Хазарии. Негативные вопросы
историографии// Хазары. М.
Флёрова В.Е., 20026. Проблемы исследования ямных и курганных могильников хазарского времени на
Нижнем Дону// ХА. Т. 1.
Фонякова Н.А., 2001. Изображение одного забытого обычая на хазарском сосуде из Коцкого городка//
ДА. № 3-4.
Фрэзер Д.Д., 1998. Золотая ветвь. М.
Худяков Ю.С., Кочеев В.А., 2000. Чатырская мумия// Археология, этнография и антропология Евразии.
№3.
Цукерман К., 2001. Хазары и Византия: первые контакты//МАИЭТ. Вып.УШ.
Цукерман К., 2002а. О происхождении двоевластия у хазар и обстоятельствах их обращения в иудаизм//
МАИЭТ. Вып.1Х.
Цукерман К., 20026. Про дату навернення хозар до 1уда1зму й хронолопю князювання Олега та 1горя//
Ruthenica. Т.П.
Чекалова А.А., 1986. Константинополь в VI веке: восстание Ника. М.
Чекалова А.А., 2001. Византия между державой Сасанидов и варварскими королевствами Запада в IV
- первой половине VII в.// Византия между Западом и Востоком. Опыт исторической характеристики.
СПб.
Чекин Л.С., 1999. Картография христианского средневековья VIII-IX вв. М.
Чичуров И.С., 1976. Экскурс Феофана о протоболгарах// Древнейшие государства на территории CCCR
1975 г. М.
Чичуров И.С., 1980. Византийские исторические сочинения. М.
Чичуров И.С., 1981. Феофан Исповедник — публикатор, редактор, автор? (в связи со статьей К.Манго)//
ВВ. Т.42.
Шагинян А.К., 2003. Армения накануне арабского завоевания. СПб.
Шалобудов В.Н., 1983. Погребение кочевника VIII века у с.Заплавка// Древности степного Поднепровья
Ш-I тысячелетия до нашей эры. Днепропетровск.
Шалобудов В.Н., Лесничий П.П., 2003. Опыт реконструкции позднекочевнических повозок (по
материалам погребений Поднепровья)// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.З. Половецко-
золотоордынское время. Донецк.
Шапошникова О.Г., Фоменко В.Н., Бочкарев В.С., Гребенников Ю.С., Рычков Н.А., Ребедайло Г.П.,
Клюшинцев В.Н., 1973. Отчет о работе Ингульской экспедиции в 1973 г.// НА ИА НАНУ, № 1973/8.
Шапошникова О.Г., Фоменко В.Н., Бочкарев В.С., Балушкин А.М., Гребенников Ю.С., Клюшинцев
В.Н., Ребедайло Г.П., Рычков Н.А., 1974. Отчет о работе Ингульской экспедиции в 1974 г.// НА ИА
НАНУ, № 1974/12.
Швец Г.И., 1978. Многовековая изменчивость стока Днепра. Л.
Шер Я.А., 1963. Памятники алтайско-орхонских тюрок на Тянь-Шане// СА. № 4.
Шилов В.П., 1975. Очерки по истории племен Нижнего Поволжья. Л.
428
Шрамко Б.А., 1983. Погребение VIII-X вв. у с.Пятницкое в Харьковской области// Древнерусское
государство и славяне. Минск.
Штадлер П.„ 1995. Аргументы в пользу подлинности “аварского сокровища”// Типология и датировка
археологических материалов Восточной Европы. Ижевск.
Щеглова О.А., 1990. О двух группах “древностей антов” в Среднем Поднепровье// Материалы и
исследования по археологии Днепровского Левобережья. Курск.
Щеглова О.А., 2000. О некоторых возможностях реконструкции женской одежды по материалам наборов
украшений из кладов “древностей антов”: источники, аналоги, результаты// Культуры степей Евразии
второй половины I тысячелетия н.э. (из истории костюма). Самара.
Щепинский А.А., 1966. Отчет о работе Севере-Крымской археологической экспедиции в 1966 г.// НА ИА
НАНУ, № 1966/33.
Щепинский А.А., Черепанова Е.Н., 1969. Северное Присивашье в V-I тысячелетиях до н.э.
Симферополь.
Яворская Л.В., 2004. Повозки в погребениях кочевников золотоордынского времени Нижнего
Поволжья// Проблемы археологии Нижнего Поволжья. Волгоград.
Adams N., 2000. The development of early garnet inlaid ornaments// Kontakte zwischen Iran. Byzanz und der
Steppe im 6.-7. Jahrhundert. Budapest.
Anazawa W., Manome J., 2000. The inlaind gold dagger from Kerim-Loo and its western connections//
Kontakte zwischen Iran, Byzanz und der Steppe im 6.-7. Jahrhundert. Budapest.
Avenarius A., 1974. Die Awaren in Europa. Bratislava.
Awaren in Europa. Schatze eines asiatischen Reitervolkes 6-8 Jh., 1985. Franfurkt am Main.
Balint Cs., 1978. Vestiges archeologiques de 1’epoque tardive des Sassanides et leurs relations avec les peoples
des steppes// AAH. T.XXX. F. 1 -2.
Balint Cs., 1989. Die Archaeologie der Steppe: steppen Volker zwichen Volga und Donau vom 6 bis zum 10 Jh.
Wien; Koln.
Balint Cs., 1992. Kontakte zwischen Iran, Byzanz und der Steppe// Awarenforschungen. B.l Wien.
Balint Cs., 1996. Die Awaren und der Osten aus historischer Sicht// RO. Eisenstadt.
Balint Cs., 2000. Byzantinisches zur Herkunftsfrage des vielteiligen Giirtels// Kontakte zwischen Iran, Byzanz
und der Steppe im 6.-7. Jahrhundert. Budapest.
Balint Cs., 2002. A short essay of the Nagyszentmiklos treasure// The gold of the Avars. The Nagyszentmiklos
treasure. Budapest.
Balogh Cs., 2004. Giirtelgamitur des Typ Martinovka von Kecel. Die Typochronologie der Maskenbeschlage
des Karpatenbeckens//A Mora Ferenc Milzeum Evkonyve - Studia Archaeologica.T.X. Szeged.
Besevliev V., 1978. Zur Chronik des Johannes von Nikiu CXX § 46-49// Byzantino-Bulgarica. V.
Bona I., 1980. Studien zum fnihawarischen Reitergrab von Szegvar// AAH. T.XXXII.
Bona L, 1995. Gli Avari. Un popolo deH’Oriente nell’Europa altomedioevale// Gli Avari. Udine.
Bona I., Nagy M., 2002. Gepidische Graberfelder am Theissgebiet. Budapest.
Buhler B., 2002 Ausgewalte Feinschmiedetechniken des 7. Jahrhunderts und ihre Merkmale am Beischpiel von
Goldschmuk aus Glodosy und Kelegeja (Goldkammer, Kiev, Ukraine)// Нов! технологи в археологи. Ки!в;
Льв1в.
Cereti C.G., 2000. Central Asian and Eastern Iranian peoples in zoroastrian apocalyptic literature// Kontakte
zwischen Iran, Byzanz und der Steppe im 6.-7. Jahrhundert. Budapest.
Csallany D., 1948. Szegedi avarkori sizleletek es Hun-Bolgar ivokurtok regeszeti kapcsolatai//AE. 1946-1948.
Vol.VII-VIII-IX.
Csallany D., 1961. Archaologische Denkmaler der Gepiden im Mitteldonaubecken (454-568 u. Z.)// AH.
T.XXXVIII.
Daim E, 1987. Das awarischeGraberfeld von Leobersdorf, NO. B.l. Wien.
Daim E, 2000. “Byzantinische” Gurtelgamituren des 8. Jahrhunderts// Die Awaren am Rand der byzantinischen
Welt. Innsbruck.
Dorner E., 1960. Mormint din epoca avari la Sinpetru-German// Studii si cercetari de Istorie veche. Anul XI, 2.
Bucharesti.
Ebert M., 1913. Ausgrabungen auf dem Gute Maritzyn, Gouv. Cherson (Sud-Russland)// Praehistorische
Zeitschrift. B.V. H.l/2. Leipzig.
Fettich N., 1926. Das kunstgewerbe der Avarenzeit in Ungam//AH. T.I.
Fettich N., 1929. Adatok ay osgerman allatomamentumok II. Stilusanak eredetkerdesehez//AE. T.XLIII.
Fiedler U., 1992. Studien zu Graberfeldem des 6. bis 9. Jahrhunderts an der unteren Donau. Bonn.
429
Garam E., 1975. The Szebeny I-III cemetery// Avar Finds in Hungarian National Museum (Cemeteries of the
Avar period /567-829/ in Hungary). Vol. 1. Budapest.
Garam E., 1987. Der awarische Fundstoff im Karpatenbecken// Die Volker Sudosteuropas im 6. bis 8.
Jahrhundert. Berlin.
Garam E., 1991. Uber Halsketten, Halsschmucke mit Anhangem und Juwelenkragen byzantinischen Ursprung
aus der Awarenzeit//AAH. T.XLIII, F.l-2.
Garam E., 1992. Die miinzdatierten Graber der Awarenzeit// Awarenforschungen. B.l. Wien.
Garam E., 1993. Katalog der awarenzeitlischen Goldgegenstande und der Fundstucke aus den Furstengrabem
im Ungarischen Nationalmuseum. Budapest.
Garam E., 1995. Katalog der awarenzeitlischen Graber in Dunapentele//AE. Vol.121-122.
Garam E., 2000. Uber die Beziehung der byzantinischen Goldschnallen und der awarenzeitlischen
Pseudoschallen// Kontakte zwischen Iran, Byzanz und der Steppe im 6.-7. Jahrhundert. Budapest.
Garam E., 2001. Funde byzantinischer Herkunft in der Awarenyeit vom Ende des 6. bis zum Ende des 7.
Jahrhunderts. Budapest.
Garam E., 2002. The connection of Avar Period princely and common grave goods with the Nagyszentmiklos
treasure// The gold of the Avars. The Nagyszentmiklos treasure. Budapest.
Gavrilov A., 1997. Une tombe de nomade pres du village de Novopokrovka//Archeologie de la Mer Noire: la
Crimee a I’epoque des Grandes Invasions IV-VIII siecles. Caen.
Gawrysiak-Leszczynska W., Musiannowicz K., 2002. Kuigan z Tahanczy//Archeologia Polski. T.XVII. Z.l-2.
Golden warriors of the Ukrainian steppes., 1993. Edinburgh.
Gschwantler K., 2002. The Nagyszentmiklos treasure. Catalogue// The gold of the Avars. The Nagyszentmiklos
treasure. Budapest.
Hampel J., 1905. Alterthumer des Fruhen Mittelalters in Ungam. Braunschweig. Bd.II-III.
Haussig H.W., 1984. Einige Bemerkungen zu der Arbeit von J.Werner uber den Schatz von Malaja
Perescsepina// Materialia Turcica. B.10.
lerusalimskaja A.A., 1996. Die Graber der Moscevaja Balka. Munchen.
Kazanski M., 1987. Note sur le peuplement de la region du Dniepr moyen pendant la seconde moitie du Vile
siecle et au Ville siecle// Revue Archeologique. F.l.
Kazanski M., 1996. Les Germains orientaux au nord de la Mer Noire pendant la sekonde moitie du Ve s. et au
Vie s.// МАИЭТ. Bbin.V.
Kazanski M., Sodini J.-P., 1987. Byzance et Part “nomade”: remarques a propos de 1’essai de J.Werner sur le
depot de Malaja Perescepina (Pereschepino)// Revue Archeologique. F.l.
Kiss A., 1995. Die “barbarischen” Konige des 4.-7. Jahrhunderts im Karpatenbecken, als Verbiindeten des
Romischen bzw. Byzantinischen Reiches// MP AFAM. T.IX.
Kiss G., 1996. Die Mitbestattung von Pferden bei den Awaren// RO. Eisenstadt.
Kovrig I., 1955. Contribution au probleme de 1’occupation dela Hongrie par les Avars//AAH. T.VI, f.l-4.
Kovrig I., 1975a. The Devavanya cemetery//Avar Finds in Hungarian National Museum (Cemeteries of the
Avar period /567-829/ in Hungary). Vol. 1. Budapest.
Kovrig I., 1975b. The Tiszaderzs cemetery// Avar Finds in Hungarian National Museum (Cemeteries of the Avar
period /567-829/ in Hungary). Vol.l. Budapest.
Laszlo G., 1955. Etudes Archeologiques sur 1’ historiae de la societe des Avars// AH. T.XXXTV.
Lorinczy G., 1992. Vorlaufiger Bericht iiber die Freilegung des Graberfeldes aus dem 6-7 Jahrhundert in
Szegvar-Oromdulo// Comunicationes archaeologicae Hungariae. Budapest.
Madaras L., 2004. Friichawarischzeitliche Graber in Ocsod// A Mora Ferenc Muzeum Evkonyve - Studia
Archaeologica.T.X. Szeged.
Mango M.M., 2000. Byzantine, Sasanian and Central Asian silver// Kontakte zwischen Iran, Byzanz und der
Steppe im 6.-7. Jahrhundert. Budapest.
Morrisson C., 1970. Catalogue des hormaies byzantines de la Bibliotheque Nationale. T.l. Paris.
Muller R., 1996. Das Graberfeld von Gyenesdias// RO. Eisenstadt.
Noonan T.S., 2000. The Fur road and the Silk road: the relations between Central Asia and Nothem Russia in the
Early Middle Ages// Kontakte zwischen Iran, Byzanz und der Steppe im 6.-7. Jahrhundert. Budapest
Pekarskaja L.V., Kidd D., 1994. Der Silberschatz von Martynovka. Irmsbruk.
Pohl W., 1988. Die Awaren. Ein Steppenvolk in Mitteleuropa 567-822 n. Chr. Munchen.
Pohl W., 1992. Herrschaft und Subsistenz. Zum Wandel der byzantinischen Randkulturen an der Donau vom 6.-
8. Jahrgundert//Awarenforschungen. B.l. Wien.
Popovid I. 1997. Golden Avarian belt from the vicinity of Sirmium. Београд.
430
Posta В., 1905. Archaeologische Studien auf russischen Boden. B.I-II. Budapest; Leipzig.
Prichodnjuk O., Chardaev V., 2001. Ein Edelmetallfund des 6.-7. Jahrhunderts aus Kelegej, Ukraine// Eurasia
antiqua. B.7.
Prichodnyuk O., Fomenko V., 2003. Early medieval nomad’s burials from the vicinity of the village of
Hristoforovka, the district of Nikolaevo, Ukraine// Archaeologia Bulgarica. Vol.VII.
Pritsak O., 1981. The origin of Rus’. Vol.l. Cambridge-Massachusetts.
Rulikowski E., 1880. Mogila w Helenowce w powiece Wasylkowskim na Ukrainie w roku 1879 zbadana// Zbior
Wiadomosci do Antropologii krajowej. T.IV, dl.I. Krakow.
Salamon A., 1969. Uber die ethnischen und historischen beziehungen des graberfeldes von Komye (VI Jh.)//
AAH. T.XXI, f.3-4.
Smeadly J., 1988. Seventh-century Byzantine coins in Southern Russia and the problem of ligcht weight solidi//
Studies in early Byzantine gold coinage. New York.
Soupault V., 1996. A propos de Torigine et de la diffusion des poignards et epees a encoches (IVe-VIIe s.)//
МАИЭТ. Bbin.V.
Stadler P., 1996. Archaologie am Computer: Awarische Chronologic mit Hilfe der seriation von
Grabkomplexen// RO. Eisenstadt.
Stefanovi£ova T., 1996. Der Silberschatz von Zemiansky Vrbovok// RO. Eisenstadt.
Swi^toslawski W., 2001. Rola awarow w rozpowszechnieniu w Europie azjatyckich form uzbrojenija// Acta
Universitatis Lodziensis. Folia Archaelogica. 23. T.I. Lodz.
Szoke B.M., 2000. Das archaologische Bild der Slawen in Siidwestungam// Slovenija in sosednje dezele med
Antiko in Karolinsko dobo. Zacetki slovenske etnogeneze. Lubljana.
Tettamatanti S., 2000. Das awarenzeitlische Graberfeld in Vac-Kavicsbanya. Budapest.
Theodor D.Gh., 2003. Spatiu carpato-dunareano-pontic in mileniul marilor migratii. Biblioteka mousaios.
Buzau.
Torok G., 1975a. The Kiskoros Szucsi-Dulo cemetery// Avar Finds in Hungarian National Museum (Cemeteries
of the Avar period /567-829/ in Hungary). Vol.l. Budapest.
Tor ok G., 1975b. The Visznek cemetery// Avar Finds in Hungarian National Museum (Cemeteries of the Avar
period /567-829/ in Hungary). Vol. 1. Budapest.
Toth E., 1996. Fruhawarische Graber aus Kunpereszer// RO. Eisenstadt
Toth E.H., 1980. Friihawarenzeitlischer Grabfund in Kecskemet, Sallaistrasse// AAH. T.XXXII.
Toth E.H., 1996. Kunbabony - Das Grab eines awarischen Khagans// RO. Eisenstadt.
Toth E.H., Horvath A., 1992. Kunbabony. Das Grab eines Awarenkhagans. Kieskemet.
Vallet F., 1995. Une tombe de riche cavalier lombard decouverte a Castel Trosino// MP AFAM. TJX.
Vida T., 2002. The Byzantine vessels of the Avars// The gold of the Avars. The Nagyszentmiklos treasure.
Budapest.
Vida T., Pastor A., 1996. Der beschlagverzierte Gilrtel der Awaren am Beispiel des Inventars von Budakalasz-
Dunapart, Ungam, Grab 696// RO. Eisenstadt.
Werner J., 1956. Beitrage zur Archaeologie des Attila-Reiches. Munchen.
Werner J., 1984. Der Grabfund von Malaja Perescepina und Kuvrat, Kagan der Bulgaren. Munchen.
Werner J., 1992. Neues zu Kuvrat und Malaja Perescepina// Germania. B.70. T.2.
Yeroucanou A., 1999. Diatrita. Gold pierced-work jewellery from the 3th to the 7th century. Athens.
Zironkina О., 1997. Seltene Perlenformen des chasarenzeitlichen Graberfeldes von “Netailovka” (Metallovka)
am Nordlichen Donee (Severskij Donee)// Perlen. Kolloquien zur Vor- und Fruhgeschichte. B.l. Bonn.
431
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АЛЛУ
АО
АП
АСГЭ
АЭАЕ
ВВ
вди
ГИБИ
ДА
ИАК
КСИА
КСИИМК
МАИЭТ
МИА
НА ИА НАН Украины
НА ИА РАН
ОАК
ПСРЛ
РА
СА
САИ
СГУ
СГЭ
сдпис
сэ
ТА
Тр. АС
Тр. ГИМ
ТС
ХА
ААН
АЕ
АН
RO
MPAFAM
VA
Археолопчний лггопис Л1вобережноТ УкраТни. Полтава
Археологические открытия. М.
Археолопчш пам’ятки. К.
Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л.
Археология, этнография и антропология Евразии. Новосибирск
Византийский временник. М.
Вестник древней истории. М.
Гръцки извори за българската история. София
Донская археология. Ростов-на-Дону
Известия Археологической комиссии. М.
Краткие сообщения Института археологии Академии наук
СССР. м.
Краткие сообщения Института истории материальной культуры.
М.
Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии.
Симферополь
Материалы и исследования по археологии СССР. М.; Л.
Научный архив Института археологии НАН Украины. К.
Научный архив Института археологии Российской академии
наук. М.
Отчет Археологической комиссии. СПб.
Полное собрание русских летописей. Л.; М.
Российская археология. М.
Советская археология. М.
Свод археологических источников. М.
Саратовский государственный университет
Сообщения Государственного Эрмитажа. Л.
Свод древнейших письменных известий о славянах. М.
Советская этнография. М.
Татарская археология. Казань
Труды Археологического съезда. М.
Труды Государственного Исторического музея. М.
Тюркологический сборник. М.
Хазарский альманах. Харьков
Acta Archaeologica Hungaricae. Budapest
Archaeologiai Ertesitd. Budapest
Archaeologia Hungarica. Budapest
Reitervolker aus dem Osten. Hunnen + Awaren. Begleitbuch und
Katalog. Eisenstadt
Memoires publiees par Г Association Franfaise d’Archeologie
Merovingienne. Paris
Vita Antiqua. K.
432
КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
Комар Алексей Викторович Украина. Киев. Научный сотрудник Отдела древнерусской и средневековой археологии Института археологии НАН Украины, кандидат исторических наук. Специалист в области истории и археологии кочевых народов Восточной Европы V-X вв. Автор научных работ и публикаций по проблемам хронологии, погребального обряда, материальной культуры и истории кочевников V-IX вв., салтовской культуры VIII-X вв., а также истории и археологии восточнославянских данников хазар (северяне, поляне) и ранней истории Руси
Кубышев Анатолий Иванович Украина. Киев. (1938-2001) Научный сотрудник отдела новостроечных исследований (в настоящее время расформирован) Института археологии НАН Украины. В 1970-90 гг - руководитель одной из крупнейших постоянно действующих новостроечных экспедиций Украины - “Херсонской”. Автор и соавтор большого числа работ: публикаций, статей, монографий, вводящих в научный оборот открытые и исследованные автором памятники огромного хронологического диапазона от эпохи мезолита до XV-XVI вв. н.э. Работы А.И Кубышева (как опубликованные, так и неопубликованные) составляют неотъемлемую часть “золотого фонда” современной украинской археологии
Орлов Руслан Сергеевич Украина. Киев. Младший научный сотрудник Отдела древнерусской и средневековой археологии Института археологии НАН Украины. Специалист в области художественной культуры Древней Руси, в частности, ювелирного ремесла. Автор публикаций по проблемам ремесла, искусства, городской культуры, истории и археологии восточных славян VII1-X вв. и Древней Руси X- XIII вв., а также по истории и археологии кочевников Северного Причерноморья V-XIII вв LIST OF AUTHORS
Alexey V. Komar Ukraine. Kiev. PhD (history), a researcher at the Old Russian and Medieval Archaeology Department, the Institute of Archaeology of Ukraine’s National Academy of Sciences, specialises in the field of history and archaeology of the nomadic peoples in Eastern Europe of V-X c. The author of works and publications on the problems of chronology, funeral ceremony, material culture and history of nomads of V-IX c., Saltovo culture of VIII-X c., history and archaeology of Eastern Slavonic tributaries of the Khazar (the Severiane, the Poliane) and the early Rus history
Anatoliy I. Kubyshev Ukraine. Kiev. (1938-2001) A researcher at the New-Building-Works Studies Department (now broken up), the Institute of Archaeology of Ukraine’s National Academy of Sciences. In 1970-90 - head of “Kherson” expedition, the largest permanent new-building-works expeditions of Ukraine. The author and co-author of numerous works such as publications, articles, and monographs presenting monuments of vast chronological frames from a Mesolithic period up to XV-XVI c. AD found and excavated by the author. A.I.Kubyshev’s works (both published and unpublished) make an essential part of the “golden fund” of modem Ukrainian archeology
Ruslan S. Orlov Ukraine. Kiev. Junior researcher at the Old Russian and Medieval Archaeology Department, the Institute of Archaeology of Ukraine’s National Academy of Sciences, specialises in the field of Old Rus culture, jewellery in particular. The author of publications on the problems of craft, art, city culture, history and archaeology of the Eastern Slavs of VIII-X c. and Old Russia of X-XIII c., history and archaeology of nomads of the Northern Black Sea Littoral of V-XIII c.
433
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие...........................................................................5
Комар А.В.
Перещепинский комплекс в контексте основных проблем истории
и культуры кочевников Восточной Европы VII - нач.УШ в.................................7
Комар А.В., Кубышев А.И., Орлов Р.С.
Погребения кочевников VI-VII вв. из Северо-Западного Приазовья......................245
Комар А.В.
Погребение номада сер.VII в. у села Дмитровка в Южном Побужье.......................375
Комар А.В., Орлов Р.С.
Погребение кочевника 2-й пол.УП в. у села Черноморское ............................ 387
Комар А.В.
Погребение нач.УШ в. у села Октябрьское в Северо-Восточном Приазовье................399
Комар А.В.
Погребение кочевника нач.УШ в. у села Журавлиха в Среднем Поднепровье...............403
Литература и архивные материалы.....................................................413
Список сокращений...................................................................432
Краткие сведения об авторах.........................................................433
434